Sil

ДЬЯВОЛЪ ВЪ ПОЭЗІИ.
ИСТОРІЯ и ПСИХОЛОГІЯ

ФИгуръ, олицетворяющихъ зло въ изящной словесности

всѣхъ народовъ и вѣковъ.
®

Бтюдъ по сравнительной исторіи литературы.

Хгхація ]ѴІатушгЬскаго.

Es ist ein altes Buch zu blättern

Vom Harz bis Hellas—immer Vettern.
(Мефистофель, Фаустъ, Гёте, ч. II).

Переводъ со второго дополненнаго и переработаннаго изданія

В . М. ЛАВРОВА.

МОСКВА.
Тнио-лвтографія Т - в а И. Н. К у ш н в р е в ъ и К®, Пименовская ул., соб. Д.
1901.
 В С Т У П Л Е І І І Е .
Міръ фантазіи, равно какъ и міръ дѣйствительности,
I
подчиняется извѣстнымъ законамъ: онъ возникает,, раз-
вивается и преображается ног неизмѣннымъ правиламъ, а
иаселяющія его существа, равно какъ и люди и существа
земиыя, обладаютъ своею, — вѣрнѣе, своими исторіями.
Дѣянія этого фаитастическаго міра, замкнутыя въ раз-
ныхъ миѳологіяхъ, преданіяхъ, пѣсняхъ, поэмахъ и т. д.,
очень богаты и составляют, одну изъ важиѣйшихъ главъ
гигантской книги человѣческаго интеллекта, в ъ которую
одно иоколѣніе, вслѣдъ з а другимъ, въ теченіе ряда вѣ-
ковъ, слагало:
„ІІонятій нити, мыслей тйани
II чувства свѣлсіе двѣты..."

Изъ этой главы мы понробуемъ прочитать лишь нѣ-

сколько страиицъ, касающихся жизни и развитія одного
изъ любопытнѣГішихъ и могущественнѣйшнхъ созданій
сверхчувственной области, а именно—сатаны.
Сатана—названіе это мы унотребляемъ здѣсь въ еамомъ
общемъ значеніи, какъ синонимъ всяческой персонифика-
ціи зла, — сатана в ъ исторіи человѣческой цивилизаціи
сыгралъ не иослѣдніою роль; его исторія такъ обширна,
 гуру сатаны и вмѣстѣ съ тѣмъ иначе воплощалъ ее. Пред-
что сколько-нибудь точное изложенів ея заняло бы нѣ- ставить вкратцѣ исторію и фазы этой этико-философской
сколько томовъ; въ настоящемъ этюдѣ мы займемся един- эволюціи и составляете задачу нашей книги. Для того
ственно исторіей сатаны в ъ изящной литературѣ, входя чтобы избѣжать возможныхъ и , вмѣстѣ с ъ тѣмъ, неосио-
въ другія области лишь постольку, поскольку это будетъ вательпыхъ упрековъ, мы заявляемъ съ первыхъ же стра-
необходимо для ясности изложенія. ницъ, что займемся исключительно литературой арти-
Кто желалъ бы познакомиться ближе с ъ догматико- стической, признавая поэзію народную только сокровищни-
религіозиой стороной вопроса, тотъ пусть обратится к ъ цей, откуда нѣкоторые авторы черпали мотивы и темы
произведеніямъ теологовъ и историков* религіи, ибо мы для своихъ произведений.
не станемъ разбирать здѣсь внутренней стороны зла и
ІІародиыя преданія—не только поэмы, но и миѳы, и
попытаемся лишь показать, в ъ какія конкретный формы
къ ихъ изслѣдованію нужно было бы приложить другой
воображеніе ноэтовъ и народовъ отливало это поиятіе въ
критическій методъ, чѣмъ к ъ произведеніямъ, обладаю-
разныя эпохи и на различныхъ пунктахъ земного шара.
щимъ характеромъ чисто - литературиымъ, — разборъ ж е
обоихъ этихъ родовъ творчества в ъ одной и той же книгѣ
Собственно, родина с а т а н ы , — э т о область религіозныхъ
несомнѣнно смутилъ бы желательную ясность изложеиія.
вѣроваиій; тамъ-то онъ в ъ незапамятный времена и по-
Итакъ, считаясь съ народной «миѳологіей», точно также
явился, какъ антитеза творца и избавителя, какъ бурный
какъ съ миѳологіями грековъ, римлянъ, индусовъ и т. д . ,
фермента, н е дающій человѣчеству спокойно дремать. Но
мы в с е свое вниманіе сосредоточимъ на произведеніяхъ,
изъ этой торжественной страны подвижная и дерзкая
ясно носящихъ на себѣ отпечатокъ индивидуальности ихъ
фантазія артистовъ перетянула его в ъ радужную область
творцовъ.
поэзіи, гдѣ онъ и получилъ полное право гражданства.
Начавъ съ самыхъ древнихъ временъ и бѣгло обозрѣвъ
Сначала, какъ в ъ древне - индійскихъ поэмахъ, или
письменность в с ѣ х ъ народовъ, мы дольше остановимся на
средневѣковыхъ мистеріяхъ, это дѣлалось съ вѣдома и
литер ату рѣ Среднихъ Вѣковъ, Нозрождеиія и Реформаціи,
дозволеиія стражей вѣры; позже Дантъ и Мильтонъ обхо-
а также начала X I X в ѣ к а , — э т и эпохи и породила самые
дились безъ нодобнаго контроля, хотя всетаки заботились
выдающіеся типы демоновъ.
о согласіи с ъ догматами господствующей церкви; въ концѣ
Конецъ нашего столѣтія, хоть и не произвелъ ни одного
же, у ноэтовъ Х П І І и X I X вѣка, олицетвореніе зла пере-
титана ада, тѣмъ не меиѣе по отиошенію къ сатанизму
родилось въ одииъ изъ тысячи многозначащихъ символовъ,
занялъ положеніе настолько оригинальное, что мы должны
которыми они пользовались для разнообразный, цѣлей.
были посвятить анализу демоническихъ произведеній со-
И всякій поэтъ, болѣе или менѣе удаляясь отъ гра-
временной эпохи отдѣлыіую книгу.
нить, начерченныхъ традиціей, иначе воображалъ себѣ фи-
 Въ слѣдуюіцей затѣмъ книгѣ мы подробно разобрали
немногочисленный и неяркія сатаническія фигуры поль-
скихъ поэтовъ и закончили нашъ трудъ попыткой опредѣ-
леиія законовъ, которымъ подчинялась вволюція типовъ
дьявола в ъ исторіи изящной литературы всего міра.

Исторію дьявола обрабатывали уже неоднократно; но КНИГА I.

всегда интересовались или теологически-общественной сто-
роною, или общественно-культурной, почти совершенно Олицетвореніе зла въ поэзіи народовъ нехристіан-
пренебрегая поэзіей и эстетикой демонизма. И вотъ, при- скихъ.
ступая къ этому этюду и не имѣя возможности опереть- I.
ся на предшественниковъ, мы должны были один не толь-
Обозрѣніе д е м о н и ч е с к и х ъ фигуръ въ письменности
ко обрабатывать, но и собирать матеріалъ, не всегда лег-
народовъ, признающихъ политеизмъ.
ко доступный и вообще мало знакомый большинству.
Въ настоящемъ изданіи мы старались не только увели- Рслигіозігый дуализмі) у дикихъ.— Фрагменты аккадійской и ас-
чить сумму фактовъ, но вмѣстѣ с ъ тѣмъ расширить и сирійско-вавилонской литературы.—Египетскіе миоы.—Индійсісіе
гимны, легенды, эпопеи и драмы.—Отъ Зороастра и Зендъ-Аве-
переработать теоретическую часть книги, сдѣлать болѣе
сты до „Книги царей" Фирдуси.—Демонизмъ въ иоэзіи Грсціи и
рельефного причинную связь между отдельными явленія- Рима.
ми, a вмѣстѣ с ъ тѣмъ доказать, какимъ образомъ в о з -
Когда первобытный человѣкъ иачалъ останавливаться
дѣйствовали на нее перемѣны, сопряженный съ развитіемъ
надъ загадкой мірозданія, его должно было прежде все-
интеллекта разныхъ народовъ и вѣковъ.
го поразить, сначала в ъ мірѣ физическомъ, а значитель-
Если мы теперь спросимъ объ утилитарной цѣли подоб-
но спустя и в ъ моральномъ,— противоположность двухъ
ныхъ литературныхъ попытокъ, то отвѣтъ долженъ быть
враждебныхъ другъ другу элементовъ: мрака и свѣта, зла
таковъ: всякая подробная сравнительно-историческая мо-
и добра, правды и лжи. А такъ какъ столь радикально
иографія обогащаетъ наши свѣдѣнія в ъ области всечело-
противоположный вещи, повидимому, не могли исходить
вѣческой психологіи.
изъ одного источника, то люди приписывали ихъ нача-
Такую монографію мы и хотѣли создать; хорошо ли мы
ло суіцествамъ высшимъ, чаще всего созданнымъ по об-
рѣшили нашу задачу,—пусть судятъ критика и читатели.
разу и подобію своему, и называли одно изъ иихъ богомъ
добра, другое—богомъ зла,
 Этотъ дуализмъ болѣе или менѣе ясно вырисовывает-
ся почти во всѣхъ миѳологіяхъ.
Это не трудно отыскать и у совремеииыхъ намъ ди-
кихъ, которые, какъ утверждают, Лѳббокъ и Тэйлоръ,
иногда почитаютъ злого духа болѣе, чѣмъ добраго, и все
это на основаніи остроумного и практического предноложе-
нія, что добрый и безъ молитвы никому зла не сдѣлаетъ *).
В ъ знаменитомъ поэтико - этнографическом'!, сборни-
кѣ Гердера «Голоса народовъ въ пѣсняхъ», мы находимъ
слѣдующій характерный гимиъ Мадагаскарцевъ: «Занаръ
и Ніангъ сотворили міръ. О, Занаръ, мы не будемъ обра-
щать къ тебѣ своихъ молитвъ; о ч е м ъ м ы б у д е м ъ
просить добраго бога? Нужно успокоить
гиѣвъ Ніанга!
«Ніангъ, злой и могучій духъ, не дозволяй грому гре-
мѣть надъ нашими головами; воспрети морю размывать на-
ши берега; охраняй растущія овощи; не выжигай цвѣту-
щаго риса; не разверзай лона нашихъ женъ въ несчаст-
ные дни и не принуждай мать, чтобы она надежду своей
старости топила въ пучинахъ моря!»
«Ніаигъ! не разрушай добрыхъ дѣлъ Заиара! Ты цар-
ствуешь надъ з л ы м и ; ихъ число и такъ ужъ достаточно
в е л и к о : не мучай же добрыхъ **)•
*) Въ этомъ отношеиіи замѣчательно племя Іезидовъ, или но-
клонниковъ дьявола, живущихъ въ Иракъ-Аджеми, на сѣверѣ Ме-
сопотаміи. Опертъ думаетъ, что религія ихъ—отголосокъ Пар-
сизма, измѣненный до того, что вмѣсто Ормузда ноклонеше до-
стается на долю Аримана, который современемъ оъблагодаритъ
своихъ ПОКЛОНІІИКОВЪ.
* * ) Ср. ту же самую пѣсню у Тальви: „Versuch einer geschi-
eht!. Character, des Volkliedes". Въ западной Австраліи существу-
Въ религіяхъ древнихъ народовъ дуализмъ проявляется
въ разиообразнѣйшихъ видахъ: то в ъ нѣсколышхъ обо-
собленныхъ миѳическихъ единицахъ, то в ъ раздѣленныхъ
на ряды добрыхъ геніяхъ с ъ одной стороны, и злыхъ
чудовищъ и страшилищъ, с ъ другой. Соотвѣтственно с ъ
этимъ образуется и демонологическая литература всякаго
народа. . ,
У нервобытныхъ обитателей Месопотамш, напримѣръ,
у т ѣ х ъ ,которые въ теперешней наукѣ носятъ имя А к к а -
д о в ъ , большая часть дешифрированныхъ обломковъ пись-
менности посвящена описаиію деятельности злыхъ духовъ,
или магическимъ формуламъ заклинаній, очень близко иа-
поминающимъ наши народные заговоры. Что же дѣлаютъ
эти аккадійскіе демоны?
Поребѣгаютъ изъ края въ край,
У нсволыіицъ отиимаютъ возможность стать матерью,
Свободную женщину изъ дома, гдѣ она породила дѣтей,
удаляютъ,
Дѣтей изъ дома отца выгоняютъ,
Голубямъ направляться къ гнѣзду мѣшаютъ,
У итицъ, во время полета, крылья искривляютъ,
Ласточекъ на волѣ топятъ въ пропасти,
Воловъ убиваютъ, ягнятъ убиваютъ...
етъ племя, вѣрящее, что міръ сотворилъ добрый богъ, Мото-
гонъ; но они о немъ не заботятся, — зато страшно боятся бога
зла, 'сіенга. Тэйлоръ думаетъ, что только такъ, „практически" по-
нимаемый дуализмъ и составляотъ сущность вѣрованій нецивп-
лизованныхъ народовъ; этическіе элементы въ пониманіи разницы
между добромъ и зломъ попали въ миоологію дикнхъ лишь вслѣд-
ствіе столкиовенія съ христіанствомъ. („Первобытная цивили-
зація", И, гл. X Y I I ) .
 Природу этихъ злобныхъ существа, другой текстъ оиро-
дѣляетъ слѣдующимъ образомъ:
Это не мужчины и не женщины...
Женъ они не знаютъ, дѣтей по имѣютъ.
ІІо знаютъ, что такое хорошій порядокъ, что такое милосердіе.
Ни просьбъ, ни молитвъ не слушаютъ;
Они—словно черви, плодящіеся въ горахъ;
Сталкиваютъ съ сѣдолъ нутниковъ, сидятъ вдоль дороги...
Почему же они таковы и къ какой цѣли направляется
ихъ дѣятелыюсть? Объ этомъ изъ обрывковъ аккадійской
литературы догадаться трудно.
По тѣмъ н е менѣе, кажется, демонологія аккадовъ
была очень богата и слагалась въ іерархическую систему.
Существовалъ цѣлый міръ духовъ, обладаюіцихъ ясно
опредѣленными аттрибутами и положеніями.
На вершипѣ лѣстницы находились геніи высшаго разряда
(по-аккадійски масъ или ламма—колоссъ; по-ассирійски
ссдъ или ламасъ).
О шіхъ къ намъ дошло наименьшее количество свѣдѣній.
Лучше намъ знакомы низшія степени іерархіи, такъ
называемые утуки, которые распадаются на слѣдующіе
• разряды: Алаль (истребитель, по-ассирійски Алу), Гтимъ,
Экимъ ( н е в ы я с н е н н о е до с и х ъ поръ), Теталь,
воинъ, и, кромѣ того, Максимъ, но-ассирійски рабизъ,
то-есть «тотъ, который ставитъ западин». Этихъ послѣд-
нихъ было семь; они пребывали в ъ глубинѣ земли и
могли производить великіе перевороты на всемъ свѣтѣ
(землетрясенія и т. п . ) . Ихъ побѣждали заклятіями и
призывомъ къ помощи добрыхъ боговъ, которые одолѣва-
ли и укрощали злыхъ Максимовъ,
Аккады вѣрили также в ъ навожденіе и лѣчили его,
какъ и другія болѣзни, при помощи талисмановъ, закли-
наній и магическихъ формулъ.
Пускай выходятъ злые духи.
Пусть борются другъ съ другомъ,
Духъ добрый, колоссъ благожелательный,
Да внидотъ въ тѣло!
Кромѣ того, извѣстны были упыри, видѣнія и страхи.
У руку, Ратанмешабъ-Аххару, Рапганмеа-Жабассу, Pan -
ганмс-Жабатру и домашиіе духи [Кгелъ удда-карру, по-
ассирійски ардатъ).
Однимъ" словомъ, у аккадійскихъ иародовъ не было
недостатка ни въ одиомъ изъ извѣстныхъ намъ демони-
ческихъ типовъ.
Духамъ злымъ противополагались духи добрые; но
этотъ дуализмъ имѣлъ характсръ чисто физическій, а
не моральный. Духи добрые—это были духи полезные,
злые духи—духи вредные и надоѣдливые. [Вопроса о
добрѣ метафизическомъ, къ которому надлежало бы стре-
миться ради него самого, тамъ не существовало совсѣмъ,
и поэтому самому не могло существовать понятія о без-
Галлу— отиосп-тельномъ злѣ, какъ объ отрицаніи всѣхъ идеаль-
ныхъ аспирацій.
Семитическое племя, которое мало-по-малу затопляло
страну аккадовъ, переняло отъ нихъ не только клиио-
образныя письмена, но и вѣру въ злыхъ и въ добрыхъ
духовъ, a вмѣстѣ съ тѣмъ и въ магическую силу закли-
наній. Но то, что у аккадовъ являлось настоящимъ
культомъ, у вавилоияцъ и ассиріянъ стадо чѣмъ-то вро-
дѣ вспомогательнаго фактора религіи, чародѣйски-теургич-
нымъ ритуаломъ, или магіей.
Это—первое ясное проявленіе иерѣдкаго в ъ исторіи
человѣчества процесса ассимиляціи религіозпыхъ понятій
одного народа другимъ народомъ, при общемъ понижеиіи
этико-философскаго и іерархическаго уровня усвоенныхъ
миѳическихъ вымысловъ. Значительно позже это замѣ-
чается и въ Евроиѣ, гдѣ побѣжденныя языческія вѣрова-
иія ютятся до сихъ поръ в ъ легендахъ, сказаиіяхъ и
предразсудкахъ народа.
Но надъ перенятой отъ туранскихъ аккадовъ демоно-
маніей, еще носящей яркую анимистическую окраску, в ъ
Вавилонѣ и Ассиріи царила другая, гораздо высшая
религія, основанная на поклоненіи силамъ природы, в ъ
особенности свѣта и тепла, a вмѣстѣ с ъ тѣмъ ихъ глав-
ныхъ источниковъ—солнца и всѣхъ сіяющихъ небесныхъ
тѣлъ.
Религія, родственная с ъ вѣрой финикіянъ и многихъ
другихъ мелкнхъ семитическихъ плсменъ, в ъ природѣ
прежде всего видѣла активную и пассивную сторону,
оплодотворяющую и рождающую, мужскую и ж е н с к у ю , —
поэтому дуализмъ физіологическій, половой тамъ господ-
сгвовалъ надъ этическимъ, однако не обезличивая его
окончательно. Всякому богу почти всегда соотвѣтствовала
какая-нибудь богиня, а независимо отъ этого, всѣ эти
божества выступали в ъ нротивоположныхъ роляхъ: разъ,
какъ сила благодѣтельная (напримѣръ, солнечная теплота
весною), другой разъ, какъ сила разрушительная (губи-
тельные лѣтніе жары).
Отсутствіе литературиыхъ документовъ до сихъ поръ
не даетъ возможности выработать ясно опредѣленное по-
нятіе о психо-поэтическомъ характерѣ этой семьи боговъ.
Разобранные до сихъ поръ клинообразные тексты за-
к л ю ч а ю т нѣсколько отрывковъ эпическаго содержаиія,
изъ которыхъ мы узиаемъ, что тамошніе боги и герои
вступали в ъ борьбу и побѣждали разныхъ чудовшцъ,
между прочимъ, Тіамата и Була, иначе «пожирателя»,
питавшагося тѣломъ прекрасныхъ дѣвъ до тѣхъ поръ,
пока его' не убилъ Саидъ, сынъ Издубара (Персей и
Андромеда!).
Наиболѣе интереснымъ для насъ фрагментомъ является
сошествіе богини Истары (вавилонская Венера, Астарта
финикіянъ) в ъ адъ с ъ цѣлыо освобожденія своего умер-
шаго возлюблениаго, Тузи (Адоыисъ). Здѣсь поражаетъ
нѣкоторая—конечно, очень поверхностная,—аналогія ме-
жду этой до-исторической легендою и «Божественною Ко-
медіею» Данта.
Къ отдаленному царству, о т к у д а н и к т о н е в о з в р а щ а е т-
с я, къ странѣ уничтоженія
Истаръ, дочь богини Синъ, направила свои желанія...
К ъ у б ѣ ж и щ у, в ъ к о т о р о е в х о д я т ъ, н о и з ъ к о т о -
р а г о у ж о н е в ы х о д я т ъ.
На тропинку, которая ведетъ впередъ, но но которой не возвра-
щаются назадъ,
Къ зданію, которое лишено свѣта,
Къ мѣсту, гдѣ пыль служитъ пищей, а грязь напиткомъ,
Куда не проиикнетъ солнечный лучъ, гдѣ царитъ мракъ,
Гдѣ тѣни, словно птицы, мечутся подъ сводами...
Кто, прочтя это красиорѣчивое оиредѣленіе убѣжища
смерти, не вспомнитъ знаменитую надпись, изсѣченную

рукою пѣвца Беатриче надъ адскими вратами и заканчи-
вающуюся угрюмымъ:
Lascicatc ogni speranza, voi ch'entrate!...
He много больше даетъ намъ матеріала и темная еще
до сихъ поръ миѳологія и не изслѣдованная иастоящимъ
образомъ литература египтянъ.
Зло в ъ принильской странѣ обладало яркимъ предста-
вителемъ въ лицѣ Тифона-Сета (Тобху-Ситъ).
Сеть, собственно, принадлежалъ къ старѣйшимъ бо-
гамъ Египта, былъ однимъ изъ царей «божественной»
династіи; но, слившись в ъ эпоху нашествія гиксовъ с ъ
ихъ иароднымъ богомъ, Сутехомъ (Сутху), въ одно лицо,
былъ, послѣ изгнанія угнетателей, свергнутъ съ высоте
египетскаго Олимпа и с ъ тѣхъ поръ олицетворялъ не
только вредныя силы природы, но и все, что было чу-
жимъ, иноземнымъ, не египетскимъ. Значите, это былъ
богъ не только злой, но и анти-народный. Бее, что при-
ходило изъ-за соленаго моря, или изъ-за палящихъ пе-
сковъ пустыни, было дѣломъ Тифона-Сета, съ которымъ
сражался Горъ, сынъ и мститель Узури, убитаго бога
добра и свѣта (Озирисъ).
Здѣсь мы снова встречаемся с ъ примѣромъ пониже-
нія (сатанизаціи) божества, по происхождеиію своему
добраго,—собственно потому, что его чтилъ враждебный
народъ.
Вообще, в ъ болышшствѣ религій, зло, кажется, не имѣ-
етъ собственнаго геиетическаго начала, но является толь-
ѵ; ко порчей, паденіемъ того, что первоначально было доб-
ромъ. Тифоиъ, подлый убійца Озириса, тѣмъ не менѣе,
былъ его роднымъ братомъ (Діодоръ Сицилійскій I , 2 1 ) .
Знаменитая «Книга умершихъ» говорите о сраженіяхъ,
которыя душа послѣ смерти должна вести с ъ чудови-
щами, подвластными Тифону. Помощь в ъ данной борьбѣ
приносили формулы погребалыіаго ритуала, а также т а -
лисманы, навѣшанные на муміяхъ. Но, кажется, злые
духи в ъ египетской миѳологіи и магіи играли меньшую
роль, чѣмъ у аккадовъ и халдейцевъ.
Египетская письменность и миѳологія не заішочаютъ
достаточныхъ данныхъ, касающихся происхождеиія и при-
роды зла; въ этомъ отношеніи значительно болѣе богата
и благодарна литература индийская, на которой мы и оста-
новимся подольше.
Индусы, какъ справедливо выразился одинъ ученый,
болѣе заботились объ исторіи и геиеалогіи боговъ, чѣмъ
о своихъ собствеииыхъ хроникахъ,—поэтому религіозный
элементе въ ихъ литературѣ подавляете всѣ другія сто-
роны. Желая понять художественную красоту и типы
письменности индусовъ, необходимо познакомиться съ ми-
ѳологіей этого народа.
Миѳологія эта не всегда была такъ^зциутана и странна,
какъ теперь. Когда-то (объ этомъ намъ свидѣтельствуютъ
древнѣйшія религіозныя книги индусовъ, Веды), вѣроятно,
нередъ оставленіемъ первоначальнаго мѣстожительства
арійскаго племени въ средней Азіи, индійскій Олимпъ не
особенно разнился отъ Олимпа греческого.
Во главѣ боговъ стоялъ Индра, индусскій Зевесъ, госпо-
дшіъ небесъ, воздуха и громовъ; рядомъ с ъ нимъ мы

