Л.В.

УЛЬЯНОВА

С Е В АС Т ОПОЛ Ь
И С Т О Р И Я С Т РА Н Ы В Л И Ц А Х

Cа н к т- Пе те р бу рг
АЛ ЕТ ЕЙ Я
2022
УДК 63.3(2)
ББК 94(47)
У 517
Рецензенты:
Е. Б. Алтабаева – историк, сенатор – представитель
от исполнительного органа государственной власти города Севастополя,
заместитель председателя Комитета Совета Федерации по науке,
образованию и культуре;
Ф. А. Гайда – доктор исторических наук, доцент МГУ им. М.  В. Ломоносова;
Д. Ю. Козлов – доктор исторических наук,
ведущий научный сотрудник, руководитель Центра
военной истории Института российской истории РАН

Ульянова Л. В.
У 517 Севастополь. История страны в лицах / Л. В. Ульянова. – СПб.:
Алетейя, 2022. – 194 с.
ISBN 978-5-00165-418-6
Профессиональные историки редко работают в жанре историко-детек-
тивных расследований, рассчитанных на широкую читательскую аудиторию.
Кандидат исторических наук Любовь Ульянова провела несколько таких
расследований, посвященных известным и неизвестным «белым пятнам»
истории Севастополя. Был ли отравлен «черноморской мафией» герой
Русско-турецкой войны 1827–1828 годов, командир брига «Меркурий»
Александр Казарский? Действительно ли городской голова Севастополя
Алексей Максимов был отстранен от должности в 1908 году по причине
«политической неблагонадежности»? Зачем «красный» морской офицер
и советский дипломат Евгений Беренс в 1924 году стремился попасть
на «белую» Русскую эскадру – остатки Черноморского флота Российской
империи – в Бизерту (Тунис), и почему последний командир эскадры,
«белый» морской офицер Михаил Беренс уклонился от встречи со своим
родным старшим братом? Что известно и что неизвестно о последних
днях обороны Севастополя в конце июня – начале июля 1942 года, и какие
источники способны восполнить имеющиеся пробелы?
Ответы на эти и другие вопросы можно найти в данной книге,
которая ориентирована как на академических историков, так и на тех,
кто интересуется историей по зову души.
УДК 63.3(2)
ББК 94(47)
ISBN 978-5-00165-418-6
@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа»
в российских и международных сервисах книгоиздательской
продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

©© Л. В. Ульянова, 2022

9 7 85 001 65 41 86 ©© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022
 От автора

Книга, которую вы держите в руках – сборник статей, напи-

санных профессиональным историком для широкой аудитории и
посвященных в основном «белым пятнам» истории Севастополя.
Все статьи (за исключением первой и последней) публикова-
лись в течение ряда лет на самом популярном сегодня в Севасто-
поле интернет-ресурсе «Форпост» (sevastopol.su).
При этом писались статьи в тот месяц, в который имело
место то или иное историческое событие. Поэтому и здесь они
предложены к чтению по порядку месяцев в году, а не по исто-
рической хронологии.
Чем же отличаются мои «севастопольские истории» от уже
существующих историй о городе-герое, которые имеют широкое
хождение в интернете и присутствуют в многочисленных исто-
рических романах о Севастополе?
Во-первых, попыткой разобрать существующие мифы по
каждому конкретному сюжету и те источники, на которые эти
мифы опираются. Говоря другими словами – стремлением отде-
лить «зерна от плевел». В первую очередь, отсеять те факты, ко-
торые не проверены должным образом, не находят подтвержде-
ния в источниках (архивы, периодическая печать) или которые
были откровенно придуманы писателями и публицистами, инте-
ресовавшимися прошлым Севастополя.
Во-вторых, суммировать то знание, которое можно считать
достоверным на данный момент, а в некоторых случаях – ввести
в оборот новые исторические источники.
По итогу получившиеся тексты больше напоминают детек-
тив с распутыванием «следов», чем обычные исторические на-
учно-популярные статьи. Не исключено, что читатель сможет
найти противоречия в моих логических рассуждениях и не со-
гласиться с моими выводами.
Надеюсь, «севастопольские истории» будут интересны и
профессиональным историкам, и тем, кто увлекается историей
на досуге.
Во всяком случае писались они и для тех, и для других.
5
МАРТ. «СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ ОБОРОНА» АРКАДИЯ АВЕРЧЕНКО

27 марта 2020 года исполняется 140 лет со дня рождения извест-

ного писателя, родом из Севастополя, Аркадия Тимофеевича
Аверченко. И в этом же году будет 100 лет с момента эвакуации
из Крыма и Севастополя войск П. Н. Врангеля, а это событие зна-
меновало окончание гражданской войны на территории боль-
шей части России.
Тогда в военном противостоянии победили «красные», еще
до их окончательный победы в их среде сформировался своего
рода «красный патриотизм» – одним из ярких образцов кото-
рого был генерал Алексей Брусилов. Был свой патриотизм и у
«белых». И если проигравшая сторона в значительной своей ча-
сти уехала в эмиграцию, то за пределами спора о путях развития
страны, в области не военной, а культурной, однозначной побе-
ды «красных» не произошло, а в советский культурный пантеон
в той или иной форме были включены и люди, известные своим
«белым патриотизмом».
В этом материале делается попытка рассмотреть это явление
в контексте жизни и творчества А. Аверченко, который в годы
гражданской войны прославился резкими антибольшевист-
скими памфлетами, а в 1919–1920-х годах, живя в Севастополе,
сотрудничал в антибольшевистской борьбе с правительством
Врангеля.
На антибольшевистские памфлеты Аверченко в 1921 году
среагировал В. И. Ленин, назвав его сборник «Дюжина ножей в
спину революции» «талантливой книжкой»; в 1920-е годы про-
изведения Аверченко активно издавались в Советском Союзе.
В годы «брежневского застоя» о его дореволюционной творче-
ской деятельности было снято два телеспектакля1 – вероятно, та-
кое обращение к литературным образцам «белого патриотизма»
вписывалось в частичную реабилитацию «белых» в поздне-со-
ветское время (можно вспомнить и, например, фильмы «Адъю-
тант его превосходительства, «Бег»).
1
  По страницам «Сатирикона» (1974); Альманах сатиры и юмора (1980).

6
 Эта реабилитация затронула далеко не всех культурных ге-
роев «белого лагеря» – скажем, она не коснулась В. Ф. Ходасеви-
ча, М. П. Арцыбашева, А. В. Амфитеатрова, но вот Аверченко по
каким-то причинам стал частью и советского культурного про-
странства.

***

Сегодня Аверченко как писатель хорошо известен.

О феномене «сатириконцев», созданном талантом Аверчен-
ко в двух журналах, редактором которых он был – «Сатирикон»
и «Новый сатирикон», написано немало работ, как научных, так
и публицистических, защищен целый ряд диссертаций, а за по-
следние 20 лет вышло два собрания сочинений самого Аверчен-
ко, вначале 6-томное, потом – 13-томное.
Но хочется поговорить об Аверченко как о писателе-сева-
стопольце.
На первый взгляд, оснований для такого разговора не так уж
много, и во всяком случае они не столь очевидны, как в отноше-
нии других русских писателей первого ряда – участника первой
севастопольской обороны Льва Толстого с его «Севастополь­
скими рассказами»; неоднократно жившей в Севастополе и
посвятившей этому городу поэму «У синего моря» Анны Ахма-
товой; Александра Куприна, несколько лет обитавшего в Бала-
клаве и запечатлевшего свой опыт в «Листригонах», или Алек-
сандра Грина, который за революционную деятельность сидел
два года в севастопольской тюрьме и именно здесь начал свой
путь писателя.
Подобной литературной связи с Севастополем в биографии
Аверченко нет. Да, он родился в Севастополе, но уехал из родно-
го города в 16 лет (первоначально в Харьков) и стал известен как
«король смеха» в Петербурге, в кругах столичной богемы перио-
да расцвета «серебряного века».
«А любил ли вообще Аркадий Аверченко Севастополь?» –
задается вопросом севастопольский биограф писателя Виктория

7
Миленко (автор книги об Аверченко в серии «ЖЗЛ»)2, и ей явно
хочется дать положительный ответ.
Но, признаемся, оснований для такого ответа не так уж много.
Насколько известно, писатель ни разу за свою трудовую био-
графию не приезжал в Севастополь – ни тогда, когда он был бед-
ным безвестным конторщиком в Харькове, ни тогда, когда стал
состоятельным и овеянным славой редактором столичного жур-
нала и автором книг с миллионными тиражами.
Когда Аверченко в 1910 году решил – в лучших традициях
культурной богемы – купить дом в Крыму, то пытался сделать
это в Ялте, а затем – в Одессе. Обе попытки были безуспешны-
ми3, но это не привело его в Севастополь. В 1912 году Аверченко
в ходе турне с другими «сатириконцами» по югу России посетил
Одессу, Кишинев, Киев, Ростов-на-Дону, Харьков4 – но и тут он
не заехал в родной город.
Нет сведений о финансовой поддержке со стороны Авер-
ченко его большой семьи, оставшейся в Севастополе – матери
и шести сестер, хотя они, как ясно из работ В. Д. Миленко, жили
весьма скудно, пока единственный сын и брат снимал шикарную
квартиру в центре Петербурга, кутил по столичным ресторанам
и ездил по заграницам.
Аверченко не был в Севастополе, пока его не загнала туда
в 1919 году гражданская война, о чем он откровенно пишет в
1921  году в «Приятельском письме Ленину» – бежал Аверченко
«из Киева в Харьков, из Харькова в Ростов, потом Екатерино-
дар, Новороссийск, Севастополь, Мелитополь, опять… Севасто-
поль»5.
2
  Миленко В. Д. «Розовые долины детства» Аркадия Аверченко / http://
averchenko.lit-info.ru/averchenko/biografiya/milenko-rozovye-doliny-detstva.htm.
3
  Миленко В. Д. Аркадий Аверченко. М., 2010. С. 95 – 96.
4
  Она же. Хроника жизни и творчества Аркадия Аверченко / http://vika-
milenko.narod.ru/index/khronika_zhizni_i_tvorchestva_arkadija_averchenko/0-37.
5
  «Приятельское письмо Ленину от Аркадия Аверченко (Аверченко)» /
https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B8%D1%8F%D1%82%D0%B5
%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D0%BF%D0%B8%D1%81
%D1%8C%D0%BC%D0%BE_%D0%9B%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D1%8
3_%D0%BE%D1%82_%D0%90%D1%80%D0%BA%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D1%

8
 В. Миленко и А. Хлебина в книге «Беженские и эмигрантские
годы Аркадия Аверченко» предполагают, что Аверченко скучал
по родному городу и поэтому «поддерживал литераторов, так
или иначе связанных с Севастополем»6. Описания Севастополя
эпизодически мелькают в рассказах писателя о детях и детстве,
однако он предстает у Аверченко как «город с пыльными ули-
цами, ленивой, однообразной жизнью»7, а в рассказе 1913 года
«Ресторан “Венецианский карнавал” Аверченко признается, что
хотел бы, чтобы его отец-купец основал свой бизнес не в Сева-
стополе, а в Венеции8.
Итак, Аверченко не был в течение большей части своей жиз-
ни «севастопольским писателем».
Однако он стал таковым.
И произошло это в тот момент, когда Севастополь оказался
для него практически единственным кусочком земли, не захва-
ченным большевиками. Более того, в этот жизненный момент,
названный Аверченко «врангелевским сидением»9, он из, скорее,
космополитичного представителя столичной литературной бо-
гемы, превратился в севастопольца «по духу» – патриота севасто-
польской земли, практически в прямом смысле слова в эту землю
вгрызавшегося до самого последнего момента, и впервые в жиз-
ни (в том числе – впервые в союзе с властью) использовавшего
весь свой талант не «ради смеха», а для того, чтобы Севастополь
остался «русским».
В. Миленко приводит такие слова Аверченко примерно но-
ября 1919 года, сказанные им в разговоре с известным «богем-
ным» певцом Александром Вертинским:

8F_%D0%90%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%
BE_(%D0%90%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%
BE).
6
  Миленко В., Хлебина А. Беженские и эмигрантские годы Аркадия Аверчен-
ко. М., 2012. С. 102.
7
  Миленко В. Д. «Розовые долины детства» Аркадия Аверченко.
8
  Аверченко А. Черным по белому. СПб, 1913.
9
  Миленко В. Д. Аркадий Аверченко. Глава четвертая. «Врангелевское си-
дение» / http://averchenko.lit-info.ru/averchenko/biografiya/milenko-averchenko/
vrangelevskoe-sidenie.htm.

9
 «Я знаю в этом городе каждый камень… в детстве я недо­
умевал, как можно жить в Севастополе, когда существуют Филип­
пинские острова, южный берег Африки, пограничные города Мекси­
ки, мыс Доброй Надежды, реки Оранжевая, Амазонка, Миссисипи и
Замбези? Всё мечтал удрать отсюда в Америку… Потом в Питере
нет-нет да и вспоминал родину, когда писал детские рассказы. Как
только сяду за этакий рассказец, так сразу передо мной возника­
ют Хрустальная бухта, наша Ремесленная канава, мать, отец,
сёстры… А теперь я счастлив, что я здесь. Вся моя большая ро­
дина  – Россия – сжалась до размеров Севастополя. Мог ли я даже
подумать, что мой маленький, тихий, скромный город волею судьбы
и Божьим попущением станет столицей когда-то огромного Рус­
ского государства...»10.

Аверченко эвакуировался из Севастополя на одном из по-

следних врангелевских кораблей, 13 ноября 1920 года, поэтому
предстоящее в ноябре 2020 года 100-летие «русского исхода» –
важная дата, в том числе и для того, чтобы отдать дань памяти
писателю.

***

«Дюжина ножей в спину революции» – самая известная

сегодня книга Аверченко, в основном по причине того, что па-
рижское издание этого сборника памфлетов 1921 года вызвала
язвительный отклик Ленина в газете «Правда» от 22 ноября того
же года. Аверченко к этому времени ровно год как находился в
эмиграции, в Константинополе.
В действительности, парижское издание было вторым –
впервые этот сборник был издан летом 1920 года в Симферополе.
Однако важно другое. Согласно сведениям, недавно введен-
ным в научный оборот, сам сборник был заказан штабом Добро-
вольческой армии Петра Врангеля, а тираж был направлен в во-
йска «для поддержания их боеспособности»11. Впрочем, вошли
в этот сборник в основном более ранние и уже опубликованные
10
  Миленко В. Д. Аверченко в Севастополе / http://averchenko.lit-info.ru/
averchenko/biografiya/milenko-averchenko-v-sevastopole.htm.
11
  Миленко В., Хлебина А. Бежинские годы… С. 170–176.

10
в севастопольских и симферопольских газетах фельетоны пи­
сателя.
Газета «Юг России», с марта 1920 года редактировавшаяся,
по сути, Аверченко (формальным издателем был его зять; до
февраля 1920 года газета называлась «Юг», и Аверченко там был
ведущим фельетонистом), также выходила при штабе действу-
ющей армии и была, по сути, проправительственным изданием.
В этой газете Аверченко помещал в том числе призывы к сбору
средств для Добровольческой армии12, например, такие:

«Граждане! Сегодня, в день основания Добровольческой армии,

мы безвозмездно отдаём свой труд в пользу героической Доброволь­
ческой армии. Театр Морского собрания весь чистый сбор отдаёт
в пользу Добровольческой армии. Театр Зимнего городского собра­
ния  – тоже…»13.

Литератор Б. Неандер вспоминал:

«В Крыму, при Врангеле мне пришлось довольно близко сойтись

с покойным Аркадием Тимофеевичем… и даже вместе работать при
управлении Генерального штаба, по заказам которого он писал от­
личные юмористические прокламации, распространяемые в Красной
армии»14.

Итак, «врангелевское сидение» Аверченко в Севастополе со-

стояло, среди прочего, в активном сотрудничестве писателя с
«белым» правительством, и надо хорошо знать его предыдущую
биографию, чтобы понимать, насколько это было для него нети-
пично  – конструктивное взаимодействие с власть предержащими.
Поскольку всю предшествующую жизнь Аверченко как пи-
сатель занимался высмеиванием власти.
Два крупных дореволюционных издания, редактором ко-
торых был Аверченко – «Сатирикон», а потом и «Новый Са-
12
  Дьякова Е. А. Писатели-«сатириконцы»: Аркадий Аверченко, Тэффи, Саша
Черный // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). М.,
2001. С. 657.
13
  Цит.по: Миленко В. Д. Аверченко в Севастополе.
14
  Левицкий Д. А. Аверченко. Жизненный путь. Вашингтон, 1973. С. 106.

11
тирикон» – только позиционировали себя как «аполитичные»
издания, направленные на «исправление нравов» обывателей.
В действительности, в них присутствовали довольно четкие по-
литические интонации.
Исследовательница Е. А. Дьякова отмечает:

«Как правило, номер “Сатирикона” еженедельно открывался его

(Аверченко) политическим фельетоном. Объекты иронии Аверчен­
ко  – Первая Госдума, А. И. Гучков, октябристы, В. М. Пуришкевич и
доктор Дубровин, Союз русского народа, Новое время, А. С.  Суворин
и М. О. Меньшиков, Вехи и П. Б. Струве… Юмор автора в этих тек­
стах отнюдь не безмятежен: в рассказе “Кошмар” (1908) депутата
Думы собираются съесть его избиратели-крестьяне, умильно вос­
клицая при этом “Кормилец ты наш!” Эпиграф к рассказу – газетное
сообщение о случаях каннибализма в голодающей Пермской губер­
нии  – превращает политический бурлеск Аверченко в трагический
гротеск, весьма далекий от жанра развлекательной юмористики»15.

«Сатирикон» – первый журнал, прославивший Аверченко  –

возник в 1908 году, в период так называемой «столыпинской
реакции», и его постоянным лейтмотивом было нарушение дей-
ствующей властью положений Манифеста 17 октября 1905 года,
отступление от «конституционных прав и свобод», дарованных
императором в тот революционный год. Политический облик
журнала был явно «антистолыпинским», начиная от насмешек
по поводу «галстуков» («столыпинскими галстуками» называли
чрезвычайные суды, осуждавшие революционеров на казнь в
1906–1908 годах) и аграрной реформы, заканчивая ерничаньем
по поводу убийства самого П. А. Столыпина, на каковое событие
«Сатирикон» отреагировал «провокаторским» номером с боль-
шим пауком на обложке, как бы прозрачно намекая, что пре-
мьер-министр пал жертвой выращенной им же провокации16.
В полную же мощь обще-критическая позиция Аверченко
по отношению к власти проявилась в Февральской революции.
15
  Дьякова Е. А. Писатели-«сатириконцы». С. 653.
16
  Евстигнеева Л. Журнал «Сатирикон» и поэты-сатириконцы. В борьбе
с политической реакцией // http://averchenko.lit-info.ru/averchenko/kritika-ob-
averchenko/evstigneeva-satirikoncy/v-borbe-s-politicheskoj-reakciej.htm.

12
 В марте 1917 года журнал «Новый Сатирикон» опубликовал
текст отречения Николая II от престола с подписью Аверчен-
ко  – «Прочел с удовольствием». Употребление формулировки,
которой обычно пользовались русские императоры, не только
отражает критическое отношение к фигуре конкретного монар-
ха  – здесь Аверченко не был уникален, Николай II на момент
своего отречения был предельно непопулярен в обществе, и
даже явные «монархисты» (как Л. А. Тихомиров) если не обра-
довались приходу Временного правительства, то признали его
неизбежность – но и показывает отсутствие какого-либо пиетета
Аверченко перед императорской властью, государственной си-
стемой, да и в целом – «старой Россией».
В апреле 1917 года Аверченко писал в очередном фельетоне:

«Около двух десятков лет правила нами, умными, свободными

людьми, эта мещанская скучная чета... Кто допустил? И все молча­
ли, терпели и даже распевали иногда во все горло “Боже царя храни”.
Кто допустил это безобразие и всероссийскую насмешку над нами?
Кто допустил? Ай-я-яй… Мне каким-то задним числом страшно, что
Николай Александрович, сидя на троне, был не настоящим импера­
тором всея Руси, а самым обыкновенным человеком, вот таким, как
мы с вами... Может быть, его идеал играть в винт по сотой, разво­
дить в саду на даче цветочки и, приехав с дачи на службу в Петроград
(он должен служить помощником столоначальника в департаменте),
пойти вечером на Невский, найти там ночную фею и пригласить ее
куда-нибудь на Караванную, изменить боязливо и робко своей свар­
ливой и властной, но увядшей уже от забот и возни с детишками
жене. Может быть, он – бывший царь этот – по характеру и всему
складу своему – вот именно такой человек!... Позвольте! Да в чем же
дело? Как же допустили этого Николая Александровича Перетыкина
(не будь у него фамилия Романов  – было бы что-нибудь в роде это­
го), как же допустили его ходить в горностаевой мантии и давать
царствующим особам и послам аудиенции… И мы тоже хороши! Со­
сульку, тряпку принять за государственного человека!»17.

Но с мая 1917 года общевосторженный настрой Аверченко

меняется, и место карикатур с Александрой Федоровной (так, на
17
  Аверченко А. Что я об этом думаю // Новый Сатирикон. 1917. Апрель.
№ 14. С. 2, 3.

13
одной обложке журнала изображалась императрица за прилав-
ком с вывеской «“Поставщик двора им. Вильгельма II. Послед-
ние новости сезона” – предлагает представителям Германии,
Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарии некий се-
кретный план») занимает едкое обличение «немецких агентов
большевиков». С этого момента проза Аверченко так или иначе
посвящена одному сюжету – категорическому неприятию боль-
шевизма.
Однако и до, и после Октябрьской революции 1917 года,
пока Аверченко еще жил в Петербурге (а «Новый Сатирикон»
был закрыт только в июле 1918 года), и после отъезда в Москву в
сентябре 1918 года, а затем – в Харьков, Киев, Ростов, Новорос-
сийск – он гастролирует, выступает в театрах, пишет фельетоны
в местных газетах, но остается только негодующим и обличаю-
щим сторонним наблюдателем. Он не пытается стать участни-
ком процесса.
Кардинальные изменения происходят с Аверченко лишь с
того момента, как в феврале 1919 года он оказывается в Севасто-
поле.
Все исследователи творчества писателя отмечают, что с
1917 года резко меняется его стиль – «король смеха» превра-
щается, и уже навсегда, в «горького сатирика», раздраженного и
ядовитого, «черного юмориста». И меткой можно признать ха-
рактеристику Ленина, назвавшего Аверченко в той самой статье
в «Правде» в ноябре 1921 года «озлобленным до умопомрачения
белогвардейцем».
Однако в Севастополе, в 1919–1920-х годах, с писателем –
рискну предположить – происходит еще одно изменение – ста-
новится принципиально другим его мировоззрение. И именно
переосмысление ценностей, несомненно, мучительное и траги-
ческое для самого Аверченко, и ведет его, в конечном итоге, к
сотрудничеству с Врангелем.
Пожалуй, уместнее всего это новое для Аверченко полити-
ческое мировоззрение определить как «государственничество».
Это не тоже самое, что «ура-патриотизм», это, скорее, такой
специфически севастопольский патриотизм самостояния, в ко-

14
тором государственничество сочетается с критикой власти и
укорененностью в земле, оборона которой становится главным
делом жизни.
Сотрудничество Аверченко с властью Врангеля не было про-
пагандой как таковой – у газеты «Юг» периодически возникали
проблемы с военной цензурой, а в феврале 1920 года она и вовсе
была закрыта, после чего Аверченко лично ездил в Генеральный
штаб Врангеля, добиваясь (и добившись) восстановления изда-
ния, которое с марта 1920 года стало выходить под названием
«Юг России».
Вероятно, сыграла свою роль и сама фигура Врангеля – как
отмечают современные историки «белого дела», именно Вранге-
лю удалось найти оптимальный баланс «правого» и «левого» в
белом движении, и выдвинутая им программа была лишена дик-
таторских замашек в духе А. В. Колчака и идеи «помещичьей ре-
ставрации», за которую стояли многие видные «белые».
Однако для нас важнее подчеркнуть внутренние изменения
в писателе.
Именно в Севастополе в Аверченко рождается ностальгия
по той «старой России», смерть которой он так обсмеивал в мар-
те – апреле 1917 года. Как известно, многие «февралисты», дея-
тели первого состава Временного правительства и близкие к ним
люди (например, В. А. Маклаков, П. Б. Струве и др.) в эмиграции
«каялись» в своих работах за личное участие в развале страны,
который начался с их прихода к власти, и пытались понять, по-
чему так произошло.
Однако Аверченко в своих фельетонах-воспоминаниях о
недавнем прошлом жалеет отнюдь не о том, что чего-то не со-
стоялось после отречения монарха, а о том, что оно вообще про-
изошло. Для Аверченко периода его «обороны Севастополя»
нормальная жизнь как таковая, в том числе ее политическая,
государственная составляющая, стала ассоциироваться с дорево-
люционной, императорской Россией.
В фельетоне «Возвращение» (1919) он ласково вспоминает
осмеянный в свое время памятник Александру III.
В рассказе «Усадьба и городская квартира» (1921) он пишет:

15
 «Закрою я глаза − и чудится мне старая Россия большой поме­
щичьей усадьбой ... Вот миновал мой возок каменные, прочно сло­
женные, почерневшие от столетий ворота, и уже несут меня кони
по длинной без конца-края липовой аллее, ведущей к фасаду русско­
го, русского, русского − такого русского, близкого сердцу дома с бе­
лыми колоннами и старым-престарым фронтоном».

В сборнике рассказов «Нечистая сила», написанных в Сева-

стополе в 1920 году, Аверченко и вовсе аллегорически описывает
смерть России при большевиках и ее возрождение при восста-
новленном царском режиме, по аналогии с воскрешением Хри-
ста после распятия18. Летом этого же года Аверченко пишет, по
сути, покаяние перед Николаем II, задним числом пытаясь вы-
молить прощение у уже расстрелянного императора за тот свой
легкомысленный смех над его отречением в марте 1917 года.
К сожалению, я не могу привести дословную цитату. Я прочи-
тала об этом в библиотеке в книге «Беженские и эмигрантские
годы Аркадия Аверченко» на с. 175–176, однако не успела тогда
сделать соответствующей выписки, а в связи с жестким каранти-
ном в Москве достать эту книгу на сегодня оказалось невозмож-
ным. Однако те, у кого есть эта книга, могут найти там фразу, о
которой идет речь.
12 ноября 1920 года газета Аверченко «Юг России» – един-
ственная из севастопольских газет – напечатала приказ Вран-
геля об эвакуации. Другие севастопольские издания уже не-
сколько дней как не выходили – их сотрудники уже уплыли в
Константинополь. Аверченко уходил одним из последних и, как
отмечает его биограф В. Миленко, еще очень долго не верил, что
поражение в борьбе с большевиками – бесповоротно. Это не-
верие еще целых два года держало его в неприятном писателю
Константинополе, хотя многие его друзья уже давно эмигриро-
вали в Европу.

18
  Он же. Нечистая сила / http://az.lib.ru/a/awerchenko_a_t/text_1920_
nechistaya_sila.shtml.

16
 ***

Как и в Петербурге до лета 1918 года, и в Киеве, и в Симфе-

рополе в 1918 году, так и в Севастополе вокруг Аверченко груп-
пировались люди разных взглядов.
Весной 1920 года он создал театр «Гнездо перелетных птиц»,
который оказался последним местом соединения тех, кто дружил
и работал вместе до революции, интеллектуально разделился на
«красных» и «белых» после Октября 1917 года, но, тем не менее,
даже в 1920-м году продолжал общаться.
Так, в «Гнезде» Аверченко выступали фельетонист Влас До-
рошевич19, который после окончания гражданской войны заявил
«о полном присоединении к советской власти», и певец Леонид
Собинов, который рассказывал Аверченко о личном горе – смер-
ти сына на фронте20, а после ухода Врангеля из Севастополя стал
руководителем севастопольского подотдела искусств и отдела
народного образования Севревкома и уже 14 декабря 1920 года
предложил присвоить театру «Ренессанс» название «Театр име-
ни Луначарского».
Выше уже упоминался близкий Аверченко Вертинский, ко-
торый отправился в эмиграцию задолго до писателя, в феврале
1920 года.
В 1918 году в Гомеле Аверченко познакомился с известным
в будущем советским композитором и певцом Леонидом Утесо-
вым, и хотя они провели вместе лишь несколько дней, портрет
Аверченко с его подписью «Талантливому Утесову с благодар-
ностью за теплый, ласковый прием и вечерние песни. Аркадий
Аверченко» в дальнейшем всегда висел в комнате Утесова. Он
звал Аверченко вернуться в большевистскую Россию, но тот ка-
тегорически отверг такой вариант21.
19 
Миленко В. Д. Аркадий Аверченко. Глава четвертая. «Врангелевское сиде-
ние».
20
  Она же. Театр Аркадия Аверченко «Гнездо перелетных птиц» и его роль
в культурной жизни белого Крыма / http://averchenko.lit-info.ru/averchenko/
biografiya/milenko-teatr-averchenko.htm.
21
  Гейзер М. «Уж очень согласно звучал наш смех» (Утёсов и Аверченко) /
http://averchenko.lit-info.ru/averchenko/biografiya/gejzer-utesov-i-averchenko.htm.

17
 Таким образом, в ходе своей личной «севастопольской обо-
роны» писатель совместил в самом себе два мировидения – до-
революционно-монархическое и умеренно-бело-левое, но рядом
с ним были и те, кто, очевидно, придерживался большевист-
ско-красных взглядов.
Этот синкретизм фигуры Аверченко, видимо, и есть та при-
чина, по которой он оказался востребован и в Советском Союзе.
Возможно, память о таких фигурах сегодня нужна, помимо
их чисто литературного вклада, чтобы соединить в современном
общественном восприятии столь сложный и трагический рос-
сийский ХХ век в единое и не абсолютно противоречивое целое.

Источник: https://politconservatism.ru/articles/sevastopolskaya-oborona-arkadiya-
averchenko

18
МАЙ. АЛЕКСАНДР КАЗАРСКИЙ – УВИДЕТЬ В ГЕРОЕ ЧЕЛОВЕКА

«Кто из нас, граждан, не был оживотворен вашим ласковым и

можно сказать отеческим обращением! Кто из бедных вдов и си-
рот, прибегнувших, оставлен без призрения! И кто наконец не
насладился в доме Вашем радушным угощением, и по Руски не поел
хлеба-соли!!» – так писали в благодарственном адресе жители го-
рода Николаева адмиралу Алексею Грейгу в январе 1834  года в
связи с его увольнением от командования Черноморским фло-
том. Среди подписантов адреса значились местный полицмей-
стер Григорий Автамонов и купец Василий Коренев.
Все трое – Грейг, Автамонов и Коренев – фигурируют в ли-
тературе, посвященной герою Русско-турецкой войны 1828–
1829  годов, командиру брига «Меркурий» Александру Казарско-
му, внезапно умершему в Николаеве в июне 1833 года. При этом
Грейг и Автамонов в многочисленных публикациях называются
отравителями Казарского, а В. Коренев – доносителем на Авта-
монова.
Неожиданная смерть молодого героя является, пожалуй,
главным дискуссионным моментом в публикациях о Казарском.
Если бой брига «Меркурий» с двумя турецкими линейными ко-
раблями 26 мая (по старому стилю – 14 мая) 1829 года, состав-
ляющий славную страницу в истории русского флота и города
Севастополя, изучен вдоль и поперек, то последующий – очень
непродолжительный – период его жизни представляется во мно-
гом «белым пятном», а внезапная кончина Казарского в июне
1833 года и вовсе стала поводом для построения различных
конспирологический теорий.
Наибольшее распространение имеют две версии смерти Ка-
зарского в результате отравления.
Согласно первой версии, отравителями были представители
местной коррумпированной власти Николаева, в первую оче-
редь – полицмейстер Автамонов, с которыми Казарский вел ге-
роическую борьбу из-за разграбления наследства его дяди.
Сторонники же второй версии отравления бывшего коман-
дира брига «Меркурий» демонстрируют более широкий взгляд

19
на вещи: полицмейстер Автамонов был частью «черноморской
мафии», которую покрывал адмирал Грейг вместе со своей по-
лулегальной «женой-еврейкой», при этом сама «мафия» имела
яркий этнический облик «мировой закулисы». Ее-то и пытался
героически вывести на чистую воду Казарский, и был ими отрав-
лен.
Как можно заметить, эти версии противоречат друг другу –
и по мотивам действий «отравителей», и по составу участников.
Но важнее, пожалуй, то, что обе версии не согласуются с
надежными историческими данными, как оказывается даже
при самом поверхностном обращении к архивным документам.
Случай с благодарственным адресом адмиралу Грейгу от граж-
дан города Николаева, текст которого сохранился в Российском
государственном историческом архиве (РГИА), в этом смысле
вполне показателен.
Если рассматривать первую версию отравления Казарского
как достоверную, то возникает вопрос: почему славословия в
адрес Грейга в январе 1834 года подписали враги (полицмейстер
Автамонов и купец Коренев), только что – в ноябре 1833 года  –
сводившие счеты друг с другом в ходе следствия о внезапной
смерти Казарского.
В случае же со второй версией отравления возникает вопрос
к содержанию текста адреса: если адмирал Грейг и близкие к нему
люди имели отношение к анти-русской «мировой закулисе» во
главе с Ротшильдами и вообще не любили всё русское (а именно
это утверждает севастопольский автор Владимир Шигин в своих
книгах, материалы которых широко представлены в интернете),
тогда почему мелкие участники «мафии» благодарят адмирала за
«русские» традиции гостеприимства?
Приведенный пример демонстрирует парадоксальный
факт  – отсутствие внятных представлений о самом Александре
Казарском, в первую очередь, о том периоде его жизни, когда
он  – в результате совершенного им подвига на бриге «Мерку-
рий» – стал всероссийским героем.
Почему-то априори предполагается, что если в экстраорди-
нарных условиях Казарский совершил настоящий подвиг, то в

20
последующей жизни он был обязан прикладывать титанические
усилия для борьбы с несправедливостью этого мира, разоблачая
либо ворующих полицейских, либо коррумпированное руковод-
ство Черноморского флота, раздающее контракты и казенные
деньги «своим» этническим группам. И не только героически бо-
роться, но и героически в этой борьбе погибнуть.
Думается, что такой подход некорректен не только с научной
точки зрения, но и чисто по-человечески по отношению к тому
историческому деятелю, память о котором до сих пор наполняет
один из первых севастопольских бульваров, Матросский.
И если Матросский бульвар, длительное время находивший-
ся в заброшенном состоянии, на сегодня приведен в порядок, то
этого же нельзя сказать о биографии командира брига «Мерку-
рий».
Конечно, общественному сознанию сложно принять, что
герой может быть обычным человеком, со своими слабостями,
особенностями характера, обыденными, а не героическими жиз-
ненными мотивациями, но, думается, именно такого отношения
заслужил к себе Казарский.
И прижизненно, и тем более – посмертно.

***

После победы брига «Меркурий» под командованием Казар-

ского над двумя турецкими линейными кораблями он был про-
изведен в капитаны 2-го ранга и стал флигель-адъютантом Свиты
Его Императорского Величества. Считается, что флигель-адъю-
танты получали распоряжения непосредственно от императора,
в том числе – по контролю за действиями властей на местах.
Видимо, поэтому факт нахождения Казарского в Николаеве
накануне смерти привел сторонников второй версии его отрав-
ления к выводу о том, что Казарский был ревизором. Причем
его ревизионная деятельность выглядела в духе небезызвестного
произведения Николая Гоголя, когда ревизор – это такой гроз-
ный посланник центральной власти, перед которым должны па-
дать ниц все местные чиновники. А «черноморская мафия» во
21
главе с адмиралом Грейгом вместо этого, но также от испуга, при
участии николаевского полицмейстера Автамонова отравила
царского флигель-адъютанта.
В действительности, нет каких-либо весомых данных, свиде-
тельствующих о том, что Казарский на момент своей смерти в
1833 году в Николаеве и Севастополе ревизовал деятельность ад-
мирала Грейга. Возможно, эти данные пока просто никто не об-
наружил. Насколько можно судить, впервые о том, что молодой
герой умер «во время ревизии Черноморского флота», говорится
в «Русском биографическом словаре» 1897 года22. При этом ни в
одном из материалов, на которые ссылаются авторы биографи-
ческой справки о Казарском как на источник23, нет ни слова о
ревизиях.
Может быть, создатели «Русского биографического словаря»
владели какой-то другой документальной информацией? Одна-
ко эта информация не была опубликована ни в XIX веке, ни в ХХ,
ни в XXI-м. Поверхностный просмотр описей петербургских и
московских архивов (РГА ВМФ, РГИА, ГАРФ) также не обнару-
жил «следов» конкретной ревизионной деятельности Казарско-
го в Николаеве или Севастополе.
Единственный документ, который можно назвать имеющим
относительно «ревизионный» характер – это письмо Казарского
начальнику Главного Морского штаба Александру Меньшико-
ву от 8 декабря 1832 года «о работах в Севастополе», храняще-
еся в фонде Меньшикова в РГА ВМФ. Однако Казарский писал
Меньшикову отнюдь не ревизионный отчет, а, скорее, общие
впечатления «о работах, производящихся у Севастопольских су-
хих доках при содействии отделенного к оным 42-го флотского
22
  Русский биографический словарь А. А. Половцова. СПб., 1897. Т.8 / https://
ru.wikisource.org/wiki/%D0%A0%D0%91%D0%A1/%D0%92%D0%A2/%D0%9A%D0
%B0%D0%B7%D0%B0%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%90%D0
%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80_%D0%98%D0
%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87.
23
  Записки Ученого Комитета Главного Морского Штаба. 1834. Ч. XI; Спра-
вочный энциклопедический словарь. СПб., 1847. Т. 6; Шульц В. Подвиги русских
моряков. СПб., 1853; Жизнеописания русских военных деятелей. СПб, 1885. Т. І;
Русская Старина. 1886. Т. LI и LII.

22
экипажа», причем это впечатление у бывшего командира брига
«Меркурий», который сам ранее входил в состав 42-го флотского
экипажа, было в целом позитивным.
Для сравнения – ревизия деятельности адмирала Грей-
га в 1829–1830-х годах флигель-адъютантом Николаем Рим-
ским-Корсаковым проходит по документам РГА ВМФ как «ре-
визия», соответствующим образом называется и архивное дело24.
Следующий момент, на котором стоит остановиться, чтобы
понять, ревизовал Казарский в 1833 году подразделения Черно-
морского флота или нет. Дело в том, что ревизии, которые про-
водили флигель-адъютанты Свиты Его Императорского Величе-
ства, заметно отличались от образа ревизора из комедии Гоголя.
Как следует из дореволюционной монографии, посвященной
истории свиты при Николае I, миссия ревизоров-флигель-адъю-
тантов должна была держаться ими в тайне. Они не только не
имели публичных полномочий (просмотр бухгалтерских книг,
отчетности по поставкам и т.п., для таких ревизий существова-
ло специальное ведомство – Государственный контроль), но и
наказывались императором в случаях, если обнаруживали перед
ревизуемыми свои истинные цели, вплоть до исключения из со-
става Свиты25.
Это означает: если бы Казарский, имея полномочия прове-
сти расследование о злоупотреблениях в обер-интендантстве
Черноморского флота при Грейге, дал понять в Николаеве, что
он приехал именно с этой целью, в центре это было бы воспри-
нято как провал его миссии. Результатом, скорее всего, стало бы
отчисление Казарского из состава Свиты. Однако ничего подоб-
ного не произошло. Соответственно, даже если Казарский был
послан с ревизионными целями в Николаев, «черноморская ма-
фия» не должна была об этом узнать.
Итак, объекты ревизии не должны были о ней знать. Зато о
содержании и результатах ревизионных действий обязательно и
24
  РГА ВМФ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 5. По обревизованию Севастопольского порта и
следствию над плантером Крузе.
25
  Столетие военного министерства. 1802–1902. Императорская главная
квартира. История государевой свиты. Царствование Николая I. СПб., 1908. С. 554.

23
немедленно должны были знать в центре – как непосредственно
сам император, так и курировавший такого рода ревизии шеф
жандармов Александр Бенкендорф. Бенкендорф занимал также
пост начальника Императорской Главной Квартиры, а именно
по этому ведомству шли ревизионные отчеты флигель-адъютан-
тов, тут же поступая от Бенкендорфа императору, а с его указа-
ниями – опять же через Бенкендорфа – рассылаясь по другим
ведомствам.
И именно так выглядела схема тех ревизий, которые про-
водил Казарский. И было это в конце 1831 года, спустя полтора
года после героического боя брига «Меркурий» и вскоре после
официального увольнения его бывшего командира от командо-
вания кораблем на Черном море.
В. Шигин утверждает, что Казарский оказался в Петербурге
сразу после своего подвига, в 1829 году26, однако формулярные
списки Казарского, хранящиеся в РГА ВМФ и РГИА, дают иную
информацию. Формулярный список за 1829 год, заканчиваю-
щийся декабрем, обозначает Казарского как флигель-адъютанта,
но в составе 42-го флотского экипажа Черноморского флота (т.е.
Казарский находился в Севастополе), и только формулярный
список за 1831 год называет в качестве должности Казарского
«гвардейский экипаж» – то есть элитное столичное гвардейское
подразделение, располагавшееся в Петербурге.
Следы ревизий Казарского сохранились сразу в двух круп-
нейших российских архивах – Государственном архиве Россий-
ской Федерации (ГАРФ) в Москве и Российском государствен-
ном историческом архиве (РГИА) в Петербурге.
Дело в ГАРФе, например, называется «О сделанных фли-
гель-адъютантом Казарским в проезде его чрез разные губернии
замечаниях о злоупотреблениях и беспорядках».
В РГИА сохранился комплект дел о переписке между цен-
тральными ведомствами по поводу «замечаний», сделанных фли-
гель-адъютантом в ходе ревизий. За ноябрь – декабрь 1831  года
Казарский побывал в Покрове Московской губернии, Судогде и
26
  Шигин В. В. Тайна брига «Меркурий». Неизвестная история Черноморско-
го флота. Глава вторая. Адъютант императора / https://military.wikireading.ru/86020.

24
Муроме Владимирской губернии, Сызрани и Буинске Симбир-
ской губернии, Нижнем Новгороде и Василии Сурском, Чебок-
сарах и Свияжске, Саратове. По каждому городу следовал немед-
ленный отчет от Казарского Бенкендорфу, который в течение
нескольких дней сообщал о результатах ревизии импера­тору.
Именно во время этой ревизионной поездки и, вероятно,
вследствие ее успешности – Казарский был произведен в чин ка-
питана 1-го ранга. В книгах Шигина и в Википедии утвержда-
ется, что это производство произошло весной 1831 года, «после
поездки в Англию»27, однако в переписке о ревизиях Казарский
называется капитаном 2-го ранга весь ноябрь 1831 года, и лишь с
декабря 1831 года – капитаном 1-го ранга.
Итак, существовала отлаженная схема взаимодействия ре-
визоров-флигель-адъютантов с их «кураторами» в центре в лице
самого императора и его ближайшего друга А. Х. Бенкендорфа.
И эта схема вообще не прослеживается в случае с пребыванием
Казарского в Севастополе и Николаеве незадолго до его смерти,
что означает – версия о его отравлении «черноморской мафией»
является, мягко говоря, надуманной.
Впрочем, главному автору и популяризатору этой версии –
В. Шигину – свойственны и более глобальные и столь же произ-
вольные утверждения. Так, он уверенно заявляет, что адмирал
Грейг, раздавая государственные подряды «евреям», действовал
вместе с министром финансов в правительстве Николая I Его-
ром Канкриным, «сыном литовского раввина… не забывавшего
о своих единоверцах», в интересах клана Ротшильдов28. Однако
стоит обратиться к архивным документам, как оказывается, что
Канкрин и Грейг вряд ли могли делать что-то совместно, т.к.
пребывали в состоянии хронического конфликта по поводу тех
сумм, которые отпускались Черноморскому флоту, причем этот
конфликт в официальной переписке сопровождался личными
выпадами в адрес друг друга, что вообще не очень нетипично для
делопроизводственных документов29.
27
  Там же.
28
  Он же. Тайна брига «Меркурий». М., 2015. С. 107.
29
  РГИА. Ф. 560. Оп. 10. Д. 225.

25
 Однако даже если предположить, что ревизия Казарским
обер-интендантства Черноморского флота имела иместо, логич-
но сделать и следующее предположение – внезапная смерть фли-
гель-адъютанта при исполнении столь важных служебных обя-
занностей должна была вызвать немедленную реакцию центра
в виде расследования обстоятельств скоропостижной кончины
царского посланника.
Вместо этого, как известно, следствие о смерти Казарского
началось спустя несколько месяцев и то – случайно.

***

«Бытовая» версия отравления Казарского – в результате его

попыток вывести на чистую воду николаевского полицмейстера
Автамонова, укравшего наследство героя Русско-турецкой вой-
ны 1828–1829 годов от его дяди Моцкевича – опирается на два
основных источника.
Во-первых, это воспоминания некой госпожи Елизаветы Фа-
ренниковой, опубликованные ее дочерью (!) в «Русской стари-
не» в 1886 году. Собственно, именно в этой публикации, которая
имеет сегодня широкое хождение в интернете, впервые и была
безапелляционно публично озвучена версия об отравлении быв-
шего командира брига «Меркурий».
Тем удивительнее, что абсолютно неизвестен контекст самой
публикации – кто такие мать и дочь Фаренниковы, каким было
их социальное положение и возраст на момент 1833 (смерть
Казарского) и 1886 (публикация в «Русской старине») годов,
и каковы были вообще причины публикации воспоминаний
Фарен­никовой-матери, неизвестно когда сделанных, Фаренни-
ковой-дочерью в 1886 году?
Ответов на эти вопросы нет.
Во-вторых, это хорошо изученные материалы комиссии, рас-
следовавшей по указанию императора в ноябре 1833 года, спустя
полгода после смерти Казарского, неясные обстоятельства его
кончины. Впервые эти материалы разбирались в «Русской стари-

26
не» в том же 1886 году (в ответ на публикацию Фаренниковой)30,
затем частично публиковались в 1904-м и 1907-м, используются
они и во всех последующих работах о Казарском31. Комиссия, как
известно, на основании опроса многочисленных свидетелей, пе-
ресказывавших слухи о смерти молодого героя в результате от-
равления, и обследования тела и внутренностей умершего, при-
шла к выводу, что факта отравления не было.
Однако – как и с Фаренниковой – с деятельностью комиссии
тоже не все ясно, и вовсе не по тому, что она провела некаче-
ственное расследование.
Как следует из дела «О слухах насчет смерти флигель-адъю-
танта Казарского», хранящегося в ГАРФ и начатого 20 сентября
1833 года, практически за два месяца до создания следственной
комиссии, первоначальным источником сведений об отравле-
нии Казарского николаевским полицмейстером Автамоновым
был полковник Корпуса жандармов Гофман. Причем он не про-
сто собрал слухи от жителей Николаева об отравлении Казарско-
го, но и – что заметно более важно – сообщал своему начальнику
А.Бенкендорфу, что Казарский сам ему (Гофману) говорил о кра-
же его наследства полицмейстером:

«Когда же флигель-адъютант Казарский находился в Одессе,

будучи с ним коротко знакомым, он мне рассказывал постыдный по­
ступок теперешнего полицмейстера Автамонова, о разграблении
шкатулки после смерти его дяди Моцкевича, назначенной в наслед­
ство покойному Казарскому, в коей находилось до 70 т.рублей, и что
сие дело он непременно постарается раскрыть для поступления с
виновными по законам. Сие самое покойный Казарский неоднократно
повторял, будучи и в Николаеве, что, вероятно, понудило его врагов
принять решительные меры»32.

