Мой ласковый зверь

Ссылка на материал: https://ficbook.
net/readfic/6241017
мой ласковый зверь

Направленность: Слэш
Автор: богоматерь (https://ficbook.net/authors/1550581)
Фэндом: Bangtan Boys (BTS), Tokyo Ghoul (кроссовер)
Пэйринг и персонажи: альфа!Пак Чимин/омега!Чон Хосок, альфа!Ким
Намджун/омега!Мин Юнги, альфа!Чон Чонгук/омега!Ким Тэхён
Рейтинг: NC-21
Размер: 484 страницы
Кол-во частей: 34
Статус: завершён
Метки: Разница в возрасте, Кроссовер, ООС, Насилие, Мужская беременность,
Ангст, Флафф, Повседневность, Дарк, AU, Омегаверс, Жестокость, Ксенофилия
Описание:
ты тянешь меня прочь от края пропасти. ты — все... ты все, ради чего я остаюсь
человеком.
Посвящение:
всем, в чьих сердцах мои работы нашли отклик.
Публикация на других ресурсах:

Разрешено только в виде ссылки
Примечания:
эта работа об ошибках, о долгом пути к принятию себя, о любви, о мести, о
больных отношениях, из которых нужно уходить, чтобы встретить нечто
большее.
цитата из описания принадлежит моему любимому Рику Янси, которого я так

боготворю за монстролога.
население делится на две основные расы: первые - обычные люди, как вы или я,
а вторые, гули - плотоядный вид, способный питаться только людьми или
другими гулями, такие особи имеют специфичное строение и образ жизни.
в свою очередь и люди, и гули делятся по половому признаку - альфы, омеги и
беты.
https://pp.userapi.com/c831108/v831108806/e79f7/S-i_ONTUUF0.jpg
https://pp.userapi.com/c840729/v840729673/31a40/vZKEBcdIObs.jpg
https://pp.userapi.com/c846324/v846324110/afab7/BgQGdOPUwfM.jpg
https://pp.userapi.com/c850232/v850232454/7e05/kbAQGFLEitg.jpg
цвет: желтый.
Оглавление
Оглавление 2
I 3
II 14
Примечание к части 23
III 24
IV 35
V 46
VI 58
VII 71
VIII 87
IX 103
Х 117
XI 133
XII 147
XIII 160
XIV 181
XV 195
XVI 210
XVII 220
XVIII 232
XIX 249
XX 266
XXI 283
XXII 301
XXIII 321
XXIV 343
XXV 364
XXVI 381
XXVII 396
XXVIII 414
XXIX 431
XXX 443
XXXI 460
XXXII 476
epilogue 495
XXXIII 504
Примечание к части *Управление по Борьбе с Гулями (аббревиатура CCG от
"Commission of Counter Ghoul") — федеральное агентство, предназначенное для
расследования преступлений, связанных с гулями.
Люди.
Существа, по праву занимающие места земных богов. Сотни тысяч лет эволюции
позволили человеку встать на пьедестал, на самую верхушку пищевой
иерархической цепи. Человек — жертва или охотник? Вероятно, переход от
неандертальца к человеку разумному ознаменовал величайшее событие —
крепкое становление хомо сапиенс как вида. Вид, победивший в нелегкой
борьбе с представителями других, иногда тупиковых ответвлений эволюции и
положивший начало новой, совершенно не свойственной живому миру форме
жизни.
Что вынудило обезьяну встать на две лапы? Что послужило толчком развивать
сравнительно небольшой объем мозга и совершенствовать строение организма?
Вероятно, желание выжить в кровожадной борьбе не только с представителями
других видов, но и самой живой природой, словно специально пытающейся
стереть человека с лица Земли. Как страшен был дождь, как ужасны порывы
жуткого ветра и всполохи разъяренных молний. Но большая опасность исходила
не столько от природы, сколько от тех, кто так же жадно пытался выжить.
Дикие массивные звери, что острыми, точно лезвие, клыками разрывали горячую
плоть — с ними не справиться в одиночку.
А потому жить нужно было сообща, вместе — так создавались племена. Зверье
не победить голыми руками, не проломить мощный череп — это сподвигло
первобытного человека сделать первое, совсем примитивное оружие, и мозг,
некогда отвечающий за сравнительно элементарные процессы, начал работать с
утроенной силой. Забота о детях и старых, передача опыта предыдущего
поколения будущему, построение жилища и одомашнивание зверей — вот оно,
начало человечества. Огонь, что некогда представлялся неандертальцу ужасом,
катастрофой и апокалипсисом, стал вещью, подчиненной человеку. Будто сами
боги дали ему в руки вечно горящий источник тепла, обработанной пищи и
защиты от темноты.
Человек — совершенное существо. На него больше не велась охота, но и он не

вел охоту — под рукой было мясо и шкуры прирученных зверей, коренья, ягоды и
посевы первобытных полей. Совершались обряды и таинства рождения, свадеб и
похорон, сформировались племена, правителями в которых были старейшины,
самые старые и самые мудрые люди. Больше не было нужды затаиваться на
деревьях, выжидая добычу, и жевать сырое мясо. Люди, социальные нормы
которых вышли на первое место, больше не подчинялись естественному
отбору — даже слабые имели право на жизнь и заботу. Природа не
распоряжалась отныне людьми, это люди распоряжались природой.
Люди — короли иерархической пищевой цепи.
Были.
3/508
Щупленький мальчишка бежит по пустынной улице, наступая старым истертым
кроссовком в лужу от недавно прошедшего дождя. Неоновые брызги,
отражающие свет многочисленных вывесок, расплескались в разные стороны, а
мальчик только прибавил в скорости. Легкие жгло нещадно из-за долгого бега.
Сердце колотилось, словно умалишенное, а взор до сих пор застилала пелена
адски жгучих слез. В голове картина, которую уже ни чем не вытравить —
черная, словно сама Вселенная, склера и красная, как сама кровь, радужка
демонических глаз.
Человек, сжимающий в окровавленных пальцах оторванную клыками руку, с

которой на грязный мокрый асфальт стекала густая багровая кровь, и ошметки
плоти какой-то женщины. Мальчишку вырвало прямо там, а после, опомнившись,
он побежал. Так далеко и быстро, как еще никогда за свою непродолжительную
жизнь. Голову вскружила подступившая нечеловеческая истерика. Город гудел
полицейскими мигалками, работникам которой плевать хотелось на беззаконие;
трещанием вечно работающих вывесок дешевых баров и стенанием
обездоленных на грязных асфальтах, откуда лишь дождь мог смыть въевшуюся
в поры города кровь.
Мальчишка забежал в узкий переулок, прижимаясь в молитве спиной к грязной

заплесневелой стене. Он прижал дрожащую ладонь ко рту, чувствуя, как по
щекам потекли горячие слезы. Во рту до сих пор стоял привкус собственной
рвоты, а в ушах звенело звериное рычание. Человек согнулся в рыданиях,
которые так отчаянно душил собственной ладонью. Неподалеку то тухла, то
загоралась вывеска какого-то бара — «Road to hell», и от этого разреветься
хотелось куда сильнее.
Тихо. Вокруг — ни души. Слышалось только биение собственного сердца и

сбитое, судорожное дыхание. Мальчишка выглянул из-за угла, осматриваясь с
опаской. Никого. Сзади, за его спиной, есть пожарная лестница, через которую
он заберется на балконы, а после — на крышу. Чем дальше, тем лучше. В
последний раз окинув взором пустую улицу, мальчишка развернулся, встречаясь
взглядом с черными, словно сама Вселенная, и красными, словно сама кровь,
глазами. Пронзительный крик спугнул задремавших на проводах голубей.
Гули.
Никто так и не смог понять, откуда они взялись, но стремительно

разрастающаяся популяция, появившаяся в следствии неизвестной мутации,
была словно ответ природы на самопровозглашенных королей. Гули — особый
вид, чей рацион состоял только из человечины и чашечки горячего кофе. Такие
особи во много сильнее и быстрее, способны к регенерации и не убиваемы
обычными ножами, пистолетами, дробовиками. И, самое страшное, они
практически неотличимы от людей, отчего поймать их становится почти
невозможно.
Черная «Астон Мартин» остановилась, хрустя гравием, возле стеклянного

небоскреба, от стекол которого отражались слепящие солнечные лучи.
Автоматические двери разъехались в стороны, встречая следователя особого
класса. RC-сканер привычно пискнул, позволяя альфе продолжить свой путь.
Ким Намджун — мужчина, вселяющий ужас и одновременно с этим восхищение:
черные очки, скрывающие глаза после бессонной ночи, элегантный черный
костюм размера «M», под дорогой тканью которого — стальные мышцы и
рельефные кубики пресса, кашемировое пальто цвета грозового неба на плечах,
4/508
обтянутые кожаными перчатками длинные пальцы и увесистая сумка с
документами в правой руке. Намджун нажал кнопку семнадцатого этажа и снял
очки, убирая их в карман. Створки лифта разошлись, и все, как по команде,
поприветствовали следователя. Намджун кивнул в ответ и шагнул внутрь
кабинки, заставляя коллег прижаться спинами к стенкам лифта, хоть в этом
особой необходимости и не было.
Ким Намджун — местный Бог, которому поклоняются если не все, то

большинство, а остальные же или ненавидят, или попросту завидуют. Он —
самый опытный, самый искусный боец и уважаемый даже следователями
преклонного возраста. Когда он только пришел в CCG*, никто не возлагал на
него никаких надежд, и ему приходилось мириться с пренебрежением и
насмешками в свою сторону. Намджуна гоняли по офису, то заставляя сварить
кофе, то носить бумажки из кабинета в кабинет, то просто туда-сюда, потому
что его наставнику было скучно. Только одной февральской ночью, когда
объявился гуль высшего ранга, все переменилось. Его наставник был ранен и, не
прожив и часу, умер в машине скорой помощи, многие следователи полегли
штабелями на усыпанный кровавым снегом асфальт, и только он — один из
немногих, которым удалось выжить. Намджун не только увернулся от лап
смерти, но и убил монстра, в качестве трофея забирая его какуджа-кагуне. С тех
пор альфа был повышен до звания следователя особого класса.
Отовсюду доносились телефонные звонки, негромкие переговоры и стук

пальцев по клавишам компьютера. Новый день, который все они, собравшиеся
здесь, проведут в борьбе с чудовищами, грозовой тучей нависшими над
человеческим обществом. Намджун отворил дверь в свой кабинет, положив
сумку на стол из красного дерева и сняв перчатки. Панорамное окно открыло
вид на суетящийся город, который, кажется, и вовсе забыл про людоедов,
ходивших по одной с людьми земле. Дети обучались в детских садах, рисовали
мелками и строили песочные замки, подростки корпели над уроками и тряслись
перед предстоящими экзаменами, взрослые ходили на работу, а вечером
забирали детей из школ и садов, пожилые же пекли пироги или сидели на
резных лавочках — жизнь текла своим чередом, и только они, следователи,
ценой своей жизни позволяли другим жить.
Его кабинет по-минималистски прост: один стол, один стул, стены с белой
шпаклевкой, стеклянные полки с документами и книгами-энциклопедиями по
гулям, небольшое кресло, обшитое черной кожей, перед столом для
посетителей и круглый ковер на полу. А на белой стене в черной рамке одно
единственное имя — Чхве Минсок. Его наставник, что так любил над ним
посмеяться, муж, отец, человек, вложивший в Намджуна весь свой опыт. Его имя
там висит, как напоминание о том, что все они смертны и не всемогущи, а
каждый день может быть последним.
На столе, как и всегда, стоял стаканчик латте с ореховым сиропом с эмблемой

кофейни неподалеку, а к крышке прилеплен стикер, на котором: «Доброе утро,
следователь Ким, и продуктивного дня. Ваш Сокджин» и поцелуй от губной
помады в уголке. Намджун ухмыльнулся, отодрал стикер и выбросил его в урну.
Пальто одиноко висело вместе с пиджаком на вешалке возле двери. Альфа сел в
кресло, закатив рукава накрахмаленной до хруста рубашки по локти. Одной
рукой сжимая стаканчик с кофе, другой он перелистывал дела, покоящиеся на
столе со вчерашнего дня. Дверь с той стороны резко открыли, и в кабинет, не
спрашивая разрешения, ввалился молодой парень, нервно подходя к спокойному
Намджуну.
5/508
— Ночное нападение, пятый район, гуль ранга «B», два трупа, — отчеканил
следователь, с громким стуком роняя на рабочий стол небольшую красную папку
с пометкой «пойман». — Благодаря показанию очевидца удалось поймать его по
горячим следам, а я иду домой, потому что не мылся со вчерашнего дня и всю
ночь литрами глушил кофе. До завтра, следователь Ким, — скривился парень,
развернувшийся спиной и уже готовый покинуть офис, по крайней мере, до
следующего утра.
— Стоять, — хрипло сказал Намджун, даже не подняв взгляд на разъяренного

парня. Тот, сжимая кулаки до побеления костяшек, все-таки остался стоять.
Альфа отставил стаканчик в сторону, обеими руками взяв папку в руки, и
пролистал несколько страниц с досье и прикрепленной фотографией
пойманного гуля. — Его уже отправили в Кокурию?
— И вскоре проведут операцию по извлечению какухо, — закатил глаза в ответ

парень. Ему хотелось спросить «Вы совсем за идиота меня держите?», но он
вовремя прикусил язык — к нему и без того относятся абы как. — Я разгреб все
бумаги, которые вы мне оставили и передал информацию следователям первого
класса, теперь я могу идти? — он едва сдерживал раздражение от бессонной
ночи в своем голосе.
— Хорошо поработал, — похвалил альфа, но в его голосе не было ни намека на

похвалу. Только непоколебимое равнодушие. Намджун закрыл папку и отложил
на верхнюю стопочку закрытых дел. — Можете идти и продолжать работать,
следователь Мин.
— Но… — хотел было возмутиться следователь, как его оборвали одним

взглядом. — Хорошо, — выплюнул он, с психом хлопая за собой дверью.
— Мудак.
Мин Юнги из кожи вон лез, чтобы коллеги и старшие следователи перестали
смотреть на него свысока, но все разбивалось только об одно ненавистное
«но» — он омега, а такое, особенно в CCG, — нонсенс. Омеги — хрупкие и
нежные создания, которые должны создавать уют и рожать выводок детей,
закрывать рот, когда говорит альфа и прочая ерунда, от которой Мина воротит.
Все сотрудники, исключая, разве что, единицы — альфы, считающие, что охота
за гулями — это не дело для слабого пола. Будучи студентом, Юнги рвал глотки
однокурсникам, кровью и потом вскарабкивался на первые места в рейтинге
лучших учеников, закрывая глаза на надменные или почти жалобные взгляды
преподавателей. Ему не хотелось семьи, не хотелось детей, не хотелось уюта —
ему хотелось убивать монстров. Он научился владеть несколькими видами
оружия, днями и ночами учил бесконечные конспекты, от которых в глазах уже
двоилось, и питался одним лишь кофе, потому что некогда спать в мире, где
каждую ночь пожирают людей.
В памяти то и дело всплывала первая лекция, когда им, впервые пришедшим

несмышленышам, объясняли строение и виды кагуне. Юнги впитывал в себя
информацию, подобно губке, с раскрытым ртом слушая, что кагуне расположено
в специальном месте, называемом какухо — мешковидный орган, хранящий в
себе RC-клетки. Клетки, в свою очередь, могут вырваться из какухо, пронзая
кожу гуля, и стать оружием — кагуне. На нарисованной схеме человека учитель
выделил плечевую область — место, в котором может располагаться какухо, и
тип кагуне будет называться «укаку», в области лопаток вид кагуне —
6/508
«коукаку», в области поясницы — «ринкаку», а в области копчика — «бикаку».
Преподаватель объяснил, что чем ниже находится какухо, тем сильнее будет
кагуне.
Омега сел в свое скрипучее кресло, сцепляя пальцы за шеей. Ему срочно
требовался еще один литр кофе. Или, как минимум, набить рожу Ким Намджуну.
Потому что Ким Намджун — гребаная заноза в заднице Юнги. Вечно холодный,
неприступный и богоподобный следователь по гулям, рядом с которым Юнги —
мелкая букашка. Он не знает, чем прогневал небеса, но именно этот альфа стал
его наставником, отчего немногочисленные омеги, работавшие в CCG, добавили
проблем на юнгиеву голову. Нет, Юнги, конечно, готовился к осуждающим
взглядам и все такое, но он никак не мог подготовиться к тому, что ему
буквально придется ночевать на работе, приползая домой через день или два и
засыпая прямо в рабочей одежде на неразобранной постели. Он выгребал по
полной от него, до седьмого пота тренировался в спортзале с куинке или
оттачивал навыки ближнего боя, совершенствовался в стрельбе, но ничего,
кроме равнодушного хмыканья в свой адрес не слышал.
Юнги Ким Намджуна ненавидел ровно настолько, насколько и желал. Ему порой
самого себя по лицу ударить хотелось, потому что слишком часто и слишком
долго он зависал, рассматривая напряженную спину через пропитавшуюся
потом майку, пока старший работал со своим какуджа-куинке, или витиеватые
нити вен, когда тот листал досье очередного гуля. От этого альфы с запахом
крепкого кофе поджилки трясутся и сердце как бешеное вырваться желает, но
Юнги плевать — омежья сущность и не более того. А поломанный карандаш в
руке — это из-за стресса, не из-за того, что Ким Сокджин виляет упругой
задницей перед его наставником и каждое утро приносит его любимый латте с
ореховым сиропом. Юнги хмыкает, а после поднимается с кресла, желая
насытить организм напитком с одним только названием «кофе» и поговорить,
наконец, с родной душой.
Из колонок льется приглушенная музыка. Классика — фортепиано, скрипка и

тихие ноты флейты с едва слышным перезвоном колокольчиков. Светлая
комната персиковых тонов залита утренним светом. На заправленной белым
ворсистым пледом постели лежали шелковая рубашка цвета персидского
индиго, бежевый кардиган в крупную вязку и классические брюки-скинни. Омега
прошелся босыми ногами по мягкому ковру, вытирая банным полотенцем
влажные волосы. Раскрасневшаяся кожа дышала паром. Обнаженное тело
купалось в теплом свете взошедшего солнца.
Телефон на тумбе завибрировал, и на дисплее высветилось «Юнги-хен». Омега

принял вызов и, поставив на громкую связь, продолжил свои утренние
процедуры.
— Хен, между прочим, я собираюсь в университет, — с легким укором сказал

омега.
— Тэхен-а, — заныл в трубке юнгиев жалобный голос. По одной только

интонации Тэхен понял — вновь был на работе всю ночь. — Этот монстр сведет
меня в могилу! Я его ненавижу всей своей душой, ты бы зна-
— Ну да, как же, ненавидит он. А не забыл про «я-так-его-хочу-что-жмет-в-

штанах»? — засмеялся Тэхен, закончив вытирать распаренное тело.
7/508
— Заткнись, иначе я удалю твой номер и занесу в черный список, — прошипел в
трубку Юнги, прикрывая динамик ладонью. В ответ раздался звонкий смех, и
Юнги как-то успокоился, тыкая на автомате кнопку с двойным эспрессо.
— Клянусь Богом, Ким Тэхен, если ты не сотрешь этот вечер из своей памяти,
мне придется прибегнуть к крайним мерам!
— Сегодня только вторник, хен, а твоя пьяная исповедь состоялась, если мне не
изменяет память, всего лишь три дня назад, — хихикнул Тэхен.
— Обязательно сделаю пометку никогда больше не приносить македонское

красное полусухое, потому что ты чертовски неблагодарный человек! Какого
черта я вообще с тобой до сих пор общаюсь, — возмутился Мин, забирая
стаканчик с обжигающим пальцы напитком. — Меня уже тошнит от такого
количества кофе, но этот мудак не позволил уйти домой.
— Бесчеловечно, — заметил Тэхен, застегивая черные пуговицы рубашки и

заправляя ее в брюки. — Он снова свалил на твою голову все незаконченные
дела?
— И уехал отсыпаться, козел! — поддакнул омега, чертыхнувшись, когда кофе

обожгло и без того обожженный язык. — Если меня посадят за убийство,
выступи свидетелем в мою защиту, ибо даже этот дерьмовый эспрессо в глотку
не лезет! — Мин с психу вылил только купленный кофе в раковину.
— Я найму для тебя самого лучшего адвоката, хен, — улыбнулся Тэхен в трубку,
и Юнги повторил его улыбку.
Они на мгновение замолчали, просто на ментальном уровне чувствуя настроение

друг друга. Это уже как традиция — Юнги звонит ему с утра, пока Тэхен
собирается на учебу, а сам Мин или спешит на работу, или прямо там ночует.
Тэхен надел кардиган и застегнул на тонком запястье часы с черным ремешком
и позолоченным циферблатом, а образ завершила длинная сережка в левом ухе.
Омега выключил пультом музыку и взял в руки телефон, отключая громкую
связь.
— Если хочешь, я занесу тебе чего-нибудь покушать, — ласково сказал Тэхен,

забирая сумку с тетрадями и учебными книгами.
— Нет, папочка, спасибо, — саркастично ответил омега, хотя на самом деле его
желудок где-то с семи часов протяжно выл, требуя свой законный кусок. — Меня
и так тут за сосунка держат, а если еще увидят подобное… — Юнги вздохнул на
том конце провода, пробуждая в Тэхене искреннюю жалость — он знал, как ему
нелегко приходится на работе.
— Хорошо, хен, я понял тебя, — улыбнулся Тэхен, вызывая лифт. — Тогда

созвонимся попозже?
— Да, Тэхен-а, — в его голосе послышалась легкая грусть. — Пока?
— Хен? — осторожно позвал младший, слыша на том конце вопросительное

мычание. Тэхен оглянулся по сторонам, чтобы его никто не услышал, и
закричал: — Не греши в офисном туалете, представляя своего начальника!
8/508
— Ким Тэ-
Тэхен со смехом закончил вызов, обрывая яростные крики на том конце, и

шагнул в лифт, улыбаясь, пока счетчик отсчитывал этажи. Он и Юнги — это уже
некая константа. Они дружили с самого детства, когда-то давно не поделив
песочницу. Тэхен, как самый наглый малыш, уселся в новом комбинезончике к
старшему омеге, раскладывая перед ним весь имеющийся арсенал: формочки,
ведерки и лопатки. С тех пор они стали неразлучны — тайны, ночевки,
параллельные миры и, конечно, симпатичные, но глупые альфы. Они шли рука
об руку, жаль только, что Юнги несколько старше самого Тэхена, и когда он
закончил школу, то пошел не в обычный университет, а в Академию CCG. Тэхен
так долго и яростно пытался отговорить друга, боясь за его жизнь и здоровье,
но Юнги остался непреклонен, а младшему только и осталось, что смириться.
Мин даже сделал подарок ему в виде баллончика с RC-газом, мол, если что… Но
Тэхену хотелось бы верить, что его встреча с гулем обойдет стороной, но
баллончик неизменно лежал на дне сумки.
Именно в CCG Юнги и познакомился с Чон Хосоком — куинксом. Они сильно

сдружились, поскольку оба были омегами, а Тэхен тихо ревновал в стороне,
грызя губы и сверля такого неприятного на первый взгляд Чон Хосока яростным
взглядом. Но Хосок — это широкая искренняя улыбка, ушки эльфа и купленное
мороженое, потому что он «не слишком нравится Тэхен-и», и тэхеново сердце не
выдержало, дрогнуло. И он начал, ровно как и Юнги, с ним сближаться. Такой
ужасный на первый взгляд, он оказался безмерно глубоким в своей доброте и
человечности. Хосок убивает гулей. Хосок и сам, по сути, наполовину гуль, в его
тело вживлен куинке. Он — живое оружие, которое сражается с гулями точно
так же, как и следователи. И таких, как Хосок, десятки.
Раньше Тэхен даже побаивался Хосока, боясь, что тот похож на робота, у
которого может произойти короткое замыкание. Но Хосок все так же искренне
смеялся, уплетал за обе щеки клубничное пирожное и кричал, когда они втроем
ходили на ужастик, потому что Юнги старше и, следовательно, ему решать, на
что они пойдут. Хосок учился на экономическом в тэхеновом университете,
заканчивая третий курс, когда сам Тэхен только на первом. Еще один
повседневный обряд — Хосок, ждущий Тэхена на лавочке возле пекарни
неподалеку от его дома.
— Хосок-а! — выкрикнул Тэхен, смерчем налетая на пригревшегося на солнышке

старшего омегу. — Я соскучился! Как прошла операция? Ты в порядке? Не
ранен? — затараторил Тэхен, обеспокоенно оглядывая хосоково лицо. Вчера
Тэхену пришлось добираться до университета одному, потому что Хосок был на
очередном задании.
— Нет, Тэхен-и, все в порядке! Я тоже соскучился, — ярко улыбнулся Хосок,

отцепив от себя прилипалу-младшего. Хосок поднялся с лавочки, перекинув
через плечо свою сумку и, взяв младшего под локоть, пошел вместе с ним к
автобусной остановке.
Они лепетали о чем-то своем, активно жестикулируя и перебивая друг друга.

Только темы операции Хосок настырно избегал — неприятно ему вспоминать тот
ужас, творящийся ночью. Врата Ада открываются, и твари выползают на улицы.
Они в относительном порядке, пока светит солнце, и Хосок сжимает руку Тэхена
в своей, но когда наступает тьма…
9/508
Ламборгини пронеслась на красный свет. Водитель проигнорировал агрессивные
выпады в свой адрес, покрепче сжимая руль. Пассажир на соседнем сидении
пьяно смеялся, раскручивая между татуированных пальцев смачный косяк.
Огонек зажигалки вспыхнул в темноте салона и потух. Пухлые губы с
металлическим кольцом-пирсингом распахнулись, припадая к фильтру. Парень
глубоко затянулся, с наслаждением прикрыл глаза и выпустил вверх клубок
дыма. Из динамиков гремели рвущие басы, сливающиеся с шуршанием колес по
мокрому асфальту.
«Bloody gold» — лучший развлекательный клуб для молодых людей, у которых

кошелек лопается от обилия зеленых купюр. Наркотики: от парочки таблеток
экстези до нескольких граммов героина, беспорядочные связи с альфами,
омегами или бетами — на любой вкус, даже на самый извращенный; лучший
алкоголь страны — все, что захочешь всего за несколько зеленых. Только за
минутное развлечение порой приходилось расплачиваться жизнью. Ламборгини
резко затормозила у входа в клуб, возле которого неизменно стоял охранник в
черных очках. Парень на пассажирском сидении вывалился на улицу, жадно
вдыхая чистый, не отравленный дымом воздух. Его немного вело от обилия
принятых наркотиков, но вечер только начался.
— Добро пожаловать, — поклонился подоспевший администратор, кланяясь едва

ли не в ноги. Водитель окинул его равнодушным взглядом, снимая черную
косуху с множеством замков и заклепок. Он сплюнул покоившуюся меж губ
сигарету на пол и растоптал носком мощного берца. — Приятно вновь вас
видеть!
— Бутылку Курвуазье и несколько лучших омег, которые у вас только есть, —

бросил мужчина через плечо, уже поднимаясь по подсвеченной синими диодами
винтовой лестнице.
Администратор, вновь поклонившись, спешно удалился исполнять приказ, а

мужчины расположились в вип-ложе, находящейся на балконах. Отсюда
открывался потрясающий вид на танцпол, где можно было выбрать себе ужин.
Чонгук облизал губы, опираясь локтями о собственные колени, и начал
скользить взглядом от человека к человеку — сканируя, наблюдая,
принюхиваясь. Крышесносные и отталкивающие — они смешались здесь
воедино. Пот, духи, дезодорант, плоть, кровь, шампунь — носовые рецепторы
раздражались. Чон фыркнул, тряхнув головой, и выцепил глазами из толпы
какого-то мальчишку, так аппетитно виляющего бедрами в такт музыке.
— Подхалим, — хмыкнул Чимин, кивая на суетящегося внизу администратора. В

его пальцах вновь оказалась дымящаяся сигарета. Он, как и Чонгук, сканировал
танцующих людей, двое из которых сегодня точно не вернутся домой.
Это место — не бар. Это место — ресторан. Для гулей. Они приходят сюда после
заката, располагаются на балконах и точно зрители древнего Рима наблюдают
за ареной, на которой люди борются за право жить, сами того не осознавая.
Люди — это еда, низший вид, созданный для удовлетворения потребностей гуля.
Двое похабно одетых омег поднялись к альфам в ложу. Блядски короткие
шорты, почти не закрывающие прелестей юного тела, чулки в сеточку и
прозрачная накидка поверх плеч — порочно, грязно и так желаемо. Чимин тут
же утянул грудастую омегу на свои колени, присасываясь губами к тонкой
бледной шее.
10/508
Чон откинулся на спинку дивана, позволяя омеге делать все, что захочет.
Перекачанные силиконом губы, импланты в заднице и груди, нарощенные
ресницы и острые ногти — альфу от них воротило. Фальшивки, куклы, набитые
поролоном и безвольные роботы, которых запрограммировали на
удовлетворение своих клиентов. Чонгук равнодушно наблюдал, как омега
пытается вылизать его ключицы и подтянутую грудь, одновременно скользя
упругой задницей по его паху. Чимин же с удовольствием мял силиконовые
бока, вгрызаясь агрессивным поцелуем в тинтовые губы. Альфа разложил свою
игрушку на стеклянном столе, куда только что официант поставил одну
купленную бутылку коньяка, и еще одну — за счет заведения, и достал из
внутреннего кармана джинсов пакет с ангельской пылью. Ровная дорожка
протянулась от ложбинки меж пышных грудей до самого идеально выбритого
лобка. Чимин, зажав одну ноздрю, сделал жадный вдох, собирая после остатки
острым языком.
Омега, так отчаянно пытающаяся вызвать возбуждение, вызывала только

отвращение. Чонгук скинул ее со своих коленей ненужным мешком, и та упала
на пол, разбивая локоть в кровь о стеклянный столик. Но она не смела
показывать, что больно и что кровоточит — работа есть работа. Альфа
потянулся к бутылке коньяка, откручивая крышку и наполняя пузатый бокал
почти наполовину. Он расслабленно смотрел на свою сегодняшнюю игрушку,
закинув ногу на ногу и покачивая носком берца в воздухе. Горло обожгла
большая порция коньяка. Чон облизал губы, вздергивая бровь, и сказал:
— Моя обувь недостаточно блестит. Исправь это, — он смотрел прямо в глаза

растерявшейся омеги. Та окинула взглядом столик, замечая бумажную
салфетку, и потянулась к ней, но Чон тут же пресек ее попытку: — Нет. Языком.
Нельзя плакать. Нельзя показывать чувства. Нельзя помнить, что ты — человек.

Сейчас она не человек, а просто игрушка в руках человека с неограниченной
властью. Ей не осталось ничего, кроме подчинения — розовый язык коснулся
испачканного грязью берца, а где-то внутри умерла часть души. Чон с ухмылкой
наблюдал, как омега с напускным удовольствием лижет его обувь, и пил
дорогой коньяк. Член дернулся от возбуждения. Неограниченная ничем власть
кружит голову похлеще наркотиков и алкоголя и в то же время душит. Время
тянулось бесконечно, словно тягучая патока. Басы били по ушам и сотрясали
внутренние органы. Светомузыка яростно крутилась в вышине, переключая
калейдоскопом взрывной бунт красок. Алкоголь хмелил голову, а эти игры в
господина откровенно заебали. Чонгук резко поднялся, заставляя омегу в испуге
прижаться спиной к ограждению, и спустился вниз, оставляя Чимина
развлекаться в одиночестве.
Тот мальчишка нашелся сразу же — слишком он сливается с музыкой, когда

танцует, чувствует ее, как никто другой. Плавные изгибы талии перетекали в
сладкие бедра, обтянутые темно-синими джинсами. Честь и проклятие —
сегодня свое предназначение выполнит он. Чонгук пробрался к нему,
расталкивая локтями скопления танцующих людей. В хаотично мигающем свете
все такое медленное и одновременно резко меняющееся. Чон провел горячими
ладонями по худым бедрам вверх, смыкая змеиную хватку на уровне талии.
— Попался, — хрипло прошептал Чон в его ухо, вызывая мурашки по тонким

рукам.
Он не прекратил танцевать, только прижался спиной к чужой груди. Шею

11/508
опаляло раскаленное дыхание, а ладони на собственной талии уносили в другое
измерение, настолько гармонично они смотрелись на его теле. Поцелуи серной
кислотой разъедали солоноватую кожу прямо до костей. Чонгук повел губами
вверх, целуя кромку белоснежных волос и висок, за ухом, хрящик и мочку, едва
сдерживаясь, чтобы не вгрызться в сладко пахнущую плоть прямо здесь. Они
встретились в жарком поцелуе. Чон грыз чужие губы, упиваясь кровью, позволял
юркому язычку хозяйничать в своем рту, а сам мял грубыми пальцами округлые
половинки.
Чон, поддерживая обвившего его талию омегу, с силой толкнул дверь ногой. Им
попалась какая-то комната, альфа даже не успел отметить, какая точно.
Подобные комнаты сделаны только для элитных клиентов — здесь можно
развлечься в одиночку с несколькими омегами, а потом смачно ими
полакомиться. Чонгук опустил омегу спиной на холодный шелк, нетерпеливо
срывая мешающую одежду. Парень выгибался, помогая снять с себя дорогое
тряпье, и с ухмылкой прошептал Чону в губы «какой несдержанный», на что
альфа зарычал, вновь вовлекая омегу в продолжительный поцелуй. Чонова
одежда полетела на пол, к шмоткам незнакомого омеги. Имена ничего не
значат, они не нужны ни жертве, ни охотнику.
Омега призывно развел худые ноги, блестящими от возбуждения глазами

наблюдая за альфой. Чонгук сплюнул на ладонь, растирая слюну по члену, и, не
готовя омегу, заполнил его одним размашистым толчком. Протяжный стон
разлился по комнате, отражаясь от стен. Альфа начал двигать бедрами быстро,
грубо, сминая пальцами простынь над головой извивающегося под ним омеги.
Он стонал, кричал и сам подмахивал бедрами, насаживаясь на член до
основания. Глаза у него закатились от удовольствия, а сам выгнулся, словно кот,
до хруста костей. Чон провел языком по его груди, играясь зубами с
потемневшей бусинкой соска. Они установили зрительный контакт. Чонгуковы
глаза потемнели, покрываясь черной, словно сама Вселенная, склерой, а
радужка покраснела, словно сама кровь.
Крик. Так кричат животные, попавшие в клетку. Зверь его догнал. Сомкнул зубы
на шее. Перед глазами вся жизнь на безумной карусели пронеслась.
Чонгук зарычал, вгрызаясь острыми зубами в чужую шею, и, покрепче сомкнув,

оторвал кусок плоти. Кровь брызгами разлетелась в разные стороны, а гуль,
разрывая зубами плоть, проглотил ее, припадая к плечу за новым куском.
Нечеловеческий крик разрывает барабанную перепонку. У Чонгука в груди
разливается обнаженная ярость — он схватил руками его нижнюю челюсть,
насильно открывая, и с корнем вырвал скользкий язык, а после прикусил его
зубами, рваными частями проглатывая. Парень под ним бился в судорожных
конвульсиях. Чон, пережевав язык, принялся разделывать тело под собой, как
гурман — бифштекс.
Нажравшись человеческого мяса, Чон с удовольствием облизался, слизывая

кровь с губ и пальцев. Он поднялся с постели, подходя к широкому окну, с
которого открывался вид на покрытый густым мраком город. Альфа сунул меж
губ сигарету, поджигая кончик зажигалкой, и сел в кресло, расслабленно смотря
в окно. На постели остался лежать окровавленный обглоданный труп. Люди —
ничтожества, паразиты на теле планеты, а такие, как Чонгук, их грешные души
спасают.
И игра только началась.

12/508
13/508
II
Еще раз пробежавшись быстрым взглядом по написанному тексту,

сноскам и условиям партнерских отношений, Чонгук закрепил очередной
контракт размашистой подписью и поднялся со своего кресла, с легкой улыбкой
пожимая протянутую мужчиной ладонь. Секретарь поставил на бумаге штамп
чонгуковой кампании в уголке.
— Приятно иметь с вами дело, Чонгук-щи, — почтительно улыбнулся Ю

Токудзава — представитель бренда популярных наручных часов в Японии.
— Взаимно, — кивнул Чон, снимая с кресла свой черный приталенный пиджак.

— Надеюсь, мы активно будем сотрудничать в будущем. Прошу простить меня,
уже пора бежать, график забит.
— Не стоит извинений! — спохватился альфа. — Вас проводят до машины.
— Спасибо, это лишнее, — склонил голову Чонгук. — До скорого.
Чон насвистывал какую-то незамысловатую мелодию, поправляя рубашку и

пиджак. Позолоченные ролексы показывали час двадцать — самое время
обедать. Черная ламборгини встретила альфу ласковым рычанием. Он поставил
телефон на динамик, под размеренные гудки выруливая с парковки.
— К вашим услугам, мистер Чон, — ответил секретарь на том конце провода.
— Что следующим в расписании?
— У вас есть два часа на обед, затем передача груза в инчхонском порту.
— Отлично, — бросил Чон, собираясь отключить вызов, но секретарь спешно

добавил:
— Не забудьте, что скоро состоится мероприятие у мистера Кима.
Чон хмыкнул, сбрасывая вызов. Из динамиков полилась музыка, и Чон вдавил

педаль газа в пол, стрелой врываясь в вечно текущий поток машин.
Юнги сидел слева от Намджуна, активно записывая в небольшой блокнот

пометки. Следователи по очереди поднимались со своих мест, рассказывая о
том, как идет то или иное дело по поимке гуля. Кто-то хвастался очередной
поимкой ранга «A», кто-то стыдливо прятал глаза за отросшей челкой, а кому-то
и рассказывать нечего — дело или стоит на месте, или не увенчалось успехом.
Намджун, кажется, никого не слушает, лишь изредка кивает и перелистывает
бесконечные отчеты, скрепленные сшивателем. В просторном конференц-зале
стояла тишина, прерываемая редким шорохом страниц. В окна во всю стену
светило утреннее солнце, выглянувшее после продолжительных ливней.
Грозовые тучи медленно скреблись по небу, уступая место таким редким теплым
лучам. Намджун на мгновение отвлекся от своего дела, переводя взгляд на
Юнги, и скрипуче спросил:
14/508
— Вы собираетесь сегодня сделать отчет, следователь Мин? — Юнги вздрогнул
от неожиданности, черканув по белому листу неровную синюю полоску.
— Извините, — нехотя ответил Мин, прокашлявшись и поднимаясь со своего

места. Он взял листочек, прикрепленный к планшету, куда вынес все свои
достижения за последние два месяца. — Итак, пятнадцать гулей ранга «С»,
девять — «В» и около пяти ранга «А», к тому же…
— Почему вы говорите «около» пяти? Разве может быть в нашем деле что-то
«около», следователь Мин? — спокойно спросил Намджун. Юнги от злости
крепче сжал планшет в своих руках, играя желваками.
— Я упустил одного, поэтому выразился подобным образом.
— В таком случае не «около пяти», а четыре гуля. Нельзя превышать свои

достижения ради похвалы, Юнги-щи, — тоном строгого родителя сказал альфа,
сцепив пальцы в замок. Юнги хотел было открыть рот, но Намджун взмахом руки
велел замолчать. — Нет, я не хочу ваших оправданий, я хочу честности и
должного выполнения своей работы.
В зале воцарилось напряженное молчание. Юнги пытался взглядом поджечь

расслабленного альфу, что смотрел на него, как на глупого ребенка, впервые
взявшего в руки спички. Остальные следователи неловко поерзали в своих
креслах, переглядываясь и пожимая плечами. Ким Намджун никому не высказал
своего колкого мнения, хотя, Юнги уверен, подобные оплошности допускали
многие, но прицепился именно к нему. Чтобы в очередной раз унизить или
показать свое место — ему уже надоело разбираться в мотивах, он просто молча
сглотнул скользкий комок ярости и, насильно расцепив зубы, продолжил:
— К тому же, в лабораторное отделение CCG были переданы кагуне, которые

удалось извлечь из тел пойманных гулей. У меня все, спасибо, — выплюнул
Юнги, усаживаясь на свое место и отводя взгляд в сторону. Он почувствовал, что
покраснел до самых кончиков ушей от стыда и злости.
Ким Намджун хмыкнул в своей привычной манере, не реагируя на чужое

возмущение, и отложил отчеты следователей в сторону, поднимаясь из-за
полукруглого стола. Все тут же подняли головы, устремив взгляд на
следователя, подошедшего к стенду, накрытому легкой тканью. Под ней
оказалась немногочисленная информация, кадры с камер видеонаблюдения и
одна большая надпись красными буквами — «Кииоши». Намджун проследил за
каждым удивленным взглядом следователей, и только Мин остался невозмутим,
сжимая губы в тонкую полоску.
— Да, — подтвердил Намджун догадки, не высказанные вслух. — Вы все хорошо

потрудились и, я надеюсь, будете продолжать в том же духе. Избавить
человечество от гулей — задача первостепенная, но вот гули высоких рангов —
это то, что стоит намного выше остального. Они опасны не только для людей,
они опасны и для нас.
— Но, следователь Ким, как мы сможем поймать его? — задал вопрос альфа,
поднявший руку. Намджун кивнул, принимая вопрос.
— Я мог бы сейчас толкнуть речь о нашей клятве защищать людей и отдавать за

15/508
них жизнь, но я не стану. Каждый пришедший сюда человек и так знает об этом.
Этот гуль, небезызвестный Кииоши, появился около пяти лет назад. Казалось,
обычный гуль, пока мы не начали замечать одну деталь — бабочки внутри тел. С
каждой новой жертвой мы вновь и вновь начали находить их, это словно стало
его почерком. Однако интересно не то, что он делает, а то, для чего он это
делает. Я могу предположить, что он играет.
— Простите? Играет? — удивился следователь третьего класса, поднимая брови

почти до завитой челки. Намджун кивнул.
— Вы не ослышались. Я не понимаю правил его игры, но то, что он водит вас и

меня в частности за нос — очевидно. За эти несколько лет он нажрал уже
превышающее количество рациона для среднестатистического гуля. Отсюда я
могу сделать вывод о том, что он убивает не из-за голода. Он убивает из-за
каких-то личных мотивов, пока нам не известных. Мы мало что можем сказать об
этом гуле, нам не удавалось ни разу соединиться в битве, и потому его ранг
тоже остается загадкой. Но то, что он чрезвычайно силен — бесспорно.
— Откуда это известно, если сражаться с ним не приходилось? — Мин метнул

взгляд в спросившего альфу, постоянно поправляющего дурацкие круглые очки
на переносице.
— Хороший вопрос, я рад, что вы его задали, — сказал Ким. — Он убивает и

сжирает других гулей. По крайней мере, мы нашли остаток трупа с черной
бабочкой внутри. Сомневаться не приходится.
— Каннибал? — удивленно ахнул альфа в очках. Мин нахмурил брови, поднимая

вопросительный взгляд на Намджуна. Ему доводилось учить конспекты о таких
гулях, но встречать в жизни — никогда.
Гули сильны — они превосходят человека не только в мышечной силе, но и, как

следствие, в скорости, в регенерации, в маневренности. Сильнее гуля, казалось
бы, нет существа. Но, как оказалось, есть, и это — гули, практикующие
каннибализм. Юнги слышал байки от однокурсников о способности каннибалов
вырабатывать электричество или огонь, но считал это сущим бредом.
Концентрация RC-клеток в теле такого гуля подскакивает настолько, что у него
начинает образовываться аномальный кагуне. Зачастую каннибалов победить
крайне сложно, а такому, как Юнги — невозможно.
— И именно поэтому мы должны заняться его поимкой в кратчайшие сроки, —

Намджун хлопнул ладонью по столу, взглядом-ястребом оглядывая собравшихся
сотрудников. — Грозит беда, если мы не выполним свой долг. Я не стану
скрывать о возможных жертвах, но мы ступили на этот путь, нам же и отвечать
за свой выбор. Все свободны.
Следователи послушно закивали, поднимаясь со своих мест, и, кланяясь,

поспешили покинуть зал. Юнги собрал документы со стола и поднялся,
собираясь, наконец, пообедать в тишине и спокойствии, но Намджун пригвоздил
его строгим «Юнги-щи» в пятидесяти сантиметрах от двери. Мин мысленно
простонал, оборачиваясь к начальнику.
— Куда вы собрались, следователь Мин?
— На обед.
16/508
— Я не позволял вам, — заметил Намджун. Юнги стиснул зубы.
— Извините?
— У нас много работы, Юнги-щи, некогда набивать желудок едой. Пойдемте.
Пока Юнги шел за Намджуном, дырявя его крепкую спину ненавидящим

взглядом, в его голове пронеслась тысяча способов убийств — от карандаша в
глаз до использования куинке. Он дышал так громко и разъяренно, что сам себе
напоминал быка, вот-вот готового кинуться в бой, но сам Ким лишь кивал на
приветствия и спокойно шагал к лифту. Однако, оказавшись наедине в запертом
пространстве, у Юнги дыхание участилось вовсе не из-за праведного гнева, а из-
за Намджуна. Людей все прибавлялось с каждым этажом, Мин почти дышал
альфе в лопатки, едва сдерживая вой. У него от Намджуна крышу сносит и
колени трясутся, как у какой-то школьницы. Омега впился взглядом в
чернильные строчки, на которых выведено аккуратно «Кииоши».
Ему еще предстоит не одна бессонная ночь в попытках разнюхать, кто же он

такой и кто скрывается под маской японского божества, а сейчас — пустой
урчащий желудок и кипы бесполезных бумаг. Намджун оставил омегу в
приемной, где для него любезно выделили старый стол, а сам, одернув черные
рукава атласного пиджака, вошел в свой кабинет, собираясь устроить мозговой
штурм и проштудировать абсолютно всю информацию, которую ему удалось
раздобыть. На его стуле, закинув ногу на ногу, сидел Ким Сокджин, растягивая
пухлые губы в сладкой улыбке. Юнги, украдкой смотря сквозь щели жалюзи,
сжал пальцы в кулак.
— Я ведь просил вас, Сокджин, перестать обсиживать мой рабочий стол, —

спокойно заметил Намджун, положив папку с отчетами на лакированную
поверхность, и, обойдя массивный стол, сел в свое кресло, откидываясь на
спинку.
— Как все прошло? — пропел медовым голосом Сокджин, пропуская упрек мимо
ушей, и подался вперед, упираясь ладонью в крышку стола. — Я принес вам
обед, следователь Ким, в последнее время вы так исхудали, — он вновь
улыбнулся, пододвигая длинными пальцами контейнер с шариками риса и
ломтиками мяса альфе.
— Мне льстит ваша забота, но в этом не было необходимости, — Намджун снял с

блюдечка приготовленный Юнги кофе, который стоит с самого утра, остывший и
всеми забытый, и отхлебнул, слизывая капельки с бледно-розовых губ. — Если
это все, то извольте — мне предстоит много работы.
— Намджун, ты совсем загубишь себя со своей охотой, — омега плюнул на

формальность, мастерски игнорируя строгий взгляд, и с грацией кошки
спрыгнул со стола, встав позади мужчины. — Я не позволю тебе умереть в этом
кабинете!
Напряженное «Что вы делаете?» потонуло в воздухе, потому что Джину все

равно — он напролом, словно танк, ему даже намджунова холодность не помеха,
когда Юнги на нее натыкается слепым котенком. Умелые руки начали
массировать крепкие плечи, надавливая, зная, где приятнее — Намджун
расслабился невольно, испуская хриплый выдох. Он уже и забыл, когда кто-то
17/508
вот так заботился о нем, потому что самому как-то некогда совсем. Квартира на
пятнадцатом этаже служит временным пристанищем, а душ и кровать —
единственное, что Намджуну от нее нужно. В холодильнике стоит только давно
просроченное молоко и сгнивший томат. Его дом — это работа, кабинет и
спортзал на подвальном уровне. Молодость протекает мимо, ускользает сквозь
пальцы песком. Алкоголь, экстези, случайный секс, вечеринки до утра —
Намджуну это не нужно было ни в восемнадцать, ни в почти тридцать.
Сокджин массировал чужие плечи с таким лицом, словно джекпот сорвал, и

Юнги невольно сломал очередной карандаш в своей руке. Пора переходить на
бронированные ручки — потому что это ни в какие ворота. Мин не выспался, не
евши, ему ужасно хочется в теплую пенную ванну и совсем немного напиться, а
еще Ким Сокджин распускает руки, а этот урод и не против — сидит, прикрыв
глаза, пока Джин воркует что-то ему на ухо. Юнги, наверное, совсем с ума
сошел, потому что видит легкую улыбку на намджуновых губах,
предназначенную не ему, и ловит себя на том, что чуть ли носом в стекло не
вжимается, жадно глотая каждое движение. Он резко отпрянул от стекла, как
воришка, пойманный с поличным, когда их с Джином взгляды пересекаются.
Ким ухмыльнулся, наклоняясь ниже дозволенного. Он поймал на щеке чужое

кофейное дыхание и хрупкое подрагивание черных ресниц. Намджун, наверное,
и сам не понимал, насколько он божественный — у Джина на него крепко и
давно. Не раз он в течку представлял широкие ладони с выпирающими нитями
вен на своей талии узкой, на бедрах песочных и меж них. Намджун — строгий,
до сумасшедшего педантичный, не терпящий любых отклонений от норм,
выкладывающийся в работу на полную и требующий того же от других. Сокджин
хотел этого мужчину до тесноты в штанах и абсолютно понимал, что они с Юнги
в этом единомышленники, иначе сейчас он бы не сжигал взглядом Сокджина
сквозь щелочку жалюзи.
— Вы переступаете все границы, Сокджин, — сказал альфа, раскрывая глаза.

Джин к нему совсем близко, будто поцеловать собирается, разглядывает его
губы и по-профессиональному жесткий взгляд.
— Я предлагаю их стереть. Как насчет ужина в ресторане? Можете не платить за

меня, просто… проведем время вместе, узнаем друг друга получше. Что
скажете? — омега растянул губы в улыбке, но не успел Намджун раскрыть рот,
как дверь резко отворилась.
— Следователь Ким, мне удалось раздобыть новую информацию о Кииоши, —

выпалил с порога Юнги, сжимая пальцами дверную ручку. Джин раздраженно
цокнул.
— Действительно? — скептично вскинул бровь Намджун, а Юнги почувствовал,

как пылают щеки — какого черта он ворвался, словно истеричка плетет какую-
то ерунду, и ради чего? — Очень оперативно, следователь Мин. Сокджин, не
могли бы вы нас оставить?
— Конечно, — улыбнулся омега, под напряженный юнгиев взгляд поправляя

воротник чужого пиджака. — Мое предложение еще в силе, я буду ждать
вашего ответа. Напишите мне, — послав воздушный поцелуй невозмутимому
альфе, Джин удалился, нарочно цепляя Юнги плечом. Мин лишь крепче сжал
дверную ручку.
18/508
— Так что вам удалось узнать, Юнги?
— Я… — Мин нервно сглотнул, — хотел сказать, что Кииоши может прятаться не

по закоулкам, а у всех на виду. У меня все, удачной работы, — омега выскочил из
кабинета, как ошпаренный, потому что стыдно, потому что повел себя, как
ненормальный — какая ему вообще разница, что его начальник и Сокджин в
одном кабинете и между их лицами немногим десять сантиметров? Юнги
завалился в свое кресло, зарываясь под кипой бумаг.
Намджун, недоумевая, посмотрел вслед младшему следователю. Но мысль,

которую он сгенерировал, имеет место быть, альфа и сам часто думал над этим.
Он решил отбросить все неважные проблемы в сторону, сосредотачивая
внимание на записи видеонаблюдения, сделанной неподалеку от места
убийства.
Тэхен в молитве склонился, упираясь лбом в скрещенные пальцы, покоящиеся на

жесткой спинке впереди стоящей скамьи. Его губы бесшумно двигались,
воспевая Господа и то, как он велик. Темно-ночные ресницы дрожали,
отбрасывая трепетные тени на острые скулы и алые губы. Иисус, распятый на
деревянном кресте, двенадцать скорбящих апостолов и убитая горем
Богородица, тянущая морщинистые усталые руки к сыну — деревянное
величественное изваяние. Пустые радужки глаз следят за молящимися. Тэхен —
не единственный, пришедший на утреннюю службу, впереди сидели несколько
старичков и взрослых омег, склонившихся в молитве, пока пастырь
провозглашает величие Бога.
Солнечные лучи преломляются в витражных круглых окнах под самым потолком.

Пахнет свечами и ладаном. Где-то под куполом церкви собирается
перешептывание и гул далеких голосов. На старых гниющих балках задремала
пара сизых голубей. Тэхен тихо поднялся со своего места, не желая мешать
остальным верующим, поклонился и перекрестился, обматывая вокруг тонкой
шеи красный шарф. Он поднял со скамьи сумку с тетрадями и парочкой книг,
едва сдержав крик, когда на плечо легла теплая ладонь.
— Не хотел пугать тебя, Тэхен-а, извини, — с сожалением сказал мужчина.
— Святой отец, вы не виноваты, — поспешил успокоить его Тэхен, улыбаясь

уголками губ. — Вас давно не было.
— Пытался найти уединение с богом, — неловко улыбнулся в ответ Святой отец,

вместе с Тэхеном не спеша идя к выходу. — Ты по-прежнему помогаешь своим
близким, Тэхен-а?
— Всегда, когда они нуждаются во мне, — честно ответил омега, вешая ремень
сумки на плечо.
— Ты считаешь это праведным делом? — мужчина остановился на верхней

ступеньке, а Тэхен продолжил спускаться, оборачиваясь на ходу и даря теплую
улыбку:
— Пока они находят в этом утешение — да. До свидания, Святой отец!

19/508
— До свидания, Тэхен, — улыбка пропала с лица священника, и взгляд его
потяжелел — порочным, грязным, недозволенным наполнился. Сердце мраком,
точно завесой покрылось. Ему нельзя, это — человек, но когда он улыбается
краше солнца, мужчине хочется Иисусу глаза выколоть, потому что с каждым
разом выдержки все меньше становится. Он поднял лицо к голубым небесам,
словно бога несуществующего увидеть пытался — нет его там и не будет
никогда. В черноте солнце не греющее отразилось.
Тэхен шумно дышал, вытирая пот, скользящий от виска, тыльной стороной

ладони. Хосок на противоположной стороне корта был похож на тигра —
скалился, губы лизал, выгибался по-кошачьи, заставляя рассевшихся на
трибунах альф голодным взглядом в его тело точеное впиваться. Младший
покрепче сжал ракетку в руке, принимая хосокову подачу — они на равных идут,
нога в ногу, каждый пытается вырваться в победители. Тэхен поднял лезущие в
глаза волосы повязкой, красные обтягивающие шорты едва прикрывали
подтянутые ягодицы и обнажали худые стройные ноги, свободная футболка
пропиталась потом. Он умело ловил чужие восхищенно-похабные взгляды на
себе и игнорировал, знал себе цену и держал подбородок высоко.
Хосок Тэхена хрупче, уже в плечах, руки-веточки и ноги стройнее, кожа

песочная, блестящие распахнутые губы и в глазах — озорство, и играет так,
словно насмерть. У Тэхена повязка на голове от пота взмокла, он с невероятной
скоростью по корту мечется, из сил выбиваясь, а Хосоку весело, он не
утруждается почти даже. Младший внутри бесится, потому что Хосок — куинкс,
ему эта игра — пустяк, разминка обычная, а у Кима соревнование. Тренер
ястребом мечет взгляды туда-сюда, неодобрительно губы поджимает и кричит в
рупор:
— Так, стоп! Тэхен, какого черта я сейчас вижу? — зарычал он, стремительно
приближаясь к омеге, который, упершись ладонями в колени, тяжело дышал.
— Извините, тренер, — прохрипел Тэхен, вытирая пот со лба. — Наверное, я

плохо разогрелся.
— Ты не «плохо разогрелся», ты просто безответственный игрок, вот что я

скажу. Думаешь, поступил благодаря отцовским деньгам на учебу, так все тебе
в ноги кланяться будут?
— Я никогда не подразумевал подобного, — холодно ответил Тэхен, поднимая на

альфу колкий взгляд. Хосок отложил ракетку в сторону, подбегая к Тэхену, но
тренер тут же его оттолкнул, хватая Кима за ворот футболки, и зашипел
гадюкой в лицо:
— Мне плевать, сколько денег лежат у тебя на банковском счету, для меня
это — бумажки, которыми ты можешь подтереть свою задницу. Если ты пришел
сюда, изъявил желание играть в большой теннис, так держи, мать твою, планку.
На кону стоит моя репутация, если ты проиграешь, я тебя, нахрен, в порошок
сотру. Я ясно выражаюсь?
— Предельно, — спокойно ответил Тэхен, и морщины разгладились на чужом

лице. Альфа улыбнулся, отпуская тэхенову футболку, и расправил складки.
— Тренер, вы ведь знаете, что против меня ему трудно играть, — возразил
20/508
Хосок, собой Тэхена закрывая. Младший хмыкнул, омегу в сторону отодвигая.
— Хосок-а, не лезь. Я буду усердно тренироваться, чтобы не подвести вас, —

поклонился Тэхен.
— Надеюсь, — альфа одарил Тэхена тяжелым взглядом и, хмыкнув, занял свое

место на трибунах. Хосок проследил за ним взглядом, поджимая пухлые губы в
тонкую полоску.
— Урод.
— Не говори так, — тепло улыбнулся Тэхен, подходя к своей спортивной сумке.

Бутылка воды приятно охладила разгоряченную кожу. Омега жадно пил,
пропуская несколько капель мимо рта — те побежали по подбородку, теряясь в
вороте футболки. Несколько альф, наблюдающих за тренирующимися
студентами, жадно облизнулись. — Буквально месяц до соревнований, я
слишком халатно отнесся к тренировкам.
Хосок скептично вскинул бровь, прислоняясь плечом к кирпичной стене. Тэхен

копошился в своей сумке под насмешливый взгляд, который старательно
пытался игнорировать. Солнце игралось лучами в персиковых волосах, целовало
кожу нежную, облюбленную, глаза янтарные изнутри подсвечивало — Тэхен и не
пытался отрицать, что Хосок ангелу подобен. Младший сел на колени перед
сумкой, доставая махровое полотенце и пропитывая влажную кожу.
— Не смотри так на меня, — проворчал Тэхен.
— Мы оба знаем, что ты лжешь, Ким Тэхен, — ухмыльнулся Хосок, присаживаясь

перед омегой на корточки, и прошептал, словно раскрывает самую страшную
тайну: — Просто нашему тренеру уж больно нравится твоя аппетитная попка в
этих коротеньких шортиках. Почему, ты думаешь, он заставляет тебя
тренироваться до седьмого пота? Потому что он хочет тебя трахнуть.
— Йа! — закричал Тэхен, ударяя полотенцем смеющегося друга. — Как ты

смеешь говорить подобное!
— В глубине души ты знаешь, что я прав, — хихикнул Хосок, склоняясь над

Тэхеном. — Упорно тренируйся, солнышко, — прошептал он на ухо с длинной
серебряной цепочкой, пробегая губами до уголка чужих губ.
Хосок резко выпрямился, подхватив пальцами собственную сумку, и пошел в

сторону учебных корпусов, на ходу повернувшись и помахав Тэхену ладонью.
Младший улыбнулся, кивая, и провел пальцами от уха до губ — там, где только
что были теплые хосоковы губы. Он поднялся с колен, покрепче сжимая в руках
ракетку, и вновь вышел на корт, пока на другой стороне, словно тигр, бродил
соперник. Тэхен должен стать лучшим не потому, что у него богатый отец, а
потому, что он может всего достигнуть сам. И, после свистка, игра началась.
Когда Хосок закрыл книгу, за окном библиотеки уже давно горели фонари,
разгоняя тьму. Омега потер уставшие глаза, в которые точно песка насыпали, и
размял затекшую шею. Тетрадь пестрила конспектами исписанных чернил, и
21/508
рука отнималась от усердного письма. В библиотеке, кроме него, уже никого не
было. Он поднялся со стула, со скрипом отодвинувшегося по паркету, сложил
тетради в сумку, а книги поставил на свои законные места. Выключатель
щелкнул, свет погас, и Хосок вышел, прикрывая за собой дверь.
Ночью холодает. Он укутался в свой вязаный шарф, выдыхая облачко пара, и

зашуршал подошвой старых ботинок по мокрому асфальту. Ближе к вечеру
дождь забарабанил о подоконники, разбиваясь неоновыми брызгами в свете
кричащих вывесок. Ходить ночью — все равно что подписать смертный
приговор, ходить ночью одному — быть одной ногой в могиле. За Хосоком
следят, и он это чувствует спиной. Дисплей телефона показывает половину
восьмого, а от контакта «папа» вот уже несколько лет нет входящих вызовов.
От Хосока отказались, потому что он неправильный, дефектный, потому что он

монстр. Щека уже забыла жгучую боль пощечины, а кровоточащая душа, что
плачет навзрыд, ломается с треском, рвется на составляющие — нет. От него
отказалась семья, от него отвернулись друзья, он остался один в огромном,
стремительно паразитирующем мире. Он едва не довел своего папу до
инфаркта, сообщив о намерении стать куинксом. Ведь он — омега, ему нельзя
быть сильным, нельзя защищать людей, нельзя подвергать свою жизнь
опасности, нельзя, нельзя, нельзя. Но Хосок не мог жить, зная, что его семью в
любой момент может сожрать очередной монстр, которому захотелось поиграть.
Слишком свежи в памяти были реки крови и ошметки человеческой плоти.
Его ненавидят, презирают, стыдятся, собственный папа порвал все его детские
фотографии и сжег, но… Хосок благодарит небеса за то, что он может его
защищать хотя бы так, на расстоянии. Порой он долго стоит напротив некогда
родного дома, смотрит на окна, в которых горит желтый свет, и уходит только
когда он гаснет. Чем папа сейчас занят? Ужинает или смотрит телевизор?
Плачет? А может, молится? Хосок не имеет права знать, ведь «абонент
выключен или находится вне зоны действия сети…».
Хосока резко дергают в сторону, прижимая спиной к стене многоэтажного дома.

Сумка с тихим стуком шлепнулась в лужу, забрызгав ботинки и черную ткань
штанов. Омега не кричит, смотря на светлую макушку переплетенных волос.
Легкие запахом (не)любимым заполнились, задыхаться заставляя, пальцы
татуированные по бокам поползли змеями, когтями сквозь пальто кожу
песочную разодрать желая. Пальто с него сдирают, на землю грязную бросают и
под бедра хватают, спиной продрогшей в холод вжимая. От тела чужого пожар
и землетрясение — Хосока ведет так, что голова кружится, и, если бы его не
держали, он бы точно упал на колени прямо в лужу.
Его убийца рычит, языком раскаленным ключицы заостренные вылизывая,

прокусывает до крови клыками острыми, и кровью, сука, упивается, смеется
хрипло над стоном сверху и пальцами мнет до синяков бедра хрупкие. Хосок
пальцы сбитые вплетает в волосы чужие, жесткие. В нотках сладких,
ненавистных, наркотических чужие ловит — был с кем-то до него, ласкал так же
грубо, агрессивно и с ума сводил профессионально.
— И почему я тебя еще не сожрал, — ухмыляется альфа, зубы острые распахивая

для укуса очередного.
— Потому что любишь меня, — хрипит Хосок, и только ледяное лезвие у горла не
позволяет Чимину свою суку в очередной раз пометить.
22/508
Омега смотрит в глаза его червонно-вселенные, кроваво-багровые и тонет, сам
себя топит в глубине, в бездне бесконечной, в космос ладони опускает и звезд
кожей тонкой касается: все это — Чимин, ухмыляющийся, на жертву свою
смотрящий. Его дар, проклятие, любовь и ненависть. Кожа чиминова под
лезвием расходится, кровью омывает нож, а их дыхания воедино сплетаются.
Примечание к части
ким тэхен: https://pp.userapi.com/c841538/v841538608/5861f/nIsalReVJxI.jpg

чон чонгук: https://pp.userapi.com/c841538/v841538608/58627/n7IUbVI-bu8.jpg
https://pp.userapi.com/c840024/v840024608/5f8ee/N3OvPTzjh2M.jpg
чон хосок: https://pp.userapi.com/c840024/v840024608/5f8f7/Sf-47c1NxJI.jpg
https://pp.userapi.com/c840024/v840024608/5f907/fejyBebZyyE.jpg
ким намджун: https://pp.userapi.com/c840024/v840024608/5f90f/MiUq_f4ppqY.jpg
мин юнги: https://pp.userapi.com/c840024/v840024608/5f8ff/fmOPpkoDjPE.jpg
пак чимин: https://pp.userapi.com/c840024/v840024608/5f918/JqYD62GJ1WQ.jpg
https://pp.userapi.com/c840732/v840732601/36b55/F66Cfo7eK08.jpg
ким сокджин: https://pp.userapi.com/c621515/v621515608/4fcf0/2n2Z09sZ7Bk.jpg
23/508
Примечание к части образ юнги:
https://pp.userapi.com/c840029/v840029970/685ce/OYojhxS9T3o.jpg
образ тэхена: https://pp.userapi.com/c840029/v840029970/685d5/bd-KSTYsxuc.jpg
образ чонгука: https://pp.userapi.com/c840029/v840029970/685de/H2krh823YeY.jpg
образ намджуна:
https://pp.userapi.com/c840029/v840029970/685e7/OYURkLKZp8Y.jpg
III
— Прошу меня простить, я опоздал.
Намджун тряхнул головой, от чего хрустальные капли дождя сорвались с его

влажных волос. Он снял бежевое по голень пальто, повесил его на стул,
обшитый красным бархатом, и поставил небольшой черный кейс на пол возле
своих ног. На столике, заказанном лишь для двоих, стояли ароматные горячие
блюда — равиоли, говяжий бифштекс средней прожарки, рис, тушеные овощи,
картофельные шарики, какие-то салаты, наверняка диетические, и два бокала,
наполненные алым вином. Один из них изящными наманикюренными пальцами
держал Сокджин, изгибая едва подкрашенные губы в легкой улыбке.
Омега уже готовился ко сну, нанес на лицо маску из морских водорослей и

разлегся на диване с миской порезанных яблок, когда телефон завибрировал,
оповещая о новом сообщении. «Завтра в три» — таково было содержание,
заставившее Сокджина удивиться. Он несколько раз перечитал содержимое и
телефонный номер отправителя, но не нашел к чему было бы придраться — все
верно, Ким Намджун, следователь особого класса, умопомрачительный альфа и
чертова сокджинова мечта, с которой он теперь идет на свидание, хотя сам
Намджун так не считал. У него просто выдался свободный час на обед, который
он не был против провести в компании Сокджина, тем более, раз тот сам
предложил.
За окном барабанил ливень, а внутри ресторана тепло. Живая музыка создает

какой-то необычный купол, в котором дождь — это всего лишь еще один
музыкант, играющий на струнах природы. Сокджин сидел, как на иголках,
ожидая, когда же стул напротив будет занят. Он несколько раз сходил в
уборную, чтобы поправить рубашку с глубоким вырезом, открывающую вид на
длинную шею и впадинку меж ключиц, но не настолько открытую, чтобы альфа
подумал о нем что-то лишнее. Волосы лежали идеально, только блеск для губ
стирался постоянно, потому что Ким кусал губы, нервничая. И вот, когда двери
ресторана распахнулись, и в проеме появилась статная высокая фигура, омега
потерялся. Сердце зашлось галопом, пробивая грудную клетку изнутри, руки
мгновенно стали влажными — Сокджин быстро вытер их о ткань приталенных
брюк.
Работники ресторана начали кланяться, приветствуя гостя. В городе нет

человека, не знающего Ким Намджуна. Он — спаситель, некоторые называют
его Иисусом, благодаря Бога за второе пришествие. Намджун дает людям
безопасность, по крайней мере ту, которую может дать, и надежду на
безоблачное будущее. Люди верят в то, во что хотят верить, и с приходом альфы
у них затеплился огонек в груди. Следователи истребляют гулей, чтобы в мир
приходили новые люди. Сокджин мотнул головой, прогоняя наваждение, и вновь
надел маску, растягивая вишневые губы в дрожащей улыбке.
24/508
— Отбросим формальности, Намджун, мы ведь не на работе. Я хотел просто
пообедать с тобой и, может… узнать тебя получше, — сказал омега, покручивая
бокал в пальцах. Альфа вскинул бровь, нагло рассматривая чужую ухмылку и
блеск в янтарных глазах. Он отразил его ухмылку, кивая и закрывая меню.
— Я не особо голоден, разве что чашечку ристретто. Будьте добры, — позвал

Намджун официанта, и тот, записав заказ, спешно удалился. — И что бы ты
хотел узнать обо мне, Сокджин? — спросил альфа, переплетая пальцы в замок и
положив их на белоснежную скатерть. Взгляд его подобен пауку — цепляет,
путает в своих нитях. Джин в нем тонет, и мысли как-то разбегаются по дальним
уголкам сознания. Он рассматривает изящную линию челюсти, совсем недавно
выбритые щеки и подбородок и губы от холода посиневшие.
— Чем ты увлекаешься, в какой семье родился, где живешь, какие марки машин
тебе импонируют, как зовут твоего отца, почему ты решил стать следователем,
какой цвет тебе нравится, нравлюсь ли я тебе, — пропел омега, поставив бокал
на столик, и подался вперед, накрывая теплой ладонью намджунову. Альфа
вновь ухмыльнулся, забавляясь.
Раньше он никогда не замечал его морщинки в уголках глаз, когда омега

улыбался, хотя тот часто оставался в его кабинете, приносил кофе или
свежевыдранные сплетни. Намджуну некогда было замечать этого под кипами
бумаг или в спортзале, обливаясь потом, когда Джин как бы невзначай
«проходил мимо и занес бутылку прохладной воды». Сокджин был похож на
какую-то константу, которая часто под рукой мелькала, только Намджуну ее
заметить никак не удавалось.
— Я родился в обычной семье, — вдруг сказал альфа, отпивая из принесенной

официантом чашки крепкого кофе. — Отец бывший военный, папа — медбрат.
Ничего удивительного в моей семье нет.
— Но удивительное есть в тебе, — заметил Сокджин, ножом отрезая кусочек

бифштекса и отправляя его в рот. — Родители дали тебе хорошее воспитание,
раз теперь ты защищаешь людей от монстров.
— Ты ошибаешься на мой счет, — ответил он. — Защищать — это обычное дело.

Разве не это делает мать с новорожденным младенцем? Защищает, оберегает,
собой от опасного мира закрывает. Матерью движет инстинкт, данный ей
природой. Это на уровне генов, не вытравишь, не избавишься, оно просто есть.
Мать и ее дитя — больше никого не должно быть.
— Значит, ты воспринимаешь себя матерью, а людей — своим ребенком?

— вскинул бровь Сокджин, наколов на вилку спаржу.
— Не перебивай меня, пока я не закончил, — спокойно сказал ледяным тоном

Намджун, а у Джина скользкий комок пережеванного мяса в горле застрял. Он
кашлянул, запивая большим глотком вина. — Так вот, я, знаешь ли, в Бога не
верю, но это, отнюдь, не значит, что его нет. Вернее, я неправильно выразился:
для меня он есть, просто не в его обычном понимании. Бог — это сама природа,
непосильный человеческому уму механизм. Ты не можешь отрицать, что
некоторым матерям не дано чувство материнства и, к сожалению, ее ребенок не
будет защищен. Так, увы, устроено природой. Ты понимаешь, к чему я веду?
— Абсолютно, — согласился омега. — Ты имеешь в виду, что мужество и отвага

25/508
заложена в тебе природой.
— Я не считаю, что человек рождается мужественным, он становится таковым в

процессе жизни. Натыкается на острые рифы, спотыкается и падает, ранит себя,
но это только закаляет психику и характер. Природа, бесспорно, сыграла свою
роль — она заложила во мне этот инстинкт.
— Материнства? — изогнул бровь Сокджин.
— Убийства, — ухмыльнулся Намджун, слизывая с губ горечь кофе.
Омега улыбнулся, поведя бровью. Ему впервые удается говорить с Намджуном

вот так, не спеша и смакуя каждое сказанное им слово, словно самую вкусную
на свете конфету. Но, что было самое удивительное, Намджун спрашивал его,
Сокджина, о жизни! И омега рассказывал ему о том, что отец умер еще до его
рождения, а воспитывал папа и дедушка. Папа у него школьный учитель и
преподает математику. Джин откровенно ее ненавидел, потому с самого начала
как-то не заладилось, а потом нагнать было уже сложно. Да и переходный
возраст свою роль сыграл — одни альфы на уме и бунтарство, буйство
красочных волос и густо подведенные глаза. Однако, все это осталось в
прошлом, и новость о пропавшем человеке, случайно услышанная по
телевизору, заставила Джина серьезнее взяться за свою жизнь. Намджун
слушал так, словно ему и вправду интересно, как хрупкого на первый взгляд
омегу занесло в CCG. У Сокджина любимый цвет — индиго, и он жуть как
дорожит купленными на первую зарплату часами.
Но о себе рассказывать не спешил, только слушал и иногда задавал уточняющие

вопросы. Омега не заметил, как за разговором съел половину бифштекса,
порцию равиоли и закусил сверху салатом из морской капусты, а Намджун
только неторопливо наслаждался своим кофе. Черный намджунов телефон
завибрировал, и на экране всплыло сообщение от Мин Юнги — Джин мысленно
хмыкнул. Этот подросток и здесь не дает им остаться наедине.
— Время уже поджимает, — сказал Намджун, поднимаясь из-за стола. Пальто

идеально легло на широкие плечи, а перчатки обтянули длинные грубые
пальцы. — Я могу подвезти тебя, если желаешь.
— Конечно, — улыбнулся омега, и, расплатившись за обед, напоследок заскочил

в уборную, чтобы подкрасить губы и поправить выбившиеся прядки.
Теплый ресторанный воздух, пропитанный вкусными блюдами и ароматами

цветов, сменился на морозно-ледяной, наполненный выхлопными газами,
сгнившими листьями и кровью. Сокджин натянул воротник дутой куртки
повыше, выбегая из-под козырька с вывеской к Намджуну, что открыл перед
омегой дверь своей Астон Мартин, приглашая присесть. Джин прошмыгнул
внутрь, стряхивая с волос скопившуюся влагу, и втянул кофейный воздух
поглубже в легкие, прикрывая глаза. В этой машине пахнет альфой так, что
голова кругом идет, точно на адской карусели. Намджун сел на водительское
место, предварительно закинув кейс на заднее сидение, и завел машину,
выруливая в снующий бесконечный поток.
Под колесами взрывались грязные брызги, когда машина проезжала по лужам.

Сокджин приложил прохладные ладони к кондиционеру, откуда дул теплый
поток воздуха. В машине негромко играла музыка, кажется, то было что-то
26/508
старое, как мир, но незабываемое и вечное. Что-то вроде Фрэнка Синатра и Роя
Орбисона. Омега откинулся на сиденье, с легкой улыбкой наблюдая за
расслабленным Намджуном, что порхал между снующими машинами. Пахучка в
форме «инь и ян» болталась туда-сюда на зеркале заднего вида.
— Как поимка Кииоши, кстати? — спросил Джин, перебирая пальцами рукава

своей куртки. До здания CCG осталось всего ничего — три поворота, а омеге так
сильно хотелось растянуть это время с Намджуном наедине навечно.
— Мы вместе со следователем Мином работаем над этим, — уклонился от ответа

Намджун.
Джин молча кивнул и уставился в окно, за которым — бесконечные высотки и

иллюзия защищенности. Дождь барабанил по лобовому стеклу, и дворники с
трудом справлялись со своей задачей. Намджун припарковался на крытой
парковке, и вышел из машины, помогая, точно истинный джентльмен, омеге.
Джин чувствовал себя… важным? Нужным? Он не знает определения этого
чувства, которое появилось рядом с альфой. Они шли вдвоем, и каждый
встречный сотрудник им поклонился. Лифт оказался пустым. Альфа нажал
кнопку нужного этажа, но когда лифт проехал мимо этажа Сокджина, он
вопросительно изогнул бровь, мельком глянув на него, а омега лишь пожал
плечами.
— Мне просто хотелось проводить тебя, — улыбнулся Джин, стоя вместе с

Намджуном перед входом в его кабинет. — Спасибо, что уделил мне время…
— смущенно сказал он, опустив взгляд вниз.
— Все в порядке, Сокджин-а, — кивнул альфа. — Мне тоже было приятно. До

свидания.
Намджун не успел войти в свой кабинет, когда Джин поддался вперед, касаясь
пухлыми теплыми губами его щеки. Намджунова рука скользнула по узкой
талии, скрытой серой тканью пиджака, и тут же пропала, вызывая у омеги
слабую улыбку кончиками губ. Он заглянул альфе в глаза, едва сдерживаясь,
чтобы не взять того за руку, и смущенно прошептал:
— И мне было приятно. Пока.
У омеги уши горели, и сердце как бешеное колотилось. Он не смел повернуться

лицом, пока двери лифта закрывались. Щеки пылали алым, идиотская улыбка
вылезла на пол-лица. Намджун ухмыльнулся себе под нос, покачивая головой. А
Юнги отвел взгляд в сторону, чувствуя, как в груди дыра кровоточащая
образовывается, органы внутренние серной кислотой разъедая и доступ
кислорода перекрыв.
— Для кого ты так наряжаешься, Мин Юнги? — с ухмылкой спросил Хосок,

скучающим взглядом осматривая бархатную рубашку с закрытыми горлом и
бахромой на рукавах. Кажется, это уже пятнадцатая — омега перестал считать
на седьмой. Мин критично осматривал себя в зеркало, встроенное в шкаф. Меж
его бровей залегла глубокая складка недовольства. Он хмыкнул, нервно
выдергивая мелкие пуговицы из петелек.
27/508
— Ну, знаешь, там будут альфы. Кто знает, может, я намерен уйти не один, —
роясь в куче вываленных на пол вещей, ответил Юнги. — В конце концов, я
молодой, тело требует развлечений, алкоголя, альфу. Омежьи замашки, ты ведь
понимаешь.
— Не лги мне, — улыбнулся младший, подпирая щеку кулаком. Хосок разлегся

на миновой небрежно заправленной кровати, наблюдая, как омега носится
ураганом по комнате, выбирая наряд для предстоящего мероприятия. — Ты из
кожи вон лезешь только для одного альфы, и мы оба знаем, кто он.
— Мне нет до него дела, — раздраженно бросил Мин. — Он выбрал эту шлюшку,
на свидание с ним бегал. Ты бы рожу его видел, чуть не треснула от улыбки.
Ублюдок, — выплюнул омега, бросая на пол серую толстовку с каким-то
персонажем из мультфильма.
— Он выбрал его, потому что ты ничего не сделал для того, чтобы он выбрал
тебя. Я не шучу, Юнги, — серьезно сказал Хосок, ловя раздраженный юнгиев
взгляд. — Чтобы сейчас не швырять бедные вещи, нужно было хотя бы
поговорить с ним, а не плеваться желчью, чтобы он не заметил твоих чувств.
— Хосок, — прорычал Мин, распихивая валяющиеся вещи и приближаясь к

кровати.
Младший ухмыльнулся, вопросительно выгибая бровь. Юнги навис над ним,

худые бледные руки прижимая к постели, и к лицу близко наклоняясь, дыхание
теплое на губах своих ощущая. Он провел большим пальцем по линии чужой
челюсти, в губы приоткрытые поцелуем грубым впиваясь. Хосок подался
навстречу, языку горячему в своем рту хозяйничать позволяя. Поцелуй вкус
клубничной помады имеет, которой Юнги прохладные губы накрасил. Хосок
говорил правду абсолютную и про то, что Мин для него наряжается, и про то,
что сам виноват, только омеге не легче от этого. Он сам на себя злится, до
впадинок-полумесяцев на ладони кулаки сжимает и кофе литрами пьет. У него,
откровенно говоря, бессонница вовсе не из-за работы.
— Пожалуйста, давай… — хрипло шепчет Мин в поцелуй, но Хосок отстраняется

с улыбкой, подбородок острый большим пальцем поглаживая.
— Нет, — шепнул младший, из-под худого тела вылезая. Мин застонал, руки в
стороны звездой раскинув. — Перестань давить на жалость, тебе уже выходить
пора, а ты не одет, — строго сказал омега.
— Да, ты прав, — согласно кивнул Юнги, выдавив из себя тусклую улыбку.
Хосок поднял первую попавшуюся рубашку — белую, шелковую, неприятно

охладившую и без того холодную кожу. Юнги стоял перед зеркалом, пока
младший застегивал ему пуговицы, специально оставляя верхние
расстегнутыми, демонстрируя бледную грудь и заостренные ключицы. На губы
лег легкий коралловый тинт, а на веки тени цвета океанской сини. Кожаные
штаны, в которые Юнги заправил рубашку, подчеркнули стройность бедер и
длину ног. Хосок порылся в вещах, которые были доступны лишь Юнги и самому
Хосоку, выбирая блестящий, усыпанный стразами чокер.
— Я похож на дорогую шлюху, — ухмыльнулся Юнги, пока младший застегивал

28/508
чокер на шее, оставляя после поцелуй в изгиб шеи. Он обнял омегу за талию,
прижимая к своей груди, и провел губами по острому плечу вверх, по грациозно
изогнутой шее, по линии челюсти и остановился возле уха, шепча:
— Ты и есть.
Мин надел черный пиджак и осеннее пальто, которое хорошо бы уже было
сменить на более теплое. Улица встретила его неприятным колющим холодом и
лужами из-за недавно прошедшего ливня. Мелкие ледяные капли вновь
начинающегося дождя забарабанили по асфальту. Омега оглянулся по сторонам
пустынного квартала, а после раскрыл черный зонт, спешно шагая к
подъехавшей машине такси. Он должен успеть за два часа, каждая минута на
вес золота.
Чонгук утробно зарычал, пальцами до скрипа сжимая деревянную спинку

кровати, которая при каждом агрессивном толчке в хрупкое тело ударялась о
стену. По напряженной спине стекали капли пота, падая на смятые кроваво-
шелковые простыни. Омега под ним стонал по-блядски, ноги широко разводил и
прогибался кошкой грациозной. Губы коралловые распахнул, язычком юрким по
ним пробегался, точно дразнил, а Чон на это велся — до крови вгрызался в
сладость, и кровью этой упивался, дышал жадно, едва монстра внутри
сдерживая. Глаза звериные склерой черной покрылись, а омега лишь
ухмыляется Дьяволом, зубы белоснежные обнажая, скалясь.
А Чонгук его страх всем нутром звериным чувствует, и страхом этим питается,
наедается и в нем купается. За окном кровавый закат лужей по небу разлился,
солнце жалобно лучи не греющие бросило на спину напряженную, потную; по
коже разгоряченной заскользило, бедра смуглые выцеловывая, прощаясь будто.
Чонгук омегу за шею схватил, пальцы свои грубые до синяков сжимая, метя.
Омега ногтями острыми спину его в кровь, ранки тотчас затянувшиеся вновь
вскрывая. Пот смешался с кровью на багровых простынях. Чон вонзился зубами в
плечо чужое, кожу бледную укусами кровоточащими испещряя. Омега закричал
то ли от боли, то ли от удовольствия — сумасшедший и потерянный мальчик.
Шлепки тесно со вздохами-криками переплелись, от стен черных отражаясь.

Солнце за окном умерло, в последний раз вспыхнув, с двумя грешниками
прощаясь. Дерево резное в пальцах Чона захрустело и сломалось, в щепки над
головой омеги разлетаясь. Он сжался под альфой, с криком на собственный
подтянутый живот кончая, и Чонгук, в последний раз вогнав член в разнеженное
тело, кончил, сцепку ради удовольствия допуская. Альфа завалился прямо на
паренька под собой, шею бледную вылизывая. Когда он смог, наконец, покинуть
чужое тело, омега обиженно захныкал, цепляясь пальцами за крепкие плечи.
— А как же объятия после секса? — надул губы омега, приподнимаясь на локтях

и смотря, как голый альфа в полутьме сигару раскуривает — огонек вспыхнул и
потух.
— Выметайся, — бросил холодно Чонгук, прямо на голое тело брюки надевая.
— Как грубо, — ухмыльнулся в ответ парень, но не двинулся, потягиваясь в

кровати. — Ты ведь знаешь, что они на тебя копают? Намджун нас всех нагнул,
29/508
как собаки цепные за тобой бегаем.
— Вы бегаете за собственным хвостом, шавки, — ухмыльнулся в ответ альфа.

— Не Ким Намджун ведет эту игру. Вы все по моим правилам играете, жрете что
я даю и только тень мою ловите. А ты, шлюшка, мне очень в этом помогаешь.
— Малыш хочет быть полезным для своего господина, — пошло облизнув губы,
по которым размазалась помада, омега слез с кровати, перед Чонгуком на
колени вставая. Руки порочные по бедрам его скользнули вверх, к вновь
эрегированному члену. Он провел языком по кубикам пресса, обводя пупок и
утыкаясь носом в дорожку черных жестких волос. Чон схватил омегу за
шоколадные волосы, назад грубо оттягивая, и пепел от сигары на его лицо
стряхнул.
— Я опаздываю, — хмыкнул он, брезгливо откинув от себя чужую голову. Черная

рубашка скрыла под собой крепкую спину и стальной пресс, заставляя омегу
разочарованно простонать. Чон накинул красный пиджак, изрисованный узорами
цвета ночи, и глянул на одевающегося омегу. — Тебя подбросить?
— Меня заберут. А ты волнуешься обо мне? — похабно улыбнулся омега,

взглядом одним Чона вновь раздевая.
— Дверь за собой закроешь, — брезгливо кинул альфа, с тумбы ключи от черной

ламборгини, что ждет на подземной парковке, пальцами цепляя.
Намджун прислонился к капоту, сложив руки на груди. Напряженный взгляд

сверлил приближающуюся сгорбленную фигуру. Юнги шаркал ногами, не смея
поднять голову — он безбожно опоздал почти на час, но он и вправду спешил,
как только мог. Радовало лишь одно: Намджун не уехал на мероприятие сам, а
дождался Юнги, который почти задохнулся восхищением, рассматривая
длинные ноги в черных брюках, заправленную в них белую рубашку и пальто до
самых щиколоток, расшитое по обеим сторонам золотом. На длинных пальцах,
что отстукивали время юнгиевой смерти, красовались кольца из титана.
— Сле-
— В машину, — прорычал Намджун, заставляя Юнги поежиться от властного

тона и покорно сесть в машину, тут же сорвавшуюся с места, не успел он и
дверь до конца закрыть. — Какое право ты имел опаздывать? Как посмел, когда
я четко назвал время, в которое ты должен был стоять у этого цветочного
магазина и ждать меня? — видя, что Мин снова пытается открыть рот, альфа тут
же оборвал его, повышая голос: — Мне не нужны твои оправдания! Кем ты
выставляешь меня? Своими глупыми выходками ты не себе репутацию портишь,
а мне. Можешь забыть о том, что такое мягкая постель дома и нормальная еда,
отныне ты не выйдешь из-за стола, пока не разгребешь все отчеты за последний
год.
На этих словах он резко дал по тормозам, и машина с визгом остановилась

перед светофором. Юнги стиснул челюсти, вгрызаясь взглядом в напряженного
смотрящего вперед Намджуна. Он руль до побеления костяшек сжал, и желваки
играют — у омеги дыхание сперло, а температура словно подскочила на
30/508
несколько тысяч градусов. Альфа стоял на улице в одном пальто, замерз
наверняка, но губы посиневшие не дрожат, он словно не обращает внимания
никакого на холод. Неожиданно Намджун повернулся к нему, с поличным ловя
взгляд восхищенный. Юнги отпрянул, вжимаясь спиной в кресло, и сам не
понимал, почему не огрызается.
— А это что такое? — фыркнул Намджун, юнгиеву шею взглядом пожирая.
— Это… — растерянно кинул Юнги, инстинктивно руками прикрываясь, но альфа

пальцами его за чокер схватил, на себя дергая.
Омега забыл, что такое дышать, легкие отказали совсем, кофе крепким
заполнились. Намджун его за чокер держит, словно собаку за поводок, кожей
ледяной его кожи касается, а сердце глупое ребра в порошок, в щепки сломать
пытается. Между их лицами расстояния нет почти. Альфа смотрит так зло, что у
Юнги внизу где-то тяжесть в узел скручивается, и мурашки вдоль позвоночника
бегут. Но в голове проносятся пальцы эти на чужой талии и поцелуй куда-то в
щеку, и возбуждение на злость раскаленную заменяется.
— Это не твое дело, — надменно сказал Юнги, намджунову руку с себя

скидывая.
— Ты выглядишь, как легкодоступная девица, а не как следователь второго

класса.
Звонкая пощечина заглушила проклятия разозленных водителей, что сигналили

сзади. Намджун смотрел в его глаза непозволительно долго — кажется, что
Юнги успел прожить всю жизнь, состариться и умереть прежде, чем он
отвернулся к дороге и вновь дал по газам. Омегу трясло, руки мелко дрожали от
злости, волнения и вины. Он не смел поднимать руку, которой только что
поставил огромную жирную точку на своей мечте. Можно было прямо сейчас
писать заявление об уходе. Неожиданно ему захотелось расплакаться из-за
собственной тупости, но до самого конца они молча ехали в напряженной
тишине.
Юнги смог спокойно выдохнуть только в зале, когда следователи

рассредоточились, ястребами смотря на каждого вновь вошедшего. Ни одно
светское мероприятие не проходит без следователей — они стали ценнее даже
полиции. Большие скопления людей привлекают гулей, которые едва ли могут
сдерживать свой аппетит, а потому приходилось дежурить. Ким Тэсон был тем,
кого называют «сливки общества». Банковский магнат, держащий в своих руках
несколько крупных бирж. Но Юнги волновала даже не столь его безопасность,
сколько безопасность его сына, который порхал между гостями, приветствовал и
улыбался ярко. Омега схватил у мимо пробегающего официанта бокал
шампанского, мигом осушил и направился прямо к нему.
Тэхен обернулся в тот самый момент, когда теплая ладонь легла на его плечо.
Искренняя улыбка озарила по-детски невинное лицо, но тут же уголки губ
поползли вниз. «Тэхен-а, ты мне нужен», прошептал одними губами Юнги, и
Тэхену весь остальной мир уже не нужен — в нем нуждаются. Он юнгиеву
ладонь в свою вложил, пальцы по-бесконечному длинные переплетая и на
выход, в сторону уборных спешно его отводя. Тэхен буквально кожей чувствует
боль чужую, и сердце сжимается от безысходности. Стоит двери туалета
захлопнуться, и Тэхен ударяется лопатками о белый кафель.
31/508
Юнги этот человек необходим, словно воздух. Он пальцы окунает в его волосы
пшеничные, что путаются, путаются, забывает где начало и конец, и чужие
теплые, персиковые губы у него боли часть забирают. Старший его тело (давно
изученное) изящное ладонями исследует, ноги худые раздвигает и коленом на
пах давит. Тэхен стонет в поцелуй и за плечи чужие хватается. У них — Тэхена,
Юнги и Хосока, отношения особенные, никому, наверное, непонятные. Им
давным-давно известен вкус губ друг друга, стоны сладкие, надрывные, тела
гибкие, плавные, мраморные. Секс — неотъемлемая часть их дружбы
необычной. Это — не плотские утехи, не грех на троих, это — спасение, это —
боль на всех. Тэхен у Юнги боль забирает, Хосок раны его залечивает, языком
лижет язвы невидимые, а Юнги на двоих разрывается. Тэхен, на самом деле,
Хосока любит целовать, любит слезы кристальные в себя впитывать, чтобы тому
не больно было больше, не страшно. Пока они втроем, все в порядке.
У обоих губы от поцелуев заболели, и Юнги сжалился, на шею его хрупкую

переходя. Тэхен — истинный христианин, он верит в Бога и в церковь ходит.
Тэхен не грешит, потому что помощь и любовь ближнего своего — то, что Иисус
велел делать. Младший глухо стонет, прижимаясь щекой к кафелю. Юнги
наскоро расстегивает его штаны, пальцами кожу на животе прожигая и
загривок прикусывая, потому что возбуждение со злостью смешанное сердце
бомбой атомной взрывает. Дверь в уборную внезапно отворилась, заставляя
Мина отскочить от распаленного Тэхена.
Чонгук ухмыльнулся, оглядывая двух уединившихся омег. Он провел языком по

губам, отпивая из бокала шампанского, и поставил его на раковину, расстегивая
брюки.
— Не смущайтесь, малышки, продолжайте, — сказал альфа, вытаскивая член и

упираясь ладонью в стену над писсуаром.
Тэхен тут же отвернулся, пряча зардевшие щеки, и выскочил из уборной, наспех

заправляя рубашку обратно в штаны. Юнги пересекся взглядом с альфой, тут же
отводя его в сторону. Он поджал губы, зачесывая пятернeй челку назад, и
раздраженно выдохнул, хлопая дверью. Чон облизался, провожая аппетитную
задницу голодным взглядом.
— Чонгук! Вот вы где, — окрикнул его мужчина, держащий в руке пузатый бокал
с дорогим коньяком. Чонгук, вновь зайдя в просторный зал, где проходило
мероприятие, улыбнулся. Вокруг сновали туда-сюда официанты, разнося
напитки и закуски. Гости раздробились на небольшие группы, обсуждая
купленные акции и внешнюю политику. Чон подошел к мужчине, приветливо
улыбаясь.
— Мистер Ким, рад вас видеть, — мужчины пожали друг другу руки.
— Не планируешь новую покупку? — заговорщически подмигивая, спросил Тэсон,

намекая на пакет акций.
— Пока не рассматривал такое предложение, — принимая предложенный бокал,

ответил Чонгук.
— Как только надумаешь — сразу ко мне, — подмигнул мужчина. — Кстати, что

же это я! Ты, наверное, впервые моего сына видишь, — он указал на мальчика,
32/508
что стоял поодаль, с легкой улыбкой разговаривая с молодым альфой и
прикрывая рот изящной ладонью, когда находил очередную фразу смешной.
— Тэхен. Мой ангел, Чонгук, не иначе. Сам поступил в университет, отказался от
моих денег, можешь себе представить? Альф домой не водит, исправно
посещает церковь, в теннис играет. У него, кстати, совсем скоро соревнования.
Мы могли бы сходить вместе, укрепить взаимоотношения, так сказать. В бизнесе
партнеры необходимы.
— Да что вы? Я с удовольствием схожу вместе с вами, — с ухмылкой ответил

Чонгук, жадно разглядывая омегу, что совсем недавно остервенело целовался с
другим омегой. — Действительно, ангел. Что же вы планируете с ним сделать?
— Отдам замуж за моего делового партнера, чего ж еще, — пожал плечами

Тэсон, отпивая коньяк. — Он — идеальный способ объединить мои ресурсы с Им
Ушином.
— Тот самый, что купил нефтяную вышку? — уточнил Чонгук, на что Тэсон
кивнул. — Неплохо. А мальчишка сам не против быть вашей игрушкой?
— мужчина рассмеялся, хлопая Чона по плечу.
— Ну, что ты! Я дал ему все, чего он захотел, не стал лезть в душу, разрешил
распоряжаться своей жизнью, но все должно возвращаться. Добро за добро,
понимаешь, Чонгук? Я вырастил его в любви, теперь его очередь возвращать мне
благодарность.
— Безусловно, — кивнул Чон, ставя бокал на круглый стол, покрытый черной

скатертью.
Свет в зале приглушили, и заиграла медленная музыка. Юнги оглянулся в

поисках Намджуна, который оказался рядом с каким-то незнакомым Мину
альфой. Он прикусил губу, опуская взгляд. Тэхен аккуратно держал бокал с
апельсиновым соком, мелкими глотками отпивая и оглядывая немногочисленные
танцующие пары — альфы, что пришли вместе с омегами-супругами. Может
быть, Тэхен и сам однажды будет танцевать вот так, одними губами
перешептываясь о чем-то сокровенном, а пока он стоял в одиночестве возле
массивной шторы, взглядом провожая гостей, но тут его взгляд упал на
мужчину, что бесцеремонно ворвался в уборную.
И мурашки сами побежали по рукам, вызывая прохладу вдоль спины. Этот

мужчина смотрел на него не так, как смотрели другие. Этот взгляд был…
глубже, проникновеннее, страшнее. Он смотрел так, будто видел перед собой не
человека, а… ужин. Тэхен вздрогнул от этой мысли, поскорее отбрасывая ее в
дальний уголок спутанных мыслей. Он настолько устал, что ему начинает
казаться всякий бред. Стоило Тэхену оторвать глаза от пола, как взгляд совсем
близко, напротив лица его оказался.
— Разрешите пригласить вас? — улыбнулся одним уголком губ Чонгук, органы

внутренние Тэхену в морской узел завязывая. То не улыбка была. То был оскал.
— Разрешаю, — холодно сказал Тэхен, отдав свой бокал официанту.
Чонгук взял его ладонь, наклоняясь и оставляя поцелуй на ее тыльной стороне.

Он жадно вдохнул запах чужой кожи, и слюна заполнила рот. Тэхен вздернул
подбородок, свысока смотря на альфу, несмотря на разницу в несколько
33/508
сантиметров. Впереди еще примерно половина композиции, а альфья
раскаленная ладонь уже прожгла тонкую ткань рубашки, точно следы на коже
оставляя. Тэхен вложил ладонь в его, вторую элегантно положив на крепкое
плечо. Они медленно кружились в неторопливом танце.
— Вы слишком много себе позволяете, — заметил Тэхен, стараясь отстраниться,

но Чонгук крепче сжал его талию, прижимая к своей груди. Чон наклонился
ниже, ведя носом по тэхеновой шее молочной, с трудом удерживаясь, чтобы
зубами в нее до мяса не вгрызться, кусок кровоточащий отрывая.
— Ты так вкусно пахнешь, что мне хочется тебя сожрать, — прошептал Чонгук,
заглядывая в глаза замершему омеге. Он ухмыльнулся, поведя бровью. — Шучу,
мышка. Меня зовут Чон Чонгук, и мы еще встретимся, Тэхен.
Альфа провел большим пальцем по его тонкому подбородку, напоследок касаясь

кончиками пальцев волос шелковых. Тэхен коснулся своего подбородка — ровно
там, где мгновение назад был чужой палец, и шаг назад сделал, тенью
массивных штор укрываясь. Его пугает что-то в этом человеке, но что — сам не
поймет. То ли слова его, ядом пропитанные, что в ушах патокой застряли, то
ли… чернота, на мгновение мелькнувшая в отражении искусственного света.
Тэхен прижал ладонь к груди, в которой сердце бешеный ритм нагнало. Он
просто очень сильно устал.
Чонгук забрал из рук консьержа свою верхнюю одежду, не спеша одеваясь. Тот
мальчишка, Тэхен, пахнет на миллиард долларов. Он ему одним своим видом
рецепторы звериные щекочет, играет точно, а запах… Чонгук вдохнул полной
грудью, надеясь вновь его почувствовать, только далеко слишком, в тени
прячется и надеется, что Чон не видит. Только ему теперь не спрятаться, не
скрыться, не убежать.
Тэхен — его новый ужин, которым он сможет полакомиться так скоро.
Когда двери лифта распахнулись, альфа зацепился взглядом за высокую тень,

смотрящую, наблюдающую, бдящую, и агрессия по венам мгновенно разнеслась
вирусом цепким. Это он. Тот, что отца некогда убил, что осквернил
единственное святое, что у Чонгука было. Эта человеческая мразь, убившая его
отца. Он эти глаза не забудет никогда, сколько бы лет ни прошло, как бы
старость не поизмывалась над ним. Альфа до хруста сжал кулак, спрятанный в
кармане.
Ровно три гудка, и на том конце подняли трубку:
— Я нашел его.
34/508
Примечание к части концепт-арт:
https://pp.userapi.com/c840729/v840729673/31a40/vZKEBcdIObs.jpg
IV
Сокджин откровенно был рад, потому что Намджун его подпустил к

себе так близко, как он и мечтать не мог — слушал его рассказы и даже
улыбался украдкой. Омега его действительно забавлял своими шутками
глупыми, не смешными и упорством непробиваемым. Намджун ему велит
уходить, потому что работы сверхурочно, а он сидит, ногу на ногу закинув, вслух
рассуждает о новой статье, что прочел в газете, но иногда приносит и полезные
вести, например, предполагаемые координаты Падре — гуля ранга «А»,
охотящегося не часто, но способного под основание сожрать жильцов одной
многоэтажки.
А еще — Намджун и сам не понимает, как, — Джину удалось его вытащить в

кинотеатр, и, пока омега покупает большую порцию попкорна и газированного
напитка, Ким стоит перед вывеской с расписанием фильмов. В последний раз он
был в кинотеатре… А помнит ли он сам, когда это было? Кажется, еще совсем
малышом. Сокджин уже около месяца крутится волчонком вокруг него, приносит
обеды в контейнерах — мясо, рис, овощи, лапшу, супы и салаты, а потом сидит и
с улыбкой наблюдает, как альфа наспех ест, потому что он сам готовит и
чувствует в такие моменты заботу, в груди угольком тлеющую. Сокджин стал
чем-то привычным, по-профессиональному быстро втираясь в личное
пространство, куда альфа всем доступ закрывал.
— Ну, что там? — спросил Сокджин, отпивая из стаканчика кока-колу, второй

рукой придерживая внушительных размеров порцию попкорна.
— Что насчет триллера? — спросил Намджун, пальцем указывая на фильм, что

вот-вот должен был начаться. Омега сморщил аккуратный нос, покачивая
головой.
— Разве нам в жизни не хватает триллеров? Нет, пойдем на комедию, и отказ не

принимается! Два билета на «Очень плохие папочки», десятый ряд, шестое и
седьмое место, пожалуйста, — улыбнулся омега альфе-подростку, зардевшее
лицо спрятавшему за экраном монитора, что отражался в больших очках на
половину лица.
— «Очень плохие папочки», десятый ряд, шестое и седьмое место, приятного

просмотра, — смущенно сказал альфа, протягивая два билета.
Сокджин хихикнул, забирая билеты и беря альфу под локоть. В зале уже
погасили свет, когда они зашли, десятка два раза извиняясь за оттоптанные
ноги. Фильм начался, и все притихли в ожидании смешного поворота событий.
Омега внимательно смотрел на экран, громко смеясь, когда находил что-то
чрезвычайно забавным, а Намджун улыбался, глядя на него. Джин почти в
одиночку смолотил целую порцию попкорна, вовремя опомнившись, что он не
один и, вероятно, Намджун хочет тоже, но альфа лишь вежливо отказался. Он и
сам не подозревал о том, как понравится ему этот сеанс, а когда омега
предложил как-нибудь повторить, с охотой согласился. Но фильм, как
показалось Джину, очень быстро закончился, и теперь они вынуждены вновь
прощаться.
35/508
Омега надул губки, опустив взгляд вниз, и перебирал пальцами свой длинный
шарф. Намджун положил теплую ладонь на его талию, вызывая легкую
смущенную улыбку.
— Спасибо тебе за то, что не отказал мне.
— Брось, Джин-а. Тебе спасибо, ты смог вытащить меня из этой рутины. И как
тебе только удается это? — с легкой улыбкой спросил Намджун.
— Что именно? — улыбнулся в ответ омега.
— Быть таким… — Намджун посмотрел в его лицо, огибая взглядом каждую

приятную взгляду черточку, а Сокджин затаил дыхание. — Таким чудесным.
Омега не выдержал первым, подаваясь навстречу, и, не встречая

сопротивления, прижался своими губами к его, намджуновым. Они постояли в
нерешительности несколько мгновений, а после Намджун перенял инициативу в
свои руки, в губы омеги впиваясь настойчивым поцелуем.
Юнги уже давно не пятнадцать, когда молодое, неокрепшее до жизненных

трудностей сердце кровью обливается, и эмоции бьют ключом, слезами
горькими в подушку по ночам выливаясь. Он не заперся в квартире с
несколькими десятками дисков всевозможных мультфильмов и сериалов, не
накупил штук десять ведер с мороженым, не надел любимую застиранную
пижаму и не укутался в ворсистый плед — это страдания для бедных
влюбленных школьниц, а ему уже за -дцать, и в его возрасте реветь, сжимая
между зубов подушку, не солидно. Мин привык держать спину ровно и обиды
свои глубоко внутри душить. Да, ему до тошноты противно смотреть на Ким
Сокджина, которого никто уже и не спешит выгонять из кабинета, на стаканчик
с кофе и стикер с поцелуем (который, к слову, больше не выбрасывают в урну) и
на легкую улыбку смотреть тоже противно.
Мин с опаской пришел на следующий день после мероприятия в офис, стараясь

не шуметь, раскладывал документы по рабочему столу и даже сбегал вниз,
чтобы купить себе растворимый горький кофе. Намджун спокойно работал в
своем кабинете, не вызывал его к себе, не придирался и сверху работой не
заваливал, но и подходить, чтобы извиниться, не стал, а Юнги гордость
душила — не он начал этот конфликт. Он действительно опоздал, но не мог
иначе, он искренне раскаивался, а ему разве позволили рот открыть в свое
оправдание? И дни начали тянуться в напряженном молчании. Они даже не
здоровались друг с другом, лишь иногда Намджун молча оставлял новые
документы, подлежащие сортировке, и в спортзале наблюдал, как Мин усердно
тренируется со своим куинке.
Юнги хлопнул входной дверью, и прижался к ней спиной, устало прикрывая

глаза. В его квартире сплошная темнота, лишь тонкий луч луны пробился сквозь
зашторенные окна. Пылинки танцуют в хаотичном танце, взмывают вверх,
кружатся вихрями, штормами, и Юнги думает, что не убирался уже около тысячи
лет. Он кинул ключи на тумбочку, снял натертые до блеска туфли, раскрыл
влажный зонтик, оставляя сушиться, и повесил пальто на вешалку. Ему не
36/508
нужен свет, чтобы передвигаться в темноте изученной квартиры. Без Хосока и
Тэхена в ней особенно одиноко, пусто, попросту никак. Пристанище блудной
души, однодневное укрытие и ночлег. Мин провел кончиками пальцев по барной
стойке, покрытой слоем пыли. Одинокая кружка из-под чая, который пил Хосок,
тарелка с недоеденным бутербродом и пустая банка кока-колы. Омега вздохнул,
закатывая рукава рубашки по локоть, и, намочив тряпку, начал протирать стол
от въевшейся пыли.
На сковородке шипело мясо, раздражая носовые рецепторы и вызывая вязкое

скопление слюны. Мин перевернул щипцами кусок мяса и отпил красного вина
из бокала. Музыка тихо играла из динамиков ноутбука, омега пританцовывал,
нарезая крупными дольками помидоры для легкого салата. Только на душе
мерзко так от мысли одной, что Намджун сейчас не с ним, и, возможно,
ублажает не его, а Ким Сокджина, губами своими пухлыми, наверняка горячими,
как само Солнце, целует его змеиную кожу, кусает, пальцы огрубевшие в волосы
пускает — и у Мина злость обжигающая по венам разносится лавой раскаленной.
Он резко отрезает кусок помидора, ощущая острую боль.
— Сука! — прошипел Мин, отбрасывая нож в сторону. Из порезанного пальца

начала багровыми каплями вытекать кровь. — Долбаный Намджун, как же я
тебя ненавижу, — вслух говорит омега, пальцами сжимая края столешницы и
низко опуская голову.
Юнги правда хотел завязать, видит Бог. Он старался, как мог, отгородиться от
этого, только другого ничего не дано ему — Намджуну он и его чувства, грудную
клетку разъедающие червями трупными, не нужны, его тело испорченное, его
душа измученная. Он в Юнги только подчиненного видит, дальше собственного
носа не замечает. Но — Юнги обрывает себя — а позволял ли он заметить? Мин
так сильно оборонялся, что теперь это не имеет никакого значения, ведь
Намджун проводит ледяные ночи не в его постели. Юнги резко снял фартук,
скомкав его в бесформенное нечто, и отбросил подальше, выключая газ на
плите.
Юнги правда не хотел этого делать, но раздевается на ходу, снимает галстук-

удавку, расстегивает рубашку — как же она его заебала, приталенные брюки
снимает и белье туда же, подальше, чтобы реальность мерзкую не видеть.
Вместо черных боксеров — кружевные трусики винного цвета, тонкие чулки на
подтяжках, мягко облегающие острые колени и худые бедра; короткая юбка,
едва прикрывающая подтянутую попку, расстегнутая на несколько пуговиц
полупрозрачная рубашка сорочечной ткани и чокер с рубиноподобным камнем,
спадающим в впадинку меж заостренных ключиц. На искусанные губы плавно
легла винного цвета помада. Юнги не хотел быть Юнджи, но: последний
штрих — короткий парик, и в отражении зеркала, встроенного в шкаф, снова
стоит шлюха.
Порочно. Грязно. Мин об этом знает, только ничего с собой поделать не может.
Ему Намджуна хочется так, что слезы душат, что в подушку удушиться —
лучший вариант, но он вновь и вновь покупает себе игрушки, не повторяясь,
каждый раз — новая, и ублажает себя с громким «Намджун» на губах. Впервые
он начал этим заниматься где-то через полгода после того, как пришел работать
в CCG. Он утешал себя мыслью, что снимает стресс, что успокаивает нервы и
получает долгожданную разрядку, а не просто дрочит на своего начальника.
Ему стыдно за самого себя, но Намджун его нервами играет, точно искусный
игрок на фортепиано, доводит до морального истощения, и вот — Юнги стоит
37/508
накрашенный перед своим зеркалом, а после идет к запертому шкафу, куда
только Хосоку есть разрешение заглядывать, и выбирает игрушку. Юнги
поставил ноутбук на тумбу перед кроватью, направляя веб-камеру на себя, а сам
сел на колени. Монитор ярко засветился, слепя привыкшие ко тьме глаза.
«Логин: htmslf
Пароль: *******
Выполняется вход…
Добро пожаловать, mysweetsuicide!»
Рядом с никнеймом Юнги загорелся значок онлайн, и Мин, в последний раз

прикрыв на мгновение глаза, запустил трансляцию. Бездушный красный огонек
загорелся, на экране появился он сам — красивый, развратный и одновременно с
этим низко павший, испорченный. Нихуя святого. Зрители начали прибавляться
в геометрической прогрессии — здесь Юнги любят, каждый раз с замиранием
сердца ждут новой трансляции, чтобы насладиться эстетическим оргазмом.
Юнги никогда не отвечает на многочисленные комментарии, играет по своим
правилам, дразнится. Мин сел поближе к камере, наклоняясь и ведя язычком по
стволу резинового члена, прикрывая глаза.
Комментарии взорвались похабными содержаниями. Кто-то просил заглотнуть

больше, по самую глотку, кто-то умолял скорее вставить эту игрушку в себя, а
кто-то расписывал свои фантазии о Юнджи — как, сколько и в каких позах они
бы отодрали хрупкую испорченную принцессу. Но Юнги, закрыв глаза, отдался
самому себе, лишь на подкорке представляя кого-то определенного. Чьи-то руки
на своей талии тонкой, на внутренней стороне бедра и меж влажных ягодиц.
Трусики начали медленно намокать из-за выделяемой смазки. Собственный член
трепетно прижался к впалому животу. Вылизав игрушку, Юнги с пошлым
хлюпаньем вытащил ее из своего рта, нагло ухмыляясь и кидая в камеру
надменный взгляд. Он знает, что по ту сторону экрана на него дрочат, трогают
себя, мечтают выебать его, а Мин только подливает бензина в распаленный
огонь. Омега встал на четвереньки, кошкой прогибаясь в спине, выпячивая
задницу. Он провел ладонями по половинкам, потирая большим пальцем
сочащуюся дырочку, и застонал в голос. Юнги начал ласкать себя сквозь ткань
трусиков, подаваясь навстречу, имитируя толчки. Смазка тонкими каплями
потекла по бедрам.
Мин умеет играть, водить за нос и заставлять сжимать головку члена в

ожидании продолжения — иначе какой-нибудь подросток позорно кончит, даже
не дождавшись кульминации. Короткая юбочка упала, прикрывая его ягодицы.
Юнги вновь взял резиновый член в руки, припадая губами с размазанной
помадой к головке, вылизывая, играясь язычком. Комментарии сливались в одну
сплошную строчку — его желают. Грубая музыка создает развратную ауру
вокруг него, богохульника. Мин Юнги не место в церкви, а он с улыбкой лег на
бок, раздвигая тонкие ножки в черных чулках. Длинные бледные пальцы
скользнули по кромке трусиков, проникая под легкую приятную ткань. Его
влажная дырочка непроизвольно сжалась от холода пальцев, но Мин начал
медленно, палец за пальцем, трахать себя, раздвигая пальцы, двигая ими с
хлюпаньем и в голос демонстративно стоная. Так неправильно, но это его
подстегивает делать больше, открываться дальше — алые губки приоткрылись
буквой «о», а ресницы накрашенные отбросили дрожащую тень на скулы.
38/508
И — то, чего так долго ждали все зрители — Юнги берет в руки фаллоимитатор
и, оттянув трусики в сторону, медленно вводит его в себя, захлебываясь
протяжным стоном. Он заскулил, приподнимаясь на одном локте, и пошире
раздвинул ноги, открывая лучший обзор — зрители перед экраном
захлебываются слюной, а у самого Юнги она течет по подбородку. Он
представляет Намджуна. Представляет, будто это не он трахает себя резиновым
членом, а это делает Намджун. Словно он двигает накаченными бедрами, вгоняя
в Юнги свой горячий твердый член. Он так четко видит, как намджуновы мышцы
перекатываются под лоснящейся кожей, что кричит от наслаждения, сильнее
вгоняя в свое тело фаллоимитатор. Он представляет, как слизывает с тела
Намджуна соленые капли пота и как целует его шею, под которой жилка
агрессивно долбится, как руки холодные к груди — к сердцу — прижимает, и
утыкается лицом в изгиб локтя. Ему не видно, что его хотят больше тысячи
людей. Ноутбук разрывается от звуковых оповещений, а красный значок веб-
камеры по-прежнему горит.
Юнги с надрывным стоном протолкнул в себя фаллоимитатор, и сжал

собственный член дрожащей ладонью, начав рвано надрачивать, доходя до
долгожданной разрядки. Он стонет в голос, не скрывая отчаяния и слез,
текущих по щекам — только зрителям этого не видно, они видят лишь
истекающую смазкой дырку и обтянутые чулками ножки. А Юнги кончает в
собственный кулак, едва ли не задыхаясь в безмолвных рыданиях. Найдя в себе
силы встать, омега прячет лицо, а после завершает трансляцию. Огонек потух.
Мин отбросил в сторону фаллоимитатор и сорвал с головы парик, заваливаясь на

спину. Ему уже далеко не пятнадцать, ему уже за -дцать, но он заходится в
глухих рыданиях, до кровавого следа кусая ребро ладони.
Тэхен расчесал пшеничные волосы, смотря на себя в отражении зеркала. Резная

позолоченная расческа с тихим стуком легла на край раковины. Набирающаяся в
ванну вода тихо журчала, поднимая в воздух запах ароматических масел и
кроваво-красных лепестков роз. Омега коснулся длинными пальцами набухшей
пены — пузырьки потянулись к его коже, лопаясь. Красный шелковый халат,
едва прикрывающий молочные бедра, спал с тонкого плеча, оголяя ключицы, во
впадинку которых спадала тонкая подвеска. Тэхен снял дорогое украшение,
положив его на край ванны и вздрогнул, слыша хлопок двери. Он тихо вышел из
ванны, в полумраке подвесных потолков с подсветкой идя по коридору.
— Ты уже уходишь, отец? — тихо спросил Тэхен, чувствуя холодок по коже от

взгляда явно не трезвого отца.
Мужчина слегка пошатнулся, пытаясь попасть пуговицам в петли, и склонил

голову вбок, тэхеново тело пожирая плотоядным взглядом. Омега поежился,
натягивая край халата на дрожащие плечи, на что отец лишь ухмыльнулся и,
подняв с тумбы бокал с ликером, сделал жадный глоток, облизывая пересохшие
губы.
— Конечно, малыш, папочка работает, чтобы его принцесса жила на мягких

перинах, — ответил Тэсон, покручивая между пальцев бокал. — А ты вышел
проводить меня, одевшись, как шлюшка? Знаешь ведь, что папочка любит, —
39/508
хрипло ухмыльнулся альфа. — Подойди ко мне, Тэхен-а, помоги папочке.
Но Тэхен не двинулся с места, наоборот, полшага назад делая. У него дрожание

в груди крупно бьет, плечи трясутся и на глаза слезы обжигающие
накатываются. Он знает этот взгляд, его провожают подобным взглядом чужие
альфы, но самое страшное то, что на него так смотрит и его собственный отец.
Но… что может сделать Тэхен против? Как смеет пойти против слова
отцовского? Ведь Тэсон — его папочка, тот, ради которого он загибается на
работе и не вылезает из офиса. Тэхен ходит в церковь и молится на коленях,
просит помощи у Бога, только помощь никак не приходит. Его желает отец.
— Ты плохо меня слышал? — прорычал Тэсон, к Тэхену шаг делая.
— Прости меня, отец, — дрожащим голосом извинился Тэхен, спешно подходя к

отцу в тишине, нарушаемой лишь шлепаньем босых ног по паркету.
Омега потянул трясущиеся пальцы к отцовской рубашке, нервно застегивая

каждую ненавистную пуговицу. Он взгляда не поднимает, чтобы, не дай Бог, не
увидеть в глазах напротив похоть, грязь, грех, но — чужие руки морщинистые
ложатся поверх его, тонких, и сжимают до боли. У Тэхена слезы брызнули от
боли, стыда, обиды, страха, поломанной мнимой защиты. Ведь… родители, они
должны защищать? А Тэхена родитель хочет. Хочет так, как альфы хотят омег,
иначе почему он прижимает его спиной к стене, руками грязными своими по
телу тэхенову ведет и ожоги на шее дыханием хмельным оставляет? Тэхен
глушит в себе рыдание, когда холодная ладонь скользит под край халата, во
внутреннюю сторону бедра.
— Мистер Ким, мы опаздываем, — с легкой улыбкой сказал секретарь, держа в

руках черный пиджак Тэсона.
— Работа, работа, работа, — проворчал альфа, но улыбнулся, пальцами грубо

тэхенов подбородок сжимая. Горячая одинокая слеза обожгла кожу. Тэсон
приблизился губами к его уху, касаясь носом шелковых локонов, и прошептал: —
Папочка скоро вернется, принцесса.
Когда дверь за отцом и его секретарем закрылась, Тэхен зажмурился, прижимая

ладонь ко рту, чтобы не закричать, и спустился спиной по стене, подтягивая
колени к груди. Он глухо кричит в свою ладонь, зубами стискивает и чувствует,
как рот ржавчиной наполняется. Слезы безостановочно по лицу покрасневшему
бегут, с капельками багровыми сливаясь. Тэхен поднялся на дрожащих ногах в
свою комнату на второй этаж, дверь изнутри плотно закрывая. В квартире
только он один, даже прислуги больше нет. Тэсон позаботился о том, чтобы о
его увлечениях никто не знал, ведь как это низко — желать выебать
собственного сына. Тэхен не боится гулей — гораздо страшнее жить в одном
доме с монстром в человечьей шкуре.
Тэхен свернулся калачиком, тихо рыдая. Ему блевать хочется, желчью

отплевываться, у Бога прощения молить за грех совершенный, иначе он не
знает, почему в его отца вселился демон. Ресницы треугольниками слиплись от
пролитых слез, а на губах остались подсыхать капли крови. Омега прижал к
груди подушку, бесцветным взглядом смотря в собственное жалкое отражение
зеркала, висящего напротив кровати. Ему от своего отца не убежать — он тенью
следует по пятам, в кости зубами своими вгрызается и плотью играется; ему
только и остается, что временное пристанище, секундное спокойствие в
40/508
любимых руках. Омега вытер резкими движениями слезы с щек, хватая телефон
и судорожно набирая заученный до отпечатка на головной коре мозга номер.
Несколько гудков длиною в вечность, и тихий охрипший голос на том конце:
— Тэхен-а? Что-то случилось?
— Я… могу приехать к тебе, Юнги-я? — всхлипывая, спросил Тэхен.
— Буду ждать тебя на автобусной остановке.
Тэхен сбросил вызов, поднимаясь с кровати. Он содрал с себя халат, со злостью

бросая его на пол. В зеркале отразилось озаренное бледной луной мальчишечье
тело — легкое, хрупкое, нежное, точно изваяние хрустальное. Мурашки
побежали вниз по рукам, только вовсе не холод стал тому причиной. Омега
обнял себя за плечи, оглядываясь на панорамное окно. Чужой звериный взгляд,
который он чувствует на себе так явно, словно по телу когти, кожу
вспарывающие, ведут. Впервые за свою жизнь Тэхен спешно подошел к окну,
вглядываясь в кромешную темноту зданий, и зашторил окна.
Неживые глаза японского божества смотрят прямо на человека, скрывшегося за

плотной тканью штор. Гуль рядом ухмыляется и натягивает пониже маску,
спрыгивая с высотного здания, а второй все еще сидит некоторое время, за едва
видной мелькающей тенью наблюдая. Но все стихает, и он прыгает вслед за
гулем вниз, ощущая, как ветер ледяными пальцами окунается в его
растрепанные волосы.
Следователь поправил растрепанные пряди в отражении стекла и покрепче

сжал кейс. Бейджик раскачивался туда-сюда от неторопливых шагов. Во всем
здании уже погас свет, и только встроенные диоды освещали путь на крытую
парковку. Мужчина насвистывал какую-то незамысловатую мелодию,
покручивая на пальце ключи от своей машины. Под ногами отзывался гулким
стуком асфальт. Следователь разблокировал двери — по парковке пронесся
тихий сигнал, и краем уха услышал едва заметный шорох. Он резко обернулся,
направляя пистолет с RC-пулями в пустоту.
— Какого… — тихо сказал он, тут же рассмеявшись над самим собой. — Господи,
я превращаюсь в параноика.
Следователь вновь отвернулся к машине, но не успел он открыть дверь, как что-

то оглушило его сзади мощным ударом. Он отлетел на несколько метров в
сторону, падая спиной на асфальт и счесывая подбородок в кровь. Пытаясь
затормозить руками, он ободрал кожу до мяса. Ключи и кейс вывалились из рук,
разъезжаясь в разные стороны. Следователь на секунду потерял ориентацию, но
тут же вскочил на ноги, скрываясь за колонной сантиметров пятьдесят в длину,
и затаил дыхание. Пистолет слегка подрагивал в его руках. Пыль и грязь
забилась в стертые кровоточащие ранки.
Ничего. Абсолютная тишина. Словно на него не нападали. Следователь выровнял

дыхание, вслушиваясь в ночной гул города. Камеры слежения медленно
вращались влево-вправо, а на посту охранника было пусто. Он вновь выглянул
из-за колонны, совершая фатальную ошибку, пропуская глаза смерти, дышащей
прямо в затылок.
41/508
— Не меня ищешь? — глухо спросил гуль, кагуне пробивая тело следователя
насквозь, и припечатывая к колонне, захрустевшей от разрушительной силы.
Следователь испуганно посмотрел в неживые глаза. Он закашлялся, и алая
струйка крови потекла по его подбородку. Гуль рассмеялся, видя, как человек
поднимает пистолет дрожащими руками. — Я слышал, что вы давно меня
искали, и решил наведаться к вам сам. А ты вот так встречаешь гостя?
Пистолетом? Как некрасиво.
— Гори в аду, — прохрипел следователь, спуская курок.
Оглушительный выстрел разнесся по парковке. На языке осел вкус пороха и

металлической крови. Гуль наклонил голову, смотря в место, которое должна
была пробить пуля, и рассмеялся. Следователь в шоке смотрел на пулю,
валяющуюся на асфальте. Не пробила. Не убила. Такого не может быть. Он,
разъяренно крича, начал безостановочно палить, спуская всю обойму. А гуль
только сильнее смеялся.
— Нет! — выстрел, — Нет! — выстрел, — Нет!
— Да! — почти истерично смеясь, заорал гуль, резко вытаскивая окровавленный

кагуне из человечьего тела. Он схватил обессиленного, но не сдавшегося
следователя, за волосы, волоча по асфальту. За ними тянулся кровавый след.
— Следователь Ким найдет… тебя, — прохрипел следователь, ногтями царапая

чужую руку. Только гулю плевать, для него это — щекотка.
— И закончит так же, как ты. Так же, как все человеческие выродки, — с глухой
ухмылкой ответил гуль, останавливаясь прямо перед застывшей камерой. — Я
жду тебя, следователь Ким! — заорал в камеру гуль, хватая следователя и
разрывая его пополам. Нечеловеческий крик спугнул задремавших на ветке
голубей. Он отбросил человеческие ошметки в разные стороны, слизывая капли
крови со своих пальцев. — Приходи, пока не стало слишком поздно. Или ты
найдешь меня… или ты умрешь от моих рук.
Мертвые глаза следователя смотрели вверх. Гуль насильно разомкнул его

челюсти, битком набивая в глотку мертвых черных бабочек. Он ухмыльнулся,
похлопав бездыханный ошметок по окровавленной щеке, поднялся, вновь
устремив взгляд в камеру, и, сделав почтительный поклон, пошел прочь с
парковки, растворяясь в темноте ночного города.
Хосок переступил порог «Bloody gold». Уши заложило громкими басами, а в

глазах запестрило буйство красочных прожекторов. Потные тела двигаются в
едином темпе, подобные целостному организму. Официант предлагает бокал
джина с кубиками льда, Хосок принимает предложение, потягивая через
соломинку крепкий напиток. Его тело альфы взглядом ласкают: кожаные штаны
плотно облегают стройные ноги, шелковая рубашка антрацитового цвета
заправлена и расстегнута на несколько пуговиц, на тонких запястьях сверкают
браслеты, а на губах — блеск. Омега поправил волосы, равнодушным взглядом
окидывая балконы — места для элиты, откуда на них смотрят гули.
Омега медленно продвигается вглубь, не сводя с балконов взгляда, сканирует,

42/508
выискивает, но не находит. Чимина здесь нет. Хосок крепче сжал пальцами свой
бокал, сминая зубами соломинку. Его утягивают на танцпол незнакомые омеги,
касаются, трогают, и Хосок буквально чувствует, как тонет в кровавом
водовороте. Обилие запахов душит, задыхаться заставляет. Бокал с алкоголем
пошел по рукам, здесь все — едины, никто не брезгует пить из чужого бокала.
Но Хосок пришел сюда не для того, чтобы упиться вусмерть, а потому с трудом
расталкивает локтями скопления танцующих людей. Охранник, стоящий у
подножия винтовой лестницы, закинул тяжелую ладонь Хосоку на плечо.
— Дальше нельзя, — пробасил он.
— Можно, — рыкнул Хосок, скидывая чужую ладонь и делая шаг вперед, но его
грубо отшвырнули в сторону.
— Я сказал, туда нельзя. Только господам можно в вип-ложи.
— Да? — оскалился Хосок, выпуская какуган — левый глаз покрылся темно-серой

склерой, а зрачок засветился красным в темноте. Охранник отшатнулся, спешно
кланяясь, и отошел, открывая омеге лестницу. — В следующий раз я запихаю эти
слова тебе в глотку.
— Извините, господин, — поспешил сказать охранник.
Хосоку уже было плевать, он быстро поднимался по лестнице, безошибочно

находя Чон Чонгука в окружении нескольких омег. Кто-то сидел на его коленях,
вылизывая мощную шею, кто-то рядом, на диване, выцеловывал грудь, а кто-то
в ногах, борясь за право отсосать первым. Хосок сморщил в отвращении нос,
схватив со стола дорогой коньяк и разбивая бутылку о стену. Омеги вздрогнули,
отвлекаясь от вылизывания господина, а Чон скучающе посмотрел на
растекающиеся по стене разводы дорогого напитка.
— Я отвалил за нее несколько тысяч долларов, ты своей натурой никогда со

мной не расплатишься.
— Где он? — игнорируя колкие слова, спросил Хосок.
— Думаешь, ему хочется тебя видеть? — оскалился Чон, поднимая со стола

рюмку текилы, и подал знак омегам вновь приступать к своей работе.
— Я хочу, а то, чего хочет он, меня не ебет. Ну так? — склонил голову омега, в
нетерпении сжимая кулаки.
— Какой самоуверенный, — ухмыльнулся альфа, вскидывая бровь, и разом

осушил рюмку, но, видя непоколебимость в чужих глазах, кивнул подбородком в
сторону приватных комнат. Хосок кивнул в благодарность.
По венам гонит адреналин вперемешку со злостью раскаленной. У Хосока в ушах

только звук собственных шагов, музыка и веселье где-то далеко остались, а за
дверью этот ублюдок. Омегу трясет так, что кончики пальцев электризуются.
Ему Чимина хочется на составляющие порвать, разрушить, уничтожить, вот
только он резко открывает дверь, а Чимин гортанно стонет, вгоняя член в рот
какой-то омеги. Еще две омеги ласкали друг друга на кровати, пока альфа
остервенело вбивался в рот шлюхи. Хосок громко хлопнул дверью, уверенно
входя в комнату. Алкоголь, аромат секса, наркотики — Чимин этим пропитан
43/508
полностью.
— Съебались отсюда, — зарычал Хосок, за волосы оттаскивая обнаженного

омегу от Чимина. — Быстро.
— Совсем сумасшедший, что ли? — взвизгнул омега, прикрываясь простыней.

— Чимин-а! — пожаловался он, смотря жалостно на альфу.
А тот с обожанием на Хосока смотрит, губы героиновые лижет и чувствует, как

член вновь наливается кровью. Он этого омегу уничтожить хочет, раздробить
его душу в порошок, а после вдохнуть, зажав ноздрю. Его наркотик и
зависимость, такой соблазнительный — ему от Хосока сносит напрочь крышу.
Грубые татуированные пальцы легли на его бедра узкие, вверх по талии
осиновой поползли, но Хосок дернулся, как от удара током, руки его отталкивая.
— Не смей касаться меня, — дрожащим голосом зарычал Хосок, отходя на

несколько шагов. — Что ты устроил, Чимин? Тебе доставляет удовольствие надо
мной издеваться?
— Да, — с ухмылкой ответил Чимин, подобно зверю ближе к Хосоку

подкрадываясь.
И — все. Хосоку сносит крышу, он окончательно сходит с ума. Орет, как

умалишенный, куинке выпускает и на Чимина нападает. Альфа смеется,
уворачивается немного медлительно. У него на бешеной карусели плывет все,
реальность плавится, а агрессию Хосока он каждой своей клеточкой чувствует.
Омега его ранит специально, поглубже, больнее, грудную клетку его ломает и
кости выворачивает. Чимин закашливается, прижимает ладони к вновь
регенерирующему телу, подобно быку ноздри раздувает и, высвободив кагуне,
хватает Хосока и со всей силы в стену швыряет.
Кажется, что у омеги все кости хрустят и дробятся, потому что в стене
внушительная вмятина. Хосок упал на живот, больно ударяясь лбом о стоящую
тумбу и рассекая бровь в кровь. Чимин медленно подходит ближе, раскачивая
своим кагуне. Хосок приподнялся на коленях, готовясь вновь кинуться на гуля,
но Чимин хватает его кагуне за шею, душит и об стену спиной прикладывает. А
потом еще. И еще, еще, еще, еще, пока по стене не поползли кровавые пятна.
Хосок в руках его обмяк, и Чимин расслабил кагуне. Омега упал, судорожно
хватаясь за горло и откашливаясь.
— Какая же ты дерзкая сучка, — облизывается Чимин, бешено на поверженного

Хосока глядя. Он схватил его за волосы, крепко сжимая в кулаке, и прижался
губами к его уху: — Как же сильно я хочу тебя сожрать.
И, вцепившись зубами в хосоково плечо, оторвал кусок плоти. Хосок обессиленно

закричал. Кровь хлынула, образовывая под Хосоком багровую лужу. Слезы
брызнули из глаз, а Чимин упивался, с наслаждением пережевывая плоть Хосока
между зубов, и, проглотив, удовлетворенно облизался.
— Если ты, сука, — прошептал Чимин, ударяя омегу лицом об пол, — еще раз, —
вновь удар, — поднимешь на меня свою ебаную руку, — еще удар, — я убью
тебя.
У Хосока лицо — сплошное кровавое месиво. Он не соображает ничего, только

44/508
грудь пробивает боль нечеловеческая не из-за ударов вовсе. Чимин в его губы
поцелуем отравляющим вгрызся, с губ кожу нежную начисто срывая. Хосокова
одежда под его пальцами на ниточки несчастные расползается. Чимин как
одичалый по его телу бродит, касается, кровь лижет, упивается. Член больно
пульсирует, желая разрядки. Хосока не нужно готовить — для Чимина он готов
всегда, а потому альфа грубо раздвигает худые ноги, напоследок укус кровавый
оставляя во внутренней стороне бедра, и тело его одним размашистым толчком
заполнил, утопая в криках.
Хосок его бьет наотмашь. Самое ужасное — когда ненависть превращается в

беспомощные слезы. Омега зубы стискивает до скрипа, до боли в челюсти, а
Чимин агрессивно втрахивает его в окровавленный пол под собой.
Сумасшедшие, умалишенные, потонувшие в похоти. Чимин рычит по-звериному,
ноги его раздвигает шире, больше, на себя натягивает. Хлюпанье крови
перемешивается со шлепками двух тел друг о друга.
Хосок спину чиминову в кровь, которая забивается под ногти, а Чимин

вгрызается в его плоть, отрывая новые куски. Их крики заглушают только
разрывающие басы.
45/508
V
Ледяной дождь барабанит по куполам зонтов, по образовавшимся

лужам и по крышке закрытого гроба. Черные туфли перепачканы
кладбищенской грязью. Священник зачитывает с влажных строк молитву,
провожая в последний путь мужа, отца, брата, следователя. Ветер
пересчитывает кости изнутри, и Юнги передергивает плечами, наблюдая, как
маленький ручеек дождевой воды стекает в свежевыкопанную могильную яму.
На обглоданной осенью ветке сидит ворон, мрачными глазами-пуговками
наблюдая за похоронной процессией, даже не пытается укрыться от проливного
дождя. Жена следователя содрогается в рыданиях, вырваться к гробу пытается,
но ее не подпускают, утешают, обнимают. У Юнги от воя ее звериного
внутренности сжимаются, сворачиваются в узел тугой. Он покрепче сжал ручку
черного зонта, опуская голову вниз, на носки отполированных туфель смотря,
потому что на закрытый гроб, в котором собранные ошметки его коллеги,
смотреть сил нет.
Намджун не проронил ни слова, не выявил никаких эмоций — ни горя, ни грусти,

ни даже тоски. Уголки его губ идеально ровные, лицевые мышцы не
двигаются — каменное изваяние, которое, кажется, даже не дышит. А на самом
деле у него в груди глубоко пожар, чертов апокалипсис, метеориты ребра
крепкие пробивают, а в горле где-то комок мерзкий. Нет, не слез, а ненависти.
На самого себя, на халатность охранников, на гулей — как же, блять, он их
ненавидит, как же истребить каждого выродка хочется. У него кожа ладоней
под перчатками кожаными горит, лопается от желания взять куинке и
раскромсать всех мразей, когда-либо собранных в Кокурии.
Сокджин стоит тихо рядом, цепляясь дрожащими от холода пальцами за его

руку, всхлипывает и украдкой утирает слезы черным платком, по каемке
золотой нитью обшитым. Разве имеет право Намджун разделять чужую скорбь?
Кто он такой, что сделал для него? Вернее сказать, чего он не сделал. Не
уберег, не защитил. Разве не он так голословно клялся защищать каждого
человека, отдать свою жизнь взамен чужой? А теперь на мокрую крышку гроба
падает грязь, и женщина ревет, потому что в гробу — муж, отец, брат, и в его
смерти виноват Намджун, не смеющий смотреть в глаза убитой горем жены и
его матери. Иисуса давно в этом городе нет, остался только Намджун,
возомнивший себя богоподобным, всемогущим. А на деле — смерть, дышащая
ему в затылок, обдающая смрадом трупных червей и гнили. Намджун ее поцелуй
на губах своих чувствует, только она дразнится, играется — не за ним приходит.
Пока.
Альфа вышел из-под зонта, который над его головой держал следователь
третьего класса, и подошел к согнувшейся пополам женщине, от рыдания голос
сорвавшей. Дождь яростно начал бить по его спине, пальто насквозь промокло,
но Намджун должен, обязан свои руки сомкнуть на ее спине дрожащей и к себе
прижать, запах скорби через ноздри вдыхая. Женщина начала содрогаться на
его груди, цепляясь пальцами негнущимися за воротник его пальто.
— Следователь Ким, умоляю… Найдите… — сорвано закричала она, глазами, в

которых осколки мира плавают, на него смотря.
— Несмотря ни на что, — твердо пообещал Намджун.
46/508
Капли медленно сорвались с мокрой коры дерева, шлепаясь в лужу. Ворон
громко каркнул, и его крик эхом разнесся по пустеющему кладбищу. Только
Намджун остался неподвижен, смотря на небольшой холмик. Два метра
отделяют жизнь и смерть, а вина, навечно поселившаяся в его груди, будет с
ним до самой глубокой старости, покуда в землю не погрузят его, намджуново,
тело. Свинцовые тучи со скрипом проплывают над головой, давят, сгущаются,
грозят разразиться новым ливнем. Намджун достал из внутреннего кармана
пальто пачку сигарет, сунув одну меж посиневших губ. Первые капли начали
неслышно разбиваться о его мокрые волосы. Альфа сделал глубокую затяжку,
выпуская дым вверх.
Юнги, собиравшийся уехать с кладбища вместе с другими следователями,

остановился на полпути, едва открыв дверь машины. Он глянул на притихших
коллег в салоне, а после — на одиноко стоящего Намджуна, и, захлопнув дверь,
пошел к нему, теплее укутываясь в свое пальто. Омега раскрыл зонт, укрывая
под ним Намджуна, и спрятался сам.
— Не знал, что вы курите, — тихо сказал Юнги.
— С чего ты взял, что я курю? — немного помолчав, хрипло спросил следователь

и вновь приложился губами к фильтру. Юнги перевел на него взгляд, наблюдая,
как сизый дым растворяется в воздухе, и, слегка улыбнувшись, ответил:
— Ну да, — кивнул он. — Ни с чего.
Намджун в тишине скурил сигарету до самого фильтра, только дождь с неба

срывался, с дыханием юнгиевым перемешиваясь. Альфа откинул окурок в
сторону, и тот упал в лужу, с шипением затухая. Мин без слов передал ручку
зонта следователю, потирая замерзшие ладони в попытке согреть, и пошел
следом, точно верный пес.
— Я подброшу тебя, если ты не против.
Юнги был не против.
Во всем офисе словно застыла жизнь. Не было слышно привычных разговоров,

телефонных звонков, покашливания, стука клавиш и звуков шагов. Все скорбели,
минутой молчания чтя память погибшего коллеги. Намджун повесил свое
промокшее пальто на вешалку и пятерней зачесал волосы, садясь за свой
рабочий стол с кипами документов. Электронные часы отсчитывали минуты,
тянущиеся патокой. Альфа покрутился на своем стуле, сложив пальцы в крепкий
замок, и уставился на грозовое небо. Только десять утра, но на улице и
проблеска света нет — и речь не о погоде. В дверь кабинета тихо постучали.
— Войдите, — сказал Намджун, поворачиваясь к вошедшему лицом.
— Следователь Ким… у нас есть кое-что для вас, — на грани шепота сказал
охранник, протягивая Намджуну сияющий в свете настольной лампы диск.
Намджун поднял на него взгляд, выгибая бровь, но охранник лишь ниже опустил
голову.
Альфа сунул диск в дисковод и открыл хранящиеся папки с записями

видеонаблюдения. Дважды щелкнув по папке с задним числом — датой смерти
покойного следователя, альфа увидел видеозапись, ничем примечательным не
47/508
отличающуюся. Обычный вечер на подземной парковке. Намджун напрягся. Еще
живой следователь появился в кадре, готовившийся, по-видимому, отправиться
домой, только до дома так и не доехал. Черная тень, подобная ястребу, сбила
его с ног — Намджун дернулся вперед, взглядом вгрызаясь в видео, на котором
появился гуль. Альфа выкрутил громкость динамиков на полную, и по кабинету
разнеслись звериные крики боли и ужаса. И смех. Дьявольский,
нечеловеческий — то смеялся гуль в маске японского божества. У Намджуна
дыхание перехватило, когтями острыми клетку грудную разъедая.
«— Приходи, пока не стало слишком поздно. Или ты найдешь меня… или ты

умрешь от моих рук.»
Намджун резко захлопнул крышку ноутбука, нервно подскочив с места, и заорал:
— Собрание! Немедленно! Всех, кто в тот день дежурил, ко мне!
Охранник тут же выбежал, поклонившись и едва не сбив Юнги в дверном

проеме. Намджун был похож на разъяренного быка, загнанного на арену —
ходит из угла в угол, ноздри от гнева раздувает. Вены на руках взбухли,
посинели, пальцы дрожать мелко начали. Это был первый раз, когда Мину
удалось увидеть чужие эмоции. Намджун точно Везувий, а Юнги —
беспомощный Помпеи, которого вот-вот накроет раскаленной лавиной гнева.
Альфа зарычал, скидывая со стола бумаги, что тут же разлетелись веером по
полу, схватил первую попавшуюся под руки вещь — настольную лампу, оторвав
вместе с проводами, и с громким криком швырнул ее в стену. Омега вздрогнул
от звона разбившегося стекла.
— Намджун? — тихо позвал Юнги. — Эй, что-
— Заткнись, — прошипел альфа, в несколько широких шагов преодолевая

расстояние между ними, и больно схватил Мина за локоть. — Заткнись, блять. Ты
идешь со мной.
Юнги стиснул зубы от боли, с которой Намджун сжимал его локоть. Альфа тащил
его через коридоры насильно, а Мин и не сопротивлялся — бессмысленно это,
глупо, точно бороться копьями и стрелами с выдуманным Посейдоном. Намджун
затолкал его в конференц-зал, в котором уже собрались охранники, дежурившие
в тот день, и несколько следователей.
— Вы можете себе представить, что произошло? Что этот гуль сделал, вы

можете себе представить? — нервно ухмыльнулся Намджун, ударяя кулаком по
столу. — Нет, блять, вы и понятия не имеете. Как вы, те, кто должен защищать
людей, допустили утечку? Как гуль проник на территорию CCG? — заорал
Намджун. — Как вы допустили смерть? Вы собираетесь со мной разговаривать
сегодня?! — выходя из себя, прорычал альфа.
— Мы сами не понимаем, как такое могло произойти… Я всего лишь на минуту-
— На минуту? — оборвал охранника следователь. — Минута — это достаточно,

чтобы ядерный взрыв снес полгорода, а вместе с тем десятки тысяч
человеческих жизней. Всего лишь одна минута, а каков радиус поражения? Тот
купол, который выстраивали следователи так много лет, готов рухнуть за
минуту. А все благодаря чему? Тому, что двое людей, поклявшихся охранять
чужие жизни, отвлеклись. На минуту, — Намджун за охранником, нервно
48/508
ерзающим в кресле, дикой пантерой следил, взгляда не отводя. — Чего стою я
как следователь, если на мою территорию проникают гули и свободно жрут
подобных мне? Чего стоите вы? Ничего. Плацебо.
Намджун поджал губы, отворачиваясь к окну, и сцепил пальцы за спиной.

Яростный ветер завывал в вышине, подгоняя свинцовые тучи по небу. Он сделал
глубокий вдох, на мгновение прикрывая глаза, а после вперся взглядом в
отражение Мин Юнги, сгорбившегося над столом, и резко обернулся.
— А вот другой интересный вопрос — где были вы, следователь Мин? Кто
позволил покинуть рабочее место? Не думаю, что это был я. Вы самовольно
ушли, халатно отнеслись к своей работе, и вот, во что это вылилось. Смерть
нашего коллеги лежит на плечах всех присутствующих в этой комнате.
— Правда? — сжимая пальцы в кулак, Юнги вздернул голову, чувствуя, как

комок ярости горькой к горлу подкатил. — Вы обвиняете в его смерти меня? Вы
смешны, следователь Ким. Меня просто от вас тошнит. Это вы уехали
веселиться, свалив на мою голову свои обязанности. Это вы предпочли своей
должности Ким Сокджина. Это вы халатно отнеслись к своему посту. И это вы
виноваты в смерти чьей бы то ни было. Это, блять, не моя вина. Пошли вы нахуй,
следователь Ким, — выплюнул Юнги, резко вставая с места, от чего стул со
скрипом упал.
— Стоять, — прогремел Намджун, идя следом за Юнги.
Но тот впервые ослушался приказа, упрямо хватаясь за дверную ручку. Намджун

перехватил его руку, резко к стене прижимая, от чего омега приложился
головой, прошипев сквозь зубы. Альфа его руки до хруста сжал, в стену
вдавливая, а Юнги дышать разучился, в глаза темные-темные, шоколадно-
смертные вглядываясь. На дне их бесы пляшут у костра, и омега в нем сгорит до
тла, который по ветру разлетится пылью трупной. В зале тишина мертвая.
Намджун дышит разъяренно, а Мин функционировать пытается и, стряхнув
наваждение, дергает руками.
— Не смейте прикасаться ко мне.
— Вышли все. Быстро, — прорычал альфа, даже не смотря в сторону спешно

удаляющихся коллег.
Его внимание только один омега привлек, что смотрит на него сверху вниз, хотя
и ниже его на сантиметров десять. Намджуна вывести из строя невозможно,
нереально почти, но Юнги удается. Он на какие-то кнопки нажимает, рычаги
переключает, взглядом-бритвой вены вскрывает, по капиллярам агрессию
вперемешку с адреналином пуская. Намджун вдохнул, мысленно считая до
десяти, и медленно выдохнул.
— Ты не смеешь разговаривать со мной в подобном тоне, особенно, когда рядом

есть кто-то. Ты не ровня мне и никогда ею не станешь.
— Кто ты такой, чтобы обвинять меня в чьей-то смерти? Ты ни хрена не можешь,

только придавливать меня сверху своими блядскими бумажками и шпынять, как
гончую. Я следователь, а не твоя псина, и пришел сюда не для того, чтобы
какой-то выпендрежник с завышенным чувством собственной важности
отчитывал меня.
49/508
— Прежде всего я твой наставник, у которого ты должен учиться, а не
показывать когти и свой характер, Мин Юнги, — спокойно сказал Намджун,
отпуская чужие руки и отходя на несколько шагов назад. — Твоя неприязнь ко
мне не дает тебе права зазнаваться и принижать мои заслуги перед
государством. Ненавидеть меня можешь за пределами CCG, там, где ты не
следователь Мин, а Юнги. Здесь же ты должен засунуть свои возражения
поглубже и проглотить, помалкивать и выполнять то, что велено. Я ясно
выражаюсь?
— Да? — нервно ухмыльнулся Юнги, одергивая пиджак. — Ты сильно

ошибаешься, если думаешь, что я расплывусь бесформенной лужей перед
твоими ногами, чтобы ты мог вытереть подошву своих туфель. Мне плевать,
если перед тобой стелются за твою прическу и дорогой костюм, я никогда не
поставлю это выше обязанностей, которые ты перекладываешь на меня. Пошел
ты, Ким Намджун, — прошипел омега, пулей вылетая из зала, оставляя после
себя только звонкий хлопок двери. Юнги от злости трясет, пальцы
электризуются, и ураган внутренний вырваться просится, снося все живое в
радиусе ста километров.
— Сука, — зарычал Намджун, впиваясь пальцами в собственные волосы.
Он с психу швырнул в стену стул, глуша в глотке разъяренный крик. И долбаный

Мин Юнги прав — Намджун виноват, он не уследил, недоглядел. Альфа хрипло
выдохнул, упирая руки в бока, и поднял голову вверх, закрыв глаза. Дверь тихо
отворилась, и он резко обернулся, собираясь уволить к херам зазнавшегося
пацана, но на пороге стоял Сокджин, низко опустивший голову вниз.
— Намджун-а… — тихо позвал он, делая шаг в комнату и закрывая за собой

дверь. — Я должен тебе кое-что сказать. Я не могу даже глоток кофе выпить от
того, что это терзает меня.
— Валяй, — равнодушно кинул Намджун, присаживаясь на край овального стола

и сложив руки на груди.
— Это… это все моя вина, — прошептал омега дрожащим голосом. — Я так
сильно влюбился в тебя, так чертовски сильно, что совсем забыл о твоих и своих
обязанностях. Мне так жаль, — всхлипнул он, утирая покатившиеся по щекам
слезы краем рукава. — Ты должен был быть здесь, а я тебя отвлек, так
малодушно отобрал у нашей общей работы. Я не прощу себе этого. Мне будет
лучше отстать от тебя и больше не вмешиваться, — выпалил Джин и отвернулся,
собираясь уйти, но Намджун крепко сжал его руку, резко дергая на себя.
— Иди сюда, — прохрипел Намджун, в его губы вгрызаясь остервенелым

поцелуем.
Альфа подхватил Джина под бедра, усаживая на стол, кусал его губы посильнее,
чтобы до крови, целовал глубоко, влажно, запуская язык в его рот малиновый.
Омега не отставал, вещи с Намджуна стягивая, засосы алеющие на шее крепкой
оставляя. Прямо под его губами яростно бьется жилка, и Джин чувствует ее
отдачу в свои губы. Намджун насильно уложил омегу оголенной спиной на
прохладное дерево, губами раскаленными по телу бархатному ожоги выводя.
Джин выгнулся дугой, когда грубые мозолистые руки коснулись его между
бедер — то, о чем он мечтал одинокими вечерами, вот оно, прямо здесь и сейчас.
50/508
Намджун разжег пылающий костер, и Джин в него с разбегу прыгает.
Одежда валяется бесформенными кучами под ногами, даже дорогую армани не

жалко, когда Намджун его губы в кровь, в мясо, сам же вылизывает голодным
животным. Альфа его ноги резко развел, не заботясь о подготовке. Из
сжимающейся дырочки равномерно вытекают прозрачные капли, пачкая
красное дерево. Намджун сплюнул на ладонь, растирая скудную слюну по всей
длине члена, и, подхватив омегу за лодыжки, резко тянет на себя. Сокджин
стонет в голос, срываясь на крик, когда альфа его полностью собой заполняет.
Намджун не дает привыкнуть, сразу начинает бедрами размашистые толчки в
податливое тело делать. Омега кричит в чужие губы, и Намджун его крики
проглатывает. Дышит сорвано, хрипло, сбиваясь с темпа. Его сердце
проламывает грудную клетку, ребра по-собственнически ломая. Сокджин его
спину в кровь царапает, кожу нещадно сдирает. Из ран начала багровыми
каплями вытекать тягучая кровь.
Намджун резко перевернул омегу на живот, его волосы шоколадные в кулаке

сжимая и оттягивая назад. Джин выпятил задницу, двигаясь навстречу, на всю
длину насаживаясь и ребро ладони до крови кусая, чтобы в голос не орать. Он
цепляется пальцами за край стола, словно старается в этой Вселенной
удержаться, не упасть в пропасть бездонную, бесконечную, беспросветную. На
столе остались разводы от естественной смазки, спермы и капель пота.
Намджун его в этот стол втрахивает, как животное, целый век не видавшее
омежьего тела, и Сокджин так жалеет, что не может кричать, чтобы показать,
как ему нравится, как вставляет похлеще экстези. На тазовых косточках
обязательно останутся синяки, а утром омега найдет созвездия, которыми
Намджун его наградил, а пока он раздвигает ладонями ягодицы и кусает губы
алые, глуша стоны, глотку рвущие. Альфа зарычал, вгрызаясь зубами в загривок,
как течную сучку Сокджина трахая, и, делая последний агрессивный толчок,
покинул его тело, изливаясь на растраханную дырочку.
Джин, тяжело дыша, прижался щекой к столу, едва держась на трясущихся

ногах. Намджун провел губами вдоль его позвоночника, оставляя на лопатках
багровеющие засосы, и вновь усадил на стол, впиваясь в и без того искусанные
губы настойчивым поцелуем.
— Ненасытный, — оторвавшись от поцелуя, ухмыльнулся Сокджин, но тут же

застонал, чувствуя, как Намджун вновь наполняет его тело собой. Омега откинул
голову в удовольствии, цепляясь длинными пальцами за крепкие плечи.
Хосок выкинул окурок в лужу и, повыше натянув ворот куртки, выбежал из-под
козырька автобусной остановки. Дождь, не прекращающийся с самого утра, к
вечеру сбавил свою скорость, но полностью не ушел. Мерзкие ледяные капли
хлестали замершее лицо и трепали волосы. Омега перебежал улицу, показывая
раздраженно сигналящим водителям средний палец, и, перескочив через
невысокий забор, побежал прямиком на свет, горящий в нужном подъезде. На
улице — никого, только завывающий среди крон деревьев ветер. Хосок
оглянулся по сторонам, вглядываясь в темноту, а после зашел в сухой подъезд.
Ключ, впитавший тепло хосоковой руки, приятно грел, словно говорил: «Совсем
скоро ты окажешься дома». И плевать, что дом этот формально не его, живет он
51/508
там не один и не ночует почти. Главное — там те, которые спасают его от
прыжка в бездну, когда он балансирует на краю. Омега отворяет дверь
неслышно, снимает куртку и промокшие кроссовки. Тихо. Только гудение
холодильника и барабанящий по подоконнику дождь. Хосок проскользнул мимо
кухни и ванной комнаты, останавливаясь у двери в спальню. С той стороны
слышно только негромкое копошение и шуршание простыни. Омега толкнул
дверь, опираясь плечом о косяк, и, ухмыльнувшись, прикусил губу.
В центре кровати сидели двое — Тэхен и Юнги. Юнги, без сомнения, для Хосока
хуже демона. Он уже откровенно заебался ранить губы об эти кости, лизать
кожу молочную и губы синие. Юнги есть не хочет, не считает это важным,
только кофе пьет и какого-то уебка любит. Любовь — то еще дерьмо, от
которого башню рвет и немного хочется голову разбить о ближайшую
поверхность, но Юнги уже привык. Впрочем, как и Хосок. Красный для Юнги —
как соль для текилы. Один взгляд на его попку, облаченную в черные кружевные
трусики — и омега собственной слюной захлебывается. А Тэхен… Тэхен — ангел
для них обоих, как светлячок в темноте или маяк среди шторма. Тэхен — чистый,
непорочный, почти нереальный. Когда-то в детстве Хосок слышал, что иногда,
очень редко на Землю возвращаются с небес ангелы, чтобы вновь прожить
земную жизнь, а теперь, смотря на Тэхена, омега в этом убеждается. Тэхен, в
отличие от Юнги, в белом. На его лебединой шее простой белый чокер, а на
песочных бедрах — подвязка от чулок.
И эти две шлюшки, блуждая руками по телам друг друга, целуются. Пошло,
мокро, с языком. Хосок кашлянул в кулак, отрываясь от дверного косяка, и
подошел ближе к кровати.
— Хосок-а! — радостно воскликнул Тэхен, подлезая к краю кровати. — Я скучал

по тебе.
— Я тоже скучал по тебе, малыш, — улыбнулся краешком губ Хосок, положив

прохладную ладонь на его теплую щеку. — Веселитесь тут без меня?
— ухмыльнулся он, проведя кончиком языка по своим губам.
— Мы ждали тебя, — улыбнулся Юнги, встав на колени перед Хосоком.
Хосок наклонился, невесомо целуя юнгиевы губы. Тэхен вплел пальцы в мокрые
хосоковы волосы, призывно раскрывая рот для поцелуев, и Хосок, насильно
оторвав себя от Юнги, впивается в его губы жестким поцелуем. Тэхен льнет
ближе, пальчиками пробираясь под толстовку, очерчивает кубики пресса. Юнги
потянулся к ним, ведя губами по щеке Тэхена, и младший переключился на
омегу, сплетаясь в поцелуе языками. Хосок ухмыльнулся, слизав с губ вкус
Тэхена. Они начали целоваться втроем. Безумный танец языков и переплетение
душ. Хосок укусил младшего за губу, несильно оттягивая.
— Ты будишь моих бесов, Тэхен, — хрипло прошептал он, омежий подбородок

сжимая.
— Бесов? — испуганно переспросил Тэхен.
— Нет, Тэхен-а, — вмешался Юнги, с улыбкой поглаживая его щеку. — Хосок не

это имел в виду. Тебе пора спать, малыш, — омега оставил мягкий поцелуй на
его губах.
52/508
— А как же вы? Я не хочу вас оставлять, — упрямо сказал младший, потянувшись
за поцелуем к Юнги, но тот отстранился с легким смехом.
— Завтра важный день, солнышко.
— Вы придете? — улыбнулся Тэхен, с надеждой смотря то одному, то другому в

глаза.
— Мы постараемся, хорошо? — сказал Хосок, и Тэхен утвердительно кивнул.

— Вот и умница. А теперь спать.
Тэхен обиженно засопел, но послушался старших, целуя на ночь каждого,

только с Хосоком на несколько мгновений дольше. Соскучился. Юнги по-
отечески погладил его по пшеничным волосам, пропуская между пальцев
шелковые колосья, улыбнулся и похлопал младшего по попке, подгоняя спать.
Тэхен прикрыл за собой дверь, предварительно прихватив большой ворсистый
плед и укутавшись в него, словно в кокон.
— Чего ты так рано его спать погнал? — спросил Хосок, снимая толстовку через
голову. Юнги положил ладони на его узкую талию, начав покрывать кожу
живота невесомыми поцелуями, медленно спускаясь к пупку.
— У него завтра соревнование, он должен выспаться, — ответил Юнги и сомкнул

зубы на солоноватой коже, прямо под левой грудью, оставляя алеющий засос.
— Его отец вновь распускал руки.
— Сука, — прорычал Хосок, крепко сжимая пальцами юнгиевы волосы. — Почему

я просто не могу сожрать этого ублюдка?
— Это не то, чего Тэхен хочет, — вздохнул омега, ложась на спину и утягивая за
собой Хосока. — И ты не жрешь людей.
Хосок хотел возразить что-то, но Юнги заткнул его грубым поцелуем, по-
собственнически запуская язык в его рот. Младший покорно заткнулся, нависая
над лежащим под ним омегой, и раздвинул худые обнаженные ноги коленом,
специально придавливая эрегированный член. Юнги застонал в поцелуй, до
крови прокусив его губу. Хосок зарычал в ответ, резко омегу под собой
переворачивая и ставя по-сучьи на колени. Мин ухмыльнулся, призывно виляя
тощей задницей, в то же мгновение получая звонкий шлепок по правой ягодице.
Смазка пропитала кружево. Хосок натянул тонкие трусики, потирая сочащуюся

дырочку, от чего Мин грациозно прогнулся в спине довольной кошкой, жалобно
стоная через сжатые зубы. У Чона электрические разряды по телу начали
искрить, молниеносно венами-сосудами разносясь. Член дернулся от
возбуждения. Хосок прижался пахом к его текущей заднице, трясь сквозь
грубую ткань джинсов и имитируя толчки. Юнги призывно раздвинул ножки,
просясь на член, но младший только вновь шлепнул его по ягодице.
— Маленькая нетерпеливая шлюшка, — прорычал Хосок, оттягивая чокер на

юнгиевой бледной шее, от чего бархат врезался в кожу, оставляя красную
полоску.
— Пожалуйста, папочка, — всхлипнул Юнги, сминая пальцами черную простыню.

— Мне так плохо… Избавь меня от моей ноши. Освободи мою душу, — хрипло
53/508
прошептал омега подобно молитве.
Хосок кивнул, оставляя у основания шеи легкий поцелуй. Воздух облизал

высвобожденный из тесных джинсов член. Головка покраснела, сочась белесым
предэякулятом. У Юнги по бедру потекла грузная капля естественной смазки,
которую Хосок поймал большим пальцем, размазывая по собственному члену, и,
оттянув ткань трусиков в сторону, сделал один плавный толчок во всю длину.
Юнги застонал в голос, хватаясь пальцами за спинку кровати. Хосок вошел
легко — малыш наверняка игрался с собой, пока ждал его. Младший
ухмыльнулся этой мысли, оставляя больной укус на юнгиевом плече, и взял его
за бедра, начав размашисто долбиться в его разработанную задницу.
Юнги бы и рад орать в голос, только в соседней комнате Тэхен уснуть пытается,
и Мин рвет между зубов подушку. Перья разлетаются в стороны, медленно
кружась в воздухе. Хосок агрессивно втрахивает старшего в матрас, рычит
сзади и засосы бордовые рассыпает на его спине. Спинка кровати ритмично
ударяется о стену. Юнги двигает бедрами навстречу, глубже насаживается.
Ноги предательски дрожат и разъезжаются в стороны, только грубые ладони
Хосока на его бедрах удерживают от падения. За окном сверкнула разъяренная
молния, освещая на мгновение комнату. Юнги выгнулся, губы искусанные
буквой «о» приоткрывая. Хосок его за волосы, как шлюху настоящую оттягивает,
душу вытрахивает, и Мину нисколько перед Иисусом не стыдно. Ему бы, честно,
было плевать, если бы этот самый Иисус его натянул.
Сбитое дыхание, раскаты грома вне пределов их Вселенной, шлепки двух

обнаженных тел друг о друга, звуки спешных, агрессивных поцелуев, глухие
стоны и удары кровати о стену. Одновременно и грех, и катарсис. В их обществе
так нельзя. Омеги — нежные создания, рожденные для того, чтобы принести в
мир новых людей; цветы общества, они не трахаются агрессивно друг с другом,
вытрахивая друг из друга душу, гнилью за несколько сотен метров отдающую.
Хосок сделал очередной толчок в горячее нутро, кончая одновременно с Юнги.
Чон сжал пальцами его щеки, вгрызаясь в губы настойчивым поцелуем.
Электронные часы показывали около двух часов ночи, а Хосок лежал на груди
Юнги, поглаживая его выпирающие ребра и острые ключицы. Юнги провел по
заживающим рубцам на месте укуса, от чего Хосок едва слышно зашипел от
боли, и омега тут же отдернул руку.
— Прости, — прошептал он, приподнимаясь на одном локте. — Хосок, это больше

не может продолжаться. Откуда на тебе это появляется?
— Это не твое дело, хен, — просто ответил Хосок, погладив кончиками пальцев
омегу по щеке. — Не лезь.
— Ты — мой, — прошипел Юнги, хватая омегу за шею. Хосок ухмыльнулся,

вздернув бровь.
— Я не позволю тебе быть сверху, малыш, ты же знаешь.
— Я не об этом! — шепотом возразил Мин. — Я говорю о том, что ты не должен

закрываться от нас. Тэхену лучше не знать некоторых аспектов, но я… Я ведь
помогу тебе, я не брошу тебя. Хосок-а, не отдаляйся от меня. Эти… раны не
похожи на обычные травмы. Это похоже на то, будто тебя кто-то…
54/508
— Юнги-я, Хосок-а, — жалобно протянул Тэхен, стоя в дверном проеме и потирая
кулаком глаз. За ним, словно подол царственной мантии, протянулся плед. Он
сонно посмотрел на омег, одергивая край растянутого свитера. — Можно я
посплю с вами?
— Конечно, детка, — улыбнулся Хосок, умело воспользовавшись случаем и

переведя тему. Юнги раздраженно выдохнул, впершись взглядом в Чона.
Тэхен сонно улыбнулся, тут же залезая на кровать и ложась между старшими

омегами. Юнги поправил его растрепанные волосы, мягко улыбаясь. Сонный
Тэхен был похож на маленького котенка, который отчаянно нуждался в защите.
Хосок подложил под его голову руку, поворачиваясь всем корпусом к нему, и
поцеловал в уголок губ. Тэхен тут же потянулся следом, утягивая старшего в
непродолжительный ленивый поцелуй. Юнги теплее укутал омегу в
принесенный им плед, поглаживая по волосам. Тэхен отвернулся от Хосока,
сворачиваясь в позу эмбриона, и прижался к боку Юнги, ища тепла и защиты.
Хосок и Юнги переглянулись, улыбаясь друг другу, и придвинулись ближе,
обнимая засопевшего омегу с обеих сторон.
— Мы еще вернемся к этому разговору, — одними губами прошептал Юнги.
— Спокойной ночи, малыш, — тихо ответил Хосок, целуя омегу в губы.
«6:32:12…13…14…»
Хосок проснулся от того, что сквозь неплотно зашторенное окно светил луч
солнца. Он сморщился, утыкаясь носом в подушку, и едва слышно простонал,
натягивая одеяло на голову. Собачий холод. Когда Юнги в последний раз платил
по счетам? Омега собрался вновь засыпать, только тихое бормотание не давало
погрузиться в бездонную пучину Морфея. Юнги уже ушел, оставляя после себя
холодную постель. Хосок откинул одеяло и приподнялся на одном локте, щурясь
от солнечных лучей. И забыл, как это — дышать.
Тэхен сидел на коленях обнаженным перед окном, в которое светило утреннее

солнце. Свет ласкал его нежную кожу, облизывал, выцеловывал, играл лучами в
светлых волосах. Омега склонился над иконой. Хосок заскользил взглядом по
плавным изгибам его хрупкой спины, изящно переходящей в подтянутые
ягодицы. Тэхен сложил ладони в молитве, неспешно шевеля губами. Солнечные
лучи над его головой создали круглый светящийся нимб.
—…но ты, всеблагая и милосердная Владычица, не презри меня, отчаянного и во

всех грехах погибающего, помилуй меня, кающегося во злых делах моих, и
обрати на путь правый окаянную душу мою, — отчаянно шептал Тэхен, жмуря
глаза. — На тебя, Владычицу мою Богоматерь, возлагаю все упование мое. Ты,
Матерь Божья, сохрани и соблюди меня под покровом твоим ныне, всегда и во
веки веков. Аминь, — закончил Тэхен, кланяясь и целуя икону.
Тэхен закончил читать молитву, и солнце спрятало ревнивые лучи, недовольное,

что им помешали. Маленькая спальня, принадлежащая Юнги, тотчас
погрузилась в утренний мрак. Хосок присел на постели, с легкой улыбкой глядя
на Тэхена, еще некоторое время не разгибающегося над иконой. Омега
поднялся, бережно откладывая ее на тумбу, и с улыбкой развернулся к Хосоку,
залезая на кровать.
55/508
— Почему ты так рано, малыш? — спросил Хосок, обнимая прильнувшего к нему
омегу за талию.
— Молиться никогда не рано, — возразил Тэхен. — Точно так же, как и не может
быть молитва поздней. Бог всегда готов выслушать своих рабов, и не важно —
час ночи или семь вечера.
— Надо же, я думал, что у этого чувака забитый график. Ну, знаешь…
— Хосок-а! Прекрати! — возмущенно сказал Тэхен, слегка ударяя омегу по

груди. Хосок рассмеялся, взяв в свою ладонь тэхенову ладонь, и поцеловал
каждый длинный прохладный палец.
— Хочешь, я сделаю нам завтрак? — предложил Хосок, заглядывая младшему в

глаза. Тэхен прикусил губу, помотав головой.
— Нет, я… хочу кое-чего другого, — прошептал Тэхен, давя Чону на грудь.
Хосок ухмыльнулся и послушно лег, наблюдая за действиями омеги. Тэхен начал

медленно целовать его шею, мерно вздымающуюся грудь и бусинки сосков.
Хосок вплел пальцы в его волосы, мягко оглаживая кожу головы и подаваясь
бедрами навстречу, когда теплые губы коснулись его тазобедренных косточек.
Юркий розовый язычок заскользил по кубикам пресса, заставляя Хосока
напряженно зарычать, жмуря глаза. Тэхен — это мальчик, в котором грех
мешается со словом Божьим, бесы пляшут в омуте черном и ангелы играют на
белоснежных арфах. Ему, Хосоку, точно так же, как и Юнги, крышу рвет не по-
детски. Тэхен — это запредельное, запретное, сладко-греховное, и они вкусили
яблоко втроем.
Тэхен пустил слюну на член Хосока, медленно растирая по всей длине

вперемешку с естественным семенем. Младший облизнулся, нависая над
Хосоком, и оставил мимолетный поцелуй на его приоткрытых губах. Старший
сжал его бедра, заставляя омегу вопросительно посмотреть на него.
— Ты уверен, что хочешь этого, малыш?
Тэхен слегка улыбнулся и вместо ответа направил в себя стоящий член, не

сдерживая болезненно-удовлетворенный стон. Хосок стиснул зубы и бедра
Тэхена между пальцев, едва удерживая себя, чтобы не насадить омегу на свой
член полностью. Тэхен двигается медленно, аккуратно и поступательно, с
каждым мгновением все больше принимая в себя. С ним нельзя грубо — с ним
нежно надо. Он как маленький олененок, мир не изведавший. Его целовать надо
невесомо, касаниями-бабочками трогать, ласкать, в волосы цветы вплетать, а не
трахать как суку Мин Юнги. Хосок эту шлюшку дерет и не жалеет, тому только в
кайф орать во всю глотку, а потом сосать член, что только что был в его
заднице. Мин Юнги грязный, развратный вероотступник — Хосок искренне не
понимает как эти двое нашли друг друга. Он Тэхена портит, право, а Тэхен ищет
в этом Бога, защиту и кров, и, как ни странно, находит. Вера — самое сильное,
что может быть, иначе почему во имя веры умирают люди? А Хосок, честно
говоря, — ничто. Всего лишь клейкое вещество, связывающее Тэхена и Юнги,
ничего более. И он, правда, тоже пытался верить в Бога, а вот Бог в него — нет.
Омега полностью опустился на член, и Хосок с диким наслаждением

56/508
рассматривал всю палитру эмоций на его детском личике. Старший не двигался,
позволяя Тэхену делать абсолютно все, что ему захочется. Тэхен начал двигать
бедрами вверх-вниз, аккуратно опускаясь и вновь поднимаясь. Дырочка
неприятно болела, но омега плюнул на это, позволяя себе взять глубже. Хосок,
видя, что Тэхен медленно входит во вкус, наращивая амплитуду своих
движений, начал подмахивать бедрами, быстрее и глубже вгоняя в омегу свой
член. Тэхен не стал сдерживаться, кричал во все горло и хосоковы плечи
ногтями царапал до бордовых капель. Омега откинулся назад, упираясь
ладонями в бедра Хосока, быстрее двигаясь на его члене и стонал, едва не
срываясь на крик, когда головка попадала прямо по простате. Хосок сжал
пальцами его член, подстраиваясь под омежий ритм, и начал быстро
надрачивать, доводя омегу до оргазма.
Тэхен с криком кончил в чужой кулак. Теплая сперма испачкала хосоковы

пальцы, но он тут же начал ее слизывать, смотря с прищуром на Тэхена, по
инерции еще делавшего несколько последних движений на его члене.
Раскрасневшийся, с алыми щеками, искусанными губами и с растрепанными
волосами он выглядел как ангел. Хосок схватил его, резко переворачивая на
спину, и впился пальцами в подушку над головой Тэхена, делая несколько
быстрых толчков в его обмякшее тело. Тэхен неосознанно сжал мышцами его
член внутри себя, и Хосок кончил, впиваясь зубами в его покрытую испариной
шею.
Хосок устало улыбнулся, слегка щелкнув разнеженного омегу по носу:
— Нельзя спать, малыш. У тебя соревнование сегодня.
— Я помню, — захныкал Тэхен, обнимая омегу за шею и утыкаясь носом во

впадинку меж ключиц. — Не хочу, — пробубнил он, точно маленький ребенок.
— Нужно, солнышко. Давай, пойдем в душ, — прошептал омега, слегка кусая

Тэхена за ухо, и резко отстранился, подхватив с пола брошенные в спешке вещи.
Теплые капли приятно разбивались о спину. Хосок уперся ладонями в стенку

душа и поднял голову, чувствуя, как вода стекает по лицу, смывает пот и
остатки секса. Теплые руки обняли его сзади. Тэхен прижался щечкой к его
спине, оставляя поцелуи в лопатки и вдоль позвоночника. Хосок развернулся,
подхватывая омегу под бедра, и тот сразу же обхватил его талию ногами,
скрещивая их за спиной Хосока. Они начали целоваться, глотая воду и слюну
друг друга.
А на улице вновь разразился ливень и праведный гром. Нужно чаще молиться.
Аминь.
57/508
VI
Тэхен, ополоснув лицо прохладной водой, оперся о края раковины.

Сердце галопом скачет, из груди выпрыгивает практически. Тренер вдоль корта
львом разъяренным ходит, в омегу молнии взглядом метает и одними губами
рычит «не подведи». Тэхен буквально чувствует весь груз ответственности,
который взвалили на его плечи. Он успокаивает себя, делает дыхательные
упражнения, но это мало помогает, потому что он знает — стоит прозвучать
свистку, и все внимание устремится на него. Проигрыш недопустим, невероятен,
он готовился слишком долго, слишком упорно, выжимая из себя все оставшиеся
соки. Но больше всего нервировал не крик зрительного зала, а взгляд одного-
единственного человека. Его отца.
Он промокнул влажное лицо махровым полотенцем. Дверь уборной

приоткрылась, и в помещение заглянул омега — один из тэхеновых
университетских друзей, что пришел поддержать в этот важный для него день.
— Скоро начнется, Тэхен-а, поторопись, — улыбнулся он, приободряя. — Ты

справишься, перестань так волноваться.
— Спасибо, Соджун-хен, — улыбнулся омега, откладывая полотенце на тумбу, и,

подхватив свою ракетку, пошел следом за омегой. — Ты не видел Хосок-хена?
— с надеждой поинтересовался Тэхен.
— Неа, — пожал плечами Соджун, покачивая в пальцах стакан с кока-колой.

— Зато Минхек и Тэгун сели в первый ряд, даже флажки взяли, — подмигнул
старший омега, ухмыляясь.
Тэхен хмыкнул, раскачивая свою ракетку на ходу. Он знает, что альфы пришли
вовсе не за игрой понаблюдать, а за выглядывающей из-под коротких шортов
задницей, и чувствовал себя грязным каким-то, потому что другую форму им
попросту не выдавали. Температура заметно опустилась, а Тэхен только в тех
самых по-блядски коротких белых шортах и простой футболке с эмблемой
университета на груди. Он мазнул взглядом по заполненным трибунам —
зрители одеты тепло, в куртках и шапках, а они с соперником как два идиота.
Точнее, как два стриптизера. Тэхен поморщился от этой мысли.
Им предстоит два тайма — в первый играет Тэхен, а во второй четверокурсник,

примерно по полчаса каждый. Пару раз этот самый четверокурсник даже
подходил к Тэхену на тренировках, давал наставления и учил крепче держать
ракетку, в остальное время же они тренировались раздельно. Тренер считал,
что гораздо большее внимание следует уделить именно Тэхену, которому опыта
явно не хватало. Тэхен бы оскорбился, да права не имел что-либо говорить в
ответ. По ту сторону корта его соперник разогревался, делая растяжку, а альфы
скользили похотливым взглядом по его подтянутой фигуре. Омега вздрогнул,
когда на его плечо легла большая ладонь.
Отец смотрел с теплом и поддельно-искренней заботой.
— Волнуешься, малыш? — спросил отец, чуть склонив голову.
— Да, — тихо ответил Тэхен, отведя голову в сторону. На этого человека ему
смотреть особенно не хочется.
58/508
— Удачи, сын, — сказал Тэсон, проведя языком по обветренным губам. — Мы
поговорим о твоем поведении чуть позже, — прошептал он на ухо Тэхену и,
оставив поцелуй на чужой макушке, удалился.
Тэхена бросило в дрожь вовсе не из-за пересчитывающего кости ветра. Он

оглянулся в поисках поддержки на трибуны, внутренне молясь увидеть Хосока
или Юнги, но… ничего. Омега убрал мешающиеся волосы спортивной повязкой и
смочил горло водой. Раздался сигнал, который оповестил о начале игры, и Тэхен
вышел на середину корта, кланяясь сопернику. То, к чему он готовился так
долго, началось.
Только лопатки прожигал взгляд вселенно-черных глаз.
Чонгук, держа в руках букет белоснежных лилий, прислонился бедром к

ограждению трибун. Игра продолжалась уже около пятнадцати минут, а он все
не мог отвести взгляд от играющего Тэхена, что по корту носился зверем. Он
преобразился — подтянулся весь, взгляд обострился, и желваки на лице играют.
Чон склонил голову, разглядывая спортивное тело. Длинные обнаженные ноги,
округлые ягодицы, обтянутые легкой тканью шорт, полоска впалого живота,
обнажающегося при резких движениях. Тэхена хотелось так, что где-то в горле
пекло серной кислотой. Чонгук затушил сигарету, что истлела до самого
фильтра, и бросил окурок в урну.
Тэсон нашелся с трудом. Он сидел в четвертом ряду, и Чонгуку пришлось

пробираться к нему через недовольных студентов, то и дело вертящих головами
влево-вправо. Чонгук, на самом-то деле, в большом теннисе ничего не понимал,
он даже не знал на чьей стороне победа. Он просто пришел, чтобы вновь
увидеть Тэхена, чтобы ближе к нему подобраться, голос бархатный услышать.
— Освободи место, — сказал Чон, похлопав какого-то мальчишку-альфу по

плечу.
— Это мое место, — даже не оторвав взгляда от игры, фыркнул студент.
Чонгук тяжело вздохнул, схватив мальчишку за край куртки, и рывком поднял с

места. Громкое «Эй, мудак!» осталось проигнорированным, и Чонгук сел рядом с
Тэсоном, с интересом наблюдающим за своим сыном. Чонгук положил букет,
приготовленный для Тэхена, на колени и откинулся на спинку пластикового
сидения.
— Какой счет? — поинтересовался Чонгук, принимая протянутую сигару.
— Не считаю, — просто ответил Тэсон, пожав плечами. Он кинул взгляд на

приготовленные лилии и ухмыльнулся. — Вы задержались, Чонгук-щи. Для кого
цветы?
— Для победителя, — ответил Чонгук, стряхивая пепел куда-то на пол. — Дела,

Тэсон-щи, сами понимаете. Но я не мог проигнорировать ваше предложение и
упустить шанс посмотреть на, — Чон лизнул губы, Тэхена взглядом пожирая, —
игру. Нужно поощрять стремление молодежи заниматься спортом.
— Поддерживаю, — кивнул мужчина. Он прижался губами к фильтру, делая

глубокую затяжку, а после выпустил дым через нос. — На кого ставите, Чонгук?
59/508
— Разве я смею сомневаться в профессиональности вашего сына, мистер Ким?
— ухмыльнулся альфа.
Тэхен забил еще два очка, и трибуны — студенты университета, болевшие за

него, взревели победным кличем, повскакивали со своих мест, размахивая
флажками с гербом учебного заведения. Чонгук недовольно хмыкнул, потому
что разноцветные спины скрыли от него Тэхена и его искреннюю радость. Тэсон
поднялся, и Чонгук хотел подняться следом, только мужчина надавил на его
плечо, вынуждая обратно сесть.
— Не торопитесь, Чонгук-щи, сейчас будет второй тайм. Я всего лишь поздравлю

сына, а после вернусь, — сказал Тэсон. Чонгук хмыкнул, но послушался.
Тэхена поздравляли — хлопали по плечу, старшие трепали по волосам, даже

взгляд тренера смягчился и легкая, едва уловимая улыбка скользнула по вечно
хмурому лицу. Но омеге не нужны были слова похвалы, он и сам видел это в
чужих глазах. Кто-то закинул на плечи дутый пуховик до самых щиколоток, и
Тэхен укутался в него, словно бабочка в кокон. Прохладные пальцы обожгло
тепло стаканчика с шоколадным молоком. Отец подошел к нему, не слишком
аккуратно сжимая локоть через теплую ткань.
— Отец! — улыбнулся Тэхен, прижавшись на мгновение щекой к отцовской

груди в поисках тепла, поддержки, защиты. — Ты гордишься мной? Я смог
оправдать твои надежды? — возбужденно прощебетал омега, смотря в
отцовские глаза с неподдельной преданностью, словно ожидал, что его вот-вот
потреплют по волосам и скажут «хороший мальчик».
— Конечно, Тэхен-и, папочка гордится тобой, — хрипло сказал отец, проведя

ладонью по его щеке. — Пойдем, малыш, теперь нам нужно поговорить.
Тэхен рассеянно оглянулся на трибуны, не теряя надежды увидеть хенов, но

вместо них встретился с черными-черными, как сама ночь, глазами, что его
внутренности выедали. Омега быстро отвернулся, позволяя отцу утянуть себя в
сторону раздевалок. Постепенно гул голосов затих, музыка осталась где-то
позади, и слышен был лишь стук отцовских туфель по начищенному кафелю.
Тэсон толкнул дверь в одну из раздевалок. Ряды шкафчиков, между которыми
стоят длинные лавочки, дверь в душевую комнату в самом конце и абсолютная
тишина. Тэсон присел на лавочку, пальцем подманив к себе сына.
— Я в чем-то провинился, отец? — тихо спросил Тэхен. — Сделал что-то не так?
— Где ты был сегодняшней ночью, малыш? — вкрадчиво спросил Тэсон,

медленно расстегивая замок на пуховике. Тэхен сглотнул.
— Я был у Юнги-хена, отец, — честно ответил омега. Холодный воздух лизнул

его открытую кожу.
— Ты оставил своего отца в одиночестве и сбежал, верно? — вздернул бровь

Тэсон. — Заставил меня волноваться, переживать.
— Я… — хотел было ответить Тэхен, но мужчина прижал палец к его губам,

вынуждая молчать.
60/508
— Тс-с, ничего не говори. Мне не нужны твои оправдания, малыш, — улыбнулся
мужчина, сдергивая с сына пуховик. — Ведь тебе все равно, что отец волнуется
о тебе, правда? Так почему же мне сейчас не должно быть плевать на твои
слова? — улыбнулся альфа. — Однако не только это побудило меня поговорить с
тобой. Скажи мне, что это такое? — зарычал он, дергая Тэхена за ворот
футболки к себе. — Почему ты вырядился, как заправская шлюха?
— Не говори так, отец, — дрогнувшим голосом ответил Тэхен. — Ведь не я

выбирал эту форму. Мне приказали, и я выполнил. Я не хотел, чтобы ты злился,
отец, клянусь, — прошептал омега. Тэсон понимающе улыбнулся и кивнул.
Его грубая морщинистая ладонь скользнула по тэхеновой щеке. Большой палец

коснулся приоткрытых дрожащих алеющих губ, со злостью надавливая. Вторая
рука змеей пробежалась по бедру гладкому, упругому — от этого в его
классических штанах стало теснее. Кожа у Тэхена мягкая, персиковая, ее на
вкус попробовать хочется, как сочную ягоду языком перекатывать. Тэхен в
отцовских глазах тьму непроглядную, порочную видит, и против отца сделать
ничего не может, руки связаны. Тэсон потянул обтягивающие шорты вниз, и те
упали к тэхеновым дрожащим ногам.
— Отец, пожалуйста… — всхлипывая, умоляет Тэхен, но его нижнее белье отец

тоже тянет вниз, а потом укладывает плачущего сына на свои колени.
От Тэхена слюна во рту. Тэсон облизывается, ведет ладонями по округлым

половинкам, а его возбуждение упирается сыну прямо в живот. Тэхен беззвучно
содрогается в рыданиях, шепчет что-то неразборчиво, но Тэсону плевать,
особенно сейчас, когда сын так непозволительно близко, и делать с ним можно
все, что угодно. Мужчина размял его ягодицы между пальцев до покраснения, а
после грубо шлепнул. Тэхен вскрикнул и дернулся в отчих руках.
— Пожалуйста, умоляю!
— Заткнись, — прорычал мужчина, вновь несдержанно ударяя по покрасневшей

половинке. — Ты ни во что не ставишь меня, мое слово, мой закон. Разве я
позволял тебе уходить? Оставлять меня одного? — зарычал Тэсон, хватая сына
за волосы и оттягивая. Тэхен открыл рот, только мужчине его мерзко слышать.
Тэхен — дьявольское дитя, он искушает, играет, вертит задницей перед ним, а
после ангелом прикидывается, на коленях его плачет.
Тэсон разошелся. Он звонкими шлепками и всхлипами упивается, как самой

красивой музыкой. Тэхен дергается, руками упирается — мужчина злится и руки
его за спину заламывает, выворачивает. Ему Тэхена хочется так сильно и давно,
что никакая шлюха, скачущая на члене, не помогает. Тэсон оставил еще один
больной удар на ягодице и тут же погладил пылающую бордовым кожу,
успокаивая. Он сплюнул на свои пальцы, разводя округлые половинки, и провел
большим пальцем по сжимающейся дырочке. Тэхен напрягся, изворачиваясь в
его руках.
— Перестань, перестань, отец! — выкрикнул Тэхен. — Пожа-а-а… — протяжно

завыл он, чувствуя, как отец проталкивает в него палец почти насухо.
Слезы вновь брызнули из глаз. Ему захотелось умереть, провалиться сквозь

землю прямиком в ад, лишь бы не чувствовать. Ему хочется свернуться
калачиком, закрыться в коконе и загнить вот так, потому что даже Бог такие
61/508
грехи ему не простит. Он плачет сильнее, когда отец начинает двигать пальцем
внутри него, дергается, а отец сверху рычит, его волосы в кулаке стискивая.
Чонгук бесшумно приоткрыл дверь, опираясь плечом о дверной косяк, и
ухмыльнулся, окидывая взглядом мистера Кима.
— У вас хорошие методы воспитания, Тэсон-щи, — сказал Чонгук, едва стараясь

скрыть ухмылку.
Тэсон крупно вздрогнул, отталкивая Тэхена от себя. Он поднялся со скамьи,

игнорируя плачущего на полу сына, старающегося натянуть шорты, чтобы
скрыть наготу, и выпирающий бугорок на уровне ширинки. Блять. Тэсон крупно
попал, и не потому, что Чон Чонгук пойдет в полицию, а потому, что он может
использовать эту информацию в своих целях. Он уже представляет, как каждый
захудалый журналюга будет его кости обсасывать, сбивая пальцы о клавиатуру.
Мужчина спокойно улыбнулся, поправляя пиджак и выбившуюся рубашку.
— Иначе дети совсем не слушаются, Чонгук-щи, — ответил Тэсон. — Станете

отцом — поймете, как это сложно. Что ж, идемте, выпьем в честь победы моего
сына, — Тэсон стрельнул в сжавшегося Тэхена убийственный взгляд и пошел на
выход, цепляя Чонгука плечом. Чон повернул голову в его сторону и,
дождавшись, когда дверь закроется, подошел к Тэхену, садясь перед ним на
корточки.
Поломанный, слабый, испорченный. Чонгук протянул ладонь к его щеке, но

омега дернулся, как от удара током, вскинув на него озлобленно-ненавидящий
взгляд.
— Я не враг тебе, — слегка улыбнулся Чон. — Позволь…
Альфа вновь протянул руку, чтобы смахнуть крупную слезу, но Тэхен не дал себя
коснуться, как дикий зверек щетинясь, зубы скаля. Чонгук расплылся в
довольной улыбке, протягивая ему букет приготовленных лилий. Омега
удивленно посмотрел сначала на цветы, после — на улыбающегося Чонгука.
— За что? — хрипло спросил Тэхен.
— Как «за что»? — удивился Чонгук. — Победителям принято дарить цветы,

разве нет? Тем более, если победитель — такой прекрасный молодой человек.
Прими их, не оскорбляй меня.
Тэхен сглотнул, утирая влажные щеки тыльной стороной ладони, и

нерешительно протянул ладонь, забирая цветы. Отец никогда не дарил ему
цветов. Золотые браслеты, часы, деньги, сумки, вещи — да, но это был способ
откупиться от Тэхена, как от назойливой мухи. А кто Чон Чонгук? И что ему
нужно? Зачем ему просто так дарить Тэхену цветы? В грудь колет что-то больно
очень, потому что просто так не может быть. Тэхен ощутил острую потребность
увидеть Юнги и Хосока. Домой он сегодня не вернется.
Чонгук коснулся ладонью прохладной щеки. Тэхен вздрогнул, но не отстранился

под прицелом гипнотизирующего взгляда. Альфа заскользил взглядом по
покрасневшему носу, искусанным губам и слипшимся ресничкам-треугольникам.
Красивый, даже с опухшим от слез лицом, растрепанными волосами и
кровавыми ранками на губах.
62/508
— Не бойся меня, — хрипло прошептал Чонгук. — Я помогу тебе, только дай мне
знать, что ты нуждаешься во мне. Я оставлю тебе это, хорошо? — он вытащил из
кармана прямоугольную черную карточку, на которой золотая буква «К.» и
номер телефона, и вложил в тэхеновы руки. — Сейчас мне пора, но мы еще
встретимся. Я не обижу тебя, Тэхен.
Чонгук провел большим пальцем по его подбородку, улыбнувшись напоследок,

поднялся и вышел из раздевалки. У Тэхена сердце о ребра стучится, к горлу
подпрыгивает, и, если бы он не сидел на холодном кафеле, то точно бы упал. Он
перевел взгляд на лилии и черную визитку в своей руке.
Кто он такой, Чон Чонгук? И почему рядом с ним дыхание становится

невозможным?
Юнги сжал негнущимися от холода пальцами сигарету, делая жадную затяжку.

Со слипшихся волос медленно стекали дождевые капли, и омега раздраженно
тряхнул головой. В прорези на коленях и под тонкую кожанку задувал
промозглый ветер, побуждая рой ледяных мурашек вдоль спины. Кончик носа
покраснел и совсем замерз, и, кажется, скоро на нем вырастет сосулька. Но Мин
не двигается с места, прислонившись спиной к кирпичной стене, наблюдает.
Жутко. На обнаженных влажных ветках сидят пара воронов, следят глазами-
пуговками, изредка копошась клювом в сырых перьях. Масляный фонарь —
такие еще существуют? — медленно раскачивается над папертью с мокрой
каменной кладкой. Мин откинул окурок в сторону, и тот с шипением потух в
мокрой траве.
— Да давай же, блять, — выругался омега, стуча зубами.
Он запахнул куртку, кутаясь от порывов ветра. Где-то в вышине разнесся раскат

грома. Пожелтевшие листья танцуют какой-то свой безумный танец с ветром,
сталкиваются и разлетаются в стороны. Ворон склоняет голову вбок и громко
гаркает. Мин вздрагивает крупно, спугивая приставучую птицу с ветки. В пачке
осталась последняя сигарета. Горло уже дерет от дыма, а глаза — от
забившихся в самый уголок пыли и дождя. Завтра, наверняка, у него пропадет
голос и всякое желание открывать рот, но сейчас он просто не имеет права дать
заднюю. Омега делает вторую глубокую затяжку, когда массивные двери церкви
распахиваются, отбрасывая дрожащую тень на каменную кладку. На улицу
вышел мужчина в черном пальто и перчатках. Он зябко передернул плечами и
поправил на голове широкополую шляпу. Юнги растоптал сигарету носком
ботинка, смешивая ту с грязью, и оторвался от стены, спешно подбегая к
уходящему мужчине.
— Святой отец! — выкрикнул Юнги, показательно сгибаясь пополам и глубоко

дыша. — Я… так боялся не успеть. Слава Христу, вы еще не ушли!
— Уже довольно поздно, — хрипло ответил мужчина, взглянув на наручные

часы. — Что привело тебя, дитя, в такое время?
— Грехи, святой отец, — ответил Юнги, томным взглядом обводя крепкую

фигуру. — Грехи, в которых я должен покаяться.
63/508
Юнги медленно бредет вдоль ряда одинаковых скамей, предназначенных для
молитв, касается пальцами вековой пыли и кидает равнодушный взгляд на
распятого деревянного Иисуса над алтарем. Массивные двери за его спиной
закрываются, мужчина запирает их на ключ, который прячет во внутренний
карман пальто. Само пальто снимает, аккуратно вешает на спинку скамьи, туда
же кладет свою шляпу с капельками дождевой воды. Омега оперся бедром о
скамью, со страдальческим лицом поворачиваясь к приближающему
священнику.
— Здесь так жарко, — врет Юнги с легкой улыбкой, стягивая с продрогших плеч
куртку. Футболка с глубоким вырезом, открывающая вид на заостренные
ключицы, прилипла к телу, плотно облегая стройную талию и выпирающие
хребты ребер. У него внутренности коркой льда покрываются от холода и
взгляда, коим на него святой отец смотрит. «Святой» — выплевывает про себя
Юнги. В этом месте ничего святого нет, даже тот, кто свою веру людям должен
нести, от одного вида стройного тела чувствует, как кровь к паху приливает.
— Ты можешь снять все, дитя, если тебя мучает жар, — с плотоядной улыбкой
прохрипел мужчина, с трудом оторвав взгляд от капель дождя, что скатились в
впадинки ключиц, озеро собственное образовывая. Юнги улыбнулся, прикусив
алую губу. Священник отразил его улыбку, раздувая ноздри, запах омежий
жадно вдыхая. Сладко. — Нам стоит пройти в исповедальню, дитя, тогда Бог
услышит, как ты раскаиваешься.
— О, нет, святой отец, — Юнги поймал за запястье отвернувшегося мужчину,

усаживая его на одну из лавочек, а сам рядом присел, своим коленом мужчины
касаясь. — Я хочу быть открыт перед Богом и Иисусом, святой отец, — жарко
выдохнул Юнги, облизывая малиновые губы. Мужчина тяжело сглотнул.
— Какую заповедь ты нарушил, дитя? — спросил священник. Юнги растянул

губы в хитрой улыбке, видя, как глаза чужие поволокой возбуждения
покрываются.
Омега провел длинными пальцами вверх по чужому бедру, не встречая

сопротивления. Мужчина раздвинул ноги. Его грудь вздымается тяжело, словно
ноша неподъемная, а член под пальцами Юнги твердеет. Омега провел губами
по шее, ощущая яростно стучащую жилку, колючую щетину на щеках и прохладу
чужих губ.
— Я так грешен, святой отец, — прошептал Юнги тому в ухо, жадно прикусывая
мочку. — Я желаю своего сонбэнима. Желаю, чтобы он выебал меня так сильно и
грубо, чтобы я собирал себя по ошметкам, чтобы сорвал горло и из задницы его
сперма вперемешку с кровью, — священник зарычал, когда Юнги, усевшись на
его бедра, начал тереться задницей о его вставший член. — Но знаете, как я
борюсь со своими бесами?
— Как, дитя? — прохрипел священник, пальцами юнгиевы бедра до синяков

сжимая.
— Я трахаю себя сам, — хихикнул Юнги, имитируя толчки. Он прикрыл глаза,

крепче сжимая пальцы на чужой шее. — И снимаю себя на камеру, святой отец,
чтобы такие грязные, испорченные, как и я сам, дрочили на меня. Я надеваю по-
блядски короткую юбку, чулки и кружевные трусики, потому что мне вставляет,
когда меня хотят, — омега прошелся языком по чужим губам, зубами оттягивая
64/508
нижнюю. Мужчина рыкнул, кидаясь вперед в попытке поцеловать, но Юнги с
улыбкой отстранился, прикладывая пальцы к его губам. — Но и это еще не все,
святой отец.
— Бог обязательно простит тебя за все грехи, дитя, — прохрипел мужчина,

пальцами вгрызаясь в седлавшие его бедра. Его губы скользнули по тонкой шее,
языком обогнул плавный изгиб между шеей-плечом, а зубы сомкнулись на
адамове яблоке. — Ты такой… такой…
— Какой, святой отец? — ухмыльнулся змием-искусителем омега, отрываясь от

вылизывания чужих ключиц. — Грешный? Развратный? Непростительно
мерзкий? Какой я, святой отец? — прошептал он, тонкими пальцами сжимая его
подбородок. Глаза в глаза, а на дне чужих зрачков тьма густая, непроглядная.
Засасывает. И Бога там нет. Там есть только Сатана.
Вместо ответа мужчина его целует — мокро, влажно, настойчиво и глубоко.

