Entsiklopedia Glubinnoy Psikhologii Tom IV

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
ГЛУБИННОЙ
ПСИХОЛОГИИ
TIEFEN-
PSYCHOLOGIE
BAND FIER
IV
Individualpsychologie
und Analytische Psychologie
Kindler Verlag
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
ГЛУБИННОЙ
ПСИХОЛОГИИ
ТОМ ЧЕТВЕРТЫЙ
IV
Индивидуальная психология
Аналитическая психология
Cogito — MGM
Москва
2004
УДК 159.964
ББК 88
Э 68
Энциклопедия глубинной психологии

психологии.
Э 68 Т. IV. Индивидуальная психология. Аналитическая психология. Пер. с нем. /
Общ. ред. А. М. Боковикова. — М., «Когито-Центр», МГМ, 2004. — 588 с.
УДК 159.964
ББК 88
Настоящее издание является составной частью 15-томной энциклопедии

«Психология в 20-м столетии», выпущенной в 1976–1982 гг. издательством
Kindler.
Четвертый том уникального научного издания «Энциклопедия глубинной

психологии» освещает индивидуальную психоаналитику Адлера, аналити-
ческую психологию Юнга и последующие психотерапевтические направленя.
© Kindler Verlag AG, Zurich 1976,1977

© «Когито-Центр». Оформление, 2004
© МГ Менеджмент 1998
ISBN 5-89353-076-4 (т. 4, Издательство «Когито-Центр»)

ISBN 5-89837-006-4 (т. 4, МГ Менеджмент)
ISBN 5-89837-001-3 (рус.)
ISBN 3-407-83042-4 (нем.)
Содержание
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
АЛЬФРЕД АДЛЕР
АДЛЕР И ЕГО ВРЕМЯ. СВЕДЕНИЯ
О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ. Францйозеф Мор .......................................................................... 3
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ АДЛЕРА —

ДО РАЗРЫВА С ФРЕЙДОМ. Курт Зеельман .............................................................................. 6
ВЛИЯНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ФАКТОРОВ

НА ИДЕИ АДЛЕРА. Рудольф Каузен ........................................................................................... 19
АДЛЕР КАК АВТОР. ОБ ИСТОРИИ

ВАЖНЕЙШИХ ПУБЛИКАЦИЙ. Волфганг Метцгер ......................................................... 25
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ АДЛЕРА. Курт Зеельман ............................... 42
НАПРАВЛЕННОСТЬ НА КОНЕЧНУЮ ЦЕЛЬ

КАК ОТВЕТСТВЕННОЕ БЫТИЕ. АНАЛИЗ СЛУЧАЕВ,
ОПИСАННЫХ АДЛЕРОМ, С СОВРЕМЕННЫХ
ПОЗИЦИЙ. Райнер Шмидт ........................................................................................................ 114
ВЛИЯНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

НА СОВРЕМЕННЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ
НАПРАВЛЕНИЯ. Рудольф Каузен ............................................................................................. 133
ВКЛАД ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

В РАЗВИТИЕ ПСИХОСОМАТИЧЕСКОЙ
МЕДИЦИНЫ. Йозеф Раттнер .................................................................................................. 147
V
АНАЛИТИЧЕСКАЯ (КОМПЛЕКСНАЯ) ПСИХОЛОГИЯ
КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ

ЮНГ И ЕГО ВРЕМЯ. ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА.
ДУХОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ НАУЧНОГО
ТВОРЧЕСТВА ЮНГА. Христиан Роде ..................................................................................... 153
ОСНОВНЫЕ ТРУДЫ ЮНГА. КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ

В ХРОНОЛОГИЧЕСКОМ ПОРЯДКЕ. Христиан Роде .................................................... 160
ЮНГ В ПИСЬМАХ. Аниела Яффе............................................................................................. 171

АНАЛИТИЧЕСКАЯ (ПСИХОЛОГИЯ КОМПЛЕКСОВ)
ЮНГА. К. Т. Фрей-Верлин .............................................................................................................. 184
ПСИХОДИНАМИКА ПОЛЯРНОСТИ
В ПСИХОЛОГИИ ЮНГА. Леонгард Шлегель ..................................................................... 265
ПОНЯТИЕ ИНДИВИДУАЦИИ
У ЮНГА. Герхард Вер ..................................................................................................................... 277
ПСИХИЧЕСКАЯ ЭНЕРГЕТИКА. Гертруда Хесс .............................................................. 290
ЮНГ И ПСИХОСОМАТИЧЕСКАЯ
МЕДИЦИНА. Альфред Й. Циглер ............................................................................................ 298
УЧЕНИКИ И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЮНГА

Г. Р. ХЕЙЕР (ГЕРМАНИЯ). Нина Киндлер ............................................................................. 310
ЭРИХ НОЙМАНН (ИЗРАИЛЬ). Ханц Прокоп .................................................................. 331
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ
АНАЛИТИЧЕСКОЙ (КОМПЛЕКСНОЙ)
ПСИХОЛОГИИ. Ганс Дикманн и Эберхарт Юнг ............................................................. 343
АНАЛИТИЧЕСКАЯ (КОМПЛЕКСНАЯ)
ПСИХОЛОГИЯ В АНГЛИИ. Майкл Фордхэм ................................................................... 403
УСИЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ АНАЛИТИЧЕСКОЙ

(КОМПЛЕКСНОЙ) ПСИХОЛОГИИ В США. Гарри А. Уилмер ............................... 419
VI
ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ. Вольфганг Бланкенбург ................................... 429
ПСИХИАТРИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО

И АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЙ
ВО ФРАНКОЯЗЫЧНЫХ СТРАНАХ. Герман Ланг ............................................................ 454
СУДЬБОАНАЛИЗ
СУДЬБОАНАЛИЗ ЛЕОПОЛЬДА СОНДИ. Вернер Хут ............................................... 464
РАЗГОВОРНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ
ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
КАРЛА Р. РОДЖЕРСА И ЕЕ ПРАКТИЧЕСКОЕ
ПРИМЕНЕИЕ. Вольфганг М. Пфайфер .................................................................................. 504
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ ФРИЦА ПЕРЛЗА. Вольф Э. Бюнтиг ..................................... 534
ПРИЛОЖЕНИЯ
Авторы .................................................................................................................................................... 559
Именной указатель .......................................................................................................................... 563
Предметный указатель ................................................................................................................... 569
АДЛЕР И ЕГО ВРЕМЯ
СВЕДЕНИЯ О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
Францйозеф Мор
1870 7 февраля в пригороде Вены Рудольфсхайме в семье торговца зерном

Леопольда Адлера и его жены Паулины родился второй сын — Альфред
Адлер (всего в семье Адлеров было шестеро детей). Мать и отец были
евреями и по своему происхождению относились к нижним слоям сред-
него класса.
1877 Семья перебирается в пригород Вены Леопольдштадт. Адлер посещает
приходскую реальную гимназию и гимназию высшей ступени, в которой
ранее учился Фрейд.
1881 Семья переезжает в Гернальс, Альфред посещает местную гимназию.
Затем новый переезд — в Веринг близ Вены.
1888 Сдача экзамена на аттестат зрелости и зачисление на медицинский
факультет Венского университета.
1895 Получение ученой степени доктора медицины.
1897 Бракосочетание с Раисой Тимофеевной Эпштейн (род. в 1873 году),
дочерью московского коммерсанта, которая приехала учиться в Вену.
1898 Первая публикация — монография по социальной медицине «Книга
здоровья для портных». Рождение дочери Валентины Дины.
1899 Открытие общемедицинской практики в Вене на улице неподалеку
от Пратера, где жили малообеспеченные люди. Знакомство Адлера
с Фрейдом.
1901 Рождение дочери Александры, которая впоследствии, став психиатром,
развивала идеи Адлера. Она руководила «Клиникой психической гигиены
имени Альфреда Адлера» в Нью-Йорке и была президентом «Междуна-
родной ассоциации индивидуальной психологии».
1902 По приглашению Фрейда Адлер присоединяется к его дискуссионному
кружку.
1904 Опубликована работа «Врач как воспитатель». Адлер разрабатывает
основы своей теории воспитания. Он принимает протестантство.
1905 Рождение сына Курта, который впоследствии, став психиатром, вместе
с Александрой основал в Нью-Йорке «Институт имени Альфреда Адлера»
(психотерапевтическое учебное заведение) и сегодня возглавляет его
в качестве директора.
1907 Книга «Очерки о неполноценности органов». Понятие неполноценности
органов становится исходным пунктом медицинского и глубинно-психоло-
гического подхода к изучению возможностей саморегуляции тела и психики.
1908 Публикация работы «Агрессивное влечение в жизни и в неврозе». Адлер
постулирует наличие первичного агрессивного влечения, которое связано
с другими влечениями и регулируется врожденным чувством общности.
Он выступает против представления Фрейда о либидо как источнике дви-
жущих сил психики.
3
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ. Альфред Адлер и его время
1909 Рождение дочери Корнелии.

1910 Адлер становится президентом Венского психоаналитического объедине-
ния и редактором издаваемого Фрейдом «Центрального бюллетеня
психоанализа». Адлер выступает в Психоаналитическом объединении
с двумя докладами, ставящими под сомнение разработанную Фрейдом
теорию сексуальной этиологии неврозов: «Роль сексуальности в неврозе»
и «Вытеснение и “мужской протест” — его роль и значение для динамики
невроза». После этого Адлер вынужден выйти из объединения и основы-
вает «Общество свободного психоанализа», которое вскоре было переиме-
новано в «Общество индивидуальной психологии».
1912 Работа «О нервном характере — основные принципы сравнительной
индивидуальной психологии и психотерапии». В ней Адлер детально
излагает свои представления о невротической и нормальной психике.
Его исследования, посвященные невротическому характеру, свидетель-
ствуют о целостном понимании человеческой психики: только выявление
бессознательного плана жизни как центральной управляющей инстанции
позволяет понять того или иного человека.
1914 «Лечение и воспитание» — сборник статей Адлера и его коллег, адресован-
ный врачам и педагогам и знакомящий их с профилактикой неврозов.
Вместе с Карлом Фуртмюллером Адлер основывает «Журнал индивиду-
альной психологии». Раиса Адлер сближается с женой Троцкого, которая
с 1907 по 1914 год жила в Вене.
1915 Адлеру отказано в занятии должности приват-доцента медицинского
факультета Венского университета на том основании, что его сочинения-
де «во многом представляют собой плод фантазии».
1916 В течение двух лет, до самого конца войны, Адлер служит военным врачом.
1920 «Практика и теория индивидуальной психологии — лекции по введению
в психотерапию». В этом сборнике Адлер излагает свои основные идеи
с точки зрения разных форм психических расстройств и возможностей
их лечения. Создание сети психотерапевтических консультационно-педа-
гогических учреждений в Вене, а затем нескольких детских садов и экспе-
риментальной школы, организованных в соответствии с принципами
индивидуальной психологии.
1921 Индивидуальная психология получает распространение в Европе и Север-
ной Америке. Адлер начинает выступать с лекциями в разных странах.
1922 1-й Международный конгресс по индивидуальной психологии в Мюнхене.
В своей вступительной речи Адлер, говоря о цели своей теории, заявляет,
что она должна выйти за пределы узкой сферы лечения больных и заявить
о себе в качестве общего профилактического средства.
1923 Организованный во время Первой мировой войны журнал продолжает
издаваться под названием «Международный журнал индивидуальной
психологии — работы в области психотерапии, психологии и педагогики».
До самой смерти Адлера этот журнал продолжает увеличивать свой
тираж. В дальнейшем в США начинает параллельно издаваться основан-
ный Адлером англоязычный «International Journal for Individual Psycho-
logy». Присуждение Адлеру звания профессора в Венском педагогическом
институте.
1926 «Руководство по индивидуальной психологии». В вышедшем под редак-
цией Эрвина Вексберга сборнике коллеги Адлера обсуждают самые
разные аспекты индивидуальной психологии.
«Индивид и общность», издание Адлером монографий своих коллег.
4
Сведения о жизни и творчестве (Францйозеф Мор)
1927 «Знание людей», сборник статей, в которых в общедоступной форме

излагается теория Адлера, сложившаяся к тому времени. Он принимает
участие в симпозиуме в Виттенбергском колледже в Спрингфилде (штат
Огайо). Адлер покупает летний дом в Зальманнсдорфе.
1928 «Техника индивидуальной психологии». Выходит первая (из трех заплани-
рованных) часть: «Искусство читать историю жизни и болезни». Вторая
часть, «Психика трудновоспитуемого ребенка школьного возраста»,
публикуется в 1930 году, а третий раздел, посвященный диагностике
и специальным методам терапии, так и остался неопубликованным.
1929 Выход книг «Проблемы неврозов» и «Наука жить» — первые произведе-
ния, написанные Адлером на английском языке. Он становится главным
врачом амбулатории в районе Вены Марияхильфе — поликлиники,
предназначенной для лечения невротических больных.
1930 5-й Международный конгресс по индивидуальной психологии в Берлине,
в котором приняли участие более 2000 человек. По случаю своего 60-летия
Адлер удостаивается звания «Почетный гражданин города Вены».
1932 В шестнадцати странах мира существует уже тридцать три объединения
1933 «Смысл жизни». В своей последней крупной работе Адлер раскрывает
конфликт между субъективным и объективным смыслами. Психические
болезни трактуются им как симптомы конфликтов между индивидом
и обществом, а целенаправленность, с которой каждый человек форми-
рует свою жизнь, объясняется с точки зрения бессознательного стремле-
ния к совершенству.
1934 Переезд Адлера на постоянное местожительство в США, где он с 1929 го-
да был ассоциированным профессором Колумбийского университета
в Нью-Йорке, а с 1932 года возглавлял кафедру клинической психологии
в Медицинском колледже в Лонг-Айленде.
1937 28 мая Адлер умер в Абердине (Шотландия), куда он был приглашен
читать лекции.
5
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ АДЛЕРА — ДО РАЗРЫВА С ФРЕЙДОМ
Курт Зеельманн
Мой друг Альфонс Симон и я познакомились с индивидуальной психологией

доктора Альфреда Адлера в Мюнхене. Уже несколько лет там существовала группа
врачей, возглавляемая мюнхенским невропатологом доктором Леонгардом Зайфом,
которая регулярно обсуждала результаты исследований Адлера, посвященных
лечению неврозов (о чем мы оба до этого ничего не слышали и не знали).
В 1920 году мы оба сдали свой первый экзамен на право работать учителями
в народной школе и стали посещать уроки в качестве стажеров, чтобы лучше познако-
миться с практикой нашей профессии. Мы с удивлением обнаружили, что «поддер-
жание дисциплины» — вещь, несомненно, очень сложная. Почти никто из учителей
не обходился без угроз и наказаний, чтобы заставить учеников работать на уроке.
По счастливому стечению обстоятельств, однажды нас пригласили на консуль-
тацию, проводившуюся в первом немецком консультативном центре по вопросам
воспитания. Этот центр был основан доктором Зайфом в Мюнхене в ноябре 1922 года
(по примеру Адлера, создавшего аналогичный центр в Вене). Мы отправились туда,
чтобы узнать, как проводится консультация.
Другой счастливой случайностью оказалось то, что в тот день консультировали
родителей одного десятилетнего мальчика с точно такими же симптомами, какие
были и у меня в его возрасте и которые доставляли много хлопот и моим ро-
дителям. Совершенно незнакомый мне мужчина и его жена буквально теми же
словами, которых я до сих пор не могу забыть, жаловались на неправильное
поведение своего старшего сына. После этого мальчик описал эту ситуацию со
своей точки зрения, сказав то же, что и я бы, наверное, мог сказать, если бы меня
в возрасте десяти лет спрашивали и слушали так же дружелюбно. После оче-
редной консультации (проводившейся для мальчика и для его родителей отдель-
но) я сразу понял суть своей тогдашней жизненной ситуации. Я начал понимать,
что означает «читать и понимать историю жизни» (Адлер). На Симона и на меня
все это произвело настолько большое впечатление, что с тех пор мы не пропу-
стили ни одной консультации, поскольку здесь — после того, что мы увидели,
будучи стажерами в школе, — нам предлагали гораздо более гуманный подход
к педагогике и воспитанию, который мы стали очень серьезно и достаточно
успешно осваивать.
Вскоре мы оба начали работать педагогами-консультантами и стали членами
Мюнхенского кружка индивидуальной психологии, прошли учебный анализ, чтобы
получить основные практические и теоретические знания, необходимые, прежде всего,
для нашей профессии (учителя) и для профессии педагога-консультанта, работающего
с родителями учеников. В дальнейшем я получил дополнительное образование, после
чего стал психотерапевтом и обучающим аналитиком.
В сущности, именно Зайф — близкий друг и коллега Адлера — стал нашим учителем
в области индивидуальной психологии. Через полгода мы познакомились с самим
доктором Альфредом Адлером, и у нас с ним сразу же установились хорошие отношения.
6
Жизненный путь Адлера — до разрыва с Фрейдом (Курт Зеельманн)
Мы читали доклады о нашей индивидуально-психологической работе в Мюнхенском

кружке и на конгрессах по индивидуальной психологии. Однажды по инициативе
доктора Адлера я прослушал также доклад профессора Фрейда. Вскоре я открыл
собственную педагогическую консультацию, а затем стал заниматься и психотерапев-
тической практикой, пока в 1933 году наши консультационные центры в Мюнхене
не оказались закрытыми, а наш рабочий кружок, мою практическую работу и наши
заседания не запретили, поскольку они были связаны с «отравителем людских душ,
евреем Альфредом Адлером». Для меня это было тяжелейшим ударом, хотя в моей
личной и профессиональной жизни в связи с этим и не возникло никаких осложнений.
Оставшиеся в Германии индивидуальные психологи организовали в Мюнхене
Объединение общественной психологии (на что д-р Креднер предварительно
получила согласие Адлера, обосновавшегося в США), снова открыли педагогический
консультационный центр и сумели пережить «Третий рейх».
Несколько лет спустя, после «смены власти», индивидуальный психолог, профессор
М. Г. Геринг основал Немецкий институт психологических исследований и психоте-
рапии (Тот факт, что он был дальним родственником Германа Геринга, пожалуй, стал
главной причиной получения разрешения развивать в Берлине немецкую психо-
терапию в противоположность «еврейской» — это был всего лишь предлог, а возможно,
и реальное намерение).
Тем самым запрет национал-социалистов практически был снят: для решения
этих исследовательских задач снова были «ресоциализированы» психоанализ и инди-
видуальная психология, а известные представители трех главных школ (Фрейда,
Адлера и Юнга) получили возможность (под прикрытием института) проводить
общие обсуждения, исследования и терапию, преподавать и выдавать дипломы —
даже тем, на кого распространялся запрет (см. также статью Г. Метце в т. II; правда,
он рассматривает тогдашнюю ситуацию более скептически). Мюнхенский кружок
получил статус филиала Берлинского института. Две трети учебного времени
студенты могли проводить в нем, и только последнюю треть они должны были
обучаться в Берлине, где сдавали выпускной экзамен. (В то время Берлин был
преимущественно центром подготовки психоаналитиков, Мюнхен — индиви-
дуальных психологов, а Штутгарт — юнгианцев; разумеется, в каждом из этих городов
существовали также небольшие группы представителей других направлений.)
Без сомнения, этот первый в мире и уникальный эксперимент был интересен.
Представители разных школ ближе познакомились друг с другом, не столь враждебно
соперничали и обогащали друг друга. Меня, разумеется, радует, что инициатором
снятия этого запрета был представитель школы индивидуальной психологии.
Доктор Харальд Шульц-Хенке в лекциях, которые он читал, называя себя учеником
Фрейда, утверждал, что «основанная на либидо теория Фрейда», безусловно, должна быть
дополнена «потребностью в признании, о которой говорил Адлер». Позднее он даже
говорил о «сплаве» воззрений Фрейда и Адлера. Он включил многие разделы адлериан-
ской теории в свою психоаналитическую систему, которую назвал «неопсихоанализом»,
но затем перестал упоминать, что многие представления были им заимствованы из инди-
видуальной психологии. После этого о «сплаве результатов исследований Фрейда
и Адлера» больше не было и речи (см. также статью Э. Цандер и В. Цандера в т. III).
Подобная, как правило, анонимная эксплуатация адлерианской теории часто имела
место и в дальнейшем. Особенно яркий пример представляет собой книга Пауля
Хеберлина «Чувство неполноценности», которая в 1936 году была опубликована
издательством «Шпигль» в Цюрихе. Он описал многочисленные формы, разновидности,
способы компенсации и причины чувства неполноценности, ни разу не упомянув имени
Адлера. Другие подобные примеры можно найти в книге Генри Ф. Элленбергера
«Открытие бессознательного» (Ellenberger 1973, 861 etc.).
7
Однако вернемся к группе индивидуальных психологов в Мюнхене. В годы войны

жизньвМюнхенесущественноизменилась.Многихмужчинмоложе50лет,которыебыли
членами кружка, призвали в армию. После одной из бомбардировок мюнхенский кружок
лишился своих помещений вместе с библиотекой, а также архивных материалов. Многие
люди покинули город. По вечерам никто не хотел выходить из дома, потому что бомбарди-
ровки участились. Я, будучи одним из руководителей кружка, вместе с пятьюдесятью
четырьмятринадцатилетнимиученикамишколыбылэвакуированвдетскийэваколагерь1
в сельскую местность и в конце концов был призван солдатом в армию.
Тем не менее в 1940 году в издательстве Й. Ф. Лемана в Мюнхене вышла в свет
книга «Средства педагогической помощи» (издатель доктор Л. Зайф) и книга Курта
Зеельманна «Ребенок, сексуальность и воспитание» (издательство «Рейнхардт-Фер-
лаг», Мюнхен, 1942). Обе книги представляли собой труды по индивидуальной
психологии, в которых, согласно постановлению нацистов, имя Адлера и понятие
индивидуальной психологии не должны были упоминаться.
После войны мы, мюнхенцы, разумеется, надеялись на то, что наша местная
индивидуально-психологическая группа, существовавшая к тому времени уже 30 лет,
будет развиваться с новой силой. Ее численность значительно сократилась. С болью
в сердце нам пришлось расстаться с целым рядом коллег: многие погибли или пропали
без вести, многие уехали из Мюнхена, некоторые эмигрировали за границу и т.д.
Вначале представители трех психотерапевтических направлений пытались продол-
жить сотрудничество в рамках одного института. При этом индивидуальные психологи,
разумеется, выдвигали на первый план «социальный принцип» и «чувство общности»,
чтобы подчеркнуть свою самостоятельную психотерапевтическую позицию среди
прочих направлений. Однако после того как во времена нацистов идеи об общности
людей были извращены, многие люди в Германии стали бояться каких-либо союзов
и вообще не желали связывать себя с направлением, которое во главу угла ставит
чувство общности, а в терапии стремится к установлению равновесия между индивиду-
альной свободой и общественным долгом (а это, согласно теории Адлера, и составляет
основу человеческого существования и профилактики неврозов), но которое чем-то все-
таки слишком напоминало общность народа по Гитлеру. Наверное, более действенным
и привлекательным было бы говорить о требовании Адлера «уничтожить фрустри-
рующие авторитарные стремления в воспитании и совместной жизни», то есть
об аспекте, который мы, адлерианцы, рассматривали как нечто само собой разуме-
ющееся в достижении этого желанного равновесия.
Несомненно, адлерианское движение гораздо больше — в сравнении с фрейдиан-
ским объединением — пострадало от национал-социалистского гнета, поскольку
в Центральной Европе оно не было столь хорошо организовано, не так долго пропа-
гандировалось и не обладало такими прочными официальными структурами.
Во всяком случае, после войны теории Фрейда находили больший отклик, особенно
у молодых врачей. Индивидуальная же психология первое время была в тени этих идей.
Когда 13 июля 1949 года в возрасте 83 лет в Мюнхене умер доктор медицины Леонгард
Зайф, а вскоре после этого скончалась и его ближайшая сподвижница, доктор медицины
Лена Креднер, число индивидуальных психологов и обучающих аналитиков сократилось
до четырех (это были я, доктор медицины Курт Вайнманн, доктор медицины Элизабет
Бёнинг и госпожа Трюбсветтер — Альфонс Симон тяжело болел), хотя я по-прежнему
входил в правление мюнхенского института. Последователей у нас не было.
Мы продолжали работать, причем весьма успешно, в педагогических консульта-
циях и заниматься терапией, но у нас не было возможности обучать новое поколение
и нам недоставало смелости взять на себя все хлопоты по организации нового
немецкого психотерапевтического общества. (Впрочем, то же самое относилось
и к мюнхенским юнгианцам.) В конечном счете, психоаналитики по праву унаследо-
8
вали мюнхенский институт, поскольку в Федеративной Республике Германии

первыми сумели восстановить свои прежние объединения психоаналитики, а за ними
потом то же самое сделали и юнгианцы.
И только в 1962 году (по инициативе и при активном участии профессора,
доктора философии Оливера Брахфельда, г. Кито, Эквадор, а также профессора,
доктора философии Вольфганга Метцгера, г. Мюнстер, ФРГ, и его помощника
Зигфрида Зеегера, г. Аахен, ФРГ) было вновь организовано Общество Альфреда Адлера
(которое в 1970 году было переименовано в Немецкое общество индивидуальной
психологии). Оно пользовалось и продолжает пользоваться большим авторитетом —
особенно после проведения в 1971 году в г. Бад Киссинген (ФРГ) Международного
учебного семинара по индивидуальной психологии, организованного профессором,
доктором медицины Рудольфом Дрейкурсом (г. Чикаго, США) и его сотрудниками.
Немецкое общество индивидуальной психологии в настоящее время насчитывает
900 членов. В пяти равноправных регионах (Аахене, Дельменхорсте, Дюссельдорфе,
Мюнхене и Штутгарте) в течение шести семестров, включающих в себя учебный анализ
и контрольные семинары, обучаются психотерапии и сдают заключительный экзамен:
(1) учителя, социальные работники и представители аналогичных профессий, работаю-
щие консультантами (соответствует профессии психагога), а также (2) врачи и психологи.
С 1976 года на немецком языке выходит журнал, который распространяется
в ФРГ, Австрии и Швейцарии (издательство «Рейнхардт-Ферлаг», Мюнхен, Базель).
Интерес к индивидуальной психологии в ФРГ, как и в других странах, постоянно растет.
Информацию об обучении можно получить в канцелярии Немецкого общества
индивидуальной психологии, расположенного по адресу: Alfred-Adler-Institut,
8 München 19, Kindermannstraße 9.
БИОГРАФИЯ АДЛЕРА
Описывая здесь вкратце детство Адлера, его становление как ученого и встречу
с Фрейдом, я опираюсь на информацию, полученную от самого Адлера, на рассказы
и сообщения о нем Герты Орглер, Манеса Шпербера, супругов Хайнца и Ровены
Аннсбахер, которые были близкими друзьями Адлера, а также на тщательные
исследования доктора Ганса Бекка-Видманштеттера (Ellenberger 1973, 769).
Детство
Альфред Адлер родился 7 февраля 1870 года вторым из шести детей в еврейской
семье, проживавшей в бедном районе на окраине Вены. Отец, родом из Бургенланда,
был мелким торговцем в Вене.
Альфред был болезненным ребенком, страдал рахитом и спазмами голосовой
щели, сопровождавшимися приступами удушья. Из-за этого мать очень баловала его.
Но когда через два года после Альфреда родился также очень слабый здоровьем брат,
она полностью посвятила себя новорожденному; Альфред вдруг почувствовал себя
брошенным на произвол судьбы и, чтобы как-то это скомпенсировать, полностью
переключил свое внимание на отца и стал его любимцем.
Отец, также озабоченный слабым здоровьем Альфреда, уже в раннем возрасте
пытался способствовать его духовному развитию. Он хотел отдать сына в гимназию,
потому что считал Альфреда недостаточно крепким для работы на мануфактуре. Вначале
какими-либо особыми умственными способностями Альфред не отличался, — разве что
у него обнаружился явный музыкальный дар, которым он иногда удивлял окружающих,
но который так и остался неразвитым: Альфред с первого раза запоминал и мог напеть
народные песни и шлягеры.
9
Как и большинство детей этого бедного предместья, Альфред, когда отца не было
дома, проводил все свое время на улице и на пустырях. Несмотря на свою слабость,
он бегал наперегонки с другими детьми, учился к ним приспосабливаться, а по мере
того, как становился сильнее, учился утверждать себя в толпе уличных мальчишек,
драться с ними, добиваться своего, защищать слабых, благодаря чему он перестал
испытывать трудности, связанные с общением.
В семью Адлеров часто наведывался домашний врач. Этот человек очень импони-
ровал Альфреду, не только потому что оказывал ему помощь при приступах удушья,
но прежде всего потому, что дважды возвращал его к жизни, когда Альфреда сбивала
машина и в бессознательном состоянии его доставляли домой. Правда, когда слабый
здоровьем брат умирал, лежа в одной кровати рядом с трехлетним Альфредом,
и Альфред не смог ему помочь, это событие повергло мальчика в ужас. Через год
он заболел тяжелым воспалением легких. По поведению родителей он понял, что дело
с ним обстояло очень плохо, и то, что он все же выздоровел, Альфред считал заслугой
исключительно домашнего доктора. Выздоровев, Альфред сам решил стать врачом,
и это решение он претворил в жизнь.
Школьные годы
Как и его товарищи, Альфред не испытывал большого удовольствия от посещения
школы. Он не мог похвастаться какими-либо блестящими достижениями и спокойно
относился к своим средним отметкам, но при этом у него не развилось чувство
неполноценности, ибо среди его друзей «карьеризм» считался «позором».
Тем не менее он перешел в гимназию, но и там поначалу слыл «слабым учеником»,
пока через несколько лет не произошло «сенсационное превращение». Гимназист
Адлер «особенно слаб был в математике, но однажды, когда речь зашла об одной
задаче, своим поступком он привел в замешательство даже учителя. Ученик Адлер
поднял руку, чтобы ответить, вызвав этим поначалу иронические усмешки одноклас-
сников и снисходительную улыбку учителя. Хотя он тоже не решил задачу, но доказал,
что вопрос был поставлен некорректно и потому эта задача не имеет решения» (Sper-
ber 1970, 35). Неожиданно для самого себя, а также к удивлению учителя и одноклас-
сников, он стал отныне (без какого-либо переходного периода) хорошим матема-
тиком, иногда даже признавался лучшим в классе.
Размышления об этой метаморфозе, скорее всего, и подвели Адлера к мысли,
что каждый человек одарен в гораздо большей степени, чем считают его родители
и учителя и даже чем это кажется ему самому — феномен, который он затем подверг
тщательному исследованию.
С тех пор он (без каких-либо усилий) стал более прилежным в учебе в гимназии
и начал проявлять интерес к психологии, философии, социологии, а также — гораздо
больше, чем это тогда было принято в гимназической среде — к социальным и поли-
тическим проблемам, которые ставила сама жизнь.
Учеба и начало профессиональной деятельности

Сдав вступительные экзамены на медицинский факультет Венского университета,
Альфред, как и собирался (к радости своего отца), стал изучать медицину; при этом он
больше всего времени уделял биологии и патологоанатомии. Его также очень интере-
совали новые направления в психологии, в которой к 1900 году остро встал вопрос, можно
ли провести четкие границы между здоровой и болезненной психической жизнью.
На основе собственных исследований и размышлений Адлер пришел к следу-
ющей точке зрения: «Может ли кто-то сказать, что совершенно нормален?» —
10
«Следовательно, все мы чуть-чуть невротичны» — «Невроз, на мой взгляд, — это

преувеличенная норма!» — «У каждого из нас наряду с приятными сторонами есть
и неприятные!»
Будучи студентом, он читал труды Карла Маркса и других социалистов (см. статью
Р. Каузенавэтомтоме);всюсвоюжизньАдлербылсоциал-демократом,новпартиисостоял
лишьнедолгоевремяинепринималнепосредственногоучастиявполитическихсобытиях.
В 1895 году Адлер сдал экзамен по медицине и начал работать в Вене — в больнице и в поли-
клинике. В 1897 году он женился на Раисе Эпштейн, русской социалистке. В 1898 году
он стал работать офтальмологом. В этом качестве он занимался аномалиями глаз и, чтобы
как можно успешнее помогать своим больным, читал по этой проблеме всю литературу,
которую только можно было найти в библиотеках и у коллег. Но вместе с тем Адлер
накапливал также информацию об «аномалиях других органов», пытался выявить
существующие здесь сходства и различия и собрал целую подборку ценных наблюдений,
которые затем были использованы им в «Очерке о неполноценности органов» (Adler 1907).
В 1898 году он опубликовал «Книгу здоровья для портных». «В этой книге он попытался
“показатьвзаимосвязьэкономическогоположенияизаболеванийупредставителейданной
профессии...”, ибо “от такого подхода, при котором человек исследуется не как индивиду-
альныйпродукт,акакобщественный,врачуженевправеотгораживаться”.Онкритиковал
современную медицину, игнорировавшую факты социальной обусловленности заболе-
ваний, и выступал за проведение медицинских обследований представителей разных
профессий и за более справедливые социальные законы» (Jacoby 1974, 22)2.
«Однако вскоре он сменил род занятий и стал практикующим врачом-терапевтом.
Уже тогда пациент интересовал его не как случай, а как “человек”; он никогда
не рассматривал болезнь саму по себе, а всегда пытался понять личность больного
в целом и внутреннюю взаимосвязь психических и соматических проявлений».
Он рассматривал пациента как уникальную личность в индивидуальном окружении,
и «его всегда влекло вперед неистовое желание помогать и лечить» (Orgler 1972, 13).
Вскоре благодаря благожелательному отношению к пациентам, своему оптимизму
и успехам в лечении он стал пользоваться большой популярностью как врач.
Уже тогда Адлер благодаря своему безошибочному «клиническому видению»
интуитивно чувствовал, что человек — это «единство души и тела». Он считал, что тело,
дух, душа, характер, а также жизнь влечений тесно взаимосвязаны и слиты воедино;
даже если они кажутся чем-то отдельным и противостоящим друг другу, их можно
понять лишь в этой взаимосвязи.
Кроме того, «индивид» входит еще и в «небольшое или более крупное по размерам
сообщество», в котором он родился, в котором он растет, в котором он усваивает
некие функции, получает оценку и признание или надеется, что его признают и оце-
нят, или против которого он протестует и борется, или которое отвергает его самого.
В каждом из этих случаев он остается позитивно или негативно с ним связанным,
а оно, в свою очередь, позитивно или негативно влияет на него.
Тот, кто по каким-то причинам замыкается в себе (но не может обойтись без
понимающих родителей, товарищей по играм, учебе или работе, без соседей,
без друзей или любовных партнеров), чувствует, что с ним творится что-то неладное.
И хотя в этом есть и часть его вины, он часто считает себя «невинной жертвой»
и не чувствует в себе сил, чтобы что-то изменить.
Чтобы лучше во всем этом разобраться, Адлер стал практикующим врачом
и получил возможность наблюдать среду, в которой жил больной, и взаимоотноше-
ния между родителями и детьми, между индивидом и обществом и т.д., которые
существовали в социальной жизни больного и оказывали на него влияние.
Выявив эти взаимосвязи — по крайней мере, в общих чертах, — Адлер во второй
раз сменил род занятий и (под влиянием Крафта-Эбинга) стал невропатологом.
11
Он расширил свои познания в психологии и социологии, желая найти научное

обоснование своим представлениям, которые базировались на интуиции, и начал
активно изучать философию.
«Несмотря на загруженность работой, у Адлера по-прежнему оставалось много
времени для общения. Он любил общаться и в кругу своих друзей чувствовал себя
счастливым. В те годы он состоял во многих объединениях, и у него было много друзей.
Особенно тепло он относился к своей семье и прекрасно ладил с братьями и сестрами»
(Orgler 1972, 14).
В то время Адлер работал над «Очерком о неполноценности органов», в котором
был заложен научный фундамент теории индивидуальной психологии. В этом
сочинении объемом в 70 страниц (оно появилось в 1907 году) он сформулировал
(основываясь на законе телесной компенсации) закон психической компенсации
и заложил основу современной психосоматической медицины. Во время работы над
«Очерком» он познакомился с профессором доктором Зигмундом Фрейдом.
Встреча и сотрудничество Адлера и Фрейда

«Адлер впервые услышал Фрейда примерно в 1900 году, когда тот читал лекцию
в Венском объединении врачей (к тому времени «Толкование сновидений» Фрейда
было уже опубликовано). Над ним издевались и, чтобы выставить неугодного
революционера на посмешище, выдвигали против него обвинения, порочившие его
честь. На этом собрании Фрейд столкнулся с открытой враждебностью и оскорби-
тельным глумлением [см. также статью Ю. фом Шайдта в т. I].
Адлер, свидетель этих событий, был возмущен и открыто выразил свое негодова-
ние в медицинском журнале, в котором дал подробную информацию об этом докладе
и высказал пожелание, чтобы по поводу Фрейда и его теории началась, наконец,
серьезная полемика. После этого Фрейд поблагодарил Адлера за его статью, признав-
шись ему, что считает ее лучшей из всех, что были посвящены ему до сих пор.
Это послужило поводом для первой встречи этих двух совершенно разных людей»
(Sperber 1970, 42).
Фрейд был старшим ребенком в семье и поэтому (как показал Адлер в ходе своих
дальнейших исследований) был склонен к консерватизму. Он ценил аристократи-
ческий образ жизни, был на четырнадцать лет старше Адлера, говорил и писал очень
ясно, хорошо формулировал свои мысли, был превосходным стилистом и после
полутора десятилетий собственных исследований стал профессором и научным (хотя
отнюдь не бесспорным) авторитетом в среде тогдашней венской интеллигенции.
Адлер, у которого был умный старший брат, привык к необходимости утверждать
себя рядом с ним, и знал — сознательно и бессознательно, — что совсем не обязатель-
но позволять «старшим», «более благоразумным» и «более зрелым», «припирать себя
к стенке». Они ведь тоже всего лишь люди, «как ты и я, отчасти благородны душой,
отчасти трусливы!», то есть у них есть как достоинства, так и недостатки. Адлер
«не верил в авторитеты», и даже впоследствии благодарил подростков за то, что они
подтолкнули его к проведению собственных исследований. Он был остроумным,
энергичным оратором, прекрасным рассказчиком. Адлер употреблял мало специаль-
ных терминов, говорил настолько просто, что его мог понять каждый, и в то же время
настолько убедительно, — иллюстрируя сказанное многочисленными примерами
из практики, — что к нему охотно прислушивались даже те, «кто много о себе мнил».
Свои доклады он разбавлял серьезными историями, веселыми анекдотами и даже
«меткими» остротами; он умел легко развлечь (!) своих слушателей и, тем не менее,
заставить их задуматься, умел заинтересовать своими тезисами и результатами исследо-
ваний и побудить к их обсуждению. Если во время лекции у него возникало впечатление,
12
что его не совсем понимают (а он это замечал сразу же), он излагал свой тезис другими
словами, иллюстрировал его небольшим примером и только затем продолжал доклад. Ему
нравилось завершать лекцию вопросом, обращенным к слушателям.
Так, например, прочитанный в Мюнхенском университете доклад на тему
«Наследственность и воспитание», изобилующий многочисленными юмористическими
примерами, он завершил неожиданными серьезными размышлениями. Адлер сказал:
«Разве не было бы досадно, если бы:
1) во времена маленького Бетховена профконсультанты уже имели бы абсолютно
надежные диагностические методы, которые могли бы предсказать, что он станет глухим;
2) они были такими хорошими воспитателями, что могли бы убедить его, что из-
за этого он абсолютно непригоден к профессии музыканта и композитора;
3) и маленький Бетховен затем и в самом деле бы никем не стал?»
Адлер постоял еще какое-то время в задумчивости (сам он очень любил музыку
Бетховена) перед смолкшей аудиторией, затем взял брошенное на стол пальто и отпра-
вился восвояси. (Право ответить на эти вопросы он предоставил своим слушателям.)
Книги Адлера не отличаются ни четкими формулировками, свойственными
Фрейду, ни особой заботой о стиле. Многие из них составлены из стенограмм лекций
и теряют ту прелесть непосредственности, которая была характерна для его докладов
(но это не означает, что их не стоит читать).
Далее я приведу (и дополню) рассуждения из книги Манеса Шпербера, в которой
он сравнивает обоих ученых (Sperber 1970, 42 etc.):
1. Оба родились и жили в Австрии. Следует, однако, заметить, что, в общем-то,
лишь Адлер этим гордился и никогда этого не скрывал. «Диалект скорее создает мост
между соседями. Это — язык сердца», — говорил он порой.
2. У обоих отцы приехали из провинции; отец Фрейда был родом из небольшого
городка в Галиции, а отец Адлера — из деревни в Бургенланде.
3. Фрейд первые четыре года прожил в своем родном городке и лишь с большим
трудом привык к Вене. Адлер родился в Вене, провел там большую часть своей жизни,
считал себя венцем и гордился этим.
4. Оба росли в атмосфере мелкобуржуазной семьи. (Отец Фрейда был торговцем
шерстью, а отец Адлера — торговцем зерном.) Отец Фрейда тратил несколько больше,
чем зарабатывал, и всегда был вынужден обращаться за материальной помощью
к зажиточным родственникам по линии своей жены. Семья Адлера, состоявшая
из восьми человек, жила на скромный доход отца.
5. Даже в возрасте 43 лет Фрейд вспоминал: «Вот так я познакомился с беспомощ-
ной нищетой и постоянно ее боялся» (даже в те времена, когда он уже был вполне
материально обеспечен). Адлер часто и охотно рассказывал о своем счастливом детст-
ве; он никогда не страдал от тяжелых условий того периода его жизни, поскольку его
товарищам по играм и одноклассникам жилось ничуть не лучше. Даже приобретя
громкую славу исследователя и ученого, он продолжал ощущать эмоциональную связь
с нижними слоями общества и бедными людьми, в среде которых он рос.
6. Оба были евреями. Семья Фрейда исповедовала иудаизм и поселилась в Вене
на вилле в том районе, где в основном проживали богатые евреи. Поскольку Адлер
не воспринимал себя иудеем, а его семья никогда не отмечала иудейских религиозных
праздников, его товарищам и друзьям даже не приходило в голову, что он мог быть
евреем. Очевидно, Адлер не считал себя особо связанным с иудейским вероиспо-
веданием, и поэтому еще в юности позволил себя крестить. Вместе с тем он был рели-
гиозен и поддерживал дружбу со священнослужителями.
7. Фрейд уже в раннем возрасте проявил блестящие интеллектуальные способ-
ности, тогда как Адлера сегодня назвали бы «поздно созревшим». В школе его считали
«умеренно одаренным». Его музыкальный талант порой удивлял других людей,
13
но Адлер никогда его не развивал. Дар интуиции он обнаружил у себя очень поздно.
В старших классах гимназии, а затем в ходе дискуссий по медицинским вопросам
и занимаясь практикой, Адлер обнаружил, что он гораздо умнее, чем считал прежде,
и в этом открытии усмотрел благоприятную возможность для того, чтобы, исследовав
себя самого, «стать еще немного умнее».
8. Фрейд был ученым, проводил эксперименты с кокаином, проходил стажировку
у Шарко в Париже и у Бернгейма в Нанси (там он изучал «заболевания без сомати-
ческого диагноза»); Фрейд выдвинул гипотезу о «бессознательном», которая сегодня
уже не является гипотезой, и к моменту знакомства с молодым Адлером уже многого
добился. Адлер же тогда находился лишь в самом начале своего научного пути.
9. Общим для них было то, что они (независимо друг от друга) хотели изучать
медицину и стали психологами, или, лучше сказать, психотерапевтами.
10. Первая мировая война привела к появлению множества учений, которые
провозглашали наступление «заката Запада». Статья Фрейда «В духе времени о войне
и смерти» (1915) была написана как раз в русле подобных идей. Адлер в то время
был еще весьма молод, и его призвали в армию в качестве военного врача. (Свою
обязательную воинскую повинность он уже отбыл ранее, во время учебы, отслужив
два раза по шесть месяцев.) Служа врачом в лазаретах, он столкнулся с военными
неврозами. Катастрофа 1918 года затронула 48-летнего Адлера гораздо сильнее,
во всяком случае, совсем иначе, чем 62-летнего Фрейда, который почти не интересо-
вался политикой. Несмотря на весь хаос, период с 1920 по 1932 годы оказался для
Адлера временем наиболее крупных и важных творческих достижений. Он понимал,
что к власти придет Гитлер, и еще в 1932 году эмигрировал в США.
11. Фрейд уже в 46 лет стал — правда, лишь с третьей попытки — профессором,
тогда как Адлер получил звание ассоциированного профессора медицинской психоло-
гии в Колумбийском университете и в Медицинском центре города Нью-Йорка лишь
в 62 года (1932).
12. Фрейд всю свою жизнь страдал приступами мигрени и головокружения,
в 1923 году он заболел раком и умер после многочисленных операций в возрасте
83 лет (1939), причем от сделанного домашним врачом «укола милосердия», когда
боли стали невыносимыми, — такая договоренность существовала у них уже
заранее. Адлер, преодолев свою детскую болезненность, был здоровым, активным,
энергичным, общительным, он любил проводить время в непринужденной беседе
с друзьями в одном из венских кафе и все же умер довольно рано — в 67 лет в городе
Абердине (Шотландия) прямо по дороге на лекцию.
13. Пациенты Фрейда принадлежали в основном к богатым слоям общества и едва
ли имели какие-либо другие проблемы, кроме сексуальных. Пациентами Адлера были
прежде всего люди из среднего класса, которые сталкивались в основном с социальными
и экономическими проблемами. Следует отметить, что само различие научных позиций
Фрейда и Адлера являлось причиной того, что они имели дело с различными категориями
пациентов. И это замечание, разумеется, нельзя не признать справедливым.
14. Фрейд и Адлер были совершенно разными людьми. Наверное, К. Г. Юнг охарак-
теризовал бы Фрейда как представителя интровертированного типа, а Адлера — как
экстравертированного. И наверняка Адлер, дружелюбно улыбаясь, с ним бы согласился.
Адлер в дискуссионном кружке Фрейда

Фрейд (спустя два года после упомянутого благодарственного письма) пригласил
Адлера принять участие в своем только что начавшем работу дискуссионном кружке.
Адлер охотно принял это предложение и с 1902 года стал регулярно участвовать
в собраниях, проводившихся по средам на квартире Фрейда. Поскольку в это время
14
официальная академическая наука была настроена против Фрейда, он организовал

небольшой кружок, состоявший из молодых врачей еврейской национальности,
чтобы иметь возможность обсуждать с ними отдельные результаты своей исследо-
вательской работы и возникавшие в ней проблемы.
Пожалуй, в то время молодой Адлер (уважаемый врач) еще не принял решение
стать «ученым», и вначале он занимался исследованиями лишь для того, чтобы еще
больше преуспеть в своей профессии и иметь возможность оказать максимальную
помощь своим пациентам, а не просто избавлять их от симптомов.
Когда он познакомился с научной системой Фрейда (которая была построена
на эмпирическом материале, открытиях и гипотезах), она произвела на него большое
впечатление. Поэтому он «отодвинул в сторону» собственные наблюдения, эмпири-
ческие данные и интуитивные выводы и стал внимательно изучать импонировавшие
ему тезисы Фрейда.
Вначалеон,безсомнения,соглашалсясомногимитеоретическимиположениямиФрей-
да. Так, первое время он думал, что сможет создать «психологию влечения к признанию»
(сопоставимую с фрейдовской «психологией сексуального влечения»), и он также
не протестовал против «теории либидо» (см. статьи П. Цизе и Б. Ницшке в т. I) — он лишь
стремился понять гипотезы и результаты исследований Фрейда в их совокупности.
Однако затем он стал сравнивать свои собственные представления с представле-
ниями Фрейда и обнаружил в них явное расхождение. Он с удовлетворением
констатировал, что Фрейд (как и он) тоже не считал, что психическая зрелость и раз-
витие характера зависят исключительно от наследственности. Вместе с тем Адлер,
основываясь на исследованиях наследственности, утверждал, что у каждого человека
наряду с реализованными задатками есть бесконечное множество свойств и качеств,
которые еще не пробудились, но могут пробудиться или развиться, если это потребу-
ется (согласно поговорке: «Человек меняется вместе со своими задачами»). Вскоре
в своих выступлениях на дискуссионном кружке он начал смело высказывать свое,
отличное от Фрейда, мнение. (Как ни странно, все участники дискуссии — даже
Фрейд — по достоинству оценили его смелые выступления.)
Вне всякого сомнения, Адлеру импонировали точные формулировки Фрейда.
Наверное, «бессознательно» он надеялся, что Фрейд «заразит» этим и его самого.
Позднее, однако, формулировки Фрейда стали казаться ему слишком жесткими,
узкими, нежизненными и абстрактными по отношению к реальной жизни.
Как и Фрейд, Адлер придавал большое значение сновидениям, которые могли
быть использованы не только для выявления бессознательных желаний, стремлений,
беспокойств и тревог пациентов, а также и для контроля за самим ходом терапии.
Однако создается впечатление, что Фрейд, по крайней мере, в ранний период развития
психоанализа (когда Адлер работал еще вместе с ним), считал, что только терапевт имеет
право разгадывать «язык сновидений» и составлять списки символов снов, которые —
согласно его гипотезе — раскрывают вытеснения в сексуальной сфере. Адлер же, напро-
тив, был убежден в том, что, только работая вместе, терапевт и пациент смогут раскрыть
язык сна и понять его скрытый смысл. Если, например, кому-то снится собака, то,
по мнению Адлера, значение этого символа зависит от эмоциональных переживаний,
которые были связаны у этого человека с собакой. В зависимости от опыта человека —
имеет ли пациент собаку, которую он любит и которая к нему привязана, пострадал ли
он в прошлом от укусов собаки, вспоминает ли он, что, будучи ребенком, пришел
в сексуальное возбуждение, наблюдая за случкой собак, и т. д. — можно понять, какое
отношение имеет сон о собаке к его нынешней жизненной ситуации.
Несомненно, Адлер был разочарован тем, что не сумел привлечь внимания Фрейда
к результатам своих собственных научных изысканий. Тот факт, что он никогда
об этом не говорил, еще ничего не значит.
15
Необходимо еще раз подчеркнуть, что открыто высказывавшиеся Адлером собствен-

ныемнениябыливысокооцененыучастникамидискуссионныхвечеров,включаяисамо-
го Фрейда. Однако уже в 1904 году Адлеру стало понятно, что со своими идеями он, по сути,
уже не вписывается во фрейдовский дискуссионный кружок, и он сообщил Фрейду,
что не будет больше участвовать в его работе и займется развитием собственных представ-
лений. Тем не менее Фрейд стал активно убеждать Адлера отказаться от своего решения.
По его инициативе Адлер был выбран председателем, а затем и президентом Венского
психоаналитического объединения; Адлер остался и согласился занять эти должности.
«По сути, с 1908-го по 1915 год Адлер был (хотя и скрыто) движущей силой
развития психоанализа, впрочем, как и других направлений психотерапии. Можно при-
вести лишь несколько примеров влияния индивидуальной психологии на психоанализ:
в 1910 году Фрейд отверг понятие Адлера “защитные тенденции”, но в 1921 году ввел
близкое ему понятие “защитный механизм”. Понятие Адлера “обращение влечения
в свою противоположность” (1908) стало у Фрейда “реактивным образованием” (1915),
понятие Адлера “ведущий образ” (1912) стало у Фрейда “Я-идеалом” (1914), понятие
Адлера “агрессивное влечение” (1908) стало у Фрейда “влечением к смерти” (1920).
Понятие Адлера “мужской протест” нашло соответствие в понятии Фрейда “страх
кастрации и зависть к пенису”, а понятие Адлера “чувство общности” (1918) — во
фрейдовском “Сверх-Я” (1923)» (Ansbacher 1972, 19).
Нарастание напряженности в отношениях и окончательный разрыв

Адлер активно занимался исследованиями и в практической работе постоянно
подвергал проверке их результаты: отказывался от одних представлений, изменял
другие и приходил к новым. При этом он видел, как результаты исследований,
еще не до конца понятные ему самому, постепенно складывались в единую теорети-
ческую систему. Если вначале, — как и гораздо позднее Шульц-Хенке, — он помышлял
еще о синтезе, о слиянии двух теорий, то с течением времени в полемике с психо-
анализом ему становилось все более понятно, что добиться единства мнений будет
невозможно, хотя он по-прежнему на это надеялся.
При этом водоразделом между двумя теориями была отнюдь не «сексуальность».
Адлер и примкнувшие к нему впоследствии сторонники не собирались «в своих теориях
и интерпретациях игнорировать действительно замаскированную — в то время —
моральными упреками и намеренно недооцениваемую сексуальность» (Sperber 1970).
Однако они не принимали фрейдовского догмата, что все неврозы должны сводиться
лишь к «вытеснению влечений» и к «эдипову комплексу», о чем, впрочем, Адлер всегда
говорил в своих выступлениях в кружке Фрейда. Адлер и его друзья видели в сексуаль-
ности пусть и очень важный, но лишь один из аспектов отношений между мужчиной
и женщиной. Если эти отношения не проникнуты душевной теплотой и партнерством,
то, по его мнению, в них скрывается только стремление к удовольствию, причем Адлер
не видел никакого различия между тем, состоит пара в браке или нет. По его мнению,
у мужчин и женщин, которые любят друг друга или, по крайней мере, так думают,
сексуальные желания и их удовлетворение по-человечески вполне понятны.
В гомосексуальности он усматривал аномалию половой жизни. Адлер сам лечил
гомосексуалистов и помогал им понять, каким образом они пришли к тому, чтобы
ограничить себя в сексуальной сфере людьми одного с ними пола. Внешнюю борьбу
с гомосексуализмом, опирающуюся на § 175 уголовного законодательства, он считал
абсолютно неправильной, предсказывая этой мере полный провал, и оказался прав.
Онанизм у детей и подростков он считал симптомом определенной фазы развития
и желал им, чтобы этот период не затягивался надолго и чтобы в результате приобретен-
ного опыта они не оказались «нарциссически» фиксированными в сексуальной сфере.
16
Кроме того, Адлер постоянно критиковал позицию Фрейда как «консервативную»

и «авторитарную». Он утверждал, что вера в авторитеты уже уходит в прошлое.
Адлер рассматривал врача и пациента как равноправных партнеров и потому
отказался от использования кушетки во врачебном кабинете. Пациент садился
напротив врача и рассказывал о себе. При постановке диагноза и в ходе терапии
Адлер часто использовал такие формулировки, как: «Не думаете ли вы...?», «Не могло
ли быть так...?», «Не хотелось ли бы вам попытаться...?» и т.д.
В 1906 году Фрейд познакомился с К. Г. Юнгом. Фрейд считал, что познакомился
со своим «наследником и кронпринцем», — настолько он был им очарован. На 2-м
Международном психоаналитическом конгрессе в Нюрнберге он хотел было предложить
избрать К. Г. Юнга президентом на неограниченное время, но преданные Фрейду
сторонники запротестовали. После бурной полемики Юнг был избран всего на два года.
Адлер лишь позже узнал о намерении Фрейда и о мятеже его «единомышлен-
ников». Даже после того, как в редакции журнала к нему в качестве «контролера»
был приставлен доктор Вильгельм Штекель, психоаналитик из дискуссионного
кружка, он по-прежнему не думал, что Фрейд намеревался порвать с ним. Между тем
он подружился со Штекелем. Штекель в своих выступлениях в кружке часто называл
замечания Адлера очень важными и поддерживал их, но и он в конечном счете тоже
изменил свою позицию. Однажды Фрейд предложил Адлеру прочитать подряд
несколько докладов о своих исследованиях, «потому что мы все хотим больше знать
друг о друге и иметь возможность полностью воздать вам должное». По дороге домой
Адлер спросил Штекеля: «Что с Фрейдом? Неужели он готов пойти на компромисс
со мной?» (Stekel 1950, 141) Адлер был рад возможности в связной форме изложить
свои представления, и здесь интуиция его подвела.
Так или иначе, он откликнулся на предложение Фрейда и прочел три доклада
на тему «Критика фрейдовской теории сексуальности», в которых он показал, в чем
согласен с Фрейдом и в чем результаты его собственных исследований не совпадают
с представлениями Фрейда.
На протяжении трех последующих вечеров, когда обсуждались доклады Адлера,
Фрейд, в присущей ему манере, почти не высказывался, но при этом Адлер подвергся
бурной критике со стороны приверженцев основателя психоанализа, а некоторые
из них даже потребовали от него выйти из кружка. Фрейд попытался заставить
Адлера «дать показания под присягой», — решить для себя, какую позицию он впредь
будет отстаивать 3.
Адлер сделал выводы. Он вышел из правления, сообщил читателям «Центрального
психоаналитического бюллетеня», что исключен из редакции, и с тех пор не участвовал
в собраниях. В том же году вместе с семью врачами-единомышленниками он основал
Объединение свободного психоанализа, которое через год было переименовано в Объе-
динение индивидуальной психологии. Еще через год он опубликовал свою книгу
по индивидуальной психологии «О нервном характере» (1912).
Адлер не был, как утверждают многие, учеником Фрейда, «изменившим» своему
учителю. Он никогда не слушал лекции Фрейда, никогда не проходил у него учебного
анализа и никогда не молчал на дискуссионных вечерах, если у него была противопо-
ложная точка зрения. Еще до знакомства с Фрейдом Адлер проводил собственные
исследования, публиковал книги, в которых излагал свои идеи и выводы. Покинув
кружок Фрейда, он стал разрабатывать собственную теорию, индивидуальную
психологию.
Если Фрейд ожидал, что Адлер (после предложения Фрейда представить собствен-
ные идеи) выскажется за фрейдовскую теорию, то он и в самом деле был плохим
знатоком людей, как утверждает Манес Шпербер. Фрейд действительно был глубоко
уязвлен и до самой смерти помнил обиду, нанесенную ему Адлером.
17
Манес Шпербер рассказывает, что через десять лет после разрыва с Адлером
Фрейд, когда один из посетителей спросил о нем, ответил: «Адлер? Альфред Адлер?
К сожалению, такого психолога я не знаю ни лично, ни по фамилии».
22 июня 1937 года, то есть через 26 лет после разрыва, в связи со смертью
Альфреда Адлера Фрейд писал Арнольду Цвейгу: «Для еврейского юноши из венского
предместья смерть в Абердине — уже небывалая карьера и свидетельство того,
насколько он преуспел. Фактически мир вполне вознаградил его за то, что он противо-
поставил себя психоанализу» (Jones 1962, 23).
И наоборот, я очень хорошо помню, как при первой встрече (весной 1923 года)
Адлер спросил меня: «Вы уже читали Фрейда?» Я стыдливо ответил: «Нет». «Книги
Фрейда хорошо написаны, и в них много толкового. Вы обязательно должны их про-
честь!» Во время другого визита он обратил мое внимание на то, что на следующий день
Фрейд будет выступать перед публикой, и спросил, не хочу ли я пойти послушать этот
доклад. Таким образом, однажды — по совету Адлера — мне довелось слушать Фрейда.
В научном отношении Адлер отстаивал другие взгляды, чем Фрейд, но он никогда
не отказывался разговаривать со мной о нем.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Такие лагеря были созданы по приказу Элленбергера «Открытие бессознательного»,
Гитлера от 27.9.1940 в относительно безопасных с. 805–808. Из нее следует, что еще в допси-
сельских районах для эвакуации детей и моло- хоаналитический период Адлер разрабатывал
дежи. Просуществовали до 1945 года. — При- самостоятельные идеи в области социальной
мечание редактора. медицины и говорил о требованиях, которые
2
Подробную оценку этой небольшой книж- должны предъявляться к врачам.
ки (удалось разыскать лишь один ее экземпляр) 3
Два из этих докладов опубликованы в работе
объемом в 31 страницу можно найти в книге «Лечение и воспитание» (Adler 1914а).
ЛИТЕРАТУРА
ANSBACHER, H. U. R.: The Individual Psychology of Alfred Adler. ORGLER, H.: Alfred Adler Triumph über den Minderwertig keitsko-
New York: Basic Books 1956. Deutsch: Alfred Adlers Indi- mplex. Wien: Urban und Schwarzenberg 1972. Tb. Ausg. Reihe
vidualpsychologie. München: Reinhardt 1972 «Geist und Psyche», Bd. 2131. München: Kindler 1974
ELLENBERGER, H. F.: The Discovery of the Unconscious. New SEELMANN, K.: Kind, Sexualität und Erziehung. München: Re-
York: Basic Books 1970. Deutsch: Die Entdeckung des Un- inhardt 1942. Vollständig neubearbeitete Tb. Ausg. Reihe
bewußten. Bern, Stuttgart 1973 «Geist und Psyche», Bd. 2089. München: Kindler 1972
HABERLIN , P.: Minderwertigkeitsgefühle. Zürich: Schweizer S EIF, L. (Hg.): Wege der Erziehungshilfe. München: J. F. Leh-
Spiegel Verlag 1936 mann 1940
JACOBY, H.: Alfred Adlers Individualpsychologie und dialek-
tische Charakterkunde. Frankfurt/M.: Fischer 1974 S PERBER, M.: Alfred Adler oder Das Elend der Psychologie.
Wien: Molden 1970
JONES, E.: The Life and Work of Sigmund Freud. New York: Ba-
sic Books 1953-1957. Deutsch: Das Leben und Werk von S TEKEL, W.: The Autobiography of Wilhelm Stekel: The Life
Sigmund Freud. Bern, Stuttgart: Huber 1960-1962 History of a Pioneer Psychoanalyst. New York 1950
18
ВЛИЯНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ФАКТОРОВ
НА ИДЕИ АДЛЕРА
Рудольф Каузен
Не вызывает сомнения, что индивидуальная психология Альфреда Адлера является

оригинальной теорией, хотя, конечно, на ее возникновение оказало влияние огромное
количество самых разнообразных факторов. Поэтому будет интересно обсудить, какое
влияние на представления Адлера оказали социум и культура, в частности, его социальное
происхождение, классовая принадлежность, семья и прочие реалии той эпохи.
Детство и юность Адлера приходятся на «счастливое время двойной монархии» (El-
lenberger 1970, нем. изд., 766). Но было ли это время на самом деле таким счастливым?
И разве тогда не было проблем? Например, существовал национальный вопрос, поро-
ждавший конфликты. Из-за них многие люди стали занимать этноцентрическую
позицию, а их аффекты направлялись против представителей другой национальности.
Но ничего подобного не произошло с Адлером, который избрал путь укрепления
солидарности людей. Существовала также партийно-политическая конфронтация. Адлер
интересовался социализмом, будучи студентом, посещал политические собрания (там
же, 782), но у нас нет никаких свидетельств того, что он по-настоящему включался в борь-
бу. Усиливался антисемитизм, но мы не видим, чтобы Адлер каким-то образом реагировал
на это явление. Элленбергер (там же, 767) объясняет этот факт так: семья Адлера была
родом из Бургенланда, где евреи не подвергались гонениям, в отличие от Галиции,
где поселились предки Фрейда (там же, 569 etc.). Помимо этого, существовали социаль-
ные противоречия. Адлер, происходивший из нижних слоев среднего класса, даже став
знаменитым врачом, сочувствовал бедным людям, не имевшим никаких привилегий.
Он очень рано стал интересоваться социальной медициной, а в его педагогических
взглядах проявляется забота об обездоленных и угнетенных людях.
Кроме того, многие исследователи несколько десятилетий перед Первой мировой
войной называют эпохой господствующей жеманности, что, по их мнению, и стало
причиной столь сильной акцентуации работ Фрейда на вытеснении сексуальности.
Интерес Адлера к этой проблеме был не столь велик.
Первая мировая война, которую он прошел в качестве военного врача, по всей
видимости, произвела на него, поборника ненасильственности, угнетающее впечат-
ление. Она помогла Адлеру еще глубже понять людей, но нисколько не изменила его
базисных психологических представлений. Он уже давно знал о демонической силе
стремления к власти и агрессивности и поэтому едва ли был удивлен. И если
пессимистическое настроение Фрейда в то время вполне естественно возрастало,
то Адлер продолжал верить в лучшие качества человека. В своей работе «Другая
сторона» (цит. по R. Ansbacher 1956, нем. изд, 418–419) он ярко описывает душевное
состояние солдат и защищает народ от обвинения в коллективном грехе .
В послевоенные годы народ Австрии испытывал ужасную материальную нужду
и глубокую душевную подавленность. Вместе с тем, во внутриполитической жизни
стали утверждаться вселяющие надежду идеи. Появился шанс для развития демокра-
тии. Под руководством Отто Глёккеля была проведена правильная, с точки зрения
индивидуальной психологии, реформа школьной системы (ср. Spiel 1947, 5). Адлер
восхищался Веной как вольным городом, где управление осуществлялось в духе
19
социал-демократии (H. L. Ansbacher, R. Ansbacher, 1956, нем. изд., 361); он получил

возможность заниматься социально-педагогической деятельностью (открыть
консультационные центры, экспериментальную школу).
Когда в австрийской политике все больше стали проявляться фашистские
тенденции, Адлер уже находился в США. Ему, наверное, больно было видеть,
как уничтожается его труд; например, в 1934 году была закрыта основанная им экспе-
риментальная школа. Он наблюдал, как в Германии разрушалась индивидуальная
психология, а ее сторонники, которых становилось все меньше, оказались перед
выбором: либо, замаскировавшись, продолжать свое дело и ждать лучших времен,
либо капитулировать. Ему не пришлось пережить аншлюс Австрии, Вторую мировую
войну и национал-социалистскую истерию. Не испытывая никаких иллюзий,
он следил за политическими процессами в России, отделял свой гуманистический
социализм от большевизма, от которого ожидал лишь эскалации авторитарной
власти и насилия (см. H. L. Ansbacher, R. Ansbacher, 1956, нем. изд., 416–417).
Восприятие мрачных событий того времени не смогло разрушить оптимизма Адлера,
и, пожалуй, только заставляло его углублять свою теорию и участвовать в общест-
венной жизни с миссионерским рвением, которое не всем нравилось. Он возлагал
надежды на чувство общности и воспитание людей и считал, что его идеи обязательно
осуществятся, пусть и в отдаленном будущем.
В США Адлер обнаружил у граждан веру в общественный прогресс, очень
созвучную его оптимизму. Но он знал неизведанные глубины человеческой души
и потому предостерегал людей от соскальзывания в наивный оптимизм. Его идеи
практически не претерпели изменений; изменилась, пожалуй, только форма их пред-
ставления. Так, например, теперь он предпочитал говорить о стремлении к «совер-
шенству». Для нас это звучит патетически. Однако, как пишет Якоби (Jacoby 1974,
35), в Америке такая формулировка часто употребляется в обыденной речи.
Каким бы привлекательным для Адлера ни был гуманистический социализм,
все же едва ли можно ответить на вопрос, в какой мере теоретики гуманистического
социализма оказали непосредственное влияние на его психологическую теорию.
Вместе с тем невозможно и отрицать наличие у них общих духовных источников
и приверженности Адлера социалистическим идеалам. Неизвестно, в каком объеме
он был знаком с трудами Маркса. Попытки приверженцев Адлера соединить индиви-
дуальную психологию с марксизмом он категорически отвергал.
Если бы перед нами стояла задача доказать влияние социально-этических веяний
на Адлера, то можно было бы подумать как о социализме, так и об иудейской
традиции и особенно о максимах христианской церкви. Если Шпербер (Sperber 1970,
46) не смог найти религиозного мотива обращения Адлера в христианство, то Филлис
Боттом (Bottome 1939, 65) усматривает в этом желание поклоняться божеству, вера
в которое характерна для всего человечества, а не просто для какой-то этнической
группы.
Социальная сущность человека, согласно Адлеру, объясняется физиологическими
задатками, для проявления которых, правда, требуется воспитание; для того, чтобы
изложить эту концепцию, он вводит более или менее удачный термин «чувство
общности». Это понятие часто критиковали и высмеивали, однако с давних пор —
после того, как в древнегреческой философии произошел поворот к антропологии —
оно полностью стало созвучно западноевропейскому мышлению. Современная
биология подтверждает наличие соответствующих физиологических задатков.
Что касается гипотезы о социальной природе человека, то здесь существуют и ради-
кально противоположные позиции, например, у Гоббса и Фрейда в поздний период
его творчества, утверждающие наличие у человека первичной враждебности. Такие
представления отстаиваются и поныне, но, как правило, человеческая враждебность
20
Влияние социальных и культурных факторов на идеи Адлера (Рудольф Каузен)
изображается в них как нечто относительное, и сторонники этих теорий уже

не исключают наличия у человека социальных задатков. Особая заслуга Адлера
состоит в том, что он сумел интегрировать в психологию, психопатологию и теорию
воспитания давно известные научные факты и проницательно указал на межличност-
ный аспект проблемы психического здоровья. Ввиду часто встречающегося недопони-
мания следует также упомянуть, что Адлер не трактовал общность как коллектив —
он делал акцент на «Ты», на «окружающих людях». То, что Адлер не ограничивал
единство людей, например, семьей, народом, классом или расой, а понимал это
единство универсально, логически вытекает из его представления о человеке.
Точно так же и многие другие используемые Адлером понятия относятся к общей
традиции западноевропейской культуры, а потому, наверное, было бы рискованным
пытаться отнести их к определенному научному направлению или к конкретному
автору. Адлер категорически настаивает на том, что его «интеллектуальной собствен-
ностью» является разработанная им система, а не те элементы, из которых эта
система построена. Более того, для доказательства ее правомерности он нередко даже
выходит за рамки своей теории. Этим, в частности, объясняется своеобразие его
манеры цитирования: в поддержку своих воззрений он охотно называет — чаще всего
без ссылки на источник — имена и фамилии самых разных философов, врачей, поэтов,
писателей и т. д.
Будучи необычайно начитанным, он мог подкрепить любое свое положение
доказательствами, взятыми из самых разных источников, — от Библии и класси-
ческой философии до трудов современных исследователей и мыслителей. Поэтому
очень сложно указать, в чем именно состояло чье-либо непосредственное духовное
влияние на Адлера. Можно утверждать, что на него оказали влияние великие
мыслители, чьи идеи он использовал в своих научных схемах. Вместе с тем, по отдель-
ным пунктам можно назвать также и специфические источники.
Без сомнения, сказывается влияние Канта, но вряд ли можно установить, в чем
оно проявляется непосредственно, а в чем — косвенно. Непосредственную связь
между двумя учеными отметил Ансбахер (Ansbacher 1965): понятия «sensus commu-
nis» и «sensus privatus» имеют у Канта почти такое же значение, как у Адлера «com-
mon sense» и «приватный интеллект». Сам Адлер (Adler 1928, 68) ссылается на Канта,
излагая теорию наглядных форм разума и ограничения круга восприятия. Другими
словами, речь идет о селективных когнитивных процессах, изучаемых и современной
психологией, которые Адлер часто называл «тенденциозной апперцепцией».
На идеи Канта опирался Ганс Файхингер. Его книга «Философия как если бы»
(Vaihinger 1911) произвела на Адлера большое впечатление, и он часто ее цитировал.
Однако влияние Файхингера на систему индивидуальной психологии, пожалуй, менее
значительно, чем считал сам Адлер. Значение «каузальной финальности» было
известно ему еще до знакомства с Файхингером; здесь возможны самые разные
влияния. В частности, в одной из работ (Adler 1928, 68) Адлер ссылается на Вильяма
Штерна. Адлер связывал принцип финальности с понятием фикции. Одна из идей
Файхингера заключалась в том, чтобы показать практическую полезность фикций.
Адлер вполне обоснованно провел аналогию с невротическим поведением, в котором
особенно ярко проявляются неосознанные фикции, преследующие, однако, свои
частные цели. Постоянное воздействие оказывают некоторые понятийные образо-
вания, например «уловки мышления». Описанная Файхингером (Vaihinger 1911,
173) склонность человека объективировать субъективное предстает у Адлера (Adler
1930, 277) в качестве «уловки объективизации субъективных побуждений» (по содер-
жанию это сопоставимо с проекцией и рационализацией в понимании Фрейда).
Фикционализм Файхингера отчасти основывается на идеях Ницше, который,
несомненно, оказал на Адлера и непосредственное влияние. Однако трудно сказать,
21
повлиял ли Ницше на его образ мыслей в целом, или же это влияние свелось к формули-
ровке некоторых сходных идей. Адлер заимствовал такие понятия, как «воля к власти»
и «воля к видимости». По содержанию представления о воле к власти совпадают у них
лишь в том отношении, что власть понимается в позитивном значении, отсутствующем
в обыденном пониманииэтого термина, касающегося жизни человека в окружении
других людей; и наоборот, согласно психологии Адлера, фикцию сверхчеловека следует
понимать исключительно как крайне невротическое явление.
Файхингер называет психику «относительно творческой». Неизвестно, вытекает
ли из этого представление Адлера (1933) о «творческой энергии», поскольку, с одной
стороны, оно во многом отличается от того, что имел в виду Файхингер, а с другой
стороны, на Адлера могли оказать влияние и многие другие философы. Вспомним,
например, Каруса, который, как и Адлер, выдвинул предположение о самореализации
жизненного плана (ср. Doucet 1971, 135), но в этом контексте Файхингером
не упоминается. Аналогичные представления содержатся также в феноменологии,
которая в то время оказывала сильнейшее влияние на психологию. Понятие «твор-
ческая энергия», по Адлеру, выходит за рамки часто используемого в настоящее время
понятия «тенденция к самореализации». Последняя означает исключительно
актуализацию врожденных потенциальных возможностей, тогда как Адлер, форму-
лируя свое понятие, постулирует, кроме того, наличие определенных степеней
свободы в формировании индивидуального жизненного стиля.
Наметки понятия «чувство неполноценности» появились у Адлера еще до того,
как был введен этот термин. Само это понятие он заимствовал у Жане, который
говорил о «sentiment d’incomplétude» (Adler 1928, 30).
Еще одним ключевым понятием индивидуальной психологии является понятие
целостности. В этом отношении Адлер следовал новым веяниям. Его предшественни-
ки еще в конце XIX века делали акцент на целостности, после чего была разработана
целостная психология, которая сначала выступала в качестве оппозиции господство-
вавшей элементарной психологии, а затем увенчалась созданием гештальт-психологии.
Последняя не могла оказать серьезного влияния на Адлера, поскольку возникла в то
же время, когда сам он уже продвинулся в разработке своей концепции. Однако
в дальнейшем он отмечал определенные черты сходства между этими теориями (Adler
1930, 242); на эти же соответствия указывает, в частности, Метцгер (Metzger 1970, см.
также его вступительные статьи в собрании сочинений Адлера, вышедшем в изда-
тельстве «Фишер-Ферлаг»).
Индивидуальная психология стремилась интегрировать и современные тенден-
ции, если только содержавшиеся в них идеи неправомерным образом не подверга-
лись естественнонаучному редукционизму. По мнению Ансбахера (Ansbacher 1965),
Адлер относится к представителям феноменологической, когнитивной и понима-
ющей психологии, гештальт-психологии и психологии поля. В качестве «понимающей
психологии» индивидуальная психология имеет много общего с «духовно-научной»
психологией в понимании Дильтея (ср. H. L. Ansbacher, R. Ansbacher, 1956, нем. изд.,
27). Этим она принципиально отличается от психоанализа, понятийная система
которого создавалась в отрыве от официальной психологии. Это различие объяс-
няется, пожалуй, четырьмя причинами:
1. Адлер включал в свою систему то, что, по его мнению, имело универсальное
значение; при этом — если иметь в виду его личность — он исходил из здравого смысла.
2. Адлер и Фрейд стремились избегать понятий, которые уже использовались
оппонентом.
3. Адлер был младше Фрейда и, соответственно, начал заниматься психологическими
исследованиями позднее, а потому смог учесть те тенденции, которые не были столь
актуальными, когда Фрейд только приступал к разработке своей системы.
22
Влияние социальных и культурных факторов на идеи Адлера (Рудольф Каузен)
4. Вследствие социально-психологической направленности индивидуальной

психологии в ней использовались понятия, которые были чужды, если так можно
выразиться, солипсическому психоанализу.
Однако было бы неверно определять индивидуальную психологию только как
«понимающую» и «духовно-научную»; у нее есть также свои «естественнонаучные»
аспекты. Многие из ее основных положений в дальнейшем были подтверждены
эмпирическими исследованиями в психологии и социологии. Она была и остается
открытой для всего нового. Это можно проиллюстрировать примером, относящимся
к этологии: Адлер сам побуждал Маслоу (Maslow 1936) опубликовать в немецком
переводе эмпирическое исследование, посвященное социальному и сексуальному
поведению обезьян. В целом разделение на гуманитарную и естественнонаучную
психологию — фикция; оно никогда не приносило пользы.
Из вышесказанного может сложиться впечатление, будто Фрейд никак не повлиял
на идеи Адлера. Но на самом деле было бы удивительно, если бы их многолетнее
общение прошло бесследно. Их полемика свидетельствует о том, что оба исследова-
теля человеческой психики не могли внутренне освободиться друг от друга. Кто знает,
смог ли бы Адлер вообще прийти в психологию без Фрейда.
Адлер считал, что он учился на ошибках Фрейда; несмотря на критику частностей,
в целом он оценивал его теорию сновидений положительно (см., например, Adler
1933, 153–154). Нет сомнений, что именно Фрейд стимулировал его заняться
бессознательными феноменами, и это, по общему мнению, позволяет отнести
индивидуальную психологию к глубинной психологии. Адлер пытался раскрыть
те стороны бессознательной психодинамики, которые не были разработаны Фрей-
дом, при этом он учитывал также представления, сложившиеся еще до того, как поя-
вилась глубинная психология, хотя и невозможно во всех деталях доказать их непо-
средственное влияние. И, наконец, Адлером в значительной мере была заимствована
у Фрейда техника лечения.
Мнение Адлера о том, что Фрейд перенял у него понятие безопасности (Adler
1933, 74), верно, по крайней мере, в том смысле, что именно идеи Адлера побудили
Фрейда к дальнейшей разработке понятия защиты. Еще в 1894 году Фрейд определял
защиту как «сопротивление Я неприятным или невыносимым представлениям
и аффектам» (цит. по A. Freud 1936, 34–35). В дальнейшем Адлер сосредоточился
на неприятных для человека аспектах, то есть на том, что невыносимо для чувства
собственной значимости. Понятия защиты и безопасности во многом взаимоза-
меняемы и, несмотря на все различия, служат важным промежуточным звеном
между психоанализом и индивидуальной психологией.
Необходимо также остановиться на теории неполноценности органов (Adler 1907).
Эта теория имеет практическое значение, так как в ней раскрываются социально-пси-
хологические взаимосвязи. Однако Адлер обращался к ней настолько часто, что иногда
возникало превратное впечатление, будто первопричина неврозов и неправильных
психологических установок всегда заключается в неполноценности органов. Он опирался
отчасти на общепринятые, отчасти на забытые теории конституциональных недостатков
отдельных органов или целых систем органов. При этом в духе времени большое и даже
чрезмерное значение авторы этих теорий придавали наследственности, тогда как Адлер
выступал против переоценки роли наследственности в чисто психической сфере.
В то время в соматической медицине уже было известно понятие компенсации. В рас-
сматриваемой работе оно использовалось часто и по большей части умозрительно и было
перенесено на психосоматическую медицину, а также на теорию неврозов. К объяснению
чисто психологических и социально-психологических процессов с помощью понятия
компенсации, то есть без жесткой привязки всех психологических проблем к неполно-
ценности органов, Адлер приступил лишь позднее.
23
Предыдущие рассуждения о том, кто и как повлиял или мог повлиять на идеи
Адлера, не претендуют на исчерпывающую полноту. Но они ясно показывают: его
систему нельзя напрямую вывести из ранее существовавших теорий. Можно указать
на определенное сходство с прежними системами, но не более того. С другой
стороны, в перечисленных теориях и системах зачастую можно говорить только
об аналогиях, а потому мы вправе усомниться в том, действительно ли их влияние
было значительным. Адлер много читал. Сейчас уже невозможно определить, в какой
мере он использовал воспринятые идеи напрямую, а в какой — косвенно, лишь для
подтверждения и обоснования своего теоретического построения. Он обращается
к самым разным идеям, возникшим за два последних тысячелетия духовного
развития человечества, и стремится привести как можно больше доказательств, чтобы
добиться понимания со стороны своих слушателей и читателей.
Выдающееся достижение Адлера состоит в том, что ему удалось связать воедино
эти элементы, представить их в виде целостной психологической системы, внутри
которой возможны дальнейшие изменения. Будь в его распоряжении другие
источники, он, вероятно, пришел бы в результате к точно такой же системе, но только
при наличии импульса, полученного им от Фрейда.
Несомненно, на Адлера оказали влияние и современные ему события. Возможность
наблюдать людей в то сложное время увеличила его шансы понять подоплеку челове-
ческого поведения и тем самым выявить в человеке то сокровенное, что не относится
к определенной эпохе. Иные открытия вообще немыслимо было бы совершить без
возможности наблюдать за угнетением и бедами людей, точно так же, как не возникла
бы медицинская наука, если бы мир был избавлен от всех болезней. И все же нет никаких
оснований предполагать, что в другой исторической ситуации теоретическая система
Адлера выглядела бы совершенно иначе. Адлер принял вызов своей эпохи, но она
не наложила на него свой отпечаток. Личная позиция переросла в социально-этическую
установку, которая имела большое значение и для его психологической теории.
ADLER, A.: Studie über Minderwertigkeit von Organen Berlin, ELLENBERGER, H. F. The Discovery of the Unconscious. New
Wien Urban und Schwarzenberg 1907 York: Basic Books 1970. Deutsch: Die Entdeckung des Un-
bewußten. Bern, Stuttgart: Huber 1973
Über den nervösen Charakter (1912) München Bergmann
1928 Tb.-Ausg.: Frankfurt/M.: Fischer 1972 FREUD, A. Das Ich und die Abwehrmechanismen. Wien: Interna-
tionaler Psychoanalytischer Verlag 1936 Tb.-Ausg.: Reihe
Praxis und Theorie der Individualpsychologie
«Geist und Psyche», Bd. 2001. München: Kindler o. J. (1964)
(1920, 3. erweit. Aufl. 1924) München: Bergmann 4 1930.
Tb.-Ausg.: Frankfurt/M.: Fischer 1974 JACOBY, H.: Alfred Adlers Individualpsychologie und dialek-
tische Charakterkünde. Frankfurt/M.: Fischer 1974
Der Sinn des Lebens Wien, Leipzig: Passer 1933, Tb-Ausg.:
Frankfurt/M.: Fischer 1973 MASLOW, A. H.: Das soziale Verhalten der niederen und höheren
Affen. Int. Z. f. Individualpsychol., 14, 1936, 14-25
ANSBACHER, H. L. Sensus privatus versus sensus communis. In: J.
Individual Psychol. 21, 1965, 48-50 M ETZGER , W.: Über die Verifikation tiefenpsychologischer
Thesen. Schule u. Psychol., 17, 1970, 367-378
ANSBACHER, H. L., Ansbacher, R.: The Individual Psychology of Al-
fred Adler. New York Basic Books 1956. Deutsch: Alfred Adlers S PERBER , M.: Alfred Adler oder das Elend der Psychologie.
Individualpsychologie. München, Basel: Reinhardt 1972 Wien, München, Zurich: Molden 1970
S PIEL , O.: Am Schaltbrett der Erziehung. Wien: Jugend und
BOTTOME, Ph: Alfred Adler. Apostel of Freedom. London: Faber
Volk 1947
& Faber 1939
VAIHINGER, H.: Die Philosophie des Als-Ob. Berlin: Reuther u.
DOUCET, F.: Forschungsobjekt Seele. München: Kindler 1971
Reichard 1911
24
АДЛЕР КАК АВТОР
Об истории важнейших публикаций
Вольфганг Метцгер
Об истории публикаций Адлера рассказывается в подробнейшем и охватыва-

ющем все периоды его деятельности материале «Библиография Альфреда Адлера» —
приложении к книге Хайнца Ансбахера и Ровены Ансбахер «Превосходство и соци-
альный интерес» (Ansbacher, Ansbacher 1964). Этот список публикаций надо при-
знать даже слишком полным. Так, (под номером А 1919b) в нем указывается работа
доктора медицины Альфреда Адлера, название которой — «Брак и ребенок» —
отражает типично адлерианскую тему. Но из рассуждений автора явственно видно,
что его никак нельзя отождествить с вошедшим в историю основателем индивиду-
альной психологии Альфредом Адлером.
Вместе с тем, приведенного Ансбахерами списка будет недостаточно для максима-
льно полного изложения истории публикаций Адлера. Понятийный аппарат Адлера
с течением времени изменялся, причем не всегда это происходило явным образом.
Например, то, что Адлер в своих ранних сочинениях называет «культурой», впоследствии
превратилось в «чувство общности» или зачастую просто в «солидарность», — очевидно
все еще под влиянием фрейдовской теории сублимации. Кроме того, в переизданиях
ранних работ часто встречаются выражения, которые на момент первой публикации еще
не использовались, или говорится о взаимосвязях, которые стали понятны Адлеру лишь
по прошествии какого-то времени. Следовательно, достоверное изложение хода развития
его идей, без искажения хронологии и ссылок, предполагает критический анализ
собрания всех его сочинений, с использованием филологического аппарата и сравнением
разных вариантов его работ, издававшихся в разное время.
ПЕРВАЯ ТЕМА: СОЦИАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА

Хронология публикаций Адлера в значительной мере отражает, во-первых, общую
направленность его мышления, а во-вторых, смещение акцентов в его исследованиях
на протяжении примерно четырех десятилетий научного творчества (1898–1937).
Уже в самом первом сочинении Адлера, «Книге здоровья для портных» (1898),
которое появилось еще до его встречи с Фрейдом, со всей отчетливостью проявля-
ются характерные особенности его мышления. Следует отметить удивительную
естественность, с которой он видит частное в целом. Существовавшие в то время
проблемы со здоровьем у представителей упомянутой профессии, особенно по-
всеместное распространение туберкулеза, объясняются Адлером не недостаточным
знанием патогенных факторов и не нехваткой лекарственных средств и лечебных
учреждений, а революцией в производственных отношениях, в частности: ухуд-
шением положения ненаемных ремесленников в связи с развитием крупной
швейной промышленности.
Таким образом, в писательской деятельности Адлера можно выделить первую
стадию — с 1898 по 1903 годы, — когда он (в четырех своих работах) выступает как
поборник и представитель социальной медицины.
25
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ. Альфред Адлер
ВТОРАЯ ТЕМА: ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ
Адлер впервые затрагивает эту тему в 1904 году в статье под названием «Врач как
воспитатель» и остается верным ей до конца своей жизни. Последняя из более чем
двадцати работ, посвященных вопросам воспитания, относится к 1932 году («Инди-
видуальная психология и воспитание»). Однако следует отметить, что вопросов
воспитания он касается практически во всех своих трудах.
При переходе к вопросам воспитания проявляется вторая, пожалуй, еще более
заметная особенность стиля его работы: примат практики, что впоследствии находит
свое выражение в названии сборника «Практика и теория индивидуальной психоло-
гии» — а не «Теория и практика...», как сказал бы любой другой автор (1920а).
В своей первой педагогической статье Адлер выдвигает целый ряд новых и весьма
неожиданных требований к воспитателю, которые, по сути, можно рассматривать как
наметки разработанной им впоследствии новой теории личностного развития. Причем
до этого им не было написано еще ни одной работы, где эта теория была бы хоть как-то
сформулирована; то есть она пока существовала только в его уме. Тем не менее вначале
она выражается лишь косвенно — через неизбежно вытекающие из нее рекомендации
воспитателям по поводу того, как им следует вести себя со своими питомцами, что
им делать, чтобы содействовать развитию здоровой в психическом отношении личности.
При этом упор делается на следующие тезисы:
Во-первых, любовь, неразрывная связь и доверие ребенка к воспитателю должны
прийти на смену страху перед воспитателем.
Во-вторых, ребенок прежде всего должен быть смелым и уверенным в себе,
а не послушным.
В-третьих, ребенок — не «предмет», который «обрабатывают»; с самого первого мгно-
вения жизни он является человеком, с которым нужно вести себя так же, как и с дру-
гими людьми. Крайне важно помочь ребенку обрести чувство собственного достоинства
даже в самом раннем возрасте. Это требует отказа от привычных (и сохраняющихся
до сих пор) способов воспитания — всех форм физического и морального наказания,
побоев, оскорблений и ограничения свободы. Особенно отчетливо борьба Адлера со всеми
формами обесценивания личности ребенка проявляется в требовании к воспитателю
вести себя крайне осторожно, когда он сталкивается с детской ложью.
Предложения и требования Адлера не имеют ничего общего с теорией обуслов-
ливания, «подкрепления» общественно желательных и «исправления» нежелатель-
ных форм поведения, где все сводится в основном к манипуляции и искусственному
сужению диапазона поведения.
На этой и последующих стадиях построения своей теории развития личности Адлер
говоритпреждевсегоотехформахповедениявоспитателейиособенностяхдетскойжизни,
накоторыеследуетопиратьсяпривоспитанииребенка.Или,выражаясьточнее,онговорит
о необходимости создания условий, при которых ребенок сам делает то, к чему при
традиционных (и господствующих поныне) методах воспитания его принуждают. Тем
самым Адлер выражает уверенность, что ребенок вырастет достойным членом общества
(человеком, живущим рядом с другими людьми), а не станет его врагом («нарушителем
спокойствия», «человеком, враждебно настроенным к окружающим»), если в этом ему не
будет препятствовать само его окружение и, прежде всего, воспитатели.
Следовательно, Адлер исходит — и в этом заключается одно из его самых важных
расхождений с Фрейдом — из глубочайшей убежденности в том, что человек изначаль-
но способен как на добро, так и на зло; что в силу самой своей природы он может быть
добрым, даже если его к этому не принуждают с помощью угроз или поощрений
и даже если другие люди не пытаются сдерживать его дурные наклонности. В отличие
от теории Фрейда, один из главных постулатов Адлера состоит в том, что социальные
26
Адлер как автор (Вольфганг Метцгер)
побуждения человека являются такими же первичными, как и органические. В насто-

ящее время такое представление о человеке превалирует в гештальт-теории. Тем не ме-
нее Адлер, если не считать тесного круга его учеников, нашел только одного последо-
вателя — американца Карла Роджерса, основателя «психотерапии, центрированной на
клиенте», или, как называют это направление его немецкие ученики Р. Тауш и А.М. Та-
уш, разговорной психотерапии (Tausch 1973).
Справедливости ради надо отметить, что теоретическое обоснование того, каким
образом формы упорядоченного поведения (которые, как считалось до Скиннера,
возникали лишь в процессе искусственного, навязанного извне формирования
привычки) могут вырабатываться сами собой у искреннего и уверенного в себе
человека, было дано все-таки не Адлером, а созданной Максом Вертгеймером
гештальт-теорией, теорией формирующегося и совершенствующегося в свободной
динамике «внутреннего порядка» предметов и процессов.
О значении, которое Адлер придавал педагогической стороне своей работы,
говорит, в частности, и название первого крупного сборника его собственных работ
и работ его друзей по вопросам индивидуальной психологии, в котором содержатся
также важнейшие статьи, касающиеся теории неврозов. Книга озаглавлена «Лече-
ние и воспитание». У первого издания (1914) был подзаголовок: «Врачебно-
педагогические работы Объединения индивидуальной психологии», у второго
издания (1922): «Основы воспитательского искусства для врачей и педагогов»,
у третьего издания (1928): «Книга воспитательского искусства для врачей и пе-
дагогов». Хотя упоминавшийся уже второй сборник «Практика и теория инди-
видуальной психологии» был посвящен в основном отдельным вопросам теории
неврозов, а среди помещенных в нем двадцати восьми статей только три вплотную
затрагивали педагогические проблемы, он был адресован не только врачам и пси-
хологам, но также и учителям.
В увлечении Адлера вопросами воспитания можно выделить два кульминационных
пункта, из которых, правда, лишь первый непосредственно отражен в публикациях.
1. После окончания Первой мировой войны в Вене организуются первые индиви-
дуально-психологические педагогические консультации, число которых быстро
увеличивается. Адлер упоминает об этом в 1922 году во втором издании сборника
«Лечение и воспитание» и еще раз — в 1925 году.
2. На протяжении ряда лет Адлер публиковал статьи, в которых проблемы воспи-
тания только затрагивались; после этого, в конце 20-х — начале 30-х годов, выходит
несколько сочинений, специально посвященных педагогическим вопросам: в 1929 году
была опубликована «Индивидуальная психология в школе», где предлагался черновой
вариант «Индивидуально-психологического опросника для понимания и лечения
трудновоспитуемых детей»; в 1930 году опубликована работа «Психика трудно-
воспитуемого ребенка школьного возраста» (т. II «Техники индивидуальной психоло-
гии»). В том же году вышла — объемом примерно 300 страниц — работа «Воспитание
детей» (ее немецкий вариант пропал, и до недавнего времени она существовала лишь
в английском переводе под названием «Обучение детей» со вступительной статьей
Рудольфа Дрейкурса) 1.
ТРЕТЬЯ БОЛЬШАЯ ТЕМА: ТЕОРИЯ НЕВРОЗОВ
По всей видимости, вопрос о происхождении неврозов интересовал Адлера

еще до того, как в 1899 году он впервые встретился с Фрейдом2. Как уже от-
мечалось выше, его требования к воспитателям, высказанные в 1904 году,
позволяют сделать предположение, что к тому времени у него уже в самых общих
27
чертах сложился новый подход к теории неврозов. Создание условий для привя-
занности и взаимного доверия, развитие у ребенка смелости и веры в себя,
уважение к нему со стороны воспитателей, отказ от любых форм уничижения
и запугивания — этот набор педагогических требований имеет смысл лишь тогда,
когда за ним стоит предположение, что настоящую причину всех неврозов и всех
прочих нарушений и искажений личностного развития следует искать в невыпол-
нении этих требований.
Первый шаг в построении теории неврозов:

неполноценность органов и компенсация
Построение Адлером собственной теории неврозов не шло прямым, проторенным
путем. Оно начиналось, можно сказать, с ухода из социальной сферы, в которой
происходит воспитание детей, и обращения к сферам, связанным с функционирова-
нием внутренних органов. Именно этими темами в течение примерно трех лет и зани-
мался Адлер, не прекращая также изучать и психолого-педагогические проблемы.
И он сам, и почти все ученые, описывавшие этапы развития его теории3, —
за исключением разве что четы Ансбахеров — рассматривают «Очерк о неполноцен-
ности органов» (1907) как исходный пункт разработки Адлером собственной теории
неврозов. Можно сказать, что до конца жизни Адлер считал этот очерк своим
любимым детищем (даже после того как — примерно в 1909 году — ему стало ясно,
что сама по себе неполноценность органов никогда не бывает первопричиной
невроза; что у многих душевно здоровых людей можно обнаружить целый ряд более
или менее выраженных нарушений и дефектов органов; что вследствие таких
нарушений невротическое развитие может наступить только в том случае, если
данный человек попадает в «предрасполагающую к неврозу травматическую ситуа-
цию»; и, наконец, что самое тяжелое невротическое развитие может наступить даже
у тех людей, у которых можно выявить «травматизирующую ситуацию», но нет
каких-либо достойных упоминания органических расстройств).
После этого очерка Адлер за два года написал целый ряд других работ, посвящен-
ных органической патологии: «Ошибки развития у ребенка» (1907b), «Об этиологии,
диагностике и терапии нефролитита» (1907с), «Об унаследовании болезней» (1908е),
«Миэлодисплазия или неполноценность органов?» (1909b), а в 1912 году к ним
добавилась работа «Органический субстрат психоневрозов» (1912f).
По всей видимости, Адлер уже тогда надеялся классифицировать нарушения,
повреждения, функциональные дефициты и дефекты определенных органов с точки
зрения развития чувства неполноценности и невротических симптомов. Однако этой
надежде не было суждено осуществиться, что ему стало понятно примерно в 1910 году.
С этого времени Адлер стал рассматривать наличие серьезных неполноценностей
органов лишь как одно из трех возможных условий, определяющих возникновение
неврозов. Он пришел к выводу, что невроз может развиться:
1) у ребенка с телесными дефектами,
2) у ненавидимого ребенка,
3) у изнеженного (избалованного, заласканного) ребенка.
Выражение «ненавидимый ребенок» принадлежит самому Адлеру. Однако оно
часто вызывает недоразумения. Дело в том, что если иметь в виду особую педагоги-
ческую традицию Европы и особенно Германии, признаки «ненависти», причем
во всех их проявлениях, можно обнаружить даже в поведении тех родителей,
которые убеждены, что любят своих детей и всегда «делают для них только самое
лучшее». Поэтому вместо «ненавидимого» лучше говорить об «униженном» ребенке.
Очевидно, что, по меньшей мере, первое и второе, а также первое и третье из пере-
28
численных условий могут относиться к одному и тому же ребенку: ребенка с телесными

дефектами — из-за тревоги о его здоровье — можно изнежить (1+3), но над ним можно
также насмехаться — любимое занятие плохо воспитанных ровесников; его можно
также и наказывать, если последствия его телесных нарушений понимаются как
«дурные привычки» или даже как проявления «невоспитанности», которые нужно
«искоренять» (в том и другом случае — 1+2). Встречается также сочетание второго
и третьего условий: ребенка, которого родители не любят и проклинают в глубине
души, можно довести до полного паралича и глубокого отчаяния, если из-за угрызений
совести родители будут постоянно доказывать ему свою заботу (2+3).
Тем не менее у Адлера были все основания рассматривать «Очерк» как поворотный
пунктвразвитиисвоихидей.«Очерк» вноситважнейшийвкладвпостроениеадлерианской
теории неврозов благодаря введению понятия компенсации. У каждого практически
здорового человека, работоспособность которого снижена из-за неполной дееспособности
какого-либо органа, пробуждается более или менее выраженное стремление достичь
полной работоспособности путем постоянных упражнений или через формирование
других способностей взамен пострадавшей или недостаточно сформированной функции.
Существует множество примеров такой компенсации. Например, это ученик,
который на уроке физкультуры беспомощно висит на вытянутых руках на перекла-
дине вместо того, чтобы хоть раз подтянуться, а через десять лет он же без помощи
ног легко взбирается и спускается по канату. Это знаменитый пример жителя Афин
Демосфена, который, как рассказывают, благодаря постоянным упражнениям
превратился из заики в самого почитаемого оратора своего времени. Далее, это все
близорукие художники, леворукие скульпторы, тугоухие музыканты, которых Адлер
упоминает в самых разных своих работах.
Многочисленные наблюдения, свидетельствующие о том, что активные усилия,
направленные на компенсации недостатков, лишь в редких случаях прекращаются
по достижению удовлетворительного уровня и что обычно они продолжают предпри-
ниматься для достижения успехов, которые значительно превышают средние
способности людей, привели Адлера к разработке теории, согласно которой гениаль-
ность объясняется сверхкомпенсацией слабостей. Как уже отмечалось, в подтвержде-
ние этой теории он приводит множество примеров. Однако до сих пор, к сожалению,
не было проведено систематического исследования вопроса о том, какова на самом
деле роль этого фактора в развитии известных гениальных людей.
Но каким же образом Адлер перешел от компенсации к теории неврозов? Ход его
рассуждений в «Очерке» понять далеко не просто. Однако сегодня, пожалуй, можно
сказать, что главным является смещение процесса компенсации и компенсационных
усилий в совершенно иную область — в область психики. Вместо недостатка органи-
ческих функций «уязвимым местом» теперь становится дефектность позиции
данного человека в отношении ближних. В результате стойкое стремление к компен-
сации незаметно направляется уже не столько на улучшение недостаточно сформиро-
ванной способности, а на улучшение неудовлетворительного (чаще всего связанного
с дефектом) положения самого человека в группе окружающих его и более благопо-
лучных, по его мнению, людей. Его мучает сознание того, что судьба обрекла его
на жизнь в группе людей, где он занимает низкое положение, и он испытывает жела-
ние так или иначе возвыситься над ней. Тот, кто имеет задатки Цезаря и, кроме того,
обладает чувством общности, необходимым для того, чтобы взять на себя функции
лидера, становится не невротиком, а Цезарем. Но что происходит с этим стремле-
нием взобраться наверх у других людей, не обладающих настоящими лидерскими
качествами? Оно выходит за всякие разумные рамки, его уже невозможно утолить.
Такой человек не довольствуется положением равного среди прочих людей — его
влечет к всемогуществу, совершенству, богоподобию.
29
Очевидно, что в тот момент, когда достижение определенной позиции в группе

становится главной целью человека, (сверх-)компенсация превращается уже
в социально-психологическую проблему и даже, можно сказать, в проблему
групповой динамики.
Отсюда становится понятным, почему даже тяжелые органические нарушения
не обязательно ведут к неврозу, и решающее влияние оказывает порождаемое этими
нарушениями неадекватное — либо жестокое, либо слишком жалостливое —
поведение окружающих людей.
Однако по-прежнему остается открытым вопрос, почему на этой почве вырастает
невротический больной, а не некий полубог, который идет от одного успеха к другому;
почему он считает, что совершенно здоров и в полном порядке, но при этом тиранит
окружающих людей, повергая их в отчаяние своими претензиями, надменностью
и бесцеремонностью?
Но прежде чем перейти к обсуждению этого вопроса, мы должны рассмотреть
еще один аспект становления Адлера как ученого, а именно его полемику с Фрейдом.
Второй шаг в построении теории неврозов:

полемика с Фрейдом
Утверждение, будто Адлер был учеником Фрейда, изменившим своему учителю, —
это миф, возникновению и распространению которого в значительной степени
содействовал сам Фрейд.
Тем не менее, Адлер на протяжении девяти лет (с 1902 года) регулярно участвовал
в собраниях, проходивших по средам на квартире у Фрейда, а в 1910 году был
назначен Фрейдом председателем Венского психоаналитического объединения
и одним из редакторов только что образованного «Центрального бюллетеня психоа-
нализа». Совершенно понятно поэтому, что их долголетний союз, сложившийся после
первой встречи в 1899 году и отмеченный стремлением создать новую, более эффек-
тивную форму психотерапии, не мог быть простой случайностью.
То, что свело вместе двух этих людей, найти совсем не трудно. Первым об этом
сказал сам Фрейд. Их объединяла убежденность в том, что психическое заболе-
вание не является суммой недугов больного, и что потому его нельзя вылечить,
если бороться с каждым симптомом отдельно, как это пытаются делать до сих
пор, например, в поведенческой терапии. Для науки того времени совершенно
новой была мысль о том, что человек — это динамическая система и что недуги
психически больного человека (даже телесные) представляют собой симптомы
нарушения ядра личности и исчезают только тогда, когда удается справиться
именно с этим нарушением. По поводу этого представления о человеке как
динамической системе и о недугах как симптомах нарушения личности между
Фрейдом и Адлером никогда не было каких-либо разногласий. Существовало
и еще одно общее для них убеждение, от которого, во всяком случае, Адлер
никогда не отказывался: в первые годы детства закладываются ориентиры всей
будущей жизни человека.
Иначе обстояло дело с пониманием ими тех особых процессов, из-за которых
возникает невротическое расстройство.
Согласно Фрейду, в их основе — если сформулировать его теорию в нескольких
ключевых словах — лежит продолжающееся с момента рождения вплоть до наступле-
ния половой зрелости развитие либидо, то есть полового влечения, которое понима-
ется как стремление к органической разрядке напряжения, возникающего в резуль-
тате возбуждения эрогенных зон. Решающим фактором в развитии либидо является,
по мнению Фрейда, смена важнейших эрогенных зон, которая происходит в опре-
30
деленной последовательности 4. Это развитие осложняется страхами, вызванными

предполагаемой или уже свершившейся потерей сексуальной потенции и неиз-
бежным инцестуозным выбором первого «объекта» влечения 5, и их последствиями
(эдиповым комплексом). При этом существование различных неврозов объясняется
фиксацией на различных ступенях развития либидо или же неспособностью разре-
шить специфические для каждой ступени проблемы.
Каково же было отношение Адлера к этой теории развития личности и возникно-
вения неврозов, которая была разработана Фрейдом?
Адлер не оставил после себя никаких документальных свидетельств, из которых
можно было бы заключить, что в тот или иной период своего сотрудничества с Фрейдом
он соглашался, пусть даже на короткое время, с его теорией сексуальности. Напротив,
в статье 1904 года, посвященной половому воспитанию, имеется однозначное указание
на то, что уже в то время он — в отличие от Фрейда — не придавал исходам полового
влечения решающего для развития личности значения. Следовательно, в этом отношении
Адлера никак нельзя считать учеником Фрейда. Разумеется, он не мог ему «изменить»,
поскольку в данном вопросе никогда и не следовал своему старшему соратнику.
Открытая конфронтация с Фрейдом начинается, согласно имеющимся свидетель-
ствам, через год после публикации «Очерка», в 1908 году, с двух тематически связанных
между собой статей об агрессивном влечении и потребности в ласке у ребенка. Далее
последовала работа «О невротической диспозиции» (1909), в 1911-м — две важнейшие
статьи: «Роль сексуальности в неврозе» и «Вытеснение и мужской протест». Пожалуй,
можно считать, что период конфронтации с Фрейдом завершился выходом в свет
статьи «Диалект органов» (1912).
Адлеру принадлежит исторический приоритет в развитии теоретических представ-
лений об агрессивном влечении, которые впоследствии были подхвачены и разраба-
тывались не только Шульцем-Хенке (в так называемом неопсихоанализе), но и самим
Фрейдом. Примерно через десять лет после Адлера Фрейд тоже начинает заниматься
проблемой агрессивности, как всегда категорически заявляя об оригинальности своего
нового подхода и выделяя его также терминологически. Он говорит о «влечении
к смерти», относительно которого уже в «Лекциях» (1930) ставился вопрос, является
ли оно первичным влечением, из которого, когда оно устремляется изнутри наружу,
возникает (вторично) агрессия, или же, скорее, первичным влечением является
направленная вовне агрессия, которая при определенных обстоятельствах обращается
вовнутрь и, таким образом (вторично), превращается во влечение к смерти. И только
лишь десять лет спустя агрессия безоговорочно стала считаться одним из главных
предметов исследования в классическом психоанализе, а с начала 30-х годов уже больше
говорилось об агрессии, чем о сексуальности.
Рассуждения Адлера об «агрессивном влечении» столь же важны, сколь и мало-
известны, а потому здесь представляется уместным остановиться на них несколько
подробнее. В тексте Адлера недостаточно четко дается общее определение термина
«влечение», и этот недостаток долгое время не был устранен, пока не появились
работы Конрада Лоренца (Lorenz 1963) и Александра Мичерлиха (Mitscherlich 1971).
Согласно тогдашним представлениям Адлера, «влечение» имеет двойственную
природу. Во-первых, оно выступает как внутренне присущая каждому органу
спонтанная активность, которая либо не прекращается, либо циклически пробужда-
ется в соответствии с неким внутренне обусловленным ритмом. Поэтому влечения
имеют не только органы размножения («половое влечение»), но и рот — «влечение
кушать», нос — «влечение нюхать», глаза — «влечение смотреть», уши — «влечение
слушать» (два последних влечения, наряду с тактильными потребностями рук, были
объединены Шульцем-Хенке в понятии так называемой интенциональности).
Спонтанная активность, присущая системе поперечно-полосатых скелетных мышц,
31
выражается в агрессивности. Это первое значение агрессивности расценивается

совершенно нейтрально или даже вполне позитивно: как радость, получаемая
от активного вмешательства во внешний мир, как напористость и наступательный
задор, который характеризует здорового и хорошо выспавшегося человека, а в своих
более выраженных формах переходит в «желание борьбы», в стремление в шутливой
потасовке померяться силами с другими.
Наряду с этим первым значением агрессивности, которое Шульц-Хенке включил
в свою систему в неизменном виде, не упомянув, однако, Адлера, в той же статье
основоположника индивидуальной психологии («Диалектика органов») приводится
и второе значение, в соответствии с которым агрессия обозначает враждебное,
недоброжелательное нападение, то есть нападение с целью оскорбить, обидеть,
унизить, расстроить, задеть, ранить, деморализовать и, наконец, убить противника,
а зачастую и того, кто противником отнюдь не является, или же преднамеренное
повреждение, осквернение или разрушение какой-нибудь вещи. В этом случае речь
идет о стремлении к разрушению, которое следовало бы назвать, скорее, деструктив-
ным, нежели агрессивным (что Фрейд позднее и сделал; см. т. I).
Как уже отмечалось, агрессия в первом значении относится к врожденному поведен-
ческому репертуару любого здорового человека и в этом смысле не нуждается в специ-
альном пояснении. До сих пор продолжаются дискуссии о происхождении агрессии,
но это слово понимается целиком во втором значении. Задается вопрос: как получается,
что в поведении многих людей враждебность или злость играет такую большую роль?
Когда Адлер говорит об агрессивности во втором значении, то закрадывается подозрение,
что и здесь он тоже имеет в виду по-разному выраженные у разных людей «задатки».
Однако относительно того, что он на самом деле имеет в виду, Адлер дает четкий ответ
в статье, посвященной потребности в ласке у ребенка (Adler 1908b). Согласно Адлеру,
эта потребность не является составной частью полового влечения. Ребенок, хотя и ищет
близости и соприкосновения, не стремится к раздражению кожи как эрогенной зоны;
он стремится к тому, чтобы быть рядом, присоединиться, опереться на другого, хочет,
чтобы его держали на руках и обнимали, и это является самым непосредственным
и самым сильным выражением привязанности и доверия к другому человеку (впослед-
ствии это было описано также Балинтом; см. статью М. Хоффмайстер в т. III). Адлер
совершенно определенно называет это предварительной формой человеческой солидар-
ности и чувства общности в раннем детском возрасте.
Из ребенка, лишенного тесной привязанности, ласки и ощущения надежности,
не может вырасти «человек, живущий вместе с другими»; он воспринимает себя как
отверженного, всех остальных людей — как врагов, с которыми надо быть настороже
и с которыми нужно бороться, а мир — как арену военных действий. Он становится
«человеком, живущим против других». Таким образом, по мнению Адлера, враждеб-
ность — это не выражение врожденных задатков, а реактивное поведение, которое,
однако, при частом повторении в раннем детстве может превратиться в стойкую
позицию. При этом на ум невольно приходит мысль Лоренца о возможности соци-
ального и ложного запечатления, о чем, правда, в то время еще никто не думал.
Из этих и других высказываний и предположений Адлера можно попытаться вывести
социально-психологический эквивалент исходов полового влечения, о которых говорил
Фрейд, или по меньшей мере констатировать, что в начале главная проблема заключается
в установлении тесной эмоциональной взаимосвязи с другими людьми, затем — в обрете-
нии мужества и уверенности в себе, умения «быть большим в одиночестве», а после этого,
пожалуй, основной проблемой становится обретение уважения и установление половой
принадлежности. Сам Адлер, однако, в дальнейшем эти идеи не развивал.
Уже в обеих статьях 1908 года теория неврозов представала у Адлера как
социальная теория, а не как теория сексуальности, поэтому весьма удивительно,
32
что его сотрудничество с Фрейдом продолжалось после этого еще три года. Две столь
противоположные теории не могли долгое время существовать рядом друг с другом
(разве что параллельно должны были бы всегда находиться типичные случаи, подтвер-
ждающие оба подхода). Рано или поздно Адлеру все равно пришлось бы ответить
на важный вопрос, имеет ли принципиальное значение тот богатый материал,
который был собран к тому времени Фрейдом и тесным кругом его учеников в под-
тверждение теории сексуальности, , а если имеет, то какое место он отводит этому
материалу в своей теории личности и теории неврозов.
В общих чертах Адлер ответил на этот вопрос в двух вышеупомянутых докладах,
прочитанных 4 января и 1 февраля 1911 года 6. Суть этого ответа, если для простоты
изложить его современным языком, сводится к следующему: сексуальные нарушения
— это (вторичные) последствия (первичных) нарушений социальной адаптации,
обусловленных причинами, которые связаны с динамикой жизни индивида в группе.
Странности и аномалии полового поведения невротиков, как и прочие их физические
недуги, представляют собой «диалект органа», своего рода образный язык, с помощью
которого и выражаются их проблемы, по своему происхождению отнюдь не явля-
ющиеся сексуальными. Активность негенитальных органов у детей и взрослых Адлер
расценивает как исконно присущее им свойство, а не как явление, относящееся
к «собственно» половой сфере и ею же обусловленное. По его мнению, застревание
на раннедетских способах получения удовольствия (сосание пальца, энурез, задержка
стула и т. д..) выступает как средство борьбы со взрослыми, которые из-за отсутствия
педагогических знаний и умений вынудили ребенка занять «боевую позицию».
Пожалуй, двух этих примеров достаточно для характеристики нового подхода.
Его подробное изложение см. в статье К. Зеельманна в этом томе.
Если Фрейду в свое время пришлось проявить достаточно мужества, чтобы при
построении своей теории сексуальности выдержать негодование обывателей,
то теперь Адлеру потребовалось не меньшее мужество, чтобы защитить от Фрейда
теорию, к которой тот мог относиться лишь как к отрицанию прогресса, как к воз-
врату в необразованное допотопное прошлое. В своем раздражении Фрейд не смог
увидеть, что смещение в теории личности акцентов на социально-психологические
аспекты жизни отнюдь не означает восстановления табу на все сексуальное, против
которого он, вопреки всем нападкам в свой адрес, вел последовательную и аргу-
ментированную борьбу.
Разрыв между Фрейдом и Адлером произошел не на почве научных дебатов.
Несмотря ни на что, между ними вполне был возможен рыцарский поединок,
где в качестве оружия использовались бы результаты научных исследований и объек-
тивные аргументы. Но Фрейд, в порыве негодования, вместо научных средств борьбы
использовал средства политические. В августе 1911 года он потребовал ухода Адлера
с поста соиздателя «Центрального бюллетеня», настоял на запрете на публикацию
в этом журнале его работ, а в октябре добился от своих единомышленников принятия
решения, согласно которому членство в каком-либо обществе, основанном Адлером,
считалось несовместимым с членством в психоаналитическом объединении. Кроме
того, сторонник гипотезы, не вписывавшейся в ортодоксальную психоаналитическую
теорию, становился для Фрейда и его коллег изменником, имя которого следовало
вычеркнуть из анналов науки и впредь не упоминать. Ученики и наследники Фрейда
по ту и другую сторону океана удивительно дисциплинированно и чуть ли не в пол-
ном составе подчинились этому требованию, что, правда, не мешало им при постро-
ении своих теорий преспокойно пользоваться идеями опального автора. Именно это
дало повод одному американскому знатоку психоанализа сказать, что им следовало
бы называть себя не неопсихоаналитиками, а неоадлерианцами (Ellenberger 1970,
нем. изд., 867).
33
Третий шаг в построении теории неврозов: «мужской протест»
Примерно в 1910 году Адлер обнаружил неполноту составленного им списка

исходных состояний, которые толкают ребенка к компенсационным усилиям. К тем
трем уже обсуждавшимся условиям — неполноценности органов, униженности
и избалованности — в качестве четвертого следует добавить последствия низкой
оценки женщин в нашем обществе.
В написанной в 1909 году большой статье о невротической диспозиции, равно как
и в более ранних сочинениях последняя тема еще не затрагивалась. Впервые она
появляется в работах «Психический гермафродитизм в жизни и в неврозе» (1910)
и «Психическое лечение невралгии тройничного нерва» (также написанной в 1910 го-
ду). Сразу после этого, в 1911 году, данной теме посвящается второй из двух докладов,
прочитанных перед Психоаналитическим объединением, — «“Вытеснение” и “муж-
ской протест”; их роль и значение с точки зрения невротической динамики» — и она
обсуждается еще в трех последующих сочинениях: «К вопросу о сопротивлении при
лечении» 7, «Сифилофобия» (1911d) и «О мужской установке у женщин-невротиков»
(1911с; случаи I и II описаны в 1911-м, случаи III–V добавлены в 1920 году). В 1912
году были написаны работа «Психический гермафродитизм и мужской протест —
центральная проблема нервных заболеваний» (впервые опубликована в 1920 году
в книге «Практика и теория индивидуальной психологии») и главный труд Адлера
«О нервном характере» (1912а), в котором есть относящиеся к этой теме места. В 1913
году была написана статья «Нервный характер».
На этом разработка данной проблемы была, по всей видимости, завершена,
а выводы о низкой оценке женского пола как факторе невротического развития
прочно вошли в систему Адлера. В дальнейшем он обращался к этой теме лишь изред-
ка: в 1924 году в работе «Культурные ограничения в воспитании активности у женщи-
ны» и в 1932 году в работе «Страх женщины: замечания».
Для мужчин и женщин проблема половой принадлежности предстает в разной
форме. Как ни странно, Адлер впервые обнаружил ее у пациентов мужского пола,
которые в силу тех или иных событий в детском возрасте (облачения в девичью
одежду; необходимости носить девичьи украшения и прически, к чему их принуж-
дали не очень разумные матери; подчинения властным, стремящимся над всеми гос-
подствовать матерей; предпочтения в семье сестер; неудачных первых попыток
сблизиться с женским полом и т. д.) панически боялись того, что их будут бранить
за «женское» поведение, что они «потерпят неудачу» в отношениях с женщинами
или «окажутся у них под каблуком». В результате у них возникало сильнейшее
стремление не просто вести себя по-мужски, но и демонстрировать себя в роли сверх-
человека — совершая героические поступки, добиваясь триумфа, достигая профес-
сионального совершенства, в котором никому нельзя было бы усомниться, — и при
этом отвергать всякие советы и критику, ощущать себя «хозяином в доме» и иметь
как можно больше любовниц (даже при наличии семьи).
Для женского пола ситуация гораздо сложнее. Разницу в оценке мальчиков
и девочек ощущает уже маленький ребенок. Реакция девочек на это начинается
со стремления быть равными мальчикам или, более того, быть «хуже», чем мальчи-
ки; затем это может проявиться во фригидности в браке, в решении вообще никогда
не выходить замуж, чтобы никому из мужчин не позволить «подчинить» себя,
и, по возможности, избежать всех житейских проблем, связанных с выполнением
роли женщины. В конечном итоге, это выливается в решение не быть женщиной,
которое в период наступления половой зрелости порой приводит девушек к само-
убийству через добровольный отказ от пищи (anorexia nervosa). После того как
женщины обрели частичное равноправие, к этому добавляются, — поскольку
34
причина проблемы так и не устранена, — стремление, сделав карьеру, властвовать

над мужчинами, надменность и всезнайство.
Реакции невротиков мужского и женского пола на эти ситуации Адлер назвал
«мужским протестом», и хотя с лингвистической точки зрения это выражение,
пожалуй, не совсем удачно, с течением времени оно стало привычным и заняло свое
место в его теории.
Особенно сильно выражены женские формы такого протеста, поскольку женщи-
ны исходят из вполне обоснованного ощущения, что их притеснение является пред-
намеренным, а будучи частью существующего общественного устройства, это притес-
нение вызывает сильнейшее разочарование, потому что нет никакой возможности
эффективно его компенсировать. Очень часто это приводит к саморазрушению жен-
щины, если иметь в виду ее особую биологическую роль. Но даже если дело до этого
не доходит, ничто так не разрушает любовь и брак, как попытки каждого из партне-
ров постоянно доказывать свое превосходство.
Говоря о последствиях притеснения женщины, Адлер пишет в заключение статьи
«Нервный характер» (1913) 8: «Я думаю, что задел самую глубокую рану нашей
половой жизни. Опасность больше, чем это кажется».
У цели: «О нервном характере» (1912)

Главный труд Адлера, «О нервном характере», появившийся через год после раз-
рыва с Фрейдом, настолько богат новыми (и обновленными старыми) идеями, что нет
никакой возможности рассказать здесь о нем подробно. Я ограничусь освещением
трех наиболее существенных моментов.
1. Пожалуй, самым важным шагом стало полное изменение представлений
о причинах невроза. Если раньше предполагалось, что невротическое поведение
возникает вслед за теми или иными воздействиями (травмами) столь же неизбеж-
но, как гром за молнией, то теперь, в своем новом труде, Адлер считает, что такой
непосредственной причинно-следственной связи не существует. Скорее, для такого
человека — вследствие определенных событий или невыносимых длительных
состояний — окружающий мир приобретает другое обличие; из-за этого он чувст-
вует себя вынужденным — исключительно на эмоциональном уровне — ставить
перед собой некие (новые) жизненные цели, не будучи в состоянии объяснить свое
поведение. Следовательно, объяснение его симптомов и недугов не должно завер-
шаться выявлением в его прошлом некоего «козла отпущения» или события, из-за
которого он оказался выбитым из колеи. В результате изучения своего прошлого
пациент не должен испытывать искушения, обнаружив там «козла отпущения» или
событие, спровоцировавшее недуг, оставить все в прежнем виде, раз со своим
нынешним состоянием он «ничего поделать не может». То есть речь идет не о том,
чтобы добиться как можно более точного знания всех деталей его прошлого, скорее,
ставится вопрос, какие цели — осознанно или бессознательно — он преследует «здесь
и сейчас» или из-за каких других скрытых целей его попытки решить те или иные
реальные проблемы до сих пор оказывались безуспешными.
Эта идея появилась в 1912 году не на пустом месте. Впервые Адлер высказал
ее в ходе второго доклада, прочитанного в начале февраля 1911 года9 перед Психоана-
литическим объединением; в этом докладе Адлер высказал предположение, что «пос-
редством антиципации наша психика выходит за пределы настоящего, то есть во вре-
меннóм отношении находится за границами примитивного удовлетворения влечений»,
чтобы через то или иное время «добиться удовлетворения», которое должно служить
компенсацией притеснений, пережитых в детстве. Словом, тот факт, что психика
постоянно «задумывается о будущем», становится теперь главным пунктом понимания
35
человека вообще и невротика в частности. Другими словами, это означает, что пове-
дение человека предполагает его собственную ответственность, даже если он всеми
силами пытается вытеснить это из своего сознания, и что его можно исцелить только
в том случае, если он принимает ответственность за свою собственную жизнь.
При этом понятие «(сверх-)компенсация» конкретизируется в понятиях «направ-
ляющая линия» и «жизненный план», которые характеризуют уникальный путь данного
конкретного субъекта, ведущий от специфических притеснений к специфическим
тайным целям всех его действий, возникающих в ответ на эти притеснения. Данную идею
Адлер схематически описывает в третьей главе теоретического раздела книги (1912a, 78).
2. Постановка подобных долговременных целей может иметь двоякого рода
последствия. В обоих случаях планка ставится слишком высоко.
а) При достаточном напряжении сил и надлежащем терпении цель для таких людей
пока еще достижима. Однако наступает момент, когда напряжение между неудовле-
творительным нынешним положением и желанным состоянием становится совершен-
но невыносимым, когда человек теряет терпение и вместо того, чтобы продолжать
напряженно готовить себя к столкновению с суровой действительностью, отрицает ее
и начинает грезить (предается фикции), будто уже всего достиг. Образно говоря, вместо
намеченного дома он выстраивает только фасад, украшенный всякого рода красивыми
предметами и напоминающий фасад здания эпохи неоренессанса XIX столетия,
за которым, если заглянуть за угол, можно обнаружить убогий барак.
Именно этот фасад, а не то, что за ним кроется, отныне становится предметом
самосознания. Человеку отчаянно хочется его сохранить. Горе тому, кто отважится
заглянуть за него и рассказать о том, что он там увидел. Поэтому не только отметается
всякая критика, но и не принимаются никакие советы, так как это означало бы при-
знание того, что что-то может быть еще лучше. На этой стадии еще не обязательно
возникают настоящие неврозы; во многих случаях принимаются неверные решения,
чаще затрагивающие других людей, а не того, кто их принимает. Если человек
обладает большей властью, чем критикующий его, он может уволить последнего,
перевести его на другую работу, помешать карьере, объявить выговор, выслать за пре-
делы страны, заключить в концентрационный лагерь или лечебницу для душевно-
больных и даже ликвидировать его.
б) Второй случай: такой человек не настолько могущественен, чтобы избежать
объективной проверки своих реальных способностей. Приходится считаться с ситу-
ациями, в которых может проявиться реальное положение вещей — в том числе
и столь далекое от его притязаний. Что же делать, если нельзя выглядеть иначе, кроме
как абсолютно совершенным? В таком случае, например, человек в нужный момент
заболевает и может тешиться мыслью, что не будь этой болезни, проявилось
бы, разумеется, все его совершенство. Кроме того, он может превратить своих
домашних в прислуживающих ему рабов.
И только тогда, когда такой человек так или иначе начинает «спотыкаться о собст-
венные ноги», например, когда решает взаимоисключающие задачи или боится
достичь намеченной им же самим цели, выполняется необходимое и достаточное
условие для возникновения невроза.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АККОРД: «ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СОЛИДАРНОСТЬ»

ИЛИ «ЧУВСТВО ОБЩНОСТИ»
Не обратившись к первым изданиям трудов Адлера и не сравнив их с последую-

щими изданиями, едва ли можно сказать, сделал ли Адлер заключительный шаг в по-
строении собственной теории личности (введение понятия «чувства общности» — в бо-
36
лее поздних англоязычных текстах используется термин «social interest») в работе

«О нервном характере» (1912а) или позднее.
Оба современных переиздания этой работы (1959, 1972) являются воспроиз-
ведением четвертого издания 1929 года. Выражение «чувство общности» упомина-
ется в нем, начиная с предисловия ко второму изданию (1919), двадцать шесть раз
в явной форме и двадцать восемь раз в виде тождественных выражений или описа-
ний. Тем не менее Х. Ансбахер, основываясь на личных беседах с Адлером в Вене,
сообщает, что в работе «О нервном характере» теория чувства общности первоначаль-
но отсутствовала. Открытие этой «путеводной звезды» душевно здорового, уверенного
в себе, мужественного, смело смотрящего на мир человека он приписывает Карлу
Фуртмюллеру. По мнению Ансбахера, Адлер только задним числом включил эту идею
в свое главное произведение, но затем она настолько органично вписалась в теорию
Адлера, что казалось, будто ей изначально было отведено там определенное место.
Кроме того, наметки этой идеи можно обнаружить у Адлера еще в 1909 году в при-
мечании, относящемся к невротикам: «Подобно тому, кто считает себя оказавшимся
во враждебном мире... он всегда думает лишь о себе... о том, чего нет у него, но никогда
о том, что он должен давать другим» 10.
Рассуждения о человеческой солидарности, чувстве единства или чувстве общности
Адлер позднее включил в переиздания всех своих работ. Но, как ни странно, словосоче-
тание «чувство единства» лишь однажды появляется в заглавии небольшой работы
(1914h, 38, 45), и только однажды (1933) — в названии статьи «О происхождении
стремления к превосходству и чувстве общности» (1933d) — появляется словосо-
четание «чувство общности». Однако следует отметить, что книга «Смысл жизни»
(1933), которой предшествовал ряд небольших статей с одинаковыми по значению
названиями, в английском издании 1938 года озаглавлена «Social interest: a challenge
to mankind». Но при более внимательном изучении немецкого издания можно
обнаружить лишь феноменологию совместного поведения людей и некоторые подходы
к его анализу 11, а в остальном в этом издании содержатся лишь рассуждения о при-
чинах социального поведения, его значении для человечества и (предполагаемой) роли
в будущем, с указанием на слабость индивида как причину объединения людей в сооб-
щества; правда, при этом в памяти невольно всплывают яркие примеры, свидетель-
ствующие о противоположном, — такие, как: стадо слонов или волчья стая.
ПОСЛЕДУЮЩЕЕ РАЗВИТИЕ ИДЕЙ

Все содержательное, что относится к теории личностного развития и учению
о неврозах, в общем и целом было высказано Адлером к 1914 году. Что же касается
других прикладных областей, которые рассматривались Адлером впоследствии,
то здесь следует прежде всего упомянуть проблему гомосексуализма, которой Адлер
в 1918–1930 годах посвятил несколько статей; точно так же он продолжал развивать
свои теоретические представления о том, как влияет на психическое развитие
ребенка его место в ряду братьев и сестер.
В эти годы Адлер занимался прежде всего выводами из своей теории и ее прило-
жением к нуждам педагогики, с которой, собственно, и началось все развитие его
идей. Опубликованная в 1927 году книга под названием «Знание людей» представляет
собой лишь общедоступный обзор того, о чем уже говорилось ранее.
Действительно новые идеи или, по крайней мере, их наметки содержатся в статье
«Краткие заметки о разуме, интеллекте и слабоумии» (1928b, 267–272), в которой
Адлер логически расширяет понятие чувства общности до понятия объективности
в духе Макса Вертгеймера (Wertheimer 1945). Дальнейшее развитие этой новой идеи
можно обнаружить уже не у самого Адлера, а в книге Фрица Кюнкеля «Введение
37
в характерологию» (Künkel 1928), которую можно расценивать как аутентичное

изложение идей Адлера и в которой Кюнкель, несмотря на отдельные расхождения
во взглядах, выступает как его верный ученик.
Следует обратить внимание на попытку интеграции Адлером эмпирических подхо-
дов (относящихся к теории научения, поведенческой терапии), о чем свидетельствует,
например, употребление термина «тренировка». До 1928 года — за исключением статьи
1920 года («Тренировка в отношении противоположного пола») — это слово им исполь-
зуется крайне редко и означает в основном неустанное упражнение для преодоления
органической слабости в том понимании, которое было изложено в «Очерке». После
1928 года этот термин встречается все чаще, и отныне Адлер говорит также об эмоци-
ональной тренировке, о тренировке, нацеленной на то, чтобы завоевывать друзей или
заставлять других работать на себя, о тренировке жизненного стиля, например, гомо-
сексуального, которая, впрочем, в основном происходит во сне. Речь теперь идет также
о десенсибилизации, которую Адлер называет коротко и ясно «закаливанием», и, нако-
нец, об отвыкании от ставших бессмысленными привычек как одной из задач терапии.
То, каким образом эти нововведения можно включить в ранее разработанную теорию,
я более подробно рассматривал в предисловии к работе «Индивидуальная психология
в школе» (Metzger 1929a, 16 etc.). Вопрос о наличии у представителей поведенческой
терапии попыток сближения с индивидуально-психологической теорией возникновения
и лечения неврозов выходит за рамки темы настоящей статьи.
Явная склонность Адлера к упрощенному изложению своих идей в поздних работах,
из-за чего он порой оказывался даже на грани конфликта с самим собой (что не укры-
лось от острого взгляда Манеса Шпербера [Sperber 1975]), объясняется Х. Ансбахером
и Р. Ансбахер (Ansbacher, Ansbacher 1964) необходимостью изъясняться доступно перед
недостаточно искушенной, преимущественно американской публикой. Однако в этом,
по-видимому, проявляется общая тенденция, которая выражена и в теоретических
работах, написанных после 1930 года на немецком языке. В то же время до конца жизни
Адлера все его практические указания соответствовали его первоначальному подходу.
И есть все основания утверждать, что благодаря этому подходу к развитию личности
Альфред Адлер заслужил право находиться в одном ряду с такими великими воспита-
телями человечества, как Руссо и Песталоцци, идеи которых никогда не устареют.
1
Издание на немецком языке в обратном признаки всех выявленных Фрейдом фаз встре-
переводе с английского опубликовано в 1976 году чаются без определенной последовательности
(Fischer-Taschenbuch 6311). у детей самого разного возраста.
2
О первой встрече с Фрейдом сам Адлер 5
По поводу этого термина см. «Новый цикл
рассказывает в интервью с Артуром Эрнстом лекций по введению в психоанализ» Фрейда
«Визит к доктору Альфреду Адлеру» в газете (1933).
«NeuesWiener Tageblatt» от 1 июля 1928 года. 6
Как отмечает Г. Орглер, было четыре доклада,
После этой встречи в 1899 году он прослушал из которых опубликованы только два. От двух
доклад Фрейда, который во многом повлиял других не осталось и следа.
на развитие его научных представлений. Далее 7
Так эта статья называется в переиздании
Адлер сообщает, что в 1901 и 1902 годах Фрейд «Практики и теории индивидуальной психо-
приглашал его принять участие в дискуссиях логии» (Fischer-Taschenbuch 6236, 152); вначале
в кругу фрейдовских учеников. Из этого можно она была опубликована под названием «К во-
заключить, что для Фрейда Адлер уже не был просу о теории сопротивления» в «Центральном
незнакомым человеком. психоаналитическом бюллетене», № 1, 1911.
3
А также Александра Адлер (1959). 8
Опубликовано в книге «Лечение и воспи-
4
Что, впрочем, по мнению Джонса (Jones тание» (1914); см. издание Fischer-Taschenbuch
1933), неверно; согласно его представлениям, 6220, 133.
38
9
Критика фрейдовской теории сексуальности. Taschenbuch 6220, 103 и 104.
«“Вытеснение” и “мужской протест”, их роль 10
«О невротической диспозиции», Fischer-
и значение с точки зрения невротической Taschenbuch 6220, 72.
динамики» (впервые опубликовано в 1914 году 11
Например, на страницах 47–53 и 165–166
в книге «Лечение и воспитание»); ср. Fischer- издания Fischer-Taschenbuch 6179.
ВАЖНЕЙШИЕ ПУБЛИКАЦИИ АЛЬФРЕДА АДЛЕРА В ХРОНОЛОГИЧЕСКОМ

ПОРЯДКЕ
1898: Gesundheitsbuch für das Schneidergewerbe. Berlin: C. u. Schulpolitik. Neu herausgegeben als: Erziehung der El-
Heymanns tern, in: Heilen und Bilden
1904: Der Arzt als Erzieher. Ärztliche Standeszeitung. Wien. Im 1912 c: Organdialekt. Neu herausgegeben in: Heilen und
Sammelband Heilen und Bilden, München: Reinhardt 1914, Bilden, 1914, 1973
noch einmal veröffentliñht als Fischer-Taschenbuch 6220, 1912 d: Zur Theorie der Halluzination. Neu herausgegeben in:
Frankfurt/M.: 1973 Praxis und Theorie der Individualpsychologie. München 1920
1907 a: Studie über Minderwertigkeit von Organen. Berlin, 1912 c: Psychischer Hermaphroditismus und männlicher Pro-
Wien Urban & Schwarzenberg; Darmstadt: Wissenschaftl. test: ein Kernproblem der nervösen Erkrankungen. 1912. In:
Buchges. 1965 Praxis und Theorie, 1920, 1974
1907 b: Entwicklungsfehler des Kindes. Erschienen in: Heilen 1912 f: Das organische Substrat der Psychoneurosen: zur Äti-
und Bilden, 1914 ologie der Neurosen und Psychosen. Z. Ges. Neurol. Psychi-
1907c: Zur Ätiologie, Diagnostik und Therapie der Nephroli- at. 13,1912, auch in: Praxis und Theorie, 21924
thiasis. Wien, klin.Wschr. 20, 1907 1913 a: Individualpsychologie Ergebnisse bezüglich Schlaf-
1908a: Der Aggressionstrieb im Leben und in der Neurose. störungen. Fortschritte der Medizin, 31 Neu herausgegeben
Fortschritte der Medizin, 26. Neu herausgegeben in: Heilen in: Praxis und Theorie der Individualpsychologie. München
und Bilden 1920
1908 b: Das Zärthchkeitsbedürfnis des Kindes. Monatsh. Pädag. 1913 b: Der nervöse Charakter. Sozial. Mschr., 19. Neu heraus-
Schulpol. 1, 1908, und in: Heilen und Bilden, 1914, 1973 gegeben in: Heilen und Bilden, 1914, 1973
1908 c: Zwei Träume einer Prostituierten. Zeitschr. f. Sexual- 1913 c: Individualpsychologische Behandlung der Neurosen.
wissensch., 1 Jahreskurse für ärztliche Fortbildung. München: Lehmann.
1908 d: Die Theorie der Organminderwertigkeit und ihre Bedeutung Neu herausgegeben in: Praxis und Theorie der Individu-
für Philosophie und Psychologie. Neu herausgegeben in: Heilen alpsychologie. München 1920
und Bilden 1913 d: Individualpsychologische Bemerkungen zu Alfred Ber-
1908 e: Über die Vererbung von Krankheiten. Wien: Kampf gers Hofrat Eysenhardt. Zeitschr. f. Mediz. Psychologie u. Psy-
1908, und: in Heilen und Bilden, München: Reinhardt 1914 chotherapie, 5. Neu herausgegeben in: Praxis und Theorie
der Individual psychologie. München 1920
1909 a: Über neurotische Disposition; zugleich ein Beitrag zur
Ätiologie und zur Frage der Neurosenwahl. Jahrbuch fur psy- 1913 c: Die Rolle des Unbewußten in der Neurose. Zentralblatt f.
choanal. und psyeho-path. Forschung, Bd. I, Leipzig. Neu her- Psychoanalyse, 3. Neu herausgegeben in: Praxis und Theorie
ausgegeben in: Heilen und Bilden, 1914, 1973 der Individualpsychologie. München 1920
1909b: Myelodysplasie oder Organminderwertigkeit? Wien. 1913 f: Traum und Traumdeutung. Zentralblatt f. Psychoana-
Med. Wschr. 45, 1909 lyse, 3. Neu herausgegeben in: Praxis und Theorie der Indi-
vidualpsychologie. München 1920
1910a: Der psychische Hermaphroditismus im Leben und in
der Neurose. Fortschritte der Medizin, 28. Neu herausgege- 1914 a: Heilen und Bilden Ärztlich- pädagogische Arbeiten des
ben in: Heilen und Bilden, 1914, 1973 Vereins für Individualpsychologie (hg. mit Dr. Carl Furt-
müller). München: Reinhardt, als Fischer- Taschenbuch
1910 b: Trotz und Gehorsam. Monatshefte f. Pädagogik u. Schul- 6220, Frankfurt/M.: 1973
politik, 2. Neu herausgegeben in: Heilen und Bilden
1914 b: Das Problem der «Distanz» Über einen Grundcharak-
1910 c: Über männliche Einstellung bei weiblichen Neurotikern. ter der Neurose und Psychose. Intern. Zeitschr. f. Indiv. Psy-
Zentralblatt f. Psychoanalyse, 1. Neu herausgegeben in: Praxis chologie (IZ f. I. P. ), 1. Neu herausgegeben in: Praxis und
und Theorie der Individualpsychologie. München 1924 Theorie d. I.P. München 1920
1910 d: Die psychische Behandlung der Trigeminusneuralgie. 1914 c: Lebenslüge und Verantwortlichkeit in der Neurose und
Zbl. Psychoanal. 1, 1910 Psychose. Ein Beitrag zur Melancholiefrage IZ f. I.P., 1. Neu
1911 a: Die Rolle der Sexualität in der Neurose. In: Heilen und herausgegeben in: Praxis und Theorie d. I. P. München 1920
Bilden, 1914, 1973 I914 d: Nervöse Schlaflosigkeit. IZ f. I.P. 1. Neu herausgegeben
1911 b: «Verdrängung» und «männlicher Protest»: ihre Rolle und in: Praxis und Theorie der I.P. München 1920
Bedeutung für die neurotische Dynamik. In: Heilen und Bil- 1914 c: Melancholie und Paranoia. Individualpsychologische
den, 1914, 1973 Ergebnisse aus den Untersuchungen der Psychosen. In:
1911 c: Beitrag zur Lehre vom Widerstand: Zentralblatt f. Psy- Praxis und Theorie d. I.P. München 1920
choanalyse, 1. Neu herausgegeben in: Praxis und Theorie 1914 f: Die Individualpsychologie, ihre Voraussetzungen und
der Individualpsychologie. München 1920 Ergebnisse Scientia, 16. Neu herausgegeben in: Praxis und
1911 d: Syphilidophobie: ein Beitrag zur Bedeutung der Hypo- Theorie d. I.P. München 1920
chondrie in der Dynamik der Neurose. Zbl. Psychoanal. 1, 1911 1914 g: Zur Kinderpsychologie und Neurosenforschung. Klin.
1912 a: Über den nervösen Charakter, Grundzüge einer vergle- Woche, 27. Neu herausgegeben in: Praxis und Theorie d. I.P.
ichenden Individualpsychologie und Psychotherapie. Wies- München 1920
baden: Bergmann; München: Bergmann 41928; Darmstadt: 1914 h: Kindliches Seelenleben und Gemeinsinn. Ann. Nat.
Wissensch. Buchges. 1969, auch als Fischer: Taschenbuch Kult. Phil., 13, 1914
6174, Frankfurt/M.: 1972
1918 a: Ein Psychiater über die Kriegspsychose. Intern. Rund-
1912 b: Zur Erziehung der Erzieher. Monatshefte f. Pädagogik schau, 4, Zurich
39
1918 b: Bolschewismus und Seelenkunde. Intern. Rundschau, 4 1930 b: The Pattern of Life. New York: Cosmopolitan Book Co.
1918 c: Die neuen Gesichtspunkte in der Frage der Kriegs- 1930 c: Das Problem der Homosexualität. Erotisches Training
neurosen. Medizinische Klinik, 14 und erotischer Rückzug. Leipzig: Hirzel
1918 d: Über die Homosexualität. In: Praxis und Theorie d. I.P. 1930 d: Die Technik der Individualpsychologie. Bd. II. Die Seele des
München 1920 schwer erziehbaren Schulkindes. München: Bergmann; Fis-
I918 e: Die Zwangsneurose. In: Praxis und Theorie d. I.P. Mün- cher-Taschenbuch 6261, Frankfurt/M.: 1974
chen 1920 1930 e: Individualpsychology. In: C. Murchison (ed.): Psychology
1918 f: Dostojewski. In: Praxis und Theorie d. I.P. München 1920 of 1930. Worcester, Mass.: Clark University Press
1918 g: Über individualpsychologische Erziehung. In: Praxis 1930 f: Verzärtelte Kinder. Einleitung zum 5. Internat. Kongreß
und Theorie d. I.P. München 1920 für Individualpsychologie. Berlin: September
1919: Die andere Seite. Eine massenpsychologische Studie 1931 a: What Life Should Mean to You. Boston: Little, Brown
über die Schuld des Volkes. Wien: Heidrich & Co
1920 a: Praxis und Theorie der Individualpsychologie. Vortrage 1931 b: Der nervöse Charakter. Z. F. angew. Psycholog., Beiheft
zur Einführung in Psychotherapie für Ärzte, Psychologen Nr. 59
und Lehrer. München: Bergmann (3. erweiterte Aufl. 1924) 1931 c: Rauschgift. Fortschritte der Medizin, 49. IZ f. I.P., 10, 1932
Wissenschaftl. Buchgesellschaft, Darmstadt, 1965. Fischer- 1931 d: The Case of Mrs. A. The Diagnosis of a Life-stóle. Indiv.
Taschenbuch 6236, 1974 Psycholog. Pamphlets, 1
1920 b: Verwahrloste Kinder. In: Praxis und Theorie d. I.P. 1931 e: Zwangsneurose. IZ f. I.P., 9
München 1920
1931 f: Trick und Neurose, IZ f. I.P., 9
1920 c: Über männliche Einstellung bei weiblichen Neurotik-
ern. III. Versuch der Umkehrung als mannlicher Protest. In: 1932 a: Persönlichkeit als geschlossene Einheit. IZ f. I.P., 10
Praxis und Theorie, 1920 1932 b: Der Aufbau der Neurose. IZ f. I.P., 10
1921: Wo soll der Kampf gegen die Verwahrlosung einsetzen? 1932 c: The fear of woman: remarks. Indiv. Psychol. Pamphl., 3
Soziale Praxis. Neu herausgegeben in: Heilen und Bilden 2
1922 1932 d: Individualpsychologie und Erziehung. Vjschr. Ju-
gendk., 2
1922a: Erziehungsberatungsstellen. In: Heilen und Bilden2 1922
1932 a: Der Sinn des Lebens. Wien; Leipzig: Passer; Fischer-
1922 b: Heilen und Bilden Grundlagen der Erziehungskunst Taschenbuch 6179, Frankfurt/M.: 1973
für Ärzte und Pädagogen (hg. mit C. Furtmüller u. E. Wex-
berg). München: Bergmann2 1922 1933 b: Religion und Individualpsychologie. In: E. Jahn, A.
Adler (Hg.): Religion und Individualpsychologie. Eine prin-
1923 a: Fortschritte in der Individualpsychologie. IZ f. I.P., 1 u. 3 zipielle Auseinandersetzung über Menschenführung. Wien;
1923 b: Die Tragfähigkeit der menschlichen Seele. IZ f. I. P., 2 Leipzig: Passer
1923 c: Psychische Kausalität IZ f. I.P., 6 1933 c: Besprechung von «The Wisdom of the Body» von
Walter Cannon. IZ f. I.P., 11
1924 a: Praxis und Theorie der Individualpsychologie. Vortrage
zur Einführung in Psychotherapie für Ärzte, Psychologen und 1933 d: Über den Ursprung des Strebens nach Überlegenheit
Lehrer. München: Bergmann (3. erweiterte Auflage) und des Gemeinschaftsgefühls. IZ f. I.P., 11
1924 b: Kulturelle Einschränkung in der Erziehung der Frau 1933 e: Die Formen seelischer Aktivität. Ein Beitrag individu-
zur Aktivität. Int. Z. Indiv. Psychol. 2, 1924 alpsychologischer Charakterkunde. Ned. Tijdschr. Psychol.,
1 und IZ f. I.P., 12, 1934
1925 a: Salvaging mankind by psychology The New York Times,
20 Sept., und in: IZ f. I.P., 3 1933 f: Vor- und Nachteile des Minderwertigkeitsgefühls. Päd.
Warte, 40
1925 b: Mitteilungen aus Erziehungsberatungsstellen. Int. Z.
Indiv. Psychol. 3 1933 g: Social Interest. A Challenge to Mankind. London: Faber
& Faber
1926: Individualpsychologie. In: E. Saupe (Hg.): Einführung in
die neuere Psychologie. Osterwieck-Harz: Zcikfeldt 1934 a: Lecture to the Medical Society of Individual Psycho-
logy. Indiv. Psycholog. Pamphlets, 13
1927a: Menschenkenntnis. Leipzig: Hirzel; Fischer-Taschen-
buch 6080, Frankfurt 1966 ff 1934 b: Körperliche Auswirkungen seelischer Störungen. IZ f.
I.P., 12
1927 b: Zusammenhänge zwischen Neurose und Witz, IZ f. I.P., 5
1934 c: Zur Massenpsychologie. IZ f. I.P., 12
1927 c: Individualpsychologie und Wissenschaft. IZ f. I.P., 5
1935 a: The fundamental Views of Individual Psychology. Int.
1927 d: Individualpsychology. J. abnorm. soc. Psychol., 22 J. Indiv. Psychol., 1
1927 c: A Doctor remakes education. Survey, 58 1935 b: Der Komplexzwang als Teil der Persönlichkeit und der
1928 a: Die Technik der Individualpsychologie. Bd. 1. Die Neurose. IZ f. I.P., 13
Kunst, eine Lebens und Krankengeschichte zu lesen. Mün- 1935 c: Vorbeugung der Neurose. IZ f. I.P., 13
chen: Bergmann, als Fischer-Taschenbuch 6260, Frankfurt/
M.: 1974 1935 d: Vorbeugung der Dehnquenz. IZ f. I.P., 13
1928 b: Kurze Bemerkungen über Vernunft, Intelligenz und 1936 a: On the interpretation of dreams. Int. J. Indiv. Psychol., 2
Schwachsinn. Int. Z. Indiv. Psychol. 6 1936 b: Das Todesproblem in der Neurose. IZ f. I.P., 14
1929 a: Individualpsychologie in der Schule. Vorlesungen für 1936 c: Symptomwahl. IZ f. I.P., 14
Lehrer und Erzieher. Leipzig: Hirzel; als Fischer-Taschen-
buch 6199, Frankfurt/M.: 1973, IZ f. I.P., 6 1936 d: Neurotisches Weltbild. IZ f. I.P., 14
1929 b: Problems of Neurosis. A Book or Case-Histories Lon- 1937 a: Psychiatric aspects regarding individual and social dis-
don Kegan Paul Trench Truebner &. Co organization. Amer. J. Sociol., 42
1929 c: The Science of Living. New York: Greenberg 1937 b: Selbstmord. IZ f. I.P., 15
1929 b: Die Individualpsychologie in der Neurosenlehre. IZ f. 1939: Autobiographische Bemerkungen. In: P. Bottome (Ed.): Al-
I.P., 7 fred Adler, a Biography. New York: Putnam’s Sons
1929 c: Übertreibung der eigenen Wichtigkeit. IZ. f. I.P., 7 1941: Failures of personalities. Indiv. Psychol. Bull. (News), 1
1930 a: The Education of Children. New York: Greenberg. Deutsch: 1944: Sleeplessness. Indiv. Psychol. Bull., 3
Fischer-Taschenbuch 6311. Frankfurt/M.: 1976
40
Individualpsychologische Zeitschriften:
Internationale Zeitschrift für Individualpsychologie 1914 bis Journal of Individual Psychology Halbjahreszeitschrift der So-
1937 und 1947 bis 1951. ciety of Adlerian Psychology. Vermont 05401, USA; wird von
Alle Jahresbände sind im Nachdruck im Verlag Swer und H. u. R. R. Ansbacher herausgegeben.
Zeitlinger, Amsterdam, wieder zu beziehen. Individualpsychology News Letter (Hg. Paul Rom) erscheint
International Journal of Individual Psychology. 1935 bis 1937 von seit 1950 in London (6 Vale Rise, London NW 11, England)
Adler herausgegeben, enthält vorwiegend Nachdrucke aus der Zeitschrift für Individualpsychologie 1. Jahrgang, Heft 1,
vorausgenannten Zeitschrift, aber auch einige Originalarbeiten. München (Reinhardt) 1976
ANSBACHER, H., ANSBACHER, R. (Ed.) The Individual Psychology LORENZ, K.: Das sogenannte Böse. Zur Naturgeschichte der Ag-
of Alfred Adler. A systematic presentation in selections from gression. Wien: Borotha-Schoeler 1963
his writings. New York: Basic Books 1956. Deutsch: Alfred ORGLER , H.: Alfred Adler. Der Mann und sein Werk. Wien, Inns-
Adlers Individualpsychologie. München: Reinhardt 1972 bruck: Urban & Schwarzenberg 1956
Superiority and Social Interest. A Collection of Later Writings ROAZEN, P.: Sigmund Freud und sein Kreis. Bergisch Gladbach:
Evanston, Ill.: Northwestern University Press 1964 Lübbe 1976
Die Wiederentdeckung Alfred Adlers in den Vereinigten ROGERS, C.: Client centered psychotherapy. Boston 1951. Deut-
Staaten. In: W. Metzger (Hg.): Alfred Adler, ein Psychologe sch: Die klientenzentrierte Gesprächspsychotherapie. Mün-
der Gegenwart. Sonderheft der Zeitschrift Schule und Psy- chen: Kindler 1973. Tb.- Ausgabe. Reihe «Geist und Psyche»,
chologie, 1970 Bd. 2175. München: Kindler 1976
ELLENBERGER , H.F.: The Discovery of the Unconscious. New SCHULTZ-HENCKE , H.: Der gehemmte Mensch. Leipzig: Thieme
York: Basic Books 1970. Deutsch: Die Entdeckung des Un- 1940
bewußten. Bern, Stuttgart: Huber 1973
S KINNER, B. F.: The Behavior of Organisms. An Experimental
FURTMÜLLER, C.: Alfred Adler. A Biographical Essay. In: H. und R. Analysis. New York: Appleton-Century-Crofts 1938
Ansbacher: Superiority and Social Interest, Teil 6
SPERBER, M.: Alfred Adler oder Das Elend der Psychologie. Wien:
FREUD, S.: Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse. Molden 1970
Wien: 1917. G. W. XI
Zur Analyse der Tyrannis. Wien: Europa-Verlag 1975
Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psycho-
T AUSCH , R.: Gesprächspsychotherapie. Göttingen: Hogrefe
analyse. Wien: 1932. G. W. XV 5
1973
JONES, E.: Was ist Psychoanalyse? Psychoanal. Bewegung, 5, 1933
WAALE, I. P. DE.: Zur Frage der experimentellen Bestätigung psy-
KUNKEL, F.: Einführung in die Charakterkunde. Leipzig: Hirzel choanalytischer Grundannahmen. Z. Psychol.,165, 1961
1928
WERTHEIMER, M.: Productive Thinking. New York 1945. Deut-
MITSCHERLICH, A.: Die Idee des Friedens und die menschliche sch: Produktives Denken. Frankfurt/M.: W. Kramer 1955
Aggressivität. Vier Versuche. Frankfurt/M.: Suhrkamp 1971
41
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ АДЛЕРА
Курт Зеельманн
СИСТЕМА ПОЗНАНИЯ ЧЕЛОВЕКА

«Фундаментальное различие между индивидуальной психологией Адлера и психоана-
лизом можно сформулировать следующим образом: цель Фрейда состоит в том, чтобы
включить в научную психологию скрытые сферы человеческой психики, которые
греческие трагики и другие великие поэты, такие, например, как, У. Шекспир, постигали
интуитивно. Адлер же, наоборот, ведет речь о познании человека, то есть о конкретных,
практических знаниях о людях. Самое интересное в индивидуальной психологии заклю-
чается в том, что она представляет собой первую четкую, единую и полную систему позна-
ния человека, систему, которая понимается настолько широко, что включает в себя также
область неврозов, психозов и преступного поведения. По этой причине читатель, изучая
Адлера, на какое-то время должен отложить в сторону все, что он узнал о психоанализе,
и настроиться на совершенно иной образ мышления» (Ellenberger 1973, 766).
Исходный пункт индивидуальной психологии:

социальная медицина
Молодой врач Адлер, вероятно, побуждаемый своими политическими интересами
(еще за несколько лет до того, как познакомился с Фрейдом), пришел к выводу,
что отдельного человека не бывает. Каждый отдельный человек связан с другими людьми
через динамическую систему отношений в рамках общества, а потому должен рассмат-
риваться 1) как индивид и 2) как часть (большей или меньшей) социальной группы.
Между ним и группой людей существуют взаимные отношения: соответствующая группа
(или несколько групп) воздействует на индивида, а он воздействует на нее (возможно,
также на несколько групп) (см. статью Э. Майстерманн-Зеегер в т. II).
В ноябре 1895 года Адлер успешно завершил свое медицинское образование,
получив степень доктора медицины; он отслужил в военном госпитале вторую половину
года своей воинской повинности, проработал еще какое-то время в венской поли-
клинике, с 1896 года стал работать глазным врачом, а в 1897 году женился. В 1898 году
появляется его первый труд, уже упоминавшаяся «Книга здоровья для портных».
Неизвестно, почему, будучи молодым врачом, он обратился именно к портняжной
профессии и с позиции социальной медицины заинтересовался факторами, которые
сказывались не только на здоровье портных, но и на их психологической сфере. Сам
Адлер о своих мотивах ничего не говорил. Но он основательно вник в суть проблемы.
Все, кто хорошо знал Адлера, едины во мнении, что он был превосходным
наблюдателем и знатоком людей. Он и мне во время нашей первой встречи напрямую
сказал: «Вы, наверное, старший ребенок в семье? Но совсем не типичный. Наверное,
ваш младший брат или младшая сестра много болели?» С удивлением я был вынуж-
ден с этим согласиться. Он попал в точку.
У Адлера было прекрасно развито зрительное восприятие. Он всегда обращал
внимание на движения человека. Найджел Деннис пишет: «Он часто говорил своим
42
Индивидуальная психология Адлера (Курт Зеельманн)
студентам: “Если мы хотим понять человека, то должны закрыть уши; нам нужно только
смотреть. Благодаря этому мы распознаем весь гештальт, словно в пантомиме”. Физио-
гномикой он называл движение, которое складывалось в устойчивую форму» (Dennis
1970). Укладывать пациента на кушетку он считал ошибкой. Положение лежа мешает
движениям пациента. Терапевт, который, согласно рекомендациям Фрейда, должен
сидеть позади пациента, не может видеть, как меняется выражение его лица, и слушает
обращенные в пустоту слова (лежащий человек также не может видеть своего терапевта).
Наверное, еще когда Адлер был уличным мальчишкой, учеником школы, гимна-
зистом, студентом, а потом ассистентом в больнице, когда выступал в роли докладчика,
участника дискуссий и самостоятельно работающего врача, он наблюдал за всем широко
открытыми глазами, ко всему прислушивался и изучал социологическую «обуслов-
ленность» явлений и «потенциал их влияний», чтобы расширить свои знания о людях.
И тут, наверное, его как врача заинтересовал маленький, сгорбленный, кашля-
ющий, близорукий портной, и на этом наглядном примере Адлер захотел выяснить
для себя, в какой мере эти черты объясняются индивидуальными особенностями,
а в какой — принадлежностью к портновскому ремеслу.
По его данным, в Австро-Венгрии было 200 тысяч мелких портных и примерно
столько же — в Германии; эти портные, после того как стала бурно развиваться
швейная промышленность, оказались в тяжелом экономическом положении.
Адлер отмечает неравномерность распределения их работы в течение года. Несколько
месяцев подряд портному приходится ежедневно работать по 16–18 часов, загружая при
этом работой жену и детей, а остальное время у него нет никаких заказов, и, он соот-
ветственно, ничего не зарабатывает. Из-за нерегулярных и низких заработков портной
мог позволить себе жить лишь в дешевом, тесном, зачастую темном и сыром жилище.
Затем Адлер более подробно останавливается на профессиональных заболеваниях
портных. Серьезные болезни возникают у них чаще, чем у других ремесленников,
и они не ждут от жизни ничего хорошего. Он рассматривает причины этого явления.
В заключение Адлер пытается дать рекомендации по оказанию помощи. Он пишет
о необходимости введения нового закона о профессиях, в котором обязательно
должны быть обговорены гарантии для безработных и т. д.
Кроме того, он упрекает официальную медицину в том, что она оставляет без
внимания такие патогенные условия, которые можно изменить лишь с помощью
хорошо продуманных гигиенических и иных социально-медицинских мероприятий.
Все врачи должны требовать от властей осуществления таких мер. И лишь мельком
(и только между строк) при этом упоминается роль психического подавления. В этой
работе мы прежде всего слышим голос врача, для которого важнее сохранить
здоровье многих людей, нежели излечить отдельного больного.
На мой взгляд, Адлер поступает так, как должен был бы вести себя Христос
(в соответствии с Нагорной проповедью). Адлер вспоминает о том, как его мать
беспокоилась, если отец зарабатывал за день или за месяц меньше обычного (это было
в то время, когда сам Адлер чувствовал себя счастливым и ни в чем не ущемленным
среди других уличных детей).
Очевидно, эта небольшая, но основательно проработанная книжка Адлера имела
успех — если не у властей, то хотя бы у врачей, а потому он продолжал заниматься
этими социально-медицинскими проблемами.
В 1902 году Адлер начал сотрудничать с Генрихом Грюном, издателем медицин-
ского журнала «Специальная газета для врачей». В каждом номере нижнюю часть
первых трех страниц оставляли для статьи главного автора — Альфреда Адлера. В этом
журнале дважды в месяц публиковались статьи по социальной медицине, которые
должны были побуждать врачей прежде всего более внимательно относиться
к социальным проблемам своих больных.
43
ИНДИВИДУАЛЬНАЯПСИХОЛОГИЯ
В июле-августе следующего года появилась большая статья Адлера под названием

«Врач как воспитатель». Задачи воспитания должны учитываться при профилактике
заболеваний (о чем он и говорит в первой части статьи), а также при борьбе
с алкоголизмом, инфекциями, венерическими болезнями, детской смертностью и т.д.
При этом он вносит ряд предложений, которые должны привести к успеху. Затем
он говорит о том, что врач должен уметь давать и педагогические советы, особенно
если, приходя на дом к больному, он сталкивается с ошибками воспитания. Слабые
и болезненные дети очень легко вместе с верой в собственные силы теряют также
и доверие к себе. В таком случае уже недостаточно указывать лишь на необходимость
лучшего питания. Первоочередная забота врача должна состоять в том, чтобы
побуждать детей заниматься плаванием, играми, физическими упражнениями
и спортом, чтобы восстановить и укрепить их уверенность в себе.
Адлер высказывает свои личные представления о воспитании детей, указывает
на любовь как важнейшее педагогическое средство, причем ее нужно равномерно
распределять между всеми братьями и сестрами. Затем он рассматривает некоторые
типы трудновоспитуемых детей — упрямого, лживого, мастурбирующего, боязливого
ребенка, и дает советы, как можно решать эти проблемы в рамках семьи. Его заклю-
чительный тезис гласит: «Уверенность ребенка в себе, его личная смелость —
величайшее благо» (1914а, 1).
В этой статье 1904 года Адлер впервые говорит об основах своей теории профилак-
тического, подготавливающего к жизни, позитивного воспитания, к разработке
которой он еще обратится позднее. К тому времени Адлер уже начал работу над своим
очерком о неполноценности органов, поэтому он, ссылаясь также и на этот очерк,
советует не принимать смиренно подобные аномалии как данности, а вопреки всему
пытаться поддерживать и подкреплять смелость ребенка и его уверенность в себе.
В следующей статье (Adler 1904) он полемизирует с Максом Грубером, написав-
шим книгу под названием «Гигиена половой жизни». В этой работе Адлер проявляет
интерес также и к сексуальным проблемам и оспаривает морализирующие положе-
ния Грубера. Основываясь на своем врачебном опыте, Адлер отстаивает ту точку зрения,
что сексуальное воздержание может оказаться — за редким исключением — несо-
поставимым с эмоциональным здоровьем. Ему никогда не доводилось наблюдать
вредные последствия избытка сексуальности, а то, что такой избыток приводит к нев-
растении, по мнению Адлера, не доказано. Грубер также переоценивает возможные
опасности ограничения рождаемости. Опасность мастурбации Адлер рассматривает
под совершенно иным углом зрения — не в связи с психическим здоровьем, а как угрозу
(если ребенок занимается мастурбацией в течение долгого времени) гармоничного
социоэмоционального развития: сексуальность должна формировать отношение
к противоположному полу, а у мастурбирующего ребенка нет партнера, он не раз-
вивается социально и только подкрепляет свой эгоцентризм.
Гомосексуализм — в этом Адлер соглашается с Грубером — не врожденная,
а приобретенная аномалия, невроз, а за гомосексуальные действия можно наказывать
только в том случае, если жертвами гомосексуалистов оказываются малолетние дети.
Хотя «Специальная газета для врачей» продолжала выходить и дальше, это была
последняя статья, которую Адлер опубликовал в ней. В то время его сотрудничество
с Фрейдом успешно развивалось; кроме того, Адлер полностью сосредоточился
на работе над своим очерком о неполноценности органов, поэтому пока больше
ничего не публиковал и только основательно готовился к дискуссионным выступле-
ниям в кружке Фрейда.
Я знал, что у Адлера есть работы по социальной медицине, но за исключением статьи
«Врач как воспитатель» они были мне неизвестны — я обнаружил их изложение лишь
в уже упомянутой книге Элленбергера «Открытие бессознательного».
44
Я специально вкратце остановился на этих работах, чтобы показать, что молодой

врач Адлер отнюдь не был наивным, неопытным, неизвестным человеком, когда
познакомился с Фрейдом. У него уже были собственные оригинальные представления
о социальной медицине, о воспитании, о возможных последствиях неправильных мер
и методов воспитания, о чувстве неполноценности и потребности в признании при
неврозах; к тому времени он также серьезно работал над публикацией полученных
им эмпирических данных и своей теории неполноценности органов.
Как отмечалось выше, еще работая окулистом, Адлер не хотел оставаться узким
специалистом и поэтому в своих исследованиях стремился распространить выводы,
сделанные им на основании изучения аномалий зрения, на аномалии других органов.
В результате он написал вторую книгу — «Очерк о неполноценности органов».
Через десять лет после ее публикации (эта книга вышла в 1907 году) в предисловии
ко второму изданию он пишет: «Эта книга стоит у порога современной медицины.
Пожалуй, ее заслуга состояла в том, что благодаря рассмотрению индивида, семьи
и общества, тела и души в их взаимосвязи были выявлены новые проблемы, прорабо-
таны старые. Многие представления впоследствии нашли свое подтверждение и были
дополнены... Кроме того, эта книга стала началом продолжающейся уже целое
десятилетие психологической работы, касающейся проблем неврозов, психозов,
преступности и воспитания трудных детей. Речь идет о совершенно новом фундамен-
те, который был создан благодаря постоянно возрастающей научности индивидуаль-
ной психологии. Возрождение интереса к этому очерку отчасти свидетельствует
об этом». Следовательно, ретроспективно Адлер рассматривает этот «Очерк» как
свою первую книгу, написанную с позиций индивидуальной психологии, хотя
в отдельных местах для подтверждения своей теории он использовал тезисы Фрейда.
Неполноценность органов
«Понятие неполноценности с давних пор используется как в медицине, так и в юри-
дической практике. Под ним, как правило, понимают состояние, обнаруживающее
душевный дефект... уничижительную критику всей психики» (Adler 1914a, 11).
Адлер стремился рассматривать неполноценность без негативной оценки — как
незрелость, изменение, задержку в развитии или росте органа, перечисляя, какие
органы могут оказаться неполноценными, а также последствия этого. Если орган
остается жизнеспособным, то развитие и жизненные стимулы побуждают человека
к преодолению затруднения.
Если, например, сердечная функция нарушается из-за дефекта сердечного клапана,
то сердце может увеличиться в размерах и тем самым компенсировать функцио-
нальную недостаточность посредством усиленной деятельности. Точно так же орган
с функциональными нарушениями может получить помощь благодаря другому
органу (или нескольким органам), который берет на себя осуществление выпавшей
функции. При определенных условиях в последнем случае это может привести даже
к сверхкомпенсации, то есть, несмотря на неполноценность органа, его окон-
чательная функциональная дееспособность может оказаться даже более высокой,
чем у здорового органа.
Разумеется, неполноценность органа может оказывать также и психическое
воздействие, например, когда вследствие задержки развития органов дети поздно
начинают ходить и бегать, испытывают затруднения с речью, или у них дольше
обычного сохраняется (физически обусловленное) недержание мочи и т. д. Затем они
воспринимают это как личную неудачу, когда, несмотря на все старания, не могут
соответствовать культурным ожиданиям родителей и когда их начинают критико-
вать, ругать и наказывать.
45
Вслед за этим Адлер указывает также на компенсации в психической сфере,

которые возникают при сохраняющейся физической неполноценности органа.
То есть биологические дефекты могут компенсироваться в социальной жизни.
Человек может сам скорректировать свою природу вопреки этим дефектам.
Разумеется, из-за органической неполноценности могут пострадать самооценка
и жизненная смелость ребенка, когда он начинает конкурировать со здоровыми
ровесниками; он может уклониться от борьбы и представлять себя окружению
«несчастным, нуждающимся в помощи существом», тем самым добиваясь сочувствия,
помощи и защиты, особенно у тревожных, изнеживающих его родителей.
Но он может также брать уроки гимнастики, постепенно укрепляя мускулатуру,
учиться плавать, целенаправленно развивать свою силу и таким образом потихоньку со-
вершенствовать свои физические навыки, повышать дееспособность и все более успеш-
но утверждать себя — в том числе и в физическом отношении — среди здоровых людей.
Дети, родившиеся глухими, научившись наблюдать, могут понимать слова
по движениям губ, эмоциональные проявления — по выражению лица; по рукопо-
жатию они гораздо лучше, чем те, кто слышит, могут понимать отношение к себе
других людей. Благодаря специальному методу обучения они могут даже научиться
говорить. В свою очередь, слепые благодаря тренированному слуху и осязанию могут
«увидеть» многое такое, чего им не позволяет сделать отсутствие зрения. При соот-
ветствующей одаренности они могут добиться выдающихся успехов в музыкальной
области. Некоторые прославленные певцы были слепыми. В Мюнхене живет слепой
адвокат, которого очень ценят, потому что он гораздо лучше «слышит» эмоцио-
нальные колебания своих клиентов, чем обычный обладающий зрением защитник,
и умеет прекрасно использовать это в своих выступлениях.
Ущербный в органическом отношении ребенок, отставая в физическом развитии,
может необычайно развить умственные способности, культурные интересы, музы-
кальные и художественные таланты, благодаря этому выдержать конкуренцию
с другими людьми и добиться компенсации в духовной сфере — вместо физической.
Главное — чтобы воспитатели помогали таким детям, а не доводили их до отча-
яния. Они должны указывать на компенсаторные возможности, ободрять и оказы-
вать поддержку в процессе поиска и формирования компенсаторных возможностей,
которые в дальнейшем помогут этим детям добиться удовлетворительного положе-
ния и уважения в обществе.
Среди людей, которых мы сегодня считаем выдающимися (ученые всех направ-
лений, деятели искусства, политические деятели и т. д.), многие с детства были
обделены природой, то есть были низкорослыми, хрупкими, болезненными, уродли-
выми, страдали аномалиями зрения и слуха, были левшами и т. д.; и все же они стали
знаменитыми людьми, достигшими больших успехов. В своем очерке Адлер перечис-
ляет целый ряд таких людей.
И наоборот, многообещающий старт в жизни отнюдь не означает, что человек
добьется видного положения в дальнейшем. Например, здоровый, красивый юноша,
вызывающий у товарищей восхищение своей физической ловкостью и силой, вслед-
ствие своей изначальной позиции лидера может не очень серьезно относиться к учебе
в школе. Поскольку он благодаря своей внешности также легко добивается успеха у де-
вушек и поэтому чувствует себя очень уверенно, он, несмотря на все свои достоинства,
в конце концов начинает все больше отставать — особенно в смысле духовности и куль-
туры — от своих прежних почитателей и застревает в «физической примитивности»,
что в дальнейшем проявляется в выборе им сравнительно простой профессии.
Следовательно, слишком благоприятный старт может иметь и негативные последствия.
Тем самым Адлер снова указывает на важность воспитания для последующей
жизни человека и на возможность профилактики неврозов.
46
В этой связи он приводит весьма поучительный пример (предусмотрительного,

профилактического воспитания) — историю жизни Германа Унтана, мальчика,
родившегося без рук, сына учителя из Восточной Пруссии.
Его отец — очевидно, не лишенный интуиции педагог — сразу после рождения
сына установил четыре педагогических принципа его воспитания:
1. Никто не должен выказывать сострадания к маленькому Герману из-за
отсутствия у него рук.
2. Никто не должен помогать ему больше, чем это продиктовано жизненной
необходимостью, и уж тем более тогда, когда он, вызывая сочувствие, пытается освоить
и использовать совершенно обычные, но важные для повседневной жизни навыки.
3. Он никогда не должен носить носки, покрывающие пальцы ног и ограничи-
вающие их подвижность.
4. Он должен носить только такую обувь, которую может легко надевать самостоя-
тельно и без посторонней помощи и точно так же легко снимать, используя пальцы ног.
Таким образом, маленький Герман научился пользоваться пальцами ног как
пальцами рук, гордился любым, даже небольшим достижением в развитии своей
самостоятельности, поскольку родители специально обращали внимание Германа
на любой успех и радовались вместе с ним. Это помогало ему — несмотря на врожден-
ный дефект — сохранять любознательность и радоваться своим достижениям.
Отец побуждал его изучать и использовать с помощью ступней и пальцев ног,
коленей, подбородка и т. д. предметы, которые обычные дети изучают и используют
с помощью рук. В конце концов Герман научился самостоятельно одеваться и разде-
ваться, умываться без посторонней помощи, есть, используя нож и вилку, рисовать,
писать и печатать на машинке с помощью пальцев ног; он сам напечатал свою
биографию, мастерил, как другие дети, и, как заправский специалист, нередко
разбирал и собирал будильники, если его об этом просили друзья (чего многие не уме-
ют делать даже здоровыми руками). Кроме того, он для собственного удовольствия
научился стрелять, играть на трубе и на скрипке и в дальнейшем выступал в цирке
в роли меткого стрелка и скрипача.
После Первой мировой войны Герман стал заниматься с матросами, потеряв-
шими обе руки из-за взрыва ствола орудия, и обучать их обходиться без рук.
Он пришел к выводу: человеку, очевидно, гораздо проще приспособиться к жизни,
если он родился без рук, чем в том случае, когда он руки теряет. Во всяком случае,
ни один из его подопечных, несмотря на то что он их постоянно поддерживал, как это
делал отец по отношению к нему самому, не сумел обрести той ловкости, которую
развил у себя Унтан (Unthan 1916).
Следовательно, неполноценность органа отнюдь не означает «печальной участи».
В конце концов, в давние времена человек сумел выстоять в борьбе с гораздо более
сильными хищными животными. Врожденная слабость — при сохранении мужества
и уверенности в себе — может стать импульсом к преодолению изначально тяжелой
исходной ситуации.
Но что стало бы с Германом Унтаном, не будь у него такого предусмотрительного и
оптимистично настроенного отца? Мы знаем это из аналогичных случаев. Далеко не всем
людям удается достичь такой превосходной компенсации. Если у воспитателей меньше
оптимизма, а ребенок не обладает мужеством, чтобы противостоять беде, врожденная
слабость превращается в несамостоятельность, изначально небольшая вера в себя — в
покорность, а небольшие остатки мужества исчезают, и все это в конечном счете
выливается в пессимистическое отношение к жизни или в невроз. Что происходит тогда?
Человек ропщет на судьбу, но не может сам повернуть ее в желательном направлении.
Однако в таком случае речь идет прежде всего об ошибке воспитания. Поэтому
Адлер считал столь важным воспитание (Фрейд же никогда не понимал этого
47
и позднее язвительно называл теорию Адлера «психологией для учителей народных

школ»). Правда, в то время теоретические положения Адлера, касающиеся неполно-
ценности органов, были хорошо приняты психоаналитической группой, и их считали
ценным дополнением к разработанной Фрейдом теории неврозов. Казалось, и сам
Фрейд заинтересовался ими, хотя сам он об этом практически ничего не говорил.
Наверное, ему тогда уже стало ясно, что Адлер разрабатывал идеи, противоположные
психоанализу.
Чувство неполноценности
Согласно Адлеру, наличие чувства неполноценности — важнейший факт психи-
ческой жизни человека, и этот факт лежит в основе теоретических построений
индивидуальной психологии. Наверное, каждому из нас это чувство известно из собст-
венного опыта, и именно поэтому данный термин Адлера уже давно утвердился
в обиходной речи. Но у него есть и предшественники: Стендаль говорил о «sentiment
d’infériorité», а Пьер Жане — о «sentiment d’ incomplétude».
Чувство неполноценности возникает в результате «сравнения себя с другими»
и, прежде всего, в результате вывода, который человек делает о себе после такого
сравнения. Сам Адлер перечисляет следующие причины чувства неполноценности:
врожденная, очевидная неполноценность органов, частые болезни или болезненность,
неблагоприятное положение в ряду братьев и сестер, сложная социальная, финансовая,
религиозная, национальная ситуация в семье, серьезные неудачи, промахи, ставшие
известными другим людям, явные заблуждения. Однако все эти причины, хотя и могут
способствовать возникновению чувства неполноценности, сами по себе его не вызывают.
Кто-то, услышав обращение к себе знакомого, может прийти в полное замеша-
тельство, поскольку услышал при всех намек на что-то нехорошее, и только затем пони-
мает, что просто «ослышался» и этот возглас был совершенно безобидным. В таком
случае возникает вопрос: почему данный человек мог так ослышаться? Быть может,
такое с ним уже случалось часто и раньше? И почему это произошло именно с ним?
Однако едва ли существуют какие-нибудь качества, ситуация, событие, поступок,
переживание, из-за которого не уверенный в себе человек не мог бы испытать чувства
неполноценности. Поскольку человек — как уже говорилось — чувствует себя
индивидуальностью, но вместе с тем также и частью группы, общности или общества,
любой не уверенный в себе человек по самым разным поводам оценивает свою
приспособленность, свое влияние на других, свой социальный успех. И тогда, находясь
в окружении людей, он может казаться себе слишком маленьким или слишком
большим, слишком старым или слишком юным, слишком толстым или слишком
худым, слишком хорошо одетым или слишком неряшливым, слишком робким или
слишком решительным, слишком бедным или слишком обеспеченным, слишком
незаметным или слишком бросающимся в глаза. Если он оказывается единственным,
у кого длинные волосы или, наоборот, короткая прическа, если у него на носу бородавка
или на подбородке родимое пятно, если у него рыжие волосы или всего лишь гипс
на ноге (после автокатастрофы), все это может привести к тому, что этот человек
вообразит, что не вписывается в общество, в котором в данный момент находится.
«Быть человеком — значит чувствовать себя неполноценным!» (Adler 1933a, 65).
Все люди обладают способностью сравнивать себя с другими, оценивать и побуждать
себя к преодолению выявленных недостатков.
Чувство неполноценности возникает также тогда, когда индивид вступает в новый
этап жизни, например, при рождении брата или сестры (о чем мы еще поговорим
более подробно); когда ребенок начинает ходить в детский сад, в школу, когда
вступает в пубертатный возраст; когда впервые устанавливает дружеские или
48
любовные отношения; когда человек начинает профессиональную жизнь, вступает

в брак, оказывается вынужденным играть новые жизненные роли, например, матери
или отца, и т. д. В этих случаях чувство неполноценности заставляет человека
прислушиваться к другим, проявлять осторожность, проверять и контролировать
себя и свои результаты.
«Чувство неполноценности властвует над душевной жизнью, и его легко понять,
исходя из чувства несовершенства, незавершенности и из беспрестанных стремлений
человека и человечества» (Adler 1933a, 66).
Сначала Адлер считал, что чувство неполноценности необычайно важно для всего
нашего развития, поскольку дает стимулы («потребность в самоутверждении» и «волю
к власти», как он вначале называл эти побуждения), позволяющие обратить небезопасную
ситуацию в безопасную. В этот первый период он рассматривал чувство неполноценности
как необходимость и как побуждающую причину желания преодолеть это чувство
неполноценности, стремления к более позитивному развитию, наиболее полному
социальному приспособлению, самоутверждению, совершенству и стремления обратить
минус в плюс. Все это было сформулировано еще на первой стадии сотрудничества Адлера
с Фрейдом. В то время он и сам пока еще считал себя представителем своего рода
«психологии влечений», когда вместо фрейдовского понятия «сексуальное влечение» он
ввел понятие «потребность в самоутверждении», которая, в соответствии с его гипотезой,
является движущей силой всего человеческого поведения.
Когда возникает мучительное чувство неполноценности, очень часто предпри-
нимаются (как и в случае неполноценности органов) компенсаторные попытки
(но почти всегда на «бесполезной стороне жизни»). Люди маленького роста носят
обувь на толстой подошве и высоких каблуках, люди с некрасивой внешностью
покупают (несмотря на нормальное зрение) своеобразные «интеллигентские» очки,
чтобы придать себе привлекательный вид. Все мы знаем, что многие люди пытаются
привлечь к себе внимание с помощью самой модной и смелой одежды, когда
общество отказывает им в уважении. И точно так же известен тот факт, что уродли-
вые и обезображенные люди с помощью бросающейся в глаза или элегантной одеж-
ды пытаются отвлечь внимание от своего физического недостатка и при этом,
как правило, резко выделяются на фоне остальных.
Другие люди стремятся добиться успеха на «второстепенной арене военных
действий». Отстающий ученик добивается в классе компенсаторного успеха (по мень-
шей мере, с «последней парты»), приводя учителя в замешательство с помощью глупых
и неприятных вопросов, дерзко отвечает ему, побуждает его к применению наказания,
которое принимает «стоически» и со смехом, или же после этого покидает классную
комнату, восклицая: «Я буду жаловаться!» Аутсайдеры в школе и на работе часто имеют
успех у лиц противоположного пола, которым они хвастаются или который демон-
стрируют перед другими. Но и наоборот, не способные к труду неудачники, по мень-
шей мере, отчасти возмещают свои неудачи в отношениях с девушками, пугая
проходящих мимо представительниц слабого пола своим эрегированным «большим»
пенисом или «дорого» продаваясь — хотя они могут и не обнаруживать соответ-
ствующей предрасположенности — гомосексуалистам. Очень распространена также
компенсаторная попытка обесценить (и тем самым повысить свой статус) тех, из-за
кого, по мнению данного человека, у него возникло чувство неполноценности, и т. д.
Однако это во многом зависит от выраженности у него чувства незащищенности.
Чем больше человек лишен мужества, тем больше он склонен вести себя пассивно и из-
бегать контактов с другими людьми (которые могут его в чем-то превосходить).
«Однако в дальнейшем Адлер признал, что “воля к власти” и “стремление к само-
утверждению” не всегда могут считаться естественными и неизбежными; они задают
неверное направление и создают ошибочную мотивацию. Главное для человека —
49
потребность в принадлежности к другим людям... Вместо стремления к само-

утверждению, вместо честолюбивого желания превосходить других, ведущего лишь
к усиленной конкуренции, мы должны говорить о стремлении к преодолению
собственных недостатков и трудностей. Нет сомнений в том, что чувство неполно-
ценности (как это уже было показано на примере неполноценности органов)
действительно может быть стимулом к позитивным достижениям, но не в том случае,
когда компенсаторное стремление к личному превосходству становится единствен-
ным и уж, тем более, самым действенным стимулом. Какого бы успеха ни добился
благодаря этому человек, все равно он носит с собой (наряду с чувством неполно-
ценности как основой) яд сомнения в собственной значимости и поэтому не может
(не сомневаясь) наслаждаться выгодами своих достижений и обрести уверенность
в себе» (Dreikurs 1969, 35) [поскольку все это возникает вследствие внутренней
неуверенности человека в себе и его чувства неполноценности].
Более правильным будет, если человек признается самому себе, что чувствует
неуверенность лишь потому, что чего-то не знает или не может сделать того,
что он (по его мнению) должен знать и уметь делать. Ведь только Бога мы считаем
всеведущим и всемогущим. Никому из нас не нужно знать и уметь все.
Если же, тем не менее, человек хочет что-то узнать или чему-то научиться, можно
спросить других людей (и убедиться при этом, что далеко не все могут признаться
в своем незнании, не испытывая при этом чувства неполноценности). И если человек
обязательно хочет знать ответ, ему нужно посоветовать купить в книжном магазине
соответствующую книгу. (Однако в таком случае не уверенные в себе люди могут
испытать еще более глубокое чувство неполноценности, если не поймут содержания
этой книги, поскольку у них нет соответствующего образования.) Важно, чтобы
человек без особого напряжения мог общаться со своими коллегами, друзьями,
начальниками. Важно, чтобы супруги вместе с детьми могли создать теплую, товари-
щескую семейную атмосферу. И, в-третьих, важно, чтобы человек знал и умел делать
то, что важно для его профессиональной жизни (и компенсирующего хобби).
Причем в случае этих трех «жизненных задач» речь идет не о подчинении или
превосходстве, а о совместном решении общей задачи, приносящем удовлетворение.
(В соответствии с тем, о чем здесь говорилось, индивидуальную психологию уже
нельзя назвать — как это иногда до сих пор делается — «психологией стремления
к самоутверждению и влечения к власти».)
Адлер выделяет два типа чувства неполноценности — нормальное и патологическое.
Нормальное чувство неполноценности относится в основном к маленьким детям. Очень
часто уже в раннем возрасте окружающие люди предъявляют к ним значительные
требования, которые они по причине своей незрелости пока еще не могут выполнить.
Не реагируя на эмоциональные желания маленького ребенка, (авторитарные) родители
устанавливают — как они говорят — «упорядоченное» течение дня. Поскольку ребенок
не способен понять смысл этого распорядка, такого рода «воспитание» выливается —
попросту говоря — в «дрессировку». Подъем, умывание, завтрак, обед и ужин, время для
игры, прогулки и отход ко сну устанавливаются по часам. Поскольку потребности ребенка
совершенно не учитываются, все планируется так, как это удобнее всего для взрослых.
Как правило, ребенка начинают также слишком рано приучать к опрятности
(к горшку), и зачастую он совершенно не понимает, почему ему нужно сидеть
на холодном горшке и почему мать при этом так часто бывает недовольной. Понятно
только то, что из-за этого он сдерживает свои выделения; и только теперь, просидев
на холодном горшке, ребенок, согревшись и расслабившись в кроватке, наслаждается
дополнительным теплом, которое создает моча. Если ребенок замечает, что мать опять
в плохом настроении, то очень часто он и в самом деле не знает, почему, и отнюдь
не связывает это с «приятными» — с его точки зрения — процессами выделения.
50
Сопротивление, которое выражается в плаче и крике, последовательные родители,

которые — по их словам — «всерьез» берутся за воспитание ребенка буквально
с первого дня его жизни, никак не учитывают. В дальнейшем они принимают
за «хорошее воспитание» то, что на самом деле представляет собой всего лишь
«детское смирение», достигнутое посредством фрустрации. Но поскольку маленький
ребенок чувствует только, что им манипулируют, он осознает свое бессилие и беспо-
мощность и реагирует на «больших» проявлениями покорности и первыми призна-
ками чувства неполноценности.
К этому добавляется то, что чуть позже, когда ребенок начинает ползать, а затем
и ходить по комнате, исследуя ближайшее окружение, он неожиданно для себя приоб-
ретает неприятный и болезненный опыт: он может обжечь руку о батарею или печку,
удариться об угол стола, разбить чашку, порезать палец, упасть с табуретки или со стула
и т. д., — и при этом замечать, что мать всякий раз проявляет недовольство. Ребенок
обескуражен тем, что это всегда случается только с ним и никогда — с «большими», и ему
начинает казаться, будто батарея, печка, угол стола, чашка, нож, табуретка, стул и неред-
ко даже мать проявляют злость только по отношению к нему, и таким образом в его
эмоциональной жизни появляется «чувство осторожности» — разновидность чувства
неполноценности: он старается как можно реже соприкасаться со всеми этими «злыми»
предметами. Чтобы избежать проявлений своей неловкости и не испытывать боли,
ребенок становится менее активным. Он также становится осторожным и боязливым,
особенно тогда, когда нет возможности получать разъяснения от других людей.
Когда по мере развития и, прежде всего, благодаря обретению речи двухлетний
ребенок понимает, что именно из-за его неловкости произошли все эти «несчастные
случаи», его чувство неполноценности может еще больше усилиться, особенно если
он получает не разъяснения, как сделать лучше то или другое, а только запреты,
заставляющие его от всего отказываться.
Однако в большинстве случаев по мере взросления и обретения навыков ребенок
еще способен преодолеть эти свои ранние детские разочарования и возникающее
из-за них «нормальное чувство неполноценности», поскольку он постепенно начинает
понимать и учиться делать то, чего не понимал и не умел делать раньше. Он учится
обращаться с окружающими предметами, все меньше испытывая неприятные и бо-
лезненные переживания, и теперь знает, как можно порадовать мать. Он каж-
додневно учится быть все более приемлемым членом семьи и помощником матери,
он благодарен и горд за признание этих своих успехов. Все более крепнущая вера
в себя создает основу того, что он и в дальнейшем будет справляться со все более
усложняющимися задачами. Тем не менее в неблагоприятной семейной среде ранние
детские разочарования могут настолько подорвать жизненную энергию маленького
ребенка, что нанесенный эмоциональный ущерб не компенсируется, а здоровая вера
в себя и оптимистическое отношение к жизни, обычно возникающие сами собой,
если ребенок испытывал нормальное чувство неполноценности, не формируются.
При сохранении неблагоприятных жизненных условий такое глубокое лишение веры
в себя в раннем детском возрасте может стать основой «трудновоспитуемости»
и даже последующего развития «невроза».
Патологическое чувство неполноценности представляет собой закрепившееся,
глубоко укоренившееся чувство обескураженности, которое не могут устранить
ни сохраняющиеся резервы мужества, ни продолжающееся созревание, ни расши-
ряющееся сознание и сформировавшиеся новые навыки. Теперь оптимистическая
мысль, присущая нормальному чувству неполноценности, а именно: «Пока еще
я этого не умею!» — превращается в пессимистическое: «Я этого не умею!» или
«Я этому никогда не научусь!» Воспоминания о тех гораздо более простых задачах,
которые он так и не смог решить и за которые он получал одни упреки, заставляют
51
ребенка, а затем подростка еще больше пугаться усложняющихся задач социальной

жизни — в силу того, что его самооценка стала крайне низкой. Такие дети всерьез
считают, что не обладают необходимыми психическими способностями и умениями
для того, чтобы успешно справляться с поставленными задачами. Однако все это —
лишь результат предшествующего неправильного воспитания.
В раннем детском возрасте ребенок действительно не обладает этими навыками
и умениями. Они существуют лишь в виде задатков и должны быть развиты путем
упражнения. Рассудительные родители знают об этом и, «вселяя мужество», подкрепляют
уже самые первые попытки развития и освоения этих необходимых навыков и умений:
1) относясь к неудачам ребенка как к совершенно естественным побочным
явлениям детства («Не боги горшки обжигают!»);
2) дружескими советами помогая ребенку избегать таких неудач в будущем. (Если
ребенок хочет забраться на скамейку, то, чтобы не упасть, он не должен становиться
на край. Если же он станет в центре скамейки, то будет стоять на ней, не опасаясь
упасть.) Мать сначала показывает, потом ребенок пытается это сделать при помощи
матери, затем под присмотром матери и, наконец, самостоятельно; в конце концов,
он может забраться на скамейку, не боясь упасть;
3) по возможности избегая критики и обвинений даже тогда, когда ребенок своим
поведением наносит им ущерб. (Помогая матери убирать со стола, ребенок роняет
ее любимую чашку. Мать сначала утешает: «Такое бывает! С фарфором нужно
обращаться очень осторожно, потому что фарфор [как и стекло] очень легко разбить.
Жалко, конечно, такую красивую чашку! Но теперь ты знаешь, как надо делать.
Возможно, теперь ты будешь нести на кухню чашку и блюдце отдельно. Тогда такого
больше не случится. Теперь-то ты знаешь, как легко разбить стекло и фарфор!»);
4) обращая внимание ребенка на любой, даже самый незначительный успех
в развитии навыков и способностей («Ты снова все совершенно правильно сделал.
Теперь ты, действительно, уже можешь делать все правильно!»);
5) через определенные промежутки времени показывая ребенку, как многому
он за последнее время научился, как много освоил и преодолел («Терпение и труд все
перетрут!»).
Нетерпеливые и нервные родители, напротив, затрудняют развитие и совершен-
ствование у ребенка этих необходимых способностей и к тому же обескураживают
его тем, что:
1) по возможности делают все сами, потому что так получается быстрее и, кроме того,
можно избежать неприятных инцидентов (например, они вплоть до школьного возраста
ребенка сами одевают его, потому что, когда ребенок «копается», их это нервирует);
2) вместо того, чтобы показать, как нужно встать на скамейку, чтобы не упасть
с нее, ребенку говорят: «Сколько раз тебе нужно повторять, чтобы ты на нее
не взбирался? Ты же видишь, что падаешь с нее и делаешь себе больно!»;
3) расстраиваются из-за разбитой чашки: «Ну вот, ты разбил мою любимую чашку!
Я ее так любила, ты мне нисколько не помогаешь, а уничтожаешь мои любимые вещи!
Поиграй лучше с игрушечной железной дорогой — ее ты, по крайней мере, не
разобьешь. С меня достаточно твоей “помощи”!»;
4) вообще не замечают небольших успехов и достижений в развитии и поэтому,
разумеется, не могут признать их. По мнению таких родителей, достижения ребенка
нельзя считать настоящими, они по-прежнему остаются всего лишь детскими (то есть
несовершенными), которыми, в общем, и восхищаться-то нечего. В результате таких
неверных оценок ребенок остается без поощрения, которое так же необходимо для
дальнейшего психического развития, как ежедневный прием пищи для развития тела;
5) неосторожными замечаниями подкрепляют у ребенка неверное мнение,
что он неловок, все делает неправильно и т. д. В результате у ребенка формируется
52
негативная самооценка и закрепляется «патологическое чувство неполноценности»:

«Я слишком глуп и неумел, бездарен и просто не могу ничего делать, как следует и как,
очевидно, умеют делать другие дети!»
Пожалуй, здесь следует провести различие между употребляемым Адлером
понятием «признание» и понятием обычной «похвалы». Адлер понимает под призна-
нием брошенные вскользь замечания типа «Ну вот, ты ведь можешь это!», «Ты все
сделал правильно!», «Хорошо сделано!», «Этим ты помог мне!», «Быстро же ты все это
сделал!» и т. д. Они отличаются от специально подчеркиваемой похвалы: «Это было
просто блестяще!», «Ты это сделал лучше, чем Марион!», «Ай да молодец — так ловко
и хорошо все провернул!» и т. д.
То есть признание — это просто констатация в дружелюбной форме того,
что является «нормой» для данной фазы развития, того факта, что ребенок старался
и чего-то достиг, пусть даже это был лишь небольшой шаг вперед в развитии неких
умений. Похвала же выглядит как выражение того, что ребенок прямо-таки поразил
других своими особыми, удивительными, уникальными достижениями, которых,
так сказать, никак нельзя было от него ожидать. После такой чрезмерной похвалы
ребенок может «по праву» почувствовать себя «звездой, достойной восхищения».
Родители, хвалящие своего ребенка, могут ссылаться на то, что чрезмерная похвала
подкрепляет стремление ребенка к достижениям, и с этим трудно не согласиться.
Без сомнения, стремящиеся к похвале дети очень стараются и буквально жаждут
подтверждения того, что они лучше, прилежнее своих сверстников, что они более
умелые и любимые, чем другие.
Кохут (Kohut 1971) советует матерям вскользь подкреплять детские желания
(поскольку благодаря этому можно избежать травматической, нарциссической обиды),
хотя при этом они искажают восприятие реальности ребенком и в дальнейшем
пробуждают у него фантазии о величии. Именно этим, утверждает он, они помогают
своему ребенку находить удовольствие от самого себя, становиться внутренне свобод-
ным и обеспечивают, если коммуникация не прервалась, возврат к реальности (см. ста-
тью Х. Хензелера «Теория нарциссизма» в т. I).
Адлер считает путь через подобный подкрепляющий «полет ввысь» обходным.
Товарищи по играм и даже братья и сестры не примут такого «звездного поведения»,
такого «желания больше казаться, чем быть», и это не будет «зеркальным отра-
жением» (Kohut 1971). Они всячески будут фрустрировать маленького «задаваку»,
на реальных фактах доказывая ему, что он далеко не такой выдающийся, сильный или
умелый, как ему кажется.
Представители индивидуальной психологии могут на многих примерах доказать,
что всем детям сложно отказаться от представления о собственной важности,
особенно если их вынуждают к этому, причиняя боль, в отношениях, возникающих
за пределами семьи. В таком случае очень часто возникает своего рода страх перед
внешним миром. Отношения с обществом осложняются, потому что они лишь
подтверждают наличие фрустрирующей реальности.
Однако Адлер считает чрезвычайно важным дружелюбно указывать ребенку
на каждый (даже незначительный) его успех как средство поощрения к тому, чтобы
он совершил следующий шаг. Но такое осознание должно происходить на реалисти-
чной, так сказать, доказуемой, очевидной и для самого ребенка основе. Поэтому Адлер
считает похвалу (особенно чрезмерную похвалу) по ее влиянию на чувство собствен-
ной значимости (на длительную перспективу) такой же пагубной, как и обеску-
раживание, используемое в качестве средства воспитания.
Хотя Адлер постоянно предостерегает родителей от использования наказания
в качестве средства воспитания (во избежание неврозов), он все же утешает воспита-
телей тем, что патологическое чувство неполноценности возникает не в результате
53
единичных педагогических промахов и даже не в результате однократного сильней-

шего обескураживания (то есть не в результате «травмы», как считал на ранней
стадии своей исследовательской работы Фрейд), а в результате сохраняющейся
многие годы негативной атмосферы в семье, в которой обращается внимание лишь
на ошибки и недостатки. Адлер надеялся на то, что тем самым дети, подростки и даже
взрослые в своей профессиональной сфере не будут прилагать столько усилий,
направленных на предотвращение ошибок.
В лучшем случае такие постоянные недоброжелательные оценки — благодаря
психической защите — воспринимаются лишь как «придирки». Педагогическая
и рабочая атмосфера ухудшается, и в результате человек становится недоступным для
любой, даже справедливой критики и переходит к активному и пассивному сопро-
тивлению (чтобы вопреки постоянной критике все же сохранить хоть частицу
самоуважения). Каждый знает это по собственному опыту. Чувство неполноценности
отнюдь не является исключительно детским переживанием. Адлер обнаруживал его
и у взрослых пациентов, которые обращались к нему за помощью с самыми разными
нервными симптомами.
Патологическое чувство неполноценности, зачастую основанное на неверном
понимании и заблуждениях или привитое неправильными установками воспита-
телей в детстве и юности, «хорошо сохраняется», даже если человек покидает
родительский дом и даже если пробудившие это чувство родители, учителя, началь-
ники и т. д. уже умерли. Чувство неполноценности постоянно дает знать о себе
и внезапно усиливается, когда (зачастую) безобидными действиями или словами
задевается чувство собственной значимости или когда человек считает, что в его
способностях сомневаются. На подобные ситуации такой человек не всегда реагирует
осознанно, например, когда в разгар дружеской беседы он вдруг раздражается или
впадает в депрессивное настроение и не может ретроспективно припомнить
ни одного повода к этому.
Из-за патологического чувства неполноценности человек не намерен следовать
увещеваниям и добрым советам. Убедить его отказаться от своей позиции невозмож-
но; когда это чувство вдруг по какой-то причине активизируется, оно становится
сильнее, чем разум, воля и даже влечения. Но его можно устранить посредством
психотерапевтического лечения.
Каузальность и финальность
Адлер, как и Фрейд в начале своих исследований, пытался выявить причины, которые
могут или должны вести к неврозам. При этом — в отличие от результатов, полученных
Фрейдом, — он открыл чувство неполноценности. Вначале, как уже говорилось, Адлер
полагал, что эти причины воздействуют на молодого человека, заставляя его стремиться
к признанию у других людей и к достижению собственного совершенства. Однако он
не мог не видеть того, что потребность в признании часто вела к своего рода «борьбе за
власть и всевластие» с близкими людьми, а его пациенты «в отместку» и т. п. начинали
вести борьбу с другими людьми, обществом и его законами, из-за чего дети становились
трудновоспитуемыми, подростки становились неуправляемыми, а молодые люди
и взрослые превращались в преступников или невротиков.
И тут Адлеру стало понятно, что такое противоестественное поведение детерми-
нировано не только причинами, то есть каузально — поступающий таким образом
человек (как сложившаяся индивидуальность) осуществляет собственное, личное,
нацеленное на конечный результат решение (см. статью Р. Шмидта в этом томе). Хотя
он и чувствует себя принуждаемым «к чему-то» болезненными переживаниями
(каузальность), тем не менее, с точки зрения будущего выбора возможностей он сам
54
целенаправленно принимает решение (финальность). Следовательно, Адлер отнюдь

не отрицает наличия стимулирующих причин действий и поступков, но дополняет
односторонний «каузальный подход» собственным открытием того, что любое
психическое решение в конечном счете принимается «целенаправленно», то есть оно
мотивировано как причиной, так и конечной целью.
В психолого-психотерапевтической практике исследование целей при принятии
решения оказалось чрезвычайно полезным для диагностики и терапии. То есть если
удается раскрыть жизненную цель человека (представленную в сознании или
бессознательную), то тогда появляется возможность понять его по его мыслям,
намерениям, поступкам, радостям, аффектам и даже по выбору симптомов, словом,
по разработанному им «жизненному стилю».
Конечная направленность — через связанные с ней позитивные и негативные
события и переживания — влияет также на формирование характера и вместе с ним
определяет дальнейший жизненный путь и стиль жизни. Затем в соответствии с ними
весь стиль принятия решений, словно объединяясь в «ведущую линию», ориентируется
на находящийся в будущем «ведущий образ». Каждый здоровый (не больной неврозом)
человек тоже имеет так называемый ведущий образ. Но в отличие от невротика такой
человек полностью его сознает, поскольку этот образ совпадает с его осознанным
представлением о жизни и с моралью. И наоборот, невротик сам удерживает свой
«ведущий образ» в «бессознательном», причем этот образ бессознателен настолько,
насколько поступки невротика отличаются от его возможного поведения, если бы он
отважился открыто отстаивать его перед другими людьми. Он думает, что стремится
приспособиться к обществу и жить в мире, но скрывает от себя то, что фактически
ведет себя по отношению к обществу неприспособленно и даже враждебно.
Если в ходе психотерапевтического лечения он рассказывает о своей жизни, своих
взглядах и поступках, о своих затруднениях и негативных переживаниях, то посто-
янно оказывается, что он ощущает себя лишь жертвой, а его собственная финальная
направленность ему самому остается неизвестной. Если на примере того, что им было
рассказано, ему раскрывают его действительную ведущую цель в виде смысловой
взаимосвязи поступков и поведения, то он не отваживается отстаивать свою
эгоистическую, направленную против общества ведущую цель, которая до сих пор
оставалась бессознательной, а утверждает: «Я не знал этого и не хотел так делать!»
Доселе он воспринимал собственное поведение и поступки через призму своих
негативных событий и переживаний, считал их, так сказать, «каузально вынуж-
денными», а не обусловленными «собственными финальными решениями».
Несколько иначе обстоит дело с преступниками. Чаще всего они сознательно
в силу своих переживаний решают порвать связи с семьей, обществом и его законами.
Их ведущая линия гласит: «Главное — не дать себя поймать!»
Тем не менее пациент в результате разоблачения бессознательной ведущей цели пока
еще не совсем способен, изменив свои цели, переориентироваться на позитивные
контакты с другими людьми и продемонстрировать соответствующее поведение
и поступки, поскольку, как показывает опыт, у него снова и снова неосознанно проявля-
етсясклонностьвернутьсякпрежним,испытаннымспособаммышленияи чувствования.
Поэтому Адлер предлагал в качестве последней части психотерапевтического лечения
проводить «позитивный тренинг», во время которого пациент вместе с терапевтом
проверяют, где еще продолжает сохраняться мышление по типу клише. В связи с этим
проверяются также события и переживания, которые привели к развитию чувства
неполноценности. Благодаря новому видению (после разоблачения прежних способов
поведения)пациентчастовпервыеосознает,насколькоон неправильноинтерпретировал
свои собственные переживания — в соответствии с его тогдашней ведущей целью — ради
того, чтобы иметь возможность придерживаться своей «разработанной» установки.
55
Пожалуй, этим опровергается часто высказывавшееся мнение, будто индивиду-

альная психология Альфреда Адлера является всего лишь «теорией среды». В одном
из последующих разделов будет показано, что братья и сестры, хотя и живут в оди-
наковой среде и воспитываются одними и теми же родителями, развиваются
совершенно неодинаково. Эти различия в развитии также можно объяснить лишь
их по-разному сформированной целевой направленностью.
Исследования Адлера доказали, что именно индивид, подстегиваемый негатив-
ными и позитивными детскими переживаниями, всегда сам прокладывает свой
жизненный путь. Характер также не дается ему фиксированным и готовым. Устанав-
ливая конечную цель, человек формирует в соответствии с ней свой характер, а под
влиянием причинной и целевой мотивации (и соответственно формирующегося
характера) определяет «ведущий образ», «ведущую линию» и «стиль жизни» своего
Я в данном обществе.
Чувство общности
Уже в своих ранних работах Адлер рассматривал человека в его двойственной
роли — как индивида и как общественного существа — и пришел к выводу, что только
тот остается душевно здоровым, кто преодолевает напряжение между «Я и Ты» и меж-
ду «Я и другие люди». Хотя при благоприятных условиях невротик часто может утвер-
ждать себя «эгоцентрически» и «как индивидуалист» (из-за чувства неполноценности
или вопреки ему), все же потом, несмотря на личные успехи, он начинает страдать
от неудовлетворенной потребности принадлежать к обществу других людей и получать
от них поддержку. (Недаром самым тяжким наказанием является полная изоляция,
которую можно выносить лишь короткое время.) Человек, сосредоточенный на
собственном Я, точно так же стремится к товарищеским отношениям и дружбе,
к сердечной привязанности и любви, как и здоровый, но он всего этого лишается и со-
жалеет, когда его случайные попытки установить отношения с другими людьми терпят
фиаско. Правда, затем он возлагает «вину» за это на других, потому что самому ему
неизвестно, что он бессознательно — в соответствии со своими болезненными
переживаниями «обжегшегося ребенка» — в конечном счете нацелен на разрыв
отношений с сообществом. За свою попытку избежать личных проблем он распла-
чивается одиночеством.
Человек противоположного невротического типа по причине таких же болезнен-
ных социальных переживаний считает, что решение его проблемы заключается в отка-
зе от своих индивидуальных прав и в отказе от собственной позиции, и он приходит
к решению оставаться «попутчиком». Поскольку он постоянно оглядывается на много-
численные неудачи, когда он в неверной форме пытался утвердить себя и выразить свое
мнение, он, чтобы избежать сходных конфликтов в аналогичных ситуациях, так же
бессознательно принимает решение, но испытывает разочарование, ибо, несмотря
на его готовность со всем соглашаться, его не воспринимают всерьез и оценивают
не так, как он того ожидал.
Представители обоих типов (и многочисленных переходных вариантов между
ними) оказываются обделенными в психическом отношении, поскольку они не нау-
чились принимать и анализировать наряду с успехами неудачи, а наряду с приоб-
ретениями — потери. (Особенно тяжело это дается изнеженным людям, тем, кого
слишком часто хвалили и кому потакали.) Настоящие социальные отношения
возможны лишь между теми, кто выполняет обе свои структурно обусловленные
задачи — индивидуальную и социальную.
Если Адлер вначале считал, что порождаемое чувством неполноценности «стремле-
ние к самоутверждению» вызывает недовольство, которое должно побуждать
56
лишенного мужества человека к корректировке выявленного ошибочного решения

(а, исходя из тогдашних своих представлений, он к этому и стремился), то затем ему
стало понятно, что целью этого влечения являются не установление социальных
связей, а личный престиж, желание нравиться, соперничество и эгоцентрическое
самоутверждение. И только в ходе дальнейших исследований он обнаружил врожден-
ное, то есть приобретенное в ходе человеческой истории чувство, «чувство общности»,
которое, проявляясь эмоционально, определяет социальную потребность человека.
В древние времена человек был от природы плохо приспособлен к жизни среди
опаснейших хищных животных. У него не было ни длинных когтей, ни острых зубов,
ни такой физической силы, чтобы в одиночку суметь защититься от пещерного
медведя или саблезубого тигра. Чтобы обеспечить выживание, буквально неизбежной
необходимостью стало объединение с другими людьми. В стае человек мог уже не
ограничиваться только защитой, но и успешно вести борьбу с самыми опасными
хищниками.
В последующие тысячелетия внешний мир и само человечество сильно измени-
лись, и этим мы обязаны в первую очередь жизни в сообществе. Наши речь, литера-
тура, машины и инструменты, понятийное мышление, науки, искусство, религиозные
и моральные представления, образование и культура, промышленность, средства
передвижения и т. д. дали нам возможность все более широкого сотрудничества.
Но вместе с тем возросла и зависимость от других людей. Достаточно представить
себе, сколько труда требуется для того, чтобы обеспечить людей жильем, одеждой,
пищей и всеми бесчисленными предметами, без которых мы сегодня не можем
обходлиться, и как много людей занимаются этим — в различных частях света,
в городе и в деревне, на морских судах и на железных дорогах, на грузовых машинах,
развивая свой бизнес и работая продавцами в магазинах, — чтобы доставить нам
то, что было произведено и создано, и сделать это доступным для нас.
И тем не менее каждый отдельный человек сохранил свою индивидуальность.
По-прежнему человеческое дитя рождается самым беззащитным существом
на свете, которое может выжить лишь благодаря уходу, заботе, симпатии, а спра-
виться со своими жизненными задачами — только благодаря обучению и воспита-
нию. И как бы ни старались родители, учителя и наставники добиться приспособ-
ления своего подопечного к другим людям, все же ни один человек не теряет
личного своеобразия. Он не становится лишь продуктом своего окружения, своего
воспитания, своего постоянно расширяющегося внешнего мира. Хотя каждый
из нас — в соответствии со своей социальной задачей — с детских лет нуждается
в человеческом общении, хочет ощущать свою принадлежность обществу и испы-
тывать уважение со стороны других его членов, мы реагируем не только с позиций
социального существа, но и придаем большое значение своему индивидуальному
своеобразию и собственной позиции в жизни.
Как ни удивительно, но, несмотря на это разнообразие индивидуальных и не всег-
да оправданных форм поведения, стремление к объединению с другими людьми
не ослабевает. Если, например, распадается брак, то, как правило, вскоре после этого
разведенные супруги вступают в брак с другими партнерами. И точно так же, если
братья и сестры в детстве ссорились между собой — из-за соперничества, стараясь
завоевать любовь матери или отца, — то, как правило, будучи взрослыми, они
помогают друг другу, если кто-то из них (возможно, по своей «вине») попадает в беду
(исключения подтверждают правило). И разве не часто бывает, что весь школьный
класс предпочитает подвергнуться коллективному наказанию вместо того, чтобы
выдать «виновного»?
Большинство из нас входит в какие-либо рабочие сообщества, объединения,
товарищества, партии и т. д. Если обратиться к истории, то нельзя не заметить,
57
что в ходе ее «партикуляризм» — несмотря на продолжительную взаимную враждеб-

ность между сообществами — уступал место постоянно расширяющимся государст-
венным союзам и объединениям, и в нашем современном мире мы по-прежнему
стремимся его преодолеть.
Любой союз (брак, друзья, школьный класс, учебное заведение, политическая партия
и т. д.) предполагает наличие определенных договоренностей (касающихся прав
и обязанностей индивидов, целей объединения и т. д.), которые должны обеспечить
согласие между людьми. Чем крупнее такие объединения, тем более продуманными
должны быть заранее обговоренные принципы совместной жизни. При этом —
в «западном мире» — общество стремится обеспечить индивиду «равноправие»
и «большую степень свободы». Упразднение кастовых, классовых, сословных и расовых
законов привело большинство взрослых граждан к осознанию своей ответственности
и созданию демократических форм жизни и государства, которые в первую очередь
законодательно закрепили равноправие мужчины и женщины. (Хотя оно до сих пор
еще не везде реализовано, его наметки можно увидеть повсюду. Во многих семьях,
школах, учебных заведениях, университетах, партиях, странах и т. д. по-прежнему
ведется борьба за осуществление принципов демократии.)
Проводя свои исследования, Адлер все более отчетливо понимал, что основой
здоровья и существования человека является его ощущение причастности к жизни
других людей, и видел, как оно стимулирует развитие «чувства общности». Фундамент
для проявления этого чувства закладывает мать. Когда ребенок сосет материнскую
грудь, он не удовлетворяет свою сексуальную потребность (как думал Фрейд)
и не только удовлетворяет свою потребность в пище. Беспомощное, маленькое
существо наряду с физическим голодом утоляет и душевный: желание чувствовать
себя защищенным, потребность в тепле и ласке. Находясь в покое, он ощущает своего
рода симбиоз с матерью и в этом постоянно повторяющемся единении с нею
избавляется от страха перед суровым, небезопасным миром. Если мать любит
ребенка, то он чувствует, насколько тепло она к нему относится, и начинает верить
матери, доверять ей и чувствовать себя в безопасности (см. Винникотт). После
нескольких недель пассивности он с интересом разглядывает мать, узнает ее, когда
она появляется, и, наконец, улыбаясь, активно вступает с ней в контакт.
Но и мать, когда ребенок спокоен, ощущает тесную связь с ним и становится
в подлинном смысле слова «матерью» только тогда, когда начинает заботиться о своем
малыше. Она ощущает, что ребенок начинает все больше ее любить и сам становится —
испытывая от этого счастье — все больше любимым. Поэтому и для ребенка, и для матери
очень важно, чтобы хотя бы какое-то время ребенка кормили грудью. Если кормление
грудью невозможно, то мать должна позаботиться о том, чтобы младенец, который
питается из бутылочки, имел возможность ощутить ее любовь. Она должна брать его
на руки, чтобы он почувствовал ее тепло, защищенность и связанность с ней.
Все более углубляющееся эмоциональное взаимодействие пробуждает и развивает
чувство общности, которое позднее усиливается благодаря возрастающему доверию
к отцу и остальным членам семьи. Поэтому еще в 1904 году (в период своей социально-
медицинской деятельности) Адлер в статье «Врач как воспитатель», опубликованной
в венской «Специальной газете врачей», ратовал за то, чтобы женщина хотя бы с помо-
щью домашнего врача готовилась к выполнению этой материнской задачи: «Важней-
шее вспомогательное средство воспитания — любовь. Воспитание может осущест-
вляться только при опоре на любовь матери и расположение ребенка. Любовь должна
по возможности равномерно распределяться между матерью и отцом, и нужно
избегать всего, что может отодвинуть на задний план одного из родителей. Нужно
воздерживаться от предпочтения кого-либо из детей, ибо один ребенок тут же будет
испытывать жгучую ревность по отношению к другому.
58
Кроме того, не должна культивироваться избыточная любовь, следует избегать

чрезмерности. Как бы ни было это приятно родителям, подобный избыток тормозит
развитие ребенка. Слабые и болезненные дети легко теряют наилучшую опору своего
духовного прогресса — веру в собственные силы. То же самое можно встретить
у изнеженных детей и у детей чересчур тревожных родителей. Такие дети избегают
любых физических и умственных усилий, охотно прибегают к симуляции болезни или
чрезмерно преувеличивают свои недуги. Поэтому в воспитании нельзя обойтись без
физических упражнений. Они придают ребенку уверенность в своих силах.
С тех пор как слово «розги» исчезло из юриспруденции, избиение детей следует
расценивать как варварство. Тот, кто полагает, что в воспитании невозможно
обойтись без побоев, расписывается в своей неспособности, и такому человеку лучше
держаться подальше от детей. Запирание детей в уединенной комнате мы считаем
таким же варварским способом воспитания, как и побои, и мы не можем избавиться
от подозрения, что это наказание может оказаться таким же фатальным, как и первое
тюремное заключение молодого преступника. Но и нестрогие наказания, если они
часто повторяются, легко могут спровоцировать ребенка на повторение проступка;
кроме того, они уязвляют его чувство собственного достоинства. Брань и нотации
уменьшают шансы на успешное воспитание.
Ребенок может удивительно многое сделать в ответ на похвалу и вознаграждение,
но и здесь нельзя впадать в крайность, когда ребенок начинает считать, что любой
его поступок заслуживает похвалы и тут же должен повлечь за собой награду.
В раннем детстве упрямство очень легко можно преодолеть дружеским обраще-
нием. В первые годы жизни оно означает не более чем стремление к самосто-
ятельности, то есть представляет собой, собственно говоря, благоприятный симптом.
Ребенка нельзя принуждать к послушанию — оно должно возникать как самосто-
ятельный эффект воспитания. Ребенку следует, по возможности, предоставлять
свободу принятия решений. Нет ничего хуже, чем постоянные нравоучения, которые,
к сожалению, широко распространены. Но поскольку во многих случаях все же необ-
ходимо добиваться послушания, оно должно опираться на понимание со стороны
ребенка. Поэтому необходимо избегать любого непонятного приказания, любого
кажущегося неправомерным требования, ибо они подрывают доверие ребенка
к родителям. Точно так же следует отказаться от бесполезных, невыполнимых и часто
повторяющихся угроз. Несправедливость по отношению к ребенку, допущенную
со стороны братьев, сестер или товарищей, часто можно использовать во благо, если
указать им на ценность справедливости.
В целом воспитателю надлежит уяснить свою роль «ориентирующего сознания»
в жизни ребенка. Задача педагога — направлять ребенка, показывать ему, как связаны
между собой силы и проявления его душевной жизни, не допустить того, чтобы
ребенок пребывал в заблуждении или был сбит с толку другими людьми».
Эти положения Адлер — в то время еще молодой, неженатый и не имевший
собственных детей врач — сформулировал в 1904 году как руководство по воспитанию
детей для своих коллег, чтобы заинтересовать их «педагогическим консультированием»
в семьях, в которых они работали, и дать им для этого современные знания. Меня
поражает, как много Адлер интуитивно предвидел уже тогда, до получения более
поздних результатов своих исследований (еще до объяснения «чувства неполно-
ценности» и создания понятия «чувства общности»), а потому по завершении этих
исследований ему ничего не пришлось менять (Adler 1904).
Поскольку Адлер считал профилактику более важной, чем терапию, он занимал-
ся не только врачебной практикой и своими исследованиями, но всю жизнь был готов
агитировать за взаимопонимание и содействовать ему. Его беседы всегда содержали
нечто ободряющее. Адлер показывал родителям, учителям, наставникам, руково-
72
дителям предприятий или слушателям, перед которыми он выступал, что эмпати-

чески понимал опасения, возникавшие из-за проблем с детьми, подростками,
учащимися, супругами, коллегами на работе. Разумеется, все это не просто. В утеше-
ние он задавал вопрос, есть ли вообще хоть один человек, у которого нет проблем.
Затем он в общих чертах описывал цель как нечто более важное, чем преодоление
сиюминутных трудностей, — цель, на которую нужно ориентироваться, даже если
она находится на большом расстоянии, цель воспитания, цель образования, лучшего
сосуществования, достижения более благоприятной атмосферы на работе и т.д.; затем
он показывал ведущий к этому путь и в заключение давал некоторые действенные
советы для решения первых конкретных задач в этом направлении.
И вот уже его слушатели или собеседники гораздо меньше думали о своем
неблагодарном «сизифовом труде» и прежних своих неудачах и вместо этого
начинали размышлять о юных и взрослых участниках конфликта, которых они еще
совсем недавно обвиняли. Когда они, наконец, начинали понимать свою ситуацию,
им открывался новый путь, а ближайшие задачи казались уже не такими сложными.
Размышления о себе трансформировались в размышления о других. Пробуждалось
чувство общности.
Чтобы помочь им справиться с первыми неудачами и уберечь от разочарований,
Адлер часто завершал беседу словами: «Я должен подготовить вас к тому, что теперь,
когда вы начнете все заново, вы подвергнетесь испытанию. Люди не сразу поверят
в ваш новый гуманизм. Это значит, что вы должны сохранять самообладание,
а не сразу выражать (как это часто бывало до сих пор) свое неудовольствие. Это было
бы возвратом к старому, и те люди, которые зададут вам эту “задачу на прилежание”,
сразу это заметят. Тут я не могу дать вам совета, что делать в этом случае (я ведь
не знаю, что придумают ваши “друзья”); могу сказать лишь одно: не реагируйте,
пожалуйста, обидой. Не реагируйте так, как прежде. В первый момент лучше вообще
ничего не делать, чем сделать что-то неправильно. Возможно, лучше всего будет
дружелюбно сказать: “Я хочу спокойно подумать об этом”. Тогда у вас будет время
на размышления, полная свобода действий и, вероятно, тогда вам придет в голову
что-то, что поможет сдвинуться с мертвой точки».
Индивидуальная психология и авторитет

В воспитании в самом широком смысле до сих пор бытует давно сложившееся
мнение, что дети, подростки и даже взрослые, которым требуется помощь, нуждаются
в руководстве со стороны более зрелого человека — так сказать, авторитета. С другой
стороны, раздается призыв к антиавторитарному воспитанию, поскольку детям тоже
должна быть предоставлена демократическая свобода воспитывать самих себя1.
Приведем здесь краткий исторический очерк. В авторитарном, иерархическом
обществе (как в средневековье) отношения главенства и подчинения были четко
регламентированы. Каждый знал, кому он подчиняется, кто ему ровня и кто сам должен
оказывать ему уважение. Каждый — от землевладельца до младших слуг и подсобных
рабочих — знал свою социальную принадлежность, свои права и обязанности. Цеха,
пользовавшиеся различными привилегиями, регулировали профессиональные отноше-
ния, а в семьях «главой», наделенным всеми правами, был отец.
Добродетелью считалось «верное» исполнение своих обязанностей и соблюдение
прав. Тот, кто этого не придерживался, подвергался порицанию, общественному
презрению, а иногда даже казни. (Это относилось к взрослым; детей же, разумеется,
пытались «наставить на путь истинный» с помощью различных наказаний.)
В последние два столетия это иерархическое общественное устройство постоянно —
сначала медленно, а затем все быстрее — изменялось. Общественная жизнь перестала
73
подчиняться традиционным правилам. Правительство и церковь утратили былой

авторитет, а сословные различия, особенно после Второй мировой войны, стали в значи-
тельной степени нивелироваться.
Сегодня в западном мире каждый сам может выбирать религиозную принадлеж-
ность, профессию, местожительство, брачного партнера и независимо от происхож-
дения — но благодаря своим способностям, образованию и личным качествам — может
обеспечить себе место наверху социальной иерархической лестницы. Все мы пользу-
емся демократическими свободами, а благодаря праву выбора можем оказывать
влияние на политику и даже на формирование правительства.
Большинство людей воспринимает это как значительный прогресс по сравнению
с тем, что было раньше, хотя теперь индивид сам должен нести ответственность за по-
следствия своих решений. Речь идет о личной свободе, независимости, самоопределении
и демократии. Однако этот прогресс принес с собой также и некоторую степень
неуверенности. Хотя иерархические отношения не давали свободы выбора, они все же
служили поддержкой и подспорьем для неуверенных в себе и несамостоятельных людей.
Особенно в тех странах, где общественные изменения произошли слишком
быстро, выросла преступность и повысилось число невротических заболеваний,
потому что с исчезновением сословных отношений разрушились также социальные
и моральные связи. Прежде всего, «неудачниками» стали ощущать себя те, кто
прежде принадлежал к высшему сословию; они стали испытывать тяжелые чувства —
неполноценности и одиночества.
Поэтому отнюдь не везде люди сразу же и с реформаторским энтузиазмом
отказывались от иерархического устройства. Особенно стойким оно оказалось
в семьях, прежде всего, крестьян, ремесленников и предпринимателей. Отцы в этих
семьях, возглавлявшие семейное дело, до сих пор продолжают во многом оставаться
бесспорными авторитетами в совместной жизни и в общей работе. Коллегиальное
принятие решений и демократия в таких семьях пока еще почти не практикуются.
В городских семьях, где отцы не заняты в семейном бизнесе и многие матери
работают, дети обрели бульшую личную свободу. Однако далеко не все довольны этой
свободой и возможностью принимать самостоятельные решения. Наблюдается рост
преступности среди детей и подростков. Как показывает статистика, увеличилось
также число самоубийств и попыток самоубийства.
Поэтому до сих пор у многих родителей, учителей и педагогов нет четких
представлений о том, как нужно воспитывать детей в духе времени и демократии.
Нынешние отцы во многом утратили свой авторитет, поскольку уже не возглавляют
собственное дело и совсем не обязательно главенствуют в доме — теперь они всего
лишь в той или иной степени анонимные, вполне заменимые сотрудники, работаю-
щие на крупном предприятии.
До сих пор существуют такие консервативные отцы, которые хотят компенси-
ровать потерю личного авторитета дома и продолжают претендовать на абсолютное
господство над женой и детьми; до сих пор существуют также слабые, покорные,
лицемерные женщины и дети, которые добровольно или только внешне подчиня-
ются, задают вопросы отцу, обращаются к нему за советами и информацией и т. д.
Но их становится явно все меньше и меньше. Многим отцам семейств, восприни-
мающим себя как «единственных кормильцев», кажется, что жены легкомысленно
тратят с таким трудом заработанные деньги, а дети становятся чужими. Они
перекладывают воспитание детей на плечи жен, боятся вечером говорить «всерьез»
и позволяют подросткам «плыть по течению» в критические годы юности лишь
потому, что им не хочется слыть вечно недовольными нытиками.
Консервативно настроенные сограждане упрекают таких отцов в том, что они
капитулировали перед своими женами и детьми и выполняют лишь самые мини-
74
мальные обязанности. Дом означает для них своего рода санаторий, в котором они
хотят отдохнуть, чтобы восстановить силы для следующего рабочего дня.
Между двумя этими крайними группами находится большая группа отцов, которые
устанавливают своим детям — как маленьким, так и подросткам — свободные границы
и не скупятся давать им деньги на карманные расходы, но тут же слишком резко
и эмоционально реагируют (как это бывало по отношению к ним самим в детстве),
когда те переступают установленные пределы — зачастую лишь случайно и в незначи-
тельной степени. Поскольку в таком случае жена и дети, особенно подростки, не по-
нимают такого чрезмерного, как им кажется, волнения отца и не выражают раскаяния,
это часто приводит к сильнейшему, но остающемуся без последствий семейному
кризису. Возможно, эти отцы слишком рано предоставили детям свободу.
Если же мать к тому же еще и работает, пресытившись одиночеством или не желая
больше ограничиваться ведением домашнего хозяйства, подросшие дети, лишенные
присмотра матери, оказываются полностью предоставленными самим себе. В таком
случае — из-за того, что полученная или завоеванная свобода лишила их связей с семьей, —
они ищут поддержку вне дома, поскольку им тоже нужно принадлежать обществу
и получатьотнегоподкрепление.Какправило,онипримыкаюткдругимгруппам,зачастую
к подросткам, и берут от них то, чего они были лишены, когда их воспитывали дома. Но это
вблагоприятномслучае;иногдастрастькприключениямзавлекаетихвасоциальныебанды
рокеров, и тогда последствия могут оказаться фатальными.
Еще в 1904 году Альфред Адлер писал: «Ребенка нельзя принуждать к послушанию,
оно должно возникнуть в качестве самостоятельного эффекта воспитания. По возмож-
ности ребенку нужно предоставлять свободу принимать решения. Нет ничего более
неправильного, чем постоянные нравоучения, как это, к сожалению, часто бывает».
Он решительно отвергал «авторитет как притязание на власть». Дети — не собствен-
ность родителей; они имеют право на свое собственное развитие и не должны
становиться такими, какими их хотят видеть родители, особенно авторитарные.
Будучи терапевтом, Адлер, исследуя своих пациентов, постоянно обнаруживал, что
авторитарные отцы, матери, учителя и т. д. затрудняют жизненный старт детей
и школьников. Чтобы сделать их послушными авторитету и удерживать при себе,
они уменьшают и подрывают уверенность детей в себе, и поэтому у тех не развива-
ется самостоятельность. Родители втайне желают: «Ах, если бы дети всегда оставались
маленькими!» (Эрих Кестнер) — и пугаются, если, например, 13-летний мальчик,
планируя свое свободное время, принимает самостоятельное решение, не спросив
перед этим отца.
Воспитывать не означает навязывать подрастающему ребенку свое мнение;
воспитатель должен стимулировать его самостоятельно мыслить, проверять, исследо-
вать и принимать решения. Дети должны самостоятельно приобретать собственный
опыт. Если что-то не получилось, можно дать несколько полезных советов, чтобы
ребенок мог принять другое решение, когда первое, неверное решение выбило его
из колеи. «Я редко добивалась успеха, когда навязывала свои советы 14-летнему
сыну!» — как-то сказала мне во время консультации одна мать. И я продолжил: «Быть
может, потому что вам до сих пор не всегда удавалось создавать атмосферу искренно-
сти и доверия». Она кивнула головой в знак согласия, подумала, а затем после
некоторых колебаний сказала: «Но раньше, когда я была маленькой, родителям было
проще. Ведь мы, дети, были абсолютно послушны!»
Важнейшей целью воспитания Адлер считал развитие мужества и веры в себя: «Дет-
ство и юношество — отнюдь не романтический рай, в котором сама собой достигается
своего рода вегетативная гармоничная зрелость. Это время непостоянных и не-
равномерно проявляющихся возможностей, продолжительного реструктурирования
и неизбежного напряжения, смены фаз спокойствия и возбуждения, относительной
75
гармонии и дисгармонии во внутреннем мире растущего человека, не только созвучия,

но и диссонанса в отношении к миру; это период зависимости, чувства непол-
ноценности и идеалистических мечтаний, потребностей в вере, любви и сексуальности,
период школьных и профессиональных оценок» (Lenz 1964, 3). Поэтому некоторые
маленькие дети становятся боязливыми (что проявляется в страшных снах), поэтому
иные школьники расценивают естественные случаи неудачи как признак личной
глупости и неумелости (и чувствуют себя аутсайдерами рядом с одноклассниками);
поэтому подростки не чувствуют себя уверенными, пытаясь удовлетворить свои
разнообразные потребности, и, чтобы снова обрести мужество в период жизненных
испытаний, обращаются за советом и помощью к тем, кому они доверяют.
Дружеское отношение и ободрение Адлер не считает всего лишь случайными
частными функциями воспитания (как полагают многие родители и учителя) — они
должны стать принципом любой педагогической работы. При этом речь идет
не о преодолении тревоги (например, о высмеивании чувства страха), а о форми-
ровании и укреплении мужества, об осознании переживаний, укрепляющих силу
духа, если воспитатель хочет подготовить детей и подростков к преодолению проблем
в настоящем и будущем. (Кстати, благодаря такому ободрению создается основа
доверия, без которой настоящее воспитание вообще невозможно.) Впрочем, в таком
же ободрении нуждаются и сами взрослые!
Когда авторитарные воспитатели пытались возразить, что необходимо умерить хотя
бы бесцеремонность, заносчивость, строптивость и т. д. «нынешней молодежи», Адлер
указывал, что за такими активными формами поведения подростков очень часто
скрываются компенсаторные попытки лишенных смелости детей, то есть попытки
преодолеть собственное чувство неполноценности, отважившись разозлить мать, отца
или учителя, чтобы удостовериться в том, что и те тоже иногда теряют терпение и даже
порой оказываются беспомощными по отношению к ребенку или подростку.
Хорошо известно, что чуть ли не в каждой семье — даже в семьях с небольшим
количеством детей — как говорится, «не без урода»; поэтому неудивительно, что эти
«уроды» затем появляются и в школьных классах. В ходе опросов учителя отмечают,
что в их классах — от 10% до 20% трудных детей. Причем, по всей вероятности,
они не включают в это число боязливых и тревожных детей, хотя такие дети тоже
не подготовлены к жизни, потому что в школе не проявляют неподчинения. Обычно
их описывают как милых, дружелюбных учеников, которые лишь немного тревожны.
Если понимать неповиновение как активную компенсаторную попытку, то наставник
(отец, мать или учитель), может предложить ребенку задачи для самостоятельного
решения (которые, разумеется, должны соответствовать уровню его достижений),
чтобы предоставить возможность для позитивной компенсации. Если же воспитатель
воспринимает неповиновение как направленное именно против него, то, скорее всего,
он прибегнет к наказаниям.
Если психологически рассматривать агрессивных трудных детей с позиции Адлера,
необходимо избегать коллективного неповиновения. Когда учитель впервые сталки-
вается с зачинщиком коллективного неповиновения в классе, он считает его дерзким,
если не сказать грубым, и полагает, что его надо образумить, то есть отчитать,
осрамить, наказать, чтобы отбить у него всякое желание дерзить дальше. Поэтому
можно было бы посоветовать, по возможности, познакомиться с ним также вне
школы, попросить его оказать какую-нибудь мелкую услугу после школы, мирно
с ним побеседовать, расспросить о его братьях и сестрах и т. д. При этом можно
сделать удивительное открытие: непослушный ученик в непринужденной беседе
вдруг перестает быть агрессивным, более того, с ним вполне удается наладить контакт.
После этого вдруг начинаешь понимать, что непослушный ученик отнюдь не неис-
правим, и, тем самым, узнаешь о нем что-то очень важное.
76
Однако в подобном случае — прежде чем учитель полностью потеряет самооб-

ладание — ему необходимо хотя бы ретроспективно еще раз обдумать, какая
причина или какой актуальный повод спровоцировали его самого на угрозы и агрес-
сивное поведение. После этого можно прояснить возможные недоразумения,
устранить подозрения, исправить допущенную несправедливость и т. д. Иногда
полезно задать рассудительному ученику или всему классу вопрос: «Считаете ли вы,
что это действительно правильно?»
Затем нужно также критически разобрать ситуацию. Но в этом случае можно и даже
нужно защитить и самого себя. Если класс и сам учитель очень возбуждены, можно
предложить: «От такой чересчур эмоциональной беседы не будет большого толка.
Предлагаю поговорить об этом завтра на уроке немецкого языка. К завтрашнему дню
вы все успокоитесь и сможете рассуждать разумнее, чем в настоящий момент. И я тоже».
В следующей главе будет показано, как быстрее понять трудновоспитуемых детей,
школьников, подростков, а также взрослых в различных формах их поведения.
ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ РОЛИ
КАК ОСНОВА СОБСТВЕННОГО ИНДИВИДУАЛЬНОГО СТИЛЯ ЖИЗНИ
Несмотря на то, что вид Homo sapiens существует уже много тысяч лет, человек
по-прежнему появляется на свет беспомощным и неподготовленным — словно при
преждевременных родах, — не имея охраняющих жизнь инстинктов. От других
живых существ он отличается тем, что должен, может и, как правило, хочет научиться
всему тому, что затем сделает из него человека.
При этом на него воздействует все, что существует в его окружении и что он сам —
с радостью или болью — переживает. Адлер заметил, что разные дети индивидуально,
то есть непредсказуемо с точки зрения причины и следствия, реагируют на относи-
тельно одинаковые социальные события. Каждый отдельный ребенок пытается
устроиться в своей жизни в процессе социальной конфронтации с людьми из своего
окружения. При этом он ощущает поддержку, но также и сопротивление. Чтобы
утвердить себя в своем окружении посредством приобретения позитивного и нега-
тивного социального опыта, ребенок формирует определенные индивидуальные
поведенческие роли, которые представляют собой первые наметки того, чем он будет
руководствоваться в своей жизни. По мере накопления социального опыта он выра-
батывает довольно устойчивые жизненные максимы. Возможно, покажется удиви-
тельным, что эти финальные максимы закладываются в ребенке к пяти годам и слу-
жат основой формирования последующего стиля жизни.
В дальнейшем будет показано, какие поведенческие роли могут развиваться
у детей в ответ на «атмосферу в семье» и «семейную констелляцию». Хотя при этом
будут рассмотрены лишь крайние формы, надо иметь в виду, что наряду с ними могут
развиваться многочисленные промежуточные формы, переходящие одни в другие.
Реакции, проявляющиеся в этих двух социальных сферах, существуют не парал-
лельно, а образуют сочетания с реакциями из других психических сфер и, следова-
тельно, представляют собой фундамент для формирования стиля жизни, ориентиро-
ванного на конечную цель.
Семейная атмосфера и поведенческая роль

Семейная атмосфера постоянно окружает ребенка, воздействует на него ненавязчиво,
она воспринимается в детстве далеко не так, как воспринимаются особые радостные или
неприятные события, и тем не менее она впитывается всем организмом ребенка.
В благоприятной семейной атмосфере ребенок получает так называемое «хорошее
77
воспитание». Его нельзя привить. Поскольку ребенок чувствует себя защищенным,

получает поддержку, любовь и признание, он просто подражает тому, с чем сталкивается
в своей жизни, и у него нет никакой причины это отвергать. Если он хочет что-то узнать,
то спрашивает об этом родителей и получает частичный, но достаточный для себя ответ.
Родители дарят (не слишком часто) соответствующие возрасту ребенка игрушки, время
от времени наблюдают, во что он играет, интересуются, что он построил, иногда играют
вместе с ним и дают понятные объяснения, если по каким-то причинам именно сейчас
они поиграть с ним не могут2. Даже если случается что-то нежелательное, родители
не выказывают сразу же раздражения (например, застав своего ребенка за игрой
в доктора с соседским малышом или услышав от ребенка неприличное выражение) —
мать спокойно объясняет, например, что слово «наплевать» является общеупотребитель-
ным среди детей и его можно использовать, разговаривая с ними, но не в семье. Матери
и отцу оно тоже известно, но они не употребляют его слишком часто. Дома и у знакомых
вместо «мне наплевать» лучше говорить «мне все равно» и т. д. Таким способом
достигается педагогический результат, а у ребенка не возникает ощущения, что его
воспитывают. Но, к сожалению, пока такая семейная атмосфера встречается редко.
Атмосфера пренебрежения
И наоборот, во многих семьях царит атмосфера пренебрежения. У многих
родителей никогда «нет времени» на ребенка. Отец и мать остаются для него
недоступными из-за постоянных дел и занятий, личных интересов, тревог, волнений
и забот, часто даже в свободное время (например, сидя перед экраном телевизора).
Лишь изредка луч подлинного интереса, теплоты и любви проникает к ребенку.
Чисто внешне с малышом обращаются хорошо: он обеспечен одеждой, пищей (часто
лакомствами!), книгами, карманными деньгами, у него есть своя комната. Однако
дружеская беседа (такая, чтобы родители не поглядывали на часы) бывает лишь
в редких случаях. Иногда ему помогают выполнять домашние задания или проверяют
их. Ему также дают деньги на кино или на поход в зоопарк. Нельзя сказать, чтобы
его совсем не любили, но, к сожалению, проявления любви — это всегда лишь
короткие эпизоды. Особенно часто (но, разумеется, не всегда) такое положение
встречается в семьях, где мать работает, и в специальных учреждениях, где не хватает
персонала.
Такие дети чувствуют, что их игнорируют, они не получают поддержки, часто
остаются без каких-либо стимулов, скучают и поэтому стремятся присоединиться
к кому-нибудь, участвовать в общих делах, испытывать любовь и привязанность.
Некоторые из них в глубине души считают, что они вообще «нежеланные». У таких
детей в ответ на проявляемое к ним пренебрежение возникает реакция в виде трех
возможностей поведения и их вариаций:
1. Ребенок смиряется со своей судьбой. Он отказывается от попыток заинтересо-
вать собой взрослых. Он остается в одиночестве, изолируется, его эмоциональная
жизнь не развивается, и, кроме того, у него возникает задержка речевого развития.
Нередко бессознательно он считает, что все дело в том, что его не любят, поэтому
у него не формируется и настоящей веры в себя, и часто бывает так, что он даже
не пытается блеснуть своими успехами («Кому это нужно?»).
Иногда такой ребенок прибегает к невротическим симптомам (энурез, заикание
и т. д.), истерическим припадкам с повышением температуры (когда родители хотят
уйти из дома), приступам страха, фантазированию и лжи, после чего, возможно, его
отводят ко врачу или консультанту-педагогу, и тогда у ребенка появляется возмож-
ность повлиять на установку родителей. Иногда такой ребенок, испытывающий
пассивное пренебрежение к себе, благодаря отзывчивому и терпимому учителю,
78
который охотно идет на контакт, может вырваться из своего одиночества и получить

импульс к восстановлению пошатнувшейся веры в себя. Если этого не происходит,
то единственный благоприятный выход состоит в том, что ребенок становится
заядлым книголюбом, находит в прочитанных историях примеры успешной жизни
и по крайней мере в мире фантазий получает возможность удовлетворить свои
социальные потребности. Многие такие дети часто беседуют сами с собой. Некоторые
просто воображают друга, с которым они разговаривают.
В подростковом возрасте боязливые дети, которыми пренебрегают, лишь в редких
случаях присоединяются к группам ровесников или занимаются спортом. Если они
открывают для себя мастурбацию, то занимаются ею особенно интенсивно (нередко
перед зеркалом).
Во взрослом возрасте им трудно адаптироваться в трудовом коллективе, они слы-
вут большими молчунами, их мало ценят (и это подтверждает их собственное мнение,
что с ними что-то не так), им сложно общаться с противоположным полом, они
предпочитают работать в одиночестве.
2. Ребенок, которым пренебрегают, активен. У него развивается чрезмерная
потребность в признании, при каждой удобной возможности он навязывается
воспитателям и становится для них обузой. Такой ребенок то пытается чем-то
помочь, то непрерывно задает вопросы, то льстив, то снова дерзок, то неловкостью
заставляет воспитателя обратить внимание на себя (разбивает игрушки и дорогие
вещи), то просто шумит или ведет себя крайне невоспитанно.
В школе активные дети, которыми пренебрегают — если им не удается заинтере-
совать собой учителя, — стремятся глупыми выходками сорвать урок или в наказание
за них оказаться на «задней парте».
В подростковом возрасте они стремятся быть лидерами в своих группах, производить
на других впечатление смелыми остротами или хвастовством, но если затем их из-за этого
отвергают, они стремятся, по меньшей мере, досаждать другим. Иногда они примыкают
к подросткам с преступными наклонностями и готовы — чтобы не упустить эту
возможность присоединиться к другим — на «всякие подлости». Нередко они воруют
дома деньги, приглашают других в кафе (чтобы добиться их расположения) или
похищают в учебном заведении вещи, которые затем дешево продают заинтересованным
лицам, объясняя это тем, что они якобы приобрели их с большой скидкой.
Во взрослом возрасте у них в еще более резкой форме продолжается то, что нача-
лось в юности, они пристают к людям на улице и часто напиваются до потери памяти,
а по дороге домой горланят песни. Если их стараются пристыдить, то в ответ они
только смеются и поют еще громче.
3. Ребенок, которым пренебрегают, ищет эмоциональных контактов вне семьи.
В благоприятном случае он любит ходить в детский сад и провожает друзей домой,
приглашает их к себе в гости и говорит, что родителей сегодня не будет дома. Охотно
выполняет просьбы соседей. Приветливо здоровается и компенсирует этим недоста-
ток эмоциональных контактов дома. В неблагоприятном случае такие дети легко
становятся жертвами половых преступлений, не противодействуют насильнику и все
скрывают, чтобы иметь возможность сохранить отношения, если насильник любезен
и дарит им какие-то безделушки.
Если учитель с ними дружелюбен, то они очень стараются добиться успехов,
охотно ему помогают после урока убирать классную комнату, стирать с доски;
они с большим прилежанием выполняют домашние задания, чтобы в классе получить
похвалу от уважаемого и любимого учителя. Добиваясь хороших отметок, они часто
также получают похвалу и вознаграждение от чрезмерно занятых родителей. Но если
благосклонности учителя добиться не удается, такие школьники могут вступить с ним
в борьбу, как это было показано в пункте 2.
79
В подростковом возрасте и в старших классах у них могут возникнуть и дружеские

отношения, которые представляют собой хорошую компенсацию. Ребенка, если
он хорошо учится, охотно приглашают в гости родители друга, которые приветствуют
их дружбу. Вместе с другом он делает уроки, через него получает доступ к другим
подросткам, ходит с ним на дискотеки, навещает пожилого учителя и приобретает
социальные навыки, которых не смог получить дома.
Однако подросток с выраженной потребностью в присоединении может также
попасть под влияние сомнительных товарищей, прогуливать школу, участвовать
в преступных деяниях и однажды оказаться задержанным полицией. Если его
родители состоятельны, его помещают в детский дом, где с ним работают психологи
и педагоги, или в хороший интернат, и он может там найти поддержку и понимание.
Но если подросток из менее обеспеченной семьи, прогноз менее благоприятный.
Очень часто подростки, достигшие половой зрелости, слишком рано вступают
в любовные отношения гетеро- или гомосексуального характера со всеми возмож-
ными благоприятными и неблагоприятными последствиями. У взрослых, если
им ранее удалось добиться расположения значимых для них лиц из окружения вне
семьи, каких-либо необычных особенностей, как правило, не наблюдается.
У детей, которыми пренебрегают, всегда есть возможности для решения своих
проблем. Однако настоящая компенсация удается лишь части из них. Многие из-за
своего стремления к самоутверждению ориентированы лишь на получение, а умению
отдавать обучены лишь в недостаточной степени.
Атмосфера бессердечности
Атмосфера бессердечности еще более патогенна, чем пренебрежение. Ребенок
невольно настолько разочаровывает родителей, что они не могут его любить.
Возможно, из-за того, что это мальчик, возможно, из-за того, что девочка, возможно,
из-за того, что ребенок не блондин, некрасив; возможно, из-за того, что он напоми-
нает матери мужчину, от которого, она, не состоя в браке, зачала этого ребенка или
с которым развелась; возможно, из-за того, что ребенок слишком темпераментный
или вообще не темпераментный, слишком нервный, слишком шумный или из-за
того, что родители вообще не хотели ребенка, а он своим рождением нарушил все
планы и семейные отношения. Несомненно, это относится также к детям с неполно-
ценностью органов, то есть с физическими недостатками, увечьями и т. д.
Разумеется, ребенок, к которому относятся без любви, ощущает отвержение,
доходящее иногда до ненависти, чувствует негативное отношение к себе, постоянно
подвергается (зачастую неправомерной) критике, его никогда не хвалят, несмотря
на все его старания, он чувствует, что уже одним своим существованием мешает
другим, и вместе с тем не понимает, почему.
Впрочем, детей, к которым относятся без любви, сегодня физически наказывают
уже не так часто, как прежде, хотя такое тоже случается. Но тем сильнее их нака-
зывают морально. Сейчас с детьми все реже обращаются откровенно жестоко.
Как и ребенок, которым пренебрегают, нелюбимый ребенок также пытается
найти способы выживания в атмосфере, где нет эмоционального отклика. Мною были
выделены четыре таких пути.
1. Он может сказать себе: «Мир плох, а взрослые к тому же еще и несправедливы».
В таком случае ребенок вообще не хочет иметь дело с этим миром и людьми. Такой
ребенок постепенно начинает все больше отвергать своих родителей. А из-за того,
что ребенок делает (неправомерный) вывод: «Другие взрослые ничем не отличаются
от родителей», он не доверяет любым, даже искренним попыткам сближения, стано-
вится нелюдимым и замкнутым.
80
Постоянно приходится наблюдать, что ребенок, который ведет себя таким образом,
замыкается и по отношению к дружелюбно настроенному учителю и, так сказать,
«манипулирует» им (разумеется, бессознательно), пока тот не скажет: «Что ж, я вся-
чески пытался помочь этому ребенку, но все напрасно. Он просто замкнутый в себе
человек», — и не оставит своих стараний. В таком случае этот ребенок может подумать:
«Теперь видно, что все это было лишь жеманством. Я чуть было не попал впросак и едва
не поверил ему, что он действительно может мне чем-то помочь», — и еще больше
утверждается в своей позиции отверженности.
Если к этому добавляются конфликты с одноклассниками, если, например, его выс-
меивают за «робость», то и с ними он тоже не вступает ни в какие контакты. Он от-
страняется от них и говорит себе: «И все-таки лучше всего, когда я остаюсь один!»
Если в семье есть кошка или собака, то — вследствие по-прежнему сохраня-
ющейся потребности в эмоциональных контактах — вся запруженная любовь
переносится на животное, и в большинстве случаев оно отвечает взаимностью.
«Что ни говори, а животные лучше людей».
Часто такие дети заикаются:
а) потому что они не привыкли говорить;
б) потому что они очень осторожны в выборе слов и, заикаясь, имеют больше
времени, чтобы подумать, что им сказать. «Заикание — это боязливая установка при
установлении контактов» (Адлер);
в) потому что они вообще не хотят вступать в контакт и надеются, что с ними
не будут больше заговаривать, если они так «утомительно» заикаются;
г) потому что одноклассники могут над ними издеваться, и с тем «бóльшим
оправданием» — несмотря на чувство общности! — можно полностью прервать
оставшиеся немногочисленные контакты (аутизм).
Иногда такие дети очень даже неплохо выполняют в школе задания, требующие
концентрации внимания, потому что привыкли исключать внешние помехи. У них
больше нет интереса к внешнему миру. Но есть и такие дети, которые, несмотря
на все увещевания, не хотят ничего делать, потому что им все равно, что о них думают
«бессердечные воспитатели».
Если такие люди, став взрослыми, все же не обращаются к невропатологу или
психотерапевту (хотя так или иначе чувствуют внутреннюю необходимость),
они производят впечатление «чудаков», над которыми смеются за их спиной.
2. У воспитанного без любви ребенка может возникнуть намерение улучшить
«плохой» мир и людей. Уже в раннем возрасте он начинает протестовать. Он отста-
ивает свою правоту. Он требует объяснения, почему его не любят. Он мстит,
выбрасывая или пряча важные для матери и отца вещи. Когда его наказывают, он так
громко кричит, что у соседей возникает подозрение, что с ним жестоко обращаются.
В школе я познакомился с детьми, которых воспитывали без любви, и они, словно
адвокаты, защищали подозревавшихся в каком-то проступке одноклассников,
с которыми вовсе не хотели подружиться. Хотя их это, в общем-то, никак не каса-
лось, они затем испытывали явное облегчение, словно хотели сказать: «Одной
несправедливостью в мире стало меньше!» Вероятно, среди фанатичных борцов
с несправедливостью, адвокатов и политиков, а, возможно, также среди психотера-
певтов обоего пола есть много людей, которые в детстве страдали от неспра-
ведливости и недостатка любви.
3. Дети, воспитывавшиеся без любви, могут также стремиться к компенсации.
Я вспоминаю одного ребенка, родившегося от темнокожего солдата оккупационных
войск. Мать вскоре после рождения отдала его в детский дом, опасаясь, что ее окру-
жение поставит ей в вину любовную связь с солдатом оккупационной армии,
да к тому же еще и темнокожим. В детском доме, находясь среди одних белых, этот
81
маленький мальчик также оказался (только ли из-за цвета кожи, мне неизвестно)
в изоляции. Его стали звать «Негусом»3, что ему было очень неприятно.
Когда годом позже в школьном классе проводилась детская игра, он вызвался
исполнить роль черного короля: «В конце концов, я ведь единственный негр в клас-
се!» — и сыграл эту роль столь блестяще, что впервые в жизни получил общественное
признание. С тех пор он использовал любую возможность, чтобы заставить других
считаться с собой, особенно в спорте и на уроках труда, и тем самым постепенно
добился своего полного принятия со стороны класса. С тех пор кличка «Негус» его
больше не раздражала.
4. Но если ребенок убежден, что никто не может полюбить его, то он старается
стать незаметным. Он предпочитает оставаться в тени. Однако в бессердечном
отношении он обвиняет не столько родителей, сколько судьбу, выпавшую на его долю.
Он стыдится своих физических недостатков, того, что у него рыжие волосы и т. д.,
впадает в переживание глубоко укоренившегося чувства неполноценности со всеми
вытекающими отсюда последствиями.
Атмосфера в семье и тревожность
Тревожность — одна из главных проблем нашего времени. Кто склонен бояться,
найдет для этого много поводов. Изменения в общественной жизни, автоматизация
крупных предприятий и волнующие сообщения о катастрофах, преступлениях, росте
преступности и т. д. могут привести человека, который не принимает в расчет
статистических данных, к мнению, что жизнь становится все опаснее. К тому
же существует еще и внутренняя тревожность, причина которой — в нас самих
(о ней в моей статье уже не раз говорилось).
Тревожные и чрезмерно тревожные родители считают, что не только им, но и прежде
всего их ребенку или детям грозит серьезная опасность. Поэтому они постоянно
предостерегают детей от мнимых или реальных опасностей, и поэтому для них лучше
всего, чтобы ребенок вообще не совершал ни одного самостоятельного поступка без
их присмотра и не выходил из квартиры. Чего только не может произойти, например,
на игровой площадке! Тревожные матери плачут, когда их ребенок впервые идет в школу,
каждый день приводят его в школу и отводят домой, пока он не начинает рассказывать,
чтоодноклассникинасмехаютсянаднимиз-заэтого,называя«маменькинымсыночком».
Разумеется, на таких тревожных воспитателей дети реагируют по-разному.
1. Ребенок чувствует любовь матери и отвечает ей благодарностью. Однако
он перенимает от нее и страх жизни. Без матери он ведет себя всегда чрезмерно
осторожно и тревожно. В школе среди одноклассников он чувствует себя покинутым
и одиноким. Он всегда испытывает страх, когда ему приходится самому, без родитель-
ской защиты, делать что-либо публично. Переходя оснащенную светофором улицу,
он ведет себя чересчур осторожно, из-за чего снова становится предметом насмешек
школьных товарищей (и это опять-таки не укрепляет его мужество), и т. д. На уроке
гимнастики он производит впечатление «трусливого зайца». Этот перечень можно
было бы продолжать до бесконечности. Вывод: ребенок лишь пытается следовать
предостережениям чересчур тревожной матери и остается несамостоятельным.
Такие дети впоследствии становятся тревожными взрослыми.
2. Тревожные дети легко становятся нытиками, потому что тревожные родители
(особенно тревожные матери) переоценивают малейшие неудобства и отвечают
преувеличенной заботой: «Мама, у меня тут болит!» — «Бога ради, только бы это был
не аппендицит» — «Почему?» — «Уже многие люди умерли от аппендицита. Я вызову
врача!» У такого ребенка в дополнение к боли в животе после подобного объяснения
может появиться еще и страх смерти, особенно если врач сможет прийти только
через несколько часов.
82
В дальнейшем у таких детей при малейшей боли сразу же возникают самые