30
  Горбунов И. Ф. Александр Иванович Казарский. Последние дни его жизни,
июнь 1833 г. // Русская старина. 1886. Т. 52. Декабрь. С. 591–603.
31
  Подробный качественный обзор этих работ см.: Бочаров А. А. «Спасайте
меня и требуйте в вознаграждение, что вам угодно»: был ли отравлен герой рус-
ского флота А. И. Казарский (по страницам книги В.В. Шигина) // Историческая
экспертиза. 2017. № 1. С. 108–123.
32
  ГА РФ. Ф. 109. Оп. 1833. Д. 119. Л. 1.

27
 Вызывает вопрос, почему эти сведения практически «из
первых уст» (то есть воспроизведенные представителем власти
штаб-офицером Корпуса жандармов Гофманом слова самого Ка-
зарского) не были использованы следственной комиссией.
Более того, в итоговом материале следственной комиссии
(а также и в литературе по теме) первоисточником сведений по
поводу разграбленного наследства Казарского называется донос
николаевского купца В.Коренева, о котором шла речь в начале
статьи, – донос, сделанный Кореневым штаб-офицеру Корпуса
жандармов Гофману. Причем Кореневу по итогам расследова-
ния, «согласно повелению Николая I, предписывалось»: быть
«опубликован от  правительствующего Сената со  строгим под-
тверждением удерживаться впредь от  подобных действий»33.
А помогавший Кореневу в составлении текста доноса некий ау-
диторский чиновник Рубан и вовсе был уволен от службы на
Черноморском флоте.
Можно, конечно, предположить, что следственная комис-
сия таким образом выгораживала жандарма, переложив ответ-
ственность на Коренева, написавшего донос в тот момент, когда
следственная комиссия уже разбирала дело. Однако тут важно
отметить, что Коренев доносил всего лишь о слухах против Ав-
тамонова после смерти Казарского, а Гофман двумя месяцами
ранее сообщал Бенкендорфу о подозрениях самого Казарского
незадолго до его смерти.
Обращает на себя внимание и тот факт, что комиссия лишь
мимоходом упомянула в итоговом отчете о существовании граж-
данского судебного разбирательства по наследству дяди Казар-
ского Моцкевича, которое на момент деятельности комиссии
(ноябрь 1833 года) еще продолжалось. А ведь именно информа-
ция по этому разбирательству могла пролить свет на обоснован-
ность подозрений против Автамонова.
Здесь опять же можно предположить, что комиссия покры-
вала теперь полицмейстера города Николаева, однако в равной
степени можно предположить и противоположное: деятели ко-
33
  Цит.по: Бочаров А. А. «Спасайте меня и требуйте в вознаграждение, что
вам угодно».

28
миссии пытались таким образом как бы пройти мимо не слиш-
ком героического поведения в наследственных делах самого
Казарского, удостоверившись в главном – прославленный ко-
мандир брига «Меркурий» не был отравлен.
Подтвердить или опровергнуть эти предположения, навер-
няка, можно в архивах по местным гражданским делам 1830-х
годов, возможно – в архиве Министерства юстиции в РГИА.
И для понимания того, что в действительности происходило в
жизни Казарского в 1833 году – поиск этих материалов представ-
ляется наипервейшей задачей.
Именно там должна крыться разгадка того, когда, кем, при
каких обстоятельствах было инициировано судебное разбира-
тельство по наследству дяди Казарского Моцкевича, принимал
ли в этом разбирательстве участие сам Казарский, и если да – то
какую позицию он занимал.
Это, в свою очередь, позволит дать достоверный ответ и на
более общие вопросы о последних годах жизни командира брига
«Меркурий», в том числе о том, что он в действительности делал
в Николаеве, Одессе и Севастополе, где он пребывал, как мини-
мум, с декабря 1832 года (дата упоминавшегося выше его письма
Меньшикову).

***

Конечно, упорство в наследственных делах, которое, воз-

можно, оказывал Казарский – слишком «человеческая», обыден-
ная тема. Не то, что героическая борьба с коррупционерами в
лице полицмейстера города Николаева и уж тем более – окруже-
ния командующего Черноморским флотом.
Однако так ли уж много известно о Казарском как человеке?
Насколько оправдан восторженный тон в рассказах о том,
как простой, но героический моряк попал в «сливки» столичного
общества, вращался в высшем свете и даже был знаком с Алек-
сандром Пушкиным?
Впрочем, дело не в Пушкине, а в том, в каком обществе ока-
зался Казарский по роду службы, выбранной для него импера-
29
тором. Списки флигель-адъютантов начала 1830-х годов пестрят
именами князей, баронов, графов. Как ощущал себя Казарский в
этой среде?
К столетию Военного министерства, в начале ХХ века, вы-
шел многотомник по истории военного ведомства, в котором
отдельный том посвящен истории Свиты Его Императорского
Величества. В этом томе опубликовано и порядка 15 отчетов
флигель-адъютантов николаевского царствования о проводив-
шихся ими ревизиях – подобных тем, что проводил и Казарский.
Отчетов самого Казарского там нет, и, думается, это не слу-
чайно.
Донесения Казарского Бенкендорфу о ревизиях различных
учреждений, хранящиеся в ГАРФ и РГИА, показывают бывшего
командира брига «Меркурий» как человека, совершенно не вла-
девшего бюрократическим языком переписки, а, значит, чуже-
родного той системе, в которую он неожиданно попал.
Выпадающими из стиля той системы выглядят и упоми-
навшееся выше письмо Казарского Меньшикову от 8 декабря
1832  года (например, Казарский явно не знал, как правильно об-
ращаться к «светлейшему князю»), и странное личное прошение
непосредственно Николаю I от сентября 1831 года, в котором Ка-
зарский пишет, что готов заплатить 30 рублей за предоставление
ему копии герба34 – по идее, об этом нужно было сообщать не
императору, а в департамент Герольдии Сената.
Памятник, установленный Казарскому в Севастополе спу-
стя несколько лет после его внезапной смерти и до сих пор яв-
ляющийся смысловым центром Матросского бульвара, в дей-
ствительности отражает и тот факт, что Казарский не стал (не
захотел, не успел, не смог стать) частью элиты, к которой при-
надлежали, скажем, адмиралы, похороненные в Адмиральском
соборе города.
Как поступил бы Казарский, будь у него в той системе свобо-
да выбора – захотел бы он сам, а не по велению императора, ока-
заться среди представителей высшей власти или предпочел бы

  РГИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 243.

34

30
продолжить морскую службу, занимаясь тем делом, в котором
он был профессионал, имея моральное право быть не героем, а
обычным человеком?
Да и так ли уж нужно произвольно лепить образы героев
под наши представления о «геройстве»? И если мы хотим их по-
нимать, не стоит ли их принимать со всеми их человеческими
слабостями и недостатками, во всяком случае не боясь эти недо-
статки найти?
Представляется, что, в конечном итоге, это будет гораздо
лучшим способом увековечить память и о них самих, и об их
подвигах.
Ведь героев любят отнюдь не за то, что они – всегда и вез-
де «рыцари без страха и упрека», а за то, что, будучи обычными
людьми, они способны на подвиги, остающиеся «потомству в
пример».

***

Автор статьи выражает благодарность:

• Вадиму Прокопенкову – за предоставление материалов
РГА ВМФ, а также материалов из фондов общественной
организации «Исторический клуб «Севастополь Таври-
ческий» (руководитель  – Вадим Прокопенков);
• Кандидату исторических наук, доценту МГУ им.
М.  В.  Ломоносова Олегу Айрапетову и доктору истори-
ческих наук, капитану 1-го ранга, руководителю Центра
военной истории Института российской истории РАН
Денису Козлову – за консультации по общим вопросам
военно-морской истории периода правления Николая I.

Источник: https://sevastopol.su/news/zagadka-smerti-skryvaet-ot-potomkov-
kazarskogo-cheloveka

31
ИЮНЬ. СОВМЕСТИМЫЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ?
О ЗАТОПЛЕНИИ КОРАБЛЕЙ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА В 1918 ГОДУ

В октябре 1925 года со дна Цемесской бухты Новороссийска сила-

ми советского ЭПРОНа был поднят эсминец дореволюционного
Черноморского флота «Калиакрия». Он оказался единственным
кораблем из еще построенных в эпоху Российской империи, ко-
торый вошел в качестве боевой единицы в Черноморский флот
Советского Союза (переименован в «Дзержинский»; кроме того,
было еще 3 заложенных эскадренных миноносца и 1 крейсер, ко-
торые достроили в советское время), символически связав собой
два исторических периода – дореволюционный и советский, а,
значит, и современный, ведь нынешний российский Черномор-
ский флот – наследник флота советского.
«Калиакрия», а также другие 8 эсминцев и 1 линкор Чер-
номорского флота были затоплены собственными командами
18  июня 1918 года по секретному требованию советского пра-
вительства во избежание захвата кораблей немцами – всего
полтора месяца простояли эти корабли в Новороссийске после
срочной эвакуации из Севастополя, захваченного немцами 1 мая
1918 года.
Во многих публикациях затопление кораблей 18 июня
1918  года в Цемесской бухте называется гибелью флота35.
Возможно, традиция такого наименования идет из самых
известных и по сей день воспоминаний – книги 1923 года под
названием «Правда о гибели Черноморского флота» командира
эсминца «Керчь» Владимира Кукеля, руководившего процессом
затопления. Для общественного же восприятия большую роль
сыграла пьеса 1933 года «Гибель эскадры» Александра Корнейчу-
ка, по которой в 1965 году был снят одноименный фильм: и это
произведение также героизировало тех, кто пошел на затопление
своих кораблей, ассоциируя с ними «флот» как таковой.
35
  См., например: Трофимов А. В водовороте войны и революции: история ги-
бели Черноморского флота // История.РФ. Главный исторический портал страны/
https://histrf.ru/read/articles/chiernomorskaia-tsusima-samoubiistvo-v-tsiemiesskoi-
bukhtie.

32
 Однако, как известно, чуть меньше половины кораблей
(6  миноносцев и 1 линкор), стоявших в Новороссийске, отка-
залось совершать самоподрыв и во главе с и.о. командующего
флота Александром Тихменевым предпочло вернуться в Сева-
стополь, находившемуся тогда под немецкой оккупацией.
Кроме того, более точным будет утверждение, что весной –
летом 1918 года флот оказался расколот даже не на две части, а
на три.
Третьей частью были те, кто вовсе не покидал Севастополь:
некоторые корабли в момент эвакуации не смогли выйти из
бухты, попав под немецкий обстрел, какие-то находились в не-
рабочем состоянии, а на каких-то судах попросту разбежались
команды.
Строго говоря, в эвакуации из Севастополя в Новороссийск
в апреле 1918 года в количественном выражении приняло уча-
стие чуть ли не меньше половины флота: в Новороссийск ушло
2  линкора и 16 миноносцев, осталось в Севастополе – 7 линко-
ров и 12 миноносцев, а также все крейсеры (3) и подводные лод-
ки (15), общая же численность не вышедших из порта составляла
порядка 170 судов36. Правда, ушедшая часть флота была более
современной и находилась в лучшем боевом состоянии.
Так или иначе говорить о том, что в конце апреля 1918 года в
Новороссийск был эвакуирован весь флот, а в июне того же года
этот флот погиб – не приходится.
После окончания Первой мировой войны в ноябре 1918 года
и ухода немцев из Севастополя, все незатопленные корабли ока-
зались под властью так называемых союзников по Антанте, кото-
рые первоначально их присвоили себе и частично вообще увели
из Севастопольского порта. Однако в дальнейшем многие кораб-
ли белым удалось вернуть в занятый ими Севастополь. И именно
эти корабли-остатки Черноморского флота сделали возможной
врангелевскую эвакуацию – «русский исход» ноября 1920 года.
Эвакуация Петра Врангеля завершилась в порту француз-
ской колонии Тунис – Бизерте, куда остатки Черноморско-
36
  Козлов А. И. Черноморский флот и советско-германские отношения в
1918  году // Вопросы истории. 1984. № 5. С. 28–43.

33
го флота под названием Русская эскадра прибыли в феврале
1921  года.
В октябре 1924 года Франция признала Советский Союз,
и тут же советской стороной был поставлен вопрос о «возвра-
щении» уплывшей «собственности» из Бизерты в Севастополь.
Главным лоббистом этого «возвращения» был военный атташе
СССР Евгений Беренс, который в 1918 году, будучи начальни-
ком Морского генерального штаба при большевиках, по сути,
первым выдвинул и обосновал идею необходимости затопления
Черноморского флота в Цемесской бухте Новороссийска.
И пока советские дипломаты во второй половине 1920-х го-
дов пытались добиться разрешения на транспортировку кора-
блей из Бизерты в Севастополь, на дне Цемесской бухты искали
их затопленных собратьев.
Попытка «вернуть» из Франции в Севастополь «собствен-
ность советской республики» оказалась безрезультатной, в ито-
ге, советский Черноморский флот создавался в прямом смысле
слова с нуля. За исключением «Калиакрии», другие поднятые
целиком или частично миноносцы оказались не пригодны к бо-
евой службе. Аналогичной оказалась судьба и их незатопленных
собратьев, боевая биография которых закончилась с «русским
исходом». И пока в Советском Союзе разбирали на части подня-
тые со дна Цемесской бухты корабли, в Бизерте Русская эскадра
была постепенно распилена французами на металлолом.
К началу 1930-х годов все корабли, кроме упомянутой «Ка-
лиакрии», относившиеся к Черноморскому флоту Российской
империи, создававшиеся на протяжении полувека после зна-
менитого затопления кораблей в Севастопольской бухте в годы
Крымской войны, – и ушедшие в эмиграцию, и затопленные у
Новороссийска – физически исчезли.

ЗА ПРЕДЕЛАМИ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО РАСКОЛА 

В судьбе кораблей Черноморского флота в годы гражданской

вой­ны проявилось то же раздвоение, те два вектора, напряжение
между которыми составляет чуть ли не основную драматическую

34
контроверзу отечественной истории ХХ века – контроверзу, о
которой я писала в статье о братьях-морских офицерах Евгении
и Михаиле Беренсах37. Одни, согласно логике государственной
необходимости, выбрали судьбу той части флота, что была за-
топлена в Цемесской бухте 18 июня 1918 года; другие подчини-
лись логике спасения кораблей, и, как оказалось в дальнейшем, и
людей.
История раскола Черноморского флота и затопления его ча-
сти в июне 1918 года во всех мемуарных свидетельствах объясня-
ется через идеологическое противостояние.
С «белой» стороны – это воспоминания Николая Гутана
и Нестора Монастырева, со стороны «красной» – воспомина-
ния Владимира Кукеля, Федора Раскольникова, Василия Жу-
кова, М. М. Лучина, Савелия Сапронова. И тем, кто затопил
флот, и тем, кто вернулся в Севастополь, в литературе, как со-
ветской (А. И. Козлов, И. Т. Сирченко), так и постсоветской
(А. П. Павленко, С. Войтиков, А. Пученков), приписываются
идеологические мотивы.
В действительности, эта история выходит за пределы про-
блематики идеологического конфликта и вообще темы братоу-
бийственной гражданской войны между красными и белыми.
Так, ни в одной советской директиве о необходимости за-
топить флот ни разу не упоминались «белогвардейцы», «кон-
трреволюционные элементы» и т.п. (тексты директив подробно
цитируются в статье 1984 года А. И. Козлова). Хотя, скажем, в
феврале 1918 года угроза «контрреволюции», «соглашательства»
и «саботажа» на Черноморском флоте была важным лейтмоти-
вом телеграмм севастопольскому Военно-революционному ко-
митету из центра – как показывает историк Сергей Войтиков в
только что вышедшей книге «Брестский мир и гибель Черно-
морского флота»38, эти телеграммы предшествовали убийствам
и самосудным расстрелам морских офицеров 22–24 февраля
1918 года в Севастополе. Однако во всех указаниях, шедших
от советского правительства весной 1918 года первоначально в
  Эта статья также публикуется в данном сборнике.
37

  Войтиков С. Брестский мир и гибель Черноморского флота. М., 2020.

38

35
Севастополь – с требованиями эвакуации в Новороссийск, а за-
тем – в Новороссийск с приказами затопить флот, речь шла толь-
ко о германской угрозе.
Идея затопления флота вызывала явно неоднозначное отно-
шение у большевиков, причем у деятелей и в центре, и на местах.
Во всяком случае внутренняя среда большевистского руковод-
ства была далека от «ура-патриотизма» по этому поводу, всеми
это воспринималось как крайне тяжелый, трагический и практи-
ческий невыполнимый шаг.
Посланные из Москвы в Новороссийск в конце мая 1918  года
для руководства процессом затопления член коллегии Наркомата
по морским делам Иван Вахрамеев и назначенный тогда же глав-
ным комиссаром Черноморского флота Николай Авилов-Глебов
не смогли объяснить командам необходимость затопления кора-
блей и в какой-то момент они, по сути, сбежали в Екатеринодар.
Там они присоединились к местному руководству только что со-
зданной Кубано-Черноморской советской республики, которое
буквально умоляло, как пишет историк Александр Пученков, и
центр, и матросов не топить корабли, необходимые для защиты
республики от тех же немцев, оккупировавших 1 мая 1918 года
Таганрог39.
Уклонился от распоряжения вмешаться в ситуацию нарком
по делам национальностей РСФСР, находившийся на Северном
Кавказе и вскоре назначенный председателем Военного сове-
та Северо-Кавказского военного округа Иосиф Сталин. Сталин
передоверил это вмешательство Александру Шляпникову, на
конец весны 1918 года – особо-уполномоченному СНК по про-
довольствию на Северном Кавказе. Однако и Шляпников проиг-
норировал поручение центра.
Белые, в свою очередь, отмечает А. Пученков, никогда не ста-
вили в упрек большевикам затопление кораблей Черноморского
флота, признавая государственную необходимость такого шага.
Отнюдь не сторонник советской власти контр-адмирал Ми-
хаил Саблин, согласившийся возглавить Черноморский флот в
39
  Пученков А. Новороссийская трагедия Черноморского флота: 1918 год /
https://regnum.ru/news/polit/1331759.html.

36
конце апреля 1918 года и выпущенный поэтому большевиками из
тюрьмы, под руководством которого корабли и были эвакуиро-
ваны в Новороссийск, разделял представление о необходимости
затопления флота в Цемесской бухте во избежание попадания
его в руки немцев. По мнению С. Войтикова, Саблин психологи-
чески не мог сам отдать распоряжение о затоплении, поэтому, по
сути, сбежал из Новороссийска в Москву «для разъяснения об-
стоятельств затопления флота». Однако узнав, что оставленный
им на посту и.о. командующего флотом Александр Тихменев
отдал флоту приказ возвращаться в Севастополь, послал ему те-
леграмму, в которой назвал действия Тихменева предательством
(в Москве Саблин был арестован, но бежал, и в дальнейшем воз-
главлял флот при белом правительстве Врангеля).
Мемуарные описания реакции населения на затопление су-
дов в Цемесской бухте также не соответствуют традиционной
«красно-белой» градации.
Так, «белый» офицер Николай Гутан отмечал в воспомина-
ниях, что толпа, собравшаяся на пристани, была однозначно на-
строена против тех, кто решил возвращаться в Севастополь под
руководством Тихменева (т.е. была против условных «белых»)40.
А автор первой советской работы об истории затопления флота
большевик Василий Жуков, напротив, сообщил о народном воз-
мущении теми, кто решил затопить свои корабли (т.е. люди были
против сторонников большевиков)41.
При этом оба мемуариста отметили, что в толпе доминиро-
вали настроения мародерства в отношении корабельного иму-
щества.
Кроме того, само деление команд и морских офицеров на
тех, кто решил затопить свои корабли, и тех, кто вернулся в Се-
вастополь под власть немцев, также явно не проходит исключи-
тельно по критерию: поддержка большевиков и патриотизм – в
первом случае и украинофильство вкупе с «белогвардейщиной»
и отсутствием патриотической мотивации – во втором.
40
  Гутан Н. Р. От Севастополя до Новороссийска // Гангут. СПб., 1992. № 4.
С. 98–111; 1993. № 5. С. 80–88; № 6. С. 127–143.
41
  Жуков В.К. Черноморский флот в революции 1917–1918 гг. М., 1931.

37
 Вся эта история на самом деле распадается на два этапа –
эвакуация флота из Севастополя в Новороссийск в конце апреля
1918 года и возвращение части кораблей из Новороссийска в Се-
вастополь в середине июня того же года.
Как известно, корабли уходили от немцев из Севастополя в
Новороссийск двумя партиями.
29 апреля 1918 года снялись современные эскадренные ми-
ноносцы-нефтяники. По наиболее полным подсчетам историка
Екатерины Алтабаевой в книге «Смутное время. Севастополь в
1917–1920 гг.», их было 11, с ними же ушли 3 миноносца старого
типа. Эту группу неформально возглавил эсминец «Керчь» и его
командир Кукель, ставший позднее, в июне 1918 года, главным
сторонником на флоте затопления кораблей. 30 апреля под ру-
ководством Саблина, до последнего надеявшегося, что удастся
обмануть немцев, подняв на кораблях украинские флаги (это оз-
начало, что флот признает юрисдикцию Украины и не попадает
под немецкую оккупацию), ушла вторая группа кораблей – 2 но-
вейших линкора, гордость Черноморского флота, и 2 эсминца.
3-й эсминец подорвался на мине, подвергся обстрелу, не смог
выйти в море и вернулся в Севастополь, где в полузатопленном
состоянии был оставлен командой, а 4-й эсминец, также плани-
ровавший уйти с Саблиным, даже не стал пробовать, сразу по-
дорвав себя на рейде.
Обычно говорится о том, что первыми из Севастополя ушли
более революционные корабли во главе с Кукелем (именно на
этом настаивал сам Кукель в воспоминаниях), в то время как
медлили уходить корабли с «контр-революционными» команда-
ми. Соответственно, те, кто в апреле 1918 года ушел из Севасто-
поля первым, и был в большей степени склонен в июне того же
года выполнить приказ Советской власти о затоплении флота.
Однако сопоставление списков кораблей показывает, что 4
из 11 эсминцев и 1 из 3 миноносцев первой партии вернулись
в Севастополь вместе с Тихменевым, в то время как 1 из 2 лин-
коров из второй партии – «Свободная Россия» – остался для
затопления, а его команда попросту разбежалась. Среди вернув-
шихся в Севастополь был, помимо других кораблей, эсминец

38
«Капитан Сакен», который возглавлял большевик Савелий Са-
пронов (возможно, на момент затопления Сапронов уже не был
командиром этого эсминца, но в Новороссийск «Капитан Сакен»
пришел под его началом42).
Более того. Группа, ушедшая из Севастополя первой, по ини-
циативе и под началом Кукеля, как ясно из уже упоминавшей-
ся статьи советского историка А.Козлова, приняла решение об
эвакуации в Новороссийск 28 апреля, но подготовка к эвакуации
заняла какое-то время, и корабли отплыли только на следующий
день. Это означает, что группа Кукеля запланировала собствен-
ную эвакуацию до того, как в город начали прибывать отступаю-
щие под натиском немцев красноармейские части, организован-
ные для обороны города и Крыма большевиком Юрием Гавеном,
а прибытие этих частей началось 29 апреля. Неизвестно, на какие
корабли погрузились эти части, можно предположить, что на бо-
лее вместительные линкоры, ушедшие с Саблиным 30 апреля.
В этом случае «задержка» «контрреволюционного» команду-
ющего флотом в Севастополе получает еще одно объяснение. Ве-
роятно, он ждал не только ответа германского командования на
посланную им делегацию, но и погрузки на корабли тех людей, в
том числе красноармейцев, которые хотели уйти из-под неожи-
данной для города немецкой оккупации вместо ожидавшегося в
Севастополе появления войск относительно «дружественной»
Украинской народной республики (смена УНР на поставленное
немцами правительство гетмана Павла Скоропадского произо-
шла в эти же дни, 28–29 апреля, и, конечно, в Севастополе об
этом просто не знали, впрочем, группа Петра Болбочана была
послана на захват Крыма еще при власти УНР).
Есть и еще один нюанс, показывающий, что далеко не всё в
годы гражданской войны определялось партийным размежева-
нием, и что достойные люди были на всех фронтах и во всех ла-
герях.
Под натиском внешней военной угрозы – захвата Крыма и
Севастополя хоть украинцами, хоть немцами – разным властям в

  Пученков А. Новороссийская трагедия Черноморского флота.

42

39
Севастополе в общем-то удалось договориться между собой, что
делать с флотом. При том что сама возможность договоренности
была совсем не очевидной в условиях многопартийных севасто-
польского Совета и Центрофлота при наличии преимуществен-
но большевистского Военно-революционного комитета, дискре-
дитировавшего себя в городе расправами над офицерами флота
в феврале 1918 года (от которых сам комитет, правда, отмежевал-
ся). Тем не менее, несмотря на острые разногласия и борьбу за
власть друг с другом, большевики смогли организовать оборону
города, а Центрофлот взял на себя координацию с центральным
правительством, при том, что был, скорее, противником больше-
вистского центрального Совета народных комиссаров.
Показательно и то, что местные большевики с рвением и на-
стойчивостью взялись за организацию обороны города от нем-
цев – шаг, безусловно, патриотичный, однако не только бессмыс-
ленный со строго военной точки зрения, но и шедший в разрез
с директивами центральной советской власти, настаивавшей на
соблюдении условий Брестского мира.

КРУПНАЯ КАРТА В «БОЛЬШОЙ ИГРЕ»

Статья 5 Брестского мира, подписанного 3 марта 1918 года, гла-

сила:
«Россия незамедлительно произведет полную демобилизацию
своей армии, включая и войсковые части, вновь сформированные те­
перешним правительством. Кроме того, свои военные суда Россия
либо переведет в русские порты и оставит там до заключения все­
общего мира, либо немедленно разоружит».

Также в Брестском договоре прописывалось обязательство:

«России… немедленно заключить мир с Украинской народной
республикой и признать мирный договор между этим государством
и державами четверного союза. Территория Украины незамедли­
тельно очищается от русских войск и русской красной гвардии»43.

43
  Брестский мир. 03.03.1918 / 100 главных документов российской истории /
https://doc.histrf.ru/20/brestskiy-mir/.

40
 Границы Украины в Брестском договоре не оговаривались,
однако Крым и Севастополь, очевидно, рассматривались как
русские территории – во всяком случае, их упоминание отсут-
ствует в договорах Украинской народной республики с «держа-
вами четверного союза».
В совокупности это означало, что Черноморский флот нуж-
но «разоружить» либо содержать в «русских портах… до заклю-
чения всеобщего мира». Логично было предположить, что речь
идет о Севастополе, где и базировался Черноморский флот. Од-
нако, судя по всему, советское правительство после подписа-
ния мира не обязало тут же местные власти (в первую очередь,
Центрофлот как главную на тот момент структуру управления
флотом) начать его разоружение.
Начавшееся же военное развертывание немцев по терри-
тории подконтрольной им Украины с угрозой занятия Крыма
и Севастополя (немецкие войска вышли к Перекопу 5 апреля
1918 года44) вызвало и вовсе противоречивую реакцию боль-
шевиков в центре, причем эта противоречивость была замечена
участниками событий в Севастополе, о чем по понятным причи-
нам умалчивает советская мемуаристика и научная литература и
что по причинам менее понятным игнорируют и современные
исследователи.
Конечно, управление большевиками даже тех районов, где
признали советскую власть, на начальном этапе было хаотич-
ным, но думается дело не только в этом.
25 марта Наркомат по морским делам, в котором при Льве
Троцком важную роль играл «старый военспец» контр-адмирал
Василий Альтфатер, принял решение о «немедленном вывозе»
из Севастополя в Новороссийск «запасов и грузов».
27 марта также «старый военспец», хороший знакомый Альт-
фатера по предшествующей службе на флоте, ставший при боль-
шевиках первым начальником Морского генерального штаба,
уже упоминавшийся Е. Беренс прислал в Севастополь телеграм-
44
  Бутовский А. Ю. К вопросу о вторжении германских и украинских войск в
Крым в 1918 году // Научные ведомости Белгородского государственного универ-
ситета. Серия: История. Политология. 2017. № 8 (257). С. 126–132.

41
му, в которой требовал готовить к «немедленной эвакуации» не
только «запасы и имущество флота», но и все корабли, включая
ремонтируемые и неисправные, т.к. «слабость наших сил не мо-
жет обеспечить Крыма от захвата его австро-германскими вой-
сками». О Брестском мире как первопричине эвакуации Беренс
не упоминал.
На ответ командующего Черноморским флотом Саблина,
что небольшой торговый Новороссийский порт не предназначен
для размещения боевого флота, пришло следующее разъяснение
Наркомата по морским делам:

«Раз мир подписан и мирный договор ратифицирован, то нуж­

но принять и все вытекающие отсюда выводы, в силу прекращения
военных действий Черноморский флот, входящий в состав воору­
женных сил государства, подписавшего мирный договор, также не
должен принимать участия в военных действиях. Неосмотритель­
ные действия в данном случае могли бы повлечь за собой срыв мира
и объявление нам новой войны».

Получается, что Беренс мотивировал эвакуацию флота не-

возможностью ведения эффективных военных действий, а мор-
ской Наркомат – необходимостью неукоснительно соблюдать их
прекращение, как того требовал Брестский договор (хотя Брест-
ский договор требовал разоружения флота). Однако уже в сле-
дующей телеграмме Наркомата речь шла именно об эвакуации,
и объяснялось это – как ранее Беренсом – слабостью наличных
сил:

«Эвакуацию нужно производить исключительно потому, что

Тавриде грозит опасность наступления австро-германских войск.
Мирным договором это не предусмотрено, но немцы могут сделать
поползновение рассматривать Севастополь как город Украины, и,
так как у Высшего Военного Совета нет гарантий, что наши вой­
ска не допустят овладеть городом, то предусмотрительно прихо­
дится уводить флот из Севастополя».

Спустя две недели, когда немцы вовсю занимали Крымский

полуостров, Совет народных комиссаров уже сам предлагал

42
организовать военное сопротивление, настаивая, впрочем, не
столько на обороне, сколько на эвакуации кораблей:

«Совнарком предлагает Черноморфлоту оказать энергичное

сопротивление захвату Севастополя, а в случае невозможности
удержать Севастополь, со всеми судами, могущими выйти в море,
перейти [в] Новороссийск, уничтожив все остающиеся [в] Севасто­
поле суда, имущество и запасы».

Однако в Севастополе требование эвакуации флота с различ-

ными мотивировками наталкивалось на устойчивое недоумение.
Вероятно, отчасти дело было в том, что местные органы вла-
сти (севастопольские советы разных составов), включая флот-
ские (Центрофлот), были многопартийными, причем в них вхо-
дили не только эсеры и меньшевики, но и большое количество
беспартийных. В результате на заседаниях Центрофлота подни-
мался вопрос, зачем вообще Черноморскому флоту соблюдать
Брестский мир, подписанный большевиками. В другой раз в
Мос­кву была послана телеграмма обратного содержания – рас-
сматривается ли Севастополь в центре как «русский порт», и если
да, то почему на него не распространяются положения Брестско-
го мира о «разоружении», а вместо этого требуют эвакуации.
При этом на самом флоте преобладали настроения на борьбу
с врагом до конца, даже если эта борьба не сможет увенчаться
победой. Из книги В. Жукова складывается впечатление, что мо-
ряки вообще не понимали, зачем нужно эвакуироваться, если не
было еще ни одной попытки дать немцам отпор45.
Параллельно этому большевики вели сложную игру по вы-
теснению из местных органов власти «соглашателей» – так, ими
была создана Таврическая советская республика, председателем
местного СНК которой стал «старый» большевик Антон Слуц-
кий (всё правительство было расстреляно крымско-татарскими
националистами 24 апреля 1918 года). Севастополь не был на-
зван в составе территории этой республики, думается, по одной
причине – тогда деньги на эвакуацию Черноморского флота при-

  Жуков В. К. Черноморский флот в революции. С. 217.

45

43
шлось бы выдавать Центрофлоту, однако Совнарком объявил
представителю Центрофлота эсеру Виллияму Спиро, что финан-
сирование эвакуации будет осуществляться через Таврическую
республику.
Как только немцы заняли Севастополь, они тут же выдвину-
ли требование вернуть флот на место его постоянной дислока-
ции. В ответ руководство большевиков стало использовать факт
отсутствия флота в Севастополе как козырь в дипломатической
игре с Германией, из чего можно сделать вывод, что само по себе
требование эвакуации флота в Новороссийск было частью ка-
кой-то большой игры.
Так, советские дипломатические представители (Георгий
Чичерин, Адольф Иоффе) по указанию Ленина в мае 1918 года
неоднократно сообщали Германии, что флот может быть возвра-
щен в Севастополь (под власть немцев), «если будет заключен
мир с Финляндией, Украиной, Турцией, и если Германия будет
его соблюдать».
Однако пока шел этот торг, 23 мая 1918 года начальник Мор-
ского генштаба Беренс написал, а Ленин и Троцкий его утверди-
ли, доклад о необходимости срочного затопления флота в Ново-
российске во избежание захвата его немцами.
Автор доклада предлагал больше не обращать внимания на
Брестский мирный договор в случае с Черноморским флотом, т.к.
Германия его не соблюдает, о чем говорит ее «поход на Керчь».
Не очень понятно, почему аналогичным аргументом не являлся
захват того же Севастополя или занятие немцами в начале мая
1918 года большой части Азовского побережья (Таганрог, Ейск, а
также Ростов-на-Дону), где стояли корабли Азовской флотилии
Черноморского флота.
Далее. По мнению Беренса, флот следовало затопить, т.к.
порт Новороссийска не подходит по своим условиям для содер-
жания Черноморского флота, и суда скоро придут в негодность,
и их невозможно будет использовать как боевые единицы (текст
доклада с резолюцией Ленина опубликован в 1931 году В.  Жу-
ковым)46. Этот аргумент кажется еще более загадочным – если
  Жуков В. К. Черноморский флот в революции. С. 246–248.
46

44
суда сами по себе скоро придут в негодность, зачем их «срочно»
подвергать затоплению.
В итоге Беренс делал вывод, что немцы могут попытаться за-
хватить Новороссийск с суши и тогда им достанется Черномор-
ский флот, который некому будет защитить.
Не отрицая патриотически-государственнических моти-
вов этого текста, легшего, по сути, в основу всей «идеологии»
затопления, зафиксированной в дальнейшем и в воспоминани-
ях моряков, и в научной литературе, стоит отметить еще одно
странное обстоятельство. А именно – ту форму, в которой до
руководства Черноморским флотом было доведено требование
о затоплении флота. Как известно, была послана обычная теле-
грамма – с указанием вернуть флот в Севастополь. А затем – те-
леграмма секретная, с требованием не соблюдать текст первой
телеграммы, а осуществить затопление.
На запрос и.о. командующего флотом Тихменева, по какой
причине приказ является секретным, он получил не слишком
логичный ответ: немцы выдвинули ультиматум о возвращении
флота в Севастополь, они угрожают напасть на Новороссийск,
если флот не вернется до 18 июня 1918 года, поэтому затопление
флота должно быть осуществлено тайно.
Итак, во избежание захвата Новороссийска немцами флот тре-
бовалось вернуть в Севастополь, однако центральная власть, заяв-
лявшая, что главное – снять угрозу немецкой оккупации Новорос-
сийска, требовала этот ультиматум проигнорировать. Очевидно,
если бы Тихменев выполнил секретное указание большевиков, то
корабли в Севастопольской бухте появиться не смогли бы.
Однако Тихменев, как известно, проведя голосование на
флоте – как следует поступить с кораблями, затопить или вер-
нуть в Севастополь, – и не получив однозначных результатов,
принял решение выполнить указание той телеграммы, которая
была открытой. Отсюда можно сделать парадоксальный вывод,
что именно решение Тихменева о возвращении флота в Сева-
стополь спасло большевиков от нападения немцев на Новорос-
сийск, хотя в Севастополь вернулась меньшая часть ушедших
кораблей.

45
 Автор этих строк в статье, посвященной братьям Беренсам,
выдвинула предположение47, что начальник Морского геншта-
ба Евгений Беренс был разведчиком, причем, возможно, даже
двойным, что он контактировал с разведками Британии (что бо-
лее вероятно) и Германии. И, возможно, о его контактах летом
1918  года были в курсе Ленин и Троцкий, и именно этим объ-
ясняется неуязвимость Беренса на своем посту в ходе раскрытия
осенью 1918 года британского «заговора послов», когда в Мор-
ском генштабе были арестованы многие ближайшие сотрудники
Беренса, но не он сам. А в марте 1918 года, как раз в тот момент,
когда Беренс, по сути, подменил первоначальную установку мор-
ского Наркомата на «вывоз запасов имущества» из Севастопо-
ля в Новороссийск требованием эвакуации флота, в Морском
генеральном штабе ликвидировались следы его сотрудничества
с британскими агентами. В конце мая – начале июня же скла-
дывается своего рода триумвират тех, кто требовал скорейшего
тайного уничтожения флота – Ленин, Троцкий и Беренс.
В книге 1931 года участника событий, прапорщика В. Жуко-
ва «Черноморский флот в революции 1917–1918 гг.», долгие годы
лежавшей в спецхране, автор как бы между делом пишет:

«Англичане прекрасно учитывали описанную стратегическую

обстановку, и в их интересах было не допустить захвата Черно­
морского флота немцами, почему их дипломатия пыталась всяки­
ми окольными путями, через влиятельные морские круги, оказать
воздействие на советское правительство, которое, помимо этого,
пришло к выводу о необходимости уничтожить Черноморский флот.
По тем же соображениям, хотя и под предлогом борьбы с больше­
виками, англичане, пришедшие в Крым на смену немцев (август
1918  г.), поспешили уничтожить русские морские силы на Черном
море. Так, по постановлению англо-французской Военно-морской ко­
миссии экспертов, были взорваны цилиндры машин и башенные ору­
дия на старых броненосцах, а 11 подводных лодок были выведены в
море и утоплены»48.

47
  Ульянова Л. В. Беренсы. Брат против брата: водораздел в годы граждан-
ской войны / https://sevastopol.su/news/berensy-brat-protiv-brata-vodorazdel-v-gody-
grazhdanskoy-voyny.
48
  Жуков В. К. Черноморский флот в революции. С. 295.

46
 В более поздней советской литературе подобные стратегические
расклады вокруг истории с затоплением флота не фигурируют.
Историк спецслужб Александр Колпакиди в разговоре с ав-
тором этих строк согласился с предположением, что за идеей за-
топления флота действительно могли стоять какие-то негласные
договоренности руководства большевиков с Англией и Фран-
цией, которые вели свою активную игру – или, точнее, попытки
большевиков договориться с Антантой о сотрудничестве. В част-
ности, по мнению Колпакиди, так называемый Красный десант –
операция частей Красной Армии под Таганрогом в начале июня
1918 года, совершенно бессмысленная с военной точки зрения
(весь десант был просто расстрелян немцами в упор) – вполне
могла быть англо-французской провокацией, с целью надавить
на руководство большевиков в каком-то вопросе. Возможно, от-
крытие французских архивов, до сих пор засекреченных, позво-
лило бы дать ответ по данному поводу.
Пока же можно только очень осторожно сказать, что если
высказанное предположение справедливо, то предметом англо-
французского шантажа вполне мог стать вопрос затопления
Черноморского флота – ведь именно после истории с Красным
десантом (8–14 июня) Ленин и Троцкий начинают «бомбить» те-
леграммами Новороссийск с требованием срочного затопления
(активный обмен телеграммами – с 13 июня).
И если это предположение всё же справедливо, то это, ве-
роятно, могло бы объяснить яростную реакцию большевиков
(«красный террор») на раскрытие в начале сентября 1918 года за-
говора британских послов, планировавших свержение советской
власти – спустя всего два с половиной месяца после затопления
кораблей Черноморского флота.

БЕГУЩИЕ НА КОРАБЛЯХ

В книге 1931 года В. Жукова подчеркивалось, правда, с соответ-

ствующими идеологическими коннотациями, что именно Чер-
номорский флот как целостность дал жизнь врангелевской эва-
куации:

47
 «…флот оказал белым неоценимую услугу при бегстве их и эва­
куации из Крыма и помог им увезти на судах награбленное ценное
имущество республики, которое, как и сам флот, сделались для них
источником питания и существования надолго за границей»49.

Однако врангелевский «исход» был не единственной эваку-

ацией, которую осуществляли корабли Черноморского флота в
годы гражданской войны.
Впервые на кораблях бежали как раз красноармейцы – вме-
сте с жителями Севастополя – в апреле 1918 года от наступаю-
щих немецких и украинских войск. Тогда в Новороссийск было
эвакуировано по различным подсчетам 4,5–5 тысяч военнослу-
жащих и 15 тысяч гражданских лиц (при численности жителей
города в начале ХХ века около 60 тысяч человек).
В апреле 1919 года флот сыграл большую роль в спасении
людей, убегавших от установления советской власти в Крыму:
как пишет Е. Алтабаева в книге «Смутное время. Севастополь
в 1917–1920 гг.», «транспорты и пароходы с сотнями мирных
жителей в трюмах и на палубах буксировали миноносцы “Жар-
кий”, “Живой”, “Поспешный”, “Пылкий”, “Строгий”, “Свирепый”
и даже подводные лодки “Утка”, “Буревестник”». Именно эти
миноносцы остались «живы» годом ранее, т.к. их команды отка-
зались топить свои корабли под Новороссийском и ушли в Се-
вастополь под власть немцев. После окончания Первой мировой
войны и ухода немцев из Крыма в ноябре 1918 года там было
создано Второе краевое правительство, признавшее власть бело-
го генерала Антона Деникина, и теперь, в апреле 1919-го эти ко-
рабли увозили в тот же Новороссийск из «белого» Крыма людей,
бежавших от наступавшей Красной Армии.
Что касается упомянутых в цитате подводных лодок, то это
была часть того подводного флота, который смог пережить не-
мецкую оккупацию (подводные лодки даже не пробовали сбе-
жать в Новороссийск в апреле 1918 года от наступающих не-
мецких войск), однако не смог пережить «союзников». После
оставления белыми в апреле 1919 года Крыма и Севастополя,
  Жуков В. К. Черноморский флот в революции. С. 302.
49

48
отмечает Е. Алтабаева, «Те суда, которые остались в Севасто-
поле (в основном это были довольно старые линейные корабли),
оккупационные власти Антанты не собирались отдавать крас-
ным. На крейсере “Память Меркурия”, миноносцах “Быстром”,
“Жутком”, “Заветном”, транспорте “Березань” подрывные ко-
манды взорвали ходовые механизмы. А одиннадцать подводных
лодок вывели на внешний рейд и затопили на большой глубине.
Французские интервенты привели в негодность орудия берего-
вых батарей, самолеты базы гидроавиации».
Прошло чуть менее года, и снова оставшиеся в живых ко-
рабли Черноморского флота увозили тех, кто смог пробраться на
корабли, убегая от наступающей Красной Армии. На этот раз  –
из Новороссийска в Севастополь и Феодосию.
На март 1920 года за «белыми» оставался только Крым, отво-
еванный Деникиным у «красных» в июне 1919 года. Тогда, после
поражения правительства Деникина, уехавшего в эмиграцию,
корабли эвакуировали из Новороссийска чуть более 30 тысяч
человек. Правда, в той эвакуации принимали участие не только
корабли Черноморского флота, но и суда союзников (Британии,
Франции, США, Италии), однако важно не столько это, сколько
то, что эвакуация по причине своей абсолютной неорганизован-
ности получила название «Новороссийской катастрофы».
Екатерина Алтабаева приводит слова современников собы-
тий:
«На пристани творилось что-то ужасное: многие, потерявшие
надежду выехать из Новороссийска, бросались в море, иные стре­
лялись, другие истерично плакали, протягивая в сторону уходящих
транспортов руки».

Этот катастрофический опыт деникинской эвакуации был

учтен правительством Врангеля, последним «белым» правитель-
ством в Крыму и Севастополе.
План эвакуации на кораблях был составлен практически сра-
зу же после «новороссийской катастрофы», в апреле 1920  года,
учитывалось расчетное количество посадочных мест, места дис-
локации кораблей – чтобы они не концентрировались в одном

49
Севастополе, а при необходимости могли вывести людей и из
прибрежных городов Крыма, начался ремонт кораблей, чтобы
они смогли выдержать длительный переход в море, и т.п.
В итоге, спустя полгода, в ноябре того же 1920 года, из Сева-
стополя – только на этот раз не в Новороссийск, а в чужую зем-
лю, Константинополь – корабли Черноморского флота эвакуи­
ровали 145 тысяч человек, из которых только порядка 5 тысяч
были военнослужащими.
Именно такого спасения оказались лишены в годы Великой
Отечественной войны, как известно, защитники Севастополя.
Они, находясь под землей, на 35-й батарее, и в ее окрестностях,
на последнем рубеже обороны города, в июле 1942 года ждали –
и не дождались – кораблей Черноморского флота, которые увез-
ли бы их от немцев.
История раскола флота в июне 1918 года – это история ко-
рабельного патриотизма, как бы банально это ни звучало. И по-
нимался этот патриотизм каждым по-своему. Вообще история
Черноморского флота периода гражданской войны – не только о
боевых действиях, но и о свойственной черноморцам корабель-
ной субъектности. Для многих моряков почти во все времена ко-
рабль – это своего рода дом. И не случайно, судьбы отдельных
кораблей и флота в целом весной – летом 1918 года решались
самими командами.
Низовая демократия, которой в нашей стране нет до сих пор,
в тех критических условиях проявила себя как положительный
феномен в таком, казалось бы, по природе недемократическом
институте, каким является флот. По каждому вопросу – выбор
командующего, эвакуация в Новороссийск, затопление кораблей
или возвращение в Севастополь – на флоте проводилось голосо-
вание, и в зависимости от его исхода принималось решение.
А вся история кораблей Черноморского флота – пример тра-
гического выбора в ситуации, когда две взаимоисключающих
позиции в равной мере являются верными, а герои есть с обеих
сторон.