Юнги отвечает, ластится, губы холодные в кровь кусает. Чужое возбуждение
уже давно в бедро упирается, внимания к себе требует, а омега все тянет,
играется, дразнит. Ледяные руки по его спине скользят, кожу поджигают. От
самого себя мерзко так, что воротит, но Юнги надоело быть тенью чужой,
бесцветной почти. Это то, к чему он готовился с самой академии. Сука-природа
его силой мышечной обделила, ведь омега рожден не для кровопролитных
войн — Мин мысленно кривится от этого. По крайней мере, он не обделен умом и
хитростью, а потому он оттягивает нижнюю губу мужчины и отстраняется,
дорожку влажную к уху ведя.
— Святой отец, скажите… А Бог велел вам жрать людей? — спросил Юнги с
легкой ухмылкой.
Мужчина замер, удивленно смотря на Юнги. Мин провел подушечкой большого

пальца по его губам, собирая кровь, и слизал ее, все еще улыбаясь лукаво. В его
глазах тьма сменилась шоком, после — гневом. Пальцы на юнгиевой спине из
ледяных превратились в антарктические, взгляд лезвием обострился и улыбка
маниакальная появилась.
— О, Падре, — наигранно-жалобно протянул Юнги. — Я ведь… верил вам. Мы так

долго искали вас.
— И ты нашел свою смерть, — зарычал гуль, дергаясь вперед, но Юнги

опередил, выхватывая припрятанный шприц с RC-депрессантом и вгоняя иглу в
чужой глаз.
Любое промедление равно смерти, о которой Юнги не думает — он жмет на

поршень до упора. Гуль срывается с места с нечеловеческим криком и
отшвыривает омегу, словно тот не весит ничего. Юнги больно падает на спину,
несколько метров прокатываясь по грязному каменному полу и сшибает стоящие
в горшках растения. Локти разодрались в кровь, а на щеке сверкнула алая
полоса. Мин задрал мерзкие обтягивающие джинсы, выдергивая припрятанный
в ботинке пистолет.
— Сука! — заорал гуль, выдергивая из глаза шприц, разбившийся при падении.
Юнги не успел испугаться, а вот поприветствовать Смерть и попрощаться с

родными — да. На действие депрессанта нужно время, которого у следователя
65/508
нет. Омега подорвался с места, игнорируя тупую боль и жжение в ранах с
забившейся в них грязью. Пистолет дрожал в пальцах, но Юнги, вскинув оружие
прямо на несущегося на него гуля, задержал дыхание. Одно жаль, если он
умрет — Намджуна так и не поцеловал. Смелости не хватило. Зато хватило
смелости (а Намджун посчитает, что тупости) заявиться в логово врага со
шприцом RC-депрессанта и наполовину использованной обоймой. Тупой, тупой,
наитупейший Мин Юнги. Омега целится в плечо и стреляет.
Оглушительный выстрел разрывает барабанные перепонки. Гуль дергается, но

не застывает. Юнги испуганно кричит и стреляет, стреляет, стреляет — в грудь,
в руки, по ногам, контрольный — в голову, и гуль падает перед его трясущимися
ногами. У него сердце пытается сквозь грудную клетку на свободу вырваться,
пустой желудок хочется вывернуть наружу и, он клянется Богом, Юнги не
понимает, как он затих, надолго ли. Может, притворяется? Омега пятится назад,
не смея глаз отвести от неподвижно лежащего тела. Под его головой начинает
расползаться кровавая лужа.
Омега судорожно выдыхает, присаживаясь на корточки, и прижимается спиной к

деревянному алтарю. Он тихо смеется и оседает на пол — последние мозги
растерял. Счастье будет, если его не вышвырнут на улицу за самоволку, а
Намджун не разорвет его на чучело и не повесит в своем кабинете, пугая
новеньких неопытных следователей. Он пришел сюда, сам не зная, в чем прав, а
в чем нет. Только ясно понимал одно — этот гуль скрывается за своей верой.
Только… верил ли он, искал у Бога прикрытия, защиты? Юнги с отвращением
посмотрел в глаза распятого Иисуса.
— Поэтому я не верю в тебя, ублюдок, — выплюнул Юнги, обращаясь к

деревянному изваянию.
Потому что иначе он не защищал бы того, кто жизни сотен уносит, что брюхо
свое человечиной набивает, не брезгуя даже теми, кто с ним одну молитву
шепчет. В мире, где правят деньги и гули, места вере нет. Это что-то из
пережитков прошлого, а, может, выдуманного — Юнги не хочет в этом
разбираться. Только церковь у них одна, и верующие подозрительно часто
исчезали. Что может быть проще, чем загнать овец на бойню, прикинувшись
такой же овцой? Ведь, в самом деле, люди — это просто стадо скота, где
каждый второй — ужин для волков. Некогда Юнги думал, что люди — короли
иерархической цепи, отличающиеся от овец умом. Но, глядя на это, какой
альтернативный вывод можно сделать, кроме того, что ты, как та самая овца, —
обед, дивергентный от остальных лишь наличием оружия и мало-мальски
крупицами мозга?
Юнги обошел расплывшееся красное пятно и неподвижного гуля, достав из

внутреннего кармана свой старенький мобильный. Три коротких гудка, а после
трубку снял следователь бюро, которому Юнги в срочном порядке отчеканил
приказ о подкреплении. Мин сел на скамью, облокачиваясь локтями о спинку
впереди стоящей. У него поджилки до сих пор тряслись. Каждый раз всегда как
первый, он же может стать последним. Мин передернул плечами и низко
опустил голову. Иисус смотрел на него свысока своего распятия. Омега резко
вздернул голову:
— Почему ты поступаешь так с нами? — спросил Юнги, поджимая губы.
Но Иисус не ответил, по-прежнему равнодушно смотря вырезанными из дерева

66/508
глазами.
Юнги ухмыльнулся, зачесывая влажные волосы назад. Совсем из ума выжил. И

курить хочется.
Намджун делает очередной грубый толчок в податливое тело, и по спальне

разносится протяжный стон. Джин под ним выгибается по-кошачьи, двигает
бедрами навстречу, насаживается, а альфа его в матрас втрахивает на бешеном
ритме. Кровать ударяется о стену, скрипит и поскуливает жалобно, а Джин
кричит во все горло, ноги на бедрах альфы переплетая. Ему хочется больше,
глубже, грубее — Намджун его полночи драл, а ему все мало. Никак насытиться
не может. На крепкой спине кровавые разводы и глубокие царапины остались,
даже рубашка теперь будет причинять дискомфорт. Джин кончает первым,
изливаясь на собственный подтянутый живот, а Намджун, вгрызаясь глубоким
поцелуем в его губы, делает еще несколько размашистых движений, а после
кончает в презерватив.
Джин глубоко дышит, распластавшись по всей кровати и совсем не стесняясь

своей обнаженности. Он кошкой следит за одевающимся Намджуном, а после,
не выдержав, встает и подходит к нему, самостоятельно застегивая пуговицы и
завязывая галстук. Закончив, он расправил складки на его рубашке и улыбнулся,
аккуратно целуя в уголок губ.
— Тебе не стоит меня баловать, — сказал Намджун, отвечая на ленивый

поцелуй. — Я сделаю кофе, собирайся.
— Как прикажете, следователь Ким, — ухмыльнулся Джин.
Намджун был абсолютно прав, сравнивая Джина с ураганом. Вся его жизнь —
ураган, от личности до квартиры в одном из спальных районов. Он абсолютно не
стеснялся разбросанных вещей, упаковок из-под рамена быстрого
приготовления и тонкого слоя пыли. Прекрасный в своем безобразии. Намджун
спрятал улыбку за кружкой кофе, пока Джин в одном носке носился из ванной в
спальню, ища какой-то очень важный для него тюбик или флакончик с духами —
альфа не вслушивался. Время близится к девяти, и, честно говоря, они уже
должны быть в офисе, но видя, как Джин прыгает на одной ноге, пытаясь влезть
в штаны, Намджун позволяет себе вольность опоздать на пятнадцать минут.
Спускаются они ровно в девять, и, как Намджун и предполагал, Джин завтрак

пропустил, но альфа ему не родитель, чтобы отчитывать. Джин — взрослый
человек, сам разберется, что ему делать. Альфа по-джентльменски открыл
перед Джином дверь своей машины и получил благодарный поцелуй в губы.
Намджун сел на свое место, пристегнулся, и машина тронулась с места,
вливаясь в бесконечный городской поток, что как кровь по артериям-дорогам
движется.
Из динамика играет какая-то попсовая музыка — Намджун, вообще-то, не

любитель, но Джину нравится, и он мирится. Омега скучающе смотрит на серые
высотки, провожает взглядом серых прохожих, а над головой сгущаются серые
облака. Все серое, бесцветное, безвкусное. Только рядом с Намджуном он может
улыбнуться, мир по-настоящему вкусить. Ведь не может же он признаться, что
67/508
вся напускная стервозность — лишь маска, способ защитить себя, а рядом с ним
она не нужна вовсе. Джин чувствует себя в безопасности. В тепле.
— Я… очень рад, что ты заметил меня, — тихо сказал Джин, смущенно пряча
покрасневшие щеки в шарфе. Намджун глянул на него краем глаза.
— О чем ты?
— Ну, ведь странно, что такой, как ты, заметил такого, как я, — Намджун
нахмурился и вопросительно взглянул на него. — Я из серой массы, Намджун, а
ты — самый почитаемый и ценный следователь. Многие омеги хотят завладеть
твоим вниманием, — Джин хмыкнул, вспоминая Мин Юнги, — но ты достался
мне. И я чувствую себя счастливым.
— Я не твоя вещь, Джин-а, — ответил Намджун, не отрывая взгляда от дороги.

— Говоря «достался», ты даешь мне повод думать, что заинтересован мной не
как мужчиной, а как трофеем. Понимаешь, о чем я?
Джин поджал губы, недовольно посмотрев на Намджуна. Он размотал шарф и

снял пальто, игнорируя вопрос «Что ты делаешь?», и провел ладонью по
намджуновому бедру. Альфа выдохнул, крепче сжимая руль.
— Не думай так обо мне, — резко ответил омега, склоняясь над пахом альфы.
— Прекрати, я за рулем, — прорычал Намджун, но Джин гнул свое, расстегивая

ширинку.
Альфа не хотел себе признаваться, но его это заводило. Он в руль мертвой

хваткой вцепился. Будь проклят Ким Сокджин и чертовы бесы в его голове, но
альфа дышит часто, чувствует, как член в его пальцах тверже становится. Джин
ухмыльнулся самодовольно, лизнув языком покрасневшую головку, а после
обхватив ее алыми губами. Омега начал двигать головой, заглатывая глубже,
сильнее, рукой себе помогая. Намджун зарычал сверху, ударяя кулаком по рулю.
Он схватил Джина за волосы, насаживая на свой член, требуя большего. Омега
промурчал довольным котом и начал усерднее сосать, надрачивая влажными от
слюны пальцами.
Джин — это одно сплошное «слишком». Слишком развязный, слишком пошло

стонущий, слишком глубоко заглатывающий, слишком с ума сводящий. У
Намджуна никогда, чтобы так, не было. Альфа давит на его затылок, и Джин
берет во всю длину, с удовольствием губы сжимает и по всей длине языком
лижет. Намджун ему прямо в глотку кончает, и омега проглатывает все, а после
губы облизывает и капельки спермы с головки слизывает.
— Ты безумен еще больше, чем я думал, — хрипло сказал альфа, резко тормозя у
здания CCG и потянувшись к довольному омеге, вовлекая его в
непродолжительный грубый поцелуй.
— Когда мы встретимся в следующий раз? — спросил Джин, хватаясь пальцами

за воротник намджунова пальто.
— Скоро, — улыбнулся уголком губ Намджун, оставляя поцелуй на его

покрасневших губах.
68/508
В офисе подозрительно оживленно. Джин ушел в кафетерий за необходимой
дозой кофе. Намджун прошел через врата с RC-сканером, и те привычно
пискнули. Встречавшиеся ему следователи улыбались, кланялись и здоровались,
поздравляли с чем-то. В лифте все привычно разошлись.
— Вы, наверное, очень горды, следователь Ким? — улыбнулся его коллега.
— Горд чем? — хмыкнул Намджун, оглядываясь на сотрудников.
— Ну, как же, — удивленно ответил следователь, поднимая брови. — Вашим

донсеном, Мин Юнги.
— Что он натворил? — поджал губы Ким, сверля испытующим взглядом мужчину.

— Что происходит? Что случилось за эти десять часов, пока меня не было в
офисе?
— Поймал Падре, следователь Ким. Разве вы не знали?
Намджун, ворвавшийся в медицинское отделение, напоминал разъяренного

быка. Юнги сидел на кушетке, свесив ноги, у него на щеке глубокая царапина с
запекшейся кровью, под ногтями кровь — своя или чужая, и Намджун не знал,
что хуже. Медбрат удивленно посмотрел на следователя особого класса и тут
же спешно поклонился, здороваясь.
— Оставьте нас наедине, — сказал Намджун тоном, от которого у Юнги мурашки

по рукам побежали. Он поежился, натягивая свою кожанку и встал с кушетки,
собираясь выйти, но альфа схватил его за локоть, усаживая обратно на кушетку.
— Что ты творишь?
— В данный момент хочу поехать домой и принять душ, — небрежно ответил

Мин, стряхивая с себя его руки.
— Не прикидывайся идиотом, — зарычал Намджун. — Какого черта ты полез без

приказа? Разве я позволял?
— А на то, чтобы трахаться, мне тоже нужен твой приказ? — выплюнул омега,
поднимаясь с кушетки. — Извините, распрекрасный следователь Ким, что пока
вы разъезжаете по кафешкам и натягиваете Ким Сокджина, я выполняю свой
долг и обещание, данное когда-то.
— Не твое блядское дело, кого я натягиваю и что делаю в свободное от работы

время, — Намджун стиснул зубы, схватив Юнги за плечо. — А вот ты — другое
дело. Если бы тебя убили, блять, как бы я смотрел в глаза твоих родителей? Как
хоронил бы тебя? Тебе сколько? Двадцать? Так зачем ты за меня в пекло лезешь,
живи и наслаждайся своей гребаной жизнью, пока можешь, сдохнуть всегда
успеешь.
— Не твое блядское дело, сколько мне и когда я сдохну! — выкрикнул Юнги,

пихая альфу в грудь. — Ты меня заебал уже, мне на твою рожу смотреть
противно. Козла отпущения во мне нашел? Я от тебя гребаного «спасибо»
никогда не слышал, сколько бы я из кожи вон не лез! Ты мне не указ, я не стану
беспрекословно слушаться тебя и целовать землю, по которой ты ходишь, как те
гребаные подстилки, что тебе задницу вылизывают. С меня хватит тебя, твоих
загонов и разрешений.
69/508
Юнги вырвался из его рук, направляясь к двери, но Намджун схватил его за
запястье, резко дергая на себя. У омеги перед глазами пелена сплошная, мозги
словно по щелчку выключились, он не успел даже подумать о том, что делает.
Юнги резко подался вперед, обхватывая лицо Намджуна ладонями, и впился
поцелуем в его губы. Горькие, обжигающе горячие, умерщвляющие. Кажется,
прошли года и столетия, когда омега осознал всю тяжесть своего преступления.
Юнги Намджуна целует, а тот не двигается. Не отстраняется, но и не отвечает.
В одно мгновение Юнги даже пожалел, что Падре его не сожрал. Омега
отстранился, не смея смотреть старшему в глаза, и отвернулся к окну, нервно
облизывая губы. Ему в одно мгновение стало холодно, зябко, одиноко. Он
поджал дрожащие губы и сглотнул вязкий комок.
— Ты никогда не гордился мной, как наставник. Что бы я ни сделал, для тебя я

всегда недостаточно идеален. Не так держу куинке, не такой делаю кофе, не
так подписываю гребаные ничего не значащие бумажки. Даже когда я смог
этого гуля поймать, ты орешь на меня и делаешь виноватым. Я тешил себя
надеждами, что мы уживемся вместе как-то, но нет. Следователь Ким,
передайте меня другому сонбэ. Пожалуйста.
Юнги повернулся к Намджуну, у которого злость на лице вновь сменилась

равнодушием. Мин тяжело вздохнул, но улыбнулся через силу и протянул альфе
раскрытую ладонь.
— Пожалуйста, давайте… — он едва успел прикусить язык, чтобы не выпалить

«расстанемся». Не в их случае. — Прекратим наше сотрудничество на хорошей
ноте. В любом случае, извините, что я доставил вам какие-либо хлопоты, я
пытался быть достойным вас донсеном. Мне жаль, что не получилось.
Намджун перевел взгляд на его ладонь, а после вновь на его глаза. У Юнги
улыбка медленно сползла с лица. Он сжал ладонь в кулак, видя, что альфа не
собирается ее пожимать. Он хмыкнул и пошел к двери, хватаясь за дверную
ручку, и, обернувшись через плечо, сказал:
— После того, как тебе окажут помощь, езжай домой. Все оставшиеся вопросы я
решу сам. Отдохни, сколько нужно будет, а потом возвращайся, и… я больше не
буду с тобой мягок, — Юнги захотелось рассмеяться громко и почти истерично.
Мягок. Намджун собирался уже выйти, когда омега окликнул его:
— Я ненавижу тебя.
Послышался хлопок двери, и Юнги беспомощно осел на кушетку.
70/508
VII
Намджун совсем позабыл, как выглядит без привычного классического

костюма. На него словно другой человек смотрел со дна рюмки с водкой.
Растрепанные пепельные волосы, черная футболка, идеально облегающая
крепкий пресс, рваные на коленях джинсы в тон футболке — он даже не
подозревал, что таковое имеется в его гардеробе, пока Джин не залез в него с
головой, выуживая со дна старые костюмы, галстуки, рубашки. А сам омега
танцует, двигает бедрами в такт музыке. Через полупрозрачную рубашку видны
острые ключицы и дергающийся кадык. Намджун зависает, наблюдая за ним, а
после опрокидывает в себя водку, даже не морщится и подает знак бармену
повторить.
Следователи рассредоточились по клубу. Впервые они собрались не по срочному

заданию, а просто потому, что все они — люди, способные уставать, выбиваться
из сил, жаждущие оторваться и протанцевать всю ночь в обнимку с любимым
омегой или бутылкой алкоголя. Намджуну такие вечеринки чужды, но день
рождения Ким Сонуна — следователя особого класса, исправно служащего
своему долгу, и бесконечные уговоры Сокджина сделали свое дело, и теперь
альфа сидит на высоком стуле, морщится от разноцветных всполохов
светомузыки и пьет очередную рюмку водки.
Джин ловит его взгляд, улыбается пошловато и ведет горячим язычком по

губам. Соблазняет, дьявол. Альфа слегка улыбается ему в ответ, вздергивает
бровь и поворачивается корпусом к нему. Омега плавный, идеально
подстраивающийся под музыку и безумно меняющиеся вспыхивающие лазеры,
точно сливается с ними в целое одно. Намджун приподнимает рюмку, салютуя
омеге, и выпивает пьянящий напиток.
Намджун пить откровенно не умеет. Он даже не может припомнить, когда в

последний раз смачивал губы алкоголем. Следователи сидят обособленно,
заказав вип-ложу, смеются громко с чего-то, делятся чем-то, но Намджуну как-то
не хочется подниматься к ним, а после выслушивать лестные высказывания в
свой адрес, потому что наслушался. Единственный человек, отказавшийся
принять участие в единственном в своем роде празднике следователей — Мин
Юнги. Намджун хмыкнул, вспоминая этого своенравного омегу и поставил рюмку
на барную стойку, прося повторить. У альфы вместо крови по венам разносится
отравляющий алкоголь, и он становится точно оголенный нерв. Мин Юнги его
бесит. Раздражает настолько, что кожа на руках лопается от желания стереть
бесстрашие из его чернично-ночных глаз.
Глупый, непростительный дурак — сам Намджун или Юнги, альфа пока не

решил, так же, как и не решил, почему взъелся на омегу в то утро. Наверное,
Намджун должен был его похвалить, пожать руку или хлопнуть по плечу, что-
нибудь, но не то, что сделал он. Юнги строптивый, никак не поддается
дрессировке, но молчит и не открывает рот, когда Намджун его критикует.
Возможно, проблема в самом Намджуне или в неправильно выбранной тактике,
однако ясно одно — он проебался. Между ним и Юнги пропасть, которую они
никак не преодолеют, не наладят контакт «сонбэним-хубэ». И все, что Намджуну
остается — отдать его на попечение другому следователю, как Мин и попросил.
От мрачных мыслей отвлек подскочивший запыхавшийся Джин, что выхватил из

его рук рюмку и осушил залпом, лишь слегка сморщив аккуратный носик.
71/508
— Фу, — омега отодвинул рюмку в сторону. Намджун пьяно улыбнулся,
укладывая ладони на его тонкую талию. — В следующий раз я хочу пина коладу
и горячий секс в твоей машине, — сладко протянул омега, обнимая Намджуна за
шею.
— Можем прямо здесь, — прохрипел Намджун в его губы, собирая кончиком

языка водочную пленку с чужих губ. — Хочешь, я разложу тебя на этой барной
стойке и хорошенько выебу, а, детка? — альфа провел раскаленными ладонями
вниз по сокджиновой талии и сжал упругую задницу.
— Я еще не натанцевался, — хихикнул Сокджин, чмокая альфу в уголок губ.

— Но, как только я закончу…
Джин не сказал, что будет после, подарил альфе загадочную улыбку и

растворился в танцующей толпе. У Намджуна в голове — пустота и легкость.
Вместо крови по венам течет алкоголь, последние крупицы разума вытравляя из
организма. Перед глазами тела танцующие, смазанные, призрачные,
беспорядочно движущиеся — броуновское движение в действии. Время в
мгновение замедлилось, когда диджей включил стробоскоп. Перед глазами
начали плясать фотовспышки белого цвета. Намджун вцепился пальцами в
барную стойку, раздувая от гнева ноздри. Его зверь внутри поочередно каждую
цепь с громким треском оторвал, свободу почувствовал, безнаказанность.
Алкоголь, словно демон из плоти и крови, разжигал внутри пожар,
землетрясение, конец света, и только сейчас Намджун понимает, как его все
затрахало. Он поднялся с высокого стула, игнорируя головокружение и сбитую
ориентацию, и двинулся в самую гущу танцующих потных тел.
Маленькая и хрупкая — она сразу выделилась среди развязных омег, что

танцевали не для себя, а для других — вертели задницами, откидывали волосы с
острых плеч и губы тинтовые лизали. А она танцевала так, словно никого вокруг
и нет больше, руки тонкие переплетала, в волосы свои короткие, смоляные
запускала. Стройные ножки облегали колготки в крупную сетку, юбка слишком
короткая с белой полоской на подоле, багрово-шелковая рубашка и черный
чокер с красным камнем, ниспадающим во впадинку меж виднеющихся ключиц.
Намджун прижался к ней со спины, жарко выдыхая в чужую хрупкую шею.
Она замерла в его руках, в скульптуру, мраморное изваяние превратилась, даже

дышать перестала. Намджун подумал, что сейчас она растворится в нем, точно
пыль в воздухе, и пропадет. В ней война будто шла, рушились дамбы и
покорялись вершины, а после, крупно вздрогнув от намджуновых раскаленных
губ на ключице, она начала двигаться. Ее аккуратная попка касалась его паха,
зверя дразнила самой вкусной косточкой, а после со смехом эту самую косточку
прятала. Зверь Намджуна оскалился. Широкие ладони заскользили по
абсолютно плоской груди, впалому животу, а после — под юбку. Намджун жарко
выдохнул, чувствуя под пальцами эрегированный аккуратный член, а не
повлажневшую киску.
— Любишь играть в грязные игры, малыш? — ухмыльнулся пьяно Намджун,

широко мазнув языком по ушной раковине.
Юнги молчит, боится рот открыть, даже дышать теперь — непозволительная

роскошь. Намджун дышит глубоко, жадно, упивается юнгиевым запахом, и у
того колени сводит от осознания этого. От альфы несет алкоголем и сексом.
72/508
Юнги чувствует, как внушительный бугорок упирается ему в поясницу, и скулит,
откидывая голову Намджуну на плечо. Альфа целует его, как зверь, поймавший
крупную и желанную добычу, оставляет засосы на его коже, прикусывает, а
после зализывает капельки крови, извиняясь. Юнги сам с собой торгуется. Разум
орет во всю, что он немедленно должен уйти, прекратить это, да только тело
ластится, выгибается, просит еще и больше. Юнги разрывается. Поддастся —
пожалеет. Уйдет — тоже пожалеет.
— Сука, — рычит в голос Юнги, а после разворачивается к альфе лицом и

вгрызается агрессивным поцелуем в его губы.
Намджун по-звериному рычит в ответ, его талию тонкую сжимает до синяков, до

полулунных отметин на коже, целует грязно, мокро, языком чужой рот трахает.
Этот омега словно знаком ему, словно когда-то они уже виделись, только где —
вспомнить не может. Намджун надрался, блядская светомузыка слепит глаза, в
руках тлеет сунутый кем-то косячок, и сдерживаться, чтобы не трахнуть первого
попавшегося омегу — последнее, чего ему хочется. Юнги оторвался от его губ,
тяжело дыша, и облизнулся, слизывая вкус Намджуна. Он потянулся за новой
порцией, только альфа приложил палец к его губам, ухмыляясь.
— Тише, конфетка, идем, — прохрипел Намджун, затягиваясь косяком.
Хрупкая ладонь так по-идеальному правильно легла в его собственную. Такая

холодная, несмотря на высокую температуру в помещении. Он лишь по
мышечной памяти нашел фойе гостиницы двумя этажами выше и мысленно
похвалил избирательность организатора вечеринки. У Юнги внутренности
коркой льда покрылись. Намджун смотрел на него и не узнавал, в его глазах
пламя адское, а Юнги, идиот, в нем сгореть желает. Он себя чувствует самой
конченой шлюхой, гадкое чувство в груди сосет, но он подальше эти мысли
отодвигает, хотя и понимает, что ненавидеть себя будет непозволительно
сильно.
Дверь их номера захлопнулась за юнгиевой спиной. Темно. Омега выдохнул

клубок пара. Намджун положил раскаленные ладони на его талию, по
тазобедренным косточкам провел пальцами, кровь невидимую по его телу
размазывая, и сомкнул зубы на оголившейся шее. Юнги застонал глубоко,
гортанно, пальцы в его волосы растрепанные вплел. Они начали целоваться
остервенело, жадно, как два путника в Сахаре, нашедших источник прохладной
воды друг в друге. Намджун приподнял его за бедра, и Мин тут же обхватил его
талию, крепко сцепляя ноги за чужой спиной. Блядская футболка, отделяющая
миновы губы от его подтянутой груди, стального пресса и солоноватой кожи.
Намджун уложил омегу спиной на кровать, помогая раздеть себя. Юнги тут же
вгрызся клыками в его шею, метя, оставляя засосы и кровавые укусы.
У него в груди пламя выжигает леса вековые, стены разрушаются под

метеоритом, имя которому — Ким Намджун, океаны выходят из границ и космос
на ледяные куски распадается, а Намджун на его груди рубашку шелковую
пуговицу за пуговицей разрывает. Языки их переплетаются, борются, как Юнги
некогда с Намджуном боролся за право что-то доказать, но альфа и здесь
подавляет его, доминирует, ноги заставляет призывно разводить. Юнги бы эти
холмы неизведанные языком исследовал, носом водил, подушечками пальцев
где-то на подкорке отпечатывал, только Намджун его резко на живот
перевернул и на колени поставив, юбку короткую задирая.
73/508
— Тебя ведь не нужно готовить, малыш? — хрипло спросил Намджун, округлые
половинки ладонями оглаживая. Он грубо шлепнул нежную кожу, и Юнги
вскрикнул от неожиданности, хватаясь пальцами за простыню. — Такие
шлюшки, как ты, готовы всегда.
Юнги слезы жгучие от обиды глаза щиплют, а он молчит, пошевелиться не

может. Намджун разорвал его колготки прямо на заднице, не удосужившись
даже раздеть. Секс на одну ночь, обычная подстилка и доступная дырка, и Юнги
не знает, чего хочется больше — рыдать от обиды, разбить Намджуну рожу или
по-блядски стонать, глубже насаживаясь на его член. Намджун расстегнул
пуговицу на джинсах, и ширинка «вжикнула», разъезжаясь под напором
вставшего члена. На боксерах образовалось пятно от вытекающего
предэякулята. Юнги повернул голову, с трудом заглядывая через плечо, и едва
не подавился воздухом, когда альфа приспустил мешающее белье. И, если
сегодняшней ночью Намджун воспринимает его всего лишь шлюхой, пусть это
будет так.
— Позволь мне, — тихо прошептал Юнги, ловя расфокусированный пьяный

взгляд в ответ. Намджун хмыкнул, садясь на кровать и упираясь спиной в стену
позади нее. Мин облизался котом, увидевшим сметану, и подполз ближе, не
разрывая с альфой зрительного контакта.
— Где я тебя видел? — Намджун провел ладонью по его щеке, цепляя пальцами
искусственные волосы. Мин хмыкнул, дергаясь в сторону. — Строптивая
кошечка, — ухмыльнулся альфа, надавливая омеге на затылок и шире разводя
ноги в стороны.
Юнги взял немалый орган в ладонь, крепко обхватывая длинными пальцами.

Капелька предэякулята покатилась вниз по стволу, украшенного нитями
голубоватых вен, и Мин поймал ее языком, жадно ведя вверх, к головке.
Намджун зарычал, двигая бедрами навстречу. Омега взял в рот покрасневшую
истекающую головку, вылизывая, словно самую вкусную в мире конфету. У Мина
между ног влажно, горячо и пульсирует, жаждет члена. Он ерзает попкой,
скулит, но сосет усердно, так, чтобы Намджуну понравилось, чтобы
сегодняшней ночью он желал только его. Намджун наблюдает, как его член
пропадает между алых губок, как омега двигает головой, давится, жадно
пытаясь вобрать в себя член до самого основания, слюной смачивает, чтобы
Намджуну эту сладкую попку трахать было легче. Юнги застонал, пуская
вибрацию по набухшему члену, и Намджун зарычал, хватая его волосы в кулак.
Помада размазалась по губам, а кружевные трусики промокли от обилия
вытекающей из сжимающейся дырочки смазки.
Намджун сжал пальцами сладкие половинки, оглаживая большим пальцем

дырочку через ткань трусиков. Омега застонал, выгибаясь в спине, подставляясь
под умелые руки, а сам член чужой заглатывает, насколько может, с хлюпаньем
выпускает его изо рта и вновь в себя вбирает, преданным щенком на альфу
смотря. У него на лице желваки играют, взгляд поволокой похоти покрывается,
бесы, что скрывались под тысячью замками, наружу вырываются. Альфа рвет его
трусики на жалкие тряпки, вводит сразу два пальца и испытывает почти
садистское удовольствие, наслаждаясь чужим скулежом и хлюпаньем смазки.
— Блядь, какая же ты грязная блядь, — прорычал Намджун, пальцы в его попку

вталкивая на целую фалангу. Юнги стонет, чувствуя, как колени дрожат
предательски, в стороны разъезжаясь. Альфа больно шлепнул его по ягодице и с
74/508
ухмылкой отстранился, схватив за волосы. — Давай, малыш, я еще не
насладился твоим ротиком.
Юнги захныкал, чувствуя пустоту внутри себя, но послушался, с наслаждением

вылизывая чужую плоть. Горьковатые капли спермы брызнули в его горло, но
Намджун не позволил отстраниться, лишь грубее на свой член насаживал,
бедрами подмахивал, безмолвно веля взять глубже. У Юнги уголки губ болят от
напряжения. Он давится, чувствуя, как головка упирается в заднюю стенку
горла. Намджун его оксигена лишает, собой заменяет, запахом своим, что
пылью в легких где-то остается, а Мин надеется задохнуться. Намджун резко
тянет его за волосы, берет плоть в свою ладонь и вытирает головку о его
припухшие губы. А после ухмыляется. По-демонически так, что у Юнги сердце
несколько ударов пропускает.
Ему крышу сносит и вставляет покруче косяка. Он вновь поставил омегу, что в
его руках точно пластилин, на колени, вдавливая лицом в матрас, не позволяя
вдохнуть необходимый кислород. Сжимая одной рукой его волосы, альфа сжал
пальцами горячий член, приставляя головку к сжавшемуся входу. Намджун
аккуратно толкнулся, пытаясь протолкнуть головку, но Юнги сжался весь,
задрожал, не позволяя сделать плавный толчок.
— Расслабься, — прошептал альфа, поглаживая покрасневшую от ударов

ягодицу. — Ведь я все равно трахну тебя, а, сопротивляясь, ты доставишь только
лишние проблемы. Я не стану с тобой возиться, малыш.
Намджун сжал юнгиевы тонкие запястья за его спиной, насильно проталкивая

головку в сжавшееся колечко мышц. Юнги закричал, выгибаясь в спине, но
Намджун и не подумал отстраниться, стискивая зубы от невозможного жара и
узости его тела. Альфа начал делать медленные движения, то полностью
выходя, то вновь вставляя член в медленно раскрывающуюся дырку. Юнги
изнутри рвет, распирает, слезы обжигающие по щекам бегут, и знает ведь, что
потом будет гораздо больнее, что душу черви жрать будут, а он двигает
бедрами навстречу, сам насаживается и вскрикивает от боли. Смазка обильно
течет по его бедрам, перемешиваясь с едва заметной капелькой крови. Намджун
замирает, откидывая голову назад, и выдыхает сквозь стиснутые зубы. Этот
омега нереальный, невозможный, он ему все заслонки срывает и зверя с рук
кормит собой. Альфа впился в его бедра до синяков.
— Двигайся, прошу тебя, — простонал Юнги, тут же чувствуя отдачу своих

слов — альфу не нужно просить дважды.
Ведь именно этого он хотел? Чтобы до крови, чтобы больно, чтобы Намджуну
всего себя подарить? Так пусть забирает, пусть сжирает его плоть и не давится,
пусть его кровью запивает, пусть, пусть, пусть! Юнги игнорирует разрывающую
боль, стонет и плачет, но двигается навстречу, раздирая ногтями белые
простыни. Больно так, что он кричит, но терпит, не пытается соскочить с члена,
лишь разводит ягодицы ладонями и ловит ртом воздух необходимый. Намджун
себя сдерживает едва, помочь омеге пытается, да только чем — не знает, но
когда попадает именно по той точке, Юнги на постели подбрасывает и кричит
он не от боли.
— Еще, еще, еще, Намджун-а-а-а!
Этот омега — хуже водки, в нем градус под сто, и альфу уносит просто с одного
75/508
глотка его сладчайшей крови. Мин кричит, дерет глотку, вцепившись пальцами
в изголовье кровати, самостоятельно насаживается на альфу, дышит сорвано,
гулко. Сердце его грудную клетку проламывает, стучится беспомощно, о пощаде
умоляет, а Мин плюет на бесполезный орган. Сознание взрывается, когда альфа
смыкает раскаленные пальцы на его члене, надрачивает в такт агрессивным
толчкам, на спине его засосы окровавленные оставляет, язык режет о
выпирающий позвоночник и у загривка прикусывает, как кобель — суку. Юнги
кончает с громким криком, но Намджун еще несколько толчков в его тело
обмякшее делает, а после валится прямо на него, плюя, что кончил прямо в его
тело, что заразиться чем-то может — уже на все плевать.
Но Намджун не наелся. Он изголодался, словно не ел и не пил тысячу лет,

дожидаясь только одного омегу. Он ревниво содрал оставшиеся вещи с его
хрупкого тела, оголил перед собой полностью, едва пальцами грудную клетку
не расковыривая, чтобы души коснуться. Юнги встал на колени, хватаясь за
намджунову шею, и впился голодным поцелуем в его сангиновые губы. Намджун
огладил тонкие лодыжки, поднимаясь вверх, к молочно-бледным бедрам и
раскрасневшейся попке, из которой медленно вытекала его сперма. Альфа
собрал ее большим пальцем, вновь вводя его в омегу, и Мин заскулил,
откидывая голову. Намджун тут же припал губами к его шее, на которой так и
остался чокер. Он вылизал ее языком, оставляя после себя бордовые отметины,
следы зубов и, чертов алкоголь в его крови, он поставил свою метку, вгрызаясь
клыками глубоко под кожу. Мин захныкал, цепляясь пальчиками за его широкие
плечи, но не отстранился, словно вампиру позволяя испить своей крови.
Альфа лег на спину, вынуждая Юнги, пересиливая собственный стыд, встать на

колени прямо над его лицом. Мин выгнулся, выпячивая задницу, и вцепился
пальцами в спинку кровати, в томительной истоме ожидая, что сделает альфа.
Намджун развел половинки в стороны, касаясь розовой дырочки языком. Юнги
дернулся, судорожно выдыхая, и крепче сжал пальцы. Альфа начал широко
лизать испачканное в сперме и естественной смазке кольцо мышц, проникая в
разработанный проход языком. Юнги выворачивало от обилия доселе
неизвестных ощущений. Его трахали, он трахал, но то были омеги. Хосок —
несдержанный, грубый, агрессивный, но Намджун… У омеги все нутро
сжималось в хрупкий комок, когда он понимал, что прямо под ним сейчас Ким
Намджун, его сонбэним, тот, кому он должен подчиняться и тот, кто Юнги не
узнал. Тот, кто Юнги вылизывает, как дорогую конфету. И тот, кто Юнги прямо в
лоб стреляет.
Намджун — зверь. Ласковый зверь.
Юнги нависает над ним, целует его губы, сплетается языком и, взяв в пальцы
стоящий колом член, аккуратно направляет его в себя. Омега резко кусает
намджунову губу до крови. Альфа глухо рычит в поцелуй, но в ответ не кусает,
не двигается, позволяя омеге самому двигаться на его члене. Лунный свет
аккуратно падает на лицо Намджуна. Юнги разглядывает его покрытый
испариной лоб, прикрытые глаза и трепещущие ресницы, наблюдает, как он
ломает брови, когда омега глубже насаживается на него. Электронные часы
показывают второй час ночи. Юнги начинает двигаться на нем медленно,
постепенно наращивая темп. По комнате разносится только гортанный стон и
шлепки двух тел друг о друга.
Альфа его бедра сжал до синяков. Ему показалось, что еще чуть-чуть, и омега
рассыплется от силы, с которой он его сжимает. Юнги откинулся назад,
76/508
упираясь ладонями в бедра альфы, и зачесал взмокшие искусственные волосы,
впитавшие его пот. Намджун бедрами подмахивает, сильнее омегу на себя
насаживает, глубже толкается. Юнги в голос стонет, не жалеет свои голосовые
связки, что точно уже сорвал, царапает ногтями намджуновы крепкие бедра,
быстрее двигая своими вверх и вниз. Намджун не выдерживает, хватая его в
охапку и валит на спину, закидывая худые ноги на свои плечи. Альфа вбивается
в него на бешеном ритме, втрахивает в матрас. Юнги орет, а спинка кровати
бьется о стену, скрипит и жалобно стонет в унисон с омегой. Намджун прижался
губами к собственной метке, вновь вонзая клыки в бешено бьющуюся жилку.
Юнги сжимает его плоть мышцами внутри себя и прогибается в спине дугой, без
рук кончая на собственный подтянутый живот. Намджун уже давно потерялся,
растворился в нем, с головой в омут прыгнул. Он с рыком вогнал в омегу член на
всю длину, утыкаясь холодным носом в его шею, даже не замечая, как узел
разбух внутри омеги, образуя сцепку.
У них впереди еще целая ночь, которая по размерам точно целая жизнь, и, пока
первые лучи солнца не коснутся истерзанных тел, Юнги покинуть это адское
ложе не сможет.
Тэхен залез с ногами в свое кресло перед ноутбуком, сжимая в пальцах кружку с
остывшим чаем. Взгляд то и дело падал на черный прямоугольник, на котором
золотыми цифрами выведен номер и «К», но звонить Тэхен и не собирался. Он
прикусил губу, вновь впершись взглядом в экран, только сути уже не улавливал.
Омега со вздохом поставил на паузу сериал и поднялся, шлепая босыми ногами
на кухню. Охранник отца, которого он оставил присматривать за Тэхеном, сидел
в гостинной и смотрел спортивный канал, даже, кажется, не замечая возни в
соседней комнате. Тэхен вылил чай в раковину и сполоснул чашку, убрав ее в
верхний шкафчик. Желудок жалобно завывал, требуя еды, но омега не спешил
закинуть что-нибудь в рот, хотя в холодильнике покоился приготовленный
домработницей ужин.
Когда омега вернулся в свою комнату, дисплей телефона светился входящим

вызовом, только контакта такого в телефонной книжке не было. Тэхен сбросил
вызов, и на дисплее вновь появилась обычная стандартная заставка и время —
десять часов. Он надел наушники, собираясь сосредоточиться только на
семейной драме героев в сериале, словно своей не хватало, но звонок
повторился опять. Тэхен сбросил, занося палец, чтобы нажать на «плей», но
номер высветился опять. Омега психанул, принимая вызов.
— Я слушаю, — раздраженно бросил он, прислоняя динамик к уху.
— Я оскорблен, — с легкой ухмылкой произнес голос в трубке. У Тэхена вдоль

спины побежали мурашки. — Ты был настолько занят, что не мог поднять
трубку?
— Я не занес ваш номер, и звонок немного испугал меня, — смущенно сказал

Тэхен, сворачивая окошко с сериалом.
— О, я оскорблен вдвойне, — с наигранной обидой сказал Чонгук. — Чем занят

такой прекрасный омега в столь прекрасный вечер?
77/508
— Уже ночь, — мягко заметил Тэхен, глянув на часы. — И мне уже пора спать,
поэтому…
— Спать? — разочарованно спросил альфа. — Готов поспорить, что ты прямо

сейчас сидишь в интернете в поисках моих фотографий.
— Что? Нет! — возмутился Тэхен, кликнув мышкой по единственной фотографии

альфы, которую сохранил. — Как вы можете так обо мне думать, я не такой!
— из контекстного меню омега выбрал функцию «удалить», и фотография
пропала с рабочего стола. Чонгук рассмеялся в трубку, и Тэхен невольно
улыбнулся в ответ.
— Ну, так вот, — кашлянув, продолжил альфа: — Как насчет провести этот вечер
в моей компании?
— В компании с малознакомым мне взрослым альфой? Наедине? Не на своей

территории? Я еще не совсем выжил из ума, — хмыкнул Тэхен и собрался
завершить разговор, но Чонгук не позволил.
— Что, принцесса боится выйти из башни, которую охраняет злой дракон?

— ухмыльнулся альфа. — Боится быть взрослой и самостоятельно принимать
решения? Конечно, ведь папочка ее накажет.
— Перестаньте! — вскрикнул Тэхен, ударяя ладонью по столу. — Вы не…
— «Не» что, Тэхен-и? Ничего не понимаю? Не знаю? Ты просто маленький

ребенок, Тэхен, который боится сказать отцу о том, что повзрослел. Ты можешь
все прекратить, но вместо этого прячешь голову в свою раковину, и отец не
перестанет показывать тебе свою силу, пока ты не покажешь свою. Так проведи
этот вечер со мной, а не терзай себя своими мыслями, позволь поступить себе
безрассудно, попробуй на вкус свободу, а не ее жалкое подобие.
— Знаете что? Идите вы к черту, — равнодушно сказал Тэхен, игнорируя, как

слова Чонгука зудят где-то под кожей.
— Перед тем, как ты бросишь трубку, точно маленькая истеричка, знай, что я у
твоего подъезда жду тебя. И одевайся теплее, на улице холодно.
Тэхен поджал губы, сбрасывая звонок, и прижал телефон к груди. Он подскочил

с кресла, подходя к окну, но в кромешной темноте ничего не увидел. На теле —
только пижама цвета маренго в белую полоску и розовая повязка на голове,
чтобы отросшие волосы в глаза не лезли. Омега прокрался в прихожую, минуя
уснувшего на диване охранника, сунул босые ноги в пушистые тапки и накинул
сверху легкую куртку. «Господи, что я делаю?» — думает Тэхен, а сам,
прижавшись спиной к стенке лифта, наблюдает за счетчиком. Четвертый,
третий, второй, первый — и двери лифта разъезжаются в стороны. Омега
укутался в свою куртку, запоздало вспомнив о позорном банту на голове,
который тут же спрятал в карман.
Чонгук был похож на принца из сказок, которые читают маленьким омегам

перед сном, только одет он был не в рыцарские доспехи, а в обычные драные на
коленях джинсы, черный лонгслив, теплую меховую джинсовку и массивные
армейские берцы; и опирался он не на коня, а на черную ламборгини,
78/508
сверкающую фарами в сумрачной темноте.
— Еще никто не ходил со мной на свидания в пижамах, — с улыбкой заметил

Чонгук. — Но, должен отметить, это очень креативно.
— С чего вы взяли, что я пойду с вами на свидание? — вздернул бровь Тэхен.
— Брось, Тэхен-а, — Чонгук оттолкнулся от машины, подходя к омеге. — Ты

стоишь прямо здесь и сейчас, не шарахаешься от меня и не зовешь на помощь,
надел куртку — значит, подозревал, что прогулка будет не столь короткой, даже
успел причесаться, правда, накраситься не успел, но это и не нужно, ты и без
того прекрасен, — альфа взял тонкую ладонь в свою, согревая легким поцелуем
тыльную сторону. — Принимаешь мои ухаживания, и, давай смотреть правде в
глаза, ты все-таки вышел. Значит, желал меня увидеть?
Тэхен удивленно уставился в черные глаза-омуты, что тянули вниз, засасывали

кротовой дырой. На мгновение он почувствовал себя кроликом перед удавом, но
тряхнул головой, скидывая с себя оковы наваждения, и вздернул подбородок,
мягко отдергивая ладонь от чужой руки, которая по-прежнему держала его.
— Думаете, что знаете все? Как бы не так! Я не стану бегать за вами лишь
потому, что вы коллега моего отца. Извините, но альфы меня не интересуют.
Мне не нужны ваши свидания, галантные поцелуи и звонки поздней ночью. Если
вам так надобно внимание омег, в мире толпы кукол, которые по мановению
пальца прибегут к вашим ногам, но мне ничего из этого, — Тэхен окинул
брезгливым взглядом стоящую позади машину, — не нужно. Спокойной ночи,
Чон Чонгук, и удалите мой номер.
Тэхен развернулся на пятках, уходя к подъезду, но слова Чонгука подействовали

точно пуля прямо в затылок, заставляя остаться стоять каменным изваянием.
— Конечно, тебя не интересуют альфы, ведь омеги гораздо интереснее, не так

ли, Тэхен-а? — ухмыльнулся Чонгук, пожимая плечами. — Что ж, хорошо. Ты
настолько врос в свою скорлупу, что не хочешь и носа оттуда показывать. В
таком случае, желаю тебе отлично провести остаток жизни в золотой клетке,
потакая своему отцу. Спокойной ночи, Ким Тэхен.
Тэхен поджал губы в тонкую полоску. Слова Чонгука били прямо в цель без
промаха. Каждый его шаг — стук тэхенова сердца, которое умалишенным бьется
о ребра. И что ему остается делать, кроме как вернуться в свою клетку и с
леденящим душу страхом ожидать, когда его мучитель и палач вновь вернется,
чтобы растерзать невинную душу? Омега сжал зубы, оглядываясь на Чонгука. А
прямо сейчас его шанс — на что бы то ни было — уходит. Хлопнет дверцей и
уедет, заставив Тэхена жевать пыль и сожалеть о несделанном. Может быть,
ему не стоило открывать рот или поднимать трубку совсем, но Тэхен говорит
быстрее, чем успевает подумать:
— Если я сяду к вам в машину, я буду смельчаком или глупцом?
Чонгуковы губы трогает легкая улыбка. Он уперся ладонями в крышу своей

машины, склоняя голову вбок.
— Смелым глупцом. Но ты не узнаешь, пока не проверишь.
79/508
Тэхен хмыкнул себе под нос и, пока не передумал, сел в машину, складывая руки
на груди и впершись взглядом в окно. Чонгук сел рядом, предусмотрительно
включив кондиционер с теплым потоком воздуха, чтобы Тэхен не замерз, и
плавно вырулил на трассу. Даже ночью, чью тьму разгоняют многочисленные
фонари, поток машин не уменьшается — кто-то едет куда-то зачем-то, сигналит,
ругается, только в их салоне тишина. И, как назло, Тэхен оставил телефон дома,
потому скользит взглядом по многочисленным высоткам и пальцами перебирает
край пижамной рубашки.
— Куда вы меня везете? — спросил Тэхен, мельком глянув на расслабленного

Чонгука. — А то, знаете, всякие случаи бывают. Например, маньяки, которые
втираются в доверие, а потом увозят за город и там убивают. Кстати, вы знаете,
что я владею техникой тхэквондо? — врет омега, даже не краснея. — Поэтому,
даже не думайте…
— Стоп, стоп! — рассмеялся Чонгук, покачивая головой, и свернул к менее

заполненной машинами дороге. — Я никакой не маньяк, Тэхен-а, как ты можешь
так обо мне думать. Ты в третий раз оскорбляешь мою гордость! Самому-то не
стыдно?
— Нет, — буркнул Тэхен, сползая по сидению вниз и кутая прохладный кончик

носа в вороте рубашки. — Это всего лишь меры предосторожности.
— И газовый баллончик с собой взял? — с тихим смехом спросил альфа, не

отрывая взгляда от дороги.
— Тхэквондо, Чонгук-щи, и в случае опасности я им воспользуюсь! — пригрозил

омега, вызывая у старшего очередной приступ смеха. Тэхен сам не понимал,
почему его смех, такой… непривычный, по-подростковому неловкий, вызывает
теплую улыбку.
— Перестань обращаться ко мне официально, в самом деле, я не так уж стар, —

возмутился альфа, останавливая машину на парковке. — Приехали. Пойдем,
Тэхен-а.
Тэхен кивнул, не дожидаясь, пока альфа в очередной раз решит проявить себя,
как джентльмен, и вылез из машины. Стало значительно холоднее. Омега пошел
следом за Чонгуком, игнорируя протянутую ладонь. «Это не свидание» —
хмыкнул Тэхен. Но в глубине от внимания такого альфы, как Чонгук, у него
поджилки тряслись, и он чувствовал себя какой-то влюбленной школьницей. Но
он не школьник и далеко не девчонка, он знает себе цену, не станет вести себя
легкодоступной омегой. Чонгук ему по-прежнему чужой человек, и никто не
знает, что он выкинет в следующий миг. Однако, стоило признать, Чонгук умело
взял его «на слабо», дернул за нужную ниточку, и вот, перед ними кланяется
администратор ресторана и сообщает, что заказанный столик уже ждет своих
клиентов.
— Тэхен, ты ведь не будешь возражать? — спросил Чонгук, вытаскивая из

заднего кармана черную атласную ленту.
— Буду, — ответил омега. — Но ведь у меня нет другого выбора?
— Нет, — улыбнулся старший, кивнув. — Тебе понравится. Обещаю.
80/508
Тэхен позволил приятной ткани лечь на свои глаза. Дальше — только доверие
практически незнакомцу и тьма, но стук вилок и ножей о тарелки и
приглушенные разговоры успокаивают, а потому Тэхен покорно следует за
Чонгуком, сжимая его локоть. Они поднимаются наверх, и музыка становится
тише, зато к звукам прибавляется другой, словно инородный — шелест
крохотных волн и каменистые берега. Повязка упала с тэхеновых глаз, — и
Чонгук не соврал.
Круглый столик на двоих, накрытый белой скатертью, сервировка из хрусталя —

два бокала, ожидающих, когда из них пожелают испить, бутылка дорогого вина,
возможно, Шеваль Блан, но Тэхен совсем в этом не разбирался. Прямо перед
столиком — панорамное окно, открывающее вид на реку Ханган, откуда,
вероятно, Тэхен и услышал шум волн. А еще цветы. Тэхен медленно подошел к
столу, взяв букет из алых цветов — роз и пионов, гроздей клюквы и нескольких
веточек аспарагуса, завернутых в газетную бумагу. Омега коснулся носом
нежных лепестков, вдыхая сладкий аромат.
— Это… мне? — тихо спросил Тэхен, переводя взгляд на Чонгука, у которого от

улыбки зубы кроличьи показались.
— Конечно, — кивнул альфа, пододвигая стул ближе к Тэхену, и омега покорно

сел, повесив на спинку свою куртку. — Я ведь говорил, что прекрасные молодые
люди должны получать цветы, достойные их красоты.
— Но как же мне отблагодарить тебя? — смущенно улыбнулся Тэхен, отложив

букет в сторону. — Я ведь даже не готов, ох, если бы я знал…
— Нет-нет, все в порядке, Тэхен-а, просто поужинай вместе со мной, — Чонгук

подал знак официанту, и на стол тут же подали блюда. — Если позволишь, я уже
заказал нам то, что нравится мне. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Безусловно! — улыбнулся омега, и желудок так некстати напомнил о себе

жалобным урчанием. — Выглядит очень аппетитно, — отметил он, расстелив
тканевое полотенце на коленях. Официант откупорил бутылку вина, разлив
напиток по бокалам. Чонгук кивнул, благодаря, и отпустил официанта.
— Это стейк с кровью, я довольно часто ужинаю именно им, — улыбнулся Чонгук,
беря в пальцы длинную ножку бокала. Алая жидкость слегка покачнулась.
— Попробуй. Уверен, тебе понравится.
— Боюсь, что после такого мясного ужина я точно наберу пару лишних
килограмм, — улыбнулся омега, нехотя отмечая, что все чаще улыбается этому
альфе. Он взял в руки вилку и нож, начав разрезать сочный кусок, из которого
потек розоватый сок. Желудок совсем взбунтовался, и Тэхен поспешил
отправить в рот первый кусочек нежного мяса. Он в удовольствии прикрыл
глаза, едва слышно промычав.
— Тебе было бы полезно, — вскинул бровь Чонгук, скептично оглядывая

худощавую фигуру омеги. — Потрясающий вкус, не так ли?
— О, божественный! — удивился Тэхен, жадно проглатывая вот уже второй

кусочек. — Никогда не пробовал такого вкусного мяса. Отборная говядина.
Чонгук с улыбкой наблюдал за Тэхеном, который уплетал свою порцию за обе

81/508
щеки. Сам же Чонгук отрезал всего пару кусочков своей порции и выпил
несколько глотков вина. Гораздо большее удовольствие ему доставляло
наблюдать за омегой, подперев щеку кулаком. Он такой смешной, когда не
старается щетиниться, показать зубы и испугать.
— Скоро дыру во мне прожжешь, — проглотив пережеванное мясо, сказал Тэхен

и утер уголки губ салфеткой. — Только не говори, что я испачкался, иначе мне
будет безумно неловко.
— Ты действительно испачкался, — кивнул Чонгук, потянувшись через весь стол,

и стер большим пальцем с уголка тэхеновых губ капельку мясного сока, а после
облизал подушечку. Тэхен почувствовал, как щеки тут же загорелись бордовым,
и поспешил спрятать взгляд в свои колени. — Но смотрел я исключительно
потому, что ты очень красивый, — Тэхен неловко кашлянул, принявшись
теребить пальцами газетную обертку букета.
— Так… может, расскажешь мне что-нибудь о себе? Обо мне, вероятно, ты уже и
так все знаешь, — предложил Тэхен.
— Отнюдь, — возразил альфа. — Я знаю лишь то, что ты — сын Ким Тэсона, его
«запасной вариант», чтобы купить акции подороже, но о тебе, как о человеке, я
не знаю ничего. Что ж, моя история, вероятно, не блещет какими-то красками.
Мой отец раньше занимал должность, которую теперь занимаю я — директор
кампании «Golden Closet», возможно, ты слышал о ней. Я не хочу вдаваться в
подробности, ведь мы пришли поговорить друг о друге, а не о работе. Так вот,
мою мать я помню лишь по картине, что висит у меня дома, — Чонгук поймал
непонимающий взгляд напротив. — Она, понимаешь, умерла при родах. Такое
бывает.
— Мне очень жаль, Чонгук, — искренне сказал Тэхен, накрывая чонгукову

ладонь своей.
— Ничего страшного, Тэхен-а, это было уже очень давно. После ее смерти меня
растил отец — единственный родной человек, который у меня был. Не могу
сказать, что он ненавидел меня после смерти матери, но… возможно, иногда я
не получал той любви, которую должен получать ребенок. И, тем не менее, я
любил отца. Но он не дожил до сегодняшнего дня. Люди — жестокие твари,
знаешь?
У Чонгука во взгляде что-то грустное мелькает, тоска и обида, и Тэхену самому

так грустно становится, что сердце беспомощно сжимается. Тэхену сказать
нечего, он не знает, что в таких случаях говорить, как вести себя, чем помочь.
Потому он просто гладит подушечкой большого пальца теплую ладонь альфы,
заглядывает ему в глаза и кивает, соглашаясь. Тэхен даже поспорил бы, что
гули — самые жестокие существа на планете. Они жрут людей, но значит ли это,
что они враги человеку? Ведь лев убивает антилопу потому, что голоден, он не
ведом какими-то иными чувствами, кроме как голодом. И поэтому трудно
обвинять гулей в том, что ими движет голод. А как же тогда оправдать людей,
которые убивают друг друга? Насилуют детей? Разжигают войны, а после сами
от них гибнут? Тэхен покачал головой, потупив взгляд. Это сложно.
— Но, впрочем, это не важно. Может быть, ты расскажешь мне о себе? — слегка
улыбнулся Чонгук, склоняя голову вбок. Он перехватил попытавшиеся
ускользнуть пальцы, переплетая их со своими.
82/508
— Чонгук, — мягко упрекнул Тэхен, пытаясь убрать ладонь, но, потерпев
поражение, сдался. — Мама умерла, когда я был еще совсем маленьким. Ее…
съели, — вздохнул омега. — Когда я подрос, отец все чаще говорил о моей
схожести с ней. Я думаю, он просто сильно ее любит и скучает, раз пытается
найти былое тепло во мне. Я не злюсь на него, но каждый раз молюсь о том,
чтобы он вместе со мной попал в рай. Я всю жизнь прожил в своей «золотой
клетке», искупанный в золоте, но не знающий любви. Меня растили няни, потому
что отцу было некогда заниматься моим воспитанием. Но я ни в коем случае его
не виню. Если так случилось, то так угодно Богу, — улыбнулся омега. — А сейчас
я учусь в университете вместе с моим любимым.
— Любимым? — Чонгук подавился вином.
— Да! — просиял омега. — Я так называю Хосок-хена и Юнги-хена тоже. Я очень

люблю их, они больше, чем мои друзья. Они — частички моей души.
— Вот как! — ревностно заметил Чонгук, впершись в омегу недовольным

взглядом. — А у меня есть возможность стать одним целым с твоей душой?
Тэхен улыбнулся, пожав плечами и оставляя вопрос без ответа. Время близилось
к полночи, и омега засобирался домой. Если отец узнает, то очень сильно
разозлится. Чонгук галантно помог надеть ему свою тонкую куртку и застегнул
ее по самый подбородок. Это, бесспорно, самое удивительное свидание в его
жизни. Еще ни один омега не приходил в пижаме и тапках, не угрожал ему
приемами тхэквондо и не оставлял провокационный вопрос без ответа. Чонгук
злился совсем немного. Этот омега в нем интерес разжигает, распаляет,
заставляет жаждать встречи. А что в нем есть такое, чего нет в других?
Омега, кажется, задремал, прижимая подаренный букет к груди. Чонгук

посмотрел на его профиль, заскользил взглядом по плавному изгибу лебединой
шеи, которая наверняка предназначена для его, чонгуковых, укусов, засосов,
кровавых поцелуев. Его пушистые ресницы трепещут в редких вспышках
уличных фонарей. Чонгук, поддавшись какому-то внутреннему альфьему
порыву, накрыл его своей джинсовкой, и омега зарылся носом в воротник,
глубоко вдыхая приятный аромат с привкусом крови.
Так что в нем есть? Чонгук хмыкнул. Абсолютно ничего.
— Тэхен-а, приехали, — улыбнулся альфа, слегка потрепав омегу за плечо. Тэхен

потер глаз кулаком и часто заморгал, щурясь от света фонаря возле подъезда.
— Ох, уже…
— Это не последняя наша встреча, — альфа принял из рук Тэхена свою

джинсовку. Омега вздохнул, совсем по-детски надув пухлые губки. Уходить
наверняка не хочет, но молчит. — Может, поцелуешь меня на прощание?
— ухмыльнулся Чонгук, облизав нижнюю губу.
— До свидания, Чон Чонгук! — хмыкнул Тэхен, помахав альфе ладонью, и вылез

из машины. А у самого на губах играет улыбка глупая, но Чонгуку ее видеть не
обязательно.
Тэхен прижал к себе букет, словно это самое дорогое, что у него было в жизни.
83/508
Тихо. Только шелест листьев в высоких кронах деревьев. Омега открыл дверь
квартиры, положил ключи на тумбу и повесил куртку на вешалку. Свет нигде не
горел. Тэхен на цыпочках прошел вдоль стены, стараясь не сбить стоявшую на
пути вазу. Свет резко залил комнату, и омега зажмурился, прикрыв ладонью
глаза.
— А вот и наш малыш пришел, — ухмыльнулся Тэсон. Альфа сидел на диване,

закинув ногу на ногу, а в руках держал бокал с янтарным виски. — Ох, а это что?
— кивнул мужчина на букет цветов. — Неужели шлюхам за секс теперь платят
вениками? Странно, почему же тогда я отстегиваю им целые пачки денег.
— Отец… — тихо прошептал Тэхен, прижавшись спиной к стене. Ему некуда

бежать.
Тэсон залпом осушил свой бокал и поднялся, медленно, словно специально

растягивая время, подходя к сыну. Чем ближе мужчина подходил, тем труднее
Тэхену становилось дышать. Тэсон навис сверху, упираясь ладонью в стену, и
склонил голову вбок, разглядывая лицо сына. Он хмыкнул чему-то своему и
отступил на пару шагов, покручивая в пальцах бокал.
— Давай, Тэхен-и, оправдывайся. Ты гулял, да? Совершенно один, мой

маленький глупенький мальчик. Однако от тебя разит каким-то ублюдком. И
сколько же членов в тебе успело побывать, а, Тэхен-и?! — заорал Тэсон, с
размаху разбивая бокал о стену в нескольких сантиметрах от лица Тэхена.
Спусковой крючок, и Тэхен, не выдержав, заплакал. — Раздвинул ноги перед
моим охранником, перед каким-то альфой, который купил тебя этим веником,
так почему бы передо мной не раздвинуть? — спросил Тэсон, расстегивая свои
брюки.
— Отец, умоляю тебя, перестань! — взмолился омега. Мужчина вырвал из его

рук букет, бросил на пол и наступил на хрупкие цветы, раздавливая каблуком
ботинка. Жгучая пощечина обожгла щеку Тэсона. Он в шоке перевел взгляд на
сына, у которого по щекам слезы бежали.
— Ты… посмел поднять руку на меня? — рассмеялся Тэсон, ударив кулаком

омегу в скулу. Тэхен упал на бок, прямо на осколки разбитого бокала и
раздавленные лепестки. Во рту почувствовался привкус крови вперемешку со
слезами. — Ты, грязная шлюха! — зарычал мужчина, сдирая с
сопротивляющегося омеги пижамные штаны и разрывая рубашку. Пуговицы
разлетелись в стороны с громким стуком.
— Прекрати, отец! Перестань! — закричал Тэхен, отбиваясь от словно с ума

сошедшего отца, но тому плевать, он и не чувствует будто. — Я ненавижу тебя,
ненавижу, ненавижу! — горло от крика саднит, а грудь разрывает от истерики,
боли, горечи и обиды. Чем Тэхен это заслужил? Тем, что похож на свою мать? Он
не хотел этого. Он хотел, чтобы отец любил его, чтобы гордился им, чтобы
прижимал к себе, когда Тэхен плачет, а не насиловал на холодном полу.
Тэсон грубо раздвинул худые коленки в стороны и вытащил эрегированный член

из боксеров. Тэхен зарыдал, ногти об отцовское лицо сбивая. Под ними кровь
запеклась. В его отца демон вселился, этот демон управляет им, изнасиловать
хочет. Это не его отец, не его опора, Тэхен отказывается в это верить. Омега
сжался от предстоящей боли, но ее не последовало — тяжесть отцовского тела
резко пропала с его собственного.
84/508
Чонгук зарычал по-звериному. Защитить. Уберечь. Спрятать. Мое.
— Он ведь сказал тебе прекратить! — заорал Чонгук, кулаком ударяя в

переносицу. — Ты, ебанутый на голову психопат! — прорычал альфа, за грудки
схватил свалившегося на пол Тэсона и с размаху впечатал в стену. Мужчина
больно приложился затылком и прошипел сквозь зубы. — Ты сейчас же
соберешься и уйдешь отсюда, — глубоко вдохнув, спокойно сказал Чонгук. — И
больше не тронешь его. Если я узнаю, что хоть волосок с его головы упадет, я,
блять, полакомлюсь тобой и даже не подавлюсь, — прошептал он мужчине на
ухо.
— Так вот кто трахал сегодня мою шлюшку, — кроваво улыбнулся Тэсон,
облизнувшись. — Что, попал под чары этой ведьмы? О, клянусь, его впору
выебать, а после…
Чонгук резко отпустил его рубашку из рук, и мужчина упал на колени. Альфа
схватил его волосы в крепкий кулак и ударил лицом о собственное колено,
брезгливо отбросив. Тэхен свернулся калачиком, обнаженный и испачканный
грязными руками собственного отца. Чонгук содрал с дивана плед и укрыл
Тэхена, аккуратно поднимая того на ноги.
— Давай, пойдем, малыш. Все в порядке. Я с тобой и не дам тебя в обиду, —

прошептал Чон в его волосы, прижимая к своей груди. Тэхен беспомощно
всхлипнул и прижался к нему, цепляясь дрожащими пальцами за чонову
футболку.
— Что, Тэхен-и, нашел себе нового папочку? Маленькая шлюшка! — Тэсон

засмеялся, сплюнув на пол, растер кровь по лицу рукавом рубашки и поднялся
на ноги. — Ты приползешь ко мне на коленях, когда он трахнет тебя и выкинет,
как ненужную вещь. Тогда-то ты вспомнишь своего отца.
— Я вернусь через несколько минут, и если ты все еще будешь здесь, я убью
тебя, — бросил Чонгук через плечо, но в ответ послышался лишь смех. Тэсон
схватил с кофейного столика бутылку с оставшимися виски и пошел из квартиры
вон.
Тэхен трясся, как осиновый лист. Чонгук аккуратно уложил его на постель в
первой попавшейся комнате, укрыл одеялом и подоткнул его, а сам сел рядом,
поглаживая спутанные пшеничные вихри. Тэхен молчал, только слезы иногда
бежали вдоль прохладных щек. Альфа поймал одну слезу большим пальцем,
впитывая ее горечь.
— Не плачь, — тихо сказал Чонгук. — Теперь все будет хорошо. Я тебя не дам в
обиду.
Тот образ, который омега пытался выстроить вокруг себя, рухнул. Он нуждается
в защите от того, кто должен его защищать. Он не слабый, но сломленный.
Чонгук не может оторвать взгляд от его лица. Заснул. Реснички слиплись в
треугольники, губы искусанные, дрожащие, кончик носа покрасневший, а на
щеках подсыхают дорожки слез. Чонгук мягко провел большим пальцем по его
брови, вдоль переносицы и обвел контур мягких губ.
И улыбнулся.
85/508
— Я тебя обижу сам.
86/508
VIII
Юнги закутался в свою тонкую куртку, прислонившись плечом к столбу

билборда, рекламирующего какой-то фастфуд. Мин бы обязательно уточнил,
какой, да только смотреть может лишь на носки своих ботинок. Ледяной ветер
пересчитывает косточки. Разодранная рубашка, выглядывающая из-под кожаной
куртки, хлопает по бедру. Юбка то и дело поднимается, но омега не старается
прикрыться.
Автобусная остановка пустует, только редкие машины проезжают и сигналят, и

он, правда, понимает, почему. Зеркало не нужно, чтобы увидеть себя со
стороны — рваные колготки, перемазанный макияж и растрепанные волосы
парика говорят сами за себя. Он похож на дешевую, использованную шлюху.
Юнги сплюнул на асфальт. Кожа до сих пор горит там, где намджуновы губы
были, где руки его трогали, ласкали, портили. Омега знал, что будет жалеть, и
черная дыра вместо сердца — это нормально, но все равно сделал этот шаг. И
единственное, чего хочется — ударить себя кулаком по лицу.
Нужный автобус остановился перед Мином, двери, приглашая, разъехались со

скрежетом в стороны. Теплый воздух салона принял продрогшего омегу в свои
объятия. Автобус практически пустой — сонные студенты, не обращающие на
него внимания, спящий мужчина и две тихо переговаривающиеся женщины,
перед которыми Мин и сел, утыкаясь лбом в запотевшее окно. Водитель жадным
взглядом проследил за стройными ногами, обтянутыми порванной сеткой, и, как
только омега занял свободное сидение, тронулся с места.
Юнги прикрыл глаза, проведя подушечкой большого пальца по припухшим

искусанным губам. Он и так варится в самом пекле. Сделав себе поблажку,
единственный раз уступив чувствам, а не разуму, он продлил свой контракт с
Дьяволом. Мин скрипит зубами, в который раз убеждаясь, что вместо мозгов у
него — каша. Ни гордости нет, ни самолюбия, даже цену себе набить не
попытался. Просто прыгнул в постель, стоило альфе поманить его пальцем,
точно покорную псину.
Юнги скулит, раздирая ногтями ладони. Он обещает себе, что будет землю
жрать и локти собственные кусать в кровь, в мясо, но чувства свои закопает под
километрами сырой земли, и пусть они гниют, пусть перевариваются и сгорают в
самом жерле. А потом он касается налитой кровью метки пальцами и чувствует,
как сердце глупое в бешеном ритме заходится, кровь перекачивает, и на холод
уже все равно как-то, у него самого в груди тепло, хоть руки ледяные грей. А
слезы и того горячее.
— Видимо, с работы возвращается, — краем уха услышал Мин шепот одной из

женщин.
— Именно, именно, — поддакнула другая. — И как только такому отребью

позволяют жить в культурном обществе. И ведь не постыдилась на
общественном транспорте прямо после клиента ехать! — выплюнула женщина.
Юнги поджал губы, прислушиваясь к чужому разговору.
— Это еще что! Такие пигалицы — это целый букет различных заболеваний. ВИЧ,
СПИД, сифилис — страшно подумать… А если одна из таких проституток
позарится на приличного мальчика, как мой Джиквон-и? О, я не переживу, —
87/508
простонала женщина, наигранно хватаясь за сердце.
— А если еще и приплод принесет — пиши пропало, не отделаешься, как пить

дать. Терпи потом такую невесточку и ее выродка, и ведь не объяснить сыночку,
что ребенок-то на него не похож вовсе.
— Лучше бы гули таких шалав в первую очередь съедали, — сморщилась

женщина.
Юнги с ухмылкой стоял на коленях на автобусном сидении и, подперев щеку

кулаком, переводил взгляд с одной женщины на другую. Те притихли, во все
глаза уставившись на заинтересованного омегу, что вздернул вопросительно
бровь и кивнул, как бы прося продолжить. Но женщины лишь открывали и
закрывали рты, словно выброшенные на берег рыбы.
— Ну, чего же вы? — удивился Юнги. — Продолжайте, — он улыбнулся, ожидая

продолжения, но, когда его не последовало, сказал: — Ох, не хотите? Тогда
давайте я! — женщины непонимающе переглянулись. — Вы бы знали, как меня
сегодня ночью драли. Этот мужчина меня во все щели поимел, а его член…
— Юнги облизал губы, блаженно прикрывая глаза. — Такой крупный, с голубыми
нитями вен, его сосать — одно удовольствие. Хотите знать, как? — улыбнулся
омега. — О, конечно же хотите.
Мин оттопырил средний палец и провел языком по всей длине фаланги,

посасывая, облизывая, прикрывая глаза и постанывая, подобно шлюхе
заправской. Он вспоминал, как вместо этого пальца держал во рту член, как
уголки губ болели и треснули, покрываясь тонкой кровяной коркой. Женщины в
шоке смотрели то на сосущего свой палец омегу, то друг на друга. Одна из них
покрутила пальцем у виска, прошептав одними губами:
— Совсем из ума выжила…
— Да! — вскрикнул Юнги, улыбаясь безумно. Женщины вжались в свои сидения.

— Я, кажется, с разумом совсем попрощался. А кто в здравом уме полез бы на
член своего сонбэнима? — Мин расплылся в ухмылке. — Ну, я полез, значит,
последние мозги потерял. О, я глотку сорвал из-за этого зверя. Когда он вставил
мне, я думал, что он мне к чертям задницу порвет, но, как видите, я жив. А
потом… ох, сучки, он меня всю ночь трахал. Выжал меня, как лимон, а вы
думаете, почему я такой затраханный? Он настолько ненасытен, что начинал
меня трахать вновь, пока я только отходил от предыдущего оргазма.
— Господи, оставьте нас в покое! — рявкнула женщина, отмахиваясь от Юнги,

как от назойливой мухи.
— А зачем? — холодно спросил Мин. На его лице больше не осталось игривости,

меняясь на ледяное равнодушие. — Ведь вам интересно, чем я занимался
прошлой ночью? Так знайте. Надеюсь, стало легче? — омега пристально
посмотрел в глаза сначала одной, потом другой. Женщины не ответили. — Если
язык чешется — почешите его о член, а не перемывайте кости человеку,
которого видите в первый раз в жизни.
Автобус остановился, и Юнги слегка покачнулся. Он вновь обворожительно

улыбнулся и подмигнул, ловко спрыгивая с сидения. В автобус начали заходить
новые люди. Мин протолкнулся через них, остановившись возле валидатора, к
88/508
которому приложил транспортную карту, и оторвал чек.
— Эй, малышка, — водитель улыбнулся, прикусывая губу. — Сколько?
— Столько, что твоей жизни не хватит, — ухмыльнулся Мин, отсалютовав чеком,

и вышел из автобуса в ледяной мир.
На востоке только-только начало зарождаться холодное солнце. Омега

выдохнул клубок пара и сунул замерзающие пальцы в неглубокие карманы
кожанки, смазанным взглядом наблюдая, как медленно и не спеша просыпается
необъятный город.
Интересно, что сейчас делает Намджун? Проснулся ли он? Жалеет ли о

содеянном? И помнит ли вообще безыменного парня, что кричал под ним всю
ночь? В груди дрожь такая, что, кажется, ударной волной сшибет, и Мин сам не
понимает, как на ногах держится. Как сильно бы он жалел, если бы отказался,
но сейчас — и в который раз — он себе голову расшибить хочет. Нет, не потому,
что дурак, а потому, что эти воспоминания в него въелись: в кожу, в мышцы, в
сердце, в сосуды, в кости, в каждую клеточку и спираль ДНК. Это — все, что у
него будет до конца.
Память — дар ли это или проклятие? Юнги не спешит подниматься в свою

пустую квартиру, долго топчется на месте перед дверью, но губы жжет,
никотина хочется. Замок тихо щелкает, и квартира встречает привычной
тишиной. Курить под душем — это как-то неправильно, но именно это Мин и
делает, пока холодные струи воды ударяются о костлявую спину. Он и
представить не может, что на его молочной коже рассыпались галактики и
миры, и бог в них один — Ким Намджун, его мучитель и спаситель, зверь и
защитник. Юнги хрипло смеется и мотает головой, разбрызгивая капельки воды
со своих волос. Он сидит на холодном кафельном полу, наблюдая, как в слив
утекает запах Намджуна, его следы и розоватые струи крови с бедер стираются.
Юнги плачет, пополам сгибаясь и ударяя кулаком о кафель. Кожа лопается, но,
кажется, то лопнуло само сердце.
Для Юнги память — худшее проклятие.
Мерзко. Противно так, что впору блевать. Сколько раз на него посмотрели, как
на шлюху? Сколько раз он сам вел себя, как человек с низким статусом и
устоями в жизни в принципе? Он и в Намджуне-то вызвал не чувства какие-то,
лишь желание, дикое животное желание, когда течная сука задницей своей
вертит, и все, что остается кобелю — трахнуть ее. Юнги шмыгнул носом, утирая
слезы с щек. Хватит. Заебало. И он сыт уже этим по горло.
Закрыться в квартире и не выходить как минимум неделю — идея отличная,

только Юнги не трус, не собирается сопли утирать и жалеть себя, заедая стресс
мороженым. Он тщательно моет тело, буквально под кожу втирая душистый
гель, замазывает круги под глазами тональным кремом и застегивает наспех
поглаженную рубашку на все пуговицы, пряча метку на сгибе плеча и шеи. Мин
бросил белую таблетку аспирина в стакан с водой, и та зашипела. Не привыкать
ему жить на анальгетиках и покупном кофе. Допив остатки, омега поставил
стакан в раковину, надел черное пальто и перекинул через плечо сумку с
документами. Квартира погрузилась в привычную тишину.
Юнги докуривает сигарету, когда такси останавливается перед ним, обрызгав

89/508
асфальт грязной дождевой водой. Солнце, пробивающееся через тучи, вновь
спряталось, проиграв борьбу, и над головой снова сгустились свинцовые облака.
Где-то вдалеке слышались раскаты разгневанного грома. Юнги выкинул окурок
в урну и сел на заднее сидение, назвав таксисту нужный адрес. Наручные часы
показывали начало девятого. Еще кофе успеет выпить.
Мин забегает в здание прежде, чем первые капли сорвались с неба. Дождь тут
же забарабанил о стекла, и Юнги зябко передернул плечами. Двойной эспрессо
приятно обжигал замерзшие пальцы. Врата с RC-сканером дали сигнал,
пропуская омегу. Подниматься к себе не хотелось, потому что там наверняка
будет Намджун, а его хотелось видеть меньше всего. Мин буквально чувствовал,
как альфа будет отрываться на нем, снова хмыкать и одним взглядом говорить:
«Какой же ты бесполезный, Мин Юнги». А потому он выбрал самый отдаленный
столик в кафетерии, разложил документы и предварительно принесенный из
кабинета ноутбук.
Остервенело желая выпасть из реальности, омега не заметил, как стрелка часов

перевалила за полдень. Не так давно Намджун поделился с ним наметками
плана с кодовым названием «К», и Мин корпел над ним, оставляя пометки на
полях и разыгрывая различные вариации событий. Юнги даже не исключал
варианта, при котором Намджун умрет, пытался отнестись к этому с ледяным
спокойствием, но сердце все равно предательски сжималось. Даже вариант, в
котором умирает сам Юнги, его пугает не столь сильно. Кто-то ударил по столу
ладонью, заставляя Юнги вздрогнуть и выронить ручку из пальцев.
— Приветик, — улыбнулся Сокджин, растягивая пухлые губы в улыбке.

Подмышкой у него зажат ноутбук, на лице — идеальный макияж, и не скажешь,
что вчерашней ночью пил и танцевал, пока ноги держали.
— Привет, — буркнул Юнги, прикрывая крышку ноутбука и делая глоток

остывшего кофе.
— Что, прячешься от праведного гнева своего сонбэнима? — хихикнул Ким, со

скрежетом отодвигая стул и плавно плюхаясь на него. — Другие, вон, под
раздачу попадают, да о смерти молят, а ты в кафетерии отсиживаешься, в
тишине и спокойствии?
— Разве он пришел? — вскинул бровь омега.
— А не должен был? — ухмыльнулся Сокджин. Мин поджал губы и вновь открыл

крышку, принимаясь за работу. — Вчера было так весело! Чего же ты не
пришел?
— Не люблю скопления людей, тем более пьяных, — ответил Юнги, желая

поскорее отцепиться от приставучего омеги, да только тот улыбается как-то
лукаво, и в глазах змеиных — злость.
— А, кстати, я же чего искал тебя! — Ким слегка ударил себя ладонью по лбу,
словно вспомнил что-то важное, и поставил ноутбук на стол.
— Я чем-то могу помочь? — сморщил нос Мин, но старший, вероятно, только

этого и ждал.
— Да! Сейчас, сейчас… Где же оно? Ах, вот! — Сокджин расплылся в улыбке,
90/508
разворачивая ноутбук экраном к Мину и нажал на «плей».
На черном экране развернулось то, от чего у Юнги что-то с треском оборвалось.

Сокджин словно пальцами своими мерзкими залез Мину глубоко под ребра и
сосуд один за другим отрывал. На экране был Юнги, или, как он любил себя
называть, Юнджи. В парике, с приспущенными кружевными трусиками и
резиновым членом в заднице. Капелька слюны стекала с его губ, пачкая
подбородок. Юнги с экрана трахал самого себя, совершенно по-блядски
выстанывая «Намджун-а».
— Вижу, ты удивлен, — с легким смешком сказал Джин, прикрывая крышку

ноутбука, и подпер голову кулаком. — О, это что у тебя, кофе? Дай-ка
глотнуть, — омега выхватил из юнгиевых пальцев стакан с остывшим кофе и
хлебнул, сморщив нос. — Фу, холодный!
— Откуда это у тебя? — хрипло спросил Юнги, поднимая стеклянный взгляд на

веселого омегу.
— Не думал же ты, что твой грязный секретик так и останется им? — Ким
улыбнулся змеей, подмигивая. — Сегодня знаю я, потом наши коллеги, а потом
это может дойти и до самого…
— Чего ты хочешь? — прорычал Юнги, дергаясь вперед и впиваясь пальцами в

крышку стола. Сокджин тут же перестал улыбаться, и на его лице отразилось
спокойствие, граничащее с гневом.
— Думаешь, я не знаю, с кем ты провел минувшую ночь? — Джин склонил голову

вбок. — От тебя за километр им воняет. Я не настолько слеп, как он, чтобы не
понять какая сука подставила ему задницу.
— Ебаря боишься потерять? — Юнги усмехнулся, расслабленно откидываясь на

спинку стула.
— Боюсь, — просто признался Джин, пожав плечами. — Слишком долго я его

обрабатывал, чтобы потом такая шлюшка, как ты, так просто его увела из-под
моего носа. Наш следователь особого класса обладает отменным умом, когда
дело касается гулей, деловых вопросов и математики, но безбожно глуп, если
дело касается человеческих отношений.
— Он мне не нужен, — равнодушно заключил Мин, заставив Джина звонко

рассмеяться.
— О, не ломай сцену передо мной, Мин Юнги! Уж я-то знаю, как твоя задница
желает его члена, — омега вновь самодовольно улыбнулся, кидая взгляд на
закрытый ноутбук. — Так вот, солнышко, к чему это я. Если ты подойдешь к нему
ближе, чем позволяют деловые отношения, это видео облетит всех, и тогда
посмотрим, как долго ты продержишься на своем пригретом местечке. Надеюсь,
ты будешь умным, сладкий, — омега подмигнул и поднялся, захватив ноутбук.
— А кофе отвратный.
Джин ушел, виляя бедрами, а Юнги вжался спиной в стул, обхватив себя руками.
Его трясло от холода, но от него не укрыться, потому что источник внутри него
процветает, разрастается. Знает Джин. Кто еще знает? И… кто еще может
узнать? Юнги стиснул зубы до боли, ударяя по столу кулаком.
91/508
— Блять! Блять, блять, блять, — прорычал омега, резко поднимаясь со стула.
— Сука.
Юнги вцепился в собственные волосы, едва сдерживаясь от горячих слез. Как

же ему надоело быть шлюхой.
Тэхен боялся спать. Но ни на первый, ни на второй день отец не вернулся, а

омега от каждого шороха прятался под одеяло, как маленький ребенок прячется
от грозы. Просыпаясь раньше обычного, он тут же собирался и буквально убегал
из дома, наплевав, что еще несколько часов придется ждать начала учебы. Все
это казалось пустяком, когда главным аргументом являлся отец. Тэхен молился,
чтобы учеба тянулась не две-три пары, а столетия или вечность. Потому что дом
перестал быть местом, где он чувствует себя в безопасности. Дом — это место,
куда в любой момент может вернуться отец и попытаться изнасиловать Тэхена
вновь.
Омега сидит на своей застеленной постели и смотрит на порезанные осколками

руки. Он прикусил губу, переведя взгляд на закатное солнце, прятавшееся за
высокими стеклянными зданиями. В глазах его отразилось солнце, блики
Вселенной с точками звезд и бесконечное одиночество. И понимает он одно —
так больше нельзя. Тэхен резко встал с постели, вытащил дорожную сумку и
начал скидывать в нее вещи первой необходимости. Плевать. Не так это важно,
не так это нужно. Он не станет терпеть побои, домогательства и оскорбления
ради золотой карточки отца и его купленной любви. С него хватит, Чонгук был
прав. Если Тэхен не покажет свою силу, отец продолжит разрушать его своей.
Юнги дома нет, когда Тэхен своим ключом открывает дверь любимой квартиры.
Сумка с тихим стуком упала на пол. Омега на ощупь нашел выключатель, и
узкий коридор залил искусственный свет. Тэхен даже не знает, во сколько
вернется старший и вернется ли вообще, но включает плазменный телевизор на
стене, давно покрытый слоем пыли, надевает фартук и принимается готовить
ужин из скудных миновых запасов. Из верхнего шкафчика, который омега
открыл по неосторожности, высыпались упаковки заварного рамена.
— Теперь ясно, почему он такой бледный и худой, — для самого себя сказал
Тэхен, аккуратно складывая упаковки обратно в ящик.
Ужинать пришлось в одиночестве на фоне какой-то низкокачественной дорамы.

Дисплей телефона так и не светился входящими звонками. Уже неделя прошла,
а Чонгук про него словно и не вспоминал. Тэхен не уверен, имел ли он право
обижаться, но обидно было. Хотя, в общем-то, это не имеет значения. Но взгляд
все равно то и дело падал на телефон в надежде увидеть на дисплее «Чон
Чонгук».
Перевалило за полночь, когда Юнги, едва шевеля ногами, ввалился в квартиру,

и сразу понял — не один. Это чувство не вызывает страха, потому что в воздухе
нотки тонкие, нежные, в спальне горит ночник-бабочка, на обувной полке чужие
туфли, а в миновой кровати спит, свернувшись, клубок. Юнги устало улыбнулся,
снимая пиджак и галстук-удавку. Кровать слегка прогнулась под его весом.
Тэхен во сне нежный, безмятежный, слегка дует полные губы, и ресницы тень
92/508
отбрасывают на скулы. Волосы пшеничные растрепались по подушке. Юнги
слегка наклонился, проведя носом от шеи до мочки уха, и слегка поцеловал
ушную раковину.
— Хен? — тихо прошептал Тэхен, зажмурившись и потерев глаз кулаком.
— Тш-ш, спи, все хорошо, — шепотом ответил Юнги, ловя мягкие губы своими и
оставляя ленивый непродолжительный поцелуй. Тэхен послушно кивнул и вновь
прикрыл глаза, засыпая.
Ему не нужно было гадать о том, почему Тэхен здесь — все и так понятно.
Всегда, когда его отец переходил границы, Тэхен искал защиты у Юнги.
Тэхену с Юнги было легко, по-домашнему приятно и уютно. Хен научил его
мастерски заваривать рамен, хвастаясь, что у него-то в этом опыта побольше.
Им редко доводилось провести время вместе, но когда все-таки удавалось, они
просто лежали в обнимку, смотря сериалы и фильмы, ели купленную еду,
принимали вдвоем душ и целовались — так, что губы болели, а после хотелось
еще, еще, еще. Они оба чувствовали себя любимыми, нужными, драгоценными;
только детали одной маленькой, но важной не хватало, чтобы механизм вновь
заработал, как ему полагается. Но Хосок трубку не брал, и Юнги каждый раз со
вздохом завершал вызов, когда женщина просила оставить сообщение после
звукового сигнала.
— Работает, наверное? — грустно спросил Тэхен, по-турецки сидя на кровати.
— Ага, — кивнул Юнги, обхватывая себя за плечи. — Наверное, работает.
А потом возвращается с пожранным телом. Юнги от этой мысли дрожь бьет

крупная. Он даже представить не может, чем занимается Хосок, но молчит, пока
может. Хотел бы — поделился, ведь, с кем еще, как не с Юнги? Тэхен понуро
опустил голову, пальцами перебирая выбившуюся из свитера ниточку. Старший
омега слегка улыбнулся, подходя к Тэхену, и поцеловал в макушку. У него
волосы пахнут молоком, цветами, фруктами, ванилью и сладкой корицей. Тэхен
пах, как лучшая в мире булочка, и его отчаянно хотелось съесть. Мин подцепил
пальцами его подбородок и поднял к себе, оставляя на приоткрытых розовых
губах поцелуй.
— Хен, я хочу перекрасить волосы, — тихо сказал Тэхен.
— Хорошо, — просто согласился Юнги, зачесав прядь волос за ухо. — Новая

жизнь, новый цвет волос.
— Ты так говорил, когда покрасил волосы в красный и остриг глупую челку, —

хихикнул Тэхен, уворачиваясь от удара подушкой.
— Тэхен-а! — закричал Юнги. — Я же просил тебя не вспоминать об ошибках

моей молодости!
Тэхен со смехом вскинул ладони, словно белый флаг. Юнги послал его в ванную
разводить краску, а сам лег на спину, взяв в руки телефон, чтобы проверить
почту. От Хосока — ни слова, но от неизвестного адресанта светилось одно
входящее. «Очень рад, что ты сделал правильный выбор» и улыбающийся
смайлик, что точно плевок в душу.
93/508
— Ублюдок, — выплюнул омега и, удалив сообщение, поднялся с постели.
Ему просто хотелось надеяться, что с Хосоком все в порядке.
Хосок стряхнул пепел с тлеющей сигареты в пепельницу и вновь глубоко

затянулся, возводя глаза к иссиня-чернильному небу. Ни луны, ни звезд не
видно за плотными тучами. Над этим проклятым городом солнце почти не
восходит — ни на востоке, ни на западе. Оно здесь такое редкое, что почти
мистическое. Дети радуются, купаются в редких лучах, а Хосок лишь ниже
натягивает капюшон своей толстовки, прячась. Ему солнце чуждо.
Он сам — солнце. Грустит Хосок, и весь город погружается в беспросветную

тьму.
Омега выдавил из пластины маленькую таблетку на свою ладонь и запил теплым

пивом, морщась от мерзкого вкуса. Чимин вошел на кухню, почесывая ногтями
кубики пресса, и склонил голову вбок, наблюдая, как омега пьет таблетки. Он
выхватил из длинных пальцев сигарету и затянулся в последний раз, докуривая,
а после затушил окурок о дно пепельницы, выпуская дым вверх.
— Что это? — хрипло спросил альфа, выхватывая пластину таблеток.
— Подавители, — пожал плечами Хосок.
— Ясно, — кивнул Чимин, забрав пластинку с собой, и вышел из комнаты,

оставляя Хосока одного.
У омеги на спине рассыпались укусы с подсыхающей кровью, засосы, налитые

синевой, по плечам — созвездия синяков, шея искусанная, помеченная. Он
обнаженный сидит на высоком стуле, подпирая подбородок кулаком, и смотрит
вверх, все еще глупо надеясь увидеть звезды. Чимин копошился за его спиной.
Периодически слышался стук чего-то маленького, ударяющегося о гладкую
поверхность стола. Хосок оглянулся через плечо.
— Что ты делаешь? — тихо поинтересовался омега, но Чимин ничего не ответил,

продолжая выдавливать все имеющиеся таблетки на стол.
Хосок тихо хмыкнул и достал из пачки новую сигарету, сунул фильтр меж губ и
поджег кончик. Огонек зажигалки вспыхнул в темноте и потух. В спальне то
зажигались, то тухли подвесные огоньки. Хосок рассматривал сгорбленную
фигуру Чимина, так увлекшегося своим делом. Что у него в голове — омега
искренне не понимает. Кажется, что и сам Чимин этого не понимает. А Хосок не
знает, благодарить судьбу за то, что они встретились, или проклинать. Ведь
Чимин для него — враг, тот, кого он должен убить. Ради этого Хосок и был
создан. Идеальное оружие. В теории.
На деле не все идеально, когда у оружия есть чувства. Хосок искренне себя за
это ненавидит, потому что Чимин — это как минное поле, никогда не знаешь,
когда он взорвется. Хосок каждый раз ошибается, каждый раз попадает на
бомбу, а потом все становится тихо — действительно ли или потому, что
94/508
барабанные перепонки лопнули, не известно. Но иногда, совсем редко, Чимин
его целует не потому, что хочет сожрать. Его губы мягкие, теплые, они хосокову
кожу метят, сжигают, исцеляют. В такие моменты омега думает, что все хорошо,
и в их отношениях наступила идиллия, а потом…
— Значит, говоришь, подавители пьешь? — ухмыльнулся Чимин, сгребая все

выдавленные таблетки в ладонь. Он оглянулся на напрягшегося Хосока.
— Да… Мне не до течки сейчас, — ответил Хосок, отложив сигарету в

пепельницу. Он глянул на таблетки в чиминовой ладони. Целая горсть самых
разнообразных пилюль, которые Чимин вытащил из скудной аптечки.
— Не хочешь провести ее со мной? — Чимин сузил глаза, облизывая губы.

— Гораздо лучше провести ее с каким-нибудь ебарем, да, детка? Семейный быт
уже надоел? Я тебе надоел?
— Чимин-а, — слегка улыбнулся Хосок, аккуратно двигаясь в сторону альфы.

Минное поле. В любую секунду можно разорваться. — О чем ты, родной? Ты ведь
знаешь, что я бы не посмел… Я ведь люблю тебя, — надломленно сказал омега.
— Я — не ты.
Хосок наступает на бомбу осознанно. Чимин рычит по-звериному и подрывается

с места, хватает Хосока за шею свободной рукой и вдавливает в оконное стекло.
Пепельница с громким стуком упала на пол, пепел рассыпался, оседая на
обнаженных ступнях. Омеге дышать тяжело, невозможно под чиминовой рукой,
что передавливает дыхательные пути. Подоконник больно врезался в копчик.
Хосок схватился за его руку, царапался, лягался, но Чимин с маниакальной
улыбкой лишь крепче сжимал его шею, вдавливая в стекло.
— Моя маленькая глупая овечка, — облизнулся Чимин, приближаясь губами к

чужим губам, которыми Хосок отчаянно пытался ухватить хотя бы глоток
кислорода. — Ты вздумал играть со мной? Вздумал бесить зверя? Но… ведь я
разорву тебя в клочки, а после сожру, — хихикнул Пак, прикусив губу. У Хосока
перед глазами помутнело. — Впрочем, ты прав, так будет не интересно. Гораздо
веселее жрать тебя, пока ты в сознании! — рассмеялся гуль, брезгливо откинув
обмякшего омегу на пол.
Хосок истерично закашлялся, хватаясь за горло. Он задышал жадно, наполняя

кислородом опустевшие легкие, а Чимин навис над ним проклятым Богом и,
схватив пальцами за подбородок, насильно начал запихивать таблетки в его рот.
Хосок сжал зубы, уворачиваясь и отталкивая дрожащими руками словно
обезумевшего альфу от себя. Чимин рассмеялся заливисто. Его зрачки
окрасились в кровавый красный, склера потемнела до ночного цвета; у Чимина в
глазах звезд нет, там только дыры кротовые, которые Хосока губят, убивают,
переваривают. Он плачет, потому что против Чимина идти не в силах, а Чимин
ему насильно в глотку таблетки толкает и рот зажимает ладонью, заставляя
глотать.
Омега думает (молится), что сейчас подавится и умрет, но — нет, выживает.

Проглатывает все до последнего и лежит у чиминовых ног, содрогаясь в
рыданиях. Таблетки застряли где-то в глотке, Хосок каждую чувствует,
ощущает, как они доступ кислорода перекрывают. Эти таблетки душат его
вместо рук Чимина, и в случае смерти он чист. Кожа на спине Чимина
разорвалась, выпуская кагуне. Ошметки его плоти испачкали хосоково лицо.
95/508
Чимин схватил его за локоть и швырнул в стену с громким смехом. Хосок больно
ударился спиной о стену и упал на живот в разломы хрустнувшего стола.
«Больной ублюдок», мелькает в голове Хосока. Но не Чимин. Сам Хосок. Потому

что терпит, потому что ждет чего-то, потому что любит. И он даже не уверен,
чувствует ли Чимин что-то в ответ — он просто берет. Тело, кровь, душу; по
кусочку из него вырывает, между зубов кровавых перемалывает и скалится
животно. Зверь. Хосок — не оружие, он просто мясо, и, наверное, быть
съеденным — это единственное, чего он, монстр, заслуживает. Обжигающие
слезы бегут по щекам и теряются в волосах. Чимин пробивает Хосоку грудную
клетку насквозь своим кагуне и поднимает вверх, прибивая к стене. Распинает,
как римлянин Иисуса. Хосок кричит, ревет в голос и дерет глотку, царапая
ногтями стену. Он ведь может сопротивляться. Может, но не хочет. Он всего
этого заслужил.
— Зачем играешь с огнем, который тебя обожжет? — сладко прошептал на ухо

Чимин, слизывая кровь с уголка губ и горькую слезу. — Паршивая овца в стаде
безмозглых, — засмеялся альфа.
Чимин одним резким толчком заполняет безвольное тело. Он злится, бесится,

ему агрессия изнутри вены сжигает, а Хосок ничего не делает, терпит смиренно,
как ебаный Иисус. А Чимину мерзко от этого, его игры в слабака заебали. Он его
терзать и рвать будет, пока омега силу не покажет, пока ребра в порошок не
сотрет и сердце голыми руками не вырвет. Кагуне глубже вошло в его тело,
заставляя Хосока кричать от боли. Оно внутри его органы перемешивает, а
Чимин вбивается в его тело, губы кровью омывает, лижет рваные раны. С дыры
свисает кусочек мяса. Чимин обхватил его зубами и оторвал, с наслаждением
перекатывая языком. Хосока рвет кровью и желчью.
В его теле обжигающе горячо, точно в самом пекле ада, а кровь такая вкусная,
что Чимин напиться не может, клыками вгрызается в плоть мягкую и
упивается — криками, стонами боли, кровью, беспомощностью. Хосок сам ступил
на терновый путь, пожал ладонь Дьяволу и влюбился, душу ему продав. Никто,
кроме него самого, не виноват. Чимин поймал его ледяные губы, сплетаясь в
поцелуе бескислородовом.
Тэхен согнулся над книгой, тщетно стараясь вбить в свою голову тонкости
мировой экономики. На столе рядом дымился ароматный зеленый чай. Тишину
квартиры нарушал лишь тихий тэхенов шепот. Он прикрыл глаза, вновь и вновь
повторяя необходимые термины, а после подчеркнул карандашом те из них,
которые особо западают. Омега отложил карандаш в сторону и со вздохом
откинулся на спинку стула, сцепив пальцы на затылке. За окном едва начало
темнеть, включились фонари-звездочки, спасающие город от беспросветной
темноты.
Неожиданно раздался телефонный звонок, заставивший омегу вздрогнуть. Он

взял телефон в руки и несколько раз моргнул, перечитывая имя, светящееся на
дисплее. Тэхен ухмыльнулся, выждав еще несколько секунд, и только потом
принял вызов, поставив на громкую связь.
— Что ж, именно в тот момент, когда преподаватель спросит у меня о проблемах

96/508
инфляции, я скажу, что Чон Чонгук пожелал разговаривать со мной, и я не смог
выучить, — сказал Тэхен.
— Оказывается, в перерывах грез обо мне ты еще и учишься, похвально, —

ухмыльнулся Чонгук, постукивая пальцами по рулю и ожидая, когда загорится
зеленый. — Я думаю, что инфляция — очень интересная тема для разговора.
Можешь почитать вслух.
— Так что ты хотел? Я очень занят, мне некогда разговаривать, — Чонгук

буквально слышал, как омега нехотя улыбался.
— Ты действительно не ждал моего звонка?
— Нет, — врет Тэхен, отпивая остывающий чай.
— Ты — маленькая врушка, Ким Тэхен, — улыбнулся Чонгук в трубку. Тэхен

хмыкнул. — Я хотел пригласить тебя на свидание, если ты, конечно же, сможешь
уделить мне хотя бы полчаса своего времени.
— Даже не знаю, смогу ли я освободиться… — задумчиво протянул Тэхен,

почесав подбородок.
— Я купил два билета на выставку картин малоизвестных художников.
— Картин? — более оживленно переспросил Тэхен, кинув взгляд на часы —

успеет ли он собраться до приезда Чона.
— Именно, — Чонгук улыбнулся. Рыбка попалась в сети. — Я считаю, что

искусство не должно зависеть от популярности художника. Вот, допустим, Дали.
У меня от его картин начинается мигрень, а ведь признанный по всему миру
художник. Люди готовы платить за его картины миллиарды, а вот я бы и
доллара не отдал. Безвкусные, как по мне.
— Подобные чувства я испытываю от творчества Пикассо. Многие его картины

выглядят до омерзения пошло, — омега сморщил нос. — Кубизм и сюрреализм
далеки от моего восприятия, я предпочитаю такие жанры, как реализм,
романтизм, классицизм, особенно — рококо, барокко, но, должен признать, что и
сентиментализм имеет место быть в моем сердце.
— Тогда ты обязан согласиться на мое предложение, — довольно ответил

Чонгук. — Я жду адрес, где смогу тебя забрать. И, Тэхен, мне очень понравилась
твоя пижамка, но давай в этот раз что-нибудь из официального, — ухмыльнулся
альфа. — До встречи.
— Да с чего ты вообще взял, что я собираюсь идти с тобой на свидание! —

возмутился Тэхен вслух, только вызов уже завершен. — Мне, может быть, и дома
хорошо, — проворчал омега. — Самодовольный индюк!
Тэхен выдохнул клубок пара. Кости изнутри от холода хрустели, гигиеническая

помада давным-давно высохла и потрескалась, из-за чего омега постоянно
облизывал губы. Тэхен стоит на улице максимум пять минут, а кажется, что
вечность; и думает, что принял приглашение на свидание встречу, потому что
действительно хотел посмотреть на картины, а не потому, что на картины он
будет смотреть вместе с Чон Чонгуком. Довольно-таки странно, ведь Тэхен
97/508
думал, что этого мужчину ничего, кроме собственной прически, денег и спорта
не интересует. Однако Чонгук удивлял его. Тэхен старается сопротивляться
только для вида, игнорируя тянущее чувство, когда вспоминает о нем.
— Тэхен-а! — выдохнул запыхавшийся Чонгук, сгребая застывшего омегу в свои

медвежьи объятия. Тэхен тупо моргнул, даже боясь сделать вдох — от Чонгука
пахнет так, что колени подкашиваются, вкус его на кончике языка остается и
внедряется вирусом глубоко-глубоко под кожу. Чонгук отстранился, аккуратно
сжав пальцами тэхеновы плечи. — Давно ждешь? Господи, такой холодный.
Идем.
Чонгук даже не позволил Тэхену ничего сказать, просто взял его за руку,
игнорируя, что омега ладонь сжал в кулак, не позволяя переплести пальцы. Он
просто плюнул на это, сжимая сверху его кулак своей ладонью, и улыбался, как
самый счастливый человек на свете.
— Ты покрасил волосы? — альфа вздернул бровь, критическим взглядом

окидывая серебряные кудрявые вихри.
— А… да, — кивнул Тэхен, слегка касаясь пальцами своих волос. — Решил что-то
поменять, вот и результат, — пожал он плечами. Чонгук хмыкнул, не сводя
взгляда с нового цвета.
— Лучше бы ты позволил себе чуть больше вот тут, — он с ухмылкой кивнул на

его кулак, который Чонгук держал в своей ладони. — А этот цвет мне не
нравится, если хочешь знать. Лучше верни прежний.
— Знаешь что! — фыркнул Тэхен, насильно выдергивая кулак из чоновой ладони,

и сунул руки в карманы пальто. Он буквально задохнулся от возмущения, надул
губы и угрюмо уставился вперед, выглядывая среди припаркованных машин
чонгукову.
— Когда ты злишься, то становишься похожим на ребенка, — хихикнул альфа.

Он открыл перед омегой дверь ламборгини, и достал букет багровых роз в
холщовой обертке. — Я хотел сделать тебе приятно, Тэхен-а, не злись. Я не хочу,
чтобы наше свидание прошло в напряженной обстановке. Позволь мне сегодня
быть твоим принцем? — слегка улыбнулся альфа. Тэхен не выдержал. Его губы
дрогнули в улыбке.
— Извини, что я вспылил. Я не хотел, — искренне извинился Тэхен, принимая

роскошные цветы из рук альфы. Чонгук взял его узкую ладонь в свою,
мозолистую, и коснулся прохладными губами нежной кожи. «Ты уже мой принц»,
думает Тэхен, и сердце между ребер застревает, к альфе рвется. Омега
сглатывает, а после садится в машину, укладывая цветы на коленях.
— Ну, а теперь нас ожидает выставка. Мне очень интересно ваше мнение,
критик Ким Тэхен, — ухмыльнулся альфа. Машина зарычала под умелыми руками
ее владельца и через мгновение скрылась в погружающихся во мрак улицах.
Когда они были на месте, с неба начали падать пушистые снежинки. Чонгук
галантно подал свою руку, и Тэхен с легкой улыбкой взял его под локоть.
Длинную каменную лестницу припорошило снегом. Рядом, впереди и позади
поднимались пары, переговаривались о чем-то шепотом. Тэхен в восхищении
осматривал здание явно не современной постройки. Величественные фигуры
98/508
мифических существ смотрели на гостей с высоких колонн. Чонгук помог снять
пальто Тэхену и снял свое, оставив верхнюю одежду в гардеробе.
На Чонгуке бордовый лонгслив из бархата, от груди до ключиц — маленькие

застегнутые пуговицы. Черные джинсы подчеркнули накаченные бедра. Альфа
не стал украшать свой образ чем-то, он уже был завершенным, цельным и
смотрелся по-королевски. Тэхен же выбрал белоснежную рубашку и повязал
вокруг шеи легкую белую ткань. Длинные пальцы украсили кольца, а на
мизинце поблескивал в тусклом свете лунный камень. Тэхен вновь взял Чонгука
под локоть, и они прошли в просторный зал. В приглушенном свете ярко
выделялись только картины, подсвеченные светодиодными лампами. Пара
приняла с подноса официанта по бокалу шампанского. Тэхен заинтересованно
подался вперед, разглядывая картину.
— Посмотри на лицо этой девушки, — сказал Тэхен, цепким взглядом

рассматривая каждую деталь. — Кажется, в ней смешалось так много эмоций —
страх, ужас, безысходность. А эти серые цвета делают картину еще более
грустной, — омега сделал мелкий глоток, смочив губы. — Кажется, она
несчастна?
— Сентиментализм подразумевает под собой чрезмерную эмоциональность, —

заметил Чонгук. — Художники всегда старались добавить горсть драматизма в
свои работы.
Тэхен кивнул, соглашаясь, и они прошли дальше по залу. Омега вновь отпил
искристое шампанское. На языке остался приятный сладковатый вкус. Чонгук
внимательно рассматривал каждую картину, заламывая брови и едва заметно
опуская уголки губ. А Тэхен внимательно рассматривал Чонгука. Рядом с
шедеврами изобразительного искусства это, вероятно, кощунство,
непростительный грех, но Тэхен с собой ничего поделать не может — так
прекрасен Чонгук, когда сосредотачивается на очередном полотне, он
преображается, точно становится взрослее, мудрее на тысячи лет. Тэхен с
трудом оторвался, когда они приблизились к картинам Эдуарда Биссона.
— Прекрасные, — вдохнул Тэхен. — Какие плавные линии, какие нежные цвета,

— омега поднял руку, словно собираясь коснуться полотна, но лишь повторил в
воздухе плавные очертания линий юного тела девушки.
— Ты выбираешь те картины, которые похожи на тебя, — слегка улыбнулся

Чонгук. — Нежные, легкие, трогательные и, без сомнения, прекрасные. Я
придерживаюсь мнения, что каждый человек окружает себя теми вещами и
людьми, которые подобны ему самому. Вот, например, если взять человека,
который по его собственному мнению счастья не заслуживает. Он старается
окружить себя теми, кто лишний раз докажет ему собственную никчемность.
— А я думаю, что такой человек стремится помогать другим, потому что не

хочет, чтобы они страдали так же, как он сам, — тихо возразил Тэхен, отпивая
шампанское. — Такие люди несчастливы, себя любить им чуждо, а вот других —
пожалуйста. Счастливый человек самоубийства не совершит. Мне… жаль этих
людей, — вздохнул омега.
— Зачем жалеть тех, кто сам решил разбиться об асфальт? — вздернул бровь
Чонгук. — Их жизнь — ожидания встречи со смертью, и, сколько ни отговаривай
его, смерть он найдет.
99/508
— Но ведь если бы был хотя бы один неравнодушный человек, способный ему
помочь, этого могло бы не случиться. Сохранилась бы одна жизнь, и пусть она
блеклая, тусклая, но она важна. Потому что… если встретятся два никому не
нужных человека, они будут нужны друг другу. А человек своей половинки не
дожидается, умирает, обрекая вторую часть себя вечно скитаться из одного угла
в другой, жалея о собственной жизни. Разве не поэтому так много людей
совершают самоубийства? Потому что не нашли друг друга вовремя, потому что
оступились, потому что сделали неправильный выбор? Ведь мы — люди, и мы
можем ошибаться.
— Самоубийства совершают люди безвольные и трусливые, — покачал головой

Чонгук. — И знаешь, куда они попадают после долгожданной смерти? В ад, —
альфа ухмыльнулся, кивая на картину. — Адольф Вильям Бугро. Мой горячо
любимый художник. Жить грезами о покое после смерти, а потом всю жизнь
гнить в аду… Что скажешь?
— Жутко, — прикусил губу Тэхен, рассматривая, как два грешника соединились

в бою. — За что они сражаются? — омега перевел взгляд на Чонгука.
— За крупное наследство, — пожал плечами Чон. — В этом и заключается

человеческая сущность — даже после смерти стараются оторвать себе лакомый
кусок. Малодушные эгоисты.
Тэхен понуро вздохнул, ничего больше не отвечая. Чонгук прав, и люди всегда
были такие. В своих суждениях он категоричен, не принимает иную точку
зрения, кроме своей, рубит с плеча и говорит так, как оно есть — и делай с этой
правдой, что тебе вздумается. Тэхен думает о человеческой сущности, в целом
— о себе, и задает сам себе вопрос: а он, он такой же, как те борющиеся за
золотые монеты грешники? Способен ли он предать, переступить, пойти по
головам ради своей цели? И качает головой, потому что - нет. Его взгляд
встречается с той, которой он молится каждое утро, едва солнце поцелует его
щеки.
Тот же Бурго, только картина «Пьета» не выражает былой агрессии, как «Данте
и Вергилий в аду». На ней — скорбь, беспомощность, убитая горем мать, что
смотрит Тэхену в глаза, молит о помощи, а Тэхен помочь ничем не может. Руки
ее обнимают поперек талии умирающего сына, а ангелы скорбят, прячут
заплаканные лица в ладонях. Омега не заметил, как его рука соскользнула с
локтя Чонгука, и та осталась безвольно висеть вдоль туловища. Тэхен оглянулся,
ища альфу в толпе, но нигде не увидел.
Плотные шторы слегка покачивались от врывающегося в помещение ветра через

балкон. Тэхен приоткрыл балконную дверь шире, выходя из душной галереи на
свежий воздух. Тучи расступились, пропуская бледный лунный свет, тонущий в
огнях ночного города. Тэхен поставил бокал на широкие, каменные балконные
перила и обнял себя за плечи, слегка растирая. От шампанского в голове
появилась легкость и смутные очертания счастья. Омега слегка улыбнулся,
поднимая голову вверх, к звездам, одиноко сияющим в ночной вышине.
— Попался, — тихо прошептал Чонгук.
Он аккуратно положил ладони на тонкую талию, притягивая к себе. Тэхен не

стал сопротивляться, лишь прижался спиной к теплой груди. Альфа провел
100/508
кончиком носа по песочной шее, глубоко вдохнул его природный запах и вкус
лавандовых духов. Тэхен дрожит. Чонгук чувствует, как каждая клетка его
заходится крупной дрожью. Омега выдохнул клубок пара. Чон им дышит жадно,
собственнически, каждую альвеолу заполняет его запахом. У него желваки на
лице играют от желания коснуться этой кожи языком, ощутить Тэхена на вкус,
вгрызться клыками в податливую плоть. Чонгук провел ладонью по его впалому
животу и изрезанным ребрам, слегка задевая ногтем сосок. У Тэхена помутнение
рассудка, колени дрожат, и сердце в который раз за вечер пытается из грудной
клетки вырваться.
Чонгук чувствует. Тэхен уверен, что он пальцами ощущает бешеное

сердцебиение его, а еще, что он — главная тому причина.
— Пахнешь так, что пьянишь, — прошептал Чонгук омеге на ухо. Тэхен

схватился за перила, случайно сбивая бокал, что с хрустом разбился под ногами.
— Пахнешь, как самое дорогое вино, — альфа сглотнул, разворачивая омегу
лицом к себе. На его щеках проступил румянец, губы влажные от слюны. — Я
хочу поцеловать тебя, — прорычал Чонгук, вжимая Тэхена поясницей в перила.
— Я тебя так хочу, что едва сдерживаюсь. Что ты делаешь, Тэхен?
— В нашу первую встречу ты сказал, что хочешь меня сожрать, — тихо

прошептал Тэхен, упираясь ладонями в перила позади себя. Чонгук с каждой
секундой все ближе, а кислорода в легких все меньше. Его лицо так
непозволительно близко, что Тэхен ловит его кровавое дыхание на своих губах.
— Я и сейчас хочу сожрать тебя, — слегка улыбнулся Чонгук, оглаживая

большим пальцем тэхеновы скулы.
Смотрят друг другу в глаза, у каждого внутри — бесконечные черные дыры.

Задыхается, тонет, а о помощи не молит — и кто из них двоих, неизвестно. Тэхен
дышит тяжело. Чонгук крепко держит его талию, не дает упасть, оступиться.
Позади — полет прямиком на асфальт, раздробленные кости и смерть, а впереди
— Чонгук, разорванное сердце и смерть. Из двух зол Тэхен выбирает меньшее.
Чонгук срывается первым, желая ворваться в желанные губы, но Тэхен с

улыбкой накрыл его губы ладонью, склонив голову вбок.
— Мне пора домой, Чонгук.
Чонгук ухмыльнулся, кивнув. Тэхен хочет поиграть со зверем, и Чонгук ему

позволит. В конце игры останется лишь один, исход уже давно известен. Альфа
отстранился, лишив Тэхена жара своих ладоней.
— Да, уже действительно поздно. Идем.
Чонгук долго сидел, сжимая руль и наблюдая, как омега, прижимая цветы к
груди, удаляется во мрак. Не боится, а ему, собственно, и нечего. Дьявол рядом
с ним сидит, улыбается и одаривает своим вниманием. Тэхен в сетях путается,
глупая бабочка, а Чонгук на его шее паутину крепче затягивает. С Тэхеном
играть забавно, и Чонгук сделает все, чтобы малыш ощутил весь ужас от его
кровавого пира. Дверь открылась, и на сидение рядом с Чоном сел омега.
Он ухмыльнулся, откидывая волосы назад, и потянулся к Чонгуку за поцелуем.

Они друг в друга вгрызлись, словно голодные животные — в мясо. Омега с силой
101/508
прокусил чонову губу, тут же начиная зализывать, извиняться. Альфа хмыкнул,
сжимая грубыми пальцами его тонкую шею.
— Опоздал, — хрипло сказал Чонгук.
— Работа, — улыбнулся омега, чмокнув альфу в щеку.
Чонгук ничего не ответил, позволяя омеге откинуться спиной на сидение. Он

перевел взгляд в окно, чувствуя, как мерзкий комок слез подступает к горлу.
Сегодняшней ночью его вновь растерзают.
Как же ему надоело быть шлюхой.
образ чонгука: https://pp.userapi.com/c841229/v841229343/7dd48/fwlNLkOn2Pk.jpg

образ тэхена: https://pp.userapi.com/c841229/v841229343/7dd58/6JblNTJyUa0.jpg
102/508
IX
За окном накрапывал мелкий дождь, а в помещении кафе тепло, уютно

и сердце как-то согревается. Маленький колокольчик переливался звоном, когда
в кафе заходил очередной посетитель. Плетеные столы и стулья с мягким
сидением создавали атмосферу чего-то дачного, семейного. В воздухе витал
запах древесины, вишневого пирога и свежесваренного кофе. Из колонок под
потолком разливалась негромкая музыка гавайского мотива. Тэхеновы пальцы
грела большая пузатая кружка с горячим шоколадом. Место напротив него
пустовало в ожидании своего гостя. Омега помешал шоколад ложкой с фигуркой
клубнички на конце и отпил немного. Люди за соседними столиками тихо
переговаривались, посмеивались и обсуждали что-то, активно жестикулируя.
Мужчина и женщина, которым уже явно за шестьдесят, сидели, взяв друг друга
за руки, и на морщинистых лицах играли улыбки. Такие, когда ты с человеком
уже всю жизнь рука об руку, когда это уже не просто любовь — уважение,
полное взаимопонимание и гармония, к которой стремились все время,
проведенное вместе и в горе, и в радости. Тэхен невольно улыбнулся, смотря на
них.
Юнги вошел в кафе под звон колокольчика и стряхнул с повлажневших волос

капельки дождя. Он аккуратно, стараясь не разрушать воцарившуюся
атмосферу умиротворения своей мрачной фигурой, пробрался через ряды
столов, находя Тэхена, мечтательно смотрящего на влюбленную пожилую пару.
Юнги перевел на них взгляд и хмыкнул.
— Они такие счастливые, хен, — тихо сказал Тэхен, вздохнув. — Я тоже так хочу.
— Быть старым, морщинистым и немощным? — закатил глаза Юнги, склоняясь

над Тэхеном.
Тэхен сморщился от слов Мина, но обхватил его лицо теплыми ладонями,

касаясь любимых губ. Юнги вовлек омегу в непродолжительный поцелуй, сминая
своими прохладными губами его, теплые. Тэхен пахнет, как самое вкусное в
мире угощение. Его природный запах впитал в себя запахи, витающие в кафе.
Если бы Юнги спросили, что вкуснее: любимый мамин пирог или Тэхен, он бы без
колебаний ответил, что Тэхен. Его губы приобрели вкус горячего шоколада,
черничного чизкейка, теплого молока и совсем немного корицы. Юнги слегка
прикусил его губу и отстранился, улыбаясь младшему, у которого зарделись
щеки.
— Ты такой пессимист, — надул губы Тэхен, пряча улыбку за чашкой с

шоколадом. — Они выглядят так, словно другого мира не существует, словно им
больше никто не нужен и…
— И так, словно одного из них скоро сразит инсульт, — закатил глаза Юнги.
— Кончай витать в облаках, у меня обеденное время не резиновое. Ты, кстати,
почему не в универе? Пока живешь со мной, за тебя отвечаю я.
— Не ворчи, — улыбнулся Тэхен. — Я принес тебе кое-что.
Тэхен раскрыл свою вместительную сумку, из недр ее доставая контейнер

рисовых пирожков с мясом. У Юнги глаза загорелись, когда он увидел пирожки,
и слюна скопилась во рту, словно по сигналу. Тэхен с улыбкой поставил
103/508
контейнер перед старшим и открыл крышку, на которой скопились капельки
пара. Мин выглядел так, будто прямо сейчас готов был расплакаться от счастья,
заставляя Тэхена тихо хихикать.
— Ешь! Я сам их приготовил, — гордо сказал Тэхен.
— Ким Тэхен… — тихо прошептал Юнги, поднимая глаза, в которых сверкали

слезы, на омегу. — Выходи за меня замуж.
Тэхен заливисто рассмеялся, а Юнги тут же накинулся на теплые пирожки. Он с

наслаждением откусывал каждый кусок, не слишком тщательно пережевывая. В
последнее время аппетит у него зверский. Организм, видимо, отыгрывается за
все те дни, когда Юнги плевал на приемы пищи и выживал одним кофе. Тэхен
подозвал официанта, чтобы сделать заказ - попросил стакан апельсинового сока
для хена и еще одну порцию горячего шоколада для себя. Юнги с жадностью
набил щеки, словно кто-то сейчас отберет у него все пирожки, и похож был на
разъяренного хомяка. Тэхен засмеялся, исподтишка фотографируя несуразного
хена на память.
— Тэхен! — зашипел Юнги, направляя в сторону младшего пирожок, как

пистолет. — Если эти фотографии хоть кто-нибудь увидит, тебя больше никто и
никогда не найдет. Даже с собаками.
— Правда? Как жаль, что Хосок-хен уже их получил, — засмеялся Тэхен,

уворачиваясь от брошенной в его сторону салфетки. — Эй! Если ты решишь
убивать меня прямо сейчас, я буду кричать!
— Никому не позволю убить тебя, — с легкой улыбкой сказал Чонгук, подходя к

столу омег и садясь на пустующий стул. Юнги вытаращился на подошедшего
альфу. — Добрый день. Извините, что вот так врываюсь в ваше личное
пространство.
— Ничего страшного, — смущенно улыбнулся Тэхен, заправляя прядь волос за

ухо.
— Вижу, ты вернул свой прежний цвет, — с ухмылкой сказал Чонгук, оглядывая

пшеничные тэхеновы волосы.
— Исключительно потому, что сам захотел, — закатил глаза омега. Юнги с

трудом сглотнул вставший в горле кусок. — Знакомься, Чонгук, это мой любимый
хен, Юнги! Я говорил тебе о нем, — улыбнулся Тэхен, представляя притихшего
Мина.
— Очень приятно, Юнги, — сказал Чонгук, с легкой улыбкой оглядывая

напряженного омегу, у которого вокруг рта остатки крошек от пирожков.
— Мне тоже, — буркнул Юнги, утирая рот салфеткой и переведя взгляд в окно.
— Так чем ты занимаешься сегодня вечером? — спросил Чонгук, отпивая из

своего стаканчика кофе. — Опять будешь искать мои фотки в интернете? — он
улыбнулся уголком губ.
— Ты слишком самоуверенный, — ухмыльнулся Тэхен. — Возможно, я буду занят

для тебя.
104/508
— Но это только «возможно», — подмигнул Чонгук. — Может быть, пойдем на
свидание? Погуляем по набережной.
— Я слишком увлечен вопросом безработицы во всем мире, Чон Чонгук, чтобы

растрачивать свое время на набережные, — пожал плечами Тэхен. — Но, если ты
потом притворишься мной и сдашь экзамены, я с охотой соглашусь.
— Лиса, — ухмыльнулся Чонгук, покачав головой. — Что ж, но в другой раз ты

просто так не отвертишься. Мне уже пора, — Чонгук поднялся со стула и
потрепал Тэхена, словно ребенка, по волосам. — До встречи, солнышко, и было
очень приятно познакомиться с вами, Юнги, — ухмыльнулся Чонгук, глянув на
поджавшего губы омегу. — Я напишу тебе, Тэхен-а.
— Я не буду ждать твоего сообщения! — чуть громче, чем следовало, сказал

Тэхен, оглядываясь через плечо на уходящего альфу. Тот улыбнулся и,
отсалютовав стаканчиком с кофе, вышел из кафе. — Вру, я буду, — тихо
прошептал омега.
— Тэхен, — строго сказал Юнги, хлопнув ладонью по столу. — Кто он такой? Вы

что, знакомы? Как давно? Когда ты успел?!
— Он… знакомый моего отца, — прикусил губу омега. — Он помог мне однажды,
вот и… Хен, ты чего? — грустно спросил Тэхен. — Он тебе не понравился?
— Зато, я вижу, он слишком понравился тебе, — хмыкнул Юнги.
— Хен, ты что, ревнуешь? — слегка улыбнулся Тэхен.
— Чт… Нет! — фыркнул омега. — Он просто мне не нравится. Выглядит слишком

подозрительно. Что ему от тебя надо? Он хочет затащить тебя в постель? Он
делал тебе намеки на… на что-то?
— Да ты же ревнуешь! — засмеялся Тэхен. — Хен, ты такой глупый. Разве ты не

знаешь, что вы с Хосок-хеном для меня самые родные и любимые? — омега
коснулся пальцами юнгиевой щеки, слегка поглаживая острую скулу. Юнги
поджал губы, потупив взгляд в стол. — Поцелуй меня.
— Что? — Мин нахмурил брови. — Зачем?
— Я просто хочу, чтобы ты поцеловал меня, — улыбнулся Тэхен, подаваясь

корпусом вперед.
Юнги вздохнул, но послушался, накрывая его губы своими. Тэхен вплел пальцы в
его волосы на затылке, слегка поглаживая и сжимая, а Юнги в ответ кусал его
губы до алого цвета. Тэхен приоткрыл рот, разрешая юркому языку хозяйничать,
как захочется. Юнги прорычал, углубляя поцелуй и кусая грубее, но с соседнего
столика кто-то сделал замечание, и омегам пришлось отстраниться друг от
друга. Тэхен на последок чмокнул хена в губы, хитро улыбаясь.
— Я просто переживаю за тебя, — со вздохом сказал Юнги. — Будь осторожнее,

ладно? Я… не доверяю никому, кроме Хосока. С нами ты в безопасности.
— Он не сделает мне больно, хен, — улыбнулся Тэхен, сжимая юнгиеву ладонь в

105/508
своей. — Я уверен в этом. Лучше расскажи, что происходит на работе. Мистер
Монстр так и прессует тебя?
— В последнее время часто хочется в туалет по маленькому, а этот урод даже

этого не позволяет, — хмыкнул омега. — Как с цепи сорвался. Я пытаюсь
избегать его, но он меня из-под земли достанет. Уже и обед кончается, пора
возвращаться, — простонал Юнги, массируя виски. — Я побежал, пока он не
обнаружил, что я опоздал на секунду.
— Удачи, хен, — улыбнулся Тэхен. — Пиши мне, если что.
Юнги кивнул и, оставив поцелуй на тэхеновых губах, пошел на выход. Его

личный ад уже заждался.
Мин натянул через голову растянутую футболку, скрывая бледный живот за

цветным принтом. Многие следователи стараются как можно больше оголиться,
показывая рельефные мышцы. Юнги предпочитает заниматься отдельно, потому
что насмешливые взгляды на его костлявое тело оскорбляли. Его тело даже
желания не вызывало. Разве что покормить. Но омегам не предусмотрено
отдельной раздевалки, Мин и не жалуется, но чувство собственного достоинства
неумолимо падает, когда взгляд натыкается на груду мышц. Юнги с тяжелым
вздохом подвязал волосы и вышел из раздевалки, хлопая дверью. Он шаркает
ногами по паркету, плетется со скоростью улитки, словно его это спасет. А там,
в спортивном зале, его ждет юнгиев мучитель, который, не помня ничего,
напоминает обо всем.
Омега невидимой и неслышимой тенью проскользнул через двойные двери,

прижимаясь спиной к выкрашенной белой штукатуркой стене. В воздухе витает
запах пота, дезодоранта и альфьего тестостерона. У Юнги колени от него
дрожат. Намджунова кожа блестит от пота, лоснится, мышцы перекатываются.
Мин сглотнул вязкую слюну, скользя по идеально сложенному телу Намджуна.
Если писали картины и выбивали мраморные статуи богоподобных мужчин не по
прототипу Намджуна, то Юнги готов с пеной у рта доказывать, что все они —
ничего не стоящие куклы, и людям стоит открыть глаза, потому что истинно
настоящее произведение искусства ходит по земле, пьет кофе и прямо сейчас
избивает подвесную грушу.
Намджун дышит часто, рвано. Кожа на костяшках лопнула. В последнее время

его нервы как натянутая струна, тронь — порвутся. И Мин Юнги, что притаился
за его спиной, что не дышит почти, как-то с этим связан. Стоит ему появиться в
поле зрения, и какая-то сущность внутри Намджуна просыпается, звереет,
умоляет подойти и попробовать. Намджуна это бесит, раздражает, агрессию на
самого себя вызывает, а руки связаны. Мин Юнги запредельно близко и
бесконечно далеко. Альфа со всей силы ударил кулаком по раскачивающейся
груше и развернулся, пламенным взглядом вгрызаясь в сжавшегося омегу.
— Ты опоздал, — хрипло сказал Намджун.
— Простите, — тихо ответил Юнги.
Он мотнул головой, прогоняя наваждение, и потупил взгляд в пол. Смотреть на

106/508
полуобнаженного Намджуна подобно пытке, издевательствам судьбы. Еще
совсем недавно Юнги этой кожи губами, языком касался, запах и вкус ее
вкушал. Он на спину его смотрел в надежде увидеть хотя бы один след, хотя бы
одну метку, напоминавшую о грехах той ночи. Но — ничего. А на Юнги, почти
повсюду, его клеймо, метка, след, вытатуировано «мой». Намджун вылизывал
его, как изголодавшийся зверь, готовый оторвать кусок посочнее, побольше. И
если бы попробовал — Юнги бы не отказался, позволил бы себя распять. Черт, он
бы даже гвозди подал, чтобы Намджун как можно глубже вбил их ему в
запястья. Намджун хмыкнул и накинул на шею махровое полотенце, пропитывая
пот.
— Приступай к упражнениям.
Юнги поджал губы и кивнул. Намджун отошел в самый конец зала и сел на пол,
прислоняясь спиной к зеркалу. Распаленную кожу приятно охладило стекло. В
Мин Юнги что-то не так, а Намджун никак не может понять, что именно.
Неуклюже-правильный в своей глупой футболке и с куинке в пальцах. Альфа
наблюдает за ним, но никак не может наглядеться, разгадать его, развернуть,
как конфету из фантика. «Юнги». Намджун перекатывает его имя на языке,
только сейчас понимая, что оно имеет привкус. Греха, крови и сахара —
знакомый, но словно в другой жизни.
И пахнет он так… Так, словно больше не один. Намджун крепко сжал кулаки,
впиваясь короткими ногтями в ладони. В том, что на нем метка стоит, не
приходится сомневаться. Его природный запах, слабый от подавителей,
приобрел другую, более твердую грань. Намджун словно по кругу ходит.
Разгадка на поверхности, раскрой глаза и протяни ладонь, чтобы коснуться, но
она каждый раз ускользает от него, подобно песку сквозь пальцы.
А еще, блять, Намджуна это раздражает. Какая-то константа вдруг стала

подвижной, не такой уж постоянной, и вот уже Мин Юнги имеет свою жизнь,
обособленную от Намджуна, а ее часть он не имеет права контролировать. Чем
больше Намджун думает, тем сильнее путается клубок собственных мыслей и
чувств. Разве ему интересна жизнь Юнги, не следователя, не его коллеги и
ученика? Почему при мысли об этом у Намджуна по венам злость необъяснимая
разносится, ядом трупным в сердце где-то концентрируется? Намджун откинул
голову, прикрывая глаза.
Тихие вздохи и удары куинке по пластмассовой мишени остались где-то позади,

а в мыслях… Намджун стиснул зубы, впиваясь пальцами в свои волосы. Сука,
сука, сука! Сколько недель он уже так живет, путаясь в круговороте, который
только сильнее засасывает? А Юнги, точно чувствует, лишь сильнее его
избегает. И Намджун бесится, бесится, бесится, словно настал день сурка. И не
важно, что он делает — ест, пьет, ведет машину или трахает Сокджина, мысли
неизменно возвращаются на круги своя. Намджун никогда не считал себя
идиотом, и понимает на уровне подсознания, что ответ остался в той ночи, когда
он единственный раз сделал промашку.
— Давай, я помогу тебе, — сказал Намджун, заставляя Юнги вздрогнуть.

Подкрался, словно пантера к беспомощной добыче.
— Мне не нужна ваша помощь, — хмыкнул омега, стараясь скрыть дрожь в

своем голосе.
107/508
— Я заметил, — с легким смешком ответил Намджун.
Юнги хотел было огрызнуться, но намджунова ладонь легла прямо на его,

которой он держал куинке. Это был точно удар под дых, который весь кислород
из легких выбил, оставляя лишь вакуум. Вторая рука легла на тонкую талию. В
голове вспыхнули моменты той ночи, которую Юнги проклинает, вытравить из
памяти желает, а Намджун одними касаниями вскрыл гноившиеся раны. Эти
руки, что ласкали его меж бедер, что его собственные руки заламывали и
сжимали до синяков, сейчас так аккуратны, профессиональны и неспешны.
— Ты неправильно держишь оружие, — прошептал Намджун, раскаленным

дыханием опаляя его ухо. — Слишком большое давление на кисть. А я-то думаю,
почему ты так быстро устаешь.
Намджун направляет его, дает советы и говорит как лучше сражаться, а у Юнги
в голове пусто настолько, что ветер свистит. Он спиной чувствует стальной
пресс, влагу намджунова тела и его жар. Запах его в ноздри забился, осел где-
то на легких, опутал сетями своими и сжимает так, что не вдохнуть. Юнги в
чужих руках дрожит. У Намджуна кончики пальцев электризуются. Юнги пахнет
так, что в него хочется вгрызться зубами, а на шее блядская метка, которую
теперь так хорошо видно. У альфы словно отключилось сознание напрочь. Он
наклонился чуть ниже, аккуратно вдыхая омежий запах.
Юнги не помнит, когда стало настолько тихо. Может быть, боги над ним
сжалились и даровали глухоту, но нет — он слышит каждый неровный вдох
сзади. И снова, как в ту ночь, он готов отдаться, стоит только Намджуну подать
знак. Плюнет на гордость, он ее к черту растопчет и сожжет остатки, чтобы в
Намджуне вновь раствориться. В воздухе трещит напряжение. Юнги дышит
загнанно, точно пробежал сотню, нет, тысячу километров. Рука Намджуна
плавно, на пробу заскользила вверх по его талии. Альфа ему кожу вспарывает и
сам об этом не знает, а Юнги потом раны зализывать будет, как собака побитая.
Отстраниться, закричать, убежать — Юнги должен, Юнги обязан это сделать, но
Намджун касается кончиком носа прямо за ухом, глубоко вдыхает, и омега
больше не может сдержать рвущийся с губ стон.
— Ты возбужден? — хрипло прошептал Намджун, аккуратно, мучительно

медленно поднимая пальцами юнгиеву футболку. — Ты весь дрожишь. Я… я
чувствую твой запах, — альфа провел носом по его лебединой шее, словно
собрал ангельскую пыль, и с наслаждением откинул голову назад. — Ты
пахнешь на все миллиарды мира.
— Намджун… — Юнги произносит его имя так, будто взывает к богу.
Он почти готов разрыдаться, потому что грубая кожа на его животе

электрический ток по телу разносит. Колени подкашиваются, но Намджун
держит, не дает упасть, к себе прижимает, заставляет чувствовать. И он
возбужден тоже. Юнги в поясницу упирается возбуждение чужое, а у него
самого боксеры влажные от выделяющейся смазки. Он чувствует себя грязно,
пошло, так чертовски неправильно и мерзко, но он почти не может
противостоять. Обернется — пропадет. В глазах бездонно-космических. В похоти
их обоюдной. В Намджуне пропадет. А Юнги надоело захлебываться. Но, стоит
ему только повернуться, и…
— Намджун-а! — радостно выкрикнул Сокджин, застывая в дверях.

108/508
Юнги отскочил в сторону, словно ужаленный. Джин перевел непонимающий
взгляд с Намджуна, сжимающего в воздухе кулаки, на Мин Юнги, спешно
подобравшего с пола брошенные вещи и куинке. Он поклонился, едва выдавив
из себя «До свидания, следователь Ким» и буквально выбежал из спортивного
зала. У Джина в груди мерзкий комок образовался, ревность уколола больно.
Намджун наполовину обнаженным сжимал в своих руках не сопротивляющегося
Мина, и Джин не знает, какой из этих ударов больнее.
— Что это было, Намджун? — спросил Джин, едва сдерживая дрожь в голосе.
Слезы колючие так некстати в уголках глаз скопились, спеша сорваться с
чернильных ресниц. — Я думал, что мы…
— Я обещал тебе что-то? — холодно спросил Намджун, подходя к омеге.
— Нет, но я…
— Нет, — резко сказал Намджун, прижимая омегу спиной к стене. Сокджин сжал
дрожащие губы в тонкую полоску. — Так какого черта ты думаешь, что можешь
приходить и допрашивать меня? Моим партнером себя возомнил? — альфа
склонил голову вбок. — Я буду трахать, кого захочется мне. Будь то какая-то
незнакомая шлюшка или…
— Или Мин Юнги? — горько ухмыльнулся Сокджин.
Намджун зарычал, впиваясь в дрожащие губы грубым поцелуем.
Юнги забежал в душевую, запер дверь на щеколду и прислонился к ней спиной,

больно ударяясь затылком. Его трясло. Из нервно дрожащих рук выпало куинке
и небольшая сумка с вещами. Дышать невозможно, даже, кажется,
невообразимо. Намджун у него весь кислород отобрал, своим запахом и горечью
бесконечной накачал, а после растворился. Кажется, Юнги молил богов, и они
услышали, послав ему Джина. Омега содрал с себя ненавистные вещи, что
Намджуном провоняли, и зашел в душевую кабинку, выкручивая кран на полную
мощность.
Ледяная вода ударила по спине. Юнги сжал зубами ребро ладони, беззвучно
крича — на весь мир и на самого себя. Разве не бил он себя в грудь, что больше
не купится, не поддастся, перетерпит, выдержит все? Юнги больно ударил
кулаком стену позади себя. Слезы смешались с водой, стекающей в слив. Это
последние слезы, которые он по Намджуну проливает. И, как знать, возможно,
что Джин одним движением пальца разрушит его хрупкую карьеру, и Юнги
больше нечего терять.
А потому он тянется пальцами к своему эрегированному члену, смахивая

большим пальцем капельку смазки, и старается не думать о том, как убого
выглядит со стороны. Мысли посещает только образ одного человека, что его
кожу серной кислотой прожигал несколько бесконечно долгих минут назад.
Юнги позволяет себе подумать о нем еще раз. В самый последний. Больше
такого не будет. И пусть он сгорит в аду.
Пусть все сгорит синим пламенем. И Мин Юнги — в первую очередь.
✖
109/508
«Я жду тебя возле детского магазина».
Тэхен улыбнулся уголком губ, закрывая сообщение. Он поспешил встать с

кровати, на которой соорудил собственное убежище из подушек и одеял и
смотрел «Поющие под дождем» в попытке убить время и совсем немного —
поплакать. Юнги вновь на работе до утра задержится, а потом завалится,
подобный зомби, и упадет на кровать. Тэхен чувствовал себя одиноко и забыто,
но понимал, что старший в этом не виноват. Он служит государству, долгу,
человечеству, и Тэхен не имел права его осуждать. По Юнги он скучал, по
Хосоку — еще больше, но стоило открыть сообщение от Чонгука, и в груди
чувство тянущее появилось. Вдогонку пришло еще одно сообщение:
«Одевайся тепло, в этот раз мы заберемся очень высоко».
Омега натянул через голову теплый свитер крупной вязки, черные джинсы-
скинни и дутую куртку. Стройная фигура скрылась под толстым слоем одежды,
но Тэхену это казалось правильным, верным, ведь отчего-то Чонгука хотелось
слушаться. Это чувство, которое Тэхен пока не может идентифицировать,
расползалось по сосудам вместе с кровью, перекачанной сердцем. Огромный
мрачный мир, в котором нет Юнги и Хосока, казался ему страшным, каждый
человек — потенциальный враг, скрытая угроза. Но Чонгук… Тэхен напоминал
неумелого котенка, который только-только начинает жить. Ступает по хрупкому
льду, верит чужим словам, мечтает спрятаться в широких объятиях, ведь
чонгуковы руки так правильно смотрятся на его теле. Обнимает, защищает,
укрывает, спасает.
Чонгук. Одно лишь имя, и на губах расцветает счастливая улыбка. С каждой

встречей Чонгука хочется ощущать все больше, тянущее чувство в груди все
сильнее, а времени не хватает, как утопающему — кислорода. Тэхен,
безусловно, знает, что это такое — любовь. Он любит своих хенов, они для
него — частички души, как кусочки паззла, формирующие его личность. Но то,
что сердце глупое разум не слушается, ритм собственный рядом с ним выбирает,
Тэхен контролировать не может. Может быть потому, что в Чонгука он…
— Ким Тэхен, почему ты без шапки? — возмущенно спросил Чонгук, в несколько

широких шагов преодолевая расстояние между ними, стянул с волос шапку и
натянул ее Тэхену на голову почти до бровей. Он улыбнулся, оглядывая
смутившегося омегу. — Похож на маленького пингвина.
— И тебе привет, — буркнул Тэхен. Чонгук выглядел необычно — не было

привычного делового стиля, лишь драные на коленях джинсы, массивные
ботинки, куртка и спущенная на подбородок маска. Обычный парень, а не
владелец крупного предприятия и нескольких счетов в банках. — Прохладную
погоду ты выбрал для прогулки.
— А мы и не будем гулять, — мягко сказал Чонгук, протягивая омеге раскрытую

ладонь.
Тэхен глянул на его ладонь нерешительно, а после перевел взгляд на

искрящиеся теплотой глаза. На улице ветер ледяной кости пересчитывает,
органы внутренние корочкой льда покрываются, а Тэхен и не замечает словно,
потому что глаза напротив — камин с потрескивающими поленьями, теплый чай,
110/508
греющее одеяло. Тэхен тонет, потому что, может быть, в Чонгука он влюбился.
Тэхен спрятал покрасневшие щеки в шарфе.
— Ну же, — улыбнулся Чонгук. — Доверься мне, Тэхен.
— Хорошо, — шепнул омега, протягивая ладонь в ответ.
Кожа у Тэхена гладкая, теплая, нежная, а ладонь такая идеально лежащая в его
собственной. Чонгук улыбается счастливо, а у омеги сердце скачет, как
умалишенное. Они пальцы переплетают. Чонгук без спроса сует их ладони в
свой карман, чтобы согреть. Тэхен улыбку скрыть не может, взглядом бегая по
проезжающим мимо машинам. Им обоим не нужны слова, чтобы скрасить уютное
молчание. Со стороны они выглядят, как влюбленная пара, и это смущает омегу
еще больше. Чонгук слегка поглаживает его ладонь большим пальцем,
согревает, незаметно тянет ближе, и Тэхен льнет послушно.
Тэхен не спрашивает, куда Чонгук его ведет, потому что не страшно. Вся жизнь
словно мимо проносится. Люди протекают мимо, разноцветные вывески сменяют
друг друга, машины сигналят. Все куда-то спешат, и только они наслаждаются
друг другом. Тэхен изредка поглядывает на чонгуков профиль. На его губах
играет улыбка, взгляд твердый, устремленный вперед. Чонгук знает, куда его
ведет, а Тэхен понимает это только тогда, когда перед глазами вырастает
семнадцатиэтажное здание, отсвечивающее блики ночного города стеклянными
стенами.
— Это отель, — пояснил Чонгук, подталкивая застывшего Тэхена вперед.
— Ты снял для нас номер? — непонимающе спросил Тэхен. — Зачем?
— Нет, — покачал головой Чонгук. — Мы здесь не для того, чтобы переночевать.
— Но тогда почему? — Тэхен нахмурился, а Чонгук лишь загадочно улыбнулся.
— Ты прав, если думаешь, что я уже не в первый раз здесь, — сказал альфа,
очаровательно улыбаясь сидевшей за ресепшеном девушке-администратору.
— Но я не снимаю на данный момент здесь номер. Можно считать, что это
незаконное проникновение, и, чтобы нас не рассекретили, задери подбородок,
словно у тебя в руках айфон последней модели, на улице припаркована дорогая
машина, а в кармане золотая безлимитная карта.
— Ты с ума сошел? — прошипел сквозь зубы Тэхен, но покорно улыбнулся,

пытаясь придать своему виду как можно больше надменности. Чонгук
ухмыльнулся и нажал на кнопку, вызывая лифт. — Как это мы здесь незаконно?
Нас что, могут поймать, как воришек?
— Ну, не совсем как воришек, — ухмыльнулся Чон. — А вот полицию вызвать

могут, но это только в крайнем случае. Но этого не произойдет, если ты
сыграешь свою роль.
— С чего ты взял, что успешность операции зависит о того, как я сыграю свою
роль? — Тэхен растянул губы в улыбке, вздернув бровь.
— Потому что я свою играю превосходно, — ответил Чонгук с улыбкой,

затаскивая Тэхена в пустой лифт.
111/508
Тэхен восхищенно осматривал интерьер отеля. Он почувствовал себя маленьким
принцем, попавшим в сказку. На полу в коридорах мягкий ковер, вот прямо
сейчас разувайся и иди босиком. То тут, то там разбросаны кофейные столики с
резными ножками и гладкой крышкой, маленькие и крупные вазы с
раскидистыми растениями, букетами сочных цветов, бонсаи в круглых горшках.
Под потолком сверкали пестрые люстры, играющие бликами свисающих
стеклянных кристаллов. Отель был похож на огромный замок, сошедший с
кадров мультфильмов про принцесс.
Лифт остановился на последнем этаже. Здесь не было номеров, украшений,

дорогих ковров и гобеленов. Только одинокая дверь в конце коридора и
маленькое окошко, через которое светила одинокая луна. Чонгук вышел из
кабинки лифта, поманив омегу за собой. Тэхен вступил в холодный мрак. Двери
позади него закрылись, пряча последний источник света, и лифт двинулся вниз.
— Я хотел привести тебя сюда только по двум причинам. И первая прямо здесь.
Идем.
Тэхен послушно пошел следом. Чонгук вытащил из заднего кармана связку

ключей и, найдя нужный, вставил его в замочную скважину. Замок с трудом
поддался, отворяя дверь. Чонгук пропустил удивленного омегу вперед. Ледяной
ветер тут же ударил по щекам. Тэхеновы губы приоткрылись буквой «о», когда
он поднял взгляд к небу. Чистому, усыпанному россыпью звезд и светящейся
луной-королевой. Млечный путь медленно протянулся по небосводу, точно
разлитое молоко.
— Это… это… — Тэхен не мог найти слов, чтобы описать чувство бесконечного
восторга. Сюда не доставали огни ночного города. Только бескрайнее небо над
головой и Чонгук.
Альфа подошел сзади, накрывая плечи Тэхена пледом, и обнял его, прижимая к
своей груди. Тэхен завороженно смотрел вверх, где холодные звезды мерцали,
здоровались — каждая из миллиарда. Он даже не возьмется их пересчитать,
жизни целой не хватит. Чонгук с улыбкой положил подбородок на его макушку,
поднимая взгляд вверх.
— Очень жаль, что на звездопад не попали в этом году, — тихо сказал Чонгук,
слегка покачивая Тэхена в своих руках. — Это было волшебно.
— Словно другой мир, другое измерение, — прошептал Тэхен, не отрывая взгляд

от неба.
— Будет лучше видно, если мы ляжем.
Тэхен вновь кивнул, соглашаясь. Чонгук расстелил второй принесенный плед и

улегся на спину, принимая Тэхена в свои объятия. Омега притих, прижимаясь
щекой к чоновой груди. Чонгук слегка массировал его шею, игрался пальцами с
выбившимися прядками непослушных волос и не хотел мешать. Потому что
понимал, как это красиво, как дух из тела выбивает, когда приходит осознание,
как она огромна, наша Вселенная. Чонгук мог целой вечностью сидеть на этой
крыше и смотреть в бесконечные дали, пытаться достать до звезд ладонью и
сквозь пальцы пропускать космос. Но — через пальцы он пропускает тэхеновы
волосы, а тот молчит. В его глазах вся Вселенная отражается, и, если Чонгук не
112/508
может заполучить ее напрямую, то он может захватить целый мир в одном
маленьком человеке. Тэхен зашевелился, ближе прижимаясь к Чонгуку, и
поднял на него горящий взгляд.
— Люди так спешат жить, что не видят другого мира, — тихо прошептал омега.
— Мира, который прямо над ними. Огромный, бескрайний космос. Такой…
волшебный и одновременно страшный. Манящий и холодный. Насколько
Вселенная велика?
— Людям не с чем сравнивать, — ответил шепотом Чонгук, большим пальцем

поглаживая мягкую щеку. — Но мне — есть с чем. Она так же огромна и велика,
как сияние твоих глаз. У тебя внутри не море, а океан, Тэхен. Вселенная
ревнива, ведь есть ты — тот, кто с ней может равняться.
— Перестань, — смущенно ответил Тэхен.
— И, если ты спросишь меня еще раз, насколько Вселенная велика, —

продолжил Чонгук, слегка сжимая пальцами тэхенов затылок. — Я отвечу, что
не настолько она большая. Всего-то шестьдесят килограммов костей и мяса. А
еще… бездонные глаза-червоточины, мягкая персиковая кожа и улыбка… от
которой рвет крышу похлеще наркотиков.
— Чонгук… — тихо выдохнул омега.
— Тэхен, — хрипло повторил Чонгук, обхватив его лицо холодными ладонями.
Между их лицами и сантиметра не насчитаешь. Тэхен губами ловит теплое

чонгуково дыхание и под пальцами чувствует ровное сердцебиение. Ветер ревет
где-то на задворках сознания, но сейчас есть только они двое. Тэхен аккуратно,
точно боясь спугнуть, положил дрожащую ладонь на его лицо, оглаживая
пальцами точеные губы и родинку под ними, чуть крупноватый нос, прикрытые
веки и трепещущие ресницы. На коже отпечатался чонгуков след, на губах —
его дыхание.
— Думая о бесконечности мира, — Тэхен разорвал воцарившийся переломный

момент, с улыбкой вновь укладываясь на чонову грудь, — я размышляю о том,
есть ли где-то в уголке Вселенной другой Ким Тэхен. И если есть… кто он?
— Когда-то давно, когда я был совсем маленьким, моя бабушка рассказывала

мне о печальной любви кисэн и якудза, — сказал альфа. — Они полюбили друг
друга в жестоком мире, где любовь — последнее, что должно было касаться
человеческих отношений. Кисэн предал своих братьев, перешел на темную
сторону, а якудза… ему-то предательства и не простили.
— Что с ним случилось? — в голосе Тэхена послышались грустные нотки. Чонгук

покрепче прижал его к себе, прижимаясь щекой к его макушке.
— Его убили. Распяли на глазах любимого.
— Ужасно… — тихо прошептал омега, покачивая головой. — Даже не могу

представить, что творилось в тот момент в его душе…
— А вдруг тем самым кисэн был ты, Тэхен-а? — с легкой улыбкой спросил Чонгук.
— Вдруг… это была наша история любви? И, если мы были разделены в том
113/508
мире, кто знает, может, мы были рождены в этом, чтобы соединиться вновь?
— Однажды я, петляя меж длинных рядов книжных полок в библиотеке,

наткнулся на одну очень старую книгу. Она была настолько пыльной, словно ее
не трогали тысячелетиями. Не знаю что мной двигало тогда, но я взял ее, и в ту
ночь больше не заснул. То был небольшой рассказ о двух влюбленных, чья связь
была недопустимой, порочной, греховной. Но… то, что они испытывали,
показалось мне таким родным, таким знакомым.
— О чем была эта история?
— О двух братьях. О том, как они выросли вместе, как появилось это
неправильное чувство любви и о том, как они с этим жили. Я испытывал двоякие
чувства — мне было больно настолько, что грудь вскрывало скальпелем, а с
другой стороны хотелось перестать читать. Мне непонятны были эти двое.
Непонятны, но отчего-то… я думал, что не поступил бы иначе. И в какой-то
момент почувствовал себя на месте того омеги, что в жертву себя принес своему
брату.
— Может быть, у него был синдром жертвы, как думаешь? — спросил Чонгук.
— Возможно. Но… может быть, он просто любил своего брата, — вздохнул Тэхен.
— И чем все закончилось?
— Омега умер, но оставил после себя плод их любви.
— А альфа?
— Неизвестно, — пожал плечами Тэхен. — Автор ничего не сказал точно.

Возможно, он умер, а возможно, остался жив с вырванной душой. И я даже не
знаю, что из этого хуже.
— А если параллельные вселенные существуют, и в каждой из них нам суждено

встретиться, не значит ли это, что именно сейчас мы — одна из этих
«параллельных вселенных»? — Чонгук посмотрел на Тэхена.
— И, каждый раз умирая в одной из этих историй, мы должны встретиться

вновь? — улыбнулся Тэхен. — Мне бы хотелось в это верить, ну, в бессмертность
душ. Моя религия об этом всегда твердит. Но… это все выдумки, Чонгук. Так не
бывает. После смерти моя душа вернется к Богу, а не в новое тело.
— Вот как, — хмыкнул Чонгук, поднимаясь с расстеленного пледа.
— Эй, — Тэхен прикусил губу. — Все в порядке? Я не имел в виду…
— Я обещал тебе показать кое-что еще, — перебил Чонгук, вытаскивая из

кармана черную атласную ленту. — Так позволь мне сделать это.
У Тэхена неприятно укололо в груди, будто своими словами он Чонгука обидел,

задел как-то. Он испугался, что вот-вот лед между ними хрустнет, и Тэхен под
него провалится, утопнет, соленой водой захлебнется. Однако в его глазах и
намека на злость нет, но и на губах больше нет той улыбки, что от ветра
спасала, и только сейчас Тэхен почувствовал, как сильно он продрог. Он
114/508
поднялся с пледа и прикрыл глаза, позволяя Чонгуку повязать вокруг них
приятную ткань.
И Тэхен верит. Снова. Вкладывает свою ладонь в его, холодную, следует

покорным псом за Чоном в темноту. И даже сбежать не сможет, если будет
нужно. Дороги не знает, не помнит, ступеньки не считает. Тэхен думает, а что,
если бы Чон его в ад повел, в самое пекло спустил? Был бы Тэхен покорным
таким, руку бы в его вложил и пальцы переплел? Вокруг сгустилась тьма, потому
что источник ее Тэхена за руку держит.
Чонгук открыл какую-то дверь, щелкнул замок. Тэхен знал лишь то, что он стоит
посреди пустой комнаты, и Чонгука рядом нет.
— Сними повязку, — сказал Чонгук, но голос его далекий, словно через

препятствие какое-то до Тэхена добирался.
Тэхен потянулся пальцами к повязке, медленно снимая ее с глаз. А напротив —

такой же Тэхен, снимающий свою повязку с глаз. Омега оглянулся, и на него
посмотрели десятки таких же, ничего не понимающих Тэхенов. Комната с
зеркалами. Тэхен был в такой однажды в детстве. Он помнил, как весело было
бродить среди зеркальных коридоров и не знать, где ты, а где — твое
отражение. Под потолком разлился кровавый свет.
— Это то самое «второе место» в этом отеле? — улыбнулся Тэхен, оглядываясь.

— Но зачем в отеле такая комната?
— Эта комната — пересечение Вселенных, — ответил Чонгук. Тэхен обернулся,

не понимая, откуда он говорит. В зеркале мелькнула тень, и омега двинулся ей
навстречу. — Посмотри, здесь ты — кисэн, тот самый омега-брат, а может… и
мой лечащий врач? — ухмыльнулся Чонгук. — Мой принц, мой кровавый
соулмейт, мое творение, моя религия, моя…
— О чем ты? — спросил Тэхен. Отражение мелькнуло за его спиной. Тэхен резко
обернулся, но за ним стояло лишь еще одно зеркало, в котором отразился он
сам — испуганный. — Чонгук, здесь страшно. Я хочу уйти. Пожалуйста.
— А если есть ты, — продолжил Чонгук, — значит, где-то поблизости должен

быть и я. Ведь мы с тобой неразлучны. Мы с тобой неделимы, Тэхен, —
улыбнулся Чонгук. Тэхен замер, вглядываясь в отражение за своей спиной. За
ним — Чонгук, и это больше не мираж, не привидение. Тэхен чувствует жар его
тела. Только глаза у него нечеловеческие. Склера черна, как самая темная ночь,
а зрачок окрасился в кровавый. — Умирая в одном мире, я нахожу тебя в
другом, — хрипло прошептал Чонгук.
Тэхен резко обернулся, встречаясь взглядом с обычными бездонными глазами.

Омегу затрясло от страха. Он подался вперед, крепко обнимая Чонгука поперек
талии, и уткнулся лицом в его грудь. Чонгук улыбнулся, заключая хрупкого
Тэхена в свои объятия. Его губы мягко прошлись по ушной раковине.
— Я испугался! На мгновение… — заикаясь, выпалил Тэхен. — М-мне показалось,

ч-что у тебя…
— Тш-ш, — шепнул Чонгук, отстраняя омегу от себя, и приложил палец к его

губам. — Это всего лишь я, Тэхен-а. Я никогда не обижу тебя.
115/508
Чонгук сбивчиво задышал, заглядывая Тэхену в глаза. Он наступал — Тэхен
отступал, пока не ударился спиной о зеркало. Чонгук заскользил голодным
взглядом по его безупречному лицу, по пухлым приоткрытым губам, что едва
заметно дрожали, по тонкой шее и едва видной впадинке меж ключиц. Чонгук
уперся ладонями в зеркало по обе стороны от его головы. Цепи, на которых он
сдерживал себя, одна за одной отрываются, выпуская зверя. Тэхен дышит
тяжело, жарко, он чонгукова взгляда не выносит. Зеркало начало запотевать.
Тэхен обхватил ладонями его лицо, большим пальцем оглаживая губы, скулы,
подбородок, дыхание его на подушечке собирая. Чонгук облизал пересохшие
губы, едва заметно касаясь кончиком языка его пальца, и Тэхен не
выдерживает, срывается. Он в губы Чонгука по-голодному впивается. Чонгук
срывается, точно по щелчку. Его переклинивает, кроет, душит — пить и не
напиться. Губы у Тэхена на вкус — алкоголь, наркотики, никотин. Омега за его
страстью не успевает, и тонет в ней. Чонгук целует так, будто не жил до этого
никогда, будто всю жизнь прожил ради одного этого поцелуя с Тэхеном.
Они отстраняются друг от друга только затем, чтобы очередной глоток

кислорода сделать, а после поделиться им друг с другом. Чонгук омегу вжал в
зеркало своим телом. Тэхен чувствует чужое животное желание, возбуждение,
граничащее с безумством, и сам зверя распаляет, льнет доверчиво, губы свои до
крови кусать позволяет. Чонгук этой кровью упивается, она — вкуснее всякого
вина, Чонгук бы как вампир в ней умывался, из бокалов хрустальных пил. Тэхен
похож на героин, и с каждой дозой Чонгуку все меньше. Ломает все сильнее. Он
уверен — теперь суставы будет выворачивать холодными ночами, мышцы с
хрустом рваться будут от желания новой дозы.
Тэхеном не наесться, не напиться, не надышаться. Тэхена только в порошок, а

после — в десна, в вены, в легкие, чтобы в нем был, жил, сосуществовал. Чонгук
этому чувству противится, пытается задушить, а потом глубже целует,
агрессивнее, не боится омегу испугать. Он сам на себя бесится. К жертве такое
испытывать — глупость, ерунда, оксюморон. Жертва не может приручить
охотника, ей природой дано быть всего лишь е д о й. А Тэхен — Дьявол, целует,
и Чонгук сам себе противоречит.
Чон с рычанием разорвал металлический поцелуй, заставляя Тэхена

разочарованно захныкать. Омега обнял его за шею, притягивая к себе, заставляя
вновь губами своих губ коснуться, но Чонгук смотрит жестко, не позволяет
вовлечь в новый поцелуй.
— Я отведу тебя домой, — твердо сказал альфа.
Чон Чонгук боится, ведь знает, что от передозировки героина может умереть. А
Тэхен — он, блять, страшнее героина, страшнее всяких галлюцинаций, страшнее
тяжкой депрессии.
И кто же тогда сам Чонгук — жертва или охотник?
116/508
Х
Юнги с ногами залез на диван, кутаясь в махровый плед, как в кокон.

Телевизор шумит, женщина рассказывает, как правильно готовить бисквитный
торт, а Мин не слушает, уставился куда-то в одну точку и словно из реальности
выпал. Тэхен аккуратно кружит вокруг него, сомневается, стоит ли подходить,
мешать его думам. Младший лишь тяжело вздохнул и вытер пенные влажные
руки о фартук. На сковороде шкварчит мясо, от запаха которого у Юнги тошнота
подкатывает к горлу. Омега зарылся носом в ворс, вдыхая приятный аромат
кондиционера.
День у него не задался с самого утра. Он проснулся от того, что весь скромный
ужин просился наружу. Перепуганный Тэхен проснулся следом за ним, когда
Мин, путаясь в простынях и спотыкаясь, упал на колени перед унитазом,
отплевываясь желчью. Головная боль железной кувалдой била по вискам и
давила изнутри на череп. От нее не спрятаться, не убежать. Даже несколько
таблеток обезболивающего вперемешку с кофе не помогали. Его нервы
напряжены, буквально трещат раскаленными проводами. И Мин понимает, что
Тэхен волнуется, что не виноват он в его состоянии, но отчего-то рявкнул на
него перед уходом, не обращая внимания на застывшие в глазах слезы.
Хен никогда на него не кричал. Не обижал. Такое в принципе в новинку — Юнги

на него кричит. Тэхен застыл в шоке, сжимая пальцами полотенце. Его губы
задрожали, Мин видел, как трудно ему было сдержаться от слез, кончик носа
покраснел сразу. Но он не извинился, потому что самому на душе погано. Только
Тэхен не обижался. Помогал незримо, но и близко не подходил, предпочитая
наблюдать на расстоянии.
А еще ебаный Ким Сокджин, будь он проклят. Юнги готовился выплюнуть

желудок, а он пристал к нему с угрозами. В тот момент Мину на все было
плевать — пусть кому хочет рассылает это ебаное видео, лишь бы от него
отстали, лишь бы он испарился и просто перестал для всех существовать.
Намджун на него смотрит тяжело, так, что Юнги практически ощущает вес
бетонной плиты на своих плечах. С каждым днем он избегает следователя все
больше, в кабинет свой не возвращается, чтобы с ним не столкнуться и воздухом
одним не дышит. Задыхаться не хочет.
Звонок в квартиру заставил вздрогнуть задумавшегося Юнги. Тэхен отложил

нож, которым нарезал овощи, небрежно вытер руки о полотенце и пошел в
коридор. Он отворил несколько замков и отошел на шаг назад, открывая дверь.
Хосок поднял взгляд с грязного пола на удивленного Тэхена, у которого
удивление тут же сменилось искренней радостью.
— Хен! — выкрикнул Тэхен, бросаясь на улыбающегося омегу. Он повис на нем,

как панда на бамбуке, обвивая руками тонкую шею, а ногами — талию. Хосок
засмеялся, покрепче взяв младшего под попу, и слегка подкинул его, оставляя
легкий поцелуй в уголке губ. — Я так скучал! Где ты был? Почему не отвечал?
Ты в порядке? — надул губы Тэхен, обеспокоенно разглядывая хосоково лицо на
наличие каких-либо увечий.
— Прости, обезьянка, я был занят, но теперь я буду с вами, — улыбнулся Хосок,

откидывая с лица Тэхена прядку волос, и поцеловал младшего в лоб.
117/508
— Правда-правда? Пообещай мне, — хмуро сказал Тэхен, как когда-то в детстве
оттопырив мизинчик. — Клятва на мизинчиках!
— Обещаю на мизинчиках, что больше не брошу вас, малыш, — ухмыльнулся

Хосок, цепляя своим мизинцем тэхенов. Тэхен довольно улыбнулся и слез с
омеги, напоследок прильнув щекой к его груди.
— Проходи, чего стоишь? Я готовлю ужин, сейчас будем кушать! — Тэхен

хлопнул в ладони, разворачиваясь к Юнги, что хмурой тучей стоял в дверном
проеме. Улыбка тут же сползла с лица, Тэхен стушевался, молча уходя на кухню.
— Ну же, улыбнись, а то совсем замерзнешь, — сказал Хосок, закрывая за собой

дверь. Он разулся и снял куртку, подходя к не реагирующему на его слова Юнги.
— Я думал, что здесь будет тепло, ведь тут вы, два моих солнышка. А ты
холоднее ветра на улице. Что случилось? — тихо спросил Хосок, погладив Юнги
костяшками пальцев по щеке.
— Где ты был? — хрипло спросил Юнги, смотря Хосоку прямо в глаза. Омега и
мускулом не дернул, лишь пожал плечами и слегка улыбнулся, наклоняясь,
чтобы поцеловать Юнги. — Нет, блять! — хмыкнул Юнги, пихая Хосока в грудь.
— Почему ты игнорируешь мои долбаные вопросы?
— Что случилось между вами с Тэхеном? — склонил голову Хосок, поджав губы.
— Ты обидел его?
— Не твое дело, что между нами, — фыркнул Мин. — Сначала ты сваливаешь

почти на месяц, а потом возвращаешься, целуешь и обещаешь, что не бросишь.
Пошел ты, Чон Хосок! Где ты шлялся, когда был нужен мне? Тэхену? Нам обоим?
Что, как только стало плохо тебе, ты прибежал к нам? — горько ухмыльнулся
Юнги, толкнув омегу в плечо.
— Заткнись, — прорычал Хосок, резко прижимая Юнги к стене. Пальцы

неосознанно сомкнулись на тонкой шее. Он ощутил, как бешено бьется жилка
под его ладонью, минов ненавистный взгляд углем прожигает в нем дыру, он
дышит загнанно, злится, бесится, но все это — оправданно. Хосок заслужил. — Я
люблю вас и не брошу, даже если сдохнуть придется. Никогда не смей говорить
что-то подобное, ты понял меня? — грубо сказал омега, встряхивая не
сопротивляющегося Юнги.
— Да пош-
— Ты понял меня? — повторил Хосок, перебивая Мина. Юнги поджал губы, грубо
оттолкнув от себя чужие руки.
— Понял, — выплюнул Юнги.
Хосок впился губами в его губы, сминая, покусывая, облизывая. Юнги ответил с
такой злостью, будто всю внутреннюю агрессию попытался через поцелуй
выплеснуть. Чон вплел в его чернильные волосы пальцы, запутался в космосе
лохматом, а Юнги на носочки привстал, языком его рот вылизывая. Они
отстранились друг от друга, чтобы глотнуть кислорода. Между их губами
протянулась ниточка слюны. Они вновь припали друг к другу, безмолвно
общаясь, передавая друг другу важные слова. «Я скучал». «Ты был мне нужен».
«Прости». «Я больше тебя не брошу». «Пообещай мне».
118/508
«Клянусь».
— Ужин готов, — тихо сказал Тэхен, несмело разрывая их контакт.
Юнги отстранился, загнанно дыша, и уткнулся лбом в хосоков, прикрывая глаза.

Хосок погладил его по волосам, по затылку, мягко переходя на щеку, и растянул
губы в легкой улыбке. Юнги хмыкнул, но поцеловал его в кончик носа и
отстранился, следом за Хосоком и Тэхеном проходя на кухню. Они в молчании
сели за круглый стол, на котором уже стояли тарелки в ожидании еды. Тэхен
снял с плиты сковороду с мясом, каждому накладывая в тарелку. Посередине
стола поставил кастрюлю с отваренным рисом и несколько мисок — с салатом и
соусами.
— Я не голоден, — сказал Юнги, отодвигая тарелку.
— Но ты не ел весь день, хен, — тихо возразил Тэхен, побито глядя на Юнги.
— Тэхен-а, — Юнги подался вперед, накрывая тэхенову ладонь своей. — Я

правда не хочу.
— Хорошо, — еще тише ответил младший, пряча взгляд.
Омега почувствовал, как комок обиды подступил к горлу, и слезы вот-вот

сорвутся с ресниц. Он скорее принялся за мясо, чтобы вместе с ним проглотить и
этот комок, что разрастается в горле, душит. Тэхен понимает, Юнги не
специально, он вовсе не хочет обижать Тэхена, но обида душит. Ведь он ничего
плохого не хотел, лишь помочь, а в ответ получал пинок. Хосок поджал губы,
переводя взгляд с помрачневшего Юнги на Тэхена.
— Взял вилку и поел, — твердо сказал Хосок.
— Но…
— Что, блять, с тобой, Мин Юнги? Какого хера ты строишь из себя недотрогу?
— прорычал Хосок. — Почему ты обижаешь Тэхена? Он просто заботится о тебе.
Так возьми и съешь это чертово мясо.
— Хен, все хорошо, не кричи на Юнги-хена, — у Тэхена задрожали губы, будто он

вот-вот расплачется. — Я не хочу, чтобы мы ссорились. Пожалуйста.
— Помолчи, малыш, — чуть мягче сказал Хосок. — Хорошо, ты можешь беситься

на меня, это же я внезапно пропал, но Тэхен? Перестань вести себя, как сука,
Юнги. Ты ведь знаешь, что мы желаем помочь, так почему отталкиваешь?
Юнги поджал губы и отвернул голову к окну, всем своим видом показывая, что
разговаривать больше не намерен. Тэхен всхлипнул, резко утирая слезу рукавом
растянутого свитера. Он встал из-за стола, снял фартук и ушел в спальню.
Звенящая тишина осталась после него. Никто так и не притронулся к ужину.
Хосок бесконечно долго смотрел на не реагирующего Юнги, а после встал, со
скрипом отодвигая стул.
— Этого ты хотел? — спросил Хосок и, не дожидаясь ответа, пошел за Тэхеном.
119/508
Младший переоделся в пижаму и расстелил постель. Он не хотел плакать,
показывать свою слабость и уязвимость. Он хотел быть сильным, как хен был
сильным для него, а в итоге плачет, как девчонка, и не может прекратить этот
бесконечный поток слез. Тэхен сидит на кровати, низко опустив голову. В его
руках потухший телефон, на дисплей которого падают слезы. Хосок со вздохом
подошел к нему, забрал телефон из рук и положил его на тумбу рядом с
кроватью. Омега сел рядом, утягивая Тэхена на свои колени.
— Эй, малыш, — тихо позвал Хосок, поглаживая Тэхена по волосам. Младший

шмыгнул носом, утыкаясь покрасневшим лицом в его шею. — Ну, чего ты?
Расплакался, мой маленький, — улыбнулся омега, сцеловывая горькие слезы.
— Юнги просто не в духе.
— Н-наверное, он больше м-меня н-не любит, — заикаясь, сказал Тэхен. Он начал

перебирать пальцами шнурки на толстовке Хосока. Старший лишь вздохнул.
— Конечно же он любит тебя, глупенький. И я тебя люблю. Как тебя вообще

можно не любить? — с улыбкой сказал Хосок, вытирая слезы с тэхенова лица.
— Так бывает, солнышко, что у нас случаются плохие дни. Никто в этом не
виноват. Жизнь — она как бесконечно сменяющаяся полоса черного и белого.
Сегодня ярко светит солнце, и счастье теплится у тебя в груди, — Хосок
коснулся ладонью груди Тэхена, под которой болезненно стучало его сердце, —
а завтра над головой тучи, а в груди лишь одиночество. У Юнги над головой
тучи. Но это не навсегда.
— Я всего лишь хотел помочь, — прошептал Тэхен, поднимая взгляд на Хосока.

— Я вижу, что его что-то волнует, но он не хочет делиться со мной. Но… но ведь
мы не чужие друг другу. Он мне не доверяет, не принимает мою помощь, он
закрылся в себе и никого в душу не пускает.
— Знаю, малыш, знаю, — вздохнул Хосок. — Такой вот он у нас. Но даже если
ему плохо, это не значит, что он не любит нас. Давай просто дадим ему немного
времени, хорошо? Он оправится. Не нужно лезть в душу, если он этого не хочет.
— Хорошо… — шепнул Тэхен, кивнув. — Я больше не буду.
— Мой маленький котенок, — ласково прошептал Хосок, слегка касаясь

тэхеновых губ, впитавших соленость слез. — Ложись спать. Завтра будет новый
день, и, может быть, солнышко вновь искупает нас в своих лучах.
Тэхен дернул уголками губ в легкой улыбке и кивнул. Хосок укутал его в одеяло,
наблюдая, как Тэхен медленно проваливается в сон. Трепет его ресничек-
треугольников успокоился, дыхание выровнялось. Старший сидел над ним,
гладил по пшеничным волосам, вдыхал аккуратный запах — тэхенов и его
шампуня для волос. Хосок тяжело вздохнул, пропуская пятерню через свои
волосы, и поднялся, чтобы аккуратно выйти и прикрыть за собой дверь. Но
телефон Тэхена неожиданно засветился, оповещая о новом сообщении. Хосок не
имеет привычки читать чужие переписки, но стоит ему увидеть отправителя, и
из легких весь кислород вышибает. Он глянул на спящего Тэхена, а потом
перевел взгляд на телефон. Секунда раздумий, и он прячет сотовый в глубоком
кармане толстовки.
Юнги согнулся над столом. В его пальцах тлеет сигарета, а рядом стоит
открытая бутылка вина. Хосок забрал сигарету из его пальцев и затянулся,
120/508
выпуская дым через рот. Юнги кивнул, принимая сигарету обратно. Его взгляд
устремлен на убывающий месяц. Странно. Ночью отчетливо видно каждую
звезду на небе, а утром солнца не видно. Только беспросветные тучи. Хосок сел
рядом, отпивая сладковатую жидкость прямо из бутылки.
— Кажется, я проебался, — с обреченной ухмылкой говорит Юнги и медленно

моргает. По его щеке покатилась одинокая слеза. Он приложился губами к
фильтру сигареты и глубоко затянулся.
— Я не стану тебя осуждать, даже если ты угнал машину или убил человека, —
отвечает Хосок, пожав плечами. — Даже труп помогу спрятать, если попросишь.
Юнги рассмеялся, но рассмеялся так, что под ребрами что-то защемило. Он уже
и не скрывает слезы, не пытается их утереть. Они самовольно бегут по
холодным щекам, капают на стол, на пачку дешевых сигарет, из которой Юнги
новую вытащил и меж губ сунул. Вино болтается где-то на дне. Юнги ничего не
говорит, а Хосок не пытается подтолкнуть. Он знает, что плотину прорвет вот-
вот, можно обратный отсчет начинать. Они делят сигарету пополам, выдыхают
общий сизый дым. За окном протяжно завыла собака. Во всей квартире тихо так,
что слышно, как тикают часы. Небольшую кухню освещает лишь бледный
лунный свет.
Юнги в Хосоке ни на секунду не сомневается. И ведь труп спрячет, и вину на

себя возьмет, только Юнги чувствует себя дерьмом. С каждым днем он все
глубже в это погружается, захлебывается. Сегодня была грань. Черта. Принятие.
В душе какой-то ураган творится, там краски только черные, они сердце
обливают смолой, нефтью мрачной, от которой не отмыться. Головная боль
сдавливает виски и блевать тянет. В первую очередь от самого себя. Юнги
отхлебнул остатки вина, с громким стуком поставив бутылку на стол.
— Я трахался с ним, — внезапно сказал Юнги. Дамба лопнула.
— С кем? — аккуратно спросил Хосок, подперев щеку кулаком.
— С Намджуном.
— А-а-а… — протянул Хосок, затягиваясь сигаретой. — И как оно?
— Умопомрачительно, — горько улыбнулся Юнги, прикрывая глаза. — Но теперь

я ненавижу себя за это. Как… как наркотик, знаешь? Я думал, что это глупая
влюбленность. Такое ведь бывает, правда? Обычный сценарий, когда
подчиненный влюбляется в руководителя. Секс с ним — вот был предел моих
мечтаний. А теперь…
— Теперь не просто влюбленность, верно? И никогда ею не было, — кивнул

омега. — Любовь.
— Односторонняя, мерзкая, тошнотворная любовь. Я так жалок, что мне самому

смешно. И ведь дело все в том, что он даже не помнит ничего, — фальшиво
засмеялся Юнги, покачивая головой. Хосок слышит в его смехе рыдания. Мин
согнулся над столом, беззвучно роняя слезы. — Смотрит на меня так, что душу
вырывает. Он, блять, мою гордость вместо коврика для ног использовал. Но и это
не самое ироничное. Иронично то, что я, блять, сам перед ним ее расстелил. На,
сука, вытирай свои дорогие туфли, да, конечно, даже плюнуть можешь! Боже, я
121/508
ничтожество, — ухмыльнулся Мин.
— Ты не ничтожество, — покачал головой Хосок. — Если любовь заставляет тебя

так чувствовать себя… Это не любовь совсем. Плацебо.
— А я люблю его, — прошептал Юнги, сжимая в пальцах хосокову толстовку.

— Боже, я так люблю его, что мне ребра крошит. Я хочу быть с ним, хочу
заниматься с ним сексом, хочу касаться его лица, готовить для него — я бы
обязательно научился, если бы для него это было важно, я хочу ждать его с
работы и ссориться с ним из-за не протертой пыли. Но все, что у меня есть — это
воспоминания о нем, которые мне грудную клетку вспарывают. А я… — Юнги
отстранился, выпуская из пальцев ткань толстовки. Руки безвольно упали на
колени. — Я ничего в нем не вызываю. Только желание.
— Продолжай, — попросил Хосок, поглаживая Юнги по волосам.
— Я не понимаю, о чем он думает, — помотал головой Юнги. — Я бьюсь головой

о стену, что отделяет нас с ним. А ебаный Ким Сокджин нашел лазейку, змеиный
выродок! И он шантажирует меня записью одной из трансляций, на которой я
слишком забылся. Я чувствую себя грязной использованной шлюхой. Совсем
недавно, на днях, на него, Намджуна, что-то нашло. Мы были вдвоем в
спортзале, и он неожиданно подошел ко мне, начал трогать меня. И я не
сопротивлялся, хотя знал, что должен, — Юнги плачет и сам не замечает этого.
— Если бы он поманил меня пальцем, я бы раздвинул ноги. Я бы вновь дал ему
полакомиться собой! Хотя я обещал самому себе, что никогда этого не
повторится, что я не позволю с собой так поступать. А знаешь, что я делал
потом? Я дрочил на него в душе, — засмеялся Юнги, впиваясь пальцами в свои
волосы. — Я жалкий. Я просто шлюха.
— Ты не шлюха, — сказал Хосок, утирая большими пальцами слезы с его лица.

— Ты просто влюблен, и это причиняет тебе боль. Но… боль — вечная спутница
любви. Если ты ни разу не испытаешь ее, то ты не любил вовсе и тебя не
любили. Ведь только чувствуя боль, мы ощущаем себя живыми. Настоящими. Мы
ощущаем себя людьми.
Юнги рыдает в голос, прижимаясь лицом к хосоковой груди. У Хосока в груди

все ломается от такого переломанного Юнги. Такой маленький и глупый, хотя,
кажется, хен его. Хосок вплел пальцы в его волосы, потершись щекой о
макушку. Юнги как ребенок, которого от мира этого жестокого нужно
оберегать. Ему руки нужно целовать, костяшки пальцев гладить, сжимать в
своих объятиях, чтобы от пули укрыть, а Хосок ничего поделать не может.
Потому что источник этой боли у Юнги внутри, трупными червями разъедает
его, крушит, разрушает. Все, что может Хосок — это быть рядом, целовать его
соленые щеки и согревать угольками тепла, что пока еще горят в его груди.
Омега резко вырвался из его объятий, убегая в ванную. Хосок подорвался

следом, удивленно застывая в дверном проеме. Юнги снова тошнило вином и
желчью. Он склонился над унитазом, выплевывая горечь. Хосок аккуратно
подошел сзади, убирая волосы с его лица и успокаивающе поглаживая по
выступающему позвоночнику. Юнги трясет так, словно он до костей продрог. На
него еще несколько минут накатывают приступы тошноты, а потом он безвольно
оседает на пол, прислоняясь спиной к стене.
— Давай, я помогу тебе, котенок, — тихо сказал Хосок, помогая Юнги встать. Он
122/508
включил теплую воду, умывая его лицо. Юнги прополоскал рот и сел на крышку
унитаза, закрывая лицо.
— Отравился, наверное, — тихо сказал Юнги, сглатывая горькую слюну. Хосок

прикусил губу, присаживаясь перед Юнги на корточки. Он погладил омегу по
коленям, пытаясь успокоить.
— Юнги, — позвал Хосок, заставляя омегу оторвать руки от лица. Он

безэмоционально посмотрел на Хосока. — Скажи, вы предохранялись с ним?
— О чем ты? — поджал губы Юнги.
— Когда ты переспал с Намджуном. Вы предохранялись?
— Я не беременный, — прорычал Юнги, отталкивая руки Хосока от себя.
— Я не сказал, что ты беременный, — мягко улыбнулся Хосок, покачав головой.

— Я лишь спросил, предохранялись ли вы.
— Я… я не знаю, — у него на глазах вновь выступили слезы. — Я не помню.
— Хорошо, — шепнул младший, погладив Юнги по щеке. — Просто… просто если

нет, то…
— В таком случае сделаю аборт, — холодно сказал Юнги, поднимаясь с унитаза,

и вышел из ванной.
Юнги лег на диван, закутавшись в плед, в котором его никто не сможет тронуть.
Он уставился на стену перед собой и беззвучно заплакал, прижимая ладонь ко
рту, чтобы не закричать. Он эту мысль отвергает, уничтожает внутри себя,
топит. Но чертово «а что, если…» в него червем заползает, и Юнги начинает
трясти от страха. Ему нужно побыть одному. Хотя бы до следующего утра.
Хосок тяжело вздохнул, потерев лицо ладонями. Юнги он трогать пока не хочет,
тому и так паршиво. За столько лет Хосок его выучил, распознал, под
микроскопом каждое движение исследовал. Омега вернулся на кухню, достал из
пачки сигарету и поджег кончик, закуривая. Он откинулся на спинку стула и
достал тэхенов телефон, открывая диалог с Чон Чонгуком.
jjk: «привет, котенок».

tae: «привет! я скучал!»
jjk: «прости, солнышко, дела неотложные. но у меня к тебе есть заманчивое
предложение»
tae: «неужто?»
jjk: «абсолютно точно. скоро намечается вечеринка в bloody gold, и я бы хотел,
чтобы ты составил мне компанию»
tae: «я не люблю большие скопления людей, но если ты будешь со мной, то я
согласен!»
jjk: «спасибо, принцесса. я заеду за тобой»
Хосоку горло сдавило так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Bloody gold — место, куда гули приводят людей, чтобы потом ими полакомиться.
123/508
✖
Перед Чонгуком открыли дверь. Он зашел в небольшую комнату с голыми

бетонными стенами и плиточным полом, где в некоторых местах плитки
откололись. На потолке болтается мигающая лампочка. В углу стоит ведро,
которое обычно пустует, но иногда пригождается для чего-то. Для оторванных
конечностей, крови, ледяной воды или мочи — всякое бывало в этой комнате.
Однако, всяк сюда входящий, знает, что обратного пути нет. Чонгук идет
медленно, закатывая рукава рубашки. В центре комнаты стоит стул, к которому
привязан предатель. Глаза его завязаны атласной лентой, но он слышит, как
смерть медленно, шаг за шагом приближается к нему. Ее кровавый запах
забился в ноздри, в поры, в каждую трещинку и неровность этой комнаты. Так
пахнет Чон Чонгук. Нет. Так пахнет Кииоши, который не прощает предательства.
Возле стула стоит ржавый стол, на котором бережно разложенный Чимином

любимый чонгуков арсенал. Он никому не приказывает мстить. У него нет кучи
крутых вооруженных парней за спиной, нет пафосного оружия и жестокости
ради развлечения тоже нет. Кииоши — обычный. Он смертен. За душой у него
ничего, а полагаться он может лишь на Чимина, своего верного, слетевшего с
катушек друга и самого себя. Чонгука от этого пафоса блевать тянет. Чтобы
показать силу, не нужен кто-то. Сила должна изнутри идти, она ауру окутывает,
каждый брошенный взгляд о ней кричит. А «охрана» и кучи верных псов — это
не сила. Это защита самого себя, порожденная трусостью. Чонгук трусить перед
опасностью не привык.
Зверь. Не человек. Монстр, у которого под защитой находятся сотни

обездоленных гулей, которых мир пережевал и выплюнул, никому не нужных.
Чонгук, этот зверь, их подбирает, отмывает, кормит и дает работу. Он ничего не
просит взамен — только верности. Но они ему не подчиненные. Свои
криминальные дела Чонгук привык решать самостоятельно. Единственное, что
делает для него Чимин, который вызвался быть его гончим, — отлавливает
неверных. Чонгук не всесилен. В последнее время у него в груди растет та самая
слабость, которую он вырвать из себя пытается, но — тщетно. Чонгук смертен.
Он прекрасно знает, что есть гуль гораздо сильнее его самого. Ничего ему не
стоит Кииоши с лица Земли стереть. Чонгук не требует от своих людей, чтобы
они умирали за него. Нет. Он просит лишь, чтобы они жили. Он не может
смотреть, как его братья не по крови, но по происхождению мрут, гниют в мире,
заполоненном людьми. Жертвами. Охотники должны стоять во главе сложной
системы иерархии. Спасти собратьев — вот и все, чего он хочет в своей жизни.
Он не смог уберечь родителей. Но братьев может.
А вот предатели — кость в горле. Гули, которых он спас от смерти, в единичных

случаях идут против него. И тогда, получив в распростертые объятия нож,
Кииоши делает то, что должно.
— Наебать меня решил, Токудзава? — гуль вскинул голову, услышав голос,

идущий отовсюду. Словно в его черепной коробке поселился.
— Кииоши, я не…
— Тс-с, — прошептал Чонгук прямо над ухом. — Замолчи. Сначала говорю я.
Чонгук обошел скованного гуля и взял со стола шприц с RC-депрессантом.

124/508
Обычные скальпели и ножи не могут прорезать кожу гуля. Для них это —
непосильная задача. Гуль намного сильнее человека. Может выдержать пулю,
нож, сильный удар, от которого человек скончался бы на месте. Но это легко
изменить, и для этого достаточно ввести RC-депрессант — специальное
вещество, подавляющее активность RC-клеток. Гуль с введенным депрессантом
не сможет выпустить кагуне для обороны, его кожа станет мягкой,
человеческой — можно ножом резать. Единственная проблема — это ввод
инъекции внутрь. К сожалению, игла не способна проколоть кожу гуля. Но…
— Как же так, Токудзава? — грустно спросил Чонгук, погладив гуля по щеке. Тот
дернулся, как от удара. — Я ведь думал, что наш «договор» имеет для тебя
какую-то цену. Как оказалось, нет. Ты не только решил наебать меня с
поставками, ты плюнул в мою душу. Неужели ты так быстро забыл, из какой
помойной ямы я достал тебя, отмыл и дал средства на существование? Вот этим
ты мне платишь? Чем шире объятия, тем легче распять, — ухмыльнулся Чонгук.
— Но второй раз я этого не позволю.
— Кииоши, — жалобно попросил мужчина, точно к богу взывая.
— Не думаешь же ты, что я убью тебя, не выслушав твою точку зрения? Ни в

коем случае, — хмыкнул Чонгук, сдергивая с его глаз повязку. Токудзава
сморщился от неяркого света мигающей лампочки. — Я не зверь. Я способен
слушать и прислушиваться. Насилие ради насилия — это не ко мне. Я слушаю
тебя.
— Я не знал, что получится так, — взмолился он, дергаясь на стуле. — Я… я

всего лишь… Блять, я думал лишь о том, как срубить бабла. Я не думал ни о ком,
кроме самого себя. Да, мой поступок ни чем не оправдать, но я честен с тобой.
Когда-то ты спас меня от смерти, так, пожалуйста, сделай это еще раз. Я
отплачу тебе должным образом.
— Ты уже отплатил, — холодно сказал Чонгук. — Нож в спину — вот твоя плата.
Иуде — собачья смерть.
Чонгук зарычал, вгоняя шприц с RC-депрессантом гулю в глаз. Тот начал орать,
дергаясь на стуле. Сила у него зверская, в этой схватке Чонгук мог бы и не
выйти победителем, но он давит на поршень шприца, и инъекция попадает
внутрь. Всего несколько минут хватит, чтобы он стал беззащитным. Чонгук
брезгливо откинул его голову от себя и кинул шприц на пол. Токудзава кричал
от боли и злости. Чонгук облизался, приказав Чимину, стоявшему за спиной,
подать ведро и поставить его дном вверх.
— Отвяжи его ноги, — сказал Чонгук.
Чимин разорвал веревки и насильно выпрямил ногу Токудзавы, положив ее на

дно перевернутого ведра так, что вся голень осталась навесу. Токудзава
дергался, кричал и умолял о пощаде, но Чонгук не слышал его. Предателей не
прощают. Вторых шансов не дают. Сколько бы ни ползал на коленях, сколько бы
ни целовал землю, по которой ты ходишь — нельзя. Предавший однажды
предаст и дважды, и трижды. Чонгук может простить многое. Но только не
предательство.
— Ты ошибся, Токудзава, — сказал Чонгук, волоча по полу тяжелую кувалду.

Раздался мерзкий скрип железа по кафелю. — Знаешь, как тяжело
125/508
выковыривать эти самые ножи из своей спины? О, я знаю, — Чонгук расплылся в
улыбке. — Но и этот нож я вытащу. А вот тебя из могилы никто не вытащит.
— Пожалуйста! Я умоляю тебя! — выкрикнул Токудзава.
— Нет, ты не должен меня молить. Я не бог. Но вершить буду от его имени, —

ухмыльнулся Чонгук. — И сначала ты лишишься ног, на которых приполз ко мне,
беспомощный.
— Нет! — заорал гуль.
Чонгук замахнулся кувалдой, ударяя тяжелым железом по кости. Его на

мгновение оглушил нечеловеческий крик. Кожу порвала раздробленная
окровавленная кость. Чонгук засмеялся, и Чимин подхватил его смех
вперемешку с ревом раненого зверя. Чонгук вновь замахнулся, ударяя по кости.
На щеку упала капля чужой крови. Чонгуку смешно, его кровь только
раззадоривает. Он в крови купается, и жалких капель ему мало. Он начал
кромсать его ногу кувалдой, разбивая плоть и кости в одно сплошное месиво.
Чимин жадно слизывает со своих губ кровь, как псина на мясо зарится, но
хозяин не разрешает, на цепи держит. Каша из костей, мяса и крови мерзко
хлюпает при каждом ударе. Токудзава потерял сознание от боли, но ему не
позволено не чувствовать боль — это его наказание за предательство.
Чимин облил его ледяной водой, заставляя прийти в себя. Гуль молит всевышних
богов о смерти, но боги послали ему Кииоши — его личного палача. Когда левая
голень отвалилась от бедра, Чонгук принялся за вторую ногу. Вот, чего
заслуживают грязные грешники — мучительной смерти. Его белая рубашка
окрасилась в кровавые пятна. Крики боли — это его, чонгукова, награда. Он ими
наслаждается, упивается. Вторая раздробленная нога осталась болтаться на
одном коленном сухожилии. Токудзава покраснел от крика и рева. На его лбу
выступили вены.
— А теперь мы займемся твоими грязными руками, которыми ты пожимал мою

ладонь, — ухмыльнулся Чонгук, беря в руки большие ржавые садовые ножницы.
— Я, знаешь ли, не люблю острые ножи. С ними ощущения не те. А вот ржавые…
— улыбнулся Чонгук, проведя острием по щеке Токудзавы. — Они-то заставляют
помучиться. С какого пальца желаешь начать?
— П… пожалуйста… — хрипло прошептал гуль.
— Отлично, тогда я выберу сам! Пожалуй… начнем с мизинца, — по-доброму

улыбнулся Чонгук.
Чимин сжал его ладонь, заставляя растопырить пальцы, а Чонгук один за другим
отрезал их, прикладывая значительные усилия, чтобы перерубить кость. С
каждым отрезанным пальцем он кричал все тише, лишаясь сил, только слезы
текли по красному лицу. Несколько пальцев валялось вокруг стула в хаотичном
порядке. Некоторые повисли на тонкой нитке плоти или кожи, раскачиваясь из
стороны в сторону. Токудзава лишился всего, что хоть как-то коснулось Чонгука.
— Знаешь, — сказал Чонгук, вытирая ножницы грязным полотенцем, — я

слышал, что якудза вырывали сердце своего врага и съедали его. Ты не мой
враг. Ты мой брат. Был, — улыбнулся Чонгук, отложив полотенце и ножницы на
стол. Он склонился над полуживым от боли гулем. — Но я не могу отказать себе
126/508
в удовольствии сожрать твое сердце. Возобновлять традиции — это ведь
прекрасно.
Чонгук с ухмылкой похлопал его по щеке, а после выпустил кагуне, разрывая

плоть и рубашку. Он глубоко вдохнул запах крови и прикрыл глаза, облизываясь.
Он смотрел в глаза умирающему гулю, пробивая насквозь его грудную клетку
кагуне. Чонгук сунул ладонь в пробитую грудь, сжимая пальцами еще бьющееся
сердце, и вырвал его. Изо рта гуля потекла кровь. Кровь брызнула и из
разорванной аорты, вены и сосудов. Чонгук вгрызся зубами в теплое сердце,
отрывая смачный кусок.
Предатель умер. Его здесь больше ничего не держит.
Чонгук облизнулся, слизывая с губ кровь, что заливала его подбородок и грудь.
Чимин подал чистое полотенце, и Чонгук вытерся небрежно, оставляя кровавые
разводы.
— Как чувствуешь себя? — спросил Чимин.
— Никак. Убивать своих — трудно. Но необходимо, если они переходят границы.
Чонгук закинул полотенце на плечо и вышел из помещения, оставляя труп

Чимину, который сам разберется, что следует сделать. На часах уже далеко за
полночь, но Чонгук чувствует, что если сейчас не увидит его, то натворит что-то,
о чем будет жалеть. Он — это как успокоительное, в котором Чонгук нуждается
в не ограниченном количестве.
Альфа запахнул пальто, пряча кровавые разводы, и открыл дверь машины. Вот, к
чему привели люди — гули истребляют друг друга. Чонгуку каждый раз от
самого себя мерзко, что руки приходится обмывать кровью не врагов, а братьев.
Тяжело это — убивать тех, кого под свою защиту взял, кому верил. Чонгуковы
руки напряженно сжимают руль. Вены отчетливо проступили, желваки играют
на жестком лице. Он лавирует между машин, плюет на сигналы, светофоры —
ему бы сейчас только одной цели достигнуть. Чонгук себя ненавидит.
Презирает. Монстр. Зверь. Он вынужден быть таким. Или ты, или тебя — таков
принцип мира, в котором ему было суждено родиться. Чонгук не нападает, не
проявляет агрессию, он лишь справедливости добивается. Нет в его целях
показать свою силу безграничную, которую сдержать уже невозможно.
Зверь его из цепей вырывается. С каждым новым убийством он становится лишь

сильнее, воет протяжно и наружу просится. Чонгук пока сильнее, на титановые
замки его запирает и ключ выбрасывает. Он не знает, не понимает почему
чувствует необходимость в одном маленьком бессмысленном человеке. Какая-то
сущность на уровне подсознания к нему рвется, и Чонгук знает — стоит ему
увидеть хрупкую фигуру, и зверь успокоится, голову покорно на землю положит
в ожидании, когда погладят. Чонгук зарычал, ударяя по рулю, и схватил
телефон, по памяти набирая номер его телефона.
Через несколько долгих гудков на том конце послышалось сонное, хриплое:
— Алло?
— Тэхен, ты мне нужен, — прошептал Чонгук, как что-то сокровенное.
127/508
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Тэхен, у которого голос в
мгновение взбодрился.
— Нет. Я просто хочу тебя увидеть.
— Хорошо, — кивнул Тэхен, поднимаясь с кровати и натягивая махровый халат.