худшие опасения, они воспринимают эту боль еще тяжелее и, если рассказывают
об этом другим детям, снова становятся предметом их насмешек из-за своего нытья,
а это обескураживает их еще больше. А сколько взрослых людей любят рассказывать
о своих болезнях!
3. Активные дети, особенно мальчики, когда становятся немного старше, осознают
чрезмерную тревогу своих родителей при обсуждении опасностей. Они не хотят быть
«маменькиными сынками», вообще не прислушиваются к советам и предосте-
режениям и не воспринимают всерьез даже оправданные опасения. Тем не менее
они часто испытывают угрызения совести, потому что все-таки понимают, что тре-
вожная мать, в сущности, желает им только добра. Таким образом, у них развивается
чувство вины с соответствующими последствиями.
Но из-за того, что в прошлом у них не было возможности научиться преодолевать
опасности, очень часто они ведут себя безрассудно, оказываются в опасных ситуациях
и при этом нередко попадают (в прямом и переносном смысле) под колеса. Потом
они начинают думать, что это — наказание за их неблагодарность, и отныне пол-
ностью верят преувеличенным предостережениям родителей.
Если же все складывается хорошо, то их усилившаяся потребность в самореализации
часто побуждает их к совершению необычных рискованных поступков. Если это у них
получается (что бывает не всегда), такие дети начинают с презрением относиться
к тревожным родителям и не принимают всерьез их действительно хорошие советы.
Ребенку, воспитанному тревожными родителями, часто недостает верного понима-
ния реальной, действительной опасности. Тем не менее в нем по-прежнему сидит
(порожденная предостережениями) тревога, которую он стремится компенсировать,
пытаясь самоутвердиться. В целом мальчики рискуют чаще, чем девочки. Однако
и мальчиков, и девочек нужно знакомить с четкими правилами, как справляться
с опасностями, воспитывать в них смелость, тренироваться вместе с ними, вместо того
чтобы постоянно их предостерегать. Именно недостатком такого опыта, скорее всего,
объясняется целый ряд аварий, в которые попадают взрослые.
Атмосфера изнеживания
В обиходной речи под изнеживанием понимается исполнение как можно

большего числа детских желаний (игрушки, лакомства, прогулки, ласки и т. д.),
в психологии — преимущественно выходящие за разумные рамки проявления
симпатии, готовности предоставлять себя в распоряжение ребенка, чрезмерное
стремление помогать, в результате чего ребенок ощущает себя средоточием жизни
родителей. Изнеживание также имеет различные последствия.
1. Изнеженным детям всегда светит солнце любви и симпатии. Их любящие
родители придают очень большое значение семейному уюту. Поэтому изнеженные
дети быстро расцветают в такой «тропической» семейной атмосфере, рано разви-
ваются, всего за несколько лет овладевают богатой лексикой, хорошо ведут себя
и благодаря этому становятся гордостью семьи. Как правило, у них нет никаких трений
в отношениях со взрослыми. Они умеют вступать в беседу и вызывают восхищение
со стороны родственников и знакомых, их хвалят, им делают подарки, что такие дети
воспринимают как должное. Чаще всего такой ребенок бывает единственным в семье.
Ни он, ни его родители не подозревают, что, многое умея, он все же не научился
завоевывать и сохранять симпатию и, прежде всего, не научился находиться в тени
других людей или вести себя подобающе, неожиданно потерпев «поражение».
Это часто становится для них источником серьезных проблем. Людей, которые плохо
переносят поражение, можно встретить во всех возрастных группах.
83
2. У изнеженных детей развивается завышенное представление о себе, и они —

несмотря на признание их достоинств — легко становятся властолюбивыми, эгоисти-
чными, а иногда и настоящими тиранами. Это бывает незаметно, пока родители
и другие люди угадывают их желания по глазам. Если же им приходится покидать
изнеживающее окружение, например, ходить в школу, то нередко заботливые
родители узнают своего любимца с совершенно другой стороны. Хотя он одарен,
а учитель хвалит его за богатый словарный запас и умение хорошо подбирать выраже-
ния, обычно уже на второй день ребенок отказывается идти в школу. Учитель всего
три раза давал ему его ответить на вопрос и все время просил читать других, а не его.
Изнеженный ребенок был уязвлен этим, потому что привык, чтобы все (взрослые)
относились к нему как к «звезде». Поэтому с самого первого дня занятий в школе
он приходит домой изможденный, плохо ест, беспокойно спит, с трудом засыпает
и полностью теряет свой веселый нрав, за который его так часто хвалили, и беззабот-
ное настроение. Это можно сравнить с росшим в теплице растением, которое
начинает чахнуть после того, как его пересадили в открытый грунт.
Часто такого ребенка приводят на консультацию к педагогу, который с помощью
игровой и групповой терапии постепенно помогает ему обрести нормальную социаль-
ную установку. Разочарованные звезды встречаются во всех возрастных группах.
Атмосфера чрезмерных требований к успехам

Есть родители, которые с самого начала хотят сделать ребенка «номером один»
в классе. Уже в раннем детстве он должен научиться считать и читать, изъясняться
только на литературном языке и не должен общаться с детьми, которые разговари-
вают на диалекте. Ребенка не спрашивают о его желаниях — он обязан ориенти-
роваться на цель, поставленную взрослыми.
Правда, такие родители хотят открыть своему ребенку доступ к успешной карьере
и последующим почестям, возможно, лишь для того, чтобы самим присоединиться
к этому. С самого раннего детства от ребенка постоянно требуют успехов, он должен
учиться и работать, похвалой и поощрениями его снова и снова мотивируют на особые
достижения, и он никогда не может довольствоваться достигнутыми успехами.
Такие дети теряют нечто важное в жизни. Они не умеют играть и привыкают
рассматривать сверстников лишь как конкурентов. Никто из них не завязывает
дружеских отношений, потому что другие дети видят в таком ребенке лишь неприят-
ного, достойного презрения честолюбца!
1. У таких детей остается неразвитой эмоциональная сфера. Они стремятся только
к достижениям, превосходящим средний уровень, и хорошим оценкам, потому что зна-
ют, что родителей интересуют не они сами, а только их школьные результаты. Они оста-
ются одинокими честолюбцами. При этом такие дети (впрочем, как и их родители)
постоянно боятся, что, несмотря на все свои усилия, однажды потерпят фиаско, поэтому
онинемогутсгордостьюоглянутьсянадостигнутыеуспехи,анеустанностремятсявперед.
2. В лучшем случае они становятся лишь хладнокровными людьми долга и дела, если
они достаточно интеллектуальны и способны сделать карьеру. У них нет друзей (только
завистники), и они беспощадны в конкурентной борьбе. Даже в профессиональном
сообществе они остаются одинокими. Кроме того, вся их жизнь сопровождается
страхом. (Кто стоит на вершине, должен всегда опасаться того, что его сбросят вниз.)
3. Однако в большинстве случаев многообещающий подъем оканчивается разоча-
рованием. Как правило, такой ребенок уже в школе терпит первое поражение.
Родители приглашают к ребенку репетитора. Мать и отец самыми разными спосо-
бами пытаются вновь распалить уязвленное честолюбие. Но даже одна неудача
подрывает веру ребенка в себя. Проявляется чувство неполноценности. Усиливается
84
тревога. Он терпит все больше мелких неудач. Побежденные конкуренты вдруг

оказываются интересными для других. Класс с нескрываемой радостью следит
за этими событиями. («Даже отъявленным честолюбцам положен свой предел», —
констатируют они.) Учителя тоже удивляются и не понимают причин неожиданной
неудачи. В любом случае ребенок не находит утешения и, когда другие начинают
радоваться его неудачам, ощущает лишь черствость и бездушие по отношению к себе.
Разочарованные родители считают причиной всего лишь «настроение» ребенка
и засыпают его упреками: «Сколько всего мы для тебя сделали! И вот так ты нас
благодаришь за эту любовь!» В результате такой ребенок — даже после случайной
неудачи — по-прежнему остается прекрасным учеником, значительно опережаю-
щим средний уровень, но субъективно воспринимает себя полным неудачником,
потому что фактически все говорят лишь о его редких поражениях и никто его не
утешит, не ободрит и не заступится за него.
Единственный напрашивающийся выход из ситуации, который оправдает такого
отчаявшегося человека, — это серьезное заболевание. То есть ребенок обращается
к невротическому бегству в болезнь. Полный нервный срыв, последующее лечение
и бережное отношение со стороны врача могут дать ему как минимум передышку,
а то и вернуть утраченное счастье детства и юности. Очень часто такой человек уже
не решается снова стать здоровым, чтобы не оказаться под гнетом необходимости
добиваться больших успехов. И совсем не редко столь стремительный взлет заканчи-
вается суицидом. Но даже если человек, «севший на мель», выздоровев, возвращается
к более или менее успешной профессиональной деятельности, то в своей личной
жизни он, скорее всего, останется несчастным и одиноким, если в процессе психо-
терапевтического лечения не сумеет развить свои социальные задатки.
Как ни странно, но посторонние люди жалеют больше родителей неудачливого
молодого человека, которые, однако, сами и стали причиной фиаско. «Какое несчастье!
Такой одаренный, интеллигентный и целеустремленный сын! И вдруг по непонятным
причинам такой конец! Как жалко бедных родителей!»
Атмосфера переменчивости настроений
Подобно тому, как большинству растений обычно вредят частые перепады

температуры и резкие изменения влажности и сухости, точно так же для детей
и подростков (а также взрослых) особенно невыносима крайне изменчивая семейная
атмосфера. Настроения непредсказуемы. Без видимой причины вдруг запрещается
и осуждается то, что еще совсем недавно всячески поощрялось и вызывало большой
интерес, а то, что еще совсем недавно вызывало радость и смех, теперь без каких-либо
переходов ведет к подлинным катастрофам.
В таких семьях дети и подростки чувствуют себя как на вулкане, который в любой
момент готов начать извергаться. Если у матери или отца хорошее настроение, то все
желания исполняются, а все, что происходит, одобряется. Однако дети не осмели-
ваются этому радоваться, не выражают никаких желаний, не предаются хорошему
настроению, потому что нельзя предвидеть, не вызовут ли они этим радикальной
смены настроения у родителей.
Ребенок, имеющий строгих и даже нелюбящих родителей, может сориентиро-
ваться; в случае изнеживающих, чрезмерно тревожных и честолюбивых родителей
ребенок также может развить поведенческую роль. У ребенка, настроение родителей
которого часто меняется, сомнения возникают уже у входа в квартиру — позвонить
или лучше подождать еще полчаса. Ведь в данный момент все может быть в порядке,
а может опять царить катастрофическое настроение. В таких семьях ребенок
85
и в хорошие, и в плохие периоды живет в постоянном страхе перед следующим

моментом. Даже если сказать себе, что вслед за почти невыносимым настроением
опять придет более радостное, это не поможет, потому что предсказать что-либо
на долгое время в принципе невозможно.
Как может такая смена настроения родителей отражаться на ребенке или подростке?
1. В тревоге и неуверенности в себе. Такой ребенок постоянно живет в страхе
перед ближайшим будущим. Он не может строить планы, договариваться с товари-
щами, полностью проявлять свою индивидуальность, потому что всегда должен
считаться с возможностью изменения ситуации на прямо противоположную.
Он может лишь научиться вести себя с учетом того, «куда ветер дует», и говорить «да»
любому изменению.
В качестве выхода остается только тайное хобби, «комната с отдельным входом»
и стремление постоянно искать «отдыха» вне семьи, хотя и это тоже может стать
причиной самых бурных ссор. В любом случае сердечная привязанность к родителям
невозможна.
2. В лицемерии. В зависимости от настроения ребенок или подросток изображает
то раскаяние, то радость и сочувствие. Лицемерие, которому ребенок обучился дома,
используется затем и вне семьи. Окружающие воспринимают его как неискреннего
человека, часто считают холодным и бесчувственным, и из-за этого он не может
устанавливать прочные социальные отношения во внешнем мире.
3. В отсутствии душевной отзывчивости. Наиболее активные из таких детей
становятся «толстокожими» и не реагируют ни на хорошее, ни на плохое настроение
родителей. Их ничем не проймешь: отец или мать могут ругаться или хвалить, плакать
или смеяться, петь или кричать, дарить подарки или проклинать, а дети никак на это
не реагируют. Они думают про себя: «Пусть говорят, сколько им вздумается. Меня
это не волнует», — идут в свою комнату или выходят из нее, как можно громче
закрывая дверь на замок: «Теперь вы оба можете меня...!» Если они используют эти
испытанные методы также и вне дома, они обижают своих знакомых и нередко
теряют их. Некоторой отдушиной для них служат, пожалуй, ранние любовные
отношения.
Особую опасность для детей и подростков представляют родители, настроения
которых не совпадают и противоречат друг другу.
Общим для всех перечисленных типов атмосферы в семье является то, что у ребен-
ка затрудняется приспособление к родителям, в результате чего нарушается или
становится почти невозможным и нормальное социальное развитие. Тем самым
подготавливается возникновение невроза. Если такие дети и подростки не находят
компенсации за счет привязанностей вне семьи или благодаря любовным отноше-
ниям, они все больше оказываются в изоляции.
Поведенческие роли, развивающиеся у детей в семьях с разной семейной атмосфе-
рой, показывают, что они не только находят выход из ситуации, но и индивидуально
формируют различные по своей конечной направленности поведенческие роли.
Приемлемая семейная атмосфера
Здесь светит солнце, но не очень жарко. Здесь может также идти дождь, но не очень
долго. Здесь также бывает холодно, но не морозно. Здесь также иногда дует свежий
ветер, но не бушует буря, а если и бушует, то очень редко. Во всяком случае, преобладают
благоприятные периоды.
Правильная атмосфера в семье означает:
отношения любви и симпатии без изнеживания,
забота и поощрение без мелочной опеки,
признание и поощрение к достижениям без честолюбивых побуждений,
86
понимание стадий детского развития и подростковых проблем без подрыва веры

детей в себя и, наконец,
достаточное разнообразие эмоций без переменчивости настроения.
На поведенческие роли и формирование характера влияет не только атмосфера
в семье, но и место, которое ребенок занимает в ряду братьев и сестер.
Семейная констелляция и формирование характера

«Удивительно долго научная психология либо вообще игнорировала значение
братьев и сестер в развитии человека, либо недооценивала... это как проблему. Если...
в вышедшем несколько лет назад (1961) руководстве по теории неврозов и психоте-
рапии (авторы Франкл, фон Гебзаттель и Й. Г. Шульц) о значении братьев и сестер
говорится лишь несколько раз и эта проблема рассматривается лишь на одной из трех
с половиной тысяч страниц, то создается впечатление, что до сих пор наука относится
к братьям и сестрам во многом как к пасынкам или падчерицам» (Dechéne 1967, 11).
Хотя в народе, как видно из сказок, уже с давних пор отмечалось, что дети в одной
семье развиваются и ведут себя совершенно по-разному, это объяснялось — как тогда,
так и сегодня — врожденным характером.
Как ни странно, Фрейд практически не занимался конфликтными отношениями
между братьями и сестрами. Сам он почти целиком находился во власти патриархаль-
но-авторитарной структуры семьи. Хотя Фрейд раскрыл проблемы в отношениях
между родителями и ребенком и иногда говорил о ревности между братьями и сест-
рами, он все же рассматривал детские конфликты лишь однобоко с позиции родителей.
Он не увидел проблем, которые совершенно естественно возникают среди разных
по возрасту и полу детей и которые могут порой вести даже к развитию невроза.
Поскольку основная часть исследовательской работы Адлера была направлена
на профилактику неврозов, при изучении невротизирующей семейной среды своих
пациентов он вскоре обратил внимание на нарушения социальных отношений
между детьми в этих семьях. Не раз между отдельными или всеми братьями
и сестрами разгоралась прямо-таки открытая война — иногда без привлечения,
а зачастую с привлечением и даже участием родителей, — порой возникал конфликт,
как между Каином и Авелем, который и затем, во взрослой жизни, был пронизан
такой ненавистью, что в конце концов завершался смертью одного из братьев. Когда
Адлер стал более тщательно исследовать ситуацию между братьями и сестрами,
он увидел, что и в благополучных семьях, в которых отношения складываются более
или менее миролюбиво, у детей развиваются определенные черты характера в зависи-
мости от того, какое место эти дети занимают в ряду братьев и сестер.
«Повсеместно ошибочно считают, что дети из одной семьи, воспитывающиеся
в одинаковом окружении, и развиваются одинаково. Разумеется, у детей, растущих
в одном и том же доме, многое одинаково, но из-за положения в ряду братьев и сестер
психологическая ситуация каждого отдельного ребенка индивидуальна и отличается
от ситуации других детей» (Ansbacher 1972, 96).
У единственных, старших, вторых по счету и младших детей из одной семьи
развиваются типичные качества, которые похожи на качества соответственно единствен-
ных, старших, вторых по счету и младших детей из других семей, точно так же, как близ-
нецы, единственная девочка среди одних братьев или единственный мальчик среди одних
сестер демонстрируют определенные, типичные для них характерологические особен-
ности почти во всех семьях (хотя и с индивидуальными вариациями). Благодаря «четкому
видению таких черт» Адлер мог огорошить людей, которых почти не знал, словами:
«Наверное, вы второй в ряду ваших братьев и сестер (или единственный ребенок,
или младший и т. д.)». Как уже отмечалось, он верно охарактеризовал и меня, когда
87
мы c нимпознакомились,аименноудивительной(дляменя)фразой:«Несовсемтипично.
Вероятно, ваш следующий брат или следующая сестра были болезненными или долго
болели». (Это и в самом деле было так. Мой брат первые пять лет жизни постоянно
лечился, но с 13 лет был совершенно здоров.) Благодаря таким психологическим знаниям
и иным впечатлениям, которые у него возникали о человеке, он уже обладал основой для
своего эмпатического понимания. После нескольких вопросов о детских воспоминаниях,
сновидениях, хороших или дурных привычках, совместной жизни и взаимопонимании
в семье (семейной атмосфере), о предпочтении или отвержении одного из родителей или
обоих родителей он уже мог поставить удивительно точный диагноз.
Вначале первенец — это единственный ребенок в семье
Если мать хорошо перенесла роды, а ребенок здоров и благополучен, то его
радостно приветствуют (сегодня таких детей часто называют «запланированными»)
и окружают заботой. Именно молодые и неопытные родители (стремясь решать свои
воспитательные задачи лучше, чем их родители), прислушиваясь к советам других
молодых супругов, которые внушают доверие, начинают вместе посещать школу для
матерей, читать рекомендованную литературу, смотреть соответствующие телевизи-
онные передачи4 и с большим интересом пробуют себя в качестве «современных
воспитателей». Их ребенок должен вырасти более свободным и счастливым, а в дет-
стве и в юности должен быть более красивым и привлекательным, чем они.
Ребенок становится центром семьи. С ним обращаются в точном соответствии
с приобретенным опытом. Нынешние молодые отцы нередко помогают женам ухажи-
вать за младенцем и поэтому имеют возможность обсуждать между собой малейшие
замеченные успехи в развитии малыша. Ребенка с гордостью показывают всем знакомым
и очень радуются, когда его находят милым и симпатичным и обнаруживают черты
сходства с матерью, с отцом, а еще лучше — с обоими родителями.
Поскольку первенец (прежде чем он, возможно, обретет братьев и сестер) вначале
всегда бывает «единственным» ребенком в семье, к нему проявляют интерес,
симпатию и любовь оба родителя, а потому его невольно начинают баловать.
Душевные антенны матери настроены на ребенка. Даже при малейшем шуме мать
в ужасе просыпается, напряженно прислушивается и размышляет, не нужно ли пос-
мотреть, все ли в порядке в детской комнате. Бывает, что мать настолько сконцентри-
рована на своем ребенке, что муж — во всяком случае, первое время — несколько
отступает на задний план. (Отцы, которые принимают участие в уходе за ребенком,
воспринимают это не так остро, как отцы, которые этого не делают.)
Отец фотографирует первого ребенка гораздо чаще, чем последующих детей
(смеющегося, плачущего, во время пеленания, кормления, питья из бутылочки,
купания, на Рождество, в дни рождения и т. д.). Последнего ребенка фотографируют
лишь по случаю каких-то больших событий. Все, что происходит в жизни первого
ребенка, представляет собой большую ценность для родителей, и все это надо
запечатлеть для будущего и последующих поколений!
Даже не обеспеченные в финансовом отношении молодые родители (с пока еще
незначительным доходом) покупают только хорошие игрушки, причем в гораздо
большем количестве, чем это, собственно, необходимо. Родственники и знакомые пока
еще рады делать ребенку подарки (во всяком случае, больше, чем когда появляются новые
дети), и, таким образом, полка для игрушек быстро заполняется его личным имуществом.
Как ни странно, единственные дети (и, следовательно, также старшие дети) обычно
содержат свои игрушки в образцовом порядке и практически их не ломают.
Во всяком случае, единственным детям нравится, что они могут находиться в центре
внимания, затем они к этому привыкают и в дальнейшем хотят, чтобы все так
и оставалось. Потом это может приводить к возникновению у них социальных проблем.
88
Менее благополучно обстоит дело с «нежеланными» первыми детьми. Им часто

бывает уготована судьба пренебрегаемых и воспитываемых без любви.
Единственный ребенок становится старшим

Единственный ребенок становится старшим, когда рождается братик или сестричка.
Неожиданно его вытесняют с привычных позиций, воспринимавшихся им как прият-
ные. Его, по выражению Адлера, «свергают с трона». Чем дольше продолжалась фаза
изнеживания единственного ребенка, тем болезненнее воспринимается такое свержение
с трона. Адлер считал, что достаточно побыть в роли единственного ребенка хотя
бы в течение года, чтобы следы этого этапа в развитии сохранялись видимыми на протя-
жении всей жизни. (Разумеется, дети, которые уже готовы к установлению отношений
вне семьи, переносят кризис легче.) Отныне бывший единственный ребенок перестает
быть «уникальным» и должен делить внимание матери и отца с «соперником».
Если мать слишком активно заботилась о своем беспомощном первенце, а затем
неожиданно, объявив его «большим», лишила своего внимания, то «получивший
отставку» ребенок не желает покорно подчиняться своей судьбе. Часто он начинает снова
писаться, становится упрямым, перестает слушаться мать. Появляются симптомы страха.
(Если уж он не может полагаться на «верность» матери, то кому вообще он тогда может
доверять?) То есть речь идет о чем-то большем, чем обычная ревность. Адлер сообщает,
что у трудновоспитуемых детей, невротиков, преступников, алкоголиков и извращенцев
он часто обнаруживал, что их проблемы начинались после «свержения с трона».
Старший ребенок начинает искать близкого человека среди других. Если есть
бабушка, тетя, помощница по дому (при необходимости таким человеком может
стать и отец, хотя, как правило, в течение дня он недоступен), то ребенок пытается
построить с одним из них интенсивные замещающие отношения, что особенно
удается в случае бабушек (которые часто сами ощущают себя «отодвинутыми
в сторону»), причем не всегда на благо ребенка, потому что бабушки больше родите-
лей склонны к чрезмерному изнеживанию.
Если отец достает фотографии, на которых старший ребенок запечатлен младен-
цем, и говорит ему, что теперь на примере своего брата он сам может увидеть,
как из маленького беспомощного существа вырастает такой большой мальчик,
как он, и если мать просит старшего сына помочь ей в уходе за маленьким братом,
то вновь возникшая ситуация оказывается для старшего уже не такой неблаго-
получной (как ему казалось), тем более что «престолонаследник» пока еще лежит
в своей кроватке и не выступает в роли соперника. Во всяком случае, родители
создают переходную ситуацию, в которой первенец не испытывает глубокого
отвержения. В результате прежняя «жизнь втроем» может без особых проблем
перейти в «жизнь вчетвером». Тем не менее свержение с трона, как правило,
приводит к формированию такой черты характера, как консерватизм. (Хочется
оставить все так, как было прежде!)
Второй ребенок
Второй ребенок оказывается в совершенно ином положении. Когда он появляется
на свет, в семье уже есть один ребенок, и младший понимает, «что необходимо делить
между собой внимание и заботу родителей. Поэтому — сам по себе — он больше
склонен к кооперации, чем старший ребенок» (Адлер).
Следовательно, первенец нуждается прежде всего в некоторой подготовке. Если
он принимает участие в воспитании младшего, то воспринимает себя — как по-
мощник матери — связанным с нею, а не отвергнутым. Он интересуется малышом,
89
наблюдает за малейшими успехами в его развитии и понимает, какой опыт сам уже
приобрел (потому что начинал с того же, что и малыш), гордится этим и испытывает
воодушевление.
Затем мать говорит: «Младшему ребенку скоро потребуются игрушки, когда
он начнет ползать по комнате. Нет ли у тебя чего-нибудь, во что ты теперь уже
не играешь и что можешь подарить своему братику?» Если старший ребенок готов
поделиться своими игрушками, его хвалят, если не готов, то это также нужно понять.
Затем нужно подумать, какие игрушки надо убрать с полки старшего ребенка,
чтобы младший ему не завидовал. «Мы эти игрушки пока уберем, но, разумеется, они
останутся твоими. Мы еще об этом подумаем вместе. Спешить пока некуда»
(подготовка к совместной жизни с младшим ребенком).
«Если старший ребенок не объявляет войну младшему и не подавляет его,
то последний находится в благоприятной ситуации. На протяжении всего его детства
у него есть “застрельщик”, впереди всегда идет старший брат, и, тем самым, у
младшего возникает стимул не отставать от впереди идущего.
Распознать типичного второго ребенка очень легко. Он ведет себя так, словно
участвует в соревновании, всегда находится «в боевой готовности» и постоянно
старается настичь старшего брата или сестру... Второй ребенок часто бывает талантли-
вей и успешней, чем первый. То, что он быстрее прогрессирует, объясняется тем,
что он лучше натренирован. Даже когда он становится взрослым и живет вне семьи,
он часто по привычке сравнивает себя с человеком, который, как ему кажется,
занимает более выгодную позицию, и пытается превзойти его...
Старшим детям часто снятся сны о падении. Они находятся наверху, но не уве-
рены, смогут ли удержать свое превосходство. Дети, родившиеся вторыми, часто
проявляют себя так, словно они бегут за поездом или участвуют в велогонке. Иногда
бывает достаточно лишь одной поспешности, которая проявляется в сновидениях,
чтобы догадаться, что данный человек — второй ребенок в семье». Таково описание
Адлера, который сам был вторым ребенком, в работе «Знание людей» (1927a, 118).
Многое из этого относится к нему самому.
Наверное, такому стремящемуся вперед ребенку следовало бы в утешение
посоветовать: «Тебе не нужно никуда спешить. Радуйся тому, что у тебя есть еще
время, пока ты не станешь таким же взрослым, как твой брат. Чем старше вы будете
становиться, тем меньше будет дистанция между вами. Но если ты и дальше будешь
так надрываться, то в 60 лет, наверное, будешь выглядеть старше, чем твой брат в 63!»
Однако менее дружественно складываются отношения между первым и вторым
ребенком, если старший отстаивает свои права первенца и постоянно говорит
младшему: «Тебе пока еще этого не понять!» или «Обойдемся и без тебя».
Однажды пробуждается зависть «неимущего» ребенка к игрушкам, которыми
заставлена вся полка «имущего». В этом случае младшему не поможет, если мать
объяснит: «Твой брат очень хорошо обращался со своими игрушками, и поэтому
их у него так много. Когда ты станешь старше на пять лет, у тебя будет столько же много
игрушек!» Но младший не хочет ждать пять лет. Он хочет мяч или книжку с картин-
ками прямо сейчас. Поэтому он хватает мяч или книгу и убегает. Старший возмуща-
ется: «Мама! Он взял мой мяч и мою книжку про тигров!» Как же должна вести себя
мать в этом конфликте? У нее есть выбор между двумя решениями: «У тебя и так много
вещей, а у твоего младшего брата и в самом деле их очень мало. Собственно говоря,
ты ведь больше уже не играешь с мячом, а книжку про тигров ты давно уже не рассмат-
ривал!» (Призыв к социальному пониманию.) Или: «Нет, нет, мяч и книга принадлежат
твоему старшему брату. Они не твои». (Призыв признать законные права собствен-
ности брата.) Оба ребенка с напряжением ждут решения матери. Но для нее вопрос
сводится не к справедливости, а к проверке того, кто из них двоих больше любит маму.
90
Поскольку она чувствует себя обязанной выступить в защиту более слабого, она чаще
будет выступать против старшего, когда он ее зовет на помощь, а не наоборот.
Тогда старший начинает бояться за свое имущество. При благоприятном решении
«третейского судьи» он никогда не приобретает ничего нового, но зато теряет при
неблагоприятном.
С точки зрения младшего все выглядит совершенно иначе. Он ничего не теряет при
неблагоприятном решении (восстанавливается лишь исходное положение), но зато
приобретает имущество, если добивается благоприятного для себя решения. Вследствие
этого у старшего закрепляется консервативная установка (все должно оставаться так, как
было раньше), и, наоборот, у младшего усиливается прогрессивное видение жизни.
(Его девиз: в конце концов, нужно что-то менять!) Старший находит все большее
понимание у матери, а отцу скорее импонирует позиция младшего, который проявляет
(или, лучше сказать, кажется, что проявляет) бульшую активность и не боится рисковать.
Очень часто образуются две партии: мать со старшим ребенком против отца с младшим.
Часто вырисовывается противоположное развитие:
старший (консервативный) младший (прогрессивный)
любит оставаться дома ищет друзей
хороший наблюдатель не боится действовать
неспортивный спортивный
теоретик практик
любит читать и прилежен любит испытывать новое, не карьерист
хорошо ведет себя неряшлив
бережлив легко тратит деньги
склонен к педантичности не слишком любит порядок
вежливые манеры речьсиспользованиемкрепкихвыражений
Блюда, которые нравятся одному, не нравятся другому. У братьев разные хобби,
разные любимые предметы в школе, они любят разную музыку, фильмы, телепе-
редачи, во всяком случае, у них обнаруживаются различия вплоть до малейших
деталей, но при этом они обычно не вступают из-за них в спор. Часто у одного
из братьев даже проявляется интерес к тому, что волнует другого, но нет потреб-
ности испытать себя в этом же направлении. Оба подчеркивают свою (противо-
положную) индивидуальность. И теперь уже то, чем обладает старший брат, и его
достижения, например, школьные успехи не интересуют младшего. У младшего
брата теперь есть свое (другое) имущество, и он в чем-то другом (в навыках
и знаниях) превосходит старшего.
Если разница в возрасте велика, то старший брат легко может пробудить у млад-
шего чувство неполноценности: «Для этого ты пока еще слишком маленький (или
слишком глупый, или слишком незрелый)». Старшие чуть ли не садистским образом
могут физически и психически мучить младших, чтобы продолжать сознавать свое
превосходство. Но и наоборот, старшие также могут реагировать чувством неполно-
ценности, когда младший постепенно начинает превосходить старшего в силе,
смелости, безрассудстве и т. д.
Ситуация при рождении третьего ребенка

Третий ребенок, естественно, «свергает с трона» — во всяком случае, у матерей,
отдающих предпочтение младенцам, — второго ребенка. То есть средний теперь тоже
отступает на задний план. Этот факт вызывает у старшего ребенка симпатию к младшему.
Рождение третьего ребенка уже не является для родителей таким важным
событием, как рождение первого или даже второго. Хотя за третьим ребенком тоже
91
нормально ухаживают и заботятся о нем, все же ему не уделяют такого большого

внимания, какое уделяли первым двум. Родственники и знакомые тоже реагируют
менее заинтересованно.
Поскольку в семье к моменту появления третьего ребенка уже есть двое детей,
то требований на особое отношение к себе он (сам по себе) выдвигает меньше, чем
второй, и, без сомнения, превосходит его по адаптивным возможностям. Ему нра-
вится, что старший брат ведет себя с ним по-дружески, тем более что второй ребенок
(когда он был низвергнут с трона третьим) старается дать почувствовать младшему
свое превосходство.
Когда старший брат не ходит в школу и остается дома, он охотно берет на себя
роль отца и защитника в общении с малышом. Он дарит ему игрушки, которые
не позволял брать среднему брату, играет с ним, несмотря на то, что разница
в возрасте между ними велика, хвалит его, когда тот строит что-то «красивое»,
и показывает ему, как можно что-то улучшить, даже дает ему свои краски, когда
малышу хочется рисовать, учит его писать печатными буквами собственное имя и т. д.
и, главное, защищает его от нападок среднего брата.
За это младший брат платит старшему преданностью, вскоре начинает играть роль
«камердинера» и в качестве «личного шпиона» рассказывает ему все, что сказал и сде-
лал — в отсутствие первенца — средний брат. Иногда он и сам оказывает большую
помощь своему защитнику. Когда старший и средний брат по-разному отвечают
на речь с использованием крепких выражений. вопросы родителей, вдруг вмеши-
вается младший и говорит: ему известно, что старший невиновен. В таком случае
подозрение родителей падает на среднего брата, ибо они склонны верить основному
свидетелю.
При таких хороших отношениях со старшим братом тот совершенно автомати-
чески становится образцом для младшего. Он подражает ему, иногда даже ставит
перед собой такие же профессиональные цели, и, тем не менее у него развиваются
собственные индивидуальные черты характера. В таком случае второй ребенок
остается один против двоих, все больше вытесняется из семьи и может найти
компенсацию в роли лидера среди своих друзей. (Если же рождается еще и четвертый
ребенок, то второй сразу же его «принимает», чтобы вновь обрести определенное
равновесие среди братьев и сестер.) Однажды я познакомился с семьей, в которой
было шестеро детей. В ней существовали две коалиции (коалиция во главе с матерью,
куда входили первый, третий и пятый ребенок, и коалиция во главе с отцом,
состоявшая из второго, четвертого и шестого ребенка).
Особая роль младшего

Младшему ребенку, как правило, принадлежит особая роль. Разумеется, она может
достаться и третьему ребенку — вопреки тому, о чем только что говорилось, —
особенно если он поздний и разница в возрасте между ним и другими детьми велика.
Пример: два старших брата, появившихся на свет друг за другом с интервалом всего
в один год, несмотря на большие психологические различия, вместе устроились
работать учениками в канцелярию при суде. Старший сын заслужил благожелательное
отношение к себе со стороны преподавателей и начальников прилежанием и добро-
совестностью, средний — своей живостью, нестандартностью мышления, сообрази-
тельностью и темпом работы. Первый добросовестно изучал соответствующую
специальную литературу и, кроме того, покупал изысканные романы. В сущности,
он был неспортивным, но в хорошую погоду проводил выходные на берегу моря,
где загорал и подолгу спокойно и медленно плавал (разумеется, он всегда брал с собой
одну или две книги). Друзей у него почти не было. Второй приобрел профессиональные
92
знания в основном в ходе дискуссий с коллегами и вскоре уже настолько преуспел,

что на год раньше, чем старший брат, был назначен на должность старшего инспектора.
Он был страстным альпинистом, и у него было много друзей.
Младший же брат в детстве доставлял много хлопот. Даже в тринадцатилетнем
возрасте он все еще писался в постель, не получил — в отличие от братьев — аттестата
об окончании неполной средней школы, был ленив, безынициативен, недоволен
собой, учителями, школой и всей своей жизнью, не проявлял никаких профес-
сиональных интересов и т. д. Он любил хорошо поесть. Одним словом, это был
инфантильный, склонный к полноте, выросший, но не достигший самостоятельности,
тринадцатилетний «младенец», вызывавший у родителей обоснованную тревогу.
Призыв: «Взгляни же на своих братьев и бери с них пример!» — не имел никакого
воздействия. Само собой разумеется, у него не было и друзей.
Удивительная перемена произошла, когда второй брат, взбираясь по отвесной
стене, разбился насмерть вместе со своим близким другом-альпинистом. За шесть
последующих лет младший брат — неожиданно «пробудившись» — наверстал
упущенное и вошел в роль разбившегося брата: в вечерней школе он получил среднее
образование, поступил учеником в канцелярию при суде, стал начальником округа
и тоже занялся альпинизмом. Как здесь не вспомнить сказку о семимильных сапогах,
с помощью которых младший брат сумел догнать своих братьев, несмотря на зна-
чительное расстояние между ними?!
Ограниченный объем данной статьи не позволяет мне привести подробную
психологическую интерпретацию его инфантильного поведения и характероло-
гических изменений. При надлежащей эмпатии читатели сами смогут проинтерпре-
тировать эти изменения.
Младшие, поздно родившиеся дети ощущают в семье определенную уверенность
в том, что их самих никто не свергнет с трона. Как правило, у них есть примеры для
подражания, но, вместе с тем, они испытывают и муки выбора. Поскольку старшие
дети постепенно становятся самостоятельными и большую часть дня проводят вне
семьи, в школе, на работе или с друзьями (а иногда уже и с подругами), при матери
остается только младший ребенок, и она балует и изнеживает его, как своего первого
и тогда еще единственного сына. Часто она думает: «Ах, если бы он всегда оставался
таким маленьким и всегда во мне нуждался!» Если мотивированное подобным
образом воспитание ей удается, то он превращается в избалованного ребенка,
которому достаточно просто выражать свои желания, а самому никаких усилий
прилагать не надо. В результате он не становится самостоятельным, а если и стано-
вится, то очень поздно, и даже когда он уже достигает подросткового возраста, мать
моет его, помогает ему одеваться; он не умеет завязывать галстук, старается не утруж-
дать себя и избегает ответственности. Мать также помогает ему выполнять домашние
задания, ходатайствует за сына перед учителями и старается во всем помогать своему
«малышу» (который уже может быть выше нее ростом). Нередко даже старшим
братьям приходится помогать ему, чтобы инертный молодой человек сумел выдер-
жать жизненные испытания.
Хотя такой избалованный ребенок не добивается никаких успехов, он все
же считает, что все должны его любить, что он уникален, необычайно умен, превос-
ходно выглядит и прекрасно воспитан, а потому ему не надо заботиться о своем
будущем. Ведь наверняка появится какая-нибудь сказочная принцесса или дочка
миллионера, которая мечтает о таком удивительном человеке.
Как правило, такие чрезмерные ожидания приводят к разочарованию «звезды»,
которая так и не стала ею. При благоприятных обстоятельствах это может привести
к пробуждению, благодаря которому в дальнейшем — как в нашем последнем случае —
формируется более реалистичная жизненная позиция.
93
Возможна другая крайность: младший сын может постоянно стараться догнать,

а еще лучше и перегнать братьев, несмотря на все их большое преимущество. В миро-
вой литературе во многих сказках есть соответствующие примеры, свидетельствующие
о том, что данный феномен наблюдается во всем мире. Особенно яркий и наглядный
пример — «египтянин Иосиф» в Ветхом Завете. У него был младший брат (обратим
внимание на еще один возможный вариант), но он родился намного позже, а потому
Иосиф на протяжении семнадцати лет оставался младшим. Реалистически мыслившие
братья его не ценили, потому что он был мечтателем и занимался толкованием снов,
чтобы — как они считали — привлечь к себе интерес и завоевать любовь отца. На своем
необычном жизненном пути он стал наместником фараона, владыкой в Египте.
Он значительно опередил своих старших братьев. И когда они оказались в нужде,
он помог им и простил все то зло, которое они ему причинили.
ИНДИВИДУАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕРАПИЯ
Адлер рассматривал человека как духовное существо, живущее в мире ценностей,
выработанных и созданных сообществом людей в ходе истории. Развивающееся
чувство общности заставляет индивида настраиваться на цели общества. Воспитание
и психотерапевтическое лечение должны быть нацелены на постепенное превра-
щение индивидуального, эгоцентрического интеллекта в социальный разум, на соци-
альное сотрудничество и социальное поведение.
В отличие от Фрейда, у Адлера выяснение каузальных связей играет лишь второ-
степенную роль. Оно служит не более чем толчком к поиску позитивного ведущего
образа, позволяющего индивиду стать ценным, дееспособным членом общества.
При этом Адлер констатирует: «Ничто так не мешает развитию чувства общности,
как усилившееся чувство неполноценности!» Недостаточно удовлетворенная по-
требность в безопасности и ощущении себя личностью может, в конечном счете,
привести к принятию неправильного решения, например, к развитию эгоцентри-
ческого стремления к личному признанию (и к власти) или к соблюдение иерархии
и т. д. Помочь такому человеку можно только в том случае, если он распознает свою
целевую ориентацию на самостоятельно выбранный осознанный или бессозна-
тельный ведущий образ. В предыдущей главе было показано, что индивид совершенно
по-разному может реагировать на одну и ту же ситуацию.
Но если индивид сам продуцирует свои неверные установки, ошибки, психи-
ческие и физические симптомы, то в педагогическом и терапевтическом отношении
будет неправильно делать акцент исключительно на его симптомах (то есть лечить
невроз, зависимость, перверсию, искоренять лень или лживость, помогать преодо-
левать страх или подавлять агрессию). В воспитании и терапии можно разве что
показать пациенту его ошибочные, направленные на конечную цель решения, с помо-
щью которых он пытался уклониться от исполнения общественных требований
и избежать угроз, а в результате оказался в ситуации социальной стагнации.
Успешная терапия осуществляется в пять этапов:
1. Создание доверительной атмосферы между пациентом и терапевтом; основу для
этого часто создает уже сама репутация терапевта, которую он приобрел по месту работы.
2. Предоставление пациенту возможности излить душу.
3. Осторожное и дозированное прояснение смысловых взаимосвязей посредством
того, что терапевт раскрывает пациенту его собственное конечное решение, обосно-
ванное его переживаниями в детском возрасте.
4. С помощью поощрения, через самопознание и новое видение ситуации пациента
побуждают изменить его прежний жизненный стиль, начать подготовку к успешным
социальным преобразованиям и совместно отслеживать их, чтобы учитывать возмож-
ные не осознаваемые пациентом рецидивы, воспринимаемые им как успех.
94
5. Растущая самостоятельность пациента делает его все более независимым от тера-

певта и способствует естественным образом развивающейся сепарации, потому что
теперь он имеет возможность вступать в более успешные отношения с другими людьми.
Каким образом может протекать этот процесс, будет вкратце показано на при-
мере трех случаев:
десятилетнего школьника,
восемнадцатилетнего правонарушителя, сидящего в тюрьме, и
тридцатилетнего мужчины, у которого были сексуальные проблемы5.
Первый случай
Трудновоспитуемый ребенок: «Слабоумный первоклассник»
В классе, которым я впервые самостоятельно руководил, был один ученик,
уже дважды остававшийся на второй год и совершенно безучастно в одиночестве
сидевший на задней парте. Предыдущий его учитель сказал: «Мне не удавалось
расшевелить его и делать что-нибудь вместе с ним. Но он хотя бы не мешает, потому
что всегда дремлет. Думаю, его обучение так и закончится в первом классе».
1. Задача создать атмосферу симпатии (Адлер).

Когда я впервые пришел в класс и начал говорить, он посмотрел на меня и какое-то
время слушал, но вскоре опять впал в обычную безучастность. Я представился как новый
учитель и поздоровался с каждым из моих учеников за руку, в конце концов и с «моим
случаем». Я сказал: «Ты мне нравишься. Мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем ты сидел
рядом со мной». Он удивленно посмотрел на меня. Я взял его за руку и посадил за сво-
бодную парту в первом ряду. Отвечая на вопросы нескольких недовольных учеников,
я сказал: «Потому что он мне нравится и мне хочется, чтобы он находился рядом».
Он пересел, но затем снова погрузился в дрему.
2. Самая важная, я бы сказал, самая святая обязанность учителя состоит в том,

чтобы ни один ребенок не лишался бодрости духа в классе, а ребенок, потерявший
веру в себя, снова обрел ее (Адлер).
Я дружелюбно ответил на все вопросы своих учеников, сам спросил Фрица (назовем
его так), как его зовут, и, не получив ответа, погладил его взъерошенные светлые волосы.
Он резким движением опустил голову и искоса, снизу вверх, взглянул на меня из-под
полуприкрытых век. (Очевидно, у него был паралич век.) У него была довольно большая
голова. Мне вспомнилось выражение «водянка мозга». Но я никогда еще не встречал
детей с таким диагнозом. Чтобы не беспокоить Фрица, в этот первый день я больше
не задавал ему никаких вопросов. Тем не менее во время перемены я наблюдал,
что некоторые ученики делились с Фрицем своим завтраком, но не знал, было ли так
всегда, или дети поступили так, чтобы предстать передо мной «примерными» учени-
ками, или же причиной такого их поведения послужил недавно пробудившийся
интерес, который вызвало мое неожиданное проявление доверия к Фрицу.
На следующий день на уроке чтения я вызвал и его тоже. Он открыл первую
страницу букваря (хотя мы читали уже примерно в середине книги). Он чересчур
быстро водил пальцем по строчкам и монотонным голосом наизусть прочитал первую
страницу букваря. Один из учеников воскликнул: «Он вообще не умеет читать.
Он просто рассказывает наизусть!» Я сказал: «Ты можешь рассказать всю страницу
наизусть! Хорошо!» Фриц снова удивился. В конце урока я похвалил всех за проявлен-
ное умение и не забыл также упомянуть об успехе Фрица. Услышал ли он это, я так
и не понял.
95
3. Устанавливать контакты с другими! (Адлер)

В нашей школе не было электрического звонка. Об окончании урока извещала
уборщица, звоня в колокольчик. Неделю спустя я ненадолго взял его у нее взаймы
и попросил детей составить несколько предложений про колокольчик. Вдруг один
нетерпеливый ученик встал с места: «Ну позвоните же наконец!» И тут мне пришла
в голову мысль: «Да ведь это же выход для Фрица». Я поднял Фрица с парты, попросил
его встать у входа перед школьной доской и дал ему в руки колокольчик. Сперва
он был удивлен и растерян, потом посмотрел на класс (перед которым, наверное,
стоял впервые), на меня, на колокольчик и… ничего не сделал. Одноклассники
зашумели: «Фриц, звони!» И тут он сумел это сделать. Радость озарила его лицо, когда
все спонтанно зааплодировали. После этого захотели позвонить и другие ученики.
Затем мне пришла в голову другая хорошая, как оказалось, идея. «Фриц передаст
колокольчик тому, кто будет как следует сидеть за партой и поднимет руку». Впервые
в своей жизни Фриц стал главным в классе, а другие дети добивались его располо-
жения. Он старательно выбирал тех, кто как следует сидел за партой. В заключение
я сказал: «Это был веселый урок. Фриц хорошо сделал свое дело».
В отсутствие Фрица я поговорил о нем с классом. «Он очень робкий. Но если
в дальнейшем все мы будем с ним такими же дружелюбными, какими были сегодня,
то он еще не раз удивит нас. Я думаю, что он умеет больше, чем все мы сегодня считаем».
После эпизода с колокольчиком я много раз пытался завести с Фрицем беседу,
но он отказывался. Я оставался дружелюбным: «Давай, Фриц, поговорим, может быть,
послезавтра или на следующей неделе!» Иногда он кивал головой, иногда не реаги-
ровал. Тем не менее он не отказывался выполнять мелкие поручения. Если, например,
нужно было передать циркулярное письмо, я посылал Фрица вместе с другим
учеником. Спустя некоторое время он уже самостоятельно выполнял это поручение.
Его одноклассники были удивлены.
4. Создавать возможности для успеха! (Адлер)

В понедельник дети рассказывали о том, что с ними случилось в выходные дни.
(Фриц даже несколько раз смеялся вместе с другими.) И тут я сказал: «Внимание,
пусть Фриц тоже нам расскажет историю!» И вызвал его к доске. Он беспомощно
стоял и поднимал то одно, то другое плечо, затем вдруг произнес: «Прдбркмок-
руткхлоп!» Никто ничего не понял. И я тоже. «Фриц, ты говорил слишком быстро.
Мы не поняли, чего ты нам рассказал». Тут он стал заикаться, чуть не плача: «Пруд.
Утк хлоп!», — а затем и в самом деле заплакал. Я: «Ты вошел в пруд? И у тебя промокли
брюки?» Тут он повторил гораздо понятнее: «Пруд. Брюки мокрые. Утки». «И что
на это сказали утки?» Тут он показал своими руками, как утки захлопали крыльями
(и полностью справился со своими нервами).
Класс, все еще помня о моем пророчестве, сначала внимательно слушал. Но теперь
сдерживаться было уже невмоготу. Раздался звонкий смех. Когда Фриц готов был уже
разрыдаться, я спас ситуацию, рассмеявшись вместе с другими и сказав: «Посмотри,
Фриц, как мы смеемся. Ты действительно рассказывал очень смешно». Фриц смущенно
рассматривал класс. «Действительно смешная история!» В пруду плавают утки. Тут тихо
подкрадывается Фриц, входит в воду. Он задирает штанины, чтобы не промочить
их, и кричит: «Утки, давайте отсюда!» Утки перепугались, забили крыльями и улетели.
Я думаю, что каждый из присутствующих в классе хотел бы на это посмотреть!»
Мне показалось, что Фриц возвращался на свое место, и в самом деле внутренне
гордясь своим успехом. Чего я не мог предвидеть, так это того, что дети поведал своим
домашним о том, как Фриц, которого все знали в маленьком городке, изложил самую
смешную историю во всем классе. По пути в школу все говорили Фрицу, какую
смешную историю он рассказал.
96
Тем не менее мне постепенно становилось ясно, что самих по себе этих случайных
поощрений мало для того, чтобы одноклассники действительно его приняли и он сумел
перейти в следующий класс. Я задумался над тем, что делать дальше.
5. Говорит мать Фрица.

Однажды пришла мать Фрица, чтобы объяснить его отсутствие. У него высокая
температура, и врач считает, что несколько дней ему нужно оставаться в постели.
Но ничего страшного. Пользуясь случаем, она хочет мне сказать, что Фриц стал теперь
с удовольствием ходить в школу. Они с мужем знали, что он не умеет правильно
говорить. Всегда требовалось много времени, чтобы понять, что он хочет сказать.
Четыре года назад его отец пострадал в результате аварии, с тех пор родителям
приходится помногу работать и на Фрица не хватает времени.
В ответ на мои вопросы она рассказала, что Фриц — поздний ребенок, появив-
шийся на свет через двенадцать лет после рождения двух предыдущих братьев.
Собственно говоря, в семье только через два года заметили, что с ним «не все в по-
рядке». Потребовалось много времени, чтобы он приучился к опрятности и начал
разговаривать. «Я должна вам признаться: мой муж зачал его в пьяном виде, а мальчик
теперь должен от этого страдать! Другие дети совершенно нормальны». Когда она уже
собралась уходить, я сказал: «Как бы то ни было, я думаю, что мы должны вместе ему
помогать, вы и я. Конечно, это большая беда, но, возможно, мы сумеем вместе что-
то изменить. Пожалуйста, почаще разговаривайте с ним. Два других ваших сына тоже
должны это делать. В любом случае он должен научиться говорить. Я не думаю, что для
Фрица совсем ничего нельзя сделать». Я должен был вскоре начать проводить с ним
дополнительные занятия по чтению. Но каким образом?
6. Как бы ни было важно, проявляя симпатию, формировать дружеские отноше-

ния с упавшим духом ребенком, одного этого все-таки недостаточно. С помощью
хорошего отношения и специальных приемов необходимо пробуждать его веру в соб-
ственную дееспособность (Адлер).
Мы начали занятия в среду после уроков, когда остальные ученики разошлись
по домам. Мы раскрыли первую страницу букваря. Он тут же хотел пробубнить
выученное наизусть. Я прервал его: «Ты только что сказал слово: “мама”. Но где нахо-
дится мама? Она где-то здесь спряталась. Найдешь ее?» Он ее не нашел. Я показал
ему слово и обвел его красным карандашом. Теперь ей уже больше не спрятаться.
Он рассмеялся и показал на слово: «Маме не спрятаться!» Затем мы стали искать
других спрятавшихся мам. Нескольких он не узнал, хотя водил пальцем по строкам,
и все же через несколько строк обнаружил слово «мама». «Отлично! Молодец.
Ты нашел маму, которая спряталась!» Он засмеялся. Фриц продолжал искать.
Он нашел еще трех мам. Разумеется, я всегда открыто выражал свою радость.
(Я действительно радовался тому, что поиск слова приносил ему явную радость.)
На мой взгляд, для первого раза этого было достаточно. Я закончил первое
дополнительное занятие. (Оно продолжалось не более десяти минут. В любом случае,
я хотел завершить его прежде, чем Фрицу станет скучно.) «Завтра мы снова поищем
маму. Это была веселая игра. И ты всегда находил спрятавшуюся маму!» (Я был очень
доволен его успехом и самим собой. Начало было удачным.)
С тех пор после уроков мы каждый день играли в нашу «игру в прятки». В течение
трех дней мы искали только слово «мама», но теперь уже на страницах в середине
и в конце книги. С каждым разом он все больше гордился собой. Но, прежде чем
продолжить поиск, он всегда ожидал моего признания. Я считал важным каждый раз
по-новому формулировать похвалу: «Ты и в самом деле снова нашел маму!» —
«Ну и быстро же ты это сделал!» — «Еще одна!» — «Вот это да!» (С одной стороны,
97
это были все новые формулировки поощрения и вместе с тем они служили обучению
и расширению лексикона Фрица.) Постоянное повторение: «Хорошо!» «Хорошо!» —
несомненно, не дало бы такого стимулирующего эффекта.
На четвертый день мы попытались написать это слово то маленькими, то больши-
ми, то средними буквами, затем на школьной доске, несколько раз — белым мелом,
а затем — всеми цветными мелками, которые у меня были. И каждый раз, разуме-
ется, я давал позитивную оценку. И только после того, как он действительно обрел
навык и мог уже правильно написать четыре или пять слов, он должен был продемон-
стрировать свои умения также и перед классом, то есть во время обычного урока.
«Сегодня будет что-то совершенно новое. Сегодня каждый по очереди будет
подходить к доске. Сегодня важный экзамен. Вы “можете” по очереди подходить
к доске. Я назову слово. После этого тот, кто стоит у доски, “может” его записать.
Кто считает, что оно написано правильно, “может” поаплодировать, кто считает,
что оно написано неправильно, “может” один раз хлопнуть ладонью по парте».
(Замечу мимоходом: слово «может» нравится ученикам больше, чем «должны»!)
Когда очередь дошла до Фрица, он смутился и не захотел идти к доске. «Я уверен,
ты тоже сможешь написать правильно!», — сказал я и вызвал его к доске. «Напиши
слово “мама”. Тогда он рассмеялся и медленно, но правильно и весьма аккуратно
написал слово «мама». Раздались оглушительные аплодисменты. Таким образом, Фриц
выдержал свой первый «экзамен». (Я с облегчением вздохнул.)
7. Важно обращать внимание на малейшие успехи (Адлер).

Таких ситуаций было хоть отбавляй, и они давали большой эффект. При этом мне
становилось все более ясно, сколь важна и эффективна дружеская поддержка. Но я пони-
мал: до того, чтобы научиться правильно читать, пока еще было очень и очень далеко.
8. При обучении детей, совсем упавших духом, нельзя двигаться вперед в стреми-
тельном темпе. Следующий шаг делается только тогда, когда пройденное действи-
тельно стало духовной собственностью (Адлер).
Между тем, Фриц настолько хорошо освоил почти все слова на первых пяти
страницах букваря, что легко мог назвать их по шрифтовому образу (метод целостных
слов). Мы начали систематически читать. (При этом я отметил, что он стал разговари-
вать уже несколько понятнее и справлялся даже с длинными предложениями.)
Я постоянно думал, каким образом можно было бы заинтересовать Фрица, когда,
например, мы учились связно читать, поскольку он еще не настолько наверстал
упущенное, чтобы совместно работать. Из-за этого он, разумеется, постоянно впадал
в привычное для него состояние дремы.
Но поскольку все же он уже умел читать, я подумал, что ему можно дать в помощ-
ники одаренного, дружески расположенного мальчика. Фриц согласился. Но, к сожа-
лению, через десять дней Фриц пришел и сказал, что не хочет больше читать вместе
с мальчиком. Это выглядело как окончательный отказ. Я сделал ему встречное предло-
жение: «Я понимаю, что ты не хочешь постоянно читать с одним только Алоизом!»
Он кивнул головой. «Может, ты хочешь сам выбрать своего учителя чтения?» Он был
озадачен и нерешительно кивнул головой. Но это дало толчок к новым событиям,
которых я не мог предвидеть, но которые оказались весьма позитивными. Поскольку
все одноклассники хотели побывать в роли учителя, на следующий день к Фрицу
выстроилась целая очередь мальчиков, пытавшихся занять вакантную должность.
При этом один показал ему плитку шоколада, другой — банан и т. д. Каждый был
готов что-нибудь подарить Фрицу, если бы тот выбрал сегодня именно его. Поскольку
Фриц в этом смысле не был избалован дома, от таких предложений у него потекли
слюнки. Он мог и хотел принять решение. С одной стороны, это способствовало
98
развитию самостоятельности, с другой стороны, содействовало развитию контактов.

У него наладились отношения с одноклассниками.
Постепенно он вошел в круг одноклассников, стал догонять их и по другим
предметам, а к концу года настолько продвинулся, что хотя еще и не достиг среднего
уровня, все же с полным основанием мог перейти в следующий класс. Он стал теперь
его полноправным членом. Незаинтересованность и апатия исчезли.
Родители Фрица жили на отдаленной ферме. У него было пять братьев и сестер,
и он появился на свет через двенадцать лет после рождения предыдущего ребенка.
Наверное, его родители были неприятно поражены, когда после такого большого
перерыва мать опять забеременела. Братья и сестры тоже уже не были настроены на
появление младенца. Члены семьи уже притерлись друг к другу и поделили между собой
необходимые трудовые обязанности, а потому Фриц не был желанным ребенком.
Несомненно, в раннем детстве он получал необходимые уход и заботу, но вместе с тем
был лишен многих стимулов для позитивного развития и рос никому не нужным и, в об-
щем-то, заброшенным ребенком, без товарищей по играм и без бабушки. Этим
объясняется также и то, что он поздно приучился к опрятности и стал значительно
отставать в эмоциональном и речевом развитии. Поскольку никто не находил для него
времени и не привлекал его к совместной работе, он все больше замыкался в себе, чтобы
никому не быть в тягость. При поступлении в школу он явно отставал от других, и школь-
ный врач поставил ему диагноз «слабоумие». В школьном табеле была запись, что его ро-
дители не раз высказывали пожелание, чтобы он продолжал ходить в школу, но оставался
в первом классе. (В то время в маленьком поселке специальной школы не было.)
Я уверен, что мои коллеги, учившие Фрица, старались ему помочь, но в конечном
счете капитулировали из-за его пассивности и незаинтересованности. Будь он более
активным или открыто агрессивным, были бы приняты какие-нибудь вспомога-
тельные меры или его поместили бы в интернат. Но поскольку он никому не мешал,
его посадили на заднюю парту, и он мог продолжать жить в школе той же жизнью,
которая закономерным образом сформировалась дома.
Я не знаю, повел ли бы я себя иначе, чем мои предшественники, если бы — как
уже отмечалось в предисловии — по счастливой случайности не оказался связанным
по работе с педагогической консультацией доктора Зайфа. При обучении профессии
учителя к работе с такими учениками, как Фриц, нас не готовили.
Из доклада профессора Люксенбургера, мюнхенского исследователя наследствен-
ности, в качестве «педагогического кредо» у меня в памяти остался тезис: «Наслед-
ственность означает не судьбу, а задачу», поскольку он по содержанию согласуется
с тезисом, более просто сформулированным Адлером: «Важно не то, что в человеке
заложено, а то, что он из этого делает».
Возможно, что кто-нибудь из учителей или психологов сочтет, что в данном случае
речь шла только о педагогике, а психотерапевтического подхода как такового не было.
Поэтому в заключение я еще раз остановлюсь на своем терапевтическом плане.
Уже к пятому году жизни у Фрица вполне закономерно выработалась следующая
позиция: «Лучше всего не привлекать к себе внимания, просто всегда молчать и вести
себя пассивно. Именно так я сумею приспособиться к миру». В рамках прикладной
лечебной педагогики я «сознательно» и «целенаправленно» стремился к тому, чтобы
в духе индивидуальной психологии изменить этот «бессознательно» сформированный
Фрицем жизненный план. В частности, было намечено:
1) проявлять к нему симпатию, несмотря на его незаинтересованность и апатию
и серьезное отставание в развитии (неразвитая речь, отсутствие интересов, слабая
успеваемость в школе и бедность эмоций);
2) вырвать его из безрадостной изоляции, которая была обусловлена его пережива-
ниями в семье и в школе и которая, в конечном счете, и привела его к уходу в себя;
99
3) постепенно в игровой форме заинтересовать его — не перегружая — учебной

деятельностью, при этом как можно больше его поощрять, чтобы он сумел осознать
и почувствовать, что она может приносить удовольствие (больше удовольствия, чем
пассивность и безучастность);
4) постоянно стремиться к тому, чтобы он «сознавал» достигнутые им успехи;
5) помочь ему наладить отношения с одноклассниками, чтобы он мог найти
одобрение и признание также и у них, и
6) помочь ему устранить свое бессознательное чувство неполноценности и бессоз-
нательно развитую боязнь контактов ради получения радости труда и самосто-
ятельности, растущей веры в себя и обретения жизненного мужества и, не в последнюю
очередь, радости общения.
Тем самым снова было приведено в действие приостановившееся развитие,
что в качестве первого позитивного результата позволило ему перейти в следующий
класс. Это был первый признак умения более уверенно справляться с жизненными
трудностями. (После семи месяцев психологического лечения только в школьном
классе, но не без помощи других учеников.)
В конце я еще раз показал Фрица школьному врачу. Он поговорил с мальчиком,
основательно его обследовал и с изумлением задумчиво произнес: «Значит, это было
нечто очень редкое — псевдослабоумие».
Второй случай
Молодой правонарушитель: психотерапия в тюрьме
Материал для данной статьи мне любезно предоставила доктор фило-
софии госпожа Маргарет Краузе-Абласс, психотерапевт и консультант по
вопросам воспитания, г. Киль.
В последнее время все сильнее утверждается мнение, что к ресоциализации

бывших заключенных необходимо готовить, оказывая на них педагогическое
и психологическое воздействие в период заключения. Однако оказать такое воздей-
ствие, чтобы добиться настоящего преобразования структуры характера и тем самым
устойчивости к возникающим на свободе соблазнам, скорее всего, будет возможно
в процессе глубинно-психологической психотерапии, то есть психотерапии, вскрыва-
ющей сами истоки неправильного развития.
Такая возможность представилась мне в случае с одним восемнадцатилетним
молодым человеком, поскольку в приговоре на основе экспертного заключения
врачей рекомендовалось «педагогическое» лечение в период отбывания наказания,
и он был передан мне.
Актуальная ситуация:
18-летний Карл был приговорен к тюремному заключению сроком не менее двух
лет, после того как он совершил несколько краж со взломом, причем в ряде случаев
при отягчающих обстоятельствах. С раннего возраста он рос заброшенным ребенком,
несколько раз его отдавали в детский дом. Год назад он уже был осужден, но ему
назначили испытательный срок. Этого испытательного срока он не выдержал.
Предыстория:
Карл, как и его брат (младше его на четырнадцать месяцев), был рожден вне брака.
Сразу после рождения брата Карл был отдан на воспитание тете, потому что
продолжавшая работать мать не хотела заниматься уходом за двумя детьми. Сначала
его там очень баловали, но постепенно он становился неуправляемым. Когда я поп-
росила Карла рассказать о детских воспоминаниях, вначале он отделался одной
фразой: «Я всегда был злым». Но затем он вспомнил, что, когда его навещала мать (ему
было тогда четыре года) и проявляла к нему любовь, ему не хотелось оставаться у тети,
100
и тогда он просил мать взять его с собой, но всякий раз получал отказ. «Я счел это
несправедливым и был вне себя от бешенства», — заявил Карл. И только когда ему
исполнилось шесть лет, а его мать вышла замуж, он смог к ней вернуться. В своем
брате, который всегда находился рядом с матерью, он видел удачливого соперника.
Но в отчиме он видел прежде всего незваного гостя, который отбирал у него любовь
и заботу матери и которого он с первого же мгновения возненавидел.
Неправильное развитие, возникшее в результате отрыва от матери и изнеживания
со стороны тети, усугубленное ревностью к брату и отчиму, стало еще более выражен-
ным. Активность и стремление к самоутверждению заставляли Карла двигаться
в направлении, которое можно выразить формулой: corriger la fortune — бери
от жизни все, что можешь, иначе останешься ни с чем! Развитие приняло направление
все более усиливающейся асоциальности. Он выбрал путь преступности, потому что
на нормальном пути, как он считал, у него не было шансов. Показать ему эти шансы
и стало задачей нашей терапии.
Ход лечения.
Прежде чем я впервые поговорила с Карлом, он, как мне передали, сказал: «Пускай
приходит. Пусть переведет меня в клинику нервных болезней, потому что здесь мне
плохо». Я увидела враждебно настроенного и замкнутого юношу, который явно
ничего не хотел говорить; но по мере того, как он стал сознавать, что я понимала все,
что тяготило его с раннего детства, и почувствовал, что я принимала его и относилась
к нему положительно, в ходе последующих встреч он все более раскрывался,
и однажды откликнулся на мое предложение рассказать мне какой-нибудь сон.
В результате «лед тронулся», и во время дальнейших встреч, когда он мне рассказывал
какой-нибудь сон, с ним можно было беседовать.
Ход дальнейших событий проще всего показать на примере нескольких сновидений:
Первый сон: «Я снова был дома, находился в своей комнате; со мной был товарищ
из детского дома. Мы хотели уехать».
Мысли: Здесь, как и в детском доме, у него всегда было только сознательное
желание приехать «домой». Для него это означает — снова обрести свободу и делать
только то, что он хочет. Разговоры с такими товарищами, как в сновидении, всегда
сводились к тому, чтобы снова «обделать дельце», но только более ловко, чем раньше.
В качестве особо поучительного сновидения следует привести следующее: «Я находил-
ся дома, там была также госпожа Х» (заведующая домом отдыха, в котором однажды
короткое время находилась группа из детского дома). «Мы с одним парнем гребли на
лодке госпожи Х. Мы вернулись обратно, потому что госпожи Х здесь больше не было».
Мысли: В детском доме госпожа Х относилась к ним так же, как к детям из дома
отдыха, им позволяли плавать в лодке. Хотя госпожа Х была дружелюбной, Карл для
нее ничего не значил. Он чувствовал себя — как в сновидении — брошенным ею на
произвол судьбы (как когда-то матерью). Госпожа Х к тому же была еще и психотера-
певтом, ее «назначили» ему в качестве человека, который должен был наблюдать
за его поведением во время испытательного срока, и продолжала заниматься с ним
по долгу службы. Позднее, — утверждал он, — он станет ей безразличен. Я восприняла
это утверждение как вопрос, заданный мне, и подтвердила, что однажды он и наша
совместная работа станут мне не нужны, поскольку у него появятся средства к тому,
чтобы строить свою жизнь самостоятельно и позитивно. Если бы я так не считала,
то мне не было бы никакого смысла здесь находиться. Но это не означает, что потом
у меня не будет никакого интереса к тому, как складывается его жизнь и чем он зани-
мается. Я даже очень надеюсь когда-нибудь услышать что-нибудь о нем, например,
когда он женится или когда произойдут какие-нибудь другие важные события.
На мой взгляд, если один человек хорошо узнал другого и у них появилось доверие
друг к другу, равнодушие вообще невозможно.
101
Это объяснение явно подействовало на него благотворно. Оно приобретало особое

значение, когда мне приходилось на долгое время уезжать по другим делам и пре-
рывать терапию. Рационально он понимал, что его не собирались «бросить на произ-
вол судьбы», в противном случае он очень легко мог бы стать жертвой собственных
бессознательных предубеждений.
Постепенно на передний план все больше стали выступать вопросы, связанные
с его профессиональными возможностями. Если раньше желание добывать деньги
казалось ему осуществимым лишь благодаря более успешному способу «обделать
дельце», то теперь, как свидетельствуют два следующих сновидения, он впервые
задумался над возможностью зарабатывать деньги своим трудом.
Сновидение: «Я находился дома, пошел в ванную, встретил там сына хозяина
нашего магазина; он сказал, что я мог бы работать в магазине у его отца. Я пришел,
но тут магазин сгорел, его не стало».
Мысли: Здесь проявляется желание, что кто-то предложит ему работу, которая будет
ему по душе. Но он по-прежнему еще не может поверить, что сумеет справиться с нею
и что для него возможно сотрудничество с человеком, который к нему расположен, —
магазин сгорает! Судьба к нему немилосердна; снова исчезло то, на что он надеялся.
То, что он перерабатывает эти мысли позитивным образом, что у него развивается
готовность трудиться и формируется социальная установка, демонстрирует следу-
ющее сновидение: «Я встречаю юношу, с которым знаком по детскому дому; он хочет
стать крановщиком».
Мысли: На самом деле этот юноша тоже сидел в тюрьме и два месяца находился
с Карлом в одной камере. После освобождения он хотел бы получить дополнительную
профессию и попытаться встать на правильный путь. Этот юноша нравится Карлу.
Его родители разведены, отец сидит в тюрьме. Карл считает, что ситуация этого юноши
еще хуже, и все же он стремится чего-то добиться с помощью работы. Теперь и Карл
тоже принимает во внимание эту возможность. Прежде он всегда идентифицировал
себя с другими асоциальными молодыми людьми, теперь же впервые — с юношей,
который хочет двигаться вперед, сам чего-то добиваясь.
Отношение к судьям и их приговору, в конечном счете, проявляется в следующем
сновидении:
«В тюрьме во время работы у меня происходит стычка с одним заключенным,
я оказываюсь перед судом, хочу объяснить, что я невиновен; но тем не менее меня
упекают в тюрьму».
Мысли:«Судьяиприсяжныевыгляделиоченьсерьезно,онибыливраждебнонастроены
против меня. Они хотели засадить меня в тюрьму. С этим ничего не поделаешь».
Во время разговора о том, что с ним произошло, он сам приходит к выводу,
что задача судей состоит в том, чтобы защитить общество от правонарушителей. В
его случае они принимали решение, основываясь на убеждении, что он полностью
отдавал себе отчет в своих действиях и поэтому должен нести за них ответственность.
Но вместе с тем они понимали, что из-за очень тяжелых детских переживаний его
развитие пошло вкривь и вкось, и все можно поправить, учитывая его способности
и юный возраст. Они поручили нам вместе решить эту задачу. И, как теперь
выяснилось, мы — оба — с нею справляемся.
Упомянутая в сновидении стычка действительно имела место, когда при разгрузке
рулонов бумаги один из заключенных сказал, что Карлу не по силам поднять рулон.
Карл, «естественно», разъярился и дал волю рукам. Но теперь ему становится ясно,
что в глубине души ему не безразлично, как другие люди оценивают его способности.
Но свои способности надо доказывать достижениями, а не в драке.
Как я уже отмечала, из-за других дел мне приходилось на некоторое время
прерывать консультации. В этих случаях я просила одну женщину — социального
102
работника, сотрудничавшую со мной в педагогической консультации, иногда навещать

Карла и передавать от меня привет. Я считаю, что получилось очень удачно, что с самого
начала я смогла подключить к нашей работе эту женщину, которая не только хорошо
разбиралась в глубинной психологии, но и располагала к себе благодаря своим
человеческим качествам. При этом отчетливо проявилось, что Карл воспринимал ее как
мою помощницу, разделявшую мои взгляды и не менее достойную доверия. Впослед-
ствии я поняла, что, когда она заменяла меня, это не только не мешало Карлу,
но и способствовало пробуждению его способности к установлению контактов.
Я понимаю, что этот опыт нельзя обобщать с точки зрения психотерапии, но счи-
таю, что он будет полезен психотерапевтам, обучавшимся индивидуальной психоло-
гии и работающим в области педагогического консультирования с применением
методов, которые использовались Адлером и Зайфом. Они проводили педагогические
консультации для слушателей, объединенных профессией или проходивших обучение,
причем, как оказалось, не без позитивного влияния на родителей и детей. Более того,
за короткое время способность к установлению контактов у детей заметно возрастала,
и у них начинали складываться позитивные межчеловеческие отношения. Вместе с тем,
благодаря этому учащимся предоставлялась возможность сопереживания, которую не
заменишь никакими теоретическими наставлениями. Однако при психотерапевти-
ческом лечении взрослых обычно рекомендуется проводить беседы с глазу на глаз.
После моего возвращения я не смогла продолжить лечение Карла. За хорошее
поведение его перевели из тюрьмы для подростков в исправительную колонию,
которая характеризовалась как «более свободная», где у него была свобода передви-
жения и где создавались небольшие группы по интересам. В отзыве, который был
сделан руководством тюрьмы по просьбе суда и который мне впоследствии удалось
прочитать, отмечалось: «После психотерапевтического лечения Карл стал более
открытым для воспитательных мер, проводимых в исправительной колонии. Он стал
проявлять больше интереса к труду, стал более активным, трудолюбивым. Его планы
на будущее приняли конкретные формы. В свободное время он начал целенап-
равленно работать над своим профессиональным образованием».
Прошло еще три четверти года, прежде чем я снова смогла навестить Карла. Он опять
был переведен в тюрьму, чтобы иметь возможность продолжить лечение. Сам Карл
отнесся к этой мере с одобрением, поскольку был заинтересован в продолжении наших
бесед, о чем свидетельствует адресованное мне письмо: «Я очень благодарен за ваше
любезное послание; очень жаль, что вам пришлось уехать именно в тот момент, когда
я начал по-настоящему вас понимать. Однако вы написали, что снова хотите поговорить
со мной, я рад этому и надеюсь, что так и будет, ведь вы же не думаете, что я вам все
рассказал». Незадолго до его освобождения мы еще раз обсудили все основные проблемы.
Главное, Карлу все больше становилось понятно, что возвращение на свободу не будет
простым делом и что ему нужно относиться к этому без иллюзий.
К сожалению, после освобождения Карла в течение долгого времени мы не могли,
как намеревались, продолжить лечение, поскольку ему предоставили достаточно
высокооплачиваемую работу слишком далеко от моего места работы и он не мог
отказаться от такой возможности. Его трудолюбие и поведение получили там
благоприятную оценку. Тем большее разочарование вызвал его внезапный арест
примерно через полтора года, когда он снова совершил ряд краж со взломом.
Карл стал симпатичным молодым человеком, пользовавшимся успехом у девушек.
Ему, постоянно стремившемуся к любви и признанию, это давало новые ощущения
собственной ценности. Поэтому он не смог устоять против искушения завоевать
симпатию своей обворожительной, но очень претенциозной подруги, катая ее на авто-
мобиле. Вначале он брал машины напрокат, но это требовало больших финансовых за-
трат, и поэтому ему хотелось как можно быстрее обзавестись собственной машиной.
103
Страх, что в противном случае он может потерять свою подругу, перевесил все сомнения.
В беседах, проводившихся перед освобождением Карла из тюрьмы, у нас тогда еще не бы-
ло возможности рассмотреть эротические и сексуальные вопросы, поскольку я имела дело
с подростком, по своему развитию значительно отстававшим от своих сверстников.
Эти возникавшие у пока еще неопытного подростка проблемы, которые и подвигли его
на новые преступления, мы должны были проработать в ходе лечения, предусмотренного
после освобождения. Таким образом, Карл, внешне производивший впечатление взрос-
лого молодого человека, оказался включенным в социальную жизнь, не имея опыта нор-
мального пубертатного развития, формируемого общением и воспитанием. Особенно па-
губно это сказалось на нем из-за пережитых травм, которые были нанесены ему внешним
миром. Неудовлетворенное желание любви у таких детей приводит к тому, что, подра-
стая, они легко становятся жертвами пробуждающегося у них чувства любви и возника-
ющих любовных отношений, и ради сохранения этой мнимой любви они готовы на все.
Суд не потребовал от меня заключения, и я не была назначена экспертом.
Это обстоятельство показывает, насколько мало пока еще ценится глубинно-психо-
логическая работа в аспекте психотерапии и педагогики. Особенно заметным это
становится в периоды кризисов, которых, однако, невозможно избежать в процессе
глубинных, продолжительных изменений. Когда во время поездки я узнала о пред-
стоящем вскоре заседании суда, я как можно быстрее подготовила заключение
и передала его адвокату. В своем заключении, подготовленном для суда, я заявила, что,
по всей видимости, Карлу поможет продолжение терапии. В результате, к счастью,
мне было позволено продолжить лечение во время отбывания им нового наказания.
В ходе новых бесед отчетливо проявилось, что ранее созданная основа, то есть
существовавшие в то время отношения доверия и готовность к открытому обсужде-
нию и преодолению ошибочной позиции, по-прежнему сохранялась. В первом
сновидении ему снилось, как он пришел на свидание, но подруга на его глазах села
в элегантный автомобиль другого мужчины и, не попрощавшись, уехала.
Теперь он совершенно открыто, но не без разочарования, наполненного чувствами
боли и ненависти, говорил об этой «любви». Мысли, вернувшие его в детство, помогли
ему снова обрести ранее достигнутое понимание своей ошибочной, но вполне
преодолимой ложной позиции.
Карл считал себя «излечившимся» от «отношений с этой девушкой». Но только
теперь началась настоящая проработка проблемы любви. В разговоре о прочитанной
книге он упомянул, что в ней рассказывалось о том, что юная девушка была принесена
в жертву богу. Отнюдь не случайно из всей этой, как он сказал, увлекательной истории
в его памяти запечатлелось лишь это описание. Ему стало ясно, что за его рациональ-
ной позицией «Я считаю это ужасным и жестоким» скрывались бессознательная
обида и жажда возмездия, которые и впредь продолжали бы на него воздействовать,
если бы он не стал разбираться с этим на сознательном уровне. На этой завершающей
стадии лечения во время тюремного заключения ему было показано, что теперь уже
и по возрасту он должен нести полную ответственность за свои поступки.
Становилось все более очевидным, что понимание им того, чего он ожидал на свободе,
существенно прояснилось. Благодаря двум последним сновидениям ему стало еще более
понятно, какие трудности и искушения ему встретятся, когда он будет сражаться за свое
место в обществе и в жизни в целом, и какую борьбу ему предстоит выдержать.
Сон: «Я гуляю со своими родителями, дело происходит в горах. Мать говорит:
“Это длинная, каменистая дорога”. Мы подходим к дому одного друга, у которого
богатые родители. Мать друга встречает меня в штыки».
Мысли. Он, как и его мать, знает, что на жизненном пути ему будет непросто. Однако
«приход домой» уже не означает освобождения от всякого рода связей и обязанностей.
Он чувствует свою принадлежность к семье, даже говорит о «родителях». Хотя это еще
104
не свидетельствует о более позитивном отношении к отчиму, все-таки признается тот

неопровержимый факт, что отчим, будучи мужем матери, тоже является членом семьи.
В упоминании «богатых людей», которые его не приемлют, выражается его социальное
чувство неполноценности, ранее провоцировавшее его на совершение краж. Вместе с тем
мысль, прозвучавшая в сновидении, что «она что-то имеет против меня», указывает еще
и на обиду: к нему, как бывшему заключенному, относятся недружелюбно и с недоверием.
В этом, пожалуй, заключается самая сложная задача, справиться с которой может
только он сам, если он своим поведением и своей надежностью докажет, что это
недоверие необоснованно. Теперь Карл понимает, что может изменить только самого
себя, но не других людей.
В последнем его сновидении выражается мысль, что новое понимание своих
шансов в жизни поможет ему избежать очередной неудачи: «Мне снится, что я вместе
с другими людьми нахожусь на большом корабле. Надвигается буря, корабль
опрокидывается набок, его прибивает к берегу, и возникает опасность, что он разда-
вит всех людей. При этом на море совсем нет никакого волнения. Все люди прыгают
на берег. Наконец, последним выпрыгиваю и я».
Мысли. Когда-то у Карла была мечта стать моряком, но затем он от нее отказался,
потому что работа и строгая дисциплина на корабле были ему не по нутру. Теперь
у него есть возможность отправиться в путешествие по морю жизни, причем
не в одиночестве, а вместе с другими людьми. Здесь, разумеется, возможны разные
опасности, с которыми он, как и все остальные, должен считаться. «Возможно,
ты будешь теперь последним, кто обретет твердую почву под ногами», — говорит
он себе в сновидении. Однако прогноз благоприятен: это ему удается! Наконец,
он удивляется тому, что надвигается буря, но на море нет никакого волнения. Он сам
иногда замечает признаки бури, хотя обстоятельствами это никак не подтверждается.
«Хотя я и могу потерпеть кораблекрушение, но, пожалуй, уже не погибну». Как выяс-
нилось через много лет, этот прогноз оказался верным.
Резюме. В данном случае непосредственной причиной неправильного развития
явилось раннее отделение от матери. Указывая на элементарное значение такого
положения вещей, часто отмечают, что оно подтверждается и теоретически. Но этот
же факт остается без внимания, когда пытаются понять неправильное поведение
в юношеском или взрослом возрасте и указывают на то, что с нынешней осечкой
данное обстоятельство не имеет ничего общего.
В качестве второго важного момента следует назвать истинно человеческое
отношение к психотерапевту, которое явилось исцеляющим фактором. Кроме того,
мне кажется важной простота ведения беседы. Мы не говорили о комплексах,
и я специально не указывала на символические элементы в его сновидениях. У детей
и подростков простота речи и высказывания мыслей имеет первостепенное значение.
Такую же простоту можно встретить и в индивидуально-психологической терапии,
но очень часто она ошибочно расценивается как проявление недостаточной глубины
или отсутствие научности. И все же гораздо сложнее передать относящиеся к жизни
инсайты словами, которые понятны любому простому человеку, чем на специальном
языке, привычном для экспертов. Поэтому и многие научные открытия адлерианской
индивидуальной психологии стали общественным достоянием, хотя при этом имя
Адлера порой вообще не упоминается. Вместе с тем на практике связь психо-
терапевтической работы с детьми и терапии, проводимой со взрослыми, оказывается
необычайно полезной. Дело в том, что опыт, приобретенный при терапии детей,
крайне важен при лечении взрослых невротиков. В своих проявлениях ребенок пока
еще более спонтанен, а вытеснение нежелательных представлений о себе в бессозна-
тельное пока еще не столь прочно. Здесь проще найти и проследить истоки невроти-
ческого поведения и вытекающие из этого тенденции в развитии. Это позволяет
105
также увидеть лежащие в основе невроза влияния и импульсы развития в раннем

детском возрасте, что является важным моментом при терапии взрослых.
И, наконец, как и при любом психотерапевтическом лечении, было важно,
несмотря на наличие необходимой вначале привязанности, не создавать зависимости
от психотерапевта, которая затрудняет обретение самостоятельности.
В зависимости от проблем и возраста пациента сроки, необходимые для лечения,
существенно различаются. Тем не менее в любом случае психотерапевт должен
стремиться к тому, чтобы пациент как можно быстрее мог обходиться без него.
В представленном случае серия из тридцати консультаций, проведенных до первого
освобождения из тюрьмы, оказалась слишком короткой, чтобы добиться стойкого
изменения поведения пациента во внешнем мире. Однако во второй серии, состояв-
шей из десяти консультаций, возникла настоятельная необходимость в том, чтобы
Карл вскоре отделился от терапевта и стал самостоятельным, и это принесло ему
пользу. При этом межчеловеческие отношения не были прерваны и даже укрепились.
После второго освобождения прошло много лет. Карл устроился на работу,
которая приносит ему удовлетворение, и удачно женился. Он поддерживает связь
с психотерапевтом, иногда посылая письма и поздравительные открытки.
Маргарет Краузе-Абласс
Третий случай
Тридцатилетний мужчина с сексуальными проблемами
Взволнованный голос по телефону: «Я не знаю, что мне дальше делать! Я в полном
отчаянии. Я обязательно должен с Вами поговорить!» (Угроза самоубийства?)
Когда незнакомец появился у меня, он не произвел на меня впечатления взволно-
ванного человека. Он был ростом 1 метр 80 см, непретенциозно, но хорошо одет и обхо-
дителен. Он сказал несколько любезных слов по поводу картин, висевших на стене,
сообщил, что работает в одном известном художественном салоне и что ему 30 лет.
Его проблема: он хочет жениться, но не смог, например, произнести ни единого
слова, когда на танцплощадке пригласил потанцевать понравившуюся ему девушку.
Дело не в том, что он не умеет разговаривать, а в блокировке мыслей. Он ничего не мог
сказать девушке. Разумеется, девушка была разочарована. Его друзья, наблюдавшие
за ним во время танца, посмеялись над ним, и после этого он очень расстроился.
Но ведь, обслуживая в салоне покупательниц, он не чувствует никакой блокировки.
Он живет со своими родителями. Отец — известный художник. Добродушный,
трудолюбивый человек, который мало говорит, но всегда попадает в самую точку.
Мать — ровесница отца, интересная женщина, раньше тоже рисовала, но теперь
занимается тем, что находит для международного художественного салона работы
молодых, пока еще не известных, но многообещающих талантливых авторов.
У него есть небольшой круг хороших знакомых (мужчин). Все они постепенно
женились и в последнее время часто обращаются с ним как с «закоренелым холостяком».
Меня озадачила эта исповедь, в которой сжато и по-деловому были представлены
факты, поскольку это изложение совсем не соответствовало интонациям во время
разговора по телефону. Тогда я попросил его рассказать мне (без долгих размыш-
лений) какие-нибудь воспоминания из раннего детства, причем такие, которые сами
спонтанно придут ему в голову. Но он не должен мне ничего рассказывать из того,
что ему самому, быть может, рассказывали о его детстве родители. Он должен,
так сказать, еще раз представить себе тогдашнюю ситуацию.
Детские воспоминания представляют собой важное диагностическое средство
в индивидуальной психологии. Каждое из таких спонтанно приходящих в голову
ранних воспоминаний содержит сжатую оценку определенного периода жизни,
106
родителей или других людей — все, что тогда было радостным или неприятным,
и то, что в значительной степени относится к рассказчику и сегодня. На какое-то
время господин М. задумался и после небольшой паузы стал очень живо рассказывать:
«Когда мне было четыре года, я отдыхал вместе с мамой на море. Нахлынувшая
волна перевернула меня и покатилась дальше. Я глотнул соленой воды и испугался,
что захлебнусь. Когда я снова встал на ноги, я стал искать свою мать. Она разгова-
ривала с каким-то мужчиной и ничего не заметила. Я ей тоже об этом ничего не ска-
зал и уже не стал подходить к воде так близко.
Наверное, когда я был в том же возрасте, отец (он знал много историй, мать —
меньше) рассказал мне историю об одном царе, жившем в далекой стране, который
хотел принести радость всем приходившим к нему людям. К сожалению, этот царь
уже умер, иначе мы бы тоже когда-нибудь к нему съездили.
Я нарисовал картину: красное солнце на темно-голубом небе. Желтая, как поле
зрелой пшеницы, земля. Я показал ее отцу. Мать сказала: “Еще один художник в
семье”. Отец: “Замечательно!” — и прикрепил кнопкой мою картину на стене в ателье.
(Меня это, конечно, очень обрадовало.)
Я играл в песочнице, а мать находилась рядом. На скамейках сидели мамы других
детей. Дети копались в песке. У моей матери было красное платье, а на голове —
красная шляпа с длинным пером.
В первый день в школе я боялся своей учительницы, но в дальнейшем она
оказалась очень милой и дружелюбной. Я думаю, что она ко мне хорошо относилась.
Мать сказала: “Вымой руки”. Мне этого не хотелось. Отец сказал: “Пойдем, нам
обоим нужно сделать это”. Мы помогли друг другу вымыть руки, у меня был голубой
фартук с желтой буквой “Я”. Меня зовут Янус. Когда мать злилась, она говорила: Янус,
а в остальных случаях звала меня Яном.
У меня была довольно большая детская комната. Мать показала мне, как правиль-
но расставлять игрушки на полке. Я должен был расставлять все игрушки по отделе-
ниям, чтобы все выглядело красиво. Если я этого не делал, она говорила мне: “Ты сегод-
ня не старался!” Тогда я снова все переделывал. Но после этого она мне ничего
не говорила. (Я считал это несправедливым. Отец хвалил меня чаще.)
Однажды я зашел в ателье, где ссорились родители. Я был совершенно ошеломлен.
Почему, я не знал и не понимал. Я вышел. (Они меня не заметили.) Я подумал:
“Наверняка виновата мать!”
Однажды в четвертом классе школы я написал в сочинении: “Моя мама, если
рядом нет посторонних людей, всегда ворчит”. (Когда я об этом снова думаю, то вижу,
что это неверно, но, видимо, в то время я так это воспринимал.)»
С помощью целенаправленных вопросов я узнал от пациента, что больше он лю-
бил отца, к матери испытывал весьма амбивалентные чувства и не чувствовал себя
по-детски привязанным к родителям. На мой вопрос: «Есть ли у вас уже сексуальный
опыт?» — он несколько испуганно переспросил: «С девушками?» Когда я кивнул,
он ответил: «Нет, ни разу!»
Затем на четвертом сеансе он рассказал мне об одном сновидении:
«Сегодня ночью (после того, как я вчера посмотрел по телевизору фильм про
преступников) мне приснился грабитель, потребовавший от меня отдать бумажник.
(Но я не помню, отдал ли я ему бумажник или мне удалось убежать.)»
«Быть может, это я был грабителем? Быть может, это я хотел забрать бумажник? Быть
может, это было предостерегающее сновидение? Про того, кто хочет все выведать!»
(Он рассмеялся.) «Вы не похожи на грабителя. В моем бумажнике лишь докумен-
ты, несколько телефонных номеров и немного денег. Пожалуйста!» Он протягивает
мне через стол бумажник, раскрывает его. «Ах, да, еще фотография моих родителей».
(Он дает ее мне.)
107
«Ваш отец — симпатичный мужчина. У него действительно добрые глаза. Он выгля-

дит моложе, чем я думал. Еще моложе выглядит ваша элегантная мать. Она смотрит
заинтересованно, а не так критически, как я ее себе (по вашему описанию) представлял».
«Их удачно сняли. Точно так они и выглядят. Я тоже выгляжу моложе?»
«Мне так кажется. Но ваши торжественно-темные костюмы вас несколько старят
(но все равно вы выглядите моложе, чем на самом деле). В повседневном костюме
вы, должно быть, выглядите еще намного моложе».
«Но у меня нет такого!» (Протест против того, как изысканно одевалась мать?)
«Мне здесь хочется напомнить вам один мой вопрос и один ваш ответ. Я спросил: были
ли у вас уже сексуальные отношения, а вы ответили (мне кажется, несколько испуганно)
встречным вопросом: “С девушками?” — и после некоторой паузы: “Нет, ни разу”».
Неожиданно господин М. плотно сжимает губы.
«Мой дополнительный вопрос: были ли у вас сексуальные отношения в детстве,
в школе, в академии или когда-то в юности с лицами мужского пола?»
«Я помню ваш вопрос и мой встречный вопрос. Я знал, что проговорился,
и удивился, что вы тогда сразу за это не ухватились».
«Поэтому и возникло предостерегающее сновидение: “Подумай, хочешь ли ты ему
показать свой бумажник, где спрятана тайна!”»
«Я хочу его показать. Наверное, вы должны знать и об этом, чтобы суметь мне помочь».
Какое-то время он сидел с закрытыми глазами. Затем вдруг поднял голову,
посмотрел на меня и сказал: «Дома я размышлял еще об одном сновидении. И вдруг
у меня в голове возник вопрос, который я никому не отваживался задавать: “Каждый
ли человек, у которого были гомосексуальные отношения, — гомосексуалист?”»
«Если человек, имеющий такой опыт, по каким-то причинам склоняется к этому,
то он может стать гомосексуалистом. Как показали многочисленные опросы, 60%
молодых людей мужского пола до пубертата, а многие и после наступления половой
зрелости имели такой опыт, но затем все же приходили к нормальным гетеро-
сексуальным контактам и отношениям. Эти цифры были получены американским
исследователем Кинси. Они были подтверждены также и немецкими исследо-
вателями (эти цифры оказались такими же и в Германии)».
«У меня есть такой опыт, но я никогда не был активным. У меня никогда не было
постоянных партнеров. Это всегда были лишь единичные случаи. Это началось еще
в шесть лет: родители проводили со мной отпуск на одном крестьянском подворье.
Я подозреваю, что это была затея моей матери. Однажды с двумя сыновьями крестья-
нина (одному было семь лет, а другому восемь лет) я пошел в хлев. При этом они
рассказали мне о функциях быка. Я должен был изобразить корову, а они по очереди
изображали быка, разумеется, с опущенными штанами. После этого они посмеялись
надо мной из-за моей маленькой “писульки” и потому, что у меня не было эрекции.
Два года спустя один эксгибиционист онанировал передо мной, пока у него
не наступило семяизвержение, в туалете бассейна. Выходя из туалета, он ласково
погладил меня по голове. В дальнейшем я пытался через какие-то промежутки
времени, но безуспешно, добиться семяизвержения. Долгое время я боялся того,
что у меня что-то неладно.
В тринадцать лет у меня впервые произошло семяизвержение, а когда я в школь-
ной уборной заметил, что по развитию мужских качеств догнал многих моих
одноклассников, то очень обрадовался и мастурбировал крайне редко. Но моя
робость по отношению к девочкам сохранялась».
«Или вы сохраняли ее?»
«Но я не защищался, опять не защищался, когда в туалете бассейна один писавший
возле меня мальчик постарше держал в руке мой пенис до тех пор, пока у меня
не наступило семяизвержение. Я даже гордился доказательством моей половой зрелости.
108
В последующие годы моей учебы в гимназии я стал онанировать, в общем-то, регулярно.

Еще несколько раз незнакомые мужчины совращали меня. Я это терпел, но не был готов
к противодействию. После этого я злился на себя, что допустил это. У меня развилось
настоящее чувство вины. Во время учебы в академии больше уже ничего не происходило,
почти до самого ее окончания. Моему другу и мне нужно было сделать еще несколько
рисунков обнаженной натуры, которые мы должны были уже давно сдать. Мы совершен-
но спокойно, без эрекции стояли друг перед другом в роли обнаженной модели.
Но он вдруг проявил инициативу, и мы впервые (наверное, потому, что он был моим
другом) занялись взаимной мастурбацией. После этого нам обоим было не по себе. Никто
из нас не мог об этом говорить. Меня снова стали интересовать девушки, и я думал, что все
позади. Но до знакомства с девушкой дело так и не дошло.
С тех пор как я работаю в художественном салоне, я онанирую примерно два или
три раза в неделю. Однако в этом году еще раз был контакт с мужчиной. Я разговорил-
ся с одним человеком. Мы где-то вместе поужинали, а затем стали заниматься
взаимным онанизмом (в автомобиле, в парке и т. д.). После этого я жутко на себя
злился, часто приходил в полное отчаяние. И когда это случилось в последний раз,
я вам позвонил. Я не знал, что делать дальше. Но я боялся, что становлюсь гомосексу-
алистом. Раньше я об этом никогда не думал. Я все же хочу когда-нибудь жениться!
Теперь вы все знаете. Я ничего не приукрасил и действительно ничего не утаил.
Я чувствую облегчение. С тех пор ничего такого больше не было».
«И когда же возникла психическая блокировка?»
(Он задумался.) «Мне кажется, что с тех пор, как я окончательно решил жениться
и вместе со знакомыми стал ходить на танцы, чтобы познакомиться с подходящей
девушкой».
«И тогда этому решению воспротивилось ваше “бессознательное”. Вы должны
понимать, что это таинственное “бессознательное”, разумеется, является вашей
собственной позицией, а не загадочной силой, действующей извне, которая оказывает
сопротивление вашим намерениям. Как вам известно, все сравнения хромают,
но я все же отважусь привести одно простое сравнение: заядлый курильщик хочет
несколько ограничить свою привычку курить. Он уже отказался от нескольких
привычных для себя сигарет и поэтому справедливо гордится своим самоконтролем.
И тут во время просмотра интересной передачи по телевизору он неожиданно для
себя замечает, что курит, а, заглянув в пепельницу, обнаруживает там три окурка.
Старая привычка бессознательно заставила его сделать нечто такое, чего, что он,
собственно говоря, не хотел делать. Примерно так же действует и так называемое
бессознательное — часто оказывая позитивное влияние и поддерживая, но иногда
также расстраивая планы, потому что в отношении прежних, хорошо освоенных
привычек оно действует консервативно и упрямо противодействует недавно появив-
шимся намерениям, когда выключается сознательный самоконтроль».
В очень сжатом виде результаты бесед можно представить следующим образом.
Поведение матери — даже если она ведет себя благожелательно и дружелюбно —
часто интерпретируется неправильно. Основываясь на первом раннем воспоминании,
мы исследовали, что же господин М. (в четырехлетнем возрасте) ожидал получить
от своей матери до и после того, как его накрыла морская волна, и могла ли его мать —
в соответствии с ситуацией — повести себя иначе. Господин М. с удивлением обнару-
жил, насколько он сам содействовал именно такому ее поведению, за которое он ее
осуждал. Вместе со мной он вначале с большим интересом рассмотрел остальные
ситуации из его раннего детства, а затем и другие формы поведения матери, за которые
он ее критиковал. При этом оказалось, что со своей стороны он реагировал на них так
же, как в детском возрасте. Очень часто он вел себя так, что мать вообще не знала,
что обижала его (например, одевала его так, как ей нравилось, — «словно попугая» —
109
а он молчал), а потому и все ее действия, вызывавшие обиду, нельзя было скоррек-

тировать. При этом важную роль играло то, что отца господин М. в прямом смысле
слова идеализировал. Отец был «мудрым», понимающим, и при этом ему не нужно
было ничего подолгу рассказывать, он демонстрировал свою эмоциональную привя-
занность и полностью удовлетворял возникавшие ожидания. Но это далеко не всегда
было так — господин М. несколько раз (втайне или открыто) признавался, что когда
он был маленьким ребенком и даже когда учился в школе, он все-таки рос одиноким,
у него не было товарищей по играм и поэтому он не овладел социальными формами
поведения и не научился устанавливать социальные связи. В семье общались только
взрослые. Свое желание иметь товарищей вне семейного окружения он мог утолить
только чтением книг, которые, возможно, еще больше усиливали его склонность видеть
все (неважно, только хорошее или только плохое) в черно-белом цвете.
Таким образом, у него возникла сильная и прочная привязанность к отцу. Хотя
сегодня — будучи взрослым — господин М. сомневается в правильности того, что он напи-
сал в десятилетнем возрасте («Моя мама, если рядом нет посторонних людей, всегда
ворчит»), все же это предложение сохранилось среди его спонтанных воспоминаний,
он рассказал о нем и в конце добавил: «В то время я так это воспринимал!» Он многое
ценит в ней, например, считает, что именно матери он обязан своими школьными успе-
хами, но все-таки по отношению к ней он занимает амбивалентную позицию и продол-
жает утверждать, что у него так и не возникло эмоциональной привязанности к ней.
Насколько он помнит, так было всегда. Разумеется, обосновать это господин М. не мог.
Побуждаемый мной, он попытался напрямую получить объяснения этому
в беседах с отцом и очень осторожно также — в разговорах с матерью. При этом
он сделал интересные открытия.
Адлер часто указывал (насколько я знаю, впервые это было написано в статье
«О невротической диспозиции», 1909), что к числу внешне воспринимаемых психи-
ческих феноменов ребенка относится потребность в ласке, которую удовлетворяет любая
нормальная мать, тронутая беспомощностью младенца. Правда, утолить это желание
не всегда удается просто так, особенно если ребенок уже немного подрос. Поцелуй,
объятия, дружелюбный взгляд, ласковое слово ребенок может получить лишь в том случае,
если позитивно отреагирует на воспитательные усилия матери. Таким образом, потреб-
ность в ласке является социальным, базисным проявлением человека и нацелена
на формирование социальной эмоциональной привязанности к матери. Обычно эта
эмоциональная привязанность — варьируя на разных стадиях жизни — оказывается
очень стойкой, во всяком случае, более стойкой, чем привязанность к отцу.
К своему удивлению, господин М. узнал, что мать более полугода кормила его грудью,
сама ухаживала за ним с большой любовью, уже в очень раннем возрасте вызвала у него
первую улыбку и делала многое другое, что свидетельствует о существовавшей в то время
«настоящей материнской привязанности». Когда ребенку исполнилось примерно девять
месяцев, в семье возникли финансовые затруднения. За продолжительный период отец
не продал ни одной картины, многие расходы, например на врача и пребывание
в родильном отделении клиники, не были оплачены и т. д. Тогда мать решила отказаться
от занятия живописью и стала зарабатывать деньги. Она нашла возможность работать
в художественном салоне, где и по сей день занимается поиском подающих надежды
талантливых авторов. За маленьким ребенком вплоть до трехлетнего возраста присмат-
ривали домработницы, которые часто менялись. Еще сильнее разочарованный неожидан-
ным исчезновением «неверной» матери, маленький Ян не подчинялся своим воспита-
тельницам (был очень трудным ребенком) и избегал любых эмоциональных контактов.
Поскольку воспитательницы быстро сменялись, он в конце концов вообще перестал
чувствовать себя рядом с ними в безопасности. Именно поведение матери и воспита-
тельниц и стало причиной его сильнейшего эмоционального разочарования. В качестве
110
защиты от подобных болезненных разочарований в будущем у него развились сдержан-

ность и холодность по отношению к матери, сохранившиеся у него даже тогда, когда
у матери снова появилось больше времени для него и она захотела восстановить старые
добрые отношения со своим маленьким сыном.
Он принял это решение, негативно интерпретируя все поступки матери —
рассматривая пожелания как критику, советы — как требования и т. д. Однако он про-
тиводействовал не активно, а пассивно, маскируя свое сопротивление робостью.
Поскольку эта робость была его защитой, его оружием, его местью, она заставляла его
противиться всем усилиям матери помочь ему обрести настоящую веру в себя.
Господин М. был очень поражен новым видением и исследованными им новыми
фактами. Теперь он впервые увидел, насколько своей интерпретацией исказил образ
матери, представшей в его глазах в облике холодной женщины, не испытывавшей
к нему эмоциональной привязанности. К его собственному удивлению, в его памяти
теперь всплыли события, которые доселе оставались вытесненными: в них мать
выступала в роли необычайно дружелюбного человека.
Эти ошибочные интерпретации возникли у него из-за чувства вины, и теперь ему
нужно было от них избавиться. Разумеется, будучи маленьким ребенком, он не вел
себя злонамеренно. Он просто не мог понять, почему мама вдруг стала так редко
появляться. Никто также не смог объяснить ему поведение матери, потому что его
речевое развитие не позволило бы ему понять таких вещей. В результате он пришел
к выводу: нельзя доверять ни одной женщине, и особенно — матери! Самое странное
для него заключалось в том, что в общем и целом он продолжал придерживаться
своих ошибочных интерпретаций и в тридцать лет. «Но это означает, что нужно все
основательно переосмыслить!» — думал он. «Однако как все это можно поправить?»
Что было, то прошло, тут уж ничего не поделаешь. В прошлом уже ничего нельзя
поменять. Важно, чтобы позиция, которая формировалась многие годы, поменялась
бы на новую благодаря более объективному взгляду и чтобы человек больше не обра-
щался к своим прежним, привычным формам мышления.
Господин М. вышел из моего кабинета и сразу же отправился в цветочный
магазин, чтобы купить матери огромный букет роз (очевидно, ему была нужна хотя
бы такая форма искупления).
Само собой разумеется, казавшаяся ему столь тесной эмоциональная «связь с отцом»
теперь также стала восприниматься им несколько более реалистично. В сущности, едва
ли можно сказать, что отец дал ему ориентиры для будущей жизни. Он предоставлял ему
материалы для рисования, живописи и моделирования, собирал его художественные
произведения, иногда рассказывал ему истории, выслушивал его — и считал, что этого
достаточно. Настоящую подготовку ребенка к жизни он возложил на жену. Теперь
у господина М. гораздо отчетливее всплыли воспоминания, что в детстве он чувствовал
себя очень одиноким и поэтому был вынужден играть со своими плюшевыми игруш-
ками. В сущности, Янус никогда не чувствовал, чтобы от отца исходило хоть какое-то
сопротивление, в результате которого ему пришлось бы излагать или отстаивать свои
взгляды. Возможно, именно поэтому он и вырос таким малоинициативным.
О сексуальных эксцессах мы говорили не очень подробно. Я совершенно откровен-
но сказал ему, что воспринимаю их как своего рода «предпубертатные сексуальные
эксперименты», которые он, однако, «продолжал проводить на удивление долго».
Его эмоциональные реакции во время последних встреч с мужчинами свидетельствуют
о том, что внутренне он уже был готов такие контакты прекратить. Чтобы иметь
возможность оставаться сдержанным по отношению к женщинам, он, видимо, бессозна-
тельно постоянно хотел доказать себе, что он, пожалуй, все-таки «гомосексуалист»
и испытывает к женщинам не такое сильное влечение, как к мужчинам. Но по своей
инициативе он никогда не искал партнера, а довольствовался только случаями, когда
111
кто-нибудь проявлял к нему сексуальный интерес. Но после этого он никогда —

по меньшей мере с тех пор, как окончил академию, — не был в восторге после такого
происшествия и всякий раз лишь испытывал явное разочарование. Теперь же преград
к установлению отношений с женским полом не стало.
Если бы такие сексуальные эксцессы продолжались, нам пришлось бы заняться
ими более подробно, однако в то время это было ненужным.
В профессиональном плане у господина М. все было в порядке. Он показал мне
в художественном салоне современную графику. Он сделал это превосходно, а его
немногословные меткие замечания, относившиеся к отдельным рисункам, меня
попросту потрясли. Я сказал ему об этом при следующей встрече.
В дальнейшем основное внимание мы уделяли преодолению его пассивности.
В свои тридцать лет он по-прежнему оставался послушным сыном, который перед
покупкой любой книги сначала советовался с родителями, охотно рассказывал им обо
всех своих мечтах и желаниях. Разумеется, верно подмечено: не ошибается тот,
кто ничего не делает! Но верно и следующее: кто не делает ничего для других,
тот не ощущает радости жизни, вечно остается попутчиком и аутсайдером в общест-
ве. Сексуальные инциденты происходили с ним лишь потому, что, не проявляя в жиз-
ни собственной инициативы, он передавал инициативу другим и в конечном счете
получал от них нечто такое, что надолго выбивало его из колеи.
По его словам, ничего не менялось и в общении со знакомыми. Он считал,
что в силу недостаточности своих художественных дарований он едва ли мог проя-
вить инициативу и создать нечто, что привнесло бы свежую струю в это консерватив-
ное общество. Если бы ему это удалось, то, вероятно, он очень быстро избавился
бы от позиции аутсайдера и стал бы вести себя конструктивно в своем кругу.
То, что он, будучи маленьким мальчиком (не научившимся общаться с другими),
ничего не умел предложить, вполне понятно. Но то, что и сегодня, будучи тридцати-
летним молодым человеком, он, так сказать, ограничивался только тем, что подходил
к своему «столу для завсегдатаев» и говорил о том, о чем говорили другие, все же было
недостаточно. Несомненно, в этом городе есть люди, у которых нет даже такого
«стола для завсегдатаев». Однако в художественном салоне я видел, насколько хорошо
он умеет доносить до покупателей понимание графики. Почему же тогда все, о чем
он действительно может рассказать, он скрывает от своих знакомых? Разумеется,
я поостерегся давать конкретные советы.
Прошло несколько недель, и он прочитал в газете хороший отзыв об одной комедии,
посмотрел эту пьесу, а затем пригласил одного из своих знакомых вместе сходить
в театр. Поскольку все прошло гладко и поскольку затем и другие его знакомые, особен-
но женщины, благосклонно реагировали на подобные его предложения, он постепенно
стал смелеть и проявлять инициативу. Например, он вместе с двумя женщинами —
коллегами из художественного салона — посмотрел работы одного молодого худож-
ника, которые впервые были выставлены в небольшой галерее. (У обеих уже были
постоянные партнеры, и поэтому все это было для него отнюдь «не безопасно»).
При этом он впервые заметил, что вполне мог о чем-нибудь говорить, затем он приг-
ласил их также в театр, провел по небольшой выставке и рассказал им о картинах.
В целом они были очень довольны тем, как он справился с ролью экскурсовода, и пред-
ложил в будущем повторять такие мероприятия. Вскоре после этого вместе с ним
галерею посетила одна супружеская пара. Иначе говоря — опять успех. В конце концов
он подбил и своих родителей посетить эту небольшую выставку и на сей раз получил
удивленную похвалу от отца и одобрение изумленной матери за свои краткие,
но меткие замечания. Впервые в жизни он сходил на джазовый концерт. Он начал
наведываться в местный клуб и заинтересовал две супружеские пары рассказом
о работах, которые показались ему особенно оригинальными. Когда же наступило
112
время отпуска, он впервые в жизни решил отправиться в двухнедельную поездку

по Греции. Я горячо приветствовал это решение. На открытке из Дельф он сообщил
мне, что подружился с четырьмя мужчинами и тремя женщинами из группы, с кото-
рой путешествовал. Они нашли общий язык. По вечерам они часто общались друг с дру-
гом. Дельфы — потрясающий, неповторимый город. «Возможно, вас заинтересует,
что только на четвертый день я заметил, что блокировка исчезла. Когда я это понял,
мною овладел настоящий ужас. Но затем я рассмеялся и подумал: блокировка стала мне
совсем не нужна!»
Потом он рассказал мне, что с одной из этих дам — студенткой, последний
семестр изучающей историю искусства, — он часто встречается и в Мюнхене.
Они вместе обсуждали, как можно приятно провести вечер. «Хорошо, что теперь
я в этом уже немножко поднаторел». Я сам был тоже удивлен, насколько более
живым стал господин М., когда преодолел социальную стагнацию по отношению
к матери. Вместо частного руководящего принципа у него проявился пробудившийся
«социальный разум». Он стал жить удивительно «динамично».
Год спустя он женился на упомянутой девушке. Каждый год во время отпуска
и на Новый год он посылает мне поздравительные открытки, которые подписывает:
«Благодарный вам Янус М.» Из этого я делаю вывод, что уже три года с ним все
в порядке. (80 часов анализа.)
1
О необходимости антиавторитарного воспи- 4
РаботаядиректоромГородскойслужбыподелам
тания Альфред Адлер говорил еще в 1904 году молодеживМюнхене,я(попримеруамериканцев),
в своей газетной статье «Врач как воспитатель». основываясь на достижениях индивидуальной
Однако Адлер имел в виду не «безавторитарное» психологии,написалновыйварианттакназываемых
воспитание, а воспитание «авторитетным чело- «Писем Питера Пеликана», бесплатно (вместе
веком». с общейпапкой)ежемесячнорассылавшийсявсем
2
Я бы советовал прочитать небольшую книжку родителям, у которых появился первый ребенок
под названием «Хорошая игрушка. Справочник (в качестве средства оказания помощи в воспи-
для покупки». Рекомендуемая игрушка прошла тании). Эти письма нашли большой отклик во всех
проверку в семьях, детских садах и детских домах слояхнаселения.
с точки зрения ценности для игры, прочности 5
Индивидуально-психологически ориентиро-
и пригодности для детей разного возраста. ванную групповую терапию проводит работаю-
3
Негус — общий царский/императорский щий в Берлине психотерапевт Йозеф Раттнер.
титул в эфиопских семитских языках. — Приме- На его сеансах одновременно присутствуют
чание редактора. более двухсот участников.
Полную библиографию публикаций Альфреда Адлера в хронологическом порядке читатель
найдет в этом томе в статье Вольфганга Метцгера «Адлер как автор».
ANSBACHER, H. L., ANSBACHER, R. R. Alfred Adlers Individualpsy- LENZ, H.: Ermutigung. Freiburg i. Br.: Herder 1964
chologie. München, Basel: Reinhardt 1972 LOUIS, V.: Einführung in die Individualpsychologie. Bern: Haupt
D ECHÊNE , H. Ch.: Geschwisterkonstellation und psychische 1969
Fehlentwicklung. München: Barth 1967 R ATTNER, J.: Alfred Adler in Selbstzeugnissen und Bilddoku-
DENNIS , N.: Alfred Adler and the style of Life. Encounter, Lon- menten. Reinbek: Rowohlt 1972
don 1970 Die Individualpsychologie Alfred Adlers. Reihe «Geist und
D REIKURS, R.: Grundbegriffe der Individualpsychologie. Stut- Psyche», Bd. 2071 München: Kindler 31974
tgart: Klett 1969 ROM, P.: Alfred Adler und die wissenschaftliche Menschenkennt-
E LLENBERGER, H. F.: The Discovery of the Unconscious. New nis. Frankfurt/M.: Kramer 1966
York: Basic Books o. J. Deutsch: Die Entdeckung des Unbe- UNTHAN, C. H.: Ohne Arme durchs Leben. Karlsruhe: Braunsche
wußten. Bern: Huber 1973 Hofbuchdruckerei und Verlag 1916
113
НАПРАВЛЕННОСТЬ НА КОНЕЧНУЮ ЦЕЛЬ
КАК ОТВЕТСТВЕННОЕ БЫТИЕ
Анализ случаев, описанных Адлером, с современных позиций
Райнер Шмидт
«То, чем хочется быть, — это не просто бытие Я,

но и бытие как Нечто, которого еще нет, но которое
ожидается. Следовательно, сущность неимения
состоит в том, что этому Я невмоготу оставаться
наедине с собой, и оно стремится наружу».
Эрнст Блох. Experimentum Mundi (Bloch 1975, 11)
ЦЕЛЕВОЕ МЫШЛЕНИЕ
Философ Эрнст Блох описывает свое Я как Я ищущего человека. Это Я не находит
в себе покоя, стремится вовне. Оно динамично, а не статично. Врач и психолог
Альфред Адлер описал особенности человека, движущегося от несовершенства,
переживаемого как чувство неполноценности, к совершенству — поставленной перед
собой фиктивной цели.
Во второй части «Лечения и воспитания» мы находим важное для Адлера описа-
ние одного случая. Автор дает ему название «К вопросу о психологии выбора профес-
сии врача» (Adler 1928, 178). Описание данного случая отличается внешней фрагмен-
тарностью, краткостью и точностью подбора слов.
Врач — Адлер — рассказывает о самом себе. Он описывает внешне банальный
симптом, нарушение сна, возникшее в то время, когда он был глубоко взволнован
ужасной гибелью «Титаника». Пробуждение каждую ночь на первый взгляд кажется
случайным симптомом, но затем врач замечает, что просыпается каждый раз именно
в то время, когда погиб «Титаник». Даже во сне он переживает весь ужас этой катастро-
фы и продолжает искать средства, чтобы предотвратить смерть огромного числа людей.
Адлер проводит связь между нарушением сна и направляющим его жизнь, словно
путеводная звезда, желанием преодолеть власть смерти. Симптом приобретает свой
смысл. Он выдает «предотвращающую и подготавливающую попытку достичь ощуще-
ния безопасности, которая должна была служить осмотрительности в той же мере,
что и тщеславию» (Adler 1928a, 180).
Рассказчику вспоминаются события детства — страх смерти при постоянно
возникавших судорогах голосовых связок (последствие рахита), ранняя смерть
младшего брата, угроза собственной жизни из-за воспаления легких в пятилетнем
возрасте, друг, который хотел стать могильщиком, чтобы преодолеть в себе страх
смерти; и, наконец, у Адлера всплывает в памяти ставшее хрестоматийным в психоло-
гической литературе воспоминание о кладбище и представление о том, как по дороге
в школу он каждый день проходит по этому месту, всякий раз испытывая страх
смерти. Рассказчик вспоминает, что однажды он скинул свой школьный ранец
114
Направленность на конечную цель как ответственное бытие (Райнер Шмидт)
и несколько раз пробежал по кладбищу туда и обратно, чтобы с помощью такой

тренировки избавиться от страха смерти.
И только тридцать лет спустя, уже будучи взрослым мужчиной, Адлер понимает,
что между его домом и школой не было никакого кладбища. Ему становится ясно,
«что воспоминание об истории с кладбищем было поэтическим воплощением его
стремления преодолеть страх перед смертью» (там же).
Статья Адлера «К вопросу о психологии выбора профессии врача» представляет
собой яркую иллюстрацию целевого мышления в индивидуально-психологической
литературе. Симптом нарушения сна стал понятным после его рассмотрения как
целенаправленного. Ближайшая его цель — избавиться от беспокойства за судьбу
«Титаника» — становится понятной на фоне целевой установки. Борьба за преодоле-
ние страха смерти через обретение способности побеждать смерть с раннего детства
была одним из сильнейших мотивов Адлера при выборе профессии врача.
Таким образом, в вышеупомянутой статье Адлер рассматривает важный аспект
индивидуально-психологической теории. Понять человека — означает увидеть
направленность на конечную цель, поставленную им перед собой. В дальнейшем
будет показано, как этот подход конкретно реализуется в процессе психотерапии.
С точки зрения индивидуальной психологии, цель психотерапии состоит в постанов-
ке новой конечной цели. Но бесполезно искать в творческом наследии Альфреда
Адлера систематическое изложение терапии, сопоставимое, например, с «историей
маленького Ганса» Зигмунда Фрейда (см. т. I).
В предисловии к первому тому «Техники индивидуальной психологии» (Adler
1930) Адлер, излагая собственный терапевтический подход, обосновывает свое
нежелание систематизировать теоретические правила. Он пишет: «Что до сих пор
меня удерживало от этого (от представления основных принципов индивидуаль-
но-психологической терапии), так это невозможность втиснуть уникальную форму,
которую пытаешься выявить в каждом отдельном случае, в формулы или правила»
(Adler 1928, 13).
Отказ от подробного изложения своего искусства познавать людей объясняется
самосознанием Альфреда Адлера. Он воспринимал себя не только как врача, но и как
воспитателя и художника.
Если Фрейд в работах первой половины ХХ века с помощью проницательной
и зачастую самокритичной рефлексии, уточнений и изменений стремился
отстоять свои революционные теории, вызывавшие удивление и враждебность,
то Адлер видел в этом навязчивый теоретический перфекционизм и ограничение
творчества.
Такое отношение к психотерапевтической деятельности можно встретить у его
учеников и сегодня. Это — добрая традиция, но она часто ведет к недоразумениям.
Так, например, некоторые последователи Адлера, особенно представители второго
и третьего поколения, ошибочно считают, что выявление жизненного стиля — ко
всему прочему, это нередко делается стереотипно и директивно — составляет
основную часть терапевтической работы. Такой подход часто ведет к формированию,
можно сказать, сектантского сознания, которое мы обнаруживаем и у представи-
телей других психологических школ и которое исключает диалог между сторонни-
ками разных направлений.
Содействие такому диалогу через критическое осмысление нескольких случаев,
описанных Адлером, и является одной из целей данной статьи. Автор надеется
показать читателю то значение, которое может иметь для современной глубинной
психологии сравнительная индивидуальная психология, основанная не только на глу-
бинно-психологических подходах Фрейда, но и на философских идеях мыслителей
ХIХ столетия (Гегеля, Маркса, Ницше, Файхингера).
115
ИСКУССТВО ЧИТАТЬ ИСТОРИЮ БОЛЕЗНИ И ЖИЗНИ
В 1928 году Адлер представил первый том «Техники индивидуальной психоло-

гии» — работы, которую планировалось издать в трех частях. Тем самым он выпол-
нил просьбу своих сторонников, которую они высказывали постоянно в течение более
двадцати лет, — дать систематическое обобщение своих теорий и вытекавшей из них
терапевтической практики. Но и это намерение было реализовано лишь частично.
В свет вышли только первые два тома, а третий, пожалуй, наиболее важный, который
должен был быть посвящен общей и специальной диагностике, техникам и позиции
консультанта, так и остался ненаписанным.
Адлер назвал первый том запланированной трилогии «Искусство читать историю
болезни и жизни». Ему случайно попалась автобиография юной девушки, страдавшей
неврозом навязчивых состояний. Она была младшей из двух дочерей бедного венского
портного. Эта автобиография представляет собой удивительный документ —
исповедь жизни простой девчонки из пригорода. Но вместе с тем эта девочка —
принцесса со своей дворовой свитой, строптивая и не желающая, чтобы ею понукали.
В воображаемом мире своей частной логики она — неограниченная властительница.
Эта банальная история — ярмарка тщеславия в пошивочной мастерской бедного
портного — принимает шекспировский размах.
Эта история, казалось бы, несущественных желаний и надежд девушки, рассказы-
вающей о себе, открывает все вершины и глубины комедии и трагедии человеческого
бытия. Это история страхов, которые — из-за того, что стремление к власти и превос-
ходству выходит за рамки воспринимаемой реальности, — сами становятся средст-
вом, служащим сохранению мнимого мира «как если бы». Удивительно наивным
образом в этом рассказе, который обрывается вскоре после вступления девушки в пу-
бертатный возраст и смерти ее отца, становится доступным для понимания причуд-
ливый мир невротического человека.
В процессе чтения может возникнуть подозрение, что в этой исповеди что-то все
же было изменено и литературно сглажено. Но это подозрение остается литературно-
исторической спекуляцией, не существенной с точки зрения задачи, которая была
поставлена Адлером. Данная биография — наглядный пример того, как в теории
индивидуальной психологии понимается развитие невроза навязчивых состояний.
Эту книгу Адлера следует рассматривать как конспект ряда лекций, в которых
он приводит упомянутую биографию для изложения пока еще не известного ему
случая. Читатель получает возможность — с помощью этой своеобразной иллюстра-
ции — проследить за ходом его мыслей благодаря многочисленным комментариям,
толкованиям, предположениям, гипотезам, которыми терапевт сопровождает
рассказ девушки.
Читателю, не знакомому с индивидуальной психологией, такой способ представле-
ния материала, возможно, сначала покажется странным и ненаучным. Метод
угадывания, который в дальнейшем целенаправленно разрабатывал и представлял,
часто вызывая настоящее удивление (не стремясь, однако, к такому эффекту), ученик
Адлера Рудольф Дрейкурс, часто критиковали. Однако тот, кто внимательно прочтет
эту книгу, заметит, что Адлер всегда готов усомниться в своих предположениях,
отбросить их и выдвинуть новые гипотезы взамен прежних.
Он всегда ориентируется на конечную цель, пытаясь на основе доступного материала
понять ближайшие цели с учетом уже выявленных дальних целей. То есть суть данного
метода состоит в очень быстром формировании гипотез относительно бессознательных
целей поведения пациента. Мы можем избавиться от подозрения в подтасовке фактов,
приняв к сведению, что эти гипотезы обязательно должны подтверждаться и что терапевт
вполне допускает, что на самом деле все может выглядеть совершенно иначе.
116
Рассказ девушки начинается с самого раннего детского воспоминания: «Я помню,

что отец часто меня спрашивал...» Уже здесь Адлер прерывает сообщение поистине сме-
лой интерпретацией. «Ребенок излишне привязан к отцу, отец, видимо, был мягким чело-
веком и изнежил ребенка». Во второй части высказывания девушки эта гипотеза, похоже,
подтверждается: «С тобой все в порядке, у тебя ничего не болит?» (Adler 1928, 15).
От этого тезиса об изнеженности как источнике многих «болезней» девушки
Адлер в дальнейшем уже не отступает. И действительно, в ходе этой жизненной
исповеди его предположение подкрепляется обилием материала.
Здесь мы должны задать себе вопрос, что он понимает под изнеживанием.
При этом надо вспомнить его раннюю статью «О потребности в нежности у ребенка»
(Adler 1908a), поскольку эта работа означает важную веху на пути, который ведет
Адлера от Фрейда в направлении развития самостоятельной психологической теории.
Адлер говорит о естественной для ребенка потребности в нежности. Поскольку
речь здесь уже не идет о фатальной власти влечений, они не отрицаются — более того,
в опубликованной в то же время работе «Агрессивное влечение в жизни и в неврозе»
(Adler 1908b) он даже добавляет к ним еще одно. Но ими сущность человека не опре-
деляется, они служат потребности в нежности, которая рассматривается как пози-
тивное отношение к близким людям.
Если эта потребность в нежности удовлетворяется социально полезным способом,
то ребенок получает стимул энергично развивать у себя чувство общности, то есть чув-
ство своей связанности с близкими людьми.
В том случае, если ребенку не был показан «обходной путь через культуру» —
то есть в случае изнеженного ребенка, — потребность в нежности остается неразви-
той в культурном отношении, все желания остаются направленными на получение
чувственного удовольствия. А если ребенка, стремящегося к любви, оставляют в оди-
ночестве, его социальные чувства также остаются рудиментарными.
Гипотеза, появившаяся уже после первой части высказывания, что изнеживание де-
вушки мягким по характеру отцом определило отношение рассказчицы к важнейшим
жизненным задачам, остается перспективой, в которой и рассматривается этот случай.
Примерно в пятилетнем возрасте девочку, по-видимому, перестали баловать(я ду-
маю, что в пять лет мать прекратила кормить ее грудью. Адлер говорит об этом как
о трагедии. Девушка вспоминает свои навязчивые представления: «С пяти лет я стала
испытывать следующее: играя с куклой, я вынуждена была вопреки своей воле ругать
родителей и Бога» (Adler 1928, 24). Связанное с этим воспоминанием чувство вины
Адлер интерпретирует как скрытое чувство неполноценности. «Отец — собака»
означает: «Я лучше его!» (там же, 25). Такие тенденции к обесцениванию, по мнению
Адлера, возникают, когда человек чувствует себя слабым. Все более отчетливой стано-
вится линия борьбы за превосходство.
Возникшее у девочки на пятом году жизни нарушение сна Адлер характеризует
как обычное средство, к которому прибегают дети, стремящиеся к тому, чтобы
их продолжали баловать также и ночью.
Девушка рассказывает об одном грязном босоногом уличном мальчишке, которо-
му она подражала. Адлер пишет: «Если эта девушка стремится к тому, чтобы главен-
ствовать, то ей не так-то просто принять девичью роль» (там же, 28).
Эта оценка вроде бы несущественного для беспристрастного читателя процесса
на первый взгляд кажется слишком грубой интерпретацией. Сам Адлер дает
осторожное толкование — наверное, в реальной терапевтической работе он пока еще
не стал бы знакомить с ней пациента. И только позднее, когда отвержение роли
девочки все более ясно выкристаллизовывается в качестве средства сохранения
героиней своего мнимого превосходства, мы понимаем, насколько точно здесь Адлер
«разгадал» линии развития невроза навязчивости.
117
Правда, иногда, стремясь дать как можно больше иллюстраций, Адлер сам стано-
вится жертвой собственной апперцепции. Так, например, безобидную фразу девушки:
«Я с давних пор очень любила животных» (там же, 40), — он сопровождает приме-
чанием, что это часто бывает характерной чертой властолюбивых детей и что одна из
главных причин любви детей к животным заключается в стремлении к превосходству.
Это обобщающее утверждение Адлера вызывает сомнения. В предисловии к новому
изданию «Техники индивидуальной психологии» Вольфганг Метцгер (Metzger 1974)
говорит о том, что в теории Адлера также часто проявляется представление о первород-
ном грехе, которое было основополагающим для учения Фрейда.
Иногда Адлер отказывается от своего блестящего подхода, ориентированного
на конечную цель. Так, чуть позже девушка рассказывает об одном из ранних детских
воспоминаний: «Однажды, когда я была еще совсем маленькой, меня ужасно испугало
зеркало. Я проходила мимо магазина и посмотрела в одно из выставленных в витрине
зеркал. С той стороны меня пристально разглядывало мое же, но омерзительно
раздувшееся лицо» (там же, 112).
То есть она смотрелась в кривое зеркало. Мы помним, что, согласно теории Адлера,
из своих детских воспоминаний мы отбираем те, что соответствуют нашему стилю
жизни, и что в этих детских воспоминаниях жизненный стиль проявляется незаву-
алированно. Девушка постигает в этом образе структуру своего невротического
переживания — страх оказаться недостаточно красивой, уступить в борьбе за превос-
ходство. В этом образе целевые направляющие линии пока еще находятся на стадии
становления. Под ними следует понимать последующие симптомы, такие, как страх
заразиться волчанкой, страх перед дурным запахом некоторых переулков и районов,
страх разбить зеркало, чувство вины, ибо и в нем Адлер тоже усматривает целенап-
равленное средство для обесценивания других людей, и, наконец, навязчивое умыва-
ние, в котором находят свое выражение все предшествующие симптомы.
Адлер не развивает эту мысль в данной работе, ограничиваясь лишь несколькими
общими фразами, и возвращается к своей теории неполноценности органов, которая
в его концепции финальности и чувства общности подчас выглядит чужеродной.
Адлер излагает этот случай совершенно спонтанно, с легкостью переходя в ходе
лекции к рассуждениям на затронутую тему и высказывая свои мысли по поводу
проблем воспитания, брака, сексуальности или роли мужчины и женщины в совре-
менном обществе.
Адлер постоянно возвращается к основным направляющим линиям, демонстрируя
принцип целенаправленности мышления. Описание данного случая представляет собой
нечто большее, чем просто еще одну иллюстрацию «мужского протеста». Адлер
понимает под этим отвержение человеком собственной половой роли с целью дости-
жения превосходства. Поскольку упомянутая девушка, стремящаяся самоутвердиться,
считает себя неспособной справиться с главными жизненными задачами (любовь,
работа, общество), она отграничивает в навязчиво-невротических структурах своей
болезни небольшой мирок, в котором способна господствовать.
В понимании Адлера психотерапия состоит в том, чтобы показать пациенту его
заинтересованность в частной логике, которая отдаляет его от common sense 1
и укрепляет его чувство общности. При изложении данного случая не ставилась задача
в точности показать ход терапии, но мы видим здесь, как Адлер просеивает имею-
щийся биографический материал, чтобы сделать его доступным для достижения
поставленных терапевтических целей. Импонирует последовательность его теорети-
ческих рассуждений, в том числе подходов к толкованию сновидений, которые
приводятся в конце книги. Позднее мы еще вернемся к этим сновидениям.
118
ТРУДНОВОСПИТУЕМЫЙ РЕБЕНОК
Второй части своей «Техники индивидуальной психологии» Адлер дает подзаголо-

вок: «Психика трудновоспитуемого ребенка школьного возраста» (Adler 1930).
При описании своей техники индивидуальной психологии он придает особое
значение работе с детьми.
Согласно Адлеру, мы воспринимаем ребенка в творческом процессе формирования
его жизненного стиля. Адлер оценивает свои наблюдения и предположения и в резуль-
тате ставит перед собой определенные цели. Скорее всего, они уже зафиксировались,
но все же пока еще не утвердились окончательно, а потому смещаются в пред-
и бессознательное и подвергаются разного рода рационализациям, которые мы обнару-
живаем у взрослых. Этот интерес к ребенку стал в индивидуально-психологической
школе традиционным. До сих пор от студента, обучавшегося индивидуальной психо-
логии, на заключительном экзамене требуют, чтобы из трех представляемых на обсуж-
дение случаев хотя бы один был детским.
В своей книге Адлер дает представление о работе многочисленных индивидуально-
психологических консультационных центров, которые после Первой мировой войны
открылись в Вене, а затем и в разных городах Германии (как правило, в рабочих
кварталах). Наплыв посетителей в консультационные центры был огромен. Часто
бывало так, что консультант имел в своем распоряжении не более получаса на одну
консультацию, а повторная встреча с ребенком, как правило, была возможна только
через четыре недели. Консультации проводились открыто, в кругу психологов и
учащихся, нередко также с участием родителей. Такого рода консультирование, при
котором терапевтическое воздействие сказанного усиливается группой, представляет
собой раннюю форму групповой терапии. Оно заложило традицию, в соответствии
с которой главный акцент делается на групповой работе с семьями, в том виде, как
ее разработали Рудольф Дрейкурс и Люси Аккеркнехт в Америке, а также на
групповой работе по Йозефу Раттнеру, берлинскому терапевту, работающему в русле
В своей книге Адлер также сопровождает описание случая многочисленными
общими теоретическими рассуждениями по вопросам педагогики и психологии.
Материал, которым он располагает, представляет собой более или менее информа-
тивные сообщения учителей, воспитателей и родителей. Мы снова видим, как Адлер,
подобно портретисту, пытающемуся несколькими карандашными штрихами
передать основные черты лица, стремится выделить направляющие линии дина-
мичного движения данного ребенка в направлении к фиктивной цели — движения,
которое Адлер иногда называет «как если бы».
«Для нас очень важно получить точную картину» (Adler 1930, 91). Способность
Адлера вчувствоваться в эмоциональный мир ребенка была поистине удивительной.
Своим описаниям случаев он дает заголовки, которые кратко и четко характеризуют
основную проблему или стремящуюся к определенной цели направляющую линию
данного ребенка. Из двадцати представленных детских случаев я хотел бы подробно
остановиться лишь на одном.
Этот случай озаглавлен кратко — «Ребенок, страдающий энурезом» (там же, 150).
Мы узнаем, что речь идет о двенадцатилетнем мальчике. Адлер сразу же дает
несколько общих пояснений симптому: «...Энурез всегда представляет собой дви-
жение, нацеленное на то, чтобы — пусть даже и неподобающим способом —
оставаться связанным с матерью». Адлер понимает энурез как язык органа (диалект
органа — см. статью Й. Раттнера в этом томе). Ребенок как бы говорит: «Я пока еще
не вырос, за мной по-прежнему надо присматривать». Указание Адлера на то, что еще
в 1907 году им было доказано, что в случае энуреза следует искать неполноценность
119
поясничного отдела спинного мозга, выглядит все же не очень последовательным

и менее убедительным по сравнению с целевым подходом.
Мальчик, о котором идет речь, — внебрачный ребенок; у него есть сводный
младший брат и сводная младшая сестра (которым соответственно четыре и шесть
лет). Полная дискредитация отчима, сводного брата и сводной сестры лежит в основе
конечной цели — отстоять права первенца и единственного ребенка матери.
Интересно, что Адлер понимает этот симптом как ответ ребенка на такое
обращение, которое повергает его в уныние и лишает мужества. Этому соответствует
терапевтическое предложение, сделанное Адлером матери мальчика, — поощрять
его, обращать больше внимания на его позитивные качества, а также совет отцу более
ласково обращаться с сыном. В конце консультации Адлер сам говорит с ребенком.
В этом томе приводятся несколько подобных разговоров с детьми. Характер этих
бесед примерно одинаков. Сначала Адлер старается как можно больше приободрить
ребенка: «Браво, ты очень ловок! Ты можешь стать умелым механиком». Затем Адлер
открыто объясняет ребенку цель и смысл его симптома: «Ты боишься и поэтому
ведешь себя как грудной ребенок» (там же, 157).
Затем ребенку дается прямое указание, как вести себя, и произносится чуть
ли не обязательная фраза: «Возвращайся через месяц и расскажи мне, как твои дела».
Пытаясь выявить квинтэссенцию случаев, описанных во втором томе «Техники
индивидуальной психологии», выделим два основных тезиса Адлера. «Действительное
признание ошибки без попытки что-то изменить противоречит человеческой
природе» (там же, 26). Это положение для Адлера важно также для внесения
корректив при использовании техники угадывания. Если ребенок не отвечает
на предлагаемые терапевтом гипотезы рефлексом узнавания и готовностью к изме-
нениям, это означает, что гипотезы ошибочны.
Второй тезис своего терапевтического подхода Адлер формулирует следующим
образом: «Мы должны указать ребенку путь» (там же, 30). Одного только распо-
знавания фиктивных целей, на которые направлено его поведение, недостаточно — мы
должны предоставить ребенку (пациенту) возможность избавиться от конфликтов,
вызванных ошибочными представлениями о себе и других людях.
В свое время очень много говорилось о внешнем сходстве некоторых положений
индивидуальной психологии и поведенческой терапии. И действительно, Адлер
предвосхитил некоторые постулаты теории научения, лежащей в основе поведенческой
терапии. Однако Адлер никогда не считал научение просто передачей знания «сверху
вниз» — он понимал его как творческий процесс ребенка, движение, которое ведет
от мнимого «низа» к мнимому «верху». В прошлом в поведенческой терапии научение
часто неверно трактовалось как манипуляция, поскольку игнорировался творческий
вклад учащегося в учебный процесс. Попытка терапевтически скорректировать
признанные ошибочными результаты научения также относилась к манипуляции.
Еще в работе «Врач как воспитатель» (Adler 1904) Адлер размышлял о педагоги-
ческом принципе поощрения и наказания. В дальнейшем Адлер полностью его
отверг. Он пропагандировал неавторитарный стиль воспитания (см. статью K. Зеель-
манна в этом томе), во многом опередив в этом свое время. Антиавторитарное
движение 60-х годов было бы избавлено от ряда ошибок, если бы в то время более
активно обсуждались сочинения Адлера. В его понимании воспитание представляет
собой также передачу опыта и указание на логичность собственного поведения.
Методы воспитания должны содействовать осознанию и ободрению, лежащему
в основе индивидуально-психологического воспитания и терапии.
Большая заслуга в дальнейшей разработке техник ободрения принадлежит Рудоль-
фу Дрейкурсу. Он посвятил много лекций и статей этой теме. В одной из своих работ
он пишет: «Воспитатель [впрочем, это в равной степени относится и к психотерапев-
120
ту — Р.Ш.], который подбадривает ребенка и принимает его таким, какой он есть,

оказывает ему доверие, верит в его способности, завоевывает его доверие и содействует
развитию его уверенности в себе, ценит достижения ребенка или его подлинное
усердие, использует группу, чтобы содействовать и благоприятствовать его развитию,
разделяет группу так, чтобы каждый ребенок занимал свое место, помогает ста-
новлению навыков на определенных психологически обоснованных отрезках жиз-
ненного пути, которые позволяют достичь успеха, выявляет сильные стороны и по-
ложительные задатки, концентрируется на них, оценивает сферы интересов ребенка,
чтобы ускорить процесс научения» (Dinkmeyer, Dreikurs 1970, 60).
«МУЖСКОЙ ПРОТЕСТ»
Из главного труда Альфреда Адлера «О нервном характере» (1912) приведу
следующую цитату: «Следовательно, динамику невроза можно рассматривать именно
таким образом, а в своем влиянии на психику нервного человека она часто проявля-
ется так, словно пациент желает превратиться из женщины в мужчину или скрыть
отсутствие у себя мужественности. Эти стремления в своем пестром разнообразии
дают картину того, что я назвал мужским протестом» (Adler 1912, 93).
Адлер описывает направляющую линию человеческой жизни, соответствующую
движению от чувства неполноценности к стремлению к самоутверждению, от бес-
силия к власти. Он выдвигает теорию, что это движение «снизу вверх» часто опреде-
ляется парой противоположностей — «женское», что равнозначно бессилию,
и «мужское», что равнозначно могуществу. Это распределение ролей в нашем мире,
по-прежнему имеющее патриархальную структуру, в значительной степени опреде-
ляет апперцепцию ребенка в процессе формирования мнения о себе в социальном
контексте и фиксации на конечной цели.
Один случай депрессии и заикания, по-видимому, настолько ценен для Адлера с точки
зрения иллюстрации теории мужского протеста, что он неоднократно упоминает его
в своих статьях, — например, в двух известных лекциях «Роль сексуальности в неврозе»
и «“Вытеснение” и “мужской протест”...» (Adler 1928a, 94 etc.), с помощью которых
он в 1911 году пытался обосновать свой отказ от теории либидо. Более подробно он обсу-
ждает эту теорию в книге «О нервном характере» (Adler 1912, 107 etc.).
Однажды пациент, о котором идет речь, рассказал Адлеру о крупном денежном
пожертвовании, сделанном им одному институту, и сообщил, что теперь он чувствует себя
особенно депрессивным. При этом его заикание стало более заметным, чем обычно. Адлер
объясняет, что обострение невроза произошло вследствие щедрости пациента, поскольку
этот поступок отдалил его от достижения цели — увеличить свое состояние.
Далее пациент рассказал, что было уже далеко за полдень, и он почувствовал
сильный голод; кроме того, он договорился со своим другом встретиться в одном
ресторане. «Поэтому мне пришлось проделать (долгий) путь. Мой друг все еще ждал».
Жадность, не позволившую пациенту потратить несколько монет на трамвай, Адлер
интерпретирует как попытку клиента снова привести движение жизни в соответст-
вие с первоначальной направляющей линией. То, что он заставляет друга ждать,
означает обесценивание друга, с помощью которого пациент стабилизирует чувство
собственной значимости.
Далее Адлер вновь рассматривает жадность этого пациента, которую, тому,
правда, приходилось скрывать, поскольку, чтобы наслаждаться своим честолюбием
(= жадностью до почестей и уважения, которых он сам не оказывал никому другому),
он должен был казаться щедрым по отношению к обществу
Точно так же симптом заикания служил стремлению возвыситься над отцом.
Тот по своему авторитету и положению выделялся из общества других людей.
121
По сравнению с ним мальчик казался себе неполноценным. То, что деньги означают
власть, он узнал от отца. С тех пор жадность выполняла у этого человека функцию
сохранения накопленного состояния.
О невротическом преувеличении этой жадности свидетельствует любопытная
деталь, выявленная в процессе анализа. Так, пациент рассказал о фобии, которая
позволяла ему избегать дорогостоящих поездок. Если, например, он долго ехал
на трамвае и заканчивалась зона, которая оплачивалась по низкому тарифу, ему при-
ходила мысль о том, что трамвай попадет в аварию или свалится с моста, по которому
нужно было проехать.
Отец возлагал большие надежды на мальчика, рассчитывая, что тот станет
известным оратором и юристом. Адлер логично усматривает в симптоме заикания
попытку защититься от таких ожиданий и вместе с тем попытку обесценить отца,
найдя его самое уязвимое место.
Нарушение сексуального поведения Адлер рассматривает с тех же позиций. Ejacu-
latio praecox и импотенцию он описывает как выражение жадности и недостаточной
способности к самоотдаче. Кроме того, пациент проявляет садистские наклонности
в отношениях с женщинами, ему нравится бить и кусать их. Он предпочитает соблаз-
нять замужних женщин, тем самым, как полагает Адлер, обесценивая мужей этих жен-
щин, а самих женщин наказывает своей импотенцией.
Этими интерпретациями Адлер существенно отдаляется от теоретического
подхода Фрейда. Сексуальность, по мнению Адлера, не является причиной невроза,
она встраивается в невроз, подчиняется конечной направленности на фиктивную цель
достижения мужского всемогущества. Он говорит о «сексуальном жаргоне».
Мы снова сталкиваемся с описанием случая, в котором не стоит искать полноту
и завершенность. Социальный контекст лишь слегка обозначен. Указание на семей-
ную констелляцию можно найти только в виде попутного замечания: «Кстати, второй
ребенок в семье».
Описывая эти случаи, Адлер стремится проиллюстрировать важнейший принцип
сравнительной индивидуальной психологии, свои гипотезы о динамике и единстве
человеческой личности в ее направленности на конечные цели достижения превос-
ходства и власти.
Однако с введением этого принципа терапевтическая ситуация изменяется.
Психоаналитическая сцена, на которой движущей силой терапии является модель
переноса и контрпереноса, теряет свое значение. Адлер также постоянно обращается
к феномену сопротивления. Оно понимается с точки зрения конечной цели как
защита от угрозы утраты фикции и как защита направляющей линии, ведущей к этой
фикции. В данной концепции сопротивление выступает как обесценивание терапев-
та, который видит свою задачу в том, чтобы разоблачить фикцию и перевести
пациента с бесполезной стороны жизни на полезную.
Создание индивидуально-психологического терапевтического метода представ-
ляет собой логическое завершение этого принципа. Только в более поздних работах
Адлера, в частности, в книге «Смысл жизни » (1933), мы находим более подробные
описания того, какое влияние оказывает позиция ребенка в семейной констелляции
на формирование его жизненного стиля. Некоторые идеи Адлера в дальнейшем были
развиты его учениками, стремившимися создать законченную теорию психотерапев-
тической техники. При этом в развитии индивидуальной психологии Альфреда
Адлера можно выделить два основных направления. Первое из них связано с именами
Хайнца Л. Ансбахера и его жены Ровены Р. Ансбахер, которым принадлежит первое
систематическое изложение индивидуально-психологической теории, а также
Рудольфа Дрейкурса. Сторонники этого направления, представлявшие в 60-е годы
индивидуальную психологию в Германии (некоторые из них называли себя неоадле-
122
рианцами), пытались прежде всего усовершенствовать диагностические и терапев-

тические методы, однако при этом им не всегда удавалось избежать выхолащивания
подхода Адлера и превращения его в «психологию сознания».
Второе направление связано с именами Отто Рюле, Эрвина Вексберга и Манеса
Шпербера, который наиболее последовательно придерживался диалектического
подхода Адлера и острее прочих ощущал запросы общества. Эта последовательная
апперцепция идей Адлера привела к конфликту: учитель опасался идеологизации
своей теории учениками. В биографии Адлера Шпербер пишет по этому поводу: «Речь
шла (скорее) о том, чтобы дифференцированно исследовать взаимосвязи между
общими экономическими и социальными условиями, с одной стороны, и индивиду-
альными проблемами — с другой. Кроме того, мы считали необходимым детально
исследовать, в какой степени и какими путями от индивидуальной психологии
можно прийти к социальной характерологии или, выражаясь более обобщенно,
к социальной психологии. Мы не утверждали, что тем самым создаем новое учение,
а именно марксистскую психологию» (Sperber 1970, 178).
Как бы мы ни расценивали идеи Манеса Шпербера, ко второму направлению,
на мой взгляд, следует также отнести Фрица Кюнкеля. Общее для этих учеников
Адлера то, что развитием своих философских гуманистических идей они обязаны
сравнительной индивидуальной психологии.
Вернемся к случаю, описанному Адлером. По поводу терапии этого случая
невротической депрессии он пишет: «Однако путь к излечению удалось найти только
тогда, когда пациент проследил свой страх перед женщиной вплоть до его ошибочных
источников, до детского ощущения отсутствия мужественности, в котором и кон-
кретизировалось у него чувство неполноценности» (Adler 1912, 117).
Индивидуально-психологическая терапия неврозов также представляет собой
аналитическую проработку прошлого, в результате которой пациенту должно стать
понятным, как это прошлое им воспринималось. То, что это происходит не на кушет-
ке и не в рамках психоаналитической модели переноса и контрпереноса, вовсе
не разоблачает индивидуальную психологию как поверхностную. Тот, кто так считает,
просто не очень глубоко воспринял идеи Адлера.
ФИНАЛЬНОСТЬ СНОВИДЕНИЙ
При описании вышеупомянутого случая депрессивного заикания Адлер приводит
сон, приснившийся пациенту в конце терапии. «Я торгую старыми вещами в Вене
или в Германии или во Франции. Но я вынужден покупать новые вещи и перестиры-
вать их, потому что тогда это мне дешевле обходится, тогда они снова становятся
старыми вещами» (Adler 1912, 117).
Адлер понимает новые вещи в этом сновидении как новый потенциал, противопо-
ложный прежней импотенции, которая лечилась пока еще не во всех странах. В таком
случае в этом проявляется позитивное содержание данного сновидения, восприятие
новой, более мужественной возможности жизни. Вторая часть сна и конец фразы —
«...потому что тогда это мне дешевле обходится» — указывают на сопротивление.
При истолковании этого сна Адлер описывает пациента, находящегося в динамическом
движении между надеждой и страхом. Ориентируясь на свой фиктивный мужской
направляющий образ, он должен был также расценивать свою сексуальную способ-
ность как проявление всемогущества. В нарушениях сексуального поведения заклю-
чалась тенденция защитить ощущение превосходства, к которому он стремился. Мысль
о задаче этих механизмов защиты сталкивает пациента с предъявляемыми самому себе
требованиями, которые возникли из его фиктивного идеала и от исполнения которых
он до сих пор не отказался, сформировав установку «как если бы».
123
Таким образом, мы видим, что в своем толковании сновидений Адлер полностью

придерживается представления о конечных целевых установках, которым подчиня-
ются психические процессы.
Три сновидения приводятся также в конце описания случая юной жительницы
Вены, страдавшей неврозом навязчивости, о которой мы рассказывали во втором
разделе данной статьи. Напомним, что рассказ молодой девушки о себе оканчивается
смертью ее отца, который — балуя ее — в значительной степени был объектом ее власт-
ных притязаний, главной фигурой при ее «дворе». После его смерти девушка расска-
зывает о трех сновидениях, которые у нее часто повторялись:
«Затем мне приснилось, будто в меня вцепилась собака в наморднике; не разжи-
мая пасти, она крутила мордой, при этом я испытывала ужасную боль. Я быстро
включила свет, чтобы посмотреть, не идет ли у меня кровь и не ранена ли я, но ничего
не обнаружила. Этот сон часто повторялся».
«Мне также часто снилось, будто у изножья моей постели стоит высокий борода-
тый мужчина, и я просыпалась, до смерти испуганная. Я видела его настолько
отчетливо, будто все это было в реальности».
«И тогда я увидела цветок, который очень медленно поднимался вверх и наклонял-
ся ко мне — отдельный цветок с пятью похожими на пальцы лепестками. И я в страхе
проснулась» (Adler 1912, 149).
Адлер указывает, что эти сновидения можно понять однозначно, только узнав
мысли, которые возникали у девушки в связи с ними. Но поскольку по ходу ее исповеди
мы уже стали отчасти понимать стиль жизни девушки, Адлер все же готов высказать
несколько замечаний по поводу того, как он истолковывает эти сны.
Более всего ему понятен первый сон, который, по его мнению, выражает страх
девушкипередпревосходствоммужчины.Онадавноуже«наделамужчинамнамордник».
В том, что они предстают в образе собаки, Адлер усматривает попытку девушки защитить
себя посредством обесценивания мужчин 2. Менее понятен второй сон, который, на его
взгляд, отражает желание пациентки быть рядом с мужчиной, который опять-таки
обесценивается и о личности которого мы мало что можем узнать. О третьем сновидении
Адлер говорит меньше всего: «И здесь мы тоже снова обнаруживаем угрожающее
приближение и тенденциозное продуцирование страха, которое достаточно ясно
характеризует жизнь этой девушки как изнеженного ребенка» (там же, 130).
Этой фразой и заканчивается книга. Сон и его толкование представлены в виде
наброска. Адлер обрисовал финальную целевую установку этой девушки, ведущую
от изнеженности к власти. Построение теории еще не завершено. Оно остается
сильнейшим стимулом.
Какими бы неудовлетворительными ни показались нам мысли Адлера в связи с при-
веденными сновидениями, они все же проясняют одно обстоятельство: по мнению
Адлера, то, что возникает благодаря работе сновидения в латентных мыслях, определяется
не принципом вытеснения, как считает Фрейд, а принципом механизмов защиты и обес-
ценивания, которые можно понять, исходя из жизненного стиля человека. Сновидение
следует понимать как подготовку к завтрашнему дню. В условиях сна жизненный стиль
менее завуалированно проявляется в движении человека к последующим целям.
Адлер лишь дал толчок к разработке индивидуально-психологического толкования
сновидений. Комплексная теория интерпретации снов пока еще отсутствует.
При описании случая депрессивного заикания Адлер, излагая сон, добавляет
несколько важных замечаний. Он усматривает в сновидении абстрагирующую
попытку найти безопасный для чувства собственного достоинства выход из чреватой
поражением ситуации путем предвосхищения и проверки. Из этого следует, что —
согласно его теории — в каждом сновидении можно обнаружить схему «верх — низ»,
«мужское — женское», которая у невротического человека просто проявляется лишь
124
более интенсивно. Чтобы расшифровать смысл сновидения, мысли пациента,

возникающие в связи с ним, нужно оценивать в соответствии с этой схемой.
В двух своих докладах — «Роль сексуальности в неврозе» и «“Вытеснение” и “муж-
ской протест”...» (Adler 1928a), — прочитанных в 1911 году, Адлер пытается проиллюст-
рировать на примере (из которого я приведу лишь одно детское воспоминание и один
сон) свой тезис, что невроз не основывается на сексуальности и что при неврозе
сексуальность подвергается переработке под воздействием мужского протеста.
Адлер приводит следующее детское вспоминание: «Однажды он лежал на спине
на траве и увидел вверху в облаках образ своего отца. Он сам — слабак, девчонка,
находится в женской позиции, а наверху — отец, мужчина» (Adler 1928, 98).
Сон: «Девушка, юная, веселая, с пышной грудью, сидит обнаженная, раскинув-
шись на диване. Что она сказала, я не знаю. (Думает о проститутке, и вместе с тем
при виде обнаженной женщины у него исчезают мысли.) Она пыталась меня соблаз-
нить. (Женщина-демон.) Я совсем уже было поддался, но в последний момент осознал,
что сейчас произойдет поллюция, и отстранился. (Попытка обойтись без женщины.
Весь сон представляет собой предостережение о том, что поллюции и половой акт
в перспективе могут стать причиной табеса.)» (Adler 1928, 100).
Приведенные в скобках замечания Адлера указывают на направление, в котором
он понимает этот сон. Но человек, который благодаря предшествующему изложению
материала хоть немного разобрался в развиваемой Адлером идее апперцепции, поймет,
как в детском воспоминании удается распознать основные структуры жизненного
стиля и каким образом становится ясным сам жизненный стиль — но только уже
не в своей основе, а на короткой дистанции движения от одного дня к другому.
Решение задачи создания завершенной теории индивидуально-психологического
толкования сновидений, начало которой он положил, Адлер оставил следующему
поколению.
СЛУЧАЙ САМОУБИЙСТВА
В предыдущих разделах, основываясь на нескольких случаях, описанных Альфре-
дом Адлером, я попытался прояснить значение целевого подхода для терапевти-
ческого, а также для воспитательного процесса, показать, каким образом Адлер
описывает человека — прежде всего, на примере феномена, который он называет
мужским протестом, — в динамическом движении от ощущаемого бессилия
к власти, и, наконец, вкратце продемонстрировать значение этих гипотез для инди-
видуально-психологического толкования сновидений. Основываясь на описанных
им случаях, я попытался также показать направления, в которых ученики Адлера
продолжили развитие его представлений. Кроме того, я постарался выделить
некоторые из многочисленных идей, которые он предвосхитил и которые в дальней-
шем получили развитие в других теориях.
В 1933 году вышла в свет книга Альфреда Адлера «Смысл жизни», про которую
с полным правом можно сказать, что в ней он еще раз хотел обобщить и фундамен-
тально изложить свою теорию. При этом, излагая свою индивидуально-психоло-
гическую теорию, он также сделал попытку ввести эту теорию в систему понятий
современной ему общественной жизни.
Возьмем наугад пример любого человека, потерпевшего фиаско в наше время;
проще всего обратиться к ежедневной газете — например, к статье журналиста Г. Лам-
мерта на странице, посвященной местным новостям, в субботнем номере газеты
«Франкфуртер Рундшау» от 27 марта 1971 года. Процитируем комментарии Альфреда
Адлера, которые он мог бы дать по этому поводу, из его книги «Смысл жизни», и, в свою
очередь, сопоставим их с комментариями, которые были даны в наше время.
125
Возможно, нам удастся более четко показать значение сравнительной индивиду-

альной психологии Адлера для современной психологии.
Цитирую «Франкфуртер Рундшау»:
«В ночь на вторник, 16 марта, 52-летний кондуктор трамвая Энгельберт Шляйхер
решил свести счеты с жизнью. Шляйхер вышел из дома в 6.30 и направился к новому
месту работы, которое ему определили за четыре дня до этого. Он сел за свой стол
в конторе и написал следующие строки: “Вчера вечером я положил документы
за январь 1971 года в февральскую папку. Посмотрите, пожалуйста, еще раз. Я уже
этого не сделаю. У меня депрессия, и сегодня я уйду из жизни. За четыре недели мне
пришлось три раза сменить работу. Больше я такого не сделаю. Шляйхер, № 170877”.
Затем он добавил: “Большое спасибо за ваши хлопоты”.
Энгельберт Шляйхер закрыл за собой дверь конторы, выбрался через четвертый
этаж на крышу дома и бросился вниз на мостовую.
Прежде чем стать «служебным номером 170877», он компостировал проездные
билеты. На протяжении 25 лет. Это была работа, которая была ему знакома и давала
ощущение того, что он нужен. До января 1971 года. Тогда Шляйхер узнал, что вскоре
ему — при сохранении зарплаты старшего кондуктора — придется выполнять
простые работы на складе проездных билетов.
Администрация муниципального предприятия обосновывает это так: “Указанный
гражданин в январе 1971 года обратился к врачу, так как не чувствовал себя больше
способным исполнять обязанности кондуктора”. Вывод врача: “Болезнь ног”. Три
недели спустя администрация предприятия определила Шляйхера на работу в
качестве вахтера. Выполнять некоторые связанные с этим дополнительные работы
Шляйхер из-за болезни ног не мог. Через 16 дней Шляйхер вступил в должность
помощника в конторе; в его обязанности входило исправление и хранение новых
каталожных карточек в отделе статистики на АТС.
Это был простой человек, который вырос в окружении семи братьев и сестер.
Он учился только в народной школе. Потом солдат Шляйхер маршировал по России,
а затем занимался наведением порядка с проездными билетами в городских трамваях
Франкфурта. Словом, Энгельберту Шляйхеру стало казаться, что он никому не нужен.
Через пять дней работы в последней должности он заявил, что болен. Шляйхер
почувствовал себя не у дел, когда после выздоровления его сделали работником,
отвечающим за ведение документации».
Случай самоубийства. Альфред Адлер говорит по этому поводу: «Уход от жизнен-
ных проблем становится окончательным в самоубийстве. В основе душевной струк-
туры самоубийцы лежит активность, а не мужество, активный протест против полез-
ного сотрудничества. Во всех случаях речь идет о недостатке признания, что вызывает
мысли о смерти или самоубийстве; о пережитом или со страхом ожидаемом
поражении в одной из трех жизненно важных сфер, иногда вначале сопровожда-
ющемся фазой депрессии или меланхолии» (Adler 1933, 87).
Адлер усматривает в этом самоубийстве активный протест против полезного
сотрудничества. Зададим вопрос: «Оставляло ли данное общество трамвайному
кондуктору Энгельберту Шляйхеру место для полезного сотрудничества? Мог ли
он совершить еще что-нибудь полезное для общества, в котором жил?»
Подобные возражения оставим пока в стороне и остановимся, прежде всего,
на понятии «активный протест».
Зигмунд Фрейд выдвинул гипотезу о существовании влечения к смерти, или дес-
труктивного влечения. В интерпретации Адлера самоубийство предстает как поступок,
который совершается намеренно, но это намерение от самого человека может быть
скрыто. Он пишет: «Если Фрейд утверждает, что смерть привлекательна для человека,
а потому видится ему во сне или мысль о ней проявляется у него как-нибудь по-другому,
126
то даже в его понимании это было бы поспешной антиципацией. И наоборот,

не приходится сомневаться в том, что есть люди, которые предпочитают смерть борьбе
с внешними обстоятельствами, потому что в своем тщеславии они слишком боятся
поражения» (Adler 1933, 68).
Обратимся еще раз к мотиву, который Альфред Адлер рассматривает как причину
самоубийства в приведенном фрагменте: протест против полезного сотрудничества,
слишком слабое чувство общности, недостаток признания, пережитое или со страхом
ожидаемое поражение, тщеславие, изнеженность.
На это мы возразим, что трамвайный кондуктор Энгельберт Шляйхер, если верить
сообщению журналиста, до своего последнего часа был готов к полезному сотрудничеству.
Перед смертью он привел в порядок свои дела. То есть упрек в недостаточном чувстве
общности с нашей критической точки зрения, мог бы, наверное, содержать завуали-
рованное чувство вины, которое, в сущности, испытывало само общество.
В большей степени мы, возможно, согласились бы с предположением Альфреда
Адлера, что мотивом самоубийства послужила проблема признания. Но если
Энгельберт Шляйхер не чувствовал себя достаточно признанным в обществе,
в котором он жил, в семье, на работе и вообще в мире, то тогда это могло бы означать,
что он установил для себя некую меру признания, которой, вероятно, нельзя было
достичь, претендовал на определенное положение в обществе, и эти его претензии
каким-то образом объяснялись лишь недостатком безусловной солидарности в дан-
ном обществе. С этой точки зрения, субъективно он находился в ситуации человека,
который воспринимается обществом как неполноценный. В таком случае проблема
Энгельберта Шляйхера заключалась также в его предполагаемой несостоятельности,
в отсутствии способностей для того, чтобы обеспечить себе положение в обществе,
запрограммированных в его жизненном стиле.
В связи с этим Адлер указывал, что при рассмотрении смысла самовыражения
человека — а самоубийство тоже является одной из форм такого выражения —
можно выявить два процесса. «Один процесс (движение) формируется с самого
раннего детства и свидетельствует о стремлении перейти от ситуации недоста-
точности к ее преодолению, найти путь, который приведет от чувства неполно-
ценности к превосходству и устранению напряжения. Этот путь уже в детстве
становится привычным в своих особенностях и вариациях и в качестве формы
движения проявляется одинаковым образом на протяжении всей жизни. Другой
процесс дает нам представление об общественных интересах человека, о степени его
готовности или неготовности стать социально значимой личностью» (Adler 1933, 66).
Как уже отмечалось, важнейшее положение индивидуальной психологии Альфре-
да Адлера состоит в том, что любой поступок человека, в том числе и самоубийство
Энгельберта Шляйхера, подчиняется закону движения всей личности. В этом законе
движения устранены все мнимые противоречия.
Итак, если мы хотим увидеть поступок Энгельберта Шляйхера через призму идей
Альфреда Адлера, нам нужно установить закон движения, который был присущ его
жизни с самого раннего детства. Адлер пишет по этому поводу: «Следовательно,
определение ребенком своего места в его первом социальном окружении — его первый
творческий акт, на совершение которого, с использованием имеющихся способностей,
его побуждает чувство неполноценности. Эта оценка своего места — в каждом случае
разная — представляет собой движение, которое, в конечном счете, понимается как
застывшее по форме движение, как форма жизни, которая вроде бы сулит достижение
цели обретения безопасности и преодоления жизненных трудностей» (Adler 1933, 72).
Следовательно, то, что мы узнаем из газетной заметки о жизни Энгельберта
Шляйхера, относится к тому моменту, когда закон движения его жизни, так сказать,
выкристаллизовался в ситуацию добровольного падения с крыши.
127
Но правильные ли мы делаем выводы? Не заключена ли запрограммированная

фатальность этого краха в структурах общества, в которых программируется
отчуждение человека от самого себя?
В качестве доказательства правильности такого суждения о сложностях жизни
в наше время приведем несколько строк из сообщения репортера журнала «Шпигель»
Герхарда Мауца о приговоре, вынесенном дюссельдорфскому преступнику Юргену
Барчу. «В эти дни в районе Ханау четырнадцатилетний мальчик убил десятилетнего,
который во время игры в индейцев попытался воспротивиться тому, чтобы его
слишком туго привязали к столбу для пыток. В эти же дни в Аугсбурге от отравления
дымом умерла годовалая девочка после того, как ее четырехлетний брат поджег кровать,
в которой она лежала. В 1968 году 60948 детей, а в 1969 году уже 66051 ребенок
совершили действия, за которые они не подверглись уголовной ответственности лишь
только потому, что в то время им еще не исполнилось четырнадцати лет. Эти цифры
отчетливо показывают, что детям становится все сложнее расти в этом мире».
Многочисленные примеры подобного рода и по сей день постоянно встречаются
в прессе. Так, заголовок одной бульварной газеты от 8 августа 1975 года гласит:
«Старушку закололи двое детей!» Газета сообщает, что двое детей в возрасте одиннад-
цати и тринадцати лет убили ножом пожилую женщину, чтобы завладеть ее деньгами
и пойти в бассейн, а затем сожгли ее труп. Это сообщение — лишь один пример
из многих. На аналогичные сообщения мы наталкиваемся в прессе чуть ли не еже-
дневно — чаще всего они подаются как сенсация и апеллируют к низменным
инстинктам любопытства и страха.
Не становится ли перед лицом таких цифр и фактов понятным, что и взрослый
человек — «служебный номер 170877» — не смог справиться с жизнью? Действи-
тельно ли мы будем справедливы к человеку по имени Энгельберт Шляйхер, если
в конечном счете сведем его поступок исключительно к личным мотивам?
Для объяснения мотивации таких действий — как, впрочем, и для объяснения
мотивации читателей газет и их потребности в сенсациях — Адлер нашел убедитель-
ные причины. Он пишет по этому поводу: «Я с давних пор подчеркивал, что быть чело-
веком — значит чувствовать себя неполноценным. Это, очевидно, данное нам от при-
роды чувство можно сравнить с напряжением, которое требует разрядки. Подобно
тому как младенца в его движениях выдает чувство собственной недостаточности,
неутолимое стремление к совершенствованию и выполнению жизненных требований,
точно так же историческое движение человечества следует рассматривать как историю
чувства неполноценности и попыток его устранения» (Adler 1933, 67).
Таким образом, Альфред Адлер видит в чувстве неполноценности человека минусовую
варианту, образующую диалектический исходный пункт для его соприкосновения
с жизнью и ведущую к решению жизненных проблем. Оливер Брахфельд (Brachfeld
1953) посвятил проблеме чувства неполноценности целую книгу, к сожалению, не полу-
чившую должного отклика. В ней он, в частности, доказывает, что в ходе истории общест-
ва люди научились противопоставлять чувству неполноценности, вызванному уязви-
мостью человека во вселенной, целую систему защит, которой сегодня грозит разрушение.
Мы были бы не справедливы к трамвайному кондуктору Энгельберту Шляйхеру,
служебный номер 170877, сняв с него ответственность за программирование своего
личного стиля жизни и закона движения. Но мы были бы также не справедливы
к нему, если бы не обратили свой взгляд на общество, которое затрудняет формирова-
ние здорового стиля жизни; и были бы также не правы, если бы одновременно
не выступали за создание лучших условий жизни, которые позволят людям в будущем
проще находить более благоприятный жизненный стиль, избавляться от склонности
к формированию чувства неполноценности и развивать чувства общности и челове-
ческой солидарности. Но именно такое изменение общества может произойти
128
только посредством людей, которые берут на себя ответственность за свое бытие

и не перекладывают эту ответственность на внешние обстоятельства.
До рассмотрения вытекающих из описанного случая самоубийства политических
и педагогических проблем следует более подробно остановиться на введенном Альфре-
дом Адлером понятии чувства общности (см. также статью K. Зеельманна в этом томе).
Адлер пишет: «Мысль, чувство, поступок только тогда можно назвать правильными,
если они являются правильными sub specie aeternitatis3. И, кроме того, не должна вызы-
вать никаких сомнений их направленность на благо общества». В другом месте он утвер-
ждает: «Причина, по которой я должен любить своих ближних, вытекает из неразрывной
связи людей и из направляющего идеала общности. Только тот, кто в достаточной мере
проникся этой целью по отношению к обществу и у кого закон поведения определяется
ею, кто не может жить без нее, как без воздуха, будет способен также решать возни-
кающие у него конфликты с позиции общества» (Adler 1933, 162 163).
В предисловии к новому изданию «Смысла жизни» Вольфганг Метцгер критически
указывает на то, что в ранних работах Адлер использовал понятие «чувство общности»
более строго и что теперь он возводит его в ранг чего-то таинственного и мистического.
Вполне возможно. Книга «Смысл жизни» была написана под влиянием надвигаю-
щейся угрозы прихода к власти национал-социалистов. Вероятно, Адлер хотел
защитить это понятие от злоупотребления. Но именно это и произошло. Фашисты
опошлили понятие «общность», и оно стало означать поддерживаемую клятвой
общность людей, связанных между собой лишь ненавистью к врагу, которого нужно
было найти и которого всегда находили.
Адлер описывает человека как существо, с самого начала включенное в общество.
Он связан с другими людьми и в своей жизни не может без них обходиться. Только
в ответственности по отношению к другим людям он может обрести истинный смысл
жизни, а следовательно, и свою свободу.
Манес Шпербер (Sperber 1970) справедливо отмечает, что Зигмунд Фрейд никогда
сознательно не ставил вопрос об антиномиях реального общества и даже о его
эстетической культуре, тогда как Адлер сомневался в возможности воспитать по-
настоящему свободных людей в обществе, которое строго ориентировано на
конкурентную борьбу и в котором царят волчьи законы.
Таким образом, по существу теория Альфреда Адлера была нацелена также
и на изменение общества. Германист Ганс Майер в рецензии на книгу Манеса Шпер-
бера пишет, что в приучении человека к общественной жизни Адлер видел свою важ-
нейшую задачу, которую, однако, он сформулировал как социалист, точнее, как ав-
стрийский социал-демократ. Социал-демократический социализм Альфреда Адлера
послужил также главной причиной конфликта с Манесом Шпербером, который
критически относился к этим его идеям. Благодаря одинаковой оценке опыта сталиниз-
ма Альфред Адлер и Манес Шпербер снова сблизились. Сегодня он пишет: «Вспоминая
обо всем этом, отдалившись во времени и пространстве, я задаюсь вопросом, возможно,
оценка труда Адлера и его заслуг была бы более верной, если бы вместо того, чтобы
исходить из психологии и его теории неврозов, с самого начала в качестве основного
предмета рассмотрения мы выбрали воспитание» (Sperber 1970, 282).
Наилучшая помощь, которую сегодня может оказать нашему невротизированному
обществу индивидуальная психология, как и вообще любая другая психология, — это
помощь педагогическая. Мы вынуждены со смирением констатировать, что психоте-
рапевтические возможности помощи современному человеку и современному
обществу ограничены. Наших сил недостаточно, чтобы помочь всем энгельбертам
шляйхерам, живущим в этом мире.
Вклад, который может внести индивидуальная психология, заключается, во-первых,
в методе понимания мотивов поведения детей, а, во-вторых, — в системе мер поощре-
129
ния. Дрейкурс пишет: «То, как ребенок принимает решение, во многом зависит от его
собственных представлений, от самооценки и оценки других людей, а также от методов,
с помощью которых он завоевывает свое место в мире. До тех пор пока в своем
стремлении приспособиться он не лишится мужества, он будет использовать об-
щественно приемлемые и конструктивные средства. А потеряв веру в свою способность
добиться успеха полезными средствами, он сдастся и будет сражаться «на бесполезной
стороне жизни». Только в том случае, если родители и учителя будут обучены обсуждать
свои воспитательные действия с ребенком и умению его ободрять, они откажутся
от многих своих привычных реакций на плохое поведение детей и обратят внимание
на совершенно новые способы воздействия» (Dinkmeyer, Dreikurs 1970, 12).
Здесь критик, наверное, скажет: «Замечательно, что существуют новые подходы
к воспитанию, но не будет ли это самообманом и уходом от реальности? Верно
ли мы объясняем самоубийство кондуктора Энгельберта Шляйхера умозрительными
рассуждениями о более правильном воспитании? Не вытесняем ли мы чувство вины
за судьбу Энгельберта Шляйхера, без критики и терпимо относясь к современному
состоянию нашего общества?»
Предоставим еще раз слово Альфреду Адлеру: «Лечение и изменение сознания
таких людей может оказаться успешным только на основе совершенствования
их духовного мира, благодаря их растущему пониманию допущенных ошибок при
формировании стиля жизни. Еще более важной была бы профилактика — члены
семьи, особенно мать, должны научиться не доводить свою любовь к ребенку
до изнеживания. Большего следовало бы ожидать также от учителей и воспитателей,
которые должны научиться распознавать и исправлять ошибки» (Adler 1933, 162).
Альфред Адлер выделяет три аспекта оказания помощи. Первый из них —
психотерапевтический: несмотря на осознание своей беспомощности перед лицом
огромного множества ошибочных невротических установок, с которыми нам,
психотерапевтам, приходится сталкиваться, мы должны помогать человеку в меру
своих сил и способностей. Каждый психотерапевт, долгое время работавший с приме-
нением средств и методов индивидуальной психологии, мог убедиться в эффектив-
ности адлерианского подхода в индивидуальной и в групповой терапии.
Мое указание на важность педагогического подхода в индивидуальной психологии
не должно означать, что индивидуально-психологическую психотерапию мы считаем
менее значительной. У нее тоже есть важная педагогическая сторона. Не зря одно
из самых ранних сочинений Адлера носит название «Врач как воспитатель» (Adler 1904).
Второй аспект, на который указывает Альфред Адлер, — это необходимость
просвещения родителей. Одновременно он представляет собой важный аспект
просвещения общества. Третий аспект, по мнению Адлера, — необходимость
индивидуально-психологического образования учителей.
Однако центральное место среди всех теоретических представлений Альфреда Адлера
занимает его убеждение в прочности чувства общности. Предоставим еще раз слово Аль-
фреду Адлеру: «Что произошло с теми людьми, которые ничем не способствовали благу
общества? Их поглотила земля. С ними случилось то же, что и с вымершими животными,
которые не смогли найти гармонию с космическими реалиями» (Adler 1933, 170).
Те из учеников Адлера периода 20-х годов — такие, как Рюле, Шпербер или
же Кюнкель, — которые понимали учение Адлера как призыв к активной общест-
венной жизни, причем каждый из них, исходя из своей основной позиции, пытался
наполнить это учение либо социалистическим, либо христианским содержанием,
пожалуй, были правы. Но Адлер опасался, что его теорию могут заподозрить в «пар-
тийности», и тогда она утратит научность.
Конфликт до сих пор еще не разрешен. Я принадлежу к тем, кто считает, что усвоил
идеи Адлера о психологии человека, но кто должен признаться также и в миро-
130
воззренческих пристрастиях — я вообще не могу представить себе безоценочную

психологию человека. Да и само понятие безоценочной науки о человеке в конечном
счете может превратиться в идеологию и с помощью категории безоценочного описания
выполнять функцию сокрытия и игнорирования не доступных постижению фактов.
Но мы знаем также, насколько сомнительными стали такие понятия, как чувство
общности или близкое ему понятие солидарности. Психология Адлера является
предшественницей возникшей позднее социальной психологии. Мы должны воспри-
нимать его идеи примерно так, как это было сделано, в частности, Вексбергом,
развивавшим их в 20-е годы. Современная психология уже не может обойтись без
дискуссии с социологией. Все понятия должны быть наполнены новым содержанием,
а многие сформулированы заново.
В заключение вернемся к судьбе Энгельберта Шляйхера, трамвайного кондуктора,
служебный номер 170877, разбившегося насмерть 16 марта 1971 года. Если мы от-
несемся к его судьбе как к случаю из психотерапевтической практики, то тогда мы
не можем освободить Энгельберта Шляйхера от личной ответственности за свой посту-
пок. Если мы возьмем этот случай в качестве примера недостатка чувства общности
в социуме, в котором мы живем, то его можно рассматривать как призыв к изменению
поведения, то есть призыв приложить все силы к тому, чтобы изменить этот социум
в направлении более полной реализации чувства общности, о котором в конце своей
книги «Смысл жизни» Альфред Адлер пишет следующее: «Все, что тяготит нас в со-
временном мире, проистекает из недостатков нашего общества. То, что побуждает нас
достигнуть более высокой ступени, избавиться от ошибок в нашей общественной
и личной жизни — это зажатое чувство общности. Мы вправе ожидать, что по про-
шествии многих лет, когда человечество будет располагать достаточным временем,
а энергия чувства общности преодолеет все внешние сопротивления, человек так же
естественно будет выражать чувство общности, как дышать» (Adler 1933, 190).
Что мы еще можем сделать для Энгельберта Шляйхера? Мы можем серьезно
отнестись к нему и его многочисленным товарищам по несчастью. Для индивиду-
альных психологов это означает, что мы должны требовать от Альфреда Адлера
исполнения данного им слова, то есть критиковать и его в тех случаях, когда он отсту-
пал от своих идей. Мы должны бороться за то, чтобы его учение о чувстве общности
в устах его учеников не превращалось в пустые фразы.
СВОБОДА И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Этот обзор нескольких случаев, описанных Альфредом Адлером, проводится
с позиций психотерапевтов, работающих сегодня. То, с чем он сталкивался, представ-
ляло собой переживание одиночества у многих невротических больных — возможно,
порожденное самими пациентами в бессознательном намерении сбежать в частную
логику. Он научился понимать, что отдаление от common sense данного общества
является важным признаком невроза. Структуры таких ошибочных невротических
позиций ему удавалось лучше всего понять, выявляя целевые направляющие линии,
законы движения, манеры своего пациента.
В заложенной в детстве базисной программе человека, в формировании его
жизненного стиля, его идей, его творений, его целей Адлер видит творческий процесс.
Даже совсем маленький ребенок, по мнению Адлера, — не только пассивное
существо, но и принимающий решения и целенаправленно действующий человек.
Только в том случае, если индивид понимает, что и он тоже несет ответственность
за свое бытие, он обретает свободу, необходимую для изменений.
Следовательно, понятие финальности включает в себя и понятие свободы. Однако
абсолютной свободы у человека не бывает. Стремясь сохранить ее, он создает для себя
131
тюрьму своего невроза. Единственно возможная свобода человека — это свобода

в обществе, поскольку в силу самой своей природы он представляет собой обществен-
ное существо. Вероятно, эта свобода и в самом деле — лишь небольшое свободное
пространство в тотальной обусловленности человеческой жизни, как полагает Жан-
Поль Сартр (Sartre 1948, нем. изд., 13).
В этом смысле невроз представляет собой безответственное бытие, а стремление
человека к абсолютной свободе и власти всегда остается реализуемым лишь в установке
«как если бы». Задача терапевта и воспитателя — стимулировать доверившегося ему
человека к тому, чтобы выбрать ответственное бытие, ориентированное на благо
ближних. Только в обществе индивид может найти свободу.
Однако эта свобода — нелегкая ноша. В драме «Мухи» Жан-Поль Сартр измерил
ее вес. В уста Ореста он вкладывает следующие слова, обращенные к Электре:
«Я свободен, Электра! Свобода ударила в меня как молния. ...Я совершил свое дело,
Электра. Доброе дело. Я понесу его на плечах, как путник, переходя реку вброд,
переносит на своих плечах ребенка, я за него в ответе. И чем тяжелее будет нести,
тем радостней, потому что в нем — моя свобода»4 (картина вторая, сцена восьмая).
Моя свобода — это мой поступок. Невроз представляет собой также попытку
избежать ответственности за свои действия. Будет ли поступок человека действием,
совершенным для людей или против людей, — в этом заключены свобода и судьба
человека. Его шанс — это ответственное бытие.
Психология, как показывает Адлер в описанных случаях, является социальной
психологией и психологией свободы. Создал ли Альфред Адлер психологию двадцато-
го столетия? Этот вопрос кажется мне слишком сложным. Однако психологическая
беседа с людьми нашего времени представляется мне едва ли возможной без
постоянного обращения к идеям этого скептически настроенного — и, наверное,
только сегодня полностью понятого — знатока людей, который, тем не менее, любил
их, поскольку верил, что они могут быть человечными.
1
Здравый смысл (англ.). — Примечание пере- ции это само собой разумеется и для двух следу-
водчика. ющих сновидений.
2
Кажется удивительным то, как Адлер понял 3
С позиции вечности (лат.). — Примечание
здесь сексуальное значение. С фрейдовской пози- переводчика.
4
Перевод Л. Зониной.
BLOCH, E.: Experimentum Mundiþ Frankfurt/M.: Suhrkamp 1975 Die Technik der Individualpsychologie, II: Die Seele des
schwer erziehbaren Kindes. München: Bergmann 1930.
BRACHFELD, O.: Minderwertigkeitsgefühle beim Einzelnen und
Tb.-Ausgabe. Reihe «Bücher des Wissens», 6261. Frankfurt/
in der Gemeinschaft. Stuttgart 1953
M.: Fischer 1974
ADLER, A.: Der Arzt als Erzieher (1904) In Heilen und Bilden Der Sinn des Lebens. Wien, Leipzig: Passer 1933 Tb.-Ausgabe.
Frankfurt/M.: Fischer 1973 Reihe «Bücher des Wissens», 6179. Frankfurt/M.: Fischer 1972
Das Zartlichkeitsbedurfnis des Kindes (1908). In: Heilen und
DINKMEYER, D., DREIKURS, R.: Encouraging Children to Learn. The
Bilden. Frankfurt/M.: Fischer 1973
Encouragement Process. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice Hall
Der Aggressionstrieb im Leben und in der Neurose (1908). In: 1963. Deutsch: Ermutigung als Lernhilfe. Stuttgart: Klett 1970
Heilen und Bilden. Frankfurt/M.: Fischer 1973
LAMMERT, H.: Der Fall Engelbert Schleicher. Frankfurter Rund-
Über den nervösen Charakter. Grundzüge einer verglei- schau, 27. 3. 1971
chenden Individualpsychologie und Psychotherapie. Mün-
chen: Bergmann 1912. Tb.-Ausgabe. Reihe «Bücher des Wis- MAYER, H.: Sperber, Alfred Adler oder das Elend der Psycho-
sens», 6174. Frankfurt/M.: Fischer 1972 logie. Neue Rundschau, 81, H. 3
Heilen und Bilden. Ärztlich-pädagogische Arbeiten des SARTRE , J.-P.: L’imaginaire. Psychologie phénoménologique de
Vereins für Individualpsychologie (hg. mit Dr. C. Furt- l’imagination. Paris 1948. Deutsch: Das Imaginäre. Rein-
müller). München: Reinhardt 1928a. Tb.-Ausgabe. Reihe bek: Rowohlt 1971
«Bücher des Wissens», 6220. Frankfurt/M.: Fischer 1973 Les Mouches. Paris 1943. Deutsch in: Gesammelte Dramen.
Die Technik der Individualpsychologie, I: Die Kunst, eine Reinbek: Rowohlt 1970
Lebens und Krankengeschichte zu lesen. München: Berg- S PERBER , M.: Alfred Adler oder das Elend der Psychologie.
mann 1928b Tb.-Ausgabe. Reihe «Bücher des Wissens», Wien: Molden 1970
6260. Frankfurt/M.: Fischer 1974 WEXBERG, E.: Individualpsychologie. Wien 1928
132
ВЛИЯНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ
НА СОВРЕМЕННЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ НАПРАВЛЕНИЯ
Рудольф Каузен
У специалиста, разбирающегося в индивидуальной психологии, не может не вызы-

вать удивления то обстоятельство, что очень часто ее основные идеи встречаются во всех
мыслимых направлениях современной психологии, но без упоминания Адлера. Боль-
шинству молодых авторов, особенно если они не являются представителями глубинной
психологии, индивидуальная психология наверняка неизвестна, а потому было бы
неверно упрекать их в умышленном или непреднамеренном плагиате. Сторонники
индивидуальной психологии могли бы даже с удовлетворением отметить, что пред-
ставители других школ — зачастую с использованием эмпирических методов —
подтверждают фундаментальные открытия Адлера. В данной работе не ставится задача
продемонстрировать взаимосвязи подобного рода. Здесь мне хотелось бы лишь рассмот-
реть влияние индивидуальной психологии на другие психологические направления.
Следует открыто признать, что говорить о влиянии индивидуальной психологии
крайне сложно, поскольку многие авторы, приводя цитаты, не признаются в этом
влиянии. Проще всего найти эти доказательства у представителей первого и второго
поколений глубинной психологии, которые еще были свидетелями конфронтации между
школами, считающимися сегодня «классическими». Если у них встречаются адлериан-
ские идеи, то это можно расценивать как непосредственное влияние индивидуальной
психологии, даже если оно, как это часто бывает, упоминается чрезвычайно редко или в
искаженной форме или же не упоминается вовсе. Современные психотерапевты во
время учебы зачастую не получали достаточной и точной информации об Адлере. Если
же в их теориях обнаруживаются некие черты сходства с индивидуальной психологией,
то следует предположить, что индивидуальная психология оказала на них влияние,
которое ими не осознавалось. Но часто речь может идти также об открытии заново чего-
то, что было уже открыто прежде. Можно предположить, что это в еще большей степени
относится к авторам, которые не принадлежат ни к одной терапевтической или
глубинно-психологической школе. В дальнейшем мы рассмотрим эти предположения.
ЗАМАЛЧИВАНИЕ ТЕОРИИ АДЛЕРА
Пожалуй, в научно-историческом отношении судьба индивидуальной психологии

уникальна. Ее теорию оспаривали, замалчивали, но, несмотря на это, она проявляется
снова и снова, причем далеко не всегда под своим именем. Именно это обстоятельство
не позволяет нам четко провести границы между влиянием и конвергенцией, когда
сегодня нам встречаются сходные теории. У такой судьбы есть свои причины;
частично они известны, а частично мы можем о них лишь догадываться.
Самая весомая причина — соперничество с психоанализом. Фрейд отреагировал
на «отступничество» Адлера, который увлек с собой целый ряд известных фрейдианцев,
неконструктивно — он воспринял эти события как личное оскорбление и в дальнейшем
боролся с индивидуальной психологией, поддерживаемый своими верными учениками.
Метцгер (Metzger 1976) говорит даже о «запрете на цитирование» со стороны Фрейда,
133
который сохраняется и поныне, — чтобы получить признание среди психоаналитиков,

ученый не должен был упоминать имя Адлера. Приведем пример: в одной книге,
посвященной психоаналитической педагогике, Оскар Пфистер (Pfister 1913) постоянно
ссылается на Адлера. Но уже в новой работе Пфистер в предисловии пишет: «Если раньше
меня могли справедливо упрекать за то, что по отношению к Адлеру и К. Г. Юнгу я зани-
мал не совсем четкую позицию, то, пожалуй, в данной работе этот недостаток устранен»
(Pfister 1917). Под позицией здесь, разумеется, понимается отрицание и отвержение.
Пожалуй, с течением времени этот запрет превратился в своего рода табу.
Борьба, в которой сам Адлер тоже не уклонялся от полемики, не могла помешать
удивительному распространению индивидуальной психологии в Европе. Впоследствии
Адлер пытался добиться признания и в Америке. Хотя он и преуспел в этом, но его учению
было трудно конкурировать с психоанализом, который еще раньше утвердился в Соеди-
ненных Штатах. Свидетелем ожесточенной защиты индивидуальной психологии был
Дрейкурс, который рассказывал, что, когда в 1937 году он приехал в США, его друзья
предостерегали его от открытого объявления себя сторонником Адлера. Он пишет:
«Трудно поверить, что в свободной стране... было возможно такое давление, профессио-
нальное давление», — и продолжает: «Я был одним из немногих профессоров, которые
не лишились своей должности под давлением психоаналитиков» (Dreikurs 1973а, 107).
Как правило, через какое-то время американские тенденции распространяются
и на нас, а потому едва ли можно было предотвратить оттеснение индивидуальной
психологии в Европе на задний план. В первые годы после окончания Второй мировой
войны адлерианцы в союзе с близкими им по духу учениками Кюнкеля еще занимали
в учебных психотерапевтических учреждениях Западной Германии довольно
прочные позиции. Но затем с ними произошло примерно то же самое, что и с юнги-
анцами, — их влияние постепенно стало ослабевать. Но почему же они позволили
оттеснить себя на задний план?
Причина ослабления роли индивидуальной психологии, несомненно, состоит
в том, что Адлер распространял свою теорию главным образом посредством неустан-
ной лекционной деятельности, из-за чего у него не оставалось времени на основатель-
ную подготовку своих книг. Сравнивая сегодня труды Фрейда и Адлера, приходится
констатировать, что первые импонируют блестящим стилем и стремлением к пре-
дельно ясным формулировкам, из-за чего читатель иногда закрывает глаза на
объективные заблуждения, тогда как в работах Адлера встречаются стилистические
недостатки и неточные формулировки, которые могут вызывать раздражение
у читателя. Хотя Адлер и создал систему, изложена она бессистемно.
Еще одной причиной ослабления влияния Адлера, возможно, послужила этическая
апелляция его учения. В свое время Фрейд со своей смелой теорией сексуальности
натолкнулся на сопротивление. И наоборот, наших современников, пожалуй, легче
убедить в том, что их проблемы объясняются нарушением развития либидо, за которое
они не ответственны, чем заставить их согласиться, что в нашем «обществе повышен-
ных требований» (Metzger 1970) их поведение продиктовано стремлением к власти
и самоутверждению. На соответствующую рекомендацию изменить свои противоре-
чащие обществу цели индивид отвечает аффективной защитой.
Поскольку работы Адлера читали немногие, его влияние стало ослабевать. Так, на-
пример, Шпеер утверждает: «В настоящее время об адлерианской индивидуальной
психологии почти не говорят» (Speer 1949, 21). Шпееру, который как теоретик сам
сегодня в общем-то позабыт, видимо, было необходимо стереть следы происхождения
своих идей, так как в его «психологии контактов» было много общего с индивидуальной
психологией: по его мнению, нарушения способности любить или контактировать очень
часто появляются вследствие кризисов самооценки и неуверенности человека в собст-
венной значимости. Позднее Шпеер попросту стал утверждать, что индивидуальной
134
Влияниеиндивидуальнойпсихологиинасовременныепсихологическиенаправления(РудольфКаузен)
психологии больше не существует, характеризуя ее как «мелкобуржуазную» (Speer 1959,

22). Навешивая такие ярлыки (сюда же можно отнести и ставшую когда-то крылатой
фразу «психология учителей и священников»), некоторые авторы полагают, что тем
самым могут обойтись без какой-либо аргументации. Точно так же обесценивает Адлера,
называя его «мелкобуржуазным социалистом, отстаивающим интересы большинства»,
историк медицины Лейббранд (Leibbrand 1953, 380). И здесь эмоциональная оценка
также подменяет собой научную аргументацию. Наверное, при таком обесценивании —
здесь можно было бы привести сколько угодно аналогичных примеров — Адлера стали
все менее охотно цитировать даже те авторы, которые знали и ценили его.
И все же, вопреки внешнему впечатлению, индивидуальная психология, несмотря
на замалчивание, оказала влияние на другие психологические направления, подтвер-
ждения чему мы приведем в ходе дальнейших рассуждений.
ВЛИЯНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ НА ПСИХОАНАЛИЗ
Влияние на Фрейда
Даже Фрейд не смог полностью избежать влияния идей Адлера. Так, например,
Адлер (Adler 1972, 32) отмечает, что, введя понятие «Я-идеал», Фрейд становится на
позицию чувства общности и личностного идеала. Далее, Адлер (Adler 1973а, 60, 142–
143) указывает на то, что Фрейд перенял концепцию чувства неполноценности
и мужского протеста, хотя и втиснул ее в схему сексуальности. Также он отмечает,
что Фрейд дословно заимствовал образное выражение «низвержение с трона»
первенца (там же, 141). Наконец, Адлер (там же, 148) категорически заявляет,
что Фрейд сближается с ним, когда говорит о «бессознательном в Я». Это сближение
с индивидуальной психологией особенно важно, тем более что после смерти Фрейда
оно продолжалось в такой форме, которую нельзя было предвидеть заранее.
Вместо того чтобы приводить многочисленные цитаты, предоставим слово самому
Фрейду. Он считает, что потеря любви «в качестве нарциссического шрама надолго
нарушает чувство собственной значимости», в чем он видит важнейшую причину
часто встречающегося у невротиков чувства неполноценности (Freud, XIII, 19).
Принципиальное отличие от индивидуальной психологии, которое, возможно,
не особенно проявляется на практике, состоит в том, что Фрейд включает упомяну-
тую Адлером идею в свою теорию сексуальности.
Недостающий социально-психологический аспект в психоанализе

У современных представителей психоанализа мы нередко встречаем критическую
оценку того, что Фрейд рассматривал человека с солипсической позиции. Так, напри-
мер, Виктор фон Вайцзеккер (Weizsäcker 1948, 28) сожалеет о том, что психоанализ
«до сих пор практически не разработал подходов к коллективной, массовой или
социальной психологии».
С биологической стороны эта проблема рассматривается Кюнцлером (Künz-
ler 1967). Он исходит из того, что психоанализу фактически чуждо представление
об автономных, локализованных в центральной нервной системе и эндогенно возни-
кающих там импульсах социальных влечений, которые удовлетворяются в социальных
контактах. Он считает, что в этом отношении психоанализ нуждается в дополнении.
С каких бы позиций — феноменологических или биологических — ни звучала
бы критика, в любом случае игнорируется тот факт, что необходимая корректировка
давно уже была произведена, а именно со стороны индивидуальной психологии.
Во избежание недоразумений следует упомянуть, что, разумеется, существует
135
и социальная психология, разработанная на основе теории Фрейда (см. статью Э. Май-

стерманн-Зеегер в т. II). Когда сегодня неортодоксальные психоаналитики рас-
сматривают человека как первичное общественное существо, тем самым они следу-
ют — находя подтверждения в этологических исследованиях — представлениям
Адлера. Насколько здесь можно говорить о влиянии индивидуальной психологии,
а насколько — о конвергирующем развитии, выяснить крайне сложно.
Мимоходом отметим, что аналогичная имманентная критика есть и у юнгианцев.
Ганс Трюб (Trüb 1951) расширяет центрированную на внутренней жизни систему Юнга,
рассматривая значение партнерства. При этом он пришел к выводам, которые во многом
похожи на выводы индивидуальной психологии. И здесь тоже следует оставить открытым
вопрос о том, с чем мы в данном случае имеем дело — с влиянием или конвергенцией.
Психоаналитическая психология Я
Наличие бессознательных компонентов в Я, о которых в поздних работах говорил
Фрейд, признается и в современном психоанализе.
Старое представление Фрейда о том, что Я образуется из Оно, в психологии Я уже
не считается абсолютно верным. Современные аналитики говорят о наличии
первичных функций Я.
В системе индивидуальной психологии упор делается на самосохранении и само-
утверждении. Человек стремится к безопасности. От патогенных тенденций в стрем-
лении к обеспечению безопасности защищен тот, кто в здоровой мере обладает уве-
ренностью в себе. Чувство безопасности в сфере межчеловеческих отношений в целом
равнозначно доверию к себе и чувству собственной значимости.
Представители психоаналитической психологии Я также признают значение чувства
собственной значимости и относят это чувство к Я. Это можно продемонстрировать
на примере изменения понятия нарциссизма. Прекрасный обзор того, что сегодня
понимается под «нарциссизмом», дает Пульвер (Pulver 1972; см. также статью Х. Хен-
зелера в т. I). На мой взгляд, из-за неоднозначности этого понятия оно стало непригодным
для использования в качестве специального термина. Очень часто, как показывает
Пульвер, под нарциссизмом понимается не что иное, как чувство собственной зна-
чимости. Признается также, что люди, обладающие высоким чувством собственной
значимости, больше интересуются другими (Адлер сказал бы: они обладают большим
чувством общности), тогда как люди с недостаточным чувством собственной значимости
(в индивидуальной психологии: испытывающие чувство неполноценности), скорее всего,
будут сосредоточены на себе. Другие авторы, согласно Пульверу, понимают под нарцис-
сизмом усиление чувства собственной значимости, обусловленное защитными установ-
ками, например, чувство превосходства или манию величия. Но почему они не говорят,
что это обусловленное защитными установками усиление чувства значимости тождест-
венно ошибочной компенсации в понимании индивидуальной психологии? Несомнен-
ное проникновение в эти суждения идей индивидуальной психологии маскируется
сохранением термина «нарциссизм». Но если разоблачить его либидинозное значение,
то он ведет к заблуждениям, а то и вообще оказывается ошибочным.
Кроме того, аналитическая психология Я, ассимилируя открытия индивидуальной
психологии, признает, что чувство собственной значимости определяется социаль-
ными условиями и что человек уже изначально является социальным существом,
а не становится им вторично на либидинозной основе. Рапапорт (Rapaport 1959, нем.
изд., 66 etc.), который считает любое поведение социально детерминированным,
критикует классический психоанализ за то, что в нем человек рассматривается как
прирожденный индивидуалист. Он критикует боязнь психоаналитиков делать акцент
на социальной детерминации, о которой говорит Адлер (при этом Рапапорт ставит
136
его на первое место среди всех психологов), и считает, что нельзя недооценивать вклад
других школ в формирование психосоциального подхода.
В результате сопоставления понятий чувства собственной ценности и социальной
детерминации появилось понятие «идентичность». Следует заметить: это понятие
многозначно, что ограничивает, а то и ставит под сомнение его пригодность в качестве
научного термина. А. М. Беккер (цит. по: de Levita 1965, нем. изд., 7) обнаружила
семнадцать различных его коннотаций. Одна из них — это просто «чувство собственной
значимости» в понимании индивидуальной психологии. Согласно де Левита (de Levi-
ta 1965, нем. изд., 244), некоторые авторы употребляют этот термин как эквивалент
юнгианского понятия «Персона». На то, как этот термин употребляется сегодня, оказал
влияние, прежде всего, Эриксон. Мы не находим у него четкого определения, но стано-
вится все более понятным, что он имел в виду. Так, например, чувство идентичности
трактуется как «хорошее психосоциальное самочувствие», как «внутренняя уверен-
ность в том, что человек сможет найти признание у людей, с которыми он общается»
(Erikson 1950, нем. изд., 147). Поскольку такие характеристики отнюдь не чужды
индивидуальной психологии, есть смысл поискать у этого автора и другие соответствия.
Так, например, понятие «первичное доверие» (там же, 62) соответствует понятию
«первичное Мы», как его описывает Кюнкель (Künkel 1939), которого мы, несмотря
на стремление Адлера отмежеваться от него, можем рассматривать как индиви-
дуального психолога. Понятие «первичное недоверие» (там же, 62) соответствует
описанной Адлером ситуации отверженного ребенка, которому кажется, что он
находится в стане врага. Согласно Эриксону (там же, 78–79), на втором и третьем году
жизни ребенок может утратить чувство собственной ценности и приобрести чувство
своей малой значимости. Почему Эриксон не говорит о «чувстве неполноценности»?
Это понятие он оставляет для школьного возраста и противопоставляет его «чувству
продуктивности» (там же, 98). Такая произвольная систематизация позволяет
Эриксону ослабить влияние Адлера, которого он не цитирует. Понятие чувства вины
Эриксон также использует в значении, которое по смыслу приближается к понятию
чувства неполноценности. Кроме того, он говорит о соперничестве и господстве ребенка
над другими за счет слабости, что полностью согласуется с идеями индивидуальной
психологии. Принцип финальности, который был разработан Адлером, выражается
в тезисе: «Я тот, кем, по моему представлению, могу стать» (там же, 98).
На то, как в социальной и глубинной психологии используется понятие идентичности,
большое влияние оказали идеи американского социального психолога Мида. Ссылался
ли он на Адлера, нам неизвестно, потому что Мид не оставил после себя ни одной книги.
Все, что сегодня опубликовано под его именем, — это тексты лекций. Доказательством
возможного влияния идей Адлера на Мида, пожалуй, могут служить следующие цитаты:
«Комплексы неполноценности развиваются из тех желаний обрести идентичность,
которые мы стремимся, но не можем реализовать». Идентичность «в известном смысле
достигается благодаря превосходству над другими, точно так же, как ее недостаток
распознается при сравнении с другими» (Mead 1934, нем. изд., 248). Мид рассказывает
о том, каким образом человек может формировать у себя чувство превосходства
(там же, 249), при этом упоминается также склонность порочить других людей, чтобы
обеспечить себе более высокую позицию. Это совпадает с описанной Адлером тенден-
цией к обесцениванию. Далее, Ансельм Штраус в предисловии к книге Мида (Mead 1964,
нем. изд., 27) дает резюме идей этого автора. Согласно Миду, человек, занимаясь той или
иной деятельностью, селективно реагирует на раздражители и символически интерпре-
тирует их в отношении своего Я или не обращает на них внимания как на функционально
неважные. Из этой концепции, которая была известна не только Адлеру, говорившему
о «тенденциозной апперцепции», современные социологи пытаются создать претенци-
озные теоретические построения.
137
Кохут (Kohut 1971, нем. изд., 14) утверждает, что описание самопереживания
во взаимодействии с другими людьми не вытекает из наблюдений психоанализа.
Он прав. Однако на психоаналитическую психологию Я значительное влияние оказа-
ли научные факты, значение которых для психотерапии и, кроме того, для психологии
в целом впервые было подчеркнуто индивидуальной психологией.
На основании того факта, что современные представители психологии Я не цити-
руют Адлера, можно предположить, что они его не знают. Однако основоположники
этого направления его знали и в значительной степени находились под его влиянием.
В завершение этого обзора приведем пример того, как выглядит проникновение
индивидуальной психологии в психоаналитический лексикон у одного современного
психотерапевта. Полен (Pohlen 1969), который ссылается на Фрейда, трактует понятие
«авторитарный» как сверхкомпенсацию в смысле фаллического отыгрывания, как реак-
тивное образование, возникающее в ответ на не сознаваемую самим человеком идентич-
ность. Рассмотрим это более подробно: понятие «сверхкомпенсация» принадлежит
Адлеру. Под «фаллическим отыгрыванием» понимается мужской протест по Адлеру,
однако терминология остается привязанной к теории либидо, причем совершенно
неясно, продолжает ли современный автор по-прежнему ее придерживаться. «Реактив-
ное образование» — это легитимный термин психоанализа, на формирование которого
повлияла концепция Адлера об «обращении в противоположность». Но поскольку этот
термин был введен Адлером (1908) еще в то время, когда он сотрудничал с Фрейдом,
мы не относим его к индивидуальной психологии. В приведенном контексте претенциоз-
ный термин «реактивное образование» можно попросту заменить понятием «реакция»,
это понятие нейтральное и не принадлежит какой-либо школе. Одним из видов реакции
является сверхкомпенсация. Остается еще «не осознаваемая человеком идентичность».
Здесь имеется в виду чувство неполноценности, и мы снова сталкиваемся с понятием,
введенным Адлером. По аналогии с этим примером очень часто удается перевести
психоаналитические тексты на язык индивидуальной психологии.
НЕОПСИХОАНАЛИЗ
Между психоаналитической психологией Я и неопсихоанализом, несомненно,
существуют многочисленные параллели. Но поскольку оба направления не желают
смешиваться друг с другом, мы должны рассматривать их отдельно. Существует много
школ, которые называют себя неопсихоаналитическими.
В Германии получила признание система, разработанная берлинской рабочей
группой под руководством Шульца-Хенке, которая оказала значительное влияние
на развитие психоанализа (см. статью Э. Цандер и В. Цандера в т. III). Речь шла
о «сплаве» теорий Фрейда, Адлера и Юнга. Эту идею Шульц-Хенке выразил в преди-
словии ко второму изданию работы «Заторможенный человек» (1947). В первом
издании (1940) этой книги из-за цензуры нацистов назвать имена Фрейда и Адлера
не представлялось возможным. Поскольку новое издание не претерпело изменений,
становится понятным, что влияние Адлера не может декларироваться открыто,
и человек, разбирающийся в психологии, сам должен сделать вывод об этом.
Тем не менее и в более поздних публикациях Шульц-Хенке довольствуется
указанием на соединение разных теорий и, чтобы защитить себя от обвинений
в плагиате, даже утверждает, что не создал ничего «нового», а всего лишь упорядочил
старое и известное в соответствии с некоторыми методологическими принципами
(Schultz-Hencke 1970, V). Это, однако, следует рассматривать как чрезмерную
скромность, ибо помимо установления новых связей он привнес в свою систему
множество вполне самостоятельных идей. На вопрос о том, сколько в этой системе
действительно от психоанализа, ответить трудно. Шульц-Хенке (там же, V–VI)
138
удивляется, что представители классического психоанализа постоянно упрекают его

в том, что его позиция содержит максимум 10% идей Фрейда, тогда как сам он счи-
тает, что она на две трети фрейдистская. Разумеется, такие оценки не могут претен-
довать на точность. Но если принять в расчет, что наряду с метапсихологией он отка-
зался от всей теории либидо, то есть от главного в теории Фрейда, то позицию
классических психоаналитиков, пожалуй, нельзя назвать неправомерной.
Былобыслишкомсмелымпопытатьсядажехотябыприблизительнооценить,сколько
тезисов индивидуальной психологии содержит система Шульца-Хенке. Он, как и Адлер,
говорит о не выводимой из сексуальности потребности в ласке — человек для него является
первичносоциальнымсуществом.Онвысказываетпредположениеоналичиистремления
к признанию, и мы встречаем у него понятие сверхкомпенсации.
В предисловии к своей работе (1970) Шульц-Хенке говорит о внешних трудностях,
которые заставили его отказаться от цитат. Поэтому едва ли можно его упрекать, когда
в его работах в соответствующих местах не говорится о влиянии Адлера. Но это косвенно
содействовало тому, что имя Адлера практически исчезло со страниц последующих науч-
ных работ представителей этой школы, а о влиянии индивидуальной психологии было
забыто. Такие утверждения, как: «Почти во всех психоаналитических теориях неврозов,
особенно в теориях Фромма, Хорни, Салливена и Эриксона, большое внимание уделяется
социальной сфере межчеловеческих отношений» (Schwidder 1968), — могут вызвать
огорчение, но уже не удивление. Приоритет и влияние Адлера забыты или вытеснены.
Неопсихоанализ иногда называют просто психоанализом, считая его легитимным
продолжением развития фрейдовского учения. Разумеется, неизвестно, в каком
направлении развивались бы идеи Фрейда, если бы он прожил дольше. Обращение к
авторитету Фрейда со стороны представителей самых разных психологических
направлений создает путаницу. Стремление примкнуть к увенчанному славой гению
усиливает тенденцию замалчивать имена, которые для учеников Фрейда превратились
в табу. Культивирование фрейдовской терминологии даже там, где по своему содержа-
нию она, в лучшем случае, подходит в переносном смысле, также приводит к тому,
что влияние других авторов игнорируется.
Если бы в работах сторонников неопсихоанализа Шульца-Хенке не замалчивалось
влияние Адлера, то самые разные направления «неопсихоанализа» американского
происхождения обрели бы совершенно иные формы.
Карен Хорни (Horney 1939) отстаивала социально-психологический подход, придер-
живаясь в этом, как и многие другие психоаналитики, линии Адлера. Она рассматривает
невроз как результат нарушения межчеловеческих отношений, подробно описывает
стремлениеквластиипризнанию.Главноезначениепридаетсястремлениюкбезопасности.
Многиесчитают,чтоздесьможнообнаружитьидеиАдлера, представленныевофрейдиан-
ской терминологии. Она не признается во влиянии Адлера и лишь иногда говорит
об определенных сходствах своих взглядов с индивидуальной психологией, употребляя,
правда, обесценивающее слово «однако», но далеко не всегда обоснованно. Пожалуй,
она более четко, чем Адлер, описала «базальную тревогу». В сущности, этот феномен был
ему известен, и в этом контексте он часто говорил о стремлении к безопасности. Хорни
(Horney 1939, нем. изд., 34) рассуждает о происхождении базальной тревоги и описывает
чувства ребенка, «который изолирует себя в потенциально враждебном мире и чувствует
себя беспомощным». Для сравнения приведем уже упоминавшуюся цитату из Адлера
(Adler 1973b, 92): дети, недостаточно подготовленные к решению жизненных задач,
«гораздо больше интересуются собственной персоной, чем другими людьми, потому что
живут, словно в стане врага». В своих сочинениях Адлер часто возвращается к этому образу.
Наряду с Карен Хорни к культуралистской школе причисляют Эриха Фромма: «Био-
логическая слабость человека является предпосылкой человеческой культуры» (Fromm
1941, нем. изд., 40). Так же думал и Адлер (Adler 1947, 21). Гелен (Gehlen 1966), не упоминая
139
имени Адлера, на основе идеи о компенсации этой слабости разработал собственную

антропологию. Фромм описывает человека как первично социальное существо в духе ин-
дивидуальной психологии. Стремление к подчинению характеризуется им как мазохизм,
стремлениекгосподству—каксадизм.Страходиночестваисобственнойнезначительности
часто маскируется компенсирующими чувствами совершенства и престижа (Fromm 1941,
нем. изд., 151). Признаваясь (там же, 150), что Адлер поставил обсуждаемые им тенденции
воглавуугласвоейтеоретическойсистемы,онвсежеподчеркивает,чтоАдлеррассматривал
лишь рациональную сторону этого явления. Этот упрек никак не обосновывается и ничем
не подтверждается. Вместе с тем, высказывается критика, что Адлер не рассматривал эти
феномены как «садизм» и «мазохизм». Здесь следовало бы снова напомнить о том, что
крайне рискованно сохранять терминологию Фрейда, при этом полностью меняя
содержание. Фромм, как и многие другие, радикально расходясь с Фрейдом, понимает
термины «садизм» и «мазохизм» не в сексуальном значении. Подобные обороты речи
приводят к «совращению мышления речью» (Kainz 1972), то есть возникает опасность,
что вместо подразумеваемого содержания будет иметься в виду содержание, относящееся
к речевому обороту. Если статьи — причем не важно, кто их автор, — пишутся с исполь-
зованиемтерминологииФрейда,вконечномсчете,читатели,причемнетольконе сведущие
в психоанализе, начинают думать, что все это — идеи Фрейда.
Большую известность в качестве «неопсихоаналитика» приобрел Гарри Стек
Салливен. О поразительном сходстве его системы с индивидуальной психологией
было подробно рассказано Раттнером (Rattner 1969). Адлера Салливен нигде не упо-
минает. Однако совпадения вплоть до мельчайших подробностей настолько велики,
что едва ли могут быть чисто случайными (ср. также Wiegand 1973).
Хофштеттер (Hofstätter 1957, 294), занимая нейтральную позицию, приходит
к выводу, что Фромма, Хорни и Салливена (см. статью Г. Хржановски в т. III) — авторов,
которых в англоязычных странах называют неофрейдианцами, с не меньшими
основаниями можно было бы также назвать неоадлерианцами. Элленбергер (Ellenber-
ger 1970, нем. изд., 862–866). Он называет еще целый ряд других, не столь известных
у нас неопсихоаналитиков, которые испытали на себе влияние идей Адлера.
Адлер оказал влияние не только на неопсихоаналитиков, но и через них — на пред-
ставителей других направлений. Многие, не задумываясь, цитируют Хорни, Фромма или
Салливена, хотя, учитывая приоритет, они должны были бы ссылаться на Адлера.
Висс (Wyss 1961) пытается присоединить саму индивидуальную психологию
к неопсихоанализу. Возможно ли это в теоретическом отношении, зависит от того, каким
образом определяется неопсихоанализ. Другой вопрос состоит в том, согласятся
ли представители индивидуальной психологии, равно как и психоанализа, с такой класси-
фикацией. Существует опасность того, что определение, вытекающее из феномено-
логически констатируемых точек соприкосновения, не позволит увидеть того, что они
большей частью объясняются ассимиляцией концепции Адлера. При такой класси-
фикациивлияниеиндивидуальнойпсихологиинаглубиннуюпсихологиюсовременности
показалось бы слишком незначительным, и ее вскоре можно было бы отодвинуть на зад-
ний план как направление, существующее наряду со многими прочими.
ФИЛОСОФСКИЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ПСИХОТЕРАПИИ

Многие системы возникли под влиянием экзистенциальной философии или
философской антропологии. Они представлены несколькими известными именами,
но тенденция к созданию организованных школ не проявляется.
В полном соответствии с основными идеями индивидуальной психологии фон
Гебзаттель (Gebsattel 1954, 174) говорит об «отношениях между Я и Ты» и «гештальте
Я–Ты». Речь идет о представлении о собственной ценности (там же, 147), о воле
140
к власти (там же, 250), желании, чтобы тебя уважали, стремлении к признанию,
честолюбии, потребности в самоутверждении, ложном стремлении к славе (там же,
256) и о сверхкомпенсации (там же, 133). В другой работе (Gebsattel 1964) говорится
о самореализации в любви, в обществе и в творческой жизни, о полной реализации
личности (там же, 72) и о чувстве неполноценности (там же, 88). Адлер, несмотря
на схожесть идей, не упоминается. Вместе с тем, фон Гебзаттель знал о нем. В «Меж-
дународном журнале индивидуальной психологии» (1923/24, 2, 47) сообщается, что
фон Гебзаттель прочел в Мюнхене доклад на тему «Об отношениях между анали-
зандом и аналитиком с индивидуально-психологической точки зрения».
Бинсвангер (Binswanger 1964) много писал об чувстве любви, возникающем
между людьми. Элленбергер (Ellenberger 1970, нем. изд., 867–868) считает очевид-
ным влияние Адлера на разработанный Бинсвангером экзистенциальный анализ,
рассматривает описываемый им дуальный, плюральный и сингулярный модус
существования и отмечает, что эта концепция в значительной степени совпадает
с представлениями Адлера о чувстве общности. По мнению Элленбергера, описание
Бинсвангером вертикального уровня является дальнейшим развитием того, что Адлер
писал о диалектике «верха» и «низа». Бинсвангер Адлера не упоминает.
Босс (Boss 1957) также исходит из межчеловеческих отношений и делает акцент
на значении целостности, при этом он ссылается на многих неопсихоаналитиков. Об Ад-
лере говорится лишь, что Салливен реабилитировал многие идеи его индивидуальной
психологии. Так вот расценивается плагиат, а обворованный оказывается не у дел!
Один из бывших учеников Адлера — Виктор Э. Франкл. Его логотерапия, или экзи-
стенциальный анализ обнаруживает многие черты сходства с индивидуальной психо-
логией. В его теории делается акцент на конечных целях, на ответственности человека,
его поиске смысла (ср. название книги Адлера «Смысл жизни», 1933). Вместо «жиз-
ненного стиля» по Адлеру он говорит о «стиле бытия» и несправедливо упрекает Адлера
в том, что тот говорит об отношениях с абстрактным человеком вместо любви к «Ты».
На обвинение, которое, по-видимому, ему часто приходилось слышать, Франкл отвечает
риторической угрозой: «Довольно подходить ко мне с тем, что логотерапия — это
в лучшем случае всего лишь психология Адлера...» (Frankl 1973, 187). Его объяснение:
«Обычно я реагирую на подобные упреки следующим образом: кто вправе решать,
действительно ли логотерапия все еще относится к индивидуальной психологии или
давно уже нет — кто, как не Адлер? Но именно он настоял на том, чтобы меня исключили
из Объединения индивидуальной психологии. Roma locuta causa finite 1» (Frankl 1973,
187). Под суггестивным воздействием таких слов впечатлительный человек, возможно,
сделает вывод: исключение из объединения доказывает, что идеи председателя объедине-
ния на исключенного никакого влияния не оказали.
Многое в учении Франкла, несомненно, является адлерианским. В индивидуальной
психологии ответственность человека играет важную роль, однако Адлер старается
избегать привнесения морализирующего элемента в терапию. И наоборот, чрезмер-
ный акцент на свободе и ответственности, который делается в логотерапии, может
привести к морализаторству.
ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ НАПРАВЛЕНИЯ,
НЕ ОТНОСЯЩИЕСЯ К ГЛУБИННОЙ ПСИХОЛОГИИ
Можноутверждать,чтовсовременныхпсихотерапевтическихнаправлениях,которые
неотносятсякглубиннойпсихологииилиосновныеположениякоторыхдажепротиворечат
ей,какправило,обнаруживаютсяобщиесиндивидуальнойпсихологиейэлементы.Однако
доказатьналичиенепосредственноговлияниясложно,исуществуетнетакужмногоисследо-
ваний,посвященныхэтойтеме.Поэтомумы довольствуемсялишьнесколькимипримерами.
141
Разработанная Роджерсом разговорная психотерапия одним из направлений

глубинной психологии не считается, но в любом случае большое влияние на нее оказал
бывший фрейдианец Отто Ранк. Общее с индивидуальной психологией состоит,
например, в стремлении повысить у клиента чувство собственной значимости. Тауш
(Tausch 1968, 213) описывал сходные формы поведения пациентов в процессе терапии
у роджерианцев и адлерианцев. Такие характеристики, как позитивная оценка и эмо-
циональная теплота, искренность и конгруэнтность, понимание и социальная ревер-
сивность, которые считаются эффективными качествами психотерапевтов в школе
Роджерса, вполне отвечают также духу индивидуальной психологии.
С недавних пор в немецкоязычных странах стала известной также терапия
реальностью по Уильяму Глассеру (Glasser 1965). В ней делается акцент на необхо-
димости развития социальных контактов, чувства собственной значимости и ответст-
венности. Подчеркивая важность ответственности, Глассер отдает себе отчет в том,
что вступает в противоречие с психоанализом, но он, по-видимому, не знает, в какой
степени индивидуальная психология предвосхитила многие положения его теории.
Дрейкурс (Dreikurs 1973а, 122) отмечает сходство этой теории с индивидуальной
психологией и критикует Глассера за то, что тот не задается вопросом о мотивации.
Пожалуй, терапию реальностью вкратце можно охарактеризовать как редуциро-
ванную по глубине индивидуальную психологию.
В Мюнхене стала известной коммуникационная терапия (Mandel et al. 1971).
Уже само название указывает на связь с индивидуальной психологией. Такое предпо-
ложение подтверждается: в этой терапии речь, по существу, идет об усилении чувства
собственной значимости, а в основу этой теории положена идеологическая филосо-
фия — со ссылкой на Мартина Бубера. Поскольку авторы постоянно цитируют
Дрейкурса, доказать влияние индивидуальной психологии очень просто.
Утверждение, что идеи Адлера оказали влияние на поведенческую терапию, в основе
которой лежит теория научения, было бы слишком смелым, поскольку, как принято
считать, она является исключительно бихевиористской. Однако бихевиоризм в чистом
виде сегодня перестает пользоваться популярностью. Ограничимся ссылкой на Коррелла
(Correll 1965), который, будучи учеником Скиннера, сам признает, что его педагогическая
поведенческая психология не тождественна бихевиоризму. Некоторые его рассуждения
имеют отношение к терапии. Исследованный им с позиции гештальт-теории «уровень
притязаний» он справедливо связывает с доверием человека к себе и мотивацией.
Направленность на цели он описывает так, что невольно возникает мысль о концепции
руководящей линии в понимании Адлера. Он также указывает на значение общества. Если
не учитывать раннедетскую стадию развития, социальное подкрепление он считает
гораздо более важным, чем пищевое, сексуальное и прочие первичные подкрепления
(Correll 1965, 74). По мнению Коррелла, истинная цель шутовского поведения у школь-
ников состоит в том, чтобы привлечь к себе внимание (там же, 271). Все, что в этой книге
не описывается с позиций бихевиоризма, пожалуй, можно отнести к индивидуальной
психологии, хотя она нигде не упоминается.
ГРУППОВАЯ ТЕРАПИЯ
В развитие современной групповой терапии с ее многочисленными развет-
влениями внесли свой вклад многие теории. Открытых психоанализом механизмов
в сфере интерперсональных отношений недостаточно для того, чтобы понять груп-
повую динамику, и напрашивается мысль о необходимости рассмотреть процессы,
описанные индивидуальной психологией в качестве динамической социальной
психологии. Мало кто знает, что одним из направлений, которые дали толчок к созда-
нию групповой терапии, стала индивидуальная психология.
142
Адлер не был групповым терапевтом в узком смысле слова, но его можно считать
предшественником групповой терапии. В созданных им педагогических консульта-
тивных центрах он проводил совместные беседы с родителями, учителями и начина-
ющими индивидуальными психологами. Его ученик Оскар Шпиль (Spiel 1947) со сво-
ими коллегами создавал группы из школьных классов.
Еще в середине 20-х годов Дрейкурс проводил настоящую групповую терапию,
другие адлерианцы стали заниматься ею в 50-е годы (ср. Mosak, Dreikurs 1973, 64–65).
Славсон, один из пионеров групповой терапии, ставит Адлера на первое место среди
ведущих исследователей в этой области (Slavson 1943, нем. изд., 229). Он причисляет
«социальный голод» (там же, 24) к наиболее сильным влечениям человека, и тем
самым — в полном соответствии с индивидуальной психологией — считает его основой
групповой динамики. В своих трудах он часто говорит о чувстве собственной значи-
мости, чувстве неполноценности, трудностях в адаптации к обществу, соперничестве
между братьями и сестрами, а также об ответственности. Важнейшая цель, по Слав-
сону, — это укрепление духа. Таким образом, и здесь мы тоже сталкиваемся с удиви-
тельным феноменом: один из основателей новой формы терапии признается во влия-
нии Адлера, тогда как последующие ее представители и знать его не хотят.
ПЕДАГОГИКА И ЛЕЧЕБНАЯ ПЕДАГОГИКА

Индивидуальная психология первой из глубинно-психологических школ по-насто-
ящему обратилась к вопросам воспитания. Ее влияние на педагогику признается повсе-
местно, хотя в чем состоит это влияние, детально не рассматривается. Трудности с раз-
граничением конвергенции и влияния связаны с тем, что одновременно с появлением
индивидуальной психологии были проведены реформы в педагогике. Они были направле-
ны на решение аналогичных задач, поэтому наряду с конвергенцией и влиянием следует
также говорить о взаимовлиянии. Это относится, прежде всего, к школьной педагогике.
Психологические основы семейной педагогики, несомненно, были разработаны
индивидуальной психологией. Важность контакта с матерью для ребенка с самого
начала его жизни была четко показана Адлером. Кюнкель (Künkel 1939) подробно
описал развитие чувства «Мы», тем самым предвосхитив некоторые положения
Эриксона. Бирнбаум (Birnbaum 1931) и Вексберг (Wexberg 1931) упоминали
симбиоз матери и ребенка — в дальнейшем этот феномен был заново открыт
психоанализом, и это словосочетание вошло в его лексикон. Адлер исследовал
динамику отношений между братьями и сестрами, которая сегодня обсуждается
многими авторами, и сделал из этого педагогические выводы.
СредиошибоквоспитанияАдлерпостоянноупоминализнеживание,тогдакакЗайф(Seif
1928) с позиций, которые не устарели и поныне, представил проблему авторитарного вос-
питания.Поощрение,илиободрение,относитсякглавнымпринципаминдивидуально-пси-
хологическоговоспитанияилечебнойпедагогики.То,чтовповеденческойтерапиисчитается
«подкреплением», часто означает поощрение, и в последнее время все чаще используют
именно этот термин (см. также статью Р. Шмидта в этом томе). Если говорить о воздействии
позитивного подкрепления (как поощрения), то на основе эмпирических исследований
поведенческая терапия может подтвердить то, что было постигнуто Адлером интуитивно,
однако она по-прежнему мало что знает о нежелательных побочных явлениях, например,
похвалы. В этом смысле по-прежнему сохраняет свою актуальность предостережение,
касающееся «оппортунистского принципа поощрения и наказания» (Seif 1929). Важней-
шимфактором,способствующимукреплениюдуха,виндивидуальнойпсихологиисчитается
переживание успеха (ср. Spiel 1947, 41); сложно определить, являются ли положения других
теорий, звучащие сходным образом, следствием конвергенции или влияния, тем более что
такие же выводы можно сделать и из давно известной теории научения Торндайка.
143
Индивидуальная психология широко применяется в сфере лечебной педагогики.

С целью лечения нарушений поведения у детей и профилактики неврозов Адлер в Вене,
а вскоре после него Зайф в Мюнхене создали педагогические консультации. Именно
там был разработан современный принцип коллективной работы в педагогической
консультации. На основе этих консультационных центров в дальнейшем были открыты
многие новые учреждения (правда, большая часть из них впоследствии, в нацистское
время, была закрыта). Неясно, в какой степени аналогичная по организации амери-
канская система педагогического консультирования, которая после 1945 года получила
распространение и у нас, испытала на себе влияние идей учеников Адлера.
Неоспоримо влияние индивидуальной психологии на современное лечебное
обучение малоодаренных детей. Так, например, Вегенер (Wegener 1963), кстати,
упоминающий Адлера, говорит о связанных с самооценкой проблемах, возникающих
у малоодаренных детей, о нарушениях у них стремления к признанию и выражает
обеспокоенность последствиями проявления агрессивной тенденции или эмоциональ-
ного ухода в себя. В качестве рекомендаций говорится о необходимости способствовать
возникновению переживаний успеха, а также о необходимости присоединения или
включения ребенка в непосредственное сообщество. С еще более тяжелыми базисными
расстройствами имеет дело педагогика детей с задержкой психического развития.
И здесь мы также обнаруживаем, например у Баха (Bach 968), те же самые основопо-
лагающие принципы, которые можно вывести из индивидуальной психологии.
Исходя из представлений Адлера о неполноценности органов, следует ожидать,
что обучение детей с физическими недостатками должно испытывать на себе влияние
индивидуальной психологии. Краузе (Krause 1927) — представитель этой школы —
демонстрирует случаи неправильной компенсации у увечных детей и указывает на то, ка-
ким образом можно укрепить их дух, повысить уверенность в себе, чтобы эти дети смогли
интегрироваться в общество. Весьма оптимистично о возможностях воспитания детей
с физическими недостатками говорит Брифс (Briefs 1952). Он наблюдал многих детей
с тяжелейшиминарушениямиопорно-двигательногоаппарата,которыебылиабсолютно
гармоничны в умственно-духовном плане. По существу, его статья подтверждает идеи
индивидуальной психологии; но, к сожалению, ему не удалось избежать грубейшей
ошибки. Он пишет: «Согласно Адлеру, ребенок с физическими недостатками неизбежно
становится психотиком (sic!2) с симптомами первого ранга» (Briefs 1952, 109–110).
За этим следуют эмоциональные обвинения в адрес индивидуальной психологии.
На самом деле представители индивидуальной психологии никогда не утверждали, что
ошибочная компенсация у лиц с задержками развития неизбежна; это полностью
противоречило бы её оптимистической базисной позиции. На конференции в Клесхайме,
состоявшейся 29 июня 1924 года, Адлер сказал: «Неполноценность органов оказывает
на человека влияние только тогда, когда ему этого хочется; в области психики причин для
этого нет» (Цитируется по сообщению в «Международном журнале индивидуальной
психологии», 2, 1923/24, т. 6, с. 38). К сожалению, и по сей день ошибочное утвержде-
ние Брифса приводится снова и снова.
ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
«Гуманистическая психология» — это собирательное понятие, обозначающее
«третью силу», которая находится в оппозиции бихевиоризму, с одной стороны,
и классическому психоанализу (только классическому психоанализу; неопсихоанализ
и психология Я причисляются к гуманистической психологии) — с другой. Ее влияние
возрастает теперь и в Европе. Рассказывая о ее основоположниках — Абрахаме
Г. Маслоу и Курте Гольдштейне, Ансбахер (Ansbacher 1971) сообщает, что они все
больше и больше приближались к воззрениям Адлера.
144
Перечисляя группы, принадлежащие к «третьей силе», Маслоу прежде всего

называет адлерианцев (Maslow 1961, нем. изд.; 17). Среди пяти журналов, в которых,
как правило, публикуются труды этих групп, он в первую очередь упоминает «Журнал
индивидуальной психологии». Таким образом, влияние индивидуальной психологии
весьма значительно. Если говорить о целях гуманистической психологии, то индивиду-
альная психология действительно хорошо вписывается в эти группы. Здесь речь идет
о переживающем человеке, о креативности, ценности, самореализации, достоинстве
человека, об отношениях с другими людьми и социальными группами.
Однако уже вырисовывается тенденция к тому, чтобы забыть о влиянии Адлера.
Шарлотта Бюлер и Мелани Аллен (Bühler, Allen 1972) лишь дважды, да и то очень
кратко, упоминают о нем, причем как о неопсихоаналитике. Арнольд (Arnold 1975)
его имени вообще не называет.
РЕНЕССАНС ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Несмотря на замалчивание, идеи Адлера продолжают оказывать свое влияние.
В современнойпсихологиивсебольшеевниманиеуделяетсясоциальнымдетерминантам.
При этом постоянно фигурируют давние представления Адлера. Хотя стратегия умалчи-
вания сохраняется, интерес к индивидуальной психологии в настоящее время растет.
Активную деятельность в США ведет психиатр Дрейкурс. Прежде всего он занимается
обучением терапевтов и воспитателей. Благодаря своим детальным исследованиям теории
индивидуальнойпсихологиибольшуюизвестностьприобрелАнсбахер.Внастоящеевремя
существуетдваамериканскихжурналапоиндивидуальнойпсихологии.Дрейкурс(Dreikurs
1973а, 116) сообщает, что в последнее время адлерианцев с раскрытыми объятиями стали
принимать на работу в академические институты, и многие преподаватели университетов
в США обучают студентов индивидуальной психологии.
В немецкоязычных странах вплоть до недавнего времени выходившие книги
по индивидуальной психологии плохо продавались, за исключением популярных сочи-
нений Курта Зеельманна, тогда как в букинистических магазинах очень дешево можно
было купить старую литературу по индивидуальной психологии. Теперь ситуация
изменилась. Современная адлерианская литература успешно продается, а старые
«классические» сочинения лишь в редких случаях можно встретить в букинистических
магазинах, и купить их можно только по цене «товара для знатоков».
ОсобыйуспехимеликнигиДрейкурсаповоспитаниювнемецкомпереводе(например,
Dreikurs 1973b; Dreikurs, Soltz 1975). В объемном труде Х. Ансбахера и Р. Ансбахер (Ans-
bacher, Ansbacher 1956, нем. изд., 1972) теория Адлера обсуждается на примере оригиналь-
ных текстов; в ближайшее время снова должно выйти немецкое издание. Большинство
сочинений Адлера в последние годы было опубликовано в издательстве «Фишер» с прек-
раснымикритическимипредисловиямиВольфгангаМетцгера(см.такжеегостатьювэтом
томе). С 1976 года выходит немецкоязычный «Журнал индивидуальной психологии».
Число членов основанного в 1964 году Вольфгангом Метцгером Общества Альфре-
да Адлера, или Немецкого общества индивидуальной психологии, как оно теперь
называется, быстро возросло. Во многих институтах снова проводится обучение
психотерапевтов и консультантов на основе индивидуальной психологии.
ПРИМЕЧАНИЕ
1
«Рим высказался, дело решено» (лат.). — Примечание переводчика.
2
Именно так! (лат). — Примечание переводчика.
145
ADLER, A.: Der Aggressionstrieb im Leben und in der Neurose. KRAUSE, B.: Das verkrüppelte Kind. Dresden: Am anderen Ufer
Fortschr. Med., 1908, 26, 577-584 1927
Über den nervösen Charakter. München: Bergmann 1928. KUNKEL, F.: Das Wir. Schwerin: Friedr. Bahn 1939
Frankfurt a. M.: Fischer 1972 KUNZLER, E.: Über die Möglichkeit einer Zusammenarbeit von
Der Sinn des Lebens. Wien, Leipzig: Passer 1933. Frankfurt Ethologie und Psychoanalyse. In: Einfühlen, Erinnern, Ver-
a. M.: Fischer 1973 a stehen. Festschrift für René A. Spitz. Stuttgart: Klett 1967
Individualpsychologie in der Schule. Leipzig: Hirzel 1929. LEIBBRAND, W.: Heilkunde. Eine Problemgeschichte der Medi-
Frankfurt a. M.: Fischer 1973 b zin. München: Karl Alber 1953
Menschenkenntnis (1927). Zürich: Rascher 1947 LEVITA, D. J. de: The Concept of Identity. Paris, The Hague: Mou-
Ansbacher, H. L.: Alfred Adler and Humanistic Psychology. J. ton u. Co. 1965. Deutsch: Der Begriff der Identität. Frank-
Humanistic Psychol., 1971, 11, 53-63 furt a. M.: Suhrkamp 1971
ANSBACHER, H. L., u. Ansbacher, R.: The Individual Psychology of MANDEL, A., MANDEL, K. H., STADTER, E., ZIMMER , D.: Einübung in
Alfred Adler. New York: Basic Books 1956. Deutsch: Alfred Partnerschaft durch Kommunikationstherapie und Ver-
Adlers Individualpsychologie. München, Basel: Ernst Rein- haltenstherapie. München: J. Pfeiffer 1971
hardt 1972 MASLOW, A. H.: Toward a Psychology of Being. New York: Van
ARNOLD, W.: Bildungsziel: Persönlichkeit. Aufgaben einer hu- Nostrand Reinhold, 1961. Deutsch: Psychologie des Seins.
manistischen Psychologie der Gegenwart. München: Gold- München: Kindler 1973
mann 1975 MEAD, G. H.: On Social Psychology. Ed. by A. Strauss. Chicago:
B ACH , H.: Geistigbehindertenpädagogik. Berlin-Charlotten- The University of Chicago Press 1964. Deutsch: Sozialpsy-
burg: Marhold 1968 chologie. Neuwied, Berlin: Luchterhand 1969
BINSWANGER, L.: Grundformen und Erkenntnis menschlichen Mind, Self and Society. Chicago: The University of Chicago
Daseins (1942). München, Basel: Ernst Reinhardt 1964 Press 1934. Deutsch: Geist, Identität und Gesellschaft. Fran-
BIRNBAUM, F.: Die seelischen Gefahren des Kindes. Leipzig: Hir- kfurt a. M.: Suhrkamp 1973
zel 1931 METZGER, W.: Geleitwort zum Sonderheft zum 100. Geburtstag
BOSS, M.: Psychoanalyse und Daseinsanalytik. Bern, Stuttgart: von Alfred Adler: Schule und Psychologie, 1970, 17, 353-354
Huber 1957 Der neuen deutschen Zeitschrift für Individualpsychologie
BRIEFS, P. J.: Die Bedeutung der Familie für die Lösung des Ge- zum Gruß. Zeitschr. f. Individualpsychol., 1976, 1, 2-6
brechlichenproblems. In: Jahrbuch d. Fürsorge f. Körper- MOSAK, H. H., DREIKURS, R.: Adlerian Psychotherapy. In: Corsini,
behinderte. Volmarstein-Ruhr: Selbstverlag d. Deutschen R. (Ed.): Current Psychotherapies. Peacock 1973
Vereinigung f. Krüppelfürsorge e. V. 1952, 105-118 P FISTER , O.: Die psychanalytische Methode. Leipzig, Berlin:
BÜHLER, CH., ALLEN, M.: Introduction to Humanistic Psycholo- Klinkhardt 1913
gy. Monterey, Calif. 1972. Deutsch: Einführung in die Hu- Was bietet die Psychanalyse dem Erzieher? Leipzig, Berlin:
manistische Psychologie. Stuttgart: Klett 1974 Klinkhardt 1917
CORRELL, W.: Pädagogische Verhaltenspsychologie. München, POHLEN, M.: Die Abhängigkeitsthematik in der Revolte der Stu-
Basel: Ernst Reinhardt 1965 denten. Psyche, 1969, 23, 762-771
DREIKURS, R.: Autobiographie. In: Pongratz, L. J. (Hg.): Psychothe- P ULVER , S. E.: Narzißmus – Begriff und metapsychologische
rapie in Selbstdarstellungen. Bern, Stuttgart, Wien: Huber 1973 a Konzeption. Psyche, 1972, 26, 34-57
Psychology in the Classroom. New York: Harper & Row RAPAPORT, D.: The Structure of Psychoanalytical Theory. New
1957. Deutsch: Psychologie im Klassenzimmer. Stuttgart: York 1959. Deutsch: Die Struktur der psychoanalytischen
Klett 1973 b Theorie. Stuttgart: Klett 1961
DREIKURS , R., SOLTZ , V.: Children: The Challenge. New York: Du- RATTNER, J.: Psychologie der zwischenmenschlichen Beziehun-
ell, Sloan a. Pearce 1964. Deutsch: Kinder fordern uns her- gen. Olten, Freiburg: Walter 1969
aus. Stuttgart: Klett 1975 SCHULTZ-HENCKE, H.: Der gehemmte Mensch. Stuttgart: Thieme
E LLENBERGER, H. F.: The Discovery of the Unconscious. New 21947
York: Basic Books 1970. Deutsch: Die Entdeckung des Un- Lehrbuch der analytischen Psychotherapie (1951). Stut-
bewußten. Bern, Stuttgart: Huber 1973 tgart: Thieme 2 1970
ERIKSON, E. H.: Growth and Crises of the Healthy Personality SCHWIDDER, W.: Psychoanalyse und psychosomatische Medizin.
(1950). Deutsch: Wachstum und Krisen der gesunden Per- Neue Ergebnisse und heutiger Stand der Forschung. In:
sönlichkeit. In: Identität und Lebenszyklus, 55-122. Frank- Fortschritte der Psychoanalyse. Band III., Göttingen:
furt a. M.: Suhrkamp 1973 C. J. Hogrefe 1968, 11-29
FRANKL, V. E.: Autobiographie. In: Pongratz, L. J. (Hg.): Psychother- SEIF, L.: Autorität und Erziehung. In: A. Adler u. C. Furtmüller (Hg.):
apie in Selbstdarstellungen. Bern, Stuttgart, Wien: Huber 1973 Heilen und Bilden. München: J. F. Bergmann 1928, 168-174
FREUD, S.: Jenseits des Lustprinzips (1920). Gesammelte Werke. Erziehung der Erzieher. In: Lazarsfeld, S. (Hg.): Technik der
Band XIII. Frankfurt a. M.: Fischer 1972 Erziehung. Leipzig: Hirzel 1929, 17-28
FROMM, E.: Escape from Freedom. New York: Farrer & Rinehart SLAVSON, S. R.: An Introduction to Group Therapy. New York: In-
1941. Deutsch: Die Furcht vor der Freiheit. Zürich: Stein- ternational Universities Press 1943. Deutsch: Einführung in
berg 1945 die Gruppentherapie. Göttingen: Verlag f. Medizinische Psy-
GEBSATTEL, V.-E. v.: Prolegomena einer medizinischen Anthro- chologie 1956
pologie. Berlin, Göttingen, Heidelberg: Springer 1954 SPEER, E.: Der Arzt der Persönlichkeit. Stuttgart: Thieme 1949
Imago Hominis. Schweinfurt: Neues Forum 1964 Rückblick auf 40 Jahre ärztlicher Psychotherapie. München:
GEHLEN, A.: Der Mensch. Seine Natur und seine Stellung in der J. F. Lehmann 1959
Welt. Frankfurt a. M.: Athenäum 1966 SPIEL, O.: Am Schaltbrett der Erziehung. Wien: Jugend und Volk
GLASSER, W.: Reality Therapy. New York: Harper & Row 1965. 1947
Deutsch: Realitätstherapie. Weinheim, Basel: Beltz 1972 TAUSCH, R.: Gesprächspsychotherapie. Göttingen: C. J. Hogrefe
HOFSTÄTTER, P. R.: Psychologie. Frankfurt a. M.: Fischer 1957 1968
HORNEY, K.: New Ways in Psychoanalysis. New York 1939. Deut- TRÜB, H.: Heilung aus der Begegnung. Stuttgart: Klett 1951
sch: Neue Wege der Psychoanalyse. Stuttgart: Klipper 1951 WEGENER, H.: Die Rehabilitation der Schwachbegabten. Mün-
The Neurotic Personality of our Time. New York: Norton u. chen, Basel: Ernst Reinhardt 1963
Co. 1937. Deutsch: Der neurotische Mensch unserer Zeit. WEIZSÄCKER, V. v.: Grundfragen medizinischer Anthropologie.
München: Kindler 1972 Tübingen: Furche 1948
Our Inner Conflicts. New York: Norton u. Co. 1945. Deutsch: WEXBERG, E.: Individualpsychologie. Leipzig: Hirzel 1931
Unsere inneren Konflikte. München: Kindler 1973 W IEGAND, R.: Gesellschaft und Charakter. Soziologische Im-
K AINZ , F.: Über die Sprachverführung des Denkens. Berlin: plikationen der Neopsychoanalyse. Reihe «Geist und Psy-
Duncker u. Humblot 1972 che», Bd. 2098. München: Kindler 1973
KOHUT, H.: The Analysis of the Self. A Systematic Approach to the WYSS, D.: Die tiefenpsychologischen Schulen von den Anfän-
Psychoanalysis. New York: International Universities Press gen bis zur Gegenwart. Göttingen: Vandenhoeck u. Ruppre-
1971. Deutsch: Narzißmus. Frankfurt a. M.: Suhrkamp 1973 cht 1961
146
ВКЛАД ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ В РАЗВИТИЕ
ПСИХОСОМАТИЧЕСКОЙ МЕДИЦИНЫ
Йозеф Раттнер
Альфред Адлер — один из пионеров психосоматической медицины. Об этом

свидетельствует, в частности, тот факт, что еще в одной из самых ранних своих работ,
вышедшей в 1907 году, он обратил внимание на соответствующие проблемы. В опубли-
кованной в то же время работе «Очерк о неполноценности органов» он затрагивает этот
круг проблем и включает их в широкомасштабный исследовательский проект. В «Очер-
ке» (см. статью В. Метцгера в этом томе) он исходит из представления, что не все органы
человека полноценны. У каждого есть физические аномалии, которые могут обращать
на себя внимание положением, формой и функциональной способностью. Такие
конституционально слабые или ослабленные в процессе жизни человека органы
представляют собой «места наименьшего сопротивления»; если организм попадает
в ситуацию, предъявляющую чрезмерные требования к телу и психике, очень часто это
отражается на уязвимом органе. Такая органическая неполноценность представляет
собой один из факторов повышенной готовности к развитию заболеваний, в которых
могут проявиться психические и физические аномалии.
Неполноценный орган оказывает существенное воздействие и на душевную
жизнь. «Душевная надстройка» связана с «биологическим базисом», что особенно
проявляется там, где ослабленный орган нуждается в психической компенсации.
Часто не соответствующие норме орган или система органов становятся основой
сверхкомпенсации, которая может оказаться полезной в культурном отношении.
Так, близорукость вынуждает к более активной работе фантазии и восприятия, благо-
даря чему — при наличии благоприятных условий — человек может создавать карти-
ны и художественные произведения; проблемы со слухом при удачной психической
компенсации иногда приводят к развитию музыкальных способностей, которые
могут удовлетворяться в создании и прослушивании музыкальных произведений.
Однако, с другой стороны, потенциальные болезни способны с легкостью локализо-
ваться в неполноценном органе, функциональная пригодность которого снижается
или вообще нарушается в стрессовых ситуациях.
В ранних сочинениях Адлера («О нервном характере», 1912; «Лечение и воспитание»,
1914) уже встречаются выражения «язык органов» и «диалект органов», которые вошли
в одну из первых психосоматических теорий. Этими терминами Адлер описывает
следующее наблюдение: люди могут выражать свои душевные состояния, мотивы и уста-
новки не только с помощью слов, но и с помощью телесных симптомов. Это уже было
давно известно в психологии эмоций: от ужаса мы бледнеем, от стыда краснеем, от страха
у нас волосы встают дыбом, от гнева и ярости повышается кровяное давление и т.д.
Однако индивидуальная психология не ограничивается этими известными в психологии
фактами и пытается на основе физического состояния человека сделать вывод также
о невротической симптоматике. Здесь речь идет о «смысловом толковании» симптомов,
причины которых в традиционной медицине неверно понимались с точки зрения
телесной механики. Адлер же переводит язык тела на язык души. Он пишет: «Приведем
вкратце примеры диалекта органов: упрямство может выражаться через отказ функ-
ционирования обычных форм жизнедеятельности, зависть и вожделение — через боль,
147
честолюбие — посредством бессонницы, властолюбие — через чрезмерную чувствитель-

ность, тревогу и нервные органические заболеваний. При этом иногда в качестве
равноправной формы экспрессивных проявлений может возникать сексуальное
возбуждение» (Adler 1914, 126).
В этой же работе в другом месте Адлер пишет: «Если говорить в целом, то в мире
понятий людей можно найти отражение их неполноценных, более чувствительных
органов. При нервных симптомах эта связь приобретает наглядный образ. Так, напри-
мер, нервная астма способна помочь выразить затруднительное положение, в кото-
ром “человеку не хватает воздуха”, запор — помимо прочего — ограждает человека
от выполнения задач, нервный тризм (спазм желудка) — окольным путем, но подчи-
няясь “внутреннему лозунгу”, помогает отказаться от приема чего-либо, например,
от зачатия (беременности)» (там же, 123).
В рамках индивидуально-психологической концепции невроз имеет собственное
определение. Адлер всегда рассматривает человека в точке пересечения социальных
отношений и задач, которые, так сказать, составляют его собственный жизненный
элемент. Быть человеком означает интегрироваться в группы и сообщества и посред-
ством социальных отношений придавать смысл жизни. Посвящая себя выполнению
общественных задач (работа, любовь и интерес к людям в целом), индивид приоб-
ретает уважение к себе и определенность бытия. Все неудачи душевной жизни имеют
общий знаменатель: человек, плохо подготовленный к решению социальных жизнен-
ных задач вследствие неблагоприятной социализации, впадает в тревогу и панику
и стремится этого избежать. Невротик — это человек, который стремится сбежать
с фронта жизни. Он бессознательно формирует свое психическое заболевание
в качестве защитного вала и алиби в ответ на требования социальной жизни. Так как
он хочет избежать кооперации и ответственности, то его охватывает стремление
к бегству, сопровождающееся нервным возбуждением, которое сказывается на его
психическом и физическом состоянии. Телесные симптомы вполне осмысленно
встраиваются в общий невротический проект; психосоматическое заболевание
служит общей тенденции невроза — пуститься в бегство, забраться в глубокий тыл
и с помощью болезненных проявлений малодушно оказывать эмоциональное
давление на окружающий мир.
Душевную болезнь нельзя объяснить каузально — пожалуй, ее можно постичь с точ-
ки зрения конечной цели, если «поместить себя» в ситуацию заболевшего индивида,
которая в силу разного рода негативных событий, пережитых им в детском возрасте,
предстает перед ним в виде якобы неразрешимых жизненных задач, и понять
«настроение бегства», обычно возникающее в ситуациях опасности, сложившихся
у него в результате определенного «стиля жизни». У подавляющего большинства
невротиков Адлер диагностировал так называемый «изнеженный жизненный стиль»;
невротические люди часто являются продуктом изнеживающего воспитания в детстве,
из-за которого в сложных жизненных ситуациях они бессознательно стремятся
к изнеживанию и самоизнеживанию: иногда им сравнительно легко удается достичь
этого с помощью заболевания. Окружающие люди берут на себя заботы больного,
щадят его, беспокоятся о нем и балуют его; а он, в свою очередь, с помощью всевозмож-
ных оправданий и защитных реакций может отгородиться от внешнего мира в безо-
пасном пространстве своей симптоматики. Уязвимость вегетативной нервной системы,
добавленная к психическому напряжению, позволяет «изготовить» телесные симптомы
для демонстрации невротического недуга: «Под влиянием вегетативной нервной
системы, блуждающего нерва, эндокринных изменений тело оказывается в возбуж-
дении, способном выражаться в изменениях циркуляции крови, мышечного тонуса,
функционировании секреции и почти всех органов. В качестве преходящих явлений
эти изменения естественны, они лишь по-разному выражаются в зависимости
148
Вклад индивидуальной психологии в развитие психосоматической медицины (Йозеф Раттнер)
от жизненного стиля данного человека. Если же они сохраняются, то говорят о функци-

ональных неврозах органов, которые, как и психоневрозы, обязаны своим происхож-
дением стилю жизни, который характеризуется склонностью — при более выраже-
нном чувстве неполноценности — в случае неудачи прибегать к уходу от решения
имеющейся проблемы и обеспечивать этот уход путем сохранения возникших
шоковых симптомов телесного или душевного свойства. Именно так психический
процесс воздействует на тело» (Adler 1933, 48–49).
В дальнейшем теория Адлера все более становится «холистической» и отражает
персоналистическое представление о единстве души и тела, которое в виде стиля жизни
выражается во всех жизненных проявлениях человека. Функционирование всех
органов также следует понимать телеологически: все части служат тотальности
в стремлении сохранить и реализовать жизненную целостность. «Психика» — это всего
лишь аспект целостного жизненного явления, которое доступно как систематическому
наблюдению, так и интуитивному смысловому истолкованию. Следовательно, телесные
заболевания могут представлять некую «ценность» при построении душевной жизни;
а с другой стороны, душевные волнения могут проявляться через телесную симптома-
тику. Адлер постоянно делал акцент на прояснении конечной цели (см. статью
Р. Шмидта в этом томе); при таком подходе всегда задают вопрос, ради чего и с какой
целью человек в определенной ситуации использует тот или иной язык симптомов.
Психотерапевт, переводя пациенту исковерканное сообщение его симптомов на по-
нятный повседневный язык, может подвести его к тому, чтобы вместо диффузного
болезненного ответа на данную жизненную проблему он давал кооперативную,
социально полезную реакцию, выражающую дружеские чувства по отношению
к обществу. Однако пациент сможет отказаться от своих невротических паттернов
поведения, только устранив у себя с помощью психотерапии возникшие в раннем
возрасте дефекты социализации и характера, а это всегда означает также, что он приоб-
ретает большую способность к контактам и кооперации. Адлер понимал свой психо-
терапевтический метод как перевоспитание и новое воспитание своих пациентов,
которых необходимо научить действовать на «полезной стороне жизни».
Поэтому, согласно Адлеру, психосоматические заболевания (а также многие заболева-
ния органов в целом) нельзя излечить исключительно медикаментозными и мате-
риальными средствами; психотерапия — это метод, используемый по выбору, однако
он может поддерживаться также медикаментами. Но в любом случае психотерапевти-
ческая интервенция означает выяснение вместе с пациентом истории его внутреннего
психического развития и внешнего становления, раскрытие динамики его характеро-
логических структур, прояснение смысла его симптомов и достижение с помощью
просвещения и поощрения изменений характера, сознательных и бессознательных
жизненных установок и целей в жизни (ценностной ориентации, мировоззрения, этики
личности). По сравнению с большинством других направлений в глубинной психологии
индивидуально-психологическая школа в значительной мере упростила психотерапев-
тическую процедуру — пациенту стремятся помочь познать себя и других людей, что дает
ему возможность вырваться из патогенного порочного круга, связанного с его детскими
и юношескими переживаниями. Поскольку положения индивидуальной психологии
сформулированы очень простым и доступным языком, она прежде всего пригодна для
психотерапевтического лечения в рамках кратковременной терапии. При этом она
может находить применение как в больницах, так и в общемедицинской практике.
Разумеется, индивидуально-психологический метод не может применяться людьми,
не имеющими психотерапевтической подготовки; прежде чем будущий терапевт сможет
вести терапевтические беседы со своими больными, он должен пройти учебный анализ
и анализ характера. В области психосоматической медицины дело обстоит точно так же,
как и в психотерапии в целом: терапевт может избавлять больных людей от коллизий
149
их невроза только после долговременного обучения. Однако в этом смысле теория Адлера
представляет собой особенно действенное и буквально незаменимое подспорье для
любого врача, подходящего к человеку как к целостному существу.
ADLER, A.: Studie über die Minderwertigkeit von Organen. Ber- ANSBACHER, H., ANSBACHER, R.: The Individual Psychology of Al-
lin, Wien: Urban & Schwarzenberg 1907 fred Adler. New York: Basic Books 1956. Deutsch: Alfred
Über den nervösen Charakter; Grundzüge einer vergleiche- Adlers Individualpsychologie. München 1972
nden Individualpsychologie und Psychotherapie. Wies- RATTNER , J.: Psychosomatische Medizin heute. Zürich 1968
baden: Bergmann 1912 Alfred Adler in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten. Re-
Heilen und Bilden. Ärztlich-pädagogische Arbeiten des Vere- inbek b. Hamburg: Rowohlt 1973
ins für Individualpsychologie. München: Reinhardt 1914 Die Individualpsychologie Alfred Adlers. Reihe «Geist und
Praxis und Theorie der Individualpsychologie. Vorträge zur Psyche», Bd. 2071. München: Kindler 31974
Einführung in Psychotherapie für Ärzte, Psychologen und WEXBERG, E.: Individualpsychologie - eine systematische Dar-
Lehrer. München: Bergmann 1924 stellung. Wien 1928
Der Sinn des Lebens. Wien, Leipzig: Passer 1933
150
АНАЛИТИЧЕСКАЯ (КОМПЛЕКСНАЯ)
ПСИХОЛОГИЯ
ЮНГ И ЕГО ВРЕМЯ
Христиан Роде
ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
1875 Родился 26 июля в Кессвиле на Боденском озере в швейцарском

кантоне Тюргау в семье священника Иоганна Пауля Ахиллеса
Юнга (1842–1896) и Эмилии Прайсверк (1848–1923).
1876 Семья переезжает в Лауфен недалеко от Шаффхаузена.
1879 Переезд в Кляйнхунинген под Базелем.
1884 Рождение сестры Гертруды Юнг (1935).
1886 Учеба в гимназии в Базеле.
1895–1900 Изучение естествознания, а затем медицины в Базельском уни-
верситете. Сдача государственных экзаменов.
1895–1899 Спиритические сеансы с медиумом Хеленой Прайсверк.
1900 Начало работы ассистентом в Кантональной лечебнице и психи-
атрической клинике «Бургхёльцли» при Цюрихском универ-
ситете под руководством профессора Эйгена Блейлера.
1902 Диссертация на тему «О психологии и патологии так назы-
ваемых оккультных явлений» (G. W. I).
Зима 1902–1903 — Работа с Пьером Жане в лечебнице Сальпетриер в Париже.
1903 Женитьба на Эмме Раушенбах, дочери промышленника из Шаф-
фхаузена.
1904 Рождение дочери Агаты (26 декабря).
1903–1905 Работа врачом в «Бургхёльцли». Экспериментальные иссле-
дования нормальных и патологических ассоциаций слов, а также
сопутствующих физиологических явлений. Создание теории
комплексов, сформулированной в работе «Диагностическое
исследование ассоциаций» (в 1905 году отправлена Фрейду).
1905–1909 Главный врач в «Бургхёльцли». Руководство поликлиническим
курсом по гипнотической терапии. Исследование «О психологии
dementia praecox», 1907 (G. W. III); доклад на 1-м Конгрессе по
фрейдовской психологии (1908) в Зальцбурге.
1905–1913 Приват-доцент на медицинском факультете Цюрихского уни-
верситета, лекции по психоневрозам и психологии.
1906 Выступление в защиту Фрейда на конгрессе в Мюнхене (тема —
невроз навязчивых состояний). Начало переписки с Фрейдом,
сочинения которого он изучал с 1900 года.
1907 Февраль: первая встреча 32-летнего Юнга с 51-летним Фрейдом
в Вене. Сентябрь: выступление на тему «Фрейдовская теория
истерии» на 1-м Международном конгрессе по психиатрии
в Амстердаме. Ноябрь: выступление с докладом «Значение теории
Фрейда» перед Швейцарским обществом врачей в Цюрихе.
1908 Рождение сына Франца (28 ноября)
1909 Отход от клинической деятельности в связи с проведением
частных консультаций и занятием психотерапевтической прак-
тикой. Частная практика в Кюснахте недалеко от Цюриха.
153
АНАЛИТИЧЕСКАЯ (КОМПЛЕКСНАЯ) ПСИХОЛОГИЯ. К.Г. Юнг
Начало интенсивного изучения мифологии. Работы «Значение отца

для судьбы индивида» (G. W. IV), «Диагностическое исследование
ассоциаций», т. 2 (G. W. II). Поездка с Фрейдом в Вустер, Массачусетс
(США) в связи с 20-й годовщиной Университета Кларка. Лекции
об ассоциативном методе. Ответственный редактор издаваемого
Блейлером и Фрейдом «Ежегодника психологических и психо-
патологических исследований». В нем выходит статья Юнга:
1910 «Конфликты детской души» (G. W. XVII). Рождение дочери
Марианны (20 сентября).
1911 Основание Международного психоаналитического объединения,
президентом которого Юнг был до 1914 года.
1911–1913 Постепенный отход от Фрейда.
1912 Работа «Метаморфозы и символы либидо» (отход от фрейдовской
теории либидо), в переработанном варианте опубликована под
названием «Символы метаморфозы», 1952 (G. W. V). Выступление
с лекциями в Фордхэмском университете, Нью-Йорк, опубли-
кованы под названием «Попытка изложения психоаналитической
теории» (G. W. IV). Присуждение звания почетного доктора.
1913 Разрыв с Фрейдом, отход от фрейдовского движения. Юнг назы-
вает разрабатываемую им теорию «аналитической психологией».
Участие в Международном медицинском конгрессе в Лондоне.
Поездка в Италию (Равенна, Генуя, Неаполь). Отказ от препо-
давательской деятельности в университете.
1914 Отказ от должности президента Международного психоанали-
тического объединения. Лекции в Бэдфордском колледже, Лон-
дон, и в Абердине. Начало войны. Юнг возглавляет одно из под-
разделений военной санитарной службы. Рождение дочери
Эммы (18 марта).
1914–1918 Анализ собственного бессознательного.
1916 Сочинение «Septem Sermones ad Mortuos» («Семь наставлений
мертвым») (опубликовано в книге «Воспоминания, сновидения,
размышления»). Первое описание техники «активного вооб-
ражения» в работе «Трансцендентная функция» (G. W. VIII).
В работе «Структура бессознательного» (G. W. VII), позднее
исправленной, дополненной и опубликованной под названием
«Отношения между Я и бессознательным» (G. W. VII), впервые
используются понятия личного и коллективного бессознатель-
ного, Анимы, Анимуса, Самости, индивидуации. Основание
Психологического клуба в Цюрихе.
1917–1918 Работа комендантом санитарной службы в лагере для английских
военнопленных. Начало исследований вопроса о типичных пси-
хологических установках и их отношении к процессу инди-
видуации («Психологические типы», 1921), а также о природе
коллективного бессознательного и его связи с сознанием («Отно-
шения между Я и бессознательным», 1928). Изучение мандалы.
1918–1926 Изучение трудов гностиков.
1920 Частная поездка в Тунис и Алжир.
1921 «Психологические типы» (G. W. VI).
1923 Начало строительства «башни» в Боллингене (на Цюрихском
озере), завершение в 1955 году. Смерть матери.
1923–1930 Тесные научные контакты с синологом Рихардом Вильгельмом
и немецким индологом Генрихом Циммером.
1924–1925 Путешествия к индейцам пуэбло в Аризону и Нью-Мехико
(США) с целью изучения психологии первобытного человека.
154
Юнг и его время (Христиан Роде)
1925–1926 Научное путешествие к туземцам в Кению и Уганду.