50
 ***

Автор статьи выражает благодарность за консультации

историкам военно-морского флота Д. Ю. Козлову, О. Р. Айра­
петову, А. В. Ганину и исследователю советских спецслужб
А.  И. Колпакиди.

Источник: https://sevastopol.su/news/dva-protivopolozhnyh-no-vernyh-vybora-k-istorii-
zatopleniya-korabley-chernomorskogo-flota-v

51
ИЮЛЬ. «БЕЛЫЕ ПЯТНА» ИСТОРИИ ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ
ОБОРОНЫ СЕВАСТОПОЛЯ

3 июля – день официального окончания обороны Севастополя в

годы Великой отечественной войны.
В 2021 году, кроме 79-летия этого события, в этот день ис-
полняется 10 лет с момента открытия Пантеона памяти в Му-
зее 35-й береговой батареи – места, которое никого не оставляет
равнодушным.
Места, где кропотливо собираются имена людей, защищав-
ших обширный участок территории (Маячный полуостров с
аэрод­ромом), на входе в который располагалась 35-я ББ, в кон-
це июня – начале июля 1942 года. Людей, которые продолжали
сражаться вплоть до середины месяца, несмотря на эвакуацию
командующего состава на «Большую землю» еще 1 июля, а также
отсутствие боеприпасов, вооружения, медицинской помощи, еды
и пресной воды.
По подсчетам военных историков (в первую очередь,
И.  С.  Маношина), на этом небольшом кусочке земли, ставшем
последним рубежом обороны Севастополя, тогда скопилось
около 80 тысяч людей, «в том числе боевого и тылового состава
42686 человек, раненых 36 555 человек».
Из них было эвакуировано около 4 тысяч, попало в плен
около 30 тысяч, остальные погибли либо в боях в прибрежных
скалах (в том числе – при расстрелах немцами с катеров людей,
укрывшихся в пещерах), либо от ран, отсутствия воды и пищи,
либо при попытках доплыть до немногочисленных транспорт-
ных средств эвакуации или уйти в горы к партизанам.
10 лет назад при открытии Пантеона в память обо всех этих
людях в нем содержалось 27 тысяч имен, сегодня – 43 тысячи, и
работа по выявлению имен продолжается.
Причем эта работа значима не только тем, что в результа-
те словно материализуется память о безвестных людях для всех
посетителей музея, заставляя плакать в Пантеоне даже мужчин.
И не только тем, что таким образом происходит расширение
наших знаний о героически-трагических страницах нашего про-
шлого.

52
 Но и тем, что перед нами, по сути – методологическая нова-
ция с научно-исторической точки зрения.
До Музея 35-й Береговой батареи никто не пробовал методо-
логически выделить из всей эпопеи обороны Севастополя в годы
ВОВ именно последние дни защиты города – а согласно подходу,
заявленному музеем, они собирают воедино информацию обо
всех, кто находился на этой территории на хронологическом от-
резке с конца июня 1942 года и до того момента, когда немцы
в середине июля вывели из-под скал и из самОй разрушенной
батареи последних защитников города.
Между тем, полноценное исследование истории трагическо-
го завершения обороны Севастополя только и возможно в слу-
чае выделения этой темы в качестве отдельного сюжета. По той
простой причине, что этот сюжет принципиально отличается от
истории всей предшествующей обороны города источниковой
базой, причем по всем параметрам – и по методам сбора источ-
ников, и по их типам, и по способам их анализа.
Как известно, существуют источники официального проис-
хождения (в случае с ВОВ – приказы Ставки, штабов, распоря-
жения командующего состава, доклады и отчеты о проведенных
операциях и т.п.), а есть источники личного происхождения
(дневники, письма, воспоминания).
Исследование 250-ти дневной обороны Севастополя может
основываться – да и основывается – на сочетании и сравнитель-
ном анализе обоих типов источников.
Однако в отношении последних дней обороны такой сравни-
тельный анализ физически невозможен. Ведь официальная доку-
ментация становится весьма фрагментарной после эвакуации из
Севастополя, с 35 ББ, командования – эвакуации, состоявшейся,
как известно, по инициативе командующего Черноморским фло-
том и руководителя Севастопольского оборонительного района
(СОР) Ф. С. Октябрьского в ночь с 30 июня на 1 июля.
После этого события официальное общение оставленного на
месте в качестве руководителя обороны командира 109-й стрел-
ковой дивизии генерал-майора П. Г. Новикова и его подчинен-
ных с «центром» сводилось к переписке об эвакуации и точечно-

53
му информированию о дислокации отдельных воинских групп.
Очевидно, что этот источник не покрывает даже малой доли
происходившего в начале июля в районе 35-й береговой батареи,
куда в эти дни со всего города стекались военные и гражданские
лица.
Именно к такому выводу можно прийти при изучении наи-
более важных работ по этой теме:
• книги «Героическая оборона Севастополя» (М., 1969) ав-
торского коллектива советских историков под руковод-
ством Г. И.  Ванеева,
• книги военного историка А. В. Басова «Крым в Великой
отечественной войне, 1941–1945» (М., 1987),
• подробнейшего исследования с привлечением немецких
архивов уральских историков О. И. Нуждина и С. В. Ру-
заева «Севастополь в июне 1942 года: хроника осажден-
ного города» (Екатеринбург, 2013),
• и, конечно, книги И. С. Маношина «Героическая траге-
дия. О последних днях обороны Севастополя» (Симфе-
рополь, 2001).
С момента же эвакуации с 35-й батареи в ночь со 2 на 3 июля
самого Новикова и тех, кто смог уплыть с ним (этот катер, как
известно, попал в плен, Новиков погиб в плену в 1944 году) оче-
видным образом исчезает как источник даже эта фрагментарная
переписка. Однако не исчезают те почти 80 тысяч, находившихся
в конце июня – начале июля на Маячном полуострове.
Конечно, источники, оставшиеся от них, тоже являются
фрагментарными, не раскрывающими ни личные судьбы тысяч
людей, ни событийный ряд последних дней обороны города, как
до эвакуации командования, так и после нее.
Тем не менее при системном подходе эти источники, скорее
всего, позволят сложить из отдельных кусочков полноценный
пазл под названием «Последние дни обороны Севастополя».
На текущий же момент, скорее, можно поставить вопросы к
методике сбора этого пазла, чем дать готовые ответы, и сформу-
лировать основные направления анализа, но, как часто говорят,
постановка задач исследования – это практически половина дела.

54
 ***

Фрагментарность источников, введенных на сегодня в на-

учный оборот, лучше всего продемонстрировать на примере
базовой книги по теме, а именно – книги И. С. Маношина «Ге-
роическая трагедия. О последних днях обороны Севастополя
29  июня – 12 июля 1942 г.», ставшей результатом работы целой
научно-исследовательской группы и вышедшей в Симферополе
в 2001 году.
В этом исследовании впервые комплексно анализируют-
ся события, происходившие на 35-й Береговой батарее в конце
июня – начале июля 1942 года, на основании привлечения раз-
ных видов источников, как официальной документации, так и
воспоминаний участников событий.
При этом Маношин также впервые из всех историков обра-
щается к неопубликованным мемуарам, хранящимся в разных
архивах, во-первых, а, во-вторых, использует воспоминания ве-
теранов, записанные им самим на протяжении 1980–1990-х го-
дов. Цитируются в книге Маношина и опубликованные еще в
советское время воспоминания участников событий.
Понятно, что в первом исследовании по теме никогда невоз-
можно схватить все тонкости и нюансы. Тем интереснее вопро-
сы, на которые наводит изложенный автором материал. Вот  –
некоторые из этих вопросов.
Во-первых, в книге эпизодически цитируются «отчеты» и
«показания», написанные сразу после эвакуации теми военны-
ми, кто смог уехать с 35-й батареи, и хранящиеся в Центральном
военно-морском архиве (ЦВМА) и Центральном архиве Мини-
стерства обороны (ЦА МО) РФ. Это означает, что такие отчеты и
показания – были. Однако:
– Сколько их было?
– Кто их авторы?
– Кому они были адресованы?
– Чем отличаются между собой «отчеты» и «показания» –
термины ли это источников или это термины автора книги и
речь идет об одном типе источников?

55
 – В чем совпадает между собой, а в чем отличается информа-
ция, содержащаяся в этих документах?
Во-вторых, в других местах книги цитируются отчеты ав-
торства П. Ф. Горпищенко, Е. И. Жидилова, А. Г. Васильева,
Н. В. Благовещенского, хранящиеся в Центральном военно-мор-
ском архиве. И здесь тоже возникают вопросы, например:
– Это те же отчеты, о которых автор пишет без указания
имен?
– Как соотносятся эти отчеты с последующими воспомина-
ниями, как опубликованными в советское время, так и хранящи-
мися в архивах, как этих четырех людей, так и других?
Особенно интересно прочитать отчеты Жидилова – ведь в
1960 году вышли его воспоминания «Мы отстаивали Севасто-
поль», значит, можно сравнить два разновременных источника,
созданных одним человеком, но в разных исторических услови-
ях и с разными задачами.
В-третьих, в книге несколько раз цитируются материалы
военно-исторической конференции 1961 года. На этой конфе-
ренции, сообщается в книге, те военные, которые выжили после
пленения на 35-й батарее, впервые стали рассказывать о судьбах
людей, оставшихся без эвакуации, и задавать вопросы Октябрь-
скому, также выступавшему на этом мероприятии, о причинах
его скоропалительного отъезда из Севастополя в ночь на 1 июля
1942 года.
Однако и этот источниковый комплекс цитируется автором
мимоходом, оставляя многочисленные вопросы:
– Сколько всего было выступавших на конференции, в связи
с чем она проходила, как использовались ее материалы в даль-
нейшем в советское и постсоветское время?
– Кто еще из присутствовавших на конференции, кроме
обильно цитируемых автором книги Д. И. Пискунова и И. Ф. Хо-
мича, (а на конференции присутствовало около 800 ветеранов),
относился к той категории людей, которые попали в те дни в Се-
вастополе в плен, а кто – к той категории, которые были эвакуи-
рованы? Как эти люди между собой взаимодействовали на кон-
ференции, что говорили друг другу?

56
 – В каком процентном соотношении находились и те, и дру-
гие к общему количеству докладчиков конференции и просто
присутствовавших на ней?
– Есть ли воспоминания о последних днях обороны тех, кто
присутствовал на конференции, и если да – то где они хранятся?
– Почему автор цитирует в своей книге доклад Хомича с этой
конференции, но игнорирует его же воспоминания, опублико-
ванные двумя годами ранее, в 1959 году? Чем отличаются, и в чем
совпадают между собой эти источники?
В-четвертых, можно ли связать произошедший на этой кон-
ференции конфликт между теми, кто был среди 80-ти тысяч
на Маячном полуострове в июле 1942 года, и адмиралом Ок-
тябрьским, с тем фактом, что в 1959 году буквально друг за дру-
гом вышли из печати патетические воспоминания об обороне
Севастополя (например, Б. Борисова, А. Евсеева, С. Н. Макси-
мова), в которых ни словом не упоминалось о том, как выгляде-
ли в действительности последние дни обороны, сколько людей
было оставлено в районе 35-й ББ, и какова была их дальнейшая
судьба?
Интересным представляется и сам факт публикации несколь-
ких воспоминаний об обороне Севастополя именно в 1959  году
(ни до, ни после такого не было, все воспоминания вышли в раз-
ные года), и этот факт было бы любопытно проанализировать
сам по себе.
В-пятых, интересна и первая ссылка в книге Маношина – на
«Воспоминания участников обороны Севастополя 1941–1942 гг.
последних дней» из фонда Музея Черноморского флота. Однако
и у Маношина, и в других работах, где цитируются воспомина-
ния из этого фонда, отсутствует какое-либо количественное и ка-
чественное описание этого источникового комплекса (также как
и воспоминаний из Госархива Крыма). А важно было бы понять:
– Сколько всего воспоминаний в этом фонде? Насколько
массовый это источник?
– Когда, кем и с какой целью были собраны эти воспомина-
ния, например, задавались ли людям вопросы (то есть это воспо-
минания в жанре беседы или люди писали сами то, что хотели)?

57
 – Ссылаются ли эти люди на опубликованные воспоминания
об обороне Севастополя советского времени, критикуют ли их
или же перед нами две параллельные реальности: одна – публич-
ная, другая – скрытая, которые никак между собой не пересека-
ются?
– Есть ли в этом комплексе мемуаров следы цензуры, аберра-
ций и провалов в памяти, ошибки, противоречия, несостыковки
друг с другом?
– Как соотносятся эти воспоминания между собой по одним
и тем же событиям, а также с тем, что звучало на конференции
1961 года?
– Это те же воспоминания, что цитируются в другом месте
книги под названием «Сборник воспоминаний участников обо-
роны Севастополя», собранный В. И. Мищенко, и хранящийся в
том же музее Черноморского флота?
Вопросы можно множить, но, думается, уже понятно, что
даже самая полная на текущий момент книга по истории послед-
них дней обороны Севастополя – по большому счету, только за-
дел по данной теме.
Причем задел, до сих пор остающийся непревзойденным.
Ведь в более поздних крупных исследованиях по истории
обороны Севастополя в годы ВОВ, – как, например, в уже упоми-
навшейся очень скрупулёзной книге 2013 года Нуждина и Руза-
ева или в только что вышедшей фундаментальной обобщающей
монографии «История Севастополя»50, работа Маношина цити-
руется как основной первоисточник по последним дням оборо-
ны города.
Благодаря Маношину, а затем – непрерывной научно-иссле-
довательской и популяризаторской деятельности Музея 35-й ББ,
«героическая трагедия» тех дней уже стала достоянием и науч-
ной литературы, и широких слоев населения. Однако до полного
раскрытия темы еще далеко, и это не в последнюю очередь свя-
зано с тем, что Маношин – по объективным причинам – исполь-
зовал далеко не все имеющиеся источники.
  История Севастополя. В 3-х т. М., 2021.
50

58
 ***

В 2013 году на Первом телеканале был показан фильм «Про-

токолы войны»51. В этом фильме широкой общественности впер-
вые были представлены материалы, известные до этого только
узкому кругу специалистов по советской исторической науке, а
именно – материалы так называемой «комиссии Минца»52.
Это была комиссия, созданная профессиональными истори-
ками из профессиональных же историков в конце 1941 года для
сбора свидетельств участников войны.
С одной стороны, руководитель комиссии известный совет-
ский историк И. И. Минц был озабочен чисто научными целями
(создать огромный массив устных источников по истории вой-
ны), с другой стороны, комиссия имела и явный налет официоза,
так как создавалась по согласованию с партийными структурами
и ими курировалась.
К опросу военных по всем армиям Советского Союза, как
рядовых, так и командного состава, было привлечено большое
количество историков, а также писателей, которые по задумке
Минца должны были прямо в ходе войны писать книги по мате-
риалам комиссии для массового читателя.
Деятельность комиссии не смогла приобрети такой размах,
как планировал ее организатор, после войны она была распуще-
на, а сам Минц в разгар «борьбы с космополитизмом» был вы-
нужден уйти с руководящих административных постов в исто-
рической науке.
Материалы же комиссии были частично уничтожены, одна-
ко и сохранившаяся их часть впечатляет своим объемом – это
17 тысяч дел. В советское время архив комиссии был засекречен,
находясь в составе архива Института истории Академии наук
51
  Протоколы войны. Документальный фильм / https://www.1tv.ru/doc/pro-
voynu/protokoly-voyny.
52
  Вклад историков в сохранение исторической памяти о Великой Оте-
чественной войне. На материалах Комиссии по истории Великой Отечествен-
ной войны АН СССР, 1941–1945 гг.: коллективная монография / А. Г. Гуськов,
К.  С.  Дроздов, С. В. Журавлев, В. Н. Круглов, Д. Д. Лотарева, В. В. Тихонов; отв.
ред. С. В. Журавлев. М.–СПб., 2015. С. 77–129.

59
СССР, но и в пост-советское время к нему обратились далеко не
сразу, по сути – только в 2010-е годы.
Понятно, что интервью и воспоминания, собранные комис-
сией в тех условиях, в которых она находилась, не отличаются
объективностью, однако их ценность в том, что это – самые ран-
ние источники по событиям ВОВ, наиболее близко стоящие к
происходившим в годы войны событиям.
Учитывая же, что значительная часть интервью сохранилась
в первоначальном, необработанном, неотредактированном и не-
отшлифованном виде, то их ценность может оказаться гораздо
выше значения мемуаров, писавшихся людьми через 10–15 лет
после войны, как «в стол», так и тем более – для публикации.
Специальный раздел материалов, собранных комиссией, на-
зывается «Оборона городов». В этом разделе хранится 106 дел по
обороне Севастополя, в том числе – беседа с Ф. С. Октябрьским
марта 1943 года, переписка Минца с руководителем Примор-
ской армии и заместителем Октябрьского по СОРу генералом
И. Е. Петровым. По количеству дел оборона Севастополя занима-
ет второе место в архиве комиссии после обороны Сталинграда,
опережая даже битву под Москвой (а для описания именно этой
битвы изначально создавалась комиссия) и блокаду Ленинграда.
Содержание этих дел на данный момент неизвестно, коллек-
тив Института российской истории РАН только готовит к печати
соответствующий сборник документов, поэтому и в случае с ар-
хивом комиссии Минца в отношении последних дней обороны
Севастополя многие вопросы остаются открытыми. Например:
– Сколько интервью по Севастополю в архиве комиссии от-
носится к периоду после сдачи города, сколько – к периоду после
освобождения в 1944 году?
– Какой процент занимают интервью с комсоставом, какой
процент – интервью рядовых?
– Как вообще структурированы дела (одно дело – одно ин-
тервью?)?
– Каков объем дел?
– Как описывают события оставления Севастополя интер-
вьюируемые, то есть те, кто, очевидно, смог эвакуироваться?

60
Упоминают ли они тех, кто остался на последнем рубеже оборо-
ны в районе 35-й ББ, и если да, то в каком контексте? Возлагают
ли вину на руководство за отсутствие организованной эвакуа-
ции, сводят ли заочные счеты друг с другом и т.п.?
Все эти вопросы – ориентировочны. Однако даже если ока-
жется, что материалы комиссии Минца неинформативны для
изучения последних дней обороны Севастополя, то даже само по
себе это умолчание станет интересным историческим фактом.

***

Есть еще два важных комплекса воспоминаний, нуждаю-

щихся в сравнительно-сопоставительном анализе. Речь идет,
во-первых, о воспоминаниях, опубликованных в советское вре-
мя, а, во-вторых, о многочисленных воспоминаниях, собранных
коллективом Музея 35-й береговой батареи во второй половине
2000-х – 2010-е годы.
Навскидку пробежавшись по опубликованным мемуарам
1950–1980-х годов, могу утверждать, что они сильно отличают-
ся друг от друга по качеству и достоверности излагаемого мате­
риала.
Если одни воспоминания (Б. Борисов, А. Евсеев, С. Н. Мак-
симов, К. И. Воронин, сборник воспоминаний «Огненные дни
войны», работа советских историков под руководством Г. И.  Ва-
неева «Героическая оборона Севастополя») патетически пове-
ствуют о «войсках, героически прикрывавших эвакуацию», а
потом «прорвавшихся к партизанам и ушедшим в горы», то в
других мемуарах (И. Хомич, который попал тогда в плен) вполне
откровенно с болью пишется о том, что на Маячном полуострове
были оставлены люди, а часть комсостава сопротивлялась эва-
куации (Е. И. Жидилов, который был в числе эвакуированных).
Воспоминания же 2000–2010-х годов, хранящиеся в Музее
35-й Береговой батареи, как самый поздний комплекс мемуаров,
скорее всего, с одной стороны, отличаются погрешностями па-
мяти их авторов, а с другой – в наибольшей степени отражают
«правду» тех людей, кто был среди 80-ти тысяч, оказавшихся
61
предоставленными самим себе на последнем рубеже обороны
города.
Так или иначе все комплексы источников по последним
дням обороны Севастополя нуждаются в подробном источнико-
ведческом описании, а также системном сравнительно-сопоста-
вительном анализе, причем как внутри каждого комплекса, так
и между собой. И количественно, и качественно, и хронологиче-
ски, и поименно, и фактологически.
Работы здесь – непочатый край, и благодаря существованию
Музея 35-й ББ можно надеяться, что эта тема сможет получить
то полноценное раскрытие, которого она достойна.
И это тоже будет данью памяти тем людям, которые вопре-
ки фатальной воле истории оживают в Пантеоне Музея 35-й бе-
реговой батареи на протяжении нескольких минут, отведенных
для пребывания там экскурсионным группам.

Источник: https://sevastopol.su/news/belye-pyatna-istorii-poslednih-dney-
oborony-sevastopolya?fbclid=IwAR37T51vAOP7UkzM4val_
iDB8oyUDcVhyPcbSTs7au8fb-0DJgf0P3-Evwc

62
СЕНТЯБРЬ. «ДЕЛО МАКСИМОВА»

ЧАСТЬ 1. ОБЫСК

В сентябре 1901 года, 120 лет назад, севастопольским городским

головой стал Алексей Максимов – фигура, знаковая для истории
Севастополя. О его деятельности как одного из самых популяр-
ных меценатов города известно многое, о его деятельности как
городского головы известно меньше, но всё же общее представ-
ление составить можно, а вот история отстранения его от долж-
ности в 1908 году окутана не только тайнами, но и мифами.
В справке о Максимове на сайте Форпост говорится:
«В 1908 году за участие в октябрьских событиях 1905 года и
по ряду других причин решением Министра внутренних дел и шефа
жандармов (1906–1911) П. А. Столыпина отстранён от должности,
рассматривался вопрос о его выселении из Севастополя и конфи­
скации имущества. А. А. Максимов тяжело переживал и скончался
утром 20.08.1908 года от инсульта»53.

Автор справки – севастопольский писатель Аркадий Чикин,

автор четырех небольших книг о Максимове, которые хотя и яв-
ляются больше историческими романами, чем научными иссле-
дованиями, тем не менее опираются и на научные исторические
источники (периодика начала ХХ века, архивы Москвы, Петер-
бурга и Крыма).
Однако получившаяся у А. М. Чикина картина – полного
бесправия «маленького человека» на фоне всесильного и репрес-
сивного до маразматичности государства-Левиафана – упрощает
дореволюционную историю России в целом, и в случае с Макси-
мовым в частности, во многих местах искажая факты.
На самом деле Столыпин (который был не только мини-
стром внутренних дел, но и премьер-министром) не отстранял
севастопольского городского голову от должности, более того,
когда эта история дошла до него, то он, судя по всему, принял
сторону Максимова.
53
  Максимов Алексей Андреевич / https://sevastopol.su/faces/maksimov-
aleksey-andreevich.

63
 Действительным же инициатором отстранения Максимова
от должности в мае 1908 года был временный севастопольский
генерал-губернатор, главный командир Черноморского флота и
портов контр-адмирал Р. Н. Вирен – и Чикин пишет об этом в
своей книге «Две жизни прожить не дано. Год 1908-й». При этом
«октябрьские события 1905 года» как мотивировка для отстра-
нения всплывали в документах не за подписью Вирена, а за под-
писью начальника севастопольского жандармского управления
полковника В. Зейдлица, который – по распоряжению Вирена –
в ночь с 3 на 4 мая 1908 года провел у Максимова обыск.
Однако решение по результатам обыска принимал не Зейд-
лиц, а Вирен, и его официальная мотивировка звучала при этом
крайне расплывчато – «на основании пункта 19 статьи 19 пра-
вил о местностях, объявленных состоящими на военном поло­
жении».
Если же говорить о реальной мотивации Вирена, то она
представляется самой большой загадкой во всей этой истории.
Что касается утверждения Чикина – «рассматривался вопрос
о его (Максимова – Л. У.) выселении из Севастополя и конфиска-
ции имущества», то это можно считать плодом фантазии писа-
теля.
Казалось бы, какая разница, кто и по каким основаниям от-
странил Максимова – Вирен, Зейдлиц, Столыпин ли, всё равно
эта история по совокупности – яркое свидетельство «загниваю-
щего самодержавия».
Собственно, именно такой взгляд и отражают произведения
Чикина. И нельзя сказать, что он совсем уж не имеет под собой
оснований.
Однако в этом случае борьба за сохранение Максимовой
дачи как памятника истории, которая сегодня идет в Севастопо-
ле, не имеет особого общественного значения, а сама Максимова
дача достойна быть лишь не слишком актуальным символом раз-
ложения российского государства.
В действительности «дело Максимова» – история, которая
может способствовать преодолению нашего черно-белого вос-
приятия прошлого (причем неважно – советское ли это прошлое

64
или дореволюционное). А Максимова дача вполне может стать
достойным памятником той стране, которая могла выжить чуть
более ста лет назад, но не выжила.
В истории с отстранением Максимова как в зеркале отрази-
лась вся противоречивость и сложность жизни страны в начале
ХХ века, в которой были силы, ведущие Россию по пути станов-
ления правового государства со всеми его политическими (силь-
ные парламент и местное самоуправление), экономическими (га-
рантии прав частной собственности) и социальными (развитое
гражданское общество) атрибутами, но были и силы, которые не
то чтобы этому стремлению противостояли, но считали нормой
вести себя в абсолютно неправовой логике. Приоритет первых
над вторыми, несомненно, способствовал бы мирному, эволю-
ционному пути развития страны и, возможно, предотвратил бы
обрушение государственности в 1917 году, во всяком случае – в
столь катастрофическом формате.
Та альтернатива, о которой идет речь и которая не была ре-
ализована в начале ХХ века, несомненно связана с фигурой Сто-
лыпина. И Максимов был именно в этой лодке, на одной сторо-
не со Столыпиным. Также как в этой лодке был и Департамент
полиции (подчиненный Столыпину как министру внутренних
дел)  – позиция этой головной структуры тайной полиции в дан-
ной истории в очередной раз показывает неоправданность его
репутации как «карателя» и «душителя свобод».
Вирен же и Зейдлиц были, очевидно, в другой лодке. И не
важно, что Зейдлиц – как начальник жандармского управле-
ния – был в подчинении Департамента полиции. По своему
другому начальству – а жандармы подчинялись помимо Депар-
тамента полиции Корпусу жандармов – Зейдлиц получал полное
одобрение своим действиям.
Водораздел между этими двумя очень условными группами
проходил в том числе по вопросу о том, что является «полити-
ческой неблагонадежностью» и что более приемлемо для систе-
мы  – компромисс с народной стихией левого толка (как повел
себя Максимов в октябре 1905 года) или же поддержка «правой»
народной стихии (как считал, например, полковник Зейдлиц).

65
 Спор внутри системы о границах допустимого (например,
между Корпусом жандармов, состоявшем в основном из воен-
ных, и Департаментом полиции, укомплектованном преимуще-
ственно юристами) существовал и до Первой русской револю-
ции. Однако он заметно усилился после октября 1905 года, когда
после «дарования свобод» произошел всплекс не только рево-
люционной активности, но и масштабное распространение идей
«мирового жидо-масонского заговора».
А поклонники этих идей не только не чуждались силовых
методов, не уступая в этом революционерам, организуя погро-
мы и активно участвуя в погромах, вспыхивавших стихийно, но
и в большом количестве неожиданно проявились во властных
структурах, особенно – местных, среди губернаторов, полицей-
ских, жандармов, военных.
Этот водораздел внутри самой власти – на сторонников
«правого движения» и людей, не считавших это явление нор-
мой,  – несомненно проявился в истории с Максимовым, также
как проявился он и в целом в истории России предреволюцион-
ного периода, сыграв в конечном счете большую роль в разруше-
нии государственности.
Нельзя сказать, что в ходе проведенного исторического рас-
следования удалось точно установить мотивы главных участни-
ков отстранения Максимова от должности.
И не только из-за уничтожения части информации в совет-
ское время (в первую очередь, речь идет о деле «Об удалении от
должности почетного гражданина Максимова» в Российском
государственном историческом архиве в Петербурге, уничто-
женном, как сообщили в архиве на мой запрос, в 1950 году по
причине малозначимости – с точки зрения советских архиви-
стов  – содержащихся в нем материалов).
Дело еще и в многочисленных противоречиях и нестыковках
в сохранившихся документах.
Как будто та мотивировка, которая присутствует в источни-
ках – «политическая неблагонадежность» севастопольского го-
родского головы – имеет опосредованное отношение к реальной
подоплеке всей истории.

66
 А реальная подоплека – и в этом значение «дела Максимо-
ва» еще и для понимания специфического «севастопольского
духа»  – состояла в стремлении городского головы сделать Сева-
стополь экономически самодостаточным и прибыльным регио-
ном, и здесь Максимов, как можно предполагать, перешел доро-
гу крупному бизнесу, связанному с электрификацией городов в
Российской империи в начале ХХ века.

***

На сегодняшний день история устранения Максимова с

должности городского головы города Севастополя выглядит
следующим образом.
3 мая 1908 года по распоряжению главного командира ЧФ,
временного военного генерал-губернатора контр-адмирала Ви-
рена на даче Максимова жандармы произвели обыск, найденные
там материалы были оценены как свидетельство политической
неблагонадежности городского головы, на этом основании Ви-
рен первоначально «временно» отстранил Максимова, а спустя
месяц – в середине июня – издал постановление «об окончатель-
ном устранении Максимова от должности». Максимов попытал
счастья в Петербурге, где его хороший знакомый, чиновник осо-
бых поручений Министерства внутренних дел генерал Е.  В.  Бог-
данович обратился к заместителю министра внутренних дел
А.  А. Макарову с просьбой походатайствовать за Максимова как
совершенно благонадежного человека, однако в конечном итоге
Столыпин принял решение об увольнении Максимова с должно-
сти городского головы, поддержав тем самым действия Вирена и
севастопольских жандармов. Спустя два месяца Максимов умер.
Чтобы разобраться, что произошло в действительности, нач-
нем не с 3 мая, а с конца апреля 1908 года.
30 апреля 1908 года в севастопольской официальной газете
«Крымский вестник» была опубликована заметка под названием
«Побег арестанта вместе с конвойным».
Речь шла о сбежавших накануне, 29 апреля, во время кон-
воирования из арестантских помещений флотских казарм в пла-
67
вучую тюрьму неких осужденного за побег матроса П. Конова-
ленко и конвоировавшего его матроса 29-го флотского экипажа
К. Шульженко. Об этом сообщил в полицию другой матрос –
П. Дурасов, конвоировавший вместе с Шульженко арестованно-
го и получивший от них «прикладом в грудь», причем у Дурасова
отобрали «винтовку и патронташ с патронами». Полицмейстер
командировал два отряда с участием конных стражников и го-
родовых на поимку сбежавших, которые вскоре были обнаруже-
ны в районе английского кладбища. После погони и перестрелки
беглый осужденный Коноваленко был пойман, однако «конвой-
ный матрос Шульженко, перескочив через стену дачи Максимо-
ва, скрылся в кустарники, направившись оттуда в сторону Бала-
клавы». Тогда полицмейстер, сообщала газета далее, оставил у
дачи Максимова и английского кладбища отряд полицейских, а
сам на машине отправился к симферопольскому шоссе, однако
по дороге шофер свернул не туда, машина свалилась в пропасть,
причем полицмейстер и водитель едва успели из нее выскочить.
Продолжение этой истории в «Крымском вестнике» отсут-
ствует, однако 12 мая 1908 года начальник Севастопольского
жандармского управления полковник Зейдлиц сообщал своему
начальству в Петербурге – в Корпус жандармов и в Департамент
полиции:
«3 сего мая севастопольский генерал-губернатор контр-адми­
рал Вирен, получив сведения, что приговоренный судом за второй
побег со службы матрос Шульженко вновь бежал и укрывается на
хуторе севастопольского городского головы Максимова и зная по­
следнего как лицо мало надежное в политическом отношении, за­
рекомендовавшего себя в 1905 году своею антиправительственною
деятельностью и оставшегося безнаказанным лишь в силу непо­
нятного бездействия должностных лиц в Севастополе, стоявших в
1905 году у власти, приказал подвергнуть названный хутор и квар­
тиру Максимова тщательному обыску в порядке военного положе­
ния».

Итак, причиной для обыска у Максимова, согласно донесе-

нию Зейдлица от 12 мая, был поиск «осужденного» (!) Шульжен-
ко, которого Максимов мог намеренно укрывать от властей в
силу своих политических убеждений.

68
 Здесь возникает множество вопросов.
Во-первых, Шульженко скрылся на территории дачи Мак-
симова, располагавшейся за пределами Севастополя, а не в его
квартире в центре города, находившейся на Пушкинской ули-
це – в здании, где кроме квартиры Максимова располагалось
севастопольское градоначальство и отделение полиции (причем
градоначальство в объявлениях в газете в качестве собственного
адреса указывало – «дом Максимова», что, конечно, яркое сви-
детельство авторитета городского головы). Требуется некоторая
доля фантазии, чтобы представить, как Максимов перевозит со
своей загородной дачи в квартиру под носом полицейских ма-
троса, скрывающегося от этих полицейских.
Во-вторых, сразу после обыска у Максимова, 4 мая, Зейдлиц
отправил следующие телеграммы в Корпус жандармов и в Де-
партамент полиции:

«По личному приказанию севастопольского генерал-губернато­

ра произведен обыск у севастопольского городского головы Макси­
мова. Обнаружена нелегальная литература и переписка, указываю­
щая на политическую его неблагонадежность».

Как можно заметить, поиск Шульженко – как основание для

обыска – в этих телеграммах не упомянут. Как не упомянуто и
то, а где, собственно, был «произведен обыск у севастопольского
городского головы».
В-третьих, в донесении Зейдлица от 12 мая, вопреки тому,
что сообщал «Крымский вестник», Шульженко называется не
конвоиром, а «приговоренным судом за второй побег со службы
матросом».
Может быть, это была газетная ошибка, и тот человек, кото-
рый скрылся на даче Максимова, действительно не был конвои-
ром?
Однако Департамент полиции – главная структура, отвечав-
шая за политический сыск в империи – считал Шульженко имен-
но конвоиром, о чем свидетельствует запрос в Севастополь из
Петербурга от 17 мая о «конвоире Шульженко» – запрос, остав-

69
ленный Зейдлицом без ответа. А между беглым матросом-конво-
иром и беглым матросом-осужденным судом – разница все-таки
имеется.
В-четвертых, в деле, начатом севастопольскими жандарма-
ми 12 мая, то есть в день донесения Зейдлица в Петербург, имя
Шульженко не упоминается, лишь обтекаемо говорится о «полу-
ченном генерал-губернатором известии, что на даче Максимова
имеет приют беглый матрос».
В целом можно предполагать, что Шульженко был притя-
нут начальником севастопольского жандармского управления
Зейдлицом как основание обыска у Максимова постфактум и за
уши  – исключительно для обоснования собственных действий
перед столичным начальством. Не случайно сам Максимов в
докладной записке на имя министра внутренних дел П. А. Сто-
лыпина от 15 мая писал, что жандармы, пришедшие к нему с
обыском, не предъявили ему никаких письменных либо устных
оснований для своих действий.
Возникает однако вопрос: зачем 12 мая, спустя 9 дней после
обыска, Зейдлицу потребовалось уточнить причину для обыска
(которой и стал Шульженко, причем именно в виде «пригово-
ренного судом за второй побег со службы матроса»), если най-
денные по обыску материалы, как 4 мая уверенно сообщал пол-
ковник в Петербург в процитированных выше телеграммах, и
так свидетельствовали о политической неблагонадежности сева-
стопольского городского головы? Причем на основании этих ма-
териалов 5 мая адмирал Вирен уже «временно отстранил» Мак-
симова от должности, городская дума «приняла к сведению»,
что его обязанности теперь выполняет заместитель Максимова
Н.  Ф. Ергопуло, а 7 мая информация об этом была опубликована
в «Крымском вестнике»?
Предложу два ответа.
С одной стороны, дело могло быть в том, что к 12 мая Макси-
мов находился в Петербурге, куда он поехал разбираться с руко-
водством МВД (то есть с начальством Зейдлица) в сложившейся
ситуации, и было отнюдь не очевидно, что Департамент полиции
сочтет обоснованными действия севастопольских жандармов – а

70
о том, как Департамент полиции был ориентирован на следова-
ние «букве закона» и постоянно и безуспешно требовал этого же
от жандармов, можно почитать в моей книге о политическом сы-
ске начала ХХ века54.
С другой стороны, Зейдлиц, видимо, изначально не предпо-
лагал, что официального преследования Максимова по причине
его «политической неблагонадежности» не получится, однако
севастопольская прокуратура отказалась возбуждать «формаль-
ное дознание» (то есть предварительное следствие) на основании
найденных по обыску материалов. Это означало, что если поли-
тическая полиция собирается преследовать севастопольского
городского голову, то ей придется это делать теми средствами,
которые имеются в ее распоряжении, без привлечения судебных
инстанций.
Таким средством было «охранное производство», начатое
севастопольскими жандармами 12 мая – в день донесения Зейд­
лица в Петербург.

***

«Охранное производство» о Максимове – а именно дело под

названием «Переписка по исследованию политической небла-
гонадежности городского головы города Севастополя Алексея
Андреевича Максимова», хранящееся в архиве политического
сыска в Москве55 – также вызывает вопросы.
Во-первых, внутри тайной полиции ведение так называемых
«политических» дел, к которым относились и дела о «полити-
ческой неблагонадежности», было обязанностью жандармских
управлений, то есть той структуры Корпуса жандармов, которую
в Севастополе возглавлял полковник Зейдлиц. Однако Зейдлиц
почему-то «свалил» это дело на Севастопольскую крепостную
жандармскую команду, находившуюся в его подчинении.
54
  Ульянова Л. В. Политическая полиция и либеральное движение в Россий-
ской империи, 1880–1905 года. СПб., 2020.
55
  Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 102. 7 делопро-
изводство. Оп. 205. 1908. Д. 3193.

71
 Проблема состоит в том, что жандармские команды – в от-
личие от жандармских управлений – отвечали сугубо за охрану
от беспорядков, в данном случае города-крепости Севастополя.
Во всяком случае ни мне, ни другим специалистам по истории
тайной полиции, не встречались случаи ведения «политических»
дел жандармскими командами. Это в принципе не было их ком-
петенцией.
Во-вторых, странным кажется и название дела. Обычно дела
о политической неблагонадежности так и назывались – «дело о
политической неблагонадежности такого-то». Однако в данном
случае была заведена «переписка по исследованию политической
неблагонадежности». Получается, что для самих жандармов во-
прос о том, был ли севастопольский городской голова полити-
чески неблагонадежен, оставался открытым, и его еще только
предстояло исследовать.
В-третьих, этого исследования проведено не было – так как
дело открывалось 12 мая и закрывалось спустя месяц 11 июня
одним и тем же комплектом документов. А именно – материала-
ми обыска, проведенного в ночь с 2 на 3 мая. В деле есть инфор-
мация о проведенном 4 мая «первом допросе Максимова» и его
дочери, однако тексты допросов отсутствуют, к тому же дата –
4 мая – означает, что эти допросы имели место сразу после обы-
ска, то есть – до заведения самого дела (12 мая).
Итак, 12 мая Зейдлиц категорическим тоном рапортовал в
Департамент полиции о политической неблагонадежности Мак-
симова, при этом дело, заведенное в самом Севастополе, предпо-
лагало наличие этой «политической неблагонадежности» только
исследовать. Никакого соответствующего исследования жандар-
мы не провели, тем не менее через месяц – 11 июня – дело было
закрыто.
А на следующий день, 12 июня, Вирен отправил в МВД де-
пешу о необходимости «окончательного удаления Максимова от
должности».
Что мешало Вирену отправить эту депешу раньше, сразу по-
сле обыска, учитывая, что жандармы явно не собирались рас-
ширять «доказательную базу» по поводу политической небла-

72
гонадежности севастопольского городского головы? Почему в
начале мая 1908 года потребовалось спешно организовать обыск
у Максимова, тут же «временно отстранить» его от власти, потом
задним числом подвести под обыск обоснование в виде поиска
то ли «беглого матроса», то ли «матроса, дважды осужденного
судом», и только в середине июня заявить перед МВД о необхо-
димости «окончательного устранения Максимова»?
Вернемся к этим вопросам позже, пока же нужно хотя бы в
паре слов сказать о том, а что, собственно, было найдено в ходе
обыска у городского головы Севастополя.

***

Начать стоит с уже цитировавшегося текста телеграммы, от-

правленной Зейдлицем 4 мая одновременно и в Департамент по-
лиции, и в Корпус жандармов:
«По личному приказанию севастопольского генерал-губернато­
ра произведен обыск у севастопольского городского головы Макси­
мова. Обнаружена нелегальная литература и переписка, указываю­
щая на политическую его неблагонадежность».

Итак, изначально Зейдлиц утверждал, что на политическую

неблагонадежность Максимова указывает «нелегальная литера-
тура и переписка».
Однако из «Протокола осмотра», отправленного Зейдлицем
в Петербург 12 мая, становится ясно, что «нелегальная литера-
тура» (19 брошюр, например – «Георгий Валерьевич Плеханов»)
была обнаружена у вполне совершеннолетней дочери Максимо-
ва Надежды, а не у самого городского головы.
Надежда Максимова фигурирует лишь в деле «Переписка
по исследованию политической неблагонадежности… Алексея
Максимова»: на нее был заведен отдельный лист с личными дан-
ными – и только. Значит, даже для жандармов эта «нелегальная
литература» была неважной мелочью. Или же вовсе не «поли-
тическая неблагонадежность» интересовала жандармов в доме
Максимова.

73
 Вторым основанием для утверждения Зейдлица о «полити-
ческой неблагонадежности» Максимова в телеграмме от 4 мая
значилась «переписка».
Причем именно эта информация попала в прессу – так, в
«топовой» столичной газете «Новое время» 10 мая сообщалось:

«Среди обнаруженных обыском в квартире городского головы

Максимова бумаг революционной литературы оказалась компроме­
тирующая переписка с высланными революционерами».

В действительности у Максимова было обнаружено одно

письмо одного «высланного революционера». Речь идет о сева-
стопольском враче и известном эсере С. А. Никонове, который,
помимо того, что был врачом севастопольской городской боль-
ницы (то есть был назначен на эту должность городской думой
под руководством Максимова), являлся также личным врачом
семьи городского головы.
Никонов был известной фигурой для политического сыска,
включая руководство в лице Департамента полиции, его рево-
люционная деятельность дважды – в 1903 и в 1907 годах – вы-
зывала репрессивные меры в его адрес. Явная близость к Мак-
симову откровенного революционера дала основание писателю
А. М. Чикину (который не был знаком с архивными делами, из
которых цитируются документы в этой статье) изучить матери-
алы из фонда Департамента полиции о враче Никонове и при-
писать российскому государству преследование Максимова в
1908  году чуть ли не в первую очередь за его покровительство
Никонову.
Впрочем, Чикин в своей книге «Две жизни прожить не
дано… Год 1908-й» заметно исказил содержание дел Департа-
мента полиции о Никонове, в которых в действительности Мак-
симов не только упоминается мимоходом, но и характеризуется
как лицо, политически благонадежное.
Так или иначе у Максимова было найдено одно письмо от
Никонова, высланного из Севастополя в 1907 году всё тем же Ви-
реном в Архангельскую губернию за «принадлежность к партии
социал-революционеров». Только это письмо с натяжкой можно

74
отнести к доказательствам «политической неблагонадежности»
городского головы, т.к. в нем шла речь о возврате долга. Попутно
Никонов, правда, предполагал (ошибочно), что адресат письма
пойдет в выборщики в Государственную Думу от Севастополя  –
очевидно, что доказывать неблагонадежность участием в вы-
борах в 1908 году было бы странным, даже с точки зрения жан-
дармерии. Не случайно 12 мая, посылая в Департамент полиции
«Протокол осмотра», Зейдлиц писал лишь о том, что это письмо
«указывает на близкое общение Максимова с Никоновым».
Также в «Протоколе осмотра» значатся два письма Максимо-
ву от присяжного поверенного, юрисконсульта городской упра-
вы А.Кюри от конца октября 1905 года, в которых Кюри радовал-
ся отставке петербургского обер-полицмейстера Д.  Ф.  Трепова
(«сколько крови и жизни спасено») и критиковал идею народной
милиции, обсуждавшуюся тогда в Севастополе, а также письмо
архитектора В. А. Фельдмана из Харькова от ноября 1906 года, в
котором рассказывалось о работе в Технологическом институте.
Кроме того, Фельдман сообщал, что не планирует возвращаться
в Севастополь:
«О событиях нашего милого Севастополя я узнавал, кроме га­
зет, от покойного Мины, Милошевича и Актсмана. Мы тогда отча­
сти рады были, что убрались вовремя. Теперь понемного судят и
расстреливают…».

