Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
5
Волков Соломон. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: "Издательство "Независимая газета"", 1998. С. 160.
2
Just so much honor, when thou yeeld's to mee,
Will wast, as this flea's death tooke life from thee.
6
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. III, СПб: Пушкинский фонд, 1994. С. 358.
3
Парадоксальная метафора образует здесь "костяк", структурирующий стихотворение,
позволяющий поэту, совершая ряд отступлений, оставаться в рамках заданной темы,
свободно наращивая вокруг нее "плоть" дополнительных смыслов, от бытовой ситуации
восходя к "последним вопросам" бытия (в данном случае - теме самоубийства, весьма
волновавшей Донна, посвятившего ей целый трактат - «Биотанатос»), - чтобы увидеть
истинную многомерность происходящего. Именно в этом специфически новом
использовании метафоры состояла суть открытия поэтов-метафизиков 7.
И именно это подчеркивает Бродский, говоря, что «читая Донна или переводя,
учишься взгляду на вещи. У Донна, ну не то, чтобы я научился, но мне ужасно понравился
этот перевод небесного на земной... то есть перевод бесконечного в конечное... Это, как
Цветаева говорила: "голос правды небесной против правды земной". Но на самом деле не
столько "против", сколько переводы правды небесной на язык правды земной, то есть
явлений бесконечных в язык конечный. И причем от этого оба выигрывают. Это всего лишь
приближение, как бы выражение серафического порядка. Серафический порядок, будучи
поименован, становится реальней. И это замечательное взаимодействие и есть суть, хлеб
поэзии»8.
Попробуем же, с учетом этих наблюдений, взглянуть на «Большую элегию Джону
Донну» Бродского. «Элегия» привлекала внимание множества исследователей 9. Наиболее
"основательный" ее анализ содержится в книге Д. Бетеа «Иосиф Бродский: изгнание как
творение»10 и диссертации В. Куллэ «Поэтическая эволюция И.Бродского в России (1957 –
1972)»11.
Отмечая серьезность достижений И. Бродского в «Большой элегии», Д.Бетеа пишет,
что поэт здесь впервые в своем творчестве вступает на интеллектуальную почву, связанную
с христианством, – совершенно вытравленным из сознания советской интеллигенции.
«Библейская традиция, с ее представлениями о Божественном суде, теодицее, пути
спасения, смысле и форме истории, смерти и воскрешении, отношениях души и тела – весь
религиозный и философский словарь осваивается и становится средством эксперимента –
словно слова эти и весть звучат в первый раз» 12. Характерно, что Бродский лишь в 23 года
(то есть – параллельно написанию «Элегии») открыл для себя Библию 13, а в интервью Энн
Лотербах (1988) он обмолвился, что слово "душа" впервые употребил в поэме «Зофья» 14
(1962): «И я продолжаю его использовать. Как только ты это сделал, пути назад нет» 15.
7
См. на эту тему: Mazzeo Joseph Antony. A Critique of Some Modern Theories of Metaphysical Poetry// Modern
Philology. London. November 1952. P. 88 – 96.
8
Померанцев И, Бродский И. Хлеб поэзии в век разброда. Запись интервью, переданного по радио "Свобода" в
1981 г.// Арион. Журнал поэзии. 1995, № 3. С. 15 – 16.
9
См.: Kline George L. Elegy for John Donne// Russian Review. # 24, 1965. P. 345; Иваск Ю. "Если любовь..."//
Русская мысль. № 3701, 27 ноября 1987. С. 9, продолжение- № 3702, 4 декабря 1987. С. 9; Иваск Ю. Похвала
Российской Поэзии. // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1986. - N 165.- С. 120; Сильвестр Р. Остановившийся в
пустыне// Часть речи. Альманах литературы и искусства. Нью-Йорк: Серебрянный век, 1980. С. 48; Бетаки В.
Остановись, мгновение// Континет, № 35 (1983). С. 387; Крепс Михаил. О поэзии Иосифа Бродского. Ann
Arbor: Ardis, 1984; Иванов В. В. О Джоне Донне и Иосифе Бродском// Иностранная литература. 1988. № 9. С.
180 - 181; Иванов В. В. Бродский и метафизическая поэзия// Звезда. 1997. № 1. С. 194 - 199.
10
Bethea David M. Joseph Brodsky and the creation of exile. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1994.
P. 74 – 119.
11
В. Куллэ. Поэтическая эволюция И.Бродского в России (1957 – 1972). Диссертация на соискание ученой
степени кандидата филологических наук. М., 1996. С. 110 – 124.