1927 Работа «Женщина в Европе» (G. W. X).
1928 «Об энергетике души». Изучение алхимии.
1930 Вице-президент Немецкого медицинского общества психо-
терапии (президент — профессор Эрнст Кречмер).
1931 «Проблемы души нашего времени».
1932 «Отношение психотерапии к пастырству». Литературная премия
города Цюриха.
1933 Президент Международного общества психотерапии, преоб-
разованного им из Немецкого общества, и издатель «Централь-
ного бюллетеня психотерапии» (до 1939). Психоаналитик Густав
Балли обвиняет Юнга в содействии нацистам. Юнг протестует
против этого обвинения (см. т. II «Энциклопедии»). Возобнов-
ление академических лекций (на тему «Современная психоло-
гия»), отныне в Конфедеративной высшей технической школе
города Цюриха.
1933–1952 Участие в конференциях общества «Эранос» в Асконе.
1934 «Действительность души». Избрание в члены Немецкой акаде-
мии естественных наук.
1934–1939 Английские семинары о «Заратустре» Ницше в Психологи-
ческом клубе, Цюрих.
1935 Основание Швейцарского общества практической психологии,
которое возглавил Юнг. Присвоение звания профессора (без кафед-
ры)КонфедеративнойвысшейтехническойшколыгородаЦюриха.
Лекции в Институте медицинской психологии в Лондоне.
1936 Присвоение звания почетного доктора Гарвардского универ-
ситета (Кембридж, Массачусетс).
1937 «Детские сны». Лекции на психологическом семинаре в Конфеде-
ративной высшей технической школе города Цюриха. «Психо-
логия и религия», лекции, прочитанные в Йельском университете,
Нью-Хейвен (G. W. XI). Поездка в Индию по приглашению бри-
тано-индийского правительства в связи с 25-летием Калькуттского
университета, Аллахабад, Бенарес. Присвоение звания почетного
доктора Оксфордского университета.
1939 Почетный член Королевского медицинского общества, Лондон.
«Зигмунд Фрейд. Некролог» (G. W. XV). «Детские сны». Лекции
на психологическом семинаре в Конфедеративной высшей
технической школе города Цюриха.
1941 Сотрудничество с венгерским филологом и исследователем
мифов Карлом Кереньи. «Божий ребенок», «Божья девочка»,
«Введение в мифологию» (G. W. IX).
1942 «Paracelsica», две лекции о враче и философе Теофрасте. Отказ от
преподавательской работы в Конфедеративной высшей техни-
ческой школе города Цюриха в связи с ухудшением здоровья.
1943 «О психологии бессознательного» — исправленное и допол-
ненное издание работы «Бессознательное в нормальной и болез-
ненной душевной жизни» (G. W. VII). Почетный член Швей-
царской академии медицинских наук.
1944 «Психология и алхимия» (G. W. XII). Издание работы Генриха
Циммера «Путь к себе», предисловие «Об индийских святых».
Преподавание медицинской психологии в Базельском универ-
ситете. Авария и инфаркт миокарда. Отказ от чтения лекций
и практической работы врачом (отныне только научная и писа-
тельская деятельность).
155
1945 В связи с 70-летием избран почетным доктором Женевского

университета.
1946 «Психология и воспитание» (G. W. XVII). — «Исторические
очерки» (G. W. X, XVI). «Психология переноса» (G. W. XVI).
1948 Основание Института Юнга в Цюрихе. «Символика духа». Очерки
о психической феноменологии (одна из статей написана в соав-
торстве с Р. Шерфом (G. W. IX, I, XI, XIII). «О психической энер-
гетике и сущности сновидений», второе, расширенное и исправ-
ленное издание работы «Об энергетике души».
1950 «Образы бессознательного». (Одна из статей написана в соав-
торстве с Аниелой Яффе (G. W. IX, I, XV).
1951 «Эон». Исследования истории символов. Со статьей М.-Л. фон
Франц.
1952 «Символы метаморфозы», 4-е переработанное издание работы
«Метаморфозы и символы либидо» (G. W. V). «Синхроничность
как принцип акаузальных взаимосвязей» (G. W. VIII). «Ответ
Иову» (G. W. XI). Снова тяжелое заболевание.
1954 «О корнях бессознательного». Очерки об архетипе (G. W. VIII, IX,
I, XI, XIII).
1955 Присвоение звания почетного доктора Конфедеративной высшей
технической школы города Цюриха в связи с 80-летним юбилеем.
«Mysterium Coniunctionis», т. I. Исследования разделения и соеди-
ненияпсихическихпротивоположностейвалхимии.Работанаписана
в сотрудничестве с М.-Л. фон Франц (G. W. XIV). — Смерть жены
Эммы Юнг (27 ноября).
1956 «Mysterium Coniunctionis», т. II. (G. W. XIV).
1957–1961 Работа над «Воспоминаниями, сновидениями, размышлениями»
с секретарем и сотрудницей Аниелой Яффе (опубликовано
в 1962 году).
1958 «Современный миф. О вещах, которые видятся в небе» (G.W.X).
Присвоение звания почетного жителя Кюснахта в связи с 85-летием.
1961 «Подход к бессознательному». 6 июня в 86-летнем возрасте Юнг
умирает в Кюснахте после непродолжительной болезни.
ДУХОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА ЮНГА

Первый и самый непосредственный источник творчества любого мыслителя —
его собственная личность. Однако в случае Юнга эта общая истина приобрела
совершенно особое значение, поскольку он понимал свою жизнь как историю
самореализации бессознательного. Его собственные сны и фантазии представляют
собой основной материал его научной работы, а движущие силы становления
личности Юнга неотделимы от его конфронтации с бессознательным как первичной
инстанцией человека и творческим первоисточником сознания.
Юнг был практичным человеком; несмотря на все свои огромные знания и эруди-
цию, он не был кабинетным ученым, далеким от мира мистиком. В сущности, он твер-
до стоял на почве реальности, был чуть ли не по-крестьянски прикован к земле, хотя
и происходил из семьи интеллигентов. Чувствительность Юнга к пограничным фено-
менам, его чрезвычайная психологическая интуиция большей частью объясняются
его семейным окружением. Его мать Эмилия Юнг-Прайсверк вела учет всех случив-
шихся с нею непонятных событий, а в семье ее отца А. Самуэля Прайсверка (1799–
1871) проявлялся явный интерес к парапсихологическим феноменам (Zumstein-
Preiswerk 1975). Свои собственные спиритические сеансы, проведенные с кузиной
156
Хелли Прайсверк, Юнг проанализировал в своей диссертации. Его дед по отцовской

линии, Карл Густав Юнг старший (1794–1864), ректор Базельского университета
и магистр Швейцарской масонской ложи, человек, про которого ходили легенды
и который поддерживал знакомство со Шляйермахером, Александром фон Гум-
больдтом и поэтами-романтиками, также оказал значительное влияние на Юнга; оно
связано также со слухами, будто Карл Густав Юнг старший был внебрачным сыном
Гёте. Этим же, возможно, объясняется необычайный интерес Юнга к «Фаусту» Гёте,
которого он, как и Фрейд, цитировал при каждом удобном случае. Идеи Шиллера,
антипода Гёте, стали одним из основных источников при описании Юнгом психоло-
гических типов. Он, как и все образованные люди своего времени — особенно жители
города Базеля с его гуманистическими традициями, — хорошо знал древнегреческих
и латинских классиков и поэтому сравнивал свое путешествие в бессознательное
с путешествиями Одиссея и Энея по царству мертвых. Помимо интереса к класси-
ческим языкам — уже в шестилетнем возрасте Юнг под руководством отца начал
изучать латынь — Юнг, в духе семейной традиции, испытывал интерес к медицине
и истории религии, но главным образом — к теологии. Отец Юнга и два брата отца
были священниками, а в семье матери было даже шесть священнослужителей. Юнг
был знаком не только с идеями протестантских теологов, таких, как Альбрехт Ричль
и Рудольф Отто, но и с пасторской проблематикой. Основное влияние на Юнга в этом
смысле оказал отец, но и ему самому на собственном опыте пришлось столкнуться
с религиозной проблематикой. Религиозный кризис юности наложил отпечаток
на всю жизнь Юнга и нашел свое выражение в страстной полемике, изложенной в
его сочинении «Ответ Иову» (1952).
Психотерапевтическое образование Юнг получил в знаменитой клинике «Бург-
хёльцли» под руководством Эйгена Блейлера в период происходивших тогда в психи-
атрии радикальных изменений. Блейлер говорил о необходимости понимания
пациента и установления с ним аффективного раппорта. Он находился в первых
рядах тех, кто в то время пытался заново «психологизировать» психологию. Значи-
тельное влияние на Юнга, который в течение одного семестра учился в Сальпитриере
в Париже, оказал Пьер Жане. У него Юнг заимствовал представления, связанные
с «automatisme psychologique»1 (психологической силой и слабостью, двойствен-
ностью личности, «функцией синтеза»), «abaissement du niveau mental»2 и бессозна-
тельными идеями фикс, которые Юнг в дальнейшем соотнес с понятиями «ком-
плексы» (Циен) и «травматические реминисценции» (Фрейд). Вместо двух основных
неврозов — истерии и психастении, — выделенных Жане, Юнг впоследствии ввел
разделение на экстравертированную истерию и интровертированную шизофрению.
К числу учителей Юнга относится также Бине, и вполне вероятно, что в своем
описании интровертированного и экстравертированного типов Юнг опирался
на книгу Бине о двух видах интеллекта (Binet 1903), хотя он и ссылается на этот труд
лишь при рассмотрении вопроса об изменениях личности. Без исследовательской
работы Теодора Флорнуа, посвященной Элен Смит, Юнг не смог бы так хорошо
понять своего медиума Хелену Прайсверк. Флорнуа пробудил интерес Юнга к фено-
мену криптомнезии. После разрыва с Фрейдом Флорнуа был одним из немногих
людей, у кого Юнг всегда находил поддержку и понимание.
Решающее влияние на Юнга оказали отношения с Фрейдом. У него Юнг заим-
ствовал метод свободных ассоциаций для исследования бессознательного, его пред-
ставления о значении сновидений и их использовании в психотерапии, его идеи
об остаточном влиянии раннего детства человека и, прежде всего, отношений с роди-
телями на его последующую жизнь. С другой стороны, Юнг никогда полностью
не принимал идеи Фрейда об исключительной роли сексуальности в неврозе, о сек-
суальной символике и эдиповом комплексе.
157
Юнг часто подчеркивал значение Адлера. Отношение адлерианской школы

к социальной системе воспитания отобразилось в идее Юнга о «терапевтическом
перевоспитании», которая стала составной частью разработанной им психотера-
певтической системы. Идея Адлера о «трех главных жизненных задачах» имеет много
общего с представлениями Юнга о «социальном возрасте» и социальных обязан-
ностях индивида. Продиктованное чувством неполноценности стремление к власти
и самоутверждению Юнг также считал причиной многих невротических рас-
стройств; он также соглашался с Адлером в том, что невротики склонны манипу-
лировать своим окружением.
Юнг уважительно относился к теории Альфонса Мёдера о телеологической
функции сновидений, которую он включил в свою систему. Идею Герберта Зильбе-
рера о том, что определенные образы сновидений являются символическими
представлениями сновидца о себе, мы постоянно обнаруживаем в толковании
Юнгом сновидений на субъектной ступени. Зильберер (Silberer 1914) был также
первым аналитиком, изучавшим символическое значение алхимии.
И все же главной движущей силой возникновения системы Юнга стало его
«путешествие в бессознательное». В нем он получил свое первое представление
об Аниме, Самости, индивидуации и ее символах. В процессе своего самоанализа
он погружался в коллективное бессознательное и переживал воздействие его архети-
пов. Применявшиеся при этом методы, а именно активное воображение, амплифи-
кацию, рисование, живопись и лепку, Юнг затем стал использовать в терапии.
Из огромного множества литературы, прочитанной Юнгом, прежде всего следует
упомянуть произведения философов, теологов, мистиков, востоковедов, этнологов,
писателей-романистов и поэтов, а также труды гностиков и алхимиков. Важнейшими
источниками его идей, по-видимому, были романтическая философия и натурфило-
софия. Как пишет Лейббранд (Leibbrand 1954), систему Юнга нельзя понять без
философии Шеллинга. Роза Мелих (Mehlich 1935) провела параллели между пред-
ставлениями Фихте о душе и некоторыми основополагающими гипотезами Юнга.
Другие параллели обнаруживаются при сопоставлении с философией Г. Х. фон
Шуберта, на которой, в свою очередь, основывались романы Э. Т. А. Гофмана.
Как и фон Шуберт, Гофман изображал сосуществование у каждого человека индиви-
дуальной души (Я) и некоего другого психического принципа, связанного с мировой
душой (Самость). Мгновения, в которые человек осознает мировую душу, фон
Шуберт называл «космическими моментами», а Гофман обозначал их как «возвышен-
ные состояния» (например, сновидения, видения, сомнамбулические кризы и гал-
люцинации).
Наряду с тремя великими философами бессознательного — Карлом Густавом
Карусом, Артуром Шопенгауэром и Эдуардом фон Гартманом, — которых сам Юнг
считал своими предшественниками, Элленбергер (Ellenberger 1970) упоминает также
Игнация Пауля Виталя Трокслера, рассматривавшего человеческую жизнь как череду
психических метаморфоз. Жизненной целью и средоточием личности, в его понимании,
является не Я, а «настроение» или «Я сам», которое в целом соответствует юнгианскому
понятию «Самость». Наметки юнгианской концепции индивидуации (см. статью
Г. Вера) можно обнаружить также у Шляйермахера, который подчеркивает абсолют-
ную уникальность индивида и его предопределение, заключающееся в самореализации.
Юнг с огромным интересом прочел труды Фридриха Кройцера. В них он нашел
богатую сокровищницу мифов и символов наряду с их толкованиями. Кройцер (Creu-
zer 1810), а также базельский ученый Бахофен (Bachofen 1859) показывали, каким
образом можно раскрыть значение символов. В своих сочинениях Юнг постоянно
упоминал Ницше и часто его цитировал. Возможно, именно к идеям Ницше восходят
концепции Тени и Мудрого старца (см. статью К. Т. Фрейя-Верлина в этом томе).
158
Юнг с увлечением изучал научные трактаты мистиков и представителей оккульт-

ных наук, гностиков и алхимиков. Он прочел все семь томов Сведенборга, а также
сочинения Парацельса, Бёме, Сен-Мартина, фон Баадера и Фабра д’Оливье. Юнг
считал их пионерами психологии бессознательного.
Теория немецкого этнолога Адольфа Бастиана (Bastiaan 1895) об элементарных
мыслях и «универсальной структуре человеческого духа», с помощью которой
он пытался объяснить сходство ритуалов, мифов и представлений у разных народов,
а также идея о «représentations collectives»3 французских социологов Юбера и Мосса
имеют очевидную связь с учением об архетипах Юнга. Подтверждение теории
немецкого этнолога Лео Фробениуса об эпохе Бога-Солнца (Frobenius 1904),
в частности, миф о ночном путешествии по морю, Юнг обнаруживал в бессозна-
тельных фантазиях мисс Миллер и пациентов Бургхёльцли, и, вероятно, именно эта
теория побудила его отправиться в собственное «путешествие по бессознательному».
По-видимому, сочинение Альбрехта Дитериха «Мать-земля» (Dieterich 1905)
подтолкнуло Юнга к созданию концепции Великой Матери.
Юнг интенсивно изучал азиатскую литературу. Однако, видимо, еще большее
влияние, чем чтение книг, на него оказали дружеские отношения с Рихардом
Вильгельмом и Генрихом Циммером.
Юнг превосходно разбирался в современной литературе, однако у нас нет
возможности осветить здесь все его многообразные интересы. Но не подлежит
сомнению, что огромное влияние на развитие творческого потенциала аналитической
психологии Юнга оказали романы Шпиттелера «Имаго», Альфонса Доде «Необычай-
ные приключения Тартарена из Тараскона», Райдера Хаггарда «Она», Пьера Бенуа
«Атлантида» и Леона Доде «Наследство».
1
«Психологический автоматизм» (фр.). — 3
«Коллективные представления» (фр.). —
Примечание переводчика. Примечание переводчика.
2
«Понижение психического уровня» (фр.). —
Примечание переводчика.
BACHOFEN, J. J.: Mutterrecht und Urreligion. Versuch über die FROBENIUS, L.: Das Zeitalter des Sonnengottes. Berlin: Georg
Gräbersymbolik der Alten. Basel 1859 Reiner 1904
BASTIAN, A.: Ethnische Elementargedanken in der Lehre vom HAGGARD, R.: She. Frz.: Elle. Paris: L’Edition Française Illustrée
Menschen. Berlin 1895 1920. Deutsch: Sie. Ein Abenteuerroman. Zürich: Diogenes
BENOIT, P.: L’Atlantide Roman Paris Albin Michel 1920 1970. München: Konig 1973
BINET, A.: L’étude experimental de l’intelligence. Paris: Schlei- JUNG, C. G.: Gesammelte Werke. Olten: Walter Verlag
cher 1903 The Interpretation of Visions (unveröffentlichte Seminare).
C REUZER , F.: Symbolik und Mythologie der alten Völker, be- Winter 1934, Bd. 11
sonders der Griechen. Leipzig: Leske 1810-1812 Briefe. 3 Bde. Olten: Walter Verlag 1972-1973
DAUDET, A.: Tartarin sur les Alpes. Paris: Calmann-Lévy 1885. Deutsch: JUNG, C. G., JAFFÉ, A.: Erinnerungen, Träume, Gedanken. Zürich,
Tartarin in den Alpen. München: Rogner & Bernhard 1969 Stuttgart: Rascher Verlag 1962
DAUDET, L.: L’Heredo, essai sur le drame intérieur. Paris: Nou- LEIBBRAND , W.: Schellings Bedeutung für die moderne Medizin.
velle Librairie Nationale 1917 Atti del XIV o Congresso Internazionale di Storia della Me-
D IETERICH , A.: Mutter Erde. Ein Versuch über Volksreligion. dicina, Bd. II. Rom 1954
Leipzig 1905 MEHLICH, R.: J. H. Fichtes Seelenlehre und ihre Beziehung zur
ELLENBERGER , H. F.: The Discovery of the Unconscious. New Gegenwart. Zürich: Rascher Verlag 1935
York: Basic Books 1970. Deutsch: Die Entdeckung des Un- SILBERER, H.: Probleme der Mystik und ihrer Symbolik. Wien,
bewußten. Bern: Verlag Hans Huber 1973 Leipzig: Hugo Heller & Co. 1914
FREUD, S., JUNG, C. G.: Briefwechsel. Frankfurt/M.: Fischer 1974 SPITTELER, C.: Imago. Roman. Jena: Eugen Diederichs 1907
FREY, L.: Die Anfänge der Tiefenpsychologie von Mesmer bis ZUMSTEIN-PREISWERK, S.: C. G. Jungs Medium. Die Geschichte
Freud (1780-1900). In: Studien zur analytischen Psycholo- der Helly Preiswerk. München: Kindler Verlag 1975
gie C. G. Jungs. Rascher Verlag 1955
159
ОСНОВНЫЕ ТРУДЫ ЮНГА
Краткое изложение в хронологическом порядке
Христиан Роде
В общей сложности Юнгу принадлежит 254 публикации — не считая переписки

с Фрейдом (1974) и трехтомного издания писем (1972–1973). Поэтому выделить
наиболее важные его труды (таковых насчитывается около тридцати) и изложить
их в хронологическом порядке при небольшом объеме настоящей статьи представ-
ляется крайне сложной задачей, тем более что Юнг как пионер глубинной психологии
был не систематиком, а исследователем-эмпириком, который в свете выдвинутых
им рабочих гипотез и полученных данных постоянно переосмысливал и заново
формулировал основные положения своей теории. Так, например, некоторые из его
наиболее важных трудов после 4-го или 5-го издания подвергались существенной
корректировке и переработке. Некоторые основополагающие работы публиковались
в журналах и лишь спустя многие годы были изданы в виде книг (например, работа
«Отношения между Я и бессознательным» была опубликована в виде статьи в 1916 го-
ду, а в виде книги — в 1928-м). Другие сочинения, как, например, популярная работа
«О психологии бессознательного», по мере переиздания превращались из статей
в исправленные и дополненные книги. Вначале это была статья «Новые пути в пси-
хологии» (1912), которая в 1917 году была расширена до книги «Психология бессо-
знательных процессов», затем при 3-м и 4-м изданиях опубликована в исправленном
и дополненном варианте под названием «Бессознательная душевная жизнь в норме
и при болезни»; и, наконец, в виде книги «О психологии бессознательного». К 1966 году
она выдержала восемь изданий. В целях соблюдения хронологической последователь-
ности я буду каждый раз ссылаться соответственно на первый вариант и последующие
изменения. Во всех без исключения описаниях теории Юнга, авторами которых были
его самые верные ученики, хронологическая последовательность также не соблюда-
ется — в них преобладает тематический подход. При хронологическом порядке
изложения психиатрические исследования оказываются вместе с работами, посвящен-
ными психологии религии, психотерапии и алхимии.
Уже в диссертации, озаглавленной «О психологии и патологии так называемых
оккультных явлений» (1902), в которой анализируются спиритические сеансы
(1895–1899) с медиумом Хеленой Прайсверк, Юнг не только определяет и классифи-
цирует различные феномены, обнаруженные у его испытуемой — сомнамбулизм,
полусомнамбулизм, автоматическое письмо и галлюцинации, — но и высказывает
мысль, что подобные феномены представляют собой динамические проявления
психики, для объяснения которых одной только классификации отнюдь не достаточ-
но. Особенно он подчеркивает два момента: во-первых, способность девушки
совершать в состоянии транса действия, которые она не может выполнять в состоя-
нии бодрствования. Во-вторых, полное отличие личности «Ивенес» — уравновешен-
ной, серьезной и задумчивой девушки — от неуравновешенной обычной личности
медиума. Юнг пришел к выводу, что Ивенес — не что иное, как взрослая личность
медиума, зачатки которой существовали в бессознательном девушки. То есть
отщепленные содержания бессознательного могут принимать форму человеческой
160
Основные труды Юнга (Христиан Роде)
личности, либо проецируясь в форме галлюцинаций вовне, либо, как на спирити-

ческих сеансах, овладевая сознанием.
С ассоциативного эксперимента (1903), по словам самого Юнга, началась его
собственная научная работа. Свой многолетний труд он обобщил в «Диагностических
исследованиях ассоциаций» (т. I 1906, т. II 1909). Юнг дает подробное описание
истории ассоциативного эксперимента, в котором испытуемый должен как можно
быстрее отреагировать первыми пришедшими ему в голову словами на ряд тщатель-
но подобранных, произносимых вслух слов. При этом измеряется время реакции.
Ошибки испытуемого, замедленные реакции, нарушения привели его к выводу
о существовании в бессознательном эмоционально окрашенных групп представле-
ний, которые он вслед за Циеном назвал «комплексами» (см. статью К. T. Фрейя-
Верлина в этом томе). Выявлению и анализу этих, как правило, бессознательных,
автономных комплексов и посвящена работа Юнга. Он провел различие между
нормальными, случайными и постоянными комплексами. При сравнении «нормаль-
ных комплексов» у мужчин и женщин он установил, что у женщин на первом плане
находились эротические комплексы и комплексы, связанные с семьей, домом,
беременностью, детьми и браком. У мужчин преобладали комплексы, связанные
с честолюбием, деньгами и стремлением к успеху. Случайные комплексы связаны
со специфическими событиями в жизни испытуемого. Наличие постоянных, фикси-
рованных комплексов Юнг установил при истерии и прежде всего при dementia prae-
cox. В своей работе «О психологии dementia praecox» (1907) он дополняет исследова-
ния Блейлера, подчеркивая его заслуги, и в то же время высказывает серьезные
сомнения в отношении теории Фрейда. Отныне Юнг использует понятие «комплекс»
в широком значении и выделяет несколько разновидностей комплексов в зависи-
мости от того, относятся ли они к отдельному событию или к сохраняющейся долгое
время ситуации, являются ли они осознанными, частично осознанными или пол-
ностью бессознательными, насколько сильно они эмоционально окрашены. Для де-
монстрации своего метода Юнг приводит весьма подробный анализ случая 60-летней
пациентки, которая почти двадцать лет провела в Бургхёльцли. Ее одолевали много-
численные галлюцинации и бредовые идеи, возникавшие практически без какой-
либо связи друг с другом. Юнг провел с ней несколько раз ассоциативный экспери-
мент и, кроме того, попросил дать свободные ассоциации к словам, которые казались
ему ключевыми в связи с бредовыми представлениями. Таким способом ему удалось
идентифицировать многочисленные комплексы, которые он разделил на три группы:
мечты о счастье, жалобы на несправедливость и сексуальные комплексы. Внешне не
связанные между собой патологические проявления пациентки выражали, таким
образом, в качестве компенсации ее суровой и полной лишений жизни постоянное
стремление к исполнению желаний. Но если при истерии комплексы удавалось
преодолевать, то пациенты, больные dementia praecox, оставались в плену своих
бредовых представлений. В связи с этим Юнг выдвинул гипотезу, что их комплексы
продуцировали токсин, наносивший мозгу непоправимый вред. В своей книге
«Содержание психоза» (Jung 1908) Юнг высказал предположение, что бредовые идеи
психотиков являются выражением их стремления создать новую картину мира.
Работа «Метаморфозы и символы либидо. К вопросу об истории развития
мышления» (Jung 1912) привела Юнга к разрыву с Фрейдом. На четырехстах с лишим
страницах о комментирует опубликованный в 1906 году Флорнуа материал фанта-
зий неизвестной ему юной американки (псевдоним Фрэнк Миллер), которая страдала
шизофренией. Крайне внушаемая пациентка, грезя наяву, услышала стихотворение
«Славься, Боже». Ночью, когда она находилась в гипнагогическом состоянии, у нее
сложилось стихотворение «Мотылек, стремящийся к солнцу». Позднее она приду-
мала драму, главной фигурой которой был образ героя — ацтека или инка. К этому
161
скудному материалу Юнг добавил многочисленные цитаты из Библии, Упанишад и

других священных писаний, из эпоса о Гильгамеше и «Одиссеи», из произведений
поэтов и философов (в частности Гёте и Ницше), археологов, лингвистов и историков
религии, исследователей мифологии (Кройцера, Штейнталя и др.), этнолога Фробе-
ниуса и, разумеется, психологов, психиатров и психоаналитиков, чтобы показать
прямые и косвенные духовные источники, которые соединяются в непроизвольном
индивидуальном продукте фантазии мисс Миллер. Фантазии служат также своего
рода «нитью Ариадны», ведущей по лабиринтам символических параллелей, которые
возникают в результате амплификации.
Хотя через 37 лет Юнг подверг этот труд основательной переработке и почти
на 800 страницах дополнил его многочисленными последующими открытиями, что по-
служило поводом к изменению названия — «Символы метаморфозы» (1952), — уже
тогда он сделал три важнейших нововведения. Во-первых, он противопоставляет
фрейдовскому пониманию либидо как сексуальной инстинктивной энергии свою
концепцию либидо, в которой делает акцент не на качественном, а на количественном
его аспекте. Он считает либидо просто психической энергией, неслыханное разнообразие
и формы проявления которой соответствуют «воле» в понимании Шопенгауэра. Следует
заметить, что Юнг выступает здесь против фрейдовской концепции либидо, сложив-
шейся к 1912 году. Хотя Фрейд всегда говорил о сексуальном характере либидо,
он описывал его также как количественную энергию влечений, которые имеют отноше-
ние ко всему, что можно назвать любовью, и которые он противопоставлял влечениям
к смерти. Во-вторых, Юнг утверждает, что либидо, понимаемое в этом новом значении,
естественным образом выражается в форме символов, подобных тем, что можно
обнаружить в мифах всех времен и народов. Уже в этой книге мы можем увидеть зачатки
концепции коллективного бессознательного как психического коррелята дифференциа-
ции мозга у человека, которое формирует совокупность образов и символов, впоследствии
названных им архетипами. В-третьих, из всех рассмотренных в ней мифов в качестве
особенно важного выделяется миф о герое. Юнг исследует борьбу героя за освобождение
от матери, проводя самые разные параллели с борьбой с чудовищем.
В 1921 году — примерно в одно время с публикацией Роршахом своей теории
типов и работой Эрнста Кречмера «Строение тела и характер» — Юнг публикует
«Психологические типы». Это сочинение объемом около 700 страниц до настоящего
времени выдержало десять изданий. В нем Юнг развивает идею о том, что тип заранее
определяет и ограничивает суждение человека, а любой способ рассмотрения
относителен. В отношении индивида к миру, к людям и к вещам Юнг констатирует
два психических механизма: направленную вовне психическую энергию — движение
к объекту — он называет экстраверсией. Это позиция тех людей, мотивация которых
определяется, прежде всего, внешними факторами. Смещение интереса индивида от
объекта к субъекту и к своим собственным психическим процессам Юнг называет
интроверсией. Она представляет собой установку тех индивидов, мотивация которых
определяется, главным образом, их собственным внутренним миром.
Почти две трети книги составляет подробный обзор; в нем Юнг, основываясь
на трудах теологов, философов, психологов, поэтов и ученых-теоретиков, доказывает свой
тезис о существовании в высшей степени экстравертированного и в высшей степени
интровертированного образа мира. Именно это разное мировосприятие лежит,
например, в основе споров между Тертуллианом и Оригеном, Августином и Пелагием,
сторонниками и противниками учения о пресуществлении, средневековыми реалистами
и номиналистами, а также расхождений между Лютером и Цвингли. То же самое
относится к различению Шиллером сентиментальной и наивной поэзии, различению
Ницше аполлинической и дионисической установок и к противопоставлению характеров
Прометея и Эпиметея в эпосе Шпиттелера «Олимпийская весна» (1905).
162
Однако противопоставление экстра- и интроверсии отнюдь не означает «либо-либо»;

скорее, подобно сознанию и бессознательному, они находятся в компенсаторном
отношении друг к другу.
К понятиям интро- и экстраверсии Юнг добавил систему четырех основных
функций сознательной психики: две рациональные функции — мышление и его
противоположный полюс, чувствование — и две иррациональные функции — ощуще-
ние и его противоположность, интуицию, при этом «иррациональное» понимается
не в негативном смысле как антирациональное, а в позитивном — как находящееся
вне сферы рационального. Под функцией ощущения Юнг понимает восприятие с
помощью органов чувств того, что лежит вовне, то есть сознательное восприятие
реальности. Интуиция помогает постичь бессознательную комбинацию бессознатель-
ных связей, то есть способствует непосредственному восприятию бессознательного.
Мышление упорядочивает психический материал в соответствии с принципами
целесообразности или логики, чувствование оценивает чисто субъективно с точки
зрения удовольствия или неудовольствия. У каждого человека функции дифферен-
цированы по-разному. Наиболее дифференцированной функции противостоит
неполноценная функция, интеграция которой является важнейшим процессом
индивидуации (см. статью Г. Вера в этом томе). В последней главе «Психологических
типов» Юнг впервые дает обзор новых понятий аналитической психологии.
Семь лет спустя он публикует две работы, в которых последовательно и простым
языком излагает свою психологическую теорию, стремясь сделать ее доступной для
широкой публики. В них Юнг описывает главные факты, полученные в результате
своего «путешествия в бессознательное». Опубликованная в 1928 году работа
«Отношения между Я и бессознательным» восходит к статье 1916 года, которая была
опубликована только на французском и английском языках под названием «La struc-
ture de l’inconscient» и «The Concept of the Unconscious» соответственно. Также
в 1928 году появилась работа «Об энергетике души», которую он расширил до двух
очерков, посвященных теории сновидений и комплексов, и опубликовал в 1948 году
под названием «О психической энергетике и сущности сновидений». В них Юнг дает
сжатый обзор наиболее важных своих представлений. Я рассмотрю две эти работы
вместе и дам краткий обзор основных затрагиваемых в них проблем. Психическую
энергию Юнг сравнивает с энергией физической (см. статью Г. Хесс в этом томе).
Количественно она определяется уровнем интенсивности, но кроме причины имеет
также и цель. Она может запруживаться, накапливаться, канализироваться, транс-
формироваться, расщепляться, проецироваться или интроецироваться, инфляционно
разрастаться или исчезать в коллективном бессознательном. Она предстает в форме
прогрессии или регрессии, экстра- или интроверсии, перемещения либидо и симво-
лообразования. Во всех этих процессах психика выступает как саморегулирующаяся
система. Юнг проводит различие между личным бессознательным, содержание
которого составляет приобретенный человеком опыт, и безличным, коллективным
бессознательным. Бессознательное развивается автономно, комплементарно созна-
нию и представляет собой прежде всего «резиденцию» универсальных первообразов,
архетипов, оживление которых, по-видимому, биологически связано с наследованием
мозговой структуры. Юнг проводит различие между архетипами в собственном
смысле слова, которые обычно латентны и бессознательны, и архетипическими
образами, то есть проявлениями архетипов в сознании. Архетипы не являются
продуктом индивидуального опыта, они универсальны. Они представляют собой
центры психической энергии. Они имеют нуминозное, жизненное качество и прояв-
ляются в критических ситуациях через внешнее событие или внутреннее изменение.
Инстанция Я, находящаяся на стыке между внешним, пространственным, и внутрен-
ним, субъективным, миром, между бессознательным и сознанием, связана с Персоной,
163
Тенью, Анимой или Анимусом, архетипом духа и Самостью. Персона как совокуп-
ность общепринятых установок и Тень как сумма тех качеств, которые человек хотел
бы скрыть от других и самого себя — это, скорее, внешние аспекты индивида, тогда
как архетип души, Анима, или архетип духа, Анимус, Мудрый старец, Великая мать
и самый главный из всех архетипов, Самость, относятся к интрапсихической
реальности коллективного бессознательного. Рассматривая пару понятий «Анимус»
и «Анима», Юнг говорит о врожденной психической структуре, которая сигнализи-
рует о потребности мужчины и женщины во взаимном дополнении как в физи-
ческом, так и в психическом смысле и включает в себя комплементарные формы
проявления психических данностей у противоположных полов, причем Анима
компенсирует мужское сознание, а Анимус — женское.
Согласно Юнгу, сновидения представляют собой естественные продукты заднего
плана души, спонтанное, непосредственное самовыражение в символической форме
актуального положения бессознательного. Они выполняют функцию создания
равновесия между сознанием и бессознательным и выступают как компенсация того
или иного состояния сознания. Каузальный подход Фрейда Юнг, опираясь на идеи
Мёдера, расширяет своим ориентированным на конечную цель проспективным
толкованием сновидений, в соответствии с которым задается вопрос о «намерении»
сна. Юнг проводит разграничение между толкованием сновидения на субъектной
и объектной ступени. В отличие от объектной ступени, где, например, приснившиеся
люди относятся к реальному внешнему миру, при толковании на субъектной ступени
персонажи сновидения указывают на соответствующие особенности самого сновид-
ца, в результате чего возникает необычайно сложная моральная задача — признать
неполноценные компоненты увиденного во сне человека своими собственными
и отказаться от проекции вовне.
В совместной публикации Юнга и его друга, синолога Рихарда Вильгельма, книге
«Тайна золотого цветка» (1929) Юнг отмечает, что китайское понятие «Тао» экви-
валентно его собственному понятию «Самость». Аналогии между китайскими симво-
лами и образами, спонтанно возникающими у пациентов Юнга, подтвердили его
представление об универсальности архетипических образов.
Лекции по психологии религии (1937), опубликованные в 1940 году под названи-
ем «Психология и религия», раскрывают представления Юнга о религии. Он опре-
деляет религию как тщательное и добросовестное наблюдение того, что Рудольф Отто
(в работе «Священное», 1917) удачно назвал нуминозом. Юнг приписывает пережи-
ванию архетипа нуминозное качество и относит архетипы к самым истокам тех
религиозных переживаний, из которых проистекают религиозные ритуалы и догмы.
Юнг считает, что человек по своей природе религиозен, и подчеркивает, что религия,
бесспорно, представляет собой одно из самых ранних и самых общих проявлений
человеческой души.
В книге «Paracelsica» (1942), содержащей две лекции о враче и философе Теофра-
сте, Юнг подробно знакомит читателя с его таинственной алхимической философией
и, в частности, дает в высшей степени интересную интерпретацию его загадочного
сочинения «О долгой жизни».
В своем фундаментальном труде «Психология и алхимия» (1944) Юнг проводит
связь между двумя внешне весьма далекими друг от друга областями — современной
глубинной психологией и средневековой алхимией. Прежде всего Юнг рассматривает
натурфилософскую и историко-религиозную проблематику алхимии. Многие столетия
алхимия в качестве духовного подводного течения сосуществовала с официальным
христианством, сохраняя живыми неоплатонические и гностические идеи, античный
дух и природное чувство. Алхимия относилась к христианству, как бессознательное
к сознанию. Она заботилась о том, чтобы мост между природой и христианством
164
не был разрушен, и компенсировала, исходя из живой психической действительности,

догматическую односторонность церкви, например, исключительно мужское пред-
ставительство Троицы, делая акцент на женской природе prima materia (первичной
материи). В процедурах алхимиков Юнг усматривает проекцию процесса индиви-
дуации. Алхимик относится к своему труду, opus alchemicum, как человек, который
не может и не хочет оставаться таким, каков он есть в данный момент. Он хочет
измениться. Если алхимики в форме псевдохимического метода материализовывали
процесс своей собственной индивидуации, то Юнг и его пациенты осуществляли этот
процесс ассимиляции через изображение своих сновидений и фантазий в виде картин,
рисунков, пластического танца или в акустической форме.
Юнг сравнивает символы сновидения, проявившиеся в процессе индивидуации
незнакомого ему современного молодого мужчины, с символами алхимии и отмечает
удивительные параллели. Психический процесс и путь алхимиков можно представить
в виде спирали — через определенные интервалы символы возвращаются к определен-
ным формам, указывающим на цели, в частности на Самость. Из материала, включаю-
щего около 400 сновидений, Юнг выбирает те сны, которые указывают на Самость.
Речь идет об изображениях круглой формы, так называемых мандалах, и о четверице
(71 раз). Юнг подробно исследует параллели, проводимые алхимией между так
называемым «философским камнем» и Христом, в котором Юнг усматривает один
из наиболее разработанных символов Самости. Его понятие Самости наряду с добром
включает в себя также и зло, наряду с Христом — также и дьявола. На это же соеди-
нение противоположностей указывает мужская и одновременно женская природа
ляписа. Цель процесса алхимической трансформации — высвобождение связанной
в веществе anima mundi (души мира), цель процесса индивидуации — избавление
от невроза и от односторонней ориентации сознания, а также достижение Самости
как центра и целостности сознательной и бессознательной психики.
При описании крайне важных для каждого терапевта феноменов переноса Юнг
также опирается на символику opus alchemicum. Трансферентная связь часто бывает
настолько интенсивной, что можно говорить о соединении, которое сродни соединению
двух химических веществ: вступая в связь, они оба изменяются. В работе «Психология
переноса» (1946) Юнг разбирает серию рисунков «Rosarium Philosophorum», относя-
щихся к 1550 году — пожалуй, наиболее полное (десять картин) и, вместе с тем, самое
простое изображение объединения противоположностей в форме «иеросгамоса»
(«священной свадьбы»), — чтобы прояснить многостороннюю и сложную проблему
переноса. В современной серии картин Юнг, наряду с присоединением к традиционному
мотиву, также наблюдал спонтанные повторения архаических или мифологических
представлений. Хотя Юнг не считал, что перенос обязательно необходим в процессе
любого анализа, он, соглашаясь с Фрейдом, характеризовал этот феномен как основу
терапевтического воздействия, отмечая, однако, что это не единственный инструмент
аналитического метода. Пожалуй, в гораздо большей степени, чем Фрейд, он считает
терапевта участником процесса изменения. (Именно поэтому в качестве предвари-
тельного условия проведения психотерапии он ввел учебный анализ.) В любых отноше-
ниях, в том числе и в отношениях между врачом и пациентом, он видит кватернальную
структуру отношений, в которой сознание и бессознательные проекции пациента
задействованы точно так же, как сознание и бессознательные проекции психотерапевта
(см. статью К. Т. Фрейя-Верлина в этом томе). В феномене контрпереноса Юнг усматри-
вает один из самых важных и наиболее содержательных синдромов процесса индивиду-
ации, который в силу своих коллективных содержаний и символов выходит далеко
за пределы личности и простирается в социальную сферу.
В своей работе «Символика духа — очерки о психической феноменологии» (1948)
Юнг пытается дать психологическую интерпретацию догмата о Троице. При этом
165
он проводит параллели прежде всего с египетской теологией, а также с представле-

ниями, существовавшими в Вавилоне и Древней Греции. В таинстве Троицы светлый
дух христианского откровения нашел свое наиболее дифференцированное выраже-
ние. Вместе с тем, и хтонический дух сновидений, и алхимические фантазии (Мерку-
рий), и в то же время сказки — достаточно причудливым образом — принимают
такую же форму троицы. О таком нуминозном отражении в бессознательном как
природном источнике откровения и идет речь в статье Юнга, в которой рассмат-
ривается проявление духа в сказке.
В работе «Эон — к вопросу о символике Самости» (1951) Юнг еще раз в крайне
сжатой форме излагает основные идеи относительно структуры человеческой
психики, возникшие у него в результате осмысления своего жизненного опыта.
При этом в качестве последнего постижимого понятия целостности Самость высту-
пает как концентрированное отражение всех сложностей и противоречий бытия.
Юнг интерпретирует Христа как символ Самости и анализирует многовековое разви-
тие представленного в нем религиозного содержания. Он говорит о совпадении
по времени рождения Христа и начала нового эона, зодиакального созвездия Рыбы.
И именно поэтому символ Христа, рыба, считается властителем нового века, подобно
тому, как когда-то Хаммурапи считался властителем зодиакального созвездия Овна.
Помимо амбивалентности символа рыбы Юнг затрагивает также сложную проблему
светлой и темной стороны образа Бога.
Этот вопрос привел его к написанию необычайно интересной работы «Ответ
Иову» (1952a), поскольку именно в библейской Книге Иова амбивалентный образ
Бога играет решающую роль. Иов ожидает, что Бог заступится за него, так сказать,
перед Богом, и в этом выражается трагическая противоречивость Иова. В конечном
счете, именно Бог, от которого проистекает добро и зло, породил мир и грех, а затем
в обличье Христа сам должен испытать человеческую участь.
В том же 1952 году Юнг вместе с физиком В. Паули публикует работу «Объяснение
природы и психика», а затем «Синхроничность как принцип акаузальных взаимосвязей».
В ней рассматриваются архетипически обусловленные феномены, которые нельзя
постичь с помощью принципа каузальности. Речь идет, скорее, о неких связанных
по смыслу совпадениях. В теории синхроничности разбираются взаимосвязи между
научнымивыводамисовременнойфизикиианалитическойпсихологии,касающиесяеще
мало исследованной и труднодоступной пограничной сферы реальности.
В труде «О корнях сознания — очерки об архетипе» (1954) (объемом около
700 страниц) Юнг ставит вопрос о том, каким образом феномен антропоса, «большо-
го человека» (Самости), проявляется в индивидуальном опыте. Прежде чем предпри-
нять попытку научно-теоретического объяснения архетипа в последней статье,
он иллюстрирует взаимодействие бессознательного и сознания, развитие сознания
из бессознательного и «проникновение» более крупной личности, «внутреннего чело-
века», в жизнь каждого индивида.
В своей последней работе «Mysterium Coniunctionis — исследование разделения
и соединения психических противоположностей в алхимии» (1-я часть — 1955 год, 2-я
часть — 1956) Юнг еще раз обращается к проблеме феноменологии и синтеза проти-
воположностей в алхимии, которую он начал разрабатывать еще в «Психологии
переноса». Из огромного множества символов люди постоянно обращались к исходному
состоянию, так называемому хаосу, в качестве prima materia и его противоположности,
представлению о природе конечного состояния. Многие представления объединяют идеи
долговечности (бессмертия), андрогинии, объединения духа и тела, человека и Бога.
Проблематика противоположностей в психической области проявляется в диссоциации
личности вследствие столкновения несовместимых тенденций. Поэтому терапевт,
соприкасаясь в процессе лечения с противоположностями, должен быть нацелен
166
на их длительное объединение, аналогичное многочисленным архетипическим мотивам

великого mysterium coniunctionis (таинства соединения), которому Юнг дает объяснение
в своем последнем труде.
ОСНОВНЫЕ ТРУДЫ ЮНГА
1902: Zur Psychologie und Pathologie sog. okkulter Phänomene. 1929: mit R. Wilhelm: «Das Geheimnis der goldenen Blute».
Eine psychiatrische Studie. Leipzig: Oswald Mutze. G. W. I München: Dorn
1906: Diagnostische Assoziationsstudien. Beitrage zur expe- 1940: Psychologie und Religion. Zürich: Rascher 1942, 1947,
2 3
rimentellen Psychopathologie. Band I. Leipzig: Barth 21911,

4
1962. G. W. XI
3
1915 G. W. II 1942: Paracelsica. Zürich: Rascher
1907: Über die Psychologie der Dementia praecox. Ein Ver- 1944: Psychologie und Alchemie. Zürich: Rascher. Zweite, re-
such. Halle: Karl Marhold G. W. III vidierte Auflage 1952. G. W. XII
1908: Der Inhalt der Psychose. Leipzig, Wien: Deuticke. Zweite, 1946: Die Psychologie der Übertragung. Zürich: Rascher. G. W.
revidierte und erweiterte Auflage 1914. G. W. III XVI
1909: Diagnostische Assoziationsstudien, Bd. II. Leipzig: Barth 1948: Symbolik des Geistes. Zürich: Rascher 21954. G. W. XI u
2
1911, 31915. G. W. II XIII
1912: Wandlungen und Symbole der Libido. Ein Beitrag zur En- 1951: Aion. Untersuchungen zur Symbolgeschichte. Zürich:
twicklungsgeschichte des Denkens. Leipzig, Wien: Deu- Rascher. G. W. IX/2
ticke. 21925, 31938 Zürich: Rascher, revidiert und erweitert
4
1952 mit dem Titel «Symbole der Wandlung» G. W. V 1952 b: Antwort auf Hiob. Zürich Rascher 21953, revidierte Au-
flage 31961, 41967. G. W. XI
1921: Psychologische Typen. Zürich: Rascher 21925, 31930, 41937,
5
1940, 61942, 71947, 81950, 91960, 101967 in G. W. VI 1952 b: mitW. Pauli: Naturerklarung und Psyche Zürich: Ra-
scher G. W. VIII
1928 a: Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbe-
wußten Darmstadt: Reich. Zürich: Rascher 21935, 31939, 1954: Von den Wurzeln des Bewußtseins. Studien über den
4
1945, 51950, 61963, 71966. G. W. VII Archetypus. G. W. VIII, IX/1, XIII
1929 b: Über die Energetik der Seele. Zürich: Rascher. Zweite Au- 1955: Mysterium Coniunctionis. Untersuchung über die Tren-
flage, erweitert und verbessert mit dem Titel. über psychische nung und Zusammensetzung der seelischen Gegensätze in
Energetik und das Wesen der Traume, 1948. G. W. VIII der Alchemie. Zürich: Rascher, Bd. 1, Bd. II, 1956. G. W. XIV
Полное собрание сочинений (G. W.) было выпущено в Цюрихе издательством Rascher в 1958 г. Том 18 был выпущен
издательством Walter, г. Ольтен-Фрайбург. Английское издание известно как «Collected Works», Bollingen Series XX,
издательство Panteon, Нью-Йорк
СОДЕРЖАНИЕ ТОМОВ
Band I 1907 a: über die Reproduktionsstorungen beim Assoziations-
experiment
Psychiatrische Studien
1906 c: Die psychopathologische Bedeutung des Assoziations-
1902 a: Zur Psychologie und Pathologie sogenannter okkulter
experimentes
Phänomene
1905 d: Psychoanalyse und Assoziationsexperiment
1904 a: Über hysterisches Verlesen
I906 d: Assoziation, Traum und hysterisches Symptom
1905 a: Kryptomnesie
1903 a: Über manische Verstimmung
1903 b: Ein Fall von hysteri0schem Stupor bei einer Untersu- Psychophysische Untersuchungen
chungsgefangenen 1907 b: über die psychophysischen Begleiterscheinungen im
1904 b: Über Simulation von Geistesstörung Assoziationsexperiment
1906 b: Arztlihes Gutachten über einen Fall von Simulation 1907 c: Psychophysische Untersuchungen mit dem Galvano-
geistiger Störung meter und Pneumographen bei Normalen und Geistesk-
ranken (Jung und Peterson)
1906 a: Obergutachten über zwei widersprechende psychia-
trische Gutachten 1907 d: Weitere Untersuchungen über das galvanische Phäno-
men und die Respiration bei Normalen und Geisteskranken
1905 b: Zur psychologischen Tatbestandsdiagnostik (Jung und Ricksher)
Band II Band III

Experimentelle Untersuchungen Psychogenese der Geisteskrankheiten
1904 c: Experimentelle Untersuchungen über die Assoziatio- 1907 c: über die Psychologie der Dementia praecox. Ein Versuch
nen Gesunder (Jung und Riklin)
1908 a: Der Inhalt der Psychose (Nachtrag über das psycholo-
1905 c: Experimentelle Beobachtungen uber das Erinnerungs- gische Verständnis patologischer Vorgange)
vermögen
1911a: Kritik über E. Bleuler «Zur Theorie des schizophrenen
1906 b: Die psychologische Diagnose des Tatbestandes Negativismus»
1905 d: Anilyse der Assoziationen eines Epileptikers 1914 a: Über die Bedeutung des Unbewußten in der Psycho-
1910 a: Die Assoziationsmethode pathologie
1910 b: Die familiäre Konstellation 1919: Über das Problem der Psychogenese bei Geisteskrankheiten
1905 c: über das Verhalten der Reaktionszeit beim Assoziations- 1928 a: Geisteskrankheit und Seele («Heilbare Geisteskranke?»)
experiment
167
1939 a: Über die Psychogenese der Schizophrenie Das Problem der typischen Einstellungen in der Ästhetik
1956: Neuere Betrachtungen zur Schizophrenie Das Typenproblem in der modernen Philosophie
1958 a: Die Schizophrenie Das Typenproblem in der Biographik
Allgemeine Beschreibung der Typen
Band IV Definitionen
Freud und die Psychoanalyse Schlußwort
1906 e: Die Hysterielehre Freuds: Eine Ei widerung auf die Anhang:Vier Arbeiten über Psychologische Typologie
Aschaftcnbuigsche Kritik
1908 b: Die Freudsche Hysterietheorie Band VII
1909 a: Die Traumanalyse Zwei Schriften über Analytische Psychologie
1910 b: Ein Beitrag zur Psychologie des Gerüchtes 1943 a: Über die Psychologie des Unbewußten
1910 c: Ein Beitrag zur Kenntnis des Zahlentraumes 1928 b: Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbe-
1911 b: Morton Prince «The Mechanism and Interpretation wußten
of Dreams»: Eine kritische Besprechung Anhang:
1910 a: Zur Kritik über Psychoanalyse 1912 b: Neue Bahnen der Psychologie
1912 a: Zur Psychoanalyse 1916 c: Die Struktur des Unbewußten
1913 a: Versuch einer Darstellung der psychoanalytischen The-
orie
Band VIII
1913 b: Allgemeine Aspekte der Psychoanalyse
Die Dynamik des Unbewußten
1916 a: Über Psychoanalyse
1928 c: Über die Energetik der Seele
1914 b: Psychotherapeutische Zeitfragen (Briefwechsel Jung/Loy)
I916 d: Die transzendente Funktion
1916 b: Vorreden zu «Collected Papers on Analytical Psychology»
1934 a: Allgemeines zur Komplextheorie
1909 b: Die Bedeutung des Vaters für das Schicksal des Einzelnen
1929 b: Die Bedeutung von Konstitution und Vererbung für die
1930 a: Einführung zu W. M. Kranefeldt «Die Psychoanalyse» Psychologie
1929 a: Der Gegensatz Freud-Jung 1936 a: Psychologische Determinanten des menschlichen Ver-
haltens
Band V 1928 d: Instinkt und Unbewußtes
1952 a Symbole der Wandlung 1928 e: Die Struktur der Seele
(Eine Neubearbeitung von «Wandlungen und Symbole der Li- 1947: Theoretische Überlegungen zum Wesen des Psychischen
bido. 1912) 1928 f: Allgemeine Gesichtspunkte zur Psychologie des Traumes
Erster Teil: 1945 a: Vom Wesen der Träume
Einleitung 1928 e: Die psychologischen Grundlagen des Geisterglaubens
Über die zwei Arten des Denkens 1926 a: Geist und Leben
Vorgeschichte 1937 a: Das Grundproblem der gegenwärtigen Psychologie
Der Schöpferhymnus 1931 b: Analytische Psychologie und Weltanschauung
Das Lied von der Motte 1933 a: Wirklichkeit und überwirklichkeit
1931 c: Die Lebenswende
Zweiter Teil: 1934 b: Seele und Tod
Einleitung 1952 b: Synchronizitat als ein Prinzip akausaler Zusammenhange
Über den Begriff der Libido 1952 c: Über Synchronizität
Die Wandlung der Libido
Die Entstehung des Heros Band IX/1
Symbole der Mutter und der Wiedergeburt Die Archetypen und das kollektive Unbewußte
Der Kampf um die Befreiung von der Mutter 1935 a: Über die Archetypen les kollektiven Unbewußten
Das Opfer 1936 b: Über den Begriff des kollektiven Unbewußten
Schlußwort 1936 c: Über den Archetypus mit besonderer Berücksichtigung
Anhang: Die Millerschen Phantasien des Animabegriffes
1939 b: Die psychologischen Aspekte des Mutter-Archetypus
Band VI 1940 a: Über Wiedergeburt
1921a Psychologische Typen 1940 b: Zur Psychologie des Kind-Archetypus
Einleitung 1941a: Zum psychologischen Aspekt der Kore-Figur
Das Typenproblem in der antiken und mittelalterlichen Gei- 1946 a: Zur Phänomenologie des Geistes im Märchen
stesgeschichte 1954: Zur Psychologie der Schelmenfigur
Über Schillers Ideen zum Typenproblem 1939 c: Bewußtsein, Unbewußtes und Individuation
Das Apollinische und das Dionysische 1934 c: Zur Empirie des Individuationsprozesses
Das Typenproblem in der Menschenkenntnis 1938 a: Über Mandalasymbolik
Das Typenproblem in der Dichtkunst 1955 a: Mandalas
Das Typenproblem in der Psychopathologie
168
Band IX/2 1942 b: Das Wandlungssymbol in der Messe

1951 a: Aion 1952 d: Vorwort zu V. White «God and the Unconscious»
Untersuchungen zur Symbolgeschichte 1952 e: Vorwort zu Z. Werblowsky «Lucifer and Prometheus»
Das Ich 1933 d: Bruder Klaus
Der Schatten 1932 a: Über die Beziehung der Psychotherapie zur Seelsorge
Die Syzygie: Anima und Animus 1928 a: Psychoanalyse und Seelsorge
Das Selbst 1952 f: Antwort auf Hiob
Christus, ein Symbol des Selbst Östliche Religion
Das Zeichen der Fische 1955 b: Psychologischer Kommentar zu «Das tibetische Buch
Die Prophezeiung des Nostradamus der Großen Befreiung»
Über die geschichtliche Bedeutung des Fisches 1935 b: Psychologischer Kommentar zu «Das tibetanische To-
tenbuch
Die Ambivalenz des Fischsymbols
1936 e: Yoga und der Westen
Der Fisch in der Alchemie
1939 f: Vorwort zu D. T. Suzuki «Die große Befreiung Ein-
Die alchemistische Deutung des Fisches führung in den Zen-Buddhismus»
Allgemeines zur Psychologie der christlich-alchemistischen 1943 b: Zur Psychologie östlicher Meditation
Symbolik
1944 a: Über den indischen Heiligen. Einfuhrung zu H. Zimmer
Gnostische Symbole des Selbst «Der Weg zum Selbst»
Die Struktur und Dynamik des Selbst 1950: Vorwort zu «The I Ching»
Schlußwort
Band XII
Band X 1944 b: Psychologie und Alhemie
Zivilisation im Übergang 1967: Vorwort (undatiert) zur 2. englischen Auflage von 1967
1918 Über das Unbewußte Einleitung in die religionspsychologische Problematik der
Alchemie
1931 d: Seele und Erde
1936 f: Traumsymbole des Individuationsprozesses
1931 c: Der archaische Mensch
1937: Die Erlösungsvorstellungen in der Alchemie
1928 h: Das Seelenproblem des modernen Menschen
Epilog
1928 i: Über das Liebesproblem des Studenten
1927: Die Frau in Europa
Band XIII
1933 b: Die Bedeutung der Psychologie für die Gegenwart
Studien über alchemistische Vorstellungen
1934 d: Zur gegenwärtigen Lage der Psychotherapie
1929 c: Kommentar zu «Das Geheimnis der goldenen Blüte»
1946 b: Vorwort zu «Aufsätze zur Zeitgeschichte»
1943 c: Der Geist Mercunus
1936 d: Wotan
1938 b: Die Visionen des Zosimos
1945 b: Nach der Katastrophe
1942 c: Paracelsus als geistige Erscheinung
1945 c: Das Schattenproblem
1945 c: Der philosophische Baum
1946 d: Nachwort zu Aufsatze zur Zeitgeschichte
1957: Gegenwart und Zukunft
Band XIV
1958 b: Ein moderner Mythus. Von Dingen die am Himmel
gesehen werden 1955 c: Mysterium Coniunctionis
1958 c: Das Gewissen Die Komponenten der Coniunctio
1959 a: Gut und Böse in der Analytischen Psychologie Die Paradoxa
1959 b: Vorrede zu Toni Wolff «Studien zu C. G. Jungs Psycho- Die Personifikationen der Gegensätze
logie» Einleitung Sol — Sulphur — Luna — Sal
1928 k: Die Bedeutung der schweizerischen Linie im Spektrum Rex und Regina
Europas
Adam und Eva
1930 b: Der Aufgang einer neuen Welt. Eine Besprechung von
H. Keyserling «Amerika. Der Aufgang einer neuen Welt» Die Konjunktion
1934 e: Besprechung von H. Keyserling. La Revolution mondi-

ale et la responsabilite de 1'esprit Band XV
1930 c: Komplikationen der amerikanischen Psychologie Über das Phänomen des Geistes in Kunst und Wissenschaft
1939 d: Die träumende Welt Indiens 1929 d: Paracelsus
1939 e: Was Indien uns lehren kann 1941 b: Paracelsus als Arzt
1933 c: Anhang: Neun kurze Beitrage 1932 b: Sigmund Freud als kulturhistorische Erscheinung
1939 g: Sigmund Freud. Ein Nachruf
Band XI 1930 d: Zum Gedächtnis Richard Wilhelms
Zur Psychologie westlicher und östlicher Religion 1922: Über die Beziehungen der Analytischen Psychologie
Westliche Religion zum dichterischen Kunstwerk
1940 c: Psychologie und Religion 1930 e: Psychologie und Dichtung
1942 a: Versuch einer psychologischen Deutung des Trinitäts- 1932 c: «Ulysses». Ein Monolog
dogmas 1932 d: Picasso
169
Band XVI Band XVII

Praxis der Psychotherapie Über die Entwicklung der Persönlichkeit
Allgemeine Probleme der Psychotherapie 1910 e: Über Konflikte der kindlichen Seele
1935 c: Grundsätzliches zur praktischen Psychotherapie 1931 f: Einführung zu F. G. Wickes «Analyse der Kindesseele»
1935 d: Was ist Psychotherapie? 1923: Über die Entwicklung und Erziehung des Kindes
1930 f: Einige Aspekte der modernen Psychotherapie 1926 b: Analytische Psychologie und Erziehung
1929 c: Ziele der Psychotherapie 1943 e: Der Begabte
1929 f: Die Probleme der modernen Psychotherapie 1928 m: Die Bedeutung des Unbewußten für die individuelle
1943 d: Psychotherapie und Weltanschauung Erziehung
1945 d: Medizin und Psychotherapie 1934 g: Vom Werden der Persönlichkeit
1945 e: Die Psychotherapie in der Gegenwart 1925: Die Ehe als psychologische Beziehung
1951 b: Grundfragen der Psychotherapie
Spezielle Probleme der Psychotherapie Band XVIII
1921 b: Der therapeutische Wert des Abreagierens Verschiedene Schriften / Bibliographie und allgemeiner Index
1934 f: Die praktische Verwendbarkeit der Traumanalyse Ausgewählte Briefe und Seminarberichte, Besprechungen,
Schriften aus der Zeit der Begegnung mit Freud, Vorworte usw
1946 c: Die Psychologie der Übertragung
Bibliographie der Schriften Jungs
Allgemeiner Index der Gesammelten Werke
FLOURNOY, Th.: Quelques faits d’imagination créative subcon- OTTO , R.: Das Heilige. Über das Irrationale in der Idee des Göt-
sciente. Arch. de Psychologie, 5, 1906, 36-51 tlichen und sein Verhältnis zum Rationalen. Breslau: Tre-
wendt & Granier 1917
La structure de l’inconscient Arch. de Psychologie, 16, 1916,
152-179 PARACELSUS, Th.: Werke, hg. von W. E. Peuckert. Darmstadt: Wiss
Buchges. 1965-1968. Bd. I. Medizinische Schriften 1965. Bd.
FREUD-JUNG: Briefwechsel, hg. von William McGuire und Wolf-
II. Medizinische Schriften 1965. Bd. III. Philosophische
gang Sauerländer. New Jersey: Princeton University Press
Schriften 1967. Bd. IV. Theologische, religionsphiloso-
1974 und Frankfurt/M.: S. Fischer 1974
phische und sozialpolitische Schriften 1967. Bd. V. Panso-
JUNG, C. G. Briefe in drei Bänden, hg. von Aniela Jaffé in Zusam- phische, magische und gabalische Schriften 1968
menarbeit mit Gerhard Adler Olten und Freiburg/Br.: Wal-
ter. Bd. I (1906-1945) 1972 a. Bd. II (1946-1955) 1972 b. Bd R ORSCHACH , H. Psychodiagnostik Methodik und Ergebnisse
III (1956-1961): 1973 eines wahrnehmungsdiagnostischen Experiments Bern

Bircher 1921
KRETSCHMER, E.: Körperbau und Charakter (1921). Berlin: Sprin-
ger 24, 1961 SPITTELER, C.: Olympischer Frühling. Epos. Jena: Eugen Diede-
richs 1905
170
ЮНГ В ПИСЬМАХ
Аниела Яффе
Трехтомное издание писем К. Г. Юнга вышло в свет в 1972–1973 годах (изд. Ани-
ела Яффе в сотрудничестве с Герхардом Адлером, Лондон). Три тома содержат письма,
относящиеся к периоду с октября 1906-го по март 1961 года, последнее было напи-
сано Юнгом за четыре месяца до смерти. Английское издание в двух томах появилось
в 1972–1976 годах. Эти книги содержат примерно одинаковое количество писем,
написанных по-английски и переведенных на немецкий язык, и писем на немецком
языке, переведенных на английский. Несколько писем было написано им по-фран-
цузски.
За некоторым исключением (письма Герману Гессе в сентябре 1934 года и в нача-
ле сентября 1950, а также письмо сэру Герберту Э. Риду от 19 октября 1960 года)
адресат в письмах не указывается. В ряде случаев содержание писем сопровождалось
пояснениями и примечаниями.
Полное собрание писем содержится только в «Переписке» Фрейда и Юнга (1974).
Несколько писем с научным содержанием — большинство из них было посвящено
психологии религии, — носят, скорее, характер обширных статей; по этой причине они
не были включены в издания писем, а были опубликованы в XVIII томе Собрания
сочинений («Дополнения»). В книге «Воспоминания, сны, размышления К. Г. Юнга»
(которая была издана A. Яффе в 1962 году на основе сделанных ею записей) приводится
семь писем Юнга жене. Наряду с двумя письмами дочери Марианне, в замужестве
госпоже М. Нихус-Юнг (до своей смерти в 1965 году она была соиздателем «Собрания
сочинений») это единственные из многочисленных писем, адресованных Юнгом семье,
матери, жене, теще и детям, опубликованные к настоящему времени1. Эти письма
личного характера, написанные в задушевной, нередко иронической манере, раскры-
вают малоизвестную сторону личности Юнга. О ней свидетельствует, например, письмо
к девятилетней дочери Марианне (1972a, 57–58):
Марианне Юнг
Кюснахт-Цюрих Лондон, 1 июля 1919 г.
Дорогая Марианна,
Очень мило, что ты написала мне письмо. Оно меня очень обрадовало, поэтому
я тоже пишу тебе письмо. Если ты не сможешь его прочесть, тебе его прочтет мама.
Я здесь купил деревянного человечка. Он вырезан из коричневого дерева и привезен
из Индии. Но это подарок для мамы. Я привезу его с собой в чемодане. Я живу здесь
в большом доме. Каждый день мимо проносится примерно пять тысяч автомобилей.
Каждое утро около половины одиннадцатого мимо проезжают верхом кирасиры
в золотых доспехах с красными султанами на шлемах и в черных плащах. Они на-
правляются к королевскому замку и охраняют короля, принцев и принцесс. Король
хранит свою золотую корону и золотой скипетр в другом замке, в высокой башне.
Внтури замка толстые решетки и железные двери. Днем корона находится в верхней
части башни, и на нее можно посмотреть, а вечером ее вместе со скипетром
171
спускают в глубокий подвал, который закрывают железными плитами. Поэтому их

никто не может украсть. Корона украшена драгоценными камнями — большими,
как голубиные яйца. Замок окружен тремя рядами стен, вокруг находятся гробницы,
а у ворот стоят солдаты. Лондон расположен на большой реке, по которой плавают
морские суда. Каждый день река шесть часов течет вниз, а затем шесть часов вверх.
Когда она течет вниз, тогда плывут корабли, которые отправляются в море, а когда
она течет вверх, тогда в город входят суда, которые ждали в заливе.
Подумай только — в Лондоне живет вдвое больше людей, чем во всей Швейцарии.
Здесь живут даже китайцы.
Сердечный привет тебе и Лилли2 от твоего папы
Опубликованные в трех томах около тысячи писем составляют лишь часть всей
корреспонденции Юнга. Помимо посланий семье и отдельно опубликованных писем
Фрейду (в эти тома вошли только восемь документов) из них была исключены письма
частного характера, например анализандам, письма, составляющие врачебную тайну,
и деловая переписка, например касающаяся вопросов издательской деятельности.
В жизни Юнга, особенно когда он был уже в пожилом возрасте, письма играли
важную роль 3. В минуты отдыха он часто писал их вместо научных работ и, таким
образом, они становились формой выражения его творческих мыслей. Но прежде
всего письма создавали мост, соединяющий Юнга с миром, а это примиряло его,
интровертированного человека, жившего в уединении, со всеми трудами и хлопо-
тами, которые они вызывали. По его признанию, письма были нужны ему, хотя пере-
писка его очень утомляла. Часто адресованные ему письма содержали вопросы или
замечания, касавшиеся его сочинений, и, таким образом, были откликом на его труд,
и этот отклик был необходим ему как любому творческому человеку. Хотя ему
приходилось сталкиваться с недопониманием, а реакция отнюдь не всегда была
одобрительной, все же эти письма были свидетельством того, что его голос был услы-
шан, а его труды читали и обсуждали.
Сохранилось лишь относительно небольшое количество писем, относящихся
к периоду до 1930 года. Это объясняется тем, что была утеряна большая часть полу-
ченной Юнгом к этому времени корреспонденции и нет ни одной копии написанных
или продиктованных им писем. Позднее он сам говорил, что ему никогда не прихо-
дило в голову, что его письма могут иметь какое-либо значение.
Исключение составляет переписка Юнга с Фрейдом: оба бережно хранили получен-
ные письма. Об истории их переписки и ее публикации подробно рассказывает Уильям
Макгир в предисловии к изданному им тому писем Фрейда и Юнга.
С 1908 по 1925 год в самой необходимой секретарской работе Юнгу помогала
его сестра Гертруда, до этого два года проработавшая медсестрой в кантональной
лечебнице Бургхёльцли в Цюрихе. Затем ее сменила его жена и, наконец, с 1931 года
этой работой начала заниматься дочь Марианна. Она первой стала сохранять письма
и копии писем. В следующем году функции секретаря взяла на себя Мария-Жанна
Шмид, дочь друга Юнга, доктора медицины Ганса Шмида-Гуизана. Она занималась
этой работой в течение двадцати лет и организовала архив, в котором стали храниться
письма, адресованные Юнгу, и копии продиктованных им писем.
Относительно небольшое число сохранившихся ранних писем объясняется тогдаш-
ней привычкой Юнга писать их от руки (в связи с чем копий не было). Позднее это
относилось только к личным письмам или к письмам, диктовка которых была сопряже-
на для него с определенными трудностями. В ответ на появившиеся в начале 1963 года
в Швейцарии, Германии, Франции, Англии и США обращения в газетах по поводу
писем Юнга были предоставлены многочисленные письма, относящиеся к периоду
до 1930 года, которые были включены в 1-й том опубликованной переписки.
172
Юнг в письмах (Аниела Яффе)
Юнг крайне редко писал по собственной инициативе; однако, следуя своему

чувству ответственности, он отвечал — особенно в пожилом возрасте — почти на все
письма, которые к нему приходили; написание частных писем подчинялось другим
правилам. Для переписки Юнга характерно то, что она велась большей частью с не-
знакомыми людьми. Письма знакомым или знаменитым людям составляли мень-
шинство. Юнг не чурался отвечать на вопросы каких-нибудь незнакомых мужчин
и женщин, разъяснять что-нибудь непонятное молодой девушке или давать советы
заключенному. Одному американцу, который представился как «простой парень
58 лет, работающий упаковщиком», Юнг подробно ответил на вопрос, что он думает
о реинкарнации.
Среди известных современников, с которыми Юнг состоял в переписке (не считая
Зигмунда Фрейда), были, в частности, национальный советник Готтлиб Дуттвайлер
(одно письмо, том I), Мирча Элиаде (одно письмо, том II), М. И. Эванс-Вентц (два
письма, том I), Герман Гессе (шесть писем, том I и III), Джеймс Джойс (одно письмо,
том I), Карл Кереньи (десять писем, том I и II), граф Герман Кейзерлинг (четыр-
надцать писем, том I), Альфред Кубин (одно письмо, том I), Сесиль Инес Лоос (одно
письмо, том II), Альфонс Мёдер (пять писем, том I), Рудольф Паннвитц (одно письмо,
том I), Вольфганг Паули (одно письмо, том I; на публикацию обширной переписки
между Юнгом и Паули пока еще нет разрешения), Дж. Н. Пристли (три письма,
том III), Хуго Ранер (два письма, том I), Дж. Б. Райн (девять писем, том I и II), Карл
Шмид (пять писем, том III), Аптон Синклер (пять писем, том II), Дайзец T. Судзуки
(одно письмо, том I), Хью Уолпоул (одно письмо, том I), Рихард Вильгельм (шесть
писем, том I), Генрих Циммер (четыре письма, том I).
Темы, которые затрагиваются в письмах Юнга, очень разнообразны. Во многих
случаях это ответы на вопросы читателей, в них снова и снова рассматриваются идеи, к ко-
торым он обращался в своих трудах, а потому к письмам Юнга можно относиться как
к его собственным комментариям к его часто трудным для понимания сочинениям.
Прежде всего, именно по этой причине Юнг дал разрешение на публикацию этих писем.
Тот, кто стремится понять идеи Юнга, не сможет обойтись без прочтения его
писем, а действительно научный анализ юнгианской психологии вообще едва
ли возможен без ссылок на них.
Одна из наиболее часто встречающихся в них тем — религия. Юнг писал о ней
теологам и историкам религии, священнослужителям и простым людям. Поскольку эта
проблема будет рассматриваться в 15-м томе энциклопедии 4, мы здесь не будем забегать
вперед. По этой же причине, то есть во избежание повторов, мы также не будем детально
обсуждать здесь проблемы юнгианской психологии, изложенные другими авторами
в этом томе, например, такие, как архетипы, индивидуация, сновидения, типология,
соотношение сознания и бессознательного, а также рассматриваемые в том же 15-м томе
восточную психологию, алхимию и мифологию, парапсихологию, синхроничность и т. д.
Все они обсуждаются в письмах, как правило, подробно и неоднократно, наряду
с широким спектром других, самых разнообразных вопросов, таких, как брак, воспи-
тание, равноправие женщин, слухи, летающие тарелки, наркотики, нумерология,
астрология, смерть, самоубийство и т. д. Прилагаемый к каждому тому указатель помогает
читателю сориентироваться в изобилии затрагиваемых проблем.
Примерно в сорока письмах, относящихся к периоду властвования национал-
социалистов (1933–1945), рассматриваются вопросы, касающиеся Германии,
Гитлера, евреев, мировой войны, а также положения Юнга в Международном
медицинском обществе психотерапии (см. статью Г. Х. Вальзера в т. II). Они в значи-
тельной мере способствуют прояснению его тогдашней позиции, которая так часто
обсуждалась и подвергалась критике. Ее изложение вышло бы за рамки темы данной
статьи и при этом нам пришлось бы обратиться также к работам и документам,
173
относящимся к той эпохе (они недавно были опубликованы в 10-м томе «Собрания
сочинений» — «Цивилизация в переходный период»)5.
К нашей радости, наряду с научными темами в письмах Юнга содержатся также
биографические сведения и мысли, касающиеся его мировоззрения. Кроме того,
из писем, собранных в трех томах, можно узнать много нового о раннем периоде
в развитии психоанализа: о заступничестве Юнга за Фрейда, об учениках Фрейда
и их более или менее открытом соперничестве, в частности между Ференци и Юнгом.
Далее, в них рассказывается о его поездках в Северную Африку, в Кению и Уганду,
в Индию, а также к индейцам пуэбло в Нью-Мехико. Это отнюдь не всегда «путевые
заметки» с описанием стран и людей — эти переживания часто оказывались для
Юнга новым духовным опытом и производили на него столь глубокое впечатление,
что даже по прошествии многих лет они по разным поводам часто всплывали у него
в памяти и находили отражение в его письмах. Излюбленной темой была его по-дере-
венски скромная жизнь в построенной им самим башне в Боллингене на севере
Цюрихского озера, а также повседневная жизнь в Кюснахте и огромная нагрузка,
с которой он порой едва справлялся, связанная с научной работой, визитами коллег,
необходимостью вести переписку, а также с преподавательской деятельностью.
Кроме того, говорится также о болезнях, одолевших его в старости. В 1944 году Юнг
написал одной умирающей женщине об удивительных видениях, которые посетили
его, когда он едва не умер от инфаркта миокарда (Jung 1972a, 425). Более подробно,
но без каких-либо расхождений в важных деталях, он рассказал о них тринадцать лет
спустя в своих мемуарах. (См. главу «Видения» в «Воспоминаниях, снах, размыш-
лениях К. Г. Юнга» — Jung 1962, 293 etc.)
В дополнение к важному документу — переписке Фрейда и Юнга — я хотела бы
также процитировать несколько отрывков из писем Юнга, касающихся Зигмунда
Фрейда. Однако следует подчеркнуть, что при этом речь может идти только о «выбо-
рочном контроле». Выбор отрывков был, пожалуй, произвольным: с таким же успехом
можно было бы привести другие выдержки из других писем. Тем не менее, в рамках
энциклопедии можно ограничиться ими. Цитатами, приводимыми здесь, я достигну
своей цели, если они, подобно лучу прожектора, высветят читателю путь к другим
оригинальным письмам, воспроизводимым без сокращений. На основе писем
невозможно составить удовлетворительное представление относительно отношения
Юнга к Фрейду, как нельзя сравнивать и аналитическую психологию с психоанализом
Фрейда. Для этого необходимо обратиться к научным статьям Юнга о Фрейде6.
В письме от 8 сентября 1909 года, рассказывая жене о своей поездке вместе
с Фрейдом в Университет Кларка (США), куда они были приглашены читать лекции,
Юнг, в частности, писал (Jung 1962, 365):
Вчера Фрейд начал читать лекции и имел большой успех. Наше влияние здесь
растет, а наше дело медленно, но верно продвигается. Сегодня у меня был
разговор о психоанализе с двумя пожилыми, весьма образованными леди, причем
они оказались очень подкованными и свободомыслящими. Я был весьма поражен,
так как ожидал встретить сопротивление... Завтра у меня первая лекция, перед
которой у меня исчезли все опасения, поскольку аудитория настроена благоже-
лательно и просто жаждет услышать нечто новое, и, в конце концов, мне есть
что рассказать. Это значит, что нам должна быть присвоена степень почет-
ных докторов университета — в следующую субботу во время больших
торжеств. Вечером будет «formal reception»7... Мы здесь необычайно популярны.
Очень хорошо, что есть возможность какое-то время побыть в этой роли.
Я чувствую, что мое либидо в целом получает от этого удовольствие.
174
Наблюдение, что жена Стэнли Холла, профессора психологии, президента

Университета Кларка, была толстой, веселой, добродушной и, кроме того, ужасно
некрасивой женщиной, которая, однако, прекрасно разбиралась в еде, называла
Фрейда и Юнга своими «boys»8 и угощала их изысканной пищей и благородным вином,
послужило материалом для радостного письма Юнга жене 6 сентября 1909 года
(Jung 1962, 364). Точно так же у него возникло приподнятое настроение, когда они
с Фрейдом прогуляли чужую лекцию:
Затем наступил черед профессора X., говорившего всякую ерунду. Вскоре

мы тихо улизнули и, прогуливаясь по окрестностям города, который со всех
сторон окружен небольшими и совсем маленькими озерами и прохладными
лесами, от души восхищались прекрасными мирными пейзажами. Это стало
приятным отдыхом после жизни в Нью-Йорке (Письмо жене от 9 сентября
1909 года, там же).
Более солидно звучат его слова в письме студентке, которая работала над диссерта-
цией, посвященной конференции в Университете Кларка (30 июля 1949 года; Jung
1972b, 158–159):
Я путешествовал на том же корабле, что и профессор Фрейд, который

также был приглашен, и я хорошо помню наши дискуссии по поводу его теорий.
Прежде всего, по пути домой мы анализировали сны, приснившиеся нам во вре-
мя поездки, а также во время нашего пребывания в Америке. Профессор Вильям
Штерн из Бреславля также был на корабле, но Фрейд не особенно радовался
присутствию академического психолога. В этом нет ничего удивительного,
поскольку его статус в Европе как пионера был весьма незавидный. Даже
сегодня я полностью понимаю его негативные чувства, так как на протяжении
более тридцати лет разделяю ту же судьбу...
Это была знаменательная конференция — на ней произошел первый непос-
редственный контакт профессора Фрейда с Америкой. Впервые было офици-
ально признано существование психоанализа, а это значило для него очень
многое, так как признание в Европе, к сожалению, было незначительным. Я был
тогда молодым человеком. Я рассказал об ассоциативном эксперименте и при-
вел один случай из области детской психологии. Я очень интересовался пара-
психологией, и мои беседы с Уильямом Джемсом касались прежде всего этой
темы, а также психологии религиозных явлений...
Так как это было наше первое пребывание в Америке, нам все казалось совсем
чужим, и мы испытывали чувство, будто говорим на разных языках с окружаю-
щими нас американцами. Иногда я заводил разговор с профессором Фрейдом
о своеобразной американской психологии, которая — по крайней мере для
меня — отчасти была загадочной. Суть ее я понял только потом, когда
в 1912 году снова оказался в Америке...
Разумеется, в нескольких письмах говорится также о личности Фрейда, различиях

их позиций и духовной пользе, которую приносит психоанализ (см. также статью
М. Гротьяна «Переписка Фрейда» в т. I).
Существенное расхождение в их взглядах с самого начала касалось вопросов
религии, играющей важнейшую роль в психологии Юнга.
Подытоживая пройденный путь, он писал одному американскому священнику
(7 мая 1956 года; Jung 1972b, 21–22):
175
Отношение Фрейда к любой религии было отрицательным; это исто-

рический факт, даже если не учитывать того, что он сам говорил в своей
статье на эту тему. Религиозная вера и в самом деле означала для него
иллюзию. Объясняется ли эта иллюзия объективно-научной аргументацией
или основывается на личном предубеждении, не имеет никакого значения, если
речь идет о фактах. Негативное отношение Фрейда стало одним из пунктов,
по которым у нас были разногласия. Он не мог признать ничего, что выходило
за горизонт его научного материализма, будь то иудейская, христианская или
какая-либо другая вера. Мне не удалось показать ему, что его позиция была
ненаучной и необъективной и что его понимание религии основывалось
на предвзятых мнениях. В наших многочисленных обсуждениях этой темы
и сходных вопросов он не раз цитировал «Écrasez l’infâme!»9 Вольтера и даже
считал, что его учение о сексуальном вытеснении — конечное объяснение всех
сумасбродных идей, в том числе и религиозных — должно компенсироваться
возведением его теории сексуальности в догму.
О других разногласиях говорится в письме от 16 мая 1950 года (Jung 1972b, 191):
...О расхождениях во мнениях между Фрейдом и мною я писал неоднократно.

Прежде всего он не мог принять мою формулировку, что психическая энергия
(либидо) не сводится к половому инстинкту, а является чем-то другим, точно
так же, как он не мог принять того, что бессознательное не только желает,
но и преодолевает собственные желания. Я же не мог согласиться с утвер-
ждением Фрейда, что метод анализа идентичен его теории сексуальности,
равно как и его теории исполнения желаний в сновидениях...
Поскольку этого краткого перечисления недостаточно для полного представления

о расхождениях их позиций, здесь необходимо еще раз сослаться на статьи Юнга,
в которых он говорит о Фрейде (Jung 1929, 1932, 1939 и 1962, 151 etc.).
Как известно, проблема сексуальности в теоретических построениях Фрейда
имела огромное значение (см. статью Б. Ницшке в т. I). Уже в первом письме Фрейду
(от 5 октября 1906 года; Freud/Jung 1974, 4) Юнг выразил свои сомнения относи-
тельно исключительно сексуального происхождения истерии, на что Фрейд ответил
ему 7 октября 1906 года сдержанно, по-отечески (Freud/Jung 1974, 5):
...После Ваших сочинений я давно уже предполагал, что Вы не полностью

распространяете оценку моей психологической теории на мои представления
в вопросах истерии и сексуальности, но я не отказываюсь от надежды,
что с течением лет Вы окажетесь ко мне гораздо ближе, чем считаете это
возможным в настоящее время...
Как будет показано дальше, ожидания Фрейда сбудутся, но совсем не так,

как он предполагал.
Еще в мае 1933 года Юнг, испытывая раздражение и защищаясь, писал (Jung
1972a, 161–162):
...Пользуясь случаем, я хотел бы также опровергнуть неверное мнение, будто

я вышел из школы Фрейда. Я ученик Блейлера, а благодаря моим исследованиям
в области экспериментальной психологии я уже создал себе имя в науке, когда
вступился за Фрейда и, по сути, стал инициатором обсуждения того, что про-
исходило в 1905 году. Моя совесть ученого не позволила мне, с одной стороны,
176
отбросить то хорошее, что есть у Фрейда, а с другой стороны, спокойно

мириться с абсурдным искажением, которому подвергается человеческая душа
в этой теории. Я с самого начала подозревал, что эта в чем-то дьявольская
теория сексуальности вскружит людям голову, и, в сущности, пожертвовал
своей научной карьерой ради того, чтобы всеми силами бороться с этим
полным обесцениванием души...
Но на этом дело не кончилось. В отличие от Фрейда, который после отдаления

Юнга — если не считать резких выпадов против него в «Истории психоаналитического
движения» (Freud 1914) — практически больше не упоминал его имени, Юнг не мог
и не хотел подводить окончательную черту под проблематикой этой встречи. Для него
человеческая жизнь представляла собой единое целое, а потому в ней ничто не могло
пропасть и ничто не могло оставаться неинтегрированным. Постепенное изменение
отношения к Фрейду проявляется в письмах Юнга. В 1955 году он мог совершенно
беспристрастно и, в противоположность процитированным выше словам, произне-
сенным за 23 года до этого, писать о «моем старом учителе, профессоре Фрейде» (1972b,
442), выражая приобретенные за это время внутреннюю независимость и ощущение
превосходства. Он также не раз характеризовал себя как духовного наследника Фрейда,
например, в письме от 17 июня 1956 года (Jung 1973, 34–35):
Я вспоминаю годы, когда Фрейд впервые появился на сцене, а я вел свои первые
сражения за него. Какая масса предубеждений, недоразумений и умственной
инертности обрушилась на меня! Так продолжалось больше полувека, пока
я не получил признание. Даже сегодня он не понят настолько, чтобы решить,
в чем его идеи можно дополнить или изменить, хотя до сих пор ни одна научная
истина не была окончательной. Проблемой, которая больше всего волновала
Фрейда, была, несомненно, психология бессознательного, и, тем не менее,
ни один из его прямых наследников не привнес ничего нового. Так уж получилось,
что я единственный наследник, который сделал предметом своих исследований
то, что он интуитивно предвидел.
Однако благодаря этому духовному наследию Юнг стал изучать проблемы

сексуальности, тем самым действительно исполнив ожидания Фрейда (письмо
от 7 октября 1906 года, см. выше Freud/Jung 1974, 5–6):
Мое основное желание состояло в том, чтобы за пределами ее значения для

индивида [того значения, которое Фрейд придавал сексуальности] и биоло-
гической функции исследовать и объяснить ее духовную сторону и нуминозный
смысл; то есть выразить то, чем был пленен Фрейд, но чего он не смог постичь
(Jung 1962, 172).
В одном из писем Юнга Фрейду (от 4 декабря 1906 года) говорится (Freud/Jung
1974, 11–12):
Лично я с энтузиазмом воспринял Ваш терапевтический метод и ценю все,

что было сделано Вами. В целом Ваша теория уже сейчас означает для нас
неимоверный прогресс в познании и знак наступления новой эры бескрайних
перспектив...
В некрологе на смерть Фрейда (1939) Юнг охарактеризовал его труд как «эпохаль-
ный» и как «самую смелую попытку из тех, которые когда-либо предпринимались,
177
чтобы на внешне твердой почве эмпирики разгадать загадки бессознательной

психики» (G. W. XV, 56). По прошествии восемнадцати лет (в апреле 1957 года) Юнг
еще раз дал высокую оценку психоанализу Фрейда. К тому времени Юнг уже придал
своей теории окончательную форму и осознал свой вклад в культуру. Тем не менее
он по-прежнему ощущал себя учеником школы психоанализа, если не ее продол-
жателем, которому предстояло выполнить важнейшую задачу — углубить и расши-
рить представления Фрейда о бессознательном (Jung 1973, 90).
Несмотря на явное непонимание, которое я ощущал со стороны Фрейда,

я не могу не признать его значения как критика культуры и пионера в области
психологии, даже вопреки моей затаенной обиде. Правильная оценка метода
Фрейда простирается в сферы, которые касаются не только иудеев, но и всех
европейских людей, в сферы, которые я пытался прояснить в своих работах.
Без «психоанализа» Фрейда у меня не было бы вообще никакого ключа.
Эти слова особенно важны, поскольку Юнг первоначально рассматривал психо-

анализ как глубинную психологию, наиболее отвечающую еврейскому духу10. То, что
и Фрейд тоже думал аналогичным образом, со всей очевидностью вытекает из письма
Карлу Абрахаму (от 3 мая 1908 года)11 (Freud/Abraham 1965, 46–47).
Причины разрыва Фрейда и Юнга заключались не только в расхождении научных
взглядов. В конечном счете, он объяснялся разной констелляцией их личностей. Фрейд
с большой любовью относился к Юнгу и долгое время не хотел замечать, что его
творческий гений не мог довольствоваться ролью наследника (Фрейд в шутку называл
его «кронпринцем»), что он, скорее, был вынужден отстраниться от «отца», чтобы
пойти собственным путем и создать собственную теорию.
В подробном письме Юнга (в апреле 1909 года) после его второго визита к Фрейду
в Вену говорится (Freud/Jung 1974, нем. изд., 240):
Последний вечер, проведенный у Вас, к моей радости, внутренне избавил меня

от гнетущего чувства Вашего отцовского авторитета. Мое бессознательное
отпраздновало это впечатление большим сновидением, которое занимает
меня уже несколько дней.
Фрейд ответил несколько дней спустя (Freud/Jung 1974, нем. изд., 241):
Примечательно, что в тот самый вечер, когда я формально признал Вас

в качестве старшего сына и помазал Вас в наследники и кронпринцы in parti-
bus infidelium12, Вы в свою очередь лишили меня сана отца, каковое разоблачение
Вам, кажется, пришлось по душе, как мне — «облачение» Вашей особы.
В этих немногих словах уже просматривалось будущее развитие их отношений.

Никто так ясно не видел опасности, грозившей дружбе и сотрудничеству двух ученых,
как жена Юнга Эмма13. В ноябре 1911 года она писала Фрейду, в частности, следующее:
Вы можете подумать, что я обрадована и польщена доверием, которое Вы испы-

тываете к Карлу, но мне кажется, что порой Вы ждете от него слишком многого:
не видите ли Вы в нем больше, чем просто последователя и соратника? Разве
не бывает часто, что многое дарят, потому что хочется многое сохранить?..
И не думайте о Карле с чувством отца: «Он вырастет, а я должен буду сойти»,
а думайте как человек о человеке, который, как и вы, должен следовать своему
собственному закону (Freud/Jung 1974, нем. изд. 504–505).
178
То, что больше всего раздражало Юнга и что он приводил в качестве одной
из причин необходимости разрыва с Фрейдом, логически вытекало из отцовско-
сыновней констелляции. Действительно, Фрейд не смог объективно оценить теорети-
ческие сомнения или критические замечания Юнга в отношении теории психоанализа,
а его собственные творческие идеи (например, в «Метаморфозах и символах либидо»,
1912) трактовал как личное сопротивление (ср. письмо Юнга от 16 мая 1950 года, Jung
1972b, 190–191).
Не исключено, что именно болезненные переживания из-за этой духовной
несвободы и послужили причиной того, что впоследствии Юнг с подчеркнутой
терпимостью относился к своим ученикам. В письме от 13 января 1949 года
он защищал своего ученика Эриха Нойманна (см. статью Х. Прокопа в этом томе),
когда тот подвергся резкой критике в связи с появившейся незадолго до этого книгой
«Глубинная психология и новая этика» (Jung 1972b, 143):
Прежде всего, Вы должны иметь в виду, что я никогда не прерываю своих

учеников. На это у меня нет ни права, ни власти. Вы можете делать те выво-
ды, которые кажутся Вам правильными, и Вы должны взять на себя всю
ответственность за них.
А своему голландскому коллеге доктору Й. Г. ван дер Хоопу 14 января 1946 года
он писал (Jung 1972b, 9):
Я могу только надеяться и желать, чтобы никто не стал «юнгианцем».

Я не отстаиваю никакую доктрину, а лишь описываю факты и излагаю опре-
деленные взгляды, которые считаю достойными обсуждения. Я критикую
в психологической теории Фрейда определенную узость и предубежденность,
а у «фрейдианцев» — их определенную несвободу, сектантский дух нетерпи-
мости и фанатизма. Я не провозглашаю никакого готового и закрытого учения,
и мне претят «слепые приверженцы». Я каждому предоставляю свободу
обращаться с фактами свойственным себе образом, поскольку и сам себе
позволяю эту свободу.
Благодаря фрейдовскому психоанализу Юнг получил в руки ключ (письмо,

написанное в апреле 1957 года) и с его помощью открыл в своей работе далекие
и неисследованные до него области психологии. К сожалению, отношения учителя
и ученика стали причиной постоянного сопоставления двух великих ученых с точки
зрения их духовного значения. До сих пор многих людей по-прежнему занимает
вопрос, можно ли считать, что Юнг стал такой же авторитетной фигурой, как Фрейд,
или же он скорее был «просто учеником», равно как и вопрос, не потеряла ли тео-
рия Фрейда своего значения ввиду новаторских открытий Юнга. При этом не заме-
чают того, что в науке каждый исследователь получает ключ к познанию от своего
духовного предшественника, что, «сделав свое дело», он передает этот ключ другому
и что никто из них еще не сказал последнего слова. Таким образом, у гениального
учителя также вполне может быть гениальный ученик, и оба они могут содействовать
открытию важных для мира и новых для своего времени знаний. Задается ли кто-
нибудь сегодня вопросом, кто более великий философ — Платон или его учитель
Сократ? История науки показывает, что вопросы о том, кто «более велик», а кто
«менее», существенного значения не имеют. Кроме того, почти всегда оказывается —
причем не только в психологии, — что противоположные воззрения являются
верными, взаимно дополняющими аспектами одного и того же реального факта или
одной и той же истины.
179
И Фрейд, и Юнг были новаторами, которые благодаря своему творческому гению

оставили неизгладимый след в жизни эпохи. Хотя личностей такого масштаба
в области психологии, по-видимому, сегодня нет, тем не менее появляются новые
знания, которые, в свою очередь, основываются на представлениях и открытиях
предыдущих поколений ученых.
В человеческом плане интересны прежде всего те письма Юнга, в которых речь
идет о нем самом или о его отношении к общественным или научным вопросам.
Чтобы читатель мог составить собственное впечатление об этом, вместо многочис-
ленных отдельных цитат из писем лучше подробно воспроизведем фрагмент из пись-
ма историку религии профессору Цви Вербловскому от 17 июня 1952 года (Jung
1972b, 283–285):
...Для меня душа — это чуть ли не бесконечный феномен. Я совершенно

не знаю, чем она является, и лишь весьма приблизительно знаю, чем она
не является. Также я лишь весьма приблизительно знаю, что в душе индивиду-
альное, а что — общее. Она кажется мне, так сказать, всеобъемлющей
системой отношений, при этом «материальное» и «духовное» предстают для
меня, прежде всего, как обозначения возможностей, выходящих за пределы
сознания. Я ни о чем не могу сказать, что это — «только психическое», ибо все
в моем непосредственном опыте в первую очередь является психическим...
Язык, на котором я говорю, должен быть неоднозначным, вернее, двусмыс-
ленным, чтобы удовлетворять психической природе с ее двояким аспектом.
Я сознательно и намеренно стремлюсь к двусмысленному выражению, потому
что оно преодолевает однозначность и соответствует природе бытия.
По всему своему предрасположению я вполне мог бы быть однозначным. Сделать
это несложно, но это нанесет ущерб истине. Я намеренно даю возможность
звучать вместе всем обер- и унтертонам, ибо они, с одной стороны, все равно
существуют, а с другой стороны, дают более полную картину действи-
тельности. Однозначность имеет смысл только при установлении фактов,
но не при интерпретации, ибо «смысл» — это не тавтология, он заключает
в себе нечто большее в качестве конкретного объекта высказывания.
Я определяю самого себя как эмпирика — должно же быть во мне хоть что-то
подобающее. Вы ведь сами соглашаетесь с тем, что я плохой философ, и, естест-
венно, мне не хочется быть неполноценным. Как эмпирик я хотя бы чего-то
добился. Вы же не напишете на могильной плите хорошего сапожника, что он был
плохим шляпником, потому что однажды он сделал никудышную шляпу.
Я по-прежнему специализируюсь только как психиатр, потому что важней-
шим вопросом, который меня занимает, остается душевное расстройство, его
феноменология, этиология и телеология. Все остальное для меня играет лишь
дополнительную роль. Я не чувствую в себе призвания ни к созданию новой
религии, ни к ее исповеданию. Я не занимаюсь философией, а только хочу в
рамках возложенной на меня особой задачи быть настоящим врачевателем
человеческих душ. Я нашел себя в этой роли и в этой роли выступаю как член
человеческого общества. Ничто не кажется мне более бессмысленным и бесплод-
ным, чем рассуждения о вещах, которые я не могу доказать и вообще не могу
знать. Я отнюдь не отрицаю, что другие люди, возможно, знают об этом
больше, чем я. Я, например, не знаю, каким образом можно познать Бога в отрыве
от человеческого опыта. Если я Его не чувствую, то как я тогда могу говорить,
что Он существует? Но мой опыт очень узок и мал, а потому даже то, что
было пережито, несмотря на тягостное ощущение беспредельности, окажется
маленьким и человекоподобным, что лучше всего проявляется в том, как это
180
пытаются выразить. В опыте все попадает в двусмысленность психики. Самый

великий опыт является также самый малым и узким, и поэтому люди боятся
говорить о нем слишком громко или вообще философствовать на эту тему.
Ведь для этого человек слишком мал и несовершенен, чтобы можно было
отважиться на подобную дерзость. Поэтому я предпочитаю язык двусмыслен-
ный, так как он в той же степени отвечает субъективности архетипического
представления, как и автономии архетипа. «Бог», например, означает, с одной
стороны, невыразимый ens potentissimum, а с другой стороны, совершенно
непригодное обозначение и выражение бессилия и беспомощности людей, то есть
переживание самой парадоксальной природы. Пространство души необычайно
велико и наполнено живой действительностью. На краю его находится тайна
материи и тайна духа. Я не знаю, говорит Вам что-нибудь эта схема или нет.
Для меня это рамки, в которых я могу выразить собственный опыт.
Тот, кто достаточно хорошо изучил сочинения Юнга, посвященные вопросам

психологии религии, знает, насколько сильно он чувствовал свою связь с христиан-
ством. Тем не менее, ему приходилось оправдываться. 22 февраля 1955 года он пишет
патеру Лукасу Менцу (Jung 1972b, 460):
Ведь для большинства людей остается скрытым, что я стою на христи-

анской основе,
а в письме от 5 декабря 1959 года говорится (Jung 1973, 275):
Я хорошо знаю свою нетрадиционную манеру мыслить и понимаю, что про-

извожу впечатление нехристианина. И все же я считаю себя христианином,
поскольку мое мышление целиком зиждется на христианских представлениях.
Я лишь пытаюсь избежать его внутренних противоречий, отстаивая более
скромную точку зрения, учитывающую также ужасающий мрак человеческой
души. Христианская идея доказывает свою жизненную силу благодаря постоян-
ному развитию, то же самое относится и к буддизму. Наше время требует
новых религиозных идей, ибо мы уже не можем больше мыслить как во времена
античности или средневековья, попадая в сферу религиозного опыта.
Для Юнга, в сущности, вопрос сводился к религиозному переживанию. Для него

важно было знание, а не вера. Но что же все-таки означала для него религиозная вера?
Об этом он написал 21 мая 1948 года английскому священнослужителю, домини-
канцу Виктору Уайту (Jung, 1972b, 126):
Ваша статья заставила меня задуматься: есть у меня вера или нет? Я никог-
да не был способен во что-либо верить, и я так утруждал себя, что в конце концов
уже не знал, что такое вера или что она означает. Благодаря Вашей статье
я теперь, очевидно, нашел ответ: для меня верой или эквивалентом веры является
нечто, что я бы назвал почтением. У меня есть почтение к правде. По-видимому,
это почтение основывается на спонтанном чувстве, что существует нечто,
соответствующее догматической истине, нечто, изначально не поддающееся
определению. Но я с почтением отношусь к этому, даже если я этого, в сущности,
не понимаю. И я могу сказать, что мой жизненный труд в первую очередь
представляет собой попытку понять то, во что другие люди, очевидно, способны
верить. Христианской правде должна быть присуща — как я заключаю —
огромная мотивационная сила, иначе нельзя было бы объяснить, почему она
181
оказывает на меня такое сильное влияние. Вы понимаете: мое почтение —

не результат сознательного решения; оно является «данностью» иррациональной
природы. Подойти ближе к тому, что мне представляется «верой», я не могу. Речь
все же не идет о чем-то специфическом; ибо я оказываю одинаковое почтение
основополагающим представлениям буддизма и идеям таоизма. Напрашивается
мысль, что мое априорное почитание христианства проистекает из христи-
анского воспитания. К буддизму, таоизму и некоторым аспектам ислама это все
же не относится. Как ни странно, теология хинду меня никогда в такой степени
не привлекала, хотя когда-то раньше она очень интересовала меня в интел-
лектуальном плане.
Юнг привык также рассматривать даже мелочи повседневной жизни в широких

смысловых взаимосвязях, которые можно понимать, в конечном счете, как религи-
озные. Это делало его жизнь необычайно богатой. Свидетельства этого можно найти
в следующем письме (Jung 1972b, 249):
Мистеру Дж. Уэсли Нилу

9. II. 1952
Лонг Бич (Калиф.)/США
Дорогой сэр,
Не так-то просто ответить на Ваши вопросы об «островах мира». По-
видимому, у меня их много, своего рода целый мирный архипелаг. В нем
несколько главных островов: мой сад, вид на горы вдали, мой загородный дом,
где я скрываюсь от шума городской жизни, моя библиотека. Также есть и вещи
помельче, такие, как книги, картины и камни. Когда я был в Африке, руко-
водитель моего сафари, сомалиец-магометанин, поведал мне, что его шейх
рассказал ему о Хадире. Он сказал: «Он может предстать перед тобой в виде
света без огня и дыма, или в виде мужчины на улице, или в виде стебля травы».
Надеюсь, это ответит на Ваш вопрос.
Искренне Ваш,
[К. Г. Юнг]
При всей мировой известности Юнгу приходилось сталкиваться с недопониманием

и критикой его идей. Тем не менее он непоколебимо шел своим путем. За четыре
месяца до смерти (17 февраля 1961 года) он признался одному неизвестному человеку,
задавшему ему ряд вопросов относительно его произведений (Jung 1973, 379):
Ваш второй вопрос о том, как я расцениваю ряд своих работ, не устарели ли
они и т. д. На этот счет я могу лишь заметить, что каждую отдельную книгу
я писал со всей возможной для меня ответственностью, что я был честен
и пытался выявить факты, которые сами по себе не устарели. Я не хочу отка-
зываться ни от одной из своих публикаций и отвечаю за все, что сказал.
1
Недавно в книге «Медиум К. Г. Юнга» (Мюн- спиритические опыты. В готовящемся к изданию
хен, 1975) было опубликовано письмо 28-летнего фотоальбоме «К. Г. Юнг. Образ и слово» (Вальтер-
Юнга своей кузине Хелли Прайсверк из Базеля, Ферлаг, Ольтен) будет представлено несколько
с которой он, будучи студентом, проводил других писем, адресованных семье.
182
2
Лилли — младшая дочь К. Г. Юнга, в дальней- наниях, снах, размышлениях К. Г. Юнга», Цюрих,
шем, выйдя замуж, сменила фамилию и была 1962. См. также Л. Фрей-Рон: «От Фрейда к Юнгу».
известна как доктор Л. Хоерни. 7
Официальный прием (англ.). — Примечание
3
См. также «Предисловие издателя» к «Пись- переводчика.
мам» К. Г. Юнга, т. I и главу «Из последних лет 8
Мальчики (англ.). — Примечание переводчика.
жизни К. Г. Юнга» в книге Аниелы Яффе «О жиз- 9
«Раздавите гадину!» (фр.). — Примечание
ни и творчестве К. Г. Юнга». редактора.
4
Имеется в виду «Энциклопедия в ХХ столе- 10
См. в этой связи главу «Юнг и национал-
тии», вышедшая в 1976–1982 годах в изда- социализм» в книге А. Яффе «О жизни и твор-
тельстве «Киндлер-Ферлаг». — Примечание честве К. Г. Юнга».
переводчика. 11
Ср. Эрнест Джонс, «Жизнь и труд Зигмунда
5
Краткий критический анализ «Юнг и наци- Фрейда», нем. изд., т. II, 67.
онал-социализм» содержится в книге А. Яффе 12
Прежнее название титулов епископов
«О жизни и творчестве К. Г. Юнга». [«В землях неверных» (лат.). — Примечание
6
«Противоречия Фрейда и Юнга», 1929, переводчика].
G. W. IV, «Зигмунд Фрейд как культурно-истори- 13
О личности Эммы Юнг см. примечание 12
ческое явление», 1932, G. W. XV, «Некролог», 1939, в статье Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе.
G. W. XV и глава «Зигмунд Фрейд» в «Воспоми-
ПЕРЕПИСКА
Sigmund Freud — Karl Abraham: Briefe 1907-1926, heraus- Jung C. G.: Briefe in drei Bänden, hg. von Aniela Jaffé in Zusamme-
gegeben von Hilda C. Abraham und Ernst Freud. Frankfurt/ narbeit mit Gerhard Adler. Olten u. Freiburg/Br.: Walter. Bd. I
M.: S. Fischer 1965 (1906-1945): 1972 a. Bd. II (1946-1955): 1972 b. Bd. III (1956-
Sigmund Freud – C. G. Jung. Briefwechsel, hg. von William 1961): 1973
McGuire und Wolfgang Sauerländer. New Jersey: Princeton Englische Ausgabe: Princeton, USA: Princeton University Press
University Press 1974 und Frankfurt/M.: S. Fischer 1974 und London: Routledge, Kegan Paul 1972-1976, II Bände
FREUD, S.: Zur Geschichte der Psychoanalytischen Bewegung Zivilisation im Übergang (1918 ff). G. W. X
(1914). G. W. X, 44-113
Der Gegensatz Freud - Jung (1929). G. W. IV
FREY-ROHN, L.: Von Freud zu Jung. Studien aus dem C. G. Jung-
Sigmund Freud als kulturhistorische Erscheinung (1932). G. W.
Institut. Zürich 1969
XV
JAFFÉ, A.: Aus Leben und Werkstatt von C. G. Jung. Olten/Sch-
Sigmund Freud. Ein Nachruf (1939). G. W. XV
weiz: Walter 1968
Erinnerungen, Träume, Gedanken von C. G. Jung. Aufgeze-
JONES, E.: The Life and Work of Sigmund Freud. Bd I-III. New
ichnet und herausgegeben von Aniela Jaffé. Zürich,
York: Basic Books 1953-1957. Deutsch: Das Leben und Werk
Stuttgart: Rascher 1962
von Sigmund Freud. Bd I—III. Bern: Huber 1960-1962
Zumstein-Preiswerk St.: C. G. Jungs Medium. Die Geschichte
JUNG C. G.: Wandlungen und Symbole der Libido (1912). Neu-
der Helly Preiswerk. München: Kindler 1975
bearbeitung: Symbole der Wandlung (1952). G. W. V
183
АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
(ПСИХОЛОГИЯ КОМПЛЕКСОВ) ЮНГА1
К. Т. Фрей-Верлин
ВВЕДЕНИЕ
Каждый из авторов «Энциклопедии» может с полным правом считать свою задачу
наиболее сложной. Тем не менее нельзя исключить, что в данном случае наряду
с субъективными есть и объективные основания для такого предположения, которые
мы и рассмотрим во введении.
Еще в 1914 году Фрейд упрекал своего бывшего «престолонаследника» в «недо-
оценке научной логики» и характеризовал его стиль как противоречивый, неясный,
запутанный и туманный (Freud 1914, 105 etc.). Фрейд не был одинок в этом суждении.
Ближайшее окружение Фрейда на протяжении десятилетий игнорировало идеи Юнга;
Эйген Блейлер относился к ним скептически, Ясперс (Jaspers 1913) — резко отрица-
тельно. Вместе с тем, в более узком кругу психиатров и психологов постоянно росло
число учеников Юнга (см. статью Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе); значительная
часть этих учеников стала его «сторонниками», но много было и «противников». До сих
пор идеи Юнга обсуждаются крайне эмоционально, что во многом напоминает ранний
период развития психоанализа (см., например, Balmer 1972).
Однако то же самое можно сказать и о других школах глубинной психологии.
Легкость, с которой полемика перестает быть деловой, и чрезмерная личностная чувст-
вительность указывают на то, что в этой области разделить объективное и субъективное
можно только с большим трудом. Особенно впечатляющий пример этого — переписка
между Фрейдом и Юнгом (1974). Удивительным образом по причинам личного
характера обсуждение понятия либидо прямо-таки «классически» сводится к взаим-
ным упрекам обоих протагонистов в невротическом поведении.
И все-таки нам кажется, что при ближайшем рассмотрении такое тесное пере-
плетение «дела» и «личности» в нашей сфере не так уж и удивительно. Прежде всего
очевидно, что психологическая теория позволяет делать более непосредственные
и более ощутимые выводы для самосознания человека, чем теории в других областях
науки. Вопрос о том, вытекают ли мои мысли, поступки и т. д., в конечном счете,
из сексуального влечения или влечения к власти, касается меня непосредственно
и задевает более лично, чем любая другая теория из сферы биологии и уж тем более
физики. Поэтому для исследователя постоянно существует опасность, что полученные
им результаты и выводы будут идти вразрез с общими представлениями людей,
с общепризнанной социальной шкалой ценностей и современным самосознанием
человека. Из-за подобной опасности исследователь может в значительной степени
идентифицировать свою личность с полученными им результатами. Кроме того,
при определенных условиях он не может не делать крайне ответственных практи-
ческих выводов из своих познаний, примером чему может служить отказ Юнга в 1914 году
от академической карьеры (Jung 1962, 183).
Кроме того, есть еще одна проблема; она состоит в том, что пионеры глубинной
психологии формировали свои основные идеи главным образом благодаря проник-
184
Аналитическая психология (психология комплексов) Юнга (К. Т. Фрей-Верлин)
новению в самих себя, то есть в результате, так сказать, эксперимента на самом себе.
В целом можно сказать, что большинство новых открытий, совершенных пионерами
глубинной психологии и их последователями, черпалось из этого источника. Таким
образом, глубинная психология по сравнению со всеми остальными дисциплинами
находится в уникальном положении — ее субъект и объект совпадают. Тем самым, даже
при поверхностном рассмотрении возникает важнейшая гносеологическая проблема,
к которой мы еще вернемся. Во всяком случае, уже сейчас понятно, что общее согласие
в отношении фактов, выявляемых глубинной психологией, будет достигнуто не сразу.
Насколько мы знаем, Юнг — единственный среди выдающихся современных
психологов, который уже давно осознал эти принципиальные трудности и пытался
их учитывать. Находясь под глубоким впечатлением от размолвки с Фрейдом, которой
предшествовало знаменательное «отступничество» Адлера, Юнг задался вопросом
о возможности сосуществования противоположных психологических теорий. Его доклад
на Психоаналитическом конгрессе в Мюнхене (1913), озаглавленный «К вопросу о психо-
логических типах» (Jung 1913), предшествовал опубликованию в 1921 году труда
«Психологические типы». В «Заключении» этой работы (Jung 1921, параграф2 922
и далее) он указывает на проблематику, побудившую его заняться типологией: «В своей
практике я постоянно сталкиваюсь с поразительным фактом: человек почти не способен
понять и признать какую-нибудь другую точку зрения, кроме своей собственной… Любая
теория сложных психических процессов исходит из предположения об однородности
человеческой психологии по аналогии со всеми естественнонаучными теориями, также
основывающимися на предположении о единообразии природы. Но с психологией дело
обстоит по-особому, ибо при формировании ее понятий психический процесс является
не только объектом, но в то же время и субъектом. Если же признается, что субъект
во всех случаях один и тот же, то можно допустить и то, что субъективный процесс
образования понятий повсюду также один и тот же. Но то, что дело обстоит иначе,
убедительнее всего доказывается существованием самых разнообразных пониманий
сущности сложных психических процессов». Чуть ниже Юнг разграничивает две большие
области психики (Jung 1921, параграф 926–927): «В качестве аргумента в пользу такого
обобщения субъективно обусловленных суждений вполне можно было бы, пожалуй,
привести универсальную однородность человеческой психологии во все времена и во всех
регионах. Я настолько глубоко убежден в этой однородности человеческой психики,
что даже облек ее в понятие коллективного бессознательного как универсального
и однородного субстрата, причем его однородность заходит так далеко, что мы встречаем
одни и те же мифологические и сказочные мотивы во всех уголках земли... Однако от этой
фундаментальной однородности разительно отличается такое же огромное разнообразие
сознательной психики... Чтобы выявить однородность человеческой психики, я вынужден
опускаться до фундаментов сознания. Там я нахожу то, в чем все друг на друга похожи.
Основывая свою теорию на том, что всех объединяет, я объясняю психику исходя из того,
что в ней является фундаментом и первопричиной… В известной степени я свожу
человека к его филогенетической первооснове... Несомненно, что объяснение психи-
ческого на основе однородности не только возможно, но и вполне правомерно. Но если
я хочу сделать картину психики полной, я должен принять во внимание факт разнород-
ности психики, ибо сознательная индивидуальная психика точно так же относится к
общей психологической картине, как и ее бессознательные фундаменты. Поэтому при
формировании понятий я могу с полным правом исходить из факта дифференцирован-
ной психики и теперь рассматривать с точки зрения дифференциации тот же самый
процесс, который я ранее рассматривал с точки зрения его однородности. Это, естест-
венно, ведет меня к такому пониманию, которое оказывается диаметрально противо-
положным прежнему… При таком подходе я всегда смотрю, на что нацелено то или иное
явление, и никогда не буду выяснять, откуда оно происходит, тогда как при прежнем
185
АНАЛИТИЧЕСКАЯ(КОМПЛЕКСНАЯ)ПСИХОЛОГИЯ
подходе меня всегда интересовало только происхождение, но не цель. Поэтому я могу

объяснить один и тот же психический процесс с помощью двух противоположных
и взаимоисключающих теорий... Но так как действительность, разумеется, не состоит
из теорий и не следует им, то обе стороны в ней, которые нам приходится осмыслять
раздельно, связаны в единое целое, а каждое живое Нечто в душе переливается разными
красками». И наконец: «Что бы мы ни стремились постичь с помощью своего интеллекта,
в конце концов мы придем к парадоксальности и относительности, если это честный труд,
а не одно из petitio principii3, служащее лишь простому удобству. Несомненно, что интел-
лектуальное постижение психического процесса должно вести к парадоксальности
и относительности…» (Jung 1921, параграф 929)
Однако прежде чем оставить всякую надежду когда-нибудь добиться адекватных
психологических знаний, мы хотели бы напомнить о том, что ни одна настоящая
наука не считает полученные ею результаты окончательными и абсолютными.
Она понимает свои результаты как гипотезы, обладающие той или иной степенью
правдоподобия, и поэтому всегда принципиально готова к их пересмотру. Неслучайно
Юнг всегда отказывался втискивать свою теорию в закрытую систему. Кроме того,
любую теорию можно оценить с точки зрения ее подтверждения на практике.
Отсутствие сравнительных исследований количественных и качественных резуль-
татов психотерапии различных школ — еще не повод отрицать саму принципи-
альную возможность их проведения. Кроме того, есть подтверждение и на другом
уровне. Значение деятельности Юнга не исчерпывается ее терапевтическим аспектом,
о чем свидетельствует наличие самых разных точек соприкосновения с другими
науками. Постоянно происходит стимулирующий взаимный обмен с теоретической
физикой (В. Паули), биологией (A. Портманн), историей (A. Тойнби), экономикой
(Э. Бёлер), литературоведением (К. Шмид), исследованием мифов (К. Кереньи),
изучением религии и парапсихологией. Мы не хотим абсолютизировать юнгианскую
точку зрения, однако можно утверждать, что она оказалась плодотворной и стимули-
рующей для многих исследователей в самых разных областях знаний.
Нам бы хотелось, чтобы читатель рассматривал последующее изложение творчест-
ва К. Г. Юнга исходя из этих вступительных замечаний. Его труд на протяжении более
чем полстолетия был посвящен изучению сущности и судеб здоровой и больной души,
и мы бы хотели остановиться на его наиболее важных аспектах.
КОМПЛЕКСЫ
Если — процитируем еще раз Юнга — «интеллектуальное постижение психического
процесса должно вести к парадоксальности и относительности» (Jung 1921, Paragraph
929), то это все же не может нам помешать в самом начале изложения занять, так сказать,
«наивную» позицию и просто собрать данные, полученные при наблюдении за психи-
ческими процессами, чтобы затем обобщить их в теории. Такой подход представляется
нам вполне оправданным, поскольку он соответствует обычным подходам в других
областях знаний. Упорядочивание материала, полученного при наблюдении, должно
привести нас к созданию моделей, от которых можно ожидать, что они окажутся гораздо
более сложными, а в зависимости от выбранного способа рассмотрения могут даже
представать совершенно по-разному. Если же в конечном счете нам придется констати-
ровать, что наши модели наталкиваются на парадоксальное и относительное или вовсе
растворяются в них, то мы все же не должны упрекать себя в том, что пренебрегли
наблюдаемыми явлениями (Jung 1947, параграф 381).
Даже поверхностное самонаблюдение показывает, что объем того, что мы назы-
ваем нашим сознанием, удивительно неопределенный. Содержание (например, имя,
дата), которое мы с полным правом могли называть своим «собственным», вдруг
186
исчезло, «вылетело из головы»; несмотря на все наши усилия, оно нам уже не при-
надлежит. Или у нас вдруг пропадает часто используемый предмет, который в нашем
доме имеет свое четко определенное место; мы знаем, что совсем недавно держали
его в руках: он исчез, а затем появляется в совершенно неожиданном месте —
очевидно, мы сами его туда и положили. Я пишу своему другу о наших общих
противниках и о том, что меня не заботит, что «они» (sie) обо мне думают. Затем друг
обращает мое внимание на то, что слово «Sie» я написал с большой буквы4. Еще один
наглядный пример — история о служащем, который заявляет, что в ходе дела
«высвинялись» (вместо высветились5) определенные вещи. Работа Фрейда «Психопа-
тология обыденной жизни» (Freud 1901), из которой я заимствовал последний
пример, представляет собой крайне любопытное собрание таких «ошибочных дей-
ствий», известных в кругу англоязычных аналитиков как «Freudian slips»6. Это и в са-
мом деле повседневные явления, которые каждый может наблюдать и в своей жизни,
а не только у других людей (см. статью П. Херлина в т. I).
Однако не следует думать, что в этом «пограничном взаимодействии» между
сознанием и бессознательным сознание всегда бывает потерпевшей стороной.
Противоположность забывания — «озарение», которое может одарить нас решением
проблемы или идеей, связанной с неким новым предприятием. Однако представля-
ется, что такой «Божий дар» получить тем проще, чем пассивнее ведут себя при этом
наше сознание и наша воля. Превосходные примеры из области формирования
научных теорий — открытия бензольного кольца Кекуле и закона сохранения
энергии Робертом Майером. Если Кекуле пришел к решению проблемы в полусне
благодаря образам сновидения, то в случае Майера открытию предшествовала
продолжительная тяжелая депрессия. Яркое описание этих фактов, основанное
на собственных свидетельствах обоих ученых, дает К. A. Майер (Meier 1968, 29 etc.).
Если бы мы теперь захотели на основе своих первых наблюдений сконструировать
некую «модель», то мы могли бы, как уже отмечалось, разделить область психики
на две большие части — сознание и бессознательное. В таком случае упомянутые
феномены возникают в результате того, что содержание одной области переходит
границы другой. Однако мы бы, наверное, запутались, если бы решили определить
относительные размеры этих областей. Пожалуй, можно отследить — по крайней
мере теоретически — объем сознания; он состоит из того, что нам известно. И, наобо-
рот, о содержании бессознательного мы знаем только то, что оно отчасти когда-то
раньше было осознанным, но в несоизмеримо большей степени это некое содер-
жание, которое мы никогда еще не встречали и, возможно, никогда и не встретим.
Точно такие же трудности вызывает у нас определение местоположения обеих
областей по отношению друг к другу. Если какое-то содержание «выпадает» из созна-
ния, то, скорее всего, оно будет иметь направление вниз; но то же самое можно
сказать и в том случае, когда у нас происходит озарение. До некоторой степени мы
можем помочь себе, представив сознание как внутренний из двух концентрических
кругов, который находится внутри круга, обозначающего бессознательное.
Однако теперь возникают вопросы: подчиняются ли переходы границ определенным
законам и если да, то каким образом эти законы можно определить? Нам было бы проще,
если бы мы нашли способ стать независимыми от случайных событий, избавиться
от позитивных и негативных ошибочных действий (если можно так выразиться) —
другими словами, если бы мы располагали экспериментальными данными.
Многие годы, которые Юнг проработал в качестве ассистента в Цюрихской
университетской клинике Бургхёльцли, были посвящены ассоциативному эксперимен-
ту (Jung 1904). Этот эксперимент был разработан Гальтоном в середине ХIХ века и усо-
вершенствован Вундтом, Крепелином и Ашаффенбургом (Ellenberger 1970, нем. изд.,
928; Meier 1968). С помощью этого метода Юнг собирался найти экспериментальное
187
подтверждение идей Блейлера, касающихся развития шизофрении, однако его

собственные интересы завели его в несколько иную сторону.
Этот эксперимент и до сих пор применяется в форме, разработанной Юнгом.
Испытуемому поочередно предъявляются сто стандартизованных стимульных слов,
при этом задача состоит в том, чтобы как можно быстрее ответить одним словом на
каждый стимул. Измеряется время реакции. Затем испытуемого просят воспроиз-
вести свои ответы на стимульные слова, но при этом время реакции не измеряется.
Вскоре Юнг обратил внимание на нарушения, возникающие при ответах. С одной
стороны, они состояли главным образом в увеличении времени реакции, с другой
стороны — выражались в неверном воспроизведении слов или в пропусках. Далее
Юнг просил испытуемых давать ассоциации на те стимульные слова, в которых были
выявлены нарушения. Изучая эти ассоциации, он пришел к выводу, что они постоян-
но указывали на внутренний конфликт испытуемого. Однако связь между стимуль-
ным словом и конфликтом во многих случаях не была очевидной; в таком случае Юнг
с успехом использовал психоаналитическую теорию Фрейда.
Далее, при ближайшем рассмотрении упомянутые нарушения оказывались частным
случаем более общего расстройства. Учитывая, что ассоциативный метод первоначально
задумывался как средство исследования взаимосвязи (ассоциации) психических содер-
жаний, а именно того, в чем «сама по себе» состоит эта взаимосвязь, мы поймем, с какими
трудностями неизбежно приходилось сталкиваться при применении этого метода. Успех
эксперимента зависел от того, насколько полно испытуемый принимал цели экспери-
ментатора. Ведь объектом исследования была не «душа» как таковая, а конкретный
испытуемый, который, например, предполагал, что с помощью этого метода исследовался
его интеллект. Или он мог опасаться, что в конечном итоге вскроется его тщательно
оберегаемая тайна. В обоих случаях установка «объекта» непредсказуемым образом могла
повлиять на результат. Но и экспериментатор тоже играет определенную роль, приво-
дящую к искажениям — так, например, он может симпатизировать или не симпати-
зировать испытуемому, и можно даже предположить, что и пол испытуемого тоже может
иметь какое-то значение для экспериментатора. Разумеется, нельзя исключать и ана-
логичных нарушений у экспериментатора, как бы он ни был «защищен» с помощью пра-
вил проведения эксперимента.
Этот фактор, влияющий на искажение результатов ассоциативного метода,
в технических терминах называют «констелляцией» (Jung 1934a, параграф 198). Суть
его состоит в том, что испытуемый самой процедурой проведения эксперимента
принуждается к своего рода «установке готовности», которая неизбежно искажает
результаты исследования.
Здесь мы можем — забегая вперед — отметить, что ассоциативный эксперимент
был метко назван разговором между двумя людьми в телеграфном стиле (Jung 1934a,
параграф 199). В этом смысле констелляция, связанная с ассоциативным экспери-
ментом, представляет собой частный случай любой ситуации беседы. Кроме того,
повседневный опыт показывает, что при любом разговоре мы имеем дело с разными
установками в зависимости от особенностей партнера и предмета беседы. Особое
значение это имеет для психотерапевтической ситуации; связанные с нею феномены
и проблемы обсуждаются в соответствующем разделе данной статьи, где идет речь
о переносе и контрпереносе.
Таким образом, если результаты любого эксперимента «искажаются» индивиду-
альной констелляцией, то мы можем интерпретировать их лишь в ограниченной
степени и делать выводы о психике в целом. Речь идет не более чем об описании
психической ситуации данного испытуемого. Вместе с тем, ассоциативный экспери-
мент имеет и более общее значение, поскольку количественная оценка результатов
позволяет осуществить статистическую обработку большого числа тестов, проведен-
188
ных с разными испытуемыми, и тем самым исключить случайные индивидуальные

данные. Совершенно очевидно, что этот факт чрезвычайно важен для глубинной
психологии, которая возникла во врачебной практике и до сих пор сохраняет с ней
тесную связь. С помощью ассоциативного эксперимента она имеет возможность
объективировать свои наблюдения отдельных спонтанных феноменов, имеющих
лишь ограниченную научную ценность.
Обратимся теперь к отдельным нарушениям, возникающим в рамках констелляции.
Как уже отмечалось, как правило, испытуемый после эксперимента способен указать
отдельные стимульные слова, ответ на которые вызывал у него затруднения или был не
совсем адекватен. Обычно он может связать эти нарушения с определенным конфликтом
или с проблемой, о которой ему известно или которая его в данный момент тревожит.
В таком случае также легко увидеть, каким образом стимульные слова, вызвавшие данные
нарушения, связаны с данной проблемой. Как правило, связь бывает не только рацио-
нальной, но и эмоциональной. В результате Юнг пришел к выводу, что в случае таких
нарушений речь идет о некоем образовании, вокруг которого — благодаря общей для
них эмоциональной окраске — концентрируется ряд представлений. Поэтому он назвал
их эмоционально окрашенными комплексами, тем самым дав термину Циена совер-
шенно определенное толкование (Ellenberger 1970, нем. изд., 928).
Однако наряду с уже описанными нарушениями, которым испытуемый способен
дать вполне удовлетворительное объяснение, существуют и такие нарушения, которые
он объяснить не может. Они становятся очевидными для экспериментатора либо из-
за того, что увеличилось время реакции, либо благодаря какому-то другому так
называемому «признаку комплекса». Здесь объяснение следует искать другим спосо-
бом, и оказалось, что для этого вполне подходит разработанный Фрейдом психоанализ,
хотя нельзя обойтись также и без богатого опыта и хорошей интуиции. Основываясь
на понимании ассоциативного эксперимента как диалога, Майер (Meier 1968, 99)
предлагает путем анализа стимульных слов и соответствующих ответов реконструи-
ровать своего рода «краткую биографию». Этот метод основан на неоднократно
подтверждавшемся предположении, что отдельные комплексы связаны между собой.
Разумеется, в каждом конкретном случае этот подход нуждается в верификации с уче-
том субъективных переживаний или объективных фактов из жизни испытуемого.
Приведем пример «краткого метода» из исследований Юнга, проведенных
в ранний период его научной деятельности, которым мы обязаны Майеру (Meier
1968, 101–102): «Критически настроенный юрист, мужчина в возрасте около 70 лет,
не доверявший методу Юнга, решил все же подвергнуться эксперименту. Уже после
пятнадцати реакций он потерял терпение и сказал: “Вы ничего не выявите”, —
и эксперимент был прерван. Однако пять из пятнадцати реакций были нарушены
(правда, Юнг не указал признаки комплексов). Приведем эти ассоциации:
а) Деньги — мало
б) Смерть — умереть
в) Поцелуй — прекрасно
г) Сердце — колоть
д) Числа — la semeuse7
Юнг почувствовал, что ему брошен вызов, и отважился сделать смелые выводы:
“Я уже сейчас могу кое-что сказать: 1) вы испытываете финансовые проблемы (а);
2) вы думаете о смерти от сердечного приступа, поскольку иногда ощущаете покалы-
вание в области сердца (б + г), и 3) кроме того, у вас есть приятные воспоминания,
связанные с одной давней любовной историей, случившейся во Франции (в + д)”.
Мужчина ударил кулаком по столу и сказал: “Чертовщина какая-то”, выбежал
в соседнюю комнату и обратился к своей жене: “Эксперимент просто удивительный,
ты тоже должна его пройти, или нет — лучше не надо”. Первый и второй выводы
189
Юнга совершенно очевидны, третий нуждается в комментарии: “la semeuse” в свое

время была типичным изображением на оборотной стороне французских монет».
В соответствии с упомянутой классификацией комплексы подразделяются
на осознанные и бессознательные. Само собой разумеется, между ними могут быть
плавные переходы. И все же общее для них то, что в какой-то определенный момент
они были связаны с Я или сознанием. В дальнейшем комплексы, отнесенные ко вто-
рой группе, под действием описанного Фрейдом психического механизма были
вытеснены из сознания.
Существует, однако, и третья возможность, для иллюстрации которой мы хотим
воспользоваться примером Юнга (Jung 1912, параграф 41 etc.). Он приводит историю
об аббате Эггере, которую заимствовал у Анатоля Франса.
«Этот священник был мечтателем и много фантазировал, особенно о судьбе Иуды, —
действительно ли он, как гласит учение церкви, был осужден на вечные муки ада, или Бог
все же его помиловал. Причем Эггер опирался на следующее разумное соображение:
Бог в своей всемудрости избрал Иуду орудием для того, чтобы привести Христово дело
спасения к его высшей точке. Ведь не мог же милосердный Бог на вечные времена
проклясть это необходимое орудие, без помощи которого человечество не смогло бы стать
причастнымкспасению.Чтобыпокончитьсосвоимисомнениями,Эггероднаждыночью
отправился в церковь, чтобы вымолить себе знамение, которое должно было свидетель-
ствовать о помиловании Иуды. И тут он почувствовал небесное прикосновение к своему
плечу. На другой день Эггер сообщил архиепископу о своем решении отправиться в мир,
чтобы проповедовать евангелие бесконечного милосердия Божия...
Почему наш набожный аббат мучил себя старинной легендой об Иуде? Он отпра-
вился в мир, чтобы проповедовать евангелие милосердия. Через некоторое время
он вышел из католической церкви и стал последователем Сведенборга. Теперь
мы понимаем его фантазию об Иуде: он сам стал Иудой, который предал своего
Господа; поэтому ему нужно было сначала убедиться в божественном милосердии,
чтобы спокойно быть Иудой» (Jung 1912, параграф 41–42).
Необычайный интерес Эггера к вопросу об Иуде наводит на мысль, что эта
проблема для него была буквально навязчивой. В этом смысле мы можем понимать
ее как обладающую свойствами комплекса, который в ассоциативном эксперименте
проявляется как нарушение — ограничение «свободы» сознания. Это дает нам
возможность обратиться к данному аспекту комплексов, а именно к их способности
оказывать давление на сознание. Здесь можно вспомнить о давно известном фено-
мене одержимости, и действительно, не составляет труда показать, что воздействия,
приписываемые современной психологией комплексам, вплоть до мелочей аналогич-
ны воздействиям, которые в древности и средневековье приписывались демонам, —
речь идет о «перечеркивании» намерений сознания интенсивным аффектом.
В одном важном пункте данный пример отличается от двух вышеупомянутых
видов комплексов. Разумеется, утверждая, что в тот момент, когда Эггера занимала
проблема прощения Иуды, «комплекс Иуды» не был частью его сознания, мы по-
нимаем это в совершенно конкретном смысле. На уровне сознания Эггер занимал-
ся проблемой судьбы исторического Иуды; вместе с тем он с искренним негодо-
ванием отмел бы объяснение, что делал это ради оправдания своего последующего
поступка. Однако для стороннего наблюдателя все говорит о том, что оба факта тесно
взаимосвязаны. Вполне возможно, что для ума ученого эта гипотеза содержит нечто
предосудительно «пророческое». И наоборот, следовало бы подумать, что дальнейшие
события в человеческой жизни, как правило, тщательно подготавливаются. Зачастую
эта подготовка начинается еще в телесной сфере, примером чему может служить
пубертатный возраст. Разумеется, в этом смысле сознание не является первопричиной
тех или иных событий. Чаще всего, как и в данном случае, оно, скорее, выступает
190
в качестве пострадавшей стороны. Мы еще вернемся в данной работе к этой теме

(в разделе «Психотерапия»).
Мы согласны с Майером (Meier 1968, 207), который на основе перечисленных
фактов выделяет три «ступени» комплексов. Первая ступень охватывает те комплек-
сы, которые никогда не были осознанными, то есть комплексы, подобные изложен-
ным в истории об аббате Эггере. Они являются «бессознательными» комплексами
в самом строгом значении этого слова. Вторую ступень образуют комплексы, которые
возникли под влиянием описанных Фрейдом механизмов вытеснения. Они в наиболь-
шей степени соответствуют расхожему понятию «комплекс». И, наконец, третью
группу составляют «осознанные» комплексы. Очевидно, что комплексы нельзя
рассматривать изначально как патологические; как правило, они составляют часть
нормальной психической «экономики» точно так же, как и ответственные за их воз-
никновение механизмы вытеснения.
Жизнь всегда означает приспособление, в первую очередь приспособление к тре-
бованиям внешней реальности. Окружающие люди и воспитатели с самого начала
требуют от ребенка подавления или вытеснения определенных стремлений, которые
затем в виде «эмоционально окрашенного содержания» погружаются в бессозна-
тельное. Там, как мы можем предположить, к ним добавляется элемент другого или
аналогичного эмоционального тона. Заимствованное из физики представление
(«модель»!), согласно которому с увеличением «массы» увеличивается и энергия
(«гравитация»), пожалуй, с полным правом можно приложить и к сфере психики.
Поскольку Я, понимаемое как центр сознания, также является комплексом, должно
существовать взаимное притяжение разных частей, которое в данном случае
способно временно или постоянно преодолевать силу отталкивания, оказываемого
вытеснением. В первом случае результатом стало бы нарушение в вышеописанном
смысле, во втором — одержимость. При благоприятных условиях ее можно преодо-
леть путем «интеграции» или, другими словами, «переваривания» чуждого комплекса.
Осязаемым результатом интеграции комплекса является изменение сознания, то есть
дальнейшее развитие, как в случае Эггера.
Между тем, обозначив сознание с находящимся в его центре Я как комплекс,
мы вынуждены задать еще один важный, но сложный вопрос. Его можно сформулиро-
вать так: почему комплекс Я в отличие от других комплексов должен характеризоваться
свойством осознанности? С другой стороны, очевидно, что возникновение гипотезы
об общем «комплексном сознании» обусловлено огромными теоретическими и прак-
тическими проблемами. Тем не менее мы все-таки хотели бы затронуть этот вопрос.
Еще до того как Юнг стал заниматься наукой, в психиатрических исследованиях
особое внимание уделялось феноменам определенного рода. Речь идет о таких проблемах,
как расщепление личности и автоматизмы. Например, испытуемый может, беседуя
с экспериментатором, одновременно писать связный текст; или же у одного и того
же обследуемого человека попеременно проявляется несколько личностей, причем одна
из них ничего не знает о других. К этим же феноменам относятся определенные случаи
потери памяти. Мы не будем здесь останавливаться на этом вопросе, а отошлем
заинтересованного читателя к подробному описанию данной проблематики в работе
Элленбергера (Ellenberger 1970, гл. III). Для нас здесь важнее тот факт, что уже в самом
начале своей научной карьеры Юнг стал заниматься изучением таких случаев. В своей
диссертации (Jung 1902) он изложил свои наблюдения за юным медиумом (ср. Zumstein-
Preiswerk 1975). Особенно ему бросилось в глаза различие между двумя личностями —
нормальной и сомнамбулической. «Приведенные выше особенности Ивенес [сомна-
мбулической личности] выгодным образом отличают ее от самой пациентки. Ее спокой-
ствие и уравновешенность, ее приятная скромность и сдержанность, ее ровность ума,
уверенность и красноречие можно понимать как совершенствование всего ее существа…
191
Наша пациентка... конструирует личность, превосходящую ее саму. Нельзя сказать,

что она “обманывает себя” — она достигла этого более высокого идеального состояния
посредством воображения» (Jung 1902, параграф 116). Юнг оценивал «бессознательные
способности» сомнамбулической личности по сравнению с обычной как «необычайные».
С учетом возраста пациентки (пятнадцать с половиной лет) он объяснял этот случай как
«специфическое пубертатное нарушение» и констатировал, что по завершении этого
периода жизни девушка стала «гораздо приятней и стабильней».
Попутно заметим, что здесь мы имеем дело со случаем, во многом похожим
на случай Эггера: появление комплекса (1-й ступени) предшествует развитию харак-
тера. Но, кроме того, комплекс также ведет себя, хотя и в форме исключительного
состояния, словно отдельная личность, а потому мы, пожалуй, не можем не согласить-
ся с наличием у него собственного сознания. Предварительную ступень на пути
к подобного рода актуализации комплекса Юнг усматривает в сновидениях; он назы-
вает комплексы «действующими лицами наших снов» (Jung 1934a, параграф 202),
о чем мы еще поговорим.
Как и следовало ожидать, наша простая поначалу модель значительно усложняется
при учете разнообразных явлений и их различных аспектов. Поскольку, как мы уже
отмечали, внешний мир также участвует в формировании комплексов в виде влияний
со стороны окружающих людей и воспитателей, мы вынуждены добавить еще одно
измерение. Мы можем представить себе сознание в образе шара, который разбит
на два больших полушария — внешний мир и бессознательное. Последнее содержит
комплексы, которые можно изобразить в виде небольших шариков, которые в свою
очередь либо целиком погружены в бессознательное и значительно удалены от созна-
ния (1-я ступень), либо находятся на краю сознания и оттуда — благодаря своей
гравитационной энергии — оказывают влияние на содержание сознания и нарушают
его (2-я ступень), либо же принадлежат то одной, то другой области (3-я ступень).
Мы также должны иметь в виду, что в рамках этой модели происходит постоянное
движение, причем «шарики-комплексы» все время перемещаются под действием сил
гравитации и вытеснения. Поскольку, как было показано, комплексы отвечают за раз-
витие и расширение сознания, мы должны представлять себе шар сознания как
эластичный, который может становиться то больше, то меньше.
И уж совсем запутанной станет наша модель, если мы примем во внимание
не упоминавшиеся до сих пор влияния комплексов на нашу телесность!
При проведении ассоциативного эксперимента Юнг и его коллеги использовали,
в первую очередь, два прибора, которые служили для одновременной регистрации
определенных физиологических функций: пневмограф, который записывал измене-
ния дыхания, и гальванометр, с помощью которого измерялось электрическое сопро-
тивление кожи. С помощью этих двух приборов удалось показать, что у нарушений
ассоциативного эксперимента, вызванных наличием комплексов, есть также и телес-
ные проявления. Поскольку реакция, обусловленная комплексом, всегда связана
с определенной эмоцией, можно предположить, что она представляет собой связу-
ющее звено между душой и телом. Отсюда остается сделать лишь небольшой шаг
к психосоматической медицине, где телесные заболевания рассматриваются как
выражения психических расстройств. Например, едва ли кто-нибудь сегодня будет
оспаривать тот факт, что длительный стресс оказывает негативное влияние на физи-
ческое здоровье («болезнь менеджера»), а тот, кто наблюдает за своими растущими
детьми, постоянно отмечает, что обычные простуды чаще всего возникают у них
в период ускоренного развития и адаптации. Мы не будем здесь подробно останавли-
ваться на этих взаимосвязях и лишь констатируем, что психосоматическая медицина
отнюдь не является достижением нашего времени; ее истоки, пожалуй, можно
обнаружить еще в античности. Интересующихся этим вопросом читателей мы
192
можем адресовать к работам Майера (Meier 1968, 180 etc.; Meier 1975b, 138 etc.),
а также к статье А. Й. Циглера в этом томе.
Однако здесь следует также упомянуть диагностический эксперимент, разрабо-
танный на основе ассоциативного метода Юнга и его учеников. Он используется
в криминалистике и предназначен для раскрытия обстоятельств совершенного
преступления. Здесь можно говорить об обратной постановке вопроса, поскольку
данный метод нацелен на выявление известных или предполагаемых комплексов.
Это достигается посредством включения в список таких стимульных слов, которые
находятся в непосредственной взаимосвязи с реальными фактами, и при этом
ожидается, что подозреваемый будет реагировать на них в соответствии со своим
комплексом. Вместе с тем, применение этого метода требует большого опыта.
Первоначальный метод — ассоциативный эксперимент плюс гальванометр и пневмо-
граф, — который был разработан Юнгом, в конечном счете, стал применяться в США
и получил название «детектор лжи». В США также получили развитие проводив-
шиеся Юнгом экспериментальные исследования сопутствующих психофизио-
логических проявлений при воздействии комплексов.
Представленные в этой главе результаты были получены в основном в первые
десятилетия исследовательской деятельности Юнга. Это был период его первоначаль-
ного увлечения идеями Фрейда и последующего все большего охлаждения. 20 апреля
1914 года Юнг отказался от должности президента Международного психоанали-
тического объединения, а 30 апреля — и от должности приват-доцента медицинского
факультета Цюрихского университета. Опубликованное в 1911 и 1912 годах сочине-
ние «Метаморфозы и символы либидо» (более позднее название — «Символы
метаморфозы», Jung 1952) знаменует начало нового этапа творческой деятельности
Юнга. Тем не менее это не означало никакого «разрыва»; наметки этой тематики
можно найти еще в его диссертации (Jung 1902). Отныне Юнг сосредоточивает свое
внимание на базисных мотивах бессознательного — архетипах.
Научные достижения этого периода можно обобщенно представить в следующих
четырех пунктах:
1. Открытие комплекса как содержания психики, «которое образует относи-
тельно закрытое целое... и, в свою очередь, состоит из многих частей, соединяющихся…
благодаря интенсивному и идентичному для них всех эмоциональному (чувствен-
ному) тону» (Meier 1968, 203).
2. Экспериментальное, то есть доступное повторению и квантификации (ста-
тистике) обоснование глубинной психологии.
3. Экспериментальное подтверждение данных, полученных Фрейдом, в частности,
его представлений о психике как динамической системе, состоящей из сознания
и бессознательного.
4. Экспериментальное обоснование психосоматических исследований.
АРХЕТИПЫ
В отличие от Фрейда, главная область работы которого была связана с неврозами,
Юнг с самого начала своей научной карьеры постоянно интересовался — не в послед-
нюю очередь благодаря своему долговременному сотрудничеству с Эйгеном Блейле-
ром в Цюрихской психиатрической университетской клинике Бургхёльцли —
психотическими заболеваниями, в частности их шизофреническими формами.
Однажды во время обхода больных один из пациентов подвел Юнга к окну
и попросил его, заняв определенную позицию, посмотреть на солнце, поскольку,
как он утверждал, в таком положении можно увидеть солнечный «хвост» (фаллос),
который является причиной ветра. Юнг воспринял это сообщение как одну из много-
193
численных шизофренических галлюцинаций. Но затем он случайно обнаружил

статью об одном древнем папирусе, на котором было написано: «Подобным образом
будет видимой и так называемая труба, источник обыкновенного ветра. Ибо ты уви-
дишь нечто похожее на трубу, свисающую с солнечного диска» (Jung 1912, пара-
граф 149–150 и примечание).
Разумеется, упомянутый пример — отнюдь не единственный случай совпадения
индивидуальных фантазий с коллективными мифами; однако его отличает то, что
соответствующий миф наверняка не был известен отнюдь не искушенному в мифо-
логии пациенту. Вместе с тем, в начале ХХ века интерес психоаналитиков все больше
стали привлекать мифы; во введении к своей опубликованной в 1911/12 годах работе
«Метаморфозы и символы либидо» Юнг уже мог назвать нескольких авторов,
работавших в этой области: Риклина, Абрахама, Ранка, Мёдера, Джонса, Зильберера
и Пфистера. Да и сам Фрейд проявлял живой интерес к этим исследованиям, о чем
мы можем судить из его переписки с Юнгом.
Главный вопрос, который возникает в этой связи, — это вопрос о соотношении
индивидуальных и коллективных мифов. Он оказался, — во всяком случае, если говорить
об отношении Юнга к Фрейду и психоанализу в целом, — судьбоносным. Несколько
упрощая, его можно сформулировать следующим образом: какие мифы первичны —
коллективные или индивидуальные? Как известно, Юнг отстаивал идею происхож-
дения индивидуальных мифов из коллективных. И, наоборот, Фрейд рассматривал этот
подход как ненужное усложнение, поскольку в результате приходилось привлекать
излишний, как он полагал, объяснительный принцип. Он считал, что объяснительные
принципы психоанализа самодостаточны, а потому обращение к коллективному
материалу не только излишне, но и ошибочно.
В этой связи необходимо обратиться к упомянутой в предшествующем разделе
классификации комплексов. Нетрудно убедиться, что мы сталкиваемся здесь с вопро-
сом, комплексам какой ступени — первой или второй — обязаны своим возникно-
вением мифы. Фрейд категорически отстаивал мнение, что причина образования
комплексов — вытеснение. Несколько упрощенно можно сказать, что бессозна-
тельное, по его мнению, является индивидуальным приобретением и обнаруживает
то содержание, которое, грубо говоря, исчезло или было вытеснено в течение жизни
из-за несовместимости с сознанием (Я). Соответственно, коллективные мифы обяза-
ны своим происхождением действенности этих комплексов, которые, так сказать,
в мифологическом обрамлении обеспечивают доступ к сознанию. Там с ними сталки-
вается психоанализ, который с помощью своих методов способен их раскрыть, то есть
свести к первоначальным сексуальным источникам. Еще раз здесь следует подчер-
кнуть, что наше описание весьма упрощенное; дополнительную информацию по это-
му вопросу читатель может найти в томе I «Энциклопедии».
Мы полагаем, что в противоположных позициях по отношению к этой проблеме
выражается также различие личностей обоих исследователей; точно так же в этом
проявляются особенности полученного ими образования. В представлениях Фрейда
в значительной мере проявляется биологическое мышление, тогда как на Юнга гораздо
большее влияние оказали гуманитарные науки. Кроме того, важную роль сыграл
и вышеупомянутый объективный фактор: Фрейд в своей клинической практике сталки-
вался с одним материалом, Юнг — с совершенно другим. Так, например, фантазии боль-
ных шизофренией по сравнению с фантазиями невротиков или здоровых людей
характеризуются значительно меньшей степенью дифференциации; то есть они проще
и примитивнее и отличаются от фантазий невротиков, как фреска отличается от картины
импрессиониста. Благодаря их, так сказать, абстрактности гораздо проще увидеть нечто
типичное для этих образований. Вместо необозримого изобилия индивидуальных
«продуктов» сразу же бросается в глаза ограниченное число типов.
194
Таким образом, опираясь на клинический опыт, Юнг в многообразии «обычных»

комплексов невротиков и здоровых людей вскоре обнаружил определенные, всегда
повторяющиеся типы, как-то: комплекс отца, комплекс матери или эдипов комплекс.
В результате ему пришла противоположная Фрейду мысль, которая подтверждалась
полученным им эмпирическим материалом, — скорее, индивидуальное возникает
из общего, а не наоборот.
К этому добавилось еще одно важное обстоятельство. Дело в том, что во многих
случаях Юнг не мог свести происхождение определенных комплексов к более ранним
вытеснениям. В своей врачебной практике он часто сталкивался с различного рода
явлениями, такими, как в случае аббата Эггера (см. выше), которые полностью
убедили его в существовании комплексов первой ступени.
Однако в таком случае представление о бессознательном нуждалось в пересмотре.
Юнг уже не мог рассматривать его как своего рода «мусорное ведро», куда сваливается
все отвергнутое и вытесненное и откуда все это почти всегда оказывает разрушительное
воздействие. Напротив, — считал Юнг, — бессознательное должно включать содержания,
способные придать жизни индивида новое направление. Поскольку эти содержания —
предпосылка возникновения комплексов первой ступени, они, очевидно, происходят
из области бессознательного, которое никогда не было приобретено индивидуально.
Вполне логично, что Юнг назвал эту область коллективным бессознательным.
Тем самым мы затронули понятие юнгианской психологии, которое давало и до сих
пор дает повод для многочисленных недоразумений. Многие видят в нем нечто совер-
шенно непонятное и даже мистическое. Бесспорно, сегодня мы, рассматривая труд Юнга
во всей его целостности, находимся в более выгодном положении по сравнению с его
современниками, с близкого расстояния наблюдавшими за становлением нового
представления о душе. Да и сам Юнг называл книгу, в которой он впервые представил
свои новые идеи (Jung 1912), «грехом юности». «Я никогда не испытывал радости в связи
с этой книгой и даже не был ею доволен: я писал ее, так сказать, второпях, а именно
в суматохе и в период интенсивной врачебной практики, когда у меня не было ни вре-
мени, ни средств. Мне пришлось впопыхах подбирать материал. Не было никакой
возможности придать законченную форму своим мыслям... Как и следовало ожидать,
произведенная на свет при таких обстоятельствах книга состояла из относительно
крупных и более мелких фрагментов, которые я не сумел соединить удовлетворительным
образом. Она стала лишь частично удавшейся попыткой создать более широкие рамки
для медицинской психологии, чтобы в ее поле зрения оказалась целостность психических
феноменов. Одно из главных моих намерений состояло в том, чтобы освободить
медицинскую психологию от господствовавшего в то время субъективного и персо-
налистского характера ее подходов — по крайней мере, настолько, чтобы стало возмож-
ным понимать бессознательное как объективную и коллективную психику» (Jung 1912,
11–12, курсив мой. — К. Т. Ф.-В.).
При рассмотрении с этих позиций бессознательное становится психологическим
аналогом того, что в соматической медицине является предметом анатомии, и, тем са-
мым, возникает задача описать такие же органы и их функции в психической сфере,
которые присущи виду Homo sapiens, а не, например, лишь отдельному индивиду или
группе. Возможно, это сравнение поможет преодолеть часто встречающееся представ-
ление о коллективном бессознательном как мистическом первозданном мраке и вместо
этого увидеть более или менее четко очерченную область исследования.
Что же представляют собой эти «органы» бессознательного? Мы видим в них,
как уже говорилось, условия возникновения комплексов. С одной стороны, они про-
являются в виде позитивных и негативных влияний на сознание, с другой стороны,
как было показано в первой части, они состоят из множества представлений,
группирующихся вокруг ядра, которое мы обозначаем как эмоции, имеющие
195
различный «заряд» или различный «чувственный тон». Сами же представления,

разумеется, возникают из жизненного опыта индивида и, следовательно, из внешнего
мира. И наоборот, тот факт, что комплексы можно свести к определенным типам,
по всей видимости, указывает на то, что само ядро должно существовать, если
выразиться словами Канта, «до всякого опыта». То есть это ядро следует понимать
как «диспозицию к образованию комплексов», которая является врожденной
и, следовательно, специфической для вида Homo sapiens.
Эти врожденные диспозиции, которые мы могли бы назвать также «структур-
ными элементами бессознательного», Юнг обозначает термином «архетипы» —
понятием, которое, похоже, вызвало у современников еще большее замешательство,
чем понятие коллективного бессознательного. Опять–таки главную причину этого
мы усматриваем, прежде всего, в том, что становление значения данного термина
происходило лишь постепенно. В. Паули (Pauli 1954, 291 etc.) дает хронологический
обзор возникновения понятия архетипа в работах Юнга и утверждает: «Приведенные
цитаты, возможно, помогут читателю разобраться в функции понятия “архетип”
в юнгианской психологии, а также в том, как оно менялось от первоначального
значения “исконного образа” до неосязаемого структурного элемента бессозна-
тельного, то есть регулирующего фактора, в соответствии с которым упорядочиваются
представления». Нам кажется, что первоначальный акцент на образном аспекте как
раз и стал причиной замешательства, особенно когда из-за манеры Юнга выражаться
порой создается впечатление, будто бы он отстаивает идею наследования этих
исконных образов.
Вернемся к нашему примеру с аббатом Эггером и попытаемся с его помощью
проиллюстрировать действенность архетипа (см. также статью Г. Дикманна и Э. Юнга
в этом томе). Теперь мы могли бы сказать, что на Эггера произвел огромное эмоцио-
нальное впечатление прообраз измены. Он предполагал и даже знал, что этому
преступлению присущ некий смысл, что оно представляет собой неотъемлемую часть
великого милосердного дела Бога. Таким образом, Эггер пришел к убеждению, что Бог
не осудит орудие — предателя Иуду. Несколько лет спустя он сам оказывается
способным на измену, а именно: он пришел к мировоззрению, несовместимому с его
церковью. Итак, если рассматривать субъективно, то мы видим развитие, которое ведет
к исчезновению прежних связей; оборотная сторона измены оказывается освобож-
дением. И только ретроспективно можно сделать вывод о том, что подготовка к нему
шла долгое время и, очевидно, Эггер не сознавал этого.
То, что образ, а именно измена Иуды Христу, есть форма проявления определен-
ного типа, нам позволяет понять мифология: у египтян мы обнаруживаем пару Сет
и Осирис, у скандинавов — Локи и Бальдр, в германском сказании — Хаген и Зигфрид.
В одной из ранних работ Юнг пишет: «Архетипы представляют собой типичные
формы понимания, и всюду, где мы сталкиваемся с однотипными и постоянно
повторяющимися представлениями, речь идет об архетипе, независимо от того,
воспринимается его мифологический характер или нет» (Jung 1919, параграф 280).
Однако мы не можем оставить без внимания другой аспект архетипа — динами-
ческий. Он проявляется в притягательности образа для сознания. Эггер не может
отрешиться от проблемы Иуды; она лишает его сна, побуждает отправиться в мир
в качестве странствующего проповедника и в конце концов заставляет его вообще
выйти из церкви. Юнг показал, что воздействия архетипа соответствуют влиянию,
которое, по мнению Р. Отто (Otto 1917), оказывает святость; архетипы характе-
ризуют притягательность и нуминозность. Но это означает, что под их влиянием
сфера действия сознания существенно ограничивается. Как и при гипнозе, поле
зрения все больше сужается, и благодаря этому человека можно заставить совер-
шить определенный поступок.
196
Теперь становится понятным, насколько близки друг другу понятия «архетип»

и «инстинкт», и чтобы подчеркнуть это сходство, Юнг в той же работе, из которой
была взята предыдущая цитата, определяет инстинкт следующим образом: «Ин-
стинкты — это типичные формы поведения, и всюду, где мы сталкиваемся с однотип-
ными и постоянно повторяющимися формами реагирования, речь идет об ин-
стинкте, независимо от того, добавляется ли к этому сознательная мотивация» (Jung
1919, параграф 273).
Почти тридцать лет спустя Юнг вновь обратился к теме «инстинкт и архетип»
в своей последней теоретической работе (Jung 1947, параграф 343 etc.). Она обобщает
все, что было сделано им в теории, и основывается на экспериментальных и терапев-
тических сведениях, включая продолжавшийся всю его жизнь «эксперимент на себе»
(Jung 1962). Несмотря на то, что изложенные в указанной работе идеи сложны для
понимания, по упомянутым выше причинам мы все же попытаемся воспроизвести
их, причем позволим себе, по возможности, делать некоторые упрощения, если они
не будут нарушать общую взаимосвязь.
Мы можем исходить из того факта, что содержания (комплексы), которые
попадают из бессознательного в область сознания, позволяют выявить четкую связь
со сферой влечений. (Здесь следует отметить, что Юнг использует понятия «влечения»
и «инстинкт» попеременно, то есть как синонимы.) Это соответствует данным, в свое
время полученным Фрейдом. Кроме того, влечение, с точки зрения физиологии,
является функцией желез внутренней секреции, а влияние гормональных процессов
на психику, например в пубертатный или климактерический период, не подлежит
сомнению. Если же влечение имеет физиологическую и психологическую сторону,
или, используя термины Жане, «partie inférieure» и «partie supérieure», то возникает
вопрос о границах между двумя этими областями. Юнг отвечает на него следующим
образом: психическая область начинается там, где инстинкт теряет свою абсолютную
власть и может быть изменен с помощью воли.
Поведение животного, так сказать, полностью определено инстинктом. Его мож-
но понимать как программу поведения, которая обеспечивает выживание животного
в соответствующей среде и одновременно делает все для того, чтобы оно в этой среде
и оставалось. Из этологических исследований известно, что «ключевой раздражитель»
обеспечивает развертывание определенного инстинктивного поведения — причем
от начала и до конца и без каких-либо существенных индивидуальных вариаций.
С другой стороны, животное, опять-таки инстинктивно, стремится к таким ситуаци-
ям, в которых может появиться ключевой раздражитель («аппетитивное поведение»).
Примером может служить кошка, которая рыщет по зернохранилищу или свежеско-
шенному лугу, где ей с большей вероятностью встретится мышь. Если она увидела
мышь, то принудительным образом реализуется «программа охоты» до тех пор, пока
мышь не будет поймана или не исчезнет в норе. Для обозначения такого поведения
Риверс (Rivers 1919/20) ввел термин «реакция по типу “все или ничего”».
Из того факта, что люди способны сдерживать или полностью подавлять разно-
образные инстинктивные действия или индивидуально варьировать их, можно
сделать вывод, что сознание (Я) должно иметь в свободном распоряжении некую
сумму энергии, которая и обеспечивает такое влияние. При этом в принципе
не имеет значения, идет ли речь о непосредственных, так сказать, насильственных
вмешательствах в инстинктивную программу или же Я способно противопоставлять
друг другу различные, в том числе противоположные, инстинкты. При более деталь-
ном рассмотрении можно увидеть, что второй вариант встречается гораздо чаще.
В зависимости от обстоятельств, например от внешней ситуации, Я может предпо-
честь одно влечение другим — правда, лишь ценой внутренних коллизий и конфлик-
тов, которые могут усиливаться вплоть до диссоциации (расщепления).
197
Упомянутая «ограниченная сумма энергии, которой располагает Я», согласно

Юнгу, — не что иное как воля. Этим объясняется указанная индивидуальная
вариативность поведения, и субъект должен считаться с тем, что Я чувствует себя
«свободным» лишь в известных пределах. Однако, пожалуй, нелишним будет сказать,
что это никак не затрагивает философскую проблему свободы воли. По этому вопросу
Юнг, считавший себя эмпириком, не занимал какой-то определенной позиции.
Однако каким образом человек принимает решение так или иначе вмешаться
с помощью своей воли? Еще Дриш в свое время сказал (цит. по Jung 1947, параграф
380): «Не бывает желания без знания», и именно Я, сознанию, и подчиняется воля.
Таким образом, при принятии решения главную роль должно играть знание,
понимание. Здесь мы должны несколько прояснить сущность человеческого позна-
ния, каким его представлял себе Юнг.
Как мы уже отмечали при обсуждении инстинктивного поведения, любое живое
существо приноравливается к внешнему миру, в котором оно находится. Инстинкты
руководят животными в выращивании потомства и поиске добычи, инстинкты
помогают им избежать опасности, благодаря чему конкретное животное и вместе
с ним вид получают максимальные шансы на выживание. Разумеется, это управление
должно также охватывать аппарат восприятия, поскольку ключевые раздражители,
ответственные за вызывание определенного поведения, передаются через органы
чувств. Поэтому следует, например, предположить, что территория, которую
заселяют живые существа разного вида, по-разному ими воспринимается — а именно
в зависимости от специфических потребностей каждого вида (von Uexküll 1909).
Здесь становится совершенно понятно, что ни о каком «объективном» постижении
действительности не может быть и речи. Скорее, отдельный субъект (животное)
субъективно, то есть специфически для его вида избирательно воспринимает
фрагменты и аспекты внешнего мира.
Тем не менее из такого положения вещей нельзя делать вывод, что возникающие
в результате этого образы мира ошибочны. Их правильность подтверждается прежде
всего проверкой на практике, то есть созданием наиболее благоприятных возмож-
ностей для выживания субъектов. В то же время они, очевидно, являются неполными
и односторонними.
И хотя познание мира человеком, вне всякого сомнения, превосходит познание
мира животными, все же его ситуация не может быть принципиально иной.
Утверждение, что познание человеком мира является человеческим, то есть специфи-
ческим для данного вида, разумеется, — тривиальное или тавтологическое. Однако
оно определяет четкие границы объективности наших познавательных способностей
и поэтому, очевидно, вызывает соответствующее сопротивление, которое не могло
способствовать общему признанию юнгианской теории архетипов.
В архетипах Юнг видит факторы, определяющие форму человеческого познания.
Он называет их «формами воззрения... восприятия и познания, которые являются
неизбежным и априорным детерминирующим условием всех психических процессов»
(Jung 1919, параграф 270). Он продолжает: «Подобно тому, как инстинкты побуждают
людей вести специфически человеческий образ жизни, точно так же архетипы
принуждают восприятие и воззрение к специфически человеческим образованиям...
Способ, которым человек внутренне отображает мир, несмотря на все различия
в частностях, такой же однотипный и постоянный, как и его инстинктивное поведение.
Подобно тому, как мы должны ввести понятие инстинкта, регулирующего или
детерминирующего наше сознательное поведение, точно так же для описания
однотипности и постоянства представлений нам нужно понятие, соотносимое с поня-
тием инстинкта, или величина, которая детерминирует характер понимания мира.
Эту величину я и называю архетипом или исконным образом» (там же, параграф 277).
198
Следовательно, между инстинктом и архетипом существует тесная взаимосвязь.

Так, например, Юнг также описывает исконный образ как «представление инстинкта
о самом себе или как самоотображение инстинкта» (там же). Для пояснения он
привлекает также интуицию в качестве своего рода «инстинктивного» понимания,
«поскольку интуиция — это процесс, аналогичный инстинкту, с той только разницей,
что инстинкт является целесообразным стимулом к зачастую крайне сложной
деятельности, а интуиция — целесообразным бессознательным постижением зачастую
сложной ситуации. Следовательно, интуиция является своего рода инверсией ин-
стинкта...» (там, параграф 269). И, наконец: «Коллективное бессознательное состоит из
суммы инстинктов и их коррелятов, архетипов. Подобно тому, как любой человек
обладает инстинктом, точно так же он обладает и исконными образами. Доказательства
этому дает в первую очередь психопатология тех психических нарушений, при которых
прорывается коллективное бессознательное. Подобное происходит при шизофрении.
Мы часто видим в ней проявление архаичных влечений, сопровождающееся несомненно
мифологическими образами» (там же, параграф 281. Курсив мой. — К. Т. Ф.-В.).
Последняя часть этого высказывания Юнга дает нам повод задать вопрос, могут
ли такие внутренние образы восприниматься в непатологических случаях, и если
да, то каким способом. Фактически Юнг разработал подобный метод и достаточно
подробно описал его, чтобы другие тоже могли использовать и, вместе с тем, перепро-
верить его. Речь идет о методе так называемого «активного воображения». Ссылки
на этот метод можно обнаружить во многих работах Юнга, но самое подробное его
описание содержится в статье «Трансцендентная функция» (Jung 1916b).
В принципе речь здесь идет о том, чтобы сделать то или иное так называемое
«бессознательное содержание» (под которым понимается, например, фрагмент
сновидения или фантазии или же испытываемое в данный момент настроение)
исходным пунктом того, что можно было бы назвать интроспективным созерцанием.
При этом важно, с одной стороны, зафиксировать выбранную исходную точку
и не соскальзывать в «свободные ассоциации», а с другой стороны, не нарушать
спонтанную последовательность проявлений фантазии критически настроенным
сознанием. Если этот зачастую отнюдь не простой акт поддержания равновесия
удается осуществить, то он может привести к образованию более продолжительных
серий фантазий, развитие которых позволяет распознать определенное направление.
Результат такой процедуры, которой Юнг подвергал самого себя и своих много-
численных пациентов, он обобщает следующим образом: «Поначалу хаотичное нагро-
мождение образов в ходе работы конденсировалось в определенные мотивы и фор-
мальные элементы, которые в идентичной и аналогичной форме повторялись у самых
разных индивидов. В качестве самых главных признаков я упомяну хаотичные много-
гранники и порядок, дуальность, противопоставление светлого и темного, верха и низа,
правой и левой стороны, объединение противоположностей в чем-то третьем, четверица
(четырехугольник, крест), вращение (круг, шар) и, наконец, центрирование и радиально-
симметричное упорядочивание, как правило, в соответствии с четверичной системой»
(Jung 1947, параграф 401). Таким образом, создается впечатление, что более глубокое
проникновение ведет ко все более простым и абстрактным образованиям. Нам еще
предстоит вернуться к тому значению, которое Юнг придавал этому факту; кроме того,
мы также обсудим терапевтический аспект метода активного воображения.
Однако, пожалуй, настало время на нескольких примерах проиллюстрировать эти
достаточно абстрактные рассуждения. То, что разнообразные чувственные впечат-
ления младенца, который получает от другого человека заботу, пищу, тепло, в конеч-
ном счете, объединяются в понятие, или лучше сказать, в образ «матери», определя-
ется не только поведением человека, ухаживающего за ребенком, но и с самого начала
предполагает наличие внутренней готовности к восприятию матери, — то есть ядра,
199
которое вычленяет проникающие материнские ощущения и притягивает их к себе.

Тем самым этот врожденный, общечеловеческий архетип матери создает формаль-
ное условие любого индивидуального, то есть различного по содержанию образа
матери, который сопровождает человека всю его жизнь. При этом его тесное
переплетение с инстинктивной основой становится причиной того, что воздействие
образа приноравливается к требованиям соответствующей жизненной ситуации:
если ребенок чувствует себя комфортно в общении с матерью, то у взрослого эти
отношения уступают место ощущению общей безопасности в жизни, причем до тех
пор, пока старый человек не уступит своей усталости от жизни и не вернется в утробу
великой праматери. Этим же источником управляется и собственное материнское
поведение индивида по отношению к детям и близким людям, равно как и его общее
отношение к «материнским» институтам, таким, как школа, работодатель и государ-
ство, если они воспринимаются как кормящие и оберегающие.
Однако архетипические условия познания отнюдь не ограничиваются сферой
индивидуального. Двое физиков, В. Паули (Pauli 1952) и М. Фирц (Fierz 1963a),
отметили влияние архетипических представлений на формирование естественно-
научных понятий. Фирц, например, показал, что открытие Галилеем закона инерции
произошло не на основе опыта, а благодаря ранее закрепившемуся убеждению
Галилея в том, что совершенное движение, которому естественным образом следуют
тела, представляет собой круговое движение. Галилей был буквально одержим этой
мыслью; он попросту проигнорировал открытие Кеплером эллиптической формы
движения планет! Фирц рассматривает и другие подобные первичные представления,
как-то: пространство, время и эфир. В заключение он говорит, что эти представления
«многие столетия... одновременно и стимулировали, и прельщали умы ученых.
Они позволили оживить совершенно абстрактные понятия таким образом, что
благодаря им смогла воспламениться научная фантазия... Но от них исходит и демо-
ническое очарование, которое захватывает сознание исследователя и не оставляет его
до тех пор, пока намеченная цель не будет достигнута, причем нередко физическое
и психическое здоровье человека, одержимого этими представлениями, оказывается
на грани разрушения» (Fierz 1963a, 33).
Здесь, пожалуй, уместно привести одно из впечатлений Юнга от путешествия
по Африке, которое он описал в своих «Воспоминаниях»: «С невысокого холма нам
открылся поистине величественный вид на эту обширную саванну. До самого горизонта
виднелись гигантские стада животных — газелей, антилоп-гну, зебр, бородавочников
и т. п. Жуя траву и покачивая головами, они неторопливо передвигались, словно
спокойные реки. Глубокая тишина нарушалась только редкими нагнетавшими тоску
криками хищных птиц. Это был покой вечного начала, покой мира, каким он был
всегда, или мира в состоянии небытия; ибо доселе здесь не побывал ни один человек,
который мог бы сказать, что это и есть “этот мир”… Я казался себе первым человеком,
узнавшим этот мир, и своим знанием в этот момент воистину его сотворившим.
Здесь мне с потрясающей ясностью стал понятен космический смысл сознания.
Алхимики говорили: “Quod natura relinquit imperfectum, ars perficit” (“То, что оставляет
несовершенным природа, довершает искусство”). В невидимом акте творения человек,
то есть я, придал миру завершенность, даровав ему объективное бытие. Этот акт мы при-
писываем одному лишь Создателю, не понимая того, что тем самым мы рассматриваем
жизнь и существование как некий просчитанный до мелочей механизм и — вместе
с человеческой душой — функционирующий без всякого смысла по предопределенным
и заранее известным правилам… Теперь я знал… что человек необходим для того, чтобы
довершить творение, более того — что он второй творец мира, поскольку именно он дает
миру объективное бытие, без которого этот мир многие сотни миллионов лет так
и пребывал бы неуслышанным и неувиденным, безмолвно поглощающим пищу,
200
рождающим, умирающим и кивающим головой в глубочайшей ночи небытия, при-

ближаясь к своему неведомому концу. Только человеческое сознание сотворило
объективное бытие и смысл…» (Jung 1962, 259–260. Курсив мой. — К. Т. Ф.-В.).
Несомненная ясность и живость, с которой Юнг описывает это свое озарение,
явно указывают на сильнейшую эмоциональность. Очевидно, что речь здесь идет уже
не просто о результате научной работы; скорее, мы видим в этих словах некое кредо,
на которое, как можно понять из его сочинений, опирается его терапевтическая
и научная работа. Пожалуй, можно сказать, что это центральный архетип, который
управляет научной и — как нам известно из «Воспоминаний» — неразрывно с нею
связанной личной жизнью Юнга. В нем мы видим одну из основ его «теории»
(воззрения), не результат исследования, а скорее его предпосылку. В связи с этой
последней предпосылкой, как мы показали выше, следует ставить вопрос не столько
о правильности или ошибочности, сколько о подтверждении на практике. Ответом
на него и является весь труд Юнга во всех его аспектах.
Представление Юнга о человеке приобретает цельность благодаря идее, что архе-
типы точно так же определяют познание, как инстинкты — поведение. Если мы
видим в воздействиях инстинктов, так сказать, проникновение телесной сферы в пси-
хику, то теперь перед нами встает вопрос, из какой же области воздействуют
архетипы. Под впечатлением их несомненных психических влияний Юнг без коле-
баний назвал эту область духом. Если учесть его постоянные заверения, что он —
эмпирик и занимается естествознанием, то такая перемена может показаться
удивительной: как-никак все мы приучены к традиционному разделению на естест-
венные и гуманитарные науки. Этому Юнг противопоставляет то, что естество-
испытатель-эмпирик должен придерживаться реальных фактов и не вправе закры-
вать глаза на феномены, которые, похоже, не укладываются в привычную схему.
Любая наука сталкивается на своих границах с вопросами, которые перетекают
в область мировоззрения или, вернее сказать, в этой области возникают. Часто имен-
но они оказываются предубеждениями, непроверенными традиционализмами, так
или иначе сдерживающими прогресс познания. Хорошим примером этого служит
дискуссия, которая развернулась среди физиков вокруг так называемого «копенгаген-
ского истолкования» квантовой механики, когда Эйнштейн отверг идею окончатель-
ности отношений неопределенности аргументом: «Бог не играет в кости!» (Ср. напри-
мер, Heisenberg 1969, 114.)
Несомненно, что в признании духа в качестве равноправного принципа наряду
с материей выражается еще один архетип, который носит определяющий характер для
всего творчества Юнга, — полярность (см. статью Л. Шлегеля в этом томе). Сама по себе
она — такая же преюдициальность, как и (монистический) материализм, и здесь также,
повторимся, решающее слово, в конечном счете, остается за подтверждением практи-
кой. Таким образом, умозрительный элемент, без которого не обходится ни одно
мировоззрение, у Юнга приобретает ярко выраженный прагматический характер.
Отграничив психическую область от физиологической, мы видим, что психика,
очевидно, имеет также границы «сверху». Подобно тому, как с одной стороны она натал-
кивается на физику, у которой свои собственные законы, точно так же с другой стороны
она наталкивается на дух. Как в материальной, так и в духовной сфере существуют факты
и закономерности, которые мы должны принимать просто как данность, например
математику. И подобно тому, как физика на границе двух сфер через инстинкты влияет
на душу, точно так же и дух оказывает влияние через архетипы. Оно становится
очевидным там, где сохраняются мировоззренческие позиции без учета противоречащих
им фактов, другими словами, в фанатизме. Только на некотором расстоянии от центров
гравитации архетипов субъект имеет возможность соотносить друг с другом или
противопоставлять факты и принципы. Аналогия с инстинктами очевидна.
201
Теперь мы можем добавить к представленным в первой главе моделям еще один

аспект. Психика оказывается помещенной между двумя областями — физического
и духовного, причем между ними существуют плавные переходы. Юнг сравнивает эту
модель с моделью электромагнитных колебаний. Видимый спектр соответствует
психической области, которая через инфракрасные волны теряется в физиологической
сфере (инстинкте), а через ультрафиолетовые лучи — в духовной. «Следовательно,
психические процессы подобны шкале, вдоль которой скользит сознание. То оно
оказывается возле инстинктивных процессов, и тогда оно попадает под их влияние;
то приближается к другому концу, где господствует дух и где оно даже ассимилирует
противоположные ему инстинктивные процессы» (Jung 1947, параграф 408).
Примером служит образ объединения противоположностей в форме образования
пары. На инстинктивной стороне оно проявляется как сексуальность, на духовной —
например, как мистическое соединение земной невесты с небесным женихом. Здесь
со всей отчетливостью проявляется противоречие между Фрейдом и Юнгом: если
Фрейд сводит дух — и вместе с ним религиозный образ — к влечению и, таким образом,
считает его иносказательным, то Юнг допускает их равноправное сосуществование.
Изложение юнгианской теории архетипов будет неполным, если оставить без внима-
ния открывшиеся благодаря ей перспективы. Но предоставим еще раз слово самому
Юнгу: «Подобно тому, как “психическое-инфракрасное”, то есть биологическая инстинк-
тивная душа, постепенно переходит в физиологические жизненные процессы и тем
самым в систему химических и физических условий, точно так же “психическое-
ультрафиолетовое”, архетип, означает область, которая, с одной стороны, не обнаружи-
вает никаких характерных особенностей физиологического, а с другой — не затраги-
вается также психического, несмотря на то, что психически себя проявляет. Но так
проистекают и физиологические процессы, из-за чего их нельзя объяснить психически.
Хотянебываетформсуществования,которыене передавалисьбынампсихически,тем не
менее далеко не все можно объяснить только психически. Этот аргумент мы должны
последовательно применять и к архетипам. Поскольку, хотя их существование нами
и не осознается, они все же ощущаются как нечто спонтанно действенное, и нам,
пожалуй, не остается ничего другого, как обозначить их природу по их основному
воздействию как “дух”... Тем самым положение архетипа определяется по ту сторону
психической сферы, аналогично положению физиологического влечения, которое
коренится непосредственно в материальном организме и вместе с его психоидной
природой образует связующее звено с материей в целом. В архетипическом представ-
лении и в инстинктивном ощущении материя и дух противостоят друг другу на психи-
ческом уровне. Материя, как и дух, проявляется в душевной сфере как характерные
качества содержаний сознания. Оба по своей конечной природе трансцендентны, то есть
неосязаемы, тогда как психика и ее содержания представляют собой единственную
реальность, которая дана нам непосредственно» (там же, параграф 420). Подобно тому,
как мы не можем постичь влечение само по себе и распознаем его только поего воз-
действиям, а именно как побуждение, точно так же мы познаем и архетип: все, что попа-
дает непосредственно в наше сознание, является упорядоченным с помощью архетипа
представлением, но не упорядочивающим фактором как таковым. «Поэтому, — утвер-
ждает Юнг, — природу архетипов нельзя с полной уверенностью назвать психической»
(там же, параграф 439, курсив мой. — К. Т. Ф.-В.).
Итак, если теперь мы рассматриваем психику как помещенную между двумя
в принципе неосязаемыми сферами материи и духа, этот образ позволяет нам сделать
еще один шаг. «Если допускается наличие двух или нескольких неосязаемых сфер,
то тем самым предполагается — в чем люди не всегда достаточно отдают себе отчет —
также возможность того, что речь идет не о двух или нескольких факторах, а лишь
об одном. Ибо идентичность или неидентичность двух неосязаемых величин доказать
202
невозможно» (там же, параграф 417). Вслед за этим Юнг делает еще один шаг:
«Поскольку и психика, и материя содержатся в одном и том же мире, находятся друг
с другом в постоянном соприкосновении и, наконец, основываются на неосязаемых
трансцендентных факторах, то существует не только возможность, но и даже опре-
деленная вероятность того, что материя и психика представляют собой два разных
аспекта одной и той же вещи. Мне кажется, что феномены синхроничности также
указывают на это, поскольку непсихическое без причинной связи может вести себя как
психическое, и наоборот» (там же, параграф 418).
То есть, если оставаться в рамках нашей модели, материя и дух не распространяются,
так сказать, в бесконечность с обеих сторон психической области — можно представить
себе эти «удлинения» загнутыми таким образом, что, в конечном счете, они касаются друг
друга «сзади». Вместе с тем, становится также понятным, что в нашей модели мы имеем
дело с символом; представление о душе как о круге можно проследить во всей духовной
истории человечества вплоть до самых ранних мифов («уроборос» — см. статью
Х. Прокопа в этом томе).
Прежде чем с помощью ключевого слова «синхроничность» перейти к следующей
области проблем, которая, в сущности, относится к нашей теме архетипов, мы все
же не можем не указать на определенное — мнимое или действительное — противо-
речие в учении Юнга об архетипах. Хотя в ходе своего изложения мы пришли к необ-
ходимости рассматривать инстинкты, относящиеся к сфере биологии, отдельно
от архетипов, действующих в сфере духа, в сочинениях Юнга есть множество мест,
которые наводят на мысль о тождественности инстинкта и архетипа. Так, например,
Юнг утверждает (Jung 1947, параграф 435): «Архетипы — это типичные формы
поведения, которые, если осознаются, проявляются как представление...» Это проти-
воречие, как нам кажется, разрешается, если принять во внимание гипотезу Юнга
о конечном единстве двух трансцендентных областей — материи и духа. В таком
случае инстинкт и архетип оказываются идентичными структурами одного и того же
мира, который может представать для нас в виде материи или духа.
После этих умозрительных рассуждений обратимся теперь к явлениям, которые,
как казалось Юнгу, подтверждают связь материи и духа и которые можно понять
как эмпирические факты. Речь идет о феноменах, которые были названы Юнгом
синхроничностью.
Юнг понимает под этим «одновременность двух событий, имеющих между собой
смысловую, но не причинную связь» (1952a, параграф 849). Что это за события, возможно,
прояснит следующий пример: «Одной юной пациентке в решающий момент лечения
приснился сон, в котором ей подарили золотого скарабея. Когда она мне рассказывала
свой сон, я сидел спиной к закрытому окну. Вдруг я услышал позади себя легкий шум,
словно кто-то еле слышно стучал в окно. Я обернулся и увидел, что какое-то летающее
насекомое билось снаружи в окно. Я открыл окно и поймал насекомое на лету. Это ока-
зался жук Scarahaeide (пластинчатоусый жук), Cetonia aurata, “бронзовка обыкновенная”,
ближайшая аналогия золотого скарабея, которую можно было встретить на наших
широтах; очевидно, как раз в этот момент жук почувствовал побуждение проникнуть в
темную комнату вопреки своим обычным привычкам» (там же, параграф 843).
Наряду с этими спонтанными событиями существуют также разнообразные
парапсихологические явления, такие, как феномены внечувственного восприятия,
прорицания, а также призраки. Поскольку есть мнение, что такие парапсихологические
явления, как правило, возникают тогда, когда один человек или несколько связанных
между собой людей испытывают — осознанно или бессознательно — одну и ту же эмо-
цию или связанное с этим бессознательное представление, Юнг выдвигает гипотезу,
что эти люди подвергаются влиянию архетипов. Позднее — почти в восьмидесятилетнем
возрасте — и лишь преодолев свои колебания, он решился на эти «экскурсии в темные,
203
сомнительные и отгороженные предубеждениями области человеческого опыта» (там

же, параграф 816), и даже потом он хотел, чтобы его рассуждения понимали лишь как
«попытку осветить проблему таким образом, чтобы, если не все, то все же многие аспекты
и связи стали наглядными и вместе с тем... появился доступ к пока еще не понятной
области, которая, однако, имеет огромное значение для мировоззрения» (там же).
Можно признать, что ему удалось достичь этой осторожно поставленной цели,
и все же основательное решение данных вопросов потребует долгой и кропотливой
исследовательской работы (см. также Frey-Wehrlin 1976).
Если сравнить между собой два наших предыдущих раздела, то бросается в глаза,
что в первом из них мы смогли представить множество четких и наглядных экспери-
ментальных данных, на которые может опереться теория комплексов. И наоборот,
во втором разделе нам пришлось продираться через ряд сложных абстрактных
рассуждений, чтобы прийти к наиболее важным положениям теории архетипов. Если
при изучении комплексов важнейшие данные получают за счет выделения в экспери-
менте отдельных признаков, таких, как время реакции и способность к воспроиз-
ведению, то при исследовании архетипов, ориентированном на выявление более
крупных взаимосвязей, вернее, даже целостных психических феноменов, от этого
вспомогательного средства приходится отказаться. Это обстоятельство Юнг пытался
устранить, привлекая исторические документы (мифы, сказки, догматы, произ-
ведения искусства), относящиеся к самым разным культурам, и сопоставляя и расши-
ряя или, как он говорит, «амплифицируя» данные, полученные при анализе отдельных
пациентов. «В этом смысле, как я уже говорил, психология по сравнению с другими
естественными науками находится в затруднительном положении, ибо ей не хватает
основы, находящейся вне ее объекта. Она может переводить себя только в себя саму
или отображать себя только в себе самой. Чем больше она расширяет область
объектов своего исследования и чем сложнее становятся последние, тем больше
ей недостает позиции, отличающейся от ее объекта. Если же сложность достигает
сложности эмпирического человека, то его психология неизбежно выливается
в психический процесс как таковой. Она больше уже не может отличаться от послед-
него, а становится им самим. В результате благодаря этому процесс достигает
сознания. Тем самым психология реализует стремление бессознательного оказаться
в сознании. Она представляет собой осознание психического процесса, но в более
глубоком смысле не является его объяснением, поскольку любое объяснение психи-
ческого не может быть ничем иным, кроме как жизненным процессом самой
психики. Она должна устранить себя как науку, и именно в этом она достигает своей
научной цели» (Jung 1947, параграф 429). «Психология не может ни в чем себя
отобразить; она может представлять себя только в самой себе и сама себя описывать.
Это также является последовательным принципом моего метода в целом: по существу,
она представляет собой процесс переживания в чистом виде...» (там же, параграф 421).
Переживание, на которое здесь намекает Юнг, — это его соприкосновение на протя-
жении всей жизни с бессознательным, со своими сновидениями, фантазиями, видениями,
которые он описал в своих воспоминаниях (Jung 1962). Эту книгу следует воспринимать
как контрапункт его научного творчества: внешние события, работа, путешествия, люди,
почести имеют значение или становятся существенными лишь постольку, поскольку они
важны для внутренней жизни, тщательно отгороженной от жизни внешней. Уже первый
сон, приснившийся Юнгу примерно на четвертом году жизни, затрагивает тему, которая
пронизывает всю его жизнь и только после написания крупного произведения восьми-
десятилетнего ученого, «Mysterium Coniunctionis» (1955), по крайней мере внешне,
перестает его волновать. Маленький сновидец попадает в подземную «едва освещенную
прямоугольную комнату метров десять длиной, с каменным сводчатым потолком; пол
был тоже выложен каменными плитами. В центре было небольшое возвышение,
204
к которому от входа вела красная ковровая дорожка. На этом возвышении стоял

необыкновенно богато украшенный золотой трон. Я не уверен, но на сиденье, возможно,
лежала красная подушка. Трон был великолепный, как в сказке, — настоящий коро-
левский трон! На нем что-то стояло; это был огромный предмет, доходивший чуть
ли не до потолка. Сначала я подумал, что это ствол огромного дерева. Его толщина
составляла 50–60 сантиметров в диаметре, а высота — от четырех до пяти метров. Но сам
предмет был необычен: он был сделан из кожи и живой плоти, а наверху находилось что-
то вроде круглой головы без лица и волос; на самой макушке располагался один-
единственный глаз, который неподвижно смотрел вверх...» (Jung 1962, 18–19).
Разумеется, сновидец только спустя несколько десятилетий узнал, что этим
предметом был ритуальный фаллос. Но вполне возможно, что в панике, охватившей
ребенка в этом сне, Юнг впервые испытал то чувство нуминозного, которое для него
всю жизнь было связано с переживанием фигур и образов бессознательного и которое
всегда оберегало его от односторонности рационалистического объяснения.
Особое значение личный «процесс переживания» Юнга или «столкновение с бес-
сознательным», как он его также называл, приобрел в первые годы после разрыва
с Фрейдом (1912–1920). С него, как он говорит, «для меня начался период внутренней
неуверенности, если не сказать дезориентации, как будто я был подвешен в воздухе,
потому что никак не мог найти своей собственной позиции» (Jung 1962, 174). Чтобы
снова обрести себя, он обратился к своему собственному бессознательному.
Сначала появились сновидения и многочисленные фантазии. Но поскольку внутрен-
нее давление не исчезало и даже стало настолько сильным, что Юнг начал подозревать
наличие у себя серьезного психического нарушения, он, побуждаемый воспоминанием,
начал строить из камней домики и города, что он с большим увлечением делал еще будучи
маленьким мальчиком. Наконец, прибегнув к последнему средству, он решил осознанно
погружаться в фантазии, при этом Юнг впервые применил вышеописанный метод
активного воображения. С его помощью Юнг пытался переводить одолевавшие его —
как правило, отрицательные — эмоции в образы, и по мере того, как это ему удавалось,
стихала и внутренняя аффективная буря. Юнг пытался, по возможности, описывать
словами и образами понятные ему фантазии; наряду с многочисленными образами
появились также так называемая «Красная книга» и «Septem Sermones ad Mortuos»
(«Семь наставлений мертвым») (См. Юнг 1962, 389 etc.). К концу этого периода образы
сконденсировались в ежедневное рисование круга, мандалы, «которая, как мне казалось,
соответствовала той или иной моей внутренней ситуации» (там же, 199). У Юнга
возникло впечатление, что этот процесс в конечном счете ведет к образованию внутрен-
него центра, которому он дал название «Самость» и который в качестве средоточия
личности в целом противостоит Я как центру сознания.
Оглядываясь назад, Юнг пишет: «Я жил в постоянном напряжении; иногда мне
казалось, будто гигантские глыбы падают на меня. Одна буря сменялась другой.
Выдержать все это могла мне помочь только грубая сила» (там же, 180). И далее:
«Сегодня я могу сказать, что никогда не отдалялся от своих первоначальных пережи-
ваний. Все мои работы, все, что мной было создано, восходит к этим первым снам
и видениям. Это началось в 1912 году, без малого пятьдесят лет назад. Все, что я сделал
в дальнейшем, уже содержалось в них — пусть поначалу лишь в форме образов или
эмоций. Мои научные занятия были средством и единственной возможностью
вырваться из этого хаоса» (1962, 184. Курсив мой. — К. Т. Ф.-В.).
Элленбергер характеризует этот отрезок времени в жизни Юнга как период
«творческой болезни» (Ellenberger 1970, нем. изд., 900) и соотносит ее с «неврозом»
Фрейда перед написанием «Толкования сновидений» (там же, 610). Без сомнения,
в этом есть определенная доля истины. Однако мы бы предпочли использовать вместо
слова «болезнь» выражение «кризис»; ведь общим в обоих случаях было то, что и тот,
205
и другой исследователь в это время продолжали жить внешне нормальной жизнью.

Как показывает Элленбергер, так было с Фрейдом, а Юнг не устает подчеркивать,
насколько важными во время этого кризиса были для него стимулы со стороны
внешнего мира — пациенты, семья, военная служба. Было бы опасной ошибкой
считать, что самоосуществление, индивидуация благодаря внутреннему опыту ведут
к мистическому обособлению человека от внешнего мира. «Индивидуация не
исключает, а включает мир» (Jung 1947, параграф 432). Творческий аспект кризиса
проявился в том, что в результате Фрейд, как и Юнг вслед за ним, написали свои
наиболее важные сочинения, а именно «Толкование сновидений» и «Психологиче-
ские типы». Кроме того, взгляд на духовную историю может показать, что смена
кризисов и творческих фаз у креативных людей — чуть ли не правило. На взаимосвязь
физических заболеваний и скачков в развитии у детей мы уже указывали.
Остается еще вопрос: насколько подобные, в высшей степени субъективные
переживания могут приобретать научную ценность? Чтобы ответить на него, сначала
нужно сказать, что научную ценность того, что было сделано Юнгом, представляет
не изложение сырого материала, содержавшегося в этих переживаниях, а только его
методическая обработка. Она изложена в произведениях Юнга в форме, доступной
проверке, и показывает, что его переживания отнюдь не являются субъективными
в том смысле, что относятся только к единственной и неповторимой личности. «Если
мы теперь хотим доказать, что некая определенная психическая форма представляет
собой не только уникальный, но, вместе с тем, и типичный феномен, то это можно
сделать только следующим образом: сначала я сам должен удостовериться, что у разных
индивидов при надлежащих мерах предосторожности можно увидеть то же самое.
Затем другие люди также должны подтвердить, что сделали такие же или аналогичные
наблюдения. И, наконец, нужно еще установить, что наличие таких же или аналогичных
явлений можно обнаружить в фольклоре других народов и рас и в текстах, которые
дошли до нас из ранних веков и тысячелетий» (Jung 1947, параграф 436). Мы можем
констатировать, что данные Юнга в значительной степени удовлетворяют этим
требованиям, а уже упомянутый нами во введении факт, что они оказались плодо-
творными и для других областей науки, также свидетельствует об их объективности.
Вместе с тем следует признать, что ни одна психологическая теория не может достичь
той степени объективности, которая присуща так называемым точным естественным
наукам. И можно также легко констатировать, что теория Юнга, чем более она
отдаляется от своего экспериментального обоснования, или — что то же самое —
чем «более мировоззренческой» она становится, тем с более резкой критикой, отверже-
нием или просто игнорированием она сталкивается (здесь можно сослаться на факты,
приведенные нами во введении). Препятствия всеобщему признанию психологической
теории возникают либо там, где она требует практических выводов, которые не каждый
готов сделать, либо там, где она связана с совершенно определенными индивидуальными
или типологическими предпосылками. В частности, последнюю из упомянутых слож-
ностей Юнг очень четко понимал, а потому он не только всегда стремился тщательно
учитывать свое собственное личное «уравнение», но и, кроме того, считался с существо-
ванием совершенно разных конституционных типов. Тем самым мы обращаемся
к разработанной им психологии сознания, которую он изложил главным образом в своем
труде «Психологические типы» (Jung 1921).
СОЗНАНИЕ И ТИПЫ
Когда Августин8 попытался понять сущность своей эпохи, он констатировал:
«Когда меня никто не спрашивает, я знаю, что ответить, но когда я хочу разъяснить
это вопрошающему, я этого не знаю!» (Augustinus 1955 ed., книга XI) Мы испытываем
206
Дед Юнга по отцовской линии: Карл Гус- Бабушка Юнга по отцовской линии:
тав Юнг, старший (1794–1864), ректор София Юнг (1812–1855), урожденная
Базельского университета Фрей, дочь бургомистра города Базель
Дед Юнга по материнской линии: Бабушка Юнга по материнской ли-

Самуэль Прайсверк (1799–1871), нии Августа Прайсверк (1805—1865),
старший пастор в Базеле урожденная Фабер
207
Родители Юнга, пастор Пауль Ахиллес Юнг (1842–1896) и его жена Эмилия Юнг
(1848–1923), урожденная Прайсверк, в 1896 году. Вверху справа: родительский дом
Юнга в г. Кессвиле (швейцарский кантон Тюргау). Внизу справа: Юнг в шестилетнем
возрасте в 1881 году.
208
209
Когда Юнгу было четыре года, его семья переехала в Кляйн-Хюнинген возле Базеля.
На этой фотографии 1895 года изображен дом, в котором поселилась семья Юнга.
В окне Карл Густав Юнг, который в то время начал изучать медицину в Базельском
университете
210
К. Г. Юнг — член базельского студенческого объединения «Цофингия» — в 1897 году;
в то время он проводил спиритические сеансы со своей кузиной Хеленой Прайсверк
и прочел множество трудов по спиритизму
211
Факсимиле титульного листа одной из работ по оккультизму, которые изучал Юнг. Карл
дю Прель (1839–1899) пытался в своих сочинениях дать оккультизму философское
обоснование
Факсимиле свидетельства о допущении к врачебной практике. По завершении учебы

в 1900 году Юнг получил право работать врачом во всех кантонах Швейцарии.
212
Факсимилетитульноголистадиссер- Факсимиле титульного листа рабо-
тации Юнга (1902), в основу кото- ты Фрейда «Толкование сновиде-
рой был положен анализ спирити- ний» (1900), которая оказала боль-
ческих сеансов с его кузиной шое влияние на Юнга
Факсимиледокументаоназначении Факсимиле титульного листа основ-

Юнга на должность руководителя ного труда Юнга по теории либидо
санитарных групп Швейцарской с рукописнымпосвящениемФрейду
конфедерации (1908)
213
Вверху: основатель психоанализа и его «кронпринц»: Зигмунд Фрейд и Карл Густав
Юнг (фрагмент группового портрета, см. фотографию в т. I). Внизу: факсимиле первого
письма Юнга Фрейду.
214
215
Вверху: К. Г. Юнг и его жена Эмма (1882–1955), дочь промышленника Раушенбаха.
О той роли, которую играла Эмма Юнг в жизни мужа, см. прим. 12 в статье Дик-
манна, Юнг. Внизу: фрагмент письма Эммы Юнг Фрейду от 30 октября 1911 года,
в котором она пытается предотвратить надвигающийся разрыв между Фрейдом
и своим мужем.
216
После того как Фрейд обстоятельно и дружелюбно ответил на это письмо, 6 ноября
1911 года Эмма Юнг написала еще одно письмо Фрейду, которое заканчивается
следующими словами: «И думайте о Карле… как о человеке, который, как и вы, должен
следовать своему собственному закону»
217
Вверху: К. Г. Юнг — «приемный сын» — протестует против «отцовской» роли Фрейда.
Внизу: факсимиле знаменитого «тайного письма» Юнга, которое положило конец
напряженным отношениям между Фрейдом и Юнгом. После того, как Фрейд 3 января
1913 года в ответ предложил прекратить личные отношения, Юнг 6 января в своем
последнем письме цитирует «Гамлета»: «Дальше — тишина»
218
219
УсупружескойчетыЮнгов
было пятеро детей:
Агата (род. 1904),
Анна (род. 1906),
Франц (род. 1908),
Марианна (род. 1910)
и Эмма (род. 1914).
На этой фотографии Юнг
изображен со своей женой
и четырьмястаршими
детьми в 1917 году
220
221
222
Оставив в 1909 году клиническую
деятельность в «Бургхёльцли»
в связи с интенсивной психоте-
рапевтической практикой, Юнг
поселилсявсвоемдомевКюснах-
тенаЦюрихскомозере(левоефо-
то),гдеонпровел50летсвоейжиз-
ни.Крометого,чтобызаниматься
медитацией,в1923годуЮнг при-
обрел участок земли в Боллин-
гене, в верхней части озера, где
он затем собственноручно по-
строил «башню»
223
Аниелла Яффе, психотерапевт и лич- Иоланда Якоби, психотерапевт, доцент
ный секретарь Юнга, биограф, издатель Цюрихского университета и Инсти-
его писем, а также автор собственных тута К.. Юнга, а также автор предисло-
работ по аналитической психологии вия к собранию сочинений К. Г. Юн-
(см. также ее статью в этом томе) га (см. также примечание 1 в статье
Н. Киндлер в этом томе)
Густав Рихард Хейер (1890–1967),

врач-психотерапевт, в течение долгого
времени считался главным предста-
вителем юнгианской психологии
в Германии. После физиолого-пси-
хологических экспериментов с гип-
нозом Хейер занимался вопросами
взаимосвязи души и тела. Сегодня
он считается одним из основателей
психосоматической медицины. Свою
встречу с Юнгом Хейер расценивал
как решающее событие в своей жиз-
ни. По завершении анализа у Юнга он
обучался аналитической психологии
в Берлинском психоаналитическом
институте. После 1950 года занимался
психотерапевтическим обучением
врачей. В первые два десятилетия пос-
ле Второй мировой войны Хейер был
одним из наиболее популярных авто-
ров, писавших о проблемах психоте-
рапии (см. статью Н. Киндлер о Хейе-
ре в этом томе)
224
ТониВольф,психотерапевт,атакжечлен- Мария-Луиза фон Франц, психотера-
учредитель Психологического клуба певт и сотрудница Юнга, в своих иссле-
(см. примечание 26 в статье Н. Киндлер дованиях занималась вопросами, кото-
в этом томе), в течение сорока лет, до са- рые были затронуты Юнгом в старости
мой своей смерти была связана тесными
дружескимиотношениямисК. Г. Юнгом
Эрих Нойманн (1905–1960) считается

одним из самых выдающихся и прежде
всего самостоятельных учеников
К. Г. Юнга. После изучения медицины в
Германии и прохождения анализа у
Юнга, послужившего началом продол-
жавшейся всю жизнь дружбы между
ними, он в 1934 году покинул Европу и
эмигрировал в Израиль. В Тель-Авиве,
несмотря на тяжелейшие условия жиз-
ни, он обрел для себя новую родину.
В 1948–1959 годах Нойманн был по-
стоянным участником конференций
объединения «Эранос» в Мосции возле
Асконы. Нойманн занимался прежде
всего двумя проблемами. Ему принад-
лежат новаторские работы в области
глубинной психологии женщины. Вто-
рой интересовавшей его проблемой
было исследование глубинно-психоло-
гических основ творческих способно-
стей человека (см. статью Хайнца Про-
копа об Эрихе Нойманне в этом томе)
225
Слева: сооруженный в 1908 году по собственному
проекту Юнга дом в Кюснахте. Портал украшает
надпись «Vocatus atque non vocatur, Deus aderit»
(«Званый и незваный, Бог будет здесь»). В 1972
году это изречение писатель Курт Гуггенгейм
использовал в названии своего крупного романа
о Цюрихе. Справа: вид со стороны Цюрихского
озера на усадьбу с домом, садом, пристанью и бе-
седкой, в которой Юнг летом часто проводил свои
психотерапевтические сеансы
Слева: жилая башня в Боллингине в верхней

части Цюрихского озера. С течением времени
Юнг расширил строение, добавил несколько
помещений, вторую башню и двор. В этой обста-
новке Юнг смог на практике осуществить свой
принцип, согласно которому человек должен
жить как можно проще. В башне не было ни
телефона, ни электрического света, ни централь-
ного отопления. Воду брали из колодца, еду гото-
вили на плите, которая топилась углем. Справа:
вид на усадьбу со стороны озера.
226
227
228
К. Г. Юнг в своем
рабочем кабинете
в Кюснахте.
О необычайной
образованности
Юнга Генри Ф.
Элленбергер писал
в своей книге
«Открытие
бессознательного»:
«В начале он
интересовался в
основном психо-
логией и архео-
логией. Позднее,
начав заниматься
исследованием
символов, он
приобрел обшир-
ные знания по
истории мифов и
религий. Особенно
его интересовали
гностицизм и
алхимия, а также
философия Индии,
Тибета и Китая.
Всю жизнь он
интересовался
этнологией. Это
многообразие
интересов нашло
свое отражение в
его библиотеке.
Юнг не коллекци-
онировал книги
только потому, что
они были редки-
ми, но постепенно
у него собралась
уникальная
библиотека
древних трудов
по алхимии»
(Ellenberger, 1970,
нем. изд., 912)
229
Фотография К. Г. Юнга в пожилом возрасте — свидетельство преобразования,
которому он не только учил, но и сам подвергся. В связи с 80-летием Юнгу было
присвоено почетное звание доктора Конфедеративной высшей технической школы
города Цюриха. В посвящении говорится: «Открывателю целостности и полярности
человеческой психики и ее тенденции к единству, диагносту кризисных проявлений
человека в век науки и техники, интерпретатору древней символики и процесса
индивидуации человечества»
230
Профессор Карл Альфред Майер (род. 1905), последователь Юнга, работавший
в Конфедеративной высшей технической школе города Цюриха, президент Инсти-
тута К. Г. Юнга (1948–1957) и всеми признанный поборник юнгианской психологии,
написал «Учебник аналитической психологии К. Г. Юнга». На этой фотографии
изображены корешки четырех томов: «Эмпирика бессознательного» (1968), «Зна-
чение сновидений» (1972), «Сознание» (1975) и «Личность» (1977). (О К. А. Майере
см. примечание 6 в статье Дикманна и Юнга в этом томе)
231
искушение ответить таким же образом, поскольку теперь собираемся описать

сущность сознания, Я, эту самую непосредственную для нас из всех данностей.
Уже не раз упоминавшееся основное затруднение любой психологии — совпадение
объекта и субъекта — проявляется здесь еще более остро. С помощью понятий
«комплексы» и «архетипы» мы все-таки описывали сущности, противостоящие Я;
теперь же мы целиком находимся в положении Мюнхгаузена, которому пришлось
вытаскивать себя за шиворот из болота. Но, пожалуй, у нас нет выбора; нам ничего
не остается, как попытаться придерживаться этого уже испытанного образца!
Как показывает обзор литературы, существует тенденция недооценивать значение
сознания в теории Юнга. Несомненно, отчасти это объясняется тем, что публикации
Юнга посвящены прежде всего бессознательному. Однако при ближайшем рассмот-
рении становится ясно, что Юнг всегда отчетливо понимал, что «сознательное»
и «бессознательное» — противоположные понятия. Одно нуждается в другом, чтобы
обрести свое самостоятельное значение. Наше предыдущее обсуждение бессозна-
тельного и его «доминант», архетипов, должно было показать нам, что взаимная
зависимость сознательного и бессознательного отнюдь не является всего лишь
понятийно-логической. Скорее, между двумя этими областями существует неразрыв-
ная динамика, которой, как мы видели, с одной стороны, определяются процессы
нормального развития сознания, а с другой — его патологические изменения. В сущ-
ности, именно эта динамика находится в фокусе нашего изложения юнгианской
психологии, и мы рассмотрим ее в наиболее важных аспектах.
Чтобы определить то значение, которое имеет для Юнга сознание, вспомним
приведенный в предыдущем разделе фрагмент, где описывается одно из переживаний
Юнга во время его путешествия по Кении, которое достигает кульминации в словах:
«Только человеческое сознание сотворило объективное бытие и смысл…» (Jung 1962,
259–260). И своеобразный гибрид: «Я казался себе первым человеком, узнавшим этот
мир, и своим знанием в этот момент воистину его сотворившим» (там же). К этим словам
следует относиться с известной долей скептицизма, ибо в противном случае они будут
свидетельствовать о маниакальной идентификации с мировым Творцом! Но в любом
случае остается представление Юнга о сознании как трансцендентальной предпосылке
существования мира. Видеть в этом лишь личное предубеждение — такой подход был
бы слишком односторонним. Он не только разделяет свои взгляды с некоторыми
величайшими представителями западноевропейской философии от Протагора и Канта
до философов-экзистенциалистов — в них также выражается опыт психиатра, который
знает, от каких незначительных изменений сознания зависит то, что человек начинает
воспринимать свою жизнь как невыносимую или не может с ней справиться.
Вместе с тем остается бесспорным тот факт, что человеческое сознание следует
реально понимать как конечный продукт эволюции и что оно тесно связано с диф-
ференциацией коры головного мозга. Тем не менее о полной идентичности сознания
и деятельности головного мозга следует говорить с большой осторожностью.
Это вытекает не только из непосредственного опыта — «мое сердце мне говорит»,
«я животом чую», но и из определенных данных неврологии (ср. Meier 1975a, гл. IV).
Если объединить две точки зрения — мы бы назвали их здесь «трансцендентальной»
и «реальной», — то чуть ли не само собой получается представление о мире романти-
ческой немецкой философии, которое выражается, например, в воззрении Шопенгауэ-
ра, считавшего, что «воля», стремление к жизни, создала в человеческом сознании зеркало,
в котором она рассматривает свое творение (Schopenhauer 1954, 55). Не будем забывать,
что период обучения Юнга целиком приходится на ХIХ столетие. Он явно находился
в плену этого представления, от которого, пожалуй, едва ли можем отрешиться и мы,
современные люди. Однако нет необходимости опираться на определенное мировоз-
зрение, чтобы увидеть, что для индивидов, как и для любого общества, сознание имеет
232
первостепенное значение. Ведь оно не только центр «знания», но и в такой же степени

место ответственности, место принятия решений и, следовательно, та инстанция, которая
играет важнейшую роль не только в выживании индивидов и групп, но и в этической
сфере. Если в «раю», в состоянии бессознательности, поведение пока еще определяется
«Божьими заповедями», инстинктивным принуждением, то в результате «изгнания
из рая», возникновения сознания, понимания добра и зла и вместе с тем принятия
этических решений на человека легло непосильное бремя. При таких обстоятельствах
нельзя ожидать, что психология сознания окажется чисто интеллектуальным занятием;
она затрагивает и хочет понять человека в целом!
У Юнга нет окончательно сформулированной теории возникновения сознания.
Пожалуй, можно обнаружить лишь отдельные ее наметки (см., прежде всего, Jung
1910 и 1928a). Однако эти сравнительно ранние идеи содержатся в виде вкраплений
во многих его работах, которые, по существу, посвящены развитию сознания. Личные
пристрастия Юнга и, вместе с тем, характер его практической работы стали причи-
ной того, что в своей клинической практике он в основном занимался лечением
взрослых, причем, вне всяких сомнений, основной упор делался на проблематике
второй половины жизни, то есть на проблемах людей, которым было за сорок.
Мы отдаем себе отчет в том, что своей попыткой представить возникновение
сознания выходим за рамки теории Юнга, по крайней мере в том виде, в каком она
излагается в его сочинениях. Однако в рамках общего описания его психологической
теории такая попытка может быть вполне обоснованной. В дальнейшем, а именно
при изложении типологии, мы можем снова в большей степени следовать за Юнгом.
Уже младенец подвергается воздействию целого ряда раздражителей. При этом речь
отчасти идет о внутренних, или физических, раздражителях, например, таких, как голод,
а отчасти о внешних раздражителях, таких, как тактильные ощущения от материнской
груди и, позднее, ощущения запаха, вкуса и т. д. Эти раздражители, если рассматривать
их психологически, представляют собой содержания, которые, как мы представляем себе,
группируются вокруг врожденных архетипических «ядер» в комплексы. Затем, по мере
того как эти комплексы обогащаются содержанием, они становятся емкими и приоб-
ретают «силу притяжения». Вначале они образуют отдельные островки, которые
становятся все более многочисленными и постепенно принимают форму архипелага,
пока, наконец, не соединяются в «континент». Если теперь мы вспомним о ранее
упомянутых случаях расщепления личности, или «double personnalité», в частности
о медиуме, исследованном в диссертации Юнга, то тогда, возможно, у нас будет модель
того, как определенный комплекс может развиться в Я, постепенно завоевывая цент-
ральные позиции. Комплекс словно начинает властвовать над окружающей его психи-
ческой системой; и, действительно, в тех случаях, когда подобный процесс принимает
патологическую форму, мы говорим об «одержимости».
В развитии индивида этот процесс достигает определенного пика в возрасте
от трех до пяти лет, а именно тогда, когда ребенок начинает говорить о самом себе
в первом лице («Я»). Но почему только определенный комплекс, а не какой-то другой,
занимает это центральное место и становится «Я»? Чтобы ответить на этот вопрос,
мы должны сделать здесь небольшое отступление.
Если понимать душу как целостность сознательного и бессознательного, то сознание,
центром которого мы считаем Я, всякий раз может охватывать неизвестный фрагмент
этой тотальности. Поэтому в человеке всегда содержится некая неопределенная часть
бессознательного, которая ему и его окружению может быть доступна лишь косвенно
или потенциально, а именно в том случае, когда проявляют активность — восполь-
зуемся нашей терминологией — комплексы первой или второй ступени. Этот «общий
объем всех психических феноменов у человека» (Jung 1921, параграф 891) Юнг
называет Самостью. В дальнейшем мы увидим, что, помимо прочего, она выражается
233
в сновидениях и фантазиях; в целом ее активность направлена на то, чтобы устранить

нездоровую односторонность сознания или побудить его прийти в соответствие
с лежащей в его основе целостностью. Вместе с тем, благодаря этой регулирующей
функции Самость выступает в качестве архетипа; то есть она представляет собой
архетип, являющийся прообразом и основой сознания — своего рода его уменьшенным
дополнением — и вместе с тем Я.
Именно этой связи с архетипом, то есть с бессознательным, сознание также
обязано своей энергией, от которой оно зависит гораздо больше, чем ему это кажется
в благополучный период. Попробуйте заняться деятельностью, к которой нет «никого
желания»! Но и интересную работу с полным сосредоточением можно выполнять
лишь недолгое время. Целую треть дня сознание выключено; оно спит. И, наконец,
можно вспомнить еще о таком тривиальном факте, что сознание всегда связано
с живым организмом.
Как и все живое, поток энергии, поступающей в сознание, тоже подвержен
постоянным колебаниям. Если, так сказать, «кран открыт», то мы наслаждаемся
энтузиазмом, ощущаем жажду деятельности, оптимистичны. В тех случаях, когда такой
энергии перебор, в клинических терминах говорят о мании. Если же поток реду-
цирован, мы ощущаем себя безжизненными, безрадостными, пессимистичными.
В крайних случаях дело доходит до депрессии. Похожие на шок «удары током» в целом
относятся к сфере обычной жизни; речь идет о таких эмоциях, как страх, ярость,
любовь, ненависть, жадность, которые обычно в течение короткого или долгого времени
волнуют сознание и этим указывают на его зависимость от природной основы.
Энергия, поступающая к сознанию из бессознательного, позволяет ему выполнять
свои задачи, служа индивиду. Мы можем определить их двумя словами — ориентация
и управление.
Под ориентацией мы понимаем все те функции, которые обеспечивают прием
и переработку чувственных впечатлений и позволяют нам адекватно воспринимать
мир. Даже если оставить в стороне изобилие беспрестанно поступающих к нам
чувственных раздражений, то и тогда едва ли следует ожидать, что ориентация
представляет собой простую функцию. И даже если мы не будем вдаваться в нейро-
физиологический аспект, все равно остается достаточно много сложностей. Мы хоте-
ли бы ограничиться констатацией того факта, что в сознание проникает, очевидно, лишь
относительно небольшой объем отобранной информации и что этот отбор совершается
на разных ступенях. В предыдущем разделе уже упоминалась роль архетипов как
фактора, упорядочивающего представления. Эту ступень отбора мы можем обозначить
как видовую. Другие факторы — это конкретные условия, определяющие культуру,
особые жизненные условия человека (например, городской или сельский образ жизни,
профессия, возраст) и, наконец, направление его интересов в настоящий момент.
После такого перечисления может показаться, что человеческое сознание — всего
лишь беспомощная игрушка, подверженная воздействию архетипических сил и условий
внешнего мира. Но это опровергает не только субъективный опыт, но и объективное
наличие успехов, достигнутых вопреки обстоятельствам. И то, и другое указывает
на определенную, хотя и ограниченную, автономию сознания. Очевидно, оно должно
обладать определенным количеством энергии, которая обеспечивает ему соответ-
ствующую свободу действий. В пределах этих границ мы можем, например, устремлять
свое внимание в произвольном направлении, сосредоточиваться на определенной
проблеме, вызывать из своей памяти необходимую информацию. Мы способны созна-
тельно управлять своей ориентацией, оценивать соответствующую ситуацию. Энергию,
которой мы свободно располагаем для этих целей, мы называем волей. Она тоже
предоставляется нам, так сказать, бессознательным, но в процессе достижения определен-
ных, свободно выбранных целей она позволяет нам — по крайней мере на время или
234
частично — отгораживаться от этого бессознательного; впрочем, все волевые сознатель-

ные действия имеют исключающий характер. Внимание направляется на что-то
определенное и исключает все остальное, благодаря концентрации выхватывается одна
проблема и отодвигаются в сторону другие, в результате припоминания появляется
определенное содержание, а остальные содержания никак не затрагиваются. Таким
образом, сознание в значительной степени является односторонним. Его можно сравнить
с прожектором, освещающим определенную часть внешнего мира и оставляющим
в темноте остальное. Именно это свойство сознания и выступает как предпосылка того,
что мы называем культурой. Она возникает только тогда, когда благодаря сознанию
становится возможным вмешательство, так сказать, в автоматическое взаимодействие
инстинкта и внешнего мира. Шелер выразил это положение вещей, назвав человека
«животным, которое может сказать “нет”» (Scheler 1927).
Вместе с тем, способность к односторонности также таит в себе опасности.
Длительное подавление инстинктивных реакций может до такой степени нарушить
естественное течение жизни, что жизнь становится невозможной. Если сознание
не может своими силами предупредить эту опасность, направляя свой прожектор
на области, остающиеся в темноте и учитывая их притязания, то тогда из Тени
со своей стороны вмешивается бессознательное, лишая сознание энергии или
разрушая его односторонность. Если эти влияния бессознательного выходят за опре-
деленные рамки, они относятся уже к области психопатологии, о чем мы еще
поговорим позже. Но и в пределах нормы инстинкт обладает особым средством,
чтобы заставить обратить на себя внимание, — фантазией.
Мы можем констатировать, что если напряжение нашего сознания ослабевает —
то есть когда своим «прожектором» мы больше уже не освещаем определенную часть
мира, — в сознании не образуется пустоты; в таком случае мы видим, скорее, своего
рода фильм, последовательность образов, связанных между собой на первый взгляд
лишь случайно. Даже если содержание этих образов черпается из внешнего мира,
то все же законы, по которым они упорядочиваются, не имеют ничего общего
с закономерностями реального мира. Внешне их течение направляется в соответ-
ствии с нашими желаниями, однако в дальнейшем, когда мы будем рассматривать
сновидения как «продолжение» обсуждаемых здесь дневных грез или фантазий,
это объяснение будет уточнено. Прежде всего, мы можем констатировать, что вместо
сознательной концентрации произошло расширение поля зрения, вместо активной
переработки мы имеем дело с пассивным переживанием. В обыденной речи слова
«мечтания» и «праздность» связаны между собой. Еще одно различие между двумя
установками мы видим в том, что активное мышление, в конечном счете, происходит
в понятиях, а мышление-фантазирование — в образах. Как мы уже знаем, одно
из важнейших свойств бессознательного состоит в том, что его содержание может
проявляться в виде образов. Если учесть положение сознания между внешним миром
и бессознательным, то есть внутренним миром, то мы можем предположить, что речь,
по словам Юнга (Jung 1912, параграф 4 и далее), идет о «двух видах мышления»,
с помощью которых Я пытается совладать с окружающими его мирами. При бли-
жайшем рассмотрении оказывается, что важнейшее различие не обозначается парой
противоположностей «активное и пассивное». Дело в том, что обе эти установки
могут использоваться в обеих сферах. Подобно тому, как есть пассивное восприятие
внешнего мира, точно так же существует активная переработка внутренних образов,
примерами чего могут служить произведения искусства, а в сфере психики —
продукты обсуждавшегося в предыдущем разделе «активного воображения».
Гораздо более подходящими для обозначения различий между сознанием и бес-
сознательным представляются термины «понятие» и «образ», при этом следует также
отметить, что понятие непосредственно обозначает предмет, тогда как образ
235
характеризует его опосредствованно. Но и здесь нам кажется, что правильнее будет

обсудить эту проблему в разделе, посвященном сновидениям.
Здесь же в первую очередь необходимо более подробно поговорить о «Тени»,
то есть о понятии, играющем важную роль в юнгианской модели психики. Как мы
видели, то, что остается во тьме, зависит прежде всего от сознания; этим словом
обозначаются области, которые не освещены конусом света. Однако в прямом смысле
слова понятие «Тень» имеет несколько иное значение: оно обозначает совокупность
свойств, которые относятся к Я, но либо вообще им не осознаются, либо осознаются,
но не в достаточной степени.
Прежде чем отправиться дальше, мы должны обсудить здесь одно неожиданное
теоретическое затруднение. В соответствии с только что данным определением Тени
представляется, что в Я, которое мы рассматриваем как центр сознания, существует
бессознательное! Пожалуй, мы можем несколько прояснить эту парадоксальную
ситуацию, но не в силах устранить ее принципиальное затруднение. Само по себе Я как
противоположность противостоящему ему объекту всегда является субъектом. Образно
это можно представить себе как центр круга, который отображает поле сознания.
Поскольку Я, если оставаться в рамках этого образа, — это точка, которую нельзя
расширить, то его существование становится чисто теоретическим, и оно не должно
поддаваться какому-либо качественному описанию. Однако на практике мы вполне
можем наблюдать за собой. Следовательно, первоначальный субъект может стать
объектом, но только в том случае, если он одновременно становится его субъектом. Этот
процесс может сколь угодно часто повторяться, но при этом всегда сохраняется некий
«остаток», то есть субъект. Мы твердо убеждены, что речь здесь идет больше, чем о про-
стой игре слов; практическим эквивалентом этих теоретических рассуждений как раз
и является проблема Тени, к обсуждению которой мы теперь приступим.
Как минимум в первой половине жизни человека основная задача сознания состоит
в том, чтобы приспособиться к внешнему миру и научиться ладить с ним. Как пока-
зывают наблюдения за маленькими детьми, процессы приспособления возникают очень
рано. В этом смысле приспособление состоит в обретении индивидом полученном
на основе опыта понимания того, что определенные качества более других позволяют ему
ладить с окружающими людьми или получать от них то, что в материальном и эмоци-
ональном отношении необходимо для жизни. Вследствие этого непригодные качества
и формы поведения сначала подавляются, а затем вытесняются и, таким образом,
исчезают из поля зрения Я — они становятся бессознательными. Это развитие в значи-
тельной степени стимулируется воспитанием и происходит при принятии любых
жизненно важных решений, таких, как выбор профессии или партнера. В сущности,
принятие решения заключается в том, что из множества возможностей выбирается
и реализуется одна, а остальные приносятся в жертву и вытесняются.
Совокупность этих не допускаемых к жизни качеств и возможностей образует Тень
в понимании Юнга. Само собой разумеется, в силу установки Я на приспособление
к внешнему миру эти качества расцениваются им негативно, хотя, если рассматривать
объективно, они не всегда бывают такими в действительности. Представим себе
молодого человека, который в своем выборе колеблется между профессиями коммер-
санта и музыканта. В зависимости от принятого решения у него формируется теневой
образ «недисциплинированного художника» или «финансового воротилы». Благодаря
этому трюку ему удается идентифицироваться с выбранной им ролью и одновременно
устранить помехи, связанные с искушениями противоположной роли.
Другие компоненты Тени образуют содержания комплексов первой ступени,
которые, следовательно, попадают в сознание человека только в течение жизни
и несовместимы с его самовосприятием. Разумеется, и здесь отрицанию также могут
подвергнуться объективно позитивные ценности.
236
Однако не бывает так, чтобы вытесненные содержания или содержания, перестав-

шие действовать, оказались полностью уничтоженными. Скорее, они имеют тенденцию
проявляться в виде проекции (Jung 1921, см. определение в параграфе 870), и в таком
случае противостоят нам в виде людей — или социальных институтов — из нашего
внешнего окружения. Можно предположить, что эмоциональное притяжение или
отталкивание в сфере межличностных отношений в принципе основывается на влиянии
проекций, а потому позитивно или негативно «воздействующие» на нас качества других
людей — это, в сущности, наши собственные качества. Классический пример —
эротическое притяжение; оно основывается на том, что соответствующая часть личности,
относящаяся к противоположному полу, оказывается вытесненной, и индивид пытается
снова обрести самого себя в любимом партнере. Много прекрасных примеров негатив-
ных проекций дает политика. В дальнейшем нам нужно будет обсудить проблему, каким
образом можно вновь интегрировать эти исчезнувшие части личности.
Параллельно с развитием Тени на противоположной, так сказать, стороне сознания
формируется то, что Юнг называет Персоной. «Персоной» (от латинского personare,
наполнять звуками) первоначально называлась маска античного актера, то есть, так
сказать, роль, за которой скрывается истинное лицо человека. Таким образом, и Юнг
считает Персону маской, которую мы демонстрируем нашему окружению. Вначале она
выполняет функцию приспособления, стремясь соответствовать ожиданиям окружа-
ющих людей. Подобно тому как нечто кажется человеку наиболее убедительным, если
он сам в этом уверен, точно так же и для функционирования Персоны благоприятно,
если Я идентифицируется с нею, то есть если человек считает, что является именно
тем — и никем другим быть не может, — кем видит его окружение. Однако такая
установка равносильна полному вытеснению Тени. Я начинает оценивать себя
иллюзорно и в известной степени жить «не по средствам».
Как правило, идентификация с Персоной и вытеснение Тени допустимы лишь
до определенного возраста, а именно в первой половине жизни. После вступления
во вторую фазу жизни или, если еще раньше Я чересчур далеко зашло в своей односто-
ронности, психика начинает требовать, чтобы была учтена и реализована ее целост-
ность. Движущей силой такого развития является архетип (см. выше в этом разделе).
После приспособления к внешней реальности требуется приспособление к внутрен-
нему миру. Чтобы выполнить эту задачу, Я должно быть не только дееспособным,
оно должно уметь выносить страдания. На феноменологии этого процесса мы под-
робнее остановимся в последнем разделе; здесь же еще раз подчеркнем динами-
ческий аспект психологии сознания.
Разумеется, разнообразие индивидуальных структур характера бесконечно.
Поэтому Юнг попытался классифицировать эмпирический материал по опреде-
ленным критериям. В результате ему удалось выделить два основных типа, которые
он, в свою очередь, разделил на четыре подгруппы. Тем самым мы подходим к об-
суждению разработанной Юнгом типологии, которая представляет собой один
из наиболее известных — но вместе с тем далеко не простых аспектов: аспект его пси-
хологической теории.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТИПЫ
Как мы уже отмечали во введении, процессы раскола внутри психоаналитического
движения побудили Юнга более детально заняться проблемой типологии. Он сделал
это на психоаналитическом конгрессе в Мюнхене в 1913 году в докладе «К вопросу
о психологических типах». К этому времени «отступничество» Альфреда Адлера уже
стало фактом; и наоборот, Юнг, по-видимому, все еще надеялся если не устранить
расхождения с Фрейдом, то, по крайней мере, сгладить их посредством синтеза.
237
На наш взгляд, при изложении юнгианской теории типов имеет смысл идти,
так сказать, хронологически, то есть следовать за ее становлением.
Упомянутый доклад Юнг начинает с указания на то, каким образом больные
истерией и dementia praecox (шизофренией) — эти две основные картины болезни
в то время находились в центре внимания исследователей — относятся к объекту.
«Как правило, для больных истерией характерно интенсивное — выходящее
за норму — отношение к объекту, а у больных dementia praecox сила эмоциональных
связей не достигает нормы. В личных отношениях терапевта и пациента это прояв-
ляется в виде того, что в случае истерии между ними имеется эмоциональный
раппорт, а при dementia praecox — нет. Правда, бывают и исключения из этого
правила. В остальной симптоматологии оба типа болезни тоже обнаруживают четкие
различия. Что касается интеллектуальных симптомов истерии, то здесь речь идет
об образах фантазии, которые становятся понятными из индивидуальной преды-
стории случая; и наоборот, при dementia praecox характер образов фантазии гораздо
ближе к образам сновидений, чем к психологии бодрствования. Кроме того, очевиден
сильнейший уклон в сторону этнологической психологии вместо изучения материала
индивидуальных воспоминаний. Столь обильные физические симптомы при истерии,
которые, как правило, напоминают известные и впечатляющие органические
картины болезни, не встречаются при dementia praecox. Из всего этого легко сделать
вывод, что истерия характеризуется центробежным движением либидо, тогда как
при dementia praecox движение, скорее, центростремительное. И, наоборот, в резуль-
тате компенсаторного воздействия в ответ на внешние проявления болезни при
истерии наступает ограничение и принудительное центростремительное движение
либидо, из-за чего вместо объективного переживания возникают грезы, больной
лежит в постели, уединяется в санатории и т. д. А погружающийся в самого себя
в инкубационной стадии dementia praecox и отгораживающийся от внешнего мира
больной, напротив, благодаря компенсации при болезни насильственно выталки-
вается в общество, где он своим выделяющимся, мешающим или непосредственно
агрессивным поведением привлекает к себе внимание окружающих. Два этих
противоположных направления либидо я назвал экстраверсией и интроверсией»
(Jung 1913, параграф 931).
Заметим, что приведенный фрагмент содержит множество идей, которые были
развиты Юнгом только в последующих его сочинениях; здесь мы хотели бы обратить
внимание лишь на мысль о компенсации посредством болезни.
Что касается рассматриваемой проблемы типологии, мы видим, что здесь Юнг снова
использует «увеличительное стекло» патологии, чтобы подойти к пониманию нормаль-
ных психологических явлений. «Однако тот факт, — продолжает Юнг, — что два столь
противоположных душевных расстройства, как истерия и dementia praecox, характе-
ризуются преобладанием механизмов экстраверсии или интроверсии, указывает
на то, что, вероятно, и нормальные типы людей характеризуются преобладанием того
или другого механизма» (там же, параграф 933). Далее для иллюстрации Юнг приводит
несколько примеров того, «что и за пределами патологии мы можем обнаружить оба
типа» (там же, параграф 934); он ссылается также на У. Джемса, В. Оствальда, В. Вор-
рингера и Ф. Шиллера, представления которых впоследствии были рассмотрены
им в «Психологических типах». Доклад завершается следующими словами: «Наверное,
после всех этих рассуждений уже ни для кого не осталось тайной, что и в рамках
аналитической психологии нам приходится считаться с существованием обоих психо-
логических типов... Основной тон, на который настроена психология Фрейда, —
центробежное стремление к удовольствию, получаемому от объекта; основной тон
адлерианской психологии, напротив, — центростремительное движение к субъекту, к
тому, чтобы “быть наверху”, властвовать самому и избавиться от угнетающего насилия
238
жизни... Труднейшая задача, которую предстоит решить в будущем, заключается в том,

чтобы создать психологию, в равной степени учитывающую оба этих типа» (там же,
параграф 949–950).
Результат своих усилий создать такую психологию, учитывающую оба типа, Юнг
спустя восемь лет представил в труде «Психологические типы» (1921). Почти три
четверти книги посвящены проблеме типов в истории культуры, и только в десятой
главе приводится общее описание психологических типов. Это объемистое издание
свидетельствует о стремлении Юнга построить свою теорию на феноменологии
реальной жизни. Однако можно предположить, что мало кто из читателей осиливает
всю книгу целиком, — скорее, они ограничиваются описанием самих типов.
Понятия интроверсии и экстраверсии уже давно вошли в психологию и, кроме
того, стали достоянием не только специалистов. Уже по этой причине стьит, пожалуй,
попытаться определить, какой смысл вкладывал в них автор. Кроме того, надеемся,
что это позволит понять их значение для всего научного подхода Юнга.
Введение в свою книгу Юнг предваряет цитатой из «Истории религии и философии
в Германии» Гейне (Heine 1834): «Платон и Аристотель! Это не только две системы, но
и типы двух различных человеческих натур, с незапамятных времен и во всевозможных
обличиях в той или иной мере враждебно противостоящих друг другу»: Платон, для
которого реальные вещи были всего лишь смутными отображениями вечных идей
(достаточно вспомнить сравнение с пещерой!), и в противоположность ему естество-
испытатель и универсальный ученый Аристотель, сочинения которого его ученик
Александр брал с собой во время похода на Азию. Противопоставление продолжилось
в средневековом споре об универсалиях. Являются ли универсалии, то есть общие
понятия, такие, как «человек» или «красивый», реальными сущностями, которые делают
возможным существование отдельного человека, красивой вещи, или же они представ-
ляют собой всего лишь интеллектуальные абстракции, выведенные из реальных вещей,
с которыми мы сталкиваемся? Противопоставление Шиллером «сентиментальных»
(Шиллер) и «наивных» (Гёте) поэтов, противопоставление Ницше аполлонического
и дионисического начал, классический и романтический типы по Оствальду тоже пред-
ставляют собой выражение этого противоречия, которое, разумеется, обнаруживается
и в наше время, — например, в психологической области в исходных позициях глубинной
и поведенческой психологии. И все же подход, выбранный Юнгом для достижения
поставленных целей, а именно для понимания типичного общечеловеческого проти-
воречия, оказался бы слишком узким, если бы относился лишь к формированию научных
теорий. Следующее краткое перечисление противоположных свойств, которое мы при-
водим, опираясь на К. А. Майера (Meier 1975а, 100–101), возможно, продемонстрирует
очевидность и вместе с тем пригодность критерия Юнга.
интровертированный экстравертированный
пассивный активный
сдержанный предупредительный
холодный теплый
пессимистический оптимистический
выдержанный нетерпеливый
осторожный беспечный
экономный расточительный
скрытный общительный
точный изворотливый
глубокий широкий
возвышенный приземленный
239
Прекрасную иллюстрацию поведения обоих типов людей в сфере повседневных

человеческих отношений Юнг дает, описывая воображаемую прогулку двух друзей:
«Двое юношей путешествуют вместе по стране. Они подходят к одному прекрасному
замку. Оба хотят заглянуть вовнутрь. Интроверт говорит: “Мне хочется знать,
как он выглядит изнутри”. Экстраверт отвечает: “Давай войдем” — и собирается
пройти в ворота. Интроверт удерживает его: “А может быть, вход воспрещен”,— имея
в виду смутные представления о полиции, наказании, злых собаках и т. д.; на что
экстраверт отвечает: “Но ведь мы же можем спросить. Наверняка нас пропустят”,—
имея в виду представления о добродушных старых привратниках, радушных хозяевах
замка и возможных романтических приключениях. И вот благодаря экстраверти-
рованному оптимизму они действительно входят в замок. Но тут возникает проблема.
Замок внутри перестроен, и в нем всего два зала с коллекцией старых рукописей.
Интровертированный юноша приходит от них в восторг… Он погружается в созерца-
ние этих сокровищ, произносит восторженные слова… Между тем бодрость экстра-
верта все больше и больше пропадает; его лицо постепенно вытягивается, и он начи-
нает зевать… “Разве не здорово,— восклицает интроверт,— что мы совершенно
случайно обнаружили такую чудесную коллекцию!” — “Я нахожу, что здесь ужасно
скучно”,— отвечает второй, не скрывая своего дурного настроения. Это вызывает
досаду первого, и он про себя решает никогда больше не путешествовать с экстра-
вертом. Последнего же возмущает раздраженность первого, и он говорит себе,
что всегда считал его бесцеремонным эгоистом...» (Jung 1942, параграф 81).
Этот пример демонстрирует не только то, что обе установки дополняют друг
друга, но и что «ценное для одного не представляет совершенно никакой ценности
для другого» (там же, параграф 84).
В другом месте Юнг иллюстрирует разнообразные, но, вместе с тем, часто
поверхностные интересы и дружеские связи экстраверта и немногочисленные,
но интенсивные отношения с людьми интроверта, сравнивая их с формами продол-
жения рода мухи-поденки и слона: в одном случае природная цель продолжения рода
достигается благодаря многочисленному, быстро производимому, но очень уязви-
мому потомству, в другом случае — благодаря заботливому, долговременному
«производству» одного, зато более стабильного «экземпляра».
Почти неизбежно вследствие сопоставления противоположных качеств читатель
начинает использовать их для постановки себе «диагноза». На основе такого сравне-
ния также были разработаны анкеты (см., например, Wheelwright 1964), предназна-
ченные для типологической диагностики. Однако их информационная ценность
небесспорна; они формируют у испытуемого противоположную установку, а именно
чувство того, что «можно было ответить и по-другому» (Meier 1975a), из-за чего
возникает некоторая неопределенность. Поэтому предпринимаются попытки
создания невербального типологического теста (К. В. Баш). Подробно этот круг
проблем освещается в работе Майера (Meier 1975a), в которой дан также детальный
анализ литературы (см. также статью Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе). Здесь мы
хотели бы остановиться только на трех моментах:
1. Юнг и другие считают, что тип установки можно выявить очень рано —
в младенческом возрасте. Если учесть, кроме того, такое наблюдение, что дети одних
и тех же родителей часто обнаруживают различные типы установки, то можно
предположить, что тип установки закладывается конституционально, то есть не опре-
деляется влиянием внешней среды.
2. По-видимому, тип установки в течение жизни может меняться. Наблюдения
Юнга показывают, что изменение установки на противоположную — одна из основ-
ных проблем середины жизни (согласно Юнгу, примерно на 36-м году). Кроме того,
вполне вероятно, что баланс между экстра- и интроверсией никогда не бывает
240
окончательным и что его следует также рассматривать в контексте реальной

жизненной ситуации (детства, зрелости, старости).
3. Опыт, требующий, однако, статистического подтверждения, показывает,
что в притяжении противоположных полов определенную роль играет также очаро-
вание, порождаемое разными по своей установке типами. Во всяком случае, это
противопоставление лежит в основе многочисленных проблем в браке. Трудно
избавиться от мысли, что природа таким образом преследует двойную цель: предот-
вращает появление одностороннего потомства и — если встать на позицию индиви-
да — заставляет его войти в контакт с противоположным типом.
Если экстраверсия и интроверсия обозначают направление движения либидо
у определенного индивида — то есть либо «вовне», либо «вовнутрь», — то тогда,
пожалуй, здесь будет уместно вкратце обсудить значение этого понятия в теории
Юнга. В целом он понимает под либидо психическую энергию, при этом ни одной
из форм ее проявления, в том числе сексуальной (Фрейд), предпочтения не отдается.
Субъективно либидо (также в целом) переживается как интерес и — в указанном
ранее смысле — как воля.
Если использовать аналогию, то можно сказать, что либидо указывает сознанию
направление, соответствующее типу установки. Либидо, словно всадник, скачущий
на коне, гонит его «наружу» или «вовнутрь» и наталкивается в соответствующей
сфере на объекты или явления, с которыми, познавая и действуя, сознание должно
вступить в контакт. Если вспомнить, насколько тесно связаны между собой познание
и действие или в какой степени поведение основывается на познании, то тогда
мы вряд ли удивимся, обнаружив, что Юнг обосновывает обсуждаемую здесь вторую
часть своей психологической типологии исключительно тем, преимущественно
каким образом индивид на сознательном уровне совершает акты познания.
Согласно Юнгу, чтобы полностью понять положение вещей, необходимы четыре
разных по своей сущности акта. Прежде всего, с помощью органов чувств нам нужно
удостовериться в том, что вообще что-то происходит, и установить, что это такое.
Эта задача выполняется функцией, известной как восприятие; Юнг называет ее ощу-
щением. В своих лекциях он часто использовал пример, который цитирует Майер
(Meier 1975a, 133–134): передо мной находится нечто; оно красного цвета, блестит,
искрится, пахнет и имеет определенную форму. Теперь вторая функция объединяет
эти ощущения и подытоживает их в определенном понятии. Юнг называет эту
функцию, известную раньше как апперцепция, мышлением. Она устанавливает,
что представляет собой объект — в нашем примере это наполненный красным
вином стакан. Теперь мне нужно выяснить для себя, как я отношусь к этому объек-
ту — приятен он мне или неприятен, как я его оцениваю? Эту задачу выполняет
чувство; в зависимости от моей установки я могу квалифицировать вино как
вызывающий приятные чувства напиток или как вводящий в искушение яд. Пос-
ледний вопрос гласит: откуда это берется и/или куда это ведет? На него отвечает
интуиция: это вино «Святой Эстефан» 1966 года.
Юнг определяет интуицию как «ту психологическую функцию, которая передает
восприятия бессознательным способом» (Jung 1921, параграф 834). Она представляет
содержание как готовое целое и не является ни ощущением, получаемым от органов
чувств, ни чувством, ни интеллектуальным выводом, хотя и может проявляться в этих
формах. Воспринятые ею факты «основываются на сублиминальных восприятиях…
и на вызываемых ими сублиминальных чувствах и мыслях» (там же).
Можно задать вопрос: учитывая такое определение, правомерно ли ставить
интуицию в ряд с тремя другими «простыми» функциями. Майер (Meier 1975a, 132)
также высказывает серьезные сомнения в обоснованности такого шага, равно как
и Баш (Bash 1955, 108 etc.), который рассматривает интуицию как понятие, близкое
241
к понятиям «ясность» Ясперса и «ага-переживание» гештальт-психологов. В свою

очередь М. Фирц (Fierz 1963b, 62 etc.) предполагает, что при создании своей
типологии Юнг находился под чрезмерным влиянием архетипа четверицы, который,
пожалуй, хотя и обеспечивает первичную ориентацию, но все же «не полностью
соответствует опыту». Это суждение кажется нам интересным еще и потому, что оно
было высказано физиком-теоретиком, который по-своему воспринимает взаимосвязь
между архетипически обусловленными гипотезами и эмпирическими данными.
Вместе с тем, мы не хотим оспаривать того, что представление Юнга об интуиции
содержит нечто непосредственно — пожалуй, даже «интуитивно»! — понятное.
Поэтому мы примем его и продолжим свое изложение, хотя нам потребуется еще
несколько прояснить это понятие.
Две из четырех функций Юнг называет иррациональными: ощущение и интуиция
являются чисто воспринимающими; они констатируют факты, будь то реальные или
возможные. Мышление и чувство, напротив, являются рациональными; они пере-
рабатывают информацию, поставляемую восприятием, и снабжают ее суждением.
Таким образом, чувству придается особая роль, которая отделяет его как от ощуще-
ния, так и от интуиции, что не совсем совпадает с обычным словоупотреблением
в немецком языке и зачастую ведет к путанице. Согласно Юнгу, две пары функций
отличаются также тем, что иррациональные функции — более примитивные,
а рациональные надстраиваются над ними как в онто-, так и в филогенетическом
отношении (Jung 1921, параграф 789).
Четыре функции образуют три пары противоположностей. Прежде всего, друг
другу противостоят рациональные и иррациональные функции. Но и среди них тоже
есть противоположные, поскольку они исключают друг друга. Ощущение определяет
нынешнее состояние объекта, и его не заботит вопрос, что было раньше (откуда?)
и что будет потом (куда?), тогда как интуиция должна исключать «теперь», чтобы
выяснить возможные изменения в прошлом и в будущем. Кроме того, очевидно,
что мышление, на которое влияют ценностные суждения (чувства), искажается, а при
эмоциональной оценке не бывает логических рассуждений.
Даже если, как отмечалось, для полного понимания положения вещей необходимы
все четыре функции, каждый человек все-таки отдает предпочтение одной из них
и с ее помощью ориентируется в мире. Но, по всей видимости, в отличие от установки,
при «выборе» определенной функции решающее значение имеют не столько конститу-
циональные, сколько внешние факторы, например, соответствующее влияние семьи или
выбранной человеком профессии. В результате такой привычной позиции, которая
непременно ведет также к дифференциации предпочитаемой функции, в дальнейшем
формируется определенный тип. Соответственно, Юнг в своей типологии выделяет
ощущающий, мыслительный, чувствующий и интуитивный типы. Если же учесть,
что любая функция, так сказать, «подстраивается» под текущее в определенном
направлении либидо, то есть используется либо экстравертированно, либо интроверти-
рованно, мы получим в общей сложности восемь разных типов, то есть четыре упомя-
нутых функциональных типа могут проявляться в рамках экстраверсии или интроверсии.
Однако не следует забывать, что, когда мы говорим о типах, или, соответственно,
об экстра- или интровертированно направленных функциях, речь идет об абстрак-
циях, поскольку эти определения в значительной степени формальны. На самом деле
у конкретного человека они всегда проявляются в имеющей определенное содержа-
ние форме. Так, например, вышеупомянутый молодой человек, если он выберет
карьеру коммерсанта, вероятно, будет развивать свое мышление и ощущение, тогда
как чувство и интуиция вместе с его художественными интересами подвергнутся
вытеснению и тем самым окажутся в Тени. Из этого следует практическая рекомен-
дация будущему директору банка (если он почувствует необходимость избавиться
242
от своей односторонности) — позаботиться о раскрытии своих заброшенных

художественных способностей, а не развивать свою эмоциональность и интуицию
с помощью, так сказать, «сухих упражнений».
Тем самым мы подошли к вопросу о практическом значении юнгианской
типологии. Но позвольте сначала в качестве иллюстрации и своего рода резюме
упомянуть «званый обед психологических типов», который описывает Элленбергер,
цитируя Ани Тейлар: «Прекрасная хозяйка (экстравертированный чувственный тип)
принимает гостей вместе со своим мужем, спокойным джентльменом, собирающим
произведения искусства, знатоком древней живописи (интровертированный ощуща-
ющий тип). Первым гостем оказывается одаренный адвокат (экстравертированный
мыслительный тип). Затем приходит известный бизнесмен (экстравертированный
ощущающий тип) со своей женой, молчаливой, несколько загадочной музыкантшей
(интровертированный чувственный тип). Вслед за ними приходят выдающийся
ученый (интровертированный мыслительный тип), который не взял с собой жену,
в прошлом кухарку (экстравертированный чувственный тип), и талантливый
инженер (экстравертированный интуитивный тип). Но они напрасно ждут послед-
него гостя, поэта (интровертированный интуитивный тип), ибо бедолага просто
забыл о приглашении» (Ellenberger 1970, нем изд., 942).
Вспомним, что первым стимулом к изучению типов для Юнга послужило изучение
двух основных психиатрических картин болезни — истерии и dementia praecox.
Благодаря разработке типологии установок ему удалось понять эти два упомянутых
синдрома как «преувеличения» в принципе нормальных установок — экстраверти-
рованной и интровертированной. Здесь обнаруживается методологическая параллель
с открытием комплексов в результате изучения нарушений нормального процесса
ассоциирования. Впрочем, здесь также существует объективная взаимосвязь обеих
областей исследования: при изучении ассоциаций Юнг пришел к выделению разных
типов реакции, в том числе «объективного» и «оценочного», в частности «ценностно-
оценочного» типа, в результате чего он впервые обратил внимание на значение
мыслительной и чувственной функций.
Тесная связь типологии Юнга с психиатрической и терапевтической практикой
отчетливо проявляется в его книге «Психологические типы» в главе «Общее описание
типов» (1921, параграф 621 etc.). Он не только дает описание обычных форм прояв-
ления отдельных типов, но и показывает, что происходит, когда данная установка или
функция становится односторонней. В той же главе содержится четкий подход
к созданию собственной теории неврозов, которая, однако, так и осталась у Юнга
не до конца разработанной. Дальнейшее развитие (см. статью Г. Дикманна и Э. Юнга
в этом томе) она получила в работе K. В. Баша (Bash 1955), который, с одной стороны,
показал, насколько близки исследовательские направления глубинной психологии
и гештальт-психологии, а с другой, — что значительная часть психопатологических
явлений представляет собой нарушения четырех выделенных Юнгом функций.
Г. K. Фирц (Fierz 1963, 245 etc.) в общих чертах обрисовал связь между типом
установки и соматическими заболеваниями. По его наблюдениям, экстраверт при
чрезмерной односторонности своей установки сначала «призывается к порядку»
посредством легких соматических симптомов; игнорирование этих сигналов должно
привести пациента в «большую хирургию». Соответственно последовательность
этапов у интроверта обратная — сначала «малая хирургия», а затем тяжелое
соматическое заболевание.
Такая точка зрения наводит на мысль, что тщательный учет психических факторов
может оказаться полезным и для физического здоровья. «Психосоматический»
подход Юнга, который как исследователь и терапевт всегда был ориентирован
на человека в целом, едва ли может показаться кому-нибудь удивительным. Правда,
243
его высказывания по поводу этих проблем носят эпизодический характер и не выст-

