Долгий путь домой из плена

Учительница начальной школы вернулась

домой к семье после начала войны – и
русские солдаты забрали ее.

Джошуа Яффа, The New Yorker, 27 октября 2022 года

В первые дни российской оккупации Старого

Быкова, украинского села в пятидесяти милях к
востоку от Киева, Виктория Андруша
предприняла смелый акт сопротивления: она
заметила российские бронетранспортеры и
военную технику, грохочущие по главной
дороге города, и отправила данные знакомым,
связанным с украинскими вооруженными
силами. Андруша, двадцатипятилетняя
учительница математики, работала в начальной
школе в Броварах, городе-спутнике столицы за
Днепром; она вернулась домой в первый день
войны. Она вела наблюдение из окна гостиной
и иногда забиралась на чердак, чтобы лучше
рассмотреть российскую военную технику. Ее
отец, Николай, разговорчивый человек с
мягким нравом, служил в Советской Армии и
помогал ей определить разницу между
зенитными установками и дальнобойными
артиллерийскими системами. Он также
убеждал Викторию взять семейную машину и
поехать в безопасное место. Она отказалась.
"Мы их встретили", - сказала Виктория о силах
вторжения. "Мы их и проводим".
25 марта, через месяц после оккупации Старого
Быкова, российские солдаты провели обыск в
каждом доме на улице, где проживала семья.
Казалось, они точно знали, кого ищут.
Бронетранспортер подъехал к воротам дома
Андруши - одноэтажного строения из белого
кирпича с металлической крышей, с кустом роз
и яблоней перед домом. Дюжина солдат
высыпала наружу, требуя впустить их внутрь.
Российский офицер ФСБ попросил показать
телефон Виктории. "Это она", - сказал он и
приказал взять Викторию под стражу.
"Одевайтесь теплее", - сказал ей другой солдат.
"Там будет холодно".
Мать Виктории, Екатерина, успела дать дочери
пару теплых носков и поцеловать в щеку.
Николай стоял снаружи, где за ним
присматривал другая группа солдат. Когда ее
выводили, Виктория попросила попрощаться с
отцом. Они обнялись, а потом она ушла.
Во двор вышел офицер ФСБ. Он обвинил
Николая в том, что он плохой отец. "Вы плохо
ее воспитали, она сделала неправильный
выбор", - сказал он. Николай не сочувствовал
России и гордился храбростью своей дочери.
Но его мучило ее задержание. "Я подумал: я
действительно плохой отец", - сказал он. "Я не
смог защитить своего ребенка и укрыть ее от
опасности".
Я приехал в Старый Быков примерно через
неделю, 6 апреля. Российская армия была
выведена из Киевской и Черниговской
областей, что означало, что она покинула и
Старый Быков. Село, некогда представлявшее
собой типичную украинскую картину из
одноэтажных домов с огородами на заднем
дворе и коровами на открытых полях,
находился в состоянии беспорядка. На улицах
стояла разбитая российская военная техника;
местные жители возвращались в дома, которые
были захвачены российскими солдатами и
теперь были покрыты мусором и надписями.
Максим Дидык, автомеханик чуть старше
двадцати лет, показал мне котельную за
сельским Домом культуры советской эпохи,
где он и еще двадцать с лишним человек
находились в плену у российских солдат.
Внутри, в подвальном помещении размером с
небольшой чулан, в какой-то момент
находилось 6 человек, включая Дидыка. За
день до вывода российских войск в котельную
вошел командир с мрачным заявлением: ему
нужны четыре трупа. Кто добровольно
согласится на расстрел? Останки трех из этих
людей были позже найдены в грязи возле
местного кладбища. (Я писал об этом случае в
апреле.)
Дидык рассказал мне, что его знакомая
односельчанка тоже была в плену в котельной:
ее звали Виктория Андруша. Она тайком
передавала воду тем, кто находился в подвале;
однажды ночью с помощью ножа,
простерилизованного над пламенем зажигалки,
она извлекла пулю из руки своего товарища по
заключению. Дидык рассказывал, что о том,
что Виктория проявляла достоинство и
спокойное неповиновение перед лицом своих
русских похитителей. Она сказала им: "Я
украинка, патриотка, я не буду говорить с вами
по-русски", - сказал он. "Она не боялась, а
гордилась". За несколько дней до того, как
российская армия отступила из деревни,
пришла группа солдат и забрала Викторию.