видимъ А гни (огонь), и, кромѣ того, цѣлую толпу НИЗ-
ШИЕ боговъ, олицетворяющих!, извѣстныя благодѣтель-
ныя силы природы, или являющихся просто вонлощешемъ
эпитетовъ главного божества.
Боги эти (Суры) сражаются въ воздухѣ подъ предводи-
тсльствомъ Индры с ъ демонами (Азуры, вредныя силы
природы), которыми предводительствуютъ Аги и Вритра
(змѣй), держаіціе на привязи иебесныхъ коровъ (облака),
чреватыхъ живительиымъ дождемъ.
Эти сраженія, будучи простымъ олицетвореніемъ важ-
ныхъ для хлѣбопашца и пастуха метеорологическихъ про-
цессовъ, не исчерпываютъ дѣятелыюсти Индры. Онъ не
только, какъ Геркулесъ, Аполлоиъ, Зигфридъ, Феридунъ
и Еракъ, убиваетъ вредныхъ чудовищъ и воздушныхъ
змѣй но и «поражаетъ своимъ громомъ съ Востока, За-
пада,' Полудня и Полуночи нечистыхъ ночиыхъ духовъ
(Ракшасовъ), которые в ъ образѣ совъ, собакъ, волковъ,
коршуновч», угрюмыхъ птицъ вечера и безбожныхъ звѣ-
рей устрашают, душу въ темиотѣ, или стараются похи-
щать и осквернять святыя жертвы» (Гимны Ведъ).
Здѣсь не трудно сразу узнать свѣтъ, разсѣивающій
угрюмый мракъ ночи, которому анимистическая фантазія
придала форму видѣній и страшилищъ.
Склонный къ спекуляціи, умъ индусовъ не ограничился
на созданіи себѣ боговъ-покровителей, но жаждалъ углу-
биться' далѣе и познать причину причину которой какъ
люди, такъ боги и демоны обязаны своимъ существова-
иіемъ. ѵ
Въ комментаріяхъ къ Ведамъ, такъ иазываемыхъ апа-
нишадахъ, мы встрѣчаемъ уже слѣды пантеизма, этой
совершенно арійской доктрины, не отдѣляющей твореніе
отъ творца и отожествляющей субъектъ с ъ объектомъ,
дѣйствительность съ недействительностью. Tat swam a s i —
ты и міръ составляете одно,—къ этой простой формулѣ
приводитъ не только старая ведическая философія, но и
весь фантастичный, дикій, роскошный, какъ экваторіаль-
ная природа, политеизмъ позднѣйшаго необраманизма (ин-
дуизмъ).
Все, что существует», не исключая демоновъ и бо-
' г о в ъ , — в с е это лишь переходная форма одной первобытной
субстанціи. «Есть о д и н ъ в ѣ ч и ы й мыслитель, но мысли,
который онъ прядетъ, не в ѣ ч н ы : онъ о д и н ъ , но испол-
н я е т , желанія м и о г и х ъ » — г л а с и т Ката-Уианпшада.
Этимч» мыслителемъ для однихъ былъ Индра, для дру-
гихъ — Агни, которыхъ впослѣдствіи свергъ с ь престола
Брама, являющійся в ъ «Закоиѣ Ману» только манифе-
стаціей какого-то элемента, лншеииаго формъ и аттрибу-
товъ (Brahm, P a r a b r a h m — в ъ средиемъ родѣ Атманъ).
«Законъ Ману» однако же явился уже послѣ оставле-
нія общей колыбели арійцевъ и послѣ завоеванія Индій-
скаго полуострова, гдѣ обитали полудикіе народы, от-
части семитическаго происхожденія (Кушиты), отчасти
туранскаго * ) . Столкновеиіе с ъ низшими, презираемыми
расами вызвало, с ъ одной стороны, суровое раздѣленіе
на касты чистыя и нечистыя, с ъ другой же—обогатило
*) Это гипотезы Лассена, Экштейна и Ленормаиа. Сравн.
также Макса Мюллера „Origine et développement do la religion,
étudiés à la lumière do religions de l'Inde"; Шрёдеръ: „Indiens
Literatur und Cultur in historischer Entwicklung"; Лагора: „Histoire
de la Littérature Hindoue"; Шпигеля: „Die arische Periode".
первоначальный арійскій нантеонъ новыми божествами,
которымъ покланялись туземцы, болѣе слабые культурой,
но сильнѣйшіе численностью.
Эти божества (Рама, Кришна, Сива) сначала слились,
какт» это всегда бываетъ, съ второстепенными фигурами
ведическихъ боговъ * ) , и лишь значительно позже низ-
вели прежнюю династію неба до положенія вассаловъ.
Сдѣлалось это, по всей вѣроятности, подъ вліяніемъ раз-
витія буддизма, который, выступая во имя справедли-
вости и сочувствуя всѣмъ живущимъ существамъ, жаж-
далъ прежде всего сломать теократическое могущество
браминовъ и сокрушить желѣзныя перегородки каста.
Такой демократически! лозунгъ долженъ былъ найти
громкій отзвукъ въ массахъ; встревоженные представители
теократіи начали потворствовать толпѣ, выдвигая на пер-
вый планъ соотвѣтетвенно модифицированный фигуры,
старыхъ популяриыхъ иародныхъ боговъ. Кровавый Сива,
подобный финикійскому Молоху, а также мягкій и благо-
дѣтелыіый Вишну, которого при помощи доктрины «ава-
таровъ», то-есть воплоіценій, очеловѣчили и связали съ
героическими фигурами Кришны, Рамы и даже самого
Будды,—эти два божества заняли въ необраманизмѣ до-
минирующее положеніе и составили вмѣстѣ съ древнимъ
Брамой знаменитую «Тримурти», или индійскую троицу.
*) Сива отожествлялся съ Рудрой, отдомъ вихрей; прозвище
это осталось за нимъ до сихъ поръ, какъ эпитетъ. Вишну,—
сначала (въ Ведахъ) было только одно изъ именъ солнца; въ
„Законѣ Many" его еще нѣтъ среди первостепенных!, боговъ, и
только въ болыпихъ эпопеяхъ онъ выступаетъ на первый планъ,
какъ Рама и Кришна.
Такимъ образомъ многочисленная семья индійскихъ бо-
говъ сложилась какъ бы в ъ пирамиду, на вершинѣ ко-
торой находился неопредѣленный абсолюта Брама; ниже
стояла «Тримурти», олицетворяющая три фазы жизни:
начало, продолжеиіе и конецъ, подъ нею же восемь ко-
смическихъ боговъ (локопала,—охранители міра), сражаю-
щихся, какъ и древле, подъ предводительствомъ Индры
съ враждебными свѣту и жизни силами природы. Каждый
изъ этихъ боговъ, подчиняясь вліяпію могучей экваторіаль-
ной природы, выдѣлилъ изъ себя женскую половину
(Сакти,—плодоносная энергія); пространство же между
небомъ и землей наполняли милліоны естествъ различной
силы и значенія.
Зло среди нихъ главнымъ образомъ представлялось при
помощи упомянутыхъ выше Азуровъ и ведическихъ Да-
навовъ, которыхъ побѣждалъ Индра, а порою и Вишну *),
а также и Ракшасовъ, поклоняющихся грозному Сивѣ.
Самъ Сива, хотя и покровительствуетъ демонамъ и
олицетворяетъ уничтоженіе, смерть, а порою и наказаніе,
не можетъ почитаться' божествомъ безусловно злымъ,
напоминающимъ демона; этотъ богъ, равно какъ и одна
изъ его женъ, Кали-Дурга, покровительница душителей
(туговъ) и волшебниковъ, умѣетъ не только уничтожать,
но и творить.
Въ каждой жизни, какъ бы то ни было, таится за
родышъ смерти, а смерть,—это основа новой жизни: по-
В ъ добавленіи къ поэмѣ Магабгарата, въ Гаривансѣ,—
Вишну, какъ Кришна убиваетъ 800,000 Данавовъ, Детіевъ и дру-
гихъ космическихъ демоновъ, соотвѣтствующихъ титанамъ и
гигантамъ греческой миѳологіи.
 этому однимъ изъ титуловъ Сивм является Лин га м ъ
(Phallus). Пантеистическая фантазія браминовъ сумѣла
преобразить кроваваго и отвратителыіаго божка в ъ глу-
бокій символъ бренности реального суіцествованія, за
измѣнчивыми формами которого кроется, однако, какая-то
неисчерпаемая и творческая сила.
«Храни меня отъ з л а , — читаемъ мы въ одномъ изъ
сиваитскихъ г н м и о в ъ , — т ы , который есть в ъ одно и то
же время п л о д о р о д і е и б е з п л о д і е , незамѣчаемый
а т о м ъ , что пребываетъ въ лонѣ разлагающихся стихій,
единственная с у щ н о с т ь тѣлъ с л о ж и в ш и х с я » .
А такъ какъ всякая секта считала своего бога з а эту
скрытую творческую силу (Брама), то в ъ знаменитой
пѣсиѣ «Магимиа Става» мы читаемъ обращеніе поэта
къ Сивѣ:
yj ^ «Твои сады, губитель любви *), — суть кладбища.
Твоя свита—вампиры; чотки изъ мертвыхъ череповъ,—
вотъ твой вѣпецъ; нравъ твой угрюмъ, какъ и имя твое.
Но всетаки ты — наивысшая услада тѣхъ, которые къ
тебѣ взываютъ, о, источникъ милостей! Ты—солнце,
ты—небо il земля, т ы — в с е о б щ а я душа! Слава тебѣ
з а т о , что ты наименыній (атомъ), слава тебѣ за то, что
ч / т ы н а и в е л и ч а й ш і й (безконечность)» и т. д.
Въ другомъ метафизическомъ эпизодѣ «Магабгараты»
*) Сива, какъ богъ уничтоженія, не только покровительствуешь
аскетамъ, умерщвляющимъ плоть, но и самъ усердно предается
отшелыгаческимъ ^подвигамъ. Однажды, когда Кама, плутоватый
богъ любви, индійскій амуръ, осмѣлился помѣшать ему въ этомъ,
Сива своим!» взглядомъ обратилъ его въ пепелъ. Эта прозрачная
цллегорія не требуешь комментарий.
подъ иазваніемъ «Багавадъ-Гита», мы читаемъ о Вишну
то же самое, только высказанное другими словами. Нужно,
однако, прибавить, что этотъ другой эпизодъ упомяпугой
нами религіозной эпопеи, которая есть не что иное, какъ
индійская мессіада, соглашаетъ эти противорѣчія при по-
мощи способа необыкновенно простого и совершенно со-
гласного съ монотеистическимъ характеромъ браманизма.
Святой богъ (Багавадъ) Вишну сражался подъ видомъ
Кришны съ богомъ великимъ (Магадевою), СІІВОЙ. Земля
жалуется на это Брамѣ, который миритъ могучихъ сопер-
ииковъ.
«Какая цѣль твоей борьбы съ Кришной,—сказала. Брама ѵ
Рудрѣ (эпитеты Сивы)?—Развѣ ты не знаешь, что Кришна,—
это другой ты? И тогда Рудра позиалъ свою тожествен-
ность съ Кришной и Брамой и праотецъ міровъ, a вмѣ-
стѣ съ шімъ и два божества, враждебныя другъ другу на
время, с л и в а ю т с я во-едино, Гаги-Гара, предвѣчную фор-
му, не имѣющую ни начала, ни средины, ни конца».
Весьма понятно, что при такой системѣ не было и не
могло быть мѣста для з л а б е з о т н о с и т е л ь н а я и его
воплощенія. Существовало только зло, понимаемое какъ
п е р е х о д н о е со сто я н і е , и оно-то выступало въ поэзіи ѵ
преимущественно в ъ образахъ уномянутыхъ выше васса-
ловъ Сивы—Ракшасовъ. Съ ними преимущественно и бо-
рется богъ Вишну, воплощаясь по очереди (аватаръ) в ъ
разныя звѣриныя и человѣческія существа.
Великолѣпнѣйшій цвѣтокъ старо-индійской эпики, Ра-
майана, воспѣваетъ собственно войну между иидійскимъ
Байардомъ, королевичемъ Рамой (седьмой «аватаръ» Вишну)
 и десятиголовымъ, двадцатирукимъ чудовиіцемъ, Раваной,
царемъ Ракшасовъ.
Онъ похитилъ жену Рамы, прекрасную и доброде-
тельную Ситу, и скрылъ ее в ъ глубине своего дворца
въ Ланка (на острове Цейлоне); после долгихъ трудовъ
и при помощи разныхъ хитростей Рама уничтожилъ войско
царя демонов*, а его самого убилъ къ великой радости
боговъ, которымъ этотъ могучій гигантъ надѣлалъ не мало
непріятноетей.
Однако, что же такое Рама и его подданные?
Въ Ведахъ были, какъ мы знаемъ, воплощенія иочныхъ
страховъ, побеждаемыхъ Иидрою. В ъ этомъ образе они
часто выступаютъ въ Магабгарате, блуждая по кладбищамъ
и пожирая трупы (ср. Малати и Мадава, У ; Гандакау-
зика, І У ) .
Въ Рамайане эпитетъ «иочныхъ бродягъ» только этою од-
ною чертою характеризуете вамиирообразный характеръ
Ракшасовъ. Помимо этого, они—правда, существа негод-
иыя и отвратительным, «съ длинными клыками и разду-
тыми брюхами»,—но живуіція въ совершенно организован-
ном'!, обществе. У нихъ есть царь, министры, войско и
т. п . , они любятъ и совершаютъ между собою браки, мо-
лятся и приносите жертвы богамъ, въ особенности Сивѣ,
и даже предаются аскетическимъ занятіямъ съ одинаково
благоііріятпымъ результатомъ, какъ и люди (напримѣръ,
Марича, демонъ-анахоретъ, — diable Thermite). Ихъ демо-
ничиость выражается главнымъ образомъ въ способности
принимать неуловимы я формы, а также и въ удовольствіи,
которое доставляете имъ вредъ и непріятиости, ианоси-
> мые людямъ.
Это, какъ говорите брать Раваны, Кара—«надменные
и жестокіе богатыри, искусившіеся в ъ мучительствахъ,
иаивысшимъ наслажденіемъ которыхъ—терзать в с е х ъ » .
Другую ихъ характерную черту составляете каниба-^
лизмъ. Они пожираютъ отшельниковъ, обитающих* в ъ
глубине лѣсовъ. Самъ Равана, желая принудить Ситу
отдаться ему, говорите: «Если черезъ два м е с я ц а — т ы не
станешь моею женою, то повара мои р а з р е ж у т * т е б я
на к у с к и и п о д а д у т ъ м н е н а з а в т р а к ъ » .
Значите, мы имѣемъ дело скорее с ь какимъ-то ди-
кимъ, свирѣпымъ племенем* антропофагов*, съ какими-то
дагом'ейцами прошлаго, ч е м * съ духами зла, искусителями
благочестивых*.
Вся Рамайана была когда-то обыкновенной эпопеей,
(itihasa), воспевающей победы арійцевъ над* варварскими
обитателями Цейлона, которые, вероятно, предавались
людоедству *)• Редакція браминов* одухотворила содер-
ж и т е и героевъ, но первобытных* черте, совершенно
изгладить не могла. Но, однако, выдавая Раму за аватаръ
Вишну, нужно было соответственно возвысить и Равану.
Т а к * , одна изъ интерполяций разсказываетъ намъ, что
Равана,' царь духов* и ночи, при помощи аскетических*
дѣяній дошел* до великаго могущества и выпросил* себе
у Брамы привилегію, въ силу которой ни один* духъ, ни
одно высшее существо не могли нанести ему смерти.
») Въ Магабгаратѣ междуусобная война арійцевъ занимаетъ
первый планъ, демоны появляются тамъ хотя и часто и въ боль-
шомъ количествѣ, но всегда какъ энизодическія фигуры, тогда
какъ въ Рамайанѣ все дѣло вертится исключительно вокругъ
сраженій съ Раваной и его подданными.

Самонадѣянный титанъ, ослѣплениый гордостью, пс боялся
обыкновенныхъ людей и погибъ отъ руки Вишну, кото-
рый «для обороны добрыхъ и для погибели злыхъ и обно-
вленія справедливости сталъ человѣкомъ».
Другія легенды, примѣняя къ Раванѣ доктрины метемпси-
хоза, идеализируютъ его еще больше. Равана быль однимъ
изъ привратииковъ при дворѣ Вишну, за оскорблеиіе двухъ
кающихся святыхъ онъ ирисуждеиъ, вмѣстѣ съ товари-
щемъ, на троекратное возрожденіе въ тѣлахъ злыхъ тита-
новъ. В ъ первый разъ онъ произошелъ на свѣтъ, какъ
сынъ богини Диты (ночи), в ъ образѣ безжалостного Ги-
раніакша, надѣлалъ много золъ и принялъ смерть отъ
клыковъ Вишну, вонлотнвшагося в ъ гигантскаго кабана.
Другимъ воплощеніемъ души грѣшника и былъ соб-
ственно Равана; третье же и нослѣднее воплощеніе каю-
щагося небожителя мы встрѣчаемъ въ Магабгаратѣ подъ
видомъ гиганта Суспаля, изъ тѣла котораго въ ту минуту,
когда Вишиу - Кришна наиосилъ ему смерть, вылетаетъ
ясный лучъ и проскальзываетъ въ уста бога-побѣдителя.
Лучъ—то была душа гиганта, которая, о к о н ч и в ъ ц и к л ъ
п о к а я и н ы х ъ в о н л о щ е и і й , с н о в а с л и л а с ь с ъ бо-
ж е с т в о мъ * ) .
Такою, по мнѣнію браминовъ, будетъ послѣдняя судьба
\ всего зла въ мірѣ: зло — это только временное отдаленіе
Ѵ отъ главнаго и чистѣйшаго источника жизни.
" ) Подобный фактъ мы встрѣчаемъ въ драмѣ Удданди „Маллика-
Матура": герой драмы убиваетъ демона, который, освобожденный
смертью отъ тяготѣвшаго на немъ проклятія, преображается въ
добраго генія (divaya purusha) и отдаетъ себя въ услуженіо своему
убійцѣ и избавителю.
Падение не вело за собою у Индусовъ вѣчнаго осужденія.
Каждый духъ, проходя черезъ ряды тѣлъ, иаконецъ, очи-
щался и возвращался на лоно божества. Поэтому индій-
скій адъ, несмотря на то, что фантазія Востока разукрасила
его всѣми ужасами, не производитъ такого впечатлѣнія,
какъ адъ Данта, ибо онъ не вѣчиое, а только временное
мѣсто пребыванія осужденныхъ. Адъ—это было понятіе
чисто-экзотерическое, народное. Веды, напримѣръ, о немъ ^
совсѣмъ не упоминают!,.
Для индійской интеллигенціи вѣры в ъ метампсихозъ,
подкрѣнлешіой глубокой доктриною к а р м ы , было совер-
шенно достаточно. Карма—это былъ законъ п р и ч и н - ^
н о с т и, перенесенный изъ міра физическихъ явленій в ъ
моралыіо-религіозную сферу и управляющій переселеніемъ
душъ. «Всякій актъ мысли, слова или тѣла, смотря ио
тому, злой ОІІЪ или добрый, приносить злой или добрый ѵ
плодъ в ъ будущем!, воплощеніи».
Карма въ достаточной степени объясняетъ существова- ^
nie зла, боли и горя на свѣтѣ, — ибо все, что суще-
ствуешь,—есть результата прошлаго, и вмѣстѣ съ тѣмъ,
причина будущаго: значить, всякій самъ себя караешь или
награждаешь, губить или избавляет!,. Если ты жилъ доб-
родѣтелыю, твоя душа возродится въ тѣлѣ здороваго и
счастливаго человѣка; если ты грѣшилъ, то в ъ послѣ-
дующемъ воплощеніи будешь страдать за содѣянные ранѣе
поступки. Всякая жизнь есть расплата за прошлое суще-
ствованіе и зародышъ будущагр.
Закону кармы подчиняются даже индійскіе боги, в ъ
существѣ вещей такіе же бренные, какъ и люди. Кришна,
иаііримѣръ, нечаянно погибаешь отъ руки охотника Гіары,
въ тѣлѣ котораго заключена была душа Ангулы, сына
Бали, царя обезьянъ, когда-то убитаго Вишну въ аватарѣ
Рамы.
Все, что темные люди н а з ы в а ю т «случаемъ», въ сущ-
ности лишь проявленіе непреложныхъ законовъ кармы.
Гдѣ такъ безпристрастно правитъ всѣмъ суровая, но
справедливая непреложность, тамъ нѣтъ мѣста для эсхи-
ловскаго Прометея, Мильтоиовскаго Сатаны и т. п. тра-
гическихъ фигуръ буитовщиковъ противъ существующая
порядка вещей. В ъ индійской литературѣ иѣтъ вообще
трагедіи,—существуют, только героическія драмы (Натака),
въ которыхъ добродѣтель всегда награждается, а порокъ
наказуется.
Личное усиліе могло ускорить послѣдователыіую эво-
люцію и раньше времени соединить индивидуальный духъ
съ безконечнымъ духомъ міра; тѣмъ не менѣе, всѣ укло-
ненія съ пути, начертанная предвѣчными законами,
отдаляли осуществленіе этой возвышенной цѣли и, вслѣд-
ствіе этого, являлись излишними и вредными какъ для
единицы, такъ и для общества. Усиліе это, природы чисто
внутренней, заключалось единственно въ развитіи в ъ че-
ловѣкѣ знанія и воли на счетъ тѣла и чувствъ *)•
*) Въ убѣжденіи индусовъ разные пріемы аскетизма были не
столько покаяиіемъ за грѣхи, сколько методой „тренирован*«,
родомъ психико - мистическаго воспитаиія. Ж и в я извѣстньшъ
спеціальнымъ образомъ,человѣкъ пробуждала, въ себѣ дремавшія
И скрытый силы души, въ особенности волю, благодаря этому
приближался къ предвѣчной, неиидивидуальнои душѣ міра, и при
помощи ея могъ оказывать вліяніе не только на людей и на ма-
терію, по и на боговъ. Современные теософы, раздѣляющ.е въ
Вѣра въ могущество аскетизма, в ъ соединеніи съ док- ^
трииой трансмиграціи и кармы, сдѣлала невозможными
всякіе договоры съ существами сверхъестественными; ни
одинъ иидійскій демонъ не купилъ бы у человѣка душу,
потому что иевольникъ не можетъ продавать своего го-
сподина.
Въ иастояіцемъ душу человѣка направляла карма, то-
есть результаты дѣятельности умершихъ поколѣній, бу-
дущее же принадлежало генераціи, долженствующей на-
родиться.
Когда герой извѣстной средневѣковой легенды, Т е о ф и л ъ /
восхотѣлъ занять высокое церковное положеніе, онъ за-
ключилъ съ дьяволомъ союзъ и заплатилъ ему своею
душою за помощь и совѣтъ; когда ипдійскій царь, Вис-
вамитра, возжаждалъ неслыханной вещи, то-есть достоин-
ства и духовной власти брамина, то не просилъ позволенія
ни у кого и ни съ кѣмъ не вступалъ в ъ союзъ, но на-
ложилъ на себя покаяніе на цѣлую тысячу лѣтъ.
Было такъ: молчалъ онъ строго, затаивъ въ груди дыханье;
И вѣковъ десятокъ цѣлый просидѣлъ онъ неподвижно.
Вдругъ глава его извергла цѣлый столбъ огнистый дыма,
II три міра *) содрогнулись, осіяны новымъ свѣтомъ,
Что изъ тѣла Висвамитры шелъ,- собою затмевая
Всѣхъ боговъ, святыхъ и мудрыхъ, рати демоновъ надменныхъ.
этомъ отиошеніи вѣру иидусовъ, пропагандируют доктрину прак-
тическаго мистицизма, заключающуюся въ древней киигѣ 11а-
таджали подъ назваиіемъ „Yoga Sutra". ІІынѣ появилось _ новое
изданіе этой книги, обработанное ad usum евроиейцевъ: „Yoga
Sutra of Patanjali. Translation with introduction. Appendix and
notes etc. Бомбей, на средства общества теософовъ.
*) Небо, земля и адъ.
 Устрашенные боги обращаются къ Брамѣ за помощью,
потому что возрастающая магическая сила Висвамитры
грозить ихъ существоваиію:
Если вскорѢ не исполнишь, что подвижиикъ тотъ желаетъ,
Онт. своей могучей властью вмигъ три міра уничтожишь;
Дико морс расшумѣлось, горы движутся въ основахъ,
Кругъ земной дрожитъ отъ страха, солнце свѣтъ свой потеряло—
Отъ подвижника струится свѣтъ стократно лучсзарнѣй.
О, Господь! мы всѣ погибнемъ, иль сверши его желанья,—
Охрани боговъ, о Брама, дай браминство Висвамитрѣ.
(Рамайаиа).
Итакъ, значить Висвамитра, развивъ въ себѣ, при по-
мощи аскетизма неслыханное могущество воли, могъ при-
нудить боговъ исполнить свои желанія, угрожая имъ, что
въ противномъ случаѣ с о з д а с т ъ с е б ѣ со б с т в е и и о е
небо и собственныхъ боговъ...
Устрашенные небожители всегда исполняли просьбы
дерзающаго и давали ему браминство, что, собственно,
по иидійскимъ понятіямъ и надлежало великому отшель-
нику по всей справедливости, какъ награда за долгіе годы
иеимовѣрныхъ лишеній и глубокихъ размышленій, кото-
рый обратили его в ъ какое-то высшее существо.
Въ идеальной и насквозь одухотворенной атмосферѣ
браманизма не могъ произойти на свѣтъ и развиться ни
Теофилъ, ни Фаустъ, ни Твардовскій, — вообще, какой-
нибудь типъ вродѣ этихъ средневѣковыхъ эпикурейцевъ,
которые сознательно торговали своимъ духомъ, отдавая
его навѣки въ рабство дьяволу за ничтожный призракъ
земного счастія.
Индусъ слишкомъ долго и пристально всматривался в ъ
безмѣрную бездну бесконечности и вмѣс/гѣ с ъ тѣмъ слиш-
комъ мало цѣнилъ скоронреходящія блага, чтобъ соблаз-
ниться на подобную душеубійствепиую сдѣлку съ силами зла.
Наконецъ, не только святой аскетъ, по и гнусный ин-
дійскій чародѣй, отдавшійся коварному культу богини Кали,
самъ изъ себя извлекала, и самому себѣ былъ обязана,
силою творить видимыя чудеса; въ Индіи сверхъестествен-
ный существа должны слушаться людей сильной воли,
несмотря на ихъ моральную цѣниость (Ср. Малати и
Мадава, монологъ колдуньи Капа лаку ндали).
Значить, иѣгь ничего удивительного, что главнѣйшій
и цѣлостпѣйшій представитель зла въ индійской поэзіп,
Равана, могущій вредить людямъ только временно, не
вѣчно, не возбуждаетъ въ наст, того демонического страха,
какимъ вѣетъ отъ нѣкоторыхъ аиалогичныхъ фигуръ евро-
пейской литературы.
Въ «святой» Рамайанѣ опт. еще импоиируетъ какою-то
стихійиою чудовищностью, какою-то тигриной кровожадно-
стью и силой; но в ъ позднѣйшихъ произведеніяхъ, в ъ
особенности въ драмахъ, слегка цивилизовавшись, утра-
чиваетъ даже и это грубое величіе и, выступая почти
всегда какъ хвастливый, но несчастный сопериикъ пре-
красиаго и благороднаго Рамы, нисходить до смѣшиой
роли грубоватаго и глупаго, а вдобавокъ еще и пре-
зираемая волокиты. (Ср. драмы: Бала-Рамайаиа, Анагра-
Рагава, Янаки-Паринаджа, Уттарарамакарта).
Для точности мы должны упомянуть еще объ одномъ,
менѣе яркомъ, но для насъ, можетъ быть, болѣе интерес-
номъ типѣ демона, который выступаетъ в ъ популярномъ
 эпизодѣ Магабгараты, воспѣвающемъ исторію Наля и
Дамаянти. Демонъ этотъ, но имени Кали (не нужно сме-
шивать с ъ Кали, женою Сивы), также отвергнутый сопер-
ник*,—иидійскіе демоны вообще влюбчивы, какъ библей-
скій Асмодей * ) , — изъ мести долго преследовал* царя
ІІаля, но
Предсталъ, накоігецъ, благосклонный
Случай: ко сну отходя, позабылъ совершить очищенье
Царь, и въ тѣло нечистое духъ нечистый вселился,
В ъ сердце ІІаля проникнз'лъ Кали.
И в о з ж е г * в ъ н е м * страсть къ игре въ кости, причем*
царь проигрывает* все свое царство и и м у щ е с т в о . — З д е с ь
мы видим* любопытный пример* искушенія и соблазна,
хотя целыо его является только личная месть, а не
желапіе плодить зло ради самаго зла, какъ это дѣлаетъ
дьявол*.
Другую, не менее интересную аналогію между европей-
ским* сатаною и Кали мы замѣчаемъ въ ту минуту, когда
последиій выходит* изъ т е л а Наля и вселяется въ дерево
Вибитака. Это напоминает* нашего польского народного
Рокиту, живущаго въ сухой вербѣ. Здѣсь, впрочем*, и кон-
чается это, во всяком* случае, только внѣшнее сходство.
Изгнаніе демона совершилось при помощи яда, который
впустил* в ъ кровь Наля царь змей, Каркотака:
II въ то же мгновенье, когда онъ (ГІаль)
Данную силу въ себѣ ощутилъ, сокрытый дотолѣ
В ъ сердцѣ его искуситель Кали оттуда исторгся.
* ) Т а к ъ , напримѣръ, ракшаси (дьяволовка) Сурианака, сестра
Р а в а н ы , преслѣдуетъ своею любовью Раму.
Иидійскіе демоны, виды которых* очень разнообразны,
л ю б я т * гнездиться в ъ р а з н ы х * ж и в ы х * и мертвых* пред-
метах* и тѣлахъ.
Въ санскритской литературе существует* сборник* ба-
с е н * , озаглавленных* «Веталапанчавинсіати», то - есть
«двадцать пять о т в е т о в * Ветали». В е т а л а — э т о демонъ,
который пребывает* в ъ труиѣ висельника, а такъ какъ
труп* этотъ понадобился одному царю для чародейских*
опытов*, то его сняли с ъ дерева и н е с у т * н а место,
где ждет* великий отшельник*, руководящій магической
церемоиіей. Тѣмъ временем* Ветала, кроющійся въ висель-
нике, начинает* разсказывать царю занятную сказку и въ
конце спрашивает*: какъ развязать завязку? А когда царь
в ы с к а з ы в а е т * ему свое мнѣніе, труп* вырывается изъ
его рукъ и снова возвращается н а место, н а котором*
в и с е л * . Процедура эта повторяется двадцать пять р а з * , —
отсюда и заглавіе сборника, — двадцать пять отвѣтовъ
Ветали.
Какъ мы видимъ, это очень оригинально, но безко-
нечно далеко отъ истиннаго сатанизма. Ветала напоми-
нает* н а ш и х * кошмаров*, утопленников*, кобольдов*,
упырей, но не имѣетъ ничего общаго с ъ настоящим*
дьяволом*, духом* з л а безотносительным* и неукосни-
тельным*.
Посвящая такъ много мѣста ипдійской литературѣ, мы
принимали в ъ соображеніе е я выдающееся и вместѣ с ъ
т е м * исключительное положеніе в о всеобщей письмен-
ности. Индійская поэзія, — это единственная эстети-
ческая представительница неизмѣримо глубокаго и ори-
 гйнальнаго воззрѣнія, в ъ которомъ непререкаемое тожде-
ство зла и добра проведено с ъ неслыханною послѣдова-
т е л ы ю с т ы о и точностью; ни одна изъ позднѣйшихъ пан-
теистических!, доктрин!, н е заходила такт, далеко в ъ по-
дробностях!,, не породила такой прекрасной и богатой по-
этической литературы.
Абсолютную противоположность индійскимъ доктринамъ
и типамъ мы встрѣчаемъ в ъ религіи и поэзіи другого
арійскаго племени, и м е н н о — у древиихъ персовъ.
X У индусовъ зло было необходимым!,, но только пере-
ходным!, проявленіемъ реализаціи бытія, проявленіемъ,
которое когда-то, в м ѣ с т ѣ с ъ добромъ, должно было по-
тонуть в ъ лопѣ вѣчнаго небытія. У персовъ зло не то-
жественно с ъ добромъ, но составляет!, элемента, суще-
ственно разнящійся отъ него, какъ по своей природѣ, такъ
и но происхожденію. У индусовъ В и ш н у и Сива, жизнь
и с м е р т ь , — э т о д в а лика одной и той ж е творческой
мощи; у персовъ ж е Ормуздъ и Арнманъ * ) , — два с о -
^ перинка, враждующіе другъ с ъ другомъ испоконъ в ѣ к а
*) О р м у з д ъ и А р и м а н ъ,—упрощешіыя формы именъ, зву-
чащихъ на языкѣ, называемом!, зыш-агура-мазда и ангра-майиыо;
тура (тоже азура) на иервобытномъ арійскомъ языкѣ было сиіго-
ннмомъ добрыхъ божествъ. Послѣ распаденія арійцевъ на разныя
племена и секты слово это въ зендскомъ языкѣ удержало перво-
начальное значѳніе, тогда какъ индусы соврсмеиемъ начали
обозначать имъ злыя демопическія силы. ІІаоборотъ, собира-
тельное имя индійскихъ боговъ Д с в а с ъ ( о г н е и л ы е) Въ
Ираиѣ служило названіемъ духовъ злыхъ, помощниковъ Аримана,
съ которыми сражались союзники Ормузда, Амшаспанты. „Азура"
въ значеніи злого д у х а въ первый разъ появляется въ Яджурве-
Дѣ, тогда какъ еще въ Ригведѣ имеиемъ этимъ пользовались
за владычество надъ міромъ, Ормуздъ когда-нибудь но-
бѣдитъ, но до этого ждать еще очень долго, а пока
силы противников!, р а в н ы .
Міръ, и з ъ - з а котораго шла б о р ь б а , — б ы л а прежде все-
го земля, и ея о б и т а т е л и — з н а ч и т ь , человѣчество я в л я -
лось осыо, вокругъ которой в р а щ а л с я маздеизмъ.
Т а к ъ какъ болѣзни, голодъ, холодъ, докучливый н а с ѣ -
комыя, ядовитые гады, сориыя т р а в ы , — о д н и м ъ словомъ,
все, что приносило вредъ здоровью, жизни и безбѣдному
существование человѣка, считалось дѣломъ Аримана, то
усердному поклоннику Ормузда н е достаточно было, какъ
индусу, ограничиться только пассивными добродѣтелями:
кромѣ молитвъ, чистоты и жертвъ, однимъ изъ главнѣй-
ш и х ъ обязательствъ иранца я в л я л с я трудъ в ъ самомъ
широкомъ значеніи этого слова. Трудясь, онъ укрѣплялъ
и расширял!, владычество своего творца и покровителя
Ормузда, нанося единовременно удары могуществу и х ъ
обіцаго врага, Аримана:
Когда зерна хлѣба всходятъ, тогда злые духи шипятъ;
Когда они выпускаютъ ростки, тогда злые духи кашляютъ;
Когда появляются листья, тогда злые духи илачутъ;
Когда выходятъ толстые колосья, тогда злые духи отлетаютъ,
говорить ОДИН!» изъ отрывков!, Авесты, этой библіи энер-
гичных!. и подвижиыхъ жителей Ирана.
Сущность маздеизма, повидимому, в ъ теченіе в ѣ к о в ъ
подвергалась внутренним!, измѣненіямъ. В ъ особенности
божества добрый, напримѣръ, Варуна. В ъ Яджурведѣ міръ ду-
ховъ раздѣлился на добрыхъ, Дивовъ, и злыхъ, Азуровъ, вражду-
ющих!, другъ съ другомъ.'