— Я буду ждать тебя возле подъезда.
Чонгук припарковался и вышел из машины. Тэхен мелко подрагивает, даже на

расстоянии Чон может это заметить. Стоит в своей дутой куртке и махровых
тапочках, глупый, не волнуется даже, что заболеть может. Чонгук между ними
расстояние преодолевает так стремительно, что Тэхен едва успевает
улыбнуться, приветствуя его, как тут же тонет в поцелуе. Пылком, глубоком,
кричащем о помощи.
Тэхен вплел пальцы в его волосы, углубляя поцелуй, сплетаясь языком с

чоновым. Чонгук в него вцепился намертво, к груди своей прижал и отпускать не
хочет. Тэхен кислород стремительно теряет из сжатых легких, но от Чонгука не
отстраняется. Губы его солоновато-горькие лижет, пальцы в волосах путает и
тянет ближе. Ближе настолько, чтобы раствориться друг в друге можно было.
Никогда Тэхен его таким не видел. Таким беспомощным, связанным, таким
молящим.
Альфа отстранился от него, уткнувшись лбом в его лоб. Их дыхание тяжелое

смешалось. Тэхен перевел ладони на его лицо, большими пальцами скулы, щеки,
губы покрасневшие очерчивая. Чонгука так мало и одновременно так много.
Тэхен в нем захлебывается, но руку на поверхность не тянет. Не хочет, чтобы
его спасали, он добровольно захлебывается. Чонгук приоткрыл глаза,
вглядываясь в тэхеновы. В них отражается душа, Вселенная, целые миры и
другие галактики. У Чонгука сердце бешено колотится о ребра, а у Тэхена меж
губ выходит пар.
— Замерз, — хрипло прошептал Чонгук. — Пойдем.
— У тебя новая машина? — слегка улыбнулся Тэхен, садясь в салон. Чонгук

кивнул и сел рядом на водительское место, включая кондиционер с теплым
воздухом, чтобы омега согрелся. — А куда старую дел?
— На металлолом отправил, — сухо усмехнулся Чонгук. — И она, кажется, не

нравилась тебе. Решил, что мне подойдет что-то поскромнее.
— Почему? — удивился Тэхен. — Разве у таких, как ты, не должно быть

навороченных машин? Кредитных карточек с бесчисленным запасом денег? Ну,
что-то такое…
— Нет, — покачал головой Чонгук. — Мне не нужна навороченная машина, чтобы

показать, насколько я богат. Деньги — они сегодня есть, а завтра их уже нет.
Это далеко не показатель меня, моей личности, качеств. Просто бумажки,
которые у людей в цене. Я этого не разделяю, а остальным важно. Странно, на
самом деле.
— Почему? — спросил Тэхен, глядя на Чонгука.
— Потому что люди приручили природу, а без денег могут умереть, — пожал
128/508
плечами Чон. — Глупые люди.
— А ты, значит, не глупый? — улыбнулся омега.
— Может быть, я больший глупец, чем все остальные, — вздохнул Чонгук. — Иди
ко мне.
Тэхен прижался щекой к его груди и прикрыл глаза. Чонгук откинулся назад,
чтобы омеге было удобнее лежать на нем. Они ни о чем не говорили. Тэхен
лежал на груди Чона, изредка тер слипающиеся глаза, а Чонгук гладил ладонью
его волосы, пахнущие пшеницей, персиками и тонким оттенком лилий. А Чонгук
пах кровью. Тэхен этот запах чувствует. Губы у него металлические, а над
сердцем, что с каждой минутой бьется все ровнее, запах еще отчетливее. Но он
не спрашивает, почему. Видимо, так нужно. Чонгук его гладит, вслушивается в
дыхание и наблюдает сверху, как длинные реснички отбрасывают тени на
скулы. Сначала проходит десять минут молчания. Затем — двадцать.
Тэхен заснул у Чонгука на груди, прямо в одежде, не обращая внимания на

неудобное положение.
Он так близко… Просто протяни руку, чтобы тонкую шею свернуть, а Чонгук
протягивает руку и накрывает омегу своей курткой, чтобы не замерз. Чонгук
теряется в своих чувствах. Он просто хотел поиграть с Тэхеном, влюбить в себя,
запутать паутину вокруг его шеи, а в итоге попался в эти сети сам. Может быть,
Тэсон был прав, называя Тэхена Дьяволом, ведьмой. Потому что Чонгук иного
решения не видит. Лев не может полюбить антилопу, дыхание ее успокаивать
не может агрессию внутреннюю. А Тэхен, его маленькая антилопа, успокаивает.
Глазами своими огромными, бездонными смотрит, и Чонгук теряется. Он, лев,
теряется перед глупой антилопой. Перед добычей. Перед жертвой.
Чонгук себя не понимает. Не понимает, почему зубы сейчас кромсают не его

сладкую — он уверен, — плоть, а фильтр сигареты. Он не помнит, какая это по
счету. Дым улетучивается в открытое окно, через которое проникает холодный
воздух. Тэхен уткнулся ледяным носом в его шею, согревая своим теплым
дыханием, и Чонгук больше не курит. Потому что Тэхен замерз.
Ему, блять, хочется истерично смеяться. Он это чувство дьявольское пытается

искоренить, выдернуть, а оно как сорняк разрастается. Тронь — и уже
заполонило весь организм. Чонгук, наверное, отравился, подхватил какой-то
смертельный вирус с кодовым названием «тэхен», ибо иначе и не может быть.
Ему нельзя, запрещено, табу.
А он сидит и представляет, что совсем скоро Тэхена лишится. Что вот-вот

ощутит вкус его крови на языке, что плоть во рту перекатывать будет,
наслаждаясь отменным вкусом. И, думая об этом, Чонгука начинает трясти.
Орать во всю глотку хочется. Естественный отбор никого не щадит. Лев убивает
бедную антилопу.
Но он представляет, что это теплое дыхание пропадет с его кожи, что пальцы
длинные перестанут цепляться за его руку, что реснички-бабочки перестанут
щекотать, и ощущение, что ему в грудь засунули руку по локоть, раскрошили
ребра в поисках души и выдернули с корнем. Умрет Тэхен, а дальше? Пустота.
Тьма. Чонгуку придется ждать целую жизнь, чтобы увидеть его вновь. Он даже
не знает, что делает сейчас рядом с ним, таким доступным, таким беззащитным.
129/508
Что ему стоит прямо сейчас, в секунду эту Тэхена убить? Ему даже не нужно
будет за ним гоняться. Просто перекусить сонную артерию и наслаждаться
смертью. А Чонгук, как зверь, его сон охраняет. Одно тэхеново дыхание его
успокаивает, уязвимым делает, по рукам-ногам связывает. Умрет Тэхен, а
дальше? А дальше — умрет Чонгук.
— Я так долго тебя искал, — прошептал Чонгук, проведя большим пальцем по

тэхеновой щеке. — Так… долго…
Небо начало светлеть, разлилась кровь рассвета. Чонгук слегка улыбнулся,

прижавшись губами ко лбу Тэхена. Поцеловал черные ресницы. Родинку на
щеке. На губе. Тэхен сонно в ответ улыбнулся, лениво отвечая на легкий
поцелуй. Ему так уютно рядом с Чонгуком, так правильно в его объятиях лежать,
ощущая теплую ладонь в волосах. Но Чонгуку нужно уходить. А Тэхен так не
хочет его отпускать. Омега заскулил, прижимаясь к Чонгуку, который так же
сильно обнял его в ответ. С каждым разом прощаться все сложнее, а остаться
все сильнее хочется.
— Тебе пора? — шепотом спросил Тэхен.
— Да, — шепнул Чонгук. — Но я вернусь. Однажды нам больше не нужно будет

расставаться.
— Я тебя…
Тэхен сглотнул, прикусывая губу. Он немного отстранился, заглядывая Чону в

глаза. Там теплота искрится, счастье искреннее. Тэхен погладил его по щеке,
слегка улыбаясь, и покачал головой.
— Неважно. Я буду ждать, Чонгук, — Тэхен отстранился, отдавая Чону его

куртку. Он взялся за ручку, собираясь открыть дверь, и глянул на альфу. — Ну…
пока?
— Тэхен, — окликнул его Чонгук, подаваясь вперед.
Чонгук впился губами в его губы, как будто губы его — холодный источник, а
Чонгук не пил целые века. Он сам с собой борется, самому себе проигрывает.
Отпускать Тэхена — все равно что каждый раз отрывать кусок себя. Тэхен вновь
и вновь забирает с собой все больше, уносит и хранит в сердце, а после
складывает Чонгука, как паззл. Чонгук запутался, кто из них игрой управляет, а
кто игре подчинен. Чон его целует, целует, целует. Плевать на кислород.
Тэхен — кислород. Тэхен — все, что ему важно, все, что ему нужно. Чонгук почти
готов сдаться, поднять белый флаг, но Тэхен отстраняется, жадно глотая
воздух. Он провел ладонью по чоновой щеке и вновь улыбнулся. Ради этой
улыбки Чонгук готов ему мир подарить, непокоримую Вселенную покорить.
— Пока, Чонгук, — прошептал Тэхен и вышел из машины, оставляя после себя

лишь едва различимый запах пшеницы, персиков и лилий. А еще ожог своего
дыхания на чонгуковой коже.
— Сука, — прошептал Чонгук, откидываясь назад и прикрывая глаза.
Чонгуку чуждо городское изобилие звуков. Он привык быть в тишине и

130/508
одиночестве, потому купил небольшой загородный дом. Вокруг — тишина на
несколько километров, только машины изредка мчатся по трассе. Чон съехал с
трассы на усыпанную галькой дорогу, что вела к одиноко стоящему дому.
Сзади — лес, спереди — высокая стена деревьев, отделяющая укромное место
от трассы. Возле ворот стояла хорошо знакомая БМВ Ай8. Чонгук хмыкнул и
вышел из машины.
В доме тишина. Ничто не выдает присутствие чужого. Из-за угла выглянула

собака, что тут же радостно залаяла и побежала к хозяину, выпрашивая свою
порцию ласки. Чонгук слегка улыбнулся, поглаживая крутившегося под ногами
четвероногого друга по голове. Рюу он подобрал как-то на улице. Щенка породы
сиба-ину выкинул кто-то, оставив умирать от голода. В людях человечности
нет — в этом Чонгук убеждался не раз. И, наверное, Рюу умер бы, если бы Чонгук
не услышал жалобный скулеж продрогшего от дождя щенка.
Чонгук снял пальто, повесив его на вешалку, и прошел на кухню. За широким

столом спиной к нему сидел мужчина, отпивая из низкого бокала янтарную
жидкость. Альфа расстегнул рубашку и откинул кровавую тряпку в сторону.
Взяв с подставки бокал для себя, он сел напротив и налил алкоголя, сразу же
осушив его и наливая новую порцию.
— Хеннесси — пойло для буржуев, — хмыкнул Чон.
— Вкус неплохой, — хрипло ответил мужчина, стряхивая пепел тлеющей сигары

в пепельницу. — Но, пожалуй, твое мнение я разделяю.
— Что забыл в моем доме, Енгук? — спросил альфа, поднялся со своего места и
открыл шкаф в поисках ямазаки.
— Вижу, правосудие ты свершил, — кивнул Енгук на окровавленную рубашку.
Бан Енгук — гуль, которого каждый в этом городе знает. Праотец. Покровитель.
Синигами. Ему подчинен Сеул со всеми его притоками, ответвлениями. Бан
Енгук — тот, кто после смерти родителей Чонгука как своего принял, обогрел,
вырастил, дал дом и работу. Енгук его как сына любит, а Чонгук его уважает
безмерно. Надо — будет до последней капли крови биться или добровольно
взойдет на эшафот. Это он — тот, кто Чонгука может стереть с лица Земли.
Кииоши силен. Синигами еще сильнее. Синигами подчинены все — мафия в мире
гулей. Перед ним каждый голову склонит и колено к земле приложит.
Чонгук взял со стола бутылку хеннесси и выбросил в мусорную урну. Ямазаки

приятно обожгло горло. На языке осел вкус сандалового дерева, миндаля,
легкий вкус ягод и совсем немного — корицы. Чон промычал от удовольствия,
прикрывая глаза. Рюу положил голову на колени Енгуку, привлекая к себе
внимание. Альфа погладил пса по шерсти, не сводя с Чона спокойного взгляда,
от которого у Чонгука напряжение внутри трещит.
— Ты пахнешь человеком.
— Я завтракал.
— Лжешь мне, — склонил голову Енгук, сканируя Чонгука, точно рентген. — Ты

не ел.
131/508
— Значит, скоро буду, — прорычал Чон, сжимая кулаки.
— Ты обещал закончить эту игру в короткие сроки. Тебе ведь известно, чт-
— Известно, — перебил Чонгук, резко вскидывая голову и смотря Бану в глаза.

— Я сожру его, осталось немного. Перестань, блять, читать мне нотации.
Заебало.
— Не смей перебивать меня, щенок, — холодно сказал Енгук, заставляя Чонгука

поджать губы. — Что он тебе рассказывает?
— Многие заливают мне в уши, — ухмыльнулся Чон, из горла отпивая виски.

— Кто именно тебя интересует?
— Тот человек, которого ты трахаешь. Не напомнишь, как его зовут?
— Ким Сокджин, следователь бюро, — облизался Чон. — Ничего полезного

шлюшка не говорит. Но скоро они все будут говорить обо мне, — ядовито
ухмыльнулся альфа. — Этому выродку не долго осталось отлавливать нас.
Альфа залпом выпил половину алкоголя из бутылки и с размаху разбил ее о

стену. Осколки разлетелись в стороны, золотая жидкость начала стекать
грузными каплями на пол. Чонгук рассмеялся.
— Я его уничтожу и каждую кость обглодаю.
— Чонгук, — позвал Енгук, заставляя альфу остановиться. — Я знаю, что тобой

движет месть за своего отца. Но я хочу лишь того, чтобы ты был аккуратен. Я не
могу потерять и тебя. Ты стал мне сыном.
— А ты мне никогда не станешь отцом, — выплюнул Чон, поднимаясь на второй

этаж.
Енгук вздохнул, переведя взгляд в широкое окно. Снова тучи сгустились над
верхушками высоких деревьев.
бан енгук: https://sun1-3.userapi.com/c824202/v824202191/f5f45/TkMIroKkdKs.jpg

https://sun1-2.userapi.com/c824601/v824601191/f629f/Ko4aGBcO6Es.jpg
132/508
Примечание к части я
XI
— Это серьезное заявление, Хосок-щи, — сказал Намджун, переплетая

пальцы в замок. Куинкс, Чон Хосок, работающий на CCG, сидел напротив.
Намджун отчетливо видел в его глазах решимость и непоколебимость в своих
словах, но откуда взялась такая информация — не признавался. — Если все это
окажется ложной информацией, то вы будете наказаны по всей строгости
закона. Вы уверены в том, что говорите?
— Абсолютно, — кивнул Хосок. — Я ни на секунду не сомневаюсь в своих словах.

Я проверял эту информацию очень тщательно и долго.
— Что ж… — протянул Намджун, откидываясь на спинку стула. Он перевел

задумчивый взгляд на свои переплетенные пальцы. — Вы давно с нами, Хосок-
щи, служили нам верой и правдой. У меня нет поводов не верить вам. В таком
случае, мы можем потерять много человеческих ресурсов.
— И при этом захватить гулей, — твердо сказал Хосок. — Десять, сто — их там
очень много. Они приходят в этот клуб, чтобы выбрать себе жертву.
— Хорошо, — на лицо следователя вновь вернулось каменное спокойствие. — Вы

можете быть свободны, дальше я займусь этим сам.
— Спасибо вам, следователь Ким, — Хосок поднялся со своего места и низко

поклонился.
Намджун не ответил, жестом велев омеге уйти. Хосок вышел из кабинета,

аккуратно прикрыв за собой дверь. Лифт остановился, словно приглашая
распахивая створки, и Хосок зашел в кабинку, прислоняясь спиной к стенке. Он
резко потер лицо, стиснув до боли зубы. Чимин его разорвет на лоскуты и
сожрет, но Хосок иначе поступить не может. Или спасти Тэхена, или пасть перед
агрессией Чимина.
Омега перевел грустный взгляд в отражение небольшого зеркала. Хосок

выберет спасение Тэхена.
Юнги стоит под козырьком, нервно скуривая вторую сигарету. Пальцы мелко
дрожат от холода, на мокрый асфальт падают грузные капли холодного дождя.
Мин выпустил серый дым вверх, в серое небо. Вокруг снуют люди, заходят за
необходимыми лекарствами и выходят с маленькими пакетами, а омега топчется
на месте уже около пятнадцати минут и не может найти в себе силы просто
толкнуть стеклянную дверь от себя.
Он скользит взглядом по вывеске светлых тонов с изображением улыбающегося

пожилого мужчины, который демонстрирует какой-то препарат для сердца.
Совершенно безвкусный, провальный маркетинговый ход. Смотря на эту
рекламу, Юнги не хочет зайти и купить, например, обезболивающие, а хочет
сбежать, да как можно дальше. Обеденный перерыв подходит к концу, но он и с
133/508
места сдвинуться не может, чтобы, наконец, купить то, зачем пришел, или уйти.
На круглой лавочке, поставленной вокруг небольшого дерева, сидела пожилая

женщина, внимательно наблюдавшая за нервным омегой сквозь толстые стекла
своих очков. Волосы ее седые были собраны под милой выцветшей шляпкой, на
кое-где протертом пальто дождевые разводы — видимо, без зонтика, а у Мина
он болтается на запястье лишним грузом. Скрюченными от возраста и болезней
пальцами она сжимала старенькую сумочку явно из прошлого века. Она
смотрела не зло, не осуждающе, разве что… волнуясь? Будто за близкого
родственника, на здоровье которого ей не плевать. Когда Юнги вновь
приложился губами к фильтру, она не выдержала:
— Что же ты делаешь, глупенький, — сказала она скрипучим голосом, покачивая

головой. — Здоровье ведь свое загубишь этой гадостью, — кивнула она на
сигарету в пальцах Мина. Юнги выгнул бровь, вопросительно смотря на
женщину.
— Мне не кажется, что это должно вас волновать, — резко ответил омега.
— Мой сын умер от рака легких, — вздохнула она. Взгляд ее потяжелел,

увлажнился, и Юнги совестно стало. — Не хочу, чтобы молодые умирали. Тебе
еще жить и жить, детей рожать и воспитывать. Подумай не только о своем
здоровье, но и о их. Они тебе потом спасибо скажут.
— Мне жаль, — сглотнув тяжелый ком, ответил Юнги. — Но пусть мое здоровье
вас не волнует. Вот, держите, — Юнги протянул удивленной женщине свой
черный зонт. — Вам он нужнее, чем мне.
— Спасибо, сынок, — слегка улыбнулась женщина накрашенными губами, чьих

контур размылся практически на морщинистом лице. — Пусть воздастся тебе за
твою доброту.
Мин дернул уголком губ в подобие улыбки и кивнул. На душе еще тяжелее
стало. Но Юнги послушался и сигарету выкинул. Только потому, что старую
женщину тревожить плохими воспоминаниями не хотел. Он зашел, наконец, в
аптеку, чтобы покончить с этим раз и навсегда. В помещении оказалось тепло,
очередь небольшая — всего четыре человека, за последним Мин и встал, в
воздухе витал запах медикаментов и чистоты.
Но омеге стало невыносимо жарко в своем пальто. Он вперся взглядом в полку с

памперсами, детскими бутылочками, сосками и какими-то убогими игрушками.
Юнги передернуло, и он поспешил отвести взгляд. Ему всего-то нужен один
несчастный тест, чтобы опровергнуть догадку Хосока. Он не хочет думать, что
пришел сюда вовсе не из-за Хосока, а из-за страха, что разъедает внутренние
органы, точно червь. Юнги вытер влажные ладони о пальто.
Очередь все меньше, а за ним уже встали несколько человек. Продавщица

улыбается каждому, подсказывает, если нужна помощь, советует, какое
лекарство подойдет лучше, какое — дешевле, но с таким же эффектом. Юнги
никакие советы не нужны. Ему бы просто раскрыть рот, чтобы «Один тест на
беременность, пожалуйста» сказать, а рот точно зашили. Мин почувствовал, как
по виску покатилась капелька пота. Его душит жар помещения, хотя
температура вполне комфортная, его изнутри раздирают противоречия и мысли
от «это невозможно» до «а вдруг?».
134/508
Юнги запутался. Он совсем не знает, что ему делать, что думать, как быть
дальше. Он не сомневается — если беременный, то на аборт запишется в
ближайшую неделю. Если нет — он, блять, пойдет в церковь и до стертых
коленей будет благодарить Господа. Дети ему не нужны. Тем более от того, кто
ему жизнь отравляет. Об этом даже думать смешно — Юнги станет папой. А
Намджун — отцом? Кошки черные заскребли где-то в груди.
А если бы… ну, чисто теоретически Намджуну оказался бы нужен этот ребенок?
Юнги горько усмехается, опуская взгляд вниз. Нет. Даже представить такое
смешно. Намджун не помнит, кого трахал той ночью, Юнги остался для него
безликим призраком, от которого альфе нужно было лишь тело. Юнги чувствует
себя убогим. Он не касается своего живота, как в каких-то сопливых дорамах, не
планирует оставлять ребенка, если он есть. Он искренне хочет верить, что
состояние его с возможной беременностью не связано.
И все, что нужно, чтобы убедиться в этом — купить один злосчастный тест.
Всего один, который покажет одну полоску. Но отчего же тогда воздуха
катастрофически не хватает, когда очередь до Юнги доходит? Милая девушка с
завязанным на затылке хвостиком улыбнулась ему, что-то говоря, только Юнги
не слышит. У него в ушах кровь гудит, он тупо уставился на нее, потом перевел
взгляд на бейдж с именем «Джихен» и обратно — на карие глаза.
— Простите? — переспросила девушка, хмуря брови. — Я спрашиваю, чем вам

помочь?
Юнги не может. Он выбегает из аптеки настолько быстро, насколько может,

уходит прочь, и оправдывает себя только тем, что ушел он, потому что
обеденное время давно кончилось, а не потому, что колени трясутся лишь от
одной мысли узнать правду.
До конца дня он чувствует себя, словно на иголках, едва дожидается, когда

начинает смеркаться. Намджун смотрит тяжело, так, будто знает все его тайны,
а Юнги позорно сбегает домой, как только солнце начинает крениться на запад.
Он так эгоистично поступает, что просто противно — Тэхен ему нужен,
необходим, как личный анальгетик. Противный дождь барабанит по плечам,
мочит волосы, свисающие некрасивыми прядями. Юнги бегом поднимается по
лестнице и распахивает дверь их квартиры. Тэхен вышел в коридор, недоуменно
смотря на запыхавшегося старшего. Юнги небрежно скинул с себя пальто прямо
на пол и откинул куда подальше сумку.
— Хен, что-то с…
— Иди ко мне, — резко сказал Юнги, хватая Тэхена за волосы и, крепко сжав их в
кулаке, оттянул, впиваясь поцелуем в его теплые губы.
Тэхен тут же начал отвечать, вытаскивая рубашку из черных брюк. Юнги

толкает его в спальню, наступает, заставляет упасть спиной на кровать и тут же
раздвигает его худые ноги, нависая сверху. Юнги мокрый, холодный,
продрогший, а Тэхен — мягкий, теплый, согревающий своей любовью. Мин
просто свинья, раз позволял себе вести себя так по-скотски с ребенком, который
всегда объятия для него распахнет пошире. Горячие слезы побежали по щекам,
переплетаясь с горьким поцелуем. Тэхен провел ладонями по его щекам, стирая
соленую влагу.
135/508
— Прости меня, — хрипло прошептал Юнги. — Прости, прости, прости. Я очень
тебя люблю, Тэхен.
— Я знаю, знаю, — шепотом ответил Тэхен, вновь прильнув к его губам.
Тэхен как обогреватель, нет, как личное юнгиево солнышко. Он омегу согреет
даже в минус тысячу градусов (не на улице, у Юнги внутри). Мин оторвался от
его губ, прикладывая к ним палец и облизнулся. Омега встал с кровати и
поставил ноутбук на тумбу, так, чтобы веб-камера захватила их обоих. Он
открыл до боли знакомый сайт, в самом уголке нажимая «войти».
«Логин: htmslf
Пароль: *******
Выполняется вход…
Добро пожаловать, mysweetsuicide!»
Юнги не хотел к этому возвращаться, но сейчас — плевать. Пусть смотрят, пусть

желают, ему хуже уже не станет. Началась прямая трансляция, к которой в
геометрической прогрессии начали подключаться зрители. Юнги ухмыльнулся и
вновь навис над улыбнувшимся Тэхеном, помогая ему снять домашний
растянутый свитер и короткие черные шорты.
— Я очень плохой человек, малыш, — тихо прошептал Юнги ему на ухо, слегка
поцеловав ушную раковину.
— Даже плохие люди делают хорошие вещи, — улыбнулся Тэхен, вплетая

пальцы в юнгиевы волосы.
Юнги улыбнулся через силу и кивнул. Тэхен встал на колени, снимая с хена
промокшую рубашку, а Мин снял брюки. Они оба стояли на коленях, прижимаясь
друг к другу грудью, и целовались. Юнги доставляла удовольствие одна мысль о
том, что на них сейчас смотрят и хотят, только получить не могут. Они лишь
друг для друга. Юнги надавил Тэхену на поясницу, вынуждая встать на
четвереньки, прогинаясь в спине и выпячивая попку. Тэхен не носит под
шортами белье, потому что с Мином в этом нет необходимости. Юнги провел
языком по подтянутым ягодицам, заставляя младшего судорожно выдохнуть. Он
слегка шлепнул Тэхена, наслаждаясь приглушенным стоном.
— Мой маленький ангелочек, — ухмыльнулся Юнги, сплюнув на пальцы.
Он медленно потер розоватую дырочку, проталкивая в омегу сначала один

палец, а затем второй. Тэхен выгнулся, зажмурившись, и заскулил от терпимой
боли. Он подался бедрами вперед, насаживаясь на двигающиеся внутри него
пальцы. Естественная смазка начала медленно выделяться, поблескивая в
бледном лунном свете. Юнги поймал стекающую по бедру каплю и облизнулся,
словно слизал самое вкусное в мире мороженое.
— Сладкий малыш, — облизал губы старший.
Мин вытащил пальцы и взял в ладонь свой аккуратный член, истекающий

136/508
предэякулятом. Он мельком глянул на экран, на котором каждую секунду
всплывали новые сообщения. Он пошло ухмыльнулся, заигрывая со зрителями, и
приставил головку к сжавшемуся входу. Тэхен судорожно выдохнул, сжимая
пальцами простыню. Юнги толкнулся на пробу, застонав от узости и жара
Тэхена. Омега под ним заскулил, до ранок кусая губы. Юнги начал медленно
двигать бедрами, глубже толкаясь в любимое тело.
Он поступает очень эгоистично, используя младшего, но Тэхен готов принять

часть его боли, и Юнги ею с ним делится.
Чонгук сжимает кожаную обивку руля, раздувает ноздри, его желваки на лице
играют. Он смотрит пустым взглядом перед собой, а в душе — война. Там окопы
роют, бомбы падают и в мясо все в радиусе ста километров разрывают, там пули
свистят, и ветер протяжно воет. Чонгук сам с собой воюет. Его зверь, что так
долго сидел на цепи, о себе знать дает, а разум его топит, заткнуться умоляет,
самого себя в цепи сковать. Звериная часть его требует того, ради чего все
начиналось, а человеческая… Она все понимает. Вот сейчас умрет Тэхен, и
Солнце взорвется. Цветы завянут, трава засохнет, деревья сгниют, вся вода
испарится, мир превратится в пустынный безжизненный шар.
Мир не в его глобальном смысле. Солнце все так же будет светить, а растения
цвести, только внутри Чонгука вымрет все. Выжженную пустошь не омочить
слезами. На Земле семь миллиардов людей, а этот единственный, для
окружающих, в общем-то, бесполезный, он — самый важный, самый ценный,
самый нужный. Ему, Чонгуку. Чонгук чувствует его объятия скромные, нежные,
улыбку хрупкую, взгляд доверчиво-заинтересованный, и понимает, что от
пропасти он все дальше. От пропасти, в которой сотни, нет, миллионы трупов
окровавленных. Чонгук так жить привык. Он так жить должен.
А появился Тэхен, его пешка, игрушка — и Чонгук зависимость чувствует. Ему

это чувство известно, он горьким опытом наученный, игнорировать его, не
замечать, пытаться истребить — нельзя. Оно еще глубже прорастет, сколько ни
старайся. Самый вредный сорняк, который Тэхен раз за разом в его груди сеет.
Маленький глупый человек посадил на цепь зверя. Чонгук горько ухмыляется и
достает из пачки сигарету, поджигая кончик зажигалкой.
И Енгук прав — от него сейчас избавляться нужно. Его нужно убить, сожрать и
обглодать косточки, чтобы потом забыть кошмарным сном. Его нужно
устранить, пока он не затянул поводок на его шее покрепче. У Тэхена власть в
руках, а он и не знает об этом, не знает, как зверь внутри замолкает, когда
чувствует его, как ластится под ладонь верной собачонкой, как одно дыхание
его Чонгука может успокоить, в себя привести. Чонгуку бы и на войну не
страшно, если бы дома остался его человек, который дождется, который не
предаст, который греть своей любовью будет ледяными ночами.
Тэхена надо убить. А Чонгук не может.
А что подумает Тэхен, когда сущность его настоящую увидит? Что испытает в
момент, когда поймет, что все это — игра, фарс, ложь? Что Чонгук — монстр, что
нельзя к груди его льнуть, что влюбляться в него нельзя, что каждая минута
могла бы быть последней. Могла бы. Но не стала. Чонгук его от самого себя
137/508
спасает каждый проведенный вместе миг. Он — предатель, но он — спаситель.
Чонгук устал, запутался, его это раздражает и выводит из себя. Он проклинает
день, когда увидел его впервые.
Проклинает и в то же время благодарит.
Чонгук докурил в тишине, наблюдая, как на улице постепенно смеркается, и

зажигаются фонари, как звезды. Тэхен сказал ему адрес квартиры, совсем не
боится довериться чужому. Альфа выкинул окурок в приоткрытое окно и вышел
из машины, поставив ее на сигнализацию. Обычный обшарпанный подъезд,
даже лифт не работает. Чонгук чувствует себя чуждым, выбивающимся из
общей атмосферы. Давит. Эта атмосфера на него давит, дышать трудно.
Альфа нажал на дверной звонок, и послышался приглушенный щебет птиц.

Дверь открылась спустя несколько минут. Тэхен в одном халате, распаренный и
красный, видимо, только из душа. На его алых губах расцвела счастливая
улыбка. Чонгук поймал его в объятия, сжимая тонкую талию прохладными
руками.
— Я так по тебе скучал, — прошептал Тэхен в его губы, вплетая пальцы в

чонгуковы смоляные волосы.
— Я тоже по тебе скучал, — искренне говорит Чонгук. Очень скучал.
Чонгук его губы целует аккуратно, не настойчиво, пытается распробовать,

запомнить их вкус персиковый. Тэхен пахнет так, что пьянит. Как самый дорогой
в мире алкоголь, как лес после дождя, как воздух морского прибоя, как Солнце
пахнет. Чонгук начал наступать, заталкивая Тэхена в квартиру, а Тэхен
попятился, едва не спотыкаясь об обувь. Чонгук прижал его спиной к стене,
углубляя поцелуй. Тэхен его темп перенял, с таким же рвением отвечать начал,
ручками бесстыдными его плечи и спину сквозь куртку исследуя. А тэхеново
тело так запредельно близко, что Чонгук его жар чувствует, только
прикоснуться не может.
Тэхен с каждым разом все ненасытнее, сам за поцелуями тянется, не

отвлекается на дыхание. Чонгук ему в губы ухмыляется, кусает за губу,
оттягивает. Омега захныкал, потянулся следом, вновь припадая к чонгуковым
губам, требовательным поцелуем впивается, будто проверить на прочность
Чонгука хочет. С каждой встречей он становится все более раскрепощенным,
открывается с другой стороны — с темной. Он может быть жадным, ненасытным
и пошлым, и Чонгук в этом не сомневается. Тело его на близость реагирует,
возбуждение тугим узлом внизу живота скручивается, но Чонгук находит в себе
силы оторваться. Находит, потому что в следующий раз не найдет.
— Подождешь меня? — прошептал Тэхен, оставляя легкий поцелуй на его губах.

— Я сделал тебе кофе, он на столе стоит, — кивнул омега в сторону кухни. — Я
немного не успел собраться…
— Конечно, — Чонгук улыбнулся уголком губ и провел ладонью по его талии

вверх, прикрывая халатом обнажившиеся ключицы. — Но мне больше нравится
этот миленький халатик.
— Перестань, — хихикнул омега, слегка пихнув Чона в плечо. — Я не задержусь

надолго.
138/508
Чонгук кивнул, и Тэхен ушел в спальню. Альфа прошел на кухню, не став
включать свет. Ему, охотнику, положено ориентироваться в темноте. На круглом
столе стояла одинокая кружка с едва теплым кофе — Чон такой пить не любит,
но его сделал Тэхен, а потому он априори становится особенным, и альфа не
брезгует. Какая к черту разница, что кофе этот обычный, растворимый, если
сделан с заботой, с душой, с любовью? У Чонгука в голове звенящая пустота. Он
встал у окна, медленно отпивая из кружки теплый кофе.
Он представить не может, что завтрашним утром Тэхен не откроет глаза. Его

вина грызет, зубы об кости его точит, плоть отрывает. Его тоска по легким бьет,
безысходность по венам растекается. Чонгук зарычал, сжимая в руках кружку с
кофе, которая разлетелась в его ладони на осколки и с громким стуком упала на
пол. Тэхен прибежал на кухню, испуганный громким звоном, и включил
ослепляющий глаза свет. Чонгук не отреагировал, не повернулся к омеге,
потому что почувствовал слезы обжигающие в уголках глаз.
— Чонгук, что случилось? — обеспокоенно спросил Тэхен, обходя стол. Его

взгляд упал на осколки, разбросанные по полу. — Господи… Ты в порядке? Не
поранился? Дай мне, я посмотрю, — заволновался омега, накрыв ладонями
чонгуков сжатый кулак.
— Я не порезался, — хрипло сказал Чон в сторону. — Не волнуйся, детка. Лучше

одевайся, иначе опоздаем.
— Родной, — тихо сказал Тэхен, даже не успев заметить, как это слово сорвалось
с губ. Но отступать уже поздно. Он положил ладонь на его щеку, заставляя
посмотреть на себя: — Ты улыбаешься, а глаза такие грустные-грустные…
Почему?
«Потому что я убить тебя должен», — думает Чонгук.
— Не знаю, — тихо сказал Чонгук, криво улыбаясь. — Просто… так получилось.
Тэхен нахмурился, требовательно смотря в его глаза. Врет. Тэхен видит, что
Чонгук его обманывает, и причина ему известна, просто с омегой он делиться не
хочет — не доверяет, боится чего-то или просто колеблется, Тэхен не знает. Ему
известно только одно — он бы обязательно понял. И Чонгук это в его глазах
читает, они ему в самую душу смотрят, струнки какие-то задевают. У Чонгука
екает в груди, колется так, что впору истерично рассмеяться. У него, того, кому
чужда боль, — болит. Эту боль он сдержать не может, контролировать не умеет,
она в сердце самом лежит тяжелым грузом. Тэхен вздохнул и перевел взгляд на
его ладонь, насильно разжимая.
— Хорошо, что не порезался, — улыбнулся Тэхен. — Будь аккуратнее, хорошо?

Помой руку, я пока уберу это, — кивнул он на осколки кружки и лужу разлитого
кофе.
— Нет, принцесса, не стоит, — ответил Чон, покачав головой. — Иди, одевайся.

Ты не должен делать грязную работу. Твои ладони предназначены для
поцелуев, а не для тряпки, — альфа галантно припал губами к тыльной стороне
его ладони, мягко целуя нежную кожу.
— Прекрати, — смущенно ответил омега, приподнимаясь на носочки, чтобы

139/508
поцеловать альфу в уголок губ. — Никакая я не принцесса, я самый обычный. Но
от твоей помощи отказываться не стану, — ухмыльнулся Тэхен. — Тряпка в
ванной, мусорное ведро под раковиной. Удачи, кавалер.
Омега подмигнул и вышел из кухни с усмешкой на губах. Чонгук посмотрел ему

в спину. Постепенно улыбка сползла с его лица. Лгать — трудно. Ложь, она как
грязь пачкает, только не руки, не одежду и не обувь, а изнутри. Душу, сердце —
называйте как хотите. Чонгук не знает, есть ли у него душа, но знает, как
сильно там болит, печет, и холодными ночами заставляет выть, выгибаясь на
постели. Как такое может быть? Почему Чонгук этого человека из своей головы
выкинуть не может, откуда силы взять на это? Он думает об этом, споласкивая
ладони под теплой струей воды.
Чонгук вытер влажные руки о полотенце и собрал осколки, выбрасывая их в

ведро, куда Тэхен и сказал. В ванной стояла швабра, которой Чон вытер
кофейную лужу, а после вымыл тряпку в раковине. Он никогда не сторонился
домашней работы, потому что Енгук приучил его жить без посторонней помощи.
Он все должен был делать сам. Убирать, стирать, добывать себе поесть, ездить
в школу на автобусе, а не на люксовом авто Бана — это стало уже привычным.
Разбалованный вниманием и заботой родителей, Чонгук бесился, ненавидел
Енгука, не хотел понимать, что так будет лучше ему в будущем, что он вырастет
самостоятельным, не зависящим от окружающих, и в первую очередь — от
Енгука.
Енгук приютил его после смерти отца. Тогда Чонгук ненавидел окружающий
мир, окружающих людей, себя — в первую очередь. Будто тогда он,
одиннадцатилетний сопляк, мог что-то изменить. Он в себе вынашивал план
мести, ревел в подушку одинокими ночами, но Енгук не приходил к нему, чтобы
утешить. Может быть, именно потому Чонгук так сильно его ненавидел и именно
потому вырос тем, кто он есть.
Но сейчас… Чонгук чувствует к нему что-то, что отдаленно можно было бы

назвать сыновьей любовью. Альфа этому чувству противится, не хочет
соглашаться, но Енгук с каждым днем все больше доверия завоевывает. Тот
маленький альфа, похожий на маленького злого волчонка, что к себе никому не
позволял подходить, погладить, пожалеть, вырос в большого и сильного волка
только благодаря неоцененным усилиям Енгука. Чонгук его любит. Правда,
любит. И сам не понимает, как мысли унеслись совсем в иную сторону.
Но Бан никогда не ошибался. Он — Праотец, Покровитель, ему чуждо понятие

ошибки, и Чонгук, наученный жизнью с ним, стал к нему прислушиваться. Енгук
ему говорит: «Убей!», значит Чонгук должен прекратить войну в самом себе,
погасить самые мелкие очаги восстания, задушить свою человеческую часть и
убить.
— Я готов, — сказал Тэхен с легкой улыбкой. Чонгук повернулся к нему,

оглядывая манящие бедра, обтянутые черными джинсами-скинни с прорезями
на коленях, заправленную в джинсы рубашку и багровую полоску чокера на
длинной медовой шее. Альфа облизнулся и растянул губы в ответной улыбке.
— Что ж, тогда идем.
Тэхен никогда не был на крупных вечеринках, но почему — точно сказать не

может. Отец всегда был против, чтобы Тэхен проводил время вне своей
140/508
комнаты, на теннис-то с трудом отпускал. В последнее время Тэхен этим не
занимается, воспоминания плохие навевает. Гораздо приятнее ему проводить
время со своими хенами. Юнги и Хосок были словно родители — любили,
заботились, оберегали. Рядом с ними Тэхен, привыкший быть серьезным,
становился маленьким ребенком, и хены спускали ему с рук такую шалость. Ему
даже покапризничать иногда было приятно, потому что Хосок-хен после этого
усадит его на колени и будет целовать, целовать, целовать, а Юнги-хен смешно
скорчит лицо, мол «опять они за свое». Но с Чонгуком не так.
Рядом с Чонгуком в груди расцветают букеты полевых цветов. Тэхен точно

знает, как это называется — то же самое Юнги испытывает к Намджуну, а
Хосок… он не признается, к кому, но Тэхен знает, что это есть. Чонгук
совершенно особенный, он словно прекрасный принц, что вышел из сказки,
чтобы Тэхена сделать счастливым. Тэхен целовался раньше и сексом тоже
занимался, но все то было только с его хенами, там это — привычно, по-
домашнему и правильно. Это не вызывает в животе тугого узла возбуждения,
какой рядом с Чонгуком появляется. Каждый раз Тэхен в Чонгука все больше,
все сильнее, он даже службу в церкви ради него пропустил и не чувствует из-за
этого угрызений совести.
Чонгук заметил, как смотрит на него омега с соседнего сидения, и протянул к

нему руку, слегка сжимая теплую ладонь. Вот так, как у них — правильно.
Чонгук стал тем недостающим кусочком паззла, чтобы Тэхен расцвел, чтобы на
губах улыбка, а в груди счастье затеплилось. Этим счастьем не хочется
делиться. Его только с Чонгуком пополам делить. Тэхен переплел их пальцы,
чувствуя, как Чонгук сжимает его ладонь. Он стоит на краю пропасти, одно
неверное движение — сорвется. Но Тэхену сорваться не страшно, когда Чонгук
крепко держит его ладонь, поглаживает большим пальцем костяшки и
безмолвно говорит: «прыгнешь ты — я тоже прыгну». Тэхен глупо улыбается,
отводя взгляд в окно. Он чувствует себя дурацкой Розой, а Чонгук — его Джек.
Но когда Титаник столкнется с айсбергом — всего лишь вопрос времени.
— Приехали, — сказал Чонгук, отстегивая ремень безопасности. Он вышел из

машины и открыл дверь перед Тэхеном, как джентльмен подав омеге руку.
— Благодарю, — улыбнулся Тэхен, вкладывая ладонь в чонгукову и ступая на

мокрый от накрапывающего дождя асфальт, отражающий кровавый свет
неоновой вывески.
«Bloody gold» — гласила вывеска над входом. Тэхен поднял голову, рассматривая
здание, из которого доносились оглушающие биты. Обычный красный кирпич,
довольно-таки старые окна и разбитые фонари. Возле входа стояла небольшая
галдящая толпа, что-то бурно обсуждающая. Чонгук глянул на стушевавшегося
омегу. Боится, наверное. «И правильно делает», думает Чонгук, но лишь
покрепче прижимает к себе Тэхена. Не потому, что хочет защитить, а чтобы не
убежал.
— Не бойся, — прошептал Чонгук омеге на ухо.
— Я и не боюсь, — вздернул подбородок Тэхен, улыбаясь. — Ты ведь со мной, —

Чонгук криво улыбается. Его-то омега и должен бояться.
Они прошли мимо низко поклонившегося охранника. Тэхен зачарованно

141/508
осмотрелся, цепляясь взглядом за каждую деталь. Танцующие люди двигаются
словно в унисон. Музыка грохочет так, что не слышно собственных мыслей. На
балконах сидят люди, явно имеющие большой доход — рассматривают
танцующих внизу людей, сканируют. Чонгук приобнял омегу со спины,
проталкивая в самую гущу потных тел. Тэхен прижался спиной к его груди,
вцепившись пальцами в чужое запястье. Потеряться тут, среди незнакомых
людей явно в нетрезвом состоянии — страшно.
— Расслабься, — шепнул Чон, опаляя ушную раковину раскаленным дыханием.

Тэхен слабо кивнул.
Альфа подвел его к широкой барной стойке, за которой бармен, ловко

подбрасывая шейкер, смешивал коктейли. Чонгук помог Тэхену сесть на высокий
барный стул, и сам сел рядом, облокотившись локтями о стойку.
— Джо, мне Реми Мартин, а этому прекрасному юноше… — Чонгук скептически

оглядел Тэхена, — лимонад.
— Эй! — возмутился Тэхен, уставившись на самодовольно ухмыляющегося

альфу. — Совсем за ребенка меня считаешь? Я умею пить!
— Вот и будешь хлебать лимонад, а папочка насладится своим коньяком.
— Мне, пожалуйста черный Бакарди, — обворожительно улыбнулся Тэхен,

игриво хлопая длинными ресницами. Альфа за стойкой ухмыльнулся, вздергивая
бровь.
— Ты хоть совершеннолетия достиг?
— Нет, но…
— Дай ему грог, — ухмыльнулся Чонгук, покручивая в ладони бокал с

заказанным коньяком. — Все равно не успокоится.
— Грог? — нахмурил брови Тэхен, переводя взгляд с Чонгука на Джо и обратно.
— Это ром, разбавленный водой и сахаром. Если хочешь, могу разбавить чаем, —
подмигнул бармен, принимаясь за заказ.
— Для новичков пойдет, — пожал плечами Чонгук, отпивая коньяк. — Хотя я бы

тебе и тодди не дал. Ты не выглядишь как тот, кто умеет пить.
— Как-то раз мы с Юнги-хеном пили текилу у него дома, — облизал губы Тэхен,
подаваясь Чону навстречу. Чонгук напрягся, видя, каким развязным становится
Тэхен. Омега поставил ладонь на стул между разведенных чонгуковых ног.
— Сначала было мерзко, а потом так хорошо, и в какой-то момент нам стало
плевать на все. Голова кругом, чувство свободы в венах и губы жжет от желания
целоваться. — И знаешь, что мы сделали потом? — омега растянул пухлые губы
в ехидной усмешке. Чонгук почувствовал, что сейчас сорвется с цепи, как
оголодавший зверь накинется на него, чтобы оторвать кусок плоти побольше.
— Что? — хрипло спросил Чонгук. Тэхен увидел в его глазах расползающуюся

туманом темноту и ухмыльнулся. Он приблизился губами к его губам, между
ними и миллиметра не насчитаться. Чонгук хрипло задышал загнанным зверем,
142/508
ощущая цветочное дыхание на своей коже.
— Мы…
— Грог для прекрасного юноши, — ухмыльнулся бармен, поставив напиток на

стол. Тэхен хихикнул и отстранился от Чонгука, едва сдержавшего стон
разочарования. Тэхен, этот чертов искуситель, он со зверем играет осознанно.
Чонгук едва себя в руках держит, впивается пальцами в бокал с коньяком и
выпивает залпом.
— Повтори, — прохрипел Чонгук, кивнув на опустевший бокал. Тэхен

самодовольно улыбнулся, принимаясь потягивать через трубочку свой напиток.
— Может, чего-нибудь покрепче? — улыбнулся бармен. — Бренди, самбука, ром,

водка? Эти омеги, они точно ведьмы, — подмигнул Джо, кивнув на Тэхена,
повернувшегося спиной к альфам и разглядывающего танцующих людей.
— Демоны, — хмыкнул Чонгук. — На костре бы таких, как он, сжигать.
— А потом самому в костер за ним прыгать? — ухмыльнулся альфа.
Чонгук не ответил, лишь кинул на бармена тяжелый взгляд. Верно. Чонгук бы

бросился за ним в огонь, в воду, в бездну, в космос — куда угодно. Его мысли
тяжелые снова одолевают, в плен свой берут, связывают. Он дышит часто и
рвано, наслаждается тэхеновым запахом, пока еще может. Тэхен с каждой
выпитой рюмкой все веселее становится, пританцовывает на стуле, слегка
хлопает ладонями по барной стойке. У Тэхена, как и Чонгука, много граней — он
может быть покорным, может быть гордым, может быть сломленным, может
быть непобедимым, и, Чонгук уверен, он даже не все его стороны увидел.
Чонгук не врал — в этом омеге заключен неизведанный мир. Он как планета.

Альфа с улыбкой смотрит на раскрасневшиеся от жары и алкоголя щеки, на
влажные приоткрытые губы и затянутый странной поволокой взгляд. Тэхен под
алкоголем становится смелее, развязнее, сам тянется к Чону за поцелуем, и он
отвечает. Глубоко, мокро, сплетаясь языками. Чонгук слизал с его губ вкус рома
и вина — чертов гурман, но альфе так нравится лизать его хмельные губы и
делиться своими, коньячными. Тэхен-то на самом деле дурманит хлеще
алкоголя.
Тэхен отстранился, нарочно прикусывая нижнюю губу Чонгука и слегка

оттягивая. Он пошло улыбнулся и слез со стула, растворяясь в гуще танцующей
толпы. Подхватывает ритм, виляет бедрами, оглаживает свое тело ладонями и
знает, что на него смотрят, что его желают. Чонгук собственнически рычит,
видя, как в его омеге другие заинтересовываются, ближе подходят, руками
грязными касаются. Альфа поднялся следом, локтями раздвигая танцующих
людей, и сгреб Тэхена в свои раскаленные объятия, припадая губами к
оголившейся шее. Чонгук думал, что чокер идеально смотрится на ней, но
сейчас он готов его зубами порвать, потому что не дает вкусить оголенную
плоть целиком.
Чонгук чувствует, что момент настал. Зверя больше ничего не держит. Титаник
столкнулся с айсбергом, и все идет ко дну.
Омега доверчиво прижался к его груди, отклоняя голову вбок, чтобы Чонгуку
143/508
удобнее было крови испить. Чонгук раздувает ноздри, ревниво ведет языком по
его шее, а после припадает зубами. Кусает аккуратно, на пробу, так, что Тэхен
выдыхает сквозь губы и прогибается в пояснице, упираясь в чонгуков
возбужденный член. Ведет себя, как дешевая шлюха, а Чонгуку так это
нравится, что он едва сдерживает возбуждение. Если оно выйдет из-под
контроля — обратится при всех. Но Чонгук держится, ведет по телу Тэхена
ладонями, каждую неровность запоминает. Сквозь джинсы отчетливо
ощущаются тазовые косточки и слегка выпирающий бугорок на промежности.
Тэхен дышит неровно. Его грудная клетка часто вздымается. Чонгук очертил
пальцами впалый живот, выпирающие ребра и сжал манящую шею. Тэхен
откинул голову ему на плечо, из-под трепещущих ресниц смотря в глаза
напротив. Чонгук вгрызся в его губы отчаянным поцелуем. Он целуется, точно
прощается. Тэхен обводит языком его язык, переходит на губы, кусается и
оттягивает. Чонгук сжал другой рукой его талию, крепче прижимая к себе,
стремясь сократить миллиметровое расстояние, что кажется пропастью. Чонгук
хочет кожа к коже, чтобы они друг друга чувствовали, запоминали, но
понимает — если они переступят эту грань, если Чонгук вкусит его тело, то уже
никогда не сможет убить. И потому они не вступят в сексуальную связь. Чонгук
не может себе этого позволить.
Чонгук влюбиться боится, потому что знает, как это больно, просто Тэхен не
помнит. А Чонгук помнит. Боль в его глазах помнит, крики его помнит так, будто
вчера это было. Чонгук не всесилен. Он может умереть — и он не сможет жить с
мыслью, что Тэхен вновь его может потерять. Лучше пусть умрет Тэхен. От его
рук.
— Моя душа, — хрипло прошептал Чонгук, выцеловывая его хрупкие плечи, шею.
— Ты моя Вселенная, Тэхен. Я бы ради тебя не умер, я бы ради тебя жил. Всю
боль бы на себя принял, только бы… только бы ты ее больше не испытывал, —
отчаянно шепчет он, чувствуя, как на глаза вновь слезы накатывают. — Мой мир,
блять, ты один меня жить заставляешь. Ты спасаешь меня от темноты. Ты
тянешь меня прочь от края пропасти… Ты — все…
Чонгук не договаривает, чувствуя, как слеза бежит по щеке.
— Чонгук… — тихо выдохнул Тэхен, разворачиваясь в кольце сильных рук. Он

поймал губами горячую слезу, обхватывая его лицо ладонями. — Я спасу тебя,
слышишь? — прошептал омега, заглядывая в его глаза.
— Слишком поздно, — ответил Чонгук, заправляя прядь пшеничных волос за ухо.

— Уже слишком поздно.
Они поднялись по винтовой лестнице наверх, туда, где расположены вип-ложи и

комнаты. Пол подсвечен голубыми диодами, будто по звездам ступаешь. Чонгук
чувствует, что это конец — его и тэхенов. Чонгук оставит здесь его труп и свою
душу, что кровоточит, горит, умирает прямо сейчас. Ему хочется согнуться и от
боли внутренности выблевать, но он держит спину ровно. Зверь просится
наружу, и Чонгук ему выйти позволит. Убить Тэхена позволит. Чон открыл дверь,
пропуская Тэхена вперед, и зашел следом. Он закрыл дверь на ключ и
прислонился к ней лбом.
— Тэхен… — хрипло шепнул альфа, скребя ногтями дубовую поверхность.

— Беги. Беги, я умоляю тебя.
144/508
— Я не уйду, — ответил тихо Тэхен, аккуратно обнимая альфу со спины, как
котенок потершись щекой о лопатку.
— Уходи! — заорал Чонгук, резко разворачиваясь и отталкивая омегу от себя.

Тэхен упал на пол, сбивая кофейный столик и больно ударяясь локтем. В его
глазах застыло удивление и слезы. Чонгук попятился, упираясь спиной в дверь.
— Пока я еще могу тебя отпустить, беги, — прохрипел альфа.
— Я обидел тебя, Чонгук? — со слезами на глазах спросил Тэхен, медленно

поднимаясь с пола и не отрывая взгляда от чонгуковых глаз. А тому на его слезы
смотреть невозможно, это точно ножом тупым по горлу. Чонгук крепко сжал
ладони в кулаки.
— Я молил тебя, — холодно сказал Чонгук. — Я дал тебе шанс сбежать, — его
голосом можно резать металл. — Но ты не захотел меня слушать. Какой же ты…
идиот, — хрипло рассмеялся Чонгук, медленно наступая на добычу, точно лев на
антилопу. — Глупая, глупая овечка…
— Ч-чонгук, — заикаясь, выдавил Тэхен. — Я-я н-не понимаю…
— Ты просто должен умереть, — прорычал Чонгук, сдергивая с себя кожанку и,

скомкав ее, бросил на пол.
Тэхен задрожал, отступая, пятясь к окну. Он судорожно оглянулся в поисках

оружия самозащиты. Сзади только огромное окно и второй этаж. Омега испуган,
сбит с толку и не понимает, что происходит, почему альфа взбесился. Чонгук
вмиг перестал быть тем, с кем защиту чувствуешь, он точно монстр, от которого
нужно бежать, спасаться, только некуда. Застывший Чонгук вздернул голову,
впиваясь в Тэхена взглядом кровавых глаз. Слезы брызнули из глаз, адреналин
разогнался по венам, не дав первоначальному шоку взять контроль над телом.
Тэхен побежал назад, к окну, собираясь выпрыгнуть, пробив своим телом стекло.
Но, едва оторвав ноги от пола, он почувствовал, как поперек талии его
перехватило что-то сильное, мускулистое и окровавленное. Чонгук, используя
кагуне, отбросил омегу в сторону.
— Почему ты такой глупый, Тэхен?! — заорал Чонгук, подлетая к упавшему

омеге и хватая его за шею, поднимая над полом. — Спал на груди зверя, не знал,
что я тебя в любой момент сожрать могу, — облизнулся альфа с ядовитой
ухмылкой. У Тэхена по щекам бегут слезы, он смотрит большими кофейными
глазами, цепляется пальцами за его руку, что шею сжимает, задыхается. Над
бровью из пореза течет кровь. Чонгук наклонился, слизывая языком кровавую
змейку. — Ты на вкус дороже самого ценного вина. Тобой не напиться, Тэхен, —
оскалился Чонгук.
Чонгук с рыком кинулся вперед, собираясь впиться зубами в манящую плоть, но

Тэхен сам не понимает, как реагирует мгновенно. Он схватил пальцами
близстоящую вазу и разбил ее о чонгуково лицо, перекосившееся от ярости. Ваза
разбилась в щепки, осколки, а на его лице и царапины не осталось. Ноздри
раздулись от злости. Чонгук поднял Тэхена, будто тот не весил ничего, швыряя
спиной в стекло, что хрустнуло и разошлось трещинами. Тэхен упал на живот,
едва шевеля конечностями от боли. Он кровью и слезами свое лицо умыл.
Чонгук, подобно кровожадному богу, медленно наступал на него. Игрался с
жертвой.
145/508
Дверь неожиданно с той стороны выбили. Чонгук резко обернулся, впиваясь
взглядом в охранника, что встречал их на входе. Он едва собрал внутренние
органы, придерживая их рукой, чтобы приползти сюда, чтобы спасти господина.
На свою жизнь уже плевать — он не жилец. Тэхен понимает, что другого шанса
уже не будет. Он встает на трясущихся ногах и отходит, чтобы разбежаться.
— Г… — попытался сказать охранник, но из его рта полилась кровь.
— В чем дело?! — зарычал Чон, быстро подходя к охраннику и хватая его за

грудки. — Кто позволил тебе мешать своему господину?!
— Голуби… — прохрипел охранник в лицо Чону, падая на пол замертво. Из

рваной раны на животе вывалились кишки, брызнула кровь, марая чонгуковы
ботинки.
Тэхен разбежался и прыгнул в стекло, пробивая своим телом треснувшие места.

Осколки больно впились в кожу, изрезав спину, плечи, руки, бока. Тэхен не
ощутил боли от шока, он лишь почувствовал объятия ветра на своем теле, а
после — удар об асфальт.
Он лежит несколько долгих минут, не может двинуться. Перед глазами кто-то

бегает, сквозь толщу воды доносится чей-то крик, а он каждой клеточкой тела
чувствует, что жизнь его медленно покидает. Из уголка рта потекла струя
крови, смешиваясь с дождевой водой на асфальте. Тэхен провалился в пустоту.
146/508
XII
Юнги взбежал по мокрым ступеням госпиталя, разбрызгивая лужи, в

которых отражается тусклый свет фонарей. Проливной дождь остался за белыми
стенами. Тэхена не довезли до районной больницы, боялись не успеть, а Юнги
даже в машину скорой помощи не разрешили сесть. Его от ужаса трясет, ноги
едва гнутся, в голове — каша. Он и не помнит, как в кровавой суматохе увидел
стекленеющие бездонные глаза. И уже плевать стало, кто и кого там добивает —
как эгоистично и непрофессионально, но, кроме лежащего на грязном, мокром
асфальте Тэхена, Юнги больше никого не видел.
Омега судорожно оглянулся, едва не поскальзываясь на гладком кафельном

полу. Он подбежал к стойке регистрации, вцепившись в плечи сидящей за
стойкой девушки. Ее глаза расширились от удивления. Парень напротив нее
выглядел, точно мертвец — бледный, дрожащий и испуганный, с покрасневшими
от слез глазами и невнятно что-то бормотавшими губами. Его ледяные пальцы
намертво впились в ее худые плечи, стискивая почти до синяков.
— Тише, тише, молодой человек! — попыталась успокоить его девушка. — Я

ничего не пойму, если вы не успокоитесь. Может быть, хотите укол? Молодой
человек, назовите ваше имя?
— Ким Тэхен! — выкрикнул Юнги, тыча в экран гудящего компьютера.
— Хорошо, Ким Тэхен, пожалуйста, глубоко вдохните и успокойтесь. Все будет

хорошо, только не переживайте.
— Да нет же, — рявкнул Мин, ударив ладонью по столу. — Парень! Совсем

недавно к вам доставили! Он — Ким Тэхен! Где он?! — сорвался на крик омега.
— Не кричите, — так же спокойно ответила регистратор. — В больнице все спят,

вы перебудить больных вздумали? Парня, что доставили недавно, сразу же
перевели в операционную. Без регистрации.
— Умоляю вас, отведите меня к нему, — взмолился Юнги, схватив теплые ладони
девушки.
— Вы с ума сошли! Ни в коем случае, нечего вам там делать, — помотала она
головой. — Идите домой, выспитесь, а завтра возвращайтесь. Сейчас вас никто
туда не пустит.
— Х-хорошо, — сглотнув противный комок слез, согласился Юнги. — Тогда хотя

бы покажите, где я могу подождать. Пожалуйста, я прошу вас.
Девушка смотрела на него долго, так долго, что Юнги отчетливо слышал, как
медленно ползет минутная стрелка на круглых настенных часах. В его глазах
блестели слезы — сколько этих слез девушка уже видела, и не сосчитать. И
каждый раз подкупается, тяжело вздыхает и в итоге помогает абсолютно
незнакомому человеку. Умение сопереживать и сочувствовать — это те качества,
обладая которыми, можно сказать «я — человек». И она — человек, слишком уж
сердце щемит и болит, когда она на эти слезы смотрит. Он такой продрогший и
беспомощный, что девушка не выдерживает, какие-то чувства материнские
внутри ведутся, и она со вздохом соглашается.
147/508
— Боже, спасибо вам! Хотите денег или… У меня с собой нет, но если нужно…
— Юнги начал судорожно хлопать себя по карманам в поисках бумажника.
— Не оскорбляйте меня, — почти обиженно сказала девушка. — Пойдемте.
Юнги послушно закрыл рот и опустил взгляд, стыдясь собственных слов. Но

волнение за Тэхена зудит где-то под кожей, разъедает так, что кости рушатся. У
него в груди страх звериный, первобытный. Как Тэхен туда попал? Почему Юнги
не доглядел? Как, как он смел проморгать, упустить? Юнги себя за это
ненавидит, презирает, хочет пулю в лоб пустить. Из-за собственной ошибки
Тэхен сейчас в операционной, и Юнги не известно, что с ним творится. От этих
мыслей хочется выть, раздирать ногтями грудную клетку, чтобы сердце свое
вытащить и Тэхену отдать, хочется время научиться возвращать вспять, да
только Юнги ничего из этого не может. Девушка оставила его возле
операционной, в которую двери были плотно закрыты. По коридору выставлены
длинные ряды голубых сидений, стены белые, — на мозг давит, лампы
люминисцентные горят и возле небольшого окна стоит кофейный автомат.
Врачи проводят многочасовые операции — им необходимо.
Омега сел в кресло, упираясь локтями в колени. Он медленно раскачивается

вперед-назад, пилит тяжелым взглядом носки своих туфель и едва-едва
сдерживается, чтобы не заорать. Из-за стены слышны лишь тихие переговоры и
пищание кардиомонитора, отсчитывающего удары слабого сердца. Юнги
заплакал, вслушиваясь, как чужое сердце бьется, и закрыл лицо руками. Сейчас
ничего не важно, кроме этого едва слышного писка.
Стрелки на часах словно застыли. У Мина чувство, что прошел не час, а целая
вечность, а он так и сидит, состарившийся и покрывшийся толстым слоем пыли и
паутины. Изредка мимо проходит медперсонал, даже не глядя на измученного
омегу, что ссутулился, придавленный тяжелым бременем вины и страха. У Юнги
внутри мясорубка, там чувство ужаса сжимает когтистыми лапами сердце,
кровожадно скалит зубы. От плача разболелась голова. Юнги вздрогнул, когда
двери неожиданно распахнулись и вышел ассистент хирурга. Он торопливо
направился в сторону автомата с кофе. Юнги подскочил следом, окрикивая
врача:
— Подождите, пожалуйста! — мужчина оглянулся на подбежавшего Юнги.

— Как он? Молю скажите м-мне, он будет жив? — заикаясь, выдавил из себя
Юнги, сам не замечая, с какой силой стискивает руку врача.
— У меня нет времени вести переговоры, простите, — отмахнулся мужчина и

вырвал руку из чужой хватки, подходя к автомату и выбирая «Робуста».
— Он выживет? — беспомощно спросил Юнги. Его руки упали вдоль туловища, а

к горлу вновь подкатил удушающий комок. Мужчина с тяжелым вздохом глянул
на него. Аппарат тихо зажужжал, наливая кофе в стаканчик. Он снял
хирургическую маску и потер подбородок.
— У него одномоментный разрыв селезенки, открывший внутреннее

кровотечение, многочисленные глубокие раны и переломанные ребра, —
мужчина с сожалением посмотрел на вмиг побледневшего омегу. — Он не умрет,
к счастью, но на данный момент он крайне слаб, потерял много крови и ему
требуется переливание. А сейчас, извините, я должен возвращаться, —
148/508
заключил врач, натянув обратно маску и забрал из автомата дымящийся
стаканчик. — Ждите, ничего более сказать в данный момент не могу.
— Я подойду для переливания? — оживился Юнги, быстрым шагом следуя за

врачом. — Сколько угодно! Только, пожалуйста, скажите, что я должен сделать.
— Для начала проверить совместимость, — рявкнул мужчина. — Сдайте кровь на

анализ, — на этих словах перед лицом Мина захлопнулись двери, и коридор
вновь погрузился в тишину.
Юнги резко потер лицо, отойдя на несколько шагов от двери. Мин стиснул зубы.
Сидеть и жалеть себя проще, чем сделать что-то стоящее для спасения его
жизни. Омега спустился на первый этаж, вновь подходя к стойке регистрации,
за которой все так же сидела девушка, проводившая его до операционной. Юнги
хлопнул ладонью по стойке, привлекая к себе внимание.
— Мин Юнги, двадцать один год, я хочу стать донором для Ким Тэхена, которого
в данный момент оперируют. Это возможно?
— Возможно, если вам известна группа крови и резус-фактор, — ответила

девушка.
— Нет, но… — растерялся Юнги. — Как мне узнать?
— Натощак сдать кровь из вены завтра с утра, ее передадут в лабораторию, где

она будет исследована с помощью простой иммуногематологической реакции, и
потом…
— У него нет столько времени, — поджал губы Юнги. — Я нужен ему уже сейчас.
Девушка посмотрела на него тяжелым взглядом, отрываясь от экрана

компьютера. Юнги неуклонно стоял на своем, не отводя взгляд от ее глаз.
Девушка покачала головой:
— Но сейчас лаборатория пуста. Никто не сможет дать результат сейчас, только

завтра утром.
— Пожалуйста, — настоял Юнги, чуть подаваясь вперед. — Вы ведь сами

сказали, что это просто.
— Я не имею таких полномочий, — твердо ответила девушка. — Ждите

завтрашнего утра.
— Вот так вы спасаете людей?! — закричал Юнги. — Он, может быть, умирает
там, а вы отказываетесь взять мою долбаную кровь? Что вы за специалисты
такие? Одно название — врачи! Черт возьми, какого хрена вы работаете, если не
собираетесь спасать людей? За что, блять, вам платит государство?!
— Хорошо! — шикнула девушка, подскакивая со своего места. — Черт возьми, вы

меня с ума сведете.
Юнги недовольно хмыкнул и проследовал за угрюмой девушкой — Хеджин, имя

которой успел прочитать на бейдже. Она всем своим видом показывала
недовольство, сунув сжатые кулаки в неглубокие карманы белого халата. Точно
149/508
такой же халат она заставила накинуть и Мина, оставившего пальто в
раздевалке. Она открыла ключом лабораторию и включила бледно-желтый свет,
заливший просторную комнату. Дверь слева вела в комнату с умывальником —
дезинфекция превыше всего, в кабинете стоял письменный стол и стол,
предназначенный для анализов, возле которого стояло кресло с
подлокотниками.
— Чего стоишь, — хмыкнула она, споласкивая руки в умывальнике. — Садись и

закатывай рукав на левой руке.
Мин тяжело сглотнул, глянув на внушительных размеров иглу, которую ему

сейчас вонзят в вену, но бояться — значит отступить, поддаться страху. А Юнги
на такое право не имеет, потому он вскарабкался на кресло, чувствуя, как
сердце стучит в горле. Он уколов с самого детства боится, а Хеджин словно
специально нагнетает, кружит вокруг него медленно, расставляет приборы.
Девушка поставила рядом на стол несколько пробирок и металлическую коробку
со шприцами.
— Сколько крови понадобится?
— Литров двадцать, — по-злому ухмыльнулась девушка. Ведьма. Юнги хмыкнул,

переведя взгляд в окно, чтобы не видеть, как она собирается вогнать иглу ему в
вену.
Хеджин перетянула ему руку жгутом чуть выше локтя и вложила Мину в ладонь
резиновый шарик, наказав сжимать и разжимать его. Когда вена отчетливо
выделилась, девушка разорвала пакет с одноразовым шприцом и ухмыльнулась,
видя в глазах омеги страх. Она натянула маску на лицо, отметив: «Чтобы кровью
не забрызгало», и едва сдержалась от смеха, видя расширившиеся глаза и вмиг
побледневшее лицо. В глубине души она радовалась, что смогла хотя бы
немного отвлечь омегу от пожирания самого себя глупыми шутками, хоть и
трясся Мин, как осиновый лист.
— Если ты будешь труситься, я промахнусь мимо вены и вколю тебе в организм

воздух, мучительная смерть тебе обеспечена, — пробормотала Хеджин,
склоняясь над его рукой и смачивая место с выступающей веной спиртом.
— Ты издева-а-а-а! — выкрикнул омега, чувствуя, как иголка пронзила кожу.
— Орешь, как девчонка, — сморщилась девушка, наигранно потерев ухо. — Дети

и те не кричат, когда у них кровь берут.
— Больно! — захныкал Мин, едва не подскакивая на месте.
— Сидеть, — прошипела девушка. — Двинешься — вколю тебе воздух и умрешь!

Клянусь Богом, я не шучу. Сиди спокойно.
— Ты ужасный врач, — едва не плача, пожаловался омега.
Девушка закатила глаза, медленно оттягивая поршень и набирая багровую

кровь. Юнги редко шмыгал носом и смотрел, как медленно цилиндр наполняется
его кровью.
— Ты что, серьезно двадцать литров забирать собралась? — возмутился Мин.

150/508
— Тогда Тэхену ничего не останется!
— Вот ведь нытик, — сморщилась девушка и вытащила шприц, прижимая к

красной точке смоченную спиртом ватку.
Мин шмыгнул носом и согнул руку, прижимая ее к груди. Девушка выжала кровь
из шприца в пробирку, выбросила шприц и стянула с лица медицинскую маску.
Она облокотилась на стол, потерев лоб.
— Жаль твоего друга, — тихо сказала она. — Прими мои соболезнования, —

Юнги только слабо кивнул, опустив голову. — Не хочешь поехать домой? Тебя к
нему все равно никто не пустит, пока он как минимум не очнется.
— Нет, — покачал головой Мин. — Я нужен ему здесь.
За окном едва начало рассветать. Юнги, сжимая пальцами пластиковый

стаканчик с давно остывшим кофе, сидел на кресле, откинувшись спиной на
побеленную стенку. Глаза нещадно горели и опухли от выплаканных слез и
недостатка сна. Мин отхлебнул горький напиток, даже не поморщившись, и
вновь уставился в медленно ползущую вперед минутную стрелку. Госпиталь
начал потихоньку оживать. Просыпались больные, особенно старые люди, то
тут, то там раздавался кашель и копошение. Медсестры обходили каждую
палату, проводя утренние процедуры. Телефон в кармане брюк завибрировал
входящим вызовом. Юнги нажал «принять» и прижал телефон к уху.
— Ну, как там? — хрипло спросил Мин.
— Среди следователей и гражданских потерь нет, — уставшим голосом сообщил

Хосок.
— А среди гулей? — спросил Юнги, выдергивая торчавшую из халата ниточку.

Послышался усталый смешок.
— Практически все, — ответил омега. — Только Кииоши не нашли. Словно сквозь

землю провалился, но я уверен, что он был там.
— Я верю тебе, — поджал губы Мин. — Я этого выродка найду, клянусь богом, и
уничтожу.
— Как… Тэхен? — спросил Хосок после недолгой паузы. Юнги тяжело вздохнул и
поставил стаканчик с кофе возле своих ног.
— Я не говорил с хирургом, но его состояние не обнадеживает. Не умрет, но…

ему требуется переливание, много крови потерял, — Юнги вплел пальцы в свои
волосы и слегка сжал, зажмурившись. — Я уже сдал кровь, и, как только узнаю
свою группу, сразу же стану его донором.
— Вдруг ты не подойдешь? — прикусил губу Хосок, разглядывая тлеющую

сигарету в своих пальцах.
— Подойду, — резко ответил Юнги. — Я ему не дам умереть, понял?
— Не сомневаюсь, — кивнул Хосок, припадая губами к фильтру. — Я приду

позже.
151/508
Юнги закончил вызов и сунул телефон обратно в карман. Он устало вздохнул и
потер лицо. Мерзкий кофе полетел в мусорную урну. Будто ему и так было не
плохо, когда тошнота вновь дала о себе знать. Юнги уже почти привык
просыпаться ранним утром от комка в горле и прочищать желудок, но сейчас он,
как верный пес, боится даже отойти от двери, упустить малейшую информацию
о состоянии Тэхена. Юнги ходит из стороны в сторону, заломив пальцы до
хруста. Он колеблется и не знает, как сделать правильнее — позвонить ли отцу
Тэхена или лучше, чтобы он ничего не знал.
В один миг на его плечи свалилось все, он почувствовал ответственность за

Тэхена, как за своего ребенка. И он был не далек от истины. Юнги никогда не
отрицал, что Тэхен для него — ребенок, младший братик, которого защищать
нужно, любить, оберегать, но и с этим Мин не справился. Он со страхом думает,
что со своим ребенком и подавно не справится и горько ухмыляется, игнорируя
повлажневшие глаза. Он не понимает, зачем оттягивает неизбежное, ведь рано
или поздно ему будет необходимо узнать правду — беременный он или нет. Он
искренне хочет верить, что нет, но с каждым днем его уверенность трескается и
откалывается огромными осколками. В ноздри ударил до боли любимый родной
запах, и Юнги не выдерживает.
Намджун теряется, когда Юнги, сдерживая слезы, подходит к нему и обнимает

так крепко, что дыхание перехватывает. Юнги уткнулся лицом в его грудь,
вдыхая намджунов природный запах и крови павших перед ним врагов. Он
плачет горько и надрывно, вжимаясь в альфу, будто тот — спасательный круг в
открытом океане. Намджун удивленно смотрит на смоляную макушку и не знает,
куда деть руки. Он не понимает, что с омегой происходит. Наверное, это просто
нервы. Намджун аккуратно, боясь спугнуть, положил широкие ладони на его
подрагивающую спину.
— Мин Юнги, — тихо прошептал Намджун, поглаживая сквозь халат и сырую

рубашку выступающий позвоночник. — Что с тобой происходит?
Юнги не ответил, лишь сильнее вжимаясь в теплое тело и сжимая между

пальцев его пальто. Намджун прикрыл глаза и положил подбородок на его
макушку. От него пахнет тем, что Намджун уже вдыхал подобно кокаину,
снюхивал, втирал в десна, колол прямо в вены. Альфа аккуратно вдыхает его
запах и теряется, чувствуя, как напряжение разрастается в груди, как тугой
узел скручивается, как безликий призрак приобретает четко изученные черты.
Черты лица Мин Юнги. Лисьи глаза, подернутые поволокой возбуждения и
похоти, горячий язык, лижущий алые губки, поломанные от возбуждения брови и
обнаженная шея, сверкающая наливающимися засосами. Намджуна потряхивает
от мысли, что запах Мин Юнги так похож на тот, что остался в холодной
сентябрьской ночи.
Омега в этих руках находит свое утешение и свое спасение. Намджун

отгораживает его от мира всего, собой закрывает, и миново сердце бьется так
отчаянно и так быстро. Альфа чувствует влагу там, где слезы Юнги впитались в
тонкую ткань, и сдерживается, чтобы не поцеловать его в макушку, сам не
понимая, откуда взялись такие порывы. Юнги оторвался от него с трудом и
шмыгнул носом. Намджун впервые — Юнги чувствует нехватку кислорода, —
улыбается ему, ободряя, и вытирает слезы ладонью. Коленки подкашиваются, и
он бы позорно упал в обморок, если бы не вышедший из операционной хирург.
152/508
— Вы родственники? — спросил он уставшим голосом.
— Да, — тут же ответил Юнги, подходя к врачу и окончательно рассеивая

образовавшееся тепло. — Как он? — обеспокоенно спросил омега.
— Ему нужен покой и отдых, даже не рассчитывайте навестить его сегодня, —

ответил врач, вытирая пот со лба полотенцем.
— Когда следователи смогут с ним побеседовать? — спросил Намджун, подходя

ближе. Мужчина сузил глаза, оглядывая Кима.
— Пока он не наберется сил. В любом случае, дайте ему отдохнуть, мальчишка

едва начал отходить от шока, ему все еще требуется переливание.
— Я сдал кровь на анализ, утром уже должны быть результаты, — сказал Юнги,
нервно заламывая пальцы.
— Это хорошо, только донор требуется уже сейчас, — покачал головой врач.
— Извините, я больше не могу задерживаться.
Врач обошел следователей и двинулся дальше по коридору. Юнги заметил по

его ссутуленным плечам, как сильно он устал за эту ночь, спасая чужую жизнь.
Мин со вздохом прислонился спиной к стене, опустив голову. Намджун сунул
ладони в карманы и сел в кресло, где совсем недавно томился омега.
— Поезжай домой, я подежурю вместо тебя, — сказал Намджун, не предлагая, а

утверждая. Юнги тихо хмыкнул и поднял на него взгляд. — Смотреть на тебя
жалко, а ему, — альфа кивнул на закрытые двери, — ты своим умирающим
видом тем более не поможешь.
— Пошел ты, — тихо сказал Юнги. Он уже устал пререкаться и выслушивать,

насколько бесполезен. — Тебя это вообще волновать не должно. Ким Сокджин
давно тебе постель греет и ждет, когда его распрекрасный следователь особого
класса вернется домой, — выплюнул омега, сам не понимая, как эти слова
сорвались с губ.
Звучит так, словно он от ревности сгорает, но он не пытается отпираться — так

и есть. Намджун словно тоже это почувствовал и растянул губы в улыбке. Не
злой, не самодовольной, а в простой улыбке, на которую смотреть приятно. У
него ямочки такие, что Юнги хочет их целовать нежно, трепетно. А вместо этого
он стоит буквально в метре от него и щетинится, защищается. Мин отвернул
голову в сторону, поджимая губы.
— Ничего не случится, если ты поспишь несколько часов, Юнги, — говорит

Намджун, а у Юнги мурашки бегут по коже от теплоты в его голосе.
— Я боюсь за него, — признался Юнги, шмыгая носом. Он прижал ладонь к

глазам. Как же ему надоело плакать. Он понимает, что слезами никому не
поможет, только усугубит и так плачевное состояние, а поделать все равно
ничего не может. Намджун поднялся с места, и послышался тихий скрип
кожаного кресла. Юнги вновь ощутил себя в его объятиях, в которых так тепло,
так безопасно и уютно. Мин прижался к нему, обвивая дрожащими руками его
крепкую шею.
153/508
— Тш-ш-ш, не плачь, — хрипло прошептал Намджун ему на ухо, опаляя
раскаленным дыханием. — Ты не один, слышишь? Я тут, и я тебя не брошу. Мы
поймаем этого монстра. Тэхен будет в безопасности, — Намджун провел
ладонью по его волосам, приглаживая. — Ты так устал. Я не могу видеть, когда
тебе плохо.
Юнги кивает, прижимаясь к альфе изо всех сил. Он чувствует где-то на уровне
подсознания, что сейчас, в этом госпитальном коридоре, творится что-то, чему
он не может дать объяснения. Но губы так жгутся от желания коснуться
любимых пухлых губ…
Намджун снял солнцезащитные очки и потер глаза. Ему не привыкать проводить

ночь без сна. Врачи не говорят, когда точно Тэхен откроет глаза, известно лишь
то, что когда его состояние нормализуется, его переведут в районную больницу.
Намджун, оставив возле его палаты двух следователей, уехал в офис CCG, как
только рассвет коснулся неба. Мин Юнги он отпустил, сделал поблажку, но
только на сегодня. Лифт остановился, раскрывая двери.
Альфа отворил ключом свой кабинет и устало вздохнул, завалившись в кресло.

Он слегка покрутился на месте, прижимая прохладные ладони к горящим
глазам. Кофе — вот что ему сейчас необходимо, да только вставать и вновь
спускаться вниз кажется немыслимой задачей. Намджун — не робот, он устает
от рабочей нагрузки. Мышцы болят после непродолжительной битвы с гулями,
он забыл, когда в последний раз ел и принимал душ. Кажется, два дня назад? А
ощущение, будто вечность.
Он лениво включил ноутбук, и тот зажужжал. Чон Хосоку полагается премия,

если бы не он — все бы обернулось куда хуже для гражданских. Непонятно
почему, но Намджун испытывает гордость. Те, за кем гонялись следователи
второго и третьего класса, так легко попались им в руки. Над всеми гулями
будет проведен допрос. Неизвестно, сколько таких ульев разбросано по городу,
и Намджун знает, что каждый из них он должен истребить. Вопрос только в том,
где же прячется король. Намджун потер подбородок, впираясь взглядом в
картинку на рабочем столе.
Может быть, он свернул не на ту дорожку и ищет не там, где положено? Альфа

промычал, зарываясь пальцами в свои волосы. Хочешь, чтобы не нашли, прячь на
виду. Никто и не подумает искать там, где лучше всего видно. Но у него нет
зацепок, есть только запись видеонаблюдения, где Кииоши обращается именно
к нему. «Или ты придешь за мной, или умрешь от моих рук». Намджун хмыкнул,
открывая почту.
Среди сброшенных отсчетов появилось какое-то новое сообщение с

прикрепленным видео, отправитель которого альфе был не известен. Он
нахмурил брови, открывая сообщение. В нем не было никакой предыстории,
только видео, которое называлось «А кто под маской добродетеля?» и описание
чуть ниже:
«ангелок не тот, кем кажется.

маленькая шлюшка играет с собой, представляя своего сонбэнима.
в ролях: мин юнги
154/508
режиссер: мин юнги
оператор-постановщик: мин юнги
приятного просмотра»
Намджун удивленно вчитался в текст, не понимая, какое отношение к этому

имеет Мин Юнги. Включив видео, он откинулся на спинку кресла, ожидая, что
произойдет на экране.
Черная картинка сменилась изображением. На кровати сидел омега, что

Намджуну показался смутно знакомым. Короткие черные волосы, колготки в
сетку, юбка, едва прикрывающая молочные бедра и черная полоска чокера на
шее. Омега приблизился к камере, улыбаясь лукаво, пошло, точно Дьявол,
сошедший из рая. Юркий язычок пробежался по алым губкам. А Намджун
почувствовал, что кислород из легких выбило. Это лицо он видит каждый
день — злое, перекошенное от гнева, усталое или безразличное. Намджун его
выучил почти наизусть. Эти лисьи глаза смотрят в душу, буравят там дыру,
струны сердечные дергают, как пожелают. Мин Юнги.
Намджун задыхается, когда омега на экране поворачивается к зрителям спиной,

выгибается, словно кошка, выпячивает округлую маленькую попку, дразнится.
Альфа сжал пальцами подлокотники до хруста, чувствуя, как член наливается
тяжестью в штанах. А Мин только больше дразнит, за нос водит, но тронуть —
нельзя. Не позволено. Он юбочку задирает, сквозь колготки и кружевные
трусики попку оглаживает, через плечо смотрит в экран и ухмыляется по-
дьявольски. Намджун до скрипа сжал зубы, а член только больнее упирается в
жесткую ткань штанов. Сука. Мин Юнги ведет себя, как настоящая сука. Ведет
двойную жизнь — примерный следователь в CCG и грязная шлюха вне его.
Намджун бесится, потому что желает его до стертых в порошок зубов. Его к Мин
Юнги тянет не магнитом, ощущение, что тот обладает собственной силой
притяжения. Намджуну от него вдалеке все сложнее находиться, ломает все
сильнее, он объяснения найти не мог, а оно — вот. На Мин Юнги стоит его,
намджунова, метка. Намджун, напившийся до беспамятства, трахал Мин Юнги в
номере отеля. Поставил на нем метку. Скрепил связь на ментальном уровне.
Намджун чувствует, как по венам растекается лава ярости вперемешку с
отчаянием. Неужели Юнги обо всем знал?
— Сука! — заорал Намджун, ударяя кулаком по столу.
А Юнги на экране тем временем оттянул трусики в сторону, демонстрируя

розоватую дырочку, истекающую смазкой. Это была последняя капля. Намджун
расстегнул ширинку своих штанов, высвобождая напряженный член с
покрасневшей головкой. Он сжал мозолистыми пальцами толстый ствол,
размазывая выступающий предэякулят. Юнги ввел в себя два пальца, застонав
протяжно, хрипло, так возбуждающе, что у Намджуна зазвенело в ушах.
Плевать, что в любой момент к нему могут зайти, плевать, что могут увидеть, на
все плевать. Намджун грубо ведет ладонью по стволу и дрочит, представляя,
как Мин Юнги насаживается на его член. В голове так свежи воспоминания о
том омеге, что скакал на его члене, а от понимания, что тот омега — Юнги,
хочется рычать диким зверем.
Смазка, выделяющаяся из дырочки, пошло хлюпает, наполняя комнату

возбуждающими звуками и стонами-вскриками Юнги. Он протяжно стонет
155/508
«Намджун», а тому крышу сносит подчистую. Он лишь сильнее сжимает член
ладонью, вспоминая жар и узость Юнги, трет раскрасневшуюся головку пальцем
и представляет, что Юнги не сам ласкает себя пальцами, а Намджун трахает
его, взамен получая сладкие стоны. Юнги кончил с громким криком, вставляя в
себя пальцы до упора, а Намджун с рычанием излился в свою руку, сжимая зубы
до боли.
Юнги ничком упал на кровать, демонстрируя, как из его попки вытекает смазка.
Видео оборвалось, когда он, посмотрев в камеру, слегка улыбнулся. Намджун
крепко сжал пальцы в кулак и зажмурился до белых мушек перед глазами.
— Господи, что я делаю… — хрипло прошептал Намджун в утреннюю тишину.
Чонгук крепко сжал букет алых роз, смотря вверх, на потухающие окна
госпиталя. Начал накрапывать мелкий дождь, больно ударяясь о чонгуково
лицо. Он скрипнул зубами и крепче сжал букет цветов, с титаническим усилием
отрывая ноги от земли, чтобы подняться по ступенькам. Альфа толкнул тяжелые
двери, входя в больничный вестибюль. Глубокая ночь. Люминисцентные лампы
тускло горят под потолком. Стойка регистрации пустует. Чонгук прошел к
лифту, и по помещению разнесся стук каблуков о кафель. Двери лифта
разошлись в стороны, и Чон зашел внутрь, нажимая кнопку седьмого этажа.
В свое отражение смотреть тошно. Чонгук видит там не человека, Чонгук видит
там зверя, обнажившего клыки и готовившегося сделать прыжок на свою
жертву. Даже сквозь толстые стены Чон чувствует запах своего человека —
совсем тонкий, почти неуловимый, но он здесь, покалеченный и израненный им,
Чонгуком. Альфа зарычал на самого себя, ударяя кулаком по зеркалу. Все могло
бы быть гораздо проще — Тэхен бы умер в его руках, а потом Чон поживился бы
его плотью, как делал это сотню, тысячу раз ранее. Но… нет. Не так. Все не так.
С Чонгуком, с этим человеком — потому что, блять, особенный. Чонгук был
рожден охотником, а Тэхен — жертвой, и они не должны были меняться
местами.
Альфа постучал в дубовую дверь кабинета, на которой висела табличка «д-р

Чхве Джесок». Забавное стечение обстоятельств, парадокс, потому что врач
этот — гуль, уже давно знакомый Чонгуку. Альфе от осознания этого хочется
рассмеяться, ведь в этот госпиталь поступают люди, которых спасает он, гуль. А
еще больше хочется рассмеяться от того, что здесь делает сам Чонгук. Идиот,
пришел спасать умирающего Тэхена.
— Открыто, — сказал доктор с той стороны.
Чон отворил дверь и вошел внутрь. Небольшой кабинет был освещен только
настольной лампой. Мужчина сидел за столом, склонившись над кипами бумаг.
На его переносице были очки, ведь зрение уже давно не такое ясное и четкое,
каким было двадцать лет назад — профессиональная болезнь. Волосы на висках
приобрели серебряный оттенок. Лицо испещрили морщины, возраст никого не
щадит. Доктор поднял взгляд на вошедшего альфу и слегка вздернул бровь,
удивляясь.
— Чонгук? — спросил мужчина, с тихим шелестом откладывая документ, что

156/508
держал в руках, на стол. — Чем обязан?
— В ваш госпиталь совсем недавно поступил мальчишка, Ким Тэхен?
— Ну, да, — кивнул мужчина, переплетая пальцы. — А почему тебя это

интересует?
— Я хочу стать его донором, — спокойно сказал Чонгук. Лицо у мужчины

вытянулось, а после он хрипло рассмеялся, прикрывая рот шелковым платком.
Но Чонгук и мускулом не дернул, твердо смотря на смеющегося мужчину.
— Боюсь, это невозможно, — отсмеявшись, сказал Джесок. — Чонгук, он ведь

человек.
— Мне известно об этом, — кивнул Чон. Мужчина сузил глаза, подаваясь вперед,
сканируя цепким взглядом альфу напротив себя.
— Что еще тебе известно? — спросил мужчина, склонив голову вбок.
— Он пострадал от рук гуля.
— И ты даже знаешь, кто этот гуль? — ухмыльнулся Джесок.
— Да, — кивнул Чон. — Этот гуль — я.
Брови на его лице взметнулись вверх, морщины сложились на лбу. Мужчина

натянул очки повыше, чтобы отчетливее видеть реакцию молодого гуля, но он
все так же стоял на месте, подобно каменному изваянию. В его глазах —
решимость, боль, вина, придавившая плита ответственности за чужую жизнь, и
Джесок искренне Чонгука сейчас не понимает.
— Зверь не спасает жертву, — сказал мужчина после долгого молчания. — И я

не понимаю, какие цели ты преследуешь. Или ты пришел сюда, чтобы добить
его, беспомощного и бессознательного, или…
Он замолкает, не озвучивая второй вариант, но Чонгук и так его понимает — или

спасти. Впервые на чонгуковых губах расплывается улыбка. А после смех.
Надломленный, судорожный, истерический. Чонгук смеется до слез, осознавая,
что ошейник, который Тэхен накинул на его шею, душит, царапает горло, а
Чонгук не сопротивляется, как побитая собачонка готов возле его койки сидеть
и смиренно ждать, когда хозяин откроет глаза, подарит ему улыбку и проведет
длинными пальцами меж вороновых прядей, поглаживая и будто говоря: «Какой
хороший мальчик». И страшнее всего то, что Чонгук этого хочет.
— Хорошо, — кивнул Джесок, поднимаясь с кресла. Он обошел стол и подошел к

Чонгуку. — Можешь сохранить эту тайну. Только цветы не позволю у него
оставить.
Чонгук смотрит на него благодарно и послушно выкидывает цветы в урну. Он

покорно идет за мужчиной, запах родной все ближе чувствует. Он под
медикаментами скрыт, хлорка его вымывает, а Чонгук чувствует все равно. Если
бы его лишили зрения и осязания, он бы Тэхена нашел, как бы далеко его не
прятали. Они с Тэхеном неразделимые, один без другого равно смерти. Чонгук
утопился в своем «должен»: убить, уничтожить, истребить, отчетливо понимая,
157/508
что следом в бездну прыгнет, какой бы темной и глубокой она не была. Но он
слишком долго смотрел в бездну, и бездна посмотрела на него в ответ. Дороги
назад больше нет. Чонгук вытер влажные ладони о брюки. Джесок отворил
дверь в палату, пропуская Чонгука вперед.
Тэхен — его маленький, его родной человек, такой беспомощный и беззащитный,

лежит под одеялом. Его кожу бледную луна освещает, она мертвенным блеском
отсвечивает, и Чон чувствует, что сердце медленно останавливается. Медленно,
мучительно — Чон чувствует, как каждая клеточка внутри него умирает.
Тэхенова грудь едва видимо вздымается, кардиомонитор медленно пикает,
отсчитывая удары его сердца. Чонгук на ватных ногах подошел ближе. Его
реснички длинные отбрасывают тень на острые скулы. Кислородная маска
закрывает половину лица, не дает прикоснуться, погладить, умолять о
прощении. Чонгук сглотнул тяжелый ком, сжимая пальцы в кулаки. Чонгук себя
ненавидит. Презирает. А Тэхена любит — Чонгук это в мыслях произносит, и
Вселенная взрывается внутри. Ошметки летят, органы в одно кровавое месиво
превращаются, потому что Чонгук Тэхена любит. Любит. Любит, любит, любит. И,
господи, если бы он мог с Тэхеном местами поменяться — он бы умер, чтобы
Тэхен жил.
— Ну… — кашлянул Джесок, разрывая воцарившуюся тишину. — Ложись, —

кивнул мужчина на соседнюю койку.
Чонгук снял пальто, повесил его на стул возле койки, разулся и лег, закатывая
рукава. Джесок подошел к нему, перетягивая руку выше локтя жгутом. Чонгук
неотрывно смотрел на Тэхена, боясь пропустить любое, даже самое незаметное
движение ресниц, груди, пальцев.
— Я вколол себе RC-депрессант, — хрипло сказал Чонгук, опережая все вопросы.
— Сумасшедший, — покачал головой Джесок, смазывая его кожу спиртом, и

аккуратно ввел в вену длинную иглу. — Вижу, в глазных яблоках нет места
прокола. Нос?
— Внутренняя сторона щеки, — хмыкнул Чон. Джесок вздохнул и подошел к

Тэхену, проделывая с ним ту же процедуру, что и минуту назад с Чоном. Их иглы
соединены трубкой, через которую потекла густая бордовая кровь. Джесок
сложил руки на груди, потерев ладонью лоб.
— Ты уверен в том, что делаешь? — спросил мужчина, но Чонгук ничего не

ответил. — Неизвестно, как его тело отреагирует на твои RC-клетки, Чонгук. У
него уже есть потенциальный донор, осталось только дождаться результатов, и
мы, возможно, сможем провести переливание. Если начнется отторжение твоей
крови…
— Не начнется, — прорычал Чон, переведя на доктора ледяной взгляд. — Он

примет меня. Я уверен.
— Или ты убьешь его, — Джесок посмотрел на бессознательного Тэхена, — или

спасешь. Третьего не дано, Чонгук.
Мужчина вышел из палаты, оставляя их наедине. Чонгукова кровь медленно

проникала в вены Тэхена, разносилась по организму, укрепляла. Его RC-клетки
ослаблены действием депрессанта, но когда его сила утихнет, они вновь
158/508
активизируются. Чонгуку искренне хочется надеяться, что его клетки не
попытаются Тэхена убить, а восстановят переломанные кости и разорванный
орган. Его регенерация должна повыситься, и он быстрее пойдет на поправку.
Обычная человеческая кровь не способна сделать подобное, потому что наличие
RC-клеток в ней минимально, а у Чонгука они зашкаливают. Чонгук рискует
всем, он играет в русскую рулетку. Если этот выстрел окажется с пулей, Тэхен
умрет, а Чонгук ляжет рядом с ним в сырую могилу.
Чонгук поднялся аккуратно, стараясь не повредить шприц в своей руке,

подвинул койку ближе к тэхеновой, и лег совсем рядом, протягивая руку к
Тэхену. Он накрыл его бледные пальцы своими. Мираж или привидение, но ему
показалось, что указательный палец слегка дернулся, и у Чона внутри что-то
оборвалось. Чувствует? А кем считает? Кто, блять, Чонгук — монстр или его
спаситель? Альфа провел большим пальцем по его раскрытой ладони вверх,
обводя выпирающие вены, по которым сейчас течет его, чонгукова, кровь,
коснулся впивающейся в кожу иглы, а после — родного лица.
Кардиомонитор начал быстрее пищать, отстукивая участившиеся удары. Чонгук

глянул на скачущую полоску и прикусил губу. Вдруг Тэхен его боится? Вдруг
там, где-то подсознательно, думает, что Чонгук его пришел добить? Альфа
скрипит зубами и жмурится, отводя взгляд в сторону.
— Чувствуешь меня? — хрипло прошептал Чонгук, пальцами негнущимися

оглаживая его запутанные волосы. Кардиомонитор громче запищал.
— Чувствуешь, — кивнул альфа. — Знаю, малыш, я знаю. Я, блять, так виноват
перед тобой, — Чон коснулся губами его ладони, аккуратно целуя каждую
костяшку. — Мне на тебя смотреть невыносимо, самому хочется могилу вырыть
и лечь в нее. Пожалуйста, прости меня, умоляю… — шепчет Чонгук.
А Тэхен чувствует, что на ладонь капает что-то мокрое, теплое, соленое. Он

словно плывет в бесконечной черной невесомости. Его тело ватное, не весит
больше пушинки. Он прикрывает глаза и пропускает между пальцев
невесомость. Она под ними струится, переливается, из своего сладкого дурмана
не отпускает. А сквозь толщу воды слышится голос до боли знакомый. Он
шепчет что-то, но Тэхену никак не разобрать. Он чувствует касания легкие,
плавные, и сердце его стучится быстро-быстро, как запертая в клетке птица.
Тэхен прижал ладонь к груди, чувствуя свое сердцебиение. Запах знакомый
обволакивает.
Тэхен прикрывает глаза и вновь тонет.
Чонгук смотрит на его лицо, но Тэхен по-прежнему спит. Альфа коснулся

кислородной маски, слегка оттягивая ее с тэхенова лица. Он не реагирует.
Вокруг носа и рта остался след от маски. Чонгук наклонился, касаясь губами его
губ аккуратно, почти невесомо, боясь разбудить, потревожить. Губы у него
бесцветные и такие же холодные. Чонгук погладил кончиками пальцев его
впалую щеку и упавшие на лоб пряди. Он сдается, поднимает белый флаг,
ошейник душит, а Тэхен поводок лишь сильнее натягивает.
Тэхен сквозь сон чувствует покалывание губ, а после снова засыпает,

убаюкиваемый пением звезд.
159/508
XIII
Юнги проснулся за час до будильника, когда за окном еще даже не

начало светать. Омега потер горящие глаза, прикладывая к векам ледяные
пальцы, и прислушался к тишине в доме. Под боком нет никакого сопения
Тэхена во сне, нет едва слышного бормотания, есть только тишина. Бездушная,
жестокая, обволакивающая. Юнги поежился и слез с постели, ступая босыми
ступнями на холодный пол. Возле ножки кровати небрежно сваленные омегой
вещи, которые он вчера даже не удосужился кинуть в стирку, рюкзак, в который
омега сложил вещи первой необходимости для Тэхена — кое-какая одежда,
расческа, зубная щетка, шампунь, блокаторы — на всякий случай. Юнги щелкнул
выключатель на электрическом чайнике, и тот загорелся синим, подогревая
воду.
Ледяная вода освежила заспанное лицо. Юнги на себя в зеркало смотреть не

отважился, ему о синяках иссиня-фиолетовых, коже мертвенно-бледной и
глазах потухших и так известно. Прохожие иногда оборачиваются на него,
пальцем не тычут, но наверняка считают наркоманом. На их месте Юнги бы
тоже так считал. Омега активно чистил зубы, ощущая легкую тошноту от
осевшей на языке зубной пасты, которую тут же выплюнул и сполоснул рот
водой. Юнги прижал махровое полотенце к лицу, стирая капельки воды. От
полотенца пахнет лилиями. Пахнет Тэхеном.
Юнги в одиночестве сгорбился над столом, выпивая свой крепкий кофе.

Ощущение тошноты так и не прошло. Пустой желудок жалобно завывал, требуя
заполнить себя хоть чем-нибудь, но холодильник пуст, а из съедобного у него в
квартире только банка кофе. Юнги облокотился локтями о стол и вплел пальцы в
волосы, прикрывая глаза. Даже сигареты кончились. Из кружки медленно
выходил пар, оседая мимолетным теплом на кончиках пальцев. Юнги глянул на
потухший экран телефона. Он не уверен в том, что поступает правильно, но что
и как делать дальше — не знает. Омега глубоко вздохнул и взял телефон в руки,
разблокировав экран. В списке контактов, в самом конце, появился необходимый
номер. После долгих гудков послышалось раздраженное:
— Алло.
— Тэсон-щи, — сглотнул Юнги, пятерней убирая волосы назад. — Доброе утро.

Это Мин Юнги.
— Почему так рано? — рявкнул мужчина недовольно.
— Я звоню… насчет Тэхена, — голос у омеги дрогнул.
— В чем дело? — интонация его голоса изменилась. Он словно дрогнул,

испугался, спасовал — причина в его малыше. Как бы сильно Тэхен его не
обидел, какую бы боль не причинил, Тэсон о нем волнуется и переживает,
трахая очередную шлюшку, что так поразительно похожа на его сына.
— Он сейчас в больнице, — тихо сказал Мин, прикрывая глаза. Он просто

надеется, что не делает ошибки. — Он подвергся нападению гуля…
— Что?! — заорал в трубку мужчина, сжимая пальцами телефон до хруста. — Где

он, черт тебя дери? Не тяни! Он жив?
160/508
— Д-да, да, он жив, — поспешил успокоить его Юнги. — Просто находится в
тяжелом состоянии. Пожалуйста, помогите нам. Боюсь, без вас мы не справимся.
— О чем ты просишь меня, мальчишка? — прорычал Тэсон в трубку, от чего у

Юнги по рукам побежали мурашки. — Он мой сын. Я для него сделаю все. Говори
мне адрес.
Юнги назвал адрес госпиталя, в котором лежит Тэхен, и мужчина сразу же

отключился. Мин резко потер лицо, уверяя себя, что все сделал правильно. Они с
Хосоком не способны помочь Тэхену так, как это сделает его отец. Какой бы
конченной мразью он не был, он все еще любит Тэхена и глотки за него зубами
будет грызть. Юнги тяжело вздохнул, завязывая галстук-удавку на своей шее. С
работы его никто не отпускал, он по-прежнему должен защищать людей от
монстров и выслушивать нравоучения Ким Намджуна, от мысли о котором у
Мина внутри все рушится и летит в пропасть.
Глупый, несусветный идиот, зачем, какого черта он полез обниматься к

Намджуну? Альфа ему просто начальник, и никто более, а Юнги ему просто
подчиненный, и никто более. Юнги пытается себя в этом убедить, а потом на
самого себя в отражении смотрит и спрашивает: «Кого ты пытаешься обмануть?
Ты любишь этого мужчину». И Юнги в отражении прав — любит. Только себе не
признается, сил не найдет. Их, кажется, теперь всегда будет недостаточно,
чтобы ему признаться. Но Намджун ему внимание свое оказывает, поддержал
тогда, в больнице, о случае в спортзале Юнги вспоминать не хочет, и все это для
него странно. Что у Намджуна в голове — непонятно.
Омега вышел из подъезда, поправляя лямку рюкзака на плече, и пошел к

ожидающему его такси. Наручные часы показывали только начало седьмого, а
Юнги по-прежнему не выспался, потому, назвав водителю адрес, откинулся на
спинку сидения, прикрывая глаза. Ему одновременно было страшно и хотелось
скорее узнать, подошел ли он Тэхену, как донор.
— Сигареты не найдется? — хрипло спросил Мин у водителя.
— Угощайся, — ответил пожилой мужчина, открывая пачку дешевых сигарет.
Юнги благодарно кивнул головой, не брезгуя мерзкого запаха и вкуса. Сейчас

главное — насытить организм отравляющим дымом. Омега сунул фильтр меж
губ и прикурил, глубоко затягиваясь. Голова пустая, ватная, легкая. Все мысли
улетучились вместе с сигаретным дымом через приоткрытое окно. Ледяные
порывы ветра растрепали и без того взлохмаченные угольные волосы. Мин
докурил, когда машина остановилась напротив ворот госпиталя. Юнги сунул
водителю несколько купюр, не дожидаясь сдачи, и вышел из такси, спешно
взбегая по каменным ступеням. Ночью он не успел этого заметить, но двор
довольно красивый. Дорога, ведущая к ступеням, выложена камнем, по обе
стороны от нее высажены деревья — голые сейчас, но весной, Юнги уверен,
очень красиво цветущие; несколько скамеек и маленький фонтан, в котором
вода зажурчит только с наступлением тепла.
За стойкой регистрации сидела другая девушка, Юнги даже как-то грустно

стало, прикипел он к Хеджин за столь короткое время. Она ему от мыслей
пожирающих отвлечься помогла, и Мин не мог не испытывать благодарность.
Девушка за стойкой подняла взгляд и приветливо улыбнулась.
161/508
— Доброе утро, могу чем-нибудь помочь? — спросила она.
— Я вчера ночью сдавал кровь на анализ, могу ли я забрать результаты?
— О готовности результатов мне неизвестно, — пожала плечами она. — Но

лаборант уже пришел. Пожалуйста, пройдите на пятый этаж, коридор слева,
пятая дверь.
— Спасибо, — кивнул Юнги и пошел к лифту, возле которого стояли в ожидании

несколько врачей и медсестер.
Юнги в тишине подошел к ним, ощущая, как в животе расползается волнение.

Один из врачей отстукивал носком ботинка ему одному понятную мелодию, а
Мин чувствовал, что с каждым новым ударом у него начинает дергаться глаз. Он
снова наедине со своей тревогой, что множится и разрастается в размерах,
изнутри собственнически заполоняет. В лифте отчаянно не хватает кислорода.
Юнги прижался спиной к стенке, наблюдая, как цифры сменяют друг друга. И
тошнота усилилась. Его уже это бесит. Надоело каждое утро выворачивать свой
скудный завтрак — будь то яичница или кофе. Лифт остановился на пятом, и
Юнги, наконец, выбрался из душного лифта. Разговоры, перешептывания и
смешки его раздражают. Каждая нервная клетка натягивается, подобно струне,
а после с громким хлопком рвется. Мин свернул в коридор с левой стороны и
постучал в нужную дверь, слегка ее приоткрывая.
— Здравствуйте. Можно? — громко спросил Мин, и лаборант на кресле

развернулся.
— Да, проходите, — кивнул он. — Мин Юнги, верно?
— Да. Результаты готовы? — не став оттягивать волнующий момент, сразу же

спросил Юнги. — Я подхожу ему? Когда я могу сдать кровь?
— Не все сразу, Мин Юнги, — ухмыльнулся лаборант, снимая медицинскую

маску. — У Тэхена редкая группа крови — четвертая отрицательная. К
сожалению, у вас первая положительная, потому вы ему, как донор, не
подходите, — сказал лаборант. Юнги медленно моргнул.
— В каком смысле — не подхожу? — поджал губы Мин.
— К сожалению, это так, — кивнул лаборант, поправляя сложенные документы

на столе. — Ему потребовался бы другой донор, но прошлой ночью ему уже
провели переливание, поэтому не стоит так расстраиваться. Он вскоре пойдет
на поправку.
— Как? — удивленно спросил Юнги. — Кто стал его донором?
— Об этом мне не говорили, — пожал плечами он. — Но главное то, что все
обошлось. Не переживайте так.
— Да… — растерянно сказал Юнги, вплетая пальцы в свои волосы и слегка

сжимая. — Хорошо, в таком случае… я могу поговорить с его лечащим врачом?
— Конечно, — ободряюще улыбнулся парень. — Чхве Джесок, его кабинет пару

162/508
этажами выше, — он показал пальцем в потолок.
— Спасибо, — сказал Юнги. Его атаковали противоречивые чувства — горечь от

осознания, что для Тэхена он бесполезен, радость от того, что ему так быстро
нашли донора и удивление, потому что донор этот так и остался для Мина
безликим призраком, которого он даже не сможет отблагодарить за спасенную
жизнь.
— А, и еще! — окликнул его лаборант. Юнги повернулся к нему вполоборота. —

Поздравляю, — улыбнулся он.
— С чем? — удивился омега.
— О, так вы не знаете? У вас ожидается прибавление, — весело сказал парень,

указывая на живот Юнги.
У Мина из-под ног словно землю вырвали. Пустыня и засуха внутри. Будто он
разучился чувствовать какие-либо эмоции, избавили от каждой базовой функции
и накачали пустотой. Юнги кажется, что он даже свист ветра, что между ребер
гуляет изнутри, слышит. Юнги сглотнул вязкую слюну и отвернулся, спешно
уходя из кабинета. У него ненависть проснулась лютая, жгучая — к Намджуну, к
ребенку, к самому себе. Он эту мысль отрицал рьяно, рубил на корню любое
сомнение, ведь нет, он не мог забеременеть после единственной ночи с
Намджуном. Сердце сжалось в болезненный комок. Видимо, смог.
Юнги хочется кричать. Долго, много, надрывно. Его жизнь — сплошные черные
полосы, которые он никак не преодолеет. Ребенок. Внутри него маленькая
жизнь, частичка, которую ему оставил Намджун, существо, к которому Юнги
ненависть питает. Он ни на секунду не сомневается, что ребенок не родится.
Ему просто нельзя. Не сейчас. Не в этой жизни. Он обещал самому себе добиться
высот, а Намджун и здесь ему крылья оборвал, ребенка подарил. Юнги нервно
рассмеялся, заставляя обернуться в его сторону несколько пациентов, а ему все
равно. У него от нервов только обрубки остались, которые вот-вот — и те
исчезнут.
Как только Тэхену перестанет угрожать опасность, Юнги от этого ребенка

избавится. А в груди где-то трещит, болит, колет, душит. Слезы наворачиваются.
Юнги остановился, упираясь ладонью в стену, и низко опустил голову, быстро-
быстро моргая, потому что слезы бегут. Не этого он хотел. Не этого желал. Не к
этому стремился. Юнги Намджуна ненавидит настолько, что хочется кулаки
счесать о его лицо.
Юнги стоял несколько долгих секунд, глубоко вдыхая и выдыхая. Может быть,
со стороны он выглядел, как умалишенный, но на самом деле он выглядел, как
человек, что вот-вот сломается. Юнги прижал ладони к лицу, успокаивая
подступающую к горлу истерику. Он справится. Со всем справлялся. И жить
дальше сможет. И Намджуна из жизни вычеркнуть тоже сможет. Сейчас нет
ничего важнее Тэхена, а потому Юнги находит в себе крупицы сил, чтобы
подняться в кабинет доктора Чхве Джесока. Мин постучал костяшками пальцев
по дереву и аккуратно приоткрыл дверь после приглушенного «войдите».
За столом сидел мужчина преклонного возраста, который что-то писал в

лежащем перед ним документе. Джесок поднял взгляд на вошедшего
сгорбленного омегу и поправил очки на переносице.
163/508
— Здравствуйте, — тихо поздоровался Юнги. — Мне сказали, что вы лечащий
врач Ким Тэхена.
— О, да, — подтвердил мужчина, указывая ладонью на стул перед его столом. —

Присаживайтесь, э…
— Юнги. Мин Юнги, — представился омега, присаживаясь на указанное место.
— Юнги-щи, приятно познакомиться. Мое имя, стало быть, вам известно, — Юнги
кивнул. — Раз вы упомянули о Тэхене, значит, именно насчет него вы сюда и
пришли. Хочу сказать, что донорская кровь пошла ему на пользу, сегодня утром
он очнулся. Он все еще очень слаб, организм все свои силы тратит на
восстановление, а также он не отошел от шока. Вряд ли он сможет что-то
рассказать следователям и вам, Юнги-щи, в частности.
— Я понимаю, — ответил Юнги. — Слава господу, он в порядке, — Мин опустил

голову, сжимая пальцами переносицу. — Я думал, что умру от страха, пока мне
что-то дельное о нем скажут. Скажите, я могу хотя бы увидеть его?
— Нежелательно, — отрицательно покачал головой врач.
— Пожалуйста, — Юнги поднял на врача взгляд, полный слез.
Джесок понимает, что слезы — это не способ разжалобить его, он бы все равно
не повелся, не сжалился. Слезы эти от усталости. Мальчишка пустотой и болью
пахнет, Джесок видит, что силы внутри не светятся, лишь мигают изредка
умирающим светлячком. Джесок скользнул взглядом по его сгорбленным
плечам, по переплетенным дрожащим пальцам, по губам, нижняя из которых
подрагивает, будто омега сейчас расплачется в голос. Взгляд у него неясный,
уставший, затухающий. И врач всем его словам искренне верит, потому что в его
движениях и намека на ложь нет.
Умение сопереживать и сочувствовать — это те качества, обладая которыми,

можно сказать «я — человек». И Джесок — человек. Он слегка улыбнулся и
кивнул.
— Хорошо. Может быть, так вам станет спокойнее.
— Боже, я не знаю, как могу вас отблагодарить, — оживился Юнги, следом за

врачом поднимаясь с кресла. — Может быть, вы любите какие-нибудь конфеты?
Я с радостью их куплю! Все, что захотите! — поклонился несколько раз Юнги
перед врачом.
— Нет, нет, что вы! — хрипло рассмеялся доктор. — Главное — улыбайтесь и

больше никогда не плачьте. С вашим родным человеком все будет хорошо, это я
вам обещаю, — Джесок слегка приобнял Юнги за плечи, выводя из кабинета. —
Он сильный у вас, выкарабкается. Рано ему умирать.
— Нет, не позволю, — покачал головой омега, чувствуя от доктора, идущего

рядом, тепло, поддержку, что так необходима в эту минуту. — Говорите, он
пришел в себя? — с надеждой спросил Юнги, смотря на Джесока снизу.
— Да, — кивнул врач. Только говорить о том, что поспособствовала этому кровь
164/508
гуля, врач не торопился. Он этим не гордится. — Мы сделаем абсолютно все, что
от нас зависит. Поставим его на ноги в ближайшие сроки, это я гарантирую, —
улыбнулся Джесок.
— Спасибо вам, спасибо большое, — Юнги в порыве обнял врача, зажмурившись

до белых пятен перед глазами. Джесок сначала растерялся, но потом аккуратно
положил ладони на чужую спину и улыбнулся. Приятное чувство — обнимать
кого-то, особенно, когда в душе вьюга, когда земля разверзается под ногами, и
не чувствуешь опоры. Чужая протянутая рука, легкое объятие — и ты уже
спасен. Ты уже не один. Джесок омегу понимает.
Юнги оторвался от врача и зашел в палату, аккуратно выглядывая из-за двери.

Тэхен, услышав тихий скрип, приоткрыл глаза. Веки свинцом налиты. Сквозь
плотные шторы свет не проникает, только открытая дверь впустила длинную
полоску белого света, словно само солнце захотело Тэхена навестить. Но за
дверью — Юнги. Сердце у Тэхена забилось быстрее, чаще, кардиомонитор
запищал. Тэхен бы и рад улыбнуться, нет — рассмеяться, потому что хен перед
ним, цел и невредим, но Тэхен не может. У него изнутри все пылает, выгорает,
он в себе силы найти не может, чтобы даже пальцем пошевелить. Тело,
накаченное морфием, требовало заслуженного сна. Юнги, может быть,
показалось, но Тэхен дернул уголком пересохших и потрескавшихся губ. Джесок
остался в коридоре, а Юнги прошел внутрь палаты, закрывая дверь.
— Эй, малыш, — тихо прошептал Юнги, подтаскивая стул к его больничной

койке. Тэхен едва заметно повернул голову в его сторону, смотря грустно как-то,
обреченно. Будто извиняясь. Юнги чувствует, что дамбу сейчас прорвет. Он
обхватил пальцами его теплую ладонь, прижимаясь губами к костяшкам. — Не
смотри так на меня, ясно? Не смей. Это не твоя вина. Ты не виноват.
Тэхеновы глаза наполнились слезами. Юнги на них смотреть не то, что больно,
ему невыносимо. Ему все органы через мясорубку пропускают, а вместе с ними —
душу. Тэхен плачет, а у Юнги сердце кровью обливается, ему руки эти целовать
хочется и просить, умолять о прощении.
— Я так за тебя испугался, боже, что я только не думал, — горько улыбнулся

Юнги, поглаживая Тэхена большим пальцем по соленым щекам. — Никуда тебя
больше не отпущу, понял? Сколько бы ни просил, сколько бы ни умолял! Запру в
квартире, я клянусь тебе, будешь на город из окна смотреть, — Юнги тихо
засмеялся. Смех его перешел в слезы. Он провел ладонью по тэхеновым
волосам, приглаживая, пропуская через пальцы пшеничную мягкость. — Прости
меня, Тэхен, прошу тебя, — всхлипнул Юнги, сжимая ладонь Тэхена в своей. Он
прижался к ней лбом. Тэхен едва ощутимо сжал его ладонь в ответ.
Дверь отворилась, заставляя Юнги вздрогнуть. На пороге стоял Хосок,

сжимающий в руке букет лилий, на лепестках которых осели капельки дождя.
Нижняя губа разбита, глаз заплыл, бровь рассечена, мизинец выгнут под
неестественным углом. Юнги ударила крупная дрожь. Шея и руки полностью
скрыты свитером с высоким горлом. Взгляд он поломанный прячет, на Мина не
смотрит, будто в упор видит только застывшего Тэхена. Он в тишине подошел
ближе, наклонившись и поцеловав младшего в горячий лоб.
— Ты жив… слава богу, — прошептал Хосок. — Мы так переживали за тебя,

малыш. Прости, что я не успел раньше. Прости меня, Тэхен-и, — шепчет омега,
встав перед Тэхеном на колени. У того слезы текут, не переставая, в сердце
165/508
щемит до боли, а он ничего поделать не может, даже слова выдавить не в
силах. Хосок не виноват. Юнги не виноват. Никто в том, что Тэхен влюбился в
зверя, не виноват. Никто не виноват, что он оказался всего лишь едой.
Игрушкой. Жертвой.
— Прекрати это, — холодно сказал Юнги, а сам еле сдерживает слезы.
— Он горячий, Юнги, — тихо сказал Хосок, поглаживая ладонью лоб Тэхена. —

Кажется, температура поднялась. Позови врача.
— Температура? — обеспокоенно переспросил Юнги, убирая ладонь Хосока и

прижимаясь ко лбу Тэхена губами. — Господи, он же горит. Сейчас, малыш,
подождите немного, — Юнги слегка сжал пальцем его ладонь и спешно вышел
из палаты, чтобы позвать врача.
— Эй, эй, не плачь, — Хосок слабо улыбнулся, чувствуя, как ранка на губе
лопнула. — Все будет хорошо, — омега стер горячие слезы ладонями. — Тебе
сейчас помогут, солнце. Ничего не будет болеть, обещаю.
В палату зашел Джесок, резко отворив дверь. Тэхен зажмурился от света,

ударившего в глаза. Джесок быстро подошел к Тэхену, ощупывая его лоб и под
подбородком.
— Высокая температура. Хосок-щи, пожалуйста, выйдите, — мужчина кивнул на

дверь. Хосок грустно посмотрел на Тэхена, но перечить не стал, покорно уходя.
Джесок почувствовал подступающую панику. Он предполагал, что реакция
может быть именно такой, но надеялся на лучшее. У Тэхена началась лихорадка,
потому что на RC-клетки Чонгука перестал действовать депрессант, и они вновь
стали активными.
Он искренне хотел надеяться, что клетки Чонгука пытаются спасти

изможденный организм, а не убивают его.
Хосок прикрыл за собой дверь. Юнги сидел на скамье перед палатой, низко
опустив голову. Они остались наедине в пустом коридоре. Мин медленно поднял
голову, посмотрев Хосоку в глаза, и тот не отвел взгляд. Юнги поднялся,
сокращая расстояние между ними, и дал омеге пощечину. Ранка на его губе
начала кровоточить.
— Заслуженно, — тихо прокомментировал Хосок, кивнув.
— Где ты был? — севшим голосом спросил Юнги.
— Это неважно, малыш, — вздохнул Хосок, потянувшись к Юнги, чтобы обнять,

но Мин отступил назад. — Не отталкивай меня.
— Это важно, — поджал губы Мин. — Я чувствую, как эта ложь становится
между нами. Ты мне лжешь, а она как снежный ком накапливается. Хватит,
Хосок. Скажи мне гребаную правду. Как ты узнал, что Тэхен будет там? Почему
ты избитый? Ты, тот, кого невозможно победить? Блять… — Юнги нервно
ухмыльнулся, отходя на несколько шагов. — Как я могу верить тебе, Хосок? Как
я могу доверить тебе Тэхена?
— Юнги, прекрати, — его голос дрогнул. Хосок протянул руку к нему навстречу,
166/508
пытаясь схватить за ладонь, но схватил лишь пустоту.
— Нет, Хосок, — поломано улыбнулся Юнги, постепенно отходя от Хосока все

дальше. — Ты молчал, и вот, до чего это дошло, — кивнул он на дверь палаты. —
Тэхен там, и ему нужна помощь.
— Я не хотел этого, — сказал Хосок тихо.
— Я тоже, — ухмыльнулся Мин, покачав головой. — Но это произошло, и в этом

есть и моя вина. Я не должен был…
— Перестань! — выкрикнул Хосок, делая шаг навстречу. На один хосоков шаг

вперед Юнги делает десять назад.
— Пошел ты к черту, ебаный лживый ублюдок, — выплюнул Юнги и, игнорируя

жгучие слезы, развернулся на пятках, спешно сбегая по лестнице.
Он не хочет ждать лифт, не хочет снова задыхаться в тесной камере. Он хочет

сбежать на край света, туда, где этот чертов мир закончится, взорвется. Душит.
Дышать невозможно — от слез, от боли, от лжи, от собственных слов. Хосок не
заслужил ничего из того, что Юнги выпалил. Хосок — это бриллиант, Юнги
видит, что ему нужна помощь, ему нужна защита, а он так малодушно бросил
его, оставил в темноте и убежал. Потому что так легче. Легче убежать, чем
остаться, взять за руку и что-то решить вместе. Не перекладывать вину друг на
друга — оба виноваты, одной правды в жизни нет, не бывает. Но Юнги слишком
эгоистичный, он свою гордость подкармливает и себя ненавидит. Не так это
должно быть. Не так он должен был поступать с людьми, которых любит,
которые любят его. Эгоист, трус, предатель.
— Юнги! — окликнула девушка несущегося омегу. Юнги остановился посреди

коридора, влажным взглядом ища девушку. Она сидела на скамейке, а рядом с
ней стоял милый розовый ланчбокс с наклейками покемонов. Хеджин
приветливо улыбнулась ему и помахала рукой. — Иди сюда.
Юнги послушно подошел и сел рядом. В нос ударил запах жареного мяса и
овощей, провоцируя рецепторы. Во рту сразу же скопилась слюна. Мин забыл,
когда в последний раз ел, он питался только кофе и обезболивающими. Это,
кажется, плохо для ребенка? Юнги что-то такое слышал, да и вряд ли
сигаретный дым и стресс пойдут маленькому планктону на пользу. А, впрочем,
какая разница, ведь Юнги и его собирается убить. Хеджин заметила голодный
взгляд Юнги и с улыбкой протянула ему ланчбокс и чистые палочки.
— Что ты делаешь? — удивленно спросил Юнги.
— Как «что»? Делюсь, глупый, — Хеджин насильно сунула ему в руки свой
завтрак. — Ешь! А то выглядишь, как зомби, смотреть страшно. Того и глядишь,
некоторые решат, что апокалипсис уже наступил, и убьют тебя, — хихикнула
она, но, не заметив реакции со стороны Юнги, нахмурилась. — Все в порядке?
Юнги кивнул, не отрывая взгляда от мяса. Хеджин слегка улыбнулась и

коснулась его плеча, подбадривая, как в ту ночь. Наверное, она — ангел. Очень
сексуальный, с накрашенными ярко-алыми губами, но ангел. Был бы Мин
альфой, он бы за Хеджин боролся в неравной схватке, но Юнги всего-навсего
омега. Бесполезный. Беспомощный.
167/508
— Ну же, Юнги, — сказала девушка. — Ешь.
И Юнги ел. Жадно, не обращая внимания на то, что испачкал уголки губ соусом.
Он жадно отрывал зубами куски мяса, как зверь, набросившийся на добычу.
Юнги пытался проглотить, а кусок в горло не лез, там комок опухолью
разрастается. Никак. Он ест, ест, ест, словно не ел тысячу лет. И слезы по его
щекам катятся, катятся, в ланчбокс падают. Хеджин прикусила губу, наблюдая
за омегой. Она нерешительно положила ладонь на его подрагивающую спину.
Юнги ненавидит, когда к нему испытывают жалость, но в тот момент, когда
чувствует на лопатке ее теплую ладонь, ломается. Плачет, уткнувшись лицом в
ее грудь, сжимает в пальцах халат, марает своими слезами, а она только
поглаживает по волосам, успокаивает.
— Ну, чего ты… — прошептала она, обнимая омегу и прижимаясь щекой к его
макушке. Чужая боль — она как своя, Хеджин ее так отчетливо ощущает, что
сердце сжимается. — Что случилось, трусишка? С твоим другом ведь все
хорошо, он в порядке… Что же ты плачешь?
— Я н-не уберег его, — прохрипел Юнги, запинаясь. — А е-еще я трахался с

Намджуном, и теперь я б-беременный. У меня должен быть ребенок, п-
понимаешь? — Юнги отстранился от нее, заглядывая в кофейные глаза. — Один
перепих, блять, о котором я мечтал столько лет, и залетел! — Юнги рассмеялся
нервно, почти истерично. — Ненавижу, я его так ненавижу. И себя ненавижу. И
ребенка этого ненавижу. Я… я не знаю, что мне теперь… Где я могу сделать
аборт? — омега вскинул голову, смотря в удивленное лицо Хеджин.
— Эй, эй, тише, — поспешила успокоить его девушка. — Подожди, какой аборт?
Перестань, дети — это ведь… это ведь хорошо. Юнги, поверь мне, я знаю, о чем
говорю, — она грустно улыбнулась, слегка сжав пальцами его плечи.
— А ребенок от случайного перепиха — хорошо? — нервно ухмыльнулся Юнги. —

Никем нежеланный — это хорошо?
— Знаешь, — сказала она, переведя взгляд на свои колени и расправляя халат.

— И я тоже так думала. Типа… зачем мне этот ребенок? Я так молода, гулять и
гулять. Но мама уговорила меня оставить беременность, и я до сих пор ей за это
благодарна. Мой ребенок умер, не родившись, но… — она сглотнула тяжелый
ком. Юнги притих, смотря на нее. — Эти чувства, когда впервые слышишь
сердцебиение своего малыша, когда он впервые толкается по почкам, причем
очень больно — незабываемые. Токсикоз, вся эта беготня с бумажками-
проверками — это такая ерунда, когда внутри, прямо вот тут, — она положила
ладонь Юнги на живот, — растет и крепнет частичка тебя. Смотреть на него, на
своего ребенка — счастье. У него точно такие же пальцы, и их ровно десять — на
руках и ногах, у него такая же кожа, как у тебя, такие же ножки, ручки — он как
ты, только маленький и беспомощный, нуждающийся в тебе. Только… я своего
ребенка увидела мертвым, — она вытерла скатившуюся слезу. — И больше детей
у меня не будет. К сожалению. А у тебя — будет! Совсем скоро вы сможете
увидеться, ты возьмешь его на руки, поцелуешь его пухлые щечки. Это счастье,
Юнги, — она улыбнулась. — Ты сделаешь ошибку, если своими руками убьешь
его.
Юнги опустил взгляд. Хеджин рассказала это не для того, чтобы ее пожалели и
обняли, она живет дальше и научилась улыбаться. Она рассказала это для того,
168/508
чтобы Юнги одумался, чтобы любовь к его ребенку испытал, чтобы понял,
насколько они важны друг другу. Юнги больно. Больно так, что впору кричать на
весь мир. А он молчит. Молчит и изнутри умирает. Он от этого ребенка должен
избавиться. И его больше ничто не переубедит.
Они сидели еще несколько долгих минут, каждый думая о своем. Юнги
переваривал рассказанную Хеджин историю, а сама девушка просто улыбалась,
рассматривая живот Юнги, которого не видно под слоем одежды. Наверное, он
будет выглядеть смешно, когда у него вырастет большой живот, и он будет
перекатываться, как пингвин. Хорошо было бы увидеть Юнги в тот момент, но,
наверное, их встречи скоро подойдут к своему логическому концу. И им обоим от
этого грустно.
Юнги обнял ее на прощание, потому что время неумолимо несется вперед, и Мин
должен быть на работе. Снова смотреть в глаза змею-искусителю и бороться с
самим собой. Юнги просто человек. Он способен ошибаться, выбирать
неправильный путь, рубить сгоряча, плакать, когда больно и смеяться, когда
весело. Он всего лишь человек. Юнги устало откинул голову назад, слегка
ударяясь затылком о стенку лифта. Он запутался и так отчаянно хотел
прижаться к папе, но ему даже о беременности рассказать страшно. Больше —
ему думать об этом страшно. Рано или поздно ему все равно придется идти к
врачу, но Юнги хочет оттянуть этот момент ровно настолько, насколько это
вообще возможно.
Двери лифта разъехались в стороны, Юнги вышел, безэмоционально и на

автомате здороваясь с другими следователями. Мин положил папку с
документами, которую прихватил из дома, на стол и сел в кресло, устало
прикрывая глаза. Слишком много свалилось на хрупкие плечи, но Юнги не
должен ныть. А потому он делает все, что от него возможно в данный момент —
нагружает себя работой, чтобы голова раскалывалась надвое, и в ней ничего,
кроме теплого душа и постели, не было.
Омегу никто не трогает, не отвлекает. Единственный раз мысль о Намджуне

скользнула — ни разу к себе не вызвал, не упрекнул, задыхаться не заставил.
Юнги выпивает пятую по счету кружку крепкого кофе и стучит пальцами по
клавиатуре, заполняя базу данных CCG. С той ночи целая куча информации о
гулях, которую нужно рассортировать и разложить по полочкам. Сова, Безликий,
Кролик, Близнецы — все пойманы. Юнги испытывает отвращение к ним и
гордость за своих коллег. Гулей упекут в Кокурию, извлекут какухо, и все они
станут не больше, чем просто инвалидами. Оболочками. Юнги внутренне
ухмыляется.
— Мин Юнги, — хрипло сказал Намджун, заставляя Юнги, погрузившегося в

работу, вздрогнуть. За окном уже вечереет. Намджун стоял над ним, смотря на
него… как на добычу. Мин поежился, но взгляд не отвел. — Зайди ко мне.
«Ну, вот, все становится на свои места», обреченно подумал Юнги, закрывая
документ, и пошел за Намджуном. Альфа указал ему на кресло перед столом, и
Юнги послушно сел. Альфа, видимо, только пришел в офис. В его пальцах
дымится стаканчик с кофе, на пальто разводы дождя, волосы повлажневшие.
Если Юнги работает на месте, то Намджун носится по месту преступления, в
Кокурию — тюрьму для гулей, или в лабораторию, в которой сотрудники CCG
проводят операции по извлечению какухо. Юнги исподлобья смотрел, как альфа
неторопливо снимает пальто и вешает его на вешалку, отпивает горький кофе и
169/508
садится за свой рабочий стол. Ноутбук тихо зажужжал в вечерней тишине.
— Что я сделал не так, следователь Ким? — устало спросил Юнги.
Намджун не ответил, лишь кивнул на висящий на стене проектор. Юнги перевел

на него удивленный взгляд. Несколько секунд он был просто черным. А потом…
потом Юнги забыл, как это — дышать. Это он. Он на видео. Трогает себя,
ухмыляется шлюхой, лижет накрашенные губы. И он сидит в кресле, пытается
сжаться до размеров ничтожно малых или умереть, исчезнуть с лица Земли. Его
начало трясти, к горлу подкатил горький комок слез.
— Пожалуйста, выключи, — просит Юнги, не отрывая взгляд от проектора. А

Намджун не отрывает взгляд от него. — Пожалуйста, Намджун! — выкрикнул
омега, сжимая пальцы в кулаки.
А Юнги на видео себя трахает пальцами, на камеру попку демонстрирует. Мин

плачет, закрывая ладонями лицо. Намджун отпил кофе из своего стаканчика,
делая звук на ноутбуке громче, чтобы каждый вздох и шорох был слышен. Тело
вновь реагирует на близость Юнги, зверь снова рвется к нему, но Намджун не
шелохнется. Юнги мерзко так, что впору вырвать то, что ел в больнице, прямо
сейчас. Он ссутулился, умывая слезами свое лицо и шепча сбивчиво
«пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
— Не издевайся надо мной, — дрожащим голосом умоляет Юнги, ладони в

молитве сложив. Намджун смотрит так, что грудную клетку вспарывает. Он
отставил стаканчик в сторону и, переплетя пальцы в крепкий замок, склонил
голову вбок.
— Вот этим ты занимаешься? — его голосом впору резать железо. — Я был

большего о тебе мнения, Мин Юнги.
Видео закончилось. Юнги сидел, сгорбившись и обнимая себя за подрагивающие

плечи. Вот таким будет его конец — бесславным и нисколько не героическим.
Лучше бы Юнги разорвали гули, чем вот так, сгорая от стыда и боли, сидеть
перед Намджуном, который смотрит на него удавом. Напряженная тишина
повисла над ними.
— Если я напишу заявление на увольнение, ты подпишешь его? — тихо спросил

Юнги, не смея поднять взгляд на альфу.
— Да, — холодно ответил Намджун, а у Юнги внутри все оборвалось. Конец.
— Тогда… я только ручку и лист возьму… — сдерживая слезы, сказал омега и

встал с кресла.
Намджун обошел стол, вставая перед Юнги непроходимой горой. Он подходит

все ближе, крадется тигром, а Юнги отступает, пока не упирается поясницей в
стол. Юнги ощущает жар его груди, раскаленное дыхание где-то сверху и чужое
возбуждение, упирающееся ему в живот. Омегу прошиб холодный пот, когда
широкие ладони скользнули по его бедрам вверх, очерчивая тазовые косточки и
выпирающие ребра. Намджун склонился над ним, касаясь теплыми губами
бешено бьющейся жилки. Кажется, юнгиево сердце тысячу ударов в минуту
отсчитывает, и Намджун это чувствует. Он ведет носом по его виску и слегка
кусает за хрящик. Намджун из последних сил сдерживается, чтобы не сожрать
170/508
его прямо на своем столе.
— Это был ты, — хрипло прошептал Намджун в его ухо. — Тебя я трахал той
ночью.
— Мне жаль, — так же тихо ответил Юнги, цепляясь пальцами за его плечи и
ища опору, иначе упадет, разобьется, расколется на миллионы осколков. —
Мне… мне так… жаль… — выдавил из себя омега.
Намджун поднял его за подбородок, заглядывая в слезящиеся глаза. Всего лишь

одна секунда, и весь мир взрывается. Альфа рычит диким животным,
подхватывая Юнги под бедра и усаживая на стол. Он этим телом бредил, хотел
коснуться еще хотя бы раз, и вот оно, перед ним, открытое и готовое его
принять. Юнги тянется за поцелуем, но Намджун не позволяет себя целовать.
Он не хочет целоваться со шлюхами. Альфа вгрызся зубами в его шею, метя,
оставляя россыпь фиолетовых засосов и бордовых укусов. Он разорвал минову
рубашку, и все пуговицы разлетелись с громким стуком в разные стороны. Этим
телом нужно любоваться, как редкий экспонат держать под куполом, чтобы
руками не трогали. А Намджун трогает. Каждую острую неровность руками
исследует, чтобы в мозгу отпечатать.
— Этого ты хотел? — прорычал Намджун, хватая Юнги за горло. — Шлюшка

хочет быть выебанной, да, малыш? — ядовито ухмыльнулся альфа.
— Пожалуйста, — заскулил Юнги, нетерпеливо ерзая попкой по столу. Юнги

вцепился пальцами в ремень Намджуна, расстегивая его брюки дрожащими
пальцами.
Если завтра его позорно вышвырнут из CCG, то пусть. Это будет завтра, а
сегодня Намджун вновь разделает его душу на мелкие составляющие и сожрет,
обгладывая каждую косточку. Пусть. От Юнги и так одна лишь оболочка
остается, ему не жалко. Он приподнимается, помогая стаскивать с себя
облегающие брюки. Лакированный стол тут же испачкался грузными каплями
смазки и пота. Намджун уложил его спиной на стол, скинув все книги, подставки
с канцелярией, документы — все к черту, пусть горит синим пламенем. Перед
ним есть только Юнги, разводящий худые ноги в стороны и просящийся попкой
на член. Намджун провел большим пальцем по розоватой влажной дырочке,
размазывая смазку. Юнги захлебнулся своим стоном, двигаясь навстречу, прося
о большем, а Намджун играет, изводит. Он слегка надавливает, но не вводит
пальцы, хотя собственное возбуждение уже давно больно упирается в ширинку.
Сегодняшней ночью он сойдет с ума вместе с Юнги.
Намджун ввел в омегу два пальца, заставляя Юнги выгибаться дугой и стонать
то ли от боли, то ли от удовольствия. Тогда, той холодной ночью, Намджун был
слишком пьян, чтобы видеть каждую эмоцию, что сменяет это кукольное лицо. И
почему Намджун раньше не замечал, насколько Юнги красивый? Как этот омега
с ума сводит? Почему раньше в вену не запустил? Альфа склонился над ним,
вылизывая его покрасневшие соски, кусая до боли. Юнги вплел пальцы в его
волосы, шире разводя ноги и насаживаясь на чужие пальцы. Его изнутри
разрывает от эмоций. Намджун ластится к его груди, как ласковый зверь, лижет,
прикусывает слегка, чтобы не было больно. Пальцы его изнутри растягивают, на
манер ножниц расходятся в стороны. Воздух пропитался жаром, потом и Юнги.
Сумасшедший коктейль, который Намджун хочет испить до дна.
171/508
Альфа с тихим хлюпаньем вытащил пальцы и с наслаждением облизал, смотря
прямо Мину в глаза. Омега почувствовал, как щеки уколол румянец, но ему
хотелось с Намджуном собой поделиться целиком, взамен хотелось брать ровно
столько же. Хотелось вкус Намджуна на своих губах, слизывать капли его
спермы, вылизать его, как самую вкусную в мире конфету. Намджун взял Юнги
под колено, приподнимая его ногу, а второй рукой взял свой напряженный член,
упираясь головкой в истекающую смазкой дырочку. Юнги задержал дыхание,
готовясь принять его, но Намджун лишь ухмыльнулся, склонив голову.
— Если я трахну тебя без резинки, я заражусь чем-нибудь? — с ухмылкой

спросил Намджун.
У Юнги сердце от боли сжалось в беспомощный обугленный комок. Он поднял на

альфу взгляд, и Намджун отчетливо увидел на дне его глаз боль. Ему и самому
больно от своих слов, но Юнги почему-то хочется сделать больнее. Выместить
свою злость. Юнги знал обо всем и молчал, выставляя альфу дураком. Вел свою
игру, водил Намджуна за нос, а потом бессовестно смотрел в его глаза.
Пощечина обожгла кожу, заставляя Намджуна скалиться. Он крепко взял Мина
за бедра и толкнулся в него наполовину, вырывая из его горла крик. Намджун не
хотел останавливаться, давать омеге привыкнуть. Он заслужил это. Альфа
притянул Юнги ближе к себе, сильнее толкаясь в его тело. Юнги вновь
вскрикнул, хватаясь пальцами за край стола. Его рвет от ненависти, жгучих слез
и желания, но он только сильнее насаживается, игнорирует боль. Он хочет,
чтобы Намджун заполнил его полностью. До краев. Чтобы между телами не было
и миллиметра.
Намджун стиснул зубы, впиваясь пальцами в его бедра до синяков. В нем так
узко, так жарко и так влажно, что крышу сносит. Альфа двигается на пробу, и
Мин болезненно стонет, впиваясь ногтями в его плечи, царапает в отместку до
алых полос. Они друг другу больно делают, но легче никому не становится.
Намджун резко подхватил Юнги за талию, прижимая к себе, и вжал его спиной в
панорамное окно за своим столом. На улице включились фонари, что как звезды
сияют где-то внизу. Эти звезды у Намджуна в глазах отражаются, а Юнги тонет.
В звездах. В Намджуне. Мин обхватил ногами его талию, а руками обвил шею.
Намджун покрепче перехватил его, вжимая спиной в холодное стекло. С уголка
его губ стекает слюна, которую Намджун слизал языком. И возобновил толчки в
хрупкое тело.
Юнги с протяжным стоном откинул голову назад, ударяясь затылком. Стекло

неприятно скрипит от трения потного тела. Намджун увеличивает толчки,
грубее насаживает омегу на свой член, вбивается в него до упора, срывая с губ
стон, что перетекает в крик. Юнги ему кожу на спине ногтями сдирает,
распаляет зверя, заставляет глубже трахать. Юнги глотку срывает и благодарит
господа, что в офисе почти и людей не осталось. Намджун его шею своими
следами полосует, губами к месту, на котором метка его стоит, припадает,
лижет, кусает. Минова смазка течет по его бедрам, по намджунову члену. Юнги
с громким криком кончает, пачкая спермой их животы, а Намджун делает еще
несколько толчков и покидает его тело, изливаясь на внутреннюю сторону
бедер.
Омега хрипло дышит, перебирая пальцами волосы на чужом затылке и

уткнувшись лбом в его лоб. Намджун шумно выдохнул через рот и слегка
коснулся губами его носа. Поцеловал в закрытое веко, чувствуя трепет ресниц,
под бровью, вдоль скул. Юнги устало улыбнулся. Намджун опустил его на
172/508
дрожащие ноги и накинул на плечи рубашку, что болталась у Мина на запястьях.
— Одевайся, — хрипло сказал Намджун, застегивая брюки. Он стер сперму Юнги

со своего живота салфеткой и выкинул ее в мусорное ведро. Юнги посмотрел на
него с горечью. Трахнул и выбросил. Обида засела в груди, сорняком разрослась.
Мин натянул свои брюки и запахнул порванную рубашку. И вновь после
Намджуна он возвращается, подобно шлюхе в рваной одежде и пятнами спермы
и смазки.
— До свидания, следователь Ким, — сухо сказал Юнги, не пытаясь даже

поклониться. — Завтра заявление будет у вас на столе.
Юнги не успел выйти из кабинета, потому что Намджун схватил его за запястье,
резко дергая на себя. В его глазах — холод и непоколебимость.
— Мы поедем ко мне, — резко ответил альфа, заставляя какую-то часть внутри

Юнги сломаться.
Мин ожидал, что его выкинут, но никак не ожидал оказаться в машине Ким
Намджуна, который везет его к себе домой. Юнги непонимающе смотрел на
альфу, сосредоточившегося на дороге. В этом городе ночью никто не спит.
Ночью монстры вылезают из своего логова и объявляют охоту. Но самый главный
монстр свою добычу уже заполучил и сомкнул зубы на ее плоти. Намджун хочет,
чтобы Юнги играл по его правилам, чтобы подчинился. Но омегу заебало
подчиняться. Он хочет взять от этой ночи все, что только сможет. Юнги встал
коленями на сидение и потянулся пальцами к чужой ширинке, расстегивая ее.
— Какого черта ты делаешь? — прошипел альфа, глянув на макушку над своим

пахом. — Я за рулем. Прекрати.
— Я не отвлекаю тебя от руля, — ухмыльнулся Мин, облизывая губы. — Мне

просто хочется свою конфетку.
Намджун вцепился мертвой хваткой в кожаную обивку, резко нажимая на

тормоз у светофора, загоревшегося красным. Ширинка вжикнула, и Юнги сжал
возбужденный член через тонкую ткань боксеров. Он наклонился, проведя
языком по всей длине и оставляя на ткани влажный след. Намджун сверху рвано
выдохнул, и Юнги самодовольно улыбнулся. Светофор загорелся зеленым. Мин
вытащил из боксеров его член, проглатывая скопившуюся во рту слюну. Омега с
наслаждением припал языком к сочащейся головке, вылизывая уретру и
проглатывая солоноватые капли вытекающего предэякулята, оглаживал
длинными пальцами ствол с выступающими венками. Он каждую из них хочет
языком очертить, попробовать на вкус, что он и делает, кончиком языка
растирая слюну и предэякулят по раскрасневшейся головке и стволу.
— Я от тебя живого места не оставлю, — рычит Намджун, двигая бедрами

навстречу. — Маленькая сука.
Юнги ухмыльнулся, обхватывая головку губами. Альфе словно весь воздух

выбили из легких и накачали вакуумом, что рвет легкие изнутри. Омега сосет
пошло, причмокивает, вылизывает головку языком, смачивает своей слюной.
Юнги слегка отстранился, и ниточка слюны протянулась от его губ к головке.
Намджун едва не врезался в впереди едущую машину. Юнги упивается своей
властью. Он взял толстый член в рот, чувствуя, как уголки губ тянет, болят. Он
173/508
втянул щеки и плотно сомкнул губы, двигая головой, насаживаясь на его член,
вылизывая выступающие вены языком. Намджун рычит, до скрипа сжимает
руль, но дернуться не смеет, получить наслаждение в полной мере не может. Не
на дороге. Не в этой игре, которую Юнги затеял. Демон, искуситель, падший
ангел.
Мин с довольной ухмылкой отстранился, вытирая губы тыльной стороной

ладони. Он оставил Намджуна напряженным со вставшим ноющим членом, по
которому медленно стекали капли слюны и спермы. Раздразнил зверя и бросил,
смотрит с вызовом и улыбается. Намджун горит в адском огне, варится в похоти
и ярости. Мин Юнги не доживет до утра.
Когда они переступают порог намджуновой квартиры, альфу трясет — от злости

и желания. Он с Юнги одежду сдирает, рвет на клочки, ненужными тряпками
оставляет под ногами. Юнги рвет его рубашку в ответ, кусается, царапается,
оставляет засосы на его шее, груди, плечах. Мина хочется наказать. Выпороть.
Он играет грязно, нечестно, и Намджун это не оставит просто так. Он сел на
кровать, насильно укладывая Юнги на свои колени попкой кверху. Из
сжимающейся дырочки плавно вытекает смазка, которую альфа ловит
пальцами, а после слизывает, наслаждаясь вкусом Юнги. Мина потряхивает от
возбуждения, он трется возбужденным членом о его бедро и беспомощно
скулит. Намджун вытащил из своих брюк ремень и сложил вдвое, поглаживая
натуральной кожей округлые половинки.
— Ты очень плохо себя ведешь, Мин Юнги, — сглотнув ярость, что обожгла
горло, сказал Намджун. — Мне надоело с тобой бороться.
— С-следователь Ким, ах… пожалуйста, — захныкал Юнги, выпячивая попку.
— Шлюха, — прорычал Намджун, оставляя первый удар на его ягодице.
Место удара тут же покраснело. Юнги вскрикнул и выгнулся, дергаясь в его

руках, но Намджун лишь сильнее заломал его руки, крепко сжимая запястья. Не
вырвется. Плохих мальчиков нужно наказывать, и Намджун наказывает. Бьет
ремнем по ягодицам, не верит слезам и не слушает, о чем там он просит. Кожа
на его ягодицах раскраснелась, кое-где появились капельки крови. Такое тело
портить — грех, но Намджун и так грешен. Его грехов хватит на несколько
жизней, а этот мальчишка только подольет масла в огонь. Намджуну уже почти
тридцать два, а Юнги едва больше двадцати. Практически разные поколения,
Намджун не должен сейчас пороть этого мальчишку, не должен хотеть его, но,
блять, хочется. Хочется до звона в ушах. Альфа откинул ремень в сторону. Юнги
стиснул зубы, с трудом вставая с чужих колен. Руки затекли, кожа на ягодицах
горит, а в груди у него ненависть полыхает. Он толкнул альфу на спину,
заставляя лечь, а сам навис сверху, седлая его крепкие бедра.
Намджун смотрит с улыбкой, позволяет Юнги взять ситуацию в свои руки. Мин
завел руку за спину, взяв намджунов член в ладонь и направил головку в себя.
Намджун внимательно смотрел на омегу, каждую эмоцию запоминает,
отпечатывает. Его ладони созданы для того, чтобы лежать на этих молочных
бедрах, которые альфа сегодня ночью искусает, оставит на них свой след,
который Юнги не выведет, не сотрет. Юнги долбит лед, которым намджуново
сердце покрылось. Омега заламывает брови, приоткрывает губы в букву «о»,
пока насаживается на его член. Медленно, чувственно, давая себе привыкнуть.
А Намджун сжимает его бедра в пальцах и чувствует, как совсем иное грызет
174/508
его ребра изнутри.
Юнги хочется в своем доме оставить. Хочется смотреть, как он спит и как
просыпается, хочется целовать его алые губы, хочется обнимать, хочется
возвращаться. Но для Намджуна это — несбыточная мечта, потому сейчас он
Юнги здесь сожрет, чтобы хотя бы воспоминания о Юнги жили в нем всегда.
Омега двигается на его члене плавно, неспешно, растягивает удовольствие,
губы алые приоткрывает, судорожно ловя необходимый кислород. Намджун им
любуется, позволяет себя седлать. Постепенно омега нарастил скорость,
быстрее двигая бедрами. Чужой член скользкий от смазки и спермы. Намджун
хмыкнул и сжал пальцами молочные бедра, резко насаживая Юнги на свой член
и вырывая из его груди протяжный стон.
Альфа зарычал, подминая омегу под себя и разворачивая спиной к себе. Его
член с хлюпаньем вышел из покрасневшей дырочки. Юнги встал на четвереньки,
изгибаясь в спине подобно грациозной кошке, и глянул через плечо на
Намджуна, ухмыляясь Дьяволу подобный. В этом омеге бесы пляшут, костер для
Намджуна разжигают — альфа, черт возьми, в этом уверен, только кидаться в
омут с головой боится. Рифов и острых осколков, что в душе чужой скрываются,
боится. Потому ставит Юнги раком, заставляя поднять попку кверху. Юнги
развел ладонями ягодицы в стороны, поскуливая и вертя попой, вновь просясь
на член и демонстрируя растраханную дырочку, из которой по его бедрам
стекала смазка. Намджун звонко шлепнул его по красной ягодице.
Юнги захлебнулся собственным стоном, чувствуя, как по бедру вверх скользит

теплый язык. Намджун с наслаждением слизал капельку смазки, припадая
губами к колечку мышц. Омега задрожал в его руках, выпячивая попку, двигая
бедрами навстречу. Намджун широко прошелся языком по дырочке, жадно
слизывая смазку. Он ввел два пальца в Юнги, медленно двигая ими, пока
вылизывал его попку, оставляя болезненные укусы и поцелуи. Юнги стиснул
зубами простыню, глухо скуля и внутренне умирая. Но Намджун отстранился так
же быстро, как и начал его вылизывать, и намотал миновы волосы на кулак,
резко оттягивая, а второй рукой взял свой член в ладонь, медленно вводя в
Юнги головку.
— Намджун-а-а-а… — протяжно застонал Юнги, стискивая между пальцев

белоснежную простынь.
— Я не хочу тебя слышать, — прорычал альфа, делая резкий толчок и входя в

Мина по основание.
Юнги закричал, выгибаясь до хруста позвонков. Намджун тут же начал

наращивать темп, вдалбливаясь в его тело. Мин кричал и гортанно стонал, ему,
шлюхе, всегда будет мало. Его колени предательски разъезжались, а Намджун
то замедлял толчки, полностью выходя и вновь резко заполняя собой, то трахал
так агрессивно, что у Юнги весь кислород из легких вышибало. Намджун
смотрел на свой член, что пропадал в Юнги и с удовольствием отмечал, как
красиво Мин смотрится на нем. У Юнги кожа бледная, почти белая, а у
Намджуна — песочная, загорелая, они друг с другом контрастируют. Юнги так
плотно сжимает его внутри себя, что у Намджуна перед глазами звезды
взрываются. Он не контролирует себя больше, кончая в его тело. Альфа
вытащил член из его попки, вытирая его о миновы ягодицы. Омега упал на
кровать, глубоко и жадно дыша. Простынь, испачканная собственной спермой,
неприятно прилипла к телу.
175/508
Намджун опустился рядом, прикрывая глаза и заведя руку за голову.
Беспощадно хочется курить. Юнги аккуратно, точно котенок, пододвинулся
ближе. Боится, что его оттолкнут, но Намджун и глаз не открывает. Мин провел
ладонью по его груди, наслаждаясь рельефностью. Намджун потный,
пропахший сексом, и его лишь больше хочется. Юнги только оттрахали, а ему
снова хочется залезть на этот член. Но Юнги сел на его ноги и взял вновь
налившийся кровью член в ладонь, слыша судорожный вздох сверху. Юркий
язычок скользнул по стволу.
Альфа стиснул зубы, откидывая голову назад. Он думал, что, трахнув Юнги один
раз, успокоится. Наестся. Но нет. Он свой голод только распалил, сильнее
сделал. Юнги принял, как наркотик, и, кажется, теперь плотно подсел. Юнги
глубоко заглатывает, а Намджун рычит, вплетает пальцы в его волосы и думает,
что сходит с ума.
А, может, уже давно сошел.
От Чимина приятно пахнет гелем для душа. Хосок лежит на его груди,
перебирает пальцами его пальцы, а Чимин, прикрыв глаза, поглаживает его по
влажным волосам. Под ухом у Хосока бьется чиминово сердце. Ровно, медленно,
для Хосока. Свет во всей квартире выключен, только приглушенное свечение
настольной лампы разгоняет полумрак. Чимин прижался губами к его лбу,
оставляя аккуратный, нежный поцелуй. Он провел большим пальцем по его
брови, по заостренному носу, по разбитой губе.
— Прости меня, — тихо прошептал Чимин.
— Ты ни в чем не виноват, — прошептал Хосок в ответ.
Когда Чимин не принимает наркотики, не пьет и не терзает душу Хосока, он

становится совсем иным. Под оболочкой злости и агрессии спрятан он
настоящий. Нежный. Любящий. Хосок слегка поглаживает костяшками пальцев
его плечо и руку. Чимин дышит ровно, спокойно. За окном протяжно завыла
собака. Хосок коснулся своими губами его, утягивая в неторопливый поцелуй. За
это он Чимина и любит. Он — зверь, монстр, который Хосоку душу наизнанку
выворачивает.
Но потом он становится таким, что Хосок сам ему душу отдает и говорит:
«Держи, мне не жалко. Все, что только попросишь». Чимин его сердце в своих
пальцах держит аккуратно, как самую хрупкую вещь во всем мире — так и есть,
но потом сжимает, сдавливает, превращает его в кровоточащий комок и
сжирает. Хосоку не жалко. Он залатает себя, выстроит по новой, только бы
Чимин, настоящий Чимин, рядом с ним был.
Это — любовь, и Хосок нисколько ею не гордится. На самом-то деле Чимин

просто несчастен. Ему личное солнце нужно, которое его ледяными ночами
согревать будет, утешать, прижимать к себе и говорить, как сильно любит.
Только Чимин боится обжечься, потому и обжигает сам. А Хосок искренне
убеждает себя, что ему вовсе не больно. Не страшно. Не холодно. Только бы
Чимину было хорошо. Ведь это — любовь.
176/508
Они переплели пальцы. Чимин аккуратно сжал его ладонь, переведя сонный
взгляд на Хосока. В его глазах любовь и преданность. Чимин знает, что только
ему одному он может довериться. Только Хосок его не предаст, весь мир
предаст, а его — нет. Чимин его любит. По-больному, неправильно, как умеет.
Его никто не учил любить. Его никто не любил. У него есть Чонгук, которому он
предан, как собака - хозяину, но и Чонгук его не любит. Они — братья. Чимин
попросту не знает, что с чувствами своими делать, а потому реагирует на них
агрессивно. На Хосока кидается, сжирает, избивает, а Хосок потом по кусочкам
себя собирает.
Чимину жаль. Правда. Искренне. Он просто… не умеет иначе. И Хосок это знает.
Не злится. Принимает его таким, какой он есть — неправильный, переломанный,
не пытающийся стать лучше, но такой любимый и родной. Хосок, наверное, уже
никогда не представит себя с другим альфой. Только Чимин ему нужен. Только
он имеет значение.
— Хосок-а? — позвал Чимин.
— М-м-м? — промычал в ответ Хосок, лениво поднимая голову.
— Выходи за меня, — предложил альфа.
— Что? — улыбнулся Хосок, приподнимая брови. — О чем ты?
— Замуж. Ну, возьмешь мою фамилию, родишь детей, как это бывает, — пожал
плечами Чимин. — У меня нет кольца, но… — Чимин оглянулся вокруг в поисках
чего-нибудь, что могло бы заменить кольцо, и наткнулся взглядом на торчащую
красную ниточку. Он вырвал ее и обмотал вокруг безымянного пальца Хосока. —
Но есть вот это.
Хосок счастливо улыбнулся, рассматривая ниточку вокруг пальца. И не нужны

ему никакие кольца и драгоценности, когда эту ниточку Чимин вокруг пальца
обвязал, говоря чувства свои искренние, правдивые. Хосок ему верит. Он душой
чувствует, что Чимин серьезен, как никогда, что действительно хочет, чтобы
Хосок стал его мужем. А Хосок только рад. У него слезы в уголках глаз
скапливаются.
— Хорошо, — ответил Хосок, переведя взгляд на Чимина. — Я согласен, — на

чиминовых пухлых губах появилась улыбка.
— Я люблю тебя, — прошептал Чимин, обхватив его лицо ладонями и припав

губами к его губам.
«Я тоже тебя люблю», отвечает Хосок мысленно, позволяя чужому языку

ворваться в его рот. Хосок залез на бедра Чимина, трясь ягодицами о его пах.
Чимин промычал в поцелуй, кусая его сладкие персиковые губы. Альфа
приподнял бедра, увеличивая трение между их телами. Он потянул резинку
домашних хосоковых шорт вниз, заставляя его остаться обнаженным. Он этим
телом готов любоваться вечность, кожу эту сахарную целовать до скончания
веков, пока губы не сотрутся в кровь, эти острые коленки нужно гладить
аккуратно, нежно, на них оставлять синяки нельзя.
Хосок — искусство для Чимина. Он готов рисовать его портреты, чтобы

177/508
увековечить хосокову красоту. Его волосы циннвальдитово-розовые упали на
лицо. Чимин заправил нежные локоны за уши, чтобы глаза, наполненные
желанием и любовью, видеть. Они не трахаются дико, как это обычно
происходит. Они занимаются любовью.
Нежно. Чувственно. Медленно. Наслаждаясь каждым моментом в руках друг

друга. Губы сплетаются, тела воедино сливаются, они атомами обмениваются,
организмом единым становятся. Чимин его целует, целует, целует, чтобы губы
болели, чтобы помнил о той нежности, которую они дарят безвозмездно.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — сбивчиво шепчет Чимин, пока
Хосок на его член насаживается, аккуратные ноги в стороны разводя.
Хосок ничего не отвечает, только слезы бегут по его щекам, а Чимин их губами
ловит, сцеловывает. Пальцы переплетаются, Хосок прижимает чиминовы
запястья к постели. Его слезы раскаленные разбиваются о грудь, в которой
сердце так больно и безжалостно сжимается. Хосоковы слезы — все равно что
тупым ножом по сердцу. Чимин его к себе прижимает, целует горячо, глубоко,
шепчет какую-то глупую ерунду, но Хосоку и этого достаточно.
У них есть сегодняшняя ночь, но завтра наступит новый день, и настоящий

Чимин скроется под толстым слоем льда, который Хосок вновь будет пытаться
разбить.
Чонгук прижался губами к тыльной стороне тэхеновой ладони, оставляя мягкий

невесомый поцелуй. Омега спокойно спит. Температура отступила, и опасения
Джесока была напрасны — Тэхен принял его RC-клетки, а Чонгук в нем и не
сомневался. Тэхен — сильный мальчик. Его мальчик. Чонгук сидит рядом с его
постелью, аккуратно, боясь разбудить, держит его ладонь в своих, перебирает
его длинные пальцы, а Тэхен неосознанно сквозь сон сжимает его ладонь в
ответ.
Альфе так интересно знать, что же он видит в своих снах. Есть ли там место
Чонгуку? Думает ли Тэхен о нем на бессознательном уровне? Страшится ли он?
Простит ли его когда-нибудь? Чонгук сидит рядом с его койкой на стуле, а
должен на коленях. Он бы так просидел всю жизнь, все жизни, которые ему
отведены, он провел бы рядом со спящим Тэхеном, слушая его размеренное
дыхание, наблюдая за ресничками, впитавшими черноту ночи, за бледно-
розовыми приоткрытыми губами. Тэхен во сне дернулся, как от чего-то
страшного, и Чонгук успокаивающе погладил его по волосам. С Тэхеном он не
разговаривает, боится, что услышит, испугается. Боится во второй раз увидеть в
его глазах страх, какой испытывают жертвы перед броском хищника.
Он сидит рядом с Тэхеном, как верный пес, который от постели хозяина не

отойдет, даже если за окном война. Умирать, так рядом с ним. Но Чонгук
умереть Тэхену не позволит. Ни от своих рук, ни от чужих. Раньше Чонгука,
зверя, успокаивала лишь кровь. Ее вкус, запах, капли на пальцах. А сейчас —
одно дыхание. Человеческое дыхание. Чонгук слегка сжал тэхенову ладонь
своей, оставляя очередной поцелуй на длинных пальцах.
Красивый. Какой же Тэхен красивый. На него смотреть нужно до скончания

178/508
веков, им любоваться, впитывать в себя образ ангельский, волосы пшеничные и
пахнущие — пшеницей; губы, лепесткам роз подобные — нежные, хрупкие; кожу
его медовую, сладкую. Чонгук погладил костяшками пальцев его впалую щеку.
Совсем исхудал. Он прикусил губу, ведь знает, что вина эта лежит лишь на нем
одном. Чонгук опустил голову, переведя взгляд на их переплетенные руки.
За окном уже давно глубокая ночь, ветер гудит в вышине, рвется через толстое
оконное стекло, но Чонгук его к Тэхену не подпустит. Альфа подоткнул
больничное одеяло, теплее укрывая омегу. Тэхен спит на спине, положив одну
ладонь на свой живот, а второй сжимая руку Чонгука. Ужаснулся бы он, зная, что
его убийца сам приползал к нему каждую ночь на коленях, охранял его сон
бешеным псом и готов был лежать в ногах, греть своим теплом, чтобы только
Тэхену стало лучше? Наверное, да. И от этого так щемит в груди, что впору
разрыдаться. Но Чонгук не будет. Он раскрыл ладонь Тэхена, мягко водя
большим пальцем по изрезанным линиям.
Чонгук мечтает, чтобы ночь длилась всю жизнь, ведь только ночью он может
сидеть рядом с Тэхеном, гладить его, целовать его руки, в которые воткнуты
иглы. И все по вине Чонгука. Он понимает, что хуже будет, если он продолжит
приходить сюда, оставаться рядом с ним, чувства свои подпитывает, а отступать
некуда. И с той, и с другой стороны пропасть. Добить Тэхена — умереть самому.
Остаться с Тэхеном — умереть, но вместе с ним.
Из двух зол Чонгук выберет меньшее. А Тэхен? Чонгук себя этими мыслями
заживо сжирает. Странно, ведь у Тэхена в руках сейчас чонгукова жизнь. Он
может легко раскрыть следователям Кииоши, и тогда начнется ожесточенная
охота на него. Но… Чонгук почему-то не боится. Не потому, что настолько
уверен в себе, а потому, что уверен в Тэхене. Если он будет барахтаться, эта
трясина засосет его глубже. А если не будет… все равно пойдет ко дну. Чонгук
тихо рассмеялся, потирая лицо ладонями. Безвыходная ситуация, из этого
лабиринта двери наружу нет.
Чонгук склонился над Тэхеном, закрывая лунный свет. Тэхен слегка дернулся, но
через несколько мгновений дыхание вновь выровнялось. Спит. Чонгук
приблизился к его лицу, боясь вдохнуть, словно его дыхание способно Тэхена
разбудить. Едва ощутимое касание губ. Тэхен не отреагировал. Чонгук
вспоминает вкус его губ, прикрытый пленкой медикаментов. Он провел
кончиком языка по его губам, прося разрешения, на которое не получит ответ.
Но Тэхен слегка приоткрыл губы, и чонгуково сердце пропустило несколько

ударов. Его глаза прикрыты, кардиомонитор по-прежнему тихо отстукивает
удары его сердца. Спит. Чонгук оставил поцелуй на его нижней губе и
отстранился, возвращаясь на свое место — неудобный жесткий стул возле его
койки.
— Почему он еще жив? — грубо спросил Енгук, прислонившись плечом к

дверному косяку. — Почему ты его не добил?
— Он будет жить, сколько ему отведено, — не отрывая взгляд от тэхенова лица,

ответил Чонгук. — Я его не трону.
— Тогда его убью я.
— Я тебе глотку перегрызу, если ты коснешься его, — ответил альфа. — Его

179/508
никто не тронет. Мое.
— Против братьев пойдешь ради… этого? — с ухмылкой сказал Енгук, кидая

насмешливый взгляд на спящего Тэхена. — Ради еды.
— Всех уничтожу, — кивнул Чонгук, вновь беря ладонь Тэхена в свои руки. — Ни
перед кем не остановлюсь. Даже перед тобой.
— Ты понимаешь, что он тебя может убить? — хмыкнул Енгук, склонив голову. —

Твоя жизнь зависит от него. Умрет он — твоя жизнь спасена. Останется жив — и
тебе придет конец.
— Умрет он — следом лягу, одну могилу вырою, — прорычал Чонгук, переведя

взгляд на Енгука. — Мое. Он — мое. Я ради него буду крошить, рвать и сжигать,
хоть весь ебаный мир, если это потребуется. Ни ты, ни кто бы то ни было еще,
ничто не остановит меня. А если попробуете — похороню заживо.
— Ты безумец, Чонгук, — ответил Енгук, покачивая головой. — Тебя это убьет. Он

тебя убьет.
— Значит, я сам вложу клинок в его руки, — холодно ответил Чонгук.
Енгук ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Палата погрузилась в тишину,

которую разрушал только кардиомонитор. И только сейчас Чонгук заметил, что
полоска пульса участилась, кардиомонитор запищал громче, а тэхеновы
ресницы беспокойно трепещут, отбрасывая танцующие тени на острые скулы.
я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

у всех золотых знамен, у всех мечей,
я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
оттого что в земной ночи я вернее пса.
180/508
XIV
Загорелая грудь мерно вздымается. Намджун спит на спине,

отвернувшись от окна, в которое бьет тусклый утренний свет. Юнги альфой
любуется, рассматривает, каждую рельефность взглядом очерчивает. Такими,
как Намджун, в древности были боги. Он даже не сомневается, что Намджун и
сам был богом — самим Аидом. Искусанные губы, к которым Намджун так и не
притронулся за эту бесконечную ночь, горели. Юнги лежал так, смотря на
альфу, уже достаточно долго, но двигаться ему не хотелось. Разрушать
воцарившееся спокойствие не хотелось.
Никто из них не потрудился поменять простыни, испачканные в поте и сперме, а

Юнги доставляло какое-то мазохистское удовольствие касаться голой кожей
ложа, на котором его разделали и со вкусом обглодали. Мышцы приятно тянет
после секса с Намджуном, а боль уже не такая выраженная. Первые два раза
было больно-сладко, но с каждым последующим боли все меньше, наслаждения
все больше. Юнги сорвал голос. Он сбился со счета, сколько раз его этот
ненасытный альфа вдалбливал в постель, сколько Юнги скакал на нем,
выкрикивая грязные ругательства вперемешку со стонами. От таких свежих
воспоминаний о минувшей ночи вдоль спины бегут мурашки, а возбуждение
завязывается в тугой комок внизу живота.
Мин аккуратно подлез к спящему альфе, который спал крепко, не реагируя на

внешние раздражители и шуршания простыни. Омега стянул с бедер альфы
тонкое одеяло, сглатывая образовавшуюся во рту слюну. Прохладные пальцы
заскользили от вздымающейся груди к кубикам пресса, которые Юнги с
радостью бы вылизал вновь, очертил большим пальцем пупок и дорожку черных
жестких волос. Член альфы идеально лег в его ладонь. Юнги прикусил губу, из-
под спавшей на глаза челки смотря на Намджуна.
Омега склонился, пуская длинную ниточку слюны на головку. Он начал мягко

массировать ее большим пальцем, растирая слюну. Его член постепенно начал
твердеть в ладони Мина, дыхание участилось. Юнги провел горячим языком по
всей длине ствола, останавливаясь на покрасневшей головке, которую тут же
взял в рот, вылизывая и лаская кончиком языка, как большой и вкусный леденец.
Юнги, как и Намджун, ненасытный. Ему хочется до порванных голосовых связок,
до синяков чернильных, до боли, до крови, и он вовсе не считает это
нормальным. Но у него бедра искусанные, на бледной коже сверкают
оставленные Намджуном следы, капли чужой и своей спермы давно засохли и
неприятно стягивали кожу, намджунов пот застыл на нем, а ему не хочется в
душ. Или — нет, ради всего святого, он бы из-под струй воды не вылезал, если
бы рядом был Намджун, если бы как суку нагнул и трахал долго и со вкусом.
Юнги встретился с тяжелым взглядом Намджуна, который смотрел на него

неотрывно, как охотник — на жертву. Альфа облизал пересохшие губы и вплел
пальцы в его нефтяные волосы, заставляя взять глубже. Взгляд у Юнги
хмельной, с огнем адским внутри, щеки румянец покрыл, а на губах сверкает
слюна и капельки предэякулята. Мин лижет его член, сосет, пошло
причмокивая, а Намджуну крышу рвет. Он зарычал, резко двигая бедрами
навстречу и вгоняя омеге в рот во всю длину. У Юнги выступили слезы, но он
покорно стерпел, утыкаясь носом в жесткие волосы.
Намджун сжал его волосы в кулаке, насильно отстраняя от своего члена, и Юнги
181/508
с тихим скулежом разочарования выпустил его член изо рта. От его губ к
головке протянулась нить слюны, которую он слизал, смотря своему зверю в
глаза. Юнги знает, что делает ход в этой игре, и делает его правильно — у
Намджуна в голове что-то с хрустом ломается, и он подминает омегу под себя.
Юнги в его глаза смотрит и видит на их дне смерть свою, себя растерзанного,
убитого, но он только ноги шире раздвигает, в очередной раз зверю
полакомиться собой позволяет.
Альфа лег между его ног, осыпая болезненными поцелуями внутреннюю сторону
его бедер. Юнги стонет сквозь зубы, мычит, выгибается, а Намджун медлит,
потому что знает, что этот раз — последний. Он больше к коже этой, что
чистому бархату подобна, не прикоснется, не поцелует, пальцами не сожмет до
болезненных синяков. Нет. Он больше не позволит себе слабость, не даст себе
вольность, он себя лишь цепями скует, чтобы к омеге этому не подбежать
волком покорным, не сцепить зубы на его плоти и не утащить в свое логово,
потому что Юнги только для Намджуна. Но нет. Нет. Намджун лучше подобно
тому волку будет выть, чем позволит этой ошибке повториться.
А потому бедра его целует, голени, коленки острые. Альфа взял его ногу под
коленкой, а вторую закинул на свое плечо. Юнги задержал дыхание и
зажмурился, когда почувствовал первый влажный палец, проскальзывающий в
его нутро. Намджун провел дорожку смазанных поцелуев по его груди,
ключицам и шее, останавливаясь возле уха, и прошептал:
— Ты такой растраханный, Юнги-я, — ухмыльнулся альфа, выбивая из Мина

первый стон. — Я хорошо разработал твою сладкую дырочку, а? — его горячее
дыхание расплавляет кожу, оставляя после себя оголенные почерневшие
обрубки. — Скажи мне, малыш, тебе понравилось?
— Намджун… — хрипло прошептал Юнги, хватаясь пальцами за его шею.
— Скажи мне, — рыкнул Намджун, грубо добавляя второй палец и двигая ими
внутри омеги.
— Д-да, мистер Ким, — дрожащим голосом ответил омега. — Пожалуйста, я хочу

почувствовать твой член в своей дырочке, — Юнги от стыда и возбуждения
сгореть хочет, а альфа ухмыляется дьявольски и кивает.
— Смотри на меня, пока я буду тебя трахать, — приказал Намджун ледяным

тоном, заставляя Юнги раскрыть слезящиеся глаза. — И не смей отводить
взгляд.
Намджун эту кожу, что на вкус слаще меда, хочет зацеловать, каждую острую
неровность своим поцелуем отметить, на губах запечатлеть, языком по бледной
шее провести, собирая соленые капельки пота, а после в приоткрытые алые
губки впиться яростным поцелуем. Юнги под ним извивается, стонет низко,
пальцами цепляется за простыню. Намджун его растягивает больше не из-за
необходимости, а из желания поиздеваться, душу его наизнанку вывернуть, —
хотя, куда еще больше? Юнги — это самое дорогое вино, которое не выкупить за
все миллиарды мира. И он в руках Намджуна, как бесценный камень.
Альфа вытащил влажные пальцы из Юнги, и тот разочарованно выдохнул, чтобы

в ту же минуту захлебнуться криком наслаждения — Намджун одним грубым
толчком его заполнил. Киму одновременно хочется растянуть сладкое
182/508
наслаждение и как можно быстрее это закончить, потому что омега хуже
цианида отравляет, заставляет корчиться в мучениях и медленно, клеточка за
клеточкой умирать. У альфы все перед глазами плывет от его жара и узости, а
стоны — неприкрытый кайф. Наркотик. И Намджун рад был бы быть наркоманом.
Но не будет.
Намджун вдалбливается в покорное тело под собой агрессивно, озлобленно,

словно Юнги в чем-то виноват. Спину щиплет от царапин, которыми Юнги, не
скупясь, его полосует. До боли, до крови, до красных полос. Альфа рычит,
зубами впивается в место, где когда-то метка стояла — все зажило уже,
истерлось, умерло, но внутри Юнги оно живет, живет и расцветает кровавыми
бутонами, что царапает грудную клетку изнутри, режет, колет. Эти бутоны —
любовь. Мин в ней тонет. Нет, он в ней утонул. Он глаза не смеет от Намджуна
отвести, каждую эмоцию жадно запоминает, впитывает в себя.
Кровать громко ударяется о стенку с каждым новым толчком. Юнги сорвал голос
к черту, он только хрипит, стонет протяжно и жалобно и за плечи широкие,
исполосованные цепляется. Намджун его кожу ласкает поцелуями
ненасытными, но к себе прикоснуться не позволяет. Юнги плавится, распадается
на элементарные частицы, рушится, пеплом на намджуновых пальцах оседает.
Альфа сжал грубыми ладонями бедра молочные, нежные, хрупкие — синяками
помечает. Юнги бедрами подмахивает, насаживается на член глубже, сильнее.
Ненасытный. Намджун ненасытный.
Рядом друг с другом у них просыпается то, что, вроде бы, эволюцией должно
быть забыто. Дикий, необузданный голод, животное желание, жажда крови, но в
то же время — за свое сражаться яростно, до последней капли крови, до
последней не сломанной кости. И Намджун бы бился, если бы родился кем-то
другим, если бы стал не следователем особого класса, если бы человеком
обычным был, но сейчас он права не имеет. Смотреть издалека и не
прикасаться — все, что остается ему. У него в голове много «если бы…», да
только реальность такова — вместе им быть нельзя, и эти зародившиеся угольки
чувств он потушит. Зальет ледяной водой, в лед кинет, ветром затушит, только
дров подбрасывать не будет. Им нельзя. Не в этой жизни, не в этой Вселенной.
Юнги с криком кончил на свой плоский живот, прогибаясь в спине грациозной

кошкой, а Намджун покинул его тело, изливаясь на сжимающуюся
покрасневшую дырочку. Омега шумно дышал, стараясь привести сбитое
дыхание в норму. Голова кружилась от утомления и наряду с этим —
удовольствия. Намджун хмыкнул и поднялся с постели, достал из шкафа
большое махровое полотенце и закинул его на плечо. Юнги присел, чувствуя,
как ком обиды скапливается где-то внутри. Он нисколько не рассчитывал на то,
что после секса у них будут долгие объятия и поцелуи, но вот такой простой
жест, показывающий, что Мин использован и дальнейшее его нахождение в
чужой квартире нежелательно, противно скреб грудную клетку изнутри.
— Я в душ. Можешь тоже сходить потом, если хочешь, — небрежно бросил

альфа через плечо и вышел из комнаты, даже не взглянув в сторону Юнги.
Ведь знает, что стоит ему обернуться, и он боль в чужих глазах увидит. Потому
что легче отвернуться, чем взглянуть в глаза и увидеть в них то, что душу рубит.
Потому что легче убежать, чем остаться и что-то решить, объясниться, понять
друг друга. И Намджун сбегает — позорно и так трусливо, но в глубине души он
183/508
признает, что боится. Только чего — понять не может. Он знает лишь то, что все
это — одна огромная ошибка. Намджун наколотил дров, которые разобрать
теперь очень трудно.
Холодная вода забарабанила по исполосованной спине. Альфа прошипел сквозь

зубы и уперся ладонями в стенку душа, опустив голову. В последнее время все,
что он делает — это думает, и мысли в основном вокруг одного человека
крутятся. Сокджин отошел на второй план так же быстро, как и объявил
главенствующее место в его, намджуновой, жизни. Альфа ему ничего не
обещал, не утруждал какими-то обязательствами. Просто секс и приготовленный
обед, но то уже была инициатива самого омеги. У Намджуна от мыслей голова
рвется на части; она все равно, что переполненный сосуд. Еще одна капля, и он
треснет, разлетится на миллионы осколков.
Альфа тяжело вздохнул и тряхнул головой, сбрасывая с потяжелевших влажных

прядей капельки воды. Резкий запах ментолового геля для душа окончательно
смыл с его тела запах омеги, оставляя после себя лишь прохладу и легкое
отвращение. Намджун небрежно вытер волосы полотенцем и обмотал его вокруг
бедер, оставляя капли воды сушиться на полуобнаженном теле. Из кухни
доносился приятный запах жареного бекона и яичницы. Намджун пошел на
запах, шлепая босыми ногами по холодному полу.
Юнги, в футболке по самые бедра, готовил ему завтрак, пританцовывая на

месте и напевая что-то себе под нос. Намджун вздернул бровь, прислонившись
плечом к дверному косяку. Не хотелось в этом признаваться, но Юнги выглядит
на его кухне… правильно? Да, наверное, именно правильно. Может быть, для
кого-то Намджун был идеальным человеком, который точно знает, что делать в
той или иной ситуации. И это действительно было так, но только на работе —
там, где он был следователем особого класса Ким Намджуном. В жизни он был
просто альфа, который готовит невкусную еду и едва не сжигает свой дом до
тла.
Может быть, то был возраст, а может… может, так просто сошлись звезды, но
Юнги прерывать не хотелось. Но Намджун иначе поступить не мог.
— Насмотрелся романтических дорам? — ухмыльнулся альфа, склонив голову

вбок. Юнги вздрогнул, поворачиваясь к альфе со смущенной улыбкой и лопаткой
в руке.
— Нет, я просто захотел приготовить завтрак, — ответил омега, пожав плечами.

Намджунова футболка на нем откровенно висела, закрывала бедра и округлую
попку, а рукава доходили до локтей.
— Не думаю, — покачал головой Намджун. — Ты рассчитываешь, что после этого

секса что-то изменится? — изогнул он бровь. Юнги медленно моргнул. — Нет,
Мин Юнги, и это будет выглядеть очень жалко, если ты действительно на что-то
надеялся. Это — не больше, чем просто удовлетворение для нас обоих, хотя я
предпочту называть это ошибкой.
Юнги молча смотрел на Намджуна, не выражая каких-либо эмоций, но внутри

оборвалось что-то с характерным хрустом. Омега пожал плечами и кивнул, мол,
большего и не ожидал. Он с самого начала настраивал себя на то, что их
совместно проведенная ночь ничего не значит, но услышать это от самого
Намджуна оказалось сложнее и в тысячу раз больнее. Юнги даже удивился, как
184/508
его ноги предательски не подкосились, а всхлип не вырвался из горла.
— Я ни на что и не рассчитывал, — немного резко сказал омега, откладывая

лопатку на кухонную тумбу. — Можешь не переживать, никто не узнает об
этом… маленьком инциденте, — хмыкнул Мин.
— Я и не сомневался, — кивнул альфа, прищурившись. — Что ж, — кашлянул

Намджун. — Раз уж ты поставил себя подобным образом, то и относиться к тебе
нужно подобающе, верно? — ухмыльнулся недобро он.
— О чем ты говоришь? — поджал губы Мин.
— Ты ведь шлюха, верно? — спросил Намджун так, словно интересовался, какая

погода за окном. Юнги подавился воздухом. — И, раз ты провел со мной ночь, я
должен тебе заплатить. Ты отлично постарался, — сказал альфа, протягивая
хрустящие купюры Мину.
Юнги в шоке посмотрел сначала на деньги, а после на абсолютно серьезное

лицо альфы. Его обида колкая к стене прижала и горло ледяными пальцами
стиснула. Юнги почувствовал, как к глазам подступили непрошенные слезы
обиды, а в горле встал комок. Его начало трясти от ярости, злости и обиды.
Омега выхватил деньги и швырнул их в лицо альфы, тут же вылетая из кухни и в
спешке собираясь. Купюры разлетелись зеленым веером, опадая на пол. Он
здесь больше ни на секунду не задержится. Юнги рыдать и выть будет, но не
здесь, не при нем. Намджун им как игрушкой воспользовался, а после в грязь
окунул, но, блять, Юнги сам это позволил. Глупый идиот. Его только пальцем
поманили, и он в постель тут же прыгнул, призывно раздвигая ноги. Шлюха.
Шлюха, шлюха, шлюха.
Мин натягивает брюки и чувствует, что слезы заливают лицо, и слава Господу,
что Намджун не пошел за ним, утешая тем, что это всего лишь шутка. На
мгновение Юнги почувствовал, что у него есть шанс, хотя бы маленький, но он
есть, а теперь… Юнги об этом ребенке больше никому и никогда не расскажет.
Намджуну ни он, не тем более его, юнгиев, выродок не нужен. Омега боится
представить, что увидит ненависть в карих бездонных глазах, если скажет ему о
своей беременности. И от безысходности хочется орать. Ведь Намджун в этом не
виноват. Он не виноват, что Юнги любит его и не виноват, что Юнги ему не
нужен.
Когда-то они вместе с Тэхеном читали книги о любви, и в них любовь — это
волшебное чувство, от которого бабочки порхают в животе и над головой
сверкает солнце. Но в жизни все совсем не так. В жизни бабочки изнутри режут
плоть крыльями-лезвиями, а от боли внутренности свои хочется выблевать.
Вирус, от которого никто еще не придумал лекарства. И Юнги плачет, слезы
свои от Намджуна, что ни на сантиметр не сдвинулся, скрывает. Намджун на
него не смотрит, только слышит, как спешно омега обувается и накидывает на
плечи пальто.
— Я жду заявление на своем рабочем столе сегодня, — хрипло сказал Намджун,

слыша в ответ хлопок двери.
Его квартира погрузилась в привычную тишину. В воздухе еще остался теплый

юнгиев запах, который Намджун с жадностью вдыхает, ведь это — последнее,
что ему от омеги осталось. На плите осталась стоять сковородка с
185/508
приготовленным завтраком, а рядом с электрическим чайником стояла кружка с
кофе. Намджун переложил яичницу с кусочками бекона на плоскую тарелку,
забрал кружку с тумбы и сел за стол.
Деньги остались валяться на полу ненужным мусором. Намджуну к ним

прикасаться противно, о своем поступке думать еще противнее. А потому он
медленно ест заботливо приготовленную Юнги яичницу, что оказалась слегка
пересоленной, но у Намджуна все равно было чувство, что вкуснее он не ел.
Альфа молча завтракал, с усилием воли игнорируя болезненно тянущее чувство
в груди.
Чимин жадно вдалбливается в девчонку под собой, сжимает грубыми ладонями

ее бедра упругие и голову назад откидывает, рычит сквозь плотно сжатые зубы.
Девчонка — секретарша Чонгука, которая иногда становится жертвой их с
Чоном игрищ, глухо стонет, пуская вибрацию по члену Чонгука, который она
активно сосет, плотно сжимая пухлыми губами. Ее никто не заставлял — она
сама согласилась лечь под мужчин, жадных до красивых обнаженных тел.
Чимину трахать ее нравится. Его член красиво смотрится в ее загорелом теле.
Он трахается, как животное, которое не имело доступ к чужим телам сотню лет.
А Чонгук просто ждет, когда это кончится. Удовольствие от чужого рта на своем
члене вроде бы и есть, но мысли уносятся далеко отсюда, и шлепки трех
влажных тел друг о друга, хлюпанье и причмокивание кажутся ему чем-то
грязным. В голове вспыхивают глаза янтарные, горечью разочарования
наполненные, и Чонгук чувствует себя мразью конченой, грязью политым и в
пыли извалянным. Альфа сжал каштановые волосы в кулаке, глубже толкаясь в
привыкшее к его размерам горло.
Для них с Чимином устраивать такое — норма. Чонгук даже не пересчитает

сейчас, скольких омег они распяли вот так, вдвоем. Часто менялись позициями
или трахали их по очереди, но всегда — вместе. Чимин покорно следует за
своим хозяином, исполнит любой приказ беспрекословно, даже на секунду не
задумываясь о том, правильный ли он. Чонгук спас его, подобрал, как щенка в
коробке. Родители выбросили Чимина, как надоедливую игрушку. Лишний рот,
который надоело кормить. Ледяной дождь лупил по сгорбленной спине, бил по
щекам, а Чимин плакал. Горько, навзрыд, он был ребенком. Ему хотелось любви.
Нежности. Тепла. Но все, что получил он — гонения, побои и ненависть. Чимин
не научился любить. Поэтому он научился ненавидеть.
Чонгук был для него, как Бог, хотя сам Чонгук воспринимает его, как брата,
соратника, верного друга. От титула божества его воротит, потому что он знает,
каково это — быть брошенным. Чимин был подобен глине — лепи что хочешь.
Идеальный воин, наполненный ненавистью и жаждой крови до отказа. Чимин
вырос крайне агрессивным гулем, чью силу способен был сдержать только
Чонгук. В его присутствии Чимин клыки прятал, покорной псиной возле хозяина
садился и только нервно мечущийся взгляд выдавал его натянутые до скрипа
нервы. Присутствие Чонгука его успокаивало, потому что Чонгук — это спасение.
Только рядом с ним спокойно и безопасно, только Чонгук когда-то спас его от
погибели. В памяти маленького гуля когда-то отложилось, что Чонгук — это
единственное, что важно для Чимина, и он до сих пор следовал этому правилу.
186/508
Он бы даже Хосока убил, если бы Чонгук приказал.
Чимин был не только воином, заменяющим Чонгуку целую армию, он был

братом. Чонгук делился с Чимином всем, что имел — деньгами, наркотиками,
отборным мясом, обнаженными телами. Только сейчас Чонгуку ничего из этого
не нужно. Ему бы бросить все и самому псиной покорной сидеть возле тэхеновой
кровати, сон его сторожить и в тихое дыхание вслушиваться. Чонгука это злит,
бесит, раздражает. Он сильнее толкается в чужой рот, заливая ее горло горячей
спермой.
— А вы все развлекаетесь, зверьки? — хмыкнул Енгук, без стука открывая дверь

в чонгуков кабинет. Девчонка дернулась, но Чимин крепко сжал ее бедра,
удерживая на месте.
Енгуку от их игр было противно, но лезть он не спешил — не его дело. Ему

важно только обратную сторону жизни Чонгука контролировать, а не то, с кем
он в постели развлекается. Чимин просветлел, видя Енгука, что некогда наравне
с Чонгуком был к нему добр. Он бы обязательно поклонился, но сейчас его член
сжимают изнутри эластичные стеночки, поэтому он просто хрипло здоровается:
— Добрый день, Енгук-хен.
— Что тебе опять нужно? — устало спросил Чонгук, застегивая ширинку и

возвращаясь к своему столу.
Енгук сел в кресло, сцепив пальцы в крепкий замок и не сводя напряженного

взгляда с Чонгука, расслабленно присевшего на край дубового стола. Чон
вытащил из пачки парламента сигарету и сунул ее меж губ, прикуривая
зажигалкой. Альфа затянулся и выпустил дым через нос, обхватив пальцами
фильтр и стряхивая пепел в пепельницу.
— Мальчишка очнулся, — сказал Енгук, и на мгновение на лице Чонгука

проступила растерянность, которую он тут же скрыл маской спокойствия.
— И? — изогнул бровь Чон, вновь прикладываясь губами к фильтру.
— Он представляет опасность для тебя, Чонгук, — сказал альфа, взывая к

чувству самосохранения Чона. — Сегодня он очнулся, а завтра в красках
расскажет голубям о тебе. Ты слишком долго с ним игрался, он тебя выучил и
запомнил, ему известно твое имя, он даже знает, на какой машине ты ездишь.
Твоя жизнь в его руках, почему ты ведешь себя так спокойно, даже не
стараешься что-то с этим сделать?
— Мы уже обсуждали это, почему ты вновь поднял эту тему? — сморщился Чон,
потирая пальцами переносицу. — Тебя это волнует даже больше, чем меня.
— Потому что ты мой сын, Чонгук, я…
— Я не твой сын, — резко ответил Чонгук, туша сигарету о дно пепельницы.

— Не был и не стану.
— Хорошо, — прорычал сквозь зубы Енгук после недолгого молчания. — Если ты

ослеплен своей местью за отца, тогда почему ты позволяешь всей информации
свободно утекать в чужие руки? Черт возьми, я не понимаю тебя.
187/508
— Встреча с Ким Намджуном неизбежна, — ухмыльнулся Чонгук, облизав
губы, — для него. Точно так же неизбежна и его смерть. Ведь я сказал ему
однажды — или ты придешь и убьешь меня, или умрешь от моих рук. Скажем
так, это его шанс убить меня.
Чимин, расправившись с секретаршей Чона, похлопал ее по ягодице и отправил

на свое рабочее место. Он расселся на диване, закинув ногу на ногу и
внимательно наблюдая то за Чоном, то за Баном, что метали друг в друга
молнии разрядом двухсот тысяч ампер. Пак поймал брошенную Чонгуком пачку
сигарет и с удовольствием закурил.
— Он ничего не расскажет, Енгук, — обратился Чон к сидящему перед ним

альфе. Енгук хмыкнул. — Не расскажет. Я уверен.
— Ты объявляешь мне войну? — спросил Енгук, склонив голову вбок.
— Если ты собираешься тронуть его — да, — спокойно ответил Чон. — Тогда, в

больнице, я не шутил. Я камня на камне не оставлю от этого города, от твоих
парней, от тебя. Похороню под слоем пепла и крови, а ошметки вашей плоти
оставлю на съедение стервятникам. Даже если от этого пострадают тысячи и
миллионы — плевать. Это не высокая плата за его жизнь.
Енгук молча откинулся на спинку кресла, оглядывая Чонгука взглядом жестким,

сканирующим. Его пальцы отстукивали какую-то непонятную мелодию на
подлокотнике кресла. Между ними велась мысленная борьба, они взглядами
друг друга уничтожали, испепеляли. Моргнешь — и проиграешь. Енгук моргнул
первым, рассмеявшись вслух, точно услышал какую-то отличную шутку. Он
смеялся около секунд тридцати, а после на его лицо вернулось обжигающе
ледяное спокойствие.
— Поверить не могу, — ухмыльнулся Енгук. — Ты любишь его? — спросил он.
Чонгук ничего не ответил.
— Ты любишь его, — не спрашивает, а утверждает. — Какой же ты глупец,

Чонгук. Расставил сети, сплел паутину из лжи и притворства, а после сам в нее и
попался. Неужели… — Енгук вновь рассмеялся, потирая переносицу пальцами.
— Неужели дикого зверя можно приручить? Сделать нежным, ласковым и
преданным? Посадить на цепь и заставить охранять свои покои? За жизнь свою
биться до последней капли крови?
— Мне нечего тебе сказать, — глухо ответил Чонгук, поднявшись со стола и

подходя к окну, сцепив пальцы за спиной. — Я не собираюсь перед тобой
оправдываться.
— Мне не требуются оправдания, Чонгук, — сказал Енгук, поднявшись с кресла.

