Дэвид Хелд

Изд а т е л ьс к и й дом
ГЛАВА 2

Республиканизм:свобода,самоуправление
и активный гражданин

В древних Афинах гражданин был участвующим в «вынесении

суждений и занятии официальной должности» (Аристотель.
Политика). Гражданство для свободных взрослых мужчин под­
разумевало участие в государственных делах. Это классическое
определение примечательно в двух отношениях. Во-первых, оно
предполагает, что для древних греков было бы затруднительно
охарактеризовать граждан в странах современной демократии,
разве что, возможно, как представителей и должностных лиц.
Ограниченная для активного вмешательства сфера современ­
ной политики была бы воспринята как самая недемократиче­
ская (Finley, 1973 b). Во-вторых, классическое представление
греков о гражданстве нашло бы отклик в немногих сообществах
во время или после своего начального варианта (Bernal, 1987).
Древние демократии — весьма нетипичные режимы в извест­
ной нам политической истории. Идея о том, что люди могли
быть активными гражданами политического порядка —гражда­
нами своего государства — а не просто покорными подданны­
ми правителя, имела небольшое число сторонников со времени
самых ранних обществ до начала Возрождения и падения абсо­
лютизма. Эта глава сосредоточена на возрождении идеала ак­
тивного гражданского участия, начиная с дискурса и практики
республиканской традиции Возрождения. Но до того, как иссле­
довать эту выдающуюся политическую идею, полезно остано­
виться на некоторых факторах, которые помогают проанализи­
ровать то, почему идеал «активных граждан в республике» столь
надолго выпал из внимания политической теории и практики.

Упадок и возвращение homo politicus

На Западе угасание идеала активного гражданина, само суще­

ствование которого подтверждается в (и посредством) поли­
тической активности, трудно объяснимо. Очевидно, впрочем,
Часть I. Классические модели

что антитезисом homo politicus является homo credens (человек

верующий —прим, пер.) христианской веры; гражданин, чье ак­
тивное суждение крайне важно, заменяется правоверным хри­
стианином (Рососк, 1975. Р. 550). И хотя будет неверно предпо­
ложить, что подъем христианства, по сути, изгнал секулярные
соображения из жизни правителей и управляемых, несомненно
то, что он сдвинул источник авторитета и мудрости от граждан
(или «короля-философа») к представителям мира духовного.
Христианское мировоззрение трансформировало основы по­
литического действия, заменив традиции полиса теологической
системой. Эллинский взгляд на человека как предопределенно­
го к жизни в городе был заменен озабоченностью тем, как люди
могут жить в общении с Богом (Рососк, 1975. Р. 84). В резком
контрасте с греческими представлениями о том, что полис яв­
ляется воплощением политического блага, христианское ми­
ровоззрение настаивало на том, что благо лежит в подчинении
божественной воле. Как именно следует интерпретировать волю
Бога, а также соотносить ее с системами светской власти, зани­
мало христианскую Европу на протяжении веков, до тех пор,
пока само понятие сингулярной религиозной истины не было
разрушено Реформацией.
Христианство, конечно же, не игнорировало вопросы о пра­
вилах и целях, в соответствии с которыми люди должны жить,
чтобы жизнь их была продуктивна. Хотя христианство было
внедрено во многие сообщества, оно вряд ли стало бы мировой
религией, если бы не несло в себе те ценности и не отвечало бы
тем чаяниям, которые в определенной мере были привлека­
тельны в силу их роли в мирских делах (MacIntyre, 1966. Ch. 9,
особенно Р. 114-120). Кроме того, было бы неверно рассматри­
вать христианство как полный отход от различных идеалов, ко­
торые были столь важны для многих частей древнего мира. На­
пример, идеал политического равенства был, до определенной
степени, сохранен христианством, несмотря на его воплощение
в совершенно ином контексте. Предполагалось, что христиан­
ское утверждение «равенства людей перед Богом», с его указа­
нием на возможность сообщества, в котором никто не обладает
верховными моральными или политическими правами, было
единственной основой, на которой ценности политического
равенства могли быть сохранены для общества в целом в мире
минимальной экономической прибыли, в котором большинство

60
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

людей жило на уровне прожиточного минимума или ниже его

(Macintyre, 1966. Р. 114-115). При таких условиях религиозное
видение равенства было, по крайней мере, способом сохране­
ния образа лучшей жизни. Без сомнений, христианство исполь­
зовалось для оправдания целого ряда различных институтов,
включая рабство и крепостную зависимость. Но в нем также со­
держались противоречивые элементы, некоторые из которых
впоследствии стали семенами его собственных проблем.
Трактат «О граде Божием» Св. Августина, написанный между
410 и 423 годами, часто рассматривается как наиболее автори­
тетное утверждение верховенства церковной власти над свет­
ской. Утверждение Августина о том, что история Церкви «была
шествием Господа в мире» и что истинный христианин не дол­
жен уделять значительного внимания на проблемы «этой вре­
менной жизни», обладало огромным авторитетом в средневе­
ковой Европе. Написанный в начале упадка Римской империи,
«О граде Божием» неизменно предписывал подчинить «желание
к земным вещам» «стремлению к небесному граду». Просветле­
ние, даруемое Господом, могло направить истинно верующего
на «бесконечные благословения, обещанные в будущем».
Средние века не породили ни далеко идущих размышлений
о природе демократического полиса, ни всестороннего свода
текстов и трудов, которые бы обогатили философию демокра­
тии. Более того, хотя в Европе имели место некоторые важные
политические инновации, они не вылились в полноценную но­
вую форму демократической системы (Poggi, 1978. Ch. 2). Несо­
мненно, евроцентричная природа большей части современной
политической теории не способствовала адекватному пони­
манию важных событий вне Европы во времена Средневеко­
вья; и, несомненно, большинство было утрачено для истории.
Но до работ св. Фомы Аквинского в XIII веке влияние на поли­
тическую мысль отцов церкви и Августина было особенно глу­
боким, а также являлось важным фактором в объяснении ее от­
носительного застоя (Coleman, 2000).
Различие между сферами светской и духовной юрисдикции
было пересмотрено Фомой Аквинским (1225-1274), попытав­
шимся объединить вновь открытые труды Аристотеля (кото­
рые были утрачены для Запада на многие столетия и переве­
дены с арабского на латынь к середине XIII века) с основной
доктриной христианской церкви. Среди многих противоречи-

• 61

I
Часть I. Классические модели

вых аспектов трудов Аквината мы находим утверждение о том,

что хотя монархия и является наилучшей формой правления,
она не должна обладать неограниченной властью. По его мне­
нию, правление монарха было легитимным лишь до тех пор,
пока оно следует естественному закону — части «вечного зако­
на», открытой человеческому разуму. А поскольку государство
не обладало авторитетом в истолковании религиозной доктри­
ны, Церковь могла «судить» правителей. Более того, восстание
против правителя оправдывалось, если естественное право не­
однократно нарушалось. Таким образом, идея ограниченного
правления, основного для развития либерально-демократиче­
ской традиции, было предвосхищено Фомой Аквинским, несмо­
тря на доминирующую в его идеях озабоченность развитием
христианского сообщества.
Столь всеобъемлющей была средневековая точка зрения
на общество как на божественно устроенную иерархию в «ве­
ликой цепи бытия», что идея светской политической власти,
напоминавшая бы ее современную форму, не обнаруживалась.
Теоретической альтернативы —какой-либо «политической тео­
рии» — теократическому положению папы и императора Свя­
щенной Римской империи1 просто не существовало. Интегра­
ция христианской Европы оказалась зависимой прежде всего
от этих авторитетов. Эта система была метко охарактеризована
как система «международного христианского общества» (Bull,
1977. Р. 27). Международное христианское общество понималось
как созданное и образованное прежде всего христианством; оно

1 Священная Римская империя существовала в определенной форме с VIII

до начала XIX века. И хотя сам римский императорский титул утратил
силу в V веке, он был восстановлен в 800 году папой Львом III и даро­
ван Карлу Великому, королю франков. Позднее титул императора Свя­
щенной Римской империи носили династии германских королей, хотя
ее подлинная значимость как империи в целом со временем сильно и з­
менилась. Во времена своего расцвета Священная Римская империя
представляла собой попытку объединить и централизовать под патро­
нажем католической церкви разрозненные центры западного христиан­
ства в политически объединенную христианскую империю. В империю
входили территории, протянувшиеся от Германии до Испании, а также
от северной Франции до Италии. Однако действительная светская власть
империи была всегда ограничена сложными структурами власти фео­
дальной Европы, с одной стороны, и католической церковью —с другой
(Андерсон, 2007; Held, 1992).

62
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

обращалось к Богу как авторитету для решения споров и кон­

фликтов; его исходной политической точкой была религиозная
доктрина; и оно было наполнено предположениями о вселен­
ской природе человеческого сообщества. И лишь когда западное
христианство столкнулось с вызовом, в особенности с конфлик­
тами, порожденными возникновением национальных госу­
дарств и Реформацией, родилась идея современного государ­
ства и была создана основа для общего развития новой формы
политического порядка.
В экономике средневековой Европы господствовало сель­
ское хозяйство, так что любая прибыль оказывалась предме­
том споров. Успешные притязания становились основой созда­
ния и удержания определенной степени политической власти.
На фоне христианства развивалась сложная сеть королевств,
княжеств и герцогств наряду с возникновением новых центров
власти в больших и малых городах. Города и городские ассоци­
ации зависели от торговли, производства и относительно вы­
соких накоплений капитала. Они сформировали самобытные
социальные и политические структуры и часто использовали
независимые системы управления, устанавливаемые хартиями.
Среди наиболее известных — итальянские города-государства
Флоренция, Венеция и Сиена, но и по всей Европе также раз­
вивались сотни городских центров. И хотя одни лишь данные
центры не могли определить модель правления или политиче­
ской идентичности, они явились основой совершенно новой
траектории гражданской жизни и политических идей, особенно
в Италии.

Перековка республиканизма

Республиканизм начал переживать определенный подъем

к концу XI века. В то время ряд североитальянских сообществ
учредили институт своих собственных «консулов» или «попе­
чителей» для ведения судебных дел, выступая против папских
и имперских притязаний на правовое регулирование (Skinner,
1992. Р. 57-69). К концу XII века консульская система была за­
менена государственным строем, основанным на правящих
советах, возглавляемых так называемыми подестами, обладав­
шими верховной властью в исполнительных, а также судебных

65
 Часть I. Классические модели

делах. Такие советы появились, среди прочих, во Флоренции,

Падуе, Пизе, Милане и Сиене к концу века и в итоге преврати­
ли их в независимые города-государства, или города-республи­
ки, как предпочитают из именовать отдельные авторы1. Кроме
того, подесты были выборными должностями, занимаемыми
на строго ограниченные периоды времени, подотчетными со­
ветам и в итоге гражданам города — мужчинам, главам семьи
с облагаемой налогом собственностью, родившимся либо по­
стоянно проживающим в данном месте. Характерная для того
времени структура институтов отображена на рис. 2.1.
По сравнению с размахом и глубиной политического участия,
порожденного классической афинской демократией, итальян­
ские города-государства могут показаться не столь необыч­
ными или инновационными. Однако на фоне структур власти
* феодальной Европы — с ее сложной сетью переплетенных при­
тязаний и сил — эти достижения были значительными. Так
сильно они выделялись потому, что, как пишет историк Квентин
Скиннер, «представляли явный вызов господствовавшему пред­
положению о том, что правительство должно рассматриваться
как богоданная форма власти» (Skinner, 1992. Р. 57). Следователь­
но, неудивительно, что они вдохновили и продолжали вдохнов­
лять в течение множества периодов современной европейской
и американской истории тех, кто ставил под сомнение позиции
тиранических и абсолютистских правителей, утверждавших,
что лишь они обладали законным правом вершить государ­
ственные дела. Однако следует привести замечания о рамках,
в которых республики могут рассматриваться как демократии
(Skinner, 1992. Р. 58-60).
Как и в Афинах, граждане представляли собой чрезвычайно
обособленную группу мужчин, в которой подесты, во многих
случаях, первоначально назначались из рядов знати. Это ча­
сто приводило к гражданской нестабильности, когда группы
не допущенных к управлению граждан организовывали свои
собственные советы и институты; что, в свою очередь, обостря­
ло политический конфликт, нередко приводивший к насилию

1 Если идею государства относить к понятию объективной или юридически

определенной системы власти, отделенной и от правителя, и от управ­
ляемых, с верховной властью над ограниченной территорией, то вернее
всего будет считать ее изобретением конца XVI века (см. главу 3).

64
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

ГРАЖДАНЕ
мужчины, главы семьи с облагаемым налогами имуществом,
рожденные или постоянно проживающие в своем городе

Разделялись на избирательные округа или контрады

I
(А)
1
БОЛЬШОЙ УПРАВЛЯЮЩИЙ СОВЕТ
ключевой верховный орган численностью до 600 членов
I
(Б)

i
ГЛАВА БОЛЬШОГО СОВЕТА
должностные лица, известные как подесты, обладающие верховной
властью действовать в исполнительных и судебных делах,
назначаемые и подотчетные Совету
М ет оды в ы б о р о в или о т б о р а

А) Граждане, обладающие правом голоса, как правило, тянули жребий

для определения тех, кто будет выступать в качестве выборщиков в Совет.
Б) Советы часто устраивали жеребьевку, чтобы учредить избирательный ко­
митет (численностью до двадцати человек) для рассмотрения подходящих
кандидатур на должность главы Совета; имена трех возможных кандидатов
представлялись в Совет, принимающий окончательное решение. Избранное
должностное лицо, получающее заработную плату от города, назначалось
на период до одного года и не могло в дальнейшем непосредственно служить
в Совете в течение как минимум трех лет.

Рис. 2.1. Города-республики: нововведения в управлении

И ст очник:Skinner, 1992

и хаосу. (Самое знаменитое описание подобного случая пред­

ставлено в «Ромео и Джульетте» Шекспира, повествующем
о борьбе между Монтекки и Капулетти.) По иронии, многие по­
литические теоретики размышляли об этих событиях, но прихо­
дили к выводу лишь о том, что, несмотря на свою изначальную

* 65
1
Часть I. Классические модели

направленность на античную демократию, в реальности эти

республики оказывались источником беспорядков и неустой­
чивости и, таким образом, аргументом за скорейшее возвра­
щение к сильному монархическому правлению. Венеция была
единственным городом-республикой, выжившим в качестве
самоуправлявшегося режима до конца XVIII века, в то время
как остальные были вытеснены новыми системами наслед­
ственной власти гораздо раньше.
Второе замечание напрямую касается использования слова
«демократия» применительно к городам-государствам. В пер­
вый век развития республик сам термин был неизвестен их сто­
ронникам; он стал частью европейского политического языка
лишь при повторном появлении «Политика» Аристотеля (в се­
редине XIII века). Впоследствии, следуя терминологии Аристо­
теля, оно приобрело уничижительную коннотацию и стало ассо­
циироваться с политикой толпы; правление, осуществлявшееся
скорее в интересах бедных, чем общественного блага; а так­
же форма власти (предвосхищение тех, кто в конце XIX века
скептически относился к демократической форме правления),
при которой «простой народ» мог становиться тираном, угрожая
нивелировать все социальные различия и добытые привилегии
(Aquinas. De regimine principum. P. 2-82). Фактически некоторые
черты республиканизма Возрождения следовало бы восприни­
мать как форму аристократического или благородного респу­
бликанизма, чем вариант, собственно, демократической поли­
тики. Конечно, немногие из защитников этих черт назвали бы
себя «демократами», и они отвергли бы идею о том, что их пра­
вительства могли быть «демократическими». К тому же важно
отметить, что итальянские города-республики мало походили
на современные демократические государства с их акцентом
на всеобщем избирательном праве, праве всех совершеннолет­
них выступать против своего правительства и баллотироваться
на государственный пост и т. д. (см. главу 3).
Тем не менее вклад городов-республик в демократическую
теорию и практику был значительным и с точки зрения их ин­
ституциональных инноваций, которые, в контексте домини­
рования христианского монархизма, представляли важный
пример возможности самоуправления, а также с точки зрения
всеобъемлющих политических трактатов и текстов, обсуждав­
ших и формировавших новую политику. Города-республики

66
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

ознаменовали первый случай в постклассической политической

мысли, когда аргументы разрабатывались ради и от имени са­
моопределения и народного суверенитета; и их влияние было
широко не только в Италии, но и, на заре Реформации и возоб­
новления политического дискурса в XVII и XVIII веках, по всей
Европе, а также и Америке.
Сутью республиканизма Возрождения было то, что свобода
политического сообщества покоилась на его подотчетности ни­
кому иному, кроме самого сообщества. Самоуправление — ос­
нова свободы, вместе с правом граждан участвовать — в кон­
ституционном контексте, создающем определенные роли
для лидирующих социальных сил — в управлении своими соб­
ственными общественными делами. Согласно данной позиции,
свобода граждан заключается в том, что они беспрепятственно
преследуют свои собственные цели; и высочайшим политиче­
ским идеалом является гражданская свобода независимого, са­
моуправляющегося народа. Сообщество в его целости «должно
сохранить за собой верховную власть», отводя своим различным
правителям либо высшим городским советам «статус не более
чем избранных должностных лиц» (Скиннер, 2002. С. 35). По­
добные «правители» должны обеспечивать эффективное при­
менение законов, созданных сообществом для укрепления его
благосостояния, поскольку они не являются правителями в тра­
диционном понимании, но «агентами» или «управляющими»
правосудием.
Самобытное развитие итальянской городской жизни в эпоху
Возрождения стимулировало появление новых идей относи­
тельно политической власти, народного суверенитета и граж­
данских дел. Хотя многие республиканцы вели историю возник­
новения своих вновь обретенных воззрений от Древней Греции
и Рима, прежде всего их вдохновляла Римская республика. В от­
личие от демократий Древней Греции, которые, по их пред­
ставлениям, были склонны к нестабильности, гражданской
междоусобице и внутренней слабости, Рим представал моделью
управления, которая связывала свободу не только с добродете­
лью, но и с гражданской славой и военной мощью. Рим предла­
гал концепцию политики, объединявшую политическое участие,
почести и завоевания, которая, следовательно, могла низвер­
гнуть притязания, свойственные монархическим государствам,
согласно которым лишь король, пользуясь личной властью над

67
Часть I. Классические модели

своими подданными, мог обеспечить функционирование за­

кона, безопасность и эффективную проекцию власти. В дан­
ном контексте для многих республиканцев «свобода означала
свободу от произвола тиранов, вместе с правом граждан вести
свои общественные дела, участвуя в управлении. «Добродетель»
означала патриотизм и гражданственность, героическую готов­
ность поставить общее благо выше своих собственных или се­
мейных интересов» (Canovan, 1987. Р. 434).
В подтверждение своих аргументов республиканцы чрез­
вычайно часто ссылались на классические труды таких деяте­
лей, как Цицерон (106-43 годы до н. э.), Саллюстий (86-35 годы
до н. э.) и Ливий (59 год до н. э. — 17 год н. э.), и в особенности
на их истории и торжества древнеримской республики. Видение
того, как правительство может быть организовано, чтобы слу­
жить общему делу граждан, представлено Цицероном в труде
«О государстве»:
«Итак, государство есть достояние народа, а народ не любое
соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было об­
разом, а соединение многих людей, связанных между собою со­
гласием в вопросах права и общностью интересов» (Цицерон.
О государстве. 1994.1, XXV, 39).
Саллюстий связывал подъем Рима с его достижением сво­
боды и утверждал, что именно при доминирующем принципе
гражданской добродетели гражданам легче всего добиться по­
честей. Действительно, он красноречиво описывал, что «почти
превышает понимание то, насколько быстрым был прогресс
во всем государстве (Рим), как только он добился свободы; та­
ким было желание славы, что владело сердцами людей» («За­
говор Каталины»). А Ливий в своей «Истории Рима» утверждал,
что расширение республиканской власти могло быть непо­
средственно связано с уважением церковных и светских авто­
ритетов и со «скромностью, честностью и благородством духа»,
принадлежавшими всему народу. Подобное расположение духа
могло сохраняться, покуда гражданская добродетель имела пре­
имущество над партийной раздробленностью; то есть когда
коллективное дело граждан, осуществляемое ими ради обще­
ственного блага, доминировало над тенденцией, разлагающей
политическую практику — преследование частных интересов
в общественных делах. Но хотя величие Рима покоилось на до­
блести его граждан, оно связывалось некоторыми авторами

68
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

также со сбалансированным характером его институтов, в осо­

бенности, как отметим позднее, с его смешанной конституци­
ей, которая должна была предотвращать фракционность, отводя
роль, пусть и ограниченную, всем основным силам, действовав­
шим в рамках общественной сферы.
Однако республиканская традиция Возрождения, как прак­
тически все традиции политической мысли, не была единой.
На деле два течения республиканизма отчетливо различались
по аналитическим целям — они воспринимались как «граж­
данский гуманистический республиканизм» и «гражданский»
или «классический республиканизм» (Skinner, 1986), но я оха­
рактеризую их как республиканизм «развития» и «протекци­
онный» республиканизм. Я буду использовать эти термины, по­
скольку они являются достаточно обобщающими и удобными
для того, чтобы охватить различные способы формулировки
политической свободы и участия как в республиканизм, так
и в либерализме. Термины помогают уловить, как будет пока­
зано, важные различия внутри и во взаимодействии этих тра­
диций. В самом широком смысле теоретики республиканизма
развития подчеркивают внутреннюю ценность политическо­
го участия для развития гражданина как человека, в то вре­
мя как теоретики протекционизма выделяют ее инструмен­
тальную важность для защиты целей и задач граждан, то есть
их личной свободы. Республиканская теория развития основы­
вается на элементах классического демократического наследия
и на вопросах, волновавших философов греческого полиса, наи­
более ярко представленных в их исследовании неотъемлемой о
ценности политического участия и полиса как средства само­
реализации. В данном анализе политическое участие предстает
обязательным аспектом полноценной жизни. Протекционная
республиканская теория, возникновение которой можно про­
следить во влиянии республиканского Рима и его историков,
напротив, подчеркивает крайне хрупкую природу гражданской
добродетели и ее уязвимость перед коррупцией, если она зави­
сит лишь от политического участия какой-либо из крупнейших
социальных групп, будь то народ, аристократия или монархия.
Соответственно, теоретики протекционного республиканизма
выделяют первостепенную важность гражданского вмешатель­
ства в коллективное принятие решений для всех граждан ради
спасения их личной свободы.

69
t
Часть I. Классические модели

Республиканизм развития получил поразительные и глубо­

кие трактовки в трудах Марсилия Падуанского, хотя, вероятно,
лишь начиная с трудов Руссо в XVIII веке он обрел наиболее де­
тальное изложение. В то же время Уолстонкрафт добавила свои,
крайне значимые, критические наблюдения. Протекционний
республиканизм, возможно, наиболее тесно связан с Макиавел­
ли, хотя он также разрабатывался позднее такими фигурами,
как Монтескье и Мэдисон. Рис. 2.2. резюмирует эти два респу­
бликанских направления. Рассматривая их развитие в хроно­
логическом порядке, мы сосредоточимся в первую очередь
на Марсилии Падуанском.

Республиканизм, выборное правительство

и народный суверенитет

Формирование республиканской мысли Возрождения можно

проследить по трудам различных мыслителей, таких, как Бру-
нетто Латини (ум. 1294), Птолемей Луккский (ум. 1327) и Ремид-
жиоде Джиролами (ум. 1319) (Rubinstein, 1982), но именно в тру­
дах Марсилия Падуанского (1275/80-1342), в особенности в его
«Defensor pads»1, вышедшем в 1324 г. можно обнаружить один
из самых замечательных ранних анализов значимости выбор­
ного правительства и народного суверенитета. Стремясь опро­
вергнуть папские притязания на «полноту власти» и установить
власть светских правителей над церковью, Марсилий утверж­
дал, что законы должны приниматься «всем народом или наи­
более весомой его частью» посредством формулирования его
воли в общем собрании (Defensor pads. Р. 29-49)12. Преподава­
ние божественного закона и отправление религиозной цере­
монии —вот пределы власти священства. Выступая за светское

1 «Защитнике мира». —Прим. ред.

2 Доктрина папской «полноты власти» была разработана в XIII и XIV столе­
тиях. Чаще всего она означала, что папа, как наместник Христа, обладал
властью, которая была выше любых светских притязаний; и что папа
был верховным правителем как в мирских, так и в духовных делах. Хотя
эта интерпретация может быть оспорена, дебаты по поводу точного зна­
чения доктрины в данном случае не первостепенны. Речь идет о стрем­
лении Марсилия ограничить сферу папской власти во всех аспектах
правления.

70
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

государство, под контролем выборного правительства, Марси-

лий ставил себя в абсолютную оппозицию традиционной вла­
сти церкви и господствующим концепциям правления короля.
«Defensor pads», как удачно отметил один из комментаторов его
трудов, «был книгой, от которой серьезные люди его времени
содрогнулись. Когда папы, кардиналы и писатели, обеспокоен­
ные просто сохранением общественного порядка, хотели осу­
дить еретиков... они обвиняли тех в том, что они заимствовали
свои идеи у “Проклятого Марсилия”. Быть марсилианцем озна­
чало представлять собой подрывной элемент, аналогично тому,
что веками позже означало быть марксистом» (Gewirth, 1980.
Р. xix). Марсилий, кстати, был заклеймен как еретик папой Ио­
анном XXII и вынужден был бежать в Нюрнберг.
В размышлениях Марсилия можно выделить три основных
темы (Gewirth, 1951, 1980). Первая посвящена гражданским со­
обществам как, по сути, продуктам разума и базису для получе­
ния того, чего люди более всего желают — «жизни в достатке».
В соответствии с данной доктриной, каждую часть сообщества
можно определить с точки зрения ее вклада в достижение дан­
ной цели, в то время как управление является всего лишь сред­
ством гарантировать ее достижение. Управление должно за­
ключаться в регулятивной функции, которая при ее адекватном
осуществлении означает, что все граждане могут жить благо­
получно и реализовывать представляющиеся им возможности.
Адекватное осуществление этой функции происходит, когда
правительство действует ради общего блага —а не частных инте­
ресов какой-либо отдельной группы или партии, в особенности
«широких масс» (то есть, по словам Марсилия, земледельцев, ре­
месленников и финансистов). Марсилий различал «умеренную»
и «больную» формы правления, среди прочего, по тому прин­
ципу, действуют ли они или нет во имя общего блага (Defensor
pads. Р. 32)
Вторая важнейшая тема исходит из рассуждения Марсилия
о том, что работа правительства бесконечна ввиду ^п р екр а­
щающейся междоусобицы в людских делах, способной подо­
рвать политические объединения. Конфликты между людьми
неизбежны, и поэтому эффективное применение принуждения
со стороны власти необходимо для сохранения мира и процве­
тания сообщества. Соперничающие институты власти (прежде
всего церковь и государство), по сути, представляют собой угрозу

71

*
Часть I. Классические модели

Древнегреческий полис Рим

(и его философы) (и его историки)

Республиканизм развития Протекционный республиканизм

с акцентом на внутренней ценности с его акцентрированием
политического участия ради инструментальной ценности
содействия принятию решений политического участия для защиты
и развития граждан целей и интересов граждан

I
Марсилий Падуанский

Макиавелли

Руссо

Уолстонкрафт
т
Монтескье

т т
Маркс и Энгельс*4 Мэдисон*

----------------* Политические мыслители в рамках каждой „

республиканской ветви, обсуждаемой в данной главе.
.....................► Модели влияния между двумя формами
республиканизма.
= = 5 : ” ► Модели влияния, сочетающиеся с более поздними
течениями мысли.
" Обсуждается в главе 3
** Обсуждается в главе 4
Примечание. Этот рисунок —первоначальное средство ознакомления с двумя
ведущими формами республиканизма и ключевыми фигурами, с ними связан­
ными. Конечно, между двумя ветвями существует интенсивное «перекрестное
оплодотворение», как и значительные различия между политическими теоре­
тиками в рамках каждого направления. И теоретики нередко перемещались
между двумя данными аналитическими типами.
Рис. 2.2. Формы республиканизма

72
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

подрыва законности и порядка. Унитарная принудительная

власть есть условие выживания гражданских ассоциаций. Эф­
фективное правление зависит от эффективного применения
принуждения со стороны власти. Хорошее правительство —
продукт не столько общества, преданного добродетели, сколько
правителей, руководящих в интересах общества при поддержке
власти принуждения.
Данные аргументы могут показаться далеко отстоящими
от понятия республиканского сообщества, но их значение не­
возможно раскрыть полностью без рассмотрения третьей темы,
продолжающей главное произведение Марсилия; о том, что вы­
сочайшим «законодателем» или источником легитимной поли­
тической власти в сообществе является «народ» (Defensor pads.
Р. 32, 45). Воля народа является ключевой в проверке правиль­
ности истолкования целей, на которые нацелено сообщество,
и единственным базисом, на котором сила принуждения может
легитимно применяться. Власть законотворчества принадлежит
«всей совокупности граждан»; лишь они обладают властью опре­
делять закон (Defensor pads. Р. 47). В упорядоченном граждан­
ском сообществе источником и закона, и правопорядка являет­
ся «народ либо вся совокупность граждан или их подавляющая
часть, посредством избрания или воли, выраженной в словах
на всеобщем собрании граждан, предписывающем либо уста­
навливающем, что нечто может быть предпринято или не пред­
принято в отношении поступков гражданина —временная боль
или наказание» (Defensor pads. Р. 45). Власть и сила применя­
ются законно, если они применяются справедливо, то есть с со­
гласия граждан.
Для Марсилия воля народа — более эффективная гарантия
правления ради общего блага, чем правления одного (короля
или князя) или нескольких (аристократия). Законы, установлен­
ные многими, превосходят и, вероятнее всего, легче поддержи­
ваются, чем те, что принимаются при иных формах правления.
Они более совершенны, поскольку когда индивиды публично
проверяют свои взгляды и цели, противопоставляя их взглядам
и целям других, они вынуждены изменять их и приспосабливать
под других (Defensor pads. Р. 46-47). Как объясняет Марсилий:
«общая полезность закона лучше заметна всей народной массе,
поскольку никто сознательно не вредит себе самому. Каждый
может проверить, выгоднее ли предложенный закон одному

73
Часть I. Классические модели

или нескольким лицам более, чем другим или чем сообществу,

и может выступить против него» (Р. 47).
Таким образом, «Право создавать законы... не может принад­
лежать одному лишь человеку... поскольку посредством невеже­
ства либо хитрости, либо обоих, этот человек создал бы дурной
закон, стремясь к своей частной выгоде, нежели к общественной,
так что закон был бы тираническим. По той же причине право
законотворчества не может принадлежать немногим; поскольку
и они могут согрешить, как уже упомянуто, создавая закон ради
выгоды немногих, а не общего блага, как это делается при оли­
гархиях. Полномочие создавать законы принадлежит, поэтому,
всей совокупности граждан или их большей части по совершен­
но противоположной причине. Ведь поскольку все граждане
должны оцениваться по закону согласно должной пропорции
и никто сознательно не вредит и не желает несправедливости
себе, из этого следует, что все или большинство стремятся к соз­
данию закона, способствующего общему благу всех граждан
(Defensor pads. Р. 48-49).
Законы, созданные гражданами и для граждан, устанавлива­
ют правовую структуру, способную поддерживать упорядочен­
ное, то есть справедливое общество. В данных обстоятельствах
сообщество также скорее всего будет мирным, поскольку законы,
принятые с одобрения граждан, суть законы, которые граждане
чувствуют обязанными поддержать. Закон «лучше соблюдается...
каждым гражданином», если каждый участвует в «применении
его к себе самому» (Defensor pads. Р. 47).
С помошью данных аргументов Марсилий не подразумевал,
что все граждане одновременно должны заниматься управлени­
ем. Скорее, он выступал за концепцию правительства, сходную
с той, что представлена на рисунке 2.1, — оно укрепляет народ­
ный суверенитет, создает самоуправляющиеся советы и посред­
ством выборов устанавливает «правителей» или «управляющих»
жизнью города —тех, чья обязанность заключается в поддержке
закона во благо всех граждан (Defensor pads. Р. 22-33). Все граж­
дане, в принципе, могут занимать государственные должности
и, в свою очередь, пользоваться возможностью участия в обще­
ственной жизни. Марсилий заключает, что «избранные короли»
правят «более сознательными подданными» и что метод вы­
боров сам по себе может обеспечить «наилучшего правителя»
и, как следствие, должный стандарт правосудия (Defensor pads.

74
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

Р. 32-33). Наконец, покуда «правители» необходимы для под­

держания этого «надлежащего стандарта», они, как настаивал
Марсилий, занимают должность в качестве делегатов. Следова­
тельно, те избранные «не являются и не могут являться законо­
дателем в абсолютном смысле, но лишь в относительном смысле
и на определенное время в соответствии с властью изначально­
го законодателя», то есть «всей совокупности граждан» (Defensor
pads. Р. 45). Исполнительные и судебные должностные лица за­
нимают свои посты по воле народа и могут быть отстранены
от власти, если не будут действовать в общественных интересах.
Марсилий, в согласии с классической афинской демократией
и аристотелевской концепцией политики, представлял гражда­
нина «как того, кто участвует в гражданском сообществе», либо
' в правительстве, либо в «совещательной или судебной функции»
государства (Defensor pads. Р. 49). Гражданство есть средство
для вмешательства в общее предприятие, направленное на ре­
ализацию коллективного блага; и политическое участие есть
необходимое средство для достижения этого блага. При этом,
следуя прецеденту, Марсилий резко оговаривал, что «данное
определение отделяет детей, рабов, чужестранцев и женщин
от граждан, пусть и по-разному» (Defensor pads. Р. 46). В данном
случае можно было бы ожидать подробного анализа того, поче­
му эти группы исключены «по-разному»; но единственная уточ­
няющая ремарка Марсилия касалась мальчиков, являющихся
детьми граждан, чтобы никто не подумал, что они исключаются
на постоянной основе. Марсилий утверждал, что «сыновья граж­
дан являются гражданами в непосредственной возможности,
не обладая лишь достаточным возрастом» (Defensor pads. Р. 46).
Гражданство распространяется на мужчин, владеющих облага­
емой налогом собственностью, рожденных либо проживающих
длительное время в своем городе, но исключает всех остальных,
что, по-видимому, не требовало объяснений.
Более того, концепция Марсилия о гражданстве, как и почти
все идеи того времени, влекла за собой концепцию политиче­
ского участия, уникальным образом приспособленного к малым
сообществам — к самоуправляющимся городам-республикам.
Некоторые республиканцы размышляли об адекватности ре­
спубликанского правления на больших территориях, что стало
вопросом значительной важности для более поздних республи­
канских мыслителей, таких как Монтескье (см. главу 3). И ни­

75
Часть I. Классические модели

кто не выступал в поддержку институтов и процедур, имевших

какое-либо непосредственное сходство с демократией в ее со­
временной и наиболее распространенной форме: с либераль­
ной демократией, которой свойственно включение в политиче­
ский процесс всех взрослых (Skinner, 1992. Р. 63; также глава 3).
Республиканцы Возрождения воспринимали как должное то,
что народное правление являлось формой самоуправления
для обладавших устойчивыми (основанными на собственности)
интересами в своем местном сообществе; и лишь представите­
ли данной категории воспринимались как способные развивать
сеть общественных отношений и обязанностей, которые возни­
кали на основе сообщества, и пользоваться ими.
Неограниченная власть, введенная предшествующими форма­
ми правления —церковь и королевская власть —также обнаружи­
ваются в доктрине Марсилия о народном суверенитете, посколь­
ку «он приводит к абсолютизму, посредством которого любая
ценность, группа или институт могут быть подчинены народной
воле» (Gewirth, 1980. Р. xli). Власть «народа» является, в принципе,
монистической, неконтролируемой и в итоге несбалансирован­
ной. Иными словами, не обнаруживается никаких аргументов —
о чем настойчиво заявляли более поздние либеральные консти­
туционалисты и сторонники современного государства, по сути,
отделенного от правителя и управляемого — в поддержку точки
зрения о том, что для эффективности политическая власть долж­
на быть беспристрастной и ограниченной, так что власть госу­
дарства может быть четко отделена от власти тех, кому вверены
государственные должности, и власти тех, кто осуществляет ру­
ководство. Жители городов-республик и их сторонники доверяли
суждению людей гражданской добродетели — как в теории, так
и на практике древнего самоуправления. Для них самоуправле­
ние было формой прямой демократии среди проверенных «чле­
нов клуба» — но еще не видением природы народного правле­
ния более скептической эпохи, подвергающей сомнению пользу
и практичность всех —и правителей, и управляемых.