В последующие недели и месяцы я следил за
тем, какие новости появлялись о Виктории.
"Нам сказали, что она в России", - сказал
Николай. "Но где именно и в каком она
состоянии - у нас нет никакой информации". В
середине апреля украинская пара из другого
села, задержанная российскими солдатами,
была освобождена в результате обмена
пленными. Пара содержалась в центре
содержания в Курске, на юго-западе России. В
интервью украинским журналистам мужчина
рассказал, что, находясь там, его жена сидела в
одной камере под номером 5-13 с Викторией.
Алексей Дибровский был задержан в своем
родном селе в Запорожской области на юге
Украины и доставлен в Курск; позже он тоже
был освобожден в результате обмена. Он
рассказал мне, что условия в Курске были как в
настоящей "зоне", что на жаргоне означает
"лагерь для заключенных". "Все: коридоры,
собаки, охранники - психологически это очень
тяжелое место". Когда он только приехал, его
похитители сказали ему, что он получит, как
минимум, от трех до пяти лет лишения
свободы. "Даже если ты ничего не сделал, сам
факт того, что ты здесь, означает, что тебе уже
конец", - сказал он, перефразируя угрозы
охранников. "Для нас вы все преступники".
Украинские правозащитники работали с
российскими активистами и адвокатами, чтобы
получить доступ к заключенным,
содержащимся на территории России. В мае
Леонид Крикун, адвокат из Санкт-Петербурга,
приехал в Курскую тюрьму с письмом от семьи
Виктории, в котором она уполномочивала его
как своего законного представителя. На улице
были припаркованы грузовики российской
военной полиции, что показалось ему
странным, учитывая, что Курск якобы является
гражданским местом заключения. Когда он
попросил предоставить ему доступ к своему
клиенту, охранники заставили его ждать в
течение двух часов. Наконец, вышел начальник
тюрьмы и сказал ему: "У нас нет такого
человека". Такой же ответ он получил и во
время другого посещения, в июле. "Мы подали
жалобы", - сказал мне Крикун. "Но, если
государство даже не признает, что держит
человека, трудно защищать его права".
Наталия Ящук, координатор Центра
гражданских свобод, украинской НКО, которая
в этом году разделила Нобелевскую премию
мира с правозащитниками России и Беларуси,
сказала, что только ее организация отслеживает
около шестисот пятидесяти случаев
задержания или исчезновения украинцев. Она
считает, что реальное число в несколько раз
больше. В конце концов, Красный Крест
подтвердил украинским властям, что в Курске
содержится пленница по имени Виктория
Андруша. Российское государство продолжало
отрицать это. В июньском докладе по делу
Виктории организация Human Rights Watch
написала, что "непризнание факта задержания
гражданского лица или нераскрытие
информации о его местонахождении под
стражей" может быть "квалифицировано как
преступление против человечности в
соответствии с уставом Международного
уголовного суда".
В августе родителям Виктории пришло письмо,
написанное от руки. "Со мной все в порядке, я
жива, но меня держат в плену", - написала
Виктория. Она сообщила, что ее кормят три
раза в день и оказывают медицинскую помощь.
"Простите меня, что я ввязалась в эту
историю", - написала она. Ее семья узнала
почерк, но ей показалось, что это не похоже на
Викторию. "Ей это либо надиктовали, либо она
писала это под дулом пистолета", - сказала мне
ее старшая сестра Ирина.
В сентябре я снова поехал в Старый Быков. Я
сидел в гостиной и разговаривал с Николаем и
Катериной. Настроение было подавленным,
хотя они пытались сохранить надежду. "Работы
много, - сказал Николай, оглядывая дом и двор,
полный животных. "Но в моих руках не
осталось души".
Через несколько дней, 29 сентября, родители
Виктории были во дворе - Екатерина чистила
свеклу, Николай пытался починить трактор, -
когда у Екатерины зазвонил телефон. Это была
Виктория. Она была в Украине. Катерина
закричала: "Они вернули Вику!". Николай
спросил, вернули ли они ее тело, или она жива.