раиваются в стройную систему. То, о чем здесь можно сказать с позиции Юнга,
читатель найдет в статье A. Й. Циглера в этом томе. Между тем, разработка системной
юнгианской психосоматической медицины пока еще не завершена (см., однако, главу
«Психосоматика с юнгианских позиций» в книге Майера — Meier 1975b).
То, что в результате описания сознания и его типов мы, в конце концов, подошли
к границам психотерапии, отнюдь не случайно. В течение жизни сначала развивается
и все более дифференцируется определенная функция, а затем, как мы уже отмечали,
примерно в середине жизни начинает проявляться противоположная тенденция,
требующая перестройки сознания. Этот процесс следует рассматривать в контексте
того, что в одном из предыдущих разделов мы обозначили как приближение комплек-
сов первой и второй ступени к сознанию. В этом выражается динамическое взаимо-
действие сознания и бессознательного (что мы постоянно подчеркивали), все время
требующего от сознания новых форм адаптации. Именно на этом динамическом
принципе и основывается аналитическая психотерапия Юнга. К ее изложению должны
подвести рассматриваемые в следующем разделе идеи Юнга, касающиеся сновидений.
СНОВИДЕНИЯ
В предыдущем разделе мы указывали, что ослабления напряжения сознания доста-
точно для обнаружения непрекращающегося потока образов. Эти фантазии мы связали
с влиянием инстинкта, который таким способом дает о себе знать Я из области
бессознательного. Из этого следует, что в состоянии сна, то есть при полном исключении
сознания, этим образам проявляться становится гораздо проще.
Еще в первые годы развития психоанализа Фрейд пришел к идее, что сновидения
можно использовать для терапии. «Пациенты, которых я обязывал сообщать мне все
мысли и чувства, возникавшие у них в связи с определенной темой, рассказывали мне
свои сновидения и тем самым демонстрировали мне, что сновидение может быть
встроено в психологическую цепочку, которую можно проследить в обратном
направлении от некой патологической идеи до более глубоких воспоминаний. Теперь
напрашивалась мысль трактовать само сновидение как симптом и применять к нему
метод толкования, разработанный для последнего» (Freud, II/III, 105).
Метод толкования был для Фрейда ключевым моментом. Этот метод должен был быть
«научным», а это означало для него, как верно отметил Филипс (Phillips 1962), прежде
всего «быть контролируемым». Он не должен был зависеть от разных случайностей —
«остроумной идеи, непосредственной интуиции» (там же, 102) интерпретатора.
Наиболее надежную гарантию этого Фрейд видел в строгом применении так назы-
ваемого «свободного ассоциирования», и лишь после больших колебаний он стал,
наконец, также допускать в ограниченной степени фиксированные интерпретации
символов, как того требовали его многочисленные ученики. Он оставался полностью
непреклонным ко всякой попытке дополнить и уж тем более заменить строго кауза-
листический подход финалистическим (см., в частности, Phillips 1962). Наконец, само
собой разумеется, толкование сновидений должно было целиком опираться на основной
принцип психоанализа — теорию сексуальности (см. статью А. Беккер в т. I).
Мы согласны с Филипсом, когда он говорит (Phillips 1962, 60), что в полемике
о каузальности и финальности существенную роль играют мировоззренческие интере-
сы. Однако они основываются не только на темпераменте отдельного исследователя,
но и на том, что обычно называют духом времени. Наверное, можно утверждать,
что в целом сегодня научное мышление, если говорить о строгой каузальности, более
открыто и прагматично, чем три четверти века назад. Теория относительности и кван-
товая теория, философия жизни и экзистенциализм оказали на него ощутимое влияние.
244
Для понимания сновидений это означает, что современные глубинно-психологические

школы, в том числе психоаналитические, стали, во всяком случае, на практике, менее
догматическими, более реалистичными и «интуитивными». Однако платой за эту
открытость стала потеря системности и целостности. Ввиду большого значения, которое
толкование сновидений имеет для аналитической психологии и терапии, и разнообразия
феноменов, связанных со сновидениями, представляется необходимым выделить
наиболее важные аспекты и, по возможности, ввести их в более широкие взаимосвязи.
Юнг также поступил аналогичным образом. Хотя он занимался сновидениями
на протяжении всей своей жизни, он оставил лишь четыре сравнительно небольшие
по объему работы, в которых эта проблема рассматривается эксплицитно (Jung
1916a, 1925, 1934b, 1945).
В своем изложении мы ограничимся наиболее важными представлениями
и попытаемся соотнести их с аналитической психологией Юнга. Подробный анализ
проблемы сновидений с позиций Юнга дает К. A. Майер (Meier 1972).
«Интерпретация сновидения — это... претенциозная задача. Она предполагает
психологическое вчувствование, способность к комбинаторике, интуицию, знание
мира и людей и прежде всего специфическое знание, связанное как с широкими
познаниями, так и с определенным “intelligence du cœur”. Все эти предпосылки,
включая даже последние, относятся к искусству врачебной диагностики в целом.
Не обязательно обладать шестым чувством, чтобы суметь понять сновидение. Однако
нужно нечто большее, чем бездуховные схемы, которые встречаются в вульгарных
сонниках или которые почти всегда разрабатываются под влиянием предвзятого
мнения. Надо отказаться от стереотипного истолкования мотивов сновидений;
правомерны лишь специфические значения, выявляемые в результате тщательного
учета контекста. Даже если кто-то обладает большим опытом в этой области,
он должен перед истолкованием любого сновидения признаваться себе в своем
неведении и, отказавшись от всякого предвзятого мнения, настраиваться
на что-то совершенно неожиданное» (Jung 1945, параграф 543).
Из этого весьма пространного «списка пожеланий» мы хотели бы выделить психо-
логическое вчувствование, интуицию, «intelligence du cœur», тщательный учет
контекста и настроенность на что-то совершенно неожиданное. Юнг описывает
такую установку, которая, по возможности, избавлена от абстрактных рассуждений
и обобщений и, наоборот, целиком ориентирована на некое сновидение некоего
человека. Кроме того, «тщательный учет контекста» означает еще и необходимость
принимать во внимание особую жизненную ситуацию сновидца и особенно его
мысли по поводу различных частей сновидения. Юнг неустанно подчеркивал,
что невозможно объяснить сновидение без знания реальной — осознаваемой —
ситуации сновидца. Следовательно, «спонтанное самоотображение актуальной
ситуации бессознательного в символической форме выражения» (Jung 1925, пара-
граф 505), как однажды определил сновидение Юнг, всегда следует рассматривать
в связи с актуальной ситуацией сознания. Проиллюстрируем это на примере снови-
дения одного молодого мужчины, которое описано Юнгом:
«Мой отец отъезжает на своей новой машине от дома. Он едет очень неловко, и меня
раздражает его явная глупость. Отец едет то назад, то вперед, то вдоль, то поперек,
в результате чего его машина оказывается в опасном положении, и, наконец, он врезается
в стену, при этом автомобиль получает сильнейшие повреждения. Я кричу ему в дикой
ярости, что он должен вести себя благоразумно. Тут мой отец разражается смехом,
и я вижу, что он совершенно пьян» (Jung I934b, параграф 335).
Из контекста следует, что изображенное во сне событие отнюдь не основывается
на действительности; отец, как и сам сновидец, — хороший водитель и пьет весьма
умеренно. Сновидец хорошо относится к своему отцу и восхищается его успехами.
245
Поскольку во сне вырисовывается такой неблагоприятный образ отца, можно

предположить, что сновидцу только кажется, что он хорошо относится к отцу, тогда
как на самом деле он чувствует, что тот его подавляет, или завидует ему. Однако
не было никаких зацепок, чтобы подтвердить это предположение. Поэтому Юнг
вынужден был поставить вопрос по-другому: «Не почему, а зачем ему приснился этот
сон?» В таком случае получается следующий ответ: отца нужно принизить не потому,
что к нему относятся плохо, а потому, что слишком хорошо. Сновидец относится
к тем людям, «которых французы называют fils à papa9. Отец продолжает оставаться
гарантом его жизни... И даже более того, особая опасность состоит в том, что именно
из-за отца он не видит своей действительности, из-за чего бессознательное прибегает
к искусственному кощунству, чтобы принизить отца и тем самым возвысить сновид-
ца... (Это) толкование было правильным и, соответственно, было принято, то есть
сновидец сам с ним согласился» (Jung 1934b, параграф 336–337).
Мы выбрали этот пример, потому что он, как нам кажется, может хорошо проиллюст-
рировать некоторые важные представления Юнга, касающиеся толкования сновидений.
1. Что касается учета контекста, то человеку, знакомому с методом Фрейда,
бросается в глаза, что Юнг практически отказывается от так называемого «свободного
ассоциирования». По его словам (там же, параграф 319), речь для него идет «не о бес-
конечном “свободном ассоциировании”, основанном на образах сновидения, а о
тщательном, сознательном прояснении ассоциативных связей, которые объективно
сгруппированы вокруг образа сновидения» (курсив мой. — К. Т. Ф.-В.). «С помощью
свободного ассоциирования я не достигаю цели — точно так же я едва ли смог бы с его
помощью расшифровать хеттскую надпись. Разумеется, с его помощью я прихожу
ко всем выделенным мною комплексам, но для этой цели мне не нужно сновидение —
я вполне могу обойтись запрещающим знаком или предложением из газеты. Благодаря
свободному ассоциированию выявляются комплексы, но смысл сновидения — только
как исключение» (там же, параграф 320).
Ассоциации могут быть какими угодно, но только не свободными; напротив,
они строго детерминированы — правда, самим субъектом. Поэтому на самом деле они
напрямую ведут от объекта — например, образа сновидения — к интимной сфере
субъекта (к комплексам). Разумеется, Юнг не оспаривает, что выявление комплекса
может оказаться эффективным в терапевтическом отношении. Тем не менее он по-
лагает, что раскрытый комплекс (как правило) не имеет ничего общего со сновидением,
и предпочитает приходить к пониманию смысла сновидения, поскольку именно так
можно оказать глубокое воздействие.
Поэтому он придерживается образа сновидения, объекта, не позволяет себе
отойти от него и словно окружает его со всех сторон: как сновидец относится к от-
цу? Кто его отец? Как они водят автомобиль? Как они относятся к употреблению
спиртного? Были ли автомобильные аварии? Таким образом, возникает картина
сознательной ситуации сновидца, с которой можно соотнести значение сно-
видения.
2. Но как происходит такое соотнесение и в чем состоит упомянутое глубокое
терапевтическое воздействие сновидения? В нашем примере сновидцу говорится:
твой отец — не безупречный образец, за который ты его принимаешь; напротив,
ты должен призвать его к порядку! Очевидно, завышенная оценка отца (в нынешней
ситуации сновидца!) должна быть устранена, односторонность сознания сглажена,
соотношение сознательное/бессознательное уравновешено. Для упомянутых выра-
жений существует латинское понятие «компенсация». Юнгу оно представляется
наиболее пригодным для выражения функции сновидений, поскольку охватывает все
ступени — от подкрепления сознательной установки и более или менее выраженной
ее модификации до резкого противопоставления.
246
В нашем примере сновидение пытается вывести сновидца за пределы самого себя,

выставляя его — соответственно следующей фазе жизни, в которую ему предстоит
вступить, — более взрослым. Юнг называет этот вид компенсации проспективным
и противопоставляет ему компенсацию редуктивную, преуменьшающую. Здесь можно
привести такой пример (Jung 1934b, параграф 297 и далее): «У меня консультируется
один человек, занимающий ответственную должность. Он страдает тревожностью,
неуверенностью в себе, головокружением, доходящим иногда до рвоты, помрачением
сознания, одышкой, то есть состоянием, которое легко можно спутать с горной болезнью.
Этот пациентсделалнеобычайноуспешную карьеру.Онбыл сыном бедногокрестьянина,
но благодаря своей целеустремленности, огромному усердию и талантам ступенька
за ступенькой поднимался вверх по социальной лестнице и занял руководящую
должность, которая открывала перед ним большие перспективы. Фактически он са-
мостоятельно достиг своего рода “трамплина”, c которого мог совершить далекий
прыжок, если бы вдруг у него не возник невроз. Пациент не мог удержаться от стереотип-
ных слов: “И как раз теперь, когда...” и т. д. По-видимому, симптоматика горной болезни
особенно подходила для того, чтобы наглядно отобразить своеобразную ситуацию
пациента». Пациент рассказал следующий сон: «Я в спешке собираю вещи, потому что
собираюсь уехать. Я все еще собираю свою поклажу, но ничего не могу найти. Время
подгоняет, поезд должен вот-вот отправиться. Наконец, мне удается собрать свои
пожитки, я выскакиваю на улицу, но обнаруживаю, что забыл папку с важными
бумагами, впопыхах возвращаюсь назад, нахожу их, затем мчусь на вокзал, но, похоже,
не успеваю. И вот, из последних сил я вбегаю на платформу, чтобы увидеть, как поезд как
раз в этот момент покидает здание вокзала. Он очень длинный и едет по какой-то
странной S-образной кривой, и я думаю, что если машинист теперь не проявит внимания
и даст полный ход, как только выедет на прямой путь, то последние вагоны поезда,
которые пока еще остаются на кривой, в результате ускорения сойдут с рельсов. И дей-
ствительно, машинист дает полный ход, я пытаюсь кричать, последние вагоны начинают
раскачиваться и в самом деле сходят с рельсов. Происходит ужасная катастрофа. Я в стра-
хе просыпаюсь». Смысл сновидения, очевидно, состоит в том, чтобы остановить сновидца,
установить предел его бурной деятельности. Юнг: «Во сне изображается прежде всего
тщетная нервная спешка — стремление еще больше преуспеть. Но поскольку все же
машинист, ни с чем не считаясь, едет вперед, сзади возникает невроз — раскачивание
и схождение с рельсов. Очевидно, на нынешнем этапе своей жизни пациент достиг
высшей точки; низкое происхождение и усилия, потраченные на долгий подъем,
исчерпали его силы. Он должен довольствоваться достигнутым, но вместо этого его
честолюбие подстегивает его взбираться все выше — на этой высоте воздух слишком
разряжен, и он не приспособлен к нему» (Jung 1934b, параграф 300–301).
3. В представлении Юнга о сновидениях мы со всей отчетливостью обнаруживаем
финальный момент. Таким образом, Юнг отнюдь не оставлял без внимания связан-
ные с этим научно-теоретические и гносеологические трудности, о чем свидетель-
ствуют его рассуждения в самом начале работы «Об энергетике души» (Jung 1928b,
параграф 1 etc.). Тем не менее мы не можем и не хотим вдаваться здесь в теорети-
ческую дискуссию, поскольку на эти вопросы, в конечном счете, пожалуй, можно
«ответить» лишь с мировоззренческой позиции. И все-таки представляется, что пси-
хология — по крайней мере, в практическом отношении — едва ли может обойтись
без целевого подхода. Вопреки открытому отвержению Фрейдом представле-
ния о финальности, этот подход все же уже с самого начала присутствовал в психо-
анализе — достаточно вспомнить о функции сновидения как стража сна или
об ошибочных действиях (ср. Phillips 1962, 55, 57).
4. Если же мы приняли идею о компенсаторной функции сновидения и вместе с тем
о финальности, то тогда нас будет интересовать вопрос не о том, какая инстанция
247
занимается сглаживанием, исправлением и уравновешиванием (ср. выше пункт 2),

а о том, на достижение какой цели все это направлено. Как и в том случае, когда
мы пытались объяснить возникновение Я, мы должны здесь вернуться к понятию
Самости, которая, по мнению Юнга, является центром гипотетической психической
целостности сознания и бессознательного. Тот компонент этой целостности, который
является бессознательным, не переживается или, по крайней мере, не осознается. Многое
указывает на то, что Самость пытается присоединить эту Тень к сознанию и, следо-
вательно, к жизни индивида и таким образом добиться целостности. Прежде всего,
наблюдения за сериями сновидений подтверждают гипотезу, «что в душе существует, так
сказать, не зависящий от внешних условий, целенаправленный процесс» (Jung 1944,
параграф 4). Юнг представил и прокомментировал такую серию сновидений (Jung 1944),
причем уже само название («Символы сновидения процесса индивидуации») говорит,
о чем идет речь при таком развитии, которое может происходить не только в анали-
тических условиях. Процесс индивидуации можно назвать одним из главных понятий
Юнга; в разделе «Психотерапия» о нем будет говориться более подробно. Здесь же мы хо-
тим лишь констатировать, что «тенденцию к индивидуации» можно увидеть и в наших
примерах: молодой человек должен преодолеть сдерживающий прообраз, чтобы суметь
взять на себя ответственность за свою жизнь, тогда как второй пациент получает
предостережение, что он может потерять связь со своими корнями.
Пожалуй, здесь будет нелишним указать на возможное недоразумение. Компенса-
торную функцию сновидения и его кажущуюся целенаправленность нельзя перео-
ценивать в том смысле, что сновидение выступает в качестве, так сказать, непогреши-
мого оракула. Это было бы равносильно «отставке» сознания как ответственной
инстанции. Процесс индивидуации отнюдь не является делом одного только
бессознательного — по меньшей мере, это результат взаимодействия между созна-
нием и бессознательным, причем, как говорит Юнг, бессознательное выполняет
функцию руководства, а сознание — функцию критики. Важнейшая особенность
любого решения состоит в том, что оно всегда принимается при участии сознания.
Само собой разумеется, при этом надо учитывать не только сновидения, но и другие
факторы, например конкретную жизненную ситуацию, ибо «индивидуация включает
мир, а не исключает его» (Jung 1947, параграф 432).
5. Рассмотрим еще раз два наших примера сновидений, точнее, их «главных действу-
ющих лиц»! Если не учитывать самого сновидца, то в первом сновидении это будет отец,
а во втором — машинист. Становится очевидным, что «fils á papa» должен отделиться
от своего отца. Это отделение будет иметь совершенно конкретные последствия для
сновидца — его профессии, местожительства, финансовой самостоятельности. Во всех
этих сферах важную роль играет отношение к реальному отцу.
Совершенно иначе обстоит дело во втором сновидении. Машинист не только никак
не проявляется лично, но его нет и в реальной жизни сновидца. Поэтому нельзя также
увидеть, какие реальные изменения в поведении сновидца могли бы возникнуть по отно-
шению к этому человеку. Несмотря на это затруднение, у нас нет оснований не со-
гласиться с толкованием Юнга. Он говорил: «Но поскольку все же машинист, ни с чем
не считаясь, едет вперед, сзади возникает невроз — раскачивание и схождение с рельсов»;
и «(Пациент) должен довольствоваться достигнутым, но вместо этого его честолюбие
подстегивает его взбираться все выше» (курсив мой. — К. Т. Ф.-В.). Тем самым, проблема
решается. Если в первом сновидении «отец» подразумевает реального человека, то во вто-
ром сне в образе машиниста выражается особенность самого сновидца. Соответственно,
используя терминологию Юнга, в первом случае мы говорим об интерпретации на
объектной ступени, а во втором — об интерпретации на субъектной ступени.
Различие основано на том, что в каждом случае существующий у меня образ (имаго)
знакомого мне человека представляет собой смешение объективных и субъективных
248
характеристик, поскольку вначале он содержит неизвестную долю проекций (см. вы-

ше). Эти перенесенные вовне компоненты личности могут восприниматься —
например, как раз благодаря пониманию сновидения на субъектной ступени — как
таковые и, тем самым, быть доступными для сознания, что, разумеется, означает
расширение последнего. Толчок к такому пониманию проекций опять-таки дает
Самость, а именно тогда, когда реализация соответствующего качества становится
необходимой для развития личности или, иначе говоря, для процесса индивидуации.
Если в обоих наших примерах интерпретация сновидений на объектной и субъек-
тной ступенях совершенно естественна, то во многих случаях прийти к соответ-
ствующему решению не так просто. Здесь Юнг утверждает следующий принцип: «Если
мне снится человек, с которым меня связывает жизненный интерес, тогда, несомненно,
больше подходит толкование на объектной ступени. И наоборот, если мне снится далекий
и безразличный мне человек, тогда больше подходит толкование на субъектной ступени»
(1925, параграф 510). Нередко бывает, что по ассоциации с безразличным для сновидца
персонажем сновидения ему вспоминается другой человек, с которым его связывает
сильный аффект. В таких случаях Юнг также рекомендует использовать толкование
на субъектной ступени. В этой связи он приводит следующий поучительный пример
из личного опыта: «Однажды у меня произошел конфликт с господином A., причем
постепенно я пришел к убеждению, что в большей степени неправ был он, а не я. В это
время мне приснился такой сон: “Я консультировался по одному вопросу у адвоката;
к моему немалому удивлению, он потребовал за консультацию не менее 5000 франков,
против чего я стал энергично протестовать”. Адвокат — несущественная фигура реминис-
ценции, относящейся ко времени моей учебы. Но время учебы для меня важно,
поскольку тогда я был участником многочисленных диспутов и споров. По ассоциации
с бесцеремонностью адвоката мне приходит в голову мысль, сопровождаемая аффектом,
о личности господина A. и продолжающемся конфликте. Теперь я могу перейти
на объектную ступень и сказать: за адвокатом скрывается господин A., то есть господин
A. предъявляет ко мне чрезмерные требования. Он не прав. В эти дни один бедный
студент попросил у меня взаймы 5000 франков. Следовательно, господин A. — бедный
студент, нуждающийся в помощи и некомпетентный, потому что он только-только начал
учиться. Таким образом, никто вообще не имеет права предъявлять требования или иметь
свое мнение. Исполнением желания было бы следующее: мой противник незаметно
обесценен, устранен, а мне обеспечено спокойствие. Однако на самом деле я проснулся
в этот момент сновидения, переживая сильнейший аффект из-за наглой выходки
адвоката. То есть “исполнение желания” отнюдь не добавило мне спокойствия. Несо-
мненно, за адвокатом скрывается неприятный инцидент с A. Но примечательно, что сно-
видение воспользовалось образом безразличного для меня юриста времен моей учебы.
С адвокатом у меня ассоциируются судебная тяжба, упрямство, несговорчивость —
и в памяти всплывает воспоминание из студенческого времени, когда я часто (прав я был
или не прав) упрямо, настойчиво и несговорчиво отстаивал свою позицию, чтобы создать,
по крайней мере, видимость превосходства. Этот момент — и я это чувствую — имеет
отношение к спору с господином A. Теперь я знаю, что именно я сам — точнее, непри-
годная для нынешней жизни часть меня — и есть тот человек, который, не идя ни на ка-
кие уступки, предъявляет чрезмерные требования ко мне, то есть хочет забрать у меня
слишком много либидо. Я понимаю также, что спор с господином A. не может прекра-
титься потому, что несговорчивый человек во мне по-прежнему желает добиться “спра-
ведливого” результата. Это понимание привело к разумному, как мне кажется, результату,
тогда как толкование на объектной ступени было безрезультатным, поскольку я не вижу
ни малейшего доказательства того, что сновидения являются исполнениями желаний.
Указывая мне, какую ошибку я совершаю, сновидение предоставляет мне этим воз-
можность усовершенствовать свою установку, что всегда приносит пользу. Естественно,
249
к такому результату приходишь лишь благодаря интерпретации сновидения на субъект-

ной ступени» (Jung 1925, 511–512).
Эти последние слова Юнга служат для нас обоснованием того, почему в своем
изложении мы несколько большее место отводим толкованию сновидений на субъект-
ной ступени. Безусловно, его можно назвать значительным развитием прежней
психологии сновидений. Вместе с тем, возникает другая проблема: при всей своей
популярности такое толкование все же требует от нас занять определенную позицию
по отношению ко всему, что делают многочисленные неоднозначные — или даже
однозначные! — персонажи в наших снах!
6. Теперь от интерпретации сновидений на субъектной ступени мы можем
перебросить мостик к теории комплексов. Тот факт, что неосознаваемые нами
качества проявляются в образах людей в наших снах, позволяет по-новому подойти
к представленной ранее проблеме расщепления личности. Если мы понимали про-
являющиеся в этих случаях частичные личности как комплексы, то теперь в само-
стоятельных фигурах наших сновидений мы видим предварительную ступень таких
расщеплений. Они еще не настолько развились, чтобы суметь справиться с бодрству-
ющим Я, но тем не менее проявляют активность по отношению к нему и иногда
могут существенно ограничивать его свободу. Поэтому Юнг безо всяких колебаний
называет комплексы «действующими лицами наших снов» (Jung 1934a, параграф
202). От себя добавим, что это относится также и к прочим реквизитам сновидения
(вещам, предметам, местности, событиям, обстановке и т. д.)
Делая еще один шаг вперед, мы можем предположить, что различные ступени
комплексов, видимо, будут выражаться в снах через «дистанцию», на которой данный
персонаж сновидения находится по отношению к нам. В таком случае брат, близкий
друг или враг будет указывать на комплекс третьей ступени, просто знакомые —
на комплекс второй ступени и, наконец, в образе посторонних людей в сновидении
проявляются комплексы первой ступени, причем такие сновидения часто сопровож-
даются ощущением чего-то зловещего. Чем меньше при этом выражены описанные
свойства, с тем большей вероятностью мы имеем дело с пока еще мало насыщенным
ядром комплекса, то есть с архетипом.
7. Такие чисто архетипические сновидения характеризуются помимо прочего тем,
что разработка контекста (пункт 1), как правило, затруднена или вообще беспер-
спективна. Мы понимаем это сразу, ведь по определению комплекс первой ступени
совершенно чужд сознанию. Поскольку обычным способом интерпретировать его
важнейшую основу невозможно, Юнг разработал для сновидений подобного рода
особый метод. Он заключается в том, что человек, занимающийся толкованием сна,
дополняет данный мотив сновидения (человека, предмет, действие и т.д.) сопоставимым
материалом из мифологии, религии и фольклора, благодаря чему в благоприятном случае
удается все больше приблизиться к его смыслу. Юнг назвал эту процедуру «ампли-
фикацией» (от латинского amplificate — распространять, расширять). Она основывается
на представлении о том, что непонятное содержание относится к коллективному
бессознательному, и вместе с тем на предположении, что оно уже проявлялось в другой,
похожей форме. Разумеется, этот метод предполагает наличие соответствующих знаний
в данных областях. Но и развитое чувство реальности не должно теряться в безграничной
фантазии, иначе можно довести интерпретацию до абсурда. В уже упоминавшемся
сочинении «Символы сновидения процесса индивидуации» (в работе «Психология и ал-
химия», 1944) Юнг наглядно показал, как можно использовать этот метод.
Вряд ли в нашей небольшой по объему статье можно показать достаточно яркий
пример применения метода амплификации в терапии. Поэтому интересующимся этим
вопросомчитателяммыможемпорекомендоватьпрочестьупомянутоесочинениеЮнга,
а также описание применения этого метода в работе К. A. Майера (Meier 1972, 20 etc.).
250
Пациент Майера в течение многих лет страдал меланхолией. Болезнь настолько его
парализовала, что он мог приходить на прием только в сопровождении своей жены и был
почти неспособен вести беседу. После первой консультации ему приснилось следующее:
«Я занимался ловлей форели… Я ловил ее обычной снастью (удочкой и т. д.). Мне посто-
янно не везло. Потеряв всякое терпение, я взял трезубое копье, которое лежало рядом,
и мне сразу удалось пронзить им огромную рыбину».
Майер усматривает в трезубце атрибут Посейдона. Свой всесторонний анализ мифов
о Посейдоне он сводит к тому, «что Посейдон — один из могущественнейших богов,
что он воплощает, так сказать, хтоническую сторону Олимпа, что он очень иррационален
и эмоционален и что всякий раз, когда у него возникают вспышки ярости, он становится
креативным» (там же, 25–26). Что касается самого случая, то Майер утверждает:
«Сновидение сообщало о начале процесса выздоровления», поскольку «в течение десяти
дней после этого инициального сновидения состояние пациента стало постепенно
улучшаться, и в конце концов наступило полное излечение».
Разумеется, при изложении данного случая речь не идет о расхваливании этого
метода лечения; кроме того, важно подчеркнуть спонтанное совпадение архетипи-
ческого содержания сновидения с исцелением.
8. Наверное, ясно, что сновидение (трезубец), указывающее на хтонический, ирраци-
ональный и эмоциональный потенциал, проявления которого, как правило, креативны,
вполне пригодно для того, чтобы сообщить о завершении многолетней полной апатии.
Если же благодаря амплификации удалось облечь смысл этого образа в слова, это еще не
означает, что теперь этот смысл стал постижимым рационально. Очевидно, что выраже-
ния типа «вновь пробудившаяся жизненная энергия» слишком блеклые, чтобы передать
эмоциональное содержание образа. Сохраняется не укладывающийся в рациональную
формулировку «остаток», значение которого нельзя недооценивать.
Такой образ Юнг называет истинным символом, то есть «наилучшим обозначением
или формулой выражения относительно неизвестного, но тем не менее воспринимаемого
как данность или необходимость положения вещей» (Jung 1921, параграф 894).
Тем самым он отличает символ как от знака, так и от симптома и аллегории, которые
указывают на известный факт. Символ состоит из сознательных и бессознательных
компонентов, а потому становится выражением соединения обеих областей и постоянно
оповещает об изменении — правда, при условии, что сознание распознает его как таковой
и перерабатывает, вступает с ним в контакт. Последнее является необходимым условием:
в случае Майера требовалось не только обратить внимание пациента на сновидение;
последующее многомесячное лечение состояло как раз в конфронтации пациента
со своей «иррациональной и эмоциональной» стороной, и только эта конфронтация
обеспечила стойкий эффект лечения (см. изложение данной терапевтической работы:
Meier 1972, 175 etc.). Можно представить, что ассимиляция этих недавно выявленных
аспектов оказала влияние и на внешнюю сторону жизни пациента, что позволяет нам
еще раз подчеркнуть важность взаимодействия сознания и бессознательного. Насколько
сознание было неспособно найти выход из депрессии, настолько неэффективным
осталось бы сновидение о трезубце без соответствующей сознательной переработки.
На этом мы заканчиваем свое изложение представлений Юнга о сновидениях,
несмотря на то, что о полноте этого обзора здесь не может быть и речи. Мы не затра-
гивали, например, отношение сновидений к парапсихологии и экспериментальное
исследование снов; пожалуй, воззрения Юнга могли бы внести немаловажный вклад
в обе эти области. Читателя, интересующегося парапсихологией, следует адресовать
к работе Юнга «Синхроничность как принцип акаузальных взаимосвязей» (Jung
1952a). Экспериментальные исследования сновидений лишь после смерти Юнга стал
всерьез проводить его ученик К. A. Майер (см., в частности, Meier 1975b и 1972;
см. также статью Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе).
251
ПСИХОТЕРАПИЯ
Несмотря на то, что Юнг занимался психотерапией в течение всей своей профес-
сиональной жизни, то есть больше чем полстолетия, на основе его сочинений отнюдь
не просто представить себе, что, собственно говоря, он делал в часы приема. Подробных
описаний случаев, какие мы находим, в частности, у Фрейда, у него нет. Пожалуй, как это
следует из некоторых высказываний Юнга, на него произвели очень большое впечатление
индивидуальные различия пациентов, и поэтому он не мог сразу же переносить опыт,
приобретенный в работе с одним пациентом, на следующего. Почти всего его анализанды
единодушно рассказывают, что самым ярким его качеством в процессе терапии была
спонтанность. Таким образом, он, скорее всего, придерживался представления, что тера-
певт, если он обладает достаточной психологической подготовкой и устанавливает
хороший раппорт с пациентом, не нуждается ни в какой технике в собственном смысле
слова; более того, использование техники, по мнению Юнга, может даже причинить вред.
В дальнейшем мы сможем подкрепить это предположение, а также обнаружим причины
такой позиции Юнга; но мы также увидим, что Юнг в своей терапевтической работе
непременно исходил из определенных принципов, хотя и всегда оставался верным
предостережению, высказанному в одной из своих ранних работ: «Нельзя делать
рецептов из психоанализа!» (Jung 1914, параграф 631).
Работы Юнга, посвященные «практике психотерапии», объединены в так и озаг-
лавленном 16-м томе собрания сочинений. Прекрасный обзор терапевтических
представлений Юнга содержится в так называемых «Двух работах по аналитической
психологии», вошедших в 7-й том, а именно в сочинениях «О психологии бессозна-
тельного» (Jung 1942) и «Отношения между Я и бессознательным» (Jung 1928с).
О ранних взглядах Юнга дает представление 4-й том, «Фрейд и психоанализ»; важная
информация содержится также в переписке Юнга с Р. Лойем (Jung 1914).
Наше описание следует предварить указанием на то, что здесь по сравнению
с предыдущими разделами большее влияние может оказывать «личное уравнение»
посредника: ввиду упомянутого недостатка детальных казуистических описаний,
принадлежащих самому Юнгу, окажутся неизбежными наши собственные интерпре-
тации, но при этом мы постараемся связать их с предшествовавшими рассуждениями.
В статье «Принципиальные вопросы практической психотерапии» (Jung 1935)
Юнг прежде всего констатирует, что «психотерапия не является простым и однознач-
ным методом». Она, скорее, «в определенном смысле — диалектическая процедура...
то есть беседа или полемика между двумя людьми» (там же). «Диалектику» Юнг
понимает здесь как «метод создания новых синтезов». То есть он понимает этот
термин примерно в духе гегельянской школы, утверждая тем самым, что речь не идет
о рациональной (логической) процедуре. Вывод из этого представления заключается,
в частности, в том, что закрытый процесс в принципе ретроспективно доступен
рациональному пониманию, но его течение прогнозировать невозможно. Необхо-
димо считаться с иррациональными, непредсказуемыми моментами.
I 1 2
II
A B
3
4 10
9
6 7 8 5
C D
11 12
Рис. 1.
252
В той же статье Юнг характеризует «Персону» как «психическую систему»,

под которой следует понимать, пожалуй, целостность сознания и бессознательного
и их динамику. Эта абстрактная формулировка — причем мы надеемся, что этот
скелет в ходе нашего изложения обрастет плотью конкретной феноменологии, —
позволяет нам создать следующую модель (по Meier 1975b, 199).
В обеих системах I и II сознание (A и B соответственно) и бессознательное (C и D
соответственно) занимают по отношению друг к другу полярные позиции. Стрелки
(1–12) обозначают двенадцать возможных связей между четырьмя кардинальными
точками, о чем более подробно будет рассказано в дальнейшем.
Разумеется, схема, представленная на рисунке 1, относится к любым возможным
отношениям между двумя людьми: дружбе или вражде, браку, отношениям между
учителем и учеником и т. д. Точно так же ее можно применить к психотерапии,
независимо от того, как она проводится — по Фрейду, Адлеру, Бинсвангеру, Роджерсу,
Торпу, Янову или Юнгу.
И наоборот, содержание, которым наполняется схема, может быть самым
разнообразным. Если «Система I» будет означать аналитика, а «Система II» —
анализанда или пациента, то мы получим специфические условия отношений
в рамках аналитической терапии. В результате оба партнера будут играть совершенно
конкретные роли, что равносильно соответствующей настроенности и реактивной
готовности. Мы можем вспомнить в этой связи наше описание ассоциативного
эксперимента; «констелляция», создаваемая условиями эксперимента, специ-
фическим образом влияет на его результаты. Как оказалось, на ситуацию реагирует
не только сознание, но и бессознательное, содержания и комплексы которого
располагаются соответствующим образом.
Анализанд сначала находится в затруднительном положении. Обращаясь за помо-
щью, он прекрасно сознает свои трудности. Он готов по возможности обстоятельно
рассказать свою «историю», но при этом все же опасается, что ему придется отчитываться
за свое поведение или даже что он столкнется с осуждением. Он надеется найти у своего
визави помощь, но не может сразу представить, в чем эта помощь может состоять. Он го-
тов поверить в анализ, но вместе с тем достаточно образован, чтобы знать, что все
творения человеческих рук имеют границы. Он не уверен в том, кто его партнер —
компетентный специалист или шарлатан. Аналитик тоже видит своего визави впервые.
Он слушает пациента, и у него формируются первые впечатления. Каков данный слу-
чай — простой или сложный? Как легко здесь можно обмануться! Напоминает ли ему
пациент похожие случаи? Почувствовал ли он запрос пациента и может ли он ему
помочь? Достаточны ли его знания и опыт? Нет ли у него самого или в его ближайшем
окружении аналогичных проблем, и как он будет с ними справляться? Кроме того, у каж-
дого есть сложное сочетание симпатии и антипатии. Уже при таком поверхностном
рассмотрении констелляция оказывается крайне сложным и уникальным феноменом.
Рассмотрим эти отношения более детально, подробнее исследуя различные типы
связи (стрелки 1–12).
Стрелка 1 обозначает сформулированные высказывания анализанда, например,
описание его симптомов, рассказ об истории его жизни, зачастую настоящие
исповеди. Стрелка 2 обозначает ответ аналитика, его оценку услышанного, возможно,
некий практический совет, дополнения, вопросы, замечания по поводу дальнейшей
аналитической работы (частота сеансов и т. д.), позднее также интерпретации,
например, снов и фантазий. Обозначим пару 1 и 2 как осознанное отношение.
Стрелка 3 отображает влияние бессознательного на сознание анализанда. В сущ-
ности, оно включает в себя аффективные воздействия, которым подвергается пациент,
то есть разного рода эмоциональные проявления, относящиеся к аналитику, например
доверие или недовольство, или проявления, не зависящие от него, например депрессию.
253
Сюда же, разумеется, относятся сновидения и фантазии. Влияния, обозначенные

стрелкой 5, мы можем разделить на спонтанные воздействия, которые сознательная
установка оказывает на бессознательное, приводя к тому, что бессознательное начинает
«компенсировать» односторонность сознания, и внимание, направляемое сознанием
на бессознательное. Оно важно для нас в том отношении, что нередко только в ана-
литических условиях, то есть только при произвольном внимании, пациенту удается
вспомнить свои сны и фантазии. Соответственно в случае аналитика действуют
влияния, обозначенные стрелками 4 и 6, — во всяком случае, они должны быть!
Следовательно, он должен держать свои «внутренние» реакции, фантазии, настроения,
аффекты под строгим контролем, чтобы в целом сохранить свою объективную
позицию. Таким образом, стрелки 3–6 обозначают непосредственные отношения
между сознанием и бессознательным у анализанда и аналитика.
Стрелки 7 и 8 обозначают влияние сознания одного партнера на бессознательное
другого, то есть прежде всего на его эмоциональную сферу. До сих пор для его обозна-
чения существует выражение «манипуляции»; связанная с ним негативная оценка, по-
видимому, объясняется в первую очередь тем, что «реципиентом» этих влияний является
бессознательное, с которым ассоциируется хитрость и обман. Таким образом, стрелкой 7
могут обозначаться, к примеру, симуляция или диссимуляция со стороны пациента,
благодаря которой он хочет привлечь к себе или, наоборот, отвлечь от себя внимание
аналитика. С другой стороны, стрелкой 8 обозначается рекомендованная Фрейдом
«фрустрация», то есть стойкость аналитика по отношению к определенным эмоцио-
нальным требованиям пациента, которые могут восприниматься прежде всего аффек-
тивно. Пожалуй, нелишне отметить, что запланированный результат оказывается тем
менее достижимым, чем более осознанно он принимается реципиентом.
Стрелками 9 и 10 обозначаются влияния, с которыми мы познакомились раньше
под понятием проекции. Имеется в виду, что качества одного партнера бессозна-
тельно приписываются другому. Кроме того, мы встречаем здесь феномены, которые
в аналитической терапии известны под названием «перенос» (9) и «контрперенос»
(10) (см. статью М. Мукка в т. I). Этот термин восходит к Фрейду; он установил,
что пациенты нередко обнаруживают у аналитика черты людей из своего окружения
в детском возрасте, то есть черты отца, матери, няни, братьев и сестер. То, что это
происходит именно так, эти люди не могут понять непосредственно; и именно
аналитик раскрывает проявления переноса на основании определенных высказы-
ваний или поведения анализанда — пациент высказывается или ведет себя так, словно
аналитик — это его отец (мать и т. д.), или, быть может, так, как он в прошлом
реагировал на людей из своего окружения. Значение этого феномена для анализа было
понято очень давно; в 1907 году, во время своей первой встречи Фрейд и Юнг были
единодушны в том, что перенос — «это альфа и омега аналитического метода» (Jung
1946, параграф 358). Анализируя проявления переноса, терапевт может привлечь
внимание анализанда к его бессознательным детским способам поведения, которые,
таким образом, оказываются под контролем сознания и могут быть преодолены
благодаря знакомой нам интеграции автономных комплексов в сознание.
Разумеется, с течением времени это первоначальное понятие переноса расши-
рилось и, в конечном счете, стало охватывать все бессознательные проявления
анализанда, которые так или иначе относятся к аналитику. Из этого следуют два
важных вывода. Во-первых, Юнг констатировал, что направленные на аналитика
проекции зачастую превосходят любые человеческие мерки, например, когда
он предстает в качестве всеведущего человека или спасителя (или, в случае негатив-
ного переноса, в виде противоположных образов). Такое содержание — именно из-за
его сверхчеловеческих качеств — уже нельзя было приписывать Я анализанда;
эту проблему мы подробно рассмотрим чуть позже.
254
Во-вторых, если мы сделаем нашу схему действительно симметричной, то стрелка 10

«должна охватывать все бессознательные проявления аналитика, которые тем или иным
образом связаны с анализандом» (см. выше). К ним относятся проекции личного или
надличного характера на анализанда (то есть в том числе и иллюзорные представления
о нем!), а также активация автономных комплексов аналитика в процессе аналитического
взаимодействия. Поскольку эмпирически установлено, что перенос и контрперенос
такжесимметричны,товслучаеупомянутыхсверхчеловеческихсодержанийуаналитика
может произойти позитивная или негативная инфляция, то есть у него могут возникнуть
фантазии о своем величии или ничтожестве. При казуистическом рассмотрении эти
феномены выступают как своеобразные проявления психической инфекции, и практи-
чески такое лечение выливается в «folie à deux»10.
Возникает вопрос: при каких условиях вообще возможно осмысленное, то есть
по меньшей мере достаточно объективное лечение? Вполне можно утверждать —
и в этом нет никакого цинизма, — что это сопряжено с настоящим профессиональным
риском для аналитика; в конце концов, очевидно, что близкое соприкосновение
с душевными расстройствами отнюдь не безопасно. С другой стороны, от «несчастных
случаев» подобного рода можно защититься, а потому они — относительно редкое
исключение. К таким превентивным мерам относится, в первую очередь, основательная
подготовка аналитика, обязательный элемент которой составляет «учебный анализ» —
это требование Юнг ввел в глубинную психологию, и оно было принято всеми другими
школами. Заметим попутно, что «учебный анализ» ничем не отличается от обычного
анализа. Его цель заключается в том, чтобы начинающий аналитик ознакомился со своим
собственным бессознательным либо, поскольку это бессознательное, как известно,
в принципе неисчерпаемо, научился так или иначе с ним управляться. В юнгианской
школе «учебный анализ» предполагает, по меньшей мере, 300 часов и проводится
в течение не менее трех лет. Кроме того, кандидат начинает самостоятельно проводить
лечение под строгим контролем опытных аналитиков. Большое значение имеет также
установка аналитика по отношению к своей профессии: это действительно должна быть
профессия, а не эрзац неудачно сложившейся собственной жизни. Юнг постоянно
подчеркивал важность выполнения семейных и социальных обязанностей в период
огромных нагрузок и напряжения. Это, разумеется, относится и к его последователям.
Относительность авторитета и объективности аналитика, к которой привели
наши рассуждения о симметрии аналитической ситуации, возрастет еще больше,
если принять во внимание оставшиеся стрелки 11 и 12. Здесь заключена перво-
причина и цель того, что происходит в бессознательном, то есть во мраке неизвест-
ного; поэтому о них можно сделать вывод лишь косвенно.
Иллюстрацией влияний, обозначенных стрелкой 11, может служить часто
встречающееся явление, когда аналитик неожиданно замечает, что ведет себя
по отношению к определенному пациенту иначе, чем обычно. Фордхэм (Fordham
1960, 247) описывает, например, как он вдруг перестал отвечать на вопросы
пациентки. Это его поведение открылось ему лишь постепенно, и только потом он
узнал от пациентки о том, что ее отец точно так же вел себя с ней! Можно сказать,
что в данном случае вследствие переноса аналитик непосредственно сделался его
прообразом. Следующее мое собственное переживание относится чуть ли не к об-
ласти парапсихологии. Я спрашиваю пациента, намекая на некоторые его мазо-
хистские формы поведения, не находит ли он забавным, что позволяет обстреливать
себя, подобно святому Себастьяну, привязанному к столбу. После этого он рассказы-
вает мне сон, приснившийся на прошлой неделе, в котором пациенту привиделся
пожилой мужчина, поручивший ему накрыть статую Себастьяна большим платком
(Frey-Wehrlin 1963, 78 etc.)! Вместе с тем, последний пример поднимает вопрос,
возможна ли вообще причинная связь между двумя этими событиями. Поэтому
255
по поводу подобных явлений К. А. Майер (Meier 1975b [1954], в частности, с. 108 и да-
лее) высказал предположение, что обе системы (партнеров) организуются одним
и тем же архетипом. Такая гипотеза представляется нам вполне вероятной, ведь
влияния, обозначенные стрелками 11 и 12, если они достаточно глубоки, относятся
к области коллективного бессознательного, к которой принадлежат обе системы.
Отсюда нетрудно перекинуть мостик к упомянутому переживанию Юнга,
связанному с жуком-скарабеем, и тем самым к понятию синхроничности.
К сожалению, наверное, вряд ли возможно найти примеры влияний, обозна-
ченных стрелкой 12, но, если учесть упомянутую гипотезу (о том, что речь здесь может
идти о влиянии третьего фактора), их значение понять, пожалуй, несложно.
Завершая обсуждение приведенной выше схемы, отметим, что в целях наглядности
изложения отдельные влияния рассматривались здесь изолированно. Но, само собой
разумеется, терапевтические отношения представляют собой нечто целостное,
и их внутренняя динамика объясняется постоянным взаимодействием всех компо-
нентов. Точно так же переходы между полюсами сознания (A и B) и бессознательного
(C и D) плавные; неясная промежуточная область «полусознательного» доступна
непосредственному переживанию любого человека. То же самое относится к разделе-
нию систем I и II: оно полное только в верхней, то есть в сознательной области; чем
глубже мы опускаемся и, тем самым, приближаемся к коллективному бессозна-
тельному, тем более расплывчатыми становятся границы между двумя индивидами,
о чем наглядно свидетельствуют влияния, обозначенные стрелками 11 и 12.
И, наконец, мы представили эту схему так, словно все взаимодействия происходят
в пустом пространстве. На самом деле и аналитик, и анализанд живут каждый в своем
мире и в непрерывном взаимодействии с ним. Это внешнее окружение мы можем
представить как находящееся в левой или правой части схемы, и мы можем также
предположить, что между ним и аналитической диадой всегда происходит взаимо-
действие. То, что снизу может воздействовать область коллективного бессознательного
и его архетипов, мы уже видели. Но и сверху происходит вмешательство мира, как бы ска-
зал Юнг, коллективного сознания, то есть действительности со всеми ее социальными
и культурными ценностями, с которыми все мы живем.
Юнг всегда рассматривал свою теорию в контексте непрерывного развития глубин-
ной психологии и психотерапии. Мы тоже надеемся, что наши рассуждения в этом
разделе не создадут у читателя впечатления, будто теория Юнга возникла на пустом месте.
Подытоживая то, о чем говорилось выше, мы можем сказать, что вклад Юнга в глубинную
психологию заключается, в частности, в развитии представлений Фрейда с помощью
гипотезы о коллективном бессознательном и архетипах. Из этого вытекает вывод о тес-
нейшей взаимосвязи аналитика и анализанда в этом общем для них глубинном слое
и, тем самым, о симметрии терапевтической ситуации, то есть о включенности личности
аналитика в терапевтический процесс. В качестве внешнего признака этому соответ-
ствует, в частности, «равноправное» расположение по отношению друг к другу пациента
и терапевта в юнгианской терапии в противоположность их асимметричному располо-
жению в психоаналитической ситуации, в которой терапевт сидит позади лежащего
на кушетке анализанда и невидим для него.
Однажды Юнг представил свое место в общей глубинной психологии следующим
образом (Jung 1929, параграф 114 etc.): Если изменения, которыми обязательно
сопровождается воспитание, нарушают психическое равновесие, то есть приводят
к развитию невроза, напрашивается мысль устранить это состояние через его воссоздание
в памяти. Это было целью катартического метода Брейера, который Фрейд вначале
использовал в своей работе. Юнг называет эту ступень «признанием». Однако вскоре
выяснилось, что достигнутые с его помощью результаты зачастую оказывались недолго-
вечными, а излечение зависело от продолжения отношений пациента с терапевтом.
256
Таким образом, возникла проблема переноса. Если, как известно, для Брейера это стало
поводом для отказа от недавно изобретенного психотерапевтического метода, то Фрейд
стал разрабатывать метод толкования, с помощью которого должен был устраняться
перенос. Это — ступень «разъяснения». Но и в этом случае может произойти «застре-
вание», когда, например, пациент понимает неприемлемость инфантильного требования,
но у него нет энергии, чтобы самому измениться. Поэтому теперь на сцену выходит
«воспитание», которое входит в задачу социально ориентированной психологии Адлера.
На какой бы ступени ни достигался успех лечения, все же он всегда оценивается
по критерию дееспособности, социальной приспособленности. Это, пожалуй,
относится к большинству молодых пациентов, которые рано или поздно должны
добиться приспособления к внешней реальности.
Юнг также не оставляет никаких сомнений в своей позиции, что человек обязан
справляться со своими практическими и общечеловеческими жизненными задачами.
В своих работах, посвященных «практике», он категорически утверждает: «Надо
стремиться, насколько это возможно, к нормализации и рационализации. Если
терапевтический успех достигнут, то тогда, пожалуй, можно довольствоваться тем,
что есть» (Jung 1929a, параграф 82). Уже из этого видно, что образ Юнга как далекого
от мира мистика и мечтателя — просто недоразумение.
Между тем, его собственный вклад в терапию относится к тем случаям, когда упомя-
нутые «ступени» не привели к успеху. Он от них не отказывается, а скорее дополняет их.
«То, что я могу сказать, относится к моменту, когда заканчивается лечение и начинается
развитие. Стало быть, мой вклад в терапию ограничивается теми случаями, где рациональ-
ное лечение не достигает удовлетворительного результата. Материалы о больных, имею-
щиеся в моем распоряжении, собираются своеобразно: свежие случаи составляют явное
меньшинство. Большинство же имеет за собой одну из форм психотерапевтического
лечения, а именно лечение с частичным или негативным результатом. Более двух третей
моих пациентов — люди уже на склоне лет, и примерно в трети случаев они страдали
не от клинически определенных неврозов, а от бессмысленности и беспредметности
своей жизни. Я ничего не имею против того, чтобы охарактеризовать подобную
тенденцию как общий невроз нашего времени» (Jung 1929a, параграф 83).
Юнг относит границу между первой и второй половинами жизни примерно
к 35–40-летнему возрасту. Чтобы пояснить особую проблематику людей этого
возраста, он прибегает к следующему образу: «Я имею в виду солнце, одушевленное
человеческим чувством и наделенное сиюминутным человеческим сознанием. Утром
оно появляется из ночного моря бессознательного, освещая широкий, пестрый мир,
и чем выше оно поднимается на небосводе, тем дальше распространяет свои лучи.
В этом расширении сферы своего влияния, связанном с восходом, солнце будет видеть
свое предназначение и усматривать свою высшую цель в том, чтобы подняться как
можно выше и тем самым как можно больше распространить свою благодать. С этим
убеждением солнце достигает непредвиденной полуденной высоты — непредвиденной,
потому что из-за своего однократного индивидуального существования оно не могло
знать заранее собственного кульминационного пункта. В двенадцать часов дня
начинается закат. Он представляет собой инверсию всех ценностей и идеалов утра.
Солнце становится непоследовательным. Оно как бы убирает свои лучи. Свет и тепло
убывают до полного угасания» (Jung 1930, параграф 778. Курсив мой. — К. Т. Ф.-В.).
Наряду с жизненным рубежом как показанием к проведению специфической
юнгианской терапии есть и другой — частично совпадающий — параметр. Юнг пишет:
«Однако понятие “нормальный человек”, как и понятие “адаптация”, является ограни-
ченным, предполагая нечто усредненное. Приспособление — это желанная цель,
например, для тех, кому тяжело дается умение ладить с миром, или же для тех, кто из-за
своего невроза не в состоянии вести нормальное существование. “Нормальный
257
человек” — идеальная цель для неудачников, для всех тех, кто находится ниже общего
уровня приспособленности. Однако для людей, которые способны на большее, чем
средний человек, для людей, которым совсем не трудно добиться успеха, добиться более
чем скромных достижений, идея или моральное принуждение ничем не отличаться
от “нормальных” людей, по сути, — прокрустово ложе, непереносимая смертельная
скука, бесплодный, безнадежный ад... Мысль, которая могла бы прийти кому-нибудь в
голову, — сделать первых нормальными — была бы воспринята этими людьми как
дурной сон, ибо самая глубокая их потребность состоит в том, чтобы вести “ненормаль-
ную” жизнь» (Jung 1929a, параграф 161).
Нужно ли еще раз подчеркивать, что речь здесь не идет об оправдании лодырей
и бездельников? Использование Юнгом понятия «ненормальности», которая
превосходит общий уровень приспособления, стало причиной того, что многие
считают Юнга представителем элитарного учения о мудрости. Нередко эта характе-
ристика имеет негативный оттенок. И, наоборот, А. Мичерлих, которого едва ли мож-
но заподозрить в «политических» пристрастиях, считает: «Аналитическая психология
Юнга... — одна из немногих альтернатив позитивизму, который во всем мире
приобрел качества однопартийной системы» (Mitscherlich 1974).
Замечание Мичерлиха, выступающего с позиции обличителя пороков своего
времени, затрагивает то общее, что объединяет два показания к проведению
юнгианской терапии, — речь идет об адаптации к внутреннему миру, которая не
менее важна, чем адаптация к реальности и объективности внешнего мира. «В моей
картине мира присутствует огромное внешнее и такое же огромное внутреннее,
а между ними находится человек» (Jung 1929b, параграф 777).
Теперь мы обратимся к вопросу о том, каким путем, по мнению Юнга, можно
прийти к адаптации к внутреннему миру. При этом мы в основном будем следовать
работе «Отношения между Я и бессознательным» (Jung 1928c, параграф 202 etc.).
Главный раздел этого сочинения озаглавлен «Индивидуация», под которой Юнг
понимает «самоосуществление» (Jung 1928c, параграф 266). В одном из предыдущих
разделов мы рассматривали становление сознания и его функцию, заключающуюся,
по сути, в одностороннем приспособлении. Сознание принимает роль, которую ему
большей частью навязывает общество, и чтобы сыграть ее как можно лучше, индивид,
в конечном счете, идентифицируется с нею. В результате под влиянием услож-
няющейся культуры происходит все большее отстранение от внутренних данностей,
то есть, по существу, отказ от себя. Что в этом смысле означает внешняя адаптация
(формирование «Персоны»), можно понять, когда например, изменяется представ-
ление человека, который в своем поведении целиком ориентирован на свои внутрен-
ние импульсы: По словам Юнга, «“канадцы, не знающие показной вежливости
Европы”, которые из одной публичной “gaffe”11 совершенно бесхитростно и наивно
попадают в другую, добрые зануды, или трогательные дети, или — если это женщи-
ны — пугающие своей бестактностью призраки Кассандры, вечно неправильно
понятые, не ведающие, что творят, и поэтому всегда рассчитывающие на прощение...
Такие люди могут избегать разочарований и страданий всякого рода, сцен и актов
насилия, лишь научившись понимать, как правильно вести себя в обществе. Они дол-
жны научиться понимать, чего ожидает от них социум; они должны увидеть,
что в мире есть обстоятельства и люди, которые намного превосходят их; они должны
знать, что означают для других людей их поступки. Для человека, надлежащим
образом сформировавшего свою Персону, это, разумеется, будет не более чем
учебным планом для первоклассников...» (Jung 1928с, параграф 318).
С помощью такого же приема попытаемся теперь рассмотреть ситуацию человека,
не адаптированного к внутреннему миру. У него возникнут коллизии с внутренними
образами и закономерностями, поскольку он их совсем не воспринимает и уж тем более
258
не понимает. Сам того не подозревая, он вызывает их по разному поводу, после чего

становится беспомощной жертвой их реакций. То, с чем ему приходится сталкиваться, —
это, разумеется, силы, которым он не может найти места в своей Персоне: эмоции, вполне
способные нарушить внешнюю адаптацию. Процитируем фрагмент из яркого описания
Юнгом этого состояния: «У Бисмарка были приступы истерического плача, Вагнер
переписывался по поводу шелковой завязки домашнего халата, Ницше писал письма
“милой Ламе”, Гёте вел беседы с Эккерманном и т. д. Но есть вещи более тонкие, чем
банальные“ляпсусы”героев.Однаждыяпознакомилсясчеловеком,достойнымглубокого
уважения, — его вполне можно было назвать святым, — я три дня ходил вокруг него
и никак не мог обнаружить в нем никаких недостатков, присущих смертным. Мое чув-
ство неполноценности стало угрожающим, и я уже начал было всерьез подумывать о том,
что мне необходимо исправляться. Но на четвертый день у меня консультировалась его
жена... Из этого я извлек урок: каждый, кто соединяется со своей Персоной, может
сделать так, что его жена будет, не замечая того, воплощать все, его беспокоящее, но она
расплатится за свое самопожертвование тяжелым неврозом» (Jung 1928c, параграф 306).
«В той мере, в какой мир побуждает индивида к идентификации с маской, индивид
подвержен также влиянию изнутри. “Высокое стоит на низком”, — говорил Лао-Цзы.
Изнутри навязывается противоположное, получается так, словно бессознательное
подавляет Я с такой силой, с какой последнее притягивается Персоной. Непротивление
воздействию снаружи, то есть по отношению к искусу Персоны, означает аналогичную
слабость внутри — по отношению к влияниям бессознательного. Внешне играется
эффективная и сильная роль, внутри развивается женоподобная слабость по отношению
ко всем влияниям бессознательного; чувства и настроения, боязливость, даже феминизи-
рованная сексуальность (кульминирующая в импотенции) постепенно берут верх» (Jung
1928c, параграф 308). (Юнг описывает здесь мужскую психологию.)
Человек, страдающий такими симптомами, будет склонен понимать и извинять
их как свои «слабости». Но, занимая такую позицию, он заранее отказывается от того,
чтобы хоть как-то повлиять на свое состояние. «Подобно тому, как синяки, получен-
ные мирным человеком на улице, нельзя излечить моральным вытеснением, точно
так же мало проку от того, чтобы со смирением записывать на свой счет “слабости”
как таковые. Здесь есть причины, намерения и следствия, в которые могут вмешаться
воля и понимание» (Jung 1928с, параграф 319). Итак, как же выглядит «начальная
школа» мужчины, живущего как Персона?
Юнг установил, что в сериях сновидений анализандов мужского пола через
определенные промежутки времени в качестве постоянно повторяющегося мотива
часто появляется фигура незнакомой женщины (Jung 1935, параграфы 16–17, а также
Jung 1944, параграф 44 etc.). В одном случае ему довелось наблюдать, что этот мотив
в течение трех месяцев повторялся 51 раз. Он описывает удивительное разнообразие
форм проявления такого мотива и дает следующее резюме: «Следовательно, мотив
незнакомой женщины характеризует фигура крайне противоречивого характера,
которую на самом деле нельзя было свести к обычному человеку женского пола. Скорее,
описывалось сказочное существо, некая фея, также имеющая трудно определимый
характер. Как известно, в сказках бывают злые и добрые феи, они также могут
превращаться в животных, могут быть невидимыми, имеют неопределенный возраст,
они то юные, то старые, по своей натуре это не люди, а эльфы с самыми разными
чертами характера, соблазнительные, опасные и обладающие знаниями, которые
превосходят знания обычного человека. Поэтому, наверное, едва ли будет ошибкой
предположение, что этот мотив тождественен аналогичным представлениям мифо-
логии, где мы встречаем это эльфийское существо в самых разных образах, таких,
как нимфы, ореады, сильфиды, ундины, русалки, лешачихи, суккубы, ламии, вампиры,
ведьмы и т. д. Ведь весь мифический сказочный мир является порождением бессозна-
259
тельной фантазии, равно как и сновидение! Часто кажется, что этот мотив сменяет
мотив воды. Подобно тому, как вода в целом означает бессознательное, так и фигура
незнакомой женщины, которую я назвал Анимой, является персонификацией
бессознательного. В принципе эта фигура обнаруживается только в бессознательном
мужчин, и она отчетливо проявляется только тогда, когда качества бессознательного
начинают становиться для пациента проблематичными. У мужчины бессознательное
имеет женские признаки, а у женщины — мужские, поэтому бессознательное
у мужчины персонифицировано в виде женского существа, обладающего вышеопи-
санными свойствами» (Jung 1935, параграф 17).
Анима — это первая фигура, которую встречает мужчина при проникновении
в свое коллективное бессознательное. Здесь следует заметить, что это проникновение,
по мнению Юнга, является продолжением предыдущих этапов анализа — катарсиса,
разъяснения и воспитания (см. выше), о чем со всей очевидностью свидетельствуют
некоторые положения в работе «Отношения между Я и бессознательным». Мы хотим
особо подчеркнуть, что было бы опасной иллюзией считать, будто в юнгианской
терапии пренебрегают скрупулезным «классическим» анализом.
Техника, которую Юнг использует для «соприкосновения» с Анимой, — это
описанный ранее «метод активного воображения». Он еще раз разъясняется здесь
с практической точки зрения (Jung 1928c, параграф 366 etc.). В частности, Юнг
постоянно подчеркивает важность сознательной позиции по отношению к внутрен-
нему событию. По мере продолжения контакта с Анимой и дифференциации
отношения к ней ее неконтролируемые, «феминизирующие» воздействия на Я осла-
бевают, пока, наконец, эта фигура не превращается в подчиненную сознанию
функцию, которая аналогично Персоне регулирует отношения с внутренним миром.
Тем самым окончательно признается ее объективная реальность.
Естественное следствие признания внутренней действительности и ее автономии
состоит в том, что Я — прежде якобы вся сфера психики — теперь уже не является
средоточием личности. Основной акцент переносится, скорее, на бессознательное.
Это равносильно окончанию прежней — пусть даже и иллюзорной — абсолютной
автономии Я. Оно вынуждено признать внутренние силы, архетипы, в качестве выше-
стоящих факторов и тщательно учитывать их. Вместе с тем «тщательный учет»
совпадает по значению с латинским словом «religio»12, и именно этот смысл вкла-
дывает в него Юнг, когда приписывает душе естественную религиозную функцию.
Субъективно она соответствует чувству, что человек находится во власти высших сил
(которые ему угрожают!), независимо от того, где он пытается отыскать эти силы —
в своем внутреннем мире или вовне в соответствии с определенным вероиспове-
данием.
Юнг утверждает, что при успешном лечении пациентов среднего и пожилого
возраста у него не было ни одного случая, когда бы человек не находил доступа к этой
религиозной функции, и мы склонны согласиться с этим мнением, если понимать
религию в указанном смысле. У нас нет возможности останавливаться здесь на
психологии религии Юнга, поэтому мы отсылаем читателей, интересующихся этой
проблемой, к работам Юнга, вошедшим в 15-й том его собрания сочинений13.
Вернемся к нашей теме: Анима мужчины соответствует, как уже отмечалось выше,
Анимусу женщины. Юнг констатировал, что он постоянно проявляется в виде
множества незнакомых мужских фигур. Кроме того, существует следующее отличие:
он не вызывает, как Анима, разных чувств и настроений, а скорее проявляется в том,
что обычно называют «духом противоречия».
Впрочем, обе фигуры — даже в своем «первичном состоянии» — могут оказывать
и позитивное воздействие, например, в форме «femme inspiratrice» («вдохновения
женщиной») или «духовного вождя».
260
С ассимиляцией Анимы и Анимуса соприкосновение с бессознательным не завер-

шается. Оно открывается нам во все новых фигурах, и мы снова и снова должны
пытаться вступать с ними как в тесные, так и в дистантные отношения, чтобы тем
самым обеспечить себе скромное жизненное пространство, на которое мы можем
претендовать в лучшем случае. Ибо не надо забывать, что и внешний мир не прек-
ращает выдвигать свои требования!
В чем же цель процесса индивидуации? Предоставим слово Юнгу: «Так ассими-
ляция [архетипических фигур] через осознание их содержания естественным образом
ведет нас назад, к нам самим как сущему и живому “нечто”, которое зажато между
двумя системами мира и их смутно угадываемыми, но тем яснее ощущаемыми силами.
Это “нечто” нам чуждо, но все же необычайно близко, оно совсем наше, но все же неуз-
наваемо, это виртуальное средоточие устройства столь таинственного, что оно может
требовать всего — родства с животными и богами, кристаллами и звездами, не повергая
нас в изумление и даже не вызывая нашего неодобрения. Это “нечто” и впрямь требует
всего этого, а у нас под рукой нет ничего, чем можно было бы достойно встретить это
требование, и для нас будет благом хотя бы расслышать этот голос.
Я назвал это средоточие Самостью. С интеллектуальной точки зрения Самость —
это не что иное, как психологическое понятие, конструкция, которая должна
выражать неразличимую для нас сущность, которую мы не можем постичь как
таковую, ибо она превосходит возможности нашего разума, как это вытекает уже
из ее определения. С таким же успехом ее можно было бы назвать “Богом в нас”.
По всей видимости, начала всей нашей душевной жизни непостижимым образом
зарождаются в этой точке, и все высшие и последние цели, по-видимому, на ней
сходятся. Этот парадокс неизбежен, как всегда, когда мы пытаемся охарактеризовать
что-то такое, что превосходит возможности нашего разума.
Надеюсь, внимательному читателю уже достаточно ясно, что Самость имеет столько
же общего с Я, сколько Солнце с Землей. Спутать их невозможно. Речь не идет об обо-
жествлении человека или о принижении Бога. То, что находится по ту сторону нашего
человеческого разума, так или иначе, для него недостижимо. Поэтому, используя понятие
Бога,мытемсамымпростоформулируемопределенныйпсихологическийфакт,аименно
независимость и превосходство определенных психических содержаний, факт, который
выражается в их способности перечеркивать волю, навязываться сознанию и влиять
на настроения и поступки» (Jung 1928с, параграф 398 etc.).
«Понимание Бога как автономного психического содержания делает Бога
моральной проблемой — и это, следует признать, весьма неудобно. Но если эта
проблематика отсутствует, то и Бог не существует, ибо тогда он нигде не вмешивается
в нашу жизнь. В таком случае он является историческим понятием-пугалом или
выражением философской сентиментальности» (Jung 1928с, параграф 402).
«Самость можно охарактеризовать как своего рода компенсацию за конфликт между
внутренним и внешним. Такая формулировка, пожалуй, пригодна, поскольку Самость
носит характер чего-то такого, что является результатом, достигнутой целью — того,
что осуществляется лишь постепенно и становится ощутимым после многих усилий.
Таким образом, Самость — это еще и цель жизни, ибо она — самое полное
выражение того, как складывается судьба (что и называется индивидом), причем
не только отдельного человека, но и всей группы, в которой он дополняет других
до целостного образа.
С ощущением Самости как чего-то иррационального, неопределимого сущего,
чему Я не противостоит и не подчиняется, но чему оно привержено и вокруг чего оно
в некотором смысле вращается, как Земля вокруг Солнца, цель индивидуации оказы-
вается достигнутой. Я использую слово “ощущение”, чтобы подчеркнуть им пер-
цептивный характер отношений между Я и Самостью. В этих отношениях нет ничего
261
познаваемого, ибо мы ничего не можем сказать о содержаниях Самости. Един-

ственное содержание Самости, которое нам известно, — это Я. Это индивидуальное
Я воспринимает себя как объект неизвестного и вышестоящего субъекта. Мне ка-
жется, что психологическая констатация подходит здесь к своему пределу, поскольку
сама по себе идея Самости уже является трансцендентным постулатом, который хотя
и может быть психологически обоснован, но научно не доказан. Шаг за пределы
науки представляет собой безусловное требование представленного здесь психоло-
гического развития, поскольку без этого постулата я не сумел бы удовлетвори-
тельными образом сформулировать эмпирически осуществляющиеся психические
процессы. Поэтому понятие Самости претендует, по крайней мере, на то, чтобы
иметь ценность гипотезы, соответствующей гипотезе о структуре атома. И даже если
мы и здесь не можем выйти за пределы образа, то все же это — нечто необычайно
жизненное, толкование чего превосходит мои возможности. Я вовсе и не сомневаюсь
в том, что это — образ, но такой образ, в котором мы по-прежнему заключены» (Jung
1928с, параграф 404–405).
Мы столь подробно цитируем эту работу, характеризующую творчество Юнга
в целом, еще и потому, что считаем необходимым дать читателю не только объек-
тивную информацию о его научном труде, но и представление о его личности. Здесь
мировоззренческая убежденность оказывается сильнее сдержанности ученого или,
если угодно, увлеченность терапевта отодвигает в сторону работу исследователя.
Здесь следует еще раз обратиться к цитате, которую мы привели во введении:
«Что бы мы ни стремились постичь с помощью своего интеллекта, в конце концов
мы придем к парадоксальности и относительности, если это честный труд, а не одно
из petitio principii, служащее лишь простому удобству. Несомненно, что интеллек-
туальное постижение психического процесса должно вести к парадоксальности
и относительности...» (Jung 1921, параграф 929).
Однако вернемся снова к «честному труду»! Образы, сопровождающие процесс
индивидуации (см. также статью Г. Вера в этом томе), настолько разнообразны, что Юнг
стал искать способ не только для выявления определенных структур, но и для возможной
объективизации материала с помощью метода сравнения. Наверное, он и его ученики
находили сопоставимые результаты деятельности человека в различных культурах
и в отдельных произведениях искусства; тем не менее самым важным открытием
оказался символический мир алхимии, которая вызывала огромный интерес Юнга
с 20-х годов вплоть до его смерти. Еще в 1914 году Герберт Зильберер, ученик Фрейда,
обратил внимание на параллели между представлениями алхимиков и современными
продуктами бессознательного, однако в то время эти его идеи остались невостре-
бованными. И именно Юнгу удалось показать, что задача алхимиков, во всяком случае,
серьезных адептов, состояла в высвобождении «древнего Адама» или создании «нового
человека», а отнюдь не только в банальном получении золота. К сожалению, мы не мо-
жем здесь подробно останавливаться на этой теме; тем не менее следует констатировать,
что труд Юнга «Психология и алхимия» (Jung 1944) — одна из самых увлекательных
его книг. Мы уже не раз ссылались на вторую ее часть, где сновидения современного
человека сравниваются с алхимическими представлениями.
Проблемы и методы психотерапии, которые мы до сих пор обсуждали, имеют общее
значение, хотя и находят также повсеместное применение при лечении так называемых
неврозов в часы амбулаторного приема. Мы уже не раз упоминали, что Юнг вначале
работал в психиатрической клинике и приобрел многие знания благодаря наблюдениям
за душевнобольными; теперь вкратце остановимся на психотерапии психозов, в част-
ности, шизофрении, какой она представлялась Юнгу с его позиций.
Публикации Юнга, посвященные теме шизофрении, относятся к периоду с 1906-го
по 1958 год. Будучи ассистентом в Цюрихской университетской психиатрической
262
клинике Бургхёльцли, он исследовал ассоциации больных, опираясь на психоанализ

Фрейда; первые результаты он представил в 1906 году в работе «О психологии demen-
tia praecox». Юнг утверждал, «что во многих случаях возникновение болезни сопряжено
с сильным аффектом» и что он почувствовал «искушение придать комплексу причинное
значение, однако с... оговоркой, что помимо психологического воздействия комплекс
содействует еще и выработке некоего неизвестного вещества (токсина?), которое
вызывает разрушительные изменения» (Jung 1906, параграф 195). Вскоре после этого
(Jung 1908) на ярких примерах болезненных проявлений убедительно доказал, что
существует возможность понимания шизофренических симптомов, а в 1914 году в по-
слесловии к одной из своих работ выступил за создание надперсоналистической
психологии, необходимой для понимания психозов. В контексте этого требования
и следует рассматривать сравнение шизофренических проявлений со сновидениями,
которое проводится во всех его сочинениях. В последней статье (Jung 1958, параграф
553 и далее) он еще раз выдвигает гипотезу о токсинах, но при этом добавляет идею
о локализации их в стволе головного мозга. В заключение он выражает мысль о том, что
«разумеется, пройдет еще долгое время, прежде чем физиология и патология мозга,
с одной стороны, и психология бессознательного — с другой, смогут протянуть друг
другу руку. Доселе же они, пожалуй, вынуждены идти разными дорогами. Однако
психиатрия, которая должна заниматься человеком как целым, уже в силу самой своей
задачи понимать и лечить больного обязана учитывать как одну, так и другую сторону,
невзирая на пропасть, лежащую между двумя аспектами психического феномена»
(Jung 1958, параграф 584).
По поводу терапии Юнг высказывается с умеренным оптимизмом. Он конста-
тирует, что терапия более простых случаев, с которыми приходится сталкиваться
в часы амбулаторного приема, является перспективной, но сообщает также об отдель-
ных тяжелых заболеваниях, которые поддавались психотерапевтическому лечению
(например, Jung 1958, параграф 571–572). Он предостерегает от веры в какие-либо
методы и утверждает: «на что следует в первую очередь полагаться в процессе
лечения... — это личное участие, серьезные намерения и самоотдача, более того, —
самоотречение человека, обращающегося за помощью» (Jung 1958, параграф 573).
С другой стороны, для него также важно понимание хаотичного материала и пере-
дача этого понимания пациенту.
Складывается впечатление, что интерес Юнга к клинической работе был, скорее,
научным и что в терапевтическом аспекте его интересовали только «пограничные
случаи» (borderline cases) — как бы мы сегодня сказали, — встречавшиеся в его
практике. Поэтому долгое время в юнгианской школе, за немногими исключениями
(например, Perry 1953; 1961) тема шизофрении оставалась непопулярной; пожалуй,
не было также и клиник, которые бы отвечали условиям, необходимым для лечения
тяжелых больных. Однако теперь, после основания в 1963 году в Цюрихе Клиники
и исследовательского центра юнгианской психологии, созданы, по крайней мере,
в определенном масштабе, необходимые предпосылки для плодотворного примене-
ния идей Юнга при лечении тяжелых психических заболеваний (см., например,
Fierz 1963); и это, если иметь в виду, что эти идеи возникли у него благодаря работе
в психиатрической клинике, отнюдь не кажется бесперспективным начинанием.
Итак, наше изложение психологии К. Г. Юнга подошло к концу. Надеемся, что мы
сумели прояснить основные его идеи и их внутреннюю взаимосвязь. Особая цель для
нас состояла в том, чтобы наглядно показать конвергенцию научного и терапев-
тического подходов Юнга и при этом также дать читателю представление о личности
этого великого новатора.
263
1
Я благодарен Попечительскому совету 8
Августин Аврелий (354–430) — философ,
Психологического фонда Конфедеративной религиозный деятель. Развивал учение об изна-
высшей технической школы Цюриха за мате- чальном существовании знания в душе, которое
риальную поддержку этой работы, а также посредством волевой активности может найти
руководству Клиники и исследовательского свою реализацию в материальном мире. Душа,
центра юнгианской психологии (Цюрих) за от- при обращении к самой себе, обнаруживает
пуск, предоставленный мне для ее написания. источник истинных знаний, которые принци-
2
Цитаты из работ Юнга приводятся по «Соб- пиально отличны от тех, которые приобретаются
ранию сочинений» (G. W., Olten und Freiburg/ в чувственном и рациональном познании. Свои
Br., Walter). Для сопоставления с вышедшим взгляды на душевные процессы описал в «Испо-
в свет английским изданием (Princeton, N. Jersey: веди». — Примечание редактора.
Princeton University Press, и London: Routledge 9
Папенькин сынок (фр.). — Примечание
and Kegan Paul), вместо страницы указывается редактора.
параграф. 10
«Обоюдное сумасшествие» (фр.), индуциро-
3
Название логической ошибки (лат.). — При- ванный психоз. — Примечание редактора.
мечание редактора. 11
Неловкость, бестактность, оплошность (фр.). —
4
В результате получилось: «Меня не заботит, Примечаниепереводчика.
что Вы обо мне думаете». — Примечание пере- 12
Святыня, предмет культа. — Примечание
водчика. редактора.
5
Zum Vorschwein (вместо Vorschein) kom- 13
Читателей, которые хотят самостоятельно
men. — Примечание переводчика. разобраться в этом вопросе, мы отсылаем к сле-
6
«Оговорки по Фрейду» (англ.) — Примечание дующим источникам: «Психология и религия»
редактора. (1939); «Ответ Иову» (1952b), «Воспоминания…»
7
Сеятельница (фр.). Видимо, речь идет о сим- (1962); «Письма» (1972, особенно 1-й и 2-й
воле Франции и французской женщины. — При- тома), а также к работе Рудина (Rudin 1975).
мечание редактора.
Библиографию важнейших публикаций К. Г. Юнга в хронологической последовательности читатель
найдет в этом томе в статье Х. Роде «Основные труды Юнга»
Augustinus: Bekenntnisse. München: Kösel 1955 HEISENBERG, W.: Der Teil und das Ganze Gesprache 1m Umkreis
der Atomphysik. München: Piper 1969
BALMER , H. H.: Die Archetypentheorie von C. G. Jung. Berlin,
Heidelberg, New York: Springer 1972 JASPERS, K.: Allgemeine Psychopathologie (1913). Berlin, Hei-
delberg: Springer 81965
B ASH , K. W.: Lehrbuch der allgemeinen Psychopathologie.
Grundbegriffe und Klinik. Stuttgart: Thieme 1955 JUNG, C. G.: Zur Psychology und Pathologie sogenannter okkul-
ter Phänomene (1902). G. W. I
E LLENBERGER, H. F.: The Discovery of the Unconscious. New
York 1970. Deutsch: Die Entdeckung des Unbewußten. Diagnostische Assoziationsstudien (1904 ff). G W II
Bern, Stuttgart, Wien: Hans Huber 1973 Über die Psychologie der Dementia praecox: Ein Versuch
FIERZ, H. K.: Khnik und analytische Psychology Studien aus dem (1906). G. W. III
C. G. Jung Institut, Bd. XV. Zürich, Stuttgart: Rascher 1963 Der Inhalt der Psychose (1908). G. W. III
F IERZ, M.: Symbole in der Wissenschaft, insbesondere in der Über Konflikte der kindlichen Seele (1910). G.W. XVII
Physik. In: Traum und Symbol. Zürich, Stuttgart: Rascher
1963 a, 11-33 Symbole der Wandlung. Analyse des Vorspiels zu einer
Schizophrenie (1912/1952). G. W. V
Die vier Elemente. In: Traum und Symbol. Zürich, Stuttgart:
Rascher 1963 b, 37-64 Zur Frage der psychologischen Typen (1913). G. W. VI
F ORDHAM, M.: Counter-transference (1960). In: Technique in Psychotherapeutische Zeitfragen. Ein Briefwechsel zwis-
Jungian Analysis. The Library of Analytical Psychology, Vol. chen C. G. Jung und R. Loÿ (1914). G. W. IV
II. London: Heinemann 1974 The Psychology of Dreams. In: Collected Papers on Analytical
FREUD, S.: Die Traumdeutung (1900). G. W. II/III Psychology, 299-311. London: Baillére, Tindall & Cox 1916 a
Zur Psychopathologie des Alltagslebens (1901). G. W. IV Die transzendente Funktion (1916 b). G. W. VIII
Zur Geschichte der psychoanalytischen Bewegung (1914). Instinkt und Unbewußtes (1919). G. W. VIII
G. W. X Psychologische Typen (1921). G. W. VI
FREUD, S., JUNG, C. G.: Briefwechsel. Frankfurt/M.: S. Fischer 1974 Allgemeine Gesichtspunkte zur Psychologie des Ttaumes
FREY-WEHRLIN, C. Ò.: Probleme der Traumdeutung. In: Traum (1925). G. W. VIII
und Symbol. Zürich, Stuttgart: Rascher 1963, sowie in: J. Die Bedeutung der analytischen Psychologie für die Erzie-
Analyt. Psychol. 7, 1962, 119-131 hung (1928a). G. W. XVII
Überlegungen zu C. G. Jungs Begriff der Synchronizität. –Z. Über die Energetik der Seele (1928 b). G. W. VIII
analyt. Psychol. 7, 1976, 97-109
Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewußten
H EINE , H.: Zur Geschichte der Religion und Philosophie in (1928 c). G. W. VII
Deutschland (1834). Frankfurt/M.: Insel 1965
264
Die Probleme der modernen Psychotherapie (1929 a). G. W. Experiment und Symbol. Arbeiten zur Komplexen Psycho-
XVI logie C. G. Jungs. Olten, Freiburg/Br: Walter o. J. (1975 b)
Der Gegensatz Freud und Jung (1929 b). G. W. IV MITSCHERLICH, A.: Auch ein bürgerliches Trauerspiel (zum Brief-
Die Lebenswende (1930). G. W. VIII wechsel Freud/Jung). Frankfurter Allgemeine Zeitung, 25. 5.
1974
Allgemeines zur Komplextheorie (1934 a). G. W. VIII
OTTO , R.: Das Heilige. Über das Irrationale in der Idee des Gött-
Die praktische Verwendbarkeit der Traumanalyse (1934 b). lichen und sein Verhältnis zum Rationalen (1917). Mün-
G. W. XVI chen: Biederstein 261947
Grundsatzliches zur praktischen Psychotherapie (1935). PAULI, W.: Der Einfluß archetypischer Vorstellungen auf die Bil-
G. W. XVI dungnaturwissenschaftlicher Theorien bei Kepler. In: Na-
Psychologie und Religion (1939). G. W. XI turerklärung und Psyche. Studien aus dem C. G. Jung-Insti-
tut, IV. Zürich, Stuttgart: Rascher 1952
Über die Psychologie des Unbewußten (1942). G. W. VII
Naturwissenschaftliche und erkenntnistheoretische Aspekte
Psychologie und Alchemie (1944). G.W. XII der Ideen vom Unbewußten Dialectica, 8, 1954, 283-301
Vom Wesen der Träume (1945). G. W. VIII PERRY, J. W.: The Self in Psychotic Process. Berkeley, Los Ange-
Die Psychologie der Übertragung. Erläutert anhand einer al- les: Univer. California Press 1953
chemistischen Bilderserie, für Ärzte und praktische Psy- Image, Complex and Transference in Schizophrenia. In:
chologen (1946). G. W. XVI A. Burton (Hg.): Psychotherapy of the Psychoses. New York:
Theoretische Überlegungen zum Wesen des Psychischen Basic Books 1961
(1947). G. W. VIII PHILLIPS , J. H.: Psychoanalyse und Symbolik. Bern, Stuttgart:
Synchronizität als ein Prinzip akausaler Zusammenhänge Huber 1962
(1952 a). G. W. VIII RIVERS, W. H. R.: Instinct and the Unconscious. British Journal
Antwort auf Hiob (1952 b). G. W. XI of Psychology, 10, 1919/20, 1-7
Mysterium Coniunctionis. Untersuchung uber die Trennung RUDIN, J.: Ein Beitrag von C. G. Jung zur Religionspsychologie.
und Zusammensetzung der seelischen Gegensätze in der In: C. G. Jung im Leben und Denken unserer Zeit. Vorträge
Alchemie (1955). G. W. XIV zum 100 Geburtstag an der ETH. Zürich: Olten, Freiburg/Br.:
Walter 1975
Die Schizophrenie (1958). G. W. III
SCHELER, M.: Die Stellung des Menschen im Kosmos (1927).
Erinnerungen, Träume, Gedanken. Zürich, Stuttgart: Ra-
München: Nymphenburger Verlagshandlung 1947
scher 1962
SCHOPENHAUER, A.: Einleitung in die Philosophie. Nachlaß Bd. II
Bnefe I-III Hg. v. Aniela Jaffé. Olten, Freiburg/Br.: Walter 1972 ff
Leipzig: Reclam o. J.
MEIER, C. A.: Die Empirie des Unbewußten. Mit besonderer Be-
rücksichtigung des Assoziationsexperimentes von C. G. Jung. SILBERER, H.: Probleme der Mystik und ihrer Symbolik. Wien,
Lehrbuch der Komplexen Psychologie C. G. Jungs, Band I. Leipzig: Heller 1914
Zürich, Stuttgart: Rascher 1968 (jetzt Olten, Freiburg/ UEXKÜLL, J. V.: Umwelt und Innenleben der Tiere. Berlin 1909
Br.: Walter)
WHEELWRIGHT, J. B., B UEHLER , J. A.: Jungian Type Survey (The
Die Bedeutung des Traumes. Lehrbuch der Komplexen Psy- Gray Wheelwright Test), 1944. San Francisco: Soc. Jungian
chologie C. G. Jungs, Band II. Olten, Freiburg/Br.: Walter 1972 Analysts of North. Calif. 151964
Bewußtsein. Lehrbuch der Komplexen Psychologie C. G. Jungs, ZUMSTEIN-PREISWERK, S T.: C. G.Jungs Medium. Die Geschichte
Band III. Olten, Freiburg/Br: Walter 1975 a der Helly Preiswerk. München: Kindler 1975
265
ПСИХОДИНАМИКА ПОЛЯРНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ ЮНГА
Леонгард Шлегель
Одна из важнейших заслуг К. Г. Юнга в психологии — рассмотрение принципа

полярности психики и его психодинамического значения. Этот принцип позволяет
нам понять многие особенности переживания и поведения человека, в том числе
и с точки зрения его подверженности невротическим нарушениям. Как будет
показано далее в данной статье, подход, который основывается на этом принципе,
предоставляет также возможность рассмотреть с единой точки зрения различные
глубинно-психологические представления о возникновении, сущности, анали-
тическом лечении и устранении душевных расстройств. Однако психологию
К. Г. Юнга нельзя целиком сводить только к этому способу рассмотрения, каким
бы важным он ни был. Второй существенный аспект в его рассуждениях, касаю-
щихся психологии неврозов, обозначается понятием эмоционально окрашенного
комплекса, третий аспект — понятием либидо и, наконец, четвертый аспект,
который он, однако, не сумел разработать в виде системы, связан с его пред-
ставлениями об отношениях между индивидуальной и коллективной психикой.
Кроме того, Юнг стал известен своими положениями о реальности нуминозного
мира человеческих переживаний, который он пытался постичь с помощью разрабо-
танной им теории архетипов. В последующих рассуждениях этот аспект учения
Юнга я разбирать не буду.
«Проблема противоположности», которую Юнг постоянно затрагивает в своих
книгах, основывается на «контрадикторной и контрапунктной структуре психики»
(Jung 1943b, 82). Йен Гебзер обратил внимание на то, что при рассмотрении Юнгом
«противоположностей» речь, собственно говоря, идет о полюсах вышестоящей
целостности (Gebser 1963). Это вытекает также из положения самого Юнга о том,
что между так называемыми противоположностями существует связь, которая делает
возможным их объединение или синтез (Jung 1947, 236–237). Вышестоящая целост-
ность, которая виртуально всегда существует, при особых жизненных обстоятельствах
выражается в виде напряжения между двумя полюсами. Проблема противополож-
ности, или принцип полярности, по Юнгу, имеет принципиальное значение: «Пси-
хология, обязанная быть чем-то большим, чем просто техническое вспомогательное
средство, должна основываться на принципе противоположности» (Jung 1943а, 66).
То, что я понимаю под полярностью и ее психодинамикой, мне бы не хотелось
рассматривать на примере понятий, которые можно почерпнуть непосредственно
из сочинений Юнга: прежде всего мне вспоминается типология Юнга с противо-
поставлением экстраверсии и интроверсии, чувствования и мышления, ощущения
и интуиции, а также понятия Тени, Анимы и Анимуса, Персоны и души (Schlegel
1973). Впрочем, и сам Юнг придает содержательному аспекту этих понятий такое
большое значение, что при чтении его трудов можно просто не заметить основной
принцип, который мне хотелось бы здесь выделить. Для пояснения теории поляр-
ности я использую рассуждение одного автора, который при написании своей рабо-
ты вообще не испытывал влияния юнгианской психологии.
266
Психодинамика полярности в психологии Юнга (Леонгард Шлегель)
СОЦИАЛЬНАЯ КОНКРЕТИЗАЦИЯ ПОЛЯРНОСТИ
В своей книге «Сущность и изменение добродетелей» (Bollnow 1958) Отто

Фридрих Боллнов описывает добродетели, которым он дает общее название «буржу-
азные добродетели». Это те добродетели, которые в эпоху просвещения в XVIII веке
впервые были выделены как связанные между собой. Слой мелких буржуа начал
заправлять в культурной жизни, при этом экономические добродетели определялись
как основа «искусства правильного ведения хозяйства» и противопоставлялись
потребностям дворянства.
В качестве первой, так сказать, «главной» из всех буржуазных добродетелей
Боллнов называет порядок. Он понимает под этим порядок в материальном смысле
как осуществление строгого контроля над всеми имеющимися в распоряжении
средствами, а также планирование жизни в соответствии с определенными правила-
ми и при наилучшем использовании времени; и в этом, социальном, смысле очень
важны такие качества, как надежность и пунктуальность. То есть речь идет о рацио-
нальном планировании жизни во всех ее областях. В основе такого мировоззрения
лежит имплицитное убеждение в том, что жизнь можно построить в соответствии
с разумными и целесообразными принципами, главное только — наличие доброй
воли у всех заинтересованных людей.
С порядком тесно связана буржуазная добродетель бережливости и целесо-
образного, с точки зрения будущего, обращения с имеющимися средствами.
В качестве еще одной буржуазной добродетели добавляется прилежание. О «при-
лежании» стали говорить столь же много, как о «трудолюбии», только с XVIII века.
Однако Боллнов утверждает, что и в этом, актуальном сегодня значении, слово
«прилежание» вначале относилось к умеренности в наслаждении жизнью и только
в XVIII веке стало пониматься как выражение соответствующего отношения к делу.
Боллнов упоминает также чистоплотность. Под этим понятием вначале понима-
лась внешняя чистоплотность, опрятность по отношению к конкретным повсе-
дневным вещам, включая собственное тело. Однако «чистоплотность» означает также
общую нравственную чистоту человека, то, что он не запачкан «грязью греха». Боллнов
утверждает, что без чистоплотности невозможен порядок в повседневных вещах.
Отношения между порядком и чистоплотностью станут нам еще более понятными,
если мы определим грязь — шутливо и все же, пожалуй, верно — как «материю
не на том месте».Упомянутые добродетели представляют собой идеалы буржуазного
отношения к жизни. Боллнов приводит и противоположные установки — например,
аристократическую. Дворянство обладало властью и богатством, и как средоточие его
этического мировоззрения возникли великодушие и щедрость. Боллнов упоминает
также эпоху «Бури и натиска» и связанное с нею наивно-восторженное ощущение
жизни романтиков и, как продолжение того и другого, развитие жизнеутвержда-
ющей философии второй половины XIX века. Боллнов дает этим трем установкам
общее название «иррациональная жизненная позиция».
Иррациональная позиция требует непосредственности в смысле освобождения
от принуждения общепринятых и традиционных форм поведения. Каждый должен
быть свободным, чтобы беспрепятственно реализовывать свои возможности. Цивили-
зация и буржуазная культура рассматриваются как фальсификация настоящей
«природы». «Природным» является то, что не контролируется и не управляется волей.
Открытость также относится к иррациональной позиции: открытость новому,
открытость иррациональным мыслям, открытость изменениям в целом. Только такая
открытость, по мнению сторонников иррациональной жизненной позиции, обеспе-
чивает жизненность, тогда как связывание себя чем-либо означает смерть и застой.
В число основных характеристик этой установки входит также подлинность —
267
в смысле конгруэнтности настроения и поведения. Все, что нарушает такую подлин-

ность, противоречит непосредственности и первоначальности.
Выражением этой позиции является не упорядоченная жизнь, а жизнь, происте-
кающая из глубины души человека. Ее обуревают страсти и волнения, и эти чувства
свидетельствуют о способности к самоотдаче.
Добропорядочному бюргеру противостояли и противостоят другие группы населе-
ния, имеющие противоположную жизненную позицию. Среди них — те, кого в прежние
времена называли «кочевниками», например, цыгане. Бюргеру был чужд не только
их кочевой образ жизни — они считали их не привыкшими к порядку и нечистоплот-
ными. Поскольку цыгане жили «одним днем», вполне вероятно, что они, ко всему
прочему, были и небережливыми. Едва ли они были и прилежными, ибо «прилежание»
и «кочевой образ жизни» не сочетаются друг с другом. Бюргера смущали смуглая кожа,
черные волосы и глаза цыган, равно как и их пестрое одеяние, напоминавшее ему
чужестранцев. Он приписывал им продиктованную влечениями страстность. Их «демо-
низму», в понимании бюргера, возможно, способствовали также природные и религи-
озные особенности, которые удерживали их от принятия христианства.
И совершенно не случайно, что слово «богема», которое обозначает художников
и литераторов, живущих не по гражданским нормам, примерно на рубеже веков
сразу же стало широко распространенным. В этимологическом отношении это слово
происходит от названия «богемцы», но по своему значению соответствует выраже-
нию «цыганщина». Эта богема как противник буржуазии пришла на смену цыганам.
Теперь же, по-видимому, «хиппи» (и все, что причисляется бюргерами к этому
образу жизни), стали преемниками цыган и представителей богемы. Как и последние,
они лишены условностей и пестро одеты, своей жизненной позицией и мировоз-
зрением отличаются от бюргеров и, кроме того, проявляют склонность к кочевому
образу жизни. Хиппи, можно сказать, оказались вовлеченными в так называемый
конфликт поколений.
Как правило, социальная конкретизация психологических полюсов имеет опре-
деленные последствия. Возникает опасность того, что реальность определенных групп
населения не будет воспринята другими объективно. Если люди вовлекаются в поляри-
зацию, то это приводит к нереалистичной оценке других групп. Обычно это происходит
взаимно — такой порочный круг неизбежно ведет к усилению и закреплению
поляризации. На самом деле и у сторонников иррациональной жизненной позиции —
если оставаться в рамках нашего примера — также происходит поляризация по отно-
шению к бюргеру. Если сторонник иррационального мировоззрения действительно
всерьез относится к своей жизненной позиции, то едва ли он может поступить иначе,
кроме как отвергнуть позицию, противоположную его собственной. В его глазах страсть
бюргера к порядку превращается в бессмысленный педантизм, чистоплотность —
в фанатизм чистоты, прилежание — в навязчивое стремление к успеху, бережливость —
в жадность; словом, жизненная позиция бюргера в глазах противоположной стороны
характеризуется убийственной боязливостью и мелочностью. И наоборот, бюргер
воспринимает непосредственность другого человека как продиктованную влечениями
необузданность, его стремление к свободе — как эгоизм и бесцеремонность, его
открытость и готовность к изменениям — как непостоянство и ненадежность.
Поскольку один из партнеров, которого осуждает другой, чувствует себя непонятым,
он не ставит под сомнение свою позицию, а поляризуется по отношению к нему еще
сильнее; в результате чего возникает порочный круг непонимания и фиксации. Более
слабый партнер (в отношениях двух людей это человек, менее способный к адаптации,
а если говорить о населении в целом, то это будет социальное или этническое мень-
шинство) может даже испытать искушение соответствовать ожиданиям другого
и действительно начнет культивировать в себе негативные черты!
268
Юнг постоянно указывал на то, каким образом такой деструктивный круг может
нарушить отношения между отдельными людьми и между разными слоями населения
и даже стать одной из причин войн между разными по своему образу жизни народами.
Что касается отношений между отдельными людьми, то очень часто стремление
к конкретизации полярности ведет к тому, что противоположные по своей сущности
и жизненной позиции партнеры ощущают влечение друг к другу, не сознавая мотива
этого выбора, особенно потому, что речь в этом случае идет не о каком-либо вероучении,
которое можно сформулировать словами, а о переживании.
ИНТРОЕКЦИЯ ПОЛЯРНОСТИ
Если сторонник определенной жизненной позиции, например «бюргер», видит
в другом человеке, например в представителе богемы, воплощение своей противопо-
ложности, то на языке глубинной психологии речь будет идти о проекции. Это одно
из значений данного понятия. Такая проекция неизбежна и происходит, так сказать,
автоматически. «Спроецированное» означает примерно то же, что и «брошенное
во внешний мир». Употребление этого слова в значении, которое нас здесь интересу-
ет, очевидно, основывается на предположении, что спроецированное «действительно»
содержится в проецирующем. Следовательно, «в» самом бюргере есть его противопо-
ложность. Если она видится ему в странствующем подмастерье, цыгане, представи-
теле богемы, хиппи, то, согласно глубинно-психологическим представлениям, речь
идет о проекции из собственной психики в живую реальность. Собственно говоря,
конфликт между двумя полюсами — это конфликт внутренний. Один полюс пережи-
вается и проявляется сознательно, и человек несет ответственность за свои поступки;
другой полюс остается безжизненным, нереализованным, бессознательным.
Понятие социальной конкретизации можно противопоставить понятию интро-
екции. В одной из работ Юнга есть следующее замечание: «Бесконечно многое из того,
что мы сегодня воспринимаем как составную часть нашего собственного психи-
ческого существа, обнаруживается у первобытного человека пока еще жизнерадостно
спроецированным на широкие просторы. Собственно говоря, слово “проекция”
не совсем подходит, ибо из души ничего не было выброшено; речь идет, скорее, о том,
что психика благодаря целому ряду актов интроекции стала тем комплексным
феноменом, каким мы его сегодня знаем» (Jung 1945, 33–34). Хотя Юнг имел здесь
в виду переживание нуминозных данностей, это рассуждение вполне можно
применить и к переживанию формы жизни, противоположной нашей собственной,
разве что в этом смысле даже сегодня мы, как правило, воспринимаем противо-
положный полюс как находящийся вне нас. Вопрос о том, что в этом контексте Юнг
понимает под «психической субстанцией» или «психикой», можно оставить откры-
тым, во всяком случае, у меня возникают сомнения: а что, если ли оценка отношений
или взаимосвязи как проекции оказывается возможной только ретроспективно?
Как бы то ни было, в приведенном примечании Юнг понятийно соотносит друг с дру-
гом «проекцию» и «интроекцию».
С позиции глубинно-психологического подхода, где используется понятие
проекции, возникают новые перспективы, касающиеся проблемы поляризации.
Самые разные возможности воспринимать самого себя и мир и вести себя соответ-
ственно этому есть у каждого человека. Под влиянием внешнего мира, а также,
возможно, и под влиянием конституциональных условий взрослеющий человек
с течением времени реализует свой способ переживания и поведения. Найти
собственное своеобразие — или «идентичность» , если употребить популярное сегод-
ня понятие, — в соприкосновении с окружающим внешним миром, развить его,
дифференцировать, упрочить и, наконец, согласовать с требованиями социального
269
окружения — такова, по Юнгу, главная задача первой половины жизни. В этой связи
необходимо отметить следующее: то, что я здесь называю «согласованием с окруже-
нием», в глубинно-психологической литературе часто называют также «адаптацией»,
и это нередко служит причиной разного рода недоразумений. Критики глубинной
психологии часто путают это понятие с понятием «конформизм». Под «согласова-
нием» или «адаптацией» в глубинной психологии понимается выработка человеком
отвечающего его личности способа взаимодействия с внешним миром; в принципе
этот способ поведения может выглядеть как нонконформизм или даже как револю-
ционное отвержение существующих социальных норм.
Однако сформированный, в конечном счете, образ себя и мира, а также связанный
с этим стиль поведения, по сравнению с общечеловеческим потенциалом, всегда бывают
односторонними. Это ведет к конфликту с другими возможностями, также заложенными
в человеке. Таким образом, если взрослеющий человек становится «бюргером» — если
вернуться к нашей модели, — то «в бессознательном», как бы сказал Юнг, «собираются»
противоположныеэтомувозможности,которые,вероятно,соответствуютвозможностям
аристократа с явно выраженным элитарным самосознанием или возможностям
человека, ориентированного на безусловность потусторонней жизни, или человека
с иррациональным, немещанским пониманием жизни. То, что проигрывается при
«конкретизации полярности» в межчеловеческом переживании, также проигрыва-
ется — если мы предположим наличие «интроецированной полярности» в психической
сфере индивида — в его так называемом внутреннем мире.
Юнг персонифицирует эти «относящиеся к внутреннему миру» позиции: он рас-
сматривает человека, так сказать, как интерференцию двух личностей, а именно
сознательной и бессознательной. Тем самым внутренний конфликт понимается
по аналогии с внешним межчеловеческим конфликтом. Свое пристрастие к персони-
фикации психологических данностей Юнг, помимо прочего, обосновывает тем,
что в процессе психотерапии конфронтация между «Я» и его оппонентом может
происходить в форме беседы (Jung 1962, 190).
ЖИЗНЕННЫЙ РУБЕЖ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

ДЛЯ ПСИХОДИНАМИКИ ПОЛЯРНОСТИ
Примерно две трети пациентов Юнга перешли так называемый жизненный
рубеж, то есть были старше 35–40 лет и, кроме того, были хорошо социально
адаптированы. Юнг никогда не скрывал, что его особенно интересует проблематика
этого возраста и что многие его психологические идеи сформировались благодаря
работе с этими пациентами.
Как я уже отмечал, согласно Юнгу, в первой половине жизни человек нацелен
на то, чтобы обрести и укрепить свою идентичность, то есть найти свой уникальный
путь в жизни, занять определенное место в обществе и быть настроенным на дости-
жение определенных жизненных целей, осознает он их или нет. Чтобы обрести эту
идентичность, молодой человек должен отделиться и дифференцироваться от роди-
телей и их мира, при этом место родителей могут занять авторитетные люди —
конкретные личности или некие идеальные образы — из внесемейного окружения.
Одна из задач первой половины жизни состоит также в том, чтобы соприкоснуться
и «прийти к соглашению» со своими потребностями — биологически обусловленными
влечениями, а также со своим стремлением к безопасности и самоутверждению.
Из этого краткого изложения представлений Юнга о задачах первой половины
жизни также можно сделать вывод о том, где, в первую очередь, следует искать
причины душевных расстройств подростков и молодых взрослых, а именно: в непол-
ном отделении от мира родителей, в неверном обращении с данными человеку
270
природой способностями или в конфронтации с социумом, если таковая оказывается

неуспешной, то есть когда она не способствует, а, наоборот, препятствует проявлению
его истинной сущности.
При переходе через критический жизненный рубеж перед человеком, уже нашед-
шим собственный путь, возникает новая проблема: конфронтация со своим про-
тивоположным полюсом, со своим внутренним оппонентом, с собственными
возможностями, которые прежде не проявлялись и которыми он пренебрегал.
Молодой человек также вступает в конфронтацию с возможностями, которые
противоположны выбранным им самим. Но это происходит «вовне», в конфрон-
тации с внешним миром. При этом он сталкивается с совершенно другими людьми
и совершенно другими идеологиями. Соприкосновение с ними помогает ему обрести
самого себя и отделиться от других. Если молодой человек обрел свою идентичность,
то при встрече с «совершенно другим» он, скорее, будет испытывать не сомнения
в себе, а уверенность. Согласно Юнгу, при переходе через жизненный рубеж картина
меняется на противоположную. Возрастное развитие, а также тот факт, что социаль-
ная идентичность обретена и борьба за материальное бытие отступает на задний
план, приводят к тому, что столкновение с «совершенно другим» ставит под сомнение
собственную личность, возможно, вначале лишь подспудно и незаметно, но затем все
более отчетливо. Возникает кризис идентичности. Исходя из глубинно-психологи-
ческих представлений о внутренней полярности и, кроме того, ее персонификации,
можно сказать, что теперь пробуждается и заявляет о себе внутренний оппонент.
Хотя встреча с «совершенно другим» во «внешнем мире» — с душевным складом
партнера, друга или взрослеющего ребенка — и может вызвать проблему, если это
«другое» принципиально отличается от идентичности самого человека, однако для
Юнга «совершенно другое» в конкретной межчеловеческой реальности представляет
собой всего лишь метафору чего-то «совершенно другого» в нас самих. Он постоянно
отстаивает принцип внутренней отнесенности психической полярности.
Согласно Юнгу, типичной чертой душевных кризисов и расстройств второй половины
жизни является скрывающаяся за ними проблема противоположностей. Он считает,
что путь к устранению противоположностей требует сознательной конфронтации
с ними. С этим связано представление, что «добродетель» и «порок» — понятия относи-
тельные. В том, что раньше считалось пороком, могут содержаться ростки продуктивных
форм жизни, а то, что превозносилось как добродетель, вполне возможно, было защитной
системой, препятствовавшей развитию других ценных сторон личности. Поскольку речь
идет о конфронтации с самим собой, то ею движет субъективная этика, и тем не менее
этот вопрос касается саморазвития или самореализации (см. статью Г. Вера в этом томе).
Процесс самореализации не должен находиться в противоречии с объективной этикой.
Таким образом, в результате такой конфронтации может возникнуть следующая
картина: то, что человеку казалось до сих пор благом и альтруизмом, вдруг начинает
казаться ему на удивление эгоистичным, а то, что прежде отвергалось как чистой воды
эгоизм, оказывается содержащим продуктивные и социально полезные импульсы.
ПСИХОДИНАМИКА ПОЛЯРНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ НЕВРОЗОВ

Пожилой торговец живет в строгом соответствии с бюргерской и пуританской
моралью. Всю жизнь он придает большое значение надежности и пунктуальности.
Ничто не выводит его из себя так, как праздность и бесполезные, на его взгляд, виды
деятельности. Однако всем его родным бросается в глаза одна его особенность, о кото-
рой ничего не знают его коллеги по бизнесу и большинство друзей. Каждый раз, когда
он отправляется на ярмарку по делам, он забывает о своих серьезных намерениях и
безмятежно и неторопливо прогуливается среди торговых рядов, любуется пестротой
271
и разнообразием выставленных на продажу товаров, добродушно улыбается ката-

ющимся на карусели детям, с удовольствием разглядывает нарядно одетых дам.
Художник, истинный представитель богемы, ведет вольготную, беззаботную жизнь.
Он не скрывает своего презрения ко всему тому, что считается мещанской доброде-
телью; особенно резко он высмеивает каждого, кто придает хоть какое-то значение
деньгам и имуществу. Однако каждый раз, когда его приглашает к себе в гости меценат,
он не отказывает себе в удовольствии отведать изысканные блюда за богато накрытым
столом и после этого, приятно устроившись в мягком кресле, выкурить дорогую сигару.
Вполне естественно, что некоторые его друзья-художники упрекают его в противоре-
чивости и непоследовательности, и ему нечего на это возразить.
И тот, и другой — и торговец, и художник — так сказать, между прочим и непри-
нужденно проживают те формы жизни, которые ими отвергнуты. Их поведение явно
непоследовательно, но именно поэтому кажется «человеческим». При этом мы от-
нюдь не впадаем в искушение говорить о неврозе.
Критически настроенный по отношению к обществу молодой человек, поставив-
ший своей целью активно участвовать в изменении этого общества, вступает в кон-
такт с другими молодыми людьми, которые ему лично очень приятны, хотя они менее
критичны и менее политически ангажированы, чем он. Его прежнее убеждение,
что любой человек, который активно не выступает за создание более справедливого
общества, — просто дармоед, оказывается поколебленным. Он не допускает сомне-
ний в себе и своей жизненной позиции и даже, наоборот, все больше проникается
своими политическими идеями, пока, наконец, не начинает видеть решение социаль-
ных проблем в насильственном свержении власти. Он порывает как с новыми,
так и со старыми друзьями и начинает жить с иллюзией, что широкие слои населе-
ния, уровень жизни которых зависит от зарплаты, разделят его идеи о насильствен-
ном свержении строя, несмотря на то, что в теоретическом и практическом отноше-
нии они бесперспективны. Как это часто бывает в подобных случаях, фанатизм
приводит его к саморазрушению. Фанатизм, как постоянно подчеркивал Юнг, —
это выражение сомнения.
Юнг рассказывает об «одном набожном мужчине, возглавлявшем церковный
приход. Примерно в сорок лет эта набожность переросла у него в несносную
моральную и религиозную нетерпимость. При этом характер у него становился все
более тяжелым. В конце концов он стал мало чем отличаться от угрюмой церковной
колонны. Так он прожил до пятидесяти лет, пока однажды вдруг не привстал среди
ночи с постели и не сказал жене: “Теперь я все понял. Я просто негодяй”. Это озарение
не осталось без практических последствий. Последние годы жизни он провел в свое
удовольствие, истратив при этом большую часть своего состояния» (Jung 1931, 452).
Как в случае политически активного молодого человека, так и в случае только что
описанного церковника мы не решаемся говорить о неврозе. У юного революционера
и у «церковника», когда он еще был и воспринимал себя таковым (таким же считали
его и другие), произошли «отвердение», абсолютизация и радикализация некогда
выбранной позиции. Она стала преувеличенной, а это, как правило, сопровождается
перерождением. То же можно сказать и о добродетелях: бережливость превращается
в жадность, любовь к порядку — в педантизм, опрятность — в фанатическое прист-
растие к уборке. Такие гипертрофированные добродетели, которые используются лишь
ради них самих, а не ради достижения более высоких жизненных целей, фактически
перестают служить на благо человека и становятся деструктивными — такими, какими
их (даже в сбалансированной форме) и воспринимает противоположная сторона,
то есть человек, не имеющий мещанского мировоззрения. Такая абсолютизация
и радикализация являются выражением все более мощной защиты от противополож-
ных импульсов. Внутренний оппонент становится внутренним врагом. Юнг говорит
272
о законе энанциодромии, открытие которого он приписывает Гераклиту: чем больше

выражена односторонность определенной позиции, тем больший вес «в бессознатель-
ном» приобретают ее противоположность. Такое состояние привело политически
активного молодого человека к разрушению собственных целей; а церковника—
к кардинальному изменению жизненной позиции.
У солидного, твердого характером и убежденного в правильности своих жизнен-
ных принципов служащего вдруг возникает депрессия. Придя к психотерапевту,
он признается, что уже какое-то время страдает бессонницей. Его постоянно пресле-
дует образ женщины, которую он в последнее время часто встречает по пути на рабо-
ту. Она представляет собой полную противоположность тому, что он до сих пор
считал идеалом женщины, и эта навязчивость его ужасно тревожит. Она небрежно
одета, ярко накрашена, ее осанка и походка провоцирующе непринужденны. У нее
черные глаза и черные волосы, возможно, — думает он, — ее предки были цыганами.
Каждый раз он ощущает непривычное для себя побуждение заговорить с этой
женщиной, что полностью противоречило бы всем общественным правилам,
по которым он до сих пор жил и к которым он также приучил свою семью. Очевидно,
очарование, исходящее от этой женщины, ставит под сомнение его гражданскую
порядочность. Он даже не заметил, что влюбился в нее, потому что сознательно
никогда не позволил бы себе полюбить кого-то, кроме своей жены. Эту форму
конфронтации с «совершенно другим» вполне можно было бы назвать неврозом, тем
более что депрессия и навязчивость, с точки зрения медицины, являются симптомами
болезни. Если этому пациенту станет ясно, что с ним произошло, то его невроз
исчезнет, но он увидит, что оказался вовлеченным в сложную жизненную проблему,
с которой необходимо справиться. В данном случае речь идет о типичной проблеме
второй половины жизни. Невроз — это бессознательная проблема, которую нельзя
преодолеть именно из-за ее неосознанности.
РЕЗУЛЬТАТ ПРОДУКТИВНОЙ КОНФРОНТАЦИИ

С ВНУТРЕННИМ ОППОНЕНТОМ
Желательный результат конфронтации с противоположным полюсом Юнг
описывает как интеграцию, как объединение противоположностей, как синтез,
как нахождение золотой середины, как реализацию собственной целостности.
Юнг (Jung 1951, 32) проводит различие между реализацией абстрактной духов-
ности (логосом) как воплощением мужской сущности, с одной стороны, и заботой
об отношениях между людьми (эросом) как воплощением женской сущности —
с другой. Это разграничение, обусловленное отчасти также мещанским представлением
о жизни того времени, не рассматривается здесь подробно; я только сошлюсь на него,
потому что Юнг в этом контексте описывает свое понимание интеграции собственной
мужской стороны у женщины и собственной женской стороны у мужчины. При этом
у каждого пола повышается значимость «принципа противоположности». В таком
случае интегрированный «логос» придает сознанию женщины такие качества,
как задумчивость, рассудительность и способность познавать, интегрированный «эрос»
заставляет сознание мужчины включаться в эмоциональные отношения (Jung 1951, 34).
То, что помимо этого Юнг понимает под «объединением противоположностей»
или «синтезом», описать сложнее. Речь идет о жизни с осознанием обилия равноцен-
ных, хотя зачастую и противоположных, возможностей, которые есть у человека.
Связанное с этим чувство жизни Юнг пытается теоретически осмыслить с помощью
терминов «целостность» или «нахождение золотой середины». Часто создается
впечатление, что его термины и описания ограничены индивидуальностью отдельного
человека, который, так сказать, довольствуется собой и для которого другие люди,
273
встречающиеся на его пути, служат всего лишь средством самореализации или

индивидуации. В работах Юнга редко можно встретить указания на совместную
деятельность людей. Хотя предположение, что при кардинальном изменении
индивидуального чувства жизни меняются также и отношения человека с другими
людьми, и проясняет позицию Юнга, это все же не может избавить от впечатления
о некоторой односторонности его позиции в этом вопросе. Однако вполне можно
представить себе и даже фактически наблюдать за тем, как описываемый Юнгом
интраперсональный процесс внешне разыгрывается в сфере межчеловеческих
отношений: например, там, где раньше была возможна лишь закоснелость, доходив-
шая до абсолютного осуждения «совершенно другого»; развивается понимание
и настоящая терпимость (а не просто снисходительность). Человек вдруг начинает
видеть в новом свете и воспринимать противоположную жизненную позицию
партнера или друга как желанное дополнение к себе. «Дополнение» же ведет к «цело-
стности». Впрочем, терминологически «целостность собственного существа», на кото-
рой делает акцент Юнг, можно противопоставить «целостности мира» как воплоще-
нию того, что мы можем воспринимать непосредственно.
УЧЕНИЕ О ПСИХИЧЕСКОЙ ПОЛЯРНОСТИ, ЕЕ ДИНАМИКЕ

И ЕГО СВЯЗЬ С ДРУГИМИ НАПРАВЛЕНИЯМИ В ГЛУБИННОЙ ПСИХОЛОГИИ
В своих работах Юнг постоянно обращался к психоаналитическому подходу
Зигмунда Фрейда и к индивидуальной психологии Альфреда Адлера. На него произвело
большое впечатление то, что обе теории были одинаково убедительны и оказались
пригодными на практике. Этот факт явился для него проблемой. Юнг попытался
решить ее в рамках разработанной им типологии. Сначала он предположил, что психо-
аналитический способ рассмотрения соответствует экстравертированному типу
личности, а индивидуально-психологический — интровертированному (Jung 1917, 59).
Впоследствии он считал, что и психоаналитический, и индивидуально-психологический
аспекты важны при лечении неврозов, но что именно от характерологических особен-
ностей терапевта зависит, какому из них он будет придавать большее значение (Jung
1943а, 44). Вместе с тем, Юнг пытался решить проблему и другим способом, который
связан с его представлением о «противоречивой структуре психики»: переживание
и поведение человека экстравертированного типа в целом можно понять с помощью
психоаналитического подхода, поскольку при этом речь идет об отношении к «объек-
ту», которое играет главную роль и в психологии Фрейда; и наоборот, переживание
и поведение интроверта проще понять, если выдвинуть на передний план принцип
самоутверждения и потребность в признании. Поскольку в соответствии с выведенным
Юнгом принципом полярности невротические симптомы следует понимать как нару-
шение сознания из-за наличия противоположной позиции в бессознательном, можно
предположить, что невротические симптомы у экстраверта определяются бессозна-
тельными потребностями во власти и признании, о которых говорит индивидуальная
психология, а невротические симптомы у интроверта обусловливаются бессозна-
тельным либидинозным желанием, и здесь может оказаться пригодным психоана-
литический подход (Jung 1921, 54–55).
Юнг противопоставляет Я-сознанию Тень как воплощение неполноценных
в моральном плане сторон личности самого человека (см. статью К. Т. Фрейя-Верлина
в этом томе). В психоаналитической теории защит указывается на то, что люди
обычно вытесняют аспекты собственных мыслей, чувств и побуждений, противоре-
чащие моральному кодексу общества, в котором они выросли и живут. Здесь прежде
всего имеются в виду сексуальные и агрессивно-деструктивные импульсы. В терминах
Юнга речь при этом идет о «проблеме Тени», а в случае защит — о напряжении,
274
возникающем между морально позитивным и морально негативным полюсами чело-

веческой личности. В психоаналитическом смысле защита совпадает с тем, что при
психоаналитическом лечении выступает как сопротивление. О том, что и у Фрейда
речь идет о проблеме противоположностей, можно сделать вывод из таких высказы-
ваний, как: «Инстанции Я трудно... признать своими собственными побуждениями,
составляющими полную противоположность побуждениям, которые ему близки.
Наша борьба с сопротивлением основывается на таком их понимании» (XIV, 191).
С позиций индивидуальной психологии Фриц Кюнкель (Künkel 1927) рассматривает
невротоидного и невротического человека как зажатого между двумя полюсами —
«чувством неполноценности», с одной стороны, и «потребностью в признании» —
с другой (см. статью К. Зеельманна в этом томе). При этом один человек осознает в той
или иной степени выраженное чувство неполноценности, но не свою потребность в приз-
нании, тогда как другой будет осознавать свою потребность в признании, но не призна-
вать одновременное существование чувства неполноценности, которым и обусловлена
потребность в признании. Один полюс немыслим без другого, и при психотерапевти-
ческом или психагогическом лечении вопрос заключается в том, чтобы помочь данному
человеку осознать свой бессознательный полюс.
В психологических рассуждениях Альфреда Адлера большое внимание уделяется
также полярности между чувством ответственности перед обществом и так называ-
емым эгоизмом (Кюнкель). При этом Адлер и Кюнкель считают, что при рациональ-
ном понимании эгоцентрической потребности в безопасности и власти как причины
неправильного восприятия и поведения эгоизм можно устранить. Согласно Кюнкелю
(он пишет об этом в своих поздних работах), такого понимания, помимо прочего,
можно достичь и в результате внезапного прорыва. Адлер же эту идею категорически
отрицает; по его мнению, такое понимание достигается лишь в результате трудоемкой,
кропотливой рациональной работы. Согласно Юнгу, в принципе невозможно, чтобы
эгоцентрическая позиция человека, став осознанной, моментально исчезла. Скорее,
он видит успех индивидуально-психологического лечения в том, что пациент начинает
осознавать свой собственный эгоцентризм, скрывавшийся за колебаниями между
чувством неполноценности и потребностью в признании, понимает истинную его
причину, а затем и принимает его как качество, присущее многим людям. Только тогда
впервые появляется возможность сформировать и закрепить позитивную по отно-
шению к обществу позицию, что без сознательного контроля над сохраняющимся по-
прежнему эгоцентризмом было бы в принципе невозможно. Тот же, кто вытесняет
свой эгоцентризм, подвергает себя опасности, что все его дела, продиктованные якобы
самыми благородными побуждениями, постоянно будут нести на себе печать скрытого
эгоцентризма, или же он, сам, того не ведая, будет саботировать их.
Медард Босс, излагая свой экзистенциально-аналитический подход к неврозам,
нигде открыто не ссылается на разработанное Юнгом учение о психодинамике
полярности. Тем не менее многие его рассуждения можно напрямую соотнести
с ним (см. статью В. Бланкенбурга в этом томе). Босс говорит о присущих каждому
человеку «жизненных возможностях». Среди них имеются возможности, которые
люди принимают сознательно и ответственно, но также и такие, которые они
принимать не желают, а потому эти возможности остаются скрытыми в «душевной
ночи забвения и вытеснения» (Boss 1957, 83). Этот же автор пишет, что существуют
отношения с миром или возможности, от которых мы закрываемся, от которых
мы защищаемся и которые мы не допускаем в свои представления. Именно из-за
того, что они обладают огромной властью, мы стараемся удерживать их в темноте
с помощью противоположных им способов поведения (Boss 1961, 162 etc.). Он опи-
сывает здесь то, что Юнг понимает как полярность между сознанием и бессозна-
тельным. Босс утверждает, что нереализованные возможности, которые человек
275
отказывается сознательно принимать, «властно ему навязываются» (Boss 1957,

96–97), и эти его слова во многом по смыслу совпадают с тем, что Юнг, наверное,
назвал бы «стремлением к обретению целостности или к восамлению».
Самому Боссу известно о принципиальном сходстве его представлений и идей
Юнга, ибо он пишет, что и у Юнга речь идет о накоплении и сознательном принятии
человеком всех данных ему жизненных возможностей (там же, 36, 44).
Виктор фон Гебзаттель, который в своих ранних работах развивал идеи, сходные
с идеями Юнга, но затем все более решительно пытался от него отмежеваться,
описывает болезнь и ход лечения одной пациентки. Этот случай он приводит в качест-
ве наглядного примера разработанной им «антропологической психотерапии». Некое
событие в детстве привело к неправильному развитию, и это, в конечном счете, стало
причиной «расщепления личности». Одна часть личности имела возможность
проявиться и в значительной степени определяла переживания и поведение пациент-
ки, тогда как другая часть оставалась неразвитой и нереализованной в бессознатель-
ном. Согласно фон Гебзаттелю, сущность невроза этой пациентки состояла в том,
что вытесненная часть личности все больше «обессиливала» другую. Исцеление прои-
зошло, когда удалось достичь «отношений согласия» между двумя частями личности.
Это, согласно фон Гебзаттелю, соответствовало «синтезу двух антитетических планов
личности», которые теперь, «прорастая друг в друга, образуют здоровое единство»
(Gebsattel 1959, 531 etc.).
Наверное, не нужно специально доказывать, что фон Гебзаттель просто другими
словами описывает ситуацию, которую Юнг назвал бы столкновением с проблемой
противоположности. Очень меткое обозначение двух полюсов как «антитетических
планов личности» свидетельствует о том, что в этом смысле его представления
полностью совпадают с идеями Юнга.
Полярные отношения играют важную роль в глубинной психологии основопо-
ложника судьбоанализа Леопольда Сонди (см. статью В. Хута в этом томе). В его
системе все влечения имеют много полюсов. Так, например, сексуальное влечение
сводится к двум факторам, находящимся в полярных позициях по отношению друг
к другу: к женственности и материнству (h-фактор), с одной стороны, и к мужествен-
ности (s-фактор) — с другой. В свою очередь, каждый из этих факторов опять-таки
основывается на двух полярных тенденциях: с одной стороны, h-фактор — на тенден-
ции к нежности, направленной персонально, с другой стороны — на тенденции
к любви к людям в целом; s-фактор — с одной стороны, на тенденции к садизму,
агрессии и активности, с другой стороны — на тенденции к мазохизму и пассивности,
что в социальной среде может выражаться, например, как коллективное благород-
ство, самопожертвование или смирение (Szondi 1965, 76). Непережитые тенденции,
так сказать, инстинктивные задатки третьего порядка, Сонди идентифицирует
с оставшимися латентными генами или «больными предками». Они непосредственно
проявляются в жизни данного человека, а именно в навязанном изнутри выборе
партнеров в любви, дружбе и в работе. Одна из целей судьбоаналитической терапии
состоит в том, чтобы эти задатки поднять из «семейного бессознательного» в сознание
и продуктивно интегрировать в личность.
На мой взгляд, учение о психодинамике полярности открывает возможности для
формулировки тех общих моментов в психологии неврозов, которые присущи
различным глубинно-психологическим направлениям (Schlegel 1964, 99 etc.). С этой
точки зрения невроз всегда возникает в результате неизбежной конфронтации
с жизненной возможностью, которая противоречит позиции, воспринимаемой
данным человеком как его собственная. В таком случае терапия заключается в эмо-
циональной интеграции «заложенной» в человеке противоположной установки.
В этом смысле глубинно-психологическая терапия неврозов, в том числе и аналити-
276
ческая, должна состоять в том, чтобы перевести конфронтацию в продуктивную

полемику, которая, в конечном счете, будет содействовать исцелению. Пожалуй,
разделение на неврозы первой и второй половины жизни в целом не лишено
оснований. В первой половине жизни конфронтация должна вести к соприкосно-
вению именно с той стороной личности или мира, которая волнует человека в этом
возрасте, например, с сексуальностью или потребностью в социальном признании.
Во второй половине жизни, особенно в случае духовно дифференцированных
и деятельных людей, важно, чтобы человек соприкоснулся с принципиальной пробле-
мой противоположности или полярности, и это соприкосновение должно повлечь
за собой мировоззренческие выводы.
BOLLNOW, O. F.: Wesen und Wandel der Tugenden. Frankfurt/M.: Die Lebenswende (1931). G. W. VIII
Ullstein 1958
Über die Psychologie des Unbewußten (1943 a). G. W. VII
BOSS, M.: Psychoanalyse und Daseinsanalytik. Bern: Huber 1957
Psychotherapie und Weltanschauung (1943 b). G. W. XVI
Daseinsanalytische Bemerkungen zu Freuds Vorstellung des
Von den Wurzeln des Bewußtseins. Zürich: Rascher 1945
«Unbewußten» Z. f. Psychosom. Med., 7, 1961, 130 ff
Theoretische Überlegungen zum Wesen des Psychischen
Die Bedeutung der Daseinsanalyse für die psychoanalyti-
(1947). G. W. VIII
sche Praxis. Z. f. Psychosom. Med., 7, 1961, 162 ff
Das Selbst (1951). G. W. IX/2
FREUD, S.: Hemmung, Symptom und Angst (1926). G. W. XIV
Erinnerungen, Träume, Gedanken. Aufgezeichnet und her-
GEBSATTEL, V. v.: Gedanken zu einer anthropologischen Psycho-
ausgegeben von A Jaffé. Zürich, Stuttgart: Rascher 1962
therapie. Handbuch der Neurosenlehre und Psychothera-
pie. Bd. III. München, Berlin: Urban und Schwarzenberg KUNKEL, F.: Die Grundbegriffe der Individualpsychologie. Ber-
1959, 531 ff lin: Hoffmann 1927
GEBSER, J.: Die Polarität des Lebendigen. Vortrag während der SCHLEGEL, L.: Die analytische Betrachtungsweise in der Psycho-
Lindauer Psychotherapiewoche 1963 therapie und medizinischen Psychologie. Z. f. Psychother-
apie u. med. Psychol. 14, 1964, 99 ff
JUNG, C. G.: Die Psychology dei unbewußten. Prozesse. Zürich:
Rascher 1917 Grundriß der Tiefenpsychologie, Bd. 4. Die Polaritat der
Psyche, eine kntische Darstellung der Psychologie von
Das Typenproblem in der antiken und mittelalterlichen
C. G. Jung. München: Francke 1973
Geistesgtschichte(1921) G. W. VI
SZONDI, L.: Schicksalsanalyse. Basel. Stuttgart: Schwabe 1965
277
ПОНЯТИЕ ИНДИВИДУАЦИИ У ЮНГА
Герхард Вер
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ
Со времен Аристотеля и Плотина, Августина и поздней античности проблема
индивидуации представлялась и обсуждалась во всевозможных формах и с самых
разных позиций. И если молодой Лейбниц в сочинении «Disputatio metaphysica
de principio individui» (Leibniz 1663) дает формулировку: «Individuum seipsum indi-
viduat», то есть «Индивид сам приходит к своей индивидуальности», то в этом, следуя
за рассуждениями Г. Блюменберга (Blumenberg 1959, III, 722), можно увидеть
«выражение всей традиции проблемы индивидуации» (ср. также Jacobi 1965, 22 23).
Действительное предстает «индивидуальным благодаря самому себе». Следовательно,
принцип индивидуации, согласно которому общее входит в статус особого и тем
самым конституирует суть индивидуального, относится к основным вопросам
западноевропейской философии и истории культуры. При этом конфронтация
индивида и общества, личного и социального существования воспринималась и про-
должает восприниматься все более остро.
Имея в виду такой культурно-исторический фон, и прежде всего индивидуальную
проблематику каждого отдельного человека, едва ли нужно специально объяснять,
почему в современной глубинной психологии понятие индивидуации стало предметом
обсуждения. Проблемой индивидуации занимались представители отдельных научных
направлений, используя отчасти сходную, отчасти отличающуюся терминологию
и вкладывая в это понятие собственное содержание. Если, например, Отто Ранк говорит
об «индивидуализации» (Rank 1924) и считает развитие, происходящее в детстве, путем
к обретению себя, то Эрих Фромм, хотя и пользуется введенными К. Г. Юнгом поняти-
ями, такими, как «Самость» и «индивидуация», все же дает собственное определение
и приходит к соответствующим теоретическим и практическим выводам. Согласно
Фромму, индивидуализирующийся человек обретает самого себя, когда освобождается
от исходно существующих природных и социальных уз и обретает свободу со всеми
ее опасностями. Все, что происходит на этом пути индивидуации с отдельным
человеком, когда он отказывается от безопасности прежних связей и предпочитает ей
небезопасный индивидуальный путь, отражается, например, в индивидуальном
процессе взросления и в исторически обусловленных эмансипационных устремлениях
нового времени (Fromm 1941, 1950, 1955). Помимо представителей глубинной
психологии, этим индивидуальным и общечеловеческим двойственным аспектом
проблемы индивидуации занимался прежде всего основатель антропософии Рудольф
Штейнер, рассматривавший человеческую историю как историю развития сознания,
в которой человек как индивид, а также как член группы приходит к ощущению
свободы и обретает свое истинное «Я» (свою Самость) (Wehr 1972, 133 etc., 165 etc.)1.
В аналитической психологии Карла Густава Юнга индивидуация в конечном счете
представляет собой центральное понятие (Jung 1962), которое приобретает значение
прежде всего в аспекте самопознания и с точки зрения психотерапевтической
практики. Юнг исходит из того, что каждый, кто проводит аналитическое или
278
Понятие индивидуации у Юнга (Герхард Вер)
психотерапевтическое лечение, верит в смысл и ценность осознания остающихся

в бессознательном частей личности, которые подвергаются сознательному отбору
и критике. «В результате пациент соприкасается с проблемой и получает импульс
обсуждать ее и решать на сознательном уровне. Это, однако, означает не что иное,
как прямую провокацию этической функции, в результате чего активизируется и вся
личность» (Jung 1931, 156).
О ВОЗНИКНОВЕНИИ ПОНЯТИЯ «ИНДИВИДУАЦИЯ»

В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Такие понятия, как «целостность»2, «полнота психики», «самостановление» или
«становление целостности личности», имеют в юнгианской психологии основополага-
ющее значение, поскольку уже в раннем творчестве Юнга намечается тенденция,
которую можно описать как путь, ведущий от интереса к инстинктивным движущим
силам психики, к открытию целостности, выходящей за рамки отдельных психи-
ческих факторов. У Юнга, по мере того как он, все больше и больше отмежевываясь
от подхода Фрейда, постепенно находит свою особую тематику в глубинно-психоло-
гическом исследовании, этот путь соответствует обретению Самости. Лилиана Фрей-
Рон характеризует процесс построения Юнгом его теории следующими словами:
«В противоположность механистически-материалистической установке, характер-
ной для всего творчества Фрейда, Юнг уже в молодом возрасте рассматривал
психические феномены, по существу, как части целого, которому они подчиняются.
Если Фрейд придерживался картины мира, которая основывается на тотальной
детерминации и возможности оценки событий, и надеялся прояснить комплексную
структуру психики с помощью элементарных механизмов вытеснения, смещения
и сгущения, то интерес Юнга был сосредоточен на понимании отношений между
частичной и целостной личностью. Если Фрейд считал возможным разложить
психику на элементарные составляющие, чтобы на основе изолированных механиз-
мов (влечений) и отдельных процессов объяснить человека в целом, то Юнг делал
акцент на целостности человеческой личности, чтобы рассмотреть и понять отдель-
ные феномены» (Frey-Rohn 1969, 100).
Нельзя сказать, чтобы эта тенденция проявилась у Юнга только в период разрыва
с Фрейдом. Скорее, она содержалась — хотя и в скрытой форме — еще в его первых
научных работах в виде представления о личности, которой предначертано обрести
целостность. Так, например, эта тенденция проявляется уже в его диссертационной
работе по медицине «О психологии и патологии так называемых оккультных явлений»
(Jung 1902), где начинающий невропатолог допускает возможность «характерологи-
ческих новообразований или попыток будущей личности прорваться наружу», «кото-
рые вследствие особого рода проблем связаны со своеобразными нарушениями созна-
ния... » (там же, 88). При этом речь, очевидно, шла не только о принятии общего
проспективного подхода (например, при толковании сновидений) — так как Альфонс
Мёдер, в частности, тоже отошел от идей Фрейда, когда стал говорить о «финалисти-
ческом способе рассмотрения», — путь развития, проторенный глубинной психологией
Юнга, подтверждает, скорее, тезис о том, что человек представляет собой существо,
находящееся на пути к становлению целостности, даже если он, в лучшем случае, сумеет
пройти лишь отдельные стадии и не достигнет полной завершенности в имманентности,
что было бы равносильно исполнению мечты человечества о вечном блаженстве.
Пытаясь найти первый кульминационный момент в понимании психической инди-
видуальности в аналитической психологии, мы приходим к выводу о том, что такой
момент приходится, пожалуй, примерно на 1921 год; тогда была сформулирована
типологическая теория, хотя представления об «индивидуальности» в психологическом
279
смысле, а также об «индивидуации» содержатся уже в работе «Структура бессознатель-

ного» (Jung 1916, 335) (ср. также Frey-Rohn 1969). Достигнутое в те годы понимание
выражается, например, в следующем тезисе: «(Психологический) индивид, или психо-
логическая индивидуальность, существует бессознательно априори; сознательно
же он существует лишь постольку, поскольку сознает свое отличие от других инди-
видов». И далее: «Необходим сознательный процесс дифференциации, необходима
индивидуация, чтобы сделать индивидуальность сознательной, то есть чтобы извлечь
ее из идентичности с объектом» (Jung 1921, 479). В этом контексте Юнг приравнивает
идентичность индивидуальности с объектом к ее бессознательности; из этого, в свою
очередь, следует, что психологический индивид, по сути, пока еще вовсе не существует,
и в лучшем случае речь может идти лишь о «коллективной психологии сознания».
Направление цели, которое задает юнгианская теория, можно, пожалуй, обозна-
чить с помощью сформулированного примерно в то же самое время (около 1920
года) тезиса, в котором устанавливается связь между движущими силами влечений
и целостной структурой или тенденцией к ее формированию: «Полиморфизму
примитивной инстинктивной природы в качестве регулятора противостоит принцип
индивидуации; многообразию и полной противоречий раздробленности противо-
стоит контрактивное единство, сила которого столь же велика, как и сила влечений»
(Jung 1928а, 56). Примечательно, что Юнг в этой связи обращает внимание на про-
тиворечивую структуру психики, из-за чего он иногда обозначает обе стороны, то есть
инстинктивную сторону и принцип целостности, как «природу и дух», которые
представляют важнейшие факторы саморегуляции психики. Эта «проблема противо-
речий» и ее решение играют важную роль в творчестве К. Г. Юнга в целом и в аспекте
индивидуации в частности (см. также статью Л. Шлегеля в этом томе).
То, что в ранних работах Юнг вначале приводит лишь фрагментарно, чтобы затем
доказать и уточнить это с помощью углубленного исследования, в более поздних своих
сочинениях он описывает более детально; при этом он зачастую обращается к казу-
истическому материалу из терапевтической практики, например, в основопо-
лагающей работе «Отношения между Я и бессознательным» (Jung 1928b), а затем
в прочитанных в 1933 и 1934 годах в Асконе в обществе «Эранос» лекциях «Об эмпи-
рике процесса индивидуации» (Цюрих, 1934) и «Символы сновидений процесса
индивидуации» (Цюрих, 1936)3.
Эта идея об индивидуации, занимавшая Юнга всю жизнь, получила свою оконча-
тельную формулировку в его фундаментальном труде, написанном уже в пожилом
возрасте, «Mysterium Coniunctionis» (1955), который автор охарактеризовал как
исследование разделения и соединения психических противоположностей в алхимии.
Письма, написанные Юнгом в последние годы жизни, также подтверждают, что даже
перед лицом критики, например, со стороны теологов, он не мог не «проследить
необозримые направления на пути индивидуации и ее символику» (Jung 1973, 296).
РАЗЛИЧНЫЕ АСПЕКТЫ ПОНЯТИЯ ИНДИВИДУАЦИИ

Пытаясь дать здесь однозначное определение понятия, охватывающего все самые
важные характеристики процесса индивидуации, мы сталкиваемся с затруднением,
обусловленным, в конечном счете, самим предметом исследования. Понятия происте-
кают из сферы рациональной логики, области измеримого, того, что поддается учету
и исчислению, то есть из той области, где расположено Я. Но в тот момент, когда ока-
зывается, что бессознательное представляет собой качество, выходящее за пределы
сознательного Я, и проявляет свою собственную энергетику, причем отличающуюся
от той, которую считает вероятной рациональное исчисление или планирование,
определение понятия оказывается недостаточным. Дело в том, что в этом случае мы
280
пытаемся втиснуть многомерную действительность в одномерные рамки понятия.

А это равносильно редукции.
Если Юнг вообще был готов давать «определения», то только после долгих
сомнений и с соответствующими оговорками, как, например, в приложении к своему
труду «Психологические типы» (1921). Но дилемма проявляется также и там, ибо
он вынужден признать, «что именно в психологических работах даже самое бережное
обращение с понятиями и выражениями не может быть чрезмерным...» Хотя такие
понятия, как «мера и количество доступных элементарных фактов» также сущест-
вуют в психологии, чему он сам привел доказательство4, с помощью эксперимен-
тального метода понять человеческую душу все-таки невозможно.
Юнгу пришлось предпослать своим объяснениям и определениям оговорку,
что «он отнюдь не хочет сказать, будто такое употребление (дефиниций) при всех
обстоятельствах — единственно возможное или безусловно правильное» (Jung 1921,
444, 445).
Если эти слова применить к понятию индивидуации, то это будет означать следую-
щее: мы не можем ожидать от Юнга понятийной определенности сродни математи-
ческой формуле — скорее, речь идет о характеристиках, соответствующих определен-
ным аспектам психической действительности, а также действительности, на которую
указывает словосочетание «процесс индивидуации». Пожалуй, этим объясняются
также и неустанные попытки Юнга все время по-новому описывать динамику и цель,
ступенчатый характер и эмоциональное содержание процесса индивидуации. Каким
бы несовершенными и уязвимыми для критики ни показались подобные усилия
логически мыслящему человеку, их ценность для практической жизни и для экзистен-
циального понимания человека очевидна: для Юнга важно не то, что человек
оценивает свои переживания и страдания по неким абстрактным понятийным
схемам, а то, что он пытается обрести себя — и для описания этого процесса, в ко-
нечном счете, нет ни достаточно разработанной типологии, ни готового определения.
Таким образом, объяснения Юнга, которые порой предстают у него в виде
«определений», можно сравнить с дорожными знаками, указывающими путь
индивидуации. Они помогают найти этот путь тому, кто хочет его пройти, но отнюдь
не претендуют на исчерпывающее описание процессов. При этом Юнг всегда имеет
в виду процессуальный характер психической действительности. С этой оговоркой
и следует воспринимать высказывания Юнга по поводу используемых им психологи-
ческих понятий.
Таким образом, процесс индивидуации, понимаемый как целенаправленный
процесс самоосуществления, соответствует диалектическому взаимодействию между
содержаниями бессознательного и сознания. Особенно это относится к тем случаям,
когда индивидуацию наблюдают, будь то в ситуации оказания психотерапевтической
помощи или в процессе наставничества, например, на пути духовного воспитания
в рамках восточных и западных практик посвящения. «Индивидуация означает: стать
отдельным существом и, поскольку мы понимаем под индивидуальностью нашу самую
сокровенную, последнюю и ни с чем не сравнимую уникальность, стать самим собой.
Поэтому “индивидуацию” можно было бы также перевести как “восамление” или как
“самоосуществление”» (Jung 1928b, 191). Чтобы избежать постоянно возникавших
недоразумений, Юнг указывает на то, что использование понятия «Самость» не говорит
ни о какой-либо форме «самостного» эгоизма, ни об индивидуализме, в каком бы виде
он ни проявлялся. Два этих понятия Юнг разграничивает следующим образом:
«Индивидуализм есть преднамеренное выпячивание и подчеркивание мнимого
своеобразия в противовес проявлению уважения к коллективу и выполнению обяза-
тельств перед ним. Индивидуация же означает как раз более совершенное и более
полное исполнение человеком своего коллективного предназначения, поскольку
281
достаточное проявление своеобразия индивида оставляет надежду на лучший социаль-

ный эффект, нежели пренебрежение или даже подавление этого своеобразия» (там же).
Поскольку в своих разных работах Юнг использует понятие индивидуации прежде
всего с точки зрения проблематики зрелости, которая обычно наступает в середине
жизни, иногда создается впечатление, что индивидуация происходит исключительно
во второй половине жизни, то есть примерно после тридцати пяти лет. Между тем
Юнг стремится разделить две основные тенденции, которые проявляются в первой
и во второй половине жизни и, если рассматривать жизнь как целое, в конечном счете
осуществляют по отношению друг к другу компенсаторную функцию. Конкретно это
означает следующее: в первой половине жизни человек выстраивает свое сознательное
Я, высвобождая себя из связей, передающихся из поколения в поколение, например,
уз родительского дома и соответствующей традиции, обеспечивает свое собственное
существование и с позиции своего Я утверждает себя в жизни. Психологическая
«инверсия» нужна постольку, поскольку во второй половине жизни человеку необхо-
димо выйти за пределы достигнутого «эгоцентризма», обогатив сознательное Я бессо-
знательным, и, таким образом, достигнув целостности, Самости, в которой объединены
сознание и бессознательное.
В чем состоит смысл и цель процесса индивидуации? Ответ Юнга относится
не только к психическим процессам второй половины жизни; ибо смыслом и целью
«является осуществление личности, изначально заложенной в зародыше, во всех
ее аспектах. Речь идет о создании и проявлении изначальной, потенциальной целост-
ности» (Jung 1917, 120). Строительные элементы для создания этой целостности
закладываются у человека уже на ранних стадиях развития. Более того, они заложены
в самом бытии человека, хотя в понимании Юнга индивидуация проявляется только
во второй половине жизни, а именно в ситуациях возникающих кризисов, которые
необходимо преодолеть5.
Ввиду того, что Юнг посвятил детству всего лишь несколько небольших исследо-
ваний (например, работы «Аналитическая психология и воспитание» [1926], «Конф-
ликты детской души» [1909] и т. д.), может сложиться вышеупомянутое неверное
представление, будто динамика процесса индивидуации ограничивается второй
половиной жизни. Ученики Юнга — среди них Френсис Виккес (Wickes 1931), Майкл
Фордхэм (Fordham 1955), Иоланда Якоби (Jacobi 1965) и другие — пытались внести
некоторые поправки, то есть дополнить и разъяснить представления Юнга. В результате
понятие индивидуации в аналитической психологии охватывает всю жизнь человека,
поскольку она неразрывно связана с бытием и становлением личности. Кроме того,
нельзя забывать, что в определенные моменты жизни индивидуация может принимать
особую форму, присущую индивидуальной судьбе. Она представляет собой «врож-
денную возможность», которая может реализоваться совершенно по-разному,
но может так и остаться нереализованной.
ФОРМЫ ПРОЯВЛЕНИЯ ПРОЦЕССА ИНДИВИДУАЦИИ

Если верно утверждение, что человеческой психике присуща тенденция к станов-
лению целостности, то тогда индивидуация представляет собой комплекс событий
и особого рода жизненную задачу. Ее можно охарактеризовать следующими словами:
человек должен стать тем, кем он предрасположен быть. Это самостановление может
происходить двояко: во-первых, как некий природный процесс, в котором данный
человек с инстинктивной уверенностью идет своим путем и живет посредством
присущих ему способов, то есть без особого, целенаправленного развития своих
сознательных способностей. При этом — в зависимости от своей личной мировоз-
зренческой и религиозной ориентации — он может говорить об организующей
282
власти судьбы (идея кармы) или о Божьем велении. Иоланда Якоби называет это
«целенаправленным динамизмом, путем развития, которому подчинено все живое»
(Jacobi 1965, 25).
Опыт показывает, что этот естественный, автономно протекающий процесс, в кото-
ром происходит конфронтация с бессознательным, наталкивается на значительное
сопротивление во внешнем мире. Преобладание экстраверсивных сил в современной
цивилизации не предоставляет индивиду достаточного пространства для индивидуаль-
ного построения жизни в рамках исторически сложившихся жизненных форм. Его
внимание в значительной степени поглощается ориентацией на внешний мир с его
вечной спешкой, профессиональными стрессами, преобладанием сфер потребления
и развлечения, и из-за этого он не задается вопросами о смысле существования человека.
Побуждаемый «тайными соблазнителями» рекламы, средств массовой информации
и создаваемой ими тенденции к коллективному нивелированию, «управляемый извне»
человек (Riesman 1950) рискует «потерять душу»6; он уже не обретает себя самого;
и это означает, что у него не происходит индивидуация. Как известно, духовный и ду-
шевный дефицит проявляется самыми разными способами, не в последнюю очередь —
в том, что человек обращается за психотерапевтической помощью.
Практически это означает то, что задержанный, более того, нарушенный в своем
естественном течении процесс самостановления человека нуждается в стимуляции
и переориентации. При этом необходимо сделать осознанными сопротивление
и препятствия, существующие в самом человеке. То, что на первый взгляд можно
отнести к психопатологии, например, обусловленные разными причинами невроти-
ческие расстройства, из-за которых данный человек обращается к врачу, не лишено
позитивного аспекта. Психотерапевтическое сопровождение процесса индивидуации
способствует тому, что относящийся к сущности человека процесс самостановления
или созревания как таковой отнимается у бессознательного и, по меньшей мере
частично, становится доступным сознательному наблюдению. Во всяком случае,
человек, угнетенный недугом, имеет шанс достичь большей сознательности.
При психотерапевтически сопровождаемой индивидуации, когда аналитик следит
за ходом конфронтации своего анализанда с бессознательным, анализанд не просто
подвергается воздействию своего бессознательного. «Лечение», применяемое в анали-
тической психотерапии, представляет собой, скорее, метод диалога между анализандом
и аналитиком. В сущности, оно заключается в том, что они совместно пытаются понять
продукты бессознательного, то есть сновидения, мысли, ассоциации, фантазии, образы
и т. д., чтобы анализанд мог учитывать их и, следовательно, реализовывать в повседневной
жизни. Определяя характер взаимодействия бессознательного и сознания, Юнг писал:
«Когда лечение происходит указанным образом, ведущая роль принадлежит бессо-
знательному, на долю же сознания приходятся критика, выбор и решение. Если решение
оказалось правильным, это подтверждается сновидениями, которые указывают направ-
ление дальнейшего движения; в противном случае следует корректировка со стороны
бессознательного. Таким образом, ход лечения представляет собой нечто вроде продол-
жающегося разговора с бессознательным» (Jung 1917, 121).
В дополнение к этому следует отметить, что Юнг ценил этот сознательно протека-
ющий и сознательно формируемый процесс индивидуации за достигаемый рост
самосознания выше, чем автономно-естественный процесс, который мог оказаться
лишенным этого роста понимания и сознательности7.
Однако Юнг указывает также на то, что, с другой стороны, естественный процесс
индивидуации стал для него «моделью и путеводной нитью» разрабатываемого
психотерапевтического метода (там же, 120). Тем самым в ходе своих рассуждений
мы пришли к тому пункту, где можно перейти к обсуждению вопроса об отдельных
стадиях и своеобразном мире образов процесса индивидуации.
283
СТАДИИ ПРОЦЕССА
Процесс индивидуации как «путь развития и созревания души» (Jacobi 1965, 46)
нельзя понимать как прямолинейный путь. В общем, его цель — самоосуществление
в указанном смысле — понятна. Тем не менее, у человека, вступающего на этот путь,
независимо от наличия или отсутствия терапевтического сопровождения, бывают шаги
вперед и отступления назад, прогрессия и регрессия. Когда Юнг и его ученики описывают
стадии и ступени процесса индивидуации, речь не идет об индивидуально-экзистен-
циальной последовательности процесса. В сущности, он носит ступенчатый и кризисный
характер, присущий человеческой жизни в целом.
Уже в относительно раннем детстве, по мере формирования Я-сознания, происхо-
дит встреча с бессознательным и одновременно возникают соответствующие проблемы,
хотя следует отметить, что восприимчивость к подобным явлениям у людей существенно
различается. Речь идет о тех ситуациях, в которых подрастающий человек впервые
обнаруживает, что он мечтает, предается фантазиям, или в которых он сталкивается
со злом, с чем-то негативным, знакомится со своей половой ролью и половой ролью дру-
гих людей, и, наконец, в которых он начинает задаваться вопросом о смысле своих поступ-
ков, своей жизни и своих страданий. Эти и им подобные переживания соответствуют
самым первым этапам на пути человеческого развития, о котором Эрих Нойманн
говорит: «Соответственно, перед вырастающим из первичных отношений и врастающим
в социум ребенком стоит задача осуществить подчиненное филогенетическому развитию
психическое развитие, освободиться от фиксации в бессознательном и вступить в двойст-
венное бытие взрослой психики, которая одновременно является бессознательной и со-
знательной» (Neumann 1963, 104).
Здесь Юнг указывает на то — и это подтверждается разнообразными данными, —
что собственно процесс индивидуации, «сознательная конфронтация с внутренним
человеком или собственным центром души», как правило, начинается с определенных
проблем, отчаяния, страдания, кризиса. При этом соответствующее жизненное
препятствие рассматривается лишь в негативных, болезненных аспектах, а того,
что в негативно воспринимаемом скрывается шанс, «обращение» либо, по меньшей
мере, «призыв» или апелляция к изменению жизни, данный человек, как правило,
не замечает (v. Franz in: Jung 1968, 166). Соответственно, зло он видит в других людях,
то есть причина проецируется на них: на порождающих проблемы современников,
на неблагоприятные отношения, на нуждающееся в переменах общество и т. д. Все эти
проекции совершаются бессознательно, то есть проецирующий твердо уверен в том,
что он всего лишь невинная жертва других людей.
К этому добавляется еще один факт, тесно связанный с задачей индивидуации:
наряду с формированием и укреплением Я возникает та часть психики, которая
обращена к внешнему миру, где человек играет определенную социальную роль,
и с помощью которой он приспосабливается к своему окружению, демонстрируя
типичное, например, обусловленное профессией, ролевое поведение. Возникает
опасность спутать эту функцию приспособления — Юнг говорит о «Персоне» (то есть
о маске) — с индивидуальностью. При этом сама по себе эта Персона не представляет
собой ничего «истинного» — она является исключительно полезным инструментом
Я, позволяющим выполнять повседневные задачи в социальной сфере. Если человек
идентифицируется с Персоной, похожей на маску, то это угрожает его индивиду-
альному бытию. «Цель индивидуации — не что иное, как освобождение Самости
от лживых покровов Персоны, с одной стороны, и суггестивной власти бессознатель-
ных образов — с другой...» (Jung 1928b, 192).
Под самостью Юнг понимает «вышестоящую по отношению к сознательному
Я величину. Она охватывает не только сознательную, но и бессознательную психику
284
и поэтому, так сказать, представляет собой личность, которой мы также являемся»

(там же, 195). И именно эту потенциально связанную с человеческим бытием фигуру
необходимо развить путем самостановления.
В начале процесса индивидуации от человека требуется не только научиться четко
отделять свое истинное ядро личности от направленной на внешний мир Персоны, но
и распознавать остававшиеся до этого бессознательными проекции. Имеются в виду
оттесненные Я в бессознательное компоненты личности, составляющие «альтер эго»,
«другую сторону Я», которую Юнг метко называет «Тенью». «Фигура Тени персонифи-
цирует все, что субъект не признает и что все же снова и снова— прямо или косвенно —
навязывается ему, то есть, например, неполноценные черты характера и разного рода
неприемлемые наклонности» (Jung 1939, 265).
Осознание личной Тени на пути индивидуации — Юнг говорит также о Тени,
относящейся к коллективному бессознательному, — представляет собой обретение
доступа к бессознательному. Тем самым «переработка» Тени означает начало
аналитической работы. Как показывает опыт, осознание Тени, связанное с отказом
от соответствующих проекций Тени, сопровождается значительным сопротивлением.
Ибо на этой стадии процесса индивидуации человеку мало просто рационально
признать личные недостатки или слабости. Такая операция затронула бы лишь
бессознательное Я, оставив без изменения глубоко расположенные, а потому
бессознательные области психики, на прояснение которых этот процесс направлен.
Поэтому для осознания Тени от человека требуется достаточная степень моральных
усилий, без которых преодолеть последующие ступени невозможно. «Ибо только тогда,
когда мы научились отделять себя от своей Тени, признав ее реальность как часть нашего
существа и навсегда сохранив у себя это знание, может произойти конфронтация
с остальными парами противоположностей психики» (Jacobi 1967, 175). Речь идет о том,
чтобы без каких-либо оправданий или обесценивания принять экзистенциальное,
не лишенное недостатков Я (см. также статью Х. Прокопа в этом томе).
На более поздней ступени процесса индивидуации человек встречается с новой
парой противоположностей, когда сталкивается с таким же бессознательным,
как и Тень, так называемым «образом души». Как показывают образы сновидений
или фантазии, проистекающие из бессознательного, речь идет о противоположной
у разных полов персонификации в личном бессознательном, то есть о представленной
в виде женского образа «Аниме» у мужчины и проявляющемся в мужском образе
«Анимусе» у женщины. Если Персона служит посредником между Я и его «внешним»
миром, то образ души в виде Анимуса или Анимы служит посредником между
Я и бессознательным внутренним миром (Jung 1928b, 206–233).
В отличие от задач первой половины жизни, когда обычно происходит встреча
с внешним партнером, во второй половине жизни должна установиться психическая
связь. Должен быть распознан образ души. И здесь тоже требуется отказ от проекций
на реального человека (противоположного пола). Это соответствует обогащению
сознания, например, в форме вдохновения творческого человека своей Анимой,
что, в свою очередь, может проявиться в его профессиональной деятельности (см. также
статью Х. Прокопа в этом томе). Такое приобретение очень важно для второй половины
жизни, поскольку жизненный кризис, обычно наступающий примерно в 35-летнем
возрасте, свидетельствует о том, что природные дарования и творческие силы юности
иссякают и должны быть получены новые импульсы (ср. также Wolff 1959, 159).
Творческие силы и импульсы, приобретенные благодаря интеграции Анимы или
Анимуса, указывают на достижение следующей фазы в процессе индивидуации.
По Юнгу, она характеризуется как осознание архетипа «Мудрого старца» или «Великой
матери». Тем самым, по его мнению, мужчина по-новому познает принцип логоса,
а женщина — принцип эроса, или материи. Юнг говорит о формировании своего рода
285
«мана-личности», с помощью которой становится возможным расширение сознания.

«Осознание содержаний, которые выстраивают архетип мана-личности, означает для
мужчины второе и истинное освобождение от отца, для женщины — от матери и, тем
самым, обретение впервые собственной индивидуальности» (Jung 1928b, 257, 258).
Юнг рассматривает это в соответствии с характером духовно-религиозных ритуалов
инициации, в которых человек «рождается заново», и это сопоставимо с церемонией
посвящения детей во взрослое состояние в первобытных племенах или, например,
с христианским обрядом крещения, когда он еще совершался как ритуал посвящения
детей во взрослых (ср. 1975, 1975а, 53 etc.)8.
Если удается интегрировать мана-личность, не допустив того, чтобы нуминозная
сила ее образа вызвала опасную инфляцию, при которой человек впадает в истерию,
то тогда достигается последняя и окончательная стадия объединения противополож-
ностей — фаза становления Самости. В качестве «величины, стоящей над бессозна-
тельным Я», Самость представляет собой последний постижимый аспект челове-
ческой психики. Если рассматривать Самость в рамках процесса индивидуации,
то она выступает как конечная фаза пути; но это всего лишь один из возможных
аспектов, поскольку Самость должна рассматриваться и как основа, на которой
выстраивается сфера психики, то есть благодаря которой психические процессы
управляются и упорядочиваются иначе, чем с помощью рационального Я-сознания.
ОБРАЗЫ ПРОЦЕССА
Процесс индивидуации выражается в самых разных смысловых образах и символах,
которые порождаются бессознательным. Речь идет о фигурах, с помощью которых
становятся наглядными процесс становления целостности, этапы пути и образ цели.
На вопрос, как же выглядят образы процесса индивидуации по отдельности
и какие мотивы им прежде всего присущи, коротко можно ответить так: невозможно
ограничить или назвать по отдельности все изобилие символических фигур. Посколь-
ку процесс индивидуации как «универсальный закон жизни» указывает на «архети-
пическую основу», которая «обнаруживается повсюду с примерно одинаковой
формальной закономерностью» (Jacobi 1965, 74), к этому комплексу можно отнести
все те образные содержания и группы мотивов, в которых звучит тема рождения,
жизни и смерти, возрождения и новой жизни, преодоления разобщенности и мотив
целостности.
Благодаря глубокому знанию мифологии, истории религии и культуры К. Г. Юнг
сам обратил внимание на то, что мотив возрождения представляет собой идею,
которую можно отнести к самым древним идеям человечества в целом. «Эти древние
идеи основываются на том, что я называю “архетипом”9. Все идеи, касающиеся
надчувственной сферы, в своей основе всегда определяются архетипом, поэтому
неудивительно, что сходные идеи о возрождении встречаются у самых разных
народов. В основе этих идей, по-видимому, лежит психическое явление, которым
психология должна заниматься, отбросив в сторону все метафизические и философ-
ские гипотезы о значении таких идей» (Jung 1950, 46). Здесь мы вынуждены доволь-
ствоваться указанием на то, что Юнг еще в своих ранних трудах, например в «Мета-
морфозах и символах либидо» (1912), описывал и сравнивал между собой такой
материал — отчасти исторический, отчасти полученный из психотерапевтической
практики. Отдельно отметим мотивы, имеющие отношение к алхимии, восточной,
а также западноевропейской христианской религии, при этом особую роль играет
символика мандалы и четверицы10. Здесь следует обратить внимание на то, что древ-
ний символ мандалы (то есть круга) может появляться на самых разных стадиях
процесса индивидуации. Хотя он символизирует circumabulatio, то есть описание
286
окружности вокруг центра, и процесс становления Самости, сам по себе он не выра-

жает какой-либо особой стадии развития, на которой находится человек (ср. также
Jacobi 1967, 175).
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
То, что представления Юнга об индивидуации трудно облечь в понятийную
форму, поначалу может показаться недостатком. Но если рассматривать такое
изложение с точки зрения психической реальности, оно оказывается плюсом,
поскольку позволяет избежать догматического ограничения понятий, и поэтому
остаются открытыми пути для последующих исследований. Ибо: «Научный термин
“индивидуация” отнюдь не означает, что речь здесь идет об известном и до конца
проясненном факте. Он всего лишь обозначает пока еще малоизученную область
процессов центрирования в бессознательном, влияющих на формирование личности.
Речь идет о жизненных процессах, которые с давних пор в силу своего нуминозного
характера давали важнейший стимул к символизации» (Jung 1952, 646, 647).
Подобные жизненные процессы как акты особого рода лишь с большим трудом
поддаются понятийному определению. Поэтому особое внимание — свое и своих
учеников или пациентов — Юнг обращал на эмоциональное понимание. Например,
опыт, который можно получить в процессе учебного анализа, подтверждает обосно-
ванность подобных указаний гораздо более убедительно, чем рациональное объяснение.
Поэтому эпилог к своему труду «Психология и алхимия» Юнг завершает следующими
словами: «Весьма сомнительно, чтобы разум, в конечном счете, был подходящим
инструментом для этого. Не зря алхимия называет себя “искусством”, правильно
чувствуя, что речь идет о процессах созидания, которые понять по-настоящему можно
только через переживание, а на интеллектуальном уровне их можно разве что
обозначить. Сами алхимики говорили: “Rumpite libros, ne corda vestra rumpantur”
(“Разорвите книги, от этого ваши сердца не разорвутся!”), хотя, с другой стороны, они
настаивали как раз на изучении книг. Пожалуй, именно переживание подводит к пони-
манию... Хотя индивидуальные формы переживания чрезвычайно разнообразны,
они все же, как показывает алхимическая символика, варьируют вокруг определенных
центральных, универсальных типов. Это те древние образы, из которых каждая
конфессия выводит свою абсолютную истину» (там же, 647, 648).
К этому добавляется еще один важный аспект, который нельзя оставлять без
внимания: очевидно, что психическую тотальность нельзя понять, применяя
исключительно каузальный, то есть ретроспективный аналитический способ
рассмотрения. Здесь следует применять, как это последовательно пытался делать
Юнг, проспективный подход. Тем самым постепенно развертывающаяся жизнь
предстает как процесс. Упорядочивающиеся факторы становятся доступными
наблюдению, и по мере того как вырисовывается «первопричина неизвестных
данностей», стоящая как за биологическим явлением, так и за психическими
процессами, появляется возможность разгадать смысл жизни в целом и смысл
человеческого существования в частности (Jaffe 1967)11. Вышестоящие психические
механизмы недоступны Я, человек вообще не может ими управлять или как-либо
манипулировать ими.
Итак, мы обозначили один из тех пунктов, в котором аналитическая психология
имеет нечто общее с религиозной тематикой. Его стоит обсудить особо в общем
религиозном, а также в специфически христианском контексте, поскольку самопо-
знание, или самостановление, и религиозный опыт, или соприкосновение с Христом,
хотя и не идентичны, но все же, пожалуй, имеют сопоставимые психологические
структуры и формы проявления (ср. Wehr 1974, 1974b).
287
И если в силу важных причин человек сегодня больше спрашивает о пути к исти-
не, чем о самой истине, потому что истина без пути к ней мертва, то круг замыкается;
ибо путь к истине не может быть объективным путем, который можно раз и навсегда
описать. Этот путь, скорее, имеет индивидуальные черты. Каждый индивид —
созидатель на этом пути и в то же время созидатель самого пути: «Это и есть тот
процесс самопознания, который мы психологически называем процессом индиви-
дуации» (Barz 1973, 152).
1
В этой связи см. рецензию в журнале «Zeits- процесса индивидуации, который продолжается
chrift für Analytische Psychologie und ihre на протяжении всей жизни.
Grenzgebiete» 4. Jahrg., April 1973, S. 219 220. 6
В этой связи см. работу Вильгельма Биттера
2
Юнг и Нойманн говорят о «целостности» «Потеря души. Психотерапевт анализирует
и «тотальности», чтобы выразить прежде всего современное общество» (Bitter, Der Verlust der
желанный творческий синтез. С этих позиций Seele. Ein Psychotherapeut analysiert die moderne
«целостность» можно рассматривать как резуль- Gesellschaft. 1969).
тат процесса интеграции, при этом особое Кроме того, следует сослаться на сообщения,
внимание уделяется интенциональному и дина- сделанные на проводившихся в Штутгарте
мическому аспектам. Кроме того, в работе конференциях Международного общества вра-
«История происхождения сознания» (Neumann, чей и психологов (современное название: Между-
Ursprungsgeschichte des Bewußtseins. 1949, 443) народное общество глубинной психологии),
Нойманн говорит о «возникающей целостности которые Вильгельм Биттер издавал с 1951
как результате процесса индивидуации». по 1974 годы; с 1975 года они выходят под
3
Упомянутые эраносовские лекции, перво- редакцией Петера Михаэля Пфлюгера.
начально опубликованные в ежегодниках объ- 7
Вероятно, однако, что индивидуация без
единения «Эранос» в 1933-м и 1936 году соот- расширения сознания или эмансипации вообще
ветственно, в переработанной форме вошли невозможна.
в книги К. Г. Юнга «Фигуры бессознательного» 8
К. Г. Юнг: «Требование христианского
(Цюрих, 1950), Собр. соч. IX, I, и «Психология таинства крещения означает поворотный пункт,
и алхимия» (1944), Собр. соч. XII. имеющий огромное значение в духовном разви-
4
К. Г. Юнг сам указывал на возможность тии человечества. Крещение наделяет человека
измерения определенных психических фено- реальной душой; и это происходит не благодаря
менов и реакций, например, в своей ранней частному, магическому, баптистскому обряду
работе «Диагностическое исследование ассо- крещения, а самой идее крещения, которая
циаций» (1906), Собр. соч. II. извлекает человека из архаичной тождествен-
Ср. т. I подготовленного К. А. Майером «Учеб- ности с миром и превращает его в существо,
ника комплексной психологии Юнга», озаглав- превосходящее мир. То, что человечество достиг-
ленный «Эмпирика бессознательного» (Цюрих, ло высоты этой идеи, является в самом глубоком
Штутгарт, 1968). смысле крещением и рождением духовного,
5
Ср. в статье Й. Шторка (в т. II) раздел, неприродного человека» (цит. по: Jacobi, Die Psy-
посвященный Маргарет С. Малер. В ходе исследо- chologie C. G. Jungs, 1967, 205).
вания детей она установила, что процесс индиви- 9
К. Г. Юнг проводит четкое различие между
дуации осуществляется как выход из ранних архетипом, остающимся безóбразным, и архети-
симбиотических отношений матери и ребенка. пическим проявлением, утверждая: «Понятие
Она и другие детские аналитики сумели также архетипа выводится из многократных наблюде-
показать, каким образом эта способность к инди- ний, например, того, что мифы и сказки мировой
видуации нарушается процессами, происхо- литературы содержат определенные, всегда и вез-
дящими в семье ребенка. де повторяющиеся мотивы. Эти же мотивы мы
См. также статьи Й. Шторка (в т. II) и К. Адам- встречаем в фантазиях, сновидениях, делириях
са (в т. III) об Эрике Х. Эриксоне. Он описал и бредовых идеях современных людей. Эти
раннюю фазу индивидуации как стремление типичные образы и взаимосвязи называются
к автономии. Рассматривая пубертат, он говорит архетипическими представлениями. Чем они
об обретении идентичности, а на более поздних отчетливее, тем сильнее они окрашены эмоцио-
стадиях жизни взрослого человека, согласно нально... Они производят сильнейшее впечатле-
Эриксону, происходит интеграция, высту- ние, человек оказывается под их влиянием и оча-
пающая в качестве возможного последнего этапа рованием. Они проистекают из непредставимого
288
архетипа, бессознательной предварительной 11

Вышеупомянутый реалистический аспект
формы, которая, по-видимому, относится к уна- процесса индивидуации автор подчеркивает
следованной структуре психики и поэтому на странице 93: «Индивидуация осмысленно
может также повсюду выступать в качестве спон- происходит лишь в повседневном сущест-
танного явления» (C. G. Jung in: Das Gewissen. вовании: позитивное отношение к жизни,
Studien aus dem C. G. Jung Institut. 1958, 199 200). к ее банальности и чрезвычайности, внимание
10
Кватерность, или четверицу, Юнг считает к телу и его требованиям — такое же непре-
логической основой любого «целостного суж- менное условие, как и отношения с другими
дения», затрагивающего четыре аспекта про- людьми. Чем больше проявляется духовное
блемы. В своей типологии он учитывает это качество Самости, чем шире благодаря интег-
требование, выделяя четыре типа функций рации душевных содержаний становится созна-
(ощущение, мышление, чувствование, интуи- ние, тем глубже должен укорениться человек
цию), при этом одна из этих функций «неполно- в действительности, в своей земле, в своем теле,
ценная». Она воплощает четвертый принцип. и тем с большей ответственностью он должен
Задача индивидуации состоит в том, чтобы эту быть связан с близкими ему людьми и внешним
четвертую функцию, находящуюся в тени бессо- миром; ибо “земная сторона” архетипа и его
знательного, сделать сознательной (см. также инстинктивные качества тоже стремятся к реа-
работу Юнга «Символика духа», 1953, 399). лизации».
BARZ, H.: Selbst-Erfahrung Tiefenpsychologie und christlicher Analytische Psychologie und Erziehung (1926). G. W. XVII
Glaube. Stuttgart: Kreuz-Verlag 1973 über die Energetik der Seele (1928 a). G. W. VIII
BLUMENBERG, H.: Individuation und Individualitat. In: Religion in Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewußten
Geschichte und Gegenwart, Bd. III. Tübingen Mohr 31959 (1928 b). G. W. VII
FORDHAM, M.: On the Origins of the Ego in Childhood. In: Stu- Die praktische Verwendbarkeit der Traumanalyse (1931). G. W.
dien zur Analytischen Psychologie (Festschrift zum 80. Ge- XVI
burtstag von C. G. Jung, hg. vom Ñ.-G.-Jung-Institut Zürich)
Bd. I. Zürich 1955, 80-105 Bewußtes Unbewußtes und Individuation. Zentralblatt f. Psy-
chotherapie 1939, 265 f
F RANZ, M.-L. V.: Der Individuationsprozeß. In: C. G. Jung. Der
Mensch und seine Symbole. Olten Freiburg/Br.: Walter Gestaltungen des Unbewußten. Psychologische Abhandlungen.
1968, 166 Bd. VII. Zürich 1950
F REY ROHN L.: Von Freud zu Jung. Zürich, Stuttgart: Rascher Psychologie und Alchemie. Zürich 1952
1969 Mysterium Coniunctionis (1955). G. W. XIV
F ROMM, E.: Escape from Freedom. New York 1941. Deutsch: Erinerungen. Träume. Gedanken. Aufgezeichnet und hg. von
Furcht vor der Freiheit. Frankfurt/M.: Europ. Verlagsanstalt Aniela Jaffé. Zürich, Stuttgart: Rascher 1962
51973
Briefe, Bd. III. Olten: Walter 1973
Psychoanalysis and Religion. New Haven 1950. Deutsch: Psy-
choanalyse und Religion. Konstanz, Zürich: Diana 1966 NEUMANN, E.: Das Kind. Struktur und Dynamik der werdenden
Persönlichkeit. Zürich: Rhein-Verlag 1963
The Sane Society. New York 1955. Deutsch: Der moderne
Mensch und seine Zukunft. Frankfurt/M.: Europ. Verlagsan- RANK, O.: Das Trauma der Geburt. Wien: IPV 1924
stalt 1960 RIESMAN, D.: The Lonely Crowd. New Haven 1950. Deutsch: Die
JACOBI, J.: Der Weg zur Individuation. Zürch, Stuttgart: Rascher einsame Masse. Darmstadt, Berlin: Luchterhand 1956
1965 WEHR, G.: C. G. Jung und Rudolf Steiner. Konfrontation und
Die Psychologie von C. G. Jung. Eine Einführung in das Ge- Synopse. Stuttgart: Klett 1972
samtwerk. Zürich, Stuttgart: Rascher 51967 Wege zu religiöser Erfahrung. Analytische Psychology im Di-
JAFFE, A.: Der Mythus vom Sinn im Werk von C. G. Jung. Zürich, enste der Bibelauslegung. Olten, Freiburg/Br.: Walter 1974
Stuttgart: Rascher 1967 Esoterisches Christentum. Aspekte, Impulse, Konsequen-
Jung, C. G.: Zur Psychologic und Pathologie sogenannter zen. Stuttgart: Klett 1975 a
okkulter Phänomene (1902). G. W. I C. G. Jung und das Christentum. Olten, Freiburg/Br.: Walter
Ober Konflikte der kindlichen Seele (1909). G. W. XVII 1975 b
Wandlungen und Symbole dei Libido. Leipzig. Wien 1912 W ICKES, F.: The Inner World of Childhood. New York 1927.
Deutsch: Die Analyse der Kinderseele. Stuttgart 1931. Olten,
Die Struktur des Unbewußten (1916). G. W. VII Freiburg/Br.: Walter 1973
Ober die Psychologie des Unbewufken (1917) G. W. VII WOLFF, T.: Studien zu C. G. Jungs Psychologie. Zürich 1959
Psychologische Typen (1921). G. W. VI
289
ПСИХИЧЕСКАЯ ЭНЕРГЕТИКА
Гертруда Хесс
К. Г. Юнг говорил о психической энергетике, чтобы в систематизированной форме

описать процессуальный характер психики, ее динамику, интенсивность психических
процессов и потенциалы, которые проявляются, например, во влечении, в аффекте,
в желаниях и страстях. С этой точки зрения влечение можно понять, исходя
не из причины, а из его «уклона», его направления. При энергетическом подходе
психические взаимосвязи понимаются в аспекте их целей.
Юнг отождествлял свое понятие психической энергии (см. статью Т. Цизе в т. I)
с понятием «либидо» — термином, который еще до него использовал Фрейд. Юнг
употреблял его в более широком смысле, в соответствии со значением, которое
вкладывали в него древние латинские авторы. У них слово «либидо» означало
вожделение, стремление, намерение в целом, которое может либо иметь, либо
не иметь сексуальную окраску1. «Фактически мы слишком мало знаем о природе
человеческих инстинктов и их психической динамике, чтобы можно было осмелиться
признать первенство какого-то отдельного влечения. Поэтому более уместно будет
говорить о либидо, понимая под этим энергетическую ценность, которую может
иметь какая-либо сфера интересов — власть, голод, ненависть, сексуальность, религия
и т. д., но не приписывая ее при этом какому-либо специфическому влечению» (Jung
1912, 175). По существу, энергия, как в физике, так и в психологии, представляет
собой априори данную наглядную форму. Она выражает отношения (Jung 1928, 30).
Если в обыденной жизни у нас есть определенная склонность гипостазировать
энергию, то это, пожалуй, отчасти связано всего лишь с тем, что физическая энергия
стоит нам денег. С другой стороны, мы воспринимаем энергию как некое количество,
и нам трудно не воспринимать количество субстанционально. Юнг же видел в ней
психическое качество, родовое понятие. Он поясняет свою точку зрения на примере
температуры. Благодаря чувственному восприятию мы ощущаем теплые и холодные
тела. Затем на этой основе мы абстрагируем понятия холода и тепла. Они объеди-
няются в родовом понятии «температура», и, наконец, последняя как одна из много-
численных форм энергии определяется выражением «энергия» (Jung 1921).
Спонтанно сложившиеся представления об энергии — очень древние, они рас-
пространены повсеместно и относятся не только к физическим явлениям. Они отра-
жаются в речи людей. Любой язык обладает многочисленными «энергетическими»
формулировками и образами, которые используются также для выражения психи-
ческой интенсивности. К ним относятся уже сами слова «энергия» и «энергичный».
Кроме того, существует огромное множество понятий, которые в переносном
значении выражают определенные психические потенциалы, например, «дееспо-
собность», «ударная сила», «жажда деятельности» или такие глаголы, как «тормозить»,
«способствовать», «усиливать», «экономить» и т. д. Назовем также такие понятия, как
«стремление» и «влечение», которые утвердились как раз благодаря их психологи-
ческому употреблению. Эта непроизвольная энергетика проявляется и в нашем
поведении, ибо каждый человек считается с нею. Мы знаем, что и наша дееспо-
собность, и наши интересы ограничены. Любое проявление интереса, будь то любовь
или забота, лишают энергии другие сферы. Если мы делаем что-то одно, то должны
290
Психическая энергетика (Гертруда Хесс)
оставить другое. Мы не можем заниматься сразу несколькими делами и везде

добиваться удовлетворительного результата. Лишь поэтому возможно и отвлечение,
которое используют родители, воспитатели, врачи и психотерапевты, чтобы избавить
своих питомцев или пациентов от вредных наклонностей.
У первобытных народов мы обнаруживаем нефизические энергетические пред-
ставления, которые нам кажутся чуждыми. Им известны места, люди и предметы,
например религиозные реквизиты или фетиши, от которых исходят «добрые» или
«злые» необычные воздействия. Соответствующие потенциалы у разных народов
и на разных языках имеют самые разные названия. В психологической литературе
закрепилось выражение «мана» (например, Jung 1928, 68 etc.). Мана всегда «живет»
в материальных вещах, но не зафиксирована в них, а может передаваться самым
разным объектам. Обращение с ней относится к компетенции шаманов и знахарей.
Если у кого-то возникнет мысль покончить с подобными примитивными энерге-
тическими представлениями как плодом воображения или просто как суеверием,
то будет упущено из виду их психическое качество. Мана столь же реальна, как власть
любви и идеи, которые овладевают нами и побуждают нас к верным или неверным
поступкам. Однако эти потенциалы — не важно, идет ли речь об энергии статуи бога
или о психической энергии, — нельзя зарегистрировать с помощью физических
измерительных приборов. Но их воздействие доступно переживанию. Даже просве-
щенный европеец порой ощущает психическую энергию как «излучение» или
«тепло», которые исходят от любимого человека или любимого предмета. Более
объективно можно наблюдать такие состояния, как воодушевление, очарование,
увлеченность, взволнованность или эмоциональная привязанность. И разве психиче-
ские потенциалы не вмешиваются сегодня в изменение облика земли сильнее, чем все
природные силы?
Какими бы древними ни были различные энергетические системы, все же в про-
цессе научного исследования вначале они постигались с помощью физического
понятия энергетики; поэтому Юнг, раскрывая свое понятие психической энергии,
использовал аналогию с физической энергией. Однако главное в представлении о фи-
зической энергетике — положение о сохранении энергии. По существу, этот закон
представляет собой обобщение принципа эквивалентности, согласно которому при
превращении энергии возникает столько же энергии в новой форме, сколько ее
исчезло в старой форме, то есть, например, возникает столько же тепла, сколько было
израсходовано электричества. Применим ли этот закон в какой-либо форме также
и к психической сфере? Если бы это было не так, говорить о психической энергетике
вообще не было бы никакого смысла. Однако мы можем констатировать различия
в психической интенсивности и, следовательно, говорить о количественных характе-
ристиках психики, а это является предпосылкой того, что мы можем наблюдать
эквивалентные превращения энергии. Фактически дело именно так и обстоит. Даже
если психические количества нельзя измерить в цифровых величинах, то все-таки их
можно очень точно оценить с помощью чувства (Jung 1921, 1928).
Не только психологи, но и биологи говорят об «эмоциональном тоне» и о «валент-
ности» как качественной оценке со стороны восприятия. Животные также оцени-
вают каждое чувственное впечатление на предмет того, вредно или полезно для них
то, что было воспринято. Стоит ли охотиться за добычей? Велика ли опасность или
мала? У человека же функция эмоций гораздо сложнее. Но и здесь чувство тоже
оценивает опыт и упорядочивает его. «Ценности — это энергетические оценки
количества» (Jung 1928, 9). Благодаря возможности усиливать прилагательные
мы обладаем даже шестибалльными шкалами (например, от наихудшего до наилуч-
шего). Сравнивая, что для нас дорого, а что — нет, что самое неприятное в различных
ситуациях, что красивее, что ненавистнее и т. д., мы получаем возможность еще более
291
тонкого понимания психических количеств. При этом мы ориентируемся на системы

ценностей, к которым нас отчасти приучают в процессе воспитания и которые для
многих людей безусловны, как, например, система морали. С другой стороны,
существуют также и личные шкалы ценностей, которые соответствуют индиви-
дуальным представлениям. Все они регулируют интересы, активность, работоспо-
собность, симпатии, антипатии и т. д. Обобщенно можно сказать, что эмоциональный
тон определяет характер и интенсивность поведения, ибо он отвечает за приток
энергии: по возможности, мы обращаемся к тому, что для нас наиболее интересно,
предпочитаем лучшее, избегаем худшего, боремся со злом и т. д. Когда мы любим,
в нас кипит энергия, если мы заинтересованы, то становимся работоспособными.
Но если мы оцениваем определенную деятельность негативно, то едва ли мы в ней
добьемся успеха. Мы скажем, что у нас нет к этому охоты, а это, в свою очередь,
означает, что нам не хватает необходимого запаса либидо. Но если, тем не менее,
нас принуждают к данной работе, то вскоре мы начинаем испытывать непреодо-
лимую усталость. В этом смысле чувство и работоспособность связаны между собой
как конкретная величина и потенциал.
В психологии гипотезу о сохранении энергии можно отстаивать только в том
случае, если иметь в виду относительно закрытое пространство психики в целом. Если
какое-то количество либидо исчезает из сферы сознания, то имеет смысл вопреки
всему придерживаться принципа эквивалентности и поискать признаки соответ-
ствующей активности бессознательного. Тщательное наблюдение за пациентом
вскоре может выявить новые симптомы: или особые сновидения, или своеобразные,
появляющиеся на короткое время фрагменты фантазии и т. д. «Если в ходе анализа
этих фрагментов удается довести до сознания их скрытые содержания, то, как пра-
вило, можно доказать, что исчезнувшее из сознания количество либидо создало некое
образование в бессознательном, которое, несмотря на все различия, имеет немало
общих черт с теми сознательными содержаниями, которые потеряли энергию.
Это похоже на то, как если бы либидо привнесло с собой в бессознательное опреде-
ленные качества, и нередко это проявляется настолько, что уже по этим характе-
ристикам можно увидеть, откуда берется либидо, активизирующее бессознательное.
Есть яркие и общеизвестные примеры этого: когда ребенок начинает внутренне
отделяться от родителей, у него возникают фантазии об эрзац-родителях. Такие
фантазии, как правило, переносятся на реальных людей» (Jung 1928, 21). В таких
случаях отчетливо проявляется принцип эквивалентности: «Практический опыт в це-
лом показывает нам, что психическая деятельность всегда может замещаться только
эквивалентной; так, например, патологический интерес, чрезмерная фиксация
на симптоме могут замениться только такой же интенсивной связью с другим
интересом, поэтому и отделение либидо от симптома никогда не происходит без
такой замены. Если замена имеет меньшую энергетическую ценность, то мы сразу
же узнаем, что некое количество энергии надо искать где-то в другом месте — если
не в сознании, то, значит, в бессознательном построении фантазий или в нарушении
“parties superieures”2 физиологических функций (по меткому выражению Жане)»
(там же, 23). Поэтому при энергетическом подходе к рассмотрению психики
необходимо стремиться также к оценке бессознательных количеств. Это происходит
косвенно. Как показывает ассоциативный эксперимент, изменения всегда касаются
комплекса. «Констеллирующая сила его ядерного элемента соответствует его
ценностной интенсивности, или его энергии» (там же, 14, 15). Мы можем оценить
эту энергетическую составляющую, установив относительное число констелляций,
воздействующих через ядерный элемент, и задав вопрос об относительной частоте и
интенсивности аффективных сопутствующих явлений. Кроме того, у нас есть очень
тонкое ощущение количества и качества аффектов у окружающих нас людей.
292
Наблюдения подобного рода фактически указывают на то, что активность бессозна-

тельного обратно пропорциональна активности сознания, что позволяет нам
рассматривать психику в целом как относительно закрытую систему, в которой
энергетические отношения подчиняются законам сохранения энергии.
То, что эту гипотезу по-прежнему часто отвергают, объясняется тем, что при
наблюдении за энергетическими процессами внимание действительно необходимо
сосредоточить на психике. Психическая энергия всегда была и остается «внутренней»,
то есть потенциалом между психическими позициями, из которых, однако, одну или
другую часто скрывает внешний объект. Следовательно, когда говорят о «расходовании
энергии» или о том, что она вкладывается в какой-либо объект, необходимо иметь
в виду, что при этом проецируется цель человеческих устремлений. Психическую
энергетику можно понять только при последовательном интровертированном
рассмотрении. При этом, по мнению Юнга, речь идет о перемещении энергии в рамках
архетипических противоположностей. Инстинктивному «должен» противостоит
отображение «есть». Даже если в определенных ситуациях у человека порой возникает
переживание неожиданного и даже переполняющего его притока энергии, то это
переживание связано с появлением чуждого до сих пор сознанию архетипического
образа. Это соответствует открытию и освоению новых источников энергии в физике,
например, использованию в наше время атомной энергии, и не опровергает закона
сохранения энергии.
Любая архетипическая противоположность образует мотив человеческого поведе-
ния, как, например, при наличии напряжения между неким императивом и мирной
совместной жизнью или при наличии конфликтов в мире или в семье. Пожалуй,
к наиболее мощным движущим силам человеческого поведения относится страх
голода, противоположный желанию быть сытым, или, например, страх человека,
что к нему будут относиться с презрением, противоположный желанию наслаждаться
уважением к себе. Это два примера противоположных образов, которые составляют
два крайних полюса архетипической ситуации. В первом случае речь идет о физическом
существовании, во втором случае — о сохранении личностной целостности. Таким
образом, мы подчиняем свою деятельность — обычно полностью не сознавая этого —
архетипическим потенциалам и получаем оттуда необходимую энергию для утвержде-
ния себя в жизни. Мать получает свою энергию от материнского идеала, отец —
от идеального представления об отцовском долге, и это делается всегда в противопо-
ложность пренебрежению этими основополагающими задачами. Врачи, психотерапев-
ты, а также теологи и священнослужители черпают свою энергию из образа целителя.
Впрочем, их успехи во многом зависят от того, удастся ли им найти верные образы для
интерпретации болезни и пути исцеления. Служение и самопожертвование также
представляют собой архетипические идеи, которые могут давать энергию для гуман-
ного поведения, что наверняка прекрасно известно многим лидерам и вождям. Не надо
особо подчеркивать, что представление о необходимости бороться за великие идеи —
мощнейший источник энергии, равно как и то, что вожди и демагоги всех мастей
не упускают возможности, прибегнув к архетипическим мотивам, воспользоваться
энтузиазмом и трудовой энергией многих людей. Здесь я имею в виду не только рекламу
и политику, но и религиозные заповеди и воспитание. Интуитивный воспитатель знает
об этих источниках энергии и использует их, привлекая идеалами, вместо того, чтобы
угрожать и оказывать давление.
Разумеется, существует также воля, то есть сумма энергии, которой свободно
располагает сознание (Jung 1921). Однако часто ее оказывается далеко не достаточно,
если она не используется для того, чтобы подчинить деятельность новым приемлемым
мотивам. Мы знаем, что первобытные народы используют ритуалы, то есть образные
действия, чтобы перевести имеющуюся в распоряжении энергию с одного вида
293
деятельности на другой. Для видов деятельности, которые требуют специфических

умений, таких, как охота, война, полевые работы, строительство дома и т. д., у них есть
специальные обряды инициации. Как правило, они предполагают достижение
желаемого результата деятельности путем исполнения фиктивного действия. В
странах Европы до сих пор распространены весенние ритуалы, цель которых
первоначально состояла в том, чтобы направить энергию, расходовавшуюся зимой
или в межсезонье на хозяйственные дела, на полевые работы, требующие весной
огромных усилий. В частности, Юнг приводит особенно яркий пример такой
церемонии: «Крестьянин весенней ночью приводит на пашню свою жену и там
совокупляется с нею, чтобы оплодотворить поле» (Jung 1928, 47). Аналогичную
функцию, если рассматривать психологически, выполняют обычные и для нашего
времени процессии, например, при освящении полей. Закладка фундаментного
камня, спуск корабля на воду, школьные праздники в честь открытия нового учебного
года и даже загородные поездки, проводимые на предприятии, также способны вновь
пробудить жажду деятельности у людей, участвующих в этих мероприятиях, причем
благодаря одному только переживанию общности. Вместе с тем, самостоятельно
работающему интеллектуалу такие ритуалы нужны еще больше, особенно если почти
все свое время он работает в одиночестве. У писателей, художников и ученых нередко
можно наблюдать определенные действия, которые выполняются совершенно
одинаково каждый раз, когда они приступают к работе. По ассоциации с плодо-
творными рабочими часами в прошлом они таким образом и в этот раз направляют
свой энергетический потенциал на желанные цели.
Такие взаимосвязи показывают, в какой мере наш энергетический подход
ориентирован на конечную цель. Он помогает понять направленность, задаваемую
архетипической целью. Каузальность и финальность — это мыслительные возмож-
ности, и «поскольку душе также присуща финалистическая точка зрения, в психо-
логическом смысле недопустимо — и это одна из причин известной монотонности
интерпретаций — относиться к психическому феномену исключительно с позиции
каузальности. Символическое понимание причины, к которому мы приходим
благодаря энергетическому способу рассмотрения, необходимо для дифференциации
души. Ибо без символического понимания фактов они оказываются неизменными
субстанциями, продолжающими действовать вечно, как, например, происходит при
использовании старой теории сновидений Фрейда. Причина не обеспечивает
развития. Для души reductio ad causam3 есть противоположность развития, она фик-
сирует либидо на элементарных фактах. С точки зрения рационализма это благо,
но с точки зрения души — это безжизненность и безнадежная скука, хотя, конечно,
фиксация либидо на базисных фактах для многих людей, бесспорно, просто необхо-
дима. Но когда это требование выполнено, душа уже не может довольствоваться этим
и должна развиваться дальше, превращая причину в средство достижения цели и де-
лая ее символическим выражением пути, который надо пройти» (Jung 1928, 26).
История культуры показывает нам, в какой степени подобным образом удается
найти новое применение психической энергии. Она возникает из напряжения между
природой и духом. Доместикация себя самим человеком высвободила большие
потенциалы, которые нуждались в новых сферах приложения. Часто это происходило
чуть ли не в игровой форме, что можно проследить в сочинениях схоластов и алхи-
миков, пока в результате вдруг не появлялись возможности, приводившие к новым
формам развития. Преобразование инстинктивной энергии в духовные формы всегда
происходит через метафору, связанную с влечением, то есть через символический
образ. Юнг напоминает о том, что в древних культурах огонь добывали с помощью
трения; — это очень трудоемкая работа, в ходе которой энергия, вероятно, черпалась
из сексуальных представлений. В основе экспериментов алхимиков, пытавшихся
294
соединить самые разные вещества, лежали представления о связи мужчины и жен-

щины. «Подобно тому, как электростанция подражает водопаду и благодаря этому
овладевает его энергией, точно так же психическая машина подражает влечению и
благодаря этому распоряжается его энергией» (там же, 1928, 46). В этом контексте
Юнг цитирует разговор Иисуса с Никодимом в Новом Завете (Иоанн 3, 4). В нем
формулируется не только евангелический замысел, но и стремление всех священных
писаний, по возможности освободить психическую энергию от фиксации на кон-
кретной цели, чтобы посредством символического понимания сделать ее доступной
для духовного использования. Таким путем люди могут избавиться от принуждения
влечений, что невозможно сделать волевым актом. Не произвол, а только символи-
ческий аспект цели способен поднять энергетическую ценность на более высокий
уровень (Jung 1912).
Эту функцию символа, обеспечивающую переход от одной установки к другой,
Юнг назвал трансцендентной. Она играет важную роль в преодолении конфликтов
и страданий: конфликты возникают из-за коллизий влечений. Там, где путем
размышления и сознательного решения невозможно устранить противоречия между
обязанностями или между долгом и желанием, вначале происходит только сознатель-
ная переработка проблемы. Если человек вытесняет какую-либо из несовместимых
целей, то наступает обеднение личности или, хуже того, возникает невротическое
расщепление. Но если мы справляемся со страданием и сохраняем несовместимые
тенденции в сознании, то рано или поздно находим решение, которое объединяет
противоречия. Оно предстает как спасительная идея, как образ, указывающий путь,
как случайность, помогающая выйти из затруднительного положения, и т. д., и всегда
находится по ту сторону сознания, где проявляется конфликт. То есть это решение
символическое. Символы не изобретаются, а находятся, но их нужно увидеть и рас-
познать. Игнорирование безысходности здесь не поможет, и только обращение
к проблеме, в конечном счете, способно помочь в беде. С этой целью мы должны
погрузиться в болезненную ситуацию и соприкоснуться с возникающими фанта-
зиями, какими бы сомнительными они ни были. «Если удается придать форму
бессознательному содержанию и понять смысл того, что сформировалось, возникает
вопрос, как Я ведет себя по отношению к этим фактам. Тем самым начинается
столкновение между Я и бессознательным. Это вторая и более важная часть проце-
дуры — сближение противоречий, возникновение и создание чего-то третьего: транс-
цендентной функции. На этой ступени главная роль принадлежит уже Я, а не бес-
сознательному» (Jung 1916, 99 100).
Энергетическую предпосылку трансцендентной функции Юнг усматривал в том,
что прогрессивное либидо запруживается препятствиями и вследствие этого не толь-
ко возвращается к оставленным прежним формам поведения, но и достигает более
глубоких слоев души, оживляя архетипические мотивы. То, что не было достигнуто
в процессе развития, может быть наверстано в регрессивных фазах, а нерешенные
проблемы могут быть переработаны задним числом (см. статью Р. Хайнца о регрессии
в т. I). Вместе с тем, в связи с архаическими мотивами могут быть намечены новые
цели. При каузальном понимании регрессия может выступать, например, как фик-
сация на матери. Но если рассматривать проблему с энергетической точки зрения,
либидо регрессирует к образу матери, «чтобы найти там ассоциации памяти,
благодаря которым развитие может перейти, например, из сексуальной системы
в систему духовную» (Jung 1928, 25).
Прогрессия означает продолжение жизни во времени. Это естественный процесс,
движущей силой которого является напряжение, возникающее между днем сознания
и ночью смерти. Это движение вперед, которое предполагает стойкое приспособ-
ление к постоянно меняющимся условиям внешней среды и которое снова и снова
295
прерывается отступлениями. В мифологии это полное препятствий движение вперед

изображается в сказаниях о герое; используются также образы, заимствованные
у природы: мы сравниваем жизнь героя, а также его прогрессию с движением Солнца.
Именно это имел в виду Юнг, когда писал: «Из обволакивающих объятий утробы
моря вырывается Солнце, победоносно взмывает вверх, а затем, оставляя полуденную
высь и свои славные подвиги, снова опускается в материнское лоно моря, во все
укрывающий и все возрождающий мрак ночи» (Jung 1912, 454). Далее в этом же тек-
сте говорится о том, что жизнь — постоянная борьба с затуханием, насильственное
и временное освобождение от постоянно подкарауливающей ночи. Но эта смерть
есть внутреннее желание покоя. Все юное когда-нибудь станет старым, любая красота
увядает и т. д. — но зато есть изменение!
Особый вклад Юнга в разработку проблемы потока энергии в жизни людей
состоит именно в том, что он увидел в регрессии возможность изменения и обнов-
ления. С самого начала он интерпретировал инцестуозный мотив как обновляющую
встречу с бессознательным. Сказания о герое содержат это же знание, выраженное
в мотиве путешествия по ночному морю. Наиболее известное выражение этого
мотива — в истории об Ионе в Ветхом Завете. Героя проглатывает огромное живот-
ное4, и он возрождается изменившимся. В научной формулировке это означает,
что обратное движение либидо повышает ценность бессознательного заднего плана
души, в результате чего бессознательное начинает постепенно влиять на сознание.
Если к регрессии относиться не правильно, то она будет не просто восприниматься
как застой, а проявляться в виде депрессии, состояния безнадежности, в котором нет
будущего. «Природу блеска, а жизнь радости лишает именно то, что человек огляды-
вается назад на то внешнее, которое существовало когда-то, вместо того, чтобы
всматриваться вовнутрь депрессивного состояния». «Депрессию следует рассмат-
ривать как бессознательный феномен компенсации, содержание которого, чтобы оно
смогло стать в полной мере действенным, должно быть осознано. Это может
произойти благодаря тому, что человек, следуя депрессивной тенденции, сознательно
регрессирует и благодаря этому интегрирует оживленные воспоминания в сознание.
Это соответствует двойственному намерению депрессии» (Jung 1912, 513).
По мере того, как разрешаются жизненные проблемы, старость становится все
более бесконфликтной, спокойной и уравновешенной. Юнг сравнивает это более
стабильное состояние пожилых людей с физической гипотезой о возрастании
энтропии во вселенной, согласно которой космические потенциалы, которые можно
сегодня выявить, постепенно сменяются общим выравниванием температуры.
Как известно из опыта, подобное выравнивание присуще лишь относительно закры-
тым подсистемам. А раз мы рассматриваем психику как именно такую систему,
то эта аналогия с физикой также весьма интересна и соответствует тому факту,
что в юности человек живет гораздо более бурно, чем в старости, когда он приобре-
тает спокойствие, и что убеждения оказываются тем прочнее, чем большим сомне-
ниям они подвергались вначале.
В заключение хотелось бы сказать, что Юнг вместо теории влечений выдвинул
энергетическую гипотезу. Она касается исключительно сферы инстинктов в психи-
ческом опыте. «Поскольку архетипы, регулируя, модифицируя и мотивируя, вмеши-
ваются в формирование содержаний сознания, они ведут себя подобно инстинктам.
Напрашивается мысль о том, чтобы соотнести эти факторы с влечениями и задать
вопрос, не идентичны ли, в конечном счете, типичные образы ситуаций, которые,
по-видимому, отображают эти коллективные принципы формообразования, ге-
штальтам влечений, то есть паттернам поведения в целом» (Jung 1947, 235). Но по-
скольку энергетические потенциалы, связанные с этими архетипами, восприни-
маются не только как инстинктивное принуждение, но и как душевное волнение,
296
мы понимаем, что диапазон движущих сил психики достаточно широк — от баналь-

ного влечения до переживания духа. Сознание, отличающееся разной степенью
ясности, так сказать, скользит вдоль некой шкалы, говоря о которой, Юнг использовал
сравнение со световым спектром. Более тусклое сознание ощущает, скорее, интенсив-
ность архетипов, нежели оживление. Оно расположено ближе к «красному концу»
шкалы, тогда как более ясное сознание благодаря соприкосновению с архетипами
приобретает, например, религиозный опыт и расположено ближе к «фиолетовому
концу» шкалы. «Инстинктивные движущие силы души находятся, так сказать, в ин-
фракрасной части спектра, а образ влечений — в ультрафиолетовой» (там же, 242).
Ощущает ли себя человек движимым влечениями или делает выбор между идеями,
он в любом случае руководствуется изнутри. «Не бывает аморфного влечения,
поскольку у любого влечения есть образ своей ситуации. Оно всегда наполняет образ,
обладающий прочными свойствами» (там же, 230). Этот опыт вытекает из аналити-
ческой работы и сам в свою очередь накладывает отпечаток на аналитическую работу
по Юнгу, ибо терапевт-юнгианец верит в саморегуляцию психики, если только
предоставить ей возможность свободного проявления и снабдить ее либидинозной
энергией в форме заинтересованности и любви. «Умение давать совершаться
событиям, деяние в недеянии, “позволение” Майстера Экхарта — все это стало для
меня ключом, отворяющим двери, за которыми начинается путь: надо уметь позво-
лять совершаться тому, что происходит в психике» (Jung 1929, 13,14).
ПРИМЕЧАНИЕ
1
Различие между Юнгом и Фрейдом в понима- что каким-либо образом имеет отношение
нии влечений заключается, с одной стороны, к любви (см. статью П. Цизе в т. I).
в финалистическом подходе Юнга а, с другой 2
Высшихчастей(фр.).—Примечаниепереводчика.
стороны, в представлении Фрейда о дуальной 3
Сведение к причине (лат.). — Примечание
природе влечений. Фрейд разграничивает либидо переводчика.
и агрессию. Под либидо он подразумевает все, 4
Кит. — Примечание редактора.
JUNG, C. G.: Symbole der Wandlung (1912). G. W. V Theoretische überlegungen zum Wesen des Psychischen
(1947). G. W. VIII
Die Transzendente Funktion (1916). G. W. VIII
JUNG, C. G.: WILHELM , R.: Das Geheimnis der Goldenen Blüte
Psychologische Typen (1921). G. W. VI
(1929). Olten, Freiburg/Br.: Walter 1973
Über die Energetik der Seele (1928). G. W. VIII
297
ЮНГ И ПСИХОСОМАТИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА
Альфред Й. Циглер
Как-то в ходе телевизионного интервью К. Г. Юнг назвал сомнение одним

из самых характерных качеств своей натуры; более того, оно, в конечном счете,
и привело его к отчуждению от Зигмунда Фрейда, поскольку тому хотелось понимать
свои представления как окончательные и неопровержимые. Юнг постоянно прихо-
дил к новым идеям, а потому ни одно его суждение о человеке не осталось однознач-
ным. Под действием разрушительной силы сомнений каждое «одно» превращалось
у него в «два» или во множество раз «по два». Вместе с тем, всю жизнь его привлекал
и обратный процесс: каким образом из двойки снова появляется единица, или каким
образом можно примирить разделение надвое?
Поэтому Юнг часто воздействует на нас, словно играя красками, как волшебник,
который делает предметы то большими, то маленькими, виртуозно разрушает устои
или позволяет на первый взгляд противоположным элементам вступать в мисти-
ческие соединения. Чтобы следовать за ходом его рассуждений, нам не нужно
обращать слишком большого внимания на человеческую реальность, рассматривать
ее в чересчур ярком свете; мы должны, прикрыв глаза, погрузиться в сумеречное
состояние, в котором исчезают четкие контуры. В результате этого персоналисти-
ческое становится мифическим, обыденное — сакральным, «здесь и сейчас» —
универсальным, современное — не имеющим времени, внешнее — внутренним,
и наоборот. Когда естественные науки объединяются с гуманитарными, телесное
тоже становится духовным; больной оказывается одновременно здоровым, и не тот
врач оказывается лучшим, состояние здоровья которого не вызывает сомнений, а тот,
кто по-настоящему вовлечен в проблемы человеческого бытия.
Чтобы соответствовать такому способу понимания, Юнг часто пользуется языком,
который трудно превзойти по неопределенности. В силу необходимости он вынужден
приглушать яркий свет интеллектуальных понятий и прибегать к образам. В резуль-
тате этого его описания непосредственно проясняют многое, но, с другой стороны,
остаются загадочными, иносказательными, подчас ироническими.
Воспроизводя в своей книге «Психология и алхимия» (Jung 1944, 334) титульную
виньетку одного старинного труда по алхимии, написанного в 1677 году, чтобы
показать читателю два лика алхимии, Юнг этим также дает понять, сколько сомнений
он испытывает как человек, занимаясь таким неоднозначным материалом.
Его подход и, соответственно, его высказывания имеют непосредственное отношение
к психосоматической медицине и проистекают одновременно из двух областей: из сферы
деятельности теоретизирующего ученого и сферы практической логики лаборанта (если
вернуться к упомянутой титульной виньетке). Юнг описал эти два способа понимания
в своей «Типологии» (Jung 1946, 40). Будучи несоизмеримыми, они повсюду вступают
в столкновение друг с другом. В средневековье из-за этого возник спор об универсалиях
между номиналистами и реалистами. Первые отстаивали философское представление,
согласно которому так называемые универсалии, то есть родовые и общие понятия,
например болезнь, человек или добросердечие, означают не более чем названия (nomi-
na) или слова, иронически называвшиеся также flatus vocis1. И наоборот, реалисты
постулировали существование универсалий ante rem2; то есть они полагали, что общие
298
Юнг и психосоматическая медицина (Альфред Й. Циглер)
понятия, подобно идеям Платона, существуют в виде первообразов (архетипов).

Следовательно, понятие реальности у номиналистов неизбежно совпадало с осязаемой
реальностью вещей и их индивидуальностью. И наоборот, сторонники строгого реализма
делали акцент на абстракции, идее, универсальности.
Споры об универсалиях не утихли до сих пор; изменился всего лишь предмет, из-за
которого разгорались дебаты. Сегодня, например, эти споры перенеслись в область
психосоматической медицины. При этом сторонники одной точки зрения испытывают
к своим оппонентам такие же негативные чувства, как во времена Абеляра и Ансельма
Кентерберийского (см. также статью. П. Хана в т. I). По мнению одних, их противники —
это всего лишь пролетарии-костоправы, по мнению последних, первые — цинично-
сварливые «фантазеры», и их суждения претенциозно напыщенны и не более того. Если
одни гордятся своей фундаментальностью и умением подмечать факты, то у других
чувство собственного достоинства основывается на их благородной духовности. Поэтому
мы не удивляемся тому, что при статистической оценке доли функциональных заболе-
ваний, проводимой в больнице, результаты колеблются между пятью и семьюдесятью
процентами. Едва ли можно предполагать, что такой разброс есть следствие недоста-
точной подготовки врачей, — это просто-напросто отражает их по-разному типоло-
гически обусловленные подходы к пониманию проблемы.
Хотя Юнг старался воздавать должное обоим способам понимания, его антикон-
кретизм все же очевиден. Будучи по своей психической конституции интуитивным
и мыслительным интровертом, он был скорее платоником, нежели циником, иначе
мы бы стали искать у него психосоматическую казуистику в собственном смысле
слова. У нас часто возникает впечатление, что он игнорировал индивидуальность
пациентов, стремясь как можно быстрее показать им сверхличные силы судьбы,
сделавшие их больными. Для него патология относится не столько к индивиду, к его
жалобам, сколько к патогенной мифологии, в которую тот вовлечен. Его любовь
к общему заходит так далеко, что он вообще не обращается к обычным нозологи-
ческим единицам, а исследует болезнь саму по себе. Он занимается медицинской
философией. Поэтому мы тщетно будем искать у него какое-либо описание невроза
навязчивости или истерии, паранойяльной или кататонической шизофрении,
не говоря уже об описаниях бронхиальной астмы, невроза сердца или мочекаменной
болезни. И все же он высказывает по этому вопросу много важных идей, вдаваясь
в содержательные описания болезненного существования человека и демонстрируя
разностороннюю, совершенно неимоверную эрудицию.
Для Юнга органы и их функции представляют собой тонкие, реальные, символи-
ческие образования, место которых могут занимать сходные им по сути структуры;
анатомические границы и функциональные структуры становятся нечеткими, а соотно-
шения величин могут быть какими угодно. Такое понимание телесности принимает
всеобъемлющие масштабы прежде всего у Эриха Нойманна (Neumann 1956, 64).
Например, в его описании матка, обладающая свойствами резервуара, становится чем-
то, что, подобно гнезду, колыбели, кораблю, машине, гробу, способно вмещать, или
приближается к растительному символу плода, такому, как гранат или мак. Кроме того,
она подпадает под символ чего-то, что оберегает и защищает: она подобна укрывающей
горе, замку, хижине, дому, деревне и городу, рубашке, одежде, пальто, вуали, а также
залу [Halle], кожуре [Hülse] и шлему [Helm] (слово «укрывать» [hüllen] в немецком языке
происходит от hel). И, наконец, матка как нечто, вмещающее в себя, является также
местом всевозможных изменений и по своей сути сходна с печью, ретортой и Vas her-
meticum3, в котором совершались алхимические превращения и преобразования.
Однако этими — главным образом позитивными — значениями дело не ограничи-
вается: в символике удерживания и «взятия обратно» этот орган выступает также
со своей «пагубной» стороны как темница, лабиринт и пещера.
299
Но если предположить, что у сторонников психологического и соматического

подходов есть готовность к согласию, тогда дело не должно ограничиваться лишь
взаимным признанием гносеологических подходов — кроме того, можно также
задать вопрос о существовании третьего измерения реальности, о котором в таком
случае и те, и другие высказали бы свои особые суждения.
В поздней античности и в христианстве теория полуматериального, «едва различи-
мого тела» фактически была теоремой, с которой приходилось считаться всерьез.
К. А. Майер обсуждает это в своей статье «Психосоматическая медицина с юнгиан-
ских позиций» (Meier 1960, 150) и связывает данное представление о существовании
едва различимых носителей души и тела с представлениями Парацельса, который
говорит о втором невидимом теле, которое порождает симптомы. Следует ли здесь
представлять себе нечто сродни той трансформируемой, призрачной первичной
субстанции, описанной в научно-фантастической литературе, которая способна
проявляться то как мысль, то как осязаемая материя?
Тот факт, что человек может заболеть, говорит об общей уязвимости его природы.
У Юнга она выступает как способность образовывать комплексы и расщепляться, при
этом полярные части вытесняются в бессознательное или присутствуют там изначально
(см. статью К. Т. Фрейя-Верлина в этом томе). В какой-то момент, предсказать который
заранее невозможно, это может повлечь за собой болезненные симптомы или анархи-
ческое поведение отщепленных частей. Если опять обратиться к примеру с маткой,
то эти притязания на существование, невротически игнорируемые пациенткой, ведут
к возникновению разного рода «автономных» патологических нарушений. Здесь
достаточно упомянуть аменорею и дисменорею, бесплодие и обычный аборт. Впрочем,
с точки зрения истории медицины в этом контексте было бы интересно проследить,
какой путь проделало подобное представление об «обособлении органа». Еще Платон
считал матку живым существом, столь же неуправляемым и своевольным, как мужской
фаллос. Она исполнена желания стать оплодотворенной и произвести на свет детей,
а если это ее желание не удовлетворяется, то, возбужденная, она блуждает в теле. Такого
же представления придерживался и Гиппократ. Позднее оно вошло в суеверия:
например, в Восточной Пруссии матку представляли в виде «коолка», неуклюжего,
похожего на жабу зверька серого цвета с пальцевидными выростами (фимбриями!),
которое во время своих исследовательских путешествий по телу могло вызывать
разнообразные нарушения, такие, как чувство стеснения в области сердца, колотье
в боку, вздутие кишечника и т. д. Это представление прямым путем перекочевало
в психоанализ, где истерия (hystera = матка) своими многочисленными телесными
симптомами сигнализирует о фрустрации сексуальных и репродуктивных желаний,
но вместе с тем и о требовании человека, чтобы его оставили в покое.
Когда комплекс дает о себе знать, возникает крайне странное и удивительное
впечатление. Например, то, что в ходе ассоциативного эксперимента (см. статью
К. Т. Фрейя-Верлина в этом томе) мы наблюдаем в форме безобидного отклонения
стрелки гальванометра, может проявиться также в виде пароксизмальной тахикар-
дии, сердечного приступа, астматического криза или в виде хронической экземы,
язвенного колита, то есть соматических симптомов, способных всерьез подорвать
ощущение жизни, а то и привести к смерти.
Поведение комплексов часто наводит на мысль о том, что, возможно, в данном
случае мы имеем дело с чем-то нереальным. В своей статье «Психологические основы
веры в духов» (Jung 1928) Юнг обращается к этому таинственному феномену.
У первобытных народов он обнаруживает явление, сопровождающееся потерей
души, которое мы могли бы сегодня назвать комплексной реакцией в упомянутом
выше значении. Первобытные люди воспринимали его как опасное состояние
и разработали в ответ разнообразные ритуалы, чтобы заманить обратно душу-птицу.
300
Впрочем, из этой работы становится ясным, что Юнг рассуждает о психосома-

тических симптомах чуть ли не интуитивно. Можно сказать, что в этом отношении
он страдает скотомой сознания, когда, например, утверждает, что в «сновидениях,
видениях, болезненных галлюцинациях и бредовых идеях автономные комплексы
проявляются наиболее отчетливо», и при этом оставляет без внимания всю палитру
телесных расстройств. Вместе с тем эта скотома является лишь частичной, поскольку
в этой же статье Юнг все так же мимоходом рассуждает, например, о психогенной
слепоте Павла, которая, «как показывает опыт, всегда означает бессознательное
нежелание видеть». Он также считает, что «после обращения в новую веру комплекс
Савла у Павла постоянно проявлялся в форме приступов, ошибочно трактовавшихся
как эпилепсия» (Jung 1948, 348). Насколько Юнг в силу своей привычки к сомнениям
повсюду склонен к симметрии, при обсуждении им психосоматической тематики все
же наблюдается явная асимметрия.
Это отчетливо проявляется и в его позиции по отношению к проблеме шизо-
френии (Jung 1958). В докладе, прочитанном на втором международном конгрессе
по психиатрии в Цюрихе, он вновь вернулся к своим прежним идеям о dementia
praecox (шизофрении) и высказал мнение, что действием токсина, о котором он
говорил еще раньше, объясняется только фиксация комплекса. Согласно Юнгу,
биохимическое нарушение при психозе имеет лишь второстепенное значение.
Он считал, что большую ясность вносит изучение психогенеза шизофрении.
Тем не менее, пытаясь химически идентифицировать этот токсин, он находился
на верном пути. Впоследствии значение адреналина, гипотезу о воздействии
которого выдвинул Юнг, рассматривал в своей статье «Психосоматика с юнгиан-
ских позиций» К. А. Майер (Meier 1960, 143): «Фактически так называемые
психотомиметические вещества, такие, как мескалин, ЛСД, псилоцибин и т. д.,
с помощью которых мы можем вызывать модельные психозы, имеют химическое
сходство с адреналином. Адренохром и адренолютин как цветные производные бес-
цветного адреналина обладают интенсивными психотомиметическими свойства-
ми и необычайно стойким действием».
Исходя из наличия комплексов и их патологического влияния, с юнгианских
позиций можно также понять медицинскую нозологию. Разумеется, дело не в нали-
чии нозологических единиц. Но сам факт их существования объясняется тем,
что расщепления не только ограничены количественно, но и различаются качествен-
но, что еще более важно. Это касается не только психоневрозов, но и всевозможных
психосоматических нарушений.
Вместе с тем расщепления отличаются и по своей глубине. Этим, с одной стороны,
объясняется различие между невротиками, которые пока еще кажутся понятными
своему окружению, и психотиками, часто воспринимающимися как люди, в которых
совершенно нельзя вчувствоваться; а с другой стороны, это позволяет понять различие
между психосоматическими расстройствами и собственно психосоматическими
болезнями. Первые — например, разнообразные нарушения сердечной деятельности,
кровообращения и дыхания — могут принимать разную форму, эфемерны, зависят
от внешних условий, характеризуются непериодическим течением и имеют благо-
приятный прогноз. При собственно психосоматических болезнях, например, при
нервной анорексии, бронхиальной астме, стенокардии, язвенном колите и т. д.,
расщепление заходит более глубоко: симптомы проявляют себя однообразно,
обладают сильнейшей соматической инерционностью, выраженной автономией
и имеют тенденцию к периодическому, хроническому течению.
Обе области отличаются также тем, в какой мере они поддаются лечению. Если
функциональные нарушения, как и многие формы неврозов, представляют собой
благодарное поле деятельности для психотерапевтов, то, как показывает опыт,
301
собственно психосоматические болезни с трудом поддаются аналитической терапии.

Как правило, люди, которые ими страдают, успешно лечатся у терапевтов.
И, наконец, с этиологических позиций следует также задать вопрос, когда началось
расщепление. Можно предположить, что готовность человека к расщеплению во многом
зависит от наследственности, а в случае серьезных психосоматических заболеваний
и психозов она в первую очередь объясняется именно врожденными свойствами. Сюда
же добавляются механизмы семейной традиции, то есть запечатления комплексов
в юности под влиянием родителей. Помимо прочего, Юнг рассматривал вопрос об этио-
логии в ходе своих рассуждений о духах предков, против недоброжелательства которых
в форме культов мертвых, предков и родственников даже проводится широкомасштаб-
ная «примитивная» гигиеническая программа (Jung 1948, 284).
Вопрос об этиологии психосоматических болезней решается примерно таким
же образом, как и вопрос о возникновении типов (см. статьи К. Т. Фрейя-Верлина,
а также Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе) и о характерных для них заболеваниях.
Г. Х. Фирц (Fierz 1959, 245) полагает, что интроверт, который часто натыкается на пред-
меты, сначала имеет дело с малой и средней хирургией, тогда как позднее «под давлением
чрезмерныхаффектов»онстановитсясклоннымквнезапныминфекциямиопаснымдля
жизни нарушениям обмена веществ, и в результате обращается за помощью к терапев-
там. И наоборот, у экстраверта эмоции, на которые он не обращает внимания, сначала
могут влиять на метаболизм; поэтому место «паломничества» экстравертов — санатории
для больных с нарушениями обмена веществ и сердечников. Но в дальнейшем, когда
первичная установка устаревает и, как следствие, приспособление оказывается недоста-
точным, они становятся жертвами разного рода несчастных случаев (автомобильных
аварий, падения в горах) и вынуждены обращаться к хирургам.
Сегодня, пожалуй, вполне справедливо задают вопрос, не идет ли в принципе речь
лишь об одной более или менее специфической человеческой болезни, а именно
болезни, которая объясняется «расщеплением личности». Можно предположить
(Rassidakis 1975, 209), что такие тяжелые соматические заболевания и психозы, как
карцинома, сахарный диабет, инфаркт миокарда, маниакально-депрессивный психоз
и шизофрения, — проявления одной и той же предрасположенности.
Но как и когда актуализируется это потенциальное расщепление личности,
многие годы не вызывавшее никаких нарушений? Это вопрос о патогенезе. Однажды
по каким-то причинам асимметрия предпосылок приводит к трудностям адаптации.
Это может быть связано с личными жизненными обстоятельствами и переходом
в важную для всех людей фазу жизни, например пубертат или климакс, нуждающу-
юся в новой установке.
Чтобы суметь лучше понять этот процесс, мы в первую очередь должны выяснить,
что Юнг имеет в виду под здоровьем. Проще всего это сделать, если рассмотреть его образ
героя, персонификацию возможного состояния (Jung 1952, 216), которое составляет
часть человеческой природы в целом. Ему присуще нечто светлое, сознательное, деятель-
ное, смелое, творческое, — словом, нечто солнечное. В нем есть что-то такое, что в антич-
ной натурфилософии описывалось такими понятиями, как логос (слово), ноус (дух)
и пневма (дыхание). В данном контексте эти понятия произносятся вместе, так сказать,
на одном дыхании. Они играют важную роль сначала у стоиков, а затем в иудейско-
александрийской философии религии и в качестве идеи о мире и образа Сына Божьего
отражают божественное совершенство. Это также означает, что здоровье представляет
собой нечто надличное и подчиняется воле отдельного человека лишь при определенных
условиях. В дальнейшем оно соответствует также filius regis в алхимии, которая во многом
является продолжением античной натурфилософии.
История о герое так же трагична, как и история здоровья. Герою «всегда грозит
опасность оказаться ослепленным собственным сиянием и превратиться в лишенный
302
земных корней ложный свет» (Jung 1952, 528) или, другими словами, пасть жертвой
становящейся все более односторонней установки сознания. В таком случае усили-
ваются чувствительность и восприимчивость к стрессу, а негероические недостатки
при соответствующих внешних нагрузках, кроме всего прочего, начинают прояв-
ляться в виде психосоматических симптомов. В своей работе «Символы метамор-
фозы» К. Г. Юнг приводит фрагмент из биографии монахини Катарины Эммерих,
которая страдала стигматами: «Ее сердце как будто всегда было пробито стрелами.
Она воспринимала их как мысли, планы, тайные разговоры, превратные толкования,
клевету и проявления нелюбви, которыми другие монахини совершенно безос-
новательно и бессовестно ставили под сомнение ее богобоязненное поведение». Юнг
думает по этому поводу: «Разумеется, она (Катарина Эммерих) не могла знать,
что толки легко могут играть роль бессознательного, которое, словно умелый
противник, всегда нацелено на реальные, но нами самими не осознаваемые уязвимые
места в нашем панцире», на то, чего мы сами о себе не думаем или не знаем (там же,
369). Таким образом, естественные желания, будоражившие Катарину Эммерих,
по-видимому, зафиксировались у нее в виде телесного недуга.
Когда человек заболевает, он уже не такой, как прежде. Над его существованием
«нависает тень». Выражаясь словами Юнга, мы могли бы, пожалуй, сказать, что солнце
утратило свою силу, или что солнечный свет уступил место другому, более энерге-
тическому агрегатному состоянию. «Сначала требование бессознательного действует
на энергичность и предприимчивость как парализующий яд, поэтому его можно,
пожалуй, сравнить с укусом ядовитой змеи. Кажется, что ухудшает самочувствие или
лишает творческой энергии внешняя ситуация, но на самом деле движению вперед
начинает целенаправленно препятствовать противоположная тенденция собствен-
ного бессознательного... Причина этого процесса часто бывает непонятной, особенно
когда добавляются разного рода обстоятельства, условия и побочные причины,
как, например, в случае трудных внешних задач, разочарований, неуспехов, сложных
семейных отношений и т. д.» (там же, 1952, 384). Часто, чтобы охватить все эти
пагубные для здоровья нагрузки, употребляют понятие «стресс», но при этом надо
иметь в виду, что этот стресс — не только продукт «сошедшего с ума» внешнего мира,
он также говорит об отсутствии смысла у нас самих.
Там, где приходит конец «солнечным» качествам и, следовательно, нашему здо-
ровью, по Юнгу, начинается зловещая, но вместе с тем готовая прийти на помощь сфера
бессознательного, представленная в образе Великой Матери и ее материальности.
Тем самым Юнг продолжает традиции античной натурфилософии и неопифагорейцев,
где Логос как сын Бога погружается в материю или поглощается ею, но затем снова
появляется омоложенным. При этом ничего не подозревающий герой не подвергается,
так сказать, нападению из засады — он уже в некотором смысле готов к нему, более
того, даже провоцирует к этому своим давним инцестуозным стремлением к матери.
Здесь можно было бы говорить о желании болезни или о бегстве в болезнь.
Угроза «солнечному» самочувствию не обязательно затрагивает отдельного
человека — она может принимать эпидемические размеры. Сегодня представление
о богине смерти Хели, которая во время чумы скачет по стране на трехногой кляче
и заражает людей, не столько навевает на нас ужас, сколько воспринимается
аллегорически. И наоборот, мы испытываем, скорее, тревогу и изумление, когда
с человеком вдруг что-то «случается», потому что у него произошел паралич сердца.
Это относится к драматическим последствиям внезапной, похожей на укус змеи
активности бессознательного.
Если оставить в стороне рассуждения Юнга о психической ситуации в национал-
социалистской Германии, которую он был склонен характеризовать как своего рода
коллективное безумие, Юнг и его последователи внесли незначительный вклад
303
в понимание актуальной эпидемиологии. Аналитическая психология в своей «отда-

ленности от сомы» едва ли занимала какую-либо позицию по отношению к знанию
о законах распространения инфаркта миокарда или гипертонии, хотя, вполне
вероятно, могла понять их надындивидуальные тенденции. В своем предисловии
к книге Густава Шмальца «Комплексная психология и телесный симптом» (Schmaltz
1955) Юнг отнюдь не характеризует коронарные болезни сердца как нечто весьма
необычное. Напротив, «они относятся к тем часто встречающимся нарушениям
сердечной деятельности, которые связаны с характерной для нашего времени
ущербностью сферы чувств». То есть речь идет о технократическом мифе Солнца,
от которого защищается наша биологическая основа. Заброшенная эмоциональная
функция проявляется здесь соматически в виде телесных кризисов.
Целый ряд психосоматических заболеваний, которые порождает наша цивили-
зация, относится, прежде всего, к болезням рубежа жизни. В этот период жизни
человеку необходимо постичь разные формы материализации, ибо, как говорит Юнг,
«человек должен здесь принять другое, чужое так же, как свою жизнь» (Jung 1931, 449),
что представляет собой непростую задачу. «Существенный признак этой фазы состоит
в том, чтобы оказывать сопротивление расширению жизни и придерживаться старых,
доселе успешных и полезных убеждений и ведущих идей» (там же, 449). Достижения
и полезность предстают как идеалы, позволяющие найти выход из хаоса проблем.
Человек в ущерб цельности личности ограничивается достигнутой социальной целью
и не получает доступа к религиозному мировоззрению, более соответствующему этому
новому этапу жизни. Поэтому Юнг считал себя обязанным сказать пожилому пациен-
ту: «Ваш образ Бога или ваша идея бессмертия атрофированы, из-за этого у вас нарушен
обмен веществ» (там же, 459). Здесь у Юнга отчетливо проявляется определенный
оптимизм, основанный на его особой оценке психики и некотором пренебрежении
телесностью. Однако остается неоспоримым тот факт, что происходящие на рубеже
жизни «материализации» (соматизации), часто рецидивируя, остаются хроническими
и при невзгодах и серьезных затруднениях ведут к смерти.
Впрочем, эти же предпосылки Юнг связывает также со склонностью человека
к персонификации благоприятных функциональных изменений. Например, К. А. Май-
ер высказывает предположение о существовании целительных снов, способных создать
хорошее самочувствие. Эти сновидения он наделяет персонифицированными свойст-
вами, как будто они, словно ангелы-хранители или демоны здоровья, вмешиваются
в нашу судьбу. В статье «Психология — хирургия» (Meier 1943, 56) он рассказывает
о пациенте, который страдал сухоткой спинного мозга и не мог решиться на лечение
втиранием ртути. В похожем на сон видении он увидел на стене надпись: «Возьми
сожженный порошок из морских губок». Как пишет автор статьи, речь могла идти
только о губках Spongia usta, которые, благодаря содержанию в них йода, с давних
времен действительно использовались для устранения патологических вздутий и ги-
пертрофий, а также остаточных явлений при хронических простудах. В результате
терапия избрала путь, возможно, свободный от побочных явлений. Хотя может
показаться, что в данном случае было указание со стороны более высокой инстанции,
Майер понимает этот процесс все же иначе. Он утверждает: «В своих сновидениях,
видениях и фантазиях пациент соприкоснулся с проявившимися тенденциями к са-
моизлечению, или, другими словами, они побудили его следовать за врачом в себе»;
тем самым божества, несущие исцеление, снова становятся совершенно естественными
предшественниками нашей натуры.
Впрочем, К. А. Майер в своей книге «Античная инкубация и современная психотера-
пия» (Meier 1949) также обстоятельно занимался феноменом видения снов, сопровож-
дающих заболевание. К врачу Асклепию в освященные клиники при храмах Эпидавра,
Коса и т. д. приходили больные, чтобы узнать от бога-целителя или от своих проявлений
304
во сне, что им делать. C этой целью люди спали в зале, в котором повсюду ползали
неядовитые ужи эскулапа как творения природы, ниспосылающей им полезные мысли.
Сохранился целый ряд вырубленных на стелах историй болезни, из которых становится
ясно, чем страдал больной, когда он поднимался в спальный зал и какой исцеляющий
сон ему снился. Каким бы чудодейственным это нам ни казалось и как бы нам
ни хотелось видеть в этом длань божью, мы можем все это также понимать просто как
процессы самоизлечения. Прежде чем больные допускались в храм, они должны были
ждать своей очереди. Умирающих людей выбраковывали, и только тогда, когда жрецы
назначали время для лечения прибывших — возможно, в тот момент, когда намечалась
перемена к лучшему, — разрешалось войти.
В лаборатории экспериментального исследования сновидений при клинике
на Цюрихской горе (Фонд, клиника и исследовательский центр юнгианской психоло-
гии, Цюрих), до сих пор сохраняется нечто от древнего духа Эпидавра. Правда, в ней
решаются не столько терапевтические, сколько чисто научные задачи. Здесь с помо-
щью полиграфа регистрируются физиологические процессы, происходящие во сне,
которые сопоставляются с различными элементами сновидений. Результаты, получен-
ные в ходе эксперимента, интерпретируются прежде всего с точки зрения эмоци-
ональных явлений, возникавших ночью, а также их связи с биологическими парамет-
рами и внешними физическими условиями.
Если учесть процессы спонтанного излечения, а также хронификации и летальные
тенденции заболевания, нет ничего удивительного в том, что я имел возможность
подробно изучать так называемые «патогномичные сновидения». В качестве примера
здесь можно привести больного, который просыпается от проявления своих типич-
ных симптомов. В таких случаях сновидение и телесный симптом часто возникают
одновременно и непосредственно связаны между собой. В статье «Патогномичное
сновидение» (Ziegler 1967, 356 etc.) я подробно разбираю этот вопрос на ряде
примеров. В работе «Инфаркт миокарда и сновидение как синхронные события»
(Ziegler 1962, 141 etc.) я привожу сон одного пациента, приведший его к сердечному
приступу. В нем речь идет прежде всего о неких угрозах, когда пациента вдруг
начинают со всех сторон окружать какие-то люди из числа его коллег и знакомых,
от которых он пока еще способен успешно защищаться. Однако в конце сновидения
появляется бесплотный, мало похожий на человека фантом, способный проходить
сквозь стены. Он крепко сжимает сновидца и припирает его к стене. Внезапный
и непонятный конец сновидения, а также физическое состояние пациента едва
ли позволяли сделать благоприятный прогноз. Примерно через год однажды утром
его нашли мертвым в постели. Можно предположить, что он стал жертвой аналогич-
ного приступа. Пациент был миролюбивым человеком, и это свое миролюбие он ста-
рался укреплять, в том числе и с помощью религии. Раньше у него иногда возникали
приступы ярости, позднее они проявлялись исключительно соматически, пока,
наконец, ему не удалось полностью подчинить их сознанию. Благодаря ряду исследо-
ваний инфаркта миокарда удалось получить новые сведения о характере подавленной
агрессии, которые используются сегодня и в терапии.
Если вернуться к антично-алхимической аллегории инцестуозного падения солнца
в материю, можно сказать, что в болезни логос замолкает. Пациент чувствует боль,
ощущает себя несчастным, потерявшим «свободу», растерянным, он испытывает
потребность обратиться к врачу. Всецело находясь во власти материи, он представляет
собой казус (cadere = падать), случай, падение. Его сердце словно сжимает чья-то рука,
или у него возникает приступ головокружения. О непристойном блаженстве инцестуоз-
ной связи можно что-то услышать только издалека; падение и есть, собственно говоря,
болезнь. Юнг обсуждает этот вопрос, когда заводит разговор на тему «долгих раздумий»
героя (Jung 1952, 485), когда от отчаяния тот рвет на себе волосы: это означает
305
ощущение болезни, страдание, дурноту, нервное возбуждение. Человек взывает к врачу.