огромное вліяніе, произведенное на религію Зороастромъ,
вызвало магизмъ, который, приспособившись наружно къ
староперсидской религіи, виесъ в ъ нее новые элементы,
туранско-аккадійекаго происхощенія (ср. Leriormant « L a
m a g i e chez les Chaldéens» стр. 1 9 2 — 2 1 0 ) . Вѣра въ едино-
временное существованіе Ормузда и Аримана осталась и
впредь главиымъ религіознымъ догматомъ, но на нихъ
уже не смотрѣли, какъ на двухъ представителей двухъ
различныхъ силъ и міровъ, а какъ на вліяніе одной и
той же первобытной субстаиціи - «Зервана-Акарана»
(безграничное время).
Такимъ образомъ, мѣсто безотносительная дуализма
занялъ пантеизмъ, можетъ, болѣе глубокій съ метафизи-
ческой точки зрѣыія, но меиѣе энергичный и этически
чистый. Книги послѣ-Александровской эпохи заключа-
ю т эту модифицированную доктрину, съ которой пра-
вовѣрные почитатели Зеидъ-Авесты передъ тѣмъ боролись
долго и упорно. Дарій, сынъ Гистаспа, хвалится в ъ
надписяхъ на скалахъ Бегистаиа, что, вступивъ на пре-
столъ, онъ побѣдилъ «ложь, внесенную магомъ узурпато-
ром!, Ѵауматой» (псевдо - Смердесомъ). Современемъ, од-
нако, магизмъ, не отрекаясь отъ Зендъ-Авесты, сумѣлъ
удержаться такъ, что имя «мага» стало в ъ Персіи сино-
нимом!, священнослужителя.
Кромѣ этическихъ максимъ, религіозныхъ гимновъ и
литургическихъ предписаній, книги Зендъ-Авеста, нредпо-
лагаемымъ авторомъ которыхъ былъ Зороастръ (Зарату-
стра), з а к л ю ч а ю т множество легендъ и разсказовъ, со-
ставляющихъ какъ бы отдѣлыіые рапсоды гигантскаго
'
миѳически - историческая эпоса иранцевъ.
Остатки эти, послѣ многихъ вѣковъ и послѣ неудач-
ных!, усилій * ) , накоиецъ были соединены геніальнымъ
поэтомъ в ъ одно органическое цѣлое, извѣстное в ъ
исторіи персидской литературы подъ именемъ «Книги ца-
рей» (Шахъ Намэ). Авторъ этого труда А б д у л ъ К а -
і
с и м ъ М а н с у р ъ ( 9 4 0 — 1 0 2 0 ) , награжденный титуломъ
Р а й с к а г о (Фирдуси), исповѣдывалъ, положимъ, магоме-
танскую религію, но жилъ в ъ ту эпоху, когда династія
Гаснавидовъ, стремясь къ совершенной независимости отъ
калифата, всѣми силами поддерживала политически-націо-
нальныя аспираціи персовъ и старалась возбудить лю-
бовь къ старымъ легендамъ и традиціямъ. Хотя в ъ
обработкѣ этихъ преданій вліяиіе ислама до нѣкоторой
степени смягчило яркость маздеистскаго дуализма, но
изгладить его совершенно не могло, и поэтому «Шахъ-
Намэ» Фирдуси можетъ считаться прямымъ и непосред-
*) Прѳдыдущимъ трудомъ, на которомъ Фирдуси основалъ
„Шахъ ІІамэ" нужно считать: Б а с т а н ъ-ІІ а м э , — древнепорсид-
скія традиціи, собранный по приказанію Хозроя Ыуширвана
(531—578 г. по P. X . ) , и X о д а й-Намэ Д а н и ш в е р a (Y1I вѣкъ).
Большинство этихъ произвсденііі написано на иовомъ псрсидскомъ
языкѣ, носящемъ назваиіе II с л е в и. Шахъ ІІамэ написано на
нарѣчіи П а р е и, діалектомъ Д е р и. Л р д а й В и р а ф ъ II а м э
не присоединяется къ эпической традиціи и составляетъ какъ бы
дополнсніе къ Лвестѣ, описывающее въ формѣ видѣпія (опять пред-
шествонникъ Данте!) нутсшествіо по загробному міру, съ под-
робнымъ перечисленіѳмъ наказаній за разные грѣхи и наградъ
за добродѣтели.
 ственнымъ, хотя, можетъ быть, и немного запоздалымъ,
продуктомъ древне-иранской культуры.
Извѣстный любитель и знатокъ персидской литературы,
Фридрихъ Шакъ, говорить ясно в ъ своемъ предисловіи къ
переводу «Книги царей», что не только ядро, но и глав-
ныя черты этой эпопеи такъ же древни, какъ и рели-
гіозпыя доктрины книги «Вендидадъ» (1-я часть Авесты").
Видя, какую цѣнность для нашихъ изслѣдоваиій пред-
ставляетъ этотъ поэтическій документъ, мы можемъ при-
ступить къ разбору соотвѣтственныхъ частей произведеній
Фирдуси.
На первыхъ же шагахъ мы наталкиваемся па необы-
чайно характерный эпизодъ борьбы двухъ враждебныхъ
этическихъ элементовъ, а именно—добровольное склоне-
ніе человѣка в ъ сторону зла взамѣнъ матеріальныхъ
выгодъ.
^ Что на берегахъ Ганга считалось певозможнымъ, то въ
Ирапѣ является вещыо понятною и простою. Индусъ былъ
философомч. и поэтомъ, а персъ человѣкомъ труда и дѣла;
индусъ презиралъ жизнь, ираиецъ цѣнилъ ее. Идеалъ
иидійсішхъ героевъ, Рама, ведетъ жизнь аскетическую; ге-
рой Шахъ Намэ, богатырь Рустемъ, славится не только
J отвагою, но и аппетитомъ.
Уваженіе къ жизни и къ труду должно было породить
нзвѣстный практический матеріализмъ, извѣстное прекло-
иеніе предъ скоропреходящими вещами и благами; а
*) Когда Фирдуси умеръ, мѣстное магометанское духовенство
отказалось хоронить „поэта, который ирославлллъ дѣянія поклон-
ииковъ огня", то-есть маздеистовъ. Этотъ разсказъ лучше всего
рисуетъ духъ и характеръ „Книги царей".
отсюда до желанія добиться ихъ простѣйшимъ, хотя бы
и иеправымъ способомъ—путь не далекъ. Ираискіе ры-
цари, даже самые знаменитые, на поединкахъ не брез-
гаютъ прибѣгать къ военнымъ хитростямъ: напримѣръ,
великій Рустемъ, не осиливъ в ъ теченіе долгаго боя
царевича Исфендіара, убиваетъ его, наконецъ, очарованною
стрѣлою и, спасая такимъ образомъ репутацію своей ры-
царской славы, подвергаетъ вмѣстѣ с ь тѣмъ риску свою
загробную будущность.
Подобиыхъ фактовъ, свидѣтельствующихъ о нѣкоторомъ
преобладали матеріальной жизни иадъ жизнью духовной,
въ поэмѣ Фирдуси можно найти довольно много. ІІрибавимч.^
теперь къ этимъ элементам!, вѣру в ъ положительное,
•реальное существоваиіе зла, которое, олицетворившись в ъ
•образѣ сильная владыки, стремится къ господству иадъ
міромъ,—и мы поймемъ, что мысль добровольного союза
съ Ариманомъ легко могла представиться воображеніюѵ
иранца.
Уже в ъ Зендъ-Авестѣ' мы встрѣчаемся съ іштерес-
нымъ эпизодомъ и с к у ш е и і я Зороастра; « О т р е к и с ь ,
—говорить ему Ариманъ, — о т ъ с в я т о г о з а ц о н а,
закона маздейскаго, и т ы о б р я щ е ш ь с ч а с т і е , ко-
торое обрѣлъ уже Вадагна (?), «владыка многихъ странъ»
(Вендидадъ, Фрагментъ 1 9 ) .
Нророкъ Зороастръ, какъ множество позднѣйшихъ свя=
тыхъ посланииковъ Божіихъ, конечно, устоялъ противъ
"искушеній злого духа. Не такъ поступилъ Зогакъ, арабскій
князь, для которого власть и земное владычество пред-
ставляли невыразимое очарованіе.

/ Злой духъ Иблисъ * ) сказал* ему: я вознесу главу
твою превыше солнца, но ты должен* заключить со мной
союз*.
• И Зогакъ совершил* союз* со злым* духом* и, убивъ
при его помощи собственного отца, сдѣлался царем*. Тогда
Иблисъ, принявшій обличіе ирекраснаго юноши, вступил*
въ число слугъ Зогака, и желая сдѣлать своего союз-
ника храбрым* и сильным*, кормил* его кровыо.
Наконец*, увѣрившись в ъ расположены владыки,
Иблисъ возжелал* поцѣловать его в ъ плечи, получив*
позволеніе на это, дважды прикоснулся устами къ цар-
ским* плечам* и исчез*. Изъ мѣстъ, къ которым* при-
коснулись проклятыя уста, вдруг* выросли два огромных*
черных* змѣя. Зогакъ приказал* ихъ отрубить, но от-
вратительные гады тотчас* же появились снова. Тогда
Иблисъ, желая в ъ конец* истребить племя человѣческое,
принимает* в и д * врача и совѣтуетъ Зогаку, чтобы онъ
пищею изъ свѣжихъ мозгов* человѣческихъ утолял* б ѣ -
шенство. чудовищ*, извивающихся з а его плечами.
Зогакъ послушался этого совѣта и, овладѣвъ Ираном*,
*) Это арабское наимеиованіе злого духа, впрочемъ, равнозна-
чащаго съ имснемъ Лримаиа и съ понятіемъ о немъ, Фирдуси
употребилъ здѣсь, можетъ быть, для того, чтобы, согласно съ
традиціей, обратить Зогака въ иноземца, въ араба, не допуская,
чтобъ иранскій герой могъ совершить такой грѣхъ, даже за цѣиу
короны. З о г а к ъ или А ш а д а к ъ, — грозный трехглавый змѣй
Аши-Дагака Зендъ-Авесты, посланный Ариманомъ для упичто-
женія міра. Убившій его, Третона, мало-по-малу преобразился
въ фредииа, изъ чего возсгалъ Феридунъ „Книги царей". (Ср.
Schalt, „Heldensagen des Firdusi" 17).
царя котораго, Джемшида, онъ только что сверг* с ъ
престола, въ течеиіе тысячи лѣтъ губил* и уничтожал*
поклонников* добраго бога, до тѣхъ поръ, пока моло-
дой, благородный Феридунъ, правнук* лишеннаго трона
монарха, не прекратил* злодѣяній кровожаднаго Фауста
доисторических* времен*.
Побѣдивъ змѣераменное чудовище, Феридунъ, по при-
казание ангела Серуша, приковал* его къ скалѣ, въ глу-
бинѣ одного изъ ущелій Демавенда («лысая гора» пер-
сов*).
Такъ гласит* древняя исторія о первом* союзѣ человѣка
съ дьяволом*.
Она гораздо болѣе поэтична, чѣмъ в с ѣ поздиѣйшія
легенды аналогичная содержаиія. Титаническая фигура
Зогака безкоиечно превышает* ничтожныя фигурки сред-
певѣковыхъ клириков* и докторов* всѣхъ наукъ, тратя-
іцихъ свое, такъ дорого пріобрѣтениое могущество, н а
показываніе скоморошьих* фокусов* перед* ярмарочного
толпой * ) .
Зогакъ царить на тронѣ міра, Фауст* изъ погребка
Ауэрбаха выѣзжаетъ на винной бочкѣ; Зогакъ, скованный
рукою доблестная витязя, рвется и мечется въ глубинѣ
скалистой пещеры; Твардовская черти уносят* сквозь ка-
минную трубу. В ъ этих* характерных* подробностях*
ясно пробивается в с е преимущество пылкой фантазіи
востока над* грубым*, тяжелым* воображеніемъ сѣвера.
И правду сказал* Гёте устами Мефистофеля:
*) Конечно, здѣсь мы имѣемъ въ виду только первобытиыя,
народныя легенды, а не ихъ поздпѣйгаія, идеализированныя обра-
ботки.
 Wie man nach Norden weiter kommt,
Da nehmen Russ und Hexen zu!
(Faust, Paralipomena).
Замысел* запечатлѣнія акта договора зловѣщимъ сата-
нинским* поцѣлуемъ тоже гораздо красивѣй преслову-
т ы х * документов* на «бычачьей к о ж ѣ » , — т у т * сухой
юрист* начинает* брать верх* над* героем*, а «буква»
уже и совсѣм* взяла верх* над* «духом*». Как* вели-
колѣпеиъ, во всей своей грозѣ, страшный союз* со змѣ-
ями, который дѣлает* Зогака одновременно и жертвою,
и палачом*!
Или эта'омерзительная «френофагія», это бросаиіе в ъ
вѣчно отверстия, голодныя, шипящія пасти зла живого
человѣческаго мозга!
Всѣ эти черты, съ которыми Фирдуси н а с * знакомит*
при помощи только одной описательной манеры, облада-
ю т * такою поэтическою жизненностью, что под* пером*
какого-нибудь поэта-философа могли бы и иынѣ переро-
диться въ глубокіе и выразительные символы различных*
психико-обществеиныхъ процессов*.
Что касается самаго олицетворенія зла в ъ образѣ
Иблиса, то оно не уклоняется черезчуръ далеко о т *
позднѣйшихъ типов*. Главная разница между ним* и
сатаной заключается въ том*, что онъ добивается не столь-
ко души Зогака, сколько уничтоженія человѣчества, а
онъ его ненавидит*, ибо оно поклоняется Ясдану * ) .
За исключеніемъ всего этого, Иблисъ держит* себя
*) Ясдаиъ—иовоперсидскій сиионимъ Ормузда, какъ Иблисъ—
синонимъ Аримана. . Сефида, одного изъ замѣчательнѣйшихъ демонических* ти-
т а к * же, какъ и всѣ другіе демоны: принимает* разные
обмаичивые виды, лжет* и т. д. Но такъ какъ онъ з о л *
по своей натурѣ, а не вслѣдствіе паденія, то въ его ха-
рактерѣ нѣтъ ни одной изъ черт*, которыя у европей-
ских* типов* иадшаго архангела напоминают* его бла-
городное нроіісхожденіе.
Обратимся однако къ поэмѣ. Плѣненіе Зогака не измѣ-
нило послѣдствій грѣховнаго дѣянія. Злой духъ, найдя
•однажды доступ* на землю, не перестал* уже хозяйничать
напей. Вся первая, миѳическая часть эпопеи Фирдуси, это —
описаыіе борьбы добра, героями которая являются иранцы,
со зломъ, олицетворяемым* туранцами. Борьба эта ведется
на землѣ и преимущественно при помощи земных* средств*.
Вліяиіе чудесного здѣсь играет* меньшую роль, чѣмъ в ъ
индійскихъ эпопеях*; но в ъ нѣкоторые моменты сверхъ-
естественный существа принимают* непосредственное уча-
•стіе въ столкновеніяхъ людей.
Самым* богатым* въ этомъ отношеиіи является эпизод*
объ экспедиціи Кай Кавуса въ Мазандеранъ, царство колду-
нов* и колдуиій, иаходящагося иод* спеціальнымъ покрови-
тельством* дивов* или злых* духов*.
Кай Кавусъ, шахъ Ирана, дозволил* себѣ поддаться иску-
шеніямъ дива, который, желая погубить царя и государство,
принял* образ* нѣвца и начал* воспѣвать чудеса очаро-
в а н н а я края. Экспедиція, конечно, совсѣмъ не удалась.
При помощи злых* духов* иранское войско попало в ъ не-
волю, Кай Кавусъ окончательно оелѣиъ.
Тогда на помощь иранцам* является герой Рустемъ и
идет* отыскивать г л а в н а я виновника, страшная дива,
повъ поэмы, р а в н а я развѣ только одному Иблису. Войдя
въ какое-то темное ущелье, Рустемъ оглядывается вокругъ
и «видитъ тѣло, подобное горѣ, съ чериымъ ликомъ и
волосатою спиною; поверхность земли, казалось, была мала
для него; то былъ Сефидъ, дивъ, который дремалъ лежа».
Пробужденный крикомъ Рустема, демонъ вскакиваетъ;
«покрытый мѣдными латами, онъ махаетъ огромнымъ кам-
немъ въ воздухѣ и съ бѣшеиствомъ направляется къ Ру-
стему».
При видѣ этого чудовищного явленія Рустемъ ощутилъ
въ сердцѣ своемъ страхъ, но вскорѣ, придя въ себя, бро-
сился съ мечомъ на дива, послѣ долгой и тяжкой борьбы
убилъ его и, вынувъ изъ его груди сердце, взялъ съ со-
бою, чтобы кровыо Сефида возвратить зрѣніе ослѣпшему
королю.
Хотя грозный воинъ Аримана п о г и б а е т отъ руки чело-
вѣка, по это не особенно оскорбительно для его демони-
ческой натуры. Рустемъ тоже не обыкновенный человѣкъ,
а герой, одаренный почти сверхъестественной отвагой и
силой. Съ другой стороны, фигура Сефида, какъ и другихъ,
родствениыхъ ему фигуръ подвергаются у Фирдуси уже
черезчуръ антропоморфическому толковаиію. Главиымъ до-
стоинствомъ героевъ Ирана была физическая сила, и
поэтъ не могъ чрезмѣрио идеализировать дсмоновъ, по-
тому что такимъ образомъ сдѣлалъ бы совершенно невоз-
можнымъ всякое столкновепіе между ними и человѣкомъ.
Въ европейских!, легеидахъ люди п о б и в а ю т чертей,
но не силой, a остроуміемъ, находчивостью и юридиче-
скими кляузами. Древиіе персы были черезчуръ прямы и
наивны для этого.
Напримѣръ, тотъ же самоиадѣянный Кай Кавусъ, ко-
торый, по милости демоиовъ, испыталъ страшное пора-
женіе въ Мазандеранѣ, вновь поддается соблазну дива,
принявшая на себя образъ прекрасная юноши, поку-
шается на воздушный походъ противъ небесъ и, къ
великому удовольствію Аримана, падаетъ вмѣстѣ съ колес-
ницей и впряженнымъ въ нее орломъ и ломаетъ себѣ нѣ-
сколько реберъ. Когда же дѣло доходит до рукопашной рас-
правы, злые духи персовъ д е р ж а т себя совершенно такъ
же, какъ и ихъ западные собратья.
Да и то сказать, не мало элементовъ парсизма пере-
шло въ Европу, отчасти при посредствѣ евреевъ, отчасти
съ ересыо Мани, который, желая создать какую-то всеоб-
щую религію, слилъ маздеизмъ съ христіанствомъ и, къ
великому огорчеиію св. Августина и другихъ отцовъ церкви,
заразилъ своею синкретическою доктриною множество
умовъ. Правда, маиихеизмъ былъ задавлеиъ, но вліяніе
его еще долго чувствовалось въ Европѣ и сильнѣе всего
проявилось между XI и XIII вѣками въ доктринах!, с е к т
Богумиловъ и Альбигойцевъ, которыхъ святая ииквизиція
уничтожала огиемъ и мечомъ.
Религіозиыя вѣрованія ІІерсіи с о с т а в л я ю т полнѣйшій
к о н т р а с т съ воззрѣиіями ея побѣдоносной противницы,
Греціи, которая хотя и приносила отъ времени до времени
жертвы злымъ богамъ, но тѣмъ не менѣе не знала ни
одного сверхчеловѣческаго воплощенія «зла». Это безсо-
знателыюе отсутствіе дуализма до нѣкоторой степени при-
ближаетъ окрашенный нантеизмомъ политеизм!, Эллиновъ
къ религіи ихъ арійскихъ родичей долииъ Ганга.
 Однако индійская миѳологія, стоя значительно ниже гре-
ческой в ъ эстетическомъ отношеніи, значительно превы-
шает!. ее своимъ философским!, символизмомъ.
Для индуса существовала только одна безконечность,—
грскъ болѣе охотно вращался въ границахъ законченная,
земного бытія. У индусовъ все, не исключая зла, пред-
ставляло эманацію наивысшая, не сверхземного только,
но и сверхпебесиаго естества; у грековъ какъ люди, такъ
и боги въ концѣ-концовъ были дѣтьми или внуками пра-
матери земли (Геи), которая сама вышла изъ лона пред-
вѣчиаго хаоса.
Обѣ эти системы обладаютъ настолько внутреннею цѣль-
иостыо, что въ нихъ не могло быть мѣста для этическая
дуализма. Но тѣмъ не менѣе, вершина Олимпа не царила
такъ высоко иадъ міромъ, какъ неприступный вершины
Гималаевъ. Эллинскіе боги, олицетворяющіе главные за-
коны и моральный силы, жили въ болѣе тѣсиомъ союзѣ
съ человѣкомъ, чѣмъ индійскія метафизико-космологическія
абстракціи,. которыя, если и хотѣли общаться съ людьми
по-человѣчески, то должны были сначала матеріализоваться
н облекаться в ъ тѣлесныя одежды (аватаръ).
Это фамильярное общеиіе съ сверхъестественнымъ міромъ
придало эллинской миѳологіи извѣстный характеръ гармопіи
и ясности, который Мюссе безподобно очертилъ въ своемъ
вступлепіи къ «Ролла», начинающемся словами:
Regrettez-vous le temps où le ciel sur la terre
Marchait et respirait un peuple de dieux...
и заканчивающемся минорной нотой сожалѣнія иадъ тѣмъ,
что грустное «сегодня» такъ непохоже на веселое «вчера».
Où le monde adorait ce qu'il tue aujourd'hui,
Où quatre mille dieux n'avait pas un athée,
Où tout, était heureux, excepté Promethée,
Frère ainé de Satan, qui tomba comme lui.
Мюссе въ совершеиствѣ понялъ и передалъ общій ха-
рактеръ я с н а я эллинская міропопимаиія; но в ъ нѣкото-
рыхъ подробностяхъ впалъ въ ошибку. ІІоэтъ ошибается,
утверждая, что в ъ Греціи на четыре тысячи боговъ не
было ни одного атеиста, ошибается также, называя Про-
метея «старшимъ братомъ Сатаны». Что въ обѣихъ этихъ
фигурахъ кроется общій элементъ, дѣло несомнѣниое; но
родство—это не тождественность и не братство.
И до Мюссе, и послѣ него многіе смотрѣли на Сатану
сквозь призму романтизма, который проявлялъ склонность
обожествлять падшая архангела и любилъ противопоста-
влять его, какъ христіанскаго Прометея, неумолимымъ
небеснымъ силамъ.
Однако в ъ самой сущности, за исключеиіемъ одного
факта возмущеиія и кары, ортодоксальный сатана ни в ъ
чемъ не сходится съ эллинскимъ мученикомъ. Благородный
титанъ не прегрѣшилъ и не палъ, его превозмогло лишь
численное преимущество такихъ же, какъ и онъ, безсмерт-
ныхъ существъ, и главнымъ стимуломъ его побуждеиій
была не ненависть, какъ у сатаны, а любовь къ людямъ.
Это въ совершенствѣ чувствовали и понимали тѣ изъ ве-
ликихъ поэтовъ, которые непосредственно столкнулись съ
этой загадкой. Шелли, который в ъ «Освобожденномъ Про-
метсѣ» далъ, можно сказать, нродолженіе эсхиловской
трагедіи, говорит!, въ предисловіи къ своему произведенію:
«Единственное созданіе воображенія, сколько-нибудь похо-
 жее на Прометея,—это Сатана, и на мой взглядъ Прометей
ч/ представляет!, собою болѣе поэтически! характер!,, чѣмъ
сатана, такъ какъ, не говоря уже о храбрости, величіи
и твердом!, сопротивленіи всемогущей силѣ, его можно пред-
ставить себѣ лишенным!, тѣхъ недостатков!, честолюбія,
зависти, мстительности и жажды возвеличенія, который
отішмаютъ столько симпатій отъ героя «Иотеряішаго рая».
Характер!, сатаны наводить умъ на вредную казуистику,
заставляющую насъ сравнивать его ошибки съ его несча-
стіями и извинять первыя потому, что вторыя превышают!,
У всякую мѣру. Между тѣмъ Прометей является типомъ выс-
шаго моралыіаго и интеллектуальна™ совершенства, по-
винующегося самымъ безкорыстиымъ мотивамъ, которые
всдутъ къ самымъ прекрасиымъ, къ самымъ благородным!,
цѣлямъ».
И другъ Шелли, Байронъ, болѣе или менѣе такимъ же
образомъ объяснял!, отношеіііо Прометея къ сатаиѣ.
^ И дѣйствительно, Люциферъ в ъ байроновскомъ Каииѣ,
кромѣ нѣсколькихъ внѣшнихъ чертъ, не имѣетъ ничего
общаго съ ІІрометеемъ, потому что не жертвуешь собою
для людей безкорыстно, а добивается отъ Каина почтепія
вѣриоподданнаго и возмущаешь его противъ Бога для соб-
ственной пользы, чтобъ найти союзника и помощника въ
борьбѣ съ Творцомъ.
ѵ Мотивы бунта Люцифера такъ же діаметралыю разнятся
от!, нобужденій, которыя толкнули Прометея на борьбу.
Первому прежде всего нужна власть иадъ міромъ, второму—
счастіе людей. Люциферъ—это могучій узурпаторъ-эгоистъ,
которому ne удалось дойти до цѣли своихъ мечтаній и
который, терзаясь этимъ, понимаетъ страданія другихъ,
родственных!, ему иатуръ и желаешь извлечь изъ иихъ
пользу для своихъ самолюбивых!» планов!,.
Прометей не таковъ.
Онъ гордъ, по безътѣии самолюбія и надменности; силь-
ный, полный безкорыстнаго сожалѣнія и сочувствія къ
слабымъ, за которыхъ и ради которых!» страдаешь, титаиъ
завязалъ борьбу съ Зевсомъ не для того, чтобы отнять
у него державу, а чтобы снасти несчастное и любимое имъ
человѣческое племя.
«Лишь только Зевсъ занялъ опустѣвшій отцовскій пре-
стол!,, какъ иачалъ раздавать разиымъ богамъ дары и
должности. Онъ основали, г о с у д а р с т в о , и лишь несчастное
человѣческое племя было обойдено его милостью,—уни-
чтожение должно было выпасть па его удѣлъ. Никто не вос-
противился, кромѣ меня... я осмѣлшіся! Что человѣческое
племя не рухнуло въ адъ, сраженное перунами, это—мое
дѣло. Зато меня встрѣтила эта ужасная казнь, болѣзиешіая
для тѣла, несносная для глаза: я стражду за мое сожалѣпіе
къ смертнымъ».
Такихъ словъ ни Байронъ, ни его предшественник!,,
Мнльтоиъ, не вложили въ уста сатаны, да и не могли вло-
жить, потому что сатана, говоряіцій такимъ образомъ, пе-
рестали, бы быть сатаною.
Отношеніе Прометея къ Зевсу нельзя сравнивать съ
отношеиіемъ Люцифера къ Богу: Прометей равенъ Зевсу,
который при его помощи сохранил!, ырестолъ и власть,
сатана же — конечное твореніе Безкоиечной силы, которой
онъ измѣішлъ ради своей гордыни.
Въ греческомъ миѳѣ и трагедіп унрекъ въ неблагодарности
тяготѣетъ на царѣ Олимпа, а не на его жертвѣ; въ биб-
 лейской легендѣ и в ъ основанных* на ней драмах* и
эпопеях* неблагодарным* всегда является падшій ангел* т
который, только благодаря своей стальной непреклонности'
отваге, энергіи и разуму пріобрѣтаетъ нѣкоторыя симна-
тичныя и положительныя черты, и то больше в ъ эсте-
тическомъ, чѣмъ в ъ этическомъ зиаченіи этих* слов*.
Чувствовать и говорить, какъ Прометей, мог* только
геній-покровитель человѣчества, а не князь тьмы и грѣха.
Наконец*, этот* диссонанс* греческой мысли и поэзіи,
какъ и многіе другіе, разрешается гармонически: Проме-
тей, освобожденный Геркулесом*, примиряется с ъ Зев-
сом*, которому, впрочем*, сам* когда-то помог* удержать
власть, сражаясь па его стороиѣ против* гигантов* и
титанов*.
Въ фигурах* этих* противников* Бога, низвергну-
т ы х * громом* в ъ Тартар*, миогіе также усматривали
сходство съ д ь я в о л о м * , — и также неосновательно.
Титаны и гиганты, предки и родичи З е в с а , — п р а в д а ,
необузданиыя и дикія, но ничуть не злыя силы природы,
которыя были скованы и упорядочены, свѣтлымъ раз-
умом*. Наконец*, эта война вспыхнула только один* раз*,
въ до-историческія времена и, по всей вероятности, бо-
лее уже не повторится, тогда какъ борьба Ормузда с ъ
Ариманомъ и небесных* сил* с ъ дьявольскими будет*
длиться до конца міра.
Е щ е более аналогіи можно усмотреть в ъ Гадесе и
подвластных* ему адских* богах*.
У Гомера Гадес* выступает* преимущественно к а к *
владыка подземная царства и представитель безжалоет-
ной смерти, которая для влюбленная въ жизнь оптимиста-
грека являлась самым* ужасным* злом*, тогда к а к *
пессимистъ-иидус*, иочитаюіцій бытіе только за иллюзію,
вздыхал* но смерти, как* но любовнице.
„ . . . Гадесъ ис виемлстъ мольбамъ и стешшьямъ,
Люди его больше всѣхъ нрочихъ боговъ ігснавидятъ".—
говорит* в ъ IX-й песне п е в е ц * Иліады. В ъ Одиссее
же беседа Улисса с ъ теныо Ахиллеса дает* намъ любо-
пытный комментарий къ воззрѣиіямъ греков* на загроб-
ную жизнь. У л и с с * говорит* ему:
,,... Живаго тебя мы какъ бога беземертиаго чтили;
Здѣсь лее, иадъ мертвыми царствуя, столь лес велпкъ ты, какъ
въ жизни
ІІѢкогда былъ; не ропщи лес иа смерть, Ахиллесъ богоравный.
Т а к ъ говорилъ и такъ опт» отвѣтствовалъ, тяжко вздыхая:
— О, Одиссей, утѣшеиія въ смерти мнѣ дать не иадѣйся;
Лучше бъ хотѣлъ я живой, какъ поденщикъ, работая въ полѣ,
Слуисбой у бѣднаго пахаря хлѣбъ добывать свои насущный,
Пслеелн здѣсь иадъ бездушными царствовать мертвый".
Кроме теней умерших*, в ъ царстве Гадеса пребывали
подвластные ему боги, среди которых* для н а с * наиболь-
ший интерес* представляют* грозныя Эринніи (Фуріи),
богини мести и кары.
По Гезіоду, ихъ породила земля, оплодотворенная
кровыо Урана, пролитою предательскою рукою его же
сына, Хроноса. Поэтому они более всего преследуют*
отце-и матереубійцъ. Въ таком* характере эти божества
выступают* въ великолепной трилогіи Эсхила «Орестейя».
Въ начале третьей части (Эвмениды) мы видим* и х *
спящими в * храме Аполлона дельфийская, под* защиту
4