— Но… он не ровня тебе. Он — человек, а ты — монстр. Он не даст тебе
потомства, не родит детей, потому что не сможет их выносить. А если ты
выйдешь из-под контроля, он станет твоей первой жертвой. Ты сожрешь его,
потому что зверь внутри тебя сильнее человека, и если ты сдерживаешь его
сейчас, это не значит, что ты сможешь сдержать его и потом, Чонгук. Однажды
он победит.
188/508
— Я знаю, — его голос стал еще тише. — Я обо всем этом знаю. Но если он умрет,
человек внутри меня сорвется в пропасть, разобьется о рифы и умрет. И клетка
сломается. Зверь выйдет наружу.
— Чонгук, — позвал его Енгук, заставляя обернуться через плечо. — Жертва не

родит на свет охотника. Жертве положено умереть. И, может, пусть это
случится сейчас, пока твои чувства не так сильны, чем потом, в мучениях и
кровавых слезах? Просто… — он отвел взгляд, — я знаю, о чем говорю, сынок. И
я не хочу, чтобы твою душу, точно так же, как и мою, пустили через мясорубку.
Ты можешь выбрать любого гуля, которого только пожелаешь.
— Мне не нужны гули, — ответил Чонгук. — Мне нужен он.
— Он тебя уже приручил, — по-доброму улыбнулся Енгук, качая головой.

— Подумай о моих словах, Чонгук. Завтра уже может быть поздно.
Чонгук ничего не ответил, садясь за свой стол и вплетая пальцы в волосы,

сжимая ощутимо, болезненно, чтобы в чувства себя привести. У монстров нет
страхов, ведь они — воплощение страха. У них нет чувств, они созданы, чтобы
убивать. Но почему же тогда так болезненно крошатся ребра, почему сердце
пропускает удары и работать отказывается? Почему страшно так, что горло
цепкие, липкие лапы сжимают? Страшно не от того, что у Тэхена в красивых
пальцах заключается жизнь и спасение Чонгука, а от того, что сам Чонгук его
хрупкую жизнь в своих ладонях грубых держит. Страшно сделать ему больно,
страшно сломать, покалечить. Убить его страшно.
Он орет и хватает стоящую на столе лампу, разбивая ее об пол. Лучше смерть,

чем Тэхена отпустить, лучше ради него головы рубить и как верной собачонке
ждать пощечины, чем без него хотя бы год своей жизни бессмысленной
провести. Тэхен — смысл, центр притяжения, он его на ногах удерживает,
улыбкой своей квадратно-неправильной семена счастья в груди рассыпает.
Тэхен — все, что у Чонгука есть. И Тэхен его боится. Тэхен его считает монстром,
чудовищем, уродом — и все это было правдой, от которой Чону хочется орать,
крушить и разрушать.
Потому что виноват во всем сам. Но Тэхена больше не оставит — пусть ему
умереть придется и следующего перерождения вечность ждать. Он будет
ждать, только потом вновь прикоснуться бы к коже его шелковой, губы алые
поцеловать и в свои объятия крепкие забрать. Чонгук — зверь, но он ласковый
зверь — Тэхен сделал его таким. Тэхен каждый день что-то в нем менял,
приоткрывал завесу в свое сердце, душу, и, Чон уверен, там внутри целый океан
неизведанного остался. С каждым днем они все ближе становились, руками,
пальцами соприкасались. Чонгук к своему огромному счастью сожалению
рассмотрел в нем не только мясо. Чонгук разглядел в нем отражение себя.
Потому-то его убить так сложно, что почти невозможно.
Чонгуку хочется, чтобы ночь наступила как можно быстрее, чтобы тьма укрыла
серый город и темные больничные коридоры. Наступает тьма, и начинается его,
чонгуково, время. Только так он может быть рядом с Тэхеном, одно дыхание
которого его успокаивает, в себя приводит. Чонгук запутался. И только Тэхен
способен помочь ему разобраться с мыслями, что черепную коробку изнутри
взрывают.
✖
189/508
Тэхен приоткрыл глаза. В небольшое больничное окно лил утренний свет. Омега
слегка зажмурился и отвернул голову в сторону. В его руках больше не было
иголок, все датчики отцепили. Наверное, решил Тэхен, он идет на поправку. Он
ожидал, что все внутренности будут болеть и сгорать изнутри, но нет. Он ничего
не чувствовал, кроме спокойствия. На тумбе возле койки стоял букет лилий,
плюшевый медведь небольшого размера и привязанные к изголовью кровати
гелевые шарики. Тэхен потянулся к стоящей бутылке воды, откупорив крышку и
жадно выпивая. Ощущение, будто он не пил и не ел тысячу лет. Голова
побаливала, боль сосредоточилась в районе висков, но в целом он был в
порядке.
Омега, кряхтя, поднялся с постели. Он сам себе напоминал дряхлого и

немощного старика, которому впору завалиться обратно спать, чем пытаться
функционировать и дальше. Но Тэхен и так слишком много спал. Он даже не
знает, сколько дней прошло, никаких намеков на это не было. Он сел на край
койки, свесив ноги вниз. Дверь аккуратно отворилась, Тэхен рефлекторно
повернул голову в ее сторону и замер, не зная, бояться ему или радоваться. В
палату вошел его отец, постаревший на сотни лет. Под глазами залегли круги,
волосы приобрели серебряный оттенок, лицо осунулось.
— Сынок, — выдохнул Тэсон, быстро подходя к Тэхену и присаживаясь перед ним

на корточки. — Как же ты меня напугал. Ты в порядке, малыш? Ничего не болит?
— обеспокоенно спросил мужчина, щупая ладонями тэхенов лоб. Тэхен
отрицательно покачал головой, прикусив губу. — Сынок, прости… Прости
меня, — дрогнувшим голосом сказал Тэсон. — Это… это моя вина. Я не должен
был тебя отпускать. Мне так жаль, сынок, мне так жаль, — Тэхену даже
показалось, что отец, уткнувшись лицом в его плечо, плачет.
Он аккуратно положил ладонь на лопатку отца, слегка похлопав несколько раз.

Тэсон отстранился от него, заглядывая в уставшее лицо, и Тэхен ему улыбнулся.
Тэхен его простил. Он не мог поступить иначе. Люди ошибаются. Они способны
совершить одну, две, миллионы ошибок, но это не значит, что они плохие. Отец
Тэхена не плохой. Он запутался, поддался своим демонам, но он не плохой. У
Тэхена из родных, кроме отца, больше никого не осталось.
— Твой врач сказал, что скоро я могу забрать тебя домой, — улыбнулся Тэсон,
украдкой вытирая слезы. — Ты наверняка жутко голодный? — Тэхен кивнул,
заставляя Тэсона улыбаться. — Хорошо, малыш, это хорошо. Если ты голодный,
значит, уже идешь на поправку. Только пока с тобой хотят поговорить
следователи. Не пугайся, солнышко, — поспешил успокоить он сына, увидев
мелькнувший в глазах испуг. — Джесок будет рядом с тобой, мне, к сожалению,
не разрешили. Только не бойся, хорошо? Это нужно для того, чтобы монстра,
напавшего на тебя, поймали, — поджал губы Тэсон.
Мужчина помог сыну надеть розовый халат, который он привез из дома, с

милыми висящими ушками на капюшоне и с улыбкой погладил по щеке, шепотом
пожелав удачи. Тэхен сел на койку и низко опустил голову. Сейчас ему нужно
рассказать все, что случилось той ночью, а главное — кто на него напал. Омега
помотал головой, сжимая пальцами виски. Он с ума, наверное, сошел. Это был не
Чонгук, а плод его воображения. У Чонгука глаза красивые, цвета кофе
крепкого, они не наполнены чернотой ночи и кровью. В них нет голода,
опасности и жажды убивать, в них — нежность, когда он на Тэхена смотрит.
190/508
Чонгук бы ни за что не попытался его убить. Ни за что.
У омеги внутри все вверх дном, как после сильнейшего урагана. Каждый
кирпичик, который он бережно складывал, развалился. Чонгук его снес своим
землетрясением, душу вывернул и вместе с ней — сердце, а после оставил
умирать. Тэхен запутался, он ничего не понимает. Это, наверняка, какая-то
ошибка. Сомнения внутри друг друга сменяют. Тэхен пытается найти
оправдания, но… не может. Он как слепой котенок, которого выкинули в
огромный мир. Голова лопается от потока мыслей, которую нужно обработать и
рассортировать. В грудь бьют чувства противоречивые. Это ведь… Чонгук.
Чонгук, от которого сердце бьется через раз, от которого дыхание спирает и
колени дрожат. Чонгук, который целовал его так больно-обжигающе, что после
хотелось еще — сколько угодно, только бы не останавливаться.
Чонгук, который пытался его убить.
Тэхен вздрогнул от хлопка двери. Перед ним стоял высокий мужчина в черном
пальто. Его руки скрыты черными кожаными перчатками, в левой руке —
небольшой кейс. Волосы цвета темной платины уложены небрежно, словно в
спешке. От мужчины разит могильным холодом. В глазах сокрыты Антарктиды.
Тэхену даже показалось, что температура в его палате упала на несколько
десятков градусов, а лилии в вазе покрылись коркой льда. За мужчиной стоял
доктор в белом халате, который обогнул следователя и подошел к Тэхену.
— Добрый день, Тэхен, меня зовут Чхве Джесок, — мужчина слегка сжал
пальцами тэхенов подбородок, крутя его голову то влево, то вправо. Он достал
из нагрудного кармана маленький фонарик и посветил Киму в глаза. — Зрачки
реагируют, щечки приобрели розоватый оттенок, пульс… — он прижал пальцы к
запястью Тэхена и нахмурился, отсчитывая удары, — в порядке. Идешь на
поправку, — ободряющее улыбнулся доктор, и Тэхен слегка улыбнулся ему в
ответ.
— Я очень рад, что ты очнулся, Тэхен, — сказал мужчина ледяным голосом, от

которого омеге захотелось спрятаться под одеяло. Тэхен кивнул. — Ты очень
важен для нас, и мы надеемся, что ты сможешь нам помочь, — альфа
пододвинул стул к койке Тэхена и сел, цепким взглядом сканируя сжавшегося
Кима. Мужчина протянул широкую ладонь в перчатке. — Следователь особого
класса Ким Намджун.
Тэхен аккуратно пожал протянутую ладонь и прикусил губу, глянув на доктора,

что успокаивающе похлопал его по плечу. Он улыбнулся Тэхену и посмотрел на
следователя:
— Намджун-щи, он не сможет…
— Поимка этого гуля крайне важна не только для нас, она важна для всей
страны, — перебил Намджун, заглядывая в глаза Тэхена. Было что-то в его
взгляде, что заставляло Тэхена смотреть на него, не отводя взгляд и боясь
моргнуть. Он чувствовал себя кроликом перед огромным удавом, что проглотить
может одним глотком, хотя должен чувствовать себя защищенным. Его аура
давит бетонной плитой. — И ты, Тэхен, единственный, кто выжил после встречи
с ним. Ты можешь обладать информацией, которая поможет нам найти его.
Найти и убить.
191/508
Тэхеново сердце пропустило удар. Убить. Чонгука, что был зверски ласков с ним,
что прижимал к своей груди и позволял спать прямо так. Чонгука, который
заставил посмотреть на бесконечно звездное небо и увидеть другие галактики,
измерения. Чонгука, что помог Тэхену почувствовать то, что чувствуют его
хены — любовь. Пусть только зародившуюся, ее впору называть
«влюбленность», но Тэхен думать об этом не хочет. Так правильно. Только так
должно быть. У них не было много времени, лишь короткий огрызок, которым
Тэхен насладиться не успел.
Но Чонгук пытался его убить. И что же, черт возьми, делает Тэхен? Молчит. Он
знает о Чонгуке многое. Скажет — его поймают, убьют, растерзают, распнут на
кресте. Это то, чего они, звери, заслуживают. А потом он думает, что будет над
крестом этим кричать раненным зверем, и мурашки бегут вдоль позвоночника.
Чонгук еще так много ему не успел рассказать, они вдвоем еще так много не
успели сделать. Но все это перечеркивает лишь одно: Чонгук — гуль, а Тэхен —
еда. Ему природой положено стать не любимым, ему положено стать е д о й. И
Чонгук в этом вовсе не виноват.
— Тэхен, — слишком громко в тишине сказал Намджун, привлекая внимание

задумавшегося юноши. — Я знаю, тебе есть, что рассказать. Пожалуйста,
посотрудничай с нами, — альфа подался вперед, положив тяжелую ладонь на
его плечо и слегка сжимая. — Этот гуль — демон. Его называют Кииоши. Ты
слышал о нем что-нибудь? — Тэхен отрицательно замотал головой, чувствуя, как
глаза наполняются слезами, а губы предательски дрожат. — Он от своих жертв
оставляет только пару костей, лишь так мы можем опознать труп. Он один
может выжрать город, Тэхен. Ты можешь представить, каков этот зверь в деле?
— альфа склонил голову вбок. А Тэхен об этом думать не хочет. — Он опасен
настолько, что имеет ранг SSS. То, что ты выжил — чудо. С ним не справиться в
одиночку, а мы уже не первый год обиваем ноги о пороги на местах
преступлений, но ничего. Ничего, понимаешь? Кроме костей и черных
бабочек, — Тэхен всхлипнул. Слезы потекли по его щекам.
— Намджун-щи, прекратите, он ничего не скажет, — вмешался Джесок. — Вы

пугаете его!
— Тэхен! — громко сказал Намджун, встряхивая омегу в своих руках. — Я

понимаю, что тебе очень плохо, ты многое пережил, но возьми себя в руки. Он —
не человек. Он — зверь, Тэхен.
— Достаточно, — прикрикнул Джесок, вставая между омегой и Намджуном,

закрывая его своим телом.
— Вы мешаете следственному делу, — прорычал сквозь зубы альфа.
— Это не следственное дело, Тэхен не в состоянии вести с вами диалог. Это

запугивание. Прекратите немедленно и удаляйтесь!
Намджун поджал губы, вперившись острым взглядом во врача. Тэхен шмыгнул

носом, как побитый щенок. Он чувствует, как тяжелое бремя ответственности
давит на него, но ничего вымолвить не может. Кажется, вот только открой рот, и
слова потоком польются, сложатся в цельное предложение, все поведают об
ужасном звере. Тэхен смотрит на свои дрожащие руки, не обращая внимания на
звучащие извне голоса. Должен, но не может. Омега заплакал, прижимая
ладони к лицу. Это сильнее его. Не сейчас. Он не может разобраться с этим
192/508
сейчас, слишком мало сил, чтобы вынести это. Заботливые руки врача уложили
его на койку. Тэхен не сопротивлялся, чувствуя, как игла вонзается в вену. Ему
бы поскорей спрятаться от этой реальности, где нет ответственности,
обязанностей, где нет нужды быть собой. Тэхен содрогался в рыданиях, пока не
заснул.
За окном сгустилась беспросветная ночь. Луны и звезд не было видно, когда

омега разлепил глаза. Голова ужасно болела, веки беспощадно слипались, но
Тэхен усилием воли поднялся на локтях, а после сел, касаясь босыми ступнями
холодного кафельного пола. Он выдернул иглу из руки. На капельнице болтался
пустой пакет с морфием. Тэхен встал на дрожащих ногах, сунул ступни в
больничные тапочки и медленно, придерживаясь за стенку, вышел из палаты.
Больничные коридоры освещались тусклым светом. Тэхен впервые здесь, он
никогда не был в больницах так долго. Он медленно бредет вперед, касаясь
пальцами белой стены. Слева оказалась большая комната, не отгороженная
стеной. Ворсистый ковер укрывал холодный пол. У стены стоял длинный
плазменный телевизор, у окон расположились ряды книжных шкафов,
наполненных книгами, а на кофейных столиках лежали журналы. В центре
комнаты стоял большой кожаный диван, по бокам от него — выполненные в
идентичном стиле кресла. Тэхен и рад был бы присесть, потому что ноги уже не
держат, но он задыхается в помещении, лишенном воздуха. Ему скорее нужно
выйти.
Потому Тэхен бредет дальше по коридору, к большим двойным дверям, ведущим

на балкон. Он не уверен, как далеко ушел от своей палаты, найдет ли дорогу
назад, но сейчас это и не важно. Тэхен рывком открыл одну из дверей, жадно
вдыхая морозный свежий воздух. Он в наслаждении прикрыл глаза и выдохнул
через рот, выпуская клубок пара. Тэхен подошел к перилам, облокотившись на
них локтями. Отсюда города не видно. Только небо черное, бесконечное. Тэхен
поднял руку, касаясь пальцами нефтяной тишины, пропустил сквозь них
шелковые локоны ветра. На его губах заиграла слабая улыбка, которая секундой
позже медленно сползла.
Зверь. Чонгук — ласковый зверь, что пригрел на своей груди, а после вонзил
клыки в сердце. Тэхен не понимает, что ему делать, не знает. Он запутался в
этих сетях, не понимая, как выбраться. Ему только перестать существовать
хочется. Он чувствует себя связанным по рукам и ногам. Беспомощный.
Чонгук чувствует, что у него сердце рвется на миллиарды мелких ошметков. Он

прячется в тени, потому что не может выйти в свет. Его сущность к Тэхену,
сгорбившемуся над перилами, рвется, обнять, защитить желает, но Чонгук
двигаться не смеет. Он может только со стороны смотреть, как промозглый
ветер продувает хрупкие кости насквозь. Чонгук хочет быть его стеной, чтобы
защищать от непогоды, хочет быть его теплым домом, куда Тэхен может
вернуться после долгой зимы, хочет быть его любимым человеком, ведь только
Тэхен тянет его прочь от края пропасти. Но не может. Не может. Тэхеновы плечи
мелко дрожат не от холода, и эта мысль Чонгука убивает.
— Ты удалился? — тихо спросил детский голос за спиной Тэхена, заставляя его

резко обернуться, утирая слезы. Перед ним стоял малыш лет трех в милой
пижаме с машинками. Одной рукой он сжимал ухо плюшевого зайца, которого
волочил по полу, а второй тер глазки.
Тэхен присел перед малышом на корточки и слегка улыбнулся, помотав головой.

193/508
Малыш нахмурился, касаясь маленькой ладошкой тэхеновой щеки. Мокрая. Мама
тоже плачет, когда ей больно. Малыш долго изучал Тэхена, словно сканировал,
делал какие-то выводы в своей голове.
— Ты глустишь, — вынес он вердикт, заставляя Тэхена шире улыбнуться.

— Делжи, — малыш протянул Тэхену своего кролика. Тэхен удивленно
посмотрел то на мальчика, то на протянутого кролика.
— Но… — хрипло сказал Тэхен, кашлянув в кулак, и тихо продолжил: — Он ведь

твой.
— Да, — грустно подтвердил мальчик, смотря на кролика. — Мне его подалила

мама. Я его обнимаю, когда мне глустно. Он всегда защищает меня. Но мама
говолит, что нужно помогать длугим, когда им глустно. Делжи, — малыш,
напоследок прижав любимую игрушку к себе, вновь протянул кролика Тэхену. У
омеги слезы на глаза навернулись. Он аккуратно забрал маленького кролика,
смотря на него, как на чудо. Он поднял слезящиеся глаза на малыша.
— Спасибо, — прошептал Тэхен, обнимая игрушку. Мальчик просиял, улыбаясь

так широко, что показались зубы с двумя недостающими передними. Он обнял
Тэхена порывисто за шею, всем своим детским и наивным существом веря, что
смог помочь еще одному грустному человеку.
— От тебя глустью пахнет, — сказал мальчик. — Мой клолик поможет тебе

больше не глустить. Мне уже пола, мама будет лугаться, если не увидит меня.
— Пойдем, я провожу тебя, — Тэхен выдавил улыбку, прижимая к груди

потрепанного временем кролика. Малыш вложил в его ладонь свою маленькую
ладошку, согласно кивая.
Чонгук прижался спиной к стене, откидывая голову назад. Это все, что ему
остается — смотреть на Тэхена из тени, не имея права быть рядом с ним.
194/508
Примечание к части https://vk.com/theworldofdemon?z=audio_playlist-155413880_1
- новый плейлист.
XV
Курить Джин предпочитал сигареты легкие, вишневые, что оставляли

после на губах приятное послевкусие. Вот и сейчас тонкая сигарета тлела меж
его пальцев, аккуратно догорая до фильтра. Чонгук, вроде как, курить в этом
кабинете позволяет лишь единицам, и омега в этот список не входит, но Джина
это волнует в последнюю очередь. Он закинул ногу на ногу, покачивая в воздухе
носком лакированного ботинка. В кабинете Чона сгустился полумрак. Альфа
сидел в своем кресле с высокой спинкой, слегка раскачиваясь из стороны в
сторону. Губами он сжал плотный фильтр любимого парламента, затягиваясь и в
наслаждении прикрывая глаза.
— Трахать тебя у меня нет ни единого желания, — хрипло сказал Чонгук,

нарушая тяжелую тишину.
— А я вовсе и не за этим сюда пришел, — немного оскорбился омега, заламывая

аккуратные брови. — Невоспитанный ублюдок.
— В последнее время только за этим и бегаешь, шлюшка, — хмыкнул Чон,

затушив окурок о дно пепельницы. — Толку от тебя — ноль. Зачем, в таком
случае, я тебя вообще держу рядом? Может быть, стоит тебя сожрать?
— ухмыльнулся альфа, выгнув бровь. Он провел языком по губам, смотря Джину
прямо в глаза. — Я знаю, каким вкусным ты можешь быть.
— Ты меня не сожрешь, пока я тебе нужен, — мило улыбнулся омега, подаваясь

вперед и проводя языком по вишневым губам. — А если попытаешься —
следователи получат то, что так рьяно хотят найти. Мне всего лишь нужно
нажать «отправить», и — бац! — ты труп, — Джин подмигнул и оскалился.
Омега расслабленно откинулся на спинку кресла, в ту же секунду чувствуя, как

ледяные пальцы впиваются в его тонкую шею. Чонгук напротив стоял ледяной
глыбе подобный, его глаза черной склерой заволокло, зрачки побагровели и
ноздри раздулись. Но на его лице ни один мускул не дрожал, и Джин знал —
одно неаккуратное движение, и альфа его шею к черту сломает, как ненужную
зубочистку. Чонгук ядовито ухмыльнулся, склонив голову вбок. Джин выглядит
жалко — цепляется пальцами за чонову руку, что сжимает его шею, пытается
коснуться оторванными от пола ногами опоры, барахтается и кашляет, но Чон с
неохотой признает, что да, у этого омеги есть власть над ним.
И Чонгук сам тому поспособствовал. Такой союз очень опасен как для Чонгука,
так и для Джина, который, как и любой нормальный человек, захотел
обезопасить себя, а Чон почему-то не стал препятствовать ему. Каждый вечер
Джин отменяет на своем ноутбуке письмо, поставленное на таймер. Если он не
отменит — письмо достигнет своего адресата. Сученыш продумал все до
мелочей. Чон убьет его — письмо отправится, а пароль от ноутбука знает лишь
он один. Пока не убил — у них сохраняется шаткий союз. Но омега каждый раз
играет его нервами, которые уже попросту не выдерживают. Чон отпустил
омегу. Джин упал на колени, тут же закашлявшись и согнувшись пополам. Омега
утер слезящиеся глаза и жадно заглотнул необходимый воздух. Альфа
облокотился бедром о край рабочего стола и достал из пачки новую сигарету.
195/508
— Не играй со мной, сука, — холодно сказал Чонгук. — Выкладывай, зачем
пришел, и выметайся. Я не в том настроении, чтобы играть с тобой в твои игры
«сучка-папочка». Ким Намджун все еще на твоем крючке?
— Нет, — нехотя ответил омега после нескольких минут молчания. Чонгук

равнодушно глянул на него, ухмыльнувшись чему-то своему и вновь
приложившись губами к фильтру. — Я думал, что он в моих руках, но он ясно дал
понять, что между нами не больше, чем взаимная выгода в виде секса. Эта
шлюха, Мин Юнги, сместил меня, — выплюнул эти слова Джин, как что-то
необычайно противное, мерзкое.
— Мин Юнги… — повторил Чонгук, облизнув губы. — Знакомое имя. Ты должен

втереться в доверие к нему, малыш, и меня не интересует, как ты сделаешь это.
Чем ты ближе к верхушкам, тем больше информации тебе известно. Вот именно
поэтому сейчас Ким Намджун пускает мне пыль в лицо — из-за твоих промашек.
Из раза в раз ты проебываешься.
— Если бы не Юнг-
— Не ищи виновных, — равнодушно оборвал его альфа. — Если бы ты хотел

сделать это для меня, никакая шлюшка тебе не помешала бы. Если это все —
выметайся, — Чонгук отвернулся, отходя к широкому панорамному окну.
— Мальчишка ничего не рассказал, — сказал Джин, поджав губы. Чонгуковы

губы расплылись в довольной улыбке. Он глянул на свое отражение в холодном
стекле, а после коротко кивнул. Он не сомневался. — Его выписывают из
госпиталя на днях. Все удивлены таким поворотом событий. Ожидалось, что он
пробудет там как минимум два месяца еще, но что-то, — омега выделил это
слово, — помогло ему поправиться. И Намджун разберется, что, если захочет, —
с ухмылкой закончил Джин.
— Не сомневаюсь, — пожал плечами Чонгук, стряхнув пепел прямо на

кафельный пол. — От легендарного следователя особого класса еще никто и
ничто не ускользало, — ухмыльнулся он. — Что-нибудь еще?
— К нему приставили куинкса, теперь он будет под охраной следователей. К

нему больше не подобраться, — хмыкнул Джин.
— М-м, — протянул безэмоционально альфа. — Ясно. Свободен.
— Ублюдок, — прорычал Джин, кидая в спину альфы разгневанный взгляд.
Кабинет вновь погрузился в тишину. Туман проглотил сизыми языками серый

город где-то внизу. Он мягко плывет, стелется по асфальту, окутывает ноги
случайных прохожих. Чонгук откинул догоревшую до фильтра сигарету в урну и
сложил руки за спиной, переплетая пальцы в замок. Впервые он почувствовал,
насколько сильно устал. Хотелось лечь в свою холодную постель, уже несколько
недель не видавшую своего хозяина, запустить пальцы в шерсть Рюу и забыться
сном без сновидений. Но спать Чонгук боится. Во сне на него глаза янтарные,
страхом переполненные, смотрят, и Чон просыпается в холодном поту.
Не раз он задавался вопросом: да что же такого в этом человеке? Чонгук не

знает. Оно просто есть, горит теплым угольком на дне его груди, светит оттуда
196/508
неярким светом. Колючие пушинки снега укрывают крыши многоэтажных
зданий, а где-то Тэхен спит, кутаясь в тонкое больничное одеяло и прижимая к
груди плюшевого зайца. Чон запустил пальцы в свои волосы и прикрыл глаза. До
Тэхена — рукой подать, но в то же время тысячи, миллионы барьеров между
ними. Тронь — обожжет, и пусть Чонгук любую боль вытерпит, а Тэхен? Чонгук,
правда, запутался. Правда. Он уже ничего не знает.
Ему даже интересно было — расскажет ли? Чонгук не сомневался, что ответ —
отрицательный, и Тэхен только подтвердил это. Вот только почему — Чон
объяснить не в состоянии. Он многого понять не в состоянии, да и самокопание
одностороннее ему изрядно надоело. Ему скорее хочется к Тэхену, увидеть его
вновь, в объятиях своих стиснуть, и одновременно с этим страшно увидеть в его
глазах боль, отчаяние, страх, отвращение и презрение.
Омежьи ладони на чоновы плечи аккуратно ложатся и разрушают квадратную

улыбку в сознании Чонгука, который, сам не понимая почему, от нее
успокаивается. У Тэхена улыбка красивая. Правильная. Он улыбается так, словно
не умеет, будто сама природа его не научила, дала личико фарфоровое,
искусной мраморной статуей сделала, а Тэхен сам ее разбил и крикнул: «смотри!
я — человек, и я умею улыбаться!». А Джин так эгоистично отбирает ее из его
памяти, оставляя вместо — пальцы неровные и холодные.
Чонгук резко прижал его спиной к широкому окну и впился в вишневые губы, что
целовать противно, грубым поцелуем.
Юнги ожидал, что на него обрушится шквал ненависти к самому себе, а мысли
начнут разрывать черепную коробку изнутри, рвать мелкие сосуды-капилляры,
убивать медленно и мучительно, пробуя Мина на прочность, на вкус. Но нет.
Вместо этого в нем ураганом разыгралась ненависть — лютая, жгучая,
невыносимая. Мин чувствует, что грудную клетку огонь адский изнутри
выжигает, оставляя на месте некогда процветающего поля выжженную
пустошь. Юнги Намджуна ненавидит.
Ненавидит так искренне, безотчетно, всеми фибрами своей души ненавидит.

Ему этого мужчину хочется уничтожить, убить, на части разорвать, а потом тем
самым псом над его прахом выть. Намджун знал, куда бить, и ударил с
профессиональной четкостью — без единого промаха. Горячие слезы ненависти
застилают глаза, но Юнги искренне не хочет плакать. Ему хочется наперекор
всему идти, и в первую очередь — наперекор себе. Он не будет кутаться в
мягкий плед и жалеть себя, поедая мороженое килограммами. Намджун
ожидает увидеть заявление на своем столе, но увидит лишь работающего за
своим столом Мина, которому плевать хотелось на его слова.
Он, правда, пытается убедить себя в этом, но самому себе проигрывает —

больно.
После ледяного душа, двух кружек кофе на голодный желудок и тонального

крема все становится относительно хорошо, и Мин даже немного похож на
человека. Он глянул на себя в отражении, вспоминая слова Хеджин об
апокалипсисе, и ему впервые стало смешно. Действительно, смой тональный
крем — вылитый зомби. Юнги смеется и вытирает выступившие слезы. Губы его
197/508
задрожали, нос покраснел и глаза повлажнели не от смеха вовсе. Он повернулся
к зеркалу боком, разглядывая свой живот, что снизу немного уплотнился, едва
видно начал выпирать. Юнги резко одернул рубашку и вышел из ванной, громко
хлопая дверью. Глухой хлопок разлетелся по пустующей квартире.
Телефон завибрировал в заднем кармане строгих брюк. Юнги достал телефон и

принял звонок, прижимая телефон к уху плечом, а сам продолжил шнуровать
свои туфли.
— Доброе утро, — поздоровался Хосок. — Уже проснулся?
— Да, — холодно ответил Юнги и перехватил телефон пальцами, закрывая дверь

на замок и спешно спускаясь по лестнице. — Чего ты хотел?
— Тэхена сегодня выписывают, — сказал Чон. — Ты приедешь?
— Не смогу. Я приеду к нему позже, как появится свободное время.
— А, хорошо… — растерянно ответил омега. Наступило молчание. Юнги вышел

на улицу, натягивая шарф на нос, и вытянул шею в поисках машины такси.
— Юнги, послушай, я…
— Мне уже пора, Хосок, — перебил Юнги. — До встречи, — и завершил звонок.

Юнги пока не может с Хосоком разговаривать.
Он боится, что скажет что-то, чего Хосок не заслуживает, а Мин этого не хочет.
Все и так зашло слишком далеко. Юнги на своих эмоциях скупиться не может.
Сейчас главное — заниматься Кииоши и охранять Тэхена всеми доступными
способами. Юнги, найдя нужную машину, сказал водителю адрес и откинулся на
спинку кресла, прикрывая глаза. Телефон, который омега крутит в пальцах,
обжигает ладонь. Он давно уже выучил номер, по которому нужно позвонить и
записаться на прием, но сил никак найти не может, но и понимает в то же
время, что оттягивать это нельзя.
В офисе CCG с ним так же приветливо здороваются, улыбаются, кивают — все

еще не знают или просто делают вид, что не знают. Юнги предпочитает не
думать об этом. Он прижался спиной к стенке лифта, откидывая голову назад.
Лифт забит следователями, за спинами которых Юнги прячется, когда любимый
до ненависти запах обжигает слизистую носа. Юнги зажмурился и отвернулся,
прикрывая нос ладонью, потому что Намджун над ним издевается вновь, сам
того, вероятно, не зная. Мин смотрит на его спину с опаской, будто вот сейчас
Намджун развернется и все всем расскажет.
Двери лифта разъезжаются на каждом этаже, внутри остается сначала пять

следователей, а затем — лишь они вдвоем. Юнги почти не дышит, смотрит в
свое отражение и думает, что совсем свихнулся. Намджун в его сторону даже не
посмотрел, а, когда лифт остановился на нужном этаже, просто вышел. Лучше
бы смерил своим ледяным взглядом, чем не замечал вовсе, но Юнги молча
выходит следом и идет в свой кабинет, соединенный с кабинетом Намджуна. На
его столе лежит папка с документами, которые в прошлый раз он не успел
рассортировать. Юнги положил сумку на стол и снял пальто, невольно
останавливаясь взглядом на не зашторенном окне в кабинет Кима. Там, внутри,
Сокджин, который на шее альфы повис, радостно улыбается, а Ким его за талию
тонкую обнимает.
198/508
Сокджин подается первым, впивается в пухлые губы, которые совсем недавно
Намджун так и не дал поцеловать, а Сокджин целует вот так — просто и легко.
Получает то, чего так хотел Юнги. И Намджун не сопротивляется. Лишь
углубляет поцелуй, а взглядом за Юнги следит. Юнги резко отвернул голову в
сторону, чувствуя, как удушливые слезы просятся сорваться с глаз, и пулей
вылетает из кабинета. К черту. К черту все.
Мин хлопнул дверью в уборную и прислонился к ней спиной, выравнивая сбитое,

судорожное дыхание. Он досчитал до десяти, до боли сжимая в ладони телефон.
Намджуну словно садистское удовольствие доставляет Мина лицом в грязь
окунать, а Юнги уже надоело в ней захлебываться, и пора перерубить все нити,
что связывают их. Юнги разблокировал телефон и набрал номер приемной в
больнице Чхонсим. После одного гудка, что для Юнги оказался вечностью,
трубку на том конце сняли, и женский голос сказал:
— Добрый день.
— Добрый, — тихо ответил Мин, сжимая пальцами переносицу. — Есть ли

свободное место у доктора Че Хенвона?
— Минуточку, — сказала девушка, и послышалось клацанье пальцев о

клавиатуру. После недолгого молчания она ответила: — Да, на пятнадцать
тридцать. Вас устроит?
— Да, — кивнул Юнги.
— Ваше место забронировано, доктор Че будет вас ждать, всего доброго, —

Юнги отключился, не дослушав.
Мин глянул на наручные часы. Только начало девятого, но он уже чувствует, как
мерзкий комок ожидания и напряжения скручивается внутри. Юнги со вздохом
отлепился от двери. Его никто не избавит от работы, которая не терпит
отлагательств. Когда он вернулся в кабинет, его ждал Ким Сокджин,
развалившийся в его рабочем кресле.
— Чем-то могу помочь? — холодно спросил Юнги. Сокджин ухмыльнулся,

покручивая в пальцах карандаш, и склонил голову вбок.
— Я, честно признаться, удивлен что ты до сих пор здесь, — оскалился омега,

закинув ногу на ногу. — Я ожидал большого бума, а получил мелкую искру.
Непорядок, — покачал он головой.
— А ты разве еще не понял, что я уйду отсюда только тогда, когда сам того
захочу? — ядовито ухмыльнулся Юнги, чувствуя, как внутри злость с новой силой
разгорается. — Мне от тебя больше ждать нечего, свой единственный туз ты
уже использовал. Думал, что сделал выигрышный ход, но на самом деле остался
ни с чем. Теперь тебе стоит бояться меня, — Сокджин удивленно поднял брови,
а после рассмеялся, вытирая несуществующие слезы. Он поднялся с кресла, что
жалобно скрипнуло, и подошел к Юнги, сжимая пальцами его подбородок. Мин
дернул головой, не позволяя себя касаться.
— Нет, Мин Юнги, — расплылся омега в надменной улыбке. — Может быть, туз
уже брошен, но парочка козырей у меня все-таки осталась, и я ими обязательно
199/508
воспользуюсь.
— Не сотрясай воздух, — снисходительно улыбнулся Мин. — Я не боюсь тебя.
— А должен бы, — хихикнул Джин, поправив лацканы минова пиджака.

— Удачного дня, — с улыбкой подмигнул омега и удалился из кабинета, оставляя
Юнги в одиночестве.
Омега сел в кресло, зарываясь пальцами в свои волосы и прикрывая глаза. Он

потянул первый попавшийся документ к себе и открыл базу данных, перенося
информацию с документа. Юнги думает о том, что мог бы рассказать Тэхен, если
бы разговаривал с ним не Намджун, который в общем-то и не умеет правильно
разговаривать с людьми. Он не ищет конкретного подхода, а прет напролом,
говорит прямо, не заботясь о чужих чувствах. Юнги поджимает губы. По
кабинету разносится только клацанье клавиш. Ему, как никому другому,
известно, каким следователь Ким может быть — не раз присутствовал на
допросах. Может быть, так было правильно, так было нужно, но с Тэхеном такое
не сработало. И не должно было. Юнги знал об этом, но лезть не в свое дело не
стал — кому какое дело до его мнения, когда за дело берется сам следователь
Ким. Юнги хмыкнул.
Главный вопрос по-прежнему остается открытым — как добраться до Кииоши,

каким образом рассекретить. Тэхен на контакт не пойдет, Юнги заставлять не
будет, потому что бередить незажившие раны опасно. Человеческая психика —
вещь хрупкая, хрусталю подобная. Неверный мазок, и вся картина испортится,
обрушится карточным домиком. Юнги сцепил пальцы в замок на затылке. Если
бы было за что зацепиться, но у него нет ничего. Вернее, у него есть Тэхен, но
Юнги боится, что под бесконечным давлением он рано или поздно сломается.
Сложно. Их водят за нос, они как слепые котята тычутся из одного угла в
другой, постоянно промахиваясь.
Но Юнги пришел на ум момент, на который никто, кажется, не обратил

внимания — Тэхена выписывают слишком быстро. С его травмами это просто
невозможно. У человека отсутствует способность к быстрой регенерации,
заживлению ран и сломанных костей. В университете Юнги денно и нощно
штудировал анатомию гулей, перелопатил половину академической библиотеки
и знал одно — такое восстановление присуще только гулям. Но Тэхен быть
гулем не мог, это исключено, полнейший бред. Тогда… каким образом?
Юнги покрутился в кресле, разглядывая потолок. Вполне возможно, что

медицина сделала такой огромный шаг вперед, и все следователи это просто
упустили из виду, но это неосуществимо. Тогда Мину на ум пришли куинксы —
люди с вживленными в тело какухо. У них, как и у гулей, присутствует
ускоренная регенерация. Юнги вспомнил, как быстро Хосок восстанавливался
после тяжелых ран, и на это уходило несколько недель, что идентично случаю.
Да, в их телах присутствует какухо, но регенерация повышается не из-за этого.

Юнги помнит, как тяжело приживалось какухо в теле Хосока, как он лежал
пластом с высокой температурой. Его иммунитет пришлось подавлять, чтобы
организм не отвергал RC-клетки, из-за которых и повышается регенерация.
Проводя аналогию с той ситуацией, что случилась с Тэхеном…
У следователей нет ничего, кроме образца крови Кииоши, которую он оставил

после мясорубки с другим гулем. Официальная версия гласила, что они
200/508
сцепились из-за территории, но на самом деле никто не знает, что произошло.
От гуля, что пал жертвой Кииоши, осталась только нижняя часть тела, а верхней
так и не нашли. Намджун подозревал, что он утащил ее с собой, чтобы
обглодать по косточкам, и от этого вердикта Юнги передернуло. Официально
Кииоши объявился несколько лет назад. До этого же следователи находили
только трупы людей и гулей. Намджун не раз рассказывал о его силе. Гули,
практикующие каннибализм, были чрезвычайно сильными и опасными не только
для общества, но даже для следователей и других гулей. Если каннибала
перемкнет, он может сойти с ума, и эту бурю будет невозможно остановить.
Юнги пришел к одному выводу — в срочном порядке нужно взять тэхенову кровь
на анализ. Но перебороть себя и поделиться мыслями с Намджуном он не может,
хоть и знает, что нужно, что непрофессионально утаивать все это, что от этого
может многое зависеть. Но не может. Не сейчас. Тем более, что доктор Че ждет
его, а самого Юнги подташнивает от ожидания и волнения.
Белые стены больниц всегда действуют на него угнетающе. Забрав талон и

повесив пальто на согнутую руку, Юнги мерил шагами коридор, нервно кусая
губы. На стенах висели плакаты со счастливыми омегами и девушками, что
улыбались и держали руки на животах. На некоторых была распечатана общая
информация о развитии плода, о болезнях и мерах предосторожности. Юнги
сморщился, отводя взгляд и предпочитая пилить взглядом начищенный до
блеска пол. Дверь кабинета отворилась, и вышла улыбающаяся женщина с
большим животом. Юнги отстранился, пропуская ее вперед, на долю секунды
задерживаясь взглядом на ее животе. Она не выглядела нервной, как Юнги,
наоборот — была счастлива своей беременности, хотя ей было явно тяжело.
Юнги сглотнул, приоткрывая дверь и заглядывая в кабинет.
За столом сидел, казалось, совсем юный парень от силы лет двадцати пяти. На
лице его полное спокойствие и уверенность. Доктор писал что-то в медицинской
карте, не отвлекаясь на вошедшего Юнги. Кабинет был поделен на две части,
вторая часть которого была скрыта широкой ширмой. Юнги нервно грыз губы,
бегая взглядом по книжной полке с медицинскими книгами, по стоящим на
подоконнике цветам, по стене, на которой висели диплом и различные
грамоты — куда угодно, только бы не на доктора.
— Садитесь, чего же вы стоите, — слегка улыбнулся доктор пухлыми губами.

«Красивый», отметил про себя Юнги, на негнущихся ногах подходя к столу и
садясь в кресло. Юнги облизал пересохшие губы. — Итак, — доктор отложил
чужую медицинскую карту в сторону и посмотрел на Мина, прищурившись.
— Что вас беспокоит?
— Я хочу сделать аборт, — выпалил Юнги на одном дыхании. Брови доктора

взметнулись вверх.
— Вот как, — нахмурился он. Юнги отвел взгляд, потому что ему показалось, что
чужие глаза смотрят на него с немым укором. — Хорошо. В таком случае, мне
нужна ваша карта. У какого врача вы уже наблюдались?
— Ни у какого, — сглотнул Мин. — Разве это важно? — прикусил губу омега.
— Конечно, важно, — строго ответил доктор. — Я не имею полномочий

проводить подобную процедуру, если вы до этого не наблюдались у врача.
Обменной карты, полагаю, у вас тоже нет? — Юнги отрицательно покачал
201/508
головой. — В таком случае, сейчас мы ее заведем, — Хенвон достал из папки
чистую карту и взял ручку, клацнув по кнопке. — Ваше полное имя, возраст, вес
и рост, пожалуйста.
— Мин Юнги, двадцать один, пятьдесят три и сто семьдесят. Я не понимаю,

зачем мне это? — кивнул Юнги на карту.
— Эта карта понадобится вам, если вы решитесь рожать, — ответил доктор, не

отвлекаясь от записи озвученных данных. — Хм… У вас недостаточная масса
тела, это может отрицательно повлиять на роды. Но не стоит пугаться, я
пропишу вам рекомендуемый рацион.
— Я не собираюсь рожать это, — поджал губы Мин. Доктор покачал головой, как
родитель, услышавший от своего дитя что-то плохое.
— Переносили ли вы какие-нибудь тяжелые инфекционные заболевания,

получали ли травмы, имеются ли врожденные пороки или отклонения в работе
организма? — продолжил опрос доктор. Юнги хмыкнул, но ответил:
— Нет, ничего из этого.
— Это замечательно. Когда должна была случиться последняя течка или когда
же она была?
— Кажется, в середине сентября… — Юнги нахмурился, пытаясь припомнить.

Да. Это точно должно было быть в сентябре, но течки тогда так и не было, а
Юнги было слишком плевать на это, чтобы забеспокоиться.
— По расчетам вашему малышу уже восемь недель, — спокойно улыбнулся

Хенвон, посчитав в уме акушерские недели. — Отлично. Каков ваш род
деятельности и имеются ли какие-то вредные привычки?
— Следователь, — ответил глухо Юнги. Он прикусил губу, опуская взгляд.

Восемь недель, как в нем живет частичка Намджуна. От этих мыслей у него
мурашки по телу бегут. — Я курю.
— Какой ужас! — воскликнул доктор, уставившись на омегу. — Вы в срочном

порядке должны уволиться, Юнги. Ваша работа может плохо сказаться на
плоде, это очень опасно, — он покачал головой. — Помимо этого вы должны
отказаться от сигарет как можно скорее. Это опасно для развития плода.
— Исключено, — хмыкнул Мин.
— Вы должны подумать об этом, если не хотите потерять ребенка, — хмуро

сказал Хенвон, смотря на Юнги. Но омега посмотрел на него в ответ так, что у
доктора внутри что-то неприятно кольнуло. — Хорошо, как скажете. Чтобы
заранее выявить вероятность развития каких-то патологий, позвольте узнать об
отце ребенка. Сколько ему лет, есть ли пагубные привычки и наличие
заболеваний?
— Ему тридцать, большего сказать не могу.
— Почему?
202/508
— Потому что не знаю, — резко ответил Мин.
— Извините, — кивнул доктор. Не его дело, при каких обстоятельствах был зачат
ребенок, его дело — следить за его развитием. — Что ж, тогда пройдемте…
— Зачем? — вздрогнул Юнги. — В-вы сделаете аборт сейчас? — в его голосе

скользнула нотка надежды.
— Нет, я хочу сделать УЗИ, — доктор отодвинул ширму, и у Юнги холодок по

спине пробежал от вида гинекологического кресла. Он тяжело сглотнул. Врач
поймал его взгляд и по-доброму усмехнулся. — Не сейчас, но если вы решите
оставить беременность, этой процедуры не избежать.
— Не решусь, — глухо ответил Юнги и поднялся следом, проходя за ширму.

Доктор сказал ему раздеться до пояса и лечь на кушетку, всучил в руки
плюшевого медведя, выдавил из тюбика холодный гель на его живот и коснулся
датчиком кожи. Юнги вздрогнул от холода.
— Лежите спокойно и очень-очень тихо, — сказал врач, внимательно смотря в

монитор.
— Почему? — тихо спросил Юнги, но врач лишь улыбнулся.
Юнги сжимал пальцами голову медведя, смотря вверх, в белый потолок. Доктор
улыбался чему-то своему, а Юнги чувствовал, что вот-вот позорно разревется.
Хенвон повернул монитор в сторону Юнги, так, чтобы тот смог увидеть плод.
Мин через силу посмотрел в экран. На черном фоне — очертания крохотного
существа, чьи черты стали отчетливее, характернее. Маленький человек. Юнги
почувствовал, как слезы сорвались с глаз, покатившись по вискам. На экране —
его ребенок, следствие его мимолетного желания. Его ошибки.
— Шестнадцать миллиметров, точно восемь недель, все-таки не ошибся, —

гордо улыбнулся доктор. — Практика не проходит просто так. Смотри, вот
головка, — доктор указал пальцем в изголовье запятой — вот с чем сравнил
Юнги своего ребенка. С запятой. — Он сейчас размером с виноградинку, но у
него уже сформированы все органы. Вероятно, тебя уже мучает тошнота?
— Юнги растерянно кивнул, не имея силы оторвать взгляд от монитора. — Не
волнуйся, это пройдет. Но я хочу показать тебе кое-что очень-очень интересное.
Хочешь узнать, что? — загадочным голосом спросил доктор. Юнги перевел на
него влажный взгляд и вновь кивнул.
Несколько секунд ничего не происходило. Но потом кабинет наполнился сначала

тихими и неясными, но затем нарастающими ударами. Юнги вздрогнул,
испуганно смотря то на монитор, то на доктора. Раздавался отчетливый «тудум-
тудум-тудум», как удары барабана. Юнги почувствовал, что его душит мерзкий
комок слез. Он крепко сжал мишку в своих пальцах.
— Что это? — дрожащим голосом спросил Юнги.
— Сердцебиение твоего малыша, — с улыбкой ответил Хенвон.
— Выключите, пожалуйста! — надрывно попросил Мин. — Пожалуйста,

пожалуйста… — по его щекам покатились обжигающие слезы. Юнги заплакал в
голос, зарываясь лицом в короткую плюшевую шерсть. Хенвон прикусил губу и
203/508
отключил аппарат. Все затихло.
— Юнги, я…
— К-когда я смогу сделать аборт? — заикаясь, задал вопрос Юнги. Он принял

протянутые салфетки, резкими движениями стирая с живота гель, и надел
рубашку, нервно застегивая пуговицы. Хенвон вздохнул и повернулся на стуле к
сидящему Юнги, который прятал от доктора свои слезы.
— Юнги, послушайте, я не стану вас отговаривать, но хочу сказать лишь одно —

вы можете пожалеть об этом. Первый аборт очень опасен для организма. Он же
может стать и последним, никто не знает, как ваше тело на него отреагирует.
Возможно, что вы больше никогда не сможете иметь детей.
— Они мне не нужны, — резко ответил Юнги, вскинув голову на доктора.
— Понимаю. Вы так молоды, дети сейчас вам ни к чему. Но… пройдут года, и вам
захочется держать на руках свое дитя, но вы больше никогда не сможете его
родить. Юнги, я не пугаю вас, я, к сожалению, говорю простой факт. Аборт
может привести вас к бесплодию, раковому заболеванию или, в худшем случае,
смерти. Пожалуйста, подумайте, — тихо сказал доктор, накрыв своей ладонью
минову.
— Я не могу, — тихо ответил Юнги. — Не могу…
— Хорошо, давайте сделаем немного по-другому, — слегка улыбнулся доктор.

— Я дам вам две недели, хорошо? Больше тянуть я не могу себе позволить, от
этого зависит здоровье вашего ребенка. Если вы не придете ко мне в течение
этих двух недель на аборт, то мы продолжим следить за развитием плода. Идет?
Юнги рассеянно кивнул и поднялся с кушетки, спешно собираясь. У него в

голове туман, там все заволокло. Доктор говорил ему что-то о правильном
рационе и отдыхе, но у Юнги в ушах звенело совсем иное. Хенвон отдал ему
обменную карту, на которую Юнги глянул смазанным взглядом и сунул в сумку.
Мин попрощался скорее на автомате, чем осознанно. Ему срочно нужно на
свежий воздух, выветрить из головы сердцебиение своего ребенка, убить
которого казалось теперь сложнее.
Джесок поднял рентгеновский снимок к свету, сквозь очки разглядывая

затянувшиеся раны. Тэхен сидел на кушетке, разглаживая ушки зайца, что
подарил ему мальчик несколько ночей назад. Его ноги по-детски болтались в
воздухе. Хмурый отец сидел рядом, напряженно ожидая вердикта врача. На
фоне отца Тэхен смотрелся как-то нелепо в своем халате, когда отец в своем
костюме лагерфельд источает силу и власть, а на запястье сверкают золотые
часы картье. Тэхен лишь тяжело вздохнул — он никогда не соответствовал
своему отцу, за что, наверное, отец его немного стыдился.
— Что ж, просветов нет, раны успешно затянулись, — улыбнулся Джесок,

отложив снимок на свой рабочий стол. Он подошел к Тэхену и вновь достал из
нагрудного кармана фонарик, посветив то в один глаз, то в другой. — В целом
его состояние стабильное, и он успешно идет на поправку, но, Тэхен-а, —
204/508
обратился врач к омеге, — ты уверен, что не хочешь задержаться еще хотя бы
на неделю? Психолог мог бы поработать с тобой, прошел бы курс ароматерапии,
познакомился бы с другими пациентами. Смена обстановки пошла бы тебе на
пользу, — улыбнулся Джесок.
— Мой сын не душевнобольной, — грубо ответил Тэсон, поднимаясь с кушетки.

Тэхен послушно встал следом, виновато глянув на врача.
— Психологи работают не с душевнобольными, а-
— Джесок-щи, послушайте, — перебил мужчина. — Я сорвал важную встречу,

чтобы забрать сына, вы впустую тратите мое время. Тэхен здоров — это главное,
все остальное я исправлю сам.
— Физическое здоровье не говорит о здоровье психическом, — покачал головой

врач. — Тэхен уже взрослый человек, он вправе решить, нужно ли ему
продолжить лечение или лучше вернуться домой. Тэхен? — Джесок посмотрел
на притихшего омегу.
— Да, Тэхен-и, чего ты хочешь? — улыбнулся отец, склонив голову вбок. — Ты

ведь хочешь домой, верно? — с нажимом спросил отец, и Тэхен лишь покорно
кивнул. Джесок поджал губы. — Видите, Джесок-щи, я лучше знаю, что нужно
моему сыну.
— Хорошо, — сдался врач. — В таком случае, удачного выздоровления тебе,

Тэхен. Всегда обращайся к нам, если тебе вдруг нужна будет помощь, — Джесок
ободряюще улыбнулся, и Тэхен выдавил улыбку в ответ.
Тэсон вышел из кабинета, кинув надменный взгляд в Джесока, а Тэхен только

благодарно поклонился, вызывая у врача добрую улыбку. На улице во всю лупил
дождь. Тэсон раскрыл над собой зонт, игнорируя плетущегося сзади Тэхена, что
даже переодеться не успел. Тапочки тут же промокли от больших луж. Отец
спешно шел к машине, по пути сняв ее с сигнализации, и открыл заднюю дверь,
закинув на сиденье тэхенову сумку, Тэхен залез следом, и Тэсон захлопнул
дверь. Обойдя машину к водительской стороне, он закрыл зонт и сел в свое
кресло, вставив ключ в замок зажигания.
— Ну, вот и снова мы вместе, — Тэсон глянул в зеркало заднего вида. Тэхен
прикусил губу, отводя взгляд в окно, по стеклу которого стекали грузные
дождевые капли. — И никуда ты теперь от меня не денешься, — на его губах
расцвела довольная улыбка, а у Тэхена сердце болезненно сжалось внутри.
Омега ничего не ответил, а отец, кажется, никакого ответа и не ждал. Тэхен

вжался в кресло, рисуя на запотевшем окне какие-то каракули. Отец с кем-то
разговаривал по телефону, но омега в разговор не вслушивался. Он забрался на
сидение с ногами, чувствуя, что продрог до костей. Влажные волосы мерзко
прилипли ко лбу. Тэхен нарисовал кривое сердечко на стекле и, посмотрев на
него несколько секунд, тут же стер. Тэхен чувствовал себя одиноко и покинуто,
ему хотелось к своим хенам, хотя он и знал, что они вовсе не обязаны его
навещать. У каждого свои дела, свои заботы, а Тэхен уже достаточно взрослый,
чтобы самому о себе заботиться. Отец резко затормозил, повернувшись к Тэхену.
На его лице играла улыбка.
— Папочка приедет попозже, малыш, у меня есть дела, а ты иди домой, — Тэхен
205/508
кивнул и потянулся к ручке на двери, но отец его остановил: — Солнышко, а как
же поцелуй для папочки? — Тэсон изогнул бровь. Омега сглотнул мерзкий комок
и легко поцеловал чужую щеку. Тэсон ухмыльнулся, схватив омегу за шею. Тэхен
испуганно дернулся, но мужчина только сильнее сжал пальцы: — Не думаешь
же ты, котенок, что папочка забыл о том, что ты выкинул? Нет. Папочка ничего
не забывает. И свое наказание ты обязательно получишь, малыш.
Тэсон аккуратно коснулся прохладных влажных губ своими, оставляя легкий

поцелуй, и, отстранившись, улыбнулся.
— Перестань играть жертву, малыш, я ведь знаю, какой шлюхой ты можешь

быть. Я еще немного поиграю в твою игру, но потом мое терпение может
лопнуть. Хватит притворяться, что разговаривать не можешь, — Тэсон провел
ладонью по тэхеновой щеке. — Посмотрим, как твой голосок прорежется ночью.
А теперь беги домой.
Тэхен, схватив свою сумку с вещами, выбежал из машины, как ошпаренный.

Ядовитый комок несправедливой обиды душит, но Тэхен не плачет. Он ведь отца
простил, думал, что тот изменился хотя бы немного, но ошибся. Очередная
шишка на его лбу, очередной рубец на сердце. Он доверяет многим, а потом ему
в спину клинки насквозь вонзают. Устал. Он так безумно устал. Он запутался в
этих сетях, как пойманная рыба. Тэхен забежал в подъезд и, игнорируя лифт,
начал подниматься по лестнице. На него свалилось все, свалилось сразу, и он
сомневается, что плечи выдержат такое давление.
Оторвав глаза от пола, он увидел, что перед дверью сидел тот, кого он видеть
сейчас хотел больше всего. Хосок просиял и поднялся с ледяного пола, быстро
подходя к Тэхену и заключая его в теплые, родные объятия. Тэхен судорожно
вдохнул его теплый запах, что собой заполонил, и прижался к родному телу,
бросив сумку на пол и обвивая руками хосокову талию.
— Привет, — шепнул Хосок в его волосы, оставляя поцелуй на макушке. — Я так

рад, что ты здесь, — не уточняя, где это «здесь» — дома или в руках Хосока.
Тэхен искренне улыбнулся, утыкаясь прохладным носом во впадинку меж

острых ключиц.
— Чего же ты мокрый весь? — хмуро спросил Хосок, усадив Тэхена на его

кровать и вытирая волосы махровым полотенцем. — Заболеешь ведь. Совсем
себя не бережешь, — цокнул языком старший, а Тэхен лишь виновато пожал
плечами. Не скажет ведь он, что зонт ему никто не дал. Хосок Тэхена раздел и
мокрые вещи засунул в стиральную машину вместе с зайцем. — Котенок, прости,
что мы с Юнги не смогли прийти, — нахмурился Хосок. Тэхен поднял голову и
улыбнулся, покачав головой. — Я так и знал, что злиться ты не будешь, — с
какой-то грустной улыбкой сказал Хосок.
Тэхен слегка сжал его тонкое запястье, потянув на себя. Холодные языки
воздуха лижут обнаженное тело, заставляя омегу зябко передергивать плечами.
Хосок наклонился, оставляя поцелуй на тэхеновом лбу и сел рядом, утягивая
омегу на свои колени. Он подтянул ворсистый плед, кутая Тэхена в него, как в
кокон. Младший положил голову на его плечи и взял его ладонь в свою, слегка
касаясь подушечкой большого пальца красной ниточки, перевязанной вокруг
безымянного пальца.
206/508
— Не хочешь немного отвлечься? — спросил Хосок, глянув на Тэхена. — Не
будем же мы всю жизнь сидеть дома, верно? — улыбнулся омега. На лице Тэхена
появилось сомнение. — Не переживай, ведь я теперь всегда буду с тобой, куда
бы ты ни пошел. Я здесь специально для этого. Тебя теперь будут очень-очень
сильно охранять.
Тэхен вздохнул, но кивнул. Ему не очень удобно от того, что теперь его будут
охранять, тратить на него свои силы, но если так нужно — хорошо. Хотя бы
немного, но он чувствует себя в безопасности. Для похода в кафе было решено
надеть бежевый свитер крупной вязки и светлые, слегка болтающиеся на Тэхене
джинсы. В последнее время он сильно исхудал. Желудок хоть и выл протяжно,
но Тэхен в себе сил не находил, чтобы поесть. Дождь за окном прекратился,
оставляя после себя многочисленные лужи и сырость. Хосок надел свою
кожаную куртку и зашнуровал мартинсы. Тэхен обвязал вокруг шеи шарф и, взяв
Хосока за протянутую ладонь, вышел в большой мир.
Он смотрел на все вокруг, будто видел впервые. Все казалось таким

интересным, таким необычным, даже остановившийся на остановке автобус, на
котором Тэхен ездил в университет. И, кстати, пора было бы вернуться к учебе,
он пропустил достаточно много. Хосок шел рядом, шлепая ботинками прямо по
лужам и грея тэхенову ладонь в своем кармане. Хосок курил, выпуская дым в
противоположную от Тэхена сторону, и изредка поглядывал на омегу. После
того, как оказываешься на краю пропасти и чудом выживаешь, жизнь
становится ценнее в миллионы раз. Но в то же время Тэхен чувствует, что
большие скопления людей начинают его напрягать и волновать. Страшно
увидеть где-нибудь в закоулке знакомые звериные глаза. Тэхен крупно
вздрагивает, и Хосок чувствует это.
— Все в порядке, малыш? — обеспокоенно спросил Хосок. Тэхен рассеянно

кивнул, выдавливая вымученную улыбку. Врет, но Хосок ведется, словно так и
должно быть, и только тяжело вздыхает.
Кафе встречает их теплом и уютом. Хосок по-джентельменски придерживает

дверь, пропуская Тэхена вперед. По помещению разлился перезвон маленьких
колокольчиков, висящих над дверью. Тэхен улыбнулся, проходя к отдаленным
столикам. В воздухе приятно пахнет пряной выпечкой, свежесваренным кофе,
малиной и деревом. Омега выбрал самый дальний стол в углу и повесил на
спинку плетеного кресла пальто, садясь за круглый стол, накрытый бежевой
скатертью. Над барной стойкой мигали маленькие огонечки, на стенах, обитых
деревянными резными панелями, висели картины, Тэхен даже увидел
«Цветущие ветки миндаля», что обрадовало его. На широких подоконниках
лежали разноцветные подушки, на одной из которых спал рыжий кот, спрятав
морду в лапах. За окном бил дождь, а в этом помещении ярко светило и грело
искусственное солнце.
— Ну, заказывай, что твоей душе угодно, — улыбнулся Хосок, положив перед
Тэхеном меню. Тэхен поднял взгляд на старшего, изогнув бровь, но Хосок только
покачал головой: — Я не голоден, не переживай.
Омега воодушевленно листал меню, игнорируя холодное и горячее, и сразу

приступил к сладостям. От ярких и красочных фотографий начала обильно
выделяться слюна, а желудок так кстати напомнил о себе протяжным воем.
Тэхен не уверен, можно ли ему сладкое, но есть хотелось зверски. Он бы все и
сразу заказал, только в одиночку тут не управиться, а хен есть не хочет.
207/508
Подошедшему официанту Тэхен ткнул в черничный чизкейк, два пончика,
выпеченных под образ котиков, и большой кружки ванильного мороженого,
посыпанного сахарной присыпкой, с воткнутым в него чурросом и двумя
сладкими трубочками, а также в ягодный мусс в небольшой баночке.
— Уверен, что все это слопаешь? — посмеиваясь, спросил Хосок, что заказал
только чашку кофе. Тэхен утвердительно кивнул и улыбнулся. — Бедный
ребенок, сколько же тебя там голодом морили, — улыбнулся Чон, качая головой.
Тэхеновы глаза заискрились, как самые настоящие звезды, когда принесли

заказ. Он, как голодный волчонок, не знал, на что кидаться первым. Хосок
незаметно сфотографировал омегу, что в одной руке держал пончик, а во
второй — вытащенный из мороженого чуррос, жадно откусывая то одну, то
вторую сладость. Хосок засмеялся, наблюдая, как омега медленно, но верно
превращается из голодного волчонка в испачканную хрюшку, и отправил
получившуюся фотографию Юнги, добавив: «Малыш в порядке».
— Тише, Тэхен-а, подавишься ведь, — улыбнулся Чон. Тэхен, налопавшись,

откинулся на спинку кресла. На его губах играла легкая улыбка довольного
жизнью человека. Теперь для него ценны даже такие маленькие радости, как
вкусный ужин. — Тэхен, — тихо позвал Хосок, подаваясь вперед и укладывая
переплетенные пальцы в замок на стол. — Мы можем поговорить с тобой кое о
чем?
Тэхен нахмурил брови, но кивнул. Хосок облизал пересохшие губы и отпил кофе
из своей чашки.
— Ты… рассказал что-нибудь следователям? — Тэхен заметно изменился в лице.

Было видно, что ему не хочется говорить об этом, но он отрицательно покачал
головой. — Хорошо. Это хорошо, Тэхен. Никому и ничего не говори, — Тэхен
удивленно поднял брови.
Омега протянул ладонь, прося у Хосока телефон, и когда получил его, то

написал единственный крутящийся в голове вопрос: «Почему?».
— Я все тебе объясню, Тэхен, обещаю, — Хосок накрыл его ладонь своей, слегка
сжимая. — Я знаю, что тебе тяжело, что ты сбит с толку и совсем ничего не
понимаешь, но… Но скоро все встанет на свои места. Просто поверь мне,
хорошо? Ничего не говори следователям. Если они узнают хоть что-нибудь, то
очень скоро найдут и убьют его, — Тэхен вздрогнул, поднимая взгляд на Хосока.
— А это повлечет за собой войну, Тэхен.
Тэхен вновь взял телефон, написав короткое: «Я не понимаю».
— И не должен, Тэхен, — покачал головой Хосок. — Еще не время. Просто,

умоляю тебя, сделай так, как я прошу. Даже если Юнги будет умолять тебя, —
Тэхен нахмурился, но Хосок лишь сильнее сжал его ладонь. — Пожалуйста.
Даже если весь мир будет умолять, молчи. Иначе реки крови из берегов выйдут
и все заполонят.
Тэхен отдернул ладонь, словно обжегся, и прижал ее к груди, потупив взгляд в

стол. Происходит что-то, чего он не понимает. Тэхен не знает, на чьей стороне
ведет игру. Чонгук — зверь, что попытался его убить. Но… возможно, Тэхену все
это приснилось, но он слышал его голос тихий, что шептал «мой», «не отдам»,
208/508
«убью за него». Тэхен пытается думать об этом, разложить все по местам, по
полочкам, но оказывается, что лишь сильнее путается. Лабиринт, которому
конца и края не видно. А… Хосок?
Омега глянул на него. За кого играет сам Хосок? Он должен быть на стороне
следователей, на стороне людей, а он защищает монстра. Тэхен гулко
сглатывает от этой мысли. Разве должен Тэхен защищать того, кто едва его
жизни не лишил? Того, против которого люди борются? Не должен. Чонгук
обязан умереть. Но у Тэхена все внутри ноет, тянет болезненно. Он не понимает,
что чувствует, он в своих чувствах запутался. Тэхен вплел пальцы в свои волосы,
крепко сжимая.
— Поверь мне, — тихо шепнул Хосок, заглядывая младшему в глаза.
Тэхен больше не знает, кому верить. Он даже не уверен, может ли самому себе
верить. Но ведь Хосок никогда его не обманывал. Он всегда был на его стороне,
всего его защищал, всегда помогал. Разве может Хосок врать и делать так,
чтобы Тэхену было хуже? Ему надоело копаться в себе, в других, в своих
непонятных и раздирающих чувствах, он просто хочет спокойствия. Хочет
спрятаться в месте, где будет только он и тишина. Спокойствие.
И он знает, где находится это место. Тэхен отвел взгляд в окно. Он уже очень
давно не молился.
209/508
XVI
Юнги выключил теплую воду и ступил босыми мокрыми ногами на

кафельный пол. Он стянул с вешалки махровое полотенце, вытирая влажные
слипшиеся волосы, с которых стекали капельки воды, и распаренное тело. Узкая
ладонь скользнула по запотевшему зеркалу, с неприятным скрипом стирая пар.
Из зеркала на него смотрят уставшие глаза, что едва-едва держатся открытыми.
Юнги устал. Юнги себя изнутри сожрал. У него в груди пустота такая, что
засасывает, разрастается, разрушает изнутри. Омега сжал пальцами края
раковины, опустив голову.
Очень трудно быть палачом, решать, оставлять чужую жизнь или лучше от нее
избавиться. Юнги запутался, он совсем не понимает, что ему делать. Порой он
лежит на спине в своей кровати, складывает руки на груди (потому что ниже
опустить ладони боится) и думает. За окном гром гремит, бушует, а Юнги
кажется, что это сердцебиение его ребенка. Так… трудно. Юнги провел ладонью
по лицу, зачесывая влажные пряди назад. Телефон холодит руку. Юнги
бесцельно листает свои контакты, думая, кому бы позвонить, с кем поделиться
своим горем, у кого попросить совета. А потом приходит к выводу, что его
ошибку никто, кроме него самого, не исправит. Юнги по-детски шмыгнул носом,
чувствуя, как прохладный воздух неприятно колет кожу.
Омега вышел из ванной, съеживаясь от бродившего по квартире холода. Он

распахнул дверцы шкафа, вытаскивая из недр его все, что связывает его с
Юнджи — шлюшкой, которой нравится, когда на нее смотрят, когда ее хотят.
Юнги больше не хочет. Сейчас он хочет лишь одного — спокойствия. Он не хочет
быть убийцей, но и спасателем быть не хочет. Он оттягивает неизбежное,
прекрасно понимая, что ребенок внутри него не ждет, развивается, крепнет. С
каждым днем Юнги все тяжелее думать об этом, но иного выхода он не видит.
Эта злость внутри него скапливается грязным комом, который никак выхода
найти не может. Юнги с психом вывернул полку, в которой красиво складывал
женское кружевное белье, по-блядски короткие юбочки, чулки, плетеные
чокеры и топы. Мерзко, противно, обжигающе.
Юнги сгреб бесформенную кучу в охапку и вернулся в ванную, кидая вещи

прямо на пол. Он взял зеленую зажигалку, которой всегда подкуривает свои
сигареты, выцепил из кучи две первые попавшиеся вещи и бросил в раковину,
тут же поджигая. Вещи вспыхнули адским пламенем, что в юнгиевых глазах
отразился. Такое пламя у него внутри, выжигает внутренности, душу разрывает,
угарным газом заставляет задыхаться. Когда вещи догорают, Юнги кидает в
раковину новые, сжигает все. До тла. До праха. Вместе с ними и Юнджи
сжигает, умирать заставляет. Плачет. И смеется.
— Ненавижу тебя, — шепчет Юнги и смотрит в свои же глаза сквозь языки

пламени.
Маленькая ванна медленно наполняется дымом, а Юнги не спешит уходить. Он

огонь распаляет. Чокеры плавятся. Воняет гарью и жженой резиной. И
кислорода все меньше. У Юнги глаза слезятся, дышать практически нечем
становится. На мгновение Юнги думает о том, что это — его шанс убежать от
проблем. Прямо сейчас. Он не должен будет делать выбор, ребенок умрет
вместе с ним. А Намджун, будет ли он скорбеть? Наверное, самоубийце не
устроят пышную похоронную процессию. Но Юнги интересно, пришел бы он,
210/508
принес бы цветы? А плакал бы? Наверное, нет. Родители бы плакали. Сошли с
ума от горя. Сын — самоубийца, слабак. Юнги закашлялся, прикрывая нос рукой.
Может быть, однажды Юнги сдастся. Но не сейчас. Он права на это не имеет. Он

сильным будет, не сломается, не падет. О, нет. Юнги сжал дверную ручку, резко
открывая и глотая полной грудью свежий воздух. Огонь в раковине проглотил
последние куски ткани и потух. Дым из открытой двери начал просачиваться в
квартиру. Юнги открыл окна и дверь на балконе, запуская свежий воздух, шум
ночного города и запах дождя. Мин вдохнул глубоко, в наслаждении прикрывая
глаза. На губы просится неловкая улыбка от того, что мысли такие вообще
голову его посетили. Юнги приоткрыл глаза, вглядываясь в ночное небо,
подернутое грозовыми облаками.
Юнги жаль, что ему придется от ребенка избавиться, но иначе он поступить не

может. Не сейчас. Не в этой Вселенной. У него пламя адское выжигает изнутри,
обугливает, от сердца-то там ничего не осталось. Лишь уголек тлеющий. Юнги
плачет по ночам, в позу эмбриона сворачивается и угол подушки зубами терзает
от боли своей. Вылить ее хочет, потому что она сама из него выливается, как
вода из переполненного сосуда. Ему кажется, что его лицо вот-вот трещинами
от напора пойдет, что на куски развалится, осядет на пол пылью, а он живет до
сих пор, кости целы и сердце стучит. Юнги разбивается.
Если Юнги прямо сейчас не уйдет, его тоска целиком проглотит в свою пучину,
утянет на дно Ада. Потому омега с трудом натягивает на себя облегающие
джинсы и свободную рубашку, кое-как причесывает взлохмаченные влажные
волосы и уходит из квартиры, засунув ключи поглубже в карман. На
многоэтажных зданиях кричащие вывески неоном мигают, зазывают, люди
снуют, ведь ночью жизнь только начинает оживать, а Юнги прячет нос
холодный в вороте пальто. Омега свернул на очередную улочку. Пахнет чем-то
жареным — очень вкусно. Юнги давно не ел. Он остановился перед вагончиком
позади скопившихся людей. Продавец жарил ароматные сосиски. Юнги поднял
взгляд на маленький телевизор в углу. Картинка нечеткая, с помехами, но,
кажется, и там говорили о Кииоши. О нем сейчас говорят все. Но больше Юнги
волнует то, как на это отреагирует Тэхен.
Мин пошел дальше. На нос упала первая капля дождя. Люди вокруг Юнги
раскрыли зонты, как лепестки сакуры распускаются по весне, и лишь Юнги
теплее кутается в свое пальто. В глаза бросилась ярко-красная неоновая
вывеска «Road to hell», и Юнги сухо ухмыляется, потому что смотрится весьма
комично. Ледяной дождь бьет по плечам, и Юнги решает, что терять ему нечего.
Единственное, что ему кажется сейчас верным — утопить свои проблемы на дне
рюмки.
Юнги толкнул дубовую дверь вовнутрь. В помещении приглушен свет, на стенах

висят явно дешевые бра. За длинной барной стойкой, что тянется вдоль всей
стены, сидят люди. На полках стоят различных цветов и размеров бутылки с
алкоголем на любой вкус — то, за чем Мин вообще сюда пришел; висят флаги
США, Японии, Канады, Кореи, даже пиратский флаг повесили. Барную стойку
украшают приклеенные наклейки и открытки, неизвестно кем привезенные.
Бармен ловко смешивает коктейли, подливает явно нетрезвым мужчинам. На
танцполе танцуют люди. Юнги снял пальто, повесив на спинку, и сел на высокий
барный стул.
— Водки, — сказал Юнги, когда бармен подошел к нему. Бармен изогнул бровь,
211/508
критично осматривая Мина.
— А ты уже достиг совершеннолетия? — ухмыльнулся мужчина. Юнги поднял на

него тяжелый взгляд, и бармен пожал плечами. — Хорошо-хорошо. Не мое дело.
Мужчина поставил перед Юнги миску с оливками и рюмку, которую тут же начал
наполнять водкой, изредка поглядывая на омегу. Смотрит он так, будто не
знает, что с жизнью своей делает, будто податься некуда, а водка —
единственный помощник. Мужчина с этим бы не согласился, но рот открывать не
стал. Омега этот настроен более, чем решительно. Только последняя капля
упала в рюмку, он тут же выхватил ее, осушив залпом. Горло обожгла ядовитая
смесь. Юнги скривился, прижимая ладонь ко рту. Бармен склонил голову вбок и
понимающе улыбнулся.
— Может, сока?
— Нет, повтори, — хрипло сказал Мин.
— Не мое дело, но-
— Именно, что не твое, — грубо перебил Юнги, поднимая на него взгляд. Бармен
нахмурился. — Я плачу — ты наливаешь. Я пришел сюда не за разговорами.
Мужчина молча смотрел на него, сжимая в руке бутылку водки. Он спокойно

улыбнулся и кивнул, наливая в рюмку новую порцию. Слово клиента — закон.
Каждый, кто приходит сюда, ищет Бога на дне бутылки, взывает к нему, о чем-
то своем молит. А мальчишка, кажется, в бога не верит. В дьявола — точно.
Взгляд у него потяжелел на несколько тонн, к полу пригвождает. Юнги жадно
осушил рюмку и жестом попросил повторить. За годы работы мужчина выучил,
что для местных людей алкоголь — это Бог, алкоголизм — вера, и каждый из них
глубоко верующий.
После несколько выпитых рюмок Юнги почувствовал, что голова постепенно

становится ватной, пустой, проблемы наконец-то отступают, оставляют в покое.
Губы сами собой в улыбке расплываются — его ничто больше не грызет. Он
наколол на шпажку оливку и тут же отправил в рот, с удовольствием
пережевывая. Родители бы не одобрили его поведение, не так его воспитывали,
но Мин слишком пьян, чтобы думать о том, как отнесутся к нему родители.
Скажет ли он об аборте? Или стоит забыть об этом, как о страшном сне? Юнги
выкинул на барную стойку все имеющиеся деньги. Бармен ушел, оставляя в его
распоряжение наполовину полную бутылку водки.
Юнги сетует лишь о том, почему раньше не пришел, зачем тянул, чего ждал.
Пока внутренности в кашу превратятся? Дождался. Получите — распишитесь.
Юнги чувствует себя идиотом, полнейшим кретином. Ему руки о свое лицо
разбить хочется, ногтями кожу сдирать свою грязную, волосы чернильные рвать,
слезы лить кровавые. Юнги не наливает в рюмку, он пьет прямо из горла.
Несколько капель текут мимо рта, стекают по подбородку и за шиворот. Он
больше похож на алкоголика со стажем, но и эта мысль кажется ему забавной. И
он смеется, слизывая с губ горькие капли водки и соленые слезы.
Горячие руки обвивают его вокруг талии, поглаживают ребра выпирающие, губы
обжигающие по шее вверх ведут.
212/508
— Не видел тебя здесь раньше, — хрипло говорит, а у Юнги мурашки по телу
бегут. Он развернулся на стуле, утирая рукавом рубашки влажные губы. Чимин
ухмыляется, рассматривая омегу, которого точно видел где-то, только где — не
вспомнит. У Юнги изображение двоится, никак не может воедино собраться,
голова напрочь отключается. Он облокотился локтями о барную стойку, чтобы не
упасть, а Чимин тут же подхватил его за тонкую талию, склоняя голову вбок. На
его губах появилась лукавая улыбка: — Да ты же пьян, малыш.
— Ага, — выдавил из себя Юнги, цепляясь пальцами за крепкую шею. Чимин

подхватил его, прижимая к своей груди. Юнги жарко выдохнул, скользя
смазанным взглядом по резким чертам, что в памяти совсем не отпечатываются.
Чимин перекинул его руку через плечо, поднимая с барного стула.
— Кажется, тебе нужно домой. Хочешь, я отведу? — Юнги не слышит под слоем
алкоголя голоса Дьявола, он чувствует только слабость и опьянение. Мин
бесцельно кивнул головой, даже не понимая, чего от него хочет парень.
— Отлично, — ухмыльнулся Чимин, облизывая нижнюю губу. — Мне нужен
только адрес, куколка.
— М… что? — Юнги, покачиваясь, поднялся на ноги. Чимин сухо, неестественно

рассмеялся, придерживая пьяного омегу за талию. — М-мой ад-дрес?
— Да, — тихо ответил альфа, проведя большим пальцем по тонким прохладным

губам. Чимин собрал алкогольный привкус миновых губ и слизал с подушечки.
Наверное, этот человек такой сладкий на вкус. Чимину не терпится попробовать.
Юнги промычал что-то невнятное в ответ, альфа даже не понял, что то было.
Выбить адрес из ничего не соображающего омеги оказалось сложнее, чем Чимин

предполагал. Он мог бы распробовать его вкус прямо в этом захудалом баре, в
одной из грязных туалетных кабинок, но с такими, как он — нельзя. Таких нужно
вкушать очень медленно, меж губ перекатывать, как сладость, пальцами
бедра — Чимин уверен, молочные, — сжимать до синяков, засосы багровые
ставить, телом наслаждаться. Запах омеги скрыт алкоголем, но альфа чувствует
знакомое что-то, уловимое едва. Хосок порой пахнет так, а Чимин запах этот
сдирает, трахает жестко, до горла сорванного. И этого омегу хочется так же.
Чимин смотрит на него и ясно осознает одно — он совершенно ничего не

понимает, но его это не останавливает. Омега едва волочит ноги по лестнице,
пока они поднимаются на нужный этаж. Чимин обыскивает карманы его пальто,
но обнаруживает лишь пару смятых купюр. Юнги, потеряв опору в виде альфы,
прижался спиной к стене, наблюдая за ним.
— Ключи, куколка, — облизал губы Чимин. — Мне нужны ключи.
Юнги тяжело сглотнул скопившуюся во рту слюну. Парень этот красивый, взгляд
у него необычный, топящий. Юнги тонуть с недавних пор не любит, ему дышать
нравится. Но альфа в глазах своих карих, что алкоголю подобны, топит. Руки
горячие покоятся на миновой талии, невесомо исследуют сквозь плотную ткань
пальто, а Мину хочется больше. Хочется руки на своей обнаженной коже
ощутить. Ему уже все равно, чьи руки его в порошок сотрут, и кто после этого,
зажав ноздрю, вдохнет его прах. Юнги глотает воздуха обжигающе-холодного и
тянется первым, встречаясь с губами персиковыми в поцелуе.
Чимин вжал омегу в стену, целуя его губы жадно, до крови кусая сладость и тут
213/508
же слизывая кровь пьянящую. На вкус он оказался еще аппетитнее, чем
представлялся. Многогранный, немного резкий, но в то же время такой сладкий,
будто Чимин съел самое вкусное в мире пирожное, хотя никогда в жизни его не
пробовал. Но он уверен, у него вкус этого омеги. Альфа скользнул языком в его
рот, тут же сталкиваясь с чужим. Они сплетаются, в жарком танце сливаются.
Юнги отвечает пылко, страстно, обреченно. Они целуются прямо посреди
лестничной площадки, и Мину плевать, какой шлюхой его назовут соседи —
привык.
Альфа с трудом нащупал на дне кармана ключ и еле оторвал разошедшегося

омегу от своих губ, чтобы открыть дверь. Альфе и самому не терпится его
разложить на ближайшей горизонтальной поверхности, а после насладиться
неповторимым вкусом человеческой плоти. Юнги схватил альфу за шею, пятясь
в открытую дверь. Чимин вгрызся в сахарные губы голодным поцелуем с
привкусом крови. Юнги жадно начал стягивать с парня куртку, пробрался
ледяными пальцами под толстовку, оглаживая подушечками рельефную грудь и
кубики пресса. Миново пальто осталось валяться в коридоре, содранная
рубашка упала к ногам. Чимин красивые тела обожает. Это — живая эстетика,
которую руками можно потрогать, коснуться, ощутить гладкость и тепло кожи.
И Юнги — один из тех, чьи тела должны быть возведены в ранг искусства.
Юнги упал спиной на холодную постель. Его черные волосы разметались по

белоснежной простыни. Взгляд влажный, жадный, нетерпеливый; он скользит
по чиминову прессу, по крепким бедрам, обтянутым плотной тканью джинсов.
Чимин зацепил большим пальцем ремень, словно специально растягивая время,
подобно жвачке. Юнги облизнулся жадным котенком и раздвинул ноги,
приглашая. Шлюха. Шлюха, шлюха, шлюха. У Юнги это в голове на повторе, но
он стонет хрипло, когда ладони шершавые скользят по его лодыжкам вверх, к
бедрам. Его душа прогнила, и гнилью от нее воняет на сотни километров.
— Давай развлечемся, куколка? — ухмыляется Чимин, кинув быстрый взгляд в

сторону камеры, закрепленной на штативе. — Будет весело, — а Юнги плевать,
что он там говорит, ему просто хочется скорее перестать ощущать в себе такую
пустоту.
Чимин взял камеру в руки и включил запись. Юнги в кадре смотрится

великолепно. Его приоткрытые губки сверкают в лунном свете от слюны. Альфа
спустил камеру ниже, на быстро вздымающуюся грудь, а после — к
повлажневшей дырочке. Юнги шире развел ноги, чувствуя прохладные пальцы
между ягодиц, что мягко оглаживают эластичные стеночки. Омега протяжно
застонал, подмахивая бедрами навстречу. Чимин хрипло рассмеялся.
— Маленькая ненасытная шлюшка, — ухмыльнулся альфа. — Хочешь больше,

малышка? — Юнги что-то невнятно пробормотал, блаженно зажмурив глаза.
Чимин направил камеру на его лицо. — Я не слышу, куколка.
— Д-да, — судорожно выдохнул омега, самостоятельно насаживаясь на пальцы,

ритмично двигающиеся внутри него.
Чимин сплюнул на ладонь, растирая скудную слюну по твердому члену. Он

направил камеру на покрасневшую дырочку, к которой приставил головку
налившегося кровью члена. Чимин резко двинул бедрами, входя в разгоряченное
тело наполовину. Юнги вскрикнул, выгибаясь в спине и впиваясь пальцами в
простынь, сжатую в кулаке. Его колени инстинктивно сжались, но Чимин
214/508
насильно вновь раздвинул их, поглаживая загрубелыми пальцами молочные
бедра. Он начал двигаться, с каждым толчком увеличивая амплитуду. Камера
мигала красным глазом, наблюдая за Юнги, запоминая его слабость минутную, а
ошибку — вечную.
Захлебываясь криками и стонами, Юнги понимает, что никогда не чувствовал

себя паршивее. И назад дороги нет.
— Эй, — позвал Хосок Тэхена, засмотревшегося на серое здание университета.

— Уверен, что все будет хорошо? — обеспокоенно спросил омега, поправляя
капюшон тэхеновой дутой куртки.
— Мгм, — промычал Тэхен, кивая. Он перевел взгляд на Хосока и слегка

улыбнулся, приободряя старшего.
— Хорошо, — вздохнул Чон, убрал с тэхенова лба прядки волос и поправил

вязаную шапку на его голове. — Ты ведь знаешь, где меня найти, верно?
— Тэхен кивнул. — Хорошо, хорошо, — покивал Хосок, кусая губу. — Я
обязательно приду к тебе на большой перемене, идет? Только не теряйся, Ен-и.
Хосок оставил теплый поцелуй на прохладной щечке и, закинув ремень сумки на

плечо, поторопился в здание своего факультета. Тэхен потоптался на месте,
переминаясь с ноги на ногу. Он натянул шарф на лицо, укутывая замерзшие
щеки и нос. Со стороны он был похож на неуклюжего пингвина, случайно
забредшего к людям. Он поднял голову вверх, разглядывая пики крыш,
царапающих острыми концами серое небо. Ледяной ветер срывал с обглоданных
деревьев последние желтые листочки, кое-как цепляющиеся за жизнь. Первый
шаг сделать труднее всего. Невыносимо. Дождь сорвался с неба, разбиваясь о
помпон на шапке Тэхена. Омега моргнул, стряхивая с ресничек впитавшиеся
капельки дождя.
Оставаться одному в сером мире — страшно. Хосок рядом, и Тэхен чувствует

уверенность, но стоит ему отойти — полнейшая потерянность. Только Тэхен
пообещал себе сильным быть. Он сжимает в кармане куртки кулак, впиваясь
ногтями в кожу, и делает шаг вперед. А потом еще. И еще десять. И вот, перед
ним вырастают ступени и стеклянные двери. Ветер гоняет по серому асфальту
гниющие листья, а дождь барабанит по козырьку. Тэхен оглянулся в последний
раз, бросая тусклый взгляд на пустынную улицу, и зашел внутрь.
Сигарета тлеет в холодных пальцах, сердце где-то под ребрами заходится,

бешеное, вырывается. Тэхен смотрит, но не видит, и он даже этому рад. Сизый
дым улетает вверх, сигарета падает в образовавшуюся лужу и с шипением
затухает.
Тэхен снял шарф и шапку, засунув их в рукав куртки, повесил на плечо сумку и
аккуратно приоткрыл дверь раздевалки. Тихо. Пары уже давно начались. Тэхен
не спеша поднялся на третий этаж, считая каждую ступеньку. Он никогда не
задумывался над тем, сколько ступенек отделяют его от третьего этажа.
Оказалось, сто две. Тэхену жадно хочется жить, жадно хочется уловить каждую
незначительную деталь, вплоть до того, что Хосок ел на завтрак и какой кофе
пьет по утрам. И утром Хосок ничего не ест вообще.
215/508
Нужный кабинет находится через две двери. Тэхен глубоко вдохнул и постучал
костяшками пальцев, приоткрывая дверь. Преподаватель тут же оборвал свою
речь, смотря на Тэхена так, точно видит перед собой призрака.
— Извините, — тихо сказал Тэхен. — Я могу войти?
Преподаватель кивнул и отвернулся к доске, продолжая лекцию. Тэхен тихонько

прошмыгнул внутрь, всем телом чувствуя на себе взгляды. Жалостливые,
обвиняющие, удивленные, равнодушные — как многогранна палитра
человеческих эмоций. Тэхен сел на свое место, достав из сумки толстую тетрадь
и ручку. Щелкнув пару раз, омега принялся записывать лекцию. Дождь
агрессивно барабанит в окно, словно добраться до живых людей старается.
Преподаватель прямых взглядов на Тэхена избегал, и Тэхен даже не понимал,
почему. Потому что нечего сказать? Или он должен сказать «удивительно, что
ты до сих пор жив»? А нужно ли что-то говорить вообще? Тэхену все равно на
слова жалости или поздравлений. «Жаль, что ты выжил» или «поздравляю, что
ты не умер»? Тэхен прикусил губу, переведя взгляд в окно.
Он и сам не знает, жалеть ли себя или поздравлять. Ни то, ни другое. Так просто
случилось, значит, так было угодно Богу. Тэхен коснулся пальцами своей груди
там, где кожу согревал крест с распятым Иисусом. Его защитник и покровитель.
Омега мягко обвел пальцами неровные изгибы. Вера — это то, о чем он забывать
права не имеет, это выше отца, сына, выше его самого. Только вера поможет
ему очистить тело и разум, только раскаяние и стертые до крови колени острые.
На Тэхена смотрят, как на живое привидение, так странно видеть его целым и
невредимым. Только повзрослел он не по годам быстро, лицо окаменело словно.
Не улыбается, не двигается, точно веки с трудом открывает и смотрит так,
словно знает все и о каждом, прожил тысячи жизней. Тэхен вздрогнул, услышав
трель звонка. Студенты тут же засуетились, покидая, наконец, до раздражения
скучную пару. А Тэхен не спешил, аккуратно положив в сумку тетрадь и ручку.
Аудитория опустела, только преподаватель перекладывал листы на своем столе,
словно не знал, куда деть руки. Тэхен поднялся со своего места и пошел к
выходу, только тогда преподаватель прокашлялся и окликнул его.
— Тэхен, — омега развернулся к нему. — Я понимаю, что у тебя были

временные… — преподаватель оглядел его, — трудности, но это не освобождает
тебя от учебы. Ты будешь наравне со всеми сдавать экзамены, и меня не
интересует, как. Необходимую информацию находи сам.
— Я понял, — тихо ответил омега. — Спасибо.
Тэхен толкнул ручку двери, та распахнулась, и омега тут же зажмурился от

яркого света. Зазвучали щелчки фотоаппарата, ослепляющие яркой вспышкой.
Тэхен закрыл лицо ладонью, отворачиваясь в сторону.
— Тэхен-щи, позвольте задать вам пару вопросов! — воскликнул журналист.
— Как вам удалось выжить? — подхватил другой, тыкая омеге в лицо микрофон.
— Что вы чувствуете, когда ваш охотник свободно ходит по улицам?

— перебивая друг друга, задавали вопросы журналисты.
216/508
Тэхен испуганно вжался в дверь, прижимая к груди свою сумку. Он, как
загнанный в угол олененок, смотрел то на одного, то на другого, а затворы
камер не переставали щелкать. На лицах журналистов ни капли сочувствия,
только жажда сенсации на первых страницах каких-то жалких газет. Они
держат в руках микрофоны, а Тэхену кажется, что пистолеты, и все они
направлены только на него. Дверь с обратной стороны толкнули, и вышел
преподаватель. Его брови взметнулись вверх от удивления, а губы сжались в
тонкую полоску. Он встал перед Тэхеном, заслоняя его своей спиной, и сложил
руки на груди.
— Кто вас сюда пустил?
— Это не част-
— Мне плевать, — грубо оборвал преподаватель, даже не дослушав, что

журналист хотел ему сказать. — Уходите. Все. Немедленно.
— Вы не имеете права, — хмыкнул журналист.
— Я знал, что у вас, журналистов, совести мало, но чтобы настолько, —

засмеялся преподаватель, покачивая головой. — Он завел руку за спину,
подталкивая Тэхена, удивленно смотрящего в затылок преподавателя, к выходу.
— Ради кричащих заголовков и грязных статей готовы пойти по головам.
Мерзко, — он скривил рот, будто съел что-то очень кислое.
— Это наша работа, — сказал кто-то из толпы.
— Ваша работа? — ухмыльнулся мужчина. — Доводить человека, совсем недавно

пережившего такой стресс — вот это ваша работа? Психика человека — такой
хрупкий хрусталь, а вы его безжалостно ломаете. Мне жаль, что мир полон
таких отморозков, как вы. Идемте, Тэхен.
— Вы… вы… — тихо начал Тэхен, когда они отошли на приличное расстояние от
журналистов. Тэхен шокированно смотрит на преподавателя, который ведет его
под локоть.
— Ничего не говори, — покачал головой он. — Ты не заслужил такого после

всего, что пережил. Эти ублюдки, — он кивнул за спину, — от тебя не отцепятся,
пока не получат желаемое. Так что лучше уходи, пока есть время.
— Спасибо, — выдохнул Тэхен, заглядывая в чужие глаза за толстым слоем

очков. Преподаватель лишь тепло улыбнулся в ответ.
Тэхен бегом спустился по лестнице, заскакивая в раздевалку, чтобы забрать

свою куртку и, не останавливаясь, на ходу натянул ее на плечи. Ледяной дождь
тут же забарабанил по спине. Тэхен бегом пересек университетскую площадь,
выскакивая за большие ворота. Ботинки неприятно шлепали по огромным
лужам, промокли. Сумка, впопыхах брошенная у двери раздевалки, так и
осталась там лежать, омеге сейчас было не до нее. Он перебежал оживленную
улицу, слыша проклятия и недовольные автомобильные сигналы в свой адрес, и
укрылся от дождя под козырьком автобусной остановки. Никто из
присутствующих людей не обратил на него внимания. Все увлечены чем-то
своим: телефоном, детьми, мыслями. Тэхен сел в уголок узкой скамьи и обнял
себя за плечи, согреваясь.
217/508
Кончик его носа замерз, покраснел, ресницы отяжелели от влаги, Тэхен продрог
в мокрой одежде. Автобус подошел через несколько минут и распахнул свои
двери, приглашая в теплоту салона. Все сразу же двинулись внутрь, выбирая
места получше. Тэхен же поднялся самым последним, хватаясь негнущимися
пальцами за поручни. Единственное свободное место осталось в самом конце
автобуса, у окна. Омега, придерживаясь за сидения, с трудом до него дошел и
тут же припал лбом к запотевшему окну, прикрывая глаза.
Ему до конечной.
Тэхен приоткрыл глаза. В пустом автобусе остался только он сам. Городской

пейзаж сменился редкими обветшалыми домами, крыши которых сгнили,
провалились и стены разваливаются от каждого порыва ветра. Осенью и в
начале зимы они особенно угнетают своей загадочностью, таинственностью,
отрешенностью. Тэхену всегда было интересно, топили ли там печь? Пахло ли
там яблочным пирогом? Раздавался ли детский смех? Сейчас там блуждают
лишь призраки некогда живших людей. Омега ступил на мокрый асфальт,
оглядываясь по сторонам.
Сквозь шум дождя едва слышно играла «Радуйся, Мария». На его губах заиграла
мягкая, спокойная улыбка. Он двинулся в сторону небольшой церкви,
разглядывая каменное здание, в котором не был так давно. Промокшие вороны
сидели на обглоданных ветках, глазами-пуговицами разглядывая неожиданного
гостя. По вымощенному каменной кладкой двору расползлись змеи луж,
стекающие в черную почву. Грязь и слякоть, но Тэхен улыбается, так спокойно
ему. Богу все равно, зной или холод, он всегда раскроет свои объятия для дитя,
которому покаяться нужно, утешение Отцовское найти. Тэхен коснулся
распятого Иисуса на своей груди. Он не спеша взошел по ступенькам, ведущим
прямо во врата рая, к Богу, Отцу его.
Тэхен распахнул массивные двери. В нос сразу же ударил знакомый запах

ладана, свечей, старого дерева и… крови. В небе раздался оглушительный
раскат грома, в окна сверкнула ослепительная молния. Неяркий свет
многочисленных свечей разгонял полумрак. Их пламя танцевало беспорядочный
танец, точно сказать о чем-то хотело. Церковь была пуста, сегодня она только
для Тэхена.
— Святой отец? — тихо позвал Тэхен, аккуратной походкой проходя вглубь.
Он шел, касаясь кончиками пальцев деревянных скамеек. Песня разносилась по

церкви, концентрируясь у самого купола. Тэхен расстегнул свою мокрую куртку
и снял ее, повесив на спинку скамьи. Краем глаза он заметил движение у
престола, словно святой отец просто наклонился, чтобы поднять что-то. Но за
песней он не заметил еще одного звука — чмокания, будто зверь пережевывает
кровавое мясо, нещадно разрывая горячую плоть клыками. Тэхен нахмурил
брови, аккуратно обходя алтарь. Тот, кого он принял за святого отца, разогнулся
в полный рост. Он заслонил собой сюжетный витраж. Тэхен замер.
Прошла вечность, и умер целый мир, он сжался до размеров маленькой церкви, и

за ее пределами жизни нет. Есть только глаза кроваво-черные, родные, что
смотрят непроницаемо. Сверкнул раскат молнии, светом своим образуя нимб
вокруг головы его. Спустившийся на землю Бог, вырывший из ада путь Диавол.
Спасение и погибель стоит перед Тэхеном, руки в кулаки сжимает. Его рот
218/508
окровавлен, глаза чернотой наполнены, с подбородка кровь багровая капает на
холодный пол. Под его ногами лежит человек. Под его ногами лежит тот, кто
Богу служить обязан, а Тэхен — его следующая жертва.
И Тэхен бежит. Бежит так быстро, насколько может себе позволить, насколько
это вообще возможно. Слезы глаза застилают, а Смерть ему в самый затылок
дышит, зубы скалит. Тэхен хватается за резную ручку, но не успевает — его
руки перехватывают, больно грудью к деревянным дверям прижимают. Тэхен
плачет, слезы горькие в дерево впитываются, а за спиной дыхание звериное
кожу до черноты сжигает. Попался. Там, где он пытался найти спасение, он
нашел погибель свою. Тэхен читает про себя «Отче наш», точно может это ему
помочь, точно Бог услышит. Но Бог не слышит. Потому что Бога нет.
Ничего, кроме Чонгука за его спиной, нет.
— Чонгук, — хрипит Тэхен на последнем глотке воздуха.
А у Чонгука мир весь в пропасть летит. Тэхен его зовет, но Тэхен его боится.
Тэхен его молит, но Тэхен молит его оставить в живых. Чонгук резко развернул
его в своих руках, вжимая спиной в массивные двери. Чонгук в этих глазах тонет
и задыхается, только они страха и слез полны. Они Чонгука отравляют, убивают,
уничтожают, он мертв почти, за жизнь едва цепляется. Чонгук поднял руку, а
Тэхен зажмурился, будто удар боится получить. Чонгуку от этого хочется орать.
Он провел большим пальцем по его щеке нежно, аккуратно, невесомо — сломать
боится, спугнуть, больно сделать. Горячая слеза кислотой обожгла загрубевшую
кожу.
— Тэхен, — хрипло прошептал Чонгук, не веря, что он сейчас в его руках.

— Тэхен…
Чонгук впился настойчивым поцелуем в губы его, марая кровью чужой. Поцелуй
со вкусом горечи, боли и крови. Тэхен дергается, вырваться пытается, а после
обмякает в чужих руках.
Последнее, что он видит — глаза цвета янтаря испуганные, а после

проваливается в пустоту.
219/508
XVII
Минова грудь, покрытая багровыми засосами-укусами, равномерно

вздымается, накрытая прохладной простыней. Чимин сидит перед ним, в
пальцах тлеет сигарета, а взгляд прикован к экрану камеры, на котором
крутится запись их прошедшей ночи. У Чимина нет поводов отказываться от
дорогого лакомства — забирай и полосуй на части, ломай кости и смакуй плоть
сладкую. Но альфа почему-то не трогает его. Пахнет знакомо, призрачно. Чимин
этот запах часто слизывает с другого хрупкого тела. По пухлым губам скользнул
горячий язык. Чимин перевел взгляд на спящего парня, растягивая губы в
ядовитой улыбке.
Альфа поднялся с постели и подошел к рабочему столу, на котором стоял

закрытый ноутбук. Он воткнул шнур в разъем камеры, открыл крышку
ноутбука, — тот загорелся тусклым синим цветом. Чимин подтащил стул на
колесиках к себе, присаживаясь за стол. На пустом рабочем столе высветилась
папка, в которой хранились все медиафайлы с камеры. Пролистав в самый низ,
альфа нашел нужное видео, выделил и перетащил на рабочий стол. Пока
полоска заполнялась зеленым, альфа открыл браузер и зашел в электронную
почту, бегло окидывая взглядом, от кого омега получал письма. Его внимание
привлек только один пользователь — следователь особого класса Ким Намджун.
Чимин посмотрел за свою спину, на спящего омегу, сухо ухмыляясь.
— Голубь, значит, — облизнул губы альфа. — Какая птичка мне попалась, —

Чимин открыл диалог со следователем и выбрал «прикрепить видеофайл».
Загрузка началась, а Чимин оскалился, припоминая кадры видео, где он дерет

орущего во все горло омегу. Чимин поднялся с кресла, от безделья обходя
спальню омеги. На тумбе стояли наполовину использованные духи и лежали
часы, в шкафу висели многочисленные костюмы — ничего интересного. На
полках стояли чьи-то фотографии, и именно это привлекло внимание альфы. Он
наклонился, подцепив пальцами фотографию в рамке, на которой изображены
трое. Тот самый омега, которого Чимин распял этой ночью, светловолосый
мальчишка, которого Чонгук сожрать пытался, и он. Он целует омегу и
улыбается. С Чимином он почти никогда не улыбается. Альфа поджал губы и
кинул фотографию в сторону. Юнги поморщился во сне от звука удара. Чимин
схватил следующую фотографию. Хосок и этот омега в каком-то, кажется, парке.
Обнимают друг друга. Хосок улыбается, счастьем искрится. Чимин желваками
заиграл, до хруста сжимая рамку с фотографией в своих пальцах. Вот, значит,
почему на Хосоке запах чужой. Чимин глянул на спящего парня и ухмыльнулся.
Рамка лопнула в его руках.
Чимин подошел к рабочему столу и наклонился, наблюдая за отправкой

загруженного видео следователю особого класса Ким Намджуну. Он выделил
сообщение и вышел из диалога, быстро набирая «Чон Хосок» в строке поиска,
открыл диалог с омегой, пестрящий «скучаю», «люблю», «жду» — Чимина едва
не вывернуло, — и переслал сообщение, подписав:
«твой дружок отлично двигает бедрами. с любовью, Чимин».
Чимин впервые почувствовал себя таким… преданным. Он знал, что Хосок

трахается на стороне с кем-то, Чимину, в общем-то, плевать. Ему и самому
доставляет удовольствие трахать незнакомых омег, когда они с Чонгуком
220/508
отдыхают, вдыхая запретный порошок, вкушая дорогой алкоголь и вылизывая
чужие шеи.
Но.
Почему-то то, что Хосок никогда не улыбается так с ним, вызывает желание
разорвать и его, и его дружков. У Чимина десна до крови чешутся от желания
сожрать заснувшего беззащитного омегу, да только желание Хосоку кости
одним этим видео поломать сильнее. Чимин душу его порубит в порошок
мелкий, а после через ноздрю вдохнет, в десна вотрет, под язык положит и
зажигалкой растопит, чтобы потом — в вену. Хосока только так. А если больно
Чимину, он заставит Хосока кровью плеваться, не оставит это просто так, не
простит такое предательство.
Альфа облизнулся, склоняясь над спящим омегой. Он склонил голову к плечу,

рассматривая хрупкое тельце, и провел ледяными пальцами от шеи к груди,
обводя свои метки большим пальцем. Чимин коснулся своими губами его,
оставляя поцелуй. Не грубый, не жесткий, не нежный, не трепетный. Просто
поцелуй. Эти губы и Хосок целует. Интересно, а наслаждается ли он, целуя их?
Ему, наверное, с этим человеком лучше, раз он улыбается так ослепительно. А с
Чимином ему плохо. Чимин его убивает, терзает, полосует. Но Чимину нравится.
И, если Хосок не спасет себя сам, его никто не спасет.
Потому что любовь еще никого не спасала. Она в открытом океане руки-ноги
связывает, а на шею камень вешает. Ты на дно идешь, легкие от недостатка
кислорода разрываются. И в конечном счете ты просто захлебываешься
слезами — океаном открытым. Любовь убивает.
Человек гибнет не от рук того, кого ненавидит.
Человек гибнет от рук того, кого любит он.
— Ты остался жив лишь потому, что… — Чимин запнулся, переведя взгляд на

разбитую фотографию. Хосок улыбается.
Чимин поджал губы и покачал головой. Он своей любви позволяет гнить внутри
себя. Трупные черви уже давным-давно сгрызли мышцу, сотни лет не бьющуюся.
У Чимина сердца нет. И души у него нет. Ему любить Хосока нечем, и дать ему
нечего. Чимин — пустой сосуд, только оболочка осталась. А Хосок — просто
глупец, что боль свою зовет любовью и на двоих ее делить пытается.
8:26, здание CCG, за несколько часов до исчезновения Тэхена
Перед Намджуном разъехались автоматические стеклянные двери. Теплый

воздух офиса проглотил замерзшего альфу. Следователь тряхнул волосами,
смахивая дождевые капли. Холодает. Ледяные пальцы сжимают ручку сумки.
RC-врата пискнули, пропуская вперед, и альфа пошел к лифту, игнорируя
приветствия коллег. У него голова должна быть забита расследованием дела
Кииоши, а он думает о Юнги совершенно неважных вещах, и сам на себя из-за
этого бесится. Он не понимает, почему Сокджину на поцелуй ответил, а Юнги
поцеловать не захотел. Намджун впервые в своей жизни чего-то не понимает.
Ему под силу решить любую математическую задачу или даже самый сложный
ребус, а когда дело касается собственных чувств — Намджун бессилен. А ему не
221/508
нравится быть беспомощным.
На столе уже стоял стаканчик кофе с прикрепленным стикером «с любовью,

Сокджин», который альфа оторвал, скомкал пальцами и выбросил в мусорную
урну. Он снял пальто и повесил его на вешалку. От необходимого кофе
отказываться глупо, поэтому, сняв крышку, Намджун припал губами к
бодрящему напитку. В последние дни сон никак не идет. Альфа лежит ночью на
спине, смотрит в потолок немигающим взглядом, а еще курит. Плохо, да, пора
отказываться от этой привычки, но крепкие сигареты помогают избавиться от
грызущих мыслей. Намджун вспоминает Юнги на своей постели. Вспоминает,
как красиво он извивался под ним, как губы — алые лепестки приоткрывал, как
красиво изгибался в спине, как блестела его молочная кожа в бледном свете
луны, а ногти, коротко подстриженные, в кровь царапали намджунову спину.
Альфа нервно ухмыльнулся. Ведет себя, как втрескавшийся пацан.
Намджуну любить нельзя. Единственная его жена — работа, а любовница —

смерть.
Альфа сел в свое кресло и открыл ноутбук, на экране высветился процесс

загрузки системы. Пустой стаканчик из-под кофе полетел туда же, куда альфа
недавно отправил смятый стикер. На экране телефона одно за другим
высвечиваются сообщения от Джина, желающего доброго утра, приятного дня,
спрашивающего, как спал, понравился ли кофе. Намджун раздраженно
выключил звук и перевернул телефон экраном вниз. Первым делом альфа
открыл базу данных и почту, на которую еще ночью должны были прийти отчеты
коллег и рапорты полицейских. Даже Юнги, объявивший Киму холодную войну,
прислал какой-то видеофайл. Это нисколько не профессионально, Намджун
должен первым делом открывать сообщения более важные, но удержаться не
может и открывает сообщение Юнги.
Видео датировано минувшей ночью. Скорее всего, запись видеонаблюдения.

Намджун оставил видео загружаться и поднялся с места, наливая из кулера в
пластиковый стаканчик горячей воды и добавляя растворимый кофе. Сахар
противно скрипит по дну стаканчика, пока Ким размешивает кофе и
предвкушает его омерзительный вкус. Но сегодня он даже из кабинета не
выйдет, пока не добьется хотя бы маленьких и незначительных результатов.
Альфа сел в кресло и, отхлебнув кофе, включил «воспроизвести».
Дыхание сбилось. Юнги. На видео вновь Юнги. Обнаженный, раскрасневшийся,

со взглядом пьяным. Он в камеру смотрит пошло и грязно, словно говорит
самому Намджуну: «Смотри! Я — хуже, чем ты говоришь!». Камера опускается
ниже, на часто вздымающуюся грудь, на живот, на… Намджун стиснул челюсти
и не заметил, как горячий кофе обжег руку, когда он смял стаканчик. Он провел
с кем-то эту ночь. Орал и извивался под кем-то другим, пока Намджун десятую
по счету сигарету скуривал, и пусть в этом виноват он сам. Намджун, как
мазохист, упрямо смотрит, как его омегу кто-то трахает. Ему кажется, что по
венам течет раскаленная лава, прожигающая тонкие стенки насквозь — вот-вот
и в организм попадет. Горло душит ярость первобытная, животная.
Намджун Юнги хочет убить, разорвать, растерзать, плотью его полакомиться.

Но в то же время хочется его от глаз чужих укрыть, спрятать, хоть в бункер
чертов засунуть. В голове как на заезженной пластинке крутится
«моемоемоемое». Намджун не понимает, откуда чувство собственности такое
обостренное, ведь омега ему не принадлежит, но Намджуну самому от этих
222/508
мыслей хочется заорать:
— Нет! Принадлежит!
Лжец, сам запутался в своей лжи. Намджун не знает, где правда, где его
чувства настоящие. Он что, действительно в Мин Юнги влюбился? Абсурд, бред,
полнейшая глупость. Намджун не имеет права любить, ему не дано, сам себе
запрет поставил и следовал ему долгие годы. Пока этот мальчишка не появился.
Сука.
Почему он хотя бы немного на Сокджина не похож? Намджун бы к нему ничего,

кроме отвращения, не чувствовал. Но нет. Юнги должен быть идеальным. Для
Намджуна самым лучшим. Взгляд у него не как у этих омег, похабный и
раздевающий без слов, он смотрит глубоко, серьезно, анализируя. Юнги учится
любить, лоб расшибает в кровь о закрытые двери и пытается вновь. Упертый,
как баран, его не сломать, в свою сторону не склонить, сколько бы Намджун не
пытался. И именно это заставляет сердце удары пропускать. Намджун вдохнул
глубоко, чувствуя недостаток кислорода.
И сейчас его ревность заживо сжирает, кости обгладывает и мясо с

наслаждением пережевывает. Говорят, у ревности зеленые глаза. Намджуну
кажется, что его глаза сейчас не просто сияют, они горят изумрудом. А Намджун
горит изнутри. Без анестезии. Он почти чувствует запах гари в своем кабинете.
Дверь тихо хлопнула. Намджун резко вскинул голову и оскалился. Перед ним
виновник сего пира внутри альфы. Пира его плоти и души. На уставшем лице
Юнги мелькнул мимолетный страх и удивление, но омега тут же скрыл его
равнодушием. Лицо бледное, под глазами круги темные залегли, волосы
растрепанные. Видимо, даже собраться не успел. Намджун, не отрывая взгляда
от его глаз, медленно обошел стол и двинулся к нему, как хищник к жертве.
Аккуратной поступью, не спеша. А Юнги делает вид, что не боится, что все
равно. Он в руках папку какую-то держит, и только то, с какой силой он ее
сжимает, выдает его волнение. А лицо абсолютно спокойное, почти
безмятежное.
Намджун подошел вплотную, вжимая омегу в дверь кабинета. Альфа наклонился

к нему, и Юнги задержал дыхание, жмурясь и затылком прижимаясь к двери,
желая сквозь этажи провалиться. Намджун провел носом по его шее, обнюхивая,
поднялся к виску, вдыхая запах его нефтяных волос, а после отстранился, вновь
заглядывая в его глаза. Юнги пытается скрыть свои эмоции и дрожащие колени,
но ему не удается скрыть своего взгляда. Потерянного, виноватого, разбитого.
Намджун видит на дне их труп. Труп самого Юнги.
— От тебя воняет, — цедит сквозь зубы Намджун. — Воняет перегаром и

сексом, — ледяные пальцы сомкнулись на хрупкой шее Мина. Юнги тяжело
сглотнул. — Расскажешь, кто трахал тебя сегодняшней ночью? — сухо
ухмыляется альфа и склоняет голову вбок.
— Это не ваше дело, Намджун-щи, — Юнги удивлен, как его голос не сломался.
Он смотрит в темные, почти черные глаза напротив, взгляда не отводит. Он
сильный. С Намджуном все покончено. — Я принес вам отчет.
— Сука, — рычит альфа, встряхивая Юнги в своих руках. — Тебе уже плевать,
перед кем ноги раздвигать? Так, может, передо мной еще раз раздвинешь,
223/508
куколка? — скалится Намджун, хватая опешившего Мина за бедра и прижимая к
себе. Юнги почувствовал, как возбужденный член уперся ему в живот. Ему
впервые стало страшно.
— Если вы сейчас же не отпустите меня, я закричу, — хрипло выдохнул Юнги,

упираясь ладонями альфе в грудь. Папка с тихим стуком упала на пол.
— О, еще как закричишь, — облизнулся Намджун, плотоядно улыбаясь. В этой

улыбке нет ничего хорошего. Только злость и агрессия, которую альфа хочет на
Юнги выплеснуть. — Будешь орать, пока не сорвешь глотку. Я тебя разорву,
каждую кость своими зубами перегрызу, сука, — Намджун сильнее сжал пальцы
на юнгиевой шее. Омега почувствовал давление в легких, в которых
стремительно кончался необходимый кислород. — Ты же добровольно ноги
раздвинул перед ним, — Намджун кивнул на ноутбук, — а передо мной не
хочешь? Какая капризная сучка. Тебя нужно как следует наказать, куколка. Ты
же любишь, когда тебя трахают грубо, со вкусом, верно? Давай я тебя прямо
здесь разложу, как суку на колени поставлю и драть буду. Тебе наверняка
понравится, малыш, — нервно ухмыльнулся альфа.
Юнги ничего не говорит. Он только плачет от боли, ребра ломающей. Он

смотрит на Намджуна, но видит другого человека. Нет, это не человек. Это
зверь. Его глаза подернуты дымкой агрессии и дикого желания. Он словно готов
наброситься на Юнги прямо сейчас и сожрать. Юнги плачет, а Намджун
скалится. Альфа резко дергается к Юнги, желая вгрызться в желанные губы
поцелуем, но Мин, собрав всю силу в кулак, бьет его по лицу. Намджун замер, с
прищуром смотря на непоколебимого омегу. Ему не больно. Он удивлен
храбростью омеги, что граничит с глупостью.
— Больше никогда не смейте прикасаться ко мне, — холодно сказал Юнги,

выходя из кабинета на негнущихся ногах и громко хлопая дверью.
Намджун стоит, не двигаясь, еще несколько минут, смотря перед собой туда,
где только что стоял Юнги. Впервые дал ему отпор, не сломался, не
смалодушничал. Альфа рассмеялся сначала тихо, а потом — во весь голос. Он
резко скинул со стола осточертевший ноутбук и заорал.
Тэхен зажмурился от резкой головной боли, что грубо выдернула его из

беспокойного сна. Он с трудом поднял руку, касаясь прохладными пальцами
виска, и приоткрыл глаза, тут же вновь жмурясь. Через плотные шторы, грузом
спадающие на паркетный пол, пробился тонкий луч бледного света. Омега
приподнялся на локтях, потирая глаза и оглядываясь по сторонам. В комнате
царил полумрак. Тэхен не помнит, как попал домой, он не помнит ничего,
кроме…
Холодный пот прошиб тело. Тэхен вскочил на постели, судорожно цепляясь

взглядом за каждую деталь незнакомой комнаты. Сердце начало отбивать
рваный ритм, к горлу подкатил мерзкий комок. На Тэхене была шелковая
пижама цвета грозового неба, он был кем-то тепло укрыт, а в его ногах
свернулся какой-то мягкий комок. Омегу начало колотить. Это была не его
пижама, не его комната, не его дом. Пальцы заледенели, словно на
пятидесятиградусном морозе. Тэхен глубоко вдохнул, набирая полные легкие
224/508
воздуха, и досчитал до десяти, успокаиваясь. Он коснулся пальцами распятого
на груди Иисуса, зажмурившись и сбивчиво шепча одними губами «Отче наш».
Теплым комком в его ногах оказалась собака, которая приподняла морду,

черными глазами-омутами разглядывая омегу, а после легла обратно,
укладываясь на тэхеново колено. Омега аккуратно, боясь разозлить животное,
вылез из-под одеяла, опуская ступни на прохладный паркет. Собака,
почувствовав, что Тэхен уходит, недовольно заскулила. У омеги сердце сжалось
в болезненный комок, ему показалось, что сейчас она набросится на него и
разорвет в клочья. Но она лишь улеглась обратно, пряча морду в скрещенных
лапах. Тэхен сглотнул неприятный комок и встал с постели.
Тэхен ступает тихо, аккуратно, на пробу. Он сжал дверную ручку, мучительно

медленно опуская ее вниз и ожидая, когда та предательски скрипнет, но она
покорно молчала. Тэхен облегченно выдохнул, оглядываясь на заснувшую
собаку, и открыл дверь, выскальзывая в коридор. Тот был не длинным, но
широким. В конце коридора было панорамное окно с широким подоконником, на
котором лежало множество подушек. Возле окна стоял книжный шкаф, до
отказа набитый книгами, напольная лампа, на одной из подушек покоилась
раскрытая книга, будто совсем недавно она была в чьих-то руках, и недопитая
чашка кофе на круглом кофейном столике. Тэхену бы даже показалось это
уютным, если бы ему не было настолько страшно. Помимо спальни, из которой
он вышел, было еще две двери и лестница, ведущая на первый этаж. К ней
Тэхен и двинулся на цыпочках, вжимаясь спиной в стену.
Подобно героям из фильмов ужасов, ступеньки под Тэхеном должны скрипнуть

или вовсе провалиться, и тогда безжалостный маньяк выбежит из укрытия,
размахивая топором. Но все было настолько тихо, что почти оглушительно, и
Тэхена это пугало. Когда он ступил на деревянный пол первого этажа, он
услышал плеск воды, вероятно, из ванной. Омега нервно огляделся в поисках
орудия защиты, а вода тем временем в ванной стихла. Паника вновь накрыла его
с головой. Тэхен не понимает, где он, чей это дом, почему его переодели и
уложили в постель, а не заперли в подвале, но он остро понимает и ощущает
одно — он должен защищаться. Он почти бегом пересекает гостиную, выбегая
на кухню. На широком столе стоит тарелка с жареной яичницей, беконом и
кусочками свежего помидора, стакан с, вероятно, апельсиновым соком, вилка и
нож. Тэхен схватил нож, резко оборачиваясь и едва не падая от страха.
— Доброе утро, — мягко улыбнулся Чонгук. Он скользнул взглядом по

испуганному Тэхену, что похож был на загнанного зверька. — Выспался?
Тэхен закричал и кинулся вперед, ударяя альфу ножом в живот, в грудь, в

плечо — наотмашь, лишь бы попасть. Он жмурится от страха и вновь
замахивается ножом, в удары вкладывая всю свою боль, всю горечь и страдания,
что принес ему этот… зверь. Тэхен кричит, и через крик его выходит та
ненависть лютая, что сердце грузом неподъемным сковывала. Бьет наверняка,
чтобы раны смертельные были, и пусть Тэхен больше никогда свободы не
увидит. Пусть. Чонгук заслужил это. Только…
Чонгук сверху рассмеялся. Забавно, по-доброму. Тэхен в шоке распахнул глаза и

отошел на несколько шагов. Согнутый нож вывалился из его рук, с громким
стуком падая на кафель. У Чонгука на теле не осталось ничего. Даже царапин.
— Обычная сталь не способна нанести нам вред, Тэхен-а.

225/508
Омега почувствовал, как нижняя губа предательски задрожала. Его тело страх
сковал, сорняком расползаясь по клетке грудной, ребра хрупкие в цепи
стискивая. Глаза заволокла пелена слез. Значит, все, что он слышал о Кииоши —
правда. Непотопляемый, неубиваемый, бессмертный. Тэхен сделал аккуратный
шаг назад, касаясь пальцами спинки стула. Глаза в глаза, и пусть образ Чонгука
расплывается от не сорвавшихся слез. Хищник — жертва.
Природа сделала меня хищником, чтобы ты сделал меня жертвой.
Лев не трусит перед хрупкой антилопой. Он ее сжирает. Клыками заточенными

плоть теплую рвет, жадно в пасти смакует, кровь языком слизывает. А антилопа
принимает свою смерть, как должное. Она создана, чтобы быть убитой,
съеденной и растерзанной злобным львом. Лев не убивает ее потому, что так
хочет. Он убивает ее потому, что так надо. Он должен убивать, чтобы жить. Но
лев не двигается к хрупкой антилопе. Он улыбается нежно, смотрит мягко,
цепляется взглядом за отросшие волосы пшеничные, за подрагивающие нервно
пальцы, за грудь вздымающуюся, а глаза какие — испуганные, потерянные,
неживые. Чонгука сломать нельзя, но Тэхен ломает. Одним взглядом своим
грудную клетку вспарывает, сердце вынимает и пальцами тонкими сжимает
обугленный кусок.
Тэхен резко схватил стул и бросил его под ноги удивленному Чонгуку.
Воспользовавшись секундным замешательством, омега прошмыгнул под стол,
кидаясь к распахнутой двойной двери. Чонгук выругался под нос и ринулся
следом, перехватывая вырывающегося омегу только в коридоре. Тэхен брыкался
и кричал, бил альфу кулаками по обнаженным плечам и торсу, но Чонгук лишь
посмеивался негромко, прижимая барахтающийся комок к своей груди. Через
несколько долгих минут омега выбился из сил и обмяк в чужих руках, едва дыша
от сковывающего горло страха.
Чонгук уткнулся носом в его теплую макушку, вдыхая родной, любимый запах.
Так пахнет только Тэхен. Сколько бы денег Чон не потратил на духи, он никогда
не сможет найти те, которые будут пахнуть так. Так по-родному, по-любимому,
по-домашнему. Так… правильно. Словно домой возвращаешься после долгих лет
войны, а там пахнет теплым хлебом и молоком. Вот, как пахнет Тэхен. Тэхен —
это дом, в который Чонгук вернулся после войны.
— Я так скучал, — хрипло прошептал Чонгук, аккуратно поглаживая мягкие,

струящиеся сквозь пальцы волосы, золоту подобные.
Тэхен ничего не ответил, и, думается Чонгуку, лучше бы он кричал о том, как

Чонгука ненавидит, как смерти ему желает. А он молчит. Молчит и смотрит
глазами своими янтарными, в глубине их топит. Альфа отстранился от него,
взгляда не отрывая от лица ничего не выражающего. Чонгук поднял руку, чтобы
щеки мягкой коснуться, почти почувствовал тепло его кожи, но Тэхен в сторону
дернулся. Взгляд его обострился, словно злее стал.
— Отпусти меня, — тихо сказал Тэхен. Чонгук в его голосе нотки твердые
услышал. Или ты, или тебя — Тэхен это понял, и, если жить он хочет, за жизнь
свою он должен бороться.
— Нет, — слегка улыбнулся Чонгук. — Хотя бы потому, что ты здесь не пленник.

Ты давно не ел, Тэхен. Я не повар, но постарался приготовить для тебя завтрак.
226/508
Идем, — Чонгук отвернулся, уходя в сторону кухни, но остановился, не услышав
за собой шагов. — Закрыто, — сказал Чонгук, когда Тэхен несколько раз дернул
входную дверь.
— Ты сказал, что я не пленник, — Тэхен сжал дверную ручку. — Так открой же

ее, — омега посмотрел в его глаза твердо, уверенный в своих словах. Чонгук
склонил голову вбок, едва уловимо улыбаясь. Тэхен боится так, что поджилки
трусятся, и сам не понимает, почему так неожиданно переменился в настроении.
Наверное, это то, чему учил его Юнги — никто не защитит его, кроме него
самого. Ощутив цену жизни, Тэхен не может больше полагаться на других — на
отца, на Юнги, на Хосока, следователей. Потому что здесь и сейчас их нет.
Есть только Тэхен и его зверь, которому он должен показать, что страха нет.
Тэхен его прячет с трудом, но стоит упрямо, губы поджимает и ждет, пока он
дверь откроет.
— Нет, — вновь повторил Чонгук. У Тэхена внутри что-то с хрустом оборвалось.

— Сначала поешь, а потом мы спокойно поговорим, хорошо? Ты очень сильно
похудел, я переживаю о твоем здоровье.
Омега едва успел прикусить язык, чтобы не высказать все, что в голове
крутится, и одновременно с этим Тэхен ровным счетом ничего не понимает. Как
он стоит на ногах, как смотрит в лицо это звериное и не боится? Силы откуда
черпает? Как не осыпался еще к ногам этим в молитве о жизни спасенной?
Вместо страха Тэхен выбирает агрессию. Чонгук устало вздохнул и вновь
подошел к омеге, мягко сжимая его запястье.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал альфа, заглядывая в его глаза. — Клянусь.

Я знаю, что тебе сложно мне верить, ты наверняка запутался и ничего не
понимаешь, но я не желаю тебе зла. Больше нет.
— Больше? — надломлено переспросил Тэхен, сухо ухмыляясь. Чонгук кивнул.
Тэхен позволил альфе усадить себя на диван в гостиной. Омега тут же вжался в
угол, нервно выдергивая из подушки торчащую ниточку. Чонгук вернулся через
несколько минут в гостиную, держа в одной руке ту самую тарелку с готовым
завтраком, вилкой и ножом, а в другой — сок. Он поставил тарелку и стакан
перед Тэхеном на кофейный столик и улыбнулся, приглашая омегу поесть.
— Я никогда не готовил человеческую еду, — Тэхен вздрогнул от этих слов,

сминая пальцами подушку. Он уперся взглядом в давно остывшую яичницу. Он
не чувствовал голода, он чувствовал только противный ком где-то в груди. Ему
кусок в горло не полезет. — Мне показалось, что ты не откажешься от чего-то
сладкого, но… у меня нет в этом опыта, сам понимаешь, — Чонгук неловко
рассмеялся, почесав затылок. У Тэхена в голове не вяжется образ гуля,
пытавшегося его сожрать, с тем, кого он видит перед собой. На щеках легкий
румянец и улыбка будто бы смущенная. Словно он… Тэхена видеть рад? Омега
поджал губы. Бред.
Тэхен дернулся вперед, резко смахивая с кофейного столика посуду, что звонко
упала на пол. Осколки стекла смешались с разлитым соком и кусочками еды.
Чонгук медленно перевел взгляд сначала на битую посуду, а после — на Тэхена.
В глазах его мелькнула… обида? Тэхен сжал губы в тонкую полоску, отгоняя от
себя непрошенные мысли. Монстр не умеет обижаться. Это качество присуще
227/508
людям, не зверям. Им не может быть больно, только почему-то именно боль
Тэхен видит в чужих глазах. Чонгук сжал пальцы в кулак, и это не скрылось от
тэхенова взгляда, но Чон тут же разжал ладонь и, глубоко вздохнув, вновь
улыбнулся. Тепло. Согревая.
— Это очень некультурно, Тэхен, — сказал Чонгук, садясь на кофейный столик

перед Тэхеном. — Но я не осуждаю тебя, и знаешь, почему?
— Почему? — выдавил из себя омега, смотря в глаза-омуты.
— Потому что понимаю, — кивнул Чон, опуская голову. — Ты меня боишься, и это
абсолютно оправданно. А я все думал, как повел бы себя на твоем месте? И…
понимаю, что не знаю ответа. Смог бы я жить после всего, что сделали со мной?
И как вообще смог бы кости воедино собрать? А ты смог. Потому что в тебе сил
столько, что даже я, гуль, восхищаюсь. Меня убить нельзя, Тэхен, а ты
убиваешь. Я… — Чонгук запнулся, потянувшись своей ладонью прохладной к
тэхеновой, что подушку крепко сжимала.
Раздалось рычание, от которого оба дернулись в разные стороны. Рюу с рыком

запрыгнул на диван, закрывая собой Тэхена и скаля на Чонгука, на своего
хозяина, зубы. Чонгук удивленно посмотрел на свою собаку и заметил не менее
удивленный взгляд замершего Тэхена, испугавшегося, что Рюу сейчас кинется
на него. Но Рюу хотел кинуться на Чонгука. На того, кто вырастил его, кто спас,
дал дом и заботу. Он хотел защитить Тэхена.
— Ты видел это? — засмеялся Чонгук, улыбаясь той улыбкой, которую Тэхен,

кажется, видит впервые. Такая веселая, красивая и… настоящая? В уголках глаз
его появились морщинки, лицо засветилось радостью искренней. — Ты, кажется,
понравился Рюу настолько, что он готов загрызть хозяина. Эй, парень, это даже
обидно, — ухмыльнулся Чон, не обращая внимания на рычание, поглаживая
собаку по голове. Рюу потоптался на месте, а после лег на диван, положив
морду Тэхену на колени. — Не бойся, — улыбнулся Чонгук. — Погладь его. У тебя
защитник появился.
Тэхен слегка коснулся ладонью его морды, поглаживая приятную на ощупь

шерсть. В его голове вся информация перемешалась в одну кашу, которую омега
не знает, как рассортировать по полочкам. Он не успевает осознавать одно, как
происходит что-то другое, выходящее за грань его понимания. Тэхен провел
пальцами по холке, аккуратно, с некоторым страхом поглаживая собаку, Рюу.
— Дракон, — сказал Чонгук. Тэхен поднял на него взгляд. — Его имя на

японском, Рюу, — омега кивнул.
— Ты убьешь меня? — спросил Тэхен, вновь опуская глаза на покоившуюся на

его коленях собаку. У Чонгука в груди сердце очень больно закололо, забилось.
Дьявол не умеет плакать. А хочет. От тэхеновых слов хочет.
— Тэхен, — сказал Чон так трепетно и нежно, словно всю свою любовь в одно
«Тэхен» вложил. У омеги вдоль позвоночника мурашки побежали, а в животе
чувство странное появилось. Тэхен идентифицирует это счастьем, но яростно
отмахивается, отрицает. Это зверь говорит, он в свою ловушку антилопу глупую
загнать хочет. — Хочешь знать всю правду?
— Да, — ответил Тэхен. Никаких эмоций. Ни страха, ни боли, ни ужаса. Только

228/508
отрешенность полная.
— Ты, наверное, помнишь нашу первую встречу? Тогда, в туалете, — слегка

ухмыльнулся Чонгук. — Ты развлекался с другим омегой, и у меня до сих пор
есть несколько вопросов, но об этом позже. Я не стану врать и преувеличивать,
чтобы задобрить тебя, ведь ты хочешь слышать правду. Нет, я не влюбился в
тебя с первого взгляда, никто не выстрелил мне в сердце той самой стрелой,
ничего из этой романтичной ерунды. Я хотел тебя сожрать, Тэхен, — сказал
альфа. Тэхен гулко сглотнул. — Я и раньше развлекался так. Затаскивал в
постель смазливых омежек, а после сжирал их. Но ты… Я не понимаю, почему
моя система дала сбой. С тобой мне хотелось сделать это иначе. Мне хотелось
поиграть тобой, твоими чувствами, влюбить в себя, а потом сполна насладиться
твоим страхом. И я знал, что с каждой встречей ты все больше в меня
влюбляешься, но не замечал, что влюбляюсь и я. Я, тот, кто рожден убивать, а
не спасать, Тэхен. Я стал задумываться, почему… — альфа замолчал. Тэхен
глянул на него исподлобья. Чонгук кашлянул, продолжая: — Почему мне с
каждым разом все труднее становится тебя отпустить, почему с каждым днем
мысль о том, что тебя больше не будет, грызет меня все сильнее. Я должен был
жаждать твоей плоти, а я жаждал твоей улыбки. Мне так понравился твой
смех… Самое чистое, что может быть в мире, — Чонгук улыбнулся уголком губ.
Тэхен прикусил губу и отвел взгляд в сторону, в окно. Там, кажется, вновь
накрапывал дождь, а у Тэхена внутри уже бушевал ураган. Чонгук молча
рассматривал его лицо, на котором отражается каждая эмоция, каруселью друг
друга сменяющая. Непонимание, грусть, боль.
— Я отчетливо понимал, что, если я не убью тебя, то… — Тэхен посмотрел на

него, — то ты убьешь меня. И я сделал то, что сделал. Когда уже ничего нельзя
было изменить, у меня вдруг появилось ощущение, что, убив тебя в нашем мире,
мне придется ждать тебя в другом очень долго. А я не могу потерять тебя. Не
могу. Потому что следом за тобой в могилу лягу, понимаешь, Тэхен? — Чонгук
едва наклонился вперед, касаясь пальцами тэхеновых холодных пальцев.
— Холодные, — грустно улыбнулся Чонгук, смотря в его глаза. — А я греть их
хочу, если ты мне позволишь.
— Чонгук… — тихо прошептал Тэхен.
— Нет, ничего не говори, — покачал головой Чон. — Я знаю, что ты меня

ненавидишь, что монстром считаешь, зверем, уродом. И я тоже, я тоже так
считаю. Но я был рожден зверем, а ты — моей жертвой. Ты должен быть убит
мной, а я позволяю тебе убивать меня. Я от тебя не требую ничего, мне даже
говорить об этом не хочется. Мне жизни не хватит, чтобы прощение у тебя
вымолить. А любовь… Любовь — удел слабых. Любить означает иметь слабое
место.
— Но у тебя слабых мест нет, — прошептал Тэхен.
— Есть, — улыбнулся Чонгук. — И только потому я прячу его от чужих глаз.
Чонгук встал перед Тэхеном на колени и взял его ладони в свои, поглаживая
большими пальцами хрупкие запястья. Чонгук уткнулся лицом в ладони эти
холодные, пальцы длинные аккуратно выцеловывая губами обветренными.
Нежный и грубый, мягкий и жестокий, жертва и убийца — Тэхен. Лев голову
склоняет перед антилопой. Чонгук на коленях перед Тэхеном стоит.
229/508
— Прости меня, — едва слышно прошептал Чонгук. — Прости, что я едва не
погубил нас обоих. Прости меня.
И Тэхен помнит слова Чонгука, что слышал сквозь пелену сна. Чужой голос ему
твердил: «Он тебя убьет», а Чонгук отвечал: «Значит, я сам вложу клинок в его
руки». Тэхен смотрит на макушку его, и чувствует, как глаза от слез щиплет. Но
Тэхен плакать не будет. Тэхен аккуратно вытащил одну ладонь, и чонгуково
сердце удар пропустило — оттолкнет, ударит, возненавидит, но… Тэхен ладонь
свою на его волосы положил и погладил. Они сидели так вдвоем, не считая
времени и пространства. Чонгук просто дышал Тэхеном, а Тэхен тонул в лавине
своих мыслей, чувств и эмоций.
Прощает ли он Чонгука? А разве ему есть, за что его прощать? Чонгук не увидел,
но Тэхен улыбнулся. Едва видно, с трудом, но улыбнулся. Потому что в словах
Чонгука лжи нет. Потому что природой так заложено — лев антилопу убивает. А
его зверь против правил природы пошел, против себя самого, против мира
целого ради одной своей жертвы несчастной. Тэхен — особенный? Нет. А
Чонгук — да. Он зверь. Но он ласковый зверь. Он крушить может, ломать, в
порошок стирать, а может голову к ногам склонить и в руки монстром покорным
утыкаться. Звери любить умеют нежно, трепетно, преданно.
— Дай мне время, — тихо говорит Тэхен.
Чонгук согласно кивает. Теперь у них много времени.
— Я вернусь вечером, — сказал Чонгук, поправив галстук. Тэхен лишь кивнул.

— Можешь осмотреть дом, если хочешь. На камине пульт, посмотри телевизор
или почитай книги. Словом, дом и все в нем имеющееся в твоем распоряжении. Я
постараюсь быстрее расправиться с делами. Пока, Тэхен, и, пожалуйста, не
делай глупостей.
Не дождавшись ответа, Чонгук ушел, хлопнула дверь и раздался щелчок замка.

Запер. Чонгук Тэхену не доверяет? Боится, что сбежит, все расскажет
следователям? Но Тэхен и не думал. Он вообще ни о чем думать сейчас не
может. Он взглянул на разбитую посуду, и ему действительно стало стыдно.
Чонгук старался для него? Готовил? Совсем как человек жарил для него
яичницу. Даже звучит смешно, но Чонгук действительно сделал это.
Тэхен в смятении. Кажется, мертвые бабочки рождаются из пепла, плоть

изнутри режут крыльями острыми. Чонгук был искренен. Он не соврал, не
приукрасил, сказал, как есть. Тэхен всеми фибрами своей души чувствует, и от
этого паршивей во сто крат. Омега поднялся с дивана, Рюу спрыгнул следом и
умчался на кухню, а Тэхен двинулся искать ванную. Он толком не успел
разглядеть дом Чонгука. А чего он вообще ожидал? Горы трупов, орудия пыток,
цепи? У него был очень уютный дом. Из большой гостиной вела сквозная арка на
кухню, соединенную со столовой, где сейчас ел Рюу, и две двери — в коридор и в
ванную, именно с той стороны Тэхен слышал плеск воды. В гостиной находился
большой каменный камин, рядом с которым стояла корзина поленьев, кованая
подставка с кочергой, метлой и совком, подушка для Рюу, вероятно, чтобы греть
пушистые бока зимой. На полу лежит ворсистый бежевый — подобные цвета в
основном и присущи его дому, — ковер, книжный шкаф возле лестницы и
большой кожаный диван цвета кофе с молоком в центре комнаты.
230/508
Чонгук придерживается минимализма, избегает захламленности в виде
ненужных деталей. Несмотря на то, чем занимается Чон и какое состояние
имеет, его дом выглядит довольно скромно. Минимум мебели, максимум
эффекта присутствия Чонгука. Ощущение, что он проник в каждую вещь в этом
доме, и пахнет так, будто Чон не уходил вовсе. Тэхен сравнивает его со своим
отцом и понимает, что они совсем разные. Для Тэсона прежде всего — деньги,
слава и чужое мнение. Сначала и Чон кажется ему таким. Тэхен знает, что отец
был готов отдать его какому-то магнату, чтобы подзаработать лишние
миллиарды вон на его жизни и поломанной судьбе. «Благодарность за хорошую
жизнь», так он это называет. Но Тэхен от этого кривится, как от какой-то заразы.
Отец его жизнь ядовитым газом отравляет, а дорогие вещи — способ откупиться
от него. Омега своего отца искренне любит, но… правда такова. И, в отличие от
Чонгука, отец старается заставить квартиру разными дорогими вещами, которые
точно покажут его приличное состояние, но точно не покажут его прогнившую
душу.
Тэхен взял под раковиной на кухне мусорное ведро, а в ванной швабру. Осколки
и остатки еды омега аккуратно собрал и выбросил, а разлитый сок старательно
вытер. Он разжег в камине поленья, потому что за окном во всю лил дождь, дом
постепенно остывал, да и как-то уютнее рядом с горящим камином. Волшебная
атмосфера. Перед Чонгуком все еще было стыдно и отчаянно хотелось
извиниться, но Тэхен этого сделать не сможет. Он не сможет себе позволить. Не
может понять, как правильно себя вести, о чем правильно думать, как
правильно поступить. Эти мысли голову разрывают.
Тэхен только где-то глубоко внутри себя понимает, что простил его давно.
Но что чувствует сам Тэхен к Чонгуку?
Закончив уборку, омега вновь вернулся на диван, предварительно забрав с

камина пульт, и включил телевизор. Ему сразу же попался главный канал.
— Ким Тэхен, которому удалось выжить после нападения гуля ранга SSS+,
Кииоши, пропал! — заявила ведущая экстренных новостей. — Следователи пока
не могут дать точных комментариев по этому поводу. Как сообщили
журналисты, пытающиеся взять у него интервью, молодой человек покинул
здание университета около десяти часов пятнадцати минут, и больше его никто
не видел. Отец пропавшего-
Тэхен выключил телевизор и откинул пульт, с ногами забираясь на диван. Рюу

удобно устроился на подушке у камина. Тэхен устал. Он чувствует, что трещит
по швам, но… но здесь он почему-то чувствует себя в безопасности. И сейчас не
хочется думать о чем-то другом, кроме сна. Омега свернулся на диване в
комочек. Мерное сопение Рюу и потрескивание дров успокаивает, усыпляет.
Тэхен прикрыл глаза. Ему очень хочется спать.
И, все-таки, как парадоксально. Антилопа нашла свой Ноев ковчег у льва. То, от
чего он должен бежать, в конце концов спасло его, дало защиту. А, может, и
вправду Чонгук — его ласковый зверь.
231/508
https://pp.userapi.com/c847216/v847216246/9e304/uqOJ1mwMELY.jpg
https://pp.userapi.com/c623900/v623900211/17b4e4/qvPIjK55-H8.jpg
XVIII
— Как вы могли такое допустить?
У Юнги ледяные мурашки побежали по коже от тона, которым говорил Намджун.

Холоднее айсберга, обжигая сильнее огня. Он не поднимает голоса, говорит
ровно, почти спокойно, но каждый из присутствующих следователей слышит в
этом голосе звук приближающейся лавины. Намджун стоит во главе длинного
стола в конференц-зале, справа от него сидит напряженный Юнги, который,
узнав о пропаже Тэхена, едва усмирил свою истерику. Он как оголенный нерв,
тронь — взорвется. Юнги трясет так, что ручка в его пальцах ходуном ходит, он
едва по листу блокнота попадает.
Хосок сидит в самом конце стола. Его спина ссутулена, голова опущена, пальцы,
скрещенные в замок, лежат на столе. Намджун его взглядом заживо сжирает, а
Юнги даже в его сторону посмотреть не может от ярости дикой. Это Хосок
виноват в том, что Тэхен пропал. Не уследил. Не уберег. Юнги прямо сейчас
готов вскочить из-за стола и, невзирая на последующее наказание, схватить
куинкса за грудки и пару раз ударить кулаком в лицо.
— Как?! — заорал Намджун в тишине, ударяя ладонью по столу. Все

присутствующие вздрогнули от неожиданности. — Вы своими руками вырыли
себе могилы, — прорычал альфа. — А в особенности ты, — он вгрызся горящим
взглядом в Хосока, что приподнял голову побитым щенком, глянув в глаза
следователю. — Никто не будет ни жрать, ни спать, пока мы не найдем Ким
Тэхена. Забудьте, что у вас есть семья, друзья, родители, теперь вы своего дома
не увидите, пока Ким Тэхен не будет стоять передо мной, вы все услышали?
— процедил сквозь зубы Ким. — За работу, — приказал альфа, и следователи тут
же повскакивали со своих мест, спешно покидая конференц-зал.
На своих местах остались лишь Юнги, Хосок и необычайно серьезный Сокджин.

Намджун обошел стол и, взяв стул, подсел к Хосоку. От альфы разило
раздражением и злостью, пальцы крепко сжались в кулаки, взгляд — серьезный,
острый, почти режущий. Он начал барабанить пальцами по столу в ожидании, но
Хосок сидел по-прежнему молча. Юнги мерное стучание пальцев по столу
начало раздражать еще сильнее. Кажется, еще чуть-чуть, и у него лопнет
терпение.
— Хосок-щи, — обманчиво спокойно сказал Намджун, вглядываясь в лицо

куинкса. — Вы уверены, что вам больше нечего сказать?
— Да, — ответил Хосок, посмотрев на следователя.
— Ублюдок! — взорвался Юнги, подскакивая со своего места и в несколько

широких шагов преодолевая расстояние между ним и Хосоком. — Как ты посмел
оставить его?! Это была твоя обязанность! — закричал омега, хватая куинкса за
толстовку и резко встряхивая. — Ты ценой своей гребаной жизни охранять его
должен был, а чем занимался ты? Безопасность Тэхена должна быть для тебя
первостепенной задачей, но ты, как и всегда, наплевал на все, — ядовито
232/508
выплюнул Мин.
— Мин Юнги, — грубо оборвал Намджун, — немедленно прекратите.
— Пошли вы, следователь Ким, — огрызнулся омега, кидая на альфу взгляд,

полный ненависти, злости и отвращения.
— Да, — тихо сказал Хосок, обрывая зарождающуюся перепалку, — его

безопасность была для меня самым важным, но я не всесилен. Я… ошибся, и вот,
чего стоила моя ошибка. Я думал, что обычный день в университете не
обернется… этим, — куинкс убрал миновы холодные руки от себя.
— Намджун-щи, — кашлянул в кулак Сокджин, напоминая о своем присутствии.

Намджун глянул на него. — У меня есть кое-что важное, возможно, это ключевая
зацепка. Позволите, я покажу? — омега кивнул на дверь, намекая покинуть
конференц-зал. Намджун поджал губы и кивнул. Он вместе с Сокджином
оставили Юнги и Хосока наедине.
— Какого черта ты так спокоен?! — зарычал Юнги, пихая Хосока в грудь, как
только следователи ушли. — Это, блять, твоя вина. Из-за тебя он может быть
сейчас мертв, а ты… неужели тебе наплевать? — омега почувствовал больной
укол прямо в сердце. — Почему ты настолько спокоен?
Хосок горько улыбнулся, отступив от Юнги на шаг, точно от чумного, и склонил

голову вбок, рассматривая его, как товар в магазине. Куинкс сложил руки на
груди. Было в его улыбке что-то, что ломало Юнги душу, в порошок стирало. Он
улыбается, а глаза грустные, пустые, потухшие.
— Для меня в приоритете его счастье, — ответил Хосок после недолгого

молчания. — И именно этим я занимался. А чем занят был ты, Юнги? Раздвигал
ноги перед моим любимым человеком? — омега засмеялся и покачал головой.
— В последний раз я видел его перед тем, как мы разошлись. Это все, что я
знаю, Юнги-щи. Мне больше нечего вам рассказать.
Юнги разбился на осколки и рассыпался самому себе под ноги. Он думал, что
подобен Фениксу, возродится из пепла и вновь взмахнет крыльями. Но никакой
он не Феникс. Он — обычная бабочка, сожженная до тла огнем адским, в
который сам подлил бензина. Хосок уходит и хлопает дверью, а Юнги сгибается
пополам, упираясь ладонями в стеклянный стол, и безмолвно кричит,
проглатывая собственные рыдания.
— Итак, — начал Сокджин, сев в свое рабочее место. Намджун склонился над
ним, упираясь напряженным взглядом в экран. — Эту видеозапись прислали нам
работники университета, в котором учится Ким Тэхен, — омега нажал кнопкой
мыши на «воспроизвести». — Видно плохо из-за проливного дождя, но вот, — он
ткнул пальцем в движущееся темное пятно. — Это Тэхен, и он покидает
университетский двор. Я посмотрел в интернете адрес, и вот что, обнаружил…
— Через дорогу находится магазин брендовой одежды, у них перед входом

установлена камера видеонаблюдения. Тэхен попал в нее сразу же после того,
как перебежал улицу.
— Именно! — подхватил Сокджин, хлопнув в ладони. — Именно поэтому я

воспользовался картами. Смотрите, — омега открыл карты с панорамным видом.
233/508
— На видеозаписи с камеры магазина видно, что пошел он влево, — Ким открыл
ту самую видеозапись, указывая на Тэхена, — а если мы посмотрим на карте, то
можем заметить здесь автобусную остановку!
— Вы проверили, перемещался ли он дальше? — спросил Намджун, глянув на

Сокджина.
— Конечно, первым делом. Через квартал находится ресторан «Paradise», и в

объективах их камер Тэхена уже не было. Да и очевидцы говорят, что молодой
человек был на остановке и оттуда сел на автобус. Но на какой именно —
неизвестно.
— Ты пробил номера автобусов?
— Конечно, — закивал Сокджин. — Но их слишком много.
— Плевать, — отмахнулся альфа. — Разошлем следователей по каждому

маршруту, пусть проверяют каждое помойное ведро, каждый закоулок и
каждую трещину. Мы найдем Тэхена, чего бы мне это не стоило, — твердо
сказал Намджун. — Ты хорошо поработал, Сокджин.
Альфа отвернулся и вышел из кабинета, собираясь дать распоряжение каждому

свободному следователю. Сокджин откинулся на спинку стула. Губы его
расплылись в довольной улыбке. Он вытащил телефон из кармана классических
брюк, набирая заученный номер и прижимая трубку к уху.
— Слушаю, — холодно бросил Чонгук.
— Я спасаю его неблагодарную задницу, а он так со мной разговаривает, —

цокнул языком омега. — Непорядок.
Чонгук ничего не ответил. Ким представил, как альфа раздраженно поджимает

губы и трет пальцами переносицу.
— Под тебя копают. Думаю, уже этим вечером следователь Ким увидит твое
маленькое послание.
— Давно пора, — ухмыльнулся Чонгук. — Это все?
— Да, но я соску-у-учился, — протянул омега, облизываясь голодным котенком.

— Когда мы сможем увидеться? Я изголодался.
Чонгук хмыкнул, и звонок оборвался. Сокджин обиженно надул губы, откидывая

телефон на стол, заваленный бумагами.
— Бесстрашный ублюдок, — прорычал омега. Не боится, что прихлопнуть его —

минутное дело. Сокджин поднялся с кресла и пошел в столовую. Не мешало бы
подкрепиться стаканчиком кофе.
Юнги нагнал спешащего куда-то Намджуна почти у входа в лифт. Альфа

напряжен, как натянутая струна, взгляд твердый, руки сжаты в крепкие кулаки.
Все следователи, получившие задание проверить каждый из маршрутов, уже
покинули здание CCG. Этим должна заниматься полиция — верные псы
следователей, но последнее, что Намджун хочет делать — это привлекать
234/508
полицию, хотя офицер очень настойчиво пытается ворваться в расследование.
Не хватало еще и федералов.
— Следователь Ким! — окликнул омега. Намджун резко обернулся, и Юнги едва

не впечатался в его грудь. Альфа отметил припухшие глаза и покрасневший
нос — плакал, но это совсем не то, что его сейчас волнует. — Возможно, я знаю,
где именно Тэхен столкнулся с Кииоши, — взволнованно сказал Юнги.
— Почему не сказал раньше? — прорычал Намджун уже сидя в машине. Юнги

нервно дернул ремень безопасности, но тот не поддался дрожащим пальцам.
Намджун наклонился к нему так низко, что омега почувствовал раскаленное
дыхание на своем лице, но следователь лишь пристегнул омегу ремнем. — Ты
мог бы не ехать.
— Я должен, — твердо сказал Юнги, вцепившись пальцами в ремень, лишь бы

чем-нибудь занять руки.
— С чего ты взял, что они могли встретиться именно там? — спросил Намджун,
выезжая с крытой парковки и вливаясь в нескончаемый поток машин.
— Я думал о том, что сделал бы Тэхен, куда бы он мог пойти. Журналисты

оказали на него давление, я знаю, какой для него это стресс. С Тэхеном так
нельзя. Нам известно лишь то, что он покинул университет и сел на какой-то
автобус. Но на какой? И тогда я начал размышлять: а что, если я — Тэхен?
Глубоко верующий человек, которому дом не мил, потому что отец практикует
домашнее насилие, друзья которого вечно озабочены своими делами, а тот, кто
должен меня охранять, находится далеко.
— И? Есть множество вариантов, куда можно было бы пойти. В тот же торговый

центр, — хмыкнул Намджун.
— Можно, только если ты не ищешь пристанище и ноев ковчег у бога, — поджал

губы Юнги, мельком глянув на напряженного альфу, и отвернулся к окну.
— Значит, ты предполагаешь, что он сел на двадцать пятый, доехал до конечной

и пошел в церковь? — совершенно серьезно спросил альфа.
— Да.
— Надеюсь, что ты прав, — ответил Намджун, крепче сминая пальцами руль.
— А я надеюсь, что ошибся. Впервые я так желаю этого.
— Почему? — нахмурился альфа.
— Потому что я не хочу найти его там мертвым.
Повисла напряженная тишина, нарушаемая извне только звуками проезжающих

машин и барабанящим по лобовому стеклу дождю. Дворники не перестают
работать ни на мгновение, убирая со стекла воду. Юнги трясет только об одной
мысли, что он переступит порог церкви и увидит там Тэхена — бледного,
ледяного, разлагающегося. Омегу передернуло от этой мысли. Он крепче вжался
в сидение, нервно сминая пальцами ремень. С Намджуном он ни о чем больше
не разговаривает, лишь кусает губы и упрямо смотрит в стекло, ловя взглядом
235/508
свое отражение. Он, наверное, выглядит ужасно. Истерика теплится где-то в
горле.
Если Тэхена больше нет, Юнги никогда не простит это Хосоку. А о Хосоке думать
больно. Жизнь Юнги крушится и опадает развалинами, руинами под его же ноги.
Рядом сидит человек, который помогает кирпич за кирпичом ее разрушать, Юнги
хватает смелости смотреть своему палачу в глаза, огрызаться, брыкаться. Но
сейчас на первом месте Тэхен, а не юнгиево самобичевание. Юнги готов через
себя переступить, на горло надавить, только бы с его донсеном все было в
порядке.
Высотки сменились редкими частными домами. Некоторые из них покосились

или обвалились под гнетом стихий, плесени и никому ненужности. С каждым
метром напряжение внутри Мина нарастало мерзким комком. Тронешь — лопнет
и вытечет гнилью. Руки заледенели, несмотря на то, что Намджун включил
обогрев. Вот, сейчас Юнги все узнает. Жив или мертв? Что, если его там не
будет? Что Юнги будет делать тогда? Куда бежать? В какую дверь ломиться? А
что… что, если он там? Мертвый. Совсем бездыханный. Юнги чувствует, что
сейчас расплачется от сгустившихся мыслей.
Стоит Намджуну притормозить у церкви, как Юнги пулей вылетел из машины

под проливной дождь. Под распахнутое пальто тут же начала скатываться
ледяная вода. Мин взбежал по ступенькам, наступая промокшими ботинками в
лужи, и хотел было резко открыть дверь, как Намджун грубо дернул его за
локоть, разворачивая к себе.
— Юнги, — прошипел альфа, — какого дьявола ты творишь? Иди за мной, —

Юнги рассеяно моргнул.
Намджун спрятал его за свою спину и вытащил из-за пояса пистолет, выставляя
его перед собой. Если там, внутри, кто-то есть, им с Юнги придется
противостоять этому вдвоем. Но Намджун чувствует, как в груди что-то мечется,
рвется, желает омегу защитить, хотя и знает, что Мин может дать фору многим
следователям-альфам. Намджун тихо хмыкнул и мотнул головой. Главное — Ким
Тэхен, а не защита Мин Юнги.
Следователь схватился мокрыми пальцами за ржавую дверную ручку и потянул

на себя. Дверь противно скрипнула. На ветке гаркнула промокшая ворона.
Намджун резко отворил двери, залетая в прохладное помещение церкви. Его
ослепила на мгновение чернота. В нос ударил сладкий запах разложения и
гнили. Под куполом церкви разнеслось хлопанье тысячи крыльев. Бабочки.
Тысячи бабочек беспорядочно, хаотично кружились в воздухе, ударяя своими
крыльями следователей по лицу порезами, пощечинами. Намджун прорычал
сквозь зубы, прижимая к лицу согнутую в локте руку. Юнги почувствовал
приступ тошноты от въевшегося в каждый камень запаха трупов. Он
неосознанно схватился за намджуново пальто. Так спокойнее.
Намджун аккуратной поступью прошел вглубь притвора, ведущего в основную

часть церкви. Бабочки начали успокаиваться, приседая на пол, скамьи, иконы.
Темно. Только редкие молнии освещают мрачное помещение. Свечи здесь давно
потухли. Юнги прижал ладонь к носу, дыша через рот и чувствуя сладость на
кончике языка. Он старался внимательно оглядываться в поисках трупа и
впервые молился так искренне, чтобы его не найти. Что будет, если этот труп —
Тэхен?
236/508
— Пусто, — шепнул Намджун. Эхо тут же разнесло его шепот, вызывая у Юнги
противные ледяные мурашки. — Здесь никого нет.
Юнги отцепился от альфы и отошел на несколько шагов. Намджун включил

фонарик, направляя свет на притихших бабочек. Нет сомнений в том, кто сделал
это. Он специально оставил здесь этих бабочек, он хотел, чтобы все об этом
знали. Он больше не будет прятаться и шифроваться. С каждым разом он
подбирается все ближе. Если они схлестнутся в бою, останется только один. Им
слишком тесно в одном мире. Либо Намджун отправит его в ад, либо он утащит
Намджуна за собой. Третьего не дано.
— Намджун, там, — едва сдерживая слезы, Юнги указал за алтарь.
Намджун посветил туда фонариком. Мин отступил на несколько шагов,

закрывая нос ладонями. Он едва сдерживает тошноту от неимоверно мерзкого
запаха. Альфа обошел алтарь и присел перед разлагающимся трупом. Он
склонил голову вбок, будто сканируя тело перед собой. Намджун развернул
погибшего лицом, — вернее, тем, что от него осталось, — к себе. Если бы Юнги,
думается Намджуну, подошел ближе, его бы точно вырвало. Половина лица
отсутствовала. Разбухший язык вывалился изо рта, у которого отсутствовали
губы. В правом глазу с противным хлюпаньем копошились трупные черви, левый
глаз болтался на нерве. Несколько червей выпало на каменный пол, когда
Намджун переворачивал труп на спину. Грудная клетка вспорота. Намджун
посветил фонариком в дыру. Черви сжирали органы изнутри. Сердце
отсутствовало.
— Что там? — дрожащим от страха и волнения голосом спросил Юнги. — Э-это

Тэхен?
— Нет, — ответил Намджун спокойно, на что Юнги облегченно выдохнул.

— Мужчина, около пятидесяти лет. Форма трупа — зрелая, категория смерти —
насильственная, вид смерти — от механических повреждений, род смерти —
убийство. Хорошо, что погода прохладная, процесс гниения довольно-таки
замедлен, — Намджун поднялся и глянул на Юнги, который был бледнее
мрамора. — Выйди на улицу, отдышись и вызывай подкрепление.
— Я в порядке, — прохрипел Юнги.
Намджун хмыкнул. Юнги негнущимися пальцами набрал необходимый номер и

прислонил телефон к уху. Альфа посветил фонариком на стену за алтарем. На
ней висит крест с распятым Иисусом, а снизу — надпись, сделанная кровью.
Намджун подошел ближе, внимательно читая оставленное послание.
«помнишь, как ты меня так же распял?

теперь моя очередь.
я иду за тобой».
— Я запутался, — прошептал Юнги совсем рядом. — Я уже не понимаю, кто

жертва, а кто охотник. Мы охотимся на него или он охотится на нас?
— Не на нас, — ответил Намджун, не отрывая взгляда от надписи. — На меня.
237/508
✖
Тэхен проспал весь оставшийся день и всю ночь. Он приоткрыл глаза в той же
самой спальне, в которой проснулся день назад. А кажется, что вечность. Рюу
привычно (как странно звучит это слово) оказался в его ногах, теплым комком
отгоняя декабрьскую прохладу. Тэхен посмотрел в окно и прислушался. Дождя
не было слышно. Наступила зима.
На комоде Чонгук оставил чистые вещи и записку «ты не дождался меня, Тэхен-
а, но я на тебя не злюсь. отдыхай и набирайся сил. в холодильнике есть
продукты». Тэхен аккуратно отложил записку в сторону и, взяв чистые вещи,
спустился на первый этаж. Рюу тут же спрыгнул следом, стуча когтями по
паркету. Удивительно, все-таки. Чонгук — монстр, не знающий пощады. Сколько
слышал Тэхен новостей и передач, сколько брани от Юнги выслушал, и это
никак не вяжется с тем, что видит сам Тэхен. А что, если Чонгук вновь им
играет? Пытается заманить глупую антилопу в ловушку, из которой она уж
точно не выберется?
Чонгук говорил искренне. Тэхен это чувствовал всеми фибрами своей души. В
его глазах было столько боли, раскаяния и отчаяния, что в них точно не было
места лжи и предательству. Если бы Чонгук его хотел сожрать, он бы уже
сделал это, наверное? Тэхен запутался в этом клубке мыслей. Он не может вот
так сразу довериться Чонгуку вновь. Слишком сильную рану он получил, чтобы
вот так просто выкинуть это из памяти.
— Мистер, а вы куда? — слегка улыбнулся Тэхен, видя, что Рюу идет за ним в
ванную. — Подсматривать нехорошо.
Рюу ткнулся влажным носом в его ногу, словно говоря: «Ну, чего встал?». К
сожалению, замка на двери не оказалось, поэтому Чонгук с легкостью может
войти, если внезапно вернется. Тэхена передернуло от этой мысли. Он положил
стопку с чистыми вещами на стиральную машинку. Ванная, как ванная. Душевая
кабинка, ванна, стиральная машинка-автомат, умывальник, зеркало и туалет.
Рюу сел на небольшом коврике у туалета. Тэхен встал возле зеркала, медленно
расстегивая пуговицы на пижамной рубашке. Побледнел, скулы выступили,
ключицы стали острее. Рубашка мягко соскользнула на пол. Смотреть на самого
себя страшно. Как призрак прошлого себя. Тазовые косточки натянули кожу,
ребра отчетливо видны. Тэхен сморщился и отвернулся.
Теплая вода приятно расслабила напряженное тело. Тэхен будто весь груз с
себя смывает, старательно игнорируя мысль о том, что сейчас он находится в
логове зверя. Оказалось, что Чонгук моется совсем не слезами своих врагов и не
кровью убитых, а обычным шампунем с ментоловым запахом. Тэхену ментол не
нравится, но выбирать не приходится. Он мягко помассировал волосы, втирая
шампунь, и подставил лицо согревающим струям. Ванная медленно наполнилась
паром.
Омега закончил примерно через полчаса, потому что ему очень не хотелось
возвращаться в реальный мир, где снова страхи и опасность. Но пришлось.
Тэхен вытер махровым полотенцем свое распаренное тело и влажные волосы.
Одежда оказалась несколько мешковатой. Скорее всего, она принадлежала
Чонгуку, потому что его запах укутал омегу теплым одеялом. Рукава темной-
серой худи почти полностью закрыли тэхеновы длинные пальцы, а спортивные
238/508
штаны болтались на бедрах. Тэхен выключил свет и вышел из ванной. Его взгляд
упал на входную дверь, и Тэхен замер.
Интересно, а она закрыта? И что, если нет? Тэхен задумчиво прикусил губу. Нет,
Чонгук наверняка вновь запер его. Альфа ему не доверяет. Тэхен отложил
мокрое полотенце на тумбу и сделал первый шаг в сторону коридора. Он просто
проверит, и ничего больше. Чонгук ведь не глупец, он бы не оставил капкан на
самом видном месте. И вот тэхенова ладонь на дверной ручке. Омега даже
дыхание затаил, толкая дверь наружу.
Она поддалась. Открылась. Ледяной ветер ударил омегу в лицо. Тэхен

задохнулся от морозного воздуха. С неба медленно планировали колючие
снежинки. Несколько из них осели на тэхеновых чернильных ресницах,
запутались. До свободы — рукой подать. Тэхен не думает ни о том, что он босой,
ни о том, что не знает, где он, ни о том, что будет, когда Чонгук вернется. На его
глазах точно пелена и пульсирующая в голове мысль «беги».
И Тэхен бежит.
Босыми ногами по усыпанной снегом земле. Мелкие камни и упавшие веточки

больно царапают кожу, но Тэхену это не важно. Он бегло оглядывается. Вокруг
только обглоданные ветки деревьев, как в лесу. Местность идет на возвышение.
Среди обнаженных верхушек деревьев виднеются пики коттеджей. Тэхен
молится, чтобы там жили люди, молится найти там помощь, поддержку. Он
молится Богу, Деве Марии, Иисусу — всем, кого знает, молится. На девственный
снег падают капельки крови из порезов на ногах. Найти Тэхена даже труда не
составит, но он об этом не думает. Тэхену помогут. Обязательно.
Тэхен выбежал на поляну, где был построен ближайший дом. Паника накрывает,
когда он оказывается пустым — окна заколочены, двери заперты, совсем
никаких признаков чьего-то присутствия. Тэхен оббежал дом по кругу в надежде
наткнуться хотя бы на что-нибудь, но ничего. Только давно развалившаяся
лавочка и поросший сорной травой заброшенный огород. Тэхен простонал
беспомощно, но не сдался, продираясь сквозь все гуще растущие деревья
дальше. Ноги заледенели. Казалось, что пальцы превратились в ледышку.
Снежинки нещадно резали лицо, лезли в глаза, размывая взгляд.
В темноте сгустившихся деревьев Тэхен увидел горящий в окне свет, и едва не

закричал от радости. Он нашел свое спасение. В старом доме с гнилыми досками
горел свет от тусклой лампы. Омега взбежал на крыльцо, заглядывая в окна, и,
ничего не увидев, тихо постучал. Не ответили. Тогда он приоткрыл дверь,
заглядывая внутрь. Стараясь вести себя максимально тише, омега зашел в дом,
на цыпочках двигаясь в сторону источника света. Чем ближе он становился, тем
отчетливее был слышен чавкающий звук.
— Эй, — тихо позвал Тэхен дрожащим голосом.
Омега зашел в комнату, что когда-то была кухней, и закрыл рот ладонью от
ужаса, отшатываясь назад. На полу, сгорбившись, сидел гуль, с чавканьем
сжирая лежащее перед собой тело. Кровавая лужа расползлась по прогнившим
доскам. Гуль, мерзко хлюпая, оторвал кусок плоти, жадно пережевывая
мощными челюстями. Тэхен едва сдержал рвотный позыв. Гуль медленно
разогнулся, и, повернувшись корпусом к Тэхену, облизал кровавые губы.
239/508
— У меня сегодня пир, — засмеялся гуль, обнажая окровавленные зубы.
Тэхен с криком развернулся, но не успел сделать и шага, как гуль схватил его
кагуне, сжимая поперек талии и резко бросая в сторону. Омега проломил своим
телом ветхий стол и упал прямо в кровавую лужу рядом с трупом. Гуль поднялся
на ноги, смеясь истерично, безумно почти. Бежать Тэхену некуда. Закрытое
пространство, и только маленькое окно позади гуля. Не успеет разбить, а если и
успеет, вылезти точно не сможет. Тэхен судорожно думал, что ему делать.
Гуль схватил щупальцевидным кагуне труп мужчины — то, что от него

осталось, — и отшвырнул к стене, как ненужную игрушку. Зачем давиться
старым мясом, когда здесь такая конфетка. Гуль облизал губы. Тэхен подскочил
на ноги, поскальзываясь в багровой жиже, но одно мерзкое щупальце обвило
его щиколотки, сжимая так, что Тэхену показалось, будто кости вот-вот треснут.
Омега не удержался на ногах и рухнул на спину, больно ударяясь затылком о
деревянный пол.
Жизнь — это бесконечная война, в которой рано или поздно побеждает Смерть.
Тэхен понимает это, когда на него, словно в замедленной съемке, она

надвигается, лицо свое обезображенное шрамами обнажает. А глаза такие
черные, как червоточины; сангиновые, как кровь погибших и умерших. Тэхен,
как та глупая антилопа, своей смерти сам в лапы распростертые попался.
Глупой антилопе — глупая смерть. Гуль набросился на него, как голодный лев —
на мясо. Тэхен неожиданно дернулся, откатившись в сторону. Он схватился
пальцами за отбитую ножку стола, который сам же своим телом сломал. Гуль,
ослепленный гневом, резко перевернул его на спину. Тэхен замахнулся и ударил
гуля по лицу изо всех сил. Противник отшатнулся от Тэхена не столько от боли,
сколько от неожиданности, но омега воспользовался этим, выбегая на
заснеженную поляну так быстро, как никогда до этого в своей жизни еще не
бегал.
Но он не успел пробежать и метра, как гуль настиг его сзади с разъяренным

рыком. Землю из-под ног в одно мгновение вырвали. Тэхен упал ничком вперед,
царапая руки и лицо о коряги, припорошенные снегом. Сколько не убегай от
Смерти, она все равно быстрее. Омега плачет, хватая пальцами замерзающую
землю, пока гуль, наслаждаясь побежденной жертвой, тянет кагуне его к себе.
За Тэхеном остается кровавый след, который спрячет снег. Все кончено.
— Все кончено, конфетка, — повторяет гуль, скалясь. — Побег не удался. Мне

пора трапезничать.
Он нависает над ним, и омега замирает от страха. Гуль, раззинув пасть,

кидается на него. Тэхен выставил локоть, закрывая свое лицо, и сам не понял,
как, вместо молитвы, с губ сорвалось оглушительное «Чонгук!». С веток с
громким карканьем слетело несколько ворон. Тэхен заорал диким раненым
зверем. В его руку впились клыки, насквозь прокусывая плоть. Кровь брызнула,
заполняя рот гуля. Ничего вкуснее он не пил. Эта кровь на вкус, как самое
дорогое вино. Он с наслаждением откинул голову назад, слизывая стекающие
капельки.
— Как вкусно, — скалится он, озверевшими глазами смотря на Тэхена, и тут же

подается вперед, желая закончить начатое.
240/508
Тэхен кричит, но боли не чувствует. Он чувствует лишь пустоту над собой.
Напавшего сбил другой гуль, придавливая к замерзающей земле своим телом,
явно превосходящей его в силе. Они сцепились, как двое диких животных,
рычали и кидались друг на друга. Гуль, что напал на Тэхена, клацал зубами и
скалился, желая оторвать от противника смачный кусок. Но второй не позволял
себя коснуться. Его крепкий кулак пришелся аккурат по его зубам. Кожа с
костяшек пальцев содралась, но он не остановился, выбивая его клыки прямо в
глотку.
Тэхен от шока даже боли не чувствовал. Кииоши, — Тэхен узнал второго гуля, —
словно озверевший, наносил напавшему на Тэхена гулю крепкие удары по лицу,
которого от силы ударов, кажется, почти не осталось. Кровь расползлась
ореолом вокруг его головы. Но гуль не сдался, из последних сил нанося раны
своим кагуне. Кииоши зарычал, резко переворачивая гуля на спину. Кииоши,
сжимая его кагуне у основания, придавил гуля к земле ногой, и со всей силы
вырывал из его тела кагуне вместе с плотью. Раздался дикий крик. Тэхен
заплакал, отворачиваясь и прижимая ладони к ушам.
Кииоши согнулся над корчащимся в агонии гулем и оскалился. Он схватился

ладонью за ребро, с характерным хрустом отламывая его. Гуль под ним заорал,
цепляясь пальцами за землю, как несколько мгновений назад цеплялся Тэхен.
Кииоши одно ребро за другим отламывал, пока не увидел то, что ему так жадно
нужно было. Сердце. Едва трепещущееся в предсмертных судорогах. Он сжал
его пальцами, отрывая от артерий и вен. Теплая кровь согрела замерзшие
пальцы. Кииоши впился в мышцу, отдирая от нее смачный кусок. Так будет с
каждым. Оставшийся кусок сердца упал в снег.
Чонгуку показалось, что его сердце само сейчас остановится. Тэхен, его
маленький глупый человек, лежит в холодном снегу, держится за израненную
руку и плачет. Альфа подбежал к нему, присаживаясь перед ним на корточки.
Тэхен испуганно отшатнулся, как зверенок. Чонгук улыбнулся ласково
кровавыми губами, хотя сердце режет так больно. Лучше бы он все двери запер
и окна заколотил, пусть бы Тэхен Чонгука считал последними словами, но сейчас
бы не было этого.
— Эй, — тихо сказал Чонгук дрогнувшим голосом. — Это я, малыш. Я не сделаю

тебе больно. Только… только позволь мне, хорошо? Иди ко мне.
— Чонгук, — сдерживая слезы, позвал Тэхен. Он потянулся к альфе рукой.

Чонгук аккуратно, боясь сделать больнее, подхватил его на руки. Тэхен уложил
больную руку на живот, а здоровой покрепче обхватил альфу за шею и
прошептал: — Прости меня…
Чонгук рядом, и над Тэхеном словно никому не видимый, но для всех ощутимый
барьер. В безопасности. Тэхен чувствует. Между ними словно появилась красная
нить, опоясывающая запястья. Тэхен ощущает, как чонгуково сердце бьется
быстро, гулко, загнанно. Он… действительно испугался? Тэхен посмотрел на
альфу. На его лице нет и толики лжи. Только решительность. Чонгук ногой
толкнул входную дверь, аккуратно пронося омегу в дом. Хорошо, что далеко
убежать не успел. Хорошо, что Чонгук так рано домой вернулся, словно
чувствовал. Рюу громко гавкал, точно сам беспокоился за Тэхена, и носился
вокруг них, как ужаленный. Чонгук посадил омегу на диван в гостиной.
— Терпи, — строго сказал Чонгук, заглядывая омеге в глаза. — У меня нет

241/508
никаких медикаментов, есть только это, — Чон кивнул на открытую бутылку
алкоголя, — и бинт. Рану нужно обработать до приезда врача.
— Ты вызовешь врача? — дрожащим голосом спросил Тэхен, внутренне

сжимаясь от одного представления, что ему предстоит. Но укушенная рука
болит так, что он, кажется, на все готов, лишь бы прекратить это.
— Я не допущу, чтобы пошло заражение. А сейчас, — Чонгук стал очень

серьезным, — зажми зубами полотенце.
— Зачем? — прикусил губу Тэхен.
Чонгук ничего не ответил, почти насильно суя омеге в рот полотенце. Тэхен
лишь через мгновение понял, зачем стискивает его зубами — чтобы не заорать
от боли. На глазах выступили крупные слезы. Казалось, что ему не было так
больно даже тогда, когда гуль прокусил его руку. Чонгук скрипнул зубами,
мечтая забрать боль Тэхена себе, но не позволил отдернуть его руку, терпеливо
обрабатывая раны. Тэхен извивался и плакал, но руку не пытался убрать.
— Вот так, умница, — успокаивал его Чонгук, изредка дуя на обработанные

раны. — Ты сильный мальчик, Тэхен-а, все в порядке. Почти все.
— А-а-а-а! — выкрикнул Тэхен, выдергивая полотенце изо рта.
— Знаю, знаю, — покивал Чонгук, слегка улыбаясь. — Но так раны быстрее

заживут, малыш. Тише, все закончилось, все, — Чонгук отложил бутылку
алкоголя и кусок ткани, которой протирал раны, в сторону. Он поднялся со
своего места и подошел к стоящему на подвесной полке домашнему телефону,
быстро набирая чей-то телефон. После минутного молчания трубку на том конце
сняли.
— Чонгук? — удивленно спросил. — Что-то случилось?
— Да, — резко ответил Чонгук, пятерней зачесывая волосы назад. Тэхен

посмотрел в его сторону. — Ты можешь приехать?
— Не думаю, — задумчиво ответил мужчина.
— А ты подумай еще раз, — прорычал сквозь зубы Чонгук. — Я жду тебя через
полчаса. Буду должен тебе своей жизнью.
Чонгук завершил вызов и вернулся к Тэхену. Омега низко опустил голову,

пшеничные грязные волосы прикрыли его лицо. Чонгук взял несколько подушек,
возложив их друг на друга так, чтобы Тэхену было удобно в ожидании врача и
снизить боль в руке до минимума. Тэхену было стыдно смотреть на Чонгука
почти до слез. Альфа подался вперед, накрывая своей теплой, едва
подрагивающей ладонью его.
— Зачем убежать хотел? — спокойно спросил Чонгук. Тэхен сжал губы, будто
сейчас расплачется. — Ты боишься меня, — кивнул Чонгук. — Я понимаю это,
Тэхен. Ты хочешь уйти, а я не смею тебя держать. Но ты мог погибнуть,
понимаешь? Я думал, что тебе важна собственная жизнь, а ты так бездумно
подверг себя опасности. Так еще и убежал босиком, — Чонгук строго посмотрел
на его изрезанные грязные ноги.
242/508
Чонгук смотрел на не шевелящегося Тэхена несколько минут. Поняв, что омега
не хочет ему отвечать, Чонгук вздохнул и убрал руку, но Тэхен неожиданно
схватил его за указательный палец. Как ребенок сжимает палец своей матери и
чувствует нежность, заботу, безопасность. Рядом с Чонгуком Тэхену ничего не
угрожает. Кроме самого Чонгука. Но Тэхен мысли эти гонит. Он поднял голову,
заглядывая альфе в глаза.
— Я… я и сам не понимаю, — ответил Тэхен шепотом. — Я не могу тебе

довериться после всего, что случилось, но… я чувствую, что ты не врешь, —
честно ответил Тэхен.
— Ты мог умереть, — сказал Чонгук, смотря омеге в глаза.
— Я знаю, — Тэхен потупил взгляд в пол. — Мне казалось, что я умру, и, кажется,
должен был прощаться с жизнью, с отцом, а я звал тебя, — омега провел
большим пальцем по его ладони. Чонгук переплел их пальцы в крепкий замок.
— Я слышал, — ответил альфа. — И потому пришел.
— Значит ты не лгал тогда, в больнице? — спросил Тэхен.
— Я тебя люблю, Тэхен, — с легкой улыбкой говорит Чонгук, а у Тэхена весь мир
на мелкие части крошится и под ноги пеплом оседает.
Эти слова разрядом тока самого сердца коснулись. В животе появилось

странное чувство, там цветы словно из бутонов распустились, грудную клетку
обвили и в дыхательных путях застряли, потому что Тэхену отчаянно не хватает
воздуха. Он в шоке смотрит на Чонгука, губы плотно сжимает. Смеется?
Издевается? Но Чонгук все так же тепло улыбается.
— Ты не обязан любить меня в ответ, — улыбнулся Чонгук, погладив

перепачканную кровью и землей щечку.
Во входную дверь постучали. Чонгук поднялся, чтобы открыть, но Тэхен остался

держать его за указательный палец и не отрывал взгляд от его глаз. Чонгук по-
доброму рассмеялся. Ощущение, будто он на войну уходит, а не дверь
открывать. Он склонился над Тэхеном и мягко поцеловал в лоб, высвобождая
свой палец из оков. Тэхен шмыгнул носом.
— Ты быстро, — сказал Чонгук, пропуская врача в дом. Мужчина поставил сумку

с медикаментами на пол и снял пальто, повесив его на вешалку.
— Как не поторопишься, когда ты своей жизнью расплатиться обещаешь, —

улыбнулся врач. — Что случилось?
— Идем, — махнул Чонгук, возвращаясь в гостиную, к Тэхену.
— Джесок-щи? — у Тэхена округлились глаза.
— Почему-то я не сомневался, что Тэхен здесь, — неодобрительно хмыкнул врач.

— Ты понимаешь, что сейчас и следователи, и полиция на ушах из-за его
пропажи? За твою голову идет нешуточная борьба. Ты сам себе могилу роешь.
243/508
— Моя могила не должна тебя волновать, — равнодушно сказал Чонгук. — Ты
нужен Тэхену.
— Что произошло? — спросил Джесок, закатывая рукава рубашки и

присаживаясь перед Тэхеном.
— Я… — начал Тэхен, но Чонгук его перебил:
— Выполняй свою работу, Джесок. Не задавай лишних вопросов.
Джесок молча пожал плечами и принялся внимательно осматривать полученные

ранения. Следы от зубов явно говорили о том, что на Тэхена было совершено
покушение. Но явно не Чонгуком, стал бы он потом вызывать его, чтобы
залатать раны? Джесок поставил на кофейный столик сумку и открыл ее,
откидывая крышку назад.
— Будет больно, — честно сказал Джесок. — Если бы я знал, что именно

произошло, я бы взял с собой местный наркоз, но у меня его, увы, нет. Будем
зашивать на живую.
— Чонгук, — жалобно позвал Тэхен, впиваясь в альфу взглядом.
— Я здесь, малыш, — Чонгук подошел ближе, стараясь не загораживать свет,

пока Джесок вдевал нить в крючковидную иглу. — Может быть, вместо наркоза
дать ему выпить? На людей алкоголь действует иначе, чем на нас, — предложил
Чонгук. — Тэхен, как ты на это смотришь?
— Не хочу, — помотал головой Тэхен, прикусывая дрожащие губы. — Просто

будь со мной рядом, хорошо?
— Конечно, принцесса, — слегка улыбнулся Чонгук, садясь рядом. Тэхен, как

маленький ребенок, залез на его колени, утыкаясь лицом в шею, чтобы не
видеть, как его руку будут зашивать. Чонгук даже дыхание задержал,
успокаивающе поглаживая омегу по волосам. Тэхен ищет возле него защиту.
— Это лавсан, — сказал Джесок, удобно для себя укладывая тэхенову руку на
подушку, чтобы лучше видеть рваные раны. — Рассасывающиеся швы, их потом
не нужно будет снимать. Но останутся рубцы, Тэхен-а, этого не избежать. Но
главное — не подцепить заразу, верно? — Тэхен кивнул. — Умница. Тогда давай
приступим.
Тэхен вскрикнул, когда игла проколола кожу впервые. Чонгук крепче прижал
его к себе, шепча что-то успокаивающее на ухо. Тэхену, откровенно говоря, было
все равно, что он говорит, лишь бы не останавливался. Один голос альфы
отвлекал его от боли. Тэхен судорожно дышал, уткнувшись носом в его ключицу,
сжался в комочек, который Чонгук охранять хотел цербером. Джесок
сосредоточенно зашивал раны, делая аккуратные швы. Тэхен дрожал, но не
кричал, только ощутимо дергался, когда игла кожу протыкала.
— Мой сильный мальчик, — прошептал Чонгук ему на ухо так тихо, чтобы только
Тэхен услышал. — Умница. Ты со всем справишься, моя душа, только потерпи.
Почти все, — у Тэхена щеки обожгло раскаленное смущение, даже боль на
второй план ушла.
244/508
Джесок сделал последний стежок и обрезал нить, вытерев пот со лба.
— Готово, — улыбнулся он. Джесок достал бинт, начав обматывать зашитую

руку. — Значит, Чонгук, послушай, руку лучше не мочить в горячей воде,
каждый день обрабатывай швы антисептиком, чтобы не было осложнений в
дальнейшем. Я дам тебе обезболивающее, чтобы в случае чего Тэхен их пил, —
врач достал из сумки коробочку с таблетками. — Лучше не делать рукой резких
движений, не перегружать тяжестью, потому что швы и разойтись могут.
Постарайся создать вокруг него покой, а ты, Тэхен, не лезь в неприятности,
хорошо? — нахмурился Джесок.
— Да, — тихо ответил Тэхен. — Спасибо вам…
— Малыш, полежишь немного? Я провожу Джесока, — Тэхен кивнул. Чонгук

аккуратно переложил его на диван.
Джесок собрал сумку, прошел следом за Чонгуком в коридор и надел пальто.

Они с альфой вышли на крыльцо, уложенное каменой кладкой. Чонгук достал
сигарету и прикурил, сжимая фильтр пальцами. Он прислонился к стене и
опустил голову. Джесок топтался на месте. На чонгуковых руках запеклась
кровь.
— Что ты собираешься делать дальше? — спросил мужчина.
— Не знаю, — пожал плечами Чонгук, прижимаясь к фильтру губами и

затягиваясь.
— Думаешь, что вы сможете жить, как обычная семья? Дом, собака, дети, —
Джесок горько усмехнулся. — Его ищут, и когда-нибудь обязательно найдут.
Намджун каждый уголок в этом городе обыщет, но достанет его. Хоть из-под
земли.
— Не отдам, — спокойно ответил альфа. — Увезу из страны, если понадобится.
— Будешь в вечных бегах?
— Мне не от кого бежать, от меня пусть убегают. У него было время, чтобы
найти и убить меня, но он не сделал этого, — хмыкнул Чонгук. — Нам слишком
тесно вдвоем в одном мире. Или он, или я, а мне есть, за что бороться. Жизнь
моего отца и жизнь Тэхена, вот, за что я буду сражаться.
— А ты не думал о том, чего хочет Тэхен? Хочет ли он такой жизни, с тобой?

Чонгук, в нашем мире так не принято, — покачал головой Джесок.
— Я знаю, — ответил Чонгук. — Но, даже если и так, я готов против своей
природы пойти.
— Синигами знает? — Чонгук ухмыльнулся и посмотрел на небо. — Точно. Когда

тебя это останавливало. Но ему вряд ли такое понравится.
— Я послушал его один раз, и едва не лишился всего, что обрел, — хмыкнул
альфа. Чонгук откинул истлевшую сигарету в сторону. — Глупо отрицать, что
это моя вина, потому что так и есть. Вся ответственность целиком на мне, и я
сделаю все, чтобы исправить то, что натворил.
245/508
— А если ты однажды сорвешься?
— Тэхену ничто не будет угрожать. И я в первую очередь.
— Я надеюсь, Чонгук, — вздохнул Джесок, потерев подбородок. — Если что,

звони мне.
— Спасибо, — искренне поблагодарил врача Чонгук и вернулся в дом.
Тэхен по-прежнему лежал на спине с закрытыми глазами. Кажется, заснул. Рюу

лежал перед диваном, охраняя его сон. Чонгук решил, что Тэхену нужно
расслабиться в теплой воде. Он заткнул слив в ванне и открыл воду, проверяя,
чтобы она не была горячей. Он добавил пару капель ароматического масла с
запахом кедра, приготовил чистую пижаму, и только после этого вернулся к
Тэхену, слегка касаясь его плеча.
— Тэхен-а, — тихо позвал Чонгук. — Малыш, вставай. Тебе нужно искупаться.
— М-м-м, — промычал сонно омега в ответ. Чонгук рассмеялся. Тэхен,

измотанный таким напряженным днем, выбился из сил.
— Отказы не принимаются. Давай, солнышко, тебе понравится.
— Я очень хочу спать, — хрипло ответил Тэхен.
— Знаю, но ты очень грязный. Я помогу тебе.
Чонгук подставил свое плечо, чтобы Тэхен, опираясь на него, смог

самостоятельно встать. Омега слегка улыбнулся в благодарность. Для Чонгука
это самая ценная награда. Тэхен, прижимая больную руку к животу, сам дошел
до ванной комнаты, Чонгук только подстраховывал его сзади. Омега
остановился перед наполненной ванной и прикусил губу, оглядываясь на Чона.
— Чонгук, я должен раздеться, — смущенно сказал Тэхен. — Но…
— Я могу выйти, но твоя рука, — Чонгук нахмурился. — Может, я помогу тебе?

— Тэхен залился краской и тут же отвернулся.
Его голым только Юнги и Хосок видели, но то хены. Они омеги, перед ними
Тэхен не стесняется. А Чонгук — взрослый альфа. Тэхен своего тела стесняется
до икоты, а еще он боится, что Чонгук… начнет испытывать к нему сексуальное
влечение. Омега тяжело сглотнул. Но и самостоятельно Тэхен пока не в силах
справиться, руку он должен беречь. Черт.
— Я не буду смотреть, хорошо? — обещает Чонгук.
— На мизинчиках? — доверчиво спрашивает Тэхен, повернувшись к Чонгуку и

поднимая мизинец вверх.
— Да, — по-кроличьи улыбнулся Чонгук, скрепляя обещание на мизинчиках.
Сначала Чонгук хочет снять худи через верх, но понимает, что тем самым может
повредить еще не начавшие заживать раны. Потому решение приходит само —
246/508
он просто рвет плотную ткань на Тэхене. Омега удивленно смотрит на него, но
Чонгук лишь пожимает плечами. Альфа думал, что, увидев его тело, испытает
животный голод. Но нет. Он испытывает лишь отчаянно желание сберечь и
защитить. Под слоем одежды не видно, какой он хрупкий. Кожа костями
натянута, бледная, с мелкими порезами. Чонгук помог ему залезть в ванну и
подложил надувную подушку под голову, а сам сел на бортик, аккуратно
поливая из ковша его тело, смывая грязь и кровь.
— Такой чумазый, как поросенок, — ласково сказал Чонгук.
— Мне так стыдно перед тобой, — сказал Тэхен, опустив взгляд. — И так жаль,
что я поступил подобным образом.
— Мы все совершаем ошибки, Тэхен, — вздохнул Чонгук, окунув ладонь в воду и

начав умывать лицо Тэхена. — Только пойми, что я не желаю причинять тебе
вред. Я тебя буду защищать всегда, слышишь?
— Слышу, — тихо ответил омега. — А я буду защищать тебя…
Чонгук улыбнулся уголком губ. Тэхен — это все, ради чего Чонгук остается
человеком. Вот, от чего его будет защищать Тэхен — от падения в пропасть, от
превращения в зверя, не ведающего ничего, кроме собственных инстинктов.
Искупав Тэхена, Чонгук помог ему вылезти из ванны, вытереться махровым

полотенцем и одеться в пижаму. Тэхен вместе с Рюу поднялись наверх, в
спальню, а Чонгук пошел на кухню, чтобы подогреть молоко в микроволновке. Та
запищала, оповестив о том, что молоко разогрелось, и Чонгук вытащил стакан,
поднимаясь в спальню. Шторы были плотно задвинуты. Тэхен лег в постель,
укрывшись теплым одеялом до подбородка. Рюу свернулся калачиком в его
ногах, согревая своим теплом.
— Вот, малыш, выпей. Спать будешь лучше, — Чонгук поставил стакан с молоком
на тумбочку и сел на край кровати, поглаживая руку омеги сквозь одеяло.
— Спасибо, Чонгук-а, — Тэхен приподнялся на локтях, взяв в ладонь стакан с

молоком, и жадно выпил его, слизывая капельки со своих губ, а после лег
обратно, прикрывая глаза.
— Что ж… отдыхай. Я буду внизу.
— Не уходи, — прошептал Тэхен, сжимая его запястье. — Побудь со мной.
— Хорошо, — шепнул Чонгук, ложась рядом.
Лицом к лицу. Тэхен видел блеск его глаз в темноте. Кажется, это и называется
«счастье»? Тэхен аккуратно, словно чего-то боясь, провел пальцами по его руке,
по запястью и к пальцам, переплетая их со своими в замок. Чонгук слегка
улыбнулся, ни на секунду не отрывая взгляда от Тэхена, который пододвинулся
ближе. Тэхен не осознает, что движет им, но ему и не хочется искать причины и
следствия. Он просто подается вперед и касается своими губами его. Нежно,
ненастойчиво, почти невесомо. Будто они целуются впервые. Чонгук отвечает на
его поцелуй аккуратно и ласково, поглаживает ладонью по затылку.
— Я тебя люблю, — сказал Чонгук шепотом в его губы.

247/508
Тэхен ничего не ответил, укладываясь головой на его плечо и утыкаясь лицом в
грудь. Ему спокойно. Так, как и должно быть. Слушая размеренное
сердцебиение, Тэхен засыпает, а Чонгук слушает свой самый любимый звук во
Вселенной — дыхание Тэхена.
248/508
XIX
— Тэхен-а, — тихий шепот в самое ухо. Омега поморщился и

перевернулся на живот, утыкаясь лицом в теплую подушку. Раздался
приглушенный смех. Теплая ладонь скользнула по спине омеги вдоль
позвоночника. Ласковые поглаживания напоминали Тэхену о маме. Так делала
она, когда омега болел. — Тэхен-а, вставай. Вот уж не знал, что ты такой соня.
Белый свет залил комнату, когда Чонгук резко распахнул массивные шторы.
Тэхен застонал сквозь зубы, накрываясь одеялом с головой.
— Который час? — прохрипел омега из-под одеяла, явно не желая вылезать в

ближайшую вечность.
— Уже почти одиннадцать, а нас с тобой кое-кто ждет. Будет очень

некультурно, если мы опоздаем.
— Мы куда-то поедем? — оживился Тэхен, откидывая одеяло в сторону и

приподнимаясь на локтях. Чонгук рассмеялся, видя заспанное и припухшее
личико, взъерошенные волосы и отпечаток подушки на щеке.
— Да, но если ты не вылезешь из постели, нам придется ждать следующего дня.
Тэхен тут же поднялся с постели и, забрав из рук Чонгука полотенце и

предложенные вещи, спустился вниз, в ванную. Прокушенная рука болела, но
Тэхен старался игнорировать резкую боль и избегать порывистых движений.
Прижимая больную руку к животу, он быстро умылся и почистил зубы. Желудок
скрутило от голода, и Тэхен с радостью бы поел, но Чонгук сказал, что они и так
опаздывают из-за него. Через полчаса Тэхен покинул ванную уже готовый и
собранный. Чонгук ждал его на диване, неспешно попивал кофе и смотрел
утренние новости.
— Мы правда поедем в город? — воодушевленно спросил Тэхен.
— Правда, — Чонгук улыбнулся, выключил телевизор и поднялся с дивана.
На Тэхене были светлые, слегка не по размеру джинсы и клетчатая рубашка,

заправленная за пояс. Чонгук же проигнорировал строгий стиль, надел
спортивные штаны и теплую толстовку. Тэхен сделал вывод, что встреча
произойдет не с каким-то важным человеком, иначе бы Чонгук, наверное, оделся
бы более официально. Чонгук насыпал Рюу, болтавшемуся возле ног Тэхена,
корм в миску и налил воды. Он присел на корточки и слегка потрепал питомца за
ушами.
— Не скучай, парень.
— Мы надолго? — Тэхен тоже присел, погладив Рюу от головы до холки. Все-таки

Рюу полюбился ему.
— Как получится, — улыбнулся Чонгук, пожав плечами. — Идем, — альфа взял

ключи от машины с полки и надел кожаную куртку.
— Пока, Рюу, — улыбнулся Тэхен, чмокнув пса в прохладный нос.