"Жива", - ответила Катерина. Ранее тем утром,
без предупреждения и уведомления, Виктория
была освобождена в результате обмена
пленными. Она ехала в автобусе, направляясь в
военный госпиталь. Через четыре дня она была
дома.
Я вернулся в Старый Быков, чтобы лично
встретиться с Викторией. Она встретила меня в
синем свитере, ее каштановые волосы были
аккуратно причесаны. Она выглядела веселой,
даже задорной, когда вспоминала, что
произошло с тех пор, как ее вывели из
котельной. Российские солдаты завязали ей
глаза на время нескольких часов переезда на
машине, а затем посадили в вертолет. "Это
было не столько страшно, сколько страшно
попасть в полную неизвестность", - говорит
Виктория. Несколько дней она провела в
палаточном лагере в Глушково, российском
городе недалеко от границы, где ей выдали
удостоверение личности с новым статусом -
военнопленной. Российский чиновник сказал
ей, что она обвиняется в шпионаже, но так и не
показал ей официального обвинительного
заключения.
Через десять дней ее привезли в тюрьму в
Курске. Российские охранники отвели ее в
комнату для допросов и избили кулаками и
дубинками; в какой-то момент они пытали ее
электрошоком. Как она узнала, это была
стандартная практика для новых заключенных:
"приемка", как называли это охранники.
Тюрьма была разделена на два лагеря: один -
для русских уголовников, другой - для
украинцев. Виктория находилась в камере с
еще одной женщиной. В шесть утра они
должны были вставать и петь гимн России.
"Если ты ошибался в слове, то приходилось
начинать сначала", - говорит Виктория. Они
смеялись надо мной, говоря: "Ты - школьная
учительница. А теперь тебе самой сдавать
экзамен". "Заключенным приносили еду в
камеру и разрешали мыться раз в неделю -
душевые кабинки находились в соседнем
блоке, и прогулка была единственным
временем, когда Виктория могла видеть
открытое небо.
Викторию регулярно водили на допросы, во
время которых ее похитители повторяли одни и
те же вопросы: являетесь ли вы
корректировщиком украинских вооруженных
сил? Имеете ли вы доступ к секретной
информации? Вы выглядите хорошо
подготовленной - вас завербовали
спецслужбы? Я все время говорила им: "Мне
нечего сказать", - вспоминает Виктория. "Я
обычная школьная учительница".
Допрашивавшие ее люди говорили ей, что
президент Украины Владимир Зеленский
бежал из Киева, а российская армия вот-вот
возьмет столицу; в Харьковской и Запорожской
областях, по их словам, борьба закончилась так
давно, что жители находятся в процессе
получения российского гражданства.
Заключенных заставляли смотреть российские
государственные новостные программы, в
которых показывали счастливых, довольных
людей в недавно оккупированных регионах
Украины. "Я смотрела на это и думала:
неужели это правда?" сказала Виктория. "Но
потом я напомнила себе, что не должна в это
верить, что я помню страну, которую
покинула".
В самом начале охранники сказали ей, что,
поскольку она женщина, они не будут пытать
ее физически, но, как они сказали, "никто не
запрещает нам давить на вас психологически".
Виктория говорит: "Они говорили нам, что мы
никому не нужны, что Украины больше нет,
что мы забыты, что за нами никто не придет".
Но однажды в июле один сочувствующий
следователь шепотом сообщил новость: "Дома
все хорошо". Русские, сказал он, ушли из
Старого Быкова.
К тому моменту Виктория и ее сокамерники
решили не обращать внимания на
издевательства охранников. "Мы просто
перестали реагировать, в крайнем случае,
превращали это в шутку, троллили", - сказала
она мне. Они на нас кричали, а мы говорили:
"Что случилось? Почему вы кричите?". Они не
могли понять. Все остальные боятся, а мы
говорили: "Ну хорошо, делайте, что хотите.
Кричите, если хотите". "Виктория добавила:
"Когда мы смеялись, это сводило их с ума".
Однажды охранники пытались заставить
женщин из камеры Виктории маршировать на
месте, скандируя "Слава России" и проклиная
Зеленского. Они отказались, и охранники
оставили их в покое.
Я спросила о письме, которое она написала
своей семье. Однажды ее и других
заключенных женщин привели в кабинет и
вручили ручки и бумагу. "Наверное, в тот день
у меня было хорошее настроение", - сказала
она. "Я старалась не впасть в депрессию. Кто
знает, сколько мне предстоит здесь сидеть?".