которая укрылся Орѳстъ, убившій по новелѣшю бога
свою мать, мужеубійцу Клитемнестру. Тѣнь убитой пробу-
ж д а е т , спящихъ мстйтельницъ, которыя горько жалуются
на Аполлона з а то, что онъ охраняетъ Ореста отъ ихъ
справедливой кары. «Сынъ Зевса, ахъ, не правыми путями
ты х о д и ш ь , - т ы , молодой богъ, топчешь насъ, древнихъ
богинь. Бѣглецъ, безбожникъ, проклятый сынъ у тебя въ
почет.!'». Т ы — б о г ъ , а выкралъ у насъ матереубійцу».
Добиваясь выдачи убійцы, какъ своей собственности,
эти «древнія богини» з а щ и щ а ю т , древній же м а т р і а р х -
х а л ь н ы й норядокъ, который былъ нарушенъ Орестомъ.
Аноллоиъ же, «молодой» намѣетникъ Зевса, представля-
е т , норядокъ новый, основанный на власти п а т р и а р -
х а л ь н о й , о т е ч е с к о й , и поэтому-то онъ и приказала,
сыну отомстить матери за смерть отца.
Значить, здѣсь нѣтъ спора ангела съ дьяволомъ изъ-
за человѣческой души, а есть только, какъ въ Аитигонѣ Со-
фокла, столкновеиіе двухъ законовъ, оканчивающееся не
вооруженной борьбой, но рѣшеніемъ ареопага. Судъ оправ-
д ы в а е т , Ореста половиною голосовъ, грозныхъ же богинь
у м и л о с т и в л я е т обѣщаніемъ вѣчнаго поклоненія в ъ го-
родѣ Аѳины, которому онѣ и даютъ свое благословленіе,
уже какъ добрыя «Эвмениды».
И снова, но греческому обычаю, изъ дисгармоиіи вы-
т е к а е т , гармоиія.
Эвмениды отличаются прежде всего неумолимыми, харак-
тером!, исполнителышцъ правосудія. И х ъ мстительный
гнѣвъ о с т а в л я е т в ъ глубоком!, покоѣ людей съ чистыми,
сердцемъ и чистою душой, но горе грѣшнику, горѣ у б і й ц ѣ , —
ОН!» должен!» своею смертью отвѣтить за пролитую кровь!
Какъ па землѣ палачи, несмотря на то, что они нужны,
иреслѣдуются нрезрѣиіемъ людей, такъ и эти «суки Г а -
деса, затравливающія на смерть преступника», не поль-
зовались симиатіей боговъ и были обречены на вѣчное
одиночество.
Въ поздиѣйшія времена, когда вѣра грековъ ослабѣла,
Эврипидъ низводитъ в ъ своемъ Орестѣ этихъ «дикпхъ
жрицъ ада, ужасающихъ чудовищъ» до обыкновенная
бреда воображеиія, до галлюцииацій, угнетающихъ измучеи-
ный безсоииицей мозгъ убійцы.
Однако, т о т , же самый поэт», не отличающійся, какъ
большинство скептиковъ, нослѣдователыіостыо, но притомъ
любящій сценическіе эффекты, вводить въ своего «Неисто-
ваго Геракла» оригинальную адскую фигуру, а именно—
вѣдьму безумія, дочь Урана и Ночи, Лиссу, которая но
ириказанію Геры должна помутить разсудокъ сынаАлкмены.
При этомъ она такъ жалуется на судьбу и к р и т и к у е т сво-
ихъ повелителей: «Среди боговъ судьба моя не завидна, и
я неохотно нападаю на милыхъ мнѣ людей... Геліосъ
мнѣ свндѣтель: дѣло это я дѣлаю противъ воли, ибо
во что бы то ни стало должна служить Г е р ѣ » . . .
Говоря объ адскихъ владыкахъ, нельзя н е упомянуть
объ одномъ божествѣ прежней династіи, царицѣ ночи и
руководителышцѣ чародѣйскихъ силъ природы, трехликой
Гекатѣ, которой были подвластны в с ѣ призраки мрака
(Эмпузы у грековъ, Маны и Лемуры у римляиъ), и ко-
торой поклонялись знаменитая и прекрасныя чародѣйки
древности—несчастная Медея, измѣнчивая Цирцея, а так-
же омерзительная некромаптка, Эрихто изъ «Фарсалы»
Лукапа.
 Къ числу зловредныхъ сущѳствъ нужно прибавить так-
V же и предательскую, до снхъ поръ еще не выясненную Атэ.
Она смушаетъ и ссорить людей другъ с ъ другомъ; это
она не только посѣяла смуту между Агамемнономъ и
Ахилломъ, но обошла и самого Зевса въ вопросѣ перво-
родства Геракла. Зевеъ разгнѣвался и изгнала, ее навсегда
съ Олимпа.
Въ этомъ существѣ, сѣющемъ зло безъ всякой цѣли,
изъ одного только удовольствія докучать людямъ и богамъ,'
кроется, дѣйствительно, что-то сатанинское, а самый факта
свѳрженія ея съ небесъ дланыо наивысшего бога еще бо-
лѣе увеличпваетъ эту аналогію.
Эта интересная фигура только у одного Гомера носить
мефистофелевски! характера,. Позднѣйшіе поэты не толь-
ко не развили, но даже и совсѣмъ подавили его, обращая
Атэ в ъ какую-то богиню проклятія, подобную Немезидѣ
или суровымъ, по справедливымъ Эвменидамъ.
Здѣсь нѣтъ ничего удивительнаго: фигура, пред ста-
^ вляющая какое-то абсолютное зло, лишенная всѣхъ по-
V ложителышхъ элементовъ, не могла долго удержаться в ъ
гармоническомь греческомъ мірѣ, гдѣ самыя ужасающія
чудовища давали жизнь благородиѣйшимъ существамъ: такъ,
изъ крови отвратительной Медузы вышелъ крылатый Пе-
V гась, который по могъ Беллерофону нобѣдить Химеру.
Римская поэзія, какъ отражеиіе поэзіи греческой, не
заключает!, въ себѣ новыхъ демоническихъ элементовъ*).
*) Слово „демоиичоскій" мы унотробляемъ въ зиаченш совре-
менном!., потому что въ древности „даймон-ь" о б о з н а ч а л всякое
Мы встрѣчаемъ здѣсь т ѣ же самыя фигуры, только с ъ
болѣе грубыми, суровыми и плебейскими чертами.
Угрюмыя «суки справедливости», Эвмениды, у римскихъ
поэтовъ утратили свой благородный характеръ охрани-
телышцъ « с т а р а я закона» отъ «молодыхъ» боговъ и
снизошли до уровня обыкновенных']», грубыхъ палачей,
которые мучатъ грѣшниковъ въ аду. Вергилій въ VI книгѣ
Энеиды разсказываетъ такъ: «Мстительница Тизифона бе-
ретъ бичъ и ударами его истязуетъ тѣла грѣшниковъ»...
Овидій же въ «Ибисѣ» рисуетъ во сто разъ болѣе ужасный
образъ дѣятельности фурій: «Одна изъ нихъ крѣпкимъ би-
чомъ разсѣкаетъ тебѣ бокъ, чтобы ты сознался во всѣхъ
твоихъ грѣхахъ, а другая отдаетъ твое разсѣченное тѣло
вт, жертву змѣямъ и мѣдяницамъ, что живутъ въ глубинѣ
Тартара; третья приставить къ огню твое дымящееся
лицо » . . .
Отсюда недалеко уже и до мучеиій Дантонскаго ада!
Въ адѣ Гомера подобныхъ картинъ мы не встрѣчаемъ.
Вообще, наказаиіямъ тамъ подвергаются, кажется, только
великіе безбожники: Сизифъ, который сковалъ смерть;
Таиталъ, который искушалъ могущество и всевѣдѣніе бо-
говъ; Иксіонъ, который возжелалъ любви Юноны, Да-
наиды и т. д. И ихъ в ъ аду мучаютъ не фуріи, а они
сами мучатся исполненіемъ какой - нибудь б е з ц ѣ л ы і о й
р а б о т ы (скатываніе каменьевъ на вершину горы, на-
сверхчувственноо существо, служащее посредником-!, между богами
и людьми, безотносительно къ его этическому значенію. Итакъ,
были а г а т о-даймоны и к а к о-даймоны, то-есть демоны добрые
и злые.
 полиеніе вечно порожиихъ бочекъ), либо невозможно-
стью удовлетворить голодъ и жажду.
Правда, между Гомеромъ и Вергиліемъ и Овидіемъ ле-
жать окрашенный восточнымъ мистицизмомъ доктрины
Платона о безсмертіи, трансмиграціи, совершенствовали! и
падеиіи человѣческихъ душъ. Авторъ Энеиды ясно вы-
сказывается за доктрину метампсихоза, влагая въ уста
Анхиза разсказъ о духахъ, которые пыотъ воду Леты,
чтобъ, «утративъ память того, чтб было, явиться на
свѣтъ, о д ѣ в ш и с ь в ъ н о в о е т ѣ л о » .
Іѵромѣ истязаній грѣшниковъ, фуріи исполняли разныя
іюручеиія мстителыіыхъ боговъ, в ъ особенности же бо-
гинь. Юнона высылаетъ Тизифону изъ глубины бездны
тюмѣшать разумъ ѳиванскаго царя, Атамаса, и жены его,
И попы, за распространение культа Бахуса. Другая, Але-
кто, тоже по приказанію супруги Юпитера, является на
землю, чтобы сѣять раздоръ между людьми.
Обѣ исполняютъ приказаиіе охотно, летя въ міръ «то-
чно отравленный стрѣлы, наносящія неизлѣчимые удары»
(«Энеида», III). Ни одна изъ иихъ не жалуется, какъ Лис
са Эврипида, на свою ужасную должность, и это необык-
новенно приближает!» ихъ къ нашему сатаиѣ, хотя послуш-
ное исполнение воли боговъ и низменность иоложеиія сво-
дить эту аналогію до очень малыхъ размѣровъ.
Резюмируя все, что мы сказали о сатанических!, эле-
ментах!, античной литературы, мы приходимъ къ убежде-
нно, что сумма всѣхъ стороиъ классическаго дьявола на-
столько же не равносильна угрюмой фигурѣ библейского
сатаны, насколько сумма всѣхъ владыкъ Олимпа, подчи-
неииыхъ неизбежности и вмѣстѣ съ тѣмъ ограниченных!,
пространством!» и временем!,, не даетъ возможности со-
ставить понятія о предвѣчиомъ, свободиомъ и безконечномъ
Іеговѣ.
Въ свою очередь, однако, съ минуты, когда восторже-
. ствовала новая вѣра, a религія римлянъ и грековъ была
признана за дело ада, боги же ея з а дьяволовъ, много,
очень много миѳологическихъ понятій внѣдрилось в ъ во-
ображеніе поэтовъ и народовъ, чтобы ожить тамъ вновь
въ качествѣ аттрибутовъ сатаны.
Половина описанія ада Данта и Тасса основана уже
па модифицированных!, воепоминаніяхъ классической ми-
еологіи.
II.
Сатана въ литературѣ народовъ монотеистиче-
екихъ.
Книги Ветхаго и ІІоваго Завѣта.—Апокрифы.—Талмудъ и Каб-
бала.—Кораиъ.—Арабскія повѣсти.
«Да не будутъ тебе Бози, иніи развѣ меня», такъ зву-
чала первая и самая важная заповедь религіи древнихъ
евреевъ.
Мы нарочно говорим!, «древнихъ», потому что внослед-
ствіи, в ъ особенности после вавилонскаго плѣиенія, а
также персидскаго и македонскаго правленія, израильскій
народъ усвоилъ себѣ множество новыхъ элементов!,, ко-
торые, не изменяя вконецъ религіи предковъ, замутили
однако ея первобытную чистоту и положили начало раз-
личнымъ умозреиіямъ ученых!, И раввииовъ. Изъ этихъ
 умозрѣній мало-по-малу выросли системы Талмуда и Каб-
балы, до С'ихъ дней оказывающія преимущественное влія-
иіе на религію и характер* различных* еврейских* сект*.
Для истинная поклонника Моисея п Пророков* суще-
ствовал* только один* Богъ, Е я в а , или, к а к * это имя
читается современными филологами, Ягве, который не
только один* сотворил* міръ и з * ничего, но также
один* награждал* и карал* своих* поклонников*, по мѣрѣ
ихъ дѣяніп, добром* или злом*, наслажденіем* или стра-
Даніемъ. Таким* образом*, б е з п р и с т р а с т н ы й п с у -
р о в ы й мо и о т с и з м * не допускал* других* с а м о-
с т о я т е л в и ы X * с и л * , враждебных* наивысшему Богу.
V Велѣдствіе этого въ книгах* В е т х а я Завѣта сатана игра-
е т * роль весьма второстепенную. Там* находится доста-
точно намеков* о духах* Неправды, но дьявол*, к а к *
и н д и в и д у у м * , выступает* рѣдко. И если критикъ-
теологъ найдет* для себя в * Библіи достаточно экзеге-
тическая матеріала, то критик*-литератор*, оставляющій
в * сторонѣ религіозный элемент* зла, изслѣдующій толь-
ко его исихолого-эстетическія проявленія, необильную жат-
ву соберет* со страниц* этой книги.
Показавшись в * третьей главѣ Бытія, как* прославлен-
7 иый змѣй-искуситель, сатана на долгое время исчезает*
с * библейская горизонта.
Т а к * к а к * текст* говорит* про искусителя, что «змѣй
был* хитрѣй всѣхъ полевых* звѣрей, которых* создал*
Господь Богъ», то множество сектантов* и теологов*
утверждали, что между ним* и силами зла нѣт* ни ма-
лѣйшей связи. То же самое мнѣніе выразил* Байрон* в *
нредислоши к * «Каину» и Словацкій въ « И н с ь м ѣ к * Рем-
боБСКому». Принимая въ соображеніе, однако-жъ, хитрость
слов* искусителя и плачевиыя послѣдствія его злостных*
совѣтовъ, нужно допустить, что книга Бытія считает* его
чѣм*-то большим*, чѣм* обыкновенного змѣя.
Б * «Книгѣ премудрости Соломона», написанной значи-
тельно позднѣе, мы находим* первый намек*, ясно ото-
жествляющій райского змѣя с * сатаною: «Бог* создалчУ
человѣка для нетлѣнія и создал* его образом* вѣчнаго бы-
тія Своего; но з а в и с т і ю д і а в о л а вошла въ міръ
смерть, и испытывают* ее принадлежащіе къ удѣлу е г о » 1 /
(II, 2 3 , 2 4 ) .
Наконец*, отвратительный вид* змѣя придавали демо-
нам* почти всѣ народы, таковы: Вритра и Ахи въ Индіи,
Аши-дагака—у персов*, Апеп* — у египтян*, змѣй Мид-
гарду—у скандинавцевъ, и т. д.
Загадочный Азазелъ (Лев. X Y I , 7 — 1 1 ; 2 0 — 2 2 ) обитаю-
іцій, какъ египетскій Сетъ, въ иустынѣ и получающий и з *
года в * год* живого козла, обремененнаго грѣхами на-
рода, недостаточно объяснен* текстом*. Одни видят* въ
нем* какого-то с т а р а я народная божка, другіе же—де-
мона, родственная тѣмъ, о которых* вспоминает* Исаія
(XIII, 2 1 и XXXIV, 1 4 ) , рисуюіцій картину разрушенія Ва-
вилона и Эдома: «Но будут* обитать въ нем* звѣри пу-
етынн, и домы ихъ наполнятся филинами, и страусы по-
селятся, и косматые будут* скакать т а м * » . «И звѣрн иу-
стыии будут* встрѣчаться с * дикими кошками, и лѣшіе
будут* перекликаться один* съ другим*; т а м * будет* от-
дыхать ночное привидѣніе (Лилитъ) и находитьсебѣ покой».
Фигуры эти, имена которых* Вульгата переводит* сло-
вами Daemonia и Lamia, а Лютер* Wald-n Feldteufel, также

и Kobold, напомипаютъ нашихъ божковъ, вѣдьмъ и домо-
выхъ. Собственно, это не черти, а лишь обыкновенный
видѣнія и страшилища, иляшущія ночью среди развалишь
и запустѣнія. Подобные остатки анимистическая воззрѣ-
нія сохраняются всегда и вездѣ среди низшихъ классов!,
к а ж д а я народа, хотя бы онъ исновѣдовалъ самую возвы-
шенную религію: доказательсгвомъ этого служить богатая
демонологія народа у насъ, въ Британіи, в ъ Гермаиіи, и
т. д. Исаія, обраіцающійся къ простому народу, черпалъ
свои сравиенія изъ сокровищницы иароднаго же вообра-
жен! я и его ионятій.
Однако вообще какъ О І І Ъ , такъ и другіе пророки, ра-
спространяли такія суровыя и безотносительный поиятія
о Ягве-Вседержителѣ, что сатана въ ихъ киигахъ прииялъ
самые ничтожные размѣры. Все, какъ зло, такъ и добро,
въ концѣ-концовъ приводило къ наивысшей причинѣ при-
чин!,: былъ только одинъ богъ, и онъ, Ягве, самъ или
при помощи своихъ аигеловъ, принимал!, участіе въ жиз-
ни и развитіи избранная племени. Это онъ наслалъ огнен-
ный дождь на Содомъ и Гоморру, а его посланцы убива-
ютъ и караютъ грѣшниковъ.
Въ третьей книгѣ Царства, мы видимъ (XXII, . 1 9 — 2 4 ) :
« Я видѣлъ Господа, сидящаго на престолѣ Своемъ, и
все воинство небесное стояло при Немъ, но правую и но
лѣвуіо руку Его. И сказалъ Господь: кто склонилъ бы
Ахава, чтобъ онъ пошелъ и нала, въ Рамоѳѣ Галадскомъ?»
И одинъ говорила, такъ, другой говорила, иначе:
И выступила, одинъ духъ, стала, преда, лицомъ Господа
и сказалъ: я с к л о н ю е г о . И сказалъ ему Господь:
Чѣмъ?
Онъ сказалъ: я выйду и сдѣлаюсь д у х о м ъ л ж и -
вым!, в ъ у с т а х ъ в с ѣ х ъ п р о р о к о в ъ его.
Господь сказалъ: т ы с к л о н и ш ь е г о и в ы п о л -
н и ш ь э т о , п о д и и с д ѣ л a ft т а к ъ » .
Тута, мы видимъ одного изъ иебесныхъ духова,, видимъ,
какъ онъ, но волѣ и желанно Творца, губить грѣшнаго
царя Ахава, обольщая его, устами ложныхъ пророковъ,
надеждою на побѣду надъ ассиріянами.
Въ знаменитой и прекрасной книгѣ Іова, гдѣ проблема
существовали зла в ъ мірѣ является какъ будто бы глав-
ным!, МОТИВОМ!, драмы, истинным!, дѣятелемъ предста-
вляется все же «Тотъ, который велика, п кого мы по-
знать не можемъ», Ягве, неиспытанный въ своихъ судь-
бахъ и неизслѣдимый въ мудрости. Сатана же здѣсь игра-ѵ
етъ только роль офиціалыіаго обвинителя и вмѣстѣ съ
тѣмъ охочая исполнителя суровыхъ порученій Бога ( 1 ,
6—15):
«И былъ день, когда пришли с ы н ы Божіи предстать
предъ Господа; между ними п р и ш е л ъ и с а т а н а .
И сказалъ Господь сатанѣ: откуда ты пришелъ? И отвѣ-
чалъ сатана Господу: я ходила, по землѣ и обошелъ ее.
» И сказалъ Господь сатаиѣ: обратила, ли ты вииманіе
на раба моего Іова? Ибо иѣтъ такого, какъ онъ, на зем-
лѣ: человѣкъ непорочный, справедливый, богобоязненный
и удаляющійся отъ зла.
И отвѣчалъ сатана Господу: развѣ д а р о м а , богобояз-
нен!, Іовъ?
Не ты ли кругомъ оградила, его дома, и все, что есть
у него? Дѣло его рука, ты благословила, и стада его р а с - ^
простраияются по землѣ.