249/508
Чонгук, как истинный джентльмен, помог Тэхену надеть пальто. На самом деле
Тэхен чувствовал себя странно, если не дико. Они с Чонгуком словно за
покупками едут, как настоящая семья. Будто Тэхен сейчас не в плену, а просто в
гостях или… дома. Будто они с Чонгуком любят друг друга несколько лет самой
искренней и чистой любовью. Будто Чонгук его не пытался убить. Но почему-то
именно сейчас все это не имеет никакого значения. Тэхен просто чувствует себя
счастливым, несмотря на то, что это несколько неправильно.
— Разве я могу вот так просто показаться в городе? — спросил Тэхен,

пристегивая ремень безопасности.
— В Сеуле нет, — ответил Чонгук. — Мы сразу же привлечем к себе внимание.

Тебя заберут, а меня будут пытать. Но в других городах, возможно, к твоей
личности будет не такое пристальное внимание. Ты наверняка голоден?
— Да, как волк, — кивнул омега и откинулся на спинку сидения. — Ты рискуешь

собой, чтобы я был рядом? — Тэхен прикусил губу и глянул на Чонгука.
— Не называй это так, — покачал головой альфа. Он вставил ключ в замок

зажигания, завел машину и выехал со двора. Под колесами захрустел гравий, а
потом раздался шелест асфальта. — Некоторые ради любви на смерть идут, а я
всего лишь пытаюсь исправить свои ошибки. Ты не пленник, помнишь? — Чонгук
глянул на омегу. — Но ты во многом ограничен рядом со мной, я не могу этого
отрицать. Например, ты даже не сможешь сходить и купить себе новые вещи, —
альфа нахмурился. — Меня это угнетает, но иначе я не могу поступить. Пока ты
рядом со мной, мы в безопасности.
— Я скучаю по своим хенам… — грустно сказал Тэхен, обнимая себя за плечи.

— А ведь я и в университете учусь еще. Моя жизнь стала такой непонятной, я ни
в чем не могу разобраться. Да и ты… — Тэхен перевел взгляд на альфу. — У меня
в голове не укладывается, что ты, нежный и ласковый со мной, не задумываясь,
убиваешь других. Разве такое возможно? Ты — Чон Чонгук или Кииоши? Я… я
просто не понимаю, кто рядом со мной, — покачал головой Тэхен.
Чонгук крепче сжал руль. Слышать такое действительно больно и неприятно,

словно внутри все покрывается тонким липким слоем чего-то до невозможности
неприятного. Он и сам не раз пытался ответить себе на этот вопрос. Зверь или
жертва? До появления Тэхена Чонгук был уверен, что роль его — зверь. Убивать,
ломать, крушить. Но с появлением омеги в его жизни он начал колебаться. В его
голове все чаще всплывал вопрос «а зверь ли на самом деле?». Чонгук
посмотрел на Тэхена, который не отводил взгляда от него в ожидании ответа.
Альфа мягко улыбнулся.
— Ты — все, ради чего я остаюсь человеком.
Тэхеновы щеки зарделись, а на губах то и дело хотела расцвести улыбка. Омега

отвернул голову к окну, наблюдая за сменяющимся пейзажем. Он вдруг
вспомнил, как они с Чонгуком ходили на свидания. Пусть они были фальшивые,
но эмоции омега испытывал настоящие. Ему вспомнилось, как он угрожал
Чонгуку приемами тхэквондо, хотя совершенно ничего не умел. Неожиданно ему
стало так смешно, что он рассмеялся вслух.
— Что смешного? — улыбнулся Чонгук, вопросительно приподнимая бровь.

250/508
— Чонгук, почему ты влюбился в меня? Как это произошло? — спросил Тэхен,
перестав смеяться. Он начал перебирать пальцами подол своего пальто.
— Разве можно знать ответ на этот вопрос? — вздохнул Чон. — Я думаю, тот, кто
может дать ответ, на самом деле никогда не был влюблен, а если и был, то
только исключительно за что-то определенное. Например, «я влюбился в тебя за
очень красивое тело». Значит, ему никогда не было дела до того, что скрывается
внутри тебя. До твоей души, до космоса и планет, что текут по твоим венам, —
Чонгук аккуратно провел большим пальцем по тэхеновому запястью. Омега
сглотнул. — А мне есть. У тебя внутри — океан, в который я хочу окунуть
пальцы. Я люблю тебя не за красивые глаза, не за пухлые губы, даже не за эту
маленькую родинку на кончике твоего носа. Я люблю тебя, потому что…
— Чонгук притормозил на светофоре и посмотрел на Тэхена. — Потому что
нашел в тебе себя.
— Чонгук, — прошептал Тэхен, завороженно смотря в его глаза. Омеге

показалось, что он сейчас светится, как звезда на ночном небе от
переполняющего живот счастья. Искреннего. Неподдельного. — Я… я не знаю,
что ответить…
— Ничего не отвечай, Тэхен-а, — улыбнулся уголком губ Чонгук. — Ты не

должен. Забыть такое невозможно, я знаю, но дай мне шанс, Тэхен, хорошо? Я
не хочу держать тебя взаперти, как злой дракон, не хочу, чтобы ты страдал, но в
этот момент я не могу позволить себе отпустить тебя.
— Я понимаю, — кивнул омега. — Может быть, на твоем месте и я поступил бы

так. Не знаю… Мне очень трудно рассуждать об этом. Но разве в естественной
природе возможен такой… союз?
— Посмотри в окно, — Тэхен посмотрел на вечно спешащих куда-то людей.

— Люди и гули уже давно живут бок о бок. Работают в офисах, развозят почту,
подают кофе в твоем любимом кафе. Это стало нормальным, понимаешь? Мы не
убиваем людей, потому что ненавидим их. Мы вынуждены убивать их, чтобы
жили мы. Как голодный лев убивает антилопу. Но мы ведь не животные,
правильно? Мы способны переживать, плакать, огорчаться, смеяться,
радоваться, любить. Гули от людей разве что рационом питания отличаются, —
пожал плечами Чонгук.
— Гули угрожают человечеству, — сказал Тэхен. — Так считают следователи.

Некоторые не умеют контролировать свою силу и голод. Что, если все гули
объединятся и нападут? Наступит война, и неизвестно, кто выйдет из нее
победителем.
— Нам невыгодна война. Я люблю сравнивать отношения гулей и людей с

симбиозом. Простая арифметика — если исчезните вы, разрушится вся цепочка
питания, среди гулей начнется практика каннибализма, пока самый последний
каннибал не умрет.
— Ты пугаешь меня, — прикусил губу омега.
— Тэхен, никто не причинит тебе вред, — нахмурился Чонгук. — Скорее я умру,

чем сделаю тебе больно.
251/508
— Наверное, я всегда буду страдать от своей доверчивости, — грустно
улыбнулся Тэхен, глянув на вывеску кафе, возле которого припарковался Чон.
— Но знай, что в следующий раз я так просто не сдамся. Я тебя действительно
убью. Хотя бы попытаюсь.
— Хорошо, — засмеялся Чонгук, отстегивая ремень. — Лучше скажи, я могу

рассчитывать на то, что ты будешь сидеть тут, когда я вернусь?
— Я посмотрю на свое настроение, — улыбнулся Тэхен.
Чонгуку даже нравится игривое настроение омеги. Он слегка коснулся пальцами

под его подбородком и, улыбнувшись в ответ, вышел. Им еще как минимум час
ехать, нужно обеспечить Тэхена едой. Чонгук решил, что три чизбургера,
большая кола и пакет различных сладостей — именно то, что любят люди. По
крайней мере, именно это и покупал человек до него. Себе же Чонгук купил
только большую порцию эспрессо. Забрав пакеты с едой и оставив продавцу
несколько свернутых купюр, Чонгук вернулся в машину. Тэхен был занят тем,
что выдыхал пар на окно и рисовал какие-то витиеватые узоры.
— Держи, я думаю, тебе понравится, — Чон передал пакеты омеге.
— Пахнет очень вкусно, — Тэхен сглотнул вязкую слюну, залезая в пакеты чуть
ли не с головой. Бисквитные батончики, шоколад, тянучки, конфеты. Второй
пакет показался Тэхену наиболее привлекательным. Он вытащил один
чизбургер, облизываясь голодным котенком, даже глаза загорелись. — Тысячу
лет не ел бургеры! Холестерин, а как вкусно, — омега жадно вгрызся в булочку,
откусывая смачный кусок под тихий смех.
— Никогда не мог перенести запах человеческой еды, — сказал Чонгук, воротя

нос от бургеров.
— Ты серьезно? — искренне удивился Тэхен, пережевывая котлетку. Кусочек

салата остался висеть с уголка его рта. Тэхен высунул язык, подцепив его, и
затолкал обратно в рот. Чонгук ухмыльнулся. Настоящий поросенок. — Ты не
жил, если не пробовал бургеры. Я считаю, это лучшее, что могло изобрести
человечество. Не считая, конечно, продвинутой медицины, интернета…
— Ядерного оружия, — вздернул бровь Чонгук.
— Я против ядерного оружия! — Тэхен едва не подскочил на месте от

возмущения, резко откусив от булки кусок, и продолжил с набитым ртом: —
Никакого гуманизма. В конце концов, мы живем не в каменном веке, когда все
дела решаются силой. Люди должны уметь разговаривать!
— Ты такой борец за справедливость, — засмеялся Чонгук. Тэхен улыбнулся и

пожал плечами, присосавшись губами к трубочке, воткнутой в стакан с колой.
— Дело в том, что организм гуля отвергает человеческую еду. Даже если и
съешь через силу, все равно вырвешь.
— Ужасно, — тихо сказал Тэхен. — Значит, ты можешь есть только…
— Да, — кивнул Чонгук.
— И как давно ты ел в последний раз? — задал Тэхен уже давно мучавший его
252/508
вопрос. Чонгук нахмурился, вспоминая. Омега положил недоеденный чизбургер
обратно в пакет и выпил немного колы. Есть больше не хотелось.
— Кажется, месяц назад, — после недолгой тишины ответил Чонгук. — Гули

могут прожить около трех месяцев, не подкрепляясь человеческим мясом. А
потом…
— Сносит крышу, наступает животный голод, — прикусил губу Тэхен. — Я учил.
— Тэхен, я не хочу, чтобы ты боялся меня, — с грустью сказал Чонгук, положив

ладонь на тэхенову руку. — Это природа, которую я, увы, не могу переделать.
Это не в моих силах.
— А я и не боюсь, — улыбнулся Тэхен, сжимая ладонь Чонгука в своей. Повисла

приятная тишина. Тэхен откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза,
чувствуя, что Чонгук сжимает его ладонь и переплетает пальцы.
***
Когда Тэхен увидел баннер «Добро пожаловать в Хвансон», то заметно оживился

и начал нетерпеливо ерзать, вытягивая шею и рассматривая покрытый слоем
снега город. Многочисленные серые высотки, голые деревья (Чонгук рассказал,
что гинкго — символ Хвасона), достопримечательности и нескончаемый поток
людей. Все абсолютно такое же, как и в Сеуле, даже немного мрачнее. Но
Чонгук пообещал, что Тэхену понравится, значит, так и есть. Очередная
остановка произошла у цветочного. Тэхен напросился пойти в магазин вместе с
альфой, едва не повиснув на его руке. С тихим смехом Чонгук согласился.
— Можно я буду дарить цветы? — спросил Тэхен, выбирая букет. Пока никакой
не приглянулся ему. Помпезные и вычурные, Тэхен такие не любит. Он взял на
себя ответственность и решил самостоятельно выбрать букет.
— Конечно, можно, — улыбнулся Чонгук. К ним подошел продавец, слегка

поклонившись.
— Могу чем-нибудь помочь? Вы хотите купить букет для своего омеги? — с

вежливой улыбкой спросил консультант у Чонгука. Альфа перевел взгляд на
сосредоточенного Тэхена, который едва носом к стеклу не прилип.
— Да, — ответил Чонгук. — Соберите, пожалуйста, букет белых лилий.
— Лилии — символ чистоты и невинности. Хороший выбор, — похвалил продавец.

— Сейчас ваш букет будет готов.
— Спасибо, — кивнул альфа, подошел к Тэхену и положил ладонь на его спину.

— Ну, малыш? Ты выбрал?
— Я подумал о том, что будет очень символично подарить букет тюльпанов с

веточками форзиций, — улыбнулся Тэхен, корпусом поворачиваясь к альфе.
— Очень приятно, что ты меня так внимательно слушал, — Чонгук чмокнул омегу
в висок, заставляя того краснеть. — Мне нравится твой выбор.
253/508
— Спасибо, — просиял Тэхен, мягко улыбаясь. Он достал из ведерка букет в
бумажной обертке, аккуратно поправил и отнес к продавцу. Расплатившись
выданной Чонгуком карточкой, Тэхен, счастливый, вернулся в машину.
— Готово, — объявил продавец, протягивая Чону букет лилий, в который

вставлены сине-лиловые нарциссы и перетянутый ленточкой цвета темной
орхидеи. Чонгук с улыбкой поблагодарил продавца, заплатил даже несколько
больше, чем нужно, и вернулся в машину. Тэхен вопросительно поднял бровь.
— Не мог же я купить цветы кому-то в подарок, а своего омегу обделить, —

ухмыльнулся Чон, протягивая заулыбавшемуся Тэхену букет.
«Мой омега» — звучит так крышесносно, особенно из уст Чонгука. Наверное,

Тэхен совсем из ума выжил, но чувствует себя, как влюбленный школьник,
которому одноклассник на перемене подарил шоколадку. Нет, это чувство
намного лучше. В тысячу раз. От него по венам разносится сладкое, тянущее
чувство. Тэхен долго думал, долго колебался в своих чувствах. Думал, что
ненавидит Чонгука. По крайней мере, должен был. Думал, что испытывает к
нему отвращение или страх. Да он, в общем-то, много чего думал. Только
правда, вот она.
Тэхен влюбился в своего палача, оттого и прижимает букет к своей груди так
трепетно и нежно.
— Спасибо, — поблагодарил Тэхен, вдыхая приятный запах цветов и прикрывая

глаза.
Чонгуку больше ничего и не нужно.
Примерно через полчаса высотки сменились одноэтажными домами. Обычно

такие районы называют неблагополучными. Люди там злее, уровень криминала
выше, убийство — обычное дело. Люди делают все, чтобы выжить в этой
помойной яме. Кражи и изнасилования гремят каждый день, но никто уже и не
обращает на это внимания. Жить так привычно и правильно. В таких районах
закона нет. Человек сам себе закон. Тэхен думает, что здесь люди живут по
первобытным правилам. Выживают сильнейшие, слабых же пожирают трупные
черви.
Если быть честным, то Тэхен ожидал совсем не этого. Он думал, что Чонгуку
такая жизнь в новинку, даже одно касание к ней — чуждо. Но он, наоборот, как-
то загорелся, будто вернулся в давно покинутое место. Не домой, но что-то
близкое к этому. Дома здесь находились очень близко друг к другу, и каждый
был похож на предыдущий. Такой же старый, обшарпанный, с облупливающейся
крышей — Тэхен думает, что во время дождей она, наверное, протекает;
разбитые окна с треснувшими рамами, засохшие на подоконниках цветы и
абсолютная пустота на улицах, будто весь район вымер. Чонгук остановил
машину возле дома, на порожке которого сидела старая потрепанная кошка.
Она зашипела и выгнула костлявую спину.
— Вот мы и приехали, — сказал Чонгук, глуша мотор и отстегивая ремень

безопасности. Тэхен удивленно захлопал глазами. — Пойдем, — ухмыльнулся
альфа, выходя из машины.
Тэхен отстегнул ремень и вышел следом, аккуратно сжимая в руках букет.

254/508
Неожиданно дверь распахнулась, и на порожке появилась маленькая девчушка
лет шести. Она радостно взвизгнула и сбежала вниз прямо в домашних
тапочках, с разбега запрыгивая на засмеявшегося Чонгука, который сразу же
отреагировал, поймав девочку.
— Братик! — завопила она, обвивая ручками его шею. — Я так соскучилась,

почему не приезжал? — надула девочка алые губки, слегка стукнув альфу в
грудь маленьким кулачком.
— Прости, малышка, был занят, — улыбнулся альфа, поцеловав девочку в лоб.

— Почему раздетая выбежала, а? Вдруг заболеешь, — строго сказал Чонгук, но
тут же смягчился, когда малышка обиженно выпятила губу. — Познакомься,
Миен, это — Тэхен, мой омега, — с ласковой улыбкой представил Чонгук
топтавшегося на месте Тэхена.
— Привет, Миен, — улыбнулся уголком губ Тэхен, протягивая девочке ладонь.
— Ты любимый моего братика? — задала вопрос девочка, совершенно серьезно

рассматривая омегу. Тот даже внутренне сжался от такого пристального
взгляда. Но девочка широко улыбнулась, отчего ее глазки сузились, и радостно
пожала тэхенову ладонь. — Привет!
— Миен-а, ты куда побежала? Немедленно возвращайся, — закричала женщина,

вышедшая на крыльцо. Глаза у нее расширились от удивления, но на губах тут
же появилась искренняя улыбка. — Вот тебе и на, Чон Чонгук собственной
персоной, — ухмыльнулась женщина.
— Соен, не будь такой кусачкой, я не часто к вам приезжаю, — по-смешному

сморщился Чон, вызывая смех Миен и улыбку Тэхена.
— Ох, ты не один! — удивилась Соен, спускаясь к гостям. — Здравствуйте, меня

зовут Соен, а это — моя дочь Миен, — женщина слегка поклонилась.
— Здравствуйте, я — Тэхен, — представился и поклонился в ответ омега. — Вот,

это вам, — Тэхен протянул женщине цветы.
— Спасибо! — она с улыбкой приняла букет. — Ну, чего стоите? Заболеете ведь,
давайте в дом, — как настоящая мать, Соен всех загнала в дом, даже нежно
похлопала Тэхена по плечу.
Если снаружи их дом выглядел отталкивающе, то внутри он был очень даже

уютным, хоть и небольшим. Соен завела их в маленький коридорчик, ведущий в
гостиную и кухню. Тэхен переобулся в выданные ему протертые тапочки. Миен
сразу же утащила Чонгука на второй этаж, в свою комнату, чтобы показать
обновки в виде новых игрушек. Соен же проводила Тэхена на кухню и усадила за
небольшой круглый стол. Тэхен огляделся. На небольшом окне висели занавески
в клеточку, на подоконнике стояла герань в горшочке и лежала маленькая
подушечка для кота. На деревянных полках стояли различные травы и специи,
тарелки, кружки и столовые приборы. На плите подогревался чайник. Соен
поставила подаренный букет в стеклянную вазу, а после начала суетиться над
пирогом собственного приготовления.
— Ты не гуль, верно? — вдруг спросила Соен.
255/508
— Да, — ответил Тэхен. — Может быть, я могу чем-нибудь помочь?
— Нет-нет, не стоит, — улыбнулась Соен. — Мы не часто принимаем гостей.

Чонгук не каждый день кого-то к нам приводит.
— Да мне и некого, — ответил вернувшийся Чонгук и сел рядом с Тэхеном.
— Неприлично врываться в чужие разговоры, мистер, — ухмыльнулась женщина,

поставив перед Тэхеном тарелку с кусочком пирога. — Попробуй, Тэхен-а. С
вишней.
— Спасибо, — улыбнулся Тэхен. — Я люблю вишню, — омега взял в пальцы вилку

и начал неторопливо есть. Соен налила в кружку ароматный ромашковый чай,
который Тэхен с удовольствием отпивал.
— А меня чем-нибудь угостишь? — вздернул бровь Чонгук.
— Разве что подзатыльником, — закатила глаза женщина и повернулась лицом к

гостям, опершись поясницей о тумбу.
Она взяла в пальцы кружку с клубящимся от пара чаем и прищурила глаза.

Тэхен отметил, что она была очень красивой. Золотистые волосы собраны в
аккуратный пучок. Алые губы плотно сомкнуты, а лисьи глаза аккуратно
исследуют то одного, то другого. Она такая хрупкая и бледная, словно не
доедает, но характер у нее бойкий, даже Чонгуку не боится слово колкое
сказать. Ее платье с закатанными рукавами было не раз залатано, это видно по
квадратным кускам ткани на подоле, а фартук был кое-где грязный от сажи и
муки.
— Ну, так вы расскажете мне, как познакомились?
— Я…
— Он пытался меня убить, — ухмыльнулся Тэхен, посмотрев на подавившегося

Чонгука.
— Тэхен-а! — возмутился альфа.
— Чон Чонгук, ты никогда не изменишься, — засмеялась Соен. — Нормальные

альфы дарят конфеты и цветы, а ты сразу кагуне выпускаешь. Придурок.
— Отстань, — буркнул Чонгук, обиженно отпил из кружки Тэхена чай и тут же

сморщился. — Черт, что за гадость.
— Ромашковый чай называется, — злорадно усмехнулась Соен и села напротив

Тэхена. — Ну, а если серьезно. Что вы собираетесь делать?
— Ты человек? — спросил Тэхен, внимательно смотря на женщину.
— Да, — улыбнулась она. — А мой муж — гуль.
— Что?! — Тэхен от шока даже рот открыл. — Значит… значит Миен…
— Она рождена мной, — кивнула Соен, с нежностью смотря на играющую в

256/508
гостиной девочку. — Ты не рассказывал Тэхену, да? — обратилась она к Чону.
Тэхен тоже перевел взгляд на альфу. Тот покачал головой.
— Поэтому я и хотел познакомить его с тобой.
— Понятно, — слегка улыбнулась женщина. — Я познакомилась с Хонсок-и, когда

мы оба были еще студентами. У меня, знаешь ли, должно было быть блестящее
будущее: учеба, красный диплом, затем большой карьерный рост и только
потом, возможно, семья. Так планировал мой отец, — Соен опустила глаза,
теребя пальцами торчавшую из скатерти ниточку. — Но так получилось, что мы с
Хонсоком полюбили друг друга. Кто же знал тогда, что он не человек? — как-то
грустно усмехнулась она.
— Что ты сделала, когда узнала? — спросил Тэхен, внимательно слушая

женщину.
— Ты можешь представить, в каком шоке я была, — засмеялась Соен. — Но… я не

знаю, почему, однако для меня это казалось совершенно неважным. Ну и что,
что мы были из разных миров? Я любила его, а он любил меня, — в ее голосе
появились нежные ноты. — Я никому не могла рассказать о нашем союзе, даже
своим родным. Хонсока сразу убили бы. А я не могла этого допустить, я бы
следом за ним в могилу легла. Но и скрывать вечно мы бы это не смогли.
Поэтому мне пришлось «умереть» для своих родных, — грустно вздохнула она.
— Сначала я пропала. Не появлялась дома около месяца, и даже думать не хочу,
что было с моими родителями. А затем в их доме раздался звонок — нашли
изуродованное тело, вероятно, ваша дочь. Мама опознала «меня» только по
моей цепочке. Вот так они похоронили свою дочь, когда она была на самом деле
жива и здорова.
— Ты скучаешь по ним? — грустно спросил Тэхен.
— Иногда скучаю, — улыбнулась Соен. — Порой хочется прижаться щекой к

маминой груди, попросить совета, помощи, да хотя бы просто посидеть рядом с
ней в тишине. Я так давно не видела своих родителей, что даже голоса почти
стерлись из моей памяти. Но… Хонсок всегда был рядом со мной. Да, мне
пришлось оставить мою богатую жизнь, но я всегда спрашивала себя: «а была
ли я счастлива?». И каждый раз мой ответ — «нет». За меня всю жизнь
распланировали, вплоть до того, сколько детей у меня должно быть. Пусть
живем мы небогато, зато любим друг друга и Миен, — Соен вновь посмотрела на
нее с нежной улыбкой. — Она — плод нашей любви. Еще ни разу я не пожалела о
том, что Бог наградил меня таким сокровищем.
— Миен — особенная девочка, — сказал молчавший до этого Чонгук. Тэхен

нахмурил брови. — Такие дети, рожденные от гуля и человека, являются
особенными. Короли и королевы. Когда Миен вырастет, она станет Одноглазой
королевой. Если обычных гулей распределяют по рангам, то она, — Чон кивнул
подбородком в сторону девочки, — со временем даже меня сможет уложить на
лопатки. Но это не точно, — ухмыльнулся альфа.
— Сможет, сможет, — злорадно улыбнулась Соен. — Одноглазые гули гораздо

сильнее обычных гулей, Тэхен-а. Наш Кииоши славится своей силой, но когда
вырастет королева, он сможет запросто потерять свой трон.
— Ничего себе, — выдохнул восхищенно Тэхен. — Черт возьми, это так… странно
257/508
и пугающе одновременно.
— То, что она родилась — настоящее чудо, — продолжил Чонгук. — Обычно от

скрещивания человека и гуля потомство не выживает. Особенно, если омега —
гуль. Его тело принимает зародыш за пищу, и переваривает его, — Тэхен
подавился чаем и закашлялся. Чонгук постучал ему по спине. — Аккуратнее,
малыш. Если же альфе-гулю все же удается оплодотворить омегу-человека,
шанс того, что ребенок выживет, почти нулевой.
— Но как тебе удалось сохранить жизнь Миен? — спросил Тэхен удивленно.
— Мне пришлось есть человеческое мясо, — безэмоционально ответила Соен.

Тэхен вплел пальцы в волосы и опустил голову, упираясь локтями в стол.
— Звучит, наверное, ужасно, но мне все равно. Я делала это ради своего
ребенка, и сейчас не жалею об этом. Если бы я забеременела еще раз, я бы без
колебаний повторила это. Потому что, Тэхен-а, когда в тебе живет плод твоей
любви и ему угрожает смерть, ты не думаешь о том, что правильно, а что нет.
Ты просто его спасаешь.
— Вау, — выдохнул Тэхен, отпивая из кружки большой глоток чая. — Я бы сейчас

не отказался от выпивки, — Соен рассмеялась, а Чонгук с легкой улыбкой
приобнял омегу за плечи. — Как вы познакомились с Чонгуком?
— О, именно Чонгук помог мне подделать мою смерть. В то время мой муж уже
работал на него. Думаешь, он был в восторге от того, что Хонсок связался с
человеком? — закатила глаза Соен. — Они даже сцепились, как два бешеных
пса. Я думала, что они убьют друг друга, — Тэхен посмотрел на Чонгука с
укором.
— Как ты мог?
— Для меня это было дико, — улыбнулся Чонгук, пожав плечами. — Сейчас все
иначе! — Чонгук поднялся со своего стула и ушел в гостиную, где играла Миен.
— Когда сам встал на его место, тогда и понял, — засмеялась Соен, поднимаясь
и убирая грязные кружки в раковину.
— Соен, можно спросить? — аккуратно задал вопрос Тэхен. Женщина кивнула.

— А чем питается Миен?
— Иногда она ест обычную человеческую пищу, — пожала плечами женщина.

— А иногда ест человеческое мясо.
— Оу…
— Это нормально, Тэхен, — улыбнулась Соен. — В нашем мире все нормально.

Оглянись вокруг. В тебя влюбился зверь, стал ласковым и податливым, — она
положила ладонь на плечо Тэхену. — Твои страхи понятны, я была на твоем
месте, знаю, что ты чувствуешь. Но этот оболтус тебя любит, и это видно. У него
глаза в сердца превращаются, когда он на тебя смотрит, — ухмыльнулась она.
— Не знаю, — вздохнул Тэхен, прикусывая губу. — Я запутался и не знаю, о чем

мне думать. Что мне делать с моей семьей? Они ищут меня. И следователи тоже.
258/508
— Да, Чонгук наворотил дел, — Соен потерла подбородок. — Прислушайся к
себе, к тому, что говорит твое сердце. Кто-кто, а оно тебя не обманет. Я
прислушалась, и сейчас живу счастливо, пусть и трудно. Идем, скоро отец
должен вернуться, — улыбнулась женщина.
Соен наклонилась над играющей в куклы малышкой и поцеловала ее в макушку,

а после села рядом с Чонгуком, который внимательно смотрел новости на старом
рябящем телевизоре. Тэхен хотел было присоединиться к ним, но его окликнула
Миен, с улыбкой протягивая ему потрепанного мишку без одной лапки.
— Поиграешь со мной, оппа?
— Конечно, — улыбнулся омега, садясь по-турецки на ковре рядом с девочкой.
— А где Ханбин-хен? — спросил Чонгук, не отрывая взгляда от телевизора.
— У нас дрова заканчиваются, пошел покупать новые, — вздохнула Соен. — Нам

бы эту зиму пережить.
— Я помогу деньгами, — нахмурился Чонгук.
— Нет, не нужно, — покачала головой женщина.
— Нуна, не отказывайся.
— Чонгук-а, мы и так тебе много должны, — нахмурилась она. — Нам нечем пока
отдавать. Хонсок работает на заводе, но зарплаты постоянно урезают. Мне не с
кем оставить Миен, иначе я бы давно пошла работать.
— Черт возьми, вы мне не чужие, — прорычал сквозь зубы альфа. — Я вам не

позволю голодать.
По комнате разнесся глухой шлепок. Тэхен издал тихий смешок и опустил глаза,
продолжая играть с Миен. Ему стало так смешно от того, что великого и
грозного Кииоши ударила женщина, его нуна, с грозным видом нависающая над
ним, а Чонгук с лицом побитого щенка потирал затылок.
— За что? — возмущенно спросил альфа.
— Не повышай голос на старших, — пригрозила Соен полотенцем. — Иначе и не

так огребешь.
Тэхен абстрагировался от всего, кроме маленькой девочки, что с

воодушевлением рассказывала ему о своих немногочисленных куклах. Он не мог
представить, какой силой любила ее Соен, что пошла на все, только бы
сохранить жизнь своей дочери. А еще не укладывалось в голове, что вот эта
малышка с пухлыми щечками и милым бантиком на волосах сможет убить
Чонгука, когда вырастет. Подрастающий маленький монстр. У Тэхена холодок
пробежался по спине.
— У меня совсем нет друзей, — с грустью сказала малышка, разглаживая

платьице на своей кукле.
— Правда? — Тэхен свел брови к переносице. — Почему?

259/508
— У нас тут никто не живет почти, — надула губы Миен. — А мальчишки с
соседнего двора меня дразнят и не хотят играть.
— У меня тоже нет друзей, — сказал Тэхен, прижимая потрепанного мишку к

своему животу. Девочка удивленно вскинула брови. — Давай будем друзьями
друг друга? — улыбнулся омега, протягивая девочке мизинчик.
— Правда? — просияла малышка.
— Правда-правда.
— Давай! — вскрикнула она, скрепляя новую дружбу мизинчиками. На ее губах

расцвела счастливая улыбка. — Оппа, а ты правда любишь братика? — спросила
девочка шепотом, кидая беглый взгляд на Чонгука, о чем-то дискутирующим с
ее мамой.
Тэхен слегка улыбнулся и посмотрел на Чонгука. «Тэхен, а ты правда его

любишь?» — спрашивает сам себя омега. До переломного момента Тэхену
казалось, что любил. Эти бабочки порхали в животе и счастье по кровеносным
сосудам разносили. А сейчас же бабочки ему плоть изнутри режут. Любовь ли
это, когда больно? Когда страшно? Тэхен не знает. Соен ему сказала, чтобы он
слушал сердце, оно его не обманет. Тэхен прикрыл глаза и прислушался к его
медленной песне.
Тудум. Тудум. Тудум.
Что сказать ты хочешь, глупое?
Тэхен не понимает. Тогда он представляет, что Чонгука больше нет. Раз, и

больше не звучит его смех. Два, и больше нет его глаз цвета оникса. Три, его
запах стерся с лица Земли. Четыре, его теплые руки больше не обожгут кожу
цветами ядовитыми. Пять, все цветы мира завяли без своего Солнца, имя
которому — Чонгук. Шесть, сам мир начинает остывать, все живое на нем
погибает. Семь, холодная планета раскалывается на части. Восемь, Тэхен
понимает, что мир этот — он сам. Девять, сердце у Тэхена в груди больше не
бьется. Десять, Тэхена больше нет.
Простая арифметика. Симбиоз, так это назвал Чонгук.
Тудум. Тудум. Тудум.
Такой простой вопрос. Правда ли ты любишь его, Тэхен?
Омега приоткрыл глаза, врезаясь взглядом в чонгуково лицо. Смотрит.

Улыбается так, что вместо солнца сияет. Тэхеново солнце. Тэхен улыбается ему
в ответ.
— Правда, Миен-а, — отвечает Тэхен. — Правда.
Чонгук вместе с Тэхеном пробыли в гостях до самого вечера. Миен изъявила

желание, чтобы Чонгук почитал ей на ночь сказку, и они вдвоем поднялись
наверх. Соен же сделала для Тэхена чай, потому что омега начал клевать носом
ближе к девяти, пока ждал Чона. Дедушка Миен вернулся поздно, к своему
260/508
сожалению, Тэхен не успел с ним познакомиться. Но Чонгук обменялся
рукопожатием и парочкой дежурных фраз. Они были не так знакомы, как с
родителями девочки.
Соен проводила гостей до двери. Чонгук, конечно же, не смог уйти просто так,
под шумок оставляя скрутку денег под лампой в гостиной. Молодой семье они
все равно нужнее, чем ему. Он еще заработает. Чонгук помог Тэхену надеть
пальто, зашнуровать ботинки и словил парочку саркастических замечаний от
Соен. Он и сам начал замечать, как меняет его этот человек. С каждым днем
делает лучше. Чонгук не привык заботиться о ком-то, кроме себя. Но о Тэхене
хочется заботиться так, как ни о ком другом.
— Я очень рад был знакомству, Соен, — улыбнулся Тэхен, обнимая женщину на

прощание.
— Взаимно, Тэхен-а. Чон, не теряй его и сам не теряйся. Двери нашего дома
всегда для вас открыты. Будьте осторожны по пути домой.
— Чмокни Миен от меня, нуна, — улыбнулся альфа. — До встречи.
Тэхен выдохнул клубок пара и обнял себя за плечи. Начался настоящий

снегопад. В свете редких уличных фонарей он выглядел волшебно. Колючие
снежинки усыпали его плечи. Чонгук подошел сзади. Его раскаленное дыхание
согрело тэхенову шею. Альфа обнял его за талию и прижал к себе, сгребая в
крепкое кольцо мощных рук. Тэхен расслабленно улыбнулся и откинул голову на
его плечо. Тепло. Спокойно. Омега накрыл ладонями его руки.
— Поехали домой, малыш?
— Поехали, — тихо ответил Тэхен.
В машине омега уснул сразу же, прислонившись лбом к запотевшему стеклу.

Чонгук переложил букет лилий на заднее сидение и включил обогрев. Тэхен не
говорил вслух, но ему, кажется, понравилось. Чон это по глазам видел. Альфа
хотел, чтобы Тэхен увидел, что такие, как они, живут вместе счастливо, чтобы
он понял, что у них хотя бы… есть шанс. И Чонгук за этот шанс будет бороться
до последнего, до талого. Чонгук снял свою куртку и укрыл омегу.
Ему еще о многом нужно подумать, еще многую информацию обработать. А

сейчас пусть спит.
У них впереди долгая дорога домой.
По темному холодному помещению разносились звуки ударов кожи об обивку

подвесной груши. Альфа со всей злости лупил грушу, вымещая на ней всю свою
обжигающую ярость. Две недели впустую. Ким Тэхен словно сквозь землю
провалился. Никто не видел его, никто не слышал его, словно он никогда и не
существовал. Намджун терпит поражение. Следователи, как гончие псы,
сбились с ног, стерли ступни в кровь, но ничего. Н и ч е г о. Пустота. Ким Тэхена
больше не существует. Намджуну не к какому причалу прибиться, не у кого
просить помощи. Альфа грубо ударил грушу. Цепи заскрипели.
261/508
По его обнаженной спине градом катился пот. В спортзале свет выключен,
только благодаря фонарям на улице свет попадает в просторную комнату.
Намджун ловит свой бешеный взгляд в отражении широкого зеркала.
Беспомощный.
Ни на что не годный.
Бесполезный.
Кому ты можешь помочь?
Давно пора отказаться от этого дела, передать тем, кто Тэхена найти сможет.
Намджун орет и только сильнее лупит грушу. Кожа на костяшках лопнула,

заливая кровавыми каплями ладони. Бордовые разводы остаются на кожаной
обивке. Но Намджун не останавливается. Запах крови раззадоривает ноздри,
пробуждает зверя, что сидит в своей клетке так долго. Зверь точит когти,
набирается сил, ему клетка с каждым днем все меньше становится. Намджун
рычит сквозь стиснутые челюсти, раздувает ноздри, как разъяренный бык. Боли
совсем не чувствуется. Намджун чувствует только свою беспомощность, и это
его злит еще сильнее. Намджун ненавидит быть беспомощным.
Альфа со всей силы ударил по обивке и схватил стоящую на полу бутылку воды,
жадно выпивая почти наполовину. Несколько капель потекли мимо рта, по
влажной шее и быстро вздымающейся груди. Юнги вжался спиной в дверь,
совсем позабыв, что ему нужно дышать. Он Намджуна таким агрессивным
видел, кажется, лишь раз. Тогда, в кабинете. Он похож на дикое животное,
которое заставили быть человеком. Намджун пугает. Рядом с ним так страшно. И
одновременно с этим Юнги понимает, что больше нигде не найдет покоя.
— Что случилось? — хрипло спросил Намджун, закрутив крышку и поставив

бутылку на пол. — Почему пришел?
Юнги кажется, что он сейчас на пол осыплется мелкой крошкой. Коленки

трясутся, сердце галопом скачет, до самого горла подпрыгивает. Ну зачем он
пришел, глупый? Чего хотел? Увидеть? Увидел, а дальше что? Юнги отчетливо
понимает, что должен сейчас быть гордым, взять и уйти, страдать в
одиночестве и дальше. Головой-то понимает, а сердце совсем иного хочет.
Сердце хочет, чтобы его согрели, как котенка ладонью приласкали, слово
нежное сказали. Юнги — идиот. Бежит от Намджуна, а потом сам к нему
возвращается. Плюет на гордость, на силу воли (которой, в общем-то, и нет), на
свою боль плюет. Рядом с Намджуном ничего не важно. Ничего не нужно.
Омега подходит к нему на негнущихся ногах. Он в последний раз видел

Намджуна, кажется, четыре дня назад, и то мельком. Юнги противно
признавать, что он соскучился. Соскучился так, что ребра, блять, ломает. Хотя
там ломать уже, казалось бы, нечего. Но Намджун находит, и крошит это.
Нещадно. В пыль. Намджун смотрит на него совершенно нечитаемым взглядом.
Оттолкнет? Пошлет к черту? Ударит? Юнги очень на это надеется. Но он молчит
и смотрит. А Юнги все ближе подходит. Ближе и ближе. Пока между ними не
остается десяти сантиметров.
262/508
— Когда ты ел в последний раз? — почти шепотом спросил Намджун.
— Выглядишь ужасно.
— Я не помню, — шепотом ответил Юнги.
— Понятно, — прошептал Намджун. — Так чего ты хотел?
«Тебя», думает Юнги, на деле же облизывает губы. А ведь и правда, чего Юнги
хотел? Чтобы Намджун его обнял, к груди прижал, пожалел? Глупости какие-то.
Наверное, у Юнги посттравматический стресс или что-то такое, иначе он свое
поведение объяснить не может. Просто в конец выжил из ума. Юнги слышит,
как хрипло дышит Намджун. Скользит взглядом по его быстро вздымающейся
груди, по рельефному торсу и по дорожке черных волос. У него возбуждение
лавиной от живота расползается, все обескровленные сосуды собой заполняет.
Юнги задышал так тяжело, будто влажность в комнате подскочила до
критических значений.
А что Юнги, вообще-то, терять? Он уже все, что имел, потерял. Поэтому он с
трудом разлепляет губы и отвечает:
— Тебя. Я хотел тебя.
Намджун кидается на него, как лев на сочное мясо. Его раскаленные руки
хватаются за юнгиевы костлявые бедра, Намджун его к себе прижимает так,
словно единым целым стать хочет (Юнги мечтает в Намджуне раствориться), а
губы с миновыми сталкиваются. Юнги, кажется, не дышит. Он, кажется,
умирает. Намджун целует его грубо, не жалеет, губы до крови прокусывает.
Юнги от боли стонет, кричит, но Намджун его стоны-крики проглатывает
собственнически. Юнги только для Намджуна. Никому не позволит. Намджунова
собственность.
Юнги хватается за него, как за спасательный круг. Он берет себя в руки.

Намджун достаточно боли причинил, Юнги должником оставаться не хочет.
Омега оторвался от кроваво-сладких губ и вгрызся зубами в его шею, жадно
вылизывая голодным котенком. Он грубо прикусил пульсирующую жилку,
заставляя альфу над собой рычать сквозь стиснутые зубы. Намджун принялся
срывать с омеги одежду. Он по минову телу изголодался, как наркоман по
героину. На затворках сознания мелькает, что в Юнги изменилось что-то, живот
почему-то выпирать начал, но для него сейчас это настолько неважно, что он
шлет эту мысль как можно дальше. Сейчас важен только Юнги. Только его
искусанные губы и тело, с которого уже давно сошли намджуновы метки.
Омега кусает его так, что Намджуну почти больно. Жадный котенок, он хочет
как можно больше своих следов оставить, чтобы Намджуна потом ломало от
зависимости и желания. Маленькая, маленькая сука. Юнги похлеще героина.
Намджун никогда не думал, что подсядет настолько, что будет кости
выворачивать. Юнги жадно целует его грудь, за каждым поцелуем оставляет
свою метку, наливающуюся багровым цветом. Он по намджуновой коже
оставляет россыпи букетов, не скупится, кусает до крови. Намджун с рыком
подхватил омегу под бедра, резко вжимая спиной в ледяное стекло. Юнги
хрипло застонал от соприкосновения разгоряченной кожи к холодному стеклу и
начал ерзать, касаясь попкой намджунова напряженного члена, что истекал от
желания. Намджун ни с кем, кроме Юнги, больше спать не желает. Если не
Юнги, то никто. Никто больше не сумеет удовлетворить его животные
263/508
потребности. Мальчик-наркотик. Альфа впился губами в его манящую шею,
выцеловывая каждый сантиметр и оставляя после наливающийся засос. О, нет.
Намджун ни за что Юнги не отдаст.
— Мое, — рычит Намджун совсем по-звериному.
— Твое, — изгибаясь, цепляясь пальцами за его волосы, стонет Юнги.
Намджуну словно голову сносит. Он больше ничего перед собой не видит,

плюет, что они на работе, что он Мин Юнги шлюхой последней проклинал. Ему
ревность голову прострелила в упор, насквозь. Она ему пеленой глаза
застилает. Мин Юнги только для Ким Намджуна. Альфа, удерживая Юнги одной
рукой и вжимая его в зеркало, собрал вытекающую из его попки смазку
ладонью, жадно облизывая острые ключицы, и размазал ее по своему твердому
члену. Над собой и над Юнги издевается, потирая головкой, Намджун уверен,
покрасневшую дырочку. Юнги хочется до звона в ушах. Но он терпит.
— Попроси меня, — прорычал Намджун, жадно кусая кожу на его ключицах. Она
так натянута, что, кажется, сейчас порвется. А Намджун желает ее порвать и
выпить винной на вкус крови.
— Намджун, — хрипло простонал омега, цепляясь ногтями за его плечи, на

которых остались красные полосы.
— Я не слышу, — прохрипел ему на ухо Ким, жарко выдыхая на нежную кожу

чуть ниже челюсти. Юнги весь покрылся мурашками и захныкал, жмурясь. Он,
кажется, сейчас сойдет с ума.
— Возьми меня, — взмолился Юнги.
— Нет, малыш, не так, — Намджун издевается. Специально тянет, хотя сам

изнывает от желания. Он широко провел языком по лебединой шее,
останавливаясь у основания и сильно прикусывая. Помечая.
— Трахни свою шлюшку так, чтобы она не смогла сидеть, — зарычал Юнги,
крепко сжимая в пальцах намджуновы волосы. — Выеби, блять, меня.
— Плохой мальчик, — довольно оскалился Намджун.
Он взял член в ладонь и надавил головкой на дырочку. Юнги выдохнул и откинул

голову назад, ударяясь головой о стекло. Намджун резко вошел в него во всю
длину. Омега закричал, но Намджун тут же впился в его губы жадным поцелуем,
заглушая его крики. Он тут же набрал бешеный ритм, втрахивая Юнги в
начавшее нагреваться зеркало. Юнги стонет в его губы и царапает спину
отросшими ногтями до кровавых капель. Мстит, маленькая сука. У Юнги под
ресницами скопились кристальные слезы, но он не просит Намджуна о жалости.
Лишь сильнее двигает бедрами, насаживается на член до упора. Потная кожа
скрипит по зеркалу. Намджун трахает его так, словно тысячи лет не знал
омежьего тела. Намджун трахает его, как зверь. Быстро, грубо, сбиваясь с
ритма, сжимая его кожу зубами и рыча.
Юнги вырывается из его плена и кричит во все горло. Хорошо, что почти все
следователи разъехались по домам, а спортзал находится в пустующем крыле.
Мину кажется, что он к черту сорвет голосовые связки и завтра не сможет
264/508
разговаривать, но ему так чертовски плевать. Намджун дерет его, как
заправскую шлюху. Юнги чувствует всю злость, которую альфа вымещает на
нем, и принимает ее. Иначе Намджун взорвется, как вулкан. Альфа поставил его
на дрожащие ноги и повернул лицом к зеркалу.
— Смотри на себя, пока я трахаю тебя, — прошептал Намджун ему на ухо.
Альфа надавил ему на поясницу, заставляя выпятить попку, и смачно шлепнул

омегу. Юнги застонал, шире разводя ноги и выгибаясь. Из его раскрасневшейся
дырочки толчками вытекала смазка, которую Намджун размазал своим членом и
еще раз шлепнул Юнги. Место удара тут же покраснело. Намджун вновь
заполнил его одним резким толчком и начал трахать, кусая за загривок, как
суку. У Юнги в отражении глаза бешеные. Он растрепанный, взъерошенный и
потный. Ему нравится быть шлюхой только для Намджуна. Только если он его
любить будет. Только рядом с Намджуном это смотрится правильно, не мерзко и
не пошло. Юнги кричал. Ему от этого зверя никуда не деться, но Юнги и не
собирался. Намджун его в кровь кусает, помечает, только своим делает. А Юнги
подставляется под поцелуи и упирается потными ладонями в зеркало. Намджун
снова грубо шлепнул его по ягодице. Юнги сжал его член внутри себя, заставляя
Намджуна рычать.
Они оба в своем безумстве тонут. Намджун вошел в него по основание, крепко
сжимая разбитыми грубыми пальцами молочные бедра, и кончил. Юнги кончил
следом, ощущая тепло в своем нутре. Намджун вышел из него, не допуская
сцепки, и сел на пол, прижимаясь к зеркалу спиной. Он откинул голову назад и
громко дышал, приводя дыхание в порядок. Юнги рухнул на колени рядом,
упираясь ладонями в пол.
Обессиленные, они только друг в друге могут найти источник сил.

Обесточенные, лишь друг в друге они могут получить сильный разряд молнии.
Обескровленные, они друг из друга могут испить живительной крови.
Юнги сглотнул и подсел ближе, накрывая окровавленную ладонь Намджуна

своей. Не встретив сопротивления, он поднял его ладонь к своему лицу, начав
оставлять на ней легкие поцелуи. Он целовал его лопнувшую кожу нежно,
ласково, словно хотел залечить. Намджун улыбнулся уголком губ в темноте.
Хорошо, что Юнги этого не видел. Неожиданно Намджун сгреб его в свои
медвежьи объятия, усаживая на свои бедра. Юнги даже дыхание задержал.
Вдруг ему кажется? Вдруг сейчас оттолкнет?
— Ласковый котенок, — прохрипел Намджун, оставляя мягкий поцелуй на его

макушке.
Юнги показалось, что он сейчас позорно разревется. Он обвил руками шею

альфы и прижался к нему, как в последний раз. Глупый, глупый Мин Юнги. Его
от любви к Намджуну рвет на части, которые потом не собрать. Он готов своему
зверю в пасть кинуться, ну разве не глупец?
А Намджун прижимает его к своей груди и вдыхает запах смоляных волос. Ему
так спокойно. Так правильно.
265/508
Примечание к части чонгук https://pp.userapi.com/c846219/v846219934/a65fa/JpXy-
umkoic.jpg
енгук https://pp.userapi.com/c846219/v846219934/a6603/wFjVhYyupWE.jpg
тэхен https://pp.userapi.com/c849520/v849520934/348a6/rV2oO_uJlzU.jpg
музыка: https://vk.com/theworldofdemon?w=wall-155413880_8813
XX
Хосок сидит на кровати, перебирая пальцами ниточку, которую Чимин

надел ему на палец вместо обручального кольца. В спальне царит мрак. Изредка
проезжающие мимо машины отбрасывают на стены своими фарами оранжевый
свет. Сломанная барная вывеска зазывающе мигает красным неоном,
подсвечивая комнату. Когда ее, в конце концов, починят? Хосок улыбается и
чувствует, как по щекам бегут соленые слезы. Ниточка выпала из его пальцев,
мягко опускаясь на пол.
Омега провел пальцами по смятым простыням, слегка сжимая ткань в кулаке. Он

посмотрел на подушки. Именно здесь Чимин предложил ему стать его мужем.
Опорой. Его второй половиной. А потом пошел к Юнги, с радостью устраиваясь
между разведенных ног. Сука. Какая же Чимин сука. Хосок смеется тихо и
хрипло. Омега гладил загрубелыми пальцами белоснежные подушки, впитавшие
в себя их с Чимином запах. Чимин никогда не ценил, когда Хосок находился
рядом и подставлял свое плечо. Он бы не заметил, если бы Хосок сердце на
живую из груди вырвал и в его пальцы вложил.
Оно теплое, погрей свои холодные пальцы.
Омега резко утер влажные щеки. Хватит. Нарыдался. Хосоку казалось, что он
Чимину простит все, что угодно, любой проступок, несовместимый со здравым
смыслом. Хосок так сильно Чимина любит, что почти погибает. Но только сейчас
у него глаза открылись — Чимину это никогда и не было нужно. Ему не нужна
была любовь. Ему не нужны были никакие жертвы. Ему не нужен был Хосок. Все,
что нужно Чимину — наркотики, алкоголь и доступные тела. Хосок сморщился.
Ему от этого мерзко становится. Противно до ужаса.
Почему он раньше не замечал того, как Чимин об его душу ноги вытирает? Хосок
ухмыльнулся. О, нет. Не Чимин в этом виноват. Это вина самого Хосока. Именно
он позволил себе половой тряпкой быть. Безвольный и бесхарактерный, он
буквально готов на коленях за Чимином ползти, только бы рядом с ним быть. На
все закрывал глаза. Все прощал. Приносил себя в жертву, когда это абсолютно
никому и не нужно было.
Хосок поднялся с постели и включил настольную лампу, разгоняя мрак. Он

достал из-под кровати спортивную сумку, открыл шкаф и начал собирать свои
вещи. Ему некуда пойти, но лучше на улице, чем еще одна ночь рядом с этим
монстром. Хосок ее просто не переживет. Кажется, если сегодня он останется,
это станет его последней ночью. Чимин просто окончательно дожрет его
израненное сердце. Хосок согнулся, заталкивая в сумку вещи.
— Куда собрался? — хрипло спросил Чимин. Хосок вздрогнул от его ледяного

голоса. Альфа прислонился к дверному косяку и сложил руки на груди. — Я тебя
куда-то отпускал?
266/508
— Я не твоя вещь, мне не требуется разрешение, — безэмоционально ответил
Хосок, повесив сумку на плечо и подошел к Чимину, упрямо смотря ему за плечо.
До свободы рукой подать. — Пусти меня, — твердо сказал омега.
Чимин ухмыльнулся, склонив голову вбок, и провел языком по своим губам.

Хосок поднял на него тяжелый взгляд. Альфа не отойдет. Он снова играет в свои
мерзкие игры, снова душу Хосока острыми лезвиями полосует. В Чимине нет ни
любви, ни жалости, ни сострадания, ни раскаяния. У него внутри ничего нет, а
Хосок так отчаянно хотел это исправить. Но невозможно помочь тому, кто этой
помощи не желает. Никому она не нужна.
— Пропусти меня, — процедил сквозь зубы Хосок.
— Нет, — ухмыльнулся Чимин, пожав плечами. — И что ты сделаешь с этим,

кошечка? — облизнулся он, наклоняясь к Хосоку.
Хосок не думает ни о каких последствиях. Он просто крепко сжимает руки в

кулаки и бьет Чимина в лицо. Но альфа не сдвинулся и на сантиметр, а Хосок
глухо зарычал от боли содранных костяшек. Чиминовы глаза кровью налились,
на губах появился животный оскал. Он начал надвигаться на омегу, а Хосок
попятился назад. Вот он, его бесславный конец. В запертой клетке с тигром.
Хосок сбросил мешающую сумку на пол.
— Каким смелым ты у меня стал, — нараспев протянул Чимин, загоняя свою

жертву в угол. — Совсем не боишься смерти, да, птичка? Думаешь, что сможешь
упорхнуть целым и невредимым? Ну, ничего, сейчас я тебе подрежу
крылышки, — зарычал гуль, кидаясь на замершего Хосока.
Хосок отскочил в сторону, падая на пол и больно ударяясь подбородком о ножку

стула. Он тут же подскочил, но поскользнулся на ковре, вновь падая на живот.
Чимин рассмеялся, хватая его за щиколотку и рывком подтягивая к себе. Хосок
вскрикнул, дергая ногой в попытке вырваться, но Чимин слишком сильно
стиснул его. Омега зарычал и лягнул свободной ногой альфу в живот, выбивая
весь воздух. Хосок не остановился на этом, ударяя его ногой то в живот, то в
грудь, пока хватка на ноге не ослабла. Чимин согнулся пополам, жадно хватая
воздух. Контрольный удар пришелся альфе в челюсть. Он пошатнулся и упал на
колени, едва слышно порыкивая. С уголка его губ, вперемешку со слюной, упала
сангиновая капля, разбиваясь о пол.
Омега подскочил на ноги, спешно выбегая в коридор. Он нервно схватил

лежащие на тумбе ключи, но они выпали из дрожащих пальцев. Хосоку хотелось
заматериться во весь голос и разреветься, но он быстро поднял ключи, нервно
перебирая их в поисках нужного. Найдя его спустя, как Хосоку показалось,
вечность, он начал судорожно вставлять его в замочную скважину. Что-то
твердое обвило его ноги и резко дернуло на пол. Хосок упал, сшибая своим
телом тумбу. Чимин выпустил кагуне, мучительно медленно притягивая его к
себе через весь коридор.
— Нет! — закричал Хосок, цепляясь ногтями за деревянный пол. — Умоляю, нет!

Пожалуйста! — Хосок заплакал. Чимин не даст ему уйти вот так просто.
— Давай, кричи, — рассмеялся гуль, жадно облизывая кровяные губы. — Умоляй

меня, шлюха. Ведь ты только и умеешь стоять на коленях с моим членом во рту.
267/508
Думаешь, что можешь идти против меня? — зарычал Чимин, ударяя омегу по
нежной щеке. Хосок вскрикнул. Слезы заливают его лицо. Альфа присел перед
ним на корточки и сжал пальцами его щеки, склоняя голову вбок. — Давай я
научу тебя манерам, принцесса.
— Чимин, — всхлипнул Хосок, сжимая дрожащими пальцами дверной ключ.

Омега не хочет его использовать. — Пожалуйста, я прошу тебя…
— У тебя ужасное воспитание, кошечка, — вздохнул Чимин, положив ладонь

омеге на щеку. Он провел большим пальцем по его губам, грубо надавливая.
— Как жаль портить это личико…
Хосок замахнулся рукой, в которой были ключи, собираясь вонзить их Чимину в

глаз, но Чимин оказался быстрее. Он схватил его запястье на лету, сжимая
хрупкую кость до треска. Хосок закричал. Ключ выпал из его ладони, с громким
стуком падая на пол и откатываясь в сторону. На чиминовых губах появилась
плотоядная улыбка.
— Маленькая сука, — рассмеялся он. — Тебя надо наказать.
Чимин резко поднялся и схватил Хосока за волосы с такой силой, что омеге
показалось, будто клок волос останется у него в пальцах вместе с мясом. Альфа
его по полу, как игрушку тряпичную, тащит, будто специально об острые углы
ударяя. Чимин душевное удовольствие получает, когда Хосоку плохо. Альфа не
умеет воспринимать хорошие эмоции. Для него чуждо счастье и искренняя
улыбка. Боль — вот его наркотик. Особенно, если боль эта хосокова. Это как
личный сорт героина. Чем дольше Чимин без нее живет, тем сильнее ему кости
выворачивает. Хосок царапает его руку, но Чимин даже боли не чувствует. Он
чувствует предвкушение и восторг от предстоящего наказания.
Он со скрипом вытащил стул в центр комнаты и насильно усадил на него Хосока,

привязывая омегу заранее захваченной толстой бечевкой. Хосок кричит и
дергается, но Чимин удерживает его на месте своим кагуне. Бечевка до крови
натирает кожу от того, как резко Хосок дергается, пытаясь вырваться из плена.
Понимает, что все бесполезно, и все равно за свою жизнь сражается. Чимин —
монстр. Зверь. Почему Хосок не видел этого раньше? Почему не хотел замечать,
что смерть прямо рядом с ним засыпает? Хосок сам позволил своей погибели
обвить терновник вокруг шеи.
— И кто посмеет упрекнуть меня в домашнем насилии, а, кошечка? — с

ухмылкой спросил Чимин, встав перед Хосоком и сжимая его подбородок
пальцами. Хосок дернул головой в сторону, но Чимин крепче сжал пальцы.
— Разве есть моя вина в том, что ты так поступаешь? Ослушиваешься,
кусаешься, дерешься? — альфа нахмурился, как строгий родитель. — Такую
строптивую суку необходимо воспитывать.
— Ты больной ублюдок, — прохрипел Хосок.
— И ты не лучше, малыш, — засмеялся альфа, оставляя на его губах поцелуй.

— Ты в омут своей погибели сам бросился.
Чимин вышел из кухни на несколько минут, а когда вернулся, Хосок

почувствовал, что истерика вот-вот захлестнет его с головой. В руке Чимин
сжимал молоток. Хосока внутри начало колотить. Он не хотел даже думать о
268/508
том, что Чимин собирается сделать этим молотком. Альфа крепко сжал хосокову
руку и положил ее на стол, заставив растопырить пальцы.
— Чудесные пальчики, — облизал губы Чимин, проводя холодным железом вдоль

длинных фаланг. — Твои ручки — это искусство, Хосок, я тебе говорил?
— улыбнулся уголком губ альфа. — Но всякое искусство можно испортить одним
неосторожным действием. Например, бам! — вскрикнул Чимин, делая вид, будто
сейчас ударит молотком по его руке. Хосок закричал и дернулся. Чимин
рассмеялся. — И нет больше искусства.
— Чимин, прекрати, — всхлипнул Хосок, сжимая ладонь в кулак.
— Нет-нет, кошечка, — плотоядно ухмыльнулся гуль и вновь насильно разогнул

его пальцы. — Свое наказание ты должен получить. За то, что ты ударил меня
вот этими ручками, я тебе их изуродую.
На этих словах Чимин замахнулся и со всей силы ударил молотком по

указательному пальцу. Хосок заорал во все горло, дергаясь на стуле. Альфа
рассмеялся, стискивая своим кагуне сидящего на стуле Хосока. Ему хосокова
боль все равно, что лучшее экстези. Нет, лучше не найти. Хосокова боль —
обнаженный кайф в вены. Чимин начал один за другим выбивать его пальцы.
Ноготь на безымянном пальце, там, где была повязана красная ниточка, лопнул
на две части. Хосок уже не кричал, он беспомощно рыдал от невыносимой боли.
А Чимин лишь сильнее стискивал его своим кагуне, не давая возможности
дышать. Грудная клетка сжалась настолько, что Хосок даже вдохнуть не мог.
Оставалось только задыхаться до темных пятен перед глазами.
Неожиданно все прекратилось. Чимин отпустил его руку, что безвольно повисла
вдоль туловища. Хосок отбитых пальцев не чувствовал. Он не хотел думать о
том, что Чимин раскрошил ему кости. Не успел омега отойти, как Чимин крепко
сжал вторую руку, щедро даря новую порцию отменной боли. В том, чтобы так
искусно ломать Хосока, Чимину равных нет. Его собственный палач и мучитель.
Хосок ревет от нестерпимой боли и молится, чтобы потерять сознание. Но
высшие силы игнорируют его, позволяют насладиться своими пытками сполна.
— Ну вот, — нежно улыбнулся альфа, проведя языком по своим губам. Он

наклонился к Хосоку, жарко выдыхая на его губы. Омега резко отвернул голову,
пряча свои слезы. Он не хочет доставлять зверю еще большее наслаждение.
— Замечательно выглядишь, кошечка, — глумится Чимин, крепко сжимая
пальцами его подбородок и заставляя смотреть на себя. — Ты больше не такой
смелый и бесстрашный, верно?
— Д-да пошел ты, — выдавил Хосок, плюя сгусток крови альфе в лицо.
Чимин замер на мгновение, даже не веря, что у Хосока есть силы (глупость) ему
сопротивляться. Он нарочито медленно вытер лицо и слизал с губ маленькие
капельки крови. Сладость. Чимин порвал бечевку, которой привязал омегу,
голыми руками и резко поднял его за ворот толстовки к себе.
— Да ты, блять, самоубийца, — рассмеялся Чимин, рывком срывая с омеги

одежду.
Хосок сопротивляется, как обессиленная птичка в лапах ястреба. Чимин резко

уложил его голой грудью на стол и взял за бедра, заставляя прогнуться в спине.
269/508
Хосок барахтается, пытается зацепиться за спасение хоть какое-то. Но
понимает, что его нет. Нет никакого спасения рядом с Чимином. Альфа заломал
его руки, причиняя еще большую боль. Он сплюнул на ладонь и размазал
скудную слюну по своему члену, уперся покрасневшей головкой в сжавшуюся
дырочку и сделал резкий толчок. У Хосока все почернело перед глазами. Слезы
начали капать на гладкую поверхность стола. Он до крови прокусил губу, чтобы
не заорать.
Тэхен потер глаз и потянулся. В последнее время он спит очень хорошо, начал
есть больше обычного и даже, кажется, немного прибавил в весе. Чонгук очень
переживает о том, чтобы его рацион был сбалансированным и полезным. Даже
собственный отец не так пекся о том, что омега съел на завтрак и выпил ли
перед сном теплое молоко. Тэхен повернул голову вбок, улыбаясь уголком губ.
Альфа лежал рядом с ним на животе, одну руку засунув под подушку, а вторую
свесив с кровати. Такой умиротворенный и спокойный. Его спина размеренно
поднималась и опускалась.
Омега никогда не видел, как Чонгук спит. Спать рядом с кем-то — значит
ощущать себя в полной безопасности, ведь только во сне человек полностью
беззащитен перед окружающим миром. Чонгук рядом с Тэхеном спит с
удовольствием. Его черные ресницы слегка подрагивают. А еще он
причмокивает губами. Тэхен тихо хихикнул и поднялся с постели, натягивая
первое, что попалось под руку — растянутую майку и короткие шорты. Носить
чонгукову одежду стало как-то… привычно, что ли. Даже приятно. После нее у
Тэхена на коже остается запах Чонгука. Такое ощущение, что скоро он въестся в
каждую клеточку, и его будет невозможно смыть, сколько бы он не тер кожу
мочалкой.
Рюу остался спать рядом с хозяином, а Тэхен, стараясь вести себя максимально
тихо, вышел из спальни и спустился на первый этаж, шлепая босыми ногами на
кухню. Тэхен поставил кружку на подставку и включил кофеварку, делая кофе
сначала для Чонгука, а после — для себя. Омега собрал волосы в небольшой
хвостик резинкой, чтобы не лезли в глаза, достал из холодильника овощи,
которые вымыл и разложил перед собой на тумбе. Кофеварка тихо жужжала,
наполняя кружку ароматным кофе. Тэхен прислонился бедром к мойке, не спеша
нарезая овощи для легкого салата на завтрак.
В последнее время у омеги появилось жгучее желание узнать о Чонгуке все.

Буквально. Он вдруг понял, что питает чувства к человеку, которого в общем-то
и не сильно знает. А еще его интересует комната на втором этаже, которая
постоянно заперта. Тэхен не видел, чтобы Чонгук туда заходил, и не решался
спрашивать, что же там такое. Голову нет-нет, да посещали неприятные мысли,
которые омега тут же от себя гнал. По крайней мере, запаха разложения нет.
Тэхен высыпал в миску нарезанные овощи, когда на его талию легли теплые
ладони, вызывая глупую улыбку.
— Доброе утро, ранняя пташка, — прохрипел Чонгук, укладывая подбородок на

тэхеново плечо.
— Ты чего так рано? — с улыбкой спросил Тэхен.
270/508
— Запах кофе разбудил, — зевнул альфа, потирая глаза кулаками. — Спасибо,
Тэхен-а, — сонно улыбнулся альфа, забрал свою кружку кофе и сел за стол,
подогнув одну ногу под себя. Чонгук отпил немного напитка, в удовольствии
прикрывая глаза. — М-м-м, Тэхен-а, твой кофе — лучший, ты знал об этом?
— Ты мне льстишь, — смущенно ответил омега, заправляя салат маслом и

аккуратно помешивая ложкой. Тэхен поставил тарелку с салатом и кружку кофе
на стол, садясь напротив Чона. — Чонгук, я хотел спросить… — начал Тэхен,
ковыряясь вилкой в салате.
— Малыш, спрашивай обо всем, что тебя интересует, — сказал Чонгук,

поглаживая спустившегося за хозяином Рюу по голове. Пес сонно моргнул,
уложив морду Чону на бедро.
— Что мне делать с моей семьей? — в его голосе послышались грустные нотки,
выносить которые у Чонгука не было сил. — И с моей учебой… Я ведь не
останусь здесь, в четырех стенах, навечно, правда? — с надеждой спросил
омега.
— Нет, конечно нет, — покачал головой Чонгук, отпив из кружки кофе. — Я не

позволю тебе страдать здесь. В данной ситуации у меня есть только два
варианта. Решать, в любом случае, тебе.
— Говори, — прикусил губу Тэхен.
— Что ж, первый вариант самый ужасный для меня. Я отпускаю тебя, — Тэхен
удивленно вздохнул. — Отпускаю и навсегда исчезаю из твоей жизни, а ты
взамен на это забываешь о том, что Кииоши существовал в твоей жизни. Это
очень рискованный для меня вариант, но ради тебя… — альфа немного
подождал, а после продолжил: — Второй — ты остаешься со мной. Навсегда.
Отказываешься от своей прежней жизни, от семьи, от учебы. Но взамен на это
ты получаешь новую жизнь, новый паспорт, новые возможности. Меня, — Чонгук
посмотрел омеге в глаза. — Я ничего у тебя не прошу и ничего не требую, ты
знаешь.
— Я должен выбрать прямо сейчас? — осевшим голосом спросил Тэхен.
— Нет, конечно нет, — с легкой улыбкой ответил Чонгук, качая головой. — У тебя
есть время. Куча времени. Решай, слушай свое сердце. Я приму любое твое
решение.
— Хорошо, — грустно сказал Тэхен, опуская глаза.
— Эй, Тэхен-а, не грусти, — Чонгук потянулся через стол, накрывая ладонь

Тэхена своей. — У меня к тебе есть предложение.
— Какое? — омега свел брови к переносице.
— Ты когда-нибудь был в Японии? — загадочно улыбнулся Чонгук.
— Только не говори, что ты…
— Ага, — засмеялся Чон, видя, как с каждой секундой на лице омеги

растягивается широкая улыбка. Тэхен подскочил с места и кинулся к Чонгуку,
271/508
едва не душа его в своих необычайно сильных объятиях. — Тише, малыш, ты
ведь меня задушишь!
— Чонгук! — вскрикнул Тэхен, обхватив лицо альфы ладонями. — Вау, я… Я так

рад! Мне можно будет не прятаться там? — с надеждой спросил омега.
— Да, — кивнул Чонгук, положив ладони на тэхенову тонкую талию. — Там мы

можем быть свободны. Гулять, покупать вещи, сидеть в кафе или просто на
лавочке.
— Я никогда не покидал Корею, — улыбнулся уголком губ. — Я бы хотел

посетить многие страны… Нет, даже весь мир!
— А мне, знаешь, не нужно покупать билеты и лететь куда-то, чтобы увидеть

весь мир.
— Не понимаю, — нахмурился Тэхен, вопросительно смотря на альфу.
— Весь мой мир сейчас передо мной, — улыбнулся альфа, поднимаясь со стула.
Тэхеновы щеки уколол нежный румянец. Он потупил взгляд в пол, перебирая

между пальцев чонгуковы смоляные пряди. Чонгук нежно улыбнулся. Ему
приятно видеть такую реакцию омеги. Значит, ему на Чонгука не все равно,
значит, внутри что-то теплится. Может быть, слабое и тусклое, как уголек, но
оно есть. Чонгук прижал омегу к своей груди, обнимая крепко-крепко. Тэхен
положил голову на его плечо и прислушался. В воцарившейся тишине слышно,
как их сердца бьются в унисон.
Чонгук мягко поцеловал омегу в переносицу, затем в бровь, мягко спускаясь на

пушистые ресницы, что приятно щекочут губы. Тэхен обвил тонкими руками его
шею, прижимаясь так близко, как это только возможно. Между их телами и
воздуху негде проскользнуть. Глаза в глаза. Тэхен совсем немного подался
вперед, едва касаясь своими губами чонгуковых.
— К нам сегодня придут гости, — отстранившись, улыбнулся Чонгук. Не

позволил себя поцеловать. Тэхен почувствовал, как вспыхнул где-то внутри
огонек злости, но быстро успокоился. — Я думаю, ты обрадуешься кое-кому.
Сейчас я быстро схожу в душ, а ты позавтракай.
— Хорошо, — пробурчал омега.
Тэхен хотел было отстраниться, как Чонгук подхватил его на руки, начав
кружить вокруг себя. Омега испуганно вскрикнул, хватаясь за Чонгука, как за
спасательный круг.
— Чонгук-а! — закричал Тэхен. — Отпусти! Я тяжелый, Чонгук, отпусти! — но

видя чонгукову улыбку, сам невольно засмеялся. Чонгук поставил омегу на ноги
спустя полминуты.
— В тебе хотя бы шестьдесят килограмм есть, пушинка? — скептично спросил

альфа, оглядывая Тэхена. — Выглядишь на пятьдесят.
— Чонгук-а! — возмущенно сказал омега, стукнув альфу по плечу. — Ты

собирался в душ, забыл уже?
272/508
— Иду, иду, — засмеялся Чон и, поцеловав омегу в лоб, ушел.
Тэхен с улыбкой сел на место, продолжая завтракать. Пережевывая листья

салата, омега думал о том, что выглядит, вероятно, каким-то дурачком. От
одного присутствия Чона у него в животе расползается такое тепло, что им
можно согревать замерзшие пальцы. Тэхен перевел взгляд в окно. Снежный
покров мягко укрыл голую землю. Обычно зима нагоняет тоску, в это время
Тэхен подвержен меланхоличным приступам, но с Чонгуком он и не думает об
этом. С Чонгуком единственное, о чем может думать Тэхен — сам Чонгук. Его
мягкий голос, цепкий взгляд, ласковая улыбка — это все сводит Тэхена с ума. Но
где-то в глубине души Тэхен все еще боится, что это не больше, чем просто
очередная паутина. Сможет ли Тэхен когда-то открыться альфе? Сейчас он ни в
чем не уверен.
Доев свой салат и выпив остывший кофе, омега собрал посуду со стола и
положив ее в раковину, принявшись тщательно мыть. Пена от моющего средства
осела у него на руках. Тэхен ведет себя, как идиот. Почему мысли заняты только
альфой? Даже когда он рядом, а его руки в опасной близости от тэхеновой
талии, омега думает о нем. Влюбился, вот и весь ответ на вопрос. Но чувствует
себя дико. Вот уж действительно, лев влюбился в овечку. Тэхен усмехнулся
своим мыслям и развернулся спиной к раковине, едва не выронив из рук тарелку
от испуга.
За обеденным столом сидел мужчина. Его глаза были прикованы к замершему

омеге. Взгляд у него такой, что внутренности покрываются тонкой коркой льда.
Губы сжаты в тонкую линию, а меж бровей залегла хмурая складка. Он склонил
голову вбок, рассматривая Тэхена так, будто он — пыль под ногами его дорогих
туфель. Мужчина отодвинул край рубашки, глянув на часы, а после снова
поднял взгляд на Тэхена.
— Ким Тэхен, надо полагать, — сказал он глубоким голосом. Таким голосом

нужно на колени ставить и заставлять целовать свою обувь. Властный, не
терпящий неподчинения, требовательный. Он сказал всего четыре слова, а у
Тэхена едва колени не подкосились.
— Да, — ответил омега, стоически выдерживая сканирующий взгляд.

— Извините, я вас не знаю… Вы к Чонгуку?
— К Чонгуку, — недобро ухмыльнулся мужчина, начав барабанить пальцами по

столу какую-то незамысловатую мелодию.
— М… может кофе? — Тэхен выдавил подобие дружелюбной улыбки, вызывая у

мужчины смех, от которого волосы на затылке становятся дыбом.
— А может лучше тебя? — мужчина провел языком по своим губам, улыбаясь

зло. Плотоядно. — Выглядишь вкусно.
— Я не шутил, Енгук, — прорычал Чонгук, входя на кухню и вытирая полотенцем

волосы. Тэхен сглотнул. — Тронь — убью.
— Припас это лакомство для себя? — ухмыльнулся Енгук, кивнув на Тэхена.
— Я не лакомство, — твердо сказал Тэхен. Чонгук глянул на него с какой-то

273/508
гордостью в глазах. — То, что я — человек, не делает меня десертом на вашем
столе.
— И голос прорезался, — хмыкнул Енгук. — Похвально.
— Зачем приехал? Еще не время, — перевел тему Чон, садясь за стол.
— Я что, не могу увидеть своего сына? — Енгук вздернул бровь. Тэхен

вопросительно посмотрел на Чонгука, но ничего не спросил. Может, как-нибудь
потом. Чонгук тяжело на него посмотрел. — Интересно было убедиться, что он
здесь. И ведь действительно, — поджал губы альфа. — Ты должен избавиться от
этого человека.
У Тэхена перехватило дыхание. Этот мужчина говорил о нем, будто о какой-то

игрушке. Захотел — поиграл, надоело — выбросил. И это режет по сердцу тупым
ножом. И самое страшное, что Чонгук может согласиться. Вновь. Но на этот раз
действительно убить Тэхена. От смерти не убежишь, сколько ни бегай.
Чонгук оглянулся на Тэхена, прищурив глаза.
— Действительно, убить? — переспросил Чонгук, смотря омеге прямо в глаза.

— И мне ничто не будет угрожать, если он сбежит… — Енгук довольно
улыбнулся. — Но нет. Без него моя жизнь станет бессмысленной. До него я не
жил, а существовал. Этот малыш подарил мне счастье, — Чонгук говорит, не
отрывая взгляда от тэхеновых глаз, в которых эмоции с бешеной скоростью
меняются. — И если ты тронешь его хоть пальцем, мне будет плевать, Синигами
ты или сам Бог, я похороню тебя и этот город под слоем черного пепла.
— Глупец, — Енгук сжал губы в тонкую полоску.
А у Тэхена словно стотонный камень упал с плеч. Омега подошел к Чонгуку,

обнимая его крепко, порывисто. Он верить хочет, что Чонгук говорит правду.
Чонгук прижал его к себе так сильно, что, казалось, захрустели ребра. Альфа
аккуратно поцеловал его в ушную раковину и прошептал так, чтобы услышал
только он:
— Не слушай.
Тэхен кивнул. Он будет слушать только своего альфу. Енгуку на это смотреть не
противно, нет. Ему на это смотреть… больно. Он крепко сжал ладонь в кулак. И
Чонгук, к сожалению, не шутит. Енгук ему с охотой верит. Ради любви можно не
только горы свернуть, можно целый мир разрушить камень за камнем. А Чонгук
может. Енгук бы ради своей любви разрушил. Только его любовь давно сгнила в
сырой земле. Мужчина отвел взгляд в сторону.
Неожиданная трель дверного звонка заставила омегу вздрогнуть. Чонгук слегка

отстранился, с улыбкой заправляя прядь тэхеновых волос пшеничных за ухо.
— Я думаю, это к тебе, малыш.
— Ко мне? — удивленно спросил Тэхен.
— Да. Иди, открой дверь, — Тэхен послушно встал, проходя мимо Енгука в
коридор. Мужчины посмотрели ему вслед, а после Бан перевел взгляд на
274/508
улыбающегося альфу.
— Ты совершаешь ошибку, — сказал Енгук спокойно.
— Тэхен не ошибка, — покачал головой Чонгук. — Он — мое спасение.
Тэхен аккуратно приоткрыл дверь, держась за дверной косяк пальцами. На

пороге стоял тот, кого он совсем не ожидал увидеть. Тот, кто своей улыбкой
может озарить целый мир в беспроглядной тьме. На пороге стоял с пакетами на
локтях Чон Хосок, улыбаясь так, что у Тэхена под ребрами от боли все ломается,
крошится.
— Тэхен-и, — тихо шепнул Хосок, разводя руки в стороны.
Тэхен завопил от радости, кидаясь на омегу, как сумасшедший, едва не сшибая

его с ног. Хосок рассмеялся чистым, неподдельным смехом. Даже наплевав на
боль в не до конца сросшихся костях, он прижал Тэхена к себе, утыкаясь носом в
его чистые волосы и глубоко вдыхая природный запах омеги. Но нет. Теперь к
нему добавился еще один запах. Чонгуков.
— Я не верю своим глазам, — прошептал судорожно Тэхен, обнимая омегу за

плечи. — Это… это правда ты, Хосок-а? Не верю…
— Я же говорил, что к тебе, — с теплой улыбкой сказал вышедший в коридор

Чонгук.
— Ты ему не рассказывал? — слегка ухмыльнулся Хосок, вместе с Тэхеном

заходя в дом. Омега тут же засуетился, помогая Чону раздеться.
— Думаю, это лучше сделать тебе, — пожал плечами Чонгук.
— Хосок-а, что с твоими руками? — испуганно спросил Тэхен, бережно беря

перевязанные бинтами ладони Хосока в свои. — Что-то стряслось? Тебе больно?
— Это… — Хосок опустил взгляд на свои ладони. — Я просто упал, Тэхен-и. Не

волнуйся, — Тэхен внимательно посмотрел в его глаза. Хосок выдавил улыбку.
— Честно.
— Я тебе не верю, но если ты не хочешь рассказывать, то хорошо, — вздохнул

Тэхен. Чонгук склонил голову вбок, наблюдая за Хосоком. Ему не нужно быть
гением, чтобы догадаться, кто это сделал.
— Тэхен-а, малыш, сделай кофе нам всем, — Чонгук потрепал омегу по волосам.
Тэхен улыбнулся и кивнул, уходя на кухню. Чонгук перевел взгляд на Хосока.
— Это он сделал?
— Какая разница, — равнодушно ответил Хосок, прошел в гостиную и положил

пакеты на диван. — Я принес то, что ты просил.
— Сначала он притащил в дом человека, затем шавку следователей, — Енгук

вздернул бровь, с ног до головы рассматривая Хосока.
Омега поджал губы, впершись в него взглядом. Странный он какой-то. Вовсе

даже не красивый, слишком худой, вещи не по размеру носит, а взгляд, как
275/508
бритва. Енгук таких не любит. Он даже на них не смотрит. Но тут… что-то не так
было, только мужчина не может понять, что. Хосок такие оценивающие взгляды
не любит. Руки зачесались от желания пару раз впечатать кулак в это
самодовольное лицо, и пусть это равносильно суициду. Для Синигами Хосок —
грязь на подошве ботинок.
— Дверь знаешь где, — хмыкнул Чон и сел на диван.
— Готово, — Тэхен вынес из кухни небольшой поднос, на котором расставил

четыре кружки с кофе. Чонгук поднялся, чтобы ему помочь, но омега деликатно
обошел его и поставил поднос на кофейный столик. — Хосок-а, — радостно
улыбнулся Тэхен, чуть ли не с ногами залезая на куинкса. Хосок разместился на
диване, а Тэхен едва ли не у него на коленях.
— Я тоже скучал по тебе, малыш, — сказал Хосок, чмокнув младшего в висок.
— Еще немного, и я начну ревновать, — ухмыльнулся Чонгук, сев на подлокотник

кресла, на котором разместился Енгук, закинув ногу на ногу.
— Не стоит, — улыбнулся Тэхен, прижимаясь к хену плотнее.
— Как мило, — ухмыльнулся Енгук, взглядом, полным сарказма, посмотрев на

Чона. — Нашел себе омегу, мало того, что человека, так еще и с лесбийскими
наклонностями, — мужчина перевел взгляд на Хосока.
— Можешь не переживать, что я омега, я твою рожу начищу не хуже альфы, —

прорычал Хосок, заставляя мужчину ухмыльнуться шире. — Муда-
— Хен, — оборвал его Тэхен, положив ладонь на прохладную щеку. Енгук

толкнул язык за щеку, будто с вызовом смотря на омегу. Но Хосок усилием воли
перевел взгляд на Тэхена. — Перестань.
— Какие отношения связывают вас двоих? — спросил Чонгук, переводя тему. Он

взял с подноса кружку кофе, неспешно отпивая и наблюдая за молниями,
которые мечут друг в друга Енгук и Хосок. Наблюдать за этим даже забавно, но,
зная Хосока, он может кинуться с кулаками на Синигами, и тогда точно получит
билет в один конец.
— Хосок — самый дорогой для меня человек, — с улыбкой сказал Тэхен. Лицо у
Чонгука от этих слов вытянулось, он поджал губы, будто разозлился. Омега
рассмеялся. — Не ревнуй!
— Легко сказать, — пробурчал Чонгук и вновь отпил из кружки. А Хосок словно

специально рукой по тэхеновой талии водит. Чонгук понимает, что они — омеги,
и ничего страшного в этом нет, но чувство собственности внутри закипает с
каждым касанием к Тэхену.
— Хосок-хен и Юнги… — омега осекся, резко посмотрел на Хосока. Омега

поджал губы и отвел взгляд в сторону. — Хен, как он? Он в порядке? Я не
представляю, что с ним творилось, когда я пропал.
— Ага, — хмыкнул старший. — Запыхался, бедный, ноги раздвигать.
— Хен!
276/508
— Что? — поджал губы Хосок.
— Какая драма, — ухмыльнулся Енгук.
— Знаешь что, — прорычал Хосок, сжимая пальцы в кулаки и игнорируя боль

едва сросшихся костей.
— Что? — вздернул бровь мужчина. — Ударить меня хочешь? Ну, давай, мышка.
Попробуй. Проверим на прочность все твои кости.
Чонгук с Тэхеном переглянулись. Тэхен почувствовал, что в воздухе трещат

искры, витающие между этими двумя. Омега положил ладони на грудь Хосока,
дернувшегося в сторону Енгука, удерживая на месте, а Чонгук сжал пальцами
плечо мужчины. Он знает этот взгляд, эту интонацию, он знает Енгука. Кот
захотел поиграть с мышкой.
— Хосок, почему бы вам с Тэхеном не примерить то, что ты принес? — спокойно

спросил Чонгук.
— Да, — ответил Хосок, не отрывая от Синигами взгляда. Омега его не боится.

Хосок больше никого не боится. — Пойдем, Тэхен-а. Тебе понравится.
Тэхен забрал пакеты, беспокоясь о перебинтованных руках Хосока, и, взяв его

под локоть, повел наверх. Оба альфы проводили их взглядом. Чонгук посмотрел
на внезапно ставшего спокойным Енгука. Он взял в пальцы кружку с
остывающим кофе и отпил немного, облизывая губы.
— Но кофе твой человек делает отменный, — похвалил Енгук.
— Поиграться с ним решил? — ухмыльнулся Чонгук.
— Ты ведь играешься, — парировал мужчина, глянув на Чона, у которого улыбка

сползла с лица.
Тэхен положил пакеты на кровать, а Хосок плюхнулся рядом с Рюу, поглаживая

его мягкую шерсть кончиками пальцев. Он огляделся. Здесь прежде ему не
доводилось бывать. Иногда они с Чимином приходили к Чону по каким-то
важным делам. У них с Чонгуком вообще странные отношения, непонятно на чем
основанные. Хосок общался с ним и даже в чем-то помогал, потому что Чимин
неразрывно с ним связан, хотя они и не виделись уже продолжительное время.
Чимину вообще на все стало плевать. Он ищет себя в случайных связях и
наркотиках. Но с Хосока хватит. Он больше не вернется к монстру, что
вспарывает ему грудную клетку. Хосок больше обидеть себя не позволит.
Хватит.
— Из-за меня ты здесь сейчас, — неожиданно сказал Хосок. Тэхен замер,

доставая из пакета его содержимое.
— Что? — переспросил Тэхен. — О чем ты, хен?
— А как, ты думаешь, Чонгук узнал, что ты будешь в церкви? — грустно

усмехнулся старший, садясь на кровати по-турецки. — Ты сказал мне это тогда,
в кафе. Помнишь? Я знал, где ты будешь, я обязан был знать.
277/508
— Почему ты ему рассказал? — неожиданно спокойно задал вопрос Тэхен.
— Ты знаешь… — задумчиво сказал Хосок, поднимая взгляд вверх. — Я никогда

не думал, что у Чонгука есть какие-то чувства, что он вообще способен что-то
чувствовать. Но он совершил ошибку, за которую до сих пор расплачивается. Он
попытался убить то, что любит. А знаешь, почему я уверен, что он тебя любит?
— Нет, — тихо ответил Тэхен, покачав головой.
— Я думал, что ему не ведомо, что такое «слезы», но… Дьявол может плакать,
Тэхен. И твой Дьявол может. Тебе он никогда этого не покажет, но я видел, как
горько он может рыдать, срывая горло, — у Тэхена мурашки побежали от этих
слов. — А знаешь, сколько ночей он провел рядом с тобой, пока ты был в
больнице? Кажется, что буквально каждую. Он как цепной пес рядом сидел и
никого не подпускал, сон твой охранял.
— Господи… — выдохнул омега, зачесав волосы назад. — Боже, я…
— И это не все, Тэхен, — покачал головой Хосок. — В тебе его кровь течет. Когда
ты получил травмы после его нападения и тебя забрали в больницу, он
практически сразу за тобой отправился. И знаешь, о чем он думал? Только о том,
чтобы спасти тебя. Он любит тебя, Тэхен. Я… вижу это в его глазах. Он был
диким зверем, а ты сделал его домашним, ручным, ласковым. Думаешь, он
привык заботиться о ком-то? — ухмыльнулся Чон. — Нет, Тэхен. Они людей жрут,
а за тебя он готов глотку Синигами перегрызть.
У Тэхена словно землю из-под ног вырвали. Он сел на кровать, упираясь локтями
в свои колени. Дыхание перехватило. Он и не думал, что все… так. Что Чонгук
его любит действительно настолько. У него будто второе дыхание открылось.
Внезапно захотелось выбежать из этой комнаты и спуститься вниз, к Чонгуку,
броситься в его объятия и провести там вечность, если не больше. Хосок
аккуратно положил ладонь на его спину, заставляя омегу вздрогнуть.
— Кто такой Синигами? — тихо спросил Тэхен.
— Тот мудак, что внизу сидит, — хмыкнул Хосок. Тэхен хмуро посмотрел на него.
— Что? Он действительно мудак.
— Он назвал меня лакомством, — прикусил губу Тэхен.
— Не обращай внимания на то, что он говорит. Вообще не слушай, — закатил

глаза старший. — В общем… Синигами — это гуль, покровительствующий Сеул.
Ему здесь подчинены все, в том числе и Чонгук.
— Такие гули есть везде? — Тэхен нахмурил брови.
— Да. Он призван сохранять порядок и равновесие между гулями и людьми. Его

слово — закон, только Чонгука это не касается, — ухмыльнулся Хосок.
— Почему? А тебя?
— Меня тоже, потому что я — куинкс, Тэхен-а. Я должен служить людям, но…
— Хосок потер шею. — Но что-то пошло не так, — омега прикусил губу. А
278/508
именно — его любовь к Чимину, вот, что пошло не так. — У Чонгука сложная
история, Ен-и. Он сам должен тебе рассказать.
— Хен, — грустно позвал Тэхен, аккуратно сжимая его ладони. — А что теперь
будет с Юнги-хеном?
— Забудь о нем, Тэхен-а, — сказал Хосок, беря тэхеново лицо в ладони. — Он не

на нашей стороне, малыш.
— Но почему? Я не понимаю…
— Он отрекся от нас, — поджал губы Хосок. — Он играет за людей, а мы… Ты

должен выбрать, на чьей ты стороне, малыш. Но сейчас мы должны, наконец,
примерить твой костюм, — улыбнулся омега.
— Зачем мне костюм? — удивился Тэхен.
— Вечером вы пойдете кое-куда, — загадочно ответил Хосок.
В пакете оказался костюм-двойка, кипельно-белая шелковая рубашка с

завышенным горлом, черная бабочка и коробочка с несколькими серебряными
кольцами. Перед хеном Тэхену стесняться нечего — он видел абсолютно все, все
тело исследовал губами. Потому омега снял шорты и растянутую футболку,
оставаясь только в боксерах. Он начал с рубашки, что приятно легла на кожу.
Черные брюки оказались несколько большеваты в поясе, но заправленная
рубашка спасала ситуацию. Особенно понравился Тэхену полосатый пиджак,
обшитый массивным кружевом вокруг талии и на рукавах. Хосок с горем помог
Тэхену завязать бабочку. Дополнив образ тонкими кольцами, Тэхен был
полностью готов.
— Только одного штриха не хватает, — довольно улыбнулся Хосок, вытаскивая

со дна пакета что-то золотое и протягивая это Тэхену.
В его руках была излитая под форму лица золотая маска, расписанная черной
краской по вискам и украшенная дорогими камнями. Тэхен поднял взгляд на
Хосока, но тот лишь улыбнулся в ответ.
***
Когда языки ночи коснулись Земли, тогда Енгук сказал: «Пора». Но пора чего —
Тэхен пока не знал. Енгук не захотел воспользоваться своими правами
Покровителя. Обычно таких гулей должно быть видно сразу. Но он выбрал
обычный темно-синий костюм-двойку, небрежно заправил рубашку, а рукава
выпустил наружу. Себе он выбрал маску, закрывающую только одну половину
лица. Но его узнали бы, даже если бы он пришел в темном плаще с полностью
закрытым лицом. Такого гуля, как он, не узнать в толпе невозможно.
Чонгук же отказался от цельного костюма. Его выбор пал на едва видно

протертые на коленях темные джинсы, накрахмаленную рубашку и рельефный
пиджак черно-золотистого цвета с бархатными лацканами. Его маска была
похожа на ту, которую надел Тэхен — она не полностью закрывала лицо, а лишь
наполовину, оставляя нижнюю часть открытой.
279/508
Тэхен отчего-то чувствовал волнение, сидя рядом с Чонгуком в салоне
автомобиля. Он вытер влажные ладошки о длинное пальто. Начался снегопад,
не позволяющий рассмотреть что-то на расстоянии десяти метров, но, как
казалось омеге, они достаточно далеко от центра города. Чонгук сказал, что это
место, куда они едут, на самом отшибе. Альфа крепко сжал его ладонь в своей и
улыбнулся, но Тэхен за маской не увидел улыбки.
— Ты видел, как бедно могут жить гули, — прошептал он Тэхену на ухо.

— Теперь я хочу, чтобы ты увидел, как они могут жить богато. Я хочу показать
тебе все. Все стороны нашей жизни.
— Мне страшно, — прошептал в ответ Тэхен.
— Я рядом с тобой, — Чонгук коснулся тэхеновых волос, мягко поглаживая.
Примерно через двадцать минут они оказались на месте. Первым вышел Енгук.
Он не старался выглядеть эффектно, потому что ему даже стараться для этого
не нужно. Он только поставил ногу на заснеженную каменную кладку, и все, кто
находился во дворе, низко поклонились. Синигами, твердо держа спину, начал
подниматься по ступеням, громко ломая снежинки своими туфлями. Следом
вышел Чонгук, подав ладонь Тэхену. За ними дверь закрыл вышедший водитель.
Тэхен взял Чонгука под локоть, и они вместе начали подниматься по ступеням.
Теперь Тэхен знал, где они находятся. То было старое здание театра. Отец не
раз рассказывал ему о том, что его покойная мама любила театр, а ее любимой
пьесой была «Собор Парижской Богоматери». Сам Тэхен никогда в театре не
был. Но, возможно, сегодня он впервые увидит какую-нибудь пьесу?
«Аппассионата» в живом исполнении грозно возвышалась под куполом, оседая

неприятным осадком в сердце. Грозно и по-настоящему захватывающе, Тэхен
мысленно даже поблагодарил Бетховена. Все до совершенно-омерзительного
красиво: кремовые стены с блестящими узорами из чистого золота, двери из
белого дерева с такими же золотыми ручками, немногочисленная мебель, в том
числе огромное белоснежное фортепиано, люстры, коршунами нависающие над
огромным залом, заливающие помещение золотым светом, и картины в
позолоченных рамах. Золото везде.
Золото — цвет богатства, цвет роскоши, цвет королевских кровей. Золото —

цвет фальши, цвет лжи, цвет алчности. Золото — это цвет, которым пропитана
каждая гнилая душа, кружащаяся в отточенном до совершенства вальсе.
Золото — воплощение порока, скалящегося и манящего в свои объятия.
Красивые люди двигаются в замедленном темпе, неторопливо вальсируя под

мировую классику и фальшиво улыбаясь друг другу под все такими же
золотистыми масками, надетыми на глаза, а у некоторых и вовсе на все лицо.
Дорогие наряды и украшения ценой в несколько миллионов вон служат
отвлечением от гнилых сущностей, спрятанных глубоко внутри, сидящих за
закрытыми на тысячи замков дверей в груди.
Одни танцуют в центре зала, другие ведут светские беседы у столиков,

расположенных вокруг, одаривая друг друга фальшивым смехом и раздавая
фальшивые комплименты, смешанные с едва прикрытой завистью.
Каждый утонул в своей порочности и не желал выбираться наружу.

280/508
Тэхен оглядывался вокруг себя в немом шоке, а Чонгук внимательно следил за
его реакцией. Тэхен ошибся. То были не люди. То были гули. Сотни гулей в
одном помещении.
— Где мы, Чонгук? — дрожащим голосом спросил омега.
— Это аукцион, Тэхен, — спокойно ответил Чонгук. — Здесь продают и покупают

людей, которые после станут вкусным ужином.
Тэхен резко посмотрел на него. Сердце пропустило несколько болезненных

ударов. Он хотел было отшатнуться от Чона, но он крепко сжал его руку. Альфе
почти больно стало от реакции Тэхена. Неужели он подумал, что Чонгук продаст
его, как кусок свинины в мясной лавке?
— Идем, — сказал Чонгук, направляясь в сторону огороженной ямы. Но Тэхен не

сдвинулся с места. — Малыш, поверь мне, — нахмурился Чонгук. — Я ни за что не
причиню тебе вреда. Я всего лишь хочу показать…
Тэхен сдался, с опаской позволяя подвести себя к глубокой, как он думал, яме.
Но то оказалась не яма, а нижний ярус здания, в котором находились люди,
стоящие на коленях. По кругу расположились многочисленные ряды, на которых
уже рассаживались гули, собирающиеся платить за представленное мясо. Тэхен
сглотнул вязкую слюну. На их головах были надеты мешки, а руки крепко
связаны за спиной. Обездвиженные и потерявшие координацию, они, вероятно,
совсем ничего не понимали. Тэхен выдернул руку из ладони Чонгука. Чон тяжело
на него посмотрел.
— Вы — животные, — прошипел омега, собираясь уходить, но Чонгук крепко

сжал его запястье и дернул на себя, заставляя вскрикнуть. Несколько гулей
обернулись в их сторону, а после снова занялись распитием вина и светскими
разговорами в ожидании начала аукциона.
— Мы? — прошипел Чонгук. — А ты знаешь, Тэхен, что вот тот ублюдок, — Чон
указал пальцами на плотного мужчину, — насиловал детей? А тот, — он указал
на рядом сидящего, — зарезал всю свою семью, как свиней на скотобойне? Ты
знал об этом, Тэхен? — альфа встряхнул омегу в своих руках. — Нет. Ты не
хочешь понимать, что у чертовой медали две стороны. Мы для вас — монстры,
да?
— Чонгук, я не знал, — дрожащим голосом ответил Тэхен, касаясь ладонью его

груди. — Я не думал…
— Тогда почему же вы, несчастные жертвы, готовы друг другу глотки

перегрызть? Почему сильные унижают слабых? Почему люди убивают друг
друга? Насилуют детей? А, Тэхен?! — заорал Чонгук, но его голос приглушила
музыка. Чонгук сам не понимает почему разозлился из-за этой ерунды. Ему
физически больно осознавать, что Тэхен считает его таким подонком. — Вы
выставляете монстрами нас, чтобы забыть одну простую истину. Монстры — это
люди.
— Перестань, — дрожащим голосом попросил Тэхен.
— Больно слышать горькую правду, да, малыш? Я лишь хотел, чтобы ты понял,
281/508
что мы не убиваем бездумно. В большинстве своем мы убиваем тех, кто
заслуживает смерти, как эти ублюдки, — Чон кивнул за спину Тэхена. — А ты
подумал, что я тебя наравне с этими животными продам, да? — нервно
ухмыльнулся альфа. — Даже если я разобьюсь, доказывая тебе искренность
своих намерений, ты не поверишь мне. Всегда будешь бояться меня. Потому что
я — зверь, да, Тэхен-и?
— Нет! — выкрикнул Тэхен, хватая альфу за лацканы пиджака и впиваясь в его

губы страстным, почти болезненным поцелуем.
Чонгук утянул его в глубокий поцелуй, как в омут. Он целует Тэхена жадно,
пылко, страстно, чтобы всю свою боль показать, чтобы омега ощутил ее, на
языке распробовал горечью. Между их телами нет воздуху места. Тэхен вплел
пальцы в его волосы, сжимая в кулаке крепко. Он Чонгука с не меньшей
страстью целует, языки их в жарком танце сплетаются. Им не нужен воздух. Они
нужны друг другу, как воздух.
Неожиданный дикий крик десятка голосов вознесся к куполу. Музыка перестала

играть. Крики смешались с хрустом битого стекла.
Тэхен в испуге отпрянул от Чонгука.
Раздался оглушительный выстрел.
По чонгуковой белоснежной рубашке начало расползаться багровое пятно.
282/508
XXI
за несколько часов до аукциона.
Юнги скрывается от пожирающих мыслей везде, где только может — не ходит

домой, берет сверхурочные без намджунова ведома, кропотливо работает,
сгорбившись над своим столом, прочесывает раз за разом закрытую церковь, но
ничего не получается. Юнги бежит, не понимая, что бежит от самого себя. Это
так же бессмысленно, как пытаться избавиться от собственной тени на солнце.
Юнги нагружает себя всем, чем только можно, только бы не думать. Он в этой
жизни уже совсем ничего не понимает. Вот и сейчас он оттачивает боевые
выпады с куинке на манекене.
Жарко. Юнги невыносимо жарко и душно. Свободная майка на спине насквозь

пропиталась его потом. Пот течет по вискам и шее, руки ломит и колени дрожат,
но Юнги не собирается останавливаться. Следователи обязаны заниматься и
повышать свою спортивную подготовку. Намджун неподалеку занялся
спаррингом с другим следователем-альфой. Кто-то бьет подвесную грушу, кто-
то качает пресс, а кто-то, как Юнги, тренируется с куинке. У Юнги в голове все
звуки смешались в сплошную какофонию. Вздохи, рыки, удары, глотки. Юнги
чувствует, как к горлу подкатывает мерзкий ком.
Омега сделал очередной выпад, ударяя манекен своим оружием. По вискам

долбит. Кажется, у него поднялось давление. Живот неожиданно скрутило
резкой болью. Юнги вскрикнул, выронив из пальцев куинке, которое с громким
стуком упало на пол. Намджун резко повернул голову к омеге, пропустив удар в
плечо. Альфа зарычал, глянув на своего партнера. Юнги согнулся, прижимая
ладони к животу. Намджун почувствовал укол беспокойства. Он в несколько
широких шагов подошел к нему, приобнимая ладонями за талию.
— Юнги? — обеспокоенно позвал его Намджун. Омега не отреагировал. — Юнги,

ты в порядке?
Юнги посмотрел на него каким-то неосознанным взглядом, а после резко обмяк.

Намджун среагировал, подхватив его на руки и не дав упасть на пол. Он
почувствовал, как медленно, но верно в груди зарождается паника. Юнги
потерял сознание. Он на его руках, как безвольная кукла. Руки упали, голова
откинулась назад.
— У него кровь, Намджун-щи, — забеспокоился другой следователь, указывая

пальцем на расползающееся по штанам омеги кровавое пятно.
— Блять, — выругался сквозь зубы Намджун, покрепче перехватывая омегу на

руках, и понес к выходу из спортзала, повернув голову на ходу и крикнув: —
Вызывайте скорую! Немедленно!
Следователи тут же кинулись исполнять приказ, спешно набирая номер скорой.

Намджун посмотрел на бессознательного Юнги. Бледнее самого белого
мрамора. На него смотреть невыносимо. Намджун стиснул зубы до скрипа.
Глупый омега. Он совсем не заботится о себе. Намджун к нему чувствует ярость
такую обжигающую, что хочется хорошенько встряхнуть его в своих руках и
283/508
наорать, но в то же время прижать к себе так крепко, как это только возможно.
Пусть у него даже кости хрупкие захрустят.
Ну что за упрямец. Почему Намджуну именно такой достался. И ведь его

перевоспитать невозможно, кусается, огрызается, думает, что он лучше всех и
все знает. Глупец. Идиот. Намджун едва способен сдержать внутри эту
обжигающую злость. Альфа коснулся большим пальцем его прохладной щеки.
Он как труп, и это альфу еще больше беспокоит. Нет, он Юнги умереть не
позволит. Он еще молодой слишком, не пожил даже практически. Намджун
думал, что у мальчишки нервное истощение, но откуда взяться крови? Его эти
мысли заживо сжирают.
Скорая приехала как никогда быстро. Фельдшеры попытались забрать Юнги из

рук Намджуна, но тот лишь зарычал на них, самостоятельно укладывая Юнги на
кушетку в машине скорой помощи, и сам сел рядом, сжимая его холодеющую
руку.
— Почему он такой холодный? — нервно спросил Намджун у фельдшера. — Он

что, умирает?
— Нет-нет! — поспешил заверить его фельдшер, прижимая два пальца к

юнгиеву запястью и высчитывая пульс. — Он жив, но сильно истощен. Я
подозреваю, что у него угроза выкидыша. Нужно как можно скорее доставить
его в больницу. Не переживайте, мы обязательно спасем и малыша, и его
папочку.
Намджуна словно ледяной водой окатили. Он резко посмотрел на фельдшера,

будто на сумасшедшего. Выкидыш? О каком выкидыше он говорит? Юнги что,
беременный? Этого быть не может. Намджун открыл и закрыл рот, не в силах
что-либо сказать. Он сглотнул вязкую слюну и перевел взгляд на Юнги.
Неужели… Нет. Этого быть не может. Намджуну показалось. В один момент его
словно в прорубь на морозе окунули. Голову атаковали тысячи мыслей, и вместе
с тем она была абсолютно пустой. Только ветер гудит.
Альфа даже не помнит, как они добрались до больницы, он помнит только

ладонь Юнги в своей. И, может быть, то была воспаленная фантазия самого
альфы, но Юнги едва ощутимо сжимал его пальцы. По приезде в больницу Юнги
у Намджуна сразу отобрали и экстренно отправили в палату, захлопнув перед
Намджуном дверь, как перед собакой. Он вплел пальцы в свои волосы, смотря на
дверь перед собой, будто в первый раз увидел. Он отошел на пару шагов.
Неужели все это время… Черт возьми, почему Юнги молчал? Глупый омега. У
Намджуна снова злость родилась такая, что впору убивать. Юнги — первым
делом. Глупый, упрямый, до безобразия эгоистичный. О чем он думал, изводя
себя настолько? Намджун неуверен, но, зная противный характер Юнги… Альфа
сел в кресло и сгорбился, упираясь локтями в колени. Юнги хочется встряхнуть в
своих руках и крикнуть: «Какого черта ты натворил?». А потом Намджун
думает… кто отец этого ребенка?
И от этой мысли у него противно сгребет острыми когтями прямо под ребрами,
где-то в области сердца. Что, если Юнги и сам этого не знает? И это злит еще
сильнее. У Намджуна кулаки чешутся от мысли, что где-то ходит и спокойно
себе живет ублюдок, посмевший не только тронуть его омегу, но и оставить в
нем часть себя. Намджун скребет ногтями свое лицо, будто кожу содрать хочет.
284/508
А он хочет. Хочет избавиться от этого противного чувства. Его ревность
достигает критической отметки. Еще капля — перельется через края, и Намджун
уничтожит все, до чего руки дотянутся, но ублюдка этого из-под земли
достанет. А будет ли Юнги рад этому?
Намджун не представляет Юнги папой. Как этот строптивый котенок, который

скалит зубки и коготки выпускает при каждом удобном случае, может быть
папой? Как он может носить большие и теплые свитера, пряча свой
округлившийся живот? Как может капризничать в три часа ночи, если ему
захочется чего-нибудь эдакого, для чего его альфе (Намджун хотел бы думать,
что ему, но мысли эти отбрасывает) придется тащиться в другой конец города?
Просто… как? Это ведь нереально, невозможно, неосуществимо. Намджун знает
Юнги страстным, пылким, холодным, саркастичным, непослушным, непокорным,
но мягким и домашним — никогда. А так… так хочется узнать. Хотя бы одним
глазком посмотреть. У Намджуна от этих мыслей мурашки.
А если Юнги нагулял этого ребенка, Намджун сможет принять его вместе с
малышом? Намджун сглотнул. С каждой новой мыслью это чувство не
пропадает, а только разрастается, заполоняет легкие и дышать не дает. Альфе
бы злиться, кулаки в кровь разбивать, что Юнги — шлюха, что ему противно, но
он не думает и не считает так. Даже если ребенок чужой. Почему-то мысль о
том, что отец — он, Намджун не допускает. Ведь они были вместе всего…
Намджун нервно ухмыльнулся. О, сколько раз они были вместе. Намджун бы в
десять раз это количество увеличил. Юнги — это мед и яд. Чем больше пьешь,
тем сильнее жажда, тем умираешь быстрее, но хочется лишь больше.
Намджуну эти мысли на живую сгрызают мозг, он почти физическую боль

ощущает. На сердце так тяжело, тревожно. Вовсе не важно, кто отец этого
ребенка, главное — чтобы Юнги и малыш были счастливы и здоровы. Намджун
представил, как будет навещать их, привозить что-нибудь вкусное для ребенка.
И рассмеялся от этих мыслей. Они с Юнги друг другу никто. Они не любовники
даже. Они просто трахаются, и пусть Намджуну от этого омеги кости
выворачивает, пусть чувство собственности дикое, нет, бешеное — они друг
другу никто. Даже несмотря на чувства, которые Намджун к омеге с каждым
разом все сильнее испытывает. Они не друзья, не близкие люди. Они просто
коллеги.
Коллеги, которые друг к другу бешеные чувства испытывают. Альфа

ухмыльнулся. Может, он ошибается, но коллегу не хочется сделать своим до
скончания веков. Не хочется его тела, а еще больше не хочется его души. Не
хочется оставлять поцелуи аккуратные, нежные по телу молочно-хрупкому. Не
хочется есть завтраки, им приготовленные, пусть и невкусные. Не хочется в
старости носить связанные им носки не по размеру. Не хочется вместе
воспитывать детей, а после — внуков. Не хочется после тяжелого дня
возвращаться к нему и голову на колени класть, ведь только он способен
помочь, успокоить. Не хочется. А Намджун хочет. И от Юнги в груди так тепло-
тепло, как ни от кого и никогда не было.
Чтобы хотя бы немного развеять неприятные мысли, Намджун спустился вниз, к

кофейному автомату. Выбрал он двойной эспрессо без сахара. Ему бы сейчас
вернуться в офис CCG, он там полезнее будет, чем здесь без дела слоняться, но
Намджун не может. Словно цепями невидимыми держит, к палате Юнги тянет, и
альфа идет покорно, изредка отпивая из пластикового стаканчика горьковатый
напиток. Намджун сел в кресло напротив двери и продолжил пилить ее
285/508
тяжелым взглядом, будто видеть может, что по ту сторону творится. Но там
тихо, даже голосов не слышно. Значит, все не так плохо?
Примерно через сорок минут оттуда вышел доктор, и Намджун сразу подскочил
на ноги. Пустой стаканчик упал на пол с подлокотника. Альфа сразу же подошел
к доктору.
— Как он? — в нетерпении выпалил Намджун. — Он в порядке? Я могу к нему

зайти?
— Подождите, молодой человек, — доктор поднял ладонь, остужая его пыл.

— Для начала, кем вы ему приходитесь?
— Я его альфа, — сказал первое, что пришло на ум Намджун. Отступать уже

некуда. — Он в порядке?
— Ох, тогда понимаю ваше волнение, — сказал доктор, похлопав альфу по

плечу. — Он пришел в себя, состояние нормализуется, угрозы выкидыша пока
больше нет. Ему нужен полный покой, поэтому приходите завтра.
— Я не могу завтра. Мне нужно сегодня, — поджал губы Намджун. — Иначе я… Я

не знаю, что со мной будет. Я не смогу выдержать до завтра.
Доктор оглядел Намджуна с ног до головы. Намджун такие взгляды ненавидит,

но доктору позволяет — пускай, если это поможет ему попасть к Юнги. Доктор
доброжелательно улыбнулся. Он знает эту реакцию, когда уголок губ нервно
дергается и взгляд по его лицу бегает. Уже не раз он видел такое, когда альфа
почти умирает от нетерпения увидеть и убедиться, что с его омегой все в
порядке. И каждый раз он обещает себе, что больше не будет ломаться, но
потом вздыхает и пожимает плечами.
— Хорошо, — сдался он, видя, как намджуновы глаза наполняются искренней

благодарностью. — Но избегайте тем, которые могут его нервировать. Ему
нервничать сейчас категорически нельзя.
Намджун закивал в ответ и пробормотал слова благодарности, поклонившись

доктору. Он аккуратно открыл дверь, заходя в комнату. За окном уже стемнело,
и юнгиева палата погрузилась во мрак. Он лежит на спине, укрытый одеялом,
поверх которого лежат тонкие руки. В вену воткнута игла, подсоединенная к
капельнице с какой-то жидкостью, капельками стекающей в трубку. Намджун
прикрыл за собой дверь, взял стоящий у нее стул и поставил его возле кровати
Юнги, садясь рядом. Омега на него не смотрит. Он смотрит в окно, смаргивая
накатывающие слезы. Юнги усилием воли игнорирует присутствие Намджуна.
— Почему ты мне не сказал? — тихо спросил Намджун, аккуратно взяв

прохладную ладонь омеги в свою, теплую. Альфа посмотрел на него. Если бы
Юнги не игнорировал этот взгляд, он увидел бы, сколько боли в нем спрятано.
— Юнги, почему ты не сказал мне о том, что ждешь ребенка?
Юнги не ответил. Слеза покатилась вдоль его виска, впитываясь в волосы. Он

мысленно умоляет Намджуна уйти. Пусть Мин рассыплется на осколки, пусть.
Только Намджун видеть этого не должен.
— Юнги, — вновь позвал его Намджун, поглаживая большим пальцем

286/508
внутреннюю часть ладони. — Отец ребенка знает о том, что ты беременный? Я…
Я мог бы поговорить с ним, если хочешь. Только скажи мне, кто он.
Мин почувствовал, что хочется рассмеяться в голос. Причем истерически. Юнги

перевел тяжелый взгляд на альфу, плотно сжимая губы. Ему хочется подняться
и врезать Намджуну так сильно, как только он может, плевать даже, что скорее
самому Мину будет больно. Намджун смотрит на него серьезно, словно
родитель, отчитывающий непутевого сына. Интересно, а что он чувствует?
Разочарование? Наверняка. Он ведь любой повод искал от Юнги избавиться, и
как удачно он нашелся. Юнги хочется зарычать сквозь зубы, но он только крепко
сжимает пальцами ткань одеяла.
Воцарившуюся тишину разорвал тихий стук в дверь, которая затем

приоткрылась, и в палату заглянул врач. Он улыбнулся, видя, что Юнги
бодрствует, и прошел внутрь. Юнги даже обрадовался, что теперь они не одни,
и омеге не придется отвечать на его вопросы, а, может, Намджун сейчас вообще
уйдет. Юнги был бы искренне рад.
— Добрый день, следователь Ким, — поклонился врач. Намджун рассеянно

(Юнги впервые видит это) кивнул в ответ. — Ну, пациент Мин Юнги, — голос
врача изменился, стал строгим, — что же вы так пренебрежительно относитесь
к собственному здоровью и здоровью будущего малыша? Вы чуть не потеряли
его.
— Я знаю, — прохрипел Юнги, чувствуя во рту Сахару. Воды бы глотнуть, горло

смочить. Собственный голос кажется чужим.
— Хорошо, что мы вовремя успели, — улыбнулся по-доброму врач. Юнги

ухмыльнулся. Хорошо, как же. Если бы они не спасли этого ребенка, это бы
гораздо уменьшило его проблемы.
— Почему ты выглядишь так, будто не рад этому? — спросил Намджун. Юнги

вновь услышал в его голосе стальные ноты. Он что, начинает злиться? Юнги
глянул на него, как на атрибутику комнаты — шкаф там или стул обычный.
— Кажется, тебя это должно волновать в последнюю очередь, — ответил омега.
— Мин Юнги, — поджал губы альфа.
— Ким Намджун, — перекривил его Юнги.
— Не заставляй меня злиться, — серьезно сказал Намджун.
— Не то что? — Юнги с вызовом посмотрел в его глаза.
В нем внезапно силы откуда-то взялись, даже несмотря на то, что он чувствует
себя совершенно обесточенным. Намджун одним своим присутствием ему силы
добавляет, делится незримо, точно кусок себя для него отрезает. А Юнги
принимает с радостью. Юнги зубы скалит и грубит, только бы Намджун
взбесился и ушел, только бы самому Юнги не пришлось объяснять, чей это
ребенок. Они взгляда друг от друга не отрывают, ведут мысленную борьбу, в
которой победителя нет. Оба проигравшие.
Врач неловко кашлянул.

287/508
— Извините, — сказал Намджун, но от Юнги взгляда не увел. Зато Юнги
посмотрел на врача, не в силах больше выдерживать этот взгляд. Юнги не
понимает, о чем думает Намджун. Он просто в своих глазах топит.
— Я все понимаю, — улыбнулся врач. — Но сейчас самое главное — спокойствие

Юнги. Для начала, тебе придется остаться на пару дней здесь. Полежишь под
капельницей, твое состояние придет в норму. Нужно откорректировать питание,
есть как можно больше фруктов и овощей, но я тебе выпишу витамины и в
таблетках, — врач написал что-то в бланке. — Обязательно пей успокоительные,
это очень важно. Нужно будет часто наблюдаться у твоего врача, чтобы в случае
необходимости он назначил тебе дюфастон.
— Что это? — выпалил Намджун. — Это не опасно? Это не нанесет вред Юнги? А
ребенку?
— Нет-нет, что вы, — тихо посмеялся врач. — Эти препараты содержат аналог
гормона прогестерона, и это помогает сохранить беременность, — Намджун
выдохнул. Юнги отвел взгляд в сторону. — Также ты не стоишь на учете.
Почему? Срок ведь немаленький. Это очень опрометчиво, Юнги. Ты понимаешь
это?
— Понимаю, — хрипло ответил Юнги. — Но… я хотел…
Юнги посмотрел на врача так, что он понял все и без слов. Он как-то грустно
вздохнул и кивнул, щелкнув ручкой и положив ее в нагрудный карман. Намджун,
ничего не понимая, смотрел то на одного, то на другого.
— Срок приближается к критическому, потом сделать этого будет нельзя.

Хорошо подумай, Юнги. А сейчас отдыхай. Сильно не задерживайтесь,
следователь Ким, — сказал врач и покинул палату, тихо прикрывая за собой
дверь.
— О чем он говорил? — немного резко спросил Намджун. — Юнги! — прорычал

альфа, видя, что омега не собирается выходить на контакт. — Ответь мне.
— Какое твое чертово дело? — устало спросил Юнги, потирая пальцами

переносицу. — Послушай, я очень…
— Кто отец ребенка? — в нетерпении задал свой вопрос альфа. У него глаза
адским пламенем загорелись. — Это тот ублюдок, с которым ты переспал? Ты
сделал это назло мне? — прорычал Намджун, схватив Юнги за запястье. Юнги
поджал губы.
— Уходи, Намджун.
— Я не уйду, пока ты, блять, не ответишь мне, — повысил голос альфа, хлопая
ладонью по стоящей у кровати тумбочке. Юнги вздрогнул. — Я уничтожу этого
урода. Что ты… Почему ты… Как это могло произойти?! — альфа уже начинал
закипать изнутри. Вся та злость начала концентрироваться в колких словах.
— Если отец — он, то я-
— Это ты, — перебил его Юнги, чувствуя, как все внутренности выгорают от
разъедающей злости. Намджун застыл, смотря на Юнги. — Ты отец. Помнишь,
288/508
той ночью, на вечеринке, куда ты пошел? Ведь… там был и я. И, блять, ты меня
трахнул. Ты так надрался, что и не заметил сцепки, — Юнги горько рассмеялся.
— А я… а мне было плевать. А теперь я беременный. Залетел, так ведь это
называется? Но не переживайте, следователь Ким, я все равно собираюсь
делать аборт, — выплюнул Юнги, а глаза горят от подступающих слез.
Намджун сидел неподвижно около минуты. Ему показалось, что он слышит, как
быстро крутятся шестеренки в голове, обрабатывая то, что сказал Юнги. В груди
появилось ощущение, будто кто-то разбил маленькую стеклянную бутылку, из
которой хлынул целый океан, заполоняя собой каждый орган, каждый сосуд,
каждую клетку. Неужели Юнги… понес от него? И Намджун… станет отцом? Он
очень медленно перевел взгляд на живот Юнги.
Альфа коснулся одеяла на его животе. Юнги дернулся, как от удара током, во
все глаза уставившись на альфу.
— Какого черта ты творишь? — прошипел омега.
— Я тебе не позволю убить моего ребенка, — ответил Намджун ледяным

голосом. У Юнги комок поперек горла встал. — Ни за что, слышишь меня? Как
только можно будет, я тебя заберу к себе домой. Будешь есть все, что я тебе
скажу, будешь гулять со мной под руку, будешь спать ложиться вовремя, а еще
уйдешь в декретный отпуск.
— Я ни за что не брошу работу, — зарычал Юнги. — Я столько добивался ее,

чтобы из-за какого-то ребенка рухнуло все, к чему я так рьяно стремился?
— Родишь — работай, где хочешь, хоть грузовики разгружай, — поджал губы

альфа. — Пока ты беременный, ты будешь полностью под моей опекой. Мы с
тобой узаконим наши отношения в ближайшее время.
— Ты в своем уме? — рассмеялся Юнги, словно услышал отличную шутку. — У

нас нет никаких отношений, следователь Ким. Есть вы, есть я, а есть ребенок,
который не нужен никому из нас. Я избавлюсь от него.
— Тогда я избавлюсь от тебя, — спокойно сказал Намджун. — Только рыпнись —

в порошок собственными зубами сотру.
— Зачем тебе этот ребенок? — криво улыбнулся Юнги. — Работа — твоя жена, а
это только вниз тянуть будет.
— Он мой. И ты мой. Кусайся, царапайся сколько хочешь, я знаю, каким

строптивым ты можешь быть. Но я тебя свяжу, если понадобится, с ложечки
кормить буду и мыть твое тело самостоятельно, пока не родишь. А дальше —
свободен, если тебе так свободы хочется, даже кольцо на пальце будет
формальностью. Мой ребенок не родится вне брака, — неожиданно Намджун
задрал больничную рубашку Юнги, опуская холодные ладони на его
округлившийся живот. На его лице появилась улыбка. Такая… спокойная. Юнги
смотрит на эти трогательные ямочки и что-то внутри порхает, цветет. Ему от
слов его раствориться хочется. Но гордость тупая бьет, трезво не дает смотреть.
— И как я раньше, дурак, не заметил… Такой большой стал.
— Ты… ты… — Юнги открывал и закрывал рот, не находя, что ему ответить.
289/508
— Замолчи, — строго сказал альфа. — Ты и так многого наворотил, теперь это
придется разгребать. Едва не угробил и себя, и нашего ребенка, — у Юнги
сердце быстро-быстро застучало. А Намджун неожиданно низко наклонился и…
поцеловал Юнги в живот.
Так просто и так легко, словно так и должно быть. Сегодня, завтра, всегда.
Словно Намджун — его муж, с трепетом ожидающий появления их малыша на
свет. У Мина в груди сердце сжалось болезненно. Он чувствует эти искринки
счастья и… любви? Юнги поджал губы и одернул больничную рубаху. Ведь легче
ненавидеть, чем любить. От любви боли намного больше, она организм, точно яд
трупный отравляет. А Юнги это все надоело. И Намджун надоел. Кажется, вот
оно — счастье. Намджун рядом с ним, держит его за руку. Только Юнги уже это
и не нужно.
— Уходи, — поджал губы Юнги.
— Ухожу, — спокойно улыбнулся альфа, поднимаясь со стула. — Отдыхай и

набирайся сил. Скоро я тебя заберу.
— Я тебя ненавижу! — выкрикнул Юнги, бросив в сторону смеющегося альфы

подушку. Но та попала в закрытую с обратной стороны дверь. Намджун ушел,
оставляя Юнги одного с бешено колотящимся в груди сердцем. — Ненавижу,
ненавижу, ненавижу, — прошептал Юнги, прикрывая глаза.
Люблю.
время аукциона.
Раздалась автоматная очередь. Чонгуку показалось, что он на мгновение оглох

от криков ужаса, от звона битого стекла и непрекращающихся выстрелов. А еще
глаза. Янтарные испуганные глаза прямо перед ним. Где-то меж ребер боль
острая вспыхнула, но Чонгук не сомневается — то не пуля, попавшая в его тело,
болит, то сердце болезненно сжимается от взгляда одного на Тэхена. Защитить.
Единственное, что мигает кровавым неоном в голове. Не себя, не свою жизнь.
Тэхена.
Чонгук резко дернулся вперед, укрывая своим телом омегу и утаскивая его на
пол. Поблизости нет даже укрытия, где Чон смог бы оставить Тэхена. Он крепко
схватил омегу за запястье одной рукой, а второй сжал подбородок.
— Слушай меня, Тэхен, сейчас ты спрячешься и не будешь выходить из укрытия

до тех самых пор, пока все не закончится, ты понял меня? — совершенно
нераспознаваемым тоном сказал Чонгук.
— Ты ранен, — дрожащим голосом ответил Тэхен, прижимая трясущуюся ладонь

к ране на животе Чона. Кровь начала сочиться сквозь его пальцы. — Нам нужно
уходить, Чонгук, пожалуйста.
— Делай, что я сказал, — зарычал альфа, грубо отталкивая от себя тэхенову

ладонь. Он припал губами к его губам, оставляя короткий поцелуй. — Я прикрою
290/508
тебя. Давай, давай, быстрее! — прикрикнул он, разгибаясь и становясь спиной к
Тэхену, чтобы прикрыть его отход.
Чонгук обратился, выпуская какуган и кагуне, разрывающее красивую ткань

рубашки и пиджака. Сейчас главное не нападение, а защита. Гули, способные
сражаться, уже обратились, вступая в схватку с голубями. Чон зацепился
взглядом за Енгука, защищающего свой народ. Он, не щадя себя и своих сил,
кидается в бой первым, разрывая попадающихся следователей своим кагуне на
части. Тэхен, согнувшись, пробежал вдоль перил, отделяющих нижний ярус. Он
начал быстро взбегать по ступенькам, ведущим к первым рядам, как пули
засвистели прямо над головой, врезаясь в обитые тканью кресла. Тэхен
вскрикнул и упал ничком на ступени. Чонгук с рыком кинулся к стреляющему,
сшибая его с ног. Очередной выстрел пришелся в сантиметре от тэхенова бедра.
Омега с ужасом отдернулся. Пистолет выпал из рук следователя и откатился по
каменной кладке. Чонгук пробил грудную клетку следователя своим кагуне,
пригвождая его к полу, и вгрызся клыками в шею, раздирая ее в клочья. Горячая
кровь наполнила рот.
Тэхен колеблется доли секунды, но потом решается. Он быстро поднимается на

ноги и сбегает вниз, хватая пистолет в руки. Он никогда не стрелял, ему не
приходилось. А сейчас он стоит в самом центре хаоса, окруженный людьми и
гулями, вцепившихся в схватке. И гулей добивают. Чонгук рычит сквозь зубы,
получая несколько выстрелов в спину. Тэхен быстро находит взглядом
стрелявшего и целится в него, задерживая дыхание. Тэхен никогда не убивал.
Тэхен никогда не убивал людей. Но этот человек убивает то, что ему дорого.
Палец нервно дергается на курке. Ведь это — шанс Тэхена спастись. Но спастись
от чего? От Чонгука? А хочет ли он этого спасения? Кислород в легких
стремительно кончается. По шторам начал расползаться огонь. Пол залит
багровой кровью. И если Тэхен сейчас не выстрелит, кровь Чонгука может омыть
его. Проходит всего несколько секунд, а Тэхену кажется, что вечность.
Нет. Тэхен больше не позволит убить Чонгука.
Омега выстрелил, попадая следователю в горло. Пистолет выпал из его рук. Он

схватился за горло. Сквозь пальцы потекла кровь, заливая его пальто бордовым.
Тэхен его убил. Они встретились с Чонгуком взглядом.
Хосок забежал в здание вместе с другими следователями. Вокруг царил

настоящий апокалипсис, и где-то среди него был Тэхен. Хосок прорычал сквозь
стиснутые зубы. Он не может понять, что пошло не по плану, как следователи
узнали об аукционе. Прямо сейчас он должен убивать гулей, он должен
сражаться на стороне добра, должен положить конец кровавому деспотизму. Но
он отстает от основной группы и переходит на шаг, хлюпая ботинками по полу,
залитому кровью. В луже, поблескивая золотом, лежала маска. Хосок
наклонился, поднимая ее. Багровые капли начали капать вниз, разбиваясь.
Хосок думает несколько мгновений, а после смотрит вперед и надевает маску на
лицо.
Чимин разорвал следователя на две части. Кровь брызнула в стороны, омывая

его лицо. Он рассмеялся, слизывая капли крови со своего лица. Он бегло
огляделся в поисках Чонгука, но никак не мог его найти. Все смешалось в одну
кучу, началась сплошная кровавая мясорубка. Раздался крик, заставивший
Чимина резко обернуться, уклоняясь от удара куинке. Чимин ядовито улыбнулся,
291/508
перехватывая следователя кагуне поперек талии и, подпрыгнув на несколько
метров над полом, резко бросил его вниз со всей силы. Следователь упал на стол
с дорогим алкоголем. Захрустели битые бокалы. Вино смешалось с кровью.
Хосок запрыгнул на стонущего следователя, что пытался ухватиться за жизнь, и
свернул ему шею, избавляя от мучений.
— Хватит играть! — заорал Хосок ухмыляющемуся Чимину.
— Вся жизнь — игра, а мы в ней — актеры, — довольно ответил альфа, подходя к

Хосоку. Он выхватил из-за пояса пистолет и застрелил несущегося к ним
следователя. Чимин обнял Хосока за талию, притягивая его к себе, и опалил
раскаленным дыханием его губы. — Как я по тебе соскучился.
— Больше никогда не прикасайся ко мне, иначе я тебя убью, — грубо сказал

Хосок, отталкивая Чимина от себя. Омега тут же унесся к в одиночку
сражающемуся с тремя следователями Енгуку.
— Сука, — прорычал сквозь зубы Чонгук, чувствуя упадок сил. Он быстро понял,
какими пулями в него стреляли — разрывные, покрытые тонким слоем
расплавленного кагуне и маленькой капсулой RC-депрессанта. Чонгук чувствует,
что с каждым новым выпадом делать его становится все сложнее. Перехватив
руку с куинке нападавшего следователя в сантиметре от его лица, Чонгук резко
нырнул вниз, оказываясь позади следователя. Он вывернул его руку, выбивая из
пальцев куинке, а после свернул шею. Мужчина упал под его ноги замертво.
Тэхена отшвырнуло в сторону от сильного удара. Он упал на кровавый пол,

выставляя руки вперед, чтобы смягчить падение. Кожа на нежных ладонях
стерлась до крови. Пистолет вывалился из рук. Омега резко повернулся на
спину, тут же откатываясь в сторону от удара. Куинке вонзился в пол совсем
близко с его головой. Прокушенная рука вновь дала о себе знать. Перед глазами
сплошная темнота, а в ушах звенит от силы удара. Тэхен и не почувствовал боли
сначала, она потом пришла. Висок страшно болел, там волосы от крови
слиплись. Следователь выдернул куинке из пола и навис над
раскоординированным Тэхеном, наступая мощным ботинком на его грудь. Тэхен
почувствовал нехватку воздуха. Куинке уперся острием в его шею. Он пересекся
взглядом со следователем.
— Пора сказать «здравствуй» своей смерти, — оскалился следователь и

замахнулся куинке.
Чонгук с рыком сбил его с Тэхена, повалив на каменный пол. Тэхен, игнорируя
тупую опоясывающую боль, вскочил на ноги, схватил выпавший пистолет и
направил его в сторону вцепившихся друг в друга Чонгука и следователя.
Чонгук, увидев, что омега собирается стрелять, резко скатился со следователя
и, собрав последние силы в кулак, рывком поднял его, выставляя его перед
собой, как живой щит, удушающим приемом сжав рукой его шею, а другой
перехватывая за талию. Они с Тэхеном в одно мгновение глянули друг на друга,
и Чонгук одними губами прошептал «стреляй». Чонгук ему верит. Тэхен не
выстрелит в него.
Омега замер, направив пистолет в следователя, и сделал выстрел в его лицо.

Кровь омыла чонгуковы губы. Но не успел он отбросить труп в сторону, как на
него со спины напал другой следователь, насквозь пробив его тело куинке.
Тэхен закричал и дернулся вперед, на помощь, но его сзади перехватили чьи-то
292/508
руки. Из глаз брызнули обжигающие слезы. У Чонгука из уголка губ покатилась
кровавая струя, змеей сползшая по подбородку и шее, за ворот. Следователь
грубо вытащил куинке. Брызнули капли крови. Тэхен палит в него из пистолета,
но раздаются лишь глухие выстрелы.
— Чонгук! — заорал Тэхен, вырываясь из опоясывающих его рук.
Чимин, как дикий зверь, набросился на напавшего, сбивая его с ног. Он не

контролирует своей агрессии, разрывает следователя в клочья голыми руками,
рвет когтями плоть. Кровь брызжет во все стороны. Следователь пытается
отбиваться, но силы покидают его тело с каждым новым ударом. А гуль дерет
его плоть до тех самых пор, пока не разрывает живот, из которого вываливаются
кишки. Следователь харкается кровью, умирает, но тянется к пистолету. Умри,
но сделай свое дело. Гуль резко выбил пистолет, делая несколько выстрелов
ему прямо в упор. Чимин пробил его грудную клетку кагуне и засунул в нее
ладонь, сжимая стучащее в предсмертных агониях и обжигающее сердце и,
сжав его когтями, выдрал, как самый ценный трофей. А пожар тем временем
начал смыкаться кольцом, пожирая трупы.
— Хватит! — заорал Енгук, поднимая не двигающегося Чонгука на руки. — Все,

Чимин, уходим!
— Тэхен, прекрати вырываться! — зарычал Хосок, встряхивая дергающегося

омегу в своих руках.
— Чонгук! Чонгук! — плачет Тэхен и все пытается к альфе своему вырваться.
— Черным ходом, — кинул Енгук, и Чимин вместе с Хосоком последовали за ним.
Подкрепление уже наверняка спешит на помощь, Енгук не может допустить

новые потери. Сейчас легче сбежать. Никто не готов к новой схватке. Чонгуку в
этой битве досталось больше остальных. Енгук лишь надеется на то, что
следователи не знали, в кого стреляли. Сердце кровью обливается от одной
мысли, что он может своего сына потерять вновь. Тэхен вырвался из оков
Хосока, спешно пробегая петляющие коридоры за Енгуком. Хосок рычит сквозь
стиснутые зубы. Раны зудят и горят. Ему нехило досталось. Он ступил на кривую
дорожку. Если хотя бы одна живая душа узнает об этом — Хосока уничтожат. А
Чимин необычайно серьезен. Его другу, соратнику, его спасителю угрожала
смерть. Чимин должен был его защищать. Альфа заорал, ударяя кулаком в
стену. Его крик эхом разнесся по коридору, будя летучих мышей.
Хосок остановился, оглядываясь на сгорбившегося над стеной Чимина. Омега

стиснул зубы, глянув на Енгука и Тэхена, скрывшихся за поворотом. Им
следователи в спину дышат, нужно спасаться, а они стоят, как идиоты,
израненные. Им обоим требуется помощь, Чонгуку — особенно. Но Чимин не
двигается с места, и Хосок тоже не уходит.
— Я должен был его защитить, — говорит негромко Чимин.
— Должен, — хмыкает Хосок. — Но сейчас уже поздно, Чимин, ты должен

исправить ошибку, а не распускать сопли, что все могло бы быть иначе.
Хосок отвернулся от него и побежал дальше.
293/508
Тэхен открыл перед Енгуком дверь, помогая мужчине аккуратно вынести Чона,
который больше в сознание не приходил.
— Тэхен, ключи, — сказал Енгук, судорожно оглядываясь и прикидывая, где бы

его водитель мог их оставить.
— Вы не знаете, где они? — испуганно спросил Тэхен.
— Нет, — честно ответил Енгук. — Но найти их нужно как можно скорее.
Тэхен скорее принялся искать их под каждым камнем, ругаясь сквозь зубы,
когда они оказывались пустыми. От этого жизнь Чонгука зависит. Омега
выдохнул морозный воздух. Снежинки снова начали накрывать его плечи и
путаться в ресницах, туманя взгляд. Панике здесь не место. Тэхен должен быть
сильным, он Чонгуку обещал защищать его. На снегу оставался кровавый след
там, где Тэхен его касался.
— Ничего, — выдохнул омега. — Здесь ничего нет.
— Они у меня! — выкрикнул Хосок, доставая из кармана ключи. Тэхен едва не

вскрикнул от радости.
— Ты все успел продумать? — ухмыльнулся Енгук, пока Хосок открывал машину.

Он не может отрицать, что омегой этим восхищаться начинает. Сколько в нем
тайн, сколько загадок, и все хочется разгадать. Как давно он не испытывал то
самое чувство. Кажется, с того самого дня, как похоронил его в закрытом гробу.
Тэхен залез на заднее сидение. Енгук аккуратно положил на него Чонгука,

укладывая его голову мальчишке на колени. Тэхен трепетно выдохнул, касаясь
содранными пальцами спутанных и окровавленных волос Чона. Он провел
подушечкой большого пальца по лицу с застывающей кровью, обвел пушистые
ресницы и крупноватый нос. В груди щемит так, что не вдохнуть. Чонгук. Его
Чонгук. Его любимый ласковый зверь. Тэхен коснулся ладонью его щеки, даря
свое тепло, которого осталось совсем немного. Но пусть так. Лучше Тэхен
согреет Чонгука, чем будет греться сам.
Енгук сел на пассажирское сидение, а Хосок на водительское. Он вставил ключ в

замок зажигания, заводя машину и включая фары. Енгук от омеги взгляда
отвести не может, но понимает, что не время сейчас, потому с трудом на дорогу
смотрит. Самое главное — это его сын, и ему требуется помощь. Енгук его всем
сердцем любит. Пусть он как волк зубы скалит, к себе не подпускает, но Енгук
его все равно, как отец любит. Он мальчишку вырастил, все свое тепло ему
подарил, даже если он его и не принимал.
— Давай я, — хрипло сказал Чимин, открывая водительскую дверь. Хосок глянул

на него.
— Хорошо, — кивнул омега и оглянулся назад, где сидел Тэхен вместе с

Чонгуком. Там места нет. — Черт, а…
— Иди сюда, — ухмыльнулся Енгук, кивая на свои колени.
— Только потому, что выбора больше нет, — поджал губы Хосок, перебираясь с
водительского места к Енгуку на колени.
294/508
Чимин молча сел в водительское кресло и сжал сбитыми пальцами руль, покидая
территорию театра, который пожирали языки пламени.
***
Енгук решил, что лучше переждать эту ночь в его доме. Когда Чимин
припарковался, Хосок тут же открыл дверь и выскользнул на улицу. Ему безумно
жарко в этой машине вовсе не из-за того, что Чимин печь включил. Ему жарко от
одного вида чиминовых рук, которые со злостью сжимают руль, от енгукова
дыхания на шее, которое порождает столько колючих мурашек, бегущих вдоль
позвоночника. Он словно на иголках сидит, и потому так радуется, когда они
оказываются на открытом пространстве, где он может быть подальше и от
Чимина, и от Енгука.
Чимин и Енгук вышли следом, а Тэхен остался сидеть, чтобы не потревожить

беспокойный сон Чонгука, у которого ресницы дрожали. Чимин открыл дверь со
стороны Чонгука, запуская в салон ледяной воздух. Тэхен поежился, желая
согреть Чона. Сидение впитало в себя кровь его, она осталась у Тэхена на
коленях и руках. Но омега не чувствовал отвращения и желания помыть руки. Он
чувствовал желание защитить.
— Нужно аккуратно вытащить его, — сказал Хосок, заглядывая Чимину за плечо.

— Не повреди раны.
— Пожалуйста, будь аккуратнее с ним, — попросил тихо Тэхен, закусывая губу.
— Ему нужно будет вытащить пули, пока RC-депрессант еще действует, —

продолжил омега. — Пожалуйста, приготовь пинцет, горячую воду и чистые
полотенца, — обратился он к Енгуку.
— Хорошо, — ответил Енгук совершенно серьезно, кивая и направляясь в

сторону дома.
Чимин тем временем залез корпусом в машину, просунув руку под талию Чона, а
вторую под колени. Чонгук застонал сквозь сон, а у Тэхена сердце болезненно
сжалось. Чимин взял его на руки, вытаскивая из салона. Тэхен вышел следом,
хлопая дверцей. Хосок приобнял омегу за плечи и повел в дом. Он дрожит,
бедный, от каждого прикосновения дергается. Хосок не может представить,
какой это стресс для омеги. Енгук снял пиджак и закатил рукава порванной и
окровавленной рубашки. На его локте висело полотенце, в одной руке миска с
теплой водой, а во второй пинцет.
— Чимин, неси его в ту комнату, — указал Енгук пальцем. — Тэхен, возьми вот
это, — альфа передал все, что держал в руках, Тэхену. — А ты останься здесь, —
вдруг поменялся в голосе Енгук. Когда Чимин и Тэхен отошли, он схватил Хосока
за кисть.
— Какого черта? — прошипел омега.
Енгук резко обхватил пальцами его шею, грубо впечатав спиной в стену. Он
склонил голову и провел языком по своим губам. Взгляд острый Хосоку грудную
клетку вспарывает, кислород из легких выбивает. Хосок ощущает жар его тела и
295/508
злость. Но страх не показывает. Он поджал губы в тонкую линию и сжал
пальцами руку, которой Енгук его душил.
— Если я узнаю, что это ты, сучонок, натравил голубей на нас, я тебя в порошок
сотру.
— Ты сумасшедший, — прошипел Хосок, отталкивая от себя альфу. Он

ухмыльнулся и отошел на пару шагов. — Как это мог сделать я, если я бился за
вас? Ублюдок, — выплюнул омега и обошел Енгука, цепляя его плечом. Енгук
ухмыльнулся.
Чимин аккуратно положил Чонгука животом на кровать, не без помощи Тэхена

снимая с альфы окровавленный пиджак и рубашку. Тэхен выдохнул,
рассматривая чудовищную рану на спине Чонгука. RC-клетки начали
восстанавливать ее, но они ослаблены действием депрессанта, потому это
может затянуться на слишком долгое время, и Чонгук потеряет много крови. Ему
как можно скорее нужно помочь. Чонгук захрипел, слегка сжимая пальцами
плед.
— Тэхен… — прохрипел Чон, едва разлепляя свинцовые веки.
— Я здесь, — поспешил ответить Тэхен, поглаживая ладонью его волосы.

— Тише, Чонгук-а, все хорошо, мы сейчас все сделаем. Только не двигайся,
хорошо? Потерпи немножко…
— Пришел в себя? — хмуро спросил вошедший в комнату Хосок. Тэхен кивнул.

— Это плохо.
— Почему? — прикусил губу Тэхен.
— Чувствовать все будет.
— Может быть, ему стоит дать снотворное или… — предложил младший.
— Нет, — хрипло шепнул Чон. — Руку… дай…
— Все хорошо. Скоро все будет в порядке, — Тэхен присел перед кроватью на
колени, сжимая чонову ладонь своей.
— Тебе нужна помощь? — спросил Чимин бесцветным голосом. Хосок покачал

головой, вымывая руки в теплой воде. — Хорошо. Тогда не буду мешать, —
сказал альфа и вышел из комнаты, закрывая дверь.
— Тэхен, мне нужен ты. Держи эту лампу прямо над его спиной, чтобы мне все
было хорошо видно, — сказал Хосок, дав в руку омеги настольную лампу. Тэхен
послушно кивнул. — Что ж, Чонгук-а, ты тот еще засранец, и в другой ситуации я
бы даже порадовался твоей боли, но сейчас тебе нужно терпеть.
Хосок склонился над ним с пинцетом в руках. Черт возьми, сколько раз в него
стреляли? Самое плохое, что раны затягиваются. Пусть очень медленно, но
затягиваются. С мелкими инородными частицами справятся RC-клетки Чонгука,
но более крупные им намного сложнее утилизировать. Потому Хосок раздвигает
пальцами рану, заставляя Чонгука стонать сквозь зубы, и лезет пинцетом в
рану. Тэхен отвернул голову в сторону. Невыносимо смотреть на боль того, кого
296/508
любишь. Хочется ее себе забрать, только бы ему было легче. Хосок держится,
как настоящий врач. Он игнорирует то, что больно не только Чонгуку, но и
Тэхену, и продолжает доставать части металла, выкладывая их на маленькую
тарелочку. А Чонгук не кричит, кусает подушку. Он знает, что одним своим
видом Тэхену больно делает. Омега его пальцы сжимает крепко.
— Вот так, — пробормотал Хосок, вытирая лоб тыльной стороной ладони.

— Блять, я забыл…
— Что случилось? — забеспокоился Тэхен.
— Нитки. У нас нет медицинских ниток.
— Значит, ты не сможешь зашить рану? Но что тогда делать?
— Ему нужно подкрепиться, чтобы увеличить активность RC-клеток, — потер

подбородок Хосок. — Нужно выйти на охоту… Я скажу Енгуку.
— Нет, подожди, — сказал Тэхен, взяв омегу за запястье. — Ему нужна…

человечина? — Хосок кивнул.
Тэхен снял свой пиджак и начал пуговица за пуговицей расстегивать

испачканную рубашку. У него внутри все похолодело вмиг, пальцы не двигаются
почти, закостенели, но он продолжал раздеваться. Хосок нахмурился, наблюдая
за действиями омеги, не понимая, что тот задумал. Тэхен тем временем окунул
полотенце в воду, омывая свою шею и правое плечо.
— Тэхен, что ты делаешь? — хмуро спросил Хосок.
— Не нужно никакой охоты, — ответил Тэхен дрожащим голосом. — Здесь есть

я.
— Ты с ума сошел?! — закричал Хосок, схватил омегу за руку. — Не выдумывай!

Я не позволю!
— Прекрати, Хосок, — поджал губы Тэхен, отстраняясь от него. — Лучше помоги

Чонгука посадить.
— Ты не понимаешь, что творишь! — прикрикнул Хосок.
— Понимаю, — покачал головой младший. — Я помогаю тому, кого люблю.

Поэтому, Чон Хосок, пожалуйста, заткнись и помоги мне.
— Ты ненормальный… — прошептал Хосок, а сам внутри искренне удивляется

чувствам, что связали этих двоих. Но Тэхену помогает. Чонгук рычит сквозь зубы
и жмурится. Хосок придерживает его за спину аккуратно, боясь зацепить раны.
Чонгук посмотрел на омегу расфокусированным взглядом. — У тебя останется
страшный рубец, ты понимаешь это? — спросил старший, прикусив губу.
— И плевать, — покачал головой Тэхен. — Чонгук-а, — нежно позвал его Тэхен,

обхватив прохладными ладонями его лицо. Чонгук задержался взглядом на лице
омеги и слегка улыбнулся уголком губ. От этой улыбки Тэхен почувствовал, что
любую боль сможет перетерпеть, лишь бы он всегда так улыбался. — Ты очень
слаб. Тебе нужно подкрепиться, слышишь? Я… — Тэхен сглотнул, — я помогу
297/508
тебе, хорошо?
Чонгук молчал несколько секунд, обрабатывая полученную информацию, а

после поджал губы и слегка покачал головой. Хосок нахмурился и посмотрел на
Тэхена.
— Я ведь сказал.
— Помолчи, — рыкнул на него младший. Хосок хмыкнул. — Чонгук-а, так нужно,

иначе твоему организму будет трудно. Просто сделай это, хорошо? Я буду в
порядке, — Тэхен криво улыбнулся. — Обещаю, слышишь? Я обещаю.
— Я не… — начал сипло Чонгук.
— Будешь, — грубо оборвал его Тэхен и наклонился, подставляя шею для укуса.
— Давай, — попросил Тэхен, прикусывая губу. Хосок отвернул голову в сторону.
— Чонгук, не медли, — Тэхен стиснул зубы. — Кусай! — закричал он.
И Чонгук укусил, впиваясь клыками в мягкую плоть. Тэхен закричал не своим

голосом, но усилием воли не отпрянул от него. Чонгук сомкнул челюсти, отрывая
кусок плоти у основания плеча. Обжигающие слезы брызнули из глаз. Тэхен
кричит так, что самому уши закладывает. Хосок не сдерживается, оттаскивая
Тэхена от Чонгука, пережевывающего кусок плоти между зубов. Чонгук ест и
рыдает. Крупные слезы катятся по его щекам, он взгляда от Тэхена,
прижимающего пальцы к месту укуса, не отводит. Сквозь его пальцы течет
бордовая кровь. Для Чонгука это хуже самой страшной пытки.
— Что произошло? — в комнату вбежал взволнованный Енгук. У него перед

глазами Чонгук с окровавленным ртом, Тэхен, который ребро ладони кусает,
чтобы не кричать и успокаивающий его Хосок, который усердно пытается
остановить кровь.
— Мы решили использовать природу Чонгука, чтобы залечить его раны, и

Тэхен…
— Сумасшедший, — нахмурил брови Енгук, подходя ближе. Чонгук замер, смотря

только на Тэхена.
— Я не хотел… — прошептал Чон, крепко сжимая пальцы в кулаки. — Я не…
— Ты не виноват, — хрипло выдавил из себя Тэхен, улыбаясь сквозь слезы боли.

— Заживет. Главное, чтобы ты пошел на поправку, — говорит Тэхен, стараясь
оставаться сильным. И только Хосок видит, как ему больно.
— Хосок, обработай его рану. На кухне стоит виски, используй как

обеззараживающее средство, — Хосок кивнул и, закинув руку Тэхена на свои
плечи, вывел его из комнаты.
— Я не хотел, — повторил Чонгук, как на заезженной пластинке. — Не хотел.
— Этого хотел он, ты не должен винить себя, — спокойно сказал Енгук,

укладывая Чона на бок.
Он окунул полотенце в воду и начал вытирать Чонгука от крови. Чонгук

298/508
неподвижно лежал, прикрыв глаза. Тэхен хотел Чонгука спасти, но разве не из-
за него самого Чонгук сейчас в таком состоянии? Енгук поджал губы. Чонгук
повторяет его ошибки, а альфа допустить этого не может. Чонгук ведь уже
сейчас готов лечь за Тэхена в гроб, а что будет дальше? Енгук знает, что.
Дальше — смерть. Он сам через это проходил. У него самого от любви этой кости
сломаны.
— Ты переливал ему свою кровь? — спросил Енгук. Чонгук слабо кивнул.

— Хорошо. Рана затянется.
Чонгук резко дернулся, когда вновь услышал крик. Наверняка Хосок

обрабатывает его рану алкоголем. Енгук вздохнул, ополоснул полотенце в
кровавой воде и выжал его. Младший альфа попытался приподняться, чтобы
пойти к Тэхену, но Енгук надавил ему на плечо, заставляя лежать. Кровь вновь
потекла из раны, которую ему нанесли куинке.
— Эй, куда ты собрался? — нахмурился Енгук.
— К Тэхену, — прохрипел Чон. — Я ему нужен.
— Ему нужно перебинтовать руку, а тебе — лежать. Ты потерял много сил,

Чонгук, так пусть жертва этого человека будет не напрасной.
У Чонгука в сердце мясорубка похлеще. Что же он с Тэхеном сделал? Зачем

послушал? Самого себя хочется ударить. Все вокруг него носятся, как няньки,
слюни подтирают. Чонгук в этом не нуждается. Ему бы просто Тэхена под бок, и
раны сами собой затянутся от одного нежного взгляда и теплой улыбки. А
Тэхен… Тэхен такой бесстрашный, храбрый мальчик. Чонгук чувствует себя по
земле размазанным, плитой придавленным. Енгук выключил свет и вышел из
комнаты. Чонгук ощущает огромную вину от того, что позволил себе от Тэхена
оторвать кусок. Эта вина грызет его, саднит, режет, болит. Альфа прикрыл
глаза. В доме тишина. Абсолютная. Можно услышать, как на втором этаже
енгукова особняка тикают старые часы.
Чонгуку кажется, что он маленький мальчишка. Его тело медленно

проваливается в сон. За окном плавно кружатся снежинки, одевая город в
сплошное белоснежное одеяло. А скоро его начнут украшать, ведь праздник уже
не так далеко. На душе появляется спокойствие, когда он слышит тихий скрип
двери и аккуратные шаги. Кровать совсем рядом с ним прогибается под
тяжестью тэхенова тела. Чонгук знает, что это он. Чувствует. Ему даже глаза не
нужно для этого открывать.
Тэхен лег рядом, аккуратно касаясь пальцами чонгукова лица. Чонгук приоткрыл
глаза, смотря на Тэхена. Омега на дне бесконечно глубоких зрачков видит боль,
сожаление, вину. А Тэхен ни о чем не сожалеет. Он улыбается мягко, и пусть
укус страшно болит, пусть Тэхен вряд ли уснет этой ночью. Он просто хочет,
чтобы Чонгук был спокоен. Тэхен пододвигается к нему очень близко. Их лица
буквально в миллиметре друг от друга. Тэхен слегка трется своим носом о его и
улыбается.
— Прости меня, — хрипло прошептал Чонгук. — Умоляю…
— Спи, Чонгук-а, — улыбнулся Тэхен, оглаживая его щеку костяшками пальцев.

Эта ночь, кажется, была бесконечной. Но и она кончается. — Спи… А я буду
299/508
рядом с тобой.
— Следователь Ким! — закричал следователь, вбежавший в холл больницы, из

которой Намджун только собирался уезжать. — Обнаружили целый улей!
Альфа поднял на него тяжелый взгляд.
— Как они могли кинуться в самое пекло одни?! — заорал Намджун, ударяя
кулаком по окну автомобиля. — Глупцы! Идиоты! Чем они только думали?!
— орал альфа.
Они приехали спасать своих товарищей, только спасать больше нечего. Пламя
сожрало театр, а вместе с ним всех, кто был там. Даже похоронить больше
нечего. Начался снегопад. Намджун ходил из стороны в сторону, как загнанный
в клетку зверь. Что он сможет сделать? Здесь он бессилен. Одна глупая ошибка,
и все рухнуло. Скольких они потеряли? Сколько там мужей, братьев, товарищей,
сородичей, бойцов, сколько там, в конце концов, людей, которые просто хотели
жить? Намджун вцепился пальцами в свои волосы.
Все они получили билет в один конец своим необдуманным поступком. Почему
не позвонили? Почему не оторвали от палаты? Намджун бы все бросил. Но они
этого не сделали. Силы свои переоценили. А теперь горят там, огонь их кости
облизывает. Намджун крепко сжал ладони в кулаки и уперся в капот машины
CCG.
— Они сделали все, что могли, — тихо сказал подошедший следователь и

положил ладонь на его плечо.
— От них теперь и хоронить нечего, — хрипло ответил Намджун. — Их матери,

жены и сестры будут хоронить пустые гробы.
— Кто-то должен им сообщить…
— Это сделаю я, — ответил Намджун, отталкиваясь от капота.
Он кинул последний взгляд на объятое пламенем здание, что отразилось в его

глазах, и сел в свою машину. Теперь он должен уничтожить столько гулей, до
скольких сможет добраться.
Ради тех, кто умер.
Ради тех, кто жив.
Ради Юнги.
Ради их малыша.
300/508
XXII
— Спят.
Хосок зашел на кухню. Енгук стоял спиной к нему и помешивал кофе в кружке.
Ложка неприятно стучала о стенки, вызывая у омеги мигрень. Он отодвинул
резной стул и сел, упираясь локтями в стол и вплетая пальцы в волосы. У Енгука
красивый дом. Хосоку раньше не доводилось у него бывать. Омега сказал бы,
что стиль его дома ближе к барокко. Дорогая мебель, посуда, разные вазы,
которые стоят, Хосок уверен, целые состояния, массивные шторы и большие
ковры, а это он еще не был на втором этаже. Омега тихо хмыкнул, рассматривая
кухню. Позер.
— Понятно, — ответил Енгук и поставил перед Хосоком кружку с кофе. Сам он

встал к окну, спиной к Чону, и начал неторопливо отпивать из своей кружки.
— Пей, — сказал он. — Я сам приготовил.
— Откуда мне знать, чего ты туда подсыпал, — устало съязвил Хосок и поймал
ледяной взгляд. — Ладно, ладно. Спасибо, — Хосок обхватил пальцами кружку,
согреваясь. Эта ночь была необычайно холодной.
— Если это не ты, то кто мог сдать нас? — задумчиво спросил Енгук, касаясь
губами краешка кружки. — Не поверю, что голуби не знали, кого искали. Мне
кажется, они пришли туда с определенной целью.
— У меня есть подозрения, — глотнув кофе, ответил Хосок. — Но я хочу для

начала проверить их. Чонгук связался не с тем человеком, и власть явно сейчас
не у него в руках. Он всегда такой? — хмыкнул омега. — Такой взбалмошный и
импульсивный. Иногда я не могу понять, что им двигает, какие мысли у него в
голове.
— Сколько я его знаю, — улыбнулся уголком губ Енгук. — Он всегда делает так,
как считает нужным, но это не значит, что он поступает правильно. Порой он
совсем ребенок, которого мне хочется оберегать, ведь ты знаешь, он рано
потерял родителей, — вздохнул альфа, потирая шею. — Но он как дикий
волчонок, не дается в руки и жалости ничьей не просит. Все, что его не убивает,
делает сильнее, а убить его хочет многое. Твой дружок в первую очередь.
— Тэхен? — вскинул брови Хосок.
— Да, — поджал губы Енгук и подошел к столу, садясь напротив омеги.
— Это глупости, — покачал головой омега. — Тэхен и мухи не обидит, но если не

придется… — Хосок свел брови к переносице. — Ты сам видел, Тэхен защищал
его, как мог. Он даже пожертвовал собой. Разве так поступают люди, которые
хотят тебя убить?
— Волку гораздо легче, когда он одинок, — ответил Енгук, помешивая кофе

ложкой. — Он защищает только самого себя, кормит только самого себя. А когда
есть только ты, то и терять нечего. Но когда появляется волчица, тут уже волей-
неволей будешь и ее защищать, и для нее тушки мертвые в берлогу тащить.
Волчица становится слабым местом волка. Понимаешь, о чем я? Ты под угрозой,
когда у тебя есть слабое место, — пожал плечами Енгук.
301/508
— Откуда тебе знать? — нахмурился Хосок. — Порой слабости и становятся
самой сильной стороной.
— Кому, как не мне, об этом знать, — грустно рассмеялся Енгук, заламывая

пальцы. Хосок удивленно посмотрел на него и хотел было уже открыть рот,
когда Енгук его перебил: — Можешь поспать в моей спальне на втором этаже. Я
все равно там не появляюсь, да и вряд ли усну сегодня.
— Хорошо, — ответил омега. Он хотел сначала отказаться, но после почему-то

принял предложение. — А… куда уехал Чимин?
— Не знаю, — ответил Енгук, вернувшись к своему кофе. — Он мне ничего не

говорил.
— Понятно… — как-то расстроенно ответил омега и поднялся из-за стола, уходя

из кухни. Но Енгук окликнул его на полпути, заставляя обернуться.
— Спокойной ночи, Хосок-а, — улыбнулся Енгук, смотря в глаза так, что у омеги
вдоль позвоночника мурашки побежали. Хосок выдавил подобие улыбки и
кивнул, поднимаясь по лестнице на второй этаж. И почему сердце так бешено
колотится?
Омега спешно взбежал по ступеням, чувствуя, как полыхают щеки. Енгук

чудной. Сначала он угрожает ему, скалит зубы и за шею к стене прижимает, а
потом улыбается как-то странно. Хосок бы подумал, что вызывает интерес у
этого альфы, но правда в том, что он никогда не нравился кому-то. Даже
Чимину. От этой мысли он чувствует укол прямо в сердце, но упрямо игнорирует
его. Теперь, кажется, он Чимина простить никогда не сможет. Хосок быстро
нашел нужную дверь — она единственная оказалась незапертой.
В спальне было темно. Во все окно плотные шторы, ниспадающие на пол,

задвинуты. Хосок всмотрелся в темноту в поисках выключателя и двинулся
вдоль стены, нащупывая его ладонью. Вспыхнул мягкий оранжевый свет,
заливающий комнату. Хосок даже зажмурился. Спальня оказалась выполненной
в бордовых оттенках. Кровать с балдахином заправлена ворсистым пледом
цвета вина. На паркетном полу лежал мягкий ковер черного цвета. На столике с
небольшим зеркалом, стоящим напротив кровати, стояла ваза с кроваво-
красными розами, а рядом фотография в пыльной рамке. Было ощущение, что в
эту комнату уже очень давно никто не заходил. Хосок провел пальцем по
прикроватной тумбе, собирая пыль. Енгук не пускает сюда домработницу? Хосок
нахмурился и подошел к столику, беря в пальцы рамку.
Омега склонил голову, рассматривая красивого парня на фото. Он улыбается там

искренне, от чего глаза превратились в щелочки. Под правым глазом родинка.
Губы у него пухлые, цвета персика, в ухе длинная серьга, а на голове маска для
сна. Хосок не может отрицать, что этот парень безумно красивый. Но он его
никогда не видел, и Енгук о нем не рассказывал. Хосок стер пыль с фотографии
и прикусил губу. В уголке фотографии была маленькая черная ленточка. Внутри
что-то свернулось в клубочек. Хосок поставил фотографию на место.
— Он был моим омегой, — хрипло сказал прислонившийся к двери Енгук. Хосок

едва не подпрыгнул на месте.
302/508
— Прости, — тихо ответил Хосок. — Не нужно было трогать.
— Все в порядке, — покачал головой альфа, оторвавшись от двери и подойдя

ближе. — Впервые захожу сюда после его смерти, — грустно улыбнулся Енгук,
смотря на его фотографию. Он перевел взгляд на Хосока. — Трудно спокойно
существовать там, где до сих пор слышится его смех.
— Мне жаль, — искренне сказал Хосок, потупив взгляд в пол. — Я не знал…
— Никто не знал, — криво улыбнулся Енгук. — Но мне не нужна твоя жалость. Я

пришел сказать, что ты можешь взять вещи в шкафу, — он кивнул на платяной
шкаф у окна, — и принять душ в ванной, — Енгук указал пальцем на дверь,
ведущую в гардеробную и ванную. — Теперь точно спокойной ночи.
— Енгук, — окликнул его Хосок, кусая губы. Альфа остановился и глянул на него,
вопросительно поднимая бровь. — Нет… ничего, извини. Спокойной ночи.
Енгук улыбнулся уголком губ и вышел из спальни. Хосок выдохнул и сел на

кровать, поднимая вверх ворох пылинок. Так странно сидеть прямо там, где
когда-то двое были счастливы, но одного из них на свете больше нет. У Хосока
вдоль позвоночника мурашки бегут. Ему не хочется принимать душ и надевать
чужие вещи. Ему, стало быть, это бы не понравилось, потому Хосок решает
ничего не трогать и оставить все, как есть. Он свернулся на постели в клубочек,
обнимая подушку руками, и прикрыл глаза. Завтра он вернется в свою съемную
квартиру, и забудет о Енгуке и о его не высказанной грустной истории.
Но взгляд то и дело возвращался к стоящей на столике фотографии. Кто он?

Или… кем он был? Он делал Енгука счастливым? И… что, заставлял смеяться?
Хосок вдруг задумался, а слышал ли кто-то, помимо мертвого человека и этих
стен, его чистый, искренний смех? Хосок видел оскал, но не видел, как он может
улыбаться от счастья. А видны ли у него десна, когда он улыбается? А
появляются ли морщинки в уголках глаз?
И, черт возьми, почему именно эти мысли лезут в голову? Хосоку кажется, что он
трогает чужое, запретное. И пусть этот красивый парень давно заколочен в
гробу, а что, если его душа до сих пор рядом с Енгуком находится? Отчего-то
Хосоку вмиг стало так… пусто. И очень одиноко. Настолько, что нижняя губа
дрожит и в уголках глаз скапливаются слезы. Хосок жмурится до боли в глазах и
пытается заснуть. А парень с фотографии все так же смотрит на него.
***
Тэхену удалось задремать к утру, но резкая боль, когда он случайно дернул

рукой, грубо вырвала его из сна. Он простонал сквозь зубы, боясь разбудить
Чонгука. Омега приподнялся на постели на здоровом локте и аккуратно слез,
ступая босыми ногами на прохладный пол. За окном еще темно, но небо уже
начинает светлеть. Слава Господу, наступает утро, и новый день уже на пороге.
Омега буквально на цыпочках крадется к двери. Чонгук заворочался во сне,
ладонью по тэхеновой стороне кровати водя, будто ища омегу. Тэхен прикусил
губу. Когда Чонгук затих, Тэхен аккуратно выскользнул за дверь. Со стороны
кухни послышалось копошение.
— Доброе утро, — тихо поздоровался Тэхен. Енгук мельком глянул на него.

303/508
— Выглядишь ужасно, — сказал Енгук. — Ощущение, будто тебя в пыточной
месяца три держали, — альфа глянул на повязку. — Поменять нужно. Помочь?
— А… — Тэхен глянул на свое плечо. На бинтах виднелись багровые капли.

— Черт, — сморщился Тэхен. — Да, пожалуйста, сам я вряд ли смогу… А где
Хосок-хен?
— Наверху, — Енгук указал пальцем на лестницу. — Спит.
— Ужасная ночь была, — вздохнул омега, садясь на стул, который предложил

ему альфа. — Хен, я-
— Не называй меня так, — грубо оборвал Енгук.
— Простите, — прикусил губу омега. — Енгук-щи, я хотел бы поехать домой. Нам

с Чонгуком нужны вещи и медикаменты. Чонгука не стоит беспокоить, ему покой
нужен, зато я вполне смогу это сделать. Мне только бы такси вызвать, если у вас
будет такая возможность. Я буду бесконечно благодарен.
— С чего ты взял, что я тебе доверять буду? — спросил Енгук, не слишком

бережно развязывая бинты на плече Тэхена. Омеге было больно, но он сжал
зубы до скрипа, не позволяя себе даже пискнуть. — Вдруг ты попросишь
водителя свернуть и кинешься к голубям? — Енгук выгнул бровь.
— Я не поступлю так, — твердо ответил Тэхен.
— Это же почему? — ухмыльнулся Енгук, смотря на омегу.
— Потому что я люблю Чонгука и сделаю все, чтобы помочь ему, — сказал омега,
смотря Енгуку в глаза. Альфа видит в них решительность и уверенность в своих
словах. — Думаете, что я делаю это для того, чтобы потом побежать и сдать вас
всех? Я ради него убил. И еще убью, если понадобится.
— А откуда ты знаешь, что он не играет? — ядовито улыбнулся Енгук, вздернув

бровь. — Почему думаешь, что это — не театр одного актера?
— Вы вызовите мне такси? — поджал губы омега. Енгук рассмеялся.
— Вызову, если нужно. Но учти, что я за твоим маршрутом прослежу. Хоть шаг
от намеченного курса — догоню, убью обоих и перемолю кости в порошок. Тебе
все понятно, куколка? — холодно спросил Енгук, сжав подбородок Тэхена
пальцами. Омега дернул головой, не позволяя себя трогать.
— Меня трогать только Чонгук может, — хмыкнул Тэхен.
— Смотри какой строптивый, — облизнул губы Енгук, поднимая брови. — Ничего,

и твои прекрасные крылья обрезать можно. Когда-то же ты ему надоешь, — сеит
зерна сомнения альфа, вглядываясь в глаза омеги, как в омут. Он как удав
смотрит, гипнотизирует. Тэхен поджал губы и отвел взгляд в сторону. — Ну,
давай посмотрим.
Енгук убрал бинты от раны, рассматривая ее. Тэхен отвернулся в сторону, не

желая видеть, что куска своего тела у него нет. Он не стыдится, ни о чем не
304/508
сожалеет, наоборот, он это с высоко поднятой головой понесет. Он желал только
спасения Чонгука, большего ему и не нужно было. Енгук неожиданно
присвистнул, проведя большим пальцем по краю раны. Тэхен вздрогнул и
удивленно посмотрел на альфу.
— Как быстро заживает, — поднял брови Енгук. — Я вижу, RC-клетки Чонгука

хорошо в тебе прижились. Начнут колонизировать твое тело, и, если тебе
повезет и ты не умрешь, то начнет образовываться какухо, станешь настоящим
гулем. Но девяносто процентов, что ты умрешь, — ухмыльнулся альфа.
— Правда? — испуганно спросил Тэхен.
— Нет, — рассмеялся Енгук. — Большинство RC-клеток израсходовалось на то,

чтобы восстановить твой организм после нападения, а сейчас используются
лишь остатки, — пожал плечами Енгук. — Не бойся, ты не станешь таким же
монстром, как и мы, — скривил губы альфа.
— Я и не боюсь, — абсолютно серьезно ответил Тэхен, нахмурив брови. — Я не

считаю вас монстрами.
— Тэхен, зачем тебе Чонгук? — спросил Енгук, перевязывая его руку чистым
бинтом. — Он не тот человек, с которым ты будешь счастливым, с которым
сможешь завести ребенка. У вас его вообще может не быть. Если хочешь, я
помогу тебе сбежать домой. К твоему отцу, к Мин Юнги.
— Откуда вы знаете про Юнги? — поджал губы Тэхен.
— Я знаю все, Тэхен. Если ты искал Бога, то ты его нашел. Он стоит перед тобой
и предлагает свою помощь. Глупо от нее отказываться. Ты сможешь больше не
бояться и жить свободно. Я мог бы даже помочь тебе уехать из страны,
обжиться в другом городе, подделать документы и помочь поступить в любой
университет. Только при условии, что ты откажешься от Чонгука. Подумай над
этим.
— Ваше предложение очень заманчиво, но я откажусь от него, — спокойно

улыбнулся Тэхен. Енгук будто специально потуже затянул бинт, надавливая на
рану. Тэхен прошипел сквозь зубы. — Я уверен, что мы с Чонгуком придумаем
что-нибудь и будем жить, как любая нормальная пара. Я продолжу учиться, а
потом пойду работать. Может быть, однажды мы возьмем ребенка из детдома,
это не проблема. Выход есть всегда.
— Считаешь, что пара гуля и человека — это нормально?
— Любовь — это нормально, — кивнул Тэхен. — Чонгук каждый день меня

убеждает в силе своей любви. Да, он пытался меня убить, но… — омега опустил
взгляд на свои руки. — Но он просто испугался. Испугался своих чувств, меня
испугался. Подумал, что если он не убьет меня, то я убью его. А я его спасти
хочу, — улыбнулся он, глянув на Енгука. — И спасу.
— От кого ты собираешься его спасти? — спросил Енгук, склонив голову вбок.
— От зверя, что сидит у него на цепи, — ответил омега. — От самого себя, от

своих ошибок. Я его от всего уберегу. Я ведь его…
305/508
— Понятно, — перебил Енгук, кивнув. — Я вызову тебе такси.
Енгук вышел из кухни, оставляя Тэхена одного. Омега прикусил губу, посмотрев
альфе вслед. Наверное, он был слишком резким? Но Тэхен больше не хочет
прятаться в панцире из страхов. Ему надоело. Он своим страхам хочет смотреть
прямо в глаза. На столе стоял чей-то недопитый и уже давно остывший кофе.
Тэхен осушил кружку, насыщая организм необходимым кофеином. Он встал из-
за стола и помыл кружку в раковине, поставив ее сушиться на раскрытое
полотенце.
Омега вышел в коридор, встречая спускавшегося по ступеням Енгука. Тот

протянул ему серую толстовку, которую Тэхен с трудом надел, скрипя зубами от
боли в плече. Енгук сел на предпоследнюю ступеньку, наблюдая за
переминающимся с ноги на ногу омегой. Смешной он какой-то. И чем-то
напоминает его омегу. Наверное, своим упрямством. Енгук ему предлагает
золотые горы, а он ради какой-то любви от них отказывается. Ну, разве не
глупец? Влюбленный идиот.
— В шкафу куртка и кроссовки, возьми, — Енгук поймал взгляд Тэхена. — Что?

Если хочешь, можешь и босиком пойти, мне все равно.
— Спасибо, — улыбнулся омега искренне своей квадратной улыбкой. Енгук

хмыкнул.
Тэхен достал из шкафа потрепанные кроссовки и такую же старую куртку, кое-

где проеденную молью. Но омега носом не воротил, с благодарностью принимая
и то, что дали. Енгук поднялся со ступенек и оттряхнул ему одному видимую
пыль. Он обошел Тэхена и открыл перед ним дверь, пропуская его вперед.
Перед воротами уже стояла машина такси. Енгук проводил его до машины и по-
джентельменски открыл перед ним дверь салона. Тэхен тихо поздоровался с
водителем, а Енгук склонился над омегой и прошептал:
— Помни, что я тебе сказал, — он взял ладонь Тэхена в свою и вложил в нее
маленький маячок. — Я буду следить за тобой, понял?
— Понял, — кивнул омега.
— Заплачу за обе стороны, — сказал Енгук водителю, глянувшему на него в

зеркало заднего вида. — Ну все, удачи.
Тэхен улыбнулся ему на прощание, и Енгук захлопнул дверцу. Опять начал идти
снег. Енгук сложил руки на груди, наблюдая за тем, как машина такси
постепенно отдаляется и превращается в маленькую оранжевую точку. Альфа
поднял лицо к небу, чувствуя, как на ресницы опускаются снежинки, словно
легкие прикосновения давно позабытых призрачных рук. Енгук улыбнулся
уголком губ. В его голове пронеслась лишь одна мысль: «Я тоже по тебе
скучаю».
Енгук вернулся в дом, стряхивая с плеч снег. Держась одной рукой за стену, а
другой за живот, из комнаты вышел Чонгук, больше похожий на зомби. На
голове птичье гнездо, а под глазами страшные синяки.
— Какого черта встал? — прорычал Енгук, подходя к сыну, и хотел было

протянуть ему руку, чтобы помочь, как Чонгук зарычал на него.
306/508
— Не трогай. Где Тэхен? — хмуро спросил альфа.
— Он поехал домой, — закатил глаза Енгук. У Чона глаза округлились от

услышанного. — На такси. Не переживай, мы легко проследим за его
передвижением. Он привезет вещи и лекарства, если, конечно, найдет их у тебя.
Тебе наполнить ванну?
— Нет, — прохрипел Чонгук. — Я хочу за Тэхеном поехать. Дай ключи, — Чонгук

протянул дрожащую ладонь, а Енгук скептично выгнул бровь.
— Ты никуда не поедешь, Чон Чонгук, — ответил Енгук, заставляя Чонгука

утробно зарычать. — Скаль зубы, сколько душе угодно, я не выпущу тебя
отсюда, пока ты не поправишься.
— Сука, — выплюнул альфа вслед уходящему Енгуку.
— Я твой отец, Чонгук, так что выбирай выражения.
Тэхен прислонился лбом к стеклу и прикрыл глаза, перебирая пальцами шнурок

на толстовке, то наматывая его на палец, то разматывая. В салоне автомобиля
очень тихо. Водитель ничего не говорит. Только шуршание колес и скрип
дворников как-то разряжают обстановку. Неизвестно почему, но Тэхену стало
как-то неуютно. Он поерзал на месте. Его копошение привлекло внимание
водителя, глянувшего на него в зеркало заднего вида.
Что-то в его лице пугало Тэхена, но что — он понять не мог. Взгляд у него был…
как у Чонгука раньше. Звериный. Голодный. Тэхен тихо сглотнул скопившуюся
во рту слюну и повыше натянул ворот толстовки, почти с носом укрываясь. От
такого взгляда хочется скрыться, слиться с сидением воедино. Он сканирует,
анализирует, будто изнутри всего Тэхена рассматривает, косточки
пересчитывает. Тэхену откровенно жутко. Они одни в замкнутом пространстве.
Когда город остался позади и началась прямая дорога в поселок коттеджей,

Тэхену даже дышать легче стало. Он почти дома. Почти в безопасности. Но
сердце сделало кульбит внутри, когда водитель неожиданно свернул не на ту
дорогу. Тэхен точно помнил, что сворачивать нужно налево, там есть гравий, что
захрустит под колесами, но водитель свернул на проселочную дорогу, ведущую
куда-то вглубь заснеженного леса. Тэхен сжал пальцами дверную ручку.
— Куда мы едем? — спросил омега, посмотрев на водителя. — Остановите, я

здесь выйду!
— Мы еще не приехали, — ухмыльнулся водитель, нажимая на кнопку и

блокируя все двери.
Тэхен начал судорожно дергать ручку двери, прекрасно понимая, что та не

поддастся. Паника начала расползаться ядовитыми змеями по венам,
всасываться в кровь и долбить в мозг. Тэхену даже обороняться нечем. А если
он — гуль? Чонгук волшебным образом не придет к нему на помощь. Сейчас есть
только Тэхен. Омега судорожно огляделся в поисках чего-нибудь, что могло бы
послужить защитой. Водитель тем временем завез его на какую-то пустошь, по
кругу окруженную редкими кустарниками и обглоданными зимой и ветрами
деревьями. Машина слегка качнулась, когда он нажал на тормоз и вытащил из
307/508
замка зажигания ключ. Он повернулся корпусом к Тэхену и как-то гадко
улыбнулся.
— Не часто встретишь такого красавца, — сказал он, и, отстегнув ремень

безопасности, вышел из машины, обходя ее к стороне Тэхена.
Омега начал быстро перелезать на передние сидения, но мужчина открыл дверь

с его стороны, хватая за лодыжку. Хватка у него оказалась сильная. Тэхен
вскрикнул от боли, лягнув мужчину изо всех сил в лицо второй ногой. Альфа
вскрикнул, прижимая ладони к разбитому носу, а Тэхен вывалился из салона на
усыпанную снегом землю. Рана на плече вновь начала кровоточить, пропитывая
бинты, и стрелять почти нестерпимой болью. Тэхен быстро поднялся, убегая в
сторону деревьев. Но мужчина оказался быстрее, настигая его и, навалившись
сзади, повалил на землю.
Тэхен закричал, судорожно дергаясь и стараясь вылезти из-под грузной туши

мужчины. Альфа сжал его тонкие запястья и заломал за спину, скалясь
безумным псом. Он сильнее придавил омегу к земле, будто специально упираясь
вставшим членом в его попу. Тэхен завыл от боли в плече и кистях, но только
сильнее дергаться и вырываться стал. Мужчина скользнул языком в его ушную
раковину, грубо прикусывая мочку и пачкая в своей крови из разбитого носа.
— Маленькая сука, — прошипел он, кусая хрящик. Тэхен болезненно вскрикнул.

— За это тебя нужно хорошенько отодрать.
— Не трогай! — закричал Тэхен, извиваясь под мужчиной. — Не смей! Отпусти!
— О, еще как посмею, — противно рассмеялся мужчина, разворачивая Тэхена

лицом к себе.
Тэхен, не упуская момента, принялся колотить мужчину руками по лицу, плечам,

по груди, только ему плевать было. Он сорвал куртку с его худых плеч, как с
тряпичной куклы. Тэхен завыл, изгибаясь в спине и упираясь ступнями в землю,
пытаясь оттолкнуть его от себя. Снег забился под одежду, попал в рот, в глаза.
Тэхен ревет, чувствуя, как мужчина рвет на нем толстовку и уже тянется одной
рукой к штанам. Тэхен судорожно шарит руками по земле в надежде найти хоть
что-нибудь, умоляет Господа ему помочь.
— Не рыпайся, — зарычал мужчина, дал омеге грубую пощечину, от чего его

голова повернулась в сторону, и сжал толстыми пальцами его тонкую шею,
душа.
Мужчина с легкостью раздвинул колени сопротивляющегося Тэхена,

укладываясь между них. Его собственное возбуждение уже больно давило на
ширинку, ворваться в тело этого омеги хотелось невероятно сильно. Тэхен
хрипит, ему отчаянно не хватает воздуха, чтобы сражаться. Мужчина расстегнул
свои штаны, выпуская член наружу. Тэхен едва не кричит от счастья, когда
нащупывает увесистый камень. Он все свои оставшиеся силы тратит на то,
чтобы резко оторвать его от земли. Альфа сплюнул на свой член, растирая
скудную слюну по эрегированному органу и взял его в ладонь, второй до
синяков сжимая тэхеново бедро. Тэхен, почувствовав, что горло больше ничего
не сжимает, сделал судорожный глоток воздуха. Он уже готовился сделать
резкий толчок, когда омега с дикими криком ударил его камнем в висок.
308/508
В его голове все потемнело. Он пошатнулся, смотря на Тэхена
расфокусированным взглядом. Тэхен ударил его еще раз. И еще, и еще, и еще.
Брызги крови омыли его лицо. Мужчина завалился на бок рядом с Тэхеном.
Омега, словно сумасшедший, навис над ним, садясь на его живот, и начал бить
окровавленным камнем его в лицо. С каждым ударом от лица там оставалось все
меньше. Хруст костей и хлюпанье крови смешался с криками Тэхена. Он никак
не мог перестать кричать, сгоняя с веток заснувших ворон. По его щекам градом
катились слезы. Слезы боли. Слезы обиды.
Тэхен проломил камнем ему череп. По его рукам текли капли крови. Омега
отбросил камень и отполз с тела в сторону. Его колотило от истерики. Тэхен
упал на спину, заходясь в судорожном плаче. Ледяной ветер забрался под
разорванную одежду, обжигая своим холодным пламенем. Тэхен свернулся в
беспомощный маленький клубок, обнимая себя за колени. Он ревет,
перепачканный чужой и своей кровью, грязью и снегом. Тэхен сжимает в
пальцах снег, который тает и смывает кровь с его рук, скребет ногтями землю.
Воет. Воет, пока глотку драть не начинает. А потом просто лежит. С закрытыми
глазами.
Снег медленно накрывает его тело, словно хоронит, а ветер поет ему
предсмертную оду. Тэхен с каждой минутой успокаивается. Дрожь отступает, и
на его место приходит пустота. Омега поднялся на дрожащих ногах, подтягивая
повыше брюки и запахивая куртку. Он, пошатываясь, бредет к машине. На
пассажирском сидении лежит телефон. Тэхен взял его кровавыми пальцами и
разблокировал. На заставке стоит фотография. Тот самый мужчина, что пытался
его изнасиловать, женщина и двое детишек у него на руках. Тэхен прикрыл рот
ладонью и зажмурился, чтобы не разреветься вновь. Телефон выпал из его рук.
Он опустился на холодную землю, облокотившись спиной о колесо машины, и
подтянул колени к груди, обнимая их замерзшими руками. Тэхен положил
подбородок на колени и уставился куда-то вперед пустым взглядом.
Ворон, переваливаясь с бока на бок, подошел к трупу мужчины. Его черные

глаза-бусины уставились на манящую плоть. Он клюнул его в лицо, отрывая
кусок плоти. А Тэхен думает над словами Чонгука, которые он сказал еще на
аукционе. Люди выставляют монстрами гулей, чтобы не признавать одну
простую истину. Монстры — это люди. Тэхен перевел взгляд на мертвого
мужчину. Он в этом убедился сам. По щеке покатилась слеза, но Тэхен ее резко
стер, оставляя кровавый развод.
Тэхен услышал хруст снега, словно кто-то быстро бежал в его сторону. А омега
так устал. Ему бы глаза закрыть и поспать. Быстрые шаги раздавались все
ближе. Тэхен зажмурился. Кто бы это ни был, Тэхену все равно. Даже если его
заберут в полицию и посадят на всю жизнь. Тэхен… не жалеет о том, что
сделал. Он всего лишь… защищал себя. Омега уткнулся лицом в свои ладони,
пропахшие кровью.
— Тэхен… — выдохнул Чонгук.
Омега резко вскинул голову, его глаза вновь наполнились кристальными

слезами. Чонгук посмотрел на мертвого мужчину, плоть которого терзали
черные вороны, на кровавый камень, валяющийся неподалеку от него, а после
на Тэхена. На маленького, испуганного Тэхена, который, как котенок, забился в
угол. Чонгук, прихрамывая, подошел к нему и опустился перед ним на колени.
Его синие губы дрожат, а из глаз тихо катятся слезы, что падают в снег. Чонгук
309/508
слегка улыбнулся, положив ладонь на тэхенову прохладную щечку, и погладил
большим пальцем по губам.
— Он… он хотел меня… — начал всхлипывать Тэхен. — Я не мог позволить… Я…

Я всего лишь… защищался…
— Ты не виноват, — хрипло сказал Чонгук, беря лицо Тэхена в свои ладони. — Ты

слышишь меня, малыш? Ни в чем. Твоей вины нет. Есть только вина этого
ублюдка, который еще легко отделался. Смерть — слишком простое наказание
для таких мразей, как он. Ты защитил себя. Я горжусь тобой, — прошептал
альфа, как что-то сокровенное.
Тэхен расплакался, кидаясь альфе в объятия. Это единственное, что ему сейчас
нужно — Чонгук рядом. Альфа обнял его так крепко, как только смог, прижимая
к себе, словно утопающий — спасательный круг. Чон зарылся носом в его волосы
и прикрыл глаза, поглаживая по спине. Его самого от злости трясет, но он
удерживает ее внутри, цепями сковывает. Он даже не представляет, что сделал
бы с этой тварью, если бы успел вовремя. Но Тэхен справился без него. Смог
защититься. Чонгук провел ладонью по его спутанным волосам и
подрагивающей спине, успокаивая.
Омега сжал куртку Чонгука в своих пальцах до боли и зажмурился. С Чонгуком

все отступает на задний план. Медленно, но он успокаивается, перестает
вздрагивать в руках Чонгука, приходит в себя. Тэхен шмыгнул носом, перебирая
замерзшими дрожащими пальцами чонгуковы пряди. Чонгук слегка отстранился,
заглядывая в тэхеново заплаканное лицо и слегка улыбнулся. Единственное, что
должен сделать Чонгук — позаботиться о Тэхене, а с этим уродом разберутся
падальщики.
— Поехали домой, малыш.
Юнги сидит на диване. В одной руке у него пачка лавандового печенья, в другой
пульт, а на небольшом животе стоит миска с чипсами. Юнги развалился, закинув
ноги на кофейный столик, и откусил печенье, переключая каналы. Крошки упали
ему на домашний свитер, заляпанный каплями кетчупа. Папа, деликатно
отказавшись от помощи Юнги, хлопотал на кухне. Носовые рецепторы
раздражал запах сладкого персикового пирога и жареной курицы. У Юнги
создалось впечатление, что они кого-то ждут, но ни папа, ни сидящий в кресле
отец ничего не сказали. Юджон, отец Юнги, читал газету, изредка поправляя
сползавшие с переносицы очки и кидая взгляды на Юнги.
Мину вспоминать не хочется о том, как пришлось родителям объяснять о своей

беременности. Ему пришлось умолчать о том, в каких обстоятельствах он сделал
ребенка, хотя виноват в этом Намджун, и кто, собственно, отец ребенка. Он
чувствовал себя портовой шлюхой, принесшей домой в подоле. Папа, несмотря
на это, искренне обрадовался. Он сказал, что это — единственный способ
уберечь Юнги от опасной работы, мол, ничего страшного, они и без отца смогут
вырастить ребенка. Юнги на это криво улыбнулся. А вот отцу в глаза смотреть
было невыносимо. Он своим взглядом словно тысячи иголок под кожу вонзал,
сканировал внимательно, с ног до головы Юнги разглядывал. Юнги от этого еще
более грязным чувствовал и, не сдержавшись, ушел в свою комнату, тихо рыдая
310/508
от своей никчемности.
— Ты ни в чем не виноват, — хрипло сказал отец, поглаживая вздрагивающего

от рыданий сына по спине. — Так получилось. Я знаю, как тебе была важна твоя
работа, но теперь о ней придется забыть.
Юджон сказал, что он искренне рад тому, что у него будет внук, но он хотел бы,
чтобы это случилось не так скоро. Но это произошло, и все. Уже ничего не
изменишь. Юнги не хотел, чтобы его из больницы забирал Намджун, поэтому
позвонил папе, Хвасону. Он сначала испугался таким новостям, но, узнав правду,
едва ли не впереди отцовской машины бежал, чтобы поскорее забрать сына.
Юнги вместе с папой за два дня обошел врачей, сдал все анализы и встал на
учет. Теперь за его беременностью следит Че Хенвон. Юнги вздохнул и засунул в
рот горсть чипсов, облизывая пальцы, как настоящий поросенок. Юджон, кинув
очередной взгляд на сына, закатил глаза.
Юнги оказалось так приятно вновь находиться дома. В тысячу, нет, в миллион
раз лучше, чем в своей холодной квартире. Отец часто пропадает на работе,
он — офицер полиции, ему положено, зато папа не работает по состоянию
здоровья. Он окружает Юнги своей заботой и любовью, потому что врачи
наказали до конца беременности не напрягать Юнги работой. Только Юнги это
бесит. Ощущение, что он не беременный, а умирающий. То нельзя, это нельзя,
больше гулять на свежем воздухе, есть больше витаминов и прочее, прочее,
прочее. У папы этой ерунды целый список. Юнги хмыкнул, достал из пачки новое
печенье и целиком засунул в рот, медленно пережевывая.
— Если продолжишь в таком темпе, у тебя точно появится целлюлит, — заметил

Юджон, не отрывая взгляда от статьи.
— Какая рашница, — с набитым ртом ответил Юнги. Он прожевал и проглотил

печенье. — Это он требует, — кивнул Юнги на живот, а отец ухмыльнулся.
Омега полез рукой в пачку печенья и с сожалением обнаружил, что все

кончилось. Он раздосадованно заскулил и поднял пачку, высыпая крошки себе в
рот. Несколько крошек упало на свитер и диван. Юджон закатил глаза. Его сыну
двадцать второй год идет, а он хуже самого маленького ребенка. И как он
только до следователя смог дослужиться? Юнги начал запихивать в рот чипсы,
набивая щеки подобно хомяку. Неожиданно в дверь позвонили. Юнги
вопросительно посмотрел на отца, пожавшего плечами, а папа закричал с кухни:
— Юнги-я, золотце, открой дверь!
Юнги промычал что-то невнятное в ответ из-за набитого чипсами рта. Он

отложил пульт в сторону грязной от чипсов рукой и поднялся с дивана, открывая
дверь нежданному гостю. Но, как только Юнги ее открыл, ему захотелось тут же
ее захлопнуть. Намджун слабо улыбнулся, рассматривая Юнги таким. Таким
растрепанным и теплым, по-домашнему уютным, в простых широких штанах и
шерстяных носках, в грязном от еды свитере и крошками печенья вокруг рта.
Юнги уже готов был захлопнуть дверь, потому что щеки зарделись алым. Он не
хотел, чтобы Намджун видел его таким. Это хуже, чем обнаженным. Но из кухни
вышел сияющий похуже новогодней елки Хвасон, вытирающий руки о
полотенце.
— Следователь Ким! Здравствуйте, мы вас заждались, — улыбнулся омега,

311/508
подходя к следователю. — Юнги, где твои манеры? Почему ты не пригласил
мистера Кима внутрь?
— Потому что его здесь никто не ждал, — хмуро ответил насупившийся Юнги.
— Проходите, следователь Ким, — Хвасон закрыл собой сына, едва ли не

зажимая ему рот рукой.
— Здравствуйте, — улыбнулся своими ямочками, которые из Юнги весь дух

выбивают, альфа, проходя внутрь и протягивая папе Юнги букет из ромашек и
васильков. — Это вам, Хвасон-щи. Называйте меня просто Намджун, пожалуйста.
А это тебе, Юнги, — интонация у альфы изменилась. Стала более… нежной. Он
протянул Юнги букет из лаванды и хлопка, перетянутый бечевкой. У Юнги
внутри все затрепетало. Он молча принял букет.
— Ким Намджун, следователь особого класса, — ухмыльнулся вышедший из

гостиной Юджон. — Кто бы мог подумать! Какими судьбами?
— Добрый день, офицер Мин, — поклонился Намджун. — Я пришел с важным

разговором о вашем сыне, — Намджун глянул на Юнги, старательно
игнорирующего его взгляд.
— Что ж, тогда пройдемте, — улыбнулся вежливо старший альфа, провожая

Намджуна, снявшего пальто, на кухню.
— Папа, что он здесь делает? — прошипел Юнги, схватив довольного Хвасона за

кисть.
— Следователь пришел поговорить с нами о чем-то, я тоже не знаю, — пожал

плечами омега. — Золотце, прояви уважение, он твой сонбэ. Будь послушным и
ничего не вытвори, понял? — нахмурился Хвасон и, чмокнув омегу в лоб, прошел
на кухню, начав накрывать на стол.
Юнги поджал губы и посмотрел на букет в своих руках. Отец и Намджун сели
друг напротив друга. Заметив Юнги, они оба замолчали, перестав что-то
обсуждать. Юнги начал помогать папе расставлять блюда по столу. Мин
поставил бокал рядом с тарелкой Намджуна, случайно цепляя его теплую руку.
Глупое сердце забилось быстро, судорожно стуча о стенки ребер, а на щеках
появился румянец. Тишину развеивал только работающий в гостиной телевизор.
Когда стол был полностью накрыт, Юнги и Хвасон сели за стол.
— Намджун, не желаете выпить чего-нибудь покрепче? — спросил старший

альфа.
— Нет, извините, я за рулем, — вежливо отказался Намджун. — В офисе очень

много дел, я заехал к вам на обеденный перерыв.
— Юнги, налей нашему гостю сок, — предложил с легкой улыбкой папа.
— Почему я? — возмутился Юнги. — Он что, сам не может?
— Юнги! — прошипел папа.
Омега закатил глаза, взял графин с апельсиновым соком, поднялся со своего

312/508
стула и наполнил стакан альфы. Тот смотрел на него с теплой улыбкой. Он уже
давно понял, что Юнги будет брыкаться и кусаться. Этот омега неисправим и
исправляться он не хочет. Он как дикий котенок, сколько его ни корми, он все
равно будет выпускать коготки. Папа тем временем разложил кусочки курицы и
гарнир. Разлив сок по стаканам, Юнги вновь сел на стул, забираясь на него с
ногами.
— Так о чем вы хотели поговорить, Намджун-щи? — спросил Юджон, принявшись

за еду. — Попробуйте, мой муж готовит отменную курицу.
— Я не сомневаюсь, — с улыбкой ответил Намджун, благодарно кивнув Хвасону.

Омега улыбнулся в ответ. Только Юнги был мрачнее тучи. — Поговорить я хотел
о Юнги…
— Он что-то натворил? — забеспокоился Хвасон. — Юнги, клянусь Господом!
— Тише, — спокойно сказал Юджон, положив ладонь на руку Хвасона.

— Следователь Ким, продолжайте.
— Ага, валяйте, — вставил свое Юнги, зло смотря на Намджуна.