Отлично, подумала она, я напишу то, что
требуют охранники. "Я понимала, что им это
письмо нужно больше, чем мне".
Время от времени в камере появлялась новая
женщина - в том числе военный медик, которая
была в числе последних украинских
защитников Мариуполя, - но в целом дни
проходили одинаково. Женщины
пересказывали друг другу сюжеты своих
любимых романов. Виктория пересказывала
произведения Дэниела Киза, в том числе
"Цветы для Элджернона", историю о человеке,
который подвергся экспериментальной
нейрохирургии, и "Умы Билли Миллигана",
нехудожественную книгу о первом человеке в
Америке, оправданном за крупные
преступления из-за диссоциативно-
идентификационного расстройства. Виктории
пришла в голову идея ролевой игры, в которой
они по очереди представляли, что проснулись в
незнакомой пустой комнате и должны понять,
что делать дальше. "Можно сказать, что это
было вдохновлено реальной жизнью", - сказала
мне Виктория. "Вот мы здесь, нас похитили из
наших семей, увезли неизвестно куда".
15 сентября, после пяти месяцев в тюрьме,
Виктория отпраздновала свой двадцать шестой
день рождения. Ее сокамерницы наполнили
водой свои чайные чашки и пожелали ей
скорейшего возвращения домой. Но ни у кого
из них не оставалось надежды. "Первые
несколько месяцев мы ждали, что в любой
момент кто-то придет и откроет дверь, но через
некоторое время мы перестали", - сказала она.
"Мы отключили эту часть нашего мозга".
Через пять дней в камеру Виктории пришли
охранники и велели ей и ее сокамерницам
собрать свои вещи. Их отвезли в другую
женскую тюрьму, где они провели следующие
несколько дней. Они узнали, что находятся в
Брянске, российской области, расположенной
недалеко от границы с Беларусью; это дало
Виктории надежду на обмен. Я сказала другим
девочкам: "Мы здесь ненадолго". Наконец, 29
сентября Викторию и еще пятерых украинских
заключенных снова погрузили в фургон. Они
проехали через Беларусь, затем их разделили
на два грузовика - один для мужчин, другой
для женщин. Они проехали еще немного, затем
российские охранники приказали им выйти.
Когда Виктория шла по дороге, она увидела
табличку, написанную на украинском языке.
Она повернулась к другому заключенному,
армейскому снайперу по имени Иван, и сказала
ему: "Мы в безопасности. Мы дома". Он
выглядел потрясенным, как будто вот-вот
заплачет; она обняла его. Перед ними стоял
украинский солдат. "С возвращением на
родную землю", - сказал он. Другой
украинский офицер передал пленным
мобильные телефоны и немного еды.
После нескольких дней в военном госпитале,
где за ней ухаживали врачи и допрашивали
следователи СБУ, Службы Безопасности
Украины, Виктория вернулась в Старый Быков.
Ее родители украсили дом воздушными
шарами к ее приезду. Приходили соседи.
Николай жарил шашлыки. Он сказал мне, что
не расспрашивал дочь о подробностях ее
пребывания в плену. "Я не хочу ее
расстраивать, - сказал он. "С нее и так
достаточно".
Но ее возвращение домой означало
столкновение с новыми суровыми
подробностями оккупации Старого Быкова.
Например, мужчина, из руки которого она
вытащила пулю, был среди тех, кого
расстреляли русские захватчики. "Когда я была
в тюрьме, нам всем говорили, что русские
очень толерантные и внимательные, что они
приехали в Украину, чтобы спасти людей", -
говорит Виктория. Возвращение домой
избавило ее от последних иллюзий: "Вера в то,
что в них осталось что-то человеческое,
полностью умерла".
Со своей стороны, Виктория радуется обычной
жизни в Старом Быкове: прогулки по улицам,
свежий воздух, разговоры с родителями. "Я
поняла, что счастье, радость, любовь
заключены в самых маленьких вещах", -
сказала она мне. И все же она не жалеет о
своем решении и снова поступила бы так же,
даже зная, что в итоге окажется в плену. "У
каждого свой путь в жизни", - сказала она. "Я
следую своему, как могу". ♦