Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
ai* •
Jt
4
ь^Й rf*<л/
• • * % #
> « #
ьА»* .«>
M /Hf А
ι он*"
β*"*'
_hf » i/
w^
»'t/H'
Ά
л <** л4У
t. Л***
®№ ^
•д4 ;л^
i r t и
У .»ι
,(^'
5* *ГЯ
-4 4«' ,&**' M i* « v v ^ y , • ι (^
айнер Мария
»ИЛЬКЕ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ТРЕХ ТОМАХ
ÎL^-* ^3^~
1
инер
Мария
РИЛЬКЕ
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
TOMI
Москва
ПРЕСТИЖ
•
BYK
УДК 821.112.2
ББК 84(4Нем)
Р50
Перевод с немецкого
Рильке Р. М.
Р50 Собрание сочинений в 3 т. Т. 1 / Райнер Мария
Рильке; [Пер. с нем.; вступ. ст. Е. Витковского]. — М :
Престиж Бук. — 2012. — 336 с.
ISBN 978-5-371-00288-4
ISBN 978-5-371-00289-1 (т. 1)
УДК 821.112.2
ББК 84(4Нем)
1
Перевод Вяч. Иванова.
32 Райнер Мария Рильке
Вера Оукама-Кнооп — она умерла от той же болезни, и «Соне
ты к Орфею» стали одновременно памятником и ей, и Рильке.
На протяжении десяти лет (1912—1922), когда медленно и
с длинными перерывами шла работа над «Дуинскими элегия
ми», Рильке тоже жил, как все люди, творил, попадал то в одну
беду, то в другую, хотя в эти годы его всеевропейская слава рос
ла с каждым днем. От этого периода, помимо многочисленных
стихотворений, никогда не собранных в отдельные сборники,
осталось огромное количество поэтических и прозаических
переводов Рильке — от «Возвращения блудного сына» Андре
Жида и «Двадцати четырех сонетов» французской поэтес
сы XVI века Луизы Лабе до «Кладбища у моря» Поля Валери,
с творчеством которого Рильке познакомился в 1921 году и
дружба с которым озарила последнее пятилетие жизни «Ор
фея из Праги».
К Валери его вела судьба. В конце 19Ю — начале 1911 года
Рильке предпринял в два приема длинное путешествие в Аф
рику, в Алжир и в Тунис, поздней — в Египет, где увлекся ис
ламом. Буквально годом позже французский философ Рене
Генон (1886—1951) в своем неприятии западного христиан
ства принял магометантство под именем Абдул-Вахид Яхья, а
потом пошел еще дальше — принял посвящение суфийского
толка и навсегда поселился в Каире. Рильке такое не мерещи
лось в страшном сне, его увлечение арабским востоком пере
шло лишь в более чем критическое отношение к традицион
ному образу Христа, при сохранении почитания Девы Марии.
Поздний Рильке, сам того не замечая, возвращался к «востоку»
своей молодости, недаром русские мотивы так мощно звучат в
«Сонетах к Орфею ». Хотя Рильке читал Коран и заверял друзей
в письмах, что питает к пророку Мохаммеду очень глубокое
чувство, для творчества Рильке отрицательный момент ока
зался важней: отойдя от ортодоксального Христа, к Магоме
ту он не пришел; не принял бы он, надо полагать, и буддизма
(классик «пражской школы» Густав Майринк как раз в буддизм
в конце жизни и перешел).
Война застала Рильке в Германии, на ее начало он отклик
нулся длинным циклом поэтически неопределенных досто
инств — в этих стихах больше Гёльдерлина (второе рождение
которого переживала в эти годы немецкая культура), чем соб
ственно Рильке, и больше общегерманского, чем личностного.
Куда интересней в этом отношении цикл откровенно эроти
ческих стихотворений, возникший в 1915 году: как мы видим,
в творческом отношении поэта просто бросает из крайности
Ε. Витковский. «Райнер. Мария. Орфей» 33
1
Перевод мой. — Е. В.
Ε. Витковский. «Райнер. Мария. Орфей» 35
Уйдя от немецкой речи во французскую, сменив «поэти
ческий инструмент», Рильке столкнулся с колоссальной труд
ностью: в силлабическом стихе не воспользуешься наследием
Гёльдерлина; много рифм, но все банальны; то, что по-немецки
выражается одним составным словом, по-французски требует
целой фразы. «Может быть, французский вообще не настолько
пластичен, как английский и немецкий», — писал в эссе «Ва
лери как символ» Хорхе Луис Борхес. Но Рильке это не оста
новило: он создал свою собственную «валезанскую» поэтику
и на французском языке, подробно разбирать ее нет нужды.
Проживи Рильке еще несколько лет, мы, видимо, получили бы
еще несколько книг французских стихотворений; не совсем
законченные книги «Розы» и «Окна» увидели свет посмертно,
в первой половине 1927 года.
Посмертно. Как странно звучит это слово применитель
но к поэту, всю жизнь писавшему о Смерти как о «самом глав
ном». Расхожей стала фраза, что после смерти великого поэта
начинается его бессмертие. К Рильке она неприменима, его
бессмертие началось гораздо раньше — не столь уж частый
случай в человеческой истории. Его имя стало символом по
эта, символом Орфея еще при его жизни. Из-за его долгой
болезни, которой лишь перед самым концом нашли диагноз,
по Европе несколько раз прокатывался слух: Рильке умер. Дру
зья писали осторожные письма, получали ответы — нет, жив.
Жизнь, Смерть и Бессмертие сливались во что-то одно, пред
назначенное только Райнеру Марии Рильке. Он просил дру
зей: «Помогите мне умереть моей смертью!» Это не было про
сьбой об эвтаназии, которая была бы по сути дела косвенным
самоубийством. Рильке просил найти способ избавить его от
мучений, как некогда молил вызволить его с военной службы.
Смерть медлила: видимо, какие-то строки поэт еще должен
был занести на бумагу. Последнее стихотворение датировано
26 декабря 1926 года.
Был декабрь 1875 года, холодный месяц, холодный день,
когда появился на свет Божий будущий Райнер Мария Рильке.
Был декабрь 1926 года, холодный месяц, когда Райнер Ма
рия Рильке ушел из жизни рука об руку со своей собственной,
лишь ему одному предназначенной Смертью. Его жизнь была
выполнена.
В завещании он попросил похоронить его возле церкви в
Рароне. Он сам выбрал слова для своей эпитафии, сам точно
обозначил место, где хотел лежать после смерти, — в двух ша-
36 Райнер Мария Рильке
Евгений Витковский
«ИДЯ ПО СЛЕДУ ПОЭТА...»
...Мы тоже
единожды. И никогда еще раз.
А в концовке:
Владимир Летучий
I
mi
«ЖешпВы Лапам»
В СТАРОМ ДОМЕ
НА МАЛОЙ СТРАНЕ
ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО
У СВЯТОГО ВИТА
В СОБОРЕ
До макушки украшают
купол огненные блики
и впустую отражают
золото на сердолике.
ИЗ ЧЕРДАЧНОГО ОКНА
НОЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ
У КАПУЦИНОВ
ВЕЧЕР
За последним домом спать
солнце алое ложится,
и последними кружится
день аккордами опять.
Из сборника «Жертвы Ларам> 53
И играют огоньки
на обрывах крыш в горелки.
Ночь алмазные безделки
сыплет сонно в синь реки.
ВЕСНА
Ликуют птицы по весне,
шумливы голубые дали,
и в парке в танцевальном зале
цветы кружатся в вышине.
СТРАНА И НАРОД
АНГЕЛ
1
Кладбище в Праге.
Из сборника «Жертвы Ларам» 55
НОЧЬЮ
НАВОЛШАНЕ
ВДень всех усопших вечером
1
Сучки стекло небес закрыли
решеткой тоненькой и черной;
погост печали непритворной
одет венками, и проворно
огни в листве замельтешили.
2
Стук пролеток где-то там...
Здесь и след от слез повысох.
В намогильных кипарисах
месяц — как немой там-там.
1
Старое название реки Влтавы.
56 Райнер Мария Рильке
Не стучит ли по нему
Вечность палочкой несмелой?
И пугливо ангел белый
всё глядит в ночную тьму.
ЗИМНЕЕ УТРО
ФОНТАН
Где поэзия фонтана,
где те времена, когда
у Тритона неустанно
в раковине утром рано
билась светлая вода?
К водомету вечерами
блеск воды влюбленных звал,
ибо, как орган во храме,
в мраморной играли раме
струи свадебный хорал.
МАЙСКИЙ ДЕНЬ
И серебряные ромбы
в сучьях паучиха ткет,
и соцветий гекатомбы
май охапками несет.
ЦАРЬ ВЕЧЕР
Как древле нес младенцу смирну
царь Валтасар, подъяв потир,
так нынче в багрянице мирной
грядет Царь Вечер в этот мир.
СВЯТЫЕ
Всевозможные святые,
очень сложные, простые,
и литые, и пустые,
и дубовые святые.
Катерины да Христины,
Анны, Нины — на крестины,
в именины — Анны, Нины,
Катерины да Христины.
Но уж эти Непомуки!
Вот послало небо муки!
Сразу в руки по две штуки —
вот какие Непомуки!
НАЧАЛО ВЕСНЫ
КОГДА Я ПОСТУПИЛ
В УНИВЕРСИТЕТ
И теологию затем
я променял на медицину,
но, нервному поддавшись сплину,
нырнул в туман философем.
Из сборника «Жертвы Ларам » 59
ВОПРЕКИ
С полки толстый том достав,
вижу я, что, жизнь земную
«кельей скорби» именуя,
Шопенгауэр был прав.
ПО-ОСЕННЕМУ
А воздух — словно в комнате больного,
где смерть уже дежурит у дверей.
На крышах мокрых отблески багровы,
как блики угасающих свечей.
ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА
Нам было весело когда-то
бродить вдоль берега реки,
где таяли в лучах заката
двойною тенью мотыльки.
НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Память полна
чешской народной песней,
только грустней и чудесней
сердцу она.
Если поет
рано в поле девчонка,
песня звучит мне звонко
ночь напролет.
Пусть, поседев,
буду жить на чужбине,
вспомнится, как и ныне,
тот же напев.
ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР
Румяный вечер — весь в жару,
как будто болен лихорадкой.
Щекой горячею к одру
склоняясь, шепчет он украдкой:
«Я скоро, кажется, умру...»
В кустах — молитвенный покой.
Уже светляк, послушник истый,
зажег лампаду над травой;
и роза носит золотистый
венец, как маленький святой.
СКАЗКА О ТУЧКЕ
День отзвучал, не зная горя,
как молотка удар крутой.
Луна в траве на косогоре
лежала дыней золотой.
Из сборника «Жертвы Ларам» 61
Сластена-тучка захотела
отведать дыни, добралась,
схватила светлый ломтик тела
и чистым соком упилась.
И, разомлевшая от сока,
сосет за обе щечки свет.
А ночь возносит плод высоко,
и черной тучки больше нет.
НОЧНАЯ КАРТИНКА
У театра стало тише.
Лишь фонарь бросает свет
и глядится фатом в крыши
лакированных карет.
ЗАСМИХОВОМ
ЛЕТОМ
Днем пароходик суетливый
увозит нас по Влтаве в Злихов,
скользим тихонько по волнам.
В тумане исчезает Смихов,
и Лорелея горделиво
сквозь легкий дым кивает нам.
62 Райнер Мария Рильке
Причалили. Старик усатый
нас встретил песней «Гей, славяне!».
Виднелась церковка вдали...
Расположились на поляне,
и сны ватагою крылатой
нас в купол неба унесли.
ВИГИЛИИ1
I
Поля уже в округе спят,
лишь я забыл покой;
убрал над гаванью закат
багряный парус свой.
Священная вигилия!
Ночь по земле идет;
смотри: луна как лилия
у ней в руке цветет.
II
Окно открыто, я мечтаю,
и ночь на землю снизошла;
и льется лунный свет, стекая,
как серебро, на купола.
Мир дальних далей созерцает
и дом, и дворик, и погост, —
и сумрак жизни заполняет
свет десяти неярких звезд.
III
Чу, в тиши забыться сном
ночь устало хочет;
только лампа над столом,
как сверчок, стрекочет.
Строи книжных корешков
встали, золотея,
как опоры для мостов
в край, где правят феи.
1
Вигилии (лат. vigilia — бдение) — четыре стражи, на которые в легионах
Древнего Рима подразделялось время ночного караула: две вигилии — от заката
до полуночи и две — от полуночи до восхода.
Из сборника «Жертвы Ларам» 63
IV
Почти дитя, всю ночь она
при мертвой матери одна
в слезах промучилась без сна;
шли годы, и была вольна
забыть ту ночь их тишина.
Потом в другую ночь она,
греху и страсти отдана,
возликовала, как весна, —
и ночь, что в ней погребена,
всплыла внезапно, как со дна.