— Рассказывайте, что я натворил.
— Ничего из такого, что потом присылали бы мне на ноутбук, — улыбнулся

уголком губ Намджун, смотря Юнги прямо в глаза. Юнги вспыхнул в одну
секунду, едва ли не кидаясь на сдерживающего смешок альфу.
— Юнги, ты ведешь себя, как дикарь! — сделал замечание папа. — Немедленно

успокойся. Где твои манеры?
— Вам лучше уйти, следователь Ким, — прошипел Юнги, сжимая пальцы в кулак.
— Вам наверняка известно, что я — отец ребенка, — спокойно сказал Намджун,

посмотрев сначала на Юджона, затем на Хвасона. Оба были удивлены
услышанным. Хвасон резко посмотрел на Юнги, удивленно приоткрыл губы.
Юнги покраснел, как вареный рак. — О, кажется, Юнги вам не рассказывал?
— Он решил умолчать о том, кто является отцом, — прочистив горло, ответил

Юджон. — Я даже и подумать не мог… — отец покосился на Юнги.
— Я… Я… — начал Юнги, но Намджун перебил его.
— Что ж, теперь вы знаете. И вы должны знать о моих намерениях. Я хочу

забрать Юнги в свою квартиру, а чуть позже сыграть свадьбу, — серьезно сказал
Намджун, смотря на Юджона. Он удивленно приподнял брови. — Согласны вы
или нет, нравится ли вам это или нет, я его заберу. Он мой омега.
— Херня, — ухмыльнулся Юнги, посмотрев на Намджуна.
— Мин Юнги! — прикрикнул Хвасон, слегка ударив ладонью по столу. — Следи

за выражениями!
— Хорошо, папа, — поджал губы Юнги. — Это хуйня полнейшая. Я для него
никакой не «мой омега», я для него сумка для вынашивания ребенка, —
выплюнул Мин, подскочив со своего стула. Папа удивленно разинул рот, а
313/508
Юджон поджал губы. — Не так ли, мистер Ким? Вам нужен не я, а этот ребенок.
Я его рожу, а ты забирай его и проваливай. Мне ни ты, ни он, мне никто не
нужен, — у Юнги накатились слезы на глаза. — Зачем ты пришел вновь? Я не
хотел тебя видеть!
— Замолчи, — спокойно сказал Намджун.
— Нет, я не замолчу! — закричал Юнги. — Мне от тебя ничего не нужно, хоть

звезду с неба достань, мне будет плевать! Это ты надрался так, что ничего
наутро вспомнить не мог, — всхлипнул Юнги. Он сжал букет цветов в своих
пальцах, а после швырнул его в мусорную урну. — Я помнил все! Ты… ты…
— омега сглотнул, — ты захотел этой сцепки, и я позволил. Я тебе все и всегда
позволял. Ноги об меня вытирать, срываться на меня, относиться ко мне, как к
животному, — Юнги резко вытер скатившиеся слезы. — Но мне надоело.
— Юнги, ты ошибаешься, — ответил альфа, поднимаясь из-за стола. Хвасон

прикрыл рот ладонью, а Юджон нахмурился, не желая влезать в чужую ссору,
пусть даже ее участник — собственный сын. Намджун подошел к Юнги и
аккуратно взял его за подрагивающие плечи. — Я был занят только своей
работой, да, я не обращал на тебя внимания. Я ни на кого его не обращал. Но…
после той ночи… Ты стал особенным для меня, — Намджун провел костяшками
пальцев по его щеке, стирая слезу. — И дело вовсе не в том, что мы переспали.
Черт, это вообще не важно. Важно то, что я с тобой чувствую. Помнишь, тогда, в
моей квартире? Помнишь, что я сделал? — спросил Намджун.
— Помню, — тихо ответил Юнги, смотря ему в глаза.
— Я обидел тебя, потому что впервые испугался, — слегка ухмыльнулся

Намджун. — Испугался своих чувств к тебе.
— Ты… — начал Юнги.
— Нет, помолчи, — сказал Намджун. — Я тебя не отпущу, как бы ты не

вырывался, как бы не точил об меня коготки и как бы не кусался. И дело теперь
даже не в нашем ребенке, дело в том, что я чувствую к тебе. Юнги, — альфа
взял его ладони в свои. — Ты выйдешь за меня?
Хвасон ахнул, прижимая ладонь к сердцу. У него глаза наполнились слезами и

ладони задрожали. Он находился в немом шоке от их ссоры, но предложение
руки стало апогеем. Хвасон прижался к хмурому Юджону, который никак свои
эмоции не выдавал. Юнги смотрит на Намджуна бесконечно долго, а Намджун
молчит и ждет от него ответ. На его пухлых губах играет легкая улыбка. Любит?
Он Юнги любит? Юнги скользит взглядом по его лицу и останавливается на
глазах. Намджун сильнее сжал его ладони. Омега громко сглотнул.
У них все и всегда получается не как у людей. Они даже ребенка завели, не
состоя в отношениях. Юнги хочется рассмеяться в голос, но он молчит. Молчит и
смотрит. Окружающий мир рассыпается на мелкие осколки и валится к их ногам.
Юнги стоит перед Намджуном такой нелепый, в смешных розовых носках и
грязном свитере. А Намджун смотрит на него так… нежно. Будто и вправду
любит. Юнги забывает, что тут его родители, забывает, где он и как его зовут,
он просто хочет поцеловать эти губы, почувствовать их горьковатый вкус, хочет
прижаться к Намджуну и согреться от холодной зимы (что внутри самого Юнги)
в этих объятиях.
314/508
— Нет, — тихо ответил Юнги, но Намджун не перестал улыбаться.
— Хорошо, — кивнул Намджун. — Я спрошу у тебя об этом завтра.
— И завтра мой ответ тоже будет «нет», — покачал головой Юнги.
— А я буду спрашивать до тех пор, пока ты не скажешь «да», — ответил альфа.

Он повернулся к родителям Юнги. — Простите, но вашего сына я заберу через
пару дней.
— Мы понимаем, — слегка улыбнулся Хвасон.
— Папа! — возмутился Юнги. — Отец! Скажи что-нибудь!
— Это твой альфа, Юнги-я, — улыбнулся отец, пожимая плечами. — Вы любите

друг друга, только вам решать, как правильнее поступать. Мы с твоим папой
всегда будем здесь, чтобы помочь тебе. Но если твой альфа сказал так, значит,
так и будет.
— Спасибо, — поклонился Намджун. — Я не подведу вас. С Юнги все будет в

порядке.
— Я никуда не поеду, — прошипел сквозь зубы Юнги.
— Мой обеденный перерыв заканчивается, — с сожалением сказал Намджун,

глянув на наручные часы. — Простите, что так и не попробовал вашу курицу.
— Ох, я заверну с собой, Намджун-щи! — засуетился Хвасон, складывая в

контейнер кусочки курицы и гарнир. Он всунул контейнер Юнги в руки и слегка
пихнул его к коридору. — Давай, проводи нашего гостя.
Намджун, попрощавшись с родителями Юнги, вышел в коридор и надел пальто.

Юнги хмуро стоял рядом, сунув ноги в свои тапочки-кроликов. Намджун
улыбался чему-то своему, а у Юнги настроение прескверное. Хочется ударить
Намджуна, да только никакого облегчения за этим не последует. Мин
насупился, бросая на альфу косые взгляды из-под отросшей челки.
— Надулся, как мыльный пузырь, — издал смешок Намджун.
— Эта курица сейчас окажется на твоем дорогом пальто, — фыркнул Юнги.
— Какая ты дикая кошечка, — улыбнулся уголком губ Намджун. Они вышли на

крыльцо. Юнги топчется с ноги на ногу и держит в руках этот несчастный
контейнер, как идиот. Намджун посмотрел на него с нежной улыбкой.
— Собирай вещи, Юнги-я, потому что я не шучу с тобой. Ровно через два дня я
буду стоять на этом месте.
— Я не буду с тобой жить, даже если мне дуло пистолета ко лбу приставят, —
поджал губы Юнги.
Намджун резко прижал его к двери, впиваясь губами в его губы. Юнги отвечает
пылко, страстно, сплетаясь языками. Мин выронил контейнер, впиваясь
пальцами в его волосы и сжимая до боли. Намджун прижимается к нему так, что
315/508
между телами воздуху негде проскользнуть. Юнги пахнет домом, пахнет
лавандой и теплым молоком. Намджуну от этого сносит крышу. Омега начал
задыхаться, с трудом отрываясь от его губ. Между их губами протянулась
тонкая ниточка слюны. Намджун хрипло дышит, уткнувшись лбом в его лоб.
Юнги облизал губы.
— Мне пора, — хрипло сказал Намджун.
— Иди, — тихо сказал Юнги.
Но он не ушел.
Потому что только рядом с Юнги он может забыть о том, скольких людей он
похоронил двумя часами ранее.
Ночь. Спальня Чонгука и Тэхена погружена во мрак. Рюу тихо сопит на своем
лежаке. Тэхен повернут к Чонгуку спиной и, кажется, спит. Чонгук проверять не
хочет. Он просто смотрит на его мерно вздымающуюся спину. Чонова футболка
сползла с его плеча, оголяя нежную кожу. Омега не проронил ни слова с тех
самых пор, как они вернулись домой. Он молчал и думал о чем-то своем. Чонгук
не хотел его беспокоить, но постоянно находился рядом. Они по очереди
приняли душ, а после поднялись на второй этаж. Пока Чонгук купался, Тэхен
сидел в гостиной на диване, а Рюу облизывал его пальцы. У Тэхена на губах
играла мягкая, спокойная улыбка.
Прохладный сквозняк скользит по полу. Чонгук видит, как тэхенова кожа

покрывается мурашками. Наверное, он замерз. Альфа теплее укрыл омегу,
касаясь пальцами его волос, пахнущих пшеницей. Чонгук любит смотреть на
Тэхена, как на те картины, что рассматривали они на выставке. Но Тэхен
красивее любой в мире картины. Он дороже, чем «Игроки в карты» Поль
Сезанна. Тэхен бесценный. Чонгук думает о нем, и на губы просится улыбка
счастливая. Одна мысль об этом омеге у него крылья распускает. Демонические
крылья. Но некоторые перья начали выцветать, становиться белыми благодаря
Тэхену.
Тэхен — это все, ради чего Чонгук остается человеком. Господи, как же Чонгук
его любит.
Тэхен, словно услышал его мысли, закопошился. Омега разлепил глаза, потирая
их кулаком.
— Чонгук-а, — хрипло позвал Тэхен.
— Я здесь, — тихо ответил Чонгук, пододвигаясь ближе.
— Который час? — спросил омега.
— Кажется, половина второго. Не знаю. Еще поздно, малыш, спи.
— Я не хочу спать. Обними меня, — прикусил губу Тэхен. Чонгуку не нужно

повторять дважды.
316/508
Он тут же сгреб омегу в объятия, прижимая к себе изо всех сил. Тэхен вновь
прикрыл глаза, прижимаясь спиной к его груди. Так спокойно рядом с Чонгуком.
Так хорошо. Другого мира рядом с ним не существует. Есть только зверь и
жертва. Чонгук и Тэхен. Он и я. Тэхен с легкой улыбкой откинул голову на его
плечо. Чонгук аккуратно, боясь спугнуть омегу, провел ладонью по его плоскому
животу вверх, по ребрам, к груди. Футболка слегка задралась. Тэхен хрипло
выдохнул.
— Чонгук…
— Прости, — прошептал Чонгук, оставляя мягкий поцелуй в висок. — Я больше

не буду.
— Нет, Чонгук, — Тэхен сжал его ладонь, не позволяя убрать. Омега шумно
сглотнул. — Я хочу больше…
Чонгук замер на мгновение, удивленно смотря на Тэхена. Омега положил ладонь

на его щеку, оглаживая большим пальцем приоткрытые губы, а после потянулся
за поцелуем. Чонгук начал отвечать медленно, нежно, ласково — словно целует
впервые. Тэхен потянул свою футболку вверх, Чонгук помог ее снять и потянулся
пальцами к пижамным шортам, оттягивая их вниз. Щеки омеги загорелись алым,
и как хорошо, что они лежат в полной темноте. Во мраке все чувства
обостряются. Тэхен резко выдохнул и втянул живот, когда почувствовал горячие
губы чуть ниже пупка. Чонгук обвел его языком и начал подниматься поцелуями
выше, выцеловывая буквально каждый сантиметр его тела.
— Я люблю тебя, — хрипло прошептал Тэхен, жмурясь и сжимая пальцами

чонгуковы волосы.
— Я знаю, — шепнул в ответ Чонгук ему на ухо, вызывая ворох мурашек. — Я

тоже тебя люблю. Больше жизни люблю, Тэхен.
Омега сморгнул слезу. Их губы вслепую встретились в поцелуе. Чонгук

аккуратно провел ладонями вниз по его груди, животу, огладил пальцами
выступающие тазобедренные косточки и худые бедра. Тэхен на пробу укусил
Чонгука за губу, слабо оттягивая. В голове только одна мысль: «Мой». Мой и
больше ничей. И Тэхен — его. Душой, телом, сердцем, всем. Чонгук оторвался от
поцелуя вкуса персика, напоследок слегка поцеловав омегу в приоткрытые губы.
Чонгук взял его ногу под коленкой, приподнимая.
— Тебе будет немного неприятно, малыш, ты потерпишь? — шепотом спросил

Чонгук.
— Да, — шепнул омега, поглаживая пальцами чонгуков затылок. — Я тебе верю.
Чонгук улыбнулся уголком губ. Альфа, скрипнув зубами от боли в боку, снял
свою футболку и пижамные штаны, отшвырнув их куда-то подальше. Он облизал
два своих пальца, обильно смазывая слюной, и приставил один палец к
повлажневшей дырочке омеги. Тэхен выдохнул, сжимая пальцами простынь, а
второй рукой цепляясь за плечо Чонгука, шепчущего на ухо о том, что все будет
хорошо, что он не сделает больно. Никогда в жизни.
Первый палец входит легко, но Тэхен все равно дергается и едва слышно
317/508
стонет. Чонгук медленно двигает пальцем, вслушиваясь в тихий скулеж омеги. У
него от его голоса мурашки вдоль позвоночника бегут. Он бы его слушал всю
жизнь, как музыку. Чонгук — самый лучший дирижер его тела. Альфа добавил
второй палец, заставляя омегу вцепиться ногтями в его плечо. Тэхен не ощущал
боли, но ему было неприятно. Он шмыгнул носом, заставляя Чонгука замереть.
— Мне прекратить, малыш?
— Нет, — тихо ответил Тэхен, сам насаживаясь на пальцы альфы. Ему от этого
простого жеста едва не снесло тормоза, но Чонгуку совсем не хочется быть
диким и грубым. Он не хочет Тэхена трахать, как тех шлюх. Он хочет Тэхена
любить. Так, как умеет.
Чонгук начал разрабатывать Тэхена уже двумя пальцами. В нос ударил

дурманящий природный запах Тэхена, от которого во рту скапливается слюна,
как у животного. Тэхена всего хочется опробовать, вылизать, как самое вкусное
в мире лакомство. Но Чонгук уверен, что сделает это потом. Он потянулся к
омеге за поцелуем, сразу же получая ответ. Их языки танцуют свой
неповторимый танец. Тэхен изнутри выгорает, плавится, рассыпается. Ему
кажется, что он пеплом сейчас опадет в руки Чона, и только эти самые руки не
позволяют ему этого сделать.
Альфа вытащил пальцы из омеги, когда почувствовал, что Тэхену больше не

больно и стонет он от удовольствия. Чонгук лег позади Тэхена, которого
повернул боком к себе. Чонгук начал покрывать поцелуями его затылок,
лебединую шею и острые плечи. Тэхен прижался спиной к его горячей груди.
Какой контраст между их телами — Чонгук обжигающий, как пламя, а Тэхен
холодный, как лед. Он от поцелуев альфы распадается на частицы
элементарные, умирает от наслаждения и пальцами комкает подушку. Чонгук
взял свой член в ладонь, упираясь головкой в покрасневшую и истекающую
дырочку.
— Чонгук-а, — захныкал Тэхен, пальчиками оттягивая ягодицу.
— Тш-ш, малыш, — прошептал Чонгук ему на ухо, аккуратно прикусывая мочку.
Чонгук слегка двинул бедрами, проникая в омегу головкой. Тэхен заскулил,

хватаясь пальцами за спинку кровати. Чонгук положил ладонь на его талию,
слегка сжимая. Он начал целовать его шею, отвлекая от болезненных
ощущений, и сделал еще один толчок, входя наполовину. Омега вскрикнул.
Даже несмотря на подготовку, это было больно, но Чонгук успокаивающе гладил
его по спине, по талии, шептал какие-то глупости на ухо. Тэхен верил ему и
старался расслабиться. Чонгук вошел по основание и замер, позволяя омеге
привыкнуть к его размерам. Тэхен хрипло задышал, боясь двинуться. Они
лежали так несколько мгновений. Тэхен положил ладонь на ладонь Чона, слегка
сжимая ее в своей. Чонгук переплел их пальцы, большим пальцем оглаживая
тыльную сторону его ладони.
Альфа начал делать плавные медленные толчки, аккуратно двигая бедрами.

Тэхен в кровь кусал губы и скулил сквозь стиснутые зубы, но через несколько
минут почувствовал, как удовольствие скручивается тугим узлом внизу живота.
Тэхен приподнялся на локте, повернув голову к Чонгуку. Они вновь слились в
поцелуе, дыша друг другом, точно кислородом. Чонгук, сжимая пальцами его
тонкую талию, двигался в нем аккуратно, нежно. Он сам умирает от запаха
318/508
Тэхена, от его жара и узости, ему кажется, что он сходит с ума. Никогда в жизни
он не переживал так о том, чтобы его партнеру было хорошо. Но удовольствие
Тэхена даже превыше своего собственного.
Постепенно Тэхен начал самостоятельно двигать бедрами, насаживаясь на член

альфы, а Чонгук наращивал амплитуду толчков, но не переходя на бешеный
темп, чтобы не сделать Тэхену больно. Они целовались, пока губы не начали
болеть и кислород в легких не кончился. Чонгук оторвался от его сладких губ,
вновь возвращаясь к шее, а Тэхен начал ласкать его слух своими бархатными
стонами, которые Чон так жадно проглатывал в поцелуе. Чонгук сжал зубами
участок на шее Тэхена, оставляя на нем метку.
— Мой, — прошептал Чонгук, вжимая Тэхена в себя.
— Твой, — прохрипел Тэхен, сжимая пальцами его волосы до боли.
Чонгук взял в ладонь член Тэхена, доводя его до разрядки в такт своим толчкам.
Тэхен громче застонал, едва не сходя с ума от удовольствия, что дарит ему
Чонгук. Он никогда такого не испытывал, даже со своими хенами. Словно души
сливаются в одну, как две недостающие частицы в паззле. Их мизинцы связаны
невидимой красной нитью. Навсегда. Связаны. Даже на тот свет — вдвоем. Друг
без друга нельзя, не позволено. Чонгук без Тэхена умрет, Тэхен без Чонгука
задохнется. Тэхен выгибается в спине, глубже насаживаясь на чонгуков член, и
изливается в его ладонь с протяжным стоном. Чонгук делает еще несколько
толчков и кончает в Тэхена, не покидая его тела и позволяя сцепке связать их.
Тэхен обмяк в его руках. На его губах легкая, счастливая улыбка. Чонгук прижал
его к себе, водя носом по его шее, целуя острые ключицы. Тэхеном не напиться,
не надышаться. Его только в вену, чтобы навсегда в крови оставался. Потому что
Тэхен — наркотик, без которого Чонгук не выживет. Ни в одной из их Вселенной,
и сколько бы им еще не было отведено. Чонгук без Тэхена никогда не сможет.
Неделимые.
Омега стонет от удовольствия, чувствуя, как сперма Чонгука наполняет его

толчками. У него от этого коленки трясутся и сердце колотится, как бешеное.
Чонгук миллиметр за миллиметром покрывает его кожу горячими поцелуями и
крепко переплетает их пальцы в замок. Только мое. Мое.
Когда сцепка заканчивается, около десяти минут они просто лежат в тишине и
слушают сердцебиение друг друга. Чонгук гладит ладонями его живот. Альфа
вновь навис над Тэхеном, утягивая его в новый поцелуй. Тэхен обнял Чона за
шею одной рукой, ближе притягивая к себе. Им не нужно говорить слов о любви.
Они понимают все и без них.
— Пойдем, искупаемся, — предлагает Чонгук.
— Пойдем, — с улыбкой соглашается Тэхен.
Чонгук, плюя на не до конца зажившую рану, подхватил омегу на руки и понес

вниз, в ванную. Тэхен улыбнулся, покрывая лицо Чона легкими поцелуями.
Брови, переносица, кончик носа, скула, а после губы. Сладкие искусанные губы.
С Чонгуком все, как в первый раз. Тэхен словно заново родился. Чонгук поставил
омегу на прохладный кафель, заткнул слив в ванне и открыл теплую воду,
добавляя туда пену для ванны. Тэхен не без помощи Чона залез в теплую воду,
319/508
взбалтывая руками воду, чтобы образовалось больше пены. Чонгук же зажег две
свечи, которые поставил на тумбу подле ванны, а после залез к Тэхену,
усевшись позади него. Чон откинулся на бортик ванны, а Тэхен на его грудь.
— Моя русалочка, — улыбнулся уголком губ Чонгук. Тэхен хихикнул и посмотрел

на него.
— Тогда ты — мой принц? — спросил омега, пачкая нос Чонгука пеной. Альфа
ухмыльнулся, сдувая пену с носа. Он обнял Тэхена за талию, притягивая ближе к
себе, и поцеловал в висок.
— Не думаю, что я похож на принца, — прошептал Чонгук ему на ухо, поцеловав

в хрящик. — Я скорее… чудовище.
— Ты не чудовище, — покачал головой Тэхен, разворачиваясь в кольце его рук,

встав коленями на дно ванны и обняв за шею. — А даже если и так… Принцесса
ведь полюбила чудовище, — Тэхен слегка улыбнулся.
— Моя душа, — прошептал Чонгук в его губы.
— А ты — моя, — тихо ответил Тэхен, прикрывая глаза. — Просто твоего имени у

меня на коже нет.
Тэхен провел языком по его губам, утягивая в поцелуй. Чонгук почувствовал, как
по его венам вновь прокатилась волна обжигающего возбуждения. Он взял
Тэхена за талию, притягивая ближе к себе. Тэхен слегка раздвинул ноги и
просунул руку между их телами под воду, слегка сжимая член Чонгука ладонью.
Чон прорычал в поцелуй, на что Тэхен укусил его за губу. Чонгук огладил
ладонями его бедра и опустил их на ягодицы, разводя в стороны. Тэхен
прикусил губу и отстранился, уткнувшись лбом в чонгуков. Омега смотрел ему
прямо в глаза, опускаясь на его член, а у Чонгука с громким треском рвались
цепи. Как он может быть таким невинным и страстным одновременно? Оленьими
глазами смотрит на него, а сам на член опускается, брови заламывает и губки
покрасневшие приоткрывает. Свечи задрожали от легкого ветерка.
Чонгук промычал, откидывая голову назад от наслаждения. Как же в Тэхене…

это не передать словами, как это — заниматься любовью с Тэхеном. Омега начал
медленно двигать бедрами, с каждым толчком насаживаясь все глубже.
Постепенно привыкает, принимает его размеры. Тэхен крепко сжал в кулаке
чоновы волосы. Вода начала выплескиваться за бортики ванной при каждом
толчке. Чонгук крепко сжал его талию. Альфа припал губами к его губам, жадно
проглатывая громкие стоны.
Это все только для Чонгука.
Тэхен только для Чонгука.
320/508
Примечание к части песня для последней сцены: brwn — 0. Scar [MCH]
XXIII
— Юнги, ты ведешь себя, как ребенок, — строго сказал Хвасон.
— Юнги, ты ведешь себя, как ребенок, — передразнил Юнги, смешно скорчив

лицо, и засунул в рот лавандовое печенье, в последнее время ставшее его
любимым. Хвасон тяжело вздохнул.
Следователь Ким с минуты на минуту должен был приехать за его сыном, а он

сидел в гостиной на диване, поджав под себя ноги, уплетал печенье и явно
злился на весь мир. Взгляд у него мрачнее тучи. Хвасон собирал его чемодан,
складывая вещи первой необходимости, а Юнги дулся, как маленькое дитя.
Хвасон думал, это от того, что омега добрую половину своей жизни готовился к
тому, чтобы стать следователем, оттого и пропустил ту фазу, когда можно быть
ребенком. Вот сейчас и наверстывает упущенное, самому себе разрешая на
правах беременного капризничать. Хвасону было искренне жаль Намджуна,
потому что он как никто знал своего сына.
— Юнги, — ласково позвал Хвасон, отложив в сторону свитер омеги и садясь с

ним рядом. — Разве папа заслужил, чтобы ты с ним так разговаривал,
перекривлял и грубил?
Юнги почувствовал, как глаза начало щипать от слез стыда. Ему хотелось
расплакаться в голос, ведь он понимал, что родители ничего плохого никогда
для него не сделают, но все равно обидно, что они вот так легко отдали его в
чужие руки. Юнги не сдержался и шмыгнул носом. Хвасон слегка улыбнулся и
положил ладонь на спину сына, успокаивающе поглаживая. Юнги тут же
прильнул к папе, прижимаясь щекой к его груди. Ему так не хватает тепла и
ласки, что он хочет запаковать их и уложить в чемодан, потому что, он уверен, в
квартире Намджуна он ничего из этого не получит.
— Прости меня, папа… — прошептал омега, всхлипнув.
— Ничего, малыш, — успокоил его папа. — Ты просто боишься, и это абсолютно

нормально. Неизвестность всегда страшит.
— Зачем вы отдали меня ему? — прикусил губу Юнги, смотря на папу с какой-то
обидой. — Я вам надоел?
— Юнги, что такое ты говоришь? — засмеялся Хвасон.
— Тогда почему? — прошептал омега.
— Потому, что он твой альфа, отец твоего ребенка, а еще он любит тебя, —
улыбнулся Хвасон, зачесывая прядь волос Мину за ухо.
— Не меня, — покачал головой Юнги. — Его, — кивнул он на живот. — А я ему и

подавно не нужен стану, когда рожу.
— Солнышко, ты сильно ошибаешься, — нахмурился Хвасон. — Альфы в тысячу

раз сильнее начинают любить того, кто подарил им ребенка.
321/508
— Тысяча на ноль — все равно ноль, — грустно ухмыльнулся Юнги.
Хвасон вздохнул. Упрямство у Юнги, определенно, от Юджона. Они оба уперты,

как бараны, и Хвасону вечно приходилось сглаживать углы, чтобы эти двое
смогли найти компромисс. Но порой ему казалось, что Юнги намного упрямее
своего родителя.
Раздался дверной звонок, заставивший Юнги вздрогнуть. Он посмотрел на папу,

ища поддержки, но папа лишь улыбнулся, оставив легкий поцелуй у Юнги на
щеке, и поднялся с дивана.
— Я открою дверь, а ты сходи и переоденься.
Но Юнги назло никуда не пошел. Из коридора раздались голоса, после смех

папы, а потом в гостиную зашел улыбающийся Намджун. Юнги на него усилием
воли не посмотрел, продолжая смотреть сериал, но уже не понимая его сути.
Адский пес по его душу пришел. Нет, сам Люцифер. Намджун, в общем-то, и не
надеялся увидеть омегу собранным и радостно его ожидающим, но Мин даже не
потрудился переодеться из пижамы с принтом какой-то голубой коалы, всем
своим видом показывая, что и с места не сдвинется.
— Намджун, простите за… это, — расстроенный поведением сына, сказал

Хвасон.
— Вам не нужно извиняться за его поведение, — легко улыбнулся Намджун. —

Юнги извинится сам.
— Скорее мне язык отрежут, — ухмыльнулся Мин, отправив в рот печенье.
— Юнги, ради Бога! — прикусил губу Хвасон.
— Все в порядке, — поспешил успокоить его Намджун. — Юнги, я опоздаю в

офис, если ты не соберешься прямо сейчас.
— Ох, правда? — фальшиво-расстроенно спросил Юнги. — Очень жаль, что мне

плевать.
— Вы бы подумали, нужен ли вам такой дикарь, — вздохнул старший омега.
— И никто другой больше не нужен, — улыбнулся Намджун, не отрывая от Юнги

взгляда.
У Юнги сердце пропустило удар.
— Я сейчас отнесу чемодан в машину, а потом вернусь за тобой. Очень надеюсь,

что мне не придется тащить тебя силой.
Юнги демонстративно развалился на диване, игнорируя бешено колотящееся

сердце. Не хотелось признавать, но от одного запаха альфы у Мина начинали
дрожать колени. Намджун понес чемодан Юнги в машину, а папа строго смотрел
на него, явно ожидая, что Мин поднимется и начнет собираться. Юнги прекрасно
знал, что испытывает судьбу, но только делать с этим ничего не собирался. Его
злость альфы веселит, да и папа рядом, Намджун ничего ему не сделает. Но
322/508
альфа вернулся слишком быстро.
— Может, кофе? — спохватился Хвасон.
— Нет, простите, я вынужден вскоре возвращаться к работе, — с сожалением

ответил Намджун. — Вижу, вставать ты не собираешься, — обратился альфа к
Мину-младшему.
— Ага, — равнодушно ответил Юнги, закидывая в рот очередное печенье.
— Отлично.
Юнги уже хотел злорадно улыбнуться, но Намджун в несколько широких шагов

подошел к дивану, склонился над Мином горой и поднял на руки, как пушинку,
прижимая к себе.
— Что ты делаешь! — закричал омега, вырываясь из его рук. — Животное!

Отпусти меня! Не имеешь права! — кричал Юнги, отчаянно пытаясь вырваться
из сильных рук. Хвасон хихикнул в кулак.
— Какая дикая кошечка, — улыбнулся Намджун. — Спрячь коготки. Хвасон-щи,

простите, что приходится вот так, но иначе он не дастся в руки.
— Папа! — выкрикнул Юнги, изо всех сил пытаясь оттолкнуть альфу.
— Ничего, я все понимаю, — улыбнулся Хвасон, а у Юнги едва слезы из глаз не

брызнули. Это самое настоящее предательство!
Намджун понес брыкающегося Юнги в коридор, Хвасон поспешил за ними

следом, неся в руках теплую обувь и куртку Юнги. Омега кричал, кусался,
колотил Намджуна кулаками, но тот не переставал улыбаться своей тупой
улыбкой, которую Юнги в тот момент ненавидел искренне и безотчетно.
— Если ты не перестанешь, я свяжу тебя, — прошипел Намджун ему на ухо так,

что у Юнги мурашки по коже пробежались. Он понял — не шутит, всеми
фибрами чувствуя, что Намджун начинает закипать.
Альфа открыл дверь и посадил Юнги в машину. Он забрал у Хвасона обувь и, как
заботливый родитель, обул омегу и натянул на него куртку. Хвасон не знал, что
Намджун прошептал ему на ухо, но Юнги кое-как утихомирился. По крайней
мере, не пытался сбежать, что уже было каким-то прогрессом. Намджун отошел,
позволяя Хвасону наклониться к сыну и обнять его на прощание.
— Солнышко, веди себя подобающе, не позорь своих родителей и не доставляй

Намджуну проблем. Хорошо?
— Хорошо, — буркнул Юнги, мысленно обещая устроить ему ад.
— Я люблю тебя, — Хвасон поцеловал сына в лоб.
— Я тоже тебя люблю, — шмыгнул носом Мин и обнял папу, прощаясь. Хвасон
закрыл дверь.
— Береги его, — сказал старший омега, посмотрев на Намджуна.

323/508
— Больше собственной жизни, — кивнул альфа и, попрощавшись, сел за руль.
В салоне повисла гробовая тишина. Омега отвернулся к окну, показывая, что ни

о чем говорить с альфой не намерен. Он дышал громко, часто и разъяренно.
Намджуну показалось, что он сейчас кинется на него и, как минимум,
выцарапает глаза. Но Намджун с ним ни о чем разговаривать и не собирался. Он
молча вел машину, ожидая, когда Юнги прорвет. Всю дорогу до квартиры
Намджуна они провели в полной тишине. Омега даже не брыкался, когда Ким
завел его в лифт, а после и квартиру. Но именно там его и прорвало.
— Я позвоню в полицию, — прошипел Юнги.
— Да? — ухмыльнулся альфа. — И что ты скажешь? «Меня украл мой альфа, от

которого я жду ребенка и который вскоре станет моим мужем»?
— Ты не мой альфа, — прорычал Юнги, сжимая пальцы в кулаки.
— Да? А чей же? — улыбнулся уголком губ Намджун, вплотную подходя к Юнги.
Мин тяжело сглотнул.
— Ким Сокджина, — выплюнул Юнги, собрав последние силы в кулак. Альфа

громко рассмеялся. Юнги толкнул его в грудь. — Ты приводил его сюда? —
спросил омега, поджав губы. — Приводил? Отвечай! — прикрикнул он.
— Приводил, — облизнул губу Намджун. — И что?
— Ты трахал его здесь? — Юнги почувствовал, что губы начинают дрожать. Он

вот-вот позорно расплачется, но еще держится. Намджун долго смотрел в его
глаза, а после склонил голову вбок.
— Трахал, — тупым ножом по сердцу. — И не раз. Как сладко он стонал подо

мной, как выгибался и просил большего, — выдохнул Намджун. — Как самая
настоящая ш-
Звонкая пощечина эхом пронеслась по коридору. Намджун не сдвинулся с места,

даже взгляда от омеги не отвел. А Юнги не видит перед собой ничего от слез.
Он закричал и пихнул альфу в грудь. Ударил его кулаком по плечу, по руке, по
ребрам. Юнги замахнулся в лицо, но Намджун резко перехватил его за кисть,
крепко сжимая.
— Я ненавижу тебя! — закричал Мин. — Всем сердцем и всей душой ненавижу! Я

ни на секунду не останусь в этом доме, не позволю тебе даже прикоснуться к
ребенку и не позволю надеть кольцо на палец! Никогда! Я лучше отрублю их
все, чем позволю тебе это, — выплюнул омега Киму в лицо.
— Лучше отрубишь, да? — как-то жутко ухмыльнулся Намджун. — Хорошо.
Альфа грубо потащил его за собой по коридору. Юнги начал кричать и

дергаться, вырываясь из сильной хватки, цепляясь пальцами за дверные косяки,
но Намджун был сильнее его. Мина уже начинало колотить от истерики, ему
грудь мерзкое чувство обиды и ревность рвали в клочья, а Намджун лишь
подливал бензина в огонь. Альфу хотелось убить, утопить, уничтожить, стереть
в порошок. А еще пасть к его ногам и громко, содрогаясь, реветь. Намджун
324/508
резко отпустил Мина и открыл верхний шкаф, достав небольшой топорик для
разделки мяса.
— Ну, давай, — его губы изогнулись в улыбке. Он вложил топорик в пальцы

Юнги, находящегося в немом шоке. — Руби.
Юнги почувствовал, что ладони вспотели. Он положил ладонь на стол, смотря на

нее, будто впервые увидел. Холодный металл блеснул в тусклом дневном свете.
Мин перевел взгляд на острое лезвие.
— Что же ты? — голос Намджуна был пропитан ядом. — Испугался? Спасовал? —

насмехается. — Получается, все твои слова — пустой треп, Юнги-я? Ни одно твое
слово не имеет вес? Ты пустышка? — Юнги чувствует, что у него кружится
голова. Он поднял топорик, замахиваясь. — Руби. Давай, руби! — заорал
Намджун.
Топор с громким стуком врезался в столешницу обеденного стола. Юнги

содрогнулся в беззвучных рыданиях, хватаясь пальцами за край столешницы,
чтобы не упасть. Намджун расплылся в довольной улыбке. Он подошел к Юнги,
обнимая его сзади большими горячими руками, и жарко выдохнул на ухо:
— Так я и знал. Впредь больше никогда не раскидывайся такими громкими

словами, Мин Юнги.
У Чонгука на губах появилась улыбка, когда он увидел, как Тэхен, обняв Рюу и
уткнувшись лицом в его теплую шерсть, спал. На его молочной коже остались
россыпи чонгуковых отметок, что в утреннем свете были похожи на маленькие
Галактики. Омега вставать явно не собирался. Чонгук обошел кровать и
склонился над Тэхеном, касаясь губами его затылка. Он начал целовать каждый
выпирающий позвонок и слегка прикусил лопатки. Тэхен замычал, покрепче
обнимая Рюу, глянувшего на Чонгука как-то недовольно, мол: «Чего мешаешь?».
— Я скоро начну ревновать, — прошептал альфа Тэхену на ухо. Омега сонно

рассмеялся и перевернулся на спину, обнимая Чонгука за шею. Сегодня плечо
болело намного меньше. — Ты с ним проводишь больше времени, чем со мной, —
возмутился Чонгук. — Эй, парень, ты имеешь какие-то виды на моего омегу? Я
тебе его так просто не отдам.
— Мальчики, не ссорьтесь, — сказал хриплым ото сна голосом Тэхен, растягивая

губы в улыбке. Он положил одну ладонь Рюу на голову, поглаживая мягкую
шерсть.
— Он пытается забрать тебя у меня, — в шутку нахмурился Чонгук, серьезно

посмотрев на Рюу. Тот гавкнул. — Вот! А я о чем!
— Какой ты ревнивец, — хихикнул Тэхен, оставляя на губах альфы легкий

поцелуй. Тэхен чувствует себя хорошо и спокойно. Тело сковано приятной негой
после проведенной ночи, и омеге нравятся эти ощущения.
Чонгук провел ладонью по волосам Тэхена, зачесывая непослушные

взлохмаченные вихри. На его губах играет счастливая улыбка. Кажется, это то, о
325/508
чем он и мечтал всю жизнь — Тэхен в его постели, сонно ему улыбается и
обнимает за шею. Чонгуку большего и не нужно. Он наклонился, выцеловывая
его тонкую шею, спускаясь к острым ключицам и впадинке между ними. Тэхен
хрипло выдохнул, прикрывая глаза и откидывая голову назад, открывая
больший доступ. Но Чонгук хочет целовать его сладкие губы.
Альфа прикрыл глаза и потянулся к его губам, но наткнулся на что-то

прохладное и влажное. Он распахнул глаза и увидел перед собой морду Рюу,
всунувшегося между ними. Он тут же отдернулся под громкий смех Тэхена,
вытирая губы и сморщив нос. Тэхен погладил пса за ухом и чмокнул его в голову.
— Об этом я и говорю! — возмущенно сказал Чонгук. — Этот пес хочет подраться

со мной за тебя.
— Перестань, Чонгук-а, — засмеялся Тэхен, поглаживая Рюу. — Малыш просто

тоже хочет внимания и поцелуев. Да, Рюу? — улыбнулся омега, посмотрев на
пса. Тот лизнул его в щеку шершавым языком, вызывая хихиканье. Чонгук
шутливо пробурчал что-то недовольно под нос, но в конце концов улыбнулся и
погладил Рюу, а тот с удовольствием подставил голову для поглаживания
хозяину.
— Пора вставать, малыш, иначе мы опоздаем на самолет, — улыбнулся уголком

губ Чонгук.
— На самолет? — удивился Тэхен, приподнимаясь на локтях. И вправду, Чонгук

был уже собран, наверняка и душ принял.
— Сегодня мы летим в Японию, страну восходящего солнца! Я ведь обещал тебе,

как я могу не выполнить свое обещание? — Чонгук засмеялся, когда Тэхен
налетел на него с объятиями.
— Почему не разбудил раньше! — прикрикнул Тэхен, слегка ударив альфу в

плечо.
— У тебя есть тридцать минут, и время уже пошло, — ухмыльнулся Чонгук,

погладив Тэхена вдоль позвоночника и оставив легкий поцелуй на губах.
Омеге повторять дважды не нужно. Он тут же унесся ванную, а Чонгук,

посмеиваясь, спустился вниз. Альфа снял с подставки свежесваренный кофе и с
наслаждением отпил. Рюу спустился за хозяином следом, ложась возле своей
миски с кормом и положив голову на скрещенные лапы. Чонгук подошел к нему,
присаживаясь на корточки и поглаживая по голове. Из коридора раздались шаги
тяжелых ботинок. Чон повернул голову в сторону коридора, улыбаясь уголком
губ.
— Здравствуй, Чимин, — сказал Чонгук, поднимаясь на ноги.
— Здравствуй, — как-то отрешенно ответил альфа, протягивая Чону маленький

пакетик. — Я сделал все, о чем ты просил.
— Я в тебе ни на минуту не сомневался, — ухмыльнулся Чон, забирая пакетик из

пальцев Чимина.
Младший сжал ладонь в кулак и засунул ее в карман кожанки. С Чимином что-то

326/508
было не так, Чонгук это сразу почувствовал. Атмосфера вокруг него угнетающая,
как небо перед большой грозой. И глаза злые такие, будто у него там, внутри,
война разверзлась. Только с кем — непонятно. Чонгук оглядел его с ног до
головы, отложил пакетик на стол и, сложив руки на груди, прислонился плечом
к дверному косяку. Чимин сел за стол и вытащил из пачки сигарету, сунув ее
меж губ.
— Что тебя беспокоит? — спросил Чонгук, склонив голову.
— Ничего, — ответил альфа, чиркнул зажигалкой и поднес огонек к кончику

сигареты. Сизый дым поплыл вверх. Чонгук протянул ладонь, и Чимин передал
ему сигарету, закуривая новую для себя.
— Мне можешь не врать, — ухмыльнулся Чон. — Я тебя как облупленного знаю.

И даже могу предположить, что с тобой происходит. Это невооруженным глазом
видно.
— Как раны? — спросил Чимин, переводя тему. Он глубоко затянулся и выпустил

дым через нос, поднимая взгляд на Чонгука. Чон сузил глаза. Чимин взял его
кружку с кофе и отпил немного.
— Заживают. А Хосок остался с Енгуком, когда я уехал, — кружка лопнула в руке

Чимина. Кофе потек по его пальцам, пачкая джинсы. Чонгук громко рассмеялся.
— Сука, — прошипел сквозь зубы Чимин, оттряхивая ладонь.
— Так я и думал.
— Думаешь, я буду убиваться из-за того, что эта шлюха кинула меня? — как-то
нервно ухмыльнулся Чимин. — Мне плевать. Пусть ноги раздвигает перед кем
хочет, хоть перед тем самым Енгуком. Мне будет поебать, даже если он на
помойке сдыхать будет. С ним было классно трахаться, вот и все. Он мне не
нужен.
— Ты не меня в этом пытаешься убедить, а самого себя, — ухмыльнулся Чон,

стряхивая пепел в пепельницу. Он припал губами к фильтру, затягиваясь. —
Зачем пальцы ему перебил?
— Потому что захотелось, — ядовито улыбнулся Чимин, перекатывая зубами

колечко в нижней губе. — Приползет назад, я уверен. Всегда приползает.
Сколько раз уже уходил «навсегда», а потом на коленях передо мной стоял.
— Не приползет, — покачал головой Чонгук, затушив сигарету о дно

пепельницы. — Я это по его глазам вижу, Чимин. Ты ему больше не нужен, а не
он тебе.
— Хуйня, — прорычал Чимин, сжимая пальцы в кулаки так, что костяшки

пальцев побелели.
— Ты самому себе признаться не смог в том, что он тебе нужен был, — пожал
плечами Чон, засунув руки в карманы джинсов. — А теперь ты все проебал. Твое
счастье было близко, но ты не захотел протягивать ему руку, вместо этого ты
сломал его пальцы. Зато теперь его пальцы согреет другой.
327/508
— Перестань, — заорал Чимин, ударяя кулаком по столу. Слова Чонгука в его
вены змеиный яд впрыснули. Он кровью по организму расползается,
всасывается, голову дурманит. И сердце блядское ноет так, что ребра ломает,
крошит. Крошит так, как крошил Чимин хосоковы пальцы. Их целовать нужно
было и держать бережно в своих ладонях, а Чимин все разрушил. Чимин всегда
все рушит. Ему легче ненавидеть, чем любить. Себя — прежде всего. Чонгук
тихо рассмеялся, покачав головой.
— Не повышай на меня голос, Чимин, — улыбнулся уголком губ. — Прими эту

правду и смирись, я не хочу смотреть на твою кислую рожу. Трахайся, сколько
влезет, кури, принимай, напивайся. Тебя же ничего не сдерживает теперь. Твое
счастье ведь в этом, — Чимин подскочил со стула, опрокинув его назад. Он
дышит, как разъяренный бык, раздувая ноздри. Чонгук ухмыльнулся, выгибая
бровь. — Что, ударить меня собрался? Попробуй, выпусти пар.
— Я тебя никогда и пальцем не трону, — дрожащим от злости голосом ответил

Чимин. — Я тебе своей жизнью обязан.
— Я знаю, — Чон пожал плечами и подошел к Чимину, положив ему на плечо

ладонь. — Ты мой брат, Чимин, моя семья. Но ты залез в такую задницу, из
которой теперь не знаешь, как выбраться. И никто, кроме тебя, не знает. Ты не
пытаешься измениться, не пытаешься стать лучше, тебе нравится так жить —
пусть, я тебя упрекать не стану. Но Хосока за собой не тяни.
— Он мне ненавистен, — хрипло ответил Чимин. — Мне хочется его убить. Меня
раздражает его голос, его мерзкий смех, его улыбка, я ненавижу смотреть в его
глаза, трогать его волосы, его тело. Я бы его своими зубами разорвал.
— Каждый любит так, как может, — улыбнулся уголком губ Чонгук.
Дверь в ванную комнату приоткрылась, и оттуда вышел Тэхен, вытирающий

полотенцем голову. Он надел черные брюки, слегка расклешенные к низу, и
рубашку с цветочным принтом, которую вытащил откуда-то из недр чонгукова
шкафа. Чимин сузил глаза, рассматривая Тэхена, как клиент товар. Омега
повесил полотенце на локоть и подошел к альфам. Чимин облизнул губу.
— Еще раз так на него посмотришь, я вырву твои глаза, — сказал Чонгук, даже
не смотря в сторону Чимина. Альфа ухмыльнулся.
— Привет, Тэхен, — поздоровался Чимин, взял узкую ладонь Тэхена в свою

ладонь и мягко коснулся губами его пальцев. Чонгук поджал губы. Этот сученыш
испытывает его терпение.
— Здравствуйте, Чимин, — улыбнулся омега в ответ. Чонгук обнял его за талию,

притягивая к себе, точно заявляя свои права на этого мальчика. Чимин
отчетливо видит в его глазах «моемоемое» и ухмыляется. — Что произошло? —
нахмурился Тэхен, смотря на осколки кружки и разлитый по полу кофе.
— Ничего страшного, Чимин уберет это, — Чонгук покосился в сторону альфы,

поджавшего губы. — А нам с тобой уже пора.
— Что, если его узнают в аэропорту? — спросил Чимин.
— Наверняка узнают, — хмыкнул Чон. — Но ищут ведь Ким Тэхена, а не Чон

328/508
Хансона, а в его паспорте записано именно так.
— Ты что, дал мне свою фамилию? — ухмыльнулся Тэхен, обняв альфу за шею.
— А ты хочешь носить ее всегда? — прошептал Чонгук в его губы, оставляя на

них мягкий поцелуй. Тэхеновы щеки порозовели. — Нам уже пора ехать, малыш,
— Чонгук вручил Тэхену пакетик, принесенный Чимином, и вместе с ним пошел в
коридор.
— Мы поедем без одежды? — спросил Тэхен, обувая ботинки и застегивая

пальто.
— Все, что необходимо, купим на месте, — ответил Чонгук, натягивая Тэхену на

голову шапку и обматывая его шею шарфом. — Заболеть хочешь? — нахмурился
Чонгук.
— Как я могу заболеть, если ты так обо мне заботишься? — улыбнулся омега,
чмокнув Чонгука в кончик носа.
— Это так романтично, что меня сейчас стошнит розовыми блестками и радугой,
— сморщился Чимин.
— Не ерничай, — ухмыльнулся Чонгук, кинув в альфу колкий взгляд, но улыбка

тут же сползла с его лица. — Если что, жди звонка, — Чимин кивнул, и Чон,
приобняв Тэхена за талию, покинул дом.
Альфа разблокировал двери и открыл перед Тэхеном дверь, пропуская его

вперед. Омега открыл пакет, выуживая из него два паспорта, в которые
вложены билеты. Тэхен даже ахнул от удивления. Его фотография, дата
рождения, место прописки, но вместо настоящего имени — Чон Хансон. Он
пролистал несколько страниц и тихо рассмеялся. Чонгук вопросительно на него
глянул.
— Серьезно? — улыбнулся Тэхен, посмотрев на альфу. — Поженил нас без моего

согласия?
— А ты что, против? — ухмыльнулся Чон, облизнув губу. — Теперь навсегда

будешь моим, не пообнимаешься больше с Рюу. Все законно.
— Ваш муж — Чон Хансон, мистер Чон Чонгук, а у Ким Тэхена даже кольца на
пальце нет, — показал язык Тэхен, вызывая у альфы смех.
— Я это обязательно исправлю, уж поверьте мне, Ким Тэхен, — со смешком

ответил Чонгук. Тэхен расплылся в улыбке и потянулся к нему, нежно чмокнув в
щеку. — Тигренок, если ты сейчас не прекратишь, то мне придется
останавливаться на обочине и целовать тебя до тех пор, пока не заболят губы,
но иначе мы опоздаем на самолет.
— Не угрожай мне, — засмеялся Тэхен, но от альфы отстал, откидываясь на

спинку сидения и наблюдая за сменяющимся пейзажем.
До самого аэропорта Тэхен не переставал улыбаться, но чувствовал, что что-то

было не так. Но что — понять пока не мог. Чонгук оставил машину на парковке,
позже ее должен отогнать Чимин. Тэхену кажется, что они отправляются в
329/508
большое путешествие. У них с собой только два паспорта, один из которых
поддельный, и два билета. Больше ничего. Но чонгукова рука в руке Тэхена, и
ему большего не надо. В аэропорту, как и всегда, многолюдно. Кто-то куда-то
спешит, с кем-то прощается, кого-то обнимает, кого-то встречает. Люди бегут с
сумками и чемоданами на посадку. Тэхен ищет взглядом электронный таблоид.
Кажется, их рейс совсем скоро, но Чонгук спокоен. Он поднялся на первую
ступеньку эскалатора, утягивая омегу за собой.
— Боишься? — улыбнулся уголком губ Чонгук.
— Не боюсь, — ответил Тэхен. — У меня вообще страхов нет, — гордо добавил

он.
— Да что ты? — рассмеялся Чонгук, неожиданно выкрикнув: — Бу! — Тэхен едва

ли на месте не подпрыгнул, вызывая очередной приступ смеха у Чона. На них
начали оборачиваться люди. Тэхен с шипением кинулся на него, легонько ударяя
ладонями по плечу. — Мистер я-ничего-не-боюсь, — хохотнул Чонгук.
— Это было нечестно, — хмуро ответил омега. Его взглядом впору молнии
метать. — Дурак, — буркнул Тэхен.
— Тигренок, не обижайся, — посмеиваясь, сказал Чон. Он обнял омегу за талию,

ведя его к стойке регистрации, перед которой собралась небольшая очередь.
— Можешь даже не сомневаться, что я отомщу, — пригрозил Тэхен. —

Тхэквондо, помнишь?
— Ух ты, а я думал, ты блефовал тогда, — ухмыльнулся Чонгук, выгнув бровь.
— Чонгук, почему люди на меня смотрят? — уже тише спросил Тэхен, теснее
прижимаясь к Чону боком. Омега уже не в первый раз ловил на себе косые
взгляды.
— Надеюсь, потому, что ты безумно красивый, — ответил Чонгук, оглядываясь

поверх тэхеновой головы на снующих людей. — Но натяни повыше шарф,
малыш. На всякий случай.
Тэхен кивнул, как и сказал Чонгук, натягивая шарф на нос. Вскоре очередь
рассосалась, и Чонгук подошел к стойке регистрации. Женщина лет пятидесяти
улыбнулась ему и поздоровалась.
— Пожалуйста, ваши паспорта и билеты, — женщина протянула ладонь, Тэхен

вложил в нее то, что она попросила. Ее взгляд скользнул по лицу омеги.
Казалось бы, ничего примечательного, но… Было в нем что-то знакомое. Словно
она уже видела это лицо где-то. Чонгук едва сдержался, чтобы не закрыть
Тэхена собой.
— Все в порядке? — улыбнулся Тэхен, оттягивая шарф.
— Да, извините, — покачала головой женщина, принимаясь за свою работу. —

Просто… вы показались мне похожим на пропавшего мальчика.
— О, знаете, мне не раз об этом говорили, — с сожалением сказал Тэхен. Он

подошел к ошеломленному Чонгуку и взял его под локоть. — Мы с мужем видели
330/508
выпуск новостей. Ужасная история.
— Не хочется думать о грустном, но, наверное, он уже мертв, — вздохнула

женщина, перенося данные в компьютер. — У меня самой сын, ровесник
пропавшего мальчика, страшно за него.
— Понимаю, — кивнул Тэхен, прикусив губу. — Думаю, я бы на вашем месте тоже

безумно переживал за своего ребенка.
— Желаю вам с мужем приятного полета, — улыбнулась женщина, протягивая

Тэхену паспорта и вложенные в них посадочные талоны.
— Что это было? — удивленно спросил Чонгук, когда они отошли на приличное
расстояние.
— Ох, это? — Тэхен кинул взгляд на женщину за стойкой регистрации. — Ничего

такого. Гораздо подозрительнее было бы, если бы я скрывал свое лицо. А так мы
немного, но отвели от себя подозрения, — пожал плечами Тэхен, чмокнув альфу
в щеку.
— С каждым разом все больше тебе удивляюсь, — ухмыльнулся альфа, выгибая

бровь. — Становишься таким бесстрашным.
— Это плохо? — надул губы Тэхен.
— Это прекрасно, — прошептал Чонгук в его губы. — Я горжусь тобой.
Тэхен улыбнулся, чмокнув альфу в губы. Взяв у него немного денег, он отошел в
магазин готовых продуктов, который находился в зале ожидания. Чонгук же сел
в кресло и закинул ногу на ногу, задумчиво кусая губу. Он достал телефон из
заднего кармана джинсов и набрал выученный наизусть номер. После двух
гудков трубку на том конце сняли.
— Ким Херин, работает за стойкой регистрации. Кажется, она что-то

заподозрила.
— Понял, — хрипло ответил Чимин.
— Приятного аппетита, — ухмыльнулся Чонгук и завершил звонок. К нему уже

шел Тэхен, несущий в одной руке питьевой йогурт, а в другой булочку. Его
теплая улыбка заряжает теплом.
***
Тэхен едва лицом не вжался в окно, когда показался остров. Он удивленно

приоткрыл рот, прижимаясь носом к стеклу. Чонгук тихо посмеивался над ним.
Как ребенок, который увидел игрушку, о которой мечтал очень долгое время. В
самолете Тэхен немного вздремнул, прижимаясь к Чонгуку, и, Чон уверен, он бы
обвил его руками и ногами, если бы не ремень. Поскольку Тэхен не завтракал,
Чонгук заказал ему легкий салат из овощей и бутерброд, а себе кофе. Тэхен ел,
набивая щеки подобно хомяку, рассказывал о чем-то, но Чон не слушал, потому
что рассматривал омегу и улыбался теплой, мягкой улыбкой. Ему бесконечно
сильно хотелось коснуться этих мягких щек и оставить поцелуй на
331/508
перепачканных от соуса губах. Но, как только омега увидел остров, он тут же
прилип к окну, и вот уже около десяти минут отлипать от него явно не
собирался.
Стоило только колесам самолета коснуться посадочной площадки, Тэхен едва на

месте смог усидеть от возбуждения. Ему не терпелось скорее рассмотреть
доселе неизвестную ему страну, культуру, коснуться истории, возможно,
посетить музеи и картинные галереи. На выходе из аэропорта их уже ждала
машина такси. Чонгук сел на переднее сидение рядом с водителем, а Тэхен на
заднее, восхищенно рассматривая величественные пики высоток, виднеющиеся
вдалеке. Город был похож на запутанную каменную паутину. Снег мягко
ложился на лобовое стекло, но дворники тут же сгребали его.
Чонгук говорил о чем-то на ломаном японском с водителем, тот с улыбкой

рассказывал что-то. Тэхен в японском совсем ничего не понимал, потому и
сидел, вытягивая шею, чтобы было удобнее рассмотреть большой город.
Миллионы красок вспыхнули в одно мгновение, когда они оказались в
центральном районе. Магазины, торговые центры, бутики, рестораны и кафе, все
кричало зазывающими вывесками. Несмотря на прохладную погоду, на улице
было много людей, и все они выглядели так по-разному — кто-то в деловом
костюме, а кто-то в цветных одеждах, напоминающих Тэхену о японских
мультфильмах.
— Водитель обещал нам показать лучший идзакая, — улыбнулся Чонгук,

повернувшись к Тэхену.
— Что такое идзакая? — приподнял брови Тэхен.
— Это паб, в котором можно прочувствовать всю атмосферу Японии, вкусно

поесть традиционные блюда и выпить. Я думаю, тебе понравится, — сказал
Чонгук, а у Тэхена загорелись глаза, ему страшно хотелось, наконец, начать
знакомство с Токио.
Водитель остановил машину возле заведения, на котором неоном мигало

«Konnichiwa Club». Чонгук расплатился обмененными на воны иенами и вышел из
машины, по-джентельменски открывая дверь перед Тэхеном и подав ему руку.
Омега задрал голову, разглядывая невысокое здание.
— Наверное, за городом особенно красиво в это время года, — восхищенно

сказал Тэхен.
— У нас с тобой есть время, — ухмыльнулся Чонгук, пропуская Тэхена вперед. —

Возможно, даже сможем прокатиться на лыжах.
— Правда? — выдохнул Тэхен, посмотрев на Чонгука. — О, так жаль, что я не

умею… Я могу только в теннис играть, — сморщил аккуратный носик омега.
Чонгук выбрал отдаленный столик у окна на втором этаже.
— Я помню, как ты играл, — кивнул альфа. — Хотел бы начать заново?
— Наверное, — задумчиво ответил Тэхен, сняв пальто и повесив его на спинку

стула. Омега сел и взял в руки меню. Во рту тут же появилась слюна от вида
блюд, хотя он и ел недавно. — Но мне не с кем играть, так что…
332/508
— А как же Хосок? — улыбнулся Чон, выгнув бровь.
— Хену не до меня, не хочу его отвлекать, — потер омега шею. Подошел

официант и поздоровался на японском, Чонгук ему ответил, а Тэхен лишь
улыбнулся.
— Карааге с жареными овощами, — Чон указал пальцем на блюдо. — Цукэмоно,

сашими и… сакэ, — официант улыбнулся и поклонился, попросив подождать
пятнадцать минут. — Тебе нравится тут? — улыбнулся Чонгук, посмотрев на
омегу.
— Да! — с улыбкой ответил Тэхен, рассматривая паб, выполненный в приятных

персиковых тонах. За многочисленными столами сидели люди, обедали и о чем-
то разговаривали, тихо играла музыка, создающая какую-то неповторимую
атмосферу, на стенах висели традиционные картины в рамках. Внимание Тэхена
привлекла картина с изображенными на ней журавлями. Омега склонил голову
вбок и слегка нахмурился. Чонгук перевел взгляд на картину.
— Что-то не так, Тэхен-а?
— Нет… ничего, — покачал головой омега. — Просто красивая картина.
— А я думал, напоминает тебе о чем-то, — слегка улыбнулся Чонгук. Тэхен

смотрел на него, ничего не понимая. Чонгук тихо засмеялся и покачал головой.
— Порой ты говоришь странные вещи.
Чонгук хочет ответить «просто ты ничего не помнишь», но молчит и улыбается,

смотря на Тэхена. На него смотреть — сплошное удовольствие, Чонгуку на это и
целой вечности не жалко. Чон протянул руку через стол и слегка сжал ладонь
Тэхена в своей и погладил большим пальцем по костяшкам. Официант принес
заказ и расставил блюда по столу, Чонгук кивнул в благодарность. Тэхен
облизнул губы и, взяв в пальцы палочки, принялся уплетать еду. Чонгук
откупорил бутылку сакэ и налил себе в рюмку.
— Не хочешь попробовать? — улыбнулся Чонгук, приподняв бровь.
— Алкоголь? — с набитым ртом спросил Тэхен. Чонгук кивнул, а омега сморщил

нос. — Фу! Нет. Я мог разве что выпить вина с Юнги-хеном или шампанского.
— Вы близки с этим Юнги? — нахмурился Чонгук. — Подожди, я помню его… В

кафе, да? Ты представил нас друг другу, — Тэхен кивнул. — Но и в первый раз он
зажимал тебя в туалете. Что между вами? — нахмурился альфа.
— Между нами… — Тэхен свел брови к переносице, ковыряясь палочками в

овощах. — Юнги-хен, он… М-м-м, как бы это объяснить.
— Между вами что-то было?
— Да, — ответил омега, заставив Чона подавиться. — Я спал и с ним, и с Хосок-

хеном. Вместе и по раздельности.
— Подожди-подожди, — поднял ладонь Чонгук. — Вы занимались…
333/508
— Мы это называем помощью, — пожал плечами Тэхен. — Нет ничего плохого в
том, чтобы помогать своим близким вот таким способом.
— Я думал, ты хороший мальчик, — ухмыльнулся Чонгук, облизнув губу.
— Я хороший, но не всегда, — загадочно улыбнулся Тэхен, приподняв бровь. — Я

могу быть и очень плохим.
— Ты соблазняешь меня?
— Возможно, — хихикнул Тэхен, пожав плечами.
— Не играй с огнем, — улыбнулся альфа.
— А я не боюсь обжечься, — ответил Тэхен, проведя языком по своим губам.

Дьявол. Самый настоящий дьявол в ангельском теле. Тэхен тут же невинно
улыбнулся и принялся уплетать свой заказ дальше.
А Чонгуку показалось, что ему весь воздух выбили из легких. Тэхен как змей-
искуситель, но Чонгук только рад искушаться. За его плечами столько грехов,
что и не сосчитать, так почему бы не добавить еще один, если ему все равно
гореть в аду долго и жарко? Оставшийся после обеда день пара посвятила тому,
что они бродили по торговым центрам, не пропуская почти ни один бутик. Чон
отпустил омегу выбирать себе одежду, которой ему явно не доставало, а сам
задержался у бутика с украшениями. Поддавшись какому-то порыву, он зашел в
него, склоняясь над витриной с кольцами. Среди дорогих колец с драгоценными
камнями его внимание привлекло только одно — серебряное с маленьким
лунным камнем. Почему-то лежало оно дальше всех, почти неприметное. Но
Чонгук захотел именно его.
Спрятав коробочку во внутренний карман пальто, Чонгук вернулся к Тэхену,

который примерял вещи в примерочной, и сел на пуфик неподалеку. Он заметил
еще несколько альф, которые покорно ждали своих половинок, и отчего-то ему
стало смешно. Здесь они могут быть, как все. Обычная пара, пришедшая в
торговый центр за покупками. Никто даже внимания на них не обратит. А вот
дома они этого лишены. Неожиданно телефон в заднем кармане джинсов
завибрировал. Чонгук достал его и открыл входящее сообщение:
«я очень по тебе соскучился, волчонок. когда мы сможем увидеться? с

любовью, джин-и».
Чонгук от злости сжал телефон в пальцах, не имея ни малейшего желания

отвечать, но все-таки открыл сообщение и быстро набрал:
«когда я тебе напишу».
Чон выключил звук и с раздражением сунул телефон поглубже в карман. Тэхен

вышел из примерочной, держа в руках одни светлые джинсы, рубашку и свитер.
Чонгук в удивлении приподнял брови, когда омега подошел ближе со
смущенной улыбкой.
— Это и все, что ты захотел?
— Я не хочу тратить твои деньги, — смущенно ответил омега. Чонгук

334/508
нахмурился.
— Извините, — Чонгук обратился на японском к консультанту, и он подошел

ближе. — Будьте добры, подберите моему омеге все, что ему понравится, и не
смотрите на цену.
— Конечно, — улыбнулся консультант.
— Но Чонгук! — нахмурился Тэхен.
— Никаких «но», малыш. Пока в моих руках не будет как минимум три пакета,
мы никуда не уйдем, — ухмыльнулся альфа. — И не надейся, что мы пройдем
мимо парфюмерии.
— Ты балуешь меня, — сморщился омега, но Чонгук ничего боле слышать не

хотел. Консультант его увел выбирать вещи, а альфа с улыбкой наблюдал за
смущениями омеги. Не любит зависеть от других. Но Чонгук делает это от
чистого сердца. Он не хочет, чтобы Тэхен в чем-то нуждался.
Когда с примерками, наконец, было покончено, Тэхен едва не выполз из

примерочной. На его лице было столько страданий от того, что его заставили
перемерить едва ли не сотню вещей, что он с трудом держался на ногах.
Хотелось завалиться в теплую ванну и проспать как минимум шесть часов. А еще
его все настойчивее беспокоили неприятные ощущения в животе, стало
невыносимо жарко в душном помещении. Чонгук расплатился кредитной
карточкой и подошел к ждущему его возле выхода Тэхену. Его щеки полыхали, а
на лбу выступила испарина.
— Тэхен-а, тебе плохо? — взволнованно спросил Чонгук, повесив все пакеты на

локоть и коснувшись ладонью его лба. — Ты весь горишь.
— Нет, просто устал, — слегка улыбнулся Тэхен, покачав головой. — Может…

поедем в отель?
— Конечно, — кивнул Чонгук и взял омегу за руку.
***
Когда они приехали в заранее забронированный номер, Тэхен уже обливался

потом и почти ничего не соображал. Чонгука это сильно пугало. Он не понимал,
как омега смог заболеть. Возможно, это произошло на аукционе, ведь он был
слишком легко одет на морозе. Человеческий организм не так устойчив к
болезням, как организм гуля. Гули в принципе почти и не болеют. Благо, Тэхен
смог самостоятельно передвигаться, держась за плечо Чонгука. Ему было то
холодно, то жарко, зрачки расширились, как у наркомана, и участилось
дыхание. Чон отпер дверь выданной ему картой и сбросил прямо в коридоре все
пакеты. Не до них сейчас. Альфа аккуратно раздел Тэхена и разделся сам. Он
подхватил омегу на руки и понес в спальню. Потом как-нибудь рассмотрит
люксовые апартаменты. Чонгук аккуратно уложил Тэхена на кровать и навис
сверху, убирая влажную прядку волос.
— Малыш, я сбегаю в аптеку, хорошо? — сказал Чонгук, поглаживая его по щеке.

— Нужно купить что-нибудь от температуры… Мы сразу же вызовем врача, как
335/508
только я вернусь. Только подожди меня немного, ладно? — Тэхен кивнул,
облизывая пересохшие губы. — Ты и не заметишь, как я вернусь, — Чонгук,
оставив поцелуй на его лбу, скорее покинул номер, чтобы найти аптеку.
Тэхен остался в одиночестве. Его вещи пропитались потом. Невозможно жарко,

несмотря на то, что в номере была комфортная температура. Тэхен заскулил,
дрожащими пальцами расстегивая пуговицы на влажной рубашке. Прохладный
воздух облизал распаленную кожу, заставляя омегу глухо простонать сквозь
стиснутые зубы. Тэхен вовсе не заболел. У Тэхена началась течка. Он снял
штаны вместе с боксерами, отбрасывая их подальше с кровати и оставаясь
полностью обнаженным. Его кожа стала необычайно чувствительной даже к
прохладному воздуху. Естественная смазка медленно выделялась, пачкая
шелковое покрывало. Тэхен сжал пальцами подушку и стиснул зубы от зуда,
мучавшего пульсирующую дырочку. Тэхен захныкал, как маленький ребенок.
Какой же он идиот, что даже не подумал о подавителях. Он вообще забыл об

этой чертовой течке. Щеки пылали от одной мысли о том, что Чонгук увидит его
в таком виде, а у самого по телу прокатывалась волна возбуждения, стоит
только подумать о Чонгуке. Его тело требует Чонгука, требует его альфу. Только
он сможет успокоить этот непрекращающийся зуд. Его аккуратный член
трепетно прижался к животу, требуя к себе внимания. Тэхен прикусил губу и
закрыл глаза. Нужно разобраться с этим скорее, пока не придет Чонгук. Тэхен
сгорит перед ним со стыда. И пусть альфа уже видел неоднократно его тело, но
Тэхен не доверяет своему возбужденному состоянию. Пока он еще может трезво
мыслить, а дальше в голове будет только желание. Желание Чонгука, его тела,
его губ на себе, его члена… Тэхена передернуло.
Омега закусил губу и опустил ладонь на свой член, слегка сжимая его ладонью и
надавливая большим пальцем на головку. Тихий стон вырвался из губ. Омега
двинул бедрами навстречу, желая большего. Желая рук Чонгука. Кожа горит
там, где Чон оставлял свои поцелуи, тело требует повторения. Жестче, глубже,
больше. Тэхен чувствует себя таким грязным, но так хочется окунуться в этот
омут с головой. Омега привстал на четвереньки, заводя руку за спину и касаясь
пальцами влажной дырочки, представляя вовсе не свои пальцы. Тэхен начал
размазывать естественную смазку по колечку мышц, дразня самого себя.
Запыхавшийся Чонгук, слишком тихо зашедший в номер, сначала подумал, что

спит и видит самый пошлый из своих снов. Тэхен стоит к нему спиной, выгибаясь
в спине и лаская себя пальчиками. Запах омеги, ставший в тысячу раз сильнее и
отчетливее, заполонил собой легкие Чона, ревниво заставляя дышать только им.
Другого ничего для Чонгука существовать не может. Права не имеет. Только
Тэхен. У Чонгука перед глазами появляется тьма. Густая, непроглядная. Его и
без того темные глаза чернеют до цвета космоса. Он на ватных ногах подходит
к постели и кладет прохладные ладони на горячие бедра омеги.
— Чонгук… — выдохнул Тэхен, оглядываясь через плечо. У самого Тэхена взгляд

не лучше. Он словно пьяный. Дышит рвано, тяжело, прерывисто. Его щеки
зарделись. И это возбуждает Чонгука еще сильнее. Но он не спешит
раздеваться.
— Да, Тэхен-а? — хрипло отозвался Чонгук, сглатывая вязкую слюну.
— Я хочу… — шепнул Тэхен, выгибаясь в спине и двигая бедрами навстречу, как

самая настоящая сучка.
336/508
— Скажи мне, чего ты хочешь, — прохрипел Чонгук, оглаживая подушечкой
большого пальца истекающую покрасневшую дырочку. Тэхен застонал,
вцепившись пальцами в шелковое покрывало. Чонгук ввел в него один палец,
начав медленно двигать им. — Скажи, малыш, — другой рукой он сжал его
ягодицу, слегка оттягивая в сторону. Тэхен застонал в голос. — Я не слышу.
— Я хочу тебя… — всхлипнул омега, сильнее насаживаясь на его палец. Чонгук

добавил второй, грубее двигая ими внутри омеги.
— Конкретнее, малыш, — улыбнулся уголком губ. — Скажи мне.
— Я хочу твой член внутри себя! — простонал Тэхен, изгибаясь и сильнее

выпячивая попку. — Хочу, чтобы ты целовал мое тело и оставлял свои следы.
Хочу, чтобы ты взял меня так, чтобы я сорвал голос. Пожалуйста, папочка, —
взмолился омега, и Чонгук с ухмылкой вытащил из него пальцы, размазал
ребром ладони вытекающую смазку по его попке и громко шлепнул по ягодице.
Чонгук снял пальто и кинул его в кресло. Альфа крепко сжал бедра Тэхена,
резко подтащив его к краю кровати, а сам встал на колени перед ним, припадая
губами к сочащейся дырочке. Он размашисто провел по ней языком, слизывая
смазку. Тэхен застонал во весь голос, крепко сжимая покрывало в пальцах. Он,
кажется, сейчас умрет. Сойдет с ума, и виноват в этом будет Чонгук, так жадно
вылизывающий его. Тэхен стонет во весь голос, не стесняясь и не думая о том,
что его кто-то услышит. Чонгук круговыми движениями ласкал его дырочку,
наслаждаясь своей любимой музыкой — стонами Тэхена. Он никогда и ни для
кого не делал этого, наслаждаясь только собственным удовольствием. А для
Тэхена хочется делать все.
Альфа оторвался от него, жадно слизывая со своих губ вкус Тэхена. Омегу
слегка потряхивало, коленки дрожали, но он нашел в себе силы сесть лицом к
раздевающемуся Чонгуку. На дне его глаз плескались бесы, утягивая и омегу на
дно своего омута. Тэхен облизал губы и склонил голову вбок.
— У меня есть кое-что для тебя, — сказал Тэхен, на дрожащих ногах поднимаясь
с постели.
— Покажи мне, — хрипло ответил Чонгук.
— На колени, — приказал Тэхен властным голосом, которому подчиняться —

удовольствие. Зверь становится на колени перед своей жертвой и заводит руки
за спину. Тэхен ухмыльнулся и провел пальцами по его подбородку, заставив
вздернуть голову и смотреть в свои глаза.
Тэхен вышел из комнаты на несколько минут, а после вернулся. Чонгук не

двигался с места, не смея ослушиваться приказа. Альфа чувствовал, что Тэхен
стоит сзади него. Тэхен любовался крепкой спиной, подсвеченной закатными
лучами. У него внизу живота скручивается спираль возбуждения, которое
хочется скорее выплеснуть. Чонгук почувствовал что-то холодное на своей шее,
а потом раздался звук щелчка. Тэхен застегнул поводок на его шее. Он обошел
Чона и встал перед ним, поставив тонкую ногу на его бедро. Чонгук не отрывал
тяжелого взгляда от его глаз.
— Целуй, — сказал Тэхен, слегка дернув за поводок. Чонгук оскалился

337/508
прирученным диким зверем.
Чон обхватил тонкую лодыжку холодными пальцами и коснулся губами его

колена, оставляя мягкий поцелуй. Тэхен хрипло выдохнул. Чонгук начал
подниматься трепетными поцелуями вверх по его ноге к бедру, целуя
внутреннюю часть. Он слегка прикусил участок кожи, оставляя следы своих
зубов. Тэхен простонал, откидывая голову назад и сильнее притягивая Чона за
поводок. Чонгук взял омегу за бедра и резко развернул спиной к себе, заставляя
нагнуться, опираясь ладонями в матрас кровати.
Альфа встал сзади него и, приставив головку ко входу, сделал грубый толчок.
Его член вошел в тело омеги плавно, эластичные стеночки тут же обхватили
горячую плоть, сжимая внутри омеги. Тэхен застонал, цепляясь за спинку
кровати. Чонгук сразу же начал размашисто двигать бедрами, вбиваясь в тело
омеги в бешеном ритме, грубо, со вкусом, поглубже натягивая на свой член.
Тэхен кричал от удовольствия, до белых костяшек сжимая спинку кровати, что
больно врезалась в ладони. Омега и сам двигал бедрами, поглубже насаживаясь
на член. Чон замедлился, специально медленнее входя в тело омеги, разводя
ладонями его ягодицы в стороны и наблюдая, как его член пропадает в
тэхеновом теле. Это вид на миллиарды долларов, но Чонгук никому бы не
позволил на это смотреть. Мое.
Ошейник немного душил его, усиливая возбуждение. Чонгук чувствовал себя

слетевшим с катушек зверем, потому что его это заводило до осколков перед
глазами. Чон резко потянул омегу на себя, прижимая его спиной к своей груди.
Тэхен повернул к нему голову, вслепую находя его губы и сталкиваясь с ним в
поцелуе. Чонгук рычал, быстрее вбиваясь в тэхеново тело, а омега стонал в
поцелуй, до боли прикусывая чоновы губы, оттягивая, нещадно терзая. Чонгук
перехватил омегу поперек живота, грубее вгоняя член в его тело. Тэхен откинул
голову, не сдерживая громких стонов истинного наслаждения. Чонгук второй
рукой схватил его за шею, слегка сжимая в своих тисках, чувствуя, как
судорожно сглатывает омега и как дергается его кадык. Чон с рычанием впился
в его здоровое плечо, оставляя россыпи багровых засосов. Тэхен кончил, даже
не прикасаясь к себе. Чонгук сделал грубый толчок в его тело, наполняя своей
спермой и позволяя узлу внутри омеги разбухнуть.
Ему от сцепок голову напрочь сносит. Тэхен сорванно застонал, ощущая, как
теплое семя наполняет его толчками. Коленки предательски дрожат, и как
хорошо, что Чонгук держит его в своей хватке. Чонгук провел ладонью по
животу омеги, собирая пальцами капельки спермы, а после поднес ладонь к его
губам, шепнув хриплое:
— Попробуй себя на вкус, малыш.
Тэхен послушно распахнул губы, принявшись вылизывать пальцы Чонгука и

слизывать собственную сперму. Чонгук начал двигать пальцами в его рту,
заставляя омегу их сосать. Тэхен задрожал от вновь накатившего возбуждения,
с удовольствием и причмокиванием посасывая его пальцы. Чонгук рыкнул,
прикусывая его загривок, переходя на шею и хрипло выдыхая на его кожу,
вызывая ворох мурашек. Когда сцепка закончилась, Чон покинул его тело и лег
на спину, похлопав ладонью по месту рядом с собой. Тэхен послушно залез на
его ноги и облизнулся голодным котенком.
— Я хочу сделать приятно... — прошептал Тэхен, вызывая у Чонгука улыбку,

338/508
больше похожую на животный оскал.
— Сделай, — прохрипел Чон, зачесывая пятерней тэхеновы волосы назад, чтобы

не мешались.
Тэхен еще раз облизал свои губы и опустил голову. Омега сомневается, что его
член поместится в рот целиком, но желание сделать Чонгуку приятно выше
всего остального. Омега высунул язычок и провел по головке, сделав круговые
движения. Чонгук зарычал и откинул голову назад. По венам вновь пронеслось
возбуждение, плоть в руке Тэхена стала крепкой. Тэхен восхищенно
рассматривал песочную кожу и выступающие венки и, не сдержавшись, провел
по ним языком. Чонгук хрипло застонал сквозь зубы. Этот омега его убивает.
Стреляет прямо в упор. Тэхен на пробу взял головку в рот, глянув на Чонгука.
— Аккуратнее с зубками, котенок, — шепотом сказал Чонгук, горящими глазами

смотря на Тэхена.
Он с трудом сдерживается, чтобы не толкнуться в его рот, но Тэхен должен

сделать все сам. Омега начал сосать на манер чупа-чупса, обильно смазывая
слюнями и лаская уздечку языком, а ладонью водил по скользкому стволу.
Чонгуку вставляет похлеще наркотиков от такого Тэхена. Омега прикрыл глаза.
Его пушистые ресницы отбросили тени на скулы. За окном уже давно стемнело,
и только бледный лунный свет позволяет им что-то видеть. Тэхен неумело
работает ротиком, а Чонгука ведет. Ведет так, что поджимаются пальцы на
ногах. Тэхен оторвался от его члена, когда заболели губы. От его покрасневших
губ к головке члена протянулась нить слюны, которую Тэхен слизал, глянув на
Чона. Омега чувствует себя пьяным.
Тэхен залез на чоновы бедра спиной к самому альфе и взял его член в ладонь,
начав медленно на него опускаться. Чонгук стиснул зубы и впился пальцами в
тэхенову талию, сжимая ее до синяков. Омега застонал своим бархатным
голосом, окончательно выбивая из Чонгука остатки здравого смысла. Чон резко
поднял бедра, насадив омегу на свой член до основания. Тэхен закричал от
удовольствия, откидывая голову назад. Он тут же начал двигаться, то
насаживаясь, то приподнимаясь с его члена. У Тэхена перед глазами звезды
пляшут. Он уперся ладонями в лодыжки Чонгука, чтобы найти хоть какую-то
опору, и выпятил попку, чувствуя себя какой-то грязной шлюхой. Но
принадлежащей только Чонгуку. И оттого такой жар по телу разливается.
Чонгук готов кончить от одного вида Тэхена на себе.
Омега сжимает его в себе, стонет так по-блядски, что у Чонгука цепи, зверя
сдерживающие, одна за другой отрываются с оглушающим треском. Чон
впивается в его талию, мнет округлые ягодицы, молочные бедра, оставляет на
них свои отметины. Альфа зверски желает впиться в губы омеги поцелуем и
пустить его кровь, что на вкус — вино. Тэхен сам готов свою душу ему на
растерзание отдать, пусть сжирает ее. Тэхен быстрее двигает бедрами и стонет-
кричит во весь голос.
— Чонгук! — выкрикнул Тэхен, когда альфа, сжав его бедра, резко насадил на
себя. Чонгук стиснул зубы до скрипа, кончая внутрь омеги. Тэхен не позволил
Чонгуку разорвать сцепку, крепко сжимая ладони альфы на своей талии. Чон
рыкнул и уложил омегу спиной на себя, принявшись целовать его шею. Он
заскользил ладонями по телу омеги, спускаясь к возбужденному члену. — Чонгк-
а-а-ах… — простонал омега, чувствуя ладонь альфы на своем члене и его
339/508
собственный в себе. Чонгук начал медленно надрачивать ему, оглаживая
большим пальцем головку.
— Ты должен кончить для меня, малыш, — хрипло прошептал Чонгук ему на ухо
и слегка укусил за хрящик. Тэхен заскулил, начав извиваться в его руках от
удовольствия. Чонгук улыбнулся, провел языком по его шее и поцеловал в
мочку, засасывая ее губами. Теплая сперма испачкала его пальцы. — Умница, —
похвалил Чонгук.
Альфа уложил Тэхена на постель и навис сверху, вгрызаясь в его губы таким
долгожданным поцелуем. Тэхен отвечает с не меньшей страстью, цепляется
ногтями за плечи альфы, царапается, но Чонгук не чувствует боли. Омега
ворвался в его рот языком, по-хозяйски его исследуя. Собственнически. Чонгук
слегка прикусил его язык и ухмыльнулся. В порыве Чонгук оторвал кожицу с
нежной губы. Грузная рубиновая капля покатилась по подбородку Тэхена, но
Чонгук тут же поймал ее языком, с наслаждением слизывая. Чонгук повернул
омегу боком к себе и приподнял его ногу под коленкой, вновь врываясь в тело
омеги и выбивая из его груди протяжный стон. Альфа тут же начал в бешеном
ритме вбиваться в Тэхена, втрахивая его в кровать. По комнате разнеслись
крики удовольствия и шлепки двух тел друг о друга. Чонгук с ритма сбивается,
рычит, зверь, и тэхеново бедро пальцами сжимает. Тэхену глотку дерет, но он
не перестает громко стонать, лаская слух Чона.
***
Чонгук трахал его, полностью выбивая силы. Каждый раз заканчивался сцепкой.
Тэхен никогда не чувствовал себя таким наполненным и целым, таким
правильным. Только рядом с Чонгуком. Он — половина его души, его
неотъемлемая часть. Тэхен, истощенный, уснул ближе к часу ночи. Чонгук же
просто лежал рядом, наслаждаясь его запахом и перебирая в пальцах
спутанные пряди. Чонгук наклонился и поцеловал его в приоткрытые губы, а
после встал с постели, ступая босыми ногами на прохладный пол. В отражении
большого зеркала, что висело в коридоре, ведущего на террасу, Чонгук поймал
свое отражение. Настоящий зверь. Чонгук ухмыльнулся и снял ошейник, что
надел на него Тэхен. Посадил своего зверя на цепь. На его шее осталась едва
видимая полоска. Чонгук вышел на крытую террасу с большим бассейном.
Вода оказалась очень теплой, приятно согрела. Чонгук нырнул под воду,
наслаждаясь окутывающим все тело теплом. Альфа вынырнул, тряхнув головой,
от чего капельки разлетелись во все стороны. Чонгук умыл лицо, смывая
прилипший к коже пот. Тэхен еще стойко держался. На губах Чонгука появилась
довольная улыбка. Он поднял голову к небу, разглядывая бесконечный поток
звезд, до которых, кажется, рукой достать. Темное небо отражается в воде
бассейна.
Тэхен медленно вышел на террасу. За ним подолом волочилось одеяло, в

которое омега укутался, как в кокон. Он сонно улыбнулся, смотря на Чонгука.
Одеяло упало еще на подходе к бассейну. Омега сел на бортик, окуная в воду
ноги. Чонгук подплыл к нему, устраиваясь меж его ног.
— Почему проснулся? — слегка улыбнулся Чонгук, поднимаясь на руках, и,

клюнув омегу в губы, опустился назад.
340/508
— Без тебя не спится, — с хрипотцой ответил омега.
— Тогда иди ко мне.
Чонгук стащил его в воду. Тэхен тихо засмеялся и обнял альфу за шею, а ногами
обхватил его талию. Чонгук мягко покачивал его в своих руках, поглаживая
пальцами вдоль выступающего позвоночника. Течка пока отступила, дала время
передохнуть, набраться сил. Тэхен уткнулся лбом в лоб Чона, поглаживая его
затылок, наматывая на пальцы его пряди. Чонгук прижал его к себе так крепко,
как только мог и, коснувшись губами его губ, прошептал:
— Я хочу твое тело, твое сердце, твою душу. Тебя всего.
— Это все принадлежит тебе одному, — хрипло ответил Тэхен, лишь слегка
касаясь его губ своими.
— Задержи дыхание, — улыбнулся уголком губ Чонгук.
Тэхен не спросил, зачем. Он просто набрал побольше воздуха в легкие. Чонгук

неожиданно утащил его под воду, прижимая к себе. Их волосы парили в
невесомости. Движения оказались еще… плавнее, нежнее. Чонгук начал его
целовать так ласково, будто всю свою любовь в этот поцелуй вкладывал. И
Тэхен, наплевав, что кислород, пузырьками покидающий рот, заканчивается,
целует его в ответ и не спешит выныривать. Этот момент он запомнит на всю
жизнь. Вокруг темнота. Только луна и звезды отражаются в водной глади. Они
словно в космосе тонут.
Они вынырнули, когда оба начали задыхаться, только затем, чтобы сделать
глоток воздуха и вновь прильнуть друг к другу. Все, что им нужно — это любовь.
Это душа, поделенная только на двоих. Тэхен от любви своей Чону в руки
осыпается, а Чонгук бережно собирает его назад. Тэхен — это все, что нужно
Чонгуку. Это его оксиген, его религия, его бог. Это его душа, которую так
нещадно отобрали, но здесь и сейчас они вновь вместе. Чонгук будет грызть
глотки, будет руками голыми рвать, но разлучить их не позволит никому. Над их
любовью никто не властен.
Чонгук прижал омегу спиной к стенке бассейна, вновь наполняя его тело собой.
Тэхен хрипло застонал и откинул голову назад, цепляясь пальцами за его спину.
Он двигается плавно, аккуратно. Это не секс. Это любовь. Любовь, которой
полны два сердца и две души, слившихся воедино. Чонгуку кажется, что он с
самой страшной войны вернется, только бы знать, что где-то там, дома, его
ждет Тэхен. Его маленький человек, запах которого способен укротить даже
зверя.
— Я тебя люблю, — прошептал Чонгук в тэхенову шею. — Господи, как же сильно

я тебя люблю.
— И я люблю тебя, — ответил шепотом Тэхен, чувствуя, как слеза катится по

щеке. Как хорошо, что Чонгук на него не смотрит. — Безумно, бесконечно,
безотчетно…
— Моя душа, — Чонгук оставил поцелуй во впадинке меж ключиц.
— Моя жизнь, — сморгнув слезу, ответил омега, зарываясь носом в его влажные
341/508
волосы. — Ты — все, что нужно мне.
Губы в губы, скрепление негласного договора, печать, клеймо, стигма.
Чонгук Тэхена больше никому не позволит забрать. Больше ничто их не

разлучит.
Никогда.
342/508
XXIV
Все выходные дни, которые Чонгук планировал провести на природе и в

музеях, они провели в постели. Тэхен оказался необычайно жадным до
чонгукова внимания, ни на секунду не хотел вылезать из его крепких рук. Чону
даже приходилось насильно кормить омегу, потому что его желудок жалобно
завывал, но Тэхен и не планировал отрываться от его губ. Чону казалось, что они
каждый угол и каждую поверхность в этом номере обтерли своими спинами.
Альфа раскладывал его на обеденном столе, пока Тэхен жадно слизывал с его
пальцев вишневый джем, на стиральной машине, в душе, на весу на балконе,
пока мороз щипал тэхеново тело, на полу. К концу течки Тэхен сорвал голос и
хрипел страшно, у него саднило горло и болели бедра.
А еще омега чувствовал жуткую вину за то, что из-за его течки они толком и не
погуляли, а ведь так хотели. Но Чонгук ни о чем не жалел. В его памяти
останутся такие яркие воспоминания о Токио, а достопримечательности и музеи
они всегда смогут посетить, в любое время года. Поэтому Чонгук успокаивающе
поцеловал омегу и улыбнулся. Поздней ночью они вернулись в Корею. Машина
Чона уже стояла на парковке. Альфа усадил полусонного Тэхена, омега сам
пристегнулся, пока Чон укладывал купленный для вещей чемодан на заднее
сидение. Всю дорогу до дома Тэхен упорно держал глаза открытыми,
переплетая пальцы с чонгуковыми. На улице заметно похолодало. Дома их
встретил радостно гавкающий Рюу. Тэхен даже немного взбодрился, смеясь,
когда пес лизнул его шею.
— Малыш, иди в ванную, а я пока расстелю постель, — уставшим голосом сказал

Чонгук, поставив чемодан возле шкафа в коридоре. Уже второй час ночи, а ему
завтра нужно в офис.
— Ты не пойдешь со мной? — прикусил губу Тэхен.
— Ты же знаешь, что если я пойду с тобой, то мы выйдем оттуда очень поздно, —

слегка ухмыльнулся альфа и поцеловал омегу в щеку. — Поэтому иди.
— Но…
— И не спорь, — строго сказал Чонгук, повесив свое и тэхеново пальто в шкаф.

Он взял чемодан и пошел на второй этаж.
Тэхен грустно вздохнул и пошел в ванную, включая свет. Рюу, цокая когтями по
паркету, пошел за ним. Тэхен не стал закрывать дверь, какой в этом смысл?
Чонгук видел его всего, с ног до головы, Тэхену стесняться больше нечего. Он
разделся и сложил вещи на стиральной машине, мельком глянув на себя в
зеркало. Рана на плече совсем затянулась. О том, что Чонгук укусил его,
говорили лишь неровные, красные края раны. Это то, чем Тэхен всегда будет
гордиться. Он мягко улыбнулся и включил в душевой кабине теплую воду,
заходя внутрь. Вода приятно согревала, но еще лучше его бы согрел Чонгук.
Тэхен покачал головой и принялся намыливать свое тело. Альфе завтра на
работу, Тэхен его отвлекать не хочет.
Чонгук расстелил постель и переоделся в пижамные шорты. Сил и желания

принимать душ у него не было от слова совсем. Его голову терзали неприятные
мысли о том, что утром придется отрываться от Тэхена и тащиться в офис, где
343/508
его будет ждать эта сука, Сокджин. Что-то ему подсказывало, что именно он
был причастен к инциденту на аукционе. И совести хватает писать, как ни в чем
не бывало. Его разорвать голыми руками, да только змея слишком много знает.
Чонгук признавать не хочет, но сейчас власть совсем не в его руках, и это
раздражает. Чонгук не любит быть заложником положения.
Тэхен вместе с Рюу зашел в комнату. Пес тут же запрыгнул на кровать,

устраиваясь посередине, как ребенок. Чонгук улыбнулся уголком губ,
поворачиваясь на бок и принимаясь гладить пса. Тэхен в тишине вытер голову и
повесил полотенце на дверь. Он обошел кровать и лег на свою половину,
поворачиваясь к Чонгуку. Чон улыбнулся, в полумраке нащупал ладонь Тэхена и
слегка сжал. Тэхен его успокаивает, действует, как ромашковый чай для
человека, как анальгетик, как кружка горячего шоколада холодным зимнем
вечером, о которую можно погреть свои пальцы.
— Засыпай, — прошептал Тэхен, поглаживая большим пальцем чонгуковы

костяшки. Они оба очень устали. — Я встану пораньше и сделаю тебе кофе.
— Не нужно, — покачал головой Чонгук. — Отдыхай, сколько хочешь.
— Не вредничай, — улыбнулся уголком губ омега и поцеловал альфу в нос,

перегнувшись через Рюу. — Спокойной ночи. Я тебя очень люблю.
— И я тебя очень люблю, — тихим шепотом ответил Чонгук.
***
Чонгук с трудом разлепил глаза ближе к восьми. За окном еще было темно.
Альфа зажмурился, потирая прохладными пальцами болящие глаза, и поежился
от холода. Нужно растопить камин. Чонгук поднялся с постели и теплее укрыл
омегу, накрывая сверху еще и пледом. Он трепетно прижался к теплому боку
Рюу. Чонгук спустился вниз, растирая плечи ладонями, закинул в печь поленья и
разжег огонь, слегка поворачивая шибер для более интенсивного горения. Чон
подумал, что неплохо было бы переместить сюда Рюу и Тэхена, ведь второй этаж
прогреется не так скоро, но решил все-таки не тревожить мирный сон.
Умыв лицо в холодной воде, Чонгук почистил зубы и вытерся махровым

полотенцем. Нужно купить Тэхену тапочки, пол слишком холодный, а омега, как
ни крути, подвержен заболеваниям. Варить кофе не было никакого желания и
сил, поэтому Чонгук прислонился бедром к тумбе, ожидая, когда закипит
чайник. Он широко зевнул, разглядывая макушки заснеженных деревьев за
окном. Чонгук заметил, что ему стало приятно находиться в своем доме. Раньше
такого не было. Да, приходил Енгук или Чимин, но это не то. Не было той
особенной атмосферы тепла и уюта. А сейчас даже грязная тарелка в
умывальнике Чону греет душу.
Пить растворимый кофе все равно что жевать резину. Мерзко и бесполезно,
только зубы испортишь. Но Чонгуку сегодня особенно лень что-либо делать,
даже в этот проклятый офис ехать не хочется. Хочется завалиться к Тэхену в
кровать и весь день держать его в своих объятиях, но обязанности никто не
отменял. Он и так уже на достаточно длинное время залег на дно, а подозрений
к своей персоне вызывать не хочется. Допив мерзкий кофе, Чон поставил кружку
в раковину и поднялся наверх, кидая взгляд на всегда закрытую комнату.
344/508
Чонгук прикусил губу, пару секунд размышляя о кое-чем, а потом решается.
Пора.
Одеваясь, Чонгук старается разводить как можно меньше шума, чтобы омега не
проснулся, но не получается. Гули — охотники, у них прекрасное зрение даже
ночью, но влюбленный гуль — это уже нечто другое. Засмотревшись на спящего
Тэхена, от которого взгляда не оторвать, Чонгук запнулся за кресло, и то упало,
заставляя Чона ругаться сквозь зубы. Тэхен заворочался и промычал,
приоткрывая один глаз и улыбнувшись уголком губ.
— Черт, я такой неуклюжий, — чертыхнулся Чонгук, поднимая кресло. — Прости,

что разбудил, малыш.
— Ничего, — хрипло ответил Тэхен, лениво потягиваясь. — Почему не разбудил

меня раньше?
— Не хотел тревожить, — покачал головой Чон, открывая шкаф и выуживая из

него черный деловой костюм-двойку. Тэхен посмотрел на его крепкую спину и
прикусил губу. По телу волной пронеслось возбуждение, но Тэхен подальше
откинул все непристойные мысли. Ведет себя, как животное. Но, вкусив сладкое
яблоко однажды, Тэхен от него больше не сможет отказаться. Никогда. Даже
под угрозой смерти.
— Давай, помогу, — сказал Тэхен, поднимаясь из теплой постели. Рюу

недовольно фыркнул.
Омега подошел к нему, длинными пальцами застегивая пуговицы на рубашке.

Чонгук улыбнулся уголком губ, смотря в лицо омеги. Его губы искусаны просто в
кровь. Маленькие ранки наверняка болят, но омега не жалуется. От каждого
случайного прикосновения к коже Чон чувствует, что в штанах становится все
теснее. Альфа положил горячие ладони на его талию, притягивая ближе к себе.
Тэхен улыбнулся, мельком глянув на него, и застегнул последнюю пуговицу,
разглаживая складки. Чонгук резко подхватил его под бедра, усаживая на стол,
и принялся целовать его губы. Тэхен застонал в поцелуй, сжимая в кулаке
чоновы смоляные волосы. Омега откинул голову назад, и Чон жадно припал
губами к его шее.
— Ты опоздаешь на работу, — прохрипел Тэхен, сжимая пальцами белую

рубашку. Чонгук хмыкнул, потираясь своим возбуждением о тэхенову попку
через ткань штанов.
— Завел меня, а теперь вот так пытаешься увильнуть? — плотоядно улыбнулся

Чонгук, нависая над омегой. — Нет, малыш. Не выйдет.
— Чон Чонгук! — строго сказал омега, толкнув Чона в грудь. — Немедленно тащи
свой накачанный зад на работу, если не хочешь опоздать.
— Значит, тебе нравится мой зад? — облизнулся Чонгук, пока Тэхен, хихикнув,
слез со стола и поправил майку.
— Больше всего мне нравятся твои глаза, — Тэхен чмокнул улыбнувшегося

альфу в нос. — Где галстук?
— Боже, ну почему ты такой… — вздохнул Чон.

345/508
— Такой прекрасный? — прикусил губу омега, пряча улыбку.
— Нет, такой зануда, — закатил глаза альфа, а Тэхен посильнее затянул

галстук. — Эй, эй, я пошутил! — засмеялся альфа, уворачиваясь от слабых
ударов разъяренного омеги. Он подхватил Тэхена на руки, прижимая к себе.
— Пусти меня! — пробурчал Тэхен, надувшись.
— Не пущу, даже не проси. Никогда в жизни не отпущу, — Чонгук улыбнулся

уголком губ, потершись кончиком носа о его нос. — Люблю.
— Я тоже люблю, — растаял омега и улыбнулся, обнимая его за шею. — Но тебе

действительно пора…
— Хорошо. Я постараюсь освободиться как можно скорее, а вечером покажу тебе

кое-что.
— Я буду ждать, — слегка улыбнулся омега. Чонгук поставил его на пол и пошел
на первый этаж, Тэхен пошел следом за ним.
— Кстати, забыл отдать тебе, — Чонгук вытащил из пакета длинную

прямоугольную коробку. — Теперь это твое. В кабинете есть ноутбук, можешь
позаниматься, если захочешь. Не скучай, малыш, — Чонгук наклонился и
поцеловал омегу. Тэхен с улыбкой кивнул.
— Возвращайся скорее.
Попрощавшись, Тэхен закрыл за Чоном дверь и повернулся к лестнице, с

которой спускался Рюу, тихо цокая когтями. Омега открыл прямоугольную
коробочку, в которой лежал телефон. Тэхен нахмурился и вытащил его,
разблокировав. Совсем новый и еще не настроенный. Чонгук его балует, как
маленького ребенка. Недолго так стать капризным. Тэхен отложил телефон на
тумбу и присел перед Рюу, поглаживая ладонью его мягкую шерсть. Телефон и
подождать может.
— Хэй, дружок, не хочешь искупаться? — улыбнулся Тэхен, мягко чмокнув пса в

прохладный нос.
Чонгук барабанил пальцами по рулю. Стоит только Тэхену оказаться далеко, как
на Чона вновь обрушивается реальность, в которой все далеко не так хорошо,
как хотелось бы. Пока что у него только две насущные проблемы — сука Ким
Сокджин и следователь особого класса Ким Намджун. Если со вторым еще есть
время покончить, то с первым нужно это сделать в кратчайшие сроки. Чон
перестроился в потоке машин, выруливая на необходимую дорогу. В салоне
витал легкий запах белоснежных морозных лилий. Альфа вдохнул его полной
грудью и на мгновение прикрыл глаза. Запах Тэхена может успокоить его в
считанные мгновения. Он словно обволакивает собой все тело, создает
непроходимый кокон, в который внешние раздражители проникнуть не могут.
Чонгук чувствует себя в нем безопасно. Впервые в жизни он ощущает такое.
Припарковавшись, Чонгук забрал некоторые бумаги с соседнего сидения и

вышел из машины, поставив ее на сигнализацию. У Чона в руках было несколько
крупных организаций, с акциями которых возникли некоторые проблемы. В
346/508
определенных кругах Чон Чонгука очень хорошо знали как выдающегося и
перспективного альфу, природой награжденного несравненной красотой и
бесконечной харизмой. Но Чонгук на это лишь кривил губы. Зеленые бумажки,
которыми люди так дорожат, его вовсе не интересуют. Они просто
скапливаются, как ненужный мусор в доме. Чонгуку тратить их не на что, разве
что только на вещи или корм для Рюу. Но это все мелочи. Чонгук, прикрываясь
своим бизнесом, на самом деле помогал неимущим гулям, находящимся на
грани. Одними из таких была семья Соен.
Автоматические двери разъехались перед альфой, пропуская внутрь. Его офис

находился в многоэтажном здании, почти у самой крыши. Не то чтобы у него не
было других вариантов, просто вид оттуда открывался потрясающий. Весь
город, как на ладони. Хотел бы однажды Чонгук показать это Тэхену, но пока,
увы, нельзя. Чонгук вежливо улыбнулся на приветствия сотрудников и нажал
кнопку вызова лифта. Стоило ему только выйти, в нос сразу же ударил
противный запах цитрусовых. Чонгук заиграл желваками, твердым шагом
подходя к двери своего кабинета и открывая его слишком резко.
На его кресле, закинув ноги на рабочий стол, сидел Сокджин. На пухлых губах
играла плотоядная улыбка. Эту суку жизнь ничему не учит, и Чон едва
сдерживается, чтобы не свернуть ему шею. Увидев альфу, Ким сразу же
поднялся, подходя к нему и, положив ладони на его плечи, потянулся за
поцелуем. Но его остановила крепкая рука на тонкой шее. Ким цокнул языком.
— Что, совсем по мне не скучал?
— Это был ты, — хрипло сказал Чонгук, рывком вжимая омегу в книжный шкаф.
Джин прошипел, ударяясь затылком и копчиком о полки. Он хмыкнул и убрал
руку альфы.
— Я даже не понимаю, о чем ты, дикарь, — поджал губы Сокджин, поправляя

свой идеально выглаженный костюм.
— Не строй из себя ангела, сука, — нервно ухмыльнулся Чонгук, заламывая

пальцы. — Я тебя насквозь вижу.
— Да? — облизнулся Джин, подходя к нему медленно, аккуратно. Его руки

скользнули по крепкой груди альфы, расстегивая пуговицы на рубашке. — Тогда
видишь, как сильно я тебя хочу, — улыбнулся Джин, прикусывая алую губу. Он
поднял голову, приближаясь к лицу альфы. Между их губами почти не осталось
расстояния. Три миллиметра. Два. Один…
— Я сломаю твою блядскую руку, если ты ее не уберешь сейчас, — сказал альфа,

обжигая его губы горячим дыханием. Сокджин засмеялся и отстранился,
складывая руки на груди. Чонгук обошел стол и положил на него бумаги.
— Лучше убирайся, пока еще можешь. За то, что сделал ты, не прощают. За
такое оставляют гнить на помойке. Крыса, — ухмыльнулся Чонгук.
— Пока твоя жизнь в моих руках, ты меня и пальцем не тронешь, — хихикнул

Джин и сел в кресло перед его столом. Он достал из внутреннего кармана пачку
тонких сигарет с вишневым вкусом. — Зажигалки не найдется? — Чонгук
посмотрел на него так, словно в своей голове уже расчленил и скормил
бездомным псам. — Ну, нет так нет, чего ты сразу. Твоим взглядом можно сжечь
маленькую китайскую деревню, ты знаешь?
347/508
— Порой мне кажется, что у тебя напрочь отсутствует чувство
самосохранения, — хмыкнул Чонгук.
— А мне терять нечего, — изогнул губы в улыбке омега. — Оттого и свою жизнь
терять не страшно.
— На кого ты работаешь? — склонил голову вбок Чон.
— На самого себя, — просто ответил Джин, пожав плечами. — Меня никто, кроме
меня самого, не интересует.
— Ты знаешь, что я убью тебя, — сказал Чонгук так, словно говорит, какая
погода за окном. Джин улыбнулся и кивнул. Он знает.
— Но все-таки пока фортуна на моей стороне.
— В этом мире нет ничего, что не было бы возможно взломать, — сказал Чонгук,
упираясь ладонями в стол и слегка подавшись вперед, нависая над омегой.
— Думаешь, твой ноутбук — исключение? — ухмыльнулся Чон. — Нет.
Ошибаешься. Ты угрожаешь мне сейчас только потому, что я тебе это позволяю.
Говоришь, каждый вечер отменяешь отправку? — альфа выгнул бровь.
— Отлично. Сейчас только начало десятого, я успею не только убить тебя, но и
перекусить, забрать ноутбук и отдать тем, кто в два счета взломают пароль, и —
бам! — облизнулся альфа. — Фортуна уже не на твоей стороне, а ты гниешь в
могиле.
— А что мне прямо сейчас мешает пойти и рассказать следователю Киму о том,
кто скрывается под маской Кииоши? — ядовито улыбнулся Джин.
— Валяй, — облизнул губу Чон. — Давай начнем войну. Приблизим дату смерти
великого следователя Кима.
— Он сейчас за своей сучкой носится, — поджал губы Джин, опустив взгляд на

свои ногти. — Брюхатой оказалась, а он подумал, что от него, видимо, —
ухмыльнулся сухо омега.
— Брюхатой, значит? — поднял брови Чонгук.
— Да, — хмыкнул Ким. — Долбаная сука. Мечтаю убить его вместе с его мерзким
приплодом. Такие шлюхи, как он, на свет могут породить только шлюху.
— А ты чем-то лучше его? — ухмыльнулся альфа. — Такая же шлюшка, призывно

раздвигающая ноги. Только он мне полезнее будет. Имя.
— Мин Юнги, — Чонгук рассмеялся. Джин вопросительно посмотрел на него.

— Что смешного ты в этом нашел?
— На войне как на войне, а? — улыбнулся самому себе Чон. — Свободен.
— Пообещай, что шлюха не родит, — попросил Джин, подняв взгляд на Чонгука.

— Пообещай, что умрет вместе с нерожденным выродком, — Чонгук
348/508
— Проваливай.
— Я надеюсь на тебя, — Джин поджал губы и, больше ничего не сказав на

прощание, ушел.
Чонгук задумчиво посмотрел в окно, сцепив пальцы за спиной в замок. Значит,

теперь следователь цербером будет охранять своего беременного омегу? Чонгук
потер подбородок. На самом деле Джин принес отличную новость. У Кима есть
слабое место, и благодаря этой суке Чонгук его нашел. А там можно змеей
прокрасться меж охраны и обвиться вокруг шеи его омеги удушающим кольцом.
Чонгук ухмыльнулся. Тэхен вряд ли ему поможет, а вот Хосок…
— Уже вернулись? — холодно спросил Енгук, засунув руки в карманы пальто.
— Меня весь день сегодня будут раздражать нежеланными визитами?

— хмыкнул Чон.
— Ну, и как прошел отдых? — склонил голову старший альфа. — Покатались на

лыжах, попили горячего шоколада и погрели руки у камина?
— Тебя это не касается, — ответил Чонгук, глянув на Енгука через плечо.
— От тебя за километр воняет, — ухмыльнулся Бан, выгнув бровь. — Но пришел

я не за этим. Я пришел к тебе с разговором о… кое-ком другом.
— У меня много работы.
— А это и не займет много времени, — спокойно улыбнулся Енгук. — Скажи мне,

что ты чувствуешь к Сокджину? — альфа нажал кнопку включения на
диктофоне, спрятанном в кармане.
— Что я к нему чувствую? — ухмыльнулся Чонгук, посмотрев на альфу в упор.

— Меня тошнит от его присутствия. Он настолько мерзкий, что мне хочется его
разорвать голыми руками. Я трахаю его, потому что мне выгодно это. Вот и
сегодня он пытался соблазнить меня, — Чонгук облизал губы. — Но я на эту
шлюху не куплюсь.
— Значит, он тебе не нужен? — Енгук прищурился. Чонгук рассмеялся в голос.
— Он никогда не был мне нужен.
— Ясно, — Бан улыбнулся уголком губ и отпустил палец с кнопки. Запись

сохранена.
— Почему тебя это волнует? — вскинул брови Чон.
— Потому что вокруг тебя слишком много людей, — покачал головой Енгук.
— Когда ты планируешь избавиться от этого человека?
— Так скоро, как это только будет возможно, — поджал губы альфа. — Это все?
У меня много работы.
— Вот так ведут себя гули? — хмыкнул Енгук, оглядывая Чонгука с головы до
пят. — Как сопливые влюбленные школьники, готовые таскаться за красивой
349/508
старшеклассницей?
— А как я должен вести себя?
— Ты мой сын. Сын Синигами. Ты зверь, а он — жертва. Прекрати это, или это
придется прекратить мне. Я больше не намерен это терпеть.
— Ты хочешь войны? — спросил Чонгук, поворачиваясь корпусом к старшему

альфе. — Давай. Я готов разверзнуть врата ада, если ты этого желаешь. Но
Тэхена ты не получишь.
— Отлично, — ухмыльнулся Енгук, не по-доброму сверкнув глазами.

— Посмотрим, кто из этой войны выйдет победителем.
***
Тэхен взял из кабинета Чонгука ноутбук, как оказалось, не имеющий защиты в

виде блокировки. Ноутбук оказался совершенно пустой, будто только что
купленный, и Тэхена это даже немного расстроило. Он надеялся увидеть хотя бы
какие-нибудь фотографии, но на заставке стояла обычная черная картинка.
Омега щелкнул по окошку браузера и открыл свой любимый музыкальный сайт,
включая что-то из мирового топа. Рюу мешался под ногами, пока омега мыл
овощи и разогревал духовку. У Чонгука дома пустой холодильник, который он
совсем недавно забил разнообразными продуктами для омеги, но готовить он,
конечно, не умел, поэтому оставил это на самого Тэхена. Омега пританцовывал
на месте, укладывая овощи в форму для запекания, а после сунул ее в духовку.
Пока его завтрак готовился, Ким решил заняться ненастроенным телефоном.

Ощущение, будто сто лет не держал в руках средство связи. Еще полчаса Тэхен
корпел над злосчастным телефоном, едва не разбив его об стол от злости, ибо
новые модели ему не по зубам. Тэхен даже почувствовал себя немощным
стариком. Но Чонгука наверняка бы это расстроило, потому, закусив губу, омега
старательно пытался разобраться. Неожиданно телефон завибрировал,
оповещая об смс-сообщении. Тэхен свел брови и открыл его.
«безумно скучаю по тебе, малыш. скорее бы этот чертов день

закончился».
Тэхен расплылся в улыбке и занес номер Чонгука в контакты, подписав

«любимый» и поставив в конце черное сердце. Омега провел пальцем по его
сообщению, словно стараясь отпечатать на коже буквы. Может быть, омега
совсем сошел с ума, но они теплые. Тэхен чувствует. От них веет… любовью.
Тэхен действительно чувствует, что альфа по нему скучает, и это заставляет
сердце бешено колотиться. Тэхен открыл строку для ввода сообщения и
написал:
«не отлынивай от работы. я люблю тебя и жду».
Ответ пришел незамедлительно, будто Чонгук сидел и ждал, когда Тэхен

ответит. Он прислал грустный смайлик, заставивший Тэхена рассмеяться. Он
поднялся со стула и позвал Рюу, который тут же спрыгнул с дивана в гостиной и
прибежал к нему. Еще влажный от недавного купания, он уложил голову омеге
на бедро и посмотрел в его глаза.
350/508
— Давай отправим твоему папочке фото, — улыбнулся Тэхен, приобнял пса за
шею и открыл камеру, делая селфи с Рюу, весело высунувшим язык. Тэхен
хихикнул и чмокнул пса в голову. — Умница.
Снова открыв диалог с Чонгуком, омега отправил ему фотографию и вдогонку

красное сердце. Тэхен заблокировал телефон и отложил на стол с улыбкой. Так
тепло на душе от одного только сообщения Чонгука, а когда он рядом, сердце и
без того из груди вырывается, к альфе просится. Тэхен бы не раздумывая свое
сердце из груди выдрал и ему отдал, чтобы пальцы грел. Отчаянно хочется,
чтобы время, проведенное друг с другом, никогда не заканчивалось, но и
выходные в Японии кончились, и Чонгуку снова пора на работу. Тэхен тоже не
хочет сидеть без дела. Проверив, как там его запеканка, омега сходил на второй
этаж за блокнотом и ручкой, сел за стол и подтянул к себе ноутбук.
Что делать и искать — пока непонятно. Тэхен прикусил кончик ручки и

посмотрел на чистый лист бумаги. Для начала нужно заставить всех, а в
особенности следователей, поверить в то, что омеги больше нет. Но как это
сделать — вопрос, на который он ответа не знал. Тэхен даже немного зол на
Чона за то, что тот так бездумно поступил. Следователям известно, кто
причастен к пропаже Тэхена, но жив он или мертв — нет. Подстроить
собственную смерть, чтобы начать новую жизнь, казалось Тэхену вполне
логичным. Жаль ли ему отца? Тэхен грустно улыбнулся. Нет, к сожалению, не
жаль. Отцу ведь не было жаль Тэхена каждый раз, когда он пытался его
изнасиловать.
За такое короткое время рядом с Чонгуком Тэхен, наконец, смог познать, что
такое «счастье». И расставаться с этим чувством он изо всех сил не желает.
Разговор об имитации собственной смерти Тэхен решает отложить в ящик, а сам
принимается искать университеты Кореи и Японии, в которые сможет поступить,
выписывая адреса тех, которые приглянулись ему больше остальных. Омега
погрузился в свои мысли, не услышав, как хлопнула дверь. Только чужой
крепкий запах заставил его вынырнуть из пучины собственных мыслей и
оторвать взгляд от экрана ноутбука. Перед ним стоял Бан Енгук.
— Здравствуйте, — свел брови Тэхен. — Чонгука дома нет.
— А я и не к Чонгуку, — ответил Енгук, скользнув взглядом по многочисленным

меткам на теле омеги, не прикрытых одеждой. — Я к тебе.
— О… Эм… Тогда кофе? — вежливо улыбнулся омега.
— Да, — ухмыльнулся Енгук, склонив голову. — Пожалуй, да.
Тэхен поднялся и поставил кружку на подставку кофемашины, включая аппарат.

Тот тихо зажужжал, разбавляя тишину, воцарившуюся в комнате. Тэхен закрыл
крышку ноутбука и сел напротив, пряча взгляд от глаз Енгука. Он смотрит так,
словно омега перед ним абсолютно обнажен, и ему сейчас безумно хочется
прижаться к Чонгуку, но Тэхен молча выдерживает этот взгляд. Енгук
ухмыльнулся и откинулся на спинку стула.
— Знаешь, зачем я пришел?
— Догадываюсь, — пожал плечами Тэхен. — Снова хотите помочь мне сбежать?

351/508
Мой ответ по-прежнему «нет».
— Нет, — ухмыльнулся Енгук, покачав головой. Тэхен снял с подставки кружку и

поставил ее перед Енгуком.
— Тогда что? — выгнул бровь Тэхен.
— Мне вдруг на ум пришла мысль, что ты многого не знаешь о твоем любимом

Чонгуке, — Бан расплылся в странной маниакальной улыбке.
— Все, что мне нужно знать, он рассказал мне, — ответил омега, но в душе все
равно появился какой-то противный червь, жадно его грызущий.
— А рассказывал ли он, что трахался с другим человеком, пока тебя обхаживал?

— Тэхен почувствовал, что у него из-под ног землю вырывают. — И
останавливаться явно не собирается. Я буквально час назад был у него в офисе,
и его сучка снова там была. Там все им провонялось, — засмеялся Енгук.
— Наверное, он его хорошо разложил по столу. Ну, такого омегу, как он, грех не
трахнуть, — облизнулся Бан. — Не то, что ты… Кожа да кости. Тебя только
сожрать на десерт.
— Я не верю, — дрожащим голосом сказал Тэхен, сжимая пальцы в кулаки.

— Чонгук любит меня. Он не поступил бы так.
— С чего ты взял, что он любит? — улыбнулся уголком губ альфа. — С того, что
он тебе слова красивые говорит, тряпки покупает и на отдых свозил? Это, по-
твоему, показатель любви?
— Нет, — тихо ответил Тэхен, опуская голову.
— Ты снова попался на тот же самый крючок, — пожал плечами Енгук, отпивая

кофе. — А я всего лишь хочу тебе помочь, Тэхен-а. Ты ведь станешь
долгожданным ужином для него.
— Я поверю в это только тогда, когда это сам Чонгук скажет, — твердо ответил
омега, старательно игнорируя дрожь в пальцах. — Ни одному вашему слову я
верить не намерен. Это блеф.
— Он ведь никогда не скажет тебе об этом. Он хороший актер, Тэхен, —

улыбнулся Бан, облизнув губу. — А ты очень зря не хочешь принимать мою
помощь. Но… если ты хочешь услышать это из уст Чонгука, то хорошо.
— Уходите, пожалуйста, — попросил Тэхен, сжав пальцами края своей майки.
— Да, время уже поджимает, — улыбнулся Енгук, глянув на наручные часы.

— Спасибо за кофе, Тэхен-а. И будь бдительным, Чонгук пытается пустить пыль
в твои глаза.
— Я постараюсь, — холодно ответил Тэхен.
Омега проводил Енгука в коридор и закрыл за ним дверь, а после прижался к

ней спиной и спустился на пол. Глупые слезы так отчаянно хотят сорваться с его
ресниц, что Тэхен не может сдержаться.
352/508
✖
Тэхен не мог найти себе места до самого вечера. Он, конечно, не мог поверить
Енгуку, который уже не в первый раз пытается настроить его против Чонгука, но
неприятное чувство все равно саднило в груди, резало на живую сердце. Все
валилось из рук, даже вещи спокойно разложить не смог. Тэхен раздраженно
пнул выбешивающий чемодан, а после зашипел от боли. Он заварил себе
зеленый чай, успокаиваясь и убеждая себя в том, что это — очередная попытка
рассорить их, не имеющая под собой твердой платформы. Но отчего же тогда
Тэхен так нервно кусает ногти и барабанит пальцами по столу? Даже
крутящийся вокруг него Рюу не спасает. Тэхен должен верить Чонгуку, и больше
никому.
Омега нервно дернулся, когда раздался звонок. Звонок спасения или отчаяния —
Тэхен пока не знал. Поставив грязную чашку в раковину, омега пошел в коридор,
открывая дверь. На пороге стоял тот, кого Тэхен так сильно ждал и не хотел
видеть одновременно. Чонгук стряхнул с волос снег и зашел в дом, поцеловав
омегу в теплую щеку. Чонгук сразу почувствовал — что-то не так. Омега
улыбнулся как-то натянуто, не обнял его, только забрал пакет продуктов и отнес
его на кухню, принявшись разбирать. Чонгук нахмурился, идя следом за омегой.
— Малыш, все в порядке? — спросил альфа, внимательно посмотрев на

напряженного Тэхена.
— Да, — ответил Тэхен. — Все хорошо. Как дела на работе?
— Все в порядке, — хмуро ответил альфа и подошел ближе к омеге,

перехватывая его руки. — Тэхен, что случилось? Ты сам на себя не похож.
— Я просто устал, — ответил омега, сам не понимая, почему злиться начинает.

Он втянул запах Чонгука. Нет чужих нот. Нет чужих следов на его теле и
одежде. Енгук ему соврал. Тэхен шумно выдохнул и прильнул щекой к груди
Чонгука, прикрывая глаза. — Я очень по тебе соскучился…
— Я тоже очень скучал, — слегка улыбнулся Чонгук, зарываясь носом в волосы

Тэхена, и крепко его обнял. — Безумно сильно.
Они стояли молча в объятиях друг друга. Чонгук слегка покачивался из стороны
в сторону, словно убаюкивая омегу, а сам не мог надышаться его запахом, что
лучше любого успокоительного. Тэхен приоткрыл глаза, смотря в окно. Может,
он просто поторопился, сделал неправильные выводы, наслушался Енгука.
Чонгук любит его. Тэхен должен верить его словам. Постепенно то противное
чувство отступило, оставляя после себя только спокойствие и расслабленность.
— Пойдем, я обещал показать тебе кое-что, — сказал Чонгук, целуя омегу в

макушку.
— Это далеко? — спросил Тэхен, поднимая голову к Чону.
— Нет. Пройдемся пешком.
Тепло одевшись, Чонгук крепко сжал ладонь Тэхена в своей и повел в самую
гущу тьмы, туда, где когда-то была тропинка, сейчас скрытая под слоем снега.
353/508
Омега выдохнул морозный воздух и огляделся. Темно, хоть глаз выколи, и если
бы Тэхен пошел один, то обязательно бы потерялся. Но рядом с ним Чонгук, с
которым ничего не страшно. Альфа поглаживает большим пальцем костяшки его
пальцев.
— Куда мы идем? — тихо спросил Тэхен. Где-то в темноте гаркнула ворона.

Тэхен неуютно поежился.
— Хочу показать тебе одно место… — так же тихо ответил Чонгук. — Увидишь.
Тэхеновы глаза понемногу привыкали к темноте, и вскоре омега смог

разглядеть, что они вышли к давно заброшенному коттеджу. Омега уверен, что
видел его при свете дня. По коже побежали мурашки. В темноте он выглядел
особенно зловеще, но для Чонгука это место было особенным. Чонгук отпустил
руку Тэхена и взошел по скрипящим ступеням на крыльцо, достав из-под
разбитого цветочного горшка ржавый ключ. Он вставил ключ в замочную
скважину, со страшным скрипом открывая дубовую дверь. Тэхен подошел к
Чонгуку сзади и взял его за руку.
— Это дом моих родителей, — сказал Чонгук. Из открытой двери веяло

могильным холодом. — Моих давно погибших родителей.
Тэхен прикусил губу, первым заходя в темноту заброшенного дома. Внутри было
почти ничего не видно и очень пыльно. Тэхен чихнул от осевшей на слизистую
пыли. Ему показалось, что внутри дома было намного холоднее, чем снаружи, на
морозе. Он поежился и потер ладонями свои плечи. Чонгук зажег свечу в
подсвечнике и отдал его Тэхену. Омега слегка кивнул в благодарность и прошел
вдоль некогда уютной гостиной. Сейчас же обои отсырели и отошли от стен,
лоскутами свисая к полу. На большом диване зияли дыры, сделанные мышами
или крысами, лежали подушки с давно сгнившей тканью. В воздухе витал запах
сырости и плесени. Тэхен поднял свечу, рассматривая стоящую в рамке
фотографию.
— Моя семья, — сказал Чонгук, подходя к омеге и тоже смотря на фотографию.

На ней он еще совсем маленький. Его держит улыбающаяся мама, а отец
обнимает ее за хрупкую талию.
— Мне жаль, — тихо сказал Тэхен. Он взял фотографию в пальцы и аккуратно

протер от пыли. — Твоя мама такая… красивая.
— Она была безумно красивой, — кивнул Чон. — Я помню, как играл с ее

золотыми кудрями и как искристо она смеялась. Отец сравнивал ее смех с
перезвоном маленьких колокольчиков.
— Что произошло с твоей семьей? — спросил омега, прикусив губу. Чонгук

грустно ухмыльнулся.
— Я — плод искренней, настоящей любви. До того, как встретил тебя, я даже не

подозревал, что такое вообще возможно, — коротко рассмеялся Чонгук. Его смех
эхом пронесся по пустынному дому. — Они любили друг друга так… Так
искренне и безотчетно, Тэхен. Всеми фибрами обеих душ. Кажется, если бы один
из них умер, второй лег бы за ним в могилу живьем. Их любовь не передать
словами, ее просто не описать. Они друг от друга были зависимы, как люди
зависят от наркотиков, только с них можно слезть, а они не могли, — Тэхен
354/508
прижал фотографию к себе и прошел дальше, подсвечивая темные углы
трепещущимся светом свечи. — Но однажды случилось непоправимое.
— Я слушаю, — тихо сказал Тэхен, когда Чонгук замолчал.
— Моего отца убили, — холодно сказал Чон. — Сейчас я знаю, кто сделал это,
как он выглядит, даже где живет. Но моя мать этого не знала, — покачал
головой альфа. — И она обезумела от горя. Я… не могу осудить ее, — Чонгук
отвел взгляд, покусывая губу. — Если бы я оказался на ее месте, я бы от этого
города не оставил ничего, даже самого мелкого камушка. Отец умер от руки
тогда еще восемнадцатилетнего сопляка, — ухмыльнулся он, сжимая руки в
кулаки. — Никто не знает, как это могло произойти. И этот ублюдок до сих пор
сражается кагуне моего отца. Это для него как трофей.
— Кто он? Кто убил твоего отца?
— Ким Намджун, — у Тэхена сердце пропустило удар. Он знает, кто такой Ким
Намджун. — Моя мать была слишком одержима местью, она не разбирала, кого
убивает — следователей или обычных людей. Она… просто сошла с ума, и ее это
убило. Я остался один во всем мире. В одночасье я потерял и отца, которого
даже не успел оплакать, и мать, — пока Чонгук рассказывал, они поднялись по
прогибающимся ступеням на второй этаж.
— Это ужасно… — прикусил губу Тэхен. — Как ты жил после всего, что
случилось?
— Меня забрал Бан Енгук, которого все гули знают, как Синигами.
— Бог смерти? — омега глянул на Чона.
— Непобедимый гуль, — хмыкнул Чон. — Он вырастил меня, как своего сына,

потому что у него самого никогда не было детей.
— Видимо, он очень любит тебя, — тихо сказал Тэхен.
— Да. Но я не могу его принять своим отцом. Мой отец похоронен глубоко под
землей, и, я уверен, сейчас они вместе с мамой правят Адом, — хохотнул альфа.
У Тэхена побежали мурашки. Омега присел на корточки, поднимая с пола
пыльную деревянную лошадку. — А я здесь, и я буду вершить справедливость.
— Ты мстишь за своих родителей? — прикусил губу омега. — Поэтому ты так

жесток?
— Месть подается холодной, — Чонгук сложил руки на груди и прислонился

плечом к стене. — Следователь особого класса Ким Намджун отобрал у меня все.
Дом, родителей, любовь. Но теперь настала моя очередь.
— Бог воздаст каждому по заслугам…
— Нет, Тэхен-а, — покачал головой Чонгук. — Не воздаст. Потому что бога нет. И
справедливости в этом мире нет. Побеждают сильнейшие, проигравшим —
смерть. И в этой игре я проигрывать не намерен. Мне есть, ради чего бороться.
Ради моих погибших родителей. Ради тебя.
355/508
Омега сглотнул вязкую слюну и поднялся, поставив лошадку на тумбу в детской
комнате Чонгука. В ней было много игрушек и книжек. На обои наклеены давно
выцветшие наклейки, нарисованы милые зайчики, потерявшие былой цвет. В его
доме все осталось так, как было, пока не умерли его родители. Даже кровать
была расправлена. Этот дом навевал на Тэхена тоску, от которой омега ежился,
сжимая пальцы в карманах пальто. Половицы тихо скрипели, пока Тэхен ходил
из комнаты в комнату. Этот дом — одно сплошное болезненное, но в то же время
необходимое воспоминание.
— Порой… — подал голос Чонгук, вырывая омегу из своих мыслей, — я прихожу

сюда и долго сижу в родительской спальне, рассматривая их фотографию. Это…
необходимо мне. Я безумно по ним скучаю, но знаю, что им там хорошо. Они
вдвоем. А их сын возьмет то, что они не смогли. Я убью Ким Намджуна,
отправлю его следом за моими родителями.
Тэхен поставил подсвечник на пол и подошел к Чонгуку, нежно обнимая его за

шею и притягивая к себе. Чонгук обнял омегу в ответ и прикрыл глаза. Рассказав
свою историю, Чонгук почувствовал спокойствие. Облегчение. Будто скинул
огромную ношу со своих плеч, поделился самым сокровенным. Никто и никогда,
кроме Чонгука, не был в этом доме после смерти родителей. Тэхен первый.
Чонгук впустил его в свое сердце, открыл тысячи ржавых замков и дверей.
Только омеге позволено там быть и видеть чонгукову тоску, боль и
безнадежность. Только ему.
Но осталось кое-что, что Чонгук ему так и не показал. Альфа запер дверь
родительского дома и спрятал ключ под тот же горшок. Их собственный дом
встретил теплом растопленного камина. Чонгук снял верхнюю одежду и помог
Тэхену.
— Я не занимался этим уже очень давно, — слегка улыбнулся Чонгук, отпирая

всегда закрытую дверь на втором этаже. Тэхен затаил дыхание, ожидая
увидеть, что же там, по ту сторону. — И никого не пускал сюда. Но с тобой… я
обязан поделиться.
Чонгук отошел в сторону, пропуская омегу. Тэхен прикусил губу и сделал шаг
вперед. Чонгук включил яркий свет в комнате, и омега зажмурился. Он ожидал
увидеть, все, что угодно, кроме… картин. Уже давно написанных, незаконченных
и только начатых. На мольберте стоял холст, на котором сделано только
несколько мазков. Тэхен едва не задохнулся от восхищения. Он прошел вдоль
картин, останавливаясь возле каждой и внимательно рассматривая. На одной
изображен изумрудный лес. Сквозь гущу массивных деревьев пробивается яркий
солнечный свет. Где-то среди зарослей плюща притаилась черная бабочка.
Тэхен аккуратно коснулся ее пальцем. Казалось, что вот сейчас она оторвется от
картины и начнет парить в комнате. Омега прошел дальше. На другой картине
бушевали волны, шторм топил корабль. В сапфировой пучине тонули люди.
Тэхену послышались раскаты грома и ярость ветра, треплющего порванные
паруса. Омега даже рот приоткрыл от восторга. Он перевел взгляд на
единственную висящую картину.
— Это же… — восхитился Тэхен.
— Да, — слегка улыбнулся Чонгук, подходя к омеге и обнимая его сзади за

плечи. — Мама. Отец нарисовал ее…
356/508
Девушка на картине была ангельской красоты. Ее золотые волосы струились по
обнаженным плечам. Персиковые губы изогнуты в полуулыбке. Легкий шелк
едва прикрывает изящную грудь. Об остроту ее трепетных ключиц можно,
кажется, порезаться. Она смотрит так невинно и нежно, что Тэхен уверен,
смотрит она не на наблюдателя. Она смотрит на того, кто ее рисует. На отца
Чонгука. Так смотрят только на того, кого любят. На того, чье само
существование — жизнь. Ее жизнь.
— Теперь я хочу нарисовать тебя, — хрипло прошептал Чонгук ему на ухо.
Тэхен нежно улыбнулся, накрывая ладони Чонгука своими.
Чонгук поставил чистый холст на мольберт и выдавил краски на палитру. Он сел

на высокий стул и посмотрел на Тэхена. Он, почти обнаженный, сидел напротив.
Прозрачная вуаль струилась волнами по его телу. Это тело… На него только
любоваться, как экспонатом в музее. Только Чонгук никому и не позволит. В
тэхеновых волосах вплетенные цветы. Его ступни мягко касаются прохладного
пола. Он прикрывает глаза, вверяет себя Чонгуку. Делай, что хочешь. Изучай
мои изгибы. Отпечатывай на подкорке сознания. Чонгук сделал первый плавный
мазок. Линия его талии заставляет Чона задыхаться. Тэхен завораживает.
Ведьма. Вуаль едва видимо колышется от слабого сквозняка. Тэхенова кожа
покрывается мурашками. А Чонгук рисует его и почти не дышит.
Тэхен похож на ангела, которому оторвали крылья и сбросили на Землю, прямо в

объятия демона. В нем журавлиная грациозность и плавность движений. Даже
взмах ресниц похож на взмах журавлиного крыла. Его обволакивает запах
лилий. Убаюкивает. Утешает. Расслабляет. Чонгук сдул упавшую на глаза челку.
Один штрих за другим, и на холсте появляются очертания Тэхена. Его тонкие
пальцы. Длинные ресницы. Пшеничные волосы. Цветы. Тэхен смотрит в эти
черные глаза и чувствует, что больше не может. Без его тепла, без его рук. Они
подорвались почти одновременно. Вуаль плавно упала к его ногам.
Чонгук сжал его своими перепачканными краской руками, оставляя следы на

мягкой коже, которую пачкать — преступление. Тэхен утягивает его в поцелуй.
Сначала страстный и ненасытный, а потом более нежный, трепетный, ласковый.
Тэхен вплетает пальцы в его волосы, утопает в них. Чонгук утянул омегу на пол.
Неожиданно свет во всем доме погас, и они остались в темноте. В темноте
вздохов и сбитого дыхания. Чонгук целует его везде, докуда может дотянуться,
ласкает, оставляет свой запах, кричащий «мое». Тэхен только ему принадлежит.
Свое сердце вкладывает в пальцы, краской перепачканные. Тэхен до хруста
прогибается в спине, чувствуя, как альфа заполняет его собой полностью.
Тэхен начинает двигать бедрами сам, хватаясь пальцами за чоновы плечи. А

Чонгук держит его крепко за талию. На тэхеновой коже расцветают новые
бутоны цвета сангина. Им друг друга всегда будет мало. Всегда будет хотеться
больше, глубже, прямо в сердце, чтобы н а в с е г д а остаться вместе. Чтобы
даже смерть не разлучила. Даже ей Чонгук не позволит между ними встать.
Тэхен, глубоко дыша, повалился на его грудь, опаляя горячим дыханием кожу на
шее. Чонгук прикрыл глаза, поглаживая омегу по повлажневшим волосам. Узел
внутри Тэхена начал разбухать.
Но… какая к черту разница. Ведь люди не способны понести от гулей. Все будет
хорошо.
357/508
✖
Юнги слоняется по квартире безмолвным призраком. Сегодня он проснулся в

крайне раздраженном настроении. Мало того, ребенок с пяти утра пихает его в
мочевой пузырь, каждые тридцать минут заставляя ходить в туалет. Юнги уже
мечтает поскорее родить и избавиться от этого тяжкого груза. После того
случая, который случился в самом начале их совместной жизни, Намджун
больше не позволял себе срываться, а Юнги все усерднее старался его довести.
О том, чтобы спать вместе, не было даже и речи. Юнги сначала порывался спать
на диване в гостиной, но Намджун резко оборвал все его попытки, оставляя
омегу в спальне. А Мину даже какое-то душевное удовлетворение приносило то,
что нескладный и слишком большой для дивана Намджун ютился на нем и почти
никогда не высыпался. Юнги злорадствовал.
Но в глубине души едва сдерживался, чтобы не позвать его к себе. Первая

неделя была самой напряженной. Намджун все ждал, когда омега кинется на
него с ножом, но он вместо нападения предпочел делать вид, что Кима не
существует. Каждый божий день, стоит только Юнги открыть глаза и выйти на
кухню, его встречал улыбающийся Намджун с уже ставшим таким привычным:
— Ты выйдешь за меня?
— Нет, — его постоянный ответ.
Проснувшись однажды утром и не обнаружив на кухне Намджуна, Юнги даже

немного расстроился и сам на себя из-за этого разозлился. Волей-неволей Юнги
постоянно кидал взор на экран телефона в надежде увидеть сообщение от
Намджуна, но тот так и не написал ничего. Ни одного короткого смс. И это
раздражало Юнги еще сильнее. Он тщетно пытается забыть об одном моменте,
произошедшем одной глубокой ночью, но это никак не выходит из головы.
Юнги ворочался тогда всю ночь, никак не находя позу, в которой ему было бы
удобно. То жарко, то холодно, то подушки мешают, то их недостает. На самом
деле Юнги просто грызло переживание, потому что Намджуна уже очень долго
не было дома. Он прекрасно понимает, что Ким — взрослый альфа, что он просто
задержался на работе, но Юнги гораздо спокойнее было бы, если бы он лежал
рядом с ним в гостиной на диване. Юнги вздохнул и зажмурился, обнимая
подушку. Когда он только начал дремать, сквозь сон послышался звук
открывающейся двери и тихие шаги прямо в его комнату.
Намджун аккуратно заглянул в спальню, надеясь не разбудить Юнги. Он просто

хотел посмотреть, спит ли омега, но… так и не смог пройти мимо. Он прикусил
губу, раздумывая пару секунд, а после на носочках прокрался в комнату,
стараясь вести себя максимально тихо. Омега свернулся калачиком, как
маленький котенок. У Намджуна в груди распускаются бутоны цветов и солнце
светит так ярко, что, кажется, ослепляет. Альфа присел на корточки и
аккуратно, почти невесомо коснулся его животика. Юнги почувствовал, как
сердце из груди вырывается, грудную клетку проламывает навстречу альфе. Но
выдать себя не может, потому лежит с закрытыми глазами.
— Прости, что я так поздно, — тихо, едва слышно прошептал Намджун. — Я

безумно по вам скучал, — альфа наклонился, оставляя поцелуй на его животе.
— Спокойной ночи, сынок, — Намджун посмотрел на Юнги и убрал прядь волос с
358/508
его лица, нежно поцеловав в лоб. — Спокойной ночи, Юнги.
Намджун давно понял, что омега не спит. Его ресницы трепещут, в лунном свете
беспорядочно танцуя тенями на его щеках. Альфа улыбнулся и укрыл омегу
одеялом, ночью в его квартире становилось слишком прохладно. Он положил
большую горячую ладонь на его волосы, пропуская черный шелк сквозь пальцы.
Юнги ведь не знает, что намджуново сердце сейчас точно так же вырывается, к
омеге просится. Альфа вышел, плотно закрывая за собой дверь. А Юнги еще
очень долго не мог сомкнуть глаз, поглаживая выпирающий живот там, где
были губы Намджуна.
И вот, сегодня Юнги опять в прескверном настроении. Больше всего не от того,

что малыш пинает его, а от того, что по Намджуну соскучился, в его объятия
хочет, но ни за что в этом не признается. Альфу хочется сюда и немедленно,
чтобы вынести ему мозг и довести до белого каления, но никогда не
сознаваться, что выводит его, лишь бы хоть немного побыть рядом. Юнги,
мрачнее штормовой тучи, достал из шкафа растворимый кофе и поставил
закипать чайник. Ему сегодня нужно в больницу, чтобы сдать анализы, а за
окном пасмурно, как и на душе. Хочется свернуться калачиком и повыть. А еще
хочется чипсов, которые Намджун ему не покупает. И это тоже бесит. Хренов
защитник его здоровья.
Мин залил кипятком растворимый кофе, помешивая его ложкой, а после кинул
ее в раковину. Когда он уже собрался сделать первый глоток, его руки
перехватили горячие ладони, не позволяя.
— В чем дело? — зашипел Юнги, оборачиваясь на Намджуна. Он выглядел

свежим и бодрым. На губах извечная тупая улыбка, которую Юнги хочет стереть
кулаком. От одного присутствия альфы хочется льнуть к нему послушным
котенком и больно царапать его плечи. Из двух зол Юнги выбирает меньшее —
просто стоит, поджав губы, и молчит.
— Тебе нельзя кофе, — улыбнулся Намджун и отобрал кружку, выливая

бодрящий напиток в раковину. — Лучше выпей апельсиновый сок. Свежий,
только что купил, — альфа поставил на стол пакет с продуктами. Юнги перевел
на него нечитаемый взгляд.
— Ты меня заебал, — сказал Юнги хрипло. — Заебал лезть в мою жизнь и

диктовать, что мне делать. «Мин Юнги, это не то, то не так, вы просто тупой,
зачем вообще стали следователем», — перекривил его Юнги.
— Я никогда так не говорил, — спокойно ответил альфа. — Ты придумываешь.
— Я не придумываю! — закричал Юнги, пихая Намджуна в грудь. Альфа поджал

губы. — Думаешь, я залетел от тебя и все, стал твоей собственностью? Нихрена
подобного! То, что я терплю твое присутствие и делаю то, что ты говоришь, не
значит, что я к тебе прислушиваюсь! Я, блять, просто хочу, чтобы ты оставил
меня в покое. Я сам разберусь, что мне можно, что нельзя, что мне делать, а что
нет, — прорычал Юнги. — Понял меня? Ты мне никто. Не смей лезть и
приказывать мне. Если я хочу ебаный кофе, значит я его выпью. И мне плевать,
нравится тебе это или нет.
— Ты просто капризный ребенок, который из-за своего эгоизма не может

раскрыть глаза, — ухмыльнулся Намджун, присаживаясь на край стола и
359/508
складывая руки на груди. Юнги чувствует, что начинает закипать, подобно
чайнику. — Знаешь, я тут недавно был в твоей квартире… Как много
интересного я там нашел.
— Какого черта ты забыл в моей квартире?! — прошипел Юнги, стискивая от

злости пальцы в кулаки. — Ты не имеешь права врываться в частную
собственность.
— Я готовлю документы, чтобы продать ее, — просто улыбнулся альфа. — И

никуда ты больше от меня не сбежишь.
— Я не позволю тебе сделать этого!
— Ты ласкал себя резиновыми игрушками, представляя меня? — спросил

Намджун, склоняя голову вбок. Юнги показалось, что ему из легких весь воздух
выбили. — Я видел их. И видел, что ты ими делал. Ты вел себя очень грязно, Мин
Юнги, — сказал хрипло альфа, оторвавшись от стола и медленно подходя к
Юнги. Омега вжался в тумбу, перестав дышать. Намджун положил ладони на его
талию, притягивая к себе. Его животик уперся в пресс Намджуна. — Мог бы
просто попросить, малыш, — прошептал Намджун ему на ухо, слегка кусая за
хрящик.
— Д-да… Да пошел ты… — шепотом ответил Юнги.
— Перестань выпускать коготки, — сказал Намджун, взяв двумя пальцами

подбородок омеги. — Перестань меня кусать и дай сделать тебя счастливым.
Почему ты упираешься? Почему пытаешься выстроить между нами стены?
— Потому что я тебя ненавижу, — сглотнул омега, не отрывая глаз от взгляда-

омута, утягивающего на самое дно. Юнги там похоронят.
— Ты врешь, — тихо рассмеялся Намджун. Он коснулся губами виска Юнги,

оставляя нежный поцелуй. Юнги даже дыхание задержал, опираясь о тумбу
позади него. — Хватит, Юнги. Хватит вырываться, я ведь все равно не отпущу
тебя. Просто останься рядом со мной, дай мне показать свою… любовь, —
Намджун посмотрел в глаза Мина. — Пожалуйста. Я сам себе запрещал быть
счастливым, но больше не хочу. Теперь мне есть зачем открывать по утрам глаза
и бороться до последней капли крови. Не только из-за того, что гулей должен
истребить. Из-за того, что должен защитить тебя, — альфа провел ладонью по
лицу Юнги. Мин тихо выдохнул. Намджун положил ладонь на его талию,
притягивая ближе к себе. — И нашего ребенка. Ты смог сделать меня
счастливым. Я… думал даже о том, что приму тебя с чужим ребенком, — грустно
ухмыльнулся альфа. — Но он мой. И я чувствую, что ты принадлежишь мне
полностью. От головы до пят, все мое. Даже внутри тебя моя часть. Поэтому
просто позволь мне сделать тебя счастливым.
У Юнги, кажется, давление под двести, ибо такого головокружения он давно не

ощущал. Юнги дышит громко и рвано, но не может вдохнуть полными легкими.
Намджун смотрит на него в ожидании ответа, в самую глубину заглядывает.
Мин чувствует, что принадлежит Намджуну. Полностью. Целиком. Телом, душой,
сердцем, разумом — всем. Будто души сливаются воедино, в целое одно. Юнги
готов котенком свернуться у его ног и ластиться щекой о большую ладонь,
ткнуться прохладным носом в его шею и лежать так, рядом с ним, вечность.
Сколько отведено ему. Юнги, кажется, неизлечимо болен, но лечиться от этого
360/508
он не хочет. Он в глазах Намджуна тонет и погибает. Сейчас они темные такие,
как самая глубокая бездна, а на солнце светятся янтарем. Юнги чувствует
дрожь в коленях.
— Хорошо, — хрипло прошептал Юнги.
Намджуну показалось, что это просто ветер за окном гудит. Но нет. То был
Юнги. И он согласился. Мгновение смятения, и у Намджуна на губах вновь
расцвела счастливая улыбка. Он порывисто обнял Юнги, прижимая к себе, и
прикрыл глаза. Юнги положил трясущиеся ладони на его спину и уткнулся носом
в шею, вдыхая природный аромат альфы. Так спокойно. Так хорошо. Юнги
зажмурился, вплетая пальцы в волосы Намджуна и слегка сжимая их в кулаке.
— Тебе уже пора в больницу, — сказал Намджун, отстраняясь от омеги.

— Собирайся, я отвезу тебя.
Юнги рассеяно кивнул и поплелся в комнату, чтобы собраться. Голова была

ватной, а ноги еле слушались. Он что, действительно сейчас вверил свою жизнь
в руки Намджуна?
— Так зачем тебе сегодня в больницу? — спросил альфа уже в машине, включая
печь, чтобы омега не замерз. — Какие анализы нужно сдавать?
— Нужно сдать кровь на какую-то альфа-хрень и еще большую хорионическую

хрень, я с трудом запомнил и это, — пожал плечами Юнги, пристегиваясь
ремнем безопасности. Намджун тихо засмеялся. — Это вроде как исключает
развитие патологий у ребенка.
— А узи? — Ким глянул на омегу.
— Ну… — Юнги вздохнул. — Кажется, пока не планируется, я не знаю.
— Узнаешь у врача, а затем скажешь мне, — Юнги хочет сказать «Тебе-то это
зачем?», но прикусывает язык.
— Хочешь пойти со мной?
— Да, — улыбнулся Намджун.
— Х-хорошо… — Юнги отвернул голову к окну, перебирая пальцами ремень

безопасности. — Я слышал, как бьется его сердце.
— Не могу поверить, что ты лишил меня этого, — свел брови к переносице

Намджун.
— Я не думал, что для тебя это было важно, — прикусил губу Мин, отвечая
честно. — Я думал избавиться от… него, даже несмотря на угрозу больше
никогда не иметь детей. Я ведь не был нужен тебе, я хотел продолжать строить
свою карьеру, ведь большая часть моей жизни была посвящена именно ей… А
теперь я больше не смогу работать, верно?
— Сначала роди, а потом мы вместе решим, — улыбнулся Намджун, заранее

зная, что никаким следователем Юнги больше не будет. Намджун не позволит.
361/508
Альфа припарковал машину возле ворот больницы. Юнги сидел некоторое
время, ожидая, что Намджун потянется к нему и поцелует, но альфа не спешил,
с улыбкой смотря на Мина. Юнги отстегнул ремень и забрал с панели свои
документы, необходимые для осмотра. Мин посмотрел на альфу и натянуто
улыбнулся, а после вышел из машины и захлопнул дверь. Вот так, без поцелуя
на прощение и даже без «пока». Холодный ветер трепал кончик юнгиева шарфа,
обмотанного вокруг шеи. Омега вздохнул и отвернулся, уходя в сторону
больничной аллейки.
— Юнги! — окликнул его Намджун, быстрыми широкими шагами сокращая

между ними расстояние. Юнги развернулся и почти бегом налетел на альфу,
крепко обнимая его за шею. Намджун оторвал омегу от земли, крепко прижимая
к себе, и впился в его уста поцелуем, сминая алые вишневые губы.
Я люблю тебя.
Я тебя тоже люблю.
Хосок опрокинул в себя, кажется, десятую стопку водки, но боль свою никак
утопить не мог. Не тонет она, сука. Хосок пьяно рассмеялся и утер рукавом
толстовки скатывающиеся слезы. Он с громким стуком поставил на барную
стойку рюмку и жестом попросил повторить. Никогда, кажется, не чувствовал он
себя так погано. Внутри все органы перемешались в сплошную кашу, там сердце
давно не бьется и кровь застыла. Там, блять, хуже, чем Сахара. Хосок вновь
заливает в себя алкоголь.
Его похоронили недавно в пустом гробу. На могильной плите красуется

каллиграфическое «Чон Хосок. Следователь, друг, сын» и знак бесконечности.
Хосок стоял неподалеку в черном плаще, пока его пустой гроб опускали в
холодную землю. Там были следователи. А его папы не было. Он даже не
пришел на похороны, ведь сын для него умер еще тогда, когда решил стать
куинксом. Монстром. Хосок чувствует, что сейчас разрыдается во весь голос, и
плевать, что музыка по ушам долбит. Его мысли она все равно не способна
заглушить. Омега перегнулся через барную стойку и подцепил пальцами
бутылку водки, присасываясь к горлышку губами. Он пьет и чувствует горечь, но
не алкоголя, а собственной боли.
Фу. Как же противно. Хосоку от самого себя противно. Он теперь мертвец.

Казалось, его душу заколотили в том гробу, а его оболочку оставили вечно
скитаться по земле. Хосок крутит бутылку в пальцах. Прозрачный алкоголь
бьется о стенки бутылки. Омега горько улыбается и вновь пьет.
— Вот ты где, — хрипло сказал знакомый голос прямо на ухо.
— Как ты… — пьяно заворотил языком Хосок, а потом махнул рукой. — А,

впрочем, похуй. Сигареты не найдется? — омега облизнул губы, слизывая
капельки водки, и попытался сфокусироваться на глазах Енгука. Тот
неодобрительно хмыкнул.
— Я думаю, тебе пора домой.
362/508
— Да что ты? — скривился Хосок. — А я думаю, тебе пора пойти нах-
— Хосок, — оборвал его Енгук, крепко сжав его кисть. — Пошли, я отвезу тебя.
— Какого хера ты приперся? — прошипел омега, вырвав руку из цепкой хватки.

— Я не нуждаюсь в папиках! Я, блять, вообще ни в ком не нуждаюсь. Так что
если тебе некуда излить свою чрезмерную заботу, возьми себе собаку или кота
из приюта, — Енгук тихо рассмеялся, покачивая головой. — Что? Какого хрена ты
смеешься? — начал закипать омега.
— Ничего. Просто ты смешной, когда пытаешься строить из себя героя.
— Отъебись и не мешай мне отдыхать, — процедил сквозь зубы омега.
— Вот это ты называешь отдыхом, Хосок? — вскинул бровь Енгук, упираясь

локтем в барную стойку.
— Слушай, если тебе приспичило потрахаться, то я не работаю шлюхой по

вызову, — сморщился омега, отпивая из бутылки. — Блять, закончилось, —
раздосадованно изрек омега, переворачивая бутылку горлышком вниз. Оттуда
выпала последняя капля. — Бармен, повтори!
— Ты жалок, — сказал Енгук, улыбаясь уголком губ.
— Да? — прошипел Хосок, схватив альфу за ворот пальто. — Тогда какого хрена
ты приперся сюда и пытаешься остановить меня? Проваливай, давай! Я не
приглашал тебя в свою компанию, ты сам явился. Сними себе шлюшку на ночь и
поразвлекайся, а меня не трогай.
— С чего ты взял, что привлекаешь меня, как омега? — ухмыльнулся альфа,

выгнув бровь. — Ты не в моем вкусе, — соврал Енгук.
— Неужели? — хмыкнул Чон, стискивая пальцы в кулаки. Он резко подался

вперед для поцелуя, но Енгук со смехом отстранился. В хосоковых глазах
скользнули искры бешеной злости. Он стиснул зубы с такой силой, что желваки
начали играть на лице. Он разъяренно выдохнул.
— Ты что, собирался меня поцеловать? — слегка улыбнулся Енгук, облизнув

губу.
— Нет, — зло бросил Хосок и отвернулся.
Енгук резко развернул его к себе и, обхватил ладонями его лицо, впился в
желанные губы долгожданным поцелуем. Хосок едва не свалился со стула. Он
вцепился в альфу, как в спасательный круг, отвечая на страстный поцелуй с еще
большей страстью. Языки сплелись в безумном танце.
У Чимина, сидевшего в самом дальнем темном углу, лопнул в руке бокал.
363/508
Примечание к части для третьей сцены:
the best pessimist — hearts
the best pessimist — above the fog (и до конца)
XXV
Хосок судорожно выдохнул, когда его горячая кожа коснулась

прохладных простыней. Он не помнит, как они доехали до дома Енгука, он
помнит лишь губы. Эти губы его обжигают, отравляют, убивают, они — яд, но
Хосоку хочется больше. Он кусает Енгука, оттягивает нижнюю губу, на что Бан
рычит, грубыми пальцами стискивая хосоковы бедра песочные. Сладкий. Хосок
на вкус сладкий, как мед. Енгук признавать не хочет, но злорадствует, что
Чимин упустил такое.
Омега прогнулся в спине, когда Енгук коснулся губами его шеи. По коже
побежали мурашки, возбуждение скрутилось тугим узлом внизу живота. Хосок
не думает, что в его организме играет водка вперемешку с чистым желанием.
Он думает лишь о том, что ему нужно выплеснуть свою боль, разделить ее на
двоих, иначе он расколется и больше никогда собрать по частям себя не сможет.
Хосок просто… умрет. Потому омега так щедро подставляется под умелые ласки.
Чтобы Енгук часть его боли забрал себе. И Енгук забирает.
Он заскользил языком по его часто вздымающейся груди, неслабо прикусывая

поалевшие соски и облизывая их, как вишенки. Хосок застонал, сжимая
пальцами енгуковы волосы. Альфа спустился языком ниже, пробуя на вкус чуть
солоноватую от пота кожу, и впился зубами в участок под ребром. Хосок
напрягся. Енгук поднял на него подернутый возбуждением, но более
осознанный, чем у него самого, взгляд:
— Я тебе не сделаю больно, — хрипло прошептал Енгук.
— Хорошо, — шепнул в ответ Хосок. — Я в-верю…
Енгук коснулся губами там, где оставил едва видимый след зубов, и начал
зацеловывать, забирать его боль. Он скользнул пальцами под брюки омеги и
зацепил нижнее белье, стягивая его вниз. Хосок совсем раскраснелся от
алкоголя и стыда. Перед Енгуком Хосок чувствовал себя не просто раздетым, он
чувствовал себя так, будто альфа своим взглядом его лоскуты души ковыряет,
разглядывает под микроскопом. Енгук аккуратно поцеловал его в коленку,
спускаясь по ноге к внутренней стороне бедра. Хосок, не сдержавшись,
застонал, откидывая голову назад.
Картина на миллион, и Енгук готов за нее заплатить. Хосок мечется по постели,

приподнимает бедра от возбуждения и одновременно с этим краснеет.
Невинный и порочный. Этот коктейль внутри омеги пьянит хуже самого
крепкого алкоголя. Енгук сплюнул на пальцы и коснулся и без того влажной
дырочки. Хосок задержал дыхание, плотно сжав коленки вместе. Енгук погладил
его по бедру, шепча на ухо:
— Тс-с, все хорошо, — он начал медленно вводить первый палец. Хосок

задрожал. — Доверься мне.
Хосок закусил ребро ладони и рассеяно кивнул. Енгук начал мучительно двигать
364/508
внутри него пальцем, через полминуты добавляя второй. Омега дернулся, но,
сжав пальцами енгуково плечо, слезть с пальцев не пытался. Он прикрыл глаза
и тяжело сглотнул, думая только о губах на своей шее и теплом успокаивающем
дыхании. Алкоголь в крови притупляет боль, но Енгук делает это лучше. Когда
Енгук добавляет третий палец, Хосок теряется и думает, может, к черту это все?
Он со своей болью и сам всегда прекрасно справлялся.
Но Енгук не дал ему передумать. Он навис над омегой, плавно раздвигая его
ноги в стороны, и впился в манящие, влажные от слюны губы поцелуем. Енгуку,
кажется, теперь всегда будет мало. Он чувствует, что глубоко внутри больно
саднит от чувства предательства, но старается заглушить его. Он уже был с
другими после его смерти. Но… там не было чувств. Там не было ничего, кроме
безликого тела, которое Енгук вдалбливал в постель. А с Хосоком так не
хочется. С Хосоком хочется нежно, хочется целовать его кривые пальцы, хочется
губами собирать слезы и прижимать к себе, утешая.
Енгук думает, что изменяет ему. И лучше бы умер он сам. Но сопротивляться

Хосоку, тому огню, что омега зародил в нем, все равно что бежать от
собственной тени. Она исчезает только в полночь, но Енгук, кажется, всегда на
солнечной стороне. Сколько бы ни пытался он спрятать этот огонь и потушить
его, столько же он вырывался, на ветру распалялся и лишь сильнее становился.
— Не отводи от меня глаз.
Альфа сжал его подбородок пальцами, вынуждая смотреть на себя. Хосок

затаил дыхание. Хоть он и лежал, Хосок чувствовал, как дрожали его ноги.
Подчиняясь приказу, Хосок пытался сфокусироваться на лице Енгука, оглаживая
грубыми ладонями его крепкую спину. Енгук приставил головку твердого члена
к дырочке омеги и сделал толчок, входя наполовину. Хосок не успел вскрикнуть,
потому что Енгук припал губами к его губам, жадно проглатывая вскрик. Енгук
сжал пальцами его ягодицы, разводя в стороны и плавно, аккуратно толкаясь до
самого основания. У Хосока из глаз брызнули слезы не столько от физической
боли, сколько от моральной. Он просто вверяет себя Енгуку, доверяется ему,
позволяет делать что хочет, задавать ему одному удобный ритм. Что угодно.
Только пусть спасет Хосока. Пусть не даст упасть.
Енгук начал медленно двигать бедрами, покидая тело омеги и вновь входя по
основание. Хосок глухо стонал в его губы, жмурясь, больно кусая губы и язык, но
не отстраняясь. Наоборот, он сильнее прижимался, короткими ногтями впиваясь
в спину Бана. Бледный луч луны проскользнул через неплотно задернутые
шторы, бродя по комнате, точно изучая. Он упал на напряженную спину Енгука,
подсвечивая влажную песочную кожу, под которой лоснились мышцы. Спинка
кровати размеренно стучала о стену. Енгук, как вкусивший героин, не мог
оторваться от губ Хосока, даже когда обоим стало не хватать воздуха.
Хосок откинул голову назад и застонал от удовольствия. Его выцветшие волосы

разметались по подушке, как нимб ангела. Енгук им любуется, хватает ртом
необходимый воздух и увеличивает амплитуду движения бедрами. По холодной
комнате разносится стук кровати о стену, шлепки двух тел друг о друга и
хриплый стон. Енгук провел языком по пульсирующей жилке, слегка прикусывая
ее клыками. Енгук резко схватил ноги омеги, закидывая себе на плечи, и глубже
толкнулся в его тело, вызывая протяжный полустон-полувскрик. Хосок одними
губами шепчет «да» и навстречу толкается.
365/508
К омеге хочется быть близко так, как никогда. Хочется целовать его лицо,
собирать губами росинки слез, хочется пальцы аккуратно сжимать — болят
наверняка, хочется ладонями ласкать его красивое тело, испещренное
зажившими ранами и неровными порезами — они только украшают его тело.
Енгуку хочется по каждому губами провести. Он схватил запястье омеги и
припал губами к рубцу чуть ниже локтя. Он неровный, чуть покрасневший, и
Енгук думает, что омега получил его не в бою. Он целует рубец и трахает
Хосока, а омега плачет. В голос.
— Не останавливайся, — сбивчиво шепчет Хосок, сжимая пальцами его ладонь.

— Пожалуйста, прошу тебя…
Енгук крепко сжал его бедра, увеличивая темп толчков. Омега стонет громко,
хрипло, почти переходит на крик. Он цепляется пальцами за простынь и
подушки. Не сдержавшись, омега порвал одну из подушек. Перья тут же
разлетелись по постели, мягко оседая на пол, на Хосока, на альфу. Хосоку было
нужно. Енгук совсем не злится. Он, наоборот, целует его нежно и трепетно, а
омега его кусает, злость и боль всю изливает. Енгуку не больно. Он готов все
вытерпеть.
И почему-то именно сейчас Хосок так напоминает его.
Хосок за поцелуем тянется сам. Его глаза прикрыты, под ними слезы чистые,
обжигающие. Хосок его целует, сжимая в кулаке енгуковы волосы, и у поцелуя
этого вкус соленый. Вкус его слез. Енгук сжимает его в своих руках, безмолвно
шепчет «посмотри, я здесь, я тебя не брошу», а Хосок льнет к нему, жмется, так
ему тепла хочется. Енгук готов ему все свое тепло отдать, хоть и осталось его
совсем-совсем на дне, капля последняя. И ее Енгук готов подарить Хосоку.
После секса вымотанный омега засыпает почти сразу, прижимаясь к боку альфы
и обвивая всеми конечностями. Енгук смотрит в потолок, поглаживая худые
плечи омеги пальцами. Его дыхание обжигает шею. Курить хочется так, что
легкие горят, но вставать и идти за ними на первый этаж Енгук не хочет. Тогда
омега проснется, а альфе не хочется рушить этот момент. Он уверен, что утром
все будет по-другому. Хосок больше не будет таким ласковым котенком, снова
выпустит коготки и будет царапаться. Но то будет утром. А сейчас Енгук
закрывает глаза и впервые спит так спокойно.
***
Стоит омеге разлепить глаза, как он понимает — что-то не так. Он жмется к

незнакомому обнаженному телу, на его талии покоятся чужие руки. Хосок
мысленно стонет и оглядывается. Эта спальня очень хорошо ему знакома. Тот
же балдахин на кровати, та же дверь в гардероб и ванную, тот же стол, на
котором та же фотография с улыбающимся парнем… Хосока холодным потом
обдало. Он выпутался из объятий Енгука и слез с кровати, ступая босыми ногами
на пол. Вокруг разбросанные перья, под которыми лежит их одежда. Енгук
зевнул и потер глаза, с легкой улыбкой смотря на одевающегося омегу.
— Что, даже кофе не сделаешь? — хрипло ухмыльнулся Енгук, подложив руку

под голову.
— Нет, — поджал губы Хосок, застегивая ремень на брюках. — Это была ошибка,
366/508
извини.
— Чего-то такого я и ожидал, — засмеялся Енгук, поднимаясь с постели. Хосок

отвел взгляд, чтобы не смотреть на обнаженного альфу. У него самого болела
попа и губы. Омега даже не хочет вспоминать о том, что было ночью. Чертова
водка, чертов Енгук, чертов слабак Чон Хосок. — Я отвезу тебя домой.
— Не нужно, — покачал головой омега, натянув через голову толстовку. — Я…

сам как-нибудь.
— Теперь ты жалеешь о том, что сделал? — улыбнулся Енгук, выгнув бровь.

— Конечно, лучше было бы остаться в том клубе, нажраться водки и дальше
страдать по Чимину, — его голос сквозил сарказмом.
— Не твое дело, по кому мне страдать, — прошипел Хосок, тыкая альфе пальцем
в грудь. — Какого черта ты вообще появился в моей жизни?
— Мне гораздо больше понравилось, как ты стонешь, — сморщился Енгук,

потирая пальцами виски. Хосок задохнулся от возмущения, чувствуя, как щеки
уколол румянец. — Почему ты так реагируешь? Ведь Чимину можно трахаться, с
кем он захочет, почему тебе нельзя?
— Не нужно приплетать Чимина, — прорычал сквозь зубы Хосок.
— А разве не из-за него ты так убиваешься? — ухмыльнулся Енгук.
Хосок сжал пальцы в кулаки до побеления костяшек. Он посмотрел на альфу так

зло, что, Енгук уверен, хотел бы подойти и врезать. От омеги сейчас разило
злостью, а Енгуку было забавно. На его губах играла довольная улыбка. Хосок
прошел мимо него, демонстративно задевая плечом. Енгук двинулся за ним, на
ходу натягивая на тело футболку.
— Далеко собрался? — со смешком спросил Енгук, видя, что омега собирается

уходить.
— Подальше от тебя, — рыкнул Хосок, даже не глянув в сторону альфы.
— Далековато идти будет, — ухмыльнулся Бан.
— Ничего, не умру, — съязвил омега и, натянув куртку, вцепился в дверную

ручку.
Енгук резко дернул его за руку на себя и прижал спиной к стене, нависая над
ним горой. Хосок стиснул зубы, бесстрашно смотря в глаза своего зверя. Он
улыбнулся и склонил голову, наклоняясь к Хосоку, провел носом по его шее и
блаженно прикрыл глаза. Хосока передернуло от этого. Холодные мурашки
побежали вдоль спины. Омега сильнее вжался в стену.
— Я отвезу тебя.
— Мне от тебя ничего не нуж-
— Это не предложение, — оборвал Енгук. — Я ставлю тебя перед фактом.
367/508
— Ты меня бесишь, — хмыкнул омега, оттолкнув от себя Енгука.
Бан тихо рассмеялся, надевая свое пальто, а разозленный Хосок вышел из его
дома, громко хлопая дверью. Хосок с трудом игнорирует вовсю горящие щеки и
уши и бешено колотящееся сердце. Черт возьми, да какого же Дьявола творится
с этим альфой и с ним самим? Когда Енгук вышел на улицу, он не ожидал
увидеть топчущегося возле машины омегу, выдыхающего клубки пара.
— Я думал, ты уже убежал, — ухмыльнулся Енгук, а Чон перевел на него

тяжелый взгляд. — Меня этим не проймешь, Хосок-а, оставь свой грозный вид
для того, кто боится, — альфа похлопал омегу по бедру, а тому только и
осталось, что смотреть на него ошалевшим взглядом. — Садись, — сказал Енгук,
разблокировав машину.
Хосок молча сел в машину и пристегнулся ремнем безопасности. Он поведением

альфы возмущен до глубины души, ему просто хочется набить рожу и
хорошенько отпинать по ребрам. И не то, что Хосок боится это делать, нет. Он
знает, что после такого ему, как минимум, голову оторвут, но и этого омега не
боится. Тут… нечто другое. Но что — Хосоку думать не хочется. Омега сжал
пальцами ремень безопасности. Память — это великий дар и великое проклятие.
Почему именно сейчас, в замкнутом с альфой пространстве, он думает о том, как
эти руки, крепко сжимающие руль, ночью сжимали его талию? Хосоку стало
жарко.
— Что-то не так? — улыбнулся уголком губ Енгук, краем глаза глянув на омегу.
Его запах стал тяжелее и гуще, патокой оседая на альвеолах.
— Ничего, — буркнул омега, переведя взгляд в окно, чтобы не встречаться с

черными, как бескрайний космос, глазами.
— Чтобы больше такого не было, понятно? — строго сказал альфа. — Больше не

смей пить и шастать по клубам.
— Что? — Хосок от удивления разинул рот. — Это не твое дело, и вообще…
— Теперь мое, — спокойно улыбнулся альфа. — И не вынуждай меня

приставлять к тебе охрану, это самый крайний случай. Я надеюсь, что ты будешь
послушным мальчиком.
— Да ты ненормальный, — прошипел Хосок. — Думаешь, если я по пьяни

переспал с тобой, то все? Папочкой моим будешь?
— Оу, а ты хочешь? — Енгук облизнул губу, поворачиваясь корпусом к Хосоку.
— Нет! — выкрикнул омега, вжимаясь спиной в дверь. Он нащупал пальцами

дверную ручку. — Отвали от меня, если не хочешь получить по роже, —
прорычал Хосок, резко открыл дверь и выбежал на улицу.
Плевать, что машины носятся, Хосоку просто нужно оказаться подальше от

этого альфы. От него дышать невозможно, он своими пальцами перекрывает
доступ кислорода в легкие. Вместо кислорода он себя вводит внутривенно, с
кровью по организму разносится. Хосок мотает головой, как умалишенный,
выветривает альфу из своей головы, прочь гонит. А он не уходит. Потому что
метки его огнем горят на теле. Хосок бежит по тротуару и даже не разбирает,
368/508
куда. Лишь бы подальше, чтобы не видеть его и не чувствовать, выкинуть из
головы, вытравить, выкурить.
Енгук слабо улыбнулся, сжимая пальцами руль. Ну, какой же этот омега
строптивый, какой неподатливый. Енгук чувствует, что с ним потеряет не одну
нервную клетку, но омегу этого добьется. Второго такого, как он, Бан точно не
найдет. Альфа барабанит пальцами по рулю. Хосок ушел, и Енгук остался один
на один с мерзко скребущим чувством вины. Вины перед ним. Енгук решает, что
дела могут и подождать.
В ближайшем цветочном магазине Бан купил букет полевых цветов. Ромашки,

васильки, веточки лаванды. Все так просто и легко, как он и любил. Альфа
аккуратно положил цветы на соседнее сидение и настежь открыл все окна,
чтобы запах Хосока упорхнул вместе с холодным ветром. Пристанище мертвых
оказывается слишком близко, Енгук едва ли готов увидеть ту мраморную плиту,
под которой он похоронен. Енгук взял в пальцы букет и вышел из машины,
выдыхая в морозный воздух клубок пара. Пошел снег, мягко укрывающий
кладбищенскую аллейку.
Енгук, хрустя снегом, петлял меж могил. Хруст разлетался по пустынному

кладбищу. Две вороны, медленно моргая, следили глазами-пуговицами за
альфой. Одна из них громко гаркнула. Енгук открыл скрипнувшую калитку.
Мраморную плиту облепил холодный снег. Енгук улыбнулся уголком губ,
безмолвно здороваясь со своим любимым. Бан протер плиту, на которой красиво
выведено «Чон Дэхен. 1993 — ∞». Альфа положил букет на усыпанный снегом
бугорок и сел на лавочку.
— Ну, привет, моя голубка, — слегка улыбнулся Енгук, достав из пачки сигарету
и прикуривая. Им о многом нужно поговорить.
Тэхен наблюдает за спящим Чонгуком, покусывая болящую после бурной ночи

губу. Прошло уже несколько недель с визита Енгука. Кажется, Тэхен совсем
успокоился, расслабился, доверился Чонгуку. Он был как никогда нежен и
ласков, дарил тепло, заботу и свою любовь, а по ночам — неземное
удовольствие. Но… Всегда было это «но», которое Тэхену не давало спокойно
жить. Это «но» было в нем самом. Он поймал себя на том, что неволей
принюхивается к запаху Чона, глазами ищет чужие метки и вообще что-то, что
могло бы означать чонову неверность. Но ничего не находил.
И омега не знал, плохо это или хорошо. С одной стороны, все было прекрасно
так, как Тэхен и не мечтал, а с другой… Енгук посеял зерна сомнения, и они
прорастали. Любое неосторожное слово или действие Чона заставляли сердце у
Тэхена в груди сжиматься, а в голове тут же возникали мысли: «А что, если
Енгук прав? Что, если он не врал?». Тэхену порой от этих мыслей хочется
разрыдаться в голос. Но в объятиях Чонгука он об этом не думает.
Тэхен коснулся прохладной ладонью щеки Чонгука, нежно поглаживая. Альфа

причмокнул губами, вызывая у него улыбку. Тэхен подлез ближе и оставил на
кончике его носа поцелуй. Спустился чуть ниже, к краешку губ, и поцеловал там.
Затем к подбородку, к щеке. Когда Тэхен поцеловал его губы, Чонгук резко
навис над ним, углубляя поцелуй и разводя стройные ноги в стороны.
369/508
— Хочу просыпаться так всегда, — хрипло сказал Чонгук, заставляя омегу
улыбаться.
— Мы занимались этим ночью, и тебе уже пора на работу, — прошептал в ответ

Тэхен, обнимая альфу за шею и поглаживая прохладными пальцами по горячей
спине.
— А мне всегда будет мало, — ответил Чонгук, покрывая поцелуями его грудь.
Тэхен шумно выдохнул и откинул голову назад. — Всегда будет мало тебя, твоих
поцелуев, прикосновений, объятий. Легче умереть, чем отпустить тебя.
— Куда же я уйду… — слегка улыбнулся Тэхен.
— Никуда не отпущу, — прошептал альфа в его шею, оставляя поцелуй поверх

красного засоса. Омега весь в его отметинах. С ног до головы ими покрыт.
— Чонгук, я хотел сделать тебе кофе, пусти, — прикусил губу Тэхен,

зажмурившись. Ладони альфы уже скользнули меж ягодиц, поглаживая
повлажневшую дырочку. — Чонгук…
— Замолчи, плевать мне на этот кофе, — прорычал Чонгук, сминая тэхеновы

сладкие губы в поцелуе.
Альфа развел округлые ягодицы, открывая себе больший доступ, и сделал

глубокий плавный толчок. Тэхен застонал в поцелуй, грубо кусая альфу за губу,
и обвил ногами его талию, крепко сцепляя за спиной. Чонгук начал мучительно
медленно двигать бедрами, с каждым толчком наращивая темп. Тэхен откинул
голову назад, приоткрывая губы в безмолвном крике и заламывая красивые
брови. Смотреть на такого Тэхена — обнаженный кайф. Чонгук готов любоваться
вечность.
Каждый новый толчок — это сорванное «люблю» с губ Чонгука. Любовь Чонгука
Тэхена разрывает. У него слезы катятся и прячутся в волосах. Омега отвернул
голову в сторону, чтобы Чон ненароком не увидел его слезы. Как трудно
слышать «люблю», когда в душе поселились сомнения. Тэхен должен ему
верить. Только Чонгук не будет ему врать. Но почему же он не сказал о том, что
спал с другим, пока был с ним? Это так больно режет сердце тупым ножом, что
Тэхен не выдерживает, всхлипывает. Чонгук замер, смотря на Тэхена.
— Малыш? — тихо позвал Чон, повернув голову Тэхена к себе за подбородок.

— Тебе больно? Мне прекратить?
— Нет, — шепнул дрогнувшим голосом Тэхен, притягивая к себе Чонгука. — Не

останавливайся, пожалуйста.
Чонгук провел губами по его лицу, собирая хрустальные слезы. Тэхен прикрыл
глаза, вслепую находя губы Чона и утягивая в медленный продолжительный
поцелуй. Пальцы в черноте чоновых волос запутались. Чонгук возобновил
толчки, чувствуя, как мокрые ресницы щекочут его щеки. Чонгук взял ладонь
Тэхена в свою, переплетая пальцы в крепкий замок. Альфа перевернулся на
спину, усаживая омегу сверху. Тэхен уперся свободной рукой в его грудь, а
Чонгук сжал пальцами его талию, приподнимая бедра каждый раз, когда Тэхен
насаживался на него. Омега откинул голову назад, кусая и без того искусанные
370/508
губы.
Омега впился ногтями в крепкую грудь, царапая, но Чон даже боли не

почувствовал. Чонгук хочет нарисовать тысячу картин, на каждой из которых
будет Тэхен. Его красивые изгибы, утонченные руки, нежные бедра, его глаза
цвета янтаря, его пшеничные волосы и даже маленькая родинка на носу. У
Чонгука с Тэхеном целая жизнь впереди. Он все успеет. Каждый сантиметр
этого идеального тела увековечит на холсте. Альфа резко приподнял бедра, до
основания входя в омегу и выбивая из алых губ протяжный стон удовольствия.
Чонгук выпустил измученного Тэхена из постели только после второго подхода.

Омега выглядел изможденным и взъерошенным, а Чонгук, наоборот, был
необычайно бодр. Он с улыбкой похлопал омегу по ягодице. Тэхен все порывался
уйти в душ, но Чонгук его не отпустил. Пока альфа одевался в свой деловой
костюм, омега, зевая, готовил ему кофе, а себе яичницу с беконом. Но почему-то
именно сегодня запах яичницы вызывал не аппетит, а тошноту. Однако Тэхен
это проигнорировал.
— Зачем тебе работать? Будешь сидеть дома, готовить мне кофе, развлекаться с
Рюу, а я буду тебя обеспечивать, — сказал с улыбкой альфа, поправляя галстук.
— Потому что я не овощ и не нахлебник, — хмуро ответил Тэхен, поставив перед

альфой кружку с кофе, а сам сел рядом с тарелкой яичницы. — Для начала я
должен закончить обучение, а после пойду работать. И это не обсуждается,
мистер Чон Чонгук, — улыбнулся омега, слегка щелкнув альфу по носу. Чонгук
сморщился.
— Другой омега был бы рад, что может жить припеваючи, ничего толком для
этого не делая.
— В таком случае тебе нужна кукла, а я не такой, — омега показал язык и

принялся за яичницу.
— Ты у меня необычный, — улыбнулся Чонгук, подперев щеку кулаком и смотря

на завтракающего омегу. — С каждым днем поражаешь меня все больше, хотя,
казалось бы, куда еще… Порой у меня бывает ощущение, что я не достоин
такого сокровища, как ты, — Чонгук отхлебнул кофе. Тэхен улыбнулся в ответ, с
трудом проглатывая кусочек яичницы.
— Зря, — покачал головой омега, накалывая на вилку бекон и отправляя его в

рот. — Я самый обычный, с самыми обычными мечтами и целями. Лучше скажи
мне, смогу ли я учиться дальше?
— В Корее точно нет, — покачал головой Чонгук. — На это даже не рассчитывай.

Но, возможно, в Японии… Рассматриваешь дистанционное обучение?
— Я хотел бы посещать занятия лично, — свел брови к переносице Тэхен. — Я не

намерен сидеть дома, Чонгук-а. Пусть я и оторван от мира, но я все тот же Ким
Тэхен, который любит учиться, играть в теннис и встречаться с хенами на
выходных. Правда… Юнги-хена я, наверное, больше никогда не увижу, —
прикусил губу Тэхен, опуская взгляд вниз.
— Расскажешь мне про этого Юнги-хена подробнее? — спросил, прищурившись,

Чонгук.
371/508
— Зачем тебе? — хмуро спросил Тэхен.
— Я буду с тобой откровенен. Ты мой омега, и ты должен знать обо всем. В

нашем с тобой доме все хорошо, но за его пределами есть проблемы, которые я
должен решить.
— Ким Намджун? — Тэхен глянул на Чонгука.
— Именно, — кивнул альфа. — И Мин Юнги с ним связан. Я использую все, что
смогу, чтобы подкосить его.
— Что? — выдохнул Тэхен, сжимая пальцы в кулаки. — О чем ты говоришь,

Чонгук?
— Ты знаешь, о чем, — взгляд у Чонгука потяжелел. — Поэтому расскажи мне об

этом омеге.
— Даже не надейся, — поджал губы Тэхен, откинув вилку в сторону. — Как ты

смеешь просить меня о таком? Какое… какое право ты имеешь! Ты предлагаешь
мне приложить руку к убийству моего родного человека? — повысил голос
омега, резко поднимаясь со своего места.
— Немедленно успокойся, — ледяным тоном сказал Чонгук, поднимаясь следом.
— Только посмей тронуть его! — прокричал омега, пихая альфу в грудь. — Я…

я…
— Что ты? — поджал губы альфа, сжимая пальцами его тонкие запястья. — Что
ты, Тэхен-а? Неужели ты наивно полагаешь, что я оставлю невредимым хоть что-
то, что касается Ким Намджуна? Он лишил меня всего, что у меня было. Он
лишил ребенка родителей, тепла, любви. И ты хочешь, чтобы я оставил его
жить?
— Н-нет… — Тэхен почувствовал, что у него дрожат губы. Он вот-вот

расплачется. — Но Юнги не виноват… Он ничего не сделал…
— Он омега моего врага, — уже спокойнее ответил альфа, коснувшись щеки

Тэхена ладонью. Омега почувствовал подкатывающую к горлу тошноту. —
Теперь я должен лишить его всего. Мне мало только его жизни. Я хочу забрать
все.
— Чонгук, месть ничего тебе не даст, — дрожащим голосом сказал Тэхен.

— Почему ты не отпустишь прошлое и не начнешь жить настоящим? А вдруг…
вдруг ты не сможешь выстоять в этой битве? Вдруг ты погибнешь? А что же
станет со мной?
— Этого больше не произойдет, — прорычал Чонгук, ударив кулаком по столу. У

Тэхена из глаз брызнули слезы. — Не смей. Не смей плакать, я тебя не
оставлю, — Чонгук в два широких шага подошел к омеге, схватив его за плечи.
— Слышишь меня? Не оставлю, не брошу. Но я найду покой только тогда, когда
он будет гнить в земле. Только тогда я исполню свой долг.
Тэхен резко сорвался с места, едва не врезаясь в дверной косяк ванной. Он упал
372/508
на колени перед унитазом, вырывая все то, что съел незадолго на завтрак.
Чонгук почувствовал укол страха и вины. Он прикусил губу, присаживаясь на
корточки и поглаживая омегу по спине, пока тот отплевывался остатками еды и
желчи. Чонгук собрал его волосы, хмуро смотря на омегу. Его снова схватил
приступ тошноты, но тошнило только желчью. У омеги перед глазами потемнело
и на лбу выступила испарина. Он глубоко хватал воздух ртом.
— Малыш, все хорошо? — взволнованно спросил Чонгук, помогая Тэхену встать и

умыться. Тэхен рассеяно кивнул. — Ты уверен? Что случилось?
— Не знаю, — прохрипел Тэхен, вытирая лицо махровым полотенцем.

— Наверное, не нужно было есть эту яичницу. Меня тошнить начало, когда
только запах ее почувствовал…
— Поел бы... легкий салат или что-то такое, — вздохнул Чонгук, прижимая омегу
к себе. — Может, мне остаться дома, с тобой?
— Не нужно, — покачал головой Тэхен, уткнувшись лицом в шею альфы. — Все в

порядке… Я выпью чай, полегчает.
— Только пиши мне, хорошо? — Чонгук отстранился, обхватив лицо омеги

ладонями.
— Обязательно, — устало улыбнулся Тэхен. Чонгук поцеловал его в лоб и тяжело

вздохнул. На душе стало тревожно. Вид у Тэхена болезненный. Нужно свозить
его к врачу, и это то, чем займется Чонгук в ближайшие выходные.
— Ничего сегодня не делай и просто лежи, — хмуро наказал Чонгук

провожающему его Тэхену. — Я после работы заеду в магазин и куплю тебе
побольше фруктов. Выглядишь очень бледным.
— Конечно, сколько я не был на улице, — тихо засмеялся Тэхен, пытаясь

разрядить обстановку. Чонгук тяжело посмотрел на него. Тэхен чмокнул его в
щеку и сказал с улыбкой: — Иди уже.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — ответил Тэхен, улыбаясь, но стоит Чонгуку выйти, как
улыбка сразу пропала с его лица.
Омега вернулся на кухню. От одного запаха яичницы вновь начало тошнить.

Тэхен сморщился и позвал Рюу. Тот сразу же откликнулся на зов омеги. Тэхен
погладил пса по холке и поставил перед ним тарелку с яичницей, на которую и
смотреть-то тошно. Омега заварил себе чай с мятой и сделал нарезку из
найденных в холодильнике фруктов. Тэхен удобно разместился на диване в
гостиной. Рюу, доев яичницу, запрыгнул следом, укладывая голову на его
коленях. Тэхен включил телевизор, переключив на новостной канал. Слушая про
биржи и курс доллара, Тэхен понемногу успокаивался. Теплый чай грел
прохладные пальцы. Омега наколол на вилку порезанный персик и отправил его
в рот, вслед за ним отправился кусочек банана.
Новый приступ тошноты настиг через несколько минут. Тэхен, едва не разлив
чай, подорвался с дивана, пугая Рюу. Омега склонился над унитазом,
выплевывая все, что съел совсем недавно. Он почувствовал страх и
373/508
непонимание. Какого черта с ним творится? Тэхен с трудом поднялся, утерев рот
от слюны. Фрукты даже не задержались в организме. Если с яичницей Тэхен еще
мог найти объяснение, то с фруктами — нет. Омега прополоскал рот и вытер
губы полотенцем. Он вцепился в края раковины и поднял взгляд в свое
отражение.
— Что за… — тихо прошептал он.
Тэхен свел брови к переносице. Он твердым шагом пошел на кухню и открыл

холодильник. Его дверца с тихим стуком ударилась о стену. Тэхен достал
порезанные мясо, пирожное и мытые помидоры. Есть не хотелось совершенно,
но омега не мог никак понять, почему его тошнит все утро. Он вцепился зубами
в мясо, оторвал кусочек и быстро пережевал, следом он надкусил помидор и
заел пирожным.
— Ким Херин, работница аэропорта Инчхон, была найдена полицией в устье реки
Ханган, — сообщила телеведущая. Тэхен, держась за дверной косяк, вышел из
кухни. — Предполагаемый убийца — гуль, но следователи не смогли установить
личность по следам, оставшимся на теле женщины, — Тэхен в ужасе прижал
ладонь ко рту. На него с экрана смотрела женщина, с которой он разговаривал в
аэропорту. — Сын убитой женщины отказывается от комментариев. Ясно одно…
Тэхен больше ничего не слышал. Ему заложило уши и перед глазами потемнело.
Новый приступ тошноты сковал желудок. Тэхен отплевывался едой и никак не
мог остановить поток слез, срывающихся с ресниц. Как же так… Он ведь совсем
недавно видел эту женщину живой и здоровой, у нее сын остался, как же он
теперь будет… Тэхен плачет, склонившись над унитазом. Ему на душе так
паршиво и больно. И почему-то он не сомневается, чьих это рук дело.
Чонгуковы руки кровью умытые, они же тело Тэхена ласкают. Омегу дрожь бьет.
Он уже ничего не понимает. В одном только был прав Чонгук — пока они дома,
вдвоем, Тэхен не думает о том, что Чонгук — зверь. Пусть с Тэхеном он ласковый
и нежный, но он зверь. Тэхен всхлипнул. Он чувствует пустоту. Хочется, чтобы
Чонгук вернулся, обнял его и сказал, что непричастен к смерти той женщины.
Тэхен знает, что это не так, но если бы Чонгук это сказал… Если бы только
попытался, Тэхен бы ему поверил. Ведь он поклялся верить только Чонгуку, и
больше никому.
— Ты в порядке? — спросил Енгук, оглядывая омегу. Он всегда появляется,

словно тень.
— Да, — прохрипел Тэхен, поднимаясь с колен и вновь умывая лицо.
— Не похоже, — слегка усмехнулся Бан. — Но как знаешь. Есть минутка?
Тэхен слабо кивнул и пошел вслед за Енгуком в гостиную. Новостей про Ким
Херин уже не было. Тэхен выключил телевизор и сел на другую сторону дивана,
поднимая на Бана усталый взгляд. Енгук хочет прокомментировать внешний вид
омеги, но решает не лезть. Он, видимо, и без издевок Бана все знает.
— Очень жаль, что приходится показывать тебе это, — сказал Енгук, хмуро
смотря на омегу.
— О чем вы? — хрипло спросил Тэхен.

374/508
Енгук достал из кармана диктофон и поставил его на столик перед Тэхеном.
Омега посмотрел на него так, словно этот маленький черный прямоугольник
прямо сейчас решит его судьбу. Он вытер потные ладони о колени и сжал
дрожащие пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Это молчаливое
напряжение так на него давит, что он буквально чувствует оседающую на
плечах стотонную плиту. Тэхен глянул на Енгука, словно дав знак, и Енгук
включил воспроизведение.
— Что я к нему чувствую? — в голосе Чонгука слышится усмешка. Тэхеново

сердце сжалось в болезненный комок. — Меня тошнит от его присутствия, —
горячие слезы обожгли щеки. — Он настолько мерзкий, что мне хочется его
разорвать голыми руками.
— Выключи, — прошептал Тэхен, прижимая ладони к лицу.
— Я трахаю его, потому что мне выгодно это. Вот и сегодня он пытался
соблазнить меня, — Тэхен вспомнил о том, как утром, по возвращению из
Японии, они едва не занялись сексом. Он и подумать не мог, что это выглядит
так, что... Чонгук думает о нем так. — Но я на эту шлюху не куплюсь.
— Значит, он тебе не нужен? — спросил Енгук на записи. Послышался смех

Чонгука.
— Он никогда не был мне нужен.
Контрольный выстрел в голову. Тэхен прикусил ребро ладони, чтобы не

разрыдаться вслух. Запись остановилась, и во всем доме повисла гробовая
тишина. Енгук потянулся за диктофоном и сунул его обратно в карман. Плечи
омеги подрагивали, но он не слышал, как тот плачет.
— Тэхен, я… подумал, что ты должен был это услышать, — тихо сказал Енгук.
— Спасибо, — прошептал еле слышно Тэхен, едва сдерживаясь, чтобы не

заорать во весь голос. У него по щекам бежали водопады слез. Но Енгуку видеть
этого не нужно. — М-может… кофе?
— Нет, спасибо, — вздохнул Енгук. Он поднялся с дивана, буквально чувствуя,

как наступает на осколки тэхенова сердца. Но так будет лучше. Им обоим.
— Я п-провожу вас, — заикаясь, сказал Тэхен, но Енгук положил ему ладонь на

плечо, успокаивая.
— Не нужно. Тэхен, будь умным мальчиком, сделай все правильно, хорошо?

— омега кивнул. Енгук протянул ему свою визитную карточку. — Вот. Если ты
захочешь уехать из страны и начать новую жизнь. Я помогу тебе.
— Спасибо, — все, что ответил ему Тэхен, даже не поднимая головы.
После хлопка входной двери повисла звенящая тишина. Рюу заскулил и подошел
к омеге, ткнувшись холодным носом в его ладонь. Тэхен больше не смог
сдерживаться. Он подскочил с дивана, рывком опрокидывая стоящий перед ним
столик и закричал. Закричал так громко, чтобы вся та боль из него вышла. Но
она не выходила. Она скапливалась. Тэхен сказал, что поверит только словам
375/508
Чонгука. И Чонгук сказал: «Он никогда не был мне нужен». Очередная игра,
притворство, обман. Енгук был прав, он попался на тот же крючок. Тэхен
засмеялся в голос, вцепившись пальцами в свои волосы.
Не нужен. Не нужен, не нужен, не нужен. Ты никому, Ким Тэхен, не нужен.
Тэхен воет и сжимает майку там, где должно быть сердце. Но Чонгук его
вырвал. Вырвал и сожрал целиком, ни разу не подавившись. Тэхен думал, что
Чонгук его из темноты вытащит, но нет. Чонгук — это тьма. Он змеей окутал его
тело и утопил в своем мраке, а Тэхен спасаться и не хотел. А теперь он один.
Отверженный и обманутый. Тысячи «люблю» перечеркнуто одним «не нужен». И
никому никогда не был. Тэхен глотает слезы и поднимается на второй этаж. Рюу
беспокойно гавкает, слегка прикусывает за щиколотки, словно отпускать никуда
не хочет.
Но Тэхен все решил в своей голове. Он слишком устал, чтобы продолжать

бороться. Он просто хочет… спокойствия. И Тэхен знает, где найдет его. Омега
натягивает первое, что попалось под руку — обычные черные штаны и такой же
черный свитер с принтом «Нирвана». Накинув сверху пальто и обув свои
ботинки, Тэхен слегка улыбается гавкающему на него Рюу.
— Эй, — тихо позвал он, присаживаясь на корточки. — Было очень приятно

познакомиться с тобой, малыш, — прошептал Тэхен, натянуто улыбаясь.
— Очень… приятно…
Рюу лизнул его в щеку, собирая шершавым языком слезы. Тэхен рассмеялся сухо
и неискренне и обнял пса за шею, прощаясь. Они с ним никогда больше не
увидятся и не будут спать в обнимку. Но Тэхен рад, что в его жизни был такой
пушистый малыш. Жаль только, что так недолго… Тэхен поцеловал
заскулившего Рюу в кончик носа и поднялся. Он сунул подаренный Чонгуком
телефон в карман. Уходить вот так, не сказав на прощание хотя бы пару слов
любимым людям — жестоко. На пороге Тэхен оборачивается и оглядывает дом, в
котором познал счастье и боль. На его губах улыбка. Уходя, Тэхен закрывает за
собой дверь.
Он точно помнит, что видел не так уж далеко автобусную остановку. Тэхен

бредет вдоль трассы, пиная редко встречающиеся камни и сжимая в кармане
пальто телефон. Снег больно бьет по щекам, точно пытается дать
отрезвляющую пощечину. Тэхен не хочет умирать от рук любимого. Не хочет
вновь стать кормом для паука. Он видит только один выход. И упорно идет к
нему, не жалея стертых ног. Автобусная остановка показывается на горизонте
только через тридцать бесконечно долгих минут. Тэхеновы слезы иссыхают. Он
больше не плачет. Добравшись до остановки, Тэхен сел на заснеженную
лавочку, переводя дух. В кармане деньги только на один проезд. Больше ему
ничего не потребуется.
Дрожащими от холода пальцами Тэхен достал из кармана телефон и открыл

смс-сообщение, по памяти вводя номер Юнги-хена. Омега откинул голову назад,
рассматривая хмурое серое небо и думая, о чем бы ему написать. Глаза вновь
начинает щипать. Тэхен прикусил губу и глубоко вдохнул морозный воздух.
Хватит. Нужно просто это сделать. Тэхен открыл диалоговое окно и принялся
набирать сообщение:
«привет, хен.
376/508
так… трудно писать тебе сообщение спустя столько времени молчания.
наверное, ты думал, что я давно умер. но нет. я жив, вполне себе здоров
и даже… познал, что такое это «счастье». ну, как у тебя с тем, кого ты
любишь. а как ты сам? в порядке ли твое здоровье? правильно ли ты
питаешься? я же знаю, какой ты жуткий трудоголик, совсем забываешь о
себе.
хен…
прости, что так и не смог стать для тебя хорошим донсеном. ты всегда
слишком много переживал обо мне и заботился. я бесконечно люблю
тебя. именно вы с хосок-хеном могли спасти меня, когда мне это было
нужно. но… от кое-чего вы меня сберечь не смогли. это кое-что —
любовь. разрушающая. удушающая. она… она тянет меня на дно
могильным камнем. я пишу тебе это и вытираю с щек слезы. уходя, я
хочу быть уверенным, что ты счастлив. так мне будет спокойнее
отпускать тебя.
прости за все, чего я не сделал, чего не смог, прости за все обиды и

огорчения. время с тобой было лучшим, ты, наверняка, и сам это знаешь.
я навсегда останусь тэхеном, любящим тебя искренне и трепетно.
прощай, хен.»
Юнги судорожно бегает глазами по тексту и не может надышаться. Он крепко

сжал пальцами телефон. Увидев сообщение, Юнги растерялся, а поняв, от кого
оно, начал хватать ртом воздух. Тэхен жив, и он вышел на связь. У Мина
задрожали пальцы. Он начал писать ответные короткие смс, но Тэхен их не
читал и даже не открывал. Юнги, едва попадая пальцами по сенсору и матерясь
сквозь зубы, набрал номер Намджуна.
— Давай, давай, — сказал Юнги, барабаня пальцами по своему колену. — Да

возьми ты блядскую трубку! — закричал в телефон Мин, и на том конце
послышалось:
— Юнги? Что-то случилось? — хмуро спросил альфа.
— Тэхен! — закричал Юнги в трубку.
— Ким Тэхен? Ты что-то узнал? — в его голосе послышались нервные нотки.