Интересно, что последнее предложение в том варианте «Про-

токола осмотра» от 12 мая, который Зейдлиц отправил в Депар-
тамент полиции (а всего было три варианта данного текста – у
севастопольской крепостной жандармской команды, у команди-
ра Корпуса жандармов и у Департамента полиции), отчеркнуто
красным карандашом.
Это означает, что читатель «Протокола осмотра» в Депар-
таменте полиции обратил внимание на эту фразу, причем обра-
тил внимание только на нее (в других местах нет помет красным
карандашом). Только я бы предположила, что в данном случае
это внимание было связано не с оценкой степени политической
неблагонадежности Максимова, а с интересом Департамента к

75
положению дел в Севастополе, находившемся на военном поло-
жении, в котором гражданские власти – и полицейские (МВД),
и судебные (Минюст) подчинялись военным. А судя по газете
«Крымский вестник», в городе действительно практически каж-
дый день военные суды принимали решения о казнях отдельных
лиц, в то время как министр внутренних дел (которому подчи-
нялся Департамент полиции) и одновременно премьер-министр
Столыпин стремился перевести управление в Севастополе в
руки гражданской администрации56. А как я показываю в своей
книге о политическом сыске, перлюстрированные письма людей
из «образованного общества» использовались в Департаменте
полиции как важный источник сведений, в том числе о поведе-
нии разных властей.
Однако это была не вся «переписка», найденная при обыске у
Максимова. Интересны два документа, в которых оценку его де-
ятельности как городского головы давали черносотенцы в лице
Таврического отдела Союза русского народа. В одном документе,
присланном Максимову его братом Николаем, городской голова
критиковался за отсутствие на похоронах «жертвы революцион-
ного разбоя помощника пристава 1-й части Сухомлинова»:

«Отцы города не нашли возможным своим присутствием на

этих похоронах выразить, хотя бы молчаливый протест против
революционного разбоя. Но тогда позволительно спросить отцов
города: что же выражает их отсутствие?»

Второе же письмо от ноября 1906 года и вовсе содержало

намек на возможность физической расправы черносотенцев с
Максимовым:

«Таврический союз русского народа, наблюдая текущую жизнь

в государстве Российском и чувствуя невозможность дальнейшего
существования мирных граждан и родного воинства в соседнем го­
роде Севастополе при той слабости воли, которую проявляют вла­
сти, для устранения злодейских организаций, мешающих свободной

56
  См, например: ГА РФ. Ф. 102. Оп. 105. 3 делопроизводство. 1907 год. Д. 133.
Л. 1–21.

76
 и мирной жизни русского народа, считает нужным объявить во все­
услышание, что жизнь союза русского народа должна проявляться
не только в благих намерениях и разговорах, но и действиях, тре­
бующих полного напряжения сил союза, решимости довести дело до
конца и пресечь готовящиеся кровавые злодейства в корне, будут
направлены удары не на бессознательное оружие хитрого врага, но
на искусителя, сеющего смуту, обходящего закон и скрывающегося
во тьме обмана.
Жизнь членов союза не представляет никакой ценности при
направлении ее путем, указанным злою волею гнусных организаций,
поэтому всякая попытка к захвату власти, расстройства порядка,
путем внесения смуты в русское воинство г. Севастополя, будет
беспощадно подавлена, руководители же, ныне готовящие злое
дело, будут наказаны за разбойным движением. Списки сеятелей
смуты известны, и, к сожалению, пополнены даже лицами по город­
ским выборам, занимающими почетные должности».

Важно отметить, что сам Зейдлиц был горячим поклонни-

ком Союза русского народа.
Так, в марте 1908 года он с восторгом сообщал командиру
Корпуса жандармов Ф. Ф. Таубе о чествовании Ялтинским от-
делением этой черносотенной организации главноначальствую-
щего в Ялте генерал-майора И. А. Думбадзе, известного тем, что
после совершенного на него покушения в феврале 1907 года он
приказал сжечь целиком дачу, с территории которой в его карету
была брошена бомба, запретив при этом жителям дачи взять с
собой свои вещи.
Зейдлиц писал:
«Генерал Думбадзе в теплых и прочувствованных словах сер­
дечно благодарил собравшихся за оказанную ему честь и высказал,
что он и впредь твердо и неустанно будет заботиться о сохране­
нии порядка в крае и безопасности населения…
Торжество этого дня закончилось молебном в Ялтинском от­
деле Союза русского народа и речами ораторов, призывавших при­
сутствовавших дать клятву хранить верность до последней капли
крови своему самодержцу монарху и охранять жизнь доблестного
генерала. Все присутствовавшие как один человек дали эту клятву,
в толпе были слышны рыдания»57.

  ГА РФ. Ф. 110. Оп. 1. Общ. 1908. Д. 48. Л. 7–8 об.

57

77
 Разделял полковник Зейдлиц и типично черносотенное
представление о «еврейском заговоре», что можно понять из од-
ного его донесения в Департамент полиции, где он всё местное
образованное общество – предпринимателей, служащих банков,
издателей, журналистов, деятелей общественных организаций,
в том числе персонально Максимова, – называл проводниками
«жидо-масонских интересов».
В целом можно предполагать, что когда 4 мая Зейдлиц в
спешке сообщал столичному начальству, что у Максимова была
найдена переписка, доказывающая его политическую неблагона-
дежность, он опирался на «черносотенный» взгляд на севасто-
польского городского голову, который он – как представитель
власти, а не член партии – по идее разделять был не должен.
Причем сам Зейдлиц, скорее всего, понимал, что такая пози-
ция не найдет отклика у Департамента полиции – так как в доне-
сении 12 мая начальник Севастопольского жандармского управ-
ления, прикладывая материалы обыска, не только не упоминал
о «переписке, доказывающей политическую неблагонадежность
Максимова», но и в целом мотивировал свою точку зрения доку-
ментами, отсылавшими к событиям октября 1905  года. А  имен-
но – статьей о чрезвычайном заседании Думы 18 октября
1905  года и «выпиской из журнала заседания городской думы от
19 октября» того же года.
Теперь уже эти, вполне себе публичные, документы Зейдлиц
характеризовал как «ярко» демонстрировавшие «революцион-
ную деятельность городского головы Максимова» и обрисовы-
вавшие его «полную политическую неблагонадежность».
О чем же шла в них речь?
Тогда, в октябре 1905 года, Максимов допустил в чрезвычай-
ное заседание городской думы так называемых «народных депу-
татов» (в том числе – лейтенанта П. П. Шмидта, в скором буду-
щем – лидера «Севастопольского восстания») – то есть людей,
выбранных «улицей» после объявления Манифеста 17 октября
1905 года, даровавшего «свободы» и парламент.
Максимов дал выступить «народным депутатам», их наде-
лили правами совещательного голоса в заседании Думы, однако

78
сам допуск их в городскую думу был связан с событиями, про-
изошедшими в Севастополе накануне – когда уличная демон-
страция после информации о Манифесте двинулась к городской
тюрьме с требованиями освободить «политзаключенных» и там
была расстреляна.
Как ясно из речи севастопольского городского головы, он
был возмущен действиями тех представителей власти, кто прика-
зал стрелять в демонстрантов – ведь с 17 октября демонстрации
были законным политическим действием (самого Максимова на
демонстрации не было), он посетил раненых в городской больни-
це и настоял перед градоначальником, чтобы трупы убитых были
выданы родственникам. В думе же, вопреки требованиям «народ-
ных депутатов» о создании народной милиции, городской голова
предложил создать «временную народную охрану», и хотя и согла-
сился с их требованием «всеобщей амнистии», но не поддержал
идею амнистии «матросов-участников восстания» (речь, видимо,
шла об июльском восстании 1905 года на броненосце Потемкин).
После заседания Думы Максимов вместе с «народным депу-
татом» Емельяновым поехал к градоначальнику, где были согла-
сованы вопросы похорон (порядок на них будет поддерживать-
ся «временной народной охраной»), Дума объявила о запрете
продажи спиртных напитков в этот день, а на самих похоронах
городской голова обратился к присутствовавшим (то есть рево-
люционно настроенной толпе) с просьбой ценить ту свободу,
которая была дарована 17 октября, и понимать, что свобода не
означает вседозволенности.
На этом материалы, представленные в Департамент полиции
Зейдлицом по участию Максимова в событиях октября 1905 года,
заканчиваются. При этом в «Протоколе осмотра» еще значатся –
«Проект устройства городской незаконной милиции и доклад по
сему севастопольской городской управы» и «Проект телеграм-
мы Максимова в 1905 г. на имя графа Витте». Однако составить
представление о содержании этих «проектов» невозможно, т.к.
их тексты Зейдлиц в Департамент полиции не прислал.
Понятно, что действия Максимова в октябре 1905 года мож-
но оценить совершенно по-разному, причем не только современ-

79
никам тех событий, но и сегодня, в зависимости от собственных
взглядов «оценщика».
Например, чиновник МВД, генерал Е. В. Богданович в за-
писке, представленной в Департамент полиции в начале ноября
1905 года, полагал, что именно благодаря компромиссной по-
зиции, занятой Максимовым после объявления Манифеста от
17 октября, в Севастополе – в отличие от большинства других
городов Российской империи, включая соседние города, тот же
Симферополь – удалось избежать кровопролитных столкнове-
ний демонстрантов с войсками и казаками, с одной стороны, и
погромов, инициированных сторонниками нарождавшегося
черносотенства с другой.
В целом оценка Зейдлицом деятельности Максимова в октя-
бре 1905 года определялась черносотенными симпатиями жан-
дарма.
Однако разделяли ли эту позицию в Департаменте полиции
в Петербурге, куда Максимов выехал 6 мая, не добившись от Ви-
рена личного либо письменного пояснения его действий?

ЧАСТЬ 2. МЕЖДУ СЕВАСТОПОЛЕМ И ПЕТЕРБУРГОМ

15 мая 1908 года А. А. Максимов в Петербурге представил на имя

министра внутренних дел, премьер-министра П. А. Столыпина
докладную записку – как «временно отстраненный от должности
городской голова Севастополя» (городские головы, согласно за-
конодательству, хотя это и был выборный институт городского
самоуправления, утверждались МВД, поэтому в каком-то смыс-
ле Максимов обращался к собственному высшему начальству).
Максимов, естественно, не мог знать содержание докумен-
тов относительно проведенного у него обыска, присланных жан-
дармами в Департамент полиции того же Министерства вну-
тренних дел.
Его записка отражала его видение ситуации, однако она
явно срезонировала в Департаменте полиции. Вероятно, во мно-
гом из-за того, что написан этот текст был языком «права», а в
Департаменте, наполненном юристами, это очень ценили.

80
 Но не только поэтому.
Можно полагать, что после докладной записки Максимо-
ва в Департаменте полиции обратили внимание на сомнитель-
ную обоснованность действий Севастопольского жандармского
управления во главе с Зейдлицем, репутация которого в глазах
руководства Департамента и так оставляла желать лучшего.
Итак, Максимов в докладной записке не упоминал никако-
го матроса Шульженко, которого, согласно Зейдлицу, жандар-
мы пришли искать у севастопольского городского головы, зато
дважды отмечал, что ему не было предъявлено внятной при-
чины для обыска – ни жандармами, ни в дальнейшем Виреном,
кроме событий октября 1905 года. Причем – отмечал Макси-
мов  – совершенно неясно, почему эти события, имевшие место
два с половиной года назад, известные всем в Севастополе, в
частности  – тогда же, в октябре 1905-го, доложенные руководи-
телю Черноморского флота вице-адмиралу Г. П. Чухнину, при-
обрели неожиданную актуальность для жандармов и временного
севастопольского генерал-губернатора Р. Н. Вирена в начале мая
1908 года.
Однако записка Максимова интересна больше тем, какое
впечатление она произвела на адресата – то есть на министра
внутренних дел Столыпина.
А Максимов писал Столыпину:

«Беру смелость думать, что бескорыстная (Максимов отказал-

ся от жалованья городского головы в пользу города – Л. У.) и продол­
жительная общественная моя служба дает мне право надеяться,
что по присущему в государственной деятельности Вашего Пре­
восходительства чувству справедливости, я найду в лице Вашем
законного и строгого судью, если окажусь виновным во взведенных
на меня обвинениях (речь, очевидно, об обвинении в потакании «ре-
волюции» в октябре 1905 года – Л. У.), но зато и сильного защитника
в несправедливо попранных правах моих как верноподданного моего
Государя и общественного деятеля.
Ввиду всего этого я почтительно прошу Ваше Превосходи­
тельство не отказать мне в милости, чтобы всё производство
дела обо мне было представлено на благовоззрение Вашего Высоко­
превосходительства для расследования его здесь в Санкт-Петер­

81
 бурге и чтобы мне была предоставлена возможность опровергнуть
взведенные на меня обвинения и тем самым реабилитировать своё
имя».

Неизвестно, случайно ли Максимов угадал с тоном обраще-

ния к Столыпину как человеку и права, и справедливости, или
действительно так думал, однако собственноручная запись ми-
нистра внутренних дел на полях записки показывает, что «вре-
менно отстраненный от должности городской голова Севастопо-
ля» «попал в яблочко».
А Столыпин написал:
«Конечно, это должно быть доложено мне во всех подробно­
стях. Послан ли запрос вице-адмиралу Вирену?».

Можно полагать, что резолюция Столыпина была адресова-

на товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией
А. А. Макарову, через которого, скорее всего, Максимов подавал
записку на имя Столыпина.
Эту историю подробно и в данном случае – достоверно прак-
тически во всех деталях – описывает севастопольский писатель
А. М. Чикин: генерал Е. В. Богданович, хороший знакомый
Максимова, чиновник особых поручений МВД и фигура, весьма
известная в бюрократических верхах, 12 мая написал большое
письмо Макарову с просьбой принять городского голову Сева-
стополя, которого Богданович при этом характеризовал как «аб-
солютно благонадежного человека».
Очевидно, что Максимова приняли. Возможно, не сам Ма-
каров, а в Департаменте полиции, в архиве которого осталось
письмо Богдановича – и докладная записка Максимова от 15 мая
была следствием этого приема.
Соответственно, резолюция Столыпина могла появиться
чуть позже, но достаточно быстро, т.к. уже с 17 мая внутри Де-
партамента полиции и между Департаментом и министром вну-
тренних дел развернулась бурная переписка (с пометами «сроч-
но») на предмет того, являются ли вообще действия Вирена в
отношении Максимова законными. И это вместо того, чтобы
посылать запрос Вирену с просьбой изложить его точку зрения.

82
 А это означает, что мотивация Вирена была признана не
важной в данном случае.
Вероятно, по той причине, что Департамент полиции уже со-
ставил представление о ситуации, сопоставив донесения полков-
ника Зейдлица, докладную записку Максимова и собственную
справку о последнем, из которой образ «политически неблагона-
дежного» человека не вырисовывался.
Итогом этой переписки стала запись от руки от 19 мая (мож-
но предположить директора Департамента полиции, но здесь же
мелькает и запись – «доложено министру», т.е. Столыпин был в
курсе):

«Вирен не вышел из пределов предоставленных ему по военно­

му положению прав. Вызвать Максимова ко мне на ближайшее время,
если он еще здесь».

Итак, судя по всему, и Департамент полиции, и Столыпин

заняли сторону Максимова, в то время как действия Вирена вы-
звали сомнение в своей обоснованности – и формальной, и фак-
тической. Другое дело, что Столыпин не мог решить вопрос сво-
ей властью, и Максимов оставался «временно отстраненным от
должности» на время военного положения в Севастополе.
Насколько был расстроен этим обстоятельством сам Макси-
мов? Судя по всему, для него на этом вопросе «свет клином не
сошелся».
Во всяком случае спустя 10 дней, 29 мая 1908 года, он обра-
тился в Департамент полиции с просьбой выдать ему удосто-
верение для Министерства торговли и промышленности, что
распоряжением Вирена «о временном устранении от должно-
сти городского головы» он не лишен гражданских прав и может
быть учредителем предприятия:
«учреждаемого … акционерного общества под фирмою «Алмаз»
для постройки близ города Бахчисарай, в Крыму, завода для выра­
ботки цемента и других строительных материалов».

Получается, Максимов решал в Петербурге сразу две зада-

чи  – открытие нового дела и борьба с Виреном.

83
 Вероятно, у Столыпина был свой интерес к истории с Мак-
симовым – он явно стремился перевести управление в Севасто-
поле в руки гражданской администрации, неоднократно жестко
критикуя севастопольского градоначальника капитана 1-го ран-
га В. А. Мореншильдта как слабого управленца, в частности ка-
тегорически не согласившись с представлением ему следующего
чина по запросу Морского министерства в марте 1907 года.
Понятно, что должность градоначальника – как подчиненно-
го министру внутренних дел, интересовала Столыпина больше,
чем должность военного генерал-губернатора, однако, возмож-
но, действия Вирена в отношении Максимова могли подтвер-
дить убеждение премьер-министра в недееспособности военных
как гражданских администраторов.
Во всяком случае позиция Департамента полиции и Столы-
пина в мае 1908 года поддается непротиворечивой реконструк-
ции, в отличие от того, что происходило в этой истории дальше,
причем как в Севастополе, так и в Петербурге.

***

12 июня 1908 года временный генерал-губернатор Севасто-

поля контр-адмирал Вирен получил от Зейдлица донесение о
крайней политической неблагонадежности Максимова и в этот
же день составил депешу в МВД о необходимости «окончатель-
ного удаления Максимова от должности»58.
Получение такого донесения от Зейдлица для Вирена вряд
ли было неожиданностью – судя по газете «Крымский вестник»,
они постоянно по служебным обязанностям вместе участвовали
во встречах поездов с членами императорской семьи либо высо-
копоставленными чиновниками, а также в различных светских
мероприятиях (например – открытие Яхт-клуба), сопровождав-
шихся торжественными ужинами.
Скорее всего, Вирен и Зейдлиц совпадали по политическим
взглядам вполне «правого» толка. Во всяком случае трагическая
58
  Цит. по: Чикин А. М. Две жизни прожить не дано… Год 1908-й. Севасто-
поль, 2008. С. 57.

84
кончина Вирена в 1917-м году (он был одним из первых адмира-
лов, растерзанных бунтовавшими матросами в ходе Февральской
революции), в общем-то, свидетельствует не только о жесткости
адмирала как администратора, но и о нелюбви Вирена ко всему,
хоть чуть-чуть нелояльному к существовавшему «государствен-
ному порядку», за что ему матросы так страшно отомстили.
В первой половине 1908 года газета «Крымский вестник»
практически ежедневно сообщала о высылке из Севастополя по
распоряжению временного военного генерал-губернатора людей
по причине их «политической неблагонадежности» – этот поток
высылок, кстати, уменьшился в несколько раз с появлением в
городе на том же посту контр-адмирала И. Ф. Бострема в июле
1908 года.
Понятно, что при таком объеме высылаемых Виреном их
«политическая неблагонадежность» вряд ли тщательно рассле-
довалась, и столь же очевидно, что информацию о том, кто яв-
ляется политически неблагонадежным, поставлял Вирену Зей-
длиц – как руководитель той структуры, которая занималась
вопросами неблагонадежности.
Итак, учитывая плотный, вероятно – ежедневный, контакт
Зейдлица и Вирена по данной теме, вызывает удивление тот
факт, что начальнику Севастопольского жандармского управле-
ния понадобилось больше месяца, чтобы сообщить временному
военному генерал-губернатору о «полной политической небла-
гонадежности Максимова» (а как я уже писала, жандармы, хотя
и открыли специальное дело 12 мая, вообще не занимались ис-
следованием этого вопроса после обыска 3 мая), а Вирену не по-
требовалось и суток для составления запроса в МВД.
Складывается впечатление, что Вирен (и, возможно, Зейд-
лиц) ждали определенной даты в середине июня, чтобы двинуть
дело об удалении от должности Максимова дальше, хотя реше-
ние о том, что его нужно отстранить с позиции городского го-
ловы было принято еще накануне обыска, в первых числах мая.
И эта дата – которую, вероятно, ждал Вирен, прежде чем
отправить запрос в МВД о необходимости «окончательного
удаления Максимова от должности» – могла быть связана с вы-

85
борами в городскую думу. Именно с середины июня 1908 года
оставался год до окончания срока легислатуры выбранного в
июне 1905  года состава городского самоуправления, а по дей-
ствовавшему законодательству в последний год до выборов в
случае какого-либо изменения состава городской думы (включая
должность городского головы) новые выборы не проводились.
Это означало, что с середины июня 1908 года до июня
1909  года обязанности городского головы будет исполнять тот
человек, который их стал исполнять с момента отстранения
Максимова от должности (т.е. с 5 мая 1908 года) – а именно его
заместитель («заступающий место городского головы» в терми-
нах начала ХХ века) Н. Ф. Ергопуло.
Однако эта схема могла «работать», пока Севастополь нахо-
дился на военном положении.
На начало лета 1908 года отмены военного положения в
Севастополе не предполагалось, более того, сам Вирен в июне
1908 года уже знал, что в ближайшее время покинет город, так
как должность, которую он занимал по Морскому министер-
ству – главный командир Черноморского флота и портов – была
упразднена, а на новую должность – начальника морских сил
ЧФ  – он назначение не получал, оставшись в результате рефор-
мы морских сил за штатом и уйдя в августе 1908 года в двух-ме-
сячный отпуск.
Тем не менее в отношении Максимова Вирен явно считал
необходимым довести дело до конца.
О Ергопуло, который, судя по газете «Крымский вестник»,
как «исполняющий обязанности городского головы» постоянно
появлялся на тех же чествованиях и торжественных ужинах, что
и Вирен, произнося многословные речи, поговорим позднее.
Пока же стоит отметить, что представление Вирена в Мини-
стерство внутренних дел об «окончательном удалении Максимо-
ва от должности» нашло стремительную поддержку в Петербурге.
Но не в лице Департамента полиции, куда это представле-
ние поступило, но не вызвало никакой реакции, а в лице друго-
го подразделения того же МВД – Главного управления по делам
местного хозяйства и его руководителя С. Н. Гербеля.

86
 ***

Главное управление по делам местного хозяйства Министер-

ства внутренних дел, как ясно из его названия, занималось во-
просами местного хозяйства. То есть теми вопросами, которые
находились в ведении органов городского самоуправления.
И по большому счету – это всё, что известно про данное ве-
домство.
Работ, посвященных его истории, нет. С архивом этого уч-
реждения никто из историков не работал (исключением является
книга К. И. Могилевского о Совете по делам местного хозяйства,
который существовал при Главном управлении и занимался раз-
работкой городской и земской реформы при Столыпине59).
Вероятно, абсолютная неизвестность Главного управления
по делам местного хозяйства поставила в тупик и севастополь-
ского писателя А. М. Чикина, который называет это ведомство в
своей книге о Максимове «Главным управлением МВД».
А обращение к архиву Главного управления по делам мест-
ного хозяйства МВД в Петербурге приводит к интересным выво-
дам. Этот архив сохранил большое количество дел по кадровому
составу городского самоуправления на территории всей Рос-
сийской империи, в том числе – около 30 дел за 1906–1908 года
(другие года я не смотрела) «о привлечении к ответственности
городского головы такого-то (город, фамилия)» или «о наложе-
нии дисциплинарного взыскания», опять же на городских голов.
Это означает, что преследование деятелей городского само-
управления за проступки по должности было довольно частым
явлением и не должно было вызывать особых проблем ни в фор-
мулировках, ни в процедуре.
Случай с Максимовым и здесь выглядит странным.
Его дело в архиве Главного управления по делам местного
хозяйства называется «Об удалении от должности почетного
гражданина А. А. Максимова (севастопольский городской голо-
ва)» – то есть название его должности почему-то переместилось
59
  Могилевский К. И. Столыпинские реформы и местная элита: Совет по де-
лам местного хозяйства (1908–1910). М., 2008.

87
в скобки в конец заголовка, как будто те, кто заводил дело, ду-
мали, в первую очередь о цели своих действий – удалении Мак-
симова от должности, а уже потом о формальностях. В то время
как стандартным должно было быть примерно такое название –
«О привлечении к ответственности севастопольского городского
головы А. А. Максимова».
Само дело было уничтожено в советское время, поэтому его
содержание придется реконструировать по документам архива
Департамента полиции и других дел фонда Главного управления.
Интересно, что до 20-х чисел июня 1908 года Главное управле-
ние по делам местного хозяйства проявляло абсолютное равноду-
шие к переписке о Максимове – Департамент полиции пересылал
туда и депешу Вирена о временном «устранении от должности се-
вастопольского городского головы» от 5 мая, и донесение полков-
ника Зейдлица с приложениями («Протокол осмотра» по обыску
с документами по октябрю 1905 года) от 12  мая, однако только
23 июня из Главного управления в Департамент полиции посту-
пило требование «срочно» передать «представление временного
генерал-губернатора города Севастополя от 14 текущего июня
за № 33 по делу об окончательном удалении от должности Сева-
стопольского городского головы Максимова, а также имеющуюся
в Департаменте переписку по настоящему делу, которая, по ми-
нованию надобности, будет возвращена обратно».
Через 4 дня, 27 июня 1908 года, из Главного управления в Де-
партамент полиции прислали «копию справки о севастопольском
городском голове Максимове, с копией положенной на ней началь-
ником Главного управления резолюции о приказании господина
министра внутренних дел составить представление в Совет
министра об увольнении названного должностного лица, присо-
вокупляя, что подлинная справка оставлена при делах Главного
Управления».
Именно этот документ послужил основанием для категори-
ческого утверждения А. М. Чикина, что Максимов по распоря-
жению Столыпина был уволен от должности севастопольского
городского головы. Однако это утверждение – ошибочно. Исто-
рия с отстранением Максимова от должности на этом документе

88
отнюдь не закончилась, а по итогу – «окончательного удаления»
Максимова от должности, тем более утвержденного Столыпи-
ным, и вовсе не состоялось.
В действительности с этого документа снова начинаются не-
состыковки.
Из последующих документов дела «Таврическая губерния.
Сведения по Севастополю. 1908 год» архива Департамента по-
лиции ясно, что «подлинная справка», с которой руководитель
Главного управления Гербель ходил к Столыпину, в действи-
тельности была справкой о Максимове, составленной в самом
Департаменте полиции.
Итак, Главное управление 23 июня «срочно» запросило у Де-
партамента всю имеющуюся переписку о Максимове, в этот же
день получило требуемые документы, обязуясь при этом их вер-
нуть, и действительно все документы вернуло – за исключением
этой справки.
Более того, само Главное управление не собиралось объяс-
нять, почему в возвращенных документах отсутствует справка
Департамента полиции о Максимове, и потребовалось специ-
альное «напоминание» Департамента о необходимости вернуть
и справку. Именно в ответ на это «напоминание» Департамент
полиции и получил «копию справки с копией положенной на
ней резолюции» Гербеля о «приказании» Столыпина.
Получается, что справка о Максимове обладала ценностью
для Главного управления только в «подлинном» виде – очевид-
но, не из-за ее содержания (тут можно было обойтись и копией),
а из-за того текста, что был написан Гербелем о «приказании»
Столыпина.
Следовательно, Главное управление собиралось использо-
вать задокументированную таким образом позицию Столыпина
для дальнейших действий, то есть, во-первых, для «представле-
ния в Совет министра об увольнении» Максимова, а, во-вторых,
в качестве мотивировки для самого увольнения.
Однако не произошло ни первого, ни второго.
Позиция Столыпина, зафиксированная на «подлинной
справке» о Максимове Гербелем и известная нам только в виде

89
отпечатанного текста на «копии», нигде в дальнейшем не фигу-
рирует и не используется.
И это выглядит тем более странно, если учесть, что «запи-
ска» Главного управления в Совет министра внутренних дел
«по делу об удалении Максимова от должности» представляет
собой собрание отзывов разных лет о Максимове разных госу-
дарственных служащих – члена Совета министра внутренних дел
П.  В.  Неклюдова и директора Департамента полиции (не назван
по имени, но речь идет о М. И. Трусевиче), а также военно-слу-
жащих – бывшего севастопольского градоначальника, контр-ад-
мирала А. М. Спицкого, бывшего временного севастопольского
генерал-губернатора вице-адмирала Н. И. Скрыдлова, текущего
временного севастопольского генерал-губернатора контр-адми-
рала Вирена.
Казалось бы, раз необходимость удаления Максимова от
должности обосновывается в том числе мнением о нем разных
лиц, то наличие позиции министра внутренних дел по этому во-
просу, тем более подтвержденное документально (в виде того са-
мого «приказания», зафиксированного Гербелем на «подлинной
справке») – самый лучший аргумент в данном вопросе для той
инстанции, которая должна была принять решение, то есть для
Совета министра внутренних дел.
Однако в «Записке по делу об удалении Максимова от долж-
ности» Столыпин не упоминается вообще.
Всё это наводит на мысль, что Главное управление не хоте-
ло показывать Департаменту полиции, что же было написано
Гербелем о «приказании» Столыпина на «подлинной справке»
о Максимове. Интересно, что на «копии справки» с «копией ре-
золюции» Гербеля стоит только одна подпись – делопроизводи-
теля, в то время как все другие документы из Главного управ-
ления содержат две подписи – вначале руководителя (а это был
начальник Отдела городского хозяйства А. Немировский), а уже
потом  – делопроизводителя.
Резолюция Гербеля, известная Департаменту по «копии
справки», которая вроде как отражает «вердикт» Столыпина по
Максимову, в действительности воспроизводит позицию Вирена

90
(«увольнение названного должностного лица»), в то время как
из перспективы МВД приказание министра должно было содер-
жать формулировки, стандартные для этого государственного
ведомства («привлечение к ответственности», «наложение дис-
циплинарного взыскания»).
Однако был ли Столыпин солидарен с мнением Вирена? Ме-
сяцем ранее, в конце мая 1908 года – очевидно, нет.
Еще один важный нюанс. Внесение вопроса в Совет мини-
стра внутренних дел соответствовало законодательству – Горо-
довому положению 1892 года, которое относило вопросы дис-
циплинарных взысканий (в том числе – удаление от должностей
деятелей городского самоуправления) к компетенции этого
вспомогательного ведомства внутри МВД.
Однако если бы при докладе Столыпину Гербель согласовал
вопрос об отстранении Максимова от должности, то, очевидно,
была бы согласована и мотивировка – на основании каких име-
ющихся данных севастопольский городской голова должен быть
уволен.
Вместо этого записка, представленная Главным управле-
нием в Совет министра внутренних дел спустя неделю, 4 июля
1908 года60, по сути, «обнуляла» всю предшествующую перепи-
ску, т.к. доказательная база Главного управления о «политиче-
ской неблагонадежности» севастопольского городского головы
была абсолютно новой.
Во-первых, «Записка по делу об удалении от должности се-
вастопольского городского головы А. А. Максимова» по непо-
нятным причинам вообще не содержит ту документальную базу,
с которой Столыпин, очевидно, должен был знакомиться после
докладной записки самого Максимова, а именно – материалы
обыска, присланные в Департамент полиции Зейдлицем, справ-
ки о Максимове, составленные в самом Департаменте. Однако
про то, что у севастопольского городского головы был обыск, по
результатам которого его и отстранили от должности, в «Запи-
ске» не говорится ни слова, а всего лишь сообщается, что 5 мая

  Текст «Записки» см.: РГИА. Ф. 1281. Оп. 10. 1908. Д. 3. Л. 56–60.

60

91
Вирен «счел необходимым» «отстранить» Максимова от должно-
сти «временно», а 12 июня – «окончательно».
Итак, мотивация временного севастопольского генерал-
губернатора в записке не оговаривается, зато общий вывод отсы-
лает именно к позиции Вирена:
«Тем более необходимо было бы окончательное удаление Мак­
симова от занимаемой им должности в настоящее время, когда се­
вастопольский временный генерал-губернатор счел себя вынужден­
ным устранить его от должности городского головы на все время
военного положения в Севастополе».

Во-вторых, «Записка» отражает явно «правые» взгляды сво-

их составителей, а Столыпин – по всему, что известно о фигуре
премьер-министра – был далек от поддержки черносотенства.
В «Записке» же бросается в глаза типичный для черносотенства
«антисемитский» выпад: Максимов, оказывается, «во всех делах»
управляется «своим поверенным Усовым (негласный редактор
еврейской газеты “Крымский вестник”)».
При этом главная причина, по которой Максимов не может
оставаться севастопольским городским головой, согласно «За-
писке» – это его «кадетские взгляды» (речь идет о крупнейшей
либеральной партии того времени). Информация о кадетских
симпатиях Максимова была получена в Главном управлении из
Департамента полиции в марте 1907 года:

«…согласно полученным в Департаменте полиции сведени­

ям, Максимов по своим политическим воззрениям принадлежит к
конституционно-демократической партии, но случаи открытого
заявления им о принадлежности к какой-либо партии неизвестны.
Вращаясь, по должности городского головы, среди членов разных
партий, он, для сохранения этой должности, иногда приближается
по воззрениям то к правой, то к левой партии и имеет сношения, во
всяком случае не тесные, с местными интеллигентными социали­
стами.
Вместе с тем действительный статский советник Трусевич
(директор Департамента полиции – Л. У.) высказал, что удаление
Максимова от должности городского головы едва ли желательно,
т.к. можно предполагать, что на его место будет выбрано лицо
более левого направления».

92
 Однако Главное управление тут же спорит с приведенным
мнением директора Департамента, сообщая свою позицию в ре-
зультирующей части «Записки»:

«Главное управление находит, что имеющимися в распоряжении

Министерства внутренних дел данными достаточно устанавлива­
ется, что севастопольский городской голова Максимов по своим
политическим воззрениям принадлежит к конституционно-демо­
кратической партии и, как удостоверил директор Департамента
полиции, имеет сношения, хотя и не тесные, с местными интелли­
гентными социалистами.
А так как конституционно-демократическая партия отно­
сится к числу недозволенных, то уже одно это обстоятельство,
по смыслу определения Правительствующего Сената от 30 мар­
та 1908 г. …, было бы достаточно для устранения Максимова от
должности городского головы в Севастополе, где по особым поли­
тическим условиям нахождение во главе городского управления лица
вполне благонадежного представляется особенно необходимым».

Таким образом, вместо обвинения Максимова в его деятель-

ности в октябре 1905 года (позиция Зейдлица и Вирена), Главное
управление предлагало считать недопустимыми ВЗГЛЯДЫ сева-
стопольского городского головы.
Эта формулировка, конечно, является принципиально важ-
ной для понимания того, как власть-предержащие в Российской
империи видели границы допустимого, в первую очередь, того
вопроса, могут ли взгляды человека, то есть сугубо частное дело
гражданина в правовом государстве, являться основанием для
его нахождения не только внутри системы (госслужащий), но и
на выборных должностях в самоуправлении.
В этом плане показательна резолюция Совета министра вну-
тренних дел от 28 июля 1908 года по поводу Записки Главного
управления о Максимове:
«Сообщенные Департаментом полиции сведения о неблаго­
надежности севастопольского городского головы Максимова явля­
ются крайне недостаточными для удаления его от должности; при
этом самим Департаментом высказан взгляд о нежелательности
такого исхода. С другой стороны, не имеется никаких указаний на

93
 то, чтобы от Максимова было истребовано какое-либо объяснение,
и чтобы вопрос об ответственности его обсуждался в местном по
городским делам присутствии».

Получается, что на Совет министра внутренних дел инфор-

мация о «кадетских» взглядах Максимова не произвела впечат-
ления, а доказательства его «политической неблагонадежности»
были названы «крайне недостаточными». И в качестве «вишен-
ки на торте» – Главное управление было обвинено в нарушении
процедуры наложения дисциплинарных взысканий.
И здесь в очередной раз «дело Максимова» проявило тот
раскол внутри государственного аппарата, в том числе – в его са-
мых верхах, о котором шла речь в начале статьи – когда с одной
стороны были высокопоставленные чиновники, разделявшие
правые представления, в том числе – о «еврейском заговоре» как
движущей силе революции в России, и при этом настаивавшие
на недопустимости нахождения внутри системы всех тех, кто
придерживался более «левых» взглядов, а с другой стороны –
бюрократы, полагавшие, что оппозиционные убеждения обще-
ственных деятелей – это их частное дело, в которое государство
вмешиваться не имеет права.
Гербель был среди первых, а вот среди вторых – Департа-
мент полиции и, очевидно, товарищ министра внутренних дел,
чья подпись стоит главной на решении Совета министра по Мак-
симову – «вернуть дело в Главное управление по делам местного
хозяйства для предоставления дополнительных сведений». А это
была подпись С. Е. Крыжановского – «правой руки» Столыпи-
на, автора ключевых законопроектов столыпинского времени,
фигуры, по отзывам некоторых историков, даже более крупной,
чем сам Столыпин, и уж, во всяком случае, административно го-
раздо более весомой, чем Гербель.
Стало ли заниматься сбором дополнительных сведений
Главное управление? Судя по всему – нет.
Спустя три недели, 21 августа 1908 года, Столыпин написал
«утверждаю» на этом решении Совета министра внутренних дел.
Это означало, что Максимов оставался «временно отстраненным

94
от должности городского головы Севастополя» – пока город на-
ходится на военном положении.
Неизвестно, как развивалось бы это дело дальше.
Но грустная ирония истории состоит в том, что Столыпин
утвердил решение Совета министра внутренних дел на следу-
ющий день после смерти Максимова, внезапно случившейся
20  августа 1908 года (это случайное совпадение в датах, т.к. в
МВД информация о смерти Максимова пришла только 23 ав­
густа).
А. М. Чикин настаивал в своих работах, что Максимов был
крайне подавлен отстранением от должности, однако газета
«Крымский вестник» сообщала, что смерть была неожиданной
для всех – еще накануне Максимов гулял на Приморском буль-
варе и его знакомые знали, что он собирается в Петербург «по
своим делам». Чикин был уверен, что под «делом» имеется в виду
отстранение от должности городского головы, но с той же долей
вероятности можно предположить иное – Максимов собирался
в столицу по делам своего нового предприятия.
Полковник Зейдлиц, сообщая о смерти Максимова в Петер-
бург, в телеграммах и в Корпус жандармов, и в Департамент по-
лиции написал, что умер «бывший севастопольский городской
голова». Характерна приписка карандашом, сделанная на теле-
грамме, поступившей в Корпус жандармов, видимо, его руково-
дителем бароном Ф. Ф. Таубе, еще одним «симпатизантом», как и
сам Зейдлиц, Союза русского народа: «Одним революционером
меньше».
Департамент полиции оставил телеграмму Зейдлица без от-
вета.
Однако если для Зейдлица Максимов был «бывшим город-
ским головой», что не соответствовало формальному положе-
нию вещей, то севастопольский градоначальник Мореншильдт
был более точен в формулировках, сообщая в Главное управле-
ние по делам местного хозяйства МВД:

«20 августа в 8 часов утра скончался устраненный от долж­

ности распоряжением генерал-губернатора на время военного по­

95
 ложения севастопольский городской голова потомственный почет­
ный гражданин А. А. Максимов».

Именно в таком качестве и хоронили Максимова – как «сева-

стопольского городского голову».
Так он называется во всех поминальных материалах «Крым-
ского вестника». И только со дня смерти Максимова городская
газета стала называть Ергопуло не «исправляющим должность
городского головы», а просто – городским головой.
В этом статусе Ергопуло пробыл до июня 1909 года, когда
он был избран городским головой Севастополя на следующее
4-летие.
Однако то дело, с которым было связано главное достиже-
ние Ергопуло как городского головы – а именно заключение
крайне выгодного для городской думы (в виде 30% скидки от
общего тарифа) контракта с «Бельгийским анонимным обще-
ством трамваев и освещения» на электрическое освещение все-
го Севастополя  – было начато им не летом 1909 года, а весной
1908-го.
В то время, когда Максимов внес в городскую думу собствен-
ный проект электрического освещения Севастополя – посред-
ством создания прибыльного городского предприятия. В конце
апреля 1908 года Максимов предложил городской думе отказать-
ся от заключения договора с бельгийцами на электрическое ос-
вещение города.
Спустя пару дней к нему пришли с обыском жандармы –
в поисках доказательств «политической неблагонадежности» го-
родского головы.
7 мая 1908 года проект Максимова по созданию городской
электростанции был опубликован в «Крымском вестнике» –
в тот же день, что и информация об его отстранении от должно-
сти распоряжением Вирена.

96
 ЧАСТЬ 3. МАКСИМОВ И БЕЛЬГИЙСКОЕ АНОНИМНОЕ
ОБЩЕСТВО ТРАМВАЕВ И ЭЛЕКТРИЧЕСКОГО ОСВЕЩЕНИЯ

История появления в Севастополе Бельгийского анонимного об-

щества трамваев и электрического освещения достаточно хоро-
шо известна. Именно благодаря этой компании город получил и
электрическое освещение, и первые трамвайные линии в конце
XIX века, сильно способствовавшие бытовому благоустройству и
экономическому развитию города.
Бельгийское анонимное общество трамваев и электрическо-
го освещения было довольно крупной компанией на российском
рынке электроэнергии начала ХХ века.
Согласно статистическому справочнику 1915 года П. В. Оля,
с данными за 1911 год, ее капитал составлял 3 миллиона рублей,
оно освещало города и эксплуатировали трамваи в городах Сева-
стополь, Ярославль, Екатеринодар и Кременчуг, и это было вто-
рое место в соответствующем секторе промышленности, после
«Общества электрического освещения 1886 года», занимавшего-
ся освещением Петербурга, Москвы и Лодзя (правда, капитал у
него был в 10 раз больше – 30 миллионов рублей)61.
При этом, как говорят специалисты по истории предпри-
нимательства начала ХХ века в Российской империи, бельгий-
ские анонимные общества были, по сути, первыми оффшорами,
то есть через них могли проходить капиталы из разных стран, в
первую очередь – французские, но и немецкие, и даже русские.
Прямых доказательств, что отстранение Максимова от
должности городского головы в мае 1908 года под соусом «по-
литической неблагонадежности» в действительности произошло
из-за конфликта вокруг интересов Бельгийского общества, нет.
Можно говорить лишь о «косвенных уликах».
Основные источники по данному сюжету – это публикации
в газете «Крымский вестник» за весну – лето 1908 года, а также
архивное дело под названием «Об устройстве электрического
61
  Оль П. В. Статистика акционерных обществ и паевых товариществ, обя-
занных публичной отчетностью, за 1911/12 год. Петроград, 1915.

97
освещения в городе Севастополе (Бельгийского анонимного
общества)»62.
Это дело 1909 года хранится в Российском государствен-
ном историческом архиве в фонде Главного управления по де-
лам местного хозяйства Министерства внутренних дел – то есть
того учреждения, которое так настаивало на «окончательном
удалении» Максимова от должности, начиная с 20-х чисел июня
1908 года.
Описи архива Главного управления, которое – как ясно из
его названия – и должно было «курировать» вопросы городского
хозяйства, свидетельствуют о его плотном интересе к тематике
электрического освещения городов. В том числе – к техническим
аспектам (например, есть дело за 1908 год под названием «О вы-
работке новых правил по электрическим установкам низшего
напряжения»). Но гораздо больше дел, посвященных «устрой-
ству электрического освещения» в разных городах Российской
империи – за 1906–1908 года, например, таких дел порядка 50.
Словами крупнейшего специалиста по истории науки и тех-
ники в Российской империи начала ХХ века Дмитрия Сапрыки-
на, в городах того времени электрическим освещением могли
заниматься как органы городского самоуправления (тогда элек-
тростанции находились в городской собственности), так и част-
ные компании.
Поэтому, скорее всего, дела Главного управления по делам
местного хозяйства об «устройстве электрического освещения»
касались случаев, подходивших под первый вариант, то есть ког-
да городское самоуправление обзаводилось своей электростан-
цией.
Однако есть в архиве Главного управления и дела, касав-
шиеся частных обществ электрического освещения. Например,
дело за 1907 год «По жалобе директора анонимного общества
Тифлисского трамвая Фридмана на обязательное постановление
Тифлисской городской думы о порядке содержания городских
железных дор и движения по ним».

  РГИА. Ф. 1288. Оп. 9. 1909. Д. 16.

62

98
 Или дело за 1908 год «О разрешении Бельгийскому аноним-
ному обществу Курский трамвай увеличить запасный капитал
на 2 млн.франков» – в этом деле содержится переписка между
представителями Бельгийского анонимного общества, курским
губернатором и Главным управлением по делам местного хозяй-
ства МДВ по вопросу, на каких условиях должна осуществляться
деятельность общества. При этом бельгийцы жаловались Глав-
ному управлению на те условия, которые по согласованию с
местной городской думой выставлял курский губернатор, и про-
сили «продавить» через губернатора свое видение ситуации.
Из переписки в этом деле также ясно, что главным фигуран-
том в этих тройных переговорах со стороны центральной власти
был начальник Отдела городского хозяйства Главного управле-
ния А. Немировский, который неоднократно встречался с пред-
ставителями Бельгийского общества.
Именно Немировский вел переписку с Департаментом по-
лиции о Максимове в июне 1908 года, его подпись стоит вто-
рой (после руководителя Главного управления С. Н. Гербеля)
на «Записке об удалении севастопольского городского головы
А.  А.  Максимова от должности» от 4 июля 1908 года.
Из дела Главного управления «Об устройстве электрическо-
го освещения в городе Севастополе (Бельгийского анонимного
общества)», заведенного в феврале 1909 года, складывается дру-
гая картина, чем имела место в Курске – в Севастополе на начало
1909 года не только не было разногласий между Бельгийским об-
ществом и местной городской думой по вопросам электрическо-
го освещения, но и обе стороны просили скорейшего утвержде-
ния в МВД согласованного между ними текста «Договора на
устройство и эксплуатацию электрического освещения и подачу
энергии в Севастополе, исправленного согласно протоколам го-
родской финансово-строительной комиссии».
Финансово-строительную комиссию в городской думе Сева-
стополя с 1905 года возглавлял Н. Ф. Ергопуло, до мая 1908 года
занимавший также должность «замещающего городского голо-
ву» (т.е. заместителя), а с момента отстранения Виреном Макси-

99
мова от должности 5 мая ставший «исполняющим обязанности
городского головы».
В деле присутствует доклад Ергопуло городской думе от
17  декабря 1908 года, в котором излагается предыстория состав-
ления текста договора с Бельгийским обществом – а в этом засе-
дании городская дума проголосовала «за» составленный договор
(21 – «за», 4 – «против»).
Опуская многочисленные детали взаимоотношений город-
ской думы с бельгийцами, начиная с 1896 года (смена собствен-
ников, смена названий, изменения условий договора), которые
описывал в своем докладе Ергопуло, остановлюсь на трех мо­
ментах.
Во-первых, вопрос строительства городской электростан-
ции интересовал Максимова аж с 1903 года, при этом он держал
на постоянном контроле деятельность финансово-строительной
комиссии (то есть комиссии Ергопуло). Так, в 1905 году, когда
комиссия внесла в думу очередной проект договора с бельгийца-
ми, городской голова посвятил этому договору «особый доклад»,
в результате которого договор был думой отклонен.
Во-вторых, Максимов выступал против заключения дли-
тельного договора с Бельгийским обществом на освещение Сева-
стополя (бельгийцы предлагали либо 12 лет, либо 30 лет – в срок
договора на трамвай), и в этом, судя по всему, заключался один
из мотивов его разногласий с Ергопуло, очень обтекаемо выра-
женный в докладе последнего перед городской думой в декабре
1908 года, то есть уже после смерти Максимова:

«Еще в 1905 г. комиссия, обсуждавшая проект нового договора

с бельгийским анонимным обществом на освещение города элек­
тричеством (а эту комиссию возглавлял Ергопуло – Л. У.) признавала
возможным приурочить срок договора на освещение к сроку дого­
вора на трамвай. Но городская дума не признала тогда возможным
принять проект договора, предложенный Бельгийским анонимным
обществом».