От гражданской жизни к гражданской славе

К тому времени, когда Марсилий опубликовал «Защитника

мира», институты выборного правительства пришли в Падуе

76
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

в упадок и заменялись наследственным правлением. Междоу­

собные и внутрипартийные споры, характерные для падуанской
политики, во многом повторялись в других городах. Попытка
защитить республиканские идеалы в условиях нестабильности
итальянской общественной жизни требовала особенно убеди­
тельных аргументов.
Учитывая, что древние республики страдали от кризиса и не­
удач, вопрос о том, как и каким образом ценности классического
полиса могли быть приспособлены и поддержаны в радикально
изменившихся обстоятельствах, был крайне острым. Немногие
понимали этот вопрос лучше Никколо Макиавелли (1469-1527),
который связывал вопрос о формах выборного правительства
и основанную на участии политику с перспективами граждан­
ского благосостояния и гражданской славы —связь, которая, воз­
можно, гораздо легче, чем где-либо в ином месте, образовалась
в его родной Флоренции, ввиду ее особого прогресса во времена
Возрождения. Макиавелли, прекрасно разбиравшийся в поли­
тической теории как древнего мира, так и нового политического
порядка, возникавшего в Европе, мог предложить анализ респу­
бликанской традиции — то есть протекционного республика­
низма —который должен был привнести в гражданское участие
независимость, самоуправление и стремление к славе. Флорен­
тийская политическая культура сформулировала многие из дан­
ных понятий и обеспечила политические взгляды Макиавелли
богатым контекстом.
Часто рассматриваемый как первый теоретик современной
государственной политики, Макиавелли стремился исследовать
то, каким образом может быть найден надлежащий баланс меж­
ду властями государства и граждан, в двух своих главных про­
изведениях —«Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита
Ливия». Слишком долго «Государь» воспринимался как основ­
ной вклад Макиавелли, что привело к достаточно искаженному
пониманию его трудов. Если акцентировать внимание на «Рас­
суждениях...» — как, по мнению современных исследователей,
мы и должны поступать (Gilbert, 1965; Pocock, 1975; Скиннер,
2009), — то вырисовывается четкая и во многих отношениях
привлекательная позиция. Изучение классической истории по­
казывает, по мнению Макиавелли, что трем основным формам
правления —монархии, аристократии и демократии —присуща
нестабильность, и они склонны к созданию целого цикла упадка

77
Часть I. Классические модели

и коррупции. В пассажах, которые перекликаются с отрывками

из Платона и Аристотеля, Макиавелли утверждает, что после
начального периода позитивного развития монархия склонна
вырождаться в тиранию, аристократия — в олигархию, а демо­
кратия —в анархию, чтобы затем вновь обратиться в монархию.
Когда поколение, создавшее древние демократии, исчезло, воз­
никла следующая ситуация: «где ни частные, ни общественные
люди не внушали никому никакого почтения, так что всякий
жил по-своему и все наносили друг другу тысячи обид. Тогда,
побуждаемые необходимостью или советом какого-нибудь ум­
ного человека, люди во избежание такого беспорядка опять об­
ращались к монархии и от нее снова постепенно возвращались
к распущенности тем же путем и по тем же причинам... Таков
круг, в котором вращались и вращаются правления всех респу­
блик» (Макиавелли, 1998. С. 157).
Макиавелли прямо указывал на Афины как на пример де­
мократии, пришедшей в упадок из-за неспособности защитить
себя от «надменности высших классов» и «всеобщей распущен­
ности». Политический мир, по его утверждению, всегда состоял
из потока и потенциального хаоса.
В отличие от Марсилия до, а Гоббса и Локка —после него, Маки­
авелли не считал, что существует какой-либо заданный принцип
организации (например, точка зрения на государство как на со­
действующее благополучной жизни или естественным правам
индивидов), сформулировать и сохранять который было бы за­
дачей правительства. Не существовало естественных либо бо­
годанных границ для обустройства политической жизни. Ско­
рее, задачей политики являлось установление порядка в мире.
Макиавелли воспринимал политику как борьбу за власть, за ее
использование и удержание. Политике, таким образом, припи­
сывалось исключительное место в социальной жизни как глав­
ному конструктивному элементу общества. Как и многие дру­
гие политические мыслители, начиная с Платона, Макиавелли
представлял «большинство людей» своекорыстными, ленивыми,
подозрительными и неспособными на что-либо хорошее, если
только не под давлением необходимости. Вопрос состоял в сле­
дующем: при каких обстоятельствах народ может поддержать
политический строй и вверить себя государству? Или же, если
задавать вопрос, используя язык Макиавелли, как могла бы до­

78
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

бродетель (virtu) —«готовность сделать все необходимое для до­

стижения гражданской славы» —быть привита людям1?
Макиавелли выделял два ключевых институциональных ме­
ханизма для насаждения гражданской добродетели: правопри­
менение и поддержание религиозного культа. Первое, в осо­
бенности, дает основу для помещения гражданами интересов
сообщества выше их собственных интересов: закон «может
улучшать граждан». Но как различать плохие и хорошие законы?
Ответ заключается в историческом расследовании того, как за­
кон использовался для стимулирования развития гражданской
культуры и поддержки стремления к величию. Неустойчивость
всех нестандартных форм правления предполагает, что лишь та
система, которая сочетает элементы монархии, аристократии
и демократии, может развивать тип культуры, от которой зави­
сит virtu. Лучшим примером подобного правления был, по мне­
нию Макиавелли, Рим: «смешанное правление Рима» (с его си­
стемой консулов, Сенатом и трибунами) было непосредственно
связано с традицией достижения славы.
Важен далеко не один лишь исторический маршрут к этому
заключению: само по себе рассуждение Макиавелли было тео­
ретически новаторским. Наиболее вероятно, что именно «сме­
шанное правление», выстроенное для компенсации дефектов
отдельных форм правления, сможет уравновесить интересы со­
перничающих социальных группировок, в особенности бедных
и богатых. Аргумент Макиавелли не следует смешивать с более
поздними аргументами в пользу разделения властей в рамках
государства и в пользу представительного правления, основан­
ного на конкуренции партий. Тем не менее его аргумент предше­
ствует им, предвосхищая важные аспекты их обоснования. Если
бедные и богатые могут быть вовлечены в процесс управления,
а их интересы найти легитимные пути выражения посредством
разделения между ними обязанностей, тогда они будут вовле­
чены в некую форму взаимного приспособления. Неизменно
наблюдая за своими позициями, они будут прилагать огромные
усилия для обеспечения того, чтобы не был принят ни один за­
кон, наносящий вред их интересам. Итогом подобных усилий,

1 Задавая вопрос подобным образом и изучая ответ, я следую великолеп­

ному анализу трудов Макиавелли, предложенному Скиннером (Скиннер,
2009. С. 85-131).

79
Часть I. Классические модели

вероятно, станет свод законов, с которым могут в конце концов

согласиться все партии. Вопреки господствующим традици­
ям своего времени, Макиавелли утверждал, что существование
противоборствующих социальных сил и разногласий, отнюдь
не разрушая возможности хороших и эффективных законов,
могло быть их условием (Скиннер, 2009. С. 114-117). Он при­
ходит к нетривиальному заключению: основой свободы может
быть не только режим самоуправления и готовность участвовать
в политике, но также конфликт и разногласия, посредством ко­
торых граждане могут отстаивать свои интересы.
Взгляды Макиавелли, творившего на фоне соперничества
и войн между городами-государствами Италии XVI века, крайне
важны — ибо его аргументом было то, что города-государства
никогда не прибавляли «во власти и богатстве», за исключением
того времени, когда они могли пользоваться свободой, (ссылка)
При тирании, навязанной либо внешней силой, либо «местным»
тираном, города или государства в конце концов вырождались.
И напротив, если государство обладало свободой —что, как на­
деялся Макиавелли, будет неизменным в его родном городе,
а в будущем и станет таковым и для объединенной Италии —
то весьма вероятно, что оно будет процветать. Макиавелли стре­
мился обосновать эту мысль, ссылаясь (не всегда последователь­
но) на классические Афины (с их партийными диспутами) и Рим
(с его конфликтами между сенатом и комициями) как примеры
городов, которые пользовались свободой и «безмерно выросли»
в относительно короткие периоды времени.
Сохранение свободы, однако, зависело от чего-то большего,
чем просто смешанного правления: от «постоянной бдитель­
ности». Всегда существуют угрозы свободе, с одной стороны,
возникающие из специфических интересов различных груп­
пировок, а с другой — соперничающих государств. В то вре­
мя как смешанное правлениие необходимо для сдерживания
первого, наилучший способ ответить на вызов со стороны го-
сударств-соперников — это подавить их раньше, чем это сдела­
ют они. Стратегия экспансии поэтому является необходимой
предпосылкой охраны независимости государства, а приме­
нение силы — неотъемлемой частью сохранения свободы. Рас­
суждая подобным образом, Макиавелли твердо ставил цели
государства либо общества выше прав индивидов, и на родине,
и за границей; «государственные соображения» обладали при­

80
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

оритетом над правами индивидов. Обязанности человека в пер­

вую очередь были обязанностями гражданина. Однако Макиа­
велли связывал это классическое утверждение о первичности
гражданской жизни непосредственно с требованиями «силовой
политики». Таким образом в своем наиболее «популярном» со­
временном смысле возникало «макиавеллианство»: полити­
ка искусного управления государством и неуклонной погони
за властью обладала приоритетом над интересами индивидов
и частной моралью. Таким образом, Макиавелли предвосхищал
некоторые из дилемм либерализма, но разрешал их впослед­
ствии глубоко в антилиберальном ключе, отдавая приоритет ох­
ране общества —всеми доступными средствами.
Политическая жизнь двусмысленна. Для обретения свободы
и политической стабильности, вероятно, не всегда возможно
прибегать к закону и минимальному применению силы. Маки­
авелли, несомненно, предпочитал свободу тирании, но считал,
что последняя могла бы зачастую быть необходимой для под­
держания первой. Его суждения метались от восхищения сво­
бодным, самоуправляющимся народом к восхищению силь­
ным лидером, способным создавать и охранять законы. Он
осторожно стремился примирить эти предпочтения, проводя
различие, с одной стороны, между типом политики, необходи­
мым для продвижения государства или для освобождения го­
сударства от коррупции и, с другой стороны, типом политики,
необходимым для поддержания государства после того, как оно
уже стало должным образом обустроенным. Элемент демокра­
тии был существенным для последнего, но совсем неуместным
для первого.
Однако в целом Макиавелли полагал, что «свободное правле­
ние» было затруднительным или вовсе невозможным в сложив­
шихся в Европе политических обстоятельствах. Таким образом,
существовала явная необходимость в изобретательном деспо­
те, способном навязать свое видение государства и общества
и создать возможность реализации порядка и гармонии. Свобо­
да будет зависеть от сильного экспансионистского государства,
способного сохранять условия своего существования. Хорошее
государство означало в первую очередь безопасное и стабиль­
ное государство. Поэтому, хотя мы и обнаруживаем у Макиа­
велли зачатки теории демократии, — элементы демократии
необходимы для защиты управляемых от правителей, а также

81
Часть I. Классические модели

для защиты управляемых друг от друга, — они все же еще шат­

ки и случайны, по сравнению с иными аспектами его мысли.
Далее, когда считают, что Макиавелли защищает элементы де­
мократического правления, крайне важно четко представлять,
о чем идет речь (Plamenatz, 1963. Р. 36-40). Следует подчеркнуть,
что, согласно стандартам своего времени, Макиавелли был де­
мократом; то есть он понимал политическое участие шире,
чем просто вовлеченность богатых/знатных в общественные
дела. Вместе с древнегреческими демократами и многими ре­
спубликанскими мыслителями вроде Марсилия Падуанского он
хотел, чтобы процесс правления включал ремесленников и мел­
ких торговцев. «Народ» или граждане должны были быть теми,
кто обладает «независимыми» средствами и у кого могла по­
явиться серьезная заинтересованность в государственных делах.
Что до иностранцев, рабочих, слуг и «зависимых», а также ка­
тегории, включавшей всех женщин и детей, считалось, что они
подобным интересом не обладали (Pitkin, 1984). Гражданами яв­
лялись мужчины, «кровно связанные со страной» и однозначно
местного происхождения. Государственные дела были их делом.
Кроме того, данная концепция самоуправляющегося сообще­
ства все же ни в коем случае не является концепцией демокра­
тии, воплощающей многие элементы (такие как индивидуаль­
ные демократические права, гарантируемые вне зависимости
от класса, расы и пола, а также правление большинства), став­
шие неотъемлемыми для современного либерализма и демо­
кратического мышления. Тем не менее его особое понимание
политики, тесно связывающее самоопределение и самозащиту,
явилось фундаментальным моментом в истории политической
мысли. Оно схематически отображено на графике На, составля­
ющем полезный контраст с тем, что здесь представлено как ос­
новной анализ республиканизма развития — с трудами Жан-
Жака Руссо (1712 -17 78).

Республика и общая воля

Как мы уже видели, сторонники протекционного республика­

низма утверждают, что политическое участие есть необходи­
мое условие свободы; самоуправляющаяся республика требует
вовлеченности в политический процесс. Более того, свободе

82
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

сопутствует способность участвовать в общественных делах пу­

тем подчинения эгоистических стремлений общественному
благу, а также последующая возможность, которую это создает
для распространения благосостояния, индивидуального и кол­
лективного. Данный акцент на значимости участия в качестве
полноправного члена полиса получил еще одну замечательную
трактовку Руссо, который, как и многие из его республиканских
предшественников Возрождения, стояли между древней и со­
временной мыслью о демократии, но который, мысля в совер­
шенно ином контексте XVIII века, стремился переформулиро­
вать данное положение одновременно ввиду абсолютистских
притязаний королей и либеральных нападок на них. Родивший­
ся в небольшом городе-республике, Женеве, Руссо надеялся за­
щитить идею «политики собраний», при которой люди могут
свободно собираться и при которой каждый гражданин может
«с легкостью» узнать остальных. Руссо понимал, что это была мо­
дель демократии для небольших государств и что многие из его
идеальных положений не соответствовали бы современному
ему миру, с распространением коммерческих сетей, развитием
промышленности, крупными государствами и сложными проб­
лемами, возникавшими из-за их размеров. Тем не менее его
анализ коренных республиканских идей стоит в ряду наиболее
радикальных, если не самых радикальных, когда-либо разраба­
тывавшихся, и это связано с новым представлением о правах
и обязанностях граждан. Изучить позицию Руссо важно не толь­
ко из-за значимости его взглядов, но и потому, что он обладал
сильным (пусть и противоречивым) влиянием на идеи, бывшие
в ходу во времена французской революции, так же как и, соглас­
но некоторым писателям, на развитие ключевого контрапункта
либеральной демократии: марксисткой традиции, рассматрива­
емой в главе 4 (например: Colletti, 1972).
Руссо называли «Макиавелли восемнадцатого века» (Рососк,
1975. Р. 504). Предпочтительной политической системой он счи­
тал «республиканскую», подчеркивая приоритет обязательств
и долга перед общественностью. И действительно, проведен­
ным им анализом адекватной формы «республики» Руссо явно
обязан своему республиканскому предшественнику. Как и Ма­
киавелли, Руссо критически относился к понятию «демократия»,
которое он связывал с классическими Афинами. По его мнению,
одни Афины не могли быть выдвинуты в качестве политическо-

83
Часть I. Классические модели

го идеала, поскольку их система не могла провести четкое раз­

деление между законодательными и исполнительными функ­
циями и, следовательно, они стали склонны к нестабильности,
междоусобице и нерешительности во времена кризиса. Кроме
того, как и его предшественник, Руссо выделял преемствен­
ность между своей представлением о достойной формой прав­
ления и наследием республиканского Рима (хотя, в сущности,
нетрудно проследить преемственность с афинским наследием).
Несмотря на то, что Руссо, казалось бы, выступает как поклон­
ник Макиавелли, отзываясь о нем как о «джентльмене и насто­
ящем гражданине», он также относился к его трудам отчасти
как к компромиссу с силовыми структурами действующих рес­
публик. По крайней мере, в своих теоретических трудах об иде­
альном правительстве Руссо был не готов пойти на подобный
компромисс, разрабатывая интерпретацию надлежащей фор­
мы «республики», которая являлась и стала рассматриваться
во многих отношениях как уникальная.

Модель Па
Протекционный республиканизм

Принцип(ы) обоснования
Политическое участие является основным условием лич­
ной свободы; если граждане не будут управлять собой, ими
будут управлять другие
«я

Ключевые особенности
Баланс власти между «народом», аристократией и монар­
хией связан со смешанной конституцией формой прав­
ления либо смешанным правительством, при условии,
что все лидирующие политические силы играют активную
роль в общественной жизни
Участие граждан, достигнутое посредством различных
возможных механизмов, включая выборы консулов, либо
представителей, служащих в правлениях
Конкурирующие социальные группы, продвигающие и от­
стаивающие свои интересы
-------------------------------------------------- V
84
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

Свобода слова, высказываний и объединений

Господство права

Общие условия
Сообщество небольших городов
Отправление религиозного культа
Общество независимых ремесленников и торговцев
Исключение женщин, рабочих и «зависимых» из политики
(расширенные возможности для участия в общественных
делах для граждан мужского пола)
Интенсивный конфликт между соперничающими полити­
ческими объединениямии

В своем классическом труде «Об общественном договоре»,

вышедшем в 1762 году, Руссо исследовал то, как люди соперни­
чали друг с другом в своем первоначальном «естественном со­
стоянии», в период до развития гражданской формы правления.
В это время люди были совершенно равны, живя во многом изо­
лированно, но свободно, в полном разнообразии естественных
обстоятельств. Однако из своего изначального состояния люди
были выведены с целью развития новых институтов при помо­
щи самых разнообразных препятствий их выживанию: инди­
видуальные слабости и эгоистичные желания, всем присущие
несчастья и природные бедствия. Люди «погибли» бы, если бы
они не «изменили свой способ существования». Они осознали,
что их выживание, развитие их природы, реализация их способ­
ности к рассуждению и полному осуществлению свободы могли
быть достигнуты лишь посредством установления системы со­
трудничества с опорой на законотворчество и правопримени­
тельные органы. Таким образом, люди объединились для соз­
дания посредством «общественного договора» —новой основы
взаимопонимания и соглашения, которая «пожалуй, и не была
никогда точно сформулирована... повсюду молчаливо прини­
мается и признается» — возможности жить вместе по законам,
которые равно применимы ко всем индивидам и предоставля­
ют все возможности для безопасного развития их способностей.
Сформированное таким образом общественное объединение,

85
Часть I. Классические модели

которое «некогда именовалось Гражданскою общиной, ныне...

именуется Республикою, или Политическим организмом».
Для Руссо главной задачей было «найти такую форму ассоциа­
ции, которая защищает и ограждает всею общею силою личность
и имущество каждого из членов ассоциации, и благодаря кото­
рой каждый, соединяясь со всеми, подчиняется, однако, только
самому себе и остается столь же свободным, как и прежде».
В идеале Руссо представлял индивидов участвующими в непо­
средственном создании законов, которыми их жизни регулиру­
ются, и стремился утвердить понятие активного, участвующего
гражданства: все граждане должны собираться вместе для поис­
ка наилучшего решения для общества и вырабатывать соответ­
ствующие законы. Управляемые должны быть также и правите­
лями. По мнению Руссо, идея самоуправления позиционируется
как самоцель; политический строй, предлагающий возможно­
сти участия в урегулировании общественных дел, должен быть
не только государством, но образованием наподобие общества:
общества, в котором дела государства интегрированы в дела
обычных граждан. Руссо активно выступал против постмакиа-
веллианских различений между государством и гражданским
обществом, правительством и «народом» (хотя он соглашался —
и мы еще вернемся к этому позже — с важностью разделения
и ограничения доступа к «правительственной власти» и самой
правительственной власти). Для него источник суверенитета —
народ, и он должен таковым оставаться (Cranston, 1968. Р. 30).
Согласно его заслуженно знаменитому отрывку, «суверенитет
не может быть представляем по той же причине, по которой он
не может быть отчуждаем... Депутаты народа, следовательно,
не являются и не могут являться его представителями, они лишь
его уполномоченные, они ничего не могут постановлять окон­
чательно. Всякий закон, если народ не утвердил его непосред­
ственно сам, недействителен: это вообще не закон. Английский
народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он сво­
боден только во время выборов членов Парламента: как только
они избраны —он раб, он ничто» (Руссо, 1998. С. 281).
Роль гражданина — высочайшее, к чему может стремиться
индивид. Рассматриваемое правоприменение гражданами —
единственный легитимный способ сохранения свободы. Граж­
дане должны и создавать, и подчиняться «высшему руководству
общей волей», коллективно сформулированной концепцией

86
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

общественного блага. Руссо признавал, что мнения в отноше­

нии «общего блага» могут расходиться и соглашался с условием
правления большинства: «голоса большинства всегда являют­
ся обязательными для остальных». Но люди независимы лишь
в той мере, в какой они активно участвуют в формулировании
«общей воли».
Чтобы понять позицию Руссо, необходимо различать «общую
волю» и «волю всех»: в этом, согласно ему, заключается разница
между суждением об общем благе и простой совокупностью лич­
ных прихотей и желаний. Граждане обязаны лишь подчиняться
системе законов и правил, основанных на коллективно достиг­
нутой договоренности, поскольку они могут соблюдать лишь тот
закон, который они сами предписали себе в исполнение, имея
в виду общее благо. Это добровольное обязательство, прини­
маемое всей совокупностью граждан, действующих как единое
целое и стремящихся к благополучию сообщества, составля­
ющее основу «политического права» (Manin, 1987. Р. 338-368;
см. также спор о справедливости на с. 239-241, чтобы увидеть
некторые интересные параллели с элементами современной со­
вещательной демократии).
Руссо проводил глубокое различие между независимостью
и свободой: «Попытки смешать независимость и свободу много­
численны: но эти две вещи столь сильно различаются, что вза­
имоисключают друг друга. Когда каждый делает, что ему взду­
мается, он, конечно, будет часто совершать вещи, неприятные
для других; и это ошибочно называют состоянием свободы.
Свобода заключается не столько в действии в угоду своему удо­
вольствию, сколько в том, чтобы не быть подчиненным воле
и удовольствию других. Она также заключается в том, что мы
не подчиняем себе волю других людей. Кто бы ни был господи­
ном других, сам не является свободным, и даже править означа­
ет подчиняться» (цит. по: Keane, 1984а. Р. 255).
Независимость подразумевает преследование корыстных
интересов без внимания к положению и воле остальных. Сво­
бода, напротив, достигается посредством участия в формирова­
нии и принятии общей воли, устанавливающей равенство среди
граждан в том, что они могут все пользоваться «равными пра­
вами».
Под «равными правами» Руссо понимал не просто равные по­
литические права и равноправное применение всех политиче­

* 87

<
Часть I. Классические модели

ских норм к каждому гражданину. Каковы бы ни были равные

политические права по закону, их нельзя защитить, по его мне­
нию, ввиду огромного неравенства в богатстве и власти. Руссо
рассматривал право собственности как священное, но пони­
мал его как ограниченное право лишь на тот объем собствен­
ности, который был бы соизмерим с потребностью индивида
в материальной безопасности и независимости мышления.
Освободившись от экономической зависимости, граждане уже
не будут бояться формировать независимые суждения; далее,
граждане могут развивать и выражать взгляды без риска угроз
их жизни. Руссо стремился к такому положению вещей, при ко­
тором «ни один гражданин не должен обладать столь значи­
тельным достатком, чтобы иметь возможность купить другого,
и ни один —быть настолько бедным, чтобы быть вынужденным
себя продавать» (Руссо, 1998. С. 241). Лишь близкое сходство эко­
номических условий может предотвратить большие различия
в интересах, развивающиеся в организованные партийные раз­
ногласия, безнадежно подрывающие установление общей воли.
Но Руссо не был сторонником, как часто считается, абсолютно­
го равенства; «что касается до равенства, то под этим словом
не следует понимать, что все должны обладать властью и богат­
ством в совершенно одинаковой мере; но, что касается до вла­
сти, —она должна быть такой, чтобы она не могла превратиться
ни в какое насилие и всегда должна осуществляться по праву по­
ложения в обществе и в силу законов».
Руссо выступал за политическую систему, в которой законода­
тельные и исполнительные функции были бы четко разграниче­
ны. Первая принадлежит народу, а последняя —«правительству»
или «государю». Люди формируют законодательное собрание
и представляют власть государства; «правительство» или «госу­
дарь» (состоящие из одного или более управителей или маги­
стратов) претворяют законы народа1(Руссо, 1998. Главы 1,11-14,
18). Подобное «правление» необходимо из сображений целесо­
образности: народ требует от правительства регулирования об­
щественных собраний, оно служит как средство коммуникации,
составления законов и применения и защиты правовой систе-

Руссо приводит и другие институциональные позиции, например, пози­

цию «законодателя», которая здесь не будет здесь подробно рассматри­
ваться. Критический анализ см. в: Harrison, 1993. Р. 59-60).

88
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

мы. Правительство есть результат соглашения между граждана­

ми и является легитимным только в той степени, в которой оно
выполняет «предписания всеобщей воли». Если же оно не спра­
вится с этим, оно может быть распущено и сменено; посколь­
ку его состав выбирается либо непосредственно путем выборов
либо жеребьевкой.
Концепция республиканского правительства Руссо, подыто­
женная в модели Пб, представляет во многих отношениях апо­
феоз попыток всей республиканской традиции напрямую увя­
зать свободу и участие. Кроме того, связь, которую он установил
между принципом легитимного правительства и принципом
самоуправления ради общего блага, бросала вызов не только по­
литическим принципам порядка его дней — прежде всего ста­
рого порядка — но также принципам более поздних либераль­
но-демократических государств. Поскольку его представление
о самоуправлении — одно из наиболее радикальных, оспари­
вающих в самой сути некоторые из ключевых предположений
либеральной демократии, в особенности представление о том,
что демократия есть название для особого типа государства, ко­
торое может быть подотчетно гражданам лишь на время.
Но идеи Руссо не представляют упорядоченной системы
или руководства к конкретным действиям. Он сознавал неко­
торые проблемы, создаваемые крупномасштабными, комплекс­
ными, густонаселенными обществами, но не исследовал их на­
столько глубоко, как следовало. Кроме того, Руссо сам никоим
образом не считал, что история должна завершиться реализаци­
ей его модели демократического устройства. Он также не счи­
тал, что история постепенно развивается в сторону лучшей
жизни; напротив, по отношению к представлениям Просвеще­
ния о прогрессе он был настроен скептически, поскольку выйдя
из естественного состояния, люди высвободили политические
и экономические силы и формы конкурентного и эгоистично­
го поведения, породившие «цивилизацию» слишком дорогой
ценой (Masters, 1986; J. Miller, 1984). Коррупция и социальная
несправедливость обычно возникали из-за неравенства, твори­
мого «прогрессом». По-видимому, Руссо считал, что в области
этики демократическому политическому сообществу придется
преодолевать данные неравенства, если у него появится шанс
укрепиться, что, в свою очередь, представлялось весьма сомни­
тельной перспективой.

89
г
Часть I. Классические модели

Руссо настаивал на демократической природе правления со­

общества, однако, по его мнению, это плохо сочетается с рядом
ограничений, которые он сам же налагал на данную форму прав­
ления. Вначале он также исключал женщин из «народа», то есть
граждан, как и, по-видимому, бедных. Женщины исключались,
поскольку, как считалось, в отличие от мужчин, их способность
к ясному суждению затуманена «неумеренными страстями»,
и отсюда им «требуется» защита и руководство мужчин ввиду
вызовов политики (Руссо. Эмиль; в особенности кн. V; Pateman,
1985. Р. 157-158). Бедные, по всей видимости, считались изгоями,
поскольку гражданство имеет силу при условии владения мел­
кой собственностью (землей) и /или от отсутствия зависимости
от других (Connolly, 1981. Ch. 7).
Существуют и другие значительные трудности. Руссо изобра­
жался как сторонник в конечном счете модели демократии с ти­
раническими коннотациями (например, Berlin, 1969. Р. 162-164).
В корне данного обвинения, однако, лежит озабоченность тем,
что, поскольку большинство всемогуще по сравнению с целями
и желаниями индивидов, «суверенитет народа» может с легко­
стью уничтожить «суверенитет индивидов» (Berlin, 1969. Р. 163).
Проблема в том, что Руссо не только предполагал, что меньшин­
ства должны соглашаться с решениями большинства, но также
не обозначал пределы распространения действия решений де­
мократического большинства. По существу, он считал, что граж­
данское образование должно заполнить пробел между волей
индивида и общественным благом, в то время как обществен­
ные взгляды должны насаждаться посредством «гражданской
религии» (Руссо, 1998. Кн. 4. Гл. 8). В то время как вопросы, воз­
никающие вследствие подобных положений, не порождают фа­
тальных препятствий всем аспектам воззрений Руссо (Pateman,
1985. Р. 159-162), трудно не придти к заключению о том, что ему
не удалось адекватно отобразить угрозы, которые «обществен­
ная власть» ставит перед всеми аспектами «частной жизни»
(Harrison, 1993. Ch. 4). К данному вопросу мы вернемся в следу­
ющем разделе данной главы и в последующих главах).

90
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

Модель Нб
Республиканизм развития

Принцип(ы) обоснования
Граждане должны обладать политическим и экономиче­
ским равенством, чтобы никто не мог быть хозяином дру­
гого, и все могли обладать равной свободой и развитием
в процессе самоопределения ради общего блага.

Ключевые особенности
Разделение законодательной и исполнительной функций
Прямое участие граждан в общественных собраниях
для формирования законодательной власти
Единодушие в общественных вопросах желательно,
но в случае разногласий проводятся голосования по мажо­
ритарному принципу
Руководящие должности в руках «магистратов» или «управ­
ляющих»
Исполнительная власть назначается путем прямых выбо­
ров либо жребия

Общие условия
Небольшое, неиндустриальное сообщество
Разделение владения собственностью среди многих; граж­
данство зависит от владения имуществом, то есть общество
независимых производителей
Бытовое обслуживание женщинами для освобождения
мужчин для (небытовой) работы и политики

Главной заботой Руссо было то, что можно назвать будущим

демократии в неиндустриальном сообществе, то есть в таком
сообществе, как его родная «женевская республика», которой он
неподдельно восхищался. Его видение демократии было про­
вокационным и вызывающим; однако оно не было системати­
чески связано с анализом мировой политики, столкнувшейся
с быстро крепнущими национальными государствами и с изме­
нением совершенно другого типа, —с индустриальной револю­
цией, которая набирала обороты с конца XVIII века и начинала
подрывать традиционный уклад. В связи с этими событиями

91
Часть I. Классические модели

о природе демократии было предоставлено размышлять дру­

гим. В ходе чего многие пришли к выводу о том, что идеи Рус­
со были утопичными и/или же неадекватными «современным
условиям». Но это не в коем случае не было — и не является —
мнением всех теоретиков демократии. Как мы увидим в после­
дующих главах, были и такие политические мыслители, которые
обратились к основной «морали» республиканской традиции,
следуя которой граждане «никогда не должны доверяться госу­
дарям» и что «если мы хотим гарантировать, чтобы правитель­
ства действовали в интересах народа, нам следует постараться
гарантировать, чтобы мы сами, народ, действовали как свое
собственное правительство» (Skinner, 1992. Р. 69). То, насколько
актуальной оставалась эта мораль, может быть раскрыто по­
средством оценки доминирующей модели демократии в совре­
менной политике: либеральной демократии. Однако перед тем,
как к ней обратиться, необходимо детальнее раскрыть значение
республиканской мысли в связи с фундаментальным элементом
ее концептуальной основы, все еще в достаточной мере не ис­
следованной: ее гендерной концепцией гражданства.

Общественное и частное

История республиканской мысли, как верно отметил один ав­

тор, «угрожающе пренебрегала женственностью и женщинами»
(Phillips, 1991. Р. 46). Но на фоне «мужского потока» выделяется
одна фигура — Мэри Уолстонкрафт (1759-1797), чьи новатор­
ские исследования природы взаимосвязей между сферами об­
щественного и частного мы обсудим ниже. Работа Уолстонкрафт
не сформировала новую модель самоуправляющегося общества
или демократического правления, но ее следует воспринимать
как важнейший вклад в анализ условий возможности суще­
ствования демократии. Как таковая она проливает новый свет
на сильные стороны и ограниченности обсуждаемых традиций
политической мысли.
Размышляя о значимости французской революции и распро­
странения в Европе радикализма в конце XVIII века, Уолстон­
крафт находила много достойного восхищения в трудах Руссо.
Отчасти под вдохновением от тогдашних событий и вопросов,
поднятых Руссо, Уолстонкрафт написала одни из самых замеча­

92
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

тельных трактатов по социальной и политической теории «За­

щита прав женщины» (написанный в 1791 и опубликованный
в 1792 году). И хотя текст был встречен с большим энтузиазмом,
в радикальных кругах, в которых она вращалась (включавшие
также Уильяма Годвина и Томаса Пейна), она была воспринята
с крайним презрением и насмешками (Kramnick, 1982; Taylor,
1983; Tomalin, 1985). По сути, последнее и представляло собой
изначальную реакцию на «Защиту прав женщины». Причины
этого заключаются в самой сути поднятой автором пробле­
мы, которая почти не рассматривалась в политической теории
до появления трудов Джона Стюарта Милля (1806-1873) и кото­
рая в дальнейшем —в связи с его трудами о зависимом положе­
нии женщин —также упоминалась крайне редко. Мэри Уолстон-
крафт незаслуженно редко воспринимают в качестве одного
из ключевых теоретиков демократии.
Уолстонкрафт принимала утверждение о взаимосвязи сво­
боды и равенства. Как и Руссо, она придерживалась того взгля­
да, что все те, кто «обязан взвешивать последствия каждого
потраченного фартинга», не могут обладать свободой «сердца
и ума» (Wollstonecraft, 1982. Р. 255). Как и Руссо, она утвержда­
ла, что от излишнего почтения к имуществу и имущим проис­
текали многие «беды и пороки этого мира». Активное, просве­
щенное гражданство подразумевает свободу от бедности, так же
как и свободу от система наследования, которая прививает в пра­
вящих классах ощущение власти, независимой от какого-либо
требования разума или заслуг. Уолстонкрафт твердо придержи­
валась того взгляда, что в то время как бедность огрубляет ум,
жизнь в достатке, созданном другими, вызывает надменность
и привычку к безделью. Способности человека могут разви­
ваться лишь если они используются, а использоваться они будут
редко, «покуда необходимость какого-либо рода не приведет
колеса в движение» (Wollstonecraft, 1982. Р. 252). Уолстонкрафт,
как и Руссо, считала, что в обществе должно быть создано больше
равенства, чтобы граждане приобрели более просвещенное ми­
ропонимание и чтобы политический порядок управлялся раз­
умом и здравым суждением. В присущем ей энергичном стиле
она заявляла: «Нелепые различия ранга, превращающие циви­
лизацию в проклятие, делящие мир на сладострастных тиранов
и лукавых и завистливых подданных, разлагают почти в равной
степени каждый класс, поскольку респектабельность не входит

93
Часть I. Классические модели

в разряд относительных жизненных обязанностей, а связывает­

ся с социальным статусом, а когда обязанности не выполняются,
чувства не могут набрать достаточно силы для укрепления до­
бродетели, естественной наградой которой они являются» (ibid.
Р. 256-257).
Однако в отличие от Руссо и республиканской традиции в це­
лом, Уолстонкрафт не могла принять господствующей линии
в политическом мышлении, которое относило интересы жен­
щин и детей к интересам «индивидуальным», то есть граждан-
мужчин. Уолстонкрафт выступала против любого предположе­
ния об индивидуальности интересов мужчин, женщин и детей,
а также критично подходила к изображению Руссо должных от­
ношений между мужчинами и женщинами, которые запрещали
женщине играть роль в общественной жизни (ibid. Ch. 5). Хотя
она не первая задалась вопросом, почему это доктрина лич­
ной свободы и равенства не распространяется на женщин, она
предложила гораздо более глубокий анализ данного вопроса,
чем кто-либо до нее, а также, в сущности, и после нее на про­
тяжении несколько поколений (Mary Astell. Some Reflections
Upon Marriage. 1700). Для Уолстонкрафт сама недостаточность
исследований вопроса о политической эмансипации женщин
была вредоносной не только для равенства жизней тех или иных
женщин и мужчин, но и для самой природы разума и нравствен­
ности. На ее взгляд, отношения между мужчинами и женщина­
ми основывались в целом на необоснованных предположениях
(о естественных различиях между мужчинами и женщинами)
и несправедливыми институтами (от свадебного контракта
до непосредственного отсутствия женского представительства
в государственном аппарате). По словам Уолстонкрафт, подоб­
ное положение дел «подрывало» усилия человека по достиже­
нию совершенства и сохранения счастья (ibid. Р. 87, 91). Если
современный мир хочет освободиться от тирании, следует оспо­
рить не только «богоданное право королей», но и «богоданное
право мужей» (ibid. Р. 127). Учитывая подобную точку зрения,
едва ли удивительно, что «Защита прав женщины» была воспри­
нята с такой тревогой столь многими.
Вразрез с общепринятым изображением женщин как слабых,
непостоянных, «неспособных быть самостоятельными» и пас­
сивных, как «малозначительный объект желания», Уолстонкрафт
утверждала, что женщины оставались жалкими созданиями

94
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

лишь из-за своего воспитания (ibid. Р. 81-83). Вопрос заключал­

ся не в природных способностях женщин, а в явных неадекват­
ностях в их образовании и жизненных условиях. При изоляции
в домашнем быту и зависимости от ограниченных возможно­
стей способности женщин стать полноценными гражданами
постоянно атаковались и подрывались. Женщин учили «идеалу
женственности», поддерживать который их заставляли со всех
сторон; их учили быть изысканными, обладать хорошим мане­
рам и быть незаинтересованными мирскими делами. Положе­
ние женщины в жизни не позволяло им выполнять обязанности
гражданина и, как следствие, приводило к их глубокой дегра­
дации (ibid. Р. 257-258). Положение и образование «леди», на­
пример, предназначалось для развития необходимых качеств
для «содержания в клетках»: «как пернатым, им не оставалось
ничего, кроме как жить в свое удовольствие и перешагивать
с поддельным величием с жердочки на жердочку. Действитель­
но, их обеспечивают едой и нарядами, ради которых они не тру­
дятся и не прядут; но взамен они отдают свое здоровье, свободу
и достоинство» (ibid. Р. 146). Вкратце, то, чем женщины являются
и могут стать, есть продукт человеческих и исторических услов­
ностей, а не вопрос естественных различий.
Поэтому необходимо, как настаивала Уолстонкрафт, пере­
осмыслить политические отношения в связи с «несколькими
простыми принципами», которые принимались большин­
ством мыслителей, стремившихся бросить вызов произволь­
ным и деспотическим силам (ibid. Р. 90). Превосходство людей
над «животными» заключается в их способности рассуждать,
накапливать знание через опыт и жить добродетельно. Люди
могут — и имеют на то право — организовать свое существова­
ние согласно диктату разума и морали. Люди способны понять
мир и стремиться к усовершенствованию своей природы (ibid.
Р. 91). Что, однако, отличает ссылку Уолстонкрафт на эти клас­
сические принципы Просвещения от практически всех ее пред­
шественников —это то, что она направила их против «маскули-
нистских» предположений как радикальных, так и либеральных
мыслителей. И мужчины и женщины рождаются с богоданным
способностями к рассуждению, способностью, которая слиш­
ком часто отрицалась «словами либо поведением мужчин» (ibid.
Р. 91). «Если абстрактные права мужчин выдержат обсуждение
и объяснение», заявляла Уолстонкрафт, «то и аналогичные пра­

95
 Часть I. Классические модели

ва женщин не дрогнут перед тем же испытанием» (ibid. Р. 7).

