ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
№1 ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1947 ГОДА 2013
ВЫХОДИТ ЕЖЕМЕСЯЧНО
С ОД Е РЖ А Н И Е
Философия и общество
Философия и культура
История философии
Д.В. Бугай – “Справедливость” в платоновских диалогах: “Апология Сократа”
и “Критон” .................................................................................................................... 123
А.И. Жеребин – Эрнст Мах и проблема разрушения личности .................................... 135
Е.В. Фалёв – Хайдеггер и философская традиция – повторение и возобновление..... 146
З.А. Сокулер – Герман Коген как актуальный мыслитель. Размышляя над книгой:
Коген Г. Теория опыта Канта ...................................................................................... 154
Критика и библиография
А.П. Козырев – Философское пространство под созвездием Топора (размышления
о книге В.К. Кантора) .................................................................................................. 165
О.А. Жукова – О книге В.К. Кантора ............................................................................... 172
А.Т. Павлов – В.Г. Белинский: pro et contra..................................................................... 176
Л.В. Карасев – Х. Гюнтер. По обе стороны утопии: контексты творчества
А. Платонова ................................................................................................................ 179
Коротко о книгах ................................................................................................................. 183
К сведению авторов ........................................................................................................... 187
Наши авторы ........................................................................................................................ 190
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
П.П. Гайденко, А.А. Гусейнов, В.К. Кантор, В.А. Лекторский, В.Л. Макаров,
В.В. Миронов, Н.В. Мотрошилова, И.С. Разумовский (ответственный секретарь),
А.М. Руткевич, Ю.Н. Солонин, В.С. Степин,
Н.Н. Трубникова (заместитель главного редактора), Т.В. Черниговская
Сайт журнала – http://www.vphil.ru
2
К ИТОГАМ VI РОССИЙСКОГО ФИЛОСОФСКОГО КОНГРЕССА
3
Очное участие в работе конгресса приняли более 1120 человек, из них 76 аспирантов
и студентов.
Российский философский конгресс вызвал широкий международный информацион-
ный резонанс, собрав участников из 20 стран мира. Это серьезное основание для заключе-
ния, что он стал одновременно и мировым конгрессом русскоязычной философии – круп-
нейшим за последние годы международным форумом философии на русском языке.
Всего по программе конгресса было проведено 61 научное мероприятие, в том числе:
24 классические секции, 2 научные конференции, 6 научных симпозиумов и 29 “круглых
столов”. Кроме того, в рамках Конгресса прошло заседание УМО по философии и отчёт-
но-перевыборное собрание Российского философского общества.
Участники конгресса прослушали две вечерние лекции. В лекции академика РАН
В.С. Стёпина “Введение в научную картину социальной реальности” говорилось о том,
что каждая наука строит свою картину мира, которая является посредником между нау-
кой и реальностью. Испанский профессор Независимого университета (Барселона), ис-
полнительный координатор Онтологического конгресса Виктор Гомез-Пин (Gomez Pin
Victor Demetrio) прочитал лекцию на тему “От Аристотеля до квантового формализма:
анализ проблемы универсальности классических онтологических принципов”.
Материалы Конгресса опубликованы в трёх томах, включающих в общей сложности
1525 текстов, в том числе 1045 текстов, отражающих доклады участников секционных за-
седаний; 38 текстов, отражающих содержание научных конференций; 154 – отражающих
содержание симпозиумов и 288 текстов, отражающих содержание “круглых столов”. Го-
товится к выходу дополнительный том материалов Конгресса.
Открыл конгресс Президент РФО, академик РАН В.С. Стёпин. Современная ситуа-
ция, подчеркнул В.С. Стёпин при открытии конгресса, такова, что мы сейчас живём в эпо-
ху быстрых социальных перемен. На наших глазах меняется облик человеческого мира.
Сегодня человечество вступило в фазу поиска новых стратегий цивилизационного раз-
вития, поиска новых ценностных ориентиров, когда необходим анализ прежних жизнен-
ных смыслов, которые направляли развитие цивилизации. Сегодня социальные процессы
происходят в ускоренном темпе. Если раньше глобальные цивилизационные переходы,
такие, как, например, переход от Средневековья к Новому времени, проходил несколь-
ко столетий, то сейчас время спрессовано. Остаётся несколько десятилетий, чтобы успеть
ответить на современные вызовы. Как всегда в такие эпохи особую роль начинает иг-
рать гуманитарная мысль и, в частности, философия. Её главное предназначение – анали-
зировать глубинные ценности культуры, глубинные жизненные смыслы, составляющие
своего рода геном социальной жизни, вырабатывать возможные новые смысложизненные
ориентиры, которые организуют человеческую жизнедеятельность. Вечные философские
проблемы – что есть человек, что есть человеческое знание, что есть социальная жизнь
и как она развивается – сегодня обретают новое звучание. Только ответив на эти вопро-
сы, с учётом сегодняшних радикальных перемен можно решать более частные проблемы.
В этом смысле можно сказать, подчеркнул академик В.С. Стёпин, что философия в такие
эпохи становится практической наукой.
Затем были оглашены приветствия участникам Конгресса от Руководителя Адми-
нистрации Президента РФ С.Б. Иванова, Председателя Совета Федерации Федерального
Собрания РФ В.И. Матвиенко, Председателя Государственной Думы Федерального Со-
брания РФ С.Е. Нарышкина, Президента РАН, академика Ю.С. Осипова, секретаря Обще-
ственной палаты РФ, академика Е.П. Велихова, Председателя Совета ректоров вузов При-
волжского федерального округа, профессора Р.Г. Стронгина, Президента Российского
психологического общества, декана факультета психологии МГУ, профессора Ю.П. Зин-
ченко, а также от руководства области, различных общественных организаций и др.
На пленарном заседании, которому был посвящен первый день работы конгресса,
прозвучало шесть докладов, сделанных представителями различных регионов:
1. Шанцев В.П. (Губернатор Нижегородской области) “Устойчивое региональное
развитие: Синергетический сплав экономики и управления, человеческих ресурсов и тра-
диции”.
4
2. Запесоцкий А.П. (член-корреспондент РАН, ректор Санкт-Петербургского Гума-
нитарного университета профсоюзов) “Философия образования и проблемы современ-
ных реформ”.
3. Чумаков А.Н. (д.ф.н., проф., зав. кафедрой философии Финансового университета
при Правительстве РФ) “Культурно-цивилизационный диалог как способ решения про-
блем в современном мире”.
4. Маслин М.А. (д.ф.н., проф., зав. кафедрой русской философии Философского фа-
культета МГУ им. М.В. Ломоносова) “Русская философия как диалог мировоззрений”.
5. Грякалов А.А. (д.ф.н., проф., руководитель Центра исследований философии со-
временности РГПУ им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург) “Эстетическое и политическое в
контексте постсовременности: топос HOMO AESTHETICUS”.
6. Фёдоров А.А. (д.ф.н., проф., ректор Нижегородского государственного педагоги-
ческого университета им. Козьмы Минина) “Инноватика” как идея европейской филосо-
фии (XV–XXI вв.)”.
Сокращенные тексты докладов опубликованы в журнале “Вестник РФО” № 3(63),
2012.
Частью пленарного заседания стали отдельные выступления академиков РАН Гусей-
нова А.А. и Лекторского В.А., посвященные теме конгресса. Директор Института фило-
софии РАН, академик РАН А.А. Гусейнов подчеркнул в своем выступлении, что прошло
ровно 15 лет с тех пор, как в условиях новой России стали собираться философские кон-
грессы. Они стали важной частью нашей философской жизни. Конгрессы – это прежде
всего научные форумы, и они ценны новыми идеями, темами, проблемами, аргументами.
Тот факт, что философы со всех регионов нашей большой страны собираются в одном ме-
сте на короткий период для общей дискуссии, которая охватывает практически все обла-
сти современного философского знания, даёт определённый эффект и позволяет увидеть
нечто такое, что другими способами и методами усмотреть невозможно. Научный аспект
конгрессов, конечно, не единственный, хотя и самый важный. Не менее важно, что это
возможность встреч, встреч со старыми знакомыми, возможность завести новые знаком-
ства, увидеть тех, кого знал только по публикациям. Наш конгресс шестой, продолжил
А.А. Гусейнов, но конгрессы запоминаются не по номерам, а по городам, в которых они
проходили, потому что они дают возможность познакомиться с городом, его культурой,
прежде всего познакомиться с философской жизнью города.
Далее академик А.А. Гусейнов привёл свои соображения по поводу темы конгрес-
са: как философия может подключаться к диалогу мировоззрений и как может протекать
диалог мировоззрений внутри самой философии. Как возможен диалог мировоззрений,
ведь мировоззрение – это всегда некий целостный и законченный взгляд на мир? Всякое
мировоззрение вдохновляется пафосом истины, истины в её абсолютной выраженности.
Мировоззрение претендует на абсолютную истину, которая становится символом веры.
Как возможен диалог между мировоззрениями, которые нельзя привести к одному ос-
нованию? Например, между разными религиями или между религией и материалистиче-
ской философией. Если рассматривать диалог мировоззрений внутри самой философии,
то здесь тоже мы наблюдаем такое размежевание мировоззренческих линий, которое но-
сит характер взаимного отрицания. Есть легенда о Платоне, который хотел сжечь сочине-
ния Демокрита, а сторонники последнего платили Платону тем же самым. Спиноза был
невысокого мнения о Сократе, Платоне, Аристотеле. Как должно быть организовано пуб-
личное пространство, с тем чтобы диалог мировоззрений был возможен? Первое, подчерк-
нул А.А. Гусейнов, – диалог мировоззрений невозможен на уровне их первопринципов,
но относительно положений более частных, более конкретных такой диалог возможен.
Мы имеем много исторических примеров этому. Самый яркий из них – это противостоя-
ние христианской философии и языческой античности, греческой античности. Как ре-
зультат этого противостояния – христианская философия вобрала в себя всё содержание
античной философии за исключением первопринципов, отличающих одну философию от
другой. Диалог возможен, когда за скобкой остаются первопринципы, которые образуют
символ веры того или иного мировоззрения.
5
Второе соображение, высказанное А.А. Гусейновым по поводу темы конгресса, за-
ключается в том, что диалог возможен не в прямой форме, а в косвенной, когда диалог
опосредован теми реальными социальными, политическими и экзистенциальными про-
блемами, которые волнуют людей и общество в данное время. Например, такой диалог
был между славянофилами и западниками. Их объединяла общая платформа – такие про-
блемы, стоящие перед Отечеством, как борьба с царской цензурой, против крепостного
права, за свободу личности. Хотя методы решения общих проблем они предлагали раз-
ные. В заключение своего выступления А.А. Гусейнов сказал, что ключевой является спо-
собность философии ответить на реальные вызовы нашего времени, не принимать эти
вызовы как очевидность, надо критически проанализировать эти вызовы, адекватно их
сформулировать, двигаться от реальных проблем, а не от застывших абстракций.
Председатель Международного редакционного совета журнала “Вопросы филосо-
фии”, заведующий отделом Института философии РАН, академик РАН В.А. Лекторский
подчеркнул, что был участником всех российских философских конгрессов. Академик
В.А. Лекторский продолжил размышления о тематике конгресса, начатые академиком
А.А. Гусейновым. Тема “Диалог мировоззрений” очень интересная, мы писали о ней до-
статочно много, – сказал он. Тема очень жизненная. Как возможен диалог? Возможен ли
он вообще? К чему он может привести, к каким последствиям? Среди многочисленных
экономических, политических и демографических проблем смысловые проблемы особен-
но актуальны и в мире, и в нашей стране особенно. В каком мире мы живём, куда движем-
ся, что нужно делать, а что делать никак нельзя? Как понять ту ситуацию, в которую мы
попали? Две тысячи лет философия была интересна узкой группе людей. Потом теологи
стали интересоваться философией, в XX в. – учёные. Сейчас широкий круг людей зада-
ют себе философские вопросы, что с нами происходит и как различить, что происходит
на самом деле, а что нам кажется. Ведь мы живём в мире каких-то фантомов, которые нам
внушают и телевидение, и Интернет, и СМИ. Трудно понять, где правда, а где ложь. Мы
живём в мире всеобщей релятивизации. Был Протагор в Греции – первый релятивист, ко-
торый сказал: как мне кажется, так оно и есть на самом деле. За ним никто не последовал,
так как эта мысль казалась абсурдной и была легко опровергнута ещё в античности. Ни-
кто не стал релятивистом. Не было релятивизма.
Лишь во второй половине XX в. появились такие философы, как Томас Кун, которых
обвинили в релятивизме. Сам Т. Кун категорически отрицал свою принадлежность к ре-
лятивизму. Сейчас, напротив, релятивистские взгляды всё больше и больше распростра-
няются. Можно сказать, что стало невозможно не быть релятивистом. Это всеобщее по-
ветрие в мире, и у нас оно тоже есть. Я знаю статьи – сказал В.А. Лекторский – где люди
пишут примерно так: я релятивист и горжусь этим. Релятивизм – это не просто констата-
ция факта, что истину трудно заполучить или что есть такие ситуации, когда неясно, что
есть истина. Такие ситуации, конечно, есть. Релятивизм заключается в другом положе-
нии, в том, что нет общей истины, у каждой концепции и системы взглядов своя истина и
своя реальность, и свои критерии оценки. Если это действительно так, то коммуникация
невозможна. Такие взгляды высказываются сегодня и в философии науки, и в философии
культуры. Одно из пониманий мультикультурализма – каждая культура сама по себе, она
самозамкнута, у каждой есть своя истина. Между культурами невозможно взаимопонима-
ние, невозможен точный перевод текстов. Диалог в этом смысле невозможен. Толерант-
ность истолковывается следующим образом: живи и никому не мешай жить по-своему, у
каждого своя правда, общение невозможно. Но поскольку на практике так жить не полу-
чается, то остаётся силовой вариант навязывания своей воли, своей культуры: мы правы,
а вы не правы. Какой диалог мировоззрений, если каждое самозамкнуто, каждое считает
себе единственно правым. Диалог очень труден, иногда кажется невозможен, но он необ-
ходим, а значит, он возможен. Сегодня в мире идёт взаимодействие разных культур. Вся
история философии – это история диалога. То же самое происходит в науке, наука в этом
смысле не похожа на то, что Кун нарисовал, там идёт постоянная коммуникация. Диа-
лог предполагает: во-первых, наличие общего смыслового поля, и такое поле всегда есть.
Во-вторых, предполагает желание учиться у другого, посмотреть на себя другими глазами,
6
предполагает готовность к самоизменению. Участники диалога должны быть готовы к
тому, что они в чём-то будут меняться, иначе диалог становится бессмысленным. Пробле-
ма диалога – это одна из центральных проблем нашего времени. Ситуация сложная, но не
безнадёжная. Хорошо, что эта тема стала темой нашего конгресса, – сказал в заключение
академик В.А. Лекторский.
Поскольку общие итоги конгресса являют собою пеструю картину множества разно-
плановых докладов, обсуждений, встреч, дискуссий, остановимся на некоторых из них,
прозвучавших на заключительном заседании, где руководители секций, конференций,
симпозиумов и “круглых столов” подводили итоги их работы.
Расскажем о работе секций Конгресса в том порядке, в каком они были представле-
ны в программе.
Общее число участников двухдневной работы первой подсекции секции “Фило-
софская онтология” составило 38 человек, представлявших города Украины (Киев) и
России: Волгоград, Грозный, Казань, Кострому, Краснодар, Москву, Нижний Новгород,
Омск, Ростов-на-Дону, Санкт-Петербург, Саратов, Тюмень, Уфу, Фрязино.
Секцию вели профессора А.Ф. Кудряшев (Уфа), Л.А. Минасян (Ростов-на-Дону),
Н.М. Солодухо (Казань). В центре внимания находились следующие проблемы:
– связь онтологии, картины мира и диалектики (А.Ф. Кудряшев, М.Ю. Келигов,
Г.М. Легошин, Л.А. Минасян, В.И. Метлов, И.Ф. Миронов и др.);
– постнеклассическая онтология и современная наука (В.В. Афанасьева, Б.С. Гали-
мов, М.Г. Годорев-Лазовский, С.Н. Мареев, Е.В. Мареева, Я.Я. Разногорский и др.);
– модели мира: Бома, Эверетта, Шардена и др. (М.Р. Амирбеков, Ю.А. Лебедев,
А.О. Пальгова, В.Н. Сазонов, Э.И. Соркин и др.);
– классическая, неклассическая онтология и современность (С.Л. Катречко, А.Б. Пат-
куль, А.В. Чусов и др.);
– познавательные подходы в онтологических исследованиях: герменевтический, си-
туационный, сюжетно-игровой и др. (Е.Н. Кириллов, Б.В. Козак, П.В. Векленко, О.В. Ши-
мельфениг, Л.Я. Солодовниченко и др.);
– онтологические категории: ничто, время, вещь, сущее, виртуальность, качество,
сознание, идеальное и др. (Г.Н. Мезенцев, М.А. Пронин, В.В. Плотников, Л.Н. Роднов,
С.М. Халин и др.).
Наряду с не раз выступавшими на конференциях и конгрессах исследователями на
секции работали аспиранты.
Непосредственно связанным с основной темой конгресса оказался доклад М.Ю. Ке-
лигова (Грозный) “Роль философии в мировоззренческом диалоге”. Автор понимает диа-
лог как глубокое и наиболее адекватное бытие различных формообразований человече-
ского духа (религии, права, политики, искусства, философии). В докладе сделан вывод,
что функции философии в мировоззренческом диалоге обнаруживаются: а) в критиче-
ском рассмотрении понятий; б) в сдерживании претензии других мировоззрений на их
единственность; в) в неприятии воззрений, утверждающих предопределённость мировых
событий.
Особый интерес слушателей вызвал доклад Ю.А. Лебедева (Москва) “Философские
аспекты эвереттики”, посвященный философской интерпретации достаточно известной
квантовомеханической концепции Х. Эверетта (1930–1982), не совсем совпадающей с его
собственной интерпретацией. Автор доклада, будучи физиком, сформулировал ряд акси-
ом о реальности: 1) “реально все возможно”; 2) “наш мир – не единственная реальность”;
3) “реальности не только ветвятся, но и склеиваются” и др. Как было показано, в позна-
вательном отношении эвереттика выражает принцип, противоположный принципу Окка-
ма, а именно: сущности умножаются, и этот тезис выводит философию на “посткоперни-
канскую фазу развития”, способен многое объяснить и в постмодернистском понимании
мира, и в позиции постнеклассической науки.
Соответствующие изменения в современной картине мира Л.А. Минасян (Ростов-
на-Дону) в своем докладе связала с “онтологическим поворотом”, произошедшим в XX в.
Прежде всего она отметила, что в физике сформировалось представление о существова-
7
нии множественности разнообразных миров, различных Вселенных с различными типами
исходных вакуумов в них и с различной сигнатурой пространства-времени. Неклассиче-
ский характер современной онтологии был раскрыт в докладе В.В. Афанасьевой (Сара-
тов): бытие более не представляется дихотомичным, двухуровневым, включающим лишь
полярные материальное и идеальное состояние объектов, а оказывается полиотичным –
вклад в такое понимание мира вносят синергетика, теория фракталов, виртуалистика, уче-
ние о хаосе. Говоря о хаосе в синергетике применительно к картине мира, Б.С. Галимов
(Уфа) акцентировал внимание на роли “эффекта бабочки” Лоренца – чувствительности
динамического хаоса к начальным состояниям.
В том же ключе прозвучал доклад Н.М. Солодухо (Казань) “Ситуационность бытия:
онтологическая трактовка”: авторская концепция ситуационного подхода к пониманию
“нашего” бытия не исключает возможности возникновения (в прошлом, будущем или па-
раллельно в настоящем) и принципиально “иного” бытия, что вытекает из субстанциаль-
ного характера и исходности небытия. Такая позиция позволяет рассматривать в качестве
параллельно истинных мировые онтологии и материализма, и идеализма, и дуализма.
Поэтому не случайно вызвало жаркую дискуссию сторонников и оппонентов вы-
ступление Д.В. Воробьева (Нижний Новгород) “Роль ничто в реальности умственных
построений”, который доказывал, что категория “ничто” существует лишь в умственной
сфере человека и ничему не соответствует во внешнем мире. Правда, позиция автора на-
талкивает слушателей на вывод, что и все другие категории онтологии, такие как “нечто”,
“бытие”, “сущее” и прочие, в этом случае также должны быть лишь результатом умст-
венных построений. Впрочем, подобное заблуждение не редкость: когда говорят о кате-
гориях, то почему-то очень часто забывают, что онтологическая категория, будучи фи-
лософским понятием, как и всякое понятие, так или иначе, в своем содержании отражает
(выражает) внешний мир.
Иную точку зрения, чем Д.В. Воробьев, отстаивал М.Р. Амирбегов (Москва) в докла-
де “Первопричина движения и время бытия”, утверждавший, что движущийся материаль-
ный мир развивается из беспричинного статически непрерывного “Ничто”. Этот подход
согласуется с концепцией Стивена Хокинга о возникновении Вселенной из “ничто” – ис-
ходного состояния с нулевой энергией.
В центре внимания было обсуждение и таких важных философских категорий, как
“реальность”, “вещь”, “время” и др. В целом, секция онтологии приятно покоряла своей
философской фундаментальностью, естественно-научной эрудицией докладчиков и ро-
мантически-профессиональным стремлением объять необъятное.
Участники секции согласились с профессором А.Ф. Кудряшевым (Уфа), в выступле-
нии которого содержался ряд нижеследующих предложений и рекомендаций конгрессу:
давно и не нами в онтологии отмечен хаосоподобный разнобой во мнениях, суждениях,
концепциях, онтологических моделях, значительно препятствующий ее представите-
лям разговаривать между собой на одном языке, и, тем более, мешающий им находить
взаимопонимание при профессиональном общении с представителями других разделов
философии. С целью исправления создавшегося положения в отечественной онтологии
предлагаем: от имени VI Российского философского конгресса наделить полномочиями
инициативную группу, ядро которой должны составить руководители секции “Онтоло-
гия”, с главной задачей организации проблемных групп для дальнейшего развития онто-
логии как раздела современной философии. В полномочия инициативной группы войдет
определение круга насущных проблем онтологии, ее болевых точек, действия по созда-
нию и организации работы проблемных групп, оказание помощи в их деятельности и ко-
ординация их совместных усилий, а также освещение в печати интегративной картины
полученных результатов и общего состояния того, что может быть рассмотрено в качест-
ве содержания современной онтологии.
Не менее интересно проходила вторая подсекция секции “Философская онтология”,
руководили которой профессор М.М. Прохоров (Нижний Новгород, НГПУ) и профессор
Б.В. Марков (Санкт-Петербург, СПбГУ). За два дня работы второй подсекции выступил
21 докладчик, присутствовало 28 участников. По мнению профессора М.М. Прохорова, в
8
работе подсекции царила атмосфера диалога. Она выражалась в кооперативном эффекте:
из мозаики докладов возникала система, бóльшая, чем совокупность докладов. В такой ат-
мосфере каждый докладчик свободно излагал свою концепцию, получал в ходе обсужде-
ния вопросы и комментарии, содержавшие ценные предложения по их дальнейшему раз-
витию, реагировал на них, учитывалось возникшее “большее содержание” системы. Такая
деятельность сообщества превращалась в основу для дальнейшего развития предложен-
ной докладчиком позиции; это верно не только по отношению к выступлениям аспиран-
тов или тех, кто работает над кандидатскими диссертациями, но и по отношению к до-
кладам доцентов и профессоров. На эту особенность обратили внимание сами участники
секции при подведении итогов ее работы.
Полемика на секции началась с первого доклада, который сделал доцент Ф.Т. Вали-
шин (Казань) на тему “Онтология и философия”. Он предложил альтернативное пони-
мание онтологии, когда под онтологией понимают основной раздел философии. Соглас-
но Ф.Т. Валишину, философия является основным разделом онтологии, охватывающей и
конкретно-научное знание.
Профессор В.В. Кизима (Киев, Украина) обосновывал в своём сообщении социоон-
тологический подход. Содержательным и убедительным был доклад А.И. Мацына (Че-
лябинск) “Метафизика преодоления: теоретическое ядро постижения мифа”. Интересно,
что докладчик не использовал представлений о сверхъестественном, потустороннем, ко-
торые нередко применяются при интерпретациях мифов, мифологического мировоззре-
ния в подобных анализах. При раскрытии понимания смерти он остался в пределах таких
феноменов, как “памятник”, “ритуал”, “похоронный обряд”.
Предлагался вариант концепции уровневой онтологии, преодолевающий, по мысли
докладчика, односторонности холизма и атомизма (доцент В.К. Шрейбер, Челябинск),
как онтологические категории было предложено интерпретировать добро и зло (доцент
Ю.В. Лоскутов, Пермь). Профессор А.В. Ерахтин (Иваново) прояснил взаимоотношение
онтологии с предметом философии, доказывал обоснованность марксистского подхода;
доцент А.Ш. Руди (Омск) рассматривала “Онтологию устойчивости”, к.ф.н. Ю.В. Жел-
тов (Нижний Новгород) – “существование как субъектно проявляемый модус “бытия-од-
ного-другим”; профессор Г.П. Меньчиков (Казань) обстоятельно представил результа-
ты исследования неклассического типа детерминизма; в весьма содержательном докладе
профессор С.А. Азаренко (Екатеринбург) проанализировал “Топологическую антропо-
логию и социальную онтологию” в их взаимодействии. Интерес аудитории вызвал до-
клад соискателя К.В. Кочелавской (Саратов) “Пространство: постнеклассическая онто-
логия”.
В центре выступления математика, доцента О.В. Шимельфенига (Саратов) была
игра как форма процессуальности. Фактически использование этого термина расширяет
взгляды на процессуальность и ее формы в онтологии. Обычно онтология выражает про-
цессуальность в категориях: движение, развитие, деятельность и творчество. Игра выяв-
ляет новые содержательные моменты процессуальности в онтологии, ее болевые точки, в
которых проявляются еще нерешенные вопросы. В таком контексте возникает предельно
острый вопрос, с чем мы здесь сталкиваемся: с “онтологией игры или с игрой, симулиро-
ванием онтологии?”.
Дискуссию вызвал доклад аспирантки М.Н. Волковой (Казань) “Философия небы-
тия: новый взгляд на мир”. Критически подошёл к концепции небытия профессор НГПУ
М.М. Прохоров (Нижний Новгород) в докладе “Третья историческая форма противопо-
ложности диалектики и метафизики в онтологии”. Он считает, что “философия небытия”
выходит за границы действия (применимости) “гнезда” категорий “истина–ложь–заблуж-
дение” в противоположное “гнездо” категорий “мышление (= познающее бытие) и симу-
лирование, имитация”. Такая имитация, возможно, уже не является мышлением, познаю-
щим бытие и вообще бытийное, считает М.М. Прохоров.
Вторая подсекция секции “Философская онтология” внесла предложение включить
в номенклатуру аспирантских (кандидатских) специальностей по философским наукам
9
специальность под названием “Философия и история мировоззрения” (или в другой ре-
дакции с названием “Теория и история мировоззрений”).
Подводя итоги работы секции “Теория познания”, д.ф.н., проф. Билалов М.И. (Ма-
хачкала) отметил, что из заявленных участников выступило 36 человек, еще более 30 уча-
стников конгресса присоединились в качестве гостей. Четверо из них предложили докла-
ды, которые также были заслушаны и рассмотрены. При всем дефиците времени каждое
выступление сопровождалось вопросами, а некоторые и вовсе выливались в дискуссию.
Несколько докладов было сделано в виде презентаций с показом слайдов. Впечатлила
география: Москва, Нижний Новгород, Челябинск, Грозный, Казань, Омск, Махачкала,
Ставрополь, Димитровград, Красноярск, Ташкент, Уфа, Минск, Киев, Архангельск, Бар-
наул, Владимир, Вологда, Вятка, Краснодар, Курган, Курск, Магнитогорск, Новосибирск,
Оренбург, Самара, Санкт-Петербург, Тамбов, Тверь, Томск, Тюмень.
Руководители секции отметили как позитивный момент осмысление особенностей
познания, которые связаны с тенденциями информационного общества (Р. Марданов,
“Интерпретация современного исторического процесса в Интернет среде”, А. Миннул-
лин, “Перспективы оптимизации процесса познания” и Н. Коротков, «О денотате кате-
гории “истина”»). Не очень популярное в отечественной философии направление в тол-
кования познания было предложено участникам секции А. Бровкиной (“Эпистемология
радикального конструктивизма”).
Особого внимания удостоились молодые представители казанской гносеологической
школы, проблематика докладов которых была так или иначе связана с научной активно-
стью проф. Э. Тайсиной (А. Каримов, “Проблема смысла языковых выражений в свете
проблемы универсалий”, Э. Миннуллина, “Экспозиция вопроса о дискурсивном синте-
зисе: к критике трансцендентальной прагматики” и др.).
По мнению М.И. Билалова, на секции теории познания тема конгресса – “Филосо-
фия в современном мире: диалог мировоззрений” – не стала сквозной. Казалось, после
методологически значимых выступлений академиков А.А. Гусейнова и В.А. Лекторско-
го, профессора А.А. Грякалова гносеологи не собьются на выражение каждым своей соб-
ственной “философской боли”. Но о диалоге мировоззрений на секции теории познания
говорилось крайне мало. В какой-то степени его коснулись Е. Бубнов (“Эвристика и ре-
лигия”), Р. Дождикова (“К вопросу об идеалах и нормах обыденного познания”), О. Ко-
лесова (“Основные предпосылки трактовки понятий “менталитет” и “ментальность” как
конструктов для изучения реальности”). О связи философии права и философских наук
размышлял В. Пржиленский (“Философия права как научно-исследовательская програм-
ма”), логики и герменевтики – С. Чёрненькая (“Семантико-герменевтические исследова-
ния Шпета в контексте современных дискуссий”). М.И. Билалов в своем выступлении
(“Религиозные истоки современной гносеологии”) отслеживал органическую связь тео-
ретико-познавательных идей с религиозными традициями. Однако вопрос, о каком ми-
ровоззренческом диалоге идёт речь – о диалоге внутри самой гносеологии или о диалоге
гносеологии как раздела философии с другими формами сознания, – так и остался откры-
тым.
Под руководством проф. Билалова М.И. работал симпозиум “Философия, наука, ре-
лигия в России: перспективы диалога”. К нему также был проявлен интерес: в его ра-
боте участвовали 19 человек. Заседание неожиданно заострило внимание на внутрире-
лигиозных (как в христианстве, так и в исламе) противоречиях разнообразных церквей и
направлений. Возможно, это свидетельство относительного благополучия и консенсуса в
отношениях религии с философией и наукой.
На секции “Философия и методология науки”, работавшей под руководством про-
фессора А.М. Дорожкина (Нижний Новгород) и профессора В.И. Метлова (Москва), вы-
ступили тридцать участников. Проблеме математизации научного знания посвятил своё
выступление И.Л. Алексеев (Москва). Он высказал следующую мысль: “Интерпретация
математической теории через понятия содержательной теории является общей принятой
схемой математического знания. Примером может служить эффективность применения
математических приемов в механике. Механика полностью поддается процессу матема-
10
тизации. Основан этот процесс на структурном тождестве математической и содержа-
тельной теории. Однако математическая теория интерпретируется в понятиях содержа-
тельной теории. Процесс математизации зависит от развития математики и от степени
разработанности содержательной науки”. Углубляющаяся математизация научного зна-
ния, усиливая его “профессионализм”, делает излишней привязку интенсивно преодоле-
вающих преграды конкретных наук к философии. Сегодня это не выигрышный ход во
взаимодействии науки и философии, скорее – наоборот. Однако математика заинтересо-
вана диалогом научного познания с гносеологией, в чем проявляется её теоретико-науч-
ная универсализация, не доступная другим наукам.
По мнению иркутских философов – профессора В.А. Колесникова, профессо-
ра Н.С. Коноплёва и доцента Е.Е. Тощевой – особое внимание участников секции при-
влекла “постнеклассическая” тематика, чаще всего увязываемая с содержанием картины
мира. Профессор из Санкт-Петербурга М.Б. Игнатьев своим сообщением “Кибернетиче-
ская картина мира” пропел гимн компьютеру, охарактеризованному им как “новая модель
мира”. Создаваемая на базе компьютерной техники кибернетическая картина мира, опе-
рируя информативно подчеркнутыми прямыми и обратными связями, свободна от “опере-
жающее-отражательного реноме”. “Постнеклассика” отразилась рядом сообщений, вклю-
чая выступление профессора Н.С. Коноплёва (Иркутск), затронувшего ее гуманитарный
аспект. Докладчик отметил: «Мы знаем, что “срабатываемые” Новым временем научные
картины мира блистали “сциентизированной выправкой” – при опоре на естествознание,
и человеческая тематика в них подвергалась редукционизму. Выражением научности счи-
талось признание факта как “среднестатистического резюме”». “Постнеклассика” же, где
осуществляется самое сложное – гуманитарное – познание, фактом называет нечто уни-
кальное (например, личностно-творческую одержимость) в своей массово претворяемой
репрезентативности. Но с таким фактом прежняя наука не “общалась”, и надлежит орга-
низовать диалог, выясняющий преемственность между старым и новым истолкованием
факта, чтобы приобщить науку к более совершенному постижению “высот бытия”.
Секция “Социальная философия-3” (руководитель секции – профессор из Улан-Удэ
В.В. Мантатов) за два дня работы заслушала 25 докладов, всего в ней приняли участие бо-
лее 50 человек. Общую проблематику дискуссий задали два первых выступления: доклад
Т.М. Новиковой (Москва) на тему “Философское мировоззрение – основа человеческой
культуры” и доклад О.А. Баклановой (Ставрополь) на тему “Современная российская
социальность: опыт философской рефлексии”.
По мнению Т.М. Новиковой, современная философия носит материалистический ха-
рактер, она признает существование только видимого, феноменального мира и абсолюти-
зирует роль чувственно-материального начала человеческой жизни. Докладчик призвала
перейти от эмпирической философии Аристотеля к духовной философии Платона, кото-
рая базируется на следующих законах: равновесия начал – духа и материи; семеричности
и духовной иерархии; гармонии; аналогии и притяжения подобного подобным; кармы и
инкарнации; жертвы и космического сотрудничества; диалектики (единства в многооб-
разии, меры, единства противоположностей и т.д.). Основным понятием духовной фи-
лософии Платона является понятие Единого, которое есть начало всего; содержащее в
себе программу (информацию, знание) будущей космической эволюции. И пусть востор-
жествует в мире идея Блага (Справедливость, Истина и Красота). “Грядущий философ-
ский ренессанс – это диалог философских мировоззрений Востока и Запада”, – заключила
Т.М. Новикова.
В докладе О.А. Баклановой были рассмотрены три измерения социальности: динами-
ка социальных трансформаций, функциональная и структурная составляющие социаль-
ности. Основная гипотеза ее доклада состояла в том, что каждый тип социальности (клас-
сическими из которых являются коллективизм и индивидуализм), имеет свой ресурс в
виде социального капитала. Выработав его, данный тип социальной организации угасает,
вытесняемый постепенно новым, более эффективным типом общественной организации.
Вытесненный в архетипы коллективного бессознательного, изжитый тип социальности
остается в латентном состоянии и всегда может восстановить свои ценности. Социаль-
11
ность может мимикрировать под какой-либо другой тип социальной организации и вуали-
ровать свою политико-правовую, социально-экономическую природу. Такая способность
к имитации свидетельствует о том, что современное российское общество атомизировано
и разорвано. Оно не имеет не только сформулированной общей (национальной) идеи, но
даже выраженного желания солидарно ее обсуждать. На сегодняшний день есть локаль-
ные группы, которые живут в различных ценностных измерениях, есть неэффективная
властная вертикаль, но нет солидарности и доверия людей друг к другу. На секции развер-
нулась плодотворная дискуссия вокруг проблем, поставленных в вышеназванных докла-
дах. Трудно не согласиться с мнениями участников дискуссии, что социальная ситуация в
современной России характеризуется рядом противоречий.
Как подчеркнул руководитель секции профессор В.В. Мантатов, у нас нет согласия
по поводу фундаментальных ценностей. Западный капиталистический мир нарушил одно
из основных условий жизнеспособности и стабильности общества: “Ничего сверх меры!”
(Платон). В российском обществе расширяется и углубляется пропасть между правящей
псевдоэлитой, которая ориентирована на западные неолиберальные ценности, и народ-
ными массами, продолжающими жить в ценностном поле отечественной культуры. Мы
живем в период опасной неустойчивости, подчеркнул В.В. Мантатов, о чем предупреж-
дали наши современные мыслители Александр Зиновьев, Александр Панарин и Анато-
лий Уткин.
Как нам преодолеть этот культурно-цивилизационный раскол? Возможно ли объеди-
нение людей в интересах общего блага? С.В. Гроздилов (Ярославль) полагает, что глав-
ным условием формирования нового качества социальности является реализация принци-
па справедливости. А.С. Сивоконь (Саратов) обосновала с марксистских позиций роль
сетевых революций в формировании нового качества социальности. О.С. Казакевич
(Красноярск) обратила внимание на процессы десубъективации в современном обществе
потребления. Разрушается смысловое ядро человеческого “Я”. И.Ф. Пинягина (Уфа) по-
лагает, что в целях преодоления процессов десубъективации и дегуманизации необходи-
мо восстановить изучение музыкальной и философской классики. Аспирант С.Ю. Про-
тасов (Улан-Удэ) заметил, что мы не достигли необходимой метафизической высоты,
позволяющей осмыслить сложность социальных процессов. Необходимы прорывы к но-
вым философским вершинам.
Все участники дискуссии были единодушны в том, что философия является основа-
нием культуры и цивилизации. Следовательно, формирование нового качества социаль-
ности, новой культуры духа неизбежно предполагает создание новой философии. Такой
философией, по мнению В.В. Мантатова и других участников дискуссии, может стать фи-
лософия диалектического реализма, восходящая к диалектике Платона. Диалектический
реализм стремится охватить космос во всей его полноте, сложности и целостности, выйти
на уровень космического сознания. В этом отношении философию диалектического реа-
лизма можно охарактеризовать как абсолютную науку и абсолютную религию, как транс-
цендентальный синтез материализма и идеализма, культур Востока и Запада.
Секция “Философская антропология” была разделена на две подсекции, в рамках
которых было представлено 46 докладов, в работе секции приняли участие более 70 че-
ловек. В подсекции № 1 (руководитель – профессор из Астрахани Л.В. Баева) были об-
суждены различные антропологические проблемы, среди которых преобладали темы ан-
тропогенеза, философии ценностей (поскольку отдельной секции по этому направлению,
к сожалению, на конгрессе не было), гендерные проблемы, вопросы человека в услови-
ях информационной эпохи, изменения в системе образования и др. Особенностью работы
секции была обстановка “диалога мировоззрений”, сложившаяся среди ученых, представ-
лявших различные философские подходы: современный психоанализ, трансперсональ-
ную философию, экзистенциальную аксиологию, религиозную и светскую традиции в
философии.
Наиболее интересными оказались доклады А.К. Абишевой (Алма-Ата), А.М. Беспа-
лова (Бийск), А.А. Гордиенко (Новосибирск), Л.С. Драгунской (Москва), А.М. Агальце-
ва (Омск), С.В. Ефимовой (Омск), О.Д. Маслобоевой (Санкт-Петербург), Л.М. Богатовой
12
(Казань), В.И. Холодного (Москва), Н.Ю. Ташлыковой (Москва), Л.Е. Моториной (Моск-
ва), Л.В. Баевой (Астрахань), Ю.М. Резника (Москва), М.Т. Рюминой (Москва), О.В. Чи-
стяковой (Москва), А.А. Дыдрова (Челябинск), Р.М. Зиганьшина (Москва), Т.Ю. Денисо-
вой (Сургут), В.С. Бровко (Ростов-на-Дону).
В итоге работы секции были выработаны следующие рекомендации и предложения:
в будущем формировать подсекции конгресса по темам наиболее актуальных докладов;
рекомендовать лучшие доклады от секции для публикации в журнале “Вопросы филосо-
фии”; проводить все заседания в одном здании, для того чтобы участники секций могли
принять участие в работе других мероприятий конгресса; для выработки общих основа-
ний для принятия решений приглашать к обсуждению насущных вопросов образования
представителей Министерства образования и науки; увеличить количество вечерних лек-
ций, которые можно проводить параллельно.
На заседаниях секций “История западной философии” и “История западной фи-
лософии XIX–XX вв.” (руководители – профессор А.В. Лукьянов (Уфа) и профессор
А.А. Фёдоров (Нижний Новгород)) было заслушано 29 докладов. Обсуждение проходило
в атмосфере творческого диалога. Этот диалог оказался возможным благодаря тому, что в
эпицентре внимания его участников оказался сам человек, его мир печалей и радостей.
По мнению одного из руководителей секций, профессора А.В. Лукьянова, на секциях
доминировала атмосфера доброжелательности, что позволило сблизить мировоззренче-
ские позиции участников диалога. Основной вывод состоявшихся дискуссий можно сфор-
мулировать следующим образом: нам, сегодня, необходимо “проплыть” между Сциллой
субъективизма и Харибдой созерцательности, т.е. преодолеть опасность как чрезмерной
модернизации философских учений прошлого, так и антикварного увлечения существую-
щими системами.
Подводя итоги работы секций, профессор А.В. Лукьянов подчеркнул непредвзятый
характер обсуждений теоретических докладов. После каждого из них были заданы во-
просы, затем состоялась дискуссия, участники которой стремились наметить перспекти-
вы развития той или иной темы. Поставленные вопросы непосредственно апеллировали
к идее становления современной философии. Докладчики А.А. Слесарева и М.А. Зло-
бин (Новосибирск) отметили, что А. Шопенгауэр – провозвестник новой философской
парадигмы. В данном отношении значительное внимание было уделено не только систе-
ме И. Канта (С.И. Казимова (Краснодар), Н.Г. Красноярова (Омск), А.Г. Мясников (Пен-
за), но и философии младогегельянцев, марксизму (С.С. Перуанский (Москва), В.Д. Рута
(Москва), Н.О. Балаев (Пермь)).
Основной тенденцией докладов можно назвать тенденцию редукции философии к ме-
тодологии. Так, Т.И. Шемонаев (Екатеринбург) говорил о концептуалистской и реалист-
ской хронологии статуса “положения вещей” в “Логических исследованиях” Гуссерля и в
феноменологии Райнаха. А.А. Шиян (Москва) привлек внимание к феноменологической
философии в понимании “позднего” Э. Гуссерля.
По мнению профессора А.В. Лукьянова, лучшими оказались доклады П.А. Горохо-
ва “Человековедение Шекспира: опыт философской типизации”, доцента С.А. Мельнико-
ва (Москва) “Гераклит и Эпикур”, А.С. Реутова (Нижний Новгород) “Экзистенциальные
мотивы в творчестве Августина”, Д.В. Серейчикас “Трансформация солипсизма Беркли
в проблему интерпретаций у Ницще”, Н.Б. Долговой (Н. Новгород) “Диалог в истории
философии и общественной мысли”, Ф.Б. Байдаевой (Москва) «Р. Шпеманн о “фило-
софской вере” К. Ясперса», А.А. Слесарева (Новосибирск) “Философия А. Шопенгауэра
в контексте немецкого романтизма”, проф. В.Ф. Коровина (Москва) «Сэр Исайя Берлин
о “позитивной” и “негативной” свободе», И.Б. Сазеевой (Арзамас) “Бенджамин Фондан
как представитель экзистенциально-гуманистической традиции в европейской филосо-
фии”.
История западной философии явно не предстаёт как нечто “линейное”. Существу-
ют сферы знания, когда одна философская школа порождает целое созвездие достаточ-
но отличных друг от друга исследовательских программ. В этом плане история западной
13
философии – “драма идей”, так что сама попытка представить эту историю предполагает
осмысление эвристического потенциала современных философских школ.
На секции “История русской философии” (руководители – профессор МГУ
им. М.В. Ломоносова М.А. Маслин и профессор из Калуги А.С. Стрельцов) выступили
30 человек, ход работы был вполне интерактивный, сопровождался диалогом, что вполне
соответствовало общему девизу VI Российского философского конгресса. Блестяще вы-
ступил с докладом о Бердяеве проф. из Пекина Чжан Байчунь. Он говорил на прекрас-
ном русском языке, его доклад вызвал множество вопросов, касающихся, прежде всего
общего состояния изучения русской философии в Китае. Высоким профессионализмом
отличалось выступление проф. Р. Головича (Никшич, Черногория), посвященное рус-
ской метафизике сердца. Весьма сложную и слабо исследованную проблему поставил мо-
лодой исследователь из г. Упсала (Швеция) Ф. Хеффермель. Его работа посвящена рус-
ским теориям обратной перспективы в первой половине XIX в. в контексте сложного,
многослойного развития художественных и естественно-научных концепций простран-
ства и времени.
Известный исследователь из Полтавы (Украина) проф. Г. Аляев познакомил аудито-
рию с общим состоянием изучения русской философской мысли украинскими коллегами.
Интерес вызвало то обстоятельство, что русская философия сегодня является предметом
изучения на научных конференциях, проводимых не только в Крыму и Киеве, но и на за-
паде Украины, в частности в г. Дрогобыче.
По мнению одного из руководителей секции, профессора М.А. Маслина, в выступ-
лениях российских участников секции преобладало стремление к пересмотру штампов и
стереотипов, сложившихся вокруг исследования русской философской мысли. Причем
эти стереотипы относятся не только к советскому, но и к постсоветскому времени. Вы-
ступавшие критически оценили то, что на пленарном заседании конгресса, посвященного
диалогу мировоззрений, не было выступлений представителей религиозных конфессий,
что придавало заседанию вовсе не диалогический оттенок “игры в одни ворота”.
Необходимо отметить выступление на секции С. Семенова, зав. кафедрой Башкир-
ского государственного университета (Уфа), который рассказал об исследованиях отече-
ственной философской мысли в Башкортостане. Большая работа, в частности, ведется по
изучению наследия семьи Аксаковых, память о которой бережно сохраняется. Это было
тем более интересно, что Уфа предложена как место проведения очередного VII Россий-
ского философского конгресса.
По мнению доцента из Челябинска Н.И. Антоновой, заседание секции “Философия
Востока”, возглавляемой профессором из Владимира А.С. Тимощуком, невольно несло
на себе отголосок особенностей восточного макрорегиона, с присущими ему яркостью
и пестротой колорита, о чем свидетельствует разнообразие заявленных тем докладов: от
суфийской антропологии, шиитского ислама, современного имамата и философских во-
просов “Тайпин цзин” до проблем Бхагавадгиты в контексте русской ментальности. Теп-
ло была встречена присутствующими почетная гостья из Индии, профессор Ручи Тьяги
(Ruchi Tyagi).
В работе секции “Философские проблемы глобализации” (руководители – профес-
сор А.Н. Чумаков, профессор Г.Г. Салихов (Уфа) и профессор Д.Б. Думаревский (Ниж-
ний Новгород)) приняли участие 35 человек, выступили с докладами 19 человек. Геогра-
фия участников секции и подавших тезисы на публикацию была следующей: Болгария
(Свиштов), Белоруссия (Минск), Узбекистан (Андижан), Москва, Санкт-Петербург, Уфа,
Брянск, Саратов, Иваново, Краснодар, Оренбург, Самара, Нижний Новгород, Голицыно,
Кубинка, Томск, Екатеринбург, Майкоп и др.
Работа секции проходила в деловой, открытой и дружественной обстановке, неод-
нократно возникали дискуссии, ставилась острая проблема по тем или иным позициям в
науке и жизненной практике. Доклады были посвящены философским вопросам изучения
глобализации, государства, финансов, цивилизации, политики, геополитики, ценностей,
общества, мировоззрения, ноосферы, культуры, духовности, человека, картины мира,
устойчивого развития, патриотизма, интернационализма, науки и др.
14
Следует отметить доклады следующих участников секционного заседания: Верба-
нов И.А. (Болгария), Котухов А.Н. (Одинцово), Меребашвили М. (Иваново), Смирнов Г.С.
(Иваново), Чумаков А.Н. (Москва), Салихов Г.Г. (Уфа), Юлдашева Фарида (Андижан),
Алейник Р.М. (Москва), Барлыбаев Х.А. (Москва), Колотуша В.В. (Голицыно), Круп-
ник А.А. (Кубинка), Дергачева Е.А. (Брянск), Кузнецова М.Б. (Саратов), Мовшин Д.Ю.
(Москва), Рахманкулова Н.Ф. (Москва), Серегин А.В. (Уфа), Яскевич Я.С. (Минск).
По итогам работы секции была принята следующая резолюция.
Процесс глобализации – невероятно сложное и противоречивое явление. Его изуче-
ние требует усилий не только философов, но и социологов, психологов, экономистов,
культурологов. Последствия глобализации сложны и противоречивы: с одной стороны,
уменьшение бедности, болезней, эпидемий в развивающихся странах, с другой стороны,
опасность нивелирования национально-культурных ценностей. Исходя из этого, участ-
ники заседания секции рекомендуют расширить общепланетарный взгляд на глобальные
процессы; обратить внимание на самоорганизацию глобальных процессов; расширить
философское понимание глобализации за счет изучения социально-техногенных процес-
сов; действовать так, чтобы культурные универсалии России становились глобальными;
выявить причины и содержание глобальных проблем и силового принуждения, пути их
решения; расширить философское понимание понятия “мировоззрение”, его эндодеми-
ческой (как средства стабилизации нашего психического мира) и познавательной функ-
ций. Главная функция мировоззрения – обладание мудростью, житейской гигиеной, а не
только теоретическими доктринами. Рекомендовать руководству РФО поддержать заяв-
ку в Оргкомитет XXIII Всемирного философского конгресса о внесении в его Програм-
му круглого стола на тему “Философы русского космизма – основоположники идеологии
III тысячелетия о формировании планетарного сознания глобализирующегося мира”. Вы-
работать концепцию самоорганизации глобальных процессов на основе системы динами-
ческих равновесий; предложить Президиуму РФО считать одной из задач Российского
философского общества пропаганду итогов и материалов Конференции ООН по устойчи-
вому развитию (Рио-де-Жанейро, 2012 г.), разработку философских, в том числе ценно-
стно-смысловых, оснований, целей и перспектив устойчивого развития на глобальном и
национальном (российском) уровнях. Следующий VII Российский философский конгресс
пройдет под названием “Евразийская философия: единая российская цивилизация и мно-
гообразие культур”.
В данном обзоре нет возможности рассказать о работе всех 24-х секций, двух науч-
ных конференций, 6 научных симпозиумов и 29 “круглых столов” VI Российского фило-
софского конгресса. О работе одного круглого стола нельзя не упомянуть.
28 июня было проведено заседание “круглого стола” “Неизбежность нелинейного
мира: к 100-летию профессора В.С. Готта”. В работе “круглого стола” приняли участие
ученики Владимира Спиридоновича, его коллеги по работе в МГПИ им. В.И. Ленина и
в Академии общественных наук, соратники по работе в руководимом им журнале “Фи-
лософские науки”, его ученики и друзья. К открытию Нижегородского конгресса весьма
вовремя подоспела коллективная монография “Неизбежность нелинейного мира”, посвя-
щенная 100-летнему юбилею Владимира Спиридоновича. В ее подготовке приняли уча-
стие те, кто хорошо знал В. С. Готта по совместной работе, кто был или считал себя его
учеником, кому небезразлична судьба сегодняшней российской философии естествозна-
ния, философии науки, да и российской философии в целом.
Открыл работу круглого стола его руководитель, зав. сектором философских про-
блем политики Института философии РАН, Заслуженный деятель науки РФ, профессор
В.Н. Шевченко, который представил присутствующим основные этапы жизни и деятель-
ности В.С. Готта, рассказал о его работе в журнале “Философские науки”. 70–80-е годы
прошлого столетия, в которые В.С. Готт руководил журналом и кафедрой философии в
МПГУ им. В.И. Ленина, были весьма непростыми с точки зрения идейной и идеологиче-
ской обстановки. Для того чтобы философский журнал жил, главному редактору нужны
были смелость и гибкость, прозорливость и настойчивость. Все это было у В.С. Готта.
Журнал торил “свою колею”, давал возможность публиковаться талантливым филосо-
15
фам, специалистам в области проблем естествознания, логики и методологии науки, ко-
торые сегодня хорошо известны не только в России, но и за рубежом. Велики были за-
слуги В.С. Готта в исследованиях по философским проблемам естествознания. Проблемы
дифференциации и интеграции научного знания, разработка новой формы понятийного
мышления – общенаучных понятий, глубокий философский анализ категорий симметрии
и асимметрии, определенности и неопределенности, линейности и нелинейности – вот да-
леко не полный перечень вопросов, находившихся в центре внимания философа и учено-
го В.С. Готта. А еще, сказал В. Н. Шевченко, В.С. Готт был одним из первых, кто в своих
работах настаивал на неизбежности перехода от классического стиля мышления в обще-
ственных науках к неклассическому. Именно этот путь Владимир Спиридонович считал
магистральным в развитии не только отечественной философии, но всех общественных
наук.
Участники “круглого стола” высоко оценили работу, которая была проделана ред-
коллегией коллективной монографии, в состав которой вошли В.И. Аршинов, К.Х. Де-
локаров, В.И. Жог, Г.А. Ключарев, Х.Э. Мариносян, А.А. Пружинина, А.Н. Чумаков,
В.Н. Шевченко. Благодаря их работе книга была издана в кратчайшие сроки, доставлена в
Нижний Новгород и представлена участникам Конгресса.
В рамках конгресса по уже сложившейся традиции прошла Организационная сессия
(общее отчетно-выборное собрание) Российского философского общества. На собрании
были заслушаны и обсуждены отчетные доклады Президиума и Ревизионной комиссии
РФО, проведены перевыборы руководящих органов Российского философского общест-
ва. Избрали новый состав Президиума РФО. Президентом РФО переизбран академик РАН
В.С. Стёпин, Первым вице-президентом – д.ф.н., профессор А.Н. Чумаков, Главным уче-
ным секретарем РФО – к.ф.н., доцент А.Д. Королев. Также было принято решение о про-
ведении следующего – VII Российского философского конгресса. Он состоится в 2015 г.
в г. Уфе. Конкретные даты проведения конгресса, его основная тема, Организационный и
Программный комитеты будут определены в течение года Президиумом РФО после соот-
ветствующих консультаций и согласований.
16
Устойчивое региональное развитие:
синергетический сплав экономики
и управления, человеческих ресурсов
и традиции
В. П. ШАНЦЕВ
17
Форумы политиков, конечно, опираются на теоретические разработки вопросов устой-
чивого развития. А теоретики видят суть глобального устойчивого развития в достижении
равновесия между населением земли, его потреблением и способностью нашей планеты
поддерживать жизнь, то есть в совместном выживании человека и природы. Это, конечно,
предъявляет определенные требования к политическим подходам в вопросах обеспечения
экономического роста и вообще влияет на мировоззренческую культуру политиков.
Инициированные Рио-92 процессы тем более актуальны, что, следуя таким путём, че-
ловечество сталкивается с новыми вызовами современности – с возрастающей неопре-
деленностью глобальной финансово-экономической среды, трансформацией глобальной
политики, ускорением технологического развития и переходом к 6-му технологическому
укладу (генная инженерия, термоядерный синтез, искусственный интеллект) и др. Новые
вызовы привносят в модель устойчивого развития факторы хаоса, эффекты бифуркации и
синергии, которые изучает синергетика, в частности, академик В.С. Стёпин и другие учё-
ные; см.: [Синергетическая парадигма 2002; Синергетическая парадигма 2009]. В необхо-
димости сочетания идей устойчивого развития и синергетики видится одна из современ-
ных теоретических, философских проблем, которые ждут своего решения. А практическая
жизнь требует решения такого рода проблем каждый день, требует умения вырабатывать
видение ситуации, которое позволяет адекватно оценивать положение дел и принимать
выверенные управленческие решения.