В-третьих, Максимов полагал необходимым Севастополю

иметь собственную электростанцию, которая, по его убеждению,

100
приносила бы приличный доход городу, что делало бы его неза-
висимым от дотаций из центра, и договор с бельгийцами, с его
точки зрения, был возможен только по той причине, что в нем не
было никаких ограничений для строительства городской элек-
тростанции или же для заключения договора с другими частны-
ми предпринимателями.
К марту 1908 года городская управа составила некий проект
договора, принятый финансово-строительной комиссией, и от-
правила его в Бельгийское общество.
Судя по всему, этот проект в общих чертах и стал основой
того договора на электрическое освещение Севастополя, кото-
рый был представлен городской думе уже без Максимова, в дека-
бре 1908 года – договор предполагался к заключению на 30 лет,
при этом вводилось непрямое, но тем не менее существенное
ограничение на возможность появления других «игроков» (част-
ных или городских) в электрическом освещении города:
«Если городское управление пожелает воспользоваться пра­
вом, предоставленным ему пунктом б ст.5 сего договора, т.е. пре­
доставить право другому предпринимателю устройства централь­
ной станции для эксплуатации электрической энергии на освещение
и других промышленных целей, кроме трамваев, то условия нового
предпринимателя, до выдачи ему разрешения на устройство стан­
ции, должны быть сообщены обществу, которое, после истечения
трех месяцев после сообщения ему условий нового предпринима­
теля, имеет право заявить, что осуществление предприятия на
началах, предложенных новым предпринимателем, оно принимает
на себя и в этом случае городским управлением предпочтительное
право на осуществление предприятия должно быть предоставлено
обществу.
Если осуществление предприятия городским управлением бу­
дет принято на себя или же предоставлено новому предпринимате­
лю…, то Общество имеет право заявить в указанный выше трех­
месячный срок, что оно прекращает через два года со дня своего
заявления действия своего предприятия по освещению и отпуску
энергии для моторов и других приборов, причем в таком случае,
если указанное разрешение последует более чем за 5 лет до конца
срока сего договора, то все машины и приспособления, необходимые
для исправного функционирования трамвая, поступают в собствен­
ность общества».

101
 К марту 1908 года разные позиции в отношении бельгийцев
внутри городской думы были уже очень явными – так как пока
комиссия Ергопуло составляла новый проект договора с Бель-
гийским обществом, Максимов выпустил брошюру под названи-
ем «Записка по вопросу об электрическом освещении в Севасто-
поле». В декабре 1908 года в докладе городской думе Ергопуло
так характеризовал брошюру Максимова:

«Основная мысль этой брошюры – доказать полную убыточ­

ность для города заключения с бельгийским анонимным обществом
долгосрочного договора и чрезвычайную выгодность постройки соб­
ственной городской электрической станции по составленной им
смете».

Однако, сообщал Ергопуло далее, городская управа поручи-

ла городскому инженеру пересчитать проект Максимова, в ре-
зультате было обнаружено большое количество ошибок, поэтому
строительная комиссия городской думы создала еще одну комис-
сию – из инженеров и электротехников, которая обратилась ни
куда-либо, а к Бельгийскому обществу с просьбой помочь в рас-
чете прибыльности строительства городской электростанции.
Итогом этой совместной работы стал вывод о крайней не-
выгодности такого строительства (доход – около 1 тысячи в год,
в то время как проект Максимова ошибочно – заявил Ергопу-
ло – показывал 4 тысячи в год). Однако Бельгийское общество
почему-то, несмотря на невыгодность этого бизнеса, пошло на-
встречу городской управе и согласилось ежегодно платить горо-
ду именно 4 тысячи в год со своего дохода, получаемого от элек-
трического освещения Севастополя.
Еще одним крайне выгодным для города условием, на кото-
рое согласились бельгийцы в промежутке между мартом и дека-
брем 1908 года, была 30% скидка для городских учреждений на
электричество в сравнении с общим тарифом.
Однако интересно не только то, что после появления проек-
та Максимова бельгийцы тут же пошли на определенные уступ-
ки, причем не для Севастополя в целом, а именно для городского
самоуправления, но и то, что городская управа, включая Ергопу-

102
ло, начиная с марта 1908 года, плотно занималась критическим
разбором брошюры Максимова.
Во всяком случае именно это следует из доклада городской
думе, сделанного Ергопуло в декабре 1908 года.
Однако полугодом ранее, в мае 1908 года, в интервью газете
«Крымский вестник», уже будучи «исполняющим обязанности
городского головы», он говорил совсем иное, а именно – что дея-
тели городского самоуправления представления не имеют, в чем
состоит проект Максимова по созданию городской электростан-
ции.

***

7 мая 1908 года газета «Крымский вестник» опубликовала

короткое сообщение об отстранении Максимова от должности
городского головы распоряжением временного севастопольско-
го генерал-губернатора Р. Н. Вирена.
И в этом же номере на другой полосе была помещена боль-
шая заметка «Новый севастопольский проект». Речь шла о
проек­те по созданию городской электростанции, разработан-
ном по заказу Максимова. Однако интересны не только цифры
проекта Максимова (порядка 16% прибыли в год), но и тот факт,
что, как сообщала газета, договор с Бельгийским обществом на
момент конца апреля был уже согласован комиссией под руко-
водством Ергопуло и ожидалось внесение договора в думу для
его утверждения.
Однако вместо внесения этого договора на обсуждение думы
Максимов (видимо, в конце апреля, то есть за несколько дней
до обыска) предложил отложить рассмотрение этого вопроса на
3 месяца, а за это время найти источники для финансирования
строительства городской электростанции.
А 21 мая «Крымский вестник» опубликовал большое интер-
вью с «исполняющим должность городского головы» Н.  Ф.  Ер-
гопуло, посвященное критике проекта Максимова как несостоя­
тельного по причине множества ошибок, отсутствия имени
автора расчетов, а также в силу секретной процедуры по его под-
103
готовке. Вместо этого, по мнению Ергопуло, Максимову следова-
ло обсуждать имеющиеся вопросы по строительству городской
электростанции в соответствующей комиссии городской думы,
которая тоже озабочена этим вопросом, однако полагает такое
строительство не выгодным.
Интервью заканчивалось примечанием редакции, что о про-
екте Максимова на страницах газеты в дальнейшем будут выска-
зываться другие «компетентные люди», однако таких материа-
лов в «Крымском вестнике» не появилось.
Зато в конце мая газета сообщила о прибытии в Севасто-
поль директора Бельгийского общества Ч. А. Дель-Пропосто, а
8 июня  – о визите Вирена на центральную электростанцию в со-
провождении Дель-Пропосто и руководителя севастопольского
«филиала» общества инженера Бернара-Бормана.
Спустя несколько дней – 12 июня 1908 года – Вирен отпра-
вил депешу в МВД о необходимости окончательного удаления
Максимова от должности.
Совпадение в датах могут быть лишь совпадениями.
Точно также как может быть всего лишь совпадением, что
Главное управление по делам местного хозяйства, так стремив-
шееся уволить Максимова, параллельно занималось вопросами
электрификации городов и курировало в Севастополе договор-
ные отношения с тем Бельгийским обществом, с которым город-
ской голова Максимов так упорно не хотел заключать договор.
Отнюдь не очевидно, что такой сугубо военный человек, ка-
ким был Вирен, имел представление о разногласиях Максимова
и Ергопуло по поводу заключения договора с Бельгийским обще-
ством или сам был как-то связан с этим обществом.
И Вирен, и Зейдлиц – в Севастополе, и Гербель – в Петер-
бурге – были людьми «правых» взглядов, и для них Максимов
действительно был лицом, «политически неблагонадежным».
Тем не менее сам Максимов в длинном письме Вирену от
6 мая 1908 года, в котором он объяснял, почему не считает свою
деятельность в октябре 1905 года «политически неблагонадеж-
ной» и «крамольной», явно намекал, что его отстранение име-
ет не только политические, но и сугубо хозяйственные мотивы.
Этим намеком письмо Вирену от Максимова и заканчивалось:

104
 «Мне искренне жаль расстаться с дорогим мне делом и отка­
заться от того высоколестного доверия, которое мне оказали мои
избиратели, как раз в то время, когда серьезнейшие вопросы город­
ского хозяйства: финансового положения города, вопрос об электри­
ческом освещении, вопрос о порте, наделение города землей – при­
ходят к своему желательному разрешению…
Может быть, впрочем, такое разрешение кому-нибудь и неже­
лательно»63.

***
С июля 1908 года Вирен перестал исполнять обязанности
временного генерал-губернатора Севастополя – была упраздне-
на должность, которую он занимал по Морскому министерству,
а именно главный командир Черноморского флота и портов. На
вновь созданную должность – начальника морских сил Черного
моря – был назначен контр-адмирал И. Ф. Бострем, бывший до
этого товарищем (т.е. заместителем) морского министра.
В это время в Морском министерстве уже обсуждались мас-
штабные судостроительные программы, запущенные спустя
полтора года, в 1910 году.
А еще спустя год Бострем ушел с командования ЧФ и стал
членом правлений двух компаний, получавших государственные
заказы на судостроение и связанных с крупными банками  – Об-
щество николаевских заводов и верфей и Русское судостроитель-
ное общество. Наряду с Бостремом, членом правления обоих
обществ был представитель Всеобщей компании электричества  –
крупной компании в электроэнергетике, связанной в 1900-е годы
с немецким и американским капиталом, а с 1909 года постепенно
подпадавшей под Петербургский международный банк.
Эти сюжеты практически не исследованы на данный мо-
мент64, но можно аккуратно предположить, что как Бострем был
связан с Всеобщей компанией электричества, так Вирен был
связан с Бельгийским обществом, и вообще в это время – 1907–

  Цит.по: Чикин А. М. Две жизни прожить не дано. С. 32.

63

  Мимоходом об этом идет речь в исследовании В. И. Бовыкина: Бовыкин В.  И.

64

Финансовый капитал в России накануне Первой мировой войны. М., 2001. С. 250–253.

105
1908 года – применительно к Севастополю и Черноморскому
флоту речь шла о предстоящих больших проектах для большого
бизнеса за государственный счет.
Планы Максимова по созданию независимой городской
электростанции, позволявшей привести город к самоокупаемо-
сти, вполне могли стать как кость в горле в этой «большой игре».
Однако что это была за игра – уже совсем другая история.

***

Автор выражает глубокую признательность всем, кто помо-

гал советами и консультацией в ходе работы над статьей:
• Дёмину Вадиму Александровичу – доктору исторических
наук, ведущему научному сотруднику Института россий-
ской истории РАН
• Козлову Денису Юрьевичу – капитану 1-го ранга, док-
тору исторических наук, ведущему научному сотруднику
Института российской истории РАН
• Морозовой Екатерине Викторовне – праправнучке Алек-
сея Андреевича Максимова
• Перегудовой Зинаиде Ивановне – доктору исторических
наук (ГА РФ)
• Сапрыкину Дмитрию Леонидовичу – кандидату фило-
софских наук, ведущему научному сотруднику Института
истории естествознания и техники им С. И. Вавилова РАН
• Соловьеву Кириллу Андреевичу – доктору исторических
наук, главному научному сотруднику Института россий-
ской истории РАН
• Терещук Наталье Михайловне – главному хранителю
фондов Государственного архива г. Севастополь
Источник: ttps://sevastopol.su/news/politicheskaya-neblagonadezhnost-
sevastopolskogo-gorodskogo-golovy-delo-maksimova;
https://sevastopol.su/news/neozhidannaya-smert-gorodskogo-golovy-
sevastopolya-delo-maksimova;
https://sevastopol.su/news/anonimnoe-obshchestvo-elektricheskogo-
osveshcheniya-sevastopolya-delo-maksimova.

106
ОКТЯБРЬ. БРАТЬЯ БЕРЕНСЫ – ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ МЕЖДОУСОБИЦЫ

Гражданская война, сто лет назад сотрясавшая Россию, часто

называется «братоубийственной». Это название во многом алле-
горическое – речь идет о семьях и близких людях, оказавшихся
«по разные стороны баррикад», и их противостояние описано
во многих художественных произведениях, начиная с «Тихого
дона» Михаила Шолохова. Однако гражданская война нередко
была «братоубийственной» и в прямом смысле этого слова. На
первый взгляд, история о братьях Евгении и Михаиле Берен-
сах  – именно из этого ряда.
Два брата-офицера Императорского Военно-морского фло-
та, закончившие элитарный Морской кадетский корпус, штур-
маны, воевавшие в Русско-Японской и Первой мировой вой-
нах, оба успешно поднимавшиеся по карьерной лестнице и на
момент 1917 года находившиеся в звании капитана 1-го ранга,
то есть на подступах к адмиральским чинам, после Октябрьской
революции 1917 года практически одновременно и сразу заня-
ли противоположные позиции. Старший Евгений поддержал
«красных», став первым при большевиках начальником Морско-
го генерального штаба, а затем командующим Морскими силами
республики (т.е. по факту руководителем Рабоче-крестьянского
красного флота – РККФ). Младший же Михаил вначале отказал-
ся служить большевикам, потом уехал к Верховному правителю
России адмиралу Александру Колчаку в Сибирь, после пораже-
ния Колчака оказался в Черноморском флоте генерала Петра
Врангеля, где стал одним из руководителей знаменитой вранге-
левской эвакуации – «русского исхода» из Севастополя и Крыма
в ноябре 1920  года.
Истории братьев «закольцевались» в 1924 году в Бизерте (Ту-
нис, на тот момент – французская колония), где контр-адмирал
М. Беренс уже почти четыре года выполнял обязанности руково-
дителя Русской эскадры (название, данное Врангелем Черномор-
скому флоту после его эвакуации из Крыма), а военно-морской
атташе СССР в Великобритании Е. Беренс приехал в составе со-
ветско-французской комиссии для осмотра судов Русской эска-

107
дры – эти суда Франция после признания Советского Союза в
октябре 1924 года намеревалась передать (то есть «возвратить»)
СССР.
Личная встреча братьев в 1924 году не состоялась; суда эска-
дры остались стоять там, где они стояли, и в конечном итоге
были распилены французами на металлолом. Евгений Беренс,
представляя интересы Советского Союза на конференции в
1927  году, в момент обострения отношений СССР с Британией,
заболел и скончался через полгода, в апреле 1928 года, в Москве.
Михаил же Беренс, сошедший на берег после роспуска францу-
зами Русской эскадры в октябре 1924 года, стал гражданским
служащим в Тунисе, в 1930 году отказался принять французское
гражданство, потерял право служить в госучреждениях и зара-
батывал себе на жизнь пошивом дамских сумок вплоть до своей
смерти в 1943 году.
Энциклопедические статьи о братьях Беренсах65 перечисля-
ют их должности и звания, но не дают никакого представления
об их мотивациях. Не оставили братья и мемуаров, и хотя ме-
муары и пишутся часто для самооправдания, всё же они дают
представление о внутреннем мире их авторов. Оба брата редко
и как-то мимоходом упоминаются и в специальных работах, по-
священных офицерству, в том числе морскому, а также истории
императорского, советского и «белого» флотов.
В результате оказывается не так-то просто составить внятное
представление о биографиях обоих братьев, их мировоззрении,
причинах их поступков и личных взаимоотношениях.
Рискну предположить, что их разделение на два лагеря было
связано не только и не столько с идейно-политическими раз-
65
  Рутыч[-Рутченко] Н. Н. Биографический справочник высших чинов
Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России. М., 2002. С. 53–54; Вол-
ков С. В. Офицеры флота и морского ведомства: опыт мартиролога. М., 2004;
Алексеев М. А., Колпакиди А. И., Кочик В. Я. Энциклопедия военной разведки. 1918–
1945  гг. М., 2012. С. 111–112; http://офицерыфлота.рф/Men/Details/2841?fid=198;
https://www.litmir.me/BookFileDownloadLink/?id=295975&inline=1; http://
blackseafleet-21.com/news/24-10-2015_na-raznyh-kryljah-komandirskogo-mostika-
galsy-sluzhby-i-sudeb-bratev-berensov; https://enc.rusdeutsch.ru/articles/1808; https://
www.korabel.ru/persones/detail/72.html; https://enc.rusdeutsch.ru/articles/5843.

108
личиями во взглядах. Специалист по военно-морскому флоту
первой четверти ХХ века, профессор СПбГУ Кирилл Назаренко
в разговоре с автором этих строк говорил о том, что офицеры,
пошедшие к большевикам, могли быть абсолютно антисоветски-
ми по взглядам (как Андрей Белобров, дневник которого был
недавно опубликован) и с абсолютно блестящим советским по-
служным списком.
Также выбор братьями разных лагерей был связан не толь-
ко с совершенно разными карьерами, хотя и это, конечно, сы-
грало свою роль: младший Михаил был «строевым» офицером,
командиром кораблей, а старший Евгений – генштабистом и во-
енно-морским агентом, т.е. нечто среднее между разведчиком и
дипломатом.
Наверняка, сыграл свою роль и какой-то глубоко внутрен-
ний личностный конфликт между братьями.
Истоки его лежат, наверное, еще в их молодости, а, может,
даже и в детстве – Евгений знал несколько языков, блестяще го-
ворил, что наверняка способствовало его карьерному продвиже-
нию, во всяком случае, он спокойно вращался накануне Первой
мировой войны в Европе в велико-светских кругах и был даже
знаком с кайзером Вильгельмом II66, а Михаил имел дефекты
речи, не любил выступать даже на закрытых совещаниях67 и, ско-
рее всего, вообще был замкнутым человеком.
И вот это сочетание различных карьерных стратегий с про-
тивоположными психологически-личностными чертами при-
вело их к разному, обостренному в данном случае, пониманию
долга и чести – в традиционной офицерской субкультуре, кото-
рую, скорее всего, разделял и Михаил как обычный боевой офи-
цер, «двойные игры», заагентуривания и тому подобные вещи,
составлявшие суть разведки, расценивалось как недостойные за-

66
  Белли В. А. Офицер с «Варяга» // Флагманы. Сборник воспоминаний и
очерков. М., 1991. С. 27.
67
  О том, что Михаил Беренс заикался упоминается мимоходом в дневнике
В.  К. Пилкина: Пилкин В. К. В Белой борьбе на Северо-Западе: дневник 1918–1920.
М., 2005 / http://militera.lib.ru/db/pilkin_vk/05.html.

109
нятия и презрительно именовалось «фискальством»68. Тем более
недостойным мог показаться такой выбор в условиях граждан-
ской войны в отношении большевиков, а, судя по всему, как бу-
дет показано ниже, Евгений в 1918 году играл при них какую-то
важную агентурную роль и вообще, вероятно, был одним из пер-
вых высококлассных советских разведчиков.
Во взаимоотношениях двух братьев символическим образом
проявилась одна из драматических линий отечественной исто-
рии ХХ века – они вели своего рода заочный спор государствен-
нической логики, обосновывающей движение вперед, несмотря
ни на какие жертвы, и логики спасения и сбережения людей, в
том числе вопреки и в противовес государственной необходимо-
сти.
При этом в предельно конфликтной ситуации гражданской
войны, в которой оказались братья, они оба постарались занять
внутри этого конфликтного поля наименее агрессивные пози-
ции. Евгений, несмотря на свои высокие посты в стане «красных»,
парадоксальным образом не принимал участия непосредственно
в гражданской войне, а Михаил в обоих «белых» правительствах
(у Колчака и у Врангеля), по сути, занимался спасением людей
и кораблей в тех ситуациях, когда проигрыш был уже очевиден.
Символично и то, что Евгений, судя по всему, шедший по
жизни лидером, уверенным в собственной правоте (как право-
те и справедливости государственнической логики), стремился
оправдаться за свой выбор перед Михаилом, как будто перед
собственной совестью, – и не получал понимания в ответ. Иначе
сложно объяснить, почему, например, в 1918 – 1919 годах Евге-
ний Беренс «пристроил» при одной из комиссий Морского гене-
рального штаба явно про-белых офицеров, не имевших средств к
существованию, из ближайшего окружения собственного брата
(в 1920-м году один из них умер в тюрьме, другой был расстре-
лян, третий умер от сыпного тифа), но самого Михаила в этой
комиссии не оказалось, и вообще неизвестно, чем он занимался
больше года, сидя в Петрограде без работы. Вряд ли только ин-

  Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 286, 291.

68

110
теллектуальными или разведывательными целями можно объ-
яснить и тот факт, что Евгений Беренс в 1921 году отправил в Би-
зерту, на Русскую эскадру, командующим которой был Михаил,
просьбу – присылать выпускаемые там «Морские сборники» в
обмен на советский журнал «Красный флот»69. Вероятно, и здесь
старший брат стремился найти контакт с младшим.
Но, судя по всему, Евгений так и не получил от брата своего
рода «отпущения грехов» – и конечно, не случайно в 1924 году
Михаил Беренс уехал из Бизерты в Тунис на то время, пока его
брат был в Бизерте, в составе советско-французской комиссии
осматривая корабли Русской эскадры. Очень метко позицию
Михаила Беренса описала в своих воспоминаниях Анастасия
Ширинская-Манштейн, дочь одного из офицеров Русской эска-
дры, покинувшая вместе с семьей Севастополь в ходе врангелев-
ской эвакуации в 8-летнем возрасте и, как и Михаил Беренс, так
и не получившая никакого гражданства, вплоть до 1990-х годов
оставаясь «подданной Российской империи» (и получив в итоге
паспорт Российской Федерации):

«Михаил Андреевич уехал в город Тунис – элементарное выра­

жение вежливости по отношению к французским властям, которые
не желали этой встречи. Что касается возможности других причин,
никто не стал их искать! Оба были людьми чести. Оба выбрали в
служении Родине разные пути. Они встретили революцию на разных
постах, и их восприятие происходившего не могло быть одинако­
вым. Морской атташе с 1910 года при посольствах России в Герма­
нии, Голландии и Италии, Евгений Андреевич мог искренне поверить
в образовавшееся Временное правительство и, будучи идеалистом,
даже в “светлое будущее” России. Михаил Андреевич никогда не по­
кидал действительную службу на флоте. В 1917 году он командовал
“Петропавловском” – последним новейшим броненосцем на Балти­
ке  – и с первых же дней революции стал свидетелем угрожающих
событий, явной целью которых было истребление того, что для
него представляло Россию и в первую очередь ее флот. Он был от­
ветствен за свой корабль. Что ответил бы Евгений Андреевич, вы­

69
  Русская эскадра в Бизерте: Документы РГВА о переговорах представителей
СССР и Франции о возвращении кораблей Черноморского флота. 1924–1925 гг. /
Публ. Н. Ю. Березовского // Исторический архив. 1996. № 1. С. 112.

111
 слушав представителей Совета матросских депутатов, заявляв­
ших, что они требуют увольнения одного из офицеров, которого
экипаж не желает видеть на борту? Вероятно, то же самое, что
ответил и его брат: “А я вас ни о чем не спрашиваю, и, потом, это
вас не касается”»70.

Итак, и в 1924 году младший брат уклонился от возможных

контактов со старшим.
Государственническая логика требовала возвращения ко-
раблей, уведенных белыми из Крыма, и именно за это Евгений
Беренс активно боролся в конце 1924–1925-х годах, как с совет-
ским начальством, так и с европейской дипломатией. Но его «со-
весть»  – его младший брат – не выдала ему индульгенции на эти
действия.
Конечно, достоверно невозможно сказать, что думал стар-
ший брат, однако в своеобразном «дневнике» о пребывании в
Бизерте, который Евгений Беренс вел вместо отчета для своего
непосредственного начальника – командующего Морскими си-
лами СССР Валентина Зофа – он, среди прочего, с явным сожа-
лением записал о запланированной, но несостоявшейся поездке
в Тунис (где и находился в тот момент Михаил). Поездка была
запрещена французской стороной, которая взамен любезно
предложила воспользоваться автомобилем для поездки в другие
места. Евгения Беренса это не заинтересовало71.
Всё это – только предположения, большой пласт архивных
материалов еще ждет своего исследователя, и даже специалисты
по военно-морской тематике затруднились ответить, сколько
приблизительно информации о братьях Беренсах могут содер-
жать архивы советской номенклатуры (РГАСПИ), белых эми-
грантских коллекций (ГА РФ, архивы во Франции), архив ФСБ
и даже относительно хорошо исследованный архив Военно-мор-
ского флота.

70
  Ширинская-Манштейн А. Бизерта – Последняя стоянка. М., 1999 / https://
www.litmir.me/br/?b=195384&p=47.
71
  Русская эскадра в Бизерте: Документы РГВА о переговорах представителей
СССР и Франции о возвращении кораблей Черноморского флота. С. 115.

112
 ЧАСТЬ 1. ЕВГЕНИЙ БЕРЕНС:
ОКТЯБРЬ, «ЗАГОВОР ПОСЛОВ»,
МОРСКОЙ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ

Глобальное изменение политической реальности, в конечном

итоге приведшее ко гражданской войне, очевидным образом на-
чалось в феврале 1917 года, с отречения императора Николая II и
перехода власти к Временному правительству. Однако в этот мо-
мент от офицерства не потребовалось какого-либо политическо-
го самоопределения – как отмечает Кирилл Назаренко, «присяга
Временному правительству была принесена также автомати-
чески, как всегда присягали новому императору, и как присягнули
бы условному Николаю III; перед офицерством вообще не стоял
вопрос о выборе – присягать или нет Временному правитель-
ству».
Любопытно своего рода самооправдание задним числом в
эмигрантских мемуарах одного из кадровых морских офицеров
Гарольда Графа, который, кстати, был подчиненным Михаила
Беренса на эсминце «Новике» в годы Первой мировой войны:

«Главная масса офицерства признала переворот и Времен­

ное правительство только потому, что считало его принявшим
власть законным порядком и совершенно не знало закулисной сто­
роны. Офицерам казалось, что государь добровольно отрекся от
престола и добровольно передал власть. Знай же они, что власть
захвачена Временным правительством насильно, большинство из
них продолжало бы твердо стоять за государя»72.

Впрочем, Денис Козлов, ведущий научный сотрудник, ру-

ководитель Центра военной истории России Института россий-
ской истории РАН, специалист по морскому офицерству начала
ХХ века, отмечает:

«Думаю, что отношение большинства офицерства флота,

включая Михаила Беренса, к Февралю и Временному правительству
было если не одобрительным, то сдержанно-терпимым. Граф же
72
  Граф Г. К. На Новике. Балтийский флот в войну и революцию. 1922 /
https://7lafa.com/book.php?id=313222&page=26.

113
 на этом фоне выглядел совершенно ортодоксальным монархистом
(и отчасти германофилом)».

Парадоксальным образом с формальной точки зрения Ок-

тябрьская революция 1917 года также не потребовала от офицер-
ства самоопределения – им не нужно было приносить присягу
людям, захватившим власть, продолжалась война, как офицеры
они были мобилизованы, находились в действующей армии, и
для того, чтобы выйти из состояния «службы» в военное время,
требовался приказ о демобилизации.
И большевики издали такой приказ, но произошло это не
сразу, а в конце января 1918 года – 28 января появился приказ
о демобилизации, распускавший царскую армию и флот и объ-
являвший формирование на добровольных началах Красной
армии и Красного флота. Словами Кирилла Назаренко, в этот
момент офицерство и стало самоопределяться в массовом по-
рядке  – офицеры, не желавшие служить большевикам, писали
приказы об увольнении. Всего таких, по его приблизительным
подсчетам, среди кадровых морских офицеров оказалось поряд-
ка 10% (около 400 человек).
По подсчетам К. Назаренко, кадровое морское дореволюци-
онное офицерство вообще в массовом порядке пошло на служ-
бу к большевикам – на 1921 год таковых насчитывалось более
6 тысяч, и это составляет 82 % от их численности на 1917 год.
Подобные цифры сильно отличаются от подсчетов исследова-
теля российского офицерства Андрея Ганина по армии в целом
(общий «раскол» офицерства на «красных» и «белых» – 42 и 38%
соответственно)73, при этом большая часть офицеров оказалась
в Красной армии после того, как большевики приступили к при-
нудительным мобилизациям, с конца 1918 г.74 В то же время оба
исследователя солидарны в том, что приход к власти большеви-
ков офицерство в массе своей встретило «довольно пассивно»,
так, Ганин пишет:
73
  Ганин А. В. Офицерский корпус в годы Гражданской войны в России 1917–
1922. М., 2018. С. 42.
74
  Там же. С. 38.

114
 «В центрах страны, а также в центрах военных округов в тот
период концентрировались десятки тысяч офицеров…, однако они
не поддержали ни новую власть, ни ее противников… Поскольку
большевики взяли под контроль центр страны, где располагались
все органы центрального военного управления, а также прифрон­
товую полосу нескольких фронтов и Ставку, значительная часть
офицерства таким путем, как бы по инерции, перешла из учрежде­
ний старой армии в те же, но видоизмененные органы новой, Крас­
ной армии. Например, большинство работников Ставки остались на
своих местах после смены власти»75.

А. Ганин цитирует генерал-майора А. А. Балтийского как ти-

пичный пример позиции офицеров того времени:
«И я, и многие офицеры, шедшие по тому же пути, служили
царю, потому что считали его первым из слуг отечества, но он
не сумел разрешить стоявших перед Россией задач и отрекся. На­
шлась группа лиц, вышедших из Государственной думы, которая
взяла на себя задачу продолжать работу управления Россией. Что
ж! Мы пошли с ними, помогая им, как только могли и работая не
для них, а для пользы Родины. Но они тоже не справились с задачей,
привели Россию в состояние полной разрухи и были отброшены. На
их место встали большевики. Мы приняли их как правительство на­
шей Родины и также по мере сил стремились помочь им в их работе.
В политику мы в то время не вмешивались и действовали по призна­
ку преемственности власти»76.

Итак, события конца октября 1917 года не привели кадро-

вое офицерство к быстрому самоопределению, которое началось
в подавляющем большинстве с февраля 1918 года. Однако оба
брата Беренса определились со своим выбором раньше, и это оз-
начает, что они принадлежали к тому меньшинству офицерства,
которое отличалось от общей инертной массы.
Слова Евгения Беренса 15 ноября 1917 года на собрании
Морского генерального штаба (МГШ), на котором его руководи-
тель граф Алексей Капнист и несколько других чинов отказались
поддерживать большевиков, цитируются во всех энциклопеди-
ческих статьях. Евгений, на тот момент – начальник иностран-
  Там же. С. 38, 49.
75

  Там же. С. 49.

76

115
ного отдела Морского генштаба, заявил: «Надо думать о России
и работать, господа, работать».
После этого собрание его выбрало новым руководителем
Морского генштаба.
Впрочем, Кирилл Назаренко отмечает, что Капнист не уво-
лился, а был уволен «за саботаж»: «Большевики были не лыком
шиты, с откровенным саботажем достаточно быстро разобра-
лись, и Капниста уволили за пару недель».
Соответственно, и Беренс был не выбран на собрании, а на-
значен новой властью77.
По мнению Кирилла Назаренко, подобная «соглашатель-
ская» позиция Евгения может объясняться ожидавшимся в
ближайшее время созывом Учредительного собрания, которое
должно было «расставить все точки над и».
Однако у старшего брата Беренса не произошло никаких из-
менений после разгона Учредительного собрания – по крайней
мере, внешних, более того, в январе 1918 года Евгений Беренс
активно переписывался с военно-морскими агентами Морского
генштаба за границей, требуя от них присылки сведений, т.к. «их
бездействие дает основания для их ликвидации»78, из чего можно
предположить, что если его картина мира и изменилась, то толь-
ко в сторону понимания того, что реальная власть здесь – это
большевики.
В то же время представляется, что то, как обошлись больше-
вики с Учредительным собранием, стало вехой в выборе млад-
шего брата Беренса, Михаила – его увольнение «без права полу-
чения пенсии» датируется 12 января 1918 года, т.е. произошло
через неделю после разгона Учредительного собрания.
В этот же день вместе с Михаилом, в это время – начальни-
ком штаба минной обороны Балтийского флота, были уволены
Михаил Черкасский, начальник штаба командующего флотом
Балтийского моря, и Михаил Бахирев, начальник морских сил
Рижского залива, один из самых близких к младшему из братьев
77
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России: От Цусимы до Гражданской войны
(1905–1921). М., 2019. С. 232.
78
  Федоров В. М. Военно-морская разведка России. М., 2008. С. 70.

116
Беренсов офицер, ведь он был непосредственным начальником
Беренса и в годы Первой мировой, и в 1917 году. Здесь же стоит
назвать и последнего «досоветского» командующего Балтийским
флотом Александра Развозова – его большевики пытались уво-
лить еще в начале декабря 1917 года, однако по факту он нахо-
дился в должности до марта 1918 года79, когда был снят с поста
«за нежелание считать для себя обязательными декреты Совета
Народных Комиссаров и за отказ подчиниться Коллегии Мор-
ского Комиссариата».
Именно этих четырех офицеров – Развозова, Бахирева, Чер-
касского и Михаила Беренса, спустя год, в январе 1919 года при-
зовет к себе на службу адмирал Колчак, укрепившийся к этому
времени в Сибири и признанный в качестве Верховного прави-
теля России союзниками по Антанте. Поедет только один – Ми-
хаил Беренс.
В дальнейшем Михаил Бахирев и Александр Развозов будут
периодически «всплывать» в связи то с одним братом Беренсом,
то с другим, поэтому стоит немного сказать о их биографиях вре-
мен гражданской войны. Развозова большевики арестуют вскоре
после окончательного увольнения с флота, в апреле 1918 года, по-
том выпустят, в сентябре 1919 года он будет снова арестован по
обвинению в связях с «белым» генералом Николаем Юденичем и
умрет в тюрьме в июне 1920 года. Бахирев, уволенный, как уже ска-
зано, 12 января 1918 года, будет арестован в августе того же года, в
марте 1919 – выпущен, в ноябре – снова арестован по обвинению в
связях с тем же Юденичем и расстрелян в январе 1920 года.
Важно отметить, что Развозов, Бахирев, Черкасский и Миха-
ил Беренс были «боевыми» офицерами, служили на Балтийском
флоте, в то время как Евгений Беренс принадлежал к совершен-
но другой категории офицеров – генштабистов, служащих Мор-
ского генерального штаба.
Вместе со старшим из братьев Беренсов ниже будет часто упо-
минаться Василий Альтфатер – первый командующий Рабоче-
крестьянским красным флотом, поэтому стоит сказать и о нем.

  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 236.

79

117
Как и Евгений, Альтфатер был генштабистом, еще до Первой ми-
ровой войны он служил в Морском генштабе, а затем – началь-
ником Военно-морского управления при главнокомандующем
армиями Северного фронта, в начале 1918 года Евгений Беренс
возьмет его к себе в Морской генштаб, в марте 1918 года Альтфа-
тер в ходе подписания Брест-Литовского договора близко позна-
комится с Львом Троцким, который в этот момент стал народ-
ным комиссаром по военным и морским делам, переедет вслед
за Троцким из Петрограда в Москву и тут же, в апреле 1918  года,
станет руководителем Красного флота.
Именно его должность займет Евгений Беренс спустя год, в
апреле 1919 года, когда Альтфатер внезапно умрет от сердечного
приступа.
Таким образом, два разных выбора двух братьев не были их
индивидуальными шагами, а вполне соответствовали тем средам,
в которых они находились, а эти среды реагировали, в первую оче-
редь, на различное отношение к ним большевиков: Морской гене-
ральный штаб, в котором «обитал» Евгений Беренс, как оператив-
но-стратегический управленческий орган был предоставлен сам
себе в значительно большей степени, чем кадровое офицерство
Балтийского флота, к которому принадлежал его младший брат.
Большевики не собирались упразднять руководящие струк-
туры Морского министерства, более того, старались привлечь в
него «старых специалистов»80, однако к штабу Балтийского фло-
та у них было другое отношение. Словами Кирилла Назаренко,
«Штаб Балтийского флота пытался саботировать большеви-
ков, в результате чего в начале декабря его просто разогнали, и
все управление взял в свои руки Центробалт».
Центробалт появился на Балтийском флоте еще весной
1917  года, в конце апреля, по инициативе большевиков, которые
получили в нем сразу же преобладающее влияние, а впервые ка-
дровое офицерство Балтийского флота столкнулось с отдельны-
ми большевиками в ходе массовых убийств командующего соста-
ва кораблей еще в феврале 1917 года (за Февральскую революцию

80
  Там же. С. 221–223.

118
матросами было убито, по разным подсчетам, около 100 офице-
ров – и это практически столько же, сколько погибло кадровых
морских офицеров за время с начала Первой мировой войны81).
Теперь же Центробалт оказывался главным органом, кото-
рому должны были подчиниться штаб флота и командиры ко-
раблей.
Парадокс состоял в том, что все несогласные с таким под-
чинением в условиях военного времени не могли уволиться со
службы сами.
Поэтому те, кого большевики все-таки уволили в первые три
месяца своей власти, до декрета о демобилизации, а к этой группе
относился и Михаил Беренс, означало, как говорит Кирилл Наза-
ренко, что они «в плохих отношениях с советской властью, пото-
му что подавляющее большинство офицеров на Балтике сидели
спокойно до декрета о демобилизации. Увольнение же с формули-
ровкой “без права получения пенсии” означало, что само уволь-
нение большевиками рассматривалось как наказание, репрессия».
Надо понимать, что эта группа морских офицеров – то есть
уволенных до демобилизации – была очень немногочисленной.
Всего, по приблизительным подсчетам К. Назаренко, таковых
было около 30 человек (по демобилизации же уволилось около
400 офицеров). В целом, по мнению Назаренко, большевикам
удалось «овладеть флотскими структурами, подчинить их
Центробалту, а первый народный комиссар по морским делам
Павел Дыбенко оказался гораздо более серьезной фигурой, чем
можно было предположить. Так, он заявил, что те офицеры,
которые не хотят выполнять свои офицерские обязанности,
будут посланы матросами в кочегарку. И все этому поверили.
И стали выполнять свои обязанности».
Возмущение в среде офицерства было сильным82, однако
дальше разговоров, шедших весь декабрь 1917 года83, дело, по
81
  Там же. С. 9.
82
  Эти настроения подробно описывал в своих мемуарах, очевидно, преуве-
личивая их накал, уже упоминавшийся Гарольд Граф: Граф Г. К. На «Новике».
83
  Об этих разговорах пишет Н. А. Кузнецов: Кузнецов Н. А. Русский флот на
чужбине. М., 2009 / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=14.

119
сути не пошло. И в этом смысле те, кто, как Михаил Беренс был
уволен в начале января 1918 года, шли явно против доминирую-
щего «конформистского» течения даже внутри кадрового «бое-
вого» морского офицерства.
То, что братья Беренсы в ноябре – декабре 1917 года сделали
разный выбор, скорее всего, не было неожиданным для них са-
мих, ведь они уже больше 10 лет шли разными карьерными пу-
тями.

***

После Русско-японской войны, в которой оба брата активно

участвовали, Михаил продолжил служить на кораблях, последо-
вательно достигая командных высот вначале на эсминцах, потом
на миноносцах, а к концу 1916 года – на линкоре-дредноуте, в то
время как Евгений оказался в Морском генеральном штабе.
Как говорит Денис Козлов, «Евгений после японской войны
вошел в число так называемых младотурок – группы сравни-
тельно молодых офицеров, генерировавших идеи и проекты по
возрождению флота и попавших в первый состав Морского ген-
штаба». Также Евгений Беренс преподавал в Николаевской ака-
демии Генерального штаба, участвовал в составлении «Военной
энциклопедии» (1911–1912)84, а в 1910 году отправился за гра-
ницу в качестве военно-морского агента Морского генштаба  –
вновь учрежденная теми же «младотурками» должность, связан-
ная в той или иной степени с разведкой. До 1914 года старший
Беренс находился в Германии, где он – согласно инструкции во-
енно-морским агентам 1908 года85 – должен был добывать све-
дения о вооруженных морских силах и средствах иностранных
государств, а с 1911 года – и информацию об «общем политиче-
ском положении и о силах и средствах иностранных государств
84
  См. энциклопедическую статью о Е. А. Беренсе: https://www.korabel.ru/
persones/detail/72.html.
85
  Алексеев М. Военная разведка. Т. 2. С. 534–543 – инструкция военно-мор-
ским агентам 1908 года // https://vk.com/doc35528094_466358005?hash=92434d4c522
cc7d89a&dl=753339dc88911e04f7.

120
к войне»86. То есть Евгений Беренс в 1910–1914 годах выведывал
секретную информацию о главном враге Российской империи в
предстоящей войне. Для получения следующего чина ему тре-
бовался опыт командования кораблем87, и в 1914 году он полу-
чил в командование строившийся по русскому заказу на заво-
де в Германии легкий крейсер «Адмирал Невельской», но уже с
1915  года  – он снова военно-морской агент, на этот раз – в Ита-
лии. Вскоре после Февральской революции Евгений вернулся в
Россию в качестве руководителя одного из ведущих подразделе-
ний самого Морского генерального штаба – иностранного отде-
ла, которому подчинялись всё те же военно-морские агенты за
границей88.
Михаил Беренс был не менее успешен в той стезе, по которой
он шел. Как рассказывает Денис Козлов, «Михаил продвинулся
до значительных (хотя и не исключительных, как, например,
адмиралы Александр Колчак или Михаил Кедров) высот. Этому
изрядно поспособствовал его ореол героя (без иронии) обороны
Рижского залива в августе 1915 года, когда он, командуя “Нови-
ком”, активно участвовал в победоносном бою с германскими
миноносцами, за что получил высшую боевую награду – орден Св.
Георгия 4-й ст. Бой “Новика” – это пример не столько героизма
(превосходство в силах было на нашей стороне, неприятель был
измотан ночными стычками с дозорными эсминцами), сколько
грамотных и решительных действий, приведших к реальному
(и достаточно эффектному) успеху, каковых у нас в Первую
мировую войну на Балтике было, увы, немного. Следующий его
корабль  – линкор – это очень серьезно (особенно дредноут, како-
вых на Балтике было всего четыре). Как правило, это был трам-
плин к адмиральской должности»89.

86
  Федоров В. М. Военно-морская разведка. С. 30.
87
  Белли В. А. Офицер с «Варяга». С. 29.
88
  О функциях иностранного отдела см.: Федоров В. М. Военно-морская раз-
ведка. С. 30.
89
  Подробнее об обороне Рижского залива см.: Козлов Д. Ю. «Самое славное
дело в нашу войну с немцами…» // Гангут. Сб. ст.  Вып. 112. СПб., 2019; Вып. 113.
СПб., 2019.

121
 Кирилл Назаренко также отмечает, что братья были на под-
ступах к адмиральским чинам:

«Оба Беренса в конце 1910-х вполне могли стать адмиралами.

Евгений стал при Александре Керенском контр-адмиралом, потому
что при Керенском вообще повысили очень многих, т.к. порядка 50
адмиралов было уволено в марте – апреле 1917 года как балласт
старого режима, но списки кандидатов все были дореволюционные».

Очевидно, поведение Евгения Беренса в ноябре 1917 года со-

ответствовало его предшествующей карьерной стратегии – про-
движению вверх внутри Морского генерального штаба.
В той же степени соответствовал предшествующей карьер-
ной стратегии и поступок младшего из братьев – будучи коман-
диром одного из четырех линкоров Балтийского флота, в февра-
ле 1917 года он сумел сохранить порядок на своем корабле: на его
«Петропавловске», насколько можно судить, не было убийств
офицерского состава и, видимо, не случайно его корабль не упо-
минается даже в советских книгах о «революционном» Балтий-
ском флоте в 1917 году90. Можно предположить, что тот круг
офицеров, который твердо стоял за сохранение порядка на ко-
раблях и иерархию, не собирался подчинять свою деятельность
революционным «матросским» структурам, и дело было здесь,
скорее, в институциональном конфликте, чем просто в идеоло-
гическом неприятии большевиков, тем более, в условиях про-
должавшейся войны.
Кирилл Назаренко предполагает, что выбор Евгения был не-
окончательным, ситуативным, многие офицеры ждали падения
большевиков в течение 1918 года (об этих же ожиданиях офи-
церства пишет А. Ганин91), в дальнейшем же на службу старше-
го брата Беренса большевикам «верой и правдой», мог повлиять
элементарный страх:
90
  Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской
социалистической революции. М.–Л., 1957. С. 337, 343 / http://nozdr.ru/militera/h/
baltiyskiy_flot/08.html; Балтийские моряки в борьбе за власть Советов (ноябрь
1917 – декабрь 1918) / http://nozdr.ru/militera/h/baltiyskiy_flot/10.html; https://
readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=9; https://proza.ru/2017/09/15/1303.
91
  Ганин А. В. Офицерский корпус в годы Гражданской войны в России. С. 49.

122
 «Видимо, важной вехой становится расстрел Алексея Щаст­
ного (июнь 1918 года), который вывел суда из Гельсингфорса и че­
рез полтора месяца был расстрелян по приговору советского суда.
Правда, на мой взгляд, а у меня скоро выйдет книга – политическая
биография Щастного, он был реальным заговорщиком. Но для Бе­
ренса это могло быть уроком – большевики могут не только разо­
гнать и уволить, но еще и расстрелять».

Напугать Евгения Беренса, как и многих других морских

офицеров, могла не только история с Щастным, но и с другими
дореволюционными руководителями Балтийского флота, с теми
же Развозовым и с Бахиревым – о которых шла речь выше.
Однако деятельность Евгения Беренса в годы гражданской
войны наталкивает, скорее, на вывод о его парадоксальной неу-
язвимости и большой свободе в действиях, чем на мысль об его
«испуге».