И, как она заключает, если женщины планируют быть эффек­
тивными и в общественной, и в частной жизни (как граждане,
жены и матери), они должны в первую очередь осуществить
свою обязанность по отношению к себе как рациональным су­
ществам (ibid. Р. 259).
А для того, чтобы женщины были в состоянии выполнять свои
обязанности как можно лучше, недостаточно просто реформи­
ровать их положение, например, посредством изменения при­
роды их образования, как полагали некоторые мыслители XVII
и XVIII веков. Ведь главенство разума удушено разнообразными
произвольными авторитетами. Это, в частности, — «заразная
порфира», согласно ее памятной фразе, «превращающая про­
гресс цивилизации в проклятие и искажающая понимание» (ibid.
' Р. 99). Уолстонкрафт направляет большую часть своей критики
на всех тех, чья власть и авторитет проистекают из унаследо­
ванного имущества и/или сословной системы. Три институци­
ональные группировки подвергнуты особо жестким коммента­
риям: аристократия, церковь и армия. Их привилегии, праздная
жизнь и/или злонамеренные проекты — коррумпированные
связи с «богатством, бездельем и прихотями» — подавляют
не только женщин, но и «многочисленный класс» чернорабочих,
(ibid. Р. 260, 317). Следовательно, вся система политики —«если
это вообще уместно называть системой, которая состоит в ум­
ножении зависимых и выдумывании поборов, заставляющих
бедных потакать богатым» —должна быть изменена, если прав­
ление разума будет строиться должным образом (ibid. Р. 256).
Лишь когда не будет «принуждения, укоренившегося в обществе»,
заявляла Уолстонкрафт, «представители обоих полов... займут
присущие им места».
А для того, чтобы мужчины и женщины обрели свободу, тре­
буется, чтобы они получили условия и возможности для пресле­
дования самостоятельно избранных целей, как и социальные,
политические и религиозные обязанности. Особенно важным
в заявлении Уолстонкрафт является то, что она устанавливает
глубоко укоренившиеся связи между сферами «общественно­
го» и «частного»: между возможностью гражданства и участия
в управлении, с одой стороны, и препятствиями к подобной
возможности, глубоко укорененной в неравных гендерных от­
ношениях — с другой. Ее аргумент состоит в том, что без ре­

96
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

структурирования сферы частных взаимоотношений могут

реализоваться лишь небольшие прогрессивные политические
изменения, и что не может быть никакого удовлетворительного
реструктурирования «частного» без всеобщих изменений в при­
роде правящих институтов. Кроме того, она старалась показать,
что частные обязанности (по отношению к самым близким, будь
то взрослые или дети) «никогда должным образом не будут вы­
полняться, если только понимание [разум] не расширит сердце»,
а общественная добродетель не может должным образом разви­
ваться, пока «тирании мужчины» не положен конец; поскольку
«общественная добродетель есть лишь совокупность частной
[добродетели]» (ibid. Р. 316, 318). Эмансипация женщин является,
следовательно, ключевым условием свободы в рациональном
и нравственном строе.
Среди практических изменений, к которым стремилась Уол-
стонкрафт, были национальная система образования, новые ка­
рьерные возможности для женщин («женщины могли бы... быть
врачами и медицинскими сестрами...») и, хотя «этим я могу вы­
звать смех», необходимо «непосредственное участие» женщин
в «совещаниях правительства» (ibid. Р. 252ff). При подобных из­
менениях женщина могла бы получить возможность внести зна­
чимый вклад в общество: «она не должна, будучи совобожден-
ной от своих гражданских обязанностей, индивидуально желать
защиты гражданских законов; она не должна быть зависимой
от щедрот своего мужа для получения средств к существованию
в течение своей жизни, либо поддержки после его смерти: ведь
как может человек быть щедрым, когда у него нет ничего своего?
либо добродетельным —тот, кто не свободен?» (ibid. Р. 259). Учи­
тывая финансовые средства для материального самообеспече­
ния, а также для содействия благосостоянию других, женщины
наконец-то будут в состоянии стать полноправными членами
сообщества. Социальный и политический порядок трансфоми-
ровался бы к обоюдной выгоде и женщин, и мужчин: порядок
мог бы затем быть основан ни на каком ином авторитете, кроме
самого разума.
Работа Уолстонкрафт представляет собой значительный вклад
в прояснение взаимосвязи между социальными и политически­
ми процессами и, таким образом, в новую оценку условий уста­
новления демократии. До XX века практически не было авторов,
которые прослеживали бы столь проницательно, как она, связь

I
Часть I. Классические модели

между общественной и частной сферами и пути, которыми не­

равные гендерные отношения перерезали их в ущерб качеству
жизни в обеих сферах. Решительная атака ее доводов поставила
новые вопросы о сложных условиях, при которых демократия,
открытая для участия и мужчин и женщин, может развиваться.
После Уолстонкрафт сложно представить, как политические тео­
ретики могли бы пренебречь исследованием различных условий
возможности мужского и женского участия в демократической
политике. Однако относительно немногие следовали данному
направлению (Pateman, 1988). Причины этого, несомненно, ко­
ренятся отчасти в доминировании, как прекрасно поняла бы это
Мэри Уолстонкрафт, мужчин в политических и академических
институтах; однако тому же способствовала неоднозначность ее
собственной мысли.
Для начала труды Уолстонкрафт не привели к формирова­
нию ясной альтернативной модели демократии, как, напри­
мер, Руссо до нее и Джона Стюарта Милля —после. Аргументы
Уолстонкрафт метались между либеральными принципами, хо­
рошо известными со времени «Второго трактата о правлении»
Локка (В «Двух трактатах о правлении», которые мы обсудим
в следующей главе), и более радикальными принципами де­
мократии прямого участия. В очерке «Защита прав женщины»
она указала на то, что дополнительный том будет скоро напи­
сан и продолжится рассуждениями на тему политики, но, к не­
счастью, он так и не вышел (Wollstonecraft, 1982. Р. 90). К со­
жалению, точные взгляды Уолстонкрафт о надлежащей роли
правительства и государства неясны. Хотя она часто говорит
о необходимости расширить участие женщин (и рабочих-муж-
чин) в правлении и явно выступает за расширение избиратель­
ного права, очертания правительства в этих взглядах четко
не вырисовываются. В той мере, в какой они выведены, они
указывают в различных и иногда противоречащих направле­
ниях: на модель либеральной демократии, с одной стороны,
и совершенно революционные демократические идеи —с дру­
гой (Taylor, 1983. Р. 1-7).
Трудности в осмыслении позиции Уолстонкрафт особенно
ярко проявляются ввиду неожиданных границ, которые она
сама очертила вокруг целевой аудитории своей работы: «об­
ращаясь к моему полу... я уделяю особое внимание представи­
тельницам среднего класса, поскольку, по-видимому, они нахо-

98
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

дятся в наиболее естественном состоянии» (Wollstonecraft, 1982.

Р. 81). Оставляя в стороне вопросы о том, что она подразумевала
под женщинами, живущими в «самом естественном состоянии»
(фраза, в чем-то противоречащая ее акцентированию истори­
ческой природы социальных отношений в других местах), за­
дадимся вопросом о том, отстаивала ли она права лишь жен­
щин среднего класса? Хотя подобная позиция уже сама по себе
была бы в то время радикальна (ее предтечи, которых занимало
положение женщин, как указывала сама Уолстонкрафт, обыч­
но обращались к «леди» высших классов), любопытно, что она
собиралась ограничить применение своей доктрины средним
классом. То, что она действительно собиралась это сделать, ста­
ло ясно, когда она написала, что у эмансипированной женщины
будет «служанка, чтобы сбросить с себя рабскую часть домохо­
зяйства» (ibid. Р. 254). Несмотря на то, что многие ее утверждения
были крайне актуальны применительно к условиям жизни всех
женщин, Уолстонкрафт, по-видимому, не относила их ко всем
женщинам: на деле эмансипированная женщина, как оказыва­
ется, нуждается в служанках. Еще одно свидетельство данного
взгляда встречается при обсуждении Уолстонкрафт женщин
(и мужчин) из «беднейших сословий», которые —предназначен­
ные для домашней работы либо ремесла —будут, даже в рефор­
мированном обществе, все еще нуждаться в филантропическом
внимании и специальном образовании, если они хотят получить
толику просвещения (Kramnick, 1982. Р. 40-44; Wollstonecraft,
1982. Р. 273ff).
Тем не менее Уолстонкрафт привлекла внимание к настоль­
ко ключевым проблемам, что любое исследование демократии,
для которого «индивид» не тождественен мужчине, непременно
будет обращаться к ним и в будущем. Один из немногих, кто дей­
ствительно обращался к ним, был, как уже было упомянуто,
Джон Стюарт Милль, пытавшийся ввести гендерные вопросы
в новую версию либерально-демократической полемики. Поли­
тическая мысль Милля, безусловно, крайне важна. Но не следует
забывать, что даже Миль не исследовал влияния на демократию
гендерных вопросов в должной мере: лишь с пришествием со­
временного феминизма релевантность и влияние множества
идей Уолстонкрафт начали оцениваться в полной мере (см. гла­
вы 7 и 10).
Часть I. Классические модели

Республиканизм: заключительные размышления

Возобновление интереса к различным аспектам «самоуправле­

ния» в Италии эпохи Возрождения имело значительное влияние
на Англию, Америку и Францию в XVII и XVIII столетиях. Про­
блема построения гражданской жизни и поддержания жизни
общественной исследовалась самыми разными мыслителями
и практиками от политики (Рососк, 1975; Ball, 1988. Ch. 3; Rahe,
1994). Однако различные политические условия обусловили со­
вершенно разные результаты. В Британии традиции республи­
канской мысли продолжали оказывать сильное влияние, хотя
чаще всего они переплетались с мощными местными идейными
течениями, в которых доминировали монархические и религи­
озные представления. Главной заботой были взаимоотношения
между монархом и подданными (Рососк, 1975. Part III; Wootton,
1992). В Америке республиканские идеи по-прежнему вызыва­
ли оживленные дискуссии, однако их подтекст резко изменил­
ся, так что значение идеала активного гражданина было транс­
формировано. В полемике вокруг американской конституции
некоторые из «отцов-основателей» Америки отказались от ре­
спубликанизма античности и Возрождения и стремились сфор­
мировать новый республиканский строй для страны с большим
населением, протяженной территорией и сложными коммерче­
скими сетями (Ball, 1978; Rahe, 1994. Р. 3-18). В революционной
Франции республиканские идеи оставались господствующими
и являлись важнейшей частью вызова старому монархическо­
му порядку; однако даже во Франции республиканские идеи
множество раз преобразовывались, в особенности после того,
как траектория революции —от народного восстания до терро­
ра —стала для всех очевидной.
В самых различных условиях мышление развивалось, ос­
новываясь на добродетельных гражданах и гражданской вы­
держке как на базисе политического сообщества, и двигалось
в сторону осознания необходимости выделить и четко опреде­
лить границы сферы политики, освободить энергию индивидов
в гражданском обществе и создать новый тип равновесия меж­
ду гражданином и правительством, гарантируемый законами
и институтами. Со временем фундаментальное значение сво­
боды, в трактовке республиканской традиции, изменилось; сво­
бода все меньше стала ассоциироваться с общественной либо

100
 Глава 2. Республиканизм: свобода, самоуправление и активный гражданин

политической свободой, «правом народа участвовать в прав­

лении», и все больше — с чувством личной или частной свобо­
ды, «защиты прав от любых правительственных посягательств,
в особенности посредством законодательства» (Wood, 1969; Ball,
1988). Старые слова обрели новое значение и были переосмыс­
лены согласно новым течениям политического языка и тради­
ции. Слабые и сильные стороны этих политических течений бу­
дут рассмотрены в следующей главе.
ГЛАВА 3

Развитие либеральной демократии:

за и против государства

Исторические изменения, способствовавшие возникновению

современной либеральной и либерально-демократической
мысли, были чрезвычайно сложными. Борьба между монарха­
ми и сословиями за обладание законной властью; крестьянские
восстания против невыносимых поборов и повинностей; рас­
пространение торговли, коммерции и рыночных отношений;
изменения в технологии, в особенности в военной области;
укрепление национальных монархий (в особенности в Англии,
Франции и Испании); растущее влияние культуры Возрожде­
ния; религиозная рознь и вызов универсалистским притязани­
ям католицизма; борьба между церковью и государством —все
играло свою роль. На примере материала данной главы мы под­
робно рассмотрим ряд изложенных феноменов, для начала же
уместно прояснить понятие «абсолютистского» государства.
С XV по XVIII век в Европе доминировали две различных
формы политического строя: «абсолютные» монархии Франции,
Пруссии, Австрии, Испании и России, а также «конституционная»
монархия Англии и республика Голландии (Mann, 1986. Ch. 14).
Между данными типами правления существуют значительные
концептуальные и институциональные различия, хотя с точки
зрения истории взаимоотношений государства и общества не­
которые из различий были скорее кажущимися, чем реальными.
О конституционных государствах мы поговорим вкратце, так
как в первую очередь сосредоточимся на абсолютизме.
Абсолютизм ознаменовал возникновение формы государства,
основанного на поглощении меньших и более слабых полити­
ческих элементов более крупными и сильными политическими
структурами (в Европе в начале XVI века было около 500 более
или менее независимых политических единиц); окрепшая спо­
собность править объединенной территорией; преобразование
и расширение налогового управления; более жесткая система
правопорядка, применяемая равно на всей территории (свя­

102
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

занная с растущей централизацией вооруженных сил); а также

применение более «постоянного, рассчитанного и эффективно­
го» правления единой, суверенной главой (Poggi, 1978. Р. 60-61).
Хотя реальная власть абсолютистских правителей часто перео­
ценивалась, данные изменения символизировали значительное
усиление «общественного авторитета» сверху (Андерсон, 2010).
Несомненно, абсолютистские правители заявляли, что они одни
имели легитимное право вершить государственные дела. Од­
ним из наиболее примечательных заявлений данного характе­
ра приписывается Людовику XV: «Лишь в моем лице пребывает
верховная власть, и лишь благодаря мне одному суды... суще­
ствуют и получают власть. Эта... власть может осуществляться
лишь от моего имени... Ибо лишь мне одному принадлежит за­
конодательная власть... Весь общественный порядок исходит
от меня, поскольку я являюсь его верховным хранителем... Права
и интересы нации... безусловно объединены с моими собствен­
ными и могут пребывать лишь в моих руках» (цит. по: Schama,
1989. Р. 104). Абсолютный монарх претендовал на то, чтобы быть
верховным авторитетом во всех вопросах права, хотя важно от­
метить, что подобная всеобъемлющая претензия считалась ис­
ходящей от божественного закона. Легитимность короля осно­
вывалась на «божественном праве».
Абсолютный монарх стоял на вершине системы правления,
которая становилась все более централизованной и зиждилась
на претензиях на верховную и неделимую власть: суверенную
власть или суверенитет. Данная система проявлялась в распо­
рядке и ритуалах придворной жизни. Однако вследствие связи
со двором возник новый административный аппарат, вклю­
чавший начала регулярной бюрократии и армии (Mann, 1986.
Р. 476). Если французская монархия XVII века —лучший пример
абсолютистского двора, Пруссия при династии Гогенцоллернов
представляет лучший пример «прототипов министерств» (Poggi,
1990. Р. 48). Эти «прототипы» увеличивали участие государства
в продвижении и регулировании до тех пор беспрецедентного
разнообразия сфер жизни. Абсолютизм помогал запустить про­
цесс государственного строительства, которое начало снижать
социальную, экономическую, культурную и правовую вариа­
тивность в рамках государств и расширять ее между ними (Tilly,
1975. Р. 19).

103
Часть I. Классические модели

Согласно одной из трактовок данных изменений, экспансия

административной власти государства в значительной степе­
ни стала возможной благодаря увеличению способности госу­
дарства к сбору и хранению информации о членах общества
и связанной с этим способности осуществлять надзор за свои­
ми подданными (Giddens, 1985. Р. 14-15, 198ff; Андерсон, 2010.
С. 44-67). Однако по мере того, как власть монарха расширялась,
а административные центры становились сильнее, простой
концентрации власти не происходило. Дело в том, что усиление
административной власти усиливало и зависимость государства
от кооперативных форм социальных отношений; для государ­
ства стало невозможным управлять своими делами и осущест­
влять свои функции и деятельность лишь путем принуждения.
В результате укреплялось взаимодействие между правителями
и управляемыми, а чем больше оно укреплялось, тем больше
возможностей возникало и для подчиненных групп для воздей­
ствия на своих правителей. Говоря вкратце, абсолютизм поро­
дил импульс к развитию новых форм и границ государственной
власти —конституционализм и (в конечном итоге) участие вли­
ятельных групп в процессе самого правления.
Непосредственными истоками современного государства
явились абсолютизм и межгосударственная система, им порож­
денная. Собирая и сосредотачивая политическую власть в сво­
их руках, а также стремясь создать централизованную систему
правления, абсолютизм проторил дорогу национальной и свет­
ской системе власти. Но среди всех событий, способствовавших
новому типу мышления об идеальной форме государства, воз­
можно, наиболее значительной была протестантская Реформа­
ция. Ведь именно Реформация означала не просто вызов пап­
ской сфере полномочий и власти по всей Европе; она в самой
резкой форме подняла вопросы о политических обязательствах
и повиновении. Но то, по отношению к кому следовало про­
являть лояльность — католической церкви, протестантскому
правителю, различным религиозным сектам — было вопросом,
который решался непросто. Ожесточенная борьба между рели­
гиозными группировками, развернувшаяся по всей Европе в те­
чение второй половины XVI века и достигшая наиболее яркого
выражения во время Тридцатилетней войны в Германии, по­
казала, что религия становилась фактором разногласия (Sigler,
1983). Мало-помалу стало понятно, что силы государства долж-

104
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

ны быть отделены от обязанности правителей поддерживать

то или иное вероисповедание (Skinner, 1978. Р. 352). Уже один
данный вывод многое прояснил на пути решения дилемм прав­
ления, созданных соперничающими религиями, стремящимися
обеспечить себе своего рода привилегии, на которые ранее по­
сягала средневековая церковь.
Однако не только раздоры, порожденные Реформацией, име­
ли продолжительное влияние на политическую мысль. Дело
в том, что в самих учениях Лютера и Кальвина содержалось
новое, волнующее представление о человеке как о «личности».
В новых доктринах личность воспринималась одинокой перед
лицом Бога, верховным судьей поведения всех, и непосред­
ственно ответственной за истолкование и осуществление воли
Бога. Это понятие имело глубокие и динамичные последствия.
В первую очередь оно освобождало индивида от непосредствен­
ной «институциональной поддержки» церкви и, таким образом,
развивало понятие индивидуально действующего лица как «хо­
зяина своей судьбы», то есть основы большей части последую­
щей политической мысли. Кроме того, оно непосредственно
санкционировало независимость секулярной деятельности
во всех сферах, не вступавших в прямое противоречие с мораль­
ной и религиозной практикой (см. главу 5 и Вебер. Протестант­
ская этика и дух капитализма. 1990). Подобное событие, вкупе
с импульсом к политическим изменениям, возникшим благо­
даря борьбе между религиями, а также между религиозными
и светскими властями, представляло собой мощнейшую дви­
жущую силу, основанную на пересмотре природы государства
и общества.
Этот импульс получил дополнительный стимул благодаря
растущему в Европе интересу к новым социальным и полити­
ческим соглашениям, возникавшим вслед за открытием неевро­
пейского мира (Sigler, 1983. Р. 53-62). Взаимоотношения между
Европой и «новым светом», а также природа прав (если таковые
были) неевропейцев стали средоточием полемики. Это обостри­
ло ощущение многочисленности возможных интерпретаций
сущности политики (S. Hall and В. Gieben, 1992. Ch. 6). Направ­
ление, в котором стали развиваться подобные интерпретации,
конечно, было непосредственно связано с условиями и тради­
циями конкретных европейских стран. Меняющаяся природа
политики осмыслялась по всей Европе разным образом. Однако

105
Часть I. Классические модели

трудно переоценить значительность процессов и событий, воз­

вестивших начало новой эпохи политической рефлексии.

В современной западной политической мысли идею государ­

ства часто связывают с понятием безличного и привилегирован­
ного правового или конституционного порядка со способностью
управления и контроля над той или иной территорией. При том,
что данное представление нашло свое самое раннее выражение
в древнем мире (в особенности в Риме), основным объектом ин­
тереса оно стало лишь в конце XVI века. Оно не являлось элемен­
том средневековой политической мысли. Идея об объективном
и суверенном политическом строе, то есть нормативно описан­
ной структуре власти, отделенной от правителя и управляемых
С. верховными полномочиями над территорией, не могла го­
сподствовать, покуда политические права и обязанности были
тесно связаны с религиозной традицией, монархической вла­
стью и феодальной системой прав на собственность. Сходным
образом идея о том, что люди являются «индивидами» или «на­
родом» с правом быть гражданами своего государства не могла
получить повсеместного распространения, пока не было осла­
блено ограничивающее влияние подобных институтов.
Среди традиций политической мысли, возникших в течение
этих времен, две должны были стать главными: республикан­
ская традиция, обсуждавшаяся в предыдущей главе, и либераль­
ная традиция, среди первых представителей которой были То­
мас Гоббс (1588-1679) и Джон Локк (1632-1704). Фигура Гоббса
символизирует интересный момент перехода от приверженно­
сти абсолютизму и борьбы либерализма против тирании. Локк,
напротив, демонстрирует четкие начала либеральной консти­
туционалистской традиции, ставшей доминирующим мотивом
в изменчивой структуре европейской и американской политики
начиная с XVIII века.
Важно ясно представлять себе значение понятия «либера­
лизма». Хотя оно и противоречиво и преобразовывалось в ходе
истории, в данной книге оно используется для обозначения
попытки поддержать ценность свободы выбора, разума и то­
лерантности перед лицом тирании, абсолютистской системы
и религиозной нетерпимости (Macpherson, 1966; Dunn, 1979;
Pateman, 1985; Rahe, 1994 — в особенности эпилог). Бросая вы­
зов власти духовенства и церкви, с одной стороны, и властям

106
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

«деспотических монархий» — с другой, либерализм стремился

ограничить власть обоих и определить уникальную —частную —
сферу, независимую от церкви и государства. В центре данного
проекта —цель освобождения государства от религиозного кон­
троля и освобождение гражданского общества (личной, семей­
ной и деловой жизни) от политического вмешательства. Посте­
пенно либерализм стал тождественен доктрине, утверждающей,
что люди должны свободно следовать собственным предпо­
чтениям в религиозных, экономических и политических де­
лах —по сути, в большинстве вопросов, воздействующих на по­
вседневную жизнь. И хотя различные «варианты» либерализма
толковали данную задачу по-разному, все они объединялись
вокруг защиты конституционного государства, частной соб­
ственности и рыночной конкурентной экономики как главных
механизмов координации интересов человека. В самых ранних
(и влиятельных) либеральных доктринах, следует подчеркнуть,
индивиды понимались как «свободные и равные», обладающие
«естественными правами», то есть неотчуждаемыми права­
ми, которыми они были наделены с рождения. Однако следует
также отметить, что с самого начала под этими «индивидами»
подразумевались опять-таки мужчины (Pateman, 1988). Обычно
именно мужчина, владелец имущества, был в центре всего вни­
мания; а новые свободы в первую очередь относились к мужчи­
нам новых средних классов или буржуазии (непосредственно
пользующейся благами растущей рыночной экономики). Го­
сподство мужчин в общественной и частной жизни по большей
части не оспаривалось и выдающимися мыслителями.
Основной проблемой, с которой столкнулась политическая
теория, было примирение понятия государства как объек­
тивной, нормативно ограниченной структуры власти с новы­
ми взглядами на права и обязанности подданных. Вопрос за­
ключался в следующем: как «суверенное государство» связано
с «суверенным народом», признававшимся легитимным источ­
ником власти правительства? Большая часть либеральной и ли­
берально-демократической теории столкнулась с дилеммой
поисков равновесия между силой и правом, властью и законом,
обязанностями и правами. Ведь хотя государство обязано обла­
дать монополией на власть принуждения в целях обеспечения
безопасной основы, на которой «свободная торговля», бизнес
и семейная жизнь могут процветать, его принудительная и ре­

107
Часть I. Классические модели

гулятивная способности должны быть ограничены, чтобы власть

придержащие не вмешивались в политические и социальные
свободы отдельных граждан и не преследовали собственные ин­
тересы в конкурентных отношениях друг с другом.
Чтобы понять природу либерализма более полно, важно под­
робно изучить его развитие. Лишь исследовав возникновение
либеральной традиции —а также вопросы, которые она подни­
мала в отношении природы суверенности, власти государства,
индивидуальных прав и механизмов представительства — мож­
но постичь основы новых либерально-демократических мо­
делей, начавших возникать в XVIII и XIX веках. Две подобные
модели будут рассмотрены в данной главе: «протекционная»
демократия и демократия развития (модели Ша и Шб соответ­
ственно). В них прослеживаются очевидные параллели с опре­
деленными аспектами республиканских моделей, рассмотрен­
ных в предыдущей главе. Протекционная демократия полагает,
что, учитывая преследование собственных интересов и инди­
видуально мотивированный выбор в делах, единственный спо­
соб предотвратить господство других заключается в создании
подотчетных институтов; демократия развития утверждает,
что политическое участие —желанная цель сама по себе и явля­
ется одним (если не основным) из главных механизмов разви­
тия энергичного, образованного и активно участвующего граж­
данства. В обоих течениях мышления можно выявить элементы
республиканского влияния, но ни одно из них не будет понято
должным образом без осознания их связи с ранней либеральной
мыслью. А потому эта глава обращается именно к последнему
и, в особенности, к началам современной полемики о приро­
де и пределах власти монархов и духовенства. Ключевое (пусть
и неоднозначное) место в данной полемике принадлежит Гоббсу.

Власть и суверенность

В своем знаменитом «Левиафане» (1651) Гоббс изобразил людей

как глубоко корыстных, вечно стремящихся к «еще более силь­
ному удовольствию» и все более прочной позиции, с которой,
как считал Макиавелли, можно обеспечить достижение своих
целей. Конфликты интересов и борьба за власть определяют
естественное состояние человека. Гоббс подчеркивал «общую

108
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

склонность всего человеческого рода —вечное и беспрестанное

желание все большей и большей власти, желание, прекраща­
ющееся лишь со смертью» (Гоббс, 1991. С. 74). С данной точки
зрения идея о том, что люди могут начать уважать и доверять
друг другу, соблюдать договоры и чтить политическое сотрудни­
чество, представляется действительно маловероятной. Однако,
создавая свое произведение на фоне английской гражданской
войны, Гоббс желал показать, что озабоченность собственны­
ми интересами не обязательно приводит, и не должна приво­
дить, к бесконечным конфликтам и войнам. Чтобы доказать это
и тем самым установить надлежащий государственный строй,
он ввел «мысленный эксперимент». Его следует кратко рассмо­
треть, поскольку он в самой убедительной форме раскрывает
некоторые из вопросов, возникающие при рассмотрении взаи­
моотношений между индивидом и государством.
Гоббс представил ситуацию, в которой люди находятся
в естественном состоянии —то есть ситуацию без «общей вла­
сти» или государства для правоприменения и ограничения
действий — и обладают «естественными правами» применять
любые средства для защиты своей жизни и вольны делать все,
что угодно, против кого угодно и «владеть, использовать и об­
ладать всем, что они раздобудут или смогут раздобыть». Резуль­
татом является постоянная борьба за выживание: знаменитая
Гоббсова «война всех против всех». В данном, естественном, со­
стоянии люди обнаруживают, что жизнь «одинока, бедна, грязна,
груба и коротка» и, следовательно, во избежание вреда или ри­
ска ранней смерти, не говоря уже об обеспечении условий по­
вышенного комфорта, требуются определения некоторых есте­
ственных законов или правил (Гоббс, 1991. Часть I. Глава 13).
Естественные законы суть вещи, которых человек должен был
придерживаться при общении с другими, если есть достаточное
основание полагать, что другие поступят так же (Plamenatz, 1963.
Р. 122-132). Об этих законах Гоббс говорит, что «они были ре­
зюмированы в одном легком правиле, доступном пониманию
и самого неспособного человека. И это правило гласит: не делай
другому того, чего ты не желал бы, чтобы было сделано по от­
ношению к тебе» (Гоббс, 1991. С. 122). В его высказываниях
о естественных законах наблюдается много противоречий (пре­
жде всего связь таких законов с «волей Бога»); но эти сложности
не должны волновать нас в данном случае, поскольку ключевая

* 109

4
Часть I. Классические модели

проблема, по мнению Гоббса, состоит в следующем: при каких

условиях люди будут доверять друг другу в достаточной мере
для того, чтобы «отречься от своего права на любую вещь», так
что их долгосрочная заинтересованность в безопасности и мире
может сохраняться? Как могут люди пойти на сделку друг с дру­
гом, когда, при определенных обстоятельствах, в чьих-либо ин­
тересах —как раз разрыв подобной сделки? Соглашение между
людьми по обеспечению упорядочивания их жизней необходи­
мо, однако представляется невыполнимым.
Вкратце, идея Гоббса такова: люди должны с готовностью
отступаться от своих прав на самоуправление в пользу силь­
ной единоличной власти — с этого момента уполномоченной
действовать от их имени — поскольку если все индивиды сде­
лают это одновременно, возникнет условие для эффективного
политического строя и для долгосрочной безопасности и мира.
Появится уникальная взаимосвязь власти — суверена с поддан­
ным — и установится уникальная политическая власть: власть
суверена или суверенитет — санкционированное, следователь­
но, законное использование власти государства лицом или со­
бранием, признанными в качестве суверена. Подданные сувере­
на будут обязаны повиноваться ему, поскольку пост «суверена»
является продуктом их соглашения, а «суверенность» — скорее
свойством данной оговоренной должности, нежели человека, ее
занимающего (Вепп, 1955; Peters, 1956; Skinner, 1989. Р. 112ff).
Важно подчеркнуть, что, по мнению Гоббса, хотя пост суве­
рена должен быть единоличным и, по сути, самодержавным, он
устанавливается властью, даруемой народом. Право государства
командовать и долг подданных повиноваться являются резуль­
татом «согласия», обстоятельством, с которым люди были бы
согласны, если бы и в самом деле существовал общественный
договор. И хотя в концепции государства Гоббса мы скорее всего
и не нашли бы того, что сегодня могли бы отнести к предста­
вительному правлению, в сущности, он утверждает, что люди
управляют посредством суверена. Суверен и является их пред­
ставителем: «Множество людей становится одним лицом, когда
оно представлено одним человеком или одной личностью, если
на это представительство имеется согласие каждого из пред­
ставляемых в отдельности» (Гоббс, 1991. С. 127). При помощи су­
верена множественность голосов и интересов может стать «еди­
ной волей», и как полагал Гоббс, для суверенного государства

110
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

требуется подобное единство. Поэтому его позиция солидарна

с теми, кто заявляет о важности правления по согласию и отвер­
гает притязания «божественного права королей» и авторитета
традиции в целом. Однако его выводы идут вразрез с умозаклю­
чениями тех, кто часто использует этот аргумент, подразумевая
необходимость той или иной формы народного суверенитета
или демократического представительного правления (подроб­
нее об этом см.: Held, 1995. Ch. 2).
Гоббс стоит у истоков современной либеральной озабоченно­
сти достижением как свободы индивида, так и степенью власти
государства, достаточной для обеспечения социального и поли­
тического порядка. Его решающий вклад в формирование ли­
беральной мысли неоспорим, но в нем, как и в представлениях
Макиавелли, сочетаются глубоко либеральные и нелиберальные
элементы. Либеральные — поскольку Гоббс стремился обнару­
жить наилучшие условия для самовыражения человеческой
природы; а также объяснить или установить наиболее подхо­
дящую форму общества и государства, апеллируя к миру «сво­
бодных и равных» индивидов; и подчеркнуть, в новаторском
ключе, важность согласия при осуществлении сделки или до­
говора — не только в урегулировании дел и обеспечении меры
независимости и выбора в обществе, но также для того, чтобы
легитимировать, то есть оправдать, подобное регулирование.
Однако позиция Гоббса также и нелиберальна: его политиче­
ские заключения подчеркивают необходимость существова­
ния практически всевластного суверена, создающего законы
и обеспечивающего условия социальной и политической жиз­
ни. Гоббс, в сущности, не просил у своих соотечественников
заключать договор; он просил их признать разумную природу
обязательств, возникающих вследствие допущения того, что та­
кой договор уже был заключен (Гоббс, 1991; Macpherson, 1968.
Р. 45). Его представления об этих обязанностях склонили чашу
весов, находящуюся между притязаниями индивида и властью
государства, в сторону последнего. Суверенная власть совре­
менного государства была установлена, однако способность
граждан к независимым действиям —пусть лишь, снова подчер­
кнем, граждан-мужчин, обладающих «высоким положением»
и значительной собственностью —была радикально подорвана.
Гоббс стремился защитить сферу, свободную от вмешательства
государства, в которой смогли бы процветать торговля, ремес-

111
Часть I. Классические модели

ла и патриархальная семья: гражданское общество. Но ему так

и не удалось четко сформулировать понятия и определить ин­
ституты, необходимые для ограничения действий государства.

Гражданство и конституционное государство

Знаменитое возражение Джона Локка на аргумент Гоббса о том,

что индивиды могут обрести «мирную и удобную» жизнь друг
с другом при условии следования диктату самодержавного авто­
ритета, предвосхитило развитие всей традиции протекционной
демократии. Такова его реакция на подобный аргумент: «Это
все равно что думать, будто люди настолько глупы, что они ста­
раются избежать вреда от хорьков или лис, но довольны и даже
Считают себя в безопасности, когда их пожирают львы» (Локк,
1988. С. 315). Иными словами, едва ли люди, полностью не до­
веряющие друг другу, доверят всемогущему правителю заботу
о своих интересах. Локк поддержал революцию и соглашение
1688 года в Англии, установившее конституционные пределы
власти короны. Он отверг представление о власти как о доми­
нирующей во всех сферах жизни. Для него институт «правитель­
ства» мог и должен был пониматься как «инструмент» защиты
«жизни, свободы и имущества» его граждан; то есть смысл пра­
вительства заключается в защите прав индивидов, как предна­
чертано божественной волей и закреплено в законе (Dunn, 1969.
Part 3).
Локк, как и Гоббс, считал, что установлению политического
мира предшествовало существование индивидов, наделенных
естественными правами. Как и Гоббса, его волновало то, какую
форму должно принять легитимное правительство, а также ус­
ловия безопасности, мира и свободы, но то, как он представ­
лял себе подобные вещи, фундаментально отличалось от кон­
цепции Гоббса. В важнейшем, втором из его «Двух трактатов
о правлении» (впервые опубликованном в 1690 году), Локк на­
чинает с предположения о том, что индивиды изначально на­
ходились в естественном состоянии: «Состояние совершенной
свободы...» (Локк, 1988. С. 74)1. Данное естественное состояние,

1 Утверждая это, Локк, несомненно, прокладывал важнейшие пути, по ко­

торым затем следовали остальные.