ИМПЕРАТОР РУДОЛЬФ
С башни небо созерцая,
к звездной карте лоб склоняя,
ждет он по часам ночным
миг, когда звезда чужая,
с толку мудрецов сбивая,
след прочертит свой над ним.
И зовет он звездочета —
знатока круговорота
звездных странствий: — Вправду ль, друг,
сгложет горе иль забота,
коль звезда в момент пролета
втянет в свой зловещий круг?
1
Бенеш Кнюпфер ( 1848— 1910) — чешский художник
64 Райнер Мария Рильке
ИЗ ТРИДЦАТИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ
Наброски углем в манере Калло'
1. Война
Темный мир — и озарился
он огнем со всех сторон!
Бледный мир — и кровью он,
как убийца, обагрился!
На крепкий сук
нас вздернут всех в свой час!
И вряд ли кто о нас
всплакнет, мой друг!
5. В монастыре
Монастырские ворота?
Черт возьми!
Носом, ежели охота,
разнесу я их в два счета:
не скулить же под дверьми!
6. Баллада
7. Падение и з окна 1
— Нет изменникам прощенья,
да поможет нам Мадонна, —
из окна без промедленья
сбросим их! — кричит Колонна.
1
(нем.) Fenstersturz букв. «Падение из окна» — обозначение так называе
мой «Пражской дефенестрации», то есть расправы, учиненной в Праге 23 мая
1690 года, когда два имперских губернатора были выброшены из окна замка
Градиш восставшими богемскими дворянами-протестантами.
68 Райнер Мария Рильке
8. Золото
— Откуда золото, дружок?
Я вижу, ты богат!
— Полковник загрести не мог
и в год таких деньжат!
— Но чистым золотом, дружок,
не платят на войне!
— Ты, детка, знаешь: я игрок,
и подфартило мне!
— Всё золото твое, дружок,
и нет обмана в нем?
— Мне в кости выпал номерок.
Теперь мы заживем!
— Ты дашь мне золота, дружок?
— Конечно! — Между тем
отсыпал ты всего чуток,
а мог бы — полный шлем!
— Бери! Оно как свет зари,
волнует вновь и вновь...
— Неужто золото, смотри,
к рукам прилипло? — Кровь!
9· Сцена
— Ты камню молишься, старик!
С молитвой в храм иди.
— Разрушен храм. Удел мой дик,
и горе впереди!
— Но разве ты в краю родном
бездомен и гоним?
— В стране разор, сгорел мой дом,
ты видишь — вьется дым.
— Но как удел твой ни тяжел,
ты сыном защищен!..
— Ах, сын мой на войну ушел,
убит в сраженье он.
— Быть может, седине твоей
осталась дочь верна?
— Бандит принес бесчестье ей —
в пруд бросилась она.
Из сборника «Жертвы Ларам» 69
— Глянь на меня! Душа скорбит,
и катится слеза!..
— Увы, я не могу... Бандит
мне выколол глаза.
12. Мир
Прага родила на свет
чудище, что всех когтило;
Карлов мост: здесь испустило
дух оно свой в тридцать лет.
1
букв. «Страна мира» — название замка Альбрехта Валленштейна (1583—
1634) — полководца, имперского главнокомандующего в Тридцатилетней войне.
70 Райнер Мария Рильке
В ДЕТСТВЕ
Лето детское на Гольке...
И далеко, как сквозь сон,
из трактира звуки польки.
Воздух солнцем нагружен.
ОСЕНЬЮ
Вот лета бабьего пора,
опутанная паутиной.
С утра на свой наряд картинный
глядит Лаврентьева гора.
В ПРЕДМЕСТЬЕ
Старуха умерла. Та, что в подвале
жила и кашляла. А кто она?
Давали ей в насмешку имена,
едва ли зная, как старушку звали.
1
Жестянщик (чешек?).
2
Крейцер (чешек.).
3
Ваша милость (чешек.).
72 Райнер Мария Рильке
СРЕДНЕЧЕШСКИИ ЛАНДШАФТ
РОДНАЯ ПЕСНЯ
Звенит на ниве песня.
Не знаю, что со мной...
«Ты чешка? Так утешь же
нас песнею родной!»
1
Где мой дом? (чешек.)
λ
Венчанный снами»
«Венчан
JL^
^
КОРОЛЕВСКАЯ ПЕСНЬ
Грезить
I
Я сердцем — как забытая капелла,
где в алтаре разгульный май живет.
Давно когда-то буря налетела,
расколотила стекла, била в свод.
А нынче полукрадучись ползет,
за колокольчик в ризнице задела —
он Бога изумленного зовет
сойти сюда с неведомых высот,
76 Райнер Мария Рильке
III
Ах, если б домик мне с цветами
и насмерть раненный закат
за лиловатыми сучками,
когда усталыми смычками
кузнечики едва звенят!
Зеленоплюшевая крыша
замшелой шапкою на нем.
Окошками неслышно пыша,
в дреме прощается всё тише
избушка с догоревшим днем.
Мигали звезды так невинно,
к вечерне звон был так далек!
Уже ложилась спать долина,
а в снежных зарослях жасмина
скитался робкий мотылек.
Свист пастушка. Протопотало
парное стадо. В глуби рук
лицом зарылся я устало,
и вот вечернего хорала
в душе раздался первый звук
IV
Нынче май встречает сухо
грустно-старая ветла.
Рядом с ней изба-старуха
одиноко прилегла.
Счастья в домике не стало,
а на иве нет гнезда.
Без следа их разметала
зимняя беда.
Из сборника «Венчанный снами» 77
XI
Я не знаю, что со мной.
Воздух ароматы точит,
и кобылка чуть стрекочет
в бронзовой траве степной.
И в душе моей живет
тот напев печально-сладкий, —
так вот сыну в лихорадке
мать-покойница поет.
XIII
Тусклы и серы, сеткою кроткой
висят небеса.
Только пылает вдали полоса,
словно ожгли их до крови плеткой.
Отблески блекнут под листьями липы,
и воздух томят
уже замирающий роз аромат
и затаенные всхлипы.
XIV
Всей гущей ночь пошла по парку,
и звезды видят с ВЫСОТЫ:
луны белеющую барку
прибило в черные кусты.
Фонтан лепечет у беседки.
Не сказку ли? А наяву
лишь яблоки спадают с ветки,
как капли, в сонную траву.
Проснулся ветер, средь покоя,
вспорхнул и нам несет из сна
на синих крылышках густое
дыханье юного вина.
XV
Над снежной ночью бесконечной
беспечный мертвенный покой,
и только в сердце — вещей, вечной
всё веет болью и тоской.
78 Райнер Мария Рильке
Ты хочешь знать, зачем смолчало,
зачем скрывало сердце страх? —
О, если б всё оно сказало,
погасли б звезды в небесах.
XVII
В странническом взоре
мир людской тщеты...
Кто людское горе
знает так, как ты.
С неутешной жаждой
вечной доброты.
Сколько слез! — И в каждой
отразишься ты!
XVIII
Я б спознался с белокурым счастьем,
но устал искать его, пожалуй.
А вода белеет пред ненастьем,
вечер хлещет в рошу кровью алой.
XIX
Море скал передо мной,
кустики вросли в каменья.
Дремлет небо в онеменье
над смертельной тишиной.
Из сборника «Венчанный снами» 79
XXI
Есть ночи, чуждые искусу:
над миром светлый лег покров...
Мелькнет звезда средь облаков,
как будто к новому Исусу
ведет смиренных пастухов.
XXII
Огромным чудодейственным цветком
благоухает майский мир. В зените
ночь бабочкой из голубой финифти
висит на нем.
XXV
Мне больно, больно, словно жду я,
что мир погибнет без следа, —
как будто милая, целуя,
«прощай, — мне шепчет, — навсегда!»
I
Как приходит любовь в свой срок?
Приходит как солнце, как яркий цветок
или молитвой сущей?
II
День белых хризантем сиял без края,
чьей тяжкой роскоши не превозмочь...
И вдруг пришла ты, душу увлекая
с собою в ночь.
IV
Что случилось, не знаю пока...
Не знаю, что счастье такое;
сердце бесится, как хмельное,
и как песня — моя тоска.
VI
В саду мы погрузились в думы,
и сумраком обвил нас хмель,
а наверху, гудя угрюмо,
запутывался в листьях шмель.
Из сборника «Венчанный снами» 81
IX
Мы замечтались. Сторожит
нас с милой гуща парка.
Рука русалочья дрожит,
мое пожатье жарко.
XVII
Над нами осенью дышали буки,
я шел, не поднимая головы...
«Взгляни, мой друг, на розы в час разлуки!»
Но я сказал: «Они мертвы».
XVIII
Весною или во сне
я тебе повстречался, и ах! —
теперь мы вместе идем через осень,
и ты руку мне жмешь — в слезах.
XIX
Тянулась жизнь ее уныло,
без прошлого, из года в год —
и вдруг, как вспышка, ослепила...
Любовь ли, нет ли — кто поймет.
XX
Уж осень. В крови захлебнулся закат,
и в далях темно, как в яме.
Но в сумраке два цветочка горят
на маленькой шляпке с полями.
XXII
Не забыл, — не забыл...
как давно навсегда всё скрылось...
жаворонок парил, колокол бил —
и так радостно сердце билось.
Лес ветки склонил и по небу плыл,
и сирень цвела и кустилась,
и в девичьих глазах вопрос застыл,
и столько в них отразилось...
Не забыл, — не забыл...
axfamsco'
«Сочельник»
СОЧЕЛЬНИК
Отары легкие снежинок
гоняет по лесу метель,
и, чая благости, как инок,
свой час священный чует ель;
и ветви в белую дорогу
из леса к Славе тянет прочь,
и ждут таинственно и строго
одну-единственную ночь.
Дары
Покойным друзьям
***
Святая моя одинокость — ты
из щедрот, чистоты, широты,
как сад по-рассветному ранний.
Одинокость святая моя —
золотые двери запри и меня
укрой от ждущих желаний.
* **
Далёко город. Я один.
Ручей скользит звеня,
и нагоняет шум вершин
истому на меня.
86 Райнер Мария Рильке
***
Люблю позабытых в сенях Богородиц,
которые кротко кого-то ждут,
люблю, как в венках и мечтах на колодец
русые девушки тихо идут.
Люблю, когда дети глазами ширяют
изумленно на звездную высоту,
и дни, когда песней они одаряют,
и ночи, когда бывают в цвету.
***
Как часто в смене душных будней
мечтаю о блаженном сне:
пусть поцелуем непробудным
он лоб тихонько тронет мне.
И звездный свет пускай струится —
он от дневных свободен пут,
и новым зыбкие границы
пускай в сказанье перейдут.
***
И разве то зовете вы душой,
что в вас звенит так тонко и неровно,
чтоб смолкнуть, как бубенчик шутовской?..
Что славы ждет с протянутой рукой?..
Что смерть приемлет в тусклой мгле часовни?
Душа ли это?
***
В бору сосновом снежно, глухо.
Оттуда вечер — на село
и тихо подставляет ухо
под окна, где еще светло.
И замирает каждый дом.
Старухе в кресле что-то снится,
мать — как домашняя царица,
боятся мальчики резвиться.
Послушать, что в избе творится,
пробрался вечер, а все лица
глядят на темень за окном.
***
Солнце чахнет — лазурный лужок цветет.
По зяби, словно на волнах,
бабы поля переходят вброд.
Там, где рельсов поблескивает поворот,
у будки, один на всё лето, цветет
долгой думой подсолнух.
***
Ты, старая часовня,
пред пылью твоей стою.
Весна, тебе не ровня,
церковь строит свою.
88 Райнер Мария Рильке
Пусть женщин в туманном свете
окутал фимиам,
но в сад помчались дети
к птицам и цветам.
Девушки пели:
Мы думаем только о нем,
а деревья цветут под окном;
мы же шьем неустанно и шьем —
и в груди что-то вянет и тает.
И всегда, и всегда мы грустны,
мы боимся лукавой весны;
если ж некогда сбудутся сны —
быть может, он нас не узнает.
* * *
* * *
***
Над белым замком всё белым-бело.
В зеркааьный зал крадется слепо ужас.
Вцепился в стены плющ, предсмертно тужась.
Дороги в мир давно перемело.
Пустое небо виснет тяжело.
И к двери мимо белых балдахинов
тоска прокралась. Но, часы покинув,
куда-то время умирать ушло.
***
Я в замке с красными зубцами
хочу стать гостем. Ввечеру
пылают окна под венцами,
моих желаний белых пламя
мне так и машет на ветру.
Пойду бродить по переходам,
глядеть в глубокие сады,
где, наклонясь к зеркальным водам,
смеются дамы, а под сводом
павлины пышут вдоль гряды...