ѵ/ Но простри руку Твою и коснись всего,
ч т о у него,—благословить л и о н ъ Т е б я ?
И сказалъ Господь сатанѣ: вотъ, все, что у нега, в ъ
р у к ѣ т в о е й , только на него не простирай руки твоей,
4 Л і отошелъ сатана отъ лица Господия».
А когда Іовъ побѣдоиосно выдержала, испытаніе, и Ягве
въ упрекъ сатанѣ говорить: «ты возбуждала, Меня противъ
него, чтобы погубить его безвинно», хитрый духъ отвѣ-
чаетъ: «кожа з а кожу, а з а жизнь человѣкъ отдастъ все,
что есть у него. Но простри руку Твою и коснись кости
его и плоти его,—благословить ли онъ Тебя?
И, по попущенію Ягве, сатана «поразилъ Іова прока-
зою'лютою отъ подошвы ноги его по самое темя его».
Сатана,—слово это обозначает!, «противника»,—въ та-
к о г о же характер!, выступаетъ и въ III главѣ пророка
Захаріи, гдѣ обвиияетъ, и такъ же несправедливо, вели-
к а я іерея, Іосію, предъ Богомъ, за что получаетъ суро-
вый выговора, :
«Господь да запретить тебѣ, сатана, да запретить тебѣ
Господь, избравшій Іерусалимъ».
х/ Эта н е о с н о в а т е л ь н о с т ь обвиненій, это желаніе
вредить людямъ благочестивым!, и добрымъ, является по-
чти едииственнымъ демоническимъ признаком!, характера
библейская сатаны; во всемъ остальном!, эта фигура не
отличается ничѣмъ выдающимся и не возвышается иадъ
уровнем!, палача, который влюбленъ въ свое ремесло и у
к о т о р а я чувствуется полнѣйшій недостаток!, самодѣятель-
N H O C T I I II силы.
Гораздо болѣе оригинальным!, типомъ представляет-
ч с я Асмодей изъ любопытная, но гораздо болѣе поздня-
го новѣствованія о Товіи. Жаль только, что авторъ не
включаетъ этого демона в ъ число дѣйствующихъ лицъ,
а предоставляет!, узнавать его характера, изъ разсказа треть-
их!, лицъ, и вотъ, мы узнаемъ, что Асмодей «любить Сару,
дочь Рагуила и никому не вредить, кромѣ приближаю-
щихся къ ней». У Сары было уже семь мужей, по «злой
духъ умерщвляла, ихъ прежде, нежели они были съ нею,
какъ с ъ женою». Молодой Товій, по совѣту ангела Ра-
фаила, «взялъ курильницу, я положила, сердце и печень
рыбы и курила,. Демоиъ, ощутивъ этотъ заиахъ, у.бѣжалъ
въ верхнія страны Египта, и связала, его ангела,».
Суммированія этихъ немногих!, намековъ достаточно для
того, чтобы понять, что инкубъ *), Асмодей, гораздо бли-
же къ нашему средневѣковому дьяволу, который брала, съ
него примѣръ, чѣмъ упоминаемый раньше сатана.
Прежде всего, убивая мужей прекрасной Сары, онъ
дѣйствуетъ не только по собственному побужденію п для
собственной пользы, по и не снрашиваетъ ни у кого
нозволенія, потому что ОІІЪ не слуга, допускаемый предъ
лицо Божіе, а врагъ небеса,, з а что его и связываетъ
Рафаилъ, одшгь изъ семи ангеловъ, «приносящих!, молит-
вы святыхъ къ престолу Предвѣчнаго».
Это первый ясный слѣдъ у с л о в н а я , ограниченная ду-
ализма, который долженъ была,, какъ логическая неиз-
бежность, увѣнчать современемъ взгляды п вѣроваиія
лишенныхъ національности евреевъ и который еще ярче
*) Инкуфь — духъ, которому римляне приписывали явленія,
приписываемы» русскими домовому, т.-с. набрасываніе ночыо на
соиныхъ, нугаиіс ихъ и т. п. Сладострастны я еновидѣпія, въ осо-
бенности у женщпнъ, приписывались также посѣщоніямъ инкуба.
выразился в ъ такъ называемых!, апокрифических!, кни-
гах!,, возникших!, на иочвѣ оріентально-эллинистическаго
эклектизма и не включенпыхъ никакою церковью, з а ие-
ключеніемъ второстепенных!, сектъ, въ число канонических!,
книгъ Священного Писанія.
То, что в ъ исторіи о Товіи разыгрывалось на фонѣ
частной и семейной жизни, приняло в ъ апокрифическом!,
апокалипсисе Еноха * ) форму великолепной эпопеи доисто-
рической, которую Байронъ впослѣдствіи поэтически обра-
ботал!, в ъ «Небѣ и земле».
Останавливаясь н а знаменитом!, отрывке книги Бьггія
(YI, 1 — 4 ) , касающемся любви и брачнаго союза сыиовъ
божіихъ с ъ дочерьми человеческими, неизвестный авторъ
повествует!,, какъ аигслъ С е м ь я з а , — но другому тексту
Азазелъ,—подговоривъ двести товарищей къ бунту, поки-
даетъ небо:
«И спустились они на землю, соединились с ъ п р е к р а -
с и ы м и д іц е р я м и з е м л и, и н а у ч а л и л ю д е й к о л-
д о в с т в а м ъ и з а к л и и an і я м ъ и к а к ъ о б р а б а-
т ы в а т I, к о р я и и д е р е в ь я.
«Азазелъ же научилъ людей делать м е ч и , н о ж и и
щ и т ы и научилъ ихъ смотреть па то, что было раньше
ихъ; и также научилъ ихъ разнымъ искусствам!,, какъ
делать иарамешшки, разный украшеиія, какъ употреблять
В ъ началѣ ирошлаго столѣтія въ Абиссиніи найденъ огипет-
скій текстъ этой книги. Оригиналъ, о которомъ вспоминаетъ апо-
•столъ Іуда въ своемъ собориомъ иосланіи, окончательно ногибъ.
Произведеніо это появилось, по всей вероятности, какъ большин-
ство еврейскихъ аиокалшісисовъ, въ иервомъ в ѣ к ѣ до P . X . .
бѣлила и черігить брови, какъ пользоваться выкопанными
каменьями, красками и металлами земли.
«А другіе вожди ангеловъ объяснили течеиіе звѣздч»
и луны.
«И н а с т а л о в е л и к о е б е з б о ж і е и р а з в р а т ъ
и а з е м л ѣ и и с к р и в и л и с ь н у т и ч е л о в ѣ ч е с к і е».
Авторъ не обладаешь уже глубокою верою нророковъ
и Іова, которымъ достаточно было убеждеиія, что рѣшенія
ІІгве должны, быть хороши, хотя они и н е и з в е д а н н ы , —
онъ самъ хочешь разрешить загадку существованія зла на
с в е т е , примиряя персидский дуализмъ съ еврейским!, моно-
теизмомъ.
Действительно, только в ъ индійскомъ пантеизме, опи-
рающемся на систему эмаиаціи, гдѣ б о ж е с т в о предста-
влялось о т о ж е с т в л е н и ы м ъ с ъ и р и р о д о й, можно
было избегать э т и ч е с к а г о р а з д в о е н і я . Творедъ,
стоящій в и ѣ и и а д ъ природой, которую онъ актомъ сво-
ей воли создалъ изъ н и ч е г о , Богъ личный, н а и м у -
д р ѣ й ш і й и н а и с о в е р ш е и и ы й, не могъ быть од-
новременно н р и ч и и о ю зла.
Безпристрастный же и суровый персидскій дуализмъ,
признающій независимое существоваиіе двухъ предвѣчныхъ,
враждебных!, и равныхъ другъ другу силъ, не считался
съ воображеніемъ т е х ъ , предки которыхъ прославляли
единаго Господа Господь, Ягве, который «иадъ всеми
богами Египетскими производилъ судъ» (Исходъ XII, 1 2 ) .
Изъ дилеммы этой евреи вышли победоносно, п о у ч а я ^
что з л о сотворено не было, но появилось само по себе,
какъ слѣдствіе д о б р о в о л ь н а г о у п а д к а и в ы р о -
ж д е и і я д о б ра.
 Ангелы и люди были не только добры, но и свободны,
но, употребляя во зло свою свободу, пали, нарушили перво-
бытную гармонію и вмѣстѣ с * тѣмъ порвали единство
творенія. Союзъ павших* ангелов* съ дочерями земли по-
родил* на свѣтъ гигантов*, которые поглощали не толь-
ко всѣ дѣла рук* человѣческихъ, но в ъ концѣ начали
пожирать и самихъ людей.
Тогда Господь приказал* Рафаилу: «на руки и ноги Аза-
зела наложить оковы и ввергнуть его во мракъ, и завалить
острыми и твердыми каменьями, и покрыть его мраком*,
дабы онъ остался там* навѣки и не видал* свѣта до
дня великая суда, когда онъ будет* ввергнут* въ го-
рящую бездну».
То же самое дѣлаетъ Михаил* архангел* с ъ другим*
бунтовщиком*, Семьязой; Гавріил* же злобных* незакон-
норожденных* дѣтей неба и земли, гигантов*, привел* къ
смертельному междоусобію.
Въ дальнѣйшемъ повѣствованіи Енохъ, который, как*
Дантъ, все видѣлъ собственными глазами, разсказываетъ,
что заточенные ангелы, скорбя о своих* грѣхахъ, слагали
в * его руки просьбы о помиловаиіи, но тѣмъ не менѣе
получили отрицательный отвѣтъ: «Ибо кто был* создан*
для жизни д у х о в н о й , тот* не должен* был* осквер-
нять себя плотским* соединеніемъ съ женщиной».
Въ равной степени прокляты ихъ дѣти, гиганты, духи
которых* ходят* по землѣ и мучат* людей.
Наконец* третій класс* демонов* у Еноха составляют*
а н г е л ы с у д а и к а р ы , или дьяволы в * истинном*
смыслѣ. Они - то и помогают* заключать въ оковы Аза-
зела и Семьязу; они связывают* и мучат* грѣшников*.
Позже всѣ эти категоріи слились в * одно попятіе сатаны, у
бунтовщика, искусителя, a вмѣстѣ съ тѣмъ исполнителя
приговоров* небесной справедливости.
Тогда-то старый, могучій гимн* нрезрѣнія и торжества,
воспѣвающій падепіе гордая царя народов*, Вавилона, и
был* приспособлен* раввинами къ князю демонов*, Люди- ѵ-
феру, сверженному с * неба за гордость и бунт*: « В *
я р с H с п о д и ю ю H H з в с р ж е н а г о р д ы н я т в о я со
всѣмъ шумом* твоим*; под* тобою подстилается червь,
и черви—покров* твой.
«Как* упал* ты съ неба, денница, с ы н * зари (Люци-
фер*?)! Разбился о землю нопиравшій народы.
«А говорил* в * сердцѣ своем*: взойду на небо, выше
звѣздъ Божіихъ вознесу престол* мой и сяду на горѣ въ
сонмѣ боговъ, на краю сѣвера; взойду на высоты облач-
ный, буду подобен* Всевышнему».
«Но т ы н и з в е р ж е и * в * а д * , в ъ г л у б и н ы ѵ '
п р е и с п о д н е й » . (Исаія, XIV 1 1 — 1 5 ) .
• Къ этой пѣснѣ, гремящей точно звуки трубы иослѣд-
IIяго суда, современемъ прибавили, какъ бы для освя-
іценія п р а в и л а : Summum jus, summa injuria, страшное
слово н а в ѣ к и , создавая таким* образом* угрюмый про-
лог* к * великолѣпиой н потрясающей трагедіи, которой
древніе вѣка не знали и которая лишь спустя много,
много столѣтій, под* пером* Кедмона, Марло, Мильтона,
Вонделя и Байрона, достигла такой духовной глубины, что
нашла сочувственный отзвук* в * человѣчесномъ сердцѣ.
Мы обходим* молчаиіемъ апокрифы вѣка, предшествую-
щ а я Рождеству Христову. Среди них* заслуживает* вни-
 маніе теперь найденная книга о вознесеніи Моисея (As-
smnpiio Мот), гдѣ, но редакціи Оригеиа, но всей в ѣ -
роятности находился разсказъ о борьбѣ сатаны съ Ми-
хаиломъ архангеломъ за душу в е л и к а я законодателя из-
раильтянъ.
Съ течеиіемъ времени борьба мечами и копьями смѣ-
пилась борьбою духовною, результата, которой зависѣлъ
не отъ физической силы, а отъ этической цѣиности тіро-
тивииковъ. И когда мятежный слуга Божій, дрожа за свою
власть надъ грѣшнымъ міромъ, возжелала, погубить Из-
бавителя, то приблизился къ нему не съ оружіемъ в ъ
рукахъ, а со сладкими словами и соблазняла, Его, ста-
раясь отвлечь мысли Мессіи отъ великихъ цѣлей къ цѣ-
лямъ пизшимъ, мірокимъ.
Іисусъ однако яге разсѣялъ памѣренія злого духа, бро-.
сива, ему въ отвѣтъ возвышенное: «Не о хлѣбѣ единомъ
жива, будетъ человѣкъ»...
Это ужа, н е борьба свѣтлаго творца, Ормузда, съ мрач-
ным!, уничтожителем!, Ариманомъ, не единоборство двухъ
V ангеловъ между собою, но столкиовеніе земли съ неб ома,,
матеріи с ъ духомъ, инстииктовъ иизкихъ, животиыхъ, са,
идеальными стремленіями.
Съ тѣхъ пора,, в ъ теченіе всѣхъ Среднихъ Вѣковъ,
дьявола, выступает!, какъ представитель бреииыха, насла-
жденій и интересов!,, какъ господина, презрѣииаго міра
и смертная тѣла, которое должно быть подавлено для
у обезпеченія безсмертной душѣ вѣчнаго существоваиія.
Древиій персидскій дуализма,, разсѣкая міръ, такъ ска-
зать, в ъ вертикальном!, направленіи, дѣлилъ его на двѣ
части; бдагодѣтелыіую и вредную для жизни и развитія;
новый дуализма, раздѣляетъ все на два царства, лежа-
ния одно вода, другимъ: нижнее, тѣлесное—сатанинское
я высшее, духовное—божеское. « Я сама,,—говорить с в я - Ѵ
той Навела,,—ум ома, с л у ж у з а к о н у Б о ж і ю , а т'Ii-
лом ъ з а к о н у грѣха».
Родиться на свѣтъ—это значило подпасть иода, власть
сатаны, который «ходить вокругъ насъ, словно лева, р ы - ^
кающій, ищущій, кого бы поглотить» (Нос. ап. Петра).
Умереть безъ г р ѣ х а , — это равняется освобождении отъ
узъ 'Гѣла, міра и дьявола.
Кромѣ моральная вреда, сатана старался наносить
людяма, и физическій вреда,. Доказательством!, этого, слу-Ѵ
жата, миогочисленныя фигуры безумныхъ, устами которыхъ
бѣсы возносили хулу на Христа, а принужденные Его
повелѣніемъ оставить тѣла несчастных!,, вступали, какъ
нечистые духи, в ъ тѣла свиней и тонули въ морѣ.
• «И когда вышелъ Онъ изъ лодки, тотчасъ же встрѣ-
тила, Его вышедшій изъ гробовъ человѣкъ, одержимый
нечистым!, духомъ...
«Увидѣвъ же I и су с а издалека, прнбѣжалъ и поклонился
Ему.
«И вскричавъ громкимъ голосомъ, сказала,:—что Тебѣ до
меня, Іисусъ, Сынъ Бога В с е в ы ш н я я ? Заклинаю Тебя Бо-
гема,, не мучь меня!
«Ибо Іисусъ сказалъ ему:—выйди духа, нечистый изъ
сего человѣка.
«И спросилъ его: какъ тебѣ имя? И она, сказалъ в ъ
отвѣтъ: —легіопъ имя мнѣ, потому что насъ много.
«И много просили Его, чтобъ не высылали ихъ вонъ
изъ страны той.

«Наелось же там'ь при горѣ большое стадо свииеп.
«И просили Его всѣ бѣсы, говоря:—пошли насъ в ъ
свиней, чтобъ иамъ войти въ иихъ.
«Іисусъ тотчасъ позволили, имъ. И нечистые духи вы-
шедши вошли в ъ свиней; и устремилось стадо с ъ кру-
тизны в ъ море, а ихъ было около двухъ тысячи,; и по-
тонули в ъ море». (Ев. ап. Марка, V , 2 — 1 3 ) .
Какъ мы впдимъ, сиособъ изгнаііія демоновъ значи-
тельно облагородился со временъ Асмодея. Мѣсто кажденія
рыбьею печеныо теперь заняли с л о в о и в о л я .
Кромѣ множества причинъ, о которыхъ мы уномянемъ
въ надлежащем'!, мѣстѣ, на это новліяли также понятія
евреевъ, заключающіяся въ Талмудѣ и Каббале. Раввины,
познакомившись съ вавилонской и персидской демоиологіей,
истолковали библейскіе намеки на злыхъ духовъ теиден-
ціознымъ образомъ и создали цѣлое царство талмудисти-
ческнхъ дьяволовъ, среди которыхъ инкубъ, Асмодей, и
суккубъ, Лилитъ —будто бы первая жена Адама, играли
главную роль.
Целостная каббалистическая философія сгоитъ значи-
тельно выше талмудическаго эклектизма и доходить до
заключений, настолько чуждыхъ еврейскому духу, что из-
вестный знатоки, Каббалы, профессор'!. Франки, *), не со-
*) Ад. Фраігкъ „La Kaballe ou la Philosophie religieuse des
Ilebreux". Paris, llacbetto. Какъ далеко каббалистическая фило-
софы ііапомшіаетъ системы шідійской метафизики, видно изъ
того, что какъ фраігцузскіе леобуддисты (оккультисты), такъ и
аигло-нпдійцы (теософы) пользуются каббалистическою термнио-
логіею для обозиачсиія буддистских!, нопятін и vice, versa, провоз-
глашая при томъ абсолютную тожественность обѣмхъ снстемъ.
мнѣвается вывести ея начало изъ древне-индійсішхъ истом-ѵ
никовъ Это законченная и последовательная система спи-
ритуалистическаго пантеизма, въ которой все, что есть,
возстало изъ одной безкоиечности (Ensof), причины причинъ,
посредством'!, эманаціи.
Чѣмъ далее волны творчества разбегались отъ центра
тѣмъ более онѣ становились матеріалистическими и вмѣстѣ
съ тѣмъ менѣе чистыми. Демонъ Самаэль (Ядовитый з в ѣ р ь ) , ^
собственно говоря, сама матерія, последняя, отдаленней-
ш а я и грубѣйшая эмаиація безконечиости, съ которой,
однако же, после очищенія, сольется вновь ( Франт, <"Г1>.
211, 217, 379).
Точно также, какъ индійскШ пантеизмъ, Каобала при-
знаетъ множество демоновъ второстепенных'!,, которыми
человек!, в ъ известных!, случаях!, можетъ располагать по
своему произволу. Это убеждеиіе пріохотпло людей къ раз-
личным!, чародѣйствешіымъ занятіямъ, па ^который мы
находимъ множество намеков!, въ средневековой литературе.
Большинство алхимиковъ также признавало каббалистпче-
скія доктрины. ^
Кто хорошо ІЮІІЯЛЪ эвошоцію воплощеиій зла въ произве-
деніяхъ израильской литературы, тотъ легко можешь ориен-
тироваться въ священной книге мусульман!,, представляю-
щей собою в ъ сущности не что иное, какъ смесь хрп-
стіанскихъ и еврейскихъ доктрин!,, пропитаиныхъ родовыми
традициями арабовъ. И по Магомету элемент!, зла, не
Мстамнснхозъ былъ u у каббалистовъ средством!, усовср.пе.гство-
ванія и очищеиія душъ, осквернена,,.хъсопривосновсшемъ с ь ма-
теріею.
 будучи равным* элементу добра, ни во времени, ни в *
пространств'!», не вытекает*, однако же, и з * его существа,
по возродился сам* собою волѣдствіе добровольная па-
денія одного и з * высших* существ*. Причина падеиія было
непослушаніе и гордость.
«Когда Аллах* сотворил* человѣка,—говорит* Коран*
{Сура, X Y , 3 0 — 4 3 ) , — т о сказал* ангелам*: поклонитесь
ему и отдайте ему честь,
ч) «И ангелы поклонились всѣ, за исйлюченіемъ Эблиса
V (diavolos?): о н * н е х о т ѣ л * принадлежать къ числу
тѣхъ, которые кланялись.
«Аллах* сказал* ему тогда: 0 , Эблисъ, почему ты не
съ тѣми, которые кланяются?'
« — Я н е б у д у к л а и я т ь с я ч е л о в ѣ к у, которая
ты сотворил* и з * г р я з и , и з * т о й г л и н ы , которая
поддается обработкѣ.
«Аллах* сказал* ему тогда: У й д и о т с ю д а, ты побит*
каменьями ,: '). П р о к л я т і е будет* тяготѣть над* тобою
до дня суда.
«Эблисъ отвѣтилъ: 0 , Господь, дай мнѣ отсрочку до
того дня, когда воскреснут* люди.
«Аллах* сказал*: Я даю тебѣ отсрочку, но до дня с ъ
заранѣе опредѣленнымъ сроком*.
« — Господь,—сказал* Эблисъ,—так* как* ты обма-
нул* меня, то я буду вредить людям* на землѣ и буду
ихъ стараться обманывать... за исключеніем* вѣрныхъ
\J слуг* твоих*.
*) Постоянный эшітетъ сатаны m» Коранѣ, происходящий,
должно быть, оттуда, что Авраамъ отогиалъ искусителя, бросая
въ него камнями.
«Бог* отвѣтилъ: Эта твоя настоящая дорога. Ибо ты
не будешь имѣть власти над* моими слугами, а только
над* тѣми, к о т о р ы е п о й д у т * з а т о б о ю и з а -
б л у д я т с я . Адъ—мѣсто, обреченное для всѣхъ».
Въ этомъ коротком* діалогѣ, содержаніе которая Маго-
мет* заимствовал* изъ ноученій еврейских* раввинов*,
мусульманская доктрина начала зла изложена довольно
пластично и ясно, а в * фигурѣ надменнаго ангела нѣтъ
даже недостатка психологической глубины. Въ другом* мѣ-
стѣ Коранъ приписывает* паденіе людей злобѣ Эблиса,
который «сдѣлал* так*, ч т о н о г а и х * п о с к о л ь з -
нулась и они были прогнаны с* мѣста, на
к о т о р о м * п р о ж и в а л и » (XI, 3 4 ) .
Все это, как* мы видим*, напоминает* юдаистическія
воззрѣнія.'Эблиса Коранъ называет* прямо сатаною (шей-
т а и * ) . Помощники его и потомки (шеятинъ) любят* ночыо
подкрадываться под* небесный свод* и слушать, о чем*
там* говорят*; тогда ангелы бросают* в ъ них* огнен-
ными каменьями (падающія звѣзды) (XV, 1 7 , 1 8 ) .
Ко Корану, кромѣ того, существует* еще раса геиіев*
(джип*), созданных* и з * «тончайшая огня». Духи эти
могут* так* же, какъ и люди, идти но злой или доброй
дорогѣ и, соотвѣтственно своим* поступкам*, быть осу-
жденными или спасенными. Магомет* въ первые годы про-
паганды обратил* значительное количество и х * въ ислам*
и сдѣлалъ и з * них* своих* апостолов* въ царствѣ ду-
хов* (XLYII, 2 8 ) . Им*, но словам* Корана, царь Соло-
мон* был* обязан* своимч, могуществом*; они же играют*
роль сверхъестественная аппарата в * знаменитых* сказ-
кахъ « 1 0 0 1 ночи», который, при посредствѣ нерсовъ,
перешли изъ Индостана в ъ Аравію и были тамъ локали-
зированы.
Несмотря на то, в ъ характер! этихъ геніевъ можно за-
мѣтить еще много слѣдовъ родного имъ колорита. Такъ,
напримѣръ, духъ чудесной лампы Аладіша иазываетъ своимъ
владыкой гигантскую птицу, Рока, которая в ъ сказкахъ
« 1 0 0 1 ночи» является только очень большой птицей п
больше ничѣмъ, тогда какъ ея шідійскііі первообразъ,
Гаруда, безсмертный орелъ съ челов!ческимъ лицомъ, а
также и мудрый грифъ персидскій, Симургъ, покровитель
рода Рустема, слывутъ, какъ существа, одаренный сверхъ-
естественною силою и знаиіемъ.
Въ физическомъ отношеніи генін « 1 0 0 1 ночи» отлича-
ются колоссальностью, а иногда и уродливостью своихъ
членовъ; с ъ моральной же стороны они злы, суровы н
грубы по отиошенію къ людямъ, хотя и признают!, ихъ
преимущества передъ собою. « Р а з в ! ты не знаешь, что въ
глазахъ Бога человѣкъ лучше тысячи джиновч,?» говоритъ
царь джиновъ, Шабханъ, своему товарищу, который хочетъ
мстить людямъ за оказанную ему несправедливость («Исто-
рія о принц! Сейф!»).
Управлять ими можно при помощи волшебныхъ колецъ,
лампъ и другихъ талисмановъ, а когда они разгн!ваны,
ихъ легко подкупить, правда, не деньгами, но, но восточ-
ному, складною л фантастическою сказкою. Разсказъ такой
сказки снасаетт, отъ смерти одного купца, который нечаянно
убилъ сына одного изъ геиіевъ.
Кромѣ могучих! джиновъ, въ сказкахъ « 1 0 0 1 ночи» вы-
ступают!, гнусные Гули, напоминающіе иидійскихъ Рак-
шасовъ. «Они,—разсказываетъ несчастный Суди Иуманъ,
жена которая, прекрасная Амина, находится в ъ дружб!
съ Гулемъ, — злые духи обоего пола, гиѣздящіеся в ъ
старыхъ развалиііахъ, откуда они нападаютъ на прохо-
жих'!,, убиваютъ ихъ и съѣдаютъ. Если имъ не удастся
схватить живыхъ, тогда они идутъ на кладбища, выры-
ваютъ трупы и пожираютъ ихъ мясо».
Колдуны и колдуньи арабских'!, легендъ бываютъ и злые
и добрые, у христіаиъ и евреевъ уже самое занятіе кол-
довствомъ считается ненозволнтельнымъ: з д ! с ь моральную
цішность чародѣя опредѣляегь ц ! л ь , которой онъ стре-
мится достигнуть при помощи своихъ таинственных!, нозпа-
ній, ограничиваясь только заклятіями и талисманами, по
не прибѣгая къ дѣятелыюй помощи ада.
Буддизмъ. Финская литература: Калевала, Калевипоэгъ.
IIa этомъ мы оканчиваема, обзоръ олицетвореній зла
въ литератур! народовъ нехристіанскихъ. Мы не вклю-
чили въ нашъ разбора, племенъ монгольскихъ, во-первыхъ,
потому, что между ихъ литературой и нашей, европейской,
которая насъ главным!, образомъ интересуетъ, не было
никаких!, взаимных!, отношеній, а во-вторыхъ, потому,
что цивилизованные моигольскіе народы исповѣдуютъ или
не безызвіістный уже намъ исламъ, или буддизмъ, не отли-
чающійся в ъ своихъ воззрѣніяхъ на существо зла отъ
разобранная нами раньше браманизма.
Исішоченія заслуживаетъ только Мара или ІІаріяиъ,
царь злыхъ духовъ, который, по словамъ «Лалита-Вистара»,
безуспішшо искушал!, Будду, а потомъ пугалъ его чудови-
щами, «обладающими страшными формами»: у однихъ была
голова лисицы, у других*—слона или носорога, у треть-
и х * — с т о тысяч* голов* и столько же рук*. Иные, с ъ
кострюлями па г о л о в а х * — к а к * у Брегеля и Теньера—
ѣхали на слонах*, ослах*, буйволах*, угрожая Буддѣ
мечами и дротиками, но Будда не испугался, зная, что
Мара и его воинство не что иное, как* призрак*, сои*,
без* всякой реальной подкладки.
Потом* демон* пробует* соблазнить мудреца образами
прекрасных* женщин*, по и тут* безуспѣшно. Будда отвѣ-
чаетъ голосом* «сладким*, как* гіѣиіе Калабнигки» : «жен-
щины, тѣло ваше, это водяной пузырь, это иѣпа, отли-
вающая всѣми цвѣтами радуги, по (скоропреходящая».
Изумленный искусительницы исчезают*, склоняясь перед*
пророком* в * знак* глубокая почета.
В * заключеніе два слова о финской и эстонской поэзіи,
о Калевалѣ и Еалевшюэгѣ, соединенных* друг* с * дру-
гом'!, узами расовая в миѳологнческаго родства.
Б * первой и з * этих* поэм* мы видим* демонов*, от-
чизна которых*—страна вѣчпых* льдов*, гдѣ проживает*
гигант* Гизи, символ* сѣвернаго вѣтра, и, вмѣстѣ с *
тѣмъ, олицетвореніе зла, которому подчинены духи н и з ш а я
сорта, — Гійденъ Геймолайиепъ, владыка гор*, Гійдеи*
Лнита, его птица, Гійден* Рууна, его конь, а также Гійден*
Баки, род* фуріи, играющей роль посланца. Колдуны п
колдуньи сообщаются с * этими демонами, понуждая и х *
к * ііовиновенію при помощи закЛятій и магических* иѣ-
сеп*. Бее дѣйствіе Калевалы вращается около колдовства.
Б'і, другой эстонской иоэмѣ есть эпизод*, посвященный
путешествію одного и з * потомков* финская Калева в *
ад*. Обитатели бездны обороняются силою и хитростью;
но эстонскій герой громит* ихъ своим* мечом* и разбива-
е т * въ прах*. Потом* он* вступает* в * битву съ «рога-
тым*» Сарвикомъ, властителем* ада, с * которым* имѣл*
старые счеты, и которая, благодаря своей силѣ и та-
лисманам*, нобѣждает* и связывает* веревкою, отнимая
у него всѣ деньги и золото, сирятанныя в * сокровищниц'!,.
ІІослѣ смерти Калевидъ, но приговору богов*, был* при-
кован* за одну руку къ адским*' вратам*, чтобы стеречь
до конца міра обитателей бездны. Но придет* время, и
герой возвратится в * родную землю, чтоб* принести ей
счастіе.
Злые духи и и х * царь в * этой поэмѣ представлены
совсѣмъ матеріально, — о н и впечатлительны к * боли, к *
страху и подвержены смерти.
Ленормаи* в * своем* извѣстном* произведеніи «La magie
chez les Chahléens et; les Origines Accadieimes» доказывает*
родственность демоиологіи финской ci, демонологіей акка-
дійской, злые духи которой, олицетворяющіе паляіцій вѣ-
тер* юго-востока, преобразились, под* вліяніем* обстановки
и климата, в * олицетворсніе мороза и леденящих* вѣтрбв*
.сѣвера.
КОНЕЦ* ПЕРВОЙ КНИГИ.