112
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

основная форма объединения людей, является состоянием сво­

боды, но не «состоянием вседозволенности». Индивиды связа­
ны долгом перед Богом и управляются естественным законом.
Естественный закон (точное значение которого установить
в «Двух трактатах» нелегко) определяет основные принципы
морали: индивиды не должны лишать себя жизни, они должны
пытаться защитить друг друга и не покушаться на свободу друг
друга. Закон можно усвоить посредством разума, но он является
созданием Бога, «бесконечно мудрого Творца» (ссылка).
В рамках естественного состояния люди свободны, посколь­
ку разум делает их способными к рациональности, соблюдению
естественного закона. Кроме того, они обладают естественными
правами. Право управлять своими делами и применять есте­
ственный закон против нарушителей предполагается в каче­
стве обязанности уважать права других. У индивидов есть право
распоряжаться своей рабочей силой и собственностью. Право
на собственность есть и право на «жизнь, свободу и имущество»
(Локк, 1988, хотя Локк использует «имущество» и в более узком
смысле для обозначения специфического использования вещей
(Macpherson, 1962; Plamenatz, 1963; Dunn, 1969).
Соблюдение естественного закона, согласно Локку, гаранти­
рует то, что естественное состояние не является состоянием вой­
ны. Однако в естественном состоянии права индивидов не всег­
да в безопасности ввиду наличия определенных «недостатков»:
не все индивиды в полной мере уважают права других; когда
от каждого индивида зависит применение естественного зако­
на, существует слишком много судей, а потому и противоречий
в истолковании значения данного закона; и когда в организа­
ции людей слишком много свободы, они оказываются уязвимы
перед лицом внешней агрессии. Основным «недостатком» мож­
но назвать неадекватное регулирование вопросов, связанных
с собственностью в широком смысле: право на «жизнь, свободу
и имущество». Собственность предшествует и обществу и управ­
лению, а трудность урегулирования касающихся ее вопросов яв­
ляется ключевой причиной, заставляющей «равно свободных
людей» создать их. Таким образом, средством для исправле­
ния недостатков естественного состояния является соглашение
или договор, создающее, во-первых, независимое общество, и,
во-вторых, «гражданское объединение» или правление (Laslett,
1963). Различие между этими двумя соглашениями крайне важ-
*
113
tС
Часть I. Классические модели

но, поскольку оно показывает, что власть предоставляется пра­

вительству индивидами ради достижения их целей; и если этих
целей не удается достичь адекватно, верховными судьями яв­
ляются люди — граждане — которые могут обойтись без своих
представителей, а при необходимости и без существующей фор­
мы правления.
Следует подчеркнуть, что, по мнению Локка, формирование
правительственного аппарата не означает перехода всех прав
подданных в сферу политики. Права законотворчества и право­
вого принуждения (законодательное и исполнительное право)
передаются, однако процесс в целом зависит от правительства,
следующего своей основной цели: защите «жизни, свободы
и имущества». Суверенная власть, то есть способность опреде­
лять надлежащее использование политической власти, остается
в конечном счете за народом. Законодательный орган утверж­
дает правила в качестве представителя народа в соответствии
с естественным законом, а исполнительный (к которому Локк
также присоединял судебный) следит за осуществлением пра­
вовой системы. Подобное разделение властей было важно, по­
скольку «искушение может быть слишком велико при слабости
человеческой природы, склонной цепляться за власть, то те же
лица, которые обладают властью создавать законы, могут так­
же захотеть сосредоточить в своих руках и право на их испол­
нение, чтобы, таким образом, сделать для себя исключение
и не подчиняться созданным ими законам и использовать за­
кон как при его создании, так и при его исполнении для своей
личной выгоды; тем самым их интересы становятся отличными
от интересов всего сообщества, противоречащими целям обще­
ства и правления (Локк, 1988. С. 347).
Таким образом, целостность и главные цели общества требу­
ют конституционного правления, при котором «общественная
власть» очерчена правовыми нормами и разделена. Локк пола-
гад желательными конституционную монархию, обладающую
исполнительной властью, и парламентское собрание, обладаю­
щее правами законотворчества, хотя он не считал, что это была
единственная форма, которую может принять правление, а его
взгляды совместимы с рядом иных концепций политических
институтов.
Правительство правит, а его легитимность поддерживает­
ся благодаря «согласию» индивидов. «Согласие» — ключевое

114
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

и сложное понятие у Локка. Его можно истолковать в том ключе,

что лишь непрерывно действующее персональное соглашение
индивидов будет достаточным для гарантии требования пови­
новения, то есть для обеспечения власти и легитимности пра­
вительства (Plamenatz, 1963. Р. 228). Однако Локк, по-видимому,
думал об активном согласии индивидов как о ключевом лишь
для установления легитимного гражданского правления. Затем
согласие должно исходить от большинства решений «предста­
вителей народа», пока они, доверенные лица управляемых, со­
блюдают изначальное соглашение и его обязательства гаранти­
ровать «жизнь, свободу и имущество» (подробнее об этом см.:
Lukes, 1973. Р. 80-81 и Dunn, 1980. Р. 36-37). Если они справляют­
ся с этим, тогда появляется и обязательство подчиняться закону.
Однако если те, кто управляют, попирают условия соглашения
рядом тиранических политических действий, восстание с целью
образования нового правительства, утверждал Локк, может быть
не только неизбежным, но и оправданным.
Политическая деятельность для Локка носит инструменталь­
ный характер, то есть она обеспечивает границы или условия
для свободы, так что частные цели индивидов могут реализо­
ваться в гражданском обществе. Создание политического сооб­
щества либо правительства является бременем, которое индиви­
ды должны нести для обеспечения своих целей. Таким образом,
членство в политическом сообществе, то есть гражданство, нала­
гает на индивида как ответственность, так и права, обязанности
и полномочия, ограничения и свободы (Laslett, 1963. Р. 134-135).
По сравнению с Гоббсом эти идеи были более значимыми и ра­
дикальными, поскольку они помогли ввести один из ключевых
принципов современного европейского либерализма, заключа­
ющийся в том, что правительство существует для защиты прав
и свобод граждан, которые, в сущности, являются лучшими су­
дьями своих собственных интересов; и что, следовательно, сфе­
ра действия и практическая деятельность правительства долж­
ны быть ограничены для обеспечения максимума возможной
свободы каждого гражданина. По большей части именно взгля­
ды Локка, а не Гоббса, помогли заложить основы развития ли­
берализма и подготовили путь традиции народного представи­
тельного правления. По сравнению с влиянием Гоббса, именно
влияние Локка на мир практической политики можно назвать
наиболее значительным (Rahe, 1994. Р. 291-311).
%
115
 Часть I. Классические модели

Труды Локка, по сути, задают целый ряд направлений. Они

указывают на важность обеспечения прав индивидов, народно­
го суверенитета, правления большинства, разделения властей
в государстве, конституционной монархии и представительной
системы парламентского правления — тем самым непосред­
ственно предвосхищая ключевые аспекты демократического
правления в той форме, в какой оно развивалось в XIX и начале
XX веках, а также основные принципы современного государ­
ства с представительной системой правления. Однако в лучшем
случае большинство этих идей находятся лишь в зачаточной
форме; ясно также, что Локк не предвидел множества жизнен­
но важных компонентов демократического представительного
правления — в частности, конкурирующие партии, партийное
правление и защиту политических свобод вне зависимости
* от класса, пола, цвета кожи и вероисповедания (Laslett, 1963.
Р. 123). По мысли Локка, регулярные выборы в законодатель­
ное собрание, не говоря уже о всеобщем избирательном праве,
не являлись условием легитимного правления или правления
по общенародному согласию. (Локк почти наверняка не отказал­
ся бы от избирательного права, основывающегося строго на вла­
дении имуществом совершеннолетними мужчинами (Plamenatz,
1963. Р. 231,251-252; Dunn, 1969. Ch. 10). Более того, он не провел
подробного анализа возможных границ политического вмеша­
тельства в жизни людей и того, при каких условиях гражданское
неповиновение является оправданным. Он полагал, что по­
литическая власть основана «на доверии» народа и для народа,
но не смог уточнить, кого же считать «народом» и при каких
обстоятельствах «доверие» может оказываться. И хотя Локк, не­
сомненно, является одним из великих защитников либерализ­
ма — и хотя его труды безусловно стимулировали развитие ли­
берального и либерально-демократического правления — его,
как и многих его предшественников, нельзя рассматривать
как демократа без определенных оговорок (Dunn, 1980. Р. 53-77).

Разделение властей

Иногда считается, что хотя Локк и содействовал развитию

принципов представительного правления, именно француз­
ский философ и политический теоретик Шарль Луи де Секонда,

116
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

барон де Монтескье (1689-1755), лучше представлял себе не­

обходимые институционные инновации для реформирования
представительного правления. И отчасти это верно. Монтескье
никогда подробно не обосновывал свое предпочтение огра­
ниченного правления. В целом, он был последователем Локка
и сторонником того, что он считал «английскими» представле­
ниями о свободе, толерантности и умеренности, которые, по его
утверждению, были превосходно выражены (после 1688 года)
в самой английской политической системе: «зеркало свободы».
На фоне ярко выраженной неудовлетворенности абсолютист­
ским правлением (в особенности правлением Людовика XIV),
он стал интересоваться тем, как обеспечить представительный
режим, приверженный свободе и способный минимизировать
коррупцию и монополию привилегий. Локк мало писал о жела­
емых свойствах государственной власти или о том, каким обра­
зом эта власть должна быть организована, тогда как Монтескье
уделял этому вопросу много внимания. Он проанализировал
различные условия обретения свободы, самое примечательное
из которых касалось того, как конституции могут ставить непре­
одолимые ограничения действиям государства (Bellamy, 1996).
Монтескье выступал за конституционное правительство
как основной механизм, гарантирующий права индивида
(взрослого, мужчины, собственника). Хотя он верил в исход­
ный, неизменный естественный закон, его труды также, если
не больше, указывают на озабоченность развитием системы
позитивного права: официальной, ярко выраженной правовой
структуры для регулирования общественной и частной жизни.
Он упорно отстаивал идею общества, в котором способности
и энергия «индивидов» свободно раскрывались при осозна­
нии того, что частные интересы будут защищены. Монтескье
воспринимал как должное, что «во всяком государстве всегда
есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богат­
ства или почестей», обладающие «правом удерживать народ
от распущенности» (Монтескье, 1999. С. 142); и также принимал
как должное, что существует множество людей (среди них рабо­
чие и малоимущие), «положение которых так низко, что на них
смотрят как на людей, неспособных иметь свою собственную
волю». Тем не менее его труды решительно содействовали рас­
пространению идеи конституционного государства, охраняю­
щего правопорядок внутри страны и защищающего от агрессии

117
Часть I. Классические модели

извне. Он напрямую не использовал термин «конституционное

государство», но аргументы, которые он выдвигал, были нацеле­
ны отчасти на «деперсонализацию» структуры государственной
власти, так чтобы она могла стать менее уязвимой к злоупотре­
блениям со стороны индивидов и групп.
Монтескье не переставал восхищаться классическим поли­
сом (N. О. Keohane, 1972). Он высоко оценивал идеал активного
участия, преданности жизни политического сообщества и глу­
бокого чувства гражданского долга, вдохновлявшего древний
мир. Но общие условия, которые привели к расцвету городов-
государств в эпохи Античности и Возрождения, по его мнению,
исчезли навсегда. «Ввиду того что в свободном государстве вся­
кий человек, который считается свободным, должен управлять
собою сам, законодательная власть должна бы принадлежать
там всему народу. Но так как в крупных государствах это невоз­
можно, а в малых связано с большими неудобствами, то необхо­
димо, чтобы народ делал посредством своих представителей все,
чего он не может делать сам» (Монтескье, 1999. С. 141).
Возникновение государств, контролирующих значительные
территории, и распространение свободной торговли и рыноч­
ной экономики создало необратимое движение в сторону обще­
ственной и политической гетерогенности. Сравним древнюю
и современную Грецию: «Политические деятели Греции, жив­
шие во времена народного правления, не признавали для него
никакой другой опоры, кроме добродетели. Нынешние же толь­
ко и говорят, что о мануфактурах, торговле, финансах, богатстве
и даже о роскоши» (там же. С. 28). Контраст между древностью
и современностью, согласно Монтескье, есть контраст между са­
мобытными тесно связанными сообществами, бережливостью,
вниманием к добродетели и гражданской дисциплине, воспи­
тывающей активного гражданина, с одной стороны, и крупны­
ми городами-государствами, централизованными бюрокра­
тическими иерархиями, слабо связанными коммерческими
обществами, неравным достатком и свободным преследовани­
ем частных интересов —с другой (Krouse, 1983. Р. 59-60; Pangle,
1973). В условиях современной жизни предпочтительной фор­
мой правления для Монтескье была система, смоделированная
по подобию конституционной монархии Англии. Рассуждая по­
добным образом, он желал соединить понятия монархического
правления, основанного на стремлениях к обретению стабиль­

118
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

ности, к чести и славе с более широкой системой сдержек и про­

тивовесов. По-новому формулируя и республиканскую, и ли­
беральную озабоченность соединением частного интереса
и общественного блага, он искал в институционных средствах
способ учесть интересы различных групп в общественной жиз­
ни, не жертвуя при этом свободой сообщества в целом.
Интерпретация Монтескье английской конституции под­
вергается серьезной критике; ее часто оценивают как ни до­
статочно точную, ни оригинальную. Однако то, что он говорил
о ней, в частности, его высказывания относительно основателей
новых политических сообществ, в особенности Северной Аме­
рики (Ball, 1988. Р. 52-54; Мапгп, 1994), пользовалось большим
влиянием1. Хотя классические греческие философы, а также Ма­
киавелли и Локк, осознавали значимость «смешанного государ­
ства» или «разделения властей» для защиты свободы, именно
Монтескье сделал их стержнем всего своего учения. Государство
должно организовывать представительство интересов различ­
ных «групп» власти; то есть оно должно представлять собой
«смешанный строй», уравновешивающий позиции монархии,
аристократии и «народа». Без подобной репрезентации закон,
как он утверждал, всегда будет искажаться в сторону частных
интересов, правительства будут пребывать в застое, а поли­
тической строй в итоге будет крайне уязвимым. На его взгляд,
аристократия была необходимой для эффективного поддержа­
ния баланса между монархией и «народом», каждый из которых,
при представившейся возможности, были склонны к деспотиз­
му. Но свобода индивида и умеренного правительства зависе­
ли, прежде всего, от особых гарантий против угнетения: «Но из­
вестно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий
властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направле­
нии, пока не достигнет положенного ему предела. А в пределе —
кто бы это мог подумать! нуждается и сама добродетель. Что­
бы не было возможности злоупотреблять властью, необходим
такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы

1 Очевидно, едва ли будет преувеличением сказать, что «американские ре­

спубликанцы ценили избранные доктрины Монтескье наравне со Свя-
щенным писанием»: их основные положения они пересказывали «точно
катехизис» (McDonald, 1986. Р. 80-81; см. также обсуждение идей Мэди-
t; сона ниже).

* 119
Часть I. Классические модели

взаимно сдерживать друг друга. Возможен такой государствен­

ный строй, при котором никого не будут понуждать делать то,
к чему его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему
дозволяет» (Монтескье, 1999. С. 137).
Монтескье проводил более тонкое, чем Локк, различие между
исполнительной, законодательной и судебной властями. И он
твердо придерживался мнения, что подлинная свобода невоз­
можна, «если бы в одном и том же лице или учреждении, со­
ставленном из сановников, из дворян или простых людей, были
соединены эти три власти: власть создавать законы, власть при­
водить в исполнение постановления общегосударственного ха­
рактера и власть судить преступления или тяжбы частных лиц»
(Монтескье, 1999. С. 139). В знаменитой главе «Духа законов»
(книга XI, глава 6) Монтескье утверждал, что при современных
„условиях свобода может основываться лишь на осторожном
создании институционального разделения и балансе ветвей
власти в государстве. Ранее идея смешанной формы правления
обычно означала ограниченное «участие» различных сословий
в государственной жизни. Выступая за государственный строй,
основанный на трех различных учреждениях с различающими­
ся правовыми полномочиями, Монтескье переработал эту идею
и провел альтернативный анализ, ставший решающим для по­
пыток ограничить чрезмерно централизованную власть, с одной
стороны, и с другой —гарантировать то, чтобы «добродетельное
правление» зависело в меньшей степени от героических инди­
видов или гражданской дисциплины и в большей —от системы
сдержек и противовесов.
Исполнительная власть должна находиться в руках монар­
ха; эта «сторона правления, почти всегда требующая действия
быстрого, лучше выполняется одним, чем многими» (там же.
С. 143). Решительное руководство, создание стратегии, эффек­
тивного правоприменения и способность сохранять ясный
набор политических приоритетов являются признаками «до­
стойного правителя». Следовательно, правитель должен об­
ладать правом вето на случай неприемлемого законопроекта
(предположительно узурпирующего его власть), регулировать
собрания законодательного органа (их созыв и продолжитель­
ность) и контролировать армию, поскольку «это вполне согла­
суется с природой вещей, ибо армии надлежит более действо­
вать, чем рассуждать» (там же. С. 147). С другой стороны, власть

120
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

монарха должна быть ограничена законом. Для этого крайне

важно, чтобы законодательная власть заключалась не только
в праве разрабатывать стратегию и вносить поправки и изме­
нения в законы, но также в праве призвать к ответу правите­
ля за неправомерные действия, ограничивать свободу его дей­
ствий, сохраняя контроль над налогообложением государства
и, если потребуется, распускать армию или контролировать ее
путем ее ежегодного финансирования. Все это, как утверждал
Монтескье, он почерпнул из английской конституции того вре­
мени. Там же он нашел основания для одобрения разделения за­
конодательной власти на две палаты: одна для наследственной
знати, а другая —для представителей «народа», то есть перио­
дически избираемых уважаемых членов общества, служащих
в качестве доверенных лиц, отстаивающих интересы электората
(ответственные перед последним, однако непосредственно ему
не подотчетные). В двух палатах взгляды и интересы всех «до­
стойных внимания» должны соблюдаться. Знать сохранит за со­
бой право отвергать законопроект, тогда как «палата общин»
будет обладать правом законодательной инициативы. Судебная
власть должна быть отделена от обоих органов. Локк представ­
лял судебную власть как подразделение исполнительной власти,
однако Монтескье считал ее независимость в деле защиты прав
индивидов решающей. Без независимой судебной власти люди
могли бы столкнуться с ужасной силой в лице одновременно па­
лача, судьи и присяжных —и кроме того, их права, несомненно,
не могли бы быть гарантированными.
Анализ идей Монтескье о разделении властей не был ни си­
стематическим, ни в полной мере последовательным (Pangle,
1973; Ball, 1988. Р. 52-53; Bellamy, 1996). Так, полномочия ис­
полнительных и законодательных органов не уточнялись
и оставались двусмысленными. Однако объяснение Монтескье
данных вопросов было гораздо более глубоким, чем попытки
любого из его предшественников. Более того, его проницатель­
ность позволила ему представить ясные основания того, поче­
му риск, связанный с правлением на протяженных территори­
ях (а именно —уступки деспотизму либо влиятельным кругам)
мог быть ликвидирован. Монтескье осознавал, что в «в большой
республике будут и большие богатства, а следовательно, и не­
умеренные желания» и что «общественное благо» могло быть
принесено в жертву тысяче частных взглядов (Монтескье, 1999.
Часть I. Классические модели

С. 111). Но он считал, что разделение властей может стать фун­

даментальным препятствием на пути к «неумеренному благосо­
стоянию», и что, укоренившись в «конфедеративной республи­
ке» —республике, состоящей из небольших правительственных
объединений, —будет возможно существование некоторых сво­
бод, связанных с правлением городов-государств, сохраняющих
достаточную правовую и политическую компетенцию для про­
тиводействия и «внутреннему разложению», и «внешним вра­
гам».
Выдающееся значение политических трудов Монтескье за­
ключается в его тезисе о том, что в мире, в котором индивиды
амбициозны и ставят свои собственные интересы выше всех
остальных, необходимо создать институты, которые смогут
обратить подобную амбицию в качественное и эффективное
правление (Krouse, 1983. Р. 61-62). Институционализируя раз­
деление властей и обеспечивая открытое собрание для про­
ведения прений соперничающих групп и фракций, Монтескье
полагал, что открыл наиболее практичное и ценное политиче­
ское устройство для современного мира: мира, надлежащим
образом разделенного на «общественную сферу» государ­
ственной политики, управляемой мужчинами, с одной сторо­
ны, и «частную сферу» экономики, семейной жизни, женщин
и детей — с другой. Для него свобода, как было верно подме­
чено, «процветает не потому, что у людей есть естественные
права или потому, что они восстают, если их правители дово­
дят их до этого; она процветает потому, что власть настолько
распределена и организована, что кто бы ни пытался злоупо­
требить ею, встречает на своем пути правовые ограничения»
(Plamenatz, 1963. Р. 292-293).
Однако исследуя взаимоотношения между государством
и гражданским обществом, Монтескье в конечном счете не смог
подобрать необходимые аргументы и определить механизмы
для защиты сферы частной инициативы. Он затратил огром­
ное количество сил, пытаясь объяснить изменения в политиче­
ских структурах, ссылаясь на географические, климатические
и исторические условия. Согласно его оценке, они определили
специфическую природу законов, обычаев и практик наций
и государств. Политические возможности обусловливались гео-
климатическими факторами и организацией власти. Это ут­
верждение, несомненно, правдоподобно, но оно породило ряд

122
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

трудностей относительно примирения, с одной стороны, взгляда

на то, что существует значительный простор для конституцион­
ных изменений и, с другой стороны, взгляда на то, что полити­
ческая жизнь обусловлена естественными и историческими об­
стоятельствами, независимыми от непосредственного контроля
тех или иных политических сил. Во-вторых, фундаментальная
сложность лежит в самом сердце концепции свободы Монтескье.
Свобода, как он пишет, —это «право делать все то, что разреша­
ет закон». Люди могут свободно заниматься своей деятельно­
стью в рамках закона. Но если свобода определяется в непосред­
ственной связи с законом, то нельзя обоснованно утверждать,
что свобода может зависеть от изменения закона или что сам за­
кон при определенных обстоятельствах может приводить к ти­
рании. Несмотря на защиту Монтескье важных институционных
инноваций, формально он разрешал дилемму уравновешива­
ния связи между государством и обществом в пользу первого,
то есть в пользу законодателей. С точки зрения демократии это
положение было бы более приемлемым, если бы законодате­
ли были подотчетны народу. Но Монтескье думал совсем о не­
многих в качестве потенциальных избирателей; он не считал,
что законодатели или представители подотчетны электорату,
и приписывал монарху огромную власть, включая способность
распустить законодательный орган. Кроме того, он игнорировал
важные вопросы, которые были ключевыми для Локка; право
граждан обходиться без своих «доверенных лиц» либо изменять
форму правления в случае необходимости. По мысли Монтескье,
в конце концов именно управляемые оставались подотчетными
правителям.

Идея протекционной демократии: резюме и дополнения

Начиная с Гоббса одним из (если не самым) главных вопро­

сов либеральной политической теории было то, как в мире ле­
гитимного и разумного преследования собственной выгоды
можно сохранять правление, а также какую форму правления
следует избрать. Гоббс был теоретиком в полном смысле слова,
который систематически отступал от основ классического по­
лиса; только сильное протекционное государство могло на деле
защитить от опасностей граждан, с которыми те сталкиваются,

123
<
Часть I. Классические модели

будучи предоставленными самим себе. Модификация данного

утверждения, проведенная Локком, была весьма убедительной:
не было основательных причин предположить, что правители
по своей собственной инициативе создадут адекватную систе­
му для того, чтобы граждане свободно преследовали свои ин­
тересы. По-разному, но дополняя друг друга, Локк и Монтескье
утверждали, что для законной политической власти должны
устанавливаться границы. Однако никто из данных мыслите­
лей не довел свою аргументацию до того, что сегодня представ­
ляется ее логическим завершением. Защита свободы требует
политического равенства для всех взрослых индивидов: фор­
мально равной способности защищать их интересы от про­
извола либо со стороны государства, либо сограждан. И лишь
когда данная идея была детально проработана, протекционная
теория демократии получила свое полнейшее выражение, хотя
здесь мы утверждаем, что многие из основополагающих эле­
ментов данной теории берут свое начало и получают наиболее
концентрированный анализ в политологических трудах XVII
и XVIII веков.
Сосредоточимся на двух классических формулировках про­
текционной теории демократии: политической философии
одного из главных архитекторов американской конституции,
Джеймса Мэдисона (1751-1836); и взглядах двух ключевых
представителей «английского либерализма» XIX века — Иере­
мии Бентама (1748-1832) и Джеймса Милля (1773-1836). Благо­
даря им протекционная теория либеральной демократии, воз­
можно, обрела наиболее полную разработку: правители должны
быть подотчетны управляемым посредством политических
механизмов (тайное голосование, регулярное голосование и со­
ревнование между потенциальными представителями —среди
прочего), дающим гражданам адекватные средства для выбора,
санкционирования и контролирования политических решений.
Как утверждалось, посредством данных механизмов мог до­
стигаться баланс между силой и правом, властью и свободой.
Однако несмотря на данный решительный шаг, вопрос о том,
кого именно следует считать «индивидами» и какова именно
была природа их предположительного политического участия,
в англоамериканском мире оставался неясным или неопреде­
ленным.

124
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

Проблема партий

В ряде выдающихся работ, опубликованных в «Федералисте»

(в 1788 году), Мэдисон преобразовал некоторые из самых зна­
чительных идей Гоббса, Локка и Монтескье в связную полити­
ческую теорию и стратегию. Он согласился, вслед за Гоббсом,
с тем, что политика основывается на личной выгоде. Как и Локк,
он признавал первостепенную важность защиты индивидуаль­
ной свободы посредством учреждения государственной власти,
ограниченной законом и в конечном итоге подотчетной управ­
ляемым. А вслед за Монтескье он рассматривал принцип раз­
деления властей как основополагающий для формирования
легитимного государства. Однако его собственная позиция, воз­
можно, лучше всего раскрывается в связи с его оценкой класси­
ческой демократии. В его трудах классическая демократия если
и не полностью отрицается, то подвергается основательной
критике, и то, что остается от всей республиканской традиции —
в особенности ее внимание к разложению общественной жизни
частными интересами, ее антимонархический уклон и защита
смешанного правления — переосмысляется и приобретает ли­
беральные акценты.
В отличие от Монтескье, восхищавшегося древними респу­
бликами, но считавшего их «дух» подорванным силами «модер­
низации», Мэдисон был чрезвычайно критично настроен по от­
ношению и к республикам, и к их духу. Его суждение сходно
с платоновским, а иногда кажется еще более радикальным, под­
крепляемым гоббсовскими предположениями о человеческой
природе. По мысли Мэдисона, «чистые демократии» (под кото­
рыми он понимал общество, «состоящее из небольшого числа
граждан, собирающихся купно и осуществляющих правление
лично») всегда были нетерпимыми, несправедливыми и не­
устойчивыми. В политике данных государств общая страсть
или интерес, разделяемые большинством граждан, обычно фор­
мируют политические суждения, стратегию и действия. Кроме
того, непосредственная природа любой «коммуникации и вза­
имодействия» неизбежно означает, что «нет ничего, что поме­
шало бы расправиться со слабой стороной или каким-нибудь
неугодным лицом» (Федералист. №10). Как следствие, чистые
демократии «всегда являли собой зрелище смут и раздоров»
и «всегда оказывались неспособными обеспечить личную безо-

* 125
1
Часть I. Классические модели

пасность или права собственности». И неудивительно, что «они

существовали очень недолго и кончали насильственной смер­
тью». Мэдисон язвителен по отношению к «политикам от тео­
рии», которые «ратовали за этот образ правления и ошибочно
полагали, что, осчастливив человечество равенством в полити­
ческих правах, они тем самым полностью уравняют и сгладят все
различия в отношении владения собственностью, как и в мыс­
лях и увлечениях» (Федералист. №10). История, со времен Ан­
тичности до Возрождения, свидетельствует, что подобные пред­
положения далеки от истины.
Инакомыслие, споры, разногласия, конфликты интересов
и постоянное образование конкурирующих партий неизбежны.
Они неизбежны, поскольку их причины «заложены в природе че­
ловека» (Федералист. № 10). Разнообразие в способностях и пра­
вах, погрешности в умозаключениях и суждениях, привычка
к поспешным выводам и привязанность к различным лидерам,
как и стремление к чрезмерному количеству различных целей —
все это составляет «непреодолимые препятствия» единообра­
зию в интерпретации приоритетов и интересов. Разум и личная
выгода тесно связаны и создают взаимовлияние рационально­
сти и страсти. Превозносимая добродетель чаще оказывалась
лишь личиной для непрекращающейся эгоистической гонки.
Стремление к власти, превосходству и выгоде суть неизбежные
элементы человеческой природы, которые постоянно «делят
человечество на партии, разжигают взаимную вражду и делают
людей куда более наклонными ненавидеть и утеснять друг друга,
чем соучаствовать в достижении общего блага. Предрасположе­
ние к взаимной вражде столь сильно в человеке, что даже там,
где для нее нет существенных оснований, достаточно незначи­
тельных и поверхностных различий, чтобы возбудить в людях
недоброжелательство друг к другу и ввергнуть их в жесточай­
шие распри» (Федералист. № 10).
Однако наиболее распространенным и стабильным источ­
ником враждебности и фракционности, как утверждал Мэди­
сон, всегда было «многостороннее и неравное распределение
собственности». Те, кто обладают собственностью, и те, кто ею
не обладают, формируют устойчивые «различающиеся обще­
ственные интересы». Этот акцент на роли собственности раз­
делялся многими выдающимися политическими теоретиками
начиная с Платона. (Любопытно, однако, что это неизменно от­

126
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

рицалось либералами и либерал-демократами XX века). У Мэди­

сона это привело к признанию того, что все нации разделены
на классы в соответствии с объемом собственности, «которыми
движут различные чувства и взгляды». В отличие от Маркса, Эн­
гельса и Ленина, которые позднее стремились разрешить по­
литические проблемы, обусловленные классовым конфликтом,
рекомендуя ликвидацию их причины (то есть отмену частной
собственности на средства производства), Мэдисон утверждал,
что любая подобная попытка была бы безнадежно нереальной.
Даже если «просвещенный государственный муж» сможет ради­
кально снизить неравное владение и распределение собствен­
ности —а крайне сомнительно, что он сможет, поскольку люди
всегда воссоздают образцы неравенства — однородность инте­
ресов за этим не последует. «Стало быть, —полагал Мэдисон, —
мы приходим к заключению, что причины, порождающие кра­
молу, невозможно истребить и спасение от нее следует искать
в средствах, умеряющих ее воздействие» (Федералист. №10).
Образование партий неизбежно; а проблема политики, по сути,
есть проблема сдерживания партий.
Под партией Мэдисон понимал «некое число граждан —неза­
висимо от того, составляет ли оно большую или меньшую часть
целого, — которые объединены и охвачены общим увлечением
или интересом, противным правам других граждан или посто­
янным и совокупным интересам всего общества» (Федералист.
№10). Задача, которую он перед собой ставил, заключалась
в том, чтобы найти способы регулирования «разнообразных
и сплетающихся интересов» таким образом, что они становят­
ся замешанными в «необходимых и обычных операциях пра­
вительства». Мэдисон ратовал за сильное американское го­
сударство как защитника от тирании и как средство контроля
над «партийным насилием», но оно должно было быть основано
на «представительских принципах», при которых правительство
регулярно знакомилось бы с мнением всех граждан; то есть учи­
тывая избирательное право граждан для смены своих лидеров.
Иногда аргументы Мэдисона создают впечатление, что он мыс­
лил гражданство как универсальную категорию, применяемую
ко всем взрослым индивидам вне зависимости от пола, цвета
кожи и обладания собственностью. Но хотя он считал, что изби­
рательное право легитимно распространяется на большее число
граждан, чем то, которое подразумевали Локк или Монтескье,
*
127
Часть I. Классические модели

в сущности, учитывая время, в которое он писал, он вряд ли под­

держал бы распространение избирательного права на женщин,
белых неимущих рабочих и черных рабов. Несомненно, Мэди­
сон гораздо более ограничивал число населения, должного об­
ладать правом голоса, что и отражено в некоторых его работах
(Meyers, 1973; Main, 1973). Тем не менее, он был твердо убежден,
что форма «народного правления» с федеративной структурой
и разделением властей не только улучшит последствия межпар­
тийной борьбы, но решительно вовлечет граждан в политиче­
ский процесс защиты их собственных интересов.
Политические трудности, вызываемые группами, отстаи­
вающими интересы меньшинств, могут быть преодолены по­
средством тайного голосования, «позволяющего справиться
с вредоносными взглядами посредством простого голосования»
(Федералист. №10). Однако наибольшие трудности, причиня­
емые партиями, возникают, когда одна партия образует боль­
шинство. Так как в этом случае появляется опасность, что сама
форма народного правления позволит такой группе «принести
в жертву ее главному увлечению или интересу как обществен­
ное благо, так и права другой части граждан». Предотвратить
«тиранию большинства», как ее часто называют, можно лишь
посредством специальных конституционных соглашений. Наи­
более существенными из них являются система политического
представительства и мощный выборный орган.
Политическое представительство включает постоянную пере­
дачу правления «небольшому числу граждан, которых остальные
избирают» (Федералист. №10). Оно включает представителей,
действующих как доверенные лица избирателей, осуществля­
ющих свой выбор и выносящих суждение о своих интересах
и о том, как они могут быть наиболее адекватно удовлетворены
(Ball, 1988. Р. 61-67)1. Как утверждал Мэдисон, подобная систе­
ма крайне важна, поскольку общественные взгляды могут быть

1 Данный взгляд на представительство иногда называют теорией «неза­

висимости», поскольку в ней делается акцент на то, что представите­
ли лучше всего служат гражданам, когда они действуют в значительной
степени независимо от последних. Эта точка зрения отличается от «де­
легирующего» подхода к представительству, обычно отстаиваемого
в марксистской традиции, согласно которой обязанность представите­
лей состоит в добросовестном представлении текущих взглядов и инте­
ресов своих избирателей (Pitkin, 1967. Ch. 7),

128
 Глава Ъ. Развитие либеральной демократии: за и против государства

«возвышеннее и шире, ибо просеиваются отборным органом,

состоящим из граждан». Представительное правление преодо­
левает крайности «чистой демократии», поскольку сами выборы
неизбежно приводят к разъяснению общественных вопросов;
и немногие избранные, способные противостоять ходу полити­
ческого процесса, вероятно, будут компетентными и способны­
ми «наилучшим образом определить интересы страны», то есть
интересы всех граждан. Но одно лишь представительное прав­
ление не будет достаточным условием для защиты граждан: оно
не способно само по себе остановить вырождение избранных
в силовую эксплуататорскую партию. По данному поводу Мэ­
дисон выдвигает новый аргумент, отличный от духа «чистых
демократий», о достоинствах масштаба в общественных делах.
«Крупная республика», занимающая значительную территорию
и охватывающая большое население, является основным усло­
вием недеспотического правления. Тому есть несколько при­
чин. В первую очередь число представителей должно доходить
до определенного уровня «в деле обуздания крамолы» (при этом
не быть столь многочисленным, как быстро добавляет Мэдисон,
чтобы вызывать угрозу «общественной смуты») (Федералист.
№10). Еще более важно следующее: если пропорция квалифи­
цированных кандидатов постоянна и в небольшой, и в крупной
республике, последняя будет обладать гораздо большим числом
граждан, из которых сможет выбирать электорат. Далее, в круп­
ном государстве представители будут выбираться расширен­
ным числом избирателей, которые скорее всего заметят «недо­
стойных кандидатов». И в крупном государстве с экономикой,
основанной на преследовании частных целей, неизбежно будет
наблюдаться высокая социальная разнородность, и поэтому
здесь меньше шансов, что среди избирателей либо избираемых
сформируется тираническое большинство. Социальная разно­
родность помогает создать политическое дробление, предот­
вращающее чрезмерную концентрацию власти1. Хотя в крупном
государстве представители могут постепенно все более дистан­
цироваться и становиться отчужденными, федеральная консти­
туция —которая связывает сосуществующие сообщества воеди­
но —может это компенсировать: «важные и всеобщие интересы

1 Данный аргумент глубоко повлиял на «плюралистическую» традицию по­

сле Второй мировой войны (см. главу 6).

129
Часть I. Классические модели

передаются в ведение всенародных законодателей, а местные

и частные — законодателям штатов» (Федералист. №10). Нако­
нец, если соответствующие исполнительная, законодательная
и судебная ветви власти разделены и на общенациональном,
и на локальном уровнях, свобода будет защищена наилучшим
образом.
Интерес Мэдисона к партийной политике и предложенное
им решение проблемы объединения частного интереса с обще­
ственным отчасти был вдохновлен концепцией республика­
низма Макиавелли, заостряющей внимание на необходимости,
политически и институционально, способствовать развитию
ответственного отношения к сфере общественного (Bellamy,
1996). В связи с этим Мэдисон истолковывал роль представите­
лей и сильного федеративного государства не только негативно,
в качестве инструментов, которые следует принять в свете не­
желательности прямой демократии, но и позитивно, в качестве
средств установления формы политики, имеющей отличные
шансы организовать серьезную дискуссию и эффективный про­
цесс принятия решений в общественной жизни. Но его анализ
расширенной республики не следует путать с предшествующи­
ми классическими интерпретациями гражданской жизни и об­
щественной сферы. Теоретически, Мэдисон более не сосредото­
чен на традционном вопросе активного гражданского участия
в жизни политического сообщества; вместо этого его взгляд
направлен на легитимное преследование индивидами своих
интересов, а также на правление как прежде всего на средство
реализации этих интересов. Хотя Мэдисон искал прямых путей
для примирения частных интересов с «республикой», его по­
зиция демонстрирует яркий пример соединения взглядов сто­
ронника протекционного республиканизма с либеральными
ценностями (Wood, 1969; Pocock, 1975. Р. 522-545). Таким обра­
зом, он понимал федеративное представительное государство
как ключевой механизм в деле объединения интересов инди­
видов и защиты их прав. В подобном государстве, как он пола­
гал, может быть обеспечена безопасность человека и имущества,
а политика может стать совместимой с требованиями крупно­
го современного национального государства и его сложной
моделью торговли, коммерции и международных отношений.
Для обобщения его взглядов приведем слова одного исследова­
теля: «Лишь... суверенное национальное правительство подлин­

130
 Глава Ъ. Развитие либеральной демократии: за и против государства

но континентального масштаба может обеспечить недеспоти­

ческое народовластие. Республиканский Левиафан необходим
для того, чтобы обезопасить жизнь, свободу и собственность
от тирании местного большинства. Расширенная республика
есть не только средство адаптирования народного правления
к новым политическим реалиям, но насущной и желанной кор­
рективой для глубоко укорененных дефектов политики неболь­
шого народного режима правления» (Krouse, 1983. Р. 66).
Внимание Мэдисона к партийной жизни и его желание за­
щитить индивидов от могущественных сообществ было не­
однозначным проектом в двух отношениях. С одной стороны,
он поднимал важные вопросы о принципах, процедурах и ин­
ститутах народного правления и необходимости защищать
их от импульсивных и безрассудных действий, от кого бы они
ни исходили. Критики демократии часто задавались этими во­
просами: как «народные» режимы могут оставаться устойчи­
выми, как призвать к ответу представителей, как граждане по­
нимают «правила политической игры» и каким образом они
следуют им — все эти соображения обоснованны. С другой сто­
роны, если эти вопросы решаются в ущерб другим, их легко мож­
но будет связать с неоправданным консервативным желанием
найти способ защитить, прежде всего, «имущих» (меньшинство)
от «неимущих» (прочие). Мэдисон настаивал, как и все критики
демократии и почти все теоретики протекционной демократии,
на естественном праве на частную собственность. Основа этого
права остается загадкой, и именно ее (как мы увидим) пытались
разрешить Маркс и Энгельс. Мэдисон выступал за народное
правление, покуда не возникало риска того, что большинство
сможет обратить инструменты государственной стратегии про­
тив привилегий меньшинства. Несмотря на ярко выраженный
новаторский характер и значимость всей его аргументации, Мэ­
дисон, бесспорно, был демократом по принуждению. Это связы­
вало его с Иеремией Бентамом и Джеймсом Миллем, которых,
как мне представляется, можно обсуждать совместно.