В большинстве случаев тот старается также что-то выяснить, чтобы положить конец
его состоянию. Но далеко не все придерживаются этого взгляда; особенно сторонники
психологического подхода пытаются избежать такого терапевтического рефлекса
и бдительно следят за происходящим. Тем самым они придерживаются правила
алхимического искусства, согласно которому нельзя давать выхода огню и открывать
vas hermeticum, пока, так сказать, не станет видимым совершенно особое золото, новое
состояние здоровья.
Под гнетом страдания позиции меняются. Пациент чувствует себя вымотанным
и тревожится из-за того, что происходит отказ от привычной установки сознания.
В таком случае это может быть именно тем моментом, когда человек, страдающий
обжорством, испытывая чувство вины, способен увидеть, что он относится к себе
слишком строго, чтобы не поддаваться своей избалованности. Кроме того, у него
происходит чуть ли не обусловленная «обменом веществ» психологическая пере-
стройка, позволяющая ему действовать в соответствии с этим пониманием. Это могло
бы быть также моментом, в который терзаемая болезнью сердца и слегшая в постель
Катарина Эммерих стала бы терпимой, а ее нравственная чистота могла бы вступить
в природно-мистическую связь с презренными животными импульсами.
Именно об этом идет речь у К. Г. Юнга. Мало просто захотеть стать «другими».
От сохранявшейся долго время установки сознания нельзя просто так отказаться;
в лучшем случае она снисходит до слияния, инцеста, чтобы положить конец страданию
от расщепленности и даровать жизнь монстру — символу, служащему посредником.
В своей статье «Архетипическое сновидение и фригидность» (Beyme 1967) Ф. Бейме
исследует возникновение такого, похожего на чудовище, третьего элемента в сновидениях
фригидной пациентки. Он полагает, что схема сновидения, позволяющая нам прогнози-
ровать фригидность, содержит следующие элементы: «Сновидица ощущает угрозу своей
персоне; она встречает одного или нескольких опасных мужчин, животных или неоду-
шевленные объекты; животные эти — или самцы, или неопределенного пола, но никогда
не бывают самками; мужчины или животные всегда анонимны или не совсем известны;
неодушевленными объектами могут быть пули, молнии, излучение и т. д.» Разумеется, при
некотором опыте клинической работы часто удается распознать страх пациентов перед
лицами противоположного пола. Бейме относит все эти элементы к мотиву «незакончен-
ной свадьбы смерти», под которой он понимает неспособность обретения опыта
умирания и становления. Для этого он использует тему свадьбы смерти, которая описана
Апулеем в рассказе «Амур и Психея». В этой истории партнер Психеи появляется сначала
в образе несущего смерть чудовища. И только после того, как она вверила ему свою судьбу,
он превратился в прекрасного возлюбленного. По мнению Бейме, оргазм как пережи-
вание, объединяющее страх и наслаждение, возникает только с появлением в снови-
дениях мотива законченной свадьбы смерти или после того, как в какой-либо другой
форме произошло отречение от себя.
Учитывая внушительное количество вредных для здоровья ситуаций, с которыми
нам приходится сталкиваться в своей жизни и из которых мы очень часто выходим
внешне здоровыми, подобные рассуждения во многом могут показаться надуман-
ными. Действительно, мы можем заранее предположить, что природа считается
с нашей ограниченностью и нередко дарует нам ради нашего здоровья полное или
частичное осознание. Но порой она бывает также не готова к этому.
Юнг иногда огорчается, чувствуя, что его замыслы как психолога и реалиста-
платоника понимают превратно или не замечают. «Даже интеллигентные люди
больше не понимают, для чего нужна символическая истина» (Jung 1952, 290), и уже
ничего не знают о девизе алхимиков: «Habentibus symbolum, facilis est transitus» —
«Легок путь для того, кто обладает символом». Ибо «по отношению к имманентно
306
присущей каждому человеку возможности расщепления и заключающейся в ней

угрозе распада целостной структуры только символы представляют собой эффек-
тивный, поддерживающий здоровье противовес, позволяющий встретиться с по-
добной опасностью, сохраняя шансы на успех» (Jacobi 1957, 113). «Эмпирическая
истина не освобождает человека от чувственной связанности, ибо она демонстрирует
ему исключительно то, что так было всегда и не может быть иначе. И наоборот,
символическая истина, которая заменяет водой мать, а духом или огнем — отца,
придает связанному в инцестуозной тенденции либидо новый уклон» (Jung 1952,
288). «Работать» над болезнью означает, следовательно, не что иное, как заниматься
во время болезни носителями значения. Это не есть что-то новое. Еще Аристотель
упоминает, что Асклепий заставлял многих писать оды или придумывать пантомиму
и сочинять песни, если эмоции становились слишком бурными, а температура тела
повышалась до нездорового уровня (Meier 1949).
Для Юнга смысл психотерапии, нацеленной на создание оптимальных условий
для проявления целительных природных процессов, помимо использования символи-
ческих отношений, заключается прежде всего в познании относительности пороков
и добродетелей, в которые непоколебимо верит пациент, на них фиксируясь.
Сомнение Юнга выступает здесь как волшебная палочка, позволяющая сковывать
и освобождать и, по сути, представляющая собой обвитый двумя змеями крылатый
жезл Меркурия — символ медицины. Развивать и использовать то и другое в процессе
лечения далеко не просто; ибо, помимо прочего, именно из-за недостатка этих двух
качеств пациент вообще стал больным. В таком случае очень часто терапия состоит
в первую очередь в дифференциации рудиментарных способностей и в создании
благодаря этому условий для лечения.
В представлении Юнга, несмотря ни на что, болезнь — это интегральная составля-
ющая здоровья, или, выражаясь менее афористически, проявление текучей жизнен-
ной энергии. Болезнь нужна прежде всего для того, чтобы скорректировать наше
поведение и сделать его более цельным. Неудивительно, что этот давно уже выявлен-
ный первичный процесс нашел свое применение, так сказать, в лечебно-профилак-
тических целях в религиозных культах — например, в культе Митры. Самопо-
жертвование героя означало предвосхищение индивидуальной или коллективной
«болезни», которая в противном случае возникает спонтанно. «Таким образом,
умерщвление быка в культе Митры означает принесение себя в жертву страшной
матери, то есть бессознательному, спонтанно притягивающему к себе энергию
сознания, если последнее слишком удаляется от своих корней и забывает про
могущество богов; без этого вся жизнь увядает или растрачивается в извращенном
развитии, имеющем катастрофические последствия» (Jung 1952, 546).
По всей видимости, Юнг имел здесь в виду прежде всего психические эпидемии.
Но не нужно обладать развитым воображением, чтобы отнести эти слова и к сомати-
ческим эпидемиям. И для защиты от них также совершалось жертвоприношение.
Сегодня, когда многое из того, что раньше относилось к религиозной сфере, перенесено
в здравоохранение, внешний вид этих культовых действий изменился.
Можно вспомнить, например, о ритуале активной иммунизации, когда инфици-
руется большая часть населения, чтобы предотвратить худшее. Однако сегодня
профилактику осуществляют, скорее, с помощью гигиены или очистительных
церемониалов: поскольку болезнь, по существу, выступает как бессмысленное зло,
в котором качества, делающие жизнь богаче, можно выявить только с большим
трудом, желательно, чтобы она вообще не возникала. Если Юнг скептически относит-
ся к отсутствию вышеупомянутых культовых действий, поскольку оно чревато ката-
строфическими последствиями, то мы можем с полным правом спросить, к какому
извращенному развитию приведет нас такой односторонний миф о здоровье.
307
Наверное, это было бы слишком большим эвфемизмом и даже противоречило

бы склонности Юнга к сомнениям, если бы мы захотели слишком односторонне
понимать болезнь как интегральную составляющую здоровья и не делать обратного,
то есть понимать здоровье как нечто такое, что подтачивает болезнь и, наконец,
полностью уничтожает ее в час смерти. Сегодня, когда безо всяких сомнений делают
акцент на светлой стороне жизни и даже тьму рассматривают исключительно как
скрытый свет, такой подход кажется мне опасным. Эту часто проявляющуюся
склонность Юнга, наверное, можно объяснить тем, что он был продуктом эпохи,
в которой позитивистская вера пользовалась большой популярностью. И только
в последние два десятилетия это кредо подверглось серьезному сомнению, которое
побуждает нас к кардинальному переосмыслению ценности здоровья и болезни.
Но разве не менее вероятно, что мы, как и прежде, существуем в своеобразном «био-
топе», в котором «здоровое» и «больное» соседствуют друг с другом, а чрезмерное
нарушение этого равновесия — если опять–таки рассуждать с позиции Юнга —
приводит к чреватым серьезными последствиями событиям?
Наверное, Юнг не согласился бы с таким выводом, хотя это совершенно логично
вытекает из «меркурианской» позиции самого Юнга. Своему безразличию к судьбе
тела перед лицом смерти Юнг находит еще одно выражение, чтобы оспорить
существование абсолютного зла. В статье «Душа и смерть» (Jung 1934, 470) он утвер-
ждает: «Как правило, о близкой кончине извещают символы, которые и в обычной
жизни указывают на изменения психологического состояния, а именно: символы
возрождения, перемены мест, путешествия и тому подобное, причем встречающиеся
в сериях сновидений, которые мы можем проследить в течение года. Следовательно,
процесс умирания начинается задолго до того, как приходит настоящая смерть...
В целом, мне удивительно было видеть, сколь мало внимания уделяет смерти бессо-
знательная душа». Таким образом, и по отношению к умиранию Юнг также остается
стоиком и рассматривает его предпочтительно как нечто такое же «полуреальное»
и указывающее на будущее, как и многие кризисы, связанные с ухудшением здоровья,
которые мы должны преодолеть в своей жизни.
1
Дуновение голоса (лат.). — Примечание 3
Герметический сосуд (лат.). — Примечание
переводчика. переводчика.
2
До вещей (лат.). — Примечание переводчика.
BEYME, F.: Archetypal Dream and Frigidity. Journ. of anal. Psy- Lebenswende (1931). Gesammelte Werke, Bd. VIII. Olten:
chology, 12, 1967 Walter 1971
FIERZ, H. K.: Die klinische Bedeutung von Extraversion und In- Seele und Tod (1934). Gesammelte Werke, Bd. VIII. Olten:
troversion (1959). In Klinik und analytische Psychologie. Walter 1971
Zürich : Rascher 1963 MEIER, C. A.: Psychosomatik in Jung’ scher Sicht (1960). In: Ex-
JACOBI, J.: Komplex, Archetyp und Symbol. Zürich : Rascher 1957 periment und Symbol. Olten Walter 1975
JUNG , C. G.: Psychologie und Alchemie (1944). Gesammelte Chirurgie und Psychologie (1943). In: Experiment und Sym-
Werke, Bd. XII. Olten: Walter 1972 bol. Olten: Walter 1975
Psychologische Typen (1921). Gesammelte Werke, Bd. VI. Antike Inkubation und moderne Psychotherapie. Zürich:
Olten: Walter 1971 Rascher 1949
Die psychologischen Grundlagen des Geisterglaubens (1928). NEUMANN, E.: Die große Mutter. Zürich: Rhein-Verlag 1956
Gesammelte Werke, Bd. VIII. Olten: Walter 1971 RASSIDAKIS, N. C., EROTOKRITON, A , V ALIDON, M.: Zur Psychoso-
Die Schizophrenie (1958). Gesammelte Werke, Bd. III. Ol- matik der malignen Neoplasie. Psychosom. Medizin, 5,
ten: Walter 1971 1975, 209
Symbole der Wandlung (1952). Gesammelte Werke, Bd. V. SCHMALTZ, G.: Komplexe Psychologie und körperliches Symp-
Olten: Walter 1973 tom. Stuttgart: Hippokrates 1955
308
ZIEGLER, A. J.: Der pathognomonische Traum. Therapeutische HEYER, G. R.: Der Organismus der Seele. München: F. Lehmanns
Umschau, 24, 1967, 356-359 1932. Taschenbuchausgabe: Reihe «Geist und Psyche», Bd.
A cardiac Infarction and a Dream as synchronous Events. 2036/37. München: Kindler 1968
Journ. of anal Psychology, 7, 1962, 141-148 JACKSON, M., PLAUT, A.: Psychological Aspects of Ulcerative Coli-
tis in Childhood. Archives of the Middlesex Hospital, 5, 1955
NAGY-BOND, M.: Menstruation and psychic Maturity. Dipl.-Ar-
Далее приведены некоторые работы по психосомати- beit aus dem C. G. Jung Institut, Zürich 1966
ческой медицине последователей Юнга в области ана- PORTMANN, A.: Das Problem der Urbilder in biologischer Sicht,
литической психологии. Мы не претендуем на полноту Eranos: Jahrbuch 1950, Sonderband, Zürich
списка этих работ REDFEARN, J. W. T. The Patient’s Experience of his Mind. J. of
B ACH , S. R.: Spontanes Malen bei schwerkranken Patienten. Anal. Psychology,11, 1966
Acta Psychosom. Geigy, Basel, 8, 1969 SAS, ST.: Der Hinkende als Symbol. Zürich: Rascher 1964
DE LA CUADRA, J. L.: Die Proportio Sesquitertia. Das Verhältnis SCOTT, R. D.: Notes on the Body Image and Schema. J. of Anal.
von drei zu vier in der Naturwissenschaft. Diss. Bern 1975 Psych., 12, 1956
F ORDHAM , M.: Biological Theory and the Concept of Arche- STEIN, L.: Introducing Not-Self J. of Anal. Psychol., 12, 1967
types. In: New Developments in Analytical Psychology. Lon- STROBEL, H.: Über die Funktion des Schmerzes bei der Initia-
don: Routledge 1957 tion. Dipl.-Arbeit aus dem C.-G.-Jung-Institut. Zürich 1971
Jungian Views of the Body — Mind Relationship In: Spring WILKE, H. J.: Problems of Heart Neurosis. J. of Anal. Psychol., 16,
Pubh cations New York 1974 1972
309
Г. Р. ХЕЙЕР (ГЕРМАНИЯ)
Нина Киндлер
Густав Рихард Хейер был на пятнадцать лет моложе Карла Густава Юнга. Терапевт
по образованию, он прошел учебный анализ у Юнга, с которым долгие годы поддерживал
дружеские отношения. В письме, написанном в 1932 году Иоланде Якоби1, которая
в то время еще жила в Вене, К. Г. Юнг советуется с ней в связи с намерением начать
издавать свой журнал, кто больше всего подошел бы на должность главного редактора:
«Интуиция Хейера и его агрессивный темперамент мне очень нравятся». А из другого
письма, написанного Юнгом в апреле 1933 года опять-таки Якоби, можно сделать вывод,
что во время пребывания в Мюнхене ему было очень важно «приватно беседовать»
с Хейером, как только они оставались одни. В июне 1903 года, в письме Й. Г. Шульцу2
в Берлин, где говорится, что теперь, после ухода Кречмера3 из президиума, именно ему
как вице-президенту надлежит возглавить Объединенное медицинское общество психо-
терапии, Юнг заявляет: «В качестве заместителя я назвал доктора Хейера».
Таким образом, Г. Р. Хейер долгое время воспринимался как представитель юнгиан-
ской психологии в Германии. Хейер был также одним из немногих партнеров по пере-
писке, с которым Юнг был на «ты»: «Я должен, однако, сказать тебе, что мне —
не в последнюю очередь и по личным причинам — было бы очень приятно, если
бы ты тоже приехал в Наухайм»4, — пишет Юнг в апреле 1934 года Хейеру. В это время
в Наухайме ратифицировались подготовленные Юнгом положения, направленные
на интернационализацию психотерапевтического общества.
Предки Хейера — многовековая династия лесничих и священнослужителей —
были родом из Гессена. Однако отец Густава Рихарда изучал юриспруденцию, а когда
в 1890 году появился на свет его сын, занимал должность участкового судьи в Кройц-
нахе. Мать Хейера была француженка.
По семейной традиции Хейер после сдачи экзаменов на аттестат зрелости изучал
лесоводство в Потсдаме, куда перевели его отца, но в 1912 году прервал учебу и пере-
ехал в Мюнхен. В Мюнхене, а потом в Гейдельберге — до 1914 года, когда его призвали
в армию и отправили воевать на западный фронт, — он изучал медицину. Государ-
ственный экзамен по медицине Хейер сдал в 1917 году во время каникул. В том же
году он женился на Люси Гроте5, кандидате философских наук; вскоре эта молодая
женщина получила известность как специалист по дыхательной терапии и психо-
терапевт. Родившегося через два года сына Хейер назвал в честь Фейербаха6.
В годы учебы в Гейдельберге он входил в кружок Штефана Георга и дружил
с Фридрихом Гундольфом.
В 1919 году Хейер стал ассистентом во Второй медицинской клинике в Мюнхене,
где под руководством Фридриха фон Мюллера7 специализировался в области терапии
и неврологии.
В начале 20-х годов едва ли в какой-либо другой немецкой университетской клинике
столь активно занимались психотерапией, как в мюнхенской больнице, где работал Хейер
(Heyer-Festschrift 1955, 10). В то время вокруг молодого врача образовался так называ-
емый кружок Хейера, причем не только в клинике, но и в творческих кругах. Хейер,
который не только имел внешность художника, но и, по мнению Эрики Хантель8, одной
из его учениц, специалиста в области психологии труда и социальной психологии,
310
Г. Р. Хейер (Германия) (Нина Киндлер)
«должен называться художником» (там же, 14), распространял среди литераторов,

художников и музыкантов идеи Фрейда и Юнга, работы которых он изучал столь
же внимательно, как и теорию Адлера. Друзья, которые знают его с того времени,
описывают Хейера как стройного черноволосого человека с тонкими выразительными
чертами лица, уже в то время с глубокими носогубными складками. К числу психиатров,
познакомившихся с ним в мюнхенской клинике, относится Эрнст Шпеер9, который
рассказывает, что Хейер не признавал никаких условностей. К встрече с этим индивиду-
алистом Шпеера подготавливали следующими словами: «Знаете, этот Хейер — настоя-
щий цыган. Представьте себе один только его костюм: смокинг без жилета, светлые
брюки и отсутствие галстука!» (там же, 8). Это описание полностью соответствует
молодому Хейеру, будоражившему всё и вся, когда какие либо идеи вызывали у него
протест или воодушевление.
На этот период приходятся физиолого-психологические эксперименты Хейера с
гипнозом. При этом он отчасти повторил произведшие в то время сенсацию опыты
Павлова на собаках. Хейер привел доказательство того, что у людей в состоянии
возбуждения происходят изменение в диафрагме, также изменяются выделение
желудочного сока и кровяное давление. Свои ставшие классическими опыты
по выделению специфически вырабатываемого желудочного сока при наличии
гипнотически вызываемых фантазий о еде он называл «психическим завтраком».
Сегодня все это для врачей — прописная истина, но тогда это было сенсацией.
«Это не наука, а трюкачество», — заявил его шеф профессор фон Мюллер. Эта фраза
облетела весь ученый мир.
Хейер всегда выступал против чрезмерного психологического рвения при объясне-
нии психосоматических заболеваний. Для него, терапевта, тело пациента было не
менее важным, чем душа. По телесным симптомам он догадывался о скрытых
явлениях. Вместе с тем он презрительно относился к механистическим методам
исследования. «Кто не может пощупать [tasten], должен тестировать [testen]», —
скептически утверждал он.
Уже тогда молодого врача-ассистента Хейера члены студенческого кружка в Мюн-
хене, интересовавшиеся медицинской психологией, попросили каждую неделю читать
двухчасовые вечерние лекции, на которых присутствовали также практикующие врачи
разных специальностей. Там он встречал как одобрение, так и сопротивление.
Кете Бюглер10, которая проходила практику во Второй медицинской универ-
ситетской клинике, рассказывает, что Хейер все время был вынужден вести упорную
борьбу за утверждение своих идей. При этом у его коллег была «уникальная возможность
на собственном опыте убедиться, что человека следует рассматривать и лечить как единое
целое, а не по принципу: здесь — болезнь, а там — больной. Во время таких визитов
к Хейеру и особенно после них мы вели увлекательные беседы о взаимосвязях души
и тела» (там же, 10). Такими словами Кете Бюглер описывает «время ученичества»
у своего «друга Г. Р. Хейера». Вильгельм Биттер утверждает даже, что именно Хейера
следует рассматривать как основателя психосоматической медицины11.
В 1924 году, когда Хейер только открыл в Мюнхене частную практику, в серии под
названием «Нервный человек» появились его первые публикации. В 1925 году увидели
свет результаты его исследования «Психогенные функциональные расстройства
пищеварительного тракта», а также основная его работа, цитировавшаяся Вольфгангом
Весиаком12 (Wesiack 1974, 82), «Телесно-психические взаимодействия в жизненных
процессах». Когда в 1926 году было основано Объединенное медицинское общество
психотерапии, работы Хейера привлекли к себе повышенное внимание в медицинских
кругах. На первом конгрессе этого общества в Баден Бадене собрались психоаналитики,
гинекологи, педиатры и психиатры: психоанализ и психотерапия волновали умы людей.
Приехал также известный терапевт Густав фон Бергманн13. Несмотря на то, что в 1913
311
АНАЛИТИЧЕСКАЯ (КОМПЛЕКСНАЯ) ПСИХОЛОГИЯ. Ученики и последователи Юнга
и 1914 годах были опубликованы работы фон Бергманна и Карла Вестфаля14, в которых
доказывалось, что язвы двенадцатиперстной кишки имеют, как правило, невротическое
происхождение, еще целых двенадцать лет большинство практикующих врачей ничего
не желали знать об этих и других сведениях из области психосоматической медицины.
До сих пор процесс развития, который должен был привести к формированию обще-
медицинского подхода к проблеме взаимосвязей души и тела, не завершен. Также
и в этой области национал-социализм оказал свое сдерживающее влияние, особенно
в Австрии и Германии. Франц Г. Александер15 и Шелдон Т. Селесник16 (Alexander, Se-
lesnick 1967) указывают на то, что в первой трети нашего века — до прихода в 1933
году к власти Гитлера — в Австрии и Германии интерес к психосоматической медици-
не, особенно среди психоаналитиков, был больше, чем в других странах. Помимо
Феликса Дойча17, Георга Гроддека18, Карла Фаренкампа19, Фрица Мора20 и Виктора фон
Вайцзеккера21, два этих автора упоминают также Хейера и его труды по психосо-
матической медицине (см. также статью П. Хана в т. I). После переезда в 30-е годы
Александера в Чикаго и объявления Гитлером психоанализа вне закона основной центр
психосоматических исследований стал постепенно перемещаться в Америку. До сих
пор работы в поддержку психосоматической теории находит в Германии лишь
ограниченный интерес22.
В 1928 году Хейер впервые встретился с Юнгом, когда тот выступал в Мюнхене
с докладом23. В это время Юнг под впечатлением работ Рихарда Вильгельма24 был полон
идей, связанных с психологией алхимии. Еще в 1923 году знаменитый синолог прочел
в Психологическом клубе25 в Цюрихе лекцию о книге «I Ging»25. Тогда же, в «судьбонос-
ном 1928 году»27, Вильгельм и Юнг договорились о совместной работе над китайским
текстом «Тайна золотого цветка» (нем. изд. 1929). Юнг обнаружил в китайской алхимии
символы психических содержаний, о чем он часто разговаривал с Хейером; в результате
таких бесед общие впечатления превращались в формулировки.
В 1929 году, на четвертом конгрессе по психотерапии в Бад Наухайме, Хейер
по предложению Юнга продемонстрировал ряд рисунков, сделанных его пациентами
во время лечения. Этот доклад назывался «Клинический анализ рисунков больных,
проанализированных с юнгианских позиций»28. Этот метод был введен в психо-
терапию Юнгом29. В 1930 году Хейер удивил своих друзей панегириком под назва-
нием «Зигмунд Фрейд», написанным для «Мюнхенского медицинского еженедель-
ника» в связи с присвоением Фрейду премии Гёте: «Психотерапия и психоанализ
стали почти синонимами. Психоанализ же — это творение Фрейда», — пишет Хейер
и продолжает: «Все остальное, что у нас есть из методов психиатрии, — это либо
психотерапевтическая пропедевтика, ее маленькая таблица умножения, например,
суггестия, гипноз, катарсис, аутогенная тренировка и т. д., либо более или менее
самостоятельная частичная достройка теории Фрейда, например, индивидуальная
психология, психагогика и т. д., либо дальнейшее ее развитие, например, анали-
тическая психология Юнга» (Heyer 1930).
Под впечатлением встречи с Юнгом и последующих приездов Хейера к Юнгу
в город Кюснахт на Цюрихском озере Хейер в 1930 году начал проходить у него
учебный анализ. По завершении анализа Юнг чуть ли не гордился тем, что Хейер не
стал «юнгианцем», а «остался Хейером». «Если бы я не был Юнгом, я хотел бы быть
Хейером», — сказал он30.
В 1932 году в одном мюнхенском издательстве вышло самое известное произве-
дение Хейера «Организм души». К. Г. Юнг дал ей следующую рецензию: «Таких книг,
как книга Хейера, у нас пока еще не было. Однако они необходимы для появления
объективной психологии, которая никогда не сможет быть создана усилиями
отдельного человека, — для этого понадобится согласие многих. Книга Хейера
представляет собой общий обзор основных современных научных теорий, а именно
312
теорий Фрейда, Адлера и моей собственной, которая, наверное, до сих пор была
известна лишь по отдельным фрагментам; как правило, эти теории никто и никогда
не пытался разделить, и они оставались в рамках одной системы. Таким образом,
книга Хейера восполняет давно ощущавшийся пробел31».
В 1933 году жена Хейера решила разойтись с ним, но их профессиональные
отношения продолжались даже после того, как он вступил в новый брак32. В том же году
Хейер по просьбе Юнга выступает на первой конференции объединения «Эранос»33
в Швейцарии с докладом под названием «Смысл и значение восточной мудрости для
западноевропейской психологии». Хейер начал этот доклад, прочитанный через три
месяца после того, как в Берлине нацистами были сожжены сочинения Фрейда,
с преамбулы, что современная глубинная психология, которая началась с Ницше
и Шопенгауэра, была актуализирована «гением Фрейда». Свои рассуждения на эту тему
Хейер иллюстрировал примерами из «врачебно-психотерапевтической мастерской»,
как он любил называть свою врачебную практику34.
В 1935 году выходит сочинение Хейера «Практическая психиатрия», и снова Юнг
характеризует его книгу как «важную веху на пути к пониманию болезней души35».
В том же году Хейер написал для юбилейного сборника «Культурное значение
комплексной психологии», посвященного шестидесятилетию Юнга, статью «Общест-
венный институт как упорядочивающий принцип».
Здесь необходимо добавить: Хейер стал членом национал-социалистической
партии. Позднее он раскаивался в своем заблуждении и — в отличие от Юнга — видел
в этом не просто некий «промах». «Да, конечно, я допустил промах», — именно так
в беседе, состоявшейся в 1947 году с Лео Беком36, охарактеризовал свое поведение
Юнг в тот период, когда у власти стояли нацисты 37.
Психотерапевтическая техника Хейера отличалась доброжелательной строгостью,
отсутствием догматизма, и он категорически отвергал обе крайности — и чрезмерно
осторожную сдержанность, которая делает врача «жестянщиком, исправляющим
дефекты души», и слепую веру в науку, которая побуждает врача «анализировать до гро-
ба». В 1961 году он вместе с французским аналитиком Рене Лафоргом (см. статью
Р. и И. Баранд в т. II) прочел курс под названием «Поучительные ошибки в психотера-
певтической практике»38. По мнению Хейера, неврозы во многом являются следствием
того, что люди сегодня лишены метафизических связей, даже если они этого не «знают».
Для Хейера важна душа. И, таким образом, он совершенно сознательно предпочитает
понятие души понятию психики. Для установления глубокого и прочного контакта
с пациентом нужно уметь «прищуриваться»39, — считал Хейер. Это было его своеобраз-
ной интерпретацией «свободно парящего внимания», к которому Фрейд советовал
прибегать аналитику. «Умение прищуриваться» во многом соответствовало понима-
нию Юнгом того, как следует обходиться с невротическими больными; Юнгу нравилась
эта характеристика «внимательного наблюдения» за желающим получить помощь
пациентом40. Юнг и Хейер также находили взаимопонимание в своих частых диспутах
о Ницше41. Еще одной излюбленной темой бесед были парапсихологические феномены
и прочие пограничные области психологии. «Глубинный психолог, который проникает
в сферу метафизического переживания, поневоле трансцендирует в эти пограничные
области, то есть в такие сферы, в которые с помощью одной только психологии постичь
невозможно» (Kolle 1956, 169). Вместе с тем, насколько известно, попытки Хейера
убедить своего учителя в том, что большое значение для духовной установки человека
может иметь, например, дыхание или что дыхательная терапия может принести
большую пользу при устранении блокировок, успеха не имели. Кроме того, Хейера
огорчало и то, что они по-разному понимали искусство и литературу42.
В 1939 году Хейера пригласили работать в некогда знаменитый Берлинский
психоаналитический институт, который во времена Гитлера был преобразован
313
в Немецкий институт психологических исследований и психотерапии. Там он пре-

подавал — вместе с В. М. Кранефельдтом43 и Юлиусом Г. Ширреном44 — комплекс-
ную психологию К. Г. Юнга. Так называемый неоанализ представлял Шульц-Хенке45,
направление Адлера-Кюнкеля — супруги Херцог-Дюрк, тогда как психоанализ
Фрейда, закамуфлированный под «кружок казуистики и терапии», преподавал
Вернер В. Кемпер; терминология Фрейда была изменена. При этом вместо психоана-
лиза говорили о психологии развития; двум представителям классического психо-
анализа, Феликсу Бёму и Карлу Мюллеру-Брауншвейгу, в 1938 году было запрещено
преподавать (см. статью Г. Метце в т. II)46. В число учеников Бёма, Мюллера-Браун-
швейга и Шульца-Хенке входил также Фриц Риманн47, который затем — до 1943 го-
да — работал в этом институте обучающим аналитиком.
Вернер В. Кемпер48 вспоминает о тогдашнем сотрудничестве; при всех расхож-
дениях во взглядах он считал Хейера интереснейшим человеком. Кемпер рассказы-
вает: «Хейер по несколько раз в день приходил в гости в дом Юнга, но, несмотря
на дружеские отношения, он стал развивать свои идеи самостоятельно. Ему нельзя
отказать в оригинальности идей, хотя некоторые противники обвиняли его в том,
что он не умеет контролировать свои чувства, называли его бестолковым пустомелей,
очковтирателем, “крысоловом из Гамельна”. Как и многие психотерапевты нашего
поколения, он тоже участвовал в движении свободной немецкой молодежи. Даже
в пожилом возрасте он всегда оставался заводилой. Таким я снова встретил Хейера
спустя два десятилетия, навестив его за год до его смерти в уединенной деревушке
Нусдорф на Инне» (Pongratz 1973, 284–285).
Подобно тому, как природа для Юнга была не только местом снятия напряжения,
но и незаменимым элементом жизни, так и естественные науки, современные физика
и биология были неотделимы от жизни Хайера. Он был охотником и рыбаком. Но су-
ществуют и другие параллели. Благодаря Аниеле Яффе нам известно, что Юнга в основном
окружали ученики и анализанды женского пола, особенно на эраносовских конферен-
циях в Лаго Маджиори в Мосции близ Асконы, и их часто в шутку называли «свитой
юных дев»49, а иногда даже дразнили «менадами»50. По поводу того, что глубинная
психология была обязана своим существованием непосредственному влиянию женщин,
Юнг писал: «Удивительно много (в процентном отношении) эмпирического материала
для комплексной психологии дают женщины». (G. W., X, 147). Хейер, который помимо
прочего занимался проблемой места женщины в обществе51, посмеивался, когда речь
заходила о «его амазонках» — в рабочем кружке Хейера тоже всегда преобладал, —
во всяком случае, численно, — женский элемент. В принципе можно сказать, что лучше
всего идеи Хейера были восприняты «кружком его амазонок», и эти идеи получили у них
дальнейшее развитие: у Люси Хейер-Гроте в Базеле, у Кете Бюглер в Берлине, у Фелиции
Фробёзе-Тиле52 в Гамбурге, у Райнхильд Маппес53, Маргарет Мхе54 и Хильды Зупан55
в Мюнхене; и это только шесть женщин, а можно было бы назвать еще многих других.
Совместно с Кете Бюглер в 1927 году Хейер опубликовал работу «Возможности
и ограничения психотерапии при неврозах органов». Вопрос, поставленный Фелицией
Фробёзе в ее опубликованной в 1957 году книге «Сновидения — источник религиозного
опыта?»56, с течением времени вызывал у него все больший интерес. В 1963 году
Райнхильд Маппес вместе с Хейером провела в Линдау курс под названием «Процессы
развития в зеркале сновидений». В книге Маргарет Мхе, опубликованной в 1959 году под
названием «Бессознательное рисование», нельзя не услышать отголосков некоторых идей
Хейера, касающихся искусства. Описанный Хильдой Зупан случай чересчур привязанного
к матери 23-летнего молодого человека, который так и оставался большим ребенком,
вошло в работу Хейера «Организм души»57 в качестве примера «самоосвобождения»:
«Его глаза имели обворожительно ‘невинное’ и мечтательное выражение (которое,
как он указывал, среди животных можно увидеть прежде всего у коровы — животного
314
Геры). На более позднем этапе аналитического лечения молодой человек создает

скульптуру «Самоосвобождение»: можно увидеть, как ее автор пытается вырваться
из объятий матери-земли и старается, образно говоря, встать на ноги. Мать-богиня лежит
на камне. Кто вырвется из этого каменного мира, положит его как могильную плиту
перед воротами “рая”, из которого он высвободился» (Heyer 1932, 191). Хейер добавил
к этому примеру Хильды Зупан нечто новое: скульптура показывает, с каким напря-
жением у больного связана аналитическая терапия и что при этом должен сделать сам
анализанд, и это наглядно опровергает встречающееся порой утверждение, будто при
анализе «всё делают» за пациента.
В первые два десятилетия после Второй мировой войны Хейер относился к числу
наиболее читаемых авторов среди врачей, занимавшихся психотерапией. В 1956 го-
ду он опубликовал в изданном Куртом Колле томе «Великие невропатологи»58
интереснейший очерк о жизни К. Г. Юнга. Благодаря этому эссе многие медики
впервые познакомились с личностью и творчеством К. Г. Юнга. Три года спустя под
редакцией В. Э. Франкла59, В. Э. фон Гебзаттеля60 и Й. Г. Шульца начало издаваться
пятитомное «Руководство по теории неврозов и психотерапии» (1959–1961),
для которого Хейер написал подробную, содержащую также критические заме-
чания статью о комплексной психологии К. Г. Юнга. Из нее читатель узнает,
что означают часто цитируемые понятия Юнга — комплекс, архетипы, Анима
и Анимус, Самость, Персона, индивидуация, — насколько совпадают взгляды Юнга
и Фрейда, насколько Юнг от него отошел и чем теория Юнга отличается от других
глубинно-психологических школ. В ней Хейер часто упоминает работу Иоланды
Якоби «Психология К. Г. Юнга» (Jacobi 1940) — книгу, которую он настоятельно
рекомендует прочесть. Кроме того, в статье Хейера, посвященной комплексной
психологии, можно обнаружить и самокритичные замечания: «Тот, кто хочет
больше узнать об этой теории, а не просто познакомиться с ней, найдет в работе
“Глубинная психология, развитие учения о бессознательном” Ф. Зайферта61, впос-
ледствии посвятившего себя философии, сведения о том, какое место занимают
различные позиции Юнга в истории культуры и духа». Вместе с Зайфертом Хейер
издал двухтомник «Царство души» (1937). Благодаря этим двум публикациям
Хейера многие интересовавшиеся этой темой врачи впервые познакомились
с психологической теорией К. Г. Юнга.
То, в какой степени имя Хейера стало известным, становится ясным из опроса,
проведенного по инициативе Гельмута Штольце в 1963 году в ФРГ и Западном
Берлине (Stolze 1967, 47, 55–56, 161, 247)62. 1241 врачу-психотерапевту, соста-
вившему репрезентативную выборку, была разослана анкета на 52 страницах, на ко-
торую ответило 744 человека. Эта анкета, помимо прочего, включала вопрос: какую
специальную литературу врачи читали для повышения квалификации? При этом
выяснилось, что по сравнению с журналами (67,1% упоминаний) особая роль
отводилась книгам (92,7% упоминаний), но на вопрос, работы каких авторов осо-
бенно важны для врачей в их психотерапевтической деятельности, ответило только
444 респондента. Что здесь для нас наиболее интересно? Тремя чаще всего упоми-
навшимися авторами оказались: Й. Г. Шульц (346 раз); Зигмунд Фрейд (266 раз);
Г. Р. Хейер (184 раза). И только после них следовали такие авторы, как Юнг (146 раз),
Адлер (47 раз), Балинт (28 раз), если ограничиться только этими именами. По назва-
ниям книг получилась следующая последовательность: 1. «Аутогенная тренировка»
Й. Г. Шульца (176 упоминаний); 2. «Врач как личность» Эрнста Шпеера (76 упоми-
наний); 3. «Психотерапевтическое лечение больных» Й. Г. Шульца (66 упоминаний).
Со своими книгами «Организм души» (63 упоминания), «Практическая психиатрия»
(39 упоминаний) и «Человек в беде» (36 упоминаний) Хейер оказался на четвертом,
восьмом и девятом местах соответственно. Для сравнения: «Лекции по введению
315
в психоанализ» и «Новый цикл лекций по введению в психоанализ», а также «Тол-

кование сновидений» Фрейда, упоминавшиеся соответственно 60 и 54 раза, занима-
ют пятое и шестое место, Юнг с «Двумя очерками по аналитической терапии»,
а также «Психологическими типами» (23 и 20 упоминаний) занимает двенадцатое
и тринадцатое место.
Едва ли можно еще более ярко продемонстрировать, какое влияние в течение долгого
времени оказывали сочинения Хейера, наряду с его лекциями и учебными курсами.
Это влияние отмечают даже его критики. После того как в 1943 году дом Хейера был
разрушен в результате бомбардировки, он вместе с женой на некоторое время поселился
в Берлине у Кемпера и именно там написал свою новую книгу «Силовое поле души».
По всей видимости, в нее вошли некоторые идеи, родившиеся в спорах по поводу
психоанализа с Кемпером, которому он каждый вечер читал свою рукопись. В рецензии,
написанной Верой де Леув в цюрихской газете «Тагес-Анцайгер» (17.7.1965) в связи
с переизданием книги, отмечается: «Прежде всего интересна первая работа, “Глубинная
психология и современная физика”, вполне понятная даже неспециалистам. Проводя
различные параллели между психологией и физикой, при этом часто цитируя ведущих
ученых, автор пытается показать, что как для глубинной психологии, занимающейся
бессознательнымифеноменами,такидлямикрофизики,занимающейсясубатомарными
процессами, давний универсальный закон каузальности потерял свою обязательную силу,
а потому для этих новых областей необходимо искать собственные законы».
О книге Хейера «Человек в беде» (1942), представленной в виде писем врачей по по-
воду психотерапевтической практики, В. Шульте63 пишет: «В манере изложения,
которую можно считать прямо-таки образцовой, на примерах из врачебной практики
обсуждаются все наиболее важные принципы» (Schulte 1958, 252). Иоганнес Креме-
риус64 обобщает свои рассуждения об этой книге в одном предложении: «Эта книга
должна быть в домашней библиотеке любого практикующего врача» (Cremerius 1958,
1367). Гельмут Штольце отмечает: «Необычайно живое и близкое к практике изло-
жение Хейера, который из всех этих “писем” создал маленькие художественные
произведения, постоянно стимулировало врачей обучаться психотерапии» (личное
сообщение).
Хотя в вышедшую в 1964 году книгу «Психиатрия на переломе времен», предисло-
вие к которой написал Йен Гебзер65, вошли некоторые ранние работы, ее все же
следует расценивать как труд прожившего долгую жизнь мудрого человека. В ней есть
глава «Образ человека в глубинной психологии и в современном искусстве», которая
представляет собой своего рода «попытку прогноза». Здесь вновь проявляется
та сторона Хейера, которая сделала его психотерапевтом, не похожим ни на кого
другого. Я имею в виду его проникновение — можно сказать, погружение —
в литературу, музыку и живопись. «Несомненно, что в современной живописи —
особенно если она абстрактна — речь идет о том, чтобы сделать видимыми именно
те силовые поля, линии и структуры, которые действуют в мире, в ней говорится о тех
силах, которые управляют нами по ту сторону мира бытия, принявшего определен-
ную форму, и которые оказывают свое действие в осязаемых проявлениях» (Heyer
1964, 44). И хочется прочесть вслух те высказывания, в которых он связывает между
собой глубинную психологию и искусство. Например, когда он цитирует Франца
Марка: «Искусство религиозно... Мы не будем уже рисовать лес или лошадь, какими
они нам нравятся или кажутся, а будем их рисовать такими, какие они есть на са-
мом деле, какими лес или лошадь ощущают сами себя, свою абсолютную сущность,
которая живет за тем внешним, что мы видим» (Heyer 1949, 154–155). Или Пауля
Клее, утверждающего, что современный художник пытается «подойти вплотную
к той тайной основе, где древний закон управляет развитием»; художник стремится
«от образца к прообразу», ему «вместо готового природного образа врезается в память
316
исключительно важный образ творения как порождения нового» (Heyer 1932, 185)66.
Или Макса Бекманна: «То, что я хочу показать в своем творчестве, — это идея,
скрывающаяся за так называемой реальностью. Я пытаюсь найти мост, который ведет
из видимого в невидимое», «моя цель состоит в том, чтобы всегда понимать магиче-
ское в реальности и переносить эту реальность в живопись...» (Sborowitz 1960, 277).
Или В. Баумайстера: «С точки зрения художника, живопись — это искусство сделать
видимым нечто, что впервые становится видимым благодаря ему и что до него не су-
ществовало, принадлежало неизвестному» (Frankl et al. 1972, II, 627).
Из поэтов и писателей ему были особенно близки произведения Рильке67,
Маларме68, Эрнста Юнгера, Мирче Элиаде69.
Книги Хейера читают и сегодня. Так, например, его вышеупомянутая статья,
посвященная комплексной психологии Юнга, наряду с другими важными текстами
из пятитомного «Руководства по теории неврозов и психотерапии», ставшими
с течением времени классическими, в 1972 году без каких-либо изменений была
включена в двухтомный сборник «Принципы теории неврозов»70. Тот, кто хочет
получить общее представление об учении Юнга, найдет в этой статье исчерпы-
вающую информацию и разъяснения; других она может стимулировать углубиться
в творчество Юнга и по-настоящему соприкоснуться с ним.
После Второй мировой войны Юнг и Хейер больше не встречались. Причины
этого неизвестны. Вполне возможно, что они не имели ничего общего с расхожде-
ниями в теоретических взглядах. На протяжении всей своей жизни Хейер с удоволь-
ствием вспоминал свои разговоры с Юнгом — у себя в Мюнхене, у него в Кюснахте
и в уединенном доме в Боллингене. «Нужно было видеть, как за каменной стеной,
напоминающей крепостную, в своей “башне” на Цюрихском озере, которую Юнг
воздвиг большей частью собственными руками, он варит, печет и жарит! Однажды,
когда я пришел к нему в гости, Юнг сказал мне, что он теперь восемь дней подряд
каждый вечер будет готовить новое национальное блюдо; ибо во время своих
путешествий он старается подружиться с кухарками и обменивается с ними
рецептами. Так прошла целая неделя; само собой разумеется, мы наслаждались
и подходящими к этим блюдам напитками» (Kolle 1956, 156). Не менее приятны-
ми были для Хейера и вечера, проведенные с Юнгом во время ежегодных конферен-
ций объединения «Эранос» в Тессине.
Хейер считал себя приверженцем Юнга, но не рассматривал его как альтернативу
Фрейду. К нему в полной мере относится высказывание Виктора фон Вайцзеккера
о том, что постановка вопроса «Фрейд или Юнг» в принципе неправомерна; этот
вопрос должен звучать только так: «либо “Фрейд”, либо “Фрейд и Юнг”» (von Weizsä-
cker 1954, 112)71. Поэтому в своих работах, рефератах и выступлениях на семинарах,
посвященных учению Юнга, Хейер обычно говорил о Фрейде как о «гениальном
создателе психоанализа» и не забывал «выразить величайшую благодарность и благо-
говейное восхищение». Но следует также особо отметить, что наряду с этим он посто-
янно критиковал Фрейда по самым разным вопросам. Полемика с Фрейдом и Юнгом
продолжалась у него всю его жизнь. При этом рассуждения Хейера о комплексной
психологии, какими бы эмоциональными они ни были, почти всегда заканчивались
примерно следующими словами: «Однако очевидно, что окончательной формы
и формулы человека не было найдено и с помощью теории Юнга...» (Frankl et al. 1972,
II, 654). С неменьшим убеждением Хейер отстаивал ту точку зрения, что успешность
глубинно-психологического лечения, опирающегося на теорию Юнга, в значительной
степени зависит от личности терапевта: «Его формат, его духовно-душевный размах
определяют пространство, содействующее терапевтическому процессу. Отсюда
вытекает одновременно сила и слабость комплексной психологии. Поэтому широкое
распространение юнгианской психологии представляется маловероятным. Создание
317
специальной школы Юнга, на наш взгляд, было бы нежелательным и полностью

противоречило бы сути его учения, состоящего в том, что каждый должен стать тем,
кто он есть» (там же). Недвусмысленно и без прикрас Хейер формулирует шансы на
успех психотерапевтического лечения подростков в следующем предложении: «На мой
взгляд, работа с подростками с юнгианских позиций противопоказана» (там же). Этот
постулат становится понятным в полной мере, когда по другому поводу он признается
в том, что ему «воспитание и лечение детей и подростков представляется возможным
не иначе, как в адлерианском ключе» (Heyer 1932, 136).
После Второй мировой войны Хейер начал практиковать в Гутсхофе возле Вассербурга
на Инне, куда он переехал в 1944 году из Берлина. Еще до того, как в 1952 году
он переселился в соседний Нусдорф, Эрнст Шпеер пригласил его в Линдау. С 1950 года
Психотерапевтические недели в Линдау стали для Хейера трибуной, с которой он мог
распространять свои идеи. По словам Гельмута Штольце, его участие в этих конферен-
циях во многом способствовало повышению их престижа. Каждый год в Линдау
собирались практикующие врачи, которые, посещая лекции, демонстрационные занятия
и практические курсы именитых немецких и зарубежных психоаналитиков и психо-
терапевтов, хотели получить информацию об актуальном состоянии и возможностях
психотерапии. Хейер стремился организовать психотерапевтическое обучение врачей
примерно в той форме, которая сегодня реализована в виде балинтовских групп72.
С 1950-го по 1965-й годы Хейер почти ежегодно выступал в Линдау перед
аудиторией, состоявшей в основном из врачей, чтобы передать им свой опыт73. Хейер
и его друг Й. Г. Шульц использовали эти выступления для того, чтобы в проводив-
шихся по вечерам дружеских, но вместе с тем не лишенных колкостей дискуссиях
изложить свою — зачастую диаметрально противоположную — точку зрения. В тече-
ние многих лет они постоянно делились друг с другом своими идеями. То же, что для
Шульца означала первая личная встреча с Фрейдом (о психоанализе которого он еще
в 1909 году написал статью в издававшемся Вильямом Штерном «Журнале приклад-
ной психологии»), для Хейера означала его первая встреча с Юнгом. При этом бывало
и так, что позиции обоих ученых менялись, и Хейер начинал говорить о честности
Фрейда, а Шульц — отстаивать умозрительные идеи Юнга. Чтобы выразить смысл
аутогенной тренировки, которая принесла Шульцу мировую известность, Хейер
нашел точные слова: «Успокойся — и ты будешь спокойным».
Поражает также ответ Хейера на вопрос одной студентки, которая проходила у него
учебный анализ, а затем стала его коллегой, какие научные книги он может ей поре-
комендовать: «Прочитайте ‘Семейный день’ Элиота. Из нее вы узнаете о глубинной
психологии больше, чем из десяти высоконаучных трудов». В качестве обязательной
учебной литературы он называл сочинения А. Шубарта «Религия и эрос», Леви-Брюля
«Душа первобытного человека», Э. Даке: «Древний мир, легенды и человечество», книги
Конрада Лоренца и Адольфа Портманна, а также работы Рене Шпица74.
С 1952 года Хейер жил в Нусдорфе на Инне. Он лечил пациентов, рецензировал
книги, работал над статьями, книгами и собирал вокруг себя учеников. До конца
своих дней он оставался жизнелюбом. Однажды, в конце жизни, он сказал жене:
«Самым важным событием в моей жизни была встреча с Юнгом». В 1967 году,
в возрасте 77 лет, он умер от сердечного приступа.
О том, в какой степени Хейер повлиял на развитие психосоматической медицины
и психотерапии, пишут многие авторы75: граф Дюркгейм, Филипп Лерш, Бертольд
Стоквис и граф Витгенштейн; Эрнст Кречмер, К. А. Майер, Ральф Бирхер и Йен Гебзер.
Когда Карл Ясперс76 говорит: «О влиянии семейных связей на человека стало известно
благодаря психоаналитикам» и «бессознательное родителей воздействует на детей,
причем сами они этого не замечают», — он при этом ссылается на Хейера и его книгу
«Организм души». Й. Г. Шульц в книге «Биография одного невропатолога» пишет
318
о Хейере: «Еще в 1925 году он представил всеобъемлющее описание телесно-душевных

взаимосвязей, через несколько лет разработал двигательную терапию как один из методов
оказания психотерапевтической помощи и с позиций психологического изучения жизни
самостоятельно развил плодотворные идеи Карла Густава Юнга, которым грозила
опасность потеряться в чисто духовной сфере. Таким образом, мой друг Хейер стоял
у истоков антропологических представлений в нашей профессии» (Schultz 1964, 141).
Характерный для Хейера гуманизм сильнее всего я ощущала тогда, когда он гово-
рил о творческой энергии психики, проявлявшейся во всем бессознательном и прежде
всего в сновидениях. Для иллюстрации своих мыслей он часто избирал сон Софии
Шолль77, который приснился ей накануне смертной казни. Ее сокамерница Эльза
Гебель рассказывает: «Бесконечно тянется для меня эта ночь, а ты, как всегда, глубоко
и крепко спишь. Около семи часов я должна тебя разбудить, чтобы ты встретила этот
ужасный день. Ты сразу же просыпаешься и рассказываешь мне, еще сидя в постели,
свой сон: “Солнечным днем я несла на крестины ребенка, одетого в длинную белую
одежду. Дорога к церкви вела через крутую гору. Но я крепко держала ребенка в руках.
И тут вдруг передо мной оказалась расщелина в леднике. У меня еще было достаточно
времени, чтобы положить ребенка в безопасное место — а потом я бросилась в бездну”.
Ты интерпретируешь сон таким образом: ребенок в белой одежде — это наша идея.
Она пробьет себе путь, несмотря на все препятствия. Нам было суждено проложить
ей путь, а теперь мы должны за нее умереть» (Frankl et al. 1972, II, 640).
Это же настроение чувствуется и в тезисе, неоднократно повторявшемся в работах
Хейера: «Невроз — это не обязательно слабость, он может быть завуалированным
дворянским титулом человека» (там же, 639).
В завершение своей статьи под названием «Глубинная психология как погранич-
ная наука» (1952) на обвинение в том, что некоторые его идеи «отходят от «науки»,
Хейер отвечает следующими словами (Sborowitz 1960, 292): «Будучи врачами-
психоаналитиками, вспомним все же о том, что в свое время именно этот упрек
выдвигался против первого анализа — анализа Фрейда. И как обошлось время с теми
противниками “психоанализа и его детей”? Развивая идеи наших учителей, не забу-
дем — пусть даже в чем-то мы мыслим (и лечим) иначе — выразить благодарность
за все, что было сделано ими, а мужество, с которым они отважились говорить новым
языком, будет для нас образцом для подражания».
1
Иоланда Якоби (1890–1973) до 1918 года 2
Й. Г. Шульц (1884–1970) с 1924 года и до кон-
жилавсвоемродномгородеБудапеште,послеэтого ца жизни работал невропатологом в Берлине.
20 лет в Вене, а с 1938 года и до конца жизни — О разработанной им аутогенной тренировке
в Цюрихе. Иоланда Якоби (ранее: Иолан Якоби), рассказывается в статье Гюнтера Крапфа в энцик-
получив философское и психологическое образо- лопедии «Психология в ХХ столетии».
вание,работалааналитическимпсихологом;ееперу 3
Эрнст Кречмер (1880–1964) — известный
принадлежит ряд книг. В Вене, будучи руково- психиатр. До 1933 года — президент Объеди-
дителем «Австрийского культурного союза» ненного медицинского общества психотерапии,
(с 1928 года), Иоланда Якоби установила контакт возрожденного им после 1945 года. Профессор
с Юнгом, который по ее приглашению читал там психиатрии и неврологии, с 1926 года преподавал
лекции. В письме, написанном в 1931 году, Юнг в Марбурге. С 1946 -й по 1959–й годы — директор
выражает благодарность за «царский прием», Психиатрической и неврологической клиники
который был оказан ему и его жене в доме университета Тюбингена. Его имя ассоциируется
Иоланды Якоби в Вене. В Цюрихе Иоланда Якоби главным образом с книгой «Строение тела и харак-
стала членом попечительского совета при Инсти- тер» (1-е изд. — 1921 г., 24-е изд. — 1961 г.),
туте К. Г. Юнга. (См. также статью Ганса Дикманна в которой он изложил свою конституциональную
и Эберхарда Юнга «Дальнейшее развитие аналити- типологию. В 1922 году вышел в свет учебник
ческой психологии» в этом томе.) Кречмера «Медицинская психология» (12-е изд. —
319
1963 г.). В 1949 году опубликовал работу «Психо- психиатрии и нервных болезней в Йене. В 1921 го-
терапевтические исследования». ду создал первую немецкую специализированную
4
Приведенные здесь четыре письма К. Г. Юн- клинику психотерапии в Линдау, где работал
га — два Иоланде Якоби, одно Й. Г. Шульцу до последних дней своей жизни. До 1958 года
и одно Г. Р. Хейеру — можно найти в первом томе также руководил организованными им в 1950 го-
изданного Аниелой Яффе трехтомного сборника ду при содействии Э. Кречмера, Й. Г. Шульца
«Письма К. Г. Юнга», Ольтен: «Вальтер Ферлаг», и Г. Р. Хейера конференциями «Психотерапев-
1972 и 1973. тические недели в Линдау», в ходе которых врачи
5
Люси Хейер-Гроте (род. в 1891 году в Базеле) получали психотерапевтическую подготовку.
изучалаклассическуюфилологиювМюнхенеи Гей- Был представителем так называемой психологии
дельберге. В 1917 году вышла замуж за Г. Р. Хейера. контактов. Труды Шпеера: «Врач как личность.
В 1922 году возглавила школу ритмики в Мюнхене; Основы, формы работы, задачи клинической
изучала возможности применения ритмики, психотерапии» (Штутгарт 1949); «Способность
работы с телом и дыхательной терапии при любить (психология контактов)» (Мюнхен 1951),
лечении неврозов и психозов. В этом ее поддер- которая также выходила в серии «Geist und
живали Г. Р. Хейер и психиатр Макс Штегер. Psyche» (т. 2017/18, Мюнхен, издательство
В 1930–1931 годах получила психотерапевтиче- «Киндлер», 1966) и др.
ское образование в Цюрихе; посещала семинары 10
Кете Бюглер (род. в 1898 году в Монтинье,
К. Г. Юнга. В 1933 году развелась с Хейером, Франция) — автор работы «Развитие анали-
но в дальнейшем продолжала поддерживать с ним тической психологии в Германии», опублико-
тесные профессиональные контакты. В 1932–1945 ванной в сборнике «Общение с Юнгом» (изд.
годах занималась психотерапевтической практи- Майкл Фордхэм, Лондон 1963).
кой в Мюнхене, проводила учебные анализы. 11
Вильгельм Биттер (1893–1974) совместно
В 1946–1953 годах работала ассистенткой в кли- с Министерством иностранных дел создал ряд
нике нервных болезней Христофсбад в городе организаций, которые занимались возвра-
Дёппинген/Вюрт. В 1953–1973 годах занималась щением собственности Германии, попавшей за
психотерапевтической практикой в Базеле. В «Ру- рубеж после Первой мировой войны. После
ководстве по теории неврозов и психотерапии» прихода к власти Гитлера вышел из них и вместо
(изд. Франкл, Гебзаттель и Шульц) опубликовала социологии, общественно–политических наук
основополагающую статью «Двигательная и дыха- и международного права стал заниматься меди-
тельная терапия» (Мюнхен 1956). Автор статьи циной и психотерапией. В 1934–1938 годах
«Вспомогательные методы психотерапии: гимна- Биттер прошел у Феликса Бёма в Берлин-
стика, дыхание, массаж и т. д.», вошедшей в книгу ском институте учебный анализ по Фрейду;
Хейера «Практическая психиатрия». там же изучал теорию у Э. Рёленбека и только
6
Ансельм Хейер (род. в 1919 году) — писатель после этого прошел юнгианский учебный анализ
и журналист, в настоящее время корреспондент у Кете Бюглер, которая, в свою очередь, после
азиатской редакции Второго канала немецкого завершения учебного анализа у Юнга переехала
телевидения в Сингапуре. в Берлин и стала работать невропатологом.
7
Фридрих фон Мюллер (1858–1941) — В Берлине контроль над его терапевтической
терапевт, учился в Бонне (с 1889 года), в Бреслав- работой в русле аналитической психологии Юнга
ле (с 1890 года), в Марбурге (с 1892 года), в Базеле осуществлял Г. Р. Хейер.
(с 1899) и с 1902 года в Мюнхене. Фридрих фон Известность Биттеру принесло, в первую
Мюллер был не только одним из самых извест- очередь, создание в 1949 году в городе Штутгарте
ных университетских преподавателей и исследо- общества под названием «Врач и пастырь»,
вателей своего времени, но и получил известность которое впоследствии было преобразовано
как невропатолог. Его дочь, Хеди Клойбер, в Международное общество глубинной психо-
в 1953 году опубликовала его воспоминания. логии. Биттер был также соучредителем создан-
8
Эрика Хантель (род. в 1889 году в городе ной в 1967 году благодаря многолетним усилиям
Люблинец/Силезия) получила известность Иоганны Леппле Штутгартской психотерапев-
прежде всего как специалист в области психо- тической клиники. В своей автобиографии
логии труда. Ей, в частности, принадлежат («Психотерапия в жизнеописаниях», изд. Людвиг
публикации «Скрытое взаимодействие сил» Й. Понграц, Берн, Штутгарт, Вена: Хубер 1973,
(Штутгарт 1947) и «Мосты между людьми». 8) в контексте развития аналитической психо-
Второе издание этой эмпирической работы терапии перед Первой мировой войной Биттер
снабжено характерным для творчества этого пишет о Хейере: «В Мюнхене работал предста-
автора подзаголовком: «Забота о человеке как витель школы Юнга Г. Р. Хейер, который собрал
одна из задач индустрии и сельского хозяйства». вокруг себя медиков и во Второй медицинской
9
Эрнст Шпеер (род. в 1889 году в Мюнхене, клинике университета проводил свои известные
умер в 1964-м) — врач-ассистент в Клинике эксперименты с гипнозом. Его можно рассмат-
320
ривать как одного из основателей психосома- ческого исследовательского института. В по-

тической медицины». Из наиболее важных работ следний год жизни был президентом Академии
Биттера здесь следует упомянуть сочинения, психоанализа. Опубликовал более 250 статей
относящиеся к его раннему творчеству: «Покоре- и шестнадцать книг, среди них ставшие класси-
ние Центральной Америки с помощью банано- ческими «Причины преступности» и «Психо-
вых трестов» (Брауншвейг, Гамбург 1921). соматическая медицина».
Эта работа без каких-либо изменений была 16
Шелдон Т. Селесник, психиатр, сотрудник
переиздана в 1971 году Научным книжным Франца Александера и вместе с ним соавтор
объединением города Дармштадта. В 1933 году книги «История психиатрии», которая в 1969 го-
в Филадельфии вышла книга Биттера, напи- ду была переведена Гарри Маором на немецкий
санная совместно с А. Целле: «Довольно войн язык под названием «Geschichte der Psychiatrie».
с иностранными инвестициями». Из его трудов, Упомянутую ссылку можно найти в данной
посвященных медицине и психотерапии, наряду книге на страницах 490–491.
с опубликованными многочисленными выступ- 17
Феликс Дойч (1884–1964) вместе с сыном
лениями на конференциях, следует назвать такие Фрейда Мартином изучал медицину в Венском
работы, как «Потеря души» (1970) и «Невроз университете и через него познакомился также
страха: возникновение и лечение. С двумя с самим основателем психоанализа. В 1919 году,
примерами анализа по Фрейду и Юнгу» (Берн, работая в качестве врача-терапевта при больнице
1948). В переработанном виде эта работа вышла вВайдене,создалпервуюклиникуневрозоворганов.
также в серии «Geist und Psyche» (т. 2072, После эмиграции, с 1936 года до последних дней
Мюнхен: Киндлер, 1971). жизни, работал старшим преподавателем и обу-
12
Вольфганг Весиак, практикующий врач чающим аналитиком в Бостонском психоанали-
и психоаналитик в Аалене, приват-доцент тическом институте и профессором психиатрии
в университете Ульма и сотрудник Ульмской в Бостонском университете. Его научные публика-
психосоматической исследовательской группы, ции были прежде всего посвящены психосомати-
руководимой Туре фон Уэкскюлем. ческим проблемам и возможностям применения
13
Густав фон Бергманн (1878–1955), сын психоанализа при лечении внутренних болезней.
знаменитого хирурга Эрнста фон Бергманна, В 1953 году опубликовал книгу «Психосомати-
который считается основателем собственной ческая концепция в психоанализе».
школы в медицине. Работал врачом-ординатором 18
Георг Гроддек (1866–1934) изучал медицину
в Марбурге, Франкфурте-на-Майне, Берлине в Берлине у Эрнста Швенингера, личного врача
и Мюнхене. Густав фон Бергман относился к сто- Бисмарка. После восьми лет воинской службы
ронникам функционалистского направления в 1897 году стал главным врачом санатория
в медицине, работал над проблемой возник- «Мариенхёе» в Баден-Бадене, созданного Швенин-
новенияязвыжелудка,нарушенийобменавеществ гером. Через несколько лет стал владельцем этого
ифункциональныхрасстройствсердечнойдеятель- санатория, который и возглавлял до своей смерти.
ности. Наиболее известные сочинения Бергмана: Гроддек был одним из первых врачей, распро-
«Функциональная патология», «О высоком давле- странивших гипотезы Фрейда на органические
нии» и автобиография «Оглядываясь назад» заболевания, и считается одним из пионеров
(Мюнхен: Киндлер, 1953). психосоматической медицины (см. также статью
14
Карл Вестфаль, в то время ассистент меди- М. Гротьяна «Переписка Фрейда» в т. I). Самая
цинского отделения городской больницы в Аль- известная работа Гроддека — «Книга об Оно;
тоне, которую возглавлял Густав фон Бергманн. психоаналитические письма подруге» (Вена:
15
Франц Г. Александер (1896–1964), амери- Международноепсихоаналитическоеиздательство,
канский психоаналитик, представитель психосо- 1923; эта работа издавалась также в серии «Geist
матического направления в медицине. Алексан- und Psyche», т. 2040, Мюнхен: Киндлер, 1968).
дер родился и жил в Будапеште, получил там Выражение «Оно» восходит к Ницше, однако
университетский диплом, после чего учился Фрейд заимствовал его у Гроддека. Согласно
в Берлинском психоаналитическом институте. Гроддеку,«Оно»способновоздействоватьнафизио-
В 1930 году переехал в Чикаго, где преподавал логические процессы и вызывать болезни.
психоанализ в местном университете. С 1938 19
Карл Фаренкамп — автор работы «Психо-
по 1939 годы был президентом Американской физические взаимодействия при гипертони-
психоаналитической ассоциации, спустя десять ческих заболеваниях» (1926).
лет стал президентом Американского общества 20
Фриц Мор — автор работы «Психофизи-
исследований в психосоматической медицине. ческие методы лечения» (1925).
После этого работал в больнице Седарс-Синаи 21
Барон Виктор фон Вайцзеккер (1886–1957),
в Лос-Анджелесе, в 1956 году стал в ней заведу- невролог. Считается одним из наиболее выдаю-
ющим психиатрическим отделением, а также щихся представителей психосоматической
директором Психиатрического и психоаналити- медицины.
321
22
Дитер Айке, издатель этого тома, в своей очередь движению и переменам. Каждое изме-
книге «Тело как партнер. Речь в защиту теории нение линии в гексаграмме означает изменение
психосоматических заболеваний» (Eicke 1973, 9) представленной в ней ситуации. Но так каккаждая
писал: «Что нам нужно, так это новое направление ситуацияможетиметьблагоприятноеилинеблаго-
в медицине, а именно в психосоматической пато- приятное продолжение, привести к счастью или
логии, теории психосоматических заболеваний, к несчастью, в жизни отдельного человека корен-
которое сумеет описать и объяснить единство ной проблемой становится вопрос: «Что мне
сомы и психики, как это уже было сделано при делать?» Углубленное изучение гексаграмм,
изучении стресса. Собственно говоря, до сих пор в которых таинственным образом отображаются
нам знаком лишь психологический подход, движения космоса, благодаря умению предвидеть
учитывающий соматические симптомы, или будущеедолжнобыло,позамыслу,привестиктако-
клинический подход к соматическим прояв- му решению, которое должно помочь человеку
лениям с учетом психических данных. Но это еще найти гармонию с космосом и сделать его счаст-
отнюдь не психосоматический подход. Пожалуй, ливым. Таким образом, «I ching», как книга
настало время наряду с соматической патологией предсказанийимудрости,сталаигратьнеобычайно
и психопатологией заняться новой областью важную роль также в практической жизни в Китае.
медицины — психосоматической патологией. Помимо учения об Инь и Янь и других натур-
Я не могу предсказать, сколько понадобится философских подходов, значительное место в этой
времени, чтобы медицина сумела ассимилировать книге занимает мистика чисел, разработанная для
этот способ мышления...» классификации явлений. Так, например, З. Д. Сунь
23
Сообщение вдовы Хейера, госпожи Цое-Хейер. интерпретирует общую систему из восьми три-
24
Рихард Вильгельм (1873–1930), синолог. грамм и шестидесяти четырех гексаграмм как
С 1899-го по 1921-й год жил в Циньтау, выступая третью степень бинома двух основных символов,
с проповедями и занимаясь миссионерской то есть как (a+b)3, и шестую степень бинома,
деятельностью; с 1924 года преподавал синологию то есть как (a+b)6. Однако именно в этой схема-
во Франкфурте-на-Майне. Там же основал Инсти- тизации, а также в обобщении отдельных изре-
тут Китая. Получил известность благодаря своим ченийизаключаетсяслабостьэтойкниги:они пере-
переводам классической китайской литературы. дают общее, а не частное, а потому не содержат
При этом его консультантами были выдающиеся практическихвыводов,которыемоглибыпринести
китайские ученые, с которыми он был дружен. пользу дальнейшему развитию философии. Тем
К. Г. Юнг считал его величайшим достижением не менеевторичнаякитайскаялитература,относя-
перевод и комментарии к «Книге перемен»». щаяся к «I ching», стала практически необозримой.
Юнг был знаком с английским переводом, сделан- Так,например,вбольшомимператорскомкаталоге
ным Дж. Легге, и поэтому мог о ней судить. Кроме XVIII века, «Ssu-k’u ch’üan-shu tsung-mu» («Спи-
того, Вильгельм также был посвящен в психо- сок книг из четырех книгохранилищ»), насчиты-
логию китайской йоги, и, как писал Юнг, «практи- вается почти полторы тысячи комментариев».
ческое применение “I Ging” всегда приносило ему Самыйизвестныйнемецкийпереводпринадлежит
новые переживания». Рихарду Вильгельму. К 1972 году «Книга перемен»
25
«I Ging», также «I ching» или «I king». Книга в его переводе вышла общим тиражом 38 тысяч
перемен.Первоначально—древнекитайскаякнига экземпляров.
гаданий и предсказаний, в течение веков превра- 26
Психологический клуб в Цюрихе был
тившаяся в компендиум мировой мудрости основан в 1915 году. Среди 48 учредителей
и вошедшая в канонические писания конфуци- наряду с К. Г. Юнгом и его женой Эммой были
анства. Ее основу составляют 64 гексаграммы. также Тони Вольф, Франц Риклин, Альфонс
В литературном словаре, выпущенном издатель- Мёдер и Мария Мольтцер, дочь голландского
ством «Киндлер», эта книга описывается следу- фабриканта Больса. Лекция Вильгельма о книге
ющим образом: «Основу интерпретации гекса- «I Ging» состоялась в этом клубе в 1923 году.
грамм составляет учение об Инь и Янь, паре 27
Совместную работу с Рихардом Вильгельмом
противоположностей бытия, из которых прои- над книгой «Тайна золотого цветка» Юнг считал
зошел мир; Инь и Янь проявляются в мужском настолько важной, что Аниела Яффе в своей
и женском начале, осуществляют постоянные книге «Из жизни и мастерской К. Г. Юнга»
изменения в сфере явлений, а также определяют (Цюрих, 1968, 59) говорит о «судьбоносном» для
счастливую и несчастную судьбу. Знаки-эмблемы Юнга 1928 годе. «Подобно кометам, летевшим
понимались как символы всего того, что есть во все- издалека, скрестились наши пути», — сказал Юнг
ленной, а также как отображение всех переходов, в своей речи на торжественном вечере, посвя-
происходящих в явлениях. При этом, в отличие щенном памяти Рихарда Вильгельма, который
от западноевропейской философии, основное состоялся 10 мая 1930 года в Мюнхене.
внимание уделяется не тому, что остается в вещах 28
И наоборот, по поводу мандал Хейер выска-
без изменений, и не состояниям бытия, а в первую зывается более скептически. В переизданной
322
в 1958 году книге «Организм души» в приме- дятся и по сей день (1976) (см. также статьи
чании к главе «Образы из бессознательного» Х. Дикманна и Э. Юнга, а также Х. Прокопа в этом
(«Geist und Psyche», 2036/37, 186) Хейер пишет: томе). На эраносовских конференциях Хейер
«К рисункам мандалы, получившим большую выступил с четырьмя докладами:
известность благодаря книге Юнга “Тайна 1933 (1-я конференция): «Смысл и значение
золотого цветка”, я отношусь с недоверием. восточной мудрости для западноевропейской
На мой взгляд, большей частью это артефакты, психологии»;
то есть они не являются образованиями, порож- 1934 (2-я конференция): «Меланхолия Дюрера
даемыми психикой изначально, а возникают и ее символика»;
в соответствии с ожиданиями, господствующими 1935 (3-я конференция): «О том, как обра-
в сознании, — например, из-за необходимости щаться с самим собой»;
рисовать такие мандалы. Несомненно, мотив 1938 (6-я конференция): «Великая мать в ду-
космической и личной “Самости” — общечело- шевной жизни современного человека».
веческий. Но мы в большинстве своем настолько С 1940-го по 1948-й год в связи с полити-
далеки от таких мистерий, что они очень редко ческими событиями в этих конференциях не смог
приобретают видимые очертания. Как мне принять участие ни один докладчик из Германии.
кажется, образы фантазии современного чело- 34
Семь психотерапевтических исследований
века едва ли представляют собой нечто большее, Хейер объединил под названием «Из моей
чем некие намеки и указания». мастерской» (Мюнхен, 1966); статью «Введение
29
Правда, еще годом раньше Людвиг Панет на в теорию неврозов» (изд. Э. Визенхюттер,
третьем конгрессе выступил с докладом под Штутгарт, 1969) он назвал: «Из врачебно-пси-
названием «О новом аналитически-синтети- хотерапевтической мастерской».
ческом методе психотерапии», в котором расска- 35
Рецензия Юнга на книгу Хейера «Прак-
зывал о рисовании мелками «без какого-либо тическая психиатрия» вышла в журнале «Prak-
сознательного намерения» и отметил позитив- tische Seelenheilkunde», 9, 1936, 184–186;
ные моменты изобразительного творчества ее публикация предусмотрена в «Собрании сочи-
в психотерапии. нений» Юнга, т. XVIII.
30
ЛичноесообщениеХейераавторуданнойстатьи. 36
Лео Бек (1873–1956) — еврейский теолог.
31
Рецензия Юнга на книгу Хейера «Организм Учился в Бреславле и Берлине. В 1895 году
души» была опубликована в журнале «Europäische защитил диссертацию у В. Дильтея. С 1897 года
Revue», 9, 133, 639; ее публикация предусмотрена был раввином в Оппельме, с 1907 года — в Дюс-
в «Собрании сочинений» Юнга, т. XVIII. сельдорфе, с 1912 — в Берлине, где преподавал
32
Вскоре после того, как в 1933 году Люси Хейер- в Высшей школе науки иудаизма. В 1943 году был
Гроте развелась с Хейером, он вступил в брак депортирован в лагерь Терезиенштадт. С 1933 го-
с матерью своей родившейся в 1927 году дочери да был президентом государственного предста-
Вивиан (после замужества — Хартенберг) — вительства немецких евреев. В 1945 году обрел
Фредерикой Цобель, художницей и ковровщицей. новую родину в Лондоне. Его старость прошла
В настоящее время она носит фамилию Цое-Хейер под знаком активной деятельности, направ-
и живет в Карлсруэ. ленной на достижение мира и согласия между
33
Эраносовские конференции были органи- людьми. Бек был ведущей фигурой немецкого
зованы по инициативе Ольги Фрёбе-Каптейн еврейства в период между двумя мировыми
(1881–1962). Они проходили в конференц-зале войнами, а после них и до последних дней своей
в саду непосредственно на берегу Лаго Маджиори жизни — еврейства в целом.
в Мосции возле Асконы. Их цель заключалась 37
О своей беседе с К. Г. Юнгом, состоявшейся
в установленииконтактовмеждуВостокоми Запа- после Второй мировой войны в Цюрихе, Бек рас-
дом. На этих конференциях выступали Мартин сказал в 1947 году в Иерусалиме Гершому
Бубер, Генрих Циммер, Шарль Вироло, Луи Ма- Шолему. Тот, в свою очередь, рассказал об этой
синьон, Эрнесто Бунаиути, Макс Пульвер, Карл беседе Аниеле Яффе в письме от 7 мая 1963 года
Кереньи и другие ученые. Многие годы Юнг был (см. работу Яффе «Из жизни и мастерской
духовнымлидеромиглавнымдокладчикомнаэтих К. Г. Юнга», с. 103–104).
собраниях и вместе с госпожой Фрёбе-Каптейн 38
Это было в 1961 году во время Психо-
составлял их программу. Позднее здесь образовался терапевтических недель в Линдау. Рене Лафорг
круг сторонников и учеников Эриха Нойманна, написал интересный очерк «Образ Фрейда»,
работу которого Юнг всячески поощрял. Среди опубликованный в журнале «Zeitschrift für
выступавших на более поздних конференциях, Psychotherapie und Medizinische Psychologie», 4,
помимо прочих, были Хуго Ранер, Лео Бек, Гершом 1954, 210–217. Его главный труд — книга
ШолемиАдольфПортманн,которыйпослесмерти «Относительность реальности», 1937.
Фрёбе-Каптейн вместе с Рудольфом Ритсема 39
Под «прищуриваться» Хейер имел в виду
возглавил эраносовские конференции; они прово- то, что человек часто может увидеть больше,
323
когда видимость не столь четкая, и именно из-за единственной литературной критикой, которую
такой нечеткости человек включается в ситуацию Юнг когда-либо опубликовал. На своих семина-
более эмоционально. Пример тому — поведение рах он часто обращался к английским, француз-
человека в тумане. ским или немецким романам, в которых находил
40
ЛичноесообщениеХейераавторуданнойстатьи. неожиданные примеры для подтверждения своей
41
В своем двухтомном труде «Открытие теории».
бессознательного» Генри Ф.Элленбергер на стра- 43
В. М. Кранефельдт (род. 1892) — автор книг
нице 385 пишет: «Лекции Юнга о Заратустре «Психоанализ» (Берлин, 1930), «Терапевтическая
содержатся в десяти неопубликованных маши- психология», с предисловием К. Г. Юнга, Sam-
нописных томах и представляют собой самые mlung Göschen, т. 1034, Берлин, 1950.
фундаментальные экзегезы, которым когда-либо 44
Юлиус Г. Ширрен — автор работ «Археон.
подвергалось знаменитое произведение Ницше». Вопрос о духе», «Psyche», 2, 1948, 284–292;
42
В этой же статье Хейер пишет о Юнге (с. 166): «Классический миф об Эдипе», Zsch. f. psycho-
«...Так, например, он едва ли интересовался также somat. Med., 3, 1956–1957, 45–58.
методами лечения, вторгающимися в одушев- 45
Харальд Шульц-Хенке (1892–1953), будучи
ленное тело, например, двигательной терапией, глубинным психологом, разрабатывал неопсихо-
гимнастикой, дыхательной терапией и т. д.», аналитическое направление. Его творчество
и на предыдущей странице (с. 165): «...Впрочем, подробно рассматривается в статье Э. и В. Цан-
Юнг далек от всего художественного... Ни один его деров в т. III.
орган не был пригоден для восприятия красоты. 46
Об этой эпохе рассказывала Кете Дрегер,
Правда, это может быть также связано с нему- берлинский психоаналитик, на торжествах
зыкальным духовным складом швейцарцев, по случаю пятидесятилетия Берлинского психо-
пуританским по своей сути, а потому не образным аналитического института («Psyche, 25, спец.
и не расположенным к красоте». Пожалуй, выпуск, 4, 1971, 255 etc., а также в книге:
«художник» Хейер не совсем верно говорит здесь «Психоанализ в Берлине», 1971). Другая лите-
о Юнге. Так, например, Элленбергер (в книге ратура на эту тему: Э.Томе («Psyche», 17, 1963–
«Открытие бессознательного», нем. изд., 1973, т. 1964), а также Франц Баумейер: «Об истории
II, 971–972) пишет: «Разносторонние интересы психоанализа в Германии» (Zsch. f. psychosomat.
Юнга затрагивали также современное искусство Med., 3–4; 1971, 203–240). См. также статью
и литературу, хотя это и не нашло яркого отра- «Психоанализ в Германии» Герхарда Метце в т. II.
жения в опубликованных им трудах. Когда в Цю- 47
Фриц Риманн (род. 1902) получил образование
рихе проводилась выставка картин Пикассо, в Берлинском психоаналитическом институте,
Юнг исследовал их в хронологической после- в котором он после насильственного преобразо-
довательности и выявил характерное психо- вания этого учебного заведения в Немецкий
логическое развитие художника (К. Г. Юнг институт психологических исследований и психо-
“Пикассо”, “Neue Zürcher Zeitung”, 3 ноября терапии с 1943 года работал преподавателем.
1932, № 2107, опубликовано в работе “Действи- Еще в 1936 году, то есть в период, когда у власти
тельность души”, Цюрих, Рашер, 1934, 170–179). были нацисты, получил от Лондонского психоана-
“Голубой период” Пикассо представляет собой литического общества премию за лучшее изложе-
начало некийи, то есть путешествия по стране ние клинического случая. В 1945 году после
мертвых, с рядом регрессий (в смысле юнгианской возвращения из плена приехал в Мюнхен и создал
психологии), и Юнг задавался вопросом, к какому там вместе с юнгианцами и адлерианцами Инсти-
результату приведет духовное странствие худож- тут психологических исследований и психо-
ника. Как ни странно, Юнг, когда ему предложили терапии, в состав правления которого входил
написать предисловие к третьему изданию до 1971 года. Главная публикация: «Основные
немецкого перевода “Улисса” Джеймса Джойса, формы страха», Мюнхен, Базель, 1976.
не увидел, что это произведение представляет 48
Вернер В. Кемпер (1899–1975), психоана-
собой современный эквивалент “Одиссеи” и даже литик, в 1928 году молодым врачом приехал
содержит “некийю”. Кажущаяся “бессмыс- в Берлин и застал еще в полном расцвете знаме-
ленность” книги оставалась для Юнга загадкой. нитый психоаналитический институт, в котором
Она казалась ему похожей на бесконечного он сначала учился, а затем преподавал. Стремился
“ленточного червя”, и он считал, что роман с оди- сохранить психоаналитические традиции в годы
наковым успехом можно читать как с начала, фашизма, конец войны застал в Берлине. После
так и с конца. Эти комментарии были опублико- девятилетнего перерыва (с 1948 по 1957 год),
ваны в одном журнале (К. Г. Юнг, “Улисс. Моно- в течение которого создал в Рио-де-Жанейро
лог”. Europäische Revue, т. 8 (2), 1932, 547–568), психоаналитический институт (см. статью
и это вызвало раздражение Джойса (Ellmann, Ф. Цесио в т. II), вернулся в Берлин. В дополнение
James Joyce. London, Oxford University Press, 1959, к приведенной здесь цитате следует указать на то,
641, 693). К сожалению, эта статья так и осталась что Кемпер заблуждается, утверждая (Kemper
324
1973, 284), что Хейер, как и его учитель К. Г. Юнг, 59

Виктор Э. Франкл (род. в 1905 году в Вене
отзывался «на двойное имя Карл-Густав». На са- [умер в 1997 году. — Примечание редактора]),
мом деле Хейера звали Густав-Рихард, и он так еще учась в школе, под влиянием сочинений
себя и называл, или Г. Р. Хейер. Наиболее Фрейда принял решение изучать медицину
известная книга Кемпера — «Сновидение и его и стать психиатром. Будучи членом Социалисти-
значение», Гамбург, 1955. ческого союза рабочей молодежи, он, однако, был
49
Игра слов: Jungfrauen — девы, или буквально — вынужден выбирать между Фрейдом или Адле-
молодыеженщиныЮнга.—Примечаниепереводчика. ром, поскольку разделял марксистские убежде-
50
Аниела Яффе наглядно описывает это в своей ния последнего. Фрейд направил в «Международ-
книге «Из жизни и мастерской К. Г. Юнга», ный журнал психоанализа» научную статью
Цюрих, 1968, 126. старшеклассника Франкла, где она была опубли-
Менады (бассариды) — «безумствующие». кована несколько лет спустя (1924). Следующая
В греческой мифологии: спутницы и почита- работа Франкла была принята Адлером для
тельницы Диониса. — Примечание редактора. «Международного журнала индивидуальной
51
См., в частности, его статью «Женщина» психологии». Франкл все больше попадал под
в книге «Психиатрия на стыке времен», Берн, 1964. влияние Адлера. И тем не менее через несколько
52
Фелиция Фробёзе-Киле после Второй миро- лет Франкл, в то время обучавшийся медицине,
вой войны сначала занималась военными невро- из объединения индивидуальной психологии —
зами («Лечение душевного вреда от войны», «Общества свободного психоанализа» — был
Nordwestd. Hefte, 1, 1946, 35–38, 411–422), исключен: Франкл отстаивал точку зрения,
затем — проблемами индивидуации. которая противоречила индивидуально-психоло-
53
Райнхильд Маппес (род. в 1923 г. в Ганновере) гической теории неврозов; в частности, он утвер-
более пятнадцати лет — с 1967 года — была ждал, что невроз в смысле «аранжировки» по Ад-
сотрудницей Хейера. Занимается в Мюнхене леру всегда бывает «лишь средством достижения
психотерапевтической практикой. цели». В докладе, прочитанном в 1926 году в Вене,
54
Маргарет Мхе (род. в 1896 г. в Гамбурге, умерла Франкл впервые рассказал о «логотерапии».
в 1962 г. в Бад Тёльце). Прошла анализ у Хейера, Термин «экзистенциальный анализ» он стал
занималась дыхательной терапией у Корнелиуса использовать с 1933 года. К этому времени
Веенинга, провела контрольный анализ под начинающий медик уже организовал консульта-
наблюдением Юнга и Нойманна, работала меди- ционный центр для подростков в Вене (где на об-
цинским психологом в институте К. Г. Юнга щественных началах работали также психоана-
в Берлине. В своей работе пыталась соединить литик Аугуст Айххорн и сторонники Адлера
психологию дыхания и глубинную психологию. Эксберг и Дрейкурс), а затем по венскому
55
Хильда Зупан (1888–1961), прежде чем образцу создал консультации для учеников и под-
заняться проведением глубинно-психологических ростков в шести других городах Австрии. После
исследований, вначале работала драматургом получения ученой степени и интенсивной
в мюнхенском Камерном театре под руководст- психотерапевтической работы в различных
вом Фалькенберга, затем прошла учебный анализ психиатрических клиниках в 1937 году Франкл
у Хейера и Юнга. Хейер, сотрудницей которого она открыл в Вене частную практику в качестве
одно время была, помогал ей как специалисту, специалиста по неврологии и психиатрии. Одна-
не имевшему медицинскому образования; он, как ко из-за преследования евреев, начавшегося
Фрейд, Адлер и Юнг, отстаивал — вопреки в том же году после аннексии Гитлером Австрии,
Кречмеру — ту точку зрения, что психотерапия ему пришлось отказаться от частной практики.
не должна быть прерогативой врачей. До своей Приглашение возглавить неврологическое отде-
смерти Хильда Зупан занималась в Мюнхене ление в больнице Ротшильда в Вене — клинике,
психотерапевтической практикой. открытой специально для евреев, — на какое-то
56
Книга Э. Ротхауса «Нравственная сила время защитило его от отправки в концентра-
человеческого бессознательного» (Штутгарт, ционный лагерь. Затем началась война. В конце
1949) имела для Хейера такое же значение. концов доктор Франкл был арестован. Аушвиц
57
В издании, вышедшем в серии «Geist und и Дахау стали этапами на его исполненном стра-
Psyche» (т. 2036/37), которое соответствует даниями пути через четыре концентрационных
переработанной и переизданной в 1958 году лагеря. Его отец умер от голода в лагере Терезиен-
работе Хейера «Организм души», на странице штадт, мать погибла в газовой камере в Аушвице,
191 воспроизводится и интерпретируется а первая жена в возрасте 25 лет была убита в Бер-
изображение этой скульптуры. гене-Бельзене. И все же после освобождения
58
Курт Колле (1898–1975), после Второй миро- и возвращения в Вену он не испытывал затаен-
вой войны профессор психиатрии и неврологии ной обиды. В своей книге о концентрационном
в Мюнхенском университете, продолжил серию лагере Франкл решительно выступает против
еще двумя томами (т. II, 1959; т. III, 1963). идеи о коллективной вине. Аушвиц стал для него
325
«критическим экспериментом». В своей биогра- потому что она не имеет ничего общего с логи-
фии (в книге «Психотерапия в жизнеописаниях», кой, а экзистенциальный анализ Франкла назы-
изд. Людвиг Й. Понграц, Берн 1973, 193) Франкл вается экзистенциальным потому, что речь здесь
пишет: «Первичная способность человека к само- не идет об анализе экзистенции».) Если фон
трансценденции и к самодистанцированию, Гебзаттель (в работе «Мысли об антрополо-
о которой я так много писал в последние годы, гической психотерапии», т. II: «Принципы
была экзистенциально верифицирована и вали- теории неврозов», 784) утверждает: «По срав-
дизирована в концентрационном лагере». Пожа- нению с широкомасштабным экзистенциаль-
луй, можно сказать: это тяжелое время стало для ным анализом Бинсвангера подход Франкла,
него периодом самоанализа. И не в последнюю ориентированный в первую очередь на терапию,
очередь именно этот преодоленный им отрезок пользуется более простым образом человека», —
жизни (отрезок жизни в буквальном смысле) то Хейер (в работе «Организм души», «Geist und
заставляет нас с уважением относиться к его Psyche», т. 2036/37, 176) примерно такую же
психотерапевтической теории и практике. позицию выражает следующими словами: «Хотя,
Франкл причисляет к своим учителям Освальда на мой взгляд, называть имя Франкла в ряду
Шварца, для которого «сущность человека великих мастеров было бы преувеличением, тем
заключается в осуществлении ценностей» («Ме- не менее очень многое в его (многочисленных)
дицинская антропология», Лейпциг 1929). Таким книгах достойно внимания».
образом, у Франкла межчеловеческие отноше- 60
Виктор-Эмиль фон Гебзаттель (1883–1976)
ния, о которых он говорит, всегда имеют цен- выступает за экзистенциально-аналитически
ностную направленность; стремление что-либо ориентированную психотерапию на христианско-
сделать рассматривается им как одна из возмож- католической основе (см. также статью В. Блан-
ностей нахождения смысла. Другая такая воз- кенбургавэтомтоме).Основныетруды:«Христиан-
можность — переживание (встреча, любовь). ство и гуманизм, пути к человеческому
И, наконец, умение видеть нечто ценное в судьбе, самопознанию» (1947); «Пролегомены медицин-
изменить которую нельзя, представляет собой ской антропологии» (1954; «Imago hominis», 1964).
третью возможность сделать бытие индивида 61
Фридрих Зайферт (1891–1963) изучал фило-
осмысленным. Франкл выступает против пони- софию в Высшей технической школе Мюнхена,
мания человека как «рефлекторного автомата» позднее работал также психотерапевтом. Основ-
(Павлов) или «пучка влечений» (Фрейд). Человека ные труды: «Глубинная психология, развитие
должна характеризовать «воля к смыслу». Если теории бессознательного», Дюссельдорф, 1955;
Адлер говорит об ответственности невроти- «Душа и сознание», Базель, 1962; совместно с Р. Зай-
ческого пациента за свой симптом — именно так ферт-Хельвиг: «Образы и первообразы, формы
Франкл определяет индивидуально-психологиче- проявления архетипа», Мюнхен, 1965.
ский подход, — то экзистенциальный анализ, по 62
Гельмут Штольце (род. 1917), невропатолог
его мнению, делает важный шаг вперед: не огра- и психотерапевт, приват-доцент Технического
ничивается ответственностью больного за свой университета Мюнхена; в качестве редактора
невроз, а провозглашает ответственность (здо- и автора статей «Эдипова ситуация», а также
рового) человека за свое бытие. Жизнь человека «Сконцентрированная двигательная терапия»
часто имеет неверные ориентиры, но экзистен- участвовал в подготовке данной 15-томной
циальная открытость, в конечном счете, должна энциклопедии. Штольце получил известность
показать ему дорогу к Богу. Логотерапия — это прежде всего как преподаватель, обучавший
психотерапевтический метод лечения, экзистен- психотерапии практикующих врачей на «Психо-
циальный анализ — антропологическое направ- терапевтических неделях в Линдау», одним
ление исследований. Два этих несколько неудач- из организаторов которых он был и которые
ных словообразования (их можно сравнить с он возглавлял с 1959 года. Наиболее известные его
часто неверно понимаемым обозначением книги: «Верхний крест», Мюнхен, 1953, и «Пути
адлерианской теории как «индивидуальной к общей психотерапии», Берн, Штутгарт, 1967.
психологии», о котором говорит ученик Адлера 63
Вальтер Шульте (1910–1972), с 1954
Александр Нойер) требуют некоторого разъяс- по 1960 год директор лечебницы Гюттерсло,
нения. Логотерапия не означает, например, что затем профессор психиатрии и неврологии
с пациентом работают средствами логики. «Ло- в Клинике нервных болезней при университете
гос», скорее, означает, с одной стороны, смысл, города Тюбингена.
а с другой стороны — духовность. В экзистен- 64
Иоганнес Кремериус (род. 1918), специалист
циальном анализе экзистенция понимается как в области психиатрии, неврологии и внутренних
способ бытия и, в частности, как уникальный болезней, профессор Фрайбургского университета,
способ человеческого существования. (Издатель директор Университетской клиники психо-
трудов Франкла сказал как-то в кругу друзей: терапии и психосоматической медицины, до 1960
«Терапия Франкла называется логотерапией, года возглавлял психосоматическую консуль-
326
тацию при Медицинской поликлинике Мюнхен- природа рассматривалась с точки зрения образ-
ского университета. Автор работ по проблемам ности и символики.
психосоматической медицины, психоанализа и 70
В предисловии редакторов говорится: «Пере-
преподавания психотерапии. В 1968 году за свои издавая эту книгу, издательство стремилось
исследования был отмечен премией Швейцар- сделать доступными для широкого круга инте-
ского общества психосоматической медицины. ресующихся важнейшие статьи из данного
(В т. I данной энциклопедии читатель найдет руководства», однако можно только сожалеть, что
статью Кремериуса «Карл Абрахам — его вклад туда не вошла статья об индивидуальной психо-
в психоанализ».) логии Адлера, написанная его дочерью Алек-
65
Йен Гебзер (1905–1973), философ и психо- сандрой Адлер (в результате чего адлерианское
лог, в своем двухтомном труде «Истоки и сов- направление в нем вообще не представлено).
ременность» (1949–1953) пытался сделать 71
Это со всей очевидностью вытекает из беседы
«транспарентной новую действительность Хейера со мной и моим мужем, когда издательство
аперспективного мира»; основываясь на данных «Киндлер» в 1964 году включило воспоминания
естественных наук, пытался показать новые Виктора фон Вайцзеккера в серию под названием
иррациональные взаимосвязи сознания. «Дух и психика». Любопытно, что у Киндлера
66
А также «Глубинная психология как погра- 10 декабря 1971 года в Штутгарте состоялись
ничная наука». В книге «Страдающий человек. переговоры по этому поводу с Вильгельмом
Личная психотерапия в антропологическом Биттером. Биттер планировал написать для
смысле», изданной Эрнстом Михелем совместно издательства «Киндлер» воспоминания (его
с Арие Сборовицем. Дармштадт, 1974, 276. смерть расстроила эти планы). В ходе этой
67
Об отношении Хейера к Рильке (1875– дискуссии Биттер согласился, что не может
1926): в связи с праздничным подарком Аугусту опровергнуть точку зрения Вайцзеккера, но
Феттеру — книгой «Реальность середины» добавил, что едва ли не всем молодым людям
(Фрайбург, 1968) — Хейер написал статью советовал бы пройти фрейдианский анализ.
«Середина и мировое пространство», в которой 72
Балинтовские группы — временные объеди-
обсуждается тема «Рильке как провозвестник и нения врачей, психологов, социальных работ-
изобразитель души в своих письмах из Муцота». ников или обучающихся по этим специаль-
Эта статья вышла уже после смерти Хейера. ностям. Исходной формой были организованные
68
Об отношении Хейера к Маларме (1842– М. Балинтом семинары врачей по теме «Психи-
1898): в кругу друзей Хейер иногда говорил о том, ческие нарушения во врачебной практике».
насколько его пленило произведение Стефана Врачи обсуждали под руководством ведущего
Маларме «L’aprés-midi d’un faune» («Полдник группы свой терапевтический и психиатри-
фавна»). Хейер любил цитировать последний ческий опыт для выявления собственной субъек-
стих: «Прощайте оба, я тень искать буду, которой тивности, снижения тревоги и выработки
вы стали» («Couple, adieu; je vais voir l’ombre que оптимального метода метакоммуникаций и пси-
tue devins»). Хейера также увлекала музыка хосоматического мышления. Групповая работа
Дебюсси, которую, как известно, композитор заключается в обсуждении отдельных случаев
написал под впечатлением поэзии Маларме. из практики участников этих групп. — Приме-
69
Об отношении Хейера к Эрнсту Юнгеру чание редактора.
(род. 1895) и Мирче Элиаде (род. 1907): в Юнгере 73
Лекции, технические семинары и курсы,
Хейер видел отражение определенных сторон прочитанные и проведенные Хейером на Психо-
политического и духовного развития Германии терапевтических неделях в Линдау:
после Первой мировой войны, в «тотальном 1950:Принципыпсихосоматическоймедицины
бойце», который у Юнгера превратился в «борца 1951: Образы из бессознательного (семинар)
с тоталитаризмом» («Лесная прогулка», 1951), 1951: Глубинная психология как пограничная
нашел родственную душу. Что касается Элиаде, наука
то еще до появления немецких переводов его 1951:Психиатрия—болезньилиисцелениевремени
сочинений Хейер прочитал некоторые из них 1951: Введение в аналитическую психотера-
на французском языке. Проблемы, интересовав- пию (цикл лекций с демонстрацией картин)
шие этого румынского исследователя религии, 1953: Принципы построения вспомогательных
всегда были и в центре интересов Хейера; об этом методов во врачебной психотерапии
говорят уже сами названия книг Элиаде: «Шама- 1953: Упражнения в диагностике и назна-
низм и архаическая техника экстаза»; «Вечные чении лечения (для начинающих терапевтов
образы и символы»; «Мифы, сновидения и мисте- с учетом общей практики)
рии»; «Йога, бессмертие и свобода». Духовная 1954: Пути и метаморфозы психиатрии
близость Элиаде и Юнгера нашла свое выра- 1955: Женщина
жение, помимо прочего, в том, что оба они были 1955: Упражнения в толковании сновидений
издателями журнала «ANTAIOS», в котором и художественных образов
327
1955: Упражнения в толковании сновидений Нужно вести речь не только о том, что жизненные
и художественных образов процессы представляют собой область, которая
1957: О новом мышлении в глубинной пси- находится по ту сторону сферы влияния сознания,
хологии занимающегоопределеннуюпозицию;жизненные
1958: Обращение с символом процессы участвуют в нашей душевной жизни
1959: Психотерапевт в силовом поле терапии в гораздо большей степени, чем мы знаем и можем
1959: Психологическое содержание современ- установить, основываясь на непосредственном
ных фильмов (показ и обсуждение фильмов «Суд переживании; и, наконец, надо сказать, что эти
присяжных» и «Лили») процессынедоступныобычномупереживанию,но
1960: Формообразование как интеграция именно его они в решающей степени и опре-
иррационального деляют» (Lersch 1952, 522).
1960: Обращение с бессознательным (упраж- Бертольд Стоквис (1906–1963), с 1952 года
нение) руководитель психосоматического центра Лей-
1960: Психологическое содержание совре- денского университета, обращается к Хейеру как
менных фильмов: показ и обсуждение одного к исследователю гипноза: «Хейер прав, утверждая,
художественного фильма (демонстрация) что правильно проведенный гипноз предполагает
1961: Поучительные ошибки в психотера- переживание собственного тела» (Stokvis 1955,
певтической практике (курс, проведенный 84). Как и многие другие, Хейер через гипноз
совместно с Лафоргом и Шпеером) пришел к психосоматической медицине и психо-
1961: Эрнст Юнгер и его значение для пси- анализу, избрав К. Г. Юнга своим учителем. Чтобы
хиатрии — чтение фрагментов из сочинений набраться опыта в гипнозе, Хейер под впечат-
Э. Юнгера с психологическими комментариями лением прочитанного им сообщения Эйгена
1962: Задачи и границы психотерапии в сов- Блейлера (Bleuler 1889, 76–77), подвергал себя
ременном обществе гипнозу у Й. Г. Шульца и других коллег.
1963: Секс как воплощение принципа продол- Граф Оттокар Витгенштейн (род. 1911),
жения рода продолживший аналитическую работу со сказ-
1963: Необычный процесс развития в зеркале ками, начатую Фрейдом и Юнгом, под впечат-
сновидений (курс, проведенный совместно лением идей Хейера предпринял попытку
с Райнхильд Маппес) исследовать воспроизведение сказки пациентом
1964: Лечение неврозов через способствование как направленный экспрессивный феномен
росту и становлению (Wittgenstein 1955, 101).
1965: Человек, одержимый болезненной По мнению Эрнста Кречмера, который в своей
страстью: наблюдения, образы и рефлексии книге «Образы и мысли» говорит о том, как сложно
74
Личное сообщение Хильды Зупан в 1960 году былопсихотерапииутвердитьсявмедицине,Хейер
во время беседы в Бриссаго (Тессин). Но и в сочи- принадлежит к числу «интересных индивиду-
нениях Хейера можно найти различные указания алистов», благодаря которым на заседаниях
на это название. Объединенного медицинского общества психоте-
75
Граф Карлфрид Дюркгейм (род. в 1896 году) рапии оживились дискуссии с их «порой несколько
в молодые годы интересовался холистической хаотичной динамикой» (Kretschmer 1963, 135).
психологией и гештальт-психологией. Позднее, Виктор фон Вайцзеккер, который в своих
во время десятилетнего пребывания в Японии, воспоминаниях говорит о третьем поколении
занимался метафизической антропологией, после психотерапевтов, не основавшем собственных
чего увлекся трудами Карла Густава Юнга и Эри- школ, не придерживался каких-либо научных
ха Нойманна. Он с уважением относился к Хейе- теорий, а стремился к синтезу. К представителям
ру как к глубинному психологу, который рассма- этого направления он наряду с другими причислял
тривал дыхательную терапию с точки зрения также себя и Хейера. Занимая по отношению
выражения «главной жизненной формулы» к нему критическую позицию, Вайцзеккер назы-
человека, о чем он написал в статье «Осанка, вает его «мистагогом в царстве мировой души»
напряжение и дыхание как выражение главной (Weizsäcker 1954, 109), но пишет также, что
жизненной формулы человека» (юбилейный «Организм души» представляет собой «попытку,
сборник, изданный в связи с 65-летием Хейера, смелую и исполненную богатой фантазией, заново
Мюнхен, 1955). открыть одушевление тела, анимизм живой
Филипп Лерш (1898–1972) в своей книге природы человека» (там же, 115).
«Построение личности» неоднократно цитирует К. А. Майер (род. в 1905 году) в прочитанном
Хейера; в разделе, посвященном проблеме бессо- в 1960 году докладе «Психосоматика с юнгианских
знательного, он, в частности, пишет: «Когда Хейер позиций» причисляет Хейера, наряду с Альфредом
характеризует жизненные процессы (дыхание, Адлером, Освальдом Шварцем и Виттковером,
кровообращение, перистальтику и т. д.) как к врачам, собравшим и проанализировавшим
бессознательные, этим он отрицает три аспекта. богатейший клинический материал, относящийся
328
к теме психосоматической медицины (Meier 1962, социалистов. С 1948 года профессор философии
625–638). в Базеле. Его представления и научное творчество
Ральф Бирхер (род. в 1899 г.) с восхищением подробно обсуждаются в т. I энциклопедии
называет Хейера «рыбаком в глубоких водах «Психология в XX столетии».
моря»: «Все, что находится на переднем плане, 77
София Шолль (1921–1943), студентка
содержит у него также и то, что расположено биологического факультета. София Шолль вместе
на плане заднем, а все, что находится на заднем со своим братом (он был старше Софии на три
плане, в его беседах всегда пронизывало план года), студентом-медиком Гансом Шоллем,
передний» (Bircher 1968, 4). входила в антинационал-социалистскую группу
Йен Гебзер в работе «Истоки и современность» под названием «Белая роза», организованную
высказывается следующим образом: «В принад- в 1942 году в Мюнхенском университете швей-
лежащем Г. Р. Хейеру недавнем описании “энерге- царским философом, психологом и исследо-
тики души” как “силового поля” очень точно вателем народного фольклора профессором
выражена особая структура психической энергии. Куртом Хубером. Брат и сестра Шолли были
Если поначалу термин «силовое поле души» арестованы в университете за распространение
напоминал что-то из области физики, то в даль- листовок, в которых они выступали за моральное
нейшем становится очевидным, что понятием обновление Германии, и казнены 22 февраля
“поле” подчеркивается непространственность 1943 года. Другие ведущие члены этой группы
психической конфигурации, поскольку “поле” были также приговорены к смерти. Смертный
представляет собой двухмерную поверхность, приговор профессору Хуберу был приведен
а двухмерность соответствует сущности психики» в исполнение 13 июля 1943 года. Петер Зайд-
(Gebser 1949, II, 194). манн в книге «Человек в сопротивлении. Очерки
76
Карл Ясперс (1883–1969), психиатр, психо- по антропологической психологии» (Берн, 1974)
лог и философ. В 1937–1945 годах не имел с глубинно-психологических и философских
возможности преподавать в Гейдельбергском позиций рассматривает в том числе и тему
университете из-за запрета со стороны национал- «Гитлер и “Белая роза” в 1943 году».
ВАЖНЕЙШИЕ ПУБЛИКАЦИИ Г. Р. ХЕЙЕРА

В ХРОНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ
1922: Psychische Faktoren bei organischen Krankheiten. 1942: Menschen in Not. Ärtztebriefe aus der psychotherapeu-
Münchn. Med. Wochenschrift, 69, 1241 tischen Praxis. Stuttgart: Hippokrates (Band II)
1924 a: Das nervöse Herz. Prien a. Chiemsee: Anthropos-Verlag 1949: Vom Kraftfeld der Seele. Zwei Abhandlungen zur Tief-
1924 b: Nervöse Magen- und Darmkrankheiten. Prien a. Chi- enpsychologie. Stuttgart: Klett: Zürich: Origo 1949. Ta-
emsee: Anthropos-Verlag schenbuchausgabe: Reihe «Geist und Psyche», Bd. 2009.
1925 a: Das körperlich seelische Zusammenwirken in den Le- München: Kindler 1964
bens: vorgängen. München: J. F. Bergmann 1952: Tiefenpsychologie als Grenzwissenschaft. In: Die Vorträge
1925 b: Psychogene Funktionsstörungen des Verdauungstrak- der 2. Lindauer Psychotherapiewoche 1951. Stuttgart. Später
tes. In: O. Schwarz (Hg.): Psychogenese und Psychotherapie in: A. Sborowitz (in Verbindung mit E. Michel) (Hg.): Der lei-
körperlicher Symptome. Wien: J. Springer dende Mensch. Personale Psychotherapie in anthropologis-
cher Sicht. Düsseldorf 1960, unveränderter fotomech. Nach-
1927 a: Hypnose und Hypnosetherapie. In: K. Birnbaum (Hg.):
druck Darmstadt: Wissenschaftl. Buchgesellschaft 41974
Die psychischen Heilmethoden für ärztliches Studium und
Praxis. Leipzig: Thieme 1956: Carl Gustav Jung. In: K. Kolle (Hg.): Große Nervenärzte.
Band I. Stuttgart: Thieme
1927 b: mit Bügler, K.: Möglichkeiten und Grenzen der Psycho-
therapie bei Organneurosen. Dtsche. Zschr. f. Nervenheil- 1959-1961 a: Komplexe Psychologie (C. G. Jung). In.: V. E. Frankl,
kunde, 98, 133 ff V.-E. V. Gebsattel, J. H. Schultz (Hg.): Handbuch der Neurosen-
lehre und Psychotherapie in 5 Bänden. München, Berlin: Ur-
1928: Seelenführung. Möglichkeiten — Wege — Grenzen. Pots-
ban & Schwarzenberg 1959-1961. Unveränderter Nachdruck
dam: Müller & I. Kiepenheuer; Zürich: Orell Füssli
in: Grundzüge der Neurosenlehre in 2 Bänden. München, Ber-
1930: Sigmund Freud (Zur Verleihung des Goethe-Preises der lin, Wien: Urban & Schwarzenberg 1972 (Band II)
Stadt Frankfurt/M. an S. F. ). Münchn. Med. Wochenschr., 36
1961 b: Nachruf auf C. G. Jung. Münchn. Med. Wochenschr.
1932: Der Organismus der Seele. Eine Einführung in die ana-
lytische Seelenheilkunde. München: J. F. Lehmanns. Taschen- 1963: Sinnen und Tun, Denken und Handeln. In: Werden und
buchausgabe: Reihe «Geist und Psyche», Bd. 2036/37. Mün- Handeln. Hg. v. E. Wiesenhütter zum 80. Geburtstag von V. E.
chen: Kindler 1968 Freiherr von Gebsattel, Stuttgart: Hippokrates Verlag, 489-504
1935 a: Praktische Seelenheilkunde. Eine Einführung in die Psy- 1964: Seelenkunde im Umbruch der Zeit. Mit einem Geleitwort
chotherapie für Ärzte und Studierende. München: J. F. Leh- von J. Gebser. Bern, Stuttgart: Huber
manns. Taschenbuchausgabe: Reihe «Geist und Psyche», Bd. 1966: Aus meiner Werkstatt. Sieben psychotherapeutische Stu-
2036/37. Münñhen: Kindler 1967 dien. München: J. F. Lehmanns
1935 b: Die Institution als Ordnendes Prinzip. In: Die kulturelle 1969: Aus einer internistisch-psychotherapeutischen Werk-
Bedeutung der komplexen Psychologie (Festschrift zu statt. In: E. Wiesenhütter (Hg.): Einführung in die Neurosen-
Jungs 60. Geburtstag). Berlin: J. Springer lehre. Stuttgart: Hippokrates
1937: mit, Seifert F. (Hg.): Reich der Seele. 2. Bd. München: Leh- Festschrift zu Heyers 65. Geburtstag: Das Kraftfeld des Menschen
manns 1937 und Forschers Gustav Richard Heyer. München: Kindler 1955
329
ALEXANDER, F. G., SELESNICK, S. T.: The History of Psychiatry. Lon- KINDLERS LITERATUR LEXIKON. Taschenbuchausgabe in 25 Bän-
don: Allen & Unwin 1967. Deutsch: Geschichte der Psychi- den. München: dtv 1974
atrie. Konstanz: Diana 1969 KOLLE, K. (Hg.): Große Nervenärzte. Band I. Stuttgart: Thieme
BERGMANN, G. v.: Ulcus duodeni und vegetatives Nervensystem. 1956
Berl. Klin. Wochenschr., 50, 1913, 2374 KRETSCHMER, E.: Gestalten und Gedanken. Erlebnisse. Stuttgart:
BIRCHER, R.: Der «Tiefseefischer». Wendepunkt (gegr. v. M. Bir- Thieme 1963
cher-Benner), 45, 1968, 4 LEEUW V. DE: Buchbesprechung von: G. R. Heyer, Vom Kraftfeld der
BLEULER, E.: Zur Psychologie der Hypnose. Münchn. Med. Wo- Seele. Tages-Anzeiger, Zürich, v. 17. 7. 1965
chenschr., 36, 1889 LERSCH, PH.: Aufbau der Person. München: J. A. Birth 1952 (Die
CREMERIUS, J.: Buchbesprechung von G. R. Heyer. Menschen in erste Auflage 1938 hatte noch den Titel «Dei Aufbau des
Not. Münchn. Med. Wochenschr., 100, 1958, 1367 Charakters»)
EICKE, D.: Der Körper als Partner. Reihe «Geist und Psyche», Bd. MEIER, C. A.: Lehrbuch der Komplexen Psychologie C. G. Jungs.
2108. München: Kindler 1973 Band I: Die Empirie des Unbewußten, Band II: Die Bedeutung
ERANOS -JAHRBÜCHER. Hg. v. O. Fröbe Kapteyn. Zürich: Rhein- des Traumes, Band III: Bewußtsein, Bd. IV: Persönlichkeit. Ol-
Verlag (seit 1933) ten, Freiburg i. Br.: Walter 1968, 1972, 1975, 1977
FRANKL, V. E., GEBSATTEL, V.-E. V., SCHULTZ, J. H. (Hg.): Handbuch der Experiment und Symbol. Arbeiten zur Komplexen Psychol-
Neurosenlehre und Psychotherapie in 5 Bänden. München, Ber- ogie C. G. Jungs. Hg. v. F. Rüf (Festschrift zum 70. Geburtstag
lin: Urban & Schwarzenberg 1959-1961. Unveränderter Nach- von C. A. Meier) Olten, Freiburg i. Br.: Walter 1975
druck in Grundzüge der Neurosenlehre in 2 Bänden. München, MHE, M.: Unbewußtes Malen. München, Berlin: Urban & Schwar-
Berlin, Wien: Urban & Schwarzenberg 1972 (Band II) zenberg 1959
F ROBOESE-THIELE , F.: Träume — eine Quelle religiöser Erfahr- PONGRATZ, L. (Hg.): Psychotherapie in Selbstdarstellungen. Bern,
ung? Mit einer theologischen Einleitung von O. Haendler, Stuttgart, Wien: Huber 1973
einer Vorrede von C. G. Jung und einem Vorwort von SBOROWITZ, A.: (in Verbindung mit E. Michel) (Hg.): Dei lerdende
G. Frey. Göttingen 1957; jetzt auch Wissenschaftl. Buchge- Mensch. Personale Psychotherapie in anthropologischer
sellschaft Darmstadt Sicht. Düsseldorf 1960, unveränderter fotomech. Nachdruck
GEBSER, J.: Ursprung und Gegenwart. 2 Bde. Stuttgart: Deutsche Darmstadt: Wissenschaftl. Buchgesellschaft 41974
Verlagsanstalt 1949-1953 und München: dtv 1973 (Bde. SCHULTE , W.: Buchbesprechung von G. R. Heyer, Ärztebrief aus
894 bis 896) einer psychotherapeutischen Praxis. In: Monatskurse für
Geheimnis der goldenen Blüte. Ein chinesisches Lebensbuch, ärztliche Fortbildung, 6, 1958, 252
übers u. erläut v. Richard Wilhelm mit einem europäischen SCHULTZ , J. H.: Grundfragen der Neurosenlehre. Stuttgart: Thi-
Kommenfar v. C. G. Jung. München 1929 eme 1955. Taschenbuchausgabe: Reihe «Geist und Psyche».
HEYER-GROTE, L.: Bewegungs- und Atemtherapie. In.: V. E. Frankl, Bd. 2074/75. München: Kindler 1971
V.-E. v. Gebsattel, J. H. Schultz (Hg.): Handbuch der Neurosen- Lebensbilderbuch eines Nervemrztes — Jahrzehnte in Dank-
lehre und Psychotherapie in 5 Bänden. München, Berlin: barkeit. Stuttgart: Thieme 1964
Urban & Schwarzenberg 1959-1961 (Bd. IV/II/C)
STOKVIS, B.: Hypnose in der ärztlichen Praxis. Basel, New York:
I Ging o. O. 955; Schanghai 1935. Deutsch: I Ging. Das Buch der Karger 1955
Wandlungen, übers. v. Richard Wilhelm. Jena 1924
STOLZE, H.: Wege zur allgemeinen Psychotherapie — Untersu-
JACOBI, J.: Die Psychologie von C. G. Jung. Zürich: Rascher 1940 chungen und Vorschläge. Bern, Stuttgart: Huber 1967 Weizsä-
JAFFÉ, A.: Aus Leben und Werkstatt von C. G. Jung. Zürich: Ra- cker, V. v.: Natur und Geist. Göttingen: Vandenhoeck & Rupre-
scher 1968 cht 1954. Taschenbuchausgabe: Reihe «Geist und Psyche», Bd.
(Hg.): C. G. Jung, Briefe 1906-1961. 3 Bde. Olten: Walter 1972 2004. München: Kindler 1964
JASPERS , K.: Allgemeine Psychopathologie (1913). Erweiterte W ESIACK , W.: Grundzüge der psychosomatischen Medizin.
Neuausgabe Berlin 1946 München: Beck 1974
JUNG, C. G.: Gesammelte Werke. Olten, Freiburg i. Br.: Walter WESTPHAL, K.: Untersuchungen zur Frage der nervösen Entstehu-
ng peptischer Ulcera. Dtsch. Arch. Klin. Med., 114, 1914, 327
330
ЭРИХ НОЙМАНН (ИЗРАИЛЬ)
Хайнц Прокоп
Эрих Нойманн (родился 23 января 1905 года в Берлине, умер 5 ноября 1960 года
в Тель-Aвиве) справедливо считается одним из самых значительных и прежде всего
самостоятельных учеников К. Г. Юнга. Кроме того, Нойманн, основываясь на
собственных представлениях, создал свою школу, а из сподвижников Юнга это мало
кому удалось сделать.
После Первой мировой войны Нойманн изучал в Германии философию и психо-
логию. В 1927 году он закончил учебу, защитил диссертацию, посвященную одному
еврейскому философу XVIII века. Уже в этой работе со всей отчетливостью проявился
его большой интерес к иудаизму, идеям каббалы и мистическому религиозному
движению хасидизма. После этого Нойманн решил изучать медицину — прежде всего
для того, чтобы еще глубже понять психологические взаимосвязи. Он завершил
медицинское образование в 1933 году, сдав государственный экзамен. В этом же году
Нойманн отправился в Цюрих с целью основательно изучить аналитическую (компле-
ксную) психологию под руководством самого Юнга. Установившийся в те годы контакт
между ними постепенно превратился в дружбу, оказавшую огромное влияние на всю
жизнь Нойманна, и эта дружба, как можно заключить из интенсивной переписки
между ними, постоянно крепла. К сожалению, Нойманна не миновала горькая чаша
эмиграции. Невыносимая политическая обстановка в тогдашней Германии заставила
его в 1934 году перебраться в Израиль. В этих тяжелейших условиях ему удалось найти
в Тель-Авиве новую родину. Однако Нойманн никогда не мог и не хотел отрицать свою
тесную связь с отечеством, немецкой культурой и родным языком. Это отчетливо
проявляется во всем его творчестве. Поистине гуманистические убеждения Нойманна
выражаются в человеческом величии, благодаря которому, не испытывая чувства мести,
он сумел вынести все тяготы жизни беженца, изгнанного со своей родины. Тщетно
будет искать в его трудах слова ненависти и враждебности.
Тринадцать лет спустя, в 1947 году, во время своего первого посещения Европы
после войны, он, по собственному признанию, нашел свое место в жизни, приступив
к работе в архиве Эраноса, мир образов которого волновал его и приводил в восхи-
щение. С 1948 по 1950 годы Нойманн постоянно входил в круг тех известных
докладчиков «эраносовских конференций» в Асконе (см. примечание 33 в статье
Н. Киндлер в этом томе), к суждениям которых относились с особым вниманием.
Уже первый доклад Нойманна «Мистический человек» принес ему огромный успех.
Сам К. Г. Юнг в письме от 17 августа 1948 года Нойманну оценил этот замечательный
доклад следующими словами: «Я могу только выразить свое восхищение тем,
как вы блестяще справились со своей трудной задачей. Это было совершенно велико-
лепное, ясное и фундаментальное изложение проблемы мистики в целом. Пожалуй,
она никогда не понималась так объемно и глубоко, как в вашей работе...» (Jung 1972).
В научном творчестве Нойманна можно выделить два основных момента. В пер-
вой сфере, глубинной психологии женщины, он был новатором, и до сих пор едва ли
331
можно найти равного ему в этом. Вторым его основным интересом было исследо-
вание глубинно-психологических истоков творческой деятельности человека.
Остановимся на значении проблемы женского начала в глубинной психологии.
Здесь следует выделить особенно удачный труд Нойманна «Великая мать» (Neumann
1956а). Стимул к написанию этой работы исходил от Юнга и фрау Фрёде-Каптейн,
которые предложили написать текст к удивительному изобразительному материалу,
который хранился в архиве Эраноса и использовался для изучения символики.
Основная цель этой книги заключается в том, чтобы в форме сравнительного
психологического описания показать различные ступени развития человечества,
которому соответствует постепенная дифференциация образа матери. Нойманну
удалось показать читателю, каким образом на основе анализа скульптур и изобра-
жений богини-матери можно сделать весьма приемлемые выводы об уровне разви-
тия соответствующего народа. Богатый наглядный материал, относящийся к самым
разным религиям и культурам (этот текст иллюстрируют 74 рисунка и 185 таблиц),
доказывает удивительное совпадение архетипических форм. Согласно Нойманну,
постепенное изменение женских характеристик проявляется в некоторых типичных
символических формах путем взаимного проникновения двух фундаментальных
женских качеств — «элементарного характера» и «изменчивого характера». Нойманн
описывает две эти основополагающие особенности следующими словами: «Элемен-
тарным характером мы называем аспект женщины, в котором она, выступая
в качестве великого круга, огромного вместилища, склонна удерживать все, что там
возникает, и охватывать это, словно вечная субстанция...» (там же, 40). «В отличие от
элементарного характера изменчивый характер женщины есть выражение другой
фундаментальной психической констелляции. В изменчивом характере проявляется
динамический элемент психики, который в отличие от консервативной тенденции
элементарного характера приводит сущее в движение, подводит к изменению и тран-
сформации. В ходе психического развития изменчивый характер психики, который
проецируется на женское начало, сначала находится во власти элементарного
характера и лишь постепенно выходит из его тени, проявляясь самостоятельно...»
(там же, 43).
В начале второй части книги рассматриваются формы выражения элементарного
характера, начиная от богинь каменного века и ранней античности и заканчивая
символикой плодородной женской натуры в Меланезии и матриархальном мире
ацтеков. Изобилие символов, выражающих негативный поглощающий характер или
позитивное качество, связанное с родами и защитой, описывается в форме, свидетель-
ствующей о глубоких знаниях Нойманна в области мифологии и сравнительной
психологии религии. Далее рассматривается последующее развитие с точки зрения
вышеуказанного изменчивого характера великого круга — от «природного уровня»,
связи великой богини с миром растений и животных, до «культурного уровня»
связанного с древними мистериями, которые, в конечном счете, достигают кульми-
нации в изменении духа.
Нельзя не упомянуть о том, что представления Нойманна о «материнском
архетипе» отнюдь не встречали всеобщего одобрения. Особенно серьезные возраже-
ния выдвигались со стороны историков культуры (например, Strech 1958). Они ут-
верждали, что Нойманн, опираясь на давно уже устаревшую в научном плане
концепцию материнского права Бахофена (1815–1887), разрабатывает «психоисто-
рию», отрицая при этом достоверные этнологические и культурно-исторические
факты. То есть архетип «великой матери» впервые появляется в высокоразвитых
земледельческих культурах, но не в предшествовавших им культурных традициях
охотников и скотоводов, как утверждает Нойманн. У них, как было доказано,
определяющими были культурные и религиозные формы, относящиеся к отцовскому
332
Эрих Нойманн (Израиль) (Ханц Прокоп)
праву. Следовательно, постулируемая в «великой матери» «психоистория» не согла-

суется с научными данными «истории культуры».
В тесной связи с книгой «Великая мать» находится сходный с нею по терминологии
фрагмент под названием «Ребенок» (1963), к сожалению, не завершенный из-за смерти
Нойманна. В нем очень подробно рассматривается психология детского развития
с точки зрения аналитической психологии. Это сочинение, опубликованное после
смерти Нойманна, получило компетентную критическую оценку прежде всего
со стороны Дикманна (см. статью Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе). С ним во многом
солидарны и другие авторы, упрекающие Нойманна за то, что он пренебрег социальной
сферой, включая семью, в которой происходит развитие ребенка (Stierlin 1964/65).
С работой «Ребенок» в известной степени перекликается статья Нойманна «Страх
женщины» (Neumann 1958/59). В ней детально обсуждаются конкретные вопросы
практической детской психотерапии, связанной с невротическим развитием в детском
возрасте. В этой работе, в первую очередь, рассматриваются нарушения, которые
обусловлены неправильным первичным отношением ребенка к матери или имеют свои
корни в недостаточном освобождении от господства материнского принципа.
Психологии женщины Нойманн посвятил также несколько других статей:
«Значение архетипа земли для нового времени» (1963), «Психологические стадии
женского развития» (1953) и «О луне и матриархальном сознании» (1950). В работе
«Психологические стадии женского развития» Нойманн предпринимает попытку
показать главные особенности развития женщины в сравнении с мужчиной. В статье
«О луне и матриархальном сознании» предпринимается попытка определить иное
по своей сущности женско-матриархальное сознание, образующее основу многих
форм присущих женщине поведения и бытия. Это «матриархальное сознание»,
сознание, зарождающееся в специфическом бытии, создает связующее звено между
женщиной и творческим человеком, например, художником, у которого Анима,
женская сторона, и вместе с ней также матриархальное сознание, выражены сильнее,
чем у обычного патриархального мужчины.
«История происхождения сознания» (Neumann 1949а) относится к числу книг
Нойманна, которые получили всеобщее признание и рассматриваются в качестве
основы в самых разных работах в области глубинной психологии. Во многих трудах,
в которых обсуждаются отношения между сознанием и бессознательным, часто
цитируется это необычайно емкое и законченное описание развития сознания. Основа
этой книги была заложена еще много лет назад. Из письма Юнга Нойманну в 1946 году
можно сделать вывод, что Нойманн уже тогда завершил рукопись и направил ее Юнгу,
чтобы узнать его мнение. Нойманн пытался получить доказательства наличия внутрен-
них психических и архетипических факторов, которые определяют развитие сознания.
В первой части, которая называется «Мифологические стадии развития сознания»,
Нойманн предпринимает попытку в сравнительном обзоре мифологических симво-
лов разных эпох и разных культур показать психогенетические аспекты становления
сознания. В своем подходе он наделяет архетипы определяющей функцией. Началь-
ную и исходную стадии психического развития человека Нойманн называет состо-
янием «уробороса». Этот образ «уробороса», представленный в виде змеи, кусающей
себя за хвост и тем самым создающей круг, характеризует первоначальную ситуацию
и бессознательное материнское, скрывающее в себе все нерасчлененное мировое
единство. В «уроборическом принципе» заключены противоположности света
и тьмы, добра и зла, а также «зародыш Я», который уже существует, но пока невидим.
Сознание — это духовно-мужской элемент, содержащий в себе функции Я, но спо-
собный выделиться из сферы господства первоматери лишь постепенно. Через
«любимца солнца», который попрежнему испытывает на себе чрезмерное влияние
«великой матери», дальнейшее развитие событий в «борьбе героя» ведет к «убийству
333
дракона». «Убийство дракона» символически выражает не что иное, как преодоление

матриархального господства. В ходе неизбежной дальнейшей конфронтации достига-
ется освобождение от патриархального доминирования. И только после этого в исто-
рии человечества сознание постепенно укрепляется и становится независимым.
И последний шаг состоит в том, что мужскому сознанию, ставшему теперь самосто-
ятельным, помогает окончательно избавиться от зависимости от великой матери еще
одна сторона женщины, выражающая духовное начало, — «Анима». Этот процесс
находит свое наглядное отображение в сказаниях и мифах об избавлении девушки
от власти чудовища.
Во второй части, получившей название «Психологические стадии развития
сознания», эти филогенетические ступени развития, ранее продемонстрированные
на примерах культуры и ритуалов, переносятся на онтогенез. Здесь также обсужда-
ется и определяется новое понятие, введенное Нойманном, «центроверсия» (которое,
впрочем, в литературе не утвердилось). «Центроверсия» понимается как принцип
психической энтелехии1, как центр сознания в Я, как психический центр в Я.
«Центроверсия» координирует и регулирует совместную работу всех психических
органов, а также служит творческим поискам человека.
Дополнительные разъяснения, касающиеся понятия «центроверсия», можно найти
и в других сочинениях Нойманна, например, в статьях «Страх женщины» (см. ниже),
а также «Нарциссизм, аутоморфизм и первичные отношения». В работе, указанной
первой, дается следующее определение: «Под центроверсией мы понимаем психи-
ческую функцию целостности, благодаря которой формируется центр сознания,
а место в центре сознания постепенно начинает занимать Я-комплекс. Это формиро-
вание центра представляет собой “филиализацию” Самости, создающей для себя в Я
филиал, который должен отстаивать интересы целостности в противовес отдельным
требованиям со стороны внутреннего и внешнего мира. При этом Я зачастую оказы-
вается — и именно поэтому было выбрано понятие “филиализации” — в роли сына по
отношению к центру целостности, который, выступая в качестве Самости, в развитии
Я, по всей видимости, в значительной степени связан с архетипом отца. Все процессы
интеграции личности, расширения и синтеза сознания, где решающее значение имеет
проблематика отношений Я и Самости, находятся под знаком центроверсии также
и в первой половине жизни. Если здесь доминирует психология Я и сознания, то про-
цесс индивидуации во второй половине жизни находится под знаком смещения ак-
центов с Я на Самость» (Neumann 1955, 107).
В следующей, пожалуй, наиболее интересной главе работы «История происхож-
дения сознания» («Сознание в состоянии компенсации и кризиса») Нойманн рас-
сматривает растворение человека в массе и разрушение культурного канона в за-
падном мире. Его глубокие рассуждения об отношениях между индивидом и группой
Тайрих (Teirich 1952) называют таким же поворотным пунктом в этой области,
каким в свое время стало сочинение Ле Бона «Психология масс» (Le Bon 1895).
Согласно Нойманну, растворение человека в массе, принимающее опасные размеры,
происходит в результате отделения рационального сознания от бессознательного,
обособления, разрывающего крайне необходимую постоянную связь сознания и бес-
сознательного. По этой причине бессознательное деградирует до неполноценной
функции и подвергается из-за этого коллективному заражению. Выход из такого
положения — индивидуация в понимании Юнга, когда в форме амплификации
принимается и постоянно учитывается бессознательное. Уже в этой концепции мы
видим наметки тех мыслей, которые затем нашли свое выражение в более позднем
труде Нойманна — «Глубинная психология и новая этика».
Нельзя не упомянуть того, что в специальной литературе наряду с преимущест-
венно позитивной оценкой книги «История происхождения сознания» содержалась
334
также и критика. Хотя обилие новых фактов, полученных Нойманном в области

изучения символов (Selbach 1953; Teirich 1952), а также тщательный анализ этого
материала (M. Pfister 1950) и получили всеобщее признание, тем не менее Нойманн
подвергся критике за недостаточный учет социологических данных (M. Pfister 1950).
Правильность теории сознания вызывает сомнения, если она строилась только
на анализе архетипов, и при этом нисколько не учитывались отношения человека
с внешним миром (Schmid 1949). Пренебрежение социологическими подходами
в других основных трудах Нойманна также постоянно отмечалось как существенный
недостаток и подвергалось критике.
Вторая проблема, интересовавшая Нойманна, проблема «творческого человека»,
рассматривается им в многочисленных публикациях и выступлениях на эраносовских
конференциях; отчасти они посвящены изучению сущности творчества, отчасти —
анализу личности отдельных гениальных людей, проводившемуся с позиций глубин-
ной психологии. Между психологией женщины и психологией творческого человека
существует важная взаимосвязь, которую Нойманн и пытался раскрыть. Здесь следует
отметить, что тайна творчества, разумеется, отнюдь не случайно привлекала Нойман-
на. Нойманн сам был ярко выраженной творческой личностью, и к числу его первых
публикаций относятся новелла и ряд стихотворений, которые в 1932 году были
изданы в Германии. В дальнейшем вышла его работа под названием «Амур и Психея
у Апулея» (1952), где на примере этого античного сказания он попытался показать
стадии развития представлений о женщине.
В четырех работах: «Творческий человек и трансформация» (1954), «Опыт единой
действительности» (1955), «Творческий человек и великий опыт» (1956) и «Человек
и смысл» (1959) Нойманн рассматривает сущность творческого человека с общетео-
ретических позиций. Он считает внутреннюю, никогда не исчезающую взаимосвязь
с материнским элементом женщины тем фактором, который стимулирует творческий
процесс. Если архетипический образ матери остается доминирующим, но при этом
индивид сохраняет здоровье, то тогда задается одна из главных констелляций творческого
процесса. Вследствие односторонности нашей сознательной культуры современный
человек оказался «отщепленным» от природной стороны бессознательного, что привело
к застою в развитии его личности и к потере им способности к психической трансфор-
мации. В западном мире возрастающее разделение психических систем привело
к формированию защитной установки сознания по отношению к бессознательному
и к созданию культурного канона, который, скорее, ориентирован на укрепление
сознания, нежели на ведущие к изменению проявления сентиментальности. Творческий
человек создает здоровый противовес консерватизму сознания, позиции западного мира,
враждебно противостоящей всему творческому. Творческий человек всегда творит
одновременно персонально и трансперсонально, более того, трансперсонального
момента он не может избежать в принципе. Однако различие между творческим
и обычным человеком состоит не в «избытке влечений»2, как считается в психоанализе
Фрейда, а в исходном наличии у творческого человека сильнейшего психического
напряжения. Ввиду более глубокой связи со своим временем творческому человеку
предназначено. Но в результате регенерирующей энергии своих глубин он оказывается
также способным приносить исцеление не только себе самому, но и обществу.
Особой красотой и живой изобразительной силой наполнены глубинно-психоло-
гические интерпретации творчества Марка Шагала, Леонардо да Винчи, Генри Мура,
Георга Тракля и символического значения действующих лиц в «Волшебной флейте»
Моцарта. И здесь Нойманн также предпринимает попытку показать значение
женских архетипических элементов как важнейшего условия творческой деятельности.
Творчество Марка Шагала, первоначально художника-экспрессиониста, затем
склонявшегося, скорее, к кубизму и сюрреализму, получило в работе Нойманна
335
«Заметки о Марке Шагале» (Neumann 1954а) трактовку, исполненную особой

симпатией. Шагал на основе синтеза экспрессионизма, кубизма и сюрреализма,
русских сказок и мистики хасидизма создал яркий мир фантазий. Особое впечатление
на Нойманна произвели образы Шагала, носившие характер сновидений. Он подчер-
кивает, что подобный характер этих образов определяется единством чувства, которое
проявляется не только в яркости красок, но и в совокупности символов, выстра-
ивающихся вокруг наполненных чувственным содержанием образов. Эту центриро-
ванность на чувстве в образах Шагала Нойманн рассматривает не как конструкции
Я, а как спонтанные продукты бессознательного, оказавшие влияние на настроение
и вдохновение Шагала. Нойманн воспринимал Шагала как пророка, который, однако,
говорил о фундаментальном преобразовании внутренней душевной жизни евреев не
словами, а образами. Хотя религиозно-пророческий язык основан на потоке образов
бессознательного, тем не менее произведение приобретает свою конкретную форму
благодаря этическому акценту сознания, получающему свою собственную энергию
из аналогии с центрированной энергией единого бога. Божество говорит красками
и символами, которыми внутренний мир чувства и правды сердца, словно сетью
цветных мраморных жилок — невидимой реальностью фантазий, — пронизывает
бытие. Ибо «реальный мир» — это всего лишь блеклый призрачный образ, навязы-
вающийся трезвому Я, а истинный мир образов может увидеть только «опьяненный»
глаз творческого человека.
В работе «Леонардо да Винчи и архетип матери» (Neumann 1954а) Нойманн
пытается противопоставить очерку Фрейда «Детское воспоминание Леонардо
да Винчи» (Freud 1910) подход юнгианской аналитической психологии. Если Фрейд
считал необходимым выявить «комплекс матери», то Нойманн усматривал в домини-
ровании у Леонардо архетипа матери, то есть надличного образа матери, проявление
фундаментального качества творческого человека. Нойманн полемизирует здесь
с приведенной Фрейдом интерпретацией «фантазии о коршуне» у Леонардо3. И здесь
же Нойманн рассматривает архетип коршуна-матери также характерным для
юнгианской школы образом. В древности — сначала в Египте, а затем в Греции —
богиня-коршун относилась к самым ранним репрезентантам великой матери.
По мнению Нойманна, Леонардо в своем воспоминании заменил личную мать архе-
типическим материнским символом коршуна. Нойманн был очарован жизнен-
ностью архетипа великой матери в жизни и творчестве Леонардо, а также единством
небесной и земной богини, которая не только жила в нем как мифологический образ,
но и вышла в его работе ученого на уровень научного образа мира. Наблюдаемое
в Ренессансе оживление земной матери, женского земного архетипа, проявляется
также в естественнонаучных исследованиях Леонардо, посвященных человеческому
телу, земле как одушевленному организму и природе как божественному существу,
объединяющему и то, и другое.
В Моне Лизе Нойманн видит не воплощение женского начала в виде небесной
богини или земной матери, а рассматривает его как проявление человеческих качеств
в душе, где небесное и земное приходят к новому синтезу. В Моне Лизе Леонардо
изобразил нечто объединяющее противоречия и неопределимое, нежное и жестокое,
далекое и близкое, настоящее и вместе с тем не имеющее времени, то, что позднее
глубинная психология открыла как архетипический образ души или Аниму. С улыб-
кой Моны Лизы родилась душа современного человека, в которой объединились
мадонна и ведьма, божественное и земное. Прорыв, который произошел у Леонардо
при «встрече» с Моной Лизой, привел в его жизни к победе эроса над логосом, любви
над знанием. После Леонардо только у одного-единственного западноевропейского
человека — Гёте — реализовалась такая же тенденция к индивидуации в единстве
жизни и творчества.
336
В своем очерке о Генри Муре (Neumann 1961а), снабженном многочисленными

иллюстрациями, Нойманн рассматривает архетипический мир в произведениях
английского скульптора. Благодаря тому, что Мур оставался верным этой теме на про-
тяжении всего своего продолжавшегося многие десятилетия творчества, он сумел
придать «символической реальности» скульптурную форму, и в этом смысле по сво-
ему содержанию и по средствам выражения его творчество уникально. Мур сумел
выразить главную проблему нашей эпохи — оживление архетипа земли и, вместе
с тем, архетипа великой матери. Рождение женского архетипа в современном чело-
вечестве означает для нашего времени также развитие способности человека к сов-
местной жизни и рождение сознания единства всего человеческого на нашей земле.
Эта эмоциональная солидарность людей основывается на архетипическом отноше-
нии к великой матери, из которого происходит все живое, — первичного отношения,
которое постоянно изображал Мур. В интерпретации Нойманна, как, впрочем,
и в большинстве его работ, чуть ли не определяющую роль играет «трансперсональ-
ное» архетипическое. Однако Нойманн не рассматривает возможность обретения
подобного опыта, который постоянно мог оказывать влияние на своеобразие
творчества Мура, в раннем детстве (Eicke 1961).
В своем очерке «Георг Тракль. Человек и миф» (Neumann 1959) Нойманн ограни-
чивается рассмотрением главной проблемы Тракля — «образом сестры». Нойманн
подчеркивает, что мужчина лишь постепенно переходит от фиксации на матери
к привязанности к сестре и только после преодоления спаянности с нею — к соб-
ственно партнерским отношениям. У творческого человека эта сильная личная связь
с матерью и сестрой нередко сохраняется. Инцест Тракля с любимой сестрой, «самой
красивой девушкой, величайшей художницей, редкостной женщиной», стал опреде-
ляющим для всей его жизни. Кризис, возникший в пубертатном возрасте поэта и со-
провождавшийся депрессией, угнетающим чувством вины, страхом перед людьми и
бегством в употребление наркотиков, тесно связан со случившейся с ним катастрофой
— инцестом с сестрой. То, что означала эта катастрофа для Тракля, выходит далеко
за рамки личного чувства вины. Следы инцестуозного события можно обнаружить
во многих поэтических произведениях Тракля. Потеря детства означала для него
нечто гораздо большее, нежели потеря мира. Объятия ночи остаются в поэзии Тракля
единственным выходом для того, чтобы избавиться от чувства вины и гниения.
Ночное господство темно-синего неба, матери-ночи, — это время помрачения разума,
легкого безумия и пьянящего лета, в котором пропадает Я и появляется мистико-
поэтическое Я видение.
В реально существовавшем, хотя поначалу и внешне невидимом ростке, из которого
в дальнейшем развились пронизанные чувством вины отношения Тракля с сестрой,
Нойманн обнаруживает фундаментальное нарушение первичных отношений с мате-
рью. Неудача первичных отношений ведет к негативной переоценке архетипа матери,
которая угрожает не только способности ребенка любить и жить в обществе, но и нор-
мальному развитию Я. Ослабленное Я оказывается недостаточно сильным, чтобы
защитить себя и свой мир сознания, ему постоянно грозит опасность оказаться
захлестнутым содержаниями бессознательного. Это приводит к более сильной
фиксации на первичном мире детства, окрашенном архетипическими символическими
образами. Все устремления Тракля сводятся теперь к тому, чтобы вырваться из этого
мира и в одурманенном состоянии вновь обрести жизнь прошлого, умершего и уеди-
ненного мира. Однако этот возврат, а вместе с ним также умопомрачение и разру-
шение, ведет — и в этом величие поэзии Тракля — не только к регрессии и не только
к упадку, но и к возрождению и просветлению.
В своей статье «“Волшебная флейта” Моцарта» (Neumann 1953) Нойманн рас-
сматривает мистерии преобразования в персонажах, воплощающих символику света
337
и тьмы, дня и ночи, а также сознания и бессознательного. В «Волшебной флейте»

по аналогии со сновидением выражаются разнообразные уровни сознания и бессоз-
нательного. Также и в масонской аллегорике по-прежнему сохраняются остатки
архетипической символики. Именно в «Волшебной флейте» эмоциональная увлечен-
ность гения Моцарта вновь оживила эти символические слои.
Символика «Волшебной флейты» определяется мифом о путешествии героя
по ночному морю. Тамино представляет собой принцип сознания, который должен
защитить себя в борьбе с темным миром бессознательного. Кроме того, герой должен
освободить богатство новых содержаний из ночного мира бессознательного в борьбе
с враждебными сознанию силами, причем из этой опасной для жизни конфронтации
он выходит «преображенным» и «заново рожденным». В архетипической кон-
стелляции царицы ночи Папагено перед нашими глазами образно предстает цент-
ральная проблема психологии матриархата, которая соответствует мифологеме
Деметра-Кора. Тесная связь дочери с матерью и сопротивление матери покорению
дочери мужчиной до сих пор отображает важнейший конфликт в развитии жен-
щины. Чарующая музыка Моцарта, которая сопровождает появление царицы ночи,
создает у слушателя впечатление, что речь идет о древнем могущественном женском
божестве. В персонаже Папагено следует видеть примитивно чувственную, при-
родную Тень Тамино. Единство Тамино и Папагено — это одно из самых ярких
изображений двойственной роли человека, которую впоследствии отобразил в «Фа-
усте» Гёте. В образе Памины свое воплощение находит не только возлюбленная
Тамино, но и его образ Анимы. В знаменитой арии представлена типичная форма
встречи с Анимой, когда мужчина соприкасается со своим внутренним образом
Анимы. Однако в ситуации испытания герой оказывается стойким не только по от-
ношению к соблазнению со стороны матери, но и по отношению к собственной
Аниме. Тамино должен сохранять возложенный на него обет молчания даже по отно-
шению к Памине. Подобно тому, как мир матери требует от дочери решения занять
негативную позицию по отношению ко всему мужскому, даже к возлюбленному
мужчине, точно так же мир отца, который представляют Зарастро и священники,
отображает решение в пользу себя и против женского. Задача героя состоит в том,
чтобы из глубин бессознательного, символом которого является великая мать,
«похитить» что-то и вынести на дневной свет сознания. Волшебная флейта отличается
от других известных нам символов богатства тем, что не только что-то забирается
из сферы безмолвия ночи, бессознательного, темного эмоционального мира жен-
щины, но и, кроме того, поднимается на свет рационального познания, где оно
находит свое звучание.
Я намеренно оставил на конец анализа творчества Нойманна работу «Глубинная
психология и новая этика» (Neumann 1949b) — труд, заслуживающий особого внимания.
В свое время, когда появилось первое издание этой книги, необычайно высокие этические
требования, которые Нойманн в ней выдвигает, привели к бурной дискуссии. Прежде
всего была названа нереалистичной возможность осуществить тот путь, который
излагался Нойманном (см. Wilhelm 1949). К. Г. Юнгу, считавшему крайне важными
положения этого сочинения, пришлось использовать весь свой авторитет, чтобы
защитить Нойманна. По существу, концепция была сформулирована уже к 1943 году,
в смутное время Второй мировой войны. Ядро этой концепции составляет утверждение
Нойманна, что «старая этика» иудейско-христианского века не срабатывает и не спо-
собна обуздать разрушительные силы человека. Причина внутренней неуверенности
индивида в себе заключается в том, что он взывает к ценностям иудейско-христианской
этики, но ее действенность внутри самого себя уже не ощущает. В кризисе нашего
времени повинно противоречие между сознательной ригидной «Персоной», конфор-
мистским и оппортунистическим приспособлением к обществу, с одной стороны,
338
и подавленным бессознательным, «Тенью», — с другой. В таком случае Тень, подавленная

или вытесненная обществом, проецируется вовне. Ищется «козел отпущения», который
наделяется всеми свойствами Тени.
«Новая этика» должна начаться с переориентации, которая заключается в ассими-
ляции Тени и переработке Персоны. Ассимиляция Тени связывает Я со слоями,
которые принадлежат миру неполноценной функции и примитивных сторон челове-
чества. Принятие ответственности за группу людей предполагает личность, которая
справилась со своей проблемой Тени. Следовательно, целью новой этики должен быть
синтез противоречий, осознание позитивных и негативных сил, а также их сознатель-
ное включение в жизнь индивида и общества. Новый индивид должен быть не «хоро-
шим», а душевно автономным, здоровым и продуктивным, благодаря чему он сумеет
устоять и перед психическими инфекциями. «Принцип истины» в новой этике
основывается на реальных отношениях между Я и бессознательным. В своем требова-
нии к людям новая этика жертвует принципом совершенства ради принципа целост-
ности. Человечество медленно, но последовательно возвращает обратно психические
проекции, с помощью которых оно создавало иерархии богов и духов, рая и ада.
Однако из середины человеческого круга, который начинает образовываться из всех
народов, рас и культур, в виде самых разных образов проникает «вовнутрь» то же са-
мое творческое божество, которое прежде извне наполняло все сферы человеческой
жизни. Нойманн ссылается на «сублимирующих святых», «которые вели безуп-
речную жизнь в смысле старой этики, свободную от сексуальности и полную любви
к ближним» (Neumann 1949b, 115). Однако на краю этой светло-чистой середины
можно было увидеть венец извращенных сексуальных фантазий, которые послал
«дьявол»-искуситель. Следствием этого стали яростные преследования всех неверу-
ющих, с кострами и камерами пыток, погромами и крестовыми походами, инквизи-
торами и партийными бонзами. В противоположность этому новая этика требует
принятия негативного, принятия себя, включая тело, а также учета бессознательного.
Таким образом, в новой этике ценится следующее: «Все, что ведет к целостности,
хорошо. Все, что ведет к расщеплению, плохо. Интеграция — хорошо, дезинтегра-
ция — плохо» (Neumann 1949b, 128). Новая этика — это индивидуальная этика,
«этика индивидуации». Прочность душевной структуры, приобретенная в результате
индивидуации (см. статью Г. Вера в этом томе) имеет огромное значение для коллек-
тива. Ассимиляция Тени иммунизирует также и коллектив в отношении инфекций,
распространяемых злом. Поскольку Тень индивида всегда связана с коллективной
Тенью группы, в процессе переработки им своих негативных качеств перераба-
тывается также и часть коллективного зла. В отличие от «психологии козла отпуще-
ния» зло уже не проецируется на слабости, а становится, скорее, инвертированным
феноменом, то есть «замещающим страданием». Именно благодаря принятию
темных сторон бытия раскрываются возможности нового религиозного опыта. Новая
этика соответствует первоначальной концепции иудаизма, согласно которой Бог
создал свет и тьму, добро и зло и в которой Бог и дьявол были не отделены друг
от друга, а связаны друг с другом аспектами нуминозности4.
Если попытаться оценить роль Эриха Нойманна как необычайно популярного
оратора — он преподавал в Швейцарии, Голландии, Испании, а также в Германии, —
то прежде всего следует отметить его постоянное членство в кружке «Эранос». И сам
Нойманн чувствовал внутреннюю связь с этим сообществом (см. прим. 3 в статье
Г. Дикманна и Э. Юнга в этом томе).
Предоставим слово самому Нойманну. В письме Ольге Фрёбе-Каптейн, органи-
затору эраносовских конференций, он пишет: «Вы знаете, что я не случайно нахожусь
в Израиле, и значительная моя часть, которая связана с родственниками и рас-
пространяется на будущее детей, принадлежит этой стране. Но другая необус-
339
ловленная и по-иному обусловленная часть, которая в принципе казалась безродной

и для которой не могли быть родиной Израиль, Европа и уж тем более Америка,
нашла, изумленная и счастливая, почву в том, что остается живым в реальности
западноевропейского духа, — в виде эраноса в вашем сердце — большого круглого
стола, за которым ведутся беседы на террасе у моря, и в энтузиазме докладчиков
на конференциях. Вы можете быть уверены, что радость от того, что я нужен этому
круглому острову, словно части земли, маленькую частицу которой человек пытается
обрабатывать в меру своих возможностей, связана с огромной благодарностью за то,
что я снова и снова и всегда по-новому оказываюсь одарен этой мандалой в большом
и малом».
Работы Нойманна поражают свободным, выразительным стилем, убедительностью,
а также обстоятельностью, с которой он справляется даже с самыми сложными
задачами. Для образа мышления Нойманна особенно характерна склонность к рас-
смотрению психических взаимосвязей, которое всегда завершается обсуждением
самых важных аспектов. Микроскопическое мышление, присущее ограниченному
кругозору, было глубочайшим образом чуждо Нойманну. Его открытия в области
психологии женщины, его призыв к людям развивать творческие способности,
его стремление указать путь к этому и его этически обоснованная установка в отно-
шении глубинной психологии навсегда останутся важнейшим вкладом в исследование
безграничной страны души.
Я приношу особую сердечную благодарность госпоже Юлии Нойманн и доктору Х. Вийзенбеку,
директору психиатрической больницы при университете города Тель-Авив, за предоставленные мне
ценные сведения об Эрихе Нойманне и библиографический список его трудов.
1
От греч. entelecheia — то, что имеет в себе очерк основывается на записях Леонардо
завершение. По Аристотелю, причина или да Винчи, в которых рассказывается о том, как
наличие актуальной возможности. Это поня- в детстве коршун хвостом раскрыл ему губы
тие рассматривалось Аристотелем как объяс- и несколько раз проник им в его рот. Согласно
нительный принцип природной самоорга- интерпретации Фрейда, коршун представляет
низации, в его философии душа выступала собой типичный символ матери, что можно
первой энтелехией, определяющей телесную подтвердить и с помощью мифологии. Хвост
организацию. В дальнейшем в традициях коршуна следует понимать, с одной стороны,
Аристотеля рассматривали душу как энте- как символ материнской груди, с другой
лехию, например, Гёте, В. Вундт, Х. Дриш. стороны — как пенис матери, что соот-
В частности, в теории Дриша душе припи- ветствует типичной фантазии в раннем дет-
сываются такие свойства, как автономия, стве. Фрейд полагает, что в последующей
нематериальность, непространственность, жизни Леонардо можно констатировать
телеологичность, формообразующая спо- скрытую, если не явную, гомосексуальность и
собность, жизненность, отсутствие внешней что эта фантазия о коршуне связана с данной
причинной обусловленности. — Примечание установкой.
редактора. 4
От numen — божество, воля богов (лат.).
2
Понятие «избыток влечения» Фрейдом Понятие, характеризующее важнейшую
никогда не использовалось. Для обозначения сторону религиозного опыта, связанного
данного феномена Фрейд обычно употреблял с интенсивным переживанием таинственного
термин «излишек энергии влечения». и устрашающего божественного присутствия.
3
В своем очерке «Детское воспоминание В научный оборот понятие «нумен» было
Леонардо да Винчи» Фрейд, как известно, введено немецким теологом и историком
рассматривает «фантазию о коршуне». Этот религии Р. Отто. — Примечание редактора.
340
ПУБЛИКАЦИИ ЭРИХА НОЙМАННА

В ХРОНОЛОГИЧЕСКОЙ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ
I. Доклады, прочитанные в объединении «Эранос» (1—14)

Betrachtungen über den Schatten. Der Psychologe, 2,
Der mystische Mensch. Eranos-Jahrbuch 1948 (Band 1950
XVI). Zürich: Rhein-Verlag 1949
Urbeziehung zur Mutter. Der Psychologe, 3, 1951
Die mythische Welt und der Einzelne. Eranos-Jahr-
Amor und Psyche. Zürich: Rascher 1952
buch 1949 (Band XVII). Zürich: Rhein-Verlag 1950
Umkreisung der Mitte. Aufsätze zur Tiefenpsycholo-
Über den Mond und das matriarchalische Bewußt-
gie der Kultur. Bd. I. Kulturentwicklung und Reli-
sein. Eranos-Jahrbuch Sonderband (Band XVIII).
gion; darin in erweiterter Form die Eranos-Vorträge
Zürich: Rhein-Verlag 1950
1, 2 und 4. Zürich: Rascher 1953. Bd. II: Zur Psychol-
Zur psychologischen Bedeutung des Ritus. Eranos-Jahr- ogie des Weiblichen. Zürich: Rascher 1953 (Tb.-
buch 1950 (Band XIX). Zürich: Rhein-Verlag 1951 Ausg.: Reihe «Geist und Psyche». Bd. 2051. Mün-
Kunst und Zeit. Eranos-Jahrbuch 1951 (Band XX). chen: Kindler 1975, darin in erweiterter Form der
Zürich: Rhein-Verlag 1952 Eranos-Vortrag 3 sowie die Vorträge «Die psychol-
ogischen Stadien der weiblichen Entwicklung» und
Die Psyche und die Wandlung der Wirklichkeitse-
«Zu Mozarts Zauberflöte») — Bd. III: Kunst und
benen Eranos-Jahrbuch 1952 (Band XXI). Zürich
schöpferisches Unbewußtes. Zürich: Rascher 1954
Rhein-Verlag 1953
a; darin in erweiterter Form der Eranos-Vortrag 5
Die Bedeutung des Erdarchetypus für die Neuzeit. sowie die Vortrage «Leonardo da Vinci und der
Eranos-Jahrbuch 1953 (Band XXII). Zürich: Rhein- Mutterarchetyp» und «Bemerkung zu Marc Chagall»
Verlag 1954
Symbolik des Märchens. Der Psychologe, 6, 1954 b
Der schöpferische Mensch und die Wandlung. Era-
Narzißmus, Automorphismus und Urbeziehung. In:
nos-Jahrbuch 1954 (Band XXIII). Zürich: Rhein-
Studien zur Analytischen Psychologie C. G. Jungs I.
Verlag 1955
Zürich: Rascher 1955
Die Erfahrung der Einheitswirklichkeit und die Sym-
Die große Mutter (1956 a). Olten: Walter 2, 1974
pathie aller Dinge. Eranos-Jahrbuch 1955 (Band
XXIV). Zürich: Rhein-Verlag 1956 Freud und das Vaterbild. Merkur, 8, 1956 b
Der schöpferische Mensch und die große Erfahrung. Tod, Auferstehung, Weltordnung. Der Psychologe, 9,
Eranos-Jahrbuch 1956 (Band XXV). Zürich: Rhein- 1957
Verlag 1957 Chagall und die Bibel. Merkur, 12, 1958 a
Die Sinnfrage und das Individuum. Eranos-Jahrbuch Aus dem ersten Teil des Kafka Kommentars — Das
1957 (Band XXVI). Zürich: Rhein-Verlag 1958 Gericht. In: Geist und Werk. Zürich: Rhein-Verlag
In erweiterter Form als «Mensch und Sinn» in «Der 1958 b
schöpferische Mensch» Die Angst vor dem Weiblichen. In: DieAngst. Studien aus
Frieden als Symbol des Lebens. Eranos-Jahrbuch 1958 dem C. G. Jung-Institut, X. Zürich: Rascher 1958/59
(Band XXVII). Zürich: Rhein-Verlag 1959 Der schöpferische Mensch. Zürich. Rhein-Verlag 1959.
Das Bild des Menschen in Krise und Erneuerung. Era- Darin in erweiterter Form die Eranos-Vorträge 8, 9,
nos-Jahrbuch 1959 (Band XXVIII). Zürich: Rhein- 11 und 12 und «Georg Trakl — Person und Mythos»
Verlag 1960 Das Schöpferische als Zentralproblem der Psycho-
Die Psyche als Ort der Gestaltung. Eranos-Jahrbuch therapie Acta Psychotherapeutica et Psychosomat-
1960 (Band XXIX). Zürich: Rhein-Verlag 1961 ica. Basel, New York 1960
Dieser Vortrag auch in Aspekte des Lebendigen. Herd- Die archetypische Welt Henry Moores. Zürich: Ra-
er-Taschenbücher, Bd. 222. Freiburg 1965 scher 1961 a. V
II. Другие публикации Krise und Erneuerung. Zürich: Rhein-Verlag 1961 b
Ursprungsgeschichte des Bewußtseins (1949 a). Ta- Die Deutung des genetischen Aspekts für die Ana-
schenbuchausgabe «Geist und Psyche», Bd. 2042. lytische Psychologie. Current trends in Analytical
München: Kindler 1974 Psychology. London: Tavistock Publications 1961 c
Tiefenpsychologie und Neue Ethik (1949 b) Taschen- Gewissen, Ritual und Tiefenpsychologie. In: Der Kult
buchausgabe «Geist und Psyche», Bd. 2005. Mün- und der heutige Mensch. München: Huber 1961 d
chen: Kindler 1973 Das Kind. Zürich: Rhein-Verlag 1963
341
BACHOFEN, J. J.: Das Mutterrecht. Stuttgart 1861 SCOGNAMIGLIO: Cod. Atlant. F. 65 V. Riverite e Documenti sulla
LE B ON, G.: Psychologie des Foules. Paris 1895. Deutsch: Psy- di Leonardo da Vinci. Napoli 1900 (Zit. nach E. Neumann)
chologie der Massen. Stuttgart 1968 SELBACH , H.: Buchbeprechung, zu «Ursprungsgeschichte des
DIECKMANN, H.: Zu Erich Neumanns Arbeit über «Das Gericht» Bewußtseins». Ärztliche Wochenschrift, Heft 19, 1953
von Franz Kafka. Analyt. Psychol. 1974, 249-251 S TIERLIN , H.: Buchbesprechung, zu «Das Kind». Psyche, 18,
EICKE, D.: Buchbesprechung zu «Die archetypsche Welt Henry 1964/65, 792-794
Moores». Psyche, 16, 1961 STRECH, H.: Buchbesprechung zu «Die große Mutter». Psyche, 12
FREUD, S.: «Eine Kindheitserinnerung des Leonardo da Vinci» 1958
(1910). G. W. VIII TEIRICH, H. R.: Buchbesprechung zu «Ursprungsgeschichte des
JUNG, C. G.: Gesammelte Werke. Bd. I-XVII. Olten: Walter 1971 Bewußtseins». Die Presse, Wien, 24 11. 1952
Briefe. Bd. I-III. Olten: Walter 1972 T RAKL, G.: Gesamtausgabe der Werke. Salzburg: Otto Müller
P FISTER , M.: Buchbesprechung zu «Ursprungsgeschichte des 1939
Bewußtseins». Schweiz. Med. Wschr., 33, 1950 WILHELM: Buchbesprechung zu «Tiefenpsychologie und Neue
S CHMID: Buchbesprechung zu «Ursprungsgeschichte des Be- Ethik». Psyche, 4, 1949, 194
wußtseins». Psyche, 5, 1949
342
ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ
АНАЛИТИЧЕСКОЙ (КОМПЛЕКСНОЙ) ПСИХОЛОГИИ
Ганс Дикманн и Эберхарт Юнг
ВВЕДЕНИЕ
Дальнейшее развитие аналитической психологии, не имеющее прямого отношения
к творчеству К. Г. Юнга (см. статью К. Т. Фрейя-Верлина в этом томе), дифференцировать
очень сложно, поскольку это самостоятельное развитие отчасти началось еще задолго
до смерти Юнга. Так, например, Эрих Нойманн в работе «История происхождения
сознания» (Neumann 1949) описал филогенез развития человеческого сознания. Виккес
(Wickes 1966) и Фордхэм (Fordham 1944) начали разрабатывать детскую терапию
в рамках концепции аналитической психологии. Они поддерживали самый тесный
личный контакт с Юнгом, в результате чего их связь с творчеством основателя аналити-
ческой психологии тоже стала очень тесной. Особенно это касается творчества Э. Ной-
манна, умершего еще в 1960 году, то есть раньше Юнга, но, безусловно, относящегося
к аналитическим психологам, которые продолжали развивать как теоретическую кон-
цепцию, так и терапевтический метод Юнга (см. статью Х. Прокопа в этом томе).
Практически невозможно охватить все области, в которых происходило подобного рода
развитие, или даже полностью осветить те из них, которыми мы хотим ограничиться.
Кроме того, мы вынуждены полностью исключить и оставить без рассмотрения многие
обширные области, которые, строго говоря, к теме не относятся, например, большое
и плодотворное влияние, оказанное концепциями аналитической психологии на тео-
логию, литературу и искусство, социологию, этнологию, мифологию и многие другие
науки, а также отношение этих смежных дисциплин к аналитической психологии. Чтобы
дать представление об объеме, в котором представители других научных дисциплин
используют концепции Юнга, следует упомянуть, что по сведениям, опубликованным
в журнале «Spring» (1973), только в области теологии насчитывается больше 440 книж-
ных публикаций и крупных монографий, в которых речь идет исключительно о представ-
лениях К. Г. Юнга и его концепциях. Здесь также можно упомянуть Вера (Wehr 1972)
и его очерки о Юнге и антропософии.
Поэтому, чтобы как можно детальнее изложить эту тему, мы решили разбить
данную статью на семь разделов, в которых рассматриваются теория неврозов
и психосоматическая медицина, изучение символов, сновидения, терапевтический
метод, типология, перенос-контрперенос, а также детская терапия1. Поскольку
невозможно процитировать всех авторов, которые внесли важный вклад в изучение
отдельных проблем, и, кроме того, поскольку наши рассуждения в таком случае были
бы перегружены перечислением авторов, мы постарались в рамках данной работы
ограничиться лишь несколькими именами. В заключение мы дадим подробную
библиографию, в которой приведена наиболее важная, с нашей точки зрения,
литература на немецком и английском языках.
Прежде чем приступить к подробному рассмотрению различных моментов, я хотел
бы дать краткую информацию о распространении аналитической психологии,
ее организациях и печатных органах. В качестве научного метода и формы терапии
343
юнгианская психология никогда не была массовым явлением. Вначале ее распростра-

нение происходило очень медленно, и, возможно, это связано с тем, что идеи Юнга
привлекали в основном интровертированных людей, склонных работать в тиши
кабинета. Кроме того, теоретические построения аналитической психологии представ-
ляют собой относительно открытую систему, которая дает достаточно много свободы
для индивидуации, а также для выработки терапевтом своего собственного подхода
и стиля работы. Однако начинающим гораздо сложнее усвоить эту открытую систему,
нежели постичь закрытую систему объяснения психических процессов, какую,
например, представляет теория Фрейда. Кроме того, сам Юнг занимал весьма сдержан-
ную позицию в вопросе о создании института, который имел бы право обучать его
идеям и распространять их. Поэтому международное общество, установившее
принципы обучения и квалификационные требования для своих членов, было основано
лишь в 1958 году, за несколько лет до смерти Юнга, и с этого времени каждые три года
стали проводиться международные конгрессы. Наряду с Цюрихом2 учебные центры
возникли вначале в Лондоне, а затем в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе
(см. статьи М. Фордхэма и Г. А. Уилмера в этом томе). Затем последовали Израиль
и европейские страны (Германия, Франция, Италия), где в настоящее время существует
несколько юнгианских учебных институтов. В это Международное общество, наряду
с отдельными членами из разных стран, входит также двенадцать национальных групп,
численность которых растет сравнительно быстро. Именно в последние годы картина
существенно изменилась. После того как Юнга долгое время игнорировали или
замалчивали, а многие его положения оставались, так сказать, «в подполье» и представи-
телями других аналитических школ либо не упоминались, либо выдавались за свои
собственные, теперь возрастает интерес к его идеям, особенно в США, а также и в евро-
пейских странах. Центром аналитической психологии в Германии первое время был
Штутгарт, где в 1971 году был основан первый институт К. Г. Юнга. Новые учебные
центры есть в Западном Берлине и Бремене, где юнгианцы тесно сотрудничают
с представителями других аналитических направлений. Мощные импульсы давали
эраносовские конференции в Мосции возле Асконы (Швейцария), духовным лидером
которых был К. Г. Юнг. Эти конференции, форму которых впоследствии заимствовали
знаменитый биолог Адольф Портманн и Рудольф Ритсема3, организовала в 1933 году
и возглавляла в течение двадцати восьми лет Ольга Фрёбе-Каптейн (1881–1962).
Различные национальные группы или институты издают собственные журналы.
Самым первым стал ежегодник «Spring», выпускаемый Нью-Йоркским клубом
аналитической психологии. Другие журналы выходят в Лондоне — «British Journal
of Analytical Psychology», в Нью-Йорке — «Quadrant», в Лос-Анджелесе — «Psycholo-
gical Perspectives», в Риме — «La Rivista di Psicologia Analitica», в Рио-де-Жанейро —
«Quaternio», в Париже — «Cahiers de Psychologie Jungienne» и в Германии — «Ana-
lytische Psychologie, Zeitschrift für Analytische Psychologie und ihre Grenzgebiete»,
который одновременно является также официальным печатным органом швейцар-
ской национальной группы. Эти журналы при всей своей верности юнгианским
позициям имеют собственный стиль и отражают положение дел в различных нацио-
нальных группах.
Долгое время в отношении аналитической психологии как самостоятельной
аналитической теории и метода существовали определенные предрассудки, возник-
новению которых не в последнюю очередь способствовала определенная ортодок-
сальность среди самих юнгианцев. В последние годы жизни Юнг уделял основное
внимание индивидуации во второй половине жизни (см. статьи Г. Вера и Л. Шлегеля
в этом томе), и некоторые его не совсем четкие высказывания привели к тому, что это
базисное понятие терапевтического метода стало относиться лишь к пожилым
пациентам, перешедшим жизненный рубеж. В результате возникло мнение, будто
344
Дальнейшее развитие аналитической (комплексной) психологии (Ганс Дикман, Эберхарт Юнг)
юнгианская психология непригодна для молодых людей и детей и что к ним в большей
степени подходит теория Фрейда. Это мнение справедливо оспаривали, каждый по-
своему расставляя акценты, прежде всего И. Якоби (Jacobi 1965) и М. Фордхэм
(Fordham 1969). Тем не менее долгое время детской терапии и изучению архети-
пических процессов в ходе развития и стабилизации Я в первой половине жизни не уде-
лялось — и отчасти не уделяется и поныне — должного внимания, хотя в этой области
появились важнейшие работы, например, Виккес (Wickes 1966), Нойманна (Neumann
1963), Кадински (Kadinsky 1964), Фордхэма (Fordham 1974), Якоби (Jacobi 1940) и др.
Другой предрассудок — представление о том, будто аналитическая психология
пригодна лишь для интровертированных людей. Без сомнения, сам Юнг был интро-
вертом, а большинство юнгианцев, как показывают и американские статистики
(Bradway 1964), по своему типу — интуитивные интроверты или хотят таковыми
быть. Здесь, разумеется, определенную роль играет идентификация, а также некая
«мода», и только в последнее время появляются авторы, выступающие в защиту
экстраверсии и ощущающего типа. Подобный предрассудок, безусловно, также
неверен и совершенно не соответствует смыслу концепции типов в том виде, в каком
она была создана Юнгом.
Еще один стереотип, с которым, пожалуй, сталкиваются все новаторы и который
до сих пор не удалось полностью искоренить и психоанализу Фрейда, — это отношение
к их теориям как ненаучным и мистическим. В естественнонаучном развитии запад-
ного мира с его ориентированным на факты и логику позитивизмом и неопози-
тивизмом делался чрезмерный акцент на абстрактном рациональном мышлении.
Фрейд и Юнг в равной мере стремились показать, какое большое значение имеют
интуитивная и эмоциональная стороны человека (которые до этого практически
игнорировались) как для психического здоровья человека, так и для разработки
философских, научных и религиозных систем. Способность к апперцепции и творчеству
посредством символа является не менее важной предпосылкой функционирования
психики, чем апперцепция посредством органов чувств и мышления. Но если Фрейд
сравнительно быстро отошел от символического уровня и попытался построить
абстрактную систему и интерпретировать символы (см. статью П. Орбана в т. I), то Юнг
продолжал оставаться на уровне символов и заключений по аналогии, в которых образ
всегда указывает на факты, не поддающиеся рациональному объяснению, в форме «как
будто». О том, в какой мере эта концепция соответствует современному научному
мышлению, свидетельствуют взгляды представителей двух далеких друг от друга
областей — антрополога Леви-Стросса и физика Шрёдингера. Шрёдингер (Schrödinger
1969) формулирует эту идею весьма убедительно: «Установка того времени (XIX века,
выступавшая за объективное описание) отличалась от нынешней. Она была несколько
наивной. Она заключалась в том, что любая модель, которую мы могли бы создать, будет
ошибочной и рано или поздно должна быть модифицирована; и тем не менее где-то
на заднем плане есть представление о том, что настоящая объективная модель
существует (причем существует подобно платонической сфере идей), что в силу
недостатков человека к ней можно приближаться лишь постепенно, вероятно, даже
так и не достигнув ее. От этой позиции в настоящее время отказались. Ошибки,
которые мы совершаем, относятся уже не к деталям, а носят общий характер.
Мы осознали ситуацию, которую, пожалуй, можно обобщить следующим образом:
когда мы рассматриваем объекты с очень близкого расстояния, причем в течение
короткого времени, мы видим, что природа ведет себя совершенно иначе по сравнению
с тем, что мы обнаруживаем в видимой и осязаемой сфере окружающих нас предметов,
и начинаем понимать, что ни одна модель, создаваемая нами на основе опыта, никогда
не может быть “истинной”. Полностью удовлетворительная модель подобного рода не
только недостижима на практике, но ее вообще трудно себе представить. Или, если
345
быть более точным: мы, разумеется, можем думать об этом, но что бы мы ни придумали,
это будет неверным. Возможно, не столь бессмысленным, как “треугольный круг”,
а скорее нечто вроде “крылатого льва”».
Именно в такой ситуации, по мнению представителей аналитической психологии,
находится также и глубинная психология. В таких важных областях, как архетипы,
индивидуация и Самость, мы описываем модели для понимания природных дан-
ностей, которые с помощью «правильной» модели непостижимы вовсе, — их можно
раскрыть только с помощью множества пересекающихся, дополняющих и даже
не совсем согласующихся моделей, описывающих то или иное их воздействие.
При этом есть еще и тот недостаток, что, в отличие от физики, психологические
бессознательные факты нельзя проверить экспериментально. В какой степени
отдельный символ может быть раскрыт с помощью такой модели в его динамическом
чувственном проявлении, демонстрирует, например, книга «Хромающий человек как
символ», написанная Засом (Sas 1964), — представителем цюрихской школы, которая
специально и углубленно занималась изучением символов.
С другой стороны, в аналитической психологии существует множество постулатов
и гипотез, доступных проверке с помощью естественнонаучных методов и не
лишенных эмпирических исследовательских методик. Так, например, Зайфен (Sei-
fen 1974b) выступает за оценку теоретических постулатов аналитической психологии
методами психологии, поскольку для того, чтобы в полной мере эмпирически
обосновать теоретические положения, клинического наблюдения во время терапев-
тического процесса оказывается недостаточно. Свои основные идеи, касающиеся
проблем научного метода в узкой сфере аналитической психологии, он обобщает
в следующих пяти пунктах:
1. К. Г. Юнг сам считал себя эмпирическим психологом.
2. Аналитическая психология не имеет своего особого научного статуса, а отно-
сится к области эмпирической психологии.
3. Основные средства эмпирической научной работы, то есть наблюдение и изме-
рение, используемые для верификации гипотез, являются одновременно формой работы
в рамках аналитической психологии и характеризуют ее как номотетическую науку4.
4. Гносеологическое значение образного аспекта связывает аналитическую
психологию с чисто эмпирическим научным методом.
5. Индуктивный подход является основополагающим также и для установления
смыслового содержания архетипических образов.
Именно в этой сфере образов, к которой относятся также мифологемы и которая
имеет огромное значение для аналитической психологии, до сих пор существует лишь
качественное описание, основанное на известных источниках и доступных проверке
наблюдениях. «Наверное, можно было бы уточнить эти описания с помощью
семантического дифференциала (Осгуда) и его модифицированного варианта,
разработанного Эртелем, а наблюдаемые взаимосвязи, например, между образами
целостности и Бога, представить в форме количественного анализа подобия».
От этих представлений отличаются другие научно-теоретические рассуждения,
например, Л. Штейна (Stein 1966), который ссылается на идеи известного философа
Бернарда Мэйо. Он делает вывод, что аналитическая психология в силу своих гипотез,
равно как современные естественные науки или психоанализ Фрейда, выходят за рам-
ки эмпирической науки. По мнению Мэйо (Mayo 1954), вопрос о том, существует
ли теоретическая единица (entity) и реальна ли она, несущественен. Гипотезы,
в отличие от фактов, нельзя наблюдать. Научную единицу можно определить лишь
с точки зрения той функции, которую она выполняет, в рамках определенной сферы
науки. Существуют многочисленные теоретические единицы подобного рода,
например, позитрон, фотон или электрон у физиков, ген у биологов, фрейдовское Оно,
346
Я и Сверх-Я (см. статью А. Холдера о психическом аппарате в т. I), юнгианские

архетипы и деинтеграты по Фордхэму. Ученые нередко высказывают утверждения,
которые не являются эмпирическими и дескриптивными по отношению к феноме-
нам. Истинная их цель — охарактеризовать то, что, собственно, подразумевается под
этими утверждениями. Именно с этого момента и начинается теория. Теоретизи-
рование — это не осмысление общих положений; подлинное его намерение состоит
в том, чтобы охарактеризовать неэмпирические объекты, компоненты которых
недоступны наблюдению. Следовательно, эти теоретические единицы нельзя вывести
из феноменов, напротив, они характеризуют порядок, из которого можно вывести
феномены. Поскольку эти теоретические положения не описывают феномены,
их нельзя также верифицировать или фальсифицировать с помощью теста. Эти пред-
ставления Мэйо во многом сходны с представлениями, которые отстаиваются
во Франкфуртской школе Адорно.
То, что глубинная психология сегодня все больше старается доказать или отрефлек-
сировать свои научно-теоретические основы, без сомнения, есть признак возрастающей
«академизации». И здесь аналитическая психология тоже не исключение.
ДИАГНОСТИКА И ТЕОРИЯ НЕВРОЗОВ

Диагностическая работа в аналитической психологии опирается в основном
на теорию комплексов (диагностику комплексов)5 и на типологию (диагностику
типов). Истоки диагностики комплексов следует искать в ранних исследованиях,
связанных с ассоциативным экспериментом. Благодаря тесту словесных ассоциаций,
проведенному среди родственников, удалось, в частности, выявить специфические
и общие для членов семьи характеристики, важные с точки зрения нозологии. Обзор
результатов этого исследования представил К. А. Майер6 (Meier 1968). У. Эшенбах
(Eschenbach 1970) выступает за то, чтобы в результате диагностической работы
получать как психограммы с детальной диагностикой комплексов, так и типограммы.
То и другое, безусловно, должно предшествовать любой форме кратковременной или
фокальной терапии. При этом пара функций ощущения и интуиции образует
уровень восприятия, а чувства и мышления — уровень оценки. Оба уровня представ-
ляют собой функциональные единицы различных функций, и это позволяет создать
более динамичную модель, чем соответствующая типологическая классификация.
В ходе диагностической работы становится ясным, на каких функциональных
уровнях и у каких функций как таковых возникают диссонансы и при каких
типологических констелляциях могут возникать наибольшие нарушения.
Различные авторы применяли тест Роршаха с учетом данных, полученных при
помощи ассоциативного эксперимента. При этом в ассоциативном эксперименте
вместо обычно используемых стимульных слов, где важна абстракция, применяются
образы, где главный акцент делается на эмоциональности. Это позволяет выйти
за рамки реакций со стороны личного бессознательного и охватить коллективную
сферу. Если речь при этом идет об архетипическом образе, то он будет корреспондиро-
вать с архетипическим компонентом комплекса в ядерном элементе7. Этот образный
аспект сравнительно легко доступен научному наблюдению и статистическому анализу.
Важный вклад в изучение данной проблемы внес Кадински (Kadinsky 1965).
Наряду с работами по психологии Я он также занимался исследованиями с использо-
ванием теста Роршаха. Ему удалось выявить новые структурные элементы и выделить
важнейшие факторы, влияющие на развитие личности. Он критикует наивное
представление, бытующее в психодиагностике, которое исходит из наличия чего-то
постоянного и неизменного. Участие исследователя в диагностическом процессе
вынуждает нас говорить об условности объективной оценки. По мнению Кадински,
347
характер нашего знания определяется степенью вероятности. Наше знание, приобре-

тенное в психодиагностике, и есть то самое вероятностное знание, при этом
вероятность определяется необратимостью.
Следовательно, понятие личности точно так же нельзя объективировать, как нель-
зя говорить о структуре личности в смысле абсолютной универсальности. Разные
психотерапевтические школы, теории которых отчасти противоречат друг другу, имеют
нечто общее — они постулируют единство личности. Тем самым уже при диагностике
мы сталкиваемся с базисным представлением аналитической психологии, поскольку
эта концепция единства личности привносится аналитиком в терапевтическую
ситуацию. Она относится к системе понятий терапевта и не обладает качеством
объективного осмысления (Kadinsky 1963). То же самое касается и прогностической
оценки. Она тоже является результатом взаимодействия аналитика и анализанда.
Кадински предпринял попытку использовать картинки теста Роршаха не как
вспомогательное средство, а в качестве психологических структурных элементов как
таковых и, отталкиваясь от них, систематизировать психологические знания,
полученные при наблюдении. При этом он подчеркивает, что система понятий
исследователя оказывает влияние на наблюдение. Все психологические данные
отчасти определяются исследователем и его личностью, причем степень связанной
с этим релятивизации результатов нельзя определить априори. Следовательно,
выявленные одним исследователем факторы у другого исследователя могут иметь
совершенно иные взаимосвязи и значения.
Проективными методами8 занимался также Клопфер (Klopfer 1955), который
исследовал теоретическое значение аналитической психологии для их развития.
По его мнению, общая проблема взаимосвязи между результатами теста Роршаха
и типологией, разработанной в аналитической психологии, пока еще далеко не реше-
на. Единственно надежно установлена связь между особой способностью учитывать
элементы оттенков в картинах, образованных кляксами, и преобладанием функции
ощущения. Бессознательные проекции, выявляемые с помощью различных проек-
тивных методов, могут оказаться ценными исходными точками для ассоциаций
и амплификаций не только при диагностике, но и в последующей терапии.
Другую возможность диагностики комплексов продемонстрировал Дикманн
(Dieckmann 1967, 1974а) в своих работах, посвященных любимым сказкам детей,
которые наряду с финально-проспективным значением в рамках терапевтического
процесса имеют также диагностическое значение9. По его данным, 85% лечившихся
у него пациентов называли конкретную сказку, от которой в детстве исходило
совершенно особое очарование. У взрослого пациента эта любимая детская сказка
особым образом связана с неврозом (комплексом) и структурой личности (типоло-
гией). На субъектном уровне10 отдельные персонажи сказки часто представляют
собой персонификацию бессознательных комплексов. Согласно Якоби (Jacobi 1940),
признак невроза, в отличие от временной идентификации, состоит в парциальной или
тотальной идентификации Я-комплекса11 с архетипическим образом как ядерным
элементом комплекса. Идентификацию подобного рода можно легко выявить,
выяснив, какую сказку пациент больше всего любил в раннем детстве. Таким образом,
любимая сказка может отображать внутренний лейтмотив сформировавшегося
в дальнейшем характера и типичные черты личности.
Кроме того, любимые детские сказки могут привлекаться для типологической
диагностики. С одной стороны, сказки вообще могут оказаться весьма полезными при
изложении проблемы типологии, но с другой стороны, в практической работе становится
очевидным, насколько сложно соотнести сказки и психологические функциональные
типы. Точно так же зачастую оказывается невозможным говорить об интро- или
экстравертированном герое, тем более что в ходе дальнейшего действия он проходит
348
фазы как интроверсии, так и экстраверсии. Очень высокий процент пациентов, которые
неспособны назвать любимую детскую сказку, имеют экстравертированную установку.
У пациентов, принадлежащих к этому функциональному типу, ведущей функцией
является интуиция. Статистически значимо разделение рациональных и иррацио-
нальных функций. Можно сказать, что люди с более выраженной склонностью к интро-
версии и соответствующим умением обращаться с внутренними объектами, которые для
них притягательны, особенно при наличии выраженной интуитивной способности, чаще
всего склонны к тому, чтобы наполнять архетипические структуры содержаниями
коллективных фантазий. И наоборот, у экстраверта, как известно, гораздо более важную
роль играют внешние реальные объекты, к тому же экстраверт значительно меньше
ориентирован на интрапсихические переживания. Этим и объясняется то, что многие
экстравертированные пациенты не могут назвать любимую сказку. В отличие от них
интроверты значительно больше нуждаются в проникновении во внутренний мир, чтобы
подготовить отношения с внешним миром, поскольку реальные внешние объекты таят
для них угрозу. Кроме того, относительная открытость к иррациональным компонентам
мира и собственной психике способствует, по-видимому, появлению любимой сказки.
Далее, следует обратить внимание на относительно часто наблюдаемый выбор сказок
определенного писателя. В частности, типологическая классификация соответствует
типологии, представленной в творчестве писателя. Поэтому, например, интроверсия,
чувство и интуиция занимают значительное место в сказках Андерсена.
Еще в 1944 году Грей и Уилрайт начали заниматься разработкой типологического
теста по Юнгу. В настоящее время этот тест состоит из 80 вопросов, которые были
отобраны после многолетней проверки. Этот тест доказал свою пригодность и надеж-
ность и используется в самых разных учреждениях. К. А. Майер (Meier 1969)
и У. Дикманн (Dieckmann 1975) создали вариант этого теста, который широко
используется в немецкоязычных странах.
В последние годы в немецкоязычных странах изложением общей и частной теории
неврозов в аналитической психологии занимались прежде всего Зайферт (Seifert 1971)
и Вильке (Wilke 1972). Общая теория неврозов аналитической психологии основывается,
в первую очередь, на теории комплексов, типологии и теории архетипов; кроме того,
Зайферт выделил ряд новых аспектов, из которых мы здесь назовем наиболее важные:
1. Актуальный конфликт связывает невроз с требованиями современности
и делает понятными динамические силы невроза.
2. В рамках подхода, ориентированного на целесообразность, задается вопрос,
какие задачи пациент выполнять не хочет, каких трудностей он пытается избежать.
3. В рамках подхода, основанного на теории регрессии, исследуется поток либидо.
4. В рамках подхода, основанного на теории либидо, терапевт ставит целью
высвобождение энергии, связанной с неврозом.
5. В рамках генетического или генетически ориентированного подхода обраща-
ется внимание на историю невроза.
6. В рамках подхода, основанного на теории ролей, невроз проявляется, например,
в идентификации Я с Персоной.
7. В рамках культурно-теоретического подхода невроз определяется как неудачная
попытка индивида решить в самом себе общую проблему времени.
8. В рамках подхода, основанного на теории конфликта, утверждается, что недо-
вольство самим собой — это черта цивилизованного человека как такового.
9. В финальной теории невроза наряду с его значением в рамках процесса
индивидуации рассматриваются также цели, преследуемые с упрямством, изощрен-
ными аранжировками и беспощадной настойчивостью.
10. В рамках теории креативности невроза исходят из гипотезы о влечении к само-
осуществлению.
349
В качестве других важных подходов к пониманию неврозов Зайферт называет

подходы, основанные на теории морали, развития и диссоциации.
Вильке (Wilke 1972) исходит из того, что и к проблеме неврозов можно подходить
лишь с учетом отношений переноса и контрпереноса, а потому в теории неврозов нельзя
вести речь об объективной — то есть оторванной от этого уровня отношений —
нозологии. Скорее, следует говорить об обеспечении необходимым пространством для
индивидуального развития.
Французский аналитик Ролан Кахен (Cahen 1972) продемонстрировал взаимосвязь
между различными функциональными типами и симптоматическими неврозами.
Так, запруженное в бессознательном и, соответственно, оппозициональное чувство
предрасполагает к истерическим телесным симптомам, запруженное в бессозна-
тельном мышление — к навязчивым мыслям и навязчивостям, запруженная интуиция
ведет к маниакальным расстройствам, а запруженное ощущение становится причиной
фобических страхов. Автор говорит об опасности диссоциации психики и доказывает
положения теории диссоциации при неврозах.
Англо-американскими авторами представлены публикации, в которых подробно
рассматриваются определенные картины болезни; это, в частности, работы Флаута (Flaut
1974) об алкоголизме, Метманна (Mettmann 1956, 1957, 1958) о шизофрении, Алекса
(Alex 1968) и Гобсона (Hobson 1955) о депрессии. Из всего обилия специальных
исследований и описаний отдельных случаев, на которых мы здесь не будем останав-
ливаться, следует выделить работы У. Дикманн (Dieckmann 1974) и Вильке (Wilke 1974),
посвященные депрессии. Вильке обсуждает две возможности, из которых может
исходить исследователь: во-первых, из частной теории неврозов, ориентированной на
невроз, во-вторых, из теории, ориентированной на Персону, Я, Тень и т.д. При этом
большое значение имеет то, какую особую роль при определенной болезни играют Эго,
Анимус и Анима, Самость и т.д., на чем подробно останавливались Гордон (Gordon 1961)
и Уильямс (Williams 1962). Вильке и У. Дикманн представили результаты работ
исследовательского коллектива, разрабатывавшего специфическую, с точки зрения
нозологии, феноменологию депрессивных заболеваний. Персона депрессивного человека
используется в качестве защитной функции против орально-демонизированного
внешнего мира, воспринимаемого в негативном аспекте элементарного характера
великой матери (Neumann 1956). Из-за того, что Эго депрессивного человека расщеплено
на компоненты, контаминированные Сверх-Я и Тенью, в нем закрепляется сильнейшая
амбивалентность. Первое время деструктивная энергия остается связанной в Тени.
Проблематика Самости проявляется в поиске надежной основы в глубине психики.
Об особом архетипическом аспекте ситуации, провоцирующей депрессивные
заболевания, пишет У. Дикманн (Dieckmann 1974). Она отмечает, что провоцирующую
ситуацию этого заболевания можно обозначить архетипическим образом «неудачной
жертвы». Кроме того, ее исследование привлекает особое внимание психоаналитиков,
занимающихся изучением проблематики нарциссизма (Kohut 1973). Так, в частности,
Э. Якобсон подчеркивала, что конфликт разыгрывается не между Сверх-Я и Я, а внутри
Я. Автор последовательно рассматривает также взаимосвязь между деперсонализацией
и меланхолической депрессией и различные механизмы идентификации в этих двух
состояниях. «И то, и другое вытекает из нарциссических конфликтов, и то, и другое,
по-видимому, предполагает объектные отношения нарциссического характера...
При депрессии Сверх-Я направляет враждебность на Я или на Самость. При деперсо-
нализации определенная часть Я использует агрессию, чтобы устранить “плохую” сто-
рону... Сверх-Я и часть Я могут легко объединять свои силы, чтобы бороться с не имею-
щей ценности, униженной, инфантильной Самостью» (Dieckmann 1974, 218-219).
Кадински (Kadinsky 1964) исходит из того, что сознание Я взрослого человека
развивается из многочисленных частичных компонентов Я, из которых главная роль
350
принадлежит так называемому конкретному Я и Я-фантазии. При этом конкретное

Я соответствует, в сущности, описанному также Рене Шпицем (Spitz 1967) телесному
Я (см. статью Й. Шторка в т. II). Оно служит постижению внешней реальности, для
чего использует органы чувств, то есть функцию ощущения. Этому конкретному
Я противостоит в постижении внутренней реальности Я-фантазия. Кадински
утверждает, в частности, что невротическую симптоматику можно рассматривать
с точки зрения разного рода возможных нарушений конкретного Я и Я-фантазии.
К таким нарушениям относятся доминирование или подчинение конкретного
Я, а также доминирование или подчинение Я-фантазии. Для иллюстрации Кадински
выбирает пример энуреза. В качестве детского терапевта он рассматривает невро-
тическую симптоматику в детском возрасте с точки зрения возможных нарушений,
обусловленных конкретным Я или Я-фантазией, поскольку оба компонента Я пока
еще не слились воедино и пока еще не представляют собой Я-сознания взрослого
человека, которое возникнет позднее.
Психосоматические исследования в рамках аналитической психологии начались
с фундаментальных открытий, сделанных при помощи ассоциативного эксперимента.
Они тесно связаны с теорией комплексов, согласно которой в формировании комплек-
сов решающую роль играют эмоции. Вследствие сохранения комплексов могут
возникнуть симптомы и симптоматические действия, которые проявляются сомати-
чески и при определенных обстоятельствах ведут в дальнейшем к появлению истинных
органических нарушений. Для соматической медицины из этого вытекает вывод
о необходимости устранения комплексов, играющих важную патогенетическую роль.
Еще в 1950 году, существенно расширив рамки этой концепции, К. А. Майер предло-
жил рассматривать психофизическое функционирование — из-за невозможности
представить каузальную корреляцию — синхронистически: «Феномены подобного
рода представляются мне необходимыми для правильного психофизического функцио-
нирования, то есть для здоровья как в физическом, так и в психическом смысле, включая
индивидуацию. Без сомнения, Самость должна охватывать все психические репрезен-
танты тела» (Meier 1962, 658).
Что касается понимания психосоматических заболеваний, мы должны указать
на значение диалогических отношений между аналитиком и анализандом, в которых
осуществляются отношения переноса и контрпереноса (см. статью А. Циглера в т. I).
В рамках диалектического процесса аналитической терапии, то есть в рамках ком-
муникативных отношений между терапевтом и пациентом, центральное место
занимает вербализация, при этом нельзя также ставить под сомнение роль сущест-
вующей наряду с этим интенсивной невербальной коммуникации. То есть при психо-
соматических заболеваниях в общение пациента и терапевта включается также язык
тела. Во взаимосвязи соматизации и символизации не может быть никаких сомнений.
Симптоматика при психосоматическом заболевании есть выражение частичной
потери коммуникации, при этом вместо конфронтации с реальным внешним объек-
том возникает симптом, выполняющий те же функции. Благодаря симптому, а именно
благодаря его экспрессивному характеру, отчасти сохраняется связь с визави. В ходе
аналитического процесса, точнее, в рамках отношений переноса и контрпереноса,
раскрывается и прорабатывается коммуникационное расстройство, лежащее в основе
симптома. Терапевтический процесс базируется на диалоге между аналитиком
и анализандом, и в этот процесс должна быть интегрирована психосоматическая
теория, ориентированная на концепцию коммуникации.
Эта концепция лежит также в основе различных публикаций и монографий,
из которых здесь следует упомянуть работы Г. Шмальца (Schmaltz 1955) и Б. Зоммера
(Sommer 1955). В своем исследовании пубертатной анорексии как телесно-психи-
ческого расстройства Зоммер констатировал, что при всех индивидуальных различиях
351
существуют четкие параллели в базисных феноменах пубертатной анорексии,

которые заключаются в попытке избежать присущего данному возрасту кризиса.
Ни в сфере принятия пищи, ни в сфере желанных, но вместе с тем отвергаемых
любовных отношений «насыщение» невозможно, а потому через отказ от принятия
пищи предпринимается попытка переместить обе сферы на духовный уровень, чтобы
таким образом де-материализовать начинающуюся конфронтацию между телом,
душой и духом. Отказ от принятия пищи сопровождается стремлением устранить
пространство и время и, следовательно, значительной потерей ощущения реальности.
Теряется возможность «излучать» объектное либидо, что приводит к значительной
дезориентации и внутреннему напряжению. И в этом случае излечение связано с про-
живанием обусловленного природой кризиса. Проживание этого кризиса опять-таки
связано с динамически-коммуникативным процессом конфронтации с другим
человеком, в результате чего устраняются старые фиксации, и пациент имеет
возможность проделать тот путь, который не был пройден раньше и послужил
причиной неправильного развития и заболевания.
АРХЕТИПЫ И ИХ ОБРАЗЫ (ИССЛЕДОВАНИЕ СИМВОЛОВ)

Аналитическая психология видит одну из своих важных задач в исследовании
архетипических фигур с точки зрения их психической подоплеки и символического
характера. Поэтому действенности и значению таких фигур уделяется особое
внимание. Это ведет к открытию структурных элементов психики, общечеловеческих
чувственных качеств, так называемых архетипов (см. также статью К. Т. Фрейя-
Верлина в этом томе). В качестве структур они выступают как психика «в себе»,
они существуют априори, но сами по себе непредставимы. В ходе развития человека
и культуры они раскрываются во все новых символических структурах, архетипи-
ческих образах, которые в зависимости от индивидуального или исторического фона
позволяют выявить соответствующую форму.
Разные авторы уделяли особое внимание исследованию этого феномена. При этом
в их распоряжении есть два метода и пути. Во-первых, изучение формальной
структуры архетипической сферы, во-вторых, исследование феноменологии архети-
пов, то есть архетипических образов.
Так, например, Маккалли (McCully 1971) попытался связать психологию архети-
пов и метод Роршаха. При этом он исходил из того, что картинки, образованные
кляксами, активизируют психические центры в результате того, что структура этих
картинок подобна структуре самой психики. Данные, полученные с помощью теста
Роршаха, он пытается более точно определить посредством символического понима-
ния, разработанного в аналитической психологии. Развертывающийся при выполне-
нии теста Роршаха психологический процесс понимается по аналогии с процессом
индивидуации. Еще до этого Мереи (Merei 1953) и Браун (Brown 1953) изучали
характеристики таблиц Роршаха и пытались выявить их символический характер.
Однако их понимание и интерпретация, наряду с индивидуальными факторами,
определяются также структурами, содержащимися в материале, и их динами-
ческими особенностями.
Важная характеристика любого символа — его биполярность, которая объясняется
тем, что он per definitionem12 объединяет бессознательный архетип с материалом,
представленном в сознании. Поскольку каждый символ представляет собой интеграцию
разнообразных противоречий между сознанием и бессознательным, личным и коллек-
тивным, прошлым и настоящим и т.д., он определяется также как «coincidentia opposi-
torum»13. Однако символ — это не только противоречие, но и результат процесса,
проходящего через различные этапы или фазы, а также его разрешения. Крайтлер (Kre-
352
itler 1965) подробно исследовал отдельные стадии этого процесса символообразования

и, выделив последнюю, так называемую десятую категорию, нашел подтверждение для
«coincidentia oppositorum», поскольку в ней проявляются как противоречия, так и их раз-
решение. При этом фактор «противоречие» определяется сложностью и композицией
формы, а фактор «разрешение» — ее доброкачественностью. Следовательно, символи-
ческие реакции определяются не факторами противоречия или разрешения, а только
фактором «противоречие и разрешение». Тем самым, было найдено феноменологическое
и экспериментальное подтверждение признака «противоречие и его разрешение».
С давних пор особенно детально изучением символов занимались представители
цюрихской школы и прежде всего сотрудники цюрихского Института К. Г. Юнга.
Представление о проводимой там работе дают многочисленные труды из серии
«Исследования института К. Г. Юнга» (Meier 1949; Schär 1952; Jacobson et al. 1952;
Herzog 1960; Jung, v. Franz 1960; v. Franz et al. 1961; Sas 1964).
Большой вклад в изучение символов внес Эрих Нойманн (Neumann 1956) (см.
также статью Х. Прокопа в этом томе). В своей книге «Великая мать» он дал самое
полное и подробное на сегодняшний день описание архетипа. Значительная часть его
научной работы была посвящена женской психологии (Neumann 1951, 1953)
и, в частности, анализу этого архетипа, который представляет собой пример диф-
ференцированности определенного архетипического круга символов.
Выделив два принципа женского начала, элементарный и изменчивый характер,
Эрих Нойманн провел различие, которое позволяет дать целостную интерпретацию
как переживаний мужчины, связанных с женщиной, как таковой, так и восприятия
мужских качеств женщиной. (Внутреннее восприятие противоположного пола
предполагает признание внутренних инстанций Анимы и Анимуса, из-за чего
психическая структура человека предстает гермафродитической. Характер означает
здесь две вещи: во-первых, он отображает своеобразие психики в соответствии
с психическими структурами и процессами, во-вторых, он представляет собой
женственность, воспринятую в проекции.)
Элементарный и изменчивый характеры — это результат первого расщепления
древнего архетипа матери. Элементарный характер имеет аспект того, что укрывает,
защищает и вмещает в себя. Этим разграничением Нойманн дал прекрасный пример
структуры архетипа, его динамических сил, или эмоциональных компонентов, его
символов, а также его содержательных компонентов и структуры. О том, насколько
близки здесь позитивные и негативные особенности, свидетельствует тот факт,
что тенденция относиться к ребенку как к своей собственности может оказывать
на его развитие негативное и сдерживающее влияние. Другой негативный аспект —
нежелание давать необходимую защиту, то есть, в противоположность прежней
согревающей близости, тенденция отталкивать ребенка и, тем самым, подвергать его
разнообразным лишениям.
Для иллюстрации элементарного характера материнско-природного, куда
включен ребенок и где он — зависимое существо, самостоятельность которого
ограничивается «большими кругами» материнской натуры, Нойманн привлекал
скульптуры Генри Мура (Neumann 1961).
Изменчивому характеру женского начала в противоположность консервативной
тенденции элементарного характера присущи динамические силы, вынуждающие
к развитию и изменению того, что существует в данный момент. Таким образом,
изменчивый характер тоже должен освободиться от изначального доминирования
элементарного характера. Сравнивая два фундаментально отличающихся друг
от друга и противоречащих друг другу принципа с аналогичными принципами
в физике, в качестве примера можно было бы привести центробежную и центростре-
мительную тенденции. Так, элементарный характер пытается проявить свою власть
353
даже там, где происходит изменение, — а это случается всякий раз с появлением
новой жизни — и влиять на то, что меняется и изменилось. И наоборот, изменчивый
характер побуждает к развитию, приносит движение и беспокойство.
Девочка, женщина воспринимают изменчивый характер вначале естественно
и по сравнению с мужчиной относительно спокойно. И наоборот, мальчик относи-
тельно рано вступает в противоречие с женским и материнским началом, по отно-
шению к которому в силу своей половой роли он воспринимает себя другим.
Женщина ощущает изменчивый характер прежде всего в своей телесности. Во время
беременности и родов она сама представляет собой орган и инструмент изменения
собственной структуры, а потому с самого начала беременность связана с проблемой
отношений с Ты. Таким образом, в изменчивом характере восприятие собственной
телесности и опыт отношений с Ты противоположны друг другу.
У мужчины изменчивый характер в наиболее чистой форме представлен в Аниме,
в которой он воспринимает женские качества как свою собственную внутреннюю
женственность и душевность. Необходимость отделения фигуры Анимы от архетипа
матери теперь становится особенно очевидной. Здесь повторяется уже упомянутое
отделение изменчивого характера от элементарного, в результате чего Анима
становится основной носительницей изменчивого характера. Развитием Анимы
из материнской сферы объясняется то, что Анима тоже имеет позитивную и нега-
тивную стороны. Однако ее негативная сторона гораздо менее выражена и не столь
опасна, как у великой матери, у которой нет ничего от Я и самостоятельности
индивида. Анима и присущие ей женские качества уже достаточно развиты и далеки
от своих ранних проявлений. Следовательно, в своих собственных функциях Анима
может побуждать к изменениям, то есть быть главным носителем изменчивого
характера, и чем лучше она с этими функциями справляется, тем определеннее
можно утверждать, что она избавилась от власти великой матери.
Как и любое психическое содержание, Анима вначале предстает перед мужчиной
в проекции, в данном случае на реального человека женского пола. Если у данной
женщины преобладает элементарный характер, то она не станет относиться к муж-
чине как к партнеру и не будет с ним связана индивидуально как личность. Скорее,
она будет переживать в нем архетипическую ситуацию. (Неразвитая и несамо-
стоятельная женщина во времена патриархата воспринимала мужчину, например,
как архетипического отца, который зачинает детей, придает уверенность и обеспе-
чивает женщине социальное положение в обществе.) Если у женщины преобладает
изменчивый характер, то это означает, что матриархальный характер женского
начала — с точки зрения мужчины, негативный материнский комплекс — преодолен,
благодаря чему становятся возможными личные отношения с партнером.
Тони Вольф (Wolff 1959) описала четыре структурных формы женской психики,
и по ее мнению, личные отношения современной женщины затруднены в случае двух
этих форм, а именно у так называемой амазонки и у медиума. Отдельные структур-
ные формы женской психики также соответствуют аспектам Анимы у мужчины.
Мы уже знаем о четырех функциях человека (мышлении, чувствовании, ощущении
и интуиции), и точно так же каждая женщина с самого рождения содержит в себе
четыре структурных формы (мать, гетера, амазонка, медиум). Но, как правило, одна
из функций преобладает, а вторая может дифференцироваться постепенно. Третья
и четвертая сначала являются бессознательными, но впоследствии могут стать
осознанными. Как для процесса индивидуации, так и для аналитической терапии
большое значение имеет то, какая структурная форма преобладает у женщины.
С другой стороны, предпочтение мужчиной определенного типа при выборе парт-
нерши позволяет сделать важные выводы о его Аниме, которую он обычно сначала
проецирует на женщину.
354
Тип «амазонка» — это не зависимая от мужчины женщина, в значительной

степени ориентированная на себя саму. Отстаиваемые ее партнером ценности
являются также и ее собственными. Ее интерес направлен на достижения; ее личная
задача заключается в том, чтобы добиться их. Но она не живет своими или его
успехами, и точно так же ее не выбивают из колеи неудачи. Амазонка — это
вселяющая бодрость подруга мужчины, ей чужды условности, и она не обязывает
мужчину ни к чему личному. Она — конкурентка в хорошем смысле слова, с которой
нужно считаться. В своем негативном аспекте она — соперница брата, не признаю-
щая никакого авторитета или превосходства. Она не терпит и не приемлет ничего,
что неразвито и находится в стадии становления, ни у самой себя, ни у другого
человека. Определяющим является акцент на собственной личности и ее развитии
в рамках современных культурных ценностей.
Так называемая женщина-медиум погружена в психическую атмосферу своего
окружения и духа времени, причем в первую очередь — в коллективное бессозна-
тельное. Она высказывает и проигрывает то, что «высосано из пальца», она говорит для
других, часто активизирует негативное или опасное, когда высказывает сомнительный
аспект некой ситуации или господствующей идеи. Власть коллективного бессозна-
тельного ослабляет Я медиума в противоположность амазонке, которая от него
отдалена. Женщина-медиум идентифицирует саму себя и других людей с архетипи-
ческими содержаниями. Сознание и бессознательное, Я и Ты, личные и неличные
психические содержания не различаются. В отношениях с мужчиной она воплощает
неличную сторону его Анимы. Она нередко мобилизует психические содержания,
которые другой человек в силу их чуждости его Я не может принять сразу. В прежние
времена и в других культурах свойства женщины-медиума (например, ясновидящей,
сивиллы, жрицы) представляли гораздо больший интерес, чем сегодня. И наоборот,
графология и астрология до сих пор дают возможность для самовыражения женщи-
ны-медиума. Однако иррациональные интересы все же представляют собой недоста-
точную замену реальных возможностей удовлетворения жизнью.
В структурной форме «матери» Тони Вольф объединяет компоненты как элемен-
тарного, так и изменчивого характера по Нойманну. «Мать» обращается к тому,
кто находится в стадии становления, неразвит, нуждается в защите, кому грозит
опасность, и окружает его теплом и заботой. Она предоставляет помощь и простор для
развития. Негативный аспект проявляется в чрезмерном проявлении элементарного
характера, то есть в тревожной материнской заботе об объекте и его опеке, когда тот
в этом уже не нуждается, а также в недостаточной вере в его собственные силы
и самостоятельность и постоянном вмешательстве в его развитие. Как и в остальных
структурных формах, женщина, сознающая свою первичную материнскую структуру,
в соответствии с этим формирует и стиль своей жизни. Для нее это возможно в браке,
в профессиях или видах деятельности, связанных с функцией материнства. Элемен-
тарный характер такой женщины в отношениях с мужчиной проявляется в том,
что она видит в нем прежде всего супруга и отца своих детей. Все, что относится
к ее позиции в мире, все, что важно для ее Персоны, оберегается и поощряется.
Поскольку другие ее особенности и способности игнорируются или подавляются,
у близкого мужчины возникает опасность возникновения соответствующего бессозна-
тельного комплекса, то есть мужчина воспринимает себя сыном матери, который
в таком случае склоняется к тому, чтобы преувеличивать свою мужественность,
выбирая определенные профессии или посещая мужские клубы.
«Гетера» как спутница по своей структуре инстинктивно ориентирована на лич-
ность мужчины. В центре ее внимания находятся его индивидуальные интересы
и склонности, которые она стимулирует и поощряет. Она придает ему чувство
субъективной значимости, независимо от коллективных ценностей. Сама она
355
нацелена на эти отношения, поскольку ее собственное развитие требует того, чтобы

сформировать и исчерпать индивидуальные отношения во всех их нюансах и во всей
их глубине. Таким образом, функция гетеры состоит в обогащении индивидуальной
психической жизни мужчины, и этим она вносит важный вклад в его индивиду-
альность. Однако она тоже касается его теневой стороны и субъективной стороны
его Анимы.
Эти базисные представления о четырех женских структурных формах были
подхвачены Улановой, развившей их в одной своей работе (Ulanova 1971), в которой
она исследует различия между личной и неличной отнесенностью, выявленных Вольф,
с точки зрения того, какая у них основа — индивидуальная или коллективная.
Так, например, хотя мать и гетера — фигуры личные, у матери все же преобладают
коллективные аспекты, а у гетеры — индивидуальные. Амазонка и медиум ориенти-
рованы не на людей, а на неличные цели и ценности, причем у амазонки преобладают
коллективные аспекты, а у медиума — индивидуальные. Кроме того, Уланова припи-
сывает каждой из четырех структурных форм доминирующий архетип. Наряду
с соответствующей структурой женской личности она учитывает также отношение
женщины к мужчине и к присущему ей Анимусу. Рассматривая структурную форму
«мать», доминирующим архетипом которой является Великая мать, Уланова в качестве
негативного аспекта выделяет особенности элементарного характера, а в качестве
позитивного аспекта — особенности изменчивого характера. В своем негативном
аспекте этот архетип индуцирует у женщины тревожную озабоченность и стремление
опекать других людей, демонстрируя недостаточную веру в их силы и самосто-
ятельность. Здесь существует лишь уровень отношений зависимости от женщины-
матери, где отчетливо проявляется деструктивная позиция в отношении других людей.
Что касается собственного психического развития, то здесь отчетливо проявляется
проблема идентичности с собственной ролью женщины. С данной проблемой связана
доходящая до мазохизма позиция протеста, которой компенсируется отказ от субъек-
тивности. На этом фоне женщина может реагировать обидой и при соответствующем
подкреплении ощущать себя мученицей, если ее ребенок, для которого она так много
сделала, не выполняет ее ожиданий. Таким образом, склонность женщины реагировать
мазохистскими чувствами зависит от интенсивности и степени ее бессознательной
идентификации с материнским инстинктом. Женщине-матери принципиально
сложнее говорить «нет» в ответ на изъявления потребности или желания других людей,
чем женщинам с тремя другими структурными формами. Нередко женщина с мате-
ринской структурной формой больше ориентирована на Персону мужчины, она вос-
принимает мужа как главу семьи, тогда как Анимус компенсирует ее бессознательное
представление о мужчине и делает его «puer aeternus»14. Таким образом, фигуры
Анимуса, проявляющиеся у этого структурного типа, юны и молоды. В своем позити-
вном аспекте они выступают как революционеры, творческие художники, философы
или как сексуально возбуждающие фигуры, а в негативном аспекте — в качестве
своенравных юношей, которых никто не понимает, или потенциально творческих
мужчин, так и не развивших своих талантов и постоянно начинающих новые проекты,
но ничего, однако, не доводящих до конца.
К структурной форме гетеры относится архетип Великого отца, который в своем
позитивном аспекте обеспечивает формирование индивидуальных отношений
женщины. Женщина с подобным типом личности пробуждает индивидуальность,
субъективную психическую жизнь у себя самой, а поскольку она придает другому
человеку чувство личной значимости, то и у него — тоже. Таким образом, женщины
со структурой гетеры в качестве дочерей ориентированы на мужчину, причем в пер-
вую очередь на его Тень и на субъективные стороны его Анимы. Анимус у типа
гетеры — герой. В своем позитивном аспекте он освобождает девушку от связи
356
с отцом и обеспечивает партнерские отношения, в своем негативном аспекте одино-

кий герой становится агрессивным, деструктивным по отношению к женщине и
насильственным образом разрушает все связи с людьми.
К структурной форме амазонки в качестве доминирующего архетипа относится
дева, и этот архетип в своем позитивном проявлении констеллирует у женщины
самодостаточное существование. Женщина этого типа личности независима и
убеждена в ценности своей собственной личности. Она обладает развитым Я,
независимо и по-женски посвящает себя культурным ценностям. В своем негативном
аспекте амазонка остается в рамках первоначальных отношений мать-дочь, и это
мешает ей развивать индивидуальную женственность, к тому же на нее влияет
Анимус матери, что может выражаться в тенденции к развитию мужественности, в
эмоциональной холодности и подавлении сексуальности. Особый соблазн и опасность
она представляет для тех мужчин, у которых нет связи со своими собственными
инстинктами. В качестве подруги мужчины она в первую очередь ориентирована на
свое Я. Анимус у типа амазонки — это Анимус-отец, который в своем позитивном
аспекте репрезентирует духовного лидера и советчика и тем самым стимулирует у
амазонки ее собственное духовное развитие. В своем негативном аспекте он требует
насильственного отделения дочери от ее матери, из-за чего возникает опасность
потери связи с женскими корнями.
В структуру медиума входит доминирующий архетип мудрой женщины, кото-
рому присущ характер провидицы и пророчицы. Тем самым, женщина этого типа
вдохновляет и других людей на осознание ими с ее помощью собственных содержа-
ний. Если она установила отношения с мужчиной, обладающим сильным Я, в таком
случае она может быть для него серьезным помощником, тем более, что она ориенти-
рована на объективную сторону его Анимы. В своем негативном аспекте архетип
мудрой женщины констеллирует избыток содержаний коллективного бессозна-
тельного, особенно у человека со слабо развитым Я.
Теме женской психологии и месту женщины в нашей культуре и в обществе
посвящены и другие работы. В рамках данной статьи упомянем лишь столь же
важные работы К. Бруннера (Brunner 1963), И. Якоби (Jacobi 1968) и Э. Юнг15
(E. Jung 1967) и др., хотя мы нисколько не умаляем их значения, тем более что отчасти
речь идет о крупных монографиях.
И. Якоби, а также Эстер Хардинг (Harding 1938, 1949) особенно подробно
занимались изучением места женщины в наше время, ее культурными задачами,
а также изменениями ее ролевого поведения. В качестве особенности нашей
культурной эпохи Зингер (Singer 1974) выделяет архетип андрогении, который при
определенных условиях приводит к плодотворной регрессии. В наше время сближе-
ния мужских и женских атрибутов и форм поведения оба пола добились таких
больших достижений в сфере науки, что нуждаются в нашем особом контроле.
Осуществляемый через технические достижения «мужской» контроль может
предотвратить разрушение нашей цивилизации. С другой стороны, ему противостоит
контроль женщины, которая может решать, принять или отвергнуть свою роль и за-
дачу как матери. Со смещением бессознательной ориентации связано также
компенсаторное смещение в бессознательных образах Анимы и Анимуса, чем под-
тверждается их изменение в определенной культуре. Из этого вытекает также
необходимость заново исследовать соответствующие архетипы и их образы с учетом
этих изменений.
Благодаря работам, которые здесь отчасти были изложены подробно, а отчасти
лишь упомянуты, у нас есть детальный анализ женской психологии и архетипа
великой матери. По сравнению с ним работа, проведенная по анализу архетипа
великого отца, в определенной степени представляется неполной, хотя разные авторы
357
независимо друг от друга внесли свой вклад в разработку этой проблемы. В работе,
посвященной фигуре великого инквизитора, Э. Юнг (E. Jung 1971) описал крайнюю
односторонность фигуры отца, ориентированной исключительно на логику. Бах (Bach
1972) исследовал характерные черты архетипических отношений между отцом
и сыном и, исходя из позитивных и негативных сторон отношений между реальным
отцом и сыном, выделил четыре опсновных типа. При этом перед сыном стоит задача
дифференцировать личного отца и отцовский архетип.
С давних пор исследование сказок занимало в аналитической психологии видное
место (см. статью У. Груммеса в т. I). И здесь мы можем упомянуть только важнейшие
работы. Такие авторы, как фон Байт (von Beit 1952, 1957), Г. Дикманн (Dieckmann
1966), фон Франц (von Franz 1955, 1961, 1970, 1972b), Лайблин (Laiblin 1936, 1943,
1969) и др. получили международную известность и признание. Важный вклад
в изучение этой темы внесла также Аниела Яффе, личный секретарь, биограф и издатель
писем Юнга, опубликовав работу «Образы и символы в сказке Э. Т. А. Гофмана “Золотой
горшок”» (в: Jung 1950). Это исследование высоко оценил сам Юнг. Работы Дикманна,
посвященные любимым детским сказкам, по причине их диагностической ценности
уже были упомянуты в предыдущей главе. Кроме того, помимо архетипического уровня
они включают в себя аспекты психологии развития и терапии (von Beit 1952, Dieck-
mann 1974b). На примере мотивов сказок наряду с психологией комплексов и архе-
типов можно также показать динамические факторы и особенно четко — изменения
в структуре Я-комплекса. Согласно Дикманну (Dieckmann 1974с), сказки из «Тысячи
и одной ночи» особенно пригодны для иллюстрации архетипической основы процесса
индивидуации. Здесь наряду с темой экзистенциальной угрозы и парциальной
кастрации можно увидеть взаимодействие как между Эго и комплексами индивида,
так и между архетипами коллективного бессознательного.
СНОВИДЕНИЯ
В прошлые годы благодаря открытию Асерински (Aserinski 1953), Дементом
(Dement 1955) и Кляйтманном (Kleitmann 1957) так называемых REM-фаз16
исследователи, занимающиеся экспериментальным изучением сновидений, добились
значительных успехов, благодаря чему мы узнали много нового и фундаментального
о воспоминаниях в сновидениях, особенно о периодичности снов. К. А. Майер (Mei-
er 1971) говорит об общем значении периодичности: «Постоянно сталкиваясь
с периодичностью в биологии, мы можем быть уверены, что имеем дело с фунда-
ментальным законом, который нуждается в самой основательной и тщательной
проверке». Еще до него Томас Б. Кирш (Kirsch 1968) задался вопросом, какой вклад
аналитическая психология может внести в понимание новых результатов экспери-
ментального исследования сна и сновидений. Оба автора рассматривают разрабо-
танную Фрейдом концепцию так называемого цензора; при этом в рамках данных
исследований появилась возможность имитировать цензор сновидения: испытуемого
будили после каждой REM-фазы, и весь материал сновидения мог быть осознан
(см. также статью А. Беккер в т. I). Тот факт, что отдельные испытуемые в ходе
эксперимента с депривацией REM-фазы не видели снов и негативно реагировали
на это, наводит на мысль о биологической цели сновидений, гомеостатическая
функция которых практически не подвергается сомнению. Эта функция тесно
связана с периодичностью появления сновидений.
То, что сновидения, имеющие высокий эмоциональный заряд, спонтанно запоми-
наются лучше, чем сновидения, менее эмоционально окрашенные, — факт, известный
уже давно. Майер сумел подтвердить эти данные в своей лаборатории, занимающейся
изучением сна и сновидений, при Клинике и исследовательском центре юнгианской
358
психологии в Цюрихе (Meier 1968). Далее, сильный эмоциональный заряд способен

справиться с цензором, в результате чего сновидец пробуждается, и уже благодаря
этому осуществляется связь между сновидением и сознанием. Очень высокий
процент эмоционально насыщенных сновидений составляют архетипические сны.
Поэтому предлагалось исследовать эти так называемые «большие сны», используя
возможности современного изучения сновидений и сна. Майер соглашается с К. Хол-
лом (Hall 1966) в том, что такое исследование возможно лишь с привлечением
статистических методов содержательного анализа17, убедительный пример чему
он привел в своей монографии, посвященной античной инкубации и современной
психотерапии (Meier 1949). Тем самым, современное исследование сна и сновидений
позволяет получить важную информацию как об архетипах коллективного бессо-
знательного, так и о феноменах синхроничности, под которыми мы понимаем
события, обнаруживающие совершенно явное совпадение внешних и внутренних
условий, но не имеющие при этом причинного объяснения.
Наряду с работами, посвященными современному экспериментальному исследо-
ванию сновидений (Meier 1950), К. А. Майер занимался и более старыми теориями
сновидений, а также изучением взаимосвязи между сновидением и комплексом
(Meier 1972).
Далее, в силу своей особой выразительности и важности предмет специального
изучения представляет собой инициальное сновидение. Такое исследование является
составной частью диагностической работы и вместе с тем начальной стадией аналити-
ческой терапии. Однако здесь до сих пор пока еще нет полной ясности относительно
определения. Отдельные авторы, такие, как Якоби (Jacobi 1940), говорят о группе
инициальных сновидений, другие понимают под инициальным сновидением первое
большое типичное сновидение, которое с особой отчетливостью демонстрирует
психическую проблему сновидца и начало конфронтации с нею, а также возможности
разрешения его проблематики. Поэтому вполне возможно, что инициальные снови-
дения приходятся на период до начала анализа, на что указывает Герхард Адлер
(G. Adler 1968). В контексте исследования инициального сновидения Дикманн (Dieck-
mann 1969) изучал вопрос, каким образом бессознательное реагирует на начало анализа
и на первую встречу с аналитиком, и пришел к следующим выводам:
1) в инициальном сновидении преобладает негативная защитная установка и
реакция;
2) она свидетельствует об особенно сильной амбивалентности;
3) позитивные представления-ожидания определяют образ.
Как правило, инициальное сновидение указывает на основную проблематику,
а также на преобладающие целевые механизмы, то есть в нем часто содержатся
элементы проспективной функции.
Подобно исследованию символов, изучение сновидений занимает центральное
место в аналитической психологии, поскольку как сновидение, так и символика
позволяют получить важные сведения об интрапсихических процессах и вместе с тем
о ходе терапии, способной оказать влияние на самые тяжелые психические расстрой-
ства и излечить их. Мантическая (ясновидящая) сторона толкования сновидений
в прежние века (толкование коллективных символов) давно уже заменена выяснением
когнитивных психических процессов, протекающих у индивида (индивидуальное
толкование сновидений). При этом коллективные аспекты и по сей день играют
важную роль. И тем не менее независимо от них любой мотив или символ сновидения
во всех случаях относится к материалу воспоминаний, к жизненной и семейной
истории, а также к сознательной установке и реальной ситуации сновидца.
И про работу сновидения в рамках терапевтического процесса, и про работу снови-
дения при анализе психических процессов в целом можно сказать, что ее не может
359
объективно описать, как это обычно делается в классических естественных науках,

сторонний наблюдатель, не зависящий от этой системы и вырванный из нее. Скорее,
наблюдатель сам включен в этот процесс и даже является важной его частью, в ре-
зультате чего возникает взаимодействие или взаимное влияние друг на друга системы
и наблюдателя. Для глубинной психологии в целом из этого следует, что результат в зна-
чительной степени определяется аналитиком. Об этом взаимном влиянии двух
психических систем нам уже известно, в частности, из области изучения переноса
и контрпереноса. В свою очередь коллективные аспекты исследования сновидений
подтверждают представление аналитической психологии о том, что бессознательное
человека дано априори и не является продуктом исключительно индивидуальной
жизни. Далее, представление о сновидении основывается на гипотезе о коллективном
бессознательном, согласно которой сновидения, как и фантазии и мифологические
образования, суть проявления одного и того же бессознательного. Они обнаруживают
одинаковую базисную структуру и определенные психические функциональные
комплексы, то есть архетипы. Как известно, сам Фрейд говорил о существовании
архаичного наследия, но он не допускал, что коллективное бессознательное представ-
ляет собой автономный функциональный комплекс с первично заданной структурой
(XVI, 204). Сам архетип можно сравнить с зародышевой клеткой, или, как пишет
об этом Юнг: «Если рассматривать с этой стороны, бессознательное выступает для нас
как совокупность всех душевных содержаний, находящихся в стадии становления»
(Jung 1951).
И здесь тоже определяющее значение имеет финально-проспективный характер
коллективного бессознательного, которое благодаря символообразованию способно
связать образы сновидений с инстинктивной стороной, придать направление
психическим процессам и помочь сознанию понять данности процесса психического
развития, протекающего поначалу бессознательно.
По мнению аналитических психологов, архетипические образы коллективного
бессознательного — это конкретизации объективного психического. Этой объективной
реальностью и объясняется универсальность коллективных символов. Они воздей-
ствуют на сознание и вырывают психические феномены и процессы из чисто субъек-
тивной сферы. Тем самым, внешний и внутренний психические миры противостоят
друг другу. Сновидение представляет собой лишь одну из возможностей выражения
автономного мира бессознательного. Объяснение его как реакции на внешнюю
реальность недостаточно, а потому его оценка и толкование не должны относиться
исключительно к сознанию. Бессознательному приписывается высокая степень
автономии, благодаря которой оно противостоит сознанию. Обе реальности (внешняя
и внутренняя) существуют рядом друг с другом и взаимодействуют, что отчетливо
демонстрирует наличие в сновидении «остатков дня» и воспоминаний.
В зависимости от отношения к сознанию Якоби (Jacobi 1940) выделяет три типа
сновидений:
1. Сновидение как реакция бессознательного на определенную осознанную ситуацию,
которую оно дополняет или компенсирует. Эти сновидения содержат более или менее
очевидные остатки дня или дневные переживания, которые создают у сновидца
впечатление, будто без этих переживаний сновидение не могло бы возникнуть.
2. Сновидение как спонтанный продукт бессознательного. Оно дополняет
определенную осознанную ситуацию другим, бессознательным, аспектом, в резуль-
тате чего возникают напряжение и конфликт. Если в вышеупомянутых сновидениях
происходит спад энергии при переходе от сознания к бессознательному, то здесь
между двумя аспектами существует энергетическое равновесие. Как правило, другой
аспект представляет собой подавленную теневую сторону и, тем самым, противо-
положность сознательной установки.
360
3. Сновидение как продукт бессознательных процессов, при этом активность

в основном или исключительно исходит из бессознательного. Отношение к сознанию
и его позициям здесь совершенно непонятно. Очень часто эти сновидения удается
расшифровать лишь с большим трудом, при этом в содержательном плане они очень
дифференцированы и значительны. Высокий эмоциональный заряд, который можно
в них обнаружить, объясняется существенно большим вкладом либидо со стороны
бессознательного. Они могут полностью изменить и обратить в противоположность
господствующую сознательную установку, потому что символы проистекают из арха-
ичного глубинного слоя коллективного бессознательного, с которым именно таким
образом удается установить первый контакт.
Поскольку в начале психоаналитического лечения у части пациентов связь
с бессознательным пока еще отсутствует, первоочередная терапевтическая задача
состоит именно в том, чтобы установить отношения между сознанием и бессозна-
тельным. Эта задача важна особенно потому, что только тогда могут оказаться
задействованными компенсаторная функция и тенденции индивида к регенерации.
Значение и действенность динамически-автономных сил бессознательного показал
Дикманн (Dieckmann 1966) в работе, посвященной любимым детским сказкам.
Эти сказки позволяют понять основной конфликт анализанда и найти подход
к устранению невроза. Соответственно, в ходе анализа сообщенного материала сно-
видения необходимо выявить позитивные и проспективные аспекты снов, а также
понять, насколько они связаны с личностью пациента и определяют его образ
жизни.
Нередко бывает так, что, когда человек не чувствует себя взрослым, сначала
требуется защитить его пока еще слабое Я от опасных движущих сил бессозна-
тельного. Здесь сначала необходимо достичь безопасности Я, которая нужна для
кооперации с бессознательным. В этом случае необходим тщательный учет снови-
дящего Я, особенно в серии сновидений (Dieckmann 1965).
Символообразующую функцию психики К. Г. Юнг называл также трансцен-
дентной функцией. В качестве комплексной функции она включает в себя разные
факторы и способна синтезировать пары противоположностей, обеспечивая тем
самым переход от одной установки к другой. Строго говоря, о трансцендентной
функции можно говорить только тогда, когда в процесс вступает бодрствующее
сознание, которое постигает символ и осуществляет его переработку, приводя к изме-
нению установки сознания.
СогласноДикманну(Dieckmann1972),осимволевсновиденииможносказатьследующее:
1. Символ сновидения представляет собой спонтанно возникающий в бессозна-
тельном носитель значения, оптимально выражающий определенное, но пока еще
в принципе неизвестное содержание. Он переводит невидимый мир инстинктивных
влечений в наглядный образ. Он может приближаться к сознанию, вызывать догадки
о своем значении и частично интегрироваться в Я. Если его значение постигнуто
полностью и символ ассимилируется, то в качестве активного символа он становится
излишним, он теряет свой символический характер и становится знаком, аллегорией
или определенным содержанием сознания.
2. Символ сновидения — это трансформатор психической энергии, благодаря
которому либидо переводится из одной сферы переживаний в другую.
3. Он имеет синтетическую функцию, поскольку может в едином образе объеди-
нять несовместимые противоречия, и, таким образом, приводит к синтезу полную
противоречий констелляцию между сознанием и бессознательным.
4. Он ведет к установлению активных отношений между Я и бессознательным,
когда воспринимается сознанием. Благодаря интеграции бессознательных содер-
жаний в сознание, а также способности психики образовывать символы возникает
361
трансцендентная функция, устанавливающая связь между противоположными

потребностями Самости и Я.
5. В сновидении символ не существует сам по себе, а вступает в разнообразные
смысловые взаимосвязи.
Различие между простым сновидением, вытекающим из личного бессознательного,
и большим сновидением, или архетипическим, имеет большое практическое и терапев-
тическое значение. Благодаря своей эмоциональной насыщенности, сновидение
постоянно воздействует на сознание, а потому оказывает существенное влияние
на переживание сновидца, нередко направляя его в совершенно иное русло. Из-за
своего значения и эмоциональности эти сновидения часто сохраняются в памяти
на всю жизнь. Как правило, они снятся человеку в важные моменты и в критических
жизненных ситуациях и могут быть связаны с сильными душевными потрясениями,
а также с вегетативными телесными реакциями. Символы таких «больших снов»
проистекают, как правило, из коллективной истории человечества, из мифологем или
сказок. Отнюдь не редки также религиозные мотивы или ритуальные действия.
Они в чем-то имеют характер принуждения, а потому сновидец не может освободить-
ся от их содержания. Сложности при описании таких сновидений объясняются очень
ярко выраженными эмоциональными компонентами. Тем не менее такие авторы, как
Герхард Адлер (Adler 1952), Ганс Дикманн (Dieckmann 1972), Тони Вольф (Wolff 1959)
и др., описали и проанализировали большие сны. Детальным исследованием античных
критериев толкования сновидений мы обязаны К. А. Майеру (Meier 1966). В материале
сновидений Артемидора часто встречаются эпифании богов («богоявления»). В отличие
от нашего времени толкование сновидений в античности имело мантический характер,
поскольку относилось к будущим событиям. Однако уже и там нетрудно выявить
финально-проспективную сторону сновидения.
В целом так называемое большое сновидение использует материал, который
отчасти проистекает из коллективной сферы, отчасти — из личного бессознательного.
То есть архетипические и индивидуальные мотивы смешиваются. Именно эти
плавные переходы между двумя бессознательными сферами позволяют понять, какое
значение архетипические образы имеют для индивидуальной ситуации сновидца.
Связь между архетипическим сновидением, художественным творчеством и крити-
ческими фазами жизни сумели показать Дикманн на примере художника Марка
Шагала (Dieckmann 1972) и Герхард Адлер на примере писателя Дж. Б. Пристли
(Adler 1952). Адлер связывает сновидение писателя как с его переходом во вторую
половину жизни, так и с проявляемым им интересом к определенным вопросам
времени и размышлениями о проблеме времени в целом. Основываясь на этих
наблюдениях, можно задать вопрос: какое значение уделяется и какое место
принадлежит архетипическому сновидению при психогенных заболеваниях в целом
и каким образом оно связано с терапевтическим процессом анализа. Поскольку
архетипические сны относительно часто возникают в начале психического заболе-
вания, они связаны с провоцирующей ситуацией, точнее, с актуальным конфликтом.
Эта провоцирующая ситуация вступает в связь с уже заранее существующим
комплексом. Через его ядерный элемент, архетип, устанавливается также связь с кол-
лективным бессознательным. Однако совершенно очевидно, что глубокие потрясения
психики затрагивают и коллективное бессознательное, в результате чего в снови-
дениях может проявиться архетипический материал.
Вместе с тем инициальное сновидение в начале анализа тоже часто содержит образы
из коллективного бессознательного. Это объясняется тем, что анализ всегда представ-
ляет собой очень важное событие в жизни человека. Сегодня анализандов заранее
информируют о том, что в ходе анализа будет происходить структурное изменение их
личности, осуществляться процесс психического развития и созревания. К концу
362
анализа также часто возникают сновидения с архетипическими мотивами. По времени

они совпадают с начинающимся отделением анализанда от аналитика и выходом
из терапевтической ситуации. При этом речь не идет о завершающем сновидении
в ходе анализа, скорее это — большое сновидение, поскольку оно снится в конечной
фазе, указывает направление дальнейшего процесса развития и созревания.
В определенные периоды жизни скопления архетипических сновидений встреча-
ются в рамках процесса индивидуации и тогда, когда этот процесс не поддерживается
анализом. В первую очередь речь здесь идет о многочисленных переходных ситуациях,
которые часто оказываются также критическими. Детские терапевты, работающие
в рамках аналитической психологии, такие как Фордхэм (Fordham 1955), Виккес
(Wickes 1969) и др., связывают особую частоту архетипических сновидений в раннем
детстве с развитием Я. Далее, архетипические сновидения вступают в связь с твор-
ческими и художественными процессами, то есть возникают у творчески продук-
тивных людей, которые часто характеризуются большей открытостью по отношению
к содержаниям коллективного бессознательного.
Частое использование понятий компенсации и комплементарности привело
к их четкой дифференциации. Действенность компенсаторной функции сновидений
проявляется в том, что с помощью сновидения до сознания доводятся те стороны или
желания личности, которые отсутствуют в сознательной установке. Чем сильнее
полярность между сознательной установкой и ее бессознательной противополож-
ностью, то есть чем более выражена диссоциация между сознанием и бессознатель-
ным, тем активнее становится этот компенсаторный элемент. Сам Юнг привел
убедительный пример такой попытки компенсации со стороны бессознательного
в известном сновидении царя Небукадне из книги Даниила (Jung 1958а). Смысл
этого сновидения состоит в попытке психики компенсировать начинающийся бред
у царя, который также соответствующим образом интерпретирует Даниил. Теорию
компенсации можно в целом рассматривать как основное правило поведения
психики. Компенсация может оказывать свое влияние до тех пор, пока не возникнет
уравновешенная система отношений между сознанием и бессознательным. Для ил-
люстрации Дикманн приводит следующий пример сновидения: «Я находилась в квар-
тире родителей и смотрела в окно. Противоположную сторону улицы освещало
солнце. Из дома напротив вышла женщина моих лет с ребенком. Я взяла своего
ребенка, которому было примерно два года, и вместе с ним стала прогуливаться
по теневой стороне улицы. Женщина позвала меня, и я в нерешительности перешла
на другую сторону. Затем она ушла, и я пошла в одиночестве со своим ребенком
по солнечной стороне» (Dieckmann 1972, 113).
Здесь вытесненная сфера доводится до сознания, персонифицируясь в образе
подруги. Она представляет собой теневой аспект самой сновидицы, который, помимо
прочего, содержит притязания влечений, от которых она защищается. Однако само по
себе принятие этого теневого аспекта и идентификация Я-комплекса с этой теневой
фигурой не решает проблемы, поэтому в сновидении теневая фигура во время встречи
с подругой вначале сохраняется. Компенсаторный фактор можно понять только в ходе
детального анализа явного содержания сновидения, особенно тогда, когда при наличии
более глубоких комплексов он выражается в коллективных образах.
И наоборот, понятие комплементарности означает, что для описания определен-
ных констелляций используются образы, которые сами по себе противоречат друг
другу. «Эти различные образы, стало быть, верны, когда используются в нужном месте,
однако они противоречат друг другу, и поэтому их называют комплементарными.
Размытость, присущая каждому из этих образов и выражающаяся через отношения
неопределенности, достаточна для того, чтобы избежать логических противоречий
между различными образами. Само собой разумеется, подобную комплементарность
363
можно также обнаружить между переживанием в сновидении и в бодрствовании.