12
Bethea David M. Joseph Brodsky and the creation of exile. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1994.
P. 84 – 85.
13
Интервью с Иосифом Бродским Свена Биркерста// "Звезда", 1997, № 1: "Иосиф Бродский. Неизданное в
России". С. 91.
14
См. Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С.175.
15
Энн Лотербах. Гений в изгнании// Бродский Иосиф. Большая книга интервью. Сост. В.Полухина. М., 2000. С.
313.
4
По словам самого Бродского, одним из импульсов к написанию “Большой элегии”
было желание задать стихотворению «центробежное движение... ну, не столько
центробежное... как камень падает в пруд, и постепенное расширение... прием скорее
кинематографический – да, когда камера отдаляется от центра»16. Обратим внимание на эту
формулировку. Речь здесь идет о преодолении линейной развертки стихотворения, замену
ее движением по восходящей спирали, – то есть о неком приближении к композиционным
принципам Донна.
Экспозиция «Элегии» – 96 строк- целиком отдана перечислению предметов, объятых
сном.
Осмысляя свой поэтический опыт, Бродский заметил: «Если хочешь, чтобы
стихотворение работало, избегай прилагательных и отдавай решительное предпочтение
существительным, даже в ущерб глаголам. Представьте себе лист бумаги со стихотворным
текстом. Если набросить на этот текст волшебную кисею, которая делает невидимыми
глаголы и прилагательные, то потом, когда ее поднимаешь, на бумаге все равно должно
быть черно – от существительных»17. В «Большой элегии» Бродский наиболее
последовательно реализовал этот рецепт. По замечанию Д. Бетеа, «абсолютное отсутствие
иных глаголов, кроме форм-дериватов: спать/уснуть» в этом тексте создает ощущение
«ноуменального мира, сна/смерти»18. При этом драматизм столь длинной и, казалось бы,
совершенно статичной экспозиции создается за счет внутреннего напряжения,
возникающего из столкновения ассоциативных рядов, стоящих за тем или иным
существительным и отстраиваемым вокруг него образом:
Это четверостишие появляется вскоре после упоминания о том, что «всюду ночь... в
распятьи, в простынях,/ в метле у входа». И оконная рама – ее крестовина – ассоциируется с
распятьем, а описываемое зимнее оцепенение есть сон смертный, за которым не следует
Воскресение.
5
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми – к их стыду святому.
Геенна спит, и рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дома.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
<...>
Спят беды все. Страданья крепко спят.
Пороки спят. Добро со злом обнялось.
Пророки спят. Белесый снегопад
в пространстве ищет черных пятен малость21.
Так, по нарастающей, вводится тема равнодушия – забвения – смерти. Заметим, что первая
фраза «Большой элегии»: «Джон Донн уснул» – своей синтаксической законченностью
провоцирует иное ее прочтение, заложенное в сознании любого носителя языка: «Джон
Донн почил». Д. Д.Ригсби в своей диссертации предполагает, что в конечном итоге этот
мотив в «Большой элегии» восходит к одному из пассажей в предсмертной проповеди
Донна22 – знаменитой «Схватке смерти, или утешению душе, ввиду смертельной жизни, и
живой смерти нашего тела» («Death duel, or, consolation to the soul, against the dying life, and
living death of the body»23), произнесенной им 25 февраля 1630 года в преддверии
собственной кончины: «Само наше рождение и вхождение в эту жизнь есть exitus a morte,
исход из смерти, ибо в утробе матерей наших мы воистину мертвы, и в такой мере, что и
не знаем того, что живы, не более, чем мы знаем это в глубоком сне; и нет на свете ни
такой тесной могилы, ни такой смрадной темницы, как то, чем стала бы для нас эта
утроба, задержись мы в ней долее положенного срока или умри в ней раньше срока» 24.
МакФейден строит свою аргументацию на том, что данный текст входил в издание «The
Moderm Library», подаренный Бродскому Л.К.Чуковской. Аргумент этот "повисает в
воздухе", если помнить, что Бродский получил книгу лишь в 1964 г. Другое дело, что
«Схватка смерти», как правило, включается в любую антологию, если там есть
прозаический Донн. Однако сам мотив сон/смерть столь традиционен, что за ним вовсе не
обязательно обращаться к проповедям настоятеля собора святого Павла. С нашей точки
зрения, текстуальное совпадение «Большой элегии» с предсмертной проповедью Донна
вызывает серьезные сомнения, тогда как две другие явные цитаты из прозы Донна,
встречающиеся в стихотворении, остались вне поле зрения исследователей, о чем чуть
ниже.