***

В годы гражданской войны Евгений Беренс занимал три

должности, две из них – последовательно: с ноября 1917 года по
апрель 1919 года – начальник Морского генерального штаба, с
апреля 1919 по февраль 1920 года – руководитель Морских сил
республики (т.е. Рабоче-крестьянского красного флота). Назна-
чение на вторую должность было связано с внезапной смертью
первого руководителя РККФ – также дореволюционного кадро-
вого офицера, контр-адмирала Василия Альтфатера.
Почему Беренс был уволен с должности руководителя РККФ
в феврале 1920 года – не известно, с этого момента его функции в
основном представительские (участие в международных конфе-
ренциях, с 1924 года – военно-морской атташе).
Параллельно своей должности начальника Морского ген-
штаба, с мая92 по сентябрь 1918 года Евгений Беренс входил в
состав Высшего военного совета республики. Сам совет возник в

92
  Такую дату приводит К. Б. Назаренко (Назаренко К. Б. Флот и власть в
России. С. 274), в энциклопедиях значится апрель 1918.

123
марте 1918 года, т.е. Беренс попал в него не с самого начала (в от-
личие от Альтфатера). После преобразования Высшего военного
совета в Реввоенсовет республики в сентябре 1918 года Беренс
оказался за пределами нового коллегиального органа (в отличие
от того же Альтфатера).
В советской литературе подчеркивалась большая роль Ев-
гения Беренса в военных успехах большевиков в годы граждан-
ской войны. Среди них, в первую очередь, – спасение Балтийско-
го флота от захвата немцами в марте 1918 года (Ледовый поход),
затопление Черноморского флота по указанию Ленина от тех же
немцев в июне 1918 года (затопление получилось частично, т.к.
часть кораблей ушла от затопления из Новороссийска в Севасто-
поль), а также преобразование морских флотилий во флотилии
озерные и речные летом 1919 года93.
Из публикаций советского времени о Беренсе складывает-
ся впечатление о нем как о человеке, который – как говорилось
в одном из некрологов – «был одним из тех честных военных
беспартийных специалистов, которые с первых же дней Совет-
ской власти примкнули к революции и отдали свои богатые зна-
ния и опыт на служение трудящимся».
Однако, очевидно, старший из братьев Беренсов был не так
прост.
И дело не в том, что, как ясно из новейшей литературы, спасе-
ние Балтийского флота было осуществлено Алексеем Щастным,
и Беренс принимал в нем участие, скорее, в качестве обще-стра-
тегического руководителя, удаленного от конкретики94. И не в
том, что решение о затоплении Черноморского флота, словами
Кирилла Назаренко, было политическим, а, значит, принима-
лось лично Лениным. И даже не в том, что при Беренсе Морской
93
  Белли В. А. Офицер с «Варяга»; Петраш B. Е. А. Беренс (К 90-летию со дня
рождения) // Военно-исторический журнал. 1995. № 11 / http://militera.org/articles/
rus/p/t36408/; https://www.korabel.ru/persones/detail/72.html.
94
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 221; Кузнецов Н. А. Русский флот
на чужбине / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=14. Характерно, что даже
в советской книге «Балтийские моряки в борьбе за власть Советов (ноябрь 1917 –
декабрь 1918)» в главе «В огне гражданской войны» Беренс упоминается всего два
раза / http://nozdr.ru/militera/h/baltiyskiy_flot/10.html.

124
генеральный штаб, по сути, самоустраняется от гражданской во-
йны, и занимается такими «странными» делами, как соблюдение
правильности делопроизводства, сокращение штатов и ликвида-
ция подразделений, «статистические работы по учету произво-
дительных сил страны», разработка законопроектов по органи-
зации службы во флоте и табеля комплектации судов, перевод
флота на мирное положение и т.п.95
Дело в какой-то странной неуязвимости Евгения Беренса, в
наибольшей степени проявившейся осенью 1918 года, когда его,
судя по всему, никак не затронуло раскрытие большевиками так
называемого «заговора послов»96, при том, что в участии в этом
заговоре обвинялись, среди прочих, не просто служащие Мор-
ского генерального штаба97, но и ближайший помощник Берен-
са – Михаил Дунин-Барковский, бывший начальник Разведыва-
тельного отделения того же Морского генштаба, «пригретый»
Беренсом в феврале 1918 года на должности руководителя ино-
странного отдела МГШ98.
Казалось бы, на Евгения Беренса подозрение должно было
пасть в первую очередь. Ведь именно он занимался ликвидацией
дореволюционной заграничной агентуры Морского генштаба в
начале 1918 года, причем первоначально явно сопротивлялся ее
упразднению большевиками99, которые с весны 1918 года нача-
ли создавать свою агентуру при сугубо советских органах100. При
упразднении разведки Морского генерального штаба Беренс пе-
редал всю агентуру Англии101, а именно английские разведчики
стояли в центре «заговора послов». Уничтожение документов
штаба по агентуре в марте 1918 года проводил всё тот же Ду-
нин-Барковский, которого летом 1918 года Евгений Беренс при-
95
  Подробнее об этом см.: Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 276–283.
96
  «Заговору послов» посвящена третья глава книги Евгения Сергеева: Серге-
ев Е. Ю. Большевики и англичане. М., 2019.
97
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 213.
98
  Информационная справка о М. И. Дунине-Барковском: http://офице-
рыфлота.рф/Men/Details/2098?fid=198.
99
  Федоров В. М. Военно-морская разведка. С. 70–72.
100
  Там же. С. 68.
101
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 210–212.

125
влек к работе комиссии для  разграничения  деятельности  орга-
нов  разведки  и контрразведки, созданной по инициативе Льва
Троцкого102.
После обнаружения «заговора послов» в конце августа –
первых числах сентября 1918 года, непосредственной реакцией
на который стал первый массовый расстрел дореволюционной
бюрократии большевиками 5 сентября, были арестованы подчи-
ненные Дунина-Барковского, а затем – и он сам. В книге Кирил-
ла Назаренко сообщается, что Дунин-Барковский находился под
стражей около полутора лет103.
Как отмечает Денис Козлов, «Дело генмора» велось отдель-
но, была установлена личная связь чинов Морского генштаба
с одним из организаторов заговора британским разведчиком
Ф. Кроми, а в итоговой докладной записке во ВЦИК сообщалось
по поводу Морского генерального штаба: «Регистрационная
служба в совокупности с Морским контролем Генмора является
филиальным отделением Английского Морского Генштаба»104.
Только за первый осенний месяц 1918 года в Морском генераль-
ном штабе «было ликвидировано шестнадцать “англо-америка-
но-французских шпионов”»105.
Впечатление от этого дела в среде офицерства было так вели-
ко, что, как предполагает Денис Козлов, именно на его фоне у ру-
ководителя Рабоче-крестьянского красного флота, ближайшего
помощника Троцкого по морским вопросам, уже упоминавше-
гося бывшего вице-адмирала В. Альтфатера развилось нервное
расстройство, приведшее к его смерти в апреле 1919 года.
Исследователь советской разведки и контрразведки, много
работавший в закрытых архивах, А. А. Зданович отмечал про-
английскую ориентацию русской морской разведки в начале

102
  Там же. С. 213.
103
  Там же. С. 77.
104
  Козлов Д. Ю. Британские подводные лодки в Балтийском море. 1914–1918.
М., 2006. См. подробнее: Зданович А. А. Организационное строительство отече-
ственной военной контрразведки (1914–1920 гг.): Дисс. канд. ист. наук. М., 2003.
С. 99–103.
105
  Сергеев Е. Ю. Большевики и англичане. М., 2019. С. 121.

126
1918 года106. Если это так, это тем более должно было поставить
старшего из братьев Беренсов под подозрение – ведь заговор ис-
ходил из кругов британской разведки.
Однако «заговор послов» странным образом проходит как
будто мимо Евгения Беренса. Более того, в это время, осенью
1918  года, при Морском генштабе «срочно» начинает работать
«Военно-морская комиссия по составлению истории войны
1914–1918 годов на море»107 – очевидно, не самое необходимое
учреждение в условиях гражданской войны. Но удивляет, ско-
рее, состав комиссии, в которой оказываются: последний «цар-
ский» морской министр Иван Григорович; начальник одного из
отделов штаба Балтийского флота Иван Ренгартен, уволенный
большевиками с флота в апреле 1918 года; уже упоминавшиеся
Александр Развозов, не так давно выпущенный из тюрьмы, и
Михаил Бахирев (Бахирев на момент создания комиссии нахо-
дится в тюрьме)108. А в конце 1918 года происходит серьезная ап-
паратная «победа» Беренса, о которой «младотурки» Морского
генштаба и, видимо, и сам Евгений, мечтали еще в 1908 году –
упраздняется ГУЛИСО, наследник дореволюционного Главного
морского штаба, основного аппаратного конкурента Морского
генштаба в Морском министерстве109.
На одном из «военных» форумов цитируется немецкое ис-
следование 1966 года, и эту цитату нужно, конечно, проверять,
что невозможно при закрытых библиотеках. И тем не менее:

«Восемнадцатого июля 1918 г. германский военный атташе

в Москве майор Шуберт, сообщая в Берлин сведения о намерениях
Троцкого в случае угрозы захвата Петрограда немцами взорвать
корабли Балтийского флота, информировал о своей встрече с

106
  Зданович А. А. Организация и становление спецслужб российского флота
// Исторические чтения на Лубянке. 1997; Российские спецслужбы: история и со-
временность. М., Великий Новгород, 1999. С. 15.
107
  Мазур Т. П. Главный хранитель РГА ВМФ (СПб). Морская историческая
комиссия // https://genrogge.ru/bahirev/mor.htm.
108
  О составе комиссии см. описание фонда комиссии в архиве: https://
genrogge.ru/bahirev/mor.htm.
109
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 329.

127
 Беренсом по этому поводу. Последний, придерживавшийся по словам
майора монархических убеждений, заявил о готовности способство­
вать сдаче флота Германии, если она гарантирует в будущем воз­
врат кораблей монархическому правительству России. Немцы пред­
ложили вывести их в Ревель, так как для них главным являлось в
перспективе исключить возможность какого-либо участия русского
флота в текущей войне»110.

Если Евгений Беренс действительно летом 1918 года выхо-

дил на контакт с немцами как «идейный монархист», готовый
решать с ними вопрос о российском флоте и бороться против
большевиков, то самое вероятное объяснение приводимому
факту – эта деятельность Беренса была инициирована большеви-
ками в разведывательных целях, что объясняет и его последую-
щую неуязвимость от подозрений в участии в «заговоре послов»,
и его большую внутреннюю свободу в руководстве Морским ген-
штабом.
Однако была ли у Евгения Беренса какая-то особая индуль-
генция от руководства большевиков?
Представляется, что вряд ли – ведь даже к своему непосред-
ственному начальнику Льву Троцкому (народный комиссар по
военным и морским делам с февраля 1918 года) у него не было
«прямого хода».
Как ясно из книги К.Назаренко, для проведения нужной
ему политики (сохранить морское ведомство отдельного от су-
хопутного, сохранить подчинение морской авиации Морскому
генштабу и т.п.111) он использовал В. Альтфатера112, хотя неко-
торые вопросы – как в случае с созданием разведки «молодого
Красного флота» летом 1918 года – Троцкий, Альтфатер и Беренс
изначально обсуждали вместе113.
В начале 1919 года все виды разведок перешли под контроль
ВЧК. Согласившись с этой передачей, в Морском генштабе тут
110
  Baumgart W. Deutsche ostpolitik 1918. Von Brest-Litowsk bis zum ende des
Ersten Weltkriegs. Wien-Munchen, 1966. S. 114. Abd. 96. Цит. по: http://tsushima.su/
forums/viewtopic.php?id=3909.
111
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 330–333.
112
  Там же. С. 269–274.
113
  Федоров В. М. Военно-морская разведка. С. 72.

128
же стали разрабатывать новый проект учреждения разведки при
МГШ.
Неизвестно во что бы вылилась эта деятельность, если бы
Евгений Беренс в апреле 1919 года не был срочно назначен на
пост командующего Морскими силами республики в связи со
смертью Альтфатера.
Его функционал на этом посту явно изменился – и хотя Ев-
гений Беренс по-прежнему далек от прямого руководства бое-
выми действиями, он начал выезжать на фронт, в частности, для
инспектирования речных и озерных флотилий, созданных из ко-
раблей Балтийского флота – единственного флота, имевшегося
в распоряжении большевиков в годы гражданской войны. Мор-
ской офицер Владимир Белли, в будущем – советский военный
разведчик, взятый в 1919 году Беренсом в Морской генштаб, так
вспоминает свои поездки с ним по флотилиям:

«Осенью 1919 года мне довелось сопровождать коморси (Коман-

дующий Морскими силами республики – Л. У.) в его инспекторской по­
ездке по Волге. Евгений Андреевич подробно ознакомился с работой
Нижегородского военного порта, с состоянием и деятельностью
Волжской военной флотилии, порта в Саратове»114.

Летом 1919 года Евгений Беренс присутствовал при падении

Царицына, который «красные» не смогли отстоять под натиском
Петра Врангеля. Флотилиями в боях за Царицын командовал
Федор Раскольников, которого Беренс знал с ноября 1917 года –
это был первый «советский» начальник над ним, комиссар Мор-
ского генерального штаба.
Известная писательница и революционерка Лариса Рейснер,
в этот момент – жена Раскольникова и одновременно комиссар
Морского генерального штаба при флотилиях, так патетиче-
ски описывала командующего Рабоче-крестьянским красным
флотом:
«Виделись с Беренсом... Он приехал на фронт, милый и умный,
как всегда, уязвленный невежливостями революции, с которыми он

  Белли В. А. Офицер с «Варяга». С. 33.

114

129
 считается, как старый и преданный вельможа с тяжелыми прихо­
тями молодого короля. Его европейский ум нашел неопровержимую
логику в буре, и, убежденный ею почти против воли, добровольно
сделал все выводы из огромной варварской истины, озарившей все
извилистые галереи, парадные залы, сады и капеллы его полуприд­
ворной, полуфилософской души. И, хотя над головой Беренса весело
трещали и рушились столетние устои и гербы его рода, а под но­
гами ходуном заходил лощеный пол Адмиралтейства, – его светлая
голова рационалиста восторжествовала и не позволила умолчать
или исказить, хотя сердце кричало и просило пощады. Наконец, к
его опустошенному дому пришла новая власть, заставила себя при­
нять и потребовала присяги в верности. Он принял ее взволнован­
ный, со всей вежливостью куртуазного XVIII-го века, стареющего
дворянина и вольтерьянца, сильно пожившего, утомленного жизнью,
а на склоне дней еще раз побежденного страстью: последней, неж­
нейшей любовью к жизни, молодости и творчеству, к жестокому и
прекрасному ангелу, обрызганному кровью и слезами целого народа,
и пришедшему, наконец, судить мир. Революция заставила Беренса
– теоретика и сибарита, засучить кружевные манжеты и собствен­
ными руками рыть могилу своему мертвому прошлому и своему по­
бежденному классу. Беренс вооружает корабли против реставрации
и верит, вопреки всем догмам, что его маленькие флотилии, нагру­
женные до краев мужеством и жаждой жертвы, могут и должны по­
бедить. После падения Царицына, Беренс сидит у себя в каюте и
глаза у него становятся такими же, как у всех стариков, в одну ночь
потерявших сына»115.

Кирилл Назаренко в разговоре с автором этим строк отме-

тил, что роль Евгения Беренса как командующего Морскими си-
лами республики была несущественной в гражданской войне116:

«Он вроде бы был самым главным, а при этом мало в чем кон­
кретно участвовал. Командование Морских сил республики занима­
лось в основном снабжением речных сил, и как командование, ста­
вящее оперативные задачи, оно выступать не могло. Если взять
сухопутные войска, то фамилии Вацетиса и Каменева как главно­
командующих звучат реже, чем фамилии командующих фронтами –
115
  Фронт. 1918–1919 (из очерков Ларисы Рейснер). XX век и Россия: обще-
ство, реформы, революции. Электронный сборник. Вып. 3. Самара, 2015 / http://
sbornik.lib.smr.ru/.
116
  Подробнее об этом см.: Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 261, 274.

130
 Егоров, Тухачевский, Фрунзе. В отношении флота это еще более
справедливо. Речные силы подчинялись местному сухопутному ко­
мандованию. За исключением Балтийского флота, который получал
задания по борьбе с англичанами и немного с эстонцами. Весной
1920 года в Одессе пробовали достроить подводные лодки, да не
успели. Азовская флотилия действовала сам по себе».

Однако, как и ранее в Морском генштабе, старший из брать-

ев Беренсов проявил себя успешным аппаратчиком – Морские
силы республики перетягивают на себя часть функционала Мор-
ского генштаба117, занимаются инвентаризацией собственности
заводов морского ведомства, успешно забирают у сухопутных
войск территории морских крепостей118.
Кроме того, Беренс создает собственный штаб – штаб ко-
морси (командующего Морскими силами республики), который
был единственным из всех морских ведомств, не подчинявшихся
управляющему народного комиссариата по военным и морским
делам.
В. Белли так вспоминает об этом:

«Во второй половине 1919 года был сформирован штаб коман­

дующего Морскими Силами Республики... В связи с этим Генмор (т.е.
Морской генеральный штаб, который ранее возглавлял Беренс – Л. У.)
утратил значение высшего морского оперативно-административ­
ного органа и основные его функции перешли к штабу коморси... По
организационной структуре того времени все центральные учреж­
дения морского ведомства, за исключением штаба коморси, подчи­
нялись управляющему Народным комиссариатом по морским делам
Н.  К. Игнатьеву... И несмотря на такое положение, никогда не было
трений или недоразумений между двумя инстанциями: командной
(коморси и его штаб) и “министерской” (упморком и центральный
аппарат наркомата). Это следует отнести к доброй воле глав обе­
их инстанций, и прежде всего к умению Е.А. Беренса организовать
работу, а также его личным качествам: такту, выдержке и замеча­
тельной терпимости к чужому мнению»119.

117
  Там же. С. 329.
118
  Белли В. А. Офицер с «Варяга». С. 32.
119
  Там же.

131
 К. Назаренко в своем исследовании отмечает, что Морской
генштаб в 1919 году уступил «право первородства» штабу Коман-
дующего морскими силами республики120 – представляется, что
это было прямым результатом деятельности Евгения Беренса на
новой должности.
С февраля 1920 года его роль при большевиках меняется,
и следующие несколько лет Евгений Беренс выполняет, скорее,
дипломатические функции (участник советской делегации на
мирных переговорах с Финляндией, военно-морской эксперт
советской делегации на Генуэзской, Лозаннской и Рижской кон-
ференциях), а с 1924 года он – военно-морской атташе СССР в
Великобритании.
Историки (Кирилл Назаренко, Александр Колпакиди) в раз-
говоре с автором этих строк отметили, что были атташе, кото-
рые выполняли только представительские функции, не являясь
при этом разведчиками. Однако, как станет ясно ниже, Евгений
Беренс, если и не был полноценным разведчиком, тем не менее,
активно взаимодействовал с Закордонным отделом ГПУ.

ЧАСТЬ 2. МИХАИЛ БЕРЕНС:

ОТ ПЕТРОГРАДСКОЙ АПАТИИ
ДО БИЗЕРТИНСКОЙ ПРИСТАНИ

О жизни Михаила Беренса с момента его увольнения 12 ян-

варя 1918 года и до начала марта 1919 года на данный момент
ничего неизвестно, кроме того, что он находился в Петрограде и
именно оттуда «ушел» на территорию Финляндии.
Специалисты по военно-морской истории гражданской вой­
ны (Кирилл Назаренко, Сергей Волков, Никита Кузнецов, Анд­
рей Ганин) называют целый ряд причин, по которым кадровое
офицерство, да и не только кадровое, и не только офицерство,
не уезжали из северной столицы в течение 1918 года – многие
ожидали скорого падения власти большевиков, сказывалась и
усталость от войны и нежелание снова воевать, да и не все могли
выбраться из Петрограда.
  Назаренко К. Б. Флот и власть в России. С. 308, 322.
120

132
 Ситуация Михаила Беренса, на первый взгляд, кажется ти-
пичной – та часть столичного офицерства, которая не пошла
служить к большевикам, отправилась на «белые» фронты только
в начале 1919 года, причем кто-то элементарно убегал от прину-
дительной мобилизации большевиков, которую они объявили в
ноябре 1918 года.
Единственный источник о нахождении младшего из брать-
ев Беренсов в Финляндии в марте 1919 года, раскрывающий и
причины его поступков – дневник Виктора Пилкина, одного из
последних контр-адмиралов Российской империи (произведен в
декабре 1916 года), «пропустившего» из-за болезни и длительно-
го лечения в санатории на территории Финляндии все столич-
ные события конца 1917 – конца 1918 годов. Михаил Беренс и
Виктор Пилкин, несомненно, были хорошо знакомы по службе
на Балтийском флоте в годы Первой мировой войны, так, Пил-
кин несколько лет командовал линкором «Петропавловск», ко-
мандиром которого после него стал младший Беренс в ноябре
1916 года.
По своему настрою и кругу общения Виктор Пилкин явно
принадлежал к тем кадровым морским офицерам, которые были
уволены большевиками со службы 12 января 1918 года (об этом
круге шла речь в начале статьи, к нему принадлежал и Михаил
Беренс, сам Пилкин в это время был на лечении), в дневнике он
часто упоминает людей этого круга – Михаила Бахирева и Алек-
сандра Развозова. С последним он, судя по всему, находился в
активной переписке. На март 1919 года – время, когда Михаил
Беренс появился в Финляндии – Развозов служил в Военно-мор-
ской исторической комиссии при Морском генштабе, созданной
в августе 1918 года Евгением Беренсом, а Бахирев уже полгода
находился в тюрьме, после выхода из которой в апреле 1919 года
он также становится членом этой комиссии.
В самой Финляндии, к началу 1919 года уже объявившей
о своей независимости от России, в это время идет активная
консолидация «белых» сил вокруг генерала Николая Юденича,
В. Пилкин играет в этой консолидации активную роль как стар-
ший из морских офицеров, оказавшихся волею судеб в Финлян-

133
дии121 (на ее территории были крепости Балтийского флота Рос-
сийской империи, в частности Свеаборг и сам Гельсингфорс), и
как лицо, которому Юденич доверяет; позднее, при создании его
правительства, Пилкин займет должность морского министра.
Судя по тексту дневника, среди «белых» в Финляндии были
сильны надежды на антибольшевистское восстание в Петрогра-
де, при этом Бахирев и Развозов рассматривались как те, кто
может это восстание поддержать – и опять же позднее, осенью
1919  года, контакты обоих с правительством Юденича, шедшие
явно через Пилкина, будут стоить обоим свободы и жизни (Ба-
хирев расстрелян, Развозов умер в тюрьме от воспаления, вы-
званного недостаточным послеоперационным уходом).
Пока же, в начале 1919 года, несмотря на службу в «больше-
вистской» Морской исторической комиссии (о чем в дневнике
Пилкина не упоминается), Развозов пишет Пилкину письма с
просьбой о финансовой помощи:
«Алекс<андр> Владим<ирович> просит перевести на его имя
хоть немножко денег, чтобы подкармливать офицеров, ну Бахирева
например, который, выйдя больным из тюрьмы, не будет в состоя­
нии добывать себе хлеб».

Через пару дней в дневнике новая запись:

«Я был у Юденича. Я ему доложил, что Алекс<андр> Влад<ими­
рович> Развозов, имея на своих руках две семьи…, поддерживает и
подкармливает сидящих в тюрьмах офицеров, Бахирева и других,
умирающих с голоду. Он просит перевести ему некоторую сумму
денег, т.к. средства его приходят к концу. Я предложил подписку
и сказал, что из тех грошей, которые у нас с женой еще есть, мы
подпишем... я хотел сказать тысячу, но Юденич прервал меня: день­
ги найдутся, их надо найти. Ну, слава Богу, только бы не терять
времени».

И спустя две недели Юденич передал Пилкину для Развозова

«20 тысяч рублей 40-рублевыми керенками».
  Здесь и далее дневник цитируется по: Пилкин В.К. В Белой борьбе на Се-
121

веро-Западе: дневник 1918–1920. М., 2005 / http://militera.lib.ru/db/pilkin_vk/index.

html.

134
 Михаил Беренс «появляется» в дневнике Пилкина впервые в
начале февраля 1919 года – автору дневника стало известно, что
«Колчак вызывает к себе лиц, ему известных и которым он верит:
Бахирева, Развозова, Черкасского, Беренса».
Автор дневника с обидой отмечает, что в этом списке нет его
собственного имени, иначе он бы непременно поехал к Верхов-
ному правителю России, – «ведь мы дружили когда-то, вместе
работали» – несмотря на контакты с Юденичем (позднее, види-
мо, Пилкин сыграет определенную роль в признании Колчаком
Северо-Западного правительства под руководством Юденича).
Михаил Черкасский, названный среди тех, кого вызывал к себе
Колчак, к этому времени уже погиб в боях на юге; Михаил Ба-
хирев, как уже сказано, сидел в тюрьме. Про реакцию Развозова,
который в это же время просит прислать ему денег на «прокорм»
«голодных» офицеров, автор дневника пишет следующее:

«Развозов… не хочет ехать (у него семья), но предлог его – ока­

заться на месте, когда произойдет переворот, … хочет наблюдать
за поведением офицеров».

Речь, очевидно, идет об антибольшевистском перевороте

в Петрограде, на который надеялись в это время в окружении
Юденича.
Также автор дневника отмечает, судя по всему, со слов Раз-
возова:

«Беренсу (имеется в виду Михаил – Л. У.) предложили, от имени

Колчака, ехать в Сибирь. Он сказал, что, если приказывают, он пое­
дет, но лично не хотел бы».

Тем не менее, спустя месяц, 6 марта 1919 года Михаил Бе-

ренс появляется в Гельсингфорсе, оказавшись единственным, из
названных Колчаком, кто откликнулся на призыв старшего по
званию командира, восприняв это как «приказ» и вопреки соб-
ственному настроению.
Судя по дневнику Пилкина, младший из братьев Беренсов
привез с собой из Петрограда в Гельсингфорс атмосферу страха:
135
 «Бахирев очень слаб, никуда не хочет ехать. Голодает. Его
хотели обманным образом освободить, переведя первоначально
в Арестный дом, но он очень разнервничался и отказался. Может
быть, заподозрил провокацию и испугался».

Сергей Зарубаев, командовавший Балтийским флотом после

расстрелянного Алексея Щастного, впал «в истерику» из-за вне-
запного захвата англичанами миноносцев «Автроил» и «Миклу-
ха» в декабре 1918 года:

«С ним сделалось два глубоких обморока, даже большевики сжа­

лились…, дали ему 2-месячный отпуск с сохранением содержания
к<омандую>щего и с правом, при том же содержании, поступить
в любой комиссариат… Не хочет Зарубаев отдавать свою шкуру.
А может быть, и нервы в ужасном у него положении (состоянии)»122.

Сам Михаил Беренс, по мнению автора дневника, «порядоч-

но постарел, осунулся и цвет лица у него <1 нрзб>... Я заметил,
что он стал больше заикаться и нервничать. Его как-то дергает
сейчас...». Во время некого «секретного доклада» Юденичу Бе-
ренс, «как это ни странно, очень волновался», но говорить много
не потребовалось, т.к. оказалось, что Юденич прочел доклад за-
ранее.
Несколько раз автор дневника, видимо, со слов Беренса пи-
шет о Л.Троцком, словно народный комиссар по военным и мор-
ским делам даже в «белой» среде воспринимался как «власть»,
которой по долгу службы нужно подчиняться – тот стремится
дружить с офицерством, в том числе увольняя для этого некото-
рых комиссаров и составляя списки офицеров, которые подле-
жат освобождению из тюрьмы.
Также от Беренса автор дневника узнает, что «многие офице-
ры не бежали, пока можно было бежать, потому что старшие (у
нас Развозов, Беренс) (очевидно, речь идет о старшем из брать-
ев Беренсов – Л. У.) и союзники (Кромми) убеждали их остаться».
Далее Пилкин пишет, что отсутствие призыва идти на службу ко
всем офицерам является большой ошибкой Колчака и Юденича,
  В 1921 году Сергей Зарубаев был расстрелян по «делу Таганцева».
122

136
но важным кажется не это, а имя Кроми – английского офице-
ра, разведчика, убитого 31 августа 1918 года сотрудниками ВЧК в
ходе раскрытия «заговора послов».
Так как автор дневника воспроизводит рассказ Михаила
Беренса, то можно предположить, что тот знал только о пу-
бличной роли Фрэнсиса Кроми, который как британский воен-
но-морской атташе в России убеждал большевиков продолжать
воевать с Германией, а офицерство с этими же целями убеждал
подчиняться большевикам, но не знал о подпольной деятельно-
сти Кроми, участвовавшего в «заговоре послов» по свержению
власти большевиков, организованном британским дипломатом
Робертом Локкардом и британским разведчиком Сиднеем Рей-
ли123. Подобная «невинность» младшего брата Беренса в разве-
дывательных играх того времени лишний раз показывает, на-
сколько он был далек от деятельности старшего брата.
Любопытно, что позиция Развозова, который одной рукой
берет деньги у Юденича для поддержки арестованных больше-
виками офицеров, а другой – вместе с Евгением Беренсом – при-
зывает офицерство служить большевикам, не вызывает осужде-
ния автора дневника. Зато гневными репликами («Иуда» и т.п.)
сопровождается в дневнике изложение рассказа Михаила Бе-
ренса о В. Альтфатере, первом командующем Морскими силами
республики, близком к Троцкому, разъезжающему по кораблям
вместе с комиссарами и приказывающего офицерам слушаться
матросов.
Тем интереснее отсутствие в дневнике какой-либо крити-
ки Евгения Беренса, который, как рассказывалось выше, весь
1918-й год активно взаимодействовал с Альтфатером и именно
через него доносил свои идеи до Троцкого. Подобную «фигуру
умолчания» в дневнике Пилкина в равной мере можно объяс-
нить либо каким-то особым отношением Михаила к старшему
брату (всё же брат), либо разницей в положении Альтфатера и
Евгения Беренса у большевиков – если первый занимается «по-
руганием» офицерской чести, то второй, скорее, воплощает со-
123
  Подробнее об этом см. уже упоминавшуюся книгу Е. Ю. Сергеева: Сер­
геев Е. Ю. Большевики и англичане. М., 2019.

137
бой дореволюционный Морской генштаб и в этом смысле – этой
чести не нарушает.
К концу марта 1919 года автор дневника отмечает явные из-
менения в Михаиле Беренсе – он «весел и очень мил», а перед его
отъездом к Колчаку 27 марта у них состоялся разговор:
«Я ему сказал, между прочим, о Кронштадте (речь идет о плане
захвата Кронштадта с моря, разработанном для Юденича Пилкиным –
Л. У.). Он первый раз промолчал, сделав мутные глаза, а сегодня…
стал спорить со мной по существу… “Это авантюра. Захватить
Кронштадт можно, но удержать его, не имея за собою поддержки
больших сил – нельзя. Надо дать что-нибудь населению, а если ни­
чего не давать, то через два дня оно устроит к<онтр>революцию”.
Беренс прав, конечно, но трудно учесть сейчас психологию. Может
быть, взятие Кронштадта будет началом восстания в Петрогра­
де. Но Беренс утверждает, что это невозможно. Все в Петрогра­
де, Развозов, все, все превратились в моллюсков и боятся каждой
винтовки. Беренс говорит, что и он, когда был в Петрограде, был
моллюском и считал, что главное – это спасение петроградцев от
большевиков, от голода. Теперь он другого мнения: пусть вымира­
ют! Это будет урок, может быть, для Москвы, для Киева. А Раз­
возов говорил ему перед его отъездом: скажите Юденичу, скажите
Пилкину, чтобы скорее, скорее спасали Петроград. И мне кажет­
ся, что его и действительно надо спасать. “Пусть вымрет – это
будет уроком”. Это значит ради хорошей цели допускать гнусные
средства. Это большевизм! Это иезуитство! Ничто не вознагра­
дит за гибель людей, и каких людей может быть...».

В этой позиции Михаила Беренса, вызвавшей столь явное

отторжение автора дневника, видимо, зафиксирован личный
опыт  – страха, который съедал и его, не хотевшего сбегать из
Петрограда, и Бахирева, отказавшегося сбегать из тюрьмы, и
Развозова, отказавшегося ехать к Колчаку, но просившего о
«скорейшем спасении Петрограда» и денег на «прокорм» того
«голодающего» офицерства, которое предпочитало тем не менее
оставаться в северной столице.
Вероятно, радикальное неприятие Михаилом Беренсом сво-
ей петроградской жизни образца 1918 года, когда он стал «мол-
люском», отразилось в его деятельности у Колчака. В доступной
литературе занятия младшего из братьев Беренсов этого периода,

138
с июня 1919 года по январь 1920 года, описаны крайне невнятно.
В частности, утверждается, что «при Колчаке» «в 1919–1920-х го-
дах» Михаил Беренс был командующим Морскими силами При-
морской земской управы. Однако Приморская земская управа
возникла на Дальнем востоке после падения власти Колчака, в
январе 1920 года, поэтому возглавлять ее морские силы младший
из Беренсов не мог ни «при Колчаке», ни «в 1919 году», не говоря
уже о том, что сама управа была, скорее, пробольшевистским об-
разованием, а не «белым».
Никита Кузнецов, автор книги «Русский флот на чужбине»,
старший научный сотрудник Дома русского зарубежья, смог
прояснить некоторые важные моменты деятельности младшего
из братьев Беренсов, не введенные на данный момент в научный
оборот. – Те полгода, что прошли до падения власти Колчака,
Михаил, произведенный почти сразу по прибытии в Сибирь в
контр-адмиралы как бы в продолжение дореволюционного ста-
жа, стал председателем следственной комиссии по выявлению
обстоятельств службы морских офицеров у большевиков. Была
у него и другая деятельность явно не первоочередного организа-
ционного толка – членство в Георгиевской думе (ведала награж-
дениями офицеров), председатель комиссии по разработке во-
просов об аттестации офицеров. Н. Кузнецов предполагает, что
у Колчака не нашлось для Михаила Беренса собственно боевых
обязанностей, т.к. тот поздно приехал – ведь после его вызова в
январе 1919 года до его прибытия прошло почти полгода.
Однако важен тот факт, что Михаил, как и его брат у «крас-
ных», не принимает непосредственного участия в боевых дей-
ствиях. Но если это еще объяснимо в случае с Евгением, который
был строевым офицером только в самом начале своей карьеры,
то для его младшего брата участие в боях было всё же занятием
более естественным, чем руководство следственной комиссией.
Можно предположить: к этому его привело не отсутствие
«боевых» должностей в войсках Колчака, а раздражение от соб-
ственного состояния «моллюска», вылившееся в слова о Петро-
граде «пусть вымирают – это будет уроком», что Пилкин в сво-
ем дневнике назвал «большевизмом» и «иезуитством». Вполне

139
«красным» кажется и название комиссии – «по выявлению об-
стоятельств службы морских офицеров у большевиков», и в этом
также можно увидеть отзвук настроений Михаила Беренса, про-
звучавших в разговоре с Пилкиным о роли его старшего брата
(а также Развозова и британского атташе Кроми) в подчинении
морских офицеров «большевистской стихии» – какое-то отча-
янное стремление разобраться в произошедшем расколе, осудив
как неправую противоположную сторону, психологически более
сильную и уверенную в себе.
Впрочем, это только предположения, требующие под-
тверждения архивными материалами.
Более важным представляется момент падения правитель-
ства Колчака. По информации Н. Кузнецова, Михаил Беренс
был назначен исполняющим обязанности командующего Мор-
скими силами Тихого океана (и тут опять случайная перекличка
с «Морскими силами республики», которые в этот момент воз-
главлял его старший брат у большевиков) 1 января 1920 года. Это
означает, что младший Беренс оказался востребован по своему
прямому назначению кадрового морского офицера за три дня до
выдачи Колчака большевикам – очевидно, верховный правитель
России, преданный союзниками и ближайшим окружением и
понимая, что погибнет, оставлял на посту командующего Тихоо-
кеанским флотом того, кому он мог доверить спасение проиграв-
ших – кораблей и людей.
И это спасение и было осуществлено Михаилом Беренсом – в
течение января 1920 года под его руководством на вспомогатель-
ных судах эвакуировались в Китай учащиеся моряки (гардемари-
ны Морского училища) и беженцы.
После этого младший Беренс отправился в «белый» Крым,
где еще продолжалась борьба с большевиками, и куда он прибыл
в августе 1920 года. Петр Врангель назначает Михаила Беренса
командующим крепости Керчь, а с 15 сентября 1920 года – на-
чальником 2-го (Азовского) отряда Черноморского флота (1-й
отряд воевал в Черном море)124.
124 
Гражданская война в России: Черноморский флот М., 2002. Предисловие /
http://militera.lib.ru/h/civilwar_blacksea/pre.html.

140
 Однако, как и у Колчака, у Врангеля младший из братьев Бе-
ренсов не воевал – спустя месяц после назначения его началь-
ником Азовского отряда, началась активная подготовка вран-
гелевских войск к эвакуации (впрочем, планы по эвакуации
разрабатывались еще с весны 1919 года – чтобы не допустить
повторения эвакуации из Новороссийска, больше похожей на
хаотическое бегство125).
Есть какой-то символизм в том, что, как и у Колчака, дея-
тельность Михаила Беренса в качестве одного из руководите-
лей флота у Врангеля началась в момент, когда стало ясно, что
«белые» проиграли, и всё, что можно сделать – это эвакуировать
проигравших людей и всех, кто захочет пойти с ними, как под-
черкнул Врангель в своем обращении к жителям Севастополя и
Крыма, «в неизвестность».
«Русский исход» врангелевских войск ноября 1920 года, в
ходе которого из Крыма было эвакуировано чуть более 145 тысяч
людей, описан во многих работах126. Михаил Беренс командовал
вторым из четырех отрядов кораблей, состоявшем из 8 минонос-
цев127. Его отряд уходил из Керчи (другими портами эвакуации
были назначены Севастополь, Ялта, Феодосия и Евпатория)128 и
был единственным, попавшим в 7-бальный шторм, в то время
как все другие отряды дошли до места назначения – Константи-
нополь – по штилю.
По прибытии в Константинополь Врангель переименовал
Черноморский флот в Русскую эскадру – теперь это была, сло-
вами историка внешней политики России, доцента МГУ им.
М.  В. Ломоносова Олега Айрапетова, «армия экспатридов». Еще
накануне эвакуации «генерал Врангель и верховный комиссар
Франции в России Мартель совместно с адмиралом Дюменилем
125
  Алтабаева Е. Б. Смутное время. Севастополь в 1917 – 1920-х гг. Севасто-
поль, 2004. С. 77 / https://vk.com/doc35848276_417057261?hash=9e28b9e11187a6ac9b
&dl=b6824d478c2d37ee98.
126
  См., например: Алтабаева Е. Б. Смутное время. Севастополь в 1917–
1920-х гг. Севастополь, 2004; Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине.
127
  Варнек П. А. У берегов Кавказа / http://militera.org/articles/all/v/t41544/.
128
  Ширинская-Манштейн А. Бизерта – последняя стоянка. М., 1999 / https://
www.litmir.me/br/?b=195384&p=30.

141
подписали конвенцию, в соответствии с которой вооруженные
силы Русской армии и мирные беженцы передавались под по-
кровительство Франции. В качестве залога расходов, которые
могли возникнуть у Франции вследствие этого покровительства,
ей предоставлялись русские военные корабли»129.
Олег Айрапетов отмечает:
«Эскадру нужно было содержать. Для этого нужны были сред­
ства. Собственных средств не было, правового статуса тоже, ар­
мия Врангеля находилась на содержании союзников, фактически –
Франции».

Собственно, это была не армия – а флот, боевые корабли, ко-

торые нужно было обслуживать, то есть иметь на них команду.
В Константинополе, после схода на берег беженцев, команда
Русской эскадры составила 5849 человек, среди которых боль-
шинство составляли матросы (почти 4 тысячи), но кроме них
были офицеры, женщины, дети, священнослужители, а также
учащиеся Морского кадетского корпуса, созданного в Севасто-
поле в 1919 году130, не успевшего произвести там ни одного выпу-
ска и эвакуированного целиком – не только со всеми гардемари-
нами и кадетами, но и библиотекой и типографией131. В качестве
порта-пристанища для Русской эскадры Франция определила
порт в своей колонии Тунис – Бизерту.
В феврале 1921 года, когда все корабли добрались до Бизерты,
командующий Русской эскадрой Михаил Кедров уехал в Париж
(туда же отправился и сам Врангель). На Кедрове лежала задача
обеспечить команду денежным содержанием132, впрочем, вопрос
финансирования правительством Франции Русской эскадры
на сегодня не исследован, известны только факты постепенной
продажи французами «за долги» части судов.
Руководителем же эскадры «на месте», в должности испол-
няющего обязанности командующего распоряжением Врангеля
129
  Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине / https://readli.net/chitat-
online/?b=340411&pg=23.
130
  О корпусе: Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=35.
131
  Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=40.
132
  Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=40.

142
был назначен Михаил Беренс. В этой должности он и вошел в
историю – как «последний командующий Русской эскадрой».

***

Можно по-разному, в том числе в высшей степени критиче-

ски133, относиться к идее сохранить в боевом состоянии корабли
и команды, потерявшие государство и Родину.
Кирилл Назаренко отмечает, что изначально «белые» были
вполне убеждены в скором падении режима большевиков. Эти
настроения были особенно сильны в момент Кронштадтского
восстания марта 1921 года, и если бы восставшие продержались
до схода льда – корабли Русской эскадры немедленно отправи-
лись бы туда на поддержку восставшим, но и после поражения
этого восстания в русской эмиграции шел бурный процесс как
переговоров между собой и с представителями европейских го-
сударств, так и внутренней самоорганизации. Словами К. Наза-
ренко, потребовалось сменовеховство второй половины 1920-х
годов, чтобы в эмиграции началось признание того, что совет-
ская власть – это Россия, а не анти-Россия.
Но как бы не относиться к деятельности эмиграции в целом,
Михаил Беренс не принял в ней никакого участия – он не посы-
лал приветственных телеграмм участникам Кронштадтского вос-
стания в 1921 году (за что подвергся критике134), не откликнулся
на запрос отправить корабли в Дальне-Восточную республику в
1922 году135, не вступил ни в одну офицерскую эмигрантскую ор-
ганизацию, не принял гражданства ни одной страны, лишившись
из-за этого возможности служить в госучреждениях, но до своей
смерти в 1943 году оставшись «подданным Российской империи».
И в отличие от большинства командного состава Русской
эскадры, разъехавшегося постепенно по Европе – кто сразу, кто
133
  Широкорад А. Б. Черноморский флот в трех войнах и революциях. М.,
2007 / https://www.litmir.me/br/?b=235385&p=51.
134
  Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине / https://readli.net/chitat-
online/?b=340411&pg=41.
135
  Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=43.

143
через какое-то время – младший из братьев Беренсов остался
при ней навсегда, в том числе после того, как она перестала офи-
циально существовать, а произошло это в октябре 1924 года, ког-
да Франция признала Советский Союз.
Последний командующий Русской эскадрой воспринял свою
деятельность не как боевую, а как повседневно-хозяйственную, в
которой важно не столько поддержание кораблей в хорошем со-
стоянии (а за этим Михаил Беренс также следил), сколько забота
о вверенных ему людях – выучить уехавших из Севастополя уче-
ников Морского кадетского корпуса и обеспечить их дальней-
шим образованием в странах Европы; трудоустроить желающих
сойти на берег офицеров, моряков и членов их семей, а детей
отдать в школы; обеспечить порядок на кораблях и дисциплину
в лагерях беженцев; и т.д. Морской кадетский корпус выпустил
300 человек, разъехавшихся по европейским учебным заведени-
ям; при корпусе были устроены курсы по механической части и
курсы подводного плавания; проводились учебные плавания с
кадетами и гардемаринами, ежегодно проходили парады; было
организовано издание журнала «Морской сборник», печатавше-
гося в литографии Морского корпуса136.
На данный момент практически не введена в научный обо-
рот переписка Михаила Беренса с представителями русской эми-
грации в Париже – с тем же Кедровым, иногда приезжавшим в
Бизерту, но в первую очередь – с бывшим военно-морским аген-
том в Париже Владимиром Дмитриевым, который, находясь
в Париже в годы гражданской войны, активно поддерживал
«белых» финансово и дипломатически. Однако те отрывочные
письма, что цитируются в работах историков, хорошо говорят о
занятиях Беренса в Бизерте и его настроениях.
Вот письмо от 16 августа 1923 года:

«Наша молодежь последнее время занимается парусным спор­

том, выкраивая из старой парусины и рваных чехлов и тентов па­
руса на всё могущее держаться на поверхности воды. Я страшно
этим доволен, т.к. это занятие полезнее, чем пить ordinaire. Не­

  Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=42.
136

144
 сколько гардемарин начали сами строить маленькую яхту из ста­
рых ящиков и прочей рухляди, но, к несчастью, нигде не оказалось
никаких чертежей…».

Беренс просил Дмитриева прислать ему какие-нибудь черте-

жи; и эта просьба была выполнена137.
К лету 1924 года, к тому моменту, когда между Советским
Союзом и Францией начались переговоры о признании власти
большевиков и передаче в СССР кораблей, находящихся в Би-
зерте, «на эскадре оставалось 220 человек (из них 60 женщин и
детей)»138.
Ничего неизвестно о реакции Михаила Беренса на требова-
ние правительства Франции о роспуске эскадры с последующей
передачей кораблей Советскому Союзу – кроме того факта, что
он обещал морскому французскому префекту в Тунисе сохра-
нить корабли в целостности до прибытия советской делегации
(было опасение, что корабли попробуют затопить, как были за-
топлены два корабля двумя моряками, узнавшими о продаже
«их» судов Францией в начале 1924 года). Учитывая «небоевые»
и внеполитические настроения младшего из братьев Беренсов, и
какой-то, судя по всему, общий фаталистический настрой, опре-
деливший вначале его неучастие в гражданской войне, а потом –
весьма своеобразное «небоевое» участие, можно предположить,
что он этого ожидал. Это не означает, что сам момент, когда им
как командующим были спущены Андреевские флаги на кора-
блях Русской эскадры139, а произошло это 29 октября 1924 года,
не был для него – как и для всей команды – трагическим140.