Однако по сравнению с ним понятие компенсации — более широкое» (Dieckmann
1972, 116).
Для точного наблюдения и описания процесса развития пациента особенно
пригодны так называемые серии сновидений. Для таких серий сновидений Якоби (Ja-
cobi 1940) создала радиальную классификацию отдельных снов, которые группируются
вокруг определенного смыслового центра. При этом хронологическая последователь-
ность не всегда совпадает со смысловой последовательностью. Однако если в ходе
анализа удается понять подобный смысловой центр и довести его до сознания, то после
этого сновидения будут возникать из нового центра. Учет серии сновидений значитель-
но облегчает работу по толкованию, тем более что последующие сновидения дают
возможность скорректировать неверные толкования и дополнить неполные. Бес-
сознательное может сохранять определенный символ во многих сновидениях, однако
каждый раз наполнять его совершенно разным содержанием и, тем самым, передавать
Я знание о различных аспектах одного и того же предмета. Таким образом, с одной
стороны, с помощью одной и той же фигуры и одного и того же символа могут
актуализироваться не переработанные ранее детские конфликты, которые будут
переживаться и перерабатываться благодаря механизму проекции на символ снови-
дения и благодаря переносу. С другой стороны, творческая фантазия может очертить
определенный символ, чтобы тем самым понять и осознать присущие ему возмож-
ности, в результате чего устанавливается живая и соответствующая объекту связь.
Кроме того, в таких сериях сновидений можно наблюдать, ищет ли сновидец — и если
да, то насколько активно — другие символы для представления одной и той же фунда-
ментальной проблемы. В этом контексте нельзя не упомянуть, что с помощью серий
сновидений можно также выявить поведенческие изменения в ходе аналитического
лечения невротических расстройств (Dieckmann 1962).
МЕТОД
Дальнейшее развитие методов аналитической психологии основывается большей
частью на сферах, которые уже обсуждались или будут обсуждаться в других главах,
в частности, в главах «Сновидение» и «Перенос». Как и во всех других аналитических
школах, мы сталкиваемся с проблемой, которая заключается в том, что метод
подвержен постоянным изменениям. Чтобы наука и терапевтический метод остава-
лись жизненными и динамичными, они не должны превращаться в жесткую
статичную систему. Другая проблема заключается в том, что аналитическая психоло-
гия отнюдь не исключает методов других школ. Помимо интеграции с определен-
ными фрейдовскими позициями существуют также связи с гештальт-теорией (Whit-
mont, Kaufmann 1973), с адлерианскими теориями и даже с определенными
направлениями в поведенческой терапии (Flaut 1971), однако при этом учитываются
также и бессознательные мотивы. Вместе с тем важно подчеркнуть, что все остальные
теоретические концепции могут привлекаться лишь при их модификации в соот-
ветствии с базисными концепциями аналитической психологии. Наглядным приме-
ром тому служит метод толкования и понимания сновидений, играющий одинаково
важную роль в техниках и Фрейда, и Юнга. Уитмонд и Кауфманн показали это
на примере, который обсуждается в книге Гринсона «Техника и практика психо-
анализа» (Greenson 1968, 40). Речь здесь идет об одном пациенте, которому приснил-
ся следующий сон: «Ожидая у светофора, когда красный свет переключится на зеле-
ный, я чувствую, что сзади в мою машину кто-то врезается. Разгневанный, я выхожу
из автомобиля и, к своему облегчению, вижу, что это мальчик на велосипеде.
Мой автомобиль не получил никаких повреждений». Из ассоциаций пациента
364
Гринсон делает вывод, что в сновидении определенную роль играет сравнение с отцом
в сексуальной сфере. Мальчик на велосипеде интерпретируется как мастурбация,
а красный свет — как проституция. В заключение Гринсон приходит к интерпре-
тации фантазии-желания, чтобы мать не имела никаких сексуальных контактов
с обладающим слабой потенцией отцом.
Как юнгианцы, мы бы, скорее, трактовали это сновидение феноменологически.
Красный свет светофора интерпретировался бы, скорее, как символ законов, имеющих
коллективную силу конвенционального кодекса или коллективного запрета. Маленький
мальчик представлял бы собой инфантильную силу сновидца, которую он не может
полностью удерживать под контролем, то есть неконтролируемое мальчишеское
нетерпение, которое толкает сновидца вперед, не причиняя в этой ситуации никому
вреда. Следовательно, послание, которое выражается в сновидении, звучало бы пример-
но так: вас призывают держать под контролем свои детские импульсы, угрожающие
нарушить общепринятые правила, которые нужно уважать. Этой линии придержи-
вался бы аналитик, истолковывая пациенту сновидение. Здесь можно возразить,
что в этом случае терапия была бы направлена на приспособление к внешнему миру
и к его требованиям; но такая трактовка зависит от специфической эмоциональной
атмосферы в сновидении. Если бы речь шла о том, что сновидец следует правилам,
порождающим у него тревогу, вместо того чтобы подчиняться своим собственным
импульсам, то сновидение выглядело бы иначе. Например, во время ожидания
у светофора у сновидца могло бы возникнуть ощущение крайней спешки, или ему
могли бы позвонить по телефону и сообщить, что его дом горит.
Надеюсь, что на этом примере становится очевидным, что один и тот же метод
(например, толкование сновидений) при использовании разных теоретических
концепций обнаруживает существенные различия и преследует разные цели в ходе
терапии. То же самое, разумеется, относится и к толкованию переноса и контрпе-
реноса. Анализ, который центрируется исключительно на семейном романе и про-
работке при переносе эдипова комплекса, в юнгианской школе немыслим. В других
главах мы уже достаточно подробно рассматривали толкование сновидений и пере-
носа в качестве терапевтических техник, а потому здесь их следует упомянуть лишь
как два главных метода, причем большинство юнгианцев толкование сновидений
в практической терапии считает более важным, чем толкование переноса. Однако
необходимо отметить, что при использовании принципа индивидуации мы не можем
привести никаких строгих правил терапевтической техники, которые можно было
бы предложить аналитику. То, как аналитик реагирует на специфические шаги в раз-
витии пациента, в гораздо большей степени зависит от индивидуальности самого
аналитика, нежели от теоретически заданных правил. Главный принцип метода
лечения в аналитической психологии заключается в том, чтобы в нужном месте
и в нужное время делать нечто нужное, то есть то, что будет способствовать процессу
развития пациента. Подобно тому, как при использовании слишком жесткой
системы существует опасность однообразия, негибкости и односторонности, точно
так же, разумеется, в чрезмерном индивидуализме может быть опасность слишком
большой открытости. Поэтому от каждого терапевта необходимо требовать, чтобы
он осознавал эти опасности и, старательно стремясь найти золотую середину, о ко-
торой так часто говорил Юнг, избегал этих крайностей. Характер отношений между
аналитиком и анализандом тоже изменчив. В зависимости от существующих в дан-
ный момент требований процесса аналитик может быть активным и включаться
в разговор или же быть пассивным и просто слушать. В ходе аналитической работы,
помимо того, что формируются диалектические отношения, постепенно возникает
состояние, которое Хендерсон (Henderson 1955) охарактеризовал как символиче-
скую дружбу, и эти отношения могут все больше принимать характер конфронтации
365
вместо отношений пациент — врач или целитель — человек, нуждающийся в исце-

лении. Кроме того, определенного методологического подхода, предполагающего
креативность аналитика, требуют не только различные стадии терапии, такие,
как возникновение зависимости, процесс приспособления и процесс индивидуации
в узком смысле, но и возраст и типология пациентов. Эта креативность терапевта,
проявляющаяся каждый раз по-новому в конкретной ситуации, должна была
возникнуть и развиться в ходе учебного анализа.
Здесь необходимо еще раз кратко остановиться на проблеме возрастных ограниче-
ний. Тезис Юнга, что для процесса индивидуации нет определенных границ, в последние
десятилетия в значительной степени подтвердился. Самой пожилой пациенткой, которая
лечилась у меня, была женщина, страдавшая приступами тетании: ей было 73 года, когда
начался анализ, успешно длившийся примерно один год, и 74 года при его завершении.
Г. Адлер (Adler 1967) сообщает даже о 76-летнем пациенте. В фильме Бергмана
«Земляничная поляна» художественными средствами показано, какие глубокие измене-
ния могут происходить у человека даже в конце его жизни, и точно так же они возможны
и в рамках аналитических отношений. Единственное условие этого — сохранение
определенной гибкости и готовность к изменениям. У меня даже создалось впечатление,
что именно у пожилых пациентов анализ может протекать значительно успешнее,
насыщеннее и короче по времени, чем у молодых. Пожилые люди обладают гораздо
большим жизненным опытом. Им не нужно, как молодым, накапливать этот опыт.
Особая проблема в этой сфере — аналитическая помощь умирающим. Мне самому
однажды довелось вместе с коллегами работать с двумя пациентами, страдавшими
неизлечимыми органическими заболеваниями, и я был глубоко поражен тем, что уми-
рающие по-прежнему остаются способными к коренным изменениям с помощью
аналитической психологии. Бессознательное — это «орган», который, очевидно, заранее
ощущает смерть и с помощью собственных символов старается подготовить человека
к этому переходу. Серия сновидений на эту тему была представлена также в работе
Эдингера (Edinger 1972). Терапевтическая цель индивидуации не состоит — или состоит
не только — в симптоматическом лечении.
Я бы хотел перечислить основные терапевтические методы, используемые
в аналитической психологии, а затем более подробно остановиться на тех из них,
которые другими авторами детально не обсуждаются:
1) толкование сновидений;
2) интерпретация переноса и контрпереноса;
3) интерпретация сопротивления;
4) проработка;
5) активное воображение;
6) групповая терапия;
7) семейная терапия;
8) детская терапия.
Здесь для нас важны пункты с 3 по 7, и я начну с сопротивления пациента,
оказываемого при анализе. Благодаря знанию этого феномена, а также тому,
что в анализе практически нет ничего, что пациент не мог бы переработать в со-
противление, мы солидарны в этом с представителями школы Фрейда и согласны
с ними также и в том, что сопротивление пытается сохранить статус-кво и противо-
стоит необходимым шагам в развитии. Достаточно тонкие различия в теоретической
концепции феномена сопротивления (они касаются прежде всего акцента на ак-
туальном конфликте и подчеркивании неразвитых — а не подавленных — возмож-
ностей) описаны Г. Адлером (Adler 1967). В этой связи мне хотелось бы более
подробно остановиться на позиции аналитика в отношении сопротивления в ходе
анализа. Тезис Юнга (Jung 1946) о том, что слабость сознательной позиции пропор-
366
циональна силе сопротивления, а потому в терапевтическом процессе вначале следует

опираться на сознательную позицию, а лишь затем приступать к проработке
жизненно важных для пациента сопротивлений, находит поддержку, пожалуй, у всех
аналитиков-юнгианцев.
Я бы хотел здесь в качестве иллюстрации привести один пример. Пациентке
в возрасте 40,5 лет, имевшей за плечами опыт двух прерванных анализов, приснился,
как и в ходе двух предыдущих анализов, сон, выражающий сопротивление. Ей снилась
гигантская собака с огромными когтями, которая схватила ее. Собственно говоря,
эта женщина начинала у меня анализ три раза. Каждый раз через несколько сеансов
она начинала думать о том, действительно ли ей нужны медитация, йога и тому
подобное, но вдруг у нее возобновлялись любовные отношения с человеком, живу-
щим за границей, и она на долгое время уезжала. Каждый раз я оставался на пред-
ложенном ею уровне сознательных рассуждений, не пытаясь понять и истолковать
те тревоги, о которых сигнализировал ее сон. Затем она трижды решала возобновлять
сеансы, но по прошествии нескольких месяцев снова отказывалась. Это продол-
жалось примерно год, и когда пациентка в четвертый раз попыталась продолжить
анализ, ей приснилось, будто «она стояла на берегу озера, из середины которого
торчала когтистая лапа собаки, но уже нормальных размеров, которая к тому же
не могла до нее добраться, поскольку сама женщина находилась в безопасности
на берегу». И только теперь удалось истолковать сопротивление, проявлявшееся в ее
предыдущем отыгрывании.
С этого момента анализ стал регулярным и плодотворным, и она уже больше
не пыталась его прекратить. Я убежден, что хотя интерпретация ее тревог и тенден-
ций к прекращению анализа и побудила бы ее продолжить лечение, как и в предыду-
щих случаях, скорый разрыв был бы все равно неминуем, поскольку ее Я было еще
слишком слабым, чтобы суметь совладать с бессознательным. Подкрепление с моей
стороны ее сознательной позиции в смысле накопления ценного для нее опыта,
напротив, позволило настолько стабилизировать ее Я, что стала возможной конфрон-
тация с бессознательным, причем пациентка, к своему удивлению, впервые оказалась
способной пережить и, кроме того, выразить свои негативные чувства по отношению
к анализу.
Г. Адлер (Adler 1967) выделяет две формы сопротивления: во-первых, сопро-
тивление, которое связано главным образом с вытесненными инфантильными
сексуальными желаниями и страхами, и, во-вторых, сопротивление, направленное
против появляющегося проспективного и конструктивного материала. Оно воз-
никает в сфере сознательных компонентов Я, при этом Эго прежде всего защищает
свое ограниченное приспособление к требованиям не-Эго и лишь отчасти направлено
против фрустраций и тревог, связанных с проявлением инфантильных фантазий и
тенденций к исполнению желаний. По отношению к сопротивлению подобного рода
должна быть иной и позиция аналитика. Позитивные или негативные реакции
пациента должны приниматься всерьез и не обесцениваться как невротическое
сопротивление.
Что касается проработки, то у аналитических психологов существует принци-
пиальное согласие с другими школами в том, что любой проявляющийся бессозна-
тельный материал должен быть всесторонне интерпретирован для установления его
связи с Я и интеграции в сознание. И здесь расхождение также заключается в самом
подходе к проблеме. По значимости на первом месте снова стоит толкование
сновидений и прежде всего серий снов. Мы имеем богатый материал, относящийся
к анализу клинических случаев (Baynes 1940; Henderson 1967; Adler 1968; Whitmont
1969; Meier 1972; Dieckmann 1962, 1972 и др.), причем иногда, как, например, у Бай-
неса и Адлера, интерпретируются все сновидения на определенной стадии терапии
367
или используются определенные критерии их отбора. Предварительная работа,

посвященная этим вопросам, была опубликована Дикманном (Dieckmann 1972).
Наряду с проработкой материала сновидений, в частности, архетипических снов,
с использованием метода амплификации, применяется метод развития неполно-
ценных функций, проводится изучение проекций Тени, Анимы и Анимуса не только
при переносе на аналитика, но и в актуальных жизненных ситуациях, и, наконец,
проработка в ходе анализа важнейших жизненных проблем и вопроса о смысловых
отношениях. Характерная особенность аналитической психологии и важнейшая
часть аналитического процесса — это рассмотрение вопроса о смысле, который
каждый человек должен для себя решить в отношении своего бессознательного.
Если два этих пункта (сопротивление и проработку) я охарактеризовал лишь
вкратце (и о том, и о другом можно было бы написать целые монографии), то нес-
колько подробнее я хотел бы остановиться на активном воображении, которое
представляет собой специфический метод аналитической психологии.
Хотя Юнг описал активное воображение с точки зрения трансцендентной функции
еще в 1916 году (правда, не вводя еще этого понятия), эта работа была опубликована
сравнительно поздно — только в 1958 году (G. W. VIII, 1967). Юнг рассказывал об этом
терапевтическом методе только на своих семинарах, пока этот метод не был подробно
описан в одном из последних его трудов — «Mysterium Coniunctionis» (1968).
В принципе, метод активного воображения основывается на способности пациента
устранять свои проекции, интроецировать их и материализовать на субъективном
уровне. В этих условиях устанавливается живая связь с архетипическими образами
бессознательного. При активном участии Я эти образы разрабатываются в виде фигуры,
участвующей во внутренней психической жизни, и могут проявляться в самых разных
формах: медитации и фантазирования, рисования или живописи, повествования или
беседы с внутренним оппонентом, например с Тенью, Анимой, Анимусом и т.д., и даже
в формах танца, музыки и пр. В рамках данной работы нет возможности подробно
изложить эти методы. Поэтому я бы хотел, опираясь на наглядное описание, опублико-
ванное Риксом Уивером (Weaver 1973), лишь вкратце перечислить характеристики
активного воображения. После этого я остановлюсь на некоторых проблемах, рассмат-
риваемых в специальной литературе.
Главные принципы метода активного воображения можно обобщенно сформу-
лировать следующим образом:
1. Направленность внимания на настроения, автономные фрагменты фантазии
и т.д. для раскрытия смысла сновидения путем последующего фантазирования. Это —
первый шаг Я к объективизации в данной сфере, а эта объективизация, в свою
очередь, есть начало партиципации Эго.
2. Эта партиципация может принимать следующие формы:
а) Я может инициировать фантазии, стремясь постичь смысл сновидения.
б) Я может оказаться в плену фантазий, которые сами проникают в сознание
подобно сну. Однако Я не должно теряться в потоке фантазий или оставаться
безучастным, как в «мышлении по типу киноленты»18. Я, в известной степени
выступая в роли рассказчика о событиях, в которые оно само вовлечено, по возмож-
ности пытается занять объективирующую позицию.
в) Можно сосредоточить внимание на части фантазии и расширить ее посредством
партиципации или интеракции. Здесь в связи с появлением бессознательного матери-
ала можно говорить о более сильной субъективной включенности. Когда человек
сознательно погружается в этот материал, это, разумеется, означает больший контроль
над ним со стороны Я.
В художественном творчестве, а также в практике активного воображения б) и в)
нередко чередуются.
368
3.
а) Партиципация Я начинается с момента восприятия объективного интереса.
б) Партиципация Я усиливается по мере большего участия во внутренней драме.
в) Всякий раз, когда Я включается в ситуацию искусственно или в форме ритуала,
об активном воображении говорить не приходится.
4. Любая ситуация, в которой перерабатываются внутренние проекции, как,
например, в алхимии, идентична активному воображению, причем в анализе этот
процесс может происходить только на более поздних стадиях психического созрева-
ния, и он сопровождается универсальной символикой.
5. Важнейший критерий активного воображения состоит в том, что Я подвер-
гается трансформации и целенаправленно участвует в процессе независимо от того,
в какой экспрессивной форме он будет происходить.
6. Участие Я у людей с разным типом личности происходит по-разному. Интроверт
может занимать более объективную позицию по отношению к бессознательному,
экстраверт — более субъективную. В конечном счете, только тот, кто прошел через этот
процесс, может судить о том, был ли он целенаправленным и привел ли он к изменениям.
В этом описании Уивера уже содержится проблематика, вокруг которой в послед-
ние годы возникла оживленная дискуссия в литературе по аналитической психологии,
не приведшая, правда, к окончательным результатам. Уивер присоединяется к группе
таких авторов, как Фордхэм (Fordham 1957а), Хендерсон (Henderson 1955), М. Л. фон
Франц (von Franz 1972а), Кирш (Kirsch 1973) и др., которые трактуют это понятие
относительно строго, отнюдь не считая любую формирующую деятельность в рамках
анализа активным воображением, и определяют ему совершенно конкретное место
в терапии. По их мнению, метод активного воображения можно применять на более
поздних стадиях анализа, когда достигнута стабильность Я, устранена зависимость,
возникшая при переносе, и началась индивидуация в узком значении слова. И. Якоби
отстаивает противоположное мнение. Она понимает под активным воображением
любой процесс придания формы психологическому материалу, вовлекающий пациента
в анализ. Согласно Фордхэму (Fordham 1956), следует проводить различие между «ac-
tive imagination» и «imaginative activity», или между понятиями активного и пассивного
воображения, используемыми немецкоязычными аналитиками, при этом под пассив-
ным воображением понимаются, скорее, спонтанно возникающие фантазии, во власть
которых попадает Я.
Другая проблема состоит в том, когда именно следует применять этот метод.
Пациенты, описанные Адлером (Adler 1955b) и Дикманном (Dieckmann 1971а),
обращались к этому методу на относительно ранних стадиях анализа, при этом пози-
тивно окрашенная ситуация переноса-контрпереноса отчасти представляла для
пациентов так называемый теменос19, или магический круг, в котором они могли
соприкоснуться с символикой своего внутреннего мира фантазий. Другую позицию
занимает Хендерсон (Henderson 1955). Он подчеркивает, что активное воображение
должно применяться только тогда, когда анализ устранил зависимость, возникшую
при переносе, что соответствует четвертой стадии процесса индивидуации. Несом-
ненно, проблема возникает в том случае, когда терапевтический стиль аналитика
характеризуется акцентом на синтетических процессах индивидуации, или когда
работа ведется, скорее, на уровне рациональных интерпретаций или редуктивных
процессов. Однако, насколько я могу судить по своему практическому опыту, эти два
уровня присутствуют с самого начала анализа, и нельзя строго разграничить преиму-
щественно синтетическую работу, устранение проективно-невротических переносов
и раскрытие первичных или вторичных процессов невроза. Более того, определенный
агрессивный потенциал, который был подавлен, скрыт и первое время не мог про-
явиться ни в переносе, ни во внешнем мире, может использоваться для активизации
369
процессов воображения. Благодаря этому неразвитые компоненты личности,

способности и функции, чаще всего функции ощущения и чувствования, привносятся
в сознание и развиваются синтетически, при этом одновременно может быть
достигнуто понимание символов архетипического уровня. И только гораздо позднее
постепенно появляется толерантность к агрессии, она интегрируется, а значительная
ее часть трансформируется в продуктивную деятельность, причем именно процессы
активного воображения могут свидетельствовать о начале такой продуктивной
активности. В таком случае часто можно наблюдать, что интерес, с которым пациент
занимался медитацией, рисованием или моделированием, постепенно пропадает,
и анализ снова приобретает характер диалектической вербальной коммуникации.
Напоследок следует также остановиться на эстетической стороне метода активного
воображения. В работе «Mysterium Coniunctionis» (1968) Юнг проводит строгое
разграничение между эстетическим аспектом самовыражения и акцентом на психи-
ческой включенности. В клинической практике, имея дело с бессознательной твор-
ческой экспрессией пациента, будь то придумывание рассказов, рисование или
моделирование, мы сравнительно редко встречаемся с удачным сочетанием формы
художественного выражения и стремлением к пониманию и осмыслению бессозна-
тельных содержаний. Скорее, наоборот, по всей видимости, одно препятствует другому,
и, само собой разумеется, мы, выступая в роли терапевтов, заинтересованных прежде
всего в выздоровлении своих больных, обращаем внимание в первую очередь на пони-
мание символики, а не на эстетическую форму. И все же мне кажется, что эстетическая
форма тоже играет определенную роль (Dieckmann 1971).
Сначала вызывает настоящее удивление то, какими выразительными могут быть
эти бессознательные образования, в которые вкладываются значительные количества
либидо, даже у совершенно не одаренных в художественном отношении пациентов.
Кроме того, метод активного воображения оказывается особенно эффективным в том
случае, когда пациент пытается привести в гармонию оба принципа и терпеливо
работает над приданием образа некой теме. Этот либидинозный процесс развития
не только зачастую освобождает либидо от фиксации на симптомах, но и может
вызвать у пациента интерес к целенаправленной творческой деятельности, которая
продолжается еще долгое время после завершения анализа. Мне довелось наблюдать
целый ряд случаев, когда на основе подобных процессов воображения в ходе анализа
у пациента развивались художественные способности, о наличии которых он прежде
и не подозревал, и это означало для него обогащение жизни. Само собой разумеется,
при этом обязательно должны сводиться на нет процессы инфляции.
В рамках этой главы нам предстоит остановиться также на групповой и
семейной терапии. У групповой терапии, которая, к сожалению, в угоду моде порой
стала принимать форму «сделки с душой», в аналитической психологии есть как
убежденные сторонники, так и ярые противники. И те, и другие ссылаются — а как
же может быть иначе — на соответствующие высказывания самого Юнга, который
отзывался об этом — в то время только что возникшем — методе совершенно по-
разному. Несомненно, в силу особенностей его личности групповая терапия не была
в центре его интересов, и следует согласиться с юнгианскими противниками
групповой терапии в том, что Юнг относился к групповым процессам скорее
скептически, нежели позитивно. О том, насколько далеко могут завести расхожде-
ния во взглядах, можно сделать вывод на основании диаметрально противо-
положных позиций отдельных институтов. Если в Цюрихе бурно дискутировали
о том, стоит ли вообще изучать групповую терапию в рамках подготовки аналити-
ческих психологов, то в Нью-Йоркском институте существовала явно выраженная
тенденция сделать групповую терапию (в теории и на практике) обязательным
элементом всего процесса обучения.
370
Аргументы против групповой психотерапии, в сущности, приведены в работе

М. Л. фон Франц «Групповая психология» (1973). Они сводятся прежде всего к несо-
вместимости индивидуации и переживания Самости с требованиями коллективных
сил. Индивидуация должна быть ориентирована на судьбу отдельного человека,
группа же помогает терапевту лишь избежать проблем, которые создают ему
интенсивные процессы переноса и контрпереноса. Даже в малых группах домини-
рует суггестивный групповой дух, носящий характер принуждения и поэтому
ограничивающий индивидуальное развитие. Кроме того, как уже в свое время
отмечал Юнг, группа снижает чувство ответственности индивида в угоду чувству
безопасности при ощущении человеком себя частью группы.
Сторонники, напротив, утверждают, что в терапевтической концепции Юнга не
говорится ничего критического о групповом анализе, что он сам был одним из первых
инициаторов групповых форм работы в Психологическом клубе и что концепции
аналитической психологии особенно пригодны для понимания групповых процессов.
При этом сдержанность самого Юнга по отношению к анализу в группах объясняется
в основном историческими и личностно-специфическими причинами.
При столь сильной амбивалентности юнгианцев в отношении группового анализа
едва ли вызывает удивление тот факт, что одна из первых крупных публикаций,
в которых концепции аналитической психологии применялись к групповой терапии,
была подготовлена не юнгианцем, а фрейдистом, а именно Слейтером (Slater 1970).
При этом Слейтер ориентировался главным образом на Э. Нойманна. Однако
в последующие годы стало появляться все больше публикаций представителей анали-
тической психологии, занимавшихся групповой терапией в клинических учреж-
дениях. Здесь можно упомянуть таких авторов, как Фирц и Виллефорд (Fierz, Wille-
ford 1966), Гобсон (Hobson 1959) и Зайферт (Seifert 1974а).
Уитмонт и Кауфманн (Whitmont, Kaufmann 1973) указывают, что группа пред-
ставляет собой превосходное средство для того, чтобы констеллировать архети-
пические фигуры, такие, как Тень, символы изменения, смерти и возрождения,
инициации, братьев-близнецов и т.д. В отличие от индивидуального анализа, где эти
темы приходится обсуждать в той или иной степени абстрактно, в группе они
переживаются, проигрываются и эмоционально воспринимаются. Однако можно
возразить, что это происходит также в ситуации переноса в процессе индиви-
дуального анализа. Виллефорд (Willeford 1966) показал, каким образом символы
и символические образования могут возникать и перерабатываться в групповых
процессах, а Зайферт (Seifert 1974) попытался сопоставить принципы аналитической
психологии и закономерности групповой терапии:
1. Концепции аналитической психологии применимы в качестве стилей восприятия
ивзаимодействиякгруппе,однакоониотличаютсяотзаконовфункционированиягруппы.
2. Группа способствует осознанию коллективного сознания как системы не подле-
жащих сомнению норм, общих принципов и «истин», в которых живет человек
и с которыми он полностью идентифицирован.
3. В группе проявляются различные типы установок и функции сознания. Это помо-
гает понять собственную типологическую ограниченность способов видения и пережи-
вания и вытекающие из этого внешние и внутренние конфликты.
4.Теньвоспринимаетсявгруппебыстрееиинтенсивнее,чемвиндивидуальнойтерапии.
5. Группа предоставляет возможность богатой нюансами встречи с противополож-
ным полом как с внешней и внутренней проблемой.
6. В групповых процессах могут быть выявлены архетипические феномены.
7. Группа открывает возможности для осознания и проработки структурных и ди-
намических концептов, которые отстаивает аналитическая психология. Она способ-
ствует развитию индивида в том виде, каким оно видится в аналитической психологии.
371
Именно этот пункт, то есть вопрос о том, в какой мере в группе возможна
подлинная индивидуация, был основным в обсуждении плюсов и минусов групповой
терапии. Среди групповых терапевтов тоже есть определенные расхождения, хотя
в целом они единодушны в том, что в качественном аспекте индивидуация всегда
присутствует и в групповых процессах. В конечном счете, сегодня можно утверждать,
что метод группового анализа, учитывающий юнгианские концепции, признается
и используется в аналитической психологии.
В заключение следует отметить, что аналитическая семейная и супружеская
терапия пока еще находится в стадии становления. Насколько нам известно, этот
метод в определенном объеме используется лишь в институтах Нью-Йорка, Парижа
и Берлина. Семейная терапия, в которой, как и в группе, констеллируются архети-
пические ситуации, наряду с теневыми проекциями Анимы и Анимуса зачастую
позволяет также выявить возникающие из-за них всевозможные коммуникативные
затруднения. Благодаря работе с обоими партнерами в рамках супружеской терапии,
несомненно, можно избежать разрыва отношений между ними, чего нельзя предот-
вратить в индивидуальном анализе. Вместе с тем, очень сложная проблема, как пра-
вило, состоит в том, чтобы выйти из фазы взаимного «раздражения» и подвести
пациентов к пониманию того, что им необходимо устранить негативные проекции
Анимуса и Анимы.
ТИПОЛОГИЯ
В 1972 году Флаут опубликовал результаты опроса, проведенного среди членов
Международного общества аналитической психологии, на предмет использования
ими в практической работе типологических концепций и отнесения себя к тому или
иному типу. На эту анкету ответили 46%, то есть достаточно большое число респон-
дентов. Результат, касающийся практического применения психологической типоло-
гии, был поистине удивительным и удручающим. Лишь чуть больше половины всех
юнгианцев считали типологическую концепцию полезной в практической аналити-
ческой работе. Если учесть большое значение, которое придавали типологии, в том
числе и в рамках терапевтического процесса, такие ведущие аналитические психо-
логи, как К. А. Майер (Meier 1969) и Дж. Уилрайт (Wheelwright 1944), то это
количество на удивление невелико. По всей видимости, в отличие от толкования
символов, развитие неполноценных функций20 как терапевтический метод не нахо-
дится в центре внимания юнгианских аналитиков. Здесь, пожалуй, следует упомянуть
еще один результат опроса, которым отчасти объясняется это «отсутствие интереса».
При отнесении себя к функциональным типам 51% аналитиков причислили себя
к интуитивному типу, и только 8,5% — к ощущающему. Это соответствует также
результатам исследования, проведенного в 1964 году Брэдуэем с помощью теста Грея-
Уилрайта, и опроса, проведенного среди 28 аналитиков юнгианского толка в Кали-
форнии. В их исследовании тоже оказался очень высоким процент интуитивных
интровертов, которым, по крайней мере, вначале, по-видимому, были близки
позиции аналитической психологии. В последнее время эта картина в некоторых
национальных группах начинает меняться. В ходе опроса, проведенного Плаутом,
в частности, оказалось, что относительно небольшая группа экстравертированных
людей была гораздо более расположена к применению типологических тестов.
Очевидно, среди юнгианцев экстравертированные и ощущающие типы, как и следо-
вало ожидать, больше ориентированы на факты, и для них характерна выраженная
тенденция рассматривать эти факты с научных позиций.
Примерно в то же время, когда начал проводиться этот опрос, К. А. Майер (Mei-
er 1969) в работе, посвященной индивидуации и психологическим типам, обратился
372
к аналитическим психологам с призывом о проведении научных исследований

в области юнгианской психологии. Майер указал на то, что Юнг был пионером,
выдвинувшим множество удивительных идей, большинство из которых, однако,
по-прежнему ждут своих доказательств. Юнгианцы считают своей обязанностью
собирать клинические данные и анализировать их. Иначе обстоит дело с другими
учеными, которые неверно понимают терминологию Юнга и доводят его труд
до абсурда. Представляется, что именно типология может оказаться областью,
наиболее подходящей для научных целей, на что, в частности, указывал Юнг — правда,
скорее, интуитивно и не совсем конкретно — в завершение своей книги о типах,
касаясь взаимосвязи типологии и психодиагностики (см. также Meier 1975).
Собственно говоря, из юнгианцев только Грей и Уилрайт разработали прием-
лемый типологический тест. Этот тест прост в применении, причем не важно, с кем
имеет дело экспериментатор — с пациентом, обладающим высоким или, наоборот,
низким интеллектом, поскольку на несложные вопросы способен ответить любой
человек. Теперь этот тест существует и в переводе на немецкий язык (Dieckmann
et al. 1975), однако он пока еще не был стандартизирован и опробован на широких
группах населения, а полученные с его помощью результаты свидетельствуют о неко-
тором преобладании интуитивного типа. Впрочем, типологические тесты разра-
батываются и применяются также представителями других психологических направ-
лений, при этом имя Юнга, как правило, не упоминается вовсе. В руководстве к тесту
Грея-Уилрайта упоминается целый ряд психиатров и психологов, которые в период
с 1923 по 1945 годы работали над этой темой. В последующие годы к этому списку
добавились также Кэттелл (Cattell 1946), Гилфорд (Guilford 1959), Айзенк (Eysenck
1960), Карриган (Carrigan 1960), Майерс и Бриггс (Myers, Briggs 1962), Стрикер
и Росс (Stricker, Ross 1964а, 1964b). В 1966 году было опубликовано также немецкое
исследование, проведенное Э. Вольпертом и Л. Михелем.
Разумеется, это не означает, что юнгианцы вообще перестали заниматься пробле-
мой типов. Здесь в первую очередь следует назвать Тони Вольф (Wolff 1959). Баш (Bash
1955) предпринял попытку применить юнгианскую типологию к общей психопато-
логии, а Г. К. Фирц (Fierz 1963) — к области клинической психотерапии и к особой
ситуации, в которой пациент оказывается в клинике. В целом можно наблюдать,
что в последнее время постепенно все большее внимание снова уделяется типологии,
а число научных публикаций в этой области растет. Так, например, в 1964 и 1968 годах
вышли два выпуска «Журнала аналитической психологии», которые были посвящены
исключительно типологии. В Германии над этой проблемой работают сотрудники
Клиники неврозов в Штутгарте, а в Берлине — Г. Й. Вильке (Wilke 1970). Нельзя также
забывать про прекрасные монографии М.-Л. фон Франц, посвященные неполноценной
функции, и Дж. Хилманна — функции чувствования (Hillman 1971). Наконец, весной
1974 года в Бремене состоялся первый конгресс, посвященный исключительно
проблеме типологии, который был организован немецкой национальной группой
Международного общества аналитической психологии.
При поверхностном подходе напрашивается мысль о рассмотрении типологии
прежде всего в диагностическом аспекте, в частности, в области диагностики характера.
Поэтому большая часть опубликованных работ посвящена именно этой теме, к кото-
рой относятся также тестовые методы. Сюда же можно отнести статистические мето-
ды, используемые для оценки, например, взаимосвязи типологии и любимых сказок
и, соответственно, имаго ядра комплекса (Dieckmann 1975) или для проверки
общепринятых положений Юнга, например, что среди женщин по сравнению
с мужчинами преобладает чувствующий тип. При этом Гёльнер (Göllner 1975)
на выборке из 29 пациентов доказал ошибочность этого утверждения. К этой, скорее,
диагностической сфере относится также исследование различных функций и изучение
373
их связи с другими структурными компонентами, такими, как Анима, Анимус и т.д.;

здесь прежде всего следует упомянуть таких авторов, как Вольф (Wolff 1959), Хиллманн
(Hillman 1971), Уланова (Ulanova 1971) и Виллефорд (Willeford 1974).
Однако я бы не хотел здесь углубляться в область диагностики, какой бы важной
она ни была и какие бы вопросы и проблемы в ней пока еще ни оставались неразре-
шенными; я бы предпочел обратить внимание на две области, которыми сравни-
тельно долго пренебрегали и обсуждение которых в последние годы становится все
более актуальным, а именно: 1) использование типологической концепции в терапев-
тическом процессе индивидуации и 2) обсуждение типологических проблем среди
юнгианцев; — вопрос, который мы уже затрагивали.
Своей постановкой цели индивидуации, то есть создания целостности (полноты или
завершенности), Юнг выступал за развитие неполноценных функций в рамках
индивидуации как терапевтического процесса. Согласно К. А. Майеру (Meier 1969),
типы, в сущности, соответствуют наиболее четко выраженным «движущим силам»
человеческой души, и типы должны лежать в основе процесса индивидуации. При этом
он открыто утверждает, что идея индивидуации непосредственно связана с типоло-
гической концепцией. Юнг, никогда не довольствовавшийся сведением человеческой
психики к какому-либо комплексу, например к эдипову, и всегда остававшийся
открытым по отношению к безграничному множеству психических феноменов, искал,
как он выразился, компас на пути к индивидуации, который он и нашел в типах. Затем
вплоть до 1928 года он активно работал над разработкой своей типологической теории,
но в более поздних работах уже не связывал типологию с теорией индивидуации,
а, скорее, говорил о ней как о своего рода компасе, который должен быть в распоряже-
нии у критической психологии. Впоследствии, когда он стал все больше заниматься
проблемой амплификации21 бессознательных движущих сил, типологическая проблема
постепенно исчезла из его сочинений и впервые опять была упомянута в работе «Mys-
terium Coniunctionis» (1955). Причины этого самые разные, и мы не будем здесь
рассматривать их более подробно. Тем не менее этот пробел, оставленный Юнгом,
без сомнения, привел к тому, что необычайно важные типологические проблемы
в процессе индивидуации первое время затрагивались в публикациях и выступлениях
на международных конгрессах лишь мимоходом. В первую очередь я имею в виду такие
вопросы, как развитие экстраверсии в процессе индивидуации, или процесс индивиду-
ации у ощущающего типа, или почему у преимущественно интровертированных
интуитивных юнгианцев, которые все без исключения имеют опыт индивидуации,
ощущающая функция остается недостаточно развитой по отношению к реальности
и фактам, причем многие из них понимали под индивидуацией дальнейшую дифферен-
циацию первичной установки и главной функции, а не развитие и интеграцию
неполноценных функций22. Проблемой развития функций в рамках индивидуации
занимается не так много авторов. Приятные исключения составляют, прежде всего,
Уилрайт (Wheelwright 1964), Фирц (Fierz 1963) и К. А. Майер (Meier Meier 1969),
иллюстрирующие свои теоретические положения наглядным клиническим матери-
алом и примерами. Какое значение могут приобретать типологические констелляции
в аналитическом процессе и насколько они связаны с индивидуацией, я хотел бы
показать на примере концепции К. А. Майера.
Майер прежде всего исходит из схемы переноса и контрпереноса, описанной
Юнгом в работе «Психология переноса» под названием «cross-cousin-marriage».
В соответствии с этой схемой, системы сознания и бессознательного врача и пациента
имеют шесть разных уровней отношений между собой, которые позволяют пол-
ностью охарактеризовать феномены переноса и контрпереноса; из этих уровней
отношений может быть более выражен тот или иной. В упрощенном виде данная
схема выглядит следующим образом (см. также Dieckmann 1972):
374
Врач Пациент
Сознание a
Сознание
b c
e d
Бессознательное Бессознательное
f
Рис. 1.
В соответствии с этим возможны следующие отношения:

а) между сознанием врача и сознанием пациента;
b) между сознанием и бессознательным врача;
с) между сознанием и бессознательным пациента;
d) между сознанием врача и бессознательным пациента;
e) между сознанием пациента и бессознательным врача;
f) между бессознательным врача и бессознательным пациента.
Если теперь рассмотреть эти воздействующие друг на друга психические системы
с типологической точки зрения, то здесь, согласно К. А. Майеру, можно представить
вторую схему, изображающую как обе системы, так и четыре разных функции:
мышление, чувствование, интуицию и ощущение — в различных сочетаниях.
Психика аналитика и анализанда изображается здесь с помощью круга (см. рис. 2).
Тем самым появляется новая возможность понять воздействия обеих систем друг
на друга. В вышеупомянутой схеме пациент и врач относятся к одному типу, то есть
и у того, и у другого ведущей сознательной функцией является ощущение, а наиболее
развитой вторичной функцией — мышление. Стало быть, речь идет о двух характерах,
которые прежде всего рационально ориентированы на так называемые реальные
факты и на выявление их логической взаимосвязи при помощи мышления. Чувства
и интуитивные идеи в значительной мере исключаются, поскольку служат помехой.
Разумеется, в ситуации, где врач и пациент сходны по типу, в аналитическом смысле
мало что или вообще ничего не происходит. Внешне у них существуют гармоничные
отношения между собой, и в лучшем случае они смогут разве что расширить свой
рациональный горизонт знания, узнавая друг от друга новые факты или обучаясь
построению несколько иных логических взаимосвязей. Напряжение, вызываемое
противоположностями, и, следовательно, настоящий аналитический процесс могут
возникнуть только тогда, когда констеллируется одна из неполноценных функций,
например, чувствование, по отношению к ведущей функции другого человека. Из ана-
литической практики всем нам известны такие ситуации, в которых лечение внешне
протекает гармонично, обе стороны удовлетворены, но, в сущности, ничего не проис-
ходит и ничего не меняется. Хотя пациент полностью понимает систему аналитика,
рационально осознает провоцирующие ситуации, генетические взаимосвязи, архетипи-
ческие задние планы своей личности, его симптоматика сохраняется в полном объеме
или рецидивирует при любом жизненном стрессе. То же самое, разумеется, относится
375
Анализанд Аналитик
Аналитик*
Сз Сз
О ○
○
О ○
○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
М ○
○
○
Ч М ○
○
○
Ч
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
○ ○
И И
○ ○
Бсз Бсз
О = ощущение Пунктирная линия: граница

Ч = чувствование между сознанием и бессозна-
И = интуиция тельным
М = мышление
Штриховая линия: «разрез» меж-
* В случае идентичных типов дудвумясистемамиличности
Рис. 2.
и к типологическому сходству других функций. Два сталкивающихся друг с другом

интуитивных чувственных типа, а он среди юнгианцев отнюдь не редкость, будут
склонны фантазировать посредством эмоционально окрашенных образов и аналогий,
которые они неизбежно будут заимствовать друг у друга, тем самым нарушая чувство
реальности и логику. Разумеется, в подобном анализе тоже ничего не будет достигнуто,
ибо в нем отсутствует то, чего было слишком много в предыдущем примере, —
реальности и логики. Захариас (Zacharias 1965) однажды описал, каким образом
функции чувствования могут использоваться пациентом в качестве сопротивления.
Однако дифференцированного исследования этих различных ситуаций переноса и
контрпереноса во время анализа с точки зрения констелляции сходных функций у
пациента и аналитика пока еще нет. Подобная идентичность функциональных типов
врача и пациента может возникать естественным образом, и тогда аналитик поступит
правильно, если направит пациента к своему коллеге. Однако идентичность может
также — и это отчасти происходит в любом анализе — per nefas23 создаваться
искусственно, особенно тогда, когда аналитик в определенный момент испытывает
бессознательный страх перед агрессией со стороны пациента и поэтому хочет избежать
напряжения, вызванного противоположностями.
Однако от аналитика следует ожидать, что в ходе своего учебного анализа он сумел
в известной степени развить все четыре функции, и поэтому способен, например,
в представленной на схеме ситуации «ротировать» (К. А. Майер) свою систему
в направлении Ч. Только таким образом может возникнуть необходимое продук-
тивное поле напряжения между двумя системами, а анализ превратится в динами-
ческий процесс. Разумеется, на практике в ходе любого аналитического процесса
индивидуации всегда задействованы все четыре функции, то есть на различные
376
ситуации, возникающие в аналитическом процессе, пациент либо будет отвечать

различными функциями априори, либо он должен будет обучиться этому в ходе
анализа, а потому сам аналитик, чтобы сохранять динамику процесса, тоже вынужден
постоянно ротировать свою собственную систему. Если этого не происходит, человек
застревает на определенных фазах развития или теневых проекциях, и возникает
либо бесплодная мнимая гармония, либо несовместимость характеров. При этом,
к сожалению, пациент, как правило, оказывается более слабой стороной и, чтобы
добиться прогресса или понимания, начинает ощущать себя больным.
Майер отмечает, что первый символ, который Юнг описал еще в своей диссер-
тации, — это символ мандалы24, и, наверное, хорошо, что типология возникла из этого
символа. Однако в своем позднем творчестве Юнг больше не указывал на то, что меж-
ду типологическими феноменами и мандалой существует взаимосвязь, хотя эта
взаимосвязь конституирует всю динамику процесса индивидуации. Почти все
восточные мандалы изображают круг, под чем психологически подразумевается как
раз тот уровень постоянного динамического процесса, который осуществляется
в повторяющемся «путешествии по ночному морю» души. В античной Греции
первым стал заниматься архетипом тетрактиса25 Эмпедокл, при этом он рассматри-
вал динамику и напряжение между парами противоположностей как причину
не только болезни и здоровья, но и всех творческих проявлений. Эта идея господст-
вовала не только в греческой философии и медицине, но и во всех духовных направ-
лениях Западной Европы вплоть до эпохи Возрождения. Таким образом, определен-
ная типологическая констелляция выступает здесь как движущая сила, которая
побуждает человека включиться в творческий процесс аналитических отношений.
Разумеется, этот процесс, присущий как аналитической психологии в целом,
так и отдельному аналитику, нельзя остановить. Научная система — это труд человека
или людей, и в ней отражаются все несовершенства, присущие людям. Поэтому
ученым необходимо постоянно сознавать проблемы, связанные с собственной
теорией и собственными позициями, и постоянно пытаться исследовать новые пути
и уровни или с помощью других функций изучать то, что привычно. Интересно
наблюдать, как среди преимущественно интровертированных интуитивных юнгиан-
цев в последние годы появляется все больше экстравертированных ощущающих
типов, а также то, как они выражают свою точку зрения на проблему и как любая
неполноценная функция то рассматривается скептически-недоверчиво, то с энтузиаз-
мом подхватывается как некая инновация. Энн Маттун (Mattoon 1974) привела
любопытную историю о «спасении чести» не внушавшей доверия функции ощуще-
ния в средневековом университете в Париже. Профессора обсуждали вопрос, сколько
зубов в челюсти лошади. Они сошлись на том, что это число ни в коем случае не могло
быть кратным трем, ибо это было бы оскорблением Троицы. Точно так же оно
не могло быть кратным семи, ибо Бог за шесть дней создал мир, а на седьмой день
отдыхал. Ни в трудах Аристотеля, ни в сочинениях Фомы Аквинского они не нахо-
дили приемлемых аргументов, которые могли бы помочь им разрешить проблему.
И тут случилось нечто совершенно неожиданное. Один студент, который долго
слушал аргументы ученых, встал, вышел из зала на улицу, подошел к лошади, открыл
ей рот и пересчитал зубы. Маттун считает, что в этой истории есть доля истины,
и что для развития своей функции ощущения в духе этого студента-«революционера»
мы могли бы поучиться у академической психологии трем вещам:
1) умению собирать данные или факты, подтверждающие гипотезы Юнга;
2) умению собирать факты, противоречащие определенным гипотезам Юнга
и тем самым заставляющие модифицировать юнгианскую теорию;
3) умению ставить вопросы, ответы на которые привели бы к разработке в анали-
тической психологии всеобъемлющей теории личности.
377
Хотя сам Юнг, проводя, например, ассоциативный тест, применял статистические

методы и даже положил их в основу своих исследований, среди юнгианцев существует
или существовало рациональное нежелание использовать статистические методы
в аналитической психологии. При этом определенные области, такие, как типология,
вполне пригодны для использования тестов и статистических методов. Увеличение
числа работ в этой области — некоторые из них уже были упомянуты — свидетель-
ствует о том, что, наконец, стали предприниматься соответствующие шаги, а провер-
ку своих гипотез, если можно воспользоваться подобными методами, юнгианцы уже
не возлагают на посторонних лиц, которые нередко неправильно понимают уже саму
гипотезу.
Юнг вырос и жил в мире, который поклонялся чрезмерному рационализму и пытался
придерживаться только так называемых объективных фактов, и живущий в этом мире
Вирхов мог спросить: «Что такое душа? При вскрытии я никогда ее не обнаруживал».
Поэтому Юнгу приходилось выступать в защиту иррациональных аспектов психики
и ее поначалу непонятных, неизмеримых и внешне не объективируемых содержаний.
Сегодня мы живем в другом мире — в мире, который в значительной мере постиг
важность психики, который больше уже не обесценивает сновидения и фантазии
и с научных позиций обосновывает стремление людей к самореализации, межчелове-
ческим отношениям и т. д. Даже парапсихология уже перестала быть всеми отвергаемым
пасынком, а нашла доступ в институты и университеты. Интерес к магическим и мифоло-
гическим слоям человеческой психики велик как никогда. Чтобы узнать, каков мир
и какие тенденции развития могут быть в нем завтра, сегодня люди предпочитают
спрашивать скорее гуру, нежели барометр — гордость наших предков. В этом мире
больше не нужно бороться за допуск того, что давно уже «взломало двери». Наша задача
прежде всего должна заключаться в том, чтобы наблюдать, классифицировать содержа-
ния психики и верифицировать их, если это возможно, на более широкой основе. Между
тем, у аналитиков должно быть достаточно материала. Однако такая работа и привела
бы к дифференциации и осознанию функции ощущения среди самих юнгианцев,
помогая тем самым устранить целый ряд типологически обусловленных недоразумений
между отдельными группами людей.
Существует также целый ряд данных, подтверждающих гипотезы Юнга или
могущих их обогатить, полученных не аналитическими психологами; речь идет
о психологии инстинктов, зоопсихологии, экспериментальном исследовании сновиде-
ний и даже бихевиоризме. Связь аналитической психологии с тестом Роршаха уже
более подробно рассматривалась нами в предыдущей главе. Особенно интересные
проблемы вытекают из результатов научных исследований представителей француз-
ской школы структуралистов. Леви-Стросс (Levi-Strauss 1973) и Пиаже (Piaget 1969)
выдвинули предположение, что психика обладает заранее сформированными категори-
ями, которые помогают человеку изучать язык и создавать во многом сходные
формообразования даже в далеких друг от друга культурах. Эти элементарные
категории, или комбинации, могут рассматриваться как эквиваленты архетипов. В этом
смысле ученые экстравертированного ощущающего типа должны гораздо активнее
и глубже заниматься не только полученными ими самими интрапсихическими данны-
ми, но и данными представителей других наук, исследования которых подтверждают
или заставляют модифицировать нашу систему.
Несмотря на достойный сожаления недостаток работ, посвященных проблемам
типологии, по сравнению с работами в области символики, у нас здесь опять нет
возможности рассмотреть все линии развития и важнейшие публикации. В качестве
примера я несколько подробнее остановился лишь на двух из них, а другие, как, на-
пример, тест Грея-Уилрайта, охарактеризовал лишь мимоходом. Я также не имел
в виду, что дальнейшее развитие в данной области аналитической психологии будет
378
идти лишь по этим линиям, и вполне возможно, что большее значение вскоре
приобретут совершенно другие концепции. Но, как мне кажется, я все же сумел
показать, что психологическая типология в аналитической психологии отнюдь
не была забытой проблемой, и многие ученые все более интенсивно занимаются
вопросами, вытекающими из ее изучения.
ПЕРЕНОС И КОНТРПЕРЕНОС
Перенос и контрперенос как система понятий составляют функциональное
единство (см. также статью М. Мукка в т. I). Поэтому рассмотрение их в отрыве друг
от друга было бы искусственным и произвольным. И все же мне хотелось бы вначале
остановиться на переносе.
В 1946 году К. Г. Юнг опубликовал работу «Психология переноса» (Jung 1958с)
и дал в ней обстоятельное описание терапевтического поля, возникающего между
врачом и пациентом, в виде схемы брачной четверицы, или «cross-cousin-marriage».
Здесь уже в полном объеме были учтены психологические факторы и динамические
силы, проявляющиеся в процессе анализа у врача. В результате уже в то время
понятие контрпереноса было лишено своего поначалу чисто патологического аспекта,
на котором тогда по-прежнему делался акцент во фрейдистской школе (см. статью
М. Мукка в т. I). Скорее, в этой работе были продемонстрированы креативные
и содействующие анализу стороны контрпереноса. Еще за семнадцать лет до того,
как появилось описание этого феномена, в 1929 году Юнг в своей работе «Проблемы
современной психотерапии» (1958b) заметил: «Ибо хотя это часто и пытаются
игнорировать, отношения между врачом и пациентом представляют собой личные
отношения внутри безличных рамок врачебной работы. И лишь из лукавства можно
не признавать того, что лечение представляет собой продукт взаимного влияния,
в котором принимает участие все существо пациента, равно как и врача. При лечении
происходит встреча двух иррациональных данностей, а именно двух людей, которые
не представляют собой ограниченные, измеримые величины, но привносят с собой
наряду с потенциально определимым сознанием неопределенно широкую сферу
бессознательного» (G. W. XVI, 76).
Таким образом, следует констатировать, что Юнг, разрабатывая аналитическую
технику, очень рано оставил характерную для естественных наук позицию картезиан-
ского мышления, в соответствии с которой аналитики сознательно или бессозна-
тельно стремились объективировать терапевтический процесс и вынести за скобки
субъективные влияния. Напротив, как показал Юнг, в том числе на примере серии
образов алхимического rosarium philosophorum, психика врача полностью вовлечена
в архетипические основы процесса переноса, и от врача требуется активное участие
в процессах трансформации, которое при любом глубоком анализе вызывает
изменения и интенсифицирует личностный рост не только пациента, но и самого
врача. Поскольку индивидуация любой личности рассматривается как продолжаю-
щийся всю жизнь и никогда не завершающийся процесс, индивидуация терапевта
в рамках анализа часто продолжается на другом уровне в связи с напряжением,
возникающим при переносе и контрпереносе, и терапевта никогда нельзя расцени-
вать как совершенного индивида, достигшего определенной ступени зрелости
и остановившегося на ней.
Об этой принципиальной позиции важно заявить с самого начала, поскольку она
в значительной мере определяет теоретические и исследовательские подходы аналити-
ческой психологии к проблеме переноса и контрпереноса. Но, к сожалению, в преди-
словии к «Психологии переноса» К. Г. Юнг принизил значение процессов переноса
и контрпереноса, говоря о «высших формах психотерапии, которые бросают вызов
379
человеку в целом», и вместе с тем приводя случаи, когда перенос протекает мягко или
практически незаметен. Сегодня мы знаем, что Юнг, как и Фрейд до него, в вопросе
о переносе при психозах заблуждался, а за отстраненностью, холодностью и равноду-
шием, например, шизоидных или психотических больных скрываются бурные
проявления переноса и контрпереноса, особенно на аналитика и аналитический
процесс. Практически не бывает так, чтобы в ходе терапии врач имел дело со слабым
по интенсивности переносом, хотя, разумеется, количественная характеристика
проективных процессов и искажений может различаться. Вскоре Юнг сам скорректи-
ровал эту свою позицию в одном из последующих трудов, где он констатирует,
что почти все случаи, требующие продолжительного лечения, вращаются вокруг
феномена переноса, и именно от этого феномена фундаментальным образом зависит
успех или неудача анализа.
И все же предыдущее замечание Юнга и понадобившееся для обретения собствен-
ной идентичности размежевание со школой Фрейда, которая в своей терапевтической
технике центрировалась исключительно на неврозах переноса, привели, пожалуй,
к тому, что эта важная тема, затронутая в «Психологии переноса», и самим Юнгом,
и другими аналитическими психологами снова была отложена в сторону, а основное
внимание было обращено на архетипические процессы и их символику. К этому
добавляются еще два других аспекта аналитической техники, из-за которых процессы
переноса и контрпереноса не кажутся столь очевидными и главными, как в психо-
анализе Фрейда. Один из них — это меньшее число сеансов. В основе концепции
юнгианского анализа лежит, прежде всего, идея о том, что врач должен помочь
пациенту установить связь между сознательным Я и своими бессознательными
содержаниями, а также повысить его активность и самостоятельность в обращении
с этими бессознательными содержаниями. Регрессия рассматривается, скорее,
как «путешествие по ночному морю», по бессознательному, то есть погружение
сознательного Я в бессознательное и прохождение по нему с помощью аналитика,
выступающего в качестве поводыря (по аналогии с «Божественной комедией» Данте),
а не как создание и оживление детской ситуации родители-ребенок в отношениях
между аналитиком и пациентом. Внешний признак этой ситуации, в которой развора-
чивается диалектический процесс между врачом и пациентом и сознательные компо-
ненты Я пациента и Я аналитика в идеале с самого начала соприкасаются на партнер-
ском уровне, — это меньшее количество еженедельных сеансов, число которых
у большинства юнгианцев, как правило, составляет один-три раза в неделю. Исключе-
ние здесь составляет Лондонская школа, представители которой, заимствовав ряд
положений Мелани Кляйн, выступают, как правило, за проведение четырех сеансов
в неделю. Само собой разумеется, что пациент, который приходит на сеанс к аналитику
лишь один или два раза в неделю, гораздо больше ориентирован на свою самостоя-
тельность и собственную активность под давлением невротической симптоматики
и что процессы переноса и контрпереноса не проявляются столь ярко и отчетливо
в аналитической ситуации, в которой пациент в соответствии со строгими требовани-
ями фрейдистского психоанализа приходит на сеансы чуть ли не ежедневно, то есть
пять-шесть раз в неделю.
Второй момент — это вопрос аналитического сеттинга: кушетка или кресло.
Примерно до середины века противоположные представления на этот счет разделяли
фрейдианцев и юнгианцев, причем каждая из сторон с огромным упорством
отстаивала свою точку зрения. Однако в последние два десятилетия это различие
стало постепенно стираться. Многие фрейдианцы допускают зрительный контакт
при работе с определенными группами пациентов (например, с людьми с тяжелыми
шизоидными расстройствами), а юнгианцы уже не отвергают кушетку столь
решительно, как в прошлые годы, хотя при этом положение — сидя или лежа —
380
всегда выбирается таким образом, чтобы между врачом и пациентом был возможен
зрительный контакт. Аналитическое кресло и связанный с ним зрительный контакт
с врачом — это тоже аспекты диалектического процесса. Я не буду останавливаться
на достоинствах и недостатках разного сеттинга, а лишь вкратце укажу на их влияние
на перенос. Мне, как и Джексону (Jackson 1962), важным моментом представляется
зрительный контакт. Аналитик имеет больше возможностей распознать по мимике
пациента меняющиеся трансферентные чувства, такие, как ненависть, раздражение,
любовь, нежность, отвержение, закрытость, симпатия и т.д., и ощутить на себе
их воздействие. То же самое, разумеется, относится к пациенту, и личность аналитика
оказывается значительно сильнее вовлеченной в терапевтический процесс. Благодаря
этому во взаимодействии трансферентных и контртрансферентных реакций он го-
раздо больше может использовать свои динамические силы, креативность и включен-
ность в аналитический процесс. С другой стороны, как показал Фордхэм (Fordham
1957, 1960, 1969b), аналитик должен считаться с тем, что возникающие у пациента
фантазии сталкиваются с реальностью, которая в смысле объективного переноса
им самим может пока еще недостаточно осознаваться, и с этой ситуацией не всегда
легко справиться. Когда этот диалектический процесс в отношениях между пациен-
том и аналитиком принимает должную активную форму, значительная часть
Персоны аналитика, во многом обусловленной сопротивлением, должна устраниться.
Если этого не происходит, нередко возникает ощущение искусственной и не совсем
искренней ситуации. Здесь можно возразить, что тем самым затрудняются процессы
проекции, и теоретически доказать обратное невозможно. Однако, исходя из своего
опыта, могу сказать, что они протекают в достаточном и необходимом объеме.
Можно спроецировать тигра на мышь и соответствующим образом реагировать,
даже если человек совершенно осознанно видит, как она бежит. Еще один важный
момент анализа в кресле — это равенство позиций врача и пациента, позволяющее,
помимо прочего, избежать усиления зависимости пациента. Разумеется, нельзя
предаваться иллюзии, что благодаря такому равенству позиций усиления зависимости
вообще никогда не происходит, и иногда кресло становится помехой, нарушающей
и блокирующей продуктивные процессы регрессии. Поэтому у большинства юнги-
анцев в лечебном кабинете можно обнаружить также кушетку, которой можно
воспользоваться в случае необходимости. Мне кажется, тем не менее, что повышенная
уязвимость аналитика вследствие объективных трансферентных процессов и акцента
на диалектике в отношениях и есть тот момент, который несколько затормозил
интенсивный анализ переноса и контрпереноса в научной литературе.
В конце 50-х годов тема переноса снова стала активно обсуждаться Лондонской
группой. С тех пор в британском журнале «Journal of Analytical Psychology» появился
целый ряд работ разных авторов на эту тему, на которых мы здесь подробно
останавливаться не будем. Поэтому я хотел бы ограничиться изложением концепций
Герхарда Адлера (Adler 1955а, 1967) и М. Фордхэма (Fordham 1957). Согласно
Адлеру, проблема переноса в аналитической психологии характеризуется тремя
основными моментами:
1) дальнейшей конкретизацией понятия, причем особое внимание уделяется
архетипическим содержаниям переноса;
2) отношением к контрпереносу и
3) относительно небольшим значением, которое придается переносу по сравне-
нию с другими методами терапии.
Первый пункт означает, что перенос нельзя понимать исключительно как репродук-
цию «вытесненных инфантильных инстинктивных конфликтов», репрезентируемых
в эмоциональном отношении к аналитику, — феномен, благодаря которому пациент
воспринимает психические функции, отсутствовавшие в его сознательной жизни.
381
Прежде всего, речь здесь идет о непрожитых и нереализованных возможностях

в бессознательном, а не о вытесненном материале, при этом перенос ведет к появлению
в сознании потенциально конструктивных содержаний, которые затем могут интегри-
роваться пациентом в качестве новых, ранее не реализованных возможностей. Особое
значение здесь имеют архетипические образы. Так, например, любое актуальное
переживание, связанное с отцом или матерью, представляет собой комплексное
смешение двух компонентов, родителей как таковых и архетипического образа,
на который они спроецированы. В ходе анализа переноса терапевт пытается сделать
осознанными как вытесненные инфантильные конфликты, так и архетипический
субстрат личного опыта. Последнее, в частности, служит цели приведения в действие
процесса индивидуации, который в равной мере относится как к позитивному,
так и к негативному переносу в соответствии с биполярностью архетипического обра-
за, активизирующего полярные паттерны поведения. Следовательно, в аналитической
психологии проводится различие между персональными и трансперсональными
содержаниями переноса. Как правило, речь идет о трансперсональной связи между
Анимусом и Анимой, которая придает переносу его собственное архетипическое
значение. Здесь аналитик и анализанд встречаются на глубинном уровне коллективного
бессознательного, при этом «бессознательное» означает связь с источниками твор-
ческого начала, надличностным бессознательным (Adler 1955а).
Что касается второго пункта, то Г. Адлер использует понятие контрпереноса
преимущественно в позитивном смысле, то есть как индикатор конструктивной
субъективной реакции аналитика (примерно так, как это описывалось при обсуж-
дении вопроса о зрительном контакте), которая обусловлена его собственным
бессознательным и благодаря которой активизируются аналитические отношения.
Тем самым, контрперенос представляет собой необходимый и желательный инстру-
мент лечения. Однако эту сторону контрпереноса следует отличать от контр-
проекции. Г. Адлер пишет: «В этом смысле было бы, пожалуй, понятней, если
бы мы отделили друг от друга контрпроекцию и контрперенос, причем первая
означала бы негативное бессознательное осложнение на уровне личных комплексов,
а второй — позитивную констелляцию взаимосвязи. [Без сомнения, в психике
аналитика тоже что-то происходит, когда бессознательные содержания пациента
“затрагивают” его настолько, что активизируют у него творческий процесс; в таком
случае можно говорить, что произошел настоящий контрперенос. В негативном
смысле здесь тоже существует опасность “контрпроекции”: личные амбиции,
желание утвердить собственные теории или ценности и т.д. — со всеми их личными
комплексными подоплеками — точно так же способны фальсифицировать анали-
тическую ситуацию и личность аналитика, как и истинное стремление сделать ее
творческой» (Adler 1955, 257).]
Особое значение придается индивидуальному поведению аналитика, которое
К. Г. Юнг охарактеризовал как «личное уравнение». Оно служит причиной того, что
при наблюдении и интерпретации со стороны наблюдателя (аналитика) акценты
каждый раз расставляются по-разному, и аналитик должен это осознавать. При этом
особую роль играет типология; то есть аналитик должен точно знать, к какому типу
он принадлежит, какая функция является у него дифференцированной, а какая —
неполноценной, чтобы благодаря этому избежать ошибочных интерпретаций
и оценок своих пациентов. В какой степени функциональные типологические
различия могут влиять на процессы переноса и контрпереноса, показал также
К. А. Майер (Meier 1959, 1969) в своей концепции ротирующей функции, согласно
которой аналитик в ходе лечения сталкивается с пациентом на разных функци-
ональных уровнях. Речь идет о необходимости отвечать пациенту, работающему во
время анализа в основном на уровне мыслительных процессов, прежде всего своими
382
ощущениями или интуицией, чтобы после развития этих вторичных функций

перейти на уровень неполноценного чувствования. Вильке (Wilke 1975) из возмож-
ных двенадцати моделей отношений между аналитиком и анализандом подробно
описал три. Как особенно динамичные и продуктивные для аналитической работы
он оценил отношения на уровне взаимных вспомогательных функций.
По третьему пункту можно сказать, что для аналитической психологии перенос —
это всего лишь один из многих терапевтических инструментов. Столь же, если
не более важным, является толкование сновидений, а в несколько меньшей степени
также метод активного воображения. Это положение вытекает из юнгианской
концепции психики как саморегулирующейся системы. Компенсаторная связь
между сознанием и бессознательным выражается в первую очередь в возникновении
сновидений. Сновидения — это язык бессознательного, а потому понимание этого
языка с учетом гипотезы о его компенсаторной роли имеет особое значение. Однако
такие же процессы саморегуляции могут проявляться и в переносе.
Кроме проблемы «личного уравнения» аналитика и связанных с нею различных
содержаний, которые активизируются в процессах переноса и контрпереноса,
необходимо также затронуть вопрос об обучении аналитиков и учебном анализе.
Поскольку желательно, чтобы будущие аналитики получили богатый аналитический
опыт в ходе учебного анализа, во всех программах обучения содержится требование
о прохождении учебного анализа у двух обучающих аналитиков, причем, по возмож-
ности, аналитика-мужчины и аналитика-женщины. Нельзя игнорировать тот факт,
что при прохождении анализа у мужчины у обучающегося кандидата констел-
лируются иные содержания — или, по крайней мере, в иной степени, — чем при
прохождении анализа у женщины. Различные институты, например, в Цюрихе
и Нью-Йорке, практикуют так называемый «множественный анализ», то есть обуча-
ющийся кандидат проходит учебный анализ либо одновременно, либо попеременно
у мужчины и у женщины. Правда, такой множественный анализ при всех своих
преимуществах создает существенные проблемы при переработке сопротивления
и постоянной проработке возникающих бессознательных содержаний, поэтому
в программах обучения в Лондоне и в Германии он не предусматривается. Бурное
обсуждение этой проблемы между представителями цюрихской и лондонской групп
состоялось несколько лет назад в «Журнале аналитической психологии».
В 1957 году в своей работе «Заметки о переносе» Фордхэм выделил два разных
уровня переноса, а именно: зависимый перенос и объективный перенос. «Зависимый
перенос» возникает в том случае, когда в анализе появляется вытесненный инфан-
тильный материал, а аналитик оказывается в роли имаго родителей и, видимо,
им соответствует. На этом уровне проективные процессы преобладают над объектив-
ным восприятием. В свою очередь, эти процессы можно разделить на личностные,
соответствующие классическим неврозам переноса и навязчивому повторению
по Фрейду, с одной стороны, и на проекции, которые относятся к архетипическому
переносу (поскольку на личные родительские фигуры проецируются архетипические
образы), — с другой. Учет этих спроецированных родительских имаго в рамках
аналитического процесса представляет собой необходимую предпосылку проявления
Самости и ее реализации в сознании. Аналитик в этой фазе анализа должен обращать
особое внимание на то, чтобы пациент не спровоцировал его на то, чтобы он взял
на себя роль одного из родителей: определял направление анализа, давал ему советы
и т. д., причем в таком случае пациенту становится еще проще чувствовать или вести
себя по отношению к этой родительской фигуре как ребенок. Само собой разумеется,
эти проективные процессы зависимого переноса проявляются снова и снова —
правда, более умеренно, — и никогда полностью не исчезают даже на более поздних
стадиях процесса индивидуации.
383
Второй уровень, уровень объективного переноса, проявляется во все большей

степени по мере устранения проекций (согласно Хоххаймеру, их устранение возможно
лишь в ограниченной степени, потому что без проекции жизненных проявлений
не бывает. По крайней мере, побуждения можно «очистить» от наиболее искажающих
субъективных окрасок и содержаний [Hochheimer 1955]). В таком случае Я пациента
вступает в связь с объективной психикой и Самостью, и пациент, как правило,
с помощью активного воображения может в дальнейшем определять течение индиви-
дуации, причем аналитик представляет собой, скорее, сопровождающего партнера.
Однако, по мнению Фордхэма, и здесь тоже важную роль играют трансферентные
отношения, и зачастую аналитики не замечают того, что интенсивный перенос лишь
маскируется мнимой самостоятельностью пациента, экспериментирующего со своим
бессознательным. Необходимо иметь в виду также и то, что терапевтические усилия
Юнга, направленные на то, чтобы побудить пациента экспериментировать со своей
собственной внутренней природой и учиться с ней обходиться, с таким же успехом
могут привести и к следующему эффекту: в фантазиях пациента будет использоваться
Персона аналитика, который в таком случае будет представлять собой эквивалент
сновидений, фантазий или рисунков.
Хендерсон (Henderson 1955) выделил четыре ступени переноса. Он пришел к этой
классификации, основываясь на специфических символах, типичных для отдельных
фаз. Перечислим их:
1) появление символов Самости на пике переноса;
2) устранение инфантильного переноса и установление «символической дружбы»,
в которой пациент интроецировал аналитика как «вечного друга», в результате чего
в дальнейших беседах с внешней реальной фигурой аналитика он больше уже
не нуждается;
3) постаналитический период, в который новое приспособление к жизненным
ситуациям достигается с помощью или без помощи аналитика, и
4) открытие архетипической символики с помощью активного воображения,
благодаря чему достигается определенная степень готовности к самоанализу без
помощи аналитика.
Для точного изучения отдельных аспектов феномена переноса Зайферт (Seifert
1973) использует метод «семантического дифференциала»26, разработанный в 1957 году
Осгудом, в его модифицированных вариантах — профиль полярности (Hofstätter 1966)
и дифференциал впечатлений (Ertel 1965). Дифференциал впечатлений неоднократно
уже использовался для установления признаков сходства. Зайферт с его помощью
пришел к следующим результатам: «Более точное исследование показывает, что этот
метод как форму систематического ассоциирования без особых сложностей можно
ввести в область психоаналитического исследования... В методическом смысле диф-
ференциал впечатлений показал свою надежность, испытан и служит методической
основой исследований, в которых аспекты феномена переноса рассматриваются как
признаки сходства и проверяются с помощью дифференциала впечатлений. Гипотезы
относятся к различным сферам феномена переноса (например, к раннему детству,
фрустрированным желаниям, отношению к родителям и т.д.), но прежде всего —
к терапевту, поскольку феномен переноса констеллируется на его личности. Речь идет
о подтверждении сходства определенных объектных представлений, относящихся
к образу терапевта. Кроме того, наряду с личностью терапевта учитываются особен-
ности клинического сеттинга в сфере феномена переноса... Подтверждение этих
гипотез свидетельствует о том, что с помощью дифференциала впечатлений можно
более детально изучить и проверить важные аспекты психоаналитической теории
и техники. При интерпретации результатов оказывается, что с помощью этого методи-
ческого подхода можно проверить и частные вопросы, например, вопрос о существо-
384
вании так называемого “базисного переноса”. Результаты однозначно свидетельствуют

в пользу предположения о том, что в аналитической ситуации заново проявляются
первичные потребности отношений между матерью и ребенком, которые принимают
форму в соответствии с инфантильным образцом... Тем самым результаты вновь
поднимают вопрос о том, не констеллируются ли заново в феномене переноса обще-
человеческие, архетипические и стереотипные основные формы поведения и не играет
ли поэтому коллективное содержание феномена переноса, по меньшей мере, такую
же важную роль, как и обусловленные биографией частные детали» (Seifert 1973, 6–7).
В середине 50-х годов представители лондонской группы опубликовали целый ряд
статей. Проблемой переноса, помимо Г. Адлера и М. Фордхэма, занимались такие
авторы, как Муди (Moody 1955), Флаут (Flaut 1956), Стросс (Strauss 1960), Дэвидсон
(Davidson 1966), Кэннон (Cannon 1968), Гордон (Gordon 1968) и др.
Фордхэм тоже исходит из расширенного понятия контрпереноса, а также
из существования диалектического процесса между Я пациента и Я аналитика,
с одной стороны, и бессознательным феноменом проекции-интроекции — с другой.
Он видит в этом основу аналитического метода и поэтому понимает этот процесс как
prima materia27, из которой выкристаллизовывается техника. Нельзя игнорировать
и того, что современные концепции психоаналитического понятия контрпереноса,
например, концепция Раккера (Racker 1968), сближаются с представлением
об интеракции между терапевтом и пациентом. Также и здесь контрперенос
рассматривается уже не как нечто нежелательное и ошибочное, а как полезный
инструмент в руках аналитика, причем перенос всегда неизбежно вызывает контр-
перенос, и наоборот. Таким образом, изучение контрпереноса тоже привело к
выделению его разных форм. Так, в частности, еще в 1957 году М. Фордхэм выделил
иллюзорную (illusional) контртрансферентную реакцию и синтонную (syntonic).
Иллюзорная форма контрпереноса соответствует проективной по Адлеру, поскольку
в ее основе лежит комплекс аналитика. При синтонном контрпереносе анализанд
достигает того, что аналитик берет на себя роль определенного, актуального для
анализанда и генетически релевантного партнера.
Проанализировав результаты исследования берлинской рабочей группы, Г. Дик-
манн (Dieckmann 1973) вычленил во введенном Фордхэмом понятии синтонного
контрпереноса два компонента, поскольку, с одной стороны, он относится к ролевой
игре между аналитиком и анализандом (личный компонент), с другой стороны —
к коммуникации на уровне Самости (коллективный компонент). Дикманн отделяет
эти две области друг от друга и называет уровень двусторонней ролевой игры, когда
один человек берет на себя противоположную роль другого, «антитетическим».
Уровень архетипического переноса и контрпереноса он понимает с позиций
Герхарда Адлера. Для него отношение к контрпереносу также представляет собой
центральный и фундаментальный вопрос в аналитической психологии. Адлер
подчеркивает позитивную сторону контрпереноса, которая выступает индикатором
конструктивной субъективной реакции аналитика. Он включает в себя контроль над
бессознательным и является конструктивным, поскольку активизирует аналити-
ческие отношения. Из-за «отнесенности» двух индивидов друг к другу Адлер
предпочитает понятие аналитического поля. Противоположность конструктивному
контрпереносу составляют нежелательные проявления контрпереноса, которые
нами уже рассматривались в качестве контрпроекций.
Нельзя недооценивать важность субъективных реакций аналитика для аналити-
ческого процесса; эти реакции представляют собой здоровые индивидуальные психоло-
гические формы поведения. Анализ — это диалектический процесс, происходящий
между двумя людьми, причем аналитик в нем подвержен таким же трансформи-
рующим влияниям, как и анализанд. Адлер (Adler 1955) приводит убедительные
385
примеры того, как эмоции аналитика вызываются эмоциями пациента, а затем, в свою
очередь, вызывают конструктивный ответ пациента. При этом особенно важную роль
играет невербальная коммуникация. Для аналитика сознательное включение его чувств,
возникающих при контрпереносе, служит источником информации и инструментом
понимания бессознательного процесса, происходящего у пациента.
Г. Дикманн (Dieckmann 1973) выделяет в феномене переноса-контрпереноса
четыре разных уровня:
1) проективный перенос и контрперенос (проекция архаичных моделей пережи-
вания как со стороны пациента на аналитика, так и наоборот);
2) объективный перенос и контрперенос (осознание компонентов личности,
объективно имеющихся у другого);
3) антитетический перенос и контрперенос (взаимная ролевая игра, которая
отличается от проективного переноса и контрпереноса в качестве сознательного или
частично осознаваемого процесса);
4) архетипический перенос и контрперенос (аналитик и анализанд действуют
в определенном архетипическом поле и реагируют на него).
Из-за того, что в антитетической ролевой игре между пациентом или аналитиком
часто присутствует проективный компонент, наличие которого можно доказать,
ее не всегда удается четко отличить от проективного переноса и контрпереноса.
Так, Гуггенбюль в своей книге «Власть как опасность для помощника» (Guggenbühl 1971)
описал целый ряд действительно опасных теневых ролей, которые могут выражаться
в нарушениях аналитических отношений и работы. И наоборот, другим формам этой
ролевой игры такой негативный характер не свойственен; в таком случае в терапевти-
ческой работе они оказываются ценным и легитимным вспомогательным средством.
Различные авторы, особенно в последние годы, подчеркивали значение бессозна-
тельного уровня отношений в аналитическом процессе. Эти отношения наглядно
показал еще Юнг в своей схеме кватерности брака; в дальнейшем важность этого
уровня не вызывала никаких сомнений. Однако при этом бросается в глаза, что все
высказывания о бессознательных коммуникациях между аналитиком и анализандом,
встречающиеся в литературе, долгое время могли приниматься только на веру. Кроме
того, все высказывания о реакциях при контрпереносе принадлежат самим анали-
тикам, а потому им изначально присущи все недостатки субъективности.
Поэтому несколько лет назад исследовательский коллектив, работающий в Берли-
не, обратился к этой проблеме и предпринял попытку четко проконтролировать
контртрансферентные реакции, возникавшие и зарегистрированные в ходе отдель-
ных аналитических сеансов. Соответственно, были выбраны терапевтические сеансы,
на которых анализанд рассказывал архетипическое сновидение. В первую очередь
оценивалась сила содержавшихся в сновидении эмоций. Исследователи, придавая
особое значение эмоциональной активности, связанной с архетипическим поведе-
нием, исходили из представления об относительно сильном ее воздействии на бессоз-
нательное аналитика. Об этом воздействии судили на основе наблюдения и как
можно более точной и полной регистрации всех контртрансферентных реакций.
Соответственно временной последовательности появлявшихся у анализанда мыслей,
телесных реакций и чувств у аналитика также возникал ряд представлений. Анали-
тика и анализанда сравнивали между собой. С этими точными записями знакомили
остальных коллег из коллектива, а затем их анализировали и оценивали в групповой
работе. Из результатов, опубликованных в работах Бломейера (Blomeyer 1971)
и Г. Дикманна (Dieckmann 1971b), особый интерес вызвали данные о сопротивлении,
исходящем от аналитика. Столь же удивительной оказалась неожиданная психологи-
ческая связь ассоциаций аналитика с ассоциациями анализанда. Тем самым удалось
подтвердить наблюдения Фуррера (Furrer 1969, 1970), который другим способом
386
доказал, что эти бессознательно протекающие процессы можно объективировать

экспериментальным путем. С помощью разработанного им метода индуцированного
рисования он сумел наглядно продемонстрировать эту партиципацию врача и паци-
ента, одновременно рисовавших каракули, когда тот и другой молчали во время
сеансов. При этом наряду с особого рода бессознательными процессами коммуни-
кации в аналитической ситуации описываются во многом незнакомые и бессозна-
тельные компоненты обычных межчеловеческих отношений.
Основываясь на результатах исследования этой рабочей группы, Г. Дикманн
отстаивает точку зрения, которая по смыслу уже содержится в работе К. Г. Юнга
«Психология бессознательного». Он утверждает, что весь процесс переноса с его
трансферентными и контртрансферентными реакциями невозможно строго и одно-
значно отделить от процессов в рамках так называемых нормальных отношений,
как это обычно считают. Так, Дикманн констатирует, что «все психические процессы,
даже те, которые возникают у аналитика в ходе сеанса, имеют личную или коллек-
тивную исходную диспозицию или объясняются ею, а разделение понятия контр-
переноса на более или менее патологические проекции, по-видимому, не имеет
смысла» (Dieckmann 1973, 169).
Фон Франц также выносит понятие переноса за рамки строго описанной проек-
ции инфантильных содержаний. Она отнюдь не умаляет значения проекции, однако
столь же категорически подчеркивает, что человеческие отношения с самого начала
относятся к области анализа, даже если их удается развивать лишь постепенно. «Если
некоторые влюбленные анализанды, сокращая дистанцию, стремятся совершить
насилие, то бывают и другие, не желающие личных отношений. Они хотят, чтобы
человек, в том числе и врач, занимающийся физическим лечением, оставался для них
лишь некоей обезличенной «мастерской по ремонту души»; между этими крайностями
существуют тысячи нюансов. И у аналитика тоже существуют обе крайности. Это
может быть либо тенденция дружелюбно фамильярничать с анализандом, приняв его
как партнера, сына или дочь и значительно сократив дистанцию, либо тенденция
просто, словно надутый индюк, цинично и безучастно сопровождать “внутренний
процесс, впадающий в канализацию”, как это однажды сформулировал Юнг, то есть
избегать любых человеческих контактов. И между ними опять-таки существуют тысячи
нюансов, которые так трудно учесть и в которых так сложно эмпирическим путем
найти оптимальную золотую середину» (von Franz 1973b, 160).
М. Якоби (Jacoby 1973) также занимался вопросом отношений и переноса в ана-
литической ситуации и при этом установил, что аналитик пытается ориентироваться
на реальность своего анализанда, быть для него визави. Исходя из этого, контрперенос
в таком случае будет означать стремление аналитика, исходя из собственных потребно-
стей или тревог, отвести пациенту роль, имеющую мало общего с его личностной
реальностью. Якоби последовательно подходит к вопросу о том, можно ли вообще
относить к феномену переноса так называемый синтонный контрперенос по Фордхэму
с его бессознательной идентичностью аналитика и анализанда, при этом его взгляды
совпадают с представлениями Гуггенбюля (Guggenbühl 1971), который причисляет все
затрагивающие реальность партнера субъективные чувства и фантазии к отношениям
с ним. По его мнению, перенос — это всего лишь проективное непризнание личности
партнера. В комплексности терапевтического поля проективный и синтонный
контрперенос или проективные и синтонные отношения всякий раз проявляются
в смешанной форме, а потому их разграничение имеет решающее значение для
плодотворного терапевтического процесса, хотя на практике сделать это сложно.
Рабочая группа, занимающаяся вопросами контрпереноса, подобная той, что уже
была упомянута выше, также способна проследить групповой динамический процесс
в рабочем коллективе, собирающемся через определенные промежутки времени.
387
Динамика представленного архетипического сновидения, во-первых, объясняет

партиципацию между бессознательным аналитика и анализанда, а во-вторых,
определяет также работу в группе. Несложно проследить, какое воздействие на груп-
пу оказывает тематика, вытекающая из индивидуального анализа, и ее динамика
(E. Jung 1973). Для нас это важно еще и потому, что мы знакомы с опытом лон-
донской группы, которая несколько лет назад, начав работать как группа, центри-
рованная на теме, стала развиваться в направлении группы самопознания.
Особой проблематикой переноса и контрпереноса в детской терапии детально
занимался М. Фордхэм (Fordham 1969а). Он подчеркивает, что взрослый человек
в процессе индивидуации отдаляется от коллектива, тогда как ребенок включается
в поток коллективного переживания. Архетипические образы сначала проявляются
у ребенка, помимо прочего, в форме образов тела и относятся к восприятиям,
чувствам и мыслям ребенка в отношении родителей, а не коллективной или соци-
альной жизни. Архетипическая активность проявляется у молодых пациентов в более
индивидуализированной форме, поэтому она сильнее проецируется при переносе,
и аналитику проще ответить на нее состоянием примитивной идентичности.
Этими вопросами занимался также Бломейер (Blomeyer 1972). Он указал
на сопоставимые друг с другом позиции Раккера (Racker 1968) и К. Г. Юнга, которые,
очевидно, не были знакомы друг с другом. О значении регрессии говорит также
Кемпер. Она «благодаря взаимной проективной идентификации обеспечивает
непосредственное взаимодействие бессознательного двух людей. Мы должны (вместе
с Рапапортом) признать принципиальную возможность того, что, помимо доступных
для нашего сознания впечатлений и восприятий со стороны наших пяти органов
чувств, есть еще и совершенно другие, филогенетически более древние, но у человека
уже вышедшие из употребления формы коммуникации» (Kemper 1966, 52).
Рассматривая контрперенос, Бломейер исходит из идеи о том, что у детского
аналитика и у терапевта, работающего со взрослыми, бессознательные базисные
установки разные. Он видит опасность в искушении, «общаясь с ребенком, самому
стать ребенком, то есть идентифицироваться с ребенком» (Blomeyer 1971, 214).
По мнению Фордхэма, когда пациент — ребенок, при контрпереносе у аналитика
констеллируется ребенок. Бломейер говорит о том, что детский терапевт обращается
к ребенку в себе самом, который, очевидно, нуждается в помощи. «Вместе с ребенком
активируется пока еще не дифференцированная, архаичная часть бессознательного,
которая в позитивном смысле предоставляет большие возможности для развития,
а в негативном — таит в себе опасность разрушить то, что уже действительно было
развито» (там же, 214). Таким образом, детский терапевт подвергается опасности
спроецировать собственного внутреннего ребенка на ребенка, проходящего терапию,
и самому взять на себя роли тех людей, которые с ним общаются. «Эта проблема —
то, что мы становимся терапевтами, потому что в нас самих что-то нуждается
в терапии, и что мы даем пациенту то, что хотели бы иметь сами, — носит общий
характер. Специфическим моментом является лишь более сильная акцентуация
на детском. Проблема, которая констеллируется в особом выборе профессии
и в контрпереносе, у детского аналитика должна быть более ранней в генетическом
отношении и находиться на более глубоком уровне бессознательного, чем у терапевта,
работающего со взрослыми» (там же, 214).
ДЕТСКАЯ ТЕРАПИЯ
Наряду с работами Юнга в этой области еще в 20-е годы двадцатого века
появилась самая первая книга, посвященная детской терапии, которая была написана
американкой Френсис Виккес. Из первых аналитических психологов, вышедших
388
из тогдашнего окружения Юнга, по всей видимости, только Виккес работала с детьми

и публиковала работы на эту тему. Однако книга, которая еще раз была переиздана
несколько лет назад (1966), представляет, скорее, исторический интерес. Многое
в ней сегодня известно любому аналитику, а кое-что устарело. На убедительных
примерах, при изложении которых проявился ее интуитивный дар, Виккес сумела
показать, каким образом архетипическая констелляция и соответствующие ей кон-
фликты родителей отражаются в бессознательном детей и проявляются в снови-
дениях и фантазиях, которые зачастую недоступны сознательному пониманию
ребенка. Тем самым она в значительной степени расширила и сумела доказать
то, что было сказано Юнгом. В то время еще было необходимо популяризировать
новые знания о том, что невротические заболевания в детском возрасте и аномалии
детского развития в значительной мере основываются на идентификациях с фигу-
рами или образами родителей, которые находятся в бессознательном самих роди-
телей. Логически вытекающее из этого требование воспитания воспитателей, то есть
терапии родителей, желающих растить своих детей в здоровой в психическом
отношении обстановке, было выдвинуто еще самим Юнгом в 1926 году (Jung 1972),
а Виккес еще раз наглядно пояснила его. Однако из-за чрезмерного акцента на
бессознательных процессах родителей и под сильным влиянием ранних концепций
Юнга о врожденных структурах бессознательного, в которых содержится все
наследие предков, она отошла от непосредственного наблюдения за детьми и иссле-
дования у них бессознательного. Эти неопределенные и расплывчатые по форме
положения, которые Юнг выдвинул на ранних этапах процесса открытия коллектив-
ного бессознательного, позднее им самим в значительной степени были скорректи-
рованы и заменены гипотезой об архетипе per se, то есть о чисто архетипических
структурах и отделении архетипа от архетипических образов. Однако эти умозри-
тельные и недостаточно проработанные теоретические представления отнюдь
не умаляют значения наглядного материала, впервые опубликованного Виккес.
Мы обязаны ей также тем, что она применила типологическую теорию к детям
и, тем самым, проторила путь для последующих исследователей, прежде всего для
Якоби (Jacobi 1940), утверждавшей, что типы нельзя рассматривать по аналогии
с фрейдовскими структурами как нечто статичное, возникшее в результате фиксаций
либидо и существующее с детства в неизменной форме. Их следует понимать как
нечто динамичное, подверженное соответствующим изменениям на определенных
стадиях жизни, причем интровертированные периоды сменяются экстравер-
тированными. Ее метод работы с детскими аффектами также до сих пор используется
детскими терапевтами. Тем не менее в целом эту книгу следует понимать с точки
зрения того времени, и она носит, скорее, исторический характер.
Следующую серьезную попытку включить психологию детского развития в систему
аналитической психологии, описать ее в юнгианской терминологии и соотнести
возникновение детских неврозов с нарушениями фаз развития предпринял Эрих Ной-
манн (см. статью Х. Прокопа в этом томе). К сожалению, книга «Ребенок» (Neumann
1963) — работа, посвященная структуре и динамике развивающейся личности, —
представляет собой лишь неотредактированный фрагмент, завершить который
не позволила ранняя смерть Нойманна. Поэтому то, что удалось опубликовать после
его смерти, содержит не более чем рассуждения о взаимосвязи Самости, архетипа отца
и Сверх-Я, а подробно обсуждаемое в заключении развитие мужской психики и пат-
риархата не сравнивается с особенностями женского развития. Однако эти вопросы —
или, по крайней мере, подходы к ним — рассматривались в других работах Нойманна
(Neumann 1953) и были привнесены другими авторами (Alex 1968) в терапию взрос-
лых. Очень подробно и дифференцированно Нойманн описал, в частности, раннюю
форму первичного отношения к матери, развитие оси «Самость-Я» и последующие
389
фазы развития Я, которые он также постоянно соотносил с фрейдовскими концеп-

циями или противопоставлял им (см. статью Й. Шторка в т. I). Особенно подробно
описаны гносеологические аспекты раннего развития, например, в оральной или
анальной сфере, которым, к сожалению, зачастую не уделяют должного внимания.
Стадии развития Я, которые в соответствии со всей концепцией Нойманна связаны
с коллективным культурным развитием, а также патриархальными и матриархальны-
ми структурами, весьма дифференцированны. К сожалению, в некоторых местах
терминология еще не сформулирована окончательно и объективно, что, наверное, автор
предполагал сделать. Согласно Нойманну, самые ранние формы самостоятельно
развивающегося Я являются фаллическими, но вместе с тем матриархальными. На этой
«фалло-хтонической» ступени, которая в свою очередь подразделяется на растительную
и животную фазы, Я в значительной мере пассивно и всецело находится во власти
матриархальной природы и бессознательного. И только на следующих магических
ступенях своего развития — на магически-фаллической и магически-воинствующей —
у Я появляется некоторая собственная активность. И именно с помощью магии, как
это описано также Гебзером (Gebser 1949) в аспекте развития человечества, принцип
власти внедряется в Эго, которое благодаря этому обретает и начинает применять свои
первые умения и больше уже не подчиняется целиком дирижерской палочке природы
и бессознательного. Но только магически-воинствующее Я, возникающее после этого,
преодолевает зависимость от матриархального принципа настолько, что становится
возможным переход к патриархату, в котором развивается «солнечное Я». И здесь тоже
опять выделяются две ступени — солнечно-воинствующая и солнечно-рациональная
ступени Я. На первой ступени Я пока еще идентифицировано с архетипом отца, и толь-
ко на второй ступени развивается самостоятельность и относительная свобода воли,
которая включает в себя свободное познающее себя Я, характерное для современного
западного мира. Типично для Нойманна и характерно для аналитической психологии
представление, что эти фазы развития Я не завершаются в раннем детстве в первые
шесть лет жизни, а по широкой дуге простираются до ритуалов инициации в пубертате,
в котором происходит, так сказать, второе рождение, когда мужчина проходит
проверку на мужественность и, выдержав ее, становится индивидом, способным
вступить в брак, поскольку он самостоятельно дорос до великого женского. Как и в дру-
гих работах Нойманна, здесь есть множество мифологических и этнологических
параллелей с психологией развития отдельного человека, которые затем рассмат-
риваются в контексте общего коллективного канона культуры, создающего связь между
индивидом и коллективом.
Идеи Э. Нойманна, касающиеся детского развития, были подхвачены в Израиле его
учеником Кадински, изложившим свои концепции в книге «Развитие Я у ребенка»
(опубликована в 1964 году). В качестве аналитика Давид Кадински работал в основном
с детьми, а потому все свои рассуждения он подкрепил богатым казуистическим
материалом. По его мнению, основа любой теории — это всегда практическая
психологическая работа с теми движущими силами, которые в ней содержатся.
Поэтому Кадински не заимствует напрямую концепции Нойманна, а на основе
собственных наблюдений и с учетом типологии выстраивает теорию развития Я —
отформирования архетипических ядер до освобождении Я от бессознательного, —
в которой речь идет о переживании независимости, свободе и способности выбора
у современного человека. Исключительно оригинальна гипотеза Кадински, подтвер-
ждаемая многими случаями, о существовании конкретного Я и Я-фантазии, которые
вначале могут по отдельности доминировать как части Я или существовать рядом друг
с другом до тех пор, пока в случае удачного развития Я они, наконец, не объединятся
в общее Я. Данную гипотезу Кадински иллюстрирует многими практическими приме-
рами из своего опыта. Этот этап развития Кадински относит к сексуальной фазе
390
и выходу из анальной фазы. Ребенок сталкивается с символикой сексуальности

не только в смысле сексуального любопытства или реального интереса, но и в своем
мире фантазий и переживаний эроса в своей душе. Сексуальность содержит бесконеч-
ное множество аспектов, в которых ребенок, с одной стороны, может чувствовать себя
комфортно, находясь в духовном полюсе отношений, распространяющихся на весь
мир, а с другой стороны — воспринимать способность производить потомство и свои
половые признаки как собственное достояние и относить их к своей телесности.
Но тем самым ребенок также воспринимает себя двояким образом: во-первых,
он основывается на уровне конкретно-телесного единства через восприятие с помо-
щью функции ощущения, и, во-вторых, через восприятие на основе интуиции,
а именно как духовно-душевное существо. Из этих двух разных форм восприятия,
которые основываются на двух разных функциях, ощущении и интуиции, затем
возникают «конкретное Я» и «Я-фантазия». Как правило, ребенок не замечает наличия
этих двух форм переживания (например, в рассказах о воображаемых событиях,
которые ошибочно воспринимаются взрослыми как ложь), и воспринимает себя то од-
ним, то другим. То он ощущает реальным исключительно конкретный физический мир,
то он считает действительно настоящим миром душевную сферу, в которой независимо
от чувственного восприятия преобладают фантазии. По мнению Кадински, две эти
возможности понимания заложены у человека структурно, при этом любой ребенок,
побуждаемый как внутренним, так и внешним миром, в большей степени склоняется
в ту или другую сторону. Однако речь при этом всегда идет о парциальном восприятии
одной части Я, причем другая часть также всегда присутствует в переживании, но выра-
жена более слабо. Здесь важно констатировать, что Я, живущее в фантазии, также
разделило миры и провело между ними границы — в отличие от гораздо более ранней
стадии, на которой в рамках дуального единства мать-ребенок границ между объектом
и субъектом пока еще не существует. Я-фантазия обладает только «матриархальным
сознанием», о котором говорил Э. Нойманн, но не дистанцирующим и интенцио-
нально управляющим сознанием патриархата.
Поскольку конкретное Я желает навязать миру свою волю, подчинить его себе
и присоединиться к нему, чтобы, тем самым, восстановить его гомогенность, ребенок
со своим преимущественно конкретным Я ведет себя своенравно, своевольно
и упрямо, потому что это необходимо для преодоления препятствий. Если устранить
препятствия ребенку не по силам, он реагирует подчинением, то есть демонстрирует
тревожное усердие и послушание. Совершенно иначе ведет себя Я, живущее
в фантазии. Внешний мир не кажется ему ни ценным, ни реальным, и он произвольно
преобразуется в фантазии. Внутренние тревоги и аффекты тоже преобразуются
и трансформируются до тех пор, пока не начинают вызывать лишь небольшое
возбуждение. Такое «осуществление» Я-фантазии впоследствии проявляется у ребен-
ка в виде отсутствия заинтересованности, равнодушия или в виде упрямой отрешен-
ности. Но если Я-фантазия попадает в поток внутренних образов и стимулов,
то в экстремальном случае ребенок воспринимает так много раздражителей —
причем каждый новый заглушает предыдущий, — что не может уже с ними спра-
виться. Такой ребенок отличается богатством фантазии и трудолюбием.
Как показано на этом примере, Кадински выводит из своей гипотезы не только
целый ряд различных особенностей характера, форм переживания и поведения
у ребенка, но и выделяет также определенные картины болезни в зависимости
от преобладания соответствующей части Я. Так, например, при фобиях часто можно
различить две характерные формы. В случае часто встречающейся фобии собак у детей
возникают ночные страхи из-за опасения, что собака находится в их комнате или
может войти туда, или они в страхе пробуждаются от сновидений, в которых им
угрожали собаки. Как ни странно, зачастую у этих детей вообще не бывает страха перед
391
реальными собаками, которые попадаются им на улице (а если и бывает, то очень

слабый). Совершенно очевидно, что в подобном случае у ребенка доминирует Я-
фантазия. И наоборот, при фобиях, указывающих на преобладание конкретного Я,
страхи направляются на реальный объект, то есть на собаку на улице, и эти дети
относительно нечувствительны к тревоге, которая может вызываться фантазией, то есть
они вообще не могут вообразить, что ночью в их комнате может находиться собака.
С помощью наглядной схемы Кадински (Kadinsky 1971) представляет свою
концепцию развития Я на основе теории архетипов, начиная от самых ранних исто-
ков до стадии появления частичных Я. При этом полярности функций восприятия —
интуиции и ощущения — всегда противостоит полярность архетипа и инстинкта.
Кадински проводит здесь определенное разграничение, отделяя инстинктивную
реакцию от архетипа, что, по мнению К. Г. Юнга, не совсем корректно. Одной своей
частью архетип коренится в инстинктивной сфере, черпая оттуда либидинозную
энергию. И только другой полюс представляет собой образную сторону, опреде-
ляющую смысл и направленность, благодаря которым инстинкт предстает перед
сознанием и вместе с тем указывает на возможности своей интеграции и перера-
ботки. Поэтому, с точки зрения аналитической психологии, в этой схеме было
бы правильнее говорить не об архетипе, что дает повод к недоразумениям, а об ин-
стинктивно-энергетическом аспекте архетипа, с одной стороны, и его имаго —
с другой (см. рис.3).
На рис.3 представлено развитие сознания, согласно теории Кадински, вплоть
до образования двойной полярности инстинкта и архетипа, с одной стороны, и интуи-
ции и ощущения — с другой. Фрагмент I изображает абсолютно бессознательное
состояние целостности и неразрывности архетипического восприятия и инстинктив-
ной реальности. На фрагменте II изображено появление первых зачатков сознания,
сопровождающих бессознательно возникшую рефлекторную дугу. Фрагмент III изо-
бражает двойную полярность в аспектах, которые вкратце были изложены выше.
Наиболее значительный вклад в психологию развития и детскую терапию
в рамках концепций аналитической психологии внес Майкл Фордхэм (Fordham
1974). В многочисленных статьях и книгах он разрабатывал концепцию развития
Я из первичной Самости и своими идеями способствовал разработке практического
терапевтического метода. В известном смысле это стало революцией в мышлении
аналитических психологов, когда Фордхэм ввел в детскую психологию понятие
Самости, которое Юнг относил прежде всего к более поздним стадиям жизни
и к религии. В 1947 году Фордхэм начал описывать свою модель, согласно которой
первая или первоначальная Самость младенца после его рождения отрывается
от своих корней и подвергается воздействию совершенно новых раздражителей,
с которыми на психосоматическом уровне ему трудно справиться. В результате
возникает лабильная, «деинтегративная» стадия Самости с изменениями в ориен-
тации, которые вначале затрагивают всю личность, а впоследствии только ее части.
Эти деинтегративные компоненты Самости играют важную роль при формировании
Я, поскольку их содержания, достигающие сознания, включаются в зачатки Я,
которые закладываются архетипически и структурно, и затем в этом Я интегри-
руются. После этого вновь возникает уравновешенное состояние, сохраняющееся
до тех пор, пока весь этот процесс не повторится в следующей фазе развития.
Стоящие за этим силы Фордхэм называет соответственно деинтегративными
и интегративными. Тот или иной из этих процессов можно наблюдать на таких фазах,
как, например, рождение, стадия кормления грудью и отлучения от груди, изменения
на третьем и седьмом месяцах, отделение-индивидуация, рождение брата или сестры,
эдипово развитие, а затем нарушения в подростковой фазе с достижением вначале
относительно стабильной зрелости. Все это в известном смысле подводит к переходу
392
I.
Инстинкт
Архетип
II.
Рефлекторная дуга
Инстинкт Архетип
Зачатки Сознания
III.
Инстинкт Архетип
Психический
Интуиция
Волшебная Я-Фантазия Психический

Сила Континуум
Переживание
(Подчинение)
Упрямство
Реальность
Смелость
(Настой-
чивость)
Конкретный
Ощущения
Своенравие Конкретное Я Конкретизм
Эмоциональность Содержательность
Переживания
Рис. 3. (Из работы Марго Кадински — Kadinsky 1971)
393
на более позднюю стадию жизни, где последовательности дезинтеграции и интег-

рации повторяются в рамках процесса индивидуации во второй половине жизни,
которая подробно описана Юнгом.
В отличие от Нойманна, который для всей ранней постнатальной фазы гипостази-
рует общую Самость матери и ребенка и, исходя из этого, объясняет целый ряд
глубинных партиципаторных феноменов, например, таких, как убаюкивание, Фордхэм
предполагает, что еще до рождения ребенка происходит разделение детской и ма-
теринской Самости. Также и формирование Я начинается не на четвертом году жизни,
как лет тридцать тому назад утверждали разные теоретики, а уже на первом. При
разработке своей теории Фордхэм в значительной степени опирается на наблюдения
и исследования разных авторов, прежде всего Шпица (Spitz 1960), М. Кляйн (Klein
1962), Винникотта (Winnicott 1969) и Пиаже (Piaget 1969). При этом он также
указывает на аналогии с теорией архетипов Юнга, которые встречаются в концепциях
этих авторов. Так, Шпиц (см. также статью Й. Шторка в т. II) использует представление
об организаторах на ранних стадиях внеутробного развития, в школе Кляйн (см. статью
Р. Ризенберг в т. III) существует понятие бессознательной фантазии, активно действу-
ющей с самого рождения, а Пиаже разработал теорию врожденных схем. Все это,
в конечном счете, свидетельствует о постепенном признании концепции архетипов,
которая вначале подвергалась столь острым нападкам.
Аналогичную, но в большей степени опирающуюся на представления Э. Нойман-
на концепцию развития Я из Самости, отстаивает также Эдингер (Edinger 1972),
который говорит о продолжающемся процессе «сепарации и объединения Эго
и Самости». Он выделяет четыре стадии, первая из которых идентична уробори-
ческой стадии28 по Нойманну, на которой Я находится в зачаточном состоянии
внутри Самости-мандалы. На второй и третьей стадиях постепенно начинается
развитие Я и вместе с тем отделение от Самости, хотя части Я пока еще идентичны
первоначальной Самости. И только на четвертой стадии происходит отделение Я
от Самости, которые все же еще связаны между собой осью Я-Самость. Состояния
инфляции и отчуждения Я в ходе процесса психического созревания проявляются
поочередно, поскольку эти четыре стадии проживаются снова и снова, подобно
круговороту.
Фордхэм впервые подробно описывает структуры и компоненты комплекса Я,
охарактеризованного Юнгом как центр сознания и состоящего из совокупности
актов восприятия и движения, которые были осознаны или могут осознаваться.
Говоря об относительно зрелом Я, Фордхэм перечисляет следующие восемь призна-
ков, которые он подробно описывает по отдельности:
1) восприятие;
2) память;
3) организация духовно-душевных содержаний;
4) контроль над движениями;
5) проверка реальности;
6) речь;
7) защитные механизмы;
8) способность отказываться от контролирующих и организующих функций.
Характеристики Я тесно связаны с архетипическими процессами и структурами,
равно как и значительная часть восприятия, фантазии, движений и защитных
механизмов. Таким образом, здоровое и стабильное Я точно так же тесно связано
с основами личности, как и с реальностью, которая его окружает.
Благодаря гипотезе о том, что в основе развития объектных отношений также лежат
бессознательные процессы, причем эти бессознательные процессы являются исход-
ными пунктами (архетипикой) для объектных отношений, формирования Я и дезин-
394
теграции Самости, устраняется пробел, существовавший в прежних теоретических

представлениях о детском развитии, который в той или иной степени до сих пор
сохраняется в школе Фрейда. Архетипы помогают Я установить «оригинальные» связи,
которые соответствуют стадии зрелости ребенка и его отношению к внешнему миру.
К ним относятся также архетипические детские сны и фантазии. При этом
предполагается, что самые ранние из них вращаются вокруг проблематики поглоще-
ния и страха быть съеденным. «Оригинальные» взаимосвязи в архетипических
образах иногда соответствуют у ребенка взаимосвязям, которые можно встретить
в религии и мифологии и о которых ребенок знать не может. Утверждается, что пси-
хика ребенка способна самостоятельно выстраивать архетипические образы и что
дети по-своему их понимают. Разумеется, дети не способны интерпретировать
их столь же дифференцированно, как аналитики или ученые, но они могут спонтанно
встраивать их в свои отношения друг с другом и со взрослыми. На разных стадиях
развития можно наблюдать дифференциацию архетипических образов, характерных
именно для этой фазы. Любой шаг в развитии предполагает определенный архети-
пический процесс, например, слияние матери и ребенка в фазе кормления, появление
брата или сестры, эдипова фаза и т.д. На конкретном примере Фордхэм показывает,
как в этих фантазиях, а также в поведении, вызванном переносом и контрпереносом,
проявляется аналогия с примитивными ритуалами инициации, и здесь можно
обнаружить несомненные параллели с обрядами инициации у племен малекула,
которые были описаны Лайярдом (Layard 1942).
Разумеется, во всех этих процессах очень важную роль играет символообразова-
ние. Фордхэм усматривает здесь явную аналогию с так называемыми «переходными
объектами» по Винникотту. При этом переходный объект (например, кусочек
материи, кукла и т.д., которые в значительной степени либидинозно катектированы)
рассматривается не как замена либидинозных или агрессивных объектов, а как
ранняя попытка изображения себя и символизации. Этот переходный объект имеет
архаичные черты, а потому может представлять всевозможные частичные объекты.
Очевидно, здесь проявляются первые наметки «духовного» полюса архетипа.
Фактически Винникотт видит в этом начало культурных процессов. По своей природе
эти переходные объекты — архетипические, а потому в значительной мере способ-
ствуют возникновению художественных, религиозных и прочих переживаний.
По-прежнему важной для терапевтической работы с детьми в аналитической
психологии остается игра. Так, Д. Каифф опубликовала архетипические описания
игры в песочнице (Kaiff 1966), которую она построила в соответствии с принципом
Лёвенфельда. В игре Я ребенка оказывается вблизи Самости, а потому игра приоб-
ретает также значение проявления Самости, или, как это характеризует Фордхэм:
«В игре маленький ребенок делает первый шаг от бытия в себе к обретению Самости»
(Fordham 1969, нем изд. 23). В процессе игровой терапии необходимо иметь в виду
следующие моменты:
1. Любая игра основывается, помимо прочего, на тревоге и выступает для ребенка
в качестве средства, позволяющего справиться с нею.
2. Благодаря небольшому размеру игрушек ребенок получает контроль над
игрой и может научиться позитивно и креативно обходиться со своими чувствами
всемогущества.
3. Даже аутоэротическая игра, когда ребенок играет сам с собой и получает
удовольствие от процесса, может быть креативной и вести к символообразованию.
4. В целом же игра предполагает признание со стороны других людей и поэтому
становится
5. важным средством коммуникации, которое оказывается особенно ценным для
аналитика.
395
6. К игре как средству общения относится также то, что к ней подключаются
другие люди, получая от ребенка определенные роли. Благодаря этому становится
возможным (нередко лишь постепенно) взаимодействие. Это приводит к компро-
миссам, а игра приобретает социальный характер.
Сознание ребенком того, что в психическом и социальном отношении он пред-
ставляет собой в игре часть более крупной системы, в значительной мере способствует
обретению душевного здоровья. Но и в игре всегда необходимо учитывать более
слабую сторону, или Тень. (Если ребенок этого не делает, а насильственно вытесняет
ее из сознания, то она будет проявляться в жульничестве и непорядочности.)
Эта более слабая сторона должна занимать свое место, и между нею и Я должна
происходить честная конфронтация.
Таким образом, игры свидетельствуют о том, что коллективная жизнь основы-
вается на психологических процессах. Они «поднимают» их в сознание и благодаря
этому способствуют формированию более реалистичного поведения.
(Эриху Нойманну — одному из наиболее значительных представителей аналити-

ческой психологии после Юнга, а также Густаву Рихарду Хейеру, который на протя-
жении двух поколений был представителем юнгианской психологии в Германии,
в этом томе посвящены отдельные статьи Х. Прокопа и Н. Киндлер.)
1
Введение, разделы «Метод», «Типология», ный в отдалении, и, тем не менее, — средоточие
«Детская терапия», а также первая часть раздела мира, это небольшое звено золотой цепи».
«Перенос» написаны Г. Дикманном, разделы (См. также статью Х. Прокопа, а также прим. 33
«Диагностика», «Архетипы», «Сновидение», в статье Н. Киндлер в этом томе.)
а также вторая часть главы «Перенос» — Э. Юнгом. 4
От греч. nomo-teto — издавать, устанавливать
2
Институт К. Г. Юнга в Цюрихе был основан законы. Способ познания, целью которого
25 мая 1948 года как учебный и исследовательский является установление общего, имеющего форму
институт аналитической психологии и по орга- закона. — Примечание редактора.
низационной форме представляет собой фонд. 5
Исходным пунктом и основой теории ком-
О его значении не в последнюю очередь можно плексов являются данные, полученные в начале
судить по возрастающему с каждым годом числу ХХ века с помощью ассоциативного экспери-
слушателей. Так, во время зимнего семестра мента. Нарушения ассоциативного процесса
1974–1975 годов там насчитывалось уже 380 позволили понять значение аффектов и стали
человек. Среди них — 200 начинающих студентов, предметом экспериментального исследования
учившихся на первом семестре, 85 кандидатов эмоциональных реакций и изменений. Эти на-
в аналитики (студентов, отобранных специальной рушения указывают на бессознательный, эмоци-
комиссией перед третьим семестром) и 95 дипло- онально окрашенный комплекс. Сами по себе
мированных претендентов (студентов, обучаю- комплексы представляют собой обязательный
щихся по определенному плану). К ним можно компонент любой, следовательно, и здоровой,
добавить еще 450 вольнослушателей. За время психики. Они представляют собой основу
существования института 111 претендентов структурных единиц психики в целом. Каждый
получилидипломобобразовании.Враспоряжении комплекс содержит так называемый ядерный
слушателей находится архив института К. Г. Юнга, элемент, который выступает в качестве опреде-
которым они могут пользоваться в исследователь- ляющего момента как его энергетических
ских целях. Этот архив включает в себя собрание характеристик, так и содержательных свойств.
казуистического материала и сновидений, а также Этот ядерный элемент непосредственно связан
картин и текстов, имеющих большое значение с архетипом и, следовательно, укоренен в его
с точки зрения истории психологии и изучения психической структуре. Сам комплекс возникает
символов. в результате активизации этой структуры в соот-
3
В книге Портманна «На границах знания» ветствующей внешней ситуации. Кроме того,
(Portmann 1974, 226) приводится характе- ядерный элемент обладает определенной энер-
ристика этих конференций, данная Эрихом гией, а потому констеллирующая сила комплекса
Нойманном, который чувствовал свою внутрен- зависит от его энергетической ценности, то есть
нюю связь с обществом «Эранос»: «В качестве от способности ассимилировать содержания,
докладчиков и слушателей мы всегда будем с указывающие на связь с ядерным элементом.
благодарностью вспоминать “Эранос”, озеро и 6
«Эмпирика бессознательного» (1968) профес-
природу, краски и дом, невзрачный, расположен- сора К. А. Майера представляет собой первый том
396
«Учебника комплексной психологии К. Г. Юнга», 10

Анализируя сновидения, мы различаем
в котором, как писал Ганс Карл Лёйнер в журнале толкование на объектной и на субъектной
«Nervenarzt», 12, 1970, «показано историческое ступени. При толковании на объектном уровне
развитие. При этом, однако, особое значение при- исходят из того, что персонажи сновидения
дается детальному изложению клинических и экс- относятся к реально существующим людям.
периментальных исследований Юнга в начале его Толкование на объектной ступени предшествует
карьеры... Ясная по стилю и содержательная книга, толкованию на субъектной ступени. В последнем
написанная к тому же с большим остроумием, без случае в персонаже сновидения видят опре-
сомнения, относится к самым квалифицирован- деленную — воплощенную в нем — сторону
ным работам подобного рода». Том II, «Значение самого сновидца. На этом уровне толкования
сновидения» (1972), подробно рассматривается типичные особенности и поступки фигуры из
в разделе «Сновидения» и в статье К. Т. Фрейя-Вер- сновидения отображают особенности самого
лина. «Значительную часть (тома III, “Сознание”, сновидца, которые им не принимаются или
1975) Майер посвящает описанию установочных не осознаются. То есть он не принимает их у себя
механизмов сознания, которые впервые были упо- самого, а потому проецирует. Толкование на
мянуты Юнгом в 1913 году, — интроверсии субъектной ступени напрашивается прежде
и экстраверсии» («Neue Züricher Zeitung», 31 всего в том случае, когда соотнести сновидца
июля 1975 года). См. также раздел «Типология» с определенным человеком невозможно или
в данной статье. Этот труд завершается томом IV когда представленные в сновидениях особен-
«Личность» (1977). ности или поступки локализовать, то есть
Карл Альфред Майер родился в 1905 году спроецировать, не удается.
в Шаффхаузене, изучал медицину в Цюрихе, 11
Под Я понимается комплекс представлений,
Париже и Вене. После защиты диплома с 1930-го составляющий центр поля сознания. Он кон-
по 1936-й год работал врачом-ассистентом и ру- тинуален и определяет идентичность соот-
ководителем исследовательской лаборатории ветствующей личности, поэтому говорят также
в «Бургхёльцли». С 1936 года практиковал в Цю- о Я-комплексе. Он представляет собой как
рихе как специалист в области психиатрии и пси- содержание сознания, так и его условие. Посколь-
хотерапии. В 1949 году по предложению К. Г. Юн- ку Я — не более чем центр поля сознания,
га перешел на работу в цюрихскую Высшую его нельзя отождествлять с психикой в целом,
техническую школу, в которой в 1961 году ему это — всего лишь один комплекс среди прочих.
было присвоено звание профессора. С начала 30-х 12
По определению (лат.). — Примечание
годов тесно сотрудничал с К. Г. Юнгом, а с 1948 переводчика.
года — с момента основания Института К. Г. Юнга 13
Совпадение противоположностей (лат.). —
в Цюрихе — до 1957 года был его президентом. Примечание переводчика.
7
См. теорию комплексов. 14
Вечный юноша (лат.). — Примечание
8
Под проективными методами мы понимаем переводчика.
группу психологических подходов и техник, 15
Эмма Юнг родилась в 1882 году в семье
с помощью которых можно раскрыть в той или Раушенбаха, промышленника из Шаффхаузена.
иной степени скрытые или бессознательные В 1903 году вышла замуж за К. Г. Юнга. Она, как
стороны личности, когда индивида просят дать отмечает Элленбергер (Ellenberger 1973, 902),
ответ на стимульный материал (как, например, была «удивительным человеком». Эмма Юнг
в тесте Роршаха). Ответы испытуемого регист- благодаря своей необычайной эмпатии ощущала
рируются и анализируются. При этом верных надвигающийся разрыв между ее мужем и Фрей-
или неверных ответов (оценок) не существует, дом и пыталась воспрепятствовать этому (1912).
и экспериментатор имеет широкие возмож- Наряду с выполнением функций хозяйки дома
ности для интерпретации полученных данных. и матери она увлеченно сотрудничала с Юнгом,
Такая открытость и неструктурированность применяла его психотерапевтические методы
материала позволяет вызывать проекции, с помо- и получила известность как ученый. Очерк Эммы
щью которых передаются скрываемые, неизвест- Юнг «Легенды Грааля с психологической точки
ные или бессознательные психические содер- зрения», оставшийся незаконченным из-за
жания. ее смерти в 1955 году, был завершен Марией-
9
А. Мёдер в 1912 году первым указал на смысл Луизой фон Франц.
и значение сновидений с точки зрения пути 16
Rapid Eye Movement (англ.) — «быстрый»
развития индивида. К. Г. Юнг включил эту (или парадоксальный) сон, или сон с быстрым
финально-проспективную функцию сновидений движением глаз. — Примечание редактора.
в свою теорию сновидений, тем самым противо- 17
Содержательный анализ, разработанный
поставив финально-проспективный принцип в 1966 году К. С. Холлом и Р. ван де Кастле,
каузально-редуктивному принципу Фрейда. представляет собой статистический метод, с по-
При этом учитываются возможности решения мощью которого можно, например, эмпири-
определенной проблемы, проявляющиеся в сно- чески доказать давно известную взаимосвязь
видении или в неврозе. Таким образом, если между появлением архетипического материала
рассматривать с финальных позиций, регрессия, во сне и определенными критическими и типич-
причинно обусловленная инфантильной фик- ными фазами жизни. С помощью этого метода
сацией, представляет собой необходимый и целе- можно также исследовать такой давно известный
сообразный процесс, а потому говорят о (фи- психологический феномен, как взаимосвязь
нально-) проспективной функции. архетипа и эмоции.
397
18
Последовательность отдельных образов, как понятия, образные представления, образы себя
воспроизводящих течение процесса или действие и других людей. С помощью полярных характе-
без эмоциональной включенности Я-комплекса. ристик он позволяет более точно и в виде системы
19
Греческий храм, который, будучи святым исследовать определенные комплексы. Составле-
местом, предоставлял защиту каждому, кто ние определенного ряда, состоящего из пар проти-
находился в его пределах. воположностей, обозначаемых прилагательными,
20
Мышление, чувствование, интуиция, ощу- вошло в психологию в качестве метода семанти-
щение. ческого дифференциала. С течением времени
21
Расширение и обогащение бессознательного семантический дифференциал стал общепризнан-
материала через сопоставление с аналогичным, ным методом исследования. Исходя из представ-
возможным и сходным образным материалом. ления, что в основе сходных суждений лежит
22
Экстраверсия и интроверсия. Экстраверсия эмоциональная первопричина, С. Эртель разрабо-
означает позитивное отношение к внешним тал новый метод, тем самым, отказавшись от ин-
объектам и предпочтительную ориентацию на терпретации Осгуда на чисто когнитивном уровне.
них. Интроверсия означает позитивное отно- Метод, названный им «дифференциалом впечат-
шение к внутренним объектам и соответ- лений», состоит из восемнадцати полярных шкал.
ствующую ориентацию. 27
Первичная материя, внутренняя сущность,
23
Правдами и неправдами (лат.). — Приме- изначальная субстанция творения (лат.). —
чание переводчика. Примечание переводчика.
24
Индийский термин, обозначающий куль- 28
Древнеегипетский символ змеи. Свер-
товые изображения круга. В аналитической нувшаяся в форме круга, кусающая себя за хвост
психологии мандала играет определенную роль змея символизирует автаркическую стадию
в качестве символа Самости. создающей и пожирающей саму себя великой
25
Обозначение первых четырех цифр, сумма матери. В аналитической психологии уробо-
которых составляет святое число десять. рическая стадия соответствует раннему, эмбрио-
26
В 1957 году Осгуд разработал метод анализа нальному первичному единству матери и ребен-
значений для оценки сложных концептов, таких, ка, в котором они пока еще идентичны.
ADLER G.: Das Ich und der Kreislauf des Lebens. In: Zur analytis- BRUNNER, C.: Die Anima als Schicksalsproblem des Mannes. Stu-
chen Psychologie. Zürich: Rascher 1952 dien aus dem C. G. Jung-Institut. Zürich, Bd. XIV. Zürich:
Der transpersonale Aspekt der Übertragung. Psyche, 9, 1955 a Rascher 1963
On the Archetypal Content of Transference. Report of the CAHEN, R.: Referat vor der Schweizerischen Ärztegesellschaft
International Congress of Psychotherapy. Zürich 1954. für Psychotherapie. Bern 1972
Basel, New York 1955 b CANNON, A.: Transference as creative illusion. J. of Analyt. Psy-
Methods of Treatment in Analytical Psychology. In: B. Wolman chol., 13, 1968
(Hg.): Psychoanalytic Technics. New York: Basic Books 1967 C ARRIGAN, P. M.: Extraversion-Introversion as Dimensions of
The living Symbol. A case study in the process of individu- Personality. Psychological Bulletin, 57, 1960
ation. New York: Pantheon Books 1961. Deutsch: Das le- C ATTELL, R. B.: Description and Measurement of Personality.
bendige Symbol. München: Urban & Schwarzenberg 1968 New York: Yonkers World Book Company 1946
ALEX, W.: Depression in Women. Professional Report. 16th an- DAVIDSON, D.: Transference as a form of active imagination. J.
nual joint Conference of the Society of Jungian Analysts of Analyt. Psychol., 11, 1966
of Northern and Southern California 1968 DEMENT, W.: Dream Recall and Eye Movements During Sleep in
ASERINSKI, E., KLEITMANN, N.: Regulary Occurring Periodes of Eye Schizophrenics and Normals. Journal of Nerv. Ment. Dis.,
Motility and Concommitant Phenomena During Sleep. Sci- 122, 1955
ence 118 1953 D EMENT, W., KLEITMANN, N.: Cyclic Variations in EEG During
BACH, H. J.: Der archetypische Komplex «seines Vaters Sohn». Sleep and Their Relation to Eye Movements, Body Mobility
Zeitschr. f. Analyt. Psychologie 3 1972 and Dreaming. Electroenceph. Clin. Neurophysiol.; 1957
BASH, K. W.: Lehrbuch der allgemeinen Psychopathologie. Stut- DIECKMANN, H.: Über einige Beziehungen zwischen Traumserie
tgart: Thieme 1955 und Verhaltensänderungen in einer Neurosenbehandlung.
BAYNES: Mythology of the Soul. London: Routledge and Kegan Zeitschr. f. Psychosomatische Medizin, 8, 1962
Paul 1940 Integration Process of the Ego-Complex in Dreams. J. of
BEIT H. V.: Symbolik des Märchens, Bd. I, und Gegensatz und Analyt. Psychol., 10, 1965
Erneuerung im Märchen, Bd. II. Berlin: Francke 1952 1957 Märchen u. Träume als Helfer der Menschen. Stuttgart: Bonz
BLOMEYER, R.: Die Konstellierung der Gegenübertragung beim 1966
Auftauchen archetypischer Träume – Kasuistik. Zeitschr. f. Das Lieblingsmärchen der Kindheit und seine Beziehung
Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb., 3, 1971 zur Neurose und Persönlichkeitsstruktur. Praxis der Kin-
Übertragung und Gegenübertragung in der Kindertherapie derpsychologie u. Kinderpsychiatrie, 14, 1967
unter Gesichtspunkten der Analytischen Psychologie. Das Lieblingsmärchen der Kindheit als therapeutischer
Zeitschr. f. Analit. Psychol. u. ihre Grenzgeb., 3, 1972 Faktor in der Analyse. Praxis der Kinderpsychologie und
BRADWAY, K.: Jung’s Psychological Types: Classification by Test Kinderpsychiatrie, 8, 1968
versus Classification by Self. Journal of Analytical Psycho- Vergleichende Untersuchung über die Initialträume von 90
logy, 9, 1964 Patienten Zeitschr. f. Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb., 1,
BROWN, F.: An Exploratory study of dynamic factors in the con- 1969
tent ot the Rorschach Protocoll. Journal of Projective tech- Symbols of Active Imagination. Journal of Analytical Psy-
niques, 17, 1953, 251-279 chology, 16, 1971 a
398
Die Konstellierung der Gegenübertragung beim Auftau- C. G. Jung. Wirkung und Gestalt. Stuttgart: Huber 1972 a
chen archetypischer Träume – Untersuchungsmethoden Problems of the Feminine in Fairy Tales. Spring Publica-
und – ergebnisse. Zeitschr. f. Analyt. Psychol. u. ihre Grenz- tions 1972 b
geb., 3, 1971 b
On Group Psychology. Quadrant, 13, 1973 a
The Favorite Fairy-Tale of Childhood. J. of Analyt. Psychol.,
16, 1971c Über einige Aspekte der Übertragung. Zeitschr. f. Analyt.
Psychol. u. ihre Grenzgeb., 4, 1973 b
Träume als Sprache der Seele. Stuttgart: Bonz 1972
FRANZ, M.-L. v., Frey-Rohn, L., Kereni, K., u. A. Das Böse. Zürich:
Übertragung–Gegenübertragung–Beziehung. Zeitschr. f. Rascher 1961. Studien aus dem C. G. Jung-Institut Zurich,
Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb., 1973 Bd. XIII
Unveröffentlichter, auf der Fruhjahrstagung der DGAP im FRANZ, M.-L. v., Hillman, J.: Lectures on Jung’s Typology. New
Jahre 1974 unter dem Thema: «Typologische Aspekte im York: Spring Publ., 1971
Lieblingsmärchen» gehaltener Vortrag. 1974 a
FURRER, W. L.: Objektivierung des Unbewußten. Bern, Stuttgart,
Das Lieblingsmärchen. Praxis der Psychotherapie, 14, 1974 b Wien; Huber 1969
Individuation im Märchen in 1001 Nacht. Stuttgart: Bonz Neue Wege zum Unbewußten. Bern, Stuttgart, Wien: Huber
1974c, Sonderband der Reihe «Psychologie gesehen» 1970
Typologische Aspekte im Lieblingsmärchen. Vortrag auf der GEBSER , J.: Ursprung und Gegenwart. Stuttgart: Deutsche Ver-
Seminartagung, der Deutschen Gesellschaft fur Analytische lagsanstalt 1949 und München: dtv 1973
Psychologie in Bremen, März 1974. Analytische Psycholo-
gie, Zeitscrift Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb., 1975 GÖLLNER, R.: Empirische Überprüfung einiger Aussagen über
Einstellungs und Funktionstypen im Sinne Jungs. Ana-
DIECKMANN, U.: Ein archetypischer Aspekt in der auslösenden lytische Psychologie Zeitschr. f. Analyt. Psychol. u. ihre
Situation von Depressionen. Analyt. Psychol., 5, 1974, 97-112 Grenzgeb., 1975
D IECKMANN , U. U. A . Anhang zur Arbeit von R. Göllner: Em- GORDON, R.: The death instinct and its relation to the Self. J.
pirische überprufung... Deutsche übersetzung des Gray- Analyt. Psychol., 6, 1961, 119-135
Wheelwright-Typen-Tests. Analyt. Psychol., 6, 1975
Transference as a fulcrum of analysis. J. of Analyt. Psychol.,
D IECKMANN, U., WILKE , H. J., U. A.: Jung-Typentest nach Gray- 13, 1968
Wheelwright. Veröffentl. In: R. Göllner: Empirische Über-
prüfung einiger Aussagen über Einstellungs- und Funktion- GREENSON , R. R.: The Technique and Practice of Psychoanaly-
stypen im Sinne Jungs. Analytische Psychologie. Zeitschr. f. sis. New York International University’s Press 1968. Deutsch:
Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb., 1975 Technik und Praxis der Psychoanalyse. Stuttgart: Klett 1973
E DINGER, E. F.: Ego and Archetype. New York: Putnam’s and GUGGENBÜHL-CRAIG, A.: Macht als Gefahr beim Helfer. Basel:
Sons, 1972 Karger 1971
ERTIL, S.: Standardisierung eines Eindrucksdifferentials. J. F. Exp. GUILFORD, J. P.: Personality. New York: McGraw Hill 1959. Deutsch:
Angew. Psychol., 12, 1965 Persönlichkeit. Weeiheim Beltz 1964
ESCHENBACH, U.: Unveröffentlichter, auf der Fruhjahrstagung HALL, C. S., CASTLE, R. L. VAN DE : The Content Analysis of Dreams.
der DGAP im Frühjahr 1970 unter dem Thema: «Praktischer New York 1966
Umgang mit den Ich-Funktionen» gehaltener Vortrag HARDING, E.: The way of all women: A psychological interpre-
EYSENCK H. J.: The Structure ot Human Personality. London; tation. New York, London: Longmans Green, 1933. Deutsch:
Methuen 1960 Der Weg der Frau (1938). Zürich: Rhein Verlag 51962
FIERZ, H. K.: Klinik und Analytische Psychologie. Studien aus dem Woman’s mysteries. Ancient and modern. New York, Lon-
C. G. Jung.-Institut Zürich. Bd. XV, Zürich: Rascher 1963 don: Longmans Green, 1935. Deutsch: Frauen Mysterien.
Einst und Jetzt. Zürich: Rascher 1949
F ORDHAM , M.: The Life of Childhood. London: Kegan Paul
Trench Trubner&Co. 1944. Deutsch: Vom Seelenleben des HERZOG , E.: Psyche und Tod. Studien aus dem C. G. Jung-Insti-
Kindes. Zürich: Rascher 1948 und Reihe «Geist und Psyche», tut Zürich, Bd. XI. Zürich: Rascher 1960
Bd. 2060/6. München: Kindler 1970 HEISIG, J. W.: Jung and Theology: A Bibliographical Essay. New
On the Origins of the Ego in Childhood, Studien zur Ana- York: Spring 1973
lyt. Psychologie C. G. Jungs, Bd. I. Zürich: Rascher 1955 HENDERSON, J. L.: Resolution of the Transference in the Light of
Active Imagination and Imaginative Activity. Journal of Ana- C. G. Jungs Psychology. Report of the Internat. Congress of
lytical Psychology, 1, 1956 Psychotherap., Zürich, 1954. Basel, New York: Karger 1955
Notes on Transference. In: New Developments in Analyti- Thresholds of Initiation. Middletown Conn.: Wesleyan Uni-
cal Psychology London: Routledge and Kegan Paul 1957a versity Press 1967
New Developments in Analytical Psychology. Kap. IV: Notes HOBSON, R. F.: Archetypal themes in Depression. J. of Analyt.
on the Transference. London: Routledge and Kegan Paul Psychol., 1, 1955, 33-48
1957 b, 87 f An Approach to Group Analysis. J. of Analyt. Psychol., 4, 1959
Counter-Transference. Brit. J. Med. Psychol., 33, 1960 HOCHHEIMER, W.: Über Projektion. Psyche, 9, 1955
Theorie und Praxis der Kinderanalyse aus der Sicht der HOFSTÄTTER, P. R.: Einführung in die Sozialpsychologie. Stut-
Analityschen Psychologie C. G. Jungs. In: G. Biermann (Hg.): tgart: Kroner 1966
Handbul der Kinderpsychotherapie. Bd. I. München, Basel:
Reinhardt 1969 a JACKSON, M.: Chair, Couch and Counter-Transference. J. of Ana-
lyt. Psychol., 7, 1962
Technique and Counter-Transference. J. of Analyt. Psychol.,
14, 1969 b JACOBI, J.: Die Psychologie von C. G. Jung. Zürich: Rascher 1940
Children as Individuals. London: Hodder and Stoughton Der Weg zur Individuation. Zürich: Rascher 1965
1969 c. Deutsch: Das Kind als Individuum. München, Basel: Frauenprobleme – Eheprobleme. Zürich: Rascher 1968
Reinhardt 1974
JACOBSON , E.: Depersonalisierung. Psyche, 28, 1974, 193-220
F RANZ M.-L. v.: Bei der schwarzen Frau. Studien zur Analyt.
JACOBSON , H., Franz, M.-L. v., Hurwhtz, S.: Zeitlose Dokumente
Psychologie C. G. Jungs. Bd. I. Zürich: Rascher 1955
der Seele. Studien aus dem C. G. Jung-Institut Zürich, Bd. III.
Das Problem des Bösen im Märchen. In: Das Böse, Studien aus Zürich: Rascher 1952
dem C. G. Jung-Institut. Zürich. Bd. XIII. Zürich: Rascher 1961
JACOBY, M.: Zur Unterscheidung von Beziehung und Übertra-
Die Bremer Stadtmusikanten in tiefenpsychologischer gung in der analytischen Situation. Zeitschr. f. Analyt. Psy-
Sicht. Zeitschr. f. Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb,. 2, 1970 chol. u. ihre Grenzgeb., 4, 1973
399
JUNG, C. G.: Analytische Psychologie und Weltanschauung. In: Zeitgemäße Probleme der Traumforschung. Kultur- und staat-
Seelenprobleme der Gegenwart. Zürich: Rascher 1951 swissenschaftliche Schriften der ETH Nr. 75, Zürich 1950
Über psychische Energetik und das Wesen der Träume. Projection, transference and subject-object relation. J. of
Zürich: Rasher 1958 a Analyt. Psychol., 4, 1959
Die Probleme der modernen Psychotherapie (1929). In: G. W., Psychosomatik in Jungscher Sicht. Psyche, 15, 1962, 625-638
Bd. XVI. Praxis der Psychotherapie. Zürich: Rascher 1958 b The Dream and Human Societies. Ed. by G. E. von Grune-
Die Psychologie der Übertragung (1946). In: G. W., Bd. XVI. baum and R. Callois. Berkeley and Los Angeles 1966
Praxis der Psychotherapie. Zürich: Rascher 1958 c Die Empirie des Unbewußten. Mit besonderer Berücksich-
Die Transzendente Funktion. G. W., Bd. VIII. Die Dynamik tigung des Assoziationsexpenmentes von C. G. Jung. Zürich:
des Unbewußten. Zürich: Rascher 1967 Rascher 1968, 83-171
Mysterium Coniunctionis. G. W., Bd. XIV/2. Zürich: Rascher Individuation und psychologische Typen. Zeitschr. f. Ana-
1968 lyt. Psychologie, 1, 1969
Psychologie und Erziehung. G. W., Bd. XVII. Olten: Walter 1972 Der Jungsche Gesichtspunkt in der neueren experiment-
JUNG, E.: Animus und Anima. Zürich: Rascher 1967 ellen Schlaf- und Traumforschung. Zeitschr. f. Analyt. Psy-
chol. u. ihre Grenzgeb., 2, 1971, 153-164
JUNG, E.: Der Großinquisitor – ein Beitrag zum Archetyp des
Großen Vaters. Zeitschr. f. Analyt. Psychologie, 2, 1971 Die Bedeutung des Traumes. Olten, Freiburg i Breisgau:
Walter, 1972
Zur Gruppendynamik in einem Psychotherapeuten-Fors-
chungsteam. Zeitschr. f. Analyt. Psychol. u. ihre Grenzgeb., Bewußtsein Erkenntnistheorie und Bewußtsein. Bewußt-
4, 1973 werdung bei C. G. Jung. Olten, Freiburg i Breisgau: Walter 1975
JUNG, E., FRANZ, M.-L. V.: Die Gralslegende in psychologischer MEIER, C. A., Hall, C. S. : Forgetting of Dreams in the Laboratory
Sicht. Studien aus dem C. G. Jung-Institut. Bd. XII. Zürich: Percept Mot Skills, 26, 1968, 551-557
Rascher 1960 MEREI , F.: Der Aufforderungscharakter der Rorschach-Tafeln
KADINSKY, D.: Strukturelemente der Persönlichkeit. Bern, Stut- Magyar Psychologial Scemel. 1947, Nr. 3-4. Innsbruck: Insti-
tgart: Huber 1963 tut für Psychodiagnostik und angewandte Psychologie 1953
Die Entwicklung des Ich beim Kinde. Bern, Stuttgart: 1964 METTMANN, PH.: The Ego in Schizophrenia. J. of Analyt. Psychol.,
1, 1956, 161 f, und 2, 1957, 51 f
KADINSKY M.: Kindliches Ich-Erleben. Zeitschr. f. Analyt. Psy-
chol. u. ihre Grenzgeb., 2, 1971 The Trickster Figure in Schizophrenia. J. of Analyt. Psychol.,
3, 1958, 5 f
KALFF, D. M.: Sandspiel. Seine therapeutische Wirkung auf die
Psyche. Zürich: Rascher 1966 MOODY, R.: On the function of counter transference. J. of Ana-
lyt. Psychol., 1, 1955
KEMPER, W.: Die Gegenübertragung. Psyche, 7, 1953
MYERS, I. B.: Manual, The Myers-Briggs Type Indicator. Prince-
Übertragung und Gegenübertragung als funktionale Einheit. ton N. J. 1962
Jahrbuch der Psychoanalyse, Bd. VI. Bern: Huber 1965/66
NEUMANN, E.: Ursprungsgeschichte des Bewußtseeis. Zürich:
K IRSCH, J.: The Reluctant Prophet. Los Angeles: Sherbourne Rascher 1949 und Reihe «Geist und Psyche», Bd. 2051.
Press, 1973 München: Kindler 21974
KIRSCH, TH. B.: The Relationship of the REM State to Analytical Ein Beitrag zur seelischen Entwicklung des Weiblichen;
Psychology. Am. J. Psychiat., 124, 1968, 1459-1463 Apuleius: Amor und Psyche. Zürich: Rascher 1951
KLEIN, M.: Das Seelenleben des Kleinkindes. Stuttgart: Klett 1962 Zur Psychologie des Weiblichen Umkreisung der Mitte. Bd.
KLOPFER, B.: Analytische Psychologie, Ich-Psychologie und pro- II. Zürich: Rascher 1953 und Reihe «Geist und Psyche», Bd.
jektive Methoden. Studien zur analytischen Psychologie 2042. München: Kindler 21975
C. G. Jungs. Bd. I. Zürich: Rascher 1955 Die Große Mutter. Zürich: Rhein-Verlag 1956
KOHUT, H.: The analysis of the self. New York 1971. Deutsch: Die archetypische Welt Henry Moores. Zürich: Rascher 1961
Narzißmus. Frankfurt/Main: Suhrkamp 1973
Das Kind. Struktur und Dynamik der werdenden Persönli-
KREITLER, S. Symbolschöpfung und Symbolerfassung. Eine ex- chkeit. Zürich: Rhein-Verlag 1963
perimental-psychologische Untersuchung. München, Basel:
Reinhardt 1965 OSGOOD , E. Ch., u. a.: The Measurement of Meaning. Urbana:
University of Illinois Press 1957
LAIBLIN, W.: Das Urbild der Mutter Zentralblatt f. Psychothera-
pie und ihre Grenzgeb., 9, 1936 PIAGET, J.: La Formation du Symbole chez l’Enfant: Imitation,
Jeu et Rêve, Image et Presentation Néuchâtel: Delachaux &
Die Symbolik der Erlösung und Wiedergeburt im deutschen Niesle 1945. Deutsch: Nachahmung, Spiel und Traum. Stut-
Volksmärchen. Zentralblatt f. Psychotherapie und ihre tgart: Klett 1969
Grenzgeb, 15, 1943
PLAUT , A.: The transference in analytical psychology. Brit. J.
Die Symbolik der Wandlung im Märchen. In: Wege der For- med. Psychol., 29, 1956
schung, Bd. CII, Märchenforschung und Tiefenpsychologie.
Darmstadt: Wissenschaftl. Buchgesellsch. 1969 Lerntheorie und Analytische Psychologie. Vortrag auf der
Seminartagung der Deutschen Gesellschaft für Analytische
LAYARD, J.: Stone Men of a Malekula. London: Shatto and Win- Psychologie in Berlin, April 1971
dus 1942
Analytical Psychologist and Psychological Types: Comment
LEVI-STRAUSS , C.: La pensée sauvage. Paris Plon 1962. Deutsch: on Replies to a Survey. J. of Analyt. Psychol., 17, 1972
Das wilde Denken. Frankfurt/M.: Suhrkamp 1973
Transference phenomena in Alcoholism. In: Technique in
MATTOON, A.: The Neglected Function of Analytical Psycholo- Jungian Analysis. London: Heinemann 1974, The Library of
gy. Vortrag auf dem 6. internationalen Kongreß für Ana- Analytical Psychology, 2, 200-216
lytische Psychologie. London 1974
RACKER, H.: Transference and countertransference. The Inter-
M AYO, B.: The Existence of Theoretical Entities. In: Science national Psycho-Analytical Library No 73. London: The
News 32. Harmondsworth: Penguin Books 1954 Hogarth Press and the Institute of Psycho-Analysis 1968
M CCULLY, R. S.: Rorschach Theory and Symbolism. A Jungian SAS, ST.: Der Hinkende als Symbol. Studien aus dem C. G. Jung-
Approach to clinical material. Baltimore: The Williams and Institut, Bd. XVI. Zürich: Rascher 1964
Williams Co. 1971
SCHÄR, H.: Erlösungsvorstellungen und ihre psychologischen
MEIER, C. A.: Antike Inkubation und moderne Psychotherapie. Stu- Aspekte. Studien aus dem C. G. Jung-Institut, Bd. II. Zürich:
dien aus dem C. G. Jung-Institut, Bd. I. Zürich: Rascher 1949 Rascher 1952
400
SCHMALTZ , G.: Komplexe Psychologie und körperliches Symp- WEAVER, R.: The Old Wise Woman. New York: Putnam’s Sons 1973
tom. Stuttgart: Hippokrates 1955
WEHR, G.: C. G. Jung und Rudolf Steiner. Konfrontation und
SCHRÖDINGER, E.: Science and Humanism. Zit. nach Whitmont, Synopse. Stuttgart: Klett 1972
E. C. The Symbolic Quest. New York: Putnam’s Sons 1969
WHEELWRIGHT, J. B., B UCHLER, J. A.: Jungian Type Survey (The
S EIFERT , Th.: Neurosentheoretische Kommentare zu Zitaten Gray-Wheelwright-Test). 1944; 15th revision 1964. Soc.
von C.G. Jung. Unveröffentlichter, auf der Arbeitstagung der Jungian Analyse of North.- Calif. San Francisco 1964
DGAP 1971 gehaltener Vortrag
WHITMONT, E. C.: The Symbolic Quest. New York: Putnam’s Sons
Operationalisierung einiger Aspekte des Übertragungsge- 1969
schehens. Inaugural Dissertation Ulm 1973
WHITMONT, E. C., Kaufmann, Y.: Analytical Psychotherapy in
Die Gruppentherapie im Rahmen der Analytischen Psy- Current Psychotherapies. Itasca, Ill: Peacock Publ. 1973
chologie. Analytische Psychologie, Zeitschr. f. Analyt. Psy-
WICKES, F.: The Inner World of Childhood. Rev. Ed., Appleton-
chol. u. ihre Grenzgeb., 5, 1974 a
Century Crofts, New York 1966. Deutsch: Die innere Welt
Notwendigkeit und Reichweite naturwissenschaftlicher des Kindes. Zürich: Rascher 1969
Verfahren in der Analytischen Psychologie. Vortrag auf der
WILKE, H. J.: Die Empfindungsfunktion in der analytischen Ar-
Seminartagung der DGAP in Bremen, März 1974 b
beit. Zeitschr. f. Analyt. Psychol. U. ihre Grenzgeb., 1, 1970
SINGER, J.: Anima, Animus und Androgynie in einer sich wan-
Überlegungen zu einer speziellen Neurosenlehre der Ana-
delnden Kultur. Unveröffentlichter, auf dem VI. Internat.
lytischen Psychologie. Unveröffentlichter, auf der Arbeitsta-
Kongreß f. Analytische Psychologie 1974 gehaltener Vortrag
gung der DGAP 1972 gehaltener Vortrag
SLATER, PH. E.: Microcosm: Structural, Psychological and Reli-
Neurosentheoretische Überlegungen zur Struktur und Dy-
gious Evolution in Groups. New York: Wiley 1966. Deutsch:
namik depressiver Erkrankungen. Zeitschr. f. Analyt. Psy-
Mikrokosmos. Eine Studie über Gruppendynamik. Frank-
chologie, 5, 1974, 81-96
furt/M.: Fischer 1970
Typologie in der Übertragung und Gegenübertragung. Auf der
SOMMER, B.: Die Pubertatsmagersucht als leib-seelische Störung
Fruhjahrstagung 1974 der DGAP gehaltener Vortrag. Zeitschr.
einer Reifungskrise. Psyche, 9, 1955, 307-327
f. Analyt. Psychologie, 7, 1975
SPITZ, R.: Genése des Premiéres Relations Objectales: Observa-
WILLEFORD, W.: Gruppenpsychotherapie und Symbolbildung.
tions Directes sur le nounsson Pendant sa Premiére Année.
Psychother. Psychosom., 14, 1966, 282-297
Deutsch: Die Entstehung der ersten Objektbeziehungen.
Stuttgart: Klett 1960 Toward a Dynamic Concept of Feeling. Vortrag vor der Ber-
liner Arbeitsgruppe für Analytische Psychologie. Berlin 1974
The first year of life. New York: International Universities
Press 1965. Deutsch: Vom Säugling zum Kleinkind. Stut- WILLIAMS, S.: The fear of death. J. Analyt. Psychol., 2, 1958, 157-
tgart: Klett 1967 165 und J. Analyt. Psychol., 7, 1962, 29-40
STEIN, L.: In Pursuite of First Principles. J. of Analyt. Psychol., 11, WINNICOTT, D. W.: Kind, Familie und Umwelt. Kombination ein-
1966 zelner Titel aus «The child and the family» und «The child
and the outside world». München, Basel: Reinhardt 1969
STRAUSS, R.: Countertransference. Brit. J. med. Psychol., 33, 1960
WOLFF, T.: Studien zu C. G. Jungs Psychologie. Zürich: Rhein-
STRICKER, L. J., ROSS, J.: An Assessment of Some Structure Pro-
Verlag 1959
perties of the Jungian Personality Typology. Journal ab-
norm. Soc. Psych., 68, 1964 a WOLPERT, E., MICHEL, L.: Die Typologie C. G. Jungs als Gegen-
stand empirischer Persönhchkeitsforschung. Psycholo-
Some Correlations of the Jugian Personality Inventory. Psy-
gische Forschung, 26, 1966
chology Rep., 14, 1964 b
ZACHARIAS, G.: Zur Rolle des Widerstandes in der Psychothera-
ULANOV, A.: The Feminine in Jungian Psychology and in Christian
pie. In: Spectrum Psychologiae Festschrift zum 60. Geburt-
Theology. Evanston: North-Western University Press 1971
stag von C. A. Meier. Zürich: Rascher 1965, 155-161
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Журналы Книги
Analytische Psychologie. Zeitschrift für Analytische Psychologie ADLER, G.: Zur Analytischen Psychologie. Zürich: Rascher 1953
und ihre Grenzgebiete. Verlag S. Karger AG., Basel, München, BARZ, H.: Selbsterfahrung. Tiefenpsychologie und christlicher
Paris, London, New York, Sidney. Herausgeber H. Dieckmann Glaube. Stuttgart: Kreuz 1973
und C. A. Meier. Erscheint vierteljährlich seit 1969
BERNHARD, E.: Mythobiographie. Ed. Alpha. Stuttgart: Klett 1974
The Journal of Analytical Psychology. Ed. A. Plaut. Publ. by the
Society of Analytical Psychology Ltd. Erscheint halbjährlich BITTER, W.: Meditation in Religion und Psychotherapie. Geist
und Psyche, Bd. 2025/26. München: Kindler 1967
Psychological Perspectives. Ed. W. Walcott. Publ. by the C. G. Jung
Institut of Los Angeles Inc. Erscheint halbjährlich Der Verlust der Seele. Freiburg: Herder 1969
Quadrant. Journal of the C. G. Jung Foundation for Analytical Magie und Wunder in der Heilkunde. Geist und Psyche, Bd.
Psychology. Ed. E. G. Snyder. Publ. by the C. G. Jung Foun- 2016. München: Kindler 1966
dation tor Analytical Psychology Inc. New York, N. Y. Er- CAMPBELL, J.: Der Heros in tausend Gestalten. Frankfurt/M.: Fis-
scheint dreimal im Jahr cher 1953
Cahiers de Psychologie Jungienne. Red. en Chéf E. G. Humbert. The Misks of God. Primitive Mythology. Bd. I. Oriental My-
Erscheint halbjährlich thology, 2. Occidental Mythology, 3. Creative Mythology.
Spring. An Annual of Archetypal Psychology and Jungian London: Seeker & Warburg 1960
Thought. Spring Publications. New York City. Ed. J. Hillman The Flight of the Wild Gander. New York: Viking Press 1969
Erscheinungsweise jährlich
FRANZ, M.-L. v.: Apuleius’ Golden Ass. New York: Spring 1970
La Rivista di Psicologia Analitica. Direttore responsabile
A. Carotenuto. Ed. Marsilio Editori, Padua. Erscheint zwe- Interpretation of Fairy Tales. New York: Spring 1970
imal jährlich Puer Aeternus. New York: Spring 1970
401
Zahl und Zeit. Stuttgart: Klett 1970 des Traumes. Bd. III: Bewußtsein. Zürich: Rascher 1968, Ol-
Creation Myths. New York: Spring 1972 ten, Freiburg i Breisgau: Walter 1972 u. 1975
GRAEVNITZ, J. v.: Bedeutung und Deutung des Traumes in der Psy- MOON, S. A.: Magic Dwells. A Poetic and Psychological Study
chotherapie. Darmstadt: Wissenschaft. Buchgesellschaft 1968 of the Navaho Emergencies. Weslyan University Press 1970
HARDING, E.: Das Geheimnis der Seele. Zürich: Rhein-Verlag 1947 N EUMANN, E.: Tiefenpsychologie und neue Ethik. Zürich: Ra-
scher 1949 und Reihe «Geist und Psyche» Bd. 2005. Mün-
Selbsterfahrung. Eine psychologische Deutung von Bun- chen: Kindler 31973
yans Pilgerreise. Zürich: Rhein-Verlag 1957
Kulturentwicklung und Religion. Zürich: Rascher 1953
Parental Image. Its Ingury and Reconstruction. New York:
Putnam’s and Sons 1965 Kunst und schöpferisches Unbewußtes. Zürich: Rascher 1954
HEYER, G. R.: Menschen in Not. Stuttgart: Hippokrates 1957 Der schöpferische Mensch. Zürich: Rhein-Verlag 1959
Der Organismus der Seele. München: Lehmanns 1959 und Krise und Erneuerung. Zürich: Rhein-Verlag 1961
Reihe «Geist und Psyche» Bd. 2036/37. München: Kindler SCHLEGEL, L.: Grundrisse der Tiefenpsychologie. Bern: Francke,
1968 1. Bd. 1972, 2. Bd. 1975, 4. Bd. 1973
HILLMAN. J.: Selbstmord. Zürich: Rascher 1966 SCHMALTZ, G.: Östliche Weisheit und westliche Psychotherapie.
Selbstmord und seelische Wandlung. Zürich: Rascher 1966 Stuttgart: Hippokrates 1955
Die Begegnung mit sich selbst. Psychologie und Religion. STRAUSS, H. A.: Psychologie und astrologische Symbolik. Zürich:
Stuttgart: Klett 1967 Rascher 1953
JACOBI, J.: Der Weg zur Individuation. Zürich: Rascher 1965 TAILLARD, A.: Triumsymbolik. Zürich: Rascher 1944
Vom Bildereich der Seele. Olten: Walter 1969 WICKES , F.: Von der inneren Welt des Menschen. Zurich: Ra-
scher 1953
Die Seelenmaske. Olten: Walter 1971
WILLEFORD, W.: The Fool and His Scepter. North-Western-Uni-
C. G. Jung Mensch und Seele Ölten Walter 1971 versity Press 1969
JAFFÉ, A.: Geistererscheinungen und Vorzeichen. Zürich: Ra- ZÜBLIN, W.: Das schwierige Kind. Stuttgart: Thieme 1967
scher 1958
Der Mythos vom Sinn im Werk von C. G. Jung. Zürich: Ra-
scher 1967 Названия серий
Aus Leben und Werkstatt von C. G. Jung. Zürich: Rascher 1968 Analytical Psychology A Modern Science. Eds. M. Fordham, R.
Gordon, J. Hubback, K. Lambert, M. Williams. The Library of
KADINSKY, D.: Der Mythos der Maschine. Bern: Huber 1969 Analytical Psychology, Band 1 und 2
KIRSCH. J.: Shakespeare’s Royal Self. New York: Putnam’s and Zusammen mit der Studienreihe aus dem C. G. Jung-Institut
Sons 1966 erschienen im Rascher-Verlag Zürich ca. 20 Bände mit fol-
MAEDER, A.: Wege zur seelischen Heilung. Zürich: Rascher 1945. genden Titeln: C. A. Meier: Antike Inkubation und moderne
Tb.-Ausgabe: Reihe «Geist und Psyche» Bd. 2033. München: Psychotherapie. Schär: Erlösungsvorstellungen und ihre
Kindler 1967 psychologischen Aspekte; P. Zachanas: Psyche und Mysteri-
um; S. Hurwitz: Die Gestalt des sterbenden Messias; M.-L. v.
Selbsterhaltung und Selbstheilung. Zürich: Rascher 1949. Franz: Die Visionen des Niklaus von Flüe; E. Herzog: Psyche
Tb.- Ausgabe: Reihe «Geist und Psyche» Bd. 2062. München: und Tod; E. Jung und M.-L. v. Franz: Die Gralslegende in psy-
Kindler 1970 chologischer Sicht; C. Brunner: Die Anima als Schicksals-
Der Psychotherapeut als Partner. Zürich: Riseher 1957. Tb.- problem des Mannes; H. K. Fierz: Klinik und I Analytische
Ausgäbe: Reihe «Geist und Psyche» Bd. 2050. München: Kin- Psychologie; S. Sas: Der Hinkende als Symbol; J. A. Sanford:
dler 1968 Gottes vergessene Sprache.
MEIER C. A.: Lehrbuch der Komplexen Psychologie C. G. Jungs. Eranos-Jahrbücher erscheinen seit 1933 jetzt im 41. Bd., jeweils
Bd. I: Die Empirie des Unbewußten. Bd. II: Die Bedeutung mit den Vorträgen der Eranos-Tagungen
402
В АНГЛИИ
Майкл Фордхэм
ВВЕДЕНИЕ
Чтобы понять развитие аналитической психологии в Англии, необходимо, прежде

всего, более внимательно рассмотреть исторический фон и отношение Юнга
к созданию научной школы, которая посвятила бы себя распространению его пред-
ставлений и методов.
Отдалившись в 1914 году от психоанализа, Юнг долгое время занимался своим
собственным «анализом». Он мало писал в это время — если не учитывать работы
«Метаморфозы и символы либидо», опубликованной в 1912 году, — им была опубли-
кована лишь одна небольшая статья, «Структура бессознательного» (1916), обозна-
чившая направление, в котором продвигались его исследования. И только в 1921 году,
наконец, вышла в свет работа «Психологические типы». В этот не очень продуктивный
для Юнга период сложилась небольшая неформальная группа аналитиков, интере-
совавшихся его работой. Однако помимо личного контакта с самим Юнгом едва ли
была какая-либо другая возможность обучиться разработанным им методам. После
того как исследования Юнга получили всеобщее признание, а число пациентов
возросло, по инициативе Тони Вольф был создан Психологический клуб (см. статью
Н. Киндлер, примечание 26 в этом томе). В него входили люди, которые благодаря
анализу в значительной мере продвинулись в личностном развитии. Они регулярно
встречались, чтобы извлечь для себя пользу в ходе обсуждения вопросов, вызывавших
общий интерес. Учредители клуба категорически подчеркивали, что он не имеет статуса
профессионального объединения, а само по себе членство в нем никак не повлияет
на разрешение профессионально заниматься психотерапевтической деятельностью.
В 1925 году Юнг начал проводить семинары в Цюрихе — вначале в узком кругу,
а затем и среди большего числа слушателей, среди которых были представители
разных научных дисциплин. Поскольку особый интерес аналитическая психология
вызывала в англоязычных странах — то есть в США и Великобритании, — он длитель-
ное время вел три семинара на английском языке: 1) об анализе сновидений («Dream
Analysis»), продолжавшийся два года (с 1928 по 1930), 2) семинар по толкованию
видений («Interpretation of Visions»), также продолжавшийся два года, и 3) семинар,
посвященный психологическим аспектам произведения Ницше «Так говорил
Заратустра» («Psychological Aspects of Nietzsche’s Zarathustra»), проходивший
в период с 1933 по 1938 год. В результате появилась многочисленная литература
с широким диапазоном тем — от исследований этнологического материала до изу-
чения собственных сновидений и видений.
Обычно на этих семинарах Юнг высказывался весьма непринужденно, и то, о чем
он на них говорил, нередко едва ли могло бы выдержать критическую проверку, хотя,
возможно, это и не так. Кроме того, семинары протоколировались не им, а студен-
тами, а затем этими материалами мог пользоваться только ограниченный круг
слушателей, в который, правда, входили не только аналитики.
403
Сейчас сложно ретроспективно понять, каким образом в то время можно было

стать терапевтом-аналитиком. В общем и целом, решение принималось исходя из того,
чувствует ли человек внутреннее призвание к подобного рода деятельности, хотя
по неписаному правилу от того, кто намеревался стать юнгианским аналитиком,
ожидали, что он отправится в Цюрих, самостоятельно вступит в контакт с Юнгом
и пройдет анализ либо у него лично, либо у его ближайших коллег. Разумеется, этим
начинающим аналитикам предоставлялась возможность посещать необычайно
полезные и интересные в научном плане семинары, о которых говорилось выше.
Следует еще раз пояснить, что обучения в той форме и по тем правилам, которые
существуют сегодня, в то время еще не было, а если кто-либо и отправлялся в Цюрих,
то это отнюдь не было доказательством его пригодности к данной работе. Тем не ме-
нее мысль организовать клуб, подобный тому, который существовал в Швейцарии,
возникала и у аналитиков из других стран, как только находилось достаточное число
заинтересованных в этом людей. Тот, кто побывал в Цюрихе, волей-неволей включался
в работу аналогичного клуба на своей родине и, как правило, играл в нем ведущую роль.
Уже благодаря этому он приобретал некоторую известность и, вместе с тем, поскольку
члены клуба время от времени нуждались в дальнейшем анализе, находил пациентов
и тем самым расширял свою практику. Здесь следует подчеркнуть, что на встречах клуба
лишь в редких случаях речь шла о клинических аспектах; скорее, это были вопросы,
связанные с юнгианским пониманием коллективного бессознательного, с отноше-
ниями между полами или с так называемой проблемой нашего времени. Выступления
и дискуссии часто проводились на высоком интеллектуальном уровне, и иногда
по просьбе членов клуба с докладами выступали ученые, которые не были психологами.
Совершенно очевидно, что Юнг не задумывался о создании собственной школы
и фактически никогда не организовывал каких-либо центров, где бы изучали его
теорию. Он был свидетелем того, как развивался психоанализ, и не хотел повторения
подобного. Он не раз заявлял, что не хотел бы, чтобы кто-нибудь стал «юнгианцем»
(см. статью А. Яффе в этом томе). По этой причине он предпочитал обращаться
к более широкому кругу слушателей, а позднее, став президентом Международного
врачебного общества психотерапии, поддерживал образование национальных
психотерапевтических сообществ. Эти группы изначально состояли не из юнгианцев,
а из людей, проявлявших интерес к той или иной форме психотерапии. Однако
во всех этих сообществах, несмотря на возникавшие напряженные отношения, всегда
существовали сплоченные группы людей, и, в конце концов, именно из такой группы
в Англии образовалось Общество аналитической психологии (Society of Analytical
Psychology).
ПОЕЗДКИ ЮНГА В АНГЛИЮ

Аналитическая психология в Великобритании развивалась лишь постепенно, хотя
высокая оценка Юнга подтверждалась постоянными приглашениями читать лекции,
поступавшими ему со стороны научных объединений этой страны. В 1914 году
он выступил на Британском медицинском конгрессе в Абердине с докладом под
названием «О важности бессознательного в психопатологии». В 1919 году Юнг перед
отделением психиатрии Королевского медицинского общества прочел доклад,
посвященный проблемам психогенеза душевных болезней («On the Problems of Psy-
chogenesis in Mental Disease»); затем в 1935 году он провел пять семинаров в лондон-
ской Тэвистокской клинике, а в 1936 году был приглашен прочесть лекции в боль-
нице святого Бартоломея, где изложил концепцию коллективного бессознательного
(«The Concept of the Collective Unconscious»). Ему, президенту Международного
врачебного общества психотерапии, первому в Оксфордском университете было
404
Аналитическая (комплексная) психология в Англии. (Майкл Фордхэм)
присвоено звание доктора психологии. В 1939 году, будучи гостем секции психоте-
рапии, он выступил с докладом о психогенезе душевных болезней («On the Psycho-
genesis of Mental Disease»). Было решено присудить Юнгу высшую академическую
степень, но он не смог ее получить исключительно из-за своего преклонного возраста.
В 1960 году его пригласили выступить с речью перед Королевским обществом
по поводу трехсотлетнего юбилея этого общества. Помимо этих официальных
выступлений, Юнг еще в 1923 году в Полсете (Корнуэлл) и в 1925 году в Сванаже
проводил семинары в более тесном кругу своих последователей.
СОСТОЯНИЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ДО 1944 ГОДА

Несмотря на деятельность Юнга, большой интерес к его идеям и работу Клуба
аналитической психологии, насчитывалась лишь горстка терапевтов, сумевших
приобрести более глубокие знания о богатстве идей цюрихцев. Разумеется, это тоже
можно было бы трактовать как основание для того, чтобы не создавать собственной
школы, о чем и заявлял Юнг. С другой стороны, как показали дальнейшие события,
такое состояние не могло сохраняться долго. Прежде чем перейти к более подроб-
ному рассмотрению того, что происходило дальше, необходимо добавить, что идеи
Юнга упали на такую почву, которая дала им совсем другое направление. В период
между двумя мировыми войнами возникло объединение, распространявшее и раз-
вивавшее его представления о пасторстве и религии, а именно гильдия пасторальной
психологии, созданная Кетлин Китчен. Гильдия была менее привилегированной
по сравнению с клубом; от ее членов, среди которых было особенно много священ-
нослужителей, не требовалось прохождения личного анализа, а потому их число
стремительно возрастало.
Хотя количество опытных аналитиков в Англии было незначительным и они
пользовались большим авторитетом, тем не менее в эти первые годы они стремились
вернуться на родину. Так, например, Г. Г. Байнес вернулся в Цюрих и стал там
сотрудником Юнга; доктор Эстер Хардинг и доктор Бертайн переехали в США.
В несколько ином значении слова «возвращение» доктор Морис Николь вернулся
к теориям Гурджиева. И только в начале 30-х годов Г. Г. Байнес снова на неопре-
деленное время приехал в Англию и тем самым стал центральной фигурой, вокруг
которой сосредоточились другие аналитики. И тем не менее ход событий носил
переменный характер до тех пор, пока из Германии не перебрались в Англию многие
беженцы, образовавшие профессиональную группу.
Для создания такого сообщества еще перед Второй мировой войной были сформи-
рованы две группы, одна из которых состояла из представителей медицинских
профессий и называлась Медицинским обществом аналитической психологии,
а вторая — из аналитиков без медицинского образования, которые были исключены
из первой. После многочисленных бурных дебатов обе группы в конце концов решили
объединиться, унифицировали свои концепции и представили свои предложения,
касающиеся принципов обучения. Эти принципы были одобрены Юнгом и опубли-
кованы во время встречи, посвященной любительскому анализу, которая была
организована медицинским отделением Британского психологического общества.
Во время войны предпринимались попытки создать учебные центры, но до конца
войны этого сделать не удалось, к тому же доктор Байнес трагически погиб. И тем
не менее существовавшая дотоле группа аналитиков продолжала собираться и в конце
концов оформилась в Общество аналитической психологии, хотя и не без продолжения
дискуссий о роли Клуба, который, с одной стороны, по понятным причинам не был
профессиональным объединением, но, с другой стороны, все же стремился сохранять
и развивать идеи Юнга. Поэтому можно было надеяться на то, что эту задачу возьмут
405
на себя его члены, тогда как всеми профессиональными вопросами должны были
заниматься сами аналитики. Однако члены Клуба, стремившиеся к самостоятельности,
не согласились с такими условиями своего членства в объединении, и несколько позже
было принято решение о том, что клиническими исследованиями, а также подготовкой
терапевтов должны заниматься исключительно аналитики. В других странах объеди-
нение аналитиков происходило аналогичным образом, и лондонская группа гордится
тем, что именно она первой ввела эту схему организации. Формальное основание
общества произошло в 1944 году в доме Маргед Уэлш, которая предоставила часть
своих помещений и необходимую сумму денег для покрытия первоначальных расходов.
Восемь основателей общества занимались различными видами деятельности, а именно
медициной, психиатрией, психиатрически ориентированной социальной работой,
а двое из них в качестве профессиональной подготовки имели за плечами исключи-
тельно несколько лет практической работы в области аналитической психологии.
Таким образом, объединение оставалось верным первоначальному принципу прини-
мать в свои ряды также и аналитиков, не имеющих медицинского образования.
КЛИНИЧЕСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ
Между тем было решено, что большинство членов Общества должно быть
врачами, из которых следует избирать председателя; благодаря этому обеспечивалось
преобладание медиков и подчеркивалась клиническая ориентация объединения.
Утверждалось, что это соответствует научной традиции английского эмпиризма,
а именно он был провозглашен ведущим принципом в клинической ориентации
объединения. Вполне возможно, что это действительно играло определенную роль,
во всяком случае, романтические и идеалистические аспекты сочинений Юнга
обладали, по-видимому, меньшей притягательной силой, чем его основополагающая
научная установка. Разумеется, большему интересу к психопатологии способствовали
не философские рассуждения Юнга, а трезвое и разумное, полностью ориен-
тированное на действительность признание потребностей страдающих пациентов.
Конечно, неверно было бы говорить, что Юнг не занимался этой областью именно
в те годы, которые оказали на него особое влияние, когда он работал психиатром.
Он изучал отношения между истерией и шизофренией, и есть все основания
говорить, что многие его пациенты относились к шизоидно-депрессивному типу.
У него также имеются описания случаев невроза навязчивости, и, кроме того,
он занимался психосоматическими расстройствами. В «Психологических типах»
он соотносит каждый тип с соответствующей психопатологической схемой, однако
используемые им градации и господствующая в Англии психиатрическая нозология
не всегда совпадают. Кроме того, он не устанавливал связи между психопатологи-
ческими типами и причинами их формирования в детстве. Наверное, он видел
необходимость в этом, но исследовать эту взаимосвязь он предоставил право
психоаналитикам, и они шли здесь своим собственным путем. Некоторым основа-
телям Общества такое положение вещей казалось неудовлетворительным, и они
указывали на настоятельную необходимость применять теорию архетипов к дет-
ству — этот исследовательский подход стал использоваться еще до того, как было
сформировано Общество аналитической психологии.
Позиция Юнга
К концу войны планы по созданию Общества в значительной степени были
реализованы, и, наконец, настало время снова обратиться за советом к Юнгу. Он знал
о том, что делалось в 1936–1939 годах, но едва ли можно было ожидать от него
406
безграничного одобрения, ведь, собственно говоря, аналитики в Лондоне фактически

делали именно то, чего стремился избежать Юнг: создавали школу аналитической
психологии. Тем не менее, его согласие было получено, и к тому же Юнг стал
президентом, при этом, правда, он заранее предупредил о том, что едва ли сможет
активно участвовать в работе общества. Без сомнения, он испытывал двойственное
чувство, и, когда его письменно уведомили о том, что хотят создать клинику, выразил
свое категорическое несогласие. Но после обсуждения с ним целей и задач общества
он в конце концов согласился дать клинике свое имя. Таким образом, клиника
К. Г. Юнга начала свою деятельность с согласия мэтра.
Ранний период
Планы общества оказались весьма плодотворными. Как и прежде, после окон-
чания Второй мировой войны многие люди интересовались динамической психо-
логией. Доктор Э. А. Беннет стал доцентом в больнице имени Модсли — учебном
психиатрическом центре в Великобритании, — а некоторые одаренные молодые
врачи, работавшие в этом учреждении, тоже стали обучаться аналитической психо-
логии. В результате в первый год претендентов было больше, чем в любой последу-
ющий, а из-за ограниченного числа преподавателей, состоявших членами общества,
справляться с нагрузками удавалось лишь с огромным трудом.
Многочисленные статьи Юнга по психотерапии тогда еще не были переведены
на английский язык. К тому времени было мало литературы, посвященной юнгиан-
скому методу лечения. Был накоплен богатый материал, иллюстрировавший резуль-
таты, полученные с помощью его техник, но не было никакой информации о том,
как эти данные были получены, а именно это и могло бы в первую очередь заинтере-
совать обучавшихся. Первые кандидаты в аналитики вызывали значительное беспо-
койство у преподавателей, ибо у многих из них был богатый клинический опыт,
позволявший им конкурировать с членами-учредителями. Несмотря ни на что,
структура, изначально положенная в основу обучения, сохранилась, если не считать
некоторых изменений, касающихся количества учебных часов.
Позицию этих кандидатов в аналитики очень точно описывает С. Принс, который
сам был одним из них: «Кандидаты, знавшие психиатрию, часто — обладая знаниями
по биологии, врачебным опытом и солидной научной основой в области клинической
психиатрии — были сведущи также и в сфере психопатологии. Кроме того, многие
из них учились у знаменитых психоаналитиков или под их контролем сами занима-
лись лечением. И лишь некоторые из них, хотя и интересовались аналитической
психологией, не были уверены в принципиальных преимуществах психоаналити-
чески ориентированного подхода. Соответственно, не так много было и тех, кто скло-
нялся к тому, чтобы избрать иные теоретические и методические пути. Некоторые
ожидали найти в трудах Юнга некую всеобъемлющую психопатологическую теорию
и были разочарованы, а другие, в свою очередь, жаловались на отсутствие у своих
учителей психиатрического подхода, более ориентированного на клинические
факты» (Prince 1963, 50).
Принципы обучения
Главный принцип, согласно которому анализ претендента должен лежать в основе
его обучения, был заимствован непосредственно у Юнга, но этот принцип с самого
начала подвергся, правда, существенным изменениям, а именно: два случая, которые
должен был проанализировать кандидат, и его собственный анализ были отделены
друг от друга. В этом состояло первое отклонение от пути, проторенного в Цюрихе,
407
где одно сочеталось с другим. Не все члены общества были согласны с этим правилом,
но все же придерживались его. Какое значение этому придавалось на первых порах,
наверное, было не совсем понятно, хотя это явно противоречило подходу самого
Юнга: на семинарах он и его коллеги рассказывали о различных архетипах; если
же аналитик испытывал затруднения и ему требовалась помощь, то соответствующие
указания он обычно получал от своего обучающего аналитика, а если он нарушал
терапевтические отношения со своим пациентом, то получал помощь в ходе продол-
жавшегося личного анализа. Таким образом, обучение и анализ были соединены. Этот
метод соответствовал представлениям Юнга, поскольку, согласно его учению,
в психотерапии есть четыре ступени, а именно признание, разъяснение, воспитание
и преобразование, причем терапевтическое воздействие, в свою очередь, основы-
вается на личном влиянии терапевта. Господствовало общее представление, что отрыв
обучения от учебного анализа кандидата является искажением тезисов Юнга.
По мере того как становилось понятным, что это представление не совсем верно,
члены общества стали разделять две эти дисциплины и делать акцент — сначала пока
еще не совсем осознанно, а затем все более категорично — на анализе (то есть
на разъяснении) и вместе с тем (это можно, так сказать, добавить в скобках)
на преобразовании, а не на обучении в процессе терапии больных.
Наряду с клинической направленностью объединения такое смещение акцентов
все больше вело к следующему результату: многое из того, что было любо и дорого
юнгианцам, оставалось за кадром. Отчасти это объяснялось отсутствием переводов
поздних статей Юнга, которые лишь постепенно стали издаваться в англоязычном
«Собрании сочинений». Кроме того, случаи, информация о которых была в распоря-
жении у студентов, нередко отличались от тех, которые были собраны в Цюрихе
Юнгом и на примере которых можно было изучать архетипические сновидения,
а также метод активного воображения. Но дело не только в том, что тексты семина-
ров было сложно применять к разбираемым случаям — они в принципе были
практически недоступны.
Научные встречи
Уже в самом начале развития общества аналитической психологии в его рамках
было образовано собственное аналитическое отделение, призванное координировать
научную работу его членов. На его собраниях проявились соответствующие течения,
и, как вскоре выяснилось, речь шла о направлениях развития, возникших гораздо
раньше. Члены отделения были заинтересованы в том, чтобы анализировать пациен-
тов, и хотели знать, как им следует при этом себя вести; далее, они стремились
соотносить представления Юнга со своими знаниями и, если это было необходимо,
развивать их.
Интерес к детскому развитию

Интерес к проблемам детского развития, проявленный некоторыми членами
отделения, совпадал с интересом других членов к детской терапии; со своей стороны
и сам Юнг в ряде статей говорил о значении детского развития, наметив теорети-
ческий подход, который нужно было разрабатывать дальше. Тем не менее, он считал
детскую терапию излишней, и эта его позиция получила существенное подкрепление
со стороны его коллеги Френсис Г. Виккес. Она изучала влияние родителей на детей
и считала исследование архетипов в этом контексте довольно опасным. Но когда
оказалось, что анализ и психотерапия детей все же возможны, а также выяснилось,
что архетипы в детстве оказывают как благоприятное, так и неблагоприятное
408
воздействие, стало понятно, каким образом можно развивать теорию созревания,

ориентированную на представления Юнга. Как мы увидим, очень большую пользу
здесь принесли психоаналитики, прекрасно разбиравшиеся в этой области.
ЧТО, СОБСТВЕННО, ДЕЛАЮТ АНАЛИТИКИ?

Еще один пробел в имевшейся тогда литературе состоял в том, что нигде
не описывалось, что фактически делают терапевты юнгианского толка в своей
работе. На этот счет существовали лишь некоторые отрывочные сведения и реко-
мендации, но они содержали слишком мало подробностей. Можно утверждать,
что все статьи в «Собрании сочинений» касаются области психотерапии, а в неко-
торых из них перечислены соответствующие стадии терапии (признание, разъяс-
нение, воспитание и преобразование); в них также есть многочисленные указания
на то, что при этом происходило, но подобного рода базисные теоретические
положения, чтобы приносить реальную пользу — пусть даже в образовательных
целях, — по-прежнему нуждались в конкретизации. Кроме того, хотя Юнг
в 1946 году написал важную статью, посвященную переносу, отношения между
пациентом и аналитиком он подробно не рассматривал; он лишь касался куль-
турных и исторических аспектов проблемы, которая проявлялась при анализе
пациентов, испытывавших сложности в процессе индивидуации на поздних
стадиях жизни. Хотя это и было важно, тем не менее мало что говорило о личных
трансферентных конфликтах, с которыми сталкивались аналитики, работавшие
с пациентами разного типа, особенно с теми, кто попадал в эмоциональную
зависимость от терапевта. То есть нельзя сказать, чтобы Юнг не знал об этой сфере
проблем, но, по всей видимости, они его не очень интересовали, и он предпочитал
в основном опираться на «природный» интеллект аналитика. Кроме того, он лишь
с многочисленными оговорками соглашался с применением единого анали-
тического подхода. По его представлениям, эти методы нужно использовать
с большой осторожностью, чтобы не нивелировать индивидуальное своеобразие
пациентов и не сводить на нет уникальность психотерапевтического подхода.
Тем не менее Юнг полагал, что терапевт обязательно должен обладать фундамен-
тальными знаниями мифологии, и именно этому вопросу он постоянно уделял
большое внимание на своих семинарах. Не оспаривая такой необходимости,
многие члены Общества аналитической психологии все же хотели более подробно
ознакомиться с отношениями между аналитиком и пациентом, и в результате
изучение сказаний и мифов все больше теряло свое значение.
Перенос и контрперенос
Юнг не раз излагал свои взгляды на взаимоотношения пациента и аналитика.
Он считал, что аналитик в такой же степени включен в анализ, как и его пациент,
и что анализ не будет способствовать продвижению пациента, если не продвигается
в своем личностном развитии сам аналитик. Хотя эти утверждения — несмотря
на их уязвимость для критики — в целом находили поддержку, они все же не выз-
ывали особого энтузиазма у тех, кто, полагая, что для понимания переноса аналитику
необходимо служить для пациента проекционным экраном, считали, что главная
задача терапевта заключается в совершенствовании своих навыков интерпретации.
Поскольку эти взгляды подкреплялись еще и мнением, что отношения между
терапевтом и пациентом по своей сути — диалектические (а это означало, что огром-
ное значение необходимо придавать анализу самого терапевта), казалось совершенно
естественным начинать терапию с самого терапевта.
409
Роберт Муди был первым, кто в сообщении, опубликованном в 1955 году, описал, как
бессознательные процессы у ребенка влияли на него самого. За этим последовала другая
статья, написанная мною в 1957 году, в которой при обсуждении переноса определялись
две точки зрения на контрперенос. В одном случае акцент делался на иллюзиях, которые
могут возникнуть у терапевта в отношении пациента, в другом — на влиянии пациента,
которое позволяет терапевту вести себя в соответствии с бессознательными процессами
своего пациента. При этом он реагирует подобно приемному устройству радиоаппарата,
и это обстоятельство можно использовать как основу для интерпретации материала,
поставляемого пациентом, если аналитик способен определить, что действительно
происходило в соответствующей ситуации. Интерес к этому подходу вызвал у аналитиков
такое большое внимание к своим собственным реакциям, что порой казалось, будто они
вообще уже больше не смогут достичь никакой объективности. Но постепенно эта
тенденция ослабевает, и становится все более просто определить различные виды
переноса, которые могут возникать у пациента. Благодаря этим сведениям в первую
очередь у аналитиков возрос интерес к детству, а именно потому, что для понимания
переноса необходимо прояснить его основные характеристики, имеющие непосред-
ственное отношение к детскому возрасту.
Изменения в учебном процессе

В связи со всеми этими событиями возникла настоятельная необходимость
модифицировать учебный процесс следующим образом:
1. Если вначале семинары в первую очередь были посвящены таким темам, как
учение о типах, личное и коллективное бессознательное, исследование сновидений
и активное воображение, то потом стало понятным, что необходимо выделить время
для тщательного изучения переноса, регрессии, а также того, каким образом
проявляется материал из раннего детства и как его следует интерпретировать.
2. Кроме того, в состоянии регрессии пациенты были ориентированы на тесные
отношения со своим аналитиком, и зачастую им лишь с большим трудом удавалось
выдерживать паузы между сеансами, проводившимися один или два раза в неделю,
как того требовали принципы классической юнгианской терапии. Поэтому обуча-
ющие аналитики просили встречаться со своими учениками и пациентами четыре
или даже пять раз в неделю. Поскольку основной акцент по традиции делался
на анализе кандидатов, увеличение количества еженедельных сеансов привело к тому,
что учебный анализ, предшествующий самому обучению, в конечном счете, стал
составлять свыше четырехсот часов — такого их количества не требовалось ни в одном
другом учебном центре.
Как и следовало ожидать, не все члены общества аналитической психологии были
согласны с таким ходом событий. В результате они выдвинули соответствующие
возражения, особенно после того, как требования к учебному анализу, предшест-
вующему обучению, стали такими обременительными. Это привело к тому, что ана-
литики, получившие образование в Цюрихе, чуть ли не в полном составе отказались
от преподавательской деятельности.
3. В комиссии, ответственной за обучение, помимо длительности предвари-
тельного анализа долгое время обсуждался вопрос, каким образом можно точнее
оценить способности претендентов. Эта проблема, помимо прочего, возникла из-за
противоречий между отдельными обучающими аналитиками, и поэтому появилась
необходимость понять преимущества всех форм «учебного анализа». В результате
члены комиссии совместно с обучающими аналитиками определяли, какой опыт
претенденту желательно получить во время учебного анализа. Однако существовало
намерение больше информировать о преимуществах разных подходов, а не сообщать
410
об успехе, поскольку считалось — во всяком случае, аналитиками, получившими

образование в Цюрихе, — что обучающему аналитику непозволительно судить
о личных качествах пациента или кандидата, а также информировать о том, что про-
исходило во время анализа. Другие все же были готовы к подобной совместной
работе, а потому члены комиссии имели возможность обоснованно судить о перспек-
тивах успешного обучения претендента.
4. В конечном счете, была поставлена под сомнение достоверность суждений
аналитика о своих учениках. Оказалось, что некоторые обучающие аналитики были
склонны в любом случае позитивно оценивать своих кандидатов и проявляли
недовольство, если кто-нибудь не соглашался с их мнением. Иначе говоря, у обуча-
ющего аналитика возникал позитивный контрперенос по отношению к своим
кандидатам. Но иногда можно было наблюдать и противоположную картину.
Критическое отношение к суждениям аналитика оказалось весьма продуктивным,
потому что появилась возможность подходить к оценке кандидатов с большей
объективностью. При этом в качестве, так сказать, побочного продукта подобных
методических изменений появилось нечто, что далеко не всеми воспринималось
с энтузиазмом, но вполне могло принести конкретную пользу в ходе обсуждения того
или иного случая: аналитику впервые становились понятными определенные стороны
его собственного контрпереноса.
5. Очень важными оказались следующие события: из-за противоречий, существо-
вавших в Обществе аналитической психологии, стало намечаться размежевание на две
группы, причем речь шла о различиях между аналитиками и терапевтами. В даль-
нейшем это привело к попытке четко определить сущность анализа — эта проблема,
скорее, касается техники, и в рамках данной статьи мы не будем на ней останавливаться
подробно. Во всяком случае, члены объединения к удовлетворительному заключению
не пришли, но все же, когда было принято решение о необходимости подготовки ана-
литиков, в вопрос о том, что является целью объединения — обучение аналитиков или
обучение терапевтов, — была внесена ясность. В конечном счете, это означало требо-
вание к членам объединения при подготовке кандидатов обращаться к их детству, а так-
же воздерживаться от их последующего «воспитания». Соответственно, претендента,
который не хотел подвергать себя «анализу», к обучению не допускали. То, что ана-
литики, получившие образование в Цюрихе, в конце концов отказались от организации
семинаров, есть результат такого хода событий.
Секция психотерапии
Более строгое понимание анализа, которое было связано с развитием Общества
аналитической психологии, высветило все проблемы, связанные с его организацией,
и необходимость поиска не таких трудоемких методов обучения (менее продолжи-
тельных и не столь обстоятельных). Большая потребность в психотерапии, огромное
число людей, нуждавшихся в терапии в рамках государственной системы здраво-
охранения, и ухудшение материального благосостояния обеспеченных людей из-за
повышения налогов и обесценивания денег привели к тому, что оплачивать фунда-
ментальный анализ становилось все более сложно. Это стало причиной того, что при
создании психотерапевтической секции все большее значение стали приобретать
социальные аспекты.
Кроме того, существовало мнение, что профессиональные аналитики, хорошо
знакомые с переносом и возникающими из-за него проблемами, и к тому же знаю-
щие, что можно делать, а что — нет, должны были тесно сотрудничать с представи-
телями так называемых помогающих профессий, то есть с работниками брачных
и семейных консультаций и т. д.
411
Отделение детской терапии и обучение детскому анализу
Следующим этапом в развитии стала организация отделения детской терапии,

а затем создание в 1974 году учебных курсов по подготовке детских аналитиков
и психотерапевтов.
Таким образом, был нарушен общий порядок, и в области аналитической
психологии сложилась, пожалуй, весьма своеобразная ситуация, причем прилагалось
масса усилий, чтобы оправдать подобное отступление. Многие члены объединения
работали детскими психиатрами в клиниках, что позволяло им приобрести богатый
опыт в этой сфере деятельности. Некоторые из них овладели навыками в области
детского анализа, и из их рядов формировался преподавательский состав. Кроме
того — в известной степени благодаря научной деятельности членов общества и, в том
числе, автора данной статьи, — была разработана теория детского развития, основные
моменты которой вкратце можно изложить следующим образом.
Наблюдения за архетипическими представлениями, а также появление представ-
лений о Самости в детском возрасте привели к постулату о первоначальном состоянии
Самости как выражении детской индивидуальности, которая, так сказать, представляет
собой план будущего развития. Под этим формальным высказыванием подразумева-
ется, что ребенок после физического отделения от матери располагает индиви-
дуальными особенностями и средствами, позволяющими ему в новой ситуации, где он
должен обходиться без матери, реагировать определенным способом, чтобы получать
пищу и всю необходимую ему (из-за его уязвимости) заботу. Но поскольку присутствие
заботливой матери чрезвычайно важно, утверждается, что и ребенок становится
активным в своем отношении к матери, определенным образом воздействуя на ее
чувства, из-за чего она вынуждена посвящать себя удовлетворению его потребностей.
Если это верно, то, разумеется, данному аспекту в отношениях между ребенком и
матерью придается огромное значение, а это, в свою очередь, ведет к развитию того
состояния, которое Юнг, описывая взрослого человека, охарактеризовал как первичную
или первоначальную идентичность, или participation mystique, которая постепенно
приводит к индивидуации ребенка. При этом речь идет о концепции, в которой
юнгианский тезис распространяется на детство и его ранние стадии, а также обосно-
вывается применение методов аналитической терапии к маленьким детям.
Юнг придавал большое значение роли родителей, что выразилось в принципах
обучения, продолжающегося — помимо предшествующего учебного анализа — три
года, в ходе которого каждый кандидат в аналитики должен был проанализировать
мать, предпочтительно такую, у которой очевидный симптом невроза проявлялся
в трудностях при воспитании детей. Кроме того, еще до начала обучения кандидатам
желательно было получить знания о нормальных детях и встречающихся у детей
аномалиях. Большой популярностью пользуется дополнительно проводимый семинар
по детской психологии, который по собственному желанию посещают даже признан-
ные члены общества.
ПУБЛИКАЦИИ
В 1955 году члены общества аналитической психологии выступили с инициативой
издания собственного журнала. От Фонда Боллингена в Нью-Йорке была получена
щедрая финансовая поддержка, и уже в том же году под руководством Майкла
Фордхэма в качестве главного редактора вышел в свет первый номер. Один его
экземпляр был послан в Цюрих Юнгу к его восьмидесятилетию — это произошло
через два года после появления первого тома «Собрания сочинений», великолепно
переведенного Р. Ф. К. Халлом.
412
В передовой статье первого номера подчеркивалась клиническая ориентация

журнала и его цель — знакомить с клиническим материалом, иллюстрирующим
подходы и метод работы аналитических психологов и содействующим их дальней-
шему развитию. Содержание журнала отвечало этим требованиям, но при этом
не исключались и другие направления исследований, а если это представляло опреде-
ленный научный интерес, то публиковались также статьи, в которых затрагивались
и менее важные темы. В этом первом издании нашли свое отражение также
основные научные интересы членов общества: первая статья представляла собой
антропологическую работу Джона Лайарда («Жертвоприношение в Маликуле»),
за которой следовали четыре статьи: «Архетипические темы при депрессии» Р. Ф. Гоб-
сона, «Функция контрпереноса» Роберта Муди, затем статья Л. Штейна («Оттал-
кивающая женщина») и, наконец, «Архетип отца» Эми Алленби. Главный раздел
журнала завершало «Краткое сообщение» Энтони Сторра («Заметки о кибернетике
и аналитической психологии»). В самом конце были опубликованы подробные
рецензии на первые четыре тома «Собрания сочинений» Юнга, а также на его труд
«Ответ Иову» (1952). Таким образом, благодаря изданию первого в мире журнала
аналитической психологии («Journal of Analytical Psychology») общество стало
новатором в этой области. Вскоре журнал получил международное признание, и с тех
пор его работа продвигалась наилучшим образом.
Здесь следует отметить еще одно начинание — в 1973 году была организована
«Библиотека аналитической психологии», серия книг, первые два тома которой
должны были представить научную работу Общества аналитической психологии.
Серия была оформлена в виде сборника отдельных статей, ранее опубликованных
в самых разных научных журналах. В дальнейшем предполагается, что каждый том
будет полностью написан одним автором.
ОТНОШЕНИЯ С ИНСТИТУТОМ К. Г. ЮНГА

Прежде чем изложить дальнейшие этапы развития Общества аналитической
психологии, важно показать отношения с Цюрихским институтом, основанным через
несколько лет после создания лондонского объединения. Многие члены Цюрихского
института были хорошо знакомы с Юнгом и при его жизни часто обращались к нему
за советами по поводу дальнейшего развития института. Вначале была надежда, что это
будет авторитетный центр, задающий ориентиры в области аналитической психологии.
К счастью — хотя можно было бы сказать и «к сожалению», — в отношении лондон-
ского общества из-за его иной направленности этого не произошло. В Цюрихе делался
акцент (по мнению некоторых аналитиков, чрезмерный) на культурных и воспита-
тельных аспектах юнгианской работы, и меньше внимания уделялось обучению,
применимому к клинической сфере. Попытки обсудить эти различия на конференциях
Международной ассоциации аналитической психологии особого успеха не имели,
и, без сомнения, потребуется еще какое-то время, прежде чем удастся достичь
взаимного сближения или компромисса. С другой стороны, необходимо признать, что
лондонское общество, преследуя свои собственные интересы, в недостаточной степени
уделяло внимание тем культурным и духовным аспектам психической сферы, которые
главным образом интересовали Юнга в последние годы жизни. Правда, он постоянно
утверждал, что опирается на клинические источники, и, если рассматривать ситуацию
с этих позиций, члены лондонского общества шли по его стопам. С практической точки
зрения трудно сказать, как можно устранить разрыв между дидактическими идеями
Юнга и обучением, которое проводится в Лондоне, тем более что это обучение хотели
растянуть, по меньшей мере, на четыре года. В настоящее время все идет к тому, что
члены лондонской школы, которым и в самом деле это нужно, будут постигать идеи
413
Юнга индивидуально, на что он, возможно, всегда сам надеялся, и есть сведения, что так
и происходит. Однако на пути формальной реализации подобных стремлений стоит
одна проблема, мимо которой нельзя пройти. Выражаясь научно, можно сказать так:
дисциплины, в которых получили признание представления Юнга, с тех пор далеко
продвинулись; поспевать за ними необычайно сложно, тем более, если аналитик,
помимо прочего, ежедневно в течение многих часов занимается практическим
анализом и психотерапией. То есть, говоря кратко, между представленными подходами
в принципе нет серьезных различий или противоречий, а существуют лишь разные
акценты.
АНАЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ПСИХОАНАЛИЗ

Работа тех психоаналитиков, которые ориентировались на идеи Мелани Кляйн,
привела к появлению теоретических взглядов, во многом близких воззрениям Юнга.
Они разрабатывали представления о существующих в фантазии детей имаго роди-
телей и бессознательных фантазиях, проигрываемых уже в первые месяцы жизни,
что во многом созвучно концепции архетипов, изложенной Юнгом в работе «Симво-
лы метаморфозы». Как я уже отмечал, эта концепция применялась к детству, причем
к его самым ранним стадиям. Как выяснилось, дискуссия на эту тему вполне может
быть продуктивной, а, с другой стороны, марафонские дебаты, происходившие
в прошлом, которые пытался продолжить Эдвард Гловер в своей книге «Фрейд или
Юнг» (Glover 1950), стали уже не нужны.
Уже несколько лет существует прекрасная трибуна для проведения подобных
дискуссий — медицинское отделение Британского психологического общества,
которое предоставляет все возможности для междисциплинарного обмена мнени-
ями психотерапевтов самых разных направлений. И у психоаналитиков тоже есть
потребность в подобном взаимодействии (в частности, здесь можно упомянуть
Джона Рикмана), однако встает вопрос: как это можно осуществить без особых
трений и чрезмерных эмоций. Пожалуй, споров, связанных с признанием и приори-
тетом, проще всего избежать в том случае, если обе стороны просто будут делиться
своими знаниями об общих проблемах, имеющих точки соприкосновения в обеих
дисциплинах. В качестве первой проблемы была выбрана тема «Архетипы и внутрен-
ние объекты», в рамках которой Паула Хайманн и Клиффорд Скотт говорили
о внутренних объектах, а Герхард Адлер и Майкл Фордхэм — об архетипах. Эта встре-
ча привела к весьма интересной дискуссии, в которой приняло участие большое число
специалистов. В 1959 году на подобном симпозиуме речь шла о совместном обсуж-
дении контрпереноса, причем на этот раз мнения участников с обеих сторон (Майкла
Фордхэма, Паулы Хайманн, Маргрет Литтл, Рут Штраус и Д. В. Винникотта), а также
мнения, высказывавшиеся из рядов публики, совпадали еще больше, чем прежде.
Материалы обоих симпозиумов были опубликованы в «Британском журнале меди-
цинской психологии» («British Journal of Medical Psychology»).
Еще одним видом деятельности медицинского отделения были выступления
с докладами отдельных его членов, а также организация симпозиумов в связи с семи-
десятилетием и восьмидесятилетием Юнга. При этом следует отметить, что участ-
ники обоих мероприятий проявили гораздо большую активность и большее понима-
ние поздних трудов Юнга, чем это можно было бы предположить, например, исходя
из исследовательских направлений объединения.
Едва ли подлежит сомнению огромное значение этих дискуссий как свидетельства
все более близких отношений между аналитической психологией и психоанализом.
Постепенно становилось ясным, что прежние границы между двумя дисциплинами
стираются, поскольку представители обеих школ стали мыслить по-новому.
414
СОВРЕМЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

В АНГЛИИ
Теперь остается показать, каким образом работа Общества аналитической

психологии воздействует на влиятельные общественные группы. Если при оценке
влияния Юнга отталкиваться от того, что можно услышать в ходе публичных
дискуссий по радио и телевидению, то использование таких понятий, как комплекс,
архетип, экстраверсия, интроверсия и даже Анима и Анимус, пожалуй, можно
считать наглядным свидетельством утверждения его идей, хотя это отнюдь не озна-
чает, что их правильно понимают. Поэтому, чтобы оценить, что было сделано в этом
смысле, необходимо рассмотреть и другие направления.
Психиатрия
Нельзя сказать, чтобы влияние на психиатрию было очень заметным. Правда,
среди председателей психотерапевтического отделения Королевской медико-психо-
логической ассоциации (в настоящее время — Королевский колледж психиатрии)
были также и аналитические психологи, а многие аналитики, работающие в общест-
венной службе здоровья и занимающиеся частной практикой, так сказать, незаметно
оказывают существенное влияние. В двух случаях это влияние более очевидно: во-
первых, в больнице в Напсбари, где группа психиатров, получивших аналитическое
образование (доктор Эдвардс, доктор Глэдстоун и доктор Скотт), внесла сущест-
венный вклад в лечение тяжелых психических расстройств; такое же заметное
влияние оказывает работающий в Манчестере профессор психиатрии Роберт Гобсон,
сторонник групповой терапии.
Необходимо сделать еще несколько замечаний по поводу работы Гобсона. Прежде
всего, удивляет тот факт, что аналитические психологи очень мало занимаются
исследовательской работой в области группового анализа и групповой терапии,
поскольку напрашивается мысль, что именно в этой области можно было бы особен-
но успешно применять представления об архетипах и коллективном бессозна-
тельном. Несомненно, подобное упущение в значительной степени объясняется
предубеждением самого Юнга, о чем Гобсон написал критическую статью еще
до публикации результатов своих исследований. Согласно его смелому и крайне
интересному тезису, взаимодействие членов группы происходит таким образом,
что группа в известной степени выступает как Самость, а отдельные члены группы —
как части этой Самости.
К сожалению, существует слишком мало публикаций о работе не так давно умершей
Хэрод Кейс; она практиковала групповой анализ, разработанный психоаналитиком
С. Г. Фоулксом. Кейс оказала значительное влияние на других аналитиков, в частности,
познакомив английских специалистов с таким методом работы, при котором с пациен-
том одновременно проводятся индивидуальное лечение и групповая терапия.
В сфере психотерапии существует головная организация, а именно Британская
ассоциация психотерапии, под эгидой которой проводится структурированное
в юнгианском духе обучение, организованное в первую очередь Мэрион Якоби.
Другая группа аналитиков, получивших образование в Цюрихе, совсем недавно вновь
создала свою собственную организацию. Айрин Чемперноу — член Общества
аналитической психологии — возглавляет небольшой терапевтический центр в Тен-
тоне, неподалеку от Бродвея (Уорчестер), созданный вместо центра в Уайтмиде
(который пришлось закрыть из-за недостатка средств), и многие пациенты, живущие
в этом районе, снова имеют возможность обращаться за терапевтической помощью.
415
Психология
Я уже отмечал, что Британское психологическое общество играло важную роль

в научных контактах между психоаналитиками и аналитическими психологами.
К этому я бы добавил, что некоторые председатели его медицинского отделения были
членами Общества аналитической психологии.
Как и следовало ожидать, большое влияние на психологов оказало учение о ти-
пах, которое можно верифицировать с помощью статистических методов, и, как из-
вестно, общепризнанный полемист Г. Ю. Айзенк, разрабатывая новую психо-
патологическую систему, обратился к концепции интроверсии и экстраверсии.
За исключением редких случаев, которым едва ли стоит придавать большое зна-
чение, в университетах аналитическая психология пока еще, к сожалению, долж-
ного признания не нашла.
Психоанализ
Многие идеи, которые были разработаны Юнгом, укоренились в психоанализе.
Пожалуй, из всех понятий наиболее сильное впечатление произвело понятие
Самости — во всяком случае, оно вошло в классическую психоаналитическую
литературу. Между истинной и ложной Самостью по Д. В. Винникотту, с одной
стороны, и Самостью и Персоной по Юнгу, с другой, существует лишь небольшое
различие. О сходстве представлений Кляйн с идеями Юнга уже говорилось, но при
этом я отнюдь не имею в виду, что это сходство объясняется влиянием Юнга. Точно
так же с определенной уверенностью можно сказать, что психоаналитические
представления о детском развитии включают в себя понятие индивидуации и другие
положения Юнга.
Философия и теология
Мною уже упоминалось такое крупное объединение, как Гильдия пасторской
психологии; она публикует регулярно выходящую серию книг, состоящих из неболь-
ших статей, и имеет широкий круг читателей. Полноты ради здесь следует также
назвать Оксфордское общество психологии и религии, созданное во время Второй
мировой войны Джоном Лайардом; однако после переезда в Корнуэлл это общество
вскоре прекратило свою работу.
Включение идей Юнга в теологию также привело к появлению обширной
литературы. Из многочисленных авторов следует упомянуть лишь патера Виктора
Уайта, римско-католического теолога, занявшего мужественную, искреннюю
и убедительную — чуткую и понимающую, но вместе с тем критическую — позицию,
а также, если говорить об англиканской церкви, Дэвида Кокса и его важную
исследовательскую работу «Юнг и Сен-Поль» (Cox 1959); получил известность также
Говард Филип, но уже благодаря своим критическим публикациям.
Конференции «Present Question»

Несколько лет назад Юнг и его единомышленники договорились проводить
ежегодные конференции, первая из которых состоялась в доме Ольги Фрёбе-
Каптейн в Мосции возле Асконы (см. статью Н. Киндлер, прим. 33). Эти эрано-
совские конференции посещали выдающиеся ученые, выступавшие с содер-
жательными докладами на соответствующие темы. В первые годы доминирующее
влияние на них оказывал Юнг, в значительной степени определявший духовную
416
атмосферу конференций. После смерти Юнга они продолжают проводиться и по-

ныне. Взяв за образец эти встречи, Хайнц Вестманн — член Общества анали-
тической психологии — в сотрудничестве с широко известным психотерапевтом
Грэхемом Хоувом и другими специалистами, такими, как Герберт Рид, органи-
зовал конференции «Present Question», ежегодно проводившиеся в Англии.
Первая из них состоялась в 1946 году, а последняя — в 1954. Они были похожи
на эраносовские конференции тем, что их участники, представители самых
разных научных дисциплин, выступали на строго оговоренную тему. С тех пор уже
не было достойных упоминания групп, которые следовали бы этой юнгианской
традиции.
Литература, искусство и историография

В области искусства и литературы влияние Юнга проявляется в произведениях
Дж. Б. Пристли, Герберта Рида и Кэтлин Рейн; с другой стороны, представления Юнга,
несомненно, составляют важный аспект эпохальных исследований Арнольда Дж.
Тойнби. И, наконец, насколько я знаю, труд Юнга, посвященный алхимии, получил
большое признание у всех тех, кто занимается этой исторической темой.
Мой тезис, отстаиваемый в этой статье, гласит: самые важные события в ана-
литической психологии происходили в результате образования Общества анали-
тической психологии. Благодаря многочисленным прекрасно подготовленным
аналитикам и психотерапевтам появилась возможность заниматься разработкой
как теоретических, так и практических вопросов аналитической психологии. После
того как исходные представления Юнга о генетической психологии нашли практи-
ческое применение, произошла переоценка прежних аналитических подходов,
в результате чего личной истории и жизненному пути пациента стало уделяться
гораздо больше внимания, чем прежде. Все это привело к необходимости изме-
нения техник, и теперь в центре внимания оказались перенос и контрперенос,
представляющие собой аспекты тех диалектических процессов, о которых говорил
Юнг. Вместе с тем, в исследовательской деятельности членов общества часто
игнорировались основные принципы юнгианской терапии, которые легли в основу
анализа сновидений и метода активного воображения. Нельзя сказать, что такой
подход принял столь резкие формы, как это может показаться на первый взгляд,
и, тем не менее, он вызвал острую критику со стороны других аналитиков. И на-
оборот, в классических методах стали больше учитываться особенности пси-
хической жизни, и похоже, что аналитики и психотерапевты уделяют все большее
внимание жизни пациента в целом, а не только отдельным ее фрагментам. Упрек
в односторонности, предъявляемый некоторым членам общества, в известной
степени обоснован, но, пожалуй, такая тенденция неизбежна, когда речь идет
об области знания, нуждающейся в еще более углубленном исследовании, которое,
впрочем, уже сейчас приносит свои плоды. С такой точки зрения любое иссле-
дование, в конечном счете, будет казаться односторонним; но при более внима-
тельном рассмотрении деятельности членов Общества аналитической психологии
можно увидеть, что они тщательно изучают идеи Юнга и применяют их в самых
разных научных дисциплинах.
417
COX, D.: Jung and Saint Paul. London: Longmans 1959 JUNG, C. G.: Collected Works of C. G. Jung, Vols. I-XVIII. London:
FORDHAM, M.: The Life of Childhood. London: Routledge and Routledge and Kegan Paul. Princeton: Princeton Universi-
Kegan Paul 1944. Deutsch: Vom Seelenleben des Kindes. ty Press. Deutsch: Gesammelte Werke: Ölten und Freiburg/
Zürich : Rascher 1948. Taschenbuch-Ausg. Reihe «Geist und Br.: Walter
Psyche», Bd. 2060. München: Kindler 1970 LAYARD, J.: Stone Men of Malekula. London: Chatto and Windus
Notes on the Transference (1957). In: New Developments 1942
in Analytical Psychology. London: Routledge and Kegan MOODY, R.: On the Function of Counter Transference. J. Ana-
Paul 1957 lytical Psychology, 1, 1955, 1
A Centre for Analytical Psychology. In: The Objective Psy- PHILIP, H. L.: Jung and the Problem of Evil. London: Barrie and
che. London: Routledge and Kegan Paul 1958 Rockliff 1958
Children as Individuals. London: Hodder and Stoughton PRINCE, St. Jung’s Psychology in Britain. In: M. Fordham (Ed.)
1969. Deutsch: Das Kind als Individuum. München: Rein- Contact with Jung. London: Tavistock 1963
hardt 1974 Symposium on «Archetypes and Internal Objects». Brit. J. Med.
GLOVER E.: Freud or Jung. London: Allen & Unwin 1950 Psychol. 22, 1949, 1-2
Guild Lectures. A series of pamphlets published by The Guild Symposium on Counter Transference. Brit. J. Med. Psychol., 1,
of Pastoral Psychology 1960, 33
HOBSON, R.: Group Dynamics and Analytical Psychology. J. Ana- WHITE, V.: God and the Unconscious. Harvill: Harvill Press 1952
lytical Psychology, 9, 1964, 1 WICKES, F. G.: The Inner World of Childhood (1927). New York:
Journal of Analytical Psychology. Published by The Society Appleton Century 21966. Deutsch: Analyse der Kinderseele.
of Analytical Psychology, London Stuttgart: Hoffmann 1931
418
УСИЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ
АНАЛИТИЧЕСКОЙ (КОМПЛЕКСНОЙ) ПСИХОЛОГИИ В США
Гарри А. Уилмер
Лет десять назад у меня сложилось впечатление, что юнгианская психология

вызывает все больший интерес у американской общественности, в средствах
массовой информации, у студентов университетов, начинающих психологов и психи-
атров, а также психиатров, работающих в клиниках и университетах, и что она
оказывает все большее влияние на жизнь американского общества. Особенно
очевидным это стало для меня, когда я преподавал в Медицинской школе при
Калифорнийском университете в Сан-Франциско и в Центре психического здоровья
при Техасском университете в Сан-Антонио.
В данной работе рассматриваются результаты анкетирования, цель которого
состояла в исследовании изменения отношения к идеям Юнга и его учеников
за прошедшие десять лет. При этом особое внимание уделялось взглядам преподава-
телей психиатрии.
Анкеты были подготовлены при содействии психологов и социологов и об-
рабатывались на компьютере. Руководителям психиатрических клиник, а также
профессорам психиатрии университетов (в данной работе они обозначены
понятием «преподаватели психиатрии») было роздано в общей сложности 357 ан-
кет. 48% респондентов вернули полностью заполненные анкеты. Кроме того, было
опрошено также 116 американских членов Международной ассоциации анали-
тической психологии (все официально признанные аналитики школы Юнга
состоят членами этой организации). Из них 44,8% вернули полностью запол-
ненные анкеты.
В области анализа существует разделение на «фрейдианцев», «юнгианцев»,
«адлерианцев» и т. д. Каждая из этих школ склонна претендовать на исклю-
чительную позицию и обожествлять основоположников своих направлений.
Американская психиатрия, открытая для самых разных влияний, а также общая
тенденция времени привели к тому, что подобного рода догматические подходы
становились все менее выраженными. Сам Юнг в 1946 году в письме своим
коллегам отмечал: «...Я могу только желать и надеяться, что никто не станет
“юнгианцем”... У меня нет готового и завершенного учения, и я не люблю “слепых
приверженцев”» (Jung 1972, 9).
В Соединенных Штатах Америки среди профессиональных групп, связанных
с оказанием психологической помощи людям, никогда не было по-настоящему
сильного юнгианского течения. Поэтому представляется маловероятным, чтобы
небольшая группа учеников Юнга могла оказать сколько-нибудь серьезное влияние
на американское общество. На 116 сторонников аналитической психологии юнгиан-
ского направления приходится 2046 психоаналитиков и психиатров, ориентирован-
ных на теорию Фрейда, которые входят в Американскую психоаналитическую
ассоциацию (см. статью У. Май в т. II). К ним можно добавить еще 850 членов
примыкающей к ней организации, а также 900 кандидатов в 23 учебных центрах
(Engel 1975).
419
МНЕНИЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ ПСИХИАТРИИ
В двух пятых всех учебных программ по психиатрии предусмотрено «изучение»

юнгианской психологии. Из субъективных описаний можно сделать вывод, что
спектр этого изучения весьма широк — от краткого изложения теории Юнга
в рамках курса истории психологии до негативных презентаций. Это неудивительно,
если учесть, каким образом нынешние преподаватели во время своего обучения
знакомились с теорией Юнга: они либо вообще ее не изучали, либо изучали лишь
в качестве исторической ссылки или в форме критических высказываний своих
преподавателей. В 21% центров клинической подготовки концепции Юнга учиты-
ваются при разборе историй болезни.
Преподавателям психиатрии был задан вопрос: «Как реагируют начинающие
психиатры, имеющие опыт работы с другими формами терапии и научными под-
ходами, сталкиваясь с аналитической психологией Юнга?» Средний ответ по 7-балль-
ной шкале составил 6,5, то есть приближался к оценке «очень позитивно». В отличие
от них средний ответ сторонников аналитической психологии составил по этой
шкале 4,0, что соответствует «нейтрально». Однако в данной анкете нет указаний
на то, как следует интерпретировать среднее значение шкалы; опрошенные могли
при этом придерживаться совершенно противоположных взглядов.
Преподавателей психиатрии попросили разделить на профессиональные группы
людей, которые готовы принять юнгианскую аналитическую психологию. При этом
получились следующие результаты:
1. Студенты, обучающиеся в психиатрических клиниках 23%
2. Психологи 20%
3. Психиатры 17%
4. Врачи 6%.
Преподавателей психиатрии также спросили, как они оценивают готовность
начинающих психиатров, психоаналитиков, начинающих и опытных психологов, врачей,
социальных работников и в целом общественности принять юнгианские идеи. Предлаг-
алось три ответа: 1) возросшая готовность принять, 2) никаких изменений, 3) снизив-
шаяся готовность принять. 28% указывали исключительно «никаких изменений» или
«возросшую готовность принять», 24% — «никаких изменений» или «снизившуюся
готовность принять», а 48% использовали все три возможных ответа. Это свидетельствует
о том, что позитивная и негативная оценки выражены практически одинаково. При этом
почти половина опрошенных констатирует, что в разных профессиональных группах
оценка юнгианских идей изменилась на противоположную.
Анкеты предоставляли также возможность для субъективного комментария.
Репрезентативные комментарии преподавателей психиатрии, которые констати-
ровали повышение интереса к юнгианской психологии, были следующими: «Почти
совсем не соприкасался с нею (во время обучения); из этого сделал вывод, что ее сле-
дует рассматривать как неполноценную». — «Во время моего обучения анализу
ее никогда не упоминали». — «Из-за недостаточной определенности идей Юнга
у моих студентов возникают сложности... Порой его религиозность кажется мне
прямо-таки назойливой. Однако с возрастом лично мне кажется, что его идеи
заслуживают большего внимания. Больше всего я ценю открытость Юнга восточным
воззрениям и его идею, что Оно и либидо нельзя рассматривать только как нечто
болезненное или имеющее сексуальную окраску, либо только в аспекте защиты».
«Меня обучали исключительно в духе идей Фрейда. И только позднее я обнаружил,
что представления Юнга заслуживают внимания и что их нельзя расценивать как
«еретические».
420
Усиление влияния аналитической (комплексной) психологии в США (Гарри А. Уилмер)
Ни «еретическая» позиция Юнга по отношению к Фрейду, ни противопостав-

ление психоаналитической и юнгианской теорий в анкетах не затрагивались,
поскольку я убежден, что эмоции, порождаемые этим спором, искажают взгляд
на вещи. Тот, кто хочет провести действительно научное сравнение двух глубинно-
психологических теорий, — а не просто окунуться в борьбу гигантов, — должен
прочесть книгу Лилиан Фрей-Рон (Frey-Rohn 1969).
Один из преподавателей психиатрии написал: «Во время моего обучения Юнг
никогда не упоминался как важная личность, однако я стал интересоваться им все
больше. Он всегда изображался как один из падших ангелов из ближайшего окруже-
ния Фрейда». Сторонники и функционеры психоаналитического движения до сих
пор все еще склонны к подобным предубеждениям (Rangell 1974), и все же получен-
ные нами ответы свидетельствуют о том, что значительное число преподавателей
психиатрии, более четверти из которых называют себя психоаналитиками, уделяют
все большее внимание Юнгу и его психологии.
Негативное отношение к юнгианской психологии постоянно описывалось
с помощью субъективных комментариев: «Я думаю, что Юнг — один из величайших
философов мира. К сожалению, он был вынужден маскироваться под эмпирика». —
«Во время нашего обучения психоанализу мы кое-что о нем слышали. Общее
впечатление: “Он был не от мира сего”». — «Для меня очень важно, что я сам теперь
хоть что-то прочел о Юнге, ибо дотоле я знал о нем в основном из статей и книг,
посвященных ему и его работе. Однако должен сказать, что это лишь дополнение
к моему академическому образованию, поскольку лично я не считаю, что его идеи
особо пригодны для практики. Но, к сожалению, у меня пока еще не было личного
контакта с юнгианскими терапевтами». — «Юнгианский анализ неэффективен.
Впрочем, есть определенные пациенты, для которых он, возможно, и подходит.
Это относится, скорее, к художественным натурам. Кроме того, он помогает обойти
стороной сексуальные и агрессивные импульсы, и с его помощью удается избежать
встречи с реальностью».
Раньше Юнга в основном обвиняли в симпатии к нацистам и в антисемитизме
(см. статью Г. Х. Вальзера в т. II). Мои собственные многолетние исследования
свидетельствуют о том, что эти обвинения беспочвенны. Однако подобного рода
упреки раздаются и поныне. Анализ анкет показал, что сегодня эта проблема уже
не столь важна. На эту тему есть в общей сложности лишь два сделанных мимоходом
замечания: «То, что он заискивал перед нацистами, вызывает у многих презрение
к Юнгу». Однако респондент добавляет, что сам он к Юнгу относится положительно.
Другой считает: «Отчасти оппозиция факультета по отношению к Юнгу основывается
на его антисемитизме. Но поскольку сам я не еврей, то могу быть, пожалуй, несколько
более объективным; я не думаю, что его можно охарактеризовать как антисемита».
ЛИЧНЫЙ КОНТАКТ С АНАЛИТИЧЕСКИМИ ПСИХОЛОГАМИ

Один преподаватель психиатрии написал: «Большинство студентов, обучающихся
психиатрии, испытывает основанную на предрассудках антипатию к юнгианскому
анализу... Если они случайно слышат доклад юнгианца, то удивляются его рацио-
нальности». Другой высказал такое мнение: «Содействовать признанию Юнга
равносильно завоеванию стратегически важной высоты. Я предполагаю, что при этом
определенную роль играют личные факторы. Я прочел многие труды Юнга, и мне
бы хотелось, чтобы среди нашего преподавательского персонала был хотя бы один
юнгианский аналитик».
Один преподаватель психиатрии, работающий в психоаналитическом центре,
написал: «Я всегда относился к юнгианским аналитикам и к их работе более
421
позитивно, чем к юнгианской теории». Другой прокомментировал: «В прошлом году

мои студенты попросили провести семинар по теории Юнга, но я не сумел найти ни
одного из его учеников и попытался сам усвоить необходимые для этого знания...
Я был удивлен, как много современных гуманистических тенденций было воспринято
Юнгом и как много его ценных научных выводов до сих пор не нашло признания.
Я был огорчен односторонностью моего образования и увидел ошибку в том, что раз-
ные психологические школы конкурируют между собой, пытаясь дезавуировать друг
друга... Теперь я спрашиваю себя, какие еще ценные идеи можно найти у Хорни,
Ранка, Адлера, Райха и т. д.»
Ни одна форма терапии и ни одна теория не защищены от искажений со стороны
тех людей, которые, оставаясь ее сторонниками, пытаются эту теорию развивать или
найти ей практическое применение. Любой психологический подход может оказать-
ся непродуктивным, если объявляется догмой. Существует бесчисленное множество
примеров того, как в силу своих личных недостатков психоаналитики пытаются
втиснуть в прокрустово ложе фрейдовскую теорию. С другой стороны, юнгианский
подход также может быть искажен сторонниками аналитической психологии,
ориентированными особенно «эзотерически». Похоже, Юнг это предвидел, когда
отмечал справедливость китайской поговорки о том, что хорошая медицина в плохих
руках может принести только вред.
Основываясь на своих психоаналитических публикациях, один известный препо-
даватель написал: «Весь наш преподавательский состав должен быть знаком с пред-
ставлениями различных аналитических дисциплин; всякое нежелание отойти
от догматических позиций приносит вред. Поэтому трудно сказать, кто из препо-
давателей фрейдианец, кто юнгианец или сторонник другой теории... В целом можно
наблюдать отход от догматических представлений. В последнее время все больше
людей, интересующихся анализом, знакомится с публикациями таких авторов,
как Юнг, Адлер и т. д., которые внесли столь большой вклад в наше понимание
психических проблем человека».
ВЫСКАЗЫВАНИЯ ПРИВЕРЖЕНЦЕВ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Сторонники аналитической психологии, когда их спрашивали о степени готов-
ности других людей принять отстаиваемые ими идеи, высказывались на удивление
оптимистично. Возможно, отчасти это объясняется тем, что психология Юнга
по сравнению с тем состоянием, когда она находилась в забвении, действительно
сумела пробудить интерес к себе. Так, например, юнгианские аналитики констати-
руют увеличение общественного интереса к теории Юнга за прошедшие десять лет
на 94%, а среди студентов — даже на 96%. С этим резко расходится мнение препо-
давателей психиатрии, которые указывают, что общественность восприимчива
к юнгианским идеям лишь на 20%.
Юнгианских аналитиков попросили оценить «помогающие профессии» по сте-
пени их готовности принять идеи Юнга за прошедшие десять лет.
Результат:
1. Священнослужители 89%
2. Психологи 76%
3. Студенты, изучающие психологию 72%
4. Представители социальных профессий 67%
5. Студенты/ассистенты в психиатрических клиниках 63%
6. Психиатры 57%
7. Психоаналитики 22%.
422
Если юнгианские аналитики высказали мнение, что среди американских психо-

аналитиков аналитической психологией интересовалось в общей сложности 22%,
то среди психоаналитиков, которые им лично знакомы, эта доля возросла до 35%.
Когда приверженцам Юнга был задан вопрос, какую тенденцию они отмечают
у представителей «помогающих профессий» — «возросшую», «остающуюся без изме-
нений» или «снизившуюся готовность к принятию», 50% из них отметили «возросшую
готовность к принятию» во всех категориях. И только один из опрошенных указал на
«снизившуюся готовность к принятию» во всех категориях. Он заявил, что возражает
против повсеместного включения аналитической психологии в программы обучения
психиатрии, потому что «анализ — это не медицинская дисциплина, не “метод
лечения”». Он высказал мнение, что «высокомерие американских аналитиков» пред-
ставляет собой серьезное препятствие для распространения аналитической психологии.
Затем он добавил: «Хотя ваша анкета адресована всем “американским аналитическим
психологам”, создается впечатление, что вас интересует в первую очередь медицинский
анализ. Не будет ли слишком невежливым, если я посоветую вам при разработке
следующих анкет обратиться за помощью к другу, возможно, “социальному психологу”,
который чуть лучше разбирается в тонких различиях?»
95% сторонников Юнга приветствовали более активное привлечение своих коллег
к программам обучения психиатрии. Только треть ответивших аналитических
психологов были членами Американской психиатрической ассоциации; 22% входили
в преподавательский состав медицинского факультета. Пять человек были профес-
сорами, четыре — докторами философии, один — доктором медицины и доктором
философии. Большинство сторонников Юнга не ратовали исключительно за индиви-
дуальную терапию. 80% ответивших приветствовали применение методов анали-
тической психологии в рамках групповой терапии; многие из них уже имели опыт
работы в этой области.
«Какие изменения в отношении академической психиатрии к методам аналити-
ческой психологии за прошедшие десять лет вы могли бы отметить?» Среднее
значение ответа на этот вопрос составило примерно 4,5 балла по 7-балльной шкале.
Причем «1» соответствовало «уменьшившейся», а «7» — «увеличившейся готовности
к принятию». В целом позитивная оценка возросла до 5,6 балла, когда испытуемых
попросили высказать свое мнение о развитии в ближайшие десять лет. Эти значения
свидетельствуют о том, что сторонники Юнга сумели повысить чувство собственной
значимости и усилить идентификацию со своей профессией; кроме того, они чувст-
вуют, что сегодня окружение расценивает их более позитивно.
В ответ на вопрос, в чем они видят наиболее важный вклад К. Г. Юнга в психо-
логию, они назвали, в первую очередь, концепцию коллективного бессознательного
(65%); на втором месте — анализ сновидений (7%). В качестве трех наиболее важных
работ, которые они могли бы порекомендовать студентам, обучающимся психиатрии,
для ознакомления с психологией Юнга, были названы: 1) «Два очерка по аналити-
ческой психологии» (1953); 2) «Воспоминания, сны, размышления» (1962); 3) «Чело-
век и его символы» (1968).
ПРЕПЯТСТВИЯ НА ПУТИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ

ЮНГИАНСКОЙ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ И ФАКТОРЫ,
СПОСОБСТВУЮЩИЕ УСИЛЕНИЮ ЕЕ ВЛИЯНИЯ
Порой необычайно ясные, а во многих местах сложные и трудные для прочтения
работы Юнга, отчасти не очень понятное, а, с другой стороны, необычайно глубокое
их содержание — все это стало причиной того, что многие считают его учение эзо-
терическим, не имеющим большого значения для практики. Его интерес к оккультизму,
423
мифологии и мистериям Востока, к алхимическим и другим эзотерическим сочине-

ниям стал причиной того, что многие отвергли его, обвинив в мистицизме. Насколько
поверхностны эти обвинения, доказывает замечание Юнга в послесловии к американ-
скому изданию «Тайны золотого цветка» (1929): «В наше время оккультизм пережил
настоящий ренессанс. Он едва не затмил свет западного сознания» (Jung 1962, 143).
В другом месте Юнг предостерегает от тенденции бездумно перенимать духовное
достояние Востока, слепо ему подражая.
Один преподаватель психиатрии написал: «Я полагаю, что влияние Юнга оказалось
не столь велико из-за того, что его имя слишком часто связывают (не важно, правильно
или нет) с мистицизмом и “оккультизмом”. Следовало бы гораздо больше обращаться
к работам Юнга, которые основываются на его опыте работы с психотическими
больными». Другой преподаватель высказал такое мнение: «Пожалуй, мистические
элементы у Юнга едва ли совместимы с эмпирической перспективой американской
психиатрии». А третий сказал: «Мне кажется, что влияние юнгианской психологии
в США не могло не остаться таким незначительным, потому что ее мистические
элементы полностью расходятся с механистически ориентированным мышлением
американцев. И все же в связи с все большим интересом молодых людей к переживаниям
в состоянии наркотического опьянения, к дальневосточным религиям и к измененному
состоянию сознания готовность к принятию идей Юнга, несомненно, растет. В настоя-
щее время студенты колледжа, не имеющие никакого отношения к психиатрии,
проявляют повышенный интерес к его теории. Наверняка некоторые из них когда-ни-
будь станут изучать психиатрию или окажут влияние на друзей, изучающих психиатрию,
благодаря чему юнгианские идеи будут абсорбироваться психиатрией».
Юнгианская психология стремится найти компромисс между противоречиями,
привести в гармонию внутренний и внешний мир. Она также показала, что интровер-
тированную установку ни в коем случае нельзя считать исходно патологической.
По этой причине теория Юнга всегда привлекала многих интровертированных
людей — людей, искавших спокойствия и понимания в субъективном, медитативном
и мифологическом мире идей. В результате они оказались в оппозиции к американ-
скому идеалу культуры, герои которого — экстравертированные, ориентированные
на объект и материалистические типы, пытающиеся решать проблемы с помощью
дедуктивного мышления и избравшие своим идолом умелых торговцев. Один юнгианец
выразил свое отношение следующим образом: «Важнейшая идея Юнга — идея
об индивидуальном мифе; если бы его не было, то все люди, которые когда-либо им
занимались, были бы настоящими юнгианцами... Я совсем не заинтересован в том,
чтобы обращать кого-либо в свою веру. Интересующиеся люди придут сами, а осталь-
ные — нет». Вполне возможно, что в связи с ростом влияния юнгианских идей
в Америке теорией Юнга стало интересоваться все больше экстравертированных
людей. Вероятно, благодаря этому изменится и «имидж» Юнга, что, на мой взгляд, было
бы очень хорошо.
Сторонников юнгианской психологии попросили назвать факторы, которые,
по их мнению, мешают дальнейшему распространению аналитической психологии.
Характерными ответами были такие: «сами юнгианцы»; «культ Юнга»; «она слишком
организованная, слишком евангелическая, слишком церковная, слишком уповающая
на веру»; «неумелое изложение юнгианских теорий», «интровертированные анали-
тики»; «курс теории Юнга сомнительного содержания, прочитанный в среде гуру.
Мой интерес имеет клиническую природу. “Юнг как искусство жизни”, на мой взгляд,
представляет серьезную опасность для всех, кто хочет помочь своим пациентам
эмансипироваться как индивид»; «наибольшее препятствие — “юнгианская пара-
нойя”, то есть теневая сторона нормального акцента на индивидуации как интровер-
тированного стиля жизни. Университеты открывают Юнга, но его теория слишком
424
бессистемна, что не устраивает рационально мыслящее руководство факультетов;

впрочем, в этом намечаются изменения».
Аналогичным образом были охарактеризованы элементы, способствующие
распространению юнгианской психологии: «Студенты и ассистенты, а также практи-
кующие психиатры признают юнгианскую психологию как отвечающую новому
стилю жизни и изменению форм сексуального поведения, которые сформировались
за прошедшие пять лет в нашем обществе». — «Юнг обращается к нашему времени».
В ответ на вопрос о наиболее важном вкладе Юнга одна женщина, юнгианский
аналитик, написала: «Это его представление о женщине как существе, обладающем
разнообразными способностями; его концепция развития психики, продолжаю-
щегося всю жизнь и приводящего к гармоничной целостности». Она также добавила,
что она и ее коллеги, работая в экзаменационной комиссии одного института, обычно
спрашивают абитуриентов, «что побудило их поступать сюда (большинство из них
до этого обучалось фрейдистскому анализу)» . Чаще всего в ответ звучало: «Контакт с
юнгианцами, прежде всего в клиническом окружении».
РЕЗЮМЕ
За прошедшие десять лет мы побывали на Луне и вернулись обратно; мы открыли
дверь в Пекин и пережили Вьетнам, Уотергейт и множество других жестоких и кро-
вавых событий. Но, главное, мы потеряли свое лицо, что, в конечном счете, может
принести нам огромную пользу, ибо мы скорректировали собственное предвзятое
представление о самих себе. Американцы все больше осознают свои теневые стороны,
а тени без света и субстанции не бывает. Но как индивиды мы должны научиться
принимать свои теневые стороны, а не просто проецировать их вовне на других
людей. Наша эпоха технических достижений и неудач требует, чтобы символическое
понимание духовных и душевных процессов считалось важнейшим требованием
человеческой жизни, а не некой эзотерической странностью. Юнгианская психология
внедряется в практику терапии страдающих людей — нормальных, невротических,
психотических, — и может стать решающим фактором выживания человечества.
Поскольку сторонники юнгианских идей, по меньшей мере, «одной ногой стоят
на почве психотерапии», в аналитической психологии достигается «здоровый баланс»,
и, следовательно, она может принести огромную пользу представителям всех без
исключения «помогающих профессий».
Возросшее за прошедшие десять лет влияние аналитической психологии Юнга
отражается в субъективных и объективных высказываниях опрошенных нами
руководителей психиатрических клиник, преподавателей психиатрии и аналити-
ческих психологов. Долгое время одностороннее предпочтение психоанализа
сочеталось со слепым недопониманием и дискредитацией юнгианских теорий.
Это неудивительно, потому что труды Юнга содержат много неясностей и сложных
гипотез. При этом необходимо также учитывать, что Юнг был высокообразован-
ным — в классическом европейском понимании — и начитанным человеком,
широкие интересы которого простирались от общих проблем цивилизации и куль-
туры до сравнительного религиоведения, философии, археологии, мифологии, а также
символических, оккультных и алхимических феноменов. Вместе с тем, он был
высокоодаренным психотерапевтом и аналитиком, то есть обладал также ярко
выраженными качествами практика.
Можно констатировать возрастающий интерес к юнгианской психологии среди
преподавателей с психоаналитическим образованием. К сожалению, экстравер-
тированные и абсолютизирующие логику умы, то есть люди Запада, ориенти-
рованные на технические и естественные науки, Юнга, скорее, отвергают, причем
425
психиатры не составляют в этом исключения. Практические терапевтические идеи

Юнга играли важную роль не только в его собственной жизни, но и внесли важный
вклад в развитие общей психотерапии; к ним, прежде всего, можно отнести его
представления о психозах, анализ сновидений и открытие коллективного бессозна-
тельного.
Без сомнения, представление о Юнге и его психологии было искажено окружав-
шей его аурой мистификации и религиозной отрешенности. И все же сегодня
психиатрия становится все более открытой. Когда, наконец, уляжется пыль, до сих
пор поднимаемая множеством более или менее курьезных «психотерапий», Юнг зай-
мет достойное место в ряду выдающихся ученых и будет признан как за свои
практические нововведения при лечении больных, так и за достигнутый с его
помощью прогресс в научном мышлении западного мира.
БЛАГОДАРНОСТИ
Анкеты были разработаны при содействии доктора Сандры Лаукс, занимавшейся
также их компьютерной обработкой. Кроме того, нам помогали доктор Расс Адамс,
доктор Гарри Мартин и доктор Сью Хоппе из Центра психического здоровья при
Техасском университете в Сан-Антонио.
ENGEL, G.: Psychoanalysis, alive and well at 80. JAMA, 231, 1975, Erinnerungen, Träume, Gedanken. Hg. von Aniela Jaffé.
579–582 Zürich: Rascher 1962. Englisch: Memories, Dreams, Reflec-
F REY-R OHN , L.: Von Freud zu Jung. Stuttgart: Rascher 1969. tions. Ed. by Aniela Jaffé. New York: Vintage Books 1963
Engl.: From Freud to Jung. New York: G. P. Putnam’s Sons (mit M.-L. von Franz, J. Henderson, J. Jacobi, A. Jaffé:) Der Men-
1974 sch und seine Symbole. Olten. Freiburg/Br.: Walter 1968. En-
JUNG, C. G.: Das Geheimnis der Goldenen Blüte. Ein chinesisches glisch: Man und His Symbols. New York: Doubleday Co. 1964
Lebensbuch, übersetzt und erläutert von R. Wilhelm mit Briefe in drei Bänden, hg. von Aniela Jaffé in Zusammenarbeit
einem europäischen Kommentar von C. G. Jung. München: mit Gerhard Adler. Olten, Freiburg/Br.: Walter. Bd. 1 (1906–
Dorn Verlag 1929. English: The Secret of the Golden Flower. 1945): 1972. Bd. II (1946–1955): 1972. Bd. III (1956–1961):
Translated by R. Wilhelm, commentary by C. G. Jung. New 1973. Englisch: C. G. Jung Letters. Vol. I. Edited by G. Adler and
York: Harcourt, Brace and World Inc. 1962. A. Jaffé. Princeton: Princeton University Press 1973, 405.
Two Essays on Analytical Psychology (1953). Cleveland: Me- RANGELL, L.: A psychoanalytic perspective leading currently to
ridian Books, World Publishing Co. Collected Works (en- the syndrome of the compromise of integrity. Intern. Journ.
glische Ausgabe): IX of Psychoanalysis, 55, 1974, 3-12
426
ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
Вольфганг Бланкенбург
Понятие «экзистенциальный анализ» многослойно. Оно означает: 1) попытку

онтологического обоснования психо(пато)логии и психотерапии, 2) связующее звено
между философской и медицинской (в частности, психиатрической) антропологией,
а также 3) разработку новых терапевтических подходов к лечению невротических
и психотических больных. Как и в остальных статьях этого тома, главный акцент
в данной статье будет сделан на значении экзистенциального анализа для психотера-
пии. Однако другие аспекты настолько тесно взаимосвязаны с этим, что полностью
исключить их попросту невозможно.
Экзистенциальный анализ часто рассматривают как самостоятельный психотера-
певтический метод, который применяется наряду с другими методами, например,
с психоанализом, или вместо них. Это не совсем правильно1. Скорее, можно говорить
о стремлении обосновать психотерапию (как и психо[пато]логию и психиатрию
в целом); однако это стремление привело не только к важным поправкам в теории,
но и к неизбежным выводам для психотерапевтической практики и, наконец,
к модификации ее техник. Однако в историческом плане экзистенциальный анализ
возник не из потребности в изменении психоаналитического метода, а из недоволь-
ства недостаточным теоретическим обоснованием психоанализа и прежде всего
психо(пато)логии и клинической психиатрии (Binswanger 1922, 1955, 1957a, Kuhn
1962, 1963, Blankenburg 1977).
Если психоанализ Фрейда возник в результате соприкосновения с определенными
болезненными явлениями или формами неврозов (в этой связи можно вспомнить
о случае Анны О., которая в 1880–1882 годах лечилась у Йозефа Брейера, и о после-
довавших за этим открытиях Фрейда), а затем постепенно распространился на самые
широкие области душевной жизни, то экзистенциальный анализ развивается
в противоположном направлении: он начинается с научно-теоретических рассуж-
дений и заканчивается попытками открыть новые — непосредственные — терапев-
тические подходы к лечению психических больных с их конкретной симптоматикой.
Промежуточное звено образует изменение методов познания и установки врача.
Следовательно, речь идет о пути, ведущем от теории к практике2.
С другой стороны, если учесть это обстоятельство, могут показаться странными
попытки представителей экзистенциального анализа понять человека, «не основы-
ваясь ни на какой теории», а также их высказывания, что речь идет, скорее, о том,
чтобы «изъять» человека как такового из различных систем понятий, теорий и при-
вычного мышления традиционной психиатрии, а также психоанализа (Binswanger
1955, 1957а). Это означает парадоксальное на первый взгляд требование разработки
теории, свободной от теории.
Как понимать это противоречие: потребность в теоретическом обосновании,
с одной стороны, и отвержение теоретических конструкций — с другой? Стремление
к методологической рефлексии, которое характеризует экзистенциальный анализ,
служит в первую очередь непредвзятой, непосредственной встрече с больным, то есть
с самого начала экзистенциальный анализ гораздо ближе к практике, чем это может
показаться на первый взгляд. Это мы рассмотрим в дальнейшем. Не менее сложно
429
ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ. Экзистенциальный анализ
понять, что экзистенциальный анализ обязан своим возникновением позитивному

принятию психоанализа и постоянной полемике с ним, но что наряду с этим он —
отвергая беспочвенное и негуманное в его теории3 — выступает в качестве критика
психоанализа. Чтобы прояснить не совсем понятные отношения между психоана-
лизом и экзистенциальным анализом, целесообразно вкратце показать их истори-
ческие взаимосвязи. И только после этого мы рассмотрим объективные отноше-
ния — сходства и различия — между двумя направлениями исследования и терапии.
ИСТОРИЯ
Экзистенциальный анализ возник в результате полемики психиатров, психо(па-
то)логов и терапевтов с экзистенциальным анализом Мартина Хайдеггера (1927)
и представляет собой не просто продолжение, а трансформацию онтологического
подхода в эмпирическую концепцию и метод4, ориентированный на понимание
конкретных жизненных процессов человека. Его основателем стал Л. Бинсвангер (1881
1966). Однако с самого начала он не был одинок в своей работе. До него и одновременно
с ним работал целый ряд других исследователей, которые пытались обогатить психиат-
рию и психологию (как и все частные науки о человеке) представлениями о «бытии
и времени». Среди них следует назвать А. Шторха, Х. Кунца, В. фон Бейера и др. И все же
это феноменологически-антропологическое направление исследования наиболее
последовательно развивалось Бинсвангером. Название «экзистенциальный анализ» оно
получило сравнительно поздно (в 1943 году) по инициативе швейцарского психиатра
Й. Вирша5. Позднее М. Босс, обратившись к проблематике отдельных наук и оспаривая
продуктивность разделения явлений на субъекты и объекты, попытался соотнести
экзистенциальный анализ с идеями Хайдеггера.
Если экзистенциальный анализ обязан своим теоретическим фундаментом
и научным обоснованием в первую очередь феноменологии Э. Гуссерля и экзистен-
циальному анализу М. Хайдеггера, то камнем преткновения для него все же всегда
оставался психоанализ. Насколько экзистенциальный анализ, с одной стороны, обязан
своим возникновением полемике с ним, и насколько сложно, с другой стороны,
ему было оставаться в этих рамках, показывает следующий исторический экскурс.
В июне 1906 года Бинсвангер поступил на работу в Цюрихскую университетскую
клинику «Бургхёльцли» в качестве помощника врача. Тогда это была единственная
университетская клиника, в которой вообще всерьез принимали и активно обсуж-
дали психоанализ. В то время Эйген Блейлер развивал там свою концепцию возникно-
вения шизофрении (Bleuler 1911). В этом же направлении работал и тогдашний
главный врач клиники К. Г. Юнг, у которого Бинсвангер защитил диссертацию на тему
«Психогальванический рефлекторный феномен», внесшую свой вклад в аналитически
ориентированные исследования ассоциаций Юнга. Психодинамический уклон имели
также клинические работы Г. В. Майера6. Непосредственным предшественником
Бинсвангера, работавшим в «Бургхёльцли», был известный психоаналитик Карл
Абрахам (см. статью И. Кремериуса в т. I). В феврале 1907 года К. Г. Юнг в сопровож-
дении своего ассистента Л. Бинсвангера впервые посетил в Вене Фрейда, с которым
он до этого только переписывался. После отъезда Юнга Бинсвангер остался в Вене
еще на неделю. Он не только участвовал во всех научных собраниях, но и вскоре уста-
новил дружеские отношения с Фрейдом, которые сохранялись вплоть до его (Фрей-
да) смерти; но это не мешало Бинсвангеру соблюдать критическую дистанцию. В ходе
психоаналитических семинаров в Вене он сразу обратил внимание на недостаток
психиатрических знаний у участников, а также незначительный интерес к философии
у самого Фрейда. В ответ на его замечание о том, что философия представляет собой
одну из самых приличных форм сублимации вытесненной сексуальности и не более
430
Экзистенциальный анализ (Вольфганг Бланкенбург)
того, Бинсвангер сразу же задал «встречный вопрос: “А что же в таком случае

представляет собой наука и, в частности, психоаналитическая психология”»? На это
Фрейд, явно несколько обескураженный, уклончиво ответил: «Психология, по край-
ней мере, приносит социальную пользу» (Binswanger 1956а, 23). Эта реплика показа-
тельна. Она проясняет не только отношение Бинсвангера к Фрейду, которое с самого
начала у него сложилось, но и отношение появившегося позднее экзистенциального
анализа к психоанализу: если уж ставить вопрос, то не только об объективированных
явлениях душевной жизни, но и о предпосылках возникновения этой формы научной
постановки вопроса. Закрытость ученого или аналитика связана не только с бессозна-
тельными мотивами проводимых им исследований или анализов, но и, пожалуй,
с непосредственными предпосылками его собственного мышления. В противопо-
ложность этому легко может возобладать некритичная наивность, которая редко
отличается от критически-аналитической позиции в отношении предмета исследо-
вания, хотя эти предпосылки также определяют этот предмет. Бинсвангеру было
суждено сыграть важную роль посредника в двояком смысле: первая роль касалась
отношений с клинической психиатрией. Он принадлежал к известной семье психиат-
ров, жил вместе с больными в частной лечебнице «Бельвью», которую возглавлял его
отец и в которой было принято, например, чтобы во время обеда семья врача сидела
за одним столом с больными. Этот приобретенный еще в раннем детстве опыт
наложил отпечаток на его непосредственное общение с психическими больными 7.
Его дядей был известный невролог и исследователь истерии О. Бинсвангер из Йены,
у которого он получил неврологическое образование после нескольких лет обучения
психиатрии в Цюрихе. Поэтому легко понять, что в противоположность скрытым
или явным притязаниям психоанализа абсолютизировать свои теории Бинсвангер
всегда отстаивал примат клинической психиатрии, в которую в качестве рабочего
инструмента он хотел включить и психоанализ: «Как в научном, так и в терапев-
тическом отношении психоанализ всегда означал для меня, так сказать, ветвь
психиатрии. Насколько мало я считаю кого-либо психиатром, если он ничего
не понимает в психоанализе, настолько же мало мне представляется, что психоанализ
зиждется на прочной научной основе, если он оставляет без внимания научные
достижения и проблемы клинической психиатрии» (там же, 32). Вторым моментом,
который Бинсвангер противопоставлял психоанализу, была основанная на философ-
ской саморефлексии гуманистическая традиция Запада. И в отношениях между нею
и психоанализом Бинсвангер также попытался взять на себя роль посредника.
Активный обмен мнениями между основателем психоанализа Зигмундом Фрей-
дом и основателем экзистенциального анализа Людвигом Бинсвангером продолжался
с 1907 по 1938 годы, то есть до смерти Фрейда. За это время они написали друг другу
более ста писем и открыток (см. статью М. Гротьяна «Переписка Фрейда» в т. I).
Бинсвангер часто навещал Фрейда, а Фрейд гостил у Бинсвангера в Швейцарии. Фрейд
ожидал многого, пожалуй, даже слишком многого, от отношений с Бинсвангером.
После того как в 1911 году к Бинсвангеру перешла от отца частная лечебница для
нервнобольных в Кройцлингене, Фрейд постоянно направлял к нему пациентов —
иногда лечившихся до этого у него самого — для стационарного психоаналитического
лечения. Среди них также имелись больные, случаи которых были описаны и опубли-
кованы и тем, и другим. Для Фрейда санаторий в Кройцлингене был чем-то вроде
первой психоаналитической частной клиники, хотя надежды, которые он возлагал
на эту лечебницу, в дальнейшем не оправдались в полной мере. После выхода
цюрихской группы во главе с К. Г. Юнгом из Международного психоаналитического
объединения, против чего сам Бинсвангер активно возражал, Фрейд предложил ему
возглавить швейцарскую секцию, которой тот уже в свое время руководил. Бинсван-
гер отказался. В более тесном сплочении представителей психоанализа он видел
431
необходимое, отчасти вынужденное из-за сопротивления со стороны универ-

ситетской психиатрии, но вместе с тем неудачное развитие, которое самому ему
не хотелось поддерживать. До конца своей жизни он считал себя «учеником»,
но не «приверженцем» Фрейда. Вместо того чтобы неукоснительно следовать за ним,
Бинсвангер с самого начала отстаивал свою точку зрения, в соответствии с которой
он стремился к самостоятельному, более свободному отношению к психоанализу.
Для него психоанализ не был учением, которое следовало перенимать, а всегда
оставался «жалом», заставлявшим его «все глубже погружаться в проблему челове-
ческого бытия и пытаться решать ее с помощью науки и философии» (Binswanger
1956а, 87-88). Критическое осмысление психоанализа стало для него, так же как
потом и для Х. Кунца (Kunz 1975), жизненной задачей, причем постепенно акцент
все более смещался в направлении принципиальной критики. Фрейд относился к это-
му спокойно. Несмотря на кардинальные расхождения во взглядах, они продолжали
оставаться друзьями. В отличие от отношений с другими учениками Фрейда,
проявившими самостоятельность (Адлера, Штекеля, Юнга), это не повлекло за собой
раскола или отчуждения. Помимо взаимной личной симпатии такой ход событий,
несомненно, объясняется и тем, что Фрейд с самого начала принял самостоятельность
позиции Бинсвангера, в чем-то близкой ему и вместе с тем отличавшейся от его
собственной. В 1923 году Фрейд написал Бинсвангеру: «Я был бы рад еще больше, если
бы Вы сохранили за собой ведущее положение в Швейцарии [то есть руководство
швейцарской секцией. — В. Б.] или если бы Ваша лечебница могла служить исключи-
тельно делу анализа. Однако в основе наших отношений лежат мотивы иного рода,
и они совершенно не зависят от подобных упреков» (Binswanger 1956а, 84).
В этот период сам Бинсвангер очень много работал в качестве психоаналитика
и публиковал психоаналитические статьи в ежегоднике, издававшемся Фрейдом8.
Поскольку Фрейд направлял к нему для продолжения лечения некоторых своих
пациентов, в переписке между ними происходил оживленный обмен мнениями
по общим терапевтическим проблемам. Бинсвангер видел в психоанализе новые
возможности познания и терапии, но не принимал его доктрину. Он неоднократно
описывал разные этапы своего соприкосновения с психоанализом9. В историческом
аспекте они изложены в работах Балли (Bally 1966), Карнельо (Cargnello 1961, 1968/
69), Куна (Kuhn 1963), Шренка (Schrenk 1967), Шпигельберга (Spiegelberg 1972) и др.
Разработку Бинсвангером собственной концепции, его отход от Фрейда и вместе
с тем предысторию экзистенциального анализа лучше всего можно проследить
на примере того, как складывалась судьба «Введения в проблемы общей психологии».
Этот труд, задуманный в 1912/1913 годах как систематизированный анализ отноше-
ний между естественными науками и психологией, с одной стороны, и психологии
и психоанализа — с другой, в основной своей части должен был содержать теорети-
ческое обоснование клинической психиатрии и психоанализа. Первая часть, посвя-
щенная Э. Блейлеру и Фрейду, появилась только в 1922 году10. В ней с позиций
Дильтея рассматриваются, прежде всего, научно-теоретические условия их деятель-
ности. Вторая часть, к великому огорчению Фрейда, так и не была издана. Причины
этого следует искать не столько во внешних обстоятельствах, связанных с повседнев-
ной практикой, сколько в объективных проблемах, с которыми столкнулся Бинсван-
гер, когда после углубленного изучения феноменологии Эдмунда Гуссерля (начиная
с 1916 года) он осознал естественнонаучную или объективистскую «твердолобость»,
как он это сам называл. Первое время пропасть между учением о бессознательном
и феноменологическим идеалом метода казалась почти непреодолимой. Решение
этой проблемы стало вырисовываться для Бинсвангера только в конце 20-х годов
в результате ознакомления с экзистенциальным анализом Хайдеггера (Heidegger
1927). Реализованная с помощью модифицированной феноменологии возможность
432
целостного понимания человеческого бытия с онтологических позиций как бытия

в мире, казалось, позволяла решить эту дилемму. То, что на первый взгляд могло
выглядеть как зависимость от соответствующих философских течений, при ближай-
шем рассмотрении оказалось объективным логическим следствием.
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ УСТАНОВКА
КАК ПРЕДПОСЫЛКА ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО АНАЛИЗА
Значение феноменологии Э. Гуссерля для экзистенциального анализа в разные
периоды его истории менялось, пока, наконец, конституциональный анализ транс-
цендентного сознания психотических больных, основанный на интерпретации
В Шиласи идей Гуссерля и разработанный Бинсвангером в его поздних работах
(Binswanger 1960a,b, 1963, 1965), не сделал экзистенциальный анализ, ориен-
тированный, главным образом, на представления Хайдеггера, чуть ли не устаревшим11.
В данном контексте мы ограничимся лишь кратким изложением принципов
феноменологического подхода, который сохраняется в экзистенциальном анализе.
В упрощенной до тезиса форме научный идеал феноменологии можно выразить
в виде парадоксально звучащей максимы о «теории, свободной от теории». Этот
научный идеал привел Бинсвангера к конфликту не только с редукционистскими
модельными представлениями традиционной клинической психиатрии, но и с такой
же редукционистской психоаналитической теорией. Понимание этого конфликта
позволяет также увидеть, что движет представителями различных феноменологи-
чески и антропологически ориентированных направлений в психопатологии и психо-
терапии. Экзистенциальный анализ — это не более чем попытка решить этот
конфликт, и он не претендует на то, чтобы быть истиной в последней инстанции.
Вышеупомянутое противоречие «теории, свободной от теории» становится
несколько более понятным, если учесть неоднозначность слова «теория». «Теория»
в значении естествознания и наук, ориентированных на него, обозначает систему
гипотез, которые можно проверить на основе опыта и с помощью эксперимента,
причем эти методы проверки в той или иной степени доказали свою надежность.
В рамках такой концепции реальности сущность «теории» состоит в том, что бла-
годаря ей явления (возможно, конкретизированные с помощью модельных представ-
лений, но сами по себе не конкретные) объясняются структурой условий, а внешняя
реальность трактуется как то, что ею обусловлено, или как эпифеномен. При этом
познание понимается как вÝдение, позволяющее человеку раскрыть констелляцию
условий и тем самым контролировать их; этому соответствует также «диагностика»
в медицине, ориентированной на естественные науки. То, к чему подобным образом
сводится внешнее, в иерархии структур бытия всегда помещается «глубже» (то есть
на ступень меньшей автономии), чем это соответствует картине явления (Blanken-
burg 1964b, 1971б 1975a, 1977), причем это делается не из-за произвола, обуслов-
ленного мировоззрением, а в силу внутренней необходимости такого подхода.
Это внешнее неизбежно сводится к «другому», а именно к «более низкой» конститу-
ции. Редукционизм — это неизбежное следствие всех наук, ориентированных
на анализ условий (ср. Giorgi 1970, 1975, Blankenburg 1975b), и его можно непос-
редственно вывести из присущего им методологически обоснованного понимания
теории (Heidegger 1954). Возможно, пришедшая вместе с кибернетикой структурная
теория приведет к изменению имплицитно содержащейся в ней онтологической
концепции реальности реального, но об этом говорить пока еще рано.
Вместе с тем существует и другое понятие «теории», которое восходит к греческому
значению слова υεωσια. В этом смысле теория означает «созерцание» как полную про-
тивоположность практике, позволяющей властвовать над всем сущим, мотивирующей
433
подход, который направлен на анализ условий, и определяющей техническое отношение

позитивистских наук к миру (Heidegger 1954). Лейтмотивом такого понимания теории
является максима Гёте: «Не надо ничего искать за феноменами; они сами — теория»,
и далее: «Главное, что нужно понять: все фактическое уже и есть теория»12. Это и есть
мотив — наряду с прочими — феноменологического исследования, который стал
основным и для экзистенциального анализа. Он предполагает познание, нацеленное
на постепенное раскрытие воззрения и теории, видения и понимания (Landgrebe 1959,
1963; Strasser 1964; Brand 1971; Blankenburg 1971), а также чувственного и смыслового.
Если не оставлять эту задачу не имеющим специальных знаний философам, а в качестве
мотива включить в эмпирические науки (в том числе в психологию и в психопатологию),
то тогда потребуется новое понятие «эмпирики» (Blankenburg 1975a).
Следовательно, феноменология не означает простого описания, в значении
которого иногда употребляют это слово представители естественных наук. Наиболее
употребительное по сей день определение понятия феноменологического — в про-
тивоположность простой ориентации на феноменальное — дается в работе Хайдег-
гера (Heidegger 1927, 28 etc.). То, что должно быть в феноменологии «феноменом», —
это не внешний аспект предмета, а прежде всего «логос». Таким образом, феноме-
нология, вопреки широко распространенному неверному мнению, ведет не к абсо-
лютизации поверхностного аспекта мира, а к радикализации принципа опыта.
Наглядной данностью должно быть не только то, что воспринимается с помощью
органов чувств; речь также идет о структурах, делающих воспринимаемый предмет
разумным и понятным. В конечном счете такая радикализация принципа опыта
сводится к постулату об изменении познавательной способности. Вместе с тем она
порождает скепсис в отношении всего, что нельзя сделать наглядным в первона-
чальном представлении. Этот подход ставит под сомнение любую научную тенден-
цию к выяснению скрытых причин того или иного явления и показывает ее относи-
тельность. Вместе с тем он также показывает относительность всех конструктов
и модельных представлений, с помощью которых обсуждаемый феномен объясня-
ется не как таковой, а с точки зрения того, что «за ним скрыто» и остается гипотети-
ческим. Но разве это не относится и к психоаналитической теории, если Фрейд
пишет: «По нашему мнению, воспринимаемые феномены должны отходить на зад-
ний план и уступать место всего лишь предполагаемым стремлениям» (XI, 62)?
И разве бессознательное — не такой конструкт? Этот вопрос неоднократно обсу-
ждался под влиянием феноменологической теории Гуссерля13. Несомненно, Фрейд
был прав, когда еще в 1917 году, обеспокоенный после прочтения предварительного
варианта труда Бинсвангера «Введение в проблемы общей психологии», написал ему:
«Как Вы поступите с бессознательным или, точнее, как Вы сможете обходиться без
бессознательного? Успокойте меня» (Binswanger 1956a, 77). Бессознательное
неизбежно становилось камнем преткновения для любого научного направления,
претендовавшего на феноменологическое объяснение своих основ и предпосылок.
Но это не означает, что феноменология должна отрицать бессознательное. И все же
имеется существенное различие в том, как оно объяснялось. Так, Бинсвангер
комментирует фрагмент из письма Фрейда: «Само собой разумеется, я никогда
“не обойдусь без бессознательного” ни в терапевтической практике, невозможной без
фрейдовского понимания бессознательного, ни в “теории”. Но после того как я обра-
тился к феноменологии и экзистенциальному анализу, проблема бессознательного
для меня изменилась, расширилась и углубилась, поскольку “бессознательное” все
меньше стало выступать лишь как противоположность “сознательному”, как до сих
пор — что обычно и происходит в случае таких простых противопоставлений — оно
в значительной мере определяется в психоанализе»14. Таким образом, имплицитная
критика психоанализа направлена не против достигаемого с его помощью расши-
434
рения сферы переживаний, а против узкого понятия сознания, которое Фрейд

заимствовал — хотя и наделяя его негативными характеристиками — из науки своего
времени. И все же феноменология, охватывающая сознательное и бессознательное,
стала возможной еще до Гуссерля благодаря экзистенциальному анализу Хайдеггера.
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНО-АНАЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ
Можно сказать, что обещанное Бинсвангером Фрейду еще до Первой мировой
войны теоретическое обоснование психоанализа (этой проблемой он занялся
в результате критического рассмотрения феноменологии Гуссерля, но затем оставил
ее) появилось — правда, в существенно измененном виде, то есть в форме «экзистен-
циального анализа — только после ознакомления с экзистенциально-аналитическими
идеями Хайдеггера15 («Бытие и время», Heidegger 1927). Одновременно благодаря
такому обоснованию предполагалось найти точки соприкосновения между психо-
анализом и клинической психиатрией.
Благодаря концепции «бытия» как бытия в мире достигается уровень рассмот-
рения, на котором различие между «сознательным» и «бессознательным», равно как
и пропасть между субъектом и объектом или между Я и не-Я ликвидируются (при
этом под «не-Я» понимается не только внешняя реальность, но и «Оно» и «Сверх-
Я» в психоанализе). Хайдеггер постоянно подчеркивал, что в работе «Бытие и время»
слово «сознание» отсутствует, в чем его упрекал верный картезианской традиции
Сартр (Sartre 1943, 128). В сущности, его онтологический подход заключался
в попытке устранить (характерное для всей современной истории культуры) про-
тивопоставление субъекта и объекта, того, что относится к сознанию, и того,
что к нему не относится. Соответственно, акцент в экзистенциальном анализе
делается на — сравнительно индифферентной по отношению к этим альтернати-
вам — открытости человека миру и самому себе, которая в поздних трудах Хайдеггера
(начиная с 1954 года), а также в произведениях Босса несколько претенциозно
называется «просветом бытия». Однако целостность видения, обеспечиваемая такой
индифферентностью, пропадает из-за нечеткости формулировок и опасности
догматических постулатов. При всех прочих различиях метода и цели здесь мы имеем
дело с эмпирическим описанием и объяснением структуры («патологических»)
способов «бытия», встречающихся в психотерапевтической практике, там —
с попыткой онтологического объяснения различных форм бытия с точки зрения
вопроса о смысле «бытия» в целом; этот подход связывает экзистенциальный анализ
с идеями Хайдеггера. Эту связь особенно подчеркивал Медард Босс, в значительной
степени отказавшийся от проведения четких различий между онтологией и индиви-
дуально-научным исследованием, тогда как Бинсвангер в ходе своего становления как
ученого все больше делал акцент на различиях16.
В чем же значение того, что вместо «психики» или «психического аппарата», рассмат-
риваемых в психоанализе, экзистенциальный анализ делает предметом своего изучения
«бытие»? Речь идет не о подмене терминов и не об игре слов, а о попытке с помощью
понятия «бытие» охарактеризовать другой уровень опыта (Blankenburg 1975b).
Первоначально Бинсвангер назвал свой подход «феноменологически-антрополо-
гическим». В дальнейшем он отказался от подобного описания, присущего также
целому ряду других направлений в психиатрии (Минковски, фон Гебзаттель, Штраус,
Цутт, Куленкампф и др.), и на то была следующая объективная причина: если
сущность человека должна стать непосредственным предметом описания, то ее нель-
зя определять заранее. Для описания нужна «трансантропологическая матрица»
(Blankenburg 1967). Если мы будем заранее рассматривать «человека» с каких-либо
позиций — как «психику», «организм», «дух», «Я», «персону», единство «души, тела
435
и духа» или как-то иначе, — то очень легко упустить из виду то, как, собственно говоря,
существует человек, как он живет. К человеку надо подходить не как к объекту
изучения, «у» которого можно выявить что-либо, а с точки зрения формы его бытия.
Для этого необходима открытость совершенно иного рода; открытость, которую
мы утратили как в повседневной жизни, так и в научном исследовании и в психотера-
пии, ориентированной на устоявшиеся модельные представления17.
Аспект переживания, в рамках которого проявляется «бытие», можно рассмат-
ривать как самое важное достижение экзистенциального анализа. Тем самым
он устраняет нивелирование, возникающее в результате проекции всего данного
на единственную плоскость простого наличия. При этом речь идет не о воспроиз-
ведении формальных дифференциаций в смысле аристотелевской логики, а об ожи-
влении и сенсибилизации опыта; «бытие» здесь становится темой не как нечто самое
общее, а как нечто весьма конкретное и непосредственное — не только предметом,
но и, по меньшей мере, также спектром данностей в реальном переживании.
Наличие этой чувствительности к нюансам «как», к нюансам переживания, которые,
в сущности, требуют соответствующих категориальных подходов, нельзя предпола-
гать заранее. Скорее, эта чувствительность в значительной мере подавлена и нужда-
ется в высвобождении. Рассуждения экзистенциальных аналитиков, кажущиеся
порой излишне теоретическими, направлены именно на помощь этому высвобож-
дению; увлечение этимологией вербальных значений также служит лишь раскрытию
первоначальных смысловых горизонтов и дифференциации экзистенциального
смысла сущего. Теоретические дискуссии о том, возможен или нет такой дифферен-
цированный опыт, излишни; на практике важно лишь то, в какой мере его можно
реализовать. Его проверка невозможна без последующей реализации, а эта реализа-
ция становится возможной благодаря интерпретационной работе. Достоверность
высказываний нельзя подтвердить экспериментальными доказательствами, о ней
можно судить только через показ, демонстрацию того, что прежде не было видно, и —
как и во всех герменевтических методах — на основании согласованности интерпре-
тации. Их познавательная ценность сегодня неправомерно оспаривается. Однако
и в самих герменевтических методах субъективные толкования, а также то, что мож-
но объективировать или верифицировать, различаются. Разве что проверка здесь иная
и в некотором смысле более сложная, чем в «точных науках», где возможна экспери-
ментальная верификация или фальсификация; вместо «точности» появляется
«строгость» (Heidegger 1927, Tellenbach 1975).
Понятием «есть, существует» обозначается нечто имеющееся в готовом виде, чему
как объекту не приписывается какой-либо субъективный смысл. Для экзистен-
циального анализа этот фиксируемый объект представляет собой лишь конечный
пункт явления, которое он трактует как понимаемое в глагольной форме «присут-
ствие». Речь идет о попытке другим способом, нежели Шеллинг (Schelling II, 12),
элиминировать или «растворить» в явлении бытие как «наличие», при этом внимание
сначала обращают на особую форму присутствия человека. То, что при этом
не затрагиваются и полностью игнорируются аспекты, «не относящиеся к бытию»,
относится к слабостям, которые экзистенциальный анализ унаследовал от Хайдег-
гера18. Правда, при психотерапии чистых психоневрозов эта слабость не имеет столь
большого значения, как при лечении психосоматических заболеваний, где проблема
человеческой телесности выступает на передний план более явно.
Для понимания экзистенциального анализа важно иметь четкое представление
о следующих значениях слова «быть»: 1) субъектном, 2) семантическом и 3) относя-
щемуся к присутствию в настоящем времени.
1. В первом случае следует вспомнить о гамлетовском «быть или не быть». Жесткое
разделение субъективного и объективного бытия следует трансцендировать в направ-
436
лении смысла «быть», который не зависит от этого разграничения. Учитывая

современную тенденцию к объективизации любой ценой, этот смысл, пожалуй,
проще достичь через рефлексию субъективного бытия, а не через новое понимание
объективности объекта. В принципе возможны оба пути. В конце концов, ключевые
слова В. фон Вайцзеккера о «введении субъекта в медицину» указывают в том же нап-
равлении. Речь идет о том, чтобы заново обрести внутренний аспект человеческого
бытия. Он был принесен в жертву объективности, поскольку объективность в смысле
универсальности оказалась смешанной с объективностью в смысле радикальной
конкретизации при исключении субъекта. Во внешнем аспекте, который изучают
физиология и науки о поведении, речь идет об интеграции; то же самое должно
касаться и внутреннего аспекта (ср. в этой связи Wyss 1973).
2. Не менее важно, чем субъектный характер, семантическое значение слова
«быть». Из этого понятия следует устранить все статичное. Оно обозначает событие,
то есть «со-бытие», то, в чем в данный момент находится человек и чем он живет.
Для человеческого бытия слово «быть» приобретает не только семантическое,
но и, кроме того, транзитивное значение. Человек как бытие «сам есть свое “присут-
ствие здесь”...19 он таков, каков он “здесь”» (Heidegger 1927, 132 133). Человеческое
бытие — это, так сказать, бытие самим собой и одновременно бытие своим миром20
в смысле тезиса Гегеля: «Индивидуальность есть их мир, как собственный» (Blanken-
burg 1962). В слове «быть» уже присутствует интенциональность21. То, что на первый
взгляд кажется произвольной игрой слов или насилием над языком, не имеет иной
цели, чем раскрыть первоначальное значение познаваемого.
3. «Быть здесь» («присутствовать») означает «настоящее время» в смысле
реальных событий. В противоположность этому при констатации чего-то уже
имеющегося в качестве временнóй формы глагола существует «прошлое». Однако
речь здесь не идет о выделении настоящего как одной из форм времени среди
прочих; точно так же бытие не означает конкретного местонахождения (при-
сутствия) или конкретного времени (настоящего), исключающего прошлое и буду-
щее. Речь, скорее, идет о пространстве и времени как процессе раскрытия бытия,
в противоположность которому в качестве, так сказать, конечных продуктов нужно
рассматривать фиксируемые определения пространства и времени предметного
сознания. Как и при вербализации бытия, речь также идет о «пространственном»
и «временнóм» в значении переходных глаголов, служащих обретению перво-
начального аспекта опыта.
В какой мере высказанные здесь постулаты могут быть поняты благодаря конкрет-
ным знаниям о выражаемых по-разному формах бытия, нельзя оценить сразу — это
можно сделать только после соответствующего систематического упражнения
познавательной способности. Поэтому было бы серьезным недоразумением, говоря
об экзистенциальном анализе, путать саморазвитие, выраженное посредством
вербализации пространства и времени, с односторонним акцентом на «здесь
и сейчас», то есть иметь в виду лишь так называемый анализ срезов. Подразумеваемое
здесь «присутствие» нельзя понять лучше, чем при исследовании всей биографии —
биографии как определенного проявления бытия, то есть при прослеживании того,
как на протяжении жизненного пути осуществляется или в той или иной степени
искажается «открытое бытие», «понимающее “прояснение” мира» (Босс) 22. Если «бы-
тие» акцентированно учитывается как «здесь и сейчас» человека, то это не происходит
при «затемнении» прошлого и будущего — именно тогда прошлое и будущее, словно
в фокусе, раскрываются в настоящем. Благодаря вопросу о (ставшем историческим,
но тем не менее в каждый момент по-новому формирующем) структурировании
пространства и времени этого бытия, история жизни пациента получает глубинное
измерение, имеющее огромное значение для психотерапии.
437
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ КАК ГЕРМЕНЕВТИКА ИСТОРИИ ЖИЗНИ
Отсюда проще всего прийти к пониманию экзистенциально-аналитического

подхода к истории жизни или болезни. Еще в 1927 году Бинсвангер разграничил
понятия функции жизни и внутренней истории жизни (Binswanger 1947, 50 etc.).
Он уточнил их в рецензии (Binswanger 1931) на книгу «Событие и переживание»
Э. Штрауса (Straus 1930). Идея «внутренней истории жизни» — возникшая в резуль-
тате более чем двадцатилетней психоаналитической практики — носила на себе
печать психоанализа, но в конечном счете психоаналитической трактовкой не огра-
ничилась. Эта идея получила развитие благодаря начавшемуся в это время изучению
Бинсвангером работ Хайдеггера, который — вслед за дискуссией между Дильтеем
и графом Йорком23 — по-новому поставил вопрос об историчности бытия. Сосущест-
вованию и последовательности «функций жизни» в «течении событий во времени»,
осмысляемом с естественнонаучных позиций, он противопоставил внутреннюю
смысловую взаимосвязь человека, исторически развивающегося в непрерывности
своей жизни и переживания. Вместо естественнонаучной взаимосвязи вводятся
не только контекст сознательной и, прежде всего, бессознательной мотивации,
воспоминаний, ассоциаций, комплексов, но и рамки, в которых в той или иной
степени генетически детерминированные последовательности переживания приоб-
ретают свой смысл: «Экзистенциальный анализ... рассматривает не прочность
структуры внутренней истории жизни, а прочность трансцендентальной структуры,
которая… лежит в основе всей психической структуры как условие ее возможности»
(Binswanger 1955, 304). Жизненно-историческая интерпретация «движения бытия»
(как позднее сформулировал Бинсвангер, присоединяясь к В. Шиласи) не раство-
ряется в генетических интерпретациях, которые дает психоанализ. Скорее, ей соот-
ветствует то, что В. фон Вайцзеккер (von Weizsäcker 1956) — правда, не столь четко
в методологическом отношении — разрабатывал под названием «биографика». Экзи-
стенциальный анализ не довольствуется поиском каузально-генетических или
финалистических объяснений определенных симптомов, способов поведения или
структур характера. Хотя такая психоаналитическая работа считается в нем легитим-
ной и в высшей степени необходимой, тем не менее экзистенциальный анализ,
помимо прочего, задается вопросом о том, что объединяет цепочку всего того,
что было обусловлено соматическими, психодинамическими и социодинамическими
факторами, в единство биографии, то есть, в конечном счете, вопросом о субъекте
бытия. Этот вопрос о субъекте бытия пока еще совершенно формально (с точки
зрения того, что значит «быть собой» в повседневной жизни, в противоположность
«точечному» субъекту гносеологической рефлексии) ставится в работе «Бытие
и время». В эмпирическом экзистенциальном анализе конкретных историй жизни
и болезни отдельных пациентов этот вопрос не получает четкого ответа, но подвер-
гается конкретной разработке, которая, пожалуй, относится к тому самому важному,
что мы можем взять для психотерапии в экзистенциально-аналитическом направ-
лении. Задатки и окружающая среда, то, что принесено с собой, и то, что случилось
(а также приобретено), методически рассматриваются не в отрыве друг от друга
и не в противопоставлении друг другу, а в их взаимосвязи с точки зрения образа
жизни, который выкристаллизовывается в ходе развития. Если при анализе условий
(методологически необходимом: гетерономная наука) конкретный человек (пациент)
вместе с его историей жизни и симптоматикой рассматривается как обусловленный
самыми разными факторами, в том числе бессознательными конфликтами, то в ре-
зультате экзистенциально-аналитического изучения биографии пациента в общих
чертах становится понятной его исторически развивающаяся форма существования.
Предварительное условие для этого — рефлексия методологических предпосылок,
438
связанных с изучением истории жизни. Без такой рефлексии научному сознанию едва
ли удастся достичь той открытости, благодаря которой может стать понятной
сущностная взаимосвязь биографии и вместе с тем биографическое значение
заболевания. И только благодаря этому открываются новые подходы к больному.
Это делает необходимым отмежевание от психоанализа, поскольку он имеет
генетически-детерминистскую направленность (Bräutigam 1960). Как минимум
на заре своего развития психоанализ чуть ли не исключительно занимался именно
тем, что выпадает из историчности человеческой жизни, то есть навязчивыми
повторениями, фиксациями и пробелами в биографии, или тем, что «целиком состоит
из повторений и копий более ранних, также инфантильных реакций»24 (Freud,
X, 316). Таким образом, он давал, скорее, негативную картину историчности челове-
ческой жизни и — как это обычно бывает — психоанализ стал в созданной им карти-
не человека носить отпечаток того, чем он, пусть и критически, занимался. То, что не-
историческое (то есть не относящееся к истории жизни человека, например,
невротические механизмы) также отображает в человеческой биографии истори-
ческое событие (в рамках «истории жизни» в широком смысле), в методическом
отношении оказалось недоступным исследованию. Правда, разработка психологии
Я в ходе дальнейшего развития психоанализа кое-что в трактовке Я изменила, но тем
не менее это Я в психоаналитической психологии остается инстанцией в рамках
определенных модельных представлений. Вопрос «кто?», относящийся к другому
методологическому уровню анализа бытия, ею не затрагивается.
Таким образом, экзистенциальный анализ отнюдь не аисторичен, как это порой
приходится слышать. Однако он показывает условность любого каузально-анали-
тического подхода и вместе с тем имплицитно содержащееся в этом подходе понятие
времени. Только в этом смысле форма бытия (которая возникает в процессе своего
исторического становления) принципиально совпадает «с выражением Ясперса
“поперек времени” (Ясперс)... и к этому “поперек времени” относится вопрос
“почему?”, который поднимает структура существования, более того, любой образ
бытия» (Sonnemann 1959). Это не имеет ничего общего со статистическим подходом,
но отнюдь не исключает каузально-генетической постановки вопроса; напротив,
экзистенциальный анализ «включает» ее, то есть в нем всегда тщательно учитываются
наряду с другими также и психосоциальные факторы.
В рамках экзистенциально-аналитического подхода разного рода патологическое
развитие, неврозы, личностные расстройства, а также психозы рассматриваются как
характерные изменения структуры, которая вырисовывается в человеческой жизни.
В них проигрываются различные предсознательные формы представлений о себе
самом и о мире, которые первое время выражаются пока еще без какого-либо
разграничения на «здоровое» и «больное». При этом отношения человека с миром
нужно понимать не как воздействие друг на друга, а как взаимоотношения контакт-
ности, контактирования и контакта, то есть как постоянную «беседу», которая
открывается при герменевтически-историологическом подходе. У этой беседы есть
собственная «грамматика», собственные тематические взаимосвязи. Ее история
относится к другому уровню действительности, по сравнению с тем, на который наце-
лен психоанализ со своими модельными представлениями. Психоанализ и экзистен-
циально-аналитическая герменевтика, хотя последняя и предполагает первый,
разными путями стремятся прояснить одно и то же — историю человеческой жизни.
Клиническая психопатология и психоанализ отличаются друг от друга, помимо
прочего, тем, что в первом случае акцент делается на формальных, а во втором —
на содержательных аспектах переживания. Своеобразие экзистенциально-аналити-
ческого подхода позволяет понять тематику и форму существования человеческой
жизни в их взаимосвязи. Основные понятия психоаналитического исследования,
439
такие, как «объектные отношения», «реальность» (принцип реальности), «Оно», «Я»,

«Сверх-Я» и т. д. не просто выступают как некие модельные представления, а словно
инородные элементы «вставляются» в открытый вопрос об историческом станов-
лении и построении специфического бытия в мире. При этом главный вопрос — это
вопрос о специфическом соединении составления и осуществления плана как основе
отдельных психических расстройств или ограничений.
Существует много неврозов, при которых столь глубокая постановка вопроса —
как с теоретической, так и с практической точек зрения — не представляется
необходимой. Речь идет о неврозах, при которых можно предположить как нечто
само разумеющееся наличие здорового ядра личности, но в любом случае такая
постановка вопроса способствует углублению понимания, как это, например, показал
Бинсвангер в анализе фобии каблука25. В трудных случаях, особенно при психозах,
едва ли будет правильно поступать иначе (Kuhn 1963).
ИСТОКИ ПСИХОЗОВ
Поэтому отнюдь не случайно, что экзистенциальный анализ — в противополож-
ность психоанализу — не уделял такого внимания неврозам, а пытался «проверить
себя на прочность» главным образом при работе с психозами. Шторх (Storch 1930,
1965), пожалуй, был первым, кто показал плодотворность экзистенциального
анализа Хайдеггера для разработки психопатологии шизофрении, в частности,
для понимания паранойяльного мира. Вместе с тем он был одним из первых клини-
ческих психиатров, которые, в большей степени принимая идеи Фрейда и Юнга,
углубили психопатологические исследования сравнением с психологией развития
и этнопсихологией (опередив в этом появившуюся позднее транскультурную
психиатрию). Поэтому понятно, что впоследствии наряду с «Бытием и временем»
особое значение приобрела рецензия Хайдеггера на 2 том «Философии символи-
ческих форм» Э. Кассирера (Cassirer 1925), в котором рассматривается отношение
первобытных людей к миру. За Шторхом последовал Кунц (Kunz 1931) с фундамен-
тальным методологическим исследованием «границ психопатологической интер-
претации бреда». В. фон Бейер (von Baeyer 1932) продемонстрировал плодо-
творность экзистенциально-аналитического подхода на примере анализа редко
встречающегося синдрома — единообразного бреда. Еще в 1930 году в работе «Сон
и существование» Бинсвангер, используя некоторые сновидения своих пациентов,
разработал методику и тем самым заложил фундамент для экзистенциально-
аналитического изучения сновидений (Binswanger I, 1947, 74 etc.). При этом
он опирался на широкомасштабные исторические исследования («Изменения в по-
нимании и толковании сновидений со времен древних греков», 1928). От этого ис-
следования можно провести линию к экзистенциально-аналитической теории сно-
видений, представленной Д. фон Усларом в его книге «Сон как мир» (von Uslar
1964), где он полемизирует в первую очередь с Боссом (Boss 1953). Анализ
«светскости» мира сновидений создал важную предпосылку для последующей
интерпретации бредовых идей. Наряду с временнãми и пространственными
аспектами существенное значение приобрела «материальность», то есть форма
соединения с миром в сновидении и при бреде. В этом отношении важные
импульсы Бинсвангер впоследствии получил от оригинального психоаналитика
и феноменолога Г. Башелара. После написания книги «Сон и существование»
и разработки концепции «Внутренней истории жизни» Бинсвангер посвятил себя
широкомасштабным исследованиям (1931–1935), в которых он, проводя кропот-
ливый феноменологический анализ скачки идей, пытался показать внутреннюю
сущность маниакального состояния. В конце жизни (Binswanger 1960b) он снова
440
обратился к этой теме — но теперь уже без использования экзистенциально-

аналитического подхода — в форме конституционального анализа сознания
маниакальных больных.
Помимо клинических работ Бинсвангер написал большой труд «Основные формы
и познание человеческого бытия» (Binswanger 1942, 1964). В известном смысле в нем
выполняются обещания, данные во «Введении в проблемы общей психологии»,
правда, в существенно измененной форме. Большое значение для психотерапии
имеют рассуждения о «дуальном модусе» и трактовка «любви» как формы сущест-
вования, комплементарной «заботы». Философскую критику и частичное обосно-
вание этой концепции (см. в этой связи Theunissen 1965, Blankenburg 1972a)
мы здесь рассматривать не будем. Ее значение для психотерапии было показано,
прежде всего, Э. Блюмом (Blum 1945). В определенном смысле в этой книге Бинсван-
гер идет дальше, чем в некоторых своих специализированных сочинениях. Она содер-
жит важные, не потерявшие и по сей день своей актуальности указания для разреше-
ния современных проблем социо- и семейной терапии, в которой исходят уже
не из конкретного пациента, а из понятия «между», то есть из того, что происходит
между партнерами по коммуникации и интеракции. Было бы серьезным недоразуме-
нием, рассматривая бытие и его проявления, иметь в виду лишь отдельного индивида:
«Между» и есть, собственно, то место, где развертывается бытие. Приведенные
в книге примеры прекрасно иллюстрируют феноменологический анализ и помогают
понять то, что происходит в процессе психотерапии. Однако представленные Блюмом
новые подходы не оказали достаточного влияния; одна из причин этого — перегру-
женность книги изложением западноевропейской гуманистической традиции.
С 1944 года начали выходить работы Бинсвангера, посвященные исследованию
шизофрении (1957b). Они существенно повлияли на развивавшуюся в 50-е годы
психотерапию психозов26 и нашли свое продолжение в работах Куна, Бланкен-
бурга, Прюттера, Бауэрсфельда, Шнайдера и др. Хефнер (Häfner 1961), особо
подчеркивавший проблемы, связанные с чувством вины и совестью, сделал
доступными для экзистенциально-аналитического понимания отдельные формы
психопатического развития, а также неврозы. Еще раньше Босс дал глубокую
экзистенциально-аналитическую интерпретацию сексуальных перверсий и пси-
хосоматических расстройств. Следующий его труд охватывает почти все области
психотерапии. Он и его ученик Кондрау27 по стилю и формулировкам все больше
приближались к Хайдеггеру, с которым Босс был в дружеских отношениях.
По мере того как ставились под сомнение границы между онтическими и онто-
логическими положениями, которые упорно отстаивал Бинсвангер (ср. рассуж-
дения на эту тему в работе Босса «Психоанализ и экзистенциальный анализ»,
1957), одновременно возникало также отчуждение от предметно-ориенти-
рованного эмпирического исследования. Выражением такого отхода стал круп-
ный труд «Основы медицины» (Boss 1971).
В данном контексте мы не будем подробно останавливаться на значении экзистен-
циального анализа для психиатрии. Он внес большой вклад в более дифференцирован-
ное и гуманное понимание психозов даже теми авторами, которые либо вообще
не цитируют экзистенциально-аналитически ориентированных работ, либо цитируют
их только критически. Под влиянием экзистенциального анализа обращение с психи-
ческими больными существенно изменилось. Это общее влияние выражается в на-
звании работы Кискера «Мысли о шизофреническом изменении как человеческой
возможности» (Kisker 1963). Сделать понятными формы изменения человеческого
бытия и показать их сущность — такова одна из задач фундаментального исследования,
которую пытается решить экзистенциальный анализ, закладывая теоретические
основы психопатологии и психотерапии.
441
События последних пятнадцати лет характеризуются тем, что ряд известных

экзистенциальных аналитиков обратился к социальной психиатрии (здесь можно
упомянуть Хефнера, Кискера, Куленкампфа, Боша, Вульффа, Бланкенбурга), то есть
к направлению, которое — вопреки иным неверным оценкам и непризнанию —
соответствует внутренней логике экзистенциального анализа. Ставший возможным
(и теоретически концептуализированный) благодаря ей более непосредственный
доступ к больному избавлен от модельных представлений клинической психиатрии,
исходно ориентированных на патологию, что позволяет наметить социо-терапевти-
ческие подходы. Так называемая «антипсихиатрия» (Лэйнг, Купер, Базалья, а также
близкие к ним Фодрейн и др.) тоже во многом базируется на идеях, которые ранее
были сформулированы в рамках экзистенциального анализа (правда, намного более
самокритично, а потому с гораздо меньшим публицистическим резонансом).
Нередко это направление упрекают в том, что оно далеко от практики, однако это
утверждение безосновательно; впечатление о том, что в нем преобладает теория,
сохраняется лишь до тех пор, пока не осознается возможность иных соотношений
между теорией и практикой, которые характеризуют экзистенциальный анализ
(Кискер, Зоннеманн и др.).
Наверное, можно спросить: не обречен ли все-таки экзистенциальный анализ —
вследствие феноменологической ориентации — на созерцательную позицию?
На такую созерцательную позицию, которой чуждо любое вмешательство в реальный
мир, приводящее к изменениям (не только de facto, но даже в мыслях)? Если терапию
понимать исключительно как форму вмешательства в каузально-генетическую
структуру условий, которую надо раскрыть, то этот упрек в известной степени
правомерен. В таком случае экзистенциальному анализу позволительно разве что
разъяснять вопрос «на основании чего?»; то есть разъяснять то, что в техниках
различных психотерапевтических школ, а также в соматически ориентированных
методах лечения почти никогда не вызывает проблем, что известно как нечто само
собой разумеющееся, не нуждающееся в специальном научном исследовании.
Экзистенциальный анализ исходит из следующего положения: к вопросу «На основа-
нии чего?» — по крайней мере, в психосоциальных областях медицины, если
не в терапии в целом, — отнюдь нельзя относиться как к чему-то непроблематичному
и абсолютно ясному, как это бывает не только в повседневной жизни, но и в меди-
цинских исследованиях. Кроме того, он ставит под сомнение «технику» как един-
ственный принцип действия в медицине; это сомнение нигде больше не бывает столь
оправданным, как там, где предметом обсуждения становится терапевтический
аспект «терапевтического инсайта» (Bräutigam 1961).
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНО-АНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕРАПИЯ
Путь от психоаналитической практики к экзистенциальному анализу проще,
короче и характеризуется менее острой конфронтацией, чем путь от психоанали-
тической теории к экзистенциальному анализу. Прежде всего речь здесь идет
не более чем о важных смещениях акцентов. В этом Бинсвангер и Босс, как бы ни
расходились они в остальном, были единодушны. Как ни парадоксально, но именно
«техника» и есть то, что связывает психоанализ с экзистенциальным анализом.
Прежде всего, Босс постоянно указывал на то, что безоценочное, свободно парящее
внимание, рекомендованное Фрейдом аналитику в качестве базисной установки,
во многих важных пунктах совпадает с экзистенциально-аналитической уста-
новкой28. Отказ аналитика от всякого самовольного вмешательства в долгий,
трудный процесс «вспоминания, повторения и переработки» (Freud 1914) можно
рассматривать как особую, приноровленную к отношениям между врачом и паци-
442
ентом epoché29. Речь идет о созерцательной открытости, однако ее ни в коем случае