Следующая часть «Элегии» – 88 строк – являются разговором Донна со своей
душой. В ночное безмолвие врывается звук – высокая плачущая нота, пробуждающая
Донна и заставляющая его вновь и вновь спрашивать – кто же рыдает во тьме? Сам
Бродский говорил, что, написав "экспозицию", он «там дошел уже до того, что это был не
просто мир, а взгляд на мир извне... это уже серафические области, сферы. Он <Донн>
21
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С.248 – 249.
22
Rigsbee David. Styles of Ruin: Joseph Brodsky and the postmodernist elegy. Hamilton College. Ph. D. Thesis,
1996. P. 67.
23
Donne John. The Sermons of John Donne. Ed. by G.R.Potter and E.M.Simpson. Vol. X. #11. Berkley - Los
Angeles: University of California Press, 1962.
24
Донн Джон. Схватка смерти, или утешение душе, ввиду смертельной жизни, и живой смерти нашего тела.
Пер. О.Седаковой, цит. по рукописи, с любезного разрешения переводчика.
6
проповедник, а значит небеса, вся эта небесная иерархия – тоже сферы его внимания. Тут-
то я и остановился, не зная, что делать дальше»25.
Слыша плач, герой стихотворения спрашивает: «Кто это?»:
25
Померанцев И, Бродский И. Хлеб поэзии в век разброда. Запись интервью, переданного по радио "Свобода" в
1981 г.// Арион. Журнал поэзии. 1995, № 3. С. 15.
26
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 249.
27
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 250.
7
к знаменитому пассажу из «Медитации XVII»29, взятому также Хэмингуэем эпиграфом для
романа «По ком звонит колокол»: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе,
каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой
Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или
Друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством,
а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по тебе» (Пер. Е.Д.
Калашниковой и Н.Д. Волжиной). (Ср. в «Элегии»: «Здесь так светло. Не слышен псиный
лай./ И колокольный звон почти не слышен».) Однако интереснее привести другой
фрагмент из IV медитации, который "развернут" Бродским на уровне двух строф
стихотворения. У Донна говорится: «Наши создания – это наши мысли, они родились
великанами: они простерлись с Востока до Запада, от земли до неба, они не только
вмещают в себя Океан и все земли, они охватывают Солнце и Небесную твердь; нет ничего,
что не вместила бы моя мысль, нет ничего, что не могла бы она в себя вобрать.
Неизъяснимая тайна; я, их создатель, томлюсь в плену, я прикован к одру болезни, тогда
как любое из моих созданий, из мыслей моих, пребывает рядом с Солнцем, воспаряет
превыше Солнца, обгоняет Светило и пересекает путь Солнечный, и шага одного им на то
достаточно»30. «Медитации», как и «Схватка смерти», – неотъемлемая часть почти любой
антологии, где представлены прозаические фрагменты Донна, и когда Бродский говорит,
что к моменту создания «Большой элегии» какого-то Донна он фрагментарно знал, мы
можем с уверенностью предположить, что указанный нами текст был ему известен.
Интересна еще одна аллюзия, намечаемая в цитируемых строках. Несомненно,
"модель", которая так или иначе присутствовала в сознании Бродского в процессе работы
над стихотворением, – жанр "спора души и тела", самый известный образец которого –
«Разговор души и тела» Франсуа Вийона, Бродскому, несомненно, знакомый. К этому же
жанру относится и «Душа и тело» Н.Гумилева. Для Бродского, Гумилева не любившего – в
интервью С. Волкову он прямо говорит, что с его точки зрения «стихи Гумилева – это не
бог весть что такое»31, – творчество того могло быть очень сильно "интенсифицировано"
общением с Ахматовой. Во всяком случае, стихи Гумилева они обсуждали 32. В «Огненном
столпе» Гумилева – последнем его сборнике, скомпонованном перед арестом, –
присутствует цикл из трех стихотворений «Душа и тело». К этому сборнику Бродский
относился мягче, чем к другим. В интервью Волкову он замечает: «Помню довольно
длинный разговор с Ахматовой про микрокосм Гумилева, который к моменту его ареста и
расстрела начал стабилизироваться, становиться его собственной мифологией. Совершенно
очевидно, что уж кто был убит не вовремя – так это Гумилев» 33. В первом из стихотворений
цикла «Душа и тело» есть следующая строфа:
28
Bethea David M. Joseph Brodsky and the creation of exile. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1994.