Подотчетность и рынки

Бентам и Милль находились под сильным впечатлением от про­

гресса и методов естественных наук, и им было свойственно аб-
Часть I. Классические модели

солютно светское мировоззрение. К таким понятиям, как есте­

ственное право и общественный договор, они относились
как к вводящим в заблуждение философским измышлениям, ко­
торые не могли объяснить подлинную основу интересов граждан,
ответственность и долг по отношению к государству. Эта основа
могла быть раскрыта, по их утверждениям, посредством нахож­
дения примитивных и элементарных составляющих фактиче­
ского поведения человека. Ключом к их пониманию человека
является тезис о том, что действиями людей руководит стремле­
ние удовлетворить желание и избежать боли. Их аргументация,
вкратце, состоит в следующем: доминирующей мотивацией лю­
дей является реализация желаний, максимизация удовлетворе­
ния или выгоды и минимизация страданий; общество состоит
из индивидов, стремящихся к извлечению из чего бы то ни было
наибольшей выгоды; интересы индивидов всегда конфликтуют
друг с другом, поскольку, по мысли Гоббса, «великим управля­
ющим законом человеческой природы» является подчинение
«людей и их собственности нашим удовольствиям...» (Bentham.
Fragment on government, 1960). Поскольку естественно, что те,
кто правит, будут поступать так же, как управляемые, прави­
тельство должно, во избежание систематического злоупотре­
бления его функциями, быть подотчетно непосредственно из­
бирателям, имеющим право регулярно определять, были ли
достигнуты их цели.
Вооружившись подобными аргументами, протекционная
теория демократии получила свое наиболее четкое выраже­
ние (Макферсон, 2011. Гл. 2; Harrison, 1993. Ch. 6). Для Бентама
и Милля либеральная демократия была связана с политическим
аппаратом, который обеспечивал бы подотчетность управляю­
щих управляемым. Лишь посредством демократического прав­
ления можно обрести нужные средства для вынесения полити­
ческих решений, соответствующих общественному интересу,
то есть интересам массы индивидов. Как писал Бентам: «Де­
мократию... характеризуют цель и результат... защищающий ее
членов от гнета и разграбления в руках тех функционеров, кото­
рых она нанимает для своей защиты» (Bentham. Constitutional
Code, 1843. Book 1. P. 47). Демократическое правление требуется
для защиты граждан от деспотического использования полити­
ческой власти монархом, аристократией либо другими группа­
ми, поскольку искушение злоупотребить властью в обществен­

132
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

ной сфере — совершить неправомерные действия — столь же

универсально, сколь и сила притяжения. Лишь путем тайного
голосования, конкуренции между потенциальными политиче­
скими представителями, разделения властей, свободы печати,
слова и объединения в общественные организации может быть
соблюден «интерес общества в целом» (Bentham. Fragment on
Government, 1960; J. Mill. An essay on government, 1937).
Бентам, Милль и утилитаристы как таковые (то есть все те,
кто защищал принцип пользы) дали одно из самых четких обо­
снований либерально-демократического государства, обеспе­
чивающего условия, необходимые для того, чтобы индивиды
преследовали свои цели без риска произвола и политического
вмешательства государства, свободно участвовали в экономи­
ческих сделках, трудо- и товарообмене на рынке и обогаща­
лись. Данные идеи составляли ядро «английского либерализма»
XIX века; государству отводилась роль посредника или арбитра,
тогда как индивиды в гражданском обществе, согласно прави­
лам экономической конкуренции и свободного обмена, пресле­
довали собственные интересы. Периодические выборы, отмена
полномочий монарха, разделение властей в рамках государства,
а также свободный рынок должны были привести к максималь­
ной выгоде всех граждан. Свободное голосование и свободный
рынок были непременным условием. Поскольку ключевым
предположением было то, что коллективное благо можно было
в действительности обрести во многих сферах жизни лишь
при условии, что индивиды взаимодействовали бы в конкурент­
ном обмене, преследуя свою выгоду при минимальном вмеша­
тельстве государства.
Примечательно, однако, что у этого аргумента есть и другая
сторона. В связи с отстаиванием «минимального» государства,
чья компетенция и власть были бы строго ограничены, возни­
кала необходимость прибегать, по сути, к определенным типам
государственного вмешательства, в частности — ограничение
действий непослушных, будь то индивиды, группы или клас­
сы ((. Mill. Prisons and prison discipline, 1828). Те, кто бросали
вызов безопасности частной собственности либо рыночному
обществу, угрожали достижению общественного блага. Во имя
общественного блага утилитаристы выступали за новую систе­
му административной власти для «управления людьми» (Фуко,
1999. Часть 3; Ignatieff, 1978. Ch. 6). Система тюрем явилась сим­

* 133

i
Часть I. Классические модели

волом этой новой эпохи. Более того, даже если политика госу­
дарственного невмешательства оказывалась бессильной в до­
стижении наилучших возможных результатов, государственное
вмешательство оправдывалось для перестройки социальных
взаимоотношений и институтов. Принятие и применение за­
конов, а также создание стратегии и институтов, были леги­
тимны в той мере, в какой они поддерживали принцип выгоды;
то есть в той мере, в какой они непосредственно способствовали
достижению, посредством тщательных расчетов, наибольшего
счастья для наибольшего числа граждан — единственно науч­
но оправданный критерий, по утверждениям Бентама и Милля,
общественного блага. В рамках подобной системы правление
должно было преследовать четыре дополнительных цели: по­
могать обеспечивать средствами к существованию рабочих, уве­
ряя их, что они смогут воспользоваться плодами своего труда;
помогать в достижении изобилия, освобождая от политических
препятствий «естественные побуждения» к осуществлению сво­
их потребностей путем труда; благоприятствовать равенству,
поскольку постоянное приращение материальных благ не при­
водит к увеличению счастья тех, кто ими обладает (закон умень­
шающейся выгоды); а также обеспечивать безопасность инди­
видуальных благ и богатства (Bentham. Principles of the Civil
Code, 1838). Из данных четырех целей последняя явно является
первостепенной; поскольку при отсутствии безопасности благ
и собственности не было бы стимула для индивидов работать
и достигать богатства; труд был бы недостаточно продуктив­
ным, а коммерция не процветала бы. Следовательно, учитывая
необходимость выбирать между «равенством» и «безопасно­
стью» в стратегии развития общества и закона, первое должно
уступить последнему (ibid, 1838. Part I. Ch. 11). Если государство
занято обеспечением безопасности (вместе с другими целями
в той мере, в каком они совместимы), то в интересах самих граж­
дан, считал Бентам, будет подчиняться такому государству.
Утилитаризм и его синтез с экономическими учениями Ада­
ма Смита (1723-1790) был наиболее радикальным. Во-первых,
он представлял решительный вызов чрезмерно концентриро­
ванной политической власти, и в особенности до того не вызы­
вавшим сомнений нормам, регламентирующим жизнедеятель­
ность гражданского общества. Постоянный вызов либерализма
государственной власти в связи с этим был и остается крайне

13 4
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

важным. Во-вторых, утилитаризм помог сформулировать новую

концепцию природы и роли политики; он обосновал избира­
тельное, контролируемое электоратом государственное вмеша­
тельство с целью максимизации общественного блага. Бентам,
например, являлся сторонником проекта бесплатного образова­
ния, установления уровня минимальной заработной платы и по­
собий по болезни. Наследие утилитаристов имело большое вли­
яние на формирование политики государства благосостояния
(глава 6). С другой стороны, следует подчеркнуть, что концепция
Бентама и Милля о легитимных участниках, а также о границах
демократической политики, имеет много общего с ограничи­
тельными взглядами, характерными для либеральной традиции
в целом: «политика», «общественная сфера» и «государственные
дела» устойчиво ассоциировались со сферой жизнедеятельно­
сти мужчин, в особенности собственников. От Гоббса до Бента­
ма и Джеймса Милля патриархальная структура общественной
(и частной) жизни, а также ее взаимосвязь с распределением
собственности, неизменно воспринимались как должное. Так,
при рассмотрении расширения избирательного права Бентам
и Милль нашли основания для исключения, среди прочего, жен­
ского населения и большей части трудящихся классов, несмотря
на то, что многие их аргументы, судя по всему, указывали прямо
в направлении всеобщего избирательного права. Следует, од­
нако, отметить, что Бентам стал выступать гораздо более ради­
кально по вопросу о всеобщем избирательном праве, чем Милль,
и позднее оставил свои первоначальные предубеждения о все­
общем избирательном праве только для взрослых мужчин, хотя
у него и оставались замечания относительно надлежащей степе­
ни расширения участия женщин в политической жизни.
Идеи Бентама и Милля небезосновательно воспринимались
в качестве «основополагающей модели демократии для совре­
менного индустриального общества» (Макферсон, 2011. С. 68).
Их оценка демократии заставила воспринимать ее как логиче­
ское требование для управления обществом, свободным от аб­
солютной власти и традиции, обществом, в котором индивиды
обладают неограниченными желаниями, образуют сообщество
массового потребления и стремятся к максимизации удовлет­
ворения частных потребностей. Демократия, таким образом,
становится средством достижения этих целей, а не самоцелью,
для совершенствования и развития всех людей. Как таковые

* 135
Часть I. Классические модели

взгляды Бентама и Милля представляют, вместе со всей тра­

дицией протекционной демократии, в лучшем случае крайне
фрагментарную или одностороннюю форму демократической
теории (Pateman, 1970. Ch. 1).
Что такое демократическая политика? В то время как сфера
политики в афинской демократии и республиканской тради­
ции эпохи Возрождения распространялась на все общественные
дела города-республики, либеральная традиция протекционной
демократии (модель Ша) разработала более узкий подход: поли­
тическое приравнивалось к миру правления или правительств
и к деятельности индивидов, партий или групп по интересам,
оказывающих давление на правительство. Политика рассматри­
вается как особая и строго очерченная сфера общества, отделен­
ная от экономики, культуры и семейной жизни. В либеральной
традиции политика прежде всего означает государственную
деятельность и институты. Прискорбным последствием этого
является то, что вопросы, касающиеся, например, организа­
ции экономики либо насилия над женщинами в браке, обычно
воспринимаются как неполитические, как результат «свобод­
ных» частных соглашений в гражданском обществе, как част­
ный, а не государственный вопрос (Pateman, 1983, 1988)'. Это,
несомненно, крайне ограничивающий взгляд, который впо­
следствии был отвергнут. Но, обратив на него внимание, важно
также подчеркнуть, что либеральная идея протекционной демо­
кратии имела далеко идущие последствия.
Идея свободы от всеохватывающей политической власти (так
называемая отрицательная свобода) начиная с конца XVI века
вдохновляла атаку на старые режимы Европы и была идеальным
дополнением растущему рыночному обществу, поскольку сво­
бода рынка на практике означала предоставление частной ини­
циативе в промышленности, распределении и экономическом
обмене определять условия жизни. Но либеральная концепция
отрицательной свободы связана с другим понятием — идеей
выбора из ряда альтернатив. Ключевой элемент свободы зави­
сит от реальной способности выбирать и следовать избранными1

1 Несмотря на более широко разработанную концепцию политики среди

греческих мыслителей, отнюдь не очевидно, что греки обратились бы
к подобным вопросам (Okin, 1991; Saxonhouse, 1991). О республиканиз­
ме Возрождения см. в: Pitkin, 1984; Phillips, 1991.

136
 Глава Ъ. Развитие либеральной демократии: за и против государства

путями в своей деятельности («позитивная свобода»). Данное

понятие не разрабатывалось в рассматриваемой либеральной
традиции систематически, но отдельные насущные вопросы
исследовались сыном Джеймса Милля, Джоном Стюартом Мил­
лем (1806-1873), чьи труды мы рассмотрим ниже. Тем не менее
либеральная идея политического равенства как необходимого
условия свободы — официально признанной равной способно­
сти граждан защищать свои собственные интересы —содержит
в себе эгалитарный идеал с разрушительными для либерального
строя последствиями (Mansbridge, 1983. Р. 17-18). Если интересы
индивидов должны быть равным образом защищены, посколь­
ку лишь индивиды могут в конечном счете решать, чего же они
хотят, и, следовательно, их интересы имеют в принципе равный
вес, возникают два вопроса: должны ли все взрослые индивиды
(вне зависимости от пола, цвета кожи, вероисповедания и до­
статка) иметь пропорционально равный способ защиты своих
интересов, то есть равные избирательные и гражданские права?
Следует ли рассмотреть вопрос о том, действительно ли интере­
сы индивидов могут в равной мере защищаться политическими
механизмами либеральной демократии, то есть создает ли по­
следняя равное распределение политической власти?

Модель Ша

Протекционная демократия

Принцип(ы) обоснования
Граждане нуждаются в защите от управляющих,
как и друг от друга, чтобы быть уверенными в том, что те,
кто осуществляет правление, следуют стратегии, соответ­
ствующей интересам граждан.

Ключевые особенности
Верховной властью, в сущности, обладает народ, но ею
облечены представители, легитимно осуществляющие
государственные функции.
—▼
137

*
Часть I. Классические модели

Регулярные выборы, тайное голосование, конкурен­

ция между группировками, потенциальными лидерами
или партиями, а также правление большинства являются
институциональными основами для установления по­
дотчетности правящих.
Власть государства должна быть безличной, то есть нор­
мативно определенной и разделенной между исполни­
тельной, законодательной и судебной ветвями власти.
Главенство конституционализма в целях гарантии сво­
боды от произвола и равенства перед законом в форме
политических и гражданских прав или свобод, в первую
очередь связанных со свободой слова, самовыражения,
объединений, голосования и вероисповедания.
Отделение государства от гражданского общества, то есть
сфера активности государства в целом должна быть стро­
го ограничена созданием системы, позволяющей граж­
данам преследовать свои личные цели без всякого риска
насилия, неприемлемого социального поведения и неже­
лательного политического вмешательства.
Конкурирующие центры власти и группы по интересам
Общие условия
Развитие политически самостоятельного гражданского
общества
Частная собственность на средства производства
Конкурентная рыночная экономика
Патриархальная семья
Расширение территориальной сферы национального
государства

Примечание. Эта модель, как и множество других в данной ра­

боте, представляет краткое изложение определенной тради­
ции; это не попытка тщательной репрезентации, (что в прин­
ципе проблематично,) определенных позиций и множества
важных различий между рассматриваемыми политическими
теоретиками.

138
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

Первое из данных соображений оказалось в центре внимания

во время борьбы за расширение избирательных прав в конце XIX
и XX веков. Многие из аргументов либерал-демократов могли
быть обращены против сложившегося положения вещей, обна­
руживая ту меру, в которой демократические принципы не при­
менялись на практике. Второе соображение стало центральным
для марксистской, феминистской и других радикальных тради­
ций. Хотя каждый шаг навстречу формальному политическому
равенству является прогрессом, «реальная свобода» подрыва­
ется глубоким неравенством, коренившимся в социальных от­
ношениях частного производства и воспроизводства. Вопросы,
порождаемые подобной позицией, требуют внимательного рас­
смотрения, но напрямую не отражены в модели Ша. Едва ли это
удивительно, учитывая, что данная модель адресована легити­
мации политики и экономики личной выгоды.

Свобода и развитие демократии

Если Бентам и Джеймс Милль были демократами поневоле, го­

товыми, однако, представить аргументы для обоснования де­
мократических институтов, Джон Стюарт Милль был явным
сторонником демократии, поглощенный расширением инди­
видуальной свободы во всех сферах деятельности человека. Ли­
берально-демократическое или представительное правление
было для него важным не просто потому, что оно устанавлива­
ло границы преследования личного удовлетворения, но пото­
му, что оно было важным аспектом свободного развития лич­
ности. Участие в политической жизни — голосование, участие
в местном управлении и институт присяжных — было, по его
мнению, неотъемлемым условием создания непосредственной
заинтерсованности в управлении и, следовательно, основой
для образованных и развивающихся граждан, мужчин и жен­
щин, а также для динамики «стратегии развития». Как прежде
Руссо и Уолстонкрафт, Милль понимал демократическую поли­
тику как важнейший механизм нравственного развития чело­
века (Macpherson, 1977. Ch. 3; Dunn, 1979. Р. 51-53). «Возвышен­
ное и гармоничное» развитие способностей личности являлось

139
Часть I. Классические модели

для него основополагающей концепцией1. Однако это стремле­

ние не привело его к отстаиванию какой-либо формы прямого
демократического правления или непредставительной демо­
кратии; как мы увидим, он был чрезвычайно скептично настро­
ен по отношению ко всем подобным формам.
Во многом именно Джон Стюарт Милль задал направление
развития современной либерально-демократической мысли.
Работая в период ожесточенной полемики по поводу реформ
британского правительства, Милль стремился защитить концеп­
цию политической жизни, характеризующейся ростом индиви­
дуальной свободы, более ответственным правительством и эф­
фективным правлением, осуществляющимся без помех в виде
коррупции и усложненного регламентирования. На его взгляд,
угрозы подобным стремлениям исходили отовсюду, включая
«истеблишмент», — старавшийся сопротивляться изменениям,
требованиям новых сформировавшихся классов и групп, под­
вергавшихся риску форсированных изменений, к которым сами
они не были в достаточной степени готовы, —а также сам аппа­
рат правительства, который в контексте самых разнообразных
типов давления, оказываемого ростом индустриализации стра­
ны, грозил распространением своей административной роли
за желательные пределы. Раскрыть взгляды Милля на данные
вопросы означает разобраться во многих вопросах, ставших
фундаментальными для современной демократической мысли.
Самобытный подход Милля к свободе индивида наиболее
полноценно раскрывается в его знаменитом и наиболее влия­
тельном исследовании «О свободе» (1859). Целью данного труда
являлась разработка и защита принципа, который установил бы
«свойства и пределы той власти, которая может быть справед­
ливо признана принадлежащей обществу над индивидуумом»,
вопрос, редко исследуемый теми, кто защищает прямые формы
демократии (Милль, 2000. С. 288). Милль признавал, что неко­
торый регламент и вмешательство в жизни индивидов необхо­
димы, но искал препятствия произволу и корыстному вмеша­
тельству. Ключевой момент он описывает следующим образом:

1 Милль уподоблял периодическое голосование вынесению «вердикта чле­

ном суда присяжных», то есть, по сути, итогу процесса активного рас­
смотрения фактов общественных дел, а не просто выражению персо­
нального интереса.

14 0
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

«Цель... состоит в том, чтобы установить тот принцип, на ко­

тором должны основываться отношения общества к индиви­
дууму, т.е. на основании которого должны быть определены
как те принудительные и контролирующие действия общества
по отношению к индивидууму, которые совершаются с помо­
щью физической силы в форме легального преследования, так
и те действия, которые заключаются в нравственном насилии
над индивидуумом чрез общественное мнение. Принцип этот
заключается в том, что люди, индивидуально или коллективно,
могут справедливо вмешиваться в действия индивидуума толь­
ко ради самосохранения, что каждый член цивилизованного
общества только в таком случае может быть справедливо под­
вергнут какому-нибудь принуждению, если это нужно для того,
чтобы предупредить с его стороны такие действия, которые
вредны для других людей» (там же. С. 293).
Социальное или политическое вмешательство в свободы лич­
ности могут быть оправданы, только когда действие (либо не­
удача), намеренно либо нет, «затрагивает других» и затем лишь
когда оно «наносит другим вред». Единственной целью наруше­
ния свободы должна быть самозащита. В деятельности, которая
направлена только на самого себя, то есть касается лишь инди­
вида, «индивид должен быть абсолютно независим над самим
собою, — над своим телом и духом он неограниченный госпо­
дин» (Милль, 2000. С. 294).
Принцип Милля, по сути, совсем не так уж «прост»: его значе­
ние и выводы остаются крайне неопределенными. В частности,
что именно означает причинить «вред другим»? Наносит ли вред
неполноценное образование? Наносит ли его глубокое неравен­
ство в распределении богатства и прибыли? Причиняет ли вред
публикация порнографии? Но, на время отступая от подобных
вопросов, следует отметить, что в его руках этот принцип помог
защитить многие ключевые свободы, связанные с либерально­
демократическим правлением. Это, во-первых, свобода мысли,
чувства, слова и печати (освобождающая «внутреннее царство
сознания»; во-вторых, свобода вкуса и занятий («строить жизнь
в соответствии своему характеру»); и в-третьих, свобода собра­
ний или объединений, до тех пор пока, конечно, она не причи­
няет вреда другим. «Только такая свобода и заслуживает назва­
ния свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться
к достижению того, что считаем для себя благом, и стремиться

141

k
Часть I. Классические модели

теми путями, какие признаем за лучшие, —с тем только ограни­

чением, чтобы наши действия не лишали других людей их бла­
га, или не препятствовали бы другим людям в их стремлениях
к его достижению» (там же. С. 296). Для Милля принцип свободы
служил водоразделом между народом и властью правительства;
и посредством его специального применения в тех или иных
свободах он мог позволить определить «необходимую область»
свободы человека и, таким образом, необходимые сферы дея­
тельности, необходимые гражданам для управления собствен­
ной жизнью. И именно посредством этой свободы, по мнению
Милля, граждане могут разработать и установить размах и на­
правление своей собственной стратегии. Он утверждал, кроме
того, что текущая практика и правителей, и граждан обычно
противостояла этой доктрине и, пока не установится «сильной
преграды в твердом нравственном убеждении» против подоб­
ных дурных привычек, усиливающиеся посягательства на сво­
боду граждан могут ожидаться по мере наращивания силы госу­
дарства с целью противостоять давлению новой эпохи.

Опасности деспотической власти

и разросшегося государства

Уникальность позиции Милля прояснится, если мы сопоста­

вим ее, как поступал и он сам, с тем, что он считал, во-первых,
недопустимой природой «деспотической власти», которая
под разными личинами все еще отстаивалась различными вли­
ятельными фигурами в течение его жизни, и во-вторых, риском
еще больших посягательств на свободу граждан, если государ­
ство развивалось слишком быстро в попытке контролировать
сложные национальные и международные проблемы. Имелось
множество оснований для того, чтобы, как считал Милль, пред­
положить, что «разросшееся государство» —это реальная угроза1.

1 Интересно заметить, что аргументы Милля против абсолютизма перекли­

каются с современными аргументами против возможности централизо­
ванного планирования, а его аргументация против крупного неуправля­
емого государства перекликается со многими аспектами сегодняшних
дебатов на ту же тему.

142
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

В «Размышлениях о представительном правлении» (1861)

Милль критиковал абсолютистское государство (под которым
он понимал «абсолютную монархию») и, в целом, деспотическое
использование политической власти: во-первых, из-за неком­
петентности и, в конечном счете, непрактичности, а во-вторых,
на основании нежелательности как таковой. Всем тем, кто вы­
ступал за абсолютизм, Милль отвечал, что подобная форма
правления может привести к «добродетельной и разумной» реа­
лизации задач правительства лишь при следующих, чрезвычай­
ных и по сути нереализуемых условиях: чтобы в любое время
была доступна подробная информация о поведении и работе
каждой ветви правительства в каждом районе страны; чтобы
достаточная доля внимания уделялась всем проблемам в этой
огромной области; и чтобы существовала способность к «прони­
цательному подбору» всего персонала, необходимого для госу­
дарственного управления (Mill. Considerations on Representative
Government, 1951. P. 202-203). «Способности и энергия», необ­
ходимые для реализации подобного порядка, не доступны, пи­
шет Милль, простым смертным, поэтому все формы абсолютной
власти в конечном счете иллюзорны. Но даже если, ради про­
должения дискуссии, мы сможем найти сверхлюдей, подходя­
щих для абсолютной власти, понравится ли нам то, чего они по­
могут нам добиться: «индивид сверхчеловеческой умственной
активности, справляющийся со всеми делами людей умственно
пассивных» (Mill. Considerations, 1951. Р. 203)? Ответом Милля
было однозначное «нет»: любая политическая система, лишаю­
щая людей «потенциального голоса в решениях их собственной
судьбы», подрывает основу человеческого достоинства, угро­
жает социальной справедливости и отрицает лучшие условия
для того, чтобы люди пользовались «наибольшим числом вы­
годных последствий, истекающих из их занятий» '.
Абсолютная власть угрожала бы человеческому достоинству,
поскольку, не имея возможности участвовать в регулировании

1 Милль постоянно критиковал многие из предположений утилитарист­

ских доктрин Бентама, с которыми его ознакомил его отец и сам Бен-
там (у которого некоторое время он работал секретарем), но подтвердил
общий принцип выгоды как фундаментального критерия справедли­
вых целей или того, что является правильным. Однако защита данно-
, го принципа никоим образом не привела его к однозначному примене­
нию последнего (Ryan, 1974. Ch. 4; Harrison, 1993. Р. 105-112).

ft
143

k
Часть I. Классические модели

дел, представляющих чьи-либо интересы, трудно обнаружить

потребности и желания людей, проверить суждения и разрабо­
тать выдающиеся качества в интеллектуальной, практической
и нравственной сферах. Активное участие в формировании ус­
ловий своего существования есть важнейший механизм для со­
вершенствования человеческого разума и нравственного раз­
вития. Социальная справедливость нарушалась бы, поскольку
люди способны защитить свои собственные права и интересы
лучше, чем какой-либо —и когда-либо —назначаемый «предста­
витель». Наилучшая защита против пренебрежения чьими-либо
правами состоит в том, чтобы тот или иной индивид был спо­
собен регулярно участвовать в формулировании этих прав. На­
конец, когда люди задействованы в решении проблем, затраги­
вающих их самих либо все сообщество, высвобождается энергия,
увеличивающая вероятность создания оригинальных решений
и успешных стратегий. Вкратце, участие в общественной и госу­
дарственной жизни избавляет от пассивности, а «общее благо­
денствие тем шире и вернее достигается, чем больше и разно­
образнее способности и энергия тех, кто ему содействует» (Mill.
Considerations, 1951. Р. 207-208, 277-279).
Вывод, который Милль делает из данных аргументов, состо­
ит в том, что представительное правление, сфера деятельности
и полномочия которого строго ограничены принципом свободы,
а также политикой невмешательства государства —принципом,
которому должны следовать экономические отношения в це­
лом — являются основными условиями «свободных обществ»
и «процветания»1. До того как перейти к дальнейшим коммента­
риям и мнению Милля об «идеально совершенном устройстве»
и «идеально совершенном устройстве экономики», весьма по­
лезно будет ссосредоточиться на том, что он считал крупнейшей
современной ему угрозой: на «тирании большинства» и разрас­
тании власти правительства.

1 В данном случае я не буду обращать внимания на многие из очевидных

противоречий в аргументации Милля. Так, он был, в сущности, готов
оправдать деспотическое правление над «зависимыми» территориями.
См. интересный недавний комментарий в: Ryan, 1983, а более подроб­
ное исследование см. в: Duncan, 1971.

14 4
 Глава 3. Развитие либеральной демократии; за и против государства

От народного правления к бюрократической угрозе

Вопросы, обусловленные угрозой тиранического большинства,

уже поднимались в различных контекстах: как вопросы, непо­
средственно относящиеся к критикам классической демократии
и республиканизма, а также как проблема, адресуемая непо­
средственно защитниками протекционной демократии (Мэди­
сон). Однако не кто иной, как французский мыслитель и историк
Алексис де Токвиль (1805-1859), оказал на Милля наибольшее
влияние в данной области. В своем важнейшем труде «Демокра­
тия в Америке» Токвиль утверждал, что постепенное предостав­
ление избирательных прав взрослому населению, а также рас­
ширение демократии в целом, создало уравнительный процесс
в общих социальных условиях всех индивидов. От имени демо­
са правительство неизбежно оказывается обращенным против
привилегий старых классов и порядков; по сути, против всех тра­
диционных форм статуса и иерархии. Эти тенденции, на взгляд
Токвиля, угрожали самой возможности политической свободы
и личной независимости. Среди многих феноменов, привлекав­
ших его внимание, было нарастающее присутствие правитель­
ства в повседневной жизни как захватнической контролирую­
щей силы. В разгар «демократической революции» государство
стало центром конфликтов: местом, где стратегия практически
во всех аспектах терпела поражение. Основываясь на предполо­
жении о том, что оно является в основном «благим» механизмом,
государство начало рассматриваться как гарант общественного
благосостояния и прогрессивных изменений. Де Токвиль считал,
что подобное предположение было крайне ошибочным и, если
ему не противостоять в теории и практике, оно станет сигналом
к капитуляции перед «диктатурой» правителя1.

1 Де Токвиль советовал, чтобы ряд компенсирующих сил, включая децен­

трализацию некоторых сфер правительственной деятельности, силь­
ные независимые ассоциации и организации в политической, социаль­
ной и экономической жизни, встал между индивидом и государством,
а также призывал воспитывать культуру, уважающую дух свободы, спо­
собную помочь построить препятствия чрезмерно централизованной
власти (Krouse, 1983; Dahl, 1985. Ch. 1). Широкие «плюралистические воз­
зрения на общество» Токвиля, по большому счету, разделялись Миллем,
несмотря наего критику нескольких аспектов позиции Токвиля (Mill.
De Tocqueville on democracy in America).

*
145

*
Часть I. Классические модели

Названная проблема находилась в числе вопросов, которыми

занимался Милль. Его взгляды могут быть подытожены следую­
щим образом:

1. Современный аппарат управления расширяется с добавлени­

ем каждой новой функции (транспорт, образование, банков­
ское дело, управление экономикой).
2. По мере того как разрастается правительство, все боль­
ше «активных и амбициозных» людей становится все силь­
нее связанными с ним и/или зависимыми от правительства
(либо от партии, стремящейся контролировать правитель­
ственный аппарат).
3. Чем больше число людей (как в абсолютном, так и относи-
. тельном выражении) назначается и содержится правитель­
ством,—тем шире централизованный контроль над функ­
циями и кадрами, и тем сильнее возрастает угроза свободе;
и если этим тенденциям не помешать —«не вся свобода пе­
чати и народное учреждение законодательного органа сде­
лает эту или любую другую свободной лишь по названию».
(Милль, 2000).
4. Кроме того, чем более эффективным и искусным становит­
ся административный аппарат, тем сильнее угроза свободе.

Милль красноречиво резюмирует сущность отмеченных мо­

ментов: «Если правительство возьмет на себя удовлетворение
всех этих общественных потребностей, для удовлетворения
которых необходимы организованное действие сообща, ши­
рокая обдуманная предприимчивость, и если при этом оно
привлечет к себе на службу самых способных людей, то тогда
в государстве образуется многочисленная бюрократия, в ко­
торой сосредоточится все высшее образование, вся практи­
ческая интеллигенция страны (мы исключаем из этого чи­
сто спекулятивную интеллигенцию), — вся остальная часть
общества станет по отношению к этой бюрократии в по­
ложение опекаемого, будет ожидать от нее советов и указа­
ний, как и что ей делать, —тогда честолюбие самых способ­
ных и деятельных членов общества обратится на то, чтобы
вступить в ряды этой бюрократии, и раз вступив, поднять­
ся как можно выше по ступеням ее иерархии» (Милль, 2000.
С. 380).

146
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

Однако его аргументы ни в коем случае не заканчиваются

этими пунктами, поскольку есть и другие важные соображе­
ния касательно особого воздействия разросшегося прави­
тельственного аппарата на «массы»:

5. Если административная власть неуклонно распространяется,

граждане —за неимением практического эксперимента и ин­
формации —станут все менее информированными и неспо­
собными сдержать и контролировать эту власть.
6. Никакая инициатива в стратегических вопросах, даже если
она исходит от общественного давления, не будет прини­
маться всерьез, пока она не будет отвечать «интересам бю­
рократии».
7. «Привязанность» общества к государственной бюрократии
будет еще сильнее и даже распространяться на агентов са­
мого бюрократического аппарата, поскольку «правители на­
столько же рабы бюрократической организации и дисци­
плины, насколько управляемые —рабы правителей» (Милль,
2000). Рутина организационной жизни заменяет «власть
и деятельность» самих индивидов; при подобных условиях
креативная умственная деятельность и потенциальный про­
гресс органов управления подавляются.

О последнем пункте Милль высказался следующим образом:

«Будучи крепко сплочена, действуя как система, и следовательно,
как и все системы, руководствуясь в своих действиях известны­
ми, раз установленными правилами, правительственная корпо­
рация подвергается постоянно искушению впасть в беспечную
рутину, превратиться в мельничную лошадь, и когда она раз
впадет в такое состояние, то если по временам и выходит из него,
так разве только увлекаясь какой-нибудь незрелой идеей, успев­
шей завладеть фантазией одного из руководящих его членов.
Эти наклонности, общие всем бюрократическим корпораци­
ям, находятся между собой в тесной связи, хотя, по-видимому,
и противоречат одна другой. Единственно, что может сдержи­
вать эти наклонности, что может служить стимулом для поддер­
жания способностей бюрократии на известной степени высоты,
это — если способности бюрократии будут предметом неусып­
ной критики со стороны других не менее сильных способностей,
находящихся вне ее. Но для этого необходимо существование
*
147
Часть I. Классические модели

таких условий, при которых могли бы независимо от правитель­

ства, формироваться люди, способные и приобретать те качества
и ту опытность, без которых невозможно правильное суждение
о важных практических делах» (Милль, 2000. С. 382)1.

Представительное правление

Что же в таком случае Милль подразумевает под «идеально со­

вершенным устройством»? В общих чертах, Милль выступал
за то, чтобы сильная демократия отразила угрозы разросше­
гося вмешательства государства. Представляется, что он про­
водил резкое различие между демократией и бюрократией:
демократия могла противостоять бюрократии. Однако данная
общая формулировка породила несколько вопросов и дилемм
для Милля, как и для всех либералов и либерал-демократов. Во-
первых, как много должно быть демократии? В какой степени
социальная и экономическая жизнь должна быть демократи­
чески организована? Во-вторых, как можно примирить тре­
бования участия в общественной жизни, создающего основу
для демократического контроля над правителями, с требова­
ниями компетентного управления в многослойном обществе?
Сочетается ли демократия с искусным, компетентным прави­
тельством? В-третьих, каковы легитимные пределы действий
государства? Какова надлежащая область действия для инди­
вида по сравнению с коллективным действием? Стоит кратко
ознакомиться с ответом Милля на каждый из данных вопросов.
Согласно Миллю, представление древних греков о полисе
не смогло бы сохраниться в современном обществе. Понятие
самоуправления или правления посредством открытых собра­
ний было бы, по его мнению (в соответствии с либеральной
традицией как таковой), чистым безумием в любом сообществе,
превышающем по размерам один небольшой город. Там же, где
малое количество заканчивается, люди могут участвовать «лишь

1 Среди примеров доминирования государственных должностных лиц

над обществом, которые приводит Милль, выделим «меланхолию, ха­
рактерную для России». Сам царь «бессилен перед бюрократией» свое­
го государства: он может «сослать любого в Сибирь, но не может управ­
лять без них либо против их воли» (Милль, 2000. С. 380).

148
 Глава 5. Развитие либеральной демократии: за и против государства

в незначительной доле общественных дел» (Mill. Considerations,

1951. Р. 217-218). Не считая огромных проблем, связанных непо­
средственно с численностью, существуют также очевидные гео­
графические и физические границы того, когда и где люди могут
собираться: эти границы труднопреодолимы уже в небольшом
сообществе; в крупном же — просто непреодолимы. Проблемы,
созданные взаимодействием и регулированием в густонаселен­
ной стране, непреодолимо сложны для любой системы класси­
ческой либо прямой демократии (ibid. Р. 176-176, 179-180). Бо­
лее того, когда правление осуществляется всеми гражданами,
существует постоянная опасность того, что наиболее мудрые
и способные будут находиться в тени недостатка знаний, на-
ч выков и опыта большинства. Этой опасности можно постепен-
' но противопоставить опыт в общественных делах (голосова-
- ние, участие в суде присяжных, более многостороннее участие
в местном управлении), но лишь до определенной степени. От­
сюда «идеально совершенное устройство» в современных ус­
ловиях включает представительную демократическую систему,
в которой люди «пользуются через посредство периодически
избираемых ими депутатов высшей контролирующей властью»
(Mill. Considerations, 1951. Р. 228).
Представительная система, вместе со свободой слова, печати
и собраний, обладает особыми преимуществами: она предостав­
ляет механизм, посредством которого можно контролировать
государственную власть; она учреждает собрание (парламент),
действующий в качестве стража свободы и центра рассуждений
и прений; она использует, посредством выборной конкуренции,
лидерские качества и интеллект с наибольшей выгодой для всех
(ibid. Р. 195, 239-240). Милль утверждал, что не существовало
лучшей альтернативы представительной демократии, хотя он
признавал и ее недостатки. Сегодня, пишет он, представитель­
ная демократия и пресса суть «единственная, хотя и во многих
отношениях несовершенная заместительница Пникса и Фору­
ма» (ibid. Р. 176ff). Как ни прискорбно, но участие в политиче­
ской жизни неизбежно ограничено в крупномасштабном, слож­
ном и густонаселенном обществе (см. главу 9, в которой понятия
политического участия и информированного участия объясня­
ются более подробно).
Однако в конечном итоге суждениям электората и его из­
бранников Милль доверял крайне мало. Утверждая, что всеоб­

149
Часть I. Классические модели

щее избирательное право было необходимо, он прилагал все

усилия, рекомендуя комплексную систему множественного
голосования, с тем чтобы массы, рабочий класс, основа «демо­
кратии», не имели возможности подчинить политический строй
тому, что он называл просто «невежеством» (ibid. Р. 324). Учиты­
вая, что индивиды способны на самые разные поступки и лишь
некоторые способны раскрыть свои способности в полной мере,
не будет ли уместно, если некоторые граждане имели бы больше
влияния в правлении, чем другие? К несчастью для убедитель­
ности некоторых аргументов Милля, он также поддерживал си­
стему множественного голосования; все взрослые должны обла­
дать правом голоса, но наиболее мудрые и талантливые должны
иметь больше голосов, чем невежественные и менее способные.
Он пишет: «Необходимо, чтобы каждый управляемый имел го­
лос в правительстве... Человек, исключенный из всякого участия
в политических делах, не является гражданином... Однако дол­
жен ли каждый обладать равным голосом? Это совершенно иное
предложение; и, по моему мнению... явно ложное... нет никого,
кто бы, в любом касающемся его деле, не предпочел бы, чтобы
его делами управлял тот, кто обладает большими познаниями,
чем меньшими. Нет никого, кто бы, если бы он был обязан до­
верить свои интересы им обоим, не желал бы отдать более весо­
мый голос более образованному и воспитанному из них обоих»
(Mill. Thoughts on parliamentary reform, 1868. P. 17-18, 20-22).
Милль относился к профессиональному статусу как к крите­
рию распределения голосов, в соответствии с которым коррек­
тировал свою концепцию демократии: те, кто обладают больши­
ми познаниями и навыками (занимавшие лучше оплачиваемые
и привилегированные рабочие места), не должны уступать тем,
кто ими не обладает, то есть рабочему классу1. Но избежать прав­
ления «трудящихся классов», равно как и эгоистичного правле­
ния классов имущих — политического невежества в его самой
опасной форме и классового законодательства в его самом при­

1 Из «Размышлений о представительном правлении» следует, что Милль

рассматривал множественное голосование как переходную воспитатель­
ную меру, которая впоследствии (когда массы достигнут более высоких
моральных и интеллектуальных стандартов) должна быть заменена си­
стемой «один человек —один голос». Однако причины, по которым те,
кто обладали несколькими голосами, пожелают отдать их на последую­
щем этапе, не уточняются.