***
Парк! В старых липах явись мне! Или
ты потерялся уже навсегда,
тот, где с тишайшею мы бродили
возле священного пруда.
Лебеди, гордым подобно доннам,
над водой серебристою склонены,
и, словно сказанье о граде надонном,
розы всплывают из глубины.
90 Райнер Мария Рильке
В парке цветы большеглазы, как дети,
в том, где мы с нею стоим вдвоем,
улыбаемся и в предзакатном свете,
сами не зная кого, но ждем...
***
Как тихий Бог, проплыв над кровом,
заполнил вечер даль и высь.
— Коня! — и волю дай подковам
по одиночествам багровым
нести задумчивую рысь.
Я — властелин, и грудь открыта,
расстегнут шлем, наперерез
несутся ветки, даль размыта,
всё глуше, глуше бьют копыта,
и замирает красный лес.
***
Один иду к покою,
а день — как нелюдим...
И с бледною звездою
простор мы сторожим.
Парит на высях око,
сияет надо мной
и так же одиноко,
как я в тиши земной...
Путешествия
ВЕНЕЦИЯ
I
Речь чужая. Мы в гондолу
сели в черную. И вот
над водою, будто долу,
город мраморный плывет.
II
Всё мне чудится: кого-то
тихих лодок повороты
ждут на глади водяной,
окруженной тишиной,
а вокруг народ больной
и ребята как сироты.
92 Райнер Мария Рильке
IV
Я речи церквей услыхал.
Веет ave с высот колоколен;
но каждый дворец, безглаголен,
глядится в канал.
КАСАБЬЯНКА
ARCO1
1
Агсо (um.) — букв, арка, дуга; городок в Южном Тироле (Италия), на берегу
горного озера Гардазее, где Рильке посетил свою мать в 1897 г.
Из сборника «Сочельник» 93
Когда же синева без дна
огнем еще не одолима,
в прекрасном ужасе долина
всплывает из росы и сна.
IMULINI1
КОНСТАНЦ
***
С тобою быть, когда недели
творят такие чудеса
и в душу каплет с веток ели
благословенье, как роса.
1
Мельницы (ww.).
94 Райнер Мария Рильке
***
Так чуждо всё: что ты шептала;
улыбка, полная тревог;
и чуждо всё, что ты устало
далеким взглядом колдовала;
и всё, что в мире прозвучало,
не изменит твоих дорог.
***
Всегда бледна, всему чужда,
грустишь о царстве белых лилий,
которые с тобой дружили, —
но вы расстались навсегда.
***
Пленю тебя весною,
в которой сто чудес;
весной не городскою,
весной владеет лес.
***
Пажа ты хочешь, королева;
назначь меня твоим пажом.
Во власти древнего напева
в мой белый замок мы пойдем.
***
А будут угрожать позором,
когда ты болью сражена, —
ты погляди на них с укором
и улыбнись им, о жена!
***
Мать:
«Звала ты меня, дорогая?
— Нет, ветер шепнул, пролетя.
Я знаю, дорога крутая
ведет к тебе, дитя.
afywwai'
«Ранние
стихотворения»
*
***
И вот тоска: свой век влачить в тревоге
и знать, что ты во времени чужой.
И вот мечта: о тихом диалоге
часов вседневных с вечностью самой.
И вот вся жизнь. Покуда ГАЗ былого
вдруг самый одинокий час взойдёт
с улыбкой, как предвестием иного,
и перед вечностью замрёт.
***
Я стану садом, чтобы у фонтанов
мечты к цветам вплетались в свежий ворох,
одни — в задумчивость бесшумно канув,
другие же — в беззвучных разговорах.
Вслед их шагам слова шептать им стану,
как шорох листьев, нагонять истому,
а в час дремоты, наклонясь к фонтану,
умолкну, чтобы их подслушать дрему
***
Этих вечновесенних
песен я много собрал.
Средь руин каждый день их
розам я тихо шептал.
100 Райнер Мария Рильке
Я б хотел эти песни прилежно
в ожерелье снизать на заре —
подарить его девушке нежной,
одинокой сестре.
***
Пришла моя бедная мать
с дарами к богам деревянным;
они продолжали стоять
в безмолвье унылом и чванном.
***
Детских душ серебряные крылья,
чистых душ, что никогда не пели,
всё кружили, ближе всё кружили,
приближались к жизни и робели, —
***
Я — дома между грезою и днем,
где дрема одолела ребятишек,
где старики беседуют всё тише,
когда камин пригреет их огнем.
***
Бессонный бор мой! Посреди зимы ты
осмелился подумать о весне
и сеешь серебро свое сквозь сито,
и в зеленеющем тоскуешь сне.
***
Живи, чудес не понимая,
и будет жизнь твоя — как пир,
как для ребенка — утро мая:
он побежит, весне внимая;
дорога перед ним прямая,
и весь лазурью полон мир.
***
О глубинная жизнь, о жизнь до слез,
ты прислушивайся в молчанье
и предчувствуй ветер прежде берез
и прежде их содроганий.
Из сборника «Ранние стихотворения» 103
Тишина пусть приходит на твой порог,
и пускай твои чувства не дышат,
и пускай тебя легонький ветерок
и баюкает, и колышет.
Ты, душа моя, в эту тишь, в эту тишь
устремишься, взмахнув крылами,
и огромною птицею пролетишь
над задумчивыми вещами.
***
Грезы, что в твоей груди теснятся,
вызвал я на свет из темноты.
Как фонтаны, ввысь они стремятся
и, как песни, на свету искрятся,
возвращаясь в лоно с высоты.
***
Долго ангел в тиши оставался со мной,
обаял меня послушаньем
и маленьким стал, я же вырос большой,
и вдруг я стал состраданьем,
а он — одной лишь дрожащей мольбой.
***
Руки его — как ослепшие птицы,
что надежду навек потеряли,
и, покуда другие — в безвестные дали
к розовым вёснам летали,
они опускались на выступы, шпицы,
на липы у старой границы.
А в окно засыпающее,
нет, не дама рыдающая
из дряхлеющих лет
появилась на свет —
незабудка, сияющая
как последний привет.
***
Вновь сады эти в дружбе со мною:
их цветы на клумбах бледны,
их дорожки под желтой листвою
ждут пришествия тишины.
А на озере в вечном круженье
лебедь плавает по волнам.
На сверкающем оперенье
принесет он луны отраженье
к уходящим в тень берегам.
***
Запах роз полусонный
робок, как их тепло,
тих, как смех затаенный,
и заденет час полуденный,
точно ласточкино крыло.
Но деваться куда ж?
Всюду страх — словно страж.
Блики мечутся прочь,
звук — еще не ручной.
Вчуже кажется ночь
с красотою срамной.
108 Райнер Мария Рильке
***
В низинах гостя долго ждали,
того, который не придет.
Сад робко всматривался в дали,
кривя улыбкой кислой рот.
Аллеи к вечеру скудеют,
закутаны в болотный дым.
От ветра яблоки робеют,
и ветки больно бьют по ним.
***
Всё это там, где крайний ряд лачуг
и новые дома, что узкогрудо
и робко выступают из-под спуда
лесов, чтоб видеть, где начнется луг.
Весна всегда так теплится чуть-чуть,
в бреду подходит лето к этим доскам,
неможется деревьям и подросткам,
и осень лишь повеет чем-нибудь
далеким, примиряющим; зарю
там нежно плавит вечер на равнине;
и брезжит стадо, и пастух в овчине
к последнему прижался фонарю.
***
Ветер-малыш среди ночи встал,
а потом он тайком сбежал.
Он один по аллее спешит,
по деревне пустой кружит.
И крадётся он над прудом,
и весь страхом объят.
И как тени, дома кругом,
и деревья молчат.
***
Когда опять прольется свет луны,
стряхнув печали города-громады,
прильнем к узору стрельчатой ограды,
чьей тенью с садом мы разлучены.
Из сборника «Ранние стихотворения» 109
***
Девчонкой робкою в семье
росла я до тех пор,
но вот однажды на заре
к нам гость пришел во двор.
Услышав лютни первый звук,
предчувствуя беду,
я матери сказала вдруг:
«Я всё равно уйду!..»
***
Девушки, вы — как деревья,
когда наступает апрель:
вышла весна на кочевья,
и нигде не видна еще цель.
***
Теперь они женщины сами,
отошли от бывалых затей,
и родили детей,
и родили детей,
и знают: средь этих цепей
будет время тянуться годами.
***
Королевского рода вы все.
Ваши сокровища — песни
и вечер весенний.
Бледный юноша ждет у сиреней,
но бледнее еще и прелестней
сказки его сновидений,
как неясные розы в росе.
Под луной, в золотой полосе,
королевского рода вы все.
***
Волна шумит и бьет,
и вас с собой кружит,
и всё, что вас гнетет
и что у вас болит —
у вас поет!
Что вас зовет от бренных, от земных
забот?
Быть может, это в небесах иных
полет?
И здесь, и там ваш голос не утих,
и всё, и всё, когда придет жених, —
пройдет.
112 Райнер Мария Рильке
***
И видят девушки: домой
за челном челн спешит,
и смотрят, в кротости немой,
как воды воют под кормой,
и с ними ветер вековой
в вечерний час ворчит.
***
Вы, девушки, — легкие чёлны,
качаетесь, бьетесь о волны; —
но к берегу времени вечно привязаны,
ваши сны недосказаны
и скользят над водой.
Порою, заботливо-нежный,
вас ветер целует прибрежный,
и ветер берет вас собой —
пока не натянется привязь...
и, ласке его не противясь,
вы шепчете все об одном:
«Теперь мы — как лебеди, сестры,
и раковин поезд наш пестрый
по озеру тихо везем».
***
Средь поля сестры пронесли
из золотой соломы сети —
и всю окрестность оплели
и светлым золотом зажгли;
и смотрят — робкие, как дети:
«Куда же мы зашли?»
Из сборника «Ранние стихотворения » 113
***
Вышли сестры вдоль реки
в степи, в светлые посевы
и сплетают под напевы,
как степные королевы,
королевские венки.
***
В трепет вешней тишины,
после пасмурной разлуки,
вышел месяц сребролукий;
и дрожат они — и в муке
все заламывают руки
к ветру, вестнику весны.
***
Улицы прямо ведут
к золоту, к огненной цели.
Покинув минутный приют,
девушки так захотели:
114 Райнер Мария Рильке
***
Уже на рощу лег осенний
убор, — и сестры пленены.
Но, словно тайны, словно тени,
встает от лоз, от их сплетений,
волна бывалых вдохновений,
печаль прощальная весны.
***
Девушки пели:
Мы смело смеялись, ныряли в кусты,
играли в ловитки и в прятки,
и каждая каждой на грядки,
как будто невесте, носила цветы,
и звучали слова и загадки.
***
Сестры, о сестры, — в те вечера,
когда мы над призрачным краем
друг дружку бессильно теряем,
мы дрожим и без слез повторяем:
о, как страшно, как страшно, сестра.
Где наш дом? В эти ночи тревог
не придут наши матери к нам:
где кончается страх, начинается Бог —
быть может, мы там.
Молитвы девушек к Марии
***
Дай, чтоб сбылось что-нибудь!
Посмотри, мы ждем имолим~
Мы должны над вегиним полем
песней вольною вспорхнуть»
***
Ты горящие глаза
клонишь долу, — как другие, —
чтобы спрятать сны земные,
чтоб страстей твоих, Мария,
вдруг не выдала слеза.
Но из жаркого предела
солнце встало, — высь горела; —
ты забилась, захмелела,
как цветущая лоза.
А теперь, насытив сны,
ты, как вечер, к нам упала;
и сдаемся мы устало,
мы, — как ты, обречены...
***
Я садом быть хочу твоим
и, вся осыпавшись сиренью,
тебя дарить блаженной тенью,
чтоб ты, простому вняв смиренью,
как мать, пришла к ветвям моим.
Но только ты вошла — а тишь
уже полна хмельных загадок,
и кто-то ждет у красных грядок,
когда у белых ты стоишь.
***
Наши матери устали;
и когда, в своей печали,
мы прижаться к ним пришли —
лишь в ответ они вздыхали:
о, и мы цвели, цвели...
И в трудах они умелых
много платьев шьют нам белых,
забывая наш испуг.
И всегда один удел их —
не заметить оробелых
наших рук..
Оттого порой ночною —
если матери молчат —
наши руки пред тобою,
словно факелы, горят...
118 Райнер Мария Рильке
***
Мария,
ты плачешь, родная.
И я буду тоже рыдать,
тебя прославляя.
Головою к камням припадать
и рыдать.
Руки твои запылали.
Если ими коснешься ты клавиш,
ты хоть песню оставишь.
Но часы умирают в безмолвной печали.
***
Я вчера увидала во сне,
как блистала звезда в вышине,
и Мадонна шептала: учись;
как звезда, и цвети и лучись.