Если смотреть на вещи под таким практическим углом зрения, то в целом концепция
устойчивого развития представляется содержащей в себе три взаимосвязанных аспекта:
экономический, социальный и экологический. Достижение устойчивого равновесия меж-
ду ними, позитивных синергетических эффектов – это сложная практическая задача, тре-
бующая системного подхода к формированию государственной политики, обеспечиваю-
щей стратегическое целеполагание и планирование.
У нас в регионе такое видение системы управления социально-экономическим разви-
тием мы используем с 2006 г., когда была принята стратегия развития Нижегородской об-
ласти до 2020 г. В ее рамках главные цели правительства региона полностью совпадают с
фундаментальным ориентиром устойчивого развития: достижение высокого уровня бла-
госостояния и стандартов качества жизни населения. Этот подход опирается на одновре-
менную реализацию двух взаимообусловленных установок: создание сбалансированной
экономики и обеспечение благоприятных условий для профессиональной, творческой са-
мореализации граждан в экологически безопасной среде. Третьей опорной точкой наше-
го стратегического планирования является эффективность исполнительной власти. Только
непрерывно совершенствуя управленческие процессы, используя лучшие практики и со-
временные технологии менеджмента, можно добиться существенных успехов в устойчи-
вом развитии региона.
Поэтому правительство области держит курс на структурное устойчивое изменение
экономики в пользу секторов с высокой добавленной стоимостью, на преодоление техно-
логической отсталости, доставшейся нам в наследство от закрытой советской экономики.
Мы поддерживаем те проекты, в рамках которых на территорию привлекаются передовые
западные технологии, отвечающие современным экологическим стандартам, и одновре-
менно решаем проблему импортозамещения, что позволяет укрепить позиции региона на
внутреннем рынке и нарастить его экспортный потенциал.
На этих принципах, например, при поддержке правительства была реализована мас-
штабная инвестиционная программа по созданию замкнутого технологического цикла в
производстве труб, в том числе большого диаметра, в г. Выксе. Там же, в Выксе, представ-
ляется возможным создание первых жилых домов с нулевым энергопотреблением, экспе-
риментальное проектирование которых уже идёт с участием специалистов из Голландии.
Кроме того, мы активно используем новые подходы к территориальному развитию
производительных сил региона. Так, на основе имеющегося потенциала и конкурентных
преимуществ, правительством выделены на территории области пять зон опережающего
развития. Исходя из уникальности каждой из них, определяется оптимальный набор инст-
рументов государственной поддержки, который, по сути, направлен на создание условий
18
для “точек роста”, где создаваемые условия дадут синергетический эффект в виде опере-
жающего развития. Конкретно имеется в виду поддержка приоритетных инвестиционных
и инновационных проектов, строительство необходимой инфраструктуры в виде техно-
парков и промышленных парков и другие меры. Там, где для этого есть условия, форми-
руются кластеры – это сравнительно новый для российской экономической политики эле-
мент, направленный на интеграцию возможностей бизнеса, науки и образования.
Например, в зоне агломерации Нижнего Новгорода создается нижегородский инду-
стриальный инновационный кластер в автомобилестроении и нефтехимии с двумя круп-
ными базовыми предприятиями (“ГАЗ” и “Сибур-нефтехим”). В зоне активности кластера
правительством области формируются два промышленных парка – “Дзержинск-Восточ-
ный” и “Бор-Центральный”, – и технопарк в сфере информационных технологий – “Ан-
кудиновка”. В инновационной зоне, которая локализована вокруг г. Саров Нижегородской
области, создается Саровский инновационный кластер и уже действует технопарк “Си-
стема-Саров”. Развиваются в рамках своей специализации кластеры в сфере металлур-
гии и металлообработки в городском округе г. Выкса, в Кулебакском районе, в сфере ле-
сопромышленной – на северных территориях области, в сфере агропромышленной – на
территории преимущественно южных районов региона. Таким образом, в рамках концеп-
ции зон опережающего развития реализуется идея локальных синергетических эффектов,
формируется перспективное пространственное распределение производительных сил эко-
номики, центральное место в котором с точки зрения логистики и сосредоточения трудо-
вых ресурсов отводится нижегородской городской агломерации.
Понятно, что для осуществления технологической модернизации необходимо было
насытить экономику инвестициями. Без этого компонента достижение практической си-
нергии невозможно. Эту задачу мы решаем, используя эффективные управленческие тех-
нологии, и прежде всего систему “одного окна” в работе с инвесторами. По итогам семи
лет работы можно с уверенностью сказать, что результат есть. В недавно подписанном
указе Президента России в целом по стране ставится задача увеличения объема инвести-
ций до уровня 25% от ВВП только к 2015 г. Мы же преодолели этот рубеж уже в 2007 г.
и продолжаем удерживать это соотношение на гораздо более высоком уровне: по итогам
2011 г. он составляет 29%. Это, несомненно, имеет большое значение для развития эконо-
мики региона.
Комплексный характер задач по развитию территории предполагает вовлечение в их
решение всё большего числа социальных субъектов. В этом плане Нижегородская область
в числе первых начала использовать такой инструмент организации социально-экономи-
ческих процессов, как государственно-частное партнерство (ГЧП), которое нацелено на
вовлечение регионального частного бизнеса в проекты регионального развития. По этой
схеме уже реализовано несколько проектов, в частности, построены и введены в эксплуа-
тацию три физкультурно-оздоровительных комплекса в районах области. В таком же фор-
мате идет реализация экологического проекта по созданию мусоросортировочного ком-
плекса в Городецком районе; разрабатывается финансовая модель ГЧП по строительству
второго моста через Волгу в Нижнем Новгороде.
Для того чтобы активнее заработала модель частно-государственного партнёрства,
надо развивать частное предпринимательство. Поэтому в общей рамке, нацеленной на по-
лучение синергии, большое значение мы придаем развитию малого и среднего предпри-
нимательства. В настоящее время это сектор экономики, на треть обеспечивающий за-
нятость населения и поддерживающий конкурентную среду в регионе. Особенностями
нашей политики в этом направлении в последние годы стали новые виды государственной
поддержки – стимулируется повышение квалификации работников малого бизнеса, а так-
же их инновационная активность.
На достижение синергетического эффекта в развитии экономики региона направлен
комплекс мер правительства области по совершенствованию поддерживающих секто-
ров, – энергетики и транспортной системы, – позволяющий снимать инфраструктурные
ограничения. Крупными проектами, планируемыми к реализации в этом плане, являются
строительство парогазовой ТЭЦ и Нижегородской атомной электростанции. Это позволит
19
через три-четыре года ликвидировать существующий дефицит в энергобалансе региона.
Другие предпосылки устойчивого развития – объездные дороги вокруг административно-
го центра, строительство которых необходимо нам ещё и с экологической, и с логистиче-
ской точек зрения.
Конечно, конкретные проекты экономического развития дают непосредственный си-
нергетический эффект в социальной сфере. Он выражается прежде всего в обеспечении
занятости населения. Следует отметить, что Нижегородская область входит в десятку ре-
гионов России с наименьшим уровнем регистрируемой безработицы. С другой стороны,
получая рост доходной части регионального бюджета, мы проводим целенаправленную
политику по развитию социальной сферы, в том числе по созданию современной и эффек-
тивной системы здравоохранения, социального обеспечения, совершенствованию образо-
вания, культуры, обеспечению жильем, повышению транспортной доступности.
Так, например, с 2007 г. в регионе реализуется целевая программа по развитию со-
циальной и инженерной инфраструктуры, которая позволила концентрировать ресурсы
бюджета и осуществлять их эффективное территориальное распределение в зависимости
от фактического уровня обеспеченности населения различными объектами жизнеобеспе-
чения. Всего за время реализации этой программы было построено и реконструировано
более 1000 социальных и инфраструктурных объектов, объем финансирования с учетом
привлеченных средств федерального бюджета составил более 60 миллиардов рублей, в
том числе из областного бюджета – 47,8 миллиарда рублей. Можно приводить ещё приме-
ры обобщающей статистики. Главное же состоит в том, что комплексная социальная под-
держка населения региона видится в качестве целевой сферы, где мы рассчитываем полу-
чить эффект позитивной синергии.
В практической плоскости это предполагает реализацию множества проектов микро-
уровня. Так, в настоящее время каждый третий житель области получает денежную по-
мощь или иные меры поддержки. Для понимания ситуации поясню, что всего у нас суще-
ствует 83 вида социальных выплат, из которых 65 – областные, то есть обеспечиваются
из областного бюджета. Мы поддерживаем малоимущие семьи и семьи с детьми, граж-
дан пожилого возраста и инвалидов, ветеранов труда, участников Великой отечественной
войны и другие категории граждан, нуждающихся в помощи. Годовые объемы финанси-
рования этих направлений политики правительства составляют более 10 миллиардов руб-
лей. Для увеличения этого “социального пакета” нижегородца необходимо повышать до-
ходы в региональный бюджет, для чего требуется развитие промышленности, для чего, в
свою очередь, необходимо привлечение инвестиций. Такова конкретная цена социальной
микрополитики и такова цепочка факторов, обеспечивающая получение синергетическо-
го эффекта в социальной сфере, в том числе касательно здоровья, повышения продолжи-
тельности жизни, получения образования, искоренения бедности, то есть для достижения
ключевых ориентиров устойчивого развития.
Для нас эти ориентиры являются приоритетными, позитивную динамику в этой сфере
удаётся сохранять. В результате принятых правительством Нижегородской области мер за
период 2005–2011 гг. удалось добиться существенных положительных сдвигов по всем де-
мографическим показателям. Так, уровень рождаемости вырос более чем на 20%; уровень
смертности снизился на 17%, при этом младенческая смертность сократилась на 40%, ма-
теринская – более чем в два раза; средняя продолжительность жизни увеличилась почти
на 5 лет. Кроме того, доля бедного населения (то есть лиц, с доходами ниже бюджета про-
житочного минимума) сократилась с 20,5 до 12,8%.
Ещё один конкретный пример. Несколько лет назад мы приняли решение о создании
в регионе сети физкультурно-оздоровительных комплексов (ФОК): по одному – в каждом
районе и городском округе, – всего 51 ФОК. С тех пор мы планомерно решаем эту задачу.
К настоящему моменту уже работает 21 такой комплекс и 2 находятся на стадии строитель-
ства. В результате интерес населения, особенно молодёжи, к занятиям спортом растет год
от года. За последние 6 лет доля нижегородцев, регулярно занимающихся физкультурой,
выросла в 2,3 раза. Сегодня это почти пятая часть всего населения. Таким образом, форми-
руется базовый слой физкультурно-спортивного социального кластера региона. Особенно
20
важно то, что значительно возросла доля школьников, посещающих спортивные секции:
с 40% в 2005 г. до 70% в 2011 г. На базе ФОКов развиваются более 50 видов спорта. Их
посещение бесплатно для детей до 8 лет, школьников, неработающих пенсионеров, мало-
имущих и многодетных семей, а также для всех категорий граждан, нуждающихся в соци-
альной поддержке. В среднем в день один такой ФОК посещают более 1000 человек. Это
люди разных возрастов и занятий, но объединяет их одно – стремление жить интересной
жизнью, поддерживать и развивать свое здоровье, здоровье своих детей и внуков, а в здо-
ровом теле, как говорится, здоровый дух. На этот базовый слой мы предполагаем опирать-
ся в ближайшем будущем для развития в регионе и спорта высоких достижений.
Еще одним серьезным ресурсом устойчивого развития Нижегородской области яв-
ляется ее научно-образовательный потенциал, но в этой области также нужны свои си-
нергетические эффекты, для получения которых требуется реализация ещё целого ряда
проектов и программ. Научные исследования и разработки у нас выполняют около
100 организаций, среди которых Российский федеральный ядерный центр (г. Саров), ин-
ституты Российской академии наук, отраслевые научно-исследовательские институты,
проектно-конструкторские организации и промышленные предприятия, университеты.
Среди последних особое место занимает Нижегородский государственный университет
им. Н.И. Лобачевского. Основанный как один из трех народных университетов России,
в самом начале ХХ в. он стал первым высшим учебным заведением в Нижнем Новгоро-
де; см.: [ННГУ web]. В 1905 г. Нижегородский городской голова Александр Михайлович
Меморский, юрист по образованию, сказал на заседании Городской думы при принятии
решения о его основании: “Только тогда народ будет на правильном пути, когда для него
открыты будут двери образования не в узком смысле грамоты, а в широком – науки. Сле-
дует признать, что наука – единственный путь к счастью и правильному устроению обще-
ства”.
Современный университет имени Н.И. Лобачевского не только готовит специалистов
высокой квалификации по широкому спектру естественно-научных и гуманитарных на-
правлений, но и формирует в рамках классического университетского образования миро-
воззрение молодых людей, способных системно мыслить, нацеливая их на креативность и
активную жизненную позицию. В 2010 г. ННГУ получил статус национального исследо-
вательского университета. Свидетельством высокого уровня высшего образования являет-
ся активное и успешное участие нижегородских вузов в федеральных грантовых конкур-
сах: в 2010–2011 гг. они выиграли 6 мегагрантов на проведение исследований с участием
ведущих российских и зарубежных ученых, 4 из них получены ННГУ им. Н.И. Лобачев-
ского.
С этим университетом мы связываем и перспективы развития у нас в области биоме-
дицинского кластера. На его базе будет создана лаборатория биомедицинских технологий
и медицинского приборостроения. Кроме того, исследованиями в этой сфере будет зани-
маться научно-исследовательский институт “живые системы”, который создается сейчас в
ННГУ, а также институт прикладной физики РАН, медицинская академия и другие ниже-
городские научно-исследовательские организации.
Одним из первостепенных условий получения синергетического роста в научном кла-
стере правительство области считает поддержку талантливой молодежи. За счет средств
регионального бюджета у нас установлены 14 номинаций стипендий для талантливых
школьников, студентов и аспирантов, лауреатами которых ежегодно становятся около
500 человек. У нас проводится ранняя профессиональная ориентация учащихся, моти-
вированных к занятиям наукой, работает инфраструктура поддержки, включающая те-
матические конференции, летние школы, районные и городские конференции научных
обществ учащихся, деловые игры и пр. Ежегодно, уже на протяжении пятнадцати лет,
проводятся сессии молодых ученых по 4 направлениям: техническому, естественно-на-
учному, математическому и гуманитарному с общим числом участников более 700 чело-
век. Кроме того, мы обеспечиваем софинансирование федеральных программ “СТАРТ” и
“У.М.Н.И.К.”, целью которых является поддержка студентов и молодых научных сотруд-
ников, стремящихся самореализоваться через научно-техническую и инновационную дея-
тельность. Цели, которых мы стремимся достичь таким образом: это, во-первых, создание
21
хороших стартовых площадок для начала самостоятельного жизненного пути молодых
ученых; во-вторых, обеспечение необходимого кадрового ресурса для модернизации эко-
номики и социальной сферы на принципах устойчивого развития.
Идея экологичности устойчивого развития требует мероприятий по обеспечению эф-
фективного природопользования и сохранению окружающей среды. Это безусловные
компоненты, которые не только сопровождают любое наше решение, но представляют со-
бой самостоятельный комплекс задач, требующий специальных целенаправленных уси-
лий. Политика повышения качества жизни населения обеспечивается, кроме того, о чём
уже сказано выше, программами по экологической безопасности. С этими целями прово-
дится регулярный мониторинг загрязнений и мероприятия по охране окружающей среды.
Осуществляется строительство очистных сооружений, систем доочистки воды, разработа-
ны проекты рекультивации свалок и так далее.
В частности, в рамках специальной областной целевой программы осуществляется
переход региона на новую систему обращения с твердыми бытовыми отходами. В 2011 г.
закончилась реализация крупнейшего инвестиционного проекта по строительству ком-
плекса утилизации отходов для обслуживания нижегородской городской агломерации.
Три межмуниципальных комплекса по переработке отходов будут построены в текущем
2012 г. К 2014 г. за счет строительства и модернизации еще трех межмуниципальных объ-
ектов мы планируем выйти на стопроцентное обеспечение населения современной систе-
мой переработки и захоронения отходов.
Системная работа ведется и по охране животного мира, в том числе водных биологи-
ческих ресурсов. Отмечу, что Нижегородская область считается одним из лидирующих ре-
гионов в сфере сохранения биологического разнообразия. У нас, например, продолжается
расширение сети особо охраняемых природных зон. Их количество достигло 405, а общая
их площадь составляет 7% территории области. Это направление работы мы считаем важ-
ным не только с точки зрения сохранения памятников природы, уникальных ландшафтов
и развития рекреационных ресурсов, но рассматриваем ее и в качестве инструмента по-
вышения инвестиционной привлекательности нижегородской области как территории со
стабильной экологической обстановкой.
Известно, что различные компоненты сложных систем взаимосвязаны. В свете это-
го восприятия реалий мы понимаем, что экологические ландшафты нашего края тесно
взаимосвязаны с богатым культурно-историческим наследием. В каждом уголке Ниже-
городской области можно увидеть и старинные памятники архитектуры, и уникальные
промыслы, дошедшие до нас из глубины веков. Благодаря им область сохраняет свою са-
мобытность, благодаря им сохраняется любовь нижегородцев к родной земле, уважение
многовековых традиций, патриотизм и гражданская ответственность за судьбу России.
Как известно, именно нижегородцы в 1612 г. собрали ополчение, освободившее сто-
лицу русского государства. Это событие, отдаленное от наших дней четырьмя столетиями,
в настоящее время стало символом единения России и отмечается как государственный
праздник. Всероссийскую и мировую известность приобрели такие ежегодные события
культурной жизни, как фестиваль искусств имени А.Д. Сахарова “Русское искусство и
мир”, “Болдинская осень”, благотворительный фестиваль “Новые имена”, пушкинский
праздник поэзии в селе Большое Болдино и др. Кроме того, наш край издавна славится
обилием народных художественных промыслов, многие из которых стали визитной кар-
точкой региона не только в России, но и за рубежом.
Известно, что народное прикладное искусство, передаваемое из поколения в поколе-
ние, дает людям возможность для творческого самовыражения и является основой сохра-
нения уникальных национальных традиций. Таков общий бесспорный тезис, но от нас в
практическом плане он требует умения сосчитать сколько, каких промыслов существует,
что нужно для их сохранения, и в чём может состоять их развитие. Это кропотливая рабо-
та, которая также находится в поле зрения правительства области. В настоящее время по
числу сохраненных народных художественных промыслов Нижегородская область зани-
мает первое место в России.
22
При этом необходимо отметить, что кластер традиционных ремёсел и технологий ну-
жен нам не меньше, чем кластер передовых “know how”, но инфраструктура его поддерж-
ки требуется совсем другая. Здесь необходимо “подключение” народных промыслов к си-
стеме туристического кластера, создание которого на территории региона поддерживает
правительство области. Одним из ключевых проектов этого направления станет строи-
тельство фольклорно-этнической деревни, которая позволит представить все виды народ-
но-художественных промыслов области на одной площадке.
Большое внимание региональное правительство уделяет сохранению уникального
культурно-исторического наследия Нижнего Новгорода. В числе последних крупнейших
событий в данной сфере можно назвать завершение в 2009 г. (после семнадцатилетнего за-
стоя) реставрации исторического здания Нижегородского художественного музея. В 2010 г.
мы открыли (после шестнадцати лет разрухи и простоя) реконструированный историко-
архитектурный музей-заповедник “Усадьба Рукавишниковых”. А в 2011 г. возобновили
(после восемнадцатилетнего перерыва) традиции проведения всероссийского театрально-
го фестиваля имени Максима Горького. Всё это конкретные культурно-исторические эле-
менты, которые складываются в общую синергийную динамику сложной системы Ниже-
городской области.
В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть важность теоретических философ-
ских идей и ценностных ориентиров устойчивого развития. Они важны для определения
долгосрочных стратегических целей и задач, для поиска оптимальных средств и ресур-
сов. При этом ключевым звеном становится то, как эти ориентиры и цели реализуют-
ся в повседневной жизни российского региона, какова, другими словами, практическая
философия устойчивого развития. Мы понимаем, что ведущая роль в создании условий,
обеспечивающих реализацию поставленных задач, принадлежит в настоящее время госу-
дарственной власти как гаранту обеспечения экономического развития, социальной спра-
ведливости и охраны окружающей среды. Опыт, конкретные детали такой работы госу-
дарственной власти на уровне Нижегородской области я постарался представить в этой
статье, и надеюсь, что это поможет профессиональным философам в их работе.
ЛИТЕРАТУРА
23
Философия образования
и проблемы современных реформ
А.С. ЗАПЕСОЦКИЙ
I. Вступление
Мне бы хотелось присоединиться к тезису В.С. Степина о том, что философия может
плодотворно проявлять свое практическое значение, а в сложные для страны времена, “на
сломе эпох” философия просто обязана быть практической наукой. Разделяю я и мысль
академика Степина о важности выявления и осмысления философией глубинных смыс-
лов нашего современного бытия. Но думается, что мы не должны оставлять без внимания
и поверхностные смыслы того, чему сегодня являемся свидетелями. Того, что каждоднев-
но открыто нашему взору, что заявляет о себе громко и без стеснений, буквально вламы-
вается в нашу жизнь.
Говоря о философии в современном мире, А.А. Гусейнов подчеркнул, как сложно на-
лаживать диалог мировоззрений. Ведь мировоззрение, как отметил академик Гусейнов, –
24
это целостный и законченный взгляд на мир. В нем содержится ценностная шкала, есть
пафос веры и истины. Нередко мировоззрение людей сопряжено с самоуверенностью и
спесью, верой в собственную непогрешимость, которые затрудняют диалог с носителями
других мировоззрений, и даже делают его невозможным.
Данное положение в существенной мере относится к основной массе сегодняшне-
го российского чиновничества – прослойке в общем-то малокультурной, неподготовлен-
ной к руководству государством, занявшей высокое место в жизни благодаря беспринцип-
ности, способности умело “ловить ветер” и угождать начальству, входить в движущиеся
“наверх” в их иерархии “команды” и “обоймы”. Свои высокие должности эти ловкачи
рассматривают как свидетельство особой значимости, исключительности, результат обла-
дания неким особым пониманием жизни. Они задают тон в правящем слое современной
России, который постепенно складывается в правящий класс. Помимо чиновников в этот
слой, видимо, следует включить: олигархические элементы общества вместе с обслужи-
вающими их управленцами; псевдонаучные институты, разрабатывающие милые чинов-
никам концепции, законы, программы и планы; федеральные СМИ, обрабатывающие на-
селение нужным образом.
Замечательный философ Константин Пигров проводил недавно у нас в университе-
те цикл семинаров “Философия жизненных миров”, еще раз подчеркивая тем самым, что
помимо философии, разрабатываемой специально подготовленной частью общества, про-
фессионалами, существуют еще философии разных социальных слоев общества, форми-
руемые в повседневной жизни [Философия российской телесности 2009]. Так вот: фило-
софия современного нам слоя, правящего Россией, абсолютно ненаучна и не имеет ничего
общего с нашей с вами философией. С той философией, которая является стержнем миро-
вого культурного развития.
Российский правящий слой – особый жизненный мир, который обладает дефективным
мировоззрением, дефективной философией. Что и делает любые его усилия губительны-
ми для страны. Попросту говоря, эти люди убеждены, что являются самыми умными, что
они являются носителями абсолютных истин. Увы, это не так. Их заблуждения исключи-
тельно опасны. И как вести с ними диалог – вопрос, не имеющий пока ответа. Чтобы быть
правильно понятым, хочу подчеркнуть, что всё сказанное мною не распространяется на
Владимира Путина, Дмитрия Медведева и Валерия Шанцева, проявившего исключитель-
ное гостеприимство к участникам VI Российского философского конгресса.
II. Разрушение образования – закономерный процесс системной деградации
Развал системы образования, который приобрел в России последнего десятилетия по-
истине трагический характер, во многом определяется пренебрежением чиновничества к
традиционной философии.
Сегодня страна впадает в дремучее невежество. Престиж знаний обрушился в обще-
стве на уровень допетровских времен. Характерно, что по последним опросам социологов
свыше 93% жителей России не могут назвать ни одного современного ученого. О Дмит-
рии Лихачеве и Жоресе Алферове слышали порядка 1% наших сограждан. Если люди еще
понимают, почему день сменяет ночь, то уже мало кто способен объяснить причины сме-
ны времен года. Многие живущие сейчас в России люди искренне убеждены, что Солнце
вращается вокруг Земли. По последним опросам, так считает свыше 30% наших сограж-
дан [Рейтинг научных заблуждений web].
Один из центральных тезисов моего доклада: важнейший результат реформ послед-
них двадцати лет – превращение нашей системы образования в набор обучающих учреж-
дений. Как известно, образование должно осуществляться в неразрывном единстве об-
учения и воспитания. Обучение без воспитания не может быть эффективным в принципе,
однако функция воспитания отдана чиновниками на откуп социальной среде, которая, в
свою очередь, функционирует теперь под управлением федеральных каналов телевиде-
ния. Телевидение в постсоветский период стало главным воспитателем масс [Запесоцкий
2010а].
И оно пропагандирует, навязывает стране весьма убогую философию: “Деньги – глав-
ная ценность”. Соответственно, образование – это услуга. В этой ситуации дошкольные
25
учреждения становятся местом, где детей кормят и присматривают за ними, школы – ком-
мерческими центрами, где учителя зарабатывают на учениках, вузы – корпорациями по
оказанию платных услуг, а аспирантура и диссертационные советы – своего рода магази-
нами, торгующими кандидатскими и докторскими дипломами. Именно это видится пра-
вильным правящему слою.
Как известно, мощная сеть дошкольных учреждений, созданная в СССР, в 1990-е гг.
была практически уничтожена и теперь с большим трудом восстанавливается, в основ-
ном – для состоятельной части населения.
Школа как институт социализации в ходе реформ последних лет вошла в систем-
ную деградацию. Приведем один характерный пример. При нашем университете – базо-
вой площадке Российской академии образования – существует гимназия. В нее поступа-
ют школьники из примерно 50 регионов страны. И каждый год перед началом занятий для
них проводится стартовая диагностика. Выясняется, насколько реально обеспечены зна-
ниями оценки, с которыми дети пришли из других школ. 5–6 лет назад при среднем балле
региональных школ 4,2 реальные знания поступающих в нашу гимназию учеников соот-
ветствовали в среднем оценке 3,8. Теперь “на входе” – дети с тем же средним баллом 4,2, а
обеспеченность оценок знаниями уже совсем другая – 2,8. По нашим наблюдениям, сего-
дняшний отличник не дотягивает до “хорошиста” 1980-х гг. [Запесоцкий 2010б].
Получается, что в среднем из российских школ выходят недоучки, невежды. К на-
чальным, простейшим формам научной работы под руководством педагога оказываются
готовы всего примерно 30% старшеклассников. Остальные 70% в лучшем случае могут
пересказать информацию, полученную от учителя или из учебника. Они легко заимству-
ют тексты из Интернета, но не способны подвергать их простейшему анализу. А ведь речь
идет о детях, стремящихся к поступлению в университет!
Тесты психологов показывают резкое падение мотивации школьников к труду, к со-
блюдению дисциплины. Коллективизм уступает место индивидуализму. Исчезает состра-
дание, взаимопомощь. Возрастает душевная черствость, жестокость, стремление к по-
давлению окружающих на пути к личному успеху. Таковы результаты реформирования
российской школы.
Ее системное разрушение происходит под влиянием ряда факторов. По всей видимо-
сти, на первое место среди них следует поставить коммерциализацию – фальсификацию
целей деятельности педагогических коллективов, осуществленную органами управления
образованием. Вместо педагогической цели образовательным учреждениям навязана цель
предпринимательская, коммерческая. Известно, что интеграция рыночных механизмов в
деятельность различных социальных институтов имеет различные пределы. Превышение
этих пределов приводит к перерождению самих институтов. Именно это и происходит се-
годня со школой [Запесоцкий 2011а].
Цели формирования личности школой во многом утрачены. Но именно цель в пе-
дагогике является системообразующей. Напомним, что именно через цель воспитания
осуществляется связь педагогики с философией. Именно цель обусловливает систем-
ное единство задач, содержания, форм, методов, условий, приемов (и проч.) воспитания.
В отсутствие педагогической цели образование утрачивает системность, становится об-
учением, причем хаотичным. Размываются критерии качества, утрачивается опора на
предшествующий отечественный и международный опыт, связь с педагогической наукой
и т.д. [Запесоцкий 2010в]. Отсюда и результаты.
В вузах постсоветского периода почти повсеместно произошел отказ от проведения
воспитательной работы со студентами, что негативно сказалось на качестве образования.
Ректоры ведущих университетов страны серьезно озабочены падением мотивации сту-
дентов к учебе, их нежеланием соблюдать дисциплину и трудиться, овладевая знаниями.
Общественность бьет тревогу в связи с невероятным ранее коррупционным разложени-
ем вузов. Оценки успехов в образовании все чаще покупаются. Работодателей все мень-
ше устраивает качество подготовки выпускников и их способность к продуктивной дея-
тельности.
26
Наши исследования фиксируют сущностное перерождение высшей школы под влия-
нием реформ последних лет, содержание, методы и темпы которых не приняты общест-
вом. Но главное – обществом не приняты их цели и задачи. Высшее образование теряет
свою фундаментальность, ранее основанную на формировании у студентов целостного,
системного видения картины мира за счет акцентированного внимания к базовым, об-
общающим теориям. Теперь фундаментальные концепции постепенно выводятся из ву-
зовских учебных программ. Профессиональная подготовка все чаще оказывается не свя-
занной с обретением ориентиров в морали, что побуждает студентов к самостоятельной
выработке критериев оценки своей деятельности и деятельности других людей. В итоге
нормой становится выпуск вузами во взрослую жизнь морально неукорененных и соци-
ально безответственных субъектов, легко подбирающих оправдания под любые поступки,
связанные с сиюминутной выгодой [Запесоцкий 2010г].
В научных кругах и, тем более, в обществе еще не началось осознание перспектив
трансформации аспирантуры, на которую в последние годы быстрыми темпами распро-
страняется неолиберальная идеология. Однако в сформированной государством новой
концепции аспирантура теперь понимается как “образовательная услуга”. Не приходится
сомневаться, что такой подход уже в самое ближайшее время даст свои негативные пло-
ды и в аспирантуре.
Советская образовательная система была нацелена на создание личности творческо-
го типа. Переход к воспроизводству “человека потребляющего”, осуществленный в пост-
советской России, затрудняет возможность реализовывать в сфере производства даже мо-
дель “догоняющего” развития, не говоря уже о развитии инновационном. Современное
состояние образования не соответствует общим задачам такого развития, что катастро-
фически снижает конкурентоспособность страны в условиях глобализации [Запесоцкий
2012а]. В современной России численность молодежи в возрасте от 15 до 29 лет составля-
ет 33 млн. человек, это 23% от общей численности населения [Молодежь в России 2010,
11]. И опасность того, что с нею происходит, трудно переоценить.
Дальнейшее развитие нынешних тенденций может привести к трагедии Российского
государства: сегодня практически все, что еще сохраняется в стране, держится на плечах
поколений, взрослевших при социализме. Этих людей становится все меньше, а в новую
жизнь вливаются недостаточно дееспособные поколения. И нас не должны успокаивать
победы юных российских программистов на международных чемпионатах: несколько де-
сятков одаренных детей мы еще можем вырастить и натренировать, а вот сотни тысяч ква-
лифицированных инженеров, врачей, учителей, управленцев, офицеров, юристов, эконо-
мистов, журналистов и т.д. – уже нет: система не позволяет.
Громадное большинство людей, профессионально причастных к образованию в Рос-
сии, замечает разнообразные симптомы катастрофической деградации этого социального
института. Причины данного процесса видятся моим коллегам чаще всего в субъективных
факторах – ошибках управления, некомпетентности чиновников. “Начальство не понима-
ет, что…” – одна из формул объяснения происходящего, которую являет нам обыденное
массовое сознание родителей, учителей, вузовских педагогов.
Между тем, реальные причины развала российского образования – вовсе не в глупо-
сти начальства, а в дефектах социально-экономической системы, построенной в постсо-
ветской России. Думается, понять суть процессов, протекающих в образовании, можно
только при проведении соответствующего анализа в контексте макросистемы.
III. В России построена социально-экономическая формация, основанная на де-
фективной идеологии
Какой капитализм строился в России в 1990-е гг.? – Этот вопрос неоднократно возни-
кал в нашей стране, но так и не получил пока убедительного ответа.
Полагаю, в нашей стране снова, второй раз за последние сто лет реализован уникаль-
ный и грандиозный по масштабам социально-экономический эксперимент. Во второй раз
создана небывалая ранее в истории человечества дефективная формация, на этот раз –
ультралиберальная [Запесоцкий 2012б; Запесоцкий 2012в]. Следует отметить – формация,
27
противоречащая действующей Конституции, по которой Россия должна быть социальным
государством.
То, что у нас построено, несложно соотнести с мировой практикой: длящийся не-
сколько веков спор между идеологиями социализма и либерализма протекает в послед-
ние десятилетия в русле теории конвергенции [Особое сообщение 2008]. В основе спо-
ра – различия между двумя системами ценностей. Как известно, в соответствии с одной из
них жизнедеятельность социума регулируется государством, поведение людей подчиняет-
ся интересам коллектива, а человек понимается как существо социальное. В основе дру-
гой – положения о том, что жизнедеятельность общества регулируется рынком, поведение
людей определяется личной выгодой, а человек понимается как существо экономическое.
Современные развитые государства соревнуются сегодня в создании механизмов социаль-
но-экономической и культурной жизни, эффективно сочетающих преимущества социали-
стического и либерального подходов [Богомолов (ред.) 2010; Лукашева (ред.) 2011; Петра-
ков (ред.) 2011; Богомолов, Запесоцкий (ред.) 2011].
Поэтому Китай стремится к обогащению социализма рыночными механизмами [Кон-
драшова 2010, 316–346], а в капиталистическом Давосе в январе 2012 г. председатель Все-
мирного экономического форума Клаус Шваб заявляет: “Срочно необходимы глобаль-
ные преобразования, а начать надо с возрождения чувства социальной ответственности”
[Кравченко 2012, 1]. Это и есть торжество идей конвергенции. Характерно, что в 2007 г.
китайский академик Ли Цзин-цзе, выступая в нашем университете на Лихачевских чте-
ниях, сказал: “России надо избавляться от ошибок левого толка, допущенных во времена
СССР, а также правоуклонистских ошибок, сделанных в 1990-х гг.”. Его доклад имел крас-
норечивое название «Заимствование западной культуры: нельзя допускать отклонений как
“влево”, так и “вправо”» [Ли Цзин-цзе 2007, 49]. Это – диагноз серьезных ошибок, допу-
щенных в нашей стране.
Следует отметить, что определение российского капитализма как ультралиберальной
формации нередко встречает возражения: “Нет, у нас – государственный монополистиче-
ский капитализм. Ведь всем командует государство”. Но что из себя представляет госу-
дарство? – Систему властных структур, фактически приватизированных частными лица-
ми. Использование занимаемых должностей в целях извлечения личной прибыли стало в
постсоветской России неформальной нормой. Коррупция – родовое свойство этой систе-
мы.
Ультралиберальная версия капитализма от либеральной отличается в первую очередь
своей идеологией, иерархией ценностей. Формально по Конституции в России сегодня
государственной идеологии быть не должно. Статья 13, пункт 2 гласит: “Никакая идео-
логия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной” [Консти-
туция РФ 2011]. Это положение трактуется как норма для чиновников, что на самом деле
странно, если вдуматься. В реальности государственная идеология, конечно, существует.
В том смысле, что она существует у правящего слоя, разрабатывающего и реализующего
политику от имени государства. Поскольку идеология – это определенным образом упо-
рядоченная совокупность идей, система представлений о мире, заключающая в себе твор-
ческий потенциал и получающая воплощение в конкретных проектах и действиях. Речь
идет, разумеется, о социально-значимых идеях. Без идеологии в этом смысле государство
существовать не может [Баталов 2010, 62–103].
Мы хорошо знаем, что в ходе многовекового общественного развития сложилась
практика, при которой различные слои общества оформляют свои интересы в виде соот-
ветствующих идеологий и на идеологической основе формируют политические партии.
В конкуренции идеологий те или иные партии побеждают и приходят к власти, осуще-
ствляя в дальнейшем соответствующую своей идеологии политику от имени государства,
имея на то “мандат” от большинства членов общества.
В современной России создана уникальная ситуация: реально существующая с мо-
мента прихода к власти господина Гайдара государственная идеология является нефор-
мальной. Она исповедуется госаппаратом, но не провозглашена официально, поскольку
противоречит Конституции, не получала и в принципе не может получить поддержки об-
28
щества, на ее основе не может быть создана массовая партия, такая партия не может по-
бедить на выборах и т.д. В основе этой идеологии лежит идея денег как ведущей, глав-
ной ценности в жизни человека, денег как меры вещей и меры человека, идея выгоды как
единственной движущей силы общественного развития [Запесоцкий 2009а; Гайдар умер
2010; Тупик 2010].
IV. Ущербная идеология разлагает общество и разрушает экономику
Идеологи реформ фактически отбросили не только коммунистическую идеологию, но
и христианскую мораль. Их божество – деньги, их мораль – выгода. При таком взгляде на
вещи все остальные ценности, выстраданные человечеством за тысячелетия его развития,
теряют смысл: труд, честность, патриотизм, уважение к старшим, любовь, дружба, служе-
ние закону – все это может быть только предано осмеянию и глумлению. Поруганию пре-
даются и такие либеральные ценности, как демократия, свобода слова, равенство перед
законом, уважение к личности, право частной собственности. Прямыми производными от
этой идеологии являются: тотальная экономическая неэффективность, судебный произ-
вол, коррупция, аномия и социальная дезорганизация, практически всесторонняя дегра-
дация социума, разрушение нашего главного национального богатства – великой россий-
ской культуры.
Но во всем мире, кроме России вера во всесилие денег давно выброшена на свалку
истории не только развитием морали, нравственности, но и экономической практикой че-
ловечества [Власов 2011]. Разумеется, процветающая экономика – важное условие чело-
веческого бытия. Однако, в нормальном обществе она является всего лишь условием пол-
ноценной общественной и культурной жизни, основанной на фундаменте отшлифованной
тысячелетиями исторического развития нравственности, традиций своей страны, ценно-
стей, апробированных многими поколениями и передаваемых от старших к младшим.
Кроме того, и экономические успехи в условиях аморальности невозможны. Как учит
мировой опыт, процветания оказываются достойны только страны, имеющие нормы и
идеалы, свободы и запреты, санкционированные глубинными пластами эволюции нацио-
нальных культур.
Государственная политика последнего двадцатилетия не поддается анализу традици-
онными методами, потому что сегодняшнее российское чиновничество имеет две полити-
ки: одну – исповедуемую высшими должностными лицами государства и декларируемую
госаппаратом, другую – реально осуществляемую. Трансформация одной в другую проис-
ходит, судя по всему, вопреки воле первых лиц государства. В итоге декларируемая поли-
тика оказывается предназначенной для успокоения общества, для поддержания иллюзии
деятельности на благо страны, ориентирована на клиповое сознание населения и пред-
ставляет собой по существу набор PR-программ. Другая, реальная политика нацелена на
освоение государственных ресурсов с использованием властной вертикали и неформаль-
ных распределительных механизмов, отработанных правящим слоем в последние годы.
Абсолютизация всесилия денег и всемогущества рынка разъедает все без исключе-
ния социальные институты общества как раковая опухоль. Взрывающиеся шахты и раз-
рушающиеся гидроэлектростанции, падающие самолеты и не работающие космические
аппараты – не столько симптомы изношенности техники, сколько свидетельство катастро-
фического кризиса социальной инфраструктуры, перерождения важнейших социальных
институтов под влиянием ущербной идеологии.
Одним из показателей ненормальности протекающих процессов является разрушение
в России основного института общества – семьи. Многочисленные научные исследова-
ния показывают, что российская семья в постсоветский период переживает неслыханный
в мировой истории кризис. Специалистов ужасает и статистика неполных семей, и мас-
совое насилие над детьми, и многое другое. Достаточно сказать, что каждый год в России
5 тыс. женщин гибнут от побоев, нанесенных мужьями. Насилие над женами, престаре-
лыми родителями и детьми фиксируется в каждой четвертой семье. По числу абортов на
1 тыс. женщин Россия лидирует в Восточной Европе и СНГ. По количеству разводов на
1 тыс. жителей наша страна занимает 1 место в мире среди стран с развитой и переходной
экономикой. Ежегодно 2 тыс. детей становятся жертвами убийств или получают тяжкие
29
телесные повреждения, 50 тыс. убегают из дома, 25 тыс. пропадают. Более 20% детской
порнографии, распространяемой по всему миру, снимается в России. Около 40 тыс. рос-
сийских детей школьного возраста вообще не посещают школу. Темпы роста детской пре-
ступности в 15 раз опережают общее увеличение правонарушений в стране. В российских
местах заключения пребывает около 40 тыс. несовершеннолетних преступников, что при-
мерно в 3 раза больше, чем в СССР начала 1930-х гг. [Юревич 2010, 153–155].
Реализуя ультралиберальные воззрения, органы госуправления пытаются перевести
на рыночные рельсы и те социальные институты, которые вообще не предназначены для
инкорпорирования рыночных механизмов. Но грязная “рука рынка” не способна отрегу-
лировать работу прокуратуры, судебной системы, полиции, деятельность вооруженных
сил. Принцип максимизации прибыли не может быть поставлен во главу развития науки,
литературы, искусства. Коммерциализация, отношение к информации как к товару зако-
номерно разрушает сферу СМИ [Запесоцкий 2009б; Запесоцкий 2010а; Запесоцкий 2010г].
Очевидно, что не выдержав испытания практикой, ультралиберализм на деле оказывается
даже менее эффективен, чем казарменный социализм минувшей эпохи.
Разумеется, ультралиберальная версия капитализма предполагает формирование уни-
кальной социальной структуры общества. И это касается не только трансформации фор-
мальных социальных институтов [Запесоцкий 2011б; Запесоцкий 2011в], но и неформаль-
ных общностей. На смену сплоченным сообществам с устойчивыми и разнообразными
социальными связями приходит “атомизация” общества, человеческое одиночество [Запе-
соцкий 2008]. Индивидуальные способы достижения профессионального успеха сопро-
вождаются обособлением людей в непроизводственных сферах жизнедеятельности.
В итоге провозглашенная свобода общественной жизни не приводит к укреплению
гражданского общества. За последние двадцать лет исчезло огромное количество самодея-
тельных общественных организаций, ослабло по сравнению с советским временем проф-
союзное движение, выведена на периферию общественной жизни единственная сущест-
вовавшая в СССР политическая партия, а новое партийное строительство по существу так
и не развернуто. Оказывается, что в условиях ультралиберальной формации гражданское
общество еще менее уместно, чем при тоталитарном социализме сталинских времен.
V. Разрушение великой культуры
Как убедительно показал в ряде работ академик В.С. Степин, никакие экономические
реформы невозможны без преобразований культуры [Степин 2011; Запесоцкий 2010д].
В этой связи закономерно, что в 1990-е гг. проведение ультралиберальной политики вы-
двигает на первый план перед власть имущими задачу формирования новой культуры, не
имеющей ничего общего в своих основах не только с советской, но и с российской куль-
турой дореволюционного периода, а также с мировой культурой [Запесоцкий 2010е, 230–
260].
Формально провозглашается полная свобода культурной жизни в стране. Реально же
резко сужается доступ населения к учреждениям культуры: библиотекам, музеям, теат-
рам, выставочным залам и др. В России об этом мало говорят, но право на доступ к цен-
ностям культуры давно признано мировым сообществом одним из важнейших прав че-
ловека – не менее важным, чем избирательное право или свобода слова. К сожалению, с
реализацией данного права в России дело обстоит не лучшим образом.
Недавно в составе группы ученых Российской академии наук мы специально изуча-
ли этот вопрос. Проанализировали массу данных по посещаемости театров, музеев, вы-
ставочных залов, библиотек, кинотеатров, по книгопечатанию, газетному делу и т.д. [Пра-
ва человека 2011]. Оказалось, и здесь мало чему можно порадоваться. Если сравнивать
положение с первой половиной 1990-х гг. – вроде бы все совсем не плохо. По сравнению
с последними годами советской власти – резкий спад. От Западной Европы имеет место
отставание почти по всем количественным показателям в 2–3 раза. Говоря же о качестве
применительно к основной массе театральных постановок, кинопродукции, книг, журна-
лов, газет, следует констатировать сущностное перерождение многих форм культурно-до-
суговой деятельности масс населения. Это касается не только социальных функций ки-
нематографа, содержания театрально-концертной деятельности, художественного уровня
30
книгоиздания, но и коллективных форм проведения свободного времени, самодеятельного
творчества, занятий спортом и т.д. [Запесоцкий 2011г, 182–205].
В целом произошло разительное обеднение структуры досуга граждан, его “одомаш-
нивание” [Дубин 2004, 169]. Образно говоря, вся страна “уселась у телеэкрана”. В сво-
бодное время около 60% россиян предпочитают дома смотреть телевизор [ВЦИОМ 2008].
Телевидение абсолютно доминирует в структуре досуга жителей страны как по затрачи-
ваемому на просмотр телепередач времени, так и по числу людей, занимающих ежеве-
черне места перед экранами телевизоров. По данным различных исследований величина
среднесуточной аудитории телевидения (выраженная в показателях охвата – количество
человек, включивших телевизор) колеблется в интервале 75–80% населения [Полуэхто-
ва 2008].
Чиновники нас уверяют, что современное российское телевидение демократично и
делает то, что хочет видеть народ. Это, конечно, не соответствует действительности. Про-
цитирую выступление руководителя “1 канала” Константина Эрнста перед студентами
МГУ: «Телевидение воспитывает, но косвенно. Это система пилюль. В определенной сте-
пени многие вещи выглядят гораздо более развлекательными, чем на самом деле являют-
ся. Люди не любят горькие таблетки. Облатка – веселенькая и сладкая – нужна для того,
чтобы ты проглатывал такие вещи. Людям кажется, что они смотрят сериал для того, что-
бы развлечься, просто провести время, похохотать или поужасаться. А на самом деле...
Почему в первые годы такая популярность была у русских сериалов про реальность? По-
тому что, когда глобально изменилась ценностная шкала, люди не знали, как себя вести в
новой реальности. И они принимали это как модель поведения. Которая проговаривалась
под видом развлекухи. В целом общество само выработать модели поведения не может.
Основная суть телевидения – в том, чтобы проговаривать текущую ситуацию и правиль-
ные моральные модели поведения. Формировать модели поведения – ненавязчиво и опо-
средованно – это эффективнее, чем просто учить. Учителя, извини меня, можно послать.
Просто сказать: “Ты кто такой? Кто дал тебе это право?” А того, кто опосредованно фор-
мирует модели поведения, послать трудно, потому что ты этого не чувствуешь. Это проис-
ходит помимо твоей воли и сознания. Ты же развлекаешься!» [Эрнст 2010].
Что же вынуждена “проглатывать” наша молодежь по воле господина Эрнста? – про-
паганду всевластия денег; утверждение неизбежности и необходимости насилия; перегру-
женность сексуальной тематикой, далеко выходящей за рамки разумного; дегероизацию
жизни и деятельности поколений, предшествующих современной молодежи, антипатрио-
тическое влияние.
Анализ актуального контента средств массовой информации и т.д. позволяет нам от-
метить ряд мировоззренческих постулатов, активно внедряемых в сознание подрастаю-
щего поколения: негатив и зло в мире преобладают над добром; наш мир есть мир на-
силия, противостояния и соперничества, что надо считать естественным; сексуальный
инстинкт – основа всего на свете; культ “красивой жизни”, богатства, вообще, и денег,
в частности, естествен и необходим, “воспитание разумных потребностей” – пережиток
коммунистических времен, высшие (духовные) потребности – либо от скудости, либо от
глупости; рынок правит миром, причем не только в экономике, но и во всех взаимоотно-
шениях людей; конкуренция и соревнование за выгоды и ресурсы естественны, взаимо-
помощь и тем более альтруизм – исключение, удел оригиналов и святых (“бери от жизни
все”) [Никандров 2011].
Федеральные каналы Центрального телевидения с 1990-х гг. превратились в решаю-
щий, системообразующий элемент не только информационного поля, но и формирования
всего духовно-нравственного пространства страны. Конструирование картины мира и си-
стемы ценностей человека, багажа знаний, отношения к жизни и отдельным ее явлениям,
структуры интересов, мотивации к той или иной деятельности, культуры речи и бытово-
го поведения, – все то, чем раньше занимались родители, педагоги, профессора, деятели
культуры и искусства, выдающиеся писатели, – берет на себя телевидение. Оно фактиче-
ски контролирует всю нашу культуру.
31
Телевидение не информирует зрителя о реальности, а создает в сознании аудитории
иную “реальность” – это производство, фабрика смыслов. Якобы идя навстречу запросам
населения, телекомпании на самом деле удовлетворяют тот спрос, который сами же и фор-
мируют. Реализуется формула К. Маркса, согласно которой потребности производятся так
же, как и продукты. Фактически имеет место производство духовного мира, системы по-
требностей, мотивов деятельности телезрителей.
Нередко народный юмор отражает “болевые точки” своего времени: “Учительни-
ца проверяла детские сочинения и плакала: теперь-то она уже знала, как надо проводить
лето. Но денег не было, да и годы были уже не те…” Это грустное эссе лукаво. У громад-
ного большинства наших детей нет средств для летнего отдыха. А на содержательном
уровне советских времен его провести и за большие деньги невозможно.
Еще более существенно другое: молодежи навязан радикальный культурный разрыв
с предшествующими поколениями. Как говорил шекспировский Гамлет: “Распалась связь
времен”. Подобная ситуация существовала в теории, но никогда и нигде ранее не вопло-
щалась на практике.
Образно говоря, новая культура строится СМИ не на фундаменте старой, а в стороне
от нее, из груды обломков культурных элементов, в свое время уже доказавших несостоя-
тельность и отвергнутых человечеством. СМИ целенаправленно отбирают признанные
ранее негодными элементы для последующей обработки, упаковки и сбыта населению.
В России формируется новый самобытный тип культуры, не имеющий прямых историче-
ских аналогов и современных аналогов за рубежом. Наиболее близкий образчик – Древ-
ний Рим эпохи деградации и упадка, фактически принятый за образец московской “эли-
той” в начале 1990-х. Впервые за тысячу лет Россия перестала быть страной христианской
культуры, стремительно скатившись в язычество. Современные российские СМИ форми-
руют и соответствующий тип личности, стоящий на эволюционной лестнице на несколько
ступеней ниже типичного человека советской эпохи.
Особо влияет на подрастающие поколения содержание рекламы. С начала 1990-х гг.
реклама заняла в массовом сознании нишу идеологии, осуществляя демонтаж и реконст-
рукцию фундаментальных мировоззренческих ценностей населения.
Во многом благодаря ей в это время происходит коренная переориентация предпоч-
тений молодежи от нематериальных ценностей к материальным. Зарплата утверждается
на первом месте в мотивах труда, оттеснив такие ценности, как содержание труда, само-
определение в труде, возможность реализации своих знаний и способностей через труд.
Под воздействием рекламы понятие “уметь жить” начинает сводиться к формуле “иметь”:
носить модную одежду, посещать дорогие клубы и дискотеки, не утруждать себя тяжелой
работой. Меняются понятия счастья, смысла жизни. Современная реклама в России меня-
ет представления о приемлемом социальном поведении.
Активность масс молодежи в России искусственно направляется в сферу потребле-
ния, и наше общество превращается в “общество потребления”. Реклама становится идео-
логией потребления и своего рода институтом социализации, проектирующим и форми-
рующим нужного ей человека – “человека потребляющего”.
Отметим, что советская система стремилась создать “человека-творца”, личность
творческого типа. Переход к воспроизводству “человека потребляющего” не оставляет
России возможности реализовывать в экономике, сфере производства даже модель “дого-
няющего” развития, не говоря уже о развитии инновационном. В целом же формируется
тип деградирующей культуры, основным содержанием которой является проедание ранее
накопленных ресурсов.
Здесь следует упомянуть о некоторых принципиальных особенностях, свойственных
современному информационно-индустриальному обществу. Речь идет о том, что в кон-
це XX в. рынок перестал быть игрой свободных производительных сил, описанных Кар-
лом Марксом и его современниками. Рынок больше не подчиняется утилитарным потреб-
ностям людей и влиянию свободной конкуренции, превращаясь в систему, производную
от идей. На смену производству материальных ценностей приходит производство смыс-
лов. Роль смыслов кардинально меняет структуру производства. Смыслы производятся
32
как продукты. Они генерируются в сознании людей с помощью внешних воздействий, ма-
нипуляций, и, будучи произведены, порождают новые потребности. То есть и потребности
производятся, как продукты. Манипулирование вытесняет конкуренцию. Произошли ра-
дикальные перемены в соотношении между влиянием объективных экономических зако-
нов и влиянием механизмов изменения сознания людей [Мамардашвили 1992, 283–290].
В этой связи интересно еще одно по-своему замечательное высказывание господина
Эрнста: “Маркс, как мне кажется, ошибался. Так как надстройка формирует базис, над-
стройка главнее” [Эрнст 2010, 23]. Разумеется, господин Эрнст плохо читал Маркса, если
вообще читал. Но важно другое. В его словах содержится ключ к пониманию реальной по-
литики Российского государства в сфере управления строительством нового социума, сло-
жившейся в 1990-е гг. и осуществляемой в настоящее время. Увы, это – эффективная по-
литика. Мы потеряли культуру, взращивающую в гражданах гуманизм, творческие начала,
систему ценностей, испытанную тысячелетиями развития мировой цивилизации. Новая
Россия хорошо умеет потреблять, но все меньше способна производить и, тем более, –
творить. Формируется культура неоварварства, дикости, всесилия денег.
Следует заключить, что созданная в 1990-е гг. в нашей стране ультралиберальная вер-
сия капитализма в корне противоречит интересам Российского государства и общества –
как неконкурентоспособная в контексте процессов мирового экономического и социаль-
но-культурного развития, в условиях глобализации. Перед Россией вновь встает задача
выхода из очередного тупика на магистральные пути общественного развития.
ЛИТЕРАТУРА
Баталов 2010 – Баталов Э.Я. Движущая сила идей / Неэкономические грани экономики: непо-
знанное взаимовлияние. М., 2010.
Богомолов (ред.) 2010 – Неэкономические грани экономики: непознанное взаимовлияние: науч-
ные и публицистические заметки обществоведов. Науч. ред. О. Т. Богомолов. М., 2010.
Богомолов, Запесоцкий (ред.) 2011 – Нереализованный потенциал модернизации. Науч. ред.
О.Т. Богомолов, А.С. Запесоцкий. СПб., 2011.
Власов 2011 – Власов Ф.Б. Эволюция нравственного сознания и социально-экономическое раз-
витие. СПб., 2011.
ВЦИОМ 2008 – Большинство россиян в свободное время смотрят телевизор // ВЦИОМ: http://
telecom.cnews.ru/news/line/index. shtml?2008/05/06/299506.