нельзя отождествлять с пассивностью. Вместе с тем, психоанализ культивирует эту
позицию лишь в той мере, в какой она служит созданию своего рода проекционной
поверхности для получения, представления и переработки пациентом бессо-
знательного психического «материала». Аналитик покидает ее, как только начинает
интерпретировать, и прежде всего тогда, когда объясняет этот материал исходя
из функционального устройства психического «аппарата». В этом отношении
экзистенциальный анализ оказывается, так сказать, более выносливым. Он приме-
няет epoché также и ко всем привнесенным теориям и модельным представлениям,
которые аналитик использует в качестве инструментария, но на которых он сам
одновременно «фиксируется». Создается впечатление, что функция этих подчер-
кнуто механистических аспектов психоаналитических модельных представлений
состоит, помимо прочего, в том, чтобы дать аналитику опору в объективирующем,
технократическом сознании и тем самым не дать ему потеряться в открытости
человеческих взаимоотношений. Экзистенциальный анализ отказывается пре-
доставлять такую поддержку. В его консеквентности заложен более радикальный
самоанализ аналитика, где объектом рассмотрения становятся не только контр-
переносы аналитика, но и используемые конструкты, будь то повседневные
представления, с помощью которых донаучное сознание надеется постичь другого
человека, или технические модели, с помощью которых научное исследование,
в частности, психоанализ, пытается раскрыть психическую жизнь и сделать
ее управляемой. Это означает, что терапевт, работающий в рамках экзистен-
циально-аналитической теории, должен быть готов отказаться от своих теорети-
ческих конструктов и модельных представлений.
На практике это приводит к тому, что проработка прошлого, хотя и принимается
в расчет на всем протяжении терапии, но все же не выдвигается на первый план
в такой степени, как в классическом психоанализе. В связи с отказом от жесткой
схемы интерпретации, которая в первую очередь способна охватить генетические
детерминанты, большее значение приобретает связь нынешней ситуации, а также
прошлого с будущим. Это проявляется уже в подчеркивании в экзистенциальном
анализе категории возможного (Heidegger 1927, §§ 31, 53)30 как неотъемлемого
момента бытия. Бройтигам (Bräutigam 1961) включил эту экзистенциально-аналити-
ческую идею в теорию аналитической психотерапии и противопоставил преобладав-
шей до сих пор «генетически-детерминистской» установке установку, «открытую
настоящему». Это только один из примеров того, в какой степени экзистенциальный
анализ повлиял на психотерапию даже там, где она отнюдь не объявляет себя
«экзистенциально-аналитической». Впрочем, при антропологической направ-
ленности различных психотерапевтических течений после Второй мировой войны
речь не идет исключительно о воздействии экзистенциального анализа в узком
смысле — речь идет о гораздо более широком движении, которое в экзистенциально-
аналитических концепциях всего лишь нашло наиболее ясное и систематизирован-
ное в методологическом отношении оформление.
Различие между психоаналитической и экзистенциально-аналитической терапи-
ей проще всего показать на примере того значения, которое придается «переносу»
и «сопротивлению». Плодотворность модельных представлений, связанных с этими
двумя понятиями, экзистенциальным анализом не ставится под сомнение. Однако
он с особой настойчивостью показывает, что преобладание определенных рабочих
гипотез не может не оказывать влияния на отношение терапевта к пациенту.
Прежде всего экзистенциальный анализ обратил внимание на то, что такое
вторжение, связанное с добросовестным и полным использованием рабочих
гипотез, очень легко выходит за рамки поставленной цели и деформирует отно-
443
шения между врачом и пациентом. Это привело к тому, что наряду с механизмами
переноса больше внимания стало уделяться первоначальной (раскрывающей
будущее) встрече как важному моменту излечения. Поэтому мы никак не можем
согласиться с Кондрау (Condrau 1963), который считал, что «любовь, прояв-
ляющуюся при переносе, нельзя воспринимать иначе, как настоящее человеческое
отношение анализанда к аналитику». Такое утверждение было бы не менее
односторонним, чем противоположное утверждение. Акцент на «встрече» не дол-
жен конкурировать с аналитической моделью переноса. При этом речь идет
о совершенно разных вещах. В менее выраженной форме момент встречи учиты-
вается также и в психоанализе, например, когда особо подчеркивается значение
«рабочего союза» (как это делал в своих последних публикациях Гринсон). При
этом, однако, здесь не делается достаточного акцента на проспективном, раскры-
вающем будущее потенциале терапевтической встречи. С другой стороны, и чрез-
мерный акцент на нем тоже сомнителен — не только из-за субъективной опасности
сентиментального самовосхваления, но и с позиции пациента. Предложение
реальной встречи может быть воспринято им как замена естественных чело-
веческих отношений (а не как освобождение) за рамками искусственного терапев-
тического пространства; эта опасность должна учитываться не только в аспекте
диады врач пациент, но и в аспекте некоего «терапевтического сообщества»
в рамках социальной психиатрии.
Некоторые авторы также пытались свести различие между психоаналитической
и экзистенциально-аналитической терапией по Боссу к простой формуле: «Там,
где первая задает вопрос “почему?”, вторая спрашивает: “Почему не?”» Это — полеми-
чески заостренное упрощение, которое, однако, не так уж далеко от истины. Босс
(Boss 1971, 563) совершенно определенно признал, что этот вопрос является
«сердцевиной» его терапии. В целом, вера в освобождающую силу психотерапии
в смысле раскрепощающей «опережающей заботы» [vorspringende Fuersorge],
как это назвал Хайдеггер (Heidegger 1927, §26, 121–122, 263–264, 297), в экзистен-
циально-аналитически ориентированной психотерапии более велика. Последняя
рассматривает себя как новое обоснование сократовской майевтики, когда и психо-
терапевт также задается вопросом о собственном существовании.
Что касается техники и сеттинга, то экзистенциально-аналитическая терапия
по сравнению с психоанализом в меньшей степени определяется жесткими
правилами. И в ней тоже во многих случаях предпочтительным считается исполь-
зование кушетки. Это может оказаться уместным прежде всего при работе с па-
циентами, которые в остальном живут преимущественно «в вертикальном направ-
лении смысла» (Бинсвангер); «горизонталь» имеет для них помимо прочего
терапевтический символический смысл, на который прежде всего обращал внима-
ние Босс. Сопротивление использованию кушетки, как и любое сопротивление,
нужно тщательно исследовать с точки зрения того, в какой мере в его основе лежат
не только невротические, но и «аутозащитные» негативные чувства. Столь же
активно, как и против абсолютизации рабочих гипотез, экзистенциальный анализ
выступает также против жестко установленных техник. Его задача состоит в том,
чтобы дать больший простор фантазии терапевта, продуктивным мгновенным
инсайтам, то есть творческому началу в терапии.
444
1
Бинсвангер подчеркивает, что «экзистен- феминистка Берта Паппенгейм (Анна О.),
циальный анализ не может отвергать давно уже с которой после знаменательного (прокоммен-
доказавших свою пригодность психотерапев- тированного Фрейдом) лечения у Й. Брейера
тических методов...» (Binswanger 1955, 307), началась история психоанализа.
а Зоннеманн пишет: «Судя по нынешнему 8
«Попытка анализа одного случая истерии»,
статусу экзистенциального анализа в психоте- «Jb. f. psychoanalytische und psychopathologische
рапии, о нем следует говорить не столько как Forschungen», 1, 1911, 174 318. «Анализ истери-
о сформировавшемся методе, сколько как о кри- ческой фобии», там же, 3, 1911, 228 308. «Пси-
тическом регуляторе существующих методов. хоанализ и клиническая психиатрия», «Int.
Таким образом, он представляет собой нечто Zeitschr. f. ärztl. Psychoanalyse», 7, 1920, 137 165.
меньшее и вместе с тем нечто гораздо большее, Бинсвангер занимался также изучением психо-
нежели один из многочисленных “методов”...» динамических аспектов художественных образов.
(Sonnemann 1959, 609). В 1918 году он сделал доклад «О художественном
2
Эта характеристика может ввести в заблуж- изображении душевных состояний в одном
дение, если не учитывать радикально изменив- случае невроза навязчивости», см. автореферат в:
шегося соотношения теории и практики в экзи- «Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat.», 4, 1919, 381 382.
стенциальном анализе; в соответствии с этим 9
«Фрейд и клиническая психиатрия», «Schweiz.
«как раз строго теоретические ответы... ответы, Arch. Neurol. Psychiat.», 37, 1936. «Представление
которые опытному специалисту, имеющему Фрейда о человеке в свете антропологии» (доклад,
навык работы, якобы “вообще ничего не дают”, прочитанный в 1936 году). «Воспоминания о Зиг-
на самом деле являются практическими» мунде Фрейде» (1956). «Мой путь к Фрейду»
(Sonnemann 1959, 611); см. в этой связи после- в книге «Человек в психиатрии» (1957а) и в сбор-
дующие рассуждения о «теории». нике «Вклад Франкфуртской школы в социо-
3
Эти жестко звучащие формулировки не на- логию», 6, 1957.
правлены конкретно против психоаналити- 10
Этот труд начинается словами, которые
ческой теории, они направлены против любой стали определяющими для экзистенциального
теории, в которой некие модельные представ- анализа: «Данное сочинение возникло из стре-
ления, используемые на практике, обобщаются мления понять основы того, что психиатр вос-
без достаточной рефлексии ограниченности их принимает, обдумывает и делает в психоло-
специфического отношения к реальности и тем гическом и психотерапевтическом смысле
самым превращаются в сущностные опре- “у кровати больного”. В знак благодарности
деления. я посвящаю эту работу двум исследователям
4
Х. Кунц (Kunz 1949) охарактеризовал это как (в посвящении указывается: «Моим учителям
«продуктивное непонимание» экзистенциаль- Э. Блейлеру и З. Фрейду». — В. Б.), благодаря
ного анализа М. Хайдеггера. которым в последние два десятилетия значи-
5
По его личному сообщению и по словам тельно расширились и углубились психологи-
Р. Куна, это произошло в ходе дискуссии, ческие знания и радикально изменилось поведе-
возникшей после доклада Бинсвангера в Цю- ние психиатра. Однако само по себе это знание
рихе. Однако его сочинения носили экзистен- еще ничего не значит; то есть оно еще не обла-
циально-аналитический характер, начиная уже дает видением своих понятийных основ, своего
с работы «Сон и существование» (1930). Об ис- логоса. Поэтому мы должны, хотим мы этого
тории экзистенциально-аналитической пси- или нет, взять на себя “трудности понимания”».
хологии, психопатологии и психотерапии 11
Ср. работу К. П. Кискера «Феномено-
см. работы Р. Куна (Kuhn 1963), Неедлемана логический подход Людвига Бинсвангера»
(Needleman 1963), Каама (Kaam 1966), Кар- (Kisker 1962). Бинсвангер (Binswanger 1965)
нельо (Cargnello 1968), Бланкенбурга (Blanken- категорически отверг эту интерпретацию,
burg 1968), Шпигельберга (Spiegelberg 1972), указав на взаимное дополнение онтологически-
Мисиака и Секстона (Misiak, Sexton 1973), экзистенциально-аналитического обоснования
Татосьяна и Гудичелли (Tatossian, Giudicelli и феноменологического описания, или консти-
1973), а также Висса (Wyss 1976). туционального анализа.
6
Швейцарский психиатр, который, в част- 12
В работе «Максимы и рефлексии»; о сходст-
ности, ввел понятие кататимного (то есть ве и различиях феноменологии Гёте и феноме-
психодинамически обусловленного) бредо- нологии Гуссерля см. работы Й. Кёнига (König
образования. 1926), Бинсвангера (Binswanger 1942, 1964),
7
Как совсем недавно стало известно, там в ка- а также феноменологические исследования
честве пациентки находилась также известная Х. Шмитца.
445
13
Например, в позднее забракованной док- 18
Ср. в этой связи сомнения Э. Штрауса
торской диссертации Т. В. Адорно «Понятие (Straus 1963) в том, может ли работа Хайдеггера
бессознательного в трансцендентальном учении «Бытие и время» служить достаточной основой
о душе», где речь идет о «развенчании» этого для разработки психиатрической антропологии.
понятия (Собр. соч. I, 79 322, 1927). См. также 19
Игра слов в немецком языке: Dasein = бы-
работу Конрада (Conrad 1957). тие, существование, и sein “Da” = свое присут-
14
Продиктованную этим попытку примирить ствие здесь. — Примечание переводчика.
психологию сознания с психологией бессозна- 20
Было бы грубой ошибкой истолковывать это
тельного (идеей о более или менее сознательном так, будто экзистенциальный анализ в силу своей
бытии [Bewuβt-Sein] человека, причем «sein» базисной концепции непременно аисторичен
[быть] следует понимать как глагол, а «bewuβt» и неспособен адекватно учитывать отношение
[сознательный] — как прилагательное), пред- пациента к своему психозу, потому что, согласно
принял, интегрировав важные идеи экзи- его концепции, субъект в переносном смысле
стенциального анализа, А. Эй (Ey 1963, 1969). и «есть» психоз (Wulff 1972, 228). Понимание
См. в этой связи предисловие К. П. Кискера к не- бытия в «переносном» смысле означает как раз
мецкому переводу (1967). По поводу фило- не статичный способ рассмотрения, а подход,
софской феноменологической проблематики учитывающий динамические компоненты тех
см. работы Дрюэ (Drüe 1963, 1976), а также или иных отношений между человеком и ми-
Бартельса (Bartels 1976). ром. Экзистенциальный анализ активно зани-
15
Определенное сходство между психоанали- мался изучением биографических аспектов
зом и экзистенциальным анализом Хайдеггера возникновения психозов, благодаря чему стали
заключается в том, что в последнем речь также возможными психодинамическое понимание
идет об устранении «маскировки» и «лице- и вместе с тем разработка психотерапевтиче-
мерия». Можно прямо-таки говорить о тенден- ских подходов к психозам, что послужило
ции к разоблачению. Однако в экзистенциальном причиной (ошибочных) упреков в психологизме
анализе Хайдеггера все, «что скрыто... зама- со стороны его противников (Конрад и др.).
скировано или проявляется лишь “лицемерно”» Именно в экзистенциально-аналитической
(Heidegger, 1927), — это не то, что скрывается концепции уделялось особое внимание специ-
за феноменами, а, наоборот, то, что лежит на по- фическому, понимаемому с психодинамических
верхности, самое понятное, а потому из-за этой позиций отношению пациента к своему психо-
своей понятности не привлекающее к себе зу. Это, в свою очередь, повлияло на разработку
внимания. То, что лишено внимания под прикры- психопатологической теории (Вирш и др.)
тием само собой разумеющегося, — это не про- и подходов к психотерапии психозов; см. работы
сто «бытие» или «забытое бытие», а, в частности, Бенедетти, К. Мюллера, Винклера, Бистера, По-
«бытие, ведущее к смерти». Здесь, как и в психо- лена и др., которые, хотя и не относятся к экзи-
анализе, хотя и в совершенно ином направлении, стенциальным аналитикам, все же многим обя-
устранение тенденций к маскировке создает заны экзистециальному анализу.
предпосылки человеческого существования 21
С другой стороны — в рамках карте-
и вместе с тем известного самоотречения. зианского подхода к сознанию — в этом же на-
Сравнение идей Хайдеггера и Фрейда см. в ра- правлении следует Сартр (Sartre 1943), отстаи-
ботах Майнерца (Meinertz 1948), Хайсса (Heiss вающий концепцию «дорефлексивного cogito».
1949) и М. Бартельса (Bartels 1976). Здесь можно было бы провести параллель с «psy-
16
К существенному расхождению между chanalyse existentielle» (Sartre 1943, 643)
экзистенциально-аналитическими направ- (см. статью Г. Ланга в этом томе), к которому не
лениями Бинсвангера и Босса привели не толь- так давно присоединился А. Краус (Kraus 1975,
ко эти различные тенденции развития. Однако 27 etc.). На мой взгляд, критические замечания
в данной статье рассматриваются не столько Босса (Boss 1954, 51 etc.; 1971, 321 etc.) не объяс-
различия, сколько те общие моменты, которые няют в полной мере его отношений с экзистен-
присущи экзистенциальному анализу. циальным анализом. См. также работу А. де Ве-
17
Это означает «извлечь» человека из различ- ленса (de Waelhens 1972).
ных систем понятий, теорий и стереотипов 22
Присущая последователям Хайдеггера
мышления не только традиционной психиатрии вычурность терминов, порой граничащая с ма-
и психоанализа, но и донаучного обыденного нерностью («жаргон непосредственности»
сознания, о чем говорилось выше. Цель заключа- [Adorno 1965]), нередко раздражает читателя
ется в непосредственном осознании того, с чем тем, что он не понимает, что под этими тер-
мы сталкиваемся в общении с другими людьми. минами подразумевается. Но это не значит, что
Это невозможно без радикальной постановки выбор более простых, обыденных и, возможно,
вопроса о предпосылках нашего собственного более точных слов нежелателен. Утрата эла-
существования. стичности и простоты языка связана с тем,
446
что допредикативные формы речи проще Об экзистенциально-аналитической и феноме-

понять, чем абстрактные термины. Тем не ме- нологической интерпретации истерических
нее речевые формы должны оставаться в опре- неврозов см. работу Бланкенбурга (Blankenburg
деленных границах. В качестве замены можно 1974).
использовать образы и метафоры. Проблема 26
Бенедетти, К. Мюллер, Винклер, Бистер,
адекватного языкового выражения феноменоло- Полен.
гических представлений все еще ждет своего 27
Кондрау помимо прочего занимался также
удовлетворительного решения. изучением психосоматических расстройств
23
Переписка между В. Дильтеем и графом в области гинекологии (Condrau 1965а).
Йорком фон Вартенбургом, 1923; ср. «Бытие 28
Босс (Boss 1962а) заходит настолько далеко,
и время», §76 и 77. что выдвигает требование вести себя в психо-
24
Эта цитата, вводящая в заблуждение, часто терапевтической ситуации «еще более “по-
используется в том смысле, будто Фрейд излагает фрейдиански”», нежели Фрейд. Это вызвало
здесь свое собственное мнение. Однако речь резкую критику со стороны психоаналитиков
идет о стратегическом совете: при помощи (см. Г. Томе: «Зигмунд Фрейд — экзистен-
каких аргументов терапевт может защитить циальный аналитик?», 1958/59). Более общую
себя от «трансферентной любви» своих пациен- критику экзистенциально-аналитических эле-
ток. Тем не менее здесь также сформулирована ментов в психотерапии с учетом американского
характерная для психоанализа рабочая гипотеза, экзистенциального анализа можно найти в ра-
которая зачастую утрачивает характер рабочей боте Штирлина (Stierlin 1963). Босс говорит
гипотезы и налагает отпечаток на общую об идеале совершенно безоценочного рав-
установку аналитика. номерно парящего внимания ко всему, что воз-
25
Речь идет о случае одной молодой девушки, никает у пациента, без намерений интер-
в пятилетнем возрасте перенесшей приступ претировать или делать выводы. Любой сон,
страха и головокружения, когда она снимала любую мысль следует принимать в той форме,
коньки после катания и у нее отлетел каблук в какой они предстают. Однако при этом,
от ботинка. С тех пор девочкой овладевал непре- анализируя конкретный случай, Босс запутыва-
одолимый страх, когда она видела каблуки, ется в противоречиях (Kisker 1962, Blankeburg
которые, как ей казалось, шатались, или даже 1964b). В основе очевидных противоречий
когда речь просто заходила о каблуках. Бинсван- лежит недостаточное разграничение каузально-
гер (Binswanger 1909) представил подробный аналитического и сущностного генеза. Экзистен-
анализ этого случая в ежегоднике, издававшемся циальный анализ не вправе отказываться от
Фрейдом и Блейлером. Как выяснилось в ходе этого разграничения, если не хочет лишиться
лечения, за страхом расшатанных каблуков своей научной почвы. Хефнер (Häfner 1961)
скрывались фантазии о родах. Отказываясь говорил о фундаментально-онтологическом
усматривать в чрезмерной доэдиповой фикса- «непонимании эмпирико-научной задачи»;
ции на матери нечто окончательное, Бинсвангер в этом нельзя упрекнуть экзистенциальный
(Binswanger 1947, 205) подчеркивает, что в дан- анализ Бинсвангера.
ном представлении о мире доминирует катего- 29
См. в этой связи работу Бланкенбурга «Фе-
рия континуальности; оно сужается до этой номенологическая epoché и психопатология»
категории, из чего становится также понятным (Blankenburg 1974). На профессиональном
патогенное значение «неожиданности» события. феноменологическом языке «epoché» означает
Следует упомянуть, что в (неопубликованном) временный отказ от определенной установки
случае, проанализированном мною самим, в хо- и «заключение в скобки» доступной благодаря ей
де успешного аналитического лечения выяс- реальности с целью изучения того, каким обра-
нилось, что за (истерическим) страхом перед зом она для нас конституируется. Психоанализ
улитками также стояли фантазии о рождении «заключает в скобки» детерминацию психиче-
или родах во взаимосвязи с инцестуозной ских феноменов, постулированную естественны-
проблематикой. [В немецком разговорном ми науками, в пользу возможной детерминации
языке словом «Schnecke» (улитка) обозначают бессознательными мотивами. Экзистенциальный
женские половые органы. — Примечание анализ «заключает в скобки» (но «не выносит
переводчика.] Особое значение при возни- за скобки»!) — а потому и не отрицает —
кновении этих неврозов имеет представление детерминанты поведения, раскрываемые как
о мире, нацеленное на симбиоз (или контину- естественнонаучно, так и психоаналитически
альность и спаянность). Соответственно, в сов- (или с позиции теории научения), чтобы сделать
ременной психоаналитической литературе, очевидной структуру бытия и вместе с тем нечто
посвященной фобическим и истерическим необусловленное в существовании человека.
неврозам, особо подчеркивается роль доэди- С точки зрения Фрейда, естественнонаучно
повых (оральных) фиксаций (Bastiaans 1974). ориентированная психопатология недостаточно
447
верит в «несущую способность» мотивационных быть важны и интересны. И тем не менее к ху-
взаимосвязей; его же вера в эту способность дожественному произведению как таковому эти
привела к открытию силы и разнообразия детерминанты имеют лишь косвенное отноше-
бессознательной мотивации. С точки зрения ние и должны быть подчинены искусствовед-
экзистенциального анализа, психоанализ недо- ческому подходу. В этом смысле экзистен-
статочно верит в «несущую способность» фе- циальный анализ настаивает на том, чтобы
номенологически выявляемых взаимосвязанных рассматривать каждую конкретную биографию
структур в историческом развертывании бытия; или историю болезни, любое развитие бытия
он слишком рано покидает этот уровень, чтобы (индивида или общества) как «художественное
раскрыть бессознательные детерминанты в зна- произведение». Речь идет о жизненно-исто-
чении «механизмов». рическом подходе, для которого каждый факт
«Epoché» психоанализа состоит в том, чтобы не только чем-то детерминирован, но и, кроме
приниматьвсерьезмыслисовершеннонезависимо того, носит характер события, то есть одно-
от их отношения к реальности. «Epoché» экзи- временно остается необусловленным. «Худо-
стенциального анализа состоит в том, чтобы жественному произведению» соответствует
принимать всерьез структуры, обнаруживаемые «искусство врачевания» в строгом смысле,
в событиях жизни (равно как и в болезненных в арсенале которого должны быть разнообраз-
проявлениях), независимо от их каузальной ные методы (например, психоаналитический,
и мотивационнойдетерминации,которуюможно фармакологический, когнитивно-бихевиораль-
выявить в каждом частном случае. Экзистен- ный и т. д.), способные вмешиваться в констел-
циальный анализ — как и психоанализ — раскры- ляции условий, раскрываемые путем их анализа.
вает бессознательные мотивы и взаимосвязь Но сами по себе условия под действием этих
переживаний, но затем «заключает в скобки» методов не исчезают, не подчинены им и не
их значение в реальности, чтобы иметь возмож- тождественны им — они сохраняются на своем
ность прояснить их место в развертывании бытия собственном уровне реальности. Было бы не-
как целого, в его исторической структуре. верно щеголять требованием «терапии как
Для иллюстрации: с психоаналитических искусства». Опасности самовосхваления оче-
позиций поведение Гитлера и его жизненный видны. Но точно так же было бы заблуждением
путь во многом можно объяснить исходя из его и отказываться от этого требования как цели, к
отношения к матери (Stierlin 1975); однако при которой надо стремиться. Методологического
этом исторический контекст его жизни не сов- разъяснения этого представления о цели до сих
сем ясен. Точно так же психоаналитически пор пока еще не дано.
можно показать детерминанты возникновения 30
См., в частности, в этой связи работу Д. Висса
художественного произведения, которые могут (Wyss 1973).
ADORNO, Th.:. Jargon der Eigentlichkeit. Frankfurt/M.: Daseinsanalyse in der Kinderpsychiatrie. Z. f. Klin.
Suhrkamp 1965 Psychol. Psychother., 20, 1972, 348-456
Gesammelte Schriften. Frankfurt/M.: Suhrkamp BALLY, G.: Ludwig Binswangers Weg zu Freud. Sch-
1970 weiz. Z. f. Psychoanalyse und ihre Anwendungen,
B ACHELARD , G.: L’eau et les réves. Essai sur l’imagi- 25, 1966, 293-308
nation de la matière. Paris 1942 BARTELS, M.: Selbstbewußtsein und Unbewußtes. Stu-
L’air et les songes. Paris 1943 dien zu Freud und Heidegger. Berlin 1976
La dialectique de la durée. Paris: Presses Universit. BENEDETTI, G.: Die Welt des Schizophrenen und deren
de France 1950 psychotherapeutische Zugänglichkeit. Schweiz.
La Psychanalyse du feu. Paris 1938. Deutsch: Psy- med. Wochenschr., 84, 1954, 1029
choanalyse des Feuers. Stuttgart: Schwab 1959 Die Daseinsanalyse in der Sicht eines Psychiaters.
BAEYER, W. V.: Über konformen Wahn. Z. ges. Neurol. Jb. Psychol. Psychother. med. Anthropol., 11, 1962
Psychiat., 140, 1932, 198 a, 272-279
Zur Psychopathologie der endogenen Psychosen. Dialektische Begriffspaare in der Psychotherapie.
Nervenarzt, 24, 1953, 316-325 Jb. Psychol. Psychother., 9, 1962 b, 304-317
Der Begriff der Begegnung in der Psychiatrie. Ner- Der psychisch Leidende und seine Welt. Stuttgart:
venarzt, 26, 1955, 369 Hippokrates 1964
BAUERSFELD, K. H. Wahn, Welt, Geld. Daseinsanalyti- BERG, J. H. van den: The Phenomenological Approach
sche Studie einer chronischen paranoiden Schizo- to Psychiatry. Springfield 1955
phrenie. Bern, Stuttgart: Huber 1968 Different Existence. Pittsburgh 1972
448
BINSWANGER, L.: Versuch einer Hysterieanalyse. Jb. psy- nerhalb der Psychiatrie. Schweiz. Arch. Neurol.
choanal. psychopathol. Forschg., Bd. I. Leipzig, Psychiat., 19, 1962, 412-421
Wien: Deuticke 1909, 174-318 Persönlichkeitsstruktur, Dasein, Endogenität. Con-
Analyse einer hysterischen Phobie. Jb. psychoanal. fin. psychiat. (Basel), 7, 1964 a, 183-194
psychopathol. Forschg., Bd. III. Leipzig, Wien: Deu- Psychotherapie und Wesenserkenntnis. Zur dasein-
ticke 1911, 228-308 sanalytischen Psychotherapie der Schule von Boss.
Einführung in die Probleme der allgemeinen Psy- Jb. Psychol. Psychiat. med. Anthropol., 12, 1964 b,
chologie (1912/13). Berlin: Springer 1922 294-305
Traum und Existenz (1930) In: Ausgewählte Vor- Die Verselbständigung eines Themas zum Wahn.
träge und Aufsätze, Bd. I. Bern: Francke 1947 Jb. Psychol. Psychiat. med. Anthropol ,13, 1965,
Geschehnis und Erlebnis. Mschr. Psychiat. Neurol. 137-164
80, 1931, 243-273. Auch in: Ausgewählte Vorträge Die anthropologische und daseinsanalytische Sicht
und Aufsätze, Bd. II. Bern: Francke 1955 des Wahns. Stud. gen., 20, 1967, 639-650
Über Ideenflucht. Zürich 1933 Die daseinsanalytische Auffassung. Hippokrates,
Grundformen und Erkenntnis menschlichen Da- 39, 1968, 379-384
seins. Zürich: Niehans 1942. München: Reinhardt Der Verlust der natürlichen Selbstverständlichkeit.
1964 Ein Beitrag zur Psychopathologie symptomarmer
Ausgewählte Vorträge und Aufsätze. Bd. I. Bern: Schizophrenien. Stuttgart: Enke 1971
Francke 1947 The cognitive function of love. In: I. J. Smith, E. Eng
Henrik Ibsen und das Problem der Selbstrealisa- (Eds.): Phenomenology of Eros. Den Haag 1972 a
tion in der Kunst. Heidelberg: Lambert Schneider Grundsätzliches zur Konzeption einer anthropo-
1949 logischen Proportion. Z. f. Klin. Psychol. Psycho-
Sinn und Gehalt der sexuellen Perversionen. Re- ther., 20, 1972 b, 322-333
zension des gleichnamigen Buches von M. Boss. Identitätskrise im Traum. In: M. Pohlen, A. Trenkel
Psyche, 3, 1950, 881-909 (Hg.): Psychotherapie als Dialog. Stuttgart: Huber 1973
Ausgewählte Vorträge und Aufsätze, Bd. II. Bern: Hysterie in anthropologischer Sicht. Prax. Psy-
Francke 1955 Erinnerungen an Sigmund Freud. chother., 19, 1974, 262-273
Bern: Francke 19561 Wis heißt «Erfahrung»? In: A. Métraux, C. F. Gra-
Drei Formen mißglückten Daseins. Verstiegenheit, umann (Hg.): Versuche über Erfahrung. Bern, Stut-
Verschrobenheit, Manieriertheit. Tübingen. Nie- tgart, Wien 1975 a
meyer 1956 b Voraussetzungen der Projektionstheorie I. Confin.
Der Mensch in der Psychiatrie. Pfullingen: Neske Psychiat., 18, 1975 b, 207-220
1957 a Was heißt «Anthropologische» Psychiatrie? In:
Schizophrenie. Pfullingen: Neske 1957 b A. Kraus (Hg.): Leib und Geschichte. Brennpunkte
Daseinsanalyse, Psychiatrie, Schizophrenie. Schweiz. einer anthropologischen Psychiatrie. Schriften-
Arch. Neurol. Psychiat., 81, 1958 a, 1-8 reihe «Medizin im Wandel. Beiträge zu einer neu-
en Theorie der Medizin». Heidelberg 1977
Psychiatrisches Denken der Gegenwart in der
Schweiz. Jb. Psychol. Psychother., 6, 1958 b, 175-192 BLUM, E.: Daseinserkenntnis und Psychoanalyse. Mschr.
f. Psychiat. Neurol., 110, 1945, 47-67
Dank an Edmund Husserl. In: Phaenomenologica,
IV. Den Haag 1959 a Grundsätzliches zur psychotherapeutischen Situa-
tion. Psyche, 6, 1952, 536-556. Auch in: A. Sborowitz
Viktor v. Gebsattel. Jb. Psychol. Psychother., 6, (Hg.): Der leidende Mensch. Darmstadt 1960
1959 b, 305-316
Anthropologie und Psychoanalyse. Jb. Psychol.
Die Philosophie Wilhelm Szilasis und die Psychiat- Psychother. med. Anthropol., 15, 1967, 225-235
rische Forschung. In: H. Höfling (Hg.): Beiträge zur
Philosophie und Wissenschaft. München 1960 a Das Problem der Selbstverwirklichung in der psy-
choianalytischen Theorie und Praxis. In: Der Psy-
Melancholie und Manie. Phänomenologische Stu- chologe. Bern 1968.
die. Pfullingen: Neske 1960 b
BOSS M.: Sinn und Gehalt der sexuellen Perversionen.
Daseinsanalyse und Psychotherapie. Acta psy- Bern 1947. Tb.-Ausgabe: Reihe «Geist und Psyche»,
chother. et psychosomat., 8, 1960 c, 251-260 Bd. 2080. München: Kindler 1972
Über das Wahnproblem in phänomenologischer Beitrag zur daseinsanalytischen Fundierung psy-
Sicht. Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 91, 1963, 85 f chiatrischen Denkens. Schweiz. Arch. Neurol. Psy-
Wahn. Beitrag zu seiner phänomenologischen und chiat., 67, 1951, 15-19
daseinsanalytischen Erforschung. Pfullingen: Nes- Der Traum und seine Auslegung (1953) Reihe «Geist
ke 1965 und Psyche», Bd. 2137. München: Kindler 1974
Bister, W.: Symptomwandel bei Schizophrenen in Einführung in die psychosomatische Medizin. Bern
psychotherapeutischer Sicht. Stuttgart 1965 1954
BLANKENBURG , W.: Daseinsanalytische Studie über ei- Psychoanalyse und Daseinsanalytik. Stuttgart, Bern:
nen Fall von paranoider Schizophrenie. Schweiz. Huber 1957
Arch. Neurol. Psychiat., 81, I958, 9-105
Die Bedeutung der Daseinsanalyse für die psychoana-
Aus dem phänomenologischen Erfahrungsfeld in- lytische Praxis. Zschr. Psychosomat. Med., 7, 1961.
449
Daseinsanalytische Bemerkungen zu Freuds Vor- Aufbruch in die Freiheit. Medard Boss zum siebzig-
stellung des «Unbewußten». Zschr. Psychosomat. sten Geburtstag. Mit Bibliographie der Schriften
Med., 7 von Boss. Bern, Stuttgart, Wien 1973
Lebensangst, Schuldgefühle und psychotherapeu- CURRY, A. E.: Toward a Phenomenological Study of the
tische Befreiung. Bern, Stuttgart: Huber 1962 a Family. Ex. Psychiatry, 6, 1967, 35-44
The Conception of Man in Natural Science and in DAGENAIS, J. J.: Models of Man. The Hague: Nighoff 1972
Daseinsanalysis. Compreh. Psychiatry, 3, I962 b, DILTHEY, W.: Gesammelte Schriften. Berlin: Teubner
193-214 1913 ff
Grundriß der Medizin. Ansätze zu einer phäno- DÖRNER, K.: Interview und Exploration. Nervenarzt,
menologischen Physiologie, Psychologie, Patho- 37, 1966, 18-25
logie, Therapie und zu einer daseinsmäßigen
Präventiv-Medizin id. modernen Industriegese- DRÜE, H.: Edmund Husserls System der phänomeno-
llschaft. Bern, Stuttgart: Huber 1971 logischen Psychologie. Berlin 1963
Die Bedeutung der Daseinsanalyse für die Psychi- Philosophie aus dem Begriff. Hegels Persönlich-
atrie. Dargestellt aufgrund der Behandlung einer keitstheorie. Berlin 1976
schizophrenen Psychose. Therapeutische Um- EBTINGER, R.: A propos de «Melancholie und Manie»
schau/Revue Thérapeutique, 30, 1973, 5-11 de L. Binswanger et de «Melancholie» de H. Tellen-
BOSS, M., CONDRAU, G.: Die Daseinsanalyse in der Zür- bach. Evol. psych., 28, 1963, 327-364
cher Psychiatrie von heute. Schweiz. Arch. Neurol. EY, H. (Ed.): L’inconscient. Paris 1966
Neurochir. u. Psychiat., 2, 1973, 21-30 La conscience. Paris: Presses Universit. de France
BRÄUTIGAM W.: Genetisch-deterministische und prä- 21968. Deutsch: Das Bewußtsein. Berlin: de Gruy-
sentisch-offene Einstellung in der Psychotherapie. ter 1967
Jb. Psychol. Psychother., 8, 1960, 262 274 F AHRENBACH , H.: Heidegger und das Problem einer
Psychotherapie in anthropologischer Sicht. Stut- «philosophischen» Anthropologie. In: Durchbli-
tgart: Enke 1961 cke. M. Heidegger zum 80. Geburtstag. Frankfurt/
BRAND, G.: Die Lebenswelt. Eine Philosophie d. kon- M.: Klostermann 1970, 97-131
kreten Apriori. Berlin: De Gruyter 1971 FRANKL, V. E.: Grundriß der Existenzanalyse und Logo-
B ROEKMAN , J. M.: Phänomenologisches Denken in therapie. In: Handbuch der Neurosenlehre und
Philosophie und Psychiatrie. Confin. Psychiat., 8, Psychotherapie, III. München, Berlin 1959
1965, 1-165 Der Wille zum Sinn. Bern, Stuttgart, Wien 1972
B ROEKMAN , J. M., M ÜLLER -S UUR , H.: Psychiatrie und GADAMER, H.-G.: Wahrheit und Methode. Die Wissen-
Phänomenologie. Philos. Rundschau, 11, 1964, schaft von der Lebenswelt. Tübingen: Mohr 21965
161-170 GADAMER, H.-G., Vogler, P. (Hg.): Neue Anthropologie,
C ARGNELLO, D.: Dal Naturalismo psicoanalytico alla Bd. I-VII. Stuttgart 1972-1975
fenomenologia antropologica della Daseinsanaly- GEBSATTEL , V. F. v.: Prolegomena einer medizinischen
se; Da Freud a Binswanger. In: E. Castelli (Ed.): Anthropologie. Berlin, Göttingen, Heidelberg
Filosofia della Allienazione e Analisi Existenziale. 1954
Rom: Archivio di filosofia 1961
Psychokatharsis. Gedanken zu einer anthropolo-
Alteritá e Alienitá. Milano 1966. Stark umgearbe- gischen Psychotherapie. In: Handbuch der Neuro-
itete und erweiterte Neuauflage 1976 senlehre und Psychotherapie, Bd. III. München,
From Psychoanalytic Naturalism to Phenomeno- Berlin: Urban & Schwarzenberg 1959
logical Anthropology (Daseinsanalyse). The Hu- Imago hominis. Salzburg 1968. Schweinfurt: Neues
man Context, 1, 1968/69, 421-435 Forum 1964
CASTELLI, E. (Ed.): Filosofia della Allienazione e Analisi GIORGI, A.: Psychology as a Human Science. A pheno-
Existenziale. Rom: Archivio di filosofia 1961 menologically based approach. London: Harper
CHRISTIAN, P.: Medizinische und philosophische An- and Row 1970
thropologie. In: F. Büchner. (Hg.): Hb. Pathologie. Phenomenology and the foundations of Psycho-
Berlin, Heidelberg, New York: Springer 1963, logy. In: J. K. Cole, W. S. Arnold (Eds.): Nebraska
232–278 Symposium on motivation. Nebraska 1976
CONDRAU, G.: Angst und Schuld als Grundprobleme GREENSON, R. R.: The Technique and Practice of Psycho-
der Psychothérapie. Bern, Stuttgart: Huber 1962 analysis, Vol. I. New York 1967. Deutsch: Technik und
Daseinsanalytische Psychotherapie. Bern, Stut- Praxis der Psychoanalyse, Bd. I. Stuttgart 1973
tgart: Huber, 1963 GURWITSCH, A.: Studies in Phenomenology and Psy-
Psychosomatik der Frauenheilkunde. Bern, Stut- chology. Evanston 1966
tgart: Huber, 1965 a Das Bewußtseinsfeld. Berlin: De Gruyter 1974
Die Daseinsaanalyse von Medard Boss und ihre HÄFNER, H.: Psychopathen: Daseinsanalytische Unter-
Bedeutung für die Psychiatrie. Bern, Stuttgart: Hu- suchungen zur Struktur und Verlaufsgestalt von
ber 1965 b Psychopathien. Berlin, Göttingen, Heidelberg 1961
Einführung in die Psychotherapie. Olten, Freiburg/ HEIDEGGER, M.: Sein und Zeit. Halle 1927
Br.: Walter 1970. Neubearbeitete und erweiterte.
Tb.-Ausgabe. Reihe «Geist und Psyche», Bd. 2115. Besprechung von «Philosophie der symbolischen
München: Kindler 1974 Formen II. Das mythische Denken» von E. Cassir-
er. Deutsche Literaturzeitung, 5, 1928, 999-1111
450
Voträge und Aufsätze. Pfullingen 1954 Über magische und technische. Wahninhalte
Unterwegs zur Sprache. Pfullingen 1959 Mschr. Psychiat. Neurol., 123, 1952 a, 73-84
HEISS, R.: Psychologismus, Psychologie und Hermene- Daseinsanalytische Studie über die Bedeutung von
utik. In: C. Astrada u. a. (Hg.): Martin Heideggers Grenzen im Wahn. Mschr. Psychiat. Neurol., 124,
Einfluß auf die Wissenschaften. Bern 1949 1952 b, 354-383
H EUSCHER , J. E.: The paradox of commitment and Zur Daseinsanalyse der Anorexia mentalis II. Ner-
commitment to the paradox. Ex. Psychiatry, 6, venarzt, 24, 1953 a, 191-198
1967, 311-321 Zur Daseinsstruktur einer Neurose. Jb. Psychol.
HORST-OOSTERHOIS, C. VAN DER: Quelques idées rela- Psychother., 1, 1953 b, 207-222
tives à la structure du monde des psychotiques. Maskendeutungen im Rorschachschen Versuch.
Evol. psychiat., 26, 1961, 511-522 Basel 1944, 1954
HÖNIGSWALD, R. Philosophie und Psychiatrie. Arch. Der Mensch in der Zwiesprache des Kranken mit
Psychiat. Nervenkr., 87, 1929, 715-741 dem Arzt und das Problem der übertragung. Mschr.
HOFER, G.: Phänomen und Symptom. Nervenarzt, 25, Psychiat. Neurol., 1929, 1955, 189-206
1954, 342-348 Zum Problem der ganzheitlichen Betrachtung in
Der Mensch im Wahn. Bibl. Psychiatrica 136. Basel, der Medizin. Schweiz. Med. Jb., 1957, 53-63
New York: Karger 1968 Aus einer Psychotherapiestunde. In: H. Höfling
HUSSERL, E.: Logische Untersuchungen (1900-1901). (Hg.): Beiträge zu Philosophie und Wissenschaft.
Bd. l u. II. Halle 1922 W. Szilasi zum 70. Geburtstag. München 1960
Formale und transzendentale Logik. Halle 1929 Die Daseinsanalyse Ludwig Binswangers und das
Problem der Begründung der wissenschaftlichen
Erfahrung und Urteil. Hamburg 1948 Psychiatrie. Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 90,
Husserliana. Gesammelte Werke. Den Haag. Nij- 1962, 402-409
hoff 1950ff Daseinsanalyse und Psychiatrie. In: Psychiatrie der
JASPERS, K.: Allgemeine Psychopathologie (1913). Ber- Gegenwart, Bd. I/2. Berlin, Göttingen, Heidelberg
lin, Göttingen, Heidelberg 1948 1963, 853-902
Gesammelte Schriften zur Psychopathologie. Ber- Zur Daseinsanalyse depressiver Erkrankungen.
lin, Göttingen, Heidelberg: Springer 1963 Vortrag in Münsterlingen 1965 a
K AAM, A. VAN: Art of Existential Counceling. Wilkes Daseinsanalytische Aspekte der Psychotherapie.
Barre, Pa.: Dimension Press 1966 Vortrag bei der ersten Tagung der Schweiz. Ges.
Existential foundations of Psychology. Pittsburgh: der Psychotherapeuten für Kinder und Jugendli-
Duquesne University Press 1966 che in Zürich am 3. 4. 1965 b
KISKER, K. P.: Der Erlebniswandel des Schizophrenen. Die aktuelle Bedeutung des Werkes von Ludwig
Berlin, Göttingen, Heidelberg: Springer 1960 Binswanger. Z. f. Klin. Psychol. Psychother., 20,
1972, 311-321
Gedanken zur schizophrenen Wandlung als einer
menschlichen Möglichkeit. In: E. Wiesenhütter Daseinsanalyse. In: C. Müller (Hg.): Lexikon der
(Hg.): Werden und Handeln. Stuttgart 1963 Psychiatrie. Berlin, Heidelberg, New York 1973,
78-91
Besprechung von «Die Daseinsanalvse von Me-
dard Boss und ihre Bedeutung für die Psychiatrie» KUNZ, H.: Die Grenze der psychopathologischen Wahn-
von G. Condrau. Nervenarzt, 37, 1967, 179 interpretation. Z. ges. Neurol. Psychiat., 135, 1931,
671-715
K ORGER, E. M., POLLAK, P.: Der geistesgeschichtliche
Ort der Existenzanalyse. Handbuch der Psycho- Die anthropologische Betrachtungsweise in der
therapie und Neurosenlehre, Bd. II. München, Ber- Psychopathologie. Z. ges Neurol. Psychiat., 172,
lin 1959 1941, 145-180
K RONFELD , A.: über die psychologischen Theorien Zur Theorie der Perversion. Mschr. Psychiat. Neu-
Freuds und verwandte Anschauungen. Leipzig rol., 105, 1942, 1-103
1912 Die anthropologische Bedeutung der Phantasic.
Das Wesen der psychiatrischen Erkenntnis. Berlin Erschienen als
1920 Supplementa 3 u. 4 zum Schweiz. Philos. Jb., Basel
Die Psychologie in der Psychiatrie. Berlin 1927 1946
KRUSE, L. Räumliche Umwelt. Die Phänomenologie Die Bedeutung der Daseinsanalytik Martin Hei-
des räumlichen Verhaltens als Bertrag zu einer deggers für die Psychologie und die philosophi-
psychologischen Umwelttheorie. Berlin: De Gruy- sche Anthropologie (1949). In: Die Psychologie
ter 1974 des 20. Jahrhunderts, Bd. I. Zürich: Kindler 1976,
446-460
KUHN, R.: Daseinsanalyse eines Falles von Schizophre-
nie. Mschr. Psychiat., Neurol., 112, 1946, 233-257 Zur wissenschaftlichen Problematik der Psycho-
analyse. Stud. gen., 3, 1950, 308-316
Daseinsanalyse im psychotherapeutischen Ge-
spräch. Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 67, 1951 Die latente Anthropologie der Psychoanalyse.
a, 52-60 Schweiz. Z. Psychol., 15, 1956, 84-102
Zur Daseinsanalyse der Anorexia mentalis I. Ner- Über den Sinn und die Grenzen des psychologis-
venarzt, 22, 1951 b, 11-13 chen Erkennens. Stuttgart: Klett 1957. Teilabdruck
in: Die Psychologie des 20. Jahrhunderts, Bd. I.
451
Votum bei der 134. Versammlung der Schweiz. Die wiedergefundene Sprache. In: Mehrdimensio-
Ges. für Psychiatrie 1961. Schweiz. Arch. Neurol. nale Diagnostik und Therapie. Festschr. f. E. Kret-
Psychiat., 90, 1962 a, 436 bis 437 schmer. Stuttgart 1958
Die eine Welt und die Weisen des In-der-Welt- Gesprengte Fesseln der Psychose. München: Rein-
Seins. Psyche 16, 58-80, 142-159, 221-239 usw. In- hardt 1968
sgesamt 7 Beiträge 1962/1963
PÖGGLER, O.: Existenziale Anthropologie. In: Aufriß
Über vitale und intentionale Bedeutungsinhalte. einer philosophischen Anthropologie. Festschr. f.
In: Conditio Humana. Berlin, Heidelberg, New M. Müller. Freiburg, München 1966
York 1966
POHLEN, M.: Schizophrene Psychosen. Ein Beitrag zur
Die Erweiterung des Menschenbildes in der Psy- Strukturlehre des Ichs. Bern, Stuttgart 1969
choanalyse Sigmund Freuds. In: H.–G. Gadamer, P.
PRÜTTER, K.: Der Zugang zum Schizophrenen auf Grund
Vogler (Hg.): Neue Anthropologie, Bd. VI. Stuttgart
phänomenologisch-daseinsanalytische Erfahrung.
1975 a.
Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 90, 1962, 422-425
Die anthropologischen Grundlagen der Psycho-
RICOEUR, P.: De l’interprétation. Essai sur Freud. Paris
analyse. Gesammelte Aufsätze. Göttingen 975 b
1965. Deutsch: Die Interpretation. Ein Versuch
L ANDGREBE , L.: Phänomenologie und Metaphisik. über Freud. Frankfurt/M.: Suhrkamp 1974
Hamburg: Schröder 1949
L’inconscient. Paris 1966
Der Weg der Phänomenologie. Gütersloh: Mohn2
Le conflit des interprétations. Essais d’Hermé-
1967
neutique. Paris 1969. Deutsch: Hermeneutik und
LANG , H.: Die Sprache und das Unbewußte. Jacques Psychoanalyse. Der Konflikt der Interpretationen
Lacans Grundlegung der Psychoanalyse. Frank- II. München: Kösel 1974
furt/M.: Suhrkamp 1973
RUITENBEEK, H.: Psychoanalysis and Existential Philo-
LANTERI-LAURA, G.: La psychiatrie phénoménologique. sophy. New York , 1962
Paris 1963
SARTRE, J.-P.: L’être et le néant. Paris 1943. Deutsch:
LARESE, D.: Ludwig Binswanger. Versuch einer klein- Das Sein und das Nichts. Versuch einer phänome-
en Lebensskizze (mit vollständige Bibliographie). nologischen Ontologie. Reinbek b. Hamburg: Ro-
Amriswil 1966. wohlt 1970
MALDINEY, H.: Comprendre. Rev. de Métaphysique et SCHELER, M.: Gesammelte Werke. Bern: Francke I954 ff
de Morale, 1961, 35-89
SCHER, J.: The ontoanalytic view. Amer. Journ. of Psy-
Le dévoilement des conceptes fondamentaux de la choanalysis, 23, 1963
Psychologie à travers la Daseinsanalyse de L. Bin-
Intending, Committing and Crisis in Ontoanalysis.
swanger. Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., 92, 1963,
Ex. psychiatry, 6, 1967, 347-354
204-217
The Depressions and Structure: An Existential Ap-
MAY, R., Angel, E., Ellenberger, H.: Existence, a new di-
proach to their Understanding and Treatment.
mension in psychiatry and psychology. New York
Amer. J. of Psychotherapy, 25, 1971, 369-384
1955
SCHMITZ, H.: System der Philosophie. Bonn 1964 ff
MAY, R., Caligor, L.: Dreams and Symbols, Man’s Un-
conscious Language. New York 1968. Deutsch: Die SCHNEEMANN, K. Was bedeutet manipulierte Übertra-
Sprache des Unbewußten. München: Kindler 1973 gung eigentlich? Ein Beitrag zur Auseinander-
setzung von Existenz- und Daseinsanalyse mit der
MEINERTZ, J.: Moderne Seinsprobleme in lhrer Bedeu-
Psychoanalyse. Psychother. Psychosom., 14, 1966,
tung für die Psychologie. Heidelberg 1948
329-337
MINKOWSKI, E.: Etude psychologique et analyse phé-
SCHNEEMANN, N. Ein psychoreaktives Zustandsbild in
noménologique. J. Psychol. norm. path., 20, 1923,
daseinsanalitischer Interpretation. Psychother.
543-558
Psychosom., 17, 1969, 257-280
La schizophrénie. Paris: Payot 1927, 1953
SCHNEIDER, H.: Uber den Autismus. Berlin, Göttingen,
Le temps vécu. Paris 1933. Neuchâtel/Suisse: Dela- Heidelberg 1964
chaux et Niestlé 1968. Deutsch: Die gelebte Zeit,
SCHOTTE, J.: Psychanalyse et Daseinsanalyse ou la voie
Bd. l u. II. Salzburg: Müller 1971 u. 1972
d’une repetition concréte des dits fondamentaux
Approche phénoménologique de l’Existence voi de Freud. Vortrag bei der 134. Versammlung der
par un Psychopathologue. Evol. psychiat., 27, 1962, Schweiz. Ges f. Psychiatrie in Münsterlingen am
433-458 14. 5. 1961
MISIAK, M., SEXTON, V. ST.: Phenomenological, Existen- SCHRENK , M.: Ludwig Binswangers Auseinanderset-
tial and Humanistic Psychologies: A Historial Sur- zung mit Sigmund Freud, ein Stück Wissenschafts-
vey. New York: Grune & Stratton 1973 geschichte. Confin psychiat., 10, 1967, 113-127
NATANSON, M.: Philosophie und Psychiatrie. In: Psy- Zur Entwicklung der gegenwartigen anthiopolo-
chiatrie der Gegenwart, Bd. I/2. Berlin, Göttingen, gisehen Medizin. Hippokrates, 8, 1968, 304-310
Heidelberg 1963, 903-925
SONNEMANN, U.: Existence and Therapy. New York 1954
N EEDLEMAN , J.: A Critical Introduction to Ludwig
Existential Analysis. Cross Currents, 5, 3, 1955
Binswanger’s Existential Psychoanalysis. In: L.
Binswanger, Being-in-the-World. New York 1963 Die Daseinsanalyse in der Psychotherapie. In:
Handbuch der Neurosenlehre und Psychothera-
PANKOW, G.: Dynamische Strukturierung in der Psy-
pie, III. München, Berlin 1959
chose. Bern 1957
452
Negative Anthropologie. Reinbek b. Hamburg: Ro- Annäherung an die Daseinsanalyse. In: W. Schulte
wohlt 1969 (Hg.): Almanach für Neurologie und Psychiatrie
SPIEGELBERG, H.: Phenomenology in Psychology and 1967. München 1967
Psychiatry. Evanstone 1972 Hermeneutische Akte in der Psychiatrie. Salzburg:
S TIERLIN , H.: Some comments on the relevancy for Jg. Philos., 9, 1971, 139-149
psychotherapie of the work of Gabriel Marcel. Rev. Die Begründung psychiatrischer Erfahrung und
Existent. Psychol. Psychiatr., 1, 1961, 145-148 psychiatrischer Methoden in philosophischen
Existentialism meets psychotherapy. Phil. Phe- Konzeptionen vom Wesen des Menschen. In:
nom. Res., 24, 1963, 215-239 Deutsch: Die Begeg- H. G. Gadamer, P. Vogler (Hg.): Neue Anthropolo-
nung von Existentialismus und Psychotherapie. In: gie, VI. Stuttgart 1975
G. Szcesny (Hg).: Club Voltaire I. München 1964 THEUNISSEN, M.: Der Andere. Berlin 1965
Conflict and Reconciliation. New York 1969 THOMÄ, H.: Sigmund Freud — ein Daseinsanalytiker? —
Das Tun des Einen ist das Tun des Anderen. Frank- Psyche, 12, 1958/59, 881–892
furt/M. 1972 THORNE, F. C.: An Existential Theory of Anxiety. Journ.
STORCH, A.: Die Welt der beginnenden Schizophrenie Clinical Psychol., 19, 1963, 18-25
und die archaische Welt. Ein existential-analytis- USLAR, D. V.: Der Traum als Welt. Pfullingen 1964
cher Versuch. Z. ges. Neurolog. Psychiat., 127, 1930, V ONESSEN , H.: Ludwig Binswangers Rezeption der
799 und in Storch 1965 Phänomenologie. Psychol. Vordiplom-Arbeit. Hei-
Wege zur Welt und Existenz des Geisteskranken. delberg 1965/66
Stuttgart 1965 WAELHENS, A. de: La psychose. Essai d’interprétation
STRASSER , ST .: Phänomenologie und Erfahrungswis- analytique et existentiale. Louvain, Paris 1972
senschaft vom Menschen. Berlin 1964 WALDENFELS, D.: Das Zwischenreich des Dialogs. Den
STRAUS, E.: Geschehnis und Erlebnis. Berlin 1930 Haag 1971
Psychologie der menschlichen Welt. Gesammelte WANN, T. W.: Behaviorisme et phénoménologie. Evol.
Schriften. Berlin, Göttingen, Heidelberg 1960 Psychiat., 30, 1965, 665-671
Psychiatrie und Philosophie. In: H. W. Gruhle u. a. WEIZSÄCKER, V. v.: Der Gestaltkreis. Stuttgart 1940
(Hg.): Psychiatrie der Gegenwart, Bd. I/2. Berlin, Pathosophie. Göttingen 1956
Göttingen, Heidelberg 1963
WYRSCH, J.: Die Person des Schizophrenen. Bern 1949
Phenomenological Psychology. Selected Papers.
New York: Basic Books 1966 Psychopathologie und Daseinsanalyse. Schweiz.
Arch. Neurol. Psychiat., 90, 1962, 425-426
SZILASI, W.: Die Erfahrungsgrundlage der Daseinsana-
lyse Binswangers. Schweiz. Arch. Neurol. Psychiat., Psychiatrie als offene Wissenschaft. Bern 1969
67, 1951, 74-82. Auch in: Philosophie und Natur- WYSS, D.: Die tiefenpsychologischen Schulen von den
wissenschaft. Bern, München 1961 Anfängen bis zur Gegenwart. Göttingen 41972
Einführung in die Phänomenologie Edmund Hus- Beziehung und Gestalt. Göttingen 1973
serls. Tübingen 1959 Mitteilung und Antwort. Göttingen 1976
Phantasie und Erkenntnis. Bern, München 1969 Z UTT, J.: Auf dem Weg zu einer anthropologischen
TATOSSIAN, A., GIUDICELLI, S.: De la phénoménologie de Psychiatrie. Berlin, Göttingen, Heidelbeig 1963 a
Jaspers au «retour à Husserl». Confrontations psy- Über verstehende Anthropologie. Versuch einer
chiatriques, 11, 1973, 127-161 anthropologischen Grundlegung der psychiatris-
TELLENBACH, H.: Melancholie. Berlin, Göttingen, Hei- chen Erfahrung. In: Psychiatrie der Gegenwart,
delberg 1961 Bd. I/2. Berlin, Göttingen, Heidelberg 1963 b
Erweiterte Auflage. Berlin, Heidelberg, New York
3
1976
453
ПСИХИАТРИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО
И АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЙ
ВО ФРАНКОЯЗЫЧНЫХ СТРАНАХ
Герман Ланг
Понятие «Daseinanalyse» («экзистенциальный анализ») неразрывно связано

с именем Людвига Бинсвангера. Первое время это направление развивалось в Швей-
царии и немецкоязычных странах (см. статью В. Бланкенбурга в этом томе). В конце
пятидесятых годов оно нашла удивительное продолжение в США под названием
«existential analysis». И наоборот, во франкоязычных странах понятие «analyse exis-
tentielle» не утвердилось. Возможно, это связано с тем, что Эжен Минковски (1885
1972), центральная фигура феноменологически ориентированной психиатрии
во Франции, дальнейшей «экзистенциально-философской» разработкой дескрип-
тивно-эйдетической феноменологии не занимался.
Для мышления Минковски, несомненно, была характерна духовная установка,
объединявшая в основном тех исследователей, которым был близок эпитет «феноме-
нологический». Они составили оппозицию медицинскому научному позитивизму,
сторонники которого полагают, что с помощью рациональных методов можно нивели-
ровать все проявления, встречающиеся в клинической практике, правда, абстрагируясь
при этом от тех первоисточников «духовной жизни», из которых проистекают и эти
рациональные методы, и клинические проявления. Поэтому необходимо видеть «без
вспомогательных средств», необходимо отыскивать существенные отношения, пока
наука еще не преобразовала их в соответствии со своим дискурсивным образом,
необходимо вернуться к тому пространству, которое отрезано от «живого источника»
«прожитого времени». На выбор Минковски этого духовного направления решающее
влияние оказали прочтение книги Шелера, посвященной чувству симпатии (Scheler
1913), и особенно знакомство с очерком Бергсона «Essai sur les donnéesimmédiates
de la conscience» (Bergson 1889). Если философская феноменология ставила своей
задачей показать феномены как таковые, какие бы предположения на это ни влияли,
то Бергсон, критикуя механистические формы мышления своего времени, пытался
заменить интеллект интуицией, мертвое пространство — «чистой протяженностью»,
чтобы тем самым снова получить доступ к непосредственной сфере живого. Обращение
к философии жизни Бергсона и составляет специфику феноменологического подхода
Минковски. Однако необходимо отметить, что по отношению к развиваемой Бергсо-
ном биологической метафизике он сохранял такую же сдержанную позицию, как
и к созданию из феноменологии трансцендентальной феноменологии. Первой важной
конкретизацией соединения идей вышеуказанных авторов стал опубликованный
в 1923 году анализ случая «шизофренической меланхолии», который затем также
вошел в работу «Le temps vécu» (Minkowski 1968, 169 etc.). Вслед за Шелером Мин-
ковски прежде всего провел различие между психологическими и феноменологи-
ческими фактами. Психологические данные описывают на общепринятом в психопато-
логии языке «меланхолический бред». Феноменологическая рефлексия, напротив,
преследует другую цель. Здесь задается вопрос о «сущности» бреда, задается важнейший
вопрос о том, «где» происходит отклонение картины болезни от состояния, называ-
емого нормальным. В результате сравнительного «интуитивного» рассмотрения
454
Психиатрия и психология феноменологического и антропологического направлений ( Герман Ланг)
собственного способа восприятия и способа восприятия у пациента оказалось, что

главное различие состоит в разной форме проявления. «Базисным нарушением» (trou-
ble générateur) оказалось неправильное структурирование «прожитого времени»,
проявлявшееся в том, что пациент был неспособен взглянуть за пределы того, что
актуально в настоящий момент, и связать между собой отдельные переживания таким
образом, чтобы из этого можно было сделать вывод о будущем. Будущее оставалось
закрытым, и поэтому больной выстраивал прошлое и настоящее на искаженном
будущем. В таком случае на фоне разрушения параметра времени становятся понят-
ными «психологические данные» бредовых идей, недостаточное ощущение непрерыв-
ности жизни в ее монотонном однообразии, ненормально схематизированное
восприятие других людей и внешнего мира. Эту важную направленность на будущее
«прожитого времени», приобретенного в интуитивном опыте и отличающегося от
«пространственного времени» дискурсивного научного мышления, Минковски
(Minkowski 1923b) также использовал для определения понятия шизоидности, которое
ввели Блейлер и Кречмер. Здесь становится важным феномен «стремления», рассмат-
риваемый в качестве элементарного переживания, ориентированного во времени.
В нацеленном на будущее «стремлении» человека неизбежно заключен «момент
потери связи с тем, что происходит в мире». Таким образом, «стремление» выступает
в качестве феноменологического прототипа шизоидности. При патологической
трансформации шизоидности в шизофрению этот феномен потери контакта с внеш-
ним миром, обусловленный исключительной ориентацией на будущее, достигает в кон-
це концов своей кульминации в том, что больной «со всего размаху... врезается в мир»,
аутистически отказывается от «реальных стремлений» (там же, 227).
Первая монография Минковски, «La Schizophrénie» (1927), вновь касается
Блейлера. Из положения Блейлера, что, в отличие от лечения маниакально-депрес-
сивных больных, мы не способны установить эмоциональный контакт с больным
шизофренией, вытекает, что нам как ученым уже недостаточно описывать данную
картину болезни, обращать внимание на тот или иной симптом; в этом случае, скорее,
выражается «вся форма существования» больного по отношению к окружающей
действительности, и мы должны сами себя задействовать как «целостную личность».
Диагностика в виде беспристрастного наблюдения уступает место «эмпатической
диагностике». На этом уровне «вчувствования» и «феноменологического вчувство-
вания» мы имеем дело не с органами и не с функциями, а с «живой личностью,
единой и неделимой» (Minkowski 1972, 60). Таким образом, за состоянием спутан-
ности обнаруживается человек, находящийся в смятении, за меланхолией — унылый
человек, за синдромом бреда воздействия — человек, одержимый идеями влиять
на других. Если мы таким образом интуитивно постигаем живую личность, то узнаем,
что все симптомы взаимосвязаны — они образуют организованное единство и осно-
вываются на одном-единственном базисном нарушении. Блейлер считал таким
базисным нарушением при шизофрении ослабление ассоциаций, и этим он отдавал
должное современной ему психологии. Но разве введенное им понятие «аутизм»
не взрывает традиционную триаду — интеллект, аффекты и воля, — разве то, о чем
он говорит, не позволяет заподозрить существование особой формы психической
жизни у больных шизофренией, которая не укладывается в рамки интеллекта,
аффектов и воли и обусловливает столь характерный для них способ существования?
Когда в центр проблемы помещается особая форма шизофренической личности,
а не ее функции, тогда всеобъемлющим базисным нарушением оказывается «потеря
живого контакта с действительностью» (там же, 108). Именно эта потеря и обуслов-
ливает аутистические проявления больного. Пораженное в своей «витальной
динамике», мышление шизофреника довольствуется самим собой, его психика
оказывается заглушенной статичными, пространственными и болезненно рациональ-
455
ными факторами. Его привлекает только то, что «мертво», что представляет собой
пространство, только здесь он чувствует себя хорошо и избегает всего, что представ-
ляет собой время и становление. Своими действиями он уже не стремится достигнуть
цели, они не имеют будущего. Таким образом, шизофрения, обусловленная слабостью
интуитивного восприятия мира и прожитого времени, характеризуется патологи-
ческой тенденцией к рационализации и гипертрофией пространственных факторов.
Если первое время Минковски проводил различие между психологическими
и феноменологическими данными, то по мере углубления в проблематику простран-
ства и времени, как мы это видим прежде всего в его главном труде «Le temps vécu»
(1933), эта дифференциация, основанная вначале на анализе одного случая, получила
более общий и вместе с тем более конкретный акцент. Если, например, в психоана-
литической литературе феномен «аутизма» сводится к нарциссическому обращению
либидо на собственную персону, то Минковски усматривает в таком понимании
вторичное определение, касающееся только «содержательного» аспекта психической
жизни. Первично речь идет о «своеобразной форме», которая тесно связана со «струк-
турой» шизофренической жизни и по содержанию не может быть сведена к «идео-
аффективному аспекту «комплексов». Таким образом, Минковски приходит к «двой-
ственному аспекту психических нарушений». В каждом синдроме можно сначала
выделить идео-аффективный аспект, позволяющий вступать в общение с больным,
ведь он самым обычным языком выражает мысли, чувства, особую ситуацию, в кото-
рой находится. В этой тенденции к «идео-эмоциональному или идео-аффективному
выражению» проявляется основополагающий «феноменологически-структурный
аспект», который отображает внутреннюю структуру синдрома, обусловливающую
расположение его элементов. Этот структурный момент любого психического
нарушения, со своей стороны, основывается на определенном видоизменении опыта,
связанного с переживанием пространства и времени. Таким образом, речь, в конеч-
ном счете, идет о том, чтобы освободить «живое Я по отношению к пространству
и времени» (Minkowski 1972, 88), которые, даже если лишаются своего материаль-
ного содержания, все равно не представляют собой мертвых образований геометри-
ческого пространства и измеримого времени, а продолжают оставаться прожитым
пространством и прожитым временем. Таким образом, в случае аутизма «структур-
ный анализ» не ограничивается выявлением аффективно-психологических факторов
и после констатации потери живого контакта с действительностью продвигается
к выявлению психотического нарушения пространственно-временной взаимосвязи.
Если теперь задаться вопросом о практическом, клиническом значении «феноме-
нологически-структурного анализа», как Минковски называет свой метод в тре-
тьей — и последней — монографии «Traité de psychopathologie» (1966), то прежде
всего необходимо упомянуть «феноменологическую позицию» врача, которая нашла
свое отражение в понятии эмпатической диагностики. Эту «феноменологическую
интуицию» Минковски конкретизирует в другой работе. Если мы, например, хотим
изучить чувство симпатии, то мы можем положиться на своего рода феномено-
логическую рефлексию, ибо подобные феномены в своей сущности всегда виртуально
представлены в психике. Иначе обстоит дело с психопатологическими явлениями.
Здесь необходим непосредственный контакт, ведь душевнобольного от остального
мира отделяет барьер, который пытается преодолеть феноменологическая интуиция.
«Когда я сижу напротив своего больного, в какой-то момент, иногда в результате
единственной фразы, у меня вдруг самым живым образом возникает интуитивное
понимание общей взаимосвязи, а также того, что я имею дело с базисным наруше-
нием, на котором основываются все остальные расстройства, проявляющиеся вовне
и, следовательно, могущие стать объектом описания. Мы можем здесь говорить
о “феноменологической интуиции”» (Minkowski 1948, 145).
456
Если таким образом оказываются задействованными не только идео-аффективные

частные аспекты, но и вся личность — как больного, так и как врача, — то эта
антрополого-феноменологическая установка, несомненно, означает расширение
возможностей понимания. Однако сама терапевтическая «техника» разрабатывалась
в рамках «феноменологически-структурного анализа». Разумеется, «феноменологи-
ческая позиция» способна порой выходить за пределы сознательного абстрактного
описания симптома, но в конечном счете она остается прежде всего теоретической
и в психотерапевтическом отношении ограничивается ободрением, успокаивающим
анализом актуальных конфликтов и реалистичными советами. В этом смысле
врачебная позиция Минковски оставалась феномено-психопатологической.
В 1925 году Минковски стал одним из основателей журнала «Evolution psychi-
atrique» — пожалуй, и по сей день наиболее авторитетного французского издания
по психиатрии и психопатологии. Сегодня его издает Анри Эй, и этот журнал служит
также трибуной для обсуждения работ феноменологически-антропологического
направления. Минковски рассматривал «единство» человеческой личности, в сущности,
как обусловленное и обеспечиваемое пространственно-временной структурой.
Соответственно патологические изменения возникают в том случае, когда происходит
разрушение этих структур. Вслед за английским неврологом Г. Джексоном (1834–
1911) Анри Эй понимает человеческое бытие как эволюционный процесс, как процесс
созревания. Обратное движение, то есть движение вспять, или же преждевременная
остановка в развитии этой прогрессивной организации характеризуют соответству-
ющие патологические формы «бытия в мире», которое, как и общую организацию,
необходимо рассматривать как единство. При этом в качестве центральной психи-
ческой структуры выступает «сознание». С точки зрения Эя, «бытие» следует, в сущ-
ности, трактовать как «être conscient». Если в феноменологически-антропологических
исследованиях в Германии понятие сознания выступало лишь как исходный момент
всеобъемлющей структуры «бытия в мире», то теперь оно оказывается в центре
психиатрического подхода, который понимается как «органо-динамический». Идея Эя
представить психические нарушения как патологию «être conscient» неизбежно
приводит — ввиду общего пренебрежения понятием сознания в психологии, психиат-
рии и нефеноменологической философии — к ориентации на феноменологическую
концепцию сознания. Таким образом Эя, несмотря на его органистическую позицию
в вопросах каузальности, несомненно, следует отнести к представителям антропологи-
ческого направления в современной психиатрии. Здесь можно говорить также
и о психотерапевтическом подходе, ибо «органо-динамическая теория включения
в жизнь симптома и процесса... есть не что иное, как отражение присущих всем нам
практических надежд излечить пациентов. В терапевтическом акте лечения душевно-
больного, который болен не только в своей “витальности”, но и в своей “человечности”,
возможно использовать любые терапевтические средства – в частности, человечность
врача» (Ey 1963, 97).
В 1963 году Г. Лантери-Лаура, также член редакционной комиссии журнала «Evo-
lution psychiatrique», опубликовал монографию «La psychiatrie phénoménologique».
Однако, несмотря на название, эта книга ограничивается кратким обзором работ,
относящихся к широкой области чисто философской феноменологии, — начиная
с Гегеля, продолжая Гуссерлем, Хайдеггером, Сартром и заканчивая Мерло-Понти.
Читатель, который надеялся получить в ней представление обо всем спектре феноме-
нологической психиатрии и ознакомиться с точкой зрения французского автора
на, возможно, не известные ему подходы, испытывает разочарование.
Без сомнения, больший интерес у клиницистов вызывает статья, опубликованная
еще в 1947 году Я. ван ден Бергом в уже не раз упоминавшемся журнале «Evolution
psychiatrique». Автор излагает в ней основные идеи своей книги, вышедшей за год
457
до этого на нидерландском языке, в которой обсуждается значение феноменологи-

чески ориентированной психиатрии. Если философская феноменология ставит
вопрос о возможности фактитивных связей, то психиатрическая наука соответ-
ственно спрашивает об условиях возникновения симптомов. Психиатр, в противо-
положность философу, который обращается к учению о бытии, отвечает здесь
«учением о встрече».
Психиатрические симптомы — это «факты взаимопонимания» (Hönigswald 1929,
728): всякий симптом узнается при «встрече», которая только и позволяет понять его
и придает ему специфический колорит. Этот колорит или, лучше сказать, эта форма
встречи и составляет сущность психического заболевания, но его нельзя обнаружить
ни у больного, ни у психиатра — скорее, он раскрывается во «встрече», в «дорефлек-
сивном единстве» пациента и врача. Если в прошлом психопатология, основываясь
на диагностике, стремилась создать симптоматологию болезненных проявлений,
будучи, однако, не в состоянии указать патогномические признаки в собственном
смысле слова, то теперь антропологически направленная психиатрия путем описания
таких «психиатрических встреч», по всей видимости, способна, наконец, создать
психиатрическую систематику. В связи с этим акцентом на встрече, которая в равной
степени дорефлексивным образом конституирует как больного, так и психиатра,
ван ден Берг расходится и с Людвигом Бинсвангером. Экзистенциальному анализу
он противопоставляет «analyse de la rencontre». В первом случае в центре внимания
находится только больной; все, что анализируется, — это только его мир. При анализе
встречи, начинающемся до всякой объективации, наоборот, в поле зрения оказы-
вается контакт, уже предшествовавший такому экзистенциальному анализу, что
позволяет дать описание клинической симптоматики. Здесь представления ван ден
Берга в известном смысле совпадают с результатами недавних американских
исследований, в которых определенный симптом, например, шизофренический
аутизм, ставится в зависимость от тех или иных коммуникативных отношений.
Ван ден Берг попытался проиллюстрировать свою концепцию на клиническим
примере одного случая шизофренического дефекта, однако пока она, скорее, остается
программой и не позволяет сделать конкретных терапевтических выводов. Разраба-
тываемая на этой основе психиатрическая систематика, насколько я могу судить,
появится еще не скоро. Быть может, все дело в том, что, как сказал фон Бейер,
психотик все равно остается психотиком, «даже если я незаметно за ним наблюдаю
через глазок»? (von Baeyer 1963, 218)
Пожалуй, более плодотворным было бы изучение «анализа встречи» с точки
зрения его каузально-генетического значения.
В известной степени сферы дорефлексивного опыта касается также статья «Com-
prendre» философа А. Мальдини. Если в феномене встречи ван ден Берг видел область,
которая уже доступна психопатологическому описанию и делает возможным
систематизированное познание, то Мальдини говорит о «понимании», возникающем
на уровне «смысла», которое следует поместить по ту сторону интенциональности
сознания, нацеленного на определенный объект. Примером такого подхода является
правильно понимаемый психоанализ. Так, например, Фрейд сумел показать, что речь
пациента знает больше, чем, на его взгляд, знает он сам, что ее смысл выходит
за пределы сознательного намерения. Именно потому, что психоаналитик не стара-
ется «поймать» пациента на слове, на жесте, на каком-либо выражении (Binswanger
1964, 322 etc.), не претендует на то, чтобы постичь «объект» в целом, открываются
новые возможности понимания. Здесь психоанализ «встречается» с феноменологией,
которая по поводу восприятия говорит о неисчерпаемости перспектив или профилей.
Это постоянное обращение к трансцендентному в познании, по-видимому, отсут-
ствует в отгороженном мире больного шизофренией, равно как и в «sèche géomet-
458
rie» по Кандинскому. В его мире недостает фундаментального разграничения между

«тематическим» и «нетематическим». Вся интенциональность знаков и образов, весь
смысл, который, похоже, исчерпывается в определенной тематике, генетически
основываются на нетематическом и неинтенциональном моменте, на определенном
стиле открытия себя миру. Априорность этой «увертюры», которую автор понимает
как «ordre stylistique» , он усматривает, соглашаясь с экзистенциальным анализом
Бинсвангера, в пространственно-временной структурированности человека, а в ко-
нечном счете — в «présence commune» как основе понимания.
О первостепенном значении «дорефлексивного опыта» в феноменологии сви-
детельствует, пожалуй, и то, что это понятие занимает также центральное место
в экзистенциальной философии Сартра, на которой здесь необходимо остановиться.
Ибо, согласно Сартру, человек понимает себя еще до того, как начинает действи-
тельно размышлять о себе, и только на основе этого понимания себя, которое
одновременно является и пониманием бытия, он может сделать себя «предметом»
рефлексии, «познать» то, что уже было испытано. Метод, в котором то, что уже было
определенным образом познано, используется для прояснения знания, Сартр
называет «экзистенциальным психоанализом». Поскольку область психического
простирается так же далеко, как сознание, — а иначе как мы могли бы знать о том,
что еще не познано, — в учении о существовании бессознательной жизни души
больше нет надобности. Как и фрейдовский психоанализ, называемый Сартром
эмпирическим, экзистенциальный психоанализ придерживается убеждения,
что не существует ничего заранее данного (Sartre 1943, нем. изд., 716), и задача
заключается в том, чтобы реконструировать жизнь субъекта от рождения до начала
лечения. И Фрейд, и Сартр ищут предшествующую всякой логике «attitude fonda-
mentale en situation», которая эмпирическим анализом определяется как обуслов-
ленный влечением комплекс, тогда как экзистенциальный психоанализ в проти-
воположность эмпирическому стремится обнаружить «первоначальный выбор»
(choix originel) — выбор субъектом своего места в мире, охватывающий тотальность
сущего в дологическом синтезе и выступающий как центр бесконечности много-
значных значений. В соответствии с тезисом, что человек представляет собой
целостность, основанную на конституирующем его первичном выборе, а не яв-
ляется, например, совокупностью влечений, субъект затем последовательно
выражает себя — целостно и неделимо — как в самых важных, так и в самых
поверхностных формах поведения. Если любая форма человеческого поведения
символизирует основополагающий выбор, который необходимо вынести на свет
сознания, и вместе с тем каждая из них маскирует этот выбор признаками
историчности, то тогда посредством сравнения этих форм поведения можно
раскрыть этот единственный выбор, который все они, хотя и по-разному, выража-
ют. Таким образом, экзистенциальный психоанализ — это «метод, предназна-
ченный для того, чтобы в строго объективной форме показать субъективный выбор,
посредством которого каждый человек делает себя человеком, то есть позволяет
себе возвестить, кто он есть» (там же, 722). Полученные таким образом результа-
ты — последние целевые установки индивида — затем также могут стать предме-
том классификации. Такой психоанализ, в котором исследуются не только снови-
дения, ошибочные действия и неврозы, но и мысли в состоянии бодрствования,
успешные действия и образ жизни, удается провести пока только в случае био-
графий людей, проживших особенно успешную жизнь. Сам Сартр представил два
исследования, заслуживающих того, чтобы называться экзистенциальным психо-
анализом: книги о Бодлере (1947) и Жане Жене (1952). «Психоанализом» является
также многотомный труд о Флобере — однако Сартр обращается здесь также
к идеям, изложенным в «Критике диалектического разума».
459
Что же касается клинического и терапевтического значения экзистенциальной

герменевтики Сартра, то можно вспомнить о ее применении к более легким формам
неврозов, называемых «экзистенциальными» — однако по большому счету «экзистен-
циальный психоанализ», если повторить слова Сартра, своего Фрейда пока еще
не обрел. И наоборот, живой отклик у клиницистов нашли тонкие аналитические
исследования языка тела и взгляда, которые, скорее, можно назвать «диагности-
ческими». Здесь следует упомянуть работы Цутта (Zutt 1963a, 1963b) и Куленкампфа
(Kulenkampff 1955). Научная деятельность Крауса отражает, скорее, общую концеп-
цию Сартра (Kraus 1971, 1972, 1975).
Отклик у немецкоязычных клиницистов нашла также философия другого вели-
кого французского феноменолога. Особое значение для Бройтигама и Христиана
(Bräutigam 1961) (Bräutigam, Christian 1972) — из-за их стремления в противо-
положность объективизму естественных и гуманитарных наук показать страдающего
человека как живущего в мире Я и Ты, понять его как целостное существо без
разделения на душу и тело — приобрел телесный и речевой анализ Мерло-Понти.
«Психотерапия с антропологических позиций» могла опираться здесь на феномено-
логию, поскольку речь идет, по существу, о раскрытии телесного опыта и, вместе с тем,
восприятии мира, которое недоступно всякому сциентистскому или интеллекту-
алистическому осмыслению. С другой стороны, именно труды Мориса Мерло-Понти
(1908–1961) служат прекрасным примером того, что философ, в свою очередь,
нуждается в критиках. Например, его книга «Phénoménologie de la perception» (1945)
едва ли была бы возможна без работ Гельба и Гольдштейна, Грюнбаума, Хоххаймера
и Берная. О родстве этой философии с феноменологически ориентированной
психиатрией свидетельствует также и то, что в рассуждениях Мерло-Понти о теории
Фрейда психоаналитические идеи осмысляются через призму экзистенциально-ана-
литических представлений. В этом отношении особенно важна статья Бинсвангера
«О психотерапии» (Binswanger 1961).
Здесь следует также упомянуть об отношении к теории Фрейда такого автора,
как Поль Рикёр (Ricœur 1965). С точки зрения этого экзистенциального феноменолога,
теория Фрейда предстает, в сущности, как речь, имеющая двоякий смысл: он говорит
то о конфликтах сил, то о взаимосвязях значений. Таким образом, энергетике влечений
противопоставляется герменевтика смысла — два этих момента можно понять, лишь
обратившись к диалектической логике Гегеля. Более подробно на этой проблеме
я останавливался в другой работе (Lang 1967).
Из этих рассуждений, как, впрочем, и из других философских трудов Рикёра,
пожалуй, сложно понять, каким образом его идеи могут найти конкретное терапев-
тическое применение.
Психотерапевтическое значение трудов другого французского философа, Габриеля
Марселя (1889–1973), рассматривает Штирлин. По его мнению, так называемая
«вторичная рефлексия» разрушает заскорузлые клише и объяснения в духе псевдо-
здравого смысла, тем самым давая простор более глубокому пониманию. В работах
Марселя речь идет о понимании, не стремящемся посредством заимствованных
терминов и теорий раскрыть область, которая находится по ту сторону привычного
каузального и овеществленного постижения. Примерами и ориентирами для
психотерапевтических подходов могут служить проведенные им анализы восприятия
тела и рассуждения, касающиеся проблемы интерсубъективности.
Бросается в глаза различие между немецким и французским феноменологи-
ческими подходами в отношении к психоанализу. По существу, ни Гуссерль, ни Хай-
деггер, ни представители основанных ими философских школ, за исключением
Шелера, не обращались к психоанализу. И наоборот, Сартр, Мерло-Понти и Рикёр
находятся в постоянной плодотворной полемике с учением Фрейда. В свою очередь,
460
A. Эснар (1886–1969), один из соавторов первой психоаналитической работы

на французском языке (Hesnard 1914), стремился соединить феноменологию
с психоанализом и найти подходы к созданию «феноменологического психоанализа».
В известном смысле Фрейд был для него «un phénoménologue avant la lettre». Вместе
с Мерло-Понти он пытался включить такие психоаналитические понятия, как вытес-
нение, комплекс, регрессия, сопротивление, сублимация, бессознательное в рамки
феноменологии; но не только — еще важнее было для него показать, что главная для
психотерапии и психиатрии проблема «отношения к другому» может быть правиль-
но решена только на основе «феноменологии интерсубъективности» (Hesnard 1960,
310). И только на этой основе можно затем увидеть также соответствующую «dia-
lectique intrasubjective psychopathique» (Hesnard 1959, 47 etc.), понять структуру
мира невротика и душевнобольного.
Интересно также, что Эснар приблизил Жана Лакана, главное действующее лицо
психоаналитической сцены во Франции, к феноменологическому движению (см. ста-
тью Р. Баранда и И. Баранд в т. II). Так, например, пытаясь раскрыть латентную
и имплицитную сторону языка, Лакан поступает подобно феноменологу, который
также стремится показать имплицитное, нетематическое в интенциональности
человеческого существования. При этом, однако, Эснар (как, впрочем, и Шпигельберг
[Spiegelberg 1972]), упускает из виду, что феноменология понимает язык как выражение
смысла, в данном случае пока еще не совсем ясного, и это установление смысла, каким
бы образом оно ни осуществлялось, остается связанным с субъективностью, как бы она
ни называлась — Я, бытие, «conscience engagée» или «être-au-monde». И наоборот, то,
что пытается показать Лакан, — это в первую очередь не бессознательный смысл (sig-
nifié, signification), а бессознательная структура языка (ordre de signifiant), выходящая
за пределы как эксплицитного, так и имплицитного понимания субъекта.
По нашему мнению, характеристику психоанализа Лакана как феноменоло-
гической теории можно отнести к некоторым ранним его сочинениям. В статье,
опубликованной в 1936 году под названием Lacan «Description phénoménologique
de l”expérience psychanalytique» (Lacan 1966, 82 etc.), Лакан показывает, как в про-
цессе аналитической беседы в конце концов раскрывается ранее бессознательное
намерение, смысл речи. Работа «Propos sur la causalité psychique» (1946) в главных
своих моментах перекликается с «Phénoménologie de la perception» Мерло-Понти.
Более подробно эта проблематика представлена в одной из моих работ (Lang 1973).
С конца 50-х годов связь между психоанализом Лакана и феноменологией
пытается установить бельгийский философ А. де Веленс. Так, например, в своей книге
«La philosophie et les expériences naturelles» (de Waelhens 1961), которая опублико-
вана в серии «Phaenomenologica», издаваемой «Архивом Гуссерля», он рассматривает
основную проблематику феноменологии, то есть cogito, телесность, фактологию
и трансцендентность, субъективность и мир; эта проблематика обсуждается в первую
очередь в традиционных рамках, но вместе с тем также и с точки зрения центральной
проблемы интерсубъективности. И именно здесь психоанализ способен внести
соответствующий эмпирический вклад в философскую рефлексию. Однако теоремы
Фрейда, омраченные неверным объективистским пониманием человека, оказывают
здесь меньшую эмпирическую и научную поддержку, нежели очищенный психо-
анализ Лакана, пронизанный комплексной диалектикой беседы. Характерно,
что из лакановской трактовки психоанализа де Веленс приводит именно те пассажи,
которые больше всего годятся для феноменологической интерпретации. Так, напри-
мер, известное определение бессознательного в работе 1953 года: «Бессознательное —
это глава моей истории, которая осталась белой или заполняется ложью. Это глава,
которая подверглась цензуре. И все же ее правду можно снова найти» (Lacan 1966,
нем. изд. 98). Скорее антропологической, нежели феноменологической, чуть ли
461
не структуралистки ориентированной оказалась опубликованная в 1972 году статья,

посвященная проблеме психоза. Опираясь на очерки Фрейда и Лакана о Шребере,
де Веленс и др. обсуждают концепции Блейлера, Берце и Зонди. Однако от «Essai
d’interprétation analytique et existentiale» — таково ее название — можно было бы
ожидать более основательного рассмотрения экзистенциально-аналитических, или
феноменологических, представлений. Всего нескольких страниц, посвященных в ней
Бинсвангеру, явно недостаточно.
Если теперь взглянуть с точки зрения терапии, следует констатировать, что опре-
деленные терапевтические техники, которые могут непосредственно использоваться
в клинической работе, возникли не в рамках психиатрии и психологии, ориенти-
рованных на феноменологическую антропологию. Скорее, можно говорить о тера-
певтическом значении общей позиции, в которой сквозит стремление отказаться
от установки «стороннего наблюдателя» и вывести больного на путь «встречи»
и в которой больной без какого-либо конкретизированного разбора на составные
части — естественнонаучного или психологического характера — понимается как
целостная личность. Что же касается терапевтического аспекта, то используемые
здесь методы — те же самые, которых придерживаются психиатры и психо-
терапевты, работающие в рамках других направлений. С их помощью «феноменолог»
точно так же будет анализировать поведение, речь своего пациента, его записи,
сновидения, ассоциации, биографию. Единственное отличие — он не использует эти
методы в рамках, например, объективирующей теории либидо, не использует
их в рамках только одной теоретической системы. Скорее, его феноменологически-
антропологический или экзистенциально-аналитический подход должен создать ему
основу для более глубокого и более полного понимания того, с чем он встречается
в клинической практике. Именно этот «контекст» терапии для него наиболее важен.
Речь идет не столько о новых методах, сколько о новом взгляде.
Примером такого положения дел может служить опубликованная в 1967 году
работа Р. Мучиелли «Analyse existentielle et psychothérapie phénoméno-structurale».
Высказав претензию, что, несмотря на многочисленные оригинальные теоретические
открытия и на оправданное отмежевание от психоанализа Фрейда, ни экзистен-
циальный анализ Бинсвангера, ни «феномено-структурный анализ» Минковски
не привели к появлению практически осуществимой психотерапии, автор говорит
о том, что, по его мнению, в терапии Роджерса (см. статью В. М. Пфайфера в этом
томе) и семантической психотерапии Келли, Хинкла и Райта есть эффективные
методы, которые можно использовать в феноменологически-экзистенциальном
направлении. Они предоставляют феноменологической антропологии и экзистен-
циальному анализу отсутствующие у них техники, тогда как феноменологическая
антропология и экзистенциальный анализ могут устранить присущую этим методам
слабость теоретического фундамента, на которую неоднократно указывалось. Но если
вспомнить о тенденциях к операционализации в терапии Роджерса и неразрывно
связанных с ними упрощениях комплексных психических проявлений, то такой союз
не кажется лишенным проблем.
BAEYER, W. v.: Der Begriff der Begegnung in der Psychiatrie. In: BERGSON, H.: Essai sur les données immédiates de la conscience.
E. Straus, J. Zutt (Hg.): Die Wahnwelten. Frankfurt/M. 1963 Paris 1889. Deutsch: Zeit und Freiheit. Jena 1920; Meisen-
B ERG , J. H. VAN DEN : Bref exposé de la position phénomé- heim/Ylan 1949
nologique en psychiatrie. In: L’Evolution psychiatrique. B RÄUTIGAM W.: Psychotherapie in anthropologischer Sicht.
1947, 23-41 Stuttgart 1961
The Phenomenological Approach to Psychiatry. An Intro- BRÄUTIGAM, W.: Christian, P.: Wesen und Formen der psycho-
duction to Recent Phenomenological Psychopathology. therapeutischen Situation. In: Grundzüge der Neurosenle-
Springfield, Illinois 1955 hre II. München, Berlin, Wien 1972
462
EY, H.: Grundlagen einer organo-dynamischen Auffassung der Névroses animales et psychiatrie humaine. L’Encéphale, 5-
Psychiatrie. In: E. Straus. J. Zutt (Hg.): Die Wahnwelten. 6, 1957a, 639-648
Frankfurt/M.: 1963 a Les notions Bleuleriennes. Voie d’accés aux analyses phéno-
La Conscience. Paris 1963 b. Ergänzte Auflage Paris 21968. ménologiques et existentielles. Annales Médico-Psycholo-
Deutsch: Das Bewußtsein. Berlin 1967 giques, 1957 b, 833-844
(Ed.): L’inconscient. VIe Colloque de Bonneval. Paris 1966 Phénoménologie et Psychopathologie. Neuropsichiatria,
HESNARD, A.: L’univers morbide de la faute. Paris 1949 15, 1959, 391-404
Psychanalyse du lieu interhumain. Paris 1957 Rencontre et dialogue. Acta Psychotherapeutica et Psycho-
somatica, 8/5, 1960, 321-333
Apport de la phénoménologie à la psychiatrie contempo-
raine. Paris 1959 Approches phénoménologiques de l’Existence. In: L’Evo-
lution psychiatrique. 1962, 433-458
L’œuvre de Freud et son importance pour le monde mod-
erne. Paris 1960 A propos de la psychopathologie de la schizophrénie. Acta
Neurologica et Psychiatrica Belgica, 65, 1965, 693-699
HESNARD, A., u. Regis: La psychanalyse des névroses et des psy-
choses. Paris 1914 Traité de psychopathologie. Paris 1966
KRAUS, A.: Situationstheoretische Aspekte der Auslösung ma- M INKOWSKI , E., F USSWERK , J.: Le problème Dostoievsky et la
nisch-depressiver Phasen. In: W. Walcher (Hg.): Probleme structure de l’épilepsie. Annales Médico-Psychologiques,
der Provokation Depressiver Psychosen. Wien 1971, 117- 1955, 369-409
123 MUCCHIELLI, R.: Analyse existentielle et psychothérapie phéno-
Zum Verhältnis von Geschlechtsrolle und Geschlechtsleib. méno-structurale. Brüssel 1967
Der Nervenarzt, 43, 1972, 78-88 R ICOEUR, P.: De l’interprétation. Essai sur Freud. Paris 1965.
Sozialverhalten und Psychose Manisch-Depressiver. Habil- Deutsch: Die Interpretation. Ein Versuch über Freud. Frank-
itationsschrift. Heidelberg 1975 furt/M.: Suhrkamp 1974
KULENKAMPFF, C.: Erblicken und Erblickt-werden. Das Für-An- Le conflit des interprétations. Essais d’herméneutique. Paris
dere-Sein (J.-P. Sartre) in seiner Bedeutung für die Anthro- 1969. Deutsch: (Auszug) Hermeneutik und Psychoanalyse.
pologie der paranoiden Psychosen. Der Nervenarzt, 27, Der Konflikt der Interpretationen, II. München: Kösel 1974
1954, 2-12 SARTRE, J.-P.: L’être et le néant. Paris 1943. Deutsch: Das Sein und
LACAN, J.: Au-delà du «Principe de réalité». In: L’Evolution psy- das Nichts. Hamburg 1970
chiatrique, III, 1936, 67-86. Auch aufgenommen in: Ecrits, Baudelaire. Paris 1947. Deutsch: Baudelaire. Ein Essay. Ham-
73-92 burg 1953
Propos sur la causalité psychique. In: L’Evolution psychi- Saint Genet, comédien et martyr. Paris 1952. Deutsch: Über
atrique 1947, 293-312. Auch aufgenommen in: Ecrits, 151- Jean Genet (Auszug). Hamburg 1955
193 Critique de la raison dialectique, précédé de question de
Ecrits. Paris 1966. Deutsch: (Auszug) Schriften I. Olten, Frei- méthode, Paris 1960. Deutsch: Kritik der dialektischen Ver-
burg/Br.: 1973 nunft Reinbek 1967
LANG, H.: Besprechung von P. Ricœur: De l’interprétation, Es- L’idiot de la famille, Bd. I-III. Paris 1971-1973
sai sur Freud. Paris 1965. Psyche, 21, 1967, 468-470 SCHELER , M.: Zur Phänomenologie und Theorie der Sympa-
Die Sprache und das Unbewußte. Frankfurt/M. 1973 thiegefühle und von Liebe und Haß (1913). Bonn: Cohen
LANTERI-LAURA, G.: Philosophie Phénoménologique et Psychi- 31926 (spätere Auflagen unter dem Titel: Wesen und For-
atrie. In: L’Evolution psychiatrique. 1957, 653-675 men der Sympathie)
La Psychiatrie Phénoménologique. Paris 1963 Spiegelberg, H.: Phenomenology in Psychology and Psychi-
atry. Evanston 1972
MALDINEY, H.: Regard Parole Espace. Lausanne 1973
STIERLIN, H.: Some comments on the relevance for psychother-
MARCEL, G.: Journal métaphysique. Paris 1927 apy of the work of Gabriel Marcel. Review of Existential
Etre et avoir. Paris 1935 Psychology and Psychiatry, 1962, 145-148
Homo viator. Düsseldorf 1949 Tellenbach, I.: Referat über «Le problème Dostojevsky et la
structure de l’épilepsie» von E. Minkowski und I. Fußwerk.
MERLEAU -PONTY, M.: Phénoménologie de la perception. Paris Jahrbuch f. Psychologie, Psychotherapie und Medizinische
1945. Deutsch: Phänomenologie der Wahrnehmung. Berlin: Anthropologie, 14, 1966, 21-23
de Gruyter 1966
WAELHENS, A. de: Existence et signification. Louvain 1958
MINKOWSKI, E.: Etude psychologique et analyse phénoménolo-
gique d’un cas de mélancholie schizophrénique. Journal de La philosophie et les expériences naturelles. La Haye 1961
Psychologie normale et pathologique, 1923 a, 543-557 La psychose. Essai d’interprétation analytique et existentn-
Bleulers Schizoidie und Syntonie und das Zeiterlebnis. Z. f. le. Louvain, Paris 1972
d. g. Neur. u. Psych., 82, 1923 b, 212-230 ZURR, J.: Blick und Strmme. Beitrag zur Grundlegung einer ver-
La Schizophrénie. Paris 1927 stehenden Anthropologie. In: Auf dem Wege zu einer an-
thropologischen Psychiatrie, Ges. Aufsätze. Berlin, Göttin-
Le temps vécu 1933. Neuchâtel 21968. Deutsch: Die gelebte gen, Heidelberg 1963 a
Zeit. Salzburg: Bd. I 1971, Bd. II 1972
Vom gelebten welthaften Leibe. In: Auf dem Weg zu einer
Phénoménologie et analyse existentielle en psychopathol- anthropologischen Psychiatrie, Ges. Aufsätze. Berlin, Göt-
ogie. In: L’Evolution psychiatrique. 1948, 137-185 tingen, Heidelberg 1963 b
Zum Problem der erlebten Zeit. Studium Generale, 8/10,
1955, 601-607
463
СУДЬБОАНАЛИЗ ЛЕОПОЛЬДА СОНДИ
Вернер Хут
РАЗВИТИЕ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ — ОТ ФРЕЙДА ДО СОНДИ

В 1937 году Зигмунд Фрейд, которому тогда был 81 год, написал научное завеща-
ние, очерк «Конечный и бесконечный анализ» (XVI, 57–99). В том же году венгерский
психиатр Леопольд Сонди1 (с 1944 года живущий в Швейцарии) публикацией
работы «Contributions to Fate Analysis» (1937) основал новое исследовательское
направление — судьбоанализ, который следует рассматривать в значительной степени
как попытку исполнить завещание Фрейда, но вместе с тем также как существенное
расширение психоаналитического подхода.
В конце своей жизни основатель психоанализа констатировал, что его метод
лечения оказывается по-настоящему пригодным только при лечении травматических
неврозов2. Конституциональная сила влечений и изменения Я, «то есть его искрив-
ленность и суженность», напротив, представляют собой моменты, неблагоприятные
для анализа, причем, по всей видимости, между тем и другим существует опреде-
ленная взаимосвязь. Однако об этих взаимоотношениях известно пока еще слишком
мало, и их исследование должно стать самой важной задачей будущего психоанализа.
За исключением судьбоаналитического подхода инициативы Фрейда были
подхвачены лишь частично — при исследовании отдельных аспектов проблемы Я.
На то было несколько причин.
1. Вскоре после формулировки упомянутых предложений Фрейда нацисты
попытались «решить» проблему психических заболеваний, применив упрощенно
и ошибочно понятые правила Менделя к так называемым душевнобольным путем
уничтожения десятков тысяч человек и проведения принудительной стерилизации.
Ученые-психологии чуть ли не повсеместно отреагировали тем, что основное
внимание стали уделять не генетическим факторам, а исследованию окружающей
среды и особенно изучению маленьких детей, благодаря чему были получены
многочисленные новые данные.
2. То обстоятельство, что при всякой психотерапии нарушения пациентов
предстают прежде всего только в социальных и биографических, а не в биологических
взаимосвязях, побуждало многих исследователей делать выводы на основе прово-
цирующих факторов этих расстройств и не пытаться найти убедительных дока-
зательств.
3. Из-за целого ряда расколов в клинической психологии (если дать области,
не объединенной общей теорией, хотя бы общее название!) психологи перестали
обращать внимание на смежные области. Дело доходит до того, что некоторые психо-
терапевты утверждают, будто генетика — это устаревшая наука, которую в этио-
логическом отношении не следует принимать в расчет. Чтобы понять, насколько
ошибочно подобное представление, достаточно привести такой факт: если один
из монозиготных близнецов заболевает шизофренией, то вероятность того, что эта
же болезнь возникнет и у другого близнеца, обладающего такой же наследственностью,
составляет около 86 процентов. Но если шизофренией заболевает дизиготный близнец,
464
Судьбоанализ Леопольда Сонди (Вернер Хут)
то вероятность заболевания другого близнеца, не обладающего такой же наслед-

ственностью, будет примерно в четыре раза меньше (Zerbin-Rüdin 1967).
Вместо того чтобы отрицать значение наследственных факторов, следовало
бы задаться вопросом, почему у монозиготных близнецов это совпадение не состав-
ляет 100 процентов, как этого можно было бы ожидать, если бы законы наследст-
венности выполнялись у людей столь же строго, как у животных. Ответ с позиций
Сонди таков: некритическое перенесение этих законов на человека невозможно,
потому что он благодаря своей духовной жизни способен сдержать проявление
наследственной болезни, к которой предрасположен, или даже преодолеть ее (Szondi
1956а, 521). До недавнего времени в нашей профессии этому духу предоставлялось
разве что своего рода «негативное право убежища» в понятии «болезнь духа» —
как будто дух может заболеть!
Такое положение складывалось следующим образом: история психиатрии как
науки началась тогда, когда удалось преодолеть подход романтической медицины,
которая усматривала причины психических заболеваний главным образом в одержи-
мости и грехе. Благодаря новым эмпирическим методам: строгому наблюдению,
статистике, измерению и сравнению — удалось выявить физические причины ряда
заболеваний, диагностируемых исключительно как психические, например прогрес-
сивного паралича, сенильной деменции или некоторых форм слабоумия.
Однако за эти открытия пришлось заплатить высокой ценой — принятием
преобладавшей в то время в науке формы механистического материализма, утвер-
ждавшей, что психические проявления суть функция вышестоящей величины
(анатомии или физиологии мозга) и что их можно в достаточной мере понять с таких
позиций. И Крепелин, отец современной психиатрии, и Фрейд, отец психоанализа,
придерживались этого представления. Впрочем, они отвергали всякую связь с фило-
софией и считали себя исключительно эмпириками. Однако, как и все «теоретики
антитеоретической школы», они тем самым неизбежно предавались нерефлексивной
философии, которая, как известно, всегда плоха. Правда, Фрейд сделал огромный шаг
вперед по сравнению с тогдашней психиатрией, показав, что при современном ему
состоянии знаний можно прийти к гораздо более глубокому пониманию психически
больных людей (и людей в целом), если что-либо делать вместе с ними или для них,
а не обращаться с ними исключительно по шаблону физического метода, то есть
не делая их объектом. Он обнаружил также, что прежняя психиатрия была исклю-
чительно психиатрией сознания и мышления, и ее требовалось дополнить психиат-
рией, включающей в себя бессознательные процессы. И за это понимание тоже
пришлось дорого заплатить — расколом между психиатрией и глубинной психо-
логией, который не удалось преодолеть и до сих пор.
Впоследствии, когда психиатры стали все больше заниматься исследованием
«больших» психозов, то есть шизофрении и циклотимии, склонность игнорировать
философские проблемы все сильнее сдерживала научный прогресс. Им пришлось
столкнуться с двумя серьезными проблемами, которые уже нельзя было решить
с помощью традиционных подходов:
1. Разграничение шизофрении и циклотимии носило характер «подсобного
средства» (Крепелин), которое, хотя и можно было в известной мере использовать
в эмпирической работе, нельзя было отнести ни к одной форме естественного порядка.
2. Какими бы ни были критерии разграничения и выделения подгрупп этих
болезней, утверждается, что для их понимания сведения психоаналитика столь же
необходимы, как сведения генетика и биохимика. Более того, для удовлетворительной
интерпретации требуется еще один фактор — самостоятельное и свободное Я.
До сих пор мы все еще не располагаем мыслительной моделью, в которой были
бы «сняты» (Гегель) различные области феноменов, играющих важную роль
465
ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ. Судьбоанализ
в возникновении психических заболеваний. Следовательно, нам нужна рефлексия

основ нашего предмета, при которой неопровержимые генетические, клинико-
психиатрические и глубинно-психологические факты можно рассматривать на фо-
не философских воззрений таким образом, что ни один частный аспект не будет
выпячиваться за счет другого.
Пока мы далеки от такого баланса. Вместо этого клиническая психология ведет
себя — если воспользоваться образным сравнением, приводимым Сонди, — как ребе-
нок, оставшийся без поддержки вследствие раннего отделения от матери, который
ищет поддержку и при этом спешит от одного объекта к другому. Одни психологи
пытались довольствоваться концепцией, ориентированной на практику, что неизбеж-
но должно было завести их в тупик из-за недостаточной теоретической базы. Другие
стали заниматься философией, которой так долго пренебрегали. Хотя, ориентируясь
на феноменологию, они в качестве экзистенциальных аналитиков пришли к философ-
скому осмыслению многих заболеваний, все же вопрос о причинах этих заболеваний
оставался за скобками. Третья попытка найти выход привела к тому, что вместо
радикальных физиологических позиций прошлого появились точно такие же ради-
кальные социогенные позиции. Например, Лэйнг (Laing 1972) в весьма интересном
анализе результатов эмпирического исследования усматривает в шизофреническом
процессе закодированные попытки избавиться от ставшего невыносимым приспо-
собления к принуждениям со стороны общества. Подобные модели претендуют на
выражение весьма гуманной установки, в которой отвергается иерархическая
позиция «здорового» врача по отношению к «больному» пациенту. Однако в случае
психических болезней ограниченный и предвзятый подход к психическим больным
ошибочно отождествляется с фактически сделанными врачебными заключениями,
в результате чего достигается противоположный эффект: вместо необходимого
дополнения наших знаний социологическими фактами и моделями появляется
идеология; правда, речь при этом уже идет не об уничтожении носителей патологи-
ческих хромосом, а об устранении самого общества, порождающего болезни.
Нынешнюю ситуацию в клинической психологии правильнее всего охаракте-
ризовать словом «кризис». Наиболее убедительных успехов добилась клиническая
психиатрия. Каждый, кто был знаком с работой психиатрической клиники несколько
лет назад и снова видит ее сегодня, подтвердит это. Однако все, что есть нового,
исходит не от психиатров, а от биохимиков и фармацевтов. Если теперь рассмотреть
положение дел в глубинной психологии (включая все больше выходящую на первый
план групповую терапию), то мы увидим, что накопление разрозненных знаний
не только не привело к сближению различных теорий, но и стало причиной отпочко-
вания новых школ от психоанализа, первоначально игравшего главную роль. Состоя-
ние исследования эндогенных психозов также по-прежнему остается неудовлетво-
рительным; кроме того, по сравнению с начальным периодом развития психоанализа
продолжительность лечения увеличилась чуть ли не до бесконечности.
Строго говоря, состояние развития клинической психологии можно охаракте-
ризовать только как донаучное. Хотя ее различные школы занимаются описанным
предметом исследования, то есть психически больными людьми, и, кроме того,
эти школы в своей терапевтической практике располагают соответствующими
методами исследования, однако о науке можно говорить только тогда, когда наряду
с этим существует также возможность упорядочить изобилие полученных знаний
и свести их к всеобъемлющим принципам. Следовательно, донаучная стадия раз-
вития психиатрических и глубинно-психологических школ определяется не
количеством методов, а тем, что не существует единой системы понятий, которая
позволяла бы упорядочить факты, полученные с помощью этих методов (см. Huth,
Matussek 1963).
466
Однако партикуляризм в клинической психологии следует, скорее, понимать

с точки зрения наличия множества трудностей, а не как отказ от попыток их прео-
долеть. Действительности соответствовала бы особая модель познания, которая
объединяла бы в себе как естественнонаучный, так и гуманитарный аспекты, не
растворяя один в другом, и вместе с тем была бы достаточно гибкой, чтобы во всех
частных вопросах усомниться в своей правильности в связи с полученными новыми
знаниями. В отсутствии подобного подхода едва ли выражается невозможность
создания психологических «тотальных теорий», которую пытался доказать Ясперс
(Jaspers 1963, 493). Скорее, его отвержение можно было бы объяснить разочаро-
ванием и «налетом того цинизма», которым, по мнению К. Ф. фон Вайцзеккера,
«заражен каждый, даже самый серьезный современный интеллектуал и которым
пронизан мир современного мышления» (Krishna, Weizsäcker 1971, 9). В пользу этого
предположения говорит, в частности, то, что развитие, аналогичное развитию
клинической психологии, можно констатировать также в философии и в теологии,
то есть в научных дисциплинах, где главным является вопрос о сущности человека.
В настоящее время в области психотерапии судьбоанализ Сонди представляет
собой единственную попытку плыть против течения. Для него, как и для психиатра
Карла Шнайдера, которому адресован упомянутый упрек Ясперса, важно найти
«радикалы», то есть основные динамические единицы, включающие в себя как
психические, так и соматические проявления. Сонди избегает опасности, присущей
таким теориям, про которую говорил Ясперс (по его словам, эти теории основы-
ваются «на широком круге взаимосвязанных условий»), главным образом, благодаря
тому, что, отдавая дань современным традициям, он идет «снизу вверх». Он начинает
с генетики, но не останавливается на ней, а продвигается к областям, близким
к Я человека и к сфере духовности.
Разумеется, в основе теорий Сонди, как и любой другой научной системы, лежат
доэмпирические предположения, прежде всего следующие:
1. Психическую и биологическую сферу можно в известной степени описать
в общих «радикалах». Мир, разделенный на дух и материю, — «перспектива»,
правомерная лишь в отношении определенного периода духовной истории.
Но было бы наивно рассматривать его как истинную репрезентацию последней
реальности. И с точки зрения феноменологии непосредственного опыта, и с точки
зрения современной научной концептуализации этого оказывается недостаточно
(Bertalanffy 1970).
Удовлетворительно отобразить психическое в пространственной модели, как это
пытался сделать Фрейд5, невозможно. Скорее, его можно интерпретировать как
интегрированное целое, разделенное на функциональные единицы.
Человек обладает свободой, по крайней мере, в определенных границах. Однако
свобода не является непосредственной данностью, которую любой человек обнару-
живает, подобно слуху и зрению, по простым признакам. Но ее нельзя также
понимать и как отсутствие мотивации; она означает, что человек с помощью разума
способен сделать выбор и «развенчать инстинктивное» (XII, 156)6.
К психической сфере относится следующее положение: то, что сегодня кажется
всего лишь возможностью, завтра может стать реальностью, и наоборот: то, что сегод-
ня представляет собой действительность, уже завтра опять может оказаться потен-
циальной возможностью. Поэтому судьбоанализ требует, чтобы мышление было
нацелено на становление, а не на закрепление человека в его нынешнем бытии. Этот
постулат основывается на том факте, что с момента рождения человека его влечения
динамичны, а не статичны7. Прежде всего, в основе этого тезиса лежит гипотеза
(которая еще будет рассмотрена подробнее), что каждый человек обладает различ-
ными возможностями судьбы, из которых при благоприятных условиях он сам
467
способен сделать свободный выбор. Никто не бывает только психически больным или
преступником. У каждого есть возможность стать чем-то иным, даже полярно
противоположным.
В заключение предварительных замечаний по поводу места судьбоанализа среди
других направлений глубинной психологии необходимо отметить следующий
момент: какие бы философские предположения ни лежали в основе системы Сонди
и какие бы антропологические выводы ни вытекали из этой глубинно-психоло-
гической системы, в дальнейших рассуждениях нельзя упускать из виду, что в ее осно-
ве лежат также тысячи исследованных случаев. Эти случаи, большинство из которых
хранится в архиве цюрихского Института Сонди, и образуют собственно фундамент
судьбоанализа.
ГЕНОТРОПИЧЕСКИЙ ПОДХОД СУДЬБОАНАЛИЗА

Начало судьбоанализа, по-видимому, никак не было связано с вышеизложенными
принципиальными соображениями. В работе «К вопросу о судьбоанализе» и позднее,
рассматривая более подробно еще сотни случаев, вошедших в «Судьбоанализ», Сонди
задался вопросом выбора: почему человек влюбляется именно в этого, а не в какого-
либо другого партнера? При этом он обнаружил, что внешне здоровые люди,
являющиеся, однако, носителями (выражаясь языком генетики, «переносчиками»)
наследственных заболеваний, нередко влюбляются друг в друга и вступают в партнер-
ские отношения. Их выбор — во всяком случае, в значительной степени — опреде-
ляется наследственностью. Этот феномен Сонди назвал генотропизмом. Он встре-
чается независимо от того, к какой сфере — психической или соматической —
относится наследственное заболевание. Сонди сделал из этого вывод, что в «генотро-
пическом притяжении» находят свое выражение «латентные» гены, не проявляв-
шиеся из-за каких-либо препятствий. После первой публикации Сонди справед-
ливость его утверждений постоянно оспаривалась, правда, исключительно в силу
эмоциональных причин или по теоретическим соображениям, но не на основе
полученных данных. Прежде всего, утверждалось, что при выборе партнеров
решающее значение имеют не генетические причины, а запечатления в раннем
детстве или социальные факторы.
В дальнейшем мы покажем, что на выбор человека действительно влияют не
только генетические факторы. И тем не менее их значение — если иметь в виду
множественную детерминацию отношений — чрезвычайно велико, особенно в
сочетании с другими факторами.
ФОРМЫ ВЫБОРА
Выбор партнера — это лишь одна из форм выражения генотропизма. В ходе своих
исследований Сонди обнаружил, что при определенной наследственности не только
часто встречаются определенные заболевания, но и существует связь с выбором
определенных профессий. Он назвал этот феномен эрготропизмом. Это проявляется
в разных формах, причем иногда эти формы накладываются друг на друга:
В рамках эрготропизма человек может работать с индивидами, родственными в
генетическом отношении: сын шизофренической матери становится известным
психиатром, который целенаправленно занимается психотерапией больных шизо-
френией.
Определенные опасные импульсы влечений изживаются социально приемлемым
способом: родственники больных, страдающих пироманией, то есть людей, устра-
ивающих пожар в силу болезненных побуждений, чаще других становятся пожар-
468
ными. Среди родственников склонного к насилию человека, который совершил

самоубийство, оказались мясник и хирург (Szondi 1969a, 146 147).
Оба приведенных примера можно объединить под общим названием «клапанный
эрготропизм», который следует противопоставить защитному эрготропизму (Moser
1953, 86 etc.). Здесь выбор профессии происходит по аналогии с защитной позицией
Я по отношению к отвергаемым влечениям или потребностям. Люди с обсессивным
характером часто выбирают профессии, которые подкрепляют эти навязчивости,
работу, связанную с добросовестностью, точностью и строгим соблюдением ритуалов.
Иные критики утверждали, что в соответствии с судьбоаналитическими представ-
лениями любой пожарный — это завуалированный пироман, любой криминалист —
скрытый преступник, а любой парикмахер — латентный гомосексуалист. Какими
бы абсурдными ни были подобные обобщения, не подлежит никакому сомнению,
что определенные профессии предоставляют индивиду возможность изживать
опасные импульсы влечений социально приемлемым способом, причем ему совер-
шенно не обязательно эти тенденции сознавать.
Взаимосвязь между наследственностью и выбором профессии удалось доказать
также статистически (Szondi 1965, 489 etc.). Кроме того, оказалось, что наряду
с выбором партнера и выбором профессии генотропически кодетерминирован также
выбор многих болезней (там же, 343 etc.), а иногда даже способ самоубийства
(там же, 357 etc.). В конечном счете, судьбоаналитическая теория выбора позволяет
более полно, чем прежде, понять важные данные, полученные психоаналитиками
и психиатрами. С одной стороны, она сделала более глубоким понимание феноменов
выбора симптома и выбора невроза, которые еще до этого рассматривал Фрейд
(V, 213; VIII, 442). С другой стороны, судьбоаналитическая теория расширила психи-
атрическую теорию наследственности, показав, что эта теория должна включать
в себя нечто большее, нежели определенные картины болезни или их эквиваленты,
и, кроме того, что абсолютное разделение на «болезненное» и «нормальное» не отве-
чает действительности.
ФАКТОРЫ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ВЫБОР

Для вышеописанных выборов характерно то, что хотя при определенных условиях
человек лично выбирал партнера или профессию, тем не менее разного рода момен-
ты, определяющие выбор, частично оставались скрытыми. Кроме наследственности,
по мнению Сонди, существуют и другие факторы, ограничивающие свободу выбора:
— особая природа влечений и аффектов человека, сущность которых тоже
определена генетически, но которые в течение индивидуальной жизни трансфор-
мировались под влиянием бессознательной защитной деятельности Я и теперь
придают особый оттенок влечениям;
— социальное окружение, которое своим влиянием содействует проявлению
одних возможностей существования и сдерживает реализацию других;
— мировоззренческое, ментальное окружение, в котором воспитывался человек
и в котором ему приходится жить со своими способностями и дарованиями.
Традиция и родительский дом, церковь и школа, учеба и профессиональная деятель-
ность, войны и революции неизбежно формируют мировоззрение и менталитет
индивида.
Перечисленные четыре фактора определяют навязанную судьбу человека. Таким
образом, «навязанная судьба» означает, что каждый человек ab ovo неизбежно
усваивает особенности, формы судьбы или формы существования, которые ему были
навязаны предками8, окружением или исторической ситуацией, в которой он
находится. Однако в течение жизни человек, как подчеркивал Сонди еще в одной
469
из своих ранних работ (Szondi 1965, 44), способен понимать эти, в конечном счете,
внешние для него обстоятельства и в определенных границах самостоятельно
определять свой выбор («управляемый фатализм»). Благодаря своему сознательному
Я он может прорываться через барьеры наследственности, инстинктивной природы,
социального и ментального окружения (эготропный выбор) и самостоятельно
и свободно строить свою судьбу.
6. Высшая
инстанция,
АЯ
дух
БА РАЕМ
СУ ЫБИ
5. Я
ДЬ
Б. В
А. НАВЯЗАННАЯ
СУДЬБА
4. Ментальное 3. Социальное
окружение СУДЬБА окружение
2. Инстинктивная природа
1. Наследственность
Схема 1. Факторы, обусловливающие судьбу («Анализ Я», 1956, 515)
470
Этот прорыв возможен, если человек способен с помощью своего Я участвовать

в надиндивидуальной наделяющей смыслом (духовной) реальности, ощущая необхо-
димость придерживаться философских, этических или религиозных ценностей.
ПОНЯТИЕ СУДЬБЫ В ТРАКТОВКЕ СОНДИ

Понятие «судьба» нуждается в особом разъяснении, поскольку легко может
возникнуть искушение связать его с пророчествами, реинкарнацией, предвидением,
фортуной, жизненной драмой и т.п. Однако следует также четко отделять подход
Сонди к пониманию судьбы и от тех современных подходов, которые вроде бы отвер-
гают старые представления как ненаучные, но на самом деле в трансформированном
виде включают их в антропологическую концепцию. В таких подходах трагическая
судьба становится игрушкой в руках богов, гротескным проявлением человека,
который, словно висящая на нитке марионетка, зависит от хромосом, или —
что точно так же абсурдно — от инфантильных фиксаций или от принуждений
со стороны общества. Все эти интерпретации объединяет то, что они не учитывают
комплексность факторов, определяющих судьбу. Вместо этого линейной каузаль-
ностью эти интерпретации сводят судьбу к навязанной судьбе, которая характери-
зуется ограничением воли под воздействием либо внешней силы, либо, как в гре-
ческих трагедиях, кровного родства, то есть наследственности.
Подход Сонди существенно отличается от упомянутых концепций. Он понимает
судьбу — при всей зависимости человека от природы и истории — не только как
неизбежное принуждение, но и как результат действия факторов, выступающих как
условие обретения свободы, то есть одновременно как данность и как задачу.
Судьба — это «совокупность всех экзистенциальных возможностей человека,
которая определяется факторами принуждения (наследственностью, инстинктивной
природой, социальными и ментально-идеологическими факторами) и свободной
судьбой (Я и духом)» (Szondi 1972, 205). «Принуждение и свобода вместе составляют
судьбу индивида» (Szondi 1956a, 369).
Как логический вывод из этого учения следует предположение о том, что у
человека есть не только судьба, но и несколько возможностей существования (Szon-
diana VII, 345).
Многим именно это утверждение принять бывает очень сложно: многочислен-
ные генетики придерживаются идеи детерминизма и не могут представить себе
принцип свободы в выборе судьбы. Большинство психоаналитиков ни в чем
не уступают им в этом одномерном мышлении, хотя и отстаивают позицию,
диаметрально противоположную позиции генетиков. Ту роль, которую для одних
играют хромосомы, для других играют фрустрации в раннем детском возрасте,
травмы, фиксации и регрессии.
Некоторые исследователи используют двухмерные модели. Но их тоже нельзя
признать удовлетворительными, поскольку они остаются не более чем лозунгами.
Ни из тезиса Юста: «Наследственность предрасполагает, окружающая среда реализу-
ет» (Just 1930, 16–17), — ни из гипотезы Фрейда о «дополняющем ряде» (V, 141 etc.;
XI, 360, 376) между наследственностью и средой нельзя сделать каких-либо выводов,
причем в каждом отдельном случае трудно понять, что определяется средой, а что —
наследственностью.
Судьбоанализ представляет собой трехмерную систему координат (Szondiana VII,
16). А. Хаксли определяет ее сущность следующим образом: «Кто ты есть, зависит
от трех факторов: того, что ты унаследовал, того, что сделало из тебя твое окружение,
и того, что ты в свободном выборе сделал из своего окружения и своей наследст-
венности» (Remplein 1958).
471
Но и эта формулировка тоже так и осталась бы пустыми словами, если бы не уда-

лось создать сложную систему анализа наследственности, окружающей среды
и функций Я человека и разработать способы их координации (Szondiana VII, 17).
В результате этих исследований, проведенных в контексте теории неврозов, был
сформулирован вывод: психические травмы могут оказывать патогенное воздействие
только в том случае, если они депонируются в Я в качестве травматической энграммы
и полностью или частично совпадают с определенными генными энграммами (Szon-
diana VII, 29 etc.).
ОБЩИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
СУДЬБОАНАЛИТИЧЕСКОГО ПОНЯТИЯ ВЛЕЧЕНИЯ
В судьбоанализе оба понятия — «влечение» и «Я» — играют важную роль. Сегодня
для многих людей эти понятия оказались дискредитированными. Главное возражение
со стороны критиков заключается в том, что влечения недоступны непосредственному
наблюдению, что прежняя концепция влечений носит на себе печать мировоззрения
ее создателя9 и что понятия «влечение» и «Я» перегружены нерешенными философ-
скими вопросами, например, такими, как проблема души и тела.
На эти возражения можно ответить, что уже при самом обычном самонаблю-
дении мы ощущаем в общем-то чуждый Я характер влечений, а потому даже самые
убежденные бихевиористы не могут обойтись без «промежуточной переменной»,
находящейся значительно ниже порога сознания, между стимулом и реакцией.
Безосновательным оказывается и то возражение, что бессмысленно говорить о вле-
чениях, поскольку они недоступны непосредственному наблюдению; достаточно
провести сравнение с физикой. Многие физические феномены, например, силу
притяжения, тоже нельзя наблюдать непосредственно. Тем не менее мы вполне
справедливо считаем их реальными.
И, наконец, попытке поставить под сомнение проблему влечений с философских
позиций следует противопоставить следующее положение: хотя категориально
человек относится к различным областям, онтологически его все же следует понимать
как единство. Поэтому при методологическом исследовании различные уровни
трехмерной системы координат «наследственность — Я — внешний мир» прихо-
дится строго отделять друг от друга. Но если подходить с антропологических позиций,
сразу же возникает необходимость их совместного рассмотрения, причем от понятия
«влечение» нельзя отказываться точно так же, как и от понятия «Я», хотя бы уже
потому, что оно обозначает пограничный феномен на стыке двух сфер — биологии
и психики.
Насколько мало приходится сомневаться в необходимости заниматься проблемой
влечений также и в будущем, настолько сложно точно определить понятие влечения
и разработать систему влечений, которая бы не слишком зависела от представлений,
господствующих в данной культуре.
Правда, некоторые характеристики влечений бесспорны. Одним из их критериев
является происхождение из соматического источника, как отмечал еще Фрейд
(X, 216). Кроме того, влечения следует понимать как наследственно обусловленные
потенциальные силы, которые, однако, всегда принимают у человека конкретную
форму под влиянием внешнего мира и его собственного Я. Наконец, напрашивается
мысль о связи между влечениями и инстинктами; однако их нельзя смешивать.
Для инстинктов характерно то, что они проявляются по заранее определенному,
неизменному сценарию. Например, К. Лоренц подчеркивает, что никогда не происхо-
дит изменения инстинктивных действий вследствие научения (Lorenz 1965, 265).
И наоборот, в случае действий, обусловленных влечениями, человек, по мнению
472
Сонди, способен индивидуально модифицировать цепочку действий (влечение как

«неполный инстинкт»). В то же время Лоренц говорил о возможности «ограничения
инстинкта посредством дрессировки» у животного (Lorenz 1965, 95).
Наиболее важные характеристики влечений были указаны еще К. Ясперсом (Jas-
pers 1963, 522). Если рассматривать их как основу человеческих действий и вместе
с тем как условие человеческого бытия, то тогда они должны соответствовать
следующим критериям:
1. Они должны быть неисторическими и во все времена оставаться неизменными
по своей сути.
2. Они должны постоянно проявлять энергию, которая присутствует во всех
переживаниях и в поведении человека. Следовательно, каждый радикал обладает
неисчерпаемым специфическим источником энергии.
3. Они должны быть неспецифическими по содержанию, то есть, хотя их проявле-
ния и могут меняться у разных людей и в разные эпохи, но само ядро — в жизни
отдельного человека и человечества в целом — остается одним и тем же.
В принципе влечения не являются чем-то специфически человеческим. Они обна-
руживаются также у высших животных, и многое говорит о том, что, по меньшей
мере, частично, их влечения идентичны влечениям человека. Специфически челове-
ческой является возникшая в ходе развития потребность осознать бессознательные
стремления. «Только человек обладает способностью осознавать бессознательные
потребности, цель и смысл этих потребностей. У животного нет такой способности.
И именно в этом обстоятельстве мы видим непреодолимую пропасть, пролегающую
между психикой животного и человека» (Szondi 1952, 46).
ВЛЕЧЕНИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СУДЬБОАНАЛИЗА

От только что представленных общих определений влечения к разработке
всеобъемлющей системы влечений ведет на первый взгляд малоперспективный путь.
Еще в 1924 году при анализе работ нескольких сотен авторов было выделено более
14000 видов поведения, которые они называли «инстинктивными» или «обуслов-
ленными влечениями» (Gehlen 1966, 328). Причина этой странной ситуации состоит
в том, что в процессе психологического анализа приходится довольствоваться
объектами влечений, тогда как доступ к источникам влечений кажется невозможным.
Фрейд (см. статью П. Цизе в т. I) также не видел здесь иного выхода и занимался
преимущественно объектами влечений, то есть тем, «в чем или благодаря чему
влечение может достичь своей цели» (X, 215).
В ходе своих исследований Фрейд столкнулся с разграничением психической
и физической сфер, и именно благодаря ему стало понятно, что, изучая влечения,
нельзя пренебрегать биологическими корнями, что часто делают представители
феноменологического и антропологического подходов. В противном случае взаимо-
связанные проявления влечений либо чрезмерно перекрываются, либо, наоборот,
насильственно отделяются друг от друга. Примером тому может служить система
влечений, представленная МакДугаллом (McDougall 1947), в которой чуть ли не про-
извольно сопоставляются восемнадцать движущих сил, но не раскрываются их взаи-
модействие и внутренняя взаимосвязь.
Таким образом, сказать заранее, что следует понимать под влечением, нельзя —
сначала ему надо дать более четкое определение. Например, нельзя считать, что речь
идет о некой упрощаемой единице. Кроме того, биологическую основу влечений,
по всей видимости, можно разделить на частичные компоненты.
Из выдвинутых предположений вытекает еще один вывод — что, вопреки мнению
некоторых эмпириков10, может существовать только ограниченное число влечений.
473
Напрашивается также гипотеза, что при исследовании источников влечений необхо-

димо выходить за пределы областей сознательного и бессознательного в область
внесознательного.
Совершенно неожиданно для себя Сонди нашел путь к прояснению этих вопро-
сов при статистическом анализе данных о 2349 родственниках ста человек, страдав-
ших заиканием11. В семьях этих больных наряду со здоровыми людьми и заиками
достоверно чаще встречались также эпилептики и больные мигренями. В отдельной
семье эти формы заболевания встречались в любом сочетании и в любой последо-
вательности, причем эту последовательность нельзя было объяснить ни передачей
симптома следующему поколению, ни запечатлением. И, наоборот, в результате
генеалогических исследований упомянутых семей напрашивался вывод, что различ-
ные формы патологии могут быть связаны с общей генетической основой. Эту основу
можно рассматривать в виде двух факторов, a и b. Впрочем, в случаях эпилепсии,
заикания и мигрени речь все же идет о трех реально существующих заболеваниях12.
То, что при одной и той же предрасположенности к болезни возникают три
разные клинические формы, Сонди объяснил с помощью феномена множественного
аллелизма. Под этим феноменом в современной генетике понимают тот факт,
что соответствующие материнские и отцовские единицы наследственности, образую-
щие пару наследственной предрасположенности, не всегда репрезентируются только
как крайнее проявление соответствующего наследственного признака. Скорее,
они проявляются в виде целого ряда фенотипических вариаций.
В конкретной популяции родственников заикающихся людей рассматриваемые
клинические явления нетрудно интерпретировать, предположив, что каждый из двух
необходимых факторов, a и b, проявляется в трех вариациях: в доминантной форме
(A или B), в рецессивной форме, но с высоким потенциалом (a и b), а также в рецес-
сивной форме со слабым потенциалом (a’ и b’) (Szondi 1965, 472). Доказательством
правильности предположения Сонди послужило то, что математические расчеты
частоты случаев заикания, эпилепсии и мигрени у братьев и сестер при разных
категориях родителей13 совпадали с данными, полученными эмпирически (там же,
445 etc.).
Согласно результатам судьбоаналитических исследований, феномен множест-
венного аллелизма играет существенную роль не только при развитии пароксизмаль-
ных заболеваний, но и при развитии всех так называемых «заболеваний влечений»14
(в терминах судьбоанализа). Вполне естественно, что различие между душевно-«боль-
ным» и душевно-«здоровым» рассматривается в нем не как качественное — и, сле-
довательно, принципиальное, — а как количественное (Szondi 1965, 62). Сонди
считает, что гены, детерминирующие настоящую, «идиопатическую» душевную
болезнь, — это гены влечений, которые имеются у всех без исключения людей;
и только сила, дозировка этого гена влечений у здорового человека меньше. Сле-
довательно, так называемые «душевнобольные» на самом деле — это индивиды,
страдающие болезнью влечений; они попали в вихрь специфической инстинктивной
потребности, из которого могут выбраться только через совершенно определенные
запасные выходы15.
«Действия, продиктованные влечениями, детерминируются специфическими
наследственными факторами. Мы называем их просто “генами влечений”. Гены
влечений определяют коллективные прототипы инстинктивного поведения, то есть
равномерно и регулярно повторяющиеся формы инстинктивного реагирования»
(Szondi 1965, 63). Ген влечения, играющий важную роль в возникновении эпилеп-
сии, является, например, «резиденцией» тех задатков влечений, из-за которых
запруживаются, а затем неожиданно и подобно взрыву разряжаются грубые
аффекты.
474
Однако, как уже отмечалось, возникновение эпилепсии и других пароксизмаль-

ных заболеваний нельзя объяснить наличием отдельного гена. Для этого, скорее,
требуется — наряду с совокупностью генов — взаимодействие двух специфических
генов. И только это взаимодействие двух гомологических генов влечений, отцовского
и материнского, вместе со всей совокупностью генов (генотипом) определяет
предрасположенность к пароксизмальным заболеваниям.
Таким образом, наименьшей генетической единицей является не влечение,
а инстинктивное стремление (инстинктивная тенденция). В силу генетических
причин инстинктивная тенденция не может быть унаследована без соответству-
ющего (аллельного) дополнения со стороны другого родителя. Скорее, отцовская
и материнская тенденции связаны между собой в виде аллельной генной пары.
Генная формула подобной инстинктивной потребности (инстинктивного фактора)16
у индивидов со смешанной наследственной предрасположенностью выглядит, стало
быть, Aa, или Bb, или Cc и т. д. (Szondi 1965, 66).
Таким образом, инстинктивная потребность — это всегда продукт отцовской
и материнской тенденций. Поведенческие проявления этих двух стремлений часто
оказываются совершенно противоположными друг другу17.
«Например, инстинктивная потребность в мужественности состоит из склон-
ности к активности, агрессии, садизму и одновременно из склонности к пассив-
ности, самоотдаче и мазохизму. Активность, агрессия и садизм, на наш взгляд, —
это проявления одной тенденции, которая в качестве наследственных задатков
проистекает только от одного из родителей. Пассивность, способность к самоотдаче,
мазохизм — это формы проявления другой инстинктивной тенденции, проистека-
ющей от другого родителя, которая, однако, неразрывно наследственно связана
с противоположным стремлением. Обе инстинктивные тенденции соединяются,
образуя вместе дискретную переменную, личное проявление мужественности»
(Szondi 1972, 271).
Под влечением Сонди понимает пересечение двух инстинктивных потребностей,
имеющих одинаковую направленность, преследующих одинаковую цель (Szondi
1972, 30 etc.). Таким образом, он приходит к следующей системе влечений:
Каждое влечение состоит из двух полярных потребностей,
каждая потребность состоит из двух полярных тенденций.
Влечение
Потребность 1 Потребность 2
Тенденция 1 Тенденция 2 Тенденция 3 Тенденция 4
Например, к пароксизмальным заболеваниям судьбоанализ причисляет как

эпилептиформные, так и истериформные заболевания, а в результате их изучения
Сонди пришел к выводу, чтобы обе формы болезни с генетических и клинических
позиций, а также по своему антропологическому значению должны быть объединены
в одну общую группу (Szondi 1965, 263 etc.). Так, например, не только истерические,
но и эпилептические больные — в основном в состояниях между приступами — имеют
латентную инстинктивную потребность «поразить» как самих себя, так и окружающих
(Szondi 1972, 264)18.
475
Пересечение двух инстинктивных потребностей, которое здесь было вкратце

продемонстрировано на примере пароксизмального влечения, по результатам
судьбоаналитических исследований, mutatis mutandis19 встречается также и при
других влечениях, рассматриваемых в судьбоаналитической системе.
Обычно две противоположно направленные инстинктивные потребности
одного влечения при одинаковой или близкой степени интенсивности сдерживают
друг друга. В судьбоанализе говорят о самоуправлении влечений (Szondi 1972, 278).
Но если один из двух факторов может свободно проявиться, тогда как другой
остается неудовлетворенным, самоуправление уже невозможно. В таком случае
проявившиеся компоненты теряют свои естественные «тормоза», а неудовле-
творенные компоненты продолжают действовать динамически и при опре-
деленных обстоятельствах могут проявлять ничем не сдерживаемую, нацеленную
на будущее активность (там же, 279).
СУДЬБОАНАЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ВЛЕЧЕНИЙ

Как уже отмечалось, выясняя вопрос, каким образом от анализа отдельного
влечения можно прийти к созданию всеобъемлющей системы влечений, Сонди
исходит из предположения, что психический процесс можно охарактеризовать как
основанный на влечении только в том случае, если он встречается у всех без исклю-
чения индивидов (физиологический критерий). Но поскольку каждое отдельное
влечение включено в крайне сложную систему других влечений, его можно анали-
зировать только через его нарушения. В принципе возможны два вида нарушений:
слишком большая или слишком малая интенсивность влечения, — причем для
выявления возможных нарушений влечения наиболее пригоден первый случай.
Следовательно, возникает вопрос о тех небольших группах людей, у которых влечения
проявляются в такой степени, что можно констатировать наличие особого психи-
ческого заболевания (патологический критерий)20. Иначе говоря, это означает
следующее: сопоставив наследственные психиатрические болезни с системой
влечений человека, можно получить сведения об интенсивности человеческого
влечения.
При попытке создать всеобъемлющую систему влечений оказалось, что предпо-
чтительнее исходить не из наименьшей биологической единицы влечения, инстинк-
тивной тенденции, а из влечений как таковых, которые следует рассматривать как
единицы, состоящие из многочисленных компонентов. Впрочем, чисто теоретически
каждая отдельная инстинктивная потребность также должна обладать собственным
наследственным потенциалом и самостоятельно выражаться в наследуемых клини-
ческих проявлениях. Однако на нынешнем уровне развития психиатрической
генетики, которая представляет собой в основном феногенетику, установить эту на-
следственность сразу невозможно.
В эмпирическом отношении проще исходить из «кругов больших психозов» (Jas-
pers 1963, 508), шизофрений, спастических заболеваний и других душевных болезней.
Согласно судьбоаналитическим представлениям, к этим наследственным заболева-
ниям следует добавить четвертый круг — сексуальных расстройств21. Таким образом,
заболевания, бывшие предметом классических психиатрических исследований,
формально объединяются с заболеваниями, которыми специально занимался
психоанализ22.
Сторонники судьбоанализа полагают, что в основе каждого из четырех кругов
наследственных заболеваний лежит определенное влечение, которое в свою очередь
можно понимать как предварительное условие возникновения определенного
параметра бессознательного. В этих параметрах выражается отношение человека
476
Тенденция 1 Тенденция 2 Тенденция 3 Тенденция 4 Тенденция 5 Тенденция 6 Тенденция 7 Тенденция 8
+b -b +s -s +e -e +hy -hy
Чувственная, Идеалистичес- Активность, Пассивность, Тенденция к доб- Тенденция к злу, Стремление к Стремление скрывать-
не дифференци- кая, коллектив- агрессия. самоотдача. ру, к коллективной застою грубых признанию, ся; тенденция к
рованная в поло- ная любовь к че- справедливости, к аффектов (яро- тенденция построению барьера,
вом отношении ловечеству. Тенденция к Тенденция к построению сти, ненависти, демонстриро-
нежность. основанного на чувст-
барьера совести зависти, гнева, вать себя вахстыдаиотвращения
Тенденция к ревности
Тенденцияк и мести)
1. Любви 2. Любви 3. Садизму 4. Мазохизму 5. Тенденция 6. Тенденция 7. Эксги- 8. Тенденция
к людям к человечеству Авеля Каина биционизм скрываться
1. h фактор 2. s фактор 3. e фактор 4. hy фактор
Потребность в личной Потребность в активности — Потребность в этическом Потребность в моральном

и коллективной нежности пассивности (садомазохизм) поведении поведении
Влечение I Вектор S Сексуальное влечение Влечение II Вектор P Влечение удивлять
Тенденция 9 Тенденция 10 Тенденция 11 Тенденция 12 Тенденция 13 Тенденция 14 Тенденция 15 Тенденция 16
477
+k -k +p -p +d -d +m -m
Тенденция к Тенденция Тенденция Тенденция к переме- Тенденция к по- Тенденция к при- Тенденция цеп- Тенденциякотделению.
поглощению, к отрицанию, к осознанию, щеню бессознатель- иску новых цен- соединению, ляться за старый
образование отказу, сдержи- к образованию ных импульсов ных объектов. не искать новое. объект. Тенден- Тенденция к
идеалов ванию и обесце- Я-идеалов, к во внешний мир ция сохранять
обладания, ниванию одержимости Тенденция к Тенденция к приобретенное.
объектов амбитенденци-
ями Тенденцияк
9. Интроекция 10. Отрицание 11. Инфляция 12. Проекция 13. Приобрете- 14. Упорство- 15. Цеплянию 16. Сепарации
нию и изме- ванию и безопасности

нению
5. k фактор 6. p фактор 7. d фактор 8. m фактор
Потребность в стеснении Я Потребность в расширении Я Потребность в поиске, Потребность в цеплянии,

(эгосистоле) (эгодиастоле) приобретении и присоединении безопасности и отделении
Влечение III Вектор SCH Влечение Я Влечение IV Вектор C Влечение к контактам
Рис. 2. Судьбоаналитическая система влечений (Учебник экспериментальной диагностики влечений, Szondi, 1972, 38)
к собственному телу, к закону, к окружающим людям (через потерянный объект)

и к самому себе (De Waelhens in: Szondiana VIII, 301 etc.).
На примере пароксизмального влечения было показано, что в нем можно
выделить два фактора, каждый из которых включает в себя два стремления. По ре-
зультатам судьбоаналитических исследований представляется, что принцип такого
разделения приемлем и для других выявленных влечений23. Таким образом, судьбо-
анализ приходит к системе влечений человека, включающей в себя в общей слож-
ности четыре влечения и восемь инстинктивных потребностей.
Описывая систему влечений, Сонди опирался на интегративный подход, объеди-
нявший представления классической психиатрии, которая отталкивается от опре-
деленных симптомов, и позицию Фрейда, проводившего углубленный анализ
уникальной последовательности событий.
Разумеется, у читателя возникает вопрос, не остались ли в системе влечений Сонди
неучтенными определенные инстинктивные потребности. В принципе оспаривать
это нельзя, но эмпирически можно констатировать, что какого-либо пригодного
в практических целях дополнения судьбоаналитического принципа разделения
влечений до сих пор сделать не удалось.
Другие критики усомнились в том, стоит ли вообще сегодня уделять внимание
судьбоаналитическому принципу разделения влечений на четыре класса или группы.
По этому поводу надо сказать, что и в будущем нам нужно будет заниматься
диагностикой хотя бы уже потому, что углубленное понимание различных форм
болезни имеет также большое терапевтическое значение.
Наконец, опираясь на идеи Клейста (Kleist 1953) и Леонгарда (Leonhard 1959),
необходимо подумать о том, не должна ли нозологическая схема быть гораздо более
емкой, чем предложенная традиционной психиатрией, к которой также обращается
Сонди, хотя он и использует эту схему по-новому. В этом подходе Клейста для нас
сейчас важно то, что в противоположность нынешней социогенной моде он усмат-
ривает в болезненных проявлениях биологически предопределенные формы ответа;
однако при этом по существу он прицельно использует только один из факторов,
обусловливающих судьбу, то есть фактор наследственности. Впрочем, у его подхода
есть такое же слабое место, как и у подхода Крепелина, а именно: разные формы
болезни сопоставляются в целом безотносительно друг к другу. Если, подобно Сонди,
показать взаимосвязи между различными формами болезни и соотнести их прежде
всего с определенными антропологическими данными, то подход Клейста теряет
свою актуальность. В таком случае оказывается, что всю совокупность психо-
патологических феноменов можно интерпретировать исходя из нескольких основ-
ных принципов. Шотте (Szondiana VIII, 326 etc.) провел здесь сравнение с челове-
ческим восприятием действительности, ограниченным несколькими органами чувств,
с помощью которых мы можем вступать в контакт с миром. Тем не менее человек
способен воспринимать этот мир во всем его невероятном многообразии.
Судьбоаналитический подход создал основы для дальнейшего развития психиат-
рической диагностики от определения классов до установления категорий (Schotte
in: Szondiana VIII, 330). Благодаря этому психиатрические диагнозы теряют характер
малопригодных ярлыков, которые никто не решается выбросить, хотя каждый
отдельный случай едва ли по-настоящему им соответствует. Вместо этого, как Сонди
показывает на примере «Экспериментальной диагностики влечений», «в первую
очередь необходимо установить планы судьбы, возможности судьбы, а не клини-
ческие диагнозы... Судьба — это всегда нечто большее, чем психиатрический диагноз,
который всякий раз пытается определить лишь отдельную форму существования
личности» (Szondi 1972, 205). Тем самым Сонди подхватывает мысль Шиллера,
который однажды сказал: «Если бы вдруг появился человек, который — подобно тому,
478
как это сделал Линней для остального царства природы,— стал бы классифицировать
человеческий род по влечениям и наклонностям, как бы мы удивились, если бы иные
люди, порокам которых сейчас приходится задыхаться в тесной мещанской сфере
и в скудном ограждении законов, оказались бы в одной категории вместе с чудови-
щем Борджиа» (Szondi 1960)24.
Несмотря на то, что в судьбоанализе был сделан упор на понимание сущности
психических заболеваний, это отнюдь не означало отказа от психопатологической
синдромологии. Напротив! То обстоятельство, что в последние годы, особенно под
влиянием результатов психофармакологического лечения, центр тяжести психо-
патологических исследований стал все больше смещаться от «больших» психозов
к изучению ранее описанных синдромов, имеет под собой определенные основания.
В результате был разработан подход, оказавшийся более гибким, чем прежде. Вместе
с тем с появлением новой тенденции интерес к ранее выделенным патологическим
единицам не исчез. Становилась все более понятной необходимость заниматься как
патологическими единицами, так и патологическими синдромами для того, чтобы
соответствовать клинической действительности. Но вместе с тем при этом требуется
соотнести обе точки зрения с основополагающим общим принципом, что становится
возможным благодаря судьбоаналитическому подходу. В противном случае можно
увязнуть в нагромождении совершенно не связанных между собой фактов.
При этом в методологическом отношении необходимо, чтобы в нашей профессии
по образцу естественных наук применялись статистические методы и методы
измерения de facto существующих разнообразных явлений, а также использовался
подход, в котором сущностные взаимосвязи понимались бы в ряду проявлений
отдельных радикалов влечений. При исследовании психических феноменов вычис-
ление и измерение, с одной стороны, и понимание сущности — с другой, должны не
исключать, а дополнять друг друга.
Особое преимущество судьбоаналитического подхода заключается в том, что он делает
более понятным важный клинический феномен изменения симптомов. Ведь этот подход
ориентирован в первую очередь на становление, а не на данность, и одновременно
выявляет принадлежность человека ко всем без исключения кругам влечений (а они
определяют возможность заложенных в нас базисных антропологических категорий).
I. НЕВРОЗ
123456789012345678901234567890121
123456789012345678901234567890121
123456789012345678901234567890121
123456789012345678901234567890121
Сверх-Я
123456789012345678901234567890121
123456789012345678901234567890121
Я
Принятие реальности с помо-
Частичная потеря щью защитных механизмов, та-
реальности
123456789012345678901 ких, как навязчивые действия,
123456789012345678901
123456789012345678901 конверсия, эпилепсия, истерия
123456789012345678901я Стр
123456789012345678901 си ах, э
123456789012345678901
ер
я, онв
123456789012345678901
к
123456789012345678901
пил
епс
ви
123456789012345678901
т ия, и
дейс Вытеснение влечения стер
ые ия
язчив Оно
Нав
Рис. 3. Отношения между Оно, Я, Сверх-Я и реальностью при неврозе («Патология

влечений». Szondi 1952, 22–23)
479
Наконец, следует также подчеркнуть, что существование различных форм

психических заболеваний — невротических реакций, неврозов, психопатий и пси-
хозов — не противоречит гипотезе о наличии разных сфер влечений, а дополняет ее.
Эти нарушения могут проявляться в любой из упомянутых сфер влечений.
От постоянно меняющихся в течение жизни отношений между Оно, Я, Сверх-Я
и реальностью зависит то, может ли индивид стать так называемым нормальным
человеком или его ждет участь невротика, психопата или психотика. В принципе
могут встречаться следующие констелляции:
Я впрессовано в противоречие между Оно и Сверх-Я. Под давлением Сверх-Я
Я вытесняет угрожающие импульсы влечений со стороны Оно. Я принимает реаль-
ность. В качестве возмещения вытесненных импульсов влечений Я создает невроти-
ческие симптомы.
Оно берет верх над Сверх-Я. Девальвация всех ценностей. Дезимажинация,
обесценивание себя. Побеждает Оно, принцип удовольствия. Вследствие эйфории
(опьянения) временно перестраивается реальность.
II. НЕУСТОЙЧИВАЯ ПСИХОПАТИЯ И МАНИЯ
Влечения Оно
Я
Обеспечение эйфории посредством
а) опьянения (дипсомания и наркомания)
б) приобретений (клептомания) Перестройка реальности
в) секса (нимфомания, сатириазис) путем эйфории
я Алк
ом ани огол
изм
имф , нар
я, н Отрицание Сверх-Я, ком
мани ани
пто протест, дезимажинация я
Кле
Рис. 4. Отношения между Оно, Я, Сверх-Я и реальностью
при неустойчивой психопатии и мании
III. ПСИХОЗ
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
Сверх-Я
123456789012345678901234567890
Влечения Оно 123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
123456789012345678901234567890
Полная потеря реальности, аутопластическое
Я
построение новой реальности, обеспечение
Полная потеря реальности безопасности посредством:
вследствие отгороженности 1). проекции; бреда преследования;
2). инфляции; мании величия, религиозного
бреда;
3). интроекции; меланхолии
ия Пар
ано
ататон ид
К
Рис. 5. Отношения между Оно, Я, Сверх-Я и реальностью при шизофрении и меланхолии
480
123456789012345678901234567890121
IV. НОРМАЛЬНОСТЬ
123456789012345678901234567890121
123456789012345678901234567890121
123456789012345678901234567890121
Кул ка
ьтур Сверх-Я нау
123456789012345678901234567890121
а, рел
123456789012345678901234567890121
иги лиза
ция,
я иви
Ц
Я
Аллопластическая работа над
Приспособление к реальности, внешним миром, цивилизация,
отсутствие отрицания культура, наука, религия, поли-
тика
бота Пол
я ра ити
альна Влечения Оно ка
ци
Со
Рис. 6. Отношения между Оно, Я, Сверх-Я и реальностью в норме
На передний план выступает борьба между Оно и Сверх-Я. Я отгораживается от

реальности. (Полная потеря реальности вследствие блокады при кататонии.) Или: Я
выстраивает себе новую реальность. (Аутопластическое построение новой реальности
при паранойе.) Построение нереального мира на основе мыслей о долге и наказании
(меланхолия).
Я подавляет опасные импульсы Оно под давлением Сверх-Я. Реальность прини-
мается. Приспособление. Взамен подавленных импульсов влечений Я ищет социаль-
ные и этические цели и объекты и удовлетворяет их в социальной работе, культуре,
политике, науке, искусстве или религии. Социализация и сублимация.
ТЕСТ СОНДИ
Интенсивность различных инстинктивных тенденций у индивида, а также бессозна-
тельнуюдинамику,делающуюеготакназываемымнормальнымчеловеком,невротиком,
психопатом или психотиком, можно экспериментально определить с помощью теста,
который был разработан Сонди. Первоначально этот тест задумывался как средство,
которое позволило бы заменить обстоятельное изучение генеалогии, и поэтому он полу-
чил название «генотест». Позднее оказалось, что он может использоваться также для
выявления особенностей личности — как явных, так и скрытых ее сторон («переднего
плана» и «заднего плана»). В результате появилось другое его название — «эксперимен-
тальная диагностика влечений». В конце концов, Д. Рапапорт предложил название,
которое сегодня употребляется чаще всего, — «тест Сонди»25.
Тест Сонди — это невербальный тест, при выполнении которого испытуемому
в каждой из шести серий показывают восемь фотографий и предлагают выбрать
из них два самых симпатичных лица и два самых несимпатичных. На этих фотогра-
фиях изображены люди, страдающие тяжелыми психическими заболеваниями
(болезнями влечений), причем их истории болезни и клинические диагнозы точно
известны. С большинством этих больных были проведены также генеалогические
исследования, в результате которых была установлена истинная природа их заболе-
ваний (Szondi 1972, 45).
В основе теста лежит предположение, что каждый образ обладает особым
«провоцирующим характером», соответствующим тому специфическому кругу
потребностей, которые у изображенного индивида особенно ярко проявлялись
в жизни (Szondi 1947, 372). Когда испытуемый рассматривает фотографии, у него
481
Профиль № 1 Профиль № 2 Профиль № 3 Профиль № 4
S P Sch C S P Sch C S P Sch C S P Sch C

h s e hy k p d m h s e hy k p d m h s e hy k p d m h s e hy k p d m
1234567890123456
1234567890123456 1234567890123
1234567890123 1234567890123
1234567890123 1234567890
1234567890
1234567890123456
1234567890123456 1234567890123
1234567890123 1234567890123
1234567890123 1234567890
1234567890
1234567890123456
1234567890123456 1234567890123
1234567890123 1234567890123
1234567890123 1234567890
1234567890
1234567890123456
1234567890123456 1234567890123
1234567890123 1234567890123
1234567890123 1234567 1234567890
1234567890123456 1234567890123 1234567890123 1234567 1234567890
1234567890123456 1234567 1234567890123 1234567890123 1234567
1234567
1234567890
1234567890
1234567890123456
1234567890123456 1234567 1234567890123 123 1234567890123 1234567 1234567890 1234567
1234567890123456 1234567 1234567890123 123 1234567890123 1234567 1234567890 1234567
1234567 1234567890123 123 1234567890123 1234567 1234567890 1234567

h s e hy k p d m h s e hy k p d m h s e hy k p d m h s e hy k p d m
1234567890123456
1234567890123456
1234567890123456
1234567890123456 1234567890123456
1234567890123456 1234567890123456
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456 1234 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456 1234 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 1234567890123456 1234 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 123456 1234567890123456 1234 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 123456 1234567890123456 1234 1234567890123456 1234
1234567890123456789012345 1234567890123456 123456 1234567890123456
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234
1234567890123456 123456 1234 1234567890123456 1234

h s e hy k p d m h s e hy k p d m h s e hy k p d m
h s e hy k p d m 1234
1234
1234
1234
1234
1234
1234567890123456 1234
1234567890123456 1234567890123 1234
1234567890123456 1234567890123 1234
1234567890123456 1234567890123 1234
1234567890123456 1234567890123456 1234567890123 1234
1234567890123456 1234567890123456 1234567890123 1234
1234567890123456 1234567890123456 1234567890123 1234 1234567890
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234567 1234567890123 1234567 1234 1234567890
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234567 1234567890123 1234567 1234 1234567890
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234567 1234567890123 1234567 1234 1234567890
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234567 1234567890123 1234567 1234 1234567890 1234567
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234567 1234567890123 1234567 1234 1234567890 1234567
1234567890123456 1234 1234567890123456 1234567
1234567
1234567890123 1234567
1234567
1234 1234567890 1234567
Рис. 7. Двенадцать частных профилей больного эпилепсией (Учебник экспериментальной

диагностики влечений. Szondi 1972, 56)
482
ассоциативно возникает состояние напряжения, то есть пробуждаются «квази-

потребности» по Курту Левину (Lewin 1926, 28). Если в случае удовлетворенной
потребности никакого выбора не происходит, то «эмоционально заряженные»
потребности вызывают позитивные или негативные реакции выбора (выбираются
симпатичные или несимпатичные лица). Позитивный (или «симпатичный») выбор
свидетельствует о том, что соответствующая потребность принимается, а ее удов-
летворение не избегается. Негативные («несимпатичные») реакции выбора являются
признаком того, что инстинктивные потребности блокируются или вытесняются.
Сам выбор осуществляется по ассоциации со специфическим провоцирующим
изображением и на основании соответствующей диспозиции Я.
Профиль, составленный из восьми подсчитанных по отдельности шкал, отражает
особое состояние испытуемого, обусловленное энергетикой влечений. В общей
сложности, чтобы получить представление о различных возможностях существования
индивида, тест проводится десять раз. Однако интерпретация его результатов
возможна только в том случае, если экспериментатор не только хорошо разбирается
в судьбоаналитической теории, но и владеет глубокими знаниями из области
фрейдовского психоанализа и психопатологии.
При этом основная проблема заключается в том, что различные факторы и векто-
ры нельзя располагать, словно «мозаику», рядом друг с другом и интерпретировать
изолированно — их всегда следует рассматривать корреляционно и во взаимо-
отношениях с другими факторами.
Например, оценка любого сексуального образа зависит от того, кому он принад-
лежит — человеку с «обыденным Я» или человеку с более дифференцированным
представлением о себе. И наоборот, более интегративный образ Я интерпретируется
совершенно иначе, если он относится к определенному профилю с обыденным
образом сексуальности по сравнению с тем случаем, когда образ сексуальности
находится на ступени гуманизации (Szondi 1972, 206).
Всякий раз при истолковании результатов теста необходимо учитывать три аспекта,
которые дополняют друг друга: качественный, количественный и пропорциональный.
К качественным, диалектическим методам относятся метод «края и середины»,
а также комплементарный метод. В первом случае оцениваются диалектические
отношения между краевыми влечениями (то есть между сексуальным влечением
и влечением к контактам) и серединными (между морально-этическими влечениями
и духовными установками). И наоборот, в случае комплементарных методов анализи-
руется характер борьбы между тенденциями, находящимися на переднем и на зад-
нем плане (там же, 209).
В случае количественных методов подсчитывается частота определенных
реакций, которая выражается в простых математических формулах, используемых
затем для диагностики предполагаемых проявлений влечений и феноменов,
относящихся к Я (Szondi 1947, 210).
Пропорциональные методы носят отчасти качественный, отчасти количественный
характер. При этом сопоставляются пропорции противоположных импульсов
влечений и функций Я, на основании чего испытуемому дается парциальная характе-
ристика его поведения в определенных сферах жизни. К пропорциональным методам
относится подсчет психосексуальных реакций («метод мажор минор») (Szondi 1972,
334), а также социально позитивных и социально негативных реакций (социальный
индекс) (там же, 172, 345). Однако Сонди при разработке своего теста не остановился
на этих сравнительно простых методах, а создал синдроматический метод интерпре-
тации (Szondi 1952, 240), при котором определяются конкретные сочетания
факторов. Благодаря этому появляется возможность более точного, специали-
зированного определения психопатологических клинических синдромов.
483
Следующий шаг (с начала 60-х годов) заключался в попытке Сонди и некоторых

его учеников, прежде всего Беели, разработать синдроматический метод анализа
форм существования — метод, который может применять только тот, кто полностью
овладел синдроматикой теста (Szondi 1972, 431).
Форма существования означает самостоятельную, замкнутую в себе «форму бытия
с определенными наследственностью, специфической природой влечений и аффек-
тов, особым социальным положением, мировоззрением и менталитетом, с особым
Я и особым отношением к духу, религии и гуманизации» (там же, 432). Она не только
характеризуется типичными тестовыми реакциями, но и при определенных об-
стоятельствах может выражаться также в виде специфического заболевания,
определенной структуры характера, в склонности или способности к своеобразному
мышлению, в определенных интересах или в генотропном выборе особой профессии.
Хотя отдельные формы существования имеют в основном названия, принятые в пси-
хопатологии, это отнюдь не означает, что они имеют диагностическую ценность лишь
в сфере психопатологии. Тем не менее были выбраны именно эти названия — прежде
всего потому, что они обозначают крайние проявления каждой формы сущест-
вования и тем самым подчеркивают присущие им определенные черты. Еще одна
причина выбора заимствованных из психопатологии терминов заключается в том, что
таким способом проще достичь взаимопонимания: относительно содержания многих
психопатологических понятий даже в различных психологических школах сущест-
вует большее единодушие, чем в отношении типологических и характерологических
терминов (Beeli 1965, 59 etc.). Сегодня Сонди видит задачу разработанного им теста
не только в том, чтобы поставить диагноз, но и в том, чтобы показать различные
возможности существования испытуемого (Szondi 1972, 20). Тест пригоден для этого,
в частности, в силу следующих критериев:
1. Он дает наглядное представление о соотношении сил между Я и влечениями.
2. Он позволяет выявить формы защиты и опасные изменения Я (чрезмерную
проекцию, безудержную инфляцию, чрезмерную интроекцию и деструкцию, а также
дезинтеграцию).
3. Метод дает информацию о предпсихотических и психотических процессах
расщепления в Я, благодаря которой аналитик может сделать вывод о потенциальной
угрозе возникновения психоза.
4. Тест раскрывает особый характер фиксации либидо (догенитальный, эдипов,
инвертированный, перверсный), а также ее интенсивность.
5. Он позволяет нам изучить основные возможности существования человека еще
до начала анализа. Благодаря этому можно начать целенаправленную проработку
различных форм существования или опасных для социализации возможностей
(например, в профессиональной деятельности) (Szondi 1963a, 111–112).
Адекватная интерпретация теста Сонди возможна лишь с учетом пола, возраста,
культурного уровня, социального положения и мировоззрения данного человека
(Szondi 1972, 209). Без сомнения, опытный экспериментатор может посредством
«диагностики вслепую» прийти к удивительным выводам, как это показал Сонди на
примере анализа военного преступника Эйхманна (Szondi 1969, 175–176) или
У. Мозер в исследованиях психотических и непсихотических состояний (Moser 1985).
Тем не менее, возможности подобного метода ограниченны, поскольку защитное
поведение людей, страдающих разными психическими заболеваниями, отчасти
одинаково. Так, например, «защитный синдром», характерный для шизофрении
(регрессия защитной организации структуры Я, распад способности к вытеснению
и защита с помощью генетически более старых процессов, таких, как проекция,
инфляция и интроекция), встречается также при пограничных нарушениях личности
и при определенных психопатиях (Moser, 1966, 24). Кроме того, психиатрические
484
диагнозы, поставленные больному, не только различаются у разных врачей и в разных

лечебницах, но и, как уже отмечалось, могут меняться в течение жизни больного
вследствие изменения его симптомов.
СУДЬБОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ Я
При исследовании связанных с судьбой планов и возможностей для Сонди
становилось все более очевидным значение человеческого Я. Как и Фрейд (XIII, 246),
он рассматривал Я в тесной взаимосвязи с бессознательным. Поэтому инстанцию Я
нельзя отождествлять с абстрактным понятием индивида или с конкретным опытом
нашего собственного Я.
Однако и у Фрейда (см. статью Г. Яппе в т. I), и у Сонди понятие «взаимосвязь
с бессознательным» нуждается в уточнении в смысле «взаимосвязи с влечениями».
Фрейд подчеркивал эту взаимосвязь, установив, что Я произрастает из бессозна-
тельного, «которому присуще все, что имеет отношение к влечениям», а также что
определенные свойства защитных механизмов имеют наследственную обусловлен-
ность (XVI, 86). Совершенно естественно, что в судьбоанализе, как и в психоанализе,
важную роль играет кажущееся на первый взгляд парадоксальным понятие «влечения
Я». Генетические исследования, проведенные Сонди, утвердили его в мысли, что и по-
требность в осознании бессознательных содержаний и, тем самым, в расширении
сферы Я, и потребность в ограничении безгранично расширяющейся сферы Я од-
новременно определяется двумя противоположными факторами, закрепленными
в семейном бессознательном26. В отличие от других потребностей, описанных в судь-
боаналитической системе влечений, соответствия этим «человеческим» потребностям
в мире животных не существует. Воздействие обоих факторов Я наиболее наглядно
можно изучать на примере основного затрагивающего Я психического заболевания,
шизофрении. Частные аспекты обоих факторов были описаны еще Фрейдом, который
в первом варианте своей теории влечений говорил о стремлении к расширению
персоны, а также о влечении к самосохранению (Х, 165; XI, 368). Сонди довел подход
Фрейда до логического завершения, выявив основы двух уровней существования
человека. Он говорил о расширении Я, эгодиастоле, порождающей стремление Я
путем осознания бессознательных содержаний реализовать все человеческие возмож-
ности, то есть быть всем (Szondi 1956а, 260). Эму противостоит фактор сужения Я,
эгосистола, управляющая стремлением Я обладать всем, производя проверку его реа-
листичности (там же, 263).
Фрейд и Сонди пришли к одинаковому результату еще по одному пункту: Фрейд
утверждал, что Я — это «организация, отличающаяся весьма удивительным стремле-
нием к интернализации, к синтезу» (XIV, 223). Сонди подтвердил это положение:
занимаясь историей понятия «Я», он заметил, насколько широко и по-разному оно
понималось в разные времена. Вместе с тем эти исследования стали для него одним
из исходных пунктов для диаметрально противоположной — по сравнению с Фрей-
дом — оценки Я. Если Фрейд, основываясь на своем теоретическом подходе, пытался
осмыслить Я как «бедолагу», хотя и обладающего доброй волей, но, в конечном счете,
находящегося «в услужении у трех господ» (XIII, 286), то Сонди уже в тех аспектах
Я, которые выступают в качестве объективации бессознательных процессов, усмат-
ривал нечто большее: «Я действительно тесно связано как с Богом, с мировым
творцом и внутренним наставником, то есть с духом, так и с живой природой
влечений, со всемогуществом и с бессилием, суждением (цензурой) и памятью как
носителем или медиатором прошлого. Оно тесно связано с пучком функций, а также
с частными функциями, с либидинозными и нелибидинозными влечениями, с му-
жественностью и женственностью, с сознанием и бессознательным, с телом и душой,
485
с бодрствованием и сновидениями, с тем, что находится по ту и по эту сторону бытия»

(Szondi 1968 a, 77).
К таким противоречивым представлениям человек пришел в ходе своей духов-
ной истории, потому что у него противостоят друг другу— в силу наследственной
обусловленности, а потому неизбежно — многочисленные пары противоположных
побуждений, все без исключения оказывающие динамическое воздействие. Стрем-
ление распространять себя, проявляя свое всемогущество (эгодиастола), и необхо-
димость ограничивать себя более тесными рамками человеческого бытия (эгосисто-
ла) — это всего лишь одна из пар противоположностей. Столь же неизбежны в нас
и другие противоположности: потребности в реализации в духовной сфере противо-
стоит стремление жить своими естественными влечениями; стремлению быть
мужчиной — одновременно потребность реализовать в себе женские возможности;
потребности в объективации — потребность в субъективации собственных ду-
шевных процессов; стремлению видеть все во взаимосвязи — потребность ориен-
тироваться на части этого целого; стремлению к осознанию бессознательных про-
цессов — противоположное стремление вновь сделать осознанное бессознательным.
Эти и многие другие пары противоположностей живут в нас одновременно (Szondi
1968a, 79).
Если Я вовлечено во все эти противоположности, то, разумеется, не в качестве
пассивного, беспомощного и, по существу, ненужного зрителя, созерцающего, как в нем
ведут борьбу друг с другом противоположности, разросшиеся до своего рода частных
личностей. В конечном счете, Я не является также и анатомически локализуемым
«душевным аппаратом», как считал Фрейд (XVII, 67) — оно представляет собой
динамический союз определенных элементарных врожденных функций (Szondiana
VII, 1911). В развитой форме Я выступает в качестве инстанции, «распределяющей
власть», а не инстанции, «наделяющей властью», в качестве «организатора и админи-
стратора противоположных полюсов сознательной и бессознательной психики» (Szon-
di 1956a, 156). Его задача заключается в том, чтобы социализировать, индивидуализи-
ровать, сублимировать и гуманизировать эти противоположности.
Диалектические отношения в Я, а также взаимоотношения между Я и бессозна-
тельным приводят к тому, что на протяжении долгого времени у индивида не могут
взять верх ни чисто рациональные функции Я, как того желали некоторые философы
эпохи Просвещения, ни силы бессознательного, о чем мечтали многие романтические
иррационалисты. Также невозможно и разделение противоположностей, чего
требуют иные религиозные деятели и философы. Им хочется разделить противо-
положности таким образом, чтобы выбиралось только прекрасное, только доброе
и только высшее, а соответствующие антиподы были отброшены. Такой образ
действий биологически невозможен, ибо он означал бы исключение части наслед-
ственных задатков у человека. Скорее, явные и скрытые тенденции находятся в диа-
лектических взаимоотношениях, и человек может использовать их следующими
способами: (Szondi 1973a):
1. Переход от одной к другой (либо-либо): как правило, во времени он происходит
молниеносно и бессознательно.
2. Синтез (и то, и другое): ожесточенное противоборство двух полярно противо-
положных тенденций.
3. Решение: Я, занимающее определенную позицию, склоняется в сторону одной
тенденции, сознательно и произвольно исключая другую, которая, однако, в резуль-
тате такого решения не лишается своей динамической дееспособности.
4. Отсутствие решения (ни то, ни другое): человек амбивалентно относится
к противоположностям. Как только ему хочется сказать «да», ему тотчас приходится
говорить также «нет».
486
5. Социализация: человек пытается изжить свои полярные тенденции в профессии.

Некоторые мясники или полицейские могут синхронно изживать в профессио-
нальной деятельности как социальные, так и деструктивные тенденции.
6. Сублимация: человек стремится в полной мере удовлетворить противополож-
ные тенденции на духовном уровне.
В качестве иллюстрации такого решения, осуществляемого лишь с большим
трудом, Сонди приводит пример человека, страдающего комплексом Каина. При оп-
ределенных условиях он мог бы благополучно жить в рамках братского сообщества,
социума. В нем тоже возникает необходимость соперничества, но в более развитой,
менее опасной форме (Szondiana VIII, 349).
Человек ведет себя в соответствии со своими реальными возможностями в том
случае, если с помощью своего Я он способен принять роль pontifex oppositorum,
сглаживающего внутренние противоречия, тогда как идеал существования, избавлен-
ного от всего злого и негативного, далек от реальности и утопичен. Хотя способность
к подобному сглаживанию противоречий у разных людей развита по-разному,
ее в любом случае необходимо упражнять и формировать сознательными усилиями.
Интроекция Инфляция
Мир восприятия
Отрицание Проек ция
БСЗ
Рис. 8. Схематическое изображение траектории движения в Я
(«Судьбоаналитическая терапия». Szondi 1963а, 391)
Способное к интеграции Я может сформироваться только в том случае, если

сначала разрушается исходное дуальное единство с матерью, а затем развиваются
функции Я — проекция, инфляция, интроекция и отрицание. После того как у чело-
века появляется Я, он живет этими элементарными, далее неразложимыми стремле-
ниями Я, причем проекция и инфляция представляют собой эгодиастолические,
а интроекция и отрицание — эгосистолические функции.
«В силу этих элементарных функций он выбирает себе партнера, создает семью,
образует группы и кланы, расы и классы, народы и нации (партиципация); формирует
свои духовные идеалы, создает религию и науку, поэзию и искусство (инфляция),
накапливает материальный и духовный капитал (интроекция), приспосабливается
487
к реальности, чтобы затем постепенно разрушить все то, что было создано его Я в при-
родной и духовной действительности (отрицание)» (Szondi 1956a, 246).
Функции Я нельзя отождествлять с психическими содержаниями. Скорее,
они выступают лишь как необходимое условие того, что человек будет приносить
в мир нечто в здоровой или болезненной форме (проекция), чем-то наполнять Я
(инфляция), нечто поглощать (интроекция) или отрицать (отрицание). В свою
очередь, содержание функций Я в значительной мере зависит от актуальной жизнен-
ной ситуации и часто меняется.
Если, например, было понято содержание выбора человека и, возможно, показано
также его психодинамическое развитие, это пока еще ничего не говорит о том,
почему он стал маниакальным больным. Сонди метафорически проиллюстрировал
«открытый» характер функций Я на примере фабрики, производящей в мирное
время консервы, а во время войны с помощью того же самого оборудования — гильзы
для гранат (Szondiana VIII, 349).
Я может реализовывать свои различные функции в смысле pontifex oppositorum,
поскольку человек способен к трансценденции, интеграции и партиципации.
Трансценденция означает способность к временному устранению пропасти между
человеком и миром, субъектом и объектом. Партиципация представляет собой
предпосылку участия человека в жизни других людей, в материальной жизни,
присоединения к природе и мирозданию. Интеграция означает человеческую
способность к восстановлению целого и его комплементарных частей, то есть
способность, которую А. Мёдер (Maeder 1949) охарактеризовал как особую способ-
ность Я к репарации.
Несмотря на то, что стремление к трансценденции и партиципации на протяже-
нии всей жизни остается атрибутом нашего существования, фактически его невоз-
можно удовлетворить надолго. Из этой дилеммы есть следующие разнообразные
выходы.
«Один человек ищет объект страсти, с помощью которого он компенсирует
утраченное дуальное единство.
Второй вытесняет часть реальности, о которой он ничего не хочет знать. Он словно
избегает этой части действительности, компенсируя ущерб от частичной потери
реальности невротическими симптомами.
Третий человек ab ovo полностью отрицает действительность и выстраивает
новый мир, причем таким образом, что может полностью удовлетворить свое
первичное стремление к партиципации. Он становится безумным.
Четвертый человек не отрицает естественного существования мира; он просто
исключает его из своей жизни, сознательно выстраивая себе абсолютный, трансцен-
дентный, новый мир субъективности. Его называют философом.
Пятый также не отрицает земного мира, но он открывает свое Я высшей властной
инстанции, образуя партиципацию, дуальное единство с Богом и Святым духом.
Таким образом, он становится верующим» (Szondi 1956a, 411).
СУДЬБОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ РАСЩЕПЛЕНИЙ Я

Я способно к трансценденции и партиципации лишь до определенной степени.
Также невелики и его интегративные возможности, на что указывал еще Фрейд в сво-
ем неоконченном сочинении «Расщепление Я в процессе защиты». Однако он огра-
ничился лишь следующим высказыванием: «Такая необычайно важная синтетическая
функция Я имеет свои особые детерминанты и подвержена целому ряду нарушений»
(XVII, 60). К более тщательному исследованию этого феномена Фрейд больше не
подходил, более того, он даже оставил открытым вопрос, «следует ли расценивать его
488
как уже давно известный и само собой разумеющийся или как новый и непонятный»,
хотя сам он предполагал последнее (XVII, 59).
Сонди первым стал систематически заниматься затронутой Фрейдом проблемой,
точно так же, как и вопросами, поставленными в работе «Конечный и бесконечный
анализ» (XVI). При этом он пришел к следующим выводам:
1. Расщепления Я нельзя отождествлять с защитными механизмами. Под защит-
ными механизмами психоанализ понимает защиту Я от опасных влечений и аффек-
тов (см. статью В. Шмидбауэра в т. I). В этом смысле расщепления не являются
формой защиты, а выступают как конституциональные, наследственно обуслов-
ленные выпадения определенных элементарных функций Я. Однако расщепления Я
могут быть предпосылками защитных механизмов, ибо в том случае, если функция
Я выпадает из орбиты Я, то тогда ipso facto27 должна также отсутствовать и защитная
деятельность, непосредственно связанная с этой функцией (Szondi 1965a, 584). В этом
отношении теория расщеплений Я не противоречит теории защитных механизмов,
а дополняет ее.
2. Выпавшие элементарные функции Я отнюдь не становятся «мертвыми» в дина-
мическом смысле. Они действуют комплементарно или антитетически по отноше-
нию к актуализированным силам.
3. Феномен «расщепления» встречается как у здоровых, так и у больных людей.
Еще Э. Блейлер (Bleuler 1911) показал, что и здоровая психика, как в бодрствовании,
так и в сновидениях, как бессознательно, так и сознательно способна развивать
противоположные комплексы идей, которые могут существовать рядом друг с дру-
гом, будучи внешне совершенно не связаны между собой.
4. Различные формы расщепления Я («внутренняя диалектика Я») оказывают
значительное влияние на судьбу человека. Однако они представляют собой лишь
части общей диалектики влечений.
5. Диалектика влечений, или расщепления Я, существует, поскольку все влечения,
как уже отмечалось, имеют противоположную направленность и должны сводиться
к функционально-динамическим единицам, тенденциям28. Не все эти тенденции
проявляются постоянно, часть из них остается в латентном состоянии, и в таком
случае в судьбоанализе они обозначаются как «действующие исподтишка» (Szondi
1956a, 79). Различные тенденции могут действовать в одном направлении или в
разных направлениях, и это взаимодействие обусловливает и включает в себя
единство психики.
6. Диалектика влечений в принципе возможна только тогда, когда, как в теории
Сонди, постулируются различные влечения, то есть, в конечном счете, исходят
из представления о различных психических субстанциях. В этом пункте Сонди
существенно расходится с Фрейдом и Юнгом.
Фрейд исходит из первичной субстанции, которая не меняется. Также и либидо
Я он рассматривает исключительно как ее модификацию (Х, 141). Различные
психические действия (например, сублимацию) Фрейд объясняет катексисом
и контркатексисом. Юнг также предполагает наличие субстанции, подверженной
постоянным метаморфозам (Jacobi 1949, 75 etc.).
Сонди рассматривает различные субстанции как неизменные, но подчеркивает,
что они не актуализируются одновременно.
Из упомянутых предпосылок судьбоаналитической теории расщепления можно
вывести отдельные формы диалектики влечений, или диалектики Я: самая первая
форма диалектики влечений вытекает из того факта, что в потребностях пересека-
ются два стремления, две тенденции. Они образуют диалектику стремлений.
Каждое влечение состоит из двух потребностей; они находятся в диалектических
взаимоотношениях (Szondi 1952, 104).
489
Одну часть этих инстинктивных потребностей можно охарактеризовать как

«жесткие», «мужские», другую — как «мягкие», «женственные». Отношения между
жесткими и мягкими потребностями Сонди называет диалектикой «мажор-минор»
(Szondi 1952, 113). Отношения между актуализированными тенденциями и тенден-
циями, остающимися в латентном состоянии, он называет диалектикой «переднего
и заднего планов» (там же, 115).
Перечисленные формы диалектики влечений проявляются в рамках одного
влечения (а именно в рамках влечения Я), а также в рамках других влечений. Таким
образом, Сонди говорит о внутренней диалектике влечений, которую он противо-
поставляет внешней. К внешней диалектике влечений причисляются отношения
между Я, с одной стороны, и сексуальным влечением или влечением к контактам —
с другой (диалектика влечения Я), а также между влечением Я и пароксизмальным
влечением (диалектика аффекта Я) (Szondi 1956a, 259 etc., 327 etc.).
В диалектике влечений Я отражается отношение между тенденциями человека
к самосохранению и сохранению вида. В случае диалектики аффектов Я речь идет
об отношении Я к пароксизмальному влечению, которое, в свою очередь, представ-
ляет собой генетическую основу аффективной жизни, а также человеческой совести.
Инстинктивную основу человеческой совести, согласно судьбоаналитическим
представлениям, составляют два полярных, дополняющих друг друга фактора:
внутренняя этическая цензура совести, которая первоначально выражается
в чувстве вины, и бессознательно направленная во внешний мир цензура стыда,
которая в значительной степени идентична тому, что Фрейд обобщил в понятии
Сверх-Я.
Расщепления Я представляют собой лишь частный случай человеческой диалек-
тики влечений. Из этого можно сделать следующие выводы:
1. Человеку приходится пройти через все испытания, выпадающие на его долю
не только в связи с наследственной судьбой и судьбой влечений, но и в связи с судьбой Я.
2. Также и в сфере Я в качестве комплементарной судьбы Я актуализированным
элементарным функциям противостоят неактуализированные. И те, и другие
оказывают динамическое воздействие.
3. Способ разграничения четырех элементарных функций Я (проекции, инфля-
ции, интроекции и отрицания) в значительной мере задан генетически. Теоретически
различные функции Я всегда могут быть дополнены. В действительности же такое
происходит редко. Зачастую две противоположных части глобального Я всю жизнь
остаются разрозненными, не сливаются и не имеют возможности интегрироваться.
Тем не менее «переднее» и «заднее» Я ведут себя по отношению друг к другу в духе
комплементарности. Она носит характер последовательного или одновременного
контрастного воздействия (там же, 280).
Последовательное контрастное воздействие заключается в том, что «заднее Я»
через какое-то время выдвигается вперед, а «переднее Я», до сих пор действовавшее
на авансцене, как будто исчезает.
Этот феномен встречается и в области патологии, и у так называемых нормальных
людей. Так, например, у многих больных внезапно исчезает аутистическое нарцис-
сическое Я, характеризующееся сочетанием инфляции и интроекции, которое хочет
всем быть и все иметь. Вместо него на авансцене появляется внешне незаметное Я
(«вымуштрованное Я», характеризующееся комбинацией проекции и отрицания,
которые комплементарны вышеупомянутым функциям Я). Обратный процесс
происходит прежде всего в те времена, которые историки любят называть «велики-
ми». Здесь «вымуштрованное Я» ведущего бесцветную жизнь заурядного человека
отделяется от своего комплементарного образа Я, обладающего властью и величием,
которое хочет всем быть и все иметь.
490
Одновременное контрастное воздействие возникает тогда, когда силы «переднего

Я» и «заднего Я» примерно равны, а их интеграция, напротив, наталкивается на
сопротивление. В таком случае две части, которые обычно существуют «одна за
другой», находятся как будто «рядом друг с другом» или сменяют друг друга настолько
быстро, что их контраст воспринимается как одновременное противоречие (Szondi
1956a, 281 etc.). Мы выделяем следующие формы одновременного контрастного
воздействия «переднего Я» и «заднего Я»:
1. «Заднее Я» обусловливает мир желаний и мыслей «переднего Я»: нередко
посредством «принудительно работающего Я» человек защищается от компле-
ментарного паранойяльно-проективного мира мыслей.
2. «Заднее Я» одновременно управляет выборами «переднего Я»: немало людей
с интегрированным Я испытывают потребность заботиться в своей профессиональ-
ной деятельности о слабых, нестойких людях, «не имеющих Я».
3. «Заднее Я» обусловливает определенные контрастные черты характера, сущест-
вующие одновременно с чертами «переднего Я»: многие аутистические нарцис-
сические люди, успех которых не в последнюю очередь основывается на выраженной
тенденции к интроекции, склонны к тому, чтобы с помощью комплементарной
функции отрицания отвергнуть и при определенных условиях разрушить все то, что
было ими ассимилировано с передней стороны.
4. «Заднее Я» одновременно обусловливает часть симптоматики психического
заболевания: многие больные, страдающие неврозом навязчивых состояний, одновре-
менно проживают судьбу комплементарного «женского покинутого Я». Это не всегда
проявляется открыто, но может быть выявлено с помощью специальных техник,
например, в ходе психоаналитической или психолитической терапии (Хут).
5. Одновременное контрастное воздействие «заднего Я» обусловливает важные
процессы в работе сновидения и «выбирает» символы сновидений: диалоги и про-
тивоположные ситуации в сновидении часто представляют собой простые персони-
фикации контрастного взаимодействия между «передним» и «задним Я».
6. Одновременное контрастное воздействие «заднего Я» нередко выражается
в выборе фантазий и игр: в нашем обществе при тестировании чаще всего встречается
образ Я как образ «вымуштрованного Я» приспособленного заурядного человека.
Из характера и объема раздутой рекламой «индустрии желаний» можно сделать
вывод о значении комплементарных нарциссических инфляционных фантазий.
Было показано, что тенденции влечений, диалектику влечений и Я следует рас-
сматривать не изолированно, а только во взаимосвязи. Эту взаимосвязь можно
проиллюстрировать следующим образом: тенденции влечений образуют матрицу
человеческого поведения. Их можно было бы образно сравнить с колодой «игральных
карт». Эти «карты» влечений вводятся в игру не произвольно, а по определенным
кодексам, причем «правила игры» в значительной степени определяются семейным
бессознательным. Их нельзя менять, и они ограничивают круг возможностей индивида.
Однако от Я зависит, какая из этих возможностей в конечном счете актуализируется
и будет введена в действие в соответствии с определенной стратегией.
Иначе говоря, это означает, что хотя существует заранее установленная диалек-
тика влечений и Я, на нее все же может оказать влияние внутренняя позиция
человека. В судьбоанализе судьба индивида определяется и свободой выбора, и при-
нуждением. Благодаря знаниям о расщеплениях Я наши диагностические и прогно-
стические возможности расширяются двояко. При рассмотрении поперечного среза
психики можно сделать вывод о том, какие констелляции влечений остаются
скрытыми и существуют рядом с актуальными внешними проявлениями; при
рассмотрении продольного среза можно сделать выводы о возможной будущей
судьбе наших пациентов.
491
Одновременный учет судьбоанализом актуальных и скрытых возможностей

заменяет устаревшую статичную модель слоев психики. Вместе с тем это означает
огромный шаг вперед по сравнению с одномерными глубинно-психологическими
моделями, например, такими, как модель Шульца-Хенке (см. статью Э. Цандер
и В. Цандера в т. III).
ПРЕДПОСЫЛКИ СУДЬБОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ

Согласно судьбоаналитическим представлениям, человек здоров, если он может
свободно развивать свои возможности. В психической сфере это означает: здоровье
и болезнь зависят от того, какие из различных форм существования, заложенных
в семейном бессознательном29, сознательно или бессознательно выбираются Я (Szon-
di 1965, 99). Выбор Я будет патологическим в следующих случаях:
1. Если он выпадает на форму существования, которая уже не соответствует
возрасту, и если человек остается фиксированным на этой форме существования;
2. Если при этом из семейного бессознательного выбирается возможность,
ведущая к принудительному проживанию патологической формы существования
(Szondi 1963, 97).
В первую группу попадают нарушения, охарактеризованные Фрейдом как
неврозы переноса, которые вполне доступны психоаналитической терапии. (Страх
и конверсионная истерия, травматический невроз навязчивых состояний, перверсии.)
Ко второй группе относятся те психические заболевания, которые, по мнению
Фрейда, нуждаются в «бесконечном анализе». Судьбоаналитическая терапия имеет
дело главным образом с заболеваниями этой второй группы, то есть с наследствен-
ными неврозами. Тот, кто хочет заниматься судьбоаналитической терапией, должен
исходить из идеи, что на кушетке лежит «не симптом и не комплекс симптомов,
а человек с несколькими возможностями существования» (Szondi 1963, 51). Генети-
ческие соображения подводят к выводу, что каждый из нас, будь он внешне психиче-
ски «здоров» или «болен», участвует во всех формах существования. К настоящему
времени эмпирически были выделены семнадцать форм существования. Разумеется,
в будущем это число может быть увеличено. Если в клинической картине во время
анализа или при тестировании все формы существования не проявляются, то это
отсутствие всегда нужно оценивать только в сравнении с другими формами существо-
вания, то есть относительно (Szondiana VI, 22).
Различные формы существования можно отнести к четырем сферам — сфере Я,
сексуальности, аффективности и контактов. При этом каждому конкретному
опасному существованию противостоит особая группа защитного существования:
ОБЛАСТИ
СУЩЕСТВОВАНИЯ: Я Сексуальность Аффективность Контакты
СООТВЕТСТВУЮЩИЕ Основанные Социали-

ЗАЩИТНЫЕ ФОРМЫ Навязчивые Сублимирующие на чувстве вины зирующие
СУЩЕСТВОВАНИЯ
Разумеется, защитные формы существования не тождественны защитным

механизмам, а предшествуют им. В то время как под формами существования
понимаются особые формы бытия, в случае защитных механизмов речь идет о бес-
сознательно осуществляемых функциях Я, то есть об исходящих из Я процессах
защиты от угрожающих требований влечений и аффектов.
492
ФОРМЫ СУЩЕСТВОВАНИЯ
генетически, инстинктивно, социально, ментально и
духовно сформированные способы бытия в мире
специфическими
характеризуются
Помимо прочего
Ведут к предпочтению определенных
РАСЩЕПЛЕНИЯМИ Я
Предварительные
условия
ЗАЩИТНЫХ МЕХАНИЗМОВ
Исходящие от Я процессы, служащие защите
Рис. 9
К отдельным защитным формам существования относятся специфические

защитные механизмы. Знание этих взаимосвязей позволяет теоретически ответить
на вопрос, оставленный открытым Анной Фрейд: по каким критериям Я делает выбор
из различных защитных механизмов? В эмпирическом отношении лучше ответить
на оба вопроса: что должно произойти в ситуации «здесь и сейчас», чтобы помочь
пациенту (показания)? А также: как с точки зрения длительной перспективы
запланированная терапия будет влиять на пациента (прогноз)? (Beeli 1965). Не будет
ли вследствие терапии преобладать форма существования, терпеть которую в течение
долгого времени окажется даже сложнее, нежели прежнюю?
Это может произойти, например, как казуистически показал Хут, у некоторых
больных, страдающих неврозом навязчивых состояний, навязчивости которых при
определенных обстоятельствах оказываются для них относительно наиболее благо-
приятной участью. В таком случае имеет смысл терпимо относиться к навязчивости,
хотя и здесь также надо попытаться сделать ее более выносимой (Szondiana IX).
Вместе с тем для определения показаний и составления прогноза сначала с помо-
щью теста исследуется, в каких сферах (Я, сексуальности, аффективности, контактов)
существуют наибольшие опасности для пациента, соответствуют ли защитные
механизмы угрозам и достаточны ли они в количественном отношении.
В судьбоанализе было показано, что отдельные сферы влечений обеспечены
специфическими защитными механизмами. Тем самым становится понятным давно
известный факт, что на выбор психотерапевтической техники решающее влияние
оказывает успех лечения (Whitehorn, Betz 1954). Отдельные же методы относятся
к совершенно разным функциям Я и защитным механизмам.
Например, юнгианский анализ, применяемый на основе воображения и интуиции,
в первую очередь, к эгодиастолическим функциям, может дать превосходные резуль-
таты при лечении одного пациента, но лишает другого возможностей самозащиты
и вызывает у него психотический шуб (Szondiana IX, 64 etc.).
493
Тем самым одновременно создаются предпосылки для более целенаправленного

применения отдельных методов, имеющихся в широком спектре психотерапев-
тических техник, хотя сегодня выбор методов лечения пока еще в значительной
степени зависит от предпочтений терапевта или даже от его уже сформировавшейся
идеологической установки. Таким образом, с самого начала встает вопрос: хочет ли
терапевт заменить определенную форму существования пациента другой или же он
всего лишь хочет подкрепить определенные формы защитного существования.
Для этого могут использоваться также психофармакологические средства или
трудотерапия и терапия средой с учетом специфической ситуации, связанной с Я
и влечениями.
В процессе психотерапии решающую роль играет не только адекватная форма
терапии, но и личность терапевта. Шансы на успех анализа возрастают, если аналитик
соответствует определенным генотропическим и относящимся к Я требованиям:
он и анализанд должны быть родственными по духу людьми, то есть составлять друг
с другом генотропическое единство30. Ибо только внутреннее генное родство
обеспечивает глубину партиципации, причем не только в любви и дружбе, но и в те-
рапии. Поскольку исцеление приносят не техники, а отношения между больным
и терапевтом, наибольшие шансы на успешную терапию появляются при генном
родстве (Szondi 1963a, 120).
Однако генотропное сходство — это лишь одна из предпосылок успешной
терапии. Кроме того, аналитик должен уметь создавать позитивный перенос,
но прежде всего — проецировать сильное Я, при любых обстоятельствах способное
к отречению, на Я своего анализанда и побуждать последнего к постепенной
интроекции этого Я (там же, 217).
ПРАКТИКА СУДЬБОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ

Судьбоанализ не только содействует более дифференцированному выбору
из имеющихся терапевтических методов и углубленному пониманию отношений
между врачом и пациентом. Очень важен также и разработанный им «активный
метод лечения» для тех пациентов, которые, по словам З. Фрейда, нуждаются
в «бесконечном анализе».
«Активный анализ», понятие, которое со времен Ференци постоянно истолковы-
валось превратно, отнюдь не означает обязательной необходимости отказа от про-
цесса самоанализа пациента в присутствии участвующего аналитика в угоду все
большей терапевтической активности. Там, где такое случается, существует опасность,
что будет закрыт путь глубинному анализу (Szondi 1963a, 146) и что эта «слишком
хорошая и слишком быстро подаваемая пища сделает ребенка толстым, изнеженным
и зависимым» (Balint 1966, 344–345). Скорее, цель любой активной терапии
заключается в том, чтобы психотерапевт прорабатывал патогенные ситуации (будь
то определенные травматические ситуации или требования больных предков),
не ограничиваясь указанными Фрейдом мерами (X, 125–126) и побуждая пациента
не просто вспоминать эти ситуации, а заново переживать их на пике наивысшей
интенсивности31, чтобы включить их в континуум сознания личности.
Активная судьбоаналитическая терапия означает, что в тех случаях, когда была
выявлена явная серьезная опасность неудачи и прекращения анализа, после длитель-
ного (по меньшей мере сто сеансов) периода пассивного анализа могут — но также
только эпизодически — применяться определенные методы, способные максимально
стимулировать активность анализанда (Szondi 1963a, 149).
Условием применения судьбоаналитической терапии является тщательное опреде-
ление показаний. Оно включает в себя изучение истории жизни, составление —
494
по возможности, при содействии домашнего врача — генеалогического древа и прове-

дение десяти серий теста Сонди (Szondi 1973b, 423). В последующей пассивной
начальной фазе анализа терапевт должен передать бразды правления больному,
как можно дольше воздерживаться от собственных конструкций, экономно давать
задания, советы, налагать запреты и никогда не начинать с активного анализа сопротив-
ления, как этого требовал В. Райх (Szondi 1963a, 188).
Однако при лечении пациентов с наследственной патологией с нарушениями Я
этой пассивной техникой нельзя пользоваться долго, потому что там, где необходимо
ассоциировать, они склонны к активному действию. «Применение запретов едва ли
принесет им какую-либо пользу. Сопротивление — если воспользоваться термино-
логией З. Фрейда — проистекает в этих случаях из Оно, или, как мы говорим, из се-
мейного бессознательного. Форма отыгрывания определяется в основном бессо-
знательной защитой Я от проталкивающихся на сцену фигур больных предков.
Однако судьбоаналитик именно этих больных предков и должен привести на сцену»
(там же, 189).
Материал подобных «требований предков» отчасти проистекает из сновидений
про предков, отчасти из возникающих во время сеансов собственных мыслей
больного о родственниках (там же, 84). Сны про предков отличаются от других
сновидений тем, что в них возникают и действуют психически больные родствен-
ники, проводником которых является сам сновидец (там же, 79). Характерно, что этот
материал можно сделать доступным для осознания только путем встречного действия.
Для этого в судьбоанализе были разработаны две техники, которые основываются на
модификации классического ассоциативного метода. В первом случае чуть ли не каж-
дую мысль «по конвейеру» вновь экспонируют в качестве стимульного слова, и таким
образом цепочку мыслей превращают в цепочку стимульных слов, все глубже про-
никающую в бессознательное (там же, 136).
Вторая модификация ассоциативного метода в судьбоанализе представляет собой
так называемый «метод активного ассоциирования» или «удар молотом». Он носит
характер своего рода навязывания посредством 1) повторения, словно эхо, каждой
мысли, 2) многократного повторения одного-единственного слова-идеи, которое
экспонируется бесчисленное множество раз до тех пор, пока у самого пациента,
лежащего на кушетке, не появится вытесненное содержание или образ предка
с психиатрической симптоматикой (эпилепсии, шизофрении и т. д.), 3) сочетания
обоих методов с похожим на удар молотом особым акцентированием стимульных
слов и невыносимым ускорением темпа экспозиции» (там же, 137).
Обе техники, как выражается Сонди, оказывают «психошоковое воздействие».
Смысл их применения — помочь пациенту самому прочувствовать, находясь
на кушетке, своих доселе неосознаваемых и нарушающих его покой больных предков
и при этом на какое-то время — на сеансе под контролем собственного сознания
и сознания аналитика — стать эпилептиком или шизофреником (там же, 175).
Против пропагандируемого судьбоанализом проигрывания материала из сновиде-
ний про предков можно выдвинуть три возражения.
1. В случае снов про предков речь идет об искусственных продуктах. С вопросом
о характере «искусственного продукта», присущем сновидениям, сталкивался еще
Фрейд. При этом он пришел к следующему результату: «Без сомнения, сновидениями
анализируемых людей можно управлять подобно тому, как можно влиять на снови-
дения экспериментально привнесенными раздражителями. Можно предопределить
часть материала, имеющегося в сновидениях, но сущность и механизм сновидения
от этого нисколько не меняются» (X, 111).
2. Психоанализ выступает за воспоминание, а не действие. Фактически Фрейд
не раз подчеркивал (X, 129; XVII, 103), что весьма нежелательно, «чтобы анализанд
495
не вспоминал, а действовал». Это техническое предписание в точности по Фрейду

выполняется и в судьбоаналитической терапии при осознании вытесненных влече-
ний. Иначе обстоит дело, когда речь идет о притязаниях предков. Притязания
предков можно только отыгрывать, но не вспоминать, хотя бы уже потому, что эти
притязания, чаще всего, никогда не переживались и, тем самым, не были и вытеснены
(Szondi 1963a, 85).
3. Судьбоаналитическая техника носит насильственный характер, что выражается
уже в таких терминах, как «метод удара молотом» или «психошоковая терапия».
Выдвигая подобные аргументы, критики упускают из виду, что «насильственными»
являются прежде всего не судьбоаналитические методы, а требования влечений,
нуждающиеся в терапии. Эти требования влечений характеризуются тем, что их пере-
работка возможна только тогда, когда человек находится в актуальной критической или
затруднительной ситуации (Szondiana VII, 30). На кушетке этот кризис вызывается
искусственно, причем ненадолго и под контролем.
Судьбоаналитическая техника ассоциаций дополняется ознакомлением анализанда
с его генотропическим генеалогическим древом и с результатами теста влечений (Szon-
di 1963a, 184 etc.). Цель анализа генеалогического древа заключается в том, чтобы через
шокирующую конфронтацию пациента (там же, 182 etc.) с его больными предками
и, в частности, с их патологическими выборами подвести его к осознанию того, какую
предрасположенность к определенным психическим заболеваниям он носит в себе.
До тех пор, пока он подавляет или вытесняет эти задатки, его психическому здоровью
угрожает серьезная опасность (Szondi 1956b, 87; 1963, 182 etc.).
Ознакомление с результатами теста влечений дает информацию о степени и акту-
альности опасности, а также о способах, благодаря которым можно избежать этой
угрозы. Благодаря этому пациент перестает безвольно уступать своей наследственности,
а начинает противостоять ей силой своего Я и силой духа; например, потомок больного,
страдавшего религиозным бредом, может стать религиоведом (Szondi 1963a, 185).
Судьбоаналитическая терапия должна заканчиваться фазой анализа Я. Она также
должна начинаться пассивно, а именно в тот момент, когда благодаря сновидениям
становится несомненным, что пациент начинает взаимодействовать с отдельными
функциями «траектории движения» Я (то есть с проекцией или инфляцией, интроекцией
илиотрицанием)(тамже,189).Цельэтойфазысостоитвустранениипрежнихпатогенных
идентификаций, а также в построении новых жизненных Я-идеалов (Szondi 1956b, 66).
Не «прокрадывается» ли в формулировку этой цели лечения старое требование
психосинтеза, о котором Фрейд сказал, что это всего лишь «пустая фраза» (XII, 185)?
Нельзя не согласиться с основателем психоанализа в том, что при лечении неврозов
переноса и травматических неврозов психосинтез происходит «автоматически
и неизбежно» (XII, 186) — без нашего вмешательства. Но не будем забывать также,
что при травматических неврозах благодаря Я спонтанно интегрируются в основном —
как это признавал и сам Фрейд — только отщепленные импульсы влечений. Однако
при наследственных нарушениях Я (наследственных неврозах, предпсихозах) опре-
деленные импульсы влечений не отщепляются (или не только отщепляются), а пред-
ставляют собой врожденные формы существования Я. «Если при травматических
неврозах можно использовать учение о защитах, то при врожденных нарушениях Я
мы должны всегда применять теорию расщепления. Выпавшие, отщепленные функции
Я и составляют сущность нарушений Я. Эти отщепленные функции Я судьбоаналитик
должен активно и планомерно снова вводить в жизнь Я, чтобы устранить в нем
нарушение. Спонтанно эти отщепленные функции Я снова включаются в жизнь Я лишь
в редких случаях или не включаются в нее вовсе» (Szondi 1963a, 190).
496
СТАДИИ РАЗВИТИЯ Я И РАЗВИТИЕ ГЛУБИННОЙ ПСИХОЛОГИИ
Терапевтический подход судьбоанализа по многим важным вопросам сходен

с подходом психоанализа. Согласно Фрейду, речь идет о том, чтобы «укрепить Я,
сделать его более независимым от Сверх-Я, расширить поле его восприятия и
усовершенствовать его организацию» (XV, 86). Судьбоанализ идентифицирует себя
с этими высказываниями. Различие же возникает в том случае, когда в психоанали-
тической терапии стремятся достичь того, чтобы Я смогло «присвоить себе новые
части Оно». Согласно судьбоаналитическим представлениям, подобное расширение
Я за счет только Оно невозможно уже в силу самой природы влечений. Если Фрейд
говорит в первую очередь об осознании бессознательных содержаний, то в судьбоана-
лизе главный акцент делается на том, что Сонди назвал «очеловечиванием человека».
«Под очеловечиванием судьбоаналитическая психология понимает постепенное
движение индивида вперед от ступени двойного единства с матерью к ступени
самоосвобождения, ступени homo liberator. Только на этой ступени человек способен
действительно освободиться от патогенной наследственности, от симптомообразую-
щих личных вытеснений, от властных стремлений “иметь и быть”, от изоляции своего
становления» (там же, 96).
В процессе любой терапии необходимо пройти все те этапы развития Я, которые
должны быть пройдены каждым человеком, если он хочет достичь полного проявле-
ния человеческого бытия. Последовательность этих этапов развития заранее задана,
ни через одну из его ступенек нельзя перескочить, а потому, по словам Сонди,
в отношении анализа надо избавиться от иллюзии, будто он — «лифт, а аналитик —
лифтер, которому нужно только задрать голову», чтобы «сопроводить анализанда
на тот уровень, который соответствует его Я-идеалам» (Szondiana VI, 57).
«Высшая ступень, ступень “homo humanus”, означает конечный пункт этого хода
развития, которого, однако, достигают лишь немногие люди, и даже они время от
времени отступают назад» (Szondi 1963a, 100).
При более детальном рассмотрении различных этапов становления человека
обращает на себя внимание тот факт, что каждый из них соответствует опре-
деленному направлению глубинной психологии.
Фаза homo repressor, то есть человека, вытесняющего и образующего симптомы,
соответствует психоанализу; фаза homo potentator, то есть человека, сверхкомпен-
сирующего свои чувства неполноценности стремлением к власти, — индивидуальной
психологии; фаза homo individuator, то есть становления Самости, — школе анали-
тической психологии К. Г. Юнга; фаза homo elector, то есть человека, осознающего
собственные возможности судьбы и способного свободно выбирать из них возмож-
ности существования, — судьбоанализу Л. Сонди; и, наконец, последней ступени,
homo humanus, соответствуют «гуманистические» или религиозные направления
психотерапии, например, концепция A. Мёдера (Szondiana IV, 104 etc.).
Очевидно, — делает из этого вывод Сонди, — что историческая последователь-
ность различных направлений в глубинной психологии не является ни результатом
капризного случая, ни следствием личного честолюбия желающих выделиться ученых;
она возникает «из естественной необходимости продолжить исследования в сфере
становления человека» (Szondiana IV, 107)32.
Представленная Сонди общая картина различных направлений глубинной
психологии — результат одной из предпринятых им грандиозных попыток синтеза.
При этом он разработал вышестоящие категории, благодаря чему появилась возмож-
ность рассмотреть во взаимосвязи все то, что долгое время полностью противо-
поставлялось друг другу. Возможно, некоторые аспекты судьбоаналитического
подхода отвечают представлениям того времени и при проведении дальнейших
497
0 I II III IV V
ФУНКЦИЯ Партиципация Сублимация Компенсация Индивидуация Гуманизация
Проекция Инфляция
Стадии liberator
становления et humanisator
человека E
Homo humanus
D
elector
C
498
B individuator
HOMO
potentator
A
repressor
0
partizipator
психологии («Судьбоаналитическая терапия». Szondi 1963, 101)

Направления Индивидуальная Аналитическая
глубинной И. Германн Психоанализ психология психология Судьбоанализ Гуманизм
психологии Р. Шпиц З. Фрейд А. Адлер К. Г. Юнг
Рис. 10. Стадии становления человека с точки зрения различных направлений глубинной
исследований окажутся несостоятельными. Такое предположение можно сделать

хотя бы уже потому, что его попытка настолько оригинальна, наши знания о человеке
пока еще настолько ограниченны, а предмет исследования настолько сложен, что
любые окончательные утверждения кажутся просто немыслимыми. Однако Сонди
показал, какие критерии важны при осуществлении подобной попытки: направление
удара, в соответствии с современными представлениями, должно идти «снизу вверх»,
то есть необходимо учитывать как генетические, так и духовные аспекты. При этом
количественные характеристики не должны противопоставляться качественным,
а к решению проблемы человеческого поведения можно подступиться только при
наличии обширных и детальных знаний.
1
Жизненный путь Леопольда Сонди тельского института общей глубинной психо-
(род. в 1893 году): логии и, в частности, судьбоанализа благодаря
1919–1924: ассистент в неврологическом щедрым пожертвованиям анонимной швейцар-
и психиатрическом отделении поликлиники ской дарительницы.
графа Аппоньи и больницы в Будапеште. Главный 1970, 14 мая: почетный доктор психологии
врач — профессор Пауль Раншбург. и педагогических наук. Леувен, Бельгия.
1919–1924: Первый ассистент в психологи- 2
Насколько, однако, редки в действительности
ческой лаборатории в Высшей школе лечебной травматические неврозы, становится ясным,
педагогики, Будапешт. Руководитель: профессор например, из высказывания Фрейда, сделанного
Пауль Раншбург. в 1926 году (!). Так, он сожалеет, что до сих пор
1924–1926: руководитель лаборатории эндо- пока еще нет ни одного пригодного для ис-
кринологии и конституциональной патологии пользования анализа травматического невроза
в поликлинике графа Аппоньи. (XIV, 159).
1927–1941: профессор психопатологии в Выс- 3
Необоснованность этой позиции в научно-
шей школе лечебной педагогики в Будапеште теоретическом отношении продемонстрировали
и одновременно главный врач Государственной В. Хут и П. Матушек в работе «Эксперимент
лечебно-педагогической лаборатории психо- и опыт в современной психиатрии и глубинной
патологии и психотерапии. психологии» (в книге «Эксперимент и опыт
1941: Увольнение из высшей школы и лабора- в науке и искусстве», под ред. В. В. Штрольца,
тории на основании принятого в Венгрии закона 1963).
о «неарийской» расе. 4
«Субъективный дух» в понимании Гегеля,
1944, июль-декабрь: концлагерь Берген- то есть индивидуальный характер, дающий воз-
Бельзен. можность участвовать в надындивидуальном,
1944, декабрь: эмиграция в Швейцарию. объективном и общем или выразить это, также
1944–1946: лекции о судьбоанализе и тесте не заболевает. В любом случае, больным стано-
Сонди в Институте прикладной психологии. вится — по каким бы то ни было причинам —
1945–1946: Научный сотрудник в частной бытие, которое на этот дух воздействует (К. Яс-
клинике нервных болезней «Прангинс» близ перс, «Общая психопатология», 1963, 609).
Ньона. 5
Фрейд всегда говорил о «психическом ап-
1947: основатель и руководитель кружка парате», в котором он видел «продолжение
экспериментальной диагностики влечений поверхностной дифференциации» (XIII, 252)
и судьбоаналитической психологии. и которому он приписывал «пространственное
1958: основатель и руководитель Между- распространение и композицию из нескольких
народного исследовательского общества экспе- частей» (XVII, 67).
риментальной диагностики влечений и судьбо- 6
См. в этой связи также работу A. Гёрреса
аналитической психологии. «Разум и страсть» в книге «Свобода и детер-
1961: основатель и руководитель Швейцар- минация. Очерки и сообщения Католической
ского общества судьбоаналитической терапии. академии в Баварии», под ред. К. Форстера, том
1962–1963: курс лекций по судьбоаналити- 38, 1969.
ческой психологии на 1-м философском факуль- 7
П. Хеберлин (в работе «Дух и влечение», 1924,
тете Цюрихского университета (1-й семестр). 312), на которого ссылается Сонди, говорит:
1969, 28 апреля: учреждение фонда «Институт «Тенденция — это то, что делает бытие станов-
Сонди» в качестве учебного и научно-исследова- лением».
499
8
Процессы наследования, как сформулировал заболевают из-за судьбы своих влечений (Л. Сон-
еще в 1876 году Рибо, основываются на «специ- ди, «Патология влечений», 1952, 14).
фической памяти рода», то есть, если восполь- 15
Разумеется, вопрос о манифестации психи-
зоваться современной терминологией, на генети- ческого заболевания касается не только функции
ческой информации. (См. «Szondiana» VII, 25.) воздействия отдельного гена, но и взаимо-
Эта генетическая информация приводит в психи- действия разных генов, а, в конечном счете,
ческой сфере к тому, что «вновь проявляются и взаимодействия всех определяющих судьбу
более старые образования Я» (Freud, XIII, 267). факторов. В принципе этот подход отстаивает
9
Это относится также к фрейдовской теории также Э. Цербин-Рюдин в вопросе о возникнове-
влечений, на которую в значительной степени нии шизофрении (Zerbin-Rüdin 1967, 478).
повлияло мышление просвещенного среднего 16
Сонди выбрал понятие «фактор» (в букваль-
класса второй половины ХIХ столетия со всеми ном переводе: «делатель») влечения, чтобы
его натурфилософскими и общественными подчеркнуть, что именно потребности являются
предубеждениями. См. также работу Э. Фромма факторами инстинктивной жизни, «делающими
«Аналитическая социальная психология и теория влечения». «Они представляют собой... источники
общества», 1972, 177. скрытой энергии, которая постоянно подпиты-
10
Беспокойство эмпириков по поводу непра- вает влечения» (Л. Сонди, «Экспериментальная
вомерного редукционизма напоминает о том, диагностика влечений», 1972, 28).
как Шиллер оспаривал утверждение Гоцци, 17
Сонди пришел к своим выводам на осно-
будто существует только 36 трагических ситу- вании генетических фактов. Еще до него Фрейд
аций. В ответ на это Гёте возразил, что ему, на основе психологических рассуждений пришел
Шиллеру, не удалось обнаружить даже столько. к аналогичному заключению и «из этого весьма
См. A. Кёстлер, «Божья искра», 1966, 390. удивительного и популярного знания чужих
11
Мы вынуждены оставить здесь без внимания отношений» вывел понятие амбивалентности
многочисленные методологические, в частности, чувств (X, 332).
наследственно-математические промежуточные 18
Высказывания о тесной взаимосвязи между
элементы. О них можно прочесть в работе эпилептиформными и истериформными заболе-
Л. Сонди «Судьбоанализ», 1965, 374–472. ваниями в одном частном аспекте косвенно
12
Разумеется, здесь имеется в виду так назы- подтверждаются важной работой Раабе. (Ф. Ра-
ваемая истинная эпилепсия. Сегодня считается абе, «Комбинация истерических и эпилеп-
установленным, что ее различные проявления тических приступов. Проблема “истероэпилеп-
могут иметь одинаковую наследственную основу. сии” с новых позиций», 1970). Раабе выявил
Также утверждается, что истинная эпилепсия не у своих пациентов сочетание эпилептических
является исключительно неспецифическим и истерических приступов, которые нельзя было
органическим недугом, как долгое время считали клинически дифференцировать, и стал говорить
психиатры из-за односторонней переоценки о «взаимозаменяемых симптомах биографи-
результатов медицинских, в частности нейро- чески объяснимой болезни» (там же, 132).
физиологических, исследований. По сравнению Впрочем, более тонкая дифференциация возмож-
с ними — за редким исключением — психо- на, однако она предполагает аналитическую
логические и психопатологические аспекты этого работу с больными. (См., например, Л. Сонди,
заболевания пока еще исследованы недостаточно. «Судьбоанализ», 1965, 266).
См. в этой связи работу А. Ледера «Приступы 19
С необходимыми поправками, измене-
эпилепсии при пробуждении. Эксперимен- ниями, оговорками (лат.). — Примечание пере-
тально-психологическое исследование», 1969. водчика.
13
Например, «здоровый», то есть фенотипи- 20
Вопрос о причинах «гипертрофии влечений»
чески здоровый, наследственно больной × «здо- (K. Лоренц) у человека вызвал разногласия между
ровый», «здоровый» × больной мигренью, «здоро- A. Геленом и K. Лоренцем. Первый говорит о
вый» × эпилептик. наличии первичной готовности к вырождению,
14
Судьбоанализ говорит о «заболеваниях, второй — о распаде, обусловленном влиянием
вызванных влечениями» всякий раз, когда выяс- цивилизации. Этот вопрос, рассматриваемый
няется, что бессознательные импульсы, «которые обоими исследователями на абстрактном уровне,
вытеснены, подавлены или изолированы, то есть судьбоанализ оставляет открытым. Он ограни-
скрыты в личном, семейном и коллективном чивается описанием клинической картины
бессознательном, тем не менее, действенны генетически детерминированной гипертрофии
и преисполнены энергии в динамически-функ- влечений, которая обнаруживалась в ходе
циональном значении», они определяют поведе- генеалогических исследований и которую удава-
ние, симптоматику или выбор пациента. В судь- лось верифицировать с помощью тестирования.
боанализе эти пациенты называются «больными Одновременно A. Гелен, как и K. Лоренц, высту-
с патологией влечений», то есть людьми, которые пает с критикой тех социальных философов и эт-
500
нопсихологов, которые оставляют без внимания схеме Линнея». Разумеется, он точнее, чем
инстинктивно предопределенные структурные Шиллер, понимает суть этой классификации,
качества человека. Однако, согласно судьбоана- которая искусственно и извне применяется к
литическим представлениям, психические феноменам. Последний, указывая на неправиль-
заболевания не всегда можно объяснить исклю- ные названия, полагает, что речь при этом идет
чительно с позиций психологии влечений. не о поверхностном рассмотрении, а, скорее,
Скорее, их возникновение предполагает первич- о понимании сущности. И только в области
ную неспособность Я в социальной форме психопатологии такие «недолговечные переса-
справляться с напряжением, порождаемым живания из одного горшка в другой» лишаются
влечениями (Л. Сонди, «Патология влечений», почвы.
1952, 26). О полемике между Геленом и Ло- 25
Устное сообщение доктора Л. Сонди.
ренцем см. работы A. Гелена «Антропологическое 26
Сонди говорит о трех «языках» бессозна-
исследование», 1972, в частности с. 58 etc., тельного (а не о слоях, из принципиальных
и К. Лоренца «Целостность и часть в животном соображений отказываясь от модели слоев
и человеческом обществе», 1965, 245. психики): о языке симптомов личного бессозна-
21
См. Л. Сонди, «Судьбоанализ», 70, а также тельного, открытом З. Фрейдом, о языке символов
«Судьбоаналитическая терапия», 1963, 282 etc. коллективного бессознательного, открытом
и 312 etc. К. Г. Юнгом, и о языке выбора семейного бессо-
22
Несмотря на отдельные важные рассуж- знательного, выявленном им самим (Л. Сонди,
дения Фрейда по проблеме паранойи, для пси- «Анализ Я», 1956, 62 etc.).
хоанализа интерес представляют не так называ- 27
В силу самого факта (лат.). — Примечание
емые эндогенные заболевания, а в основном переводчика.
нарушения в сексуальной сфере и отчасти 28
Поэтому их нельзя понимать как стабиль-
болезни, которые Сонди отнес к области парок- ные наследственные признаки, подобно роди-
сизмального влечения. мому пятну.
23
Об обосновании судьбоаналитической систе- 29
Под понятием «форма существования»
мы влечений см. работу Л. Сонди «Судьбоанализ», подразумевается соответствующая возможность
1965, прежде всего с. 73 etc. В пользу правильности человека, относящаяся к сферам сексуальности,
судьбоаналитической гипотезы о наследовании аффективности, Я и контактов. «Судьба», напро-
различных инстинктивных тенденций свиде- тив, означает сумму, совокупность возможных
тельствует, помимо прочего, то, что при всей проявлений (Szondiana VI, 21).
вариативности клинической картины шизофре- 30
Еще Фрейд указывал на то, что не может
нии существуют внутрисемейные предпочтения представить себе лечение человека, «который
определенных клинических форм болезни. С дру- при более близком знакомстве не мог бы вызвать
гой стороны, о взаимозависимости врожденных симпатию» (I, 264).
задатков свидетельствует то, что среди братьев и 31
В последнее время эту точку зрения отста-
сестер больного шизофренией любой клини- ивал прежде всего A. Янов (A. Янов, «Первый
ческойформыбольныешизофрениейвстречаются крик. Новый путь в психотерапии», 1973).
чаще, чем среди братьев и сестер здорового 32
Описание Сонди различных жизненных
человека (Zerbin-Rüdin, 1967, 463). стадий развития человеческого Я имеет много-
24
К. П. Кискер (Kisker 1973, 44, 184) справед- численные параллели с разработанной Э. Х. Эрик-
ливо выступает против подобных «недолго- соном теорией восьми фаз развития человека,
вечных диагностических и прогностических хотя этот исследователь, собирая свой материал,
пересаживаний из одного горшка в другой исходил из совершенно иной — а именно
и искусства морфологического описания по психосоциальной — постановки вопроса.
ПУБЛИКАЦИИ ЛЕОПОЛЬДА СОНДИ В ХРОНОЛОГИЧЕСКОМ ПОРЯДКЕ

Книги по детской психиатрии, эндокринологии и кон-
ституциональной патологии 1929 a: Körpermessungen von Schulkindern (ungarisch).
Budapest: Novák
1923: Schwachsinn und innere Sekretion. Abhandlungen aus
den Grenzgebieten der inneren Sekretion. Heft I. Budapest: 1929 b: Revision der Neurastheniafrage. Monographie. Buda-
Novàk; Leipzig: K. F. Koehler pest: Novák; Leipzig: K. F. Koehler
1925: Schwachsinn (ungarisch). Lehrbuch in der Hochschule 1932 a: Konstitutionsanalyse psychisch abnormer. Kinder.
für Heilpädigogik zu Budapest. Budapest: Universitäts- Halle: C. Marhold
druckerei
1935: Methodik der Familien- und Zwilllingsforschung (un-
1926: Wachstumsstörungen und innere Sekretion (ungarisch). garish). Hygienische Bibliothek, 27, 1935
Budapest: Novák
501
Книги по судьбоанализу 1936 b: Die Bedeutung der Genetik in der Praxis (ungarisch).
Therapie 1937: Contributions to «Fate Analysis»: Analysis of
Marriage. Acta Psychol., 3
1944 bzw. 1963: Schicksalsanalyse. Erstes Buch: Wahl in Liebe,
Freundschaft, Beruf, Krankheit und Tod. Basel: Schwabe 1939: Heilpädagogik in der Prophylaxe der Nerven- und Gei-
and Co., 1944, 1948, 1965 steskrankheiten. Bericht über den I. Intern. Kongreß f.
Heilpädagogik
1947 bzw. 1972: Lehrbuch der Experimentellen Triebdiag-
nostik, in 3 Bänden. Zweites Buch der Schicksalsanalyse. 1940 Trieb und Erziehung, Beitrag aus dem schicksalsanalyti-
Bern: Huber 11947, 21960, 31972. Das Lehrbuch erschien schen Seminarium Budapest
auch französisch (Press Univers.), englisch (Grune &. Strat- 1942: Endokrinologie. Beitrag zur klinischen Diagnostik von
ton), japanish, spanish (Bibliotheca Nuova), teilweise auf W. Müller (ungarisch)
italienisch und portugiesisch
1946: Eiziehung und Behandlung der Triebe. Schw. Zschr. f.
1952: Triebpathologie. Drittes Buch der Schicksalsanalyse. Psych., 5
Bern, Stuttgart: Huber
1949: Revision der Frage der erblichen Belastung. Meng-
1956 a: Ich-Analyse. Viertes Buch der Schicksalsanalyse. Bern, Festschrift
Stuttgart: Huber
1954: Mensch und Schicksal. Wissenschaft und Weltbild, 7,
1956 b: Heilwege der Tiefenpsychologie. Bern, Stuttgart: Huber Januar-Februar
1959: The Szondi Test. In: Diagnosis, Prognosis and Treatment 1955: Die Sprachen des Unbewußten: Symptom, Symbol und
(zusammen mit U. Moser u. M. W. Webb). Philadelphia- Wahl. Szondiana II
Montreal: J. B. Lippincott Co.
1957 a: Die Anwendung der Psychoschock-Therapie in der
1963 a: Schicksalsanalytische Therapie. Fünftes Buch der Psychoanalyse. Acta Psychother., 5, 1
Schicksalsanalyse. Bern, Stuttgart: Huber
1957 b: Die gegenwärtigen Strömungen in der Tiefenpsycho-
1968 a: Freiheit und Zwang im Schicksal des Einzelnen. Bern, logie. Der Psychologe, 9, 2
Stuttgart, Wien: Huber
1958: Destin et Liberté. Extrait des Etudes Carmélitaines. Struc-
1969 a: Kain. Gestalten des Bösen. Bern, Stuttgart, Wien: Huber ture et Liberté
1973 a: Moses, Antwort auf Kain. Bern, Stuttgart, Huber 1960: Grundriß der Schicksalstherapie. Schw. Zschr. f. Psych. u.
Краткий перечень статей и заметок по детской пси- ihre Anw., 19, 4
хиатрии, эндокринологии, конституционной пато- 1962: Grundriß der schicksalsanalytischen Therapie. Szondi-
логии и судьбоанализу ana III
1927 a: Über die neuen Wege der Behandlung des Schwach-
sinns. Budapest: Novák 1963 b: Der Weg zur Menschwerdung. Szondiana IV
1927 b: Die Biologie der Begabung (ungarisch). Ungarische 1964 a: Neuorientierung in der Frage der Ich-Spaltung. Med.
psychologische Ztschr. Klinik, 59,48 (Französisch: Réorientation dans la question
des clivages du moi. Revue de Psychologie, 6, 4, 1971)
1928: Die Biologie der körperlichen und seelischen Reife.
Közegészegügyi értesitö 1965: Le Test de Szondi. Employé comme critére de l’indi-
cation d’une psychothérapie analytique. Revue de Psych.
1929 c: Zur Psychometrie der Tests. Versuch einer kritischen Appliquée, 15, 2
Darlegung der Maßbegriffe und Maßeinheiten des Tests.
Arch. f. d. ges. Psychol., 72, 1/2 1964 b: Thanatos and Cain. American Imago, 21, 3/4
1929 d: Die diagnostische und therapeutische Bedeutung der 1966: Ursprung und Hintergrund der Krisis in den analytischen
Wechselwirkung der endokrinen Drüsen (ungarish). Gy- Psychotherapien. Szondiana VI
ógyászat, 69, 48-51 1967 a: Die Dialektik «Ich/Erbe» und «Ich/Trauma» im Schick-
1929 e: über die klinische und pathogenetische Zweiteilung sal des Einzelnen. Szondiana VII
der Neurasthenie. Ranschburg-Festschrift 1967 b: De la psychologie du choix. Rev. Philosoph. de Louvain,
1930: Die Neurastheniefrage im Lichte der Konstitutionsana- 65, août
lyse. Monatschr., Ungar. Mediziner; 9/10 1967 c: Wandlung des Schicksalsbegriffes in der Tiefenpsy-
1931 a: Konstitutionsanalyse und Schwachsinn (ungarish). chologie Melémata. Festschrift für Werner Leibbrand
Gyógyászat, 71, 12/14 1968 b: A letter to Theodor Reik. (Festschrift T. Reik). Ameri-
1931 b: Studien zur Theorie und Klinik der endokrinen Kor- can Imago, 25, 1
relationen. Endokrinologie, IX 1969 b: Teoria instinctiva (spanisch). Revista de Psicologie
1931 c: Konstitutionsanalytische. Beiträge zur Psychiatrie des General y Aplicada, Madrid, 24 101
Kindesalters. Bericht über den 5. Kongr. f. Heilpädagogik in 1971 a: Diskussion zur Frage der Parallel-Bildserien zum Szon-
Köln ditest. Szondiana VIII
1932: Konstitutionsanalyse von 100 Stotterern. Wiener Med. 1971 b: Rückblick und Ausblick. Szondiana VIII
Wschr., 28
1971 c: L’homme Möise à la lumière de l’analyse du destin. Re-
1933 b: Diagnostische und therapeutische Irrtümer dem Gren- vue de Psychologie, 6, 4
zgebiet der Endokrinologie und Neurologie (unga-
risch).Gyógyászat, 73, 40/41 1973 b: Schicksalsanalyse - eine Selbstdarstellung. In: L. J. Pon-
gratz (Hg.): Psychotherapie in Selbstdarstellungen. Bern:
1936 a: Der Neurotiker im Lichte der psychoanalytischen, neu- Huber
roendokrinen und erbpathologischen Forschungen. Eine
Konfrontation der drei Richtungen. Schw. Arch. f. Neur. u. Szondiana I bis XI, Beiheft zur Schweizerischen Zeitschrift für
Psych., 37, 2 Psychologie und ihre Anwendungen. Bern, Stuttgart, Wien
502
BALINT, M.: Primary Love and Psychoanalytic technique, Lon- JACOBI, J.: Die Psychologie von C. G. Jung. Zürich, Stuttgart: Ra-
don 1965. Deutsch: Die Urformen der Liebe und die Tech- scher 1949
nik der Psychoanalyse. Bern, Stuttgart: Klett/Huber 1966 JASPERS K.: Allgemeine Psychopathologie. Berlin, Gottingen,
BEELI, A.: Psychotherapie-Prognose mit Hilfe der «Experimen- Heidelberg: Springer 6 1953
tellen Triebdiagnostik. Bern, Stuttgart: Huber 1965 JUST, G.: Vererbung und Erziehung. Berlin 1930
BERTALANFFY, L. v.: Robots, men and minds. New York: George KLEIST, K.: Die Gliederung der neuropsychischen Erkrankun-
Braziller 1967. Deutsch: ...aber vom Menschen wissen wir gen. Mschr. Psychiat. Neurol., 1953, 125, 526
nichts. Düsseldorf: Econ 1970
KRISHNA, G., WEIZSÄCKER, C. F. V.: Biologische Basis religioser Er-
BLEULER, E.: Handbuch der Psychiatrie. Spezieller Teil. 4 Abtl. 1. fahrung. Weilheim: Barth 1971
Hälfte. Leipzig, Wien 1911
LAING , R. D.: The devided Self. A study of sanity and madness.
F REUD, A.: Das Ich und die Abwehrmechanismen. Wien: Int. London: Tavistock Publ. 1960. Deutsch: Das geteilte Selbst.
Psychoanal. Verlag 1936 Taschenbuchausgabe: Geist und Eine existentielle Studie über geistige Gesundheit und
Psyche, Bd. 2001. München: Kindler 81973 Wahnsinn. Köln: Kiepenheuer u. Witsch 1974
FREUD, S.: Studien über Hysterie (1895). G. W. I LEONHARD , K.: Aufteilung der endogenen Psychosen. Berlin:
Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie (1905). G. W. V Akad. Verl.3 1966
Bruchstück einer Hysterie-Analyse (1905). G. W. V LEWIN, K.: Vorsatz, Wille und Bedürfnis. Berlin 1926
Die Disposition zur Zwangsneurose (1913). G. W. VIII LORENZ, K.: Über die Bildung des Instinktbegriffes. Gesammelte
Zur Einführung des Narzißmus (1914). G. W. X Abhandlungen. I. München: Piper 1965
Zur Geschichte der psychoanalytischen Bewegung (1914). Der Kumpan in der Umwelt des Vogels. Gesimmelte Abhan-
G. W. X dlungen. I München: Piper 1965
Erinnern, Wiederholen und Durcharbeiten (1914). G. W. X MAEDER, A.: Selbsterhaltung und Selbstheilung. Zürich: Rascher
1949
Triebe und Triebschicksale (1915) G. W. X
MCDOUGALL, W.: The Energies of men. London: Methuen 1932.
Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse (1916- Deutsch: Aufbaukräfte der Seele. Stuttgart: Thieme 21947
1917) G. W. XI
MOSER, U.: Psychologie der Arbeitswahl und der Arbeitsstörun-
Aus der Geschichte einer infantilen Neurose (1918). G. W. XII gen. Bern, Stuttgart: Huber 1953
Wege der psychoanalytischen Therapie (1918). G. W. XII Validierung, Blinddiagnose und die Problematik des Krank-
Das Ich und das Es (1923). G. W. XIII heitsbegriffs im Szonditest. Szondiana II. 1965, 33-64
Die Frage der Laienanalyse (1926). G. W. XIV Die Projektionstests in der Psychiatrie. Schweiz. Z. Psychol.
24, 116
Neue Folge der Vorlesungen zur Einführung in die Psycho-
analyse (1933). G. W. XV R EMPLEIN , H.: Die seelische Entwicklung des Menschen in
Kindes-und Jugendalter. München, Basel: Reinhardt6 1958
Die endliche und die unendliche Analyse (1937). G. W. XVI
SCHOTTE, J.: Psychoanalyse und Schricksalsanalyse. Szondiana
Die Ichspaltung im Abwehrvorgang (1938). G. W. XVII VIII, 326-333
Abriß der Psychoanalyse (1938). G. W. XVII WAELHENS , A. de: Sujet et système dans la pensée de Szondi.
GEHLEN, A.: Der Mensch. Seine Natur und seine Stellung in der Szondiana VIII, 301-313
Welt. Frankfurt/M., Bonn: Athenäum 8 1966 WHITEHORN, J. C., Betz, B. J. A Study of Psychotherapeutic Re-
HUTH, W.: Die Zwangsneurose im Lichte der Psychoanalyse und lationship between Physicians and Schizophrenic Patients.
der Schicksalsanalyse. Szondiana IX Americ. J. of. psychiatr. 1954, 111, 321-333
HUTH , W., Matussek P.: Experiment und Erfahrung in der heuti- ZERBIN-RÜDIN, E.: Endogene Psychosen. Schizophrenien. Ma-
gen Psychiatrie und Tiefenpsychologie. In: W. Strolz (Hg.): nisch-depressive Psychosen. In: P. E. Becker (Hg.): Human-
Experiment und Erfahrung in Wissenschaft und Kunst. genetik. Ein kurzes Handbuch in fünf Bänden. Bd. V/2. Stut-
Freiburg, München: Alber 1963 tgart: Thieme 1967, 446-577
503
ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ КАРЛА Р. РОДЖЕРСА
И ЕЕ ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИМЕНЕНИЕ1
Вольфганг М. Пфайфер
КАРЛ РОДЖЕРС И ПСИХОТЕРАПИЯ, ЦЕНТРИРОВАННАЯ НА КЛИЕНТЕ

Терапия, центрированная на клиенте (известная в Германии, прежде всего,
под названием «Gesprächspsychotherapie», то есть «разговорная психотерапия»), была
разработана Карлом Р. Роджерсом, и в своем развитии вплоть до нашего времени она
испытывала на себе значительное влияние его личности. Отвечая выдвинутому
им самим требованию, чтобы в работе с клиентом терапевт был самим собой,
реальным и понятным, он с осознанной субъективностью привнес собственную
личность в свой теоретический труд. Поэтому будет уместным в самом начале кратко
изложить жизненный путь Карла Роджерса (подробнее см. Rogers 1961, 1972, 1973).
Становление
Карл Роджерс родился в 1902 году в штате Иллинойс в многодетной семье и вырос
в крестьянской среде. Изучение естественных наук подкрепляло его склонность
к точному наблюдению и объективирующему исследованию. Затем он обратился
к теологии и педагогике — областям, которые имеют особое значение в его последу-
ющих теориях. В конце концов предметом его интересов — на этот раз окончатель-
но — стала психология, точнее, психотерапия. Двенадцать лет он проработал в дет-
ской консультации, с 1940 года преподавал в различных университетах, но наряду
с этим всегда практиковал в качестве терапевта, вначале в рамках индивидуальной
терапии, а затем и в группах. В настоящее время Карл Роджерс живет в Ла Джолле
(Калифорния), в бунгало, расположенном над заливом Тихого океана. Он пишет,
преподает в Центре изучения человека и работает в саду. Роджерс поддерживает
контакты с людьми со всего мира, особенно с молодежью, которая, по его словам,
оказала огромное влияние на его представления2.
Духовные влияния
Очень сложно говорить о духовных влияниях на человека, столь интенсивно
живущего своими личными переживаниями и общающегося с другими людьми,
поскольку эти влияния весьма разнообразны. В этой связи можно назвать острую
полемику с христианством, приведшую Роджерса к отходу от фундаменталистской
позиции его семьи, и соприкосновение с Восточной Азией (в юные годы), за которым
последовало активное изучение духовного мира Дальнего Востока (Rogers 1973).
Большое влияние оказали на Роджерса Кьеркегор и Мартин Бубер, с которым он
поддерживал личные отношения. Следует также упомянуть и контакты с другими
экзистенциально ориентированными мыслителями и терапевтами, в частности,
с представителями «гуманистической психологии»3. В более узкой профессиональной
области следует назвать знакомство с гештальт-психологией Гольдштейна и Левина,
504
Психотерапевтическая теория Карла Р. Роджерса (Вольфганг М. Пфайфер)
а также с бихевиористской экспериментальной психологией. Несомненно, Роджерс

воспринял важные психоаналитические идеи Фрейда, например, представления
о терпимости терапевта, об осмысленности внешне немотивированного поведения
и положение о необходимости уделять особое внимание защитным установкам.
Огромное значение имела встреча с Отто Ранком и его единомышленниками.
Именно они оказали существенное влияние на психотерапевтические убеждения
Роджерса и именно у них он нашел многочисленные формулировки тех идей,
которые у него самого тогда еще не приняли завершенного вида.
Психотерапевтическая позиция Отто Ранка

Собственно говоря, Отто Ранк известен в Германии лишь благодаря своей
ранней и во многом односторонней работе «Травма рождения». На самом деле он
был одним из самых оригинальных и разносторонне образованных представителей
психоаналитического движения, прекрасно разбиравшимся в классической немец-
кой философии (см. статью М. Гротьяна «Фрейд в зеркале переписки» в т. I).
Его теоретические труды сегодня, пожалуй, особого значения для нас уже не имеют.
И наоборот, его работы, посвященные психотерапевтической практике, весьма
интересны, особенно его книга «Аналитическая реакция в ее конструктивных
элементах» (вышедшая в свет в 1929 году, то есть в том же году, когда произошел
его разрыв с Фрейдом). В ней в почти афористической форме высказываются
многочисленные идеи, получившие затем дальнейшее развитие в терапии, центри-
рованной на клиенте. Эти идеи мы здесь вкратце изложим (по книге «Терапия воли,
правда и реальность», 1945).
Ни восстановление событий раннего детства, ни осознание бессознательного
Ранк не считал факторами, способствующими исцелению; в подобного рода
обращении к прошлому он усматривал лишь бегство пациента, как, впрочем, и те-
рапевта, из настоящего и из отношений между ними (Rank 1945, 29). Он считал,
что историческая правда все равно недоступна и к тому же не имеет никакого
значения в терапевтическом отношении. Важна и необходима только субъективная
правда пациента, а она вместе с вытеснениями и отрицаниями, вместе со специфи-
ческими способами реагирования содержится в актуальной терапевтической
ситуации. Доступом к субъективной истине обладает только пациент; он осознает
себя в своих эмоциях и проявлениях (там же, 30–31, 37 etc., 109, 172). Таким
образом, интерпретации становятся бессмысленными — они всего лишь заменяют
одну рационализацию другой (там же, 23). Скорее, терапевт должен помогать
пациенту распознавать и фиксировать свои эмоции, и именно тогда жизнь и по-
нимание соединяются в акте непосредственного переживания. Это новое пережи-
вание помогает справляться с травматическими переживаниями. Одновременно
благодаря этому пациент понимает, что он достаточно силен, чтобы отделить себя
от прошлого и начать жить в настоящем с его уникальностью и спонтанностью
(там же, 26–27, 39, 156).
В результате такого смещения акцентов с объективирующей теории на субъектив-
ность пациента, с прошлого на момент терапии изменяются и многочисленные
психоаналитические понятия. В «сопротивлении» проявляется теперь возрастающее
своенравие пациента, которое можно расценивать как шаг на пути к самостоятель-
ности (там же, 7 etc., 50 etc., 156, 192). В «переносе» проявляется аспект реальных
отношений между пациентом и терапевтом. Пациент нуждается в признании,
принятии со стороны терапевта как реального человека, чтобы справиться с чувством
вины, сопровождающим отделение от других людей, и признать собственную
индивидуальность. Благодаря этому он получает свободу для постепенной творческой
505
ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ. Разговорная психотерапия
самореализации, в ходе которой он становится способным уважать себя и брать на се-

бя ответственность (там же, 7, 56, 59).
В идеях Отто Ранка следует еще раз подчеркнуть три основных мотива.
1. Терапия как непосредственное переживание, которое означает для Ранка
соединение эмоциональных, волевых и когнитивных элементов в момент беседы (там
же, 5 6, 26–27);
2. Терапия как процесс освобождения и реализации самости (там же, 109, 228 etc.);
3. Отношения терапевт клиент как отношения «человека с человеком» (там же, 59).
Развитие психотерапии, центрированной на клиенте
Развитие теории и метода как процесс взаимного стимулирования

Затронутые Ранком мотивы являются определяющими не только в терапии,
центрированной на клиенте, но и в других психотерапевтических направлениям,
например, в экзистенциальном анализе, гуманистической психологии, и отчасти также
в неопсихоанализе. И все же Карл Роджерс отчетливо выделяется на этом фоне,
оказывая на других огромное стимулирующее влияние. Опираясь на исследования,
проводимые в университетах и институтах, Роджерс и его коллеги пытаются объектив-
ировать свой метод и дать ему теоретическое обоснование. Они первыми стали
записывать процесс терапии на магнитофон и представили эти записи на суд об-
щественности для критического обсуждения (например, Rogers 1942; Rogers, Dymond
1954; Rogers, Wood 1974). В ходе неустанной кропотливой работы они выделяют
отдельные аспекты течения беседы и прослеживают их изменение в процессе терапии,
в результате чего теория и метод постоянно модифицируются (см. в этой связи
экспериментальные работы: Rogers, Dymond 1954; Rogers, Gendlin, Kiesler, Truax 1967;
а также обзоры — Truax, Carkhuff 1967, Tausch 1973, Truax, Mitchell 1971).
Немаловажно и то, что Роджерсу удалось сформулировать свою теорию чуть
ли не с математической точностью. Речь прежде всего идет о его фундаментальном
труде «Теория терапии, личность и интерперсональные отношения как результат
работы, центрированной на клиенте», опубликованном в 1959 году в книге «Психоло-
гия: научные исследования», изданной С. Кохом, а также о статье «Теория интерпер-
сональных отношений» (Rogers 1961). Роджерс никогда не считал разрабатываемый
им метод чем-то завершенным, и поэтому еще в работе «Терапия, центрированная
на клиенте» (Rogers 1951) он категорически возражал против его догматического
понимания; к этой теме он вновь возвращается в одной из своих недавних публи-
каций (Rogers 1974). Скорее, теория и метод должны развиваться на основе
объективации переживаний; при этом на отдаленную перспективу Роджерс видит
цель в том, чтобы объединить конкурирующие психотерапевтические школы
во всеобъемлющей, научно обоснованной психотерапии (Rogers 1974). Соответ-
ственно, терапия, центрированная на клиенте, с начала своего развития претерпела
существенные изменения (Hart 1970; Pavel 1974).
Первая фаза: недирективная терапия

Первый этап, известный под названием «недирективная терапия», охватывает
период примерно с 1940 по 1950 годы. Он нашел свое отражение в опубликованной
в 1942 году книге Роджерса «Консультирование и психотерапия». В ней в качестве
первоочередной задачи терапевта указывалось на необходимость создания довери-
тельной, безопасной обстановки, позволяющей высвободить здоровые силы клиента,
506
способные его исцелить. Терапевт как личность отступает на задний план, воздер-
живается от собственных интервенций и, принимая и разъясняя, лишь сопровождает
клиента в процессе самопознания, которое должно постепенно привести его к осо-
знанию своей ситуации и самого себя.
Вторая фаза: терапия, вербализирующая чувства

Второй этап называется «рефлексивной» психотерапией (Харт) или психо-
терапией, «вербализирующей чувства» (Павел), и охватывает период примерно
с 1950 года до настоящего времени. К работам, характеризующим этот этап, следует
отнести вышедшую в 1951 году книгу Роджерса «Терапия, центрированная на кли-
енте». Если в недирективной фазе акцент делался в первую очередь на технике
терапевта, то здесь речь идет, скорее, о его отношении к клиенту. Благодаря эмоци-
ональному контакту терапевта с клиентом и его безусловному принятию должна
создаваться атмосфера, которая помогает клиенту исследовать области своей
личности, ранее воспринимавшиеся им как опасные и находившиеся вне поля его
сознания. При этом терапевт стремится вчувствоваться в переживания, в мир
феноменов клиента, словно это его собственный мир, как можно более точно и диф-
ференцированно понять и воспроизвести эмоциональное содержание его высказы-
ваний, тем самым содействуя клиенту в процессе все более глубокого самопознания.
Таким образом, в центре внимания оказываются переживания клиента (отсюда
название «терапия, центрированная на клиенте»), тогда как личность терапевта
в значительной мере отступает на задний план: он «деперсонализируется», чтобы,
так сказать, стать вторым Я клиента (Rogers 1951, нем. изд., 196).
Третья фаза: терапия, основанная на переживании (experiential therapy)

С 1957 года разработка терапевтического метода Роджерса вступает в третью фазу,
в которой его метод получает название «терапия, основанная на переживании» (expe-
riential therapy). Однако ее наметки можно обнаружить уже в работе «Терапия,
центрированная на клиенте». Так, например, в этой книге Роджерс излагает работу
своего сотрудника О. Г. Брауна (там же, 155 etc.), в которой тот в качестве важнейшего
элемента психотерапии выделяет личные отношения между клиентом и терапевтом.
Сам Роджерс высказывается по этому поводу в конце книги: «В соответствии с этими
гипотезами процесс терапии предстает как тождественный эмоциональным отно-
шениям (experiential relationship) между клиентом и терапевтом» (там же, 172).
Опубликованную в 1961 году книгу Роджерса «О становлении личности» можно
охарактеризовать как указывающую новое направление. Однако прежде всего эта
тенденция нашла свое отражение в сборнике, изданном в 1970 году Хартом и Томлин-
соном, «Новые направления в терапии, центрированной на клиенте», а также в пуб-
ликациях Э. Гендлина. В центре внимания теперь оказываются непосредственные
переживания в момент терапии, причем переживания не только клиента, но и тера-
певта. Терапевт стремится самыми разнообразными интервенциями активировать эти
переживания, при этом привнося в интеракцию и свои собственные переживания.
Тем самым он вступает в терапевтические отношения как конкретный человек,
и Роджерс характеризует эти отношения, соответственно, как отношения «человека
с человеком» (Rogers 1962, 1969, 281). Для этой фазы характерно, что наряду с индиви-
дуальной терапией все большее значение приобретает групповая работа, особенно
в форме «базисной встречи» (Rogers 1967, 42 etc.). Кроме того, становится очевидной
тесная взаимосвязь с гештальт-терапией (Pfeiffer 1976; Stuart 1976).
507
Характеристики, остающиеся без изменений

В ходе разработки концепции неизменными остаются следующие важные
моменты (Rogers 1970b):
1. Терапия рассматривается как освобождение клиента для его собственного
развития, для самореализации.
2. В процессе терапии акцент делается на эмоциональных, а не на рациональных
аспектах, которыми, однако, тоже ни в коем случае не следует пренебрегать.
Так, например, важная часть терапии заключается в осознании и точной символи-
зации отвергнутых и искаженных стремлений и эмоций, что создает предпосылки
для свободного и осознанного выбора.
3.Большеезначениепридаетсянепосредственной,актуальнойситуации,а не прошлому
клиента.
4. Именно личные отношения между клиентом и терапевтом обеспечивают
клиента терапевтически-корректирующими переживаниями.
5. Особая роль отводится внедрению научной теории и методов, а также связан-
ной с этим готовности к постоянному личностному развитию.
Кроме того, в любом виде терапии, которую относят к «центрированной на кли-
енте», должны быть реализованы три базисных установки, а именно:
1) искренность и конгруэнтность; реальное присутствие;
2) эмоциональная направленность на личность клиента и безусловное ее принятие;
3) точное эмпатическое понимание (вчувствование).
РОДЖЕРИАНСКАЯ ТЕОРИЯ ЛИЧНОСТИ, ТЕОРИЯ РАЗВИТИЯ

ПСИХОРЕАКТИВНЫХ РАССТРОЙСТВ И ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО ИЗМЕНЕНИЯ
ЛИЧНОСТИ
Отношения между теорией и эмпирическим исследованием

Психотерапия, центрированная на клиенте, одновременно представляет собой основу
и практическое воплощение теории Карла Роджерса. По Роджерсу, психотерапия — это
процесс, которому в силу самой его природы присущи определенные закономерности
и который тем самым предназначен для их научного изучения. Следовательно, теория
не создается заранее, хотя следует допустить, что в значительной степени она опреде-
ляется в том числе и личными представлениями. Скорее, она возникает в результате
рассмотрения фактов и прежде всего в результате тщательного изучения терапевтических
бесед с использованием магнитофонных и видеозаписей. При этом на пути к абстракции
выделяются три типичных этапа (Rogers, Wood 1974):
1) полное сопереживание клиенту как человека, лично включенного в его ситуацию;
2) прослушивание магнитофонной записи, при котором становятся более ясными
многочисленные эмоциональные, а также когнитивные взаимосвязи;
3) изучение стенограммы, позволяющее провести скрупулезный анализ.
В этих трех этапах проявляется диалектика субъективности и объективности,
характерная для всего, что было сделано Роджерсом: с одной стороны, феномено-
логическое погружение в переживания клиента и обращение исследователя к своей
собственной личности с ее субъективным мировоззрением; с другой — объек-
тивирующее дистанцирование, накопление и оценка объективных фактов.
По мнению Роджерса, терапия — это не что иное, как попытка временно упоря-
дочить факты, полученные благодаря наблюдению, и на их основе вновь выдвинуть
гипотезы, которые должны быть подтверждены или опровергнуты в результате
исследований. Таким образом, теоретические рассуждения и эмпирическая проверка
508
становятся друг для друга стимулирующими и взаимно корректирующими процессами

(Pavel 1975). Такой эмпирический контроль необходим, ибо он представляет собой
единственную возможность отделить знание от личных предубеждений или идей,
детерминированных желаниями (Rogers 1961, нем. изд., 241).
Приведем некоторые примеры таких гипотез, которые были выведены из теории,
а затем проверены и в значительной степени подтверждены эмпирически.
Чем больше в процессе лечения реализуются базисные терапевтические установки
(искренность, эмоциональная обращенность, эмпатия), тем более выражены
характеристики конструктивного изменения личности. (Исследования, проведенные
с помощью оценочных шкал, личностных опросников и т. д.; см., например, исследо-
вание шизофрении, Rogers 1967.)
Во время терапии у клиента происходит сближение между своим образом,
воспринимаемым им как реальный (представлением о себе), и собственным идеалом.
(Исследование, проведенное с использованием метода Q-Sort, Rogers, Dymond 1954.)
В процессе терапии клиент начинает больше принимать себя, и это связано с тем,
что он начинает больше принимать других. (Исследования, проведенные с исполь-
зованием метода Q-Sort, Rogers, Dymond 1954.)
В процессе терапии клиент достигает более зрелого в эмоциональном отношении
и более социализированного поведения. (Оценка себя и других людей с помощью
«шкалы эмоциональной зрелости» Уиллогби, Rogers, Dymond 1954.)
В процессе терапии клиент становится менее зависимым от оценок и ожиданий
других людей, больше опирается на свои оценки, основанные на собственном опыте.
(Классификация высказываний клиента с помощью разработанной с этой целью
оценочной шкалы, Raskin in: Wolff 1952.)
Особенно интересен анализ процесса выдвижения, проверки и модификации
гипотез, а также его обратного влияния на теорию, представленный на примере
исследования шизофрении, проведенного Роджерсом, Гендлином, Кислером и Труа
(Rogers, Gendlin, Kiesler, Truax 1967).
Вместе с тем Роджерс отказывается от абстракций на более высоком уровне,
поскольку они недоступны эмпирической проверке. То же самое касается и его
отказа от атомических исследований, которые не имеют под собой никаких теорети-
ческих оснований и, в конечном счете, остаются не представляющим особой
ценности набором изолированных и не доступных анализу данных (Rogers, Dymond
1954, 20; Rogers 1961, нем. изд. 216–217).
Понимание теории как процесса, находящегося в постоянном изменении, влечет
за собой важные практические выводы; поэтому терапии, центрированной на
клиенте, не присущ характер закрытой школы, положений которой обязан придер-
живаться терапевт. Скорее, обучающемуся и практикующему терапевту — подобно
клиенту в процессе терапии — отказывают в руководстве, а это означает, что он
должен опираться на собственный опыт и свое «умение ориентироваться на мест-
ности» (Sander 1974).
Предварительные гипотезы
Тенденция к актуализации (Rogers 1951, нем. изд., 422 etc.; 1959, 196; Rogers,
Wood 1974)
Научной работе предшествует выбор оценок и целей, которые сами по себе научной
проверке не подлежат (Rogers 1961, нем. изд., 378 etc.). Также и в основе теории
Роджерса лежит его субъективное представление. Речь идет об убеждении в том, что
человеку, как и любому живому организму, присуща тенденция к актуализации, то есть
509
тенденция развивать свои задатки в аспекте дифференциации органов и функций,

экспансии (роста, повышения эффективности), а также тенденция к интеграции
и установлению собственных законов (автономии). Таким образом, тенденция к ак-
туализации не только побуждает к действию, но и одновременно указывает направ-
ление. Это означает, что человеческая природа в своей самой глубокой, организми-
ческой основе позитивна, сама себя сохраняет и развивает, обращена на социальные
отношения, способна конструктивно и творчески взаимодействовать с миром. Если же
человек деструктивен или антисоциален, то речь идет об отклонении от его природной
базисной тенденции (там же, 340–341).
Эта тенденция к актуализации выступает в качестве единственного мотива
(побуждения) в теоретической системе Роджерса. Она является главным инициато-
ром всего поведения, которое, следовательно, не рассматривается исключительно как
реакция на воздействие со стороны внешнего мира. Все специфические побуждения
(голод, половое влечение, поиск стимулов, редукция напряжения) представляют
собой исключительно проявления этой базисной энергии, они не обладают автоно-
мией, а, скорее, организуются в некие схемы и процессы. В эту уже существующую
организацию должны включаться новые переживания, поэтому при их восприятии
они либо сами модифицируются, либо приводят к изменениям общей структуры
(Rogers 1959, 196).
Поскольку эта общая тенденция к актуализации относится к «самости» (см. ниже),
говорят о тенденции к самоактуализации.
Организмическая оценка (Rogers 1951, нем. изд., 430 etc.; 1959, 209–210; 1969, 239 etc.)
Организм способен оценивать раздражители и переживания. При этом тенден-
ция к актуализации представляет собой критерий, а не редукцию напряжения или
удовлетворение влечения, как утверждал Фрейд. Следовательно, организм будет
оценивать раздражители или формы поведения как позитивные в том случае, если
они соответствуют тенденции к актуализации, и как негативные — в противо-
положном случае. Так, например, в состоянии голода он будет стремиться получить
пищу, а в состоянии насыщения — отвергать ее; в какой-то момент он будет желать
покоя, а затем снова искать стимуляции. Тем самым процесс организмической
оценки является необычайно гибким регулятором поведения.
Свобода и детерминация (Rogers 1961, нем. изд., 371 etc.; 1959, 259 etc. и 293–294)
Основываясь на организмическом переживании и организмической оценке,
человек может делать выбор, то есть принимать ответственные решения. По мне-
нию Роджерса, этот факт снова и снова можно обнаружить в процессе терапии,
и вместе с тем он становится главной частью терапевтического процесса. При этом
Роджерс, для которого характерно естественнонаучное мышление, вполне отдает
себе отчет в детерминации человеческого переживания и поведения. Для него это
означает важный парадокс, с которым человек должен научиться жить (Rogers
1969, 274–275). На решение этого парадокса указывает следующий ход его мыслей.
Если человек выбирает поведение, представляющее собой наиболее удовлетвори-
тельную равнодействующую его тенденции к актуализации и соответствующих
внутренних и внешних данностей, он ощущает гармонию с самим собой, то есть
воспринимает себя как свободного человека. И наоборот, если смотреть с объекти-
вирующей позиции, то он одновременно будет детерминирован всеми этими
факторами (Rogers 1964, 294).
510
Теория личности и развития психореактивных расстройств
Развитие внутренней системы координат и внутренней системы оценки

Взаимосвязь тенденции к актуализации и внешних влияний проще всего продемон-
стрировать на примере ребенка (Rogers 1959, 224 etc.; 1969, 239 etc.). Вначале его
взаимодействие с внешним миром представляет собой целенаправленную попытку
организма проявить присущую ему тенденцию к актуализации в воспринимаемой им
реальности. Для этого нужны постоянные оценки, благодаря которым организм делает
вывод о том, следует ли принимать влияние внешней среды или собственное поведение
как полезное для него или же следует отказаться от них как от неблагоприятных.
Однако подобного рода оценке подвергается не реальность как таковая, а форма,
в которой она воспринимается. Если, например, какой-нибудь человек возьмет
ребенка за руку, то реакцию ребенка определяет не фактическое отношение к нему
этого человека, а его восприятие ребенком. Поэтому в данном контексте сложный
вопрос о «фактическом» содержании реальности можно оставить в стороне. Совокуп-
ность таких восприятий — касаются ли они собственной персоны или внешнего
мира — образует «внутреннюю систему координат» или «феноменальное поле».
В ходе последующей дифференциации часть этого феноменального поля начинает
осознаваться как собственное бытие и функционирование, как «самость». В процессе
взаимодействия с внешним миром это самовосприятие становится «представлением
о себе», плавно меняющимся гештальтом, который, подобно объекту, все же доступен
осознанию.
Отсутствие цельности как главная причина психореактивных расстройств
Главная потребность человека — это стремление к любви и признанию (positive re-

gard). Оно побуждает его ориентировать свое поведение на оценки других. В результате
может случиться так, что поведение человека будет в большей степени определяться
оценками других, а не собственными, которые нацелены на актуализацию организма.
В этом состоит первое рассогласование между переживанием и поведением. Далее,
оценки других людей, особенно если эти люди эмоционально значимы, как правило,
интернализируются, в результате чего оценка человеком себя происходит по масштабам,
заимствованным у других людей. (Рассогласование между переживанием и «организми-
ческим процессом оценки», с одной стороны, и преимущественно интеллектуальной
оценкой на основе заимствованных структур ценностей — с другой.)
Совершенно естественно, что ребенок иногда может злиться на своего братика или
сестричку. Если же он на основе приобретенного опыта приходит к пониманию, что его
мать этого не одобряет, то вскоре сам начинает негативно оценивать свое состояние гнева.
Как правило, такая позитивная или негативная оценка не ограничивается отдельным
аспектом, а влияет на суждение о собственной личности в целом. Так, например,
упомянутый конфликт между детьми может привести к тому, что ребенок, продолжая
испытывать гнев, вследствие негативной оценки со стороны матери воспринимает себя
как плохого. И наоборот, уважение к себе возрастает, если ребенок исключает свой гнев
из восприятия. В таком случае это становится защитной позицией, которая ведет
к рассогласованию между более глубоким (организмическим) переживанием, с одной
стороны, и восприятием и поведением — с другой.
Такого рассогласования можно избежать, если мать скажет разгневанному ребенку:
«Я понимаю, что сейчас ты злишься на своего брата, и из-за этого я тебя люблю не меньше.
Но я расстраиваюсь, когда ты ему делаешь больно; поэтому я не могу допустить, чтобы
ты его бил. Важны как мои чувства, так и твои, и мы оба вправе их выражать».
511
Таким способом сдерживается нежелательное поведение, но при этом сохра-

няется безусловное принятие (unconditional positive regard) ребенка, а естественная
система оценок ребенка не нарушается (Rogers 1959, 225–226).
Однако чаще всего человек учится тому, что его полностью принимают, если
он подавляет определенные потребности и формы поведения, что называется «услов-
ным уважением» (conditions of worth). Поэтому появление соответствующих импуль-
сов воспринимается человеком как опасное, и они исключаются из восприятия или
допускаются лишь в искаженной форме (рассогласование между переживанием
и сознанием). Это приводит к тому, что поведение лишь отчасти управляется сознатель-
ной структурой самости, а с другой стороны, оно управляется областями организма,
которые к самости не относятся. В таком случае оно будет переживаться как чуждое
Я (рассогласование между сознанием и поведением).
Чем больше областей охватывает подобная защита, тем более жестким и фрагмен-
тарным становится восприятие, а потому у лиц с серьезными нарушениями значи-
тельная часть их внутреннего и внешнего переживания отрицается или искажается.
Тем самым их поведение в значительной степени складывается из ошибочных,
неполных данных и в результате часто бывает неадекватным и неэффективным (Ro-
gers 1951, нем. изд. 434 etc.; 1959, 203 etc.; 1969, 159–160).
В данном случае мы имеем дело с моделью обусловленных конфликтом психореак-
тивных расстройств, причем этот конфликт возникает между тенденцией к актуали-
зации организма и основывающимся на ней процессом оценивания, с одной стороны,
и стремлением к уважению с принятием и интернализацией чужих оценочных
суждений — с другой (Ford, Urban 1963, 414–415). Кроме того, необходимо
отметить, что Роджерс здесь обозначил подходы к когнитивной теории психотерапев-
тического процесса, позицию, которая и по сей день сохраняет свое значение для
терапии, центрированной на клиенте (Wexler, Pfeiffer 1975b).
Терапевтическое изменение личности

Из вышеизложенной теории личности для процесса реинтеграции, то есть для
психотерапии, вытекает целый ряд выводов (Rogers 1951, нем. изд. 445 etc.; 1959, 212 etc.;
1957). Чтобы достичь реалистичного восприятия и поведения, необходимо устранить
рассогласование между переживанием и представлением о себе4; это означает, что
переживание должно быть как можно более полно воспринято, точно символизировано
и войти в структуру самости. Так, например, необходимо, чтобы фригидная клиентка
осознала свои сексуальные импульсы и интегрировала их в свое представление о себе.
Предпосылкой этого является безусловная позитивная самооценка (в данном случае это
означало бы, что она перестает воспринимать свое сексуальное возбуждение как
обесценивающее ее личность) и появление уважения к себе, не зависящего от услов-
ностей. Существенным подспорьем для этого служит понимание того, что:
1) рассогласование создает почву (например, в форме тревоги и повышенной уязви-
мости) для возникновения недуга. Но если такие переживания из-за чрезмерной
жесткости поведения отсутствуют (ступень 1 на процессуальной шкале, см. раздел
«Терапевтическийпроцесс»),тонеттакжеинеобходимогоусловиядляуспешнойтерапии;
2) такая помощь воспринимается другим человеком как безусловное принятие;
3) при расширении поля своего восприятия человек получает поддержку благо-
даря эмпатическому пониманию;
4) другой человек выступает по отношению к нему как реальный человек,
живущий в полном согласии с собой;
5) наконец, необходимо, чтобы клиент ощущал — по крайней мере, отчасти —
принятие и понимание со стороны терапевта.
512
РЕАЛИЗАЦИЯ ТЕОРИИ ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО ИЗМЕНЕНИЯ ЛИЧНОСТИ

В ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ
Вышеупомянутые аспекты терапевтического воздействия Карл Роджерс впервые

описал в 1957 году в статье «Необходимые и достаточные условия терапевтического
изменения личности». Детальное описание с примерами диалогов и обобщение результа-
тов данного исследования приводит Р. Тауш в своей книге «Разговорная психотерапия».
Здесь мы дадим лишь сжатую характеристику, основанную на статье Роджерса 1957 года,
а также на его новых формулировках, данных в работах 1959, 1962 и 1974 годов. Прежде
всего следует подчеркнуть, что речь идет не о предписаниях, как вести себя в конкретных
случаях, а об описании установок терапевта, под влиянием которых, как правило,
приводится в движение терапевтический процесс у самого клиента.
Базисные установки терапевта
Искренность и конгруэнтность, реальность (genuiness, congruence, realness)

Этот аспект Роджерс ставит на первое место и считает его основополагающим для
всей терапии. В отношении к клиенту терапевт должен быть самим собой, «без
фасада». Это означает также, что во время терапевтической беседы он всегда должен
понимать и сознавать собственные переживания. Об этих переживаниях — если это
уместно — он должен сообщать клиенту. Это касается также негативных чувств, если
они возникают. Если терапевт выражает их в качестве собственной реакции (а не как
объективные утверждения, касающиеся клиента) и пытается понять их во взаимо-
связи, то он способен и изменить их. Терапевт должен быть «прозрачен» для клиента,
понятен ему, вместе со всеми своими особенностями и слабостями. Благодаря этому
и самому клиенту проще «снять маску» и быть самим собой. Таким образом, терапия
становится встречей двух реальных личностей, означающей для того и другого
обучение и рост. И наоборот, все, что терапевту, в сущности, не свойственно и для него
неестественно, все, что было заимствовано и остается лишь на уровне знания,
серьезно вредит не только терапевтическим отношениям, но и личностному разви-
тию самого терапевта (Rogers, Wood 1974).
Эмоциональное обращение и безусловное принятие человека

(unconditional positive regard)
Отношение терапевта к клиенту определяется не соблюдением дистанции и
нейтралитета, а эмоциональной включенностью. Роджерс говорит о «симпатии,
обладающей силой «, но не добивается ее специально и не пользуется ею. Скорее,
терапевт должен уважать переживания и формы поведения клиента как выражение
самостоятельной личности, какой бы она ни казалась — незрелой, враждебной или
жизнерадостной и дружелюбной. Таким образом, также и в последних публикациях
(см., например, Rogers, Wood 1974) отвергается «селективное подкрепление»
нежелательных способов реагирования; речь идет о содействии свободному выра-
жению всех чувств. Кроме того, изменения, происходящие с клиентом, не ставятся
под сомнение, а их значение не умаляется — они находят признание как выражение
его субъективной истины. Но это не значит, что терапевт должен одобрять все формы
поведения клиента. Речь идет о том, что его безоговорочно и безоценочно принимают
как человека, причем на той ступени развития, на которой он находится в данный
момент. Это означает, что терапевт доверяет тенденции к развитию данного человека,
513
его способности справляться с самим собой и со своей жизненной ситуацией.