Я все силы свои собрала
и, скользнув, потянулась привольно
из моих покрывал, — расцвела,
и мне стало вдруг больно...
***
***
Мне вечер — книга. С переплета
сверкает алая камка.
Заел ежек тонких позолоту
ласкает медленно рука.
***
Тогда мы в первый раз молчали:
от ветра, в женственной печали,
как ветки, тихо трепетали,
следя пугливо майский пир.
Сплетались тени... И блестящий,
шумящий дождь бежал сквозь чащи: —
ему навстречу, весь дрожащий,
вдруг потянулся Божий мир.
***
Вечером стали опять
все на сирот похожи;
самые близкие тоже
чужими успели стать.
Словно из дальних краев,
держатся стен домов,
бредут пустыми садами,
ждут и не знают сами,
чего они ждут...
Чуть слышно незримые руки
собственной песни звуки
из жизни чужой зачерпнут.
122 Райнер Мария Рильке
***
Слова людские меня страшат,
их ясность ставится в образец.
Вон то — собака, а это — сад,
вот здесь — начало, а там — конец.
***
И кто же ты, закат или рассвет?
Порой боюсь я утренних примет
и розы зорь хватаю торопливо,
а флейта утра мне поет пугливо
о долгих днях, в которых песен нет.
***
Ночь, как город над долом, растет,
где, по темным законам,
переулки путем неуклонным
подошли к площадям утомленным —
там, где тысяча башен встает.
***
Ты это раз пережила сама:
наткало солнце огненных волокон,
и вечер строил в тучах терема.
Оно из растений
в нас перейдет,
в тебя и меня;
чрезмерность лета его гнетет,
оно покидает налившийся плод —
прочь от пьянящих видений,
в сумерки нищего дня.
I
Часослов
Й А
фЛ0
щ
КНИГА ПЕРВАЯ
О ЖИТИИ ИНОЧЕСКОМ
(1899)
УДАРИЛ час и меня задел,
прозрачной бронзой звеня.
Дрожу я и вижу: теперь мой удел —
постигать изваяние дня.
Ничто не росло, пока зренье, как плод,
не созрело во мне наконец.
Но взор завершился, и с каждым идет
желанная вещь под венец.
Ничто мне не в малость. К. величью возвесть
его моей кисти дано,
на золоте вывесть, — и чью-то, Бог весть,
душу исторгнет оно.
В ночи я верую.
УЖ НЕ ВСЕГО ль хочу?
И мрак низверженья
познать бездонный — и свершенье
горней зари от луча к лучу.
Но сколько живут, ничего не хотят
и только ровные чувства чтят,
а их суд с легковерьем дружит!
Часослов 133
Рим? Он сам —
ветхий клир.
Быть может, мир?
Он разобьется
прежде, чем купол ввысь взовьется
и из стоверстных мозаик
возникнет Твой сияющий лик.
Но порою во сне
яснеется мне
Твой простор —
от глубин Начала
до куполов и их позолоты.
И чувства помчало
до самых хор
лепить лепоты.
Голос послушника:
ИСТЕКАЮ, истекаю,
как песок меж пальцев течет.
Чувствам нет ни конца ни краю,
и по-своему каждое жжет.
Часослов 137
Бог! Ты велик
А Он благоухал
Розой роз великой
и круг смыкал
с безродным каликой.
Он, в разных ризах и многоликий,
шагал по высоким глаголам времени.
а думавшая по-девичьи,
вся в ожиданье, как жена,
склонялась к собственному чреву,
Одним исполнясь — так, что рад
был целый свет светить на Деву,
как на зачавший вертоград.
У врат,
как он, монахи-странники кружат;
людей страшит монашеский возврат;
не знаешь, тот ли возвратился брат
иль двое? Десять? Даже больше ста?
Часослов 143
Другому Ты не обучен:
144 Райнер Мария Рильке
Послушнику:
Послушнику:
1
Левкас — грунт под краску и позолоту.
Часослов 145
1
Сый — Сущий, имя Бога (Исх. 3,14).
Часослов 149
1
Притин — предел.
150 Райнер Мария Рильке
Из позолоченных хором
восходят в самый купол хором
каменья надо всем собором,
и самоцветный сей псалом
молчит, припав к святым уборам,
одетый тихим серебром.
1
Мияоть — одежда из овчины.
Часослов 155
Он познается
правдой.
И, по осколкам собирая
себя, как мусор во дворах,
чета и суть Твоя вторая,
вполгласа аз к Тебе воззвах.
И как же я стенал, терзая
полуобъятья рук в мольбе:
да обрету опять глаза я,
дабы их вновь возвесть к Тебе.
1
Манатья — монашеская мантия.
164 Райнер Мария Рильке
МОЛЯСЬ, не богохульничаю я:
Тебя я в старых книгах отыскал
и родичем Тебе стократно стал.
Я возлюблю... На что любовь Твоя?
ВЕДЬ ТЫ — наследник.
Сын бывает с детства
рабом наследства.
И как сады — сыны.
Ведь Ты — наследник.
168 Райнер Мария Рильке
И В НАСЛЕДЬЕ зелены
сады былые с синей тишиной
развалин неба.
Луг с росой, и лета,
вещающие солнцем слово света,
и весны жалобные, как приветы,
наплаканные молодой женой.
Наследуй пышных осеней наряды,
как пиитические благостыни.
Бочком к тебе прижаться будут рады
все зимы, как сиротские пустыни.
Тебе в наследство и Казань, и Рим,
Флоренция с Венецией, а к ним
и Лавра Троицкая, и тот монастырь,
что в Киеве разросся вглубь и вширь,
уйдя под землю в сумрак богомольный.
Москва с великой думой колокольной,
языков речь и звук волынки вольной,
как жемчугом, твои усыплют дни.
А я Тебя разумею,
как земля разумеет.
Когда я зрею,
Твой зреет рай.
172 Райнер Мария Рильке
И у летучей доброты
любая вещь живет в опеке,
как по ночам кусты и реки,
младенцы, камни и цветы.
Лишь мы из связей постоянства
надменно странствуем в пространстве
и к вольности в пустую стать.
А нужно, вверясь силам умным,
широкошумным древом стать.
В сетях обочин и тропинок
бегут от столбовых дорог,
в круг замыкаются на срок,
а кто уйти из круга смог,
так станет одинок, что инок
бывает меньше одинок
Он должен у вещей учиться
тому, что некогда забыл.
Не может с Богом разлучиться,
кто в Божьем сердце прежде жил.
Одно уметь он должен — падать,
смиренно погружаясь в вес, —
тот, кто дерзал полетом прядать,
превыше птицы, до небес.
Часослов 173
(Ведь не летают больше и ангелы.
Серафимы подобьями грузных птиц
сидят вкруг Него, размышляя, —
останки птичьи, пингвинья стая,
осевшая в чахлом обличье.)
БЕЗУМЬЕ — сторож,
ибо — сторожит.
Смеясь, для ночи ищет он имен —
семь, двадцать, триста, — словно ворожит,
ночь ежечасно именует он.
В мерцании лампад
во мгле икон, ступая еле-еле,
порой сходились иноки у врат,
которые, как золоченый сад,
пред ними, нераскрытые, блестели.
И недоверы в сон вонзали взгляд
и тихо бородами шелестели.
Мы обгоняли бы поводырей,
которыми слепцы, как глазом, видят,
и тех, кто из толпы напиться выйдет,
и чревом отягченных матерей.
1
Ты веси — ты ведаешь (слав).
190 Райнер Мария Рильке
***
И дай, чтобы меня сопровождали
те оба голоса, когда опять
на ужасах и городах распять
меня задумаешь, дай, чтобы ждали
Тебя те голоса и призывали,
как тихая певучая кровать.
194 Райнер Мария Рильке
1
Мреянгзв — от мреять — мельтешить, маячить, мерцать.
196 Райнер Мария Рильке
1
Лестовка — кожаные четки.
Часослов 197
A
4L·
с «Книги картин»
ш
С
КНИГА ПЕРВАЯ
Часть первая
ВСТУПЛЕНИЕ
Кто ты ни есть: под вечер выходи
из дома, где ты всё сумел учесть;
твой дом — лишь край, а даль вся впереди:
кто ты ни есть.
В АПРЕЛЕ
Лесом запахло опять.
И жаворонки в выси уносят
небо, которое так надавило нам тело.
Виднелся, правда, сквозь сучья день опустелый...
208 Райнер Мария Рильке
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
К ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЮ ГАНСА ТОМА1
Лунная ночь
Немецкий юг, полуночь, полнолунье,
оживших сказок тающий обман.
Секунды с башен падают в туман —
в глубины ночи, словно в океан, —
дозора зов, деревьев многострунье,
и только миг один молчанью дан;
и молвит скрипка из безвестных стран
о ней, о белокурой, о колдунье...
Рыцарь
Рыцарь, закованный в черную сталь,
скачет в ревущем кругу.
Вся жизнь — карусель: и день, и даль,
и друг, и враг, и пир, и печаль,
любовь, и лето, и лес, и Грааль,
и каждая улица — Божья скрижаль,
сам Бог — на каждом шагу.
Кого же панцирь черный неволит,
гнетет кольчуга стальная? —
Там смерть томится, и молит, и молит,
чужой клинок заклиная:
О ДЕВУШКАХ
I
Пусть другие на долгих дорогах
поэтов неведомых ждут;
всюду ищут безлюдный приют,
где их юные лютни поют
об истомах и темных тревогах.
Но девушкам счастье дано
не искать — только смех их задорно
журчит, как жемчужные зерна
над серебряной чашей. И знай:
И
Девушки, ваш трепет ожиданья
лишь дано поэту разгадать
и вложить в звучанья и в сказанья: —
так, в глубинах звездного сиянья,
мы привыкли вечность созерцать.
ПЕСНЯ СТАТУИ
я стану опять
о камне, о камне своем тосковать,
и кровь моя будет напрасно взывать,
она не сможет у моря отнять
того, кто меня любил.
Из «Книги Картин» 211
БЕЗУМИЕ
Всё-то шепчет она: — Да я... Да я...
— Кто же ты, Мари, скажи!
— Королева твоя! Королева твоя!
Припади к ногам госпожи!
ЛЮБЯЩАЯ
По тебе тоскую. Выпадаю,
как утрата, из своих же рук,
не надеясь, что я совладаю
с тем, чему нет ни конца ни краю,
будто ты и только ты вокруг.
НЕВЕСТА
Зови меня, милый, кличь сильней!
Горько твоей нареченной стоять у окна.
На платанах лежит тишина,
вечер дремлет давно,
и темно.
Увы, тебя нет, и мой дом во сне,
не сбудется, что нагадалось,
и с собою наедине садам и луне,
видно, выплакать горе мне
осталось...
ТИШИНА
Слышишь, любимая, руки тяну я —
слышишь: шепчущий звук...
Или каждый жест одиноких, ревнуя,
вещи слышат вокруг?
Слышишь, любимая, глаза опускаю,
и тянется шелест к тебе, как след.
Слышишь, любимая, — поднимаю...
... но почему тебя нет.
Вздрог самых неуловимых движений
замечает шёлк тишины;
наималейшие из волнений
на занавесе дали видны.
Звёзды поднимает и опускает почти без усилья,
грудь моя.
Аромат упоенья у губ моих, или
издали меня осенили
ангельские воскрылья.
И не верю лишь я,
что вижу тебя.
Из «Книги Картин» 213
АНГЕЛЫ
Они — с усталыми устами,
застыли в начатом стихе,
и в их мечты вплелась с веками
тоска — как будто о грехе.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Ты птица, что крыла свои склоняла,
когда, проснувшись, я в ночи кричал.
Кричал руками имя, что зияло,
как в тысячу пустых ночей провал.
Ты тень, где я невозмутимо спал,
ты семя, что во мне сны зарождало, —
ты лик, я рама, та, что выделяла
тебя в рельефе, где ты воссиял.
СВЯТАЯ1
ДЕТСТВО
1
Речь о святой Женевьеве (Геновефе), покровительнице Парижа; упомин;;
ется в «Записках Мальте Лауридса Бригге».
Из «Книги Картин» 215
ИЗ ДЕТСТВА
Роскошествовал сумрак в доме,
забившись в угол, мальчик не дышал;
когда мать в комнату вошла, как в дреме,
стакан в посуднике задребезжал.
И, выданная комнатой, она
поцеловала мальчика: «Ты здесь?» —
И на рояль взглянули, и, как весть,
обоим песня вспомнилась одна,
что мальчика томила и влекла.
Он ждал; глаза тянулись из угла
к рукам, что от колец отяжелели,
и, как бредут наперерез метели,
она по белым клавишам брела.
216 Райнер Мария Рильке
МАЛЬЧИК
ВЕЧЕРЯ
Часть вторая
ИНИЦИАЛЫ
Из печалей деянья взлетают,
как фонтанные тихие струи,
и тут же, дрожа, сникают.