137
  Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=46.
138
  Там же / https://readli.net/chitat-online/?b=340411&pg=44.
139
  Беренс Михаил Андреевич // Энциклопедия немцев в России / https://enc.
rusdeutsch.ru/articles/5843.
140
  Об этом моменте и восприятии команды в фильме Никиты Михалкова
«Гибель русской эскадры» хорошо рассказывает Анастасия Ширинская-Манштейн,
дочка одного из командиров кораблей Русской эскадры, которой в 1924  году было
12 лет, которая, как и Михаил Беренс, не приняла никакого гражданства вплоть
до 1990-х годов, когда она получила паспорт Российской Федерации: https://www.
youtube.com/watch?v=eAqbJqzPyJg.

145
 Во всяком случае, к октябрю 1924 года это не было для него
неожиданностью – ведь еще в июле 1924 года тот же бывший во-
енно-морской агент во Франции В.Дмитриев, писал его брату  –
Евгению Беренсу подробное письмо о состоянии эскадры, опи-
сывая в том числе деятельность младшего из братьев на посту ее
руководителя141. Вряд ли Дмитриев тогда же не передал Михаи-
лу Беренсу, что его старший брат как представитель Советского
Союза интересуется кораблями Русской эскадры.

ЧАСТЬ 3. ЗА ГРАНЬЮ ПРИМИРЕНИЯ: БРАТЬЯ И КОРАБЛИ

Евгений Беренс к 1924 году был военно-морским атташе Совет-

ского Союза в Британии, в 1925 году он занял такую же должность
и во Франции. Однако на момент создания в декабре 1924  года
советско-французской комиссии по осмотру судов, в которую
и вошел старший из братьев Беренсов, он не имел во Франции
официальных полномочий и торопил свое начальство  – руко-
водителя военно-морских сил СССР Вячеслава Зофа  – с их по-
лучением.
Советско-французская комиссия приехала в Бизерту в конце
декабря 1924 года. Как известно, на момент ее нахождения в Би-
зерте Михаил Беренс уехал в Тунис. Из письма Евгения Беренса
В. Зофу следует, что представителям Советского Союза было за-
прещено с кем-либо общаться, а до их приезда русским морякам
было дано указание «очистить эскадру». Впрочем, Евгений Бе-
ренс неоднократно настойчиво подчеркивает, что комиссия сама
не стремилась к какому-либо общению142.
Советско-французская комиссия находилась в Бизерте
8  дней, с 28 декабря 1924 года по 6 января 1925 года, с совет-
ской стороны в ней, кроме старшего брата Беренса принимали
участие известный кораблестроитель Алексей Крылов, а также
141
  Трагедия российского флота (новые документы о судьбе Бизертской эска-
дры) / Подготовка к публикации и комм. Н. Ю. Березовского // Гангут. Вып. 21.
СПб., 1999. С. 3–4.
142
  Русская эскадра в Бизерте: Документы РГВА о переговорах представите-
лей СССР и Франции о возвращении кораблей Черноморского флота. С. 110–115.

146
помощник начальника отдела подводного плавания Техниче-
ского управления РККФ А. А. Иконников, инженеры-механики
П. Ю. Орас и Ведерников. Комиссия осмотрела все корабли, со-
ставила список тех кораблей, которые по своему состоянию мо-
гут быть востребованы на флоте, зафиксировала, какой ремонт
какому кораблю будет нужен на месте (то есть до буксировки в
Черное море), и вернулась в Париж.
Как отмечается во всех исследованиях по этому вопросу,
Франция отказалась возвращать корабли Советскому Союзу,
пока он не признает долги Российской империи, против воз-
врата также выступили страны Черноморского региона (Румы-
ния) и поддержавшая их Англия, не хотевшая усиления морской
мощи СССР. Вопрос завис, а корабли тем временем приходили
во все более негодное для транспортировки состояние – после
признания СССР Франция заявила, что с 1 января 1925 года пре-
кращает выделять деньги на содержание кораблей, в том числе
платить зарплату командам, которые их обслуживают. В итоге
в конце 1920-х годов корабли были распилены французами на
металлолом.
В истории с возвращением кораблей в Черное море из Бизер-
ты много неясного.
В частности, Н. А. Кузнецов отметил в разговоре с автором
этих строк:

«Ничего неизвестно о том, куда пошли деньги, полученные

Францией от продажи кораблей Русской эскадры».

В статье А. Ю. Царькова утверждается, что советское руко-

водство повело себя легкомысленно:

«Сенат Франции высказался резко отрицательно по поводу пе­

редачи кораблей СССР, так как посчитал, что это ослабит позиции
их страны и ее союзников в Европе. В СССР этим решением оста­
лись очень недовольны, начались взаимные претензии, и конструк­
тивного диалога не получилось. Вопрос о возвращении кораблей так
и остался нерешенным. Руководство нашей страны отнеслось к
этому крайне важному вопросу несколько легкомысленно и совет­

147
 ские дипломатические представители не сумели твердо насто­
ять на возврате русских кораблей… Создается впечатление, что
руководство СССР не понимало истинной ценности оказавшихся в
Бизерте боевых единиц бывшего Российского флота и поэтому не
предпринимало активных действий для возвращения на Черное море
кораблей, уведенных белыми»143.

Однако ситуация была несколько сложнее. Как ясно из пу-

бликации некоторых документов РГВА о переговорах предста-
вителей СССР и Франции144, единственным, кто выступил «за»
безусловную необходимость «возвращения кораблей», и из чле-
нов советско-французской комиссии, и из дипломатического ве-
домства СССР (Леонид Красин, Максим Литвинов) был Евгений
Беренс.
В воспоминаниях кораблестроителя Алексея Крылова, в
первую очередь, речь идет о техническом состоянии кораблей145.
Откровенно против возвращения кораблей выступил участво-
вавший в переговорах во Франции полномочный представитель
СССР в этой стране Леонид Красин. 31 января 1925 года, т.е. спу-
стя три недели после возвращения комиссии в Париж, первый
заместитель наркома иностранных дел Литвинов писал предсе-
дателю Реввоенсовета Михаилу Фрунзе и Иосифу Сталину: Кра-
син, хотя и не знаком пока с итоговым докладом комиссии, сооб-
щает, что корабли «потребуют крупного длительного ремонта»
стоимостью в 15 миллионов рублей, это займет «несколько лет
работы», поэтому «непосредственного усиления боеспособности
нашего Черноморского флота ожидать не приходится». Пред-
ложение Красина сводилось к тому, чтобы засчитать стоимость
«Бизертского флота» «в счет наших претензий к французскому
правительству», а 15 миллионов потратить на строительство но-
вых кораблей146.
143
  Царьков А. Ю. Несостоявшееся возвращение Бизертской эскадры // Ган-
гут. Сб. ст. СПб., 2011. Вып. 61. С. 51–71.
144
  Русская эскадра в Бизерте: Документы РГВА о переговорах представите-
лей СССР и Франции о возвращении кораблей Черноморского флота. С. 101–127.
145
  Крылов А. Н. Мои воспоминания. М.–Ленинград, 1942. С. 216–221.
146
  Русская эскадра в Бизерте: Документы РГВА о переговорах представите-
лей СССР и Франции о возвращении кораблей Черноморского флота. С. 117.

148
 За три дня до этого письма Литвинова Фрунзе и Сталину, 28
января 1925 года, Евгений Беренс из Лондона писал своему непо-
средственному начальнику Зофу (подчиненного тому же Фрунзе)
нечто совершенно противоположное. Подчеркивая, что произ-
веденный комиссией расчет – это намного дешевле, чем строить
новые корабли такого же уровня, Евгений Беренс настаивал, что
возвращение кораблей несет важный символический смысл:
«…если вспомнить полную стоимость всего этого имущества,
не только денежную, но и моральную, и престиж, то то, что при­
дется затратить, составляют лишь обычный процент на долго
задержанный ремонт».

В этом длинном письме В. Зофу Беренс приводил аргументы

самого разного рода – что представление об устаревшем характе-
ре судов не мешает держать такие же суда на Балтике; что любые
корабли являются сдерживающим фактором для агрессии, как
было в годы гражданской войны с Англией в том же Балтийском
море; что истерика Румынии и давление Англии на Францию
не играют никакой роли, и единственное, имеющее значение в
данном случае – это недовольство французского общественного
мнения, с которым и нужно работать; что «военные суда нельзя
рассматривать как имущество под залог обязательств»; и, нако-
нец, что «речь идет о ВОЗВРАЩЕНИИ (так в тексте – Л. У.)
судов, всегда бывших частью нашего Черноморского флота»147.
Спустя несколько дней В.Зоф предоставил своему начальни-
ку председателю Реввоенсовета Фрунзе записку с расчетами, до-
казывавшими «совершенную необходимость возвращения судов
Бизертской эскадры», в частности, по его подсчетам получалось,
что на строительство новых судов такой же боевой мощи потре-
буется 83 миллиона рублей, в то время как затраты на ремонт
судов в Бизерте составляют порядка 15 миллионов рублей, а их
боевой мощи вполне хватит, чтобы защитить СССР на Черном
море от стран «Малой Антанты»148.
147
  РГВА. Ф. 4. Оп. 2. Д. 104. Л. 25, 26–27 об. / http://krym.rusarchives.ru/
dokumenty/pismo-morskogo-agenta-sssr-v-anglii-velikobritanii-ea-berensa-nachalniku-
morskih-sil-sssr.
148
  Русская эскадра в Бизерте: Документы РГВА о переговорах представите-
лей СССР и Франции о возвращении кораблей Черноморского флота. С. 118–120.

149
 Судя по всему, записка В. Зофа легла в основу дальнейших
подсчетов затрат на ремонт и транспортировку кораблей149, ко-
торые велись в СССР в течение 1925 года, однако аргументы Бе-
ренса о том, как решить вопрос о возвращении судов дипломати-
чески, «в дело» не пошли.
Можно предполагать, что причиной этого стал личный кон-
фликт Евгения Беренса и Леонида Красина – если в конце января
Беренс явно торопил Зофа с назначением его военно-морским
атташе во Франции («я тогда буду иметь возможность офици-
ально общаться с представителями этой страны» – пишет он), то
уже в марте он сообщает своему начальнику, что чувствует себя
более востребованным в Англии, где и будет работать150.
Историк внешней разведки СССР Евгений Сергеев в связи с
этим отметил в разговоре с автором этих строк:

«Конфликт Беренса с Красиным вполне мог иметь место, Кра­

син был фигурой очень и очень непростой, с ним сложно было нахо­
дить общий язык».

Впрочем, можно предложить и совсем другое объяснение

неожиданному «охлаждению» Беренса к пребыванию во Фран-
ции – вероятно, это было предписано ему его другим началь-
ством, а именно – ГПУ.
Н. А. Кузнецов не так давно опубликовал подборку рассе-
креченных документов, в которой есть «Письмо неустановлен-
ного лица к неустановленному адресату» от 11 января 1925 года
с печатью «Закордонный отдел ИНО-ГПУ»151. Автором письма
был член комиссии («8 января вернулась наша комиссия из Би-
зерты», «В одном из погребов мы обнаружили рассыпанные по
149
  Эти документы цитируются: Царьков А. Ю. Несостоявшееся возвращение
Бизертской эскадры // Гангут. Сб. ст. СПб., 2011. Вып. 61. С. 51–71.
150
  РГВА. Ф. 4. Оп. 2. Д. 104. Л. 19–21 / http://krym.rusarchives.ru/dokumenty/
pismo-morskogo-agenta-sssr-v-anglii-velikobritanii-i-francii-ea-berensa-nachalniku-
morskih.
151
  Русская эскадра в Бизерте: малоизвестные страницы истории / http://
blackseafleet-21.com/news/1-03-2013_russkaja-eskadra-v-bizerte-maloizvestnye-
stranitsy-istorii.

150
полу винтовочные патроны», «Когда мы заявили о всех этих не-
порядках французам…» и т.п.), то есть кто-то из пяти человек,
составивших советскую делегацию.
При этом автор письма явно был не просто техническим
специалистом, т.к. писал о «высокой политике» и давал рекомен-
дации:

«Единственный выход из положения, единственная гарантия

безопасности наших судов – это скорейшее получение судов в наши
руки, посадка на них наших людей, чистка судов от “всякой сквер­
ны” и последующее их хорошее содержание и охрана. Если французы
затянут дело с передачей нам флотилии, то можно было бы реко­
мендовать в качества паллиатива, гарантирующего безопасность
наших судов, посылку французам особой ноты с возложением на них
ответственности за состояние и безопасность судов этой фло­
тилии. Но это дело высокой политики. По приезде в Париж узнал от
Унылова, что разрешение вопроса о передаче флотилии, по-видимо­
му, откладывается французами на неопределенный срок. Об этом
свидетельствует сообщение наших источников относительно
давления на французов со стороны румын, а также о том же гово­
рит неблагоприятный исход домогательств нашего Полпредства
перед французским Мининделом об ускорении дела с передачей нам
флотилии. Дело в том, что по поручению тов. Красина т. Волин на
другой день [после] нашего отъезда из Бизерты был с визитом в
Мининделе у Лароша – начальника политического отдела МИД20,
который на просьбу Волина начать переговоры о передаче нам фло­
тилии ввиду возвращения из Бизерты нашей комиссии и окончания
ею осмотра наших судов ответил, что, во-первых, он еще не читал
доклада Морского министерства, а во-вторых, вопрос о передаче
флотилии ввиду его сложности будет передан на предварительное
рассмотрение специальной юридической комиссии. Этот ответ
ясно показывает, что французы будут затягивать дело с переда­
чей нам флотилии».

Сложно представить, что кораблестроитель Алексей Кры-

лов столь хорошо разбирался в хитросплетениях французско-со-
ветской дипломатии, следовательно, автором письма мог быть
только Евгений Беренс.
И еще одно объединяет письма Евгения Беренса к Зофу и
Фрунзе с этим письмом неустановленного адресата – постоян-
151
ное использование слова «наш». Так, в неподписанном докумен-
те читаем:

«Единственная гарантия безопасности наших судов – это ско­

рейшее получение судов в наши руки, посадка на них наших людей…
Если французы затянут дело с передачей нам флотилии…» (под-
черкивание мое – Л. У.).

Тоже самое – в уже цитировавшихся письмах Беренса совет-

ским военно-начальникам, скажем, в письме Фрунзе он пишет:

«…переговоры с нашими представителями в Черном море в

1919–1920-х гг. при эвакуации французами наших берегов», «наши
суда», «всегда бывшие частью нашего Черноморского флота» (под-
черкивание мое – Л. У.)152.

Это, в свою очередь, означает, что должность военно-мор-

ского атташе, которую занимал старший из братьев Беренсов,
была не просто дипломатической, а что он был разведчиком и
его неформальный статус был таков, что он мог давать рекомен-
дации своему начальству, как завуалированные («но это дело
высокой политики»), так и прямые («можно было бы рекомен-
довать» и т.п.). Если высказанное предположение верно, это оз-
начает, что Евгений Беренс был высокопоставленным развед-
чиком, причем практически с самого возникновения советской
власти, чем и объясняется его неуязвимость в «заговоре послов»
осенью 1918 года.
Эти письма Евгения Беренса показывают его как истори-
ческого деятеля с абсолютно доминирующей государственни-
ческой логикой. Скорее всего, его слова, сказанные в ноябре
1917  года на заседании Морского генерального штаба – «Надо
думать о России и работать, господа, работать» – были вполне
искренними. Более того, его изначальная позиция по отноше-
нию к власти большевиков кажется даже не связанной непосред-
  РГВА. Ф. 4. Оп. 2. Д. 104. Л. 25, 26–27 об. / http://krym.rusarchives.ru/
152

dokumenty/pismo-morskogo-agenta-sssr-v-anglii-velikobritanii-ea-berensa-
nachalniku-morskih-sil-sssr.

152
ственно с продолжавшейся войной с Германией – патриотиче-
ский мотив, важный для многих кадровых офицеров, которые
пошли на службу к большевикам.
Его спокойная уверенность в том, что он делает «правое
дело», сквозящая по всем его поступкам периода гражданской
войны, также сквозит и в письмах советским руководителям
1924–1925 годов, особенно – в письмах Зофу, в которых он не-
навязчиво, но настойчиво дает советы. Его рассуждения о том,
какие шаги нужно предпринять, чтобы поставить французов
в патовое положение и тем самым их переиграть; как принято
в европейской политике поступать в различных случаях; чего
ждут от людей, занимающих те или иные должности, напомина-
ют советы взрослого и умудренного жизненным опытом чело-
века, желающего помочь «опериться» неопытному юнцу, только
что «вышедшему из пеленок» и не понимающего правил игры
«взрослого мира»153. Именно в таком образе предстал Евгений
Беренс – как заботящийся о молодой, но праведной государ-
ственности – в цитировавшихся выше записках пламенной ре-
волюционерки и писательницы Ларисы Рейснер и, думается, в
выведенном ею образе было много правды.
В то же время несомненна и русская идентичность Евгения
Беренса – он неоднократно использует слово «русский» в «днев-
нике», который он ведет в Бизерте «вместо отчета» для Валенти-
на Зофа: «я убежден в том, что уже сейчас в Бизертском порту,
морских кругах и в городе ходят слухи о том, как русские работа-
ют и какую проявляют энергию», «здесь много всякого русского
люда», «русские суда» и т.п.
В его письмах периода 1924–1925 годов можно найти пря-
мые параллели с его же текстами периода гражданской войны.
Так, в 1919 году Евгений Беренс писал о необходимости развития
флота на Севере: «Я придавал нашему Северу первенствующее
значение...», в связи с ухудшением стратегического положения в
  См. ежедневный «дневник», который Евгений Беренс писал для Валенти-
153

на Зофа, находясь в Бизерте, вместо отчета: Русская эскадра в Бизерте: Документы

РГВА о переговорах представителей СССР и Франции о возвращении кораблей
Черноморского флота. С. 110–116.

153
Финском заливе «мы все равно утратили старое положение и нам
придется переносить базу флота на Север»154.
В 1920 году на заключении Юрьевского мирного договора с
Финляндией, он опять использует слово «русский» и выступает с
государственнических позиций:

«Финскому побережью и финской торговле никто не угрожает

в русском проекте перемирия, но Россия, конечно, не может жерт­
вовать своими насущными интересами для успокоения излишней
нервозности и подозрительности финнов, к тому же ни на чем не
основанных»155.

Воззвание апреля 1920 года, составленное Евгением Берен-

сом в разгар советско-польской войны, проникнуто тем же «рус-
ским патриотизмом» и государственнической логикой:

«Обращаемся ко всем морякам, всякого звания, чина и положе­

ния, где бы они ни находились, за пределами Советской России, и в
особенности к морякам Черноморского флота, с искренним и горя­
чим призывом. Забыть рознь, произошедшую в последние годы, и со­
единиться с нами для спасения русского народа и его земли. Теперь
не время рассчитывать на интервенцию и искать выхода во всяких
других средствах. Пора признать, что русский народ всем ходом по­
следних лет показал, как он хочет жить и за что борется»156.

В то время, когда Евгений Беренс писал это воззвание, его

младший брат добирался после эвакуации в Китай людей и кора-
блей с Дальнего Востока – в Крым, к тому самому Черноморско-
му флоту, который Евгений в апреле 1920 года звал объединиться
против поляков и необходимость затопления которого доказы-
вал двумя годами ранее, в мае 1918 года. Но, как оказалось, ехал
в Крым Михаил Беренс для участия не в «розни», а в очередной
эвакуации проигравших в ходе этой розни людей.

154
  Цит.по: Белли В. А. Офицер с «Варяга». С. 37.
155
  Там же. С. 36.
156
  Красный флот. 1928. № 7.

154
 ***

Есть глубокий символизм в том, что, несмотря на все усилия

Евгения Беренса, корабли Русской эскадры не вернулись «в род-
ную гавань» нового государства, которое было для старшего из
братьев продолжением исторической русской государственно-
сти – ведь это были те самые корабли, которые он хотел затопить
в мае 1918 года, спасая это новое государство то ли от немцев, то
ли от белых. Точнее, это была та часть кораблей, которая отказа-
лась летом 1918 года подчиниться этому приказу.
Есть какой-то символизм и в том, что Черноморский флот в
гражданской войне оказался, скорее, с «белыми», в то время как
Балтийский флот – с «красными»; и в том, что один из братьев
в годы гражданской войны оказался причастен к Балтийскому
флоту (собственно, по факту Евгений Беренс управлял корабля-
ми именно Балтийского флота), а второй – к Черноморскому,
который он возглавил в тот момент, когда флот перестал быть
флотом, превратившись в эскадру.
Случайным образом в их биографиях проявилось подспуд-
ное противостояние двух логик, одна из которых символически,
несомненно, выражена имперско-бюрократическим Петербур-
гом – логикой государственной необходимости идти вперед,
невзирая ни на какие жертвы, а вторая вполне ассоциируется с
свободолюбиво-патриотичным Севастополем, отказывающимся
от справедливости этой логики в пользу спасения людей. Проти-
востояние этих двух логик, в общем-то, составляют одну из глав-
ных драматических линий отечественной истории ХХ века, если
не сказать – большей части нашей истории.
Личные истории двух братьев сложились так, что они не
смогли примириться, но, может быть, уместно сказать, что их
примирила память о них обоих в той жизни, которую они оба
не застали.
Могила Евгения Беренса в Новодевичьем монастыре была
утрачена в 1930-е годы, могила Михаила Беренса на кладбище
в Бизерте была утеряна после Второй мировой войны. Однако в
конце ХХ века усилиями энтузиастов их могилы были найдены.

155
 «Бизертинский морской сборник» сообщает:

«3 сентября 2001 года в Тунисе на кладбище Боржель на могиле

контр-адмирала М. А. Беренса (1879–1943), командовавшего русской
эскадрой, была установлена памятная плита (автор севастополь­
ский скульптор Станислав Чиж), доставленная флагманом россий­
ского Черноморского флота из Севастополя крейсером “Москва”».
При ее торжественном открытии, парадным строем с Андреевским
флагом прошли моряки крейсера, воздавая дань уважения русскому
адмиралу. На плите, помимо положенных надписей, есть и слова:
“Россия помнит вас”»157.

И меньше, чем через год – 3 июля 2002 года на Новодевичьем

кладбище в Москве был открыт памятник на могиле Евгения Бе-
ренса158, сделанный тем же севастопольским скульптором Ста-
ниславом Чижом из такого же черного гранита, как и надгроб-
ная плита на могиле Михаила Беренса в Бизерте. На памятнике
выбиты слова, сказанные в ноябре 1917 года самим Евгением
Беренсом – «Надо помнить о России…»159, и звучат эти слова в
унисон с надписью на плите на могиле его младшего брата.
В этой истории возрождения памяти о двух братьях тоже
многое символично – ведь корабль-флагман Черноморского
флота привез Андреевский флаг в Бизерту из Севастополя, нахо-
дившегося тогда в составе Украины. Будущее флота в 2001  году
было неизвестно, так как договор России с Украиной предус-
матривал его базирование в Севастополе до 2017 года, после
чего флот вполне могла ожидать «вторая Бизерта». И несмотря
на это, в Севастополе хранилась русская идентичность, хотя в
2000-е годы он был юридически не связан с Россией также, как в
1920-е годы Русская эскадра не была в правовом смысле связана
с русской государственностью.

157
  Алиханов А. И. Дней минувших анекдоты. М., 2004 // https://www.litmir.
me/br/?b=203295&p=8.
158
  Памяти героя крейсера «Варяг» Беренса Е. А. История одного памятника //
Цусимские форумы / http://tsushima.su/forums/viewtopic.php?id=3909.
159
  Алиханов А. И. Дней минувших анекдоты. М., 2004 // https://www.litmir.
me/br/?b=203295&p=7.

156
 И эта идентичность, в конечном итоге, привела современ-
ный Севастополь к обретению русской государственности, бла-
годаря в том числе памяти о тех, кто жил с абсолютно разным
пониманием блага Родины, но был един в понимании долга и
чести.

Источник: https://politconservatism.ru/articles/bratya-berensy-iz-istorii-russkoj-
mezhdousobitsy

157
НОЯБРЬ. ТРИ ЖИЗНИ «ПОДВОДНИКА № 1» МИХАИЛА КИТИЦЫНА

В ноябре 2020 года исполняется 100 лет с момента Русского ис-

хода – эвакуации из Крыма последнего белого правительства на
территории европейской России, которое возглавлял Петр Вран-
гель. С ним в эвакуацию, в неизвестность ушло около 145 ты-
сяч  – как воевавших на стороне белых и членов их семей, так и
гражданских лиц.
История гражданской войны лучше всего видна через жиз-
ни конкретных людей, причем при пристальном взгляде внеш-
не-похожие биографии оказываются подчас противоположны-
ми – как, например, в случае с братьями Беренсами160.
В этой статье речь пойдет о Михаиле Китицыне – знамени-
том «подводнике № 1» Черноморского флота Российской импе-
рии в годы Первой мировой войны. В январе 1920 года он вме-
сте с Михаилом Беренсом организовывал эвакуацию белых из
Владивостока, в ноябре 1920 года они оба принимали участие во
врангелевской эвакуации из Севастополя и Крыма и налаживали
жизнь Русской эскадры в Бизерте (французская колония Тунис),
оказавшейся последней стоянкой для остатков Черноморского
флота.
Однако если Михаил Беренс свою деятельность в стане бе-
лых воспринимал, скорее, с какой-то апатией и ощущением без-
ысходности, как выполнение офицерского долга и просто в силу
человеческой порядочности, то история Михаила Китицына –
это история о свободе выбора в даже самых неблагоприятных
обстоятельствах, о кипящей энергии, созидающей вопреки ката-
строфическим внешним условиям и вовлекающей в это созида-
ние окружающих. Это история о том, как человек своей волей
и своими решениями строит свою судьбу и судьбу зависимых
от него людей, оставаясь при этом верным принципам долга и
чести.
В биографии Михаила Китицына как будто сплелось целых
три отдельных жизни.

  См. предыдущую статью данного сборника.

160

158
 В своей первой жизни он был успешным боевым офице-
ром-подводником.
Во второй жизни – создателем своего дела, практически по-
лусемейного предприятия, охватившего почти полмира (Петро-
град, Владивосток, Гонконг, Сингапур, Андамандские острова,
Порт-Саид, Дубровники, Севастополь, Бизерта); это дело в силу
его уникальности сложно описать в двух словах, речь идет о том,
как в условиях гражданской войны и развала учебных учреж-
дений Китицын создал вокруг себя интеллектуально-образова-
тельное пространство для гардемаринов и, зарабатывая вместе с
ними, смог дать им путевку во взрослую жизнь.
И в третьей жизни Китицын стал инженером, отказавшимся
от всех должностей, ушедшим в эмиграции в комфортное част-
ное пространство, женившимся и обзаведшимся домом, при
этом поддерживающим своим авторитетом и связями «птенцов»
его «гнезда», гардемаринов, раскиданных в 1920–1930-е годы по
всему свету.
И если с точки зрения российской истории фигура Китицы-
на важна, в первую очередь, как «подводника № 1» отечественно-
го флота, именно в таком качестве о нем с восхищением пишут
историки, то из чисто человеческой перспективы он остался в
памяти, в первую очередь, тех людей, с кем он был связан в своей
третьей жизни. И эти люди не только оставили о нем теплые и
светлые воспоминания как о моральном авторитете, наставнике,
духовном лидере, но и сохранили в себе и после его смерти, а
может быть – и передали своим детям и внукам, живущим ныне
в США – то понимание флотской, морской идеи и русского па-
триотизма, которое было присуще Китицыну.

***

Ключевая загадка, связанная с фигурой Михаила Китицына и

не объясненная до сих пор в литературе – это коренной перелом
в его жизни, произошедший в 1917 году. Именно в этом, рево-
люционном, году Китицын из одного из самых результативных
подводников российского императорского флота превратился
159
в учителя – руководителя учебной практики гардемаринов. Ка-
рьерные изменения сопровождались физическими перемещени-
ями – из Севастополя Китицын уехал в Петроград, а оттуда – во
Владивосток, где должна была проходить практика.
На первый взгляд, сложно найти внутренние причины для
такого карьерного кульбита.
Китицын был сверх-успешен как командир «Тюленя» – но-
вейшей подводной лодки типа «Морж». За один 1916 год он одер-
жал 36 побед в боях с противником, на свой страх и риск провел
сложнейшую разведывательную операцию в Варненской бухте, а
его бой с пароходом «Родосто», как пишет историк И. В. Алексе-
ев, «был первый в истории и не повторенный ни в русском, ни в
советском Военно-морском флоте случай, когда подводная лод-
ка не только вышла победителем в артиллерийском бою с более
сильным противником, но и захватила его»161. К концу 1916 года
Китицын был досрочно произведен в чин капитана 2-го ранга,
перед ним открывались блестящие карьерные перспективы.
Можно предположить: то, что эти перспективы не были ре-
ализованы, является следствием Февральской революции или,
если не ее самой, то следствием обще-политических изменений,
сказавшихся естественным образом и на флотской атмосфере, от
чего Китицын попытался, по сути, убежать, спрятаться. Именно
такое объяснение предлагается в статье Н. А. Кузнецова «Подво-
дник № 1» – автор полагает, что Китицын принял решение уйти
с Черноморского флота практически сразу же после свержения
монархии и уже летом оказался на должности руководителя
практики Отдельных гардемаринских курсов, находившихся в
Петрограде162.
Однако в энциклопедической статье А. М. Пожарского при-
водятся данные, что Китицын командовал подводной лодкой по
июнь 1917 года, приказ о назначении на новую должность да-
тируется началом сентября, а отъезд во Владивосток произошел

161
  Алексеев И.В. Два командира одной лодки // Гангут. Сб. ст. СПб., 1997.
Вып. 12. С. 124.
162
  Кузнецов Н.А. Подводник № 1 // Родина. 2011. № 3.

160
в октябре163. В статье И. В. Алексеева и вовсе утверждается, что
«Тюлень» под командованием Китицына совершал боевые выхо-
ды в Черном море даже в октябре 1917 года.
В итоге на данный момент точно не установлено, когда же
Китицын решился на резкие изменения в своей жизни. Неиз-
вестна и его мотивация. Все сходятся только на том, что в ноябре
1917 года Китицын вышел в учебное плавание с гардемаринами
во Владивостоке, еще не зная о захвате власти большевиками.
Историк военно-морского флота, профессор Института
истории Санкт-Петербургского государственного университета
Кирилл Назаренко в разговоре с автором этим строк предпо-
ложил, что Китицыну было элементарно невыгодно оставаться
командиром подводной лодки: к 1917 году он уже получил все
возможные боевые награды и мог претендовать на занятие ко-
мандующих постов (скажем, начальник Бригады подводных ло-
док), но по факту его не могли назначить на такого рода должно-
сти – уж слишком быстрым оказался его рост в званиях.
Такая версия выглядит вполне логичной, однако и она объ-
ясняет изменения в биографии командира «Тюленя» в 1917 году
лишь частично – остается неясным, почему Китицын оказыва-
ется не кем-нибудь, а именно руководителем учебной практики
гардемаринов во Владивостоке.
Приоткрывают завесу тайны воспоминания самого Кити-
цына, записанные его учениками и опубликованные после его
смерти в 1960 году, но изложенная в них мотивация выглядит не
слишком убедительной, искаженной – что часто бывает с воспо-
минаниями, тем более записанными другими людьми, к тому же
спустя более 40 лет после описываемых событий.
Так или иначе из этих воспоминаний следует, что когда в
июне 1917 года «Тюлень» пошел в первый после ремонта поход,
то его командиру не понравилась атмосфера в команде, уже по-
павшей под влияние революционных идей, он стал обдумывать,
куда бы ему уйти, а тут в Севастополь приехал контр-адмирал

  Пожарский А. М. Подводное плавание в России. СПб., 2011. С. 389–391.

163

161
Сергей Фролов в поисках кандидатов для занятия вакантных
должностей на Отдельных гардемаринских курсах в Петрограде.
И Китицын попросился к нему.
Итак, создается впечатление, что резкий прыжок из первой
жизни во вторую был совершен Китицыным вследствие револю-
ционной обстановки и практически случайно.
Рискну предположить, что это было не совсем так.
В собранных учениками Китицына воспоминаниях о нем фи-
гурирует история, как в начале января 1917 года, то есть почти за
два месяца до Февральской революции, когда «Тюлень» встал на
ремонт, Китицын обратился к начальству с просьбой вместо от-
пуска отправить его в штаб флота в Петроград. В воспоминаниях
умалчивается, зачем Китицыну это было нужно, однако склады-
вается впечатление, что он искал себе новую сферу деятельности,
и связано это было не с внешними обстоятельствами, какими бы
они ни были – революционное обрушение или карьерный тупик,
а с его собственными интересами.
Вряд ли Китицын искал штабную должность – его биография
в целом оставляет впечатление человека, чуждающегося бюро-
кратической волокиты, склонного к интеллектуальным заняти-
ям, свободолюбивого и творческого, каким бы парадоксальным
не казалось это утверждение применительно к флоту как органи-
зации, которая ориентирована на жесткую дисциплину.
Скорее всего, резкие изменения в жизни Китицына были
связаны с его собственным характером, требовавшем постоян-
ной пищи для ума, движения, перемещения, познания нового,
без ограничения себя какими-то внешними рамками.

***
О чрезвычайной подвижности Китицына свидетельствуют
биографические справки о нем.
Так, после окончания Морского корпуса в 1906 году он по-
пал в отряд, собиравшийся из Либавы в поход для приемки чи-
лийских и аргентинских крейсеров, но поход не состоялся, и
Китицын тут же поехал в Хабаровск с эшелоном матросов на

162
Амурскую речную флотилию, затем – во Владивосток, откуда
отправился в Сайгон (ныне – вьетнамский город Хошимин), где
был назначен на крейсер «Олег», шедший в Балтийское море.
В конце 1906 года Китицын – в Штутгарте в царской охране,
в 1907 – на миноносцах, в 1908-м – в походе в Северный Ледо-
витый океан по охране рыбных промыслов164. Вернувшись через
год, он поступает в Петербурге в офицерские подводные классы,
а после их окончания отправляется на Черноморский флот, в Се-
вастополь.
Там он вначале – помощник капитана подводной лодки
«Судак», затем – ее капитан, но не прошло и года, как Китицын
просит перевести его на канонерскую лодку для заграничного
плавания, чтобы подготовиться к экзаменам в Николаевскую
академию Генерального штаба. Через год он поступает в акаде-
мию, однако начинается Первая мировая война и Китицына от-
правляют в Севастополь в распоряжение командующего Черно-
морским флотом, где он участвует в организации отряда минных
заградителей. Но спустя 3 месяца после начала войны будущий
знаменитый подводник, недовольный спокойствием на Черном
море (Османская империя никак не вступала в войну), отправля-
ется с ротой Черноморского экипажа в крепость Ивангород для
участия в боях на сухопутном фронте.
Позднее, в эмиграции, несмотря на заметно более солидный
возраст, Китицын также перемещался с места на место, хотя и не
столь стремительно, как в более молодые годы, переехав всего
несколько раз: Нью-Йорк, Колумбия, снова Нью-Йорк, Вирджи-
ния (в годы Второй мировой войны Китицын служил там на во-
енно-морской базе), Вашингтон и, наконец, Флорида.
Сам Китицын вспоминал:

«Во все время моей службы, да и в дальнейшей жизни, у меня

всегда были планы на перемены. Долго я не мог спокойно сидеть на
одном месте и всегда стремился куда-нибудь вперед».

164
  Таубе Г. Н. Капитан 1-го ранга М. А. Китицын // Морские записки. 1961.
Т.  19. С. 7.

163
 Причем эта стремительность сочеталась с постоянным ин-
теллектуальным ростом.
Не случайно в промежутке между окончанием Морского
корпуса в 1905 году и началом Первой мировой войны он дваж-
ды учился (подводный класс, Николаевская академия Генераль-
ного штаба), при том что самая первая его попытка продолжить
образование после Морского корпуса – попасть в артиллерий-
ские классы – оказалась неудачной.
Из книги историка, руководителя Центра военной истории
Института российской истории РАН Д. Ю. Козлова о действиях
Черноморского флота по нарушению коммуникаций противни-
ка в годы Первой мировой войны складывается впечатление о
Китицыне как о смелом аналитике. В боевой деятельности он по-
стоянно пробовал новое – «стремился к разнообразию способов
действий и тактических приемов, отказу от шаблонных реше-
ний, частой смене позиций для введения в заблуждение проти-
володочных сил противника»165.
Также Китицыну было присуще стремление рисковать.
Описывая самый известный выигранный им бой – с парохо-
дом «Родосто», историк И. В. Алексеев пишет:
«Китицын шел на риск, любой снаряд или крупный осколок, по­
пади он в “Тюлень”, грозил ему гибелью. Лодки типа “Морж” не были
разделены водонепроницаемыми переборками на отсеки, а на палубе
надстройки находились заряженные торпедные аппараты Джевец­
кого. Но риск вкупе с хладнокровным расчетом привел командира и
экипаж “Тюленя” к одной из самых замечательных побед в истории
подводного плавания».

Соратники Китицына в годы гражданской войны также

оставили воспоминания о его умении рисковать в критических
ситуациях, сохраняя при этом спокойное расположение духа:
когда десант под его руководством в апреле 1919 года попал под
обстрел красных партизан, «все принуждены были спрятаться
на дно только что спущенных шлюпок, и единичные попытки
из них выскочить и выйти по трапу наверх на палубу “Магнита”
165
  Козлов Д. Ю. Нарушение морских коммуникаций по опыту действий Рос-
сийского флота в Первой мировой войне (1914–1917). М., 2012. С. 338.

164
встречались градом пуль красных, обстреливавших корабль с со-
пок. Капитан 1 ранга М. А. Китицын один ходил по открытому
спардеку. По временам он осведомлялся у лежащих в шлюпках:
“Вас еще обстреливают?”». В ходе этой операции у Китицына
была прострелена рука.
Представляется, что именно бурлящая, кипучая натура Ки-
тицына и предопределила его совсем неочевидный карьерный
шаг в 1917 году.

***

«Вторая жизнь» Михаила Китицына охватывает период с

осени 1917 года, когда он был назначен руководителем учебной
практики 3-й роты Отдельных гардемаринских курсов и уехал с
ней для прохождения этой практики из Петрограда во Владиво-
сток, по лето 1922 года, когда уже в белой эмиграции, в Бизерте
состоялся выпуск последних «владивостокских» гардемарин.
Это действительно потрясающая история о том, как человек
из ответственного за учебную практику благодаря собственной
смекалке и предприимчивости, готовности ждать, рисковать и
брать на себя ответственность вырос в организатора своего дела,
вопреки катастрофическим внешним обстоятельствам, когда во-
круг рушился один режим за другим – Временного правитель-
ства, большевиков, Александра Колчака, Петра Врангеля.
Конечно, вряд ли сам Китицын осенью 1917 года предпо-
лагал, что вместо стандартной образовательной практики ему
придется заниматься организацией собственного предприятия
(рыболовецкого хозяйства) и собственного учебного заведения
(Морское училище во Владивостоке), а потом вести за собой
через полсвета в неизвестность 250 юных моряков, зависимых
только от него, искать средства для их пропитания и параллель-
но с этим их учить.
Первые действия Китицына после получения известия о за-
хвате власти большевиками в конце 1917 года говорят, скорее, о
его осторожной и выжидательной позиции и в то же время го-
товности дать выбор всем, кто его окружает – как соратникам-
165
офицерам по образовательной деятельности, так и учащимся
гардемаринам.
На кораблях, находившихся в это время в районе Нагасаки,
назревал бунт сторонников новой власти, и здесь впервые проя-
вились организаторские способности Китицына.
Вначале он с небольшой группой гардемарин ограничил до-
ступ к корабельным орудиям, а после этого предложил всем несо-
гласным с продолжением обучения и желающим срочно вернуть-
ся во Владивосток так и сделать – сойти на берег и своим ходом
возвращаться обратно. В итоге с учебных судов ушли 4 офицера,
все матросы и около 20 (по другим данным – 40) гардемаринов,
зато оставшиеся были готовы подчиняться требованиям своего
руководителя вопреки свободолюбивому настрою того времени.
Что произошло дальше – по имеющимся источникам понять
трудно.
По каким-то причинам Китицын самоустраняется от коман-
дования отрядом, оставив за собой командование одной ротой,
отдав общее руководство своему заместителю старшему лей-
тенанту М. Афанасьеву, а вскоре и вовсе списавшись на берег.
В Сайгоне были организованы классные занятия в казармах для
100 гардемарин, другие ушли к белым, однако кто организовал
эти занятия – не ясно, т.к. в воспоминаниях участников собы-
тий фигурирует лишь история об использовании учебных судов
и учащихся Афанасьевым для перевозки грузов и зарабатывании
таким образом себе на жизнь.
Так или иначе, когда стало известно об установлении власти
Колчака в Сибири Китицын, а вместе с ним – и гардемарины –
возвращаются во Владивосток. Здесь Китицын собирает вокруг
себя большую часть разбежавшихся гардемарин и создает Мор-
ское училище, которое просуществовало чуть больше года. За
это время Китицын успел провести два набора в училище, ор-
ганизовать учебный процесс, подвести под него материальную
базу, включая положенную по программе 64-дневную морскую
практику на судах, и даже создать свое рыболовецкое хозяй-
ство166 – видимо, для самообеспечения училища.
166
  Юнаков М. А. Мои воспоминания о капитане 1-го ранга М. А. Китицыне //
Морские записки. 1961. Т. 19. С. 38.

166
 Однако квинтэссенция событий периода гражданской вой-
ны и в жизни Китицына, и в жизни его гардемарин – это история
их перехода из Владивостока в Севастополь практически через
полмира после падения режима Колчака.
Эта история началась в январе 1920 года, с эвакуации с Даль-
него Востока частей, верных уже арестованному большевиками
Колчаку, и закончилась, по большому счету, спустя год, в янва-
ре 1921 года с прибытием врангелевской Русской эскадры (а в ее
составе был и Китицын с его гардемаринами) из Севастополя в
Бизерту.
Эвакуация из Владивостока была не слишком многочислен-
ной – не считая гардемаринов, ушедших в полном составе (250
человек), всего 500 человек офицеров и гражданских лиц на двух
кораблях – и уж точно несопоставимой с Врангелевской эвакуа-
цией из Крыма. Тем не менее в 1922 году, уже в Бизерте, Китицын
назовет события января 1920 года «владивостокским исходом».
Можно предположить, что желающих уйти было больше,
однако выйти в море смогли только два судна – «Якут» и «Орел».
Все остальные корабли были частично подорваны неизвестными
накануне выхода.
После схода людей на берег в Цуруге (среди сошедших на бе-
рег был и командовавший владивостокской эвакуацией, в буду-
щем – последний руководитель Русской эскадры в Бизерте уже
упоминавшийся Михаил Беренс) Китицын на имеющихся двух
судах с 250 гардемаринами и 40 офицерами отправляется в Се-
вастополь. Переход растянулся почти на 8 месяцев, в течение ко-
торых у гардемарин не только продолжалось обучение, включая
практику (высадка десанта у Андамандских островов), но и был
произведен выпуск старшей роты, которая в дальнейшем гордо
именовала себя «китицынским выпуском».
В этом плавании проявились предпринимательские способ-
ности бывшего лучшего подводника Черноморского флота – он,
интеллектуал, офицер, привыкший командовать, на протяжении
всего пути искал и находил фрахт в различных портах мира.
Один из «китицынских» гардемаринов М. А. Юнаков так
вспоминал об этом:

167
 «В каждом порту Михаил Александрович проводил целые дни на
берегу, обходя торговые компании и предлагая свои услуги. Мы виде­
ли, как ему было тяжело, и иногда он возвращался с берега мрачнее
тучи. Конечно, коммерсанты пользовались нашим трудным положе­
нием, и если давали нам фрахт, то по самым невыгодным ставкам».

Несмотря на пессимизм этих слов, можно предположить,

что у Китицына неплохо получалось зарабатывать на фрахте,
обеспечивая всех тех, кто связал себя с ним на том жизненном
этапе. Во всяком случае, выпускники старшей роты, сдававшие
экзамен во время стоянки в Сингапуре, получили не только от-
пуск, но и отпускные деньги.
Об успешности такого необычного дела-предприятия Кити-
цына говорит и тот факт, что по приходу в августе 1920 года в Ду-
бровники – югославский порт, где нужно было сдать «Орел» его
владельцу, судоходной компании Добровольческий флот, судно
было «в отличном состоянии», а гардемарины, отправившиеся
с Китицыным из Дубровников в Севастополь на втором судне
«Якут» по прибытии с удивлением отметили, насколько грязны-
ми и неопрятными оказались стоявшие в севастопольской бух-
те корабли Черноморского флота в сравнении с их отдраенным,
свежевыкрашенным, с новым развевающимся флагом «Якутом».
В Дубровниках Китицын снова дал своим подопечным право
выбора – он собирался идти в Севастополь, к генералу Врангелю,
но никого из них не принуждал к такому же шагу.
Обычно пишут, что «большая часть гардемаринов отказа-
лась», в действительности, судя по приводимым цифрам тех, кто
пошел за Китицыным дальше – опять в неизвестность, было поч-
ти столько же, сколько и оставшихся в Югославии: 49 гардема-
ринов первой роты, 47 – второй, и 15 – третьей167, т.е. около 120
человек из 250.
В Севастополь Китицын с гардемаринами прибыл 27 октя-
бря, а уже на следующий день – 28 октября (10 ноября по но-
вому стилю) – была объявлена эвакуация. «Якут» даже не успел
167
  Крицкий Н. Н., Буяков А. М. Владивостокские гардемарины: обеспече-
ние Сибирской флотилией корабельной практики гардемарин учебных заведений
Морского ведомства в 1915–1917 гг. Владивостокское Морское училище 1918–
1920  гг. Владивосток, 2000. С. 72.

168
разгрузиться, но попал в состав Русской эскадры, став таким
образом участником и Русского исхода, конечной точкой кото-
рого оказался маленький порт Бизерта во французской колонии
Тунис.