Эта позиция терпимости пронизывает всю терапию. Но ее не следует путать с
мягкостью, ибо она обеспечивает не поддержку или руководство, а свободу, которая
равнозначна ответственности (Rogers 1961, нем. изд., 349).
Другим аспектом принятия является готовность сопровождать клиента в глубины
непознанного, в тревогу. В такой атмосфере безопасности у него появляется возмож-
ность сообщать и принимать чувства, которые — будучи несовместимыми с его
представлением о себе — до сих пор были недоступными для его восприятия. Если
же терапевт не способен эмоционально принять клиента, то в таком случае возникает
серьезная угроза для терапевтической ситуации. Единственный выход заключается
в том, чтобы проговорить и проработать эту проблему (Rogers, Wood 1974).
Точное эмпатическое понимание, вчувствование (accurate empathic understanding)

Если искренность и безусловное принятие образуют основу терапии, то «работа»
терапевта заключается в том, чтобы в каждый момент понимать чувства клиента
и их личное значение для него. Для этого необходимо почувствовать систему ценностей
клиента, научиться воспринимать его внутренний мир так, как будто это внутренний
мир самого терапевта. Однако в таком эмпатическом взаимодействии терапевт не дол-
жен отказываться от самостоятельности собственной личности, его идентификация
с клиентом содержит качество «как если бы». Всем, что терапевт понимает посредством
эмпатии, он делится с клиентом, что Тауш называет «вербализацией эмоционального
содержания переживаний». Бытует широко распространенное мнение, что подобная
«рефлексия чувств» и есть главный элемент терапии, центрированной на клиенте.
Это заблуждение. Роджерс высказался по этому поводу еще в 1957 году (p. 102):
«Эта техника отнюдь не является главной частью терапии. Однако в той мере, в какой
она предоставляет канал, по которому терапевт выражает свою сенситивную эмпатию
и безусловное принятие, она может служить техническим средством для выполнения
главного условия терапии». Однако такая вербализация может происходить и другим
способом, который на самом деле свидетельствует о недостатке эмпатии. Особенно
сомнительным применение такой техники становится в том случае, когда терапевт
внешне выражает определенную позицию (например, понимающее принятие), но на
более глубоком уровне занимает противоположную позицию, которую он в своем
сознании отрицает. В работе 1967 года (p. 515) Роджерс категорически отвергает
понятие «рефлексия чувств» и говорит по этому поводу: «Безусловно, это неправильное
название. Если подобного рода ответ имеет реальную функцию, то тогда это будет не
рефлексия чувств, а искренняя попытка со стороны терапевта полностью сенситивно
и точно понять внутренний мир своего клиента (ценности, мысли, переживания,
чувства). Если такой ответ обладает этим качеством, то тогда он успешен и существенно
облегчает терапевтическое взаимодействие». Если проанализировать терапевтические
беседы Роджерса, относящиеся к недавнему времени (например, беседу с Глорией;
Rogers, Wood 1974), становится очевидным, что речь отнюдь не идет о как можно более
полной вербализации эмоций, выраженных клиентом. Скорее, его высказывания
касаются эмоциональных содержаний переживания, находящихся на краю сознания.
И именно это помогает клиенту идти вперед в своем процессе переживания. Но это
далеко не единственный способ, проявляя понимание, подступиться к переживаниям
клиента. «Ответ» терапевта может заключаться в открытом проявлении своего
собственного переживания, возникшего в данный момент, или в вопросе, указании,
невербальной реакции. Даже если полное понимание невозможно (например, в случае
аутистического мышления больного шизофренией), полезной оказывается уже сама
предпринятая всерьез попытка понять.
514
Подобный центрированный на клиенте подход полностью отличается от привыч-

ного «понимания» в повседневной жизни, когда человека оценивают и анализируют
в соответствии с некоей внешней системой координат (например, с точки зрения
общей морали или теории личности). При такой позиции терапевт рассматривает
клиента как объект, тем самым вынуждая его стать объектом. И наоборот, при цен-
трированной на клиенте позиции он предстает как субъект, ему предоставляется сво-
бода для исследования себя, заставляющая его еще больше становиться субъектом.
Другие важные в терапевтическом отношении факторы

Терапевтическое значение трех перечисленных аспектов признается сегодня
и представителями других направлений психотерапии (см. обзорную статью Труа
и Каркхаффа [Truax, Carkhuff 1967], а также работу Понграца [Pongratz 1973, 370]).
Разумеется, их реализация не ограничивается терапией, центрированной на кли-
енте. Роджерс даже считает, что они являются условием любой успешной психо-
терапии. Однако можно предположить, что для успешного лечения важную роль
играют и другие факторы. В этой связи указывается, например, степень конкретности
высказываний терапевта (Каркхафф) и его активные усилия (Шварц). Все эти аспекты
проявляются в «базисном терапевтическом поведении» на протяжении всей беседы,
поэтому оценка их интенсивности возможна посредством анализа небольших
случайных выборок. Для этого существует целый ряд оценочных шкал. (Более
детальное изложение соответствующего исследования см. в работах Тауша [Tausch
1971], а также Труа и Митчелла [Truax, Mitchell 1971].)
Кроме того, такое же значение придается отдельным интервенциям терапевта,
которые в значительной степени могут определять дальнейший терапевтический
процесс. Наглядные примеры таких «критических интервенций» приведены в опублико-
ванных терапевтических беседах Роджерса. Кроме того, к терапевтически важным
факторам мы отнесли бы предъявление себя терапевтом, конфронтации, интерпретации,
центрирование на актуальном чувстве (фокусировку по Гендлину [Gendlin 1969]).
Поскольку инструменты для оценки воздействия критических интервенций пока еще
недостаточно разработаны, их научное исследование находится в самом начале пути.
Общая характеристика терапевтической позиции

Было бы неправильно понимать вышеупомянутые терапевтические условия как
техники, которые можно вводить и модифицировать по своему усмотрению. Роджерс
все время подчеркивает, что речь идет о базисных установках, об особенностях
терапевта, благодаря которым спонтанно развивается беседа. Сам он описывает свое
поведение следующим образом: «Я вступаю в непосредственные отношения: весь мой
организм, а не только сознание, включается в отношения и становится чувствительным
к ним. Сознательно я не реагирую планомерно или аналитически, я просто реагирую
на другого индивида без какой-либо рефлексии; моя реакция основывается — правда,
неосознанно — на всей моей организмической способности ощущать этого другого.
Я строю отношения на этой основе. Сущность некоторых самых глубоких частей
терапии — это, по-видимому, единство переживания... похожее на трансчувствование
в отношениях, из которого и клиент, и я в конце сеанса выбираемся, словно из глу-
бокого колодца или туннеля. В эти моменты существует, если применить выражение
Бубера, настоящее “отношение между Я и Ты”, не имеющее времени бытие в пережи-
вании между клиентом и мной. Оно характеризует противоположный полюс подхода,
при котором клиент или Я рассматривается как объект. Это вершина личной субъек-
тивности» (Rogers 1961, нем. изд., 199).
515
Некоторые частные вопросы
В завершение изложения основных аспектов терапевтических отношений

уместно обсудить еще некоторые точки зрения, в которых со всей отчетливостью
проявляются сходные черты с другими психотерапевтическими направлениями, а
также различия между ними.
Бессознательное и сознание
Термином «переживание» (experience, experiencing 5) Роджерс обозначает все,
что происходит в организме и что в принципе доступно осознанию, но не физио-
логические процессы, которые непосредственно осознать невозможно. Следо-
вательно, «переживание» охватывает восприятие того, что происходит внутри
человека и вокруг него, а также воспоминания, настроения, установки, причем
не важно, находятся ли они над порогом сознания или нет. В качестве синонима
понятия «переживание» используется термин «феноменологическое поле», кото-
рый также охватывает более широкую область, нежели феномены сознания. Таким
образом, значительная часть переживания остается бессознательной: с одной
стороны, потому, что сознание центрировано на других содержаниях; с другой, —
потому, что блокируется осознание именно таких процессов, которые воспри-
нимаются как опасные, например, если они ставят под сомнение представление
человека о себе. Поэтому критические восприятия (например, дружеские высказы-
вания отвергаемого человека) или критические чувства (например, ненависть по от-
ношению к близкому человеку) отрицаются или искажаются с помощью защитной
позиции (см. далее).
Важную часть переживания составляют «чувства», под которыми Роджерс —
опираясь на гештальт-психологию, — понимает недостаточно структурированные,
эмоционально окрашенные содержания, вместе с тем обладающие когнитивными
свойствами, например, личное смысловое содержание (Rogers 1959, 198).
Наряду с осознанием (awareness) используются понятия «символизация» (sym-
bolisation) и «сознание» (consciousness). Они обозначают репрезентацию пережи-
вания в поле сознания, которая осуществляется с разной степенью ясности и точ-
ности. Полное и точное соответствие между переживанием и его репрезентацией
в сознании называется конгруэнтностью. Но если это согласование — например,
вследствие отрицания и искажения — незначительно, то тогда говорят о «неконгру-
энтности» (там же, 1959, 198, 203, 205).
Одна из важнейших задач психотерапии заключается в том, чтобы сделать
доступными для более полной и неискаженной символизации как можно больше
сфер феноменального поля, то есть устранить неконгруэнтность. Это означает также
возрастающую дифференциацию и интеграцию материала, который прежде был
исключен из сознания, и придание ему формы.
Защитные позиции
Поскольку представление о себе носит характер гештальта, изменение даже
небольшого аспекта может привести к сотрясению общей структуры, сопровож-
дающемуся чувством опасности и страхом. Задача защитных позиций (см. также
статью В. Шмидбауэра в т. I) состоит в защите структуры самости от таких опасных
восприятий, воспоминаний и т. д.; то есть они должны привести целостность
переживания в гармонию со структурой самости и связанной с нею системой оценок
(Rogers 1951, нем. изд., 440; 1959, 204–205).
516
Роджерс выделяет две основные формы защитных позиций:

1) отрицание (denial); оно приводит к тому, что опасный раздражитель не осоз-
нается, и
2) искажение (distortion); оно трансформирует восприятия таким образом, что
они не могут достичь сознания, не изменив структуру самости.
Две эти формы защитных позиций часто сочетаются, например, при проекции,
где импульс собственной личности отрицается, но зато измененным образом
воспринимается как присущий другому человеку (Rogers 1959, 204–205).
Чтобы защита была эффективной, впечатления должны исключаться или изме-
няться еще до того, как они достигли полного восприятия. Для обозначения этого
подпорогового процесса восприятия, наличие которого можно доказать, например,
с помощью тахистоскопических опытов, было использовано понятие «субцепция»
(Rogers 1951, нем. изд., 437; 1959, 199–200), заимствованное у Макклири и Лазаруса
(McCleary, Lazarus 1949).
Хотя защитные позиции ведут к обеднению сознательного переживания, они все
же имеют витальное значение. Если, например, избыток восприятий, которые находя-
тся в противоречии с представлением человека о себе, безо всякой фильтрации
врывается в сознание, то это может привести к дезорганизации структуры самости
и паттернов поведения в форме острых эмоциональных реакций, а возможно, и пси-
хотических эпизодов. Такое происходит при стрессе, при употреблении наркотиков,
но также при форсированной психотерапии. Поэтому в терапии, центрированной
на клиенте, прямолинейная «атака» на защитные позиции не приветствуется, причем
как в индивидуальной терапии, так и в групповой работе. Скорее, преодоление
защитной позиции, расширение поля сознания должно достигаться постепенно
в результате того, что в атмосфере безопасности затрагиваются такие переживания,
которые и так уже находятся на краю сознания (Rogers 1951, нем. изд., 436–437;
1959, 199–200).
К вопросу об интерпретациях
Среди основных отличий других психотерапевтических направлений от психо-
анализа обычно называют отказ от интерпретаций. В опубликованных беседах
Роджерса — особенно относящихся к последнему времени — встречаются его
интервенции, которые можно было бы назвать интерпретациями (см., например, Rog-
ers, Wood 1974). Свое отношение к интерпретациям Роджерс подробно изложил еще
в работе 1942 года (Rogers 1942, нем. изд., 35, 178–179). Согласно Роджерсу, интер-
претация материала, который пока еще совершенно не осознается, не дает никакого
эффекта либо приводит к развитию тревоги и усилению защит. Но если защита
отказывает, интерпретация может деструктивно повлиять на структуру самости. Такая
опасность возникает прежде всего в том случае, если терапевт относится к пережива-
ниям клиента отстраненно, рассматривая их с интеллектуальных позиций.
И наоборот, высказывания Роджерса, напоминающие интерпретации, основаны
на эмпатическом понимании переживаний клиента. Если в процессе самопознания
клиент сталкивается с содержаниями, имеющими сильный эмоциональный заряд,
то может возникнуть блокада. Терапевт помогает преодолеть ее, затрагивая эти
близкие к осознанию содержания, и тем самым восстанавливает поток переживания.
Чтобы понять такие не совсем ясные, расплывчатые содержания и адекватно их вер-
бализировать, необходима особая настроенность на переживания клиента, возмож-
ная лишь в рамках интенсивных терапевтических отношений.
517
О проблеме переноса
Под переносом в психоанализе понимается эмоциональное отношение клиента

к терапевту, повторяющее его ситуацию в детском возрасте, то есть, прежде всего,
отношение к родителям (Laplanche, Pontalis, 1967, нем. изд., 550 etc.). Работа
с переносом — краеугольный камень психоаналитической терапии; она осуществля-
ется с помощью интерпретаций (см. статью М. Мукка в т. I). На проблеме переноса
Роджерс подробно останавливается в своей книге «Терапия, центрированная
на клиенте» (Rogers 1951, нем. изд., 187). В более поздних работах главной темой
становятся «терапевтические отношения», но при этом понятие переноса Роджерс
не использует. По всей видимости, в терапии, центрированной на клиенте, эмоцио-
нальные отношения между клиентом и терапевтом носят характер не столько
переноса, сколько реальных отношений. Поэтому проблемы, обусловленные прояв-
лением клиентом своих позитивных или негативных чувств, возникают в ней лишь
в редких случаях. Отчасти это можно объяснить меньшей частотой сеансов (как пра-
вило, один раз в неделю) и меньшей продолжительностью терапии, но прежде всего
совершенно иной позицией терапевта в отношениях с клиентом.
На тогдашней стадии развития терапии, центрированной на клиенте (то есть
в 1951 году), Роджерс характеризовал отношения как в известном смысле «без-
личностные». «Все отношения состоят из самости клиента, тогда как терапевт в целях
лечения деперсонализируется, становясь “вторым Я клиента”» (там же, 196).
В частности, терапевт отказывается от всякого руководства, оценивания и интер-
претации, то есть таких форм поведения, которые могут создавать зависимость
клиента, а вместо этого подчеркивает его самостоятельность и собственную ответст-
венность. Таким образом, негативные чувства, возникающие в процессе терапии,
центрированной на клиенте, объясняются, в первую очередь, тем, что клиент,
ожидающий зависимых отношений, испытывает разочарование (Rogers, Gendlin,
Kiesler, Truax 1967, 516–517).
На нынешней стадии развития терапии, центрированной на клиенте, дискуссия
по проблеме переноса выглядела бы иначе, ибо Роджерс больше уже не требует
от терапевта «деперсонализации»; скорее, он говорит о том, что терапевт должен
вступать в отношения с клиентом как реальный человек и постоянно сообщать
клиенту о своих переживаниях. Это соответствует также внешним атрибутам
терапевтической ситуации, в которой клиент и терапевт сидят друг против друга.
Разумеется, такие условия способствуют построению эмоциональных отношений,
однако не в смысле переноса как такового (его возникновению, скорее, способствовало
бы такое поведение терапевта, когда он четко себя не проявляет и выступает в роли
своего рода пустого экрана), а в смысле реальных отношений.
Наконец, существует различие в расстановке акцентов. Аналитика в терапев-
тических отношениях интересует прежде всего перенос; именно ему он уделяет свое
основное внимание, причем в такой степени, что возникает опасность дереализации
реального аспекта отношений. Терапевт, центрированный на клиенте, тоже признает,
что в актуальные отношения входят прежние эмоциональные переживания клиента,
но основное значение для него имеют терапевтические отношения между двумя
реальными людьми в ситуации «здесь и сейчас»: более того, они даже представляют
собой главный момент терапии (Pfeiffer 1975a).
Чтобы проработать эмоциональные отношения (не важно, в какой мере они
представляют собой перенос, а в какой — реальные отношения), необходимо, чтобы
терапевт смог понять и принять их. Ни в коем случае он не будет сводить их интер-
претациями к отношениям, возникшим в раннем возрасте, тем самым лишая их акту-
альности. Благодаря принимающей позиции терапевта клиент становится способным
518
допускать свои эмоции в сознание, принимать их и — в качестве собственного пережи-

вания — интегрировать в свое представление о себе. Тем самым эмоциональные
отношения лишаются своего ирреалистического трансферентного компонента и при-
нимают более дифференцированные, сообразные реальности формы. Поэтому и выход
из терапии, как правило, не создает особых проблем (Rogers 1951, нем. изд., 187).
Терапевтический процесс
Стадии процесса
В вышеизложенных условиях терапии, центрированной на клиенте, терапев-
тический процесс протекает характерным образом; Роджерс вместе с коллегами
описал его с помощью «процессуальной шкалы» (Walker, Rablen, Rogers 1960; Ro-
gers 1961; Rogers in: Hart, Tomlinson; Rogers, Wood 1970). Они выделили шесть
разных аспектов, которые проследили на всем протяжении терапевтического
процесса. Этот континуум они разделяют на семь стадий.
Нижняя часть шкалы характеризуется статичным, ригидным состоянием психи-
ческих функций, бедностью чувств, недифференцированностью способов реагирования.
В верхней части шкалы этому противопоставляется уровень функционирования,
которому присуща способность к гибким изменениям, непосредственность пере-
живания и дифференцированность реакций. Клиент не обязательно проходит через
всю шкалу, он начинает лечение с любой точки, чтобы — при благоприятном тече-
нии — завершить его на более высокой ступени.
Различные аспекты процесса

1. Отношение к чувствам
На первой стадии клиент не распознает свои чувства или воспринимает их как
к нему не относящиеся. В дальнейшем он все более осознает свои чувства и может
их описать. И только на поздних стадиях он способен принять их полностью,
благодаря чему может непосредственно пережить и выразить их.
2. Переживание (experiencing)
На нижней ступени переживание мало осознанно. Как правило, оно осознается
только по прошествии времени. Это связано с ригидными психическими струк-
турами, а потому жизненные ситуации постоянно кажутся одинаковыми. На высо-
кой ступени клиент, напротив, находится в потоке своего актуального переживания,
которое теперь уже не связано с жесткой психической структурой и поэтому
в каждый момент кажется новым. Он понимает личное значение своего пережива-
ния, которым он гибко руководствуется в своем поведении.
3. Структурирование поля переживания
На нижней ступени структуры, существующие в поле переживания клиента,
кажутся ему объективными фактами, на которых он жестко фиксирован. В безопас-
ном пространстве терапии он способен все больше ставить под сомнение эти
конструкты, а затем начинает придавать своему переживанию характер структур,
которые он способен модифицировать с помощью любого нового переживания.
4. Сообщения о самом себе
В нижней части шкалы клиент ориентируется в основном на внешние процессы
и боится говорить о себе. В средней части он научается распознавать свою самость
как объект и исследовать ее. На верхней ступени самость теряет характер статичной
структуры, она становится равнозначной процессу переживания и тем самым
подвергается постоянному изменению.
519
5. Отношение к проблемам
На нижней ступени клиент вообще не воспринимает проблемы или воспри-
нимает их как находящиеся целиком вне его самого. На верхней ступени клиент все
больше начинает воспринимать собственную роль в возникновении проблем и берет
на себя ответственность за свои действия. В результате он становится способным
конструктивно противостоять проблемам.
6. Отношение к людям
В нижней части шкалы клиент боится более тесных личных отношений, он «сбе-
гает» в ролевое поведение. На верхней ступени он все больше отваживается вступать
в эмоциональные отношения и проявлять себя таким, какой он есть.
Ориентир: полноценно функционирующий человек

(Rogers 1961, нем. изд., 183 etc.; 1969, 279 etc.)
В терапии, центрированной на клиенте, нет статичных, фиксированных целей
лечения, ибо они полностью противоречили бы внутренним законам тенденции
к актуализации и препятствовали бы их проявлению в терапевтическом процессе.
Поэтому Роджерс рисует образ «полноценно функционирующего человека»
и ставит цель, которая в реальности недостижима, но представляет собой ориентир
для процесса терапии, а также воспитания, принципы которого он сам разра-
батывал.
Такой человек был бы свободен от защитных установок, то есть его переживание
было бы лишено отрицаний и искажений. Он был бы открыт своему переживанию,
более того, его самость была бы тождественна потоку переживания. Но он мог бы выби-
рать — жить субъективно своими чувствами или рефлексивно воспринимать их.
Такой человек жил бы более насыщенной жизнью. Он был бы избавлен от жест-
ких структур, которые втискивают восприятие мира в некие схемы, и сам находился
бы в процессе постоянного изменения. Каждый момент казался бы ему новым и уни-
кальным. Эта жизнь настоящим моментом означает одновременно высшую адапта-
ционную способность, ибо тогда поведение представало бы как баланс между
комплексными потребностями индивида и сиюминутной ситуацией. Поэтому
переживание и поведение такого человека всегда бы варьировалось, и он мог бы твор-
чески справляться с любой новой ситуацией.
Такой человек нашел бы в своем организме надежные ориентиры, благодаря
которым в любой экзистенциальной ситуации можно было бы находить наиболее
удовлетворительное решение. Разумеется, он мог бы ошибаться из-за недостатка
информации, но, если провести аналогию с компьютером, находился бы в посто-
янном процессе получения новых данных и корректировки. Он словно совершал
бы путешествие, цель которого не определена. Руководимый мудростью своего орга-
низма, он ощущал бы, что находится на своем пути и может себе доверять.
Опасения, что общество таких индивидуированных людей стало бы хаотичным,
Роджерс не разделяет. Ибо к главным потребностям человека относятся именно
социальные (см. статью К. Зеельманна в этом томе). В силу самой своей природы люди
обладают общими важными ценностями. Поэтому и индивидуация человека также
привела бы к универсальности ценностей; но не путем навязывания ценностных
представлений извне, а в результате органического развития, исходной точкой
которого является то общее, что составляет суть человека (Rogers 1951, нем. изд., 450–
451; 1969, 239).
520
РАСШИРЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ЦЕНТРИРОВАНИЯ НА КЛИЕНТЕ

ДО ТЕОРИИ МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ И ЕЕ ПРИМЕНЕНИЕ
К ДРУГИМ ОБЛАСТЯМ ТЕРАПИИ И ЖИЗНИ
Теория межличностных отношений
Поскольку, согласно Роджерсу, терапевтические отношения принципиально не отли-

чаются от любых других межличностных отношений, он сумел вывести из этого общую
теорию. В ее основе опять-таки лежат понятия конгруэнтности, согласованности
переживания, сознания и поведения (здесь прежде всего: коммуникации).
Если человек А в значительной степени конгруэнтен, то тогда повышается вероят-
ность того, что его сообщение партнеру (человеку Б) будет воспринято как четкое
и однозначное, что позволяет ему дать сравнительно ясный и однозначный ответ. Даже
если Б в значительной мере неконгруэнтен, его реакции при конгруэнтном поведении
А становятся более ясными и однозначными, чем при неконгруэнтном. Кроме того,
при высокой степени конгруэнтности у А его восприятие не нарушается защитными
установками, и тем самым реакции Б могут восприниматься в неискаженном виде.
Соответственно Б чувствует себя понятым, что одновременно придает ему чувство того,
что А его уважает. Вследствие этого защитные установки у Б (то есть также коммуника-
ционные блокировки) становятся менее выраженными, и поэтому он также ведет себя
теперь более конгруэнтно. В таком случае Б становится также способным слушать А
без защит и проявлять к нему уважение. Тем самым отношения между ними прини-
мают терапевтически-обогащающий характер. Как только одна из сторон затрагивает
опасную тему, такое позитивное развитие ставится под вопрос. В этом случае партнер
не может быть полностью принятым и не может вести себя конгруэнтно. Это вызывает
соответствующие изменения у противоположной стороны, что приводит к обратному
развитию. Примечательно, что Роджерс понимает развитие межличностных отноше-
ний как процесс по аналогии с развитием отдельной личности. Разумеется, в постро-
ении или разрушении таких отношений участвуют оба партнера. Однако индивид
обладает возможностью развивать отношения в том или ином направлении. Правда,
даже самые серьезные усилия, направленные на позитивное решение, обречены
на провал, если они остаются односторонними. Таким образом, в шаге навстречу,
который делает один партнер по отношению к другому, проявляется смелость,
экзистенциальное решение. Роджерс пишет (Rogers 1961, 345): «Могу ли я отважиться
в полной мере конгруэнтно сообщить то, что я чувствую? Могу ли я отважиться
полностью выразить свое переживание и свое осознание этого переживания в моей
коммуникации? Могу ли я отважиться сообщить о себе, кто я есть, или моя коммуни-
кация будет содержать в себе нечто меньшее или нечто отличающееся от этого?
Острота этого вопроса часто связана с предполагаемой возможностью угрозы или
отказа. Открыто сказать о своем полном осознании важного переживания означает
проявить смелость в межличностных отношениях. На мой взгляд, принятие или
отвержение этой смелости позволяет судить о том, станут ли данные отношения
терапевтическими для обеих сторон или разрушатся».
Партнерская терапия
Подобно тому, как теория личности Роджерса расширилась до теории межлич-
ностных отношений, точно так же терапевтическая практика, вначале относившаяся
исключительно к индивиду, в последние годы все больше касается межличностных
отношений.
521
В этой связи следует в первую очередь назвать партнерскую терапию, основные

принципы которой изложены в появившейся в 1972 году книге Роджерса «Установ-
ление партнерства: брак и его альтернативы». Эта книга содержит множество приме-
ров — бесед с людьми, живущими в разных по форме партнерских отношениях. На их
основе Роджерс приходит к четырем аспектам, которые он рассматривает как наиболее
важные с точки зрения удачного партнерства (Rogers 1970, 199 etc.):
1. Самоотдача в партнерских отношениях
Сам Роджерс критикует эту похожую на девиз формулировку. «Самоотдачу»
нельзя понимать как конвенциональную установку и как самопожертвование. Вместе
с тем, партнерство не может быть статичной структурой, которую надо принимать
как нечто данное, — это процесс. В нем акцент необходимо делать не на прошлом
или на будущем, а на настоящем моменте; не столько на собственной личности или
личности другого человека, сколько на отношениях, существующих между двумя
партнерами.
2. Коммуникация
Роджерс понимает под этим открытое сообщение о собственных чувствах, если они
касаются партнера и являются стойкими. Такое сообщение содержит риск, ибо человек,
сообщающий нечто, становится в значительной степени уязвимым. Однако оно создает
возможность для того, чтобы другой партнер, проявив доверие, смог раскрыться,
благодаря чему возникает взаимопонимание в духе терапевтической эмпатии.
3. Отказ от ролей
В простом исполнении традиционных ролевых ожиданий Роджерс усматривает
одну из главных причин застывших и лишенных глубины отношений. Наверное, может
показаться, что проще следовать ожиданиям внешнего мира. Однако отношения могут
быть жизненными только тогда, когда они формируются в соответствии с собственным
выбором, в соответствии с тенденцией отдельного партнера к актуализации.
4. Развитие самостоятельности
Это похоже на парадокс: чем больше индивиду удается реализовать себя, тем более
жизненными, богатыми и прочными обычно становятся партнерские отношения.
Реализовать себя означает раскрыть и принять собственные особенности и тенденции
развития и тем самым позволить себе без маски проявлять себя таким, как есть,
но вместе с тем также безо всяких условий принимать партнера в его реальном
бытии и с его возможностями. Такое развитие двух самостоятельных людей таит
в себе опасность, ибо может привести к конфликту и отчуждению. Однако оно
открывает и возможности для становления настоящего партнерства, в котором могут
проявиться человеческие возможности.
В перечисленных выше условиях партнерства находят свое выражение те же
самые принципы, которые относятся и к терапии, а именно:
1) поддержание межличностных отношений,
2) искренность и конгруэнтность,
3) эмоциональное обращение и безусловное принятие,
4) эмпатическое понимание.
Эти принципы приобретают особое значение из-за того, что в этом случае речь идет
об отношениях, которые в большей степени, чем терапевтические, касаются обоих
людей (являются симметричными) и вследствие их непрерывности и социального
значения в большей степени связаны с общественными ожиданиями. По поводу того,
как должен вести себя терапевт в процессе партнерской терапии, у Роджерса есть лишь
отдельные указания (Rogers 1972, 46; см. также работы других авторов, занимающихся
терапией, центрированной на клиенте, например, Гордона [Gordon 1972] и Плога [Plog
1975]). Терапевт вначале должен создать ситуацию, в которой не возникнет тревога.
Реализация базисных терапевтических принципов позволяет клиенту отказаться
522
от защитных установок и более глубоко исследовать собственное переживание, даже

если он пока еще чувствует подобное отношение к себе не со стороны партнера, а лишь
со стороны терапевта. Кроме того, для обеих сторон терапевт выступает как модель
и этим помогает клиенту реализовать соответствующие установки и формы поведения.
Применение концепции центрирования на клиенте в групповой работе
Группы встреч
Роджерс — один из основоположников групп встреч, в настоящее время получив-
ших широкое распространение также и в Европе. Он начал заниматься терапевти-
ческими группами в 1946 году, но только с 1962 года стал уделять этой работе
основное внимание, что привело к разработке особой формы групповой работы. С тех
пор существует тесная взаимосвязь групп встреч с группами тренинга (Т-группами),
основоположником которых считается Курт Левин. Общий момент для обеих форм
групповой работы — интенсивный групповой опыт в ситуации «здесь и сейчас».
Однако в случае Т-групп речь идет скорее об обучении эффективным формам
общения с другими людьми, тогда как групповая работа имеет бóльшую тера-
певтическую направленность, поскольку эта форма, основанная на процессе пере-
живания, способствует развитию индивида и его способности к установлению
отношений.
Примечательно, что в своих публикациях (например, в вышедшей в 1970 году книге
«Карл Роджерс о группах встреч») Роджерс, приводя множество наблюдений и прак-
тических сведений, лишь кратко останавливается на теории группового события.
Пожалуй, можно предположить, что ему помешали необозримость материала и особые
сложности, связанные с эмпирическими исследованиями в данной области.
Задачи помощника
По существу, в групповой работе речь идет о реализации тех же принципов,
которые были изложены в теории индивидуальной терапии и в концепции межлич-
ностных отношений. Однако из-за особенностей групповой ситуации возникает
необходимость в таких формах поведения, которые отличаются от форм поведения
в индивидуальной терапии. Вследствие недирективной позиции терапевту не отво-
дится роль «руководителя». Он выступает в качестве фасилитатора, то есть «помощ-
ника», как мы в дальнейшем и будем его называть. Это означает, что его задача
заключается в создании условий, позволяющих устранить защитные установки
и реализовать тенденции к актуализации. Это означает, в частности, следующее:
1. Помощник должен выступать в группе как реальный человек, проявлять себя
таким, какой он есть. Он должен быть конгруэнтным, поскольку его переживания,
сознание и поведение (сообщение) находятся в гармонии. Поэтому особенно ценными
качествами считаются спонтанность и экспрессивность. Далее, его проявление как
реального человека означает, что он все больше включается в группу, в конечном счете
полностью интегрируя себя в групповой процесс, чередуя эмпатическое понимание
и самопознание. Если участники группы и без того уже обладают определенной
степенью группового опыта, напрашивается мысль вообще отказаться от фасилитатора.
Такие группы называются самоуправляющимися.
2. Своим эмоциональным участием помощник снижает первоначальную тревогу
людей и уменьшает дистанцию между собой и группой. Он должен безо всяких
условий принимать отдельных людей, а также группу со всеми ее особенностями на
той ступени, на которой она в данный момент находится. Это означает для каждого
523
участника отсутствие правил и обязанностей, свободу следовать собственным путем.

И наоборот, любая внешняя структура, любая постановка цели, любое побуждение
извне оказывается помехой для развития группового процесса. Такое принятие
со стороны помощника основывается на вере в потенциал развития и в терапев-
тические способности как отдельного человека, так и группы.
3. Попытка как можно более точно понять эмоциональное содержание высказы-
вания представляет собой одну из наиболее частых форм самовыражения помощ-
ника. За обобщающим и интеллектуализирующим сообщением он будет искать
значение, которое это высказывание имеет для говорящего. Если он ощущает
противоречивые чувства, то будет стремиться понять их, выявляя противоречие.
Но точно так же он будет исследовать и свое собственное переживание (ибо и это
тоже является частью группового события), и если он ощутит потребность, то выразит
ее вербально или невербально. И, наоборот, помощник избегает указаний и интер-
претаций, даже если они относятся к поведению отдельного человека или к группо-
вому процессу. Ибо в роли эксперта он перестает быть участником группы и делает
индивида объектом.
Групповой процесс
Такое поведение помощника оказывает решающее влияние на атмосферу в группе,
в частности также и потому, что оно все больше перенимается членами группы. В этих
условиях групповой процесс протекает типичным образом, что опять-таки имеет
определенные параллели с процессом индивидуальной терапии. В 1967 году Роджерс
выделил пятнадцать этапов, которые, однако, не имеют четкой очередности, часто
перекрываются и повторяются. Для большей наглядности, следуя Г. Шпайереру, мы
объединим их в четыре стадии.
1. Начальная стадия для любого участника группы представляет собой эмоцио-
нальный стресс, во-первых, из-за большого числа посторонних людей, на которых
он должен быть ориентирован, а во-вторых, из-за того, что ситуация пока еще не име-
ет никакой структуры. В результате возникает чувство небезопасности и усиливаются
защитные установки. Человек пытается помочь себе с помощью знакомых форм
поведения, однако они не соответствуют новой ситуации и поэтому обречены на про-
вал. Тем самым ставится под сомнение привычная схема поведения, что еще больше
усиливает напряжение, но вместе с тем предоставляется возможность для разру-
шения барьеров конвенционального поведения.
2. На следующей стадии участники группы все больше рассказывают о своих
чувствах. При этом, как правило, речь вначале идет об эмоционально насыщенных,
зачастую относящихся к другим людям событиях из прошлого; затем затрагиваются
переживания, относящиеся к настоящему времени, с более выраженным личным
участием. После этого удается затронуть переживания в групповой ситуации, причем
нередко индивид по-прежнему пытается обрести ощущение безопасности в диагно-
стирующем и интерпретирующем поведении. Примечательно, что вначале, как пра-
вило, выражаются негативные чувства (они позволяют участникам «прощупать»
свободное пространство и не чувствовать себя беззащитными), но вместе с тем они
освобождают дорогу к позитивным чувствам.
3. В результате достигается собственно стадия самопознания и взаимной терапев-
тической помощи. Участники настолько доверяют друг другу, что им удается
отказаться от своих защитных позиций, своего «фасада». Они могут открыть для себя
и интегрировать сферы своей личности, которые до сих пор были им недоступны.
Одновременно у них появляется возможность принять и проработать позитивные,
а также негативные реакции со стороны своего окружения.
524
4. На последней стадии происходят решающие изменения у отдельного человека,

а также в межличностных отношениях. Теперь участники начинают приближаться
к образу «полноценно функционирующего человека», полностью живущего насто-
ящим, обладающего спонтанным и экспрессивным поведением и зачастую с совер-
шенно иной степенью интенсивности вступающего в межличностные отношения.
Не все группы приходят к этой стадии, по всей видимости, ее проще достичь в ходе
многодневных или даже многонедельных занятий, нежели в результате кратко-
временных еженедельных встреч. Но если ее удается достичь, то участники группы
испытывают самые волнующие и глубокие переживания, позволяющие понять
привлекательность подобных групп для многих людей.
Несомненно, существует опасность того, что группы так и останутся изолиро-
ванными островками лучшего мира, не оказывающими какого-либо влияния на пов-
седневную жизнь. Однако Роджерс видит главную задачу групп в стимулировании
человека к дальнейшим изменениям индивидуальной жизни, а также социальных
структур. Становится очевидным, что речь здесь идет уже не о терапии неврозов,
не об изменении поведенческих расстройств, а о чем-то гораздо более общем, а именно:
о переносе психотерапевтических принципов на развитие отдельного человека, а также
на общественные отношения и институты (Rogers 1970, 156–157).
Применение принципов терапии, центрированной на клиенте, в учебных ситуациях

Некоторые основные положения
Поскольку психотерапию можно понимать как инициированное влияниями
внешнего мира изменение переживания и поведения, то есть как «научение»
в психологическом смысле, следует предположить, что психотерапевтические воззре-
ния окажутся плодотворными и в сфере учебной деятельности. Роджерс, который
впоследствии стал вплотную заниматься педагогикой, посвятил вопросам учебной
деятельности книгу («Свобода учиться», опубликована в 1969 году) и многочисленные
статьи (например, «Становление личности», 1961). Он подчеркивает: все, чему один
человек может непосредственно научиться у другого, отнюдь не оказывает решаю-
щего влияния на его поведение. К личностному смыслу своего обучения ученик
должен прийти самостоятельно. Поэтому при обучении речь лишь во вторую очередь
идет об усвоении специальных знаний и технических навыков; гораздо важнее, чтобы
учитель своим отношением к ученикам создавал благоприятные условия для актив-
ной, личностно значимой учебы. Характерно, что учителя — как и ведущего группы —
Роджерс тоже называет «фасилитатором».
В работе «Свобода учиться» (1972) Роджерс выдвигает целый ряд гипотез,
касающихся обучения, которые мы приведем здесь в сжатой форме.
Каждый здоровый человек от природы обладает способностью обучаться и развивать
свой потенциал. Однако существует сопротивление такому обучению, которое может
вызвать изменение в восприятии собственной персоны, в представлении о себе и которое
поэтому воспринимается как опасное. (Так, например, осечка, свидетельствующая
об ограниченности собственных возможностей, с легкостью приписывается другим
людям, то есть человек защищается от ее восприятия посредством проекции.) Восприя-
тие и принятие критических по отношению к себе переживаний, скорее всего, будет
возможно в атмосфере, в которой человек чувствует, что он в безопасности и что его
принимают. Обучение становится для человека более простым, если имеет для него
личностный смысл и непосредственно касается его собственного поведения. Далее, очень
важно, чтобы учитель имел возможность ответственно организовывать учебный процесс.
Такое самостоятельно инициируемое обучение охватывает всю личность — как эмоцио-
нально, так и когнитивно — и благодаря этому оказывается особенно эффективным.
525
Оценки со стороны других представляются сомнительными, поскольку ставят под угрозу

ответственность и самостоятельные суждения ученика. И только обнаруживая оценива-
ющую инстанцию в самом себе, он получает свободу для более самостоятельного
и творческого развития. В этот период быстрых изменений заучивание учебного
материала имеет ограниченную ценность. Гораздо важнее, чтобы учащийся знал, как
учиться, чтобы он был открыт постоянному потоку переживаний и самостоятельно
включался в процесс изменения.
Задача помощника
При такой форме обучения перед помощником стоит следующая задача (Rogers
1969, 164). Он определяет атмосферу в группе, в которой, по возможности, не должно
быть места разного рода тревогам и опасениям. Он помогает отдельному человеку
и группе в целом понять цели обучения и достигнуть этих целей. При этом уместно
указывать множество целей, которые дополняют друг друга или противостоят друг
другу. Он подготавливает вспомогательные средства для обучения (книги, материалы,
фильмы и т. д.) и сам оказывает разнообразную помощь (в качестве специалиста,
советчика, консультанта, при желании также в роли преподавателя). Он должен быть
в равной мере открыт для решения как интеллектуальных, так и эмоциональных
проблем. Это особенно важно потому, что он, проявляя эмпатию, понимает чувства,
возникающие у отдельного человека или в группе. Он также будет делиться с группой
своими чувствами и мыслями, если это покажется ему уместным. Но он должен
не навязывать свои мысли ученикам, а предоставлять им возможность самостоятельно
принять или отвергнуть их. По мере стабилизации атмосферы принятия помощник
сам включается в группу, становится участником, обучающимся вместе с ней. При этом
он всегда должен стараться понять и принять ограниченность своих возможностей.
Условия обучения
По существу, условия плодотворного обучения остаются такими же, как и в пси-
хотерапии (Rogers 1961, 286 etc.).
1. От учащегося в первую очередь требуется, чтобы он вошел в контакт с важной
для него проблемой. Разумеется, такую мотивацию следует предполагать у любого
здорового молодого человека. Однако сложность заключается в том, что у многих
учащихся инициатива подавлена в результате многолетних учебных занятий,
снижавших их активность, а неестественная учебная ситуация изолировала их от
жизненно важных проблем. Поэтому задача помощника заключается в том, чтобы
ввести учащихся в ситуации, содержащие их реальные жизненные проблемы и этим
повышающие их мотивацию.
2. Помощник должен проявлять искренность и быть конгруэнтным, то есть
находиться в контакте со своими чувствами, уметь ими жить и сообщать их, если это
кажется ему целесообразным. Таким образом, он не стремится к выполнению
некоего учебного плана и не служит каналом, по которому передается знание от одно-
го поколения к другому. Он проявляет себя таким, какой он есть, как реальная
личность, вместе со всеми своими эмоциями и ограничениями. Благодаря этому
становится возможной встреча лицом к лицу с учащимся (Rogers 1969, 106).
3. Из веры в способность каждого индивида конструктивно справляться с проб-
лемами возникает готовность помощника безо всяких условий принимать учащегося
как самостоятельного человека с его собственными ценностями и формами поведе-
ния. Поэтому он может принять целеустремленные усилия учащегося, его пробные
обходные пути, но также возникающую у него порой апатию и отступление перед
526
новыми проблемами. Кроме того, он будет также понимать установки, способные как
помогать учебе, так и препятствовать ей, например, соперничество, протест против
авторитета и неуверенность в себе.
4. Помощник должен воздерживаться от любой внешней оценки (в том числе
выставления оценок за успеваемость) и вместо этого пытаться рассматривать реакции
учащегося с точки зрения его внутренней системы координат. Благодаря этому он сможет
осознать, в чем состоят отдельные проблемы и что означает процесс обучения для
школьника. В свою очередь, ощущение того, что тебя понимают, стимулирует учащегося
идти своим путем, придает ему смелость в учебе, помогает не бояться изменений,
и в результате учеба и жизнь начинают составлять единое целое (Rogers 1969, 115).
Открытые и закрытые учебные ситуации

Нашу традиционную систему преподавания можно охарактеризовать как
«закрытую»: она направляет и оценивает ученика в соответствии с заранее задан-
ными, навязанными ему извне учебными целями. Результат этого — репродукция
старых знаний, мышление по шаблонам, беспомощность перед новыми ситуациями.
И наоборот, форму преподавания, предлагаемую Роджерсом, можно охарактери-
зовать как «открытую». Она поощряет собственные мотивы учащегося, его поиск
и эксперименты, развитие по направлению к открытым, заранее не заданным целям.
Она формирует продуктивную, творческую установку, которая проявляется именно
в новых ситуациях. Такая форма преподавания отнюдь не противоречит обретению
систематизированных знаний, однако в ней делается акцент на обучении, основанном
на собственной ответственности, с использованием вспомогательных средств, таких,
как книги, учебные программы и т. д. Но и лекциям — если они нужны учащимся —
отводится надлежащее место.
Переход к такой «открытой» форме преподавания означает крушение привычной
школьной и университетской дидактики, при этом роли учащегося и обучающего
радикально меняются. Обучение превращается в майевтику, «родовспоможение»,
которое понимается здесь гораздо более радикально, чем у Сократа. Для всех, кто ратует
за безопасность (будь то учителя или учащиеся), нуждается в «законсервированных»
методах обучения и учебных материалах, такая открытая форма преподавания будет
содержать в себе нечто пугающее, и поэтому неудивительно, что подобного рода
попытки наталкиваются на отвержение. Однако едва ли можно найти иную возмож-
ность подготовиться к резким переменам, которые ждут человека в жизни. В своей
книге «Свобода учиться» Роджерс на многочисленных примерах иллюстрирует
то, каким образом можно заинтересовать учащегося таким «ориентированным
на переживание обучением» и содействовать ему. (Подробное изложение роджериан-
ских принципов обучения и их практического применения содержится в книге
Р. Тауша и А.-М. Тауш [Tausch, Tausch 1971].)
Обучение терапевтов
В книге, посвященной психотерапии, особенно актуальны представления Роджерса
о подготовке психотерапевтов (Rogers 1951, нем. изд., 374 etc.; 1970, 149 etc.; 169, 103 etc.).
Поскольку, по мнению Роджерса, для успешной терапии важны не столько знания
и техники, сколько определенные базисные установки, напрашивается мысль о необхо-
димости подыскивать людей с соответствующими базисными установками и развивать
эти установки в процессе обучения. Среди них на первом месте стоят искренность
и конгруэнтность. Полную противоположность этому означает подход, когда терапевту
с авторитарной базисной установкой чисто внешне прививают позицию, центриро-
527
ванную на клиенте, которую он (сознательно или бессознательно) использует для того,

чтобы манипулировать клиентом и направлять его на цели, не отвечающие его собствен-
ному выбору. Было бы лучше, если бы терапевт мог открыто выразить свою директивную
базисную установку с помощью соответствующих техник.
Таким образом, первое требование к обучению следующее: нельзя тренировать
студента с целью того, чтобы сделать из него «терапевта, центрированного на клиенте».
Скорее, ему необходимо помочь прояснить свои базисные установки и понять проблемы,
чтобы он мог сделать выбор, соответствующий его личности, и самостоятельно развивать
в себе качества хорошего терапевта (Rogers 1951, нем. изд., 377, 398–399). Развитию
базисных терапевтических установок начинающего терапевта прежде всего способствует
его собственное их осознание. То есть важно, чтобы он ощущал свободу и ответственность,
необходимые для совместного построения программы обучения. Он должен приобретать
собственный опыт и уметь отстаивать свои взгляды. При этом он должен ощущать
безусловное принятие и понимание со стороны фасилитатора. Следовательно, учеба
должна протекать в терапевтической атмосфере, в которой учащийся обретает доверие,
позволяющее ему свободно проявлять себя (а значит, и вырабатывать свой собственный
стиль поведения), следовать за своими сиюминутными переживаниями и выражать их.
Он должен чувствовать, что к нему проявляют дружеское отношение и что его прини-
мают, ибо это служит основой искренней и принимающей позиции по отношению
к клиенту (там же, 375, 389). Соответствующие возможности предоставляет супервизия
учебных бесед, но прежде всего тогда, когда учащийся сам начинает проводить терапию.
Это, например, может проходить в форме терапевтической беседы, во время которой
учащийся меняется ролями с терапевтом или клиентом (там же, 467). Еще более
разнообразны возможности достижения контакта и понимания в группах самопознания,
поэтому они стали одним из важнейших элементов обучения терапии, центрированной
на клиенте (Rogers 1970, 149 etc.).
Несомненно, можно развить базисные терапевтические установки с помощью
тренинга и сделать более эффективным их выражение. Особенно длительного
упражнения требует эмпатическое понимание высказываний клиента, и здесь могут
оказаться весьма полезными магнитофонные записи. Кроме того, они предоставляют
терапевту возможность отслеживать свое поведение, сравнивая свои реальные
действия с желательными в данной ситуации. Насколько при этом необходима
оценка поведения терапевта (например, с помощью оценочных шкал), какую пользу
и какой вред она может принести, — все это нуждается в обсуждении. Во всяком
случае, оценка успехов по внешним критериям с принципами обучения Роджерса
несовместима (Rogers 1951, нем. изд., 376, 467). И наоборот, крайне важно, чтобы
начинающий терапевт умел вести себя спонтанно и экспрессивно, и большую пользу
в развитии этих качеств могут принести группы самопознания.
Что касается преподавания теоретических знаний, то по этому вопросу Роджерс
занимает сдержанную позицию, опасаясь, что излагаемые концепции могут ограни-
чить самостоятельность и спонтанность переживаний обучающихся. Таким образом,
терапевтом, работающим в рамках концепции центрирования на клиенте, можно,
скорее, считать того, кто реализует описанные Роджерсом базисные терапевтические
установки, а не того, кто усвоил его теоретическую концепцию (там же, 383).
Продолжительность обучения во многом зависит от целей: даже двухдневный
семинар может дать ценные импульсы, тогда как и пяти лет порой оказывается
недостаточно для достижения терапевтом вершины своих возможностей. Во всяком
случае, даже при кратковременном обучении недирективной психотерапии опас-
ность того, что терапевт причинит вред клиенту, невелика; по мнению Роджерса,
кратковременное обучение всегда лучше, чем никакое, хотя, разумеется, продол-
жительное обучение более эффективно (там же, 383–384).
528
Роджерс категорически возражает против проведения заключительных экзаменов

и вручения сертификатов, поскольку в таком случае обучение приобретает внешнюю
мотивацию и создает ложное впечатление о «готовности». Так, например, Роджерс
в программе к одному семинару пишет: «Мы решительно выступаем против “серти-
фикации” терапевтов, работающих в рамках концепции центрирования на клиенте»
(см. также Rogers 1973).
В заключение следует еще раз подчеркнуть, что в своей практической деятель-
ности терапевт будет реализовывать базисные терапевтические установки прежде
всего в том случае, если он сам испытал их на себе в процессе обучения. Таким
образом, речь идет о построении учебных программ, основанных на принципах
центрирования на студентах.
Применение концепции центрирования на клиенте к другим сферам жизни

Выводы, вытекающие из теории межличностных отношений Роджерса, можно
распространить и на многие другие сферы жизни. Особенно живой отклик она нашла
в области пастырского консультирования (pastoral counseling) и у социальных
работников. Следует также отметить работу с конфликтующими группами, напри-
мер, в Северной Ирландии. Далее, она получила резонанс в сфере управления,
руководства предприятиями и даже у военных. При этом, пожалуй, далеко не всегда
осознается, что идеи Роджерса расшатывают и подрывают авторитарные, статичные
и жесткие структуры. В последние годы Роджерс стал активно заниматься вопросами
общественной жизни, все более остро подчеркивая противоречие между обществен-
ными отношениями и своей миссией свободы.
КРИТИКА РОДЖЕРИАНСКОЙ КОНЦЕПЦИИ
Вопрос о предъявлении себя терапевтом

Разумеется, концепция Роджерса стала объектом острой критики — прежде всего
из-за той открытости, с которой он рассказывал о случаях терапии (в том числе
и неудачных). И тем не менее многочисленные критические высказывания свидетель-
ствует лишь о полном незнании его трудов или относятся к тем представлениям,
от которых и сам Роджерс давно уже отказался.
И наоборот, гораздо важнее критика, исходящая от представителей экзистен-
циального анализа (см. статью В. Бланкенбурга в этом томе). Она касается «типично
среднесословного самопожертвования» (Carkhuff, Berenson 1967, 65), в результате
которого терапевт становится вторым Я клиента и как личность отступает на задний план.
Даже спустя многие годы после того, как Роджерс выдвинул требование, чтобы терапевт
проявлял себя как реальный человек, в 1967 году Мэй и Витакер при обсуждении
стенограмм терапии, центрированной на клиенте, выразили удивление по поводу
«призрачной» личности терапевта, которая «стоит за пациентом, невидимая и почти не
существующая» (см. Rogers, Gendlin, Kiesler, Truax, 511). Роджерс, очевидно, задетый этой
критикой, высказался по этому поводу: «Все мы уже далеко ушли от первоначального
фрейдовского образа терапевта как безличного проекционного экрана. Мы и не фор-
мулировали образ терапевта как человека, живущего в отношениях, и не можем
надлежащим образом осуществлять эту идею на практике» (там же, 512). По всей
видимости, Роджерс разрывался здесь между убежденностью в том, что искренность,
естественность терапевта является важнейшим аспектом лечения, и сознанием того,
что внимание постоянно должно фокусироваться на переживаниях клиента — именно
между двумя этими полюсами, создающими поле напряжения, и проводится центри-
529
рованная на клиенте терапия. В конечном счете, Роджерс сумел объединить эти два
полюса, о чем свидетельствуют последние терапевтические примеры, в частности беседа
с Глорией (Rogers, Wood 1974). Однако до сих пор есть терапевты, пытающиеся
разрешить этот конфликт в направлении «деперсонализации».
К вопросу о диагностике (Rogers 1951, нем. изд., 205 etc.)

Психоаналитики часто критикуют центрированную на клиенте терапию за отсут-
ствие достаточного изучения анамнеза и точного психологического диагноза. Проблема
обусловлена труднопреодолимыми расхождениями во взглядах. По-видимому, у психо-
терапевтов — по крайней мере, у части из них — существует мнение, что сначала нужно
понять основные проблемы пациента, чтобы затем уже подвести к этому пониманию
его самого. В противоположность этому в центрированной на клиенте терапии речь
в первую очередь идет о том, чтобы, общаясь с другими людьми, клиент пережил свой
конфликт и тем самым приобрел корригирующий эмоциональный опыт (Pfeiffer
1975a). Рациональное же понимание терапевтом проблем клиента не считается
важным элементом процесса лечения. Скорее, возникает опасение, что вследствие
диагностирующей установки терапевта клиент может почувствовать себя объектом
и зафиксироваться в определенном направлении.
Позиция экспериментальных психологов

Импульсы для проведения теоретических и практических исследований дают
экспериментальные психологи. Критически рассмотрев теорию Роджерса, Форд
и Урбан (Ford, Urban 1963, 437) с конструктивных позиций указывают на некоторые
сферы, в которых может быть продолжен более дифференцированный анализ.
1. Поведение терапевта
Роджерс (по крайней мере, после 1942 года) ограничивался в этом вопросе
описанием таких общих базисных установок, как искренность или эмоциональное
обращение. Кроме того, он обычно рассматривал как целое лишь большие фрагменты
беседы. Несомненно, здесь может оказаться полезным детальный анализ отдельных
форм поведения за небольшие отрезки времени. В этом направлении проводят
исследования Тауш и его сотрудники. Впрочем, подходы к количественному анализу
отдельных высказываний терапевта содержатся в комментариях Роджерса и Вуда
(Rogers, Wood 1974) по поводу одной терапевтической беседы.
2. Поведение клиента и интеракция
И по этому вопросу Роджерс также ограничивался описанием глобальных процес-
сов, например, этапов развития по процессуальной шкале. Эта склонность к глобальным
описаниям основывается на убеждении в том, что на любой стимул человек реагирует
в целом и что отдельные высказывания включены в структуру общей беседы. Это неос-
поримо, однако, как указывают сами Роджерс и Вуд, между отдельными высказы-
ваниями терапевта и клиента существует тесная взаимосвязь. Эти отдельные элементы
коммуникации и интеракциональные взаимосвязи необходимо исследовать.
3. Объективно наблюдаемые реакции
Исследования Роджерса основываются в основном на феноменологическом изучении
психических проявлений у клиентов. Они стали важной альтернативой одностороннему
наблюдению за поведением, характерному для раннего бихевиоризма. Но нельзя не
заметить также того, что в последующих исследованиях, помимо произносимых слов,
большее внимание стало уделяться объективно регистрируемым реакциям клиента и
терапевта. Это важно хотя бы уже потому, что оба партнера могут понять переживания
друг друга только через доступные восприятию поведенческие реакции.
530
4. Дифференциация глобальных концептов

В своих экспериментальных исследованиях Роджерс работал с феноменологи-
ческими гипотезами, которые можно было проверить эмпирически. Вместе с тем
в его теории существуют такие глобальные концепты, как «структура самости»,
«процесс оценки» и т. д., которые в такой форме едва ли доступны эмпирическому
исследованию. Несомненно, что дифференциация этих понятий принесла бы боль-
шую пользу при проведении дальнейших исследований.
Проблема тенденции к актуализации и организмического процесса оценки

Изучение этой проблемы сопряжено с определенными сложностями. Утверж-
дение, что тенденция к актуализации и организмический процесс оценки — это
наследственно детерминированные качества организма, едва ли можно подтвердить
эмпирически. Тем не менее можно считать установленным, что позитивные и нега-
тивные аффективные реакции (то есть «оценки» в понимании Роджерса) могут
приобретаться в процессе научения в связи с самыми разными событиями. Это озна-
чает, что многое из того, что в рамках понятия «организмический процесс оценки»
Роджерс рассматривал как нечто врожденное, фактически приобретается под
влияниям других людей, то есть обусловлено культурой.
Гипотезе о том, что при отсутствии каких-либо направляющих влияний врожден-
ная тенденция к актуализации уже сама по себе может обеспечить здоровое,
ориентированное на общество развитие, противоречит тот факт, что эгоцен-
трическое, диссоциальное и нетерпимое к фрустрации поведение нередко возникает
как раз в результате чересчур либерального воспитания в детстве. Кроме того,
представляется, что терапия, центрированная на клиенте, имеет более благоприятные
результаты при работе с интрапунитивными людьми с постоянным самоконтролем,
то есть с людьми, у которых сложилась негативная самооценка, нежели с экстрапуни-
тивными людьми, испытывающими дефицит в сфере приобретенного контроля над
поведением (Haimowitz 1948; Tausch 1973, 273).
Следовательно, необходимо считаться с возможностью того, что тенденция
к актуализации и процесс оценки могут оказаться нарушенными из-за наследст-
венной предрасположенности, из-за недостаточной стимуляции со стороны окруже-
ния, из-за патологических процессов, а также, с другой стороны, из-за возможного
недостатка направляющих социальных влияний. Но независимо от того, как отно-
ситься к этому вопросу, не существует более мощной апелляции к тенденции созре-
вания и ответственности клиента, чем та, которая решительно опирается на эти силы.
Культурная обусловленность
Наконец, необходимо подумать о том, что теория Роджерса и разработанная им
терапия, центрированная на клиенте, возникли в специфической культурной среде
с соответствующими постановками целей и ценностями (Fietkau, Thiede 1975). Харак-
терно, что Роджерс делает акцент на автономии и ответственном выборе индивида,
а в качестве цели выделяет создание «внутренних ориентиров», актуализацию имею-
щегося потенциала, а также процесс становления (ср. в этой связи образ «полноценно
функционирующего человека»). Это ценности соответствуют высокоиндивидуализи-
рованному демократическому гражданскому обществу. Человеку, который растет
в среде, определяемой традициями, ориентированной на авторитеты или на какие-
либо группы, такие требования нередко чужды, и он оказывается беспомощным перед
ними (Pfeiffer 1974). Однако следует отметить, что в сфере ценностей и целей в теории
Роджерса вырисовываются новые ориентиры, хотя они и упоминаются лишь мимохо-
531
дом. В терапии, центрированной на клиенте, поначалу крайне индивидуалистичной

и субъективистской, все большее значение приобретает аспект партнерских отноше-
ний. В конечном счете, вместо диады терапевт клиент на передний план все больше
выдвигаются малые, а затем и большие группы. Таким образом, терапия, центрирован-
ная на клиенте, в совокупности с ее теоретическими построениями, также выступает
как процесс становления, и именно выход за прежние академические, региональные
и социальные рамки дает импульс к развитию новых идей, предсказать которые
заранее невозможно.
1
Работа проведена при поддержке Немецкого Формированиеэтихкачеств,помнениюМаслоу,
исследовательского общества. должно сделать человека способным позитивно
2
Карл Роджерс умер в 1987 году, примерно и самостоятельно выстраивать свою жизнь.
через десять лет после опубликования данной Такая ориентация в терапевтической работе
статьи. — Примечание редактора. должна также вести к созданию новых отно-
3
Гуманистической психологией (группа психо- шений между терапевтом и пациентом, которые
логов различного направления — среди них подробно изложены в настоящей статье.
последователи Адлера, Ранка и Юнга, неопси- 4
Под структурой самости и представлением о
хоаналитики, представители психологии Я, себе понимается совокупность свойств, отно-
гештальт-терапевты и специалисты в области шений и ценностей, которые человек воспри-
психологии личности) называют альтернативу нимает у себя самого, причем термин «пред-
бихевиоризму и классическому психоанализу. ставление о себе» используется прежде всего,
Эта «третья психология», выступая за синтез если исходить из точки зрения данного человека,
философии и естественнонаучного подхода, тесно а «структура самости» — при рассмотрении
связана с экзистенциализмом и гуманизмом в рамках внешней системы координат. В любом
своей верой в свободу и творческую энергию случае речь идет о структурированном гештальте,
индивида. Главная задача гуманистической поэтому изменение даже небольшого аспекта
психологии заключается в том, чтобы понять может повлиять на всю схему (Rogers 1959, 200).
и исследовать человека как целое и дать — 5
Ср. в этой связи работы Роджерса (Rogers
в первую очередь молодым людям — новую 1959, 197–198), Роджерса и Вуда (Rogers, Wood
систему ценностей, стимулировать процесс 1974), а также важные работы Э. Гендлина,
их самореализации. Абрахам Г. Маслоу, осно- например, «Переживания и формирование
ватель гуманистической психологии и один мнения» (Gendlin 1962). При переводе слова
из главных ее представителей (наряду с Эрихом «experience» возникают проблемы, поскольку
Фроммом, Карлом Р. Роджерсом, Шарлоттой ему соответствуют два разных по содержанию
Бюлер, Давидом Рисманом и Куртом Гольд- понятия, а именно «переживание» и «опыт».
штейном), в своей программной работе «Психо- Второе значение обладает, скорее, когнитивной
логия бытия» (Maslow 1968) называет следую- коннотацией и в большей степени соотносится
щие критерии этой самореализации: с прошлым (например, «богатый опыт», который
«1) более эффективное восприятие действи- человек накопил в течение своей жизни). И на-
тельности; оборот, «переживание» имеет явно выраженную
2) большая открытость опыту; эмоциональную окраску и относится, скорее,
3) более выраженная интеграция, целостность к настоящему моменту. В частности, слово
и единство личности; «experiencing» точно передает качество изме-
4) более выраженная спонтанность и экспрес- нения, которое содержится в понятии «пережи-
сивность, полноценное функционирование, вание». Фактически, как мне сказал Э. Гендлин,
жизненность; американские авторы, занимающиеся фено-
5) реальная самость, прочная идентичность, менологической и экзистенциально-философ-
автономия, своеобразие; ской литературой, столкнулись с необходи-
6) большая объективность, дистанция, транс- мостью найти эквиваленты для понятий
ценденция самости; «переживание» и «процесс переживания»,
7) восстановление креативности; и поэтому они ввели термины «experience»
8) способность объединять конкретное и аб- и «experiencing». Правда, при переводе часто
страктное; используется понятие «опыт», что приводит
9) демократическая структура характера; к искажению смысла.
10) способность любить и т. д.» (нем. изд., 160).
532
CARKHUFF, R. R., BERENSON, G. B.: Beyond counseling and The- ROGERS, C. R.: Counseling und Psychotherapy. Boston: Mifflin
rapy. New York: Holt, Rinehart & Winston 1967 1942. Deutsch: Die nicht-direktive Beratung. München:
Kindler 1972
FIETKAU, H.-J., THIEDE, L.: Gesamtgesellschaftliche Gesichtspunkte
in Theorie und Praxis des klientenzentrierten Konzepts. In: Client-centered Therapy. Boston: Mifflin 1951. Deutsch: Die
Die klientenzentrierte Gesprächspsychotherapie, Bd. 2149. klient-bezogene Gesprächstherapie. München: Kindler 1973
Reihe «Geist und Psyche». München: Kindler 1975 The necessary and sufficient Conditions of therapeutic Per-
FORD, D. H., URBAN, H. B. Systems of Psychotherapy. New York: sonality Change. J. consult. Psychol., 21, 1957, 95-103
Wiley 1963 A Theory of Therapy, Personality and interpersonal Rela-
GENDLIN, E. T.: Experiencing and the Creation of Meaning. New tionships, as developed in the client-centered Framework.
York: Free Press of Glencoe 1962 In: S. Koch (Hg.): Psychology: A study of a Science. I Vol. 3.
New York: McGraw-Hill 1959, 184-256
The experiential Response. In: Use of Interpretation in
Treatment. New York: Grune & Stratton 1968, 208-227 On Becoming a Person. Boston: Mifflin 1961. Deutsch: En-
twicklung der Persönlichkeit. Stuttgart: Klett 1973
Focusing. Psychotherapy: Theory, Res., Practice. Chicago, 6,
1969, 4-15 The interpersonal Relationship: The core of Guidance. Har-
vard Educ. Rev., 32, 1962, 416-429
Client-centered and experiential psychotherapy. In: D. A.
Wex1er, L. N. Rice (Eds.): Innovations in client centered The process of the basic encounter group. In: J. F. G. Bugen-
Therapy. New York: Wiley-Interscience 1974 tal (Hg.): Challenges of humanistic Psychology. New York:
McGraw-Hill 1967 (auch in Hart, Tomlinson)
GORDON, Th.: Parent Effectiveness Training. New York: Wyden
1970. Deutsch: Familienkonferenz. Hamburg: Hoffmann Freedom to Learn. Columbus, Ohio: Merrill 1969. Deutsch:
und Campe 1972 Lernen in Freiheit. München: Kösel 1974
HAIMOWITZ, N. R.: An investigation into some personality chan- Carl Rogers on Encounter Groups. New York: Haper & Row
ges occuring in individuals undergoing client-centered the- 1970 a. Deutsch: Encounter-Gruppen. München: Kindler 1974
rapy. Phil. Diss. Univ. Chicago 1948 (zit. Rogers 1951) Becoming Partners. Marriage and its Alternatives. New York:
HART, J.: The Development of client-centered Therapy. In: J. T. Delacorte Press 1972. Deutsch: Partnerschule. München:
Hart. T. M. Tomlinson: New Directions in client-centered Kindler 1975
Therapy. Boston: Mifflin 1970 Vorwort zu Hart, Tomlinson: New Directions in client-cen-
JANKOWSKI, P., Tscheulin, D., Fietkau, H.-J., Mann, F. (Eds.): Klien- tered Therapy. Boston: Mifflin 1970 b
tenzentrierte Psychotherapie heute. Göttingen: Hogrefe 1976 My Philosophy of interpersonal Relationship and how it
KIRTNER, W. L.: Success and failure in client centered therapy as grew. J. human. Psychol., 13, 1973 a, 3-15; dt. in: Die klien-
a function of personality variables. Master-Thesis, Univ. tenzentrierte Gesprächspsychotherapie. Reihe «Geist und
Chicago 1955 (zit. Rogers 1957) Psyche», Bd. 2149. München: Kindler 1975
LAPLANCHE , J., PONTALIS, J.-B. Vocabulaire de la Psychanalyse. Some new Challenges. Amer. Psychol., 28, 1973 b, 379-387
Paris: Presses Universitaires de France 1967. Deutsch: Das ROGERS, C. R., DYMOND, R. (Hg.): Psychotherapy and Personali-
Vokabular der Psychoanalyse. Frankfurt/M.: Suhrkamp 1972 ty Change. Chicago Univ. Press 1954
MCCLEARY, R. A., LAZARUS, R. S.: Autonomic discrimination with- ROGERS, C. R., GENDLIN, E. T., KIESLER, D. V., TRUAX, C. B.: The thera-
out awareness. J. Pers., 18, 1949, 171-179 peutic Relationship and its Impact. A Study of Psychotherapy
PAVEL, F. G.: Die Entwicklung der klientenzentrierten Therapie with Schizophrenics. Madison: Univ. Wisconsin Press 1967
in den USA von 1942-1973. In: Die klientenzentrierte Ge- ROGERS, C. R., WOOD, J. K. The changing Theory of client-cen-
sprächspsychotherapie, Bd. 2149. Reihe «Geist und Psyche». tered Therapy. In: A. Burton (Hg.): Theories of Personality.
München: Kindler 1975 An operational View point, 1974
PFEIFFER, W. M. Erklärungsmodelle zum Verlauf der psychothe- SANDER, K.: Einige Gesichtspunkte zur Abgrenzung des klien-
rapeutischen Prozesse. In: Die klientenzentrierte Gespräch- tenzentrierten Konzepts zu anderen psychotherapeutis-
spsychotherapie, Bd. 2149. Reihe «Geist und Psyche». Mün- chen Konzepten und zur Beratungssituation. In: Die klien-
chen: Kindler 1975 a tenzentrierte Gesprächspsychotherapie, Bd. 2149, Reihe
Gesprächspsychotherapie unter dem Gesichtspunkt der In- «Geist und Psyche». München: Kindler 1975
formationsverarbeitung. 4. Symposion für Gesprächspsy- SCHWARZ, H. J.: Empirisch überprüfte Prozeßmerkmale in der
chotherapie. Zürich 1975 b Gesprächstherapie. In: Die klientenzentrierte Gespräch-
«Primitive» Psychotherapie im Vergleich zur modernen spsychotherapie, Bd. 2149, Reihe «Geist und Psyche». Mün-
westlichen Psychotherapie. Stuttgart: Hippokrates 1974 chen: Kindler 1975
Erlebensaktivierendes Vorgehen in der Gesprächspsycho- SPEIERER, G. W.: Dimensionen des Erlebens in Selbsterfahrungs
therapie und seine Erfassung durch die Erlebens-Intensi- gruppen. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht 1976
täts-Skala. In: Jankowski u. a.: Klientenzentrierte Psycho- STUART, L.: Gesprächspsychotherapie und Gestalttherapie. In: Jan-
therapie heute. 1976 kowski u. a. (Eds.): Klientenzentrierte Psychotherapie heute
PLOG , U.: Partnertherapie. In: Die klientenzentrierte Gespräch- T AUSCH , R.: Gesprächspsychotherapie. Göttingen: Hogrefe
spsychotherapie, Bd. 2149. Reihe «Geist und Psyche». Mün- 51973
chen: Kindler 1975 TAUSCH, R., Tausch, A.: Erziehungspsychologie. Göttingen: Hog-
PONGRATZ, L. J.: Lehrbuch der klinischen Psychologie. Göttin- refe 61971
gen: Hogrefe 1973 TRUAX, CH. B., CARKHUFF, R. R.: Toward effective Counseling and
RANK, O.: Die analytische Reaktion in ihren konstruktiven Ele- Psychotherapy. Chicago: Aldine 1967
menten. Leipzig: Deuticke 1929 TRUAX, CH. B., MITCHELL, K. M.: Research on certain therapist in-
Will Therapy & Truth and Reality (Englische Ausgabe von: Die terpersonal skills in relation to process and outcome. In: A.
analytische Reaktion in ihren konstruktiven Elementen. Die E. Bergin, S. L. Garfield (Hg.): Handbook of Psychotherapy
Analyse des Analytikers und seiner Rolle in der Gesamtsitua- and Behavior Change. New York: Wiley 1971
tion. Wahrheit und Wirklichkeit). New York: Knopf 6 1945 WALKER, R., Rablen, R. A., Rogers C. R.: Development of a scale
RASKIN, N. J.: An objective studyof the locus-of-evaluation fac- to measure process change in psychotherapy. J. clin. Psy-
tor in psychotherapy. In: W. Wolff, J. A. Precker (Hg.): Suc- chol., 1, 1960, 79-85
cess in Psychotherapy. New York: Grune & Stratton 1952 WEXLER, D. A.: A cognitive theory of experiencing, self-actual-
(zit. Rogers 1961) ization and therapeutic process. In: D. A. Wexler, 1. n. rica
(Eds.): Innovations in client-centered Therapy. New York:
Wiley-Interscience 1974
533
ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ ФРИЦА ПЕРЛЗА
Вольф Э. Бюнтиг
Фридрих Соломон Перлз, доктор медицины и философии, которого в последние

годы жизни называли исключительно «Фриц», был слишком неординарным челове-
ком, чтобы подходить к нему с шаблонными мерками. Мартин Шепард в биографии
Перлза (Shepard 1975) изображает его как сложного человека, полного противоре-
чий: одновременно как клоуна и гениального клинициста, бескорыстного и себялюби-
вого, доброжелательного и строгого, заботливого и беспощадного, великодушного
и алчного, искреннего и лукавого, стремящегося к сотрудничеству и готового к бес-
пощадной конкуренции, интеллигентного и хитрого, честного и пронырливого,
зрелого и инфантильного. Книга дает материал и для его поклонников, и для его
противников, но не дает повода для того, чтобы объявлять его героем или мошен-
ником. Перлз предстает в ней то как достойный восхищения, то как неприятный,
но всегда интересный и глубочайшим образом вовлеченный в жизнь человек.
Мы не очень много знаем о его жизни. Перлз предпочитал действовать в насто-
ящем, а не «поминать прошлое». Мартин Шепард пытался собрать материал для
написания его биографии. Следует признать, что Перлз неохотно вспоминал свои
молодые годы. Фриц родился в 1893 году третьим по счету ребенком в неблагопо-
лучной семье, жившей в еврейском гетто Берлина. Он называет свое детство счастли-
вым, несмотря на то, что редко бывавший дома отец часто обзывал его «куском
дерьма» и что Фриц часто становился свидетелем стычек между отцом — прожига-
телем жизни — и озлобленной матерью. Его сохранявшееся всю жизнь увлечение
искусством началось с частых походов в театр, оперу и музеи в сопровождении
матери. В десять лет он становится «вредным ребенком», мятежником и, наконец, —
несмотря на все усилия честолюбивой матери, воспитывавшей его ремнем, —
двоечником. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, один друг нашел для него
либеральную гимназию, учителей которой больше волновали сами дети, нежели
выполнение учебных программ; они приняли его независимость, поощряли его
интерес к театру и, в конце концов, выразили нечто вроде признания, в котором ему
всегда отказывал отец. Фриц, который еще ребенком играл с друзьями или под
присмотром родителей на улице по соседству с театром, став подростком, впервые
встретил «творческого гения» в лице Макса Рейнхардта1. Наряду с учебой в гимназии
Перлз стал по много часов в неделю работать у него и научился ценить искренность
выражения, обращать внимание на соответствие или несоответствие между собой
позы, мимики, жестов и голоса.
Поддержка со стороны учителей, огромный интерес к работе с Максом Рейнхард-
том и, вероятно, первая любовь придали Фрицу некоторую уверенность в себе. Успехи
в школе и любовь к театру снова сблизили его с матерью, но дистанция по отношению
к отцу все же осталась, причем навсегда.
Обучение Перлза медицине прерывается из-за Первой мировой войны. Он стано-
вится свидетелем и жертвой бессмысленного варварства, презрения к людям и расо-
вой дискриминации. Он теряет единственного друга, духовное равновесие и на неко-
торое время способность к вдохновению. Он становится странником, постоянно
ищущим направления, подлинности и внутреннего спокойствия.
534
Гештальт-терапия Фрица Перлза (Вольф Э. Бюнтиг)
После сдачи государственного экзамена Перлз начинает работать неврологом

и психиатром. Если многие его коллеги после хаоса первых послевоенных лет
вернулись к практике или в академию, то Перлз остается открытым для мира
и на всю жизнь идентифицируется с контркультурой среди представителей берлин-
ской богемы. Он присоединяется к «Баухаусу»2 и тем самым к группе художников,
писателей и политических радикалов, которые на самых разных уровнях боролись
со старым авторитарным порядком.
Одним из них был Зигмунд Фридлендер. Перлз, искавший смысл жизни, был сбит
с толку морализмом многих: своего отца, Платона и всех прочих идеалистов, проповедо-
вавших правила жизни, категории и истины, которыми они не могли жить сами.
В «Творческой индифферентности» Фридлендера он нашел противоядие своему
«экзистенциальному смятению» и основной принцип разработанной им впоследствии
гештальт-терапии. Фридлендер учил его, что противоречия определяют друг друга,
но при этом взаимно устраняют друг друга посередине. В этой середине, в центре,
человек более всего способен принять свои противоположные качества и достичь
равновесия между двумя полюсами. Перлз — гораздо позднее — увидел в этом простую
модель мотивации человеческого поведения, более приемлемую, чем все теории
инстинктов: организм всегда работает на достижение равновесия в середине, чтобы
оптимально функционировать. Недостаток или избыток какого-либо элемента (воды,
пищи, любви и т.д.) обусловливает появление потребности, вследствие чего возникает
ощущение дисбаланса (чувство) и действие, этот дисбаланс устраняющее.
У самого Перлза в то время не могло быть и речи о равновесии. В 1925 году он еще
не утвердился профессионально и не был обеспечен в социальном плане. Страстная
любовь к замужней, обремененной детьми женщине без моральных устоев пробудила
к жизни безучастного, сексуально зажатого и в то же время надменного молодого
человека с печальными глазами и опущенными плечами — и вызвала в его душе смятение.
В надежде навести порядок в хаосе вожделения и чувства вины, любви и ревности,
цинизма и страсти он начинает психоаналитическое лечение у Карен Хорни.
ПСИХОАНАЛИЗ
Перлз увлекается этим методом и вскоре включает его в свою практику. По совету
Хорни он порывает со своей любовницей, которая относилась к нему потребительски,
и продолжает анализ у Клары Хаппель во Франкфурте. Именно в тот момент, когда
у него закончились деньги, она ему заявляет: чтобы избавиться от комплексов и быть
компетентным, ему необходимо продолжить свое обучение в рамках контрольного
анализа. Перлз снова сбит с толку. Если он сумеет сбросить корсет своего «Сверх-Я»,
то утратит необходимую опору. И все же он не чувствует никакого желания
возражать и едет в Вену, начинает лечить пациентов под контролем Хелен Дойч
и Эдуарда Хичманна.
После года разочарований, проведенного в Вене, в 1928 году Перлз возвращается
в Берлин и приступает к работе в качестве аналитика. Он на собственном опыте
испытал, как бессознательные мотивы определяют поведение человека и какую роль
при этом играют сексуальность и агрессия. Он знал, какое значение имеют сновиде-
ния, дающие доступ к нашему бессознательному, и понимал то, каким образом
прошлые переживания определяют нынешнее поведение. И все же он не был
доволен: погружение в прошлое не принесло ему умиротворения. Несмотря на все
озарения, его самосознание существенно не изменилось.
Итак, снова анализ, на этот раз у Эйгена Харника. «Мне бы хотелось хоть как-
нибудь описать, в какое состояние глупости и трусости ввергло меня так называемое
лечение», — пишет позднее Перлз (Shepard 1975, 39). Но тогда полтора года подряд
535
ДРУГИЕ НАПРАВЛЕНИЯ. Гештальт-терапия
он каждый день прилежно лежал на кушетке Харника, стараясь выяснить, что ана-
литик хотел бы услышать; но без успеха, ибо тот верил в «пассивный анализ» и молчал.
Перлз становится еще более неуверенным в себе: как ему самому работать тера-
певтом, если его собственный анализ уже в третий раз протекает так безнадежно?
Он отказывается принимать решение о прекращении анализа самостоятельно и пе-
рекладывает его на своего аналитика. Харник: «Во время анализа вы не вправе
принимать никаких важных решений. Если вы женитесь, то я прекращу анализ»
(Shepard 1975, 39). Перлз женится.
И все же он не отказывается от психоанализа. По совету Хорни, он обратился
к Вильгельму Райху, и новый терапевт, моложе его почти на четыре года, сразу
произвел на него впечатление: Райх был активным, деятельным, открытым и готовым
к контактам, а его усовершенствования аналитической техники (см. мою статью
о Райхе в т. II) не только были понятны Перлзу, но и помогали ему. Вскоре он начи-
нает избавляться от своих предубеждений вместе с сомнениями, навязчивыми
размышлениями и мыслями о собственной неполноценности. Он чувствует себя
более живым и энергичным, способным сочувствовать, начинает активно вмеши-
ваться в свою собственную жизнь и брать на себя ответственность: он присоединяется
к антифашистскому движению и вместе с другими пытается объединить социалистов
и коммунистов, чтобы остановить Гитлера.
Но Перлз получает от Райха еще больше пользы не как пациент, а как терапевт.
В то время терапевтическая техника психоанализа находилась только в начале своего
развития. Пациент лежал на кушетке (что подрывало защитные силы Я и способ-
ствовало мобилизации бессознательного) и рассказывал свои сновидения, а также все
то, что в связи с этим ему приходило на ум. Если Фрейд раньше сидел напротив своих
пациентов, то впоследствии он стал садиться у изголовья кушетки: чем меньше
пациент видел терапевта, тем сильнее — согласно теории — становились его транс-
ферентные фантазии. Если пациент молчал, не решался выразить свои ассоциации
или не принимал интерпретации терапевта, то это расценивалось как сопротивление
анализу. Такой образ действия способствовал скорее развитию психоаналитической
теории о взаимосвязи неврозов и перверсий с прошлыми переживаниями, чем обре-
тению пациентом здоровья. Многочисленные инсайты, достигавшиеся зачастую
в ходе многолетнего анализа, редко приводили — вероятно, из-за недостаточного
эмоционального участия — к ожидаемому, согласно теории, изменению невро-
тического поведения.
Райх наблюдал — и рассказывал об этом на основанном им Венском семинаре
по психоаналитической терапии, — что независимо от того, насколько хаотично
проходила терапия, возникала своего рода система сопротивления. Каждый пациент
защищался от анализа характерным для себя способом, и Райх постулировал,
что в ходе любой терапии сначала должен анализироваться только характер пациен-
та — то есть его система сопротивления всем нежелательным импульсам — и только
затем содержания сновидения и фантазий (Reich 1933).
Райх следил за своими пациентами. Он обращал внимание на мимику, жесты,
дыхание. Если пациент молчал, он не указывал на сопротивление, а говорил: «Вы не дыши-
те!» Или: «Вы кажетесь разъяренным».
Перлз ощутил на собственном опыте катартическое воздействие метода Райха.
Он был убежден, что этот метод более эффективно способствовал разрядке запружен-
ной энергии (которую Фрейд вначале называл главным целительным фактором
психоанализа), чем все выражаемые словами психические реминисценции. Концен-
трация Райха на невербальном выражении пациента в терапевтической ситуации
«здесь и сейчас» казалась Перлзу естественным продолжением того, чему его учил
в юности Макс Рейнхардт: важности телесного самовыражения. Мы увидим, как
536
Перлз научился мастерски использовать в целях катарсиса самые незначительные

бессознательные импульсы во внешних проявлениях своих пациентов.
После поджога рейхстага нацистов уже ничего не сдерживает в преследовании
оппонентов, а потому Райх и Перлз вынуждены бежать из Германии. Перлз находит
убежище в Голландии и продолжает обучаться психоанализу у Карла Ландауэра —
насколько это возможно при абсолютной бедности. В 1935 году Эрнст Джонс
помогает ему вместе с семьей перебраться в Йоханнесбург, где в надежде обучать
коллег он основывает Южноафриканский институт психоанализа.
Перлз впервые добивается большого успеха, и семья становится состоятельной.
И все же умиротворение не приходит. Перлзу становится все яснее, с какой неохотой
он играет роль супруга и отца, и он все чаще снова обращается к учебе. Это обучение
постепенно подводит его к разрыву с психоаналитическим движением. В 1936 году
на психоаналитическом конгрессе в Чехословакии он выступает с докладом под
названием «Оральное сопротивление». До этого подавленная детская сексуальность
и слишком строгое и слишком раннее приучение к опрятности считались единствен-
ными причинами последующих неврозов и сопротивлений в процессе терапии.
В работе «Оральное сопротивление» Перлз показывает, сколь важен прием пищи для
отношений младенца с внешним миром, и, соответственно, как привычки в еде
взрослого человека отражают его взаимодействие с другими людьми. Перлз возвра-
щается с конгресса домой разочарованный. Он думал, что Фрейд примет его друже-
любно (разве не ради него он основал Южноафриканский институт?) и что он полу-
чит признание за важный — как он считал и как мы знаем сегодня — вклад
в психоаналитическую теорию. Фрейд уделил ему всего четыре минуты весьма
прохладного приема, а реакция большинства участников конгресса на его «ересь»
была и вовсе ледяной. Это разочарование питало сохранявшийся, пожалуй, всю его
жизнь сарказм по отношению к классическому психоанализу. В автобиографии
он пишет: «Многие друзья критикуют меня за полемическое отношение к Фрейду:
‘У тебя и так есть много, что сказать... оставь его в покое и занимайся своим
собственным делом’. Я не могу этого сделать; Фрейд, его теории, его влияние слишком
важны для меня. Мое восхищение, замешательство и чувство мести очень сильны.
Я глубоко тронут его недугом и его мужеством. Я полон благоговения перед тем, сколь
многого он достиг, практически в одиночестве, при помощи малопригодного
инструмента ассоциативной психологии и механистически ориентированной
философии. Я глубоко благодарен ему за то, что сумел так далеко продвинуться в своем
развитии, протестуя против него» (Perls 1969b, 45).
Никаких сомнений: доклад «Оральное сопротивление» провалился. И тем не менее
Перлз не падает духом и посвящает все больше времени развитию своих терапевтических
идей. Он единственный аналитик в Южной Африке, причем не связанный какими-либо
организациями и их догмами. Он начинает экспериментировать и становится более
открытым, гибким и активным в своей работе с пациентами.
В 1942 году появляется его первая книга «Эго, голод и агрессия», в которой
он объединяет собственный опыт с тем, чему научился у Райха, экзистенциалистов
и гештальт-психологов. Здесь мы находим — но пока еще не так ясно сформу-
лированные во всех деталях — все основные идеи того, что он впоследствии назовет
«гештальт-терапией».
Подзаголовок «Ревизия теории и метода Фрейда» указывает на вызов психоанализу,
если не на разрыв с ним. Перлз считает фрейдовскую теорию либидо, основанную
исключительно на сексуальности (позднее — на эросе и танатосе), слишком узкой.
Он отмечает, что самосохранение (голод) предшествует сохранению вида (сексуаль-
ности), и показывает, как наши первичные переживания, связанные с кормлением
и насыщением, гораздо раньше и сильнее определяют наше последующее отношение
537
к внешнемумиру,чемпереживания,связанные с возникающимивпоследствиигениталь-
ными импульсами. Основываясь на рассмотрении чувства голода, он расширяет систему
мотивации и показывает, как мы, от одного момента к другому, оказываемся мотиви-
рованными множеством импульсов в направлении удовлетворения потребности
в настоящем, и критикует Фрейда за его односторонний интерес к прошлому и к психи-
ческим содержаниям при пренебрежении телом, его ощущениями и формами выраже-
ния. Переработке прошлых переживаний (анализу) он противопоставляет сознательную
переработку нового опыта в ситуации «здесь и сейчас» (синтез).
В конце концов, он ставит под сомнение одну из основных психоаналитических
догм — оспаривает терапевтическую пользу работы с переносом. Благодаря так
называемой абстиненции аналитика, то есть его анонимности, создавалась искус-
ственная ситуация, в которой пациент мог переносить все неисполненные желания
и негативные чувства к людям из своего детства на аналитика, не омраченного его
реальностью. Перлз считал это окольным путем и не анализировал причины переноса,
относящиеся к прошлому (проекцию пациента на него, аналитика), а показывал
пациенту, как он посредством проекций избегал контакта с реальностью в настоящем,
чтобы не видеть в самом себе теневые стороны. Он садился напротив пациента и уста-
навливал с ним контакт. Он смотрел на него, старался его понять, говорил ему, что видел
и чувствовал, и, таким образом, соотносил систему проекций с реальностью его
собственной личности в ситуации «здесь и сейчас». «Ортодоксальный психоаналитик
согласится со мной, что... не только психоаналитик должен (научиться) понимать
пациента, но и пациент — психоаналитика. Он должен (научиться) видеть людей,
а не только экран, на который он проецирует ‘переносы’ и скрытые части самого себя.
Только пробившись через пелену галлюцинаций, оценок, переносов и фиксаций,
он учится видеть вещи такими, какие они есть: он приходит в сознание, мобилизуя свои
органы чувств. Он устанавливает настоящий контакт с реальностью вместо псевдо-
контакта с проекциями» (Perls 1973, нем. изд.).
В последней части книги (Perls 1942), которую он называет «концентрационной
терапией», Перлз разрабатывает идеи о развитии актуального сознания и показывает
методы, которые помогают читателю — как терапевту, так и неспециалисту —
сосредоточиться на простых заданиях, на текущем моменте и собственном орга-
низме, раскрыть свои внутренние конфликты и распознать, каким образом он пере-
носит их вовне, прервать бесплодные разговоры с самим собой и на какое-то время
обрести внутреннее спокойствие.
Культурная пустота Йоханнесбурга становится для беспокойного духа Перлза все
более мучительной, точно так же, как и набирающий силы фашизм «южноафрикан-
ской чеканки» вызывает все большую тревогу у человека, которому пришлось бежать
из своей страны из-за прихода Гитлера к власти. В 1946 году Перлз уезжает в Нью-Йорк.
Карен Хорни поддерживает его своими связями, а Эрих Фромм, на которого книга
«Эго, голод и агрессия» произвела огромное впечатление, помогает ему найти паци-
ентов. Через несколько недель после приезда в Нью-Йорк Перлз уже активно занима-
ется практикой, а год спустя получает возможность перевезти семью.
В группе интеллектуалов, образовавшейся вокруг Пола Гудмэна, блестящего
писателя, который никогда не стеснялся говорить правду, и в «Живом театре»
Джулиана Бекка Перлз, как в свое время в «Баухаусе», находит атмосферу, стимули-
рующую духовное развитие. Перлз и его новая группа поддерживают друг друга
в стремлении сделать жизнь более открытой, непосредственной, искренней, подлин-
ной, современной и сексуально раскрепощенной.
Перлз примкнул к группе неофрейдистов, которые подчеркивали значение
межчеловеческих отношений, искренности и подлинности и считали сексуальность
важной частью жизни. Однако Перлз, живший всеми этими идеями Г. С. Салливена
538
(см. статью Г. Хржановски в т. III), был для них слишком открытым, слишком
искренним, слишком сексуальным; они отказали ему в полном членстве в их «Инсти-
туте Уильяма Алансона Уайта».
В 1950 году Лаура Перлз начинает вести учебную группу для терапевтов. В 1951 году
Перлз вместе с Полом Гудмэном и Ральфом Хефферлайном пишут книгу, задуманную
как пособие, обучающее новому методу. Хефферлайн, профессор психологии в Колум-
бийском университете, успешно опробовал со своими студентами упражнения
разработанной Перлзом концентрационной терапии, а затем положил свои записи
в основу практической части книги. Эту книгу «переварить» не так просто, ее нельзя
«проглотить», тщательно не «разжевав». Но эти усилия стоят того. Шаг за шагом
благодаря экспериментам по оказанию помощи себе читатель приобретает опыт,
который побуждает его вступить в теоретическую полемику с психоанализом, бихевио-
ризмом, экзистенциализмом, таоизмом, психологией восприятия и т. д. Теоретическая
часть в основном написана Полом Гудмэном. Перлз, который вначале сам хотел
написать ее, остановился на полпути. Его вкладом в книгу остаются идеи — и название:
«Гештальт-терапия» (Perls, Hefferline, Goodman 1951).
ГЕШТАЛЬТ
Целостность, фигура, фон, образование гештальта

Первоначально гештальтпсихология не имела ничего общего с терапией и пред-
ставляла только академический интерес. В свое время, в 1924 году, Перлз выбрал себе
пристанищем Франкфурт, во-первых, чтобы услышать, что говорят Бубер и Тиллих
об экзистенциалистах, но прежде всего потому, что был увлечен применением гештальт-
психологии Куртом Гольдштейном в работе с солдатами, получившими черепно-мозго-
вые травмы. Гольдштейн изучал то, как люди под влиянием разных субъективных условий
по-разному воспринимали одну и ту же «объективную» реальность (Goldstein 1963).
Гештальтпсихология описывает относительность реального мира в зависимости
от нашего восприятия. В многочисленных экспериментах она показывает, как мы, бу-
дучи организмами, придающими смысл явлениям, склонны к тому, чтобы органи-
зовывать отдельные части в единое целое, а также как объекты, привлекающие наш
интерес, определяются их отношением с внешним миром.
В этом контексте гештальт представляет собой координацию отдельных компо-
нентов, взаимная зависимость которых проявляется в целостной взаимосвязи свойств,
которые нельзя приписать ни одному из отдельных элементов — они относятся
только к единому целому. Типичным примером гештальта служит мелодия; сущность
мелодии составляют не отдельные тона, а, скорее, их координация друг с другом; даже
если отдельный элемент изменяется (в данном случае при переходе в другую
тональность), гештальт сохраняется.
Важным признаком гештальта является отношение фигуры и фона. В этом
контексте гештальт представляет собой более или менее четко выделяющуюся
фигуру, смысл которой в значительной мере определяется фоном. Лао-цзы видел часть
горшка (фигуру) в пустом пространстве, которое было наполнено звуками (фон/
задний план). Если мы воспринимаем отношение фигуры и фона, мы говорим
о сильном или слабом, четком или диффузном, интересном или скучном, хорошо
очерченном или расплывчатом гештальте.
Под образованием гештальта мы понимаем акт выделения фигуры из фона. Гештальт-
психологи в многочисленных экспериментах показали, что организация воспри-
нимаемого объекта зависит не только от его свойств, но и во многих случаях от субъек-
тивных факторов, таких, как потребность, предпочтение или выбор самого человека.
539
Человек склонен осмысленно организовывать то, что им воспринято. Например,

буквенную структуру SA T можно дополнить до известных слов SATT (сытый), SAFT
(сок), SAMT (бархат) или SAAT (посев). Если бы мы проводили этот эксперимент
с крестьянами, то статистически значимое большинство дополнило бы буквенную
структуру до слова «посев», тогда как группа портных образовывала бы слово «бархат».
В гештальт-терапии, которая занимается преимущественно не восприятием,
а целостным поведением организма и его мотивацией, это означает: фигурой в гештальте
становится то, что оказывается в фокусе нашего внимания, а то, что в данный момент
внимания лишено, становится фоном, подкрепляющим эту фигуру. Таким образом,
отношение сознания к бессознательному получает совершенно новую динамику.
Образование гештальта заключается в выделении из общего поля части, которая
становится центральной и значимой, не теряя контакта с контекстом. С заднего плана
всех, в большинстве своем бессознательных, процессов нашего организма сознания
достигают отдельные импульсы, которые важны для нас в данный момент. Таким
образом, бессознательное, которое долгое время представлялось как темница для всех
наших вытесненных, нежелательных импульсов, снова получает значение совокупности
бессознательной Самости, подкрепляющей наши сознательные поступки. Из всей
совокупности наших процессов фигурой всегда будет то, что для нас в данный момент
находится на переднем плане, является интересным, важным, сулящим наслаждение или
исполненным смысла. Образование гештальта — это процесс, в ходе которого организм
субъективно организует свою связь с объектами.
ЗДОРОВАЯ ФУНКЦИЯ: ОРГАНИЗМИЧЕСКАЯ САМОРЕГУЛЯЦИЯ
Гомеостаз, потребности, агрессия, ассимиляция, контакт, присутствие, ответственность

Чем больше вытесненного материала выносил психоанализ на поверхность
из бездн бессознательного, тем мрачнее становилась картина человека. Жестокость
Первой мировой войны еще больше утвердила Фрейда в его пессимизме. Кроме того,
становилось все более ясно, насколько практические терапевтические успехи
не поспевают за прогрессом психоаналитической теории. В то время как Райх
работал над совершенствованием терапевтической техники, Фрейд своей гипотезой
о влечении к смерти отказался от постулата, согласно которому все неврозы и пер-
версии возникают в результате конфликта между индивидуальным либидо и общест-
венными нормами (см. мою статью о Райхе в т. III). С помощью своего усовершен-
ствованного терапевтического метода характероанализа (Reich 1933) Райху при
лечении многих пациентов удалось не только прорваться через внешний фасад
к неприятным, опасным, агрессивным, иррациональным элементам личности,
но и проникнуть за этот слой так называемого «вытесненного бессознательного»
и обнаружить за ним слой простых, жизнеутверждающих импульсов.
Это наблюдение находилось в резком противоречии со скепсисом Фрейда, который
считал, что люди, в конечном счете, мотивированы в основном дурными инстинктами,
и видел задачу социализации в том, чтобы нейтрализовать эти влечения с помощью эроса
(о сексуальности как жизнеутверждающей силе он говорил лишь в редких случаях). Райх
упрочил первоначальную теорию либидо, которую разрабатывал Фрейд. Он показал,
что ненависть, алчность, бессердечие, надменность, враждебность, жажда власти,
сексуальные перверсии и глупость являются не выражением наших инстинктов
(биологических импульсов), а вторичными (социально обусловленными) реакциями
на фрустрацию первичных потребностей растущего организма в пище, тепле, близости,
контактах, свободном пространстве, сексуальности и творческом выражении. Наблю-
540
дения воспитателей (Neill 1959), которые предоставляли детям возможность органи-

зовывать свою жизнь в обществе других людей в соответствии со своими потребностями,
а не с моральными представлениями общества, и которые оказывали им в этом
поддержку, еще больше убедили Райха в том, что «человеческое животное» (как и все
остальные) способно к саморегуляции. И только подавление первичных потребностей
процессом цивилизации в малой семье и в школе превращает их в антисоциальные
импульсы, которые под давлением морали оказываются связанными в невротических
структурах характера. Человек, способный к саморегуляции — Райх называл его
генитальным характером, — по своей природе морален, социален, любознателен,
способен любить и трудиться, но при условии, что окружение не препятствует его
свободному развитию посредством постоянной фрустрации, подавления его потреб-
ностей, включая сексуальные, и пренебрежительного отношения к ним.
Перлз подтвердил наблюдения Райха в своей собственной работе с больными.
Радикальная терапия вела к саморегуляции, инициируемой ядром личности, которое
Перлз назвал «аутентической Самостью», а не к приспособлению к общественным
нормам и действующей морали. В своей гештальт-терапии Перлз, с одной стороны,
пытался усовершенствовать «характероанализ» Райха (см. ниже «Терапия»), а с дру-
гой — разработать теоретическую модель человеческой мотивации, которую он назвал
«организмической саморегуляцией». В ней он обобщил свои знания о естественных
человеческих функциях, которые считал пригодными в своей клинической работе.
Перлз считает, что поведением движут потребности, а не инстинкты. По его
мнению, вся органическая жизнь характеризуется неустойчивым равновесием
(гомеостазом) между двумя парадоксальными (полярными, антитетическими)
импульсами: стремлением к самосохранению (спокойствию, безопасности, постоян-
ству формы, стабильности), с одной стороны, и ростом (движением, изменением,
развитием, дифференциацией) — с другой. Чрезмерный акцент на самосохранении
ведет к застою, чрезмерный акцент на дифференциации — к потере безопасности
и своей сущности. Для каждого из нас есть оптимальное равновесие между ними,
которое воспринимается как доставляющее удовольствие. Неравновесие в нашем
организме дает о себе знать через потребности, удовлетворение которых ведет к на-
слаждению, равновесию и росту, а их постоянная фрустрация — к беспокойству,
стагнации, болезни и даже к смерти.
Перлз иллюстрирует этот процесс на примере образования гештальта. Выше
мы видели (см. «Гештальт»), насколько восприятие объективной реальности зависит
от нашего субъективного выбора и как эта реальность принимает различную форму,
если на передний план мы выдвигаем одни части реальности, а другие оставляем на зад-
нем плане. В повседневной жизни этот выбор определяется нашими потребностями.
Представим себе площадь Мариенплац в Мюнхене летом, около одиннадцати часов
утра. Солнце, жара, суета, шум и толпа людей. Деревенская женщина спешит от одного
магазина к другому, стараясь как можно быстрее управиться со всеми своими делами,
чтобы затем отдохнуть в «Донисле» за кружкой пива с вареной телячьей колбасой.
Она совершенно не замечает группу туристов, которые, задрав головы, напряженно
ждут, когда начнется танец бондарей во время боя колоколов на башне ратуши. Хозяин
магазина подсчитывает число клиентов, девушка, работающая у него, считает часы
до закрытия магазина. Влюбленный видит в толпе только глаза своей любимой, а солнце,
лето и пестрая толпа представляют собой лишь обрамление — фон — для его счастья.
Бонвиван пристраивается сзади девушки с аппетитными формами в надежде получить
удовольствие, а томимый жаждой мужчина направляется в ближайшую пивную и т. д.
Для каждого человека «Мариенплац в одиннадцать часов» имеет свое значение,
приобретает свой гештальт в зависимости от того, какой потребностью выдвигаются
на передний план отдельные аспекты общей картины.
541
Самая настоятельная потребность определяет гештальт. Чем сильнее потребность,

тем яснее, отчетливее, определеннее и настойчивее она выдвигается в качестве
фигуры на передний план и мотивирует наши поступки, которые должны быть
удовлетворены. Другой пример: я сижу за письменным столом и пишу эту статью. Я
чувствую себя выспавшимся, свежим, бодрым и активным. Мои мысли текут сами
собой. При этом я испытываю желание упорядочить их и пишу бегло. Вдруг мои
мысли останавливаются, и я начинаю беспокоится. На какое-то время мне удается
обуздать свое беспокойство, пока я не начинаю все более отчетливо ощущать, что
голоден. По мере усиления голода мое удовольствие от работы и мое желание
выразить себя убывают. Я завтракаю. После завтрака я снова сажусь за письменный
стол, задумчиво смотрю из окна на залив перед собой и мечтаю искупаться. Иску-
паться или писать дальше? Пока я все еще раздумываю, какое принять решение,
появляются новые мысли, которые мне хочется упорядочить, и вновь пробудившийся
интерес заставляет меня принять решение: писать дальше3.
Если мы способны воспринять потребность, выбрать удовлетворяющий объект,
подойти к нему, присвоить его себе и (в случае принятия пищи) разрушить его
(агрессия), ассимилировать то, что пригодно, и выделить непригодное, то тогда гештальт
образуется у нас естественным образом, мы в ладах с собой. Наши потребности,
возникающие каждый момент, удовлетворяются; мы ощущаем умиротворение,
творческую индифферентность до тех пор, пока новая потребность не становится
гештальтом. Но если мы отрицаем потребность из страха отвержения и фрустрации,
наше восприятие омрачают проекции, наша агрессия связывается из страха подав-
ления и порабощения, если из страха потерять идентичность не ассимилируется ничего
нового, а из страха одиночества не отбрасывается то, что отравляет жизнь, то тогда
формирование гештальта не ладится, мы не функционируем организмически, то есть
не направлены на удовлетворение актуальных потребностей.
Агрессия и ассимиляция — это феномены, которые Перлз рассматривает,
несомненно, иначе, чем Фрейд. Агрессия в гештальт-терапии имеет первоначальное
значение, которое происходит от глагола adgredi (= идти к) и обозначает способность
подходить к объектам. Только подавление этой способности у растущего организма
извращает ее во враждебность, ненависть и стремление к разрушению, во вторичные
импульсы, как было показано Райхом, а не в первичные импульсы, которые, по мне-
нию Фрейда, представляют собой проявление так называемого влечения к смерти.
Перлз убежден, что первичная агрессия — это жизнеутверждающее качество
здорового растущего организма, которое делает его способным поддерживать самого
себя и автономно (не автаркически) удовлетворять потребности: творчески зараба-
тывать деньги, необходимые для существования, вместо того чтобы отбирать их; полу-
чать необходимую симпатию, устанавливая контакты, вместо того чтобы манипули-
ровать слабостью и чувством вины; добиваться желанного полового партнера, вместо
того чтобы соблазнять его или насиловать, и т. д.
Введя понятие ассимиляции, Перлз дифференцировал фрейдовское понятие
интроекции. Согласно Фрейду, все, что мы принимаем в себя, является интроектом.
В свою очередь, ассимиляция — это процесс, благодаря которому интроект из не-Я
становится Я. Этот процесс, с одной стороны, зависит от того, может ли быть
ассимилирован интроект, а с другой стороны, проявил ли организм свою оральную
агрессию, то есть, иными словами, сумел ли он его прожевать. Только в младенческом
возрасте мы получаем пищу, «разжеванную» на сто процентов, в виде материнского
молока, но затем мы должны научиться измельчать твердую пищу, пережевывая
ее, и, пробуя ее на вкус, решать, чего мы хотим — проглотить ее или выплюнуть.
Все, что относится к пище, относится также к знаниям, мнениям, симпатиям
и другим вожделенным объектам. Застревая в оральной (младенческой) фазе,
542
мы становимся склонными некритически принимать объекты, которые не могут

ассимилироваться (глотание без жевания и переваривания). Эти объекты остаются
интроектами (инородными телами) и служат причиной недомогания, идет ли речь
о проглоченных младенцем кнопках или принципах воспитания и мировоззрении
взрослого, которое он не может согласовать со своим самоощущением.
Принцип организмической саморегуляции противоположен гипотезе Фрейда,
согласно которой человек в силу своей генетической структуры находится в противо-
речии с самим собой, со своими сородичами и всей остальной природой, а здоровья
и развития человеческих качеств можно достичь только через подавление (субли-
мацию) первичной инстинктивной природы.
Одна из важнейших предпосылок организмической саморегуляции — способ-
ность к установлению контактов. Мы должны находиться в контакте с собой, с нашим
собственным организмическим процессом, чтобы воспринимать свои потребности,
и мы должны устанавливать контакт с внешним миром, чтобы находить объекты,
которые эти потребности удовлетворяют.
Этот контакт мы устанавливаем с помощью органов чувств: обоняние, осязание,
вкус, слух и зрение — это агрессивные функции, с помощью которых мы устанавливаем
контакт с объектами внешнего мира, а наше самоощущение (проприорецепторы,
кинестезия) говорит нам, кто мы и в чем нуждаемся. Как гласит народная мудрость,
ощущение себя или самосознание есть у того, кто знает, чего он хочет.
В немецком языке нет слова для английского понятия «awareness», которое отвечало
бы этому предрациональному контакту с самим собой и другими людьми. Оно пере-
дается как способность «замечать», «быть готовым», «давать себе отчет» или «присут-
ствовать», а в немецких изданиях литературы по гештальт-терапии переводится как
«осознанность». Осознанность не имеет ничего общего со словом «сознание», употреб-
ляемым в современной речи. Мы можем привести в пример рассеянного профессора,
который, несмотря на превосходное интеллектуальное понимание причин, лежащих
в основе социологических, экономических или глубинно-психологических бедствий
человечества, все же находится в недостаточном контакте с реальностью — он не может
найти очки, которые надвинул себе на лоб; не в состоянии заметить, что он и его жена
мучаются; не способен дать своему ребенку то, в чем он нуждается, чтобы не сделать
его невротиком, и т. д. Иметь разум еще не означает осознавать.
С помощью нашего ментального (или, выражаясь анатомически: кортикального)
сознания-разума мы упорядочиваем и координируем, накапливаем воспоминания
и планируем будущее. Осознанность — это сознание более древних частей мозга и веге-
тативной нервной системы. Осознанность — это открытость к нам самим и к внешнему
миру, настроенность на него; она существует всегда, даже во сне, но не в смысле
рационального сознания, а в смысле постоянного отслеживания происходящих у нас
процессов, в смысле самоощущения. Эрвин Польстер назвал как-то осознанность
пуповиной, соединяющей нас с миром (E. Polster, М. Polster 1973).
Еще одним признаком организмической саморегуляции является ответствен-
ность. Под этим понимается не ответственность в смысле долженствования под
влиянием идеалистических представлений или принудительной морали, а способ-
ность отвечать (по-английски responsibility = response ability), которая появляется
благодаря осознанности и способности к установлению контактов. Кто находится в
контакте со своими собственными потребностями и уверен, что они — рано или
поздно — будут удовлетворены, тот может также понять потребности другого и при
этом поддержать его в их удовлетворении. Это означает: возлюби ближнего своего,
как самого себя.
543
ПАТОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ: САМОПРЕРЫВАНИЕ
Но существуют ли в нашей культуре саморегулирующиеся индивиды? Здесь нет

возможности обсудить этот вопрос. Во всяком случае, мы, терапевты, мало кого из них
видим, потому что они в нас не нуждаются. У наших пациентов вместо саморегу-
ляции мы наблюдаем, скорее, регуляцию со стороны посторонних людей, а вместо
самостоятельности и социальной ответственности — зависимость и безразличие.
Несомненно, жизнь невротика не налажена — она характеризуется постоянным
самопрерыванием. Ему неведомо динамическое равновесие возникновения первич-
ных потребностей и их удовлетворения; он постоянно занят укреплением своего
невротического равновесия с помощью различных механизмов (вторичных потреб-
ностей, реакций, комплексных образований). Вместо того чтобы наслаждаться
жизнью, он обеспечивает свое выживание. Его Я, система его идентификаций,
не находится в контакте с его Самостью, совокупностью реакций его организма
на внешний мир. Он чужд самому себе. Он стремится иметь все больше денег,
но не получает удовольствия, когда их тратит. Неспособный устанавливать контакты,
он делает все для того, чтобы, добившись власти, защитить себя от отвержения,
лишений и эксплуатации, но только еще больше изолируется от других людей. Если
он вообще способен к сексуальным отношениям, половой акт у него механистичен
и не приносит удовлетворения (умиротворения), ибо из страха, открыв свое сердце,
снова оказаться обиженным, он любит как завоеватель или совратитель, не отдавая
себя. Вместо того, чтобы творчески использовать агрессию и устанавливать контакты,
он направлен против себя и против других и в качестве реакции на (внушающее
страх) подчинение становится провокационно мятежным или лицемерно пассивным.
Он не может наслаждаться своим бытием, ибо просто-напросто в нем не присут-
ствует. Он не может участвовать в текущем процессе своего становления, ибо прош-
лое, с которым он не сумел справиться, делает его предубежденным.
Незаконченные дела
На языке гештальт-терапии незаконченными делами обозначаются бессозна-
тельные фиксации на прошлом. На сцене настоящего они словно актеры, которые
снова и снова появляются из-за кулис, чтобы сыграть до конца свою роль, но никогда
не оказываются на переднем плане, ибо то, что они собираются сказать, неприятно,
нежелательно, кажется неприемлемым, а потому их никто не хочет слышать.
В результате они так никогда и не становятся фигурой, но вместе с тем не могут
исчезнуть на заднем плане; они остаются в центре, топчутся по сцене, мешая
продолжению спектакля. Незаконченные дела — это все те отвергнутые и подав-
ленные потребности растущего организма, молчаливый протест против беспомощ-
ности, лишений, подчинения и пренебрежения, невыраженная печаль о потере
и связанные со всем этим чувства отчаяния, гнева и скорби.
Избегание
Избегание в гештальт-терапии — это выражение сопротивления. Избегание
обозначает то фобическое поведение, которое препятствует невротическому
организму устанавливать контакт между собой и другими, между тем, с чем он
идентифицирует себя, и тем, с чем он идентифицироваться (пока еще) не может
или не хочет. Форма и характер избегания, как мы знаем от Фрейда, определяется
внешним миром, чаще всего родителями; однако Перлз постоянно подчеркивает,
что речь идет об организме, которым является сам человек, не удовлетворяющем
544
свои потребности в настоящем, поскольку он избегает контакта со своим окру-

жением и тем самым создает новые незаконченные дела. Когда и от кого бы в про-
шлом он ни научился своим самопрерываниям, сегодня себя прерывает он сам.
Он сам избегает воспринимать свои потребности (чувства), размышлять над их удо-
влетворением (осмысленное мышление — это пробные действия) и, наконец,
подходить к объектам (агрессия).
Понятия избегания и незаконченных дел во многом близки аналитическим
понятиям «сопротивление» и «фиксация»; однако выбор этих терминов отражает
существенные философские различия, существующие между двумя этими на-
правлениями. Сопротивление и фиксация выражают детерминистскую философию
традиционной академической медицины, ориентированной на выявление причин-
но-следственных связей; в свою очередь, избегание и незаконченное дело — это вы-
ражения философии, требующей от пациента взять на себя ответственность за то,
кем он в данный момент является, что делает, воспринимает, чувствует и желает
(см. Cohn 1970).
Гештальт-терапия категорически отказывается от понятия сопротивления. Для
аналитика невротик — это тот, кто фиксирован на неразрешенных конфликтах
между либидо и сопротивлением; для гештальт-терапевта невротик — это тот,
кто не может сделать выбора между двумя равными по силе импульсами. Например,
супружеская верность может интерпретироваться — аналитически — как сопротив-
ление сексуальным импульсам, а измена — как сопротивление длительным отноше-
ниям, и в таком случае ищутся причины соответствующего сопротивления. Гештальт-
терапевт не ищет причины. Он, насколько это возможно, удерживает пациента
в контакте с конфликтом и помогает ему — в ситуации «здесь и сейчас» — почувство-
вать то, как он сохраняет конфликт, избегая контакта с конфликтом и связанными
с ними людьми. Избегать конфликта означает избегать контакта.
Зрелый контакт расширяет границы, характеризуется отсутствием соглашательства,
расстоянием, напряжением, интенсивностью, глубиной; он ограничен во времени
и рискован, имеет ритм и полярность, нуждается в Я и Ты, индивидуальности и дуаль-
ности. Все эти качества делают контакт для невротика непривлекательным, а то и по-
рождают страх, мотивируя избегать контакта самыми разными способами.
Слияние, интроекция, проекция, ретрофлексия, дефлексия

Типичными способами избегания контакта являются слияние, интроекция,
проекция, ретрофлексия, дефлексия (Polster 1970).
Слияние — это контакт между эмбрионом и маткой. В слиянии индивид отрицает
свои границы или отказывается от них, отвергает дуальность, тем самым препятствуя
развитию индивидуальности из-за бессознательной идентификации с интроектами.
Партнеры в слитом браке всегда говорят «мы» и, таким образом, избегают контакта
и конфликта между Я и Ты, а психопатические правители используют склонность
человека к слиянию для манипуляции массами.
Если слияние отрицает дуальность, то вследствие интроекции устанавливается
новая дистанция между Я и другими. Если индивид не выдерживает напряжения,
которое заключено в полярности, он становится нетерпеливым и интроецирует
объекты некритически. Критика соответствует процессу пережевывания. Кто глотает,
не пережевывая, тот с легкостью принимает объекты, которые нельзя переварить.
Кто некритически интроецирует то, что он не способен ассимилировать, тот с лег-
костью следует в своем поведении идеям и моделям, которые не соответствуют его
потребностям и его сущности. Он говорит «Я» применительно к мотивам и поведе-
нию, которые, собственно говоря, к «Я» не относятся.
545
Проекция, напротив, — это процесс, в результате которого невротик отчуждается

от самого себя. Благодаря проекции он может отчуждать все, с чем не хочет иденти-
фицироваться: (воображаемый) убийца за фонарным столбом снимает с него ответ-
ственность за собственную ненависть, а еженощно подкарауливающий под кроватью
дурной человек — ответственность за наличие собственных сексуальных потребностей.
А многие профессии, связанные с помощью людям, являются столь же удобным, сколь
и неудовлетворительным решением проблемы собственного одиночества. С помощью
проекции организм перекладывает ответственность за свои импульсы на других и та-
ким образом успокаивает свою (интроецированную) совесть. Однако в такой же сте-
пени он отрицает и свои хорошие качества, аплодируя им у других людей. В то время
как типичный «интроектор» зачастую живет «не по средствам», то «проектор» часто
живет ниже своих возможностей.
Ретрофлексией мы называем поведение, с помощью которого организм обращает
импульсы, первоначально направленные вовне, против самого себя или дает сам себе
то, что, собственно, желает получить извне. Хроническая ретрофлексия ведет
к формированию фасада, защемлениям и созданию характерологического защитного
панциря (см. мою статью о В. Райхе в т. III).
Если при слиянии граница контактов игнорируется, а Я и Ты, Самость и внешний
мир воспринимаются как идентичные, если при интроекции и проекции Я и Ты
перекрываются, а контакт перемещается либо в Я, либо в Ты, то при ретрофлексии
мы обнаруживаем ориентацию на объект. Хотя формально внешний мир признается,
тем не менее он не воспринимается с точки зрения обогащающего контакта; человек,
скорее, замыкается в самом себе и даже в присутствии других разговаривает в первую
очередь с самим собой. «Я спрашиваю себя...», «Я злюсь на себя, что...», «Я должен
торопиться, стыдится, собраться...» — все это ретрофлексивные выражения.
И, наконец, дефлексия — это форма избегания контакта, которая больше, чем все
остальные, представляет собой выражение индивидуальности. При дефлексии
организм устанавливает контакт с внешним миром и обогащает себя в нем, однако
по мере возможности удерживает интенсивность возбуждения на низком уровне.
Уклончивость, стремление отделываться пустыми фразами, отсутствие прямоты —
все это проявления дефлексии. «Критикуй, да не переусердствуй», — гласит соответ-
ствующая поговорка. Реакция мужа на вспышку гнева жены: «Но, дорогая, давай хоть
раз поговорим разумно», — тоже является типичной формой дефлексии.
Креативное сопротивление
Все вышеупомянутые вспомогательные средства становятся патологическими
только в том случае, если они бессознательно отрицают, нарушают или делают
менее четкими границы контакта с внешним миром и, таким образом, препят-
ствуют развитию личности в контакте с внешним миром в результате того,
что объекты внешнего мира не воспринимаются, не принимаются или не ассими-
лируются. И, тем не менее, все они имеют креативные, стимулирующие развитие
аспекты, если используются сознательно. Например, полная самоотдача при
оргазме, так же, как и гармония оркестра, требует как можно более полного отказа
от индивидуальности (креативное слияние). Обретение базисных способностей,
равно как и заучивание наизусть разных сведений, представляют собой примеры
стимулирующей развитие интроекции. Без проекции, без способности ставить себя
на место другого, люди не могли бы стать писателями, актерами, терапевтами.
Многие формы ретрофлексии либо социально желательны, либо полезны, либо
приятны: нас уже в раннем возрасте приучают пользоваться носовым платком;
способность сдерживать свое возбуждение помогает спринтеру на старте. Может
546
доставить большое удовольствие приготовление еды для себя, а одной из самых

приятных форм здоровой ретрофлексии является сексуальное самоудовлетворение
при отсутствии подходящего партнера. Наконец, сознательная дефлексия помогает
нам защититься от нежелательного вторжения внешнего мира. Многие наши
манеры — это формы дефлексии: «Доброе утро! — Как дела? — Спасибо, а как
у вас? — Нормально!» Такие ритуализированные встречи нередко поддерживают
соседские или дружеские отношения при минимуме затрат энергии, возбуждения
и риска. Многочисленные формы дефлексии свойственны дипломатии, они служат
нейтрализации напряжения и предотвращению взрывоопасных ситуаций.
ТЕРАПИЯ — ВОЗВРАЩЕНИЕ К ОРГАНИЗМИЧЕСКОЙ САМОРЕГУЛЯЦИИ

Отсутствие контактов сегодня становится причиной отчуждения, одиночества
и страха — наиболее часто встречающихся жалоб пациентов в ходе психотерапевти-
ческого лечения. Страх — это возбуждение без контакта. Если избегание контакта
приводит к тому, что организм оставляет свои конфликты неразрешенными и сам
остается неудовлетворенным, то контакт в таком случае является избирательным
средством решать конфликты: мобилизовать возбуждение, ориентироваться на
объекты, вместо того чтобы инвестировать его в страх, а также завершать незакон-
ченные дела и удовлетворять актуальные потребности.
Пациент
Устанавливая контакт с терапевтом, пациент делает первый важный шаг в направ-
лении здоровья. Он больше уже не скрывает от самого себя и других понимание того,
что он неудовлетворен, несчастен, отчаялся, и отказывается от иллюзии, что он сам может
со всем этим справиться. Он неудовлетворен, потому что средства манипуляции внешним
миром оказываются недостаточными для удовлетворения его потребностей. Он в заме-
шательстве, потому что имеет лишь предположения по поводу того, как он пришел
к своей неудовлетворенности, и ему непонятно, какие у него есть возможности, чтобы
избавиться от своих невзгод. Ему хватает здравого смысла, чтобы понять, что он не сможет
вытащить себя из болота, схватив себя за собственные волосы, но он также не знает,
как себе помочь. Поэтому он и обращается за помощью.
Пациент приходит и просит о помощи, потому что находится в экзистенциальном
кризисе. Потребности, которые важны для него сейчас, он не может удовлетворить
своими средствами или в своем окружении. Он ждет от терапевта поддержки, которую
не может сам себе оказать из-за своей несамостоятельности. Один хочет получить
хороший совет, другой — обрести союзника против своей сварливой жены, третий ждет
чудодейственного лечения без каких-либо усилий со своей стороны, четвертый хочет
немного любви или признания либо ответа на вопрос о смысле жизни, более спокойного
сна по ночам или большей энергии днем, больше радости от жизни или больше радости
от любви, или укрепления своего самоконтроля, потому что его сдержанности недоста-
точно, чтобы уберечься от раздражения — что бы это ни было, он не может добиться этого
сам или с помощью своего окружения, потому он ищет все это у терапевта.
Задача терапии
Как правило, наша задача как терапевтов не заключается в предоставлении
пациенту всего того, в чем он нуждается, но не может получить у своего окружения;
скорее, наша задача состоит в том, чтобы, с одной стороны, препятствовать его
бессознательным попыткам манипулировать нами и заставить нас проделать за него
547
всю работу по избавлению от конфликтов, а с другой стороны, своим личным

контактом поддерживать его усилия развивать собственные способности самопод-
крепления, ориентации и сознательного взаимодействия с окружением. Мы должны
предоставить ему возможность научиться устанавливать контакт с реальностью,
завершать незаконченные дела, отслеживать свои бессознательные переносы и экс-
периментировать с новыми установками и новыми формами поведения. Мы должны
помочь пациенту избавиться от слияния со своими интроекциями и проекциями,
не позволяя ему избегать контакта и растрачивать свою энергию на нежелательные
ретрофлексии и дефлексии и поощряя вступать в контакт с удовлетворительными
объектами. Это означает, что мы хотим помочь ему стать независимым. Ранк (Rank
1941) проводит различие между обычными людьми, невротиками и художниками.
Все вступают в конфликты с обществом; обычный человек игнорирует их или
смиряется и приспосабливается; невротик из-за своих конфликтов впадает в болезнь;
художник находит новые решения. Задача терапевта состоит в том, чтобы с помощью
благожелательной фрустрации и личного контакта помочь пациенту стать худож-
ником в жизни.
Инструменты терапевта
Для выполнения своей задачи у терапевта, в сущности, есть три инструмента:
собственное присутствие, собственное непрерывное отслеживание и многочисленные
эксперименты, к которым он может привлекать пациента в соответствии с терапев-
тической ситуацией.
Присутствие. Если мы хотим справиться со своей жизнью, то должны будем
устанавливать с ней контакт. Это и рискованно, и возбуждающе одновременно. Если
мы приучены избегать риска и бояться возбуждения, то сбегаем в прошлое или в буду-
щее. Они часто бывают мучительными или катектированы ожиданиями катастрофы,
но все же не связаны с риском и ответственностью. Они не реальны, не требуют
решения и контакта. Гештальт-терапевт фрустрирует эти попытки бегства в прошлое
и будущее и стимулирует пациента устанавливать контакт с настоящим, прежде всего
в отношениях с ним самим, терапевтом. В этом смысле терапевт не является зеркалом
или экраном, а представлен всей своей личностью. Всякий раз, когда это кажется ему
необходимым для поддержания живого контакта с пациентом, он выражает собствен-
ные восприятия и чувства так, как они возникают в терапевтической ситуации.
Принципы гештальт-терапии «здесь и сейчас», «Я и Ты» делают контакт пациента
с терапевтом сконденсированным и одновременно фрустрируют проекцию (пере-
нос), мобилизуют чувства и интенсифицируют напряжение, связанное с нерешен-
ными конфликтами.
Отслеживание. Гештальт-терапия является глубинно-психологическим методом,
который работает со всем, что лежит на поверхности, что очевидно. Пациент
по определению — это человек, который не справляется со своей нынешней
жизнью. Он не может заняться решением актуальных проблем, потому что все еще
не справился с прошлым, а в силу того, что у него нет достаточных инструментов,
боится, что не справится также и с будущим. И все же гештальт-терапевта в мень-
шей степени интересуют причины нынешних конфликтов пациента; он видит, что
у пациента сегодня имеются конфликты с реальностью, что он не участвует
в нынешней жизни, обладает недостаточным самоощущением (он не может себя
почувствовать, если не присутствует в настоящем) и плохо дифференцирует себя
и окружающий мир. Поэтому терапевт обращает внимание на то, как пациент
прерывает себя, как он избегает контакта и как он снова и снова сам себя лишает
почвы под ногами или «ветра в парусах», блокируя возбуждение всеми доступными
548
ему средствами. Это как очевидно для всех, кроме самого пациента: он — словно
страус, который прячет голову в песок, думая, что никто его не видит.
Подобно тому, как отслеживание является одним из самых ярко выраженных
признаков организмической саморегуляции у здорового человека, точно так же отсле-
живание того, что происходит в настоящем, представляет собой важнейшее средство
восстановления организмической саморегуляции в процессе терапии. Поэтому
гештальт-терапевт, когда это кажется ему уместным, сообщает пациенту о том,
что для него находится на переднем плане, и предлагает ему постоянно обращаться
к своему настоящему: Что ты делаешь? Что ты чувствуешь? Что ты хочешь? Одними
этими тремя вопросами, по мнению Перлза (Perls 1973), можно было бы заниматься
на протяжении всей терапии, если бы это не наскучило обоим участникам. Снова
и снова терапевт просит пациента обратить внимание на свой голос, на язык своего
тела, на свои жесты, на свое дыхание, на все то, что в нем и вокруг него в данный
момент происходит. Обращая внимание на то, как он сам себя постоянно прерывает,
пациент начинает также лучше понимать свою Самость, которую он прерывает;
чем больше он понимает, кто он есть, тем больше он сам себя сознает.
Пример.
ПАЦИЕНТКА: Становится все хуже — всегда, когда я стою перед классом — я ужасно
волнуюсь, мне страшно, я больше уже ничего не знаю, а затем все становится пустым
(долгая пауза).
ТЕРАПЕВТ: Что вы делаете в данный момент?
ПАЦИЕНТКА: Я пытаюсь вам объяснять, как это бывает, я не знаю, понимаете
ли вы это — я всегда так ужасно волнуюсь.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете в данный момент?
ПАЦИЕНТКА: Я ужасно волнуюсь, мои руки потеют...
ТЕРАПЕВТ: А сейчас?
ПАЦИЕНТКА: Моя спина полностью зажата, и я сижу на краю стула.
ТЕРАПЕВТ: Да, я вижу, как вы чуть не падаете. Что вы хотите?
ПАЦИЕНТКА: Я хочу, что вы меня поняли. Я хочу, чтобы вы меня слушали. Мне всегда
страшно, меня никто не слушает.
ТЕРАПЕВТ: Я вас слушаю?
ПАЦИЕНТКА (озадаченно): Да, вы так выглядите.
ТЕРАПЕВТ: Что это у вас вызывает?
ПАЦИЕНТКА: Мне страшно, вы что-то от меня хотите (долгая пауза).
ТЕРАПЕВТ (замечает, как пациентка жадно хватает ртом воздух, долго его задер-
живает, а затем, произнося слова, резко его выдыхает): Вы замечаете, как дышите?
ПАЦИЕНТКА: Нет, я знаю только, что прихожу из школы совсем без дыхания
и изможденная... так бывает всегда, когда мне страшно (пауза).
ТЕРАПЕВТ: А сейчас?
ПАЦИЕНТКА: Я задерживаю воздух.
ТЕРАПЕВТ: Скажите еще раз!
ПАЦИЕНТКА: Я задерживаю воздух... задерживаю воздух!.. Так всегда говорил мой
отец, когда я не хотела делать что-то, что должна была делать, когда я...
Это фрагмент сеанса, на котором одна учительница стала сознавать (а не только
получила интеллектуальный инсайт), как она сама себя удушала (или сама себя
лишала возможности действовать) во всех ситуациях, связанных с успехом, концен-
трацией на актуальной задаче.
Эксперименты (Perls 1969a, Fagan, Shepherd 1970, Schiffman 1967, Stevens 1975).
Присутствия и отслеживания, какими бы важными они ни были, недостаточно, если
они не ведут к действию. Гештальт-терапия — это экспериментальная терапия. Экс-
перименты — это, так сказать, «мясо» в «супе» гештальт-терапии. Они предоставляют
549
пациенту возможность проверить фантазии, испытать себя в действии, приобрести

больше самоощущения, то есть больше чувства самого себя, и научиться отличать
самость от мифа, самость от интроекта. Благодаря эксперименту пациент учится
расставаться со своей ролью пассивной жертвы неочевидных «невротических»
механизмов и сложившихся обстоятельств, перестает быть воплощением психо-
аналитических концепций (таких, как комплекс кастрации, эдипов комплекс и т. д.)
и учится брать на себя ответственность как действующий человек, который хочет то,
что хочет, который чувствует то, что чувствует, и делает то, что делает.
Число возможных экспериментов столь же безгранично, как безгранична фанта-
зия терапевта. И все же существуют некоторые типичные формы экспериментов,
которые входят в арсенал любого гештальт-терапевта и по своему характеру соответ-
ствуют принципам «Здесь и сейчас» и «Я и Ты» гештальт-терапии, тогда как другие
имеют, скорее, игровой характер и требуют от терапевта фантазии, смелости, такта
и доверия к ситуации. Далее мы приведем описание некоторых типичных экспери-
ментов гештальт-терапии.
Речь от первого лица. Отчуждение пациента часто выражается уже в том, что он го-
ворит о себе и своих переживаниях в третьем лице, употребляя «он» вместо «я»,
или безлично: «Холодно», «Скучно», «Этого нельзя вынести» или: «Ведь этого нельзя
сделать». Такие вопросы терапевта, как: «Можете ли вы начать предложение с «я»?
Кто это? О ком вы говорите?» фрустрируют такие безличные высказывания, придают
пациенту более сильное ощущение своей причастности к происходящему и вынуж-
дают брать ответственность на себя, говоря: «Я мерзну, я скучаю, я этого больше
не могу вынести, я не хочу» и т. д.
Вопросы фрустрируют. Пациенты, особенно в группах, часто используют вопросы
для того, чтобы скрыть информацию и уменьшить возбуждение от контакта. Многие
вопросы задаются на самом деле не с целью получения информации, а содержат
косвенные высказывания о чувствах пациента или же манипулирующую апелляцию
к чувству вины партнера, его самолюбию, потребности быть компетентным и т. д.
Если гештальт-терапевт предполагает такое скрытое намерение или манипуляцию,
он говорит: «Вы можете сделать из вопроса высказывание?» Тогда, например, вопрос:
«Почему вы так на меня смотрите?» может предстать в виде действительной
информации: «Я не выношу, когда на меня так смотрят... Я чувствую себя разоблачен-
ным». Или: «Я вижу, что вы смотрите на меня, и я воспринимаю ваш взгляд как
доброжелательный, и я замечаю, как мне становится не по себе: я уже готов сбежать
от этого небольшого проявления симпатии...» Участник группы мог бы вместо
вопроса: «Почему вы не оставите меня в покое?» дать сразу три информации:
«Я чувствую себя беспокойно. Вы виноваты в моем беспокойстве. Оставьте, пожалуй-
ста, меня в покое!» Разумеется, не все вопросы представляют собой скрытые
манипуляции. Вопросы о самовосприятии участника в ситуации «здесь и сейчас» —
такие, как: «Вы сознаете...?» или: «Что вы делаете в данный момент?» — вводят его
в контакт с реальностью и тем самым действуют как настоящая поддержка.
Настоящее. Если пациент безучастно вспоминает материал из своего прошлого,
но терапевт предполагает, что этот материал эмоционально насыщен, он может
попросить пациента перенести прошлую ситуацию в настоящее, чтобы таким
образом вновь инсценировать драму; например, так: «Мне девять лет; я нахожусь
в своей комнате, сейчас раннее утро. И вот я слышу, как мой отец, опять пьяный,
вваливается домой. Я прячусь под одеяло. Я слышу, как он устремляется в мою
комнату и срывает с меня одеяло. От него пахнет водкой...» Такой прием часто
оказывает невероятное катартическое воздействие.
Эксперимент, в котором мы предоставляем пациенту возможность переходить
от изображения прошлого к восприятию своей реальности в ситуации «здесь и сей-
550
час», называется раскачиванием. Он особенно полезен в случае пациентов со слабым

Я, когда есть опасение, что при изображении травматических ситуаций высвободится
слишком много аффективной энергии, которую пациент, не сумев с нею совладать,
не сможет сознательно выразить. В этом случае раскачивание помогает пациенту
по-новому сориентироваться в отношениях с терапевтом в ситуации «здесь и сейчас».
В этой связи продолжим наш предыдущий пример.
ТЕРАПЕВТ: Как вы чувствуете себя в данный момент?
ПАЦИЕНТКА: Мне страшно, мне ужасно страшно, у меня сердцебиение, я дрожу
от страха... но хорошо, что вы здесь — мне не только страшно, я чувствую себя также
взволнованной и сильной.
Мы называем диалогом множество экспериментов, которые вытекают из прин-
ципа «Я и Ты» гештальт-терапии и с помощью которых часто удается вовлечь
пациента в живой контакт, чтобы, насколько это возможно, показать ему, что насто-
ящая коммуникация всегда происходит между двумя людьми — «передатчиком»
и «приемником». Многие пациенты часто поступают так, словно обращаются к стене,
даже если они не лежат на кушетке, а разговаривают с присутствующим визави.
Вопрос «с кем вы говорите?» заставляет пациента соприкоснуться со своей робостью,
обратиться со своей просьбой к другому человеку непосредственно и без притворства.
При этом он может узнать, что есть разница между тем, как он говорит кому-то,
и тем, как он говорит с другим. В группе мы можем попросить его, произнося каждую
фразу, называть собеседника по имени. Действительно ли пациенту удается «достичь»
другого своим голосом и словами? Готов ли он вступить в столь глубокие отношения,
что его слова будут по-настоящему трогать другого? Способен ли он увидеть, что фоби-
ческое избегание истинных отношений с Ты проявляется также в его голосе
и подборе слов? Он может начать воспринимать свои сомнения: существуют ли для
него другие люди, действительно ли он чувствует себя связанным с другими или
же ощущает себя одиноким и брошенным. Гештальт-терапевт редко допускает,
чтобы пациент говорил о других людях. Пример из группы супружеской терапии:
ОНА: Главная проблема с моим мужем заключается в том, что он все время меня ругает.
ТЕРАПЕВТ: Вы можете сами ему это сказать?
ОНА (жалостливым, тихим голосом): Ганс, почему ты все время ругаешься?..
Я не могу... (громче и смелее) Ганс, мне надоело, что ты все время меня ругаешь. Из-за
этого у меня появляется чувство, будто я глупая, а ты всезнающий... (Резким голосом)
Покажи, как делать, это лучше, чем твое брюзжание!
Эффект в этом примере состоял в том, что муж, который сначала смотрел на нее,
сочувственно улыбаясь, в конце концов удивленно и несколько боязливо сам выразил свое
разочарование по поводу того, что женился на «дочери», которая во всем ему подчиняется.
В этом примере экспериментальный диалог привел к стимулирующему контакту между
двумя партнерами, отношения которых стали утомительными из-за того, что в течение
долгих лет они исполняли роли, совершенно не соответствовавшие их потребностям
и способностям. Разумеется, экспериментальный диалог может разыгрываться и с людь-
ми, оставшимися в воспоминаниях. Приведенный выше пример пациентки, вспомнив-
шей эпизод с пьяным отцом, имел следующее продолжение.
ТЕРАПЕВТ: Вернитесь в свою комнату, заберитесь под одеяло и посмотрите из-под
него на своего отца!
ПАЦИЕНТКА (с широко открытыми глазами): Я вижу моего отца. Он пьян. Он прис-
тально глядит на меня, но теперь мне уже не так страшно...
ТЕРАПЕВТ: Что вы хотите ему сказать?
ПАЦИЕНТКА: Мне страшно. Пожалуйста, не делай мне ничего! Пожалуйста, уходи!
Пациентка начинает плакать. Терапевт уговаривает ее продолжить диалог и позво-
лить высказаться также отцу. В следующей сцене она не только вступает в контакт
551
со своим страхом и презрением к отцу, но и сознает свою любовь к нему, печаль

и отчаяние из-за своей неспособности установить контакт, учится прощать и тем
самым завершать часть «незаконченного дела».
Работа с печалью служит наглядным примером незавершенных дел, а диалог
представляет собой прекрасное средство, чтобы содействовать работе с печалью.
Пациента просят сказать умирающему или умершему человеку все, что он ему пока
еще не сказал и от чего он должен избавиться, прежде чем тот отойдет в мир иной.
При этом у пациента нередко возникают эмоциональные прорывы, в которых
он высвобождает годами или десятилетиями подавлявшуюся печаль. Идентифи-
цируясь также в диалоге с партнером, он начинает лучше понимать его потребности,
мотивы и трудности и прощается с ним. При этом нередко бывает так, что пациент,
находясь в роли умершего, говорит самому себе, оставшемуся в живых, о любви,
внимании, снисхождении или признании, которых он понапрасну ждал от него при
жизни, и тем самым обретает частицу идентичности и чувства себя.
Идентификация с другим человеком помогает пациенту интегрировать неизвест-
ные, вытесненные или отвергаемые части своей личности. Терапевт может в любое
время в соответствующей ситуации предложить пациенту идентифицировать себя
с тем, что находится на переднем плане его восприятия или восприятия терапевта:
с другим человеком, терапевтом, предметом мебели, чувством, невербальным
выражением и т.д. Пример: у одного члена группы, в высшей степени интел-
лигентного «реформатора мира», на все и вся есть под рукой превосходные рациона-
лизации, если только речь не заходит о нем самом. Тогда он погружается в молчание,
и единственное его проявление, которое обращает на себя внимание терапевта, —
это поджатый большой палец ноги. Терапевт задает вопрос: «Если ты — это твой
большой палец, то что ты делаешь?» Пациент выпаливает: «Я зажимаюсь».
Работа со сновидениями. Именно в работе со сновидениями4 часто удается
с помощью эксперимента «идентификация» ввести пациента в контакт либо с типич-
ными бессознательными способами поведения, либо с его теневыми сторонами — теми
компонентами личности, за которые он предпочел бы не возлагать на себя никакую
ответственность. Попытайтесь сами провести эксперимент — записать свое снови-
дение, затем составить список всех объектов сновидения (предметов, людей, чувств,
настроений), а потом идентифицировать себя поочередно с этими объектами и отве-
тить на вопросы: кто я в качестве этого объекта? Как я себя чувствую в качестве этого
объекта? Какая у меня функция? Например: я — воздушный шар. Я надутый и тонко-
кожий. Мне страшно слишком высоко подниматься, потому что, если воздух вокруг
меня будет слишком разреженным, я лопну и упаду. Или: я — старый, потертый ковер,
многие люди ходят по мне, не замечая меня. Или: я — ручей, я свежий, я теку из источ-
ника и превращаюсь в поток, а по пути смогу помочь многим в жизни.
Многие эксперименты могут проводиться специально для типичных форм избегания.
Прислиянииоченьполезныструктурированныеупражненияпоустановлениюконтакта
и тренинги восприятия. При склонности к интроекции мы предлагаем пациентам
упражнения, обучающие отдаляться, расставаться, устанавливать дистанцию и критико-
вать, тогда как при проекциях мы предлагаем пациенту испытать проекцию в качестве
собственного поведения, упражнять близость, идентифицироваться. При ретрофлексии
мы рекомендуем сделать кому-то другому то, что он делает себе сам, например, обругать
члена группы, если он ругает сам себя, или схватить за руку терапевта, если он сам себя
«хватает за горло», или подстегивать других, если он сам все время торопится. Наконец,
при дефлексии мы используем все эксперименты, которые усиливают контакт и обостря-
ют фокусировку. Мы просим пациента сначала повторять высказывания без эмоций
и тихим голосом, затем говорить все отчетливее и громче, преувеличивать, акцентировать
и, наконец, выражать себя всем телом.
552
Узкие места. Гештальт-терапевт всегда стремится мотивировать пациента к раскры-

тию его неиспользованного потенциала для ориентации во внешнем мире и взаимо-
действия с ним, а также к использованию этого потенциала для удовлетворения своих
потребностей. Во время обычного сеанса пациент выражает какой-то конфликт.
Терапевт сначала устанавливает с пациентом контакт, необходимый для того, чтобы
идентифицировать вместе с ним потребность, не удовлетворенную из-за конфликта,
вступить с нею в контакт и как можно яснее ее выразить. Чем больше пациент
идентифицирует свою потребность, тем отчетливее он мобилизует и свои силы
противодействия. Тема конфликта развивается, когда пациент и терапевт все больше
продвигаются от общего к частному. В этой внутренней борьбе, которая благодаря
непрерывному отслеживанию и экспериментам разрастается до дилеммы, одна
потребность противостоит другой. Правильно дозированная фрустрация избегающих
маневров в сочетании с заботливой поддержкой посредством контакта заводит
пациента в тупик, в котором он больше уже не может себе помочь, используя
привычные невротические средства, и который он воспринимает с ощущением
пустоты, головокружения или паники. Если он способен оставаться с этими чувствами,
сопровождать их, вмешиваться в них, то зачастую он выходит из тупика с «ага»-пережи-
ванием, катартическое воздействие которого несравнимо с рациональным пониманием
исторических взаимосвязей, а эмоционально пережитый опыт в дальнейшем прояв-
ляется в его поведении.
В заключение я хотел бы воспроизвести фрагмент из одного терапевтического
сеанса, демонстрирующий комбинированную работу гештальт-терапевта с отслежи-
ванием, присутствием и многочисленными экспериментами. После первых интерак-
ций, которые должны были помочь пациентке установить контакт с самой собой
и с терапевтом, она выражает желание поработать со сновидением.
ПАЦИЕНТКА: Я обязательно хочу поработать над сновидением, которое постоянно
повторяется; оно тревожит меня и выбивает из колеи, и я хочу, наконец, от него
избавиться.
ТЕРАПЕВТ: Регина, вы можете сами сказать это сновидению? Представьте себе, что
ваше сновидение сидит здесь рядом с вами на стуле, и вы говорите ему как раз то,
что только что мне о нем рассказали.
ПАЦИЕНТКА: Хорошо, я попробую. (Механически) Сновидение, я хочу от тебя
избавиться, я хочу, наконец, от тебя избавиться. Ты выбиваешь меня из колеи и трево-
жишь. (И тихим голосом) Проваливай.
ТЕРАПЕВТ: Вы можете сказать это громче?
ПАЦИЕНТКА: Проваливай! Проваливай (громко, но все же неестественно)!
ТЕРАПЕВТ: Как вы чувствуете себя? Как звучит ваш голос?
ПАЦИЕНТКА: Глухо и безжизненно. Меня здесь нет.
ТЕРАПЕВТ: Где вы?
ПАЦИЕНТКА: В содержании сновидения.
ТЕРАПЕВТ: Ладно, давайте вернемся к сновидению. Пожалуйста, расскажите
сновидение от первого лица в настоящем времени, как будто вы видите его прямо
сейчас. А затем я хотел бы предложить вам еще одну игру. Попробуйте к каждому
предложению добавлять: «И это мое существование!»
ПАЦИЕНТКА: Я попытаюсь. Итак... Ночь, и это мое существование. Вокруг меня
темно, и это мое существование... Мне страшно, и это мое существование.
ТЕРАПЕВТ: Вы можете сказать это еще раз?
ПАЦИЕНТКА: Мне страшно, и это мое существование.
ТЕРАПЕВТ: В данный момент вам страшно?
ПАЦИЕНТКА (борется со слезами): Да, я чувствую себя зажатой, мой живот
напряжен, и у меня комок в горле.
553
ТЕРАПЕВТ: Пожалуйста, продолжите сновидение. Вы одна в широком поле...

ПАЦИЕНТКА: Да, и мне страшно, и я чувствую, что кто-то подстерегает меня, и это
мое существование... Да, так. У меня всегда есть чувство, что что-то меня подстерегает,
не только в сновидении, что на меня обрушится что-то неожиданное. Я никогда
не могу по-настоящему расслабиться.
ТЕРАПЕВТ: Что вы делаете в данный момент?
ПАЦИЕНТКА: Я замечаю, как мои плечи напряглись, а мои руки уцепились за стул.
И... боже мой, у меня болит шея.
ТЕРАПЕВТ: А теперь повторите только что сказанное еще раз, добавляя к каждому
предложение: «И я беру на себя ответственность за это».
ПАЦИЕНТКА: Хорошо. Мои руки цепляются за стул, и я ответственна за свои руки.
Я цепляюсь за стул. Моя шея задеревенела, и я несу ответственность за это; я сама делаю
шею неподвижной. Мои плечи напряглись и болят... я не расслабляюсь, я сама себе делаю
больно. (Регина расслабляет плечи и руки, встряхивает головой и садится удобнее.)
ТЕРАПЕВТ: Давайте вернемся к сновидению. Вы одна в широком поле...
ПАЦИЕНТКА (молчит и начинает глубже дышать.)
ТЕРАПЕВТ: Что происходит?
ПАЦИЕНТКА: Теперь я вижу картину еще яснее. Я иду по проселочной дороге, слева
и справа — деревья и кустарники, я слышу шелест в кустах, подхожу все ближе
к ложбине и... и... (пациентка дышит теперь еще глубже, затем снова задерживает
дыхание, она явно взволнована.)
ТЕРАПЕВТ: А теперь?
ПАЦИЕНТКА: Я не хочу идти дальше, я точно знаю, что на меня нападут... убийцы или...
ТЕРАПЕВТ: Ладно, Регина. А теперь сядьте на стул, стоящий рядом с вами, и пред-
ставьте, что вы — один из этих убийц. Сделайте паузу и попытайтесь это почувствовать.
ПАЦИЕНТКА (меняет стул и напряженно сидит, наклонившись вперед. На ее шее
можно четко видеть «воротничок», то есть нижняя часть шеи имеет нормальный
цвет, тогда как верхняя часть шеи и лицо приобретают красно-синюю окраску.)
ТЕРАПЕВТ: Можете ли вы сказать Регине, что вы собираетесь с ней сделать?
ПАЦИЕНТКА (сдавленным голосом): ...Я ...я ...я тебя убью.
ТЕРАПЕВТ: Можете ли вы сказать это еще раз?
ПАЦИЕНТКА (с подавленной яростью): Я тебя убью!
ТЕРАПЕВТ: Громче!
ПАЦИЕНТКА: Я тебя убью! Я тебя убью!
ТЕРАПЕВТ: Кому вы это говорите?
ПАЦИЕНТКА: Моей матери.
ТЕРАПЕВТ: Регина, похоже, у вас есть незаконченные дела с вашей матерью. Можете
ли вы сказать ей, за что вы убили бы ее? Садитесь на этот стул и поговорите с ней.
(В этот момент вся энергия Регины словно улетучилась. Она сидит, сжавшись,
на своем стуле. Ее взгляд кажется печальным и потерянным.)
ТЕРАПЕВТ (после длительного молчания): Регина, в вашем взгляде сквозят печаль
и беспомощность. Что вы чувствуете в данный момент?
ПАЦИЕНТКА (вздрагивает, пожимает плечами и делает движение рукой, выража-
ющее покорность.)
ТЕРАПЕВТ: Что вы сделали рукой? Можете ли повторить это движение еще раз?
ПАЦИЕНТКА (несколько раз повторяет жест и снова погружается в молчание.)
ТЕРАПЕВТ: Можете ли вы озвучить свою руку?
ПАЦИЕНТКА (тихим голосом): Это не имеет никакого смысла...
Такова стенограмма этого сеанса. В дальнейшем выяснилось, что Регина на про-
тяжении долгих лет ухаживала за тяжелобольной матерью, хотя ей очень хотелось
намного чаще бывать с друзьями. Она никогда не могла выразить свой гнев, свою
554
ярость и, наконец, свою ненависть к матери, которая постоянно ее ждала, ибо у ма-
тери, страдавшей сердечным заболеванием, случился бы очередной и, вероятно,
смертельный приступ. Когда, наконец, Регина однажды освободилась и отправилась
с друзьями в путешествие на велосипедах, мать умерла. Я объяснил Регине, что она
должна проститься с матерью, если не хочет, чтобы ее и дальше посещали духи,
и предложил ей выбрать — продолжить ли работу над этим сейчас, на данном сеансе,
или отложить работу с печалью на будущее. Она захотела продолжить. После этого
я предложил ей снова сесть на свое место и представить в фантазии мать, лежащую
на смертном одре, и выразить мертвой матери все, что накопилось в ее чувствах.
После того как она во многом избавилась от своей ярости, возникли образы из ран-
него детства, которое, по меньшей мере, частично, было действительно счастливым,
и Регина смогла выразить также теплые чувства к матери и благодарность за это.
Наконец, я предоставил ей возможность мысленно прийти на похороны, где она
могла выплакаться, сказать, как ей недоставало матери, и, в конце концов, пожелать
ей покоиться с миром. В дальнейшем Регина была гораздо спокойнее, ей больше
не снились страшные сны, и она значительно смелее занималась своими повседнев-
ными делами и общалась с другими людьми. У нее все время всплывают воспоми-
нания о матери, и ей больше не нужно сдерживать свои слезы из-за матери — она
находит друзей, среди которых чувствует себя в безопасности и может выплакаться,
а именно этого при своем глубоком недоверии, страхе зависимости и спроециро-
ванном отвержении она никогда не могла сделать.
Фриц Перлз умер в возрасте 76 лет 8 марта 1970 года, так же своенравно, как и жил.
Когда вскоре после серьезной операции медсестра попросила его лечь, он посмотрел
ей прямо в глаза и ответил: «Не говорите, что мне делать», — и ушел навсегда.
Только последние годы жизни принесли ему признание, к которому он все время
стремился. Если еще за десять лет до своей смерти он «был сыт по горло всей психиат-
рической мафией», подвергал сомнению свою собственную значимость и явно был
разочарован недостатком общего признания, то в конце жизни его влияние на психо-
терапию (в США) было несомненным. В течение тридцати лет он подвергал радикаль-
ному пересмотру гипотезы и основные принципы Фрейда и представителей его школы.
Сегодня многие причисляют его к выдающимся аналитикам. Он дал новый толчок
и новое направление глубинно-психологическому движению, показав его новое
отношение к человеческому существованию в социальной реальности. Собственным
примером он придал многим людям мужество для того, чтобы они могли идти своим
личным путем: «Умереть собственной смертью и возродиться непросто».
1
Рейнхардт, Макс (Reinhardt, Max) (1873– Немецкого театра, много экспериментировал
1943), австрийский актер, режиссер. Настоящее в канун Первой мировой войны. Так, например,
имя — Макс Гольдман (Goldmann). Родился имея склонность к образной системе неоро-
9 сентября 1873 в еврейской семье, в Бадене. мантизма и символизма, он создал четыре
Начал театральную карьеру в возрасте 19 лет как сценические версии «Сна в летнюю ночь»
характерный актер в Зальцбургском театре, У. Шекспира. Внимание публики привлекли
в 1894 поступил в труппу Немецкого театра, такие спектакли Рейнхардта, как средневековая
в 1905 сменил О. Брама на посту его директора, мистерия «Каждый человек» (1920) в обработке
предварительно сделав несколько постановок Г. Гофмансталя, «Миракль» (1912), а также
в артистическом кабаре «Шум и дым» и в Новом послевоенные массовые постановки социального
театре (1902–1905). Будучи руководителем звучания — «Флориан Гейер» по Г. Гауптману,
555
«Смерть Дантона» по Г. Бюхнеру и др. В Большом единство искусства и технологии». Влияние идей
драматическом театре Рейнхардт новаторски «Баухауса» наиболее заметно в функциональной
использовал вращающиеся сценические пло- архитектуре современных офисов, фабрик и т. п.
щадки, выдвинул авансцену в зрительный зал Кредо «Баухауса» — художник, ремесленник
и вывел в него актеров, тем самым разрушив и технолог в одном лице — оказало глубокое
барьер между ними и публикой. В 1933 году воздействие на прикладное и изобразительное
Рейнхардт покинул Германию и переехал снача- искусство, от книжного иллюстрирования и рек-
ла в Австрию, а затем в США, где поставил ламы до изготовления мебели и кухонной
спектакль «Вечная дорога» (1937) по «Еврейской утвари. — Примечание редактора.
хронике» Ф. Верфеля, и в открытом театре 3
Маслоу описывает иерархию потребностей,
Холливуд-Боул (Лос-Анджелес) — «Сон в лет- в которой базисные потребности и потребности,
нюю ночь». Умер в Нью-Йорке 31 октября 1943 связанные с выживанием, в целом оказывают
года. — Примечание редактора. более сильное воздействие, чем «высшие»
2
Bauhaus — буквально «дом строительства» потребности или потребности, связанные с раз-
(нем.). Высшая школа строительства и художест- витием (Maslow 1971).
венного конструирования — художественное 4
В «Гештальт-терапии в действии» (Perls 1969a)
учебное заведение и художественное объеди- содержится множество примеров прекрасной
нение в Германии (1919–1933), давшее искус- работы Фрица Перлза со сновидениями. Очень
ству ХХ века много замечательных идей и ряд ценной в этом смысле является также книга
выдающихся деятелей. Девиз «Баухауса»: «Новое «Позитивная энергия сновидений» (Faraday 1972).
BÜNTIG, W. E.: Das Werk von Wilhelm Reich und seinen Nach- In and Out the Garbage Pail. Lafayette, Calif.: Real People
folgern. In: Die Psychologie des 20. Jahrhunderts, Bd. III. Press 1969 b
Zürich: Kindler 1977 The Gestalt Approach and Eye Witness to Therapy. Palo
COHN, R.: Drei Modelle der Gruppentherapie: Psychoanalyse, Er- Alto: Science and Behavior Books 1973. Deutsch: Grund-
lebnis- und Gestalttherapie. In: J. Fagan, I. L. Shepherd: Gestalt lagen der Gestalttherapie. München: Pfeiffer 1976
Therapy Now. Palo Alto: Science and Behavior Books 1970 PERLS, F. S., HEFFERLINE, R., GOODMAN, P.: Gestalt Therapy. New York:
FAGAN, J., SHEPHERD, I. L. (Hg.): Gestalt Therapy Now. Palo Alto: Sci- Julian Press 1951. Auch als Paperback: New York: Dell 1965
ence and Behavior Books 1970 PETZOLD, H. G.: Gestalttherapie und Psychodrama. Kassel: Nicol
FARADAY, A.: Dream Power. New York: Coward, McCann and Ge- Verlag 1973
oghegan 1972. Deutsch: Die positive Kraft der Träume. Mün- POLSTER, E., POLSTER, M.: Gestalt Therapy Integrated. New York:
chen: Scherz 1973 Brunner & Mazel 1973. Deutsch: Gestalttherapie. Reihe
GOLDSTEIN, K.: Human Nature in the Light of Psychopathology. «Geist und Psyche», Bd. 2150. München: Kindler 1975
New York: Schocken Books 1963 RANK, O.: Beyond Psychology. New York: Dover 1941
MASLOW, A.: The Farther Reaches of Human Nature. New York: REICH, W.: Charakteranalyse, III (1933). Überarbeitete Autlage:
Viking 1971 Köln: Kiepenheuer & Witsch 31970
NEILL, A. S.: Summerhill. London: Gollancz 1959. Deutsch: The- SCHIFFMAN, M.: Self Therapy. Menlo Park, Calif.: Self Therapy
orie und Praxis der antiautoritären Erziehung. Hamburg: Press 1967
Rowohlt 1970 SHEPARD, M.: Fritz. An Intimate Portrait of Fritz Perls and Gestalt
PERLS, F. S.: Ego, Hunger and Aggression (1942). London: Ge- Therapy. New York: Saturday Review Press. E. P. Dutton and
orge, Allan and Unwin 1947 Co., Inc. 1975
Gestalt Therapy Verbatim. Lafayette, Calif.: Real People Press SIMKIN, J.: Mini Lectures in Gestalt Therapy. Albany, Calif., 1974
1969 a. Deutsch: Gestalt-Therapie in Aktion. Stuttgart: Klett STEVENS, J. O.: Awareness. Deutsch: Die Kunst der Wahrnehmu-
1974 ng. München: Kaiser 1975
556
ПРИЛОЖЕНИЯ
АВТОРЫ
Бланкенбург Вольфганг, профессор, доктор президент Международного общества ана-

медицины литической психологии. В течение многих лет
Род. в 1928 году в Бремене. Специалист член правления Берлинского института и Не-
в области психиатрии и неврологии. Психо- мецкого общества психологии и психоте-
терапевт. После завершения учебы и переезда рапии. Издатель журнала «Аналитическая
во Фрайбург (1967) с 1968 по 1974 годы психология». Книги: «Сновидения как язык
работал в психиатрической университетской души» (1972); «Индивидуация в сказках
клинике в Гейдельберге. С 1975 года директор 1001 ночи» (1974); «Сказки и сновидения как
Первой психиатрической клиники в Бремене. помощники человека» (1968); «Проблемы
Автор многочисленных публикаций, в том середины жизни» (1968).
числе работы «Потеря естественного пони-
мания себя. К вопросу о психопатологии Зеельманн Курт, педагог и психотерапевт
несимптоматической шизофрении» (1971). Род. в 1900 году в Мюнхене. Работал учите-
лем и ректором народной школы. Получил
Бюнтиг Вольф Э., доктор медицины подготовку в качестве педагога-консультанта
Род. в 1937 г. в Бреславле. С 1971 г. занимал- и психотерапевта у Леонгарда Зайфа (Мюн-
ся психотерапевтической практикой в Мюн- хен) и Альфреда Адлера (Вена). В 1923 году
хене, с 1973 г. преподаватель Мюнхенского открыл собственные консультационные
кружка обучения психотерапии при Ака- центры по проблемам воспитания, с 1945 года
демии психоанализа. Основатель и руково- занимается в Мюнхене частной психоте-
дитель Центра индивидуальной и социальной рапевтической практикой. С 1962 года член
терапии в Пенцберге и Мюнхене. правления, преподаватель, обучающий анали-
тик, консультант по проблемам воспитания,
Вер Герхард, писатель руководитель контрольного семинара в Ин-
Род. в 1931 году в Швайнфурте-на-Майне. ституте Альфреда Адлера в Мюнхене. В 1955–
Дьякон по образованию. Шесть лет работал 1965 годах директор Городского ведомства по
в двух церковных общинах, одновременно делам молодежи в Мюнхене. Член Немецкого
изучая теологию и глубинную психологию, общества психологии и психотерапии
в 1960 1968 годах — в системе обучения (См. автобиографическое эссе в книге
взрослых. В настоящее время свободный Л. Й. Понграца [изд.] «Психотерапия в авто-
писатель и преподаватель в Академии социаль- биографиях» [1973]). Автор многочисленных
ной педагогики в городе Румельсберг/Нюрн- публикаций, в том числе «Ребенок, сексу-
берг. Автор четырех монографий, посвя- альность и воспитание» (1973).
щенных Мартину Буберу (1968), К. Г. Юнгу
(1969), Якобу Бёме (1971) и Томасу Мюнцеру Каузен Рудольф, профессор, доктор меди-
(1972). Последние публикации: «К. Г. Юнг цины и философии
и Рудольф Штейнер» (1972); «Пути к религи- Род. в 1920 году в Мюнхене. Многие годы
озному опыту «(1974); «Импульс Христа работал в промышленности. В 1964 году
и образ человека» (1974); «Эзотерическое преподаватель и руководитель отдела педаго-
христианство» (1975); «К. Г. Юнг и христи- гики в Институте лечебной педагогики при
анство» (1975). Клинике нервных болезней детей и подрост-
ков в Мюнхене. С 1965 года преподаватель
Дикманн Ганс, доктор медицины психологии и лечебной педагогики в Высшей
Род. в 1921 году в Берлине. Психотерапевт. педагогической школе (в настоящее время:
С 1958 года преподаватель Института психо- Общая высшая школа, отделение филосо-
терапии в Берлине. Председатель Немецкого фии I) в Айхштетте; с тех пор также проводит
общества аналитической психологии, вице- психологические консультации для студентов.
559
Приложения
В 1969 году получил звание почетного профес- германистику, историю и психологию. Рабо-
сора, а в 1971 году - профессора (кафедры тает школьным психологом и психотера-
психологии) в этом же вузе. певтом. Заместитель директора полной
средней школы. Член правления Института
Киндлер Нина Альфреда Адлера в Мюнхене.
Род. в Равенсбурге, до 1945 года работала
актрисой сначала в Элбинге, а затем в Берлине ПрокопХайнц,профессор,доктормедицины
(сценический псевдоним: Нина Равен). Затем Род. в 1923 году в Сент-Польтене. Специ-
занималась разнообразной издательской алист в области психиатрии и неврологии.
деятельностью вместе со своим мужем, Получил психотерапевтическое образование
издателем Гельмутом Киндлером: сначала у Г. Р. Хейера. Работает руководителем отделе-
в Берлине (до 1948 года), затем в Мюнхене ния психотерапии в Психиатрической уни-
и Цюрихе. Кроме того, изучала в Мюнхене верситетской клинике Инсбрука. Редактор
графологию (у А. Остеррайхера, 1950 1957) «Журнала аутогенной тренировки и общей
и психотерапию (проходила анализ у Г. Р. Хей- психотерапии». Автор многочисленных пуб-
ера и Хильды Зупан, 1949 1957). Допол- ликаций в области психотерапии, психо-
нительно обучалась у Вильгельма Хагера гигиены и психиатрии.
(генетической графологии), Августа Феддера
(экспрессивной диагностике), Гельмута Пфайфер Вольфганг М., профессор, доктор
Штольца (аутотренингу) и Й. Г. Шульца в Бер- медицины
лине (высшей ступени аутогенной трени- Род. в 1919 году во Флауэне в Фогтланде.
ровки). Кроме того, принимала участие Специалист в области психиатрии и невро-
в семинарах Психотерапевтических недель логии. Много лет работал психиатром в Индо-
в Линдау. В 1964 году стала инициатором незии, затем в Университетской клинике
выпуска серии «Дух и психика» в издательстве нервных болезней в Эрлангене, занимаясь
«Киндлер-Ферлаг», опубликовав в качестве главным образом социальной психиатрией
первой книги работу Анны Фрейд «Я и защит- и психотерапией. С 1975 года профессор
ные механизмы». Принимала участие в подго- и научный советник по медицинской психо-
товке данной энциклопедии. логии в Университете Мюнстера. Занимался
научными исследованиями в области сравни-
Ланг Герман, доктор философии тельной транскультурной психиатрии и пси-
Род. в 1938 году в Розенберге/Баден. Ученик хотерапии. Использует принципы Роджерса
Х.-Г. Гадамера. Изучал философскую герме- при обучении студентов в высших учебных
невтику. Автор книги «Речь и бессознатель- заведениях.
ное» (1973), посвященной психоаналити-
ческому структурализму. В настоящее время Раттнер Йозеф, доктор медицины и фило-
работает научным ассистентом при отделении софии
клинической психопатологии психиатри- Род. в 1928 году в Вене. Психотерапевт
ческой клиники Гейдельбергского универ- и обучающий аналитик в Берлине. Руководи-
ситета. тель «Семинара по глубинной психологии,
групповой динамике и групповой терапии»
Метцгер Вольфганг, профессор, доктор в Берлине. Автор многочисленных публи-
философии каций, в том числе «Агрессия и человеческая
Род. в 1899 году в Гейдельберге. Обучался у натура» (170); «Трудный человек» (1971);
Макса Вертгеймера, Вольфганга Кёлера, Курта «Групповая терапия — психотерапия буду-
Ливина; в 1942 1967 годах штатный профес- щего» (1973); «Новый психоанализ и интен-
сор психологии и директор Психологического сивная психотерапия» (1974).
института при университете в Мюнстере.
(См. также автобиографическое эссе в книге РодеХристиан,докторфилософииитеологии
Л. Й. Понграца и др. [изд.] «Психология в авто- Род. в 1942 году в Ратиборе/Верхняя Силе-
биографиях» [1972]). Автор многочисленных зия. Изучал философию, психологию и теоло-
публикаций, среди них «Законы зрения» гию в Мюнхене и Падерборне. После трех лет
(1936); «Психология» (1941). практической работы священником получил
второе образование по психологии, социаль-
МорФранцйозеф,дипломированныйпсихолог ной психологии и истории религии в Цюрихе.
Род. в 1928 году в Бад Киссингене. Изучал Завершив учебу в институте К. Г. Юнга, стал
560
Авторы
дипломированным аналитиком. Сотрудник рихе. Читает лекции в Институте прикладной

Клиники на Цюрихской горе. Занимается психологии. Занимается психоаналитической
частной психотерапевтической практикой. практикой. Автор ряда публикаций, в том
Преподает в Цюрихском университете. числе «Биология — психология, два пути
исследования жизни» (1968).
Уилмер Гарри А., профессор, доктор меди-
цины и философии Хут Вернер, доктор медицины
Род. в 1917 году в Новом Орлеане (Луизи- Род. в 1929 году в Амберге. Специалист
ана). Получил психоаналитическое образо- в области неврологии, психиатрии и психо-
вание в Сан-Франциско. Обучался анали- терапии. Занимается частной практикой
тической психологии в Сан-Франциско в Мюнхене. Член правления Международного
и Цюрихе. В 1964 1969 годах профессор исследовательского общества судьбопси-
психиатрии в Калифорнийском университете, хологии. Читает лекции по проблемам глубин-
Медицинской школе и нейропсихиатри- ной психологии и антропологии в Высшей
ческом институте им. Ленгли Портера (Сан- школе философии, Мюнхен.
Франциско); с 1974 года профессор психи-
атрии в университете при Техасском центре Циглер Альфред Йен, доктор медицины
медицинских наук в Сан-Антонио. В 1976– Род. в 1925 году в Люцерне. Специалист
1977 годах член попечительского совета при в области психиатрии и психотерапии. После
Фонде К. Г. Юнга в Нью-Йорке. Автор много- изучения аналитической психологии в Инсти-
численных статей и книг, одной театральной туте К. Г. Юнга в Цюрихе работает обуча-
пьесы и сценариев нескольких кинофильмов. ющим аналитиком и преподавателем в этом
институте. Кроме того, с 1963 года сотрудник
Фордхэм Майкл, доктор медицины лаборатории экспериментального изучения
Род. в 1905 году в Лондоне. Специалист в об- сна и сновидений. Автор многочисленных
ласти неврологии и психиатрии. Собственная публикаций, посвященных проблемам психо-
практика с 1936 года. В 1946 1961 годах соматической медицины, эксперименталь-
директор Лондонской клиники им. К. Г. Юнга. ного исследования сновидений и изучения
В 1945 1970 годах ассистент директора биологических основ эмоционального пове-
детского отделения Паддингтонской клиники дения.
в Лондоне, с 1973 года руководил подготовкой
детских аналитиков в Обществе аналити- Шлегель Леонгард, доктор медицины
ческой психологии. Соиздатель английского Род. в 1918 году в Цюрихе. Специалист
издания собрания сочинения К. Г. Юнга. Автор в области психиатрии и психотерапии. Зани-
многочисленных публикаций, в том числе: мается частной практикой в Цюрихе в каче-
«Дети как индивиды» (1969), «О душевной стве психотерапевта и ведущего групп само-
жизни ребенка» (1970). познания. Главная публикация: многотомный
труд «Очерки глубинной психологии».
Фрей-ВерлинКаспарТони,докторфилософии До настоящего времени были опубликованы
Род. в 1925 году в Сент-Галлене. Один следующие работы: «Теория защит при
из основателей и руководителей фонда, неврозах» (1972), «Полярность психики
клиники и исследовательского центра юнги- и ее интеграция» (1973), «Психология влече-
анской психологии (Клиника на Цюрихской ний и потребностей в глубинной психологии»
горе, Цюрих). Занимается частной аналитико- (1975); в печати: «Понятие социальной
психологической практикой, преподаватель фрустрации в глубинной психологии».
института К. Г. Юнга в Цюрихе. Публикации:
«Основы онтологии Николаи Гартманна» Шмидт Райнер, доктор медицины
(1955); «Проблемы толкования сновидений», Род. в 1930 году в Растенбурге. Специалист
в книге «Сон и символ» (1963). в области внутренних болезней и психо-
терапевт. Прошел учебный анализ у Курта
Хесс Гертруда, доктор философии Зеельманна в Мюнхене и у Люси Аккер-
Род. в 1910 году в Цюрихе. Биолог. Получила кнехт в Беркли (Калифорния). Занимается
психоаналитическое образование в институте частной практикой в Аахене. Обучающий
К. Г. Юнга в Цюрихе. Преподает биологию аналитик и в настоящее время президент
и психологию в женском училище (Цюрих) Немецкого общества индивидуальной пси-
и в вечернем народном университете в Цю- хологии.
561
Юнг Эберхард, доктор философии Яффе Аниела, психолог

Род. в 1933 году в Саарбрюккене. Специалист Род. в 1903 году в Берлине. С 1933 года
в области неврологии и психиатрии. Пси- живет в Цюрихе. В 1955 1961 годах секретарь
хотерапевт. С 1962 года работает в Клинике К. Г. Юнга. С 1961 года аналитический
нервных болезней в Берлине, с 1973 года — психолог. Автор многочисленных книг: «Вос-
главный врач. Получил психоаналитическое поминания, сны, размышления К. Г. Юнга»
образование в Институте психотерапии в Бер- (1962); «Явления духов и предзнаменования»
лине, работает преподавателем и обучающим (1958); «Миф о смысле» (1967); «Из жизни
аналитиком этого института. Автор много- и мастерской К. Г. Юнга» (1967). Ответ-
численных публикаций в области психиатрии, ственный редактор немецкого издания писем
по проблемам зависимости и об архетипе К. Г. Юнга (1972/1973).
Великого отца. Сотрудник журнала «Анали-
тическая психология».
562
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абеляр 299 Барч, Ю. 127 Биттер, В. 287, 311, 320, 321, 328
Абрахам, К. 178, 194, 327, 433 Бастиаанс, Я. 449 Бланкенбург, В. 441–458
Августин 175, 232, 277 Бастиан, А. 172 Блейлер, Э. 153, 154, 157, 174,
Адамс, Р. 426 Баумайстер, В. 317 176, 184, 188, 193, 328, 432,
434, 449, 455, 462, 488, 489
Адлер, А(лександра) 3, 38, 74, Баумейер, Ф. 325
328 Бломейер, Р. 386, 388
Бауэрсфельд, К. Г. 443
Адлер, А(льфред) 3–, 19–, 25– , Блох, Э. 114
Бах, Г. 144
63–, 114–, 133–, 147–, 158, Блюм, Э. 443
185, 237, 238, 256, 273, 274, Бах, Г. Й. 358
Блюменберг, Г. 277
311, 313, 315, 318, 325, 328, Бахофен, И. Я. 158, 333
329, 422, 434, 498 Бодлер, А. 472
Баш, К. В. 240, 241, 243, 373
Адлер, В. 70 Боллнов, О. Ф. 266
Башелар, Г. 443
Адлер, Г. 171, 359, 363, 365, 367, Босс, М. 141, 277, 432, 437,
Беели, А. 483, 493 440, 442, 443, 446, 448, 449
368, 370, 381, 382, 385, 415
Бейер, В. фон 432, 442, 471 Боттом, Ф. 20
Адлер, К. 3, 74
Бейме, Ф. 306 Бош, Г. 444
Адлер, Л. 3
Бек, Л. 313, 323 Бранд, Г. 436
Адлер, Р. 3, 4, 65, 75
Бек-Видманштеттер, Г. 9 Браун, О. Г. 507
Адорно, Т. В. 347, 447, 448
Бекк, Дж. 538 Браун, Ф. 353
Айзенк, Г. Ю. 373, 416
Беккер, А. М. 137 Брахфельд, О. 8, 128
Айке, Д. 322, 337
Бекманн, М. 317 Брейер, Й. 64, 256, 431
Айххорн, А. 326
Бёлер, Э. 186 Брифс, П. Й. 144
Аккеркнехт, Л. 119
Бём, Ф. 314, 320 Бройтигам, В. 441, 444, 445, 473
Алекс, В. 350, 389
Бёме, Я. 172 Бруннер, К. 357
Александер, Ф. 312, 321
Бенедетти, Г. 448, 449 Брэдуэй, К. 345, 372
Александр Великий 239
Бёнинг, Э. 8 Бубер, М. 142, 323, 505, 515, 539
Аллен, М. 144
Беннет, Э. А. 406 Бунаиути, Э. 323
Алленби, Э. 413
Бенуа, П. 172 Бюглер, К. 311, 314, 320
Андерсен, Г. Х. 349
Берг, Я. Х. ван ден 457 Бюлер, Ш. 144, 531
Ансбахер, Р. 9, 16, 19, 20, 22,
25, 38, 122 Бергманн, Г. фон 312, 321
Ансбахер, Х. Л. 9, 16, 19–, 25, Бергманн, И. 366 Вагнер, Р. 258
38, 87, 122, 144, 145 Бергманн, Э. фон 321 Вайнманн, К. 8
Ансельм Кентерберийский 299 Бергсон, А. 454 Вайцзеккер, В. фон 135, 312,
Аристотель 239, 277, 307, 377 Беренсон, Г. Б. 529 317, 322, 328, 329, 439, 440
Арнольд, В. 144 Бернай, М. 473 Вайцзеккер, К. Ф. фон 467
Асеринский, Э. 358 Бернгейм, И.-М. 14 Вегенер, Г. 143
Асклепий 305, 307 Берталанфи, Л. фон 467 Веенинг, К. 325
Ашаффенбург, Г. 188 Берце, К. 462 Вексберг, Э. 4, 122, 130, 143, 326
Бетховен, Л. ван 13 Векслер, Д. А. 512
Баадер, фон 172 Бетц, Б. Дж. 494 Веленс, А. де 448, 462, 476
Базалья, Н. 444 Бине, А. 157 Вер, Г. 287, 343
Байнес, Г. Г. 367, 405, 406 Бинсвангер, Л. 141, 253, 326, Вербловски, Ц. 180
Байт, Г. 358 431–, 440, 442–, 454, 471–, Вертгеймер, М. 27, 38
462
Балинт, М. 315, 494 Весиак, В. 312, 321
Бинсвангер, О. 433
Балли, Г. 155, 434 Вестманн, Х. 416
Бирнбаум, Ф. 143
Бальмер, Г. Г. 184 Вестфаль, К. 312, 321
Бирхер, Р. 318, 329
Бартельс, М. 448 Виганд, Р. 140
Бисмарк, О. фон 258, 321
Барц, Х. 287 Визенхюттер, Э. 323
Бистер, В. 448, 449
563
Вийзенбек, Х. 341 Гиппократ 300 Доде, Л. 172

Виккес, Ф. 281, 343, 345, 363, Гитлер, А. 14, 174, 312, 314, Дойч, Ф. 312, 321
388, 389, 408 320, 326, 450, 536, 538 Дойч, Х. 535
Виллефорд, В. 371, 373 Гиудичелли, С. 447 д’Оливье, Ф. 172
Вильгельм, Р. 155, 159, 164, Глассер, У. 142 Дрегер, К. 325
173, 312, 322, 323, 339 Глёккель, О. 20 Дрейкурс, Р. 9, 27, 50, 116, 119,
Вильке, Г. Й. 349, 350, 373, 382 Гловер, Э. 414 120, 122, 129, 134, 142, 144,
Винклер, В. Т. 448, 449 Глэдстоун, Р. 416 145, 326
Винникотт, Д. В. 58, 394, 395, Гоббс, Т. 20 Дриш, Г. 198
415, 416 Дрюэ, Г. 448
Гобсон, Р. Ф. 316, 350, 371, 413,
Вироло, Ш. 323 416 Дусе, Ф. 22
Вирхов, Р. 378 Гольдштейн, К. 144, 473, 505, Дуттвайлер, Г. 173
Вирш, Б. 448 531, 539 Дэвидсон, Д. 385
Вирш, Й. 432 Гордон, Р. 350, 385 Дюрер, А. 323
Висс, Д. 140, 439, 447, 450 Гордон, Т. 522 Дюркгейм, К. фон 318, 328
Витакер, К, А. 529 Гофман, Э. Т. А. 158, 358
Витгенштейн, О. 318, 328 Гринсон, Р. Р. 364, 365, 446 Жане, П. 22, 48, 57, 157, 197, 292
Виттковер, Э. 329 Гроддек, Г. 312, 321 Жене, Ж. 472
Вольперт, Э. 373 Гроте, Л. 310
Вольтер 176 Грубер, М. 44 Зайдманн, П. 329
Вольф, Т. 229, 285, 323, 354, Грюн, Г. 44 Зайф, Л. 6, 8, 99, 143
362, 403 Грюнбаум, Г. 473 Зайферт, Т. 346, 349, 350, 371,
Воррингер, В. 238 Гуггенбюль-Крайг, А. 386 384
Вуд, Дж. К. 506, 508, 509, 513–, Гуггенгейм, К. 230 Зайферт, Ф. 315, 327
517, 518, 529, 530, 532
Гудмэн, П. 538, 539 Зайферт-Хельвиг, Р. 327
Вульфф, М. Б. 444, 448
Гумбольдт, А. фон 157 Зас, С. 346, 353
Вундт, В. 188
Гундольф, Ф. 310 Захариас, Г. 376
Гурджиев, Г. 405 Зеегер, З. 8
Галилей, Г. 200
Гуссерль, Э. 432, 435, 436, 447, Зеельманн, К. 8, 145
Гальтон, Ф. 188 458, 473 Зельбах, Г. 335
Гартман, Э. фон 158
Зильберер, Г. 158, 194, 275
Гебель, Э. 319 Даймонд, Р. 506, 509 Зингер, Й. 357
Гебзаттель, В. Э. фон 87, 140, 141, Даке, Э. 318
275, 315, 320, 326, 327, 438 Зольц, В. 145
Данте, А. 380 Зоммер, Б. 352
Гебзер, Й. 265, 316, 318, 327,
Дебюсси, К. 327 Зоннеманн, У. 441, 444, 446, 447
329, 390
Демент, У. 358 Зупан, Х. 314, 315, 325, 328
Гегель, Г. В. Ф. 115, 439, 458,
461, 466, 499 Демосфен 29
Гейне, Г. 239 Деннис, Н. 43 Каам, А. ван 447
Гелен, А. 141, 473, 501 Дешене, Г. 87 Кадински, Д. 345, 348, 351, 390
Гельб, А. 473 Джексон, Г. 458 Каифф, Д. 395
Гендлин, Э. Т. 506, 507, 509, Джексон, М. 381 Кайнц, Ф. 140
515, 518, 529, 532 Джемс, У. 175, 238 Кандинский, В. 472
Гераклит 270 Джойс, Дж. 173, 324 Кант, И. 21, 196, 232
Геринг, М. Г. 7 Джонс, Э. 18, 183, 194, 537 Каркхафф, Р. Р. 506, 514, 515,
Германн, И. 498 Дикманн, Г. 333 529
Гёррес, А. 500 Дикманн, У. 349, 350 Карнельо, Д. 434, 447
Гессе, Г. 171, 173 Дильтей, В. 22, 324, 434, 440, Карриган, П. М. 373
Гёте, И. В. фон 157, 175, 239, 448 Карус, К. Г. 22, 158
258, 337, 338, 436, 447, 500 Динкмейер, Д. 120, 129 Кассирер, Э. 442
Гилфорд, Дж. П. 373 Дитерих, А. 172 Кастле, Р. ван де 398
Гиорги, А. 436 Доде, А. 172
564
Именной указатель
Кауфманн, И. 364, 371 Кэннон, А. 385 377, 382, 397

Кахен, Р. 350 Кэттелл, Р. Б. 373 Майер, Р. 187
Кейзерлинг, Г. 173 Кюнкель, Ф. 38, 123, 130, 137, Майерс, Л. Б. 373
Кейс, Х. 416 143, 274 Майнерц, Й. 448
Кекуле, Ф. А. 187 Кюнцлер, Э. 135 Макгир, У. 172
Кемпер, В. 314, 325, 325, 388 Макдугалл, У. 473
Кёниг, Й. 447 Лазарус, Р. С. 517 Маккалли, Р. С. 352
Кеплер, И. 200 Лайард, Дж. 395, 413, 416 Макклири, Р. А. 517
Кереньи, К. 155, 173, 186, 323 Лайблин, В. 358 Малер, М. 287
Кёстлер, А. 500 Лакан, Ж. 474 Мальдини, А. 471
Кестнер, Э. 75 Ламмерт, Г. 125 Малярме, С. 317, 327
Киндлер, Г. 328 Ландауэр, К. 537 Маор, Г. 321
Кинси, А. К. 108 Ландгребе, Л. 436 Маппес, Р. 314, 325, 328
Кирш, Т. Б. 358, 369 Лантери-Лаура, Г. 457 Марк, Ф. 316
Кискер, К. П. 444, 447–, 501 Лао-Цзы 272, 539 Маркс, К. 10, 20, 115
Кислер, Д. В. 506, 509, 518, 529 Лапланш, Ж. 517 Марсель, Г. 473
Китчен, К. 405 Лаукс, С. 426 Мартин, Г. 426
Клее, П. 316 Лафорг, Р. 313, 324, 328 Масиньон, Л. 323
Клейст, К. 476 Ле Бон, Г. 335 Маслоу, А. 23, 144, 531, 532, 551
Клойбер, Х. 320 Леви-Брюль, Л. 318 Маттун, А. 377
Клопфер, Б. 348 Левин, К. 481, 505, 523 Матушек, П. 467, 499
Кляйн, М. 380, 394, 414, 416 Леви-Стросс, К. 345, 378 Мауц, Г. 127
Кляйтманн, Н. 358 Левита, Д. Дж. де 137, 143 Мёдер, А. 158, 164, 173, 179,
Кокс, Д. 416 Легге, Дж. 322 194, 278, 323, 397, 487, 497
Колле, К. 313, 315, 317, 326 Ледер, А. 500 Мелих, Р. 158
Кон, Р. 544 Лейббранд, В. 135, 158 Мендел, А. 142
Кондрау, Г. 443, 446, 449 Лейбниц, Г. В. 277 Мендел, К. Г. 142
Конрад, К. 447, 448 Лёйнер, Г. 397 Менц, Л. 181
Коррелл, У. 142 Ленц, Г. 76 Мереи, Ф. 353
Кох, С. 506 Леонардо да Винчи 336, 337, Мерло-Понти, М. 457, 473, 474
341 Меттманн, Ф. 350
Кохут, Х. 53, 137, 351
Леонгард, К. 476 Метцгер, В. 8, 22, 108, 128, 134,
Крайтлер, С. 353
Леппле, И. 321 145
Кранефельдт, В. М. 314, 324
Лерш, Ф. 318, 328 Мид, Г. Г. 137
Краузе, Б. 144
Леув, В. де 316 Миллер, Ф. 174
Краузе-Абласс, М. 100, 106
Линней, К. 478, 501 Минковски, Э. 438, 454–457,
Краус, А. 448, 473 462
Литтл, М. 415
Крафт-Эбинг, Р. фон 11 Мисиак, М. 447
Лой, Р. 252
Креднер, Л. 7, 8 Митчелл, К. М. 506, 515
Лоос, С. И. 173
Кремериус, И. 316, 327 Михель, Л. 373
Лоренц, К. 32, 318, 472, 501
Крепелин, Э. 188, 465, 466, 476 Михель, Э. 327
Лэйнг, Р. Д. 444, 466
Кречмер, Э. 155, 175, 310, 318–, Мичерлих, А. 32, 258
325, 329, 455 Люксенбургер 99
Лютер, М. 175 Мозак, Г. Г. 142
Кришна, Г. 467
Мозер, У. 469, 484
Кройцер, Ф. 158, 175
Майер, Г. 129 Мольтцер, М. 323
Кубин, А. 173
Майер, Г. В. 432 Мор, Ф(ранцйозеф) 312, 322
Куленкампф, К. 438, 444, 473
Майер, К. А. 187–, 193, 235, Мор, Ф(риц) 3, 4
Кун, Р. 431, 434, 442, 443, 447
239–, 243, 245, 250–, 255, Мосс, М. 172
Кунц, Х. 432, 434, 442, 447 287, 300, 301, 304, 305, 307, Моцарт, В. А. 336, 338
Купер, Д. Г. 444 318, 329, 347, 349, 351, 353,
358, 372, 375, 367, 372–, 376, Муди, Р. 385, 409, 413
Кьеркегор, С. 505
565
Мур, Г. 336, 337, 354 Польстер, М. 543 Роджерс, К. Р. 27, 141, 253, 462,
Мучиелли, Р. 462 Польстер, Э. 543, 545 504–
Мхе, М. 314, 325 Понграц, Л. Й. 314, 321, 326, 514 Роршах, Г. 175
Мэй, Р. 529 Понталис, Ж.-Б. 517 Росс, Дж. 373
Мэйо, Б. 346 Портманн, А. 186, 318, 323, Ротхаус, Э. 325
Мюллер, К. 448, 449 344, 396 Рудин, Й. 263
Мюллер, Ф. фон 311, 320 Прайсверк, А. 211 Руссо, Ж.-Ж. 38
Мюллер-Брауншвейг, А. 314 Прайсверк, С. 157, 211 Рэнджелл, Л. 421
Прайсверк, Х. 153, 157, 173, Рюле, О. 122, 130
182, 215, 216
Негус 82
Прель, К. дю 216 Салливен, Г. С. 139–, 538
Неедлеман, Й. 447
Принс, С. 406 Сандер, К. 509
Николь, М. 405
Пристли, Дж. Б. 173, 375, 417 Сартр, Ж.-П. 131, 437, 448, 457,
Нил, Дж. У. 182
Протагор 232 472, 473
Нил, Э. С. 540
Прюттер, К. 443 Сборовиц, А. 317, 319, 327
Нихус-Юнг, М. 171, 172
Пульвер, М. 323 Сведенборг, Э. 172, 190
Ницше, Ф. 21, 115, 155, 158,
175, 239, 258, 313, 322, 324, Пульвер, С. Э. 136 Секстон, В. С. 447
403 Пфистер, М. 335 Селесник, Ш. Т. 312, 321
Нойер, А. 326 Пфистер, О. 134, 194 Сен-Мартин 172
Нойманн, Э. 179, 229, 283, Пфлюгер, П. М. 288 Симон, А. 6, 8
287, 299, 323, 325, 328, 331– Синклер, А. 173
341, 343, 345, 350, 353–,
371, 389–, 394, 396, 397 Раабе, Ф. 500 Скиннер, Б. Ф. 27, 142
Нойманн, Ю. 341 Раблен, Р. А. 518 Скотт, К. 415, 416
Райн, Дж. Б. 173 Славсон, С. Р. 142, 143
Орглер, Г. 9, 11, 12, 71 Райх, В. 422, 495, 536, 537, 540– Слейтер, Ф. Э. 371
Ориген 175 Раккер, Г. 385, 388 Смит, Э. 157
Осгуд, Э. Г. 346, 384, 398 Ранер, Х. 173, 323 Сократ 179, 527
Оствальд, В. 238, 239 Ранк, О. 141, 194, 267, 422, Сонди, Л. 275, 462, 464–
505, 506, 547 Стендаль 48
Отто, Р. 157, 164, 196
Раншбург, П. 499 Стивенс, Дж. О. 549
Рапапорт, Д.136, 388, 481 Стоквис, Б. 318, 328
Павел, Ф. Г. 506, 507
Раскин, Г. А. 509 Сторр, А. 413
Павлов, И. П. 311, 326
Рассидакис, Н. К. 302 Стрикер, Л. Й. 373
Панет, Л. 323
Раттнер, Й. 113, 119, 140 Стросс, Р. 385
Паннвитц, Р. 173
Рейн, К. 417 Стюарт, Л. 507
Паппенгейм, Б. (см. также
Анна О. в Предметном ука- Рейнхардт, М. 534, 536 Судзуки, Д. Т. 173
зателе) 447 Рёлленбек, Э. 320 Сунь, З. Д. 322
Парацельс, Т. 155, 159, 164, 300 Ремпляйн, Г. 471
Паули, В. 166, 173, 186, 196, 200 Рибо, Т. 500 Тайрих, Г. Р. 335
Пелагий 175 Риверс, В. Г. Р. 197 Татосьян, А. 447
Перлз, Л. 538 Рид, Г. 416, 417 Тауш, А.-М. 27, 527
Перлз, Ф. С. 534– Рид, Г. Э. 171 Тауш, Р. 27, 141, 506, 512, 514–
Перри, Дж. В. 263 Рикёр, П. 473 516, 527, 530
Песталоцци, И. Г. 38 Риклин, Ф. 194, 323 Тейлар, А. 242
Пиаже, Ж. 378, 394 Рикман, Дж. 415 Тейнисен, М. 443
Пикассо, П. 324 Рильке, Р. М. 317, 327 Телленбах, Г. 438
Платон 179, 239, 300, 535 Риманн, Ф. 314, 325 Тертуллиан 175
Плог, У. 522 Рисман, Д. 282, 531 Тиде, Л. 531
Плотин 277 Ритсема, Р. 323, 344 Тиллих, П. 539
Полен, М. 138, 448, 449 Ричль, А. 157 Тойнби, А. Дж. 186, 417
566
Именной указатель
Томе, Г. 325, 449 Форстер, К. 500 Хоерни-Юнг, Л. 182

Томлинсон, Т. М. 507, 519 Фоулкс, С. Г. 416 Холл, Г. С. 175
Торндайк, Э. Л. 143 Франкл, В. Э. 87, 141, 315, 317, Холл, К. С. 372, 398
319, 320, 326 Хооп, Й. Г. ван дер 179
Торп 253
Франс, А. 190 Хоппе, С. 426
Тракль, Г. 336–338
Франц, М.-Л. фон 156, 229, Хорни, К. 139, 140, 422, 535,
Трокслер, И. П. В. 158
233, 353, 358, 369, 370, 373, 536, 538
Троцкий, Л. Д. 65 387, 398
Труа, Ш. Б. 506, 509, 514, 515, Хоув, Г. 416
Фрёбе-Каптейн, О. 323, 332,
518, 529 340, 344, 416 Хофштеттер, П. Р. 140, 384
Трюб, Г. 136 Фрей-Верлин, К. Т. 397 Хоххаймер, В. 384
Трюбсветтер, Э. 8 Фрейд, А(нна) 23, 493 Хоххаймер, М., 473
Фрейд, М(артин) 321 Христиан, П. 473
Уайт, В. 181, 416 Фрей-Рон, Л. 183, 278, 421 Хубер, К. 329
Уайтхорн, Дж. К. 494 Фридлендер, З. 535
Уивер, Р. 368, 369 Фробёзе-Тиле, Ф. 314, 325 Цвейг, А. 18
Уилрайт, Дж. Б. 240, 372– Фробениус, Л. 172, 175 Цвингли, У. 175
Уильямс, С. 350 Фромм, Э. 139, 140, 277, 500, Цезарь, Г. Ю. 30
Уитмонт, Э. К. 364, 367, 371 531, 538 Целле, А. 321
Уланова, А. 356, 373 Фуррер В. Л., 386 Цербин-Рюдин, Э. 465, 500,
Унтан, Г. 47 Фуртмюллер, К. 4, 37 501
Уолкер, Р. 518 Циен, Т. 157, 174, 189
Уолпоул, Х. 173 Хаггард, Р. 172 Циммер, Г. 154, 155, 173, 323
Урбан, Г. Б. 512, 529 Хайдеггер, М. 432, 435–, 442, Цое-Хейер, Ф. 322, 323
443, 445–, 457, 473 Цумштайн-Прайсверк, С. 157,
Услар, Д. фон 442
Хайманн, П. 415 192
Уэкскюль, Й. фон 198
Хаймовиц, Н. Р. 530 Цутт, Й. 438, 473
Уэкскюль, Т. фон 321
Хайсс, Р. 448
Уэлш, М. 406
Хаксли, А. 471 Чемперноу, А. 416
Халл, Р. Ф. К. 413
Фаган, Дж. 549
Хаммурапи 166 Шагал, М. 336, 375
Файхингер, Г. 21, 22, 115
Хантель, Э. 311, 320 Шарко, Ж.-М. 14
Фарадей, А. 555
Хаппель, К. 535 Шварц, Г. Й. 515
Фаренкамп, К. 312, 322
Хардинг, Э. 357, 405 Шварц, О. 326, 329
Фейербах, Л. 310
Харник, Э. Й. 536 Швенингер, Э. 321
Ференци, Ш. 174, 494
Харт, Дж. 506, 507 Швиддер, В. 139
Феттер, А. 327
Хеберлин, П. 7, 500 Шекспир, У. 42
Филип, Г. 416
Хейер, А. 320 Шелер, М. 235, 454, 473
Филипс, Й. Г. 244
Хейер, Г. Р. 228, 310– Шеллинг, Ф. В. фон 158, 438
Фирц, Г. К. 243, 263, 302, 371,
373, 374 Хейер, З. 322, 323 Шепард, М. 534, 536
Фирц, М. 200, 241 Хейер-Гроте, Л. 310, 314, 320, Шеперд, И. Л. 549
323 Шерф, Р. 156
Фиткау, Г. Й. 531
Хендерсон, Дж. Л. 365, 367, Шиласи, В. 435, 440
Фихте, И. Г. 158
369, 384 Шиллер, Ф. 157, 175, 238, 239,
Флаут, А. 350, 364, 372, 385
Хёнигсвальд, Р. 471 478, 500, 501
Флорнуа, Т. 157, 174
Херцог, Э. 353 Ширрен, Ю. Г. 314, 324
Фодрейн, Ж. 444
Хефнер, Х. 443, 444, 449 Шиффман, М. 549
Фома Аквинский 377
Хефферлайн, Р. 538, 539 Шлегель, Л. 266
Форд, Д. Г. 512, 529
Хиллман, Дж. 373 Шляйермахер, Ф. 157, 158
Фордхэм, М. 255, 281, 343, 345,
Хичманн, Э. 535 Шмальц, Г. 304, 352
363, 369, 381, 383–, 387, 414,
415 Хоерни, Л. 182 Шмид 335
567
Шмид, К. 173, 186 Штраусс, А. 137 Юбер 172

Шмид, М.-Ж. 172 Штрех, Г. 332 Юнг, А(гата) 153, 224, 225
Шмид-Гуизан, Г. 172 Штрольц, В. 499 Юнг, А(нна) 153, 224, 225
Шмитц, Х. 447 Шубарт, А. 318 Юнг, Г. 153, 172
Шнайдер, Г. 443 Шуберт, Г. Х. фон 158 Юнг, И. П. А. 153,212
Шнайдер, К. 467 Шульте, В. 316, 327 Юнг, К. Г. (старший) 157, 211
Шолем, Г. 323, 324 Шульц, Й. Г. 87, 310, 315, 316, Юнг, К. Г. 7, 14, 17, 134, 136,
Шолль, Г. 329 318–, 328 153–, 173–, 171–, 184–, 211,
Шульц-Хенке, Х. 7, 16, 31, 32, 212, 265–, 277–, 290, 298–,
Шолль, С. 319, 329 310–, 322–, 328, 331, 335,
138, 139, 314, 325, 492
Шопенгауэр, А. 158, 175, 232, 339, 343–, 397, 398, 403–,
313 419–, 432–, 488,489, 494,
Шотте, Й. 478 497, 498
Эванс-Вентц, М. И. 173
Шпайерер, Г. 524 Юнг, М. 154, 171, 172, 224, 225
Эдвардс, Э. 416
Шпеер, Э. 134, 135, 311, 316, Юнг, С. 211
Эдингер, Э. Ф. 366, 394
318 Юнг, Ф. 154, 224, 225
Эй, А. 448, 457
Шпербер, М. 9, 10, 12, 13, 16, 17, Юнг, Э(мма) 153, 156, 178,
20, 38, 73,122, 123, 129, 130 Эйнштейн, А. 201 183, 220, 221, 224, 225, 323,
Шпигельберг, Г. 434, 447, 474 Эккерманн 258 357, 398
Шпиль, О. 20, 142, 143 Эксберг Г. 325 Юнгер, Э. 317, 327, 328
Шпиттелер, К. 172, 163 Элиаде, М. 173, 317, 327 Юнг-Прайсверк, Э. 153, 157,
Элиот, Т. С. 318 212
Шпиц, Р. А. 318, 351, 394, 498
Элленбергер, Г. Ф. 7, 9, 19, 20, Юст, Г. 471
Шрёдингер, Э. 345
42, 45, 140, 141, 158, 188,
Шренк, М. 434 189, 191, 205, 233, 242, 243,
Штегер, М. 320 324, 398 Якоби, Г. 11, 20
Штейн, Л. 346, 413 Эллманн, Р. 324 Якоби, И. 228, 277, 281–, 285,
Штейнер, Р. 277 Эммерих, К. 303 286, 288, 307, 310, 315, 319,
345, 348, 357, 372, 373, 364,
Штейнталь, Г. 175 Эмпедокл 377 369, 389, 488,489
Штекель, В. 17, 66, 434 Энджел, Г. 420 Якоби, М. 387, 416
Штерн, В. 21, 175, 318 Эпштейн, Р. Т. 11, 65, 74 Якобсон, Г. 353
Штирлин, Г. 333, 449, 450, 473 Эриксон, Э. Х. 137, 139, 287, Якобсон, Э. 351
Штольце, Г. 315, 316, 318, 327 502
Янов, А. 253, 502
Шторх, А. 432, 442 Эрнст, А. 38
Ясперс, К. 184, 241, 318, 329,
Штрассер, С. 436 Эртель, С. 346, 384 441, 467, 472, 476, 499
Штраус, Р. 415 Эснар, А. 473 Яффе, А. 156, 228, 287, 314,
Штраус, Э. 438, 440, 448 Эшенбах, У. 347 320, 323–, 358
568
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абстиненция 538 — философская 140 Базальная тревога 139

Австрийский культурный — психиатрическая 448 Базисная установка, терапев-
союз 319 Антропософия 277 тическая 508, 513, 527, 528
Автоматизм 191 Апатия 99 Базисное нарушение 455, 456
Автономия 531 Аппарат восприятия 198 Базисный перенос 384
Авторитет 73 Апперцепция 241, 345 Балинтовская группа 318
Авторитет отца 74, 75 — тенденциозная 21, 137 «Баухаус» 535, 538
«Ага»-переживание 552 Аппетитивное поведение 197 Бегство в болезнь 85
Агрессия 31, 32, 540 Архаичный мотив 295 Безусловное принятие 511–,
— первичная 542 522, 523, 527
Архетип 156, 158, 162 , 166, 196,
Адаптивная способность 520 202, 203, 255, 256, 285, 288, Безучастность (см. также
334, 352, 353, 373, 392,394 Апатия) 95
Адреналин 301
— андрогинии 357 Белая роза 329
Аллель, множественная 473,
474 — Великого отца (см. также Берлинский психоаналити-
Архетип отца) 356, 358 ческий институт 314, 321,
Алхимия 155, 158, 164 , 200, 325
286, 294, 303, 417 — Великой матери (см. также
Мать, великая) 332,357 Бессердечность 80, 81
— китайская 312
— духа 164 Бессознательное 109, 154, 156,
Амазонка 355 157, 159, 161, 163, 187, 192,
— души 164
Амальгамирование 138 195, 204 , 205, 282, 283, 285,
— земли 337 286, 288, 292, 295, 303, 304,
Американская психиатри-
ческая ассоциация 422 — матери 199, 336–, 354 350, 373, 366, 436, 437, 474,
— отца 334, 358, 390 484, 485, 516, 535, 536, 540–
Американская психоаналити-
ческая ассоциация 321, 419 Архетипическая противопо- — вытесненное 540
Американское общество ис- ложность 293 — коллективное 154, 158, 163,
следований в психосома- Архетипический мотив 293, 185, 195, 196, 198, 199, 250,
тической медицине 321 295 255, 256, 272, 355, 373, 375,
382, 422
Амплификация 158, 175, 250, Архетипическое представ-
251, 374, 398 ление 288 — личное 154, 163
Анализ Архив «Эраноса»331, 332 — семейное 491, 492
— активный 494 Асоциальность 101 Бессознательное путешест-
вие, 158
— бесконечный 494 Ассимиляция 540
Биографика 440
— встречи 471 — Тени 339, 340
Биография (см. также Исто-
— значения 398 Ассоциативный метод, актив- рия жизни) 440, 441
— феномено-структурный ный 495
Бихевиоризм 142, 144, 378,
455 , 462 — классический 495 530, 539
Андрогиния 166 Ассоциативный опыт 188 , 192 Бог 166, 180, 181, 274, 326
Анима (см. также Образ Ассоциативный эксперимент Богема 267, 268, 271, 535
души) 154, 163, 164, 272, 174, 188, 189, 192, 193, 347,
273, 284, 285, 333, 334, 337, 351, 397 Болезнь (см. также Заболева-
354, 357 ние) 307, 308, 466, 478
Ассоциация 188
Анимус 154, 163, 164, 273, — сердца, коронарная 304
— свободная 246
356, 357 Бостонский психоаналити-
Астма бронхиальная 301 ческий институт 321
Анна O. (см. также Паппен-
гейм, Б., в именном указа- Атмосфера пренебрежения 78– Британская ассоциация пси-
теле) 431, 447 — симпатии, 95 хотерапии 416
Антипсихиатрия 444 — чрезмерного требования Британский медицинский
к достижениям (см. также конгресс 404
Антисемитизм 421
Давление результата) 84, 85
Антропология 431 Британское психологическое
Аутизм 81, 455, 456, 471 общество 405, 415, 416
— метафизическая 328
Аутогенная тренировка 312, Буддизм 181, 182
— феноменологическая 462 319
569
Бургхёльцли 153, 159, 161, Восамление (см. также Инди- Герой 175, 302, 303
172, 188, 193, 262, 397, 432 видуация; Самореализация) Гетера 355, 356
Бытие 326, 437–, 448, 457 205, 274, 281, 282, 284–
Гетерономная наука 441
— аутентичное 541 Воспитание (см. также Педа-
гогика) 48, 51, 72–, 76, 120, Гештальт 539–
— бессознательное 540 129, 143 Гештальт-психология 22, 328,
— в мире 435, 442, 457, 474, 493 — авторитарное 143 448, 516, 539
— детское 392, 394 — антиавторитарное 73, 113, Гештальт-теория 27
— ложное 416 120 Гештальт-терапия 534, 556
— материнское 394 — детей с задержкой физи- Гильдия пасторской психо-
ческого развития 144 логии 405, 416
— объективное 200
— профилактическое 47 Гипертрофия влечения 501
— ответственное 131, 132, 154,
158, 163–, 205, 233, 274, 281, — умственно отсталых детей Гипноз 312, 328
284, 285, 288, 323, 334, 416, 144 Глубинная психология жен-
519, 531, 543 Воспоминание, повторение щины 332, 333
— правильное 416 и переработка 444 Глухота 46
Восприятие 291, 471, 511, 516, Гнозис 158, 172
517, 520, 521, 525, 539 Голод 537
В духе времени о войне
и смерти 14 — субъективное 539– Гомеостаз (см. также Равно-
Ведущая линия 36, 55, 56, Враждебность 32 весие) 440–
121, 122 Врач как воспитатель 44 Гомосексуализм 16, 37, 44, 108–
— финальная 118, 119, 131 Время, прожитое (см. также Госпиталь Ротшильда 326
Ведущая цель 55, 56 Экзистенциальный анализ) Господство, матриархальное
455, 456 334
Ведущий образ 55, 56, 94
Встреча 445, 446, 459, 462 Господство, патриархальное
Венское психоаналитическое 334
объединение 4, 16 Второй международный психо-
аналитический конгресс 17 Греза 174
Вера 176, 181
Вчувствование (см. также Группа 525, 526
Вербализация 512, 517, 557 Эмпатия) 455 — без ведущего 523
Вероятность 348 Выбор — самопознания 528
Вечера по средам (Общество — невроза 469
по средам) 14–, 30 — тренинга (T-группа) 523
— партнера 468, 469 — Хорни (см. Общество со-
Взаимодействие 11, 42
— профессии 469, 483, 484 действию психоанализа)
Взрослая терапия 105
— симптома 469 Групповая динамика 142, 143,
Влечение 471–, 475, 489, 490 524
— эготропный 470
— к контактам 477 Групповая работа 522–
Выражение
— к смерти 31, 126, 540, 542 Групповая терапия 119, 142,
— идео-аффективное 456
— Я 477, 484 143, 366, 370, 371, 422
— невербальное 536 Групповой психоанализ 371,
Внешний мир 283, 284, 541,
545, 546 372
Галлюцинация 173, 174, 194 Гуманизм 327, 498
Внушение 312
Гальванометр 192, 193
Возмещение 111
Гексаграмма 322
Возникновение комплекса Давление результата 84
192, 194, 195 Ген влечений 474
Генетика 464, 473, 474, 476 Двигательная терапия 319,
Возникновение невроза 28–, 320, 324
54, 86 Гениальность 29
Движение Свободной немец-
Возрождение 285 Генотест 481 кой молодежи 314
Воля 197, 234, 293 Генотип 474 Действительность 435, 436, 531
— к видимости 22 Генотропизм 468 Демон 190
— к власти 22, 49, 50 Генотропия 483 Депрессия 272, 296, 350, 351, 480
Воображение Герменевтика 438 Деструктивность 126
— активное 154, 158, 199, 205, — экзистенциально-анали- Детектор лжи 193
235, 273, 366, 368–, 383, 384 тическая 442
Детерминация 136, 278, 449,
— пассивное 369 — истории жизни 440– 510
570
Предметный указатель
Детская терапия 105, 118, 366, Единство — личности, терапевтиче-

388–, 408, 411, 412 — души и тела 11, 149 ское 512–
Детский анализ 411, 412 — окружения 106
— человеческой личности
Детское воспитание (см. так- 457 Изменчивость психики 332
же Воспитание) 26, 27 Изменчивый характер 332,
Детское воспоминание 106, 353–
107, 116–, 124, 25 Женщина-медиум 355–
Изнеживание 29, 34, 117, 130,
Детское воспоминание Лео- Жизненная позиция, ирра-
циональная 266, 267 148
нардо да Винчи 336, 341 Изоляция (см. также Одино-
Детское окружение, изнежи- Жизненная установка 149
чество) 99
вающее 148 Жизненный кризис 284 Изучение символов 352–
Дефлексия 545 Жизненный рубеж (см. также Изучение сказок 358
Диагноз 529 Середина жизни) 257, 269,
270, 283, 304 Имаго 248, 352–
— психиатрический 478 Иммунизация 308
Жизненный стиль 55–, 77–,
Диагностика 347– 94, 118, 119, 122, 124, 125, Импульс 542
— влечений, эксперименталь- 128, 130, 131, 149 — вторичный 542
ная 482
— первичный 542
— комплексов 347 Заболевание, психосомати- Индейцы пуэбло 155
— типов 347, 349 ческое 311
Индивид и общество 48
— характера 373 Забота о душе 528 Индивидуальная психология
— эмпатическая 455, 456 Зависимость 106 6–18, 19–, 94–, 116, 118–,
Диалект органа 33, 147, 148 Зависимый перенос 383 122, 133–146, 147–150, 312,
326, 498
Диалектика 252, 385 Заднее Я 489, 490, 491
Индивидуальная психотерапия,
— влечений 488, 489, 489, 490 Заикание 81, 121, 122, 473, 474 аналитическая 371, 372, 388
— влечений Я 489, 490 Запущенность 100 Индивидуальность 57, 280,
— «мажор-минор» 489, 490 Застывшая роль 93 545, 546
— потребностей 489, 490 Защита 23, 517 — детская 411
— Я 489, 490, 491 Защитная позиция 511, 516, Индивидуация 154, 163, 205,
Диалог 550, 572– 517, 520, 521 258–, 277–289, 344, 355, 365,
Защитное существование 366, 371, 374, 379, 498, 520
Дискуссионный кружок Фрей-
да (см. Вечера по средам; Об- 493, 494 Индикация 493, 495, 572
щество по средам) Защитный механизм 484, 488, Инициальное сновидение 250,
Дифференциал впечатления 489, 493, 494 372, 375
384, 398 Защитный эрготропизм 469 Инициатива 111, 112
Добродетель 270 Знание людей 42, 43 Инстинкт 196, 203, 392, 472
— гражданская 266, 267 Зоопсихология 378 Инстинктивное действие 474
Доверие к себе 44, 95, 97, 136 Зрительный контакт 380, 381 Институт Альфреда Адлера 3
Догмат Троицы (см. также Институт Зонди 468, 499
Троица, мужская) 165 Институт К. Г. Юнга 156, 319,
Дрессура 50 Ивенес (см. также Личность, 396, 397
сомнамбулическая) 174, 192
Дух 201–, 465 Институт психологических
Игра 395, 396 исследований и психотера-
— субъективный 499
— детская 395 пии (см. Немецкий инсти-
Душа 294 тут психологических иссле-
Игровая терапия 395
— индивидуальная 158 дований и психотерапии)
Игрушка 78, 113
— мировая 158 Институт Уильяма Алансона
Идеал себя 509 Уайта 538
— религиозная функция 273
Идентификация с объектом Интеграция 272, 275, 486, 487,
Душевная болезнь, идиопа- 551, 552
тическая 474 531
Идентичность 137, 268–, 531 Интеллект, эгоцентрический
Дыхание 313
— первичная 137, 270, 411 94
Дыхательная терапия 313,
320, 328 Избегание 544, 545, 552 — частный 21
Изменение 165, 295, 296, 366, Интенциональность 32, 471,
Еврейство 324 368, 369, 519, 520 472, 474
571
Интеракция 530 Каббала 331 симультанное 491

— терапевтическая 508– Катарсис (см. Психокатарти- Контрперенос 254, 350–, 379–,
Интервенция, критическая 515 ческий метод) 256, 312 386, 409, 410
Интерпретация 123, 148, 366 Кататония 480 — конструктивный 385
— символа 372 Каузальность 54–, 244, 294 — синтонный 385, 387
Квазипотребность 481 Контрпроекция 382
— смысла симптомов 148
Кватерность 286 Конфликт 189, 295, 552
— сновидения 164, 244–, 375,
364–, 383, 397 Клапанный эрготропизм 469 Конфликтная группа 528
— индивидуально-психоло- Клептомания 479 Конформизм 269
гическая 123– Клиника им. Модсли 406 Концентрированная терапия
— индивидуальная 372 Клиника К. Г. Юнга 406 538
— сопротивления 366 Клиника психической гиги- Кормление грудью 58
Интерсубъективность 474 ены им. Альфреда Адлера 3 Королевская медико-психо-
Клуб аналитической психо- логическая ассоциация
Интроверсия 175, 163, 238–, (Королевский колледж пси-
302, 349, 397, 398 логии 403, 405
хиатрии) 415
Интровертированный тип 14 Ключевой раздражитель 197,
198 Королевское медицинское
Интроекция 268, 477, 480, 486, общество 155, 405
487, 489, 490, 542, 545– Коллективное определение
человека 281 Кочевничество 267
Интуиция 157, 163, 198, 241, Кратковременная терапия
242, 349, 375, 391 Коллективный долг 326
(см. также Фокальная тера-
— феноменологическая 456 Колумбийский университет 5 пия) 347
Коммуникационная терапия Креативность 345, 370, 531
Инфаркт сердца 305
142
Инфляция 477, 480, 486, 487, Крещение 285, 288
Коммуникация 252, 253, 520,
489, 490, 498 Кризис 205, 206
521, 530, 550, 572–
Информация 500 Компенсация 12, 23, 28–, 47, — идентичности 270, 356
Инь 322 136, 246, 498 Криминалистика 193
Искажение 516, 520 — бессознательного 363 Криптомнезия 157
Искренность 513, 522, 526, 538 — в психической сфере 46–, 147 Кружок Штефана Георга 310
Искусство 316, 317, 324, 417 — проспективная 246 Культ Митры 307
Исполнение желания 174 — редуктивная 246 Культура 234, 332, 335
Исследование 142, 197, 358 Комплекс 174, 189–, 197, 233, Кушетка 43, 380, 381, 446, 536
— поведения 142, 197 249, 250, 300–, 348, 351, 397
— сна 372 — автономный 301 Легенда об Иуде 190
— сновидений 358– — бессознательный 190, 191 Лекции по введению в пси-
— сознательный 190, 191 хоанализ 316
— экзистенциально-анали-
тическое 442 — эмоционально окрашен- Лечебная педагогика 143, 144
ный 189 Лечение 256
Истерия 174, 238, 243, 300, 479
— эротический 174 Либидинозное требование 163
Истероэпилепсия 500
—фиксированный 174 Либидо 31, 175, 176, 241, 290,
Истина 180, 181, 287, 474
Комплементарность 363 292, 294, 295, 297
— символическая 307
Комплементарный метод 481 Литература 417
— субъективная 505, 513
Конверсия 479 Личность, сомнамбулическая
— эмпирическая 307 (см. также Ивенес) 192
Конгруэнтность 513, 516, 520–,
Историография 417 526 Лишение мужества 52, 54, 119
Историчность 440, 441 Конечный и бесконечный Логика, рациональная 279
История жизни (см. также анализ 464, 488, 489 Логос 272, 303, 306, 436
Биография) 440–, 572 Конституциональная типо- Логотерапия (см. также Эк-
История науки 179 логия 320 зистенциальный анализ)
История психоаналитическо- Конституциональный ана- 141, 326
го движения 177 лиз 435, 443 Лондонское психоаналити-
Исхудание (см. Anorexia ner- Контакт 540–, 547– ческое общество 325
vosa) Контрастное воздействие, Любимая сказка 348, 349
572
Любовное желание 103 Международный журнал инди- — переноса 492

Любовь 72, 103, 104, 443 видуальной психологии 69 — травматический 464, 496,
Метапсихология 138 499
Мазохизм 139, 140, 477 Метафизика, биологическая — экзистенциальный 472
Майевтика 446, 527 454 Недержание мочи (см. также
Маленький Ганс 115 Метод Энурез) 119
Мана 291 — интерпретации, синдро- Недооценка женского пола 34
матический 483 Недуг 295
Мандала 154, 165, 205, 286,
323, 377, 398 — «мажор-минор» 483 Нежность 32
Мания 479 Мигрень 473, 474 Незаконченные дела 544, 548
Мастурбация (см. также Она- Мистика 332 Неконгруэнтность 511, 516,
низм) 44, 108, 109 Мистика чисел 322 520
Материал (см. также Мате- Миф 158, 172, 175, 194, 288 Немецкая академия естест-
рия) 202, 203 — о Солнце 304 воиспытателей 155
Материализм, механисти- Мифология 154, 175, 194, 196, Немецкий институт психоло-
ческий 465 295 гических исследований
Материнское отношение, на- и психотерапии (см. Бер-
Мотивация 526, 541–
рушенное 338 линский психоаналитиче-
Мудрость, восточная 313, 322 ский институт) 7, 314, 325
Материя 202, 203, 306
Мудрый старец 158, 164 Немецкое исследовательское
Матка 299, 300, 545 общество 531
Мужественность 474
Матриархальный принцип 390 Мужской протест 34, 35, 118, Немецкое медицинское об-
Мать 355, 356 121, 122, 135, 138 щество психотерапии 155
Мать, Великая (см. также Архе- Мышление 163, 241, 242, 375 Немецкое общество индиви-
тип матери; Magna Mater) — американское 424 дуальной психологии 9, 145
333, 334, 337, 354, 356 Неопсихоанализ 7, 31, 138–,
— аутистическое 514
Медиум 192 506, 538
— западноевропейское 21
Медицина147–150, 298–309, Неполноценность органа 11,
312, 321, 327, 465 Мюнхенский рабочий кру- 12, 23, 28–, 34, 44–, 48–, 144,
жок индивидуальной пси- 147
— психосоматическая 147– хологии 6
150, 298–309, 312, 321, 327 Непослушание 76
— романтическая 465 Неправильное развитие 105
Навязанная судьба 469–
Медицинская философия 299 Нервная система, вегетатив-
Наказание 72 ная 148
Медицинская школа при Ка-
лифорнийском универси- Нарушение 188– Нимфомания 479
тете 419 — контакта 99, 546 Новый цикл лекций по вве-
Медицинский колледж в — психореактивное 510, 511 дению в психоанализ 316
Лонг-Айленде 5 — Я 496 Нозологическая единица 478
Медицинское общество ана- Нарциссизм 136, 137, 351 Номинализм 299
литической психологии 405
Наследственные задатки 500 Нонконформизм 269
Международная ассоциация
аналитической психоло- Наследственный невроз 492 Нормальность 480
гии 419, 414 Натурфилософия, античная Нуминозность 164
Международная ассоциация 302, 303 Нью-Йоркский клуб анали-
индивидуальной психоло- Нахождение смысла 326 тический психологии 344
гии 3 Нахождение центра (см. так-
Международное медицинское же Целостность) 272
общество психотерапии Обесценивание 124, 137
Национал-социализм (см. так-
174, 404, 405 же Фашизм) 7, 8, 174, 183, Ободрение (см. также Уве-
Международное общество 313, 326, 329, 421, 464 ренность в себе) 52–, 76,
аналитической психологии Небытие 200 94–, 119, 120, 129, 149
372, 373 Обособление органа 300
Невроз 52, 121, 131, 148–, 271,
Международное общество 272, 319, 348, 479, 543– Образ 235, 244, 345, 347
психотерапии 155 — навязчивых состояний 116– — Анимы, внутренний 338
Международное психоана- — органа 321
литическое объединение — архетипический 163, 293,
154, 434 — функциональный 149 352, 373, 382, 388, 395
573
— Бога, амбивалентный 166 Онтогенез 334 — экстравертированный 377

— внутренний 199 Опасность суицида (см. так- Ощущение 163, 241, 242, 375,
— души 284 же Самоубийство) 106 376, 391
— мира 174, 175 Опыт 180, 436, 531, 532
— универсальный архети- — дорефлексивный 471, 472 Панцирь характерологичес-
пический 164 Опьянение 479 кий защитный 546
—человека 441 Оральность 542 Пара противоположностей
485
Образование гештальта 540, Оргазм 306
541 Парадокс 186
Ориентация 234
Образование понятий 185 Парапсихология 175, 203, 378
Основное психоаналитиче-
Обращенность 78–, 513, 522 ское правило 253 Пароксизмальное влечение
474, 476, 489, 490
Обретение себя 277, 278 Осознание 516, 543
Партиципация 486, 487, 498
Обсессия 272 Осознанность (см. также При-
сутствие) 543 — Я 369
Обучение 120, 525, 526
Ось «Я-Самость» 389 Партнерская терапия 521, 522
— аналитиков 383, 409, 420, 421
Отвержение (см. также От- Партнерские отношения 521,
— терапевтов 527, 528 522
рицание) 516
Общая медицина 149 Пассивность 112
Ответственность (см. также
Общество 73, 129 Автономия) 141, 142, 326, Патогенез 302–
— и индивид 48 513, 518, 536, 540–, 549– Патология
— невротизированное 129 Отделение 94, 106, 270, 287, — влечений 474, 500
— патриархальное 35 477, 518
— психосоматическая 322
Общество Альфреда Адлера 8 — матери (см. также Сепа-
рация) 105 Патриархат 389–
Общество аналитической Педагогика (см. также Вос-
психологии 404, 406 Отец 358
питание) 130, 143, 144, 525
Общество аналитической Отказ 85
— терапевтическая 99
психологии 404, 406, 408, Отклонение 291
Педагогическая консульта-
410– Отношения ция 6
Общество индивидуальной — между врачом и пациентом Первенец 88–
психологии 4 165, 351, 365, 375, 379 , 444
Первичное «Мы» 137
Общество свободного пси- — между двумя людьми 252
хоанализа 4, 326 Первичное доверие 137
— между отцом и сыном 358 Первичное недоверие 137
Объединение индивидуаль-
ной психологии 17 — между терапевтом и кли- Первичный образ (см. также
ентом (см. также Отноше- Архетип) 198, 199
Объединение противопо- ния между врачом и паци-
ложностей 165, 202, 272 ентом) 506 Первоначальный выбор 472
Объединение свободного — между Я и Ты 515 Переднее Я 489, 490, 491
психоанализа 17 Переживание 286, 328, 515–,
— межчеловеческие (см. так-
Объединенное медицинское же первичные формы люб- 524, 532
общество психотерапии ви, базисное нарушение) — непосредственное 505, 726
310, 312, 319, 329 520–, 524, 538 — осознанное 517
Объект, удовлетворяющий — фигуры и фона 540
потребность 542, 543 Перенос 165, 254, 255, 350–,
— эмоциональные 519 369, 379–, 384, 386, 409, 445,
Объективность 206, 508
Отрицание 477, 480, 486, 487, 505, 517, 518, 538
Объективный перенос 383
489, 490, 491, 516, 520 — антитетический 386
Объектная ступень 164, 284,
Отставание развития 99 — архетипический 385, 386
285, 397
Отчим 100 — зависимости 383
Одержимость 190
Отчуждение 546 — негативный 382
Одиночество 56, 546
Оценка 299, 300, 510, 511, 520, — позитивный 382
Оккультизм 172
530 — проективный 386
Оксфордское общество пси-
хологии и религии 416 — организмическая 510, 511 Переходный объект 395
Онанизм (см. также Мастру- Ошибочное действие 187 Персона 137, 163, 237, 258,
рбация) 16, 109 Ощущающий тип (см. также 272, 283, 284, 339, 350, 416
Оно 322, 479, 480 Функция ощущения) 374 — мужчины 356
574
Пневмограф 192, 193 Представление о себе 509, Профиль полярностей 384

Побуждение 510 511–, 516–, 525, 532 Процесс
Поведение 520 Премия Гёте 312 — изменения 165
— конвенциональное 524 Преодоление проблемы 519 — индивидуации 164, 165, 247,
Поведенческая роль 77– Привязанность 248, 273, 275, 280–, 285, 287,
— к матери 110, 337 288, 366
Поведенческая терапия 30,
120, 142, 143 — к отцу 110, 111 — аналитический 376
Пограничный случай 263, 484 Признание 53, 97, 99 — оценки 531
Подкрепление, избиратель- Принуждение 479 — организмический 530
ное 513 Принцип — переживания, личный 204,
Подход, финалистический 149 205
— операционизма (см. так-
Познание 198 же Проблема противопо- — созревания 282
Познание Я, свободное 390 ложностей) 265– — терапевтический 518–
Пол, женский 34 — противоположности 272 — цивилизации 540
Поле — удовольствия 479 Псевдослабоумие 100
— переживания 519 — эквивалентности 292 Психагогика 312
— феноменальное 511, 516 Принятие решений 486 Психиатрия 405, 433, 435, 444,
Принятие, безусловное 511 , 465
— Я 484
522, 523, 527 — американская 419–, 424, 425
Половая идентичность 34
Природа влечения, двойст- — феноменологически-ан-
Половая роль 117, 118, 121 венная 397 тропологическая 454 463
Половина жизни, первая 236, Приспособление 236, 269, 480 Психика 149, 201, 202, 306
268, 275, 281, 284, 345
Присутствие 440, 537, 538, — взрослая 283
— вторая (см. также Жизнен- 540–, 544, 548, 550
ный рубеж) 257, 260, 270, — мужская 389
272, 275, 276, 281, 284, 345 Притязание предков 494 Психоанализ, экзистенци-
Полярность 201, 265–, 545 Приучение к опрятности 50 альный 472
— психическая 273– Проблема — феноменологический 474
Помощник (facilitator) 523– — души и тела 352 Психоаналитическая ситу-
— противоположностей (см. ация 253–, 256, 334
Понимание 514, 522
также Полярность) 265–, Психоаналитическая теория
— эмпатическое (см. также 270, 273, 275, 279, 376 431–, 435, 540
Эмпатия) 522, 572
— Тени 235, 236, 273 Психоаналитическая техника
Понятие влечения, судьбо- 572–
аналитическое 471, 472, Прогноз 493, 572
500 Прогрессия 163, 295 Психодиагностика 348
Понятие теории 435, 436 Проекция 236, 248, 254, 268, Психодинамика полярностей
283, 284, 477, 480, 486, 487, 270–, 274, 275
Попутчик 56
489, 490, 498, 516, 525, 538, Психодинамика, бессозна-
Попытка компенсации 49 545– тельная 23
Порок 270 Пропорциональный метод 483 Психоз 442–, 448, 480, 483
Послушание 75 Проработка 367, 368 Психоистория 333
Потеря Пространство (см. также Эк- Психологические типы (см.
— души 282 зистенциальный анализ) также Типология) 237–
— любви 135 439, 442 Психология
— реальности 352, 479, 480 Протест, активный 126 — аналитическая (комплек-
Потомок 92, 93, 97 Противник, внутренний 268, сная) 154, 173, 184–, 278,
270– 279, 312, 313, 317, 331, 333,
Потребность 475, 489, 490, 343–402, 403–419, 419–,
520, 540 , 555 Противоположный пол (см.
также Анима, Анимус) 353, 498
— в нежности 32, 110, 117, 139 354 — влечений 49
— вторичная 543 Противоположный тип — гуманистическая 144, 505,
— первичная 540, 543 (см. также Тип установ- 506, 531
Похвала 53, 54 ки) 240, 241 — детская 333
Предохранение 23, 114, 124, Профилактика неврозов 73, — женская 353–, 357
480 87, 143
— инстинктов 378
575
— клиническая 195, 464– Разговорная психотерапия Самооценка 511, 512

— контакта 135, 320 27, 141 Самопознание 94, 278, 287,
— неврозов 270–, 273– Разнородность психики 185 524
— объективная 313 Разум, социальный 94, 113 Самопредъявление 515, 529
— понимающая 22 Расширение лексики 97 Самопрерывание 543
— развития 314, 442 Расщепление 339–340, 488, Самореализация (см. также
489 Индивидуация) 156, 258,
— сознания 206 280, 283, 507, 522, 531
— личности 191, 275, 302
— экспериментальная 529 Саморегуляция
— Я 488,489– 493
— экспрессивная 147 — организмическая 540–, 546–
Расщепление Я в процессе
— Я 136, 441 защиты, 488,489 — психическая 296
Психология и патология так Рационализация 455, 456 Самосохранение 537, 541
называемых оккультных яв-
Рационализм 378 Самостоятельность 98
лений 217
Реактивное образование 138 Самоубийство 125–
Психопатия 479
Реальное отношение 518 Свадьба смерти 306
Психопатология обыденной
жизни 187 Реальность 479, 480, 510, 511, Сверхкомпенсация 29, 45, 138,
538 139, 147
Психосоматика 12, 147, 149,
192, 243, 311, 321, 322, 328, — внешняя 351 Сверх-Я 479, 480, 489, 490
329, 351, 352 — внутренняя 351 Свобода 103, 131, 132, 277,
Психотерапевтическая ситу- 467, 510, 513, 531
Ребенок
ация 494 — абсолютная 131
— второй 89, 90
Психотерапевтические не- — выбора 492
дели в Линдау 318, 320, 324, — единственный 88, 89
Связь, социальная 277
327, 328 — младший 91–
Священное писание 294
Психотерапия — старший 89
Сдержанность 32
— антропологическая 275 — трудновоспитуемый 95,
118– Сексуальность 16, 477, 538
— в тюрьмах 100–
Регрессия 163, 295, 296, 380, Семантический дифферен-
— центрированная на клиен- циал 384, 398
те (см. также Разговорная 397, 409
терапия) 27 Редукционизм 436 Семейная атмосфера (см. так-
же Семейный климат) 78–
Психошоковая терапия 495, Религиозный бред 480
496 — бессердечности 80, 81
Религия 157, 164, 173, 175,
Пубертатное исхудание (см. 176, 286, 480 — изнеживания 83, 84, 148
также Anorexia nervosa) 352 Ресоциализация 100– — переменчивости настро-
Путешествие по ночному морю ения 85, 86
Ретрофлексия 545–
172 — тревожная 82, 83
— здоровая 546
Пьянство 479 — чрезмерного требования
Рецидив 103 к успехам 87, 88
Рисование 158 Семейная констелляция 87,
Работа печали 551, 554
Ритуал 172, 164, 293, 294 88, 122
Работа сновидения 124, 372,
— вступления 293 Семейная терапия 366, 370,
375, 491, 552, 553, 555
372, 443
Рабочий кружок казуистики — инициации 285, 390, 395
Семейное окружение, невро-
и терапии 314 Родители, авторитарные 50 тизирующее 78–
Рабочий союз (см. также Союз, Ролевое ожидание 522 Семейный климат 78–
терапевтический) 446 Рост 541 Семинар по психоаналити-
Равновесие (см. также Гоме- ческой терапии 5
остаз) 535, 541
Садизм 139, 140, 477 Середина жизни (см. также
Радикал (см. также Судьбо- Жизненный рубеж) 281
анализ) 467, 472 Сальпетриер 153
Серия сновидений 364, 366
Развенчание 89, 91, 119, 135 Самоактуализация 510
Сестра, образ 337
Развитие Самоанализ 326, 445
Сеттинг 446
— речи 97, 99 Самодистанцирование 326
Символ 158, 175, 203, 251, 285,
— чувства 99 Самоисцеление 305 294, 295, 307, 334, 338, 345,
— Я 390, 392, 497 Самоотдача 267, 521 353, 373
576
— истинный 251 Сон 244 — фаллически-хтоническая

— сновидения 374 Сопротивление 366–, 376, 390
Символизация 351, 516 445, 446, 495, 505, 525, 536, —солнечно-рациональная
544 390
Символика
— креативное 546 Сублимация (см. также Энер-
— алхимическая 286 гия, нейтрализованная)
Состояние транса 173
— Волшебной флейты 338 480, 486, 498, 542
Сохранение вида 537
Символообразование 163, 395 Субцепция 517
Социализация 480, 486, 540
Символы и метаморфозы ли- Субъективность 474, 508, 515
бидо 217 Социализм, гуманный 19, 20
Субъектная ступень 164, 248,
Симптом, невротический 479 Социалистическая рабочая 249, 348; 397
молодежь 326
Синтез 486 Судьба (идея кармы) 281
Социальная конкретизация
Синтез противоположностей Судьба Я 489, 490
психологических полю-
(см. также Объединение Судьбоанализ 464–503
сов 267–
противоположностей) 166
Социальная медицина 25, Супружеская терапия 372
Синхроничность 166, 203,
26, 42–, 113 Сущность человека 438
372
Социальная наука 137
Система влечений, судьбо-
аналитическая 477 Социальная психиатрия 444 Так говорил Заратустра 324
Система морали 267, 292, 540 Социальная психология 122, Тао 164
Сказки 165, 288, 329 130, 132, 135, 136 Таоизм 182, 539
Слепота 46 Социальная работа 528 Телесное Я 351
Слияние 545– Социальная теория 33 Телесность 474
— творческое 546 Социальная характерология Телесный симптом 148, 149
122 Теменос 369, 398
Смерть 295, 308
Социальная этика 20, 24 Тенденция
Смирение, детское 51–
Социальный индекс 483 — влечения 474, 491
Смысл 125–, 129, 326, 543
Социология 130 — к актуализации 509, 510,
Сновидение 101–, 107, 164,
192, 244–, 304, 305, 319, Спонтанность 528, 531 512, 520, 530, 531
358–, 442 Спор об универсалиях 299 — Каина 477
— архетипическое 250, 375, Способность любить 532 Тень 158, 163, 235, 236, 237,
363 Стабильность Я 367, 369 284, 339, 425
— большое (см. также Сно- Теология 416
Стагнация, социальная 94
видение, архетипическое) Теория
375 Становление
— влечений 31
— патогномическое 305 — целостности (см. также Во-
самление) 274, 285 — диссоциации 350
Совесть 489, 490
— человека 281, 497, 498 — компенсации 29
Совладание с жизнью 100
Старший ребенок (см. также — комплексов 153, 347, 349,
Содержательный анализ 372, 397
первенец) 564
398
Страх смерти 114, 115 — либидо 135, 138, 154, 184,
Сознание 164, 187, 190–, 196, 537, 540
198, 206–, 282, 288, 292, 293, Стремление к признанию 49,
50, 139, 274 — личности 510
295, 296, 333–, 437, 447, 516,
517 Стресс 303 — науки 346, 433
— возникновение 233 Структура Самости 516, 517, — научения 143
— женское 164 530, 532 — неврозов 28–, 124, 347–,
Структурная форма женской 350, 471
— матриархальное 333, 391
психики 354– — общих систем(см. Систе-
— мужское 164 мная теория, общая)
— современное 538 Ступень Я
— окружающей среды 56
— трансцендентное 435 — магически-воинственная
390 — свободная от теории 432,
—развитие 333, 334 435
— магически-фаллическая
—Я 351 390 — сексуальности 134, 176, 177
Соматизация 351 — солнечно-воинственная — сновидений 397
Сомнамбулизм 173 390 — сознания 335
577
— структуры 436 Требовательный характер 481 137, 244, 247, 294

— типов (см. также Типоло- Тревога 542, 546 — каузальная 21
гия) 175, 237– Тревожность 82 — сновидений 123–
— транссубстанциации 175 Тренинг Фобия 391, 449
— Я, судьбоаналитическая — переключения 94 Фокальная терапия (см. так-
484– же Кратковременная тера-
— позитивный 56
Терапевтическая ситуация пия) 347
348 Троица, мужская 164
Фокусировка 515
Терапия Трудновоспитуемые дети 52
Форма
— биоэнергетическая, экс- Тэвистокская клиника 405
— преподавания 526, 527
периментальная 549–
(см. также Биоэнергетика) Уважение, условное 511 — существования 492–, 501
— вербализирующая чувства Умирание 308 — защитная 492, 493
507 Унижение 28, 34 Фригидность 306
— лечебно-педагогическая Управление 234 Функциональный тип 163,
100 242, 243, 288, 349, 350, 376
Уравнение, личное 382, 383
— недирективная 506 — психологический 349
Уроборическая стадия 398
— основанная на пережива- Функция
нии (Experiential therapy) Уроборический принцип 334
— иррациональная 163, 242
507 Уроборос 334, 398
— меняющаяся 375, 376, 382
— реальностью 142 Условное уважение 511
— неполноценная 372–, 376,
— рефлексивная 507 Успех 96 377
Тест Установка — ощущения 163, 374, 377,
— Грея-Уилрайта 349, 372, — аристократическая 266 378, 391
373, 378 — феноменологическая 435 — рациональная 163, 242
— Зонди 481, 484 Учебная ситуация 525– — символа 295
— Роршаха 347, 348, 352, 397 Учебная цель 526 — трансцендентная 295
Тетрактис 377, 398 Учебный анализ 255, 320, 376, — установки 398
Техника, пассивная 495 383, 407, 410 — чувствования 373, 376
Тип Учение о выборе, судьбоана- — Я 136, 486, 489, 490, 491
— интуитивный 376 литическое 468–, 481
— реагирования 243 Учение об архетипах 172, 202,
349, 352 Характер, нервный 35, 36
— сновидения 373 Характероанализ 540
Учитель как терапевт 95–
— установки (см. также Про- Холистическая психология
тивоположный тип) 240, 241 22, 328
— чувствующий 373 Фактор влечений 474, 500
Холистическая теория 149
Типология (см. также Теория Фанатизм 271
Христианство 164, 181, 327
типов) 237–, 347–, 372– Фантазия 235
— характера 273 Фасилитатор (помощник)
523, 525 Целевая установка 115, 123,
Толкование 517, 518 149
— на субъектной ступени Фатализм, управляемый 470
Целительный сон 304, 305
(см. также Субъектная сту- Феноменология 432, 435–,
пень) 164, 249, 250 471– Целостность 22, 233, 272, 273,
278, 281, 285, 287, 334, 339,
Толкование сновидений 205, — дескриптивно-эйдетиче- 340, 374, 531
217, 316 ская 454
— личности 247, 273
Тотальность, психическая — философская 457
(см. также Целостность) — мира 273
Фиксация 544
233, 286 Цель
— либидо 484
Традиция, западноевропей- — воспитания 76
ская 443 Фикционализм 21
— жизни 35, 36, 99
Трансцендентная феноме- Филогенез 185, 334
— лечения 520
нология 454 Философия 416, 433
Цензор (см. также Сновиде-
Трансцендентная функция — алхимическая 164 ние) 358, 372
психики 374 — религии, иудейско-алек- Центр медицинских наук
Трансценденция 474, 487 сандрийская 302 Техасского университета
— Самости 326 Финальность 54–, 114 132, 426
578
Центральный психоанали- Эгодиастола 484, 485 Южноафриканский институт

тический бюллетень 66, 68 Эгосистола 485 психоанализа 537
Центр психического здо- Эдипов комплекс 31 Я 136, 197, 198, 206–, 295, 368,
ровья при Техасском уни- 471, 472, 483–, 497, 532, 543
верситете 419 Эзотерика 424
— артистически-нарцисси-
Центроверсия 334 Эйфория 479 ческое 489, 490, 491
Экзистенциализм 539 — бессознательное 284
Циклотимия 465, 466
Экзистенциальная феноме- — зрелое 394
Цыгане 267, 268 нология 473
— конкретное 351, 390–
Экзистенциальная филосо-
Частичное Я 390– фия 140, 472, 473 — ослабленное 338
Частная лечебница для нер- Экзистенциальный анализ — сознательное 281, 380
вно- и душевнобольных 434 141, 431, 454, 454–, 462, 506, — солнечное 390
Человек 529 — стабильное 394
— полноценно функциони- Эксгибиционизм 477 Ядерный элемент 397
рующий 520, 524, 531 Экспрессивность 528, 531 Язык
— творческий 335– Экстраверсия 175, 163, 238–, — бессознательного 501
— управляемый извне 282 302, 349, 374, 397, 398
— органов 147
Честность 538 Экстравертированный тип
14 — символов 501
Четверица (см. также Кватер- Элементарная функция Я 489, — симптомов 501
ность) 165 490 — тела (см. также Выраже-
Чтение 97– Элементарный характер 332, ние) 351, 536
Чувство 241, 242, 292, 349, 353– — Я 550
516, 519, 520, 525, 526 Эмбрион 545 Я-идеал 135
— идентичности 137 Эмпатия (см. также Вчувст- Я-комплекс 191, 334, 348, 394,
— неполноценности 22, 48–, вование) 508, 514 397, 398
56, 99, 117, 128, 135, 136, 138, Энанциодромия 271 Янь 322
149, 274
Энергетика, психическая 156, Я-фантазия 351, 390–
— патологическое 52– 290 , 297
— нормальное 50– Энергия 163, 176, 233, 234,
— социальное 104 241, 290– Alter ego (см. также Тень) 284
— аффективная 550 Angina pectoris 301
— общности 8, 20, 37, 38, 56–,
117, 126, 128, 130, 131, 136 — количественная 175 Anima, спроецированная 355
— себя 543 — физическая 163, 290, 291 Anorexia nervosa 35, 301
— собственной ценности 136, Энурез (см. также Недержа- Basic encounter 522
137 ние мочи) 119 Colitis ulcerosa 301
Чувствование 163, 375 Эон 166 Common sense 21, 22, 131
Эпидемиология 304 Cross-Cousin-Marriage 374, 379
Швейцарская академия ме- Эпидемия, психическая 304, Dementia praecox (см. также
дицинских наук 155 307 Шизофрения) 174, 237, 238,
Швейцарское общество прак- Эпилепсия 422, 473, 474, 479 243, 275, 301
тической психологии 155 — истинная 500 Ejaculatio praecox 122
Швейцарское общество пси- Эраносовская конференция Encounter-группа 522
хосоматической медици- 155, 313, 314, 317, 323, 331, Epoché 449
ны 327 340, 344, 396, 416 Être conscient 457
Шизоидность 455 Эрготропизм 468 Experiential therapy 507
Шизофрения (см. также De- Эрос 272, 540 H-фактор 275
mentia praecox) 199, 237, 238, Этика
262, 263, 301, 432, 442, 443, Magna mater (см. Великая мать)
455, 456, 465, 466, 480, 484 — иудейско-христианская 339 172, 164, 303
Шкала — новая 339, 340 Pontifex oppositorum 486, 487
— оценки 292 Этническое меньшинство 268 Prima materia 166
— эмоциональной зрелости Этнопсихология 442 REM-фаза 358
509 Этология 23 S-фактор 275
579
Научное издание
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ГЛУБИННОЙ ПСИХОЛОГИИ

ТОМ IV
Индивидуальная психология
Аналитическая психология
Перевод и научная редакция

А. М. Боковиков
Редактор — С. Дубинская
Выпускающий редактор — Г. Ежова
Обложка – А. Пожарский
Компьютерная верстка и графика – Л. Стариков
Корректор – Е. Феоктистова
ИД № 05006 от 07.06.01
Сдано в набор 09.03.2004. Подписано в печать 12.04.2004

Формат 70 × 100/16. Бумага офсетная № 1.
Гарнитура Lazurski. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 47,6. Уч.-изд. л. 48,8. Тираж 4000 экз. Заказ .
Издательство «Когито-Центр»
129366, Москва, ул. Ярославская, 13
тел.: (095) 216-3604, (095) 282-0100
E-mail: visu@psychol.ras.ru://www.cogito.msk.ru
Отпечатано в полном соответствии

с качеством предоставленных диапозитивов
в ОАО «Можайский полиграфический комбинат»
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93
580

Entsiklopedia Glubinnoy Psikhologii Tom IV

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Entsiklopedia Glubinnoy Psikhologii Tom IV

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

Энциклопедия глубинной психологии

Настоящее издание является составной частью 15-томной энциклопедии

Четвертый том уникального научного издания «Энциклопедия глубинной

© Kindler Verlag AG, Zurich 1976,1977

ISBN 5-89353-076-4 (т. 4, Издательство «Когито-Центр»)

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ АДЛЕРА —

ВЛИЯНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ФАКТОРОВ

АДЛЕР КАК АВТОР. ОБ ИСТОРИИ

НАПРАВЛЕННОСТЬ НА КОНЕЧНУЮ ЦЕЛЬ

ВЛИЯНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

ВКЛАД ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ

ОСНОВНЫЕ ТРУДЫ ЮНГА. КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ

ЮНГ В ПИСЬМАХ. Аниела Яффе............................................................................................. 171

АНАЛИТИЧЕСКАЯ (КОМПЛЕКСНАЯ) ПСИХОЛОГИЯ

ПСИХИЧЕСКАЯ ЭНЕРГЕТИКА. Гертруда Хесс .............................................................. 290

УЧЕНИКИ И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЮНГА

ЭРИХ НОЙМАНН (ИЗРАИЛЬ). Ханц Прокоп .................................................................. 331

УСИЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ АНАЛИТИЧЕСКОЙ

ПСИХИАТРИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО

СВЕДЕНИЯ О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

1870 7 февраля в пригороде Вены Рудольфсхайме в семье торговца зерном

1909 Рождение дочери Корнелии.

1927 «Знание людей», сборник статей, в которых в общедоступной форме

Мой друг Альфонс Симон и я познакомились с индивидуальной психологией

Мы читали доклады о нашей индивидуально-психологической работе в Мюнхенском

Однако вернемся к группе индивидуальных психологов в Мюнхене. В годы войны

вали мюнхенский институт, поскольку в Федеративной Республике Германии

Учеба и начало профессиональной деятельности

«Следовательно, все мы чуть-чуть невротичны» — «Невроз, на мой взгляд, — это

Он расширил свои познания в психологии и социологии, желая найти научное

Встреча и сотрудничество Адлера и Фрейда

Адлер в дискуссионном кружке Фрейда

официальная академическая наука была настроена против Фрейда, он организовал

Необходимо еще раз подчеркнуть, что открыто высказывавшиеся Адлером собствен-

Нарастание напряженности в отношениях и окончательный разрыв

Кроме того, Адлер постоянно критиковал позицию Фрейда как «консервативную»

Не вызывает сомнения, что индивидуальная психология Альфреда Адлера является

социал-демократии (H. L. Ansbacher, R. Ansbacher, 1956, нем. изд., 361); он получил

изображается в них как нечто относительное, и сторонники этих теорий уже

4. Вследствие социально-психологической направленности индивидуальной

Об истории важнейших публикаций

Об истории публикаций Адлера рассказывается в подробнейшем и охватыва-

ПЕРВАЯ ТЕМА: СОЦИАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА

ВТОРАЯ ТЕМА: ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ

побуждения человека являются такими же первичными, как и органические. В насто-

ТРЕТЬЯ БОЛЬШАЯ ТЕМА: ТЕОРИЯ НЕВРОЗОВ

По всей видимости, вопрос о происхождении неврозов интересовал Адлера

Первый шаг в построении теории неврозов:

численных условий могут относиться к одному и тому же ребенку: ребенка с телесными

Очевидно, что в тот момент, когда достижение определенной позиции в группе

Второй шаг в построении теории неврозов:

деленной последовательности 4. Это развитие осложняется страхами, вызванными

выражается в агрессивности. Это первое значение агрессивности расценивается

Третий шаг в построении теории неврозов: «мужской протест»

Примерно в 1910 году Адлер обнаружил неполноту составленного им списка

причина проблемы так и не устранена, — стремление, сделав карьеру, властвовать

У цели: «О нервном характере» (1912)

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АККОРД: «ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СОЛИДАРНОСТЬ»

Не обратившись к первым изданиям трудов Адлера и не сравнив их с последую-

лее поздних англоязычных текстах используется термин «social interest») в работе

ПОСЛЕДУЮЩЕЕ РАЗВИТИЕ ИДЕЙ

в характерологию» (Künkel 1928), которую можно расценивать как аутентичное