А те, что без следа пропадают,
наши радостные силы — сияют,
как эти слёзы, танцуя.
НА СОН ГРЯДУЩИЙ
Хотел бы под бормотанье
с кем-то всю ночь проводить.
Хотел бы тебя, как няня,
укладывать спать и будить.
Хотел бы я знать лишь один о том,
как холодно по ночам.
Хотел бы прислушиваться тайком
к тебе, и мирам, и лесам.
Часы всю ночь говорят с собой,
бьют каждые полчаса.
Во дворике человек чужой
тревожит чужого пса.
И снова всё тихо. И я сторожу
твой сон всю ночь напролет;
и только на миг глаза отвожу —
если мышь в темноте прошмыгнет.
ЛЮДИ НОЧЬЮ
Не для толпы сотворяются ночи, о нет.
Ночью все одиноки: ты и сосед,
и ты от него отлучен.
И если при лампе вглядишься в черты
собеседника, — должен увериться ты,
что он — это он.
СОСЕД
Скрипка чужая, что ходишь за мной по пятам?
В скольких городах здесь и там
шепталась твоя одинокая ночь с моей?
Один или сто у тебя скрипачей?
PONT DU CARROUSEL1
Как царств безвестных камень межевой,
слепец седеет на мосту. Возможно,
что встал он вечной вещью, непреложно,
как центр созвездий, тихий, но живой.
Вокруг него вершится звездный час,
в безумстве мчась и в роскоши мечась.
1
Мост в Париже.
Из «Книги Картин» 219
ОДИНОКИЙ
Как будто наскитавшийся моряк,
хожу я в гости к вечным домоседам.
Дни стали на столе у них обедом,
а мне чужбина стала тайный знак.
ПОСЛЕДНИЙ
Отчего дома у меня нет,
и своим не разжился;
я в мир из материнского лона на свет
явился.
И теперь я в мире стою и иду
в мир, как он ни глубок,
и несу свое счастье, свою беду,
и всегда одинок.
Не сижу, по наследству горюя.
На трех ветвях мой род процветал,
в семи замках, в лесах,
но герб родовой устал
и чересчур одрях;
и всё, что прибавил не всуе
к старым богатствам, не укоренить ни на чем.
В своих руках и в себе самом
носить мне, пока не помру я.
220 Райнер Мария Рильке
СТРАШНО
Над голым лесом птица голосит,
как полоумная над голым лесом.
Так безутешно птица голосит,
и крик над временем висит,
сплошной, как небеса над голым лесом.
Всё поникает перед ним:
округа цепенеет безъязыко,
не дышит ветер, на реке ни блика,
минута на ходу оглушена,
бледным-бледна, как от недоброй вести,
что всех погибель ждет на месте,
кто вырвется из крика.
ПЛАЧ
Ах, всё и навсегда
давно прошло, я знаю...
И знаю, что звезда,
чей блеск воспринимаю,
мертва, сгорев давным-давно дотла.
И в лодке, что плыла
навстречу мне,
о чем-то страшном говорили.
И в доме, в тишине,
часы пробили...
А дом — он чей?
Хочу из сердца вырваться скорей
и под огромным небом очутиться.
И молиться.
И среди всех звезд
должна быть еще одна.
Я знаю, верю:
она
вживую свой свет струит
и как белый город стоит
на небе — в конце луча...
Из «Книги Картин» 221
ОДИНОЧЕСТВО
Да, одиночество — как дождь. И в горе
навстречу вечерам идет из моря:
с долиной распростясь на косогоре,
уходит в небо, где живет всегда.
И лишь оттуда льется в города,
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Да завершится летний зной — пора.
Всевышний, брось густую тень на гномон,
в замолкший гомон пашен кинь ветра.
ВОСПОМИНАНИЕ
Ты ждешь, ожидаешь чего-то,
что встанет яснее вершин;
свободы от долгого гнета,
камней вдохновенного лёта,
озаренья глубин.
222 Райнер Мария Рильке
КОНЕЦ ОСЕНИ
Я видеть мог: в свой срок
себя всё изживает;
гниет и умирает —
всё горечь и упрек
И что ни час, то сад
как будто подменили;
от желтизны до гнили
замедленный распад:
о, как мой путь далек.
Всё пусто и в разоре,
полог аллей исчез.
Почти до самого моря
нависла в немом укоре
неумолимость небес.
ОСЕНЬ
Как бы из дали падают листы,
отмахиваясь жестом отрицанья,
как будто сад небесный увядает.
А ночью в одиночество впадает
земля, упав из звездной темноты.
Все падаем. Так повелось в веках.
Глянь, рядом падает рука небрежно.
Но Некто есть, кто бесконечно нежно
паденье это держит на руках.
Из «Книги Картин» 223
У КРАЯ НОЧИ
Моя комната и даль ночная
над спящей землей
суть одно. И от края до края,
каждый шорох вбирая,
я натянут струной.
Вещи — как остовы скрипок,
чья тьма бытия полна;
где слышатся женские всхлипы,
где скребётся без сна
злоба всех поколений...
ия
дрожу серебристо впотьмах,
и во мне всё живёт и длится,
и то, что бродит в вещах,
к свету сейчас стремится,
к свету моей трепещущей песни,
что — какому небу в зачёт? —
в виде узкой, тоскующей щели
там, на пределе,
в чёрной бездне
цветёт...
МОЛИТВА
О ночь, где краски все растворены
и где утратили свои приметы
все вещи ради общей тишины
и темноты, — дай мне ты
во множестве твоем исчезнуть без усилий,
ведь ты собой всё примирила. Или
для чувств моих привычней свет дневной?
И выделится облик мой,
с предметами мешающе несхожий —
и лишний? Погляди на руки всё же:
ну чем не инструмент и вещь они?
И разве не одно с рукой
кольцо простое, и на них дневной
свет лег бы, не с доверием ласкаясь, —
как на дороги, кои в день, вздымаясь,
иначе тянутся, чем в темноту?..
224 Райнер Мария Рильке
ПРОДВИЖЕНИЕ
И звонче жизнь во мне играет снова,
как будто берега вдруг шире стали.
И вещи стали ближе, чем вначале,
что ни картина, стать моей готова.
Невыразимое дарит мне слово:
и может мысль моя теперь, как птица,
из кроны в ветреное небо взвиться,
а чувство в пруд, где солнце отразится
и целый день, как рыбица, нырнуть.
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Я — как флажок, а вокруг меня дали без края.
Я ветер предвижу и ветром живу, оживая,
в то время как вещи внизу еще дремлют, не веря,
и двери стучат еще мягко, и тихо еще в каминах;
и окна еще не дрожат, и лежит еще пыль тяжело.
А я уже в буре, и как море меня потрясло.
И я раскрыляюсь, и снова сжимаюсь в комок,
и падаю — и совсем одинок
в великой буре, увы.
ВЕЧЕРВСКОНЕ1
Парк высоко. И словно бы из дома
я выхожу, дорогу узнаю
в просторный вечер, в распростертый ветер.
Вдоль облака иду, и водоема,
и мельницы, плывущей на краю
небес, среди которых я сегодня
не более как вещь в руке Господней,
быть может, наименьшая.
Взгляни —
всё это разве небеса одни?
В разливах зыбких белизны и черни
блаженная всплывает синева,
а поверху, приметное едва,
почти неразличимое свеченье
огня закатного.
Местность в Швеции.
Из «Книги Картин» 225
Чудесный строй,
что держится и движется собой,
творящий в непонятном распорядке
фигуры странные, крыла и складки,
и, наконец, врата, в такой дали,
какую птицы знать одни могли.
ВЕЧЕР
Одежды вечер медленно сменяет,
ложась на ветви сада бахромой;
ты смотришь, как миры на небе тают —
один вознесся, падает другой;
СТРОГИЙ ЧАС
Каждый, кто плачет сейчас на Земле,
без причины плачет там, на Земле, —
плачет по мне.
СТРОФЫ
Есть некто, и всё в руки он берет
и, как песок, сквозь пальцы пропускает.
Прельщенный, в белый мрамор воплощает
он королеву, ей повелевая
застыть в мелодии одежд своих;
и, венценосцев к женам возлагая,
в таком же камне воплощает их.
Часть первая
ИНИЦИАЛЫ
Даруй же красоту щедрей
без счета и без спора.
Молчи. И дай сказаться ей.
В тысячекратное™ своей
она вернется скоро.
БЛАГОВЕЩЕНИЕ
Слова ангела
ТРИ ВОЛХВА
Легенда
налившимся хлебам, —
и чудо было: там
велел идти в дорогу Бог
звезде и трем волхвам.
В КАРТЕЗИАНСКОМ МОНАСТЫРЕ
1
карие (kyrie eleison! — Господи, помилуй!) — возглас в католическом бого
служении; мизерере — начало одного из псалмов.
Из «Книги Картин» 231
Он слишком юн.
Мать умерла; он знать её не мог,
но называли всё её La Stanca1;
чиста, нежна, хрупка; а муженёк,
как кружку, вылакав до дна питьё,
разбил её.
Ну и отец!
Он чёрствый хлеб стяжал,
в карьере красный мрамор добывая.
И страх брал всех рожениц Пьетрабьянки,
когда в ночи под окнами блуждая,
он проклинал, вопил и угрожал.
1
La Stanca (um.) — усталость
2
ДоннаДолороза — Мадонна Скорбящая
232 Райнер Мария Рильке
КАРЛ XII ШВЕДСКИЙ
ТЕРПИТ ПОРАЖЕНИЕ НА УКРАИНЕ
*
Юный король, родную страну
покинув, дошел до Украины.
Глубоко ненавидел он и весну,
и женского сердца тайны.
На скакуне суровом он
был, как булат, суров,
к стопам ни девушек, ни жен
он не швырял даров.
Ни об одной не видел грез,
лишь если гневен был всерьез
и злобою не сыт,
то рвал с девических волос
очелья Маргарит.
Ему бывало по нутру
еще иначе гнать хандру:
возьмет девица на миру
кольцо взамен кольца —
вступает и король в игру:
стравить борзым юнца.
В самообмане
скакал вперед, навстречу брани,
с лицом, пылающим в тумане,
с глазами, полными любви...
ЦАРИ
I
То были дни, когда в огне и дыме
сходились горы; водами живыми
река гремела, в берега бия, —
два странника призвали Божье имя,
и, хворость одолевши, перед ними
встал богатырь из Мурома, Илья.
II
Еще повсюду стерегли драконы
волшебные леса, дыша огнем,
но дети подрастали день за днем,
но шли, благословившись у иконы,
мужи на битву с хищным Соловьем-
Разбойником, как волчья стая, злобным,
который свил на девяти дубах
гнездо и воем жутким, и утробным,
и светопреставлению подобным
ночь напролет в округе сеял страх;
III
Его слуги кормились ночью и днем
мешаниной невнятных слухов, —
слухи были о нем, и только о нем.
IV
Вот час, когда в тщеславном ослепленье
держава смотрит в зеркала свои.
V
Не сгинет от меча и от коварства
монарх, тоской нездешней охранен,
он принимает торжество и царство,
и за него душой болеет он.
VI
Сапфиры в темном серебре оправы
чуть светятся девичьими очами;
и лозы свились гибкими ветвями,
как звери в брачный час среди дубравы;
и жемчуг держит стражу величаво,
в узорах дивных сберегая пламя,
рожденное и скрытое тенями.
Венец, покров и серебро страны —
они в движение вовлечены,
как зерна на ветру, как ключ в долине, —
всё светится в мерцанье со стены.
Часть вторая
ГОЛОСА
Титульный лист и девять голосов
Титульный лист
Счастливым, богатым — прилично молчанье,
что размышлять-то над их судьбой.
Но — обездоленный просит вниманья,
он говорит: я слепой,
или: я тоже ослепну вскоре,
или: меня преследует горе,
или: при мне ребенок больной,
или: меня совратили с пути...
Песня нищего
Бреду от одних ворот к другим
и в снег, и в бурю, и в зной.
Порой прислушаюсь, недвижим,
ухо прикрою рукой.
Мой голос кажется мне чужим,
хотя это голос мой.
Песня слепого
Слепота — внутри, остальное — вовне;
это проклятье, разлад во мне,
всё более щемящий.
Руку протягиваю, как во сне,
незримую руку незримой жене,
бреду в пустоте шумящей.
Песня пьяницы
Я здесь ни при чем. Так было давно.
Хотел держаться, держало вино.
Не знаю, что было и как.
Держало там и держало здесь,
пока я ему не продулся весь.
Я дурак.
Теперь я в игре — некозырная масть,
в игре со смертью, скотиной, пропасть
я обречен задарма.
Когда эта ведьма меня загребет,
мной, грязной картой, башку поскребет
и бросит в кучу дерьма.