Гайдар умер 2010 – Гайдар умер, но дело его живет и побеждает // Московский комсомолец.
10 февраля 2010.
Дубин 2004 – Дубин Б.В. Читатель в обществе зрителей // Знамя. 2004. № 5.
Запесоцкий 2008 – Запесоцкий А.С. Образование и средства массовой информации как факторы
социализации современной молодежи. СПб., 2008.
Запесоцкий 2009а – Запесоцкий А.С. В калошах Ельцина, под зонтиком Гайдара // Санкт-Петер-
бургские ведомости. 26 октября 2009.
Запесоцкий 2009б – Запесоцкий А.С. СМИ как фактор трансформации российской культуры:
научный доклад 6 октября 2009 г. СПб., 2009.
Запесоцкий 2010а – Запесоцкий А.С. Метаморфозы СМИ: новое качество или новые болезни //
Социологические исследования. 2010. № 7.
Запесоцкий 2010б – Запесоцкий А.С. Ситуация в российской системе образования как проблема
качества работы гуманитарного университета // Проблемы управления качеством образования в гума-
нитарном вузе: материалы XV Международной научно-практической конференции 29 октября 2010 года.
СПб.: Изд-во СПбГУП, 2010.
Запесоцкий 2010в – Запесоцкий А.С. Образование и культура: проблемы российской модерниза-
ции // Социология образования. 2010. № 7 (Статья написана на основе доклада на заседании Секции
философии, социологии, психологии и права Отделения общественных наук РАН, 28 апр. 2010 г.).
Запесоцкий 2010г – Запесоцкий А.С. Влияние СМИ на молодежь как проблема отечественной
педагогики // Педагогика. 2010. № 2.
Запесоцкий 2010д – Запесоцкий А.С. Теория культуры академика В.С. Степина. СПб., 2010.
Запесоцкий 2010е – Запесоцкий А.С. СМИ как фактор трансформации российской культуры // Не-
экономические грани экономики: непознанное взаимовлияние. М., 2010.
2 Вопросы философии, № 1 33
Запесоцкий 2011а – Запесоцкий А.С. Модернизация и проблема кризиса институтов социализа-
ции // Вестник Северо-Западного отделения Российской академии образовании. 2011. № 1 (11).
Запесоцкий 2011б – Запесоцкий А.С. Проблемы деятельности институтов социализации в совре-
менной России // Педагогика. 2011. № 9
Запесоцкий 2011в – Запесоцкий А.С. Молодежь России: проблемы социализации // Социология
образования. 2011. № 11.
Запесоцкий 2011г – Запесоцкий А.С. Обеспечение права на доступ к пользованию достижения-
ми культуры – условие формирования социального качества жизни // [Права человека 2011].
Запесоцкий 2012а – Запесоцкий А.С. Возможна ли модернизация России в условиях кризиса
социально-культурной сферы // Экономические стратегии. 2012. № 1.
Запесоцкий 2012б – Запесоцкий А.С. Социология в системе научного управления обществом
[CD-ROM]: материалы IV Всероссийского социологического конгресса / ИС РАН, ИСПИ РАН,
РГСУ. М.: ИС РАН, 2012.
Запесоцкий 2012в – Запесоцкий А.С. Какой капитализм построен в России // Национальные интересы.
2012. № 1(77) (В основу материала положено выступление автора на Пленарном заседании IV Все-
российского социологического конгресса “Социология в системе научного управления обществом”:
Москва, Колонный зал Дома союзов, 2 февраля 2012 г.).
Кондрашова 2010 – Кондрашова Л.И. Какая демократия нужна Китаю? / Неэкономические гра-
ни экономики: непознанное взаимовлияние. М., 2010.
Конституция РФ 2011 – Конституция Российской Федерации. М., 2011.
Кравченко 2012 – Кравченко Е. Мир невыученных уроков // Ведомости. 25 января 2012.
Лукашева (ред.) 2011 – Права человека и правовое социальное государство в России. Отв. ред.
Е.А. Лукашева. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011
Мамардашвили 1992 – Мамардашвили М.К. Интеллигенция в современном обществе // Мамар-
дашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992.
Молодежь в России 2010 – Молодежь в России. 2010: статистический сборник. ЮНИСЕФ,
Федеральная служба государственной статистики. М., 2010.
Никандров 2011 – Никандров Н.Д. Воспитание и социализации молодежи: проблемы гармони-
зации // Проблемы современного образования. 2011. № 2.
Особое сообщение 2008 – When fortune frowned: a Special report on World economy // The Econo-
mist. 2008. 11 oct.: http://www.uni-graz.at/vwlwww_stm_survey_2008.pdf.
Петраков (ред.) 2011 – Модернизация России: социально-гуманитарные измерения. Ред. Н.Я. Петраков.
М.; СПб., 2011.
Полуэхтова 2008 – Полуэхтова И.А. Социокультурная динамика российской аудитории те-
левидения: Автореферат диссертации ... доктора социологических наук. М., 2008. http://dibase.ru/
article/22092008_ poluekhtovaia.
Права человека 2011 – Права человека и правовое социальное государство в России / Н.А. Во-
ронина, А.С. Запесоцкий, В.А. Карташкин, А.Г. Лисицын-Светланов [и др.]; отв. ред. Е.А. Лукаше-
ва. М., 2011.
Рейтинг научных заблуждений web – “Солнце спутник Земли”, или рейтинг научных заблужде-
ний россиян // ВЦИОМ : http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=111345.
Степин 2011 – Степин В.С. Цивилизация и культура. СПб., 2011.
Тупик 2010 – Тупик № 2. Незнайка как новый символ России // Поиск. 19 марта 2010.
Философия российской телесности 2009 – Философия российской телесности: сборник / науч.
ред. А.С. Запесоцкий; отв. ред. К.С. Пигров. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2009. (Философия жизненных
миров; Вып. 1).
Ли Цзин-цзе 2007 – Ли Цзин-цзе. Заимствование западной культуры: нельзя допускать отклоне-
ний как “влево”, так и “вправо” / Диалог культур и цивилизаций в глобальном мире: VII Междуна-
родные Лихачевские научные чтения, 24–25 мая 2007 г. СПб., 2007.
Эрнст 2010 – Эрнст К. Телевидение и эволюция // Научные и учебные тетради Высшей школы
телевидения МГУ им. М.В. Ломоносова. Тетрадь № 1, сентябрь–декабрь 2009 г. М., 2010.
Юревич 2010 – Юревич А.В. Нравственное состояние современного российского общества /
Неэкономические грани экономики: непознанное взаимовлияние. М., 2010.
34
Культурно-цивилизационный диалог
как способ решения проблем
в современном мире
А.Н. ЧУМАКОВ
Необходимые замечания
Поиск оптимальных путей решения проблем в современном мире становится все бо-
лее актуальным в свете продолжающегося мирового финансово-экономического кризиса,
а также социально-политических потрясений, прокатившихся в последнее время серьез-
ной волной по ряду стран и регионов. Россия также испытывает на себе влияние отмечен-
ных процессов самым непосредственным образом.
От философии в этой связи ждут не столько ситуативного рассмотрения текущей си-
туации и частных предложений, сколько анализа основополагающих причин происходя-
35
щих изменений, теоретических обобщений и выстраивания стратегических перспектив
общественной динамики в контексте реалий и тенденций развития глобального мира и на-
шей страны в частности.
Решение такой задачи предполагает рассмотрение как минимум трех принципиаль-
ных и тесно связанных между собой вопросов:
– Как понимать и оценивать современный мир?
– Каким образом решать многочисленные проблемы этого мира?
– Какое отношение ко всему этому имеет Россия и каковы ее первоочередные задачи?
Не имея возможности детально анализировать каждую проблему, заключенную в
сформулированных вопросах, хотелось бы сосредоточиться на принципиальных подхо-
дах к их пониманию и решению, оставляя без специального рассмотрения то очевидное
обстоятельство, что Россия – составная часть глобального мира и ее главные проблемы не
могут иметь удовлетворительного решения вне этого контекста.
Также, поскольку глобализация является определяющим фактором развития совре-
менного мира (а для нашего разговора ее интерпретация имеет принципиальное значе-
ние), хотелось бы сразу уточнить авторскую позицию по данному вопросу, не прибегая
при этом к специальным доказательствам, которые вполне доступны для ознакомления по
уже опубликованным работам [Чумаков 2005; Чумаков 2006; Чумаков 2012; Глобалисти-
ка 2003]. Она заключается в том, что глобализация – это изначально и в первую очередь
объективно-исторический процесс, где субъективный фактор играет порой принципиаль-
ную роль, но не является ни исходным, ни ключевым в определении динамики и тенден-
ций глобальных процессов.
Почему так важно обратить на это внимание? Прежде всего потому, что когда тот или
иной субъективный фактор в глобальных отношениях (будь то какая-то страна, или иной
центр принятия решений) объявляется определяющим, а то и вовсе способным управлять
мировыми процессами (подразумевается, как правило, в своих интересах), то анализ ре-
ального положения дел смещается в конечном счете в область субъективных оценок, эмо-
ций и домыслов.
При этом выпадает из поля зрения то обстоятельство, что хотя мировое сообщество
уже фактически и стало под влиянием процессов глобализации единой целостной систе-
мой, тем не менее оно еще не обрело соответствующих механизмов управления, адек-
ватных этой целостности. И что особенно важно, для реализации такой задачи сегодня
нет даже необходимых предпосылок. Поэтому любые попытки управлять глобализацией
тщетны, а разговоры об “управляемой глобализации” (тем более управляемой мировым
сообществом в целом) – или заблуждение, или же они диктуются иными целями, не имею-
щими прямого отношения к глобальным процессам.
Тема глобального управления стала предметом серьезного обсуждения на страницах
журнала “Век глобализации”. См.: [Вебер 2009; Чумаков 2012; Дробот 2011].
Глобальный мир – система без управления
В отличие от отдельных государств, в которых общественные процессы подвержены
и регулированию, и управлению, в мировом сообществе (на глобальном уровне) имеет ме-
сто только регулирование, да и то осуществляемое по большей части стихийно, естествен-
ным образом, как то характерно для любых биосистем. Это утверждение может показать-
ся спорным, но лишь в том случае, если не проводить принципиальное различие между
регулированием и управлением. А делать это не только нужно, но и необходимо, если мы
хотим адекватно осмыслить современный мир и найти приемлемые подходы к решению
его актуальных проблем.
Итак, если говорить о регулировании, то здесь имеет место самопроизвольный про-
цесс или преднамеренные действия, направленные на обеспечение оптимального функ-
ционирования той или иной системы в соответствующих пределах, заданных естествен-
ным или искусственным путем. Регулирование направлено на достижение согласованных
действий отдельных частей целого или удержание в определенных границах тех или иных
параметров функционирования системы. При этом оно может происходить как стихий-
но (как, например, в саморегулирующихся системах), так и осознанно (когда дело касает-
36
ся общественных систем, где роль регулятора берет на себя человек). См.: [Глобалистика
2006, 912].
Управление же (в отличие от регулирования) определяется как “процесс воздействия
субъекта на объект, направленный на упорядочение, сохранение, разрушение и изменение
системы объекта в соответствии с поставленной целью” [Глобалистика 2006, 769]. Управ-
ление, тем самым, всегда и непременно предполагает наличие субъективного фактора и
характеризуется более сложной структурой отношений между субъектом и объектом. Оно
тесно связано с такими понятиями как “управа”, “право”, и представляет собою процесс,
в основе которого всегда лежит целеполагание и обратная связь, постоянно корректирую-
щая поведение субъекта в процессе достижения цели.
Таким образом, управление – это более высокий тип регулирования аналогично тому,
как развитие – более высокая форма движения. Отсюда управление с необходимостью
предполагает регулирование, тогда как регулирование без развития мы можем наблюдать
сплошь и рядом, как в живых системах, так и в социуме.
Однако с середины ХХ в. ситуация принципиально меняется в том смысле, что цело-
стной системой в силу процесса глобализации становится уже все человечество; см.: [Чу-
маков 2009]. Тем самым оно вышло на тот рубеж, за которым лишь стихийно складываю-
щееся регулирование общественных отношений продолжаться уже не может. Оно должно
быть дополнено теперь сознательно и целенаправленно выстроенным управлением всей
этой системой, ибо мир глобальных отношений без эффективного глобального управле-
ния обречен на серьезные испытания.
Однако для обеспечения эффективного управления любой общественной системой
необходимы не только механизмы принятия и реализации управленческих решений, но и,
что не менее важно, – соответствующие условия, важнейшими из которых являются:
1) Общезначимые для всех основы морали;
2) Единое правовое поле, предполагающее наличие системы принятия и исполнения
правовых норм, единых для всех субъектов данного социума;
3) Обеспечение совместной безопасности;
4) Единое экономическое пространство и согласованная финансовая политика в мас-
штабах управляемой системы;
5) Общий язык межнационального общения.
Поскольку в любом суверенном государстве все это имеется, то общественные систе-
мы, представленные государствами, так или иначе управляются. Насколько хорошо или
плохо – это уже другой вопрос.
На более высоком уровне – региональном – можно обнаружить лишь элементы управ-
ления, что несложно увидеть, если взять, например, ЕС, СНГ, ШОС и т.п.
Но что мы имеем сегодня из того, что требуется для управления на глобальном уров-
не? Да практически ничего. В лучшем случае лишь зачатки того, что необходимо. Отсюда,
нравится нам или нет, но следует признать, что глобальный мир как единое целое всего
лишь только регулируется, но вовсе не управляется ни явным образом, ни латентно.
Это важно подчеркнуть, ибо мы нередко можем слышать (и даже на серьезном уров-
не), что современным миром, равно как и глобализацией, кто-то реально управляет, да
еще целенаправленно, осуществляя, таким образом, свои замыслы, преследуя собствен-
ные цели и т.п.
Но говорить сегодня о глобальном управлении применительно к мировой системе в
целом (в контексте отмеченного выше) можно лишь в теоретическом плане. И более того,
не только можно, но и необходимо как о самой насущной задаче современности. А вот за-
являть об этом как о том, что уже имеет место быть, как о реальности, значит выдавать
желаемое за действительное. Это не только не соответствует реальному положению дел,
но и чревато нежелательными последствиями, поскольку в таком случае легко, не рассчи-
тав свои силы, соскользнуть на гипертрофированное восприятие собственной исключи-
тельности и сбиться на поиски какого-то особого пути развития, объясняя свои просчеты
и ошибки заговором тех или иных враждебных сил или чьими-то происками. Неужто в ис-
тории, в том числе и нашей, мы не находим тому подтверждения?
2* 37
Итак, отсутствие глобального управления при разве что элементарных зачатках гло-
бальной этики, различной трактовке общечеловеческих ценностей (см.: [Гусейнов 2009;
Гусейнов 2012]) и при полном отсутствии глобального права объективно ставит различ-
ные субъекты мирового сообщества в ситуацию острой борьбы за выживание с позиции
силы. В итоге мы снова, но уже на глобальном уровне оказываемся практически в том со-
стоянии, которое было в локальных масштабах до появления государства и которое имену-
ется “войной всех против всех”. Только теперь, когда глобализация привела человечество
к целостной системе, во всеобщее противоборство оказались вовлечены уже не отдельные
люди и коллективы, а национальные государства и другие субъекты международных от-
ношений. И что самое главное – нет такой силы, которая могла бы остановить их в этом
противоборстве, кроме самоистребления.
Альтернативой же ему, тем более когда общественные системы плохо функциониру-
ют, а то и вовсе не управляются, как то происходит с мировым сообществом в целом, мо-
жет быть только конструктивный диалог и поиск на этой основе взаимоприемлемых ре-
шений.
Как возможен диалог?
Здесь, однако, далеко не все так просто, ибо если внутри отдельных государств диа-
лог не только возможен, но и может быть конструктивным, чему найдется немало приме-
ров и подтверждений, то на региональном уровне с этим уже намного сложнее. На глобаль-
ном же уровне диалога и вовсе не получается; см.: [Философия в современном мире 2012,
277–313; Диалог культур 2011; Ласло 2004].
Очевидно, что ответ на вопрос, как возможен конструктивный диалог и почему на
разных уровнях возможности для его осуществления разные, следует искать в исходных
основаниях, на которых только и строится любой диалог. И это не что иное, как степень
цивилизованности тех, кто вступает в диалог, т.е. здесь важен уровень не столько культур-
ного, сколько цивилизационного развития. Иначе говоря, для любого диалога необходим
фон общего опыта, который за пределами отдельных культур (т.е. в поликультурном про-
странстве) формируется не на культурных, а на цивилизационных основаниях и принци-
пах.
При этом важно подчеркнуть, что в реальной жизни люди не живут отдельно в куль-
турах или цивилизациях. На самом деле они живут, общаются, взаимодействуют и в том,
и в другом измерении. Другими словами, они неизменно пребывают в различных культур-
но-цивилизационных системах, да и сами таковыми являются, культурная и цивилизаци-
онная составляющие того или иного социума или индивида являются двумя сторонами
одной медали. И хотя в исторической ретроспективе культура первична по отношению к
цивилизации, с появлением последней они оказываются неразрывно связанными и соот-
носятся между собой с самого начала в соответствии с принципом дополнительности.
Так, например, противопоставляя (согласно этимологии слова) цивилизацию варвар-
ству, пришедшему в свое время на смену дикости, и соотнося ее с появлением государ-
ства и гражданского общества, мы по существу говорим о культуре. Только не о культу-
ре вообще, а о культуре общественных отношений и культуре организации общественной
жизни. Причем о таких отношениях и организационном устройстве, которые базируют-
ся на смягчении нравов, признании и соблюдении общепринятых норм, где центральное
место занимают права человека, реальное разделение властей и равенство всех перед за-
коном. И наоборот, говоря о таком общественном устройстве и культуре отношений, где
непосредственная сила и грубое подчинение замещаются упомянутыми выше нормами и
принципами, мы по существу ведем речь о том, что называем цивилизацией. Заметим в
этой связи, что даже в научном сообществе, к сожалению, все еще нет должного понима-
ния того, что уровень цивилизованности того или иного народа (страны, коллектива, ин-
дивида) – это оборотная сторона их культурного развития.
Вот почему хотелось бы заострить особое внимание на словосочетании из двух им-
манентно связанных слов – “культура” и “цивилизация” – и говорить в этой связи не о
каких-то исторически сложившихся культурах (например, в шпенглеровском понимании
этого слова) или самодостаточных цивилизациях (как это делают обычно вслед за Тойнби),
38
а о различных “культурно-цивилизационных системах”, в которых только и пребывают
все страны и народы. Это положение наилучшим образом раскрывается, если рассматри-
вать общественные системы не в одной плоскости, а системно, голографически, как того
и требуют современные обстоятельства.
И тогда становится понятно, почему подходы, основанные только на “диалоге куль-
тур” или только на “диалоге цивилизаций” (о чем так много говорится в последнее вре-
мя), взятые по отдельности, неэффективны, и более того, заранее обречены на неудачу.
Они не отражают истинной (культурно-цивилизационной) природы общественной жиз-
ни, которая являет собою, как уже было сказано, сплав, единство культурных достижений
и тех цивилизационных отношений, на уровень которых поднялось, выросло данное об-
щество.
Здесь важно подчеркнуть, что любая культура изначально самодостаточна и стремит-
ся к сохранению своей идентичности, вступая, как правило, в противоборство и конфлик-
ты с другими культурами. Именно поэтому конструктивный диалог, основанный только на
культурных основаниях, невозможен. Отсюда возлагать надежды на межкультурный диа-
лог и рассчитывать на сближение на этой почве разных позиций не приходится. Однако и
серьезных причин для беспокойства нет, если принять во внимание, что все диалоги про-
исходят в культурно-цивилизационном формате. При этом культура, которая всегда выра-
жает индивидуальность и тем самым обособляет субъекты отношений, выступает фоном,
андеграундом такого диалога. Цивилизация же заключает в себе интегративное начало, и
тем лучше она способствует диалогу, чем более высокий уровень цивилизационного раз-
вития имеют вступающие в диалог стороны.
Однако уровень цивилизационного развития отдельных народов, не говоря уже о че-
ловечестве в целом, все еще остается крайне низким. Вот почему политика мультикульту-
рализма, которая не учитывает цивилизационный разрыв в развитии различных культур,
терпит серьезное поражение не только в Европе, но и в других странах и регионах.
По этой же причине нельзя согласиться и с С. Хантигтоном, который так нашумел
своим заявлением о “столкновении цивилизаций”, что и сегодня многие повторяют на все
лады эту в корне ошибочную мысль. На самом деле имеет место противоборство не циви-
лизаций, а различных “культурно-цивилизационных систем” (например, Западной и Вос-
точной, капиталистической и социалистической, исламской и христианской и т.п.). По
культурным, в том числе и религиозным, основаниям эти системы обособляются, оттал-
киваются, вступают в противоречия, и в то же время интегрируются, взаимодействуют по
цивилизационным основаниям. Все это и создает то многообразие культурно-цивилизаци-
онных систем, которыми, собственно, и представлено современное человечество, и кото-
рые находятся в более сложных отношениях, нежели прямое противостояние.
Российские реалии и необходимость диалога
В ряду именно таких культурно-цивилизационных систем нужно рассматривать и Рос-
сию, у которой действительно свой, особый путь культурного и цивилизационного разви-
тия, где немало и своих плюсов, и своих минусов. Так, обладая богатой и высокоразвитой
культурой она, тем не менее, существенно отстает от ряда стран в своем цивилизационном
развитии и зрелости гражданского общества, что в условиях глобальной взаимозависимо-
сти нередко оборачивается негативными последствиями и серьезными издержками.
Проблема эта не новая. Более того, время от времени она выходит на первый план об-
щественных и научных дискуссий, порождая дополнительный интерес к соответствую-
щей литературе и философскому наследию как российских, так и зарубежных авторов,
среди которых И.А. Ильин, Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, А.А. Зиновьев, М.К. Мамарда-
швили, К. Поппер, М. Фридман, Ф.А. Хайек, Х. Ортега-и-Гассет и многие другие.
Следует заметить, что по-настоящему серьезное внимание к этой теме в нашей стране
обнаружилось в 1990-е гг., когда были опубликованы и стали активно обсуждаться такие
работы, как “Наши задачи” и “О грядущей России” – избранные статьи И.А. Ильина, “Ис-
токи и смысл русского коммунизма” Н.А. Бердяева, “Восстание масс” Х. Ортеги-и-Гассе-
та, “Открытое общество и его враги” К. Поппера, “Что такое демократия” Х. Кока, а также
работы М. Фридмана, Ф.А. Хайека и многие другие, написанные и изданные на Западе по
39
большей части в первой половине ХХ в., в основном в периоды социальных потрясений,
когда демократия переживала серьезные испытания, порождавшие сомнения в ее идеалах
и жизнеспособности.
Разумеется, когда после распада СССР пришли первые разочарования от неудавших-
ся реформ, такая литература в нашей стране оказалась наиболее востребованной. Вместе
с тем, хотя идеи гражданского общества и демократии и получили возможность для свое-
го развития и распространения, они не стали предметом серьезного философского анализа
и теоретических дискуссий и не оказали сколько-нибудь заметного влияния на ход соци-
ально-политических преобразований в России. И это вполне понятно – они не имели в тех
условиях реальных шансов привлечь к себе должное внимание: не только широкие слои
населения, но даже значительная часть ученого сообщества были заняты собственным вы-
живанием, а также не подготовлены к восприятию подобных идей.
В итоге российская действительность, воплотившая в себе (нередко в уродливой фор-
ме) элементы “открытого” и “закрытого” общества, демократических свобод и авторитар-
ности, нарождающегося капитализма и “социалистического” прошлого, стала для многих
малоприятной неожиданностью. Без должного теоретического осмысления и соответ-
ствующего понимания она не только потеряла привлекательность даже для сторонников
демократии, но и обернулась разочарованием для многих из них – активных участников
еще недавних событий “романтического периода”, когда преодоление тоталитаризма и пе-
реход к демократическому обществу казались им делом почти решенным.
Плохое знание истории или пренебрежительное отношение к ней, неумение учиться
на ее опыте обходятся обычно дорого. Но многочисленные предупреждения на этот счет,
в том числе и весьма убедительно, ярко изложенные замечательным русским мыслителем
И.А. Ильиным почти в то же время, когда К. Поппер написал “Открытое общество”, по из-
вестным причинам также не повлияли на мышление и поведение тех, от кого зависел ход
событий в России в постсоветский период.
Так, И.А. Ильин еще в 1947 г. с нескрываемым сожалением писал: “Казалось бы, опыт
истории мог научить их (доктринеров. – А.Ч.) чему-нибудь: в 1917 году демократия раз-
вернулась в России на полной свободе и принесла с собой сущую гибель. Но разве док-
тринеры учатся у Истории? Прошло более тридцати лет, наполненных бедствиями. И вот,
мы опять перед тем же вопросом и слышим опять то же решение и тот же ответ: демокра-
тия немедленно и во что бы то ни стало, ни с чем не считаясь, любою ценою, ибо она
есть воздух бытия, свет жизни, радость существования, гарантия всяческой справедливо-
сти, смысл творчества и т.д.” [Ильин 1991, 145–146].
И вот в конце ХХ в., то есть спустя почти полстолетия после этого выстраданного,
оплаченного большой кровью и неисчислимыми страданиями предупреждения, все снова
произошло так, будто и не было поучительной истории, накопленного опыта. И послед-
ствия такого поспешного, скороспелого “вхождения” в демократию не заставили себя дол-
го ждать. Их вполне можно было предвидеть, опираясь на богатый исторический опыт,
в том числе и нашей страны, на выпестованное понимание того, что демократия – это,
прежде всего люди, их мировоззрение, а не определенным образом устроенная социаль-
ная система.
На это обстоятельство особое внимание обращал также еще полсотни лет тому на-
зад известный датский мыслитель Халь Кок, серьезно проанализировавший опыт одной
из наиболее развитых демократий – датской. После Руссо, отмечал он, полагали, что зло
в мире происходит не из-за людей, а из-за плохого общественного строя. Этот образ мыш-
ления, “наивный в своей слепой вере, что новая общественная система решит все про-
блемы”, подхватили социал-демократы, стремясь посредством социалистического строя
создать справедливые социальные отношения. Но здесь-то как раз и кроется большая
опасность для демократии. “Система важна, – говорит в этой связи Кок, – поэтому мы
постоянно работаем над тем, как найти правильную демократическую форму правления.
Но даже если удастся осуществить и политическую, и экономическую демократизацию
общества, это будет далеко не все, если мы не будем в состоянии демократизировать са-
мих людей – формировать, образовывать и воспитывать их. Люди бесконечно важнее, чем
системы и параграфы. Поэтому было недостаточно, говоря о том, что такое демократия,
40
описать образцовое демократическое устройство, но было необходимо говорить обо всех
менее осязаемых вещах – о свободе, праве и человечности. А это плоды, которые не выра-
стают сами по себе из политической или экономической системы” [Кок 1993, 87–88].
Более того, можем мы теперь добавить, они вообще не вырастают сами по себе без
определенных и целенаправленных усилий, без систематической и кропотливой работы с
конкретными людьми. И.А. Ильин в свое время на этот счет высказался вполне опреде-
ленно. Задавшись вопросом, “что сделает из политической свободы человек, который не
созрел для нее и переживает ее как разнуздание?”, он, анализируя прожитое с 1917 г., от-
мечал: “Мы наблюдали и учились, мы учились и научились. Мы спрашиваем: чем же за-
полнит такой человек свои политические права теперь, после тридцати- или сорокалетне-
го революционного рабства? Что даст своей стране такой человек, злоупотребляя всеми
свободами, выбирая криводушно, голосуя продажно, решая все вопросы государства на
основах воровства, мести, жадности? Что можно будет сделать, если окажется, что он сам
становится опаснейшим врагом чужой и общей свободы?” [Ильин 1991, 146].
События практически всего постсоветского периода, кстати, не только нашей страны,
но и государств, образовавшихся на постсоветском пространстве, являются наглядным
подтверждением справедливости приведенных выше слов; см.: [Восточная Европа 2005;
Степанянц 2012].
А потому и сегодня, после двадцатилетних исканий “своего пути”, проб и ошибок во
внутренней и внешней политике, вопрос все еще должен ставиться так: способна ли наша
страна уже в ближайшей перспективе подняться на более высокий уровень цивилизаци-
онного развития и осуществимы ли идеи гражданского общества в России? Наконец,
если да, то каким образом и при каких конкретных условиях эти цели могли бы быть до-
стигнуты?
В первую очередь, как представляется, важно правильно расставить акценты, а имен-
но, не о демократии (власти народа) нужно вести речь изначально, а о качестве самого
этого народа, ибо каков народ, такова и его власть, т.е. демократия. Бесконечные же раз-
говоры о демократии без обращения к теме гражданского общества и повышения уровня
цивилизованности самих граждан заставляют еще раз подчеркнуть, что для победы демо-
кратии необходимо, как минимум, становление гражданского общества, которое является
как бы оборотной стороной медали общества демократического.
Таким образом, если действительно желать благополучия своей стране, роста ее ав-
торитета и конкурентоспособности на мировой арене, то, прежде всего, нужно озаботить-
ся повышением уровня цивилизованности всех сфер общественной жизни, где централь-
ной фигурой будет свободный гражданин, а мерилом – степень развитости гражданского
общества.
При этом о формировании гражданского общества уместно лишь тогда говорить, ко-
гда человек-подданный (зависимый) уступает место человеку-гражданину (свободному),
готовому нести ответственность за все решения, принимаемые властью, избранной боль-
шинством народа в условиях реальной демократии. Такая ответственность должна вклю-
чать в себя не только согласие с принятыми решениями, но и активное, открытое прояв-
ление своего несогласия (включая и противодействие) всеми законными способами, что
в свою очередь предполагает наличие как определенных правовых норм и законов, так и
соответствующих институтов, обеспечивающих их безусловное исполнение. А мировоз-
зренческой основой права должна быть соответствующая мораль, такая этика общест-
венных отношений, когда наивысшей ценностью признается личность, ее неотъемлемые
права и приоритетное положение человека-гражданина в отношениях с государством. Ра-
зумеется, в обществе должна сформироваться определенная (если можно так выразиться)
“критическая масса” людей – носителей и защитников этих ценностей, причем они долж-
ны составлять также и абсолютное большинство среди лиц, принимающих решения на
всех уровнях государственной власти. Речь, собственно, о полноценном среднем классе, о
котором, к сожалению, и сегодня применительно к России можно говорить лишь с боль-
шой долей условности.
Так с чего начинать?
41
Рецептов исправления ситуации может быть много, но несомненно одно – без просве-
щения и приобщения населения к нормам цивилизованного поведения, без формирования
полноценного среднего класса и построения гражданского общества с реальным разделе-
нием властей и безусловным соблюдением равенства всех перед законом любые попыт-
ки изменить положение вещей останутся в лучшем случае благими пожеланиями, будь то
внутренняя жизнь страны или ее международная деятельность. В этом собственно и за-
ключается повышение уровня цивилизации для страны в целом и отдельных ее граждан
в частности.
Разумеется, такие задачи быстро и бесконфликтно не решаются, а потому и остается
рассчитывать на конструктивный диалог, о котором достаточно было сказано выше, и ко-
торому по существу не остается альтернативы.
В заключение же хотелось бы сказать, что в этой связи перед современной философ-
ской мыслью в России открывается хороший шанс оказаться на высоте в решении слож-
нейших проблем. Решая задачи насущных преобразований, формулируя и привнося в
общественное сознание адекватные современному миру мировоззрение и ценности, на-
конец, консолидируя на этой основе широкие слои населения, философия тем самым мо-
жет и должна способствовать культурному процветанию и действительно цивилизованно-
му развитию нашей страны.
Путь к такому обществу не может быть коротким, как не может быть и легким, но
если ему суждено начаться, то обнаружить себя он должен, прежде всего в общественном
сознании, и в первую очередь в философии. Насколько верно это утверждение, как и в це-
лом предложенное выше видение современных проблем и путей их решения, покажет вре-
мя и, будем надеяться, не слишком отдаленное.
ЛИТЕРАТУРА
Вебер 2009 – Вебер А.Б. Современный мир и проблема глобального управления // Век глобали-
зации. 2009. №1(3).
Восточная Европа 2005 – Восточная Европа: национальные культуры в контексте глобализации
и интеграции: Сборник обзоров и рефератов. ИНИОН РАН. Центр научно-информационных иссле-
дований глобальных и региональных проблем. М., 2005.
Глобалистика 2003 – Глобалистика: Энциклопедия. М., 2003.
Глобалистика 2006 – Глобалистика: Международный междисциплинарный энциклопедический
словарь. М. – СПб. – Нью-Йорк, 2006.
Гусейнов 2009 – Гусейнов А.А. Еще раз о возможности глобального этоса // Век глобализации.
2009. № 1.
Гусейнов 2012 – Гусейнов А.А. Мораль как предел рациональности // Вопросы философии.
2012. № 5.
Диалог культур 2011 – Диалог культур в условиях глобализации. XI Международные Лихачев-
ские научные чтения, 12–13 мая 2011 г. Доклады. СПб., 2011.
Дробот 2011 – Дробот Г.А. Проблема глобального управления в контексте теории международ-
ных отношений // Век глобализации. 2011. № 2(8).
Ильин 1991 – Ильин И.А. О грядущей России. Typeset by Hermitage. 1991.
Кок 1993 – Кок Х. Что такое демократия? Датский институт культуры. 1993.
Ласло 2004 – Ласло Э. Макросдвиг (К устойчивости мира курсом перемен). М., 2004.
Степанянц 2012 – Степанянц М.Т. Культура как гарант российской безопасности // Вопросы
философии. 2012. № 1.
Философия в современном мире 2012 – Философия в современном мире: диалог мировоззре-
ний. Материалы VI Российского философского конгресса (Нижний Новгород. 27–30 июня 2012 г.).
В 3 томах. Т.II. Н. Новгород, 2012.
Чумаков 2005 – Чумаков А.Н. Глобализация. Контуры целостного мира. М., 2005 (2-е изд. М.,
2009).
Чумаков 2006 – Чумаков А.Н. Метафизика глобализации: культурно-цивилизационный кон-
текст. М., 2006.
Чумаков 2010 – Чумаков А.Н. Глобальный мир: проблема управления // Век глобализации.
2010. № 2(6).
Чумаков 2012 – Чумаков А.Н. Глобалистика в системе современного научного знания // Вопро-
сы философии. 2012. № 7.
42
Русская философия
как диалог мировоззрений
М.А. МАСЛИН
Российский философский конгресс – это веха или, по Далю, “значковый шест” для
отечественной философии, который указывает направление и служит для обозначения
пройденного пути. Девиз конгресса “Диалог мировоззрений в современном мире” как
нельзя лучше соответствует современной объяснительной модели истории русской фи-
лософии, в основе которой лежит ее понимание как диалога мировоззрений. Достоянием
прошлого является взгляд на русскую философию как на “борьбу всех против всех”, как
тотальное противостояние “консервативного”, “революционно-демократического” и “ли-
берального”, а также “буржуазного” и “марксистско-ленинского” лагерей, выстроенных
на военный манер. Создавались мифы. Ломоносов был объявлен материалистом и едва ли
не стихийным атеистом, но уж точно антиклерикалом. Хотя, как известно, Ломоносов был
ученым-христианином, писал, что “правда и вера суть две родные сестры, в распрю меж-
ду собою войти отнюдь не могут”. А памфлет “Гимн бороде”, из которого выводился ан-
тиклерикализм Ломоносова, на самом деле ему вовсе не принадлежал. Чернышевский и
Добролюбов представлялись в виде создателей революционной организации, а редакция
руководимого ими “Современника” изображалась в виде какого-то хорошо законспири-
рованного комплота. Правильнее сказать, были созданы не мифы и мифические фигуры
(миф – понятие в данном случае не подходящее, слишком возвышенное), а искусственные
43
двойники-суррогаты настоящих, аутентичных Ломоносовых, Добролюбовых, Чернышев-
ских, Герценов и многих других.
Понятие “двойник” использовано здесь в духе “петербургской поэмы” Достоевско-
го под названием “Двойник”. Ее центральный персонаж – господин Голядкин, у которо-
го в один прекрасный день обнаружился некий двойник-самозванец. Причем двойник не
в качестве “alter ego” или “своего другого”. Это двойник, который буквально ходит по пя-
там за господином Голядкиным, тот хочет всеми силами избавиться от свалившегося ему
на голову двойника, но никак не может, не помогают и обращения к тому, кто именуется
“Ваше превосходительство”.Тема двойничества, которую русский гений развивал в кон-
тексте своего “фантастического реализма”, на самом деле вполне реальна для истории фи-
лософии в целом, а в особенности для истории русской философии. Здесь двойники надо
трактовать как суррогаты идей, понятий, концептов, образов, представлений, оценок, об-
основанных не адекватно и нуждающихся в исправлении. Идеи-двойники нередко возни-
кают при переводах, что является основанием для радикального мнения о невозможности
аутентичной трансляции философских текстов, наподобие поэтических, с одного языка на
другой. Такие трудности, правда, разрешимы посредством создания специальных лекси-
конов, разъясняющих тонкости перевода. В русском языке достаточно много таких труд-
нопереводимых терминов, требующих разъяснения, например: интеллигенция, община,
соборность, мещанство, пошлость, месторазвитие. Часто такие термины не понимает ком-
пьютер. Например, я набрал слово “злоправство”, а компьютер его подчеркнул красным,
так же как и слово “месторазвитие”. Хотя “злоправство” и “месторазвитие” – это реаль-
ные философские понятия, которые подлежат разъяснению, однако в точности они непе-
реводимы. Вместе с тем об открытости русской философской терминологии для пони-
мания носителей европейских языков говорит, например, полная идентичность значения
русского слова “мировоззрение” в немецком и английском языках (weltanschauung и world
view).
Труднее избавиться от двойников, возникающих при незаконном распространении
терминологии более поздней на мировоззренческие явления более ранние: например, ко-
гда понятие “материализм” применяется для обозначения того, что сам Ломоносов назы-
вал корпускулярной философией. Еще труднее избавиться от терминов-двойников, когда
двойники нагружены идеологически и когда они уже стали привычными стереотипами.
Диалог мировоззрений – это жизненный мир всякого философа, в первую очередь исто-
рика философии. Поскольку философия, по мнению профессора В.В. Соколова, собст-
венно говоря, и есть история философии. В этом словосочетании слово “история” не слу-
чайно предшествует слову “философия”. В конечном счете историк философии должен
определяться как “отсталый человек” в том смысле, что он должен “отстать” от себя и
своего времени и погрузиться в атмосферу мировоззрений изучаемой эпохи. Этот универ-
сальный принцип историко-философского исследования проповедовал выдающийся ис-
торик философии С.Н. Трубецкой, единственный ректор-философ Московского универ-
ситета в прошлом столетии. Трубецкой учил, что развитие философии может быть понято
только в общем контексте культуры и для изучения истории древней философии органи-
зовывал специальные поездки в Грецию, где на фоне подлинного месторазвития, аутен-
тичных ландшафтов, памятников архитектуры, искусства проводил лекции-экскурсии по
античной философии. Для всякого историка философской мысли, а не только для истори-
ка древней философии он сформулировал другой важнейший принцип: философия долж-
на быть понята как “живая история философии”, которая творится не безжизненными кук-
лами – выразителями каких-то неумолимых исторических тенденций в развитии мысли,
а живыми, мыслящими и чувствующими людьми, вступающими в диалог с другими ра-
зумными человеческими существами, в том числе, разумеется, с носителями иных миро-
воззрений.
Как подчеркивал Владимир Соловьев, в диалог не вступают с абстрактным чистым
субъектом, безымянным cogito, представляющим “субъекта без философского паспор-
та”. Философия существует, собственно, для диалога и в диалоге, она не столько для “Я”,
сколько для “Ты”, которые вместе составляют “Мы-философию” – учил Семён Франк.
44
В 2012 г. отмечался 200-летний юбилей великого русского мыслителя Александра Ива-
новича Герцена. Советский образ двойника Герцена – неуклонного революционного про-
пагандиста, этакого “оранжевого революционера”, подлежит радикальному пересмотру в
наше время, как закономерно и восстановление его настоящей, неискаженной “философ-
ской репутации” в контексте отечественной философии. Современный взгляд на фило-
софское наследие Герцена позволяет конкретным образом понять единство русской фило-
софии как продукта русской жизни и русской культурной среды, вместе с тем органически
включающее в себя внутренний диалог мировоззрений внутри целого русской мысли, а
также ее диалог с новоевропейской рациональностью. Это единство относительно, оно
есть единство в многообразии и является диалогом разнородных в мировоззренческом от-
ношении построений. На единство русской философии указывает также существование
реальных – идейных и личных, очных и заочных – диалогических связей между Герценом
и многими, порой совершенно разными по своей мировоззренческой ориентации мысли-
телями: Герцен – славянофилы, Герцен – Леонтьев, Герцен – Достоевский, Герцен – Тол-
стой, Герцен – Чичерин, Герцен – Катков, Герцен – народники, Герцен – евразийцы и т.д.
Замечательным, можно сказать, идеальным примером диалога мировоззрений в исто-
рии отечественной философской мысли является деятельность Психологического обще-
ства при Московском Императорском университете (основано в 1885 г., прекратило свое
существование в 1922 г.). Это прообраз всех будущих философских обществ, в том чис-
ле и современного Российского философского общества, в истории которого немало по-
учительного для нашего времени. Общество было основано профессором Московского
университета Матвеем Михайловичем Троицким, затем в обществе председательствовали
Николай Яковлевич Грот и Лев Михайлович Лопатин. Последний председателем был из-
бран И. А. Ильин, который вскоре после своего назначения в 1922 г. был выслан из России.
Это всё люди разных философских мировоззрений. И это высвечивает первую главней-
шую черту этого общества, состоявшую в том, что оно функционировало “под управле-
нием” диалога мировоззрений. Общество объединяло философов и психологов (инсти-
туционально и профессионально не отделенных тогда от философии) самых различных
направлений, – от позитивистов до спиритуалистов. Кроме членов-учредителей общест-
во включило в свой состав наряду с самыми известными российскими философами так-
же учёных, литераторов, деятелей искусства. Среди иностранных членов были В. Вин-
дельбанд, В. Вундт, Г. Гельмгольц, Г. Гефдинг, У. Джемс, Х. Зигварт, Т. Рибо, Ш. Рише,
Г. Спенсер, Э. Целлер. Среди них был и Томаш Гарриг Масарик, будущий президент Чехо-
словакии и автор первой в Европе книги, посвященной истории русской философии, опуб-
ликованной на немецком языке в 1913 г.
Ни в обществе, ни в Московском университете никогда не существовало безраздель-
ного господства какого-либо одного типа философии. В преподавании философии и в на-
учных проектах общества распространялись идеи гегельянства, кантианства и неоканти-
анства, позитивизма, персонализма, феноменологии, русской религиозной философии,
которые вели между собою непрекращающийся диалог. В прошении об основании Об-
щества, которое было подано в Министерство народного просвещения, было сказано о
том, что целью общества является достижение посредством философии “естественного
сближения” “многих наук, преподаваемых на различных факультетах, как-то: психоло-
гии человека, истории литературы, сравнительного языкознания, языкознания, энцикло-
педии права, государственного права, уголовного права, статистики, зоологии, антропо-
логии, физиологии мозга и нервной системы, психиатрии, судебной медицины и других”.
Эта цель была, несомненно, достигнута; общество и было создано для реализации идеи
диалога мировоззрений и за все годы своего существования постоянно поддерживало этот
статус.
Русская философия является предметным и проблемным полем для диалога миро-
воззрений не только внутри себя, но и для внешних наблюдателей, представителей иных
культур. Внимание к русской мысли за рубежом является свидетельством того, что ее цен-
ности заняли определенное место в современном сознании и на Западе, и на Востоке. Об
этом свидетельствует, в частности, перевод русского издания энциклопедии “Русская фи-
45
лософия” (2007), подготовленного философским факультетом МГУ, на сербский (2009) и
французский (2010) языки. Такое внимание очень ценно для русской философии, так как
позволяет многое понять в ней “со стороны”. Ведь для каждой культуры, как и для каж-
дого человека, очень важно знать не только то, что он или она думает о себе, но и то, что
о них думают и другие люди. Это необходимая предпосылка, можно сказать, презумпция
всякого межкультурного диалога. В 60–80-е годы прошлого века бесспорное лидерство в
области “русских исследований” принадлежало США. Эти исследования обильно финан-
сировались из федерального бюджета, из частных фондов и других источников. Амери-
канская философская русистика развивалась в структуре специальной советологии, тесно
соприкасаясь с так называемой общей советологией, ориентированной прежде всего на
критику коммунизма. Квалификация советологов была разная. Некоторые из “специали-
стов по России” не знали даже русского языка и слабо представляли себе русскую куль-
туру и философию (например, Томас Блейкли). Но были и серьезные ученые, профессио-
нальные философы, например, – Джордж Клайн и Джеймс Патрик Скенлен. В настоящее
время центр зарубежных исследований русской философии переместился в Европу, туда,
где они первоначально зарождались, а интенсивность русских исследований в США за-
метно снизилась. Во времена существования СССР наибольшее число работ по русской
религиозной философии принадлежало западным авторам. О русской религиозной мысли
они писали зачастую вполне сочувственно, поскольку видели в ней “русскую альтернати-
ву марксизму”. Однако после распада СССР западные приоритеты в оценке русской фи-
лософии радикально изменились. К преемникам бывших советологов пришло осознание
того, что русская религиозная философия гораздо более враждебна по отношению к Запа-
ду и западным ценностям, чем коммунистическая марксистско-ленинская идеология. Об
этом пишет в своем капитальном труде, посвященном современной русской философии,
голландский ученый Эверт Ван дер Звеерде. Марксизм и коммунизм, несмотря на свою
антикапиталистическую направленность, являются плоть от плоти детищами Запада.
В конце концов, марксизм родился не в Китае и не в Индии, а представлял собой новейшее
слово европейской философии. Сегодня можно наблюдать на Западе, в противополож-
ность тому, что было во времена существования СССР, резкая критика в адрес антизапад-
нического содержания оригинальной русской философско-политической традиции.
Нельзя не отметить и противоположную тенденцию, проявляющуюся в связи с совре-
менным ростом дехристианизации европейского сознания. Озабоченные этим процессом
представители церковных кругов обращают свои взоры на Россию и русскую религиоз-
ную мысль. Особо надо выделить работы недавно ушедшего из жизни кардинала Тома-
ша Шпидлика, ведущего специалиста Ватикана по истории русской религиозной мысли.
Он является автором более 20 книг на эту тему, написанных, главным образом, на фран-
цузском языке. Среди его работ выделяется фундаментальная монография, переведенная
на несколько языков “Русская идея: Иное видение человека” (русский перевод 2004 г.).
В этой книге особо подчеркивается значение русской религиозной философии для совре-
менного человека как философии сердца в сравнении с западной философией, где остро
ощущается дефицит сердца и любви.
Надо сказать, что совершенно иное по сравнению с западным, отношение к русской
религиозной философии наблюдается в современном Китае, который в настоящее время
стал одним из мировых центров русских исследований. Положительной особенностью
китайских работ по истории русской философии является то, что они не отягощены гру-
зом негативных идеологических установок по отношению к России и Советскому Сою-
зу. В отличие от западных исследований, китайские изыскания осуществляются, главным
образом, профессиональными философами, а не славистами, историками и филологами.
Это ближе к российской, но не к западной исследовательской модели. Китайские ученые,
особенно представители молодого поколения, рассматривают русскую философию в ка-
честве оригинального варианта поиска национальной идеи в условиях глобализации, не-
сущей угрозу потери национального своеобразия различных культур. В Китае наблюдает-
ся впечатляющий прогресс в области изучения русской философской мысли, публикуются
46
переводы русских текстов на китайский язык, проводятся научные конференции, защища-
ются диссертации.
Методология описания истории русской философии напоминает “процесс снятия сли-
вок”, поскольку по соображениям новизны в нее включаются все новые и новые персо-
налии и течения, которые не исследовались ранее. Последние два десятилетия отмечены
плодотворным возвращением в лоно отечественной культуры многих имен, идей, течений,
целых периодов. Это одно из главных достижений отечественной философии. Известная
пословица гласит, что новое – это “хорошо забытое” старое. Однако “хорошо забытым”
бывает разное “старое”, в том числе “старое” – забытое без всяких на то оснований. И от-
ношение к этому “старому”, т.е. к философскому наследию, может быть разным, – спра-
ведливым или несправедливым. Образец справедливого отношения к наследству можно
найти у Ф.М. Достоевского. Это человек, прошедший каторгу, солдатчину и ссылку, и ра-
дикально переменивший свое мировоззрение. Однако Достоевский, несмотря на миро-
воззренческие расхождения, не позволял себе никаких уничижительных оценок в адрес
Белинского и Чернышевского. Он считал, что “Можно очень уважать человека, расходясь
с ним в мнениях радикально”. Например, о Чернышевском он говорит, что “редко встречал
более мягкого и радушного человека”, который “никогда не обижал меня своими убежде-
ниями”. На фоне успехов по освоению наследия русской религиозной философии пред-
ставляется очевидным, что модель отечественной мысли не в терминах борьбы, а в терми-
нах диалога мировоззрений еще далеко не освоена и даже не осознана вполне. Во многом
это продукт общей российской идейной атмосферы, где доминируют идеологические про-
дукты (я не назову их идеологиями), которые не способны на внутреннее производство
собственных идей и нацелены на ретрансляцию идей, привнесенных извне и неукоренен-
ных в России. Эта атмосфера отнюдь не благоприятна для диалога мировоззрений внутри
страны. Популистские идеологические продукты апеллируют лишь к краткосрочным по-
требностям завлечения электората, отсекая всех возможных конкурентов. Никакого диа-
лога мировоззрений здесь априори не предполагается. Трансляторы (я не скажу – твор-
цы) симулятивных идеологий абсолютно не понимают того, что примеры философского
обоснования идеи свободы в такой стране, как Россия, надо искать не где-то на стороне,
но, скажем, в трудах Герцена. Идею свободы в творчестве Герцена не только увидел, но и
развил такой выдающийся теоретик либерализма как Исайя Берлин. Знаменитые две кон-
цепции свободы Берлина – “liberty from” и “liberty to” (“свобода от” и “свобода для”) им
обоснованы именно на анализе философии Герцена. Сегодня философия Герцена, которо-
го Берлин называл одним из трех величайших моральных проповедников России (наря-
ду с Достоевским и Толстым) исключительно актуальна. Герцен, на самом деле, если от-
бросить ложные стереотипы советского догматического марксизма, – это один из самых
тонких аналитиков и критиков демократии, это пророк грядущего омассовления и смеси-
тельного упрощения культуры, а также главнейший, наряду с Бердяевым, русский фило-
соф свободы.
Для понимания судеб развития истории русской философии как науки за последние
два с небольшим десятка лет подходят как нельзя лучше такие слова: эта отрасль фило-
софского знания шла по прямой и хорошей дороге вперед, хотя никто ей эту дорогу не
показывал. Cовременная российская власть, существующая в постпросветительской па-
радигме, не испытывает потребность в философском знании, в отличие от своей совет-
ской предшественницы, пестовавшей нужную ей философию, правда, вовсе не потому,
что носители власти были интеллектуалами, но потому, что философия создавала надле-
жащее обеспечение для идеологии. Теперь философия отделена от власти, внимание ко-
торой направлено в сторону более практических дисциплин. Об этом пишет в своей не-
давно вышедшей из печати книге академик Гусейнов: “Философы оказались в тени. Они
были отодвинуты на задний план, на задворки общественного пространства. Это легко до-
казать – достаточно вспомнить, кто получил известность в эти годы, посмотреть на так на-
зываемые узнаваемые лица и темы, которые по преимуществу обсуждались. Там нет или
почти нет ни философов, ни философских проблем… О нас как будто забыли, даже особо
не ругали. <…> философы сполна воспользовались той публичной тишиной, которая сло-
47
жилась вокруг них, свободой, которую они обрели. Они ушли в свою профессиональную
работу, причем эта работа шла не просто интенсивно, а я бы сказал – остервенело, как-то
неистово” [Гусейнов 2012, 435]. После этих слов остается только пожелать всем нам успе-
ха в нашей любимой работе.
ЛИТЕРАТУРА
48
Эстетическое и политическое
в контексте постсовременности:
топос HOMO AESTHETICUS
А. А. ГРЯКАЛОВ
49
На фоне многочисленных теоретических “поворотов”, характерных для современно-
сти, имеет смысл поставить вопрос об эстетической достоверности сознания. Может ка-
заться, заявление об “эстетическом повороте”, с одной стороны, избыточно – в ситуации
постмодерна эстетику нередко называют первофилософией, а с другой стороны – это знак
видовой регионализации родовой философской проблематики. Совершенно справедли-
во замечание о том, что если философия должна обратиться в эстетику или, того хуже,
стать эстетической, ей, скорее всего, придется отказаться от всех своих преимуществ ра-
ционального знания [Лиотар 2004, 88]. Но речь не идет ни о смещении институциональ-
ных границ, ни о “смешении языков”, ни о возвышении статуса “литературной филосо-
фии”, которая в отечественном контексте устойчиво обозначена как специфическая, хотя
и по-разному оцениваемая черта мысли. Обратить внимание нужно на ситуацию в настоя-
щем: уже в первом внешнем приближении очевидно, что именно эстетическое при всем
его внимании к дигитальным артпрактикам и электронно-сетевому творчеству выступает
прививкой против “виртуальной шизофрении”. Именно тут, кстати сказать, возможен ход
и за пределы того, что, может быть, избыточно полемично названо “лингвостерией”. Од-
нако гораздо важнее внутреннее: об эстетическом повороте нужно говорить как об особой
ориентации мысли.
Эстетическое – топо-логически – соотнесено с политическим. Эстетическое лежит в
основе формирования особого рода обозримой социальной пластики – это вновь обраща-
ет к эстетике жизни. Жизненная обращенность эстетического непосредственно коррели-
рует с политическим – сознанием и существованием.
Политическое ставит под вопрос настоящее с его многообразием проявлений и чрез-
вычайной сложностью определения единого во многом – константных характеристик су-
ществования, без понимания которых жизнь социума лишается перспектив. Именно в
политическом непосредственно ощущается заброшенность в бытие не только в смыс-
ле онтологической включенности существования, но и как вытесненного пребывания –
оставленности. Политическое является сферой, в которой человек не может отказать-
ся от необходимости думать о настоящем – при этом самого себя необходимо встраивая
в запрос, который исходит из существования, в таком “первичном” смысле мысль явля-
ется как бы чем-то безличным: «…“мысль” приходит, когда приходит, а не тогда, когда я
”хочу”» (Ф. Ницше)1. Действие встроенной в существование мысли о политическом дает
возможность состояться мысли вообще: “Политическое оказалось ближе мысли, чем фи-
лософии” [Подорога 2010, 23].
В критико-аналитическом контексте модерна были актуализированы в основном
хроно-логические аспекты проблемы. Расположение ее в контексте пост-современности и
должно обратить внимание к тому, что разметки эстетического и политического в ситуа-
ции модерна, когда каждая сила понимания (воля, свобода, пол, жизнь) стремилась к заня-
тию центра, во многом исчерпали свой ресурс. Модерн с его принципиальной установкой
на будущее как бы “промахивает” сквозь настоящее – его конструкции смыслового поля
более не являются определяющими в сфере рефлексии. На фоне этого продуктивно иссле-
дование “эстетических практик” в поле власти – актуализирована соотнесенность “хариз-
матической экономики литературы” и символических позиций социального поля. Литера-
тура рассмотрена в пространстве экономической логики, где господствует экономический
баланс символических сил между агентами и институциями [Бурдье 2005, 370]. Так пре-
одолевается альтернатива “внутреннего понимания” и “внешнего объяснения” в “теории
поля” П. Бурдье с ее доминантой “спроса и предложения” и описанием “схватки” социаль-
ных агентов. Остается, однако, вопрос о самом эстетическом в его несводимости к функ-
циональным отношениям институций и субъектов – вопрос о эстетическом модусе мыш-
ления и эстетическом переживании.