КНИГА II.
Отъ Никодимова Инфера до демоновъ Мильтона и
Вон деля.
I.
Новыя теченія и новыя произведенія.
Гностицизмъ.—Манихеизма».—Правовѣрная доктрина отпоситель-
иаго дуализма. —Язычсскія вліянія.—Классическая ммоологія.—
Иоззрѣиія германцевъ.—Локи.—Интеллекта» кельтова».—Мерлина»,
сынъ дьявола н монахини.—Мерлина» и Роберта» Дьявола., предста-
вители двухъ раса». — Ноэтическо - богословскія произведенія.—
Евангеліе псевдо-Никодима.— Видѣнія.—Парафразы. — Авитъ.—
Двуличность саташшскаго типа въ дохристіанской «поэзіи.
Разбора, древнихъ литература, привела, насъ къ закліо-
чеиію, что изъ треха, основных!, типовъ, къ которым!,
можно свести до-христіанскія религіи, только одинъ персид-
ски! дуализмъ благопріятствовалъ развитію демонической
поэзіи в ъ высшемъ стилѣ. Пантеистическій политеизма,
другихъ арійскихъ народовъ, а также и суровый монотеизмъ
семитовъ в ъ атома» отношеніи оказались почти совершенно
безплодными.
Гораздо лучшая почва для поэзіи подобная рода обра-
зовалась впослѣдствіи в ъ силу взаимной нейтрализаціи
двухъ діаметрально противоположных!, доктрина», — моно-
теизма H дуализма, слившихся в ъ цѣлыіую систему такъ
н а з ы в а е м а я относительная дуализма, который былъ при-
н я т евреями з а два вѣка до нашей эры и который стала,
также одиима, изъ главных!, догматовъ нашей религіи.
Сдѣлалось это не сразу. Когда христіаиство, порвавши
связи с ъ тѣсиымъ еврейским!, сепаратизмомъ, приняло
широкій характера, всечеловеческой доктрины, многіе изъ
его новообращенныхъ поклонников!,, стремясь къ прими-
ренію свѣжихъ теченій мысли с ъ умирающими идеями,
начали «вливать новое вино в ъ старые мѣхи» и созда-
вать тысячи синкретичных!, религіозныхъ система,, изъ
которыхъ только впослѣдствіи образовалось правовѣрное
ученіе всеобщей церкви. При ближайшемъ разсмотрѣніи
весь э т о т хаосъ первоначальныхъ доктрина, и ересей
снова можетъ быть пріуроченъ къ тремъ уже извѣстнымъ
иамъ типамъ.
Первый изъ нихъ, пантеизма,, нашелъ соотвѣтствениое
мѣсто въ родственных!, неоплатонизму г н о с т и ч е с к и х ъ
сектахъ, считающих!, г н ѣ з д и л и щ е з л а , м а т е р і ю ,
за оскверненный истока, н а и в ы с ш а я , безконечнаго боже-
ства, которое дало также начало ограниченному творцу,
вѣрнѣе «зиждителю»'міра, Деміургу, отожествленному боль-
шинством!, гностиковъ с ъ библейскимъ Еговою. ІІо мнѣ-
нію нѣкоторыхъ школа,, Деміургъ, какъ властелинъ матеріи,
и былъ, собственно, с а т а н о ю .
О ф и т ы (почитатели змѣя-искусителя) называли Егову
Ялдабаоѳомъ, который, считая себя Господином!, міра,
предала, Христа жидамъ на проиятіе и который совреме-
 немъ будегі» низвергнуть за это в ъ бездну хаоса, какъ
представитель зла.
Воззрѣиіе крайне д у а л и с т и ч е с к о с представлялось
упомянутыми выше доктринами перса Мани, сторонники
которого признавали зло не з а что-то презрѣнное, не з а
отрнцапіе добра, а за что-то равное ему, п о л о ж и т е л ь -
н о е , в ѣ ч и о е и л и ч н о е , какъ само божество.
Отъ чистаго персидская дуализма манихеизмъ отличался
только тѣмъ, что, согласно съ неоплатонизмомъ и хри-
стіанствомъ, отожествлялъ зло съ матеріей, тогда какъ
маздеизма, видѣлъ в ъ немъ и много хорошихъ элементовъ.'
Манихеяне называли царя матеріи «владыкой ( а р х о н ъ )
мрака» и , отожествляя его съ иокровителемъ избранного
народа, придавали ему гигантское тѣло, по образу и по-
добно коего былъ создашь человѣкъ.
Хотя правовѣрная церковная доктрина побѣдила оба
эти секстантскія теченія, они тѣмъ не менѣе оставили
много слѣдовъ, не столько в ъ догматикѣ, сколько в ъ во-
ображены новыхъ исповѣдниковъ евангелія. Блѣдная фи-
гура библейская сатаны при этихъ состязапіяхъ сдѣлалась
болѣе характерного, возмужала и усилилась духовно. Изъ
^ исключительнаго противника Жест дьяволъ обратился в ъ
противника творца и всего царствія Божія
п а и е б ѣ и п а з е м л ѣ . Дуализмъ, не выходя и з ъ
граиицъ, обозиаченныхъ монотеистическими традиціямн,
опредѣлился, однако, совершенно ясно и рельефно.
ІІризнавъ существоваиіе сатаны з а догматъ, церковь
никогда не входила в ъ подробный описанія его физической
H духовной натуры, предоставляя человѣческой фаитазіи
полнѣйшую свободу вышивать на ортодоксальной канвѣ
различный фигуры и картины *). Краски в образцы для
этихъ рйсуиковъ прежде всего доставляли ммоологіи гре-
ковъ и римляиъ.
Такъ какъ большинство отцовъ церкви не отказывало
языческимъ богамъ въ реальности и признавало ихъ н е
за плодъ вымысла, а з а д е м о н о в ъ , которые отвлекали
извратившееся человѣчество отъ вѣры въ истиинаго твор-
ца, то не только мрачныя хтоническія силы, по и свѣт-
лые обитатели Олимпа были переименованы въ дьяволова,.
Въ легепдахъ первыхъ вѣковъ христіанства есть масса
разсказовъ о статуяхъ, сваливающихся съ пьедесталовъ
при одномъ з в у к ! имени Іисуса, или горько оплакивающих!,
пев!рность своихъ бывишхъ НОКЛОНІІИКОВЪ.
Миѳологическіе элементы производили особое, вліяніе
на воображеиіе, когда дѣло касалось в н ! ш н и х ъ формъ
сатаны, о чемъ ни въ Ветхомъ, ни в ъ ІІовомъ з а в ! т ѣ
нѣтъ ни малѣйшая упоминанія. Фантастическія фигуры
фавновъ, сатировъ, центавровъ, горгонъ и гарпій, въ
которыхъ челов!ческая форма страннымъ образомъ сме-
шивалась съ формами зв!рипыми, представляли прекрасный
матеріалъ для созданія фигуры п а д ш а я ангела, соеди-
н я ю щ а я в ъ своей н а т у р ! высокія способности и стремле-
иія духовныя съ грубѣйшимн матеріальпыми повадками.
Позже, въ среди ихъ вѣкахъ, когда классическое чувство
м ! р ы было утрачено, в с ! эти произвольный и капризпыя,
по, несмотря на то, изящиыя комбинаціи переродились въ
*) Оригенъ говорит!.: „церковное учеиіе гласишь о дьяволам,
и анголахъ, что они есть, но но говоришь ясно, что тсікое и
каковы они".
 странные и чуть не дикіе слѣпки со всевозможнѣйшихъ
и разиообразнѣйшихъ существъ. Поэзія отъ этой аллего-
рической парадоксальности освободилась довольно рано,
но пластическія искусства еще долго находились подъ ея
вліяніемъ. Кромѣ того, дьяволъ унаслѣдовалъ отъ грече-
скихъ боговъ нѣкоторые аттрибуты и символы (напримѣръ,
иевѣрную походку Вулкана, двузубецъ или вилы Плутона
и т. д.).
Господство классическихъ вліяиій прекратилось съ тою
эпохой, когда на міровую сцену выступили народы и го-
[j сударства германскіе, которые внесли въ сокровищницу
европейского интеллекта цѣлый рядъ иовыхъ мыслей и
ІІОНЯТІЙ.
у Религія германцевъ, какъ и вѣра грековъ, — видъ
пантеистическаго политеизма, по только въ болѣе грубой
формѣ. Зло, или вѣрнѣе, злоба, представлялось въ ней
первобытнымъ, близкимъ къ матеріи, р о д о м ъ г л у н о -
в а т ы х ъ г и г а н т о в ъ (Іотовъ), съ которыми сражались
боги, не во имя справедливости, а изъ собственныхъ
выгодъ и изъ чувства самосохраиеііія.
Изъ рода гигантовъ происходилъ и самый крупный пред-
ставитель германского демонизма, прекрасный и мудрый,
X но хитрый и злобный Локи (Логи), который по проблесйамъ
юмора, проявляющагося въ его характере, можетъ счи-
ѵ таться доисторическимъ первообразомъ Мефистофеля. Усы-
новленный богами, Локп отплачиваетъ имъ тѣмъ, что
сѣетъ въ царстве Азовъ раздоры и гибель (смерть Баль-
дура). Тѣмъ не менее, въ важныхъ случаяхъ, когда бо-
>4 гамъ грозитъ опасность, Локи всегда становится на ихъ
сторону, чтобы своею ловкостью избавить сводиыхъ брать-
евъ отъ гибели.
Дело въ томъ, что германскіе боги, правда, отважные
и сильные, вовсе не блеіцутъ ни умомъ, ни добропоря-
дочностью; поэтому они часто дѣлаютъ глупости и под-
лости, за который должны каяться. Локи, хотя и самъ
лишенъ этическаго чутья, обладаешь, но крайней мѣрѣ,
умомъ и, сознавая свое преимущество предъ небожителями,
любишь выказывать его при всякомъ удобномъ случаѣ,
причемъ не щадитъ самолюбія.безсмертныхъ. Такъ, напри-
мѣръ, въ эпизоде старшей Эдды, иосящемъ назваиіе
Loka-Glepsa (колкости Локи), этотъ циничный потомокъ
гигантовъ забрасываешь своихъ застолышковъ сарказмами
и откапываетъ изъ тайниковъ скандалезной хроники Азгарда
разпыя исторіи, оскорбительный для геройской чести бо-
говъ и женственной чистоты богинь. Бее защищаются, но
слабо; на диѣ ироническихъ выходокъ Локи лежишь,—
увы!—правда. И только простодушный, но сильный Торъ
замыкаешь уста поносителя, правда не какими-нибудь аргу-
ментами, по, какъ это приличествуетъ истинно герман-
скому богу, своимъ страшнымъ молотомъ, Мйолниромъ.
«Молчи, глашатый безстыдства!—восклицаешь Т о р ъ , —
мой тяжелый молотъ остановишь твое щебетанье».
Локи отвечаешь на это: «Я уступаю тебѣ, потому что
знаю, что ты скоръ на драку».
Какъ Зогакъ, Прометей, и но словамъ Еноха, даже и
дьяволъ, Локи былъ связаиъ богами и приковаиъ къ с к а л е /
Иадъ его головой поместили змѣя, изъ пасти котораго
на узника сочился разъѣдаюііцй адъ. Жена Локи, Сигинія,
собирала этотъ ядъ въ сосудъ, но въ минуту, когда она
6