Песня самоубийцы
Вот только бы не опоздать.
А то, глядишь, разрежут опять
веревку.
Чуточка вечности в плоти моей,
ведь я проделал для встречи с ней
подготовку.
Ложечку жизни суют мне они,
эту жалкую ложку.
Не хочу никак, ничего, ни-ни,
ни помногу, ни понемножку.
Я знаю, в чем счастье: живи да живи,
этот мир — горшок со жратвой.
Но этого нет у меня в крови,
хоть и понял всё головой.
Других это кормит, меня же — нет,
хворать — это мой удел.
Теперь хотя бы на тысячу лет
я на диету сел.
Песня вдовы
Вначале жизнь была хороша,
в тепле устоявшемся крепла душа.
Юные годы прошли, спеша, —
Из «Книги Картин» 245
Песня идиота
Они не мешают. Дают ходить.
Они желают мне угодить.
Ну-ну.
Что угодно. Вертится всё и вся,
духа святого превознося,
ты знаешь, какого — превознося, —
ну-ну.
Песня сироты
Я ничто и не буду ничем ни дня.
Я мал, а кругом большая возня;
и дальше не краше.
Папаши, мамаши,
пожалейте меня.
Песня карлика
Моя душа, пожалуй, светла;
но гнета стянутого узла,
сердца, несущего столько зла, —
ей удержать не по силам.
У нее ни кроватки, ни садика нет,
вцепилась в мой корявый скелет,
крыльями лупит по жилам.
Из «Книги Картин» 247
Песня прокаженного
Смотри, я один, и я одинок.
Жителям города я не знаком,
меня поразила проказа.
Стучу колотушкой своей,
печальной мишенью служу для ушей,
для слуха, а не для глаза
всех, кто бродит вокруг.
Услышат они деревянный стук —
им и задуматься недосуг
о том, что со мною случилось.
О ФОНТАНАХ
Вдруг вспомнил всё, что знаю о фонтанах —
загадочных деревьях из стекла.
Я мог бы говорить, как в дни туманных
мечтаний слезы лил и как обман их
со временем душа забыть смогла.
Но как забыть, что небо шлет веленья,
к вещам и далям руки простирая?
И разве я не видел дерзновенья
в громаде старых парков в час смиренья
закатов, полных ожиданья, — в пенье
чужих подруг, когда, перерастая
мелодию, взвивается оно,
как будто, очевидным став, должно
в прудах свое увидеть отраженье?
Пускай подскажет мне воспоминанье,
что связано с фонтанами и мной,
и даст поверить в тяжесть ниспаданья
воды, что спорит со своей судьбой.
Я помню ветви, сникшие в печали,
и голоса, что свечками мерцали,
пруды, что безотчетно повторяли
изгибы берегов в бездонных лонах,
и небеса, что от лесов, спаленных
закатом, отступали, выгибая
свод по-другому, как бы намекая,
что занесло их вовсе не туда...
Забыл ли я, что со звездой звезда
не могут встретиться, миры — с мирами?
И что в слезах падучих звезд всегда
мы узнаем себя? Быть может, сами
мы наверху и стали небесами
других, кто к нам взывает вечерами
с молитвой. Чьи поэты нас воспели.
А может, мы — чужих проклятий цели,
но их не слышим из-за расстоянья?
Для них мы высоко, в соседстве с Богом,
кто в одиноком плаче их убогом,
в их вере — и кого они теряют,
и образ чей, колеблемый, сияет,
как ищущее пламя их лампад,
скользя по нашим лицам невпопад...
Из «Книги Картин» 249
ЗА КНИГОЙ
Забылся я над книгой. А в окно
дождь застучал и ветер заодно.
Но, увлечен, ни ветра, ни дождя
не слышал я.
СОЗЕРЦАТЕЛЬ
Осенний вихрь метет дворы,
и ветки клонятся упруго.
Трепещут стекла от испуга,
но много тайн приносит вьюга:
их пережить нельзя без друга,
ни полюбить их без сестры.
2 50 Райнер Мария Рильке
Бушует буря, рвется шире
и всё меняет за собой;
всё уравнить стремится в мире,
и лес застыл, как стих псалтыри —
тяжелый, вечный, неживой.
ИЗ ГРОЗОВОЙ НОЧИ
Восемь тсартинок с титульным листом
Титульный лист
О ночь, встревоженная грозой,
как далеко она —
всего лишь складочкой небольшой
во времени сохранена.
Возле звезд не кончается в споре с огнем
и не начинается ни в лесах,
ни на лице моем,
Из «Книги Картин» 251
ни в твоих очесах.
И свечи выведывают шепотком:
— Разве мы лжем?
О ночь, ты — истинность, и одна
от начала начал...
I
В такие ночи можно возле дома
столкнуться с будущим, чьи лики невесомо
колеблются, тебя не узнавая,
по переулку медленно влекомы.
Заговори они — и, плоть живая,
казался бы давным-давно минувшим
ты, как в веках
истлевший прах.
Но они остаются в молчанье, как мертвые,
хотя навстречу идут.
Грядущее пока не началось.
И влекутся сквозь время они,
как под водой, размывающей зренье;
и от нечего делать заняты слежкой
бесцельной: за спешкой
рыбешек; и несет их теченье.
II
В такие ночи тюрьмы нараспах.
Сквозь злые сновиденья стражи
крадутся узники по-вражьи
и, может быть, даже — по знаку небес.
Лес! Они приходят к тебе, чтобы в тебе
отоспаться, —
и снова им снятся оковы.
Лес!
III
В такие ночи вспыхивает яро
пожар в театре оперном. И монстр пожара
жует пространство — ярусы, балконы
и зрителей, вгрызаясь разъяренно
в плоть мешанины.
Женщины, мужчины
друг друга давят исступленно
252 Райнер Мария Рильке
и пробиваются сквозь крики и препоны —
и рушится стена громадой всей.
И некто, может быть, лежит под ней —
он мертв уже, но в пустоте ушей
еще мятутся бедственные стоны —
вдруг смолкли и они...
IV
В такие ночи начинают биться
сердца князей умерших; вереница
столетий словно сдвинулась назад;
и мощно сотрясается гробница,
но этот стук не ведает преград:
в камчатых тканях, в злате чаш он длится, —
и гложет всё невидимое пламя.
Дрожит собор — с органом, голосами;
колокола вцепляются когтями,
как птицы, в башни; и скрежещут в страхе
врата и балки под немолчный гуд:
и мнится, что гранит опор несут,
ворочаясь, слепые черепахи.
V
В такие ночи грезится неисцелимым
о прошлом, невозвратимом...
И они додумывают простые,
хорошие мысли — впервые,
наверное, до конца.
А чей-то младший сынок до рассвета
бродит, быть может, по глухим переулкам где-то;
ибо только в эти ночи
уповает он, став агнца кротче:
что недолго ему тяготиться,
и что всё наконец разрешится,
и что празднество ждет его, —
верит...
VI
В такие ночи под реющими флагами встают,
не различаясь, города.
И видится во весь охват тогда,
из тьмы грозы и флагов возникая,
Из «Книги Картин» 253
VII
В такие ночи умирающие не спят
и тихо волосы свои теребят,
что, как соломинки, с немощной кожи
почти разлетелись за эти недели —
над поверхностью смерти, похоже,
остаться хотели...
Тщетными жестами дом себя заселил,
как будто кругом зеркала; и не так ли,
в волосах копаясь в унынье,
они отдают остаток сил,
что копились долгие годы, а ныне —
иссякли.
VIII
В такие ночи вне земных невзгод
моя сестренка мертвая растет.
О, сколько их прошло, таких ночей!
Она мила. Фата, наверно, ей
пойдет.
РЕКВИЕМ
Посвящается Кларе Вестхофф
1
В первой редакции: Для Гретель. Посвящается Кларе Вестхофф; Гретель —
подруга жены Рильке, умершая в 1902 г.
254 Райнер Мария Рильке
Тебе ли не знать,
как миндаль цветёт
и синь моря южных широт.
Много вещей, что лишь женское чувство поймёт,
в пору первой любви, —
тебе ли не знать. Назови,
что шептал тебе юг и как тебе любы
дни в бесконечных красотах земных,
как могут сказать лишь счастливые губы,
счастливцев, у кого на двоих
один мир, одна речь, как порука —
едва ли кто с ними сравним, —
(о, как бесконечная мука
измывалась над терпеньем твоим).
Осиротевшие, с юга ещё приходили
твои письма, где солнце и свет, —
наконец, без своих усилий,
ты прибыл : за ними вослед;
оттого, что ты в блеске страдала,
каждая краска была как вина,
ты жила, нетерпенья полна,
ибо жизнь ещё целым не стала.
Жизнь только часть... Но чего?
Жизнь только звук... Но в чём?
Суть жизни в одном — в слиянье с кругами
пространства, в их претворенье, —
жизнь — сон сна, но вечное бденье
где-то в сфере иной.
Твой земной век — беглый блик.
Как велик этот миг.
Малышка — о тебе говорим.
Твоим немногое было: одним
256 Райнер Мария Рильке
намёком — улыбка (грустинку скрывая);
нежные пряди, комната небольшая,
что стала за смертью сестры огромно-пустой.
А всё остальное лишь платьем твоим и тобой,
О, тихая подруга, как ты светла.
И как многим была
ты всю жизнь. И каждый из нас это знал,
когда ты входила вечером в зал;
каждый знал — ему повезло:
потому что тебя, как толпу, принесло,
как толпу, что как бы спешила вослед,
потому что ты знаешь путь.
И должна его знать, скорее всего,
и ты знала его
вчера...
младшенькая сестра.
как
если бы блуждала,
по черному канату
черниц череда,
слит с твоей темнотой; ты — исток и начале
Из «Книги Картин» 257
Тянется во тьму,
к твоему к сердцу по пустым кровотокам
блуждая,
где твоя нежная боль неживая,
и поблёкшие радости и воспоминанья, —
тянется, как в молитве, в твоём
сердце, где ни стука, ни трепетанья, —
темный, распахнутый дом.
ЗАВЕРШЕНИЕ
Смерть велика.
И нас поглощает,
с улыбкой гребя.
Кто в центре жизни себя представляет,
помни: она рыдает
в центре тебя.
'опыте/ше/
Стихотворения
1894490522.,
йе в основное собрание
ИЗ СБОРНИКА «ПОДОРОЖНИК»
УТРО
ПОЛДЕНЬ
ЦАРИЦА ШИРЬ
Когда багряный день, истаивая,
уже почти исчез из глаз,
то в плащ с опушкой горностаевою
морская ширь разубралась.
ЯВЛЕНИЯ ХРИСТА
Часть первая
СИРОТА
Рысцою потрусили прочь от храма.
На дрогах гроб. Колокола молчат.
Малютка знала: столько лет подряд,
как в камере, хворала дома мама.
«Отмаялась!» — сегодня говорят...
Но как пугает девочку обряд!
Судьба пред ней темнеет, будто яма.
Что станется? Гроб с мамочкой зарыт.
И вот он, Боже, холм сырой стоит!
В могилу камни с глиною летели.
А мама спать привыкла на постели.
И на ресницах слезы заблестели.
Зачем ее зарыли так убого,
когда ей жить на небесах у Бога
и там она блаженствовать должна?
Ах, небо! Там волшебная страна,
край светлых улиц, белых колоколен,
там лишь любовь и ясный воздух волен,
там не грустят, никто не обездолен,
там только песни весело поют.
А звезды — белые барашки. Брать
их можно, как игрушки, и играть.
Дополнение. Стихотворения (1894—1905) 263
ЮРОД
На башне, полдень возвещая,
гремят часы. На школьный двор
летит толпа ребят лихая,
забыв зеленых парт забор.
Так вырывается в упор
из плена на густой простор
от роз алеющего мая
и водит мотылечков стая
с цветами нежный разговор.
Мальчишек бойкие отряды
дерутся или держат строй,
но раз идти обедать надо,
так дезертируют порой.
Девчушки стали у ограды
с косичками наперевес
и щебетать на воле рады,
а дернут за косу — их взгляды
кружат: да кто же там полез?
Кого это попутал бес?
И малолетний Ахиллес
спасается куда попало.
Ребят уж остается мало,
рассеивается их рой.
Вдруг Анне, девочке больной
и полунищей, страшно стало.
Она подружке зашептала
и на ворота показала,
и вскрикнула. Наперебой,
как от военного сигнала,
детей в испуге прочь погнало.
Переполох! Там, у ворот:
«Юрод!»
Дополнение. Стихотворения ( 1894— 1905) 265
«Дети!»
Он к ним, но все те,
кто был еще тут,
прочь бегут.
«Стой!»
Он, высокий, худой,
с помертвелым лицом,
сам беглецом
крикам вослед.
Скелет!