Топологически ориентированное событие мысли об эстетическом и политическом
труднодостижимо в силу того, что сфера политического по многим позициям предста-
ет уже занятой: анализ поля показывает, что псевдолиберализм объемно охватывает про-
странство жизненных переживаний, эстетических в том числе. Ситуация усложняется
тем, что происходящее оказывается размещенным как бы в некой ирреальности. На пре-
50
деле – в пространстве внеисторического или надисторического фантазма, где продолжает-
ся существование по инерции, что не дает возможности субъектам активно включаться в
сознательную политическую и культурную жизнь: речь идет об усиленном специфически
российскими реалиями переживании глобального посттравматического синдрома [Хол-
джер 2009, 21–24]. Данная ситуация может быть определена как политика без политиче-
ского мышления.
На этом фоне позиционируется новое инфантильное сознание, в котором отсутствует
ответственная творческая мотивация. Следовательно, никакая политическая “модерниза-
ция” не может быть реализована при утрате ориентиров и всепроникающем многоформ-
ном “постмодернистском терроризме”, взрывающем возможность существования в лю-
бом месте и времени. Пропадает эстетическое переживание жизни и этическая энергия
“общего дела”. Что касается “этики-эстетики” богатых (власть, природные ресурсы, фи-
нансы, масс-медиа), то они склонны вообще не принимать в расчет никого другого – на
этом фоне продолжать говорить об этическом и эстетическом в дисциплинарном контек-
сте по меньшей мере наивно.
Идейный текст отечественного псевдолиберального спектакля внешне отвечает не-
обходимости поворота, более того – предполагает его. Ведь псевдолиберальная “карти-
на мира” в России обращена как будто бы к самой жизни с ее “вечными ценностями”
творчества и “новыми ценностями” свободы. И как всякая “символическая картина”, со-
временность конституируется “ретроактивно”: “первоначальное событие воспринимается
как случайная травма, как вторжение некоего, не поддающегося символизации Реально-
го – только после того, как оно повторяется, оказывается возможным распознать его сим-
волическую необходимость – найти ему место в символической системе” [Жижек 1999,
67]. Классическим либеральным ценностям как раз и найдено такое место, однако будучи
расположены в предельно “фикционализированном” пространстве, они способны к суще-
ственным превращениям и даже мутации.
Конечно, ценности означают человеческую историю в ее гуманистическом содер-
жании, но в ситуации псевдолиберальной идеологии они лишь делают легитимным гос-
подствующий проект. Реальная ситуация лишается традиционного идеального измерения:
“новые ценности” предстают как “идеологические мутанты”, в частности, в условиях не-
цивилизованного понимания свободы высокие человеческие потребности приобретают
“откровенно варварские и антисоциальные формы” [Юревич 2010, 20–21]. Преобладает
множественность идеологических “подделок”, однако их очевидность, а именно она, как
известно, наиболее ярко востребована в ситуации постмодерна, позиционирована столь
навязчиво, что порождает критическую массу негативности. И тогда апелляция к идеоло-
го-аксиологическим стратегиям сдерживания энтропии становится совершенно неконст-
руктивной.
Очевидность политического раскрывается именно в эстетическом.
Эстетическое выступает, во-первых, как образ очевидности самой по себе, во-вторых,
как особого рода фоновая практика порождения мысли, в-третьих, оно способно прида-
вать политическому событийный характер. Некоторым образом эстетическое пристраива-
ет политику к своему месту – делает уместным, парадоксально добавляя политическому
видимую фактичность. Любой образ “хорошей жизни” или “хорошего общества” проек-
тивно включает в себя эстетическую компоненту – рефлексия политического не может
обойтись без некоторой рефлексии вкуса. В то же время эстетическое не дает полити-
ческому дискурсу стать “мономаниакальным” – этим эстетическое привлекает носителей
достаточно распространенного протестного сознания.
Политика (хотя бы перформативно) устанавливает образы настоящего и будущего,
привлекая для их обоснования те или иные картины истории. И в этом смысле проекции
политики стремятся предстать как эстетически оформленные – вернуть обаяние и ауру су-
ществования необходимо как раз там, где исчерпаны перспективы великих проектов. Речь
идет не о детерминации или взаимном растворении политического в эстетическом или на-
оборот, а о топологической обращенности позиций, что не сводится ни к “эстетике бунта”,
ни к апологии эстетического маргинализма2. Политическое в его несомненной действен-
51
ности во всех существенных сферах жизни может представать только в соотнесенности
с эстетическим – таковы не только образы существования, но и топо-логика мысли. Если
применить известный концепт, политическое не бывает жизненно остраненным без эс-
тетического – вне эстетического нет антропологического, когда политическое вводится в
формат непосредственно-чувственно переживаемого. Дать голос эстетическому в полити-
ческом мышлении значит поставить вопрос о пределах и возможностях мысли – таким об-
разом актуализируется вопрос философской критики сознания.
Напряженность пребывания в топосе рефлексии и существования связана с утвер-
ждением возможного единства во множестве. Тут нужно иметь в виду, что как раз эстети-
ческое у истоков модерна обозначило тему рассеяния и исчезновения, как бы задавая стра-
тегиям постсовременности исходную интенцию: “Кочевники красоты – мы, художники”
(Вячеслав Иванов). Метафоры мерцания, озарения, видения соотнесены с идеями утвер-
ждения, жизнестроения, обновленного подлинного существования – особого рода кон-
стантами социального и антропологического. Сам рост множественности политик в из-
вестной степени спровоцирован игрой эстетического.
Появление одной программы не просто означает исчезновение другой – игра явленно-
го и скрытого тут становится самодостаточной: может рассеиваться и исчезать все за ис-
ключением рассеяния и исчезновения. Тем самым такая игра определенным образом де-
монстрирует смещение стратегий временности3. Но время политического – это не столько
“выступание бытия”, сколько стремление постоянно демонстрировать актуальную при-
частность современности даже тогда, когда проблематика времени подвергается смеще-
нию. Политическому нужно быть “привитым” к чему-то такому, что могло бы находиться
и за пределами своего времени. Политическому выгодно выступать в модусах утвержде-
ния – представлять не только очевидное утверждение настоящего – оно далеко не все-
гда привлекательно для современника, – но показывать игру явленного с сокрытым, де-
монстрировать связь определенного и неопределенного. Эта игра во множестве обличий
предстает как константа отношений политического и эстетического. Тут эстетическое
действительно создает необходимый фон, на котором только и может быть явлено поли-
тическое – на этом фоне политическое и сообщества предстают как актуальные данности
для мышления: ни научные открытия, ни произведения искусства не являются центром
притяжения мысли в настоящем – мысль притянута к политическому.
Именно очевидная перспектива эстетического, вне и без которой политическое не мо-
жет быть актуально воспринятым, делает политическое мышлением о настоящем: поли-
тическое предстает способным заполнять пустоту4. При этом, лишая политическое до-
минирования на уровне дискурса, эстетическое вводит очевидное в трансцендентную
образность. В пространстве топологической соотнесенности политического и эстетиче-
ского как результат встречи возникают аналогичные стратегии развертывания, что и по-
зволяет говорить о специфических характеристиках постсовременности.
Внутреннюю топологику эстетического и политического определяют среди прочего
две силы. Обе имеют реальное содержание, но политическое наполнено властными при-
тязаниями и энергией сообществ, а эстетическое озабочено переживанием исчерпанности
энергетики творчества и существования. Таким образом, политика лишается обаяния не
только из-за утраты интенсивности эстетического фона, но в еще большей степени из-за
потери эстетической оформленности идей. Господство техник политики становится са-
моцелью – это очевидно уже без эстетического обрамления. Политика становится эсте-
тикой-для-самой-себя – самонаправленность поэтического языка, провозглашенная фор-
малистами, проявляется в предельной степени как раз в сфере политики (политические
игры, политик как художник-перформансист, трансэстетическое как трансполитическое:
“цели поглощены средствами”). Но и в сфере эстетического происходит подобное: на сме-
ну классическим системо-логикам приходят эстетические системо-техники – можно
вспомнить “эстетические сюжеты” с участием великих диагностов – Кьеркегора, Досто-
евского, Ницше, Чехова, Розанова, Андрея Платонова, Сигизмунда Кржижановского. По-
средством анализа эстетического переживания возможно оценить степень массовой де-
52
прессии, что отнюдь не сводится к “депрессии масс” – эта черта существования прямо со-
отнесена со всепроникающим “диффузным цинизмом” (П. Слотердайк).
На коллективном уровне не существует более сплачивающих смыслов: “котлован”
(Андрей Платонов) невозможен как “общее дело” даже в плане проекта, не говоря уж о
событии – голос “духовного прошлого” не воспринимается в действительном существо-
вании, хотя декларируется в сфере “философской проповеди”. Не создаются основания и
для политического гуманизма: достаточно эффектно выстраиваемые на уровне полити-
ческой силы, они не воспринимаются любовно-жизненно на уровне эстетического и эти-
ческого существования. “Радикальное разволшебствование мира” (Л. Ферри) предельно
сужает возможности политического утверждения: оно оказывается идеологически обна-
женным.
Имеет смысл актуализировать отечественную традицию в пространстве топологиче-
ски ориентированной мысли. Она свидетельствует о том, что эстетическое при всей его
включенности в жизнь все-таки не растворяется в функциональных отношениях институ-
циональных полей.
Различая науку и философию как неубедительные друг для друга области знания,
В.В. Розанов формулировал позицию “выжидающего скептицизма”. Но если предмет
скепсиса очевиден, то чего выжидает сознание? Это третье, чего не может коснуться со-
мнение, – понимание. Причем понимание действует не только в сфере познания, тем более
не только в сфере “понимающей психологии” – оно имеет практический – политический –
смысл. Речь идет о “присутствии целого”5. Схематика опыта в понимании последователь-
но развернута: “Такое положение трудящихся, от которых остается скрытым и то, что
именно возводится ими, и то, зачем оно возводится и где предел возводимого, – не может
быть удобно. Не говоря уже о невольных ошибках, к которым ведет это положение, оно
неприятно и потому, что всякий труд, цель и окончание которого не видны, утомителен”
[Розанов 1994, 6]. И в области эстетического опыта Розанов отказывается от линейности
преемственного смысла: континуальное воспроизводство “большого рассказа” (русская
литература), по его убеждению, занятие не творческое и лежащее вне поля понимания.
В стремлении высветить настоящее в его политическом и экзистенциальном изме-
рении Розанов фиксирует место и время не для того, чтобы уловить и передать “мгнове-
ние” – такой импрессионистический взгляд делает художника “рабом собственной сетчат-
ки” (Г. Аполлинер). Речь идет о другом типе сознания, отнюдь не стремящемся соединить
в себе фрагменты мира по принципу примирения, гармонии или синтеза.
Розанову важна целостность и последовательность отсылок понимания – соотнесен-
ность внутренней структуры смысла. Розанов развертывает опыт эстетической рефлексии
политического – тех особенных фактов и данностей, в которых сходится человеческое и
общественное. Только в такой “топологической связке” они могут пребывать, не растворя-
ясь друг в друге. Представление о возможной целостности дает эстетический опыт пись-
ма, и обращением к феноменам поэзии, наблюдательной и психологической словесности
Розанов стремился определить “над-противоречивые” основания этой целостности. Пись-
мо – и симптоматика, и диагностика, оно дает сказаться мысли и немыслию, дает сказать-
ся вещам, поскольку раскрываются записанные на них исторические знаки [Рансьер 2004,
34–35]. Письмо в его развертывании дает возможность уйти от фиксации противоречий,
не впадая в дурную бесконечность (“протестных”) перечислений. Именно в опыте письма
может быть намечена модель действенной мысли, способной отвечать на вопросы “выжи-
дающего скептицизма”.
Выход из социального скепсиса – а сегодня можно говорить о социальном аутиз-
ме – событийно представлен в эстетическом опыте литературы. Розанов даже говорит “от
имени человечества”, которое не способно вынести обмана существования: “Тайное со-
знание, что нет того, ради чего живет оно, заставит людей по одному и не высказываясь
покидать жизнь. <…> Отчаяние уже глухо чувствуется в живущих поколениях, хотя его
источник ясно не осознается” [Розанов 1994, 266]. Розанову важно перевести психологию
в творчество: включая в свои произведения тексты (“письма”) других авторов, он создает
“параллельное письмо”. Смысл возникает в пространстве сопоставлений – выстраивается
53
особого рода топологика письма. Именно архитектоническое присутствие эстетического
влияет на репрезентацию единства множественных проявлений политического.
Эстетическое отсылает к теме возможного единства во множественности уже в силу
того, что имеет внутреннюю определенность при всем различии проявлений. Язык как по-
ток сознания есть всеобщее предицирование, текучесть и становление, где “дискретные”
языковые данности как бы растворяются в континуальности [Лосев 1982, 475–476]. В та-
кой множественности значимы также вынужденное молчание, парадоксальность, “апофа-
тика” и даже утрата дара речи6. Эстетическое обращено к нераздельной полноте, некоему
исходному чувству, которое при всей фиксации гендерных и групповых различий все-таки
формируется в самом событии переживания и первичного поименования.
Эстетическое предстает как опыт открытия, оно вводит в переживание мира и в соз-
дание субъективности “за пределами самого субъекта” (Ф. Лаку-Лабарт). Эстетический
опыт при всех его изменениях имеет дело с “антропологической константой” – оказы-
вается необходим как особый экзистенциально-антропологический и герменевтический
опыт работы с пределом, в том числе с ответственным осознанием существования в кри-
зисном мире. Так топологическое понимание эстетического и политического способно
выводить за пределы доминирующего политического дискурса и за пределы самого тра-
диционного противо/со/поставления в ситуации, когда вполне оправданно говорят о но-
вом витке нигилизма.
Эстетическое сделало политическое обозримым – центр внимания перемещается
в точки очевидности и личные события, в то время как континуальность исторического
смысла разорвана социальной революцией и ее аналогами. Модерн актуализировал во-
просы о соотношении политического, философского и поэтического (“эстетического”).
“Каким образом философия, желая законодательствовать в политике и, для начала, в вос-
питании социального тела, оказалась перед необходимостью прежде установить законы
в области искусства? Чем было искусство в ее глазах или, скорее, что в нем было такого,
чтобы его тут же, почти спонтанно, сочленили с политикой?” [Лаку-Лабарт 1999, 9–10].
Ф. Лаку-Лабарт находил ответы в опыте “высокого” модерна. В исходном опыте совре-
менности политическое было буквально пронизано “музыкально-поэтическими энергия-
ми” и настроениями, которые разбудил возвышенный эстезис модерна. Однако в контек-
сте обсуждения эстетического и политического в ситуации пост-современности важно
понимание новых реалий.
Сегодня речь идет о множестве частных существований – формируется топологиче-
ски определяемая субъективность, создаваемая “аппаратами” и “общественнными маши-
нами”, складываются все новые и новые фигуры субъективности. Эстетическое сохраняет
человеческое в политическом, актуализируя или даже делая возможной личную избира-
тельность, максимально задействован ассоциативный фон воображаемого. Можно сказать
о действии эстетического сознания в режиме трансверсальности – в этом своем качестве
оно способно определять и поддерживать коллективное и ситуационное политическое из-
мерение жизни. В отношении к эстетическому может быть определена феноменология по-
литического – она противопоставлена визуализированной и стремящейся перформативно
утвердить себя политике-как-очевидности, всегда склонной включить в свой опыт нереф-
лектируемые стремления и страсти. Эстетическое собирает и первично “формует” соци-
альную чувственность: “субъективность-в-себе” превращается в “субъективность-для-се-
бя”, при этом первичная рефлексия неклассической субъективности была осуществлена
при аналитике поэтического языка или эстетического опыта.
Эстезис, в отношении к которому политическая и этическая мысль могут быть кон-
ституированы, выступает критикой разделяющего “эстетического модерна”: сегодня “ин-
теллектуалы воображения” способны возвращать в мир утраченную целостность и по-
рождать сплачивающий эстезис как “имманентную трансценденцию”. Таким образом,
следует сказать о существовании определенной связи между возрождающимся интересом
ко всему натуральному и чувством “околдованности миром” [Маффесоли 1991, 274]. При
этом проявляется свойство эстетического быть особого рода этическим. Таким внедре-
нием “практической философии” в политическое предстает эстетическое, и наоборот:
54
эстетическое действует как представление этического. Оба взаимостремления предстают
как стратегии формирования субъективности и субъекта, что может быть названо созда-
нием единства актуального множества: не зеркальные, не “смещающие” и не причинные
связи, а отношения в событии смысла.
В этой событийности эстетическое и политическое соотнесены с антропологическим
в общем производстве субъективности. Можно вспомнить слова Канта: именно “антро-
пология занимается субъективными практическими правилами, она рассматривает дей-
ствительное поведение человека”7. Конечно, коллективная чувственность эстезиса с ее
доминантой чудесно-иррационального не то же самое, что понимается у Канта под ант-
ропологией с ее субъективными практическими правилами – сближение имеет в данном
цель показать оборачиваемость этоса и эстезиса в событии субъективности.
Таким образом, чувственно-телесное интуирование и “общее эстетическое чувство”
сопоставлены с концептами политического в становящемся пространстве актуализаций,
ведь современность построена по аналогии с произведением: соответственно она вклю-
чает в себя не только завершенность, но и произведенность (извод). На фоне этого вир-
туальная арт-реальность особенно в ситуации “политики спектакля” активно претендует
на статус феномена искусства и вполне полноправно участвует в событии эстетического
опыта. С этой реальностью нельзя не считаться: следует признать, что никакой актуаль-
ный смысл не может быть представлен без виртуального компонента. Эстетическое имен-
но и дает состояться актуальному8 – выступает не только как фон для рефлексии, но и как
порождающая модель воображаемого. Следовательно, требуется проблематизация самой
эстетической нормологии с продумыванием рефлексивных оснований. Необходим, стало
быть, акт напряженного эстетического содействия мысли – эстетического и политическо-
го “сопротивления спекулятивности”, причем этот акт не связан с принижением традиций
и заслуг спекулятивного мышления. Конечно, встает вопрос о том, сопротивляется ли се-
годняшнее искусство смерти, и если нет, то является ли оно искусством? И каково содер-
жание этого сопротивления, которое может быть понято философией в ее стремлении са-
мой быть формой сопротивления и утверждения?
Эстетический поворот предполагает концептуальную связь с произведением. В свете
интереса к символическому следует вспомнить о несомненной заслуге теоретиков славян-
ского структурализма, где произведение рассмотрено в двух аспектах: “произведение как
вещь” и “произведение как знак” (Я. Мукаржовский).
“Непреднамеренная вещность” не растворяется в “преднамеренной знаковости” – так
сохраняется неизбывность эстетического бытия произведения. Речь идет о нерастворении
произведения в языке, дискурсе или письме, хотя опыт текстоцентризма в сегодняшней
ситуации должен быть всесторонне учтен. Именно соотнесенность эстетического и поли-
тического может быть сферой актуализации того, что М.М. Бахтин называл “мы-пережи-
вание”.
Современный страх существования и отчуждение между сообществами демонизиру-
ют другого. В этой роли могут выступать сообщества, ориентированные на свои собствен-
ные представления о счастье или полагающие другого виновным в собственных несчасть-
ях. И “этос современности”, если о нем можно говорить как о том, что продумано поверх
ситуационных правил (“ментальное как этическое”), предполагает “этику человечества”,
которая строится на признании человека человеком. Это же дает возможность понять пре-
делы виртуального существования, образы которого столь ярко представлены в эстети-
ческом воображаемом Сигизмунда Кржижановского.
Эстетическое обращено к открытости события – так создается основание для пред-
ставления особой целостности, отличной от мировоззрения, от проекта, от картины мира,
но сохраняющей в своей данности следы предшествующих опытов понимания. Речь, сле-
довательно, вовсе не идет о (пост)современном аналоге картины мира, об интеркульту-
ральном или транскультуральном монтаже “галереи современности”. Противостоять
“апокалиптическому тону” современности может топологически ориентированная эсте-
тика события. Тем самым совершается конструктивное усилие сборки субъекта творче-
ства и понимание путей формирования субъективности.
55
Мысль держится на демонстрации перспективы в пространстве политического:
благодаря эстетическому политическое становится очевидным и может быть вводимо в
трансцендентную образность. В эстетическом событии взаимодействие чувственного и
рефлексивного существует как особая топологическая соотнесенность. Homo Aestheticus –
существо интенсивно проживаемого опыта, представления которого понуждают к при-
стальному всматриванию и вслушиванию в мир.
ЛИТЕРАТУРА
Примечания
1
Бессубъектность и безличность отнюдь не тождественны – для восприятия безличного необхо-
димо выхождение за пределы субъекта [Декомб 2011, 47–48].
2
Принципиально находясь в оппозиции, отмечает Люк Ферри, интеллектуалы сегодня выглядят
бесполезнее, чем когда-либо. Что касается отечественной ситуации, то скрытая оппозиционность
политике может быть и в форме “научного объективизма” – с вполне определенным основанием это
можно назвать легитимной “университетской” формой забвения бытия. У инфантильного культа
бунтарства (“Я хочу оранжевой революции!”), как и у апологии маргинальности есть свои границы:
даже оправданный жест морального негодования – это еще не политика. См.: [Ферри 2002, 48].
3
Ср.: “Время существует тем, что оно проходит. Оно есть тем, что оно постоянно не есть”
[Хайдеггер 2006, 127–128].
4
“Как для Ницше перспективизм составляет пару с интерпретацией, понимаемой как создание
феноменов, так перспектива, вне ее исторически-эстетического значения, работает на феноменаль-
ность феноменов: с ее помощью невидимое взгляда разреживает хаос видимого, организует и пока-
зывает его в виде гармоничных феноменов” [Марьон 2010, 19].
5
“Переменчивому публицисту Розанову предшествовал совершенно другой и все равно тот же
самый Розанов с философией понимания – цельного, исчерпывающего, окончательно неизменного
56
блага. Подчеркнутая розановская переменчивость кричала о том, что цельная истина непохожа на те
ее фрагменты, с которыми нам обычно приходится иметь дело” [Бибихин 1992, 65].
6
“Если кто-то лишается дара речи, это значит, что он хочет сказать так много, что не знает, с чего
начать <...> сама утрата дара речи есть уже некоторый вид речи; эта утрата не только не кладет конец
говорению, но, напротив, позволяет ему осуществиться” [Гадамер 1991, 44].
7
Ср.: “Всякое объективное правило говорит, что должно произойти, хотя бы оно никогда не
происходило. Субъективное же правило говорит, что действительно происходит; ибо и у порочных
людей есть правила, по которым они действуют” [Кант 2000, 39].
8
“Следовательно, общее эстетическое чувство на самом деле не завершает два других (логическое
и моральное общее чувство) – оно дает им основание и делает их возможными” [Делез 2000, 61].
57
ФИЛОСОФИЯ И ОБЩЕСТВО
Актуальные проблемы
государства и права
И. В. ЛЕВАКИН
58
Утверждение, что любые культурные ценности равны любым другим культурным ценно-
стям, в конечном счете способно привести к выводу о том, что все равно всему, и к его не-
избежному следствию – исчезновению объяснительной юридической теории как особой
формы познания государства и права. Остается “голая” юридическая техника – ремесло
важное, но подобное инструменту, который можно использовать в любых интересах, в том
числе нарушающих тождество социума.
Всё это говорит о том, что нельзя закрывать глаза на релятивизм современного об-
ществознания вообще и юриспруденции в частности, который особенно заметен при по-
пытках переноса результатов познания сущности общественных феноменов, их законов
и закономерностей в реальные действия, направленные на программирование действи-
тельности. Отсюда актуализация рассуждений о том, что “ошибочен не просто диалекти-
ческий подход, ошибочна сама мысль о теории исторического развития, – представление,
согласно которому целью научной социологии являются крупномасштабные историче-
ские прогнозы” [Поппер 1995, 118–138], или о том, что “общественные науки не имеют
и не могут иметь никаких законов…” [Розендерг 1980, 124–139], как и другие подобные
утверждения.
Оставим в стороне разнообразные интерпретации “крупномасштабности”. Хотя
именно крупномасштабные исторические прогнозы на самом деле делать легче всего. На-
пример, можно смело утверждать, что большинство ныне существующих доиндустриаль-
ных обществ закономерно пойдут по пути, пройденному самыми развитыми социумами,
нормативные правовые акты разных стран будут все более унифицироваться, информа-
ционные технологии приведут к созданию всемирного электронного правительства и т.д.
Правда, именно из-за крупномасштабности данных прогнозов, сложно определиться с их
датировкой.
Поиск объективной истины – высшее предназначение любой науки, и если научное
знание направлено не на решение каких-либо прикладных задач, то совершенно очевид-
но, что общественная наука могла зародиться только в условиях относительной свободы
и благодаря ей. Справедливо и то, что если правильность принимаемых политических ре-
шений никому не важна, то и искания общественных наук не нужны: им отводится роль
интерпретаторов, в лучшем случае, принимаемых, а, чаще всего, уже принятых решений.
В таком контексте для юриспруденции перестает быть актуальным вопрос поиска объек-
тивной истины, как на макро-, так и на микро-уровнях. Так, в нашей стране практически
не проводятся исследования по прогнозированию социальных последствий принятия того
или иного закона, мало исследований результативности уже введенных законодательных
мер. Подобные исследования могли бы дать объективную картину эффективности право-
творческой и правоприменительной деятельности. Попытки такого мониторинга со сто-
роны различных общественных институтов существуют, но они не носят систематическо-
го характера.
То же – в отраслях юриспруденции. Согласно УПК РФ 2002 г. суд более не тревожит
вопрос поиска объективной истины по конкретному делу1. В среде профессиональных
юристов даже бравируют тем, что могут доказать любую нужную точку зрения при ре-
шении проблемы, а после такого решения доказать наивным, непосвященным в тонкости
права, совершенно противоположную.
Такая адвокатская, в худшем понимании данного слова – “чего изволите”, работа весь-
ма полезна обеспеченному клиенту, но этот же прием прочно вошел в практику законо-
творческой деятельности, в правоприменительную и правоинтерпретационную деятель-
ность судов, обосновался он и в теоретико-правовых исследованиях, т.е. в тех областях
правового бытия, где коммерческий подход особенно губителен.
Однако порочным видится и “ортодоксальный” подход к проблемам теоретического
исследования государства и права, когда авторы, не задумываясь, повторяют из издания
в издание основные постулаты советской марксистско-ленинской науки о государстве и
праве. Впрочем, данный путь вызывает большее уважение хотя бы своим постоянством.
Некритическое восприятие постулатов советской школы теории государства и права, как
и огульная критика и отказ от всего ценного, выработанного партийной советской наукой,
59
одинаково вредны. Необходим взвешенный подход к оценке возможностей юридической
науки в познании государственно-правовой сферы общества, к ее преобразованию.
Но это, так сказать, субъективный аспект деградации важных направлений юриспру-
денции (юридического образования, правоприменительной практики и др.), испытавших
в последние десятилетия значительный регресс наряду со многими другими отраслями
обществознания. Гораздо более важными видятся идейные разногласия юристов-общест-
воведов (“государствоведов” и “правоведов”), которые порождены противоречиями меж-
ду двумя конкурирующими философскими течениями – научным оптимизмом и гносеоло-
гическим скептицизмом, в аспекте разрешения проблемы объективности научного знания.
Данные сложности познания государственно-правовых феноменов сосредоточены вокруг
нескольких крупных принципиальных проблем [Копнин 1974]2:
– во-первых, законы и закономерности общества – особый, многоаспектный предмет
исследования. Тем более, что и государственно-правовая действительность имеет свои
специфические особенности;
– во-вторых, любые, в том числе теоретико-правовые и государствоведческие иссле-
дования, не полностью отражают исследуемую реальность, они практически всегда со-
держат погрешности;
– в-третьих, необходимо учитывать роль случайности в развитии государства и пра-
ва;
– в-четвертых, гигантский разрыв между государственно-правовой теорией и практи-
кой государственно-правового развития. Игнорирование практики сводит “на нет” плоды
даже самых выдающихся теоретических исследований. Вопросы практики правоприме-
нения, государственного строительства неотделимы от вопросов гносеологии государ-
ственно-правовых феноменов, служат основным критерием истинности ответов на вопро-
сы теории.
В идеале исследователи-теоретики стремятся выявить и познать закономерности воз-
никновения, функционирования и развития государственно-правовых явлений и процес-
сов во всем многообразии их связей, зависимостей и опосредований [Матузов, Малько
(ред.) 1997, 16–17]3. Подчеркнем, что исследование государственно-правовых феноменов,
если отвлечься от вопросов метафизических, возможно лишь с учетом общего социаль-
но-экономического и культурного развития общества (экономики, культуры, направления
политики и т.д.). Достоверность данных исследований предполагает знание причинно-
следственных связей, обусловливающих соответствующие явления, знание законов их
развития. Действительно, государство и право находятся в двойной связи с обществом: с
одной стороны, сущность и характер государства и права обусловлены самим обществом,
а с другой – государство и право являются орудиями обратного воздействия на общество
(путем регулирования), поэтому формулирование прогностических положений юридиче-
ской наукой неизбежно должно опираться на знания и прогнозы развития общественных
явлений, тесно связанных с государством и правом [Черданцев 2002, 20].
Необходимо, кроме того, учитывать особенности действия общественных закономер-
ностей в государственно-правовой действительности, а также любых других последова-
тельностей, выявленных альтернативными теориями в их свободной конкуренции.
1) Развитие государства и права буквально пронизано борьбой противоположных ин-
тересов, идей, сил. История полна примеров, когда антагонистические классы сталкива-
ются в непримиримом насильственном противостоянии, приводящем к смене одного об-
щественного строя другим, смене государственного механизма и его правовых основ на
некоторый продолжительный период, пока неумолимая логика общественного развития
не заменит их на последующие.
Еще Р. Иеринг отметил, что “все великие приобретения в истории права – уничтоже-
ние рабства, крепостничества, свобода собственности, совести и др. – все они были за-
воёваны путём ожесточённой, нередко вековой борьбы. Развитие права, жизнь права есть
борьба, борьба народов, государственной власти, сословий, индивидуумов” [Иеринг 1907,
16].
60
2) Накопление нормативного материала в обособленных сферах правового регулиро-
вания ведет к постоянному увеличению числа отраслей права. Так, из гражданского права
выделились семейное право, трудовое, земельное и др.; увеличение числа норм и инсти-
тутов, закрепляющих и регулирующих отношения частной собственности, привело к де-
лению права на частное и публичное и т.д.
3) Преемственность развития осуществляется таким образом, что, например, неотме-
ненное законодательство СССР действует на территории Российской Федерации в части,
не противоречащей законодательству Российской Федерации. Таким образом, в новой го-
сударственно-правовой системе всегда присутствуют элементы старой и зачатки новой
системы.
Обществознание выделяет законы различной степени общности: общесоциологиче-
ские, проявляющиеся на всех этапах человеческой истории (например, закон соответствия
производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил); дей-
ствующие в определенной группе формаций (например, законы классовой борьбы в усло-
виях антагонистического общества); свойственные отдельным формациям (например, за-
кон производства прибавочной стоимости при капитализме) и т.д.
Данные законы учитываются юриспруденцией, она опирается на них, но также пыта-
ется выявить собственно государственно-правовые законы и закономерности [Маркс 1961
ХIХ, 19]4. Однако в своем философском смысле понятие закона используется учеными-
юристами редко [Сырых 2000 I, 71]5. Справедливо считается, что закономерностей такой
степени определенности и достоверности, чтобы их можно было объявить “законами”,
юридической наукой почти не обнаружено, например, из-за чрезвычайно высокой степени
неопределенности [Ветютнев 2006, 33].
Нельзя забывать, что теоретико-юридическая наука дифференцирует государственно-
правовую целостность и предстает как научная отрасль, отражающая конкретную сово-
купность объективных закономерностей государства и права, сводящая государственно-
правовые явления к своему понятию, выявляющая закономерности присущие им.
Выделяют следующие закономерности, которые исследует юридическая наука: об-
щие закономерности возникновения, развития и функционирования государства и пра-
ва (обладают наивысшей степенью универсальности и обобщенности, охватывают в це-
лом государственно-правовую систему); специфические закономерности возникновения
и развития государства и права, как относительно самостоятельных феноменов (облада-
ют наивысшей степенью универсальности и обобщенности по отношению к государству,
праву); специальные закономерности, касающиеся какого-либо отдельного государствен-
ного института или правового явления. Их исследуют отраслевые юридические науки (на-
пример, закономерности реализации и защиты прав собственности – гражданское право,
структурные закономерности государственных органов – конституционное и администра-
тивное право, закономерности изложения правовых норм в статьях нормативных актов –
теория права, юрислингвистика и т.д.).
Государственно-правовые закономерности как предмет научного познания отражают-
ся в трех основных формах [Ветютнев 2006, 116–117].
Во-первых, в виде научных понятий и категорий, отражающих наиболее существен-
ные, закономерные связи и отношения государственно-правовой действительности и по-
знания.
Во-вторых, в виде классификаций, при помощи которых на основе сходства и разли-
чий раскрывается объем государственно-правовых понятий.
В-третьих, закономерности развития и взаимодействия государства и права отража-
ются в содержании юридической науки прямо и непосредственно, в виде констатирующих
суждений о связи государственно-правовых явлений между собой, их динамике и т.д.
Выше уже упоминалась проблема погрешностей научного познания [Карякин 2008,
29–31], их следует учитывать и в государственно-правовых исследованиях:
а) при выборе объекта изучения любому исследователю приходится игнорировать
принцип единства общественного бытия. Изолированный (виртуально) фрагмент обще-
61
ственной реальности (государственно-правовой действительности), теряет связи с целым
(экономической, политической, социальной, духовной сферами общества);
б) аспектирование объекта, например, увлечение логическими приемами исследова-
ния государства и права в отрыве от исторической конкретики, практики государственно-
правового развития, приводит к игнорированию разнообразных аспектов рассмотрения
государственно-правовой действительности в угоду концентрации внимания на избран-
ном. Исследователь часто рассматривает государство и право не в “полнообъемном” их
состоянии, а в усеченной форме, не включающей в себя какие-то её связи и проявления;
в) государство и право постоянно изменяются, на них воздействуют разнообразные
факторы: исторические, географические, религиозные, культурные и т.д. Зачастую их при-
ходится исследовать методом “моментального снимка”. А фрагмент государственно-пра-
вовой реальности, исследованный в определенный период времени, в другое время, воз-
можно, успеет претерпеть разные изменения, в том числе существенные. Также нельзя
забывать о специфике действия правовых норм во времени, учитывать особенности исто-
рического толкования государственно-правового развития и т.д.;
д) сам исследователь меняется, будучи включенным в процесс эволюционирования
государственно-организованного общества как его часть. Уже упоминалось о “политич-
ности” юриспруденции, и применительно к исследованию государственно-правовых про-
блем ученый не может абсолютно отрешиться от всей совокупности общественных отно-
шений, сформировавших его идеологию. Кроме того, с одной стороны, новые поколения
людей обладают иными, зачастую гораздо более совершенными возможностями познания
государства и права, чем предыдущие, с другой стороны, эти возможности получают ис-
следователи с иным менталитетом, предполагающим иные оценки и суждения.
Детерминизм не отрицается науками о государстве и праве и гуманитарным знанием
вообще, например: “цель истории – полностью выявить факторы, действовавшие в про-
цессе создания определенного события. История целиком и полностью руководствуется
категориями причины и следствия” [Мизес 2001, 73]. Вместе с тем нельзя сбрасывать со
счетов проблему случайности.
То, что именуется случайностью (как в общем понимании, так и в частном, например,
применительно к общественному, государственно-правовому развитию), довольно слож-
но определить. Идею отрицания случайностей высказал А. Эйнштейн в своей знаменитой
фразе: “Бог не играет в кости со Вселенной”. С такой позицией созвучна другая популяр-
ная мысль: “случайность есть ещё непознанная закономерность”.
Для установления смысла случайного необходимо отметить близкое ему по значению
понятие – неопределенность.
Неопределенность нельзя отождествлять со случайностью. Не редки ситуации, когда
отсутствует достоверная информация о реальном состоянии государственно-правовых яв-
лений или в них возможны те или иные непредсказуемые события (вероятностные харак-
теристики которых не существуют или неизвестны), особенно в период разнообразных
кризисов. Именно поэтому так велика роль контрольно-надзорных органов, государствен-
ных органов статистики, в том числе органов учета и регистрации правовых актов.
Человеческий фактор (как элемент субъективности, неопределенности) в большин-
стве случаев также нельзя отнести к случайности. Любым общественным процессам им-
манентны целенаправленные действия людей, их решимость, опыт, но они обусловлены
объективными потребностями, культурой (политической, правовой и т.д.). Если на микро-
уровне возможно привести пример случайности в поведении человека, например, эксцесс
исполнителя в уголовном праве, то на макро-уровне, когда рассматриваются глобальные
государственно-правовые процессы, случайности можно связать в основном с внешни-
ми, привходящими факторами-событиями: землетрясения, извержения вулканов, цунами
и т.п.
Отдельный вопрос – исследование так называемого хаотического состояния государ-
ства и права. Действительно, например, во время революционных событий в беспорядок
приходят практически все институты общества: нормы, учреждения, ценности, идеоло-
гии и т.д. В теории данные процессы достаточно исследованы и, как показывает практика,
62
их научились использовать. Речь идет об оценках состояния неурегулированных конфлик-
тов с внешним участием (Ирак, Босния, Косово, Афганистан, и др.). Хаос как бессистем-
ность – антипод права и государства, именно через хаос происходят их существенные из-
менения.
Общественные, государственно-правовые закономерности носят вероятностно-стати-
стический характер, в них отсутствует жесткий детерминизм. Тем не менее, определяю-
щим является то, что они неразрывно связаны с внутренней природой развивающихся
государственно-правовых явлений, для которых закономерности постоянны, устойчивы,
необходимы. Случайность не вытекает из самих государственно-правовых феноменов,
она неустойчива, временна, индивидуальна и единична (очевидно, это характеристики, с
которыми согласны большинство исследователей).
Таким образом, случайности в государственно-правовых явлениях не выражают сущ-
ности государства и права, случайное определяется закономерностями, которые не носят
государственно-правового характера [Ветютнев 2003, 72–78].
Логичен вопрос: можно ли верно выявить государственно-правовые законы и законо-
мерности, учесть отмеченные погрешности научного познания и сделать соответствую-
щие поправки, учитывающие роль случайности, субъективного фактора и многих других
“вводных” в государственно-правовых явлениях? “Представляется, что в существующей
системе научного познания не предусмотрены условия, позволяющие оценить погреш-
ности и вычислить поправки. Как же выходит наука из этой ситуации? – Она прибегает к
внешнему критерию, к практике” [Карякин 2008, 29–31]. Практика воплощения в реаль-
ность государственно-правовых идей, результатов законотворчества, условий и процедур
правореализации насчитывает тысячелетия. Этот опыт интерпретируется исследователя-
ми для дальнейшего поиска, следовательно, закономерности развития государства и права,
хотя и редуцированно, можно и необходимо исследовать теоретически с целью их практи-
ческого использования для преобразования действительности. Известно, что эксперимен-
ты в обществе чреваты серьезными социальными последствиями, тем более к ним необхо-
димо приступать со всей осторожностью. Во всяком случае, общественное целеполагание
не является прерогативой юридической науки, но, например, политическое и экономиче-
ское целеполагание должно учитывать необходимость обеспечения современного уровня
признания и уважения прав и свобод граждан; удовлетворения справедливых требований
морали, общественного порядка и общего благосостояния6.
Основываясь на общественной практике и стремясь дать максимально целостное, до-
стоверное, систематически развиваемое знание о существенных связях и закономерностях
государственно-правовой действительности, юриспруденция представляет собой форму
научного обоснования и программирования практической деятельности. При этом роль
юридической науки не должна ограничиваться обобщением опыта практической деятель-
ности и перенесением его на новые ситуации. Юриспруденция призвана творчески пере-
рабатывать этот опыт, благодаря чему она открывает новые перспективы перед практикой
государственного строительства и развития правовой системы [Швырёв 1975, 3–14].
Согласимся, что несмотря на все трудности их установления, познания, классифика-
ции, “базовыми категориями права, – от себя добавим, и государства, – остаются закон и
закономерность, а они, в свою очередь, неотделимы от объективной необходимости и при-
чинности” [Мальцев 2007, 103, 85–115]. Законы развития и функционирования государ-
ства и права – это законы общественные, т.е. законы деятельности людей. Историческое
развитие зиждется на материальных и духовных основаниях, унаследованных от предше-
ствующих поколений, и определяется конкретными обстоятельствами. Опираясь на объ-
ективно существующие, верно выявленные общественные закономерности, субъекты ис-
торического развития сами должны найти в самой действительности источники и силы
для их преобразования, т.е. действовать активно. Познание законов и закономерностей
развития государства и права – вечная проблема исследователей, которые смогут созда-
вать все более объективные и общезначимые объяснительные теории государственно-пра-
вовых феноменов и использовать их в практической деятельности людей.
63
Таким образом, задача, стоящая перед обществоведческими, в том числе юридиче-
скими, исследованиями и их вершителями, грандиозна – сделать общественное развитие
понятным, выявить закономерности, которые позволят управлять им практически. Только
приближение к этому идеалу докажет, что юриспруденция может обладать силой научно-
го знания – быть наукой.
ЛИТЕРАТУРА
Ветютнев 2003 – Ветютнев Ю.Ю. О правовой случайности и правовом хаосе // Журнал рос-
сийского права. 2003. № 7.
Ветютнев 2006 – Ветютнев Ю.Ю. Государственно-правовые закономерности (Введение в тео-
рию). Элиста, 2006.
Иеринг 1907 – Иеринг Р. Борьба за право. М., 1907.
Карякин 2008 – Карякин Ю.В. Объект и предмет науки // Философия образования. 2008.
№ 1 (22).
Копнин 1974 – Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974.
Маркс 1961 – Маркс К. Критика Готской программы. Сочинения. Т. 19. М., 1961.
Мальцев 2007 – Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007.
Матузов, Малько (ред.) 1997 – Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Мату-
зова и А.В. Малько. М., 1997.
Мизес 2001 – Мизес Л. фон. Теория и история: Интерпретация социально-экономической эво-
люции. М., 2001.
Пуанкаре 1990 – Пуанкаре А. О науке. М., 1990.
Поппер 1995 – Поппер К. Что такое диалектика? // Вопросы философии. 1995. № 1.
Розендерг 1980 – Rosenderg A. Sociobiology and the preemption of social science. Baltimore: Johns
Hopkins University Press, 1980. Цит. по: Коллинз Р. Социология: наука или антинаука? (Collins R.
Sociology: Pro-science or Antiscience? // American Sociological Review. 1989. Vol. 54 (February). P. 124–
139); THESIS. № 4. C. 71–96.
Сорокин 2007 – Сорокин В.В. Критика либертарного подхода к пониманию права // Юридиче-
ское образование и наука. 2007. № 1.
Сырых 2000 – Сырых В.М. Логические основания общей теории права. Т. 1. М., 2000.
Черданцев 2002 – Черданцев А.Ф. Теория государства и права. М., 2002.
Швырёв 1975 – Швырёв В.С. К анализу категорий теоретического и эмпирического в научном
познании // Вопросы философии. 1975. № 2.
Примечания
1
Там, где суд играет роль наблюдателя за процессуальным противоборством сторон, победите-
ля в споре выявляет так называемая формально-юридическая истина, а не объективная.
2
Охватить в статье огромный спектр вопросов включаемых в гносеологию государства и права
невозможно, поэтому отобраны наиболее принципиальные, по мнению автора, проблемы. Подобный
прием создания наиболее целесообразной системы исследования, предложен в работе П.В. Копнина
(см.: [Копнин 1974]).
3
Например, закономерности возникновения, исторического движения и функционирования го-
сударства и права; единства и соответствия типа государства и права, перехода от одного типа госу-
дарства и права к другому; сочетания в сущности государства и права общечеловеческих и классовых
начал; соотношения типа и формы государства и права; формирования и функционирования государ-
ственного механизма и системы права; правотворческой и правоприменительной деятельности госу-
дарства; соотношения нормы права и правоотношения; развития демократии, законности и правопо-
рядка; формирования правового государства и др. (см.: [Матузов, А.В. Малько (ред.)1997, 16–17]).
4
Исходя из собственного понимания сущности права, К. Маркс изложил закон, стоящий за про-
явлением закономерностей развития права: “Право, – пишет он, – никогда не может быть выше, чем
экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества” (см.: [Маркс 1961 19]).
5
Например, обращают внимание на “основной закон правовой формы” (см.: [Сырых 2000 I,
71]).
6
Во Всеобщей декларации прав человека (принята резолюцией 217 А (III) Генеральной Ас-
самблеи ООН от 10 декабря 1948 года) в п. 2 ст. 29 также упоминается требование демократии.
64
К вопросу о национальной форме
социального бытия
*
Н. З. ЯРОЩУК
Если в анализе исторического процесса исходить из того, что историю творят люди,
то неизбежно возникает вопрос, посредством каких социальных объединений или соци-
альных общностей они осуществляют свою созидательную деятельность. Кто выступает
*
03.06.2012 г. ушел из жизни ответственный секретарь журнала “Вестник РФО”, почетный
работник высшего профессионального образования РФ, к.ф.н., профессор, Ярощук Наум Зосимо-
вич. Предлагаемая вниманию читателей статья касается актуальной темы, разработке которой он
посвятил значительную часть своей творческой деятельности
3 Вопросы философии, № 1 65
в качестве субъекта исторического процесса или социального субъекта? В силу многооб-
разности и сложности исторического процесса существует множество социальных субъ-
ектов. Как свидетельствует практика, самой стабильной и устойчивой социальной общ-
ностью – формой социального бытия является нация. Она представляет собой единство
человеческого бытия и бытия общества, человек в этом плане рассматривается как чело-
век национальный.
Среди современных теоретиков в области национальных отношений, определенная
часть исследователей, “искушаемых глобализмом” (по выражению А.Н. Панарина), при-
ходит к выводу, что в наш век глобализации категория “нация” становится излишней и от
нее можно избавиться. Подчас даже говорят, что нужно, заявляя при этом, что “нация не
представляет собою научную категорию и, что она должна быть устранена из языка науки
и политики” [Тишков 1998, 14]. Подобные рыцари глобализма в “революционном нетер-
пении” предрекают нации незавидные перспективы. Выдвигается гипотеза о том, что в те-
чение двух-трех столетий национальные барьеры размоются, нации начнут сливаться, на-
ступит безнациональный этап развития единого человечества, состоящего из автономных
всечеловеков без отчетливо выраженной национальной принадлежности. Что-то похожее
на “глобальный человейник”, по выражению А.А. Зиновьева [Глобалистика 2003, 676].
Однако современная социальная практика свидетельствует, что подобные прогнозы уто-
пичны. Нация демонстрирует удивительную живучесть как социальная общность и вряд
ли она изменит такой свой статус даже в далекой перспективе.
Как отмечал Н.А. Бердяев, нация есть вечно живущий субъект исторического процес-
са, в ней живут и пребывают все прошлые поколения, не менее чем современные. Даже
время побеждается национальным бытием. Нация имеет онтологическое ядро. Нация, по
Николаю Бердяеву, есть динамическая субстанция, а не преходящая историческая функ-
ция, она корнями своими врастает в таинственную глубину жизни. Важнейшее предназна-
чение нации – постоянное воспроизводство национальной духовной культуры. Русские
философы в нации выделяли, как главное, именно духовное начало. “Сущность всякой
национальности, – писал В.Г. Белинский, – состоит в ее субстанции. Субстанция есть то
непреходящее и вечное в духе народа, которое, само не изменяясь, выдерживает все из-
менения, целостно и невредимо проходит через все формы исторического развития” [Бе-
линский 1992, 77]. Солидаризируясь с такими подходами, можно дать следующее опре-
деление нации: это – исторически сложившаяся на определенной территории социальная
общность, имеющая субстанциально-духовное основание, для которой характерны еди-
ный язык, особенности культуры, психологии, менталитета и образа жизни, что обеспечи-
вает ей жизнеспособность и придает неповторимое своеобразие. В данном случае нация
рассматривается как социально-этническая общность, как высшая ступень развития этно-
са, как этнонация.
Но понятие нации употребляется и в других значениях. В западной этносоциологии
нация рассматривается как совокупность граждан государства, как народ, организован-
ный в государство. Именно в этом контексте употребляются понятия “национальное госу-
дарство”, “национальные интересы”, “национальная безопасность”, и т.п., а также Орга-
низация Объединенных Наций. “Нация – большая группа людей, которые рассматривают
себя как общность или группу и которые обычно ставят лояльность к группе выше лю-
бых других конфликтующих форм лояльности… Часто, хотя не всегда, группа входит в со-
став политического образования, именуемого нацией-государством, или просто страной”
[Американа 1994, 751–752]. Традиция идет от Великой французской революции, когда
“нация” по смысловому значению была близка к “государству”, а “принцип национально-
сти” лежал в основе суверенного права народа на создание собственного государства. Как
утверждает Макс Вебер, “нация – это сообщество чувств, которые адекватно могут выра-
зить получение собственного государства”. Под подобное понятие нации подводятся и по-
лиэтничные государства. Энтони Д. Смит пишет: «Нация – это общность законов и пра-
вовых институтов. Ее члены объединяются общим кодексом и имеют одинаковые права и
обязанности. В принципе нет исключений, связанных с “расой, цветом кожи или верой”,
возрастом, полом или религией. Законы исходят из одного источника – территориального
66
государства как выражения нации, и их единство и стандартизация отражают суверени-
тет нации-государства» [Смит 1986, 149]. Близкой позиции придерживаются и некоторые
отечественные авторы, используя получившее довольно широкое употребление понятие
“политическая нация”. По мнению А.С. Панарина: “ …политическая нация – сообщест-
во, живущее в едином политико-правовом пространстве, законы и нормы которого при-
знаются универсальными, невзирая на классовые, этнические, конфессиональные и дру-
гие различия… Политическая нация – понятие нейтральное по отношению к этническим
и конфессиональным различиям, которые в таком случае лишаются собственно полити-
ческого статуса и приобретают сугубо социокультурное содержание” [Панарин 1997, 44–
45]. Не будем смешивать понятия. В данном случае речь идет не об этнонации, а о полити-
ческой нации. Такое сообщество иногда называют гражданской нацией или становлением
гражданской идентичности, применимо к России – становлением общероссийской иден-
тичности. Думается, термин политическая нация адекватно отражает взаимодействие на-
ционального и государственного. В качестве примера образцовой политической нации
обычно приводят американскую нацию, в которой “переплавились” выходцы из 40 стран.
В США преобладающим является английский язык, вместе с тем 7,7 млн. американцев
считают своим родным языком испанский, 5,1 млн. − немецкий, 4,1 млн. – итальянский,
2,5 млн. – польский, 2,4 млн. – французский и 1, 2 млн. – идиш [Смелзер 1994, 305]. И в
последнее время разноэтничные американцы все заметнее проявляют интерес к этниче-
ской идентичности. Национально-психологические черты, свойства национального мен-
талитета сохраняют способность возрождаться даже тогда, когда они кажутся окончатель-
но утерянными. В этом плане, как мне представляется, нас ожидают в будущем весьма
интересные явления в национальной жизни США. Знаменитый “плавильный котел” не
устранил навсегда национальные различия.
Анализ национального развития имеет смысл в контексте национальных отношений.
Последние представляют собой среду функционирования нации. При всем воздействии на
национальное бытие других форм социального бытия национальное имеет собственный
источник развития. Диалектический подход подсказывает, что таким источником может
быть определенное противоречие. В чем суть данного противоречия? Представим нацию
как развивающийся объект. Такой процесс характеризуется направленностью внутрь, что
необходимо для обеспечения стабильности, устойчивости, прочности, самосохранения и
т.п. И направленностью во вне, что необходимо для взаимообмена в целях обеспечения
жизнеспособности (обмен – жизненное требование в буквальном смысле). Рассмотренные
направленности суть противоположные тенденции: к обособлению и взаимодействию.
Это – диалектические противоположности. Они взаимопроникают, взаимообусловливают
и взаимоотрицают друг друга. Данное противоречие и есть источник национального раз-
вития, есть внутренние условия поступательного развертывания социально-этнического
процесса. Взаимосвязь тенденций к обособлению и взаимодействию обусловливает ди-
намизм национального развития, придает ему прогрессивную направленность. Диалек-
тика выражается в том, что без устойчивых обособленных общностей не было бы самого
взаимодействия, поскольку нечему было бы взаимодействовать. Единство историческо-
го процесса не исключает, а предполагает наличие тенденции к обособлению. В то же
время стремление к взаимодействию препятствует превращению социально-этническо-
го процесса в движение разнородных, не связанных между собой отдельных общностей.
Во взаимодействии – стимул к развитию. Да и сама национальная самобытность понятна
только в сравнении с другими нациями. Иначе ее не определить. Без межнационального
общения национально-специфическое теряет смысл.
Разумеется, межнациональное взаимодействие не обходится без потерь для отдель-
ных социально-этнических общностей (этносов). Их части могут ассимилироваться с
другими нациями. В целом нация, в отличие от донациональных общностей, ни с кем не
ассимилируется. Нация может утрачивать, в разной степени, ту или иную компоненту на-
ционального бытия. Но она же обладает возможностью и способностью регенерировать
утраченное и продолжать развитие своего генофонда. Теряющие способность к регенера-
ции национального генофонда небольшие группы ассимилируются с другой нацией. Бо-
3* 67
лее крупные национальные группы, в отрыве от своей нации, со временем стремятся воз-
родить национальный генофонд.
Если вернуться к соотношению индивидуально-человеческого и социального в бы-
тии, то перед нами проблема личности и нации. Можно ли их противопоставлять? Кон-
цепции человечества, состоящего из всечеловеков без национальной принадлежности
(как отмечалось выше), появляются все чаще. Например, такое высказывание: “Человече-
ство не есть сообщество (природное) национальных государств – всегда питательная сре-
да непонимания и вражды, хотя эта фаза и была необходимой, чтобы прийти к идее созна-
тельного (культурного) единства, коренящегося не в национальной, а во вненациональной
идее, в единстве человечества, состоящего не из наций – народов – государств, а из инди-
видов...” (см. Вопросы философии. 1996. № 12. С. 73).
Но ведь человек не может входить в человечество вне нации, а только через нацио-
нальную индивидуальность, как национальный человек, а не отвлеченный человек, как
русский, француз, немец или англичанин (Н.Бердяев). Безнациональное общество такая
же утопия, как воспитание детей вне родителей, что одним из первых предлагал Платон
Афинский, а вовсе не коммунисты. В отрыве от матери, как и от нации, плодятся манкур-
ты, Иваны, не помнящие родства, формируется “глобальный человейник” (А.А. Зиновь-
ев). Связь человека с нацией обозначается через понятие национальность. Националь-
ность употребляют и в других значениях: как синоним нации, как этнос, этнографическая
группа, как национальная самобытность (искусства, например). В данном случае нас ин-
тересует национальность как национальная принадлежность личности.