P. 97 – 98, 284.
29
По-русски полный текст данной медитации опубликован в: Донн, Джон. Взывая на краю (Обращения к
Господу в час нужды и бедствий) (перевод и комментарий А.Нестерова)// Литературное обозрение, 1997. № 5.
С. 30 – 31.
30
Там же. С. 29.
31
Волков Соломон. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: "Издательство "Независимая газета"", 1998. С. 250 –
251.
32
Волков Соломон. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: "Издательство "Независимая газета"", 1998. С. 250.
33
Волков Соломон. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: "Издательство "Независимая газета"", 1998. С. 251.
34
Гумилев Н. Собрание сочинений в 4 т.. Т. 2. Москва: "Терра", 1991. С. 40.
8
Тем самым, вполне возможно, что «тяжелые, как цепи, чувства, мысли» у Бродского в
«Большой элегии» восходят к Гумилеву. Однако заметим, что в «Обращениях к Господу в
час нужды и бедствий» Донн постоянно возвращается к цепям и узам болезни, что
удерживают его на ложе, поэтому "гумилевская" аллюзия может быть дополнительной, но
не обязательной.
Далее в «Большой элегии» вводится тема даруемой бессмертием свободы.
35
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 250 – 251.
9
во мраке иногда берет иглу портного.
Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь.
Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло.
Того гляди, и выглянет из туч
звезда, что столько лет твой мир хранила36.
о чем с тобой
витийствовал – верней, с одной из кукол,
пересекающих полночный купол.
Теперь отбой,
и невдомек,
зачем так много черного на белом?
Гортань исходит грифелем и мелом
и в ней – комок...37
Однако нас более интересует другое – появление в конце стихотворения «висящего уныло
кафтана» производит впечатление неожиданности и нарочитости. В перечислениях первой
части фигурировал не кафтан, а камзол. Можно, конечно, поставить между ними знак
равенства – а соответственно, уравнять Англию – и Россию, утверждая вслед за этим, что
Бродский в последних строках отождествляет себя с Донном: интерпретация возможная –
но слишком "лобовая". Однако некое интонационное "автоподчеркивание" в этой строке
присутствует. И связано оно, скорее, с тем, что призвано выделить отсылку – все к тому же
Донну. В «Молитве VI» из «Обращений к Господу...» встречается следующий пассаж: «И
коль будет угодно Тебе распорядиться телом моим, этим одеянием ветхим, так, что
оставишь его мне и дальше стану носить его в мире сем, или же совлечешь его с меня и
уберешь в общий шкаф – в могилу, где пребывать ему, покуда не придет мир новый, – да
послужит выбор Твой ко славе Твоей, и да облечешь Ты тело мое славою, которую
Спаситель наш, Иисус Христос, стяжал для тех, кого соделаешь Ты имеющими долю в
Воскресении Его»39. Молитвы из «Обращений», в отличие от медитаций, редко печатаются
в антологиях, – поэтому вопрос, как мог Бродский знать этот текст, остается открытым,
однако само наше наблюдение о сознательном параллелизме двух текстов представляется
обоснованным – у Донна выстроена цепочка "тело – одеяние – шкаф – могила",
36
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 251.
37
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 214.
38
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 3. СПб: Пушкинский фонд, 1994. С. 20.
39
Donne John. Devotions upon emergent occasions. Montreal & London: McGill-Queen's University Press, 1975. P.
34.
10
присутствующая и в «Большой элегии»: «спят... шкафы, стекло, часы...» – «нельзя придти
туда мне во плоти» – «забыв тебя, мой свет,/ в сырой земле, забыв на век, на муку...».
Д. Бетеа, со ссылкой на К.Л.Кляйна, указывает на еще ряд донновских текстов как
возможных источников образности «Большой элегии»: «О слезах при разлуке» (Valediction:
forbidding weeping) – это стихотворение Бродский переводил, поэмы «Плач Иеремии»
(Lamentations of Jeremy) и «Странствие души» (The progress of the soul) и «Священные
сонеты» (The Holy Sonnets) III и VII 40. Однако, с нашей точки зрения, оправдана лишь
аллюзия на «Священный сонет VII» – все прочие тексты соотнесены с «Большой элегией»
лишь по тому признаку, что они написаны Донном и в них упомянут плач. Что касается
«Священного сонета», то позволим себе привести его целиком, ибо параллели,
действительно, прослеживаются:
11
Но что ж лишь я один глаза открыл,
а всадники уже коней седлают".
Ряд образов «Оды» перекликается с «Большой элегией» на еще более тонком плане.