***

По идее, с точки зрения истории русской эмиграции, те

полтора года, которые провел Китицын в Бизерте, можно рас-
сматривать как начало нового этапа его жизни. Однако с точки
зрения логики жизни самого Китицына то, чем он занимался в
Бизерте, было лишь завершением дела, начатого им в 1917 году.
И как только он это дело завершил, создав нужные условия
для развития и самореализации его воспитанников, он реши-
тельно ушел в новую, уже третью для него, жизнь. В ту жизнь,
в которой он будет жить не для какого-то дела, а, скорее, для са-
мого себя.
В Бизерту в составе Русской эскадры пришел не только Ки-
тицын с его гардемаринами, но и эвакуированный из Севастопо-
ля Морской корпус, созданный там белыми в годы гражданской
войны – со своими гардемаринами, преподавателями, библиоте-
кой и даже типографией. Директором Морского корпуса в Би-
зерте стал руководитель севастопольского Морского корпуса  –
вице-адмирал Александр Герасимов, а Китицын был назначен
его помощником, начальником строевой части и комендантом
крепости. Таким формальным образом было совершено слияние
«владивостокцев» и «севастопольцев», но по факту все вопросы
жизни Корпуса решал Китицын.
В Бизерте Китицын продолжал жить общей жизнью со свои-
ми воспитанниками, будучи единственным из офицеров, кто по-
селился вместе с гардемаринами, в крепости Сфаят, отведенной
французами под Корпус.
Один из педагогов, капитан 1-го ранга Владимир Берг писал
о Китицыне:
«Вставал он рано, по сигналу горна, одевшись по форме, вы­
ходил из ворот своего владения бодрый, свежий, с приветливой

169
 улыбкой на мягких губах. Всюду, где проходил он, люди замирали на
месте, вытягивались в струнку, отдавали честь, громко и четко
отвечали на его приветствие и вопросы».

Китицын не только жил и питался вместе со своими воспи-

танниками, но и посещал интересные ему занятия. Так, в воспо-
минаниях преподавателя истории Николая Кнорринга с гордо-
стью говорится о том, что Китицын прослушал все его лекции168.
Более того, Китицын сам создавал интересные ему курсы: по его
инициативе при Корпусе были организованы два офицерских
класса – артиллерийский и подводный. Именно такие классы в
юности хотел окончить Китицын, и теперь реализовал давнюю
мечту в своих воспитанниках.
Видимо, Китицын сразу не собирался долго задерживаться в
Бизерте, но он уехал оттуда только тогда, когда различными ком-
бинациями обеспечил возможности для дальнейшего развития
его, владивостокских, гардемарин.
Так, по его инициативе и под предлогом слияния «влади-
востокцев» и «севастопольцев» В. Берг был перемещен со своей
«севастопольской» роты к младшей сборной роте, а места отде-
ленных начальников при старших ротах заняли мичманы «кити-
цынского выпуска» (которые выпустились в Сингапуре), другие
были распределены на корабли Русской эскадры. Благодаря кон-
тактам Китицына с Министерством иностранных дел Чехосло-
вакии, удалось пристроить в учебные заведения этой страны тех
гардемарин, которые хотели учиться дальше.
Способствовало усилению позиций владивостокских гарде-
марин в Бизерте и создание в январе 1922 года Кружка Морского
училища во Владивостоке – Китицын стал его первым председа-
телем (правда, практически сразу уйдя с этой должности на по-
зицию почетного председателя).
Открытие кружка было приурочено к двух-летней годовщи-
не «владивостокского исхода», как заявил Китицын в своей всту-
пительной речи. Неформальному авторитету и поддержанию

  Кнорринг Н. Сфаят // Узники Бизерты. М., 1998. С. 176.

168

170
командного духа должно было способствовать и решение, при-
нятое на первом заседании кружка, о включении в кандидаты в
его члены преподавателей и офицеров училища, находившихся
в это время в различных городах и странах мира (Сербия, Мек-
сика, Шанхай, Марсель, Александрия, Париж), включая тех, кто
остался в России (Владивосток, Усть-Камчатск).
Пристроив своих воспитанников в европейские учебные
заведения, либо оставив их при должностях в Бизерте, летом
1922  года Китицын снова, уже в третий раз, кардинально меняет
свою жизнь.

***

Михаил Китицын уехал из Бизерты в США один.

Неизвестно, насколько неожиданным был этот его поступок
для его ближайшего окружения, но, судя по всему, уход в третью
жизнь был столь же стремительным, как и ранее уход во вторую
жизнь: в конце июня 1922 года выпустились последние владиво-
стокские гардемарины, а в середине августа их бывший настав-
ник уже отбыл в Америку.
Однако их связи не только сохранились, но Китицын при-
ложил много усилий для поддержки своих бывших подопечных.
Вряд ли можно счесть случайным, что из 150 «китицынских»
гардемарин большая часть оказалась, в конечном итоге, в США.
Точных данных нет, но на 1970 год за границей проживало 58
гардемарин, прошедших с Китицыным от Владивостока через
Севастополь до Бизерты, из них 30 – то есть больше половины –
находилось в США.
Именно в США возникли самые сильные организации рус-
ских флотских офицеров – как, скажем, Общество офицеров
Российского императорского флота в Америке, в основании ко-
торого в 1923 году Китицын принял активное участие, практи-
чески сразу же уйдя в тень, на позицию почетного председателя.
Общество издавало журнал – «Морские записки», ставший, по
оценкам историка эмиграции С. В. Волкова, самым содержа-

171
тельным эмигрантским изданием военно-морской тематики169.
Этим журналом, среди прочих, занимались и воспитанники
Китицына. При Обществе выходили бюллетени (всего вышло
144 номера), действовала историческая комиссия, а мичман
И. М. Белавенец – из «китицынского» выпуска – в 1940-е годы
издавал в Нью-Йорке серию брошюр и книг под общим названи-
ем «Морского училища выпуск 1920 года».
Однако чем жил сам Китицын в этой своей третьей жизни?
Представляется, что именно здесь он обрел комфорт как
частное лицо, был счастлив в браке, сохраняя при этом контак-
ты и со своими воспитанниками – как следует из воспоминаний
учеников Китицына, опубликованных в связи с его смертью всё
в том же журнале «Морские записки», они бывали и на годов-
щинах свадьбы своего бывшего наставника, и поддерживали его
вдову после его смерти.
И именно в этот период Китицын занялся тем, к чему, види-
мо, давно лежала его душа – стал инженером.
Любопытны в этом смысле воспоминания одного из учени-
ков Китицына М. А. Юнакова, который так описывал момент
своего отъезда из Бизерты в Чехословакию в 1922 году:
«… Пришло письмо с приглашением от Чехословацкого Мини­
стерства иностранных дел продолжить образование в чехословац­
ких высших учебных заведениях. Письмо было весьма сердечным, и
в нем говорилось о том гостеприимстве, которое оказало Морское
училище гардемаринам-чехословакам (речь идет о событиях во Вла-
дивостоке в 1918 году, когда Китицын создавал Морское училище –
Л.У.). Через две недели мы были уже в пути. Чехословакия приняла
нас по-братски. По приезду в Чехословакию мы должны были сразу
же записаться в высшие учебные заведения. Все выбрали себе тех­
нические специальности, надеясь в будущем вернуться на флот
инженерами. К концу 1930 г. почти все стали инженерами-специали­
стами. Мы полностью выполнили пожелания Михаила Александрови­
ча: учиться и готовиться к службе на флоте».

Итак, еще в Бизерте Китицын мечтал о соединении морского

дела с инженерным, привил эту мечту своим воспитанникам, и
169
  Волков С. В. Русская военная эмиграция: издательская деятельность. М.,
2008. С. 103.

172
сам ее, в конечном итоге, реализовал. Эта самореализация про-
изошла вдали и от Родины, и от мейнстрима белой эмиграции,
однако означает ли это, что Китицын выпал из русской истории
в своей «третьей жизни»?

***

В 1970 году в Нью-Йорке, спустя 10 лет после смерти Кити-

цына, его воспитанники собрались, чтобы отметить 50-летний
юбилей «китицынского выпуска» – того самого, который состо-
ялся в 1920 году в Сингапуре во время перехода из Владивостока
в Севастополь. Чествование заняло два дня – 9 мая был сбор на
квартире одного из выпускников, а 10 мая прошло торжествен-
ное заседание Общества офицеров Российского императорского
флота в Америке. Оба собрания открылись минутой молчания о
всех погибших и умерших товарищах и почтения памяти Миха-
ила Китицына.
Однако выпуск гардемарин в Сингапуре в 1920 году прои-
зошел в апреле, а не в мае. Поэтому вряд ли стоит считать слу-
чайным тот факт, что юбилейное заседание 1970 года состоялось
вначале 9 мая, в день Победы в Великой отечественной войне для
Советского Союза.
Как известно, многие деятели белого движения – отдельный
разговор, насколько их было много в процентном соотношении
к русской эмиграции в целом – пошли на сотрудничество с на-
цистской Германией в ее борьбе с Советским Союзом.
Из 150 гардемаринов, прошедших с Китицыным от Влади-
востока до Севастополя и Бизерты, таких было всего двое (сам
Китицын в годы Второй мировой войны служил на военно-мор-
ской базе США в Вирджинии). И это, конечно, не случайно.
Думается, что Китицын передал воспитанникам свое отно-
шение ко гражданской войне.
За тот год, что во Владивостоке существовало Морское учи-
лище, гардемарин дважды пытались привлечь к боевым опера-
циям против большевиков. Первый раз – в апреле 1919 года –
Китицын сам возглавлял десант, выброшенный против красных
173
партизан, однако, когда Колчак приказал наградить участников
десанта, Китицын отказался, сказав:

«Данный случай никоим образом не подходит под мое понятие о

заслуженности боевой награды»170.

Второй раз, когда в ноябре 1919 года оказалось, что больше

некому подавлять вспыхнувшее восстание и привлекли гардема-
рин, Китицын, судя по всему, уклонился от участия в этой ак-
ции – во всяком случае все доступные источники умалчивают о
том, что делал Китицын, пока его гардемарины сидели в засаде
на вокзале.
В момент эвакуации из Владивостока в январе 1920 года Ки-
тицын подписал приказ, в котором говорилось:

«Во Владивостоке назрел очередной переворот. Некоторым

военным частям приходилось принимать участие в борьбе с группа­
ми, к которым сейчас переходит власть. Честно и верно исполняя
свой долг и сохраняя воинскую дисциплину, они вызвали против себя
озлобление этих групп. Примеры, бывшие до сих пор, показали, что
таким частям в первое острое время грозит разрушение, истре­
бление, политическая месть. Поэтому для их спокойствия сформи­
рован отряд особого назначения, который готов в последнюю ми­
нуту принять боевые части и выйти в море, чтобы за пределами
крепости предоставить всем, принятым в отряд, полную свободу
дальнейших действий. Считаю долгом высказать свой взгляд и ду­
маю, что его разделит большинство в отряде. Я не мыслю суще­
ствование своего ни в составе части, ни как отдельной личности
вне России, под властью каких бы партий она не находилась. Если
будет Божья воля и историческая судьба на то, чтобы это были
те партии, против которых мы до сих пор честно боролись, борьба
кончена и бесполезна, наш долг повелевает нам все-таки и с ними
продолжать нашу работу по воссозданию русского флота. Поэтому
я рассматриваю наш уход как временное удаление для обеспечения
права на существование нашим частям или хотя бы личностям,
входящим в их состав».

Итак, Китицын уходил, но предполагал вернуться.

  Цит.по: Крицкий Н. Н., Буяков А. М. Владивостокские гардемарины. С. 72.

170

174
 Целый месяц он провел в Цуруге и дождался парламентеров
из Владивостока, прибывших для переговоров о возвращении
Морского училища. Содержание их беседы неизвестно, однако
после разговора Китицын вернул замки с орудий с тех кораблей,
что остались во Владивостоке, а уходящий во Владивосток ко-
рабль парламентеров отсалютовал Китицыну и его гардемари-
нам флагом.
После этого Китицын стал собираться в Севастополь.
Понимая, что жизнь – сложнее любых схем, Китицын всег-
да давал возможность выбора своим подопечным – идти с ним
дальше или нет. В январе 1918 года в Нагасаки он дал возмож-
ность тем, кто хотел быть на стороне большевиков, вернуться
во Владивосток. В августе 1920 года он дал возможность выбора
тем, кто не захотел идти с ним в Севастополь для участия в граж-
данской войне. Среди его учеников были и красные командармы:
так, в тот момент, когда сам Китицын добирался до Севастополя,
среди наступавших на Крым был и его ученик – руководитель
Морской экспедиционной дивизии на кораблях красной Азов-
ской флотилии Иван Кожанов.
Очевидно, Китицын не только хотел пойти на компромисс с
победителями, но и признавал объективность их победы.
Обычно говорят о важности примирения победивших с по-
бежденными, однако Китицын видел и необходимость обратно-
го – проигравшим протянуть руку тем, кто победил. И пусть он
не смог сделать это сам в момент гражданской войны, он смог
привить это отношение своим ученикам. И когда на их Родину,
которую они покинули совсем юными, еще не сформированны-
ми людьми, напал враг, они восприняли его как своего врага.
И пошли с ним воевать.
В книге владивостокских историков Николая Крицкого и
Алексея Буякова опубликованы фотографии «китицынских гар-
демарин» 1970-х годов. Со снимков смотрят люди уже в возрас-
те, большую часть жизни прожившие в эмиграции, именно там
обзаведшиеся семьями. Но эти люди праздновали 9 мая, вспоми-
ная при этом Китицына и его героический переход 1920 года, а
это значит, что они ощущали свое ценностное единство с дале-

175
ким и незнакомым им в действительности русским, в то время  –
советским, миром.
И если они смогли передать это ощущение, хотя бы отчасти,
своим детям и внукам – значит, те идеалы Китицына, благодаря
которым он смог вывести в люди безусых юнцов, живы до сих
пор в чужих для нас странах. И для них столетие Русского исхо-
да тоже может быть важной датой символического примирения,
для которого нужно не только победившим суметь протянуть
руку проигравшим, но и проигравшим – согласиться протянуть
руку победившим.

Источник: https://sevastopol.su/news/istoriya-sevastopolya-i-strany-tri-zhizni-
podvodnika-no1-mihaila-kiticyna

176
ДЕКАБРЬ. БУЛЬВАР ПОЛУЗАБЫТОЙ ПОБЕДЫ

Последние полтора месяца171 в центре общественно-полити-

ческой жизни Севастополя находится ситуация вокруг ре-
конструкции одного из центральных бульваров города – Ма-
тросского. Этот проект осуществлял Благотворительный фонд
историко-культурного развития «35-ая береговая батарея», ко-
торый в результате выигранного правительственного конкурса
приступил к работе летом 2017 года. Реконструкция, которая
осуществлялась за счет внебюджетных средств, внезапно была
остановлена в середине ноября 2018 года после одностороннего
расторжения контракта ГБУ «Парки и скверы», подчиняющего-
ся правительству города.
На данный момент иск, поданный фондом к правительствен-
ным структурам города Севастополь, рассматривается в город-
ском суде. Работы на бульваре решением суда приостановлены,
но территория стройки по-прежнему охраняется силами фонда
и его структур.

ПРЕРВАННАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ

Борьба за бульвар приобрела почти символический характер.

Однако не погруженному в историю города внешнему на-
блюдателю, кто подробно не следит за всеми перипетиями скан-
дала с Матросским бульваром, остается непонятным, почему так
важна для жителей города сама эта реконструкция? А в том, что
она действительно важна, сомневаться не приходится. Ведь за
две недели более 10 тысяч севастопольцев (а это – 6 % жителей
города) поставили свои подписи под коллективным письмом с
протестом против действий правительства.
Итак, почему Матросский бульвар столь значим для жите-
лей города?
Сайт, посвященный реконструкции бульвара Фондом «35-ая
береговая батарея», дает довольно скупую информацию по этому
поводу.
  Статья написана в декабре 2018 года.
171

177
 Видео-интервью главного архитектора проекта Дмитрия
Прокофьева и фильм «Сделано в Севастополе», где президент
Благотворительного фонда Петр Николаев приоткрывает под-
робности предстоящей реконструкции, касаются, в первую оче-
редь, логистических и природо-охранных сюжетов: насколько
удобнее станет перемещаться по центру города после восста-
новления аллей, в разное время заброшенных, что будет сде-
лано для безопасности движения пешеходов у входов-выходов
с бульвара, каким материалом будет облицован парапет, какие
красно-книжные деревья произрастают на этой территории, как
планируется озеленять территорию и т.д.172
На соответствующей странице сайта история Матросского
бульвара и его значение для жизни города описаны лаконич-
но173. Также кратко, через запятую перечислены реконструиру-
емые исторические объекты и на странице сайта «Информация
о проекте», на которой основное внимание уделено материалам
для облицовки, предполагаемой к высадке растительности и ос-
вещению бульвара174.
В общем-то логично предположить, что причина серьезного
возмущения жителей города-героя действиями правительства –
отнюдь не в том, что их лишают «покрытия натуральным камнем
всех дорожек» или перспективы удобного прохода с площади
Лазарева на Нахимовскую площадь.
Точнее – дело не только в этом.
Точно также как не «прибавка тысячи рублей к пенсии» была
мотивом для выхода людей 23 февраля 2014 года на площадь На-
химова175.
172
  Интервью с Дмитрием Прокофьевым – главным архитектором проекта ре-
конструкции Матросского бульвара / http://matrosskiy-bulvar.ru/news/19-intervju-s-
dmitriem-prokofevym-glavnym-arhitektorom-proekta-rekonstrukcii-matrosskogo-bulvara.
html; «Сделано в Севастополе». Реконструкция Матросского бульвара / http://matrosskiy-
bulvar.ru/news/10-sdelano-v-sevastopole-rekonstrukcija-matrosskogo-bulvara.html.
173
  Первый бульвар в Севастополе / http://matrosskiy-bulvar.ru/istoriya-
bulvara/5-pervyj-bulvar-v-sevastopole.html.
174
  Информация о проекте / http://matrosskiy-bulvar.ru/informacija-o-proekte/.
175
  Бубнова Е. «Мы не ищем зевак, мы ищем соратников» / Русская Idea.
23.09.2018. / https://politconservatism.ru/interview/my-ne-ishhem-zevak-my-ishhem-
soratnikov.

178
 Очевидно, Матросский бульвар содержит в себе определен-
ную символику, скрытую для постороннего взгляда, но вполне
сознаваемую самими севастопольцами.
Хотя не все местные общественные деятели высказали со-
гласие с тезисом об особенной символической значимости этого
места. Так, председатель Севастопольского отделения ВООПИК
Юрий Падалка, отвечая на мои вопросы, отметил:

«Действительно, бульвар, после установки на нём памятни­

ка Александру Казарскому, а позже – орудия с парохода-фрегата
“Веста”, вступившего в мае 1877 года в неравный бой с турецким 
броненосцем “Фетхи-Буленд”, стал в городе местом поклонения,
мемориалом, рассказывающим о черноморских героях, местом от­
дания почестей погибшим за Россию черноморским морякам. Но с
1917  года ситуация изменилась, власть попыталась забыть и по­
беды России, и её героев.  Эти усилия увенчались успехом, и сейчас,
я не думаю, что у Матросского бульвара была какая-то особенная
значимость во второй половине ХХ века. Есть желание сохранить
свой дом. Как и в украинское время. В чужой монастырь со своим
уставом не ходят. А тут – пришли (имеются в виду действия прави-
тельства Дмитрия Овсянникова – Л. У.)».

Но если бульвар – это дом или символ дома, значит, дело не

только в неприятии рейдерской активности губернатора, но и в
почитании самого этого места, благоустройства которого ждал
город.
Любопытно, что президент Фонда 35-ая батарея Петр Нико-
лаев в разговоре с автором этих строк схожими словами охарак-
теризовал значение Матросского бульвара и также сравнил его с
домом: 

«Матросский бульвар – одно из центральных мест города, на

протяжении длительного времени – его исторический символ, ви­
зитная карточка. А теперь представьте, что там всё перерыто,
заброшено, небезопасно ходить по ночам. Какой же это пример по­
томству (отсылка к надписи на памятнике Казарскому)? Уместно
сравнить Матросский бульвар с гостиной в доме (гостиная – общая
комната, предназначена для всех членов семьи и для приема гостей):
человек заходит в гостиную, а там – мусорка и свалка».

179
 ПОДВИГ БРИГА «МЕРКУРИЙ»

Информация, имеющаяся в открытых источниках об исто-

рии Матросского бульвара, слишком отрывочна.
Самая известная точка притяжения Матросского бульва-
ра, один из символов Севастополя – памятник подвигу капи-
тан-лейтенанта Александра Казарского и брига «Меркурий»,
установленный в 1839 году.
Сами севастопольцы обычно обращают внимание на то, что
памятник Казарскому – первый памятник Севастополя, к тому
же чудом сохранившийся в первозданном виде до наших дней,
несмотря на практически полное разрушение бульвара и в годы
Крымской войны, и в годы войны Великой Отечественной.
Однако существенно прежде всего то, что памятник Казар-
скому – это памятник победе, победе одного мужественного ко-
рабля и победе всей России в войне со своим главным соперни-
ком на Черном море.
Город бережно хранит память о героических поражениях
солдат и матросов – эти трагические страницы истории по-сво-
ему воскрешают и Малахов курган, и Памятник затопленным
кораблям, и мемориальный комплекс «35-я береговая батарея».
И вот как предвестие будущих великих триумфов над городом
высится первый городской памятник победы.
Памятник Александру Казарскому – вообще единственный
сохранившийся в первоначальном виде, без переделок и рекон-
струкций, памятник Русско-турецкой войны 1828–1829 годов (в
отличие от Турецкой бани в Царском Селе и ограды Спасо-Пре-
ображенского собора в Петербурге, сложенной из турецких пу-
шек).
Подвиг Казарского стал знаковым событием той войны. Бит-
ва 18-пушечного брига Меркурий с турецкими линейными кора-
блями, имевшими на вооружении 184 орудия, произошла всего
через три дня после позорной сдачи команды российского кора-
бля «Рафаил». Как пишет в своей монографии «История внешней
политики Российской империи», доцент МГУ им. М.  В.  Ломо-
носова Олег Айрапетов, после сдачи «Рафаила» Николай отдал
следующий приказ по флоту:

180
 «Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надеже, что неу­
страшимый флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие
фрегата “Рафаил”, не оставит его в руках неприятеля. Но когда он
будет возвращен во власть нашу, то почитая фрегат сей впредь
недостойным носить флаг Русский и служить на ряду с прочими су­
дами нашего флота, повелеваю всем предать оный огню».

По словам Айрапетова, подвиг Казарского явился важной

частью воспитательной программы русских моряков всех фло-
тов в последующие времена.
Тем удивительнее, что до сих пор, в общем-то неизвестно,
принадлежит ли в действительности Николаю I фраза, начертан-
ная на памятнике – «Потомству в пример».
В открытых источниках обычно сообщается, что это «леген-
да». Окончательно не проясняет этот вопрос и сайт, посвящен-
ный реконструкции Матросского бульвара, где написано:

«Как утверждает один из документов, хранящийся в Централь­

ном Государственном архиве в Москве, эту ставшую крылатой фра­
зу повелел начертать сам император Николай I»176.

Как представляется, более точно разрешает данную пробле-

му Олег Айрапетов.
В своей монографии он цитирует именной указ Николая I
от 28 июля (9 августа) 1829 года, устанавливавший постоянное
присутствие в составе флота корабля под именем «Меркурий».
В этом указе, опубликованном в «Военном журнале», среди про-
чего говорилось:

«Мы желаем, дабы память знаменитых заслуг команды брига

“Меркурия” и его имя во флоте никогда не исчезали, и, переходя из
рода в род на вечные времена, служили примером потомству»177.

176
  Первый бульвар в Севастополе / http://matrosskiy-bulvar.ru/istoriya-
bulvara/5-pervyj-bulvar-v-sevastopole.html.
177
  Всемилостивейше подтвержденные славные подвиги брига «Меркурий»
// Военный журнал. 1829. № 6. С. 120.  Цит. по: Айрапетов О. Р. История внешней
политики Российской империи. Т. 2. М., 2017. С. 121–122.

181
 Увы, сама Русско-турецкая война 1828–1829 годов находится
где-то на периферии русской исторической памяти – эта война
хронологически «затерялась» между триумфальными кампани-
ями Екатерины Великой, овеянными громкой славой, и Крым-
ской войной, закончившейся поражением России.
Однако современники отнеслись к этой войне с подлинным
энтузиазмом. Именно решение Николая I поддержать греков в
их борьбе за независимость от Османской империи сделало не-
давнего оппозиционера Александра Пушкина верным слугой
царя и Отечества и подвигло его посвятить новому монарху, пре-
образившему страну «войной, надеждами, делами», восторжен-
ные строки. Напомню, что отказом Александра I от поддержки
греческого восстания в 1821 году отчасти можно объяснить не
только известные пушкинские строки о «властителе слабом и
лукавом, плешивом щеголе, враге труда», но и усиление оппози-
ционных настроений в среде российского офицерства. Монарх,
бросивший единоверцев, для Пушкина и многих его товарищей
не заслуживал лояльности, в отличие от его брата, освободивше-
го греков.
Так что победоносная война за освобождение греков была
одной из тех войн, которыми Россия могла бы гордиться, когда
она могла бы искренне сказать: «Наше дело – правое».

БУЛЬВАР ДЛЯ МИЧМАНОВ

Памятник Александру Казарскому авторства Александра

Брюллова появился на Матросском бульваре вскоре после посе-
щения Николаем I Севастополя в 1837 году.
Как рассказывает председатель севастопольского отделения
ВООПИК Юрий Падалка, обустройство Матросского бульвара
(тогда он назывался Малым) было частью Генерального плана
1838 года и было связано с деятельностью главнокомандующего
Черноморским флотом и портами, в будущем – знаменитого ад-
мирала Михаила Лазарева.
Согласно воспоминаниям, Николай, осматривая Графскую
пристань, увидел холм и отметил его неприглядный вид. Реаги-

182
руя на это замечание, Лазарев, и сам увлеченный благоустрой-
ством Севастополя, распорядился – «вместо землянок и ветхих
строений рядом с памятником развести сад».
Видимо, в процессе «разбивки сада» и появилась недалеко
от памятника Казарскому беседка в псевдомавританском стиле,
автор которой (предположительно – также Александр Брюллов)
и точная дата возведения на бульваре неизвестны. Эта беседка
была дважды разрушена в годы «двух оборон» Севастополя, по-
сле второй из них – она не восстанавливалась, если не считать
«восстановлением» картонно-фанерное строение, в котором до
недавнего времени располагался бар «Отдых».
Как отмечается в севастопольских публикациях об истории
бульвара в XIX веке, он стал первым в городе организованным
городским пространством, причем не просто для прогулок, но и
для досуга, который с позиции сегодняшнего дня общепринято
называть «культурным». Любопытно, что эту культурную функ-
цию бульвар исполнял практически всю свою историю – и доре-
волюционную, и советскую.
Считается, что в рассказе «Севастополь в мае» Лев Толстой
описывает именно это место:
«В осажденном городе Севастополе, на бульваре, около па­
вильона играла полковая музыка, и толпы военного народа и жен­
щин празднично двигались по дорожкам. Светлое весеннее солнце
взошло с утра над английскими работами, перешло на бастионы,
потом на город – на Николаевскую казарму и, одинаково радостно
светя для них, теперь спускалось к далекому синему морю, кото­
рое, мерно колыхаясь, светилось серебряным блеском… Он подошел
сначала к павильону, подле которого стояли музыканты, которым
вместо пюпитров другие солдаты того же полка, раскрывши, дер­
жали ноты и около которых, больше смотря, чем слушая, составили
кружок писаря, юнкера, няньки с детьми и офицеры в старых ши­
нелях. Кругом павильона стояли, сидели и ходили большею частью
моряки, адъютанты и офицеры в белых перчатках и новых шинелях.
По большой аллее бульвара ходили всяких сортов офицеры и всяких
сортов женщины, изредка в шляпках, большей частью в платочках
(были и без платочков, и без шляпок), но ни одной не было старой, а
замечательно, что все молодые. Внизу по тенистым пахучим алле­
ям белых акаций ходили и сидели уединенные группы…».

183
 Разрушенный в годы Крымской войны и восстановленный
только в 1870-е годы, бульвар сменил название на Мичманский.
Как говорит Юрий Падалка, это название отражало состав
посетителей бульвара, скорее, демократический, чем элитарный
(ведь мичманы не относились к офицерскому составу), что отли-
чало его от Приморского бульвара, куда предпочитал выходить
на прогулки местный «высший свет». При этом Мичманский
бульвар пользовался большой популярностью у горожан, он был
центром притяжения для служащих флота, ведь рядом размеща-
лись основные флотские здания – штабы и Морское собрание.
Видимо, поэтому в конце XIX века именно на Мичманском буль-
варе возникла метеостанция Морского собрания. Также здесь
проходили балы, маскарады, к концу XIX века появились ресто-
ран и деревянный театр.
В ходе благоустройства бульвара на южном входе появились
фигуры львов – точные копии тех, что украшают и сегодня Граф-
скую пристань. Про историю появления львов на Мичманском
бульваре почти ничего неизвестно, но Юрий Падалка предпо-
лагает, что львы Мичманского бульвара – это те львы, сделан-
ные из песчаника, которые первоначально были установлены на
Графской пристани, но были убраны оттуда после того, как Ла-
зарев допросился у императора для Графской пристани львов из
мрамора  – заодно с общим благоустройством пристани, включая
колонны, чтобы «пьяные ямщики не съезжали в море прямо с
пристани».
На Мичманском же бульваре в 1904 году оборудовали одну
из двух севастопольских радиостанций – «сигнальную мачту»,
которая передавала сигнал на радиоаппаратуру, установленную
на 5 кораблях Черноморского флота. Всё это стало возможным
после первых в мире удачных испытаний в конце XIX  века ра-
диосвязи русским физиком и электротехником Александром
Поповым. В память об этом событии севастопольцы уже в но-
вейшее, так называемое, украинское время, в 1997 году уста-
новили на Матросском бульваре памятник – второй после
памятника Казарскому объект культурного наследия этого
бульвара.

184
 После революции 1917 года бульвар, естественно, был пе-
реименован – в бульвар Военморов (1921 год), потом – в Крас-
нофлотский (1928), а уже после Великой отечественной войны
он стал Матросским. Судя по фотографиям этого места второй
половины ХХ века, а также воспоминаниям современников178,
бульвар не потерял свой молодежно-флотский и демократиче-
ски-народный облик, характерный для XIX века. Летний кино-
театр Дома офицеров, построенный из подручных и недолго-
вечных материалов после Великой отечественной войны в ходе
общего восстановления города, бильярдная, танцевальные пло-
щадки, – все это приводило сюда молодежь, преимущественно  –
флотскую.
Судя по всему, на Матросском бульваре проявлялся перио-
дически и бунтарский дух: в 1980-е годы матросы, отпущенные
в увольнение, слушали здесь официально запрещенную музыку
(и танцевали под нее), что имело тогда политический подтекст,
да ведь и сам Черноморский флот – не только символ морской
славы России, но и, скажем, место службы лейтенанта Шмидта.
В статье ««Яма» на Матросском бульваре: запрещённая музыка и
«чистая» дискотека»179, в которой вспоминаются «лихие» для ма-
тросской молодежи 1980-е годы, описывается и этот полуоппо-
зиционный, свободомыслящий дух, царивший на танцевальной
площадке бульвара.
Однако Юрий Падалка во многом не согласен с такой трак-
товкой роли Матросского бульвара в жизни советских матросов
Черноморского флота – по его мнению, в «Яме» сосредотачива-
лись не только матросы, но и люди с рабочих окраин, да и репу-
тация у этого места была близка к «хулиганной». Престижным же
местом для знакомства с моряками считались танцы в Нахимов-
ском училище, куда в основном и старались попасть девушки.
Сам бульвар при этом не был «бунтарским» – рядом распо-
лагались военные учреждения, сами здания на бульваре принад-
178
  «Яма» на Матросском бульваре: запрещённая музыка и «чистая» диско-
тека / https://sevastopol.su/news/yama-na-matrosskom-bulvare-zapreshchyonnaya-
muzyka-i-chistaya-diskoteka
179
  Там же.

185
лежали Черноморскому флоту, что сказывалось, скажем, и на ре-
пертуаре летнего кинотеатра, ограниченного военной цензурой.
Поэтому очень долго Матросский бульвар был тихим местом,
пространством для уединения (танцплощадка «Яма» располага-
лась в конце бульвара и этому восприятию не мешала):

«До реконструкции бульвара 1988 года, когда к памятнику Ка­

зарскому соорудили широкую масштабную лестницу, бульвар был
очень камерный. Там был свой отдельный мирок. Непритязательная
скульптура мальчика с корабликом очень гармонично в этот мирок
вписывалась».

В то же время матросы были неотъемлемой составляющей

не только бульвара, но и жизни города в целом.
Юрий Падалка с сожалением говорит о том, что сегодня
этого нет:

«Раньше матросов отпускали в увольнение (для этого было

достаточно не хулиганить). И матросы всё время находились в го­
роде, самостоятельно его осваивая, в том числе – знакомясь с де­
вушками. Это прекрасно показано в фильме “Увольнение на берег”,
снимавшемся в Севастополе, где Владимир Высоцкий играет эта­
кого лихого морячка. Но после развала Советского Союза это всё
исчезло. В украинское время считалось, что российские матросы на­
ходятся заграницей, и их перестали отпускать в увольнительные.
В итоге, была утеряна сама культура: сегодня нет ощущения, что
город – морской, и моряки живут в этом городе. Матросы есть, но
город не живет вместе с ними».

Справедливость этих слов подтверждает тот факт, что за по-

следние десятилетия танцы на Матросском бульваре приобрели,
скорее, «штатский», хотя и разновозрастный характер. Так, в
2008 году к фонду «За славянское единство», пытавшемуся ре-
конструировать Матросский бульвар, обращались ветераны с
просьбой восстановить танцевальную площадку180. А накануне

  Реконструкция Матросского бульвара: ветеранская экспертиза / Слава

180

Севастополя. 23.01.2008 / https://slavasev.ru/2008/01/23/rekonstrukciya-matrosskogo-

bulvara-veteranskaya-ekspertiza/.

186
закрытия бульвара на реконструкцию фондом «35-ая береговая
батарея», по словам Петра Николаева, с аналогичной просьбой
обращалась молодежь, которая традиционно собиралась в од-
ном из дальних уголков бульвара и под магнитофоны танцевала
популярные ныне танго, сальсу и другие латиноамериканские
танцы.

СОЕДИНЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ЭПОХ

Когда сегодня президент Фонда «35-ая береговая батарея»

Петр Николаев и главный архитектор проекта реконструкции
бульвара Дмитрий Прокофьев настойчиво говорят о своем по-
вышенном внимании к сохранности растительности и к высадке
новых полноразмерных деревьев («лучше всего это делать в ноя-
бре»), к тем материалам, которым будут облицованы парапеты и
которые будут использоваться при восстановлении разрушенных
или руинированных объектов, к прокладке инженерных комму-
никаций – за всем этим можно увидеть не только стремление хо-
рошо выполнить поставленную задачу, но и отголоски истории
10-летней давности, когда попытку реконструкции Матросского
бульвара осуществлял фонд «За славянское единство»181.
Некачественные материалы, использовавшиеся при про-
шлой реконструкции, за прошедшее десятилетие разрушились,
поэтому многое необходимо делать заново. При этом авторы
проекта подчеркивают – в неявном виде идея полностью восста-
новить бульвар в его историческом облике витала и в украин-
ские времена, но тогда борьба шла в основном за то, чтобы это
место не было элементарно застроено, чтобы бульвар сохранил-
ся как бульвар.
«2014-й год позволил давнюю мечту сделать реальностью»  –
уже тогда, как рассказывает Петр Николаев, был сделан первый
эскизный проект реконструкции и представлен обществен­
ности.
  Как севастопольцы спасли Матросский бульвар 10 лет назад / ForPost. Но-
181

вости Севастополя. 24.11.2018 / https://sevastopol.su/news/kak-sevastopolcy-spasli-

matrosskiy-bulvar-10-let-nazad.

187
 Ключевая идея проекта, словами главного архитектора про-
екта Дмитрия Прокофьева, – «создать бульвар в таком виде, в
котором он мог бы дойти до нашего времени, если бы его разви-
тие шло естественным, историческим образом»182. Говоря дру-
гими словами, сделать бульвар таким, каким он мог бы быть, не
случись в нашей истории двух войн (Крымская и Великая отече-
ственная) и революции 1917 года.
Можно отметить, что реальные исторические метаморфо-
зы жизни Севастополя в действительности способствуют этой
идее: ведь классицизм как архитектурный стиль, свойственный
середине XIX века с его популярными античными визуальными
формами, был типичен и для сталинской архитектуры. То есть в
те времена, когда бульвар восстанавливался после разрушений в
годы Великой отечественной войны. Поэтому идея авторов про-
екта гармонично соединить на бульваре все его исторические
постройки, объединив их генеральным планом и одной идеей,
не кажется утопичной: беседка 1840-х годов в псевдомавритан-
ском стиле, львы, украшавшие южный вход на бульвар в конце
XIX века, должны были бы вполне гармонировать с фонтаном
«Мальчик с корабликом» и восстановленном летним кинотеа-
тром Дома офицеров, появившимся на бульваре после Великой
отечественной войны.
Юрий Падалка отмечает в связи с этим:

«Я видел несколько вариантов проектов реконструкции буль­

вара. Проект, разработанный фондом “35-ая береговая батарея” и
выполняемый сегодня – наиболее щадящий, наиболее верный проект
возвращения к прошлому. Да, конечно, эклектики не избежать, но,
думаю, удастся вернуть атмосферу маленького, уютного, непом­
пезного парка, места для севастопольцев. Места, где можно уйти
от городской суеты».

Важно и другое:
182
  Интервью с Дмитрием Прокофьевым – главным архитектором проекта ре-
конструкции Матросского бульвара / http://matrosskiy-bulvar.ru/news/19-intervju-
s-dmitriem-prokofevym-glavnym-arhitektorom-proekta-rekonstrukcii-matrosskogo-
bulvara.html.

188
 «Восстановление Матросского бульвара послужит отправной
точкой, эталоном для дальнейшего строительства в городе в це­
лом. Можно будет ссылаться на это место как на образец – “вот
так и надо делать”. И уже сложнее будет нагружать городское про­
странство аляповатой архитектурой».

Текущее положение дел с бульваром, однако, печально: ра-

боты по его реконструкции фактически остановлены правитель-
ством в момент активной фазы по прокладке сетей, в результате
чего на сегодня Матросский бульвар представляет собой земля-
ную площадку, перерытую вдоль и поперек, с поднятым асфаль-
том. И остается только надеяться, что, несмотря на все препят-
ствия, проект реконструкции бульвара Фонда «35-ая береговая
батарея» будет доведен фондом до конца.
А ведь этот памятник и само это место, как уже было сказа-
но, очень важны для города, на теле которого осталось так много
памятных знаков о трагедиях и поражениях, но где в то же самое
время оказалась сохранена память об одной героической, хотя и
полузабытой в остальной России победе русского флота.
Равно как и память о выдающемся прорыве русской науки.
И просто о добрых хороших временах, которые не хочется
отпускать в Лету183.

Источник: https://politconservatism.ru/articles/bulvar-poluzabytoj-pobedy

  В итоге благотворительному фонду «35-ая береговая батарея» удалось за-

183

вершить реконструкцию Матросского бульвара. 1 августа 2020 года Матросский

бульвар был открыт. Об этом событии см.: Ульянова Л. В. Реставрация с высоты
города Севастополя / ИА Regnum. 05.10.2020 / https://regnum.ru/news/3029469.html.

189
 CОДЕРЖАНИЕ

От автора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5
Март. «Севастопольская оборона» Аркадия Аверченко. . . . . . . . . . . . . . 6
Май. Александр Казарский – увидеть в герое человека. . . . . . . . . . . . . . . 19
Июнь. Совместимые альтернативы? О затоплении кораблей
Черноморского флота в 1918 году. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32
Июль. «Белые пятна» истории последних дней обороны Севастополя.52
Сентябрь. «Дело Максимова». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63
Часть 1. Обыск. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63
Часть 2. Между Севастополем и Петербургом. . . . . . . . . . . . . . . . . . 80
Часть 3. Максимов и Бельгийское анонимное общество
трамваев и электрического освещения. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 97
Октябрь. Братья Беренсы – из истории русской междоусобицы. . . . . . 107
Часть 1. Евгений Беренс: Октябрь, «заговор послов»,
Морской генеральный штаб . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113
Часть 2. Михаил Беренс: от петроградской апатии до
Бизертинской пристани. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132
Часть 3. За гранью примирения: братья и корабли . . . . . . . . . . . . . . 146
Ноябрь. Три жизни «подводника № 1» Михаила Китицына. . . . . . . . . . 158
Декабрь. Бульвар полузабытой победы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 177

190
В и з да тел ьст в е «Ал е те й я» в ы шл а в с вет к н и г а:
 КНИГИ ИЗДАТЕЛЬСТВА «АЛЕТЕЙЯ» МОЖНО ПРИОБРЕСТИ

в Санкт-Петербурге:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ПОДПИСНЫЕ ИЗДАНИЯ»

Санкт-Петербург, Литейный пр., 57 (c 10:00 до 22:00)
8 (812) 273 50 53 www.podpisnie.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ВСЕ СВОБОДНЫ»

Санкт-Петербург, ул. Некрасова, 23 (с 12:00 до 22:00)
8 (911) 977 40 47 www.vse-svobodny.com

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «КНИЖНАЯ ЛАВКА ПИСАТЕЛЕЙ»

Санкт-Петербург, Невский пр., 66 (с 10:00 до 22:00)
8 (812) 640 44 06 www.lavkapisateley.spb.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «СЛОВО»

Санкт-Петербург, ул. Малая Конюшенная, 9 (с 11:00 до 20:00)
8 (812) 571 20 75, 8 (812) 312 52 00 www.slovo.net.ru

ДУХОВНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ ЕПАРХИИ «НЕВСКИЙ, 177»
Санкт-Петербург, Невский пр., 177 (с 10:00 до 20:00)
8 (812) 643 77 43 www.vk.com/dpcspbe

в Москве:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «МОСКВА»

Москва, ул. Тверская, д. 8, стр. 1 (с 09:00 до 24:00)
8 (495) 629 64 83, 8 (495) 797 87 17 www.moscowbooks.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ФАЛАНСТЕР»

Москва, Малый Гнездниковский пер., 12/27 (с 11:00 до 20:00)
8 (495) 749 57 21, 8 (495) 629 88 21 www.falanster.su

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ЦИОЛКОВСКИЙ»

Москва, Пятницкий пер., 8 (с 11:00 до 22:00)
8 (495) 951 19 02 www.primuzee.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «БУКВЫШКА»

Москва, ул. Мясницкая, 20 (пн.–пт. с 10:00 до 20:00, сб. с 10:00 до 19:00)
8 (495) 621 49 66, 8 (495) 628 29 60 www.bookshop.hse.ru
 КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «БИБЛИО-ГЛОБУС»
Москва, Мясницкая ул., д. 6/3, стр. 1 (пн.–пт. c 9:00 до 22:00, сб.–вс. с 10:00 до 21:00)
www.biblio-globus.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «У КЕНТАВРА»

Москва, ул. Чаянова, 15 (пн.–пт. с 10:00 до 19:30, сб. с 10:00 до 17:00)
8 (495) 250-65-46 www.rsuh.ru/kentavr

в Минске, Киеве, Варшаве, Риге:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ЭПОСЕРВИС»

Минск, ул. Казинца, 123, оф. 4
+375 17 338 95 23 www.tregross.com

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «КНИЖНЫЙ БУМ»

Киев, Вербовая ул., 8 (вт.–вс. с 11:00 до 17:30)
+38 067 273-50-10 www.academbook.com.ua 

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН при «Centrum Nauczania Języka

Rosyjskiego w Warszawie»
Ptasia 4, 00-138 Warszawa
+48 22 826 17 36 www.jezykrosyjski.com.pl 

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «Intelektuāla grāmata»

Kr. Barona iela 45/47, Rīga (пн.–пт. с 10:30 до 19:00, сб. с 11:00 до 18:00)
+371 67315727 www.merion.lv

Электронные книги:

ДИРЕКТ-МЕДИА www.directmedia.ru
ЛИТРЕС www.litres.ru

Интернет-магазины:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «МОСКВА» www.moscowbooks.ru

OZON www.ozon.ru
NATASHA KOZMENKO BOOKSELLERS www.nkbooksellers.com
ESTERUM www.esterum.com
БУКВОЕД www.bookvoed.ru
ЧИТАЙ ГОРОД www.chitai-gorod.ru
MY-SHOP.RU www.my-shop.ru
КНИЖНЫЙ БУМ www.academbook.com.ua
 Ульянова Любовь Владимировна
СЕВАСТОПОЛЬ
История страны в лицах

Главный редактор издательства

Игорь Александрович Савкин

Дизайн обложки И. Н. Граве

Оригинал-макет Л. Г. Иванова
Корректор С. А. Семенов

ИД № 04372 от 26.03.2001 г.
Издательство «Алетейя»
Заказ книг: тел. +7 (921) 951-98-99,
e-mail: fempro@yandex.ru, Савкина Татьяна Михайловна
192029, г. Санкт-Петербург, пр. Обуховской Обороны, д. 86 А, оф. 536, 532
Редакция:
e-mail: aletheia92@mail.ru
www.aletheia.spb.ru

Книги издательства «Алетейя» можно приобрести

в Москве:
Дом книги «Москва», ул. Тверская, 8. Тел. (495) 629-64-83
«Фаланстер», М. Гнездниковский пер., 12/27. Тел. (495) 749-57-21, 629-88-21
«Циолковский», ул. Б. Молчановка, 18. Тел. (495) 691-51-16
Книжная лавка «У Кентавра». Миусская площадь, д. 6, корп. 6
Тел. (495) 250-65-46, +7-901-729-43-40, kentavr@kpole.ru
«Русское зарубежье», ул. Нижняя Радищевская, 2. Тел. (495) 915-27-97
в Киеве:
«Книжный бум». Тел. +38 067 273-50-10, gron1111@mail.ru
в Минске:
«Трэгросс-Бук», ул. Казинца, д. 123, оф. 4.
Тел. +37 517 338 95 23, www.tregross.com
в Варшаве:
«Centrum Nauczania Języka Rosyjskiego»,
ul. Ptasia 4. Tel. +48 (22) 826-17-36, szkola@jezykrosyjski.com.pl
в Риге:
«Intelektuāla grāmata»
Riga, Kr. Barona iela 45/47. Tel. +371 67315727, info@merion.lv
Интернет-магазин: www.ozon.ru

Формат 60x90 1⁄16. Усл. печ. л. 12,13. Печать офсетная. Тираж 500 экз.
Заказ №