Национальность как национальная принадлежность определяется не по крови, а по
культуре. Следовательно, в национальной принадлежности личности следует различать
национальное (этническое) происхождение, как объективный момент, и национальную
определенность личности, как субъективный момент [Дашдамиров 1976, 124–140]. Опре-
деляющим в национальной принадлежности является именно национальная определен-
ность личности. Последняя формируется под воздействием национальной культуры и
выражает устойчивость национальных моментов внутреннего содержания личности. На-
циональность состоялась тогда, когда личность идентифицирует себя с ценностями дан-
ной национальной культуры, становится ее осознанным субъектом, а, следовательно, и
субъектом национального развития. Владимир Иванович Даль, создатель знаменитого
“Толкового словаря живого великорусского языка”, утверждал: “Ни прозвание, ни вероис-
поведание, ни самая кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой
народности. Кто и на каком языке думает, тот тому народу и принадлежит”.
Если бы определяющим в национальности было этническое происхождение, а не на-
циональная определенность личности, то известных творцов и выразителей русской на-
циональной культуры следовало бы считать: А.Д. Кантемира – румыном, В.И. Даля −
датчанином, М.Ю. Лермонтова – шотландцем, А.С. Пушкина – эфиопом, А.А. Блока и
В.К. Кюхельбекера – немцами и т.д. Эту особенность заметили еще в античные времена.
Например, афинский оратор и публицист Исократ рассматривал эллинство в русле нацио-
нальной культуры: “Эллинами называются скорее те, кто участвует в нашей культуре, чем
те, кто имеет общее с нами происхождение”.
Человек – существо био-социо-духовное. Если преобладает стремление от социаль-
ного к биологическому, то наблюдается склонность к племенной розни, экстремистским
настроениям и различным видам девиантного (отклоняющегося) поведения, как говорят
социологи. Формируется поверхностное национальное сознание: я русский, или я украи-
нец и уже в этом мои преимущества. При преобладании движения от социального к ду-
ховному сочетается любовь к своей нации с уважениям к другим нациям. Личность стано-
вится духовно богатой. Как отдельные народы, так и человечество в целом, переживают в
своем развитии различные кризисы. Самый опасный – кризис духовный. Но духовное не
есть нечто отвлеченное, абстрактное. Духовное – это, прежде всего, духовно-националь-
ное. Духовная культура не может быть безнациональной. Принцип глобализма, который
отрицает культурное многообразие и навязывается мировым авангардом (“золотой милли-
ард”), не воспринимается большинством человечества как его действительный интерес и
68
его собственный принцип. Антиглобалистское движение отвергает подбрасываемые ему
идеи мондиализма – “информационной цивилизации” с монокультурой, управляемой из
одного мессианского центра. Рьяные сторонники глобализма без берегов и границ игнори-
руют временные и пространственные факторы процесса глобализации, отбрасывают как
устаревший хлам естественное стремление народов к сохранению и развитию националь-
ных культур. А это очень взрывоопасно в нынешнем взбудораженном мире.
Культурное единство человечества не есть нечто абстрактное, поскольку в культуре
каждой нации есть то глубинное, сокровенное, даже таинственное, что присуще именно
этой нации. Культура никогда не была и никогда не будет отвлеченно-человеческой, она
всегда конкретно-человеческая, то есть национальная, индивидуально-народная, и лишь
в таком своем качестве восходящая до общечеловечности. И то, что культура всегда на-
циональная, отнюдь не обрекает ее на изоляционизм. Национальная культура восходит до
общечеловеческой, взаимодействуя с другими национальными культурами. Иначе нацио-
нальное и не может входить в общечеловеческое. Только – через взаимодействие с дру-
гим национальным, сохраняя при этом свою самобытность. Как отмечал русский философ
XIX в. Петр Астафьев, даже в религии один народ является более созерцательным, другой
более деятельным, один отдается ей более умом, другой более сердцем и третий – волей и
т.д. И от того, что Шекспир или Ньютон были типичные англичане, а Кант и Шиллер – ти-
пичные немцы, произведения их, носящие на себе непререкаемый отпечаток националь-
ного духа их творцов, нисколько не теряют своего общечеловеческого значения.
Ценность и духовное богатство человечества – в его национальном многообразии.
Соотношение так называемой общечеловеческой культуры и национальных культур мож-
но рассматривать как соотношение целого и его частей. Обратимся к такому незаслужен-
но забытому источнику, как основной труд А.А. Богданова “Тектология”, где он писал
о соотношении целого и частей, правда, по другому поводу. “…Для тектологии первые,
основные понятия – это понятия об элементах и об их сочетаниях. Элементами являют-
ся активности-сопротивления всех возможных родов. Сочетания сводятся к трем типам:
комплексы организованные, дезорганизованные и нейтральные. Они различаются по ве-
личине практической суммы их элементов” [Богданов 1989, 125]. Поскольку элементы –
это активности-сопротивления, то получается следующая картина: 1) целое практически
больше суммы своих частей, если соотносить организованные комплексы; 2) целое прак-
тически равно сумме своих частей для соотношения нейтральных комплексов; 3) целое
практически меньше суммы своих частей для соотношения дезорганизованных комплек-
сов. Если применить данное положение к взаимодействию национальных культур, то по-
лучим не такой уж парадоксальный вывод, что совокупность национальных культур прак-
тически больше общечеловеческой культуры.
И все же, категория нация, несмотря на вполне обоснованные права ее существова-
ния, отвергается некоторыми исследователями. А что взамен? Этническое, например, вме-
сто национального. Упразднители нации этническому не отказывают в праве на существо-
вание, работает ведь институт этнологии. Возникает проблема соотношения этнического
и национального. Их нельзя ни отождествлять, ни противопоставлять.
Этническое предшествует национальному, оно преобразуется в национальное, на-
полняя природное, биологическое социальным. В этом процессе этническое не исчезает
бесследно, происходит постоянное взаимодействие. Здесь методологическую услугу мо-
гут оказать аристотелевские категории “потенция” и “акт”. Так же, как Аристотель делит
бытие на потенциальное и актуальное, можно рассматривать деление национального бы-
тия на потенциальное (этническое) и актуальное (национальное). Существующее актуаль-
но возникает из существующего потенциально под действием существующего актуально
(“Метафизика”). Нация представляет собой вид этноса и высшую ступень его развития.
В нации переплетается прошлое и настоящее. Этническое было всегда. Национальное –
переход в новое качество. Верх может брать био-социальное (этническое), или социо-ду-
ховное (национальное). Как в человеке, так и в нации. Развивая национальное, общество
обеспечивает гармоническую перспективу своей био-социо-духовной ипостаси.
69
Как отклонение от закономерности возрастания роли национального в современном
обществе, возникают националистические течения. Иногда нацию и национализм отож-
дествляют, не учитывая различий в объеме и содержании данных понятий. Так, Ханс Кон
утверждает, что нация – это продукт национализма как обязанности своему государству,
как полная подчиненность человека национальному государству”. В книге “Идея нацио-
нализма” он определяет национализм как состояние мысли, проникающее в большинство
народа и претендующее проникнуть во все его члены. Национализм признает националь-
ное государство как идеальную форму политической организации и национальность как
источник всей созидательной культурной энергии и экономического благосостояния. Че-
ловек верен, прежде всего своей нации, так как корни его жизни находятся в ней, и сама
его жизнь стала возможной благодаря родной нации”. Следует, однако, различать нацио-
нализм и национальный патриотизм, который означает преданность своей нации, стремле-
ние стать активным субъектом национального развития, сотворцом духовных ценностей,
национальной культуры. В этом случае стремление к национальному самоутверждению
сочетается с уважением к ценностям других национальных культур, их изучением, на-
ционально-духовным взаимообогащением, с верностью принципам национального рав-
ноправия. Национализм же означает абсолютизацию национального, гипертрофическую
оценку своей нации. Отличительные признаки национализма: а) национальная исключи-
тельность, признание и проповедь национального превосходства, поиски для этого псев-
донаучного обоснования; б) признание неполноценности других народов, противопо-
ставление: мы – они, борьба за “чистоту” своей нации; в) поиски виновных в жизненных
трудностях, неурядицах, собственном неблагополучии среди представителей других на-
родов, конструирование “образа врага”. В этом случае национализм выступает в роли ил-
люзорной компенсации.
В целом, какую роль будет играть национальный фактор в государстве (позитивную
или негативную), зависит от степени компетентности национальной политики и ее опти-
мального взаимодействия с другими направлениями политики. Компетентной националь-
ная политика будет тогда, когда она научно обоснованна. Эффективность национальной
политики зависит от результативного взаимодействия трех звеньев: политический лидер,
принимающий решения; политические менеджеры, которые управляют национальной по-
литикой, нациологически грамотные, умеющие использовать рекомендации экспертов;
компетентные исполнители. Национальная политика – это система мер, осуществляемых
государством, направленная на учет, сочетание и реализацию национальных интересов.
Важной задачей многонационального государства является оптимизация межнациональ-
ных отношений, т.е. поиск и реализация наиболее благоприятных вариантов взаимодей-
ствия субъектов межнациональных отношений. Главное в содержании национальной
политики – отношение к национальным интересам с учетом их: а) общности; б) расхож-
дения; в) столкновения. Общность коренных интересов отдельных субъектов межнацио-
нальных отношений и общенациональных интересов в масштабе государства имеет объ-
ективные основания. Важно их осознать. Расхождение интересов связано с различным
толкованием национально-самобытной данности субъектов межнациональных отноше-
ний. При переплетении национальных и политических интересов их расхождение может
перерастать в столкновение, конфликт. В этих условиях необходимы координация (ком-
промисс) национальных интересов как предпосылка их реализации, в чем и заключает-
ся смысл национальной политики. Ее ведущим принципом является управление через ин-
тересы национальностей. В этом же пространстве национальных интересов возникают
проблемные ситуации (национальные проблемы могут проявляться в экономической, со-
циальной, политической, духовной и др. сферах жизнедеятельности общества), решение
которых – компетенция национальной политики.
Политика вообще, а национальная политика в особенности, есть не только наука, но
и искусство. Она предполагает как глубинный анализ диалектики национальных процес-
сов в их конкретности, так и обязательный учет меняющихся национальных настроений.
Чем меньше национальные интересы учитываются и реализуются в национальной поли-
тике, тем более гипертрофированно они отражаются в массовом национальном сознании.
70
В таких условиях национальные настроения перерастают в националистические. Это, в
свою очередь, создает национально-популистский фон, который используется в политиче-
ских целях некоторыми лидерами национальных движений, а также всякого рода нацио-
нал-карьеристами.
Кто занимается вопросами национальной политики в российском государственном
руководстве? Конкретно – никто. За последнее десятилетие государственные органы, при-
званные заниматься национальной политикой, часто (почти ежегодно) меняли свое на-
звание и своих руководителей. В настоящее время этим якобы занимается Министерство
регионального развития, которое по привычке иногда называют министерством регио-
нальной и национальной политики. Что немаловажно, Министерство функционирует под
эгидой Правительства, а не Президента, что больше соответствовало бы роли и значению
национальной политики. В перечне функций Министерства (на последнем месте) указа-
но, что оно осуществляет также функции по выработке государственной национальной
политики и межнациональных отношений в Российской Федерации, а также защиты прав
национальных меньшинств и коренных малочисленных народов Российской Федерации.
Ясно, что до этого руки у министерства уже не доходят, да и соответствующими кадрами
и средствами оно не располагает. Создан, правда, общественный совет при Минрегионе
России как консультативно-совещательный орган.
Один из вопросов, рассмотрением которого он занимается, это – вопрос государствен-
ной национальной политики и межнациональных отношений в Российской Федерации, а
также защиты прав национальных меньшинств и коренных малочисленных народов Рос-
сийской Федерации. Посильная ли задача для общественного совещательного органа?
Необходима целенаправленная, научно обоснованная, подкрепленная мощью и авто-
ритетом государства, программа или Концепция государственной национальной полити-
ки Российской Федерации. Таковая была разработана и утверждена Указом Президента
Б. Ельцина 15 июня 1996 г. Многое в ней уже устарело и многое не выполняется. В част-
ности, ставилась задача “повысить роль Министерства Российской Федерации по делам
национальностей и федеративным отношениям”. После этого Министерство было упразд-
нено. Затем президент В. Путин поручил специальной комиссии выработать новую редак-
цию концепции государственной национальной политики. Пока она остается не принятой.
1 марта 2007 г. состоялось организационное заседание Координационного совета нацио-
нально-культурных общественных объединений России при Объединенной комиссии по
национальной политике и взаимоотношении государства и религиозных объединений при
Совете Федерации. Участники заседания единодушно выступили за воссоздание Мини-
стерства по делам национальностей. Но и здесь пока ничего не изменилось. Подключение
к этой проблеме Общественной палаты также не дало серьезных результатов.
Итак, в деятельности государственно-политических органов по регулированию меж-
национальных отношений пока аморфное состояние. А как обстоит дело с формировани-
ем определенного мировоззрения в этой форме социального бытия, нравственных норм,
культуры межнационального общения? То есть в том, чем призваны заниматься филосо-
фы и представители других направлений общественных и гуманитарных наук. Ликбез в
этой важнейшей сфере социального бытия важен, как для подрастающего поколения, так
и для занятых в различных формах жизнедеятельности, для принимающих решения на
всех уровнях. Следует отметить, что исследования в нациологическом направлении про-
водятся, не так уж мало, хотя и разрозненно.
На эту тему пишутся статьи, монографии, защищаются диссертации, она оживлен-
но обсуждается на различного рода научных собраниях. Заметное место занимала дан-
ная проблематика в работе Российских философских конгрессов. Так на четвертом РФК
(Москва, 24–28 мая 2005 г.) работал круглый стол “Проблема нации в социальной фило-
софии”, так или иначе тема нации затрагивалась в докладах на секциях и пленарных до-
кладах. Академик В.А. Садовничий, отмечая различие между знанием и мудростью, под-
черкнул: «Научное знание как таковое интернационально. Оно одинаково для всех стран
и народов. Мудрость, как мне кажется, наоборот, глубоко национальна. Она… носит пре-
имущественно нравственное, этическое, ценностное содержание. Такие присутствующие
71
в лексиконе любого этноса слова, как совесть, долг, честь, порядочность, родина, истина,
вера, надежда, любовь и т.д., имеют, если попытаться перевести на “язык мудрости”, мало
общего, а иногда несут в себе прямо противоположный смысл» [Садовничий 2005, 45].
Нация как сложный социальный феномен представляет интерес для исследователей
различных областей знания. Здесь соседствуют психологический и социологический, фи-
лософский и исторический, этнологический и демографический, политологический и
культурологический и другие научные подходы. Но все более явственно ощущается не-
обходимость междисциплинарного подхода. Некоторые исследователи говорят о необ-
ходимости формирования нового философского раздела, включающего этническую он-
тологию и этническую антропологию. Им кажутся узкими рамки теории нации, а более
широкой была бы теория этноса. Такую интегрированную, междисциплинарную область
знания называют философской этнологией. Утверждается, что для философской этноло-
гии основной исследовательской задачей становится поиск субстанциональных и гносео-
логических оснований этноса, феномена “этничность”, постижение их онтологических и
метафизических оснований, определение методологических принципов категории “этни-
ческое бытие”, анализ ее сущности, специфики, взаимоотношений человека этнического
и социума. И что философская этнология ориентирована на специфику познания социаль-
ного и этнического, бытия общества и человека как целостности и этничности как уни-
кального феномена теоретического дискурса и социальной практики [Данакари 2007, 28].
Думается, нет необходимости возврата от нации к этносу. Нация как высшая ступень раз-
вития этноса включает все этнические проблемы. Как мне представляется, речь можно ве-
сти о формирования нациологии как комплексной области научного знания о нации, науки
и учебной дисциплины, выполняющей важнейшую функцию нациологического образова-
ния и воспитания. Конечно, науки об отдельных сторонах национального бытия сущест-
вуют, например, та же этнология. Но этнология преимущественно направлена в прошлое,
а нациология – в будущее, этнология – это переход от прошлого к настоящему, а нацио-
логия – от настоящего к будущему; этнология рассматривает зарождение, становление и
развитие этносов, а нациология – закономерности развития нации в ее взаимоотношениях
с другими нациями, национальное бытие во взаимосвязи с другими формами социально-
го бытия. Можно назвать еще и такую область научного знания, как этносоциологию. Она
формируется на границе между общей социологией и этнографией и в таком своем каче-
стве не может заменить общую теорию нации и национальных отношений. Нациология
есть интегративная система знаний, которую питают такие специализированные направ-
ления, как философия нациеведения, этносоциология, этнопсихология, этнопедагогика,
этнология, а также совокупность специфических идей и взглядов о нации в политико-пра-
вовой, социальной, экономической мысли.
В преодолении переживаемого обществом духовного кризиса (а во многом это область
духовно-национального) большое значение имеет хорошо продуманное, целенаправлен-
ное нациологическое образование и воспитание, которое начинается в семье и детских
садиках, проходит через среднюю школу и продолжается в высшей школе. Такое образо-
вание и воспитание способствует формированию культуры межнационального общения
с преданностью своей нации, уважению к другим народам, что конструирует межнацио-
нальные отношения, когда свободное развитие каждой нации является условием свобод-
ного развития всех. Это не достигается неким количеством разовых мероприятий, нацио-
логический подход должен учитываться во всей системе образования и воспитания.
ЛИТЕРАТУРА
72
Данакари 2007 – Данакари Р.А. Феномен этнического бытия. Автореферат диссертации на соис-
кание ученой степени доктора философских наук. Волгоград, 2007.
Дашдамиров 1976 – Дашдамиров А.Ф. Нация и личность. Баку, 1976
Панарин 1997 – Панарин А.С. Политология. М., Проспект, 1997.
Садовничий 2005 – Садовничий В.А. Выступление на “круглом столе” // Вестник российского
философского общества. 2005. № 2.
Смелзер 1994 – Смелзер Н. Социология. М., 1994.
Смит 1986 – Smith A.D. The Ethnic Origins of Nations. Oxford, New York: Basil Blackwelt, 1986.
Тишков 1998 – Тишков В.А. Забыть о нации // Вопросы философии. 1998. № 9.
73
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРА
*
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных
исследований, проект № 10-06-00543а.
© Емелин В.А., Тхостов А.Ш., 2013 г.
74
Представим себе, что миллион обезьян научились стучать
наугад по клавишам пишущей машинки, и что... эти обезьяны-
машинистки усердно трудятся по десять часов в день на мил-
лионе пишущих машинок различного рода... К концу года эти
тома будут содержать точный текст всех книг на всех языках,
хранящихся в крупнейших библиотеках мира.
Эмиль Борель
Библиотека
Начнем с информационного пространства. Платон считал чувственно воспринимае-
мый мир вещей подобием мира божественных идей, его бледной и несовершенной тенью.
Это утверждение, несмотря на его принципиальный для самого Платона характер, в по-
следующей философии все же понималось скорее как метафора. Сегодня возникла ситуа-
ция, когда вещи буквальным образом появляются из некоего аналога мира идей: “повсе-
местно протянутой паутины” – www. “Паутина живет не в эвклидовом, а в платоновом
пространстве со своей платоновой метрикой. Или, если угодно, она впервые в истории ма-
териализует платоновский мир идей” [Манин 2012].
Самое важное, что при этом возникает иллюзия истинности, мы перестаем восприни-
мать интернет как простое техническое средство, расширяющее возможности наших пси-
хических функций. Он как бы приобретает априорное алиби, отсутствовавшее со време-
ни “Метафизических размышлений” Декарта у любого из актов восприятия, который мог
быть создан неким “могущественнейшим и злокозненным обманщиком” [Декарт 1994,
23]. С интернетом как идеальным расширением человека происходит принципиальная
подмена: в силу своей предполагаемой идеальности он начинает восприниматься как сама
неоспоримая объективно существующая реальность.
75
Мы склонны принимать интернет за вариант метафизического телескопа, забывая о
том, что на самом деле он может оказаться просто калейдоскопом, красивые картинки ко-
торого порождены кусками битого стекла. У Декарта “достоверность Cogito дает лишь
субъективную версию истины; что касается знания о том, обладает ли эта достоверность
объективной ценностью, то царствование злого гения продолжается… только доказатель-
ство бытия Божьего позволяет разрешить вопрос” [Рикёр 2008, 23]. В интернете эта про-
блема иллюзорно снимается за счет того, что доказательство бытия Божьего подменяется
доказательством существования провайдеров и поисковых систем.
Понимая первичный по отношению к миру сверхчувственных идей объективно окру-
жающий нас мир в качестве конституирующей реальности, а мир киберпространства ин-
тернета в качестве производной реальности, зададимся вопросом, а в каком субъективном
отношении к друг другу при предельном интернет-расширении человека находятся мир
“офф-лайн” и мир “он-лайн”? Не впадает ли в этом случае человек в иллюзию восприятия
реальности, порожденной на самом деле вавилонской сетью интернета? Насколько содер-
жание киберпространства адекватно отражает действительность происходящего в земном
мире, и можно ли считать интернет воплощением библиотеки, в которой собраны дости-
жения человека? Несет ли он в себе подлинное знание или это лишь скопление докс?
Если понимать информационную составляющую интернета как парадигмальное во-
площение библиотеки, то она наследует все уязвимые стороны непомерно расширяющего
хранилища, в котором все труднее найти необходимую информацию, погребенную в за-
лежах никогда никем не читанных и запыленных томов. Это противоречие возникает уже
на уровне экспоненциального умножения такой специфической продукции, как научное
творчество: в настоящий момент в мире издается такое количество научных журналов и
книг, что возникает серьезная проблема с их читателями. Одна из наиболее распростра-
ненных жалоб в научном сообществе состоит в том, что никто никого не читает, а все эти
публикации имеют целью лишь улучшение отчетности и повышение индекса цитирова-
ния автора для очередного прохождения по конкурсу или получения грантов. В качестве
вспомогательного средства возникают такие специфические феномены, как культура дай-
джестов, реферативные журналы, справочные издания и пр. Подлинники читать некогда,
и мы начинаем довольствоваться их пересказом.
В информационном поле интернета миф о Вавилонской башне обретает новое вопло-
щение – от столпотворения людей мы приходим к столпотворению идей. Возникают про-
блемы, связанные с различением информации, размещаемой в безграничном простран-
стве глобальной сети бесчисленным количеством пользователей. Объем информации,
содержащейся на страницах интернета, фактически сводит ее реальное содержание к ми-
нимальному значению. Интернет дал неограниченные возможности для творческой само-
реализации своих пользователей, каждый из которых может опубликовать на ее страницах
свои тексты, фотографии, ссылки и другие материалы. Но такая практика самотиражиро-
вания имплицитно несет в себе опасность полного выхолащивания самой идеи ценности
текста: если публиковать можно все что угодно, то теряется возможность найти в гипер-
потоке информации нечто достойное внимания. Конечно, можно рассуждать в духе теоре-
мы о бесконечных обезьянах, одна из интерпретаций которой, сделанная в 1913 г. Эмилем
Борелем, была выбрана нами в качестве эпиграфа [Борель 1913, 189–196]. Может быть,
многомиллионная когорта пользователей и сможет успешно генерировать “нетленку”, но
какое при этом количество цифровой макулатуры будет выброшено в сеть? И сколько вре-
мени понадобится, чтобы отличить “зерна от плевел”? А сколько понадобится читателей,
чтобы различить в потоке копипаста или словесного мусора гипотетическую “Анну Ка-
ренину”?
В обычной библиотеке поиску помогает разнообразная система каталогов, которая,
несмотря на их полноту, всегда остается недостаточной. Интернет на первый взгляд об-
ладает явным преимуществом, в нем предусмотрены поисковые системы. Поиск ведется
по ключевым словам, и в результате машина выдаст вам все тексты, где они содержатся,
независимо от их значения, будь то запись в блоге или сонет Шекспира. “Инет разраста-
ется. Очень скоро он станет огромной информационной помойкой, где вероятность найти
точную информацию будет постепенно стремиться к нулю… Как никогда остро встает во-
76
Таблица 1
Количество интернет ссылок в поисковых системах (июнь 2012 г.)
Количество страниц, найденных в поисковой системе, млн.
Ключевое слово
Яндекс Google Рамблер
77
Таблица 2
Статистика запросов (июнь 2012 г.)
Количество запросов
Ключевое слово
Яндекс Google Рамблер
78
рована в основанной в 2001 г. “Википедии” – международной свободной многоязычной
энциклопедии, которую может редактировать каждый, при условии соблюдения набора
правил, которые носят сугубо формальный характер и не предполагают никакого содер-
жательного отбора.
Д. Ланир, критикуя сакральность, которую приписывают Википедии в сетевом окру-
жении, выделяет ряд обстоятельств, ставящих под сомнение претензии этой интернет-эн-
циклопедии на отражение сколь либо объективной картины мира. Как источник полезной
информации “Википедия” идеальна в двух областях: поп-культура и естественные науки.
В первой категории истина в любом случае является выдумкой, поэтому то, что утвержда-
ет “Вики”, является правдой по определению; во втором случае на самом деле существует
предпочтительная истина, поэтому более уместно говорить от имени группы. Статьи “Ви-
кипедии”, посвященные поп-культуре гиков4, длиннее и написаны с большей любовью,
чем статьи о реальности. Описание армии из научно-фантастического фильма или расска-
за обычно снабжено различными деталями в гораздо большей степени, чем армии из ре-
ального мира; у порнозвезды биография представлена более обширно, чем у лауреата Но-
белевской премии (см. [Брофи-Уоррен 2007; Ланир 2010, 227]), а жизнеописание антигероя
Звездных войн генерала Гривуса снабжено бóльшими подробностями, чем история гене-
ралиссимуса Суворова. В других областях знания, например, в описании исторических
событий, объективность информации википедистов может быть поставлена под вопрос.
Возьмем в качестве примера описание Второй мировой войны на разных языках, и мы
сразу же столкнемся с существенными различиями в описании этого глобального истори-
ческого события: статьи будут иметь разные структуру, объем частей, посвященных тому
или иному этапу войны, “рейтинг” исторических лиц, не говоря уже о расставленных кол-
лективным автором акцентах интерпретации.
Главную проблему, связанную со стремительным ростом информационного содержа-
ния интернета, можно охарактеризовать как проблему отсутствия внятных критериев для
определения иерархии ценностей. Характерный для культуры постмодерна релятивизм
усложняет проблему идентификации, поскольку имплицитно предполагается, что никако-
го однозначного правила для выбора идентичности и ее фиксации не может и не должно су-
ществовать. Подобная свобода выбора оборачивается в реальности отсутствием каких-ли-
бо реперных точек, в соответствии с которыми человек определяет место своего “я” в мире.
Лишенный базовых основ для самоидентификации в контексте общей, семейной исто-
рии, человек становится сингулярным, не имеющим ни реальной, ни символической опо-
ры, обреченным на бесконечные поиски ускользающей от него подобно линии горизонта
точки идентичности. Семейная, национальная, коллективная идентификация порождается
лишь в условиях существования некоего устойчивого контекста, дающего каждому ори-
ентиры и подтверждения истинности. Политопия, полифония становятся утопией и како-
фонией: человек, не имеющий никакой карты и вооруженный самостоятельно меняющим
свою поляризацию компасом, вместо предполагаемого открытия неведомых территорий
может оказаться обреченным на бесконечное хождение по кругу. Безусловно, любая исто-
рия – от индивидуальной до семейной и от национальной до цивилизационной – является
одной из возможных интерпретаций. Однако для каждого отдельного человека она суще-
ствует в виде неоспоримой и единственной возможности и абсолютной истины. Сто или
тысячи учебников истории расскажут ее более подробно, чем один, но для субъекта невоз-
можна идентификация с тысячами вариантами одного события, которые делают его пол-
ностью ненадежным и неубедительным. Интернет может дать человеку сотни вариантов
интерпретаций, не давая ему самого главного – основания выбора, который может быть
положен в основу его собственной истории.
Проекты, подобные “Вики”, превращают интернет во Вселенную бесконечных тек-
стов или Вавилонскую библиотеку, в которой собраны всевозможные написанные и не-
написанные книги, где, как в рассказе Борхеса, на каждый подлинный текст существу-
ют миллионы ложных, в том числе – опровергающих истинный [Борхес 1992, 142–150].
Метафоре дворца-библиотеки противостоит гораздо более распространенная метафора
“Интернет – это свалка”. Свалка противостоит дворцу, как хаос – космосу, царство энт-
ропии – царству информации, пространство маргинальное – пространству центральному,
79
как антидом – дому, как социально низкое – высокому (см. [Лейбов 2012]). Место вдум-
чивого читателя начинает занимать интернет-серфер, убежденный, что если он не нашел
(или не понял) необходимой информации в интернете, то ее и нет: разве может быть во
всеобъемлющей паутине хоть одно место, скрытое от опытного серфиста?
Иллюзия превращения неограниченного количества авторов в одного сингулярного
гения, способного случайно создать вторую “Анну Каренину”, пока не получила, как за-
мечает Р. Виленский, никакого подтверждения: “Я слышал, что миллион обезьян с пишу-
щими машинками могут повторить всего Шекспира. Теперь, спасибо интернету, мы убе-
дились, что это неправда” (цит по: [Ллойд, Митченсон 2012, 163]).
Агора
80
безответности маскарада, где основополагающим моментом является анонимность всех
его участников. Карнавал – это временная отмена социальных ограничений, позволяю-
щая расширить зону общения, тогда как маскарад нацелен на воплощение не реализуе-
мых в реальной жизни без масок влечений путем мистифицирующей подмены собствен-
ной идентичности. Маскарад возможен только при условии фальсификации собственной
идентичности, замены “я” на безличную маску. Это то место, где никто ни за что не несет
никакой ответственности.
Первоначально агора была публичным местом сбора, дискуссий, принятия решений
свободных жителей полиса, несущих военную службу, позднее она стала и торговой пло-
щадью, где также поддерживались правила честной торговли, точности мер веса и ка-
чества товаров. По сравнению с агорой публичная площадь интернета, где невозможно
оценить ни качество товаров, ни качество предлагаемого общения, где под ником школь-
ницы может выступать престарелый педофил, больше похожа на огромный зал ожидания
или восточный базар, где тебя норовит обмануть каждый продавец, если до этого тебя не
успеет обчистить вор-карманник. Агора невозможна без личной ответственности и ре-
путации, интернет – царство анонимности и безответственности. Это еще один вариант
“ящика Пандоры”, откуда появляются силы, разрушающие идентичность расширенного
технологиями человека. С феноменологической точки зрения идентичность есть пережи-
вание человеком принадлежности, включенности, овладения или управления теми или
иными формами субъективной или объективной реальности. Инструменты, дающие воз-
можность изменения топологии субъекта, трансформации его идентичности, с момента
утраты ответственности за них (как варианта нарушения обратной связи) начинают давать
сбой, так же точно как перестающее подчиняться мне тело, за которое я не несу ответ-
ственности, начинает отчуждаться. Ощущение ответственности относится, на наш взгляд,
к высшим формам идентичности (я не только чувствую себя, не только управляю собст-
венными действиями, но и несу за них моральную ответственность). В этой точке проис-
ходит расширение субъекта от физического, действующего и чувствующего к моральному,
ограниченному в своих действиях не столько физическими, сколько нравственными огра-
ничениями, т.е. тем нравственным императивом, который И. Кант положил в основу сущ-
ности человека. У Ж.-П. Сартра эта проблема представала как различение между вседо-
зволенностью и подлинной свободой, основанной на ответственности.
Снятие индивидуальной ответственности, имманентно присущее интернет-агоре, со-
провождается радикальной трансформацией некоторых принципиальных понятий, напри-
мер, свободы слова. Если раньше возможность выражения своего мнения ограничивалась
пределами площадок для высказывания или карой за его неприемлемую форму либо со-
держание, то сейчас в инете можно найти любые ссылки, тексты, фотографии вплоть до
порно сцен с участием известных политиков. Эта беспредельность свободы виртуальной
агоры оборачивается неожиданной девальвацией авторства. Поскольку в подавляющем
большинстве случаев никто не отвечает за истинность выложенной информации, то нико-
му не приходит в голову и идея ответственности за ее достоверность. Когда-то за диффа-
мацию человек отвечал собственной свободой, даже жизнью. Произнесенное на настоя-
щей агоре слово имело отнюдь не метафизический вес. Сократ, утверждая истинность
своих высказываний и отстаивая свои идеалы, ответил за это право своей собственной
жизнью. Ответом на публичное оскорбление мог быть вызов на дуэль, результаты кото-
рой были отнюдь не предсказуемы, и каждый ее участник рисковал жизнью (ни у Пуш-
кина, ни у Дантеса не было иного выбора, кроме дуэли, для разрешения ситуации, по-
лучившей публичную огласку). Намного позже, в советское время, критическая статья в
“Правде” или “Известиях” стоила человеку карьеры или даже жизни. Мы нисколько не
ностальгируем о тех временах, но нельзя не признать, что нынешняя невыносимая легко-
весность публичного слова и безответственность авторов интернета оборачивается легко-
стью и безответственностью реакции их читателей. Слова, оплаченные кровью, никогда
не будут равны тем, что стоят лишь пота автора при нажатии клавиш и мускульных усилий
при движении мыши. Чашу цикуты за посты в блогах не станет пить никто. “Интернет-
революция открыла все шлюзы. Людям, которым бумажная эпоха не давала слова – полу-
81
чили возможность говорить. И оказалось, что это люди, как правило, малограмотные, не-
образованные, распущенные, циничные. Но зато беспредельно, беззаветно, бессмысленно
злобные. Они очень активны и агрессивны. Но при этом сентиментальны. Они ненавидят
правительство и бунтовщиков, очень богатых и совсем бедных. Завидуют знаменитым и
презирают безвестных. Они обожают себя, свои наряды, своих домашних любимцев. Они
любят смертную казнь и пирожные” [Драгунский 2012]. В пространстве интернета хо-
рошо себя чувствуют “идолы рынка” и “идолы театра”: тирания слов и общепринятых
мнений не ограничивается ни ответственностью, ни возможностями верификации [Бэкон
1972, 25]. Происходит тотальная подмена означаемого означающим и человек начинает
принимать отражение за действительность, симулякры, как копии отсутствующего ориги-
нала, за сам никогда не существовавший подлинник. Интернет-пространство стало своего
рода рынком, площадью, где происходят ни к чему не обязывающие встречи, ведутся бес-
смысленные споры и даются бесчисленные толкования, выставляются на публичное обо-
зрение семейные альбомы, просмотр которых еще Л. Витгенштейн называл одним из наи-
скучнейших занятий.
В поисках корней ризомы безответственности интернета обратимся к диалогу “Со-
фист”, где Платон указал на эту проблему еще на реальной агоре. Он отмечал, что в струк-
туре бытия присутствуют объекты-фантазмы (симулякры), которые сегодня обрели свою
реальность в виртуальном коконе интернета, где место софистов заняли так называемые
“тролли” – пользователи, подстрекающие, провоцирующие, отпускающие саркастические
замечания с одной целью – вовлечь других пользователей в бесполезную конфронтацию,
наслаждающиеся процессом, а не результатом. В поиске критерия разграничения подлин-
ной мудрости от ложной, логоса от доксы Платон использует дихотомический метод деле-
ния (Софист 264с – 268с) [Платон 1993, 339–345]. Считая творчество либо божественным,
творящим природные предметы и их отображения, либо человеческим, творящим искус-
ственные предметы и их отображения (пользователь, размещая свои материалы в сети,
симулирует деятельность творца), Платон утверждает, что создание отображений ис-
кусственных предметов, т.е. подражание (материалы копируются, обрастают ссылками,
комментариями, размещаются на других сайтах), бывает двух видов – творящее образы,
соответствующие предметам, и творящее призраки, им не соответствующие (симулякры).
Софист творит призраки (интернет-тролли создают виртуальные фантомы). А так как
подражание софиста основывается не на знании, а на мнении, он подражает, не зная того,
чему на самом деле он подражает (интернет-тролль имитирует реальность, даже не
столкнувшись с ней, для тех, кто возможно никогда и не столкнется). В своем подража-
нии софист настолько искусен, что никогда не сойдет за простеца, а будет сознательным
лицемером (для интернет-троллей важен процесс имитации истины, причем главным
становится достижение неотличимости подделки от несуществующего оригинала).
Но и в своем лицемерии софист двуличен, ибо не преследует никаких общественных и го-
сударственных целей, он просто извращает мудрость в частных беседах, запутывая собе-
седника в противоречиях (для троллей социальная действительность не имеет значения –
главное обозначить собственное присутствие, пометив свою виртуальную территорию
в сети). Современные софисты-тролли обладают несравненно большими возможностя-
ми для симулирования реальности, но мир, который они создают (имитируют), имеет еще
меньше точек соприкосновения с реальностью, чем основанная на логических уловках
“мудрость” софистов. В созданном троллями мире главное место занимают не проблемы
детской смертности в африканских странах, а увеличение груди очередной знаменитости
или развод поп-звезды, у которой никогда и не было не симулированного брака.
* * *
И библиотека, и агора предполагают некую иерархию, систему, планы, каталоги, но
интернет – объект, аннигилирующий структуры, это ризома – децетрированная паутина-
корневище, что делает ее идеально жизнеспособной и обеспечивает полное равенство ее
бесчисленных побегов. Свобода высказываний и интерпретаций, легкость получения ин-
формации и установления коммуникации без приложения особых личных усилий упро-
82
щают структуру человеческой деятельности, переводя ее сложные высшие формы даже не
в действие, а в простые операции по поиску нужного сайта. Здесь интернет обнаруживает
родовое сходство с употреблением наркотиков, дающих человеку иллюзию достижений,
на самом деле сводящихся к покупке активной субстанции у пушера. Можно подняться
на Эверест после долгих тренировок, с большим риском для жизни, а можно заказать вер-
толет, который доставит вас на вершину, где вы сделаете фотографии и разместите их на
фейсбуке. И никто не сможет уличить вас в подделке. Маскарад вместо действительности,
никнеймы вместо имен – все это выхолащивает эмоции человека, лишает его таких эле-
ментов несовершенного общения докомпьютерной эры, как встречи с друзьями, первые
свидания, разочарования, понятия о чести, ответственности…
Уже таинственно звучат слова Бэллы Ахмадулиной: “Даруй мне тишь твоих библио-
тек…”, так как поиск нужных книг в каталогах и кропотливое их конспектирование за-
меняют удобные технологии поиска, предоставляющие тебе нужную информацию прямо
здесь и сейчас (или ее эрзац, что в мире симулякров уже не имеет ровно никакого значе-
ния).
Еще опаснее возникающая в результате симбиоза с интернетом диффузия идентично-
сти. Если интернет становится привилегированным отражением реальности, то можно не
заметить, что зеркало это кривое, равно как и кривы отраженные в нем люди и тексты, а
мы сами начинаем утрачивать критические возможности и собственную субъектность.
До тех пор пока мы признаем интернет как инструмент и средство, это не так страш-
но, но когда мы принимаемся его обожествлять, делать его единственным источником
коммуникации, наделять его статусом “сверхмедиа” и писать с заглавной буквы, то мы,
по сути, становимся если не рабами, то слугами, “сервомеханизмами”, не замечающи-
ми потери подлинной сущности и с восторгом запутывающими себя в паутине окружаю-
щих нас сетей. Покуда мы расширяем себя, и обретенные искусственные органы остают-
ся нашими подчиненными протезами, беспокоиться, если мы не луддиты, в общем-то, не
о чем. Но если наступает момент, когда мы, не замечая того, сами становимся протезами,
управляемыми порожденным нами Франкенштейном, то ситуация становится куда более
драматичной.
ЛИТЕРАТУРА
Барт 1989 – Барт Р. Смерть автора // Избранные работы: семиотика, поэтика. М., 1989.
Борель 1913 – Borel E. Mécanique Statistique et Irréversibilité // J. Phys. 5e série. 1913. Vol. 3.
Борхес 1992 – Борхес Х. Л. Вавилонская библиотека // Коллекция. СПб., 1992.
Брофи-Уоррен 2007 – Brophy-Warren I. Oh, that John Locke // Wall Street Journal. 16 june 2007
(http://online.wsj.com/article/SB118194482542637175.html).
Бэкон 1972 – Бэкон Ф. Соч. в 2 т. М., 1972. Т. 2.
Войскунский 2001 – Войскунский А.Е. Метафоры интрернета // Вопросы философии. 2001.
№ 11.
Декарт 1994 – Декарт Р. Размышления о первой философии, в коих доказывается существова-
ние бога и различие между человеческой душой и телом // Декарт Р. Соч. в 2 т. М., 1994. Т. 2.
Драгунский 2012 – Драгунский Д. Прекрасное и без того трудно. Музыка интерлюции // Частный
корреспондент. 10 мая 2012 г. (http://www.chaskor.ru/article/prekrasnoe_i_bez_togo_trudno_28005).
Коровкин 2008 – Коровкин В. Мышление “пользователя” беззащитно // Новая газета. 4 апреля
2008 г. (http://www.novayagazeta.ru/society/40767.html).
Ланир 2011 – Ланир Дж. Вы не гаджет. Манифест. М., 2011.
Лейбов 2012 – Лейбов Р. Язык рисует Интернет. 18 июня 2012 г. (http://www.gagin.ru/internet/4/9.
html).
Ллойд, Митченсон 2012 – Ллойд Дж., Митченсон Дж. Книга цитат. М., 2012.
Маклюэн 2003 – Маклюэн М. Понимание медиа. М., 2003.
Манин 2012 – Манин Д. Задушит ли коммерция утопию? 18 июня 2012 г. (http://www.zhurnal.
ru/4/utopia.htm).
Платон 1993 – Платон. Собр. соч. в 4 т. М., 1993. Т. 2.
Рикёр 2008 – Рикёр П. Я-сам как другой. М., 2008.
83
Примечания
1
Понятие интертекстуальности было введенно в 1967 г. Юлией Кристевой. В узком смысле
интертекстуальность означает включение одного текста в другой, но в практике постмодернизма
интертекстуальность – размывание границ текста, в результате которого он лишается законченности
и закрытости, становится внутренне неоднородным и множественным.
2
Термин “облако” означает организацию пространства данных с помощью облачных (рассе-
янных) вычислений (cloud computing). Облачные технологии предоставляют пользователю ком-
пьютерные ресурсы и мощности как интернет-сервис. Пользователь имеет доступ к собственным
данным, но не может управлять и не должен заботиться об инфраструктуре, операционной системе
и собственно программном обеспечении, с которым он работает. Удобство и универсальность до-
ступа обеспечивается широкой доступностью услуг и поддержкой различного класса терминальных
устройств (персональных компьютеров, мобильных телефонов, планшетов).
3
Мэшап (mash up – “смешивать” – англ.) – интернет-сервис, который интегрирует функции
нескольких сервисов таким образом, чтобы получился новый оригинальный инструмент. Например,
объединение картографических данных Google Maps с данными о недвижимости Craigslist создает
новый уникальный веб-сервис, изначально не предлагаемый ни одним из источников данных.
4
Гик (geek – англ.) – эксцентричный человек, одержимый какой-либо узкой темой (аниме,
Гарри Поттер, iphone, Древний Египет и т.п.), выпавший из реальности и стремящийся к общению
преимущественно со своими единомышленниками.
84
Философское осмысление феномена кино
В. Беньямином
Л.В. АЖИМОВА
85
Прежде чем было создано кино, и в живописи, и в фотографии предпринимались по-
пытки “оживить” картинки, получить эффект движения (посредством быстро сменяющих
друг друга фотографий, автоматов с движущимися изображениями, кайзеровской панора-
мы (с. 5)).
По мнению Беньямина, дадаизм был течением, представители которого пытались до-
биться в живописи, литературе и театре такого воздействия на аудиторию, которое стало
возможным только с изобретением кинематографа (с. 56). Дадаисты перестали относиться
к произведению искусства как к возвышенному объекту, предназначенному для созерца-
ния и обдумывания, и ждали такого же отношения от публики. Скандальные стихотворе-
ния и картины повергали аудиторию в шок и не требовали какой-либо оценки. Единствен-
ная цель творчества дадаистов – взволновать, вызвать яркую эмоциональную реакцию.
Именно в рамках дадаизма отчетливо проявилась тенденция рассматривать предмет
художественной культуры как источник развлечения. Так возникла соответствующая со-
циальная установка по отношению к искусству в целом и со временем стала доминирую-
щей. Кинематограф был тем новым явлением, который смог в полной мере удовлетворить
потребности членов общества в формах искусства, имеющих прежде всего развлекатель-
ную функцию. Исключительно развлекательный характер кино очевиден, если учесть, что
череда изменчивых образов на экране дает массу мгновенных впечатлений, но при этом не
предоставляет человеку возможность самостоятельно осмыслить увиденное и услышан-
ное. “Живописное полотно приглашает зрителя к созерцанию; перед ним зритель может
предаться сменяющим друг друга ассоциациям. Перед кинокадром это невозможно. Едва
он охватил его взглядом, как тот уже изменился. Он не поддается фиксации” (с. 57–58).
Согласно Беньямину, своеобразными предшественниками кинематографа в искусстве
можно считать и такие художественные авангардистские движения, как кубизм и футу-
ризм (с. 58). Указанные направления явились отражением того, каким образом техниче-
ские средства влияют на восприятие человеком окружающей действительности.
Представители дадаизма, сюрреализма, кубизма и других авангардистских направле-
ний в искусстве XX в. пытались подорвать принципы классической художественной куль-
туры, нарушая привычные представления о реальности. В своем творчестве авангардисты
осуществляли дробление реальности на множество элементов и последующее механиче-
ское соединение этих элементов в произвольном, алогичном, ассоциативном порядке (см.
[Арсланов 1983, 101]). Кинофильм также представляет собой совокупность разрозненных,
несвязных частей раздробленной действительности. Произведения, созданные согласно
такому принципу, лишены ауры, однако они без прикрас изображают реалии современ-
ного мира и тем самым оказывают шокирующее воздействие на публику. Кинематограф
справляется с подобными задачами гораздо успешнее, в отличие от живописи и поэзии,
у которых в распоряжении есть лишь традиционные художественные средства. Он обла-
дает новыми изобразительными возможностями и, соответственно, принципиально ины-
ми способами воздействия на аудиторию. Кроме того, смена изобразительных средств, яв-
ляясь, по сути, сменой художественного мировоззрения, влечет за собой и существенную
трансформацию смысла изображаемого. Значимо и то, что классические виды искусства,
в том числе и их авангардные формы, до сих пор остаются элитарными, предназначен-
ными для ограниченного количества просвещенных людей. Кино же, близкое и понятное
всем без исключения, рассчитано на массовую аудиторию, что соответствует целям совре-
менного искусства.
Тот ошеломительный, даже шокирующий, эффект, вызываемый кинофильмами, не-
мецкий философ связывает с внутренней потребностью современного человека в подоб-
ных впечатлениях. Сегодня жизнь каждого члена общества, несмотря на кажущееся благо-
получие, ежедневно подвергается опасности. В процессе адаптации к такому положению
вещей у человека трансформируется способ восприятия реальности. Что касается кино, то
оно соответствует данному типу восприятия и удовлетворяет потребность людей в опре-
деленном шоковом воздействии (с. 58).
Анализируя концепцию Беньямина, В.Г. Арсланов подвергает сомнению тезис не-
мецкого философа, что кинофильмы способны оказать шокирующий эффект на публику.
86
Он отмечает, что сложность технических устройств, обеспечивающих возможность су-
ществования и функционирования кино, действительно, может произвести огромное впе-
чатление на человека. Кроме того, ошеломляет сам факт создания крайне правдоподобной
иллюзии движения из совокупности отдельных неподвижных кадров. Однако, во-первых,
все это не способно спровоцировать шок у зрителей, а, во-вторых, подобное воздействие
не может являться одной из основных целей кинематографа. В.Г. Арсланов также считает
несостоятельной идею Беньямина, что кино, наряду с другими формами искусства, воз-
никшими на основе средств технического воспроизводства, противоречит законам тради-
ционной эстетики и разрушает последние. Отечественный исследователь утверждает, что
произведения настоящего киноискусства созданы в соответствии с классическими эстети-
ческими принципами (см. [Арсланов 1983, 100–104]).
Сегодня многие ученые и философы озабочены тем, что настоящее искусство утрати-
ло свою ценность и обречено на исчезновение. Согласно Беньямину, современные спосо-
бы воспроизведения не способны передать уникальность и очарование подлинного произ-
ведения искусства, заключающиеся в его бытии “здесь и сейчас” (с. 18–19), они позволяют
изготовить совершенные и самодостаточные копии, которые обладают рядом полезных
свойств, не существующих у оригинала (мобильность, функциональность, доступность),
и тем самым обесценивают последний, подрывают его авторитет.
Понятия оригинала и подлинности, без которых, например, нельзя представить суще-
ствование живописи, оказываются вообще не применимыми к плодам нынешней художе-
ственной культуры. Так, развитие технических средств воспроизводства приводит к утра-
те пространства подлинных вещей (см. [Арсланов 1983, 89]). А развитие кинематографа
и разрастание сферы его влияния оборачивается масштабным уничтожением культурного
наследия прошлого. Именно кино в рамках массовой культуры выступает основной разру-
шительной силой, искореняющей традиционные установки в искусстве.
Новая социальная реальность характеризуется прежде всего повышением роли масс
в политических и исторических процессах. Сегодня именно массы активно преобразуют
действительность. Стремительное развитие технических средств воспроизводства не яв-
ляется единственной причиной появления современных видов искусства. В корне при-
чина глубоких преобразований в области художественной культуры – изменение взаимо-
действия масс с реальностью. Техника – лишь средство, с помощью которого происходит
трансформация сущности и форм искусства в соответствии с образом существования и
особенностями чувственного восприятия представителей масс.
Современное искусство ориентировано на массы, представители которых ищут раз-
влечений и не способны концентрировать внимание на произведениях художественной
культуры. Кино как развлекательное искусство в полной мере соответствует такому рассе-
янному восприятию, сформировавшемуся в первой половине XX в. Если созерцание тре-
бует концентрации и погружения в произведение искусства, то в процессе развлечения,
наоборот, человек погружает творение внутрь себя (с. 58–61).
Немецкий философ выделяет два типа восприятия – оптическое и тактильное. Первое
требует от человека собранности, напряженного внимания и осмысления, в сущности, это
и есть традиционное для художественной культуры созерцание. Восприятие второго типа
осуществляется в расслабленном состоянии, не требует концентрации внимания и реали-
зуется посредством привыкания.
Традиционно произведение искусства воспринималось как нечто, находящееся на не-
преодолимой дистанции от повседневной жизни человека. Такое ощущение отдаленно-
сти и возвышенности, получаемое от созерцания предмета искусства, Беньямин объясня-
ет наличием у последнего ауры (с. 24) – особого неуловимого, незримого ореола красоты
и очарования. Понятие ауры, ранее применявшееся в древней медицине, а затем в пара-
психологии и оккультизме, в рамках эстетической теории немецкого мыслителя приобре-
ло статус полноценного философского концепта. Между тем в своих работах немецкий
философ не дает четкого ответа на вопрос, является ли аура объективно существующим
свойством вещей, или она есть субъективное качество человеческого восприятия (см. [Ар-
сланов 1983, 87–89]).
87
Согласно К.Э. Разлогову, последствием потери ауры произведениями искусства ста-
ли демократизация художественного пространства и взаимопроницаемость культурных
феноменов, сфера культуры превратилась “в глобальный интертекст, во взаимодействие
многих текстов” [Разлогов 2010, 23].
В условиях современности, когда первостепенной социальной установкой является
нацеленность на комфорт и доступность разнообразных благ, аура художественного тво-
рения потеряла свою значимость. Для массового, усредненного потребителя важна прежде
всего возможность необременительного приобщения к художественной культуре посред-
ством приближения к себе произведений искусства. “Изо дня в день проявляется неодоли-
мая потребность овладения предметом в непосредственной близости через его образ, точ-
нее – отображение, репродукцию” (с. 25). Продукты киноиндустрии как раз и позволяют
реализовать эту потребность в полной мере.
Исторически изначально произведения искусства составляли часть магических и ре-
лигиозных культов и ритуалов, воспринимались как необыкновенные и неприкосновен-
ные, не предназначенные для демонстрирования публике. Но по мере освобождения об-
щества от религиозного гнета и развития художественной культуры ритуальная функция
ее предметов утратила свою актуальность. На первый план выступила не культовая, а
экспозиционная ценность того или иного произведения (с. 29). Полная и масштабная реа-
лизация демонстрационных возможностей предметов искусства стала осуществима после
изобретения средств технического воспроизводства, которые создали условия для превра-
щения предметов художественной культуры в объекты не элитарного, а массового вос-
приятия. Это обстоятельство, в свою очередь, вызвало трансформации в основах самого
искусства.
По мнению Беньямина, искусство фотографии стало первым искусством, в котором
культовое предназначение произведения уступило место его политической функции. Ука-
занная функция усилилась в иллюстрированных периодических печатных изданиях, где
к фотографии прилагался поясняющий текст, и в полной мере проявилась впоследствии в
кинематографе. Чистое созерцание предметов художественной культуры, не обусловлен-
ное определенными социальными и политическими взглядами, потеряло свою актуаль-
ность. Теперь постижение смысла произведения требовало конкретного подхода. Ключом
к пониманию предмета искусства стали некие обязательные установки или предписания,
заложенные в самом произведении. Подобные указания “принимают вскоре еще более
точный и императивный характер в кино, где восприятие каждого кадра предопределяет-
ся последовательностью всех предыдущих” (с. 34).
Исследователи художественной культуры на протяжении долгого времени вели спо-
ры о том, являются ли фотография и кино полноценными видами искусства. В. Беньямин
уверен, что они упускали из виду главное обстоятельство, заключавшееся в том, что с по-
явлением и развитием технических средств воспроизводства окончательно преобразова-
лось само искусство, его сущность и общественные функции. Создание кинематографа
повлекло за собой революционный переворот в сфере искусства. Все рассуждения об уни-
кальной магии кино, о его сверхъестественных, чудесных возможностях, по мысли фило-
софа, – это не что иное, как бессмысленные и абсурдные попытки увидеть в продуктах ки-
нематографа культовые элементы, характерные для искусства прошлого.
О какой магии может идти речь, если взаимодействие между актерами и публикой
происходит в кино посредством бесстрастной аппаратуры, которая не способна полно-
ценно передать все нюансы актерского мастерства?.. Выполняемая киноактером работа
проходит несколько ступеней оценки и технической обработки под контролем режиссера,
оператора, монтажера. Полученный в результате фильм представляет собой некий про-
дукт, в котором создателями уже заложена и конкретная модель восприятия кинофильма,
и определенный вид реакции на него. В ходе просмотра фильма и взглядом, и впечатле-
ниями, и оценками зрителей управляет, по сути, техническая аппаратура – кинокамера.
Ж. Бодрийяр, развивая в своем творчестве идею о том, что кинематограф, наряду с
другими современными средствами коммуникации, является разновидностью тестирова-
ния людей на знание определенных социальных кодов, также полагал, что тип восприятия
88
конкретного художественного фильма и соответственные реакции на него зрителей зара-
нее предопределены. Французский мыслитель указывает, что Беньямин очень точно, “на
уровне технического оснащения”, проанализировал такую операцию тестирования ауди-
тории, осуществляемую посредством кинематографа [Бодрийяр 2000, 134].
В современном обществе любой человек, не будучи профессиональным актером,
вполне может принять участие в создании кино, оказавшись в кадре кинохроники или
снявшись в эпизоде художественного фильма.