опоражнивала наполненный кубокъ, ядъ падалъ на Локи,
У и тотъ, палимый страшною болыо, порывисто метался.
Вотъ почему происходили землетрясенія. Аналогичный ле-
генды гласятъ о придавлешіыхъ горами греческихъ тита-
нахъ и о Люциферѣ.
Несколько сходствениыхъ черта, въ исторіи христіан-
скаго сатаны и германского бога огня навели некоторых!,
учеиыхъ на мысль, что христіаискія понятія произвели
известное воздѣйетвіе на германскую демоиологію вообще,
а на скандинавскую въ особенности. Было ли такъ въ
действительности? Трудно сказать, но во всякомъ случае,
кажется, обратное вліяніе перевесило, какъ значительно
более сильное.
Простой народа,, принявъ христіаиство, не перестала,
думать о старым, богахъ, которыхъ церковь, по мысли
Григорія В е л и к а я , разжаловала въ демоны. Какъ демоны
они и продолжали свое суіцеетвованіе, совершая свои
иочныя игрища въ лѣсахъ и развалинахъ.
Одинъ (Вуотанъ) сталъ дикимъ охотником!,, Гольда,
слившись съ классическою Венерою, поселилась въ иѣдрахъ
горы, привлекая къ себе молодыхъ красавцев!, и рыцарей
(Тангейзеръ). Глупость и неуклюжесть гигантов!, ожили
въ комической фигуре чорта, обманываемая людьми. Злоба
карликовъ воплотилась въ фигурки остроумных!, коболь-
довъ.
ІІаиважнѣйшимъ, однако, подаркомъ, какимъ германская
миѳологія обогатила народную демоиологію, по щнѣнію
Гримма, были дьяволы ж е н с к а я рода, о которыхъ со-
вершенно молчатъ акты соборовъ и книги отцовъ церкви.
Популярная въ нѣмецкихъ сказкахъ «бабка сатаны», ко-
торая выступала на сцене въ разпыхъ мистеріяхъ (Papstiii
Jutte),—чисто немецкое произведшие. Первообразомъ ея
можно считать мать водяная чудовища Гренделя, которое
погибло отъ руки Беоульфа, или дочь Локи, Гелу, угрюмую
богиню подземиыхъ бездиъ смерти.
Германскія ВЛІЯІІІЯ, въ общемъ, придали грубый видъ
фигуре догматическая сатаны, но, рисуя его въ слишком!,
чериомъ цвете, вместе съ тѣмъ обогатили его характер!,
некоторыми- началами, способными къ облагороженію и
развіггію. Напервомъ месте здесь нужно поставить ю м о р ъ ,
который современемъ далъ возможность Гёте создать ве-
ликолепный и единственный въ своемъ роде типъ духа
отрицанія.
Некоторые изслѣдователи (между ними Тэнъ), привле-
ченные только одной угрюмой стороной древне-германской
поэзіи, кажется, не замечают!, юмористической ноты, зву-
чащей тамъ иногда очень ясно. Сколько, напрішѣръ,
искренняя комизма заключает!» въ себе эпизодъ «Отбитый
мол отъ» (изъ старшей Эдды)! У Тора украли молотъ,
Мйолниръ, съ которым!,—характеристичная черта скандн-
навскихъ боговъ—связана сила и могущество этого Аза.
Похититель - гигантъ требуетъ, въ качестве выкупа, бо-
гиню Фрею, которая не решается на такой иозоръ. Тогда
огромный, неуклюжій Торъ, по совету Геймдалла, пере-
одевшись прекрасной и стройной Фреей, отправляется съ
неизбежным!, Локи, играющим!, роль служанки, въ Іот-
тенгеймъ, чтобъ выручить ценное оружіе изъ рукъ глу-
пыхъ гигантов!,. Описаніе всего этого маскарада боговъ
съ начала до конца выдержано въ чисто-юмористическомъ
духе.
 Не менѣе важной, хотя и рѣже выступающей в ъ ле-
гендах*, психологической чертой, завѣщанной еатанѣ гер-
манскими богами и героями, была б е з г р а н и ч н а я
г о р д о с т ь , соединенная с * с в и р ѣ п о с т ы о и у п о р -
с т в о м * . Элементы эти встрѣчаются нам* въ самом*
в р е м е н и , — м ы видим* ихъ уже въ ТІІ вѣкѣ,
р а н н е м *
въ демоничной поэзіи англосаксов*, откуда они перехо-
дят* в * англійскую литературу, которая, как* всѣмъ из-
вестно, одарила міръ великолѣпнѣйшими типами сатаны.
Болѣе мягкое вліяиіе на образованіе демонологических*
попятій оказала кельтическая иоэзія и миоологія. И здѣсь
первенствовал* пантеизм*, но пантеизм* гораздо болѣе
тонкій, чѣм* германскій. Кельты приближались къ элли-
низму,' благодаря своему благородному, ясному, гуманитар-
ному' воззрѣиію на міръ, в * то время, когда нѣкоторая
склонность къ мистицизму, вѣра в * метампсихозъ и в *
аватары божеств* *), а въ преимущество загробная
т а к ж е
міра перед* земным*,—склоняли слегка миѳологію сооте-
чественников* Артура и Мерлина къ системѣ браминов*,
которым* у кельтов* до иѣкоторой степени соответство-
вали друиды.
Главнѣйшую роль в * миѳологіи кельтов*, насколько
можно судить но имѣющимся скудным* данным*, играли
духи стихійиые, уиравляющіе движеніемъ и развитіемъ
*) Напримѣръ, богиня Этеиъ, одна изъ женъ бога Мидера, по-
является на свѣтъ поіілощешюю въ тѣло маленькой дѣвочки, ко-
торая, но достиженіи совершешюлѣтія, выходитъ замужъ за даря
Эохаида Лдрема. См. Hersart de la Villemarquô „La légende cel-
tique, etc.".
основных* начал* міра. Они-то, не устрашившись про-
клятій святого епископа Кентигерна, пережили политическое
надеиіе мелких* кельтических* государств* и живут* до
сего дня в ъ легендах* бретонцев* и валлійцев*. И х *
мягкій, поэтичный характер*, ни въ чем* не подходящій
к * свирѣпой, злобной натурѣ германских* гигантов* и
карловъ, слишком* далеко отходил* от* тогдашних* по-
иятій о сатанѣ, чтоб* непосредственно повліять на раз-
витіе его существа.
Весь міръ добрых* волшебниц*, геніевъ и чародѣевъ,
играющих* въ рыцарской романтикѣ такую огромную роль,
несомненно обязан* своим* существованіемъ кельтическим*
вліяиіямъ, къ которым*, во время крестовых* походов*,
присоединились и восточные элементы. Прототипом* су-
ществ*, висящих* как* будто между небом* и землей,
был* славный герой оредневѣковой рыцарской эпики, М е р -
лин*, сын* дьявола и монахини.
Кельты называли его, смотря по діалекту данной мест-
ности, Мартин*, Мирдинъ, Марцииъ, Меллеръ, Мельзіаръ,
из* чего французскіе труверы сдѣлали современен* по-
пулярное М е р л и н * .
По всей вероятности это было когда-нибудь родовым*
именем*, как* иидійскій «аватаръ», всякаго божества,
принимающая человѣческія формы. Потом* этим* име-
нем* окрестили народная поэта и героя кельтов*, отцом*
которая был* один* и з * светлых* геиіев* (дузовъ), а
матерью какая-нибудь богиня, жрица или царевна. Хри-
стіанскіе поэты согласно господствующей в * церкви тен-
деиціей, переработали дуза в * сатану, а и з * кельтической
весталки сделали монахиню.
 Мотивомъ этого ненатуральная союза ада съ землею
являлось желаніе подражать иебесамъ. Не даромъ же съ
первыхъ вѣковъ христіанства среди членовъ новой церкви
распространилось убѣжденіе, что дьяволъ, какъ «негодная
обезьяна» божества, во всемъ подражаетъ Творцу.
Этою мыслью руководствовался Дантъ, дѣлая адъ не
только физическимъ, но и духовными, «негативомъ» не-
бесъ и придавая трехликому сатанѣ ясный характера, на-
роды на Тройственное Божество. Та же самая идея руко-
водила и труверами, когда они кельтическаго полубога
передѣлывали въ существо, рожденное отъ непорочной дѣвы
и «Мессіи ада».
Но на этотъ разъ, какъ это, впрочемъ, очень часто
случалось в ъ среднихъ вѣкахъ, сатана обсчитался. Сынъ
его, омытый отъ пятна происхождения крестного водою,
употребляетъ унаслѣдоваиную отъ отца силу и зианіе на
славу Божію и пользу чсловѣчеетва до тѣхъ поръ, пока
прекрасная волшебница, Вивіана, не отнимаете у него
могущества...
Совсѣмъ иначе представляется аналогичный типъ вели-
чайшихъ враговъ, кельтовъ, нормановъ, а именно Ро-
бертт, Дьяволъ.
Родившись па свѣтъ также, какъ и Мерлинъ, при по-
мощи ада, онъ на каждомъ шагу обнаруживаете свое
родство с ъ духами лжи. Въ дѣтствѣ онъ грызете грудь
матери, въ юности бьетъ своихъ учителей, а въ зрѣломъ
возраст! купается въ крови и винѣ, для того чтобы поз-
же цѣною страшиаго и долгого покаянія вымолить себѣ
прощеніе за такіе же страшные грѣхи и преступления.
Роберте Дьяволъ,—это воплощение грубыхъ и дикихъ,
но могучихъ, одинаково, какъ въ добр!, такъ и в ъ з л ! ,
инстинктовч, сурового германизма; мудрый же и ученый
Мерлинъ, — олицетвореніе тоикихъ и поэтических!, стре-
мленій кельтической расы, способной на всякій героизма,,
но слишкомъ легко поддающейся сладкимъ обаяніямъ вол-
шебниц!,. Большинство эротомаповъ современной француз-
ской беллетристики навѣрное ведутъ свой родъ, — прямо
или косвенно,—отъ любовника и раба кельтической вол-
шебницы.
Этотъ любопытный и превосходнѣйшій типъ добродетель-
н а я чародѣя, в ъ котором!, языческая поэзія какъ будто
заключила союзъ с ь поэзіей христианской, дождался глу-
бокой разработки только в ъ нашу эпоху * ) . Странное
дѣло, въ среднихъ вѣкахъ больше занимались его романтиче-
скими приключеніями съ Вивіаной, чѣмъ оригииалыіымъ
отношеніемъ къ отцу-дьяволу.
Изложенный выше доктрины еретических!» сектъ, а также
и миѳологія новообращенных'!, народов!,,—не принимая въ
соображеніе церковную традицію,—были самыми главными
источниками, изъ которых!, воображеніе среднев!ковыхъ
поколѣній черпало себѣ пищу.
Дѣло простое, что раньше всѣхъ эти элементы усвоила
с е б ! легендарно-народная поэзія, гораздо болѣе свободная,
чѣмъ литература офиціальная, въ то время руководимая
исключительно клиромъ, который долженъ былъ точно со-
образоваться съ догматами господствующей церкви. В ъ
художественную поэзію, которая насъ интересуете глав-
••)' Объ этомъ будешь рѣчь въ свое время.
 ІІЫМЪ образомъ, элементы эти проникали медленно, но
безпрерывно, такъ что уже въ Божественной комедіи Данта
мы находимъ синтезъ церковной демонологіи и отзвуки
классицизма, соединенные съ вѣрованіями простого народа.
Домонизмъ до-Дантовской поэзіи,— исключая оригиналь-
ное произведете А вита,* а также и англо-саксонскаго мо-
наха Кедмона,—представляешь собою не что иное, какъ
только безцвѣтное эхо богословских!, контроверсій. Одни
авторы, какъ, ианримѣръ, Пруденцій Клеменсъ в ъ «Иа-
martigenia» (IV в.) опровергаютъ воззрѣнія еретиковъ на
источник!, и природу зла, другіе — одаренные большим!,
воображеніемъ, онисываютъ мѣсто заключеиія грѣшниковъ,
или, парафразируя апокрифическія книги евреевъ, изобра-
жаютъ исторію возмущенія и наденія сатаны.
Длинный рядъ произведеній первой категоріи, обыкно-
венно называемых!, «видѣніями», открывает!, И часть
апокрифическаго евангелія, приписываемаго св. Никодиму.
Каринъ и Левкій, сыновья Симеона, которые умерли,
по черезъ два дня возвратились къ жизни, разсказываютъ,
что видѣли в ъ аду. Христосъ, ожидаемый съ тревогой бо-
гомъ ада, Инферомъ, и съ радостью патріархами и про-
роками, снисходишь въ бездну и уводишь праведный души,
чтобы сопричислить къ Своей славѣ.
Особенна™ вииманія заслуживаешь ссора Иифера съ
сатаною. Инферъ дѣлаетъ своему намѣстиику горькіе упреки
за то, что онъ дозволилъ небу обмануть себя и довелъ
Іисуса до распятія, что привело къ падеиію царства ада
на землѣ.
Разговор!, этотъ поэтически иллюстрируешь доктрину
отцовъ церкви объ искупленіи: человѣкъ, благодаря грѣху,
сдѣлался с о б с т в е н н о с т ь ю дьявола; Христосъ же, дозво-
ливши б е з в и н н о замучить себя, тысячекратно искупилъ
человѣческія прегрѣшенія и справедливости Божіей иредо-
ставилъ равносильную компенсацію. Въ интересахъ ада,
значишь, лежало не д о п у с т и т ь до смерти невиннаго
агнца; но несмотря на это, сатана, ослѣплеиный глу-
постью и злобой, Ііе только не помѣшалъ замучить Мессію,
но даже и способствовал!, этому, запутался такимъ обра-
зомъ въ собственный сѣти и к о с в е н н о п о с л у ж и л ъ дѣлу
спасенія тѣхъ, погибели которыхъ жаждалъ.
Хватая, какъ шутливо говорили остряки-теологи тогдаш-
IIяго времени, «крестную удочку» съ опасным!, крючкомъ
на концѣ, сатана доказал!,, что онъ только «частица силы,
которая хотѣла бы вѣчно дѣлать одно зло, a дѣлаетъ
все добро» (Гёте).
Аналогичные этому діалоги царя дьяволовъ, который
только перемѣнилъ имя Иифера на Люцифера, с ъ подчи-
ненным!, своимъ, глуноватымъ сатаною, появляются в ъ
теченіе всѣхъ среднихъ вѣковъ в ъ драматических!, ми-
стеріяхъ.
Большинство в и д ѣ н і й "О носишь характер!, дидактиче-
••)' Къ числу главиѣйгаихъ пидѣнііі принадлежать: анти-irccTOj
ріанскіи аіюкалипсисъ си. Павла (IV или V вѣкъ), на который
ссылается даже Дантъ („Я не Эней, я не снятой Павел*«. Адъ
12), далѣе Оріентія „Commonitorium"; Валафрида Страбона (489
„De Visionibus Wettini"; изъ позднѣйіиихъ ирлаидсвіе: Брандана
(XI в.). Тэндала (1149 г.) „Чистилище св. Патрика, драматически
обработанный Кальдерономъ (El pur gator іе di St. Pat,); Альбе-
рика (XII в . ) ; Уильяма Лап гланда: „Видѣніо Петра пахаря" и
„Visio de Dowell, Debet et Dobets".
скій или полемико-сатирический, что до нѣкоторбл степени
проявляется и в ъ великолѣпнѣйніемъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ,
иослѣднемъ изъ нихъ—въ «Божественной Комедіи».
Какъ другой излюбленный типъ первобытной иоэзіи
были упомянуты нами п а р а ф р а з ы к н л г ъ и л е г е н д а ,
Б и б л і и . Оиѣ жили дольше, чѣмъ видѣнія, который пе-
рестали интересовать читателей съ той поры, когда в ъ
ихъ сердцахъ угасла искренняя, наивная вѣра въ правди-
вость этихъ сказаній и когда нескромный и богохульный
иѣсенки голіардовъ и остроумный «fabliaux» труверовъ на-
чали раздаваться громче и чаще, чѣмъ угрюмыя строфы
«Dies irae...»
Прототипомъ парафраза, Священная писаиія, обращаю-
щимъ исключительное внимаиіе на возмущеніе сатаны,
нужно считать произведете Авита изъ Галліи ( V вѣкъ
иослѣ Рождества Христова) «De spiritualis historiae gestis»,
наилучшій, на ряду съ «Гамартигеніей» ІІрудеиція про-
д у к т старохристіанской поэзіи. Авитъ описываетъ возму-
іцеиіе сатаны, его самонадѣянность и гордыню, а также
его ненависть къ дѣламъ рукъ Божьихъ, въ особенности
къ человѣку, которая онъ с о б л а з н я е т на грѣхъ и потомъ
сама, же осыпаетъ насмѣшками.
Низвергнутый съ иебесъ, сатана, видя счастіе человѣка,
в о с к л и ц а е т : «О, горе, эта презрѣнная глина возвысилась
надъ нами, а наше паденіе породило этотъ гнусный родъ...
Горсть грязи теперь у п р а в л я е т на иебѣ... Если я не могу
вступить на небеса, который замкнулись предо мною,—
то пусть, но крайней мѣрѣ, они замкнутся и предъ чело-
вѣкомъ. Мое паденіе покажется мнѣ болѣе легкимъ, если
новое твореніе падетъ также и раздѣлитъ мою муку и мой
огонь. Пусть гордость, которая изгнала меня с ъ неба,
и з г о н и т и человѣка изъ рая».
И, соблазнивъ Еву, а черезъ иея и Адама, обрадованный
сатана злобно смѣется надъ ними: « В о т теперь у васъ
и слава, которую вы искали: но знаете, что такое зло и
добро. Я васъ научилъ этому; вы не можете отрицать это
и потому связаны съ моей судьбой крѣпкими узами. Богь,
создавшій васъ, не имѣетъ на васъ уже никакого права:
то, что я освѣтилъ, принадлежит мнѣ, а это часть го-
раздо большая. Вы многимъ обязаны Творцу, по еще
больше вашему учителю». И, сказавъ это, она, исчезъ во
мглѣ, оставляя людей дрожащими отъ страха, a тѣло его
расплылось въ воздухѣ» * ) .
Психологія злого духа, искусителя, бунтовщика и глу-
мителя обрисована здѣсь совсѣмъ хорошо. Позднѣйшіе
поэты докончили этотъ образъ только въ подробностях!,,
но самый замыселъ застали они совершенно готовым!,.
IIa Авитѣ основывался, должно быть, Кэдмонъ, а на
Кэдмонѣ, по всей вѣроятности, Мильтонъ, который породила,
въ Германіи Мессіаду Клоиштока, а в ъ Англіи Люцифера
въ Байроновскомъ «Каинѣ».
IIa этомъ мы оканчиваем!, бѣглую характеристику демо-
низма въ идеяхъ и произведеиіяхъ начала новой вѣры.
Произведенія тогдашних!, поэтовъ заслуживают внимаиія
не ради своей не особенно высокой внутренней цѣниости,
а ради того, что они оставили позднѣйшимъ гигантамъ
мысли и слова множество образцов!,, идей и мотивов!,.
*) Félix Clément: „Histoire do la poésie Chrétienne, depuis le
IV siècle jusqu'au X V " . Paris, 1876.
 Замѣтимъ здѣсь еще, что уже въ первыхъ попытках!,
ноэзіи характера, дьявола представляете нѣкоторую туман-
ную психологическую двуличность. Въ произведеніяхъ,
яснованныхъ на традиціяхъ Ветхаго Завѣта (Авитъ), фи-
гура сатаны носите иѣкоторый оттѣнокъ геройства, впро-
чем!», свойственный существу, осмѣлившемуся возстать про-
тив!, самого Бога. Но коль скоро какой-нибудь автора, выво-
дить дьявола, современная Новому Завѣту, то почти не-
вольно дѣлаетъ его подлымъ и осмѣиваетъ, какъ носителя
безсильной злобы (Инферъ и Сатана в ъ «Снисхожденіи
Ѵ в о адъ» псевдо - Никодима).
И только позднѣйшее время, подъ вліяніемъ повыхъ
элементовъ, обособило и разъединило эти два иоэтическіе
типа, слитые первобытными писателями въ одипъ, неясный
и неэстетичный, характера,. Первый изъ нихъ, пройдя ряда,
пзмѣненій, переродился у Байрона в ъ геройская Люци-
фера, который искушала, «правдою» первая убійцу, Каина;
второй дошелъ до верха совершенства в ъ слабомъ по
могуществу, но зломъ и остроумном!,, какъ воплощенная
: нроиія, Мефистофелѣ Гёте.
II.
Отъ Кэдмона до дьяволовъ Возрожденія и Рефор-
маціи.
Сатана Кэдмона.—Сатана и второстепенные бѣсы въ „Адѣ" Дан-
та. — И х ъ комнзмъ и родственность съ чертями мнстерііі. — Дья-
волъ въ качествѣ полишинеля.—Дьяволъ искуситель.—Тсофнлъ.—
Договоръ съ дьяволомъ.—Посредничество Божьей Матери.— Гснс-
зисъ культа Маріи. — „Dies irae".—Аитрономорфизмъ и остатки
язычества въ легендахъ о Пречистой Дѣвѣ.—Аналогіи.—Мистиче-
ское вліяніе женщины на демоновъ. — Чортъ и баба.—„Бельфс-
горъ" Макіавелли.—Стихотвореиія и драмы Ганса Сакса.—Серь-
езное лицо средневѣковаго дьявола.—Черная обѣдня.—Совершен-
ное раздвоеніе первоиачальнаго типа.
Мы знаемъ уже, какова была натура руды, которая, рас-
плавляясь подъ вліяніемъ горячаго дуиовенія иоваго вре-
мени, мало-по-малу слилась въ однообразную массу. Пер-
вой художественной статуей, отлитой изъ этого сплава,
былъ сатана, выступающій въ поэтической парафраз! кииги
Бытія, приписываемой англо - саксонскому монаху Кэдмо- ѵ
ну, жившему въ конц! VII в ! к а * ) .
Авторъ за главный мотивъ возмущенія сатаны, согласно
съ пророкомъ Исаіею, считаете честолюбіе, гордость: «Ради
чего я долженъ быть слугою?—говорите о н ъ , — м и ! вовсе
не нужно имѣть господина иадъ собой».
Но эта гордость въ воображеніи германца приняла спе-
циальный колорите. Сатана сталь подобпымъ тѣмъ геро-
*) Эиизодъ о ладеніи сатаны и человѣка вышелъ, но миѣііію
нѣкоторыхъ критшеовъ, пзъ-нодъ другого пера и былъ иаппсанъ
два вѣка спустя.
 ямъ Эдды, сердце которых* не дрожало никогда, даже в *
ту минуту, когда его живьем* вырывали и з * груди.
Отношеніе сатаны къ Богу,—это отношеніе младших*
сыновей скандинавских* династій къ ея старшим*, царству-
ющим* членам*. Палимые жаждой деятельности и власти,
они покидали родимый край, чтобы сдѣлаться свободными
«царями моря» и, живя въ вѣчномъ движеніи и борьбѣ,
тревожить тѣхъ, которые гнусно иѣжились «под* закончен-
ными балками кровли».
Сатана Кэдмона,—это в и к и н г * , который не хочет*
«вымаливать благоволеніе своего царя и изъявлять ему
свою покорность», потому что сам* чувствует* себя спо-
собным* къ владычеству. «Я могу стать Богом*,—говорит*
онъ, — за мною т о в а р и щ и, храбрые, мужественные;
о н и н е о с т а в я т * м е н я в * б о р ь б ѣ ; эти витязи
назвали меня своим* господином*; съ ними можно кое-
чего достигнуть, добиться чего-нибудь с * такою д р у ж и -
н о ю . И я могу быть их* господином*, в л а с т в о в а т ь
над* этим* царством*. Значит*, иѣтъ никакой надобности
л е с т ы о вымаливать у Бога какого-нибудь благоволешя:
я не хочу больше быть его подвластным*».
Эта у в е р е н н о с т ь в * п р и в я з а н н о с т и и х р а -
б р о е т и своей д р у ж и н ы, также специфически герман-
ская черта, верность рыцарей своему вождю и наоборот*
составляли на сѣверѣ одно изъ кардинальных* основа-
ІІІЙ рыцарской этики.
Гордый скандинавскій корсар* поддерживал* дружеское
расположеніе окружавшей его ватаги дорогими подарками:
сатана Кэдмона, вдохновляя отчаявшихся товарищей по
несчастно къ новой битве, напоминает* им* о своей пре-
жней щедрости и делает* блестящія обѣіцаиія насчет*
будущаго.
А эти чувства зависти, нрезрѣнія, мести и гнѣва, раз-
дирающія широкую грудь падшаго ангела въ ту минуту,
когда онъ размышляет* о том*, что его «возвышенный
трон* перейдет* в * обладаиіе Адама, вылѣпленнаго изъ
земли!»
« . . . 0 , если бы иметь свободный руки, если бы только на
час* вырваться изъ плѣна, только на час*, тогда я был*
бы уже съ тою ратыо... Будем* думать, чтобы так* или
иначе отомстить нашу обиду на Адаме и его потомстве...
Вырвем* изъ его рук* небо, коли мы сами не можем*
обладать им*, сделаем* такъ, чтобы пострадала Его лю-
бовь. Пусть Онъ вычеркнет* то, что начертал* Своим*
словом*. Тогда, свирипѣя в * своем* сердце, Онъ отри-
нет* ихъ от* Себя; тогда им* останется адъ,—эта же-
стокая бездна; тогда у нас* будут* товарищи: человече-
ское племя въ этих* несокрушимых* о к о в а х * . . . »
Всякій, знакомый съ Эддою, почувствует* здесь сразу
тоны, родственные взрывам* бешенства Тора, разящаго
Іотовъ, а также проклятія и вопли Локи, пытающегося
порвать узы, сплетенный Азами изъ жил* его собствен-
ного сына.
Даже позднейшая, и значит*, сильно смягченная фи-
гура Г arena (Горе Нибелунговъ), в * которой мстительность,
жестокость и гнусность соединяются с * неслыханною
отвагой, самоотреченіем* и неуклонностью в * исполненіи
добровольно принятых* на себя обязательств*,—даже эта
фигура обладает* множеством* черт*, родственных* са-
тане Кэдмона. Вся же о р и г и н а л ь н о с т ь работы англо-
саксонскаго монаха состоишь въ томъ, что онъ п е р е -
н е с ъ ж и и ь е м ъ и о ч т и г о т о в ы ri т и п ъ и з ъ о ф е-
р ы г е р м а и с к а г о и о о Г) р а ж е н і я в ъ сферу х р н-
етіанскихъ традицій.
Въ средневѣковой литературѣ это не представлялось
исключительнымъ явленіемъ. Потомки скальдовъ, при-
няв!, христіанство, измѣішли только имена, а вовсе не
характеры своихъ героевъ. Даже кроткій ликъ Искупи-
теля, благодаря имъ, украсился рогатымъ шлемомъ гер-
мапскаго вождя, которого окружаешь вѣрная дружина апо-
столов!, и который, словно другой Беовульфъ или Зиг-
фридъ, мудро управлял!, какимъ-ішбудь краемъ ладъ Везе-
ромъ («Геліапдъ»).
Миогіе изъ этихъ глазковъ, привитыхъ къ дереву христі-
апской поэзіи, отпали и усохли, зато иные принялись и об-
разовали роскошныя кроны. Дольше всѣхъ зеленѣла та вѣт-
ка, которую перенесъ Кэдмонъ и которая въ повомъ для се-
бя стволѣ нашла много соковъ, родственных!, ея сущности.
Кэдмонъ, правда, былъ основателемъ новаго течеиія
демонической ііоэзіи, но самъ не могъ исчерпать его в ъ
достаточной степени. Онъ обогатилъ характеръ традиціон-
наго демона свѣжими и оригинальными элементами, по
не углубилъ и не развилъ его; онъ далъ только богатую
РУДУ, изъ которой лишь потомство могло ВЫТОІЩТЬ золото.
Наступило это однако поздно, спустя пѣсколько вѣковъ,
когда германскіе индивидуалистическіе инстинкты, укрѣ-
плеииые среди бурь реформаціи, совершенно освободились
отъ узъ іерархической дисциплины, жаждавшей веѣ чело-
веческая мысли и чувства соединить в ъ одиомъ ііуиктѣ
и направить къ одной цѣли.
Поэтическим!, изложеніемъ этихъ центростремительных!,
усилій тогдашняго духа было геніалыіое нронзведеніе Даііта
«Божественная комедія», въ которомъ каждое слово, чуть
не каждая буква доказываютъ, что его писалъ не только
искреішій к а т о л и к ъ , но и правовѣрный л а т и н е ц ъ .
Латиішзмъ и католицизмъ—иопятія, правда, не тожде-
ственный, но родственный другъ другу, какъ германизма, и
протестантизм!,. Отличительную черту латинскаго духа со-
ставляет!, способность связывать разнородный іюпятія вь
о д н о л о г и ч е с к о е и с и с т е м а т и ч е с к о е ц ѣ л о с,
надъ которым!, царишь и которое сверху до низу пропиты-
ваешь к а к а я - н и б у д ь п р о с т а я и я с н а я и д е я .
Характеръ этотъ мы иайдемъ одинаково какъ въ вели-
ких!, политических!, и религіозиыхъ системах!,, такъ и въ
отдѣльныхъ нроизведеніяхъ, возросших!» на латинской
ночвѣ, начиная съ доктрина,, изложенных!, въ De Civitate
Dei бл. Августина, и кончая современной эстетикой и
исторіософіей геніалыіаго Тэиа.
И въ поэмѣ Данта все вытекаешь и симметрично укла-
дывается іюкругъ одной идеи «любви, которая заставляешь
двигаться солнце и звѣзды». Б о ж е с т в о — э т о л ю б о в ь,
о т с у т с т в і е л ю б в и — э т о с а т а и а. У Данта это и е
п р о т и в н и к а , , это л и ш ь и рот и в у по л о же n i e Творца,
противуиоложеиіе неизбѣжное, какъ мракъ, усиливающій
блеска, свѣта, необходимое, какъ пустота, на фонѣ которой
рисуются великолѣиныя формы міра.
Его личность—если то, что намъ представляешь иоэтъ,
можно назвать личностью — находится въ центрѣ земли,
или на самомъ днѣ адской воронки, въ кругу и з м ѣ н н и -
ко въ.
 Длить, рожденный п воспитанный среди политических!»
^іутъ, удрученный грустным* видом* страны, раздираемой
= и н и м и распрями и падающей в ^ Д ^
своихь сыновъ, считает* и з м ѣ и у величайшим* грѣхомъ
изо всѣхъ грѣховъ и потому осудил* Люцифера на паденіе
и іибель не за возмущеиіе и гордыню, какъ Авитъ и Кэд-
нонъ, а за и з м ѣ и у Б о г у , своему благодѣтелю.
и вотъ, возвышаясь «надъ самою наиподлѣйшею чернью»
мѣшиковъ, отбывает* свое наказаніе и сам* князь
мрака. Дантъ описывает* его очень подробно:
„Бладыка царства вѣчиыхъ слеза, возсталъ
Да полгруди надъ лг.дяігою пещерой,
И предъ гигантомъ я не такъ былъ малъ,
Какъ малъ гиганта, предъ дланью Люцифера:
Представь же самъ, какова, былъ роста, его
Коль члены въ нсмъ столь страшпаго размѣра.
il если онъ, возставъ на своего
гнусенъ сталъ 'какъ былъ
10 онъ отсцъ, конечно, зла всего.
°
ЭТ ТЪ ' П0ДЗШН0е °ТраЖе,ІІе
... какъ былъ мнѣ Днсъ ужасспъ,
Когда узрѣлъ я три лица на нсмъ:
Одинъ, переднЫ, былъ какъ пламя красснъ;
Друг<я-жъ два сливались съ тѣмъ лицомъ-
•ь средшгѣ плечъ и, сросшись у верши,ш,
Вздымались гребнемъ надъ ого челомъ
Былъ блѣдио-желтъ ликъ правой половины;
Но тотъ, что слѣва, видъ имѣлъ людей,
Лшлущихъ тамъ, гдѣ Нилъ надета, въ долины,
осп, грозныхъ крыла, прнличныхъ птицѣ сой,
ш г ; і с д и м ъ « к о м ъ но два выходили:
Такихъ вѣтрнлъ но зрѣлъ я средь морей.
Безперыя, на крылья походили
Нетопыря; такъ ими онъ махала,
Что изъ-подъ Ііихъ три вѣтра бурен выли,
Коцитъ же весь отъ стужи замерзала,!
Шестью очами плакала, она. и токомъ
Кровавыхъ слсзъ три груди орогаалъ.
Какъ мялами онъ въ каждомъ рту глубокомъ
Дробила, въ зубахъ по грѣшнику за раза,
Казня троихъ въ мученіи жестокомъ" *).
Какъ мы видимъ, съ физической точки зрѣнія это про-
сто омерзительный уродъ, чудовищный нетопырь, — не
больше. Что же касается моральной стороны падшаго
архангела, то поэтъ ограничивается лишь тѣмъ, что на-
зывает* его измѣнникомъ, ие вдаваясь въ психологический
разбор* мотивов* его измѣны.
Даже повод* плача царя дьяволов* остался без* опре-
дѣленія. Являются ли слезы сатаны слезами сокрушешя
II скорби, или это лишь выраженіе безсилыіаго бѣшенства
вмѣетъ „ боли?---на этотъ вопрос* автор*, какъ бы умышленно,
ие даетъ отвѣта.
Почему?
Да потому, что это ие входило в ъ предѣлы в было
чуждо роду его поэмы, в ъ которой Дантъ выступает*
въ качеетвѣ путника, описывающая только то, что ОІІЪ
видѣлъ собственными глазами, блуждая по аду.
Сверженіе сатаны съ небес* произошло много вѣковъ
*) это, по мнѣиію Даита, самые великіе измѣшіики: Іуда ІІска-
ріотъ, а также Брутъ и Кассій, убійцы Цезаря, котораго поэта,
пламенный Гибеллииъ и сторонника, н е р а з д ѣ л ь н о и н единой
и M II op in, цѣшілъ иеизмѣримо высоко.
 тому назад*; поэт* ничего не говорит* нам* об* этом*:
он*, подобно Кэдмону, не может* входить в * разсмо-
трѣніе побуждены проклятого архангела, который, впро-
чем*, вовсе не нарушает* гармоніи и симметріи даитов-
скаго міра.
Кромѣ этого ужасающаго символа зла, который, как*
гигантская причудливая спайка, смыкает* один* и з * важ-
нейших* сводов* поэтического здаиія, Даитъ выводит*
целую шайку второстепенных* демонов*, свободно дви-
гающихся по аду и надаренных* некоторыми характери-
стическими чертами. Он* был* не только ученым* фило-
софом* и богословом*, но—и больше всего,—поэтом*; по-
этому безкровиыя воплощенія символов* п не могли удовле-
творять его.
Первую категорію демонов* составляют* типы грече-
ской миѳологіи, перенесенные в * христіаискій ад*, где
они играют* роль, в * большей или меньшей степени со-
ответственную ихъ характеру. Итак*, например*, Миносъ,
судья ада у греков*, и здесь судит* грешников*, обоз-
начая числом* заворотов* хвоста, которым* он* обви-
вает* свое туловище, степень наказанія или круг* ада,
куда должен* быть низвержеиъ приговоренный къ наказа-
ние грешник*. Плутосъ, божок* богатства, охраняет* ме-
ста, где страдают* за грехи скупцы и расточители, и
т. д. Все эти класснческія ремішисценціи, однако, пре-
образившись в * чертей, потеряли свой прекрасный, гар-
монический эллиискій характер* и обратились в * какія-то
уродливыя существа.
Къ другой категоріи принадлежат* бесы уже совсем*
последияго сорта, обыкновенные палачи ада, и целая
банда и х * преграждаете» дорогу путнику. Все это фигуры
омерзительны я, но с * некоторым* оттенком* комизма в *
характере. Терзая грешников*, они дурачатся, допуска-
ют* тривіальныя шутки, притом* дерутся н даже наносят*
друг* другу увечья, как* пьяные в * таверне:
Какъ ястребъ самъ сцѣішлся съ тшмъ упрямо
Когтями, драка страшная была,
Пока но пали въ ирудъ кипящій прямо.
Смола тотчасъ обоихъ разняла;
ІІо ис было въ иихъ силъ взлетѣть иадъ лавой:
Такъ облѣиила крылья имъ смола.
Тутъ сжалился иадъ нимъ чортъ курчавый,—
На помощь имъ велптъ тащить багры,
II четверо, иалѣво и направо,
Спустились въ ровъ съ обрывистой горы
И, крючьями ихъ зацѣпивъ во мракѣ,
Вмигъ извлекли изъ смоляной коріл...
Эти потешныя фигуры Дантъ почерпнул* изъ традиціи,
а равно изъ церковно-народных* драм*, называемых* мн-
стеріями. Мистерія была вначале популярно-драматическою
парафразою сказаній Ветхаго и Ііоваго завета, так* ска-
зать, чѣмъ-то вроде «библіп pauperum». Но мало-по-малу
первоначальный шаблон* расширился и, вместе с * па-
родным* языком*, въ мистеріи проникли и другіе разно-
образные светскіе элементы, а в ъ особенности комизм*
и сатира.
Дело объясняется просто. Въ драме, где действующими
лицами являлись преимущественно святые, предметом* шу-
ток* мог* быть только дьявол*. Оп*-то и сделался шу-
том* народных* зрелищ*, полишинелем* неба и земли. IIa