150
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

митивном выражении — можно лишь посредством избиратель­

ной системы, позволяющей предотвратить такое положение
вещей; спастись от этого можно также при гарантии компетент­
ности правительства. Каким же образом все это можно обеспе­
чить?
Как утверждает Милль, существует «радикальное различие...
между контролированием дел управления и их непосредствен­
ным осуществлением» (Mill. Considerations, 1951. Р. 229-230).
Контроль и эффективность усиливаются, если люди не пыта­
ются заниматься всем одновременно. Дела управления требу­
ют умелого подбора кадров (ibid. Р. 335). Чем больше электорат
вмешивается в эти дела, а депутаты и представительные орга­
ны вмешиваются по рутинным административным вопросам,
тем выше риск снижения эффективности, размывания ответ­
ственности за действия и уменьшения всеобщей пользы. Пре­
имущества народного контроля и компетентности могут прояв­
ляться лишь после признания того, что их основы совершенно
различны: «Нельзя пользоваться одновременно тем и другим
преимуществом, если не разграничить две сферы деятельности:
контроль и критику с одной стороны и ведение дел —с другой.
Предоставить первую из этих отраслей надо представителям
большинства, а вторую доверить при строгом контроле на­
ции небольшому числу просвещенных, опытных и специально
к тому подготовленных людей» (Mill. Considerations, 1951. Р. 231).

3.1. Список преимуществ и недостатков бюрократического

Та б л и ц а
правления, согласно Миллю
Преимущества Недостатки

Накопление опыта Негибкость

Способность руководствоваться
испытанными принципами
Гарантирует приобретение
навыков у тех,
кто непосредственно ведет дела
Неуклонное преследование целей
Жесткий режим
Потеря «жизнеспособного
принципа»
Подрывает индивидуальность
и индивидуальное развитие,
тем самым препятствуя прогрессу

Парламент должны назначать индивидов на исполнительные

посты; он должен обеспечить основную площадку для выра­
ботки потребностей и требований и для проведения дискуссии

* 151

*
Часть I. Классические модели

и полемики; он должен действовать как неоспоримый символ

общенационального одобрения или санкции. Но он не должен
детально прописывать или составлять законопроекты, посколь­
ку это не в его компетенции1.
Понятая таким образом представительная демократия может
сочетать подотчетность с профессионализмом и компетентно­
стью. Она может обладать преимуществами правления бюро­
кратии без ее недостатков (таблица 3.1). Последние компенси­
руются жизнеспособностью, которую в правление привносит
демократия (ibid. Р. 246-247). Милль ценил и демократию,
и умелое правление и твердо верил в то, что одно было усло­
вием существования другого, и ни одно из них не достигалось
в одиночку. А достижение равновесия между ними было, как он
считал, одним из самых трудных, проблематичных и основопо­
лагающих вопросов «искусства правления» (Милль, 2000. С. 365).
Вопрос остается открытым: в какие сферы жизни может
или должно вмешиваться демократическое государство? Где
границы компетенции государства? Милль стремился конкре­
тизировать их посредством принципа индивидуальной свобо­
ды: самозащита — предотвращение «вреда» любому граждани­
ну —является единственной целью, оправдывающей нарушение
свободы действий. Активность государства должна быть огра­
ничена определенной сферой действий, чтобы обеспечить мак­
симально возможную свободу каждого гражданина. Последнее
можно гарантировать посредством представительной демокра­
тии в сочетании с политической экономией свободного рынка.
В работе «О свободе» Милль говорил о доктрине невмешатель­
ства государства как о покоящейся на столь же незыблемых ос­
новах, что и принцип свободы. Все ограничения торговли он
расценивал как зло — ограничения сами по себе — и как неэф­
фективные, поскольку они не приносили желаемого результа­
та, то есть максимизации экономического блага: наибольшей
экономической выгоды для всех. Хотя в аргументации Милля
содержатся и серьезные противоречия (например, в отношении
государственного вмешательства для защиты рабочих, занятых
на опасном производстве), основной акцент работы «О свобо-

1 По сути, Милль доходит до того, что советует парламенту иметь лишь пра­
во вето в отношении законопроекта, предложенного и составленного на­
значаемой комиссией экспертов.

152
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

де» ставится на то, что осуществление экономического обмена

на рынке и минимальное вмешательство государства являются
наилучшими стратегиями для защиты индивидуальных прав
и максимизации выгодных последствий, в том числе, что нема­
ловажно, и возможности саморазвития. В других работах (в осо­
бенности в «Принципах политической экономии», впервые
опубликованной в 1848 году, но значительно переработанной
в третьем издании 1852 года) защита Миллем принципа невме­
шательства государства уже не так решительна; там приводятся
пространные аргументы в пользу правительственного вмеша­
тельства для решения «проблем взаимодействия» и для обеспе­
чения таких общественных благ, как образование.
Тем не менее Милль приходит к идее необходимости макси­
мального снижения власти принуждения и регулятивной функ­
ции государства. Подобное представление может быть названо
либерально-демократической концепцией «динамического гар­
моничного равновесия»: динамического, поскольку оно пред­
полагает свободное самораскрытие индивидов; гармоническое
равновесие, поскольку конкурентные политические и эконо­
мические взаимоотношения, основанные на равном обмене,
по всей видимости, делают общественный контроль во многих
отношениях поверхностным. Произвольные и тиранические
формы власти не только подвергаются критике как принцип,
но становятся ненужными благодаря конкуренции, создающей,
по словам одного автора, «единственную и справедливую орга­
низацию общества: организацию в соответствии с заслугами...
где каждый на своем месте» (Vajda, 1978. Р. 856). «Невидимая
рука» рынка в итоге порождает экономическую эффективность
и экономическую сбалансированность, тогда как представи­
тельный принцип обеспечивает политическую основу для за­
щиты свободы.

Подчиненность женщин

Милль, принимающий равенство политики прежде всего

со сферой правления и правительственной активности, а также
необходимость провести четкое различие между государством
и обществом, известен также разрушением господствующих
маскулинных положений либеральной традиции: он призна-1

153
1
<
Часть I. Классические модели

ет женщин «зрелыми взрослыми» с правом быть «свободными

и равными» индивидами. Сейчас весьма важно остановиться
на его позиции по данным вопросам, ведь он поднимает, вместе
с размышлениями Уолстонкрафт, жизненно важные вопросы
об условиях участия женщин и мужчин в демократии. Обычно
либеральная традиция принимала как должное то, что «част­
ный мир», свободный от вмешательства государства, есть не­
политический мир и что женщины без труда найдут свое место
в этой области. Таким образом, женщины занимают совершен­
но ничтожное положение относительно политики и обществен­
ной жизни. Утверждая строгую концепцию того, что должно
и что не должно считаться общественным делом, Милль не ука­
зал на «гендерные» различия (мужчина-женщина) в системе по-
литической-неполитической дихотомии (Siltanen and Stanworth,
1984. Р. 185-208).
В своей до недавнего времени незаслуженно игнорируе­
мой работе «Подчиненность женщин» (1869) Милль критико­
вал, как некогда Уолстонкрафт, представления о природе жен­
щин, основанные исключительно на домашних ролях, эмоциях
и привязанности к дому и семейной жизни. Если женщин обыч­
но характеризовали с данной точки зрения мужчины, а иногда
и сами женщины, так это потому, что огромную часть человече­
ской истории сфера их жизнедеятельности сильно ограничива­
лась. Подчинение женщин мужчинам —в семье, в трудовой жиз­
ни и политике —«единственный пережиток старого мира мысли
и практики» (Mill. The Subjection of Women, 1980. P. 19). Несмотря
на заявления многих о том, что равноправие достигнуто, Милль
утверждал, что все еще сохраняется «первобытное состояние
рабства», не утратившее «пятна, наложенного на него его гру­
бым происхождением» (ibid. Р. 5-6). Взаимоотношения между
мужчинами и женщинами «основывались на силе» и, хотя не­
которые из его наиболее «отталкивающих черт» со временем
смягчились, «закон сильнейшего» был закреплен в «земельном
законе». С того времени как Локк отверг мнение о том, что муж­
чины обладают врожденным и естественным правом управлять,
либералы уделили большое внимание достижению согласия
управляемых как средству обеспечить равновесие между силой
и правом. Однако представление о том, что мужчины являют­
ся «естественными» хозяевами женщин, оставалось в общем
и целом неоспоримым. Положение женщин, заключал Милль, —

15 4
 Глава 3. Развитие либеральной демократии: за и против государства

совершенно неоправданное исключение из принципов индиви­

дуальной свободы, равноправного правосудия и равенства воз­
можностей — из мира, в котором власть и привилегии должны
быть непосредственно связаны с заслугами, а не с институцио­
нализированной силой.
«Подчиненность женщин», несомненно, была аргументом
в пользу предоставления гражданских прав женщинам, но этим
значение данной работы не исчерпывалось. Не была она и про­
сто развитием аргументов, приводимых Миллем в «О свобо­
де» и «Размышлениях о представительном правлении», хотя
во многих отношениях это справедливо (Mansfield, 1980. Р. ix-
xix). Среди либерал-демократов позиция Милля была новатор­
ской, когда он настаивал на невозможности достижения счастья,
свободы и демократии до тех пор, пока существует неравен­
ство полов. Подчиненность женщин создала фундаментальные
«препятствия прогрессу человечества» (Mill. Subjection, 1980.
Р. 1). В первую очередь это привело к недооценке значимости
женщин в истории и переоценке важности роли мужчин. В ре­
зультате было искажено понимание мужчинами и женщинами
собственных способностей: способности мужчин практически
постоянно преувеличивались, тогда как способности женщин
принижались. Половое разделение в труде привело, кроме того,
к фрагментированному и одностороннему развитию характера
женщин и мужчин. Женщины страдали от «принудительного
стеснения в некоторых направлениях», становясь, например,
чрезмерно самоотверженными, а также от «неестественного
подстрекательства со стороны других», ища, например, посто­
янного (мужского) одобрения (ibid. Р. 2Ш). С другой стороны,
мужчины стали прежде всего эгоистичными, агрессивными,
тщеславными и поклонниками своей собственной воли. Спо­
собность обоих полов уважать заслуги и мудрость была подо­
рвана. Слишком часто мужчины считают, что они вне крити­
ки, а женщины молчаливо соглашаются с их мнением в ущерб
управлению и обществу в целом. «Пусть только представят
себе, что значит для мальчика вырасти в полном убеждении,
что без всяких заслуг или стараний с его стороны, хотя бы он
был пустейшим, легкомысленнейшим, самым ленивым и не­
вежественным из людей, в силу одного факта, что он родился
мужчиной, он выше целой половины человеческого рода во­
обще и каждого ее члена в особенности, включая в это огромное

155
Часть I. Классические модели

число, по всей вероятности, несколько таких личностей, истин­

ное превосходство которых над собою он ежедневно, ежечасно
имеет случай ощущать. А если оно даже во всех своих поступках
руководится советами и влиянием женщины, он думает, хотя бы
он был дурак, что все-таки она не ровня и не может быть ровней
ему по уму и способностям. Если же он не дурак, тогда и того
хуже: он видит и сознает, что она выше его и вполне убежден,
что, несмотря на ее превосходство, он имеет право командовать
ею, а она обязана повиноваться. Какое влияние на его характер
должно иметь подобное убеждение?» (ibid. Р. 80).
Неравенство полов лишило общество огромного количества
талантов. Если бы женщины «обладали свободой в использова­
нии своих способностей» вместе с «теми же наградами и под­
держкой», что и у мужчин, «масса умственных способностей,
открытых для возвышенного служения человечеству», была бы
удвоена (Mill. Subjection, Р. 83).
Несправедливость, сохраняющаяся в отношении женщин,
обедняет человеческое существование: «каждое стеснение, на­
лагаемое на свободу действием любого человека, далее того,
что требуется, чтобы делать их ответственными за свои дей­
ствительные поступки, иссушает главный источник человече­
ского счастья и лишает род человеческий неизмеримого количе­
ства всего того, что делает жизнь дорогой каждому отдельному
человеку» (ibid. Р. 101).
Для Милля лишь «полное равенство» между мужчинами
и женщинами во всех правовых, политических и социальных
соглашениях может создать необходимые условия для человече­
ской свободы и демократического образа жизни. Обращая мно­
гие ключевые либеральные принципы против патриархальной
структуры государства и общества, Милль утверждал, что эман­
сипация человечества немыслима без эмансипации женщин.
Хотя Уолстонкрафт пришла к подобному заключению рань­
ше Милля, и, несомненно, другие бесчисленные, неизвестные
женщины пришли к нему еще раньше, поразительно, что Милль,
в его положении, решил его отстаивать1. Бескомпромиссная
атака «Подчиненности женщин» на мужское господство, ве-
I'

1 Некоторые исследователи утверждают, что своей позицией Милль во мно­

гом обязан Гарриет Тэйлор, своему давнему другу, а с 1851 до ее смер­
ти в 1858 году —жене (Eisenstein, 1980), в то время как другие считали,

156
 Глава 5. Развитие либеральной демократии: за и против государства

роятно, — основная причина ее относительной неизвестно­

сти по сравнению с его «академически приемлемой» работой
«О свободе» (Pateman, 1983. Р. 208). Но какой бы радикальной
эта атака ни была, и в ней присутствуют неясные моменты. Два
из них следует подчеркнуть. Во-первых, вся аргументация Мил­
ля не вполне сочетается с его узкой концепцией политической
жизни. Принцип свободы мог быть взят для оправдания целого
ряда инициатив государства по перестройке, например, эконо­
мики и института защиты детей, чтобы женщины могли быть
вероятнее избавлены от «вреда», причиняемого неравенством,
и могли бы получить шанс преследовать свои собственные ин­
тересы. Однако Милль, по-видимому, не толковал данный прин­
цип подобным образом. Новые стандарты, которые он защищал,
были, при всей их важности, ограниченными; они включали
избирательные права для женщин, реформу брачного зако­
нодательства для усиления независимого положения женщин
в семье и предложения по созданию равных возможностей в об­
ласти образования (Mansfield, 1980. Р. xxii —xxiii). Границы, в ко­
торые Милль заключал легитимные действия государства, отча­
сти объясняются его убеждением в том, что женщины, однажды
добившись права голосовать, окажутся в настолько благопри­
ятном положении, что смогут в дальнейшем уточнить условия
своей собственной свободы. Их положение будет благопри­
ятным, потому что, если бы «эмансипация» женщин была бы
предоставлена существующим политическим учреждениям,
оно было бы искажено традиционными патриархальными ин­
тересами: женщины должны обладать равными правами, что­
бы иметь возможность раскрыть свои собственные способности
и потребности. С другой стороны, Милль, вероятно, не подумал
о более интервенционистских стратегиях, поскольку они бы
посягали на свободу индивидов решать, что же, собственно,
в их интересах. Индивиды должны быть свободны от полити­
ческих и социальных препятствий в выборе того, как устроить
свои жизни —конечно, при условии, что их выбор не причиняет
«вреда» другим. Но эта оговорка радикально ослабляет полити­
ческие последствия анализа Милля; поскольку оставляет силь-

что он во многом опирался на «Воззвание одной половины человече­

ства» Уильяма Томпсона, вышедшее в 1825 году (Pateman, 1983. Р. 211).
Ч а сть I. К л а сс и ч е с к и е м одели

ных (мужчин) в выгодном положении, чтобы препятствовать

изменениям во имя свободы и свободы действий.
Во-вторых, Милль подробно не анализирует домашнее раз­
деление труда. Без разделения домашних обязанностей способ­
ность женщин активно следовать избранным ими курсом зна­
чительно ослабляется. Милль раскрывает свои взгляды на роль
женщин, допуская, что даже если бы существовало «справед­
ливое положение вещей», большинство женщин верно выбра­
ли бы —«как специальность» —брак, воспитание детей и ведение
хозяйства (Okin, 1979; Pateman, 1983). Без изучения аргументов
об обязанностях, которые мужчины должны принять относи­
тельно заботы о детях и домашнем хозяйстве, а также об утрате
необоснованных привилегий, к чему мужчины должны приспо­
собиться (к данным вопросам мы еще вернемся), условия чело­
веческой свободы и демократическое участие невозможно под­
вергнуть адекватному анализу. Но, несмотря на неудачу Милля
в этом отношении (которую он до определенной степени разде­
ляет с Уолстонкрафт, чье уважение к материнству порой приво­
дило ее к довольно однобоким взглядам на обязанности отцов),
трудно переоценить важность «Подчиненности женщин» и ее
прогрессивные последствия для либерально-демократической
традиции в целом —и, по сути, для всей политической мысли.

Конкурирующие концепции «целей правления»

Свобода и демократия создают, согласно Миллю, возможность

для «человеческого совершенства». Свобода мысли, слова и дей­
ствий суть необходимое условие для развития независимо­
сти умов и самостоятельного суждения; она жизненно важна
для формирования разума и рационального мышления. В свою
очередь совершенствование ума стимулирует и поддерживает
свободу. Представительное правление необходимо для защиты
и укрепления и свободы, и разума. Система представительной
демократии делает правительство подотчетным гражданам
и порождает более мудрых граждан, способных защищать об­
щественные интересы. Тем самым она одновременно является
как средством для установления идентичности, индивидуаль­
ности и социальных различий — то есть плюралистическим
обществом — и самоцелью, основным демократическим стро­

158
 Глава 3. Р а зв и ти е л и б е р а л ь н о й д е м о к р а ти и : за и п р о ти в го су д а р ств а

ем. Если при этом все препятствия участию женщин в политике

будут устранены, останется совсем немного «помех улучшению
человечества». Позиция Милля обобщается в модели Шб.
В конце «Размышлений о представительном правлении»
Милль резюмировал «цели правления» следующим образом:
«Личная и имущественная безопасность наряду с судом равным
для всех, составляют главное требование общества и основную
цель правительства. Если такие задачи могут быть возложены
на ответственность других властей, а не центральных, то вооб­
ще нет ничего, что следовало бы возложить на ответственность
последних, за исключением международных договоров и во­
проса о войне и мире» (Mill. Considerations, 1951. Р. 355). Здесь
следует задаться вопросом о том, стремился ли Милль «при­
мирить непримиримое» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 23. С. 18). По­
скольку работа Милля вызвала попытку увязать в единое целое
безопасность личности и имущества, равноправие в суде и госу­
дарство, достаточно сильное для предотвращения или ведения
войн и соблюдения договоров. По сути, работа Милля открыта
для разнообразных толкований, касающихся не только важных
акцентов, но и самого политического направления либерализма
и либеральной демократии. Существует по меньшей мере три
возможных интерпретации, заслуживающих внимания.

Модель Шб
Демократия развития

Обоснование
Участие в политической жизни необходимо не только
для защиты интересов личности, но также для создания
образованного, ответственного и развивающегося граж­
данственна. Политическое участие необходимо для «воз­
вышенного и гармоничного» раскрытия индивидуаль­
ных способностей.

Ключевые особенности
Народный суверенитет со всеобщим избирательным пра­
вом (вместе с «пропорциональной» системой распреде­
ления голосов).
------------------------------------------------------------------------------------------------- V
159

(
Ч а с ть I. К л а сс и ч е с к и е м одели

Представительное правительство (выборные руководи­

тели, регулярные выборы, тайное голосование и т. д.).
Гарантируемые конституцией ограничения государ­
ственной власти, ее разделение, а также поддержка, за­
щита прав личности индивида, прежде всего связанных
со свободой мысли, чувств, вкуса, мнения, слова, публи­
кации, печати, объединений, а также свободой индивиду­
ально следовать избираемым «жизненным планам».
Четкое отделение парламентской ассамблеи от государ­
ственной бюрократии, то есть разделение функций на­
родных избранников от функций специалиста в области
управления.
Вовлеченность граждан в работу различных ветвей вла­
сти посредством голосования, расширенного участия
в местных органах управления, общественных дебатах
и в работе суда присяжных.

Общие условия
Независимое гражданское общество с минимальным
вмешательством государства.
Конкурентная рыночная экономика.
Частная собственность и контроль над средствами про­
изводства наряду с экспериментами над «сообществом»
либо кооперативные формы владения.
Политическая эмансипация женщин, при сохранении
в целом традиционного домашнего разделения труда.
Система национальных государств с развитыми межгосу­
дарственными отношениями.

Примечание: Важно напомнить, что Милль основывается

на либеральной традиции и разрабатывает множество ее
аспектов, откуда поэтому некоторые черты и условия демо­
кратии развития сходны с теми, что представлены в модели
Ша (см. выше).

160
 Глава 3. Р а зв и ти е л и б е р а л ь н о й д е м о к р а ти и : за и п р о ти в го су д а р ств а

Во-первых, Милль старался объединить аргументы в пользу

демократии вместе с аргументами в «защиту» современного
политического мира от «демократии». Хотя он был крайне кри­
тично настроен по отношению к колоссальному неравенству
в распределении прибыли, богатства и власти (он признавал,
в особенности в своих поздних трудах, что они препятствовали
полноценному развитию большинства людей и особенно рабо­
чих классов), он не стал подлинным приверженцем политиче­
ского и социального равенства. По сути, взгляды Милля можно
было бы назвать формой «воспитательного элитизма», посколь­
ку он явно пытался оправдать привилегированные позиции тех,
кто обладает знанием, умением и мудростью — короче говоря,
представлял современную версию королей-философов. Веду­
щую политическую роль в обществе он отводил классу интел­
лектуалов, которые в системе распределения голосов Милля
обладают значительной избирательной властью. Он приходил
к данному взгляду, акцентируя важность образования как клю­
чевой силы в достижении свободы и эмансипации. Это позиция
человека, полностью приверженного нравственному развитию
всех индивидов, но который одновременно оправдывает значи­
тельное неравенство, позволяющее просветителям просвещать
необразованных. Таким образом, Милль представляет один
из важнейших аргументов либерально-демократического госу­
дарства наряду с аргументами, которые на практике будут ме­
шать его реализации.
Во-вторых, аргументы Милля относительно политической
экономики свободного рынка и минимального вмешательства
государства предвосхитили позднейшие «неолиберальные» ар­
гументы (см. модель VII: легальная демократия, в главе 7 насто­
ящей книги). Согласно данной позиции, законодательная систе­
ма должна максимизировать свободу граждан — прежде всего
обезопасить их собственность и функционирование экономики,
чтобы они могли без помех идти к избранным целям. Решитель­
ная защита индивидуальной свободы позволяет «наиболее при­
способленным» (самым способным) преуспеть и гарантирует
определенный уровень политической и экономической свободы,
в конечном итоге выгодной всем.
В-третьих, хотя на протяжении большей части своей жизни
Милль твердо придерживался мнения о том, что либеральное го­
сударство должно занимать нейтральную позицию между кон-

161

с
Ч а с ть I. К л а сс и ч е с к и е модели

курирующими целями индивидов и образом жизни (индивидам

следует предоставлять как можно больше свободы), некоторые
из его идей могут быть применены для обоснования «рефор­
мистских» либо «интервенционистских» взглядов на политику
(см. главу 6). Милль отводит либерально-демократическому го­
сударству активную роль в обеспечении прав граждан посред­
ством продвижения законов, предназначенных для защиты та­
ких групп, как этнические меньшинства, а также в укреплении
положения женщин. Кроме того, если мы всерьез воспримем
принцип свободы Милля, то есть исследуем те примеры, в кото­
рых будет оправдано политическое вмешательство для предот­
вращения причинения «вреда» другим, у нас будет, по крайней
мере, аргумент для полноценной «социально-демократиче­
ской» концепции политики. Гигиена труда и безопасность, здра­
воохранение и защита неимущих (то есть фактически все сфе­
ры деятельности государства благосостояния с начала XX века)
могут быть включены в область легитимных действий государ­
ства для предотвращения вреда. В «Принципах политэкономии»
(третье издание) Милль избрал подобную линию рассуждения
и утверждал, что должно быть не только множество исключений
из экономических доктрин невмешательства, но также что вла­
дение и контроль над средствами производства должны иметь
воспитательное влияние на рабочих. Хотя Милль, несомненно,
верил, что принцип индивидуальной частной собственности бу­
дет и должен быть доминирующей формой собственности в обо­
зримом будущем, он выступал за практические эксперименты
с различными типами собственности, чтобы помочь найти наи­
более выгодную форму для «совершенствования человечества»
(«Принципы политической экономии» и эссе Милля о социализ­
ме, первоначально вышедшее в 1879 году, см. в: G.L. Williams,
1976. Р. 335-358). Собранные вместе, данные взгляды можно
воспринимать как одно из самых ранних изложений идеи де­
мократического интервенционистского государства благоден­
ствия и смешанной экономики (Green, 1981)1.

1 К концу жизни Милль, в сущности, стал считать себя скорее социалистом,

чем либерал-демократом (см. его «Автобиографию»).

162
 Глава 3. Р а зв и ти е л и б е р а л ь н о й д е м о кр а ти и : за и п р о ти в го су д а р ств а

Общие замечания

Со времен Античности до XVII века под демократией обычно

понимались встречи граждан на ассамблеях и общественных со­
браниях. К концу XVIII столетия ее начали мыслить как право
граждан участвовать в установлении коллективной воли посред­
ством избранных представителей (Bobbio, 1989. Р. 144). Теория
представительной либеральной демократии фундаментально
изменила направление демократической мысли: практические
границы, которые гражданское большинство устанавливает
для демократии и которые находились в центре столь критиче­
ского (антидемократического) внимания, были почти ликвиди­
рованы.
Представительную демократию теперь можно было поздра­
вить с тем, что она стала и подотчетной, и эффективной формой
правления, потенциально устойчивой на больших территориях
и в продолжительных временных отрезках (Даль, 2003. С. 43-44).
Как выразился один из величайших защитников «представи­
тельной системы», «прививая представительство демократии»,
создается система правления, способная охватить «всевозмож­
ные интересы, территорию любой протяженности и население
любого объема» (Paine. The rights of man, 1987. P. 281). Пред­
ставительную демократию даже можно объявить, как писал
Джеймс Милль, «великим открытием современности», в кото­
ром «содержится решение всех трудностей, и умозрительных,
и практических» (цит. по: Sabine, 1963. Р. 695). Следовательно,
теория и практика народного правления разорвала свою тради­
ционную связь с небольшими государствами и городами и стала
легитимным кредо растущего мира национальных государств.
Но кого именно следовало считать легитимным участником
или «гражданином» либо «индивидом», а также какова именно
была его или ее роль в этом новом порядке, оставалось либо не­
ясным либо нестабильным в лидирующих теориях как протек­
ционной демократии, так и демократии развития, рассмотрен­
ных в данной главе.
В сущности, добиться подлинно универсального избиратель­
ного права в некоторых странах стало возможным лишь благо­
даря продолжительной и часто жестоко подавляемой борьбе
рабочего класса и феминистских активистов XIX и XX веков.
Их завоевания оставались непрочными в таких странах, как Гер-
«>
163

(
Ч а с ть I. К л а сс и ч е с к и е модели

мания, Италия и Испания, и на практике они отрицались для не­

которых групп: например, для афро-американцев в США до на­
чала движений за гражданские права в 1950-х и 1960-х годах.
Однако благодаря этой борьбе идея о том, что гражданские пра­
ва могут быть применимы в равной степени ко всему взрослому
населению, постепенно стала укореняться; многие из аргумен­
тов либерал-демократов могли быть обращены против суще­
ствующих институтов, чтобы продемонстрировать, насколько
принципы и ожидания равного политического участия и рав­
ного представительства оставались нереализованными. И лишь
с действительным предоставлением гражданских прав всем
взрослым мужчинам и женщинам либерал-демократия приняла
свою современную форму: набор правил и институтов, допуска­
ющих самое широкое участие большинства граждан в выборе
представителей, обладающих исключительным правом прини­
мать политические решения (то есть решения, влияющие на все
сообщество).
Данная область включает избираемое правительство; сво­
бодные и честные выборы, в которых голос каждого граждани­
на имеет равный вес; голосование, охватывающее всех граж­
дан, независимо от расовых, религиозных, классовых, половых
и прочих различий; свобода совести, информации и самовыра­
жения по всем общественным вопросам в широкой трактовке;
право всех взрослых выступать против своего правительства
и баллотироваться на тот или иной пост; автономия объедине­
ний —право образовывать независимые объединения включая
общественные движения, группы по интересам и политические
партии (Bobbio, 1987. Р. 66; Даль, 2003. С. 332, 340). В данном све­
те укрепление представительной демократии по сути является
феноменом XX века; возможно, даже и вовсе конца XX века (см.
главу 8). Дело в том, что лишь в последние десятилетия этого
века либеральная представительная демократия упрочила свое
положение на Западе и была повсеместно принята как адек­
ватная модель правления, в том числе и за его пределами (Held,
1993d. Part IV).
ГЛАВА 9
Совещательная демократия
и защита публичной сферы

Современную демократическую политику преследует страх

того, что пока происходит внедрение принципа подотчетности
правителей перед управляемыми и расширяется сфера деятель­
ности демоса во всех областях государственной жизни, полити­
ка может свестись к самому низкому знаменателю —правлению
не просвещенных и не мудрых масс. Подобный страх был при­
чиной отчаяния Платона относительно перспектив демократии,
выраженного в его притчах о капитане корабля и средствах об­
уздания огромного и дикого животного. Обеспокоенность тем,
что правление многих означает преследование ими необуздан­
ных желаний и интересов, с одной стороны, и невежественные
и недальновидные взгляды —с другой, заставило некоторых по­
лагать, что демократия суть либо опасная и ошибочная амбиция,
либо нечто, что следует изолировать и, насколько возможно,
сдерживать конституционными структурами и механизмами,
а также внимательным очерчиванием границ демократического
действия. Если Платон —типичный представитель мыслителей
первого лагеря, Мэдисон и Шумпетер — типичные представи­
тели второго. В истории демократии обнаруживается и празд­
нование конца произвольного правления и патерналистской
политики, и опасение, что демократия может свестись к прав­
лению толпы.
Несомненно, в истории демократии прослеживается и оже­
сточенная борьба за определение ее точного значения, а моде­
ли демократии, рассмотренные выше, раскрывают то, как эта
проблема решалась и расценивалась в различные времена
и периоды. В рамках традиции демократической мысли суще­
ствует четкое разделение между теми, кто ценит политическое
участие само по себе и понимает его как фундаментальный
способ самореализации, и теми, кто исповедует более утили­
таристские взгляды и понимает демократическую политику
как инструмент защиты граждан от произвольного правления

381
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

и выражения своих предпочтений (посредством объединений).

От классических демократов и республиканцев, делающих ак­
цент на развитии, а также либералов, и до сторонников демо­
кратии участия активная политическая позиция приветствуется,
поскольку она прививает чувство политической эффективности,
способствует увлеченности коллективными проблемами и со­
действует формированию просвещенного гражданина, способ­
ного действовать на благо общества. Демократия в данном слу­
чае —раскрытие гражданской добродетели, а демократический
строй — средство самореализации. Против подобного понима­
ния выступают те, кто, несомненно, представляют большинство
демократических мыслителей и кто истолковывают демокра­
тию как средство для защиты граждан от их правителей и друг
от друга, а также как средство обеспечения эффективной работы
разумной политической структуры, готовой воспитать компе­
тентную и подотчетную элиту, способную принимать важные
государственные решения. Согласно данной позиции, демокра­
тия есть средство, а не цель; она служит для защиты свободы
граждан и для сохранения фундаментальных общественных
благ (правопорядок, избирательная политика, система социаль­
ных гарантий, безопасность), необходимых гражданам, чтобы
преследовать свои самостоятельно избранные цели и задачи.
Восемь уже представленных выше моделей демократии остав­
ляют, судя по всему, не так уж много места для новаторского раз­
мышления о судьбах демократии. По-видимому, они покрывают
целый спектр возможного политического пространства в двух
измерениях: в распространении политического равноправия
и гражданского участия на всех взрослых граждан, а также рас­
ширении сферы компетенции демократии на экономические,
социальные и культурные области. Однако существует кандидат
на статус еще одной (девятой) модели, возникшей за последние
двадцать лет: «совещательная демократия» —термин, впервые
использованный Джозефом Бессеттом (Bessette, 1980,1994). Хотя
этот термин ныне охватывает целый ряд положений, его глав­
ные сторонники используют его для выделения политического
подхода, сосредоточенного на улучшении качества демократии.
На повестке стоит улучшение природы и формы политического
участия, а не просто их поддержка. Совещательные демократы
часто изображают современную демократию, представительную
или прямую, как скатывание на уровень чисто личных конфлик-

382
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

тов, политику знаменитостей, эффектных «дебатов» и откры­

того преследования личной выгоды и осуществления амбиций.
Они, напротив, выступают за компетентность в полемике, ис­
пользование интеллекта общественности в государственных де­
лах и непредвзятость в обретении истины.

Разум и участие

Проблема, к которой обратились сторонники совещательной

демократии, заключается в том, должны ли демократические
процессы и институты строиться вокруг действующей или эм­
пирической воли вовлеченных в политику, или же вокруг того,
что можно было бы назвать «разумным» политическим суж­
дением. «Совещательные» демократы придают исключитель­
ное значение рефлексивному и рафинированному. Разумеется,
как только на этом делается акцент, сразу же возникает пробле­
ма определения. Клаус Оффе и Ульрих Прюсс напрямую обра­
тились именно к ней. По их мнению, «рациональная» или «про­
свещенная» политическая воля или суждение —те, что отвечают
трем критериям: «в идеале она была бы одновременно «факто­
ориентированной» (в противоположность узколобой или док­
тринерской), «футуро-ориентированной» (в противоположность
недальновидной) и «ориентированной на Другого» (в противо­
положность эгоистической) (Offe and Preuss, 1991. Р. 156-157).
Когда бы ни обнаруживались недостатки в политическом сужде­
нии, обычно это связано с тем, что подобные суждения не отве­
чают одному или нескольким из данных критериев, то есть они
ошибочны, поскольку некомпетентны и/или недальновидны
и/или своекорыстны. Возникает вопрос о том, следует ли демо­
кратической теории рассматривать преференции, уже действу­
ющие в повседневной жизни, как полностью сформированные
и разумные, или же она должна побудить политических мыс­
лителей задаться вопросами о природе «политической воли»;
и в таком случае следует ли рассматривать последнюю как обо­
снованную или легитимную, если она отвечает определенным
тестам на объективность.
По установлении данных пунктов обнаруживается взаимос­
вязь с позицией, занимаемой критиками демократии со времен
Платона, опасающихся, что демократия подразумевает паде-
*

383
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

ние общего знаменателя и неизбежный крах рафинированных

и рефлексивных политических суждений. Вопрос для «совеща­
тельных» демократов состоит в том, является ли увлеченность
рефлексивными преференциями непременно элитистской,
в том смысле, который понравился бы Платону, или она может
привести к новаторским идеям о том, как демократия могла бы
функционировать и работать. Теоретическая дилемма может
быть представлена следующим образом: является ли демокра­
тическая концепция общего блага чем-то большим, нежели про­
стой совокупностью данных индивидуальных предпочтений,
или же она может быть изложена во взаимосвязи с серьезной
политической полемикой и дискуссией? Для Оффе и Прюсса
ключевой момент может быть определен просто: «не существует
положительной линейной взаимосвязи между участием и раз­
умностью» (Offe and Preuss, 1991. Р. 167). Вызов демократической
теории — ни просто продумать растущие и крепнущие катего­
рии людей, которые могли бы получить право участвовать в по­
литике, ни просто пересмотреть многие значимые области, в ко­
торых демократия могла бы легитимно внедриться. Скорее всего,
сегодняшний вызов состоит в том, чтобы заняться «введением
процедур, ставящих акцент на формулировании тщательно ис­
следованных, состоятельных, ситуативно абстрактных, социаль­
но проверенных и обоснованных предпочтений» (ibid. Р. 167).
Ключевой пункт совещательной демократии был прекрас­
но изложен Бернаром Маненом, писавшим, что «необходимо
радикально изменить общую для либеральной теории и демо­
кратической мысли перспективу: источник законности не явля­
ется предопределенной волей индивидов, а, скорее, процессом
ее формирования, то есть собственно обсуждения» (Manin, 1987.
Р. 35ff). Суть позиции совещательных демократов состояла в том,
чтобы распрощаться с любым представлением о фиксирован­
ных преференциях и заменить их познавательным процессом,
в ходе и посредством которого люди осознают целый ряд во­
просов, необходимый им для того, чтобы выносить здравые
и разумные политические суждения. На повестке стояло не про­
сто установление абстрактного, предвзятого стандарта рацио­
нальности, а, скорее, вера в то, что политика является свобод­
ным и продолжительным процессом познания, в котором роли
«учителя» и «учебной программы» установлены, а суть того,
что именно следует изучить, должна быть выяснена в процессе

38 4
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

самого познания (ibid. Р. 168). Иными словами, предполагается,

что совещательный демократический процесс — не тот, в кото­
ром суждения людей и процессы принимаются как данность,
но в котором, в сущности, задается вопрос: соответствуют ли
данные суждения и процессы адекватному стандарту познания?
А если нет, то как их можно усовершенствовать?
По мнению Оффе и Прюсса, «представляется совершенно
новаторским думать об институциональном устройстве и про­
цедурах, которые могли бы оказывать избирательное давле­
ние в пользу этого типа рефлексивного и свободного от пред­
почтений познавательного процесса, как о противостоящих
фиксированным преференциям, которые целиком основаны
на ситуационных детерминантах, устоявшихся убеждениях
или самообмане» (Offe and Preuss, 1991. Р. 168). Таким образом,
совещательные демократы предпринимают беспрецедентный
шаг, заявляя, что никакой набор ценностей или конкретных
перспектив не может претендовать на корректность и достовер­
ность сам по себе, но имеет силу, лишь покуда он обоснован. Бо­
лее того, они утверждают, что отдельные точки зрения должны
проверяться в ходе и посредством социальных столкновений,
учитывающих точки зрения других —то есть нравственную точ­
ку зрения.
Выводом из данных рассуждений является то, что институ­
ционные планы современной демократии должны основывать­
ся на «принципе взаимности». Этот принцип требует, чтобы
демократические теоретики, как и люди в своей повседневной
обстановке, делали больший акцент на тех установках и проце­
дурах формирования предпочтений и процесса познания, ко­
торые находятся в рамках политики и гражданского общества.
Это требует, чтобы мы приняли «мультиперспективный способ
формирования, защиты и тем самым установления наших пред­
почтений» (ibid. Р. 169). Почему мы приходим к принятию тех
или иных взглядов и можем ли мы защитить их в сложной со­
циальной обстановке с людьми, имеющими противоположные
предпочтения, становится приоритетным предметом внимания.
Демократическая теория должна направить себя на конститу­
ционные планирование, способное помочь встроить в процесс
самой политики возможность изучать и открыто исследовать
взгляды граждан. Демократическая теория должна повысить
качество гражданского участия:

385
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

посредством акцента скорее на рафинированных и рефлек­

сивных предпочтениях, нежели на «спонтанных» и контек­
стуально-зависимых? Под рефлексивными предпочтениями
(понимаются)... предпочтения, являющиеся результатов со­
знательной конфронтации чьей-либо точки зрения с противо­
стоящей точкой зрения, либо множеством точек зрения, кото­
рые гражданин, по размышлению, вероятно, обнаружит в себе.
Подобной рефлексивности могут содействовать определенные
договоренности, преодолевающие монологическое уединение
акта голосования в избирательной кабине, посредством допол­
нения этого необходимого способа участия более диалогичны­
ми формами добиться того, чтобы чей-либо голос был услышан
(ibid. Р. 170).
Итогом подобных размышлений является то, что демократи­
ческая теория нуждается в размышлении не только о контекстах,
в которых люди формируют свои убеждения и испытывают свои
мнения, но также о тех механизмах, которые задействованы
в странах демократии, —либо лишь подкрепляющие существу­
ющие точки зрения, либо создающие новые. В демократической
теории должен быть осуществлен сдвиг от сосредоточения вни­
мания на макрополитических институтах в сторону рассмотре­
ния разнообразных контекстов гражданского общества, неко­
торые из которых препятствуют, а некоторые — способствуют
свободному обсуждению и дебатам.