В. Беньямин отмечает именно русское кино, в котором часть людей, играющих роли в
фильмах (особенно в тех, что содержат описание трудового процесса), не являются акте-
рами, а изображают самих себя. В этом философ видит реализацию естественного права
каждого члена общества на участие в создании современного искусства и тиражирование
своего образа. Осуществление указанного права невозможно в Западной Европе, где кине-
матограф подвергается капиталистической эксплуатации (с. 45–46).
В результате серьезного вторжения техники в действительность кинематограф пред-
лагает зрителям невообразимый, искусственный взгляд на действительность (с. 47).
Немецкий философ сравнивает работу кинооператора с манипуляциями хирурга, который
во время операции воспринимает пациента не как личность, а как объект необходимо-
го вмешательства. Творческая деятельность оператора – это деятельность, обусловленная
новым типом искусства, который порожден эпохой технического прогресса. “Художник
соблюдает в своей работе естественную дистанцию по отношению к реальности, оператор
же, напротив, глубоко вторгается в ткань реальности” (с. 48). Таким образом кинематогра-
фическое изображение явлений в полной мере оказывается соответствующим восприятию
окружающей действительности современным человеком, в жизни которого техника игра-
ет огромную роль.
Кинематограф как принципиально новая система художественного творчества
искусственно объединяет разнообразные визуальные и акустические элементы реально-
сти. Считается, что именно такой метод позволяет выстроить подлинное изображение
современной действительности. Последняя только кажется цельной, на самом деле она
фрагментарна, раздроблена. Кино позволяет понять этот факт и подробно рассмотреть
отрывочные, разрозненные детали окружающего мира (см. [Арсланов 1983, 99]). Если в
рамках традиционных форм художественной культуры содержание произведения переда-
вало мнимый мир, выдуманный автором, то новые виды искусства отражают реальность
такой, какой она дана непосредственно, в опыте. При создании художественного образа с
помощью технических средств происходит механическая фиксация явлений действитель-
ности. В результате получается чистый и точный образ, не измененный представлениями
и идеями автора (см. [Ватолина 2008, 122]).
С появлением средств технической репродукции отношение публики к художествен-
ной культуре претерпело сильные изменения. Различая два вида установок, касающихся
восприятия искусства – критическую и гедонистическую (с. 49), Беньямин отмечает, что
в нынешнем обществе преобладает критический настрой по отношению к традиционным
видам искусства, особенно к их новаторским направлениям. Современные формы искус-
ства, наоборот, аудитория принимает более лояльно, и ее реакция на новшества в этой сфе-
ре оказывается более прогрессивной. Подобная ситуация объясняется тем, что традици-
онное искусство утратило свой авторитет, и чрезвычайно возросло социальное значение
новых видов художественной культуры.
Если учесть при этом, что традиционные виды искусства, такие как живопись и
литература, изначально ориентированы прежде всего на индивидуальное, а не коллектив-
ное восприятие, то причины изменения общественного отношения к ним становятся еще
более понятными.
Под массовым типом восприятия немецкий философ подразумевает упрощенное, до-
статочно примитивное постижение произведения искусства, являющееся чистой фикса-
цией предмета. Этот новый тип восприятия соответствует современной художественной
культуре, заключающейся в бездуховном механическом воспроизводстве. Последнее, в
89
свою очередь, адекватно отражает нынешнюю реальность, пустую и мертвую, лишенную
всякого очарования (см. [Арсланов 1983, 96]).
И вместе с тем кинематографические методы изображения реальности, подобно пси-
хоанализу, позволяют обнаружить и проанализировать то, что глубоко скрыто за поверх-
ностью феноменов и недоступно невооруженному человеческому взгляду. С помощью
средств кино, в рамках которого стало возможным точное и подробное воспроизведе-
ние разных аспектов и элементов действительности, произошло обогащение и углубле-
ние восприятия самых повседневных, обыденных феноменов. Сквозь призму объектива
кинокамеры заурядные явления и вещи зачастую предстают под совершенно неожидан-
ным ракурсом. Кино предоставило человеку возможность заново открыть и изучить, каза-
лось бы, абсолютно знакомый мир. Такие кинематографические приемы, как ускоренная
или замедленная съемка, крупный план, дальний план, меняют представления о простран-
стве, времени и движении. В сферу привычного восприятия действительности “вторгает-
ся камера со своими вспомогательными средствами, спусками и подъемами, способно-
стью прерывать и изолировать, растягивать и сжимать действие, увеличивать и уменьшать
изображение. Она открыла нам область визуально-бессознательного, подобно тому как
психоанализ – область инстинктивно-бессознательного” (с. 54).
Современное искусство, как отмечает Беньямин, чрезвычайно сблизилось со сферой
политики. В связи с этим он говорит о процессах эстетизации политики и политизации
искусства (с. 65). Сегодня кинематограф стал мощным средством социальной и полити-
ческой пропаганды. Немецкий философ подчеркивает, что именно в СССР кино стало на-
стоящим пролетарским, революционным искусством. Что касается эстетизации политики,
то этот феномен проявил себя в таком специфическом виде кинематографа, как кинохро-
ника. Стоит отметить, что фашисты высоко оценивали указанный жанр кино и считали
его действенным оружием в борьбе за политическую власть. Однако, как полагает Бенья-
мин, в рамках фашизма не было создано условий для реализации кинематографом своей
прогрессивной, революционной функции. В сущности, фашисты пытались восстановить
устаревшую, культовую функцию произведений искусства. Творения немецких режиссе-
ров того времени были предназначены для создания и поддержания культа фюрера (см.
[Арсланов 1983, 105]).
Документальные фильмы, демонстрирующие массовые шествия, крупные празднич-
ные и спортивные мероприятия, военные действия – это отображение политической жиз-
ни общества, облаченное в форму искусства. Благодаря техническим средствам массы
могут посмотреть на себя со стороны. Киноаппаратура словно специально создана, для
того чтобы захватывать, записывать и воспроизводить масштабные социальные события
(с. 62).
Кинематограф превратился в средство социальной организации. Те или иные полити-
ческие силы, используя кино, получили возможность направлять массы в нужном направ-
лении. Последние же, находя на экране свое отражение, развлекаются, а также обретают
чувство причастности к чему-то великому, могущественному и, кроме того, получают
эстетическое удовольствие. Однако такое отношение масс к своему образу есть проявле-
ние социального самоотчуждения (с. 65). Проблема отчужденного общественного суще-
ствования, вызванного, в том числе, особенностями современной культуры, – это одна из
основных тем, развиваемых Беньямином в своем творчестве (см. [Арсланов 1983, 47]).
Глубокое исследование природы современной художественной культуры, предприня-
тое немецким философом, подвело его к выводу, что единственным наличным результа-
том союза искусства с политикой и техникой стала война в различных ее проявлениях, что
говорит не столько о том, что данный союз не имеет права на существование, сколько о
том, что общество (и массы, и руководящие ими силы) еще не готово к реализации подоб-
ного объединения. Кроме того, “техника еще недостаточно развита, для того чтобы спра-
виться со стихийными силами общества” (с. 64).
Технический прогресс осуществляется крайне стремительно, и это развитие невоз-
можно ни искусственно замедлить, ни остановить. Вслед за преобразованиями в обла-
сти техники должна изменяться и сфера общественных отношений. Искусство, порожден-
90
ное современными технологиями, может эффективно функционировать только в рамках
новой социальной системы.
Будучи неомарксистом, представителем Франкфуртской школы, Беньямин был убеж-
ден, что происходящие в современном искусстве изменения являются прогрессивными и в
перспективе станут основой революционных преобразований буржуазной социально-по-
литической системы (см. [Арсланов 1983, 90]).
Разрушение ауры предметов художественной культуры, неумение человека созерцать,
т.е. погружаться в произведение искусства и вглубь самого себя, – эти черты современно-
сти немецкий философ считал прогрессивными. В прошлом способность человека к само-
погружению и рефлексии была крайне важна для дальнейшего культурного и социального
развития, благодаря ей общество освободилось от неограниченной власти церкви. Но ука-
занная способность сыграла свою роль в истории, и нужды в ней больше нет.
Классическое искусство предлагало человеку погрузиться в выдуманный, идеальный
мир, отдаляя его от проблем реальности. Кроме того, элитарная художественная культура
прошлого провоцировала развитие социального неравенства и разобщения. Новое доступ-
ное, массовое искусство, наоборот, способствует сплочению членов общества и их взаи-
модействию друг с другом (см. [Ватолина 2008, 125]).
В условиях современного мира, где активность масс стала определяющим фактором
в развитии общества, возникла потребность в такой форме художественной культуры, ко-
торая обладает возможностью обнажить социальные противоречия сегодняшней действи-
тельности и окажет необходимое воздействие на массы, подтолкнет их не к рефлексивно-
му погружению в себя, а к энергичной общественной и политической деятельности (см.
[Арсланов 1983, 101]). И таким могущественным искусством, искусством масс, по мне-
нию немецкого философа, является кинематограф. Миссия кино, полагает Беньямин, за-
ключается в том, чтобы нести в массы обновленную культуру, культуру нового поколе-
ния. Прежние мифические ценности необходимо признать ложными и отбросить. Только
в этом случае появится возможность изменить к лучшему социальную действительность.
Так, Беньямин, с одной стороны, считает кинематограф упадочным, неполноценным
с точки зрения художественной ценности искусством, с другой стороны, говорит о ве-
ликом общественно-политическом предназначении кино. Подобная противоречивость ха-
рактерна в целом для всей концепции современного искусства, созданной немецким мыс-
лителем. Двойственность взглядов Беньямина на художественную культуру подчеркнул
французский философ Ж. Диди-Юберман: немецкий философ подвергает суровой кри-
тике искусство прошлого и возлагает большие надежды на кинематограф и другие виды
нового, технического искусства, однако иногда в его творчестве “на место воинствующе-
го модернизма становится своего рода критическая меланхолия, рассматривающая закат
ауры под углом потери, забывчивой негативности, в рамках которой исчезает красота”
[Диди-Юберман 2001, 130].
Показательна в данном отношении и позиция В.Г. Арсланова, который склонен обви-
нять немецкого философа в построении излишне брутальной концепции современного
искусства (см. [Арсланов 1983, 109]). Это связано с тем, что Беньямин, сводя функцию
художественной культуры к созданию условий для революционных общественных изме-
нений и призывая отказаться от традиционных ценностей, в сущности выступает против
принципов красоты, разумности и гуманности.
Несмотря на то что современный кинематограф не оправдал ожиданий Беньямина в
плане решающей роли первого в осуществлении коренных социальных преобразований
(см. [Ватолина 2003, 4], исследования немецкого философа, бесспорно, являются ценны-
ми и актуальными для дальнейшего философского осмысления феномена кино в совре-
менном обществе.
91
ЛИТЕРАТУРА
Арсланов 1983 – Арсланов В.Г. Миф о смерти искусства. М.: Искусство, 1983.
Беньямин 1996 – Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводи-
мости // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избран-
ные эссе. М.: Медиум, 1996.
Бодрийяр 2000 – Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000.
Бодрийяр 2006 – Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Республика;
Культурная революция, 2006.
Ватолина 2003 – Ватолина Ю.В. Наблюдение и описание социально-культурных явлений в
работах В. Беньямина. Дисс. …к. соц. н. СПб., 2003.
Ватолина 2008 – Ватолина Ю.В. Коммуникация как проблема существования (На основе опыта
М. Виттиг, В. Беньямина, Ж. Бодрийяра) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2008.
Т. XI. № 1.
Диди-Юберман 2001 – Диди-Юберман Ж. То, что мы видим, то, что смотрит на нас. СПб.:
Наука, 2001.
Маклюэн 2011 – Маклюэн Г.М. Понимание медиа: Внешние расширения человека. М.: Кучково
поле, 2011.
Разлогов 2010 – Разлогов К.Э. Искусство экрана: от синематографа до Интернета. М.: Россий-
ская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010.
Примечания
1
В числе философов, занимавшихся исследованием кинематографа сквозь призму социально-
философских проблем, был Г.М. Маклюэн (см. [Маклюэн 2011]).
2
См., например [Бодрийяр 2006]).
92
ФИЛОСОФИЯ И НАУКА
93
Под неклассической наукой будем понимать события конца XIX – первой половины
ХХ ст., происходившие в естественных, математических и социально-гуманитарных нау-
ках (см. [Бряник 2011]). По оценке известных физиков (Н. Бора, М. Борна, С.В. Вонсовско-
го и др.), в этот период теоретическая физика претендует на замену философии, поскольку
философия, по сути дела, отказалась от своей важнейшей функции – создавать научную
картину мира (см. [Бряник 2010]). Оценивая подобную претензию лишь как постановку
проблемы, мы ставим перед собой задачу – обосновать, что научная картина мира (НКМ)
конструируется именно философией и на базе не только теоретической физики, но и всех
основных подсистем науки. Рассмотрим фундаментальные принципы, которые присут-
ствуют во всех подсистемах неклассической науки (обобщая их законы) и в своем един-
стве представляют картину мира.
1. Если мир, создаваемый классической наукой, являет собой рациональную конст-
рукцию, то КМ неклассической науки включает в себя и иррациональные проявления.
Рациональное – это то, что соразмерно человеческому разуму, а, соответственно, иррацио-
нальное ему несоразмерно.
Присутствие иррационального в неклассической КМ подтверждает, например, психо-
анализ. Ведь мир неклассической науки включает в себя и внутренний мир человека. Как
при этом трактуется психика человека? З. Фрейд, признав, что академическая психологи-
ческая наука базировалась на принципе рационализма, сумел преодолеть его, поскольку
для психоанализа психические процессы сами по себе бессознательны, сознательны лишь
отдельные акты и стороны душевной жизни. Психоанализ отрицает идентичность созна-
тельного и психического. Тем самым в лице Фрейда психология вносит в неклассическую
КМ в качестве объекта исследования бессознательное, т.е. иррациональное. Собрав во-
едино обнаруженные им признаки бессознательного в психике, мы получаем некий образ
иррационального: темное, недоступное в силу внепространственного и вневременного су-
ществования, явленное взаимоотрицающими импульсами, никак не связанное с волевой
направленностью личности, безоценочное с точки зрения морали.
Повод для введения в неклассическую КМ иррациональной составляющей дает и
микромир – объект квантовой механики. Физики констатируют необычность свойств мик-
рочастиц: в их описаниях мы встречаем такие признаки иррационального, как нелокаль-
ность, размытость, соприсутствие в одной и той же реальности взаимоотрицающих про-
тивоположностей, самопроизвольность взаимопревращений и аннигиляция микрочастиц.
Иррациональное предстает как необычное с точки зрения классических физических пред-
ставлений. Нельзя не назвать еще одно основоположение неклассической физики – прин-
цип неопределенности и тесно связанный с ним вероятностно-статистический характер
ее законов. Еще Л. Больцман исследовал вероятностно-статистический характер законов в
мире молекулярного хаоса, выразив их в строго математической форме. Порядок и беспо-
рядок (=хаос) – еще одна пара категорий, раскрывающая сосуществование рационального
и иррационального начал в НКМ.
В разных областях знания признание иррационального происходит через введение
своего круга понятий. А.В. Васильев фиксирует присутствие сферы иррационального в
неевклидовой геометрии Н.И. Лобачевского таким образом: “До Лобачевского казалось,
что мы имеем реальное знание чего-то, относящегося ко всему космосу, чего-то верного
во всех неизмеримостях и во всей вечности. Это убеждение опровергнуто Лобачевским и
его преемниками. Современный геометр… знает только Здесь и Теперь. За ними есть Там
и Тогда, о которых он ничего не знает” [Васильев 1992, 119]. Рациональное и иррацио-
нальное соотносятся, как Здесь и Теперь с Там и Тогда; при этом Там и Тогда как сфера
иррационального являет собой бесконечное и вечное. Иррациональное недоступно чело-
веческому разуму (оно неизмеримо), поэтому возможный подступ к нему назван Лобачев-
ским “воображаемой геометрией”.
Итак, иррациональное в неклассической науке признается лишь постольку, посколь-
ку оно не вписывается в критерии и признаки классической формы рациональности.
В неклассической КМ иррациональное, несмотря на такие его признаки, как темное, не-
определенное, нелокализованное, хаотическое, тем не менее есть проявление естествен-
94
ных сторон существования мира; и в этом плане иррациональное неклассической КМ ле-
жит в границах, доступных самой науке.
2. В неклассической КМ подвергается пересмотру основополагающий принцип клас-
сической науки – принцип детерминизма. Именно в философии физики “подрыв” прин-
ципа детерминизма был впервые осознан и поэтому наиболее исследован.
Пересмотр механистического детерминизма начался с признания объективности слу-
чайных процессов, что заставило ученых отыскивать законы и в мире случайного. Если
до возникновения квантовой физики использование вероятностно-статистических поня-
тий связывали лишь с невозможностью точных решений для большого числа частиц, то
“одним из наиболее важных утверждений квантовой механики является то, что законы в
области микромира являются вероятностно-статистическими” [Вонсовский 2005, 118] по
своей сути. Философический вывод делает М. Борн, когда заявляет: “С установлением за-
конов квантовой механики наступил конец эпохе механических моделей, а вместе с тем –
конец причинному описанию в духе классической физики” [Борн 1973, 123]. Присутству-
ет ли причинное объяснение в неклассической КМ или вероятностно-статистические
закономерности микромира являются его полным отрицанием? Несмотря на многообра-
зие мнений, философствующие физики сходятся в трактовке вероятностно-статисти-
ческих закономерностей как разновидности причинного описания мира. Борн утверждает,
что “в физике устраняется не причинность, а лишь традиционная интерпретация, отож-
дествляющая ее с детерминизмом. <…> В квантовой механике… наблюдаемые события
повинуются закону случая, но вероятность этих событий сама по себе эволюционирует в
соответствии с уравнениями, которые… выражают причинные законы” [Борн 1973, 150].
Тем самым, по Борну, индетерминизм – это и есть позиция, утверждающая неклассиче-
скую разновидность причинности, имеющую строго математическую форму выражения.
Что касается неклассической биологии, то можно найти много аргументов в пользу
действия в ней немеханического вида причинности. Сошлемся только на некоторые
из них.
При возникновении жизни в условиях Земли фактор случайности был решающим.
Так, С.В. Вонсовский, рассматривая зарождение органической жизни на Земле, приводит
такой факт: «Жизнь возникла на Земле из “сырья”, изготовленного звездами, благодаря
случайному обстоятельству – положению возбужденного уровня энергии в атомном ядре
углерода ¹²С, которое позволило происходить его синтезу из атомных ядер гелия и берил-
лия» [Вонсовский 2005, 437]. В понимании существования и эволюции живых организ-
мов в условиях Земли биологическая наука начала ХХ в. приходит к признанию спонтан-
ности, многофакторности и сложных взаимозависимостей, не укладывающихся в схемы
механистической причинности. Неклассическая трактовка эволюции биологических си-
стем представлена Н.В. Тимофеевым-Ресовским так: “Первым по порядку и, конечно, эле-
ментарным, и основным, и обязательным фактором эволюции можно считать мутацион-
ный процесс… Без давления мутационного процесса не могло бы быть ни в какой форме
эволюции живых организмов на Земле” [Тимофеев-Ресовский 1995, 249]. Для характери-
стики неклассических форм зависимости в биологическом мире появляются понятия, из-
вестные из неклассической физики, как то: статистические закономерности, волновые
процессы и пр.: «У всех живых организмов… от доклеточных организмов… до сложных
многоклеточных высших организмов всегда существуют ”волны жизни”» [Тимофеев-Ре-
совский 1995, 249]. Важнейшие показатели живой природы на Земле зависят, согласно
биологическим исследованиям начала ХХ в., от случайных факторов и спонтанных мута-
ций и выражаются вероятностно-статистическими законами.
В социально-гуманитарных теориях неклассической направленности вопрос о при-
чинности имеет особую значимость. В подтверждение сошлемся на историческую нау-
ку. Вопросы причинности были в центре методолого-исторических изысканий М. Блока.
Именно в связи с необходимостью нового понимания причинности Блок пишет: “Умст-
венная атмосфера нашего времени уже не та… На место определенного последние от-
крытия во многих случаях выдвинули бесконечно возможное” [Блок 1986, 13]. Гибкость
проявляется в допущении “бесконечно возможного”, когда каждая из возможностей мо-
95
жет быть реализована лишь с определенной степенью вероятности. Блок рассуждает та-
ким образом: “Оценить вероятность какого-либо события – значит установить, сколько у
него есть шансов произойти. <…> Историк, спрашивающий себя о вероятности минув-
шего события, по существу лишь пытается смелым броском мысли перенестись во вре-
мя, предшествовавшее этому событию, чтобы оценить его шансы, какими они представ-
лялись накануне его осуществления” [Блок 1986, 71]. Давая критику неприемлемого для
него позитивистского подхода, стремившегося устранить идею причинности из науки, он
с полным сознанием дела замечает: “Историкам вряд ли удастся уйти из-под власти этого
всеобщего закона” [Блок 1986, 108]. Он выстраивает круг понятий, необходимый для опи-
сания новой формы причинности: присутствие в истории случайных событий, спонтанно-
сти, сам факт действия причинности в историческом мире, многообразие возможностей,
каждая из которых имеет свою степень вероятности, и пр. По мнению Блока, признание
единственной причины в истории – это, как правило, поиск виновного; тогда как реально
“историк ищет цепи каузальных волн и не пугается, если они оказываются… множествен-
ными” [Блок 1986, 110].
Перед нами близкие по характеру ряды зависимостей – микрочастицы как волны,
“волны жизни” и вот теперь каузальные волны исторических событий. Именно волновая
реальность несет в себе, с классической точки зрения, признаки неопределенности.
Итак, в неклассической науке принцип причинности, безусловно, сохраняется, он свя-
зан с выявлением вероятностно-статистических закономерностей в мире случайного,
неопределенного, многофакторного, включающего в себя разнообразные возможности.
3. Фундаментальным принципом неклассической НКМ является эволюционизм. Эво-
люционистские идеи присутствовали и в классической науке, но они были умозрительны-
ми и не носили всеобщего характера. В неклассической науке эволюционизм получает
научное обоснование и обретает всеобщий характер.
Среди естественных наук особую роль в становлении принципа эволюционизма сыг-
рала астрономия. Проникновение принципа эволюционизма в астрономию сопровожда-
лось возникновением такой стыковой области знания, как астрофизика. Принцип эво-
люционизма лежит в основании астрофизики. И.С. Шкловский оценивает ситуацию,
сложившуюся в астрофизике к середине ХХ в. как вторую революцию в астрономии,
сравнивая ее по статусу с коперниканской. Суть ее заключается в том, что “астрономия
стала насквозь эволюционной” [Шкловский 1982, 4]. Данный тезис он конкретизирует
таким образом: “Эволюция наблюдается на всех уровнях: активные образования на Солн-
це, кометы, планетные атмосферы, газовые туманности, остатки взрывов сверхновых
звезд, сами звезды, ядра галактик, галактики – все эти объекты эволюционируют с ха-
рактерными для них шкалами времени” [Шкловский 1982, 13]. Тогда как в классической
астрономии, несмотря на отдельные догадки, Вселенная представала как статичная, за-
стывшая система, что отвечало общей направленности механистической КМ классиче-
ской науки, исключавшей фактор времени.
Выделим составляющие “научности” эволюционного подхода в неклассической
астрофизике.
Существенным фактором стало обнаружение преобладающего вида энергии в мас-
штабах Вселенной – “ядерные реакции – значительно более важный источник энергии,
чем обычные химические реакции” [Вайскопф 1972, 45]. Отталкиваясь от этого факта,
Шкловский показывает, каким образом процессы, связанные с ядерной энергией, приво-
дят к эволюции Вселенной: “Только привлечение представлений о необратимом расходе
ядерной энергии позволило построить теорию эволюции звезд” [Шкловский 1982, 192].
Второе столь же значимое научное открытие – расширение Вселенной, сделанное Хабб-
лом в 1929 г. Эволюцию Вселенной подтверждало и открытие реликтового излучения –
следа прошлого состояния Вселенной; из настоящего обнаружить прошлое, а не мыслить
настоящее как вечное повторение одного и того же и есть признак эволюционного подхо-
да. Научный характер придают принципу эволюционизма в астрофизике не только опыт-
ные данные, но и теория тяготения, на которой он держится.
96
В биологии неклассического периода эволюционистские представления также полу-
чают научное обоснование. Хотя идея эволюции применительно к живой природе была
известна еще во времена Аристотеля и Линнея, но носила она, скорее, характер философ-
ской догадки, лишь фрагментарно подтвержденной конкретными фактами. Дарвиновская
теория естественного отбора, положенная в основу его учения об эволюции, также име-
ет по преимуществу метафизический характер. Из оценки Тимофеева-Ресовского следу-
ет, что “никакая эволюция невозможна без знания о материале эволюции. А материалом
эволюции, естественно, может быть только наследственная изменчивость” [Тимофеев-Ре-
совский 1995, 232]. Поэтому до того, как были обнаружены законы наследственной из-
менчивости, идея эволюции оставалась лишь гипотезой. Учение об эволюции в биологии
приобрело научные основания, когда “в конце 10-х и к 20-м годам ХХ в. <…> начал обра-
зовываться реальный прочный рабочий контакт между развитием эволюционного учения
и развитием генетики” [Тимофеев-Ресовский 1995, 167]. Но при этом и сама генетика ста-
ла новой – экспериментальной наукой.
Проникновение в структурную организацию живой природы позволило обнаружить
уровень, на котором происходят эволюционные процессы. Тимофеев-Ресовский считает,
что таковым являются популяции: “Это и есть тот уровень, на котором можно изучать эле-
ментарные исходные процессы, ведущие к эволюции живых организмов на нашей пла-
нете” [Тимофеев-Ресовский 1995, 167]. Были раскрыты также и “элементарные эволю-
ционные явления” – в качестве таковых он называет изменение генетического состава
популяции. “Элементарным эволюционным фактором” биологи считают мутационный
процесс, поставляющий эволюционный материал. Важным, но специфическим для эво-
люции именно живой природы, является вопрос о ее направленности. Если в отношении
эволюции Вселенной астрофизики научно исследуют ее рождение, выстраивая одновре-
менно и математические модели ее смерти, то при обсуждении эволюции живых организ-
мов не исчезает тема одного направления – прогресса.
Помимо опытно-экспериментального подтверждения принципа эволюционизма
применительно к живой природе, именно в неклассической биологии была разработана
теоретическая генетика. При этом, как считает Тимофеев-Ресовский, нельзя ограничи-
ваться физико-химическим объяснением эволюции живых организмов, его необходимо
дополнить собственно биологическими теориями. Только в рамках теоретической биоло-
гии можно связать принцип эволюции с основополагающими принципами существования
и развития живой природы.
Что касается исторической науки (как примера из области социально-гуманитарных
наук), то, с одной стороны, способы ее исследования вторили происходящему в области
естественных наук, а с другой – весь смысл истории как раз и заключается в обращении к
эволюции человечества; и тогда она, казалось бы, сама должна задавать образцы эволю-
ционного исследования. Отмеченная двойственность достаточно распространена в оцен-
ках методологов истории. В частности, Блок так характеризует сложившиеся в некласси-
ческий период эволюционные подходы в истории: «Одни… считали возможной науку об
эволюции человечества, которая согласовывалась бы с… “всенаучным” идеалом… Дру-
гие исследователи заняли совершенно иную позицию. <…> Их иногда называли “исто-
риками, рассказывающими историю”» [Блок 1986, 12]. В. Дильтей также обнаруживает
две методологические установки в истории, одна из которых грешит сугубо философски-
ми спекуляциями при поиске внутренних законов истории, тогда как другая погребает
себя под многообразием фактуального материала. Философские спекуляции относитель-
но законов истории или прямой перенос принципа эволюции из естественных наук явно
не способствовали развитию исторической науки. Он фиксирует движение в направлении
поиска законов собственно исторического характера и отмечает одновременно процесс
“фундирования наук о духе в исторически-общественной фактичности” [Дильтей 2004,
129], выстраивающий для истории и наук о духе эмпирическую базу. Для Дильтея все это
означало вхождение в науки о духе и историческую науку принципа историзма, что явля-
ется специфическим выражением общенаучного принципа эволюционизма.
4 Вопросы философии, № 1 97
Итак, в неклассический период принцип эволюционизма проникает в естественные и
социально-гуманитарные науки, получая в них подлинно научное обоснование.
4. Важнейшим положением неклассической КМ является принцип системного строе-
ния мира. Начнем с одного важного обстоятельства. Атомизм как важнейшая составляю-
щая идеи системности мира до конца ХIХ в. воспринимался многими видными учеными
не более чем гипотеза. Отказ от принципа атомизма накануне экспериментального откры-
тия микромира был возможен только потому, что атомизм в классической науке предста-
вал лишь как идея, научно не обоснованная. Что привнесла физика в неклассическое по-
нимание системы?
Неклассическая физика обнаруживает сложное строение микромира, понятие эле-
ментарности приобретает относительный характер; соответственно, в качестве особого
рода систем предстают не только атомы, но и ядра атомов, и сами элементарные частицы.
В этом смысле можно говорить о “мультисистемности” микромира. Мультисистемным
в неклассической физике предстает и мегамир. Назовем только самые значимые для зем-
ного человека системы: Солнечная система, Галактическая система (наша Галактика),
Метагалактика как система и, наконец, Вселенная как система. Учитывая, что любая
система включает не только элементы, но и способы их взаимосвязи, следует отметить,
что в неклассическую КМ входят не известные классической науке силы: в ней выделяют
такие способы взаимосвязи элементов, как сильное, электромагнитное, слабое и
гравитационное.
Своеобразие неклассических систем состоит в том, что они представляют собой си-
стемы немеханического типа. Механическая система – это относительно замкнутая, рав-
новесная, устойчивая система с обратимыми процессами, элементы которой стабильны.
Уже в термодинамике появляется новое видение систем, а что касается квантовой физи-
ки, то “наиболее важное свойство микрочастиц – их способность рождаться, поглощаться
и распадаться с превращением одних микрочастиц в другие, что окончательно было уста-
новлено к середине 30-х гг. ХХ в. Все нестабильные микрочастицы распадаются самопро-
извольно, а стабильные микрочастицы тоже могут исчезнуть, но только при их встрече
и аннигиляции со своими античастицами” [Вонсовский 2005, 181]. В противовес сумма-
тивности механических систем связь элементов систем микромира подчиняется, скорее,
принципу метаморфозы, когда система меняется не за счет перемены мест или количест-
венного изменения элементов системы, а через их качественные изменения и внутренние
трансформации и взаимопревращения.
Применительно к живой природе принцип системной организации является столь
же основополагающим. С позиции биолога, чье творчество целиком приходится на не-
классический период, для понимания существа живой природы следует выделить четыре
уровня (см. [Тимофеев-Ресовский 1995, 249]): 1) молекулярно-генетический, где основ-
ной элементарной структурой является ген; 2) клеточно-онтогенетический, раскрываю-
щий рождение и развитие живой особи; 3) популяционно-эволюционный; 4) биосферный.
Ген как элементарная составляющая живой природы, в свою очередь, является слож-
ной системой, которую называют структурой наследственности, виртуально содержащей
в себе системы вышележащих уровней. В биологии исследуются также и такие объем-
ные и многофакторные системы, в которых живые организмы рождаются и существуют.
Индивид – особый элемент и одновременно система живой природы, поскольку имен-
но этот уровень ее системной организации обладает способностью идентичного самовос-
произведения. Это означает, что, как и в неклассической физике, в биологии понятие эле-
ментарности носит относительный характер, поэтому в ней также уместно говорить о
мультисистемности. Если взять клеточно-онтогенетический уровень (второй уровень) за
отправной, то молекулярно-генетический (первый уровень) ведет нас в глубь живой при-
роды, а популяционный и биосферный (соответственно, третий и четвертый уровни) за
его пределы. В органической природе появляется принципиально новый тип системы –
код, как “потенциальная структура”, что придает телеологическую направленность био-
логическим системам. Что касается способов взаимосвязи элементов систем различных
уровней живого мира, то они связаны с механизмами наследственности и изменчивости,
98
которые в своеобразной форме и представляют собой моменты устойчивости систем, но
одновременно и неустойчивости, провоцируемой мутациями.
В неклассический период системный подход становится важнейшей методологией
исследования общественных явлений, а также разнообразных феноменов культуры. Со-
шлемся только на одно из конкретных проявлений данной методологии в социально-гума-
нитарной подсистеме науки – структурализм.
Один из исследователей этого направления Ж. Делёз считает, что структуралисты, к
какому бы материалу они ни обращались, всюду видят только языковые структуры: в бес-
сознательном, в телесном, в мифах, религии, системах родства, экономике – всюду они об-
наруживают язык знаков. Знаково-символические, языковые структуры – это нечто атри-
бутивное предмету любой науки, но лежащее не на поверхности, а в его глубине. Один из
первых отечественных структуралистов В.Я. Пропп (объект исследования – русская вол-
шебная сказка), раскрывая способ существования структуры, противопоставляет структу-
рализм формализму. Формальное изучение, по его мнению, заключается в анализе только
отдельных сюжетов (которых существует бесчисленное множество), когда не видят связи
между ними и каждый сюжет интересен сам по себе. Он считает, что “для формалистов
целое есть механический конгломерат из разрозненных частей. Соответственно, в данном
случае жанр волшебной сказки представляется как совокупность не связанных между со-
бой отдельных сюжетов. Для структуралиста же части рассматриваются и изучаются как
элементы целого и в их отношении к целому. Структуралист видит целое, видит систему,
там, где формалист ее видеть не может” [Пропп 1983, 572]. Как видим, Пропп считает, что
формализм понимает систему чисто механически, суммативно, что отвечает классической
науке; тогда как структуралистское понимание системы созвучно неклассической науке.
Структуралистский метод позволяет выплыть из чистой конкретики и высветить специ-
фику такого эстетического объекта, как жанр волшебной сказки в ее целостности.
Что лежит вне каждой данной исследуемой структуры?
Область социально-гуманитарных явлений, в которую в качестве ее элемента входит,
например, литература, складывается из множества структур, развивающихся самостоя-
тельно, как то: наука, политика, экономика, общественные страты, язык, мораль, религия
и т.д. Для структуралистов каждая из сфер человеческой деятельности – наука, экономи-
ка, религия, политика и пр., в свою очередь, являют собой структуры и могут быть про-
моделированы в качестве структурных объектов. И, несмотря на свою автономность, от-
дельные (=конкретные) структуры воздействуют друг на друга. Кроме того, функции этих
конкретных структур и их взаимозависимости также представляют собой структуру. Все
это – показатель мультисистемности. Структура, связывающая между собой конкретные
структуры, является внешней по отношению к ним, но нет ничего внешнего по отноше-
нию к структурам вообще.
Таким образом, объекты всех основных подсистем неклассической науки предстают
как системы немеханического типа.
5. Столь же основополагающим для неклассической КМ является принцип относи-
тельности, с которым чаще всего связывают теорию относительности А. Эйнштейна. Но
принцип относительности имеет и более широкий смысл, приложимый не только к миру
физических явлений, но и к большинству объектов исследования неклассической науки.
Раскрывая суть своего открытия, по поводу специальной теории относительности
Эйнштейн дает такое пояснение: “Каждый универсальный закон природы, который вы-
полняется по отношению к некоторой системе отсчета С, должен также выполняться в лю-
бой другой системе C`, которая движется равномерно и прямолинейно относительно С”
[Эйнштейн 1965, 249]. Мы видим, что с позиций принципа относительности Эйнштейн
оценивает универсальные законы природы (важнейшую составляющую науки), – они так-
же подчиняются принципу относительности и зависят от системы отсчета. В общей тео-
рии относительности приводятся новые объективные факторы, от которых зависит фи-
зический мир: “Геометрические характеристики тел, их поведение и ход часов зависят
прежде всего от гравитационных полей, которые в свою очередь создаются материальны-
ми телами” [Эйнштейн 1965, 250]. Тем самым специальная и общая теории относитель-
4* 99
ности отрицают не только абсолютность пространства и времени, а научно доказывают
относительность событий физического мира, зависимость законов природы от систем
отсчета, гравитационных полей, материальных тел.
Неклассическая логика также вышла к необходимости признания в своей области
знания принципа относительности. Так, Н.А. Васильев в 1912 г. пишет статью “Логика
и металогика” и включается в дискуссию между Б. Эрдманном и Э. Гуссерлем об абсо-
лютности/относительности законов логики. В этой полемике принцип относительности
применительно к логическим законам отстаивал Эрдманн. И здесь мы видим ту же самую
процедуру обоснования: логические законы носят абсолютный характер, только если мир
единственен, таков, каков он есть, и только. Но как в отношении пространства, времени,
событий, физических законов возникает вопрос о системе отсчета, о влиянии гравитаци-
онных полей, материальных тел, так и в отношении логических законов именно в этот пе-
риод возникает вопрос об условиях мышления. Подобные параллели Васильев как раз и
проводит: в той мере, в какой логика эмпирична, она изменяема и относительна, а в той
мере, в какой она рационалистична, она абсолютна. Он развивает тезис о том, что озна-
чает эмпиричность логических законов и что конкретно может представлять собой иная,
воображаемая, логика. Не вступая в полемику с Васильевым по поводу того, что в вооб-
ражаемых мирах могут быть принципиально иными не только познаваемые объекты
(с которыми он и связывает эмпиричность/относительность логики), но и познающие
субъекты (придающие ей рационалистичность/абсолютность), зафиксируем сам факт по-
становки вопроса об абсолютности/относительности логики и логических законов в не-
классический период.
Менее очевидно влияние данного принципа в других подсистемах науки. Обратим-
ся к биологическим наукам. Так, у В.И. Вернадского мы находим трактовку принципа от-
носительности применительно к живой природе. В подтверждение приведем одно из его
рассуждений: “Биологи забывают, что изучаемый ими организм является неразрывной ча-
стью земной коры, представляет собой механизм, ее изменяющий, и может быть отделен
от нее только в нашей абстракции. <…> В науке нет до сих пор ясного сознания, что яв-
ления жизни и явления мертвой природы, взятые с геологической, т.е. планетной точки
зрения, являются проявлением единого процесса” [Вернадский 1978, 12]. Само понятие
живого вещества, вынесенное им в название работы, сближает живую природу с неорга-
ническим миром. Мысль Вернадского прозрачна: живая природа не может быть абсолют-
но отгорожена от того, что мы называем неживым, косным. Живое и косное на планете
Земля взаимозависимы: живое вещество обладает геохимическими свойствами, т.е. свой-
ствами неорганической природы; в свою очередь мир так называемой “мертвой природы”
во многом является продуктом деятельности живой природы. Живое вещество способно
перерабатывать неорганическое вещество и энергию в органические.
Принцип относительности весьма значим и в неклассической химии. Вот какие ар-
гументы приводит Г. Башляр в этой связи: “Условия распознавания входят в определе-
ние веществ… Отсюда вытекает фундаментальная относительность вещества, которая…
подрывает прежнее понимание вещества как некоего абсолюта, принятое в химии времен
Лавуазье. Классическая химия… считала, что можно точно определить свойства того или
иного вещества, не задумываясь особенно о тех операциях, с помощью которых это веще-
ство выделялось” [Башляр 1987, 216–217]. Башляр недвусмысленно оперирует понятиями
абсолютности/относительности вещества, связывая первое с классической трактовкой,
а второе – с неклассической. Относительность (функциональность) означает зависимость
вещества от способов его получения, от условий распознавания. Неклассическая химия,
по его мнению, приняла чисто операциональную концепцию категории субстанции.
Что касается социально-гуманитарных наук, то зависимость от условий, как прояв-
ление принципа относительности, может быть конкретизирована в них различными спо-
собами: как зависимость и от культурно-национальной традиции, и от социально-поли-
тических и идеологических обстоятельств, и др. Сошлемся на название одной из работ
историка, которое говорит само за себя и выражает эту многофакторную зависимость и,
100
следовательно, относительность представлений историков разных стран по поводу одних
и тех же событий, – М. Ферро “Как рассказывают историю школьникам”.
Как видим, принцип относительности присутствует во всех основных подсистемах
неклассической науки и заключается в отрицании абсолютности изучаемого объекта,
признании его зависимости от системы отсчета, условий и обстоятельств исследова-
ния; относительность также означает способность данного объекта переходить
в свое иное.
6. К числу принципов неклассической НКМ должен быть добавлен еще один – энерге-
тизм, который мало кем выделяется, но о значении которого мы узнаем по многим знако-
вым работам. Наша задача заключается не только в том, чтобы раскрыть суть этого прин-
ципа, но и в том, чтобы обнаружить его наличие в основных подсистемах науки.
Содержание данного принципа раскроем, обратившись сначала к физическим наукам.
В образованное сознание широко вошла знаменитая формула Эйнштейна: E = mc². У са-
мого Эйнштейна можно найти такое объяснение: “Инертная масса является не чем иным,
как скрытой энергией. Закон сохранения массы потерял свою независимость и слился с
законом сохранения энергии” [Эйнштейн 1965, 249]. Энергетизм как принцип объяснения
физических явлений вытекает из фундаментального физического закона сохранения энер-
гии, включившего в себя фундаментальный закон сохранения массы классической физи-
ки. Одним из первых возвел энергетизм в ранг мировоззрения лауреат Нобелевской пре-
мии (1911 г.) В. Оствальд, который отказался от механистического объяснения явлений в
пользу энергетического. Энергетическое воззрение оказало влияние не только на физиче-
ские науки, но и на химию. Анализ влияния энергетизма на преобразование классической
химии можно найти у Башляра: “Энергия – это составная часть субстанции; субстанция и
энергия обладают одинаковой степенью бытия. Прежняя философия химии, отдававшая
предпочтение понятию субстанции… плохо соизмерялась с реальностью. Энергия тоже
реальна, как и субстанция, а субстанция не более реальна, чем энергия” [Башляр 1987,
212–213]. В неклассической химии подрывается абсолютность субстанциального подхо-
да: энергия – это равноценная веществу реальность. В неклассической химии возникла
новая область знания – фотохимия, в которой исследуются взаимозависимости вещества
и энергии. Химия также подошла к признанию тождественности законов сохранения мас-
сы и энергии.
В неклассической науке энергетический подход проникает и в биологию. В оцен-
ках Тимофеева-Ресовского есть важное положение, относящееся не только к философии
биологии, но и к теоретической биологии, поскольку в нем раскрываются самые осно-
вы жизни. Вот эта мысль: “Биосфера… энергетический экран между Землей и космо-
сом, та пленка, которая превращает определенную часть космической, в основном солнеч-
ной, энергии… в ценное высокомолекулярное органическое вещество. <…> Происходит
огромный, вечный, постоянно работающий биологический круговорот биосферы, целый
ряд веществ, целый ряд форм энергии постоянно циркулируют в этом большом кругово-
роте биосферы” [Тимофеев-Ресовский 1995, 355–356]. Перед нами раскрывается важней-
ший закон земных процессов – превращение “абиотической” энергии (и, соответственно,
вещества) в биоэнергию, и обратно. Здесь также присутствует своеобразная форма со-
хранения энергии, которая становится предметом исследования такой области науки, как
биоэнергетика. При этом понятие энергии используется здесь в прямом, а не переносном
смысле.
Принцип энергетизма активно используется и в психоанализе. Сложность динамики
бессознательного и сознательного в психической жизни человека заставляет Фрейда ис-
пользовать понятие энергии. В силу того, что Оно представляет собой поток влечений, в
нем заключена большая энергия. Сама суть психоаналитической методологии сводится
к тому, чтобы “суметь обесценить их и лишить заряда энергии” [Фрейд 1980, 346]. Это
возможно, если сделать их осознанными. И такие важные для сферы бессознательного
психические состояния, как удовольствия/неудовольствия, Фрейд также раскрывает че-
рез понятие энергии: “Ощущения, сопровождающиеся чувством удовольствия, не содер-
жат в себе ничего побуждающего к действию, наоборот, ощущения неудовольствия об-
101
ладают этим свойством в высокой степени. Они побуждают к изменению, к совершению
движения, и поэтому мы рассматриваем неудовольствие как повышение энергии, а удо-
вольствие – как понижение ее” [Фрейд 1980, 191]. Некоторые исследователи считают, что
Фрейд построил энергетическую модель психики.
Безусловно, есть большие сомнения по поводу того, использовался ли принцип энер-
гетизма в блоке социально-гуманитарных наук неклассического периода. В некоторых
областях данной подсистемы неклассической науки мы можем обнаружить методологи-
ческие подходы, основанные именно на понятии энергии. Интерес в этом плане представ-
ляет творчество космиста А.Л. Чижевского. Он занимался исследованием влияния кос-
мических энергий, в первую очередь солнечной, на все земные процессы, в том числе на
человеческую жизнь и ее историю. Космическая энергия, согласно его исследованиям,
трансформируется в нервно-психическую, которая, в свою очередь, трансформируется в
социально-психическую, находящую прямое отражение в исторических событиях. Законо-
мерности динамики солнечной энергии Чижевский обнаруживает и в исторической науке:
“Циклы солнечной активности точно совпали с циклами всемирно-исторического процес-
са. <…> от этого бесспорного статистического явления отмахнуться нельзя” [Чижевский
1995, 512]. Он пишет докторскую диссертацию на тему “Физические факторы историче-
ского процесса”, по своей методологии полностью порывавшую со всеми ранее сущест-
вовавшими подходами. Смысл энергетической методологии приравнивается к исследова-
нию влияния физических факторов на исторические события. Подавляющее большинство
советских историков из чисто идеологических соображений придерживались объяснения
исторических событий на основе социальных факторов, а методология Чижевского шла
вразрез с марксистской методологией.
Если обратиться к гуманитаристике, имеющей дело с искусством, мифами, религи-
ей и другими проявлениями духа, давшими название наукам о духе, то мы и здесь стал-
киваемся с попытками использовать энергийный подход. В этой связи интерес для нас
представляют две фигуры – Э. Кассирер и П.А. Флоренский. Кассирер использует поня-
тие энергии для того, чтобы выразить активность человеческого духа, который и соз-
дает мир культуры, а не просто запечатлевает в себе уже нечто готовое. Задача наук о
духе – раскрыть закономерности творческой активности или “принципы формообразова-
ния”, как их называет сам Кассирер. Он пишет: “Если… не следовать идеалу пассивно-
го созерцания реальностей духа, а… понимать их… как функции и творческие энергии,
то из самого творческого процесса, как бы различны и несхожи ни были созданные в нем
формы, можно все-таки извлечь определенные общие и типичные характеристики самого
процесса формообразования” [Кассирер 1995, 209]. В “философии символических форм”
Кассирера энергия раскрывает важнейшую составляющую языка: «мы воспринимаем и
знаем его (язык. – Н.Б.) одновременно и как нечто “внутреннее”, и как нечто “внешнее” –
как некоторую энергию внутреннего, которая выражается и объективируется во внешнем»
[Кассирер 1995, 184]. “Энергия внутреннего” и есть духовная энергия, по-особому про-
являющаяся в каждой составляющей культуры. Язык, без которого невозможны никакие
объективации духа (а следовательно, и вся система наук о духе) является энергийным по
сути своей. И это уже не биологическая или психическая энергия, а духовная энергия.
Есть ли хоть какая-то отдаленная связь между тем пониманием энергии, которая вхо-
дит в физический закон сохранения энергии, и духовной энергией? Пояснения мы нахо-
дим в философских воззрениях П.А. Флоренского.
Он также использовал термин “энергия” применительно к духовной деятельности че-
ловека: “Слово – человеческая энергия, и рода человеческого, и отдельного лица” [Фло-
ренский 1990, 281]. Как видим, и у него с языком и словом связывается понятие энергии.
Флоренский подводит под свое понимание онтологическое основание, касающееся всех
наук. Смысл его позиции заключается в следующем: “У бытия есть сторона внутренняя,
которою оно обращено к себе самому… а есть сторона внешняя, направленная к друго-
му бытию… Одна сторона служит самоутверждению бытия, другая – его обнаружению,
явлению… По терминологии древней, эти две стороны бытия называются сущностью
или существом, и деятельностью или энергией… бытия… могут быть подлинно объ-
102
единены между собой своими энергиями: тогда это объединение может быть мыслимо не
как приложение деятельности к деятельности, не как механический толчок одним быти-
ем другого, а в виде взаимопрорастания энергий, со-действия их, синергия, в которой нет
уже врозь ни той, ни другой энергии, а есть нечто новое. Взаимоотношение бытий мыс-
лится тогда не механически, а органически, или, еще глубже, онтологически” [Флорен-
ский 1990, 251].
Флоренский показывает возможность выхода к более глубоким уровням объяснения,
чем только уровень физической наук – ведь и в физику термин “энергия” проник, уже
неся в себе некий смысл. Это может быть только онтологический смысл, но понятый не в
духе классической механики. Отсюда, противопоставление органического – механическо-
му. Круг замкнулся: физические науки соединились с науками о духе.
В неклассический период энергетизм становится общенаучным методологическим
подходом, суть которого в выявлении энергетической составляющей в неорганической и
живой природе, а также в мире духовных явлений.
Принципы КМ неклассической науки (единство рационального и иррационального,
вероятностно-статистический характер причинности, эволюционизм, немеханический
тип системности, относительность и энергетизм) мы обнаруживаем, выходя за пределы
не только отдельных наук (будь то даже теоретическая физика), но и основных подсистем.
По нашему мнению, такой подход как раз и являет собой философское осмысление не-
классической науки. Картина мира, создаваемая философами, в качестве неявного знания
присутствует в мировоззрении ученых, задавая общие ориентиры и стратегию исследова-
ния. Неклассическая картина пришла на смену классической (механистической) картине
мира и отражала достижения науки вплоть до сер. ХХ ст. В 50-х годах прошлого столетия
в науке происходят радикальные изменения, связанные с компьютеризацией и космизаци-
ей эксперимента, на базе которых появляются открытия, не вписывающиеся в неклассиче-
скую КМ. Сегодня в науке формируется новая – постнеклассическая – картина мира, ко-
торая также требует своего философского осмысления.
ЛИТЕРАТУРА
103
Флоренский 1990 – Флоренский П.А. Имяславие как философская предпосылка // Флорен-
ский П.А. У водоразделов мысли. Т. 2. М., 1990.
Фрейд 1980 – Фрейд З. Я и ОНО // Хрестоматия по истории психологии. М.: Изд-во Моск.
ун-та, 1980.
Чижевский 1995 – Чижевский А.Л. На берегу Вселенной: Годы дружбы с Циолковским: Воспо-
минания. М., 1995.
Шкловский 1982 – Шкловский И.С. Проблемы современной астрофизики. М., 1982.
Эйнштейн 1965 – Эйнштейн А. Физика и реальность. Сб. ст. М.,1965.
104
Технонаука Галилео Галилея*
Размышления по поводу книги
Матео Валериани “Галилео – инженер”
(M. Valleriani. Galileo Engineer. Dordrecht,
Heidelberg, London, New York:
Springer, 2010)
В.Г. ГОРОХОВ
*
Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ “От технонауки Галилея до нанотехнонауки
(философско-методологический анализ)” № 13-03-00190.
© Горохов В.Г., 2013 г.
105
каций. Напротив, они необычайно расширили доступ самого широкого читателя к различ-
ным, в том числе архивным, материалам.
Но вернемся к книге. Автор ее мастерски сочетает конкретные исторические Case
Studies с широкими философскими обощениями, дополненными бесценными, в том чис-
ле впервые публикуемыми на английском языке, письмами Галилея к тогдашним инжене-
рам и от них к нему. Это наглядно показывает, какую огромную роль в становлении новой
науки – экспериментального и математизированного естествознания сыграла социо-куль-
турная среда, живой интерес инженеров-практиков к обсуждению технических проблем с
научной точки зрения.
106
ке” [Галилей 1980, 307]. И все сойдется, поскольку в природных объектах скрыта геомет-
рическая схема. Нужно только найти способ извлечь ее из материи.
Ответ на вопрос, как извлечь, мы находим в письме другого оппонента Галилея вене-
цианского инженера Джовани Франческо Сагредо (Giovan Francesco Sagredo, 1571–1620).
Чтобы избежать смазанного и двоящегося изображения в телескопе, Сагредо ищет способ
изготовления гомогенного стекла для линз, подбирая различный материал и совершен-
ствуя методы его шлифовки. Именно так по Галилею несовершенные природные объек-
ты приближаются к математическим совершенным абстрактным объектам. Именно такой
способ работы вообще стал характерен для естествознания, и заданный однажды образец
многократно воспроизводится, дает свои положительные результаты. Для сравнения
приведем аналогичный пример из области современного физического исследования.
В 1964 г. в работе советских ученых Анатолия Ларкина и Юрия Овчинникова и в одновре-
менно вышедшей работе немецких теоретиков Петера Фулде и Ричарда Ферелла была тео-
ретически предсказана возможность обнаружения сверхпроводимости в ферромагнетике.
Но эта возможность лимитировалась целым рядом трудновыполнимых условий, что сде-
лало задачу обнаружения такого сверхпроводящего состояния практически невыполни-
мой. Другие известные физики-теоретики Александр Буздин, Зоран Радович и Ленар
Тагиров выбрали в качестве модельного объекта искусственные слоистые нанострукту-
ры, состоящие из чередования слоев ферромагнетика и слоев сверхпроводника, и возмож-
ность реализации экзотического сверхпроводящего состояния стала очевидной. В начале
90-х годов несколько групп экспериментаторов в ведущих центрах мира предприняли по-
пытки обнаружить осциллирующую зависимость критической температуры слоистых на-
ноструктур сверхпроводник–ферромагнетик, предсказанную А. Буздиным, З. Радовичем
и Л. Тагировым. Однако результаты получались невоспроизводимыми и неоднозначными.
Группа исследователей из университета г. Аугсбурга (Р. Тидекс, З. Хорн) совместно с груп-
пой из Института электроники и промышленных технологий в г. Кишиневе (А. Сидоренко,
В. Здравков) проанализировали бинарные фазовые диаграммы большого количества пар
металлов ферромагнитных и сверхпроводящих и обнаружили пару, оптимально подходя-
щую для решения этой задачи, а именно: сверхпроводник ниобий и ферромагнетик ни-
кель. Обладая минимальной взаимной растворимостью, они способны обеспечить резкую
однородную границу раздела, необходимую для реализации подходящей нанострукту-
ры. Выявленная невоспроизводимость результатов предшествующих экспериментальных
групп была обусловлена большой длительностью процессов приготовления наноструктур
при последовательном напылении образцов. Для решения этой задачи – достижения вос-
производимости экспериментальных результатов, была разработана и запатентована спе-
циальная технологическая процедура. Такова методология сочетания теоретической и экс-
периментальной деятельности в науке со времен Галилея [Горохов, Сидоренко 2009].