Неужели.
— Он н-написал мне сообщение, — протараторил Юнги. — Намджун, я ничего не

понимаю! Он… он словно прощался! Намджун, пожалуйста, найди его!
— Успокойся, — резко оборвал его альфа. — Немедленно перешли мне его номер
и текст сообщения, а после звони ему. Звони, пока не возьмет трубку. Понял
меня?
— Обещай, что найдешь его, — едва сдерживая слезы, молит Мин.
— Обещаю, — прорычал Намджун. — Делай, что я сказал!
Юнги всхлипнул и завершил звонок, дрожащими пальцами копируя номер и

377/508
отсылая его Намджуну, вдогонку пересылая сообщение Тэхена. Мин тут же
нажал на «вызов», прислоняя телефон к уху. Гудки в трубки нервировали его. Он
буквально чувствовал, что начинает закипать. Он молит Тэхена взять долбаную
трубку и ответить ему. Мин, кажется, сейчас разревется, если не услышит на
том конце заветное «Юнги-хен». Но звонок так никто и не принял. На том конце
слышались лишь гудки, а после «Абонент выключен или находится вне зоны
действия сети».
Чонгука отвлек сигнал с телефона. Он перевел на экран хмурый взгляд и открыл

приложение. Привязанный к его телефону телефон Тэхена сообщал, что омега
покинул пределы не только их дома, но и Сеула.
Тэхен глотает слезы и кутается в ворот своего пальто. Он не знает, как далеко
ехать, он знает лишь одно — ему в деревушку. Омега никогда там не был, но
слышал, что там есть очень красивое озеро. Сердце разрывается от бесконечных
звонков. Юнги-хен пытается выйти с ним на связь, а Тэхен так грубо обрубает
все попытки. Он просто не может услышать Юнги. Он знает, что спасует. Не
вынесет. Потому упорно игнорирует. А после звонки прекращаются.
Омега прикусил губу, откидываясь на сидение. Остался последний человек, с

которым он обязан попрощаться. И его хочется услышать. Хосок всегда его
успокаивает. Он — человек-солнце. Тэхен улыбается, вспоминая его улыбку
яркую, солнечную, чистую. Так улыбаться может только Хосок. С ним даже
Солнцу не сравниться. Тэхен набрал выученный номер и прислонил его к уху,
устремляя взгляд в запотевшее окно. Омега стер с него пар. Мимо проносились
заснеженные поля и деревья.
— Алло? — тихо ответил голос на том конце. Тэхен улыбнулся уголком губ.
— Привет, хен, — так же тихо сказал Тэхен.
— Ен-и? — омега почувствовал, как старший улыбается в трубку. Под

прикрытыми веками родились слезы. — Что-то случилось? Тебе плохо?
— Нет… — ответил Тэхен, утирая рукавом пальто слезы. — Я просто соскучился

по тебе. Хотел… услышать твой голос.
— Всего-то? — засмеялся Хосок. Его смех теплом отдает в груди. Всего-то. Всего-
то проводи меня в последний путь.
— Да, — улыбнулся Тэхен, шмыгнув носом. — Мне большего и не надо.
— Малыш, ты что, плачешь? — забеспокоился Чон.
— Нет, это все заложенный нос, — неискренне рассмеялся Тэхен. Хосок тихо
хмыкнул. — Хен… как ты? Все хорошо?
— Относительно. У меня в жизни все всегда относительно, — улыбнулся Хосок.

— Ты уверен, что все в порядке?
— В полном, — кивнул Тэхен, подтверждая самому себе эти слова. Повисло

недолгое молчание. — Хен?
— Да, Ен-и? — ласково отозвался Хосок.

378/508
— Я люблю тебя, — прошептал Тэхен дрожащими губами. — И всегда-всегда
буду по тебе скучать.
— Я тоже тебя очень люблю, малыш. Но ты что, прощаешься со мной?

— улыбнулся омега. Повисло молчание. — Тэхен-а?
— Пока, хен, — прошептал Тэхен, сглатывая мерзкий комок. Тэхен завершил

звонок и отключил телефон.
На душе стало так… спокойно.
Тэхен сошел на проселочной дороге, оглядываясь по сторонам. С шипением

двери закрылись, и автобус двинулся дальше. Прямо, километрах примерно в
десяти, виднелась та самая деревушка, про которую Тэхен слышал. Но идти
омега собирался вовсе не туда. Громко хрустя снегом под подошвой, омега
свернул на более узкую дорожку. Хруст разносился далеко. Вокруг было так
пустынно и одиноко, но в то же время так спокойно… И совсем не страшно.
Тэхен вытащил сим-карту из телефона и разломал ее на две части, выбрасывая
куда-то в маленький сугроб. Туда же полетел и телефон. Тэхену уже ничего не
важно. Ничего не нужно.
Снежинки парят над головой в причудливом танце. Тэхен наблюдает за ними, а

они путаются в его ресницах, волосах. Умирают там, стекают капельками по
дорожкам слез. Тэхен плакать больше не хочет. Он вытер рукавом влажные
щеки и огляделся. Наверное, летом здесь очень красиво. Распускаются сочные
бутоны цветов и цветут деревья. Наверное, Тэхен хотел бы побывать здесь
летом или хотя бы весной. Жаль, возможности не было. Все как-то был занят
ненужными совершенно вещами. В каменных джунглях никогда не думаешь о
чем-то простом, вроде озера, у которого летом купаются детишки.
Дорожка вывела к тому самому замерзшему озеру, о котором Тэхен слышал

когда-то давно. Обглоданные ветки скрипели и тянули свои скрюченные пальцы
к небу. Тэхен поднял взгляд, посмотрев на какое-то старое строение из
железных блоков, соединенных перекладинами, метров пятнадцать высотой.
Кое-где были привязаны тряпочки, колыхающиеся на ветру. Тэхен дрожащими
пальцами расстегнул пальто и бесшумно скинул его вниз, бережно снял ботинки
и поставил их рядом. Наверное, в летнее время детишки могут прыгать с
нижних перекладин. Что-то вроде развлечения. Очень жаль, если дети будут
бояться купаться здесь, как прежде, потому что в этом месте умер человек.
Тэхен судорожно вдохнул. Ледяной снег обжег ступни. Тэхен подошел к нижним
перекладинам и схватился за них негнущимися пальцами, подтягиваясь наверх.
Чем выше поднимался Тэхен, тем холоднее ему становилось. Но утешала одна
мысль — скоро все кончится. Скоро все будет в порядке. Там будет покой и
легкость. Наверху непонятно для чего построенное сооружение было выложено
досками. Тэхен подошел к самому краю, смотря вниз, на покрытое слоем льда
озеро. Так вот, что испытывают люди, стоящие на краю пропасти. Один шаг… и
ты уже летишь в бездну. Никто не протянет руку просто потому, что не знают,
где искать. Тэхен зажмурился и прикусил ребро ладони. Он поднял взгляд к
небу. Кажется, начинается снегопад.
Ветер покачивает Тэхена на краю, яростно треплет и без того взлохмаченные

волосы и одежду. Тэхен раскинул руки в стороны, как журавль крылья. И, может
379/508
быть, когда-то крыльев у него не было, но сейчас они есть. Тэхен буквально
чувствует, как горят лопатки. На его губах мягкая, спокойная улыбка. Тэхен
посмотрел вниз. Он просто… очень устал. Другого выхода он, к сожалению, не
видит. Холодный ветер завывает в спину. Умирать не страшно. Жить гораздо
страшнее.
Тэхен делает глубокий вдох и…
Шагает навстречу бездне.
Лед хрустит под весом его тела. Ледяная вода вонзает в кожу тысячи кинжалов,
окутывает собой, как самая любящая мать, и тянет на дно. Тэхен парит в
невесомости воды, как в космосе. Он приоткрыл глаза, видя перед собой только
пузырьки воздуха, взметающихся вверх. Легкие горят от недостатка кислорода.
Но Тэхен улыбается. Он выбрал это сам. Течение плавно уносит его тело. Тэхен
рефлекторно глотает воздух, но заглатывает лишь воду, наполняющую легкие.
Тэхен кричит, и крик его тонет.
Тэхен задыхается.
Последнее, что он видит — счастливое лицо Чонгука, что улыбается ему так
нежно и ласково. Тэхен Чонгука любит так, что это словами не выразить, не
передать. Только любви его суждено вместе с ним умереть. Он с собой на тот
свет унесет эту яркую улыбку и глаза бесконечно глубокие, в пучинах которого
Тэхен утонул.
Тэхен… захлебнулся.
Его тело плавно уносило течение, убаюкивая и напевая материнскую колыбель.
380/508
Примечание к части первая сцена:
kxtvrv x jvzzie — so far
Durmus Serhat — La Calin (и до конца)
третья сцена:
Ruelle — Genesis
XXXTENTACION — SAVE ME
XXVI
Чонгук не мог оторвать взгляд от маленькой красной точки, медленно

перемещающейся на экране его мобильного. Тэхен. Это Тэхен. Чонгук сжал
пальцы в кулаки. Чувство какое-то противное, саднящее, грызущее в груди
поселилось. Чонгук, вообще-то, в родственные души и не верил никогда в своей
жизни, считал это не больше, чем просто сказкой. Но монстры реальны, и живут
они вовсе не под кроватями маленьких детишек, они живут среди людей. Так
почему же, черт возьми, те самые родственные души существовать не могут? Те,
которые в каждом из миров — вместе. Те, которые даже через несколько сотен
километров способны чувствовать друг друга — счастье, слезы, улыбку, грусть.
Так почему же?
Почему же Чонгуку внезапно стало так… пусто? Не потому ли, что мама не
врала, и родственные души всегда существовали? Не потому ли, что Чонгук,
найдя свою душу однажды, больше отпустить ее не может? Не потому ли, что в
самом Чонгуке души нет, а заключена она в этом человеке, без которого
жизнь — мука? Не потому ли, что они с Тэхеном связаны? Потому ли. Чонгук
гулко сглатывает и прислушивается, прикрыв глаза. Он чувствует
всепоглощающую пустоту и где-то на задворках души — боль. Чонгук крепко
сжал пальцы в кулак до побеления костяшек.
Что-то не так. С Тэхеном что-то случилось. И не потому, что он не позвонил,

чтобы предупредить его о своем перемещении, а потому, что Чонгук это
чувствует. Что-то случилось, и если Чонгук не успеет, это «что-то» станет
непоправимым. Альфа резко поднялся со своего кресла, от чего оно откатилось
назад, и, схватив с вешалки свое пальто, немедленно начал спускаться вниз. Он
не думает, что это сработает, но мысленно просит Тэхена остановиться, не
делать губительных ошибок. Автоматические двери разъезжаются в стороны, и
Чонгук твердым быстрым шагом идет к своей машине.
— Удалось отследить его номер? — резко спросил Намджун, нависая над

следователем, судорожно печатающим что-то на клавиатуре. Он весь, как
натянутая струна, только тронь — лопнет, и начнет крушить все, что видит на
своем пути. У него мелко дрожат пальцы, но он прячет дрожь в кулаке.
— П-пока нет, — нервно ответил следователь, не отрывая взгляда от экрана

компьютера. На следователя Кима смотреть сейчас подобно смерти. Он
взглядом своим, кажется, заживо подожжет и не моргнет даже. Следователь
почувствовал, как по его виску стекла капелька пота.
— Бесполезные ублюдки, — прорычал сквозь зубы Намджун, ударив кулаком по

круглому столу. Все следователи, притихшие за своими компьютерами, как один
вздрогнули. — Уволю всех, до единого. Молите бога о том, чтобы вас не пустили
на корм после такой службы.
381/508
Все знают, что вовсе не о Боге говорил Ким Намджун, он говорил о самом себе.
Здесь Бог — это он, только ему молиться позволено и головы склонять, когда
мимо идет. Бог Смерти. И, если Намджун сказал, что всех их ждет неминуемая
гибель, значит, так и есть. Он от своего не отступится. Намджун перед ними
ходит, как разъяренный зверь, кидает взгляды презрительные. Над этой
аудиторией словно нависла грозовая туча. Все в напряжении пытаются
отследить местоположение Ким Тэхена.
Неожиданно в напряженной тишине раздался телефонный звонок. Намджун

вытащил телефон из кармана пальто и принял звонок, прижимая экран к уху и
прикрывая глаза.
— Я н-не смог дозвониться, — всхлипнул Юнги в трубке.
— Тише, — мягко сказал Намджун, потирая пальцами переносицу. — Успокойся.
— Н-намджун, он… он…
— Я сказал, успокойся, — чуть грубее повторил альфа. Юнги сжал дрожащие

губы и опустил взгляд на собственные колени. — Он больше ничего тебе не
писал?
— Нет, — прошептал Юнги, сжимая пальцы. — Мне очень страшно, Намджун… Я

так боюсь за него.
— Я знаю, малыш, — в его голосе послышались нежные, успокаивающие нотки.

Несколько следователей в шоке обернулись на него. — Но ты должен
успокоиться, истерика тебе никак не поможет. Ты понял меня?
— Вы смогли найти его? — шмыгнув носом, спросил Юнги. Повисло недолгое

молчание. — Намджун?
— Не смогли, — поджал губы Ким, отводя взгляд в сторону.
— Какого черта?! — закричал Мин в трубку. — Чем, блять, занимаются эти… Как
они еще не нашли его?! — начал закипать Юнги. — К черту! Я немедленно
собираюсь.
— Нет, — рыкнул Намджун, сжимая пальцами телефон. — Ты никуда не

поедешь. Только попробуй рыпнуться. От тебя здесь толку не будет, никуда не
суйся.
— Наверное, ты прав… — чуть тише сказал Юнги. И тут же закричал: — Но не

когда дело касается Тэхена! Пошли вы к черту со своими приказами, Ким
Намджун!
Намджун не успевает ответить, потому что слышатся гудки. Альфа прорычал

сквозь зубы и покинул аудиторию, громко хлопая дверью.
Чонгук крепко сжал пальцами руль, упрямо смотря вперед и лишь иногда кидая
быстрый взгляд на экран телефона. Небольшая пробка на выезде из города его
нервировала и заставляла барабанить пальцами по рулю. Он уже готов был
выбежать из машины и бегом добираться за Тэхеном, оставив эту блядскую
машину в пробке. Чон дернулся, когда раздалась телефонная трель. Он на
382/508
мгновение почувствовал капельку надежды увидеть на экране номер Тэхена, но
нет, то звонил Хосок.
— Слушаю, — резко сказал Чонгук, до побеления костяшек впиваясь в руль.
— Чонгук, что-то случилось, — обеспокоенно сказал Хосок.
— Мне сейчас не до этих проблем, — прорычал альфа сквозь зубы, тут же

вдавливая педаль газа в пол, когда пробка начала потихоньку рассасываться.
— Нет! — выкрикнул Хосок. — Это связано с Тэхеном. Он звонил мне.
— Звонил? — выдохнул Чонгук. — Что он говорил, Хосок? Почему покинул город?
— Он ничего толком не сказал, он… позвонил, чтобы просто услышать меня, —

Хосок начал кусать губы, ходя из стороны в сторону по своей небольшой
съемной комнате. — Но я чувствую, что-то не так. Его голос.
— Каким он был? — прорычал Чонгук. — Хосок, отвечай быстрее!
— Он был таким, словно Тэхен прощался со мной, — Хосок сжал пальцами

переносицу. — Чонгук, я переживаю. Ты знаешь что-нибудь о том, где он
находится?
— Да, я немедленно заберу его. Прямо сейчас.
— Чонгук, я могу сомневаться, но, зная Тэхена, он точно связался с Юнги, а если
мои опасения верны, то следователи очень скоро сядут тебе на хвост.
— Плевать я хотел на них, — зарычал Чонгук. — Хоть всей армией пусть садятся,
каждого убью. Для меня сейчас нет никого важнее Тэхена.
— Тогда поторопись, Чонгук, — тихо сказал Хосок, обнимая себя одной рукой за
живот. — А я сделаю все возможное, чтобы они обнаружили его позже тебя.
Надеюсь, его номер зарегистрирован не на тебя?
— За кого ты меня принимаешь? — прошипел Чонгук, сжимая пальцами руль.
— Отлично, — кивнул Хосок. — Что бы ни случилось, успей, Чонгук.
— Успею, — твердо ответил альфа, устремляя взгляд на прямую дорогу,

уходящую вдаль.
Хосок завершил вызов, и в машине повисла напряженная тишина. Чонгук дышал

часто и гулко, хватая воздух ртом. Альфа плюет на все ограничения, плюет на
возможные штрафы, на чужие жизни, ему на все плевать. Он вдавливает педаль
газа в пол, а стрелка на спидометре стремительно переваливает за сто
восемьдесят. Слышится только шелест колес об асфальт и громкое
сердцебиение альфы. Он на мгновение прикрывает глаза, пытается
успокоиться, но не выходит. На подкорке сознания разносится искренний смех
Тэхена, катализатором служащий для того, чтобы Чон последние силы из своей
машины выжимал, сокращая расстояние между ними.
Зачем, зачем он вообще сегодня покинул Тэхена? Почему? Почему не

383/508
прислушался к внутреннему голосу? Тэхен с самого утра был… другим. Не
таким, как всегда. Он улыбался, но это было неискренне, натянуто, фальшиво.
Почему Чонгук просто закрыл на это глаза? Альфа орет и долбит по рулю. Его
злость на себя распирает, рвет, душит. Он вновь и вновь наступает на те же
грабли, вновь оказывается от Тэхена далеко, и все летит в тартарары. Сколько
раз он это проходил, сколько раз от этого умирал, сколько они разлучались.
Чонгук глухо рычит.
Красная точка на дисплее экрана остановилась и двинулась куда-то в сторону.

Между ними едва ли больше трех километров, а Чонгуку кажется, что
расстояние длиною в жизнь. У Чона сердце в груди бьется бешено, вырваться
желает. Вены на руках взбухли, желваки играют на напряженном лице. Точка
больше не двигалась. Она вовсе потухла, и вместе с ней что-то внутри Чонгука
оборвалось. Теперь Чонгук не увидит, где Тэхен.
Альфа резко надавил на педаль тормоза возле автобусной остановки —

последнее место, где красная точка еще горела, и выскочил из машины, громко
хлопая дверью. Он судорожно огляделся, пробегая несколько метров вперед.
Заснеженная дорога вела в деревню, но внимание Чона привлекла удаляющая
тень, с каждой секундой становившаяся все меньше, а после и вовсе
растворившаяся в темноте сгустившихся деревьев.
— Нет, нет, нет… — хрипло прошептал Чонгук, инстинктивно делая несколько

шагов вперед. — Нет! — закричал Чонгук и сорвался с места.
Острые снежинки бьют по щекам и туманят взгляд. Чонгук уверен, что ему туда,
в самую чащу, ему за тенью той. Его туда нить невидимая тянет, опоясывает,
манит. Тэхен там. Чонгук запнулся о припорошенную снегом корягу и упал
ничком, рыча сквозь зубы. Ему сейчас хочется этот ебаный мир взорвать,
разрушить, камня на камне не оставить. Он резко поднялся на вытянутых руках,
пробираясь через сугробы и царапающие ветки. Голые стволы деревьев
противно скрипели. На ветках сидели засыпающие вороны. Ветер утробно
зарычал в вышине.
Чонгук хватает воздух ртом. В нос ударяет слабый запах морозных лилий.
Чонгук не ошибся. Он Тэхена и на этом, и на том свете достанет. В голове
крутились тысячи вопросов о том, что двигает Тэхеном, что происходит с ним,
какого черта вообще случилось. Его терзает непонимание и страх. Впервые
Чонгук опасается за чужую жизнь так, как никогда не опасался за свою. Для
него жизнь Тэхена важнее собственной. Важнее жизни целого человечества.
Если бы у Чонгука спросили: смерть всего мира или Тэхена, он сделал бы свой
выбор, не заколебавшись ни на секунду. Не станет Тэхена — не станет всего
мира.
Чонгук выбежал к замерзшему озеру и судорожно огляделся. На берегу стояли

ботинки и лежало тэхеново пальто. Чон, как завороженный, подошел к нему и
поднял дрожащими пальцами. Совсем теплое, пахнет так по-родному, по-
домашнему… Чонгука начинало колотить. Он скользнул взглядом по железному
строению, поднимая взгляд наверх. Там стоял он, раскинув крылья. Чонгуков
ангел. Спаситель. Палач.
— Тэхен… — тихо прошептал Чонгук.
Его шепот поглотил ветер. Тэхен его не услышал.

384/508
— Тэхен! — заорал Чонгук во весь голос, спугивая с веток задремавших ворон.
Но Тэхена уже проглотили темные пучины озера.
Чонгуку показалось, что его сердце остановилось. Внезапно вокруг стало так
тихо, что он услышал, как медленно останавливается кровь в сосудах, как
сердце покрывается тонким слоем льда, а после хрустит и осыпается осколками.
Чонгук в шоке смотрит на озеро, ставшее последним пристанищем Тэхена, и
делает шаг вперед. С его губ слетает тихое «Тэхен», которое ветер уносит
вверх. Громко гаркнула ворона, взлетая на ветку дерева. У Чонгука задрожали
руки.
Он заорал диким раненым зверем и побежал вперед, по льду. Он упал на колени

перед дырой, отчаянно пытаясь разглядеть в ней Тэхена, но его там уже не
было. Течение унесло. Чонгук начал судорожно разгребать руками снег, ища
Тэхена. Паника захватила его с головой. Он больше ничего не видел, ничего не
чувствовал. Снег слепил глаза. Чонгук кричал, как в последний раз. Он кричал и
рыдал. Обжигающие слезы катились по щекам и падали на лед.
Чонгуку кажется, что он спит и видит самый худший из кошмаров. Нет. Это не
может быть мерзкой правдой. Вот, сейчас он откроет глаза, а Тэхен рядом с ним,
улыбается своей квадратной, самой любимой Чонгуком улыбкой, положит
прохладную ладонь на его щеку и спросит: «Что случилось, Чонгук-а? Ты кричал
во сне». Чонгук умоляет себя проснуться, но он никак не просыпается. Потому
что не спит. Этот кошмар происходит с ним наяву.
Его бьет крупная дрожь. Он расчищает покрасневшими руками снег, но ничего

не видит. Неужели Тэхен пошел ко дну? Чонгук кричит, кричит, кричит. Он
впервые молится так искренне, просит Бога ему помочь. Только Тэхена пусть не
забирает. Он ни в чем не виноват. Проклятые слезы застилают взгляд, не
позволяют смотреть трезво, четко. Чонгук поймал краем уха едва слышимый
стук об лед. Альфа тут же подорвался на ноги, едва не поскальзываясь,
подбегая к источнику звука. Он упал на колени, быстро разгребая снег.
Тэхен.
Чонгуку от собственного крика закладывает уши.
Последнее, что видит Тэхен перед смертью — лицо Чонгука.
Тэхен не понимает, что видит его смазано через толщу льда.
— Тэхен! — заорал Чонгук.
Он ударил кулаком об лед. Но ничего не произошло, а Тэхен тем временем

совсем перестал двигаться. Чонгук завыл раненным зверем, принимаясь долбить
лед своими кулаками. Его агрессия и злость подпитывали. Чертов лед никак не
разбивался, только мелкие трещинки в верхнем слою поползли. Чонгук стиснул
зубы до боли в челюсти, все силы в удары вкладывая. Он не сдастся. Не в этот
раз. Кожа на костяшках лопнула от силы ударов, окрашивая лед в бордовый.
Чонгук заорал и вновь впечатал кулак в хрустнувший лед. Вода хлынула на
поверхность. Альфа подорвался, добивая лед ногой. Его кровь смешалась со
льдом и водой.
385/508
Чонгук упал на колени. Тэхена уносило медленным течением. Чон сунул руку по
самое плечо в ледяную воду, едва успев сжать пальцами тэхеновы. Он резко
потянул ничего не весящего омегу на себя, вытаскивая его через проделанную
дыру. Чонгук уложил его спиной на лед. Он весь бледный, как тот самый снег,
почти в единое целое с ним сливается. Губы синие, ледяные. Тэхен мертв.
— Нет, — прошептал Чонгук, резко схватив омегу за подбородок и слегка ударив

по щеке. — Нет… Нет, нет, нет! — закричал Чонгук, принявшись делать не
реагирующему Тэхену непрямой массаж сердца. — Ты не умрешь, слышишь?
— судорожно прошептал Чонгук. — Я тебе не позволю! — закричал Чон.
Чонгук приоткрыл его рот и зажал пальцами нос, делая искусственное дыхание.
Чонгук отстранился и возобновил несильные толчки на его грудь, пытаясь
завести сердце. Постепенно истерика охватывала его с головой. Он больше не
мог контролировать свой какуган. Его глаза заволокло чернотой. Чонгук вновь
наклонился, чтобы сделать искусственное дыхание. Но Тэхен никак не
реагировал. Он был мертвенно бледным и прекрасным. Снег мягко укрывал его
могильным одеялом.
Чонгук заорал не своим голосом, сгребая Тэхена в свои объятия. Он был таким
ледяным, как кусок глыбы в открытом океане. Чонгук рыдал, не в силах
сдерживать крик. Так кричат раненные звери, обреченные на погибель. Тощие
лапы смерти аккуратно обнимают Тэхена, забирают в свой плен. Отбирают у
Чонгука. Она снова хочет их разлучить. Снова. Снова заставит их искать друг
друга. Нет, нет, нет, нет! Чонгук вновь зажал пальцами его нос, делая
искусственное дыхание. Чонгук не сможет. Он следом за Тэхеном в могилу
ляжет, псом верным в его гробу останется, и пусть хоронят живьем.
Альфа судорожно делает массаж сердца, совершенно не думая о том, что может
сломать его хрупкие ребра. По щекам Чонгука градом катятся слезы. Дьявол
может плакать. Вот так, надрывно, во весь голос, дрожа от боли и собственных
слез. Чонгук умирает вместе с Тэхеном. С каждой секундой умирает. Женщина,
облаченная в черное, пришла за ними двумя. Чонгук сжал пальцами свитер
Тэхена в кулак и завыл волком.
Неожиданно Тэхен закашлялся, выплевывая воду. Чонгук замер, не веря в то,

что Тэхен подал признаки жизни. У него, кажется, прямо сейчас весь мир из-под
ног выдернули. Чонгук судорожно перевернул его на бок, помогая
откашливаться. Омега не пришел в себя. Чонгук резко наклонился, прижимаясь
ухом к его груди. Глухо, медленно, едва слышно, но бьется. Бьется. Слезы вновь
брызнули из глаз. Чонгук не может поверить…
Он провел по лицу Тэхена ладонью, задерживаясь на щеке. Жив. Тэхен… жив.

Чонгук успел. Он быстро стянул с себя пальто, кутая в него Тэхена, и поднял
омегу на руки. Самая ценная ноша, которая только может быть. Чонгук больше
не оставит его. Ни на секунду, ни на мгновение. Пусть за окном война, пусть
апокалипсис — ни за что. Чонгук торопится, как может. Тэхену срочно нужно в
больницу, а альфа никак не может утереть чертовы слезы. Его колотит и трясет.
У Чона ощущение, что прямо сейчас он готов выблевать под свои ноги
собственные легкие.
Чонгук доходит до машины едва ли не бегом, открывает заднее сидение и

укладывает на него Тэхена так бережно, как только может. Сбитые костяшки
386/508
саднят, но раны уже затягиваются. Чонгук быстро обошел машину и сел за руль,
судорожно набирая номер Джесока и вдавливая педаль газа в пол.
***
Юнги резко открыл дверь намджуновой машины и сел на пассажирское сидение,

пристегиваясь ремнем безопасности. Намджун ни о чем не спрашивает и
тратить время на то, чтобы отчитать омегу, не собирается, только проверяет
беглым взглядом, тепло ли тот оделся, и выезжает с крытой парковки главного
офиса CCG. Следователям удалось вычислить конечное положение Ким Тэхена,
но информация тут же пропала, сим-карта была недействительна. Намджун
покрепче впился пальцами в руль.
Мин пытается успокоиться, истерика его ни к чему не приведет. Он поерзал на

кресле и впился пальцами в свои колени, не зная, чем занять руки. На заднем
сидении у Намджуна лежал кейс с куинке. На всякий случай. Юнги нагнулся,
достав из чехла, лежащего рядом с кейсом, пистолет.
— Положи на место, — поджал губы Намджун, не отрывая взгляда от дороги.

— Ты не будешь в этом участвовать.
— Ты не смеешь мне запрещать, — прорычал Юнги, сунув пистолет за пояс.

— Пусть сейчас я не могу работать, но когда я рожу, то вернусь. Я следователь,
и ничто этого не изменит, Намджун. А когда дело касается Тэхена, я тем более
не смогу спокойно сидеть на месте.
— Твое здоровье и спокойствие первостепенно, — спокойно ответил альфа, а

Юнги едва не задохнулся от возмущения.
— Как ты можешь так говорить?! — закричал Юнги, сжимая пальцы в кулаки.

— Сейчас нет ничего важнее Тэхена! Он появился впервые за столько месяцев, и
он жив! Как… как у тебя только язык повернулся!
— Не смей повышать голос на меня, — сказал альфа. Он ни на децибел не

повысил голос, но у Юнги побежали мурашки вдоль позвоночника. Мин поджал
губы. — Умница. Теперь закрой рот и сиди молча, если ты не хочешь вновь
испытать мои нервы на прочность, они и так ни к черту. Я едва сдержался,
чтобы не убить кого-нибудь в этом проклятом офисе, поэтому, умоляю, не
доводи меня вновь.
Юнги прорычал зло сквозь зубы, но что-то не дало перечить своему альфе. Он
проглотил мерзкий ком недовольства и отвернулся к окну, нервно ожидая, когда
они прибудут на место. Юнги молится, чтобы там был Тэхен, жив, здоров и
невредим. За их машиной ехали еще две, в каждой из которых были
следователи. Юнги нервно барабанил пальцами по своему колену. Намджун был
как никогда хладнокровен, будто безучастен, но Юнги знает, что он себя цепями
сковал, человечность погубил, чтобы оставить в живых только профессионала
своего дела.
Мин не раз наблюдал, как Намджун превращался в машину, даже взгляд

становился стеклянным. Он видел цель, и шел к ней напролом, убивал и рвал
безжалостно. Еще не было ни одной битвы, которую Намджун бы проиграл, и
оттого в CCG все называют Намджуна Богом Смерти. Намджуну в голове
387/508
заложено людей защищать, и, Юнги уверен, он сам умрет, но другим умереть не
позволит. Намджун сделает все, чтобы Тэхен вновь оказался рядом с Юнги. Мин
мельком глянул на него.
Он уверен.
Юнги едва не вылетел из машины, когда они оказались на месте. Но Намджун

заблокировал двери и глянул на задохнувшегося возмущением Мина ничего не
выражающим взглядом. Намджун вышел и хлопнул дверью, подходя к
остальным следователям и о чем-то негромко переговариваясь. Юнги перелез на
водительское сидение, шипя и кряхтя из-за неудобного живота и длинного
пальто, и чуть не вывалился на снег, вовремя зацепившись за дверь. Намджун
посмотрел на подошедшего Мина и поджал губы. С самого начала было понятно,
что спорить бесполезно, но Намджун все-таки надеялся.
— Нужно с чего-то начать, — сказал Юнги, внимательно рассматривая

утоптанный снег.
— Что он мог здесь делать? — спросил один из следователей, присаживаясь на

корточки и разглядывая оставшиеся на снегу следы.
— Не знаю, — ответил Намджун и прикрыл глаза, принюхиваясь. Ветер подул с

севера.
У смерти есть свой особенный и неповторимый запах. Она пахнет гнилью и

разложением, она пахнет сладким, что приятно оседает на кончике языка.
Однажды почуяв этот запах, его больше ни с чем не спутаешь, никогда не
забудешь. Особенно часто с ним сталкивался Намджун. Смерть за ним буквально
по пятам ходит, в спину дышит смрадом и руки костлявые тянет, чтобы за плечи
обхватить. Но Намджун не боится. Он этой женщине в глаза прямо смотрит и
взгляд не отводит. Альфа прислушивается к своему внутреннему зверю. Он
приоткрыл глаза и посмотрел на Юнги.
— Останься здесь, — сказал Намджун тоном, не терпящим возражения, и

двинулся по утоптанной дорожке. Он старался аккуратно обходить следы,
которые потом обязательно нужно будет сохранить. За спиной слышался
размеренный хруст снега. Намджун ухмыльнулся. — Кто бы сомневался.
— А ты думал, что я собираюсь слушать тебя? — шикнул Юнги, аккуратно

наступая по следам Намджуна.
— Я могу отстранить тебя от дела за неподчинение, — с легкой усмешкой сказал

Намджун. Непонятно откуда у него взялось весьма хорошее настроение.
Намджун чувствовал, что он как никогда близок к разгадке.
Обычное замерзшее озеро, обычные вещи на его берегу и обычные дыры во

льду. Намджун подошел ближе, сцепив пальцы за спиной. Одежду припорошило
снегом. Альфа прищурился, сканируя дыры. Он аккуратно подошел ближе,
присаживаясь на корточки перед одной из них, и поднял взгляд вверх,
осматривая железную конструкцию. Намджун задумчиво потер подбородок, а
Юнги показалось, что он сейчас к черту с катушек слетит. Мин сглотнул вязкую
слюну.
— Ну что там? — спросил он, и его голос эхом пронесся по воздуху.

388/508
— Надо полагать, самоубийство, — Намджун поднялся, оттряхивая колени от
невидимой пыли.
— Ч-что? — выдохнул Юнги. У него внутри оборвалось все.
У Намджуна под ногой хрустнул лед, и альфа отошел на несколько шагов,

внимательно оглядывая вторую дыру. Снег хаотично был расчищен.
Складывалось ощущение, что здесь была борьба, но… Намджун сомневается. На
краях второй дыры остались едва заметные капли крови. Намджун нахмурился,
наклоняясь пониже. Как странно.
— Я не понимаю, — дрожащим голосом сказал омега. — Если это самоубийство,

как он не сломал себе все кости? Он бы… просто… разбился. Человеческое тело
слишком хрупкое для того, чтобы пробить такой слой льда…
— Нужно учитывать еще и высоту, с которой он спрыгнул, — Намджун указал на

железное строение. — Оно вполне могло сыграть свою роль. Вполне возможно,
что, прежде чем уйти под воду, он переломал себе все кости, и только после
этого он захлебнулся.
— Нет! — выкрикнул Юнги, пугая ворон. — Я не верю.
— Нужно искать тело. Будем ждать весны и пока лед растает, тогда тело
должно всплыть, — Намджун достал из внутреннего кармана белый платок и
аккуратно собрал кровь, которую срочно нужно отвезти на экспертизу. — Здесь
произошло что-то странное, Юнги, и я не понимаю, что, — альфа свел брови к
переносице. Возможно, вся разгадка в этих багровых капельках.
— Я не могу… Он не может быть мертв, — всхлипнул Юнги, прикрывая лицо

ладонями. Намджун подошел к нему, укутывая в свои объятия. Юнги от этого
жеста не смог сдержаться и заплакал.
Когда он думал о том, какой смертью умер Тэхен, ему змей противный телом
своим обвивал шею и доступ кислорода перекрывал. Юнги чувствовал себя
ужасно. Это он не смог Тэхена уберечь, укрыть, спрятать. Зверь до него
добрался и утащил в свое логово. Мин кричать хочет от этой несправедливости и
боли. Лучше бы он чрезмерно донимал Тэхена своей опекой, чем вот так…
Намджун поглаживает омегу по вздрагивающей спине и думает о том, что
нужно вызвать специалистов. Платок с кровью обжигает грудь. Он еще на один
шаг ближе к разгадке.
Намджун больше не позволил Юнги таскаться за ним и отвез домой. Омега

слонялся по квартире сам не свой, раз за разом открывал сообщение Тэхена и
перечитывал, заливаясь слезами. Неужели Тэхен действительно утонул, и где-то
там, на самом дне озера его тело нашло последнее пристанище? Мин шмыгает
носом и скребет пальцами грудь, чтобы сердце саднить перестало. С
наступлением темноты стало только хуже. Стало так… одиноко. Юнги сидел на
кухне и грел пальцы о кружку с ромашковым чаем. Свет во всей квартире
выключен, Юнги не хочет ничего видеть. Иногда слезы капают в чай с
негромким «бульк».
Юнги свернулся клубочком на большой холодной постели и обнял подушку.

Никак не заснуть. Одиноко, пусто, никак… В груди дыра, сердце с трудом кровь
389/508
качает по организму. Юнги шмыгнул носом и уткнулся лицом в подушку.
Сегодня Намджун пришел как никогда поздно, только ближе к двум часам ночи.
Он, как и обычно, заглянул к Юнги и хотел уйти, но Мин его остановил:
— Пожалуйста, останься со мной, — прошептал он едва слышно, но Намджун

услышал.
Он как можно скорее принял душ и надел пижамные штаны, ложась рядом с
Юнги. Таким разбитым и потерянным. Мин тут же подлез к нему и уложил
голову на его грудь, роняя безмолвные слезы. Намджун гладил его по
спутанным нефтяным волосам и изредка целовал в горячий лоб, а пальцы
бродили по спине омеги, вырисовывая витиеватые узоры. Юнги не просит
Намджуна сказать, что Тэхен жив. Юнги хоронит его в своей голове, и сердце от
этого болезненно сжимается. Юнги не любит надеяться. Как правило, эти самые
надежды с хрустом разбиваются осколками прямо в глаза.
— Не бросай меня, — шепотом сказал Юнги, плотнее прижимаясь к альфе. Он

слегка улыбнулся уголком губ. Его большая теплая ладонь легла на юнгиев
выпирающий живот, поглаживая нежно, ласково.
— Не брошу. Никогда.
***
Чонгук ногой ударил по двери больницы, открывая ее. Тэхен не приходил в

сознание ни на мгновение. Альфу начинало трясти только от одной мысли о том,
что его мозг уже начал умирать. На входе его встретил Джесок вместе с
санитарами, попытавшимися отобрать у Чонгука бессознательного омегу. Чон
зарычал на них озлобленным зверем и самостоятельно уложил Тэхена на
каталку. Он хотел было двинуться за ним, но Джесок сжал его руку под локтем.
— Что? — прорычал альфа, горящим взглядом уставившись на врача.
— Будет нужна твоя кровь, — сказал Джесок. Чонгук моргнул, отгоняя

наваждение.
— Д-да… да, конечно, сколько нужно.
Чонгук дернулся, когда игла с RC-депрессантом вошла в уголок глаза. Джесок

надавил на поршень, выдавливая депрессант, и аккуратно вытащил иглу,
положив использованный шприц на металлический столик. Чонгук сжал
пальцами подлокотники кресла и прикрыл глаза, усилием воли дожидаясь,
когда депрессант подействует, и игла сможет проколоть его кожу. Джесок
копошился, приготавливая аппарат для переливания крови.
— Что случилось? — тихо спросил врач.
— Я не знаю, — покачал головой Чонгук. — Не понимаю… Все было хорошо, а

потом он…
— Ясно, — хмуро ответил Джесок. — Как долго он был под водой?
— М-может… минуты три… Я не знаю, мне это показалось вечностью, — Чонгук

390/508
посмотрел на стоящего перед ним врача. — Он будет в порядке?
— Я не знаю, Чонгук, о его состоянии мне сейчас ничего не известно, — вздохнул

мужчина, зачесав пятерней седеющие волосы назад. — Но, как только позволят,
мы с тобой ему поможем. Он будет жить. Не сомневайся в этом.
— Что, если мозг начал умирать? — Чонгук сжал пальцы в кулаки. — Что с ним
будет?
— Будешь кофе, Чонгук? — спросил мужчина.
— Черт возьми, ответь на мой вопрос, — прорычал альфа сквозь зубы.
— Он станет овощем, — поджал губы Джесок. — Это ты хотел услышать? Будет

жить на аппаратах жизнеобеспечения и никогда не покинет стены больницы, а
если и покинет, то прямиком на кладбище. Доволен?
Чонгук шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла, зажмурившись до боли.

Раздался треск отломанного подлокотника. Джесок вздохнул и потер пальцами
переносицу. Наверное, альфе нужно побыть одному. Врач тихо вышел из
кабинета и прикрыл за собой дверь. Нужно подкрепить организм необходимым
кофеином.
Чон почувствовал дрожь. Его страх липкий окутал в непроходимый кокон. Что,
если это утро было последним, когда Чонгук видел улыбку Тэхена? Что, если он
больше никогда не сможет поднять руку, чтобы коснуться щеки Чона? Что, если
он даже есть теперь самостоятельно не сможет? Чонгук с трудом сдерживает
крик, рвущийся из горла, и желание разгромить этот кабинет, осыпать его в
жалкие щепки.
Запыхавшийся Хосок взбежал по ступеням больницы, вслед за ним поднимался

мрачный Енгук. Хосок, наплевав на все, позвонил Енгуку сразу после разговора с
Чонгуком. Его помощь была нужна, как никогда. Енгук сорвался к омеге по
первому звонку, но он и подумать не мог, что в конечном счете они окажутся в
стенах больницы. На улице уже смеркалось, когда Хосок ворвался в кабинет, где
ждал Чонгук, выпивший уже не одну кружку омерзительного кофе и четырех
таблеток успокоительного.
— Как он? Где он? — выпалил Хосок, держась за дверную ручку.
— Не знаю, — тихо ответил Чонгук, даже не подняв головы. — Меня не пускают.
— Что произошло? — хмуро спросил Енгук.
— Тэхен пытался свести счеты с жизнью, — медленно выговаривая каждое

слово, Чон поднял взгляд на Енгука.
— Что? — выдохнул альфа. Хосок глянул сначала на Чонгука, а затем на Енгука.

— Какого…
— А я не знаю, какого, — нервно ухмыльнулся Чонгук, поднявшись с кресла.
— Я не знал, что все получится именно так, — спокойно ответил Енгук. Чонгук
подкрадывался к нему медленно, в глазах распалялся адский огонь.
391/508
— Не знал, значит, — оскалился Чонгук, облизывая губы. Он уже представил, как
вонзится клыками в его плоть и разорвет к черту, но перед ним вырос Хосок.
— Чонгук, нет, пожалуйста, — тихо попросил он, сжимая пальцами его плечи.
— Нет?! — заорал Чонгук, переведя злой взгляд на Хосока. — Уйди, если не

хочешь умереть вместе с ним.
— Я не этого добивался, — сказал Енгук, подойдя ближе, дразня зверя, которого

даже клетка не сдержит. — Я думал, что он просто уйдет из твоей жизни, уедет,
но… Я даже подумать не мог, что он сделает это.
Чонгук зарычал и кинулся на него, оттолкнув Хосока. От не рассчитанной силы

Хосок упал на пол, цепляя рукой металлический столик, повалившийся с
громким стуком на пол. Шприцы и медикаменты разлетелись в стороны. Двое
альф вцепились друг в друга, как два зверя. Только Енгук не пытался нападать,
он защищался, блокировал удары и уворачивался. А Чонгук, как сумасшедший,
кидался на него с явным желанием оторвать все, до чего только дотянется.
Хосок подскочил с пола и кинулся к ним, с криком оттягивая Чонгука, но тот
вырывался, несмотря на введенный RC-депрессант. В нем бурлила ярость и
жестокость, которую хотелось выплеснуть на Енгука.
— Успокойтесь! — закричал Хосок.
— Что здесь происходит?! — в кабинет влетел Джесок, едва не хватаясь за

сердце, когда увидел эту драку. Он вклинился между альфами, не боясь
получить кулаком в лицо от Чонгука. Он схватил альфу за плечи и встряхнул в
своих руках. — Немедленно угомонись, — прорычал мужчина. — Ты прямо сейчас
нужен Тэхену.
Чонгук обмяк, когда услышал его имя, но дышал разъяренно, раздувая ноздри.
Его горящий взгляд был устремлен только на Енгука, утирающего капельку
рубиновой крови с губы. Хосок отпустил его, когда он перестал вырываться и
отошел на пару шагов, кусая губу. Ушибленная рука саднила.
— Устроили тут, — прошипел Джесок. — Вы в больнице находитесь, а не в

тюрьме. Здесь должна быть тишина и покой. Попробуйте еще раз ее нарушить, я
вас обоих отсюда вышвырну, как щенков. И мне плевать, что сейчас я угрожаю
вам, Синигами, мои пациенты для меня важнее всего.
— Я понимаю, — спокойно ответил Енгук.
— Если, когда я вернусь, ты появишься в поле моего зрения, клянусь Богом, я

убью тебя, — сказал ледяным голосом Чонгук.
— Не сомневаюсь, — изогнул губы в улыбке Енгук.
Джесок тяжело посмотрел на двух альф, а потом едва ли не под ручку вывел
пошатывающегося Чонгука. Ему бы в спокойствие и поспать, но Джесок почему-
то уверен, что тот не уснет, будет тэхенов сон Цербером сторожить. Слава
Всевышнему, что через несколько часов после поступления в больницу его
состояние постепенно приходит в норму, иначе… Иначе Джесок не знает, что
сделал бы Чонгук с этим миром.
392/508
Енгук поймал тяжелый взгляд Хосока. Омега обнял себя за плечи и стоял от него
на расстоянии пяти шагов, а казалось, что километров. Его взгляд такой
обвиняющий и осуждающий, что Енгук скрипит зубами и отворачивает голову.
Хосок проходит мимо него вон из кабинета и спускается вниз, покупая в
автомате себе растворимый кофе. Эта ночь будет долгой. Енгук последовал за
ним. Хосок не просил, Енгук просто почувствовал, что он должен так сделать.
Купив кофе, Хосок вышел на больничное крыльцо, которое вело в маленький
парк с редкими скамейками. Енгук встал поодаль, прислонившись плечом к
колонне, и достал из пачки сигарету.
— Зачем? — прошептал Хосок, сжимая пальцами стаканчик. — Просто… зачем ты

сделал это?
— Потому что мой любимый был человеком, — хрипло ответил Енгук,

затягиваясь сигаретой. Хосок посмотрел на него. — И он умер от моей любви, —
грустно ухмыльнулся альфа. — Я… хотел уберечь их обоих от моих ошибок, но,
кажется, сделал еще хуже.
— Что случилось с ним? — Хосок бесился на Енгука, но сейчас… он начал

понимать, что альфа действительно хотел не этого. Не смерти Тэхена.
— У нас должен был быть ребенок, — Енгук провел кончиком языка по нижней
губе и опустил взгляд. — Ты даже не можешь себе представить, каким
счастливым я был… Как… желал, чтобы у меня была семья. С человеком.
Плевать мне хотелось на то, что мы — два разных мира, что он создан, чтобы я
его убил. Моя любовь к нему была сильнее природы, понимаешь? Черт, да
поебать мне на эту природу, — рассмеялся Енгук. От этого смеха у Хосока
побежали мурашки. Он был… отчаянным. — Я наивно думал, что мы… можем
быть счастливыми. Но нет. Реальность была такова, что не позволила нам
познать счастья. Тяжелый период его беременности, а после родов, тогда-то он
и умер. Не смог, сердце не выдержало. И ребенок умер вместе с ним, — Енгук
резко утер тыльной стороной ладони выступившие слезы.
— Это… ужасно, — прошептал Хосок, прикусив губу.
— Да, — сказал Енгук, резко посмотрев на Хосока. — Это, блять, не ужасно. Не

передать словами, каково это — укладывать в гроб того, без которого жизни
нет, не существует. Я никогда в жизни не орал так, как тогда, когда гроб его
заколачивали. Я думал, что спрыгну за ним, и пусть хоронят живьем. И все, что я
хотел — уберечь от этой боли Чонгука. Он — единственный, кого я смог
полюбить после его смерти. Он стал моим сыном.
— Не нужно было, — вздохнул Хосок и подошел ближе к Енгуку.
— Не нужно, — кивнул Енгук. — Но уже поздно что-то менять. Я попытался

перерубить цепи, связывающие их, и чего добился? Один чуть не умер, второй
будет меня до конца дней ненавидеть, — горько усмехнулся Енгук, прижимаясь
губами к фильтру сигареты. — Я не хотел, чтобы Тэхен умер. Я лишь хотел,
чтобы он исчез, чтобы Чонгук избавился от него в своей жизни. Но уже слишком
поздно. И происходит все из-за меня. Это только моя вина.
— Ты не хотел, — омега опустил голову, разглядывая носки своих кроссовок.

— Не хотел, чтобы так…
393/508
— Не хотел, — улыбнулся уголком губ Енгук. — Но какой в этом теперь смысл?
Чонгук меня слушать не захочет. Я буду удивлен, если он действительно меня
не убьет, — сухо рассмеялся Енгук.
Хосок не находит, что ему ответить. Он просто резко прижимается к альфе,

обхватив его талию руками и утыкаясь лицом в его грудь. Он чувствует, что
тяжесть истории Енгука легла и на него, но избавляться от нее не хочет… Он,
наоборот, хочет понести ее вместе с Енгуком. Альфа прижал Хосока к себе,
зарываясь носом в его волосы и прикрывая глаза. Какой же… ужасный день.
Енгук чувствует себя как никогда паршиво. На душе скребут противные кошки.
И самое ужасное то, что Чонгук теперь ни за что его слушать не станет, все его
объяснения для него ничего значить не будут. Глупые оправдания и не больше.
Енгук положил подбородок на макушку Хосока и посмотрел на безоблачное
небо. Впервые за долгое время он любуется звездами.
Чонгук аккуратно подошел к постели Тэхена и прикусил губу. Он провел

дрожащими пальцами по его чуть теплой щеке. Его нос и губы закрыты
кислородной маской, к руке подсоединена капельница, на пальцы надеты
многочисленные датчики. Тэхен снова в больнице. И снова из-за него. Когда-
нибудь это Чонгука сведет в могилу. Один вид такого беспомощного и разбитого
Тэхена душу рвет в клочья, и после там лишь хаос и разруха. Чонгук лег на
соседнюю койку. Джесок ввел в его вену иглу, то же самое он сделал и с
Тэхеном. По прозрачной трубке потекла густая багровая кровь.
Тэхеновы ресницы задрожали в лунном свете, отбрасывая танцующие тени на

бледную кожу. Такой нежный и хрупкий, что почти фарфоровый. Тронь
неаккуратно — пойдет ужасная трещина. Чонгук сглотнул вязкую слюну. Он не
сможет уснуть, точно не сегодня. Он будет на коленях перед кроватью Тэхена
стоять и рычать на любого, кто посмеет к его постели подойти. Чонгук будет
вслушиваться в его дыхание и едва слышное биение сердца. Ему не привыкать,
он знает, каково это, быть верным цепным псом. Но все это не имеет абсолютно
никакого значения.
Тэхен жив. Это единственное, что важно. Ничего более и быть не может. Чонгук
потянулся через расстояние между их кроватями и слегка сжал его ладошку.
Пальцы такие холодные… Чонгук разбивается от желания их согреть своим
дыханием. Между ними почти нет расстояния, но Чонгуку мало. Он хочет
прижимать тело омеги к себе, жадно вслушиваться в дыхание и держать ладонь
на груди, прямо там, где стуки сердца. Только это успокоит его этой ночью.
Чонгук не будет спать, чтобы мирно спал Тэхен, чтобы даже шорох крыльев
бабочки не потревожил его сон.
После переливания крови Джесок аккуратно вытащил иглы и прижег красные

точечки смоченной спиртом ваткой. Чонгук тут же сел рядом с Тэхеном,
аккуратно сжимая ладонями его пальцы. Джесок положил ладонь на его плечо,
сказав, чтобы до рассвета его в палате не было, но Чонгук и внимания не
обращает, взгляда от лица Тэхена не отрывает. Он провел большим пальцем по
тонким рукам и прикусил губу. Под подушечкой пальца на его запястье был
пульс. Чонгук сморгнул навернувшиеся слезы.
— Зачем… — хрипло прошептал он, склонившись над Тэхеном и уткнувшись

лбом в его ладонь. — Зачем ты сделал это? Зачем? Зачем, Тэхен? — горячая
слеза обожгла прохладную тэхенову кожу. — Я ведь… так тебя люблю. Ты хотел
394/508
сбежать от меня? От моей любви? — с трудом сдерживая дрожь в голосе,
спросил Чонгук. — Но не выйдет. Ты со мной навеки связан, слышишь? Я обещал,
что не позволю тебе умереть, даже смерть нас не сможет разлучить. Я бы
разрушил все на своем пути. Упал бы в пропасть, от которой ты меня прочь
тянешь. Ведь ты… — он поднял влажный взгляд на Тэхена. — Ты все, ради чего я
остаюсь человеком…
Кардиомонитор запищал громче, отсчитывая участившееся сердцебиение.

Чонгук всхлипнул, как ребенок, сжимая пальцами больничное одеяло. Он
молчаливо роняет слезы, не отводя взгляда от лица Тэхена, на которое теперь
не насмотреться, не налюбоваться. Говорят, Дьявол плакать не может. Но он
плачет. Нет, он рыдает. Чонгук коснулся солеными губами потеплевших
пальцев.
— Ты — моя часть, моя половина, лучшее, что есть во мне. Ты — все, что мне от
жизни этой нужно, как же ты не понимаешь? Я от целого мира готов отказаться,
только бы ты был рядом. Я готов голову склонить и зверем послушным только
для тебя быть. Хочешь, натяни поводок покрепче, я буду счастлив умереть от
твоей руки. Но не убивай меня вот так. Жизнь без тебя хуже самой ужасной
пытки, Тэхен, — Чонгук крепко зажмурился и выдохнул через рот, откинув
голову назад. — Моя любовь к тебе неизмерима. Я так люблю тебя, Тэхен, так
сильно. Бесконечно, блять, безмерно.
Тэхен слышит любимый голос из-под толщи воды. Ему так… хорошо и так
спокойно. Этот голос разносится отовсюду и ниоткуда разом. Кажется, он звучит
в его собственной голове. Тэхен заливисто смеется и тянет пальцы в темноту. И
вот, они встретились вновь. Сейчас Тэхен проснется, упадет в его объятия, вновь
поцелует любимые губы и запустит пальцы в смоляные волосы.
Так… интересно.
А кем он переродился в этот раз?
395/508
Примечание к части первая сцена: always — melanspace
XXVII
Тэхен приоткрыл глаза и тут же зажмурился. Белый цвет больничных

стен больно ударил по сетчатке, заставляя прятаться от него. Омега приподнял
левую руку, рассматривая датчики и воткнутую в вену иглу, и несколько раз
моргнул. За окном был день. Как ни странно, сегодня не было туч. По небу
плыли пушистые облака, солнце ярко светило. Несколько солнечных лучей
бродили по его палате, аккуратно, словно ожидая разрешения, подбираясь к
постели омеги. Тэхен перевел взгляд на черную макушку и слегка улыбнулся
пересохшими губами, от чего кожа треснула, и выступили капельки крови.
Неудобно согнувшись, Чонгук спал, положив голову возле ног Тэхена. Наверное,
у него жутко затекла спина. Альфа тихо посапывал. В уголке губ у него была
засохшая слюна, и Тэхен не знает, почему его это так рассмешило. Он тихо
засмеялся, и его смех был похож на треск сухих веток. Он посмотрел на их руки.
Тэхен во сне сжимал чонгуков указательный палец. Тэхен ласково улыбнулся и
раскрыл его ладонь, аккуратно поглаживая пальцами. Чонгук нахмурился во сне
и причмокнул губами.
— Чонгук-а, — тихо хрипло позвал Тэхен. Во рту Сахара. Ему жутко хочется пить.
— Чонгук…
Альфа сморщил нос во сне, но не проснулся. Тэхен коснулся ладонью его лица,
мягко оглаживая большим пальцем черные брови и слегка подрагивающие
ресницы, что приятно щекочут кожу. Тэхен коснулся костяшками пальцев его
щеки и заправил прядь волос за ухо. У омеги с губ не сходит улыбка нежная.
Тэхен… вспомнил. Все вспомнил. Все, что было между ними до, все, что будет
после, сколько дорог им предстоит еще пройти, сколько раз споткнуться и
упасть. Но здесь и сейчас они твердо стоят на ногах.
Чонгук дернулся и приоткрыл глаза, встречаясь с глазами омеги. Он подскочил,

сжимая пальцами ладонь Тэхена, и уставился на омегу так, будто перед ним
призрак. У Чона мелко задрожали губы. Тэхен молча потянул к нему руки, вода
может и подождать, а Чонгук — нет. Чонгук бережно обхватил его ладони
своими и уткнулся в них лицом. Тэхен почувствовал, как кожу обжигают горячие
слезы. Его сердце забилось в бешеном ритме, а Чонгук никак не мог перестать
плакать.
— Очнулся, — хрипло прошептал Чонгук, оставляя нежные поцелуи на его

пальцах. — Ты очнулся… Господи.
— Чонгук, — прохрипел Тэхен, оглаживая большим пальцем его губы. Чонгук

поднял на него взгляд. Чоновы слезы ему душу рвут беспощадно, они убивают,
уничтожают. Омега вытер тыльной стороной ладони его слезы и едва смог
проглотить болезненный комок, с трудом улыбаясь. Он чувствует себя очень
уставшим, и в то же время счастливым. — В-воды, — тихо попросил омега.
— Да, конечно, — тут же спохватился Чонгук, наливая в стакан воды из графина.
Он просунул ладонь Тэхену под голову, чуть приподнимая, и подал стакан. Чон
хотел напоить его сам, но омега слегка оттолкнул его руки. Он облокотился
396/508
локтями о кровать и приподнялся, скрипя зубами. Тело совершенно обессилено.
Тэхен сам сел на кровати, свесив ноги на пол, обхватил пальцами стакан и
принялся жадно пить. А Чонгук почувствовал, как новые слезы текут по щекам.
Он сел на стул напротив Тэхена и смотрел на него с искренним счастьем. Тэхен
просто сам пил воду, а у Чонгука ощущение, что он — самый счастливый человек
во всем мире.
— Почему ты смотришь так? — осушив стакан, с легкой улыбкой спросил Тэхен.

Ему было трудно говорить, но он так соскучился по Чонгуку, словно целую
жизнь его не видел. Так, впрочем, и было на самом деле.
— Потому что я думал, что ты больше не встанешь с постели, — сглотнув,

ответил Чонгук.
— Как долго я спал? — спросил Тэхен, поставив стакан на тумбу. Чонгук помог
ему лечь обратно.
— Два дня, — ответил альфа, укрыв Тэхена и подоткнув одеяло. — Нужно

позвать врача… Я сейчас, Тэхен-а, подожди минутку, — Чонгук наклонился и
поцеловал омегу, но Тэхен сжал пальцами его запястье, смотря в глаза.
— Нет, — тихо ответил он. — Сначала мы должны поговорить.
Чонгук обратно сел на стул и накрыл своими ладонями ладонь Тэхена,

поглаживая большим пальцем вдоль костяшек. Альфа слегка улыбнулся и
кивнул. Тэхен поднял вторую руку, положив ее Чону на щеку. Прохладная.
Чонгук прикрыл глаза и потерся щекой о его ладонь, как послушный ласковый
зверек. Тэхен мягко улыбнулся, слегка оттягивая пальцем его нижнюю
искусанную губу. Чонгук такой взлохмаченный и невыспавшийся… Наверняка от
постели Тэхена не отходил ни на шаг.
— Мой, — шепнул Тэхен.
— Твой. Только твой, — улыбнулся в ответ Чонгук и поцеловал его ладонь.

— Зачем ты это сделал, Тэхен-а? Скажи мне, зачем…
— Я… — Тэхен перевел взгляд в окно. Видеть чонгуковы глаза, полные боли,

невыносимо. — Енгук не раз пытался посеять во мне сомнения, но я стойко
сопротивлялся. Он говорил, что поможет мне убежать, сделает новые
документы и обустроит в новой стране, в любой, в которой я только захочу. Но я
отказался. Разве… разве я мог бросить тебя? — Чонгук сжал его ладонь. — Мне
было легче отказаться от моего отца, от Юнги-хена, от старой жизни, от всего…
Только бы быть с тобой.
— Он угрожал мне, заставлял избавиться от тебя, — хрипло сказал Чонгук.
— Видимо, он очень любит тебя, — улыбнулся в ответ Тэхен.
— Это не любовь, — прорычал сквозь зубы альфа. — Он не имел права влезать.
— Чонгук, замолчи, — строгим голосом сказал Тэхен, и Чон поджал губы.

Послушался. — Я не хочу, чтобы ты ругался с отцом из-за меня. Он хотел, как
лучше. Не его вина, что я… сделал то, что сделал.
397/508
— Не его?! Он довел тебя до этого. Я… я еле сдерживаюсь, чтобы не убить его,
блять.
— Послушай, — Тэхен обхватил ладонями его лицо, заставляя смотреть на себя.

— Чонгук, хватит. Не держи на него зла, просто отпусти. Я жив благодаря тебе,
ты спас меня. Я буду благодарен тебе своей жизнью до конца моих дней, —
Чонгук хотел возразить, но Тэхен приложил палец к его губам. — Нет, молчи,
упрямец, и слушай меня. Енгук — твой отец. Я знаю, что ты так не считаешь, но
он никогда не старался сделать так, как будет хуже тебе. Он любит тебя очень
искренне и нежно, как своего сына, и все, чего он добивался — чтобы мы
расстались. Он просто не учел того, что друг без друга нам, увы, никак.
— Он чуть не убил тебя, — прошептал Чонгук.
— Не он в этом виноват, — покачал головой омега, зачесывая прядь смоляных

волос Чону за ухо. — Это я. Услышав ту запись, я просто сломался, понимаешь?
Не выдержал. Переплыл целый океан, а утонул в маленькой луже, — хрипло
засмеялся Тэхен. — Я показал свою слабость, но этого больше не повторится,
слышишь? Я больше не брошу тебя. Не оставлю.
— Ты мой кислород, — тихо ответил Чонгук, уткнувшись лбом в тэхенов и

прикрывая глаза. Чертовы слезы скапливаются под прикрытыми веками.
— Ты моя душа, — Тэхен провел пальцами по его затылку и вплел пальцы в

спутанные вихри. На щеку упала слеза, смешавшаяся с его собственной.
Чонгук порывисто обнял его, прижимая к своей груди, а Тэхен уткнулся лицом в
крепкую шею альфы, сжимая пальцами его футболку. Чонгук вжимает его в себя
так, будто воедино слиться желает, и это все, о чем Тэхен может мечтать. Это
не любовь уже, это нечто большее. Одного простого «люблю» так
катастрофически мало. Тэхену кажется, что он любит Чонгука больше года,
больше десяти лет, больше всей жизни. Чонгук у него внутри, прямо в сердце
поселился, закрылся на тысячи замков и к черту выбросил ключи. Теперь, даже
если Тэхен захочет, он другого полюбить не сможет. О, нет. Он без Чонгука
даже дня своей жизни не представляет. Тэхена без Чонгука нет.
Тэхен — это как наркотик и, кажется, Чонгук повторяется в своих мыслях, но ему
плевать. Чонгук цепляется за него, как за спасательный круг. Стоит Чонгуку
оказаться далеко от Тэхена, в нем самом тут же зима лютая наступает. Там,
внутри, все замерзает и коркой льда покрывается, мир теряет былой цвет,
Чонгук видит только серые, безжизненные краски. Чонгук роняет слезы на его
макушку и думает о том, что легче умереть, чем его отпустить. Чонгука без
Тэхена нет.
Две частицы, когда-то давно друг друга потерявшие, но встретившиеся сейчас.

Это похоже на болезнь, на помешательство, но разве хоть один из них хочет
спастись? Чонгук улыбается уголком губ и тянет его на самое дно своего мрака,
а Тэхен смеется, и одной своей улыбкой мрак этот вокруг них разгоняет. Чонгук
своей грубой ладонью стирает его нежные слезы, смотрит в глаза бесконечно
глубокие, слезами подернутые, и плевать, что сам он плачет. Перед Тэхеном
плакать не стыдно. Это правильно. Чонгук думал, что у него никаких чувств уже
не осталось, что стал он куском обычного камня. А Тэхен… этот маленький, его
любимый человек, засунул руки тонкие поглубже в его душу и отпер все замки,
окрасив полотно его души красками разноцветными.
398/508
— Как же я люблю тебя, — прошептал Чонгук.
— А как сильно я люблю тебя, — прошептал в ответ Тэхен. — Ты даже не

представляешь, — повисло недолгое молчание. — Чонгук…
— Да, малыш? — тихо спросил Чонгук, поглаживая омегу по щеке.
— Я вспомнил, — слегка улыбнулся Тэхен.
— Что вспомнил?
— Все.
Чонгук понимающе улыбнулся и кивнул, присаживаясь рядом с Тэхеном на

кровати. Тэхен любовался Чонгуком, никак не находя в себе силы оторвать от
него ладони. Хотелось трогать каждый сантиметр его тела, вспоминать,
отпечатывать в памяти вновь. Мое. Только мое. Чонгук ластится под нежные
прикосновения послушно, прикрывает глаза и едва не мурчит от удовольствия.
Наверное, это называется нирваной. Настоящим счастьем. Блаженством. Чонгук
положил ладонь на его живот, аккуратно поглаживая по талии, по тазовым
косточкам. Тэхен слегка выдохнул.
— Обречены навечно любить друг друга?
— Навечно, — улыбнулся Тэхен и кивнул. — И даже больше.
Тэхен обхватил Чона за шею и потянул к себе. Чонгук наклонился, упираясь

ладонями по обе стороны от тэхеновой головы, и аккуратно коснулся губами его
губ, водя языком по контуру, прося разрешение. Тэхен приоткрыл губы, и
Чонгук, получив одобрение, впился в них таким долгожданным поцелуем. Тэхен
слегка прикусил его нижнюю губу, оттягивая и посасывая. Чоновы руки бродили
по любимому телу, вновь изучали уже давно изученные изгибы, но все равно
мало. С Тэхеном всегда мало, всегда, как в первый раз.
— Нужно позвать врача, — оторвавшись от любимых губ, прошептал Чонгук.

Тэхен недовольно промычал, заставляя Чонгука тихо засмеяться. — Не ворчи.
— Когда мы поедем домой, Чонгук-а? — вздохнул Тэхен, кусая покрасневшую

губу.
— Скоро, — с улыбкой ответил Чонгук и отстранился, выходя из палаты за

врачом.
Тэхен откинулся на подушки и поднял взгляд в белый потолок. Его прохладные

ладони покоились на животе.
Хосок нервно дергал ногой, напряженным взглядом пиля тест. Он даже не

знает, как эта идиотская идея пришла ему в голову, но как-то иначе объяснить
он свое состояние не мог. Очень хотелось бы верить, что все это — не больше,
чем просто ошибка, сбой, но и течка уже должна была пройти, а ее все нет и нет.
399/508
Хосок положил тест на край раковины, вымыл руки и трижды ополоснул лицо.
Какого же черта ему так безумно жарко, будто на улице не зима, а настоящий
зной?
Омега оттянул ворот толстовки и начал обмахивать себя ладонью. Ожидание —

самое настоящее наказание. Хосок вышел из ванной и пошел на кухню, чтобы
сделать себе кофе. Ему необходимо было успокоить бушующие нервы. Но все
валилось из рук. Хосок случайно уронил банку кофе, и все содержимое
высыпалось на стол и пол. Омега прошипел сквозь зубы.
— Блядь, да что же… — Хосок уперся ладонями в столешницу и зажмурился,

приводя дыхание в порядок.
Волей-неволей его атаковала паника. Он понимал, что это глупо и вообще

нонсенс, ведь он не мог… Нет, только не сейчас, когда с Чимином все покончено.
Хосок положил руку на свой живот и сжал футболку пальцами. Он ведь не мог.
Не мог же? Им с Чимином не суждено создать какую-то ни было ячейку общества
просто потому, что Чимину этого не нужно. А Хосок устал бороться за эти
бесполезные отношения, которые никому из них счастья не принесли. Они
токсичны, они отравляют разум и действуют на манер наркотика, от которого
Хосок очень хочет избавиться.
И как только он думает, что все почти получилось, происходит это. Хосок чуть ли
не плачет и кусает от обиды нижнюю губу. Всхлип так и просится сорваться с
губ, но Хосок плотно их сжимает, собирает руками кофе, а после высыпает его в
мусорное ведро. Дверной звонок заставил его дернуться, едва не ударившись
головой о дверцу шкафа. Хосок сглотнул вязкую слюну, прекрасно понимая, что
это не может быть Чимин. Чимин даже не знает, где он живет, что с ним, жив ли
он вообще. А хочет ли вообще узнать? Хосок кривит губы в подобии улыбки.
Вовсе ему не больно.
— Что с тобой? — спросил Енгук, оглядывая омегу с головы до ног. — Очень

плохо выглядишь.
— Даже не буду спрашивать, как ты меня нашел, — вздохнул Хосок, потирая

переносицу, и отошел в сторону, пропуская гостя. — Что-то случилось?
— Нет, — покачал головой Енгук. Просто хотел увидеть тебя. — Сегодня Тэхена
должны выписать.
— Знаю, — кивнул омега и закрыл дверь. — Чонгуку нужна будет помощь в

больнице, нельзя, чтобы следователи разнюхали о пациенте Ким Тэхене. Будешь
кофе?
— Нет, ни малейшего желания не имею, — хмыкнул Енгук и прошел следом за

Хосоком на кухню. Омега продолжил убирать рассыпанный кофе, а Енгук сел за
маленький стол, барабаня пальцами по столешнице. — Глупо спрашивать,
почему он об этом не попросил меня.
— А когда он вообще тебя просил о чем-либо? — слегка ухмыльнулся Хосок,

глянув на альфу.
— Я впервые не знаю, что мне делать, — Енгук вплел пальцы в свои волосы и
слегка сжал. — Полностью сбит с толку. Слушать он меня не захочет, это ясно,
400/508
видеть тем более не пожелает, а к Тэхену подойти будет просто свинством.
— Енгук, ты заварил эту кашу, тебе ее и расхлебывать, — не утешив, сказал

Хосок. Он взял кухонную тряпочку и протер кофейные разводы. — Я даже
понятия не имею, что тебе нужно сделать, чтобы Чонгук стал тебя слушать.
— Не представляю, как буду жить, если он отвернется от меня, — покачал

головой Енгук. — Я очень пожалел о том, что сделал все именно так.
— Значит, ты бы все повторил, если бы была возможность? — ухмыльнулся

Хосок. — Ну ты и мудак, Енгук. Просто мудак.
— Пока у тебя не появится ребенок, ты не поймешь, каково это, — вздохнул

альфа. — Я знаю, чем кончится эта любовь. Будет настоящим чудом, если он не
умрет.
— Послушай, — Хосок бросил тряпку и оперся бедром о мойку, сложив руки на

груди. — Ты хочешь с ними примириться, но в то же время ты все еще против их
отношений. Енгук, какого черта происходит? Чонгук уже давно не ребенок, он
знает, что делает, отдает себе в этом отчет, а ты со своей чрезмерной «заботой»
все портишь, ты можешь это понять? Оставь их. Это их жизнь, их любовь, и
пусть набивают шишки, не тебе в это лезть. Чонгук не пойдет с тобой на
контакт, пока ты не смиришься и не примешь его выбор.
— Одна сплошная ошибка — это их отношения, — нахмурился Енгук. Хосок хочет

уже разозлиться, как Енгук выдает: — Но, ты прав, лезть в них я больше не
стану.
— Это правильный выбор, — слегка улыбнулся Хосок.
— Тэхен будет меня ненавидеть? — спросил альфа, отдирая ногтем от стола

прилипшие капли соуса.
— Тэхен, к сожалению, не умеет ненавидеть, — пожал плечами омега. — А надо

бы. Вот тебя, например. Но он даже своего ублюдка-отца любит, а что уж о тебе
говорить. Это все его овечья натура. Тысячу раз больно ударится, но ненавидеть
не станет.
— За него это втройне сделает Чонгук, — грустно ухмыльнулся Енгук.
— Ты сам виноват, — слегка улыбнулся Хосок.
— Тебя подвезти? — спросил альфа, подняв на него взгляд.
— Да, я только оденусь, — согласился Хосок и вернулся в ванную, чтобы умыться

и расчесать непослушные вихри.
Взгляд упал на лежащий на раковине тест. Рядом с яркой красной полоской

появилась вторая, бледно-розовая.
***
— Та-а-ак, — протянул Джесок, поднимая голову сидящего на заправленной

401/508
постели Тэхена за подбородок и светя фонариком ему в глаза. — Все в норме.
Системы исправно работают, зрачки нормально реагируют на свет, анализ крови
в порядке, полностью здоров, — улыбнулся Джесок, выключив фонарик и сунув
его в нагрудный карман.
— Ты уверен? — обеспокоенно спросил стоящий рядом Чонгук.
— На все сто, — улыбнулся Джесок, и Тэхен улыбнулся ему в ответ.
— Никаких отклонений? А сердце как работает? Порванные участки на легких

затянулись? — продолжил альфа. Джесок рассмеялся.
— Тэхен-а, с таким альфой не пропадешь, — улыбнулся Джесок, взлохматив

омеге волосы. Тэхен смущенно улыбнулся, глянув на Чонгука.
— Да, вы правы… Чонгук-а, ты слишком много переживаешь. Джесок-щи ведь

сказал, что все в порядке, не нужно волноваться настолько сильно, — ласково
сказал Тэхен, касаясь пальцами его руки. Чонгук нахмурился.
— Для твоего успокоения, Чонгук, можешь приехать с Тэхеном на новой неделе,

и мы сделаем все обследования вновь, — улыбнулся врач.
— Спасибо, — выдохнул Чонгук, пожимая врачу руку. — Спасибо за все, что ты

для нас делаешь. Я останусь тебе должен до конца своих дней.
— Перестань, — покачал головой Джесок и ободряюще улыбнулся. — Спасать

людей — моя работа. Я всего лишь делаю то, что должен.
Чонгук хотел помочь Тэхену подняться, но тот хмуро оттолкнул его руки и
поднялся с постели сам. Чонгук чувствует распирающее чувство гордости. Какой
его мальчик сильный и упрямый. Всего сам добиваться хочет. Тэхен медленно
заковылял по коридору, а Джесок и Чонгук пошли следом за ним. Чон сунул руки
в карманы пальто, ни на секунду не отрывая от омеги взгляд. Вдруг ему
понадобится помощь.
— Единственное, что меня волнует, — тихо сказал Джесок, чтобы Тэхен не

услышал. — Так это то, что он совсем не ел.
— Разве после такого хочется есть? — нахмурился Чон, посмотрев на врача.

— Он еще слаб…
— В том-то и дело. Нам пришлось вводить ему питательные вещества

внутривенно. За одно пребывание здесь он скинул два килограмма.
Внимательно следи за тем, что он ест. Когда я спрашивал у него, хочет ли он
что-нибудь, он всегда отказывался. Даже от овощей.
— Это может быть реакцией на RC-клетки?
— Возможно и так, — кивнул Джесок. — Ничего жирного ему не давай, никакого

холестерина быть не должно. Овощи, фрукты, рыба и мясо — пожалуйста.
— Понял, — кивнул Чонгук.
— Хосок-а! — вскрикнул Тэхен, налетая на курившего у ступенек омегу. Хосок

402/508
рассмеялся и тут же сгреб Тэхена в свои объятия, зарываясь носом в его волосы.
— Привет, малыш, — сказал омега, поцеловав его в уголок губ. Чонгук

повернулся к Джесоку и пожал ему на прощание руку. — Как ты? Какой
худенький стал, — нахмурился Хосок, поглаживая Тэхена по волосам.
— Я так скучал по тебе, — шмыгнул носом Тэхен. — Я думал, что больше никогда
не увижу тебя…
— Глупенький, — хмуро сказал Хосок, поглаживая пальцами по щеке. Старший

наклонился и нежно поцеловал Тэхена в губы, а Чонгук едва не подавился
морозным воздухом.
— Ты что творишь? — в шутку прорычал Чонгук, едва не вклиниваясь между

омегами, чтобы между ними не было меньше метра. — Чон Хосок, попробуй
сделать это еще раз, и я…
— Чонгук-а, не ревнуй, — нахмурился Тэхен, обхватив пальцами Чона за руку.

— Это же хен!
— Знал бы ты, Чонгук, что мы с Тэхен-и творили, — ухмыльнулся Хосок, облизнув

нижнюю губу. — Помнишь, малыш? — Чонгук резко посмотрел на Тэхена, у
которого заалели щеки.
— Я тебя убью, — хмуро сказал Чонгук, серьезно посмотрев на Хосока. — И мне

плевать, что вы оба омеги.
— Чонгук! — возмутился Тэхен, слегка ударив альфу по плечу.
— До тебя его альфой был я, — засмеялся Хосок, уворачиваясь от полетевших в

его сторону перчаток. — У меня на него больше прав, чем у тебя, смирись,
волчонок.
— У тебя на него вообще прав нет, — ухмыльнулся Чонгук, сгребая омегу в свои
объятия, показывая — мое. Вся троица двинулась в сторону парковки, где была
машина Чонгука.
— Перестаньте оба, я вам не вещь, чтобы на меня права были, — закатил глаза
омега.
— Тэхен-а, а кого ты больше любишь: меня или его? — обворожительно

улыбнулся Чонгук, показывая передние кроличьи зубы.
— Рюу, — хихикнул омега в ответ и ткнул локтем альфу в бок, заставляя его
сморщиться.
— Это значит меня, — ухмыльнулся и показал средний палец Хосок, когда Тэхен
залез на заднее сидение. Чонгук поджал губы, собираясь ударить его по
пальцам, но омега со смешком увернулся и залез к Тэхену. Омега тут же
пригрелся у него на груди и закрыл глаза, обнимая за талию.
— Учтите, зеркало заднего вида направлено на вас, я все вижу, — хмуро сказал
Чонгук, сев в водительское кресло и глянув в зеркало.
403/508
Хосок поймал его взгляд и нагло ухмыльнулся. Он поднял за подбородок голову
Тэхена и мягко коснулся его губ, утягивая в непродолжительный поцелуй.
Чонгук шумно выдохнул и впился пальцами в руль, пиля взглядом двух
целующихся омег. Чонгук знает, что это ничего не значит, они знакомы уже
очень давно и для них это нормально. Но ревность все равно сжирает изнутри.
Тэхен хихикнул в поцелуй и отстранился, чмокнув старшего в уголок губ.
— Не дразни моего зверя, — прошептал ему на ухо Тэхен.
У Чонгука нервно дернулся глаз.
***
Тэхен чувствовал себя счастливо, возвращаясь домой. Он ерзал на месте и уже

предвкушал, как радостно Рюу кинется к нему, как будет облизывать лицо и
лаять. За эти несколько дней он успел жутко соскучиться по пушистому
малышу, с которым так уютно спать в обнимку. Тэхен прикрыл глаза и подставил
лицо негреющим солнечным лучам. Пусть они и не несли тепло, но в них
приятно было купаться, пропускать сквозь пальцы. Тэхен уже очень-очень давно
не видел солнца.
Чонгук и Хосок после короткой перепалки тихо переговаривались о скрытии

данных Тэхена. Хосок перебрался на переднее сидение, пачкая ботинками салон
и заставляя Чона рычать. Тэхен не слушал, о чем эти двое разговаривали. Он
наслаждался тихо играющей музыкой в машине и предвкушением от скорой
встречи с домом. Тэхен улыбается. Ему даже в отцовскую квартиру так сильно
не хотелось возвращаться, даже к Юнги-хену, пусть им втроем было там очень
хорошо. Интересно, как там Юнги. Наверное, Тэхен очень напугал его своим
сообщением.
Тэхен прикусил губу и откинулся на сидение, вырисовывая на окне ему одному

понятные узоры. Он думал о том, что говорил ему Чонгук. На губы просилась
очередная улыбка, когда он вспомнил, что случилось в Японии. Тэхен смотрел на
журавлей, а Чонгук спросил, напоминают ли они ему о чем-то. Тэхен тогда не
знал, что Чонгук имеет в виду. В каждом из миров они были вместе, так сказал
Чонгук. Теперь Тэхен понимает, что он имел в виду. Он с улыбкой смотрит на
Чонгука в зеркало, а тот, словно почувствовав взгляд, посмотрел на него в
ответ. И улыбнулся.
Омега вышел из машины и потянулся, вдыхая ставший родным запах. Чонгук

подошел к нему сзади и обнял за талию, оставляя мягкий поцелуй на затылке.
Тэхен улыбнулся уголком губ и повернулся в кольце его рук, обнимая за шею.
Чонгук поддел своим носом его и коснулся губами сладких губ. Они не
целовались, просто касались друг друга губами. Нежно и ласково. Так, как
умеют только они.
— Вот мы и дома, — прошептал Тэхен.
— Да, — шепотом ответил Чонгук. — Все так, как должно быть.
— Меня сейчас стошнит, — хмыкнул вышедший из дома Чимин, прислонившись

плечом к дверному косяку. У Хосока сердце ухнуло куда-то к желудку. Он
сглотнул вязкую слюну и опустил взгляд в землю.
404/508
— Привет, Чимин, — счастливо улыбнулся Тэхен. — Я рад тебя видеть.
— Привет, Тэхен-а, — ухмыльнулся Чимин, кинув взгляд в замершего Хосока.

— Как здоровье?
— Все в порядке. Где Рюу? Я скучал по нему! — на ходу снимая пальто, сказал
Тэхен.
— Опять ты к Рюу уходишь! — возмутился Чонгук, идя следом за омегой.

— Послушай, этот парень действительно желает забрать моего омегу. Но
знаешь что?..
Они оба скрылись в доме, а Хосок так и продолжил топтаться на одном месте.
Чимин достал из пачки сигарету и сунул фильтр меж губ, прикуривая. На Хосока
смотреть тяжело. Особенно тяжело сдерживать это тупое желание подойти и
обнять его. Чимин присел на ступени и стряхнул пепел в снег. Хосок стиснул
пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь, и прошел мимо него по ступеням.
— Что, даже не поздороваешься? — тихо ухмыльнулся Чимин, затягиваясь. Хосок

врос ногами в это проклятое крыльцо. Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул,
потирая пальцами переносицу.
— Угостишь? — хрипло спросил Хосок.
Чимин молча протянул ему свою сигарету. Хосок сел рядом с ним, но достаточно
далеко, чтобы не касаться его плечом даже случайно. Сигаретный дым обжег
горло. Его дерет нещадно. То ли от невыплаканных слез, то ли действительно от
дыма. Чимин молчит и смотрит в небо. Сегодня оно очень нежное, не такое
угнетающее, как обычно. Но Чимину не нравится. Солнцу он предпочитает
вечный холод и слякоть.
— Что у вас с Енгуком? — внезапно спросил Чимин, заставив омегу дернуться.

Хосок докурил и затушил сигарету о каменную ступеньку.
— Возможно, то, чего с тобой у нас не было, — спокойно ответил Хосок, а внутри
ветры дуют и сердце до боли сжимается.
— Любишь его? — Чимин перевел взгляд на Хосока. Омега вновь в этих глазах
бездонных тонет и спасаться не хочет. Он хочет прильнуть к Чимину, услышать
стук его сердца, почувствовать его руки на талии. Хосок очень хочет
почувствовать себя любимым именно Чимином, но…
— Люблю, наверное, — ответил Хосок, отводя глаза в сторону.
— Ясно, — тихо ответил Чимин, заламывая пальцы.
— Что же ты, дурачок, не сберег меня в свое время? — грустно улыбнулся Хосок.
— Что же ты меня не сберег?
Хосок поднялся со ступеньки и зашел в дом.
— Рюу! — засмеялся Тэхен, когда шершавый язык вновь прошелся по его щеке.
Рюу радостно гавкнул. — Я тоже по тебе скуча-а-ал! — протянул Тэхен, крепко
405/508
обнимая собаку. Рюу, как только почуял Тэхена, тут же навалился на него, даже
не обратив внимание на пробурчавшего «Я кому-нибудь в этом доме нужен?»
Чонгука. А Тэхен даже раздеться не успел, так и сидел на ковре в гостиной. Эти
двое никак не могли насладиться обществом друг друга, и, наоборот, это Чону
грело душу. Теперь все так, как и должно быть.
— Что ты собираешься готовить? — спросил зашедший на кухню Хосок.
— Эм… рыбу? — самого себя спросил Чонгук, склонившись над пакетами с

продуктами, которые принес Чимин. — С овощами, возможно.
— Ты же скорее спалишь весь дом, чем приготовишь что-то съестное, — тихо

рассмеялся омега и отодвинул Чона в сторону. — Дай, я помогу.
— Спасибо, — выдохнул Чон. — Так я хотя бы буду уверен, что Тэхен вкусно
поест, а не будет давиться моим ужасным блюдом.
— Ты очень самокритичен, — улыбнулся вошедший на кухню Тэхен. Омега

переоделся в домашнюю растянутую футболку и обычные спортивные штаны.
— Я ужасно голодный. Что тут? — Тэхен чуть ли не с головой залез в бумажный
пакет, выуживая фрукты, овощи, рыбу и мясо.
— Тэхен-а, не налегай на еду, — нахмурился Хосок, вымывая вытащенную из

пакета рыбешку под струей воды. — Было бы хорошо сначала поесть бульон, а
потом уже все остальное.
— А что нужно сделать для бульона? — заинтересованно спросил Чонгук.
— Для начала разморозить курицу, если она у вас есть, — ответил омега и
положил рыбу на разделочную доску, промокая ее бумажными салфетками.
— Кажется, была в морозильной камере, — ответил Тэхен, собираясь доставать

ее, но Чонгук слегка надавил на его плечо, усаживая на место.
— Я сам, — улыбнулся Чон.
— Чонгук-а, ты ведешь себя так, будто я болен и не могу ничего делать

самостоятельно, — нахмурился Тэхен. — Я же не умирающий, в конце концов.
Дай мне больше свободы хотя бы в таких мелочах.
— Вот выздоровеешь и будешь делать все, что душе угодно, а пока сиди и жуй
свое яблоко, — хмыкнул альфа. Тэхен закатил глаза. Он вытащил из пакета
зеленое яблоко и вытер его о штаны.
— Куда! — выкрикнул Хосок и отобрал яблоко. — И после этого он говорит о

какой-то самостоятельности. Вымыть сначала надо, балда, — Хосок помыл
яблоко и отдал его обратно омеге. — Тоже мне, взрослый нашелся.
— Я же его вытер, — пробурчал Тэхен и надкусил яблоко.
— Чонгук, — хрипло поздоровался Енгук. — Тэхен, — он слегка склонил голову.

— Рад видеть тебя здоровым и невредимым.
В воцарившейся тишине у Чонгука в руках лопнула кружка. Осколки с громким

406/508
стуком осыпались на пол. Тэхен прикусил губу, переведя взгляд с Енгука на
Чонгука, у которого в глазах загорелась чистая ярость. Енгук подошел к Тэхену
и протянул ему скромный букет из лилий и васильков. Тэхен слегка улыбнулся и
кивнул в благодарность, принимая цветы.
— Они очень красивые, — тихо сказал омега. — Большое спасибо…
— Как у тебя хватило смелости? — прорычал Чонгук, делая шаг вперед. Перед
ним вырос вошедший вслед за Енгуком Чимин и сжал пальцами его плечи, но
Чон словно и не видел его, смотря исключительно на Енгука.
— Чонгук, я хочу поговорить, — спокойно сказал Енгук. — С Тэхеном в первую

очередь.
— Ты не будешь с ним разговаривать, — прорычал сквозь зубы Чонгук,

дернувшись в его сторону. — Ты даже на метр к нему, блять, не подойдешь.
Хосок встал перед Тэхеном, заслоняя его собой от гнева Чонгука, который даже
Чимин не сдержит, и холодного спокойствия Енгука. У Тэхена затряслись
ладони. Он понимает, что двое некогда родные друг другу люди сейчас скалят
зубы, а Чонгук и вовсе готов вцепиться ему в глотку. От былого спокойствия и
непринужденности не осталось и следа, только напряжение, которое ножом
можно порезать, витает в воздухе.
— Чонгук, успокойся, — сказал Чимин.
— Уйди, — прорычал Чонгук, резко скинув с себя его руки. Чимин послушно
отошел.
— Чон-
— Заткнись, — оборвал Бана альфа. — Я предупреждал тебя. И если ты подумал,

что я соврал, то ты глубоко ошибся.
Никто не успевает среагировать, когда Чонгук кидается на него. В следующее

мгновение они оба оказываются на полу, Чонгук рычит разъяренным зверем и
наваливает тяжелые удары кулаком. Енгук уворачивается, от чего кулак Чонгука
попадает в пол. Тэхен дернулся разнимать их, но его поймал поперек талии
Хосок, удерживая на месте. Чимин резко дернул Чонгука со спины, оттаскивая
от Енгука. Он вырывался яростно, рычал и лягался, ударяя Чимина куда
придется. Чимин рычал, но не отпускал разъяренного Чона.
— Хватит! Успокойся! — заорал Чимин.
— Чонгук! — выкрикнул Тэхен, вырываясь из хватки Хосока и подбегая к нему.

— Эй, эй, посмотри на меня, — прошептал Тэхен, обхватывая лицо Чонгука
ладонями. — Смотри на меня, Чонгук-а. Успокойся.
Вкрадчивый тихий голос проник в сознание. Любимый запах коснулся носовых

рецепторов, действуя на манер успокоительного, обволакивая, убаюкивая. Тэхен
поглаживал его по щеке большим пальцем, приводя в чувства. Чонгук
постепенно начал нормально дышать, зрачки стали меньше, взгляд
сфокусировался на лице омеги. Чонгук несколько раз моргнул.
407/508
— Умница, вот так, — слегка улыбнулся Тэхен. — Я с тобой, видишь? Все хорошо,
Чонгук-а. Успокойся. Чимин, посади его, — Тэхен кивнул на стул.
— Ты ведьма? — тихо ухмыльнулся Чимин. — Как ты это делаешь? — Тэхен

неопределенно пожал плечами. Енгук поднялся с пола, утирая вновь разбитую
губу. Если бы он хотел, то Чонгук бы уже давно умер, но Енгук не смеет, он не
может нападать, и только смиренно терпит удары.
— Больно? — шепотом спросил Хосок. Енгук покачал головой. Нет. Ненависть

Чонгука гораздо больнее.
— Я поговорю с твоим отцом, хорошо? — тихо спросил Тэхен.
— Нет, — поджал губы Чон, схватив омегу за запястье. Тэхен посмотрел в глаза
Чонгука, а после на его пальцы, сжимающие его запястье.
— Отпусти, Чонгук, — спокойно приказал Тэхен. Его нее-сан вернулся. Чонгук не

смеет поступить иначе. Он разжал пальцы, скрипя сердце. — Все в порядке,
слышишь? Я буду здесь, рядом. Мы просто поговорим.
— Ладно, — прорычал сквозь зубы Чонгук, упираясь ненавидящим взглядом в

Енгука.
Тэхен улыбнулся и кивнул. Он вместе с Енгуком вышел на крыльцо, обув

домашние тапки и накинув на плечи старую чонову куртку. Енгук сунул ладони в
карманы пальто и отвел взгляд в сторону. Сложно вот так стоять рядом и
смотреть на того, кого едва не убил собственными руками. Но Тэхен был
спокоен, а если и чувствовал напряжение, то не показывал его.
— Вы пытались его защитить, я знаю это, — слегка улыбнулся Тэхен, смотря в

упор на Енгука. — И я очень ценю вашу отцовскую любовь к нему.
— Я хочу извиниться перед тобой, Тэхен, — сказал Енгук, посмотрев на омегу.

Тэхен посмотрел вверх. Снова тучи натягивают.
— Это… нормально, — ответил он после недолгого молчания. — Защищать то,

что любишь. Я тоже так делаю, Чонгук так делает, Хосок. Но… я не сделаю ему
больно. Я не брошу его, не предам, я буду вечность верен ему одному. Я спасу
его. Не вы.
— Спаситель может стать и палачом, — Енгук посмотрел на Тэхена. — И что же

тогда, Тэхен?
— Может, — кивнул омега. — Но не здесь.
— О чем ты? — альфа свел брови к переносице.
— Енгук, ты сделал все по-своему, не спросив ни у меня, ни у него, чего мы

хотим. Благими намерениями вымощена дорога в Ад. Но я не стану держать на
тебя зла, нет, ты не виноват в том, что я сделал. Это была моя ошибка, не твоя.
Ты хочешь помириться с Чонгуком, правда? — Енгук кивнул. — Тогда дай ему
время остыть, перегореть. Я уверен, он любит тебя, просто за пеленой злости не
может понять, что это был мой выбор.
408/508
— Он не перестанет меня ненавидеть, — вздохнул Енгук. — И это уже полностью
моя вина.
— Да, — улыбнулся омега, пожав плечами. — Никто в этом, кроме тебя самого,
не виноват. Но я постараюсь убедить его в том, что тебя нужно простить. Он
послушает меня.
— Он никого не слушает, — тихо засмеялся альфа.
— Но ты забываешь, — улыбнулся Тэхен. — Он мой ласковый зверь.
— Да, — после недолгого молчания ответил Енгук. — Тэхен… прости меня,

пожалуйста. Я искренне раскаиваюсь.
— Я уже давно простил, — улыбнулся Тэхен. — Наверное, вам пора ехать?
— Наверное, пора… — кивнул Енгук. Тэхен пошел к двери и взялся за ручку.

— Тэхен? — омега обернулся. — Можешь называть меня «хен». Если захочешь, —
Тэхен улыбнулся уголком губ.
— До свидания, Енгук.
Этим утром Юнги никак не хотел просыпаться и отлипать от теплого тела

Намджуна. Теперь он мог заснуть исключительно рядом с ним, на его груди под
размеренное биение сердца. Юнги не понимает, почему, но разбираться в самом
себе совсем не хочется. Он знает — стоит заглянуть внутрь, и демоны его
начнут смотреть в ответ, будут отточенными когтями скрестись о двери души и
проситься наружу. Юнги этого не хочет. Он хочет просто… просто быть. Рядом с
Намджуном.
Но желанию Юнги не суждено было исполниться, потому что едва на часах

показало восемь утра, как Намджун поднял его. С того самого дня он даже
вскользь не упоминал о Тэхене, о расследовании, даже о результатах
экспертизы. Все перетирал внутри себя и с Юнги явно не спешил делиться. Юнги
даже не знает, хорошо это или плохо. Но тела Тэхена никто так и не нашел, а
значит, что он вполне вероятно мог быть жив. Пока Намджун делал для себя
кофе, Юнги, с трудом разлепив глаза, натягивал на ноги свободные штаны. Он
начал замечать, что поправляется, а Намджуну все мало. Он почти насильно
запихивает в Мина еду. У него даже щеки округлились. Юнги, кряхтя, оперся о
кровать и с трудом встал. Подросший живот заметно мешал ему двигаться.
Намджун, прислонившийся к дверному косяку с кружкой кофе в руках, тихо

ухмыльнулся, наблюдая за омегой.
— Что? — хмыкнул Юнги, натягивая свитер. — Помог бы лучше.
— Ты выглядишь, как маленький пингвин, — улыбнулся Намджун, показывая

любимые юнгиевы ямочки, от которых появляется дрожь в коленках. Юнги
возмущенно уставился на альфу.
— Знаешь, я посмотрел бы на тебя, если бы ты носил ребенка, — прошипел Мин

409/508
и ткнул альфу в грудь. — Думаешь, это так легко? Он пинается, бьет меня по
мочевому пузырю, меня из-за него тошнило, постоянно хочется есть, а теперь ты
говоришь, что я похож на пингвина? Иди ты к черту, Ким Намджун, — прошипел
омега и пошел в сторону ванны. Намджун с тихим смехом поймал его и обхватил
за талию, притягивая к себе.
— Не дергайся, а то разольешь мой кофе, — хрипло сказал Намджун ему на ухо.
У Юнги побежали мурашки по коже. Он прижался спиной к груди альфы. Ему

вовсе и не хотелось вырываться, просто из вредности он не хотел признавать,
что это нежное «пингвин» отзывалось теплом в груди. Намджун отставил
кружку на тумбу и провел носом по шее омеги, глубоко втягивая его запах.
Теперь к нему прибавился еще один — лавандовый. Намджун заскользил
ладонями по его талии, пробираясь пальцами под свитер, и огладил живот.
Юнги густо покраснел и сжал пальцами намджуново запястье.
— Ты не хочешь? — тихо спросил альфа.
— Нет, дело не в этом… — омега опустил взгляд вниз. Намджун развернул его в
своих руках, прижал к себе и вновь положил ладони на талию.
— Тогда в чем? — Намджун свел брови к переносице.
— В нем, — кивнул Юнги на свой живот, из-за которого между ними

образовалось небольшое расстояние. — Я… больше не сексуален.
— Не сексуален, значит? — Намджун ухмыльнулся, вздернув бровь. Он взял

ладонь и положил ее на свой пах. Юнги дернуло от ощутимого напряжения
альфы. — Тогда как ты объяснишь это?
— Я… — выдохнул Юнги, поднимая на альфу глаза.
— Ты безумно сексуален, — прошептал Намджун ему на ухо. Юнги почувствовал

прилив возбуждения и тянущее чувство внизу живота. — И если бы нам не
нужно было к врачу, поверь, я бы уже давно разложил тебя и взял со вкусом.
— Замолчи, — смущенно ответил омега.
— За твои стоны можно все отдать, — ухмыльнулся альфа, проведя вниз по

спине омеги пальцами. Мин вздрогнул и начал шумно дышать. — А выражение
твоего лица, когда я вхожу в тебя… М-м, с этого нужно писать картины, малыш.
Ты невероятен, — Намджун наклонился, жарко выдыхая на приоткрытые губы
омеги. Юнги облизнулся.
— Ты издеваешься надо мной, — хрипло прошептал омега, ощущая губами тепло

губ Намджуна. Юнги медленно прикрыл глаза, ожидая, когда их губы
встретятся, но его поцеловал лишь прохладный воздух. Намджун ухмыльнулся и
взял с тумбы свой кофе, отпивая как ни в чем не бывало.
— Ты, кажется, шел в ванную.
— Ненавижу тебя, просто ненавижу, — прошипел Юнги и отвернулся.
— А выйдешь за меня? — крикнул вслед Намджун. Омега поднял средний палец,

410/508
вызывая у него смех.
Юнги нервно стучал пальцами по колену, ожидая своей очереди. Сидящий

рядом Намджун ни капли не успокаивал, а только еще больше нервировал. И
почему он вообще согласился взять его с собой? Юнги думает о том, что чем
чаще видит на экране своего малыша, тем больше к нему привязывается, тем
больше хочется знать о его состоянии, в порядке ли он, правильно ли
развивается. Юнги кусает губу. Перед ним еще два человека. Намджун так
заинтересованно разглядывает беременных омег и плакаты на стене, что Юнги
даже становится смешно. А еще хочется кофе, но он знает, что никто ему не
позволит его купить.
— Вау… — прошептал Намджун.
— Тебе так интересно разглядывать плакаты про коклюш у детей? — тихо

ухмыльнулся Юнги.
— Наш малыш сейчас такой? — Намджун указал на плакат, в котором

отражалось развитие плода.
— Не знаю, — смутился Юнги. — Сейчас и спросишь…
— Так не терпится увидеть его, — улыбнулся Намджун, положив ладони на

живот Юнги. Несколько омег улыбнулось от такого милого жеста. Намджун
наклонился. — Сыночек, скоро ты встретишься со своими родителями. Я тебя
очень-очень жду, слышишь? Расти большим и крепким и скорее присоединяйся к
нам, — Юнги выдохнул, потому что малыш пихнул его под ребра. Неужели все
услышал? — Мы с твоим папочкой уже тебя очень любим. Правда, Юнги-я?
— Намджун с улыбкой посмотрел Юнги в глаза.
— Правда… — шепнул Юнги, не отрывая взгляда от глаз Намджуна. Затягивают,

как дыры кротовые. — Конечно, правда…
— Мин Юнги! — позвал голос из кабинета.
Юнги моргнул несколько раз, стряхивая наваждение, и поднялся со скамейки.

Намджун зашел в кабинет следом за ним. Че Хенвон поднял на вошедшего омегу
взгляд и счастливо улыбнулся. На его столе стоял привычный стаканчик с кофе и
было разложено много карточек.
— Кого я вижу, — с легкой усмешкой сказал он. — Неужто?..
— Да, — смущенно ответил Юнги, протягивая доктору карточку. — Вот, на УЗИ

отправили.
— Очень рад тебя вновь видеть, — искренне сказал Хенвон. — Так-так,

посмотрим… — доктор открыл карточку Юнги и полистал, смотря на результаты
анализов.
— С ребенком все в порядке? — спросил Намджун. Хенвон посмотрел на него

внимательным взглядом.
— А вы…
411/508
— Альфа Юнги и отец ребенка, — Хенвон с улыбкой посмотрел на Юнги,
кусающего губу. — Что-то не так?
— О, нет-нет, что вы, — покачал головой доктор. — Результаты отличные, плод

развивается согласно нормам. Что ж, готовы встретиться со своей крохой?
— Да, — улыбнулся Намджун, а Юнги очень бы хотелось ответить «нет».
Юнги улегся на кушетку и поднял свой свитер. Намджун сел рядом с Хенвоном
на стул и в нетерпении уставился на экран монитора. Мин же неотрывно
смотрел на Намджуна. Ему хотелось впитать каждую эмоцию, каждое самое
незаметное движение его мышц. Хенвон выдавил гель на живот Юнги и
прислонил к нему датчик. Некоторое время экран был черным, а потом на нем
начали образовываться серые очертания.
— Вот он, красавец, — улыбнулся Хенвон.
— Где? — выдохнул Намджун, резко подавшись вперед. Хенвон тихо засмеялся.
— Вот же, — указал он пальцем, обтянутым перчаткой, в экран. — Вот голова,

вот руки и ноги, видите?
— Вижу… — сглотнул Намджун, смотря на экран так, будто увидел чудо. У Юнги
защемило в сердце. — Он… такой крохотный…
— Уже выбрали имя? — с улыбкой спросил Хенвон.
— Не-
— Хвалль, — резко ответил Намджун, улыбаясь самой искренней улыбкой. — Его

будут звать Хвалль.
— Ты мог бы спросить у меня, как хочу его назвать я, — сказал Юнги уже сидя в
машине по дороге домой к родителям Мина. — Тебе совсем не интересно, что
думаю я? Мое мнение тебя не волнует?
— Конечно, волнует, — ответил Намджун, мельком глянув на Юнги. — Но ты

никак не выражал желания поговорить о его имени. Тебя с трудом можно
заставить заботиться о себе и о Хвалле. Тем более, это мое окончательное
решение, которые ты оспаривать не будешь, Юнги.
— С чего ты взял? — поджал губы Мин.
— Я твой альфа и твой будущий муж, — спокойно ответил Намджун. — Пора бы

уже смириться с этим, Юнги.
— Ты мне уже надоел, — прошипел Мин.
— Неправда, — ухмыльнулся Намджун, останавливая машину перед домом

родителей Юнги. — Ты любишь меня, — Ким потянулся к нему за поцелуем, но
Юнги вышел из машины и громко хлопнул дверью, всем своим видом показывая
недовольство.
Намджун тихо рассмеялся, смотря на уходящего в дом Юнги. Беременным он

412/508
больше не внушает страх, а только вызывает желание почесать за ухом и по
спинке, чтобы замурчал, как котенок. Юнги очень вредный и строптивый, но
Намджун уверен, что однажды он сам будет ластиться к нему и требовать
внимания альфы. А пока… пусть будет вредным ребенком, если ему так хочется.
Намджуну даже немного нравится.
Но Юнги ушел, а вместе с ним и улыбка медленно сползла с лица.
Намджун буквально недавно закидывал овальную таблетку в рот, но она больше

не помогает. Он не знает, сколько еще сможет продержаться. Месяц? Два? А
потом? Чем дольше воздержание, тем сильнее голод. Намджун впился пальцами
в руль до побеления костяшек.
В Кокурии все почтенно склоняют головы, стоит только альфе переступить

порог тюрьмы. Кокурия — страшное место для гулей. Это их последнее
пристанище, откуда они отправляются прямо в Ад после долгих пыток. В
большинстве своем эти пытки ничем не заканчиваются, малая доля
раскалывается и выдает все, что знает, о других гулях. А некоторые просто
ждут смерти. И она сама за ними приходит. Стучит отполированными туфлями
по каменному полу, на ходу натягивает на пальцы кожаные перчатки и снимает
галстук.
За некоторыми Бог Смерти приходит сам. И тот, чья дверь откроется сегодня,
уже точно знает, что выхода не будет. Если только на тот свет. В этот раз
Намджун выбрал себе гуля ранга S. Он со скрипом отворил ржавую дверь. Гуль
сидел к нему спиной. На его губах появилась легкая улыбка.
Смерть пахнет так, что ее даже под толщей земли можно почуять.
Она пахнет гнилью и разложением. Она пахнет сладким. Она оседает на кончике
языка.
Когда дверь за Намджуном захлопнулась, тюремная камера погрузилась во

мрак.
413/508
XXVIII
Тэхен сладко потянулся и приоткрыл один глаз. На губы просится

мягкая улыбка. Чонгук рядом посапывает на спине, одну руку положив на свой
живот, а вторую под голову. В ногах спит Рюу и согревает своим теплом. В
комнате царит такая спокойная атмосфера, что становится почти сонной.
Хочется обратно завалиться спать в обнимку с Чонгуком, но Тэхен так долго его
не видел, что не прикоснуться к нему кажется самой ужасной пыткой.
Омега навис над спящим альфой и сел на его бедра. Чонгук не надевает нижнее
белье, и это будоражит еще больше. В животе спиралью скручивается тянущее
вниз возбуждение. Тэхен припал губами к его теплой шее, оставляя мягкие
укусы, след от которых тут же пропадал, и засасывал кожу. Чонгук промычал, не
открывая глаз, а Тэхен тем временем начал спускаться по его шее вниз, к
ключицам и загорелой груди. Омега обвел языком потемневшие ореолы сосков и
прикусил их. Чонгук хрипло ухмыльнулся и провел широкой ладонью по его
волосам, зачесывая назад.
— Что ты делаешь? — прохрипел он.
— Ничего такого, — невинно ответил Тэхен и дьявольски ухмыльнулся. Его язык

прошелся по кубикам пресса, Чонгук хрипло выдохнул.
— Ты еще ничего не ел, — хмуро ответил Чонгук, сжав пальцами тэхеново

запястье.
— Я не голодный, — соврал Тэхен. Он очень голодный, но никак не может съесть

что-то полноценно. Стоит ему поесть, как это сразу же оказывается в унитазе,
даже не задержавшись в организме. Тэхен может об этом утаить, когда
буквально выталкивает Чона на работу, но когда он дома, сделать это
становится проблематично.
— Обманываешь, — хмыкнул Чонгук.
— Чон Чонгук, — резко сказал Тэхен, хватая его запястья и прижимая к постели.
На губы вновь вернулась лукавая улыбка. — Я не хочу об этом сейчас. Я голоден
немного в другом смысле, — облизнулся омега котенком, начав ерзать попкой по
твердеющему члену альфы.
Чонгук ухмыльнулся и потянулся к омеге за поцелуем, тут же получая ответ.

Тэхен целует его страстно, голодно и даже немного грубо. Это Чонгуку голову
кружит, огонь в груди распаляет и желание увеличивает, хотя, казалось бы,
куда еще больше. В Тэхене проснулось то самое, властное и не терпящее
ослушаний. Требует, чтобы Чонгук ему подчинялся, и пусть хозяин положения
вовсе не Тэхен, подчиняться ему хочется. Нравится. А, может, они оба просто
больные. Друг другом.
Тэхен завел руку за спину, обхватил твердый член ладонью и направил его в
себя, хрипло выдыхая. Тэхен уперся ладонями в крепкую грудь и откинул голову
назад, в наслаждении заламывая брови. Физический голод он утолить не может,
ему страшно хочется есть, и потому он питается Чонгуком. От чувства голода он
становится злым и несдержанным. Он каждый день наполняет желудок водой,
чаем, кофе, соком — чем угодно, лишь бы заглушить непрекращающийся голод.
414/508
Зверский. Тэхен глубже насаживается на член Чонгука и гортанно стонет.
Чонгук рычит в ответ, сжимая пальцами его бедра до красных отметин.
Чонгук чувствует, что Тэхен после того, что случилось, стал тверже, взгляд
обострился, наполнился тем, чего другие не знают, но знает он, Чонгук. Тэхен
двигается на его бедрах и стонет, обжигая слух бархатом. Альфа руками
исследует его тело, гладит, ласкает, цепляет пальцами бусинки сосков. Тэхен не
отрывает взгляда от глаз Чонгука. Чон видит, как бесы на самом дне разжигают
адский костер и копытами стучат. На дне тэхеновых глаз Бога больше нет. Там
есть только Чонгук, обнимаемый языками пламени. Они вдвоем вкусили
запретный плод, слаще самых вкусных сладостей мира.
Альфа обхватил ладонью его член, подстраиваясь под быстрые толчки. Тэхен от
удовольствия стонет, ногтями короткими Чону грудь царапает и шире ноги
разводит, на член быстрее, грубее опускается. Ему так хорошо ни с кем и
никогда не было. Ощущение, будто ему внутривенно ввели сорт героина, только
для него созданный. Чонгук грубо шлепнул омегу по ягодице, заставляя
сжимать себя изнутри, и прорычал сквозь зубы. Тэхен его изнутри выжигает,
сердце на живую выдирает и с самим Чонгуком его поровну делит, а Чону это
только удовольствие приносит.
Чонгук сел, упираясь спиной в спинку кровати, и положил ладони на ягодицы

омеги, сжимая их пальцами. Тэхен впился в покрасневшие губы жадным
поцелуем, врываясь в рот Чона языком. Альфа хмыкнул, перенимая лидирующую
позицию у Тэхена и по-хозяйски вновь исследуя его губы. Сладкие, как персик, и
пусть Чонгук никогда не пробовал человеческую еду, что-то ему подсказывает,
что это — лучшее из всего возможного. Тэхен приоткрыл губы в немом крике.
Омега излился на свой и чонгуков живот, простонав в его губы. Чонгук сделал
еще несколько толчков и кончил вслед за омегой, прижимая того к своей груди.
***
Пока Тэхен принимал душ, Чонгук старался не победить в звании «худший повар
столетия», потому решил приготовить для себя кофе, а для омеги фруктовый
салат из яблок, бананов, апельсинов и клубники, залитых персиковым йогуртом.
Сам Чонгук не знал, но ему казалось, что выглядело это вполне сносно. Тэхен
вышел из ванной, вытирая полотенцем влажные волосы. Футболка прилипла к
его утонченному телу, являя взгляду подтянутое красивое тело. Чонгук
облизнулся.
— Что это? — прикусил губу Тэхен, посмотрев на приготовленный Чонгуком

завтрак. — Я не голоден, Чонгук-а.
— Мне все равно, голоден ты или нет, — хмыкнул альфа. — Ешь.
— Но… — прикусил губу Тэхен.
— Я сказал, ешь, — хмуро повторил Чонгук, отпивая из кружки кофе.
Тэхен поджал губы, схватил миску с салатом и пошел в гостиную. Усевшись на

диван, омега включил телевизор на каком-то детском канале, по которому
показывали мультсериал про ожившую губку. Тэхен с сомнением посмотрел на
не слишком аппетитный с виду салат. Чонгук сел рядом, поставил кружку на
415/508
кофейный столик и приобнял омегу, притягивая того к себе. Тэхен обреченно
вздохнул. Чонгук не понежиться с ним пришел, а проконтролировать, чтобы
омега все съел.
— Ты все больше худеешь, — нахмурился Чонгук, мельком глянув на зависшего с

ложкой Тэхена. — И мне это не нравится.
— Ну… — протянул омега. — У меня метаболизм хороший.
— Не обманывай меня, — ухмыльнулся альфа, выгибая бровь. — Я на это не

куплюсь.
— А может повторим то, что мы сделали утром? — улыбнулся уголком губ Тэхен,
пробежавшись пальчиками по груди Чона вверх.
— Сделаем, — ухмыльнулся Чонгук, облизнув губу. — Обязательно. Но сначала

ты поешь.
Тэхен хмыкнул и отвернулся, упираясь взглядом в свой салат. От одного только

его вида начинало мутить. Чонгук с улыбкой перевел взгляд на экран
телевизора, увлекаясь транслирующимся мультсериалом и иногда посмеиваясь.
Тэхен глубоко вдохнул и прикрыл глаза. Он буквально готов молиться, чтобы его
не вывернуло, и отправил первую ложку в рот. Чонгук глянул на него и
улыбнулся. Тэхен жевал очень медленно, едва не жмурясь от страха. Тэхен ел
салат ложка за ложкой, пока Чонгук гордо наблюдал за ним. Омега отставил
миску на кофейный столик и прижался к Чонгуку, едва ли не залезая на него.
— Вот и умница, — довольно улыбнулся Чон, поцеловав омегу в висок. — Вкусно

было?
— Мгм, — промычал Тэхен, вжимаясь лбом в грудь Чонгука и сжимая пальцами

его футболку. Не расскажет ведь, что и рыбу, приготовленную Хосоком, он
втайне отдавал Рюу.
— Звучит неубедительно, но ладно, — засмеялся Чонгук, потрепав омегу по

волосам.
Тэхен начал дышать через рот. Желудок замолк, но вместо этого к горлу начала
подкатывать тошнота. Омега готов был расплакаться. Чонгуку нельзя видеть,
что его вновь тошнит, что буквально любая еда не может задержаться в его
организме. Чонгук начнет волноваться, а Тэхен этого не хочет. У него и так
своих проблем по горло. Тэхен тяжело сглотнул, перебирая пальцами чонгукову
футболку, а пальцы Чона мягко бродили среди его пшеничных прядей. Рюу,
облизываясь после корма, залез к хозяевам на диван, укладывая морду Чону на
бедро и прикрывая глаза.
Иногда Тэхен очень сильно жалел о том, что Рюу подсунуть запеченные овощи и
свежие фрукты нельзя. Чонгук начал мягко поглаживать омегу по спине, и это
немного отвлекало от тошноты. Тэхен приоткрыл глаза и посмотрел на экран
телевизора, но все происходящее смазалось в одно разноцветное пятно. Омега
слетел с колен Чона, уносясь в ванную. Чонгук нахмурился и встал с дивана,
выключая телевизор. Из-за двери доносились звуки, явно говорящие о том, что
Тэхена снова тошнило. Чонгук приоткрыл дверь и подошел к омеге, собирая его
волосы и успокаивающе поглаживая по плечу.
416/508
— Я не понимаю, в чем дело, — всхлипнул Тэхен, утирая рот тыльной стороной
ладони от слюны. Чонгук помог ему подняться и ополоснуть лицо. — Я не могу
есть, меня вновь и вновь тошнит… Я не понимаю.
— Мы едем к Джесоку, — грубо сказал Чонгук. — Немедленно.
— Чонгук, может, все не так плохо? — прикусил губу Тэхен, наблюдая, как альфа
переодевается. Сам он уже был тепло одет не без помощи Чонгука. — Может,
это… вирус… Может, я заболел?
— Вот и узнаем, — хмыкнул Чон и вышел из спальни, прихватив с тумбы ключи.
— Но Чонгук! Подожди! — омега поспешил следом. Чонгук резко обернулся и

остановился, как вкопанный, из-за чего Тэхен врезался в его грудь. — Я хочу
сказать, что…
— Сколько ты уже не можешь есть? — спросил Чонгук, взяв омегу за

подбородок. — Неделю? Две? Это ненормально, Тэхен. Если ты не сможешь есть,
ты просто умрешь.
— Я понимаю… — тихо ответил Тэхен, опуская взгляд.
— Поэтому мы прямо сейчас поедем к нему, и ты не будешь возражать, —

прорычал сквозь зубы альфа, быстро спускаясь по лестнице.
Тэхену было немного неуютно от того, каким серьезным и напряженным был его
альфа. У него на лице играли желваки, а пальцы крепко сжимали руль. Он
внушал настоящий страх, от которого Тэхену становилось немного жутко. Он и
сам понимал, что это ненормально, ему жутко хотелось кушать, но он никак не
мог наесться. Тэхен нервно ерзал на сидении, в его груди с каждой минутой
волнение расползалось змеей и грызло внутренние органы. В тишине было
слышно, как быстро бьется тэхеново сердце.
Чонгук припарковался через дорогу от больницы, вышел из машины и подал

руку Тэхену. Омега переплел их пальцы, дожидаясь, когда на светофоре
появится идущий человечек. Он глянул на Чонгука, хмуро смотрящего вперед.
Видит цель и идет к ней, на буксире таща за собой Тэхена. Омега прикусил губу.
Чонгук погладил его большим пальцем по ладони, успокаивая. Тэхен понимает,
что альфа хочет этим сказать. Он собирается ответить: «Я тебя тоже», но
загорается зеленый, и они переходят дорогу.
— Что-то случилось? — спросил Джесок, сунув руки в карманы халата.
— Да, — ответил Чонгук. — Тэхен не может есть.
— То есть как? — поднял брови Джесок.
— Я не знаю, как, — поджал губы Чон. — Его постоянно тошнит тем, что он
совсем недавно съел, Джесок. Что происходит? Какого черта?
— Тэхен, когда ты в последний раз полноценно питался и при этом еда

усваивалась? — взволнованно спросил врач. Тэхен сглотнул.
417/508
— Я… не помню… После того, как мы прилетели из Японии? — Тэхен посмотрел
на Чона. — Там я еще ел, и все было в порядке. Потом мы вернулись домой, —
омега облизнул губы. — Впервые это произошло около… м-м, трех недель назад?
— И ты так долго молчал?! — едва не прикрикнул Джесок. — Господи…
— Что с ним? — вклинился Чонгук.
— Я получил доступ к развернутому анализу крови Тэхена совсем недавно, и то,

что я обнаружил, меня насторожило, — хмуро сказал врач. Он обошел свой стол
и открыл верхнюю полку, достав оттуда карточку Тэхена. Омега сел в кресло
перед столом, а Чонгук остался стоять позади него. — Уровень RC-клеток
значительно превышает допустимый уровень. И самое странное то, что эти
клетки принадлежат не тебе, Тэхен, — Джесок свел брови к переносице. — Они
вырабатываются не твоим организмом.
— Я… не понимаю, — выдохнул омега и сглотнул.
— Мы сейчас с тобой проведем кое-какой анализ, хорошо? — слегка улыбнулся

Джесок, подняв взгляд на омегу.
— Что за анализ? — поджал губы Чонгук, сделав шаг вперед. — Ты должен

рассказать мне.
— Чонгук, это просто анализ, — нахмурился Джесок. — Я просто… хочу

проверить, прав я или нет.
— Да какого черта! — прорычал Чон. Тэхен посмотрел на него и положил ладонь

на его сжатый кулак.
— Чонгук-а, — шепнул Тэхен. — Пожалуйста, успокойся.
— Вы вступали в половой контакт? — неожиданно спросил Джесок, смотря то на

Тэхена, то на Чонгука.
— Да, — твердо ответил Чонгук. Тэхен прикусил губу. — Какое это имеет
отношение к тому, что у Тэхена повысился уровень RC-клеток?
— Никакой, — покачал головой Джесок. — Я просто должен был осведомиться.
Чонгук хмыкнул. В кармане джинс завибрировал телефон, оповещая о входящем

звонке. Чонгук достал телефон и глянул на номер звонившего, который оказался
ему незнаком. Альфа бросил: «Я на минутку», вышел из кабинета и принял
звонок, прижимая дисплей к уху. С того конца послышалось тихое копошение и
покашливание.
— Я слушаю, — раздраженно сказал Чонгук.
— Добрый день, Чонгук, — хрипло сказал голос на том конце. Чонгук

нахмурился. — Наконец-то… я смог дозвониться до тебя.
— Тэсон-щи? — спросил альфа, сунув ладони в карманы джинс.
— Да, — мужчина закашлялся. Он утер тыльной стороной ладони слюну. — Ты

418/508
мог бы прямо сейчас приехать ко мне?
— Не думаю, — поджал губы Чонгук, глянув на дверь кабинета. — Я немного

занят. В офисе проблемы.
— Это очень важно, Чонгук, — сказал Тэсон почти обреченно. — Дело касается
Тэхена, — Чонгук замолчал, играя желваками.
— Хорошо, — после недолгого молчания ответил Чон. — Я приеду через

двадцать минут, — не дождавшись ответа, Чон сбросил звонок.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Тэхен, когда Чонгук вернулся в

кабинет.
— Нет, — ответил Чонгук и наклонился к Тэхену, оставляя легкий поцелуй на

лбу. — Джесок, я должен буду отъехать по делам. Я ведь здесь не нужен?
— Конечно, — ответил Джесок. — Мне нужен только Тэхен.
— Я скоро вернусь, малыш, — Чонгук провел ладонью по волосам Тэхена. Омега

грустно посмотрел на него. — Позаботься о нем, хорошо? — обратился он к
врачу.
— Обязательно, — кивнул врач.
***
Чонгук чувствовал раздражение и в то же время интерес. Что могло

понадобиться от него Ким Тэсону, отцу Тэхена? Спустя такое долгое время…
Они, кажется, виделись еще в начале осени, тогда, на мероприятии. Чонгук
совсем позабыл. У него с этим мальчишкой вообще все из головы вылетело, на
остальной мир как-то наплевать стало, даже на проклятого Ким Намджуна.
Чонгук прикрыл глаза и потер пальцами переносицу. В салоне автомобиля
витает запах Тэхена, и его это успокаивает. Но Чонгук настежь открыл все окна,
прогоняя любимый запах подальше.
Ведь Чон Чонгук не имеет к Ким Тэхену ровно никакого отношения.
Еще на подъезде к дому Тэсона альфа заметил до странного знакомую черную

машину. Чонгук уже точно видел ее когда-то, но не может вспомнить, когда.
Зато он отлично знает, кому она принадлежит. Чонгук ухмыльнулся, облизывая
нижнюю губу. Значит, им суждено встретиться намного быстрее. Чонгук вышел
из машины и поставил ее на сигнализацию.
Дверь в квартиру Тэсона оказалась открытой. Чонгук вошел аккуратно, точно

хищный зверь оглядываясь в поисках жертвы. Он ступает мягко, едва слышно. В
квартире темно, все шторы плотно задвинуты. Только синий свет работающего
телевизора отбрасывал мрачные тени на стены. Тэсон сидел в гостиной. Перед
ним на столике были разложены выпитые стеклянные бутылки, грязные бокалы,
пустые пачки сигарет и окурки. Чонгук склонил голову вбок. Он точно знал, что
Тэсон в квартире не один. Он всеми фибрами это чувствовал. Чонгук слегка
толкнул напольную вазу, привлекая к себе внимание.
419/508
— Чонгук, — прохрипел Тэсон. — Я рад, что ты все-таки приехал.
— Я должен был, если дело срочное, — пожал плечами Чонгук, обходя

валяющиеся на полу бутылки. Кажется, все это время Тэсон пил, не просыхая.
На заросшем лице залегли глубокие тени, взгляд потух, уголки губ низко
опустились. Тэсон потянулся к коньяку и налил себе в бокал.
— Выпьешь? — спросил Тэсон, подняв на него взгляд.
— Нет, спасибо, — ответил Чонгук. От Тэсона несло перегаром. — Что за

разговор?
— Разговор… — повторил Тэсон, залпом осушив бокал. — Тебе ведь понравился

мой сын? Я видел, как ты смотрел на него, — ухмыльнулся мужчина. — Поэтому
я уверен, что понравился.
— Какое это имеет значение теперь, когда он пропал? — Чонгук выгнул бровь.
— Помоги найти его, — Тэсон резко поднял голову, смотря на Чонгука.
— Я? — ухмыльнулся Чонгук. Ему стало настолько смешно, что захотелось

смеяться в голос. — Почему именно я, Тэсон-щи?
— Ты ведь можешь, — облизал губы Тэсон. — Знаю, что можешь. Найдешь —

забирай, насильно его за тебя выдам. Но только найди.
— Фактически вы мне предлагаете сделку, верно? Отдаете своего сына мне в

рабство в обмен на то, что я найду его? — Чонгук прищурился. Тэсон кивнул.
— Получается, так.
— А что, если я буду над ним издеваться? — ухмыльнулся Чонгук. — Избивать,

унижать, насиловать? Словом… делать все то, что делали вы, — Чон склонил
голову вбок. — Вы и тогда согласны на это?
— Даже тогда, — покачал головой Тэсон, упираясь локтями в колени и хватаясь

за собственные волосы. — Я… на все готов, лишь бы он был жив. Буквально на
все.
— С чего вы решили, что он еще жив? Учитывая, с кем он связался, ваш сын уже
давно мертв, — сказал Чонгук.
— Нет, — Чонгук резко повернул голову. Из темноты вышел тот, кого так жадно
Чонгук желал. Ким Намджун сцепил пальцы в замок за спиной, внимательно
сканируя Чонгука. Альфа и бровью не повел, но внутренне зверь рычал, кидался
на стены клетки, умоляя выйти наружу. Но Чонгук не разрешает. — Недавно
Тэхен вышел на связь.
— Неужели? — Чонгук приподнял брови, искренне-фальшиво удивляясь. — Он

жив?
— Жив, — Намджун прищурился. — И, надеюсь, здоров.
— Как это произошло? Вы знаете, где он сейчас находится?

420/508
— Вероятно, он предпринял попытку самоубийства, но что-то пошло не так. Кто-
то его спас, — и Чонгук не сомневается, что Намджун знает, кто. — Знаете, Чон
Чонгук, что самое странное? Мы обнаружили на месте его самоубийства кровь.
Не его, чужую кровь. Мы очень сильно удивились, когда узнали, кому она
принадлежит.
— Кому же? — заинтересованно спросил Чонгук.
— Кииоши, — Чонгук ахнул, удивленно смотря на Намджуна. — Странно, не так

ли?
— Не понимаю, зачем это ему, — Чонгук нахмурился и потер пальцами

подбородок.
— Мы тоже. Пока не понимаем, — ответил Намджун, подходя ближе.

Подбираясь. Чонгук в нем повадки зверя видит, чувствует. Альфа улыбнулся
уголком губ в темноте.
— Так… — хрипло сказал Тэсон. — Чонгук, ты поможешь нам?
— У меня все еще нет причин помогать вам, тем более, не могу понять, почему
ваш выбор пал именно на меня, — продолжил играть свою роль альфа. Намджун
тихо ухмыльнулся и достал из кармана пальто тэхенов разряженный телефон,
который он успел зарядить лишь на несколько процентов и увидеть переписку с
Чон Чонгуком.
— Может быть, они найдутся вот здесь? — спросил Намджун, склоняя голову
вбок. — В этом телефоне может быть много… интересного.
— Не понимаю, о чем вы говорите, следователь Ким, — слегка улыбнулся Чонгук.

— Да, Тэхен мне был симпатичен, как омега, но после его исчезновения интерес
пошел на убыль. Жизнь, к сожалению, очень динамичная вещь. Сегодня
нравится одно, завтра желаешь другое, — Чон облизнул нижнюю губу, не отводя
взгляда от глаз следователя.
— Я должен быть предельно честен с вами, мистер Чон, — Намджун подошел

ближе, останавливаясь напротив альфы. — Вы — первый в списке
подозреваемых.
— Что? — рассмеялся Чонгук. — Вы обвиняете в исчезновении Ким Тэхена меня?

Я что, по-вашему, похож на гуля?
— Так опровергните эти сомнения и помогите нам в расследовании, — холодно

улыбнулся Намджун. Он не купился на его игру. Он ему не верит. Чонгук
растянул губы в улыбке. — Вы как никто другой должны быть заинтересованы
тем, чтобы предмет вашего воздыхания нашли, разве это не так?
Повисло молчание. У Намджуна на губах застыла улыбка. Он взглядом сканирует

Чон Чонгука насквозь, рентгеном кости рассматривает, одними глазами
вспарывает клетку грудную и прямиком в душу заглядывает. Чонгук не остается
в долгу, отвечая таким же взглядом. У каждого из них на дне зрачков то, что
понять могут лишь они одни. В воздухе трещат искры, но Тэсон этого не
замечает. Он обхватил бутылку коньяка пальцами, присасываясь к горлышку.
421/508
— Хорошо, — неожиданно сказал Чонгук. — Я помогу вам абсолютно всем, чем
смогу, следователь Ким. Надеюсь, мы сможем найти Тэхена живым и
невредимым.
— Я очень рад вашему решению, — Намджун слегка склонил голову и протянул

альфе ладонь для рукопожатия. — Будет ли у вас возможность посетить мой
офис в CCG? Заодно и RC-врата пройдете, и я точно буду уверен, что вы, Чон
Чонгук, к гулям ровно никакого отношения не имеете, — сухо рассмеялся альфа.
— Конечно, — улыбнулся Чонгук, пожимая его ладонь чуть сильнее, чем

следовало. — Очень рад буду посетить место, где работают лучшие из
человечества. Борцы против монстров.
— Чонгук, ты можешь посмотреть его комнату, если тебе это нужно, — хрипло
сказал Тэсон, кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж. — Может, тебе что-
то поможет… — мужчина, пошатываясь, встал с дивана и подошел к Чону. — Не
знаю, как тебя благодарить…
— Не стоит, — ответил холодно Чонгук. — Ведь я делаю это ради правого дела. А
его комнату я действительно осмотрю, если вы не против.
Намджун прищурился, смотря Чону в спину. На губы просилась легкая улыбка.

Попрощавшись с Тэсоном, Намджун покинул квартиру, грея в ладони телефон
Ким Тэхена.
Чонгук медленно толкнул дверь в комнату Тэхена. Находиться здесь было так…
Чонгук даже не знает, с чем это сравнить. Здесь все было пропитано его
мальчиком. Чон коснулся пальцами пыльного шкафа, в котором стояли книги,
диски, лежали пластинки, сидела мягкая игрушка, покоились несколько
шкатулок с, вероятно, украшениями, на отдельной полке стоял засохший
цветок. Видимо, после того, как Тэхен пропал, никто так и не удосужился
позаботиться о нем. Всем, в общем-то, было наплевать на какой-то там цветок.
Тэхен прекрасен в таких мелочах.
На компьютерном столе запылился его ноутбук. Чонгуку было жутко интересно,

что же там, внутри. Он сел за его стол и раскрыл крышку. Разряжен. Конечно.
Его некому было заряжать. Тэсон, наверное, сюда и не заходил. А здесь так…
спокойно. В каждой даже самой незначительной детали чувствуется Тэхен,
даже в сидящем на его кровати плюшевом кролике, смотрящего вперед
безжизненными пуговицами. Чонгук подошел ближе и взял игрушку в руки.
Может быть, Тэхен будет рад ее видеть? Кусочек прошлого в его новой жизни.
Чонгук улыбнулся уголком губ, но улыбка тут же сползла с его лица.
Чонгук заиграл желваками и посмотрел на дверь. Он пожал руку зверю,

убившему его родителей. Руки его по локоть в крови искупанные, умытые, они
кровью пропахшие. Но Намджун не испачкал его. Он просто кровь жертв своих
смешал с жертвами самого Чонгука. Альфа посмотрел на свою ладонь, потирая
подушечки большого и указательного пальца друг о друга, будто эта самая
кровь прямо сейчас на его руках, она реальна, она ощутима. Чонгук
Скоро эти руки омоет кровь самого Ким Намджуна.
422/508
Или руки Намджуна омоет кровь Чон Чонгука.
Чонгук увидел ссутулившегося омегу в конце коридора. Тэхен низко опустил

голову и нервно кусал губы, заламывая свои пальцы, переминая рукава свитера.
Он был хмур и задумчив, даже не поднимал голову на мимо проходящих врачей.
Чонгук свел брови к переносице. Омега резко вскинул голову, почуяв запах
своего альфы, подскочил с лавочки и быстрыми шагами направился к идущему
навстречу Чонгуку, сразу же падая в его объятия.
— Что сказал Джесок? — хрипло спросил Чонгук в его волосы.
— Ничего, сказал ждать тебя, — покачал головой Тэхен и шмыгнул носом. Он

глянул на игрушку в руках Чонгука. — Это же… Это же Куки! — омега резко
посмотрел на Чонгука. — Ты был у меня дома?
— Да, — честно ответил Чонгук. — Решил прихватить это…
— Почему? В смысле… что ты там делал? — прикусил губу омега. — Ты видел

моего отца? Как он?
— Давай обо всем поговорим дома, хорошо? — спросил Чонгук, оставляя легкий
поцелуй на лбу омеги. — Сейчас для меня нет ничего важнее, чем узнать о
твоем здоровье. Поэтому, малыш, пойдем, — Чон приобнял омегу за плечи и
повел к кабинету Джесока.
— Я не отстану от тебя, учти, — предупредил омега, забирая Куки и прижимая к

груди.
— Кстати, Куки?.. — слегка ухмыльнулся альфа, глянув на смутившегося Тэхена.
— Не обольщайся.
Когда Чонгук вошел в кабинет, он сразу понял — новости плохие, даже,

наверное, неутешительные. Джесок сидел с небольшим листком в руках и
смотрел на него так, будто не мог поверить в то, что видит перед своими
глазами. Его взгляд напряженный, серьезный. Джесок подумал бы, что ошибся,
но, к сожалению, это была не ошибка. Анализ был совершенно точным, и говорил
он лишь об одном… Тэхен и Чонгук сели в кресла. Альфа в ожидании смотрел на
врача, а Тэхен жевал губу и мял Куки большие уши. Джесок кашлянул в кулак,
отложил листок и снял очки, потирая глаза.
— Должен сказать… — хрипло начал Джесок, — что это — второй подобный

случай на моей памяти. Я такого больше не наблюдал.
— О чем ты? — Чонгук сжал пальцы в кулаки. — Что-то серьезное?
— Да, — сказал Джесок, подняв взгляд на опешившего альфу, а после переведя

взгляд на замершего Тэхена. — Зачать ребенка в таком союзе, как у вас,
непросто, но вполне возможно. Но зачать такого ребенка — один к миллиону.
И… кто же мог подумать, что Тэхен будет тем самым миллионным, — врач
словно озвучивал приговор. Внутри Чонгука все похолодело.
— Нет… — хрипло ответил Чонгук.
423/508
— Да, — подтвердил Джесок, потирая лицо руками.
— У нас будет ребенок? — выдохнул Тэхен. — То есть… я… я беременный?
— Понимаешь, Тэхен… — Джесок зачесал пятерней волосы и уперся локтями в

стол. Чонгук сжал пальцами подлокотники кресла. — Ты вынашиваешь не
обычного ребенка. Зачастую, если гулю и человеку все-таки удается зачать
ребенка, он вынашивается без всяких проблем и рождается получеловеком.
Полулюди по своему строению, физиологии и рациону больше походят на
обычных людей. Но тот ребенок, которого вынашиваешь ты…
— С ним что-то не так? — обеспокоенно спросил Тэхен.
— Кроме того, что он может убить тебя? — стиснул зубы Чонгук, посмотрев на
омегу.
— Тэхен, — вновь позвал его Джесок. — Все не так просто, как ты думаешь.
Человеческий организм не приспособлен к вынашиванию гуля. Сначала плод
будет высасывать силы из своего родителя, а родитель тем временем не может
потреблять нормальную, человеческую пищу из-за повышенного содержания RC-
клеток. Это как двойной удар, понимаешь? Ребенок убивает родителя изнутри,
не давая возможности ему даже восстановить силы. Что мы и видим в твоем
случае… ты просто угасаешь на глазах.
— Избавься от него. Прямо сейчас, — холодно сказал Чонгук, упершись взглядом

в Джесока.
— Ты с ума сошел? — Тэхен подскочил на ноги, роняя Куки на пол. Тэхен крепко
сжал пальцы в кулаки до побеления костяшек. — Я не позволю убить нашего
ребенка.
— Лучше, чтобы он убил тебя?! — заорал Чонгук, подрываясь с места и встав

напротив Тэхена. — Нет. Ни за что. Собственноручно посажу тебя в кресло, но от
этого мы избавимся. Я не позволю этой твари убить тебя.
Гулкий хлопок пощечины прозвенел слишком ярко в напряженной тишине. Тэхен

смотрел на Чонгука, стискивая зубы от ярости и сдерживая рвущиеся с ресниц
слезы. Неужели это говорит Чонгук? Его до дрожи в коленях любимый мужчина?
Тэхен отошел на шаг, выстраивая между ними непроходимую стену. Чонгук
смотрит на него, не отрываясь и даже, кажется, не моргая. У Тэхена мелко
дрожат пальцы, которые он прячет в карманах пальто, и губы. Будто вот-вот
расплачется. Джесок потер пальцами переносицу.
— А как же Соен, Чонгук? — тихо спросил Тэхен. — А как же малышка Миен?

Значит… ими ты восхищался, а меня готов под нож? — его губы поломались в
обреченной улыбке. — Вот как…
— Тэхен, нет, — прорычал Чонгук, дернувшись ему навстречу, но Тэхен отошел

еще на несколько шагов.
— Джесок-щи, что я должен сделать, чтобы выносить своего ребенка?

— обратился омега к врачу. — Только скажите.
— Это очень, очень сложно, Тэхен, — покачал головой Джесок. — Сможешь ли ты

424/508
пойти на это ради него…
— Да, — уверенно ответил Тэхен. — Он — плод моей любви, и я сделаю все,

чтобы сохранить его.
— Тэхен, не говори так, — прошептал Чонгук. — Ты не понимаешь, на что

идешь…
— Я не понимаю? — поджал губы Тэхен. — Я, в отличие от тебя, Чонгук, не трус,

я смогу преодолеть это. Справлюсь, с тобой или без тебя.
— Во время беременности ты не сможешь больше питаться так, как до нее, —

кашлянув, сказал Джесок. — Тебе придется питаться человечиной, Тэхен.
Тэхен даже не поменялся в лице. Он вспомнил Соен, которая с уверенностью

говорила о том, что ради своего ребенка пойдешь на все, и теперь Тэхен в этом
убедился. Омега не боится. Он боится лишь того, что с ребенком что-то будет не
так. Если ему для роста требуется человечина, значит, так тому и быть. Тэхен
уверенно кивнул и вновь сел в кресло. Он ни секунду не колебался в своем
выборе, а Чонгук, по-прежнему неотрывно на него смотрящий, почувствовал, что
весь мир у него летит в тартарары.
— Тэхен…
— Что еще, Джесок-щи? Пожалуйста, расскажите подробнее. Я хочу быть

осведомлен о всех аспектах, касающихся беременности.
— Ты вынашиваешь одноглазого гуля, Тэхен, — сказал Джесок, сцепляя пальцы

на столе в замок. — В следствии гетерозиса такие особи чрезвычайно сильны,
учитывая, кто его отец. Для нормального развития ему требуется полноценный
рацион гуля и твое полное спокойствие. Беда лишь в том, что… гули могут не
есть около трех месяцев после одного употребления человечины, но ты не гуль.
Твой организм требует постоянной подпитки, поэтому…
— Я понял вас, — сглотнул омега, на мгновение прикрывая глаза.
— Полулюди могут вынашиваться от семи до девяти полноценных месяцев, а вот

одноглазые гули… Они развиваются чрезвычайно быстро, обычно на это уходит
четыре месяца, и рождается здоровый ребенок.
— Значит, вскоре я могу встретиться со своим малышом? — восхищенно спросил

Тэхен.
— Если сможешь встретиться… — Джесок отвел взгляд в сторону.
— О чем вы? — прикусил губу Тэхен.
— Сердце может не выдержать на родах, Тэхен. Есть вероятность, что ты

можешь умереть.
— Понятно, — тихо ответил омега.
Повисло напряженное молчание. Джесок удалился из кабинета под предлогом

проверить, как там пациенты, но на самом деле оставляя их вдвоем, чтобы
425/508
поговорить смогли. Тэхен наклонился и поднял с пола Куки, прижимая его к
себе, словно щит. Он неосознанно кусал губу до крови, сжимая плюшевые лапы
зайца, успокаиваясь, глаза прикрывая. Он не мог поверить в то, что внутри него
прямо сейчас маленькая жизнь развивается. Это было так… волнующе и
пугающе одновременно. Но пугающе не от того, что Тэхен вполне вероятно мог
умереть, нет. Пугающе от того, что он мог не встретиться со своим ребенком.
Это вызывает восторг. Тэхен будет папой. Будет держать на своих руках
частичку Чонгука, свою собственную частичку. В этом ребенке заключена
любовь, связь двух совершенно разных миров. Он — связующее звено между
Чонгуком и Тэхеном. На его губах появилась легкая улыбка. Он в себе и силах
своих уверен. Тэхен положил ладонь на свой плоский живот. Такое… волшебное
чувство. Это, наверное, так правильно — быть папой, папой именно их с
Чонгуком ребенка.
Только Чонгук его радости не разделял. Он смотрел на Тэхена тяжело

настолько, что омега буквально почувствовал стотонный вес на своих плечах.
Чонгук сел перед ним на колени и обхватил его ладони, заглядывая в кофейные
спокойные глаза. Они на волнах своих Чона качают, убаюкивают, поют
колыбельную. В них так много счастья и решимости, что Чонгук теряется и
спотыкается. Он сглотнул вязкую слюну. Тэхен не отдернул руки, он переплел
их пальцы и нежно улыбнулся.
— Что, если оно убьет тебя? — шепотом спросил Чонгук. — Что… что станет со
мной? Я не смогу это полюбить, даже видеть не смогу. Понимаешь, Тэхен?
— Тэхен коснулся пальцем скатившейся по щеке Чонгука слезы, стирая ее. — Ты
так много раз должен был умереть, столько же раз я оказывался рядом, чтобы
спасти тебя. Но что я могу против того, что внутри тебя? Что ты так радостно
хочешь выносить? Это не ребенок, Тэхен. Это — смерть.
— Нет, Чонгук, — улыбнулся Тэхен. Он мягко поцеловал альфу в уголок губ и

обхватил ладонями его лицо, поглаживая большим пальцем по губам. Чонгук
оставил на подушечке пальца поцелуй. — Он — продолжение нас с тобой, это
порождение любви, прошедшей так много испытаний. Мы их преодолели,
слышишь? И это — наша награда.
— У нее слишком высокая цена, — хрипло ответил Чонгук. — Я не готов ее

заплатить.
— Ты полюбишь его, — прошептал Тэхен, поглаживая альфу по волосам,

успокаивая. Чонгук прикрыл глаза и прильнул щекой к нежной ладошке. — В
нем моя часть будет. Это наш ребенок, Чонгук. Мой и твой.
— Я не умею любить кого-то, кроме тебя, — перешел на шепот альфа. — Как…

как я могу любить то, что убивает тебя? — Тэхен сжал пальцами его подбородок
к себе, заглядывая в его глаза. — Пожалуйста, Тэхен…
— О чем ты просишь меня, Чонгук? — прошептал Тэхен.
— Останься со мной.
— Какой же ты глупый, — рассмеялся Тэхен, обнимая альфу за шею и прижимая

к своей груди. Чонгук зажмурился, чувствуя мягкий поцелуй в макушку. — Мы с
тобой всегда вместе будем. Обречены навечно любить друг друга, помнишь? В
каждой из Вселенных. Но теперь нас будет трое. Мы… не смогли тогда, но
426/508
сможем сейчас. Я обещаю тебе. Ты, я и наш ребенок.
— Обещай, что не умрешь, — требует Чонгук, сжимая тэхеновы ладони в своих и

смотря в его глаза. — Обещай. Поклянись.
— Клянусь, — отвечает омега, не отрывая взгляда. — Всем, что есть у меня, я

клянусь тебе.
— Наконец-то ты вернулся, — выдохнул Юнги, падая в объятия Намджуна и

прижимаясь щекой к его груди.
Намджун слегка улыбнулся и прижал омегу к себе, оставляя нежный поцелуй на

лбу. В последнее время Юнги требовалось все внимание альфы и постоянное его
присутствие. Омега стал крайне капризным, но в то же время ласковым
котенком, который льнул в его объятия при каждом удобном случае. Юнги стал
ручным, намного реже теперь скалил зубки, ждал Намджуна с работы и даже
спать не ложился, пока альфа не переступал порог дома.
Вот и сейчас Юнги был по-домашнему уютным, натянул после душа намджунову
слегка не по размеру футболку и широкие штаны, собрал волосы в небрежный
хвостик на макушке, а вокруг рта крошки от лавандового печенья. Намджун
чувствует такое тепло к этому маленькому котенку, коего не чувствовал никогда
и ни к кому. Намджун с улыбкой стер крошки с его губ и поцеловал.
— Уже поздно, почему ты еще не в постели? — строго спросил Намджун, снимая

пальто и вешая его в шкаф.
— Ты же знаешь, что я без тебя не могу спать, — надул персиковые губки Юнги.
Намджун устало рассмеялся. — И твой сын мне уже все почки отбил, сделай с
ним хоть что-нибудь!
— Мне поругать его? — улыбнулся Намджун, присаживаясь на корточки перед

Юнги и обхватывая его большой живот ладонями. — Сынок, не докучай папе, —
строго-шутливо сказал альфа, поцеловав омегу в живот. Юнги улыбнулся.
— Неугомонный, — вздохнул Юнги обреченно. — В кого он таким растет?
— Действительно, в кого? — ухмыльнулся Намджун, выгнув бровь. — Наверное, в

тебя, строптивый мой мальчик, — Юнги почувствовал, что щеки уколол румянец.
Он сам не понимает, какого черта происходит, почему Намджун ему жизненно
необходим. Наверное, это все гормоны беременных, не иначе. — Юнги-я?
— Да? — тихо ответил омега.
— Ты выйдешь за меня? — улыбнулся альфа, приподнимая бровь.
— Нет, — пожал плечами Юнги. Отказывать Намджуну уже стало таким…

привычным, что ли? Намджун всегда спрашивает, а Юнги всегда отказывает.
— Я разогрел ужин, ты будешь?
— Ты приготовил что-то? — удивился Намджун.

427/508
— Да… по крайней мере, я не отравился, — смущенно хихикнул омега.
— Спасибо, котенок, я не голоден, — ответил Намджун и поднялся, оставляя на

его щеке поцелуй. Юнги поменялся в выражении лица. Ему стало обидно, но он
поспешил спрятать эту обиду. — Я поем утром, хорошо? Возьму с собой в офис.
Сейчас я хочу только принять душ.
— Я хочу с тобой, — выдохнул Юнги, посмотрев на альфу.
— Поехать в офис? — ухмыльнулся он.
— Нет. Принять душ.
Юнги почти не дышит, наблюдая, как медленно альфа раздевается. Крепкие

пальцы медленно скользят вдоль пуговиц, одну за другой расстегивая, и из-под
белоснежной ткани виднеется песочная кожа. У Юнги скапливается во рту
слюна, которую он быстро глотает. Намджун не пытается быть сексуальным, но
Юнги заводится с полуоборота, как животное. Он жадно рассматривает тело
альфы, его крепкие мышцы под лоснящейся кожей, его напряженную спину,
когда альфа поднимает руки, крепкие бедра, черную дорожку волос от пупка и
ниже. Юнги чувствует, что его немного потряхивает.
Кашлянув в кулак, Мин принялся стягивать одежду с себя. В отличие от

Намджуна, Юнги никогда не был крепким и подтянутым. Природа-сука
наградила его худощавым телом с торчащими косточками. Порой Юнги
заглядывался на бессовестно красивых омег, на того же… Хосока. Юнги всегда
его считал слишком красивым, слишком идеальным для такого беспощадного
мира. Он не был худым, как Юнги, он был спортивным, с идеальными кубиками
пресса, над которыми корпел часами в спортзале, и крепкими мышцами, а Юнги
что? С трудом подтягивался двадцать раз под насмешливые взгляды коллег. Тем
более сейчас, когда тело приобрело округлые формы, он не считал себя
сексуальным. Выпирающий живот так и вовсе закрывал его ноги. Юнги
болезненно скривился.
— Как дела на работе? — спросил Юнги, облизнув губы. Намджун зашел в

душевую кабинку, следом затягивая Мина.
— Все отлично, — ответил альфа.
Увиливая от всех дальнейших вопросов, Намджун взял мочалку и выдавил на нее

ароматного геля для душа. Он провел мочалкой по шее и плечу Юнги, спускаясь
к груди. Мин распахнул алые губки и шумно выдохнул. Его кожа покрылась
мурашками. Намджун улыбнулся уголком губ и вздернул бровь. Ему доставляет
удовольствие наблюдать за таким Юнги. Намджун провел мочалкой по его рукам
и животу. Юнги, выдавив гель на собственные ладони, принялся натирать грудь
и крепкие плечи альфы вручную, ощущая каждый рельеф своей кожей. Во рту
скопилась вязкая слюна. Юнги впился взглядом в капельку геля, покатившуюся
по груди и прессу альфы вниз…
— Юнги, — в голосе Намджуна слышалась усмешка. — Что ты делаешь, малыш?

Бессовестно разглядываешь меня?
— Чт… Нет, — вспыхнул омега, слегка пихнув альфу в грудь. Намджун

428/508
перехватил его ладони и завел за спину, сжимая. Юнги сглотнул, смотря на
него. Намджун в своих глазах топит. Без шанса на спасение.
— Смотришь, — хрипло сказал Намджун, наклоняясь к его уху. У Юнги вновь

побежали мурашки. Альфа провел большим пальцем по его губам, слегка
оттягивая, а второй скользнул меж упругих половинок, выбивая стон
удовольствия. — Маленький грязный мальчишка.
— Намджун… — заскулил омега, хватаясь пальцами за его плечи.
Намджун резко отвернул его лицом к стенке, Юнги уперся в нее ладонями и
шире расставил ноги, выпячивая попку. Теплая вода приятно барабанила по
спине. Густая смазка грузными каплями вытекала из дырочки, стекая по бедрам
и ногам. Намджун жадно облизнулся. Этого омегу хочется вылизать, как самый
вкусный леденец. И Намджун это обязательно сделает, но не сейчас. Альфа
обхватил свой член пальцами и направил головку в Юнги. Омега протяжно
застонал и откинул голову назад, сжимая мышцами Намджуна изнутри. Альфа
зажмурился и прорычал.
— Расслабься, — мягко приказал Намджун, слегка покачивая бедрами и толкаясь

чуть глубже, вновь заставляя омегу стонать.
Намджун провел широкой ладонью по спине омеги к копчику, вызывая табун

мурашек по телу. Юнги задрожал в его руках, подчиняясь приказу и
расслабляясь, как может. У него колени жутко подкашиваются, но Намджун
крепко держит его бедра, натягивая на себя. Юнги застонал во весь голос,
скользя ладонью по запотевшей стенке душа и оставляя след. Намджун вошел
по основание и замер, стискивая зубы. Как же с Юнги нереально. Ни с кем, как с
ним, быть не может. Юнги особенный. Юнги — ведьма, Намджун, черт возьми, в
этом уверен, и прямо сейчас готов вырвать свою душу и ему отдать на
растерзание. Намджун шлепнул омегу по ягодице и начал быстро двигать
бедрами, наращивая амплитуду толчков.
Юнги стонет громко, протяжно, ласкает намджунов слух стонами наслаждения.

Намджуну крышу рвет, и единственное, что его останавливает — Юнги
беременный. Он не может быть грубым, не может быть агрессивным, потому
сбавляет темп и трахает размеренно, медленно, входя до основания и почти
полностью выходя. Намджун искусным гурманом разделывает душу Юнги на
составляющие и отправляет в рот, перекатывая кусочки языком. Юнги скулит и
кусает ребро ладони, выгибается, подставляет манящую попку. Намджун звонко
шлепнул покрасневшую ягодицу. Даже несмотря на свою беременность, он
остается таким грациозным, как кошка, он заставляет восхищаться собой и
желать испить себя до дна.
Намджун не привык заниматься любовью. Он терзает Юнги, а ведьма эта только

больше желает. Он, кажется, готов самостоятельно перед Намджуном лечь на
тарелку с золотой каймой, вручить в руки вилку и нож. Бери меня всего, бери
полностью, сколько захочешь. И Намджун берет. Он высасывает из Юнги все
соки, испивает, как самое дорогое в мире вино. Им из душа удается выйти
только через сорок минут, но Намджун сразу же укладывает омегу влажной
спиной на постель и вновь припадает губами к его губам.
Всегда будет мало. Чем больше получает, тем больше хочется.
429/508
Юнги засыпает изнеможденным на груди Намджуна только ближе к двум часам.
Юнги наелся Намджуном, но только на эту ночь, завтра он вновь будет
голодным котенком проситься на руки. Намджун слегка улыбается, поглаживая
пальцами юнгиевы пряди, пропускает их сквозь пальцы и смотрит в окно,
наблюдая, как медленно ползут тучи по небу.
Но сейчас у него другая цель.
Намджун безмолвно ухмыльнулся и укрыл Юнги теплым одеялом.
430/508
XXIX
По пустынному коридору эхом разнесся стук каблуков.

Люминесцентные лампы неярко освещали длинный коридор. Худая тень
скользила по стене. Джин насвистывал какую-то незамысловатую мелодию,
покачивая из стороны в сторону сложенным влажным зонтом. Как не вовремя
его настиг дождь, вся укладка испортилась. Омега тряхнул головой и взъерошил
волосы. Лаборатория находилась на минус третьем этаже. В такое раннее время
встретить кого-то там — нонсенс. Даже несмотря на то, что омега встал в такую
рань, настроение у него было более, чем отличное.
Как и ожидалось, лаборатория была абсолютно пуста. Отложив зонтик на

стеклянный столик с пробирками и колбами, Джин подошел к главному столу,
включил компьютер и сел в кресло, слегка кружась, отталкиваясь пятками от
пола. На губах играет легкая улыбка. Терять Джину больше нечего. Все, что
имелось в его ноутбуке на Кииоши, он стер минувшим вечером. Теперь Чонгук
может убить его без жалости и сожаления, но Джин и не думает об этом. Ему, в
сущности, плевать… И даже умереть ему уже не жаль.
Может быть, все, что происходит в его жизни, лишь его вина. Не доглядел, не
удержал, не уберег, где-то соврал, приукрасил, запутался во лжи. Но ведь люди
никогда не признаются в том, что в их бедах виноваты они сами. Намного легче
найти виновного извне, свалить на его плечи тяжкий груз своих грехов и
упрекать во всем, что было и чего нет. Своим козлом отпущения Джин выбрал
Мин Юнги. Мин Юнги, который забрал все самое лучшее, что было в жизни
Джина. Он забрал Намджуна. Джин поджал губы и придвинулся вперед,
открывая созданный буквально несколько часов назад файл с результатами
анализа.
«Анализ крови №69436

Группа: А
Концентрация RC-клеток: ~14 на 10 миллилитров
Уровень RC-клеток: 8000
Совпадение (да/нет): Да
Гуль: Кииоши»
Джин прищурился. Когда анализ результата был готов, Намджун запросил у

всех больниц города прислать все имеющиеся анализы крови, когда-либо
проводимые за последние пятнадцать лет. Он был решительно настроен на то,
чтобы найти любое, даже самое маленькое совпадение со скрывающимся под
маской человека гулем. И он не прогадал. Он действительно обнаружил этого
человека, вот только результата он еще не видел. И не увидит.
«Анализ крови №4582

Имя: Чон Чонгук
Группа: А
Концентрация RC-клеток: ~14 на 10 миллилитров
Уровень RC-клеток: 8000»
Джин выделил файл и щелкнул правой кнопкой мыши, выбирая «удалить». На

экране появилось окно загрузки и медленно ползущая зеленая полоса,
отразившаяся в карих глазах Джина. Омега поджал губы, пиля фотографию
Чонгука злым взглядом. К Чону он не питает ничего, что даже отдаленно можно
431/508
было бы назвать симпатией. Но Намджун… Намджун — это другое. И Намджун
выбрал не его. Если бы он не принял брюхатую непонятно от кого шлюху в свои
объятия, если бы остался с Джином, все было бы иначе. Джин бы рассказал ему
все, чего он только пожелал, и с Кииоши было бы покончено.
Но он не сделал этого. Предпочел приютить у себя под крылом шлюху вместе с

приплодом, который вот-вот должен появиться на свет. Идиот. Намджун даже
не знает, что и кого он теряет. Омега крепко сжал пальцы в кулак и посмотрел в
сторону, смаргивая подкравшуюся слезу. Нет. Он не будет плакать. Все слезы он
уже давно выплакал, а сейчас это уже никому не нужно. Джин слегка барабанит
пальцами по столу и успокаивается.
Если Намджун хочет пачкать руки об эту подстилку, если хочет воспитывать не
своего ребенка — отлично. Намджун проебался по-крупному, а Джин… Джин
просто хотел быть счастливым. Что у него есть сейчас, кроме обжигающей
ненависти и холодной постели в своей квартире? Ничего. Ползунок достиг конца
полоски. Удаление завершено. Джин выключил компьютер и поднялся со
скрипучего кресла. Забрав зонтик, омега, по-прежнему насвистывая какую-то
мелодию, ушел из лаборатории.
Хосок обхватил пальцами пузатую кружку с горячим шоколадом и перевел

взгляд в окно. На улице накрапывал дождь. Грузные капли разбивались и
катились по грязному стеклу холодными слезами. Хосок натянул горловину
свитера повыше, кутаясь буквально вместе с носом. Так холодно, а ведь уже
почти весна. Правда, у самого Хосока внутри зима лютая. Омега уткнулся
взглядом в свой горячий шоколад, поглаживая подушечкой большого пальца
теплый от пара край кружки.
Что делать дальше, он не знал. Даже думать об этом не хотел. Он был уверен
почти на сто процентов, что ребенок внутри него не принадлежал Енгуку. Его
отец — Чимин, и от этого становилось в тысячу раз тяжелее. Лучше бы Хосок с
Чимином вообще не связывался, лучше бы дорогой десятой обошел, лучше бы в
одиночестве утонул, чем так. Больно и паршиво. Хосок начал скрести ногтями
картинку кошачьих ушек на кружке. Хосок запутался и совсем сбился с толку.
Он стоит на распутье, и не знает, какой дорогой пойти…
Должен ли он оставить ребенка?
А что тогда Хосок ему даст? Однокомнатную обшарпанную квартиру, вечный

недостаток денег, мало-мальски приличное образование? Что сможет отец-
одиночка в это время, когда ему порой даже еду не на что купить бывает? Хосок
шмыгнул носом и сгорбился над своей кружкой уже не такого горячего
шоколада. Теплая слеза покатилась по щеке и плюхнулась прямо в кружку с
тихим «бульк». Кто бы знал, как Хосок Чимина ненавидит, и ровно с такой же
силой л… Хосок покачал головой. Нет. Это неважно.
Хосок может родить и отдать ребенка тем, кто сможет его воспитать. Но кто
возьмет на себя ответственность воспитывать ребенка гуля и куинкса? Хосок
грустно ухмыльнулся. Никто. Хосок со своим приплодом абсолютно никому не
нужен. Даже родному родителю, который его скорее убьет, чем примет под свое
крыло, когда оно так необходимо. Хосок чувствует себя одиноким, никчемным и
432/508
ненужным. Омега утер рукавом свитера влажную от слезы дорожку.
Значит, у него остается только один вариант… И так будет правильно. Хосок не
сможет дать ничего малышу. Он даже не сможет спокойно смотреть на свое
дитя, зная, что он крепко связан с Чимином, а Чимину в его жизни больше
делать нечего. Омега вплел пальцы в свои волосы и слегка сжал, прикрывая
глаза. Почему все происходит именно так? Почему именно сейчас? Будто сама
судьба издевается над ним, подкидывая все новые и новые испытания, которые
Хосоку уже слишком трудно преодолевать. Омега сглотнул, принявшись
царапать ногтями свою ладонь.
Хосок просто хочет спокойствия…
Колокольчик над дверью кафе тихо зазвенел. Хосок поднял взгляд на

вошедшего и тут же опустил голову, надеясь, что Енгук его не узнает. Альфа
тряхнул головой, от чего на пол полетели дождевые капельки, поправил на
запястье часы и оглянулся, безошибочно находя то, что искал. На его губах
появилась легкая улыбка. Он прошел через весь зал в теплых кофейных тонах к
самому дальнему столику, со скрипом отодвинул плетеный стул и сел напротив,
скрепив пальцы в замок. Подозвав официанта одним жестом, он заказал себе
кофе и уставился на Хосока.
— Перестань меня преследовать, — вздохнул Хосок, помешивая ложкой свой

шоколад. — Это законом карается, ты знал?
— Я даже не знал, что ты здесь будешь, — улыбнулся Енгук, вздернув бровь.

— Зашел выпить кофе, а тут ты, вот так сюрприз.
— И из всех свободных столиков выбрал именно мой, — закатил глаза омега.
— Тут атмосфера… особенная, — вкрадчиво сказал Енгук, склонив голову и

наблюдая за омегой. — Рядом с тобой, я имею в виду.
— Ты делаешь мне комплимент? — слегка улыбнулся Хосок.
— А у меня получилось?
— М-м, нет, не думаю. Точно нет, — Хосок сам не заметил, как улыбнулся шире.
Искреннее.
— Что ж, — нахмурился Енгук. — Тогда я буду практиковаться в этом чаще.

Спасибо, — улыбнулся Енгук принесшему его заказ официанту.
Хосок рядом с Енгуком чувствует себя странно. Это точно не какая-то любовь,
которой Хосок уже сыт по горло, это… трепет? Трепет и радость от одного
присутствия. Енгук как маяк в темноте, словно чувствует, когда Хосоку плохо
или одиноко, он появляется ровным счетом из ниоткуда и развевает мрак одним
своим присутствием. С Енгуком спокойно и легко, он одним своим появлением
отодвигает проблемы на задний план и становится на первый. Енгук, несмотря
на то, что он является Синигами и Покровителем, в глубине своей души очень…
приятный. Гули его боятся, но Хосок нет. Енгук стал для него теплым одеялом, в
которое Хосок может в любое время укутаться.
— Ты сейчас во мне дыру прожжешь, — тихо засмеялся Енгук. Хосок пару раз
433/508
моргнул и хмыкнул, отводя взгляд в сторону.
— Иди ты, — буркнул Хосок. — Просто выглядишь, как мокрый пес.
— А мне кажется, что я выгляжу очень сексуально, — ухмыльнулся Енгук, но его

улыбка тут же пропала. Он внимательно посмотрел на Хосока. — Что с тобой
происходит? Ты словно прячешься.
— Мне не от кого прятаться, — ответил Хосок, отпивая из кружки шоколад.
— От всего мира прячешься. Я ведь вижу, Хосок. Не убеждай меня в обратном.

Что у тебя произошло? — Енгук склонил голову вбок, ожидая ответа, но Хосок
молчал, поджав губы. Даже не смотрел в его сторону. — Хосок…
— У меня все отлично, — криво улыбнулся Хосок. — Все просто замечательно.
— Ты можешь врать об этом, кому угодно, но не мне, — прищурился Енгук. Он

потянул руку через стол, накрыл ладонь Хосока своей и слегка сжал, от чего
Хосок дернулся. — Послушай. Я хочу помочь тебе, понимаешь? Не закрывайся от
меня, не надевай маску притворного счастья и не строй из себя кого-то рядом со
мной. Я вижу тебя, и вижу, что что-то не так, но почему ты не хочешь, чтобы
тебе помогли, Хосок-а? Почему?
— Потому что я привык, что другим людям нет дела до моих проблем, — Хосок
убрал ладонь Енгука. — И ничья помощь мне не нужна.
— Ложь, — поджал губы Енгук. — Тебе нужна помощь, тебе нужны тепло и
любовь, но ты бежишь от этого, даже не позволяешь мне попробовать. Ты
маленький одинокий мальчик, которому необходима защита, и я хочу тебя
защитить. Тебя в моих объятиях никто не достанет, никто боли не причинит, но
ты так рьяно вырываешься. Обжечься в очередной раз боишься?
— Это не твое дело, — процедил сквозь зубы Хосок. — Не лезь ко мне, ясно? Я и
без твоей помощи прекрасно проживу. Мне не нужен ни ты, ни кто-то еще. Никто
не нужен.
— Это часть жизни, Хосок, — спокойнее сказал Енгук. — Мы любим кого-то, но

очень часто не получаем той же любви взамен. И тут дело не в тебе уже, дело в
другом человеке. Не искрится у него, не горит при виде тебя. И нужно просто
смириться, что ему ты, увы, не нужен. Но ведь и тебе кто-то бывает не нужен,
верно? И остается не так много вариантов — или забыть его и навсегда
вычеркнуть из своей жизни, или продолжить с ним общение и подпитывать
тлеющие угольки любви.
— Зачем ты мне говоришь это? — шепотом спросил омега.
— Хосок, пожалуйста, хватит держать то, что делает тебе больно. Порой…
лучше отпустить, чем терпеть постоянную боль. Ты не заслуживаешь такого.
Тебя любить нужно, оберегать, заботиться. Ты не должен сжигать себя, чтобы
другим светило и было тепло. От тебя ведь тогда совсем ничего не останется.
Понимаешь? — вздохнул Енгук.
— Понимаю… — ответил Хосок, сглотнув тяжелый комок слез. — Мне… всегда

твердили, что я сильный. Я так часто слышал это, что сам поверил.
434/508
— Со мной ты можешь быть слабым, — слегка улыбнулся Енгук, с теплотой
смотря в глаза Хосока. Омега поежился от кусачего холода. — Это не стыдно —
просить о помощи. Это нормально.
— Не в моем мире, — покачал головой Хосок. — Я привык так жить, Енгук,

привык защищать себя сам. Если я буду опираться на тебя, я буду зависим. А
вдруг ты уйдешь? Вдруг уберешь свое плечо? Падать слишком больно, Енгук, я
уже наглотался грязи и пыли. Я… не хочу так больше. Я никому не нужен, кроме
самого себя. Это мое кредо, если хочешь. Доверять только себе, чтобы другие не
вонзили нож в твою спину.
— Если твой мир такой, то я разрушу его под основание, почву засыплю солью,
чтобы ни один сорняк не пророс, и построю на месте руин новый мир. Кирпич за
кирпичиком я буду делать это, пока ты мне сердце свое не откроешь и не
отдашь ключи от него. Я уверен в своих словах и желаниях, и то, что ты так от
меня отделаться пытаешься, только больше меня к тебе привязывает, —
улыбнулся альфа. — От меня ножа не жди.
— После таких слов только его и ждешь, — грустно рассмеялся Хосок. Енгук
нахмурился.
— Я тебе серьезность своих слов докажу, Хосок. Не убегай от меня больше. Я не

хочу тебя по рукам связывать, я хочу, чтобы ты доверял мне, и если надо, я готов
твое доверие заслужить.
— Тебе много для этого сделать придется. Не сможешь, — покачал головой

омега.
— Смогу. Еще как смогу. Моим будешь, — улыбнулся уголком губ Енгук. Хосок
почувствовал, как жар румянца уколол щеки, и опустил голову, упорно смотря в
кружку с шоколадом. Енгука отвлекло оповещение о входящем сообщении, и
только когда он отвел взгляд, омега выдохнул. Альфа нахмурился, смотря в
экран телефона.
— Что-то случилось? — с хрипотцой спросил Хосок.
— Да, — мужчина поднялся из-за стола. — Жаль, кофе не допил, но это не

последняя наша встреча. Подумай о моих словах, пожалуйста.
— Ничего не могу обещать, — уклончиво ответил Хосок и вновь уставился в окно.
Енгук хмыкнул и подошел к Хосоку, резко сжал пальцами его подбородок и

дернул к себе, впиваясь губами в его приоткрытые от удивления губы. Хосок не
отвечал, Енгук и не настаивал, он просто мягко поцеловал его и лизнул нижнюю
губу. Альфа отстранился, заглядывая в его глаза, прошептал «До встречи» и
ушел, как ни в чем не бывало. А у Хосока затряслись пальцы и дыхание тяжелое
такое, будто несколько километров пробежал. Хосок коснулся кончиками
пальцев своих губ, ощущая еще не успевшее испариться тепло енгуковых губ.
Хосок окончательно запутался в том, что чувствует. Все, что остается ему — это
допивать свой остывший шоколад, успокаивая внутреннюю дрожь. Быть
слабым… А как это? Ждать постоянной защиты со стороны? Ждать, пока тебя
ударят первым? Холодными ночами согреваться не теплым чаем, а теплом
435/508
чужих рук? Хосок начал кусать губу, заламывая пальцы. Енгук идиот. Ничего он
в жизни не понимает, раз Хосока заставляет подписаться на это. Омега поджал
губы и потер пальцами переносицу.
Омега уже собирается уходить, расплатившись за свой горячий шоколад, но

буквально примерзает к месту, когда в кофейню заходит очередной посетитель.
Этого человека он узнает в миллионной толпе. Он изгибы изящного тела
помнит, каждый сантиметр своими руками отпечатал, губы алые помнит и брови
заломленные, руки едва грубоватые от куинке, дыхание сбитое. Любовь к этому
человеку он помнит. Мин Юнги помнит.
Юнги сел неподалеку, поставив немногочисленные пакеты с логотипами детских

магазинов на пол рядом с собой. Хосок смотрит на него в шоке и взгляда
оторвать не может. Как же тесен бывает мир, и некогда любимые люди
сталкиваются в кофейне в переулке. Юнги тем временем снял пальто, сделал
заказ официанту и оглядел уютное заведение. Людей не так много, в воздухе
пахнет свежей выпечкой и кофе, тихо играет музыка и негромко
переговариваются парочки за столами. Он слегка улыбнулся, встречаясь
взглядом с черными, как ночь, глазами.
И улыбка тут же сползает с лица.
— Хосок… — выдохнул Юнги.
У Чона перед глазами на миг все потемнело. Юнги поднялся из-за стола,
отталкиваясь руками от подлокотников плетеного кресла, и двинулся в сторону
Хосока. Младший наблюдал за ним. В его движениях пропала та былая
грациозность, вместо нее осталась милая неряшливость. Чон опустил глаза
ниже и понял, почему. Юнги был беременный. Хосок в шоке перевел глаза на его
лицо. Юнги улыбался счастливо и радостно, обнажая десна. Он протянул руки
Хосоку, желая обнять, но Хосок и с места не сдвинулся. Ни через минуту, ни
через две. Медленно улыбка стала уже не такой счастливой.
— Позволь, я… присяду? — спросил робко Юнги, тушуясь под взглядом Хосока.
— Конечно, — ответил младший. Юнги сел напротив него, и повисло недолгое

молчание. Мин кашлянул в кулак.
— Так… как у тебя дела? — прикусил губу Юнги.
— Терпимо. А твои как?
— Наверное, тоже… Последний наш разговор получился не очень хорошим, а

потом ты и вовсе пропал. Прости меня, Хосок-а, — Мин опустил глаза. — Я очень
хотел с тобой связаться, но не знал, как. Ты сменил номера?
— М-м, ага, — пожал плечами Хосок. — Вижу, в твоей жизни много интересного
произошло, — кивнул он на живот Юнги. — Поздравляю.
— Да, — улыбнулся Юнги, касаясь пальцами своего живота. — Спасибо…
— Мальчик, девочка? Выбрал имя?
— Мальчик, — кивнул Юнги, улыбаясь уголком губ. — Хвалль.

436/508
— Необычно, — сказал Хосок и отвел взгляд в сторону. Смотреть на Юнги
тяжело. Юнги принялся кусать губу, пиля Хосока взглядом.
— Хосок… что произошло между нами? Я хочу, как прежде, быть рядом с тобой.
— Слишком много всего произошло, Юнги, — ответил Хосок, принявшись

ковырять ногтем скатерть. — Слишком много сказано и сделано, к сожалению.
Между нами ком недосказанности и… твое предательство, — Хосок заиграл
желваками. Юнги гулко сглотнул.
— О чем ты говоришь? — шепотом спросил Юнги.
— Ты переспал с человеком, которого я любил, — просто сказал Хосок.

— Приставил дуло к моему сердцу и выстрелил, а мне потом пришлось ошметки
собирать.
— Я ведь не знал, — помотал головой Юнги. — Я бы ни за что не поступил так,

если бы знал. Ни за что.
— Я знаю, Юнги, — сухо ухмыльнулся Хосок. — Знаю. Но ты сделал это, и назад

дороги нет. Это разрушило все, что было между нами. Как бы я ни старался, я не
могу это простить. Это просто… убило меня, похоронило заживо. Я не ненавижу
тебя, нет, — покачал головой омега. — Я слишком тебя для этого люблю, Юнги.
Но порой лучше разойтись в разные стороны и жить каждый по-своему.
— Дай мне шанс, — тихо сказал Юнги. — Пожалуйста… Я так сильно хочу все
исправить.
— Какой шанс, Юнги? — рассмеялся Хосок, сердце Юнги полосуя на рваные

лоскуты. — О чем ты говоришь? Хочешь наладить общение, пить вино, когда
кому-то из нас плохо, а потом трахаться? Этого ты хочешь, Юнги?
— Нет, — шмыгнул носом Юнги. Слезы обиды защипали глаза. — Я просто хочу
быть рядом с тобой.
— Я этого не хочу, — стиснул зубы Хосок, сжимая пальцы в кулаки. — Слышишь

меня, Юнги? Ничего между нами больше не будет. Мы в разных сторонах, и
жизни у нас теперь разные. Ты больше мне не друг, — пощечина по щеке Юнги.
Ты мой враг. Только Хосок этого не говорит.
— Хосок… — прошептал Юнги обреченно, сглатывая. — Пожалуйста…
— Живи своей жизнью, Юнги. Будь счастлив и воспитай из своего ребенка

достойного человека. Прощай.
Хосок резко поднялся из-за стола, схватил свое пальто и пошел к выходу на
негнущихся ногах. Глаза кусали слезы боли и обиды, а сердце грыз тупой червь,
умоляющий вернуться, обнять омегу, прижать к себе и сказать, что все будет
хорошо. Но ничего не будет. Уходя, уходи. Навсегда. Не оглядываясь. И Хосок
уходит. Юнги заплакал, прижимая ладони к лицу.
437/508
Юнги стоял на кухне, нарезая на разделочной доске капусту. Намджун подцепил
палочками жареное мясо и отправил в рот, медленно пережевывая и наблюдая
за омегой. Юнги сам не свой, его словно тревожит что-то. Он не улыбается,
погрузился в свои мысли, иногда кусал губы и заламывал брови, но ничего не
говорил, Намджун и не спрашивал. Сегодня ему не удалось добраться до
лаборатории с присланными анализами, он был занят поимкой гуля ранга S+. Но
завтра он, наконец, получит ключ от всех дверей. Юнги резко отрезал капусту,
раня палец. Омега зашипел. Из ранки начала капать кровь. Юнги с психом
откинул нож и уперся ладонями в столешницу. Намджун со скрипом ножек стула
по полу встал и подошел к Юнги, обхватив его ладонь.
— Нужно промыть и заклеить пластырем. Не страшно.
У омеги задрожали губы. Он резко приник к Намджуну, обнимая его за талию и

утыкаясь носом в грудь. Намджун прижал его к себе и принялся гладить
ладонью по волосам. Футболка на груди стала влажной. Юнги нужно
выплакаться и отпустить то, что его тревожит. Намджун поцеловал его в
макушку и немного отстранился, поднимая голову омеги за подбородок.
— Ну, чего ты, мой маленький? — слегка улыбнулся Намджун. — Сильно

порезался? Болит?
— Нет, — сглотнул Юнги. Намджун утер большими пальцами его слезы.
— Не там болит, да? — спросил альфа и приложил ладонь к его груди со стороны
сердца. — Вот тут.
— Намджун… — прошептал омега и вновь прижался к нему, громко шмыгая

носом.
— Да? — шепнул Намджун ему на ухо.
— Я… люблю тебя, — выдохнул Юнги и сжал пальцами его футболку, замирая.

Намджун засмеялся, прижимая его к своей груди. Какой же он маленький и
нежный котенок, нуждающийся в постоянной заботе и любви. Намджун
чувствует разливающееся по венам тепло.
— Знаю, — улыбнулся Намджун. — Я тебя тоже люблю, Мин Юнги.
Юнги расплакался, как маленький ребенок, а у Намджуна на губах была легкая

улыбка. Он гладил омегу по голове и шептал нежные глупости на ухо, пока
Юнги совсем не успокоился. Намджун отвел его в гостиную и усадил на диван,
присаживаясь перед ним на корточки вместе с аптечкой. Он протер ранку
медицинским спиртом, стирая кровь, и поцеловал ее, чтобы не болело. Юнги
тихо хихикнул, шмыгнув покрасневшим носом. Намджун наклеил на ранку
пластырь и вновь поцеловал. Для надежности.
— Не хочу, чтобы ты завтра оставлял меня… — тихо сказал омега, прикусив губу.
— Я не могу остаться, малыш, — вздохнул Намджун, садясь рядом и утягивая

Юнги в свои объятия. Мин кое-как устроился, подложив под большой живот
подушку. Намджун начал нежно гладить его по животу. — Если бы я мог,
целыми днями только и делал бы, что был рядом с тобой и нашим ребенком. Но
438/508
ты ведь знаешь, что я не имею права.
— Знаю… — тихо ответил Юнги, накрывая ладонь Намджуна своей поверх

живота. Хвалль слегка толкнулся прямо Намджуну в ладонь. Альфа застыл,
уставившись на живот Юнги. Юнги тихо хихикнул.
— Эй, ты чего не спишь, а? — возмутился Намджун, поглаживая живот Юнги.

— Час-то знаешь какой? Бегом засыпай.
— Он просто скучает по отцу, — улыбнулся Юнги, смотря на Намджуна. — И я…

тоже скучаю.
Намджун посмотрел на него с улыбкой. Господи, Юнги бы за эти ямочки отдал

все, что имеет. Он ничего красивее в жизни не видел никогда. Юнги тихо
сглотнул и приподнял ладонь, касаясь пальцами щеки альфы. Намджун
коснулся губами его губ, утягивая в медленный продолжительный поцелуй.
Юнги вплел пальцы в его волосы, сжимая в кулаке. Юнги отстранился, только
когда в легких кончился кислород. Намджун уткнулся лбом в юнгиев и прикрыл
глаза, шумно дыша. Юнги вновь лег на грудь Намджуна и прикрыл глаза. Он
даже не заметил, как уснул под мерное биение его сердца.
Альфа не хотел даже дышать, чтобы случайно не разбудить Юнги. Он к нему

всем телом прижался маленьким котенком и тихо посапывал у него на груди.
Намджун мягко поцеловал его в лоб, наслаждаясь теплым дыханием на своей
шее. Но время уже близилось к полуночи, и альфа начал переживать о том, что
мышцы у Юнги могут затечь. Намджун аккуратно, стараясь не разбудить омегу,
переложил его на диван и встал. Просунув одну руку под спину Юнги, а вторую
под колени, альфа поднял его на руки, с удовольствием отмечая, что тот
поправился. Намджун бережно уложил его на кровать в спальне, укрыл одеялом
и лег рядом, обнимая со спины. Намджун уснул под размеренное дыхание Юнги.
Юнги распахнул глаза среди ночи от тянущего болезненного чувства внизу

живота. Он схватился за живот и сжал зубы, стискивая пальцами футболку.
Через несколько минут его отпустило. Юнги поднялся с кровати, вытирая
тыльной стороной ладони испарину со лба. Он едва не вскрикнул, хватаясь
пальцами за дверной косяк, когда низ живота вновь начало тянуть. Юнги
захныкал и зажмурился. Неужели началось? Юнги бросило в пот. Он стоял,
сгорбившись, несколько мгновений, а после его опять отпустило. Юнги шумно
задышал и проковылял на кухню, наливая себе полный стакан воды и выпивая
залпом.
Омега несколько минут ходил из стороны в сторону, ожидая, когда схватки

повторятся. Из спальни вышел заспанный Намджун, потирая кулаком глаз. Он
хмуро посмотрел на омегу и подошел к нему, обхватив широкими ладонями за
плечи. Юнги держался за низ живота и жевал губу, влажными от слез глазами
смотря на Намджуна.
— Я, кажется, рожаю…
— Не может быть, — удивленно сказал Намджун. — Врач ведь назначил дату в

следующем месяце.
— Думаешь, ребенку есть дело до того, какую дату ему поставили? — прошипел
сквозь зубы Юнги.
439/508
— Давай так, — нахмурился Намджун. — Если схватки повторятся, то мы
позвоним в скорую.
— Хорошо, — захныкал Юнги и вцепился пальцами в футболку Намджуна,

сжимая ее.
— Пойдем, я помогу, — Намджун обхватил его за талию, а второй рукой сжал его
ладонь, помогая дойти до кровати и лечь на правый бок. — Вот так. Болит?
— Нет, — шмыгнул носом Юнги. — Только не уходи…
— Куда же я уйду без тебя, — тихо засмеялся Намджун и сел рядом, перебирая
пальцами юнгиевы шелковые пряди. — Не могу поверить в то, что скоро нас
будет трое.
— Я тоже, — грустно улыбнулся Юнги, глянув на альфу. — Не понимаю, что

испытываю…
— Знаешь, я хочу, чтобы мы всей семьей поехали в горы, — задумчиво сказал

Намджун, поднимая глаза вверх. — Ну, знаешь, костер, всякие истории,
жареный зефир…
— Звучит очень заманчиво… — Мин прикусил губу, опуская взгляд. — Намджун,

ты… жалеешь о том, что все сложилось именно так? Я имею в виду, что у такого,
как ты, должен быть лучший омега, а я что? Просто Мин Юнги.
— Ты не просто Мин Юнги, — покачал головой Намджун, коснувшись губами

тыльной стороны его ладони. — Ты человек с необычным взглядом на мир, коих
я доселе не встречал. Ты талантливый следователь, и пусть я никогда не хвалил
тебя и даже не говорил доброго слова, я всегда, как наставник, гордился твоими
заслугами. Ты любящий сын своих родителей. Ты человек, который… — альфа
склонил голову вбок, — смог показать мне, что такое любовь и забота, только я
это принять не сразу смог. Для меня чужды такие чувства. Я отталкивал тебя
изо всех сил, «но нет, чем больше я скрываю чувства, тем вырываются они
сильней».
— Шекспир? — смущенно спросил Юнги.
— Именно, — засмеялся Намджун. — Юнги, ты должен понять ценность своей

жизни, потому что ты теперь не один. У тебя есть родители, друзья, у тебя есть
я, а вскоре будет тот, ради которого мы оба должны рвать этот мир, — альфа
положил ладонь на живот Юнги, слегка поглаживая. — Я вас в обиду не дам.
Теперь мне есть, за что сражаться, ради чего каждый вечер возвращаться домой
и покупать лавандовое печенье.
— Я люблю тебя, — шмыгнул носом Юнги, перебирая пальцами свою футболку.
— И я люблю тебя, малыш.
Намджун сидел в тишине рядом с Юнги, держа его за руку. Через полчаса Юнги
заснул, сжимая пальцами его ладонь, боясь отпустить. Намджун с легкой
улыбкой гладил его по волосам и мягкой щеке, а на коже оставалось юнгиево
теплое дыхание. Эта ночь такая спокойная…
440/508
✖
— Тэхен, ты не должен, — хрипло сказал Чонгук.
Тэхен сидел за столом на кухне. Перед ним стояла тарелка с мясом. Сырым
человеческим мясом. Тэхен смотрел на него и не мог оторвать взгляда. Тяжелый
комок засел где-то в горле. Лежащие на коленях ладони омега сжал в кулаки.
Чонгук держался поодаль, прижимаясь плечом к дверному косяку. В доме
царила звенящая тишина. Она давила, добивала, оглушала. Тэхен больше не
смеялся, он не улыбался даже. Рюу заскулил, утыкаясь влажным носом в руку
омеги.
— Должен, — дрожащим голосом ответил Тэхен. — Ради нашего ребенка.
— Мы можем избавиться от него, пока не поздно…
— Чонгук! — прорычал омега, поднимая на него взгляд. — Если ты не хочешь

пройти это вместе со мной, я пройду без тебя. Енгук поможет мне уехать в
другую страну.
Чонгук поджал губы и отвернул голову в сторону, сжимая пальцы в кулаки в

карманах толстовки. Тэхен сглотнул вязкую слюну и глубоко вдохнул, прикрывая
глаза. Он делает это ради своего ребенка. Ради самого себя. Если Тэхен не будет
есть, он умрет вместе с малышом. А Тэхен такого допустить не может. Под
прикрытыми веками зародились обжигающие слезы. Тэхен взял в пальцы кусок
еще теплого мяса, изо всех сил стараясь не разреветься в голос. Чонгуку на это
смотреть — пытка. Страшнее он ничего не видел. Это невыносимо, это грудную
клетку раздирает в клочья. Никого сильнее Тэхена Чонгук не видел и не знает.
Они с Соен похожи чем-то — для своего ребенка готовы сделать буквально все.
Даже отключить свою человечность.
Тэхен шумно втянул носом воздух. Теплая плоть приятно греет закостеневшие
пальцы. Тэхен приоткрыл глаза и посмотрел на кусок мяса в своих руках. Нет,
это не было человеком. Это — спасение его ребенка. Это просто кусок мяса. И
если Тэхен должен его съесть, Тэхен не будет раздумывать и секунды. Омега
вгрызся зубами в человеческое мясо, с трудом разрывая зубами мышцы. Из глаз
брызнули соленые слезы. Чонгук заскрипел зубами и отвернул голову в сторону.
Омега с трудом пережевывал человеческое мясо. Ел и заливался горькими

слезами. Чонгук подошел к нему и встал сзади, слегка сжимая пальцами его
плечи, безмолвно говоря, что он рядом, что не бросит, не отпустит. У Тэхена по
рукам побежали капельки крови. Он жадно кусал мясо, не обращая внимания на
собственные слезы.
Так нужно.
Так правильно.
Тэхен сидел на подоконнике на втором этаже, прижимая колени к груди и

смотря в окно, на проплывающие мимо серые облака. Рюу ни на шаг от омеги не
отходил, постоянно напоминая о своем присутствии. Он как-то грустно фыркнул,
положил голову на ноги омеги и глянул на него. Тэхен положил подбородок на
441/508
свои колени и прикрыл глаза. Чонгук медленно поднялся по ступеням, держа в
руке кружку с ароматным чаем.
— Будешь? — слишком громко в оглушающей тишине спросил Чонгук. Тэхен

глянул на него уставшим взглядом и кивнул, принимая кружку с чаем. — Тэхен…
— М-м? — промычал омега, отпивая немного чая.
— Я с тобой, — прошептал Чонгук, присаживаясь перед ним на колени. Тэхен

повернулся к нему, отставив кружку с чаем в сторону. Чонгук положил голову на
его колени и прикрыл глаза.
— Я знаю… — тихо ответил Тэхен. — Я знаю…
Чонгук коснулся ладонью его живота, а Тэхен начал поглаживать его по

затылку. Пока они есть друг у друга, они справятся.
Голода Тэхен больше не чувствовал.
442/508
Примечание к части вторая сцена.
kxtvrv x jvzzie — so far
nf ft. britt nicole — can you hold me
третья сцена.
fleurie — hurricane
XXX
Юнги лежал на диване в гостиной, одно за другим отправляя в рот так

полюбившееся лавандовое печенье. Еще с самого утра у него было странное
чувство дискомфорта, но омега игнорировал это. Он встал пораньше,
приготовил завтрак для Намджуна и упаковал его в контейнер, затем поднял
сонного альфу и, чмокнув в губы, выпроводил. Несмотря на свое состояние,
Юнги не хотелось просто лежать и плевать в потолок, потому он решил, что
уборка квартиры — лучшее средство от хандры. Мин пропылесосил все ковры,
вытер пыль, вымыл полы и закинул грязные вещи в стирку. С особым трепетом
Юнги остановился на детских вещах, купленных специально для Хвалля. Юнги
присел на бортик ванной и начал рассматривать голубую распашонку в горошек
перед собой. Мин прижал ее к лицу, вдыхая аромат кондиционера для белья, а
после ухмыльнулся. Нет, совсем с ума сошел.
Ближе к четырем часам дня, когда все имеющиеся дела были сделаны, Юнги,
наконец, упал обессиленно на диван, заранее притащив из кухни пачку печенья.
Пока он работал, плохое самочувствие не так сильно давало о себе знать, но
стоило ему присесть, как все вновь не только вернулось, но даже обострилось.
Юнги поморщился и подложил под поясницу подушку. По телевизору крутили
какой-то американский сериал, Юнги просто включил его для фона, чтобы
отвлечься от неприятных ощущений. Юнги потянулся пальцами к пачке печенья
и выудил последнюю, но она с глухим стуком упала на пол.
Юнги вскрикнул, прижимая ладони к животу. Он знает, что это такое. Схватки. И
они, черт возьми, больше не тренировочные.
Омега начал глубоко дышать. Он с трудом поднялся с дивана и, придерживаясь

за поясницу, пошел в спальню. Под кроватью стояла уже готовая сумка для
роддома. Юнги, пыхтя и кряхтя, с трудом вытащил ногой сумку за ручку и едва
не заплакал от того, что наклониться и достать ее не может. Кое-как усевшись
на кровать, Мин с трудом поднял сумку. Он быстро пробежался по содержимому:
обменная карта, вещи для него и Хвалля, паспорт, необходимые документы. Все
было на месте. Юнги судорожно застегнул сумку и, придерживаясь за спинку
кровати, поднялся. Мин стиснул зубы, изо всех сил стискивая пальцы. Новый
приступ заставил его скрутиться, матерясь сквозь зубы.
Юнги схватил телефон, судорожно пытаясь его разблокировать, но влажные

пальцы как назло скользили по экрану. Мин прорычал волчонком. Он резко
вытер ладонь о свою футболку и разблокировал телефон, сразу же заходя в
контакты и выбирая «Ким Намджун». Омега прислонил дисплей к уху, нервно
стуча пальцами по столу. Но бесконечные гудки не прекращались.
— Давай, давай, — прошептал Юнги, прикрывая глаза. — Твою мать!

— выкрикнул Юнги, с психом завершая звонок. — Тупой Ким Намджун! У тебя
омега рожает, а он даже чертову трубку взять не может, — закричал омега на
несчастный телефон, едва сдерживаясь, чтобы не разбить его. — Чтобы я еще
443/508
раз от этого придурка родил… — прорычал Юнги и сразу же набрал папин номер
телефона.
— Алло? — Юнги буквально слышал, как папа улыбается в трубку. — Привет,

солнышко, ты давно не звонил. Что-то случилось?
— Я рожаю! — всхлипнул Юнги, сжимая пальцами телефон. — Папочка, мне

очень страшно, я совсем один. П-пожалуйста, приезжай!
— Что?! — выкрикнул Хвасон. — Господи, сынок! Юнги-я, только не паникуй,

хорошо? Сумка готова?
— Да, — заскулил Юнги, потирая пальцами переносицу. — Папочка, пожалуйста,

приезжай быстрее…
— Солнышко, не медли и вызывай скорую!
— Я боюсь, — заплакал Юнги, принявшись ходить из стороны в сторону. — Мне

очень-очень страшно… Пожалуйста, папа…
— Я знаю, маленький, я знаю, — нахмурился Хвасон. — Я скоро приеду к тебе! Не

переживай, пожалуйста, это может навредить тебе и малышу. Походи,
успокойся, выпей ромашковый чай.
— А вдруг я сейчас начну рожать? — Мин начал шмыгать носом. Слезы

покатились градом по его лицу. Папа тихо рассмеялся над своим маленьким
глупым сыном и покачал головой. Какой же все-таки Юнги еще ребенок.
— У тебя уже отошли воды? — спросил Хвасон.
— Н-нет…
— Значит, не переживай. Успокойся. Сейчас главное — твое спокойствие. Ты

звонил Намджуну? Что он сказал?
— Он мне не ответил! — заскрипел зубами Мин. — Этот кусок…
— Тише, тише, — засмеялся Хвасон в ответ. — Юнги-я, дыши глубоко и не думай

о плохом. Я скоро буду с тобой, только не волнуйся, а Намджун наверняка
работает. Ты уже принял душ?
— Я и не думал ни о каком душе, — сморщился Юнги, хватаясь за живот. Он

начал ходить туда-сюда, хоть как-то облегчая свое тяжелое состояние.
— Пожалуйста, приезжай быстрее…
— Жди меня, солнышко! — сказал Хвасон и завершил вызов.
Юнги болезненно простонал сквозь зубы. Он кое-как доковылял до ванной

комнаты и разделся, залезая в теплую душевую кабину. Вода начала мягко
обволакивать тело и успокаивать. Юнги прикрыл глаза и откинул голову назад,
умывая лицо, выдавил на волосы ароматного шампуня и принялся мыть голову,
смывая пену водой. Он одновременно чувствовал страх перед предстоящими
родами и трепет от скорой встречи со своим ребенком. Омега отодвинул створку
душевой кабины и ступил на мягкий коврик, когда его настиг новый приступ.
444/508
Юнги вскрикнул, стискивая пальцами до побеления костяшек ручку от дверцы.
— Да что же… — прохрипел Юнги. — Хвалль, мог бы как-нибудь безболезненнее

появиться, — сказал он, с упреком смотря на свой живот.
Когда спазм отпустил, Мин наскоро вытерся полотенцем и надел более

свободную одежду, в которой ему будет комфортнее. Намджун по-прежнему не
спешил брать трубку, заставляя Юнги скрипеть зубами. Пока папа был в пути,
Юнги по его же совету заварил себе ромашковый чай и даже включил
маленький телевизор на кухне, по которому шла передача о диких животных.
Это так дико и одновременно естественно, давать кому-то жизнь. Юнги не
понимает, что он чувствует. Через пятнадцать минут схватки снова
повторились. Юнги включил на телефоне счетчик схваток, рассчитывая
интервал между ними.
Сидеть на одном месте оказалось крайне неудобным, поэтому Юнги вновь

принялся ходить из стороны в сторону, даже пыль заново протер. В ожидании
папы Мин поглядывал на настенные часы, которые тянулись с черепашьей
скоростью. Едва перевалило за четыре часа. Юнги выругнулся сквозь зубы. Еще
через пятнадцать минут схватки вновь дали о себе знать, не отпуская целую
минуту, которые казались тогда вечностью. Раздалась трель дверного звонка.
Юнги облегченно выдохнул и, держась за стену, открыл дверь папе, который тут
же подхватил его под локоть.
— Как ты, солнышко? — взволнованно спросил Хвасон. — Воды отошли?
— Нет, — хрипло ответил Юнги. — У меня ощущение, что я не ребенка рожаю, а

какую-то торпеду… — Хвасон рассмеялся.
— Ничего, ничего, никто еще от этого не умирал. Давай, поехали в больницу, —

Хвасон помог Юнги надеть легкую куртку. На улице как никогда тепло. — Где
сумка?
— Там, — махнул омега в сторону спальни. — Боже, когда это закончится!