Границы демократической теории

Обеспокоенность неполноценностью современной политиче­

ской жизни мотивирует целое множество мыслителей из среды
совещательных демократов. Джеймс Фишкин, один из пионе­
ров теории совещательной демократии, крайне язвителен в от­
ношении апатии и нехватки интереса в государственной жизни
среди самых широких слоев современного электората, а также
элитизма политических партий и правящих групп. Демократия
сегодня представляет «вынужденный выбор между политически
равными, но относительно некомпетентными массами и поли­
тически неравными, но относительно компетентными элитами»
(Fishkin, 1991. Р. 1). Исторический уклон в сторону более фор­
мального равноправия, представленного расширением избира­

386
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

тельных прав, завоеванных дискриминируемыми ранее группа­

ми, слишком часто «сопровождается повсеместным неучастием
и безучастностью» (Ibid. Р. 54). Показатели явки избирателей
стремительно падают, несмотря на расширение избиратель­
ных прав для лишенных его ранее групп. Дебаты в современной
демократии чаще всего поверхностны, некомпетентны и не­
плодотворны; избиратели явно демонстрируют отрыв от поли­
тического процесса, испытывают отчуждение, выказывают от­
страненность или самоуспокоенность. Акцент делается скорее
на личности политиков, чем на самой политике, пропитывает
перенасыщенный медиа мир избирательной политики. Броские
фразы заменяют аргументы, магия знаменитостей вытесня­
ет принципиальность политических споров, а кандидаты от­
бираются «примерно так, как мы выбираем моющие средства»
(Fishkin, 1991. Р. 3).
Элиты, доминирующие в политике США и Европы, как ут­
верждает Фишкин, также все более оторваны от глобальных про­
цессов и проблем политических дебатов. Политический процесс
наводняется опросами общественного мнения, целевыми груп­
пами и другими инструментами маркетинга, предназначенны­
ми для приспособления политики скорее к бытующим взглядам
и интересам, чем для исследования принципов, укрепляющих
политику, и обсуждения направлений стратегического разви­
тия. Элиты управляют политикой, пытаясь перехитрить элек­
торат. Идеалы государственной политики, поддерживающей
разум, аргументированность и объективность, обнаруживае­
мые в развитии и классической, и либеральной демократиче­
ской теории, подрываются традицией элит и партий полагаться
на данные опросов общественного мнения, которые последние
могут свободно интерпретировать и искажать в своих инте­
ресах. Как отмечает Фишкин: «вместо общественного мнения,
которое могло бы контролировать руководителей, предпочте­
ния, сформированные руководителями и массмедиа, слишком
часто возвращаются их отражениями в опросах, без достаточ­
ного критического рассмотрения и без достаточной информа­
ции и исследования, чтобы представлять какой-либо значимый
народный контроль» (ibid. Р. 19). Политика становится все бо­
лее поверхностной, манипулируемой медиа, посредственной
и не обремененной как идеями, так и высококвалифицирован­
ным руководством.

387
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

Хотя описание либеральной демократии Фишкина созвучно

оценке демократии Шумпетера — с его утверждением демо­
кратического политического процесса как борьбы элит перед
лицом уязвимого и восприимчивого электората — и изображе­
нию Вебером представительной демократии как «плебисцитар­
ной вождистской демократии» с цезаристскими тенденциями,
он не утверждает и не приветствует ее. Напротив, он относится
к этому как к призыву к творческому переосмыслению демокра­
тии, предоставляющей новый тип участия, который не только
предоставляет больше власти гражданам, но и дает им больше
возможностей обдуманно эту власть применять. В этом его под­
держивают многие современные политические мыслители. Сре­
ди них —Юн Эльстер.
Эльстер фокусируется на том, как избирательная политика
создает победителей и проигравших посредством суммирова­
ния частных предпочтений. Этот процесс, как он предполагает,
включает понятие рациональности, более свойственное потре­
бительскому выбору, то есть рыночным отношениям, чем по­
литике, которая должна управляться формой дискурсивной
рациональности, присущей местам заседания или собраний
общественности. Сведение коллективного принятия решений
к суммированию частных предпочтений «знаменует смеше­
ние между типами поведения, свойственными рынку и форуму.
Представление о суверенности потребителя приемлемо пото­
му и в той мере, в какой потребитель выбирает между образом
действия, которые отличаются лишь по способу воздействия
на него. Однако в ситуациях политического выбора гражданин
должен выказать свое предпочтение одному из состояний, ко­
торые также отличаются по способу воздействия друг на друга»
(Elster, 1997. Р. 33-34).
Выбор потребителя эгоцентричен — преследование целей
и средств для удовлетворения индивидуальных нужд и потреб­
ностей. Политический выбор, в отличие от него, ориентирован
на других и может, по словам Дж.С. Милля, «затрагивать дру­
гих», поскольку он может им «нанести вред». Различие между
потреблением и политикой является, вкратце, различием между
выбором, касающимся самого его субъекта, и выбором, который
обусловливает и воздействует на предпочтения и жизненные
возможности других. Чтобы коллективные решения в послед­
нем случае оказались эффективными, легитимными и справед­

388
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

ливыми, они должны быть обусловлены разумными государ­

ственными соображениями —которые могут выдержать дебаты
и анализ со стороны общественности.
Джон Драйзек разделяет подобные взгляды. Основываясь
на трудах Франкфуртской школы (Held, 1980. Part I), Драйзек
подвергает острейшей критике растущее превосходство ин­
струментальной рациональности — то есть, чисто формально,
рациональность целей и средств — в общественной и частной
жизни. Он утверждает, что распространение инструменталь­
ной рациональности ведет к бюрократизации и концентра­
ции власти в руках технически одаренных элит, относящихся
к политике как к собственности экспертов, а не граждан. Экс­
перты стремятся разложить сложные проблемы на управля­
емые составные элементы и разобраться с каждым и по от­
дельности — как друг от друга, так и от политического целого
гражданского общества. Это предотвращает комплексный, хо­
листический подход к управлению, которое должно основы­
ваться на неинструментальном, социально ориентирован­
ном подходе в политике. Вдобавок инструментальный разум
побуждает людей относиться друг к другу как к средству до­
стижения целей, а также подрывает представление о людях
как свободных, равных и способных на активную гражданскую
позицию. Хотя либеральная демократия признает лишь част­
ные взгляды и интересы и стремится узаконить свободу дей­
ствия экспертов посредством суммирования индивидуального
выбора при помощи периодических выборов, общественные
проблемы требуют, как считает Драйзек, перемещения каче­
ства принятия решений в центр дискуссии и создания откры­
тых собраний, в которых частные предпочтения воспринима­
ются не как предустановленные, а, скорее, как подверженные
трансформации в свете «открытия поддающихся обобщению
интересов» посредством аргументации и обоснований (Dryzek,
1990. Р. 54).
В основе подобной позиции лежат аргументы ведущего совре­
менного критического теоретика Юргена Хабермаса (Habermas,
1973, 1990, 1993, 1996; а также см. ниже). В понимании Хаберма­
са, рациональность нуждается не только в восприятии ее в каче­
стве инструмента, используемого индивидами для управления
миром отвлеченных элементов и объектов, но может рассма­
триваться и как средство обеспечения общественной координа­

389
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

ции деятельности. Последнее может быть представлено как со­

брание норм, управляющих нашей деятельностью и способных
стать субъектом споров и перекрестного рассмотрения. Раци­
ональность в данной модели неотделима от оправдания перед
другими. Для Драйзека недостатки существующих моделей
либеральной демократии могут быть преодолены лишь путем
укрепления дискурсивной и коммуникативной рациональности,
позволяющей нам искать коллективные решения коллективных
проблем, с которыми мы сталкиваемся в современном обще­
стве, — от пенсионного кризиса до ухудшения экологической
ситуации.
Собираться переосмыслить демократию не значит вернуться
к существующим моделям прямой демократии или демократии
участия. Многое из того, что совещательные демократы рассма­
тривают как пределы либеральной демократии, также воспроиз­
ведено в этих концепциях. Идеал совместного принятия полити­
ческих решений и попыток адаптировать эту идею к различным
формам прямой или партиципаторной демократии воспринима­
ются со скепсисом по трем причинам. Первая и наиболее очевид­
ная состоит в том, что идеал не может быть реализован в крайне
сложном и дифференцированном современном обществе. Кри­
тика прямой демократии Джоном Стюартом Миллем и Вебером
находит в этом отклик. Во-вторых, идеализация совместного
принятия решений в небольших сообществах сама по себе неу­
местна, поскольку потенциальные недостатки небольших, отно­
сительно однородных сообществ — склонность к конформизму,
нетерпимость и персонализация политики —рискуют оказаться
воспроизведенными во всех формах непосредственной полити­
ческой жизни. По словам Фишкина, мелкомасштабная демокра­
тия «более уязвима для тирании», поскольку она «более уязвима
для демагогии» (Fishkin, 1991. Р. 50). В-третьих, само по себе все
большее участие в политике не обращается к проблеме качества
участия. Партиципаторные демократы не могут сосредоточить­
ся на присущих совещательной демократии недостатках. Само
по себе участие этого не исправит и, в сущности, может даже усу­
губить положение в обществе: совещательная компетентность
широких народных масс крайне сомнительна. Как и крайне со­
мнительно достижение делегирования власти народу в условиях,
когда он фактически неспособен данную ему власть использо­

390
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п уб л и ч н о й сф е р ы

вать... активизировавшись, массы, при случае, могут оказаться

беззащитными перед демагогией (ibid. Р. 21).
Критика прямого народного участия также обнаруживается
в трудах республиканских мыслителей, желающих позаимство­
вать откровения совещательной демократии. Филипп Петтит,
например, озабочен построением институтов, которые пре­
пятствовали бы распространению на индивидов того или ино­
го вида господства, то есть произвольному вмешательству
в их жизни. Он обеспокоен тем, что растущее участие в полити­
ке, будучи самоцелью, может усилить как раз те типы произвола,
которые республиканцы стремятся избежать. По его мысли, если
электорату дается прямой контроль над политическими вопро­
сами, без улучшения качества политических размышлений и ар­
гументации, он вполне может стать наиболее произвольным
из всех власть предержащих (Pettit, 2003. Р. 154). Подобный ход
мыслей подкрепляется трудами Джошуа Коэна, аккуратно отде­
ляющего анализ идеала совещательной демократии от идеалов
и объединений избирателей и прямой демократии. В раннем
изложении совещательной демократии он утверждал, что он
не видит «ничего заслуживающего одобрения» в утверждении
о том, что прямая демократия лучше всего институционализи­
рует идеалы совещательной демократии (Cohen, 1989). Прямая
демократия как таковая не должна быть совещательной. Со­
вещательная демократия не может изображаться как еще одна
версия моделей демократии участия.

Цели совещательной демократии

В целом совещательной демократией является «любой из семьи

взглядов, согласно которым общественное обсуждение свобод­
ных и равных граждан лежит в основе легитимного политиче­
ского принятия решений и самоуправления» (Bohman, 1998.
Р. 401). Политическая легитимность не сводится к избиратель­
ным урнам и правлению большинства как такового, а, скорее,
к предоставлению убедительных доводов, объяснений и оценок
для государственных решений (Saward, 2003. Р. 120-124). Клю- ,
чевой целью является трансформация частных предпочтений
посредством рассмотрения положений, способных выдержать
контроль и проверку мнением общественности.

391
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

Обсуждение может преодолеть ограниченности частных

убеждений и усилить качество государственного принятия
решений по целому ряду причин. Во-первых, посредством
предоставления информации и объединения знаний, обще­
ственное рассмотрение может трансформировать и обострить
понимание у людей комплексных проблем. Люди могут на­
чать осознавать составляющие своей ситуации, до того ими
не замечавшиеся: например, аспекты взаимосвязи государ­
ственных вопросов, или некоторые из последствий избрания
того или иного курса, преднамеренного или непреднамерен­
ного. Во-вторых, общественная дискуссия способна раскрыть,
как определенные формации предпочтений могут быть связа­
ны с интересами той или иной группы, тем самым обеспечи­
вая идеологическую целенаправленность. В этом случае дис­
куссия может выявить односторонний и частичный характер
некоторых точек зрения, которые могут не суметь представ­
лять интересы многих. Она также может указать на границы
«приспособленческих предпочтений», то есть предпочтений,
обусловленных сведением ожиданий к приспособлению к об­
стоятельствам, кажущимся устойчивыми и неизменными. Коэн
называет их «психологическими приспособлениями к субор­
динационным условиям» (Cohen, 1989. Р. 25). Примером могут
служить формы признания господствующего политического
режима, основанные на «традиции» или «прагматическом со­
глашательстве», проанализированных ранее. При данных усло­
виях обсуждения могут продемонстрировать важность откры­
того, изменчивого и динамического процесса «формирования
мнений» в общественной жизни, поскольку они способны по­
мочь раскрыть социально искаженные положения и заложить
основу более всестороннего понимания.
В-третьих, общественное обсуждение может заменить «язык
интереса языком разума» (Elster, 1989. Р. 111). Обсуждение мо­
жет усовершенствовать коллективное суждение, поскольку оно
связано не только с суммированием информации и обменом
мнений, но и с рассуждениями о них и проверочными аргумен­
тами. Фишкин подчеркивает, что в общественном обсуждении
«участники должны быть готовы рассмотреть аргументы по су­
ществу» (Fishkin, 1991. Р. 37). Вкратце совещательные демокра­
ты надеются укрепить легитимность демократических проце­
дур и институтов, обратившись к совещательным элементам,

392
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

предназначенным для улучшения качества демократической

жизни и ее результативности. Для некоторых совещательных
мыслителей данное качество служит основанием утверждения
о том, что совещательная демократия —лучшая концепция де­
мократической программы, поскольку оно может содействовать
принятию «наилучших» решений, то есть привести к результа­
там, которые наиболее тщательно изучаются, обосновываются
и, следовательно, легитимируются. Обмен примерами «обще­
ственной необходимости» порождает новый принцип легитим­
ного правления.
Совещательная демократия представляет независимый по­
литический идеал. Коэн дает краткую оценку этому, когда ут­
верждает, что демократическое объединение должно воспри­
ниматься как то, в котором «обоснование сроков и условий
объединения происходит посредством общественной дискус­
сии и рассуждений», а граждане при подобном порядке «счита­
ют свои базовые институты легитимными постольку, посколь­
ку они обеспечивают основу для свободных общественных
обсуждений» (Cohen, 1989. Р. 21), Согласно данной позиции, об­
суждение можно считать свободным, если оно «не ограничива­
ется» авторитетом прежних норм или требований. В условиях
идеального обсуждения, как утверждал Хабермас, «не при­
меняется никакая иная сила, кроме силы лучшего аргумента»
(Хабермас, 2010. С. 125). От партий требуется «изложить свои
основания для выдвижения предложений, а также для их под­
держки либо критики» (Cohen, 1989. Р. 22). Граждане не могут
просто заявить о своих предпочтениях, не подготовившись
к их обоснованию на публике. А для того, чтобы идеал был
реализуемым, граждане должны обладать свободой от иска­
жающих влияний неравного распределения власти, богатства,
образования и других ресурсов. Прежде всего важно рацио­
нально мотивированное соглашение, а не результаты, добытые
посредством принуждения, манипуляции или сделок. Данная
модель требует, чтобы граждане обладали формальным и фак­
тическим равноправием. Совещательная демократия покоится
на представлении о политическом обосновании, то есть про­
ведении открытого обсуждения среди равноправных граждан.
Институты должны быть взаимосвязаны так, чтобы это было f
возможно (ibid. Р. 26).

393
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

Что называть здравым общественным рассуждением?

Объективизм и его критики

По мнению совещательных демократов, существуют более

или менее удачные способы принятия общественных решений.
В то время как существует целый ряд различных путей понима­
ния того, к чему сводятся подобные способы, в данном случае
приведем две позиции, занимаемые объективистами и их кри­
тиками. Рассмотрение их позиций поможет отобразить дебаты
вокруг того, что же представляет собой здравое общественное
рассуждение. Обратимся к уточнению основ, с помощью кото­
рых можно определить что-либо как верное или справедливое.
Если эти основы будут успешно выявлены, мы получим надеж­
ный базис для разработки руководящих либо регулирующих
принципов общественной жизни.

Объективизм

Совещательные демократы не воспринимают предпочтения

граждан как данность или предустановку и вместо этого стре­
мятся создать средства для рассмотрения мнений об общих
проблемах. Цель заключается в том, чтобы наладить совеща­
тельный процесс, чья структура является основой «ожиданий
рационально приемлемых результатов» (Habermas, 1996). По­
добный процесс можно воспринять в рамках широкого спектра
общественных сфер, в которых взгляды рассматриваются, а кол­
лективные суждения выносятся, в ходе руководствующихся объ­
ективностью обсуждений. Быть объективным — значит оцени­
вать, быть открытым и рассуждать исходя из всех точек зрения
перед принятием решений о том, что верно или справедливо;
это не означает простого следования эгоистичным установ­
кам, основанным на классе, поле, этнической принадлежности
либо национальности. Политические решения, соответству­
ющие стандартам объективности, суть те, что были бы легко
обоснованы применительно ко всем глубоко затрагиваемым
группам и партиям, если бы они участвовали в общественных
дебатах как равноправные партнеры. Объективисты не счита­
ют, что все релевантные группы всегда будут способны вступать
в общественные дебаты по тем или иным насущным вопросам
(что все же желательно). Скорее же, они полагают, что удовлет-

39 4
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

верительный совещательный процесс должен быть таким, ко­

торый испытывает аргументы против всех возможных реле­
вантных взглядов и интересов и таким образом соответствует
стандартам инклюзивное™ и беспристрастности1.
Проверка обоснованности предпочтений и интересов вклю­
чает «рассуждение с точки зрения других» (Benhabib, 1992.
Р. 9-10, 121-147). Попытки сфокусироваться на этой «социаль­
ной точке зрения» находят свои наиболее яркие разработки
в оригинальной позиции Джона Ролза, идеальной речевой ситу­
ации Юргена Хабермаса и в изложенном Барри объективистском
типе рассуждений. Данные формулировки объединяет интерес
к концептуализации беспристрастной нравственной позиции,
с которой возможно оценить те или иные формы практического
или морального рассуждения. Об этом интересе можно было бы
подумать как о совершенно нереалистичном или претенци­
озном. Но по верному замечанию одного комментатора, «все,
что нам говорит тезис о непредвзятости, это то, что если и когда
кто-либо поднимает вопросы относительно фундаментальных...
стандартов, апелляционный суд, к которому кто-либо обраща­
ется — это суд, в котором ни один индивид, группа или страна
не имеет особого положения» (№11, 1987. Р. 132. Цит. по: Barry,
1995. Р. 226-227). В суде мотивы вроде «считаю, что дело в этом»,
«я хочу этого, потому что мне это нравится», «это меня устра­
ивает», «считаю, это справедливо», «это прерогатива мужчин»,
«это в лучших интересах моей страны» не подходят к рассма­
триваемому случаю, поскольку претензии и принципы должны
обосновываться с опорой на более широкую социальную пози­
цию. Последняя есть ничем не ограниченный, критический ар­
гументационный механизм для фокусирования наших мыслей
на взглядах, нормах и правилах, которые могли бы обоснованно
вызывать согласие.
Объективистское рассуждение представляет собой систему ко­
ординат для рассмотрения и уточнения позиций, которые могут
стать общепринятыми; и, помимо этого, оно отвергает как не­
справедливые все те позиции и практики, закрепленные в прин­
ципах, которые не все смогут принять (O’Neill, 1991). На повестке
дня —установление принципов и правил, которые никто, соби- ,

1 Материал последующих четырех параграфов адаптирован из моих «Прин­

ципов космополитического порядка» (Brock and Brighouse, 2005).

395
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

равшийся добиться непринудительного и квалицифированного

соглашения, не мог бы обоснованно отвергнуть (Barry, 1989; ср.
Scanlon, 1998). Чтобы соответствовать данному стандарту, можно
провести целый ряд специальных тестов, включая оценку того,
были ли приняты во внимание все точки зрения; были бы все
партии готовы в равной степени принять результаты как спра­
ведливые и обоснованные вне зависимости от социального по­
ложения, которые они могут занимать сейчас либо в будущем;
а также —существуют ли люди, способные воспользоваться дру­
гими таким способом, который был бы неприемлем для послед­
них либо для инициатора действия (либо бездействия), если бы
они поменялись ролями (Barry, 1989. Р. 372, 362-363).
Рассуждения объективистов не могут привести к простому
дедуктивному доказательству лучших или единственных нрав­
ственных принципов, которыми должно руководствоваться ин­
ституциональное развитие; не могут они привести и дедуктив­
ное доказательство идеальной подборки принципов и условий,
которые бы преодолели недостатки политической жизни. Ско­
рее всего, их следует воспринимать как эвристическое средство
проверки точек зрения и принципов, а также их форм обоснова­
ния (Kelly, 1998. Р. 1-8; Barry, 1998b). Подобные проверки отно­
сятся к процессу обоснованной отвергаемости, который всегда
возможно исследовать в рамках теоретического диалога, откры­
того для свежих вызовов и новых вопросов (Гадамер, 1988).
Однако признание этого не значит, что теоретическое об­
суждение является «беззубым». В первую очередь объективизм
обладает решающей ролью. Это положение совершенно четко
выделяется Онорой О’Нил (O’Neill, 1991). Объективистские рас­
суждения в этом анализе являются базисом для критики пред­
убежденных и односторонних взглядов, не обобщаемых прин­
ципов, правил и интересов, а также для демонстрации того,
как правосудие состоит в том, чтобы не основывать действия,
жизни и институты на принципах, которые не могут стать обще­
признанными. Но могут ли они привести к более позитивной
позиции? Объективисты считают, что да.
Так, например, они считают, что в рамках концепции объекти­
визма возможно показать, что индивидуальные или коллектив­
ные социальные договоренности, наносящие серьезный ущерб
(срочная неудовлетворенная потребность), не могут быть про­
сто подкреплены посредством ссылок на особое социальное по­

396
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о к р а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

ложение, культурную идентичность, этническое происхождение

или национальность — в сущности, ссылаясь на любой тип об­
щественной группировки — если последние санкционируют ис­
ключение или обособленность в связи с ключевыми условиями
человеческой автономии человека, развития и благосостояния
(Сапеу, 2001). В той мере, в какой та или иная область деятель­
ности воздействует на структуру и значительно ограничивает
среднюю продолжительность жизни и жизненные возможно­
сти одних в ущерб другим, в структуре действия политического
объединения раскрываются недостатки. Их, кроме того, можно
рассматривать как нелегитимные, в той степени, до какой их бы
отвергали при условиях объективистского рассуждения. Если
люди не знали бы свое будущее социальное положение и поли­
тическую идентичность, вряд ли они нашли бы то или иное обо­
снование специфических исключающих процессов убедитель­
ным. Эти обосновывающие структуры не поддаются легкому
обобщению и тем самым оказываются слабы перед лицом испы­
таний и беспристрастного суждения. Если только исключитель­
ные аргументы не были бы предоставлены в пользу обратного,
социальные механизмы и процессы, наносящие серьезный вред
определенным группам и категориям людей, пали бы перед тре­
бованиями объективности (Barry, 1995,1998а).
Объективистское рассуждение является базисом для мышле­
ния о проблемах, вызываемых асимметрией власти, неравно­
мерностью распределения ресурсов и застывшими предрассуд­
ками. Оно предоставляет информацию по вопросам о правилах,
законах и стратегии, воспринимаемым людьми как верные,
оправданные либо достойные уважения. Что позволяет провести
широкое различие между легитимностью как принятием суще­
ствующего социально-экономического устройства и легитим­
ностью как «правильностью» или «корректностью» — ценность
политического порядка, заслуживающая признания, раз это по­
рядок, который был бы принят как результат беспристрастного
рассуждения. Последнее может рассматриваться не как опцион­
ный элемент политического и социального понимания, а скорее
как требование любой попытки осознать природу поддержки
и легитимности, которая присуща тем или иным обществен­
ным отношениям и институтам; поскольку без данной формы
рассуждения различие между легитимностью как «принятием»
и легитимностью как «справедливостью» нельзя будет провести.

397
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

Следовательно, это основа отличия следования правилам, осно­

ванного на традиции, прагматическом соглашательстве или ин­
струментальном соглашении, от соответствия, основанного
на том, что люди бы рассматривали как правильное и достойное
уважения после обсуждения.
Следует подчеркнуть, что выполнение объективистского рас­
суждения является социальной активностью, даже когда оно вы­
полняется как одиночное теоретическое упражнение. Как писа­
ла Ханна Арендт: «Власть суждения покоится на потенциальном
согласии с другими, а также на мыслительном процессе, актив­
ном в оценке того, что не является... моим диалогом с самим со­
бой, но оказывается всегда и главным образом, даже если я буду
одинок, в предполагаемой коммуникации, с другими, с которы­
ми;'как я знаю, я должен в конечном итоге прийти к определен­
ному соглашению... И подобный расширенный образ мысли...
не может функционировать в строгой изоляции или одиноче­
стве; он нуждается в присутствии других, “вместо кого” я дол­
жен думать, а также чью перспективу должен принимать во вни­
мание и без кого нет никакой возможности действовать» (Цит.
по: Benhabib, 1992. Р. 9-10).
Целью дебатов об объективности является ожидаемое со­
гласие со всеми, на чьи разнообразные обстоятельства оказали
влияние неотложный вопрос или целый ряд вопросов. Конечно,
как «ожидаемое согласие», это гипотетическая атрибуция кол­
лективного или интерсубъективного понимания. Испытание ее
достоверности в современной жизни должно зависеть от рас­
пространения обсуждения на всех, кого она стремится повлиять.
Лишь при последних обстоятельствах аналитически изложенная
интерпретация может стать непосредственным пониманием
или соглашением среди других (Habermas, 1988). Критическое
размышление должно быть связано с открытым обсуждением
и совещательной политикой (см. ниже).

Критики

Объективистское рассуждение является аргументацией, цель

которой состоит в абстрагировании от властных отношений
и проверке силы наилучшего довода. Но это форма рассужде­
ния, которая критикуется как излишне абстрактная и ограни­

398
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

ченная в своей концепции того, что представляет собой на­

дежный довод. Ведущими исследователями в этом отношении
являются Эми Гутманн и Деннис Томпсон. Они отбрасывают
представление о том, что обсуждение при правильных услови­
ях —свободных от принуждения и властных отношений —необ­
ходимо для легитимации законов и государственной политики
(Gutmann and Thompson, 1996. Р. 200). По их мнению, существует
потребность не в оценке обсуждений в недостижимых условиях,
следующих за самыми абстрактными правилами аргументации,
но, скорее, лучшее понимание природы и значения обсуждения
в «неидеальных» условиях. Они не считают, что в данном случае
подобным Хабермасу или Ролзу есть что сказать.
Так же, как Вебер говорил о нередуцируемом столкнове­
нии между «воюющими богами», Гутманн и Томпсон полагают,
что конфликт вокруг выборов общественности не может быть
устранен из жизнедеятельности человека и что эгоистические
политические акторы не могут превратиться в альтруистов лишь
посредством обсуждения. «Несовместимые ценности» и «несо­
вершенное понимание» присущи человеческой политике, как,
по существу, дефицит и ограниченный альтруизм (Gutmann and
Thompson, 1996. Р. 25-26). Более того, мы не можем рассчитывать
разрешить все или почти все наиболее острые нравственные
конфликты, поскольку «нравственное несогласие есть условие,
при котором мы должны научиться жить, не просто препятствие
для преодоления на пути к справедливому обществу» (ibid. Р. 26).
Это было ошибкой марксизма и остается ошибкой всех форм
политической и социальной теории — считать, что подобные
конфликты и различия суть лишь продукт социоэкономических
интересов. Конфликт на почве закона и стратегии нельзя объяс­
нить лишь как продукт личной заинтересованности, поскольку
нравственное понимание граждан [и недостаток понимания]
являются частью того, что представляет их интересы (ibid. Р. 19).
Объективизм неспособен указать на то, как справиться с та­
кими нравственными конфликтами, как те, что возникли на
почве вопросов о том, следует ли легализовать аборты, ка­
ков должен быть объем религиозного образования в школах
или каков должен быть минимальный размер социальных вы,-
плат для безработных. И все это потому, что в каждом из этих
и других многочисленных примеров проблему не решить, лишь
апеллируя к фактам (при том что какие факты должны считать­

399
1
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

ся релевантными, будет обусловлено предшествующим концеп­

туальным выбором) или анализу соответствующих исследуемых
понятий (ведь они также быть подвергнуты проверке). Объек­
тивизм нуждается в обмене общими доводами для установле­
ния полемики, а также в поиске положений, потенциально от­
крытых для интерсубъективности и коллективного соглашения.
Но что именно будет считаться «общим доводом» или положе­
нием, способным помочь привести к соглашению, будет неиз­
бежно оспариваться.
Гутманн и Томпсон утверждают, что объективизм вызовет
тип нравственного абсолютизма: объективистские механиз­
мы рассуждений в поиске лучшего либо решающего аргумента
не могут понять, что инакомыслящие могут иметь достаточно
причин для занимаемых ими позиций. У всех партий, связанных
с полемикой о том, что является неотложным вопросом, может
быть надежная почва для нежелания изменять своим взглядам,
столкнувшись с тестированием объективистов. Следовательно,
такие совещательные демократы, как Гутманн и Томпсон, под­
черкивают важность признания того факта, что участники об­
суждений не согласны совсем не обязательно потому, что они
не сильны в умозаключениях, глупы или слепо эгоистичны.
Вместо этого стороны обсуждения должны стремиться ко взаи­
моприемлемым доводам перед решением о выборе образа дей­
ствия, и если они не смогут найти их, они должны стремиться
к урегулированию в духе взаимного уважения (Gutmann and
Thompson, 1996. Р. 79ff). В данном контексте публичное обосно­
вание требует, чтобы «гражданин предоставил аргументы, кото­
рые могут быть приняты другими, сходным образом мотивиро­
ванными найти доводы, которые могли быть приняты другими»
(ibid. Р. 53).
Они называют этот принцип (в споре, напоминающем пози­
цию Оффе и Прюсса) принципом взаимности. Граждане должны
стремиться к такой форме рассуждения, которая была бы взаим­
но обоснованной и взаимосогласованной.
Суть оценки обсуждения Гутманн и Томпсона была кратко из­
ложена одним комментатором: «Нельзя надеяться, что обсуж­
дение разрешит все нравственные конфликты, не накладывая
обязательства на граждан, — в первую очередь, стремясь к обо­
снованиям, приемлемыми для всех, можно сосредоточить наше
внимание на них, и тогда обсуждение сможет их прояснить.

400
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

Если некоторые проблемы остаются, вслед за прояснением этих

вопросов, и не воспринимаются как следствие недоразумений,
тогда мы должны стремиться к договоренности со стоящими
в оппозиции. Достижение договоренности демонстрирует вза­
имное уважение, которое граждане вызывают друг у друга, и оно
должно выражать «гражданскую честность», то есть избежание
стратегических или лицемерных выступлений, и «гражданское
благородство», при котором партии должны стараться быть не­
предвзятыми и признавать серьезность обсуждаемого вопроса
для обеих партий» (McBride, 2004. Р. 39).
Гутманы и Томпсон обращаются к данной позиции в поисках
«экономики морального разногласия» (Gutmann and Thompson,
1996. Р. 84). Граждане должны участвовать в дискуссии, мини­
мизирующей отвержение позиции, которой они противостоят,
и избегать ненужного конфликта, характеризуя позиции своих
оппонентов. Цель заключается в том, чтобы обнаружить «суще­
ственные точки соприкосновения между чьим-либо понимани­
ем и пониманием граждан, чьи позиции, представленные мак­
симально всесторонне, кто-либо должен отвергнуть» (ibid. Р. 85).
Голосование по мажоритарной системе по спорным вопросам
должно предприниматься лишь после того, как все дискурсив­
ные средства исчерпаны.
Джеймс Талли также предупреждает об опасностях суще­
ствования единственной модели совещательного рассуждения.
Господствующие группы, обладающие своими собственными
испытанными способами ведения рассуждения, часто пред­
ставляют их «как каноничные, универсальные или единственно
разумные» (TuIIy, 2002. Р. 223). На Западе подобный результат
достигается обычно путем объяснения специфических форм
культурного и исторического рассуждения как современного
или демократического способа быть представленным и услы­
шанным —«свободный и равный» путь обсуждений. Итогом яв­
ляется конфликтная модель дискуссии, ориентированная скорее
на победу в споре с оппонентами, чем на достижение взаимопо­
нимания и договоренности. Объективистская модель выдвигает
единственную форму рассуждения как доминирующую над все­
ми остальными, а потому не видит, как она сама обусловлена t
определенными культурными, социальными и лингвистически­
ми практиками и идентичностями. Если объективизм ориен­
тирован на консенсус, рождаемый «силой лучшего аргумента»,

401
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

тогда некоторые голоса будут отвержены как стихающие, сла­

бые, некомпетентные или иррациональные (TuIIy, 2002; Young,
2000. Р. 52-80).
Критика Талли сочетается с позитивным акцентом на том,
как различные практики рассуждения коренятся в особых со­
циальных практиках и правилах, местных традициях и жанрах
аргументации, а также в привычных способах их взаимосвязи.
Эти культурные и исторические формы знания и анализа дей­
ствительности — местные «ноу-хау» — по его мнению, являют­
ся интерсубъективными основами культурно разнообразных
практик обсуждения, включающих «задавание вопросов и вы­
слушивание других, представление причины, фабулы, примера,
сравнения, поступка, притчи на рассмотрение, в большей сте­
пени демонстрация, чем высказывание, выражение несогла­
сия; считаться с чьим-то мнением либо оспаривать, заострять
на чем-либо внимание, информировать другого, советовать
и принимать советы, выступать от чьего-либо имени и быть
представленным; обструкция, затягивание и притворство, вы­
ражение молчаливого несогласия, прекращение переговоров,
выработка компромисса, условное и безусловное согласие...
и иные бесчисленные дискурсивные и не-дискурсивные виды
деятельности, составляющие совещательные языковые игры»
(TuIIy, 2002. Р. 223).
Есть много способов быть услышанным и донести свою
мысль, однако объективистское рассуждение рискует их про­
глядеть в упорном поиске самого разумного. Талли представляет
серьезную разработку в поддержку совещательной демократии,
но основанную на оценке различных форм рассуждения и обо­
снования, не фиксирующейся на единственной форме обсужде­
ния. Для него легитимным политическим режимом является тот,
что неизменно «стремится к согласованию» либо «переговорам»,
всегда открыт для диалогического обсуждения — важнейшей
практики мысли и действия, предотвращающей политический
склероз и нежелательный институциональный застой. В этом
суждении «первый и, вероятно, единственный универсализу-
емый принцип демократического совещания — audi alteram
partem («прислушивайся в мнению другой стороны»), поскольку
всегда есть, чему поучиться у другой стороны» (TuIIy, 2002. Р. 218).
Айрис Янг идет еще дальше в критике идеала объективизма
в совещательной демократии. Она критикует идеал по ряду при-

40 2
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

чин. В первую очередь идеал объективности выражает иллюзию,

поскольку он покоится на предположении о том, что люди мо­
гут преодолеть свои специфические особенности, вступая в об­
суждение. По сути, мы все находимся в определенных обстоя­
тельствах, и никто полностью не может от них абстрагироваться,
представив обезличенную и беспристрастную точку зрения
(Tully, 1990. Р. 103). Во-вторых, идеал объективизма «подавляет
различие» в том, по замечанию Талли, как он стремится свести
различные и комплексные формы рассуждения к одной простой
модели. В-третьих, он ошибочно редуцирует все множество воз­
можных точек зрения со всего мира к одной единственной —
точке зрения, которую, предположительно, «все рациональные
субъекты должны принять» (ibid. Р. 100). В отличие от этого,
Янг предлагает «продвигать инклюзивную политику», питаю­
щую «идеал гетерогенного общества» (ibid. Р. 119). Этот идеал
не предполагает, что участники откажутся от своей культурной
и социальной идентичности в качестве цены за их допуск. Вме­
сто этого она стремится к признанию и действительной пред­
ставленности различных социальных групп в общественной
жизни.
На взгляд Янг, это может быть достигнуто посредством:

- Открытия доступа к общественным фондам для продви­

жения самоорганизации социальных групп, в особенно­
сти маргинальных;
- Группового анализа и разработки стратегических пред­
ложений, гарантирующих, что все программы будут из­
ложены;
- Обеспечения того, что лица, принимающие решения, бу­
дут подотчетны всем группам, получив обязательства про­
демонстрировать, что они учли перспективы развития той
или иной группы в своих рассуждениях;
- Предоставления права вето при разработке политической
стратегии государства тем группам, которые сильно озабо­
чены определенным рядом вопросов (например, стратегия
в области прав воспроизводства для женщин или полити­
ка землепользования среди коренного населения);
- Изменения общественной культуры, причем аргументаци­
онный способ рассуждения должен дополниться другими
способами коммуникации, включая приветствие, ритори-
*•

40 3
*
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

ку и повествование; это поможет раскрыть опыт и потреб­

ности, которые в ином случае остались бы незамеченными,
а также разнообразные пути их изложения (Young, 1990.
Р. 184-185; 2000. Р. 56ff).