Социальный статус практических инженеров эпохи Возрождения и раннего Нового
времени был настолько высок, что Галилей обращается к эрцгерцогу Леопольду Австрий-
скому и Дону Антонио де Медичи, называя их кроме всех прочих титулов “искусный ма-
стер”. В это время в связи с развитием и повсеместным внедрением огнестрельного ору-
жия ситуация в военной области резко меняется. Говоря современным языком, на первый
план выходит военно-промышленный комплекс. От того, насколько развита артиллерия и
фортификация, зависит теперь выживание ренессансных городов-государств. Старые кре-
пости больше не выдерживают артиллерийских атак и требуют реконструкции с приме-
нением новой науки. Артиллеристы в условиях появления и развития тяжелой мобильной
пороховой артиллерии больше не могут полагаться на простой неотрефлектированный
опыт и интуицию. Им нужны точные расчеты. Артиллерия и фортификация сами стано-
вятся сложной, основанной на математике наукой. Но не только математические расчеты
с помощью новых “математических инструментов” играют теперь важную роль. Решаю-
щим становится практический инженерный опыт, кодифицированные технические зна-
ния, а именно: как перестраивать городские укрепления, как быстро и эффективно пере-
базировать тяжелую артиллерию и строить необходимые для этого машины, под каким
углом наиболее оптимально стрелять из пушек и где их устанавливать, как точно измерить
107
расстояние до цели, как изготавливать прочный металл и эффективный порох, как строить
большие и грузоподъемные, но в то же самое время маневренные корабли, оснащенные
такой артиллерией. Вот те практические задачи, которые приходилось решать почти по-
вседневно военным инженерам. А решение этих задач требовало их научного осмысления
и научной инженерной подготовки.
Вот почему инженеры-практики и политики обращаются за помощью к ученым-кон-
сультантам и регулярно обсуждают с ними эти проблемы. Так наряду с мастерами-ин-
женерами появляются ученые-инженеры, без которых становится невозможным решать
многие инженерные задачи, которые переформулируются в проблемы, решаемые науч-
ным путем. Так предприниматель Маркони поставил перед учеными вопросы, на кото-
рые не мог ответить сам, но которые не могли возникнуть без практического инженерного
опыта эксплуатации первых радиостанций, а именно: какие физические процессы проис-
ходять в антенне и в самой радиостанции. Ответы на них дал физик Фердинанд Браун, ко-
торый сконструировал на основе научных знаний рамочную антенну и вторичный коле-
бательный контур. Только после этого стала возможна передача сообщений на большие
расстояния. Именно такие ответы на вопросы инженеров-практиков и давал Галилей.
Фейерабенд в своей книге “Против методологического принуждения. Очерк анар-
хистской теории познания” отмечает, что “Галилей не был знаком с оптическими теория-
ми своего времени” и что именно свобода от стандартов научного мышления его време-
ни позволила ему создать новое направление научного поиска [Фейерабенд 1986]. Но это
абсолютно неверно. Галилей не только был знаком с этими теориями, но и преподавал
геодезию, геометрию, перспективу и другие дисциплины военным инженерам. Валериа-
ни особо отмечает, что он был хорошо знаком с тогдашними наиболее известными тео-
риями сферических зеркал Джованни Батиста делла Порта (Giovanni Battista della Porta,
1535–1615) и географа, картографа, математика и астронома Джовани Антонио Маджини
(Giovanni Antonio Magini, 1555–1615), с которыми он, правда, был не согласен и которых
он критикует. Как подчеркивает Валериани: “Галилей не был изготовителем зеркал, но он
мог настолько хорошо оценивать продукт ремесленников и способ их обработки, что стал
экспертом по оценке качества зеркал у Великого герцога” (с. 64). И популярности в этом
вопросе прибавили ему не только астрономические открытия, но и критика Ватикана,
которая, впрочем, не была категорическим императивом, например для протестантской
Голландии.
Галилей – мастер-инженер
108
ции служил также пособием для обучения практической математике военных инженеров,
составлявших элиту тогдашнего инженерного корпуса.
Однако кроме мастеров-практиков, работавших в мастерских над изготовлением раз-
личных машин и орудий, шлифовкой стекол и зеркал, различных математических инст-
рументов, и военных инженеров в области фортификации и артиллерии, появляются уче-
ные-инженеры, выполнявшие роль консультантов при дворах королей, герцогов и т.д. и
осуществлявших социальную оценку техники. В их задачу, в частности, входило опреде-
лять, является представленная модель какой-либо машины выполнимой и полезной, стоит
ли она тех затрат, которые на нее выпрашивает изобретатель, давать обоснование и объяс-
нение принятого положительного или отрицательного решения и т.п. Именно такую дея-
тельность осуществлял Галилей при дворе Великого герцога Тосканского. Кроме того, он
не только изготовил телескоп для наблюдения небесных тел, но и предложил свою конст-
рукцию телескопа и бинокля для военно-инженерных измерений различных дистанций.
Все это сделало его наиболее известным экспертом в области оптики и оценки качества
линз (которые изготавливались особым образом из специальных кристаллов) для оптиче-
ских инструментов.
В своей домашней мастерской Галилей наладил систематическое производство воен-
ных компасов различного рода (размеров, материала, функций), а также железных орудий
и их составных частей (например, винтов, крепежных деталей и т.п.). Но это не было чи-
сто коммерческой деятельностью, изолированной от его научных интересов. Они могли
быть использованы только вместе со знаниями, как с ними обращаться. Поэтому кодифи-
кация и передача таких знаний с помощью частных уроков была главной деятельностью
галилеева предприятия. В это время становится нормой для успешной военной карьеры
брать частные уроки по фортификации, военной архитектуре, геодезии, механике, теории
перспективы и пользованию военным компасом. Одной из главных особенностей уроков,
даваемых Галилеем, было длительное и детальное объяснение того, как правильно
использовать “математические инструменты” (измерительные приборы).
Здесь я опять хотел бы несколько смягчить слишком категоричное высказывание
А. Койре по данному поводу, утверждающего, что измерительные инструменты предше-
ственников Галилея были еще ремесленными орудиями. “Новая наука заменила расплыв-
чатые и качественные понятия аристотелевской физики системой твердых и строго коли-
чественных понятий. Галилей заменил обыкновенный опыт основанным на математике
и технически организованным экспериментом. Декартовская и галилеевская наука имела
огромное значение для техников и инженеров. То, что на смену миру ”приблизительно-
сти” и ”почти” в создании различных технических сооружений и машин ремесленниками
приходит мир точности и расчета новой науки, заслуга не инженеров и техников, а тео-
ретиков и философов” [Койре 1988, 93–94]. Как мы видим, исходя из историко-научных
исследований Валериани, этот тезис следует ослабить. Стремление к точности измерений
исходило в первую очередь от тогдашней инженерной практики, и без этой, по сути дела,
социальной потребности (поскольку от точности попадания орудий в цель буквально за-
висело выживание ренессансных городов-государств) наука Нового времени вряд ли об-
ратила бы внимание на точность вычислений [Гуковский 1947, 224].
Практика конструирования, создания и использования “математических инструмен-
тов” и машин требует создания новой науки – кодификации технических знаний и разви-
тия технической теории. Так наряду с мастерами-инженерами появились ученые-инже-
неры. Но Галилей идет дальше многих. Он создает новую эпистемологическую модель
генерирования естественно-научных знаний. Наряду с инженерной деятельностью он
преподает математику в Падуанском университете и развивает основы естественно-науч-
ной теории. Однако именно технические знания, например в области артиллерии, стано-
вятся основой новой науки о движении, формулировки общего закона свободного падения
тел. В отличие от схоластической точки зрения, согласно которой законы природы и зако-
ны механики принадлежат различным реальностям, и мнения многих тогдашних инжене-
ров-практиков, что механические искусства выше природы и помогают человеку господ-
ствовать над ней, Галилей считает, что законы природы и законы механики принадлежат
109
одной и той же области. С этой позиции он критикует инженеров-практиков, стремящихся
строить машины, противные природе, противоречащие законам природы.
Галилей интегрирует практические и теоретические знания, рефлектируя новый тип
знаний, полученных в инженерной практике, и корректируя существовавшие теоретиче-
ские представления. Решение этой задачи и является основной заслугой Галилея, гени-
альность которого состоит в создании объяснительных теоретических схем технической
практики, с одной стороны, и в введении идеализированного теоретического конструи-
рования с помощью технических средств в естествознание (технически подготовленного
эксперимента). Об этом писали много и разные авторы, но так четко и документально по-
казать тесную связь естественно-научной теории и технической практики в жизни и тру-
дах великого Галилея смог в своей книге только Валериани. В его книге приводится весь-
ма характерный пример, который рельефно высвечивает социокультурную ситуацию того
времени, буквально подталкивавшую Галилея к теоретизации технических знаний. При-
мер этот связан с существовавшей тогда практикой Венецианского арсенала, как высоко
технологичного предприятия тогдашнего военно-промышленного комплекса, и установка-
ми его работодателей – политиков Венецианской Республики. “Чертик” как всегда скры-
вается именно в таких деталях: Валериани детально раскрывает “кухню”, в которой при-
готовлялись технические нововведения.
В книге приводится интересный пример с выбором на конкурсной основе проекта но-
вого корабля – знаменитой венецианской галеры. По традиции к рассмотрению комиссии
Венецианского сената были приняты три проекта, два из которых были представлены из-
вестными кораблестроителями – практическими инженерами, а третий – ученым-гумани-
стом Ветором Фаусто (Vettor Fausto, 1480–1546), переводчиком с древнегреческого на ла-
тинский труда “Механические проблемы”, приписываемого тогда Аристотелю, а сегодня
обозначаемого как труд псевдо-Аристотеля. Последнее обстоятельство не имеет в данном
случае большого значения, так как в то время верили, что это продукт самого Аристоте-
ля. Интересно, что конкурс выиграл именно Фаусто, не имевший никакого практического
опыта в строительстве кораблей, и именно потому, что он утверждал, что греческая кин-
керема (пентера) более эффективна для ведения военных действий в новых условиях ис-
пользования тяжелой артиллерии, чем традиционно использовавшаяся трирера.
Фаусто получил в свое распоряжение команду мастеров-кораблестроителей и вене-
цианские верфи, а также необходимое финансирование для строительства нового кораб-
ля. Этот факт показывает, каким образом тогда причудливо сочетались теория и практика,
гуманитарная традиция возрождения античного наследия и практический опыт совре-
менных мастеров-инженеров. Причем сам Фаусто характризовал свою новую работу, как
спуск в темную преисподнюю. Также и Галилей взялся за решение аналогичных проблем
судостроения (расчет весла тяжёлой галеры), едва ознакомившись с практическими по-
знаниями венецианских кораблестроителей, которые старался привести в теоретическую
форму с помощью все тех же аристотелевских “Механических проблем”. Даже если эта
работа и не была написана самим Аристотелем, она была выдержана в его духе и концеп-
туальный аппарат аристотелевской физики, модифицируемый под практические техниче-
ские проблемы, встававшие перед ренессансными мастерами-инженерами, лег в основу
новой галилеевой науки и был адекватно воспринят практиками и политиками.
Галилей был призван в Военно-морской комитет Венецианского арсенала в качестве
ученого-эксперта, вооруженного знанием именно “Механических проблем”. Но и модели
практических инженеров описывались в тех же аристотелевских терминах. Это разбива-
ет ставшее уже общим местом рассуждение о том, что Галилей развенчивает авторитеты
и прежде всего Аристотеля. Конечно, он критикует его утверждения и корректирует их с
точки зрения нового практического инженерного опыта. Аристотель больше не непрере-
каемый авторитет, который всегда прав. Но от этого выигрывает не только наука, но и сам
Аристотель. Здесь можно провести параллель с Карлом Марксом. Пока его работы были
идеологизированной доктриной (“учение Маркса истинно, потому что оно верно!”), он не
вызывал такого интереса, как в последнее время, в том числе и на Западе2. Итак, модифи-
цированный и постоянно модифицируемый под решение практических инженерных задач
110
концептуальный аппарат физики Аристотеля задает поле теоретических рассуждений об
этой практике как для самого Галилея, так и для его оппонентов и собеседников из среды
складывающегося тогда инженерного и (одновременно научного) сообщества. “Галилео
Галилей, следовательно, обнаруживает себя в качестве именно того эксперта-комментато-
ра многих аспектов аристотелевской доктрины, особенно касательно “Механических про-
блем”, “Физики” и “Метеорологии”. Таким образом, принимая во внимание исключитель-
но эти источники и результаты, анализируемые и полученные в его работах, необходимо
признать, что Галилей был не только военным инженером, но и практическим матема-
тиком, который был экспертом в области аристотелевской философии природы” (с. 206).
Именно поэтому Валериани присваивает Галилею еще и титул “аристотелевского инже-
нера”, но это понятие, на наш взгляд, несколько неточно выражает смысл им самим же
сказанного выше. Речь, по сути дела, идет об ученых, обратившихся тогда к осмыслению
инженерной практики с помощью теоретических понятий и концепций Аристотеля, в от-
личие от практических инженеров, обратившихся к науке за объяснением возникающих в
их практической деятельности проблем.
Хорошим примером здесь может служить исследование Галилеем и Сагредо термо-
скопа – первого прибора для измерения теплоты, о чем сохранилась приводимая в данной
книге подробная переписка. Собственно сама по себе конструкция термоскопа была про-
стой: небольшой стеклянный шарик с припаянной к нему стеклянной трубкой. Никакой
шкалы пока не было, и показания его зависели от давления среды. Но в данном случае для
нас важен не столько результат, сколько обсуждение конструкции, функционирования и
усовершенствования этого прибора в переписке Галилея и Сагредо, которое в конечном
счете привело Галилея новым теоретическим выводам. До тех пор температура оценива-
лась чисто субъективно, как ощущение теплого и холодного. Но такие ощущения часто
бывали неверными, обманчивыми. В результате наблюдений работы прибора в разных
условиях и обсуждений с коллегами-инженерами Галилей отказывается от теории тепло-
ты Аристотеля и формулирует новую атомистическую концепцию теплоты. Так наблюде-
ние за приборной ситуацией, т.е. по сути дела функционированием технического устрой-
ства, ведет к развитию новой естественно-научной теории.
Понятие “художник-инженер” Валериани использует, чтобы отличить профессио-
нальных практических инженеров от инженеров-ученых, хотя, как мне кажется, здесь бо-
лее адекватным является обозначение “мастер-инженер” [Горохов 1987, 60]. Сегодня мы
различаем техника, имеющего среднее техническое образование, и дипломированного ин-
женера, получившего научную подготовку в высшей технической школе (техническом
университете), а в среде последних еще и представителей технических наук, как прави-
ло, преподающих и проводящих научно-технические исследования в этих университетах.
Во времена Галилея наряду с простыми мастерами-ремесленниками появляются практи-
ческие инженеры, стремящиеся получить научную подготовку за пределами университе-
тов, как раз у тех, кого можно было бы квалифицировать как ученых, обратившихся к тех-
нике. Именно таким “ученым-инженером” или “инженером-ученым” и был сам Галилей,
получивший как практическое инженерное, так и классическое университетское образо-
вание. Во времена Галилея наиболее релевантным различием между инженерами и уче-
ными-инженерами было, верятно, знание последними латыни, что открывало им возмож-
ность изучать древние тексты и было недоступно первой категории инженеров3. Искусные
мастера, практические инженеры и архитекторы разного рода, с одной стороны, и худож-
ники, гуманисты, философы, бизнесмены, офицеры, представители администрации и по-
литики, с другой стороны, были действующими лицами происходящих тогда в обществе
экономических и социальных изменений. Однако, по мнению Валериани, именно “уче-
ные-инженеры были реальным центром этого культурного сдвига”. Как раз таким инжене-
ром и был Галилео Галилей: “Его хорошее чутье в сфере бизнеса и прекрасные коммуни-
кационные навыки сделали его одним из наиболее популярных инженеров-ученых своего
времени... Величие его науки, однако, было следствием ее связей с практическим знани-
ем” (с. 211).
111
Галилей – ученый-инженер
В последнее время принято много рассуждать о новой стадии науки – технонауке, зна-
менующей более тесную связь технической и научной деятельностей. Но, по сути дела,
главные черты такой технонауки мы обнаруживаем уже в трудах Галилея. Как указывает
Валериани, “наиболее интенсивная работа в области науки о сопротивлении материалов
осуществлялась Галилеем во время его пребывания в качестве резидента в Венецианской
Республике, т.е. между 1592 и 1610 гг.” (с. 120). Об этом пишет и сам Галилей в своих “Бе-
седах и математических докзательствах”: “Обширное поле для размышления, думается
мне, дает пытливым умам постоянная деятельность вашего знаменитого арсенала, синьо-
ры венецианцы, особенно в области, касающейся механики, потому что всякого рода инст-
рументы и машины постоянно применяются здесь большим числом мастеров, из которых
многие путем наблюдений над созданиями предшественников и размышления при изго-
товлении собственных изделий приобрели большие познания и остроту рассуждения...
Наблюдая за деятельностью тех, которых по причине их превосходства над остальными
мастерами мы называем “первыми”, беседы с ними не один раз помогли мне разобраться
в причинах явлений не только изумительных, но и казавшихся сперва совершенно неверо-
ятными” [Галилей 1964 II, 107].
Рассуждения Галилея о сопротивлении твердой призмы или цилиндра были направ-
лены не только на построение теоретических схем нового естествознания, т.е. вызваны
не только чисто научным интересом, но и, как он сам это формулирует, могут быть по-
лезными для многих механических приспособлений, чтобы “дать мастерам какие-либо
простые и удобные правила”. Решение этих задач было важным для перехода от миниа-
тюрной демонстрационной модели машины или сооружения к построению реальной пол-
норазмерной конструкции. И новая наука была способна помочь им: “Мы ясно видим не-
возможность не только для искусства, но и для самой природы беспредельно увеличивать
размеры своих творений, – пишет Галилей. – Так, невозможна постройка судов, дворцов и
храмов огромнейшей величины, коих весла, мачты, балки, железные скрепы, словом, все
части держались бы прочно”. [Там же, 207]. Одновременно, критикуя как теоретические
построения аристотелевской физики в изложении “Механических и проблем”, так и рас-
суждения практических мастеров, основанные на опыте, Галилей формулирует принципы
новой, по сути дела, технонауки.
В сущности перед Галилеем, как научным консультантом Венецианского арсенала
по вопросам военного кораблестроения, была поставлена вполне конкретная инженер-
ная задача, а именно: как оптимально сконструировать весло для галеры нового типа, т.е.
вооруженной тяжёлой артиллерией. Эта задача была важной и в социальном плане. Для
противоборства с Османской империей требовался новый тип судна, и от его правильной
оснащенности зависило выживание Венецианской Республики. Галилей в своих “Беседах
и математических доказательствах” поставил вопрос о прочности тел, анализируя сопро-
тивление, оказываемое твердыми телами силе, стремящейся их сломать: “Мы получили
уже столько выводов, касающихся вопросов сопротивления твердых тел излому, причем
в основание этой науки было положено сопротивление тел разрыву, что можем теперь по-
следовательно подвигаться вперед, открывая все новые и новые соотношения, которых в
природе существует бесконечное множество, и давая им доказательства” [Там же, 221].
Решая эти задачи, Галилей сначала вслед за аристотелевскими “Механическими про-
блемами” рассматривает модель весла в виде простого рычага. Однако затем, под влия-
нием опыта корабелов, он констатирует тот факт, что весло не может быть рассмотрено в
виде простого рычага, так как в данном случае важно учитывать как движущую силу, так и
то, что сопротивление и опора на галере также находятся в движении. Причем и вода рас-
сматривается им как точка опоры рычага и кроме того не статически, как у Аристотеля, а
как движущийся водный поток. Отсюда следует вывод, что чем глубже лопасть весла на-
ходится в воде, тем больше движущей силы гребец сообщает движению корабля. Однако
такие абстрактные теоретические рассуждения не удовлетворяли практических инжене-
ров, и Галилей вынужден был обратиться к их опыту, чтобы продвинуться дальше в реше-
112
нии поставленной проблемы. А этот опыт диктовал определенные правила и ограничения
в конструировании весел. Для решения этой проблемы Галилей развивает новую теорети-
ческую модель закрепленной на одном конце идеальной балки-консоли. Поскольку весло
имеет по Галилею две опорных точки – в уключине весла и в воде – он исследует также
балку, лежащую на двух опорах.
В принципе точно такую же работу по корректировке естественно-научных законов
с учетом практических технических знаний можно наблюдать на протяжении всей по-
следующей истории науки вплоть до современной технонауки с той лишь разницей, что
Галилей был первым, кто ввел этот новый эпистемологический принцип научного рас-
суждения, ставший основой последующего научно-технического развития. “Термин “тех-
нонаука” наиболее часто используется для обозначения таких современных дисциплин,
как информационные и коммуникационные технологии, нанотехнологии, искусственный
интеллект или также биотехнологии” [Белт 2009, 1311]. В технонауке, с одной стороны,
как в классическом естествознании, на основе математических представлений и экспери-
ментальных данных строятся объяснительные схемы природных явлений и формулируют-
ся предсказания хода определенного типа естественных процессов, а, с другой стороны,
как в технических науках, конструируются не только проекты новых экспериментальных
ситуаций, но и структурные схемы новых, неизвестных в природе и технике систем. Важ-
но, однако, не только совершить открытие и создать изобретение, не только закрепить
приоритет и запатентовать, но в первую очередь сделать их достоянием общества через
образование соответствующих хозяйственных структур, в особенности, когда достояни-
ем рынка становятся не только готовые продукты, но и знание ноу-хау. Но, как ни стран-
но, именно этим занимался и Галилей у истоков современного естествознания и научной
техники.
113
матический маятник, с помощью которого он открыл закон колебания маятника — неза-
висимость периода колебания при малых амплитудах (изохронизм). Правда, и инженеры
этого времени уже дают образцы нового способа мышления, применяя математические
принципы для разработки новых машин. В своем трактате “Беседы и математические до-
казательства” Галилей использует математический маятник для объяснения самых раз-
личных физических явлений, связанных с движением.
Кроме того, маятниковые часы становятся новым более точным прибором для изме-
рения времени. Проблема точных измерений особенно остро возникает в обществе в свя-
зи с нуждами навигации, астрономии, строительства военных и гражданских сооружений
и развитием огнестрельного оружия, в сообенности тяжелой артиллерии. Но особое зву-
чание она приобретает в связи со становлением новой науки и технически подготовлен-
ного эксперимента, где точность измерения становится часто решающим аргументом за
или против той или иной научной теории. Поэтому Галилей уделяет этой проблеме осо-
бое внимание. Для измерений во время экспериментов с наклонной плоскостью он еще
использует клепсидру – водяные часы. Но точности в измерении времени можно добить-
ся только с помощью маятниковых часов, которые он и конструирует. В письме 1637 г. в
Амстердам Галилей особо отмечает важность этого нового инструмента: “Теперь я подхо-
жу ко второму артефакту, который делает необычайно возрастающей точность астрономи-
ческих наблюдений. Я говорю об измерителе времени”. Далее Галилей отмечает, что этот
инструмент не только дает большую точность, константную во времени, но и остающую-
ся постоянной при тиражировании этого прибора и, наконец, подробно описывает конст-
рукцию таких маятниковых часов (с. 290).
Наклонная плоскость для Галилея – это не только “простая машина” – искусственный
объект, приспособленный для экспериментальной деятельности, но прежде всего абст-
рактный объект научной теории, используемый для проведения математических дока-
зательств (объект оперирования), и в то же время – репрезентант специально подготов-
ленного естественного объекта, на котором можно наблюдать физические процессы, не
встречающиеся в “чистом виде” в природе. Исследуя качение бронзового шарика по спе-
циально отполированной наклонной плоскости, Галилей делает вывод, относящийся к
сфере естественно-научной теории: скорости, приобретенные падающим или катящимся
по наклонной плоскости телом, зависят от ее высоты, а не от наклона.
Сам Галилей не занимался постройкой и конструированием машин. Как подчеркива-
ет Валериани, он принадлежал к тем экспертам, кто контролировал качество и осуществ-
лял оценку машин и их проектов. И главным в такой оценке было определить, является
представленная модель той или иной машины действительно выполнимой при переходе
к реальной конструкции. Новая наука Галилея, в частности, давала возможность помочь
мастерам – разработчикам и строителям различного рода машин – решать эти проблемы,
получать ответы об их надежности и работоспособности еще до постройки и испытания.
Для анализа сложных машин Галилей обязательно переходит к их геометрическому
представлению для объяснения принципа работы. Поэтому он начинает свой трактат по
механике следующим призывом, в котором сформулирована его программа теоретическо-
го анализа механических орудий: “чрезвычайно важно рассмотреть их в общем и уяснить
себе, каковы те выгоды, которые получают от этих орудий”, поскольку “механики часто
заблуждаются, желая применить машины ко многим действиям, невозможным по самой
своей природе, а в результате и сами оказываются обманутыми и в равной степени обма-
нывают тех, кто исходил в своих надеждах из их обещаний” [Галилей 1964 1, 9–10].
Одной из наиболее обсуждаемых в то время технических задач была проблема созда-
ния вечного двигателя – perpetuum mobile. Многие твердо верили тогда, что искусные ин-
женеры – механики и гидравлики – способны “перехитрить” или даже “перебороть” саму
природу. Такие мастера-инженеры, ангажированные для реализации крупных проектов,
вроде проекта изменения русла рек, действительно ощущали себя на переднем крае битвы
с природой. Поэтому неудивительно, что Великий герцог Тосканский Франческо I Меди-
чи выбрал для своего знаменитого парка Пратолино, разбитого рядом с его одноименной
виллой вблизи Флоренции, совершенно неудобное место с одной только целью – проде-
114
монстрировать свою власть над природой. Создатель парка и виллы – флорентинец Бер-
нардо Буонаталенти, был известным архитектором, паркостроителем и инженером. Его
мастерскую, возможно, посещал в молодые годы Галилей, чтобы набраться практических
технических знаний в области гидравлики. Буонаталенти, комментируя одну из работ До-
менико Мелини (Domenico Mellini. Discorso. Fiorenza, 1583), где тот критикует создате-
лей вечного двигателя, поскольку “искусство – дочь природы” и поэтому абсолютно не-
возможно, чтобы “искусство могло создать нечто большее, чем природа”, делает пометку
“ИСКУССТВО ЗАМЕНЯЕТ СОБОЙ ПРИРОДУ” (с. 197, 201–202).
Это убеждение выливалось тогда в своего рода социальное движение, стремившееся
упрочить положение инженеров в обществе в противовес тем, кто занимался “естествен-
ной философией” и утверждал, что природа доминирует над техникой. Галилей формули-
рует третью позицию в вопросе соотношения науки и техники, которая становится фак-
тически определяющей в новом естествознании, – “законы природы и законы механики
принадлежат к одной и той же области явлений”2 (с. 200–201, 203).
Обсуждению проблемы вечного движения и возможности создания вечного двигателя
отдал дань и Леонардо да Винчи, который даже планировал написать специальный трак-
тат о машинах и много внимания уделял наброскам конструкций различных машин и их
частей. В некоторых местах своих записок он выступает против тех, кто пытается строить
такие машины. Сам он, по-видимому, не строил таких машин, но много времени уделял
анализу их конструкций на чертежах. “Многие чертежи машин вечного движения, сде-
ланные Леонардо да Винчи, содержат те же самые компоненты, что и разработанные им
обычные машины. Ему кажется, что эту проблему в целом нужно решать скорее практи-
ческим путем. Верояно, он считал, что правильно комбинируя колеса, зубчатые передачи,
насосы, воздуходувные мехи, водяные колеса и винты Архимеда, можно создать маши-
ну, которая будет двигаться за счет своей собственной энергии”, – пишет Олшин [Олшин
2009, 9–10].
В сущности, обсуждение этой проблематики отрывало инженеров от повседневной
рутинной реальности, приучало их не только мыслить практически, но и рассуждать тео-
ретически на моделях и чертежах. Галилей идет тем же путем. Однако в отличие от Лео-
нардо он стремится свести сложные и даже простые машины к еще более простым и об-
щим геометрическим моделям и схемам. Такой универсальной объяснительной моделью
для всех машин становится у него наклонная плоскость, с помощью которой он, напри-
мер, исследует природу винта.
Опираясь на геометрию, Галилей дает уроки математики военным инженерам и одно-
временно учит их пользоваться измерительными “математическим инструментами”. Та-
ким образом уже тогда инженерное образование, как и теперь, служит стимулом для тео-
ретической систематизации практических знаний. Однако круг геометрических знаний
четко определен и в его основе лежит евклидова геометрия, учение о сфере Архимеда,
теория перспективы, развитая художниками эпохи Возрождения, геодезия и арифметика.
В дальнейшем этого набора математических дисциплин для инженеров оказалось недо-
статочно, и они начинают разрабатывать собственные технические теории и собственную
математику. Но важно, что исходный эпистемологический принцип был заложен именно
Галилеем. Как утверждал уже в конце XIX столетия немецкий инженер и один из твор-
цов теоретической кинематики Франц Рело – машины “представляют собой особый вид,
активируемый с помощью вращающихся везде геометрических структур”, которые есть
не что иное, как “душа машины”, “геометрическая абстракция машины” [Рело 1875, 59–
60]. Таким образом, можно сказать, что модифицированная геометро-кинематическая схе-
ма Галилео Галилея послужила началом приложения естественно-научной теории – тео-
ретической механики – к описанию машин и толчком для создания первой технической
науки – теории механизмов и машин. А это, в свою очередь, было возможно, поскольку
создаваемая Галилеем наука была по сути дела технонаукой, содержащей в зародыше и ес-
тественно-научную и научно-техническую составляющие.
115
ЛИТЕРАТУРА
Белт 2009 – Belt H. van den. Philosophy of biotechnology // Philosophy of Technology and Engineering
Sciences: 9 (Handbook of the Philosophy of Science). Amsterdam: Elsevier, 2009.
Галилей 1964 – Галилео Галилей. Избранные труды в 2 т. М., 1964.
Галилей 1980 – Галилео Галилей. Избр. труды. Т. 1. М. 1980.
Горохов 1987 – Горохов В.Г. Знать, чтобы делать: история инженерной профессии и ее роль в
современной культуре. М., 1987.
Горохов 2012 – Горохов В.Г. Галилео Галилей как философ техники // Философский журнал.
2012. № 1.
Горохов, Сидоренко 2009 – Горохов В.Г., Сидоренко А.С. Роль теоретических исследований в
развитии новейших технологий // Вестник РАН. 2009. № 9.
Гуковский 1947 – Гуковский М.А. Механика Леонардо да Винчи. М.–Л., 1947.
Капра 2009 – Капра Ф. Наука Леонардо. Мир глазами великого гения. М., 2009.
Койре 1988 – Koyre A. Galilei. Die Anfänge der Neuzeitlichen Wissenschaft. Berlin: Verlag Klaus
Wagenbach, 1988.
Лефевр 2001 – Lefevre W. Galileo Engineer: Art and Modern Science // Science in Context, Volume
14, Issue S1, June 2001.
Олшин 2009 – Olshin B.B. Leonardo da Vinci´s investigations of perpetual motion // ICON. Journal
of the International Committee for the History of Technology. 2009. Vol. 15.
Рело 1875 – Reuleaux F. Lehrbuch der Kinematik, V. 2. Die praktischen Beziehungen Kinematik
zu Geometrie und Mechanik: Grundzüge einer Theorie des Maschinenwesens. Mit einem Atlas und
Zahlreichen in den Text Eingedruckten Holzstichen. Braunschweig: F. Vieweg und Sohn, 1875.
Фейерабенд 1986 – Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Очерк анархист-
ской теории познания // Избранные труды по методологии науки. М., 1986.
Примечания
1
Критику взглядов Койре в этом аспекте см. [Лефевр 2001].
2
Например, на недавно прошедшей конференции в университете г. Упсала, Швеция “Critique,
Democracy and Philosophy in 21st Century Information Society. Towards Critical Theories of Social
Media. The Fourth ICTs and Society-Conference”, организованной международной трансдисципли-
нарной сетью “Информационно-компьютерные технологии и общество” целая открытая пленарная
секция “Marx is Back” (Маркс возвращается), была посвящена переосмыслению наследия Маркса и
вызвала целую волну дискуссий.
3
Леонардо да Винчи, например, не знал латыни и мог ознакомиться с античными и средневеко-
выми источниками только понаслышке – в пересказе или в переводе, а переводов на национальные
языки тогда было очень мало (см. подробнее [Капра 2009]).
4
Галилей написал две книги о машинах: “Машины” (Galileo Galilei. Delle macchine, 1592–1593)
и “Механика” (1598–1599). Копия последнего труда была опубликована на французском языке впер-
вые в 1634 г. Первый трактат сохранился всего в нескольких копиях, одна из которых находится в
Гамбурге (Hamburg: Staats- und Universitätsbibliothek). В этой работе Галилей подчеркивает противо-
положность искусства и природы, что было традиционным для инженеров того времени.
116
АВЕНИР ИВАНОВИЧ УЁМОВ
29 мая 2012 г. на 85-м году жизни скончался специалист по логике и методологии нау-
ки, доктор философских наук, профессор Авенир Иванович Уёмов. После окончания фи-
лософского факультета и аспирантуры кафедры логики (1952) МГУ работал преподавате-
лем, заведующим кафедрой философии Ивановского государственного педагогического
института. С 1964 г. доктор философских наук, заведующий кафедрой философии Одес-
ского государственного университета, заведующий отделом теории управления и систем-
ного анализа Одесского отделения Института экономики АН Украины, с 1996 г. – профес-
сор отделения философии Одесского государственного университета.
Авенир Иванович Уёмов разработал оригинальную онтолого-методологическую кон-
цепцию, применяемую в системном анализе. Её логико-математическим аппаратом явля-
ется язык тернарного описания. С помощью этого аппарата возможен дедуктивный вывод
значений одних системных параметров из других, т.е. дедуктивное построение парамет-
рической общей теории систем. В его исследованиях различных типов аналогий обосно-
вывается идея о существовании логических условий, при которых выводы по аналогии
оказываются вполне достоверными.
Почти до последнего дня Авенир Иванович работал. Опубликовал несколько статей,
издал книгу “Метафизика” (Одесса, 2010). Значительное место в ней занимают вопросы о
метафизических основаниях философской антропологии и теологии – это разделы о сущ-
ности человека, о смысле жизни, о добре и зле, творчестве, счастье.
117
Когда мне было пять лет, семья переехала в г. Вятку, где были лучшие условия для
работы отца и матери, которая там получила должность бухгалтера в педагогическом ин-
ституте. В Вятке я пошел в первый класс. Там я стал “ударником по школе” (сохранилась
фотография именно с таким названием, на ней – несколько девочек и я). В декабре 1934 г.
Вятка в связи с убийством С.М. Кирова была переименована в г. Киров.
Однажды мама спросила меня, хочу ли я поехать далеко-далеко. Я, конечно, захотел.
И вскоре мы действительно отправились. Ехали очень долго, пока не приехали к како-
му-то дому, на котором было написано “Хабаровск”. Здесь меня мама познакомила с муж-
чиной и сказала: “Вот тебе, Венечка, новый папа”. Я возразил: “Это не мой папа. Мой папа
остался в Вятке. А это – дядя”. Звали этого дядю Леонид Иванович, значит, он был “дядя
Леня”. Впоследствии мы с ним поладили. Он был человеком культурным, развитым, ока-
зывал на меня благотворное влияние. Я мог обращаться к нему с различными вопросами.
Например, мог позвонить ему по телефону на работу и спросить, кто такой Багратион.
– Вы хорошо учились в школе?
– Не всегда. Помню, мама оставила меня в Хабаровске, а сама уехала во Владивосток
улаживать свои дела. Тогда-то я стал плохо учиться. Когда мама вернулась, то внятно объ-
яснила мне, что учиться надо хорошо. Я с ней согласился и стал учиться хорошо, но уже
во Владивостоке. Там я даже получил премию за третий класс – книгу английского писа-
теля Гринвуда “Маленький оборвыш”, которая произвела на меня огромное впечатление.
Однажды я проснулся и увидел маму заплаканной. Дядю Леню арестовали. Далее
помню огромную очередь у тюрьмы, мы в этой очереди стояли, чтобы отдать передачу
для дяди Лени. Это был не 1937 год, не ежовщина, а уже 1940-й – более мягкое, “гуман-
ное” управление Берии. Вспоминается также, как мы ездили в концлагерь, который нахо-
дился в районе бухты Находка. В этот лагерь был заключен дядя Леня. Помню и нашу по-
следнюю встречу. Помню его мудрые советы, которые он давал мне, будучи уже узником
ГУЛАГа. Он старался зародить во мне любовь к путешествиям. И это у него получилось!
Его отправили на Колыму, где он и погиб.
– А известно ли Вам, за что Ваш отчим был арестован?
– Впоследствии мама узнала от знакомых историю ареста дяди Лени. Эта история –
красноречивое свидетельство того “порядка”, который был в стране во времена Сталина.
Директор треста, в котором работал дядя Леня, хотел присвоить большую партию леса.
Но нужно было, чтобы документ был подписан главным бухгалтером, которым был дядя
Леня. Он наотрез отказался это сделать. Тогда директор позвонил кому-то и сообщил, что
он разоблачил “врага народа”, который проживает по такому-то адресу. Директор вспом-
нил, что во время одной совместной выпивки дядя Леня выражал сомнения по поводу
правильности изложения событий Октябрьского переворота 1917 года в “Истории граж-
данской войны в СССР”. Этого, конечно, было вполне достаточно, чтобы признать дядю
Леню безусловным врагом народа.
– Арест дяди Лени как-то сказался на Вашей судьбе?
– Напрямую он на мне никак не отразился. Мама не оформляла развод с моим отцом,
поэтому я и не мог считаться “сыном врага народа”. Я продолжал хорошо учиться, выпол-
няя завет дяди Лени. Помнится, когда я сдавал экзамен по географии, учительница при-
гласила директора, чтобы продемонстрировать мои успехи. Я стал увлекаться мировой
литературой: Шекспир, Гёте, Шиллер, Пушкин, Бальзак, не говоря о Жюле Верне и Майн
Риде. Однажды мама решила узнать, что же я читаю, и пришла в ужас: ее взгляд упал на
скабрезные, как ей показалось, строчки Шекспира. И мне пришлось оправдывать Шекспи-
ра перед мамой.
– А как у Вас складывались отношения со сверстниками?
– Летом мама отправляла меня в пионерский лагерь, и тогда наставали тяжелые вре-
мена. Дело в том, что я был толстоватым мальчиком, что делало из меня предмет насме-
шек и даже травли. Особенно усердствовали девочки. Они, помнится, подбегали ко мне и
дразнили: “Жира-пуп, жира-пуп, жиромясокомбинат!”, да еще и щипали при этом. А я не
знал, что мне делать, так как мой отец строжайше запрещал мне бить девочек. Однажды я
сидел перед палатой, ожидая, когда же, наконец, девочки уснут, и плакал. Пионервожатая,
118
проходя мимо, спросила меня, почему я плачу. Я ей рассказал все. Она мне посоветовала:
“А ты ее ударь, ту, которая станет снова приставать!”. Я был очень удивлен. “А что, разве
девочек можно бить?”. “Можно, – ответила вожатая,– а иногда даже нужно!”. – “Но они
же прибегут к Вам жаловаться!” – “А мы им добавим!”.
Я до сих пор помню этот свой удар. Девочка была страшно удивлена. И все кончилось.
Мигом все стало известно всем, и больше ни одна девочка меня не дразнила. К сожале-
нию, с пионервожатой я больше не встречался. А мне бы расцеловать ее в знак благодар-
ности за то, что она для меня сделала.
– Сказалась ли война на Вашей дальнейшей учебе? Тогда не только на фронте, но и в
тылу жилось нелегко.
– После окончания семилетней школы летом 1942 года я поступил в военно-морскую
спецшколу, в лагере которой провел все лето. Но затем я попал на медкомиссию, которая,
используя “тесты Рабкина”, определила у меня неправильное цветоощущение. И я был
отчислен из спецшколы. Пришлось поступить в морской техникум. Кстати, позже, уже в
МГУ, мне вновь пришлось иметь дело все с теми же “тестами Рабкина”. Однажды я уви-
дел объявление: “Лаборатории требуются люди с дефектом цветового зрения”. Я обра-
довался: это была возможность подработать. Но меня ожидало разочарование. Проверив
меня всё на этих самых тестах, мне сказали, что в отношении зрения я совершенно нор-
мален.
– А как в техникуме складывались отношения со сверстниками – ведь эти ребята
росли в условиях безотцовщины. Как они воспринимали парнишку, читавшего Шекспира
и Гёте?
– К сожалению, сначала отношения складывались не лучшим образом. Там меня били,
теперь уже всерьез, били в самом буквальном смысле. В техникуме сложилась студенче-
ская мафия, которая считала своим долгом всех держать в страхе, а я не хотел покоряться.
Но однажды я встретил знакомого, который сказал мне, что во Владивостоке есть такое
учебное заведение – Дальневосточный политехнический институт, в котором нет ника-
кой мафии. Там студентов не бьют, а только учат. И мне захотелось в этот институт. По-
сле окончания первого курса морского техникума, летом 1943 года, я пришел в приемную
комиссию института и попросил принять меня. Надо мной посмеялись: вот окончи свой
морской техникум, попади в заветные 5% лучших выпускников, и тогда мы тебя, может
быть, примем. Я чуть не плакал. Члену комиссии стало жалко меня, и он сказал: “Ладно,
принеси аттестат об окончании средней школы”.
Хотя такого аттестата у меня не было – ведь за плечами только семилетка, я вышел
окрыленный. У меня в запасе было целых 3 месяца! За это время можно было бы сдать эк-
замены экстерном. Половину отпущенного срока я думал потратить на английский язык,
который мне плохо давался. Английским я решил заниматься с преподавателем. А ма-
тематические предметы давались мне легко. Основная трудность, думал я, – предметы
типа органической химии: надо было запомнить огромное количество формул всяческих
реакций.
– Но ведь это почти неразрешимая задача – за 3 месяца пройти 3 класса школы!
– Было трудно, даже очень трудно. Но я не пасовал, находил выходы. Например, зна-
чительную часть органической химии изложил стихами – так было легче ее запомнить.
Кое-что помню и до сих пор. “Давай возьмем дибромпропан, бром с краешков находит-
ся. Подействуем мы натрием, и бром он отберет. Получим мы молекулу с цепью новой,
замкнутой. Циклопропан, триметилен названье веществу”.
И вот я начал сдавать экзамены экстерном при 1-й Центральной школе, где нашел
полное понимание со стороны завуча этой школы, спасибо ему. Сдаю химию, получаю
великолепную пятерку. На всю тригонометрию за 10-й класс у меня было всего несколь-
ко часов. Сдал ее тоже на 5 баллов, как и все остальные предметы математического цик-
ла. Единственная четверка была по истории. Экзаменовал меня по этому предмету сам ди-
ректор школы, он не смог поставить “этому выскочке” пятерку. Сдав экзамены за 8-й, 9-й
и 10-й классы, я узнаю, что этого не нужно было делать – достаточно было сдать только
за 10-й.
119
Но дело уже сделано, я с аттестатом об окончании средней школы иду в институт.
И здесь – о ужас! – получаю отказ. По существующим правилам я оказался слишком мо-
лод для поступления в вуз. Нужно было ждать еще 2 года! Меня выручила решительная
поддержка со стороны единственного тогда профессора института – Шумкина. Благодаря
его защите я и был зачислен в августе 1943 года в число студентов этого вуза.
– Все хорошо, что хорошо кончается! С этого времени жизнь Ваша вошла в нормаль-
ное русло?
– Увы, нет! Трудности подкрались ко мне совсем с неожиданной стороны. Дело в том,
что я дико, без памяти влюбился. Чтобы “доказать” свою любовь Тамаре (так ее звали), я
как-то поджег бумагу и сунул в огонь свою руку. Она подождала, чем это дело кончится, а
потом сказала: “Бросьте глупости!”. И ушла.
Я пытался подавить в себе это чувство уже привычным для меня способом – сдавал
экзамены экстерном. Потом стал заниматься научной работой. И заинтересовался органи-
зацией педагогического процесса. Написал “Письмо преподавателям Дальневосточного
политехнического института” – о методике преподавания. Письмо тогда получило высо-
кую оценку со стороны Всеволода Тихоновича Быкова – председателя методической ко-
миссии. Так прошел год. Начался второй….
– А все же почему Вы так и не окончили политехнический институт?
– Знания, которые я получал в институте по математике и физике, меня не удовлетво-
ряли. Я стал подумывать о переезде в Москву, а именно в МГУ. К концу второго курса по-
явилась еще одна причина, почему я захотел учиться в МГУ. Сдав экзамены экстерном, я
получил уйму свободного времени, которое тратил в библиотеке. Там как-то нашел книгу
К. Гельвеция “О человеке”. Я удивился: как можно писать о “человеке”? Возьми зеркало
и смотри. Но открыв книгу, не смог от нее оторваться. Читал в столовых, трамваях, всю-
ду. Потом прочитал критику Гельвеция, исходящую от Д. Дидро. И стал записывать свои
мнения по спорным вопросам. Это было уже дорогой к философии. Я стал подумывать
о поступлении еще и на философский факультет. Для этого опять-таки нужно было ехать
именно в МГУ.
– Легко сказать “ехать в МГУ”, но как это можно было выполнить в 1945 году, ко-
гда война еще не кончилась, – несовершеннолетнему парнишке перебраться из Владиво-
стока в Москву, без особых, как я понимаю, средств к существованию, да и без уверенно-
сти в том, что Москва раскроет ему свои гостеприимные объятия? И как Ваша мама
отнеслась к этому авантюрному проекту?
– Я оформился в качестве сопровождающего лица при инвалиде Отечественной вой-
ны Василии Лужко. Мы бы могли выехать сразу после победы над Германией, но поме-
шала война с Японией. Мама одобрила наш проект, так как сама хотела вернуться в Евро-
пу. И вот мы выехали. Приехали в Москву в сентябре, под гром салютов – праздновалась
победа над Японией. В МГУ я пошел к декану мехмата. Он сказал мне, что учебный год
уже начался, поступать на факультет поздно, но посоветовал мне, раз уж я приехал, посту-
пить в Институт аэрофотосъемки, геодезии и картографии, где было много математики и
откуда со временем было возможно перевестись в МГУ. Я последовал этому совету, и был
принят в этот институт с распростертыми объятиями – там был недобор студентов. Лек-
ции я там посещал только по военному делу, т.к. военная кафедра постоянно жаловалась
на студентов, не посещающих лекции. А тем временем… сдавал экзамены экстерном по
предметам философского факультета. Но… последовали выговоры за непосещение заня-
тий, а за ними и приказ об отчислении из института. И я пошел к декану философского фа-
культета с просьбой, чтобы меня приняли на первый курс, а экзамены за первый семестр
я уже сдал экстерном. Декан посмотрел на меня и сказал: “На первом курсе у нас свобод-
ных мест нет, а вот на втором есть. Вот если сдадите в эту сессию экзамены за 2-й и 3-й
семестры, мы вас зачислим сразу на второй курс”. Экзамены я сдал, и в феврале 1946 года
был зачислен на второй курс, однако, без предоставления общежития. Общежитие, прав-
да, мне все же предоставили, но не деканат, а студенческий комитет. Так я стал полноправ-
ным студентом философского факультета.
120
– А пригодились ли Вам на философском факультете знания, полученные прежде по
физике и математике?
– Да. Я был избран председателем научного студенческого общества. Помню, я орга-
низовал большую дискуссию по книге Э. Шредингера “Что такое жизнь с точки зрения
физики”. В дискуссии участвовали студенты философского, биологического и физическо-
го факультетов.
– Такой способный студент должен был бы без особых проблем поступить в аспи-
рантуру.
– Я окончил философский факультет в 1949 году. Получил диплом с отличием и, дей-
ствительно, был рекомендован в аспирантуру Института философии АН СССР, в сектор
философии естествознания. Но в аспирантуру Института философии я всё же не попал.
Дело в том, что при поступлении я должен был заполнить анкету, а там спрашивалось,
“входил ли я в состав Временного правительства 1917 года”. Ну, я и ответил на этот во-
прос с юмором, а это глубоко возмутило представительницу КГБ в отделе аспирантуры.
Сталинский режим к шуткам относился с подозрением. И женщина сказала свое “нет”.
Хлопоты заведующего сектором И.В. Кузнецова и даже нового директора Института фи-
лософии академика Г.Ф. Александрова не помогли. И я вернулся на факультет в удручен-
ном состоянии. Но здесь я встретил заведующего кафедрой логики П.С. Попова, который
предложил мне поступать в аспирантуру на его кафедру. Я согласился. Тут же был оформ-
лен протокол сдачи экзамена, и я был принят. Для диссертации, по совету аспиранта Ната-
на Годера я взял тему “Аналогия в современной технике”. Руководителем стал профессор
В.Ф. Асмус. И работа закипела.
– На этом Ваши “приключения” закончились?
– Не совсем. В работе случались перерывы. Один перерыв был, в частности, связан с
событиями вокруг аспирантки Пантелеевой, которую исключали из комсомола (а это озна-
чало, что из аспирантуры тоже). Дело в том, что аспиранты кафедры логики подрабатыва-
ли уроками в школе. И вот один из учеников Пантелеевой заявил, что она “давала ему по-
читать Гитлера”. Потом, правда, оказалось, что речь шла всего-то о брошюре советского
издания “Откровения фашистских людоедов”. Это был один грех аспирантки. Второй был
связан с тем, что какой-то прохожий попросил ее перевести объявление в окне американ-
ского посольства. Пантелеева и перевела: “Такого-то числа – День Организации Объеди-
ненных Наций. Это – ваш день”. Об этом случае она затем рассказала кому-то на факуль-
тете. Вот за это ее и нужно было исключить из комсомола. Я решил голосовать “против”.
Но она так каялась, так поливала помоями тех, кто ее защищал, что я решил воздержать-
ся. Оглянулся – кроме меня, воздержался только Годер. Так образовалась “группа Уёмов –
Годер”, которую тоже надо было обсудить и осудить, что и было сделано на аспирантском
собрании, которым руководил известный логик Е.К. Войшвилло. Бедный Евгений Кази-
мирович! Он не знал, что с нами делать, и потихоньку спустил это дело “на тормозах”.
– А не могли бы Вы рассказать какие-то подробности своей защиты кандидатской
диссертации – ведь, кажется, она проходила не очень гладко?
– Диссертация, я думаю, вышла у меня хорошая. Были получены новые результаты.
И вдруг – гром среди ясного неба. Официальный оппонент – Павел Сергеевич Попов от-
казывается быть официальным оппонентом. А надо сказать, что в Советском Союзе было
тогда только два профессора по логике – П.С. Попов и А.Ф. Асмус. Асмус – мой научный
руководитель, а Попов отказывается. Значит, защита не может состояться, и все мои тру-
ды насмарку! Я приуныл. Но здесь блестящая мысль пришла мне в голову. Ведь диссер-
тация называется “Аналогия в современной технике”, а значит, оппонентом у меня может
быть кто-то со стороны специалистов по современной технике! Я тут же побежал в Энер-
гетический институт им. Г.М. Кржижановского. И вот я в кабинете его директора – акаде-
мика М.В. Кирпичева. Академик принял меня очень хорошо. Удивился тому, что философ
умеет писать формулы. Вызвал профессора Баума и сказал ему: “Будешь официальным
оппонентом”.
И вот сама защита. Блестящие отзывы официальных оппонентов – профессора Бау-
ма и кандидата философских наук А.С. Ахманова Потом начались прения. Неожидан-
121
но П.С. Попов обвинил меня в преклонении перед иностранщиной (а надо сказать, что в
стране как раз разворачивалась кампания “против космополитизма и преклонения перед
Западом”). Ему возражал В.Ф. Асмус. Профессор Ф.И. Георгиев сказал, что диссертация
не имеет теоретического характера, так как мало цитат классиков марксизма. Но все эти
выступления не имели особенно большого значения. Голосование было таким: против – 1,
остальные – за. Так я стал кандидатом наук.
– Почему же Вы после защиты не остались работать в Москве?
– Мне предлагали остаться в Москве. Но я понимал, что Москва – это бесконечная
борьба, а наукой некогда будет заниматься. Поэтому предпочел Иваново, где уже работала
моя жена. Там было спокойнее.
– И что же, удалось ли Вам хотя бы в Иванове заниматься наукой?
– Вскоре после приезда в Иваново я прочитал очередной пасквиль против кибернети-
ки. Решил написать ответ и направить его не куда-нибудь, а в журнал “Коммунист”, наи-
более авторитетный журнал в те времена. В ответ последовало долгое молчание. Потом,
наконец, пришел ответ: “По не зависящим от нас причинам опубликовать не можем”. Мой
ответ на пасквиль был опубликован в “Ученых записках” Ивановского пединститута под
названием “Реальный смысл проблем кибернетики и их извращение в буржуазной науке”
примерно в то же время, как и серия статей других авторов в защиту кибернетики, опуб-
ликованных в журнале “Вопросы философии”.
Ну, а дальнейшая моя жизнь проходила на глазах моих аспирантов.
– Спасибо Вам за откровенную беседу.
А.Ю. Цофнас,
доктор философских наук
122
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
“Справедливость”
в платоновских диалогах:
“Апология Сократа” и “Критон”
Д.В. БУГАЙ
123
ловеческому, кроме стремления к самосохранению и самоутверждению в превосходстве
над другими (ί). Это новое мировоззрение, распространявшееся в основном сре-
ди элиты, таило в себе опасность для всего строя тогдашней жизни полиса, для основа-
ний его политического, социального и культурного бытия. Невиданный взлет греческой
спекулятивной мысли в IV в. был, главным образом, реакцией и ответом на этот вызов.
В конечном итоге, возникшая в Афинах новая форма сознания, “философия”, выработа-
ла новые решения поставленных проблем. Платон и его деятельность сыграли здесь ре-
шающую роль.
Тема справедливости (ὸί, ἡύ) – ключевая для всего платоновского
творчества, но перед тем как обратиться к ней, стоит отметить несколько моментов, имею-
щих особое значение для интерпретации Платона в целом.
Как известно, дошедший до нас в средневековых византийских рукописях платонов-
ский корпус состоит из девяти “тетралогий” (“четверок диалогов”), в которые входят 36
диалогов, помимо “тетралогий” имеются “Определения”, 6 диалогов, отвергнутых еще
филологами древности, и собрание из 13 писем. Рукописи “Палатинской антологии” со-
хранили нам несколько платоновских эпиграмм1. Со времен Фридриха Августа Вольфа и,
в особенности, Фридриха Шлейермахера филологическая критика стала заниматься т.н.
“платоновским вопросом”, то есть пытаться определить подлинность дошедших до нас
сочинений и, самое главное, время их написания, так называемую “хронологическую по-
следовательность”2. Стоит отметить, что проблема хронологической последовательности
была поставлена лишь в XIX в., тогда как античные критики и истолкователи Платона
этого вопроса почти не касались. В 1839 г. Карл Фридрих Герман [Герман 1839] выделил
в платоновском творчестве особый “сократический” период, предположив, таким обра-
зом, важное изменение в философских взглядах Платона, переход от “ученических лет”,
Lehrjahre, к зрелой самостоятельной философии. В платоновском корпусе, таким обра-
зом, были выделены диалоги, в которых Платон все еще остается лишь учеником Сокра-
та, и диалоги, где он говорит уже от своего лица. За работами Германа появилось в Гер-
мании множество работ других исследователей, пытавшихся точно датировать диалоги и
расположить их в определенной последовательности, исходя, прежде всего из анализа их
философского содержания3. Это, естественно, привело к путанице и разноголосице меж-
ду множеством интерпретаций. Тем временем в Англии, в 1867 г. один из самых замеча-
тельных знатоков Платона, Льюис Кэмпбелл, в своем издании платоновских “Софиста” и
“Политика” [Кэмпбелл 1867] применил к анализу диалогов статистический метод, кото-
рый впоследствии станет называться стилометрическим. Анализируя, главным образом,
частотность употребления частиц, союзов и тому подобных служебных слов, он обнару-
жил совпадение статистической картины для целого ряда диалогов: “Софист”, “Политик”,
“Филеб”, “Тимей”, “Критий”, “Законы” по частотности употребления данных элементов
в основном совпадали между собой и довольно резко отличались от всех остальных диа-
логов. Издание Кэмпбелла осталось на континенте незамеченным до начала XX в., но не-
зависимо от него к сходным выводам в Германии пришли Фридрих Бласс и Вильгельм
Диттенбергер4. Таким образом, по формальным признакам, не имеющим отношения к фи-
лософскому содержанию диалогов, были установлены две группы диалогов, язык которых
свидетельствует об изменении писательской манеры Платона. Это различие между дву-
мя группами ясно ощущается внимательным читателем греческого текста Платона. После
этого открытия другие исследователи попытались с помощью стилометрического метода
определить точную последовательность диалогов, но, как справедливо отмечает Чарльз
Кан, эти попытки ни к каким общезначимым и убедительным результатам не привели5.