Пальцы стальные
крючит, как точит,
ледяные
выпучил очи.
«Стойте, шальные!» —
крикнуть им хочет.
Ноги больные
длинный торочит
плащ — рваный и белый,
прорехами шит.
Он, помертвелый,
молча спешит.
Страх мальчишек берет,
и они от ворот
бегут наугад,
Анна тоже. Но вот
пал на Анну взгляд.
Горьким криком объят,
он платьишко ей рвет,
так что клочья летят:
«Стой!»
И несчастный ребенок стал сам не свой.
А помощи нет! Пугливой толпой
воробьиной уже разлетелись дети,
и Анна осталась одна на свете,
чадо нужды.
Чудо ли сотворено?
Видит одно —
глаза его ей ничем не чужды.
И вдруг на нее упованье нашло.
Как будто она очень долго болела,
в потолок, нахмуренный тяжело,
уставясь, и это небо белело.
266 Райнер Мария Рильке
ДЕТИ
Босой,
он был ребячьей окружен толпой,
белел холщовой ризою простой,
струились волосы рекой густой.
И, словно день весенний окружив,
цветы раскрыли изумленно рыльца —
вот так смотрели дети на кормильца,
который был им, как и прежде, жив.
В ворота рук Его они спешат,
и говорит один, худой и хилый:
«Тебя я знаю, ты ведь тот Помилуй,
по ком сто раз томился мамин взгляд».
И кто-то шепчет с простодушной силой:
«А правда ведь, что дом твой тот закат,
где горы в гордом золоте встают,
что рощи и ветра тебе поют,
что ты во сны приходишь к добрым детям?»
Березками пред человеком этим
склонились все, и, видя детский послух,
вокруг застыло изумленье взрослых.
Спасаясь под Его благословенье,
толпа детей как бы домой текла,
и вот над ними в белом мановеньи
слова Его раскрылись, как крыла:
ЖИВОПИСЕЦ
ЯРМАРКА
Осенний праздник в Мюнхене. Блистая
от радости, Терезин луг — содом
с гоморрой, и толпа гостей густая,
артистов дел мясных, спуста болтая,
шагает полоротым чередом.
Девчушки, как пичужек чудных стая,
порхают парами за светлым днем,
а парни в шляпах, шагу прибавляя,
и франты местные прут напролом.
Лакеи на запятках, спесь являя,
и кучера — болваны с галуном,
извозчики, во всё нутро гуляя,
полощут глотки пивом и вином.
Все радостно, как бы в преддверье рая,
толкаются, восторженно взирая
на пестрый гомон и на гам кругом.
Лились взахлеб моря вина и пива,
и знатоки спознались с сим и с тем,
хвалили кто букет, кто год розлива,
а зазывалы пели торопливо
о том, какое нам представят диво,
как, словно вместе с Ноем, горделиво
они вернулись в истинный Эдем.
А на лотках коринка, груша, слива,
на вертелах телами терпеливо
прекрасных кур румянился гарем.
Дикарь, чумазый Телль, приподнял лук,
как будто держит он священный посох,
забыл рычать, мечтая о кокосах,
горбатый карла, будто бедный Мук,
вертится и кривляется вокруг
с усмешкой меткою в глазах раскосых.
Дополнение. Стихотворения (1894—1905) 273
Но
и мне отмщенье было суждено!
По осени вершится месть такая,
что люди, смертной страсти потакая,
льют сок огнистый на пустое дно,
а кровь из язв течет не иссякая.
И думают, что кровь моя — вино,
и пьют и яд и пламень заодно».
НОЧЬ
ВЕНЕЦИЯ
1
Здесь: Ты захочешь умереть (um.).
280 Райнер Мария Рильке
Часть вторая
ЦЕРКОВЬ В НАГО
Деревушки эти бедны.
Не зайти ни с какой стороны.
Навстречу три хижинки вышли
на майский свет.
Благословишь ли?
А их уже нет.
Но воздымается в закат
церковь и подаянья просит,
как будто сама земля возносит
молитву великую малых хат.
Но, видно, бури был разгул
тому много лет.
По звоннице ураган полоснул,
на звоне колокол уснул:
молельщиков нет.
Веры ль не стало у сельской черни,
или молятся в храме другом?
На что-де обедни да вечерни?
И без них помрем!
А лозы, как прежде, под дождик вышли,
а розы в солнечном стали тумане.
Дополнение. Стихотворения ( 1894— 1905) 285
Он станет в ряд
со всеми тенью омраченными,
их темный брат.
Но еще цел его дом,
в который моленья
нищих века вели.
Вернется домой он владыкой в пыли,
а проснется — и клонятся короли.
Царь земли
выйдет из алтаря
потом,
средь разрушенья
чудо творя.
<СЛЕПОЙ РЕБЕНОК>
У всех дверей бывал слепой ребенок,
и, красотою матери храним,
пел ощупью он голосом слепым:
Дополнение. Стихотворения (1894—1905) 287
<МОНАХИНЯ>
Пришла к ней в келью русая белица,
прижалась к ней: «Меня ты успокой.
К чужим морям должна я удалиться,
в них литься бурною рекой.
А ты светла. Так дай мне просветлиться,
дай быть тобой.
Пошли мне мир, который ты таишь,
без страха, как еще никто не мог, —
пошли мне тишь,
да стану я скала, а не камыш,
вступи в поток».
***
Есть в жизни добро и тепло,
у ней золотые тропинки...
Пойдем же по ним без запинки,
жить — право же, не тяжело.
(первая редакция)
***
***
Девушки в порту кого-то ждали,
жались друг ко дружке, как во сне,
а леса за дюнами стояли
хмуро, неготовые к весне.
Просверкав над тишиной боров,
бурь былых повисли паруса:
словно ряд готических соборов
поднялся пред ними в небеса.
***
Только темная ночь настает —
в старых кварталах, бессменно,
там, где медленный ветер бредет,
слышу песен усталый полет.
И каждая в страхе ждет,
как дитя, боясь тишины, —
все хотят, чтобы бледной, нетленной
рукой их взяли из плена
в белые сны.
ИЗ ЦИКЛА «МОЛИТВЫ» (1899)
***
Сверкают в келье светлые гвоздики,
как через крышу звезд далеких блики
сквозь думы в душу мне глядят без слов.
296 Райнер Мария Рильке
И я готов
стоять в саду безветренном на стыке
осенних дней, трудов и вечеров:
Ты здесь во мне свершился, седобров.
ЗАБЫТЬЕ
Уже старик рыбак вернулся
и на покой уводит челн,
а я на дюнах растянулся
и вслушиваюсь в пенье волн.
ПАРК ЗИМОЙ
Замела зима аллеи,
бриллиантами пыля.
Спит заря меж тополей и
блещет жарче и алее,
чем корона короля.
AVE
Я знаю погост за оврагом,
там всё кругом цветет,
там время мерным шагом
походкой монаха бредет.
Стоит тот погост в отдаленье,
там ночью огни горят,
а рядом, в соседнем селенье,
давно уже дети спят.
ТВОРЕЦ
Не часто в жизни промчавшейся
нежданно касался нас
тихонько к нам постучавшийся
вечности творческий час;
как щемит и сжимается грудь,
мы остались вдвоем:
«Ты мне гостем единственным будь
на пиру одиноком моем».
***
Сиротских мальчиков прогулкой дальней
по улицам проводят в воскресенье;
на белокурых — тень листвы осенней,
а темноглазые — еще печальней.
300 Райнер Мария Рильке
***
Что делал бы я, не будь мне дана
способность песни слагать?
Когда по земле проходит весна
и поет — могу ли молчать?
МАДОННА
...Она метнулась в церкви к аналою
и пала пред мадонной в исступленье:
«Дай мне вкусить от твоего покоя,
даруй, измученной, мне исцеленье».
***
Язык исчерпан весь до дна.
Хотел бы углубиться в слово
и знать, как, солнечно-багрова,
святая кампанила снова
в оливы вся погружена.
Старье трущоб изобразить,
где рой мальчишек нищих вьется,
но верный тон мне не дается —
и песенка не создается,
чтоб в этом воздухе парить.
ВЕНЕЦИЯ
Канал и ночь. Соборов своды
сиянием заволокло.
Огни безмолвно режут воды,
гондолы дышат тяжело.
Пришелицы из дальних странствий,
они всплывут, а погодя
рассеиваются в пространстве,
чужими в вечность уходя.
***
Вокруг — всё слух. А что такое
творится, не поймешь пока.
Воздеты в жреческом покое,
как руки, крылья ветряка.
302 Райнер Мария Рильке
Вечернее краснополосье
закрыла ночь, как синий чад.
Она растет. Ее колосья,
налившись, тяжело журчат.
ОСЕНЬ
Дни из солнечного шелку.
Осень кроткая светла.
Блекнут астры. Втихомолку
всё кого-то ждет ветла.
***
И это чудо: знать слова простые
и научить их, как им жить в стихах;
и это чудо: стебли трав сухие
носить короной царственной в кудрях.
СТЕФАНУ ГЕОРГЕ
Когда, как ты, от суеты сбегаю
и в одиночество спешу сокрыться,
я к образам поблекшим не взываю,
листая стародавние страницы.
***
Сны в ожиданьи смотрят на меня,
пугливой красотой своей волнуя,
и молча ждут, когда их позову я,
поскольку звук их арф незримых — я.
СУМЕРКИ
Темно и тонко комары звенят
по всей дороге длинною струной,
а тучи молча бог весть чем грозят,
вися над робкою страной.
Лес отвернулся мрачный и ночной,
и время спит.
Никем не узнан, вечер стороной
пройти спешит.
***
Нежны, прозрачны вечера,
и эта тихая пора
вещам всего милей;
ведь вещи в дружбе с тишиной,
и льется теплою волной
молчание вещей.
И время, канув в тишину,
так немощно течет,
и вещи вольные в поход
вновь собираются в страну,
где всех их вечность ждет.
304 Райнер Мария Рильке
СТАНСЫ
(из стихотворений к Пауле Беккер-Модерзон1)
Я с вами там, в вечернем освещенье,
и жизнь моя пылает и поет.
Я говорю, — но с прежним нет сравненья, —
привычных слов утрачено значенье,
так пусть мое молчание цветет.
1
Паула Беккер-Модерзон (1876—1907) — немецкий художник-экспрессио
нист, автор портрета Рильке (1906 г.)
Дополнение. Стихотворения (1894—1905) 305
ДОМ
(из пояснений к картинам Генриха Фогелера1)
На небесах одна звезда забыта,
дом ждет, а утро раннее в пути.
И окна, далей полные, открыты
всему, чему дано произойти.
1
Генрих Фогелер (1872—1942) — немецкий художник.
Дополнение. Стихотворения ( 1894— 1905) 307
***
Шумит поток... Но кто владеет
фонтанами, затихшими садами
и ветром в одиночестве полей?
Кто сделал, чтоб свершалось перед нами,
у нас перед глазами,
движенье смутное вещей?
РОДЕН
<Набросок>
<Вторая редакция>
РОДЕН
Кларе. Нежной матери. Художнику.
Подруге. Жене.
I
Жизнь мастера уходит в даль времен,
как будто бы она — уже преданье;
нам о его вещах дается знанье,
но не о нем: нам недоступен он.
II
Путь мастера, темнея, убегает
в свое начало, в старые века.
Дополнение. Стихотворения ( 1894— 190 5) 309
***
Где весны моей взлет?
Иль она уж умчалась?
Где ответ? Или ветром его унесло?
Всё, что снилось, грустилось, мечталось
и читалось, — прошло.
***
Был день — и вдруг исчез он, как закат,
и потеряли смысл его детали.
Я знаю: улочки просторней стали,
и реки в одиночестве спешат.
ДЖОННИ ГИБСОНУ1
Так бывает, и с нами порою бывало:
словно за дверью, жизнь остается вдали;
всякий избранный путь снова к началу
нас приведет, будто по кругу мы шли.
***
Пустите, я пройду тихонько мимо,
как дождик, мельком трогая людей,
неудержимо никому ничей
и чувством будничным не одержимый.
1
Джонни Гибсон — знакомый Рильке, поэт останавливался в его доме в Гете-
борге (Швеция) в 1904 г.
СТИХОТВОРЕНИЯ И НАБРОСКИ
ИЗ ДНЕВНИКОВ И ПИСЕМ
ВО ВРЕМЯ ДВУХ ПОЕЗДОК ПО РОССИИ
(24 апреля — 22 августа 1900)
БОГИНЯ ГРАЦИИ1
Она на синем возникает,
куда столь много рек впадает,
чьи дали звёздно высоки.
1
Внесено в дневник с примечанием: «Москва, Музей Щукина, перед япон
ской картиной в верхнем светлом зале: ( май 1900)».
312 Райнер Мария Рильке
К ЕЛЕНЕ1
1
Это стихотворение и следующее написаны в Петербурге 29 апреля 1899 г.