Так, если в «Элегии» было сказано: «Господь оттуда – только свет в окне/ туманной ночью в
самом дальнем доме», то в «Прощальной оде»: «Бог глядит из небес, словно изба на
отшибе:/ будто к нему пройти можно по дну оврага…» Как и «Большая элегия»,
«Прощальная ода» стремится к "спиральной" композиции. В первой строфе задается пейзаж:
Заканчивается же стихотворение тем, что поэт сам превращается в птицу, взмывает над
своим горем – но платой за то становится дар членораздельной речи:
42
И. Бродский. Сочинения. В 4-х томах. Т. I. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 312.
43
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 308.
44
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 313.
12
Упоминание здесь чечевицы отсылает читателя к библейской истории Иакова и Исава,
продавшего свое первородство за чечевичную похлебку: «Исаак любил Исава, потому что
дичь его была по вкусу его, а Ревекка любила Иакова. И сварил Иаков кушанье; а Исав
пришел с поля усталый. И сказал Исав Иакову: дай мне поесть красного, красного этого,
ибо я устал. От сего дано ему прозвание: Едом. Но Иаков сказал [Исаву]: продай мне теперь
же свое первородство. Исав сказал: вот, я умираю, что мне в этом первородстве? Иаков
сказал [ему]: поклянись мне теперь же. Он поклялся ему, и продал [Исав] первородство
свое Иакову. И дал Иаков Исаву хлеба и кушанья из чечевицы; и он ел и пил, и встал и
пошел; и пренебрег Исав первородство (Быт. 25, 28 – 34)». Заметим, что эта отсылка
увязывает «Большую элегию Джону Донну», «Прощальную оду» и "библейскую" поэму
«Исаак и Авраам» в единый цикл, объединенный метафизической проблематикой.
13
в краю чужом – хоть эта фраза
всего лишь вымысел, а не
пророчество, о чем для глаза,
вооруженного слезой,
не может быть и речи: даты
из омута такой лесой
не вытащишь – итак, когда ты
за тридевять земель и за
морями, в форме эпилога
(хоть повторяю, что слеза,
за исключением былого,
Из пустоты
Чеканщик создает подобье мира,
На круглый шар с искусством ювелира
Трех континентов нанося черты.
Вот так же в каждой
48
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 232.
14
Слезе твоей я сталкиваюсь с жаждой
стать целым миром – с обликом твоим;
<...>
Сродни Луне
О не усугубляй приливов горя!
Не научай своим объятьям моря
И так неравнодушного ко мне.
Тоской своею
Не подавай дурной пример Борею,
Чтоб не вздымался, яростен и лих.
Жестока вздохов глубина твоих.
Как воздух нам один отпущен на двоих49.
... возьми
перо и чистый лист бумаги
и перпендикуляр стоймя
восставь, как небесам опору,
меж нашими с тобой двумя
- да, точками: ведь мы в ту пору
поднимется, не отыскав
убежища, помимо горних
49
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 3. СПб: Пушкинский фонд, 1994. С. 356.
15
высот, до ломоты в висках;
и это ли не треугольник!
50
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 237.
51
Жолковский А. "Я вас любил..." Бродского// Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. Из истории
русского модернизма. М.: "Наука" Издательская фирма "Восточная литература", 1994. С. 217.
52
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т.1. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 208.
53
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 342 – 343.
54
Бродский И. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. СПб: Пушкинский фонд, 1992. С. 460.
16
и именно этот композиционный прием, усвоенный Бродским в 1962/3 гг., надолго
определил его поэтику. При этом источником аллюзий для Бродского проза Донна служила
не в меньшей степени, чем стихи, а чтение Донна и работа над переводами его стихов
служили импульсами для создания собственных текстов Бродского. Помимо
композиционных приемов, общим для Бродского и Донна оказывается принцип отношения
текста (стихотворения) и контекста (культурных топосов эпохи 55): вне контекстуальных
аллюзий смысл текста остается недопонятым, ускользает, искажается. И именно совпадение
исходных характеристик двух поэтик сделало Бродского и адекватным переводчиком
поэзии Донна на русский язык, и тем, чья роль столь точно передается английским словом
“champion” в его старом, связанном еще с рыцарской эпохой значении, – представителем,
воином, выходящим на турнир в честь сюзерена.
55
О Донне – см. нашу статью: Нестеров А.В. К последнему пределу. Джон Донн: портрет на фоне эпохи//
Литературное обозрение. № 5, 1997. С. 12 - 26.
17