Нам остается скромно признать, что за исключением деления на две группы мы не зна-
ем и, скорее всего, никогда не будем знать, когда точно написан тот или иной платонов-
ский диалог, какому диалогу он предшествует и за каким следует. Ни общие соображе-
ния, ни анализ языка, ни скудные данные внешнего порядка, которые мы можем извлечь
из платоновских сочинений или работ современных ему писателей, не позволяют с до-
стоверностью определить точное время написания и последовательность диалогов. При-
чем деление на две группы в смысле стилометрии говорит лишь о некотором изменении
124
писательской манеры Платона (главным образом, более тщательное избегание “зияния”
(hiatus), что привело к более искусственному строю фразы и порядку слов), но никак не об
эволюции философской мысли Платона.
На мой взгляд, нет никакой необходимости пытаться выделить чистый сократический
и чистый платоновский “периоды развития” Платона. В чем заключалась философская
позиция Сократа “самого по себе”, вне сочинений Платона, Ксенофонта и фрагментов
прочих “сократиков”, определить просто невозможно. Соответственно, выделение чисто
сократовского периода в творческой биографии Платона приходится во многом обосновы-
вать, опираясь на самого Платона или писателей, которые могли быть подвержены влия-
нию сочинений Платона (Ксенофонт, Аристотель)6. У меня нет никаких сомнений в том,
что Сократ сыграл решающую роль в становлении философского мировоззрения Плато-
на, что именно от него Платон получил главный стимул в выборе дела своей жизни, но
всегда следует помнить о том, что сочинения Платона – это не его личный дневник, но
художественные произведения, созданные великим писателем, цель которых совсем не
заключалась в “исторически-точном” отображении событий из жизни Сократа. В конце
концов, если, по словам Аристотеля (Poet. 1460 b 33), Эврипид изображал людей такими,
какие они есть, а Софокл – такими, какими они должны быть, то почему Платона следу-
ет безоговорочно относить к “линии Эврипида”, а не к “линии Софокла”? Откуда берет-
ся уверенность, что мы точно можем определить, где перед нами “документ”, “точно сви-
детельствующий” о словах и рассуждениях “исторического Сократа”, а где “всего лишь”
Dichtung или fiction? На самом деле, это очень трудно сделать даже в случае с греческими
историками V в. до н.э., не говоря уже об авторах такого совершенно “фиктивного” жанра,
как ὶό. В каждом своем произведении Платон ставит перед собой опреде-
ленную задачу, философского и риторического свойства, которую старается решить убе-
дительно для своих предполагаемых слушателей и читателей, а не рабски воспроизводит
отдельные разговоры своего старшего друга.
Таким образом, мы в нашей работе будем исходить из “унитаристских” представле-
ний о характере платоновской философии. Основное положение унитаризма заключается
в том, что платоновское мировоззрение существенных изменений не претерпело7. Платон
начал свою писательскую деятельность в зрелые годы, когда он был уже не мальчиком,
но мужем, имевшим достаточно времени, чтобы продумать основные моменты своего
мировоззрения. С самого начала своего литературного поприща и до конца он сохранял
верность нескольким основополагающим убеждениям, от которых никогда не отрекал-
ся. Главной задачей Платона было выразить это неизменное мировоззрение в как можно
более разнообразных формах диалогического жанра. Помещая своего Сократа в разные
обстоятельства жизни, сталкивая его с разными типами собеседников в различных об-
стоятельствах, Платон в своем мимесисе давал все новые и новые повороты нескольких
основных тем.
Конечно, никто не станет утверждать, что Платон за пятьдесят лет своего творчест-
ва не подвергался никаким новым веяниям и влияниям, что он был слеп и глух к тому,
что происходило вокруг него в политической, интеллектуальной и художественной жизни
Афин и греческого мира в целом. Все это могло давать ему повод для нового освещения
своей философии, новые краски и тон, но, конечно, не заставляло великого мыслителя то
и дело менять свой взгляд по самым основным проблемам. У Томаса Манна в “Докторе
Фаустусе” филолог-классик, Серенус Цейтблом, рассуждает о своем гениальном друге-
композиторе: “Для меня благодаря моей дружбе с Адрианом жизнь художника стала пара-
дигмой формирования всех судеб, классическим поводом для глубокой взволнованности
тем, что зовется становлением, развитием, предназначенностью, – да такова она, долж-
но быть, и есть” (перевод С. Апта и Н. Ман). Напротив, для греков становление челове-
ка, в сущности, неинтересно, все решает его окончательное бытие. К тому же, современ-
ный историк мысли, привыкший к резким поворотам в творческой жизни философов, к
судьбе Канта, Фихте, Шеллинга, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра и других, подчас забывает
о тех мыслителях, чье мировоззрение не претерпело особых изменений. Декарт, Спиноза,
Лейбниц, Локк, Шопенгауэр – как и Платон – с самого начала их литературной деятельно-
125
сти и до конца оставались верны своим исходным теоретическим позициям. Но в отличие
от вышеназванных философов Нового времени, выражавших в форме последовательного
трактата единую систему мысли, Платон выражает не замкнутую в себе систему раз и на-
всегда застывших логических определений, но единое мировоззрение в различных фор-
мах сократического диалога.
Очень часто в отсутствие систематического изложения видят один из основных недо-
статков платоновской философии, признак ее незрелости, с которым покончит Аристотель
и последующая традиция философских “прагматий”. На самом деле, Платон сознательно
уходит от формы научного трактата с его монолитным последовательным изложением, с
однозначной и устойчивой терминологией, с претензией на полноту и окончательность
высказанной истины. Прозаический трактат с систематическим изложением ко времени
Платона был распространенной и популярной формой как у фисиологов ионийского ес-
тествознания, так и у софистов и риторов греческого Просвещения. Платон знал эту фор-
му выражения, она ему никак не подходила, от нее он вполне сознательно отрекся. И дело
даже не в желании воспроизвести беседы Сократа, подражая мэтру, и не в пресловутом
диалогизме, предполагающем множественность равноправных истин, сталкивающихся
в решительной и непримиримой схватке, образуя при этом не менее пресловутую поли-
фонию для услаждения критика-эстета. Дело, скорее, в том, что выражение истины, по
Платону, не происходит в безвоздушном пространстве чистого разума. Хотя сама истина
одна, самотождественна и вечна, логос ее высказывается каждой душой в зависимости от
природы и нрава этой самой души. Поэтому платоновский Сократ пытается каждый раз
по-разному дать душе этого конкретного собеседника возможность прийти к истине сво-
им путем, применяясь к его природе и воспитанию. Акт узнавания истины и ее высказыва-
ния совершается каждым по-своему, поэтому диалоги, миметически отображая сократов-
ские беседы с различными людьми, должны каждый раз по-иному показывать читателю
свой предмет.
Именно это разнообразие ставит в тупик современного ученого, пытающегося уви-
деть в разных формулировках изменение позиции Платона по тому или иному вопросу,
констатировать прогресс или регресс его мысли, отгадать личные или внешние мотивы
(влияния) того или иного поворота. Естественно, quot homines tot sententiae, и большое ко-
личество интеллектуальных сил тратится на заведомо безнадежные спекуляции филоло-
гического и исторического характера, которые не проясняют, но еще больше запутывают
проблему истолкования Платона. Разнообразие литературных форм платоновской мысли
говорит лишь о том, что афинский философ считал необходимым изменять средства выра-
жения в зависимости от изображаемых собеседников Сократа, от проблемы, обсуждаемой
в диалоге, и от общей драматической ситуации. Таким образом, Платон постоянно изме-
няет литературную форму диалога, не изменяя существенно содержание своей философ-
ской мысли. Платон многократно, подобно змее, сбрасывал старую кожу, но продолжал и
в новой оставаться Платоном.
Для истолкования Платона принципиально важно правильное решение о соотноше-
нии “апоретических” и “догматических” диалогов. Очень много ошибок связано как раз с
неверной, по моему мнению, трактовкой платоновской апоретики. В этих диалогах часто
видят выражение недоумений самого Платона, его неспособность в определенный, ран-
ний, период творчества решить те или иные проблемы, которые будут им решены только
после долгого развития. С моей точки зрения, это неверно. “Апоретический” диалог име-
ет очень определенную цель: изобразить, как Сократ ввергает в недоумение или просто-
ватого невежду, или заносчивого всезнайку, чтобы тем самым породить в душе читателя
подобное недоумение и изумление, которое у Платона имеет катартический смысл и яв-
ляется непременным условием начала пути познания истины. Поэтому “апоретический”
диалог важен, прежде всего, для изучения способов аргументации, нередко с сознатель-
но допускаемым элементом эристики, тогда как положительное содержание платоновской
мысли нужно искать в “догматических” диалогах и исходить прежде всего из них. Таким
образом, ценность рассуждений, которые встречаются в апоретических диалогах, будет
для нас зависеть от того, насколько они согласуются с диалогами “догматическими”.
126
При этом, в отличие от Чарльза Кана, чья интересная книга 1997 г. “Платон и сокра-
тический диалог”, на мой взгляд, стала важным вкладом в обсуждение проблем плато-
новской интерпретации с унитаристской точки зрения, я не вижу оснований для особой
трактовки платоновской “Апологии Сократа”. Кан полагает, что это единственный слу-
чай, когда мы в платоновском корпусе имеем дело не с Платоном, а Сократом [Кан 1997,
88 сл.]. На самом деле, “Апология”, как и другие платоновские сочинения, раскрывают
платоновское мировоззрение, а не изображает Сократа как он есть.
“Апология Сократа”
127
быть только невольным, что никто не грешит по своей воле (ἑκώ, 26 a, также 37 а sqq).
Он знает, что единственной целью поступков является справедливость, а избегать нужно
только позора (ὸ ἰό, 28 b–d), что справедливость состоит в исполнении приказаний
начальства, будь то архонты или бог (29 b). Он знает, что в этой жизни нужно заботиться
не о теле, не о вещах, но о самом себе (36 с 5–6), душе, добродетели, истине и разумности
(29 e 1–2), что именно такая забота приводит к подлинному счастью (ὐίἶ, 36
e). Ему также известно, что добродетель можно знать, причем это знание гораздо точнее и
надежнее, чем, например, знание посмертной судьбы человека (29 b 8–9, также 37 b). Он
знает, что смерть, изгнание, бесчестие – это, на самом деле, не зло, что добродетельному
человеку ничто не может нанести вред, что “хорошему” мужу плохой человек не причи-
нит вреда (30 d, также 41 d). Он, наконец, знает, что критерием истинного знания высту-
пает его непротиворечивость12.
Таким образом, всерьез говорить о сократовском отказе от знания в “Апологии” не
приходится. Напротив, здесь Платон фактически показывает, на каких путях он собира-
ется предпринять реформу греческого мировоззрения, как именно он собирается пере-
строить этический универсум греческой мысли. Традиционные ценности превращаются в
нечто второстепенное изящным изменением в антропологии: центром человеческого су-
щества оказывается не тело и не то, что телу принадлежит, а душа. Душа, однако, берется
в одном, очень определенном аспекте – она оказывается тождественной мышлению, фак-
тически синонимом для “разумности” и “истины”. Следующий шаг заключается в тесном
сближении знания души и знания, которым наделяются искусства (έ). Понятие ис-
кусства в платоновском его понимании предполагает то, что им может владеть лишь не-
большое количество знатоков, в “Апологии” вообще говорится об одном-единственном
знатоке, которому противопоставлено невежественное множество, могущее только пор-
тить все то, на что искусство направлено. Любая подлинная, а не мнимая добродетель, та-
ким образом, во-первых, связана не с телом, а с душой; во-вторых, в силу платоновского
интеллектуализма любая добродетель является знанием, атрибутом которого выступает
непротиворечивость; в-третьих, добродетель является искусством (έ), знатоки кото-
рого немногочисленны и противостоят толпе, которая без их участия и вмешательства
обречена на незнание и испорченность. Также в “Апологии” намечена тема тождества
закона (ός) и справедливости (ὸί, 32 с, см. также 35 с), справедливости и бла-
гочестия (32 d 3, также 35 с 7).
“Критон”
128
Изображение беседы Сократа с Критоном давало Платону прекрасную возможность
наметить основные различия между греческой традиционной этикой и своим учением,
причем сделать это без особого драматического напряжения, вне острого конфликта про-
тивоборствующих сторон. Исходный пункт нравственной позиции Критона – это стыд пе-
ред “общественным” мнением, перед доксой большинства. Он боится, что в смерти Со-
крата обвинят его друзей, которые могли спасти его, но не спасли, не желая рисковать
своим состоянием. С мнением толпы надо считаться, ведь толпа может причинить вели-
чайшие беды и величайшее зло. С точки зрения обычной греческой морали Критон прав:
“хорошему мужу” нужно быть умным и хитрым, осмотрительным и осторожным. Не счи-
таться с мнением большинства в демократическом полисе, не казаться толпе “хорошим
мужем” – верх безрассудства. И тут же его встречает возражение Сократа: на самом деле
толпа не может ни причинить величайшее зло, ни наградить величайшим благом, ведь
зло – это отсутствие ума, а благо – это разумение и разумность, ни то, ни другое не нахо-
дится в ведении толпы, которая не способна ни лишить разума, ни наградить им, но дела-
ет абы что (44 d). Критон соглашается с Сократом, не чувствуя здесь подвоха. Характери-
стики ἄϕ и ϕός он понимает в привычном для него – как и для любого обычного
грека – смысле “практической сметки”, тогда как для платоновского Сократа, как мы ви-
дели в “Апологии”, разумность – это нечто иное.
Не замечая этого и, конечно, не пытаясь выяснить, что, собственно, Сократ имеет в
виду под разумом и неразумием, Критон принимается высказывать аргументы за побег
из тюрьмы. Он пытается доказать, что поведение Сократа сейчас далеко от справедливо-
сти (ὐὲίκκῖςἐῖᾶ, 45 с). Прежде всего это выражается в том,
что Сократ “предал сам себя, хотя у него и есть возможность спастись”. Самосохранение
(ϑῆ), как позднее у стоиков, выступает здесь у Критона основой морального поведе-
ния человека, своего рода долгом перед самим собой, правом, нарушить которое пытают-
ся враги и которое должен блюсти он сам. Эта тема, весьма бегло здесь намеченная, будет
подробно обсуждаться в “Горгии”, где самосохранению (ί) отказано в звании выс-
шего блага для человека (Gorg. 512 b sqq).
Еще один аргумент Критона прямо касается понятия добродетели-аретэ. Забота об
аретэ, которой Сократ по его же собственным словам посвятил всю свою жизнь, оказы-
вается сомнительной, если он не хочет бежать из тюрьмы. Добродетель-аретэ, о которой
говорит Критон в полном согласии с традиционным воззрением, – это, прежде всего, му-
жество. Мужество, храбрость, смелость, отвага и есть добродетель. Нельзя быть хорошим
(ἀϑός), не будучи мужественным (ἀῖς). Между аретэ и мужеством ставится знак
равенства, остальные добродетели отходят на второй план. С этой, вполне традиционной,
точки зрения побег из тюрьмы считается проявлением храбрости, мужества, хитрости,
сообразительности, то есть доблестным поведением, поведением κ’ἀή. Напротив,
нежелание бежать ведет не только ко злу и вреду (κκό) для Сократа, но вместе с тем и к
его позору (ἰό) и позору его друзей. Сократ не только действует себе во вред, нару-
шая “право” самосохранения, но своим отказом навлекает на себя и своих друзей самый
страшный упрек в рамках shame-culture – упрек в позорном поступке. Перед нами этика
солдата-гражданина, этика воина, лучше всего сохранившаяся, как видно из платоновских
“Законов”, в дорийских государствах Крита и Спарты. Но платоновский Сократ не отно-
сится к числу поклонников Тиртея18, его забота о добродетели значит совсем иное, что он
и будет терпеливо объяснять своему верному, но не слишком искушенному в тонкостях
определения понятий другу. Теперь Сократ должен показать Критону, что его поведение
справедливо (ίκ) и прекрасно (κό).
Начинает Сократ с ключевого методологического момента: вопрос о побеге из тюрь-
мы, как и прочие вопросы, должен быть решен с помощью рассуждения (ός); только
самому лучшему рассуждению, выявленному в ходе дискурсии, Сократ верит, тогда как
все остальные способности человека не заслуживают доверия (46 b). Один из таких лого-
сов заключался в проведении различия среди мнений: мнения неоднородны: одни хороши,
другие плохи. Хороши мнения, принадлежащие людям умным, плохи и негодны те, что
имеют безумцы и глупцы. Умными людьми (ϕό) называются здесь специалисты,
5 Вопросы философии, № 1 129
знатоки, например, при гимнастических упражнениях таким знатоком может быть только
врач или тренер (ίς). Только их мнения могут принести пользу, тогда как мне-
ния большинства причинят лишь зло и вред телу. Так же и в случае со справедливым и не-
справедливым, хорошим и плохим, прекрасным и постыдным: мнения большинства могут
лишь испортить и повредить то, что благодаря справедливости становится лучше и поги-
бает от несправедливости. И здесь можно следовать лишь мнению одного знающего чело-
века, специалиста в этом вопросе, его похвалы добиваться и его упреков стыдиться.
“Сократ. – Так скажи, если мы погубим то, что становится лучше от здорового и пор-
тится из-за болезненного, не послушавшись мнения знатоков, то можно ли нам жить, если
это испорчено? А это, наверное, тело, не так ли?
Критон. – Да.
Сократ. – А можно ли нам жить с испорченным и поврежденным телом?
Критон. – Никак нельзя.
Сократ. – А можно ли нам жить, если у нас повреждено то, что несправедливость (ὸ
ἄκ) портит, а справедливость (ὸίκ) пользует? Или мы считаем, что вот это са-
мое хуже тела, то – чем бы оно у нас ни было, – относительно чего существуют и неспра-
ведливость (ἡἀκί) и справедливость (ἡκύ)?
Критон. – Никак нет.
Сократ. – Но оно более достойно (ώ), чем тело?
Критон. – Намного” (47 d – 48 a).
Итак, как и в “Апологии”, платоновский Сократ строит рассуждение, исходя из оп-
позиции тела и души. Хотя слово “душа” здесь отсутствует, нет сомнений, что речь идет
именно о ней19. Платон не собирается здесь вдаваться в специальные проблемы “психоло-
гии” и тщательно определять объект, о свойствах которого он сейчас высказывается (“чем
бы оно у нас ни было”). Достаточно прозрачного намека, что данный объект – отличен от
тела и более ценен. Как в “Горгии” и “Законах”, мастер, обеспечивающий телесное здоро-
вье, – это врач или тренер. В “Критоне” Платон не проводит специального различия меж-
ду искусствами гимнастики и врачевания, поскольку здесь – в отличие от “Горгия” – он
не ставит перед собой задачу провести параллели между этими искусствами и псевдо-ис-
кусствами софиста и ритора. Достаточно общего понятия искусства, приносящего здра-
вие телу. Ему соответствует так же единое искусство, заботящееся о здравии души, – а не
два подвида (законодательное и судебное искусства), как в “Горгии”, что также вполне ес-
тественно. Его предмет – три основных для платоновской этики пары противоположно-
стей. Это хорошее (ἀϑό) и плохое (κκό), прекрасное (κό) и постыдное (ἰό),
справедливое (ίκ) и несправедливое (ἄκ). Только специалист – причем Платон,
как и в “Апологии”, подчеркивает его уникальность, и даже, кажется, отождествляет его
знание с самой истиной (ὐὴἠἀήϑ)20 – может определить, что справедливо, а что
нет в том или ином действии, и тем самым принести пользу душе. Только со здравой и не-
испорченной душой можно и стоит жить (ό), это еще важнее, чем жить со здоровым
и неиспорченным телом. Таким образом, справедливость в “Критоне” неразрывно связана
с понятием души. Справедливость обеспечивает душевное здравие, и это собственно сви-
детельствует о том, что она ценна сама по себе, вне зависимости от ее возможных внеш-
них выгод. То, что подробно и обстоятельно развивается в “Государстве”, полностью за-
явлено и высказано в небольшом “Критоне”, который порой воспринимается лишь как
незначительный sequel к “Апологии”.
Хотя большинство не в состоянии ничего знать о хорошем, прекрасном и справед-
ливом, зато оно может лишить человека жизни. Однако – и здесь платоновский Сократ
ссылается на результаты прошлых дискуссий – целью человека является не просто жизнь
(ῆ), но “хорошая жизнь” (ὖῆ)21. В “Критоне” это положение остается постулатом,
его доказательство мы найдем, например, в “Горгии”. Еще один постулат утверждает тож-
дество хорошего, прекрасного и справедливого. Соответственно, любой несправедливый
поступок является для того, кто его по собственной воле (ἑκώ) совершил, вредным злом
и позором, причем у несправедливого образа действий нет никаких градаций: он вреден
и позорен в любом случае. Таким образом, ответная несправедливость (ἀκῖ) и от-
130
ветное злодеяние (ἀκκῖ) так же является злом. Здесь, как и в беседе с Полемар-
хом первой книги “Государства”22, Платон отвергает традиционную идею греческой по-
пулярной морали, нашедшую выражение, например, в молитве Солона Музам, которых
он просит сделать его “сладким для друзей и горьким для врагов, для одних почтенным на
вид, для других – страшным” (Fr. 13, 5–6 (West)). Стоит заметить, что для Платона ответ-
ная несправедливость оказывается злом не только из-за общественного порицания. Такое
зло называется у Платона позорным (ἰό). Речь здесь идет о том, что ответное зло-
деяние приносит, прежде всего вред (κκό) как раз самому человеку, совершившему его.
Это вытекает из того, что подлинным человеком у Платона, как мы видели уже в “Аполо-
гии”, является душа, а она портится и разрушается, если человек совершает какую бы то
ни было несправедливость23.
Итак, отвечать злом на зло недопустимо, также недопустимо нарушать установленное
соглашение (ὁί, ϑήκ). Основываясь на этих двух постулатах, Платон пишет
просопопею, где с Сократом беседуют сами Законы полиса и его средоточие (ὸκὸ
ῆςός)24. Хотя человек, как мы уже видели, не вправе совершать никакой ответной
несправедливости, по отношению к законам полиса и самому полису этот постулат стано-
вится, если можно так выразиться, еще более необходимым25. Между отдельным челове-
ком и полисом с его законами нет равенства прав (ἐἴὸίκ), они не представляют
собой равные стороны конфликта. По сравнению с отдельным человеком господство за-
конов безусловно, человек – раб (ῦς) законов26, а они – его владыки (ός). Оте-
чество и законы отечества имеют такой приоритет, поскольку ими обусловлено как фи-
зическое существование индивида, так и его моральное и социальное бытие. Рождение
человека, по Платону, зависит не столько от биологических процессов, сколько от законов
полиса, определяющих порядок рождения (ἱόἱὶὺςάς). Его моральный
облик определяется законами о воспитании, существующими в отечестве.
Однако это не значит, что для Платона человек полностью исчезает в общественной
тотальности своего города. Если мы в чем-то не согласны с законами отечества, то мы
можем попытаться изменить их решения путем мирного убеждения. Также законы дают
гражданину возможность после достижения гражданского совершеннолетия, так называе-
мой докимасии, сделать выбор в пользу другого города, уехать туда самому и взять с собой
все свое имущество27. Если же он этого не делает, он тем самым подтверждает свое согла-
шение быть рабом законов своей родины и беспрекословно им подчиняться. Тем самым
он должен подчиниться тем законам, которые определяют необходимость исполнения на-
казаний после судебного решения. Бегство из тюрьмы, навязываемое Критоном, означало
бы для платоновского Сократа нарушение этого соглашения, то есть высшую несправед-
ливость, а, следовательно, и предельное несчастье. Таким образом, справедливость нуж-
но предпочесть всему, в том числе и жизни. В таком случае Сократ сможет оправдаться
(ἀήϑ) перед архонтами потустороннего мира. Если же он поступит неспра-
ведливо, то и Законы города будут этим недовольны, и их братья, Законы потусторон-
него мира28, примут его неблагосклонно. Так в “Критоне” вполне отчетливо звучит тема
загробного суда и воздаяния за несправедливость, звучит аналогично заключительному
“мифу” “Горгия”29 и десятой книге “Государства” с ее рассказом об Эре. Важно отметить,
что Платону чужда тема противоречия человеческих законов и законов того света, боже-
ственных или неписанных. Справедливость, на страже которой стоят и те, и другие, еди-
на, поэтому законы этого и того мира названы братьями. Безусловное подчинение законам
отчизны принесет благо как в этой жизни, так и в жизни за гробом.
Итак, “Апология Сократа” и “Критон” являются превосходным введением в плато-
новскую философию справедливости. Как и остальные добродетели, справедливость не-
разрывно связана с душой. Справедливость приносит душе пользу и здоровье, тогда как
несправедливость несет болезнь и вред. Таким образом, справедливость есть нечто цен-
ное само по себе, независимо от своих – хороших или плохих – последствий. Поэтому не-
справедливость не может быть допущена ни в каком случае, даже если это ответ на со-
вершенную несправедливость (ἀκῖ). Исполнение законов города входит в понятие
справедливости, но тождества между ὸ ό и ὸ ίκ все же нет. Укорененная в
5* 131
душе справедливость является основой законодательства, а не случайное законодатель-
ство – основой справедливости. В “Критоне” хорошо заметно, что необходимость пови-
новения законам следует из двух более общих постулатов о справедливости. Справедли-
вость не является чем-то возникающим произвольно и случайно, она – предмет точного
знания, доступного одному лишь знатоку или очень немногим знатокам.
ЛИТЕРАТУРА
Примечания
1
О платоновском корпусе и истории его формирования см.: [Васильева 2008, 239–241, 401–
402].
2
См. об этом подробнее [Кан 1997, 36–47].
3
Подробнее о концепциях платоноведения XIX в. см.: [Соловьев 1899, 1–30].
4
Об основных моментах хронологических исследований XIX–XX вв. см. трезвое и взвешенное
исследование [Брендвуд 1990].
5
“What has occurred in the study of Platonic chronology since 1896 is (I am afraid) mostly confusion,
not progress” – “То, что случилось в исследованиях по платоновской хронологии с 1896 г., это, я бо-
юсь, скорее путаница, чем движение вперед” [Кан 1997, 44]. В 1896 г. вышла статья Кэмпбелла, в ко-
торой он отнес “Парменид” к “средней” группе вместе с “Государством”, “Теэтетом” и “Федром”.
6
См. интересные рассуждения – [Кан 1997, 75–87].
7
Было много замечательных работ, написанных с “унитаристской” точки зрения такими иссле-
дователями, как Ганс фон Арним, Поль Шорей, Пауль Фридлендер, Чарльз Кан и другими. Лучшим
унитаристским введением в Платона остается [Шорей, 1903].
8
В “Апологии” элементы диалога присутствуют лишь в сцене перекрестного допроса Мелета
(24 d – 26 a).
9
Как справедливо писал Поль Шорей [Шорей 1903, 7]: “The dogmatism of his later works has
been as much exaggerated as the Socratic doubt of the minor dialogues” – “Догматизм его (Платона. –
Д.Б.) поздних сочинений так же преувеличен, как и Сократовское сомнение малых диалогов”.
10
20 b–c. Сократ, конечно, говорит, что он сам этим искусством не владеет. Но дело в том, что
и ни в одном из более поздних диалогов Сократ не приписывает себе такого рода знания. Даже
самый “догматический” Сократ диалогов “среднего” периода сам не высказывает ничего, но задает
вопросы, на которые получает ответ собеседника. А формально, по правилам беседы, о которых не-
однократно идет речь в платоновском диалоге, “высказывается тот, кто отвечает”, пусть даже вопрос
Сократа представляет собой целую речь, а ответ собеседника – лишь “Да, это так”. Здесь гораздо
важнее то, что платоновский Сократ убежден в необходимости точного знания (έ) для воспита-
132
ния, а само воспитание представлено как “сделать кого-то лучше в отношении соответствующего
ему совершенства (ἀή)”.
11
Прямо об этом говорится во время “допроса” Мелета 24 d – 25 c.
12
Также в “Апологии” (22 d–e) предвосхищается принцип специализации, основа платоновско-
го “Государства”.
13
Никак нельзя согласиться с Джоуэттом: “The Crito seems intended to exhibit the character of
Socrates in one light only, not as the philosopher, fulfilling a divine mission and trusting in the will of
heaven, but simply as the good citizen, who having been unjustly condemned is willing to give up his
life in obedience to the laws of the state” – «“Критон”, кажется, намеревался показать Сократа лишь
в одном аспекте: не как философа, исполняющего божественное задание и верного небесной воле,
но просто как хорошего гражданина, который, будучи неправедно осужден, собирается оборвать
свою жизнь в послушании законам государства» [Джоуэтт 1892, 139]. Это совсем не так: просто
хороший гражданин не руководствуется в своей жизни одним только логосом (46 b, фраза, которая
настолько характерна для образа Сократа как философа, что ее выбивали на гермах, изображавших
Сократа. См. комментарий Вольраба ad loc. в apparatus criticus его издания, там же ссылка на Corpus
inscriptionum graecarum) и не выводит необходимость послушания законам города из отвлеченных
принципов (49 a – 50 a). Точно так же неправ и Виламовиц: “Über den Kriton ist kaum etwas zu sagen,
so deutlich ist, daß er gar keine andere Absicht hat, als die Handlungsweise Sokrates zu rechtfertigen
<…> Philosophie, was wir so nennen, steckt im Kriton nicht; wohl aber belehrt er über die Pflicht des
Staatsbürgers, aber auch das nicht abstract, sondern sokratisch, athenisch” — «О “Критоне” вряд ли
нужно что-то говорить, настолько ясно, что этот диалог не имеет никакой другой цели, кроме как
оправдать образ действия Сократа <…> Того, что мы называем философией, в “Критоне” нет, но,
пожалуй, диалог поучает долгу гражданина, не абстрактно, но по-сократовски, по-афински» [Ви-
ламовиц 1920, 55–56]. Аргументация и предпосылки “Критона” слишком тесно связаны с другими
“догматическими” диалогами, чтобы сделать незаметным присутствие в этом маленьком шедевре
Philosophie. Мотивы, связанные с изображением патриотизма Сократа, о которых пишет Джеймс
Эдэм [Эдэм 1888], конечно, были у Платона. Они присутствуют и в “Горгии”. Но, мне кажется, Пла-
тон как раз сделал Сократа главным героем своих диалогов, поскольку в этом образе можно было не
отделять практическое от теоретического, правду поступка и правду мысли. За практическим всегда
лежит для Платона тот или иной теоретический постулат, определяющий в конечном итоге жизнь
и судьбу человека. Патриотизм платоновского Сократа определяется его философской убежденно-
стью в том, что хорошая, прекрасная и справедливая жизнь суть одно.
14
Mutatis mutandis тот же тип “доброго мужа в старости” представляют собой Кефал из “Го-
сударства”, Клиний и Мегилл в “Законах”. Они представляют собой традиционную аретэ, прошед-
шую проверку временем и жизнью, но, столкнувшись с платоновской концепцией добродетели, их
конвенциональная и лишенная обоснования аретэ оказывается неполноценной и поэтому даже в
некотором смысле чем-то вредным, как показывает, например, речь Адиманта во второй книге “Го-
сударства”.
15
43 c. Тема удовольствия появляется здесь совсем не случайно.
16
По Платону, характер (ός ἦϑς), который возникает из сочетания природы (ϕύς) и
воспитания (ϕήί), определяет нравственный облик человека.
17
Джеймс Эдэм видит возможный намек на демония в последней фразе “Критона”: “давай по-
ступать так, поскольку так хочет бог” (ὁϑὸςὑϕῖ). Это совершенно излишне.
18
Обсуждение темы мужества и его места среди других добродетелей см. в первой книге “За-
конов”. Здесь поэзии Тиртея, восхваляющей исключительно мужество воина, противопоставлены
стихи Феогнида (77–78 West) о верности гражданина в дни смут (“Верный товарищ ценней серебра
и злата любого // В дни лихие, о Кирн, страшной гражданской войны”). В такой верности афинский
гость видит совершенную справедливость, которая включает в себя все добродетели, в том числе и
мужество.
19
Это видят и другие комментаторы, о Seele пишет Фридлендер [Фридлендер 1964, 161], а Гат-
ри совершенно справедливо отмечает аналогию с “заботой о душе” в “Апологии” [Гатри 1975, 98].
20
“Сама истина” появляется здесь вряд ли случайно: толпа имеет лишь мнения, тогда как ис-
тина приходится на долю одного знатока, противопоставление, известное всякому читателю т.н.
“зрелых” платоновских диалогов. Ср. замечание Христиана Крона в его издании “Критона” [Крон
1865, 41]. Там же интересные наблюдения о “диалектической” композиции этого диалога.
21
Речь идет о жизни, которая хороша, блага и полезна тому, кто ею живет. Утверждение Фрид-
лендера [Фридлендер 1964, 161], что ὖῆ – это «“Recht-Leben”, d.h. Gerecht-Leben» ошибочно.
Само по себе это выражение к справедливости отношения не имеет, оно получает у Платона такое
отношение лишь в силу постулата о тождестве хорошего, прекрасного и справедливого.
133
22
335 b–d. Ср. также рассуждения в “Горгии” (508 с sqq.), где Сократ, шокируя своих собесед-
ников, не видит ничего ужасного в том, чтобы не отвечать на затрещину.
23
Джеймс Эдэм правильно писал в своем издании “Критона”: “He refrained from doing wrong,
not out of regard for others, but because of its effect upon his own soul” – “Он (Сократ. – Д.Б.) воздер-
живается от неправильных поступков не в виду других людей, но из-за их последствий для его
собственной души” [Эдэм 1888, XII].
24
Das ideelle Athen, по выражению Фридлендера (op. cit. S. 162).
25
Фридлендер пишет, что “Gerechtigkeit hat im Sinne des platonischen Sokrates ihren Ort im Staat
und seinen Satzungen, Gesetzen” – “Справедливость по мысли платоновского Сократа имеет место в
государстве и в его установлениях, законах” [Фридлендер 1964, 162]. На самом деле, это не так и в
“Критоне” Сократ говорит нечто иное: если мы принимаем положение о недопустимости ответной
несправедливости и положение о необходимости выполнять свои договоры и соглашения, то отве-
чать несправедливостью на несправедливость полиса, открыто нарушать его законы, то есть выхо-
дить за рамки соглашения с родным полисом, будет полной несправедливостью. Другое дело, что
существует, конечно, разница между поступками, касающимися другого человека, и поступками,
нарушающими справедливость по отношению к Родине. Второй вид поступков приносит гораздо
больший вред самому человеку.
26
Об этом см.: [Гатри 1975, 96 n.2].
27
За это Платон удостоился похвал в либеральном духе от Гатри, с одобрением процитировав-
шего ad hoc статью некоего Бернарда Левина в The Times от 28 декабря 1971 г. [Гатри 1975, 96 n.3].
28
А.Ф. Лосев даже пишет о законах потустороннего мира, что “в качестве абсолютной действи-
тельности выступают здесь (в “Критоне”. – Д.Б.) не идеи, а Аид” [Платон 1990, 699].
29
Фридлендер также отмечает “leise aber unverkennbare Verwandschaft mit dem Gorgias” – “лег-
кое, но несомненное родство с “Горгием”” [Фридлендер 1964, 164]. Еще более определенно выра-
зился Христиан Крон, назвавший “Апологию” и “Критон” “преддверием” (Vorhalle) “Горгия” [Крон
1865, 42].
134
Эрнст Мах
и проблема разрушения личности
А. И. ЖЕРЕБИН
На рубеже XIX–XX вв. рушится вера в научную картину мира, сложившуюся в эпоху
позитивизма. По существу, это была новая волна того кризиса рационалистической куль-
туры, который уже столетием ранее был ознаменован романтической критикой Просве-
щения. Модернизм осмысляет этот кризис заново, на новом витке исторического разви-
тия. “Культура – трухлявая голова <...>; будет взрыв: все сметется” [Белый 2004, 418], – в
этих словах Андрея Белого сформулирована центральная тема модернизма, тема взрыва
культуры.
Может быть, ни в какой другой точке земного шара, кроме России, приближение
взрыва не ощущалось так явственно, как в Австрии. Ощущение и рассудок, чувственное
и сверхчувственное, сознательное и бессознательное, природа и культура – эти и целый
135
ряд других антитез, пересекающихся и интерферирующих, оформляют коренное проти-
воречие иллюзорного и реального, над разрешением которого мучительно бьется мысль
австрийских философов и поэтов. Существование на границе между иллюзией и реально-
стью – их общая экзистенциальная ситуация; их общим идейным заданием явилось пре-
одоление этой границы, прорыв к истинной реальности, скрытой под наслоениями науч-
ных и религиозных, этических и эстетических представлений, томящейся под властью
дискурсов. Они желают этого даже в тех случаях, когда сами несут пограничную службу,
как Витгенштейн, или довольствуются организацией пропускных пунктов, как Фрейд.
Первый основательно продуманный план делегитимации границ, исказивших облик
современной культуры, принадлежит Эрнсту Маху, автору оригинальной и влиятельной
теории “психофизического монизма”.
Эрнст Мах (1838–1916) – законченный тип либерального профессора второй полови-
ны XIX столетия, каким он представлен, например, в рассказе Чехова “Скучная история”
или в воспоминаниях Андрея Белого о своем отце, профессоре Бугаеве. Выходец из сре-
ды образованного бюргерства, Мах был воспитан на идеалах 1848 г. и навсегда сохранил
веру в социальный прогресс человечества на основе незыблемых принципов европейско-
го либерализма. По своим общественным взглядам он близок к Эмилю Золя – защитнику
Дрейфуса и обвинителю реакционного режима Третьей республики. Либерал с социал-де-
мократическими симпатиями и космополит, Мах был известен современникам как борец
за права человека и гражданина, противник государственного давления на личность, кри-
тик клерикальных и националистических тенденций, все больше определявших общест-
венную жизнь Габсбургской империи конца века.
В качестве профессора Пражского университета (1867–1895), а с 1879 г. – и его рек-
тора, Мах обостренно реагировал на национальный конфликт между чехами и немцами,
который представлялся ему варварским рецидивом религиозных войн XVII столетия. Его
космополитизм – явление совершенно иного порядка, чем элитарное европейское созна-
ние эстетствующих поэтов “Молодой Вены” с их презрительной отрешенностью от об-
щественной жизни. У Маха неприятие фанатизма и любых форм идеологизации сознания
еще связано с демократической симпатией к слабым и угнетенным, будь то французские
коммунары, чешские патриоты или венские пролетарии.
Именно раздел Пражского университета на немецкие и чешские факультеты суще-
ственно повлиял на решение Маха вернуться в Вену, где прошли его студенческие годы,
а приход к власти правительства левой коалиции способствовал его карьере в столице.
В 1896 г. он получает кафедру истории и теории естествознания, организованную в Вен-
ском университете специально для него.
К этому времени Мах – уже знаменитый ученый, сделавший важные открытия в об-
ласти физики и психологии. В венский период он выступает, главным образом, с научно-
популярными лекциями, в которых видит свой общественно-просветительский долг. По-
свящая свои лекции предметам, казалось бы, сугубо специальным, таким, например, как
законы механики или тепловой энергии, Мах неизменно придает им широкий мировоз-
зренческий характер, привлекавший многочисленную и разнообразную публику.
В 1897 г. Мах вступает в “Венское фабианское общество”, подписывает (вместе с
писателями Фердинандом фон Сааром и Марией Эбнер-Эшенбах) обращение к прави-
тельству с призывом учредить народные университеты, сближается с лидером социал-де-
мократической партии Виктором Адлером и с его сыном Фридрихом, физиком и социали-
стом, совершившим впоследствии покушение на премьер-министра графа Штюрка.
Интерес ученого к общественной деятельности не ослабевает и после того, как бо-
лезнь заставляет его оставить университет и выйти на пенсию. Избранный пожизненным
членом верхней палаты парламента, Мах участвует в подготовке демократического закона
о выборах и всеми силами способствует усилению влияния социал-демократов. Известен,
например, случай, когда он, преодолевая болезнь, приезжает на заседание парламента,
чтобы проголосовать за сокращение рабочего дня шахтеров. Свидетельством демократи-
ческих убеждений Маха явился также его демонстративный отказ от пожалованного ему
136
дворянского титула и его решение завещать крупную сумму денег “Рабочей газете” [Блэк-
мор 1972; Штадлер 1982].
Вместе с тем Мах был далек от политического радикализма, и стремление австрий-
ских, а в особенности русских социал-демократов интерпретировать его учение “sub
specie revolutionis” не вызывало у него большого интереса. Так, возражая против отож-
дествления своих взглядов с берклианством, он отвечает скорее неокантианцам, чем Пле-
ханову, Ленину или Деборину, у которых подобное отождествление подчинено задачам
идеологической борьбы с махистской модернизацией ортодоксального марксизма (Мах
1911, 295). В письме Н. Валентинову (Н. В. Вольскому), надеявшемуся, что Мах вступит в
прямую полемику со своими русскими оппонентами, австрийский ученый ограничивает-
ся следующим замечанием: “Что же касается того, что некоторые представители социали-
стического учения обвиняют меня в солипсизме, идеализме, отрицании внешнего мира и
т. д., то это удивляет меня тем менее, что то же самое склонны приписывать мне и специа-
листы-философы” [Валентинов 1908, 14].
Общественная позиция Маха небезразлична для понимания его научной теории. На-
чиная с Локка, гносеологическим коррелятом либерализма выступала сенсуалистическая
концепция, согласно которой признание объективных законов мироздания несет в себе
опасность тоталитарного насилия над живой стихией конкретных фактов, данных челове-
ческому сознанию в чувственном опыте. Для философа-эмпирика, каковым был Мах, от-
носительное и преходящее важнее, чем вечное и незыблемое, индивидуальное исключе-
ние имеет не меньшую ценность, чем общее правило, свобода критической мысли дороже
обретенного знания.
Как и многим австрийским мыслителям, Маху импонировал бесстрашный скепти-
цизм Георга Кристофа Лихтенберга (1740–1799), автора философских фрагментов, в ко-
торых он подвергает сомнению власть традиционных словесных формул, требует провер-
ки отношения к самым знакомым явлениям, призывает искать основания, для того чтобы
не верить. “Люди слишком много рассуждали о сущности материи, – жалуется Лихтен-
берг. – Мне бы хотелось, чтобы материя начала однажды рассуждать о сущности челове-
ческого духа. Тогда бы выяснилось, как неправильно мы понимали друг друга” [Лихтен-
берг 1908, 908]. В этих словах – ключ к проблематике “психофизического монизма”, для
которого разграничение материального и духовного есть лишь условность интеллектуаль-
ной традиции.
Мах – мыслитель поздней, пресыщенной своими собственными интеллектуальными
богатствами эпохи. Многовековая история науки вступает в его лице в период самокрити-
ки и ревизии накопленных знаний. С этим связан унаследованный Махом от классическо-
го эмпиризма и последовательно применяемый им метод историко-генетического анализа,
получающий отражение уже в названиях его произведений, таких как “История и корни
постулата о сохранении работы” (1872) или “Развитие механики в историко-критическом
изложении” (1883). Демонстрируя относительность научного знания, Мах подвергает со-
мнению объективное содержание законов природы, как они формулировались наукой на
протяжении ее истории.
В предисловии к своей последней книге “Познание и заблуждение” (с подзаголовком
“Очерки по психологии научного исследования”, 1905) Мах почти буквально повторяет за
Лихтенбергом, что задача его исследований – не построение еще одной философской си-
стемы, а устранение старых наслоений метафизической мысли, демистификация опыта.
“Наша точка зрения, – пишет он, – не дает философу ничего или дает очень мало. Она ве-
дет только к устранению ложных проблем, мешающих естествоиспытателю. Мы не соби-
раемся разрешать одну, или семь, или девять мировых загадок. Мы даем прежде всего от-
рицательный регулятив естественнонаучному исследованию” [Мах 1905, 3].
Критика Маха направлена не только против спекулятивной философии в целом. Слова
о “мировых загадках”, одной, семи или девяти, содержат ироническую аллюзию на спор
между берлинским профессором-физиологом Эмилем Дюбуа-Реймоном и ведущим тео-
ретиком монистического панпсихизма Эрнстом Геккелем. Дюбуа-Реймон распространяет
принцип кантианской критики чистого разума на естественнонаучное мышление, чтобы
137
поколебать авторитет естественных наук, слишком уверившихся в своей способности по-
корить мир. Доклад Дюбуа-Реймона “О границах познания природы” (1872) заканчивает-
ся отчаянным восклицанием “Ignorabimus!”, более поздняя его речь носит название “Семь
мировых загадок” (1880), к числу которых Реймон относит – в качестве принципиально
неразрешимых вопросов – сущность материи и энергии, природу движения, происхожде-
ние чувственных ощущений и свободы воли [Дюбуа-Реймон 2010]. Через несколько лет
Эрнст Геккель ответил Дюбуа-Реймону в книге “Мировые загадки. Общедоступное изло-
жение философии монизма” [Геккель 1899]. Ключ к загадке мира Геккель видел в призна-
нии его одушевленности. Природа духовно-чувственной субстанции и есть, по убеждению
Геккеля, единственная мировая загадка. Только она действительно недоступна научному
знанию и постигается нами в акте религиозного откровения, когда мы благоговейно созер-
цаем одухотворенную природу.
Концепция Маха также представляет собой вариант психофизического монизма, пре-
одолевающего дуалистическую противоположность материального и духовного начал. Ка-
жущееся различие физического и психического обусловлено, согласно Маху, лишь иссле-
довательским подходом, направлением исследования: когда, например, исследуя природу
цвета, “мы обращаем внимание на его зависимость от источника света (других цветов,
теплоты, пространства и т. д.) – перед нами физический объект, но если нас интересует за-
висимость цвета от сетчатки глаза, то мы имеем дело с объектом психологическим” [Мах
1911, 14]. Но показательно, что, в отличие от Геккеля, Мах выбирает в качестве примера
такой объект, как цвет, а не такой, как природа или Бог. Дело в том, что абсолютная ду-
ховно-чувственная субстанция Геккеля – “божественная природа” – представляется Маху
такой же лишенной реального бытия абстракцией, как и, с одной стороны, материя, а с
другой – “вещь в себе”. С точки зрения Маха, все трансцендентное, или ноуменальное,
стоящее позади чувственных восприятий, “существует только в нашем сознании и име-
ет для нас значение мнемонического приема” [Мах 1909, 32]. Мировая загадка не может
быть разрешена потому, что ее не существует; разгадывать ее, утверждает Мах, так же бес-
смысленно, как биться над созданием вечного двигателя или вычислять квадратуру круга
[Мах 1911, 296].
Мониста Маха отличает от мониста Геккеля феноменологическая редукция бытия к
чистому опыту, к данным о мире, которые возникают из нашего соприкосновения с бы-
тием. Критика опыта означает его очищение, радикальное устранение всякой метафизи-
ки, всякого внеопытного содержания, с тем, чтобы каждое наше высказывание, понятие
и представление имели в качестве своего референта опыт и только опыт. Реальностью
обладает для Маха только то, что мы находим в органах наших чувств, – “цвета, тоны,
различные степени теплоты, давления, ощущения времени, пространства и так далее”,
т. е. все первичные и вторичные качества классического эмпиризма, которые Мах имену-
ет “нейтральными элементами мира”. Если совлечь с вещей все их качества, то, согласно
Маху, ничего не останется – ни материального субстрата, ни сверхчувственного содержа-
ния (“вещи в себе”). То, что мы называем физическими телами, суть условные символы,
с помощью которых человеческая мысль разграничивает более или менее устойчивые, но
все же текучие и изменчивые “комплексы элементов”: “вещь, тело, материя ничто помимо
связи их элементов, цветов, тонов и т.д.” [Мах 1911, 5].
Но когда Мах говорит, что не собирается решать загадку мира, – это топос авторско-
го смирения, лишь маскирующий иное, более тонкое и оригинальное, чем у Геккеля, ее
решение – в общем контексте монистической философии тождества с ее претензией пре-
вратить науку в широкое научное миросозерцание. Свидетельством этого служит главная
книга Маха – “Анализ ощущений и отношение физического к психическому” (1886), ее
главный “антиметафизический” вывод о фиктивности границы между субъектом и объек-
том, внутренним и внешним, Я и миром.
В центре внимания Маха – проблема человеческого Я, деструкция классического
субъекта как автономного и самотождественного, как той точки в мироздании, от кото-
рой отсчитывались все мировые смыслы. Сквозь смиренную непритязательность эмпири-
ческого дискурса требовательно прорывается глобальная апокалиптическая тема эпохи:
138
катастрофа сознания, смерть гуманистической личности, прорастание личности коллек-
тивным Я. Среди современников Маха это лучше всего понимали русские социалисты,
увидевшие в его философии “революционную критику фетишей научного и философ-
ского познания, беспощадный анализ всего принятого на веру, беспощадное истребление
всех идолов мысли” [Богданов 1907, Х].
То, что мы называем нашим Я, утверждает Мах, есть такой же лишь относительно по-
стоянный, распадающийся и вновь возникающий в других конфигурациях комплекс эле-
ментов мира, как и те комплексы, которые мы называем физическими телами. Внутренний
мир человеческой личности и мир внешний, эту личность окружающий, образованы из
однородных элементов-ощущений; между ними нет никакой принципиальной противопо-
ложности, как нет ее между явлением и “вещью в себе”. “Не тела вызывают ощущения, а
комплексы ощущений (комплексы элементов) образуют тела”, – пишет Мах, и то же самое
он относит к Я: “Первично не Я, а элементы (ощущения). <...> Я образуется из элемен-
тов. Что значит: я ощущаю зеленое? Это значит, что элемент зеленое является в извест-
ном комплексе с другими элементами (ощущениями, воспоминаниями). Когда я перестаю
ощущать зеленое, когда я умираю, то элементы перестают являться в прежнем, обычном
для них обществе. Этим все сказано. Перестала существовать идеальная, цельная с точки
зрения экономии мышления, но не реальная единица. Я не есть неизменное, определенное
и резко ограниченное единство...” [Мах 1911, 19].
Под “экономией мышления” Мах понимал научное описание опыта, когда, напри-
мер, огромное количество чувственно воспринимаемых фактов связывается и обобщает-
ся при помощи короткой условной формулы, служащей для “вневременной ориентировки
и для определенных практических целей” [Мах 1911, 29]. Именно такова, по Маху, мни-
мая единица Я – не субстанциональный носитель психической деятельности, не реаль-
ное единство сознания, а всего лишь не подвергавшийся до сих пор тщательному анали-
зу комплекс ощущений, которому западная традиция приписывала неизменность вместо
относительной устойчивости. “Принимать существование Я, исходить из него есть прак-
тическая потребность; сказать cogito уже слишком много, раз это переводят через „я мыс-
лю“”, – цитирует Мах своего любимца Лихтенберга и, соглашаясь с ним, формулирует с
последней прямотой: “Я должно погибнуть (Das Ich ist unrettbar). <...> Раз она (эта исти-
на. – А. Ж.) будет признана, мы перестанем придавать столь высокое значение нашему
Я, которое столь многообразно меняется уже в течение нашей индивидуальной жизни и
<...> может отчасти или даже совершенно отсутствовать” [Мах 1911, 20].
Для обоснования этого положения Мах распределяет элементы на три группы ком-
плексов: «Комплексы цветов, тонов и т.д., которые обычно называются телами, мы обо-
значим ясности ради буквами ABC...; комплекс, который мы называем нашим телом и ко-
торый составляет часть первых комплексов, отличающуюся некоторыми особенностями,
мы обозначим буквами KLM..., а комплекс различных видов воли, образов воспоминания
и т.д. мы обозначим буквами αβγ...” Обыкновенно, говорит далее Мах, “комплекс αβγ...
KLM... противопоставляется в качестве Я комплексу ABC... как миру тел, иногда также
комплекс αβγ... называется Я, а комплексы KLM... ABC... – миром тел, но в действитель-
ности и тела, и Я следует понимать как разнообразные сочетания однородных элементов,
относящихся ко всем трем группам комплексов, т.е. “физический“ комплекс ABC участ-
вует в формировании Я не в меньшей степени, чем “физиологический“ комплекс KLM и
собственно “психический” αβγ...» [Мах 1911, 7, 10]. Главный вывод отсюда, вывод, имев-
ший колоссальное влияние на концепцию личности в культуре модернизма, – это теку-
честь, неустойчивость границ нашего Я, принципиальная невозможность привести все его
аспекты к единому центру, к одной точке зрения.
Когда мы говорим о человеческом Я, разъясняет Мах, когда называем его каким-либо
именем, это сравнимо с названием воинской части: наименование остается всегда одним
и тем же, но солдаты, которые в этой части служат, непрерывно сменяются; одни уходят,
другие приходят на их место до тех пор, пока прежним не остается, собственно говоря,
только номер или название части, указывающие не на содержание, а на функцию данного
подразделения; так же меняются и элементы, образующие наше так называемое Я [Мах
139
1910, 603]. Постоянное обновление его подчинено принципу ассоциации: “Одно пережи-
вание, состоящее из элементов ABCD... вызывает в памяти более раннее переживание с
компонентами AKLM..., т.е. последнее выступает в качестве представления, воспроизво-
дится <...>. К воспроизводству A примыкает воспроизводство KLM. Все психические про-
цессы сводятся единственно к такому закону ассоциации” [Мах 1905, 29].
Очевидно, перед нами формула, описывающая инвариантную ситуацию, которая ле-
жит в основе т. н. литературы потока сознания от Артура Шницлера до Пруста и Джой-
са. У самого Маха иллюстрацией нестабильности Я как неопределенного и вероятностно-
множественного субъекта, который никогда не готов, не равен самому себе, непрерывно
исчезает и заново порождается сцеплением ассоциаций, служит вполне беллетристиче-
ский фрагмент, изображающий утреннюю дорогу профессора на лекцию в университет.
“Какое многообразие нахожу я в себе самом, когда иду, например, на лекцию, – пишет
Мах. – Мои ноги совершают движение, один шаг автоматически следует за другим, почти
без всякого моего участия. Я прохожу мимо городского парка, вижу и узнаю здание рату-
ши. Оно вызывает во мне воспоминания о готических и мавританских постройках, а так-
же наводит на мысли о духе Средневековья, которым они овеяны. В надежде на более вы-
сокие уровни культуры я уже начинаю рисовать себе образы будущего, когда на переходе
через улицу меня задевает мчащийся мимо велосипедист, заставляя меня непроизвольно
отпрыгнуть в сторону. Фантазии о будущем оттеснены легкой досадой. При виде универ-
ситетского фасада я снова вспоминаю о том, что предстоит мне делать в ближайшие часы,
и это побуждает меня ускорить шаг” [Мах 1905, 18].
Текст Маха, приз