Сейчас Янг стремится подчеркнуть, что не все группы (на­

пример, молодежные субкультуры) должны иметь особое пред­
ставительство в ее демократической модели, но лишь «струк­
турные группы», то есть те, чье общее социальное положение
традиционно исключает их из политического участия, способ­
ности выражать их свободу и представления о социальной спра­
ведливости (Young, 2000. Р. 97). Общественная жизнь нуждается
в подключении «голосов различных контекстов», способных из­
ложить свои проблемы и интересы. Янг утверждает, что пред­
ставление интересов обычными механизмами партийной поли­
тики должно дополняться в открытой общественной дискуссии
представительством групповых перспектив. Это может быть
достигнуто рядом различных средств, например, представи­
тельскими квотами в ключевых политических комитетах в фор­
мальных политических институтах и вне их, резервированием
мест в законодательных органах как временным средством
для инклюзивного продвижения маргинальных групп, помимо
других возможностей (Young, 2000. Р. 150; Phillips, 1995).

Критики объективизма непреклонны в своем мнении о том,

что убедительное общественное обсуждение в совещательной
демократии может принимать ряд различных форм. Однако
объективисты отнюдь не сметены этим обвинением. В первую
очередь они согласны с тем, что существуют различные фор­
мы рассуждений; это едва ли явилось бы открытием. Смысл
не в том, чтобы подчеркивать разнообразие как таковое, а ско­
рее в том, что не все формы общественного обсуждения в рав­
ной степени действительно эффективны, если политическая
жизнь должна управляться рафинированными и рефлексивны­
ми предпочтениями, в сущности, ориентирующимися на фак­
ты, будущее и других индивидов. Для того чтобы политические
суждения были легитимными в ходе и посредством процессов,
из которых они возникли, мы должны суметь провести разли­
чие между принудительными и не-принудительными соглаше­
ниями, а также соглашениями, отражающими искажения власти

404
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

со стороны, —от тех, что были сформированы в ходе открытой

и свободной коммуникации. Лишь последняя может вывести
из трясины социальных конфликтов.
Кроме того, объективизм не влечет за собой взгляды о том,
что политика есть или может быть свободной от личной заин­
тересованности. Вместо этого, чтобы различить позиции, не­
посредственно отражающие личную выгоду тех, кто способен
на межличностное соглашение, требуется взвесить все актуаль­
ные интересы, затронутые определенным образом действия —
без догматических утверждений о том, что та или иная позиция
убедительна и автоматически преодолевает позиции остальных.
Объективизм накладывает формальное ограничение на типы
рассуждений, которые можно принять для успешного разли­
чения между утверждением личной выгоды и преследованием
такого протекания спора или действия, которое бы другие раз­
умные люди поддержали при подобных обстоятельствах. Объе­
ктивизм не препятствует преследованию чьих-либо личных
интересов в любой ситуации, однако настаивает, что причины
действия, если стоит цель добиться его легитимности, должны
быть таковыми, что все партии приняли бы их как убедитель­
ные независимо от того, где они находятся в соответствующей
цепочке действий. Политическая философия не должна размы­
вать границу между легитимной и нелегитимной процедурой
принятия государственных решений. Общественная легитим­
ность требует, чтобы образ действия отбирался на основании
общепризнанности его принципов. Конечно же, будут ли граж­
дане действовать именно данным образом в непосредственных
обсуждениях — отнюдь не ясно; у них есть множество различ­
ных источников власти и действия, на которые они полагаются.
Однако политические философы не должны смешивать, по на­
стоянию объективистов, объективную основу действия с про­
стым утверждением идентичности и стратегического действия,
основанного на личной заинтересованности.
Любая модель общественного рассуждения в общественной
жизни может подвергаться манипулированию, и объективизм
здесь не является исключением. Когда доминирующие груп­
пы или политические элиты пытаются легитимировать свою
власть, определяя представление о хорошем гражданине исходя
их своих собственных специфических культурных и историче­
ских характеристик, а также надлежащую форму политическо­

405
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

го обоснования как ту, что следует правилам общения, которые

установили они, появляется очевидный риск того, что и осталь­
ные будут маргинализированы и подавлены. Это могло быть
преднамеренным и непреднамеренным результатом. Таким
образом, когда оппоненты господствующей точки зрения мар­
гинализируются как фанатики, иррациональные или же просто
эгоистичные, это могло бы быть из-за того, что господствующие
формы открытого общественного обсуждения выполняют идео­
логическую функцию. Притязания на объективность могут под­
вергаться манипулированию в ходе общественного рассмотре­
ния, подкрепляя уже существующую систему правил. То, что это
может произойти, не является аргументом против понятия объ­
ективизма как такового, но доводом против его одностороннего
применения. В сущности, любая подобная критика предполага­
ет, что идеология может быть разоблачена с не идеологизиро­
ванной точки зрения и что искаженную область общественной
жизни можно отличить от представления о подлинно объектив­
ной сфере общества (McBride, 2004. Р. 87).

Институты совещательной демократии

Споры между объективистами и их критиками, по-видимому,

будут продолжаться, и далее обособляя то, как совещательные
демократы понимают свой проект. Однако, несмотря на эти
противоречия, их объединяет скептицизм в отношении многих
аспектов существующих форм либеральной демократии — кри­
тика ее излишней склонности к признанию частных интересов,
ее собирательная концепция общественного блага (как суммы
частных предпочтений), ее опора на инструментальные фор­
мы рациональности и ее неудача в размещении качества обще­
ственного принятия решений в центр полемики. Хотя либераль­
ная демократия склонна воспринимать частные предпочтения
как данные и неизменные, совещательные демократы все же
привержены их проблематизации, стремясь сфокусироваться
на политических механизмах и социальных практиках, облег­
чающих обнаружение убедительных аргументов и обоснований
действий, а также, где возможно, обобщаемых интересов (Dryzek,
1990). Совещательные демократы предлагают некоторые новые
важные представления о возможных институциональных струк­

406
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

турах демократии. Обычно они включают предложения о допол­

нении и обогащении существующих демократических процедур,
а также усилении качества демократической жизни, не пре­
тендуя на высокий уровень политического участия, требуемого
классическими, марксистскими и партиципаторными демокра­
тами (что может быть сложным для поддержания за пределами
политики протеста или революционной ситуации). (В отноше­
нии последнего отрезвляюще могут подействовать размышле­
ния о рассеивании политической энергии после «бархатных ре­
волюций» 1989-1990 годов: см. главу 8 настоящей книги)
У совещательных теоретиков процесс обсуждения рассма­
тривается как основной для демократии. Это средство обратить
демократическую политику от пассивной констатации инте­
ресов, уверенности кабинетных всезнаек-критиков и слабости
момента к более рафинированному и рефлексивному процес­
су. Как резко констатирует Фишкин, «политическое равенство
без обсуждения бесполезно, ведь оно сводится лишь к власти
без возможности подумать о том, как власть могла бы использо­
ваться» (Fishkin, 1991. Р. 36). Но обсуждение —не ситуация кате­
гории «все или ничего», а задача состоит в обнаружении спосо­
бов усилить совещательный элемент в современной демократии.
Среди предлагаемых способов для осуществления этого — вве­
дение совещательных опросов, дней обсуждения, гражданских
жюри, расширяющих механизмы ответной реакции голосую­
щих и гражданской коммуникации, реформа гражданского об­
разования для усиления возможности рефлексивного выбора,
а также общественное спонсирование гражданских групп и ас­
социаций, стремящихся к участию в совещательной политике.

Совещательные опросы и дни обсуждения

Как и все опросы, совещательные опросы общественного мне­

ния включают случайный образец репрезентативной выборки
населения, «микрокосм» электората в целом. Но хотя обычный
опрос оценивает, «что электорат думает, учитывая, как мало он
знает», совещательный опрос предназначен для того, чтобы об­
наружить, что «электорат гипотетически подумал бы, если бы *
он был погружен в интенсивные совещательные процессы» (ibid.
Р. 81). Как все это организовать? Основная идея в том, чтобы
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

собрать репрезентативную выборку населения в одном месте

на несколько дней, чтобы обсудить насущные общественные
вопросы. Выборка изначально опрашивается по предваритель­
ным убеждениям ее членов. Затем осуществляется обсуждение,
обычно включающее два элемента: общение и анкетирование
рядом экспертов по изучаемому вопросу; и дебаты среди участ­
ников, в надежде прийти к более публично обосновываемым по­
ложениям. После этого каждый опрашивается вновь, а резуль­
таты опросов до и после обсуждения сопоставляются. Обычно
процесс обсуждения подразумевает смену мнений, поскольку
опрашиваемые становятся более компетентными в результате
внимательного рассмотрения свидетельств, а участники уже
учитывают мнения и аргументы друг друга.
Не считая непосредственного воздействия совещательных
опросов на их участников, хотелось бы надеяться на то, что, если
результаты общедоступны (возможно, на радио и телевиде­
нии), широкая общественность была бы прекрасно мотивиро­
вана рассмотреть их собственные взгляды более внимательно.
Джеймс Фишкин, один из пионеров совещательных опросов,
полагает, что их результаты обладают большей авторитетно­
стью, чем обычные опросы общественного мнения, поскольку
они представляют «рефлексивное суждение» электората. В ре­
зультате появляется особая «консультативная сила», сообща­
ющая нам, что это и есть то, что подумала бы общественность
при получении возможности расширенной рефлексии и доступа
к информации (Fishkin, 1991. Р. 81). В отличие от официальных
политических представителей, обычно происходящих из элит
и подвергающихся огромному давлению со стороны влиятель­
ных групп, совещательные опросы —это выборка компетентно­
го мнения людей, избранных по жребию — ключевому инстру­
менту отбора, рекомендованному в классической демократии,
необходимому для того, чтобы каждый имел равные шансы
быть избранным, вне зависимости от их положения в социаль­
ной иерархии (см. главу 11). Каждый человек в равной степени
может быть призван к участию в политике и каждый равноценен
другому. Поэтому сторонники совещательных опросов мнения
воспринимают их как сочетание двух значительных идеалов:
совещательности и политического равенства. Элементы класси­
ческой афинской демократии (ротация участников и открытый
характер дебатов) сочетаются с элементами представительной

408
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

демократии (политическое равенство, гласность и обществен­

ные дебаты) для создания нового институционального механиз­
ма (Beetham, 2005. Р. 137-140).
Совещательные дебаты планировались не как замена поли­
тических институтов либеральной демократии, а как поддержка
и дополнение. Они использовались в целом ряде государствен­
ных вопросов, и в США, и в Европе. Данные об их использова­
нии обычно подтверждают заявления о том, что обсуждения
действительно приводят к значительному преобразованию
предпочтений их участников. Например, участники одного
опроса в Соединенных Штатах, изначально настроенные враж­
дебно к идее повышения цен на электричество, сменили свое
мнение после того, как цены были привязаны к более высокому
уровню инвестирования в возобновляемые источники энергии;
в ходе другого опроса обнаружилось, что люди, настроенные
враждебно к иностранной помощи, изменили свое мнение, едва
они узнали, как относительно немного денег выделяется на гу­
манитарную помощь в национальных бюджетах; и еще один
опрос показал, как люди меняют свои позиции относительно
существующих уровней налогообложения, если они облада­
ют большим представлением о бюджетах социальных затрат
и причинах, по которым они получают пособия по социальному
страхованию, а другие —нет (Ackerman and Fishkin, 2003). Одна­
ко нет достаточных свидетельств того, что публикация резуль­
татов совещательных опросов оказывает позитивное воздей­
ствие на массового избирателя, хотя защитники совещательной
демократии утверждают, что институционализирование сове­
щательного опроса общественного мнения, превращающее его
в характерную черту общественной жизни, изменило бы в ко­
нечном итоге поведение других акторов.
Последующее предложение, разработанное Фишкином
и Брюсом Акерманом, должно помочь преодолеть ограничен­
ную общественную эффективность совещательных опросов,
уделяя общественной дискуссии по ключевым вопросам целые
дни. Первоначальная версия этого предложения была сфокуси­
рована на «дне обсуждений», встроенном в президентские вы­
боры в Соединенных штатах. Выборка из 5000 граждан должна
будет собраться в местных школах и собраниях, чтобы провести
целый день, совещаясь по поводу кандидатов. Местные и нацио­
нальные радио- и теледебаты были бы связаны с ними и намече­

409
I
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

ны на тот же день. Результаты дня совещаний, представляющие

данные о предпочтениях до и после обсуждения (и ключевые
аргументы для смены точки зрения), могли бы тогда быть опу­
бликованы —как на местном, так и на общенациональном уров­
нях. Чтобы никого не отпугнуть от участия в финансовом плане,
Акерман и Фишкин предполагают выплату «значительной граж­
данской компенсации», скажем, 150 долларов в день. «День со­
вещаний» должен стремиться вовлечь как можно больше людей
в рефлексивный процесс политического суждения.
Акерман и Фишкин считают, что регулярное проведение
совещательных дней по вопросам первостепенной государ­
ственной важности усилило бы качество политических дебатов
и укрепило бы основы голосования; отход политиков от культу­
ры «броских фраз» к более дискурсивным практикам, сфокуси­
рованным на основах политических предпочтений (в ожидании,
что они лучше пройдут проверку общественности); и расшири­
ло бы «информационную базу» партийных и непартийных акти­
вистов, чтобы они могли действовать более эффективно. Таким
образом, появляется надежда на то, что все более образованное
гражданство и более ответственный политический класс, осоз­
нающий общественную подотчетность, помогут осуществить
«подлинное возрождение гражданской культуры» (Ackerman and
Fishkin, 2003. P.25).

Гражданские присяжные

Гражданские присяжные действуют на весьма сходной с со­

вещательными опросами основе и, как и они, подразумевают,
что граждане способны на адекватные решения по комплекс­
ным государственным вопросам, учитывая подходящую для об­
суждений среду. Это предположение тем более ценно в контексте
демократической теории, раз она находится в явном контрасте
с пессимистической оценкой способностей человека, обнаружи­
ваемой среди конкурентных элитистов и правовых демократов.
Гражданские присяжные используются для консультации наци­
ональных правительств по большому кругу противоречивых во­
просов, включая аспекты городского дизайна и планирования;
реформу соцобеспечения и уровни социальных затрат; конку­
рирующие бюджетные статьи; приоритеты медицинского об­
служивания; выбор технологии для энергопроизводства и адек-

410
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

ватную ценовую политику; приоритетные задачи сельского

хозяйства, включая использование генетически модифициро­
ванных культур (Beetham, 2005. Р. 140).
Гражданские присяжные созываются государственными
органами — дать оценку насущным вопросам и определить
их политические приоритеты, после того как они взвесили со­
ответствующие свидетельства и рассмотрели соответствующие
аргументы. Как и в случае с совещательными опросами, обсуж­
дение направляется компетентными специалистами и прове­
ряется прениями. Цель гражданских присяжных состоит в том,
.чтобы прийти к консенсусу относительно рассматриваемого
дела, а их решения внесены в официальные процедуры при­
нятия решений. До сих пор гражданские присяжные обладали
лишь консультативной ролью; они не рассматривались как за­
мена официального принятия решений. Однако они часто
приходили к поразительным заключением, идущим вразрез
со взглядами законно избранных представителей. Так, граждан­
ские присяжные, созванные по поводу реформы здравоохране­
ния в Соединенных Штатах, единогласно высказались в пользу
всесторонней страховой защиты и членов правительства, Кон­
гресса и судебной власти «живущих по любому плану здравоох­
ранения, введенный ими для остальной страны» (Beetham, 2005.
Р. 141). Несмотря на это, существуют веские доказательства того,
что правительства (вдобавок к гражданским лобби) во многих
странах заинтересованы в использовании их, чтобы помочь соз­
дать компетентную среду для общественных дебатов и полити­
ческого принятия решений.

Развитие механизма обратной связи избирателей

и коммуникации граждан

Следующая область экспериментирования в улучшении каче­

ства общественных прений включает развитие механизмов
«обратной связи избирателей» по основным государствен­
ным вопросам (Adonis and Mulgan, 1994). Они предназначены
для улучшения коммуникации и взаимопонимания между ли­
цами, принимающими решения, и гражданами. Новые механиз- .
мы «обратной связи избирателей» могут сочетать телевидение,
кабельные и компьютерные сети, построенные общественным
или частным сектором, с местным правительствами и нацио-

411
t
Ч а сть II. В а р и а н ты X X в ека

нальными институтами. И вновь цель состоит в усовершенство­

вании процесса, посредством которого граждане формируют
политические суждения, и в укреплении механизмов, при по­
мощи которых профессиональные политики узнают о взгля­
дах и приоритетах граждан. Примеры включают электронный
доступ к общественным заседаниям, используя электронную
почту для размещения документов, касающихся государствен­
ной политической повестки, если они отвечают определенному
уровню поддержки, специальные интернет-«доски объявлений»
для организации дебатов или изучения предпочтений граждан
по насущным вопросам, и более усовершенствованный и целе­
направленный доступ к теле- и радиосетям для создания новых
сфер общественных прений и информационного обеспечения.
Другие возможности будущего включают использование ин­
тернета для создания государственных решений ключевых со­
циальных вопросов или проблем здравоохранения. Интернет
уже используется для обеспечения пространства для коллек­
тивного дизайна и разработки некоторых систем программного
обеспечения и компьютерных игр. Почему бы не воспользовать­
ся им и неправительственным организациям, правительствам
или международным органам, чтобы задействовать «ноу-хау»
людей, находящихся под сильным влиянием тех или иных
насущных проблем (дорожное движение, угрозы здоровью
или проблемы безопасности)? Информационные технологии
могли бы применяться при создании сайтов для дискуссий
о наиболее адекватной характеристике государственных вопро­
сов, а также новых способах поразмышлять о них и об их раз­
решении; о новых формах реализации стратегии. Граждане
могли бы вовлекаться в эти процессы вне зависимости от на­
циональной границы, в той мере, в какой сами государствен­
ные проблемы и решения не зависят от национальных границ,
как это происходит с огромным количеством современных вы­
зовов, начиная от СПИДа до ухудшения экологической ситуации
и новых способов оказания помощи развивающимся странам.
Новая технология может быть использована для укрепле­
ния отношений между гражданами и правительствами, а также
между самими гражданами. Иногда проводится различие меж­
ду инициативами электронного правительства и электронной
демократии. Первое обычно представляется как «нисходящее»
(заинтересованное в распространении информации, усовер­

412
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о к р а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

шенствовании доступа к представителям и т.д.), а последнее —

как «восходящее» (заинтересованное в создании форумов
для новых граждан с целью обсуждения и дискуссии, а также
сайтов для мобилизации и акций) (Beetham, 2005. Р. 150-155).
В то время как подобное различение несет определенную ана­
литическую ценность, многие инициативы демократического
правительства по публикации ключевой документации в интер­
нете (например, доклада специально уполномоченного проку­
рора Конгрессу Соединенных Штатов о деле Клинтон —Моника
Левински), для улучшения понимания порядка предоставления
тех или иных прав в рамках социальной политики посредством
использования онлайн-информации, а также для ознакомле­
ния с мнением избирателей по целому ряду общественных
вопросов, может усилить отзывчивость, оперативность и по­
дотчетность по обе стороны правительства. Тем не менее, ве­
роятно, наибольший демократический потенциал цифровой
технологии для развития гражданской коммуникации заложен
в ее применении для усиления горизонтальной коммуникации
между гражданами посредством создания онлайновых обще­
ственных форумов. Примеры совещательных форумов вклю­
чают «Minnesota Е-Democracy» и «DNet» в Калифорнии, оба
из которых содействуют прениям и оценке кандидатов на госу­
дарственные посты (Hacker and Dijk, 2001; Beetham, 2005. P. 153f);
«OpenDemocracy.net» в Великобритании, сосредоточившееся
на большом круге мировых вопросов и стремящееся стимули­
ровать общественную дискуссию по ним; а также массу сайтов
активистов, сфокусированных на всем, начиная от ухудшения
состояния окружающей среды до мобилизации против войны
в Ираке в начале 2003 года.
Обычно эксперименты по укреплению механизмов обратной
связи избирателей и коммуникации граждан приносят сред­
ства для углубления политического участия в рамках существу­
ющих моделей либеральной представительной политики. Они
создают новые возможности для общественной деятельности
для имеющих доступ к новым коммуникационным каналам.
И они обогащают, в принципе, сферу и природу общественных
дебатов. Виртуальная коммуникация добавляет ряд дискурсив­
ных измерений, разумеется, не бравшихся в расчет от Платона
до Шумпетера. Затраты участия в дискуссиях снизились, а воз­
можности активного включения в политику увеличились. Сте-

413
 Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

пень вытекающих непосредственных политических изменений,

несомненно, остается вопросом другого порядка.
Последним механизмом, о котором следует упомянуть в этом
контексте, является расширение использования референдумов,
включающих всех граждан, серьезно обеспокоенных стратеги­
ческими вопросами на местном и национальном уровнях. Это
должно связать новые коммуникационные средства с возмож­
ностью непосредственного установления стратегическим выбо­
ром. В принципе, граждане смогут получить возможность начать
референдум, учитывая минимальные требования поддержки
(измеряемые, скажем, 3% электората, подписавших петицию).
В свете воздействия референдумов на процесс и эффективность
правления потребуется пересмотр природы этого «минимально-
* го уровня требований» (Butler and Ranney, 1994). Может рассма­
триваться ряд референдумов — от тех, что носят чисто консуль­
тативный характер, до тех, что предоставляют либо право вето,
либо возможность позитивно повлиять на государственную
стратегию. Кроме того, если подобные референдумы были бы
связаны с использованием совещательных опросов или дней об­
суждений, мог бы быть задействован мощный инструмент реги­
страции сформировавшегося демократического мнения.

Гражданское образование и государственное

финансирование совещательных органов

Совещательные демократы надеются, что новые формы уча­

стия в обсуждениях будут стимулировать размышление не толь­
ко со стороны непосредственно вовлеченных, но и со стороны
тех, кто вступает в контакт с «совещательными активистами» —
членами семьи, друзьями и сослуживцами. Они надеются, воз­
вращение некоторых граждан в политику простимулирует по­
всеместное налаживание связей, что в итоге может породить
культуру долгосрочного гражданского участия (Ackerman and
Fishkin, 2003. Р. 25). Неотъемлемым для подобной возможности,
согласно Гутман, является сильная программа гражданского об­
разования, стимулирующая культивирование способности к об­
щественным дискуссиям и политическому выбору (Gutmann,
1987; см. также: Gutmann and Thompson, 1996).
Гражданское образование должно быть частью образователь­
ного процесса каждого ребенка, с начальной школы до высше-

414
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о к р а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

го образования и за его пределами. Если «рассуждение с точки

зрения других» не приходит естественным образом, оно может
быть привито как в игре, так и в официальном обучении граж­
данскому участию. Умение поставить свои собственные желания
и интересы в контекст интересов других должно стать неотъем­
лемой частью образования каждого ребенка. Думать, оставаясь
восприимчивым к другим, а также к фактам и будущим возмож­
ностям, — непростая задача, требующая значительной умствен­
ной дисциплины — прежде всего, поставить свой собственный
непосредственный взгляд на жизнь в критическую взаимосвязь
со взглядами других. Мультиперспективный способ формирова­
ния, обоснования и уточнения своих предпочтений и суждений —
трудная когнитивная задача (во все времена), и он должен приоб­
ретаться посредством образования, стремления к пожизненному
обучению и готовности ставить себя в дискурсивные ситуации,
не созвучные и смещающие чью-либо точку зрения. Создание об­
разовательной системы, открывающей перспективы и горизон­
ты людей как результат познавания других, является решающим
элементом развития демократической общественной культуры.
Государственная финансовая поддержка объединений граж­
данского общества, активно содействующих развитию совеща­
тельных практик, получает полную поддержку со стороны не­
которых теоретиков совещательной демократии. Организации,
напрямую или косвенно поддерживающие непрерывное об­
разование, преемственность традиций и культур, а также рас­
ширение способностей индивида приводить и обмениваться
аргументами для деятельности, являются основополагающими
для условий создания успешной совещательной культуры. Со­
вещательная политика требует подпитки программы граждан­
ского образования и дискурсивных общественных форумов
для «повышения качества гражданства»; то есть для создания
общественной культуры, поддерживающей рафинированные
и рефлексивные предпочтения. Способность граждан поддер­
живать «общественное применение рациональности» —дости­
жение открыто обоснованных действий — должна, по мнению
совещательных демократов, быть поставлена в центр институ­
ционального плана развития (Cohen and Dogers, 1992).

Остается важный вопрос: где происходит или должна про­

исходить дискуссия в культуре общества, приспособленной

415
Ч а с ть II. В а р и а н ты X X века

для трансформации предпочтений человека? Исследовав воз­

можности, подробно обсуждаемые в литературе, Майкл Соуард
выделил множество из них:

- В специально сконструированных микрофорумах, в кото­

рых дискуссии проводит небольшая репрезентативная вы­
борка и в некоторых случаях голосует по тем или иным
вопросам [совещательные опросы, гражданские присяж­
ные и т.д.];
- В рамках политических партий;
- В национальных и других парламентах;
- В наднациональных сетях комитетов, наподобие управля­
ющих структур Европейского союза;
* - В рамках частных или общественных объединений;
- В рамках судов, или в рамках иной «общественной» сферы
«охраняемых анклавов» или «подчиненных контрпублик»,
иными словами, подавляемых групп общества (Saward,
2003. Р. 123-124).

Степень, в которой совещательные демократы понимают сове­

щание как дополнение или обогащение либеральной демокра­
тии или как альтернативную модель демократии, различается
в зависимости от того или иного мыслителя. Вопросы «Кто со­
вещается?» и «Где люди проводят совещания?» получают со­
вершенно различные ответы. Для такой фигуры, как Фишкин,
обсуждения являются способом обновления современной пред­
ставительной демократии посредством опросов и совещатель­
ных дней. Напротив, для таких теоретиков, как Янг и Драйзек,
совещания —это способ изменить демократию и создать новый
язык радикальной политики — совещательный, политический
порядок участия. Где должны проходить совещания и какова
мера народного участия — не те вопросы, относительно кото­
рых совещательные теоретики достигнут консенсуса. В той мере,
в какой совещания рассматриваются как дополнение либераль­
ных институтов, теоретики обычно рекомендуют их как способ
улучшения качества существующих политических институтов.
В той же мере, в какой совещания рассматриваются в качестве
преобразовательного типа рассуждения, к которым можно при­
бегать в различных условиях, от микрофорумов и ассоциаций
соседей до национальных парламентов и транснациональных

416
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о кр а ти я и за щ и та п у б л и ч н о й сф е р ы

учреждений, они обычно интерпретируются как новая ради­

кальная модель демократии.

Ценностный плюрализм и демократия

Большая часть глав в этой работе представляет оценки уже об­

щепризнанных ортодоксий, хотя все традиции открыты для гер­
меневтического толкования и пересмотра. Совещательная де­
мократия в какой-то степени выделяется на их фоне, поскольку
она представляет идейное течение, которому всего двадцать лет,
а потому его лучше представлять в виде программы исследова­
ний и дискуссий. Чтобы соблюсти структуру и презентационную
модель книги, принципы и ключевые особенности совещатель­
ной демократии отображены в модели IX. Однако к данной ха­
рактеристике следует относиться как к предварительной по вы­
шеуказанной причине.

Модель IX
Совещательная демократия

Принцип(ы) обоснования
Условия политической ассоциации устанавливаются по­
средством свободного и обоснованного одобрения ее
граждан. «Взаимная аргументируетмость» политических
решений является легитимной основой для поиска реше­
ний коллективных проблем

Ключевые особенности
Совещательные опросы, дни обсуждений, гражданские
присяжные
Инициативы электронного правительства от полной он-
лайн-отчетности до прямого доступа к представителям
Программы электронной демократии, включающие об­
щественные онлайн-форумы
Групповой анализ и производство стратегических пред-,
ложений
----------------------------------------------------------------------------------------------------▼

*417
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

Совещание по вопросам общественной жизни, от микро­

форумов до транснациональных учреждений
Новые традиции использования референдумов, связан­
ных с совещательными опросами и т. д.
Обновление представительной демократии
Радикальная совещательная демократия участия

Общие условия
Ценностный плюрализм
Программа сильного гражданского образования
Общественная культура и институты, поддерживающие
развитие «рафинированных» и «рефлексивных» предпо­
чтений
Общественное субсидирование совещательных органов
и практик, а также поддерживающих их второстепенных
ассоциаций

В этой главе был поставлен ряд вопросов, ответы на которые

касаются адекватности понятия совещательной демократии:
Зачем совещаться? Когда можно заключить, что совещание про­
шло успешно? Кто совещается и где следует проводить обсуж­
дения? Как упомянуто выше, ответы на эти вопросы еще от­
нюдь не установлены в соответствующей литературе, имеется
лишь ряд совершенно различных положений и аргументов. Если
взгляды и совпадают по любому из пунктов, то по первому во­
просу «Зачем совещаться?» следует сделать акцент на элемен­
тах последующего: рафинированные и рефлексивные взгляды
следует рассматривать как неотъемлемые для демократической
политики; качество принятия решений должно быть в центре
общественных дебатов; политическая рациональность неот­
делима от идеи оправдания перед другими; усиление дискур­
сивной рациональности жизненно важно в поисках наилуч­
ших релевантных решений коллективных проблем. Ответы
на остальные вопросы различаются с далеко идущими послед­
ствиями. Объективисты и их критики спорят о самой природе
общественных обсуждений, а также о том, как можно утверж­
дать, достигли ли они результата (или нет). Не существует обще-

418
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о к р а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы

го мнения относительно критерия, который мог бы установить,

что обсуждение было успешным. По моему мнению, позиция
объективистов ни в коем случае не разбита их критиками. Од­
нако следует признать, что идеал беспристрастности и транс­
формации народных суждений в соответствии с требованиями
взаимной обоснованности не может ответить всем требова­
ниям, сделанным от имени социальных различий, поскольку
объективизм занимает четкую позицию относительно равного
нравственного и политического достоинства каждого индиви­
да, а потому не согласуется с групповыми притязаниями как та­
ковыми, что может угрожать свободе и равенству индивидов
(McBride, 2004. Р. 104). Насколько все это важно, зависит от того,
предоставляется ли онтологический приоритет людям как ин­
дивидам или группам. Позиции различаются в данном случае
со значительными последствиями. (Аргументы, разрабатывае­
мые мною в дальнейшем, помещают нравственный или эгали­
таристский индивидуализм в основу демократии в ее современ­
ной форме, ставя его над групповыми запросами. Притязания
группы интерпретируются как второстепенные по сравнению
с правами и свободами индивидов. См. главы 10 и 11, см. также:
Held 2002; 2004, приложения.)
Расхождения в оценке также очевидны на примере размыш­
лений о том, кто должен участвовать в совещаниях и где они
должны проходить. На одном из концов спектра совещатель­
ные теоретики стремятся к лучшему пониманию того, что, соб­
ственно, происходит в парламентах и конституционных судах,
а также добиваются расширения использования общественно­
го разума1и взаимообоснованности в новых областях в рамках
представительной демократии. На другом конце спектра дис­
курсивная демократия представлена как способ преодолеть не­
достатки либеральной демократии посредством продвижения
общественной сферы, в которой ни один индивид не может об­
ладать авторитетом, кроме как на основе убедительного аргу-

1 Общественный разум (общественная необходимость [рациональность]) -

термин, введенный Дж. Ролзом для обозначения общей политической
рациональности современного демократического мира, в соответствии
с которой граждане в ситуации разумного плюрализма должны диску­
тировать о концепциях социальной справедливости, отложив в сторону
свои собственные концепции блага и рассуждая исходя лишь из обще­
значимого)

41 9
с
Ч а сть II. В а р и а н ты X X века

мента или идеи: никакие институциональные барьеры не долж­

ны мешать участию всех заинтересованных партий; не должно
существовать никаких правил или ограничений, кроме как ис­
пытания временем (Dryzek, 1990. Р. 41-42). Общественная об­
ласть, вкратце, не может ограничиваться какими-либо офици­
альными либо конституционными правилами, которые сами
не подлежат демократической подотчетности.

Является ли совещательная демократия «парадигматиче­

ским сдвигом» в демократической теории и практике —остает­
ся на данном этапе открытым вопросом. Тем не менее я считаю,
можно обоснованно говорить о том, что она направила демо­
кратическую мысль на новые пути. Хотя интерес к совещатель­
ное™ и общественным дискуссиям можно также обнаружить
в классической демократии, республиканизме развития и де­
мократии развития, центральное положение он занял именно
в работах совещательных теоретиков. Озабоченные качеством
демократических рассуждений и оправдания действий, они
ставят новаторское представление о легитимности в основу
политического рефлексии. Остается неясным, обогатит ли она
и добавит ли в конечном счете современной представительной
демократии или трансформирует ее фундаментально.
Хотя теоретики совещательной демократии оценивают цен­
ностный плюрализм и этические разногласия по-разному, они
признают их более или менее постоянными чертами каждо­
дневной политики. Для объективистов ценностные различия
не являются чем-то уникальным и могут тщательно отсеиваться
и критично оцениваться посредством открытых беспристраст­
ных дискуссий; их критики воспринимают ценностный плю­
рализм как данность и стремятся найти способы достижения
взаимной согласованности среди главных действующих лиц
посредством различных дискурсивных практик. Критик обеих
позиций, Джереми Уолдрон, выразил опасение, что ценност­
ные разногласия могут быть столь глубокими —даже в рамках
традиционных демократий — что граждане могут и не прийти
к общему мнению не только в отношении того, как выносить
решения по повседневным этическим вопросам, но и более
серьезным вопросам правосудия (Waldron, 1999а, 1999b). Суть
спора в том, что продолжающиеся этические разногласия де­
монстрируют, что принцип совещательности как процесса при-

420
 Глава 9. С о в е щ а те л ь н а я д е м о к р а ти я и за щ и та пуб л и ч н о й сф е р ы
\

нятия решений не может занять место мажоритарного голосо­

вания. Напротив, обсуждения глубоких этических и моральных
разногласий следует рассматривать как средство влиятельного
(то есть выносимого на голосование) коллективного решения.
Уолдрон утверждает, что особая сила либерально-демократи­
ческого процедурного порядка и заключается в том, что он
обеспечивает прочные обоснования для граждан, несогласных
с тем или иным насущным решением, принять и соблюдать его,
то есть что решение было принято посредством честной про­
цедуры. При подобных условиях притесняемым меньшинствам
остается лишь отступить перед решением большинства (побе­
да по итогам голосования), а не перед суждением победителя
(Waldron, 1999а).
Хотя критика и убедительна, она не обязательно разгромна.
Для коллективного решения по мнению, представленному Гут-
манн и Томпсоном, совпадения взглядов не требуется (Gutmann
and Thompson, 1996). Кроме того, в последнее время совеща­
тельная демократия подверглась переформулировке, с тем что­
бы ее воспринимали как последовательный процесс обществен­
ной дискуссии, акцентированной на выборах. Следуя подобной
точке зрения, разумно интрепретирвать мажоритарные взгля­
ды как индикаторы расстановки сил в споре на конкретный мо­
мент выборов, признавая, что дискуссия должна продолжаться
(Lafont, 2006). Таким образом, наиболее разумным заключением
в настоящий момент развития совещательной теории было бы
то, что дискуссия о совещательной демократии будет продолже­
на! Как глубоко и в какой мере совещательная демократия вос­
принимается в качестве инновационной модели демократии
или изменения образа восприятия и функционирования пред­
ставительной демократии, остается предметом дальнейших
дискуссий.