и обращены к Елене Ворониной (1869—1954), одной из «русских знакомых», с
которой Рильке встречался и вёл длительную переписку.
Из «Книги Картин» 313
*
...Вдали от чуждого хочу идти один,
за камнем камень строить жизнь мою
не из руин, что были встарь дворцами,
а из камней обтёсанных волнами,
из глыб, ещё торчащих средь равнин...
Плавание по Волге, перед Казанью,
около 28 июня 1900
*
...И вдруг вбежали в красных дугах кони,
как будто бы во много красных врат,
пылает вечер в колокольном звоне,
и, как у моря, все дома стоят...
1
Φ. Ф. Фидлер (1859—1917) — переводчик русской поэзии на немецкий
язык, составитель антологии «Русский Парнас» («Der russische Ра rrnass», Дрезден,
1889 г.); жил в Петербурге, где и навестил его Рильке.
314 Райнер Мария Рильке
ЗНАМЕНСКАЯ1
Иконописец, рисующий Богоматерь:
1
Чудотворную икону Богоматери «Знамение» (с молитвенно воздетыми ру
ками и младенцем на груди) Рильке видел в соборе Знаменского монастыря в
Москве. Кроме того, в Москве Рильке приобрёл ларец с изображением Знамен
ской Богоматери. «...А когда я выучу язык и смогу говорить на нём, я буду чувс
твовать себя до конца русским. Тогда трижды, как православный, я поклонюсь
З н а м е н с к о й (написано по-русски — В.Л.), которую люблю больше всего» (Из
письма Рильке к Е.Ворониной от 27 июля 1899 г.)
Из «Книги Картин» 315
1894
Не веришь ты в правдивость слов,
и в письмах видишь ложь —
быть может, ты язык цветов,
любимая, поймёшь.
Амариллис
Лесолюбка
Звёзды выплыли, светлея,
и раскрыла я цветок.
О, мой друг, приду к тебе я,
лишь назначь заветный срок.
Крыжовник
Ради дальнего расчёта
строй себя и свой очаг.
К чести верная забота,
домовитость — добрый знак
Дуб
Действуй, следуя посылу:
как ни трудно, устою;
веруй в собственную силу,
веруй в выдержку свою.
Бузинник
Роза, я тобой изранен;
что ты колешься, маня?
Видишь, как я постоянен,
верь мне и не мучь меня.
Шпорник
Разве не хочу тебя я,
в поле всем ветрам открыт,
разве не стою, блистая:
смелым мир принадлежит!?
Барвинок
Суд у молнии суровый,
трус всечасно кары ждёт.
Счастлив, кто надеждой новой,
новой радостью живёт.
318 Райнер Мария Рильке
Камелия
Говоришь — и речь ужасна,
если без души она.
Да, как мрамор, ты прекрасна,
и, как мрамор, холодна.
Боярышник колючий
Не сорвёшь, иль, болью мучим,
после волю дашь слезам —
друг, я должен быть колючим,
я тебя жалею сам.
Астра
День мрачнеет, хлад изводит —
пялишь в будущее взгляд.
И гляди! Зима проходит,
и весна спешит назад.
Калина
Ты вчера мне говорила
про любовь и про мечты:
а сегодня всё забыла; —
как непостоянна ты!
Левкой
Как щедра на уязвленья,
как насмешлив твой посул —
всё же я для примиренья
честно руку протянул.
Из «Книги Картин» 319
Первоцвет
Не стремлюсь в букет попасть я,
люб мне мой наряд простой.
И нет выше в жизни счастья,
чем согласие с собой.
Шиповник
Не обманывай в надежде,
в сердце не играй моём!
Честно расскажи мне прежде:
Что сулишь? Грустишь о чём?
Плющ
Вверх и вверх стремлюсь, ревнуя,
к твоему окну скользя...
Сблизится с тобой хочу я,
стать хочу счастливым я.
Горицвет
Лишь три слова, но немею
и в себе я их томлю —
Глянь: дрожу я! Глянь: краснею!
Видишь: Я тебя люблю!
Кукушкины сапожки
Знаю точно: жажда власти
для любви страшней, чем яд:
не найдёшь её, как счастье,
не вернёшь её назад.
Фиалка
Ты укромно расцветаешь,
с первым веяньем тепла,
всех к себе располагаешь,
всем и каждому мила.
320 Райнер Мария Рильке
Герань
Нет покоя ни минутки,
я себя от мук не спас;
успокой, — твои же шутки
ранят сердце всякий раз.
Гиацинт
Сердце бьётся в паутине,
ах, как рад, как счастлив я:
я навеки твой отныне,
и вся жизнь моя — твоя.
Нарцисс
Бессердечный, ты, играя,
сам меня в обман вводил, —
вынужден любить тебя я,
как всегда тебя любил.
Вьюнок
Льстец тебя оберегает.
Друг твой правду говорит —
он и чести не теряет
и доверьем дорожит.
Георгин
Ах, награды, даже малой,
добиваются трудом.
Завоюй любовь сначала;
заслужи её потом.
Мирт
Даже мысль меня пугала,
ждать не ждал, мечту тая, —
но и утро не настало,
как уже был счастлив я!
Из «Книги Картин» 321
Клевер
Я немного желаю —
внутренне сердца связать.
Узы, коими спрягаю,
можно дружеством назвать.
Анютины глазки
Злая болтовня людская —
ей не вторь и не служи,
осторожно отделяя
правду от бесчестной лжи.
Бордюрная трава
Ах, как розу молодую
боязливый мотылёк,
виновато я целую
так тебя, о, мой дружок
Цвет яблони
Пусть, как горы, волны встали,
обрати свой взор вперёд. —
Где тебя в туманной дали
будущее счастье ждёт.
Незабудка
Жизнь остынет в час ненастья,
но не изменю огню;
чудо сладостного счастья
я, как память, сохраню!
322 Райнер Мария Рильке
Страстоцвет
Давят тучи грудой серой,
не сдавайся, милый друг,
жди, люби, надейся, веруй,
и проглянет солнце вдруг.
*
Говорят цветы природы,
только их услышь, любя!
Ведь их лепет в дни невзгоды —
утешенье для тебя.
Королевская песнь.ПереводАБиска 75
Грезить.
I. «Я сердцем — как забытая капелла...». Перевод С. Петрова 75
III. «Ах, если б домик мне с цветами...» Перевод С.Петрова 76
IV. «Нынче май встречает сухо...» Перевод С. Петрова 77
XI. «Я не знаю, что со мной...» Перевод С. Петрова 77
XIII. «Тусклы и серы, сеткою кроткой...»Перевод С.Петрова 77
XIV. «Всей гущей ночь пошла по парку...» Перевод С.Петрова 77
XV. «Над снежной ночью бесконечной...» Перевод АБиска 77
XVII. «В странническом взоре...» Перевод В. Летучего 78
XVIII. «Я б спознался с белокурым счастьем...»
Перевод С. Петрова 78
Содержание» 325
ИЗ СБОРНИКА «СОЧЕЛЬНИК»
Сочельник 85
Дары
«Святая моя одинокость — ты...» Перевод В.Летучего 85
«Далеко город. Я один...» Перевод С.Петрова 85
«Люблю позабытых в сенях Богородиц...» Перевод С.Петрова 86
«Как часто в смене душных будней...» Перевод Т. Сильман 86
«И разве то зовете вы душой...» Перевод Т. Сильман 86
«Сухие елки дышат хрипло...» Перевод С.Петрова 87
«В бору сосновом снежно, глухо...» Перевод С. Петрова 87
«Солнце чахнет — лазурный лужок цветет...» Перевод С.Петрова 87
«Ты, старая часовня...» Перевод А Виска 87
Девушки пели: «Мы думаем только о нем...» Перевод А Виска 88
«Как будто пред болью разлуки...» Перевод А Виска 88
«Король, а с ним бароны...»Перевод С.Петрова 88
«Над белым замком всё белым-бело...» Перевод СПетрова 89
«Я в замке с красными зубцами...»Перевод С.Петрова 89
«Парк! В старых липах явись мне! Или...» Перевод С.Петрова 89
«Как тихий Бог, проплыв над кровом...» Перевод В. Летучего 90
«Один иду к покою...»Перевод С.Петрова 90
Путешествя
Венеция. Перевод С Петрова
I. «Речь чужая. Мы в гондолу...» 91
И. «Всё мне чудится: кого-то...» 91
IV. «Я речи церквей услыхал...» 92
326 Содержание
ЧАСОСЛОВ
Перевод С Петрова
Книга первая. О житии иноческом
«Ударил час и меня задел...» 127
«Кругами над стаей вещей нарастая...» 127
«Мои собратья южные — в сутанах...» 128
328 Содержание
ИЗ «КНИГИ КАРТИН»
Книга первая
Часть первая
Вступление. Перевод В. Летучего 207
В апреле. Перевод С. Петрова 207
Два стихотворения к шестидесятилетию Ганса Тома.
Перевод В.Леванского
Лунная ночь 208
Рыцарь 208
О девушках. Перевод А Виска
I. «Пусть другие на долгих дорогах...» 209
II. «Девушки, ваш трепет ожиданья...» 209
Песня статуи. Перевод Т. Силъман 210
Безумие.. Перевод Ю. Нейман 211
Любящая.Перевод С.Петрова 211
Невеста. Перевод В. Летучего 212
Тишина. Перевод В. Летучего 212
Ангелы. Перевод А Виска 213
Ангел-хранитель. Перевод В. Летучего 213
Святая. Перевод В. Летучего 214
Детство. Перевод В. Летучего 214
Из детства. Перевод В. Летучего 215
Мальчик. Перевод А Сергеева 216
Вечеря. Перевод В. Летучего 216
Часть вторая
Инициалы.. Перевод А Виска 217
На сон грядущий. Перевод В. Летучего 217
Люди ночью. Перевод В. Летучего 217
Сосед. Перевод В. Летучего 218
Pont du carrouse.Перевод СПетрова 218
Одинокий.Перевод С.Петрова 219
Последний. Перевод В. Летучего 219
Страшно. Перевод В. Летучего 220
Плач. Перевод В. Летучего 220
Одиночество. Перевод С. Петрова 221
Осенний день. Перевод Е. Витковского 221
Воспоминание. Перевод А. Виска 221
Конец осени.. Перевод В. Летучего 222
Осень. Перевод С. Петрова 222
У края ночи. Перевод В. Летучего 223
Молитва. Перевод В. Летучего 223
Продвижение .ПереводВ. Летучего 224
Предчувствие. Перевод В. Летучего 224
332 Содержание
ДОПОЛНЕНИЕ
Стихотворения 1894—1905 гг.,
не вошедшие в основное собрание
Из сборника «Подорожник»
Утро.Перевод С.Петрова 261
Полдень.Перевод С.Петрова 261
Царица ширь. Перевод С.Петрова 262
Явления Христа. Перевод С. Петрова
Часть первая
Сирота 262
Юрод 264
Дети 267
Живописец 269
Ярмарка 272
Ночь 276
Венеция 279
<Иудейское кладбище> 282
Часть вторая
Церковь в Наго 284
<Слепой ребенок> 286
<Монахиня> 288
Из сборника «Тебе к празднику» Перевод С Петрова
«Перед беседкой тени стали робки...» 291
«Есть в жизни добро и тепло...» 291
«Ты сумеркам огромным взглядом...» 292
Из сборника «Мне к празднику» Перевод А. Биска
«Снится мне узор вечерних риз...» 293
«Скорбь моя не похожа на те...» 293
«Их легкие ласки и лепет увлек...» 294
«Девушки в порту кого-то ждали...» 294
«Только темная ночь настает...» 294
Из цикла «Молитвы» Перевод С. Петрова
«СТобою вместе красоты лини· ради...» 295
«Сверкают в келье светлые пи мдики... > 295
Стихотворения, н е в о ш е д ш и е и ιι,ιικνιι»ι ιι с б о р н и к и 297
Забытье. Перевод Т. (AVIUMan 297
334 Содержание
Лесолюбка 317
Крыжовник 317
Дуб 317
Бузинник 317
Шпорник 317
Барвинок 317
Камелия 318
Боярышник колючий 318
Орхидея «Венерин башмачок» 318
Астра 318
Калина 318
Левкой 318
Первоцвет 319
Шиповник 319
Плющ 319
Горицвет 319
Кукушкины сапожки 319
Фиалка 319
Герань 320
Гиацинт 320
Нарцисс 320
Вьюнок 320
Георгин 320
Мирт 320
Девясил «Христово око» 321
Клевер 321
Анютины глазки 321
Бордюрная трава 321
Цвет яблони 321
Незабудка 321
Страстоцвет 322
Литературно-художественное издание
Райнер Мария
Рильке
Том 1
m 9*
-
#** â ^ i£
«/·
$ΛΛ
^