— стиснул зубы Юнги.
— Думай о хорошем, — с улыбкой ответил папа, забрав сумку из спальни и

повесив на плечо. Взяв Юнги под руку, он начал вместе с сыном медленно
спускаться по лестнице. Сейчас ему нужно как можно больше ходить. — Думай
не о том, как будет тебе больно, а о том, что через каких-то несколько часов
сможешь взять на руки свое дитя.
— Я хочу, чтобы Намджун был рядом, — шмыгнул носом Юнги. — И отец…
— Они работают, солнышко, — со вздохом ответил старший омега. — Но ты ведь

знаешь, что они обязательно были бы с тобой, если бы была возможность. Не
расстраивай себя и моего внука, — улыбнулся Хвасон, открывая перед Юнги
дверь подъезда.
— Твой внук хочет меня убить, — захныкал омега, открывая дверь и неуклюже
залезая на заднее сидение такси. Папа поставил сумку рядом, а сам сел на
пассажирское сидение и назвал водителю, глянувшему на раскрасневшегося и
пыхтевшего Юнги, адрес.
445/508
— Юнги, ты дышишь так, будто пробежал километров пятьдесят, — возмутился
Хвасон. — Ты угробишь моего внука! Ну-ка, давай, делай глубокий вдох, а после
вы-ы-ыдох… — папа демонстративно показал ему, как правильно дышать. — Ну
же, давай, попробуй. Это не сложно и полезно.
— Пап! — прикрикнул Юнги. — У меня ощущение, что я, черт возьми, разорвусь

сейчас! Какое к черту дыха-
Юнги резко замолчал, уставившись на свои свободные штаны, по которым

начало расползаться влажное пятно. Мин сглотнул вязкую слюну, коснулся
пальцами влажного пятна и приподнял пальцы к лицу. Кажется, у него только
что отошли воды. Юнги начало колотить. Он поднял влажный взгляд на макушку
папы, который о чем-то мило разговаривал с водителем.
— П-пап…
— Да, солнышко? — улыбнулся Хвасон, повернувшись к Юнги.
— У меня воды отошли, — дрожащим голосом сказал омега. — Я что, сейчас

начну рожать? — всхлипнул Юнги. По его щекам покатились теплые слезы.
Хвасон хихикнул в кулак и помотал головой, сжимая пальцами руку Юнги.
— Нет-нет, малыш, успокойся! Все хорошо, скоро мы будем у врача, он тебе

поможет, — только не волнуйся.
— Я в-вам сидение испачкал, — шмыгнул носом омега, посмотрев на водителя.

— Простите меня, пожа-а-а-а! — Юнги схватился за живот. Новый приступ
схваток так некстати застал его в машине.
— Ничего! — успокоил его водитель. — Впервые в моей машине происходит

такое, — басисто рассмеялся он. — Как ощущения?
— Ужасно! Я хочу умереть, — захныкал Юнги. Хвасон усмехнулся.
— Да-а, помню, как рожала моя жена… — призадумался мужчина, а после по-
доброму улыбнулся. — Зрелище, конечно, ужасное! — Хвасон вместе с
водителем рассмеялся.
— Ох, знаете, мой муж даже не смог присутствовать на родах. Мужчина он у

меня крепкий, но вот такое вынести не смог, — Хвасон хихикнул в кулак. — В
общем, дело было так…
Юнги скривился и уткнулся лбом в стекло. Как они могут так мило беседовать,
когда сам Юнги едва не умирает от боли? У него ощущение, что он сейчас
рассыплется на несколько миллионов частей. Он сполз по сидению,
придерживаясь за живот. Штаны влажные, неприятно липнут к телу, а еще
душно, будто его в парилку засунули. По виску покатилась капелька пота. Юнги
глубоко вдохнул и медленно выдохнул, прикрывая глаза.
— Я справлюсь, справлюсь, справлюсь, — прошептал себе под нос Юнги.
— А? Чего ты там бубнишь? — спросил Хвасон, глянув на Юнги.
— Пытаюсь душу Дьяволу продать, лишь бы этой боли не чувствовать, —

446/508
прошипел сквозь зубы Юнги.
Двадцать минут, которые они ехали до больницы, никогда не были такими

долгими. Юнги чуть не выпрыгнул из машины навстречу врачам, только бы ему
помогли. Хвасон помог сыну вылезти из машины, расплатился с таксистом и
забрав сумку сына, подхватил омегу под руки, помогая Юнги дойти до ведущих
вверх ступенек. Мин мысленно простонал. Это какое-то издевательство свыше,
но Юнги, покрепче стиснув зубы, начал подниматься со скоростью улитки,
придерживаясь за живот. Никого в жизни он не проклинал так, как тогда
Намджуна. Никогда, никогда больше он ни с кем не займется сексом. Ни за что в
жизни. Хвасон подвел омегу к сидевшему за столом акушеру-гинекологу и помог
сесть в кресло напротив него.
— Добрый вечер, — прохрипел Юнги. По спине побежали капли пота. Ему

безумно жарко. — Я это… рожать.
— Добрый, — улыбнулся уголком губ врач. — Пожалуйста, ваше имя,

медицинский полис, документы, данные об отце и ваших родителях.
— Зачем так много? — сморщился Юнги. — Черт возьми, я приехал рожать

ребенка, а не всю свою родословную вам излагать!
— Юнги! — хмуро сказал Хвасон. — Простите его, он в первый раз рожает, сами
понимаете, нервы…
Акушер-гинеколог исподлобья посмотрел сначала на Хвасона, затем на Юнги.

Мин стиснул зубы и понял лишь одно — роды ему придется пока отложить.
Периодически стискивая пальцами столешницу и кроша в порошок зубы от силы
схваток, Юнги с трудом волочил языком, называя нужные врачу данные о себе,
родителях и отце ребенка. Папа все это время стоял сзади и сжимал пальцами
его плечо, приободряя и показывая, что он рядом. Юнги вытер скатившуюся
капельку пота со лба. Ближе к семи его, наконец, отвели в родильное
отделение. Юнги повторно сходил в душ и кое-как, уговоренный папой, сгорая
со стыда, пошел на весьма неприятную процедуру.
После процедуры схватки усилились. Юнги ходил, сгорбившись, по палате.

Схватки скручивали его каждые пять минут и становились все сильнее. Юнги
матерился в голос и плевать, что он находился в больнице, что тут другие
пациенты, на все ему плевать. Из соседней палаты доносились такие же
проклятия другого омеги. Юнги стиснул зубы, упираясь ладонями в спинку
кровати. Папе зайти с ним не разрешили.
— Долбаный Ким Намджун, — прорычал Юнги, до побеления костяшек сжимая

перекладину. — Ненавижу, ненавижу всем сердцем! Сделать ребенка много ума
не надо, родить бы попробовал, — захныкал омега. Намджун на звонки так и не
отвечал, а время близилось уже к восьми вечера.
— Мин Юнги? — в палату заглянул молодой врач. Ему, кажется, и двадцати пяти
еще не было. Он приветливо улыбнулся и шире отворил дверь. — Я ваш акушер.
Пойдемте.
— Куда? — сглотнув вязкую слюну, спросил омега.
— Как «куда»? — засмеялся он. — Рожать.

447/508
У Юнги ноги, кажется, на несколько сотен килограмм потяжелели. Он едва
волочил их по полу, следуя за врачом. Тот шел впереди пружинистой походкой,
явно бодрый и веселый, только Юнги его настроения не разделял. Он был
мрачнее тучи на грозовом небе. Юнги чувствовал боль, едва граничащую с
нестерпимой, злость на Намджуна, так некстати куда-то пропавшего, страх
перед неизвестностью родов, но в то же время и трепет от скорой встречи с
Хваллем.
В голове, как на безумной карусели, начали крутиться все воспоминания: как

Юнги впервые почувствовал тошноту, как с ужасом узнал о своей беременности,
долгие терзания об аборте, который так и не сделал. Сейчас Юнги даже не
представляет, что было бы, если бы он в самом деле решился прервать
беременность. Юнги мурашки атаковали. А вот уже через несколько часов он
будет держать свое дитя на руках. Хвалль — не плод любви. Он был… ошибкой.
Он не был желанным ребенком. Вернее, он был нежеланным. Но сейчас Юнги
понимает, что ничего ценнее в жизни у него нет и быть не может. Только чудо,
подаренное Намджуном. Его любимым человеком.
— Залезай, — указал врач на страшного вида кресло. Юнги нервно ухмыльнулся.
— Нет…
— Да, — улыбнулся врач, натягивая на руки перчатки и с хлопком отпуская

резинку. — Пора дать жизнь новому человеку.
Юнги думает о том, что он Намджуна ненавидит, и сгорает со стыда, не без

помощи врача залезая на кресло. Он полностью открыт перед совершенно
незнакомым мужчиной, но это полностью отошло на второй план, когда время
между схватками стало стремительно сокращаться. Юнги орал, стискивая
пальцами подлокотники кресла. Он начал шумно дышать, хватая ртом
необходимый воздух. Кто-то стер с его лица пот.
— Так, Юнги-я, послушай, — спокойно сказал акушер, — совсем скоро ты

родишь.
— Скоро?! — выкрикнул Юнги. — Я будто вечность рожаю!
— Понимаю, — слегка улыбнулся врач. — Но это важно. Итак, Юнги, сейчас ты

начнешь тужиться, когда я тебе буду говорить, понял? Дыши глубоко и
медленно. Все будет хорошо, — сказал акушер, коснувшись его руки, крепко
сжимающей подлокотник. — Я знаю, что тебе страшно, но ты должен, и все
будет хорошо. Ты понял меня, Юнги?
— Д-да, — сглотнув, ответил Мин.
— Хорошо, — кивнул врач. Подошедшая медсестра вновь утерла пот с его лба.
— Меня, кстати, зовут Ли Минхо. Приятно познакомиться.
— Мне тоже, — выдавил сквозь зубы Юнги, зажмурившись.
— Что ж, Юнги, а теперь тужься, — сказал врач.
Юнги, забыв о всяких стеснениях, начал тужиться. Он буквально чувствовал, как

448/508
взбухли вены на шее и лбу, как краска медленно расползается по его лицу. Мин
зажмурился до темных мушек перед глазами, а после упал на спину, когда
Минхо велел отдохнуть. Он дышал гулко и быстро. В висках стучало и вся
нижняя часть тела адски болела. Было ощущение, будто его на части разрывает
какая-то адская карусель. Пот покатился градом. Мокрые пряди прилипли ко
лбу.
— Давай, уже показалась головка, — сказал Минхо.
Мин сжал челюсти до скрипа, выполняя указания врача. Он закричал во весь

голос, едва не ломая подлокотники родильного кресла. Медсестра стирала его
пот, катившийся по вискам и лбу. У Юнги с уголков глаз покатились соленые
слезы. У него было ощущение, что это никогда не закончится, что он вечность
будет мучиться вот так, в родах. Никогда, никогда больше в своей жизни он не
заведет ребенка.
— Юнги! — выкрикнул влетевший в палату и запыхавшийся Намджун.
— Что вы здесь делаете? — возмутился помощник акушера-гинеколога,

преградивший путь к омеге. — Кто вы такой?
— Будущий муж и отец, — прорычал Намджун, отпихнув акушера в сторону и в

несколько широких шагов подойдя к плачущему омеге. — Юнги, господи, мой
маленький… — выдохнул альфа, убирая ладонью влажные пряди с его лба.
— Я тебя ненавижу! — провыл Юнги, жмурясь и откидывая голову назад. Сам

того не осознавая, Юнги впился в его ладонь до побеления костяшек. Юнги
заплакал в голос.
— Тужься, — приказал Минхо.
— Юнги, ты выйдешь за меня? — перекрикивая Юнги, закричал Намджун.
— Да-а-а! — прокричал Мин, жмурясь до боли.
Юнги обессиленно упал на спину, содрогаясь в беззвучных рыданиях. По палате

разнесся детский крик. Юнги зачесал пальцами волосы назад и вытер
катившиеся по щекам слезы. Врачи говорили что-то, но Мин ничего не слышал,
он чувствовал только руку Намджуна в своей и теплое дыхание возле уха.
Кажется, Намджун говорил, что Юнги молодец, что он справился, что Намджун
им гордится. Юнги расфокусированным взглядом заскользил по палате,
останавливаясь на спинах врачей. Как в замедленной съемке один из них
развернулся, держа в руках что-то очень крохотное.
Кого-то очень крохотного.
Юнги заплакал, обнимая Намджуна за шею и притягивая его к себе. Намджун

порывисто обнял его в ответ, поглаживая по спутанным влажным вихрам. Минхо
тепло улыбнулся и положил Хвалля на грудь Юнги. Омега обхватил его руками
так трепетно и нежно, будто самую ценную во Вселенной вещь. Нет. Хвалль
бесценный. Юнги смотрел на него влажным от слез взглядом, аккуратно
очерчивая большим пальцем маленький носик, прикрытые глазки, сомкнутые
губки… Юнги рыдал, как в первый раз, обнимая бесценный сверток.
449/508
Хвалль. Их с Намджуном ребенок. Нежеланный, незапланированный, ненужный,
сейчас он — самое дорогое, самое ценное в жизни их обоих. Намджун, несуразно
большой рядом со своим крохой, сгорбился над Хваллем и Юнги, обнимая
последнего так ласково и нежно, будто разбить может, сломать нечаянно.
— Я люблю тебя, — дрожащим голосом сказал Юнги, а сам взгляда от Хвалля не

отрывает. — Как же… сильно… я люблю тебя…
— И я тебя люблю, — прошептал Намджун, коснувшись теплой щеки Хвалля

большим пальцем. — Спасибо, Юнги. Спасибо, что ты у меня есть.
Намджун, вообще-то, никогда не плакал.
Но в ту лунную ночь…
Тэхен скинул шелковый халат на кафельный пол ванной. Чонгук прислонился

плечом к дверному косяку и сложил руки на груди, скользя взглядом по телу
омеги. Округлившийся животик так красит Тэхена, как ничто, и Чонгук даже был
бы рад его беременности, если бы не знал, как медленно и верно эта самая
беременность убивает то, что он любит так нежно и трепетно. Чонгук подошел
ближе, помогая Тэхену залезть в наполненную пенную ванну, а сам сел на
бортик, смотря на омегу.
— Что? — слегка улыбнулся Тэхен, омывая свой живот мыльной водой.
— Ничего, — покачал головой Чонгук. — Абсолютно… ничего.
— Ты так грустен, — тихо сказал Тэхен, накрыв ладонь Чонгука своей, слегка
поглаживая ее большим пальцем. Чонгук отвел взгляд в сторону. — Почему?
— Ты голоден? — спросил альфа.
— Нет, но малыш, кажется, да, — улыбнулся уголком губ Тэхен. — Ты уже

придумал для него имя? — склонил голову вбок омега, поглаживая чонову руку
пальцами.
— Почему я? — поджал губы Чонгук, тяжело смотря на омегу. — Ты меня

словно… наказываешь, словно издеваешься надо мной. Я ведь… я не смогу
видеть его, а ты просишь меня дать ему имя. Просишь его очеловечить в моих
глазах. Тэхен, монстр не может быть человеком.
— Да, — согласился Тэхен, положив ладони на свой живот. Тэхен смотрит на

него с любовью и трепетом, с ожиданием. — Но разве он не сын своего отца?
Дети — отражение своих родителей. Ты — монстр. Зверь, — омега посмотрел на
него. Он поднял пенную ладонь и коснулся щеки Чонгука. — Но ты мой зверь.
Мой ласковый зверь. И для меня ты остаешься человеком.
— Меня убивает одна мысль о том, что ты можешь умереть, но… от своего ты не
отступишься, да? — Тэхен кивнул. — Я так и думал. Какой же ты все-таки дурак,
Тэхен-а. Что же ты творишь? Если тебя не станет, я этот город до тла сожгу,
камня на камне не оставлю. А ты просишь меня выбрать ему имя?
450/508
— Джесок сказал, что это мальчик, — ласково улыбнулся Тэхен. — Хенджин. Чон
Хенджин.
Повисло молчание. Чонгук пилил взглядом Тэхена, точно старался дыру в нем
прожечь, а Тэхен с улыбкой прикрыл глаза и откинулся на бортик ванной,
поглаживая свой живот. Чонгук взял мочалку и выдавил на нее гель,
принявшись медленно намыливать тело Тэхена. Чонгук заметил, что… стал
оттягивать моменты с Тэхеном, увеличивать их, как может. Будто запоминает,
складирует и бережно раскладывает в папках в своей голове со штампом
«никогда и никому не открывать». А по ночам Чонгук не спит и смотрит на
Тэхена долго, очень долго. Пока глаза щипать не начинает. Потому что… вдруг
он в последний раз видит то, как Тэхен смешно морщит нос? Или как
причмокивает губами во сне? Как подкладывает сложенные ладони под щеку?
Это невыносимо. Жить с этим невыносимо.
Чонгук живет и ждет. А чего — неясно. Он буквально чувствует, как невидимые

часы отсчитывают время, им двоим отведенное. Чонгук его остановить
пытается, вспять обратить, да только… не получается. Тэхен себя сам убивает, и
Чонгука за собой в могилу тащит. А еще Тэхен больше не чувствует голода.
Потому что он ест. Ест то, что и Чонгук. Он не думает о том, что это не просто
мясо, что это — живший когда-то человек. Это просто еда, чтобы он и его
ребенок жили и спокойно функционировали. На его щеках появился румянец,
даже трепетная округлость. Чонгук в это верить отказывается. Не может.
Когда-то он слышал, что ребенок ночью спит вместе с матерью. Не понимая сам,
почему делает это, он гладил живот Тэхена, пока тот спал. Его грудь распирали
такие… неясные чувства: страх, трепет, боль, непринятие и любовь. Все
смешалось в безумный коктейль, и Чон не знал, что из этого лидировало.
Наверное, контрольным в голову было то, что Хенджин, так теперь зовут
монстра, в его ладонь толкнулся. Чонгук тогда замер на мгновение, с толку
сбитый. Как это? Чувствует? Слышит? Понимает все? Чонгук тогда отдернул
руку, словно испугался. Но никогда себе не признается в том, что после долго
еще гладил его живот не просто из нежности, а… ожидая. Ожидая, когда сын
вновь даст о себе знать. Но он молчал.
А еще в ту ночь Чонгук впервые назвал его сыном.
— Накупался, рыбка? — слегка улыбнулся Чонгук, поливая голову Тэхена водой.
— Нет, — хихикнул Тэхен, покачав головой, от чего брызги полетели в Чонгука.

— Почему ты не купаешься со мной? — прикусил губу омега.
— Боюсь, мы втроем уже не поместимся здесь, — сухо рассмеялся Чонгук.

— Нужно… купить ванну побольше.
— Чонгук-а, — вздохнул Тэхен, смотря на альфу с обидой. — Скоро родится наш

малыш, а у нас для него ничего нет…
— Купим, — кивнул Чонгук. — Обещаю, малыш, — Чонгук резко повернул голову

в сторону двери, когда услышал дверной звонок. Тэхен глянул туда же.
— Купайся, я схожу, посмотрю, кто это.
— Угу-м, — кивнул Тэхен, смывая с тела пену.

451/508
Чонгук, открыв дверь, захотел сразу же ее захлопнуть перед носом Енгука, но
тот не дал, сунув носок ботинка перед дверью. Он толкнул дверь, отодвигая
Чонгука и заходя внутрь, пересек коридор и вышел в гостиную, оглядываясь.
— Где он? — холодно спросил Енгук.
— Ты, что, смерти своей ищешь? — ухмыльнулся Чонгук, преграждая путь в

ванную комнату. — Уходи, Енгук. Тебя, кажется, никто сюда не звал.
— Я бы не пришел, если бы все не было настолько серьезно, — прорычал Енгук,

подходя к Чонгуку вплотную и хватая его за грудки. — Это то, о чем я тебя
предупреждал. И… что теперь? Заживете счастливо, да? — альфа поджал губы.
— Моя семья тебя не касается, — спокойно ответил Чонгук.
— Чонгук-а, кто там? — тихо спросил Тэхен, выходя из ванной и завязывая на

поясе халат. — О… Енгук… Добрый день.
Енгуку словно весь кислород из легких выбили. Он отошел на пару шагов и

уставился на явно выпирающий живот Тэхена, бесстрашно вставшего рядом с
Чонгуком и обхватившего его за руку. Тэхен приветливо улыбнулся, словно не
обращая внимания на витающее между двумя мужчинами напряжение. Енгук
сглотнул вязкую слюну и перевел взгляд на глаза Тэхена. Омега склонил голову
вбок и снова улыбнулся.
— Так значит… правда.
— Все узнал, что хотел? — прорычал Чонгук, закрывая Тэхена собой. — Можешь
быть горд собой. Все получилось именно так, как великий Синигами и сказал. Я
знаю, о чем ты думаешь, по глазам вижу.
— Нет, Чонгук, — смягчился Енгук. — Все совсем не так. Позволь мне объяснить.
Тэхен поставил на кофейный столик перед сидящими мужчинами две чашки

кофе и залез на диван, прижимаясь к боку Чонгука со своей теплой кружкой чая.
Чонгук пилил Енгука ненавидящим взглядом, едва не раздувая ноздри от гнева,
но Тэхен слегка, едва ощутимо поглаживал пальцами его руку, успокаивал.
Тэхен отхлебнул травяной чай, улыбнулся уголком губ и выжидающе посмотрел
на внезапно притихшего Енгука.
— Не трать наше время, — нервно сказал Чонгук, раздражаясь. Присутствие

Енгука в его доме бесило, выводило из себя. Енгук кашлянул в кулак и смочил
горло глотком приготовленного Тэхеном кофе. Рюу умостился рядом с Тэхеном,
утыкаясь влажным носом в его живот.
— Есть кое-что, чего я не рассказывал тебе, Чонгук, — тихо сказал Енгук, подняв
взгляд на младшего альфу. Чонгук поджал губы. Енгук перевел взгляд на
спокойного Тэхена. — Я хотел бы, чтобы вы оба, наконец, узнали, почему я так
рьяно был против ваших отношений.
— Да-
— Чонгук, — резко перебил его Тэхен, посмотрев на альфу. — Замолчи. Сейчас

452/508
должен говорить твой отец. Простите, Енгук, продолжайте.
— Да… — протянул Енгук, потупив взгляд в пол. — Это было так давно, словно
случилось целую вечность назад. Стечение обстоятельств? Случайность? Или
сама судьба? Неважно. Но я встретил его, того, любовь к которому я пронесу
через всю свою жизнь и заберу с собой в могилу. Так странно, когда волк больше
не видит в глупом зайчонке еду, а видит то, ради чего горы по камню разложит,
реки вспять обратит и океаны высушит. Так странно, но в то же время так…
правильно? Вы ведь наверняка понимаете, о чем я говорю, — слегка улыбнулся
альфа. Тэхен с улыбкой посмотрел на Чонгука и положил голову на его плечо.
— Дэхен. Так его звали.
— Он был не из твоего мира, да? — грустно спросил Тэхен.
— Да, — рассмеялся Енгук, погружаясь в свои воспоминания. — Такой

несуразный и нескладный, умный и любознательный до каждой мелочи, он был
чужд для меня, инороден. Как я думал. Мы — разные полюса, которые должны
априори друг от друга отталкиваться. Но как же я ошибался. Он рассказал мне,
что существует Закон Пар противоположностей, до сих пор помню, как он
рассказывал мне это, будто случилось это только вчера. «Любое явление во
Вселенной имеет два противоположных начала, которые являются главным
условием существования вещи единой». День и ночь есть сутки. Гуль и человек
есть…
— Любовь, — тихо дополнил Тэхен. Енгук посмотрел на него с грустной улыбкой.
— Да. Любовь, — Чонгук поджал губы и отвел взгляд в сторону. Ему не хочется
видеть и слышать Енгука. Он просто хочет, чтобы тот как можно скорее ушел.
— Мы любили друг друга искренне и безотчетно. Я был шокирован тем, что
такой монстр, как я, способен на такую чистую любовь, — Енгук зачесал волосы
назад и прикрыл глаза. — И именно эта любовь нас обоих погубила. Я не хотел
даже думать о том, что моя любовь, лучик всей моей жизни однажды погаснет.
— Что с ним произошло? — внезапно спросил Чонгук.
— Он понес от меня, — ответил Енгук, посмотрев Чону в глаза. — И если бы я

знал, что именно это его убьет, я бы никогда, ни за что в жизни не позволил ему
настоять на своем. А теперь история повторяется у вас. Именно от этого я хотел
уберечь тебя, Чонгук, и спасти от гибели Тэхена. Но я не смог.
— Как… как он умер? — хрипло спросил Чонгук.
— Не смог разродиться, — покачал головой Енгук. Тэхен прикусил губу, опустив

взгляд вниз. — Сердце не выдержало, а ребенок… он просто задохнулся.
— Енгук, мне так жаль, — тихо сказал Тэхен, накрыв его ладонь своей.
— Спасибо, Тэхен-а… Это то, что никогда не отпустит. Это кричать в пустоту и
ждать ответа, которого никогда не будет. Это каждое утро открывать глаза и
думать: «Почему? Почему я снова проснулся?». Это не передать словами, не
описать, не спеть, не станцевать. Они внутри. Руины, осколки и падальщики.
Там умирает все и гниет. Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса… У смерти
другие глаза.
453/508
— Хочешь? — дрожащим голосом спросил Чонгук, повернувшись к Тэхену. — Ты
до сих пор этого хочешь?
— Чонгук, — Енгук положил ладонь Чону на плечо. — Не дави на него. Теперь

слишком поздно думать, правильно ли он сделал или нет, все уже сделано,
Тэхен ждет ребенка. Ему сейчас нужна твоя поддержка, твое плечо и опора, не
дави на него… Кто знает, сколько времени у вас осталось.
— До чего? — нервно ухмыльнулся Чонгук. — До того, как я его холодное тело

своими руками в гроб положу?
Звонкая пощечина эхом пронеслась в тишине дома. Рюу приподнял голову,

смотря на играющего желваками Чонгука. Тэхен спокойно поднялся с дивана и
обхватил кружку с остывающим чаем двумя ладонями. Енгук вздохнул и потер
пальцами переносицу. Тэхен бесстрашный, его переубедить в чем-то, кажется,
невозможно. Тэхен хочет выносить своего ребенка, и он сделает это. Плевать,
если тысячу раз скажут «опасность», он видит маленький огонек надежды в
виде Соен, и он движется к нему.
— Я не умру, — сказал Тэхен, едва сдерживая комок слез в горле. — Как ты

можешь хоронить меня, когда я здесь, рядом с тобой? Как только твой чертов
язык поворачивается? — закричал омега. У него на глазах навернулись слезы.
— А знаешь, что? Мне надоело. Пошел ты, долбаный трус. Мне ничего от тебя не
нужно. Ни твоих денег, ни твоего крова, ничего! Ты не хочешь нести
ответственность за то, что сделал вместе со мной. Ты боишься всего на этом
свете, только притворяешься, что бесстрашный. Надоело, знаешь. Мне все это
надоело. Если ты его не любишь, плевать. Ему моей любви достаточно будет.
Пошел ты. Пошел ты, Чон Чонгук.
Тэхен развернулся и пошел прочь из гостиной. Он так быстро, как только мог,
поднялся по лестнице и с психу резко открыл дверь, от чего та ударилась о
стенку. Он скинул халат и надел свободные штаны и свитер. Он больше не хочет
оставаться в этом доме ни секунды. У него по щекам слезы катятся соленые,
горькие. Тэхен едва сдерживается, чтобы в голос не зарыдать. Чонгук крепко
сжал пальцы в кулаки, наблюдая за ним в дверном проеме. Тэхен сорвался. Все
высказал, точку жирную поставил. Тэхен не собирает чемоданы, никаких вещей
не берет. Тэхен просто уходит.
— Куда ты? — хрипло спросил Чонгук, схватив Тэхена за локоть.
— Не трогай меня, — прошипел Тэхен сквозь зубы в сторону. Только бы слез его
не видел. — Я ухожу, Чонгук.
— Нет, — как-то глупо сказал Чонгук, сморгнув слезу. — Ты не пойдешь никуда.
— Нет, пойду! — закричал Тэхен, пихнув альфу в грудь. — Я тебя ненавижу,

Чонгук, за твою трусость, за твою нелюбовь к нашему ребенку, к тому, кого мы
сделали в любви. Не потому что напились, не по какой-то случайной ошибке, а
потому что полюбили друг друга! — омега кричит, а по щекам слезы катятся.
— Мне надоело, что ты меня, живым, убить пытаешься! Ты сомневаешься во мне,
в моих силах! Ты… ты… не трогай меня, Чонгук, — прошептал Тэхен, отойдя от
замершего альфы на несколько шагов. — Не прикасайся ко мне.
Тэхен сбежал вниз по ступеням, вытирая слезы. Возле входной двери стоял
454/508
Енгук, застегивая свое пальто. Он поднял взгляд на зареванного Тэхена, у
которого от нервов дрожали руки и едва пуговицы в петельки попадали. Енгук
слегка улыбнулся и подошел ближе, помогая ему застегнуть свое пальто.
— Не нужно плакать, — шепотом сказал Енгук, вытерев большим пальцем

скатившуюся по щеке слезу. — Просто… дай ему время, хорошо?
— Отвезите меня куда-нибудь, — дрожащим голосом. — Я найду деньги, у меня

сейчас нет…
— Тэхен, — строго сказал Енгук, нахмурившись. — О каких деньгах ты говоришь?

Ты — любимый человек моего сына, ты носишь его ребенка, моего внука.
Прекрати.
— Я н-не знаю, как мне благодарить вас, — шепотом ответил Тэхен.
Енгук положил ладонь на плечо Тэхена, выводя из дома и закрыв за собой дверь.
Енгук знает, где Тэхену будет безопасно и хорошо, он знает, кто сделает его
счастливым. Енгук помог Тэхену сесть на переднее сидение своего автомобиля и
пристегнул его, пока он украдкой вытирал слезы. Омега шмыгнул носом и
посмотрел на свой дом. Там, внутри, остался Чонгук. Его любимый Чонгук,
которому он наговорил так много гадостей. Но Тэхен больше не может это
терпеть. Каждый чертов день одно и то же. Сначала Чонгук обещает быть
рядом, а потом срывается, говорит, что Тэхен умрет. Тэхен просто… больше так
не может. Омега прикрыл глаза и откинулся на спинку сидения.
— Ну, поехали? — слегка улыбнулся Енгук, включив обогревание в машине,

чтобы Тэхен не замерз.
— Поехали, — тихо сказал Тэхен.
Он не спрашивал, куда, просто подальше от Чонгука. Как можно дальше. Хотя

бы на это время, иначе Тэхен не выдержит, сорвется. Тэхен зажмурился изо всех
сил, не позволяя слезам покатиться по лицу.
— Тэхен, — прошептал Чонгук, смотря вслед ушедшему омеге, на давно

закрытую дверь. — Тэхен… Тэхен!
Альфа залетел в свою мастерскую, разрывая изрисованные холсты, ломая

мольберт в жалкие щепки, осыпающиеся к его ногам. Чонгук закричал в пустоту
дома. Он схватил стеклянную вазу с иссохшими цветами и швырнул ее в стену.
Десятки осколков разлетелись в стороны, с громким звоном падая на пол. А с
картины на него смотрит такой хрупкий и трепетный Тэхен. Смотрит своим
влюбленным взглядом, полуулыбкой добивает, сердце из груди вырывает.
Чонгук сломал кисти и разорвал все нарисованные им картины, безжалостно
срывая с холста ткань, огрызками свисающую вниз.
Тэхен ушел. Оставил его наедине со своими демонами.
Чонгук упал на колени посреди созданного им хаоса и заорал.
***
455/508
Юнги улыбается уголком губ и гладит спящего Хвалля по пухленькой щеке
кончиками пальцев. Какой он… Мин даже слова подобрать не может. Такой
нежный, такой маленький. Юнги никогда не думал, что способен любить так.
Любовь к своему ребенку никак не описать, словами не передать. Мин
улыбнулся шире, убирая с его маленького лба редкие черные волосы, и
поцеловал в прикрытый глаз.
— Спит? — шепотом спросил Намджун. Он улыбнулся и подошел ближе, держа в

одной руке бутылочку со смесью, а во второй пеленку.
— Спит, — с улыбкой ответил Юнги. Он аккуратно приподнялся на постели,

стараясь не разбудить Хвалля, забрал бутылочку и капнул пару капель на свое
запястье, тут же прошипев. — Намджун-а! Горячее ведь!
— А? Черт, — Намджун прикусил губу и потер шею. — Я ведь старался…
— Ничего страшного, — покачал головой Юнги и поцеловал Намджуна в щеку.

— Все в порядке, это легко исправить. Полежи с ним.
Намджун кивнул и лег сбоку от Хвалля, подпирая щеку кулаком. Юнги тихо
ретировался из спальни, чтобы остудить смесь. Альфа тихо засмеялся, наблюдая
за спящим сыном. Он так смешно куксится во сне, будто снится что-то. Намджун
наклонился ниже, целуя Хвалля в лоб и вдыхая неповторимый детский запах
молока. Хотя порой Намджуну кажется, что он сам живет во сне. Он никак не
может поверить в то, что все это… реально. Что у него есть любимый человек,
подаривший ему сына, что у него появилась маленькая, но любящая семья.
Намджун чувствует себя… счастливым. По-настоящему.
Целый месяц, который Юнги и Хвалль находятся дома, Намджун после работы
едва ли не бежит к своей машине, чтобы скорее увидеть сына и будущего мужа.
Он предпочитает не вспоминать, как накануне родов Юнги разрушил
лабораторию, когда узнал, что результаты теста удалены. Намджун крушил все,
что видел на своем пути, оставляя после себя лишь развалины. Но нет. Даже
если у него в руке нет ключа от главной разгадки, он использует отмычки.
— Ну вот, — сказал Юнги, присасываясь губами к соске и пробуя смесь на вкус.

— Теперь хорошо.
— А когда Хвасон-щи обещал приехать? — спросил Намджун как можно тише.
— Он почти и не уезжает отсюда, — хихикнул Юнги, поставив бутылочку на

прикроватную тумбу. — Кажется, родители были слишком громкими и разбудили
тебя, малыш? — ласково спросил Юнги, склоняясь над проснувшимся Хваллем.
Малыш повернул голову к отцу и сонно моргнул.
— Мне кажется, он похож на тебя, — с улыбкой сказал Намджун.
— Трудно еще сказать, на кого он похож, — улыбнулся Юнги, чмокнув сына в

приоткрытые губы. Малыш сморщился. — Что-о? Тебе неприятны папины
поцелуи? — шутливо обиделся Юнги, надув губы. Малыш моргнул. — А я все
равно буду целовать, целовать, целовать! — протараторил омега, покрывая
поцелуями лицо и животик Хвалля. Малыш приоткрыл губы в подобии улыбки.
Намджун тихо засмеялся.
456/508
— У вас двоих какая-то особая связь, — нежно заметил Намджун.
— Конечно, — хихикнул Юнги. — Сколько я намучился с этим мальчишкой!

— промурчал Мин, вновь принимаясь целовать засуетившегося Хвалля. — Папин
ангелочек, — улыбнулся омега и подлез к Намджуну, укладываясь головой на
грудь Намджуна и вместе с ним наблюдая за отходящим от сна сыном. — Не
могу на него наглядеться.
— Я тоже, — тихо сказал Намджун, прижимая Юнги к себе и поглаживая его по

голове. — И никто, вообще-то, не может. Особенно Хвасон-щи.
— О, да, — улыбнулся Юнги. — Папа от него в восторге. Да, малыш? Тебя все
любят, да, наш котенок, — ласково сказал Мин. — Мы с отцом тебя очень-очень
любим, — Хвалль повернул голову к родителям, кряхтя. Намджун погладил его
указательным пальцем по щеке и улыбнулся уголком губ. Неожиданно Хвалль
схватил его за мизинец и вновь прикрыл глаза, не отпуская отцовскую руку.
— Вот видишь, — прошептал Юнги ему на ухо.
— Кажется, его пора кормить, — улыбнулся Намджун, глянув на Юнги.
— Ага, — лениво ответил Юнги, находя своими губами губы Намджуна.
Юнги утянул его в медленный продолжительный поцелуй. Омега так по нему

соскучился, так изголодался, что буквально изнывает от недостатка внимания
Намджуна. Иногда Хвасон забирает Хвалля и нянькается с ним столько, сколько
его душе угодно, а Юнги убирает квартиру и готовит к приходу Намджуна. В
последний месяц им некогда уделить время друг другу, всю заботу и внимание
они отдают Хваллю. Но Юнги так… соскучился. Омега провел языком по губам
Намджуна, сразу же получая разрешение и пробегаясь кончиком языка по
кромке зубов. Намджун прикусил его губу и оттянул, чувствуя во рту привкус
металла. Юнги заскулил, но не отстранился, лишь требовательнее целуя альфу.
Неожиданно Хвалль громко расплакался. Юнги отпрянул от Намджуна,

возмущенно уставившись на сына.
— Извините, я так нагло забрал вашего отца, мистер-капризная-редиска, —

хмыкнул Юнги, заставляя Намджуна рассмеяться.
— Кого-то он мне напоминает… — задумчиво сказал Намджун, хмуря брови.

— Только кого…
— Ой, знаешь что, — закатил глаза Мин, слегка стукнув альфу по плечу. Юнги
склонился над плачущим сыном и бережно взял его на руки, укачивая. — Ну,
чего расплакался? Тш-ш, не реви, — Юнги поцеловал Хвалля в лоб. — Голодный
наш котенок, иди к отцу, иди, — Намджун присел на кровати, облокотившись
спиной о спинку, и аккуратно забрал сына из рук Юнги.
— Успокоился, — удивился Намджун, слегка покачивая Хвалля.
— Особая связь, да? — ухмыльнулся Юнги, вскинув бровь. — Ну-ну. На, держи, —
Юнги вручил Намджуну бутылочку и пеленку. — Успокой своего сына, а я пока
приму ванну в тишине и спокойствии.
— Вот так кидаешь меня наедине с ним? — ухмыльнулся Намджун, вскинув

457/508
бровь. Он приставил соску к губам Хвалля, который тут же принялся сосать
смесь. — Нечестно! Он и твой сын тоже.
— Пока не наревется, это твой сын, — хихикнул Юнги и, показав язык,

направился в ванную.
Никогда Юнги не думал, что его жизнь обернется вот таким образом. Мог ли он
подумать, что может стать мужем Ким Намджуна, следователя особого класса,
местного Бога Смерти, о котором мог только мечтать, закрывшись в своей
комнате перед камерой? У Мина щеки полыхают от одного воспоминания об
этом. Мог ли он подумать, что будет готов отдать свою жизнь за того, от кого
собирался избавиться? Никогда. Юнги и помыслить никак не мог. Но вот он,
здесь и сегодня, и вскоре он больше будет не Мин Юнги, а Ким Юнги. У Юнги
такое приятное волнение в животе от этого. Омега прислонился плечом к
дверному косяку, с улыбкой наблюдая за тем, как Намджун кормит Хвалля, ни на
секунду от него взгляда не отрывая.
Какие же они… любимые. Юнги распирает от нежности и любви к этим людям.

Он чувствует себя самым счастливым на свете человеком, счастливее и не
встретишь. А еще Юнги никогда бы не подумал, что Намджун такой смешной и
неуклюжий в общении с детьми. Сначала он даже боялся брать Хвалля на руки,
боялся сломать ему что-нибудь или как-нибудь навредить. А когда он старался
его пеленать, Хвасон и вовсе умирал со смеху. То нога, то рука обязательно
оказывались снаружи, но Намджун искренне старался сделать все правильно.
Юнги слегка улыбнулся. Вот и сегодня Намджун сделал смесь горячей, но он
старался. И Юнги это безумно ценит. Он оторвался от дверного косяка и
подошел к Намджуну, забрал заснувшего на руках отца Хвалля и уложил его в
колыбель, включив крутящееся Солнце с макетами планет.
— А теперь ты только мой, — прошептал Юнги в губы Намджуна.
— Но врач сказал…
— Плевать, что он там сказал, — хмыкнул Юнги, прикладывая палец к его губам.
— Тогда не разбуди Хвалля, — ухмыльнулся Намджун, резко подминая Юнги под

себя.
Их губы тут же встретились в жадном поцелуе. Друг другом никак не

насытиться. Чем больше пьешь, тем сильнее хочется еще. Намджун в порыве
порвал юнгиеву футболку, открывая доступ к такому желанному телу. Юнги на
вкус стал еще слаще. Его кожу облизывать, кусать, засасывать — все равно что
сахар языком слизывать. Намджун рассыпает фиолетовые засосы по его
хрупкому телу и наслаждается глухими стонами, которые Юнги глушит, кусая
ребро ладони. Все мое.
Альфа развел тонкие ноги в стороны, припадая губами к внутренней стороне

бедра, больно прикусывая и оставляя след зубов. Намджун его всего пометит, на
каждом сантиметре свой отпечаток оставит, чтобы знал — только Намджуну
принадлежит. Никому больше касаться не позволено. Намджун толкается в его
тело мучительно медленно и плавно. Юнги приоткрывает губы и заламывает
брови, выгибая спину.
— Я тебя люблю, — прошептал Намджун ему на ухо, слегка кусая за хрящик и

458/508
делая новый толчок. Юнги тихо застонал, впиваясь ногтями в спину Намджуна и
сцепляя ноги на его талии.
— Я тебя тоже, — шепнул в ответ омега. — Безумно сильно люблю…
Намджун начал двигать бедрами, глубже погружаясь в омегу. Юнги вгрызся

зубами в шею Намджуна, чтобы не кричать, а сам зверя раззадоривал. Намджун
увеличил амплитуду, грубее входя в Юнги. Он подхватил его ногу под коленкой,
приподнимая и ускоряя темп, быстрее входя в омегу. «Мое, мое, мое» в головах
обоих. Спинка кровати стучит о стену, и благо, что Хвалль спит крепко. Юнги
хочет стонать в голос, лаская слух Намджуна, но альфа его целует настойчиво и
грубо, собственнически проглатывая его стоны. Юнги чувствует тепло внутри
себя, и от наслаждения у него трясутся колени.
А на безымянном пальце Юнги в редких солнечных лучах поблескивает

подаренное Намджуном серебряное кольцо.
459/508
Примечание к части песня для третьей части: Ólafur Arnalds feat. Arnór Dan —
Take My Leave Of You
XXXI
Кииоши...
Ким Намджун...
Совпадение...
...
...
56%
Чонгук лежит на спине и смотрит в потолок немигающим взглядом. Между

пальцев тлеет сигарета, а какая по счету — Чонгук не знает. Не считал. Все
равно, что пытаться невооруженным взглядом пересчитать звезды на ночном
небе. Вторая половина кровати холодная, почти ледяная. Чонгук каждый раз
проводит по ней ладонью и каждый раз чувствует обжигающий пальцы холод.
Там так не хватает Тэхена. Его теплого, уютного мальчика, что одним запахом
зверя внутри усмиряет, убаюкивает. А сейчас он свободно гуляет по грудной
клетке и о ребра когти точит. Чонгук медленно моргнул, и к виску покатилась
слеза.
В последнюю неделю Чонгук живет, как в прострации. Без Тэхена все в одно
мгновение потеряло смысл, краски, даже очевидные границы. У Чонгука перед
глазами все смазано, серо и пустынно, и виноват в этом только он сам. Порой за
окном светит неяркое весеннее солнце, но Чонгук поплотнее запахивает шторы.
Ему свет не нужен. Его единственный свет сейчас не здесь, не его греет, не ему
свою любовь дарит. В том, что Чонгук весной замерзает, как зимой, виноват он
сам. Он надевает теплое пальто и шарф, а холод все равно не уходит, потому
что он внутри него. Там снежные долины, слоем толстого льда органы покрыты,
там вьюги, метели. Потому что Тэхена рядом нет. Нет рядом его тепла, его
улыбки, его заражающего смеха.
И во всем этом виноват только Чонгук.
Он своими руками попытался потушить то, что горело только для него. Вот ведь
идиот. Чонгук улыбается поломано, уверенный, что где-то там его ждет Тэхен.
Его одинокий маленький мальчик. Чонгук закрывает глаза и видит, как он сидит
у окна и наблюдает, как медленно капают с оголенных веток капли талого
снега. Нет в его глазах радости, смеха, искр. Они потухшие. А ресницы такие
тяжелые, что держать глаза открытыми, кажется, невозможно. Чонгук так
думает, потому что без Тэхена с ним происходит то же самое.
Однако Чонгук знает, куда должен пойти, в какую дверь постучать, и его
обязательно примут. Но не идет ведь. Боится, трусит перед чем-то. Сжигает
отведенное им двоим время, точно сухие листья. Время неумолимо бежит
вперед, сочится сквозь пальцы невидимой кровью, а за несколько десятков
километров Тэхен, и он ждет его, Чонгука. Его поддержки, его заботы, его
любви. Чонгук присел на постели и затушил дотлевшую сигарету в забитой
окурками пепельнице. Рюу заглянул в комнату, точно разрешения спрашивая.
Чонгук вытянул ладонь, и пес подошел ближе, утыкаясь в нее влажным носом.
460/508
— Скучаешь по нему? — хрипло спросил Чонгук, поглаживая пса по голове.
Ответом ему служила угнетающая тишина опустевшего дома. — Я тоже скучаю.
Безумно сильно.
Чонгук поднял голову, посмотрел на себя в зеркало и криво улыбнулся своему

отражению. Одинокий и несчастный? Бред. Чонгук чувствует отвращение к себе,
к своим мыслям и своему поведению. Как… как он посмел бросить Тэхена тогда,
когда ему его поддержка жизненно необходима? Как мог поставить свои
страдания выше Тэхена? Как мог говорить единственному родному человеку о
том, что его место и последнее пристанище — гроб? Чонгук заскрипел зубами и
сжал кулаки до побеления костяшек. Это мерзко. Его поведение нельзя
оправдывать, в первую очередь перед самим собой он никогда оправдаться не
сможет. Пусть Тэхен его простит, пусть примет в свои объятия, но этот груз
Чонгук через всю свою жизнь пронесет мертвым камнем.
В полумраке комнаты вспыхнул экран чонгукова мобильного телефона,

оповещая о входящем сообщении. Чонгук потянулся к середине кровати и
подцепил пальцами телефон, разблокировав и открыв сообщение. На его губах
появилась легкая усмешка. Он сжал пальцами телефон и вновь посмотрел на
свое отражение. Сегодня же он вернет Тэхена, будет до стертой кожи перед ним
на коленях стоять и прощение вымаливать, но сейчас…
«добрый день, чон чонгук. прошу вас о встрече сегодня около

двенадцати часов в офисе ccg. отказ принять не могу. с уважением,
следователь особого класса ким намджун».
Следователь наконец сделал первый шаг в их молчаливой битве. Почву

прощупывает, ступает медленно, аккуратно, со всех сторон желает подойти.
Чонгук знает, что он на мушке. Чонгук знает, что Намджун играет за хищников.
Чонгук знает, что Намджун все ходы Чонгука способен рассчитать и
предсказать. А Намджун знает, что зверь притаился где-то очень-очень близко.
Он слышит смрад дыхания его, оскверненный кровью тысячи убитых невинных
людей.
Оба зверя вышли на тропу, и места для двоих на ней, увы, нет. Останется только
один.
Чонгук уверен, что одержит победу. Ему есть, ради чего глотки грызть клыками,
есть, ради чего открывать по утрам глаза, есть, ради чего умыть руки по локоть
в крови, чтобы ангел его потом терся щекой мягкой о его ладонь
окровавленную, и пусть. Тэхен его таким принимает, любит, не отпустит, Чонгук
знает. Чонгук в этом уверен. Он стоит перед зеркалом, медленно застегивая
пуговицы на белой рубашке, и смотрит в свое отражение.
Намджун уверен, что одержит победу. А разве может он не одержать ее? У него
дома Юнги, теплый, как свитер в ледяную погоду, у него дома сотворенное
Юнги чудо — их сын, плоть и кровь Намджуна, его часть. Он на свое дитя
смотрит и понимает, что смысл его жизни больше не в том, чтобы отомстить, а
вот он, лежит и сонно глазками, так на юнгиевы похожими, моргает.
Намджун покрепче перехватывает кейс с документами и цепляет на губы

фальшиво-дружелюбную улыбку. На него через лобовое стекло смотрят черные
омуты, а на лице точная копия его улыбки-фальшивки. Чонгук припарковался и
461/508
вышел из машины, слишком громко во внезапно затихшем мире хлопнув дверью.
Он твердой уверенной походкой подошел к Намджуну и пожал протянутую
ладонь, чуть склонив голову вбок.
— Доброго дня, Чонгук-щи. Спасибо, что согласились на встречу, — спокойно

сказал Намджун.
— А разве мог я поступить иначе? — спросил Чонгук, следуя за Намджуном в

здание CCG. — Я обещал помогать абсолютно всем, чем смогу. Я всегда держу
свое слово, следователь.
— Не сомневаюсь, — ответил старший альфа, мельком глянув на Чона. Намджун

приложил свою карточку к турникету и прошел, передав карточку Чону, чтобы
тот тоже смог войти. — Знаете, что это, мистер Чон? — спросил Намджун,
кивнув на металлическую рамку.
— Полагаю, это RC-врата, реагирующие, если через них пройдет гуль.

Безошибочно определяют гуля, будь он полноценным или одноглазым по уровню
RC-клеток в крови, — ответил Чонгук.
— Я удивлен вашими познаниями, — хмыкнул Намджун, окинув расслабленного

Чонгука ему одному понятным взглядом. Чонгук выдавил подобие улыбки.
— И я даже знаю, почему вы меня привели именно сюда, мистер Ким, — сказал
Чон, смотря в упор в глаза Намджуна. По ним темнота растекается, множится,
она вот-вот за пределы зрачков змеей расползется. — Вы хотите вот таким
хитроумным способом проверить, гуль я или нет, не так ли?
— Да, — ответил Намджун будничным тоном. — Это — самый простой из всех

возможных способов, нужно было только затащить вас, Чон Чонгук, к RC-вратам,
а там дело за малым.
— Что, если я откажусь через них проходить? — вскинул бровь Чонгук.
— Значит, прямо с этой минуты вы обвиняетесь в сопротивлении следователям

CCG и объявляетесь главным подозреваемым по делу исчезновения Ким
Тэхена, — с легкой ухмылкой ответил Ким. — Мне даже не придется далеко
ходить, чтобы распять вас. Вы клетку своими руками захлопнули.
— Угнетает, — сухо рассмеялся Чонгук. — Вот так, без суда и следствия

отправите на эшафот? Бесчеловечно, Намджун-щи. Я даже сомневаюсь, есть ли
в вас самом что-то мало-мальски человечное.
— Мои человеческие качества не должны быть вашей заботой, — спокойно

ответил Намджун. — А чем больше вы, Чонгук-щи, тянете время, тем больше я
убеждаюсь в своей правоте.
— Не пытайтесь оказать на меня психологическое давление, — заметил Чонгук.

— Я вам не враг, следователь, мы на одной стороне, — с улыбкой врет альфа и
взгляда от его глаз не отводит. — Найти Тэхена и в моих интересах тоже.
— Неужели? — вскинул бровь Намджун.
— Конечно, — ухмыльнулся Чон. — Его отец пообещал такое вознаграждение за

462/508
своего любимого сына, разве могу я отказаться? — Чонгук чувствует, как внутри
выгорает все от слов противных, кислотой серной разъедает, но иначе сказать
он не может.
— Ясно, — хмыкнул в ответ старший альфа. — Тогда прошу, — он указал

ладонью на RC-врата с красной мигающей лампочкой.
Чонгук ему в глаза смотрит долго, выжидающе. Так львы смотрят на антилоп,
Намджуну этот взгляд известен, давно знаком, у него самого такой же. Только
перед Чоном не очередная глупая и слабая антилопа, перед ним зверь точно
такой же, в темноте своих бесконечно глубоких глаз топящий. Чонгук Намджуна
не боится и знает, что старший альфа тоже страха не испытывает. Они
балансируют на тонком лезвии, играют театр двух актеров. Чонгук уже давно
для себя все понял, и Намджун уверен на девяносто процентов — перед ним
стоит именно он.
Тот, кого искал он под слоем пепла, среди теней и в каждом трупе с
оставленной бабочкой. У него просто доказательств пока нет, но они вот-вот
появятся. Ловушка скоро захлопнется. Намджун просто ждет. Намджун ждет,
когда Чонгук проколется, а он обязательно это сделает. Прямо сейчас он
отказывается проходить через врата, убеждая Кима в своей правоте. Чонгук
понимает, что проигрывает. У себя в голове Намджун ухмыляется, за попытками
спастись наблюдает. Ему весело и смешно смотреть как Чонгук, словно
утопающий, пытается схватиться за последнюю соломинку. Но Намджун и ее
заберет. Именно Чонгук причастен к пропаже Тэхена. Намджун в этом уверен.
Прошло всего несколько секунд, но Намджуну они показались целой вечностью.

Чонгук издал легкий смешок и пошел к RC-вратам, проходя через них спокойно и
непринужденно. Намджун замер в ожидании, но… лампочка загорелась
зеленым. Через врата прошел человек. Намджун теряется бесконечно долгое
мгновение.
— Как вы могли сомневаться во мне, мистер Ким? — с иронией спросил Чонгук.

— Я чувствую себя оскорбленным.
— Извините, — сухо улыбнулся Намджун и прошел через RC-врата следом за

Чонгуком.
Намджун кашлянул в кулак и вместе с Чонгуком пошел к лифту. У него в голове

яростно крутились шестеренки. Намджун краем глаза посмотрел на Чонгука.
Неужели ошибся? Неужели Чон Чонгук на самом деле не тот, кем кажется? Нет,
нет, нет. Намджун напряженным взглядом уставился на сменяющиеся цифры
таблоида. Он не мог. Он никогда не ошибался, это бред. Намджун рожден
охотником, его чутье никогда не подводило. Но как же тогда Чонгук прошел
через врата?
Вариантов было только два: либо Чонгук действительно человек, в чем Намджун
очень сильно сомневался, либо…
Куинксы способны проходить через RC-врата без реакции оных на них, как на
гулей, так как их данные содержатся в базе, и врата не реагируют на них. Но
свои данные Чонгук не мог внести сам. Он не был в CCG до этого никогда, он бы
просто не прошел через врата. Неужели есть кто-то, кто помогает ему прямо
отсюда? Кто-то, кто распространяет зло во имя добра? Намджун ошибаться не
463/508
может. Он уверен в этом. Он уверен, что Чонгук не человек, это все маска, театр,
устроенный специально для Намджуна. Но Чонгук не учел одного — Намджун
такой же зверь, как и он сам.
Намджун посмотрел в отражение зеркала лифта, поймав на себе взгляд. Чонгук

наверняка знает, о чем он думает. Они оба понимают, на ментальном уровне
друг друга чувствуют. У волков есть особая связь. Волки — хищники. Чонгук и
Намджун — хищники. Они могут предсказывать действия друг друга. Чонгук
тянет губы в улыбке и отводит взгляд в сторону.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — указал Намджун на кресло перед своим

рабочим столом. — Может быть, кофе? Воды? Или, может, вы голодны? Хотите
сэндвич?
— Очередная проверка, мистер Ким? — ухмыльнулся Чонгук. — Нет, спасибо, я

уже завтракал, — Намджун пожал плечами и повесил свое пальто на вешалку.
— Плотью своих жертв, — добавил Чонгук с негромким смехом. Намджун
растянул губы в фальшивой улыбке.
— Я оценил ваше чувство юмора, мистер Чон. Что ж, позвольте, мы начнем

разговор.
— Конечно, — вдруг совершенно серьезным тоном сказал Чонгук. — Расскажите

мне, чего вам удалось добиться.
— Ничего, — ответил Намджун. — Абсолютно ничего не известно. Церковь — это

последнее место, где был замечен Тэхен. Вернее, «был замечен» здесь будет
звучать неправильно, ведь его никто не видел. Последние, кто видел его — это
камеры наружного видеонаблюдения, когда он проходил мимо. Никто не знает,
почему он направился именно туда. Насколько я знаю, человеком он был
верующим и искал, вероятно, там защиту, но… защиты от кого? Или от чего?
Вряд ли он ее там нашел, — сухо ухмыльнулся Намджун. — Там-то он и нашел
свою погибель.
— Погибель? — приподнял бровь Чонгук. — Вы думаете…
— Да, именно. Ведь вы сами сказали, вряд ли он жив.
— Верно, верно, — заметил Чонгук. — Но мне хотелось бы верить, что это не так.
Тэхен, он… — Чонгук неожиданно замолчал, растерянным взглядом бродя по
панорамному окну. — Он необычный. Другой. Я… — спохватился Чонгук, с
мыслями собираясь, — я редко мог видеть его, но даже этого хватило, чтобы
понять — он не такой, как все. Особенный.
Намджун нахмурился, внимательно слушая все, что говорил Чонгук. В его голосе
послышались… нежные, несвойственные ноты, будто он говорил о чем-то очень
сокровенном. Намджун удивился, но никак не выдал этого удивления. Ему как-
то дико даже думать о том, что такой, как Чонгук, способен испытывать что-то…
вроде любви? Ведь не говорят так о людях, которых видят настолько редко.
Намджун знает. А еще он знает, что таким тоном сам говорит о Юнги, и именно
поэтому ему становится странно. Но ведь… Тэхен и Чонгук никак не связаны?
Чонгук сам загоняет себя в ловушку.
— Вот как, — сказал Намджун, склонив голову вбок. — Понятно. Значит, вот ваш
464/508
мотив: вы хотите получить Тэхена, как вознаграждение за то, что помогли его
найти, верно?
— Верно, — немного резко ответил Чонгук. — Тэхен для меня не больше, чем
просто награда, причем приятная награда за мою работу, вложенные силы и
деньги, ведь я собираюсь вам помогать и материально, мистер Ким. Если вам
еще нужна моя помощь.
— Конечно, Чонгук, даже не сомневайтесь в этом. Но для начала я хотел бы кое-

что проверить.
— Снова проверка? — засмеялся Чонгук. — Сколько таких еще будет? Может

быть, еще на какой-нибудь детектор меня посадите?
— Нет, что вы. Это стандартная процедура. Сдадите кровь, чтобы мы внесли ее
анализ в базу данных, и вы в любое время могли приходить в CCG для
расследования.
— Кровь? — поднял брови Чонгук. — Вот как.
— Это проблема? — спросил Намджун.
— Нет, что вы, я всегда готов помочь, тем более, если это касается Тэхена. И
если моя кровь нужна вам для этого, то конечно, — с улыбкой сказал Чонгук.
— Заодно и проверим, не ошибся ли RC-сканер, — засмеялся Намджун скрипуче.
Чонгук знает, что смех этот — игра, и знает, что сейчас все решится. Сейчас
будет битва. Сейчас настанет конец. Чонгук криво улыбнулся в ответ и кивнул,
выходя следом за Намджуном из кабинета и спускаясь по лестнице вниз.
Железные перила приятно холодили вмиг загоревшуюся кожу. Чонгук готов
выпустить кагуне.
Сокджин стоял в углу, прижимая к груди папку с документами. У него сердце в

груди колотится так быстро, точно вырваться желает. Если он сейчас не
вмешается, прольется кровь, и он не знает, чья это будет кровь. Сейчас он ни в
чем не уверен. Ким истерически думает, что же ему делать. Папка выпала из
рук и упала на кафельный пол с тихим стуком. Он оглянулся вокруг, судорожно
соображая, что же ему делать, как отвлечь Намджуна, чтобы не позволить ему и
Чонгуку остаться наедине и натворить то, что исправить будет невозможно.
Он схватился за волосы, крепко сжимая их в кулаке. Что делать? Как быть? Он

чувствует дыхание смерти на затылке. Смерть пришла за всеми, кто сегодня
собрался в CCG. Она обнимает тонкими руками, скрюченными пальцами водит по
щекам, выбирает свою жертву, но у нее только два любимых кандидата — это
Намджун и Чонгук. Кто-то из них погибнет. Джин не успевает подумать о том,
что он делает, и просто нажимает на кнопку пожарной сигнализации. По всему
этажу разносится оглушающий писк сирены. Датчики сразу же реагируют, и
первые капли воды падают ему на нос. Омега бежит к Намджуну по лестнице. В
офисе началась паника. Неужели где-то начался пожар? Намджун остановился и
оглянулся по сторонам.
— Что происходит? — спросил Намджун, перекрикивая вой. — Почему работает

сигнализация? — Чонгук оглянулся, видя бегущего к ним Сокджина.
465/508
— Следователь Ким! — выкрикнул Сокджин. Намджун обернулся, сводя брови к
переносице. — Следователь…
— Сокджин, что творится? — раздраженно спросил Намджун.
— П-пожар… Я так испугался… Я… — Сокджин слишком резко обмяк. Намджун

по инерции двинулся вперед, подхватывая омегу на руки. Джин откинул голову
назад, его глаза закатились. Он потерял сознание. Намджун стиснул зубы,
нервно оглядываясь. Началась суета, следователи начали покидать кабинеты и
спешно спускаться по лестнице. Альфа поднял его на руки.
— Нужно эвакуироваться, — крикнул Намджун подоспевшим следователям.

— Чонгук, вы… — Намджун обернулся и резко замолчал. Чонгука уже нигде не
было видно.
Сокджин сделал свою работу. Как только Чонгук получил сообщение с номера
Намджуна, он сразу же набрал омеге. Наконец-то этот кусок бесполезного
дерьма для чего-то пригодился. Именно Джин внес в базу данных анализ крови
Чонгука, чтобы он смог беспрепятственно пройти через RC-врата, но никто из
них не учел того, что Намджун так неожиданно решит взять у него на анализ
кровь, якобы для того, чтобы он мог посещать CCG. Но Чонгук понимает, что это
чушь собачья. Он хотел проверить то, чего не смог подтвердить вратами. Стоило
бы только игле коснуться кожи Чонгука, Намджун все сразу бы понял.
Но Сокджин спас его.
И Чонгук не понимает, почему. Он уверен, что вся эта сигнализация — дело его
рук, этот спектакль был нужен для отвлечения внимания, и это, как ни странно,
сработало. Намджун купился, вернее, у него даже выбора не было. Чонгук бегом
спустился по лестнице, перескакивая через несколько ступеней. Джин дал ему
шанс, и Чонгук им воспользовался. Он просто отсрочил конец, который
приближается с неимоверно быстрой скоростью. Возле здания CCG уже стояли
пожарные, готовые тушить фальшивый пожар и спасать людей.
Чон отошел на несколько шагов и посмотрел вверх, сжимая пальцы в кулаки.

Это был последний раз, когда они, встретившись, разошлись невредимыми.
Живыми. В следующей раз один из них падет, в Ад отправится с самим Дьяволом
править. Поздно куда-то бежать, отступать поздно. Оба знают, что конец
близок. Слишком близок. И сегодня Чонгук ушел лишь потому, что где-то там, у
окна, сидит его мальчик и кутается в теплый свитер. Чонгук не может уйти на
войну, в последний раз не прижав его к себе, не вдохнуть запах его волос и губ
мягких не коснуться.
Если умирать, то зная, что прожил не зря. Умирать не жаль, когда Тэхен на
смерть благословил своим поцелуем и рукой нежной, о которую Чонгук хочет
потереться зверем послушным. Чонгук не имеет права уйти вот так, когда Тэхен
его ждет, когда верит, что он придет. Ведь Тэхен может ждать сколько угодно,
если знает, что Чонгук вернется. Хоть вечность, хоть всю жизнь, а может и в
другой жизни дождаться.
Чонгуку есть, куда вернуться, и только поэтому он ушел сегодня. Не потому, что
смерти испугался, она ему не страшна давно уже. Он ушел, потому что Тэхен.
Просто потому что теперь есть он, есть их ребенок, и им обоим нужна его
466/508
поддержка. Война неизбежна. Чонгук уйдет на нее, и уверен он, что победу
одержит, да только без Тэхена нельзя. Прежде всего — он. А война может и
подождать.
Альфа обошел свою машину и открыл дверь, садясь на водительское сидение.
Чонгук страшно по Тэхену соскучился.
— Ну, сыночек! — строго сказал Юнги Хваллю, активно хватающему папу за

волосы. Малыш моргнул, растерянно и не совсем осознанно смотря на Юнги. Мин
тут же расплылся в улыбке и чмокнул сынишку в мягкую щечку. — Папе больно,
солнышко, перестань. Давай, ты не доел, — уложив завозившегося малыша на
руку, Юнги потянулся к полупустой бутылочке со смесью и приставил соску к
розовым губам Хвалля. Малыш обхватил соску и принялся кушать дальше,
причмокивая губками. Юнги слегка улыбнулся, покачивая малыша на коленях.
Намджун помешивал ложкой свой растворимый кофе, напряженным взглядом

смотря в черное отражение. Юнги мельком глянул на будущего супруга и
нахмурил брови. Намджуна что-то беспокоило, но Юнги никак не мог понять,
что. Намджун о работе не любит разговаривать, боится в Юнги былой интерес
разбудить, но он и не пропадал никуда. Юнги, покачивая засыпающего Хвалля
на коленях, тихо обратился к альфе:
— Намджун-а, тебя что-то беспокоит?
— А? — поднял голову Намджун, словно очнулся от непродолжительного сна.

— Нет, все в порядке. Не переживай.
— Но ты выглядишь очень… напряженным, — прикусил губу Юнги. — Я знаю, что

что-то не так. Не скрывай это от меня, пожалуйста. Я помогу всем, чем только
смогу.
— Хвалль уснул, — сказал Намджун, с тихим стуком отложив ложку на тумбу.

— Давай, я уложу его.
Юнги вздохнул и аккуратно передал заснувшего малыша на руки Намджуна. Он

бережно и ласково обхватил его, держа свою бесценную ношу. Пока Намджун
укладывал сына в кроватку, Юнги приготовил кофе и для себя, переставил
кружки на стол и достал припрятанные сласти, которые втайне от Намджуна
уплетал. Он ведь на диете битый месяц, с трудом сгоняет лишние килограммы, а
потом и наедает их. Намджун вернулся через несколько минут и со скрипом
отодвинул стул, усаживаясь за стол. Юнги сел напротив, обхватив пальцами
свою кружку с горячим кофе.
— Намджун-
— Я никогда тебе не рассказывал свою историю, правда? — перебил его

Намджун, подняв взгляд на застывшего Юнги. — Никто не знает ее. Я никому и
никогда ее не рассказывал. У меня… никогда не было семьи. Я не знал, что
такое «любовь», что такое «тепло». Я знал только, что такое «улица» и какой
жестокой она может быть. Я знаю, как выживать, но не знаю как это — любить.
467/508
Когда… любят тебя, когда ты готов за свою семью отдать все. Вернее, я не знал
этого, пока тебя не встретил. У меня не было ничего. У меня был только я сам.
— Как так получилось? — тихо спросил Юнги.
— Я не знаю, кто моя мать, но я знаю, кто мой отец, — у Намджуна во взгляде
что-то изменилось, обострилось и стало злым таким, но Юнги ничего не сказал.
— Юнги, я хочу, чтобы ты понял меня.
— По крайней мере, я постараюсь, — слегка улыбнулся Мин, накрывая ладонь

Намджуна своей.
Альфа перехватил его ладонь и слегка сжал ее. Намджун поджал губы в тонкую
полоску и вновь опустил взгляд. Он не знал, как рассказать горькую правду о
себе, не знал, как Юнги отреагирует на это, и что Ким будет делать, если Юнги
его не поймет. Это словно карточный домик. Дунь — развалится, разобьется, все
обрушится бесформенной кучей. Намджун сжал пальцы другой руки в крепкий
кулак. Он должен. С кем еще он сможет поделиться своей тяжелой ношей, если
не с Юнги, с единственным родным человеком?
— Юнги, ты… ты тянешь меня прочь от края пропасти. Ты — все, ради чего я
остаюсь человеком, — тихо сказал Намджун, подняв на растерявшегося Юнги
взгляд.
— Намджун?
— Нет, подожди, — покачал головой Намджун. — Просто помолчи и дай мне

высказаться, хорошо?
— Конечно, — слегка улыбнулся Юнги, переплетая пальцы с намджуновыми.
— Знай, что я… не рассчитываю на твое понимание, но, пожалуйста, не бойся

меня, — Юнги медленно моргнул. На его лице отразилось удивление и
непонимание. — Ты ведь знаешь, как я пришел к следователю особого класса?
Зеленый пацан, который только и делал, что приносил кофе тем, кто по званию
выше, бегал с бумажками и был мальчиком по вызову, в одно мгновение стал
уважаемым следователем особого класса.
— Ты убил Короля, — тихо сказал Юнги и кивнул. — Я знаю.
— Да, — кивнул Намджун. — Но… знал ли ты, знал ли кто-либо вообще, что я шел
к этому целенаправленно? Нет, не к креслу следователя особого класса, я вовсе
не к этому стремился. Я стремился… отомстить, Юнги. Отомстить тому, из-за
которого началось все, и в первую очередь — мое рождение.
— О чем ты? — прикусил губу Мин. — Я не понимаю…
— Король был моим отцом, — сказал Намджун, а у Юнги вдоль позвоночника

мурашки побежали. — Он был тем, кто изнасиловал мою ныне покойную мать,
имени которой я даже не знаю. Именно от него… от него был рожден я. От
вынужденного союза гуля и человека.
— Так не бывает, — сглотнул Юнги, помотав головой. — Нет…
468/508
— Да, — твердо сказал Намджун, смотря Юнги прямо в глаза. — Между ними не
было любви, между ними ничего не было, они, вероятно, даже не знали друг
друга. Он просто изнасиловал мою мать и оставил после себя вот такой
подарок, — ухмыльнулся Намджун горько. Юнги словно током ударило. — Она
умерла, рожая меня. Дала жизнь мне, взамен отдав свою. Я не знаю эту
женщину, я даже никогда не видел ее, но… Это оставило свой глубокий след
внутри меня.
— Н-но… но… — Мин с трудом сдерживал дрожь в своем голосе. — Кто тогда ты?
— Ты боишься меня, — криво улыбнулся Намджун. — Знаю. Я ожидал этого и

боялся, надеялся, что ты не струсишь, но… ты просто человек. Я не осуждаю
тебя за твой страх.
— Я не боюсь, — поджал губы Мин, сжав пальцы в кулак.
— Врунишка Мин Юнги, — тихо засмеялся Намджун. — Я не гуль, Юнги.
— Знаю, — кивнул омега, смотря Намджуну в глаза. — Ты ел человеческую еду. Я

видел это своими глазами. Но ты и не человек, — Юнги склонил голову вбок.
— Это я тоже знаю.
— Не человек, — кивнул Намджун, перебирая пальцами пачку со смесью Хвалля.
— Но тогда кто же ты? — тихо спросил Юнги, не отводя взгляда от Намджуна.
Повисло молчание. Намджун и Юнги смотрят друг другу в глаза бесконечно

долго, кажется, целую вечность ищут ответы в глазах напротив. Кто он? А он
боится? Отвернется? Останется ли со мной? Намджун на него смотрит с
бесконечной теплотой, заботой и любовью. Даже если сейчас Юнги на него с
ножом кинется, себя и дитя свое защищая, Намджун любить его не перестанет.
А Юнги слегка улыбается уголком губ и переплетает пальцы, слабо сжимая.
— Мертвый или живой, разницы, жено, нет. Сын или Бог…
— Ты мой, — кивнул Юнги, не отводя взгляда от Намджуна. — Сын или Бог, ты

мой.
Намджун поднялся из-за стола, Юнги скопировал его, поднимаясь следом.

Намджун обнял его так крепко, как только смог, вжимая в свою грудь и утыкаясь
щекой в его макушку. Юнги задержал дыхание и прижался к Намджуну, как к
спасательному кругу, хватаясь пальцами за его домашнюю футболку. Юнги
поднял голову и положил ладонь на щеку намджунову, потираясь носом о его
нос и прикрывая глаза.
— Я знаю, что ты не причинишь мне вреда, — тихо прошептал Юнги, очерчивая

большим пальцем его теплые губы, ловя его горячее дыхание. — Я верю тебе…
— Спасибо, — хрипло шепнул Намджун, сжимая Юнги в своих руках. — Спасибо,

Юнги. Я за тебя и за нашего ангела свою жизнь отдам, — прошептал альфа,
поглаживая Юнги по спине. — Я сделаю все, чтобы вы счастливы были, чтобы в
безопасности всегда находились, слышишь? Никому не отдам, никогда не
предам. Вы — это самое ценное, что у меня когда-то в жизни было. Моей жизни
теперь без вас двоих не существует.
469/508
— Мы всегда будем рядом с тобой, — Юнги погладил костяшками пальцев
Намджуна по щеке. — Всегда будем на твоей стороне. А я… всегда буду любить
тебя.
Намджун взял Юнги за подбородок и мягко коснулся его губ, сминая те в

требовательном поцелуе. Юнги тут же начал отвечать жадно и грубо, кусая
горячие губы, раздирая тонкую кожу в кровь. Намджун подхватил его под бедра
и усадил на стол, встав между призывно разведенных ног. Юнги такой
невероятный, он сочетает в себе мягкость и уверенность, покорность и страсть.
Намджун чувствует, как его к Юнги тянет еще сильнее, чем до рождения
Хвалля. Альфа задрал его растянутую футболку, припадая губами к
выпирающим молочным ключицам, кусая, помечая, оставляя после себя
наливающиеся багровым засосы. Юнги глухо застонал, откидывая голову назад
и хватаясь пальцами за края столешницы. Кружка с кофе с громким стуком
упала на пол и разлетелась на несколько осколков. Но это неважно сейчас.
— Мой, — рыкнул Намджун, с жадностью выцеловывая каждый миллиметр

сахарной на вкус кожи.
— Твой, — застонал Юнги, впиваясь отросшими ногтями в оголенные плечи

альфы.
Намджун уложил его спиной на стол, очерчивая языком хребты ребер и обводя
вокруг пупка. Намджун потянул вниз его спортивные штаны, упиваясь видом
округлившихся бедер, на которых так правильно смотрятся его, намджуновы,
следы. Альфа взял Юнги под коленкой и приподнял его ногу, кусая во
внутреннюю сторону бедра. Юнги болезненно застонал и слегка выгнулся в
спине. Намджун приложил палец к его губам и ухмыльнулся, смотря на
раскрасневшегося и возбужденного Юнги взглядом, подернутым дымкой
животного желания.
— Тс-с, ты ведь не хочешь разбудить Хвалля своими криками, малыш?

— Намджун склонил голову. Юнги тяжело сглотнул. — Вот, умница. Я не должен
тебя слышать.
— Почему ты так жесток со мной? — проскулил Юнги, заставляя Намджуна тихо

рассмеяться.
Юнги перед ним такой открытый, такой раскрепощенный, готовый отдать себя
на растерзание. Юнги — это главное блюдо в рационе Намджуна, и им никогда
не наесться. Намджун приспустил домашние штаны и обхватил налившийся
кровью член, приставляя его к покрасневшей истекающей дырочке. Юнги
хрипло выдохнул и зажмурился, ожидая, когда Намджун сделает толчок, но тот
медлил, упиваясь мучениями Юнги. Альфа начал слегка надавливать головкой
на вход, но не проникал внутрь. Юнги стиснул зубы и двинул бедрами навстречу,
самостоятельно насаживаясь на член Намджуна.
— Ты очень нетерпеливый малыш, — прорычал Намджун, крепко сжимая бедра

Юнги.
— Правда? — расплылся в довольной улыбке Юнги, вплетая пальцы в свои

волосы и смотря на Намджуна, точно Дьявол. — Так накажи меня… — томно
прошептал Юнги, глубже насаживаясь на член. Намджун прорычал.
470/508
Намджун резко вошел в омегу до основания, вовремя затыкая его крик грубым
поцелуем. Он сразу же начал набирать темп, втрахивая Юнги в столешницу
грубо и размашисто. Юнги едва сдерживается, чтобы не закричать в голос и не
разбудить Хвалля. Он кусает ребро ладони до крови, а сам ноги разводит,
бедрами навстречу двигает, сильнее на член насаживаясь. Юнги всегда будет
ненасытным, сколько бы времени он с Намджуном не провел. Из глотки рвутся
стоны, но Намджун их тут же проглатывает в поцелуе.
Альфа резко подхватил его на руки, прижимая к своей груди. Юнги голодным
котенком потянулся за новым поцелуем, кусая губы Намджуна в кровь и кровью
этой упиваясь. В спальне спал Хвалль, потому Намджун уложил Юнги спиной на
диван в гостиной, тут же возобновляя толчки и стискивая пальцами диванную
подушку над головой Юнги. Юнги приоткрыл рот в безмолвном крике и
зажмурился, грациозно выгибаясь в спине. Намджун припал губами к участку на
шее Юнги, засасывая кожу и оставляя ярко-красный след.
— Все мое, — прорычал ему на ухо Намджун, грубо прикусывая мочку.
Юнги обхватил его за талию, сцепляя ноги за спиной, а Намджун, стиснув

пальцами бедро омеги, начал быстрее и грубее вколачивать его в диван. Юнги,
не сдержавшись, выкрикнул, вынуждая Намджуна рычать и грубо кусать его
губы, затыкая. Альфа звонко шлепнул непослушного Юнги по ягодице, заставляя
того сжаться вокруг его члена. Намджун стиснул зубы и откинул голову назад от
удовольствия, изливаясь внутрь Юнги. Мин кончил следом за Намджуном,
обмякая в его руках и шумно дыша в его напряженную шею.
— Намджун-а… — тихо сказал Юнги, постучав того по плечу. — Сцепка…
— Не переживай, — тихо сказал Намджун, оставляя мягкий поцелуй на его

губах. — Ничего не случится. Давай просто полежим…
Юнги кивнул и прикрыл глаза, поглаживая Намджуна, уложившего голову на его

грудь, по повлажневшим волосам. Намджун держал в руке ладонь Юнги,
очерчивая большим пальцем серебряное кольцо на его пальце, а прямо под ухом
размеренно билось сердце Юнги. Намджун переплел с ним пальцы в крепкий
замок.
Хосок прислонился плечом к дверному косяку и сложил руки на груди, склонив

голову вбок. Чонгук вздернул бровь, окинув его с головы до пят вопросительно-
удивительным взглядом. Не успел Чонгук спросить, что здесь Хосок делает,
подошел улыбающийся Енгук, закидывая на плечо кухонное полотенце. Он шире
открыл дверь, приглашая сына внутрь.
— Хосок-а, держать гостя на пороге неприлично, — мягко упрекнул омегу Енгук.

— Проходи, Чонгук. Он тебя уже заждался.
— Ждал? — хрипло переспросил Чонгук.
— Да, — кивнул Хосок. — Каждый день и каждую ночь один неизменный немой
вопрос: «Когда же он придет?», а ты все не приходил никак.
471/508
— Не мог, — глухо ответил Чонгук. У него сердце кольнуло так больно, что боль
в кончиках пальцев отозвалась. Чонгук прошел внутрь, снял пальто и повесил
его на вешалку. — Пахнет сладким. Что-то готовите?
— Вишневый пирог, — отозвался Енгук из кухни, только не упомянул, что никто

из них есть его не будет. Его пекут, чтобы хоть как-то развеять воцарившееся
молчание. Чонгук сел за стол и переплел пальцы в замок, утыкаясь в них
взглядом. — Я рад, что ты, наконец, пришел.
— Как он? — спросил Чонгук, посмотрев сначала на Енгука, а затем на Хосока.

— И… почему ты здесь?
— Потому что здесь Тэхен, — пожал плечами Хосок. — Я не мог бросить его, я
ведь не т-
— Хосок, — резко оборвал его Енгук, коснувшись пальцами ладони омеги. Хосок
поджал губы, метнув в альфу уничтожающий взгляд. — Ты не имеешь права так
говорить, не смей влезать в ситуацию, которой не понимаешь, — Хосок собрался
возразить и огрызнуться, но Енгук снова его перебил: — Ты понял меня?
— Понял, — буркнул Хосок и отвернулся к духовке, проверяя, как там пирог.
— Ким Намджун понял, кто я, — сказал Чонгук. Хосок на мгновение замер, а

после резко обернулся.
— Как…
— Я бы разочаровался, если бы он не понял, — слегка ухмыльнулся Чон. — Он

такой же, как я. Я всеми фибрами это чувствую. Он не человек.
— Этого не может быть, — нахмурился Хосок, помотав головой. — Как… Нет! Я

не верю.
— Видимо, он тщательно скрывает это, — Чонгук откинулся на спинку стула.
— Что ты теперь собираешься делать? — спросил Енгук, сложив руки на груди и

прислонившись поясницей к тумбе.
— Сражаться, — поднял на него взгляд Чонгук. — Мне больше ничего не

остается. Мы не сможем сосуществовать в одном мире. Или я, или он.
— Чонгук, не забывай, кто он и на что способен, — прикусил губу Хосок. — Он

убил твоего отца. Он необычайно силен и умен, он…
— Мне плевать, насколько он силен, — холодно сказал Чонгук. — Хоть в тысячу,

хоть в миллион раз. У меня есть семья, которую я должен защитить, — Енгук
улыбнулся уголком губ.
— Твоя семья поможет тебе в этом, — сказал Енгук, смотря Чону в глаза. — Я
буду сражаться за своего сына, внука, за своего… — Бан перевел взгляд на
замершего Хосока. — За своего любимого. Мы на твоей стороне, Чонгук.
— Я знаю, — слегка улыбнулся Чон. Он поднялся из-за стола, в несколько

472/508
широких шагов подходя к Енгуку и обнимая его порывисто. — Спасибо, отец.
Спасибо за то, что ты есть у меня, — прошептал Чонгук едва слышно.
Енгук опешил от такого необычного порыва Чонгука, но тут же спохватился,

обнимая его в ответ. За это тихое, смущенное «отец» Енгук готов даже с армией
следователей сразиться, защищая свою семью. Чонгук отстранился, смотря в его
глаза с бесконечной благодарностью. Находясь между чем-то (жизнью и
смертью), люди многое в своей жизни переосмысливают, на многие вещи
начинают смотреть иначе, под другим углом. Именно сейчас Чонгук понимает,
что у него есть семья, ради которой он сердце из груди вырвет.
— Будь осторожен, Чонгук, — вздохнул Хосок, едва не задохнувшись, когда и его

Чон заключил в объятия. — Эй, ты чего…
— Спасибо, что ты всегда был рядом, чтобы помочь мне и Тэхену. Я перед тобой
в неоплатном долгу.
— Ты должен сказать об этом Чимину, — тихо сказал Енгук.
— Нет, — покачал головой Чонгук. — Это касается только меня и его. Больше
никто в этой битве не падет. Лучше… скажите, где он.
— На веранде, — слегка улыбнулся Хосок. Чонгук кивнул в благодарность.
— Как думаешь, кто останется? — спросил Енгук, когда Чонгук вышел из кухни.
— Не знаю, — вздохнул омега, упираясь ладонями в тумбу. — Но… один из них

точно умрет.
— Чимин должен об этом узнать, — Хосок рассеянно кивнул. Енгук улыбнулся

уголком губ и притянул омегу к себе, укутывая в свои объятия, словно в теплое
одеяло. Хосок прикрыл глаза и прижался щекой к его груди, слушая
размеренное биение сердца. Последние дни перед грядущей войной. Пусть они
никогда не заканчиваются…
Тэхен сидит на скамейке, укрыв свои ноги клетчатым пледом. На столике перед
скамьей стоит чашка клубящегося чая. Слабый ветер треплет пшеничные
колосья. Чонгук стоит на пороге несколько долгих секунд, не смея взгляд от
Тэхена оторвать. Под внешним спокойствием буря внутри. Все его существо с
цепей рвется, к Тэхену просится. Тэхен уже давно почувствовал присутствие
Чонгука. У него, кажется, даже сердце биться перестало… В руках он сжимает
книгу, а руки такие тонкие, через тонкую кожу вены просвечиваются. Чонгук
сжал пальцы в кулаки.
Омега поднял голову к голубому небу без единого облака. Там, в небе,
журавлиный клин. Тэхен слегка улыбнулся и прикрыл глаза. Раздались тихие
шаги, а после Тэхен почувствовал совсем рядом тепло. Чонгук сел перед ним на
колени, обнимая омегу поперек талии и утыкаясь в его живот. Тэхен слегка
улыбнулся, опуская взгляд на черную макушку. Он отложил книгу на скамью и
пропустил спутанные вихры через пальцы, поглаживая своего зверя по затылку.
Им не нужны никакие слова. Они и так все понимают.
Никто из них не проронил ни слова. Тэхен, как и всегда, Чонгуку доверяет. Он

смеется, как ребенок, когда Рюу выпрыгивает на него с заднего сидения. Теперь
473/508
ему гораздо труднее из-за живота сидеть перед Рюу на коленях и обнимать его,
потому он счастливо улыбается и гладит пса по холке. Чонгук улыбается
уголком губ, наблюдая за тем, как эти двое счастливы друг друга видеть. Чон
помог Тэхену сесть на пассажирское сидение и пристегнул его.
Чонгук распахнул в машине окна, впуская в салон свежий прохладный воздух.

Тэхен улыбается, наблюдая, как Рюу высовывает морду из окна и размахивает
языком, точно флагом. Омега перевел взгляд на молчаливого Чонгука, и улыбка
его стала… грустной. Он потянулся к руке Чонгука и сжал ее в своей,
переплетая пальцы. «Ты же знаешь, что я рядом», думает Тэхен, поглаживая
большим пальцем его ладонь.
— Заброшенный пляж, — поясняет Чонгук немой вопрос Тэхена.
Омега едва ли не носом вжался в стекло, рассматривая пляж через окно.

Наверное, когда-то давно он был оживленным, полным туристов или обычных
отдыхающих, но сейчас там только одиноко набегающие на песок волны и
кружащая в воздухе чайка. На песок волны выкинули зеленые водоросли, кое-
где валялись многочисленные коряги. Чонгук остановил машину в метрах
пятидесяти от пляжа. В нос сразу же ударил морской воздух. Тэхен прикрыл
глаза и полной грудью вдохнул его. Рюу тут же выскочил из салона, с радостным
лаем помчавшись к воде, разгонять редких птиц. Чонгук аккуратно подошел
сзади и обнял Тэхена за талию, прижимая его к себе. Омега улыбнулся и
повернул голову вбок.
— Здесь чудесно, — хрипло прошептал Тэхен. — Спасибо…
— За что? — тихо спросил Чонгук.
— За все, — улыбнулся уголком губ омега. — Просто… за все.
Чонгук взял его ладонь в свою, переплетая пальцы, и повел к воде. Возле моря
оказалось намного холоднее. Пронизывающий ветер пересчитывал кости, но
Тэхену все равно было хорошо. Он с улыбкой шагал вдоль воды, утопая в мокром
песке. Ветер нещадно трепал его волосы и обмотанный вокруг шеи шарф. Рюу
бегал вокруг. Он залаял, сгоняя задремавшую чайку с камня, поросшего мхом.
Тэхен смотрит на горизонт, туда, где небо сливается с морем, а тут, прямо
сейчас, его душа сливается с чонгуковой. Под ногами так много самых разных
ракушек.
— Чонгук-а, — тихо позвал Тэхен. Чонгук промычал в ответ. Омега указал

пальцем себе под ноги. — Подними ее, пожалуйста.
— Зачем она тебе? — слегка улыбнулся Чонгук, присаживаясь и поднимая ту

ракушку, на которую указал Тэхен. Она была грязной, забитой песком, но Тэхен
захотел именно ее.
— Я сделаю из нее подвеску, — улыбнулся омега, убирая подушечкой большого

пальца песок. — Для тебя. Ты ведь… будешь ее носить? — с надеждой спросил
Тэхен, посмотрев Чонгуку в глаза. А у того комок в горле образовался.
— Конечно, — хрипло ответил Чонгук. — Никогда-никогда ее не сниму.
Тэхен улыбнулся и двинулся дальше, наблюдая, как медленно небо начинает

474/508
окрашиваться в черничный и первые звезды появляются на небосводе. Ветер
крепчает. Рюу, набегавшись, медленно шел рядом с Тэхеном, высунув язык.
Чонгук шел следом, с грустью смотря на Тэхена. Эта ракушка обжигает ему
ладонь. Тэхен словно… дарит ему что-то на прощание. Чонгук перешел на бег,
догоняя Тэхена и хватая его в свои объятия. Тэхен тут же обхватил его лицо
ладонями, впиваясь в соленые губы поцелуем несвязным. Чонгук целует его,
словно через мгновение Тэхен исчезнет навсегда, испарится, никогда его
больше существовать не будет. Жадный, почти собственнический поцелуй Чон с
его губ срывает.
— Не отпущу, — прошептал Чонгук, оторвавшись от поцелуя и уткнувшись лбом

в его лоб. — Никогда, ни за что на свете не отпущу. Не отдам, слышишь? Даже
если вырываться будешь.
— Никогда, — помотал головой Тэхен, прижимаясь к Чонгуку изо всех сил. — Я

тебя не брошу никогда. Ты больше не потеряешь меня.
— Я без тебя умру, — судорожно сказал Чонгук, оглаживая ладонями лицо

Тэхена, каждую частичку на коже отпечатывая, запоминая. Тэхен льнет к нему,
прижимается, ресницами подушечки пальцев щекочет. — Я тебя больше ни на
мгновение не оставлю.
— Моя душа, — прошептал Тэхен, заправляя прядь волос Чону за ухо.
— Моя жизнь, — ответил Чонгук, вновь утягивая Тэхена в поцелуй.
Чонгук сел на песок, а Тэхен сел перед ним, откидываясь Чону на грудь. На небе
начали зажигаться звезды, отражающиеся в беспокойных волнах темного моря.
Чонгук обнял омегу, согревая своим теплом, и начал мягко целовать его шею,
поднимаясь к уху и обратно. Он уткнулся носом в пшеничные волосы, вдыхая
запах Тэхена и прикрывая глаза. Ладони Чонгука покоились на его животе.
Чонгук чувствует легкие толчки прямо в ладонь и слегка улыбается.
— Он чувствует тебя, — улыбнулся уголком губ Тэхен, накрыв ладонь Чонгука

своей. — И любит тебя…
— Знаю, — шепнул Чонгук ему на ухо. — И я тоже… его люблю.
Тэхен улыбается, откидывая голову на плечо Чонгука и прикрывая глаза. Ему

так спокойно. Так хорошо. То всепоглощающее одиночество, наконец,
отступило. Чонгук снова с ним, согревает своей любовью, обнимает и дарит
нежные поцелуи. Тэхен в безопасности. Теперь все будет хорошо… Чонгук
вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку и достал оттуда кольцо
с лунным камнем. Он взял ладонь Тэхена и надел кольцо на безымянный палец.
— Чонгук?.. — выдохнул Тэхен, смотря на переливающийся в ночном свете

камень.
— Будь моим, — тихо сказал Чонгук. — Всегда…
Или сколько нам с тобой осталось.
Тэхен не чувствует, как первая слеза падает на его плечо и разбивается.
475/508
XXXII
Хосок насыпал в кружку две ложки растворимого кофе и залил

кипятком, размешивая. Стук ложки о стенки кружки разрушает воцарившуюся
тишину енгукова дома. Хосок всегда встает раньше всех. В последнее время ему
даже спится с трудом. Он посмотрел в широкое окно в пол и взял кружку кофе в
руку, отпивая мелким глотком. Горький напиток обжег горло. Хосок чувствует,
что он не один. От того, кто сзади него стоит, пахнет улицей и ночью. За ним
тьма хвостом тянется, она к его рукам прилипает, хозяином его провозглашает.
И эти самые руки ложатся на талию Хосока, а после и вовсе поперек живота.
Хосок едва не выронил кружку.
— Доброе утро, — хрипло сказал Чимин ему на ухо, слегка касаясь обжигающе
теплыми губами мочки. — Еще так рано… Почему ты не спишь?
— Не спится, — дрожащим шепотом ответил Хосок. У него мурашки вмиг все

тело покрыли, а вдоль позвоночника холод могильный пробежался. Чимин
слегка ухмыльнулся и кивнул.
— Понятно.
— Енгук тебя позвал? — сглотнул Хосок, сжимая пальцами кружку и даже не

чувствуя ее жара.
— Да.
Альфа прижал его спиной к своей груди и мягко коснулся изгиба шеи, оставляя
там свой поцелуй. Он кислотой выедает, кожу насквозь прожигает до самых
костей. Хосок шумно задышал и зажмурился. Чимин его в своих руках, как
пластилин мнет, одному ему понятные фигурки вылепливает. А Хосок
растекается и чувствует себя какой-то тряпкой. Чиминовы поцелуи хуже всяких
ударов. Лучше бы бил, чем целовал вот так… нежно и обреченно. Хосок отставил
кружку на тумбу и убрал руки Чимина от себя, разворачиваясь в кольце его рук.
— Чимин… — Хосок резко замолчал, встречаясь с темным взглядом енгуковых

глаз.
— Доброе утро, — холодно поздоровался Енгук. Хосок тяжело сглотнул, глупо

открывая и закрывая рот. Он хочет что-то выдавить из себя, но не получается, и
потому только на Енгука неотрывно смотрит. В уголках глаз щиплет так больно,
так противно, что впору прямо сейчас разреветься. Енгук перевел взгляд на
руки Чимина, покоящиеся на талии Хосока. Чимин ухмыльнулся уголком губ.
— Доброе, — сказал он, явно не собираясь выпускать Хосока.
— Енгук, я… — сипло выдавил из себя Хосок, но Енгук тут же его перебил:
— Сделаешь мне кофе, пожалуйста? — его тоном можно весь мир погрузить в
зиму вечную. Хосок замерзает, хотя в доме тепло. Он рассеянно кивнул и
выпутался из рук Чимина, дрожащими пальцами принимаясь делать то, о чем
Енгук его попросил. Чимин тихо хмыкнул и сел за стол, заламывая пальцы.
Характерный хруст Хосока заставлял дергаться, раздражал.
476/508
— Вот, — тихо сказал Хосок, поставив перед Енгуком чашку с клубящимся паром
кофе. — Енгук-
— Ситуация обострилась, Чимин, — сказал Енгук, внимательно смотря на

внезапно ставшего серьезным Пака.
— Это связано со следователем, я ведь прав? — нахмурился альфа, склонив

голову вбок. Енгук кивнул.
— Чонгук сейчас в большой опасности, — Енгук отпил кофе и облизнул губы. — Я

никогда раньше не сталкивался с Ким Намджуном, но я наслышан о нем, и
довольно-таки много. Отец Чонгука был необычайно сильным гулем, но он смог
его победить. Как? Неизвестно, — покачал головой альфа. — Разве способны на
такое люди?
— Не думаю, — хмыкнул Чимин, достав из внутреннего кармана кожаной куртки

пачку сигарет и зажигалку. Хосок тихо отошел обратно к тумбе и прислонился к
ней поясницей, обнимая себя за плечи. Младший альфа сунул сигарету меж губ
и прикурил. — Чонгуку грозит смерть?
— Он не хочет этого признавать, но я уверен, что да, — кивнул Енгук. — Он

храбрится ради Тэхена, но одному ему не выстоять. Сейчас мы нужны ему, как
никогда.
— Я за него жизнь отдам, вы ведь знаете об этом, — хмуро сказал Чимин,

стряхивая пепел прямо на стол. — И если Чонгуку суждено умереть в сражении с
ним, то долбаная жизнь может просто пойти нахуй. Не позволю. Сам под меч
лягу, но ему умереть не дам, — хмыкнул альфа.
— Я бы хотел, чтобы вы оба остались живы, — Енгук свел брови к переносице,

смотря на Чимина. — Этим вечером его пригласили на ужин, и он не имеет права
отказаться. Там будет слишком много следователей, я не могу отпустить
Чонгука одного, а то, что он пойдет — неоспоримо. Намджун всеми возможными
способами пытается прощупать почву, и я уверен, что и ужин этот устроен
специально для Чонгука.
— Можешь быть уверен, что этой ночью ему ничто угрожать не будет, — Чимин
выпустил дым вверх. — Загрызу, но Чонгука они не тронут.
— Ты хороший друг, Чимин, — сказал Бан, вновь отпивая кофе. — А как

человек — редкий отброс.
— Знаю, — ухмыльнулся Чимин, посмотрев на притихшего Хосока. — Ему как

никому другому это известно. Правда, Хосок-а?
— Не впутывай меня в это, — глухо сказал Хосок.
— А почему бы ему не пойти с нами? — спросил Чимин, вздернув вопросительно

бровь.
— Я останусь с Тэхеном, ему нужна моя помощь.
— Помощь? — удивился Чимин. — В чем же?
477/508
Тэхен проснулся от резкой боли внизу живота. Он громко вскрикнул, хватаясь за
живот и с трудом приподнимаясь на локтях. Омега стиснул зубы и откинул
голову назад. Отчего же так больно? Сердце гулко забилось от мысли о том, что
он, возможно, скоро увидит свое дитя. Чонгук, услышав вскрик Тэхена, тут же
проснулся, спросонья кидаясь на помощь омеге.
— Чонгук-а, все хорошо, — хрипло сказал Тэхен, отмахиваясь от помощи. — Спи

дальше.
— У тебя что-то болит? — обеспокоенно спросил Чонгук, помогая Тэхену удобнее

усесться на кровати. — Ты голоден?
— Нет, нет, — тихо засмеялся Тэхен. Его смех отозвался колющей болью в
животе. Тэхен сглотнул вязкую слюну. — Просто сынок сегодня рано проснулся.
Чонгук нахмурился, внимательно смотря в лицо омеги. Он вздохнул и покачал

головой, все равно ведь не признается, даже если больно. Альфа поднялся с
постели и распахнул шторы на окне. Домой Тэхен не захотел возвращаться,
поэтому он вместе с Чонгуком и Рюу остались гостить у Енгука. Тэхен считал, что
в его доме особенно красиво становится весной. В саду распускаются бутоны
цветов, сочная трава мягко щекочет босые ступни, рыбы плавают в
искусственном пруду, а по вечерам так приятно сидеть на веранде с чашкой
горячего чая, пока Рюу носится по саду и фырчит от витающей в воздухе
пыльцы. Солнце больше не холодное, оно приятно греет в своих теплых лучах, и
Тэхен с радостью нежится им на закате.
— Я приготовлю тебе чай, — сказал Чонгук, натягивая через голову футболку.

— Наверное, все еще спят.
— Я хочу с тобой пойти, — надул губы Тэхен и встал с постели, опираясь на

прикроватную тумбу.
— Тэхен, Джесок сказал тебе больше лежать, — вздохнул Чон и подошел к

любимому, протягивая ему руку.
— Чонгук-а, — закатил глаза Тэхен. — Движение — это жизнь, а я и так двигаюсь

по минимуму. Порой и до веранды пройтись не пускаете. Я что, немощный или
беспомощный? — нахмурился омега, тыкнув альфу локтем в ребра.
— Да, да, ты у нас сильный и независимый, мы все об этом помним, — слегка

улыбнулся Чонгук и поцеловал Тэхена в щеку. — Пойдем, — приобняв омегу за
талию, они медленным шагом двинулись к двери. С каждым днем у Тэхена
словно сил все меньше и меньше становится, а малыш все крепчает. Тэхен этому
рад безумно, но ему хотелось бы, чтобы и у него остались силы воспроизвести
это чудо на свет.
— Доброе утро, — ослепительно улыбнулся Тэхен, здороваясь со всеми, кто

собрался на кухне. Хосок улыбнулся и подошел к омеге, забирая его из рук
Чонгука.
— Так вот что за помощь, — вскинул брови Чимин, смотря на большой живот
Тэхена.
— Почему ты здесь? — хмыкнул Чонгук, но, вопреки своим словам, обнял Чимина,
478/508
на короткое мгновение прижимая к себе. Все-таки они уже очень давно не
виделись, а Чимин — это его брат, с которым они уже очень давно не проводили
время вместе.
— Енгук мне рассказал, — Чимин прищурился, смотря на Чона. — Почему я узнаю

это от него, а не от тебя?
— Ты что, отчитывать меня собрался? — ухмыльнулся Чонгук, вздернув бровь. Он

перевел взгляд на спокойного Енгука. — И почему-то я даже не удивлен. Даже
несмотря на мою просьбу, Чимин все равно здесь.
— Ты же знаешь, что я не могу иначе, сын, — сказал Енгук. — Я не собираюсь ни

перед кем оправдываться, я сделал то, что должен был. Ты не выстоишь один
против всех. И, в первую очередь, ты не один. У тебя есть мы.
— Я не хочу в это вмешивать вас, — возразил Чон. — Вы не должны умирать ради

меня.
— А зачем же тогда еще мне жить? — сухо рассмеялся Чимин. — Я тебе своей
жизнью обязан, мне за тебя умереть — честь.
— Умереть? — испуганно переспросил Тэхен, смотря в упор на Чонгука.

— Чонгук… что происходит?
— Тэхен-а, тебе нельзя волноваться, — тихо сказал Хосок, поглаживая омегу по

плечу. — Прекрати.
— Почему вокруг творится какая-то чертовщина, но никто из вас даже не

потрудился рассказать об этом мне? — поджал губы Тэхен. — Тебя это касается
в первую очередь, Чон Чонгук. Черт возьми, ты издеваешься надо мной!
— прикрикнул омега.
— Тише, малыш, — сказал Чонгук, присаживаясь перед Тэхеном на корточки и

беря его ладони в свои руки. У Тэхена задрожали губы. — Помнишь, что я тебе
рассказывал про Ким Намджуна? — спросил Чон, на что Тэхен слегка кивнул.
— То, к чему я так долго шел, почти у меня в руках. Малыш, пожалуйста…
— Ты что, можешь погибнуть? — тихо спросил Тэхен, полными слез глазами

смотря на Чонгука.
— Нет, — улыбнулся уголком губ Чонгук, покачав головой. Тэхен поднял взгляд
на поджавшего губы Енгука и Чимина, который взгляд отвел в сторону. Чонгук
резко сжал пальцами его подбородок, вынуждая смотреть только на себя.
— Нет, — тверже повторил Чон. — Ты должен верить мне так, как я поверил
тебе. Слышишь?
— Ты просто пытаешься меня успокоить! — Тэхен сжал пальцы в кулаки. — Не

пущу! Никогда не уйдешь, не отпущу, — всхлипнул омега, кидаясь на шею
Чонгука и крепко обнимая. Чонгук вздохнул и прикрыл глаза, обнимая омегу за
талию, прижимая к себе. Тэхен заплакал, глуша всхлипы в изгибе локтя.
— Маленький, тише, — прошептал ему на ухо Чонгук, поглаживая по спине.

— Малыш, я ведь рядом. Обещаю, все будет хорошо, мой родной. Перестань
плакать, твои слезы мне душу разрывают…
479/508
— Пожалуйста, н-не уходи, — заикаясь, попросил Тэхен, еще крепче к Чонгуку
прижимаясь. — Умоляю тебя…
— Хорошо, хорошо, — слегка улыбнулся Чонгук, отрывая омегу от себя. Он

заглянул Тэхену в глаза и вытер большими пальцами катящиеся слезы. — Мой
маленький… Тебе даже переживать не стоит, малыш. Я просто схожу сегодня
кое-куда, хорошо? Ненадолго. Буквально на час. Это очень-очень важно.
— Я пойду с ним, — вклинился Чимин, успокаивая Тэхена. Омега посмотрел на

него глазами, полными надежды. Чимин криво улыбнулся. — Я защищу его, что
бы ни случилось.
— Ничего не случится, — сказал Енгук, подходя к Тэхену. Чонгук с

благодарностью на него посмотрел. — Все будет хорошо, Тэхен-а.
— Я волнуюсь, — шмыгнул носом Тэхен, смотря на Чонгука.
— Я знаю, малыш, знаю, — вздохнул Чонгук, мягко поцеловав Тэхена в уголок

губ. — Но тебе совершенно не о чем переживать. Со мной будет Чимин, он меня
и не из таких передряг вытаскивал. А тебе сейчас нельзя переживать, ты же не
хочешь расстроить нашего малыша? — нахмурился Чонгук, положив ладони на
живот Тэхена.
— Ты вернешься? — спросил омега, сжимая пальцами чонгуковы ладони, в глаза

ему требовательно смотря. Ответ однозначный должен быть, ни мгновения
колебания. Тэхен упрямо смотрит на него и ожидает ответа, а Чонгук улыбается
и легко кивает, поглаживая любимого по пшеничным волосам и щеке, на
которой след от слезы остался.
— А разве могу я не вернуться? Имею право?
— Не имеешь! — помотал головой Тэхен. — Я тебя ждать буду. Спать не лягу,

пока ты не придешь… — по-детски надул губы Тэхен, заставляя Чонгука
смеяться. Хосок слегка улыбнулся, даже, кажется, у Чимина на губах появилась
едва заметная улыбка. Но, наверное, то была просто игра теней. — Вот что ты
смеешься? — нахмурился омега. — Я серьезно говорю!
— С охотой верю, — ухмыльнулся Чонгук и чмокнул омегу в щеку.
— У меня, кажется, уровень сахара в крови поднялся, — ухмыльнулся по-

доброму Чимин, сложив руки на груди. — Никто не хочет покурить? — спросил
альфа, смотря только на Енгука.
— Да, пожалуй, — ответил Бан, смотря на него в ответ. У Хосока сердце ухнуло
куда-то в пятки. — Чонгук? — альфа отрицательно покачал головой, размешивая
ложкой сахар в чае для Тэхена. Енгук кивнул, и они с Чимином покинули кухню.
Хосок с тихим стоном сел за стол и вцепился пальцами в волосы.
— Хосок-а, что между вами тремя происходит? — обеспокоенно спросил Тэхен.
— Любовный треугольник, — ухмыльнулся Чонгук, поймав на себе убийственный

взгляд Хосока. Альфа подошел к Тэхену и отдал ему кружку с чаем, взъерошив
его волосы.
480/508
— Правда? — удивился младший омега.
— Не знаю, — вздохнул Хосок, вплетая пальцы в свои волосы и укладывая голову

на стол. — Все так… сложно… Не понимаю, что происходит. Я уже окончательно
запутался, и никто из них двоих не поможет мне распутать этот клубок. Только
еще больше путают, словно издеваются.
— Быть с тем надо, к кому сердце тянется, — улыбнулся Тэхен, отпив чая и
мельком глянув на Чонгука. — С кем тебе хорошо, кто боли не причиняет, с тем,
для которого ты — сокровище. Ты никогда не рассказывал, что вас с Чимином
что-то связывает, даже не упоминал, к кому такие сильные чувства питаешь.
— Я не знал, как вы отреагируете, — глухо сказал Хосок. — Это ведь вроде как…
ненормально. Ну, любить такого, как он. Противоестественно. Но я все равно
любил, эти токсичные отношения берег, но однажды Чимин просто перешел
грань, — покачал головой омега. — Не могу его простить и быть с ним, как ни в
чем не бывало. А Енгук…
— Ты ему искренне нравишься, — Тэхен положил ладонь на хосокову и слегка

сжал. — Порой мне кажется, что он тебя…
— Нет, — резко сказал Хосок, потирая лицо ладонями.
— Хосок, знаешь… — задумчиво сказал Чонгук, потирая подбородок. — Чимин —

один из моей семьи, я люблю его, как брата, которого у меня никогда не было.
Но Чимин никогда не даст тебе то, что сможет дать Енгук. Я не говорю о
материальных ценностях, нет, ни в коем случае. Он даст тебе нечто большее,
чем золотые цацки. Даст то, что от Чимина ты никогда не получишь в полной
мере. Уверен, ты понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — тихо ответил омега и уткнулся в сгиб своего локтя. — Но…
— Что «но»? — внезапно спросил вошедший на кухню Енгук. Хосок резко

дернулся.
— Чонгук-а, я хочу на веранду, — сказал Тэхен, поднимаясь со стула и забирая

кружку с чаем. Чонгук понимающе улыбнулся и кивнул, обняв омегу за талию.
Енгук посмотрел им вслед и перевел взгляд на Хосока, побитым щенком
смотрящего на альфу. Хосок сглотнул вязкую слюну. Енгук хмыкнул и
отвернулся, убирая грязную посуду в раковину.
— Чего ты хочешь, Хосок? — спросил Енгук. — Явно не со мной здесь торчать, —

сухо ухмыльнулся альфа. — Ты здесь, потому что здесь Тэхен. Ты ведь сам ни за
что бы не приехал. Тебе привычнее прятаться за своей скорлупой, чтобы никто
не достал, не тронул, чтобы ты мог всласть наслаждаться собственными
страданиями, да?
— Енгук…
— Что? — прорычал сквозь зубы Бан. — Черт, Хосок! Какого черта ты творишь? Я
уже ничего не понимаю. Или, может, я просто ошибся на свой счет? С чего-то
взял, что ты хоть что-то ко мне испытываешь? — рассмеялся он, покачав
головой. — Я и забыл, что ты Чимина любишь и всегда любить будешь. И почему
481/508
решил, что ты можешь испытывать ко мне что-то в ответ?
— Енгук, пожалуйста, прекрати, — едва сдерживая слезы, попросил Хосок.
— Надеюсь, что у вас с ним все наладится, — глухо сказал Енгук.
Хосок подорвался с места, перехватывая уходившего Енгука за запястье и резко

дергая на себя. Он вгрызся в поджатые губы настойчивым поцелуем, крепко
обнимая Енгука за шею. Хосок целовал его, а Енгук не отвечал, не двигался
даже, просто позволяя себя целовать. Омега отчаялся, уже не веря, что Енгук
ответит ему взаимностью, но Енгук неожиданно резко подхватил его на руки,
усаживая на стол и целуя так остервенело и жадно, что Хосок едва успевал за
ним. Кислорода в легких все меньше, но никто не спешит отстраняться. Хосок
царапает ногтями его плечи и грубо кусает губы, а Енгук мнет пальцами его
бедра до наливающихся синяков.
— Ты любишь его? — оторвавшись от губ Хосока, хрипло спросил Енгук,

заглядывая ему в глаза.
— Любил, — хрипло ответил Хосок, оглаживая щеку Енгука большим пальцем.

— Это… было что-то ненормальное. Не могут вот так просто пройти чувства,
которые теплились внутри столько времени. Это невозможно. Но когда ты
рядом…
— Хорошо, — кивнул Енгук и отстранился, облизнув губы. — Я понимаю, о чем

ты.
— Прости меня, — тихо сказал Хосок, опустив глаза. Енгук кивнул и отошел на
пару шагов.
— Не хочу на тебя давить, — Енгук зачесал пятерней растрепанные волосы.

— Извини.
— Енгук… — Хосок прикусил губу, смотря вслед уходящему альфе. Он хочет

сказать «останься», но почему-то не говорит и прикусывает губу.
Тэхен сидит на качелях, наслаждаясь легкими порывами ветра, треплющими его

волосы. Чонгук с улыбкой медленно раскачивал качели, наблюдая за нежащимся
в солнечных лучах омегой. Тэхен чувствовал дискомфорт в животе, не
покидающий с самого утра. Но сейчас, рядом с Чонгуком, это так неважно…
Даже значения не имеет. В воздухе приятно пахнет сочной травой и древесной
корой. Где-то в вышине могучих крон перекликаются птицы. Тэхен поднял
голову к небу и прикрыл глаза. По двору разносился тихий скрип качелей.
— Давно так тепло не было, — слегка улыбнулся Тэхен. — И целая зима уже
прошла…
— Да… — тихо сказал Чон, покачивая Тэхена на качелях. — Никогда зимы не

проходили для меня так быстро.
— А у меня зимой день рождения был, — задумчиво сказал Тэхен.
— И промолчал! — нахмурился Чонгук, с упреком смотря на омегу. — Тэхен-а,

как ты мог…
482/508
— Не знаю, — вздохнул Тэхен. — Как-то не до этого было…
— Я расстроен. Мы срочно должны наверстать упущенное! Что еще я по твоей

милости пропустил? — закатил глаза альфа.
— Ну, Чонгук-а, не злись, — надул губы омега, слегка стукнув Чона по плечу.
Чонгук присел перед Тэхеном, обхватывая ладонями его живот и улыбнулся,
поцеловав его.
— Как сегодня сынок ведет себя?
— Хорошо, — ласково ответил Тэхен, опуская взгляд на свой живот и

поглаживая его. — Не балуется и ведет себя, как мышка.
— Вот умница, — слегка улыбнулся Чонгук. — Весь в своего папочку, — сказал

Чон, поглаживая Тэхена по волосам.
— Я люблю тебя, — вздохнул Тэхен, прикусив губу.
— И я тебя люблю, моя душа, — Чонгук поднялся и обнял Тэхена, прижимая его к
себе. — Мой маленький… У нас все будет хорошо. Ты ведь веришь мне? — Чон
глянул омеге в глаза.
— Верю… — ответил Тэхен, слегка улыбаясь уголком губ. Он прижался щекой к

груди Чонгука и прикрыл глаза.
Юнги качает на руках внезапно закапризничавшего Хвалля. Малыш никак не

хотел успокаиваться, только и делал, что кричал, пока все личико не
покраснело. Стоило Юнги с горем пополам успокоить ребенка, как он вновь тут
же начинал кричать. Потрепанный и уставший омега ходил с сыном по комнате,
напевая ему какую-то колыбельную, придуманную на ходу. Он не голодный,
температуры нет, животик, вроде, не болит, а кричит так надрывно, будто
случилось что-то ужасное. Намджун спокойно собирался в спальне, куда Юнги
то и дело бросал беспокойный взгляд. Альфа застегивает запонки, а Юнги
ощущает разрастающейся внутри комок какого-то… странного чувства.
— Никак не успокоится, — захныкал Юнги подошедшему Намджуну. — Не

понимаю, что с ним не так…
— Колики, может? — предположил альфа, огладив большим пальцем теплую

щечку. Хвалль скуксился и притих. Юнги возмущенно посмотрел сначала на
сына, а после на улыбнувшегося Намджуна.
— Как тебе это удается? — прикусил губу Мин. — Я едва не жонглирую перед
ним, чтобы успокоить, а тебе стоит только появиться рядом, как он
успокаивается.
— Не знаю, — слегка улыбнулся Намджун, пожав плечами. Он забрал

шмыгающего носом Хвалля у Юнги с рук и прижал сына к себе, слегка покачивая
на руках и поглаживая по спинке.
483/508
— Намджун, у меня плохое предчувствие… — тихо сказал Юнги, разгладив
рубашку на груди будущего мужа. — Может быть, останешься? Побудь со мной и
Хваллем, пожалуйста… Да и сын спокоен рядом с тобой.
— Малыш, ты ведь знаешь, что я с радостью бы остался, но…
— Но не могу, — сморщился Юнги, положив ладонь на шею Намджуна.

— Можешь! Тебе все можно. Просто останься. Уложим Хвалля спать, я
приготовлю ужин, а потом…
— Обязательно, — тихо рассмеялся Намджун, покачав головой. — Завтра или

послезавтра будет все, что только пожелаешь. А сейчас я должен идти,
понимаешь? — Юнги надул губы, как маленький ребенок. Намджун провел
ладонью по его щеке, с нежностью поглаживая, и улыбнулся, оставив легкий
поцелуй на лбу. — Котенок, не дуйся.
— Намджун-а, правда, мне не смешно, — заскулил Юнги, прильнув к Намджуну.

Мин с грустью посмотрел на Хвалля, сонно моргающего и цепляющегося
крошечными пальчиками за воротник отцовской рубашки. — Даже Хвалль не
хочет, чтобы ты уходил. Посмотри, как мышка притих, — шмыгнул носом Юнги.
— Не уходи сегодня, пожалуйста…
— Малыш, — вздохнул Намджун, строго посмотрев на Юнги. — Это же я. Ты

сомневаешься в том, что я могу? — улыбнулся уголком альфа. — Почему ты
переживаешь?
— Потому что… — Юнги внезапно замолчал. Он не знает. Просто переживает, и

все. На уровне шестого чувства подсказывает что-то, в груди неприятно так,
чувство это склизкое, тянущее. Юнги знает, что все будет хорошо, если сегодня
Намджун останется дома. — Зачем тебе какой-то дурацкий ужин, когда ты
можешь остаться дома, полежать вместе с нами у телевизора и поесть чипсы?
— вздохнул омега, посмотрев Намджуну в глаза.
— Это моя работа, солнышко, — Намджун наклонился и поцеловал омегу в

уголок губ. — На ужин приглашен очень важный для нашего расследования
человек, а я как никогда близок к разгадке. Осталось совсем чуть-чуть, и
Кииоши будет в наших руках. Я свергну его с собственноручно возведенного
престола, — улыбнулся Ким. — И чтобы это сделать, сегодня я должен оставить
вас с Хваллем. Совсем ненадолго. Веришь мне?
— Верю… — выдохнул Юнги. — Я всегда буду тебе верить, Намджун. Тебе

одному.
— Умница, — шепнул Намджун и поцеловал ладонь Юнги. — Я люблю тебя

сильнее всех людей в этом мире.
— И я тебя люблю, — слегка улыбнулся Юнги. — Очень-очень сильно…
— Держи своего неугомонного сына, — ухмыльнулся Намджун, передав Хвалля

на руки Юнги. Малыш тут же распахнул глазки и скривился. Юнги знает, что это
значит — беспрерывный крик, пока Юнги с ума не сойдет. — Видишь? Он этим в
тебя, — засмеялся Ким.
484/508
— Знаешь что! — сморщился Юнги. Он пошел следом за альфой в коридор,
попутно стараясь успокоить вновь раскапризничавшегося Хвалля. Намджун
накинул сверху весеннее пальто и застегнул массивные пуговицы. Юнги
подошел к нему, побитым щенком ластясь щекой к большой ладони.
— Намджун-а… — тихо позвал Юнги.
— Да, малыш? — слегка улыбнулся альфа.
— Возвращайся. Хорошо?
— Хорошо, — кивнул Намджун и, поцеловав Юнги на прощание, ушел, закрыв за

собой дверь.
А Хвалль начал вновь истерично закатываться в крике.
Чонгук вошел в ресторан, поправляя на руке золотые часы. На входе его сразу
же встретил менеджер, приветливо улыбаясь и низко кланяясь. Чон окинул его
мимолетным взглядом и прошел в зал, выполненный в сине-черных тонах.
Синий — цвет роскоши и богатства, а черный — цвет скорби. Чонгук улыбнулся
уголком губ. Намджун выбрал весьма символичное место.
На стенах висят картины, наверняка стоящие миллиарды вон. По залу

разбросаны многочисленные столики, рассчитанные максимум на пять персон.
Столики покрыты белой скатертью, а дорогие кресла обиты черным бархатом.
На полу расстелен узорчатый ковер. Сине-черную композицию разбавляют
редкие растения сочно-зеленого цвета в больших напольных вазах. На столах
стоят лампы, расставлены тарелки, бокалы, столовые приборы и салфетки.
Только некоторые столы заняты богатыми посетителями. У дам на пальцах
сверкают золотые украшения, а на губах — фальшивые улыбки. У мужчин
толстые кошельки торчат из задних карманов брюк армани. Чонгук очень сильно
сомневается, что эти женщины — их жены, слишком сластят эти улыбки, ничего
не стоящие. Чонгук морщится внутри, но внешне никак себя не выдает.
Стол следователей он нашел почти сразу, но почему-то идет очень, очень

медленно. Он знает, что Намджун его видит, наблюдает, принюхивается. Чонгук
держит внутренний стержень, его под таким взглядом не сломать. Кого угодно,
но не его. Помимо самого Ким Намджуна за столом сидят еще трое
следователей, одного из которых Чонгук, возможно, видел. Намджун поднялся
со своего места.
— Добрый вечер, Чон Чонгук, — вежливо и наигранно улыбнулся Намджун.

— Рад, что вы нашли свободную минутку. Присаживайтесь, — он указал на
свободное место напротив себя.
— Благодарю, — холодно ответил Чонгук, занимая оставшееся свободное место.
— Коллеги, познакомьтесь, — обратился Намджун к сидящим следователям.

— Чон Чонгук, человек, который согласился бескорыстно помогать нам в
расследовании.
— Не понимаю, чем такой молодой и неопытный мальчишка в делах

следователей сможет помочь нам, — выгнул бровь следователь слева от
Чонгука. Он обхватил пальцами бокал с вином и отпил небольшой глоток. Чонгук
медленно повернул к нему голову.
485/508
— Конечно, намного полезнее набивать животы в дорогих ресторанах, — с
улыбкой, больше похожей на оскал, парировал Чонгук. Намджун ухмыльнулся.
— Дайте ему шанс, следователь Хван, — вклинился другой. — Нам всегда не

достает полезной информации, да и рук тоже, — пожал плечами мужчина,
наливая себе в бокал вина. — Может, и он чем-то да будет полезен.
— Все мы когда-то были никем, — сказал Намджун, покручивая ножку бокала в

своих пальцах. Вино начало медленно накатывать волнами на стенки бокала.
— Вышли из ничего упорным трудом и бесконечной работой, — альфа смотрит
только Чонгуку в глаза. — Ради чего-то…
— Я слышал, что вы не так давно обзавелись семьей, — улыбнулся уголком губ

Чонгук, склонив голову вбок. — Кажется… этот омега был вашим подчиненным?
Как его здоровье, как дела? Он уже произвел на свет ваше чудо?
— Спасибо за такую заинтересованность моей личной жизнью, но к делу это не

имеет ровно никакого отношения, — уклончиво ответил Намджун.
— Ну, как же? — ухмыльнулся Чонгук. — Ведь под меня вы копаете, а я всего
лишь интересуюсь, все ли у вас в порядке. Тем более, чем ближе мы друг друга
узнаем, тем лучше продвинется наше сотрудничество.
— А чем вы, Чон Чонгук, собственно, способны нам помочь? — выгнул бровь
следователь, сидящий справа от Намджуна. — Материально? Словесно? Я что-то
не совсем понимаю, — он скептично оглядел Чонгука. — Намджун-щи, что в нем
такого, что он так понадобился нам?
— Чон Чонгук — ключ ко всем замкам, — задумчиво ответил Намджун, сцепив

пальцы в замок. Он внимательно следит за реакцией и мимикой ни чем не
выдающего своего беспокойства Чона.
— Слишком большую роль вы мне отводите, Намджун-щи, — холодно ответил

Чонгук.
— Согласен, — вставил свои пять копеек другой следователь, отпивая вина.

— Он совершенно бесполезен.
Воцарилась тишина. К столику подошел официант с заранее заказанными

блюдами на специальном столике. Он начал аккуратно переставлять тарелки с
сытными блюдами. В ведерке со льдом покоились две бутылки шампанского.
Чонгук хмыкнул про себя. Вот они, хваленые следователи, борцы за
справедливость. Купаются в государственных деньгах, питаются моллюсками в
лимонном соку, распивают дорогие вина и во все горло орут о том, как важно
для них спокойствие населения. Хуйня. Все эти красивые слова — прикрытие
собственного безделья.
— Говяжий бифштекс средней прожарки, запеченные овощи, спагетти с

морепродуктами в сливочном соусе… — официант все перечислял, а на столе
места с каждым блюдом меньше становилось.
Они словно собрались целую армию кормить, а не троих людей. Троих. Чонгук
поднял взгляд на Намджуна, встречаясь с его темными, как сама ночь, глазами.
486/508
Троих, потому что Намджун не человек. Чонгук положил ладони на стол и
переплел пальцы в крепкий замок. Официант принялся раскладывать столовые
приборы. Чонгук не понимает, что произошло, но в одно мгновение он смотрит в
глаза Намджуну, а потом чувствует резкую боль в ладони и расплывающееся по
рубашке багровое пятно от вина.
— Господи, простите! — испугался официант, кинувшись вытирать салфетками

пятно на рубашке Чона.
— Все в порядке, — грубо ответил Чонгук, отталкивая от себя руки официанта.

Альфа схватил салфетку и приложил к ладони, по которой начала скатываться
бордовая змея. Как? Как обычный нож смог порезать его кожу? Неужели... нож
сделан из расплавленного кагуне? Долбаный Ким Намджун даже это продумал?
— Аккуратнее, Чон Чонгук, — выгнул бровь Намджун, склонив голову вбок. Он

мельком глянул на салфетку, на которой отпечатался красный след.
— А кажется, что приличное заведение, — хмыкнул коллега Намджуна.

— Обратитесь к администратору.
— Глупости, — поджал губы альфа.
— Простите, пожалуйста… — взмолился официант. — Я не понимаю, как…
— Я же сказал, все в порядке, — прорычал Чонгук. В кармане брюк завибрировал

телефон. — Извините, начинайте без меня, — сказал Чон и поднялся из-за стола.
Он отошел подальше и вытащил телефон. На дисплее высветилось имя Енгука.
Чонгук нахмурился и принял вызов, прислоняя дисплей к уху: — Да? Что-то
случилось?
— Тэхен… — выдохнул в трубку Хосок.
У Чонгука внутри все вмиг похолодело, корой толстого льда покрываясь.
— Что с ним? — хрипло спросил Чонгук.
— У него начались схватки, — дрожащим голосом ответил Хосок. — Чонгук,

только…
— Я еду, — резко ответил Чонгук и завершил вызов. Он откинул окровавленную

салфетку в сторону и развернулся, собираясь уходить, но на плечо легла
тяжелая ладонь. Чонгук прорычал.
— Уже уходите? — вскинул бровь Намджун. — Очень некрасиво уходить вот так,
даже не отужинав.
— В другой раз, — заиграл желваками Чонгук. — Появились дела важнее, — Чон

сбросил с плеча его ладонь и твердым быстрым шагом направился к выходу.
Чимин свесил руки с руля, цепким взглядом высматривая входящих и выходящих

людей. Между пальцев дотлевала сигарета. Альфа припал губами к фильтру и
затянулся, прищуриваясь. Пак выдохнул сизый дым вверх и резко повернул
голову к внезапно открывшейся с пассажирского сидения двери. Чонгук
выглядел слишком растеряно, сбито с толку. Что-то определенно пошло не так.
487/508
Чимин впервые видит его таким напуганным и обессиленным.
— Что случилось? — хрипло спросил Пак.
— Езжай в больницу, — глухо ответил Чонгук, до хруста сжимая пальцы в

кулаки.
Намджун перевел взгляд на одиноко лежащую окровавленную салфетку. Он

подошел к ней и поднял двумя пальцами к своему лицу. На его губах
растянулась довольная улыбка. Намджун бросил взгляд на ужинающих
следователей, а после вышел из ресторана. Он достал из пиджака ключи от
машины, снял ее с блокировки и открыл багажник, достав изнутри небольшой
черный кейс.
Альфа сел на переднее сидение и с характерным щелчком открыл кейс, бережно

выуживая из него небольшой аппарат с электронным таблоидом. Этот
аппарат — уменьшенный аналог RC-сканера, основанного на распознавании гуля
по ускоренному анализу крови. Намджун, приглашая Чонгука на ужин, даже не
предполагал, что все получится так удачно. Намджун отрезал кусочек салфетки
и сунул его в колбу, заполненную специальной жидкостью. На таблоиде
появился ползунок загрузки. Альфа перевел взгляд на экран своего мобильного,
где отображался маячок, прикрепленный к пиджаку Чон Чонгука. Таблоид
мелькнул зеленым светом, освещая темный салон его машины.
«Гуль: Кииоши
Уровень RC-клеток: 8000
Совпадение: 99/100»
Намджун растянул губы в улыбке.
Попался.
Чонгук влетел в коридор, распахивая двойные двери. Хосок сидел в кресле,

нервно дергая ногой и кусая большой ноготь. Енгук перевел хмурый взгляд на
быстро идущего в сторону родильной палаты Чонгука. У него от напряжения
вена на лбу вздулась, ноздри, как у быка, раздуваются и едва кожа не лопается
на костяшках от силы, с которой он сжимает кулаки. Хосок тут же подскочил с
кресла, обеспокоенно смотря на Чонгука и спешащего за ним Чимина.
— Чонгук, нельзя, — Енгук преградил Чонгуку путь. — Джесок запретил.
— Мне плевать, — прорычал Чонгук, скидывая с плеча руку Енгука. — Там Тэхен.
И я ему нужен.
— Чонгук, с ним врачи… — тихо сказал Хосок.
— Все будет хорошо, — кивнул Чимин, похлопав Чонгука по спине. — Он

справится.
— Мне нужно его увидеть, — поджал губы Чонгук. — Я нужен ему.
— Чонгук… — тихо сказал Бан, но Чонгук уже не слушал.
Он обошел преграду в виде Енгука и быстрым шагом подошел к двери. С той

488/508
стороны слышались крики и редкие всхлипы. Чонгук стиснул зубы и вцепился
пальцами в дверную ручку до побеления костяшек. Чонгук резко потянул ее
вниз и вошел в палату, замирая на мгновение. Чонгук видит, как в
искусственном свете блестят слезы Тэхена, а уши заложило от его плача. Альфа
будто из транса вышел, когда скальпель с громким стуком упал на кафельный
пол. Он тут же подлетел к Тэхену, хватая его за руку и чувствуя, как он слабо
сжимает его ладонь в ответ.
— Немедленно выйди! — громко сказал Джесок, слишком грубо оттаскивая

Чонгука от ослабшего омеги.
— Нет! — прорычал Чон, вырываясь из сильной хватки.
— Он слишком слаб, — отрезал врач. — Сейчас ты ему ничем не поможешь. Жди

в коридоре.
— Он будет жив? — выдохнул Чонгук, вцепившись пальцами в плечи Джесока.

— Умоляю, ответь мне…
— Жди, Чонгук, — покачал головой Джесок, насильно выпихивая Чона за дверь.
— Чонгук… — едва слышно заплакал Тэхен, сжимая между пальцев больничную

простыню.
Енгук сидел в кресле рядом с нервным Хосоком, покачивая носком ботинка в

воздухе. Чимин отошел к открытому окну и прикурил, стряхивая пепел с окна.
Чонгук начал нервно расхаживать перед палатой, лихорадочно вслушиваясь в
каждый шорох по ту сторону двери. Пиканье кардиомонитора его раздражало.
Хотелось выдернуть каждый шнур, чтобы скорее заткнулся, но в то же время
Чону было спокойно — сердце Тэхена бьется, с ним все в порядке. У него самого
сердце на мгновения биться переставало, когда Тэхен кричал. Чонгук рычит
глухо и сдергивает с плеч пиджак, нервно кидая его на кресло. Енгук кинул в
него беглый взгляд и вздохнул. Чимин, докурив, выкинул окурок и подошел к
Чонгуку.
— Послушай… — но вместо этого воцарилось мертвенное молчание.
Чонгук подлетел к закрытой двери, упираясь ладонями в стекло. В тишине

разнесся детский крик, а после суета врачей. Они о чем-то переговаривались, но
Чонгук не слышал. У него сердце галопом скакать начало, к самому горлу
подпрыгивать. Он не почувствовал, как щеки обожгли горячие слезы. Потому
что… в гаме голосов не было того, что одновременно раздражало и успокаивало.
Кардиомонитор не отсчитывал сердцебиение Тэхена.
Он протяжно пищал.
Потому что… сердце у Тэхена больше не билось.
Чонгук отошел на шаг, неверящим взглядом смотря в стеклянную дверь.

Смазанные пятна, которые, вероятно, врачи, склонились над Тэхеном. Над его
маленьким, сильным и невероятно смелым мальчиком. Над его мертвым
мальчиком. Чонгук зажал уши, чтобы не слышать вой кардиомонитора, который
каждое мгновение напоминал лишь об одном: Тэхен умер. Тэхена больше нет. И
никогда не будет. Чонгук его спасти не смог. Им даже попрощаться не дали.
489/508
Тэхен умер.
Тэхена
больше
нет.
У Хосока брызнули слезы. Он сгорбился, закрывая лицо ладонями. А ведь… где-

то глубоко, очень-очень глубоко, Хосок верил, что Тэхен справится, что счастлив
будет вместе с Чонгуком и тем малышом, что они произведут на свет. Но
реальность оказалась жестокой. В жизни не бывает так. В жизни не царит
счастье, в жизни — кости в порошок, а сердце на живую из груди выдирают.
Хосок беззвучно плачет. Енгук не может поверить в то, что это действительно
происходит вновь. Неужели Тэхен… Нет. Енгук зажмурился и вцепился пальцами
в собственные волосы.
Чонгук резко разворачивается и бежит прочь, пролетает лестничные пролеты,

убегает от непрекращающегося писка кардиомонитора, будто с ухмылкой
повторяющего, что его душа прямо сейчас умерла. Ее в гроб теперь, губы
холодные в последний раз поцеловать, а после — рядом ложиться и заживо
гнить. Чонгук вылетел на улицу со стороны больничного парка и заорал. Первая
дождевая капля упала ему на лицо.
Чонгук кричит, что есть силы, сгибается пополам. Рубашка намокла и прилипла к
телу. Ночью дождь необычайно холодный… Чонгук упал на колени, пальцами
сгребая землю. Он ее своими слезами поливает, на ней больше не вырастет
ничего, настолько солоны они. Чонгук орет, пока не срывает горло, тихо воет, а
потом беззвучно плачет. У него внутри все скребет острыми когтями, грудную
клетку разрывает на части. Ребра ломает, в пыль крошит, там сердце биться
отказывается. Чонгук чувствует, что у него из-под ног землю вырвали и бросили
в самую глубокую пропасть.
Тэхен — это все… все, ради чего Чонгук оставался человеком. Тэхен тянул его
прочь от края пропасти. Обещал всегда быть рядом. А потом отпустил его руку,
и Чонгук упал в бесконечно глубокую бездну, из которой теперь не поднимется.
Чонгук чувствует скатывающиеся по щекам дождевые капли. Они горячие,
соленые, скапливаются на подбородке и падают беззвучно вниз. В тихом
шелесте листьев на кронах деревьев и ударов дождя об асфальт Чонгук слышит
тихие, звериные шаги, но головы не поднимает.
— Попался, — Чонгук слышит в его голосе ухмылку. — Я знал, что это ты.
— Долго же ты ко мне шел, — хрипло ответил Чонгук, медленно поднимая

голову и встречаясь взглядом с блестящим кровавым зрачком с левой стороны.
— Передашь отцу «привет» в Аду? — довольно улыбнулся Намджун. Дуло

пистолета с Q-пулями смотрело прямо Чонгуку в лицо.
Чонгук едва успел увернуться от пролетевшей над головой пулей. Каждая цепь,
удерживающая зверя, рвется с глухим треском. Его больше ничто не сдержит.
Все человеческое умерло вместе с Тэхеном. Осталась только звериная оболочка,
действующая на инстинктах и желании отомстить. Чонгук рычит диким зверем и
выпускает какуджа-кагуне, кидаясь на противника первым. Намджун скалится,
490/508
блокируя выпад. Он перехватил Чонгука одной рукой за шею, а второй за плечо,
резко перекидывая через себя. Чонгук пролетел несколько метров, оставляя за
собой сбитую тротуарную плитку. Альфа выплюнул сгусток крови.
— Или я приду за тобой, или ты убьешь меня? — заорал Намджун, медленно

подходя к Чонгуку. В небе послышались раскаты грома. — Так ты мне сказал,
помнишь? — лизнул губы альфа. — А теперь твоя смерть пришла за тобой, —
ухмыльнулся он. — Знаешь, почему я убил твоего отца, Чонгук-и?
— Заткнись, — рыкнул Чонгук.
— Потому что он был и моим тоже, — засмеялся Намджун.
— Заткнись! — заорал Чонгук, кидаясь на Намджуна с кагуне.
Вылетевший из больницы Енгук хотел было кинуться к сыну, но живот пронзила

резкая боль. По рубашке начало расползаться багровое пятно. Енгук перевел
взгляд на выстрелившего в него следователя и глухо зарычал, кидаясь в
неравный бой. Он чувствует, как внутри взрывается что-то — капсула с RC-
депрессантом. Енгук рычит сквозь зубы, выбивая из рук следователя пистолет.
Тот сразу же выхватил куинке из кобуры.
Намджун повалил Чона на спину, замахиваясь кагуне, чтобы размозжить его

голову. Чонгук рычит диким зверем и вырывается, но силы не на его стороне.
Короля он одолеть не может. Увернувшись от очередного удара, Чон
почувствовал внезапную легкость. Чимин с рыком сбил Намджуна с
поверженного Чонгука, агрессивным зверем принимаясь наваливать ему удары,
которые Намджуну никакого урона не приносили. Внезапно раздался выстрел,
оглушивший выбежавшего вслед за Чимином Хосока. Он вцепился пальцами в
лестничные перила, смотря, как медленно Чимин обмякает, а после валится на
бок.
Под его головой начала расползаться кровавая лужа, впитывающаяся в грязную

землю.
Хосок не слышит, как оглушающе кричит, он ни о чем не думает, кидаясь на

следователя, убившего Чимина. Он своей ярости и силы не сдерживает. Он
кричит, как умалишенный, насквозь прошибая грудную клетку следователя
куинке и раздирая ее в клочья, точно кусок старой ткани. Хосок умывается
кровью убийцы, она ему взгляд застилает, Хосок в ней тонет и кричит. Он сошел
с ума. Спит, а это — самый худший из его кошмаров. Он даже не ощущает, как в
живот входит куинке следователя по самую рукоятку.
Чонгук застывает на мгновение, смотря на обесточенное тело Чимина. Он орет и

подрывается с места, в прыжке сталкиваясь с Намджуном и кубарем падая в
грязь. Чонгук не чувствует боли, не чувствует собственной крови, не чувствует,
как легкие разрываются, он не чувствует ни-че-го. На глаза будто повесили
сплошной темный занавес. Намджун повалил его на тротуар, прикладывая за
волосы лицом об плитку. Брызнула кровь, так приятно согревающая руки
Намджуна.
— Вот он, твой бесславный конец, — прошипел Чону на ухо Намджун, задрав его
голову за волосы.
491/508
Намджун резко перевернул Чона на спину. Он хочет видеть его глаза, когда тот
будет умирать. Он хочет забрать его последние силы, испить их, как вино. Этот
огонь ненависти потухнет прямо сейчас, и только Намджун увидит, как он
падет. Больше никому этого видеть не позволено. Вот она, его победа. Его
месть, наконец, свершилась.
— Увидимся в Аду, — ухмыльнулся Намджун.
Енгук кричит, кидаясь к Чонгуку, но не успевает…
Намджуново кагуне входит Чону в грудную клетку. Чонгук ничего не успевает

сделать. Из уголка губ потекла кровавая нить, скатившаяся вниз по щеке к шее.
Чонгук закашливается кровью. Внутри словно черная дыра, из него точно все
органы вырвали и смешали с грязью. Чонгук смаргивает кристальную слезу,
смотря Намджуну прямо в глаза. В них победа, насмешка над поражением
Чонгука, в них… превосходство.
Гули — высший вид. Они — короли на планете Земля. Неподвластные обычному

оружию, не убиваемые обычными пулями, они способны выжрать целое
население, оставляя после себя хаос и разруху. Но есть те, кого гули называют
Королями. Их имена произносят шепотом, едва слышно, чтобы только ветер
услышал и унес это имя далеко-далеко. Чонгук понимает, что проиграл, но,
умирая, он за собой в Ад потащит и Намджуна. Он не уйдет вот так, бесследно,
не совершив месть, к которой шел так долго и упорно. Хоть… где-нибудь…
умирая, он хочет положить конец им обоим.
У Чонгука глаза стекленеют. У него на дне червоточин отражаются звезды, хотя

на небе тяжелые тучи и проливной дождь по щекам лупит. Чонгук слабо сжал
пальцы в кулак. Все силы, которые только у него остались, он бросает на свой
последний рывок. Или получится, или нет. Третьего у них с Намджуном никогда
не было. Или он, или его. Чонгук рычит, скаля кровавые зубы, с трудом отрывает
спину от земли и чувствует, как кагуне Намджуна глубже в его тело входит. Где-
то на периферии обезумевший Хосок вместе с Енгуком оставшихся следователей
сдерживают, где-то лежит его мертвый любимый мальчик, а то, что они сделали
в любви — их сын, останется без родителей так же, как когда-то остался сам
Чонгук.
Чонгук не допустит. По крайней мере, мстить уже будет некому.
Чон схватил отлупившуюся от тротуара часть плитки и с размаху ударил

Намджуна в висок. Намджун лишь на секунду колебнулся, но Чонгуку и этой
секунды хватило. Он вгрызся клыками в шею Намджуна, вырывая смачный
кусок. Рот обожгла раскаленная кровь. Она брызнула в стороны, окрашивая лицо
Чона бордовым. Намджун замахнулся сжатым кулаком, но Чонгук отбил удар.
Бурлившая внутри ярость и жажда придала таких необходимых сил.
— Увидимся, — прорычал Чонгук, пробивая кулаком ребра и царапая о кости

пальцы. Он обхватил бешено бьющееся горячее сердце и вырвал его. Кровь
хлынула из разорванной артерии и вены.
Чонгук впился в сердце зубами, жадно сжирая его полностью. Он упал на спину
рядом с Намджуном и завыл, царапая окровавленными ногтями свое лицо.
Горячие слезы хлынули из глаз. Все тело — сплошная болевая точка, но душа, до
которой Намджун так и не добрался, болела больше. Там все в фарш, через
492/508
мясорубку мелкую. Его раны медленно, но затянутся, а душа… навечно
останется лежать в могиле.
— Чимин! — закричал Хосок, кидаясь к бездыханному телу. Енгук перехватил его

поперек талии, не позволяя подойти ближе. — Чимин! Нет! Отпусти меня!
— Хосок… — прохрипел Енгук.
— Нет! Нет! — кричал Хосок. Его душили слезы. Он осел на грязную землю,
сгибаясь пополам. Его крик разнесся по внезапно опустевшему больничному
парку.
— Чимин? — хрипло сказал Чонгук, выплевывая сгусток крови. Он с трудом

перевернулся на живот и встал на колени, упираясь в землю ладонями.
— Чимин… — прошептал Чон. Он буквально на коленях подполз к телу Чимина,
присаживаясь рядом с ним. Он провел ладонью по его щеке, оставляя кровавый
грязный след. — Эй, Чимин-а… Открой глаза, — слегка улыбнулся Чонгук,
чувствуя, как глаза щиплют слезы. — Смотри, тут Хосок. Тут я… Чимин?
— Чонгук аккуратно поглаживал своего брата по спутанным мокрым от дождя и
крови волосам. — Чимин…
Чонгук беззвучно зарыдал, прижимая тело Чимина к себе. Он больше не откроет

глаза. У Чимина во лбу дыра, а тело такое… холодное. Обжигающее холодом.
Чонгук завыл, словно дикий зверь, приняв раскачиваться с Чимином на руках.
Енгук скрипнул зубами и прижал пальцы к глазам, с трудом сдерживая
навернувшиеся слезы. Хосок закрыл рот ладонью, чтобы не закричать. Все…
закончилось. Хосок стоял на коленях и рыдал, зажимая рот. Чонгук рыдал в
голос, прижимая к себе мертвого Чимина…
Тэхен аккуратно ступил трясущейся ногой прямиком в лужу и с трудом не упал,

схватившись за перилла. Он на ватных ногах, покачиваясь, двинулся к Чонгуку,
даже не стараясь сдерживать потоком льющиеся слезы. Чонгук замер,
уставившись в одну точку. Его носа коснулся тонкий-тонкий запах лилий… Тэхен
ступает по грязи и крови. Он остановился перед Чонгуком и упал на колени,
смотря на бездыханного Чимина. Чонгук думает, что он умер.
— Т… Тэ… — тихо запнулся Чонгук, не смея повернуться в его сторону, словно

это мираж, привидение.
Тэхен всхлипнул и положил ладонь на лицо Чимина, закрывая его

остекленевшие глаза. Он обнял Чимина и Чонгука, прикрывая глаза. Чонгук
даже шелохнуться не мог от шока. В нем взрыв, он точно оглушен. Чонгук не
понимает, что происходит. Он смотрит на макушку уткнувшегося ему в плечо
Тэхена и не может поверить в то, что он жив…
— Мы должны уходить, — хрипло сказал Енгук, прихрамывающий на одну ногу.

— Чонгук… дай его…
— Нет, — рыкнул испуганным зверем Чонгук, ближе прижимая к себе тело

Чимина.
— Чонгук, пожалуйста, — шепнул Тэхен, обхватив его лицо ладонями.
Чонгука трясло. Он лихорадочно уставился в глаза Тэхена, которые мрак вокруг

493/508
него разгоняют, теплом окутывают. В них слезы. Чонгук разжал пальцы,
позволяя Енгуку поднять тело Чимина на руки, но Чон тут же прижал к себе
Тэхена, словно спасательный круг. Он начал содрогаться в рыданиях, а у Тэхена
сердце от боли сжалось. Там, внутри, пустошь выжженная. Там стервятники
остатки сердца доклевывают, а ветер гудит среди иссушенных веток-артерий.
Он зажмурился и изо всех сил прижался к Чонгуку, хватаясь пальцами за его
изодранную рубашку.
— Ты жив… — прохрипел Чонгук. — Жив…
— Я ведь обещал тебе, — шепотом ответил Тэхен. — Я ведь… обещал…
***
— Этой ночью на территории центральной городской больницы вновь произошло

столкновение следователей и гулей, — сообщила ведущая экстренных новостей.
— Полицию вызвали сотрудники медицинского учреждения, которые в страхе
наблюдали за кровавой схваткой со стороны и не могли вмешаться. Как
сообщают очевидцы, сторона гулей понесла всего одну потерю, тогда как все
следователи были убиты. Когда полицейские прибыли вместе с подкреплением
на место происшествия, то обнаружили там только трупы следователей, среди
которых: Чхве Донхван, Хван Минджэ, <...> Ким Намджун. Все они были
достоянием нашей страны, теми, кого никто и никогда заменить больше не
сможет. Как и куда гули могли скрыться, а главное — их личности, уточняется
полицией. Траур от потери следователей будет держать не только CCG, но и вся
страна...
494/508
Примечание к части the best pessimist — above the fog
Sam Tinnesz — Glass Heart (feat. Tommee Profitt)
the hardkiss — журавлi
epilogue
Юнги дрожит. Он едва стоит на трясущихся ногах. Того и гляди, упал

бы в лужу под лакированными туфлями, испачканными кладбищенской грязью,
да только не дают. Сильные руки отца держат его под локоть. Проливной дождь
бьет по щекам, но Юнги ничего не чувствует. Взгляд Юнги прикован к резному
гробу, который обступили люди в черном. Юнги туда не пускают. Юнги накачали
успокоительными, скрутили руки и воткнули в вену иглу. Он брыкался, орал,
пока не сорвал горло, рыдал, громил комнату, но ничего не спасало. Ничто не
смогло заглушить то тихое: «Ким Намджун пал смертью храбрых. Нам очень
жаль…».
Минов костюм, в который его силой одел папа, промок до нитки. Юнги медленно
смаргивает слезы или попавший в глаза дождь — Юнги так и не понял. Он не
помнит, сколько стоит вот так, под проливным дождем, дрожит не от холода и
боится взгляд от гроба отвести. Его туда не пускают. Отец стоит рядом в своей
парадной черной форме, отдает дань героям. Он необычайно молчалив и хмур. У
него взгляд такой тяжелый, что, кажется, способен раздавить. На Юнги смотрят
с грустью и скорбью. Он всего за пару дней стал тенью прежнего себя. Юнги
забыл, что такое сон, что такое еда, вода, забыл, что у него есть нуждающийся в
нем сын. Он видел перед собой только мертвого Намджуна, укрытого тонкой
черной вуалью, и не мог поверить в то, что это происходит с ним.
Юнги сделал шаг вперед. Следователи расступились, пропуская его. Теперь

настала очередь Юнги прощаться с Ким Намджуном. Следователем, отцом,
несбывшимся мужем… Отец разомкнул пальцы, отпуская Юнги, и Мин
почувствовал, что вот-вот упадет. Между ним и гробом словно тысячи
километров. Но чем ближе он подходит, тем сильнее задыхается. Легкие
сжимаются, весь кислород выходит, его разрывает на части. Он дрожащими
пальцами схватился за влажный от дождя гроб.
— Н… Намджун… — выдавил Юнги. Он с трудом поднял ладонь, касаясь

ледяными пальцами такой же ледяной щеки. Из глаз брызнули слезы.
— Намджун, вставай. Нас дома ждет сынок, он… соскучился по тебе, —
выдохнул Юнги в воздух пар. — А помнишь, ты обещал свозить нас в горы?
Жареный зефир, костер, всякие истории? Намджун, ты помнишь? — у Мина
сорвался голос.
Намджун ничего не отвечал. Он будто спал, только кожа стала серой, а губы
синими. Юнги начинало колотить. Он выдавил из себя улыбку, отчего треснула
кожа на губах, и выступили рубиновые капли. Юнги дрожащей ладонью обвел
подбородок, сильно выступившие скулы, его любимые… мертвые губы. Слезы
покатились по щекам. А как же его любимые ямочки, на которые он так любил
смотреть, хотя никогда об этом Намджуну не говорил? А как же его запах? Тот
самый, который Юнги с ума сводил и заставлял молиться на себя, точно на Бога?
Юнги поправил волосы на лбу Намджуна. Намджун не реагировал.
Намджун был мертв.
495/508
И только сейчас Юнги начал это понимать. Улыбка мучительно медленно
сползла с его лица.
— Ты ведь… — тихо начал Юнги. — Ты ведь обещал вернуться. Ты обещал!

— закричал омега сорванным голосом. — Ты сказал, что никогда меня не
бросишь, не оставишь! Я ведь поверил тебе! Я поверил! — Мина начала
охватывать истерика. Он вцепился в закостенелые пальцы Намджуна, сжимая
их. — Как ты мог?! Как… Намджун! — зарыдал Юнги, падая на колени перед
гробом прямо в грязь.
Чьи-то сильные руки рывком подняли его с земли. Мин закричал и начал
вырываться, когда крышку гроба опустили. Он выл, скулил, царапался, но его
никак не отпускали. Он кричал, срывая горло. Где-то вдалеке послышался
раскат грома, а после сверкнула ослепительная молния.
— Намджун! — закричал Юнги, вырываясь к гробу. — Почему вы закрыли

крышку? Он задохнется! Откройте! Откройте, он жив!
— Юнги, маленький, успокойся, — тихо сказал отцовский голос прямо на ухо.

— Тише…
— Он жив, жив, — завыл омега, оседая на колени. — Жив, жив, жив…
Юджону будто сердце через мясорубку пропускают, когда он смотрит на своего

разбитого сына. Он словно постарел на несколько десятков лет. И самое
страшное, что именно сейчас Юджон не в силах сделать хоть что-нибудь, хоть
как-то облегчить тяжелую ношу его сына. Если бы он мог, то забрал бы всю его
боль для себя, в одиночестве перенес, перемолол, справился, но он не может.
Все свалилось на Юнги, точно снежный ком. Его сын вроде бы стоит на ногах, но
он как тот сломанный стул, тронь — развалится. Юджон скрипит зубами. Он
должен быть сильным ради своего ребенка, мужа, ради внука, ради погибшего
Намджуна… Он должен, но в уголках глаз скапливаются слезы, когда он
смотрит на то, как кричит Юнги. Он криком своим спугнул сидящих на мокрых
ветках ворон.
— Что вы делаете… — обессиленно прохрипел Юнги, полными слез глазами

смотря, как медленно гроб начали опускать в яму. — Что…
Юнги кричит, как обезумевший. Он подорвался с колен и бросился навстречу к

яме, но Юджон успел перехватить его поперек талии. Юнги кричал, что было
сил, пока не застучало в висках. Он выл раненым зверем, рвался к своему
любимому, глотая противные слезы. Следователи смотрели на него с
обреченностью. Некоторые утирали краем перчатки уголок глаз, чтобы слезы не
покатились. Нельзя.
— Намджун! — выкрикнул Юнги. — Намджун! — в ответ ему раздался

оглушительный гром. Ледяной ветер ударил пощечиной.
— Юнги, малыш, тише, — прохрипел Юджон, прижимая дрожащее тело сына к

себе. — Я рядом, я с тобой, слышишь?
— Намджун… — хрипло прошептал Юнги, сотрясаясь в рыданиях. Он схватился

грязными руками за отцовский мундир, сжимая его в кулаках. Он рыдал у
Юджона на груди, едва не разрывая ткань. Отец крепко прижал его к себе и
496/508
зажмурился, утыкаясь носом в его влажные от дождя волосы, нежно поглаживая
по затылку, приговаривая на ухо что-то нежное, должно быть, успокаивающее.
Но Юнги только сильнее рыдал, прижимаясь к отцовской теплой груди.
Яму начали засыпать землей. Юнги притих, вслушиваясь в воющий ветер, тихие
всхлипы и мерзкие шлепки влажной земли о крышку гроба… Он задрожал, как
осиновый лист. Юнги поднял взгляд на отца. Юджон в них видит тьму и
плавающие в ней осколки души. Там нет света, нет добра, нет жизни… Там
ничего нет. Юнги одними губами шепчет «нет», но Юджон успевает перехватить
сына прежде, чем он вновь начнет вырываться. Новая волна истерики захватила
Юнги с головой. Отец чуть ли не силой тащил его прочь от похоронной
процессии. Юнги кричал и рвался назад, но, обессиленный, ничего не смог
сделать. Последнее, что помнит Юнги — болезненный укол и медленно
расходившихся людей в черном…
Намджуна похоронили.
Намджуна больше нет.
— Юнги, — тихо сказал Хвасон, приоткрывая дверь в комнату сына.
Юнги лежал на кровати, свернувшись в клубочек. Его стеклянный взгляд был

устремлен куда-то в стену. Вот уже вторую неделю подряд Юнги не покидал
пределы этой комнаты, даже, кажется, с постели не вставал. Хвасон всегда
находил его в таком положении, всегда с таким же взглядом, устремленным в
никуда. Юнги теперь большую часть времени спит, а перед сном надрывно
плачет, кусая угол подушки, чтобы не слышал никто.
— Я принес покушать, Юнги, — слегка улыбнулся Хвасон, но улыбка тут же

сползла с лица. Он тихо вошел внутрь, забрал тарелку с так и не съеденной с
предыдущего раза едой и поставил новую. Он не теряет надежды. — Сыночек…
— Юнги никак не отреагировал, только медленно моргнул. — Ты должен поесть,
солнышко.
Шторы в его комнате были плотно закрыты, чтобы ни один луч света не проник
внутрь, не потревожил. Здесь, в темноте, Юнги кажется, что Намджун где-то…
совсем рядом. Иногда ему кажется, что Намджун сидит в кресле напротив
кровати, улыбается юнгиевой любимой улыбкой, рассказывает о чем-то своим
хриплым голосом, просто Юнги не слышит. Он просто крутит между пальцев
серебряное кольцо, гладит его подушечкой большого пальца и не сдерживает
слез. Хвасон долго смотрит на Юнги, а после тяжело вздыхает.
С первого этажа послышался надрывный плач Хвалля. Хвасон погладил Юнги по

волосам и прикусил губу, отворачиваясь. Хваллю нужен папа, Юнги знает об
этом. Он кричит в подушку от боли и вины перед сыном. Хваллю нужен Юнги, а
тот даже о самом себе позаботиться не может. Юнги будто вмиг стал
бесполезной куклой, которой самое место на свалке или в гробу рядом с
Намджуном. Юнги окунулся в свою боль с головой, абстрагировался от
остального мира, оставаясь наедине только со своими демонами. Но Юнги
забыл, что он больше не один.
— Я сам, — хрипло сказал Юнги, заставляя Хвасона дернуться. Даже его голос
был таким… мертвым.
497/508
От долгого голодания у Юнги дрожали ноги и кружилась голова. Он встал не без
помощи Хвасона, придерживаясь за стену. От крика Хвалля голова грозилась
расколоться на две части, но Юнги это не раздражало. Он сам виноват, что его
сын остался в одиночестве, как сам Юнги. Маленький Хвалль лежал в коляске.
Должно быть, уже обед, ему пора ложиться спать, но он никак не мог уснуть.
Рядом с его личиком лежала полупустая бутылочка со смесью. Юнги медленно,
на ватных ногах подошел к нему. Хвалль, почувствовав присутствие папы,
плакать перестал, но все еще хныкал. У Юнги на глазах навернулись слезы.
— Сынок… — тихо позвал Юнги, склоняясь над коляской. Хвалль потянулся

маленькими ручками навстречу к папе. Юнги с трудом поднял его на руки.
Хвасон прижал ладонь ко рту, влажным взглядом наблюдая за ними. Юнги с
нежностью коснулся щеки сына большим пальцем, стирая теплую слезу.
— Прости меня, сынок… — прошептал Юнги. — Прости…
Мин начал укачивать сына, хрипло напевая какую-то колыбельную себе под нос.
Юнги слегка покачивался из стороны в сторону, убаюкивая медленно
прикрывающего глазки Хвалля. Юнги припал губами к его теплому лбу, оставляя
легкий поцелуй. Хвалль заснул у папы на руках, слабо сжимая пальцами его
помятую футболку. Юнги хочет улыбнуться, но не улыбается. Он, кажется,
улыбался так давно, будто это было в прошлой жизни. Омега уложил сына
обратно в коляску и укрыл тонким одеялом.
— Именно ты, мой сыночек, возложишь цветы на их могилы, — прошептал Юнги,

смотря на спящего сына. — А пока спи, пусть тебе снятся хорошие сны… — Юнги
отстранился от коляски и посмотрел на Хвасона. — Я должен уехать.
— Куда? — удивился Хвасон, подходя ближе к сыну. — Юнги…
— У меня остались дела, — глухо ответил Юнги и пошел на второй этаж, чтобы
переодеться в свой черный костюм.
Юнги залпом выпивает еще не остывший кофе и обжигает язык, но сейчас это —
последнее, что вообще может его волновать. В офисе CCG на него смотрят, как
на оживший труп, но почтительно здороваются. То ли из жалости, то ли из
уважения к покойному следователю особого класса. Юнги никак на это не
реагирует, даже не спешит прогонять от себя холод, когда на улице во всю
светит солнце. У него в груди щемит сильно-сильно и больно-больно, стоит
только увидеть до боли знакомую дверь, куда он врывался не раз, проклиная
Ким Намджуна и весь мир. С того момента, кажется, прошла вечность…
В кресле Намджуна кто-то сидел, отвернувшись к панорамному широкому окну.

Юнги до хруста сжал дверную ручку, не отводя от светлой макушки
прожигающего взгляда. Кто посмел? У кого хватило совести занять место того,
кому замены никогда не найти? Кресло повернулось медленно. Юнги встретился
глазами с разбитым, потерянным, под фундамент снесенным Сокджином. На его
губах больше нет той мерзкой ухмылки. Уголки его губ опущены вниз.
— Здравствуй, — хрипло сказал Ким.
— Здравствуй, — ответил ему Юнги, заходя в кабинет и плотно закрывая дверь.
Сокджин вновь отвернулся, упираясь каблуками туфель в пол и слегка

покачиваясь на кресле. Юнги не сдвинулся с места. В воздухе повисло какое-
498/508
то… странное молчание. Ненапряженное, но в то же время неуютное. Оно
просто… никакое. Молчание двух людей, потерявших одинаково дорогого
человека. Ким достал из внутреннего кармана пачку любимых вишневых
сигарет, сунул одну меж губ и прикурил.
— Я, возможно, даже больше тебя его любил, — тихо сказал Джин, стряхивая
пепел прямо на пол. — Или не любил… так и не понял, что испытывал к нему, —
сухо рассмеялся омега, зачесывая пятерней упавшие на лоб пряди. — Каково
оно, быть с ним? Иметь от него ребенка? Расскажи мне, Юнги-я. Я теперь
никогда этого не узнаю.
— Это… — Юнги запнулся, переводя взгляд на рабочий стол Намджуна. На него

тонким слоем легла пыль. Отброшенная ручка так и осталась лежать на краю
стола, грязную кружку из-под кофе никто не убрал. — Я не могу смириться с
мыслью, что его больше нет. Я… смотрю… на своего сына, и думаю, что
Намджун вот-вот откроет дверь, снова мне улыбнется и поцелует в щеку. Но
проходят недели, а его так и нет, — Юнги перешел на шепот. Он подцепил
пальцами документ со стола Намджуна и прошелся по нему взглядом. В уголке
стоит подпись. Последнее, что Намджун после себя оставил.
— И больше не будет никогда, — шепотом добавил старший омега, тыльной

стороной ладони вытирая скатившуюся слезу. — А знаешь, Юнги-я… Я ведь все
мог поменять.
— О чем ты говоришь? — хрипло спросил Юнги, подняв на Кима отяжелевший в

сотни раз взгляд.
Джин припал губами к фильтру и глубоко затянулся, прикрывая глаза и

откидываясь на спинку стула. Он никогда не думал, что начнет разговаривать с
Юнги вот так, словно старые хорошие знакомые. А еще он никогда не думал, что
расскажет Юнги это. Он знает, чем это для него кончится, он видит это на дне
темных зрачков Мина, по которым мрак расползается языками. Старший омега
улыбается уголком губ и тушит дотлевающий окурок в пепельнице.
— Информация в современном мире — самый ценный товар, — задумчиво сказал

Ким, сцепляя пальцы в крепкий замок. — Тот, кто обладает информацией, тот
обладает миром, объявляет правила игры и следит за ней со своего трона. С
самого начала тем, кто начал эту игру не на жизнь, а на смерть, был я.
— О чем ты говоришь? — прорычал сквозь зубы Юнги, сжимая пальцы в кулаки

до хруста.
— Глупый Мин Юнги, — покачал головой Джин. — Ты никогда и ничего не

понимал, не видел простых истин прямо перед своим носом. Смерть Намджуна
выбрал я, — сказал омега, смотря прямо в глаза Юнги. Мин медленно моргнул.
— Неосознанно, я не желал этого, но сделал это именно я. Я… уже очень давно
знал, кто скрывается под маской Кииоши.
— Что?! — заорал Юнги, дергаясь к Сокджину. Он резко встал с кресла, нависая

над Мином. Юнги схватил его за ворот и замахнулся для удара, но Ким
перехватил его запястье. — Т-ты…
— Да, — кивнул старший омега. — Я, Юнги. Это всегда был я.
499/508
— Почему ты молчал? — хрипло спросил Юнги, отступив от Сокджина на
несколько шагов назад. Он шокировано, не до конца осознанно смотрел на
Кима. — Почему… если ты… любил его…
— Я был зол, потому что он выбрал тебя, — глухо ответил омега, отведя взгляд в
окно. — Я просто… хотел быть любимым…
Юнги смотрел на него несколько бесконечно долгих секунд, показавшихся ему

вечностью, а потом рассмеялся. Громко и заливисто. Истерично. Ким
недоумевающе глянул на него, хмуря брови. В одно мгновение Юнги смеялся,
упираясь ладонями в колени, а в следующее резко разогнулся и направил
выхваченный из-за пояса пистолет в Сокджина. Тот даже бровью не повел.
— Ты обвиняешься в сотрудничестве с гулями и объявляешься врагом народа

посмертно, — холодно сказал Юнги.
— Ты не выстрелишь, — спокойно сказал Сокджин, смотря ему в глаза.
— Назови хоть одну причину, по которой я не выстрелю.
— У тебя будут проблемы с законом.
— Обязательно, — кивнул Юнги. — Но ты этого уже не увидишь.
Тишину рабочего кабинета разорвал оглушающий выстрел. От дула пистолета

расползается едва видимый белесый дым, а под простреленной головой Ким
Сокджина начинает образовываться багровая лужа. Юнги подошел ближе,
смотря в проделанную им же дыру во лбу. Мин сделал шаг назад, когда кровь
подползла к его ботинкам, сунул пистолет за пояс и пошел из кабинета прочь.
Юнги сам не знает, зачем закрывается в ванной их с Намджуном квартиры.

Здесь все пропитано им. Каждая самая маленькая деталь, каждый уголок и
трещинка… Юнги закрывается в ванной и плачет. Громко, надрывно,
сворачиваясь калачиком на холодном кафельном полу. В его руке тест, а на
тесте две бледные полоски. Юнги рыдает и смеется, кусает ребро ладони,
раздирает ногтями грудную клетку и воет в голос обездоленным волчонком.
— Ненавижу тебя, — смеется Юнги, а по щекам нескончаемыми дорожками

бегут слезы. — Ненавижу, ненавижу… Люблю…
Мин сжимает пальцами тест и подносит его к лицу. Он моргает, трет глаза, но
на нем по-прежнему две полоски.
Намджун ушел, оставив после себя так много. Он оставил Юнги то, ради чего он
должен бороться, каждое утро открывать глаза и идти в новый день с
уверенностью в себе. Это то, что они сделали в любви. Это больше не было
ошибкой. Юнги медленно моргает. С уголка глаз потекла слеза, но на его губах
спокойная улыбка. Он устремил взгляд в белый потолок.
Юнги раскрыл сумку, складывая в нее все вещи Хвалля, которые юнгиевы
родители не забрали. Он аккуратно укладывал маечки, футболочки, штанишки,
носочки, и одновременно с этим так бережно их рассматривал, как самое
ценное, что у него сейчас было. Юнги замер, прижимая свитерок Хвалля к своей
груди и полной грудью вдыхая его запах. Юнги прикрыл глаза, утыкаясь в него
500/508
носом. Он тряхнул головой, скидывая с себя наваждение, положил свитерок в
сумку и застегнул ее, громко вжикая молнией. Машина такси уже стояла около
подъезда. Юнги отдал ему сумку и назвал адрес родителей.
Он обнял себя за плечи, смотря вслед уезжающей машине. Так… жаль, что сына
не увидел. Он передернул плечами от прохладного дуновения ветра.
Мин нажал кнопку автоматического открытия дверей гаража, те начали, скрипя,

подниматься вверх. Он ступил в сырую темноту намджунова гаража. Юнги не
задерживается ни на чем, не колеблется. Возле старого стола с машинными
инструментами стоит старая канистра. Юнги с трудом поднял ее, отрывая от
каменного пола, и, едва дотянув канистру до подъезда, вернулся в квартиру.
От запаха бензина начинает тошнить, но Юнги не останавливается. Отвинтив

крышку, Мин обхватил канистру обеими руками и начал выливать бензин на пол,
на вещи, на кровать, шторы. Глаза заслезились. Юнги уткнулся носом в изгиб
локтя, выливая последние капли на дорогой ковер. Омега откинул канистру в
сторону, та упала с противным лязгом, а сам сел на кровать, опуская голову и
упираясь взгляд в коробку спичек в своих руках.
Юнги улыбнулся уголком губ, а потом и вовсе рассмеялся.
— Вот, до чего ты меня довел, — сказал Юнги, посмеиваясь. — Во что ты меня

превратил, мой зверь… Мой ласковый зверь… — Юнги через боль улыбается,
сглатывает комок слез. — Тебе мертвым в могиле гнить, а мне здесь, живым.
Мне кажется… кажется, что от меня несет трупной вонью, — нахмурился Юнги,
перебирая пальцами спички. — У меня внутри все заживо сгнило, Намджун, —
дрожащим голосом сказал Мин. — Сам в Ад отправился, а меня оставил. Один
там хочешь править?! — закричал омега, подскакивая с кровати. — Нет… Не
позволю.
Юнги раскрыл коробку спичек, но из-за дрожащих пальцев те вывалились на

пол. Все смазалось из-за бесконечным потоком льющихся слез. Юнги хочет
кричать, но молчит. Пусть эта боль с ним и умрет. Юнги нащупал спичку и
поднялся с колен. Голова кружится от запаха бензина и слез.
Мин прикрыл глаза и поднял голову вверх, полной грудью вдыхая отравленный
воздух.
— Ну, Намджун… — улыбнулся Юнги, утирая кистью покатившуюся слезу. — Ты

ждешь меня?
Юнги поджег спичку. Во мраке комнаты вспыхнул маленький огонек, с каждой

секундой все больше разрастающийся. Юнги не отрывает от него взгляда, а он
отражается в его бесконечно грустных глазах, медленно догорая до конца…
3 месяца спустя…
Старые кованные ворота противно лязгнули, заставляя Хосока сморщиться.

Кажется, здесь он проводит большую часть своего времени, но так к нему и не
привык. Теплый ветер треплет его отросшие кудри и сочно-зеленые листья на
кронах деревьев. Хосок прищурился, ослепленный ярким солнцем, и прикрыл
глаза ладонью. В воздухе витал запах теплой земли и свежих цветов, которые
501/508
омега сжимал в своей руке.
Ряды могильных плит отражали солнце. Хосок чувствовал себя спокойно. Он уже
привык быть здесь, выучил мертвых соседей, с некоторыми, имена которых
особенно понравились, даже здоровался. Омега положил ладонь на свой
округлившийся живот. Малыш в последнее время такой активный, толкается
постоянно. Наверное, этим он пошел в Чимина. Хосок ведь всегда был тихим,
спокойным, редко проявлял непокорность. Омега открыл небольшую калитку в
ограждении и прошел к мраморной плите, каждую трещинку которой уже
выучил наизусть.
— Привет, Чимин-а, — улыбнулся уголком губ Хосок, поглаживая ладонью

прохладный мрамор. — Я скучал.
Хосок не заплакал. Все его слезы уже давно выплаканы и иссушены. Он с трудом
нагнулся и положил у плиты новый букет, забирая старый, засохший. Наверное,
Чимин не был бы рад тому, что ему таскают цветы. Он бы больше обрадовался
бутылке какого-нибудь крепкого напитка, и Енгук даже предлагал это
провернуть, но Хосок наотрез отказался.
— Твой сын растет крайне активным ребенком, — хрипло засмеялся Хосок. Его
смех смешался с пением птиц, спрятавшихся где-то в кронах деревьев. — Он
мне, кажется, уже все почки отбил, но я на него не злюсь… Ах, я ведь не сказал
тебе, что ходил на УЗИ! Да, Чимин-а, у тебя будет сын. Альфа. Многие мечтают о
сыне-альфе, правда? Мне так… жаль, что ты его так и не увидишь, а я ему смогу
показать только эту могильную плиту, — тихо сказал Хосок, утирая тыльной
стороной ладони скопившиеся в уголке глаз слезы.
Хосок опустил голову, перебирая пальцами край своей растянутой футболки с

каким-то дурацким рисунком. Омега шмыгнул носом, прикрывая глаза,
успокаиваясь. Он обещал себе не плакать. Его слезы ломают Енгука, хоть он об
этом и не говорит, вытирает их большими пальцами и невесомо целует в губы, а
Хосок льнет к нему, как к последнему, что у него осталось. Ветерок вновь подул,
мягко обнимая Хосока за ссутуленные плечи.
— Енгук предложил назвать его в твою честь, — сказал омега, улыбаясь уголком
губ. — А мне все равно, лишь бы здоровым родился… Енгук… он говорил, что
ощущает себя его отцом. Представляешь, в каком шоке он был, когда узнал, что
я беременный? — грустно улыбнулся омега. — Я думал, что тогда мы и
попрощаемся, но нет… Он остался рядом и полюбил его, как своего, родного. А
я… я полюбил его, Чимин.
Хосок поежился от внезапно ставшего холодным ветра и обнял себя за плечи.
— Покойся с миром, мой любимый, — тихо прошептал омега. — Позволь мне

просто жить дальше…
Хосок на мгновение прикрыл глаза, а после отвернулся, уходя от могилы Чимина

прочь. Он чувствует, как взгляд его спину насквозь прожигает, приказывает
вернуться, но Хосок уходит, и чем дальше, тем легче у него становилось на
душе. Енгук стоял возле своей машины, медленно выкуривая сигарету. Увидев
омегу, он затушил ее и откинул в сторону, принимая омегу в свои объятия. Хосок
прикрыл глаза и обхватил руками Енгука поперек талии, прижимаясь щекой к
его груди и вслушиваясь в размеренное сердцебиение.
502/508
— Поехали домой? — тихо спросил Енгук, оставляя поцелуй у омеги на макушке.
— Да, Енгук… — слегка улыбнулся Хосок, заглядывая альфе в глаза. — Поехали.
Тэхен натянул пониже соломенную шляпу, пряча глаза от назойливого солнца.

На его губах играла мягкая расслабленная улыбка. Он коснулся пальцами
высокой травы, засыхающей от палящего солнца. Его длинную полупрозрачную
рубаху раздувал ветерок. В руках он держал букет иссушенных цветов, иногда
преподнося его к лицу и с удовольствием вдыхая приятный аромат. Впереди Рюу
носился за бабочками, громко лая и фыркая от попадавшей в нос пыльцы.
Омега перевел взгляд на лежащего на клетчатом покрывале Чонгука. На его

груди сидел маленький Хенджин и с огромным интересом в бесконечно больших
глазах, обрамленных густыми ресницами, слушал то, что рассказывал ему отец.
Тэхен не слышал, о чем он говорил, но почему-то все равно улыбнулся. К Тэхену
подбежал запыхавшийся Рюу, шагая следом за хозяином. Тэхен погладил его по
шерсти и поцеловал в прохладный мокрый нос, получая в ответ облизывание
языком. Тэхен хихикнул.
— …но его любимый не выжил, — вздохнул Чонгук, продолжая рассказывать

Хенджину историю. Тэхен медленно подошел ближе. — Тогда кисэн думал, что
это был конец его жизни. Он даже не думал о том, что сможет выжить без
своего мужчины. Но… он смог. У него родился любимый сын, — улыбнулся
уголком губ Чонгук, поглаживая малыша большой ладонью по теплой щечке.
Тэхен улыбнулся и сел на колени рядом с Чонгуком, положив сухие цветы на
покрывало.
— А его мужчина даже не знал о том, что у кисэн родился сын, — продолжил
Тэхен. Чонгук с улыбкой глянул на него. — А у нас родился ты, — с нежностью
сказал Тэхен. Сынок медленно моргнул, даже ротик приоткрыл, завороженный
голосами родителей. — Через сколько нам пришлось пройти, чтобы остаться
вместе…
— Я бы еще прошел ради тебя, — слегка улыбнулся Чонгук, тепло смотря в глаза
Тэхена. Омега наклонился и поцеловал его в уголок губ. — Все, что угодно,
Тэхен. Ведь ты…
— Это все, ради чего я остаюсь человеком, — закончил Тэхен, поглаживая альфу
пальцами по волосам. — Мой ласковый зверь…
Рюу лизнул Хенджина в мягкую щечку. Малыш засмеялся от щекотки шершавого

языка. Тэхен улыбнулся уголком губ и тоже лег на покрывало, укладывая голову
на плечо Чонгука и смотря на сына. Хенджин схватился ручками за палец
Тэхена. Чонгук прикрыл глаза, зарываясь носом в волосы Тэхена, пахнущие
спелой пшеницей.
Может быть, Тэхену показалось, но где-то далеко-далеко послышался

журавлиный крик.
503/508
Примечание к части чон хенджин:
https://pp.userapi.com/c850336/v850336076/3ea92/s_xbSUI7HNg.jpg
ким хвалль: https://pp.userapi.com/c846219/v846219076/fead7/r3eavtSldck.jpg
Lil Wayne — Don't Cry (Feat. XXXtentacion)
XXXIII
Хвалль открыл скрипучую резную калитку и прижал сухой букет

полевых цветов к груди. Он улыбнулся уголком губ и подошел к могиле,
протирая ладонью, обтянутой перчаткой, каллиграфические буквы на
мраморной плите. Букет цветов мягко лег около прохладного мрамора.
Холодный ветер трепал его пепельные волосы, залезал под приталенное
длинное пальто, но Хвалль не спешил уходить. Он так любит приходить сюда и
просто сидеть рядом с этой могилой.
Он никогда не видел своего отца, но знает о нем, как никто другой. Знает и
гордится. Он горд тем, что Ким Намджун — его отец.
— Доброе утро, отец, — хрипло сказал омега. — Сегодня слишком холодно, не

находишь? — спросил он, натягивая шарф на подбородок. Из его приоткрытых
губ вышел клубок пара. — Но, наверное, тебе там холоднее. Знаешь, почему я
пришел сегодня? — слегка улыбнулся Хвалль, склонив голову вбок. — Новый
король появился в нашем городе, а я возложу цветы на его могилу. Ты будешь
гордиться мной, отец.
Хвалль любит молчать здесь. Мертвым не нужны слова. Хвалль живет, дышит,
ест, но ему кажется, что внутри у него все давным-давно вымерло. Папа всегда
раздражался, когда видел слезы на его лице, потому Хвалль перестал плакать,
чтобы больше никогда не расстраивать папу. Все, что он вдолбил в его голову —
месть. Месть за отца, за его смерть, за их разрушенную семью. Юнги превратил
Хвалля в свою машину, которая идет к цели, снося все на своем пути.
У Хвалля никогда не было детства. Он не помнит, чтобы папа брал его на руки,
обнимал, читал сказки на ночь, как всем остальным малышам. Все, что помнит
Хвалль — это холодность папы, его слова «ты должен» и хриплые рыдания в
подушку, когда, Юнги думал, дети спали. Но Хвалль, в отличие от младшего
братика, Хенсо, не спал. Он все слышал. И плакал вместе с папой, сам не зная
причины слез. Просто… так больно было слышать то, как плачет его самый
любимый папа.
Он не имеет права упрекать папу, но… Хенсо всегда получал его любовь. Хвалль
рыдал от того, что папа вымещает на нем злость, кричит, замахивается, а Хенсо
нежно гладит по волосам, обнимает и целует в мягкую щечку. Хвалль не
ненавидит брата, ни в коем случае. Хенсо — второй человек после папы, ради
которого он решил стать тем, кем был его отец. Стать тем, кем хотел видеть его
папа. Когда Хвалль впервые решил объявить о своей цели, Хвансон вскрикнул и
схватился за сердце, Хенсо удивился, а папа… Папа посмотрел на него так, что
Хвалль понял — это именно то, ради чего он должен жить.
Ради мести за своего отца.
Это было выведено жирным шрифтом на подкорке сознания. Друзья, которым

504/508
впоследствии не нашлось места в жизни Хвалля, смотрели на него с жалостью.
Хвалль никогда не рассказывал, было ли ему плохо, терзали ли его демоны по
ночам, он просто… потух. Он никогда не сиял ярко. Он, скорее, был, как бледный
свет луны. Такой же холодный и далекий, витающий где-то в своем космосе и
способный одним взглядом превратить в ледяную статую. Хвалль улыбаться не
умеет. Юнги заставил его забыть, что это такое, «улыбка». Юнги сделал из
своего сына орудие убийства, выпотрошил всякие светлые чувства и нашинковал
отборным холодом, ненавистью и жаждой мести.
Хвалль занимался до самой поздней ночи, чтобы поступить в Академию CCG,

выучился и окончил с отличием, а после поступил непосредственно в главный
офис CCG. Он не чувствовал бремени «особенного» мальчика только от того, что
его отец был и остался самым выдающимся следователем в истории. Хвалль
другой. Хвалль до истертых в кровь пальцев тренируется, до последнего вздоха
сражается, принимает подавляющие его омежье начало препараты, совершенно
плюя, что сердце однажды просто откажется работать, а холодными ночами
лежит на спине на холодном полу и курит, смотря в потолок.
Хвалль и рад бы к богу обратиться, но он знает, что никакого бога там нет. Есть
только бескрайний холодный космос и темнота, а Хвалль со своими демонами
наедине. Они его больше никогда не оставят, всегда будут обнимать своими
ледяными скрюченным пальцами и скалить гнилые зубы. Хвалль чувствует, что у
него там, в груди, всепоглощающая пустота. У него не осталось чувств, не
осталось любви, не осталось тепла. Только холодная цель, к которой он будет
идти напролом.
Он медленно моргнул, и из уголка глаза покатилась горячая слеза.
Телефон в кармане зазвонил, заставляя Хвалля вздрогнуть. Трель разрушила

воцарившуюся тишину, с которой Хвалль слился воедино, и спокойствие
кладбища.
— Да? — хрипло сказал Хвалль, прислоняя дисплей к уху.
— Девять часов, тебя нет на рабочем месте, — холод в голосе папы может
заморозить. Юнги сидел в кресле сына, барабаня пальцами по столу. — Почему?
— Я отлучился по делам, — ответил омега.
— У тебя не может быть дел, кроме работы, — хмыкнул Юнги. — У тебя есть
тридцать минут, — и резко прервал звонок.
Хвалль тяжело вздохнул, потирая пальцами переносицу. Он не знает, что

чувствует к папе. Разрушительную ненависть или безмерную любовь? Хвалль
хотел бы сжаться котеночком возле папиных ног, просить любви едва ли не со
слезами на бесконечно грустно-глубоких глазах, да только знает — бесполезно.
Любовь папа хранит для Хенсо, Хваллю же достается только кнут. Он с самого
детства рос в таких условиях. Юнги считал это правильным, ломать Хвалля
изнутри. Он никогда не поднимал на сына руку. Он убивал его изнутри,
медленно и мучительно.
Хвалль так жить привык. Привык сгорать в папином взгляде, когда он приносил
домой оценку «хорошо», а не «отлично», привык, что за заслуги его никто не
хвалит, привык, что за слезы слабости папа кричал на него и злился. Хвалль
505/508
заперся в себе, а Юнги облил там все бензином и поджег, чтобы в адском
пламени сгорело все. Все хорошее, что могло в нем быть. Юнги своей же
ладонью закрыл ему солнце.
Никто не хочет стать Хваллю другом. Он остался один на темной стороне. Все,
что у него есть — это рай и ад внутри, да только там, увы, ангелы не живут, там
демоны обитают. Дерут клетку грудную, вспарывают, кости ломают. Хвалль
кричит во все горло: «Спасите меня!», но никто не слышит. Он слишком долго
смотрел в бездну… И бездна посмотрела на него в ответ.
Автоматические двери разъехались, пропуская Хвалля. Сотрудники тут же

начали кланяться, приветствуя следователя особого класса. Ким кивнул, даже
взгляда не отрывая от лифта. Подниматься в свой кабинет и видеть там
раздраженного папу хочется в последнюю очередь, но разве у Хвалля есть
выбор? Когда папа пронзает его взглядом, Хвалль остается абсолютно
безэмоциональным. Его человеческая сущность осталась там, за дверью, дрожит
под взглядом Юнги, но Хвалль никак на него не реагирует. Он положил папку с
документами на стол и снял пальто, вешая его на крючок.
— Ты опоздал на десять минут, — холодно сказал Юнги, следя цепким взглядом

за сыном.
— Пробки, — пожал плечами Хвалль. Юнги раздраженно хмыкнул и поднялся с

кресла, подходя к сыну вплотную.
— Не разочаровывайте меня, следователь Ким, — омега склонил голову вбок,

сверху-вниз окидывая его взглядом.
— Я не разочарую тебя, папа, — спокойно ответил Хвалль.
— Хвалль-щи… — в кабинет заглянул коллега Кима, Со Чанмин. — Ой… Кажется,

я невовремя, извините…
— Нет-нет, — ответил Хвалль, смотря Юнги в глаза. Юнги видит в них

отражение самого себя. Юнги видит в сыне то, чего он сам совершить не смог.
— Все в порядке, проходи, — Хвалль обошел папу, слегка задев его плечом.
— Ох, надеюсь. Я вам кое-что скинул на почту, откройте, — улыбнулся Чанмин.

— Думаю, вам понравится.
Хвалль молча сделал то, о чем попросил его Чанмин. Чанмин был его товарищем,
не раз прикрывшим спину Хвалля в сражениях с гулями. Он был единственным
человеком во всем CCG, который знал, что Хвалль по природе своей — омега.
Для всех остальных он был бетой. Хвалль не имеет своего особого запаха,
который скрывает дорогими препаратами. Юнги позаботился обо всем, плюя на
здоровье Хвалля. Отчасти Хвалль даже благодарен — он не терпит
дискриминацию по половому признаку, пусть и отдает в обмен на это
собственное здоровье. Это уже и неважно.
— Король? — хрипло спросил Хвалль, смотря парню на фотографии в глаза.
— Вероятно! — кивнул Чанмин, подходя ближе к столу.
— Сначала мне нужны доказательства. Год рождения, родители, род

506/508
деятельности, где живет или учится. Мне нужно знать о нем все.
— Следователь Ким, сегодня вы необычайно задумчивы, — заметил Со.
Хвалль молчит и смотрит на фотографию улыбающегося парня на экране своего

монитора. Улыбка эта — оскал. А глаза такие, что на самую глубину засасывают,
хоронят под пологом темноты и оставляют там гнить заживо.
— Бессонная ночь, Чанмин-щи, — отвечает следователь. — Всего лишь

бессонная ночь, — и, в последний раз взглянув парню на фотографии в глаза,
встает из-за стола и уходит.
Его организм нуждается в кофе.
Девушка под Хенджином стонет, ласкает слух своим бархатистым голосом.

Хенджин рычит, вгрызаясь зубами в ее лебединую шею цвета карамели,
прокусывает до крови и лижет сладкие бусины крови, грубее вдалбливая ее в
кровать, бьющуюся спинкой о стену. Она его спину полосует ногтями, ножки
разводит шире и губы приоткрывает, выстанывая его имя. Хенджин сжимает ее
хрупкое на первый взгляд тело в своих руках и ворует кислород с ее губ.
Хенджин каждый день живет, словно последний. Его воспитали королем, и он

ведет себя, как король — ему этот город подчинен, он его под каблуком своих
ботинок держит, а в пальцах блестит янтарный виски. Его шею, увитую
татуировками, вылизывают чьи-то языки, а он курит невесть какую по счету
сигарету и выпускает дым кольцами в лицо той, кто на его коленях сидит.
Хенджину позволено все. Он не знает, что такое «нет», «нельзя», «не
позволено». Да, можно, все включено!
Отец недовольно поджимает губы, когда Хенджин возвращается домой ближе к

утру, а папа сидит на кухне и пьет кофе. В их глазах Хенджин видит грусть и
разочарование, но только пожимает на это плечами — они ведь хотели видеть
короля, и они его вырастили таким. Хенджина больше не переделать. У него
кровь голубая, а на голове корона с крупными бриллиантами. Хенджину
позволено все!
— Вот ты где, — ухмыльнулся Чимин, складывая руки на груди и прислоняясь

плечом к дверному косяку. Хенджин утробно зарычал.
— Что, отец снова послал на мои поиски? — Хенджин даже не отвлекся, рваным
темпом входя в тело стонущей девушки.
— Король и королева. Ну чем не сказка? — Чимин толкнул язык за щеку, склонив

голову вбок и наблюдая за открывшейся картиной.
— Может, присоединишься, Чимин-а? — ласково пропела девушка,

приподнимаясь на локтях и улыбаясь голодным котенком.
— Не в этот раз, — повел бровью альфа и поднял с пола хенджинову футболку,

кидая ее на кровать. — Нашим нужна помощь.
— В чем дело? — свел брови Чон, хмуро посмотрев на друга.
— Стайка голубей села на хвост. Не желаете встряхнуться, а? — облизнул губу

507/508
Чимин. — Говорят, с ними тот самый следователь Ким Хвалль.
Хенджин оскалился и поцеловал раздосадосадованную Миен в губы, когда та

захныкала. Альфа, хоть и не получил разрядку, чувствовал себя чрезвычайно
бодрым. Он собрал разбросанные по полу вещи, одеваясь под насмешливый
взгляд Чимина. Миен фыркнула и развалилась на кровати, подцепив пальцами
пачку сигарет и прикурив себе одну. Она взглядом пожирала спортивную фигуру
Хенджина, которую тот так стремительно скрывал под одеждой, а потом
перевела взгляд на Чимина. Чимин поймал ее испытующий взгляд, и девушка
улыбнулась хитрой кошечкой. Она слегка выгнулась в спине и развела ноги,
словно приглашая. Чимин ухмыльнулся.
Королева ведет себя, как настоящая шлюха.
Хенджин натянул черную косуху, забрал из пальцев Миен сигарету, затянулся и

выпустил дым на ее губы, тут же вгрызаясь в них непродолжительным грубым
поцелуем.
— Не скучай, моя королева, — ухмыльнулся Хенджин и похлопал ее по бедру.
— Повеселитесь, мальчики, — расплылась в улыбке девушка, потягиваясь в

кровати.
— Готов? — спросил Чимин, покусывая колечко в губе.
— Пусть следователь Ким Хвалль покажет мне свою страсть, — Хенджин припал
губами к фильтру сигареты и глубоко затянулся. Они с Чимином двинулись к
выходу из комнаты мотеля.
Их игра только началась.
508/508

Мой ласковый зверь

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Мой ласковый зверь

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Ссылка на материал: https://ficbook.

мой ласковый зверь

Публикация на других ресурсах:

цитата из описания принадлежит моему любимому Рику Янси, которого я так

Человек — совершенное существо. На него больше не велась охота, но и он не

Люди — короли иерархической пищевой цепи.

Человек, сжимающий в окровавленных пальцах оторванную клыками руку, с

Мальчишка забежал в узкий переулок, прижимаясь в молитве спиной к грязной

Тихо. Вокруг — ни души. Слышалось только биение собственного сердца и

Никто так и не смог понять, откуда они взялись, но стремительно

Черная «Астон Мартин» остановилась, хрустя гравием, возле стеклянного

Ким Намджун — местный Бог, которому поклоняются если не все, то

Отовсюду доносились телефонные звонки, негромкие переговоры и стук

На столе, как и всегда, стоял стаканчик латте с ореховым сиропом с эмблемой

— Стоять, — хрипло сказал Намджун, даже не подняв взгляд на разъяренного

— И вскоре проведут операцию по извлечению какухо, — закатил глаза в ответ

— Хорошо поработал, — похвалил альфа, но в его голосе не было ни намека на

— Но… — хотел было возмутиться следователь, как его оборвали одним

В памяти то и дело всплывала первая лекция, когда им, впервые пришедшим

Из колонок льется приглушенная музыка. Классика — фортепиано, скрипка и

Телефон на тумбе завибрировал, и на дисплее высветилось «Юнги-хен». Омега

— Хен, между прочим, я собираюсь в университет, — с легким укором сказал

— Тэхен-а, — заныл в трубке юнгиев жалобный голос. По одной только

— Ну да, как же, ненавидит он. А не забыл про «я-так-его-хочу-что-жмет-в-

— Обязательно сделаю пометку никогда больше не приносить македонское

— Бесчеловечно, — заметил Тэхен, застегивая черные пуговицы рубашки и

— И уехал отсыпаться, козел! — поддакнул омега, чертыхнувшись, когда кофе

Они на мгновение замолчали, просто на ментальном уровне чувствуя настроение

— Если хочешь, я занесу тебе чего-нибудь покушать, — ласково сказал Тэхен,

— Хорошо, хен, я понял тебя, — улыбнулся Тэхен, вызывая лифт. — Тогда

— Да, Тэхен-а, — в его голосе послышалась легкая грусть. — Пока?

— Хен? — осторожно позвал младший, слыша на том конце вопросительное

Тэхен со смехом закончил вызов, обрывая яростные крики на том конце, и

Именно в CCG Юнги и познакомился с Чон Хосоком — куинксом. Они сильно

— Хосок-а! — выкрикнул Тэхен, смерчем налетая на пригревшегося на солнышке

— Нет, Тэхен-и, все в порядке! Я тоже соскучился, — ярко улыбнулся Хосок,

Они лепетали о чем-то своем, активно жестикулируя и перебивая друг друга.

«Bloody gold» — лучший развлекательный клуб для молодых людей, у которых

— Добро пожаловать, — поклонился подоспевший администратор, кланяясь едва

— Бутылку Курвуазье и несколько лучших омег, которые у вас только есть, —

Администратор, вновь поклонившись, спешно удалился исполнять приказ, а

— Подхалим, — хмыкнул Чимин, кивая на суетящегося внизу администратора. В

Омега, так отчаянно пытающаяся вызвать возбуждение, вызывала только

— Моя обувь недостаточно блестит. Исправь это, — он смотрел прямо в глаза

Нельзя плакать. Нельзя показывать чувства. Нельзя помнить, что ты — человек.

Тот мальчишка нашелся сразу же — слишком он сливается с музыкой, когда

— Попался, — хрипло прошептал Чон в его ухо, вызывая мурашки по тонким

Он не прекратил танцевать, только прижался спиной к чужой груди. Шею

Омега призывно развел худые ноги, блестящими от возбуждения глазами

Чонгук зарычал, вгрызаясь острыми зубами в чужую шею, и, покрепче сомкнув,

Нажравшись человеческого мяса, Чон с удовольствием облизался, слизывая

И игра только началась.

Еще раз пробежавшись быстрым взглядом по написанному тексту,

— Приятно иметь с вами дело, Чонгук-щи, — почтительно улыбнулся Ю

— Взаимно, — кивнул Чон, снимая с кресла свой черный приталенный пиджак.

— Не стоит извинений! — спохватился альфа. — Вас проводят до машины.

— Спасибо, это лишнее, — склонил голову Чонгук. — До скорого.

Чон насвистывал какую-то незамысловатую мелодию, поправляя рубашку и

— К вашим услугам, мистер Чон, — ответил секретарь на том конце провода.

— Что следующим в расписании?

— Отлично, — бросил Чон, собираясь отключить вызов, но секретарь спешно

— Не забудьте, что скоро состоится мероприятие у мистера Кима.

Чон хмыкнул, сбрасывая вызов. Из динамиков полилась музыка, и Чон вдавил

Юнги сидел слева от Намджуна, активно записывая в небольшой блокнот