его спину сваливаются всѣ удары, его всегда обмаііыва-
ютъ святые и грѣшиые.
Во Фраиціи образовался даже спеціалыіый родъ фарсовъ,
называемыхъ «diableries», в ъ которыхъ должно было в ы -
ступать но крайней мѣрѣ ч е т ы р е д ь я в о л а , обыкно-
венно безжалостно избиваемыхъ Михаиломъ Архангеломъ * ) .
Страшнѣйшей антагонисткой сатаны в ъ этихъ про-
изведеиіяхъ была Пречистая Дѣва, утѣшительница и по-
кровительница рода человѣческаго.
Тысячи разъ она стирала глйву а д с к а я змѣя на сценѣ
и в ъ книжкахъ; к ъ числу же нопулярнѣйшихъ и самыхъ
характерных!, легендъ, восиѣваюіцихъ побѣду Дѣвы Mapiii
иадъ дьяволомъ, в ъ эту эпоху принадлежало повѣствова-
иіе о Т е о ф и л ѣ . Здѣсь мы в ъ первый разъ встрѣчаемъ
мотивъ, который указалъ демонической поэзіи новые пути
и в ы з в а л ъ цѣлый рядъ оригинальных!, и любопытных!,
ііроизведеній.
До сихъ поръ мы видѣли сатану буитующимъ противъ
Бога (парафразы), или мучимымъ и мучащимъ грѣшниковъ
в ъ ироиастяхъ ада (видѣнія). Теперь дьяволъ я в л я е т с я
какъ духъ, вездѣ и всегда пребывающій среди людей и
обманчивыми обѣщаніями в р е м е н н а я счастія толкающій
ихъ к ъ гибели.
В ъ ОДНОМ!, изъ знаменитых!, Seliwänk'oB!, Ганса Сакса,
по всей вероятности основаиномъ на средневѣковомъ на-
*) Откуда вѣроятно и поговорка: l'aire le diable à quatre. Другія
употребляемый въ Западной Европѣ ныраженія: le pauvre diable,
le bon diable, dummer Teufel и т. д., безъ симиѣнія являются какъ
эхо фарсовъ мистерій.
родном!, мотивѣ, дьяволъ такъ соблазняете молодого Каина
„ его товарищей (Die ungleichen Kinder E v a ) :
Ich bin ein Fürst der ganzen Welt
Und schaff'eucli Ehre, Gewalt und Geld:
Da Könnt ihr nach der Wollust laufen,
Könnt spielen, buhlen, fressen, saufen
Und euch der Jugend freuen noch!
Seid trotziglich dem Herrgott doch!
Gehorcht nicht Vater und Mutter nun,
Ich will am meisten euch wohl thun,—
Genug euch schaffen auf der E r d ,
W a s alles nur cur Herz begehrt.
Три вѣка спустя, Байроиовскій Люциферъ, соблазняя
Каина, не обѣщалъ ему грубыхъ тѣлесиыхъ наслажден.й,
„О лишь указывалъ путь к ъ облагораживающим!, страда-
и і р ъ духа...
™> .
„ Извѣстная уже намъ изъ персидской литературы идея
добровольна™ соглашенія человѣка с ъ дьяво-
л о м ъ , перейдя, при иосредствѣ Византш, в ъ Западную
глубоко пускаетъ тамъ корни и не только въ но-
Е в р о п у ,
э з Т и но и в ъ ж и з н и , г д ѣ совремеиемъ ото должно
б ы л о ' в ы р а з и т ь с я в ъ отвратительных-,, о р г и х ъ колдов-
екихъ процессовъ, которые возвели на костеръ тысячи не-
счастныхъ истеричекъ и сотни невиииыхъ оезумцевъ, а
также и слишкомъ рано родившихся мудрецом, и фило-
софовъ. Всякаго, кто хоть чѣмъ-нибудь выдѣлялся изъ
толпы подозрѣвалн в ъ сообществ® съ сатаною. Даже пя-
той сан-ь папы не о х р а н а м , отъ водобиыхъ иодозрѣшй
(Герберте- Сильвестръ).
 Начиная с ъ Х - г о „ѣка могущество дьявола росло без-
устав,,о. Онъ сдѣлался дѣйствительньшъ царемъ, почти
Богомъ. земного міра; „евѣріе в ъ дьявола считало ь гр -
Т , 7 , 7 " '
Ш П "ІМЪ °ТрштІе WcxBOBaL
Дьяволъ, „ о средневѣковымъ понятіямъ нахо-
П Я г Г ' 4 1 0П1Ш,° ™ — ™ о т с Г ь
' Ь ( , Ж 1 е й > « W M o c b за дѣло рунъ сатаны. Любовь
искусство, наука, все было отмѣчено печатью дьявола'
a £ ' Z № b ' КР°Мѣ.Ма' в ъ т ѣ W олицетворялъ в с ѣ '
свойствен,,ыя человѣческой природѣ, стремления с , ко
торыми боролся и которыя хотѣлъ подавитГсуровый духъ
времени, н е обращая вниманія „ а то, что среди п , ш
находились здоровые нормальные инстинкты
А такъ какъ борьба эта составляла одну изъ главных-,
подпоръ существования, могущества „ вліянія в а ж н ѣ Г е й
средневѣковой „нствтуцін, то кляръ Западной Евро н у
реблялъ вей усилін, чтобъ его „рань, д ь я в о л ъ , Т о . отъ меня, сатана; ибо написано: Господу Богу твоему
бѣлъ и н е утратялъ ни малѣйшей частички с „ „ х ъ при-
« « W a r e n die Teufel tot, Mouche „„,1 P M e n
in A o w » , говорить средневѣковая пословица
Но излишнее рвеніе слишком-,, уже натянуло струну
1 І 0 С Т 0 Я Н Н 0 е проншшовеніе мыслью о бренности в его
существу,ощаго в ъ концѣ концовъ выродил с ь „ ъ г
-I скую карр,шатуру бренности, „звѣстную подъ и м Г м ъ
«пляски смерти», такъ и вѣчное общеніе с ъ сатаною
освоило людей с ъ его безобразіемъ и подлостью. Уб-
ш сь, что дьяволъ не такъ страшенъ и не такъ золъ, к ъ
- МЛ,0ЮТЪ> ™>Л» п а ч а и шутить „адъ „имъ, или льнуть
и нему; иногда, какъ это видно в ъ легеидѣ о Теофнлѣ
та и другое дѣлалось одновременно.
/
Теофилъ не былъ королемъ, какъ Зогакъ, н о — в е щ ь
неизмеримо характерная для ереднихъ в ѣ к о в ъ , — ч л е и о м ъ
всемогущаго в ъ то время духовного сословія.
Съ дьяволомъ в ъ общеніе могъ входить только чело-
вѣкъ «ученый», то-есть умѣющій читать и писать, а это
было привилегіею духовенства. Голова рыцаря, привык-
шая къ ііошеиію тяжелого желѣзиаго шлема, не могла
бы справиться с ъ головоломными каббалистическими з а -
клинаніями; да потомъ, иакоиецъ, тогдашній истинный ры-
царь вѣрилъ только в ъ одиігь кулакъ и высшими стремле-
II І ям H не об л ада л ъ .
Слабое эхо договора съ дьяволомъ пробивается в ъ ле-
гендѣ о Симонѣ Магѣ. В ъ ІГовомъ З а в ѣ т ѣ на подобную
мысль наводитъ мѣсто, отиосящеся къ искушеиію Мессіп.
«И говоритъ Ему (сатана): в с е это дамъ Тебѣ, если падши
поклонишься миѣ. Тогда Іисусъ говоритъ ему: отойди
покланяйся и Ему одному служи» (Мат. I V . 9 , 1 0 ) .
В ъ Византіи около VII или VIII столѣтія мы встречаемся
съ исторіей священника Теофила, который, желая вновь
получить утраченный имъ духовный саиъ и отомстить
епископу, предается дьяволу, а потомъ раскаивается в ъ
этомъ и, по предстательству Дѣвы Mapin, получаетъ нз-
бавленіе.
Позднѣйшія редакцін Евтихіана и І е т а ф р а с т а , переве-
ден пы я с ъ греческого языка на латинскій, разошлись но
Европѣ il были много разъ обработаны. Самая знамени-
т а я , — э т о мистерія фраицузскаго тр у в ер а Р у теб еф а ( 1 (і 2 0 г . ) .
Мы пользуемся ниже—германской редакціей, которую Бедде
(Tlieopliilos, das Fausldrama des deutschen Mittelalters, Garn-
 burg, 1 8 8 8 г . ) возстаиовилъ но трем* спискам*: по тре-
ішрскому, стокгольмскому и вольфенбюттельскому. ІІроиз-
веденіе это малым* разнится отъ ироизведеиія Рутебефа,
но как* позднѣйшее, отличается большим* изяществом*
работы.
В ъ нѣмецкой редакціи Теофилъ выступает* как* экстра-
ординарный каноник*, то-есть как* младшій с ы н * благо-
родной фамиліи, который, не пмѣя никаких* надежд* н а
наследство, надевает* духовное платье н пользуется пер-
вой попавшейся бенефиціей, не особенно заботясь об*
исполненіи своих* обязанностей.
После смерти пастыря епархіи, каноники избирают*
Теофила епископом*, но онъ, однако, не принимает* вы-
сокого достоинства, утверждая, что оиъ черезчуръ беден*
для этого и, кромѣ того, горяч* и вспыльчив*. Тогда с а н *
епископа достается другому, который выключает* Теофила
и з * капитула з а сопротивленіе его суровым* распоряже-
ніямъ. Незаслуженно оскорбленный дворянин* - каноник*
р е ш и л * отомстить епископу и вновь получить утраченную
пребенду. Но совету жида Самуэля о н * отправляется в ъ
какой - то опустелый рыцарскій замок* и в ы з ы в а е т * са-
тану, который исполняет* его желанія, а в з а м е н * з а
отреченіе от* Бога и за расписку, писанную кровыо, на-
граждает* своего вассала богатством* и могуществом*.
Достигнув* цели желаній, Теофилъ начинает* раска-
иваться в ъ своемъ поступке и отдаете себя покрови-
тельству Божьей Матери, Которая, отобравъ у сатаны
расписку грешника, спасаете его отъ вечной гибели.
В о т * , въ кратких* с л о в а х * , содержаніе этой средневе-
ковой драмы; оригинальным* варіантом* ея представляет-
ся мистерія о «иаиессе ІОттѣ», ученой женщниѣ, кото-
рая, при помощи дьявола, облеклась в * мужскую одежду
и поступила в ъ парижскій университет*, чтобы получить
степень доктора богословія и сделаться папою. После
смерти папессы дьяволы уносят* ея душу в * ад*, по
она, среди мученій, не перестает* призывать Деву Ма-
р ш , и Та повелѣваетъ архангелу Михаилу перенести греш-
ную душу на небо.
' И в * той, и в ъ другой драме дьявол* играет* роль
очень ничтожную и в м е с т е с ъ т е м * юмористическую.
Въ прологе къ «Юттѣ» черти, в м е с т е с ъ знаменитой
д ь я в о л ь с к о й б а б к о й п л я ш у т * вокруг* трона Лю-
цифера, распевая потешную пѣсшо. В ъ «Теофилѣ» глу-
поватый подручный Люцифера, Сатана * ) , принуждаемый
Маріей выдать писанную кровыо расписку, вывертывает-
ся, просит*, умоляет*, лжет*, что потерял* документе,
но', наконец*, подавленный страшными муками, которым*
Пресвятая Дѣва подвергает* его при помощи магіи (sic!),
извиваясь, устремляется в ъ ад*, чтобы достать договор*
из*-иод* языка царя бездны и выдать его Святой Заступ-
нице сокрушенных* грешников*.
За свое поражеиіе Сатана старается вознаградить себя
ругательствами, которыя обрушивает* на голову священ-
ников*, обязанных* быть благодарными аду, потому что
«если бы дьявол* не б ы л * сотворен* и люди не боялись
бы его, тогда попы, как* простые крестьяне, должны были
бы в ъ поте лица тащиться з а п л у г о м * » . . .
* ) В ъ средніе вѣка это пазваиіо часто употреблялось какъ
собственное имя.
 Настрадавшись такъ изъ-за души Теофила, Сатана твер-
до рѣшаетъ ни съ кѣмъ уже не вступать в ъ соглашенія
и обѣщаете будущимъ вызывателямъ дьявола, что на всѣ
ихъ заклинаиія отвѣтитъ очень неэстетичньшъ манеромъ.
Въ этомъ произведеніи, кромѣ основной идеи, важиымъ
является не столько грубо обрисованный типъ тривіаль-
наго дьявола, сколько его отиошеиіе къ небу, а в ъ осо-
бенности къ Божьей Матери, рабомъ Которой оиъ и самъ
считаете себя до нѣкоторой степени.
Культъ Маріи в ъ средніе вѣка достигъ неслыханнаго
развитія. Впрочемъ, это было совершенно естественно.
Люди, чувствуя свою грѣховность II слабость перед'!,
лицомъ Всевышияго, дрожали при одной мысли загробного
суда и осуждеиія. Представленіе о томъ, что когда-нибудь
наступите «День сей, день гпѣва Божія, который долженъ
будете стереть в ъ порошокъ міры», должна была охваты-
вать ужасомъ грѣшиика, подавленнаго созианіемъ своей
безграничной вины:
«Какой великій страхъ будете, когда Судія возсядетъ на
ирестолъ и будете судить дѣла!... Всѣ затаениыя престу-
иленія выйдутъ на с в ѣ т ъ ! . . . Что г р ѣ iu н и к ъ с к а ж е т ъ
въ это время, и къ к о м у п р и б ѣ г н е т ъ , когда и д о -
G р ы е б у д у т ъ о б ъ я т ы с т р а х о м ъ?» («Dies ігае») *)•
*) Лвторъ этого великолѣпиѣйшаго произведенія религіозной
поэзіи, но содѳржанію н духу котораго можно было бы, при налич-
ности нѣкоторой интуиціи, возстаиовить внутреннюю сущность
среднихъ вѣковъ, какъ Кювье но одному зубу возстаиовлялъ цѣ-
лые допотопные организмы,—пен.звѣстснъ. По свѣдѣпіямъ однихъ—
это былъ Григорій Нелнкій, но свѣдѣніямъ другнхъ — Бернардъ
Клервосскій. Третьи принисываютъ созданіе этого мрачнаго гимна
Такъ какъ никто не былъ с в о б о д е н ъ отъ вины, а
грѣхъ, даже самый малѣйшій, н е с л ы х а н н о оскорбля-
ете величіе Божье, то человѣку оставался одииъ п у т ь , —
путь у м и л о с т и в л е и і я.
«Судія п р а в и л ь н а г о о т м щ е н і я , ниспошли даръ
о т п у щ е н і я твоего; не о ж и д а й м о е г о о т ч е т а .
И е д о с т о и H ъ я м и л о с е р д І я твоего; но прости меня
но б л а г о с т и своей, ибо духъ мой с т р а ш и т с я ада»...
Такъ стоналъ сокрушенный грѣшникъ, извиваясь во
прахѣ, какъ червь, н не зная даже, будутъ ли имѣть
какія-нибудь послѣдствія его смиренныя мольбы, при су-
ществованіи пропасти, отдѣлявшей величіе и силу Творца
отт, ничтожнаго Его создаиія. Чтобы обезпечить себя в ъ
этомъ и найти хотя бы временное успокоеніе, человѣкъ
отдавалъ себя подъ защиту Пресвятой Матери Бога, Ко-
торая Сама перешла чрезъ горе и страдаиіе, судила че-
ловѣческія слабости снисходительиѣе и старалась смягчать
суровые приговоры высшаго правосудія.
Тонкія воззрѣнія богослововъ на благородное значеніе
Небесной Заступницы не могли, однако, дать удовлетворе-
иіс грубому воображенію народа, которое изъ чистѣйшаго
идеала Милосердой Матери-Дѣвы сдѣлало какую-то неукро-
тимую валкирію или амазонку, вздорящую с ъ чертями и
вырывающую изъ когтей души и расписки грѣпшиковъ *).
скорби и страха двумъ доминиканцамъ: Гумберту и Фраиджииаии.
Иаконецъ, четвертые авторомъ „Dies irao" счіггаютъ Томмазо изъ
Челано (умеръ въ 1255 г.). Первоначальный текстъ былъ изсѣченъ
на мраморной плитѣ церкви св. Франциска въ Мантуѣ.
*) Аналогичную роль Божія Мать играстъ въ такъ иазывас-
мыхъ „саташшскнхъ процессах!.", разрабатывающих!, богослов-
 Склонность in» антропоморфизму объясняет* только до
нѣкоторой степени эту метаморфозу, граничащую с ъ ко-
щунством*. Но всей вѣроятности, важнѣйшую роль здѣсь
играл* психическій атавизм*, унаслѣдованная отъ пред-
ков* вѣра в ъ к а к о е - т о м и с т и ч е с к о е в л і я н і е
женщины на демонов*.
Въ отрицательном* видѣ это проявилось в ъ деятель-
ности такъ называемых* крлдуиій, которыхъ, по миѣиію
какого-то инквизитора, приходилось 1 0 , 0 0 0 на одного кол-
дуна. О положительной же роли ж е н с к а я элемента въ вѣч-
ной трагедіи зла, борющегося с ъ добром*, свидѣтельству-
ютъ почти всѣ мнѳологіи и первобытный преданія.
У индусов* былъ очень распространен* миѳъ о борьбѣ
Сивы съ неимовѣрно сильным* и злобным* демоном* Да-
ридой, который погибает* лишь тогда, когда на помощь
доброму богу прибывает* его супруга, Кали Дурга * ) .
скіс вопросы съ юридической точки зрѣиія. „Procurator nequitiac
infernalis", сатана обииияетъ иередъ Христомъ человѣческій родъ,
но, однако, ироигрываетъ дѣло, потому что Марія „advocata ge-
neris humani", разбиваетъ адскіс аргументы одинъ за другим?» и
склонястъ чашку вѣеовъ справедливости на сторону человѣка. По-
добных!» иропессовъ нзвѣстно несколько и въ разных?, редакці-
яхъ; мы коснемся ихъ подробнѣе, когда будемъ говорить о дья-
волѣ въ польской литературѣ.
В ъ варіантахъ этого миоа роль Дургн играет?» Вишну, пре-
образивиіійся въ жсшцнну. Подобный же образъ Вишну прииима-
стъ и въ легенде объ отшітіи Амриты (амброзія индійскихъ арій-
цевъ), которой онъ ие дозволнотъ отвѣдать демонам?,, чтоб?» они
но получили беземертія. Должно быть, значеніе этого мистнчсекаго
символизма слѣдующсс: женщина, какъ мать и кормящая дѣтеи
сосцами,—источиикъ жизни и всдѣдствіе этого врагъ смерти, ксг
-
Домна приняла имя Паллады, убиві» враждебнаго бо-
гам* гиганта, Палласа. Знаменитое «das ewig Weibliche»,
которое в ъ «Фаустѣ» Гёте влечет* насъ на небо, не что
иное, какъ только геніальная парафраза того вѣковѣчнаго
мотива, который звучал* и в ъ ультра-католической Испа-
ши («Юстина в ъ Магѣ-чудотворцѣ»), и у насъ (канты
Твардовская), и в ъ Италіи (Беатриче), и в ъ Норвегіи
(«Peer Gint» Ибсена).
А такъ какъ народные юмористы выворачивали наиз-
нанку всякій серьезный мотив*, не исключая даже самых*
с в я т ы х * и благородиѣйшихъ, то и свѣтлая фигура женщи-
ны, борющейся с ъ демоиомъ, нашла комическое соотвѣт-
ствіе въ злой и крикливой бабѣ-ягѣ, перед* которою сам*
дьявол* готов* былъ удрать, проскользнувши хотя бы въ
дверную щелку.
Средневѣковыс рисунки часто представляют* дьявола,
постыдно ретирующаяся отъ прялки или чумички старой
торую воображеніо народа часто отожествляет?, со зломъ. Женщи-
на же ограничивала власть духов?, зла, стремившихся къ прежде-
временному искоренеиію жизни. Легенды о добродушной бабкѣ са-
таны, женѣ людоѣда н т. и. женщшіахъ, спасающих?, неосторож-
ных?, путников?, от?, злобы чудовищ?,, по всей вероятности бе-
; рутъ начало изъ тѣхъ же самыхъ источников?,. ІТе безъ значе-
нья здѣсь и нервная впечатлительность женщннъ, дѣлающая ихъ
превосходным?, орудіемъ для чародѣйско-оккультистическихъ опы-
т о в ! . На 10,000 колдуиій полагался едва одинъ колдун?», большин-
ство теперешних?, медіумовъ, также какъ и дельфійская ГІноія,—
женщины. У Якутовъ, какъ разсказываетъ Вацлав?, Сѣрошевскій,
шаманки обладают?, большею силою, чѣмъ шаманы, которые но
, время церемоиій нерсряжнваіотея женщинами, чтобы-легче воз-
действовать на духовъ.
і
женщины * ) . Легенды и пословицы о «бабѣ, с ъ которой
даже дьяволъ не справится», жили и живутъ до сегодия-
шняго дня в ъ устахъ народа, и оттуда, в ъ особенности
въ началѣ новой эпохи, начали проникать въ художествен-
ную романтику и поэзію.
Къ остроумиѣйшимъ и нопулярнѣйшимъ образцам* по-
добной литературы принадлежит* «Весьма занятная но-
велла о б * архидьяволѣ Бельфегорѣ», которую иагшеалъ
знаменитый автор* книги «Государь», Макіавелли ( 1 4 6 9 —
1 5 3 0 г . ) . Это—сатира на сварливость женщин*, которым*
эпоха Возрождения, какъ бы для уравновѣшенія романти-
ческого ноклоненія миннезеигеровъ, любила наносить чув-
ствительные удары.
Плутон*, раздраженный стонами грѣшпиковъ, которые
всѣ свои грехи приписывают* злому вліяиію женъ, посы-
лает* в ъ міръ архидьявола Бельфегора, приказывая ему
облечься въ тѣло, a вмѣстѣ с * тѣмъ обзавестись и всѣми
человѣческими недостатками, жениться на какой-нибудь
смертной и изучить вопрос* экспериментально.
Бельфегоръ женится на прекрасной, но бедной дворян-
ке," которая не только страшно изводит* его, но и разо-
ряет* совершенно, т а к * что бедный дьявол* должен*
скрываться от* кредиторов* в ъ доме соседа, крестьянина.
Желая отплатить ему за гостепріимство, Бельфегоръ вхо-
дит* по очереди в ъ тела д в у х * богатых* дам* и позво-
л я е т * изгнать себя изъ одержимых* только своему хозяи-
ну, которому за это удачное леченіе заплатили щедро. Но
*) Вессели: „Иконографія дьявола". „Tod und Teufel
darstellenden Kunst".
когда дьявол*, о в л а д е в * , — теперь уже на собственный
счет*,—дочерыо французскаго короля, никаким* обра-
зом* не х о т е л * освободить е я , хитрый мужик*, исчер-
п а в * в с е пріемы и заклинанія, кричит*: «Твоя жена
идет* за тобою!»... З в у к * этих* невинных* слов* дей-
ствует* па Бельфегора, какъ удар* грома. Ile раздумывая
ни минуты, онъ бежит* па самое дно ада и доклады-,
ваетъ Плутону, что жалобы грешников* были вполне
основательны.
Особенно глубоких* психологических* черт* в ъ харак-
тере героя этой веселой новеллы мы не встречаем*, но
отъ старинных* типов* дьявола она отличается пристой-
ностью и некоторою элегантностью.
Более грубыми и резкими мазками кисти рисует* по-
добный фигуры Г а н с * С а к с * ( 1 4 9 4 — 1 5 7 6 ) в ъ своих*
«Шутках*» и «Масляиичныхъ комедіяхъ», которыя после
реформаціи заняли место духовных* мистерій.
Б * этих* произведениях* мы встречаем* не только ва-
ріант* преданія о Бельфегоре (Der Teufel nahm ein altes
Weib zur E h e ) , но и целый ряд* повествовании о глупых*
чертях*, эксплоатируемыхъ людьми. («Der Bauer mit dem
bodenlosen0 Sack»;1 «Der Teufel lässt keinen Landsknecht in
die Hölle fahren» и т. п . ) .
Самой любопытной является драматическая исторія о
дьяволе, который, не умея поссорить двух* супругов*,
подсылает* къ ним* сплетницу бабу, обещая ей в ъ па-
граду з а помощь пару башмаков*. Баба скоро достигает*
своей цели и такъ поражает* этим* дьявола, что, боясь
in der
приблизиться к * ведьме, о н * вручает* ей обещанную
8
награду на длинной жерди, за что обиженная пріятель-
ница колетъ его вилами * ) .
Достаточно присмотрѣвшись къ шутовски искривленной
маскѣ средневѣкового дьявола, бросимъ взглядъ на другое
обличье, дышащее серьезностью и грустыо.
Во время этой эпохи не всѣ издѣвались иадъ сатаною,
не всѣ презирали и ненавидѣли его. Цѣлое иаслоеніе лю-
дей не только не осуждало сатану, но и отдавало ему че-
сть и возносило къ нему богохульственныя молитвы. Эле-
менты бурливые, страстные, не могущіе и не желающіе
приспособиться къ суровымъ требованіямъ церковной дис-
циплины, покидали вѣру во Христа и отдавали себя подъ
защиту его исконнаго врага.
Какъ «Божественная Комедія», такъ и мистерія, но-
велла и фарсъ представляли намъ только одну сторону
характера дьявола, сторону офиціальную, признанную всѣ-
ми, или только допускаемую богословскими авторитетами.
А иародъ зналъ и поклонялся другой сторон!, болѣе сим-
патичной для него.
*) Какъ читатель видишь,—это поэтическая иллюстрація посло-
вицы „куда чортъ не пойдешь, туда бабу онъ пошлешь". Бсѣ эти
разсказы, не исключая дѣяній Бельфегора, молено найти и въ со-
времешіыхъ народныхъ сказаніяхъ. У Рабле (1483—1553 гг.), ко-
торый писалъ народіи на Мерлина и на „адскія видѣнія" мы встрѣ-
чаемъ извѣстную и нашимъ крестьянамъ исторію о союзѣ земле-
пашца съ чортомъ, гдѣ чортъ остается въ убыткѣ. Беселый Ме-
донскій священникъ, no своему обычаю, иридалъ этому разсказцу
порнографическое еодерлсаніе (Vie de Gargantua et de Pantagruel,
IV—XIV—XVII).
Для него, какъ это свид!тельствуютъ даже папскія
буллы * ) , сатана былъ «великимъ обиженнымъ», иокро-
вителемъ и представителем!» того, что, составляя, по
миѣнію многихъ, добро, тѣмъ не мен!е подверглось осу-
жденію клира, а также и того, что безсов!стноеть и
*) Булла папы Григорія IX, 1233 г.; акты процесса Тамиліс-
ровъ, обвиняемыхъ въ воздаваніи лепной дани (homagium) са-
танѣ. Монахъ Лльберикъ подробно разсказывастъ о сектѣ „Лю-
циферіановъ" или поклонниковъ дьявола (Roskoff: „Geschichte des
Teufels"). Школа этихъ еретиковъ находилась въ Кельнѣ, гдѣ
стояла статуя Люцифера и отвѣчала на всѣ задаваемые вопро-
сы. Папа Григорій пишешь въ своей буллѣ 1233 года: „Когда они
принимаютъ новообращенпаго, то показываютъ ему жабу, назы-
ваемую также и лягушкою, и цѣлуютъ ео... Они (поклонники Лю-
цифера) утверждаютъ, что Господь несправедливо, насильственно
и измѣіінически свергнулъ его съ небссъ. Въ него-то и вѣрятъ
эти несчастные, утверждая, что онъ—творецъ небесныхъ тѣлъ и
когда-нибудь, нослѣ падеиія Господа, возвратится къ своей сла-
вѣ. Сиасснія также ожидаютъ они отъ Люцифера и дѣлаютъ то,
что непріятно Богу, думая, что такъ и слѣдуетъ дѣлать". Въ из-
вѣстіяхъ, вѣрнѣе, басняхъ о такъ называемой сектѣ Люциферіа-
новъ, или Палладистовъ въ иашемъ вѣкѣ говорилось приблизи-
тельно то же самое, только безъ доказательствъ (Bataille: „Lc
diable au XIX siècle"). Дуалистическія секты Богомиловъ, Ка-
тарровъ, Альбигенсовъ имѣли свое, аналогичное „Вѣрую". По
мнѣнію Богомиловъ, Сатана, или Сатанаилъ, былъ старшимъ и
самымъ могущественнымъ сыномъ Божьимъ, и далее послѣ низ-
верженія съ неба сохранилъ творческую силу. Катарры утвер-
лсдали, что творцомъ міра, деміургомъ, былъ собственно Богъ
злой, тотъ самый, о которомъ пишетъ „Пятикнижіе". Добрый
Богъ выше него. Злой Богъ вкрался къ нему и соблазиплъ мно-
жоство душъ, который въ иаказаніе доллены пребывать въ тѣлахъ
людей. (Ваиг: „Christi. Kirche des Mittelalters").
 своеволіе феодальных* баронов* сдѣлало недоступным*
для людей непривилегированных*.
Кромѣ реакціи против* существующего порядка вещей,
здѣсь, несомненно, действовали вліянія окрашенных* ма-
нихеизмом* и многочисленных* въ то время ересей Бо-
гомилов*, Катарровъ, Альбигенсовъ и т. п., а также ре-
минисценціи до-христіанскаго культа природы.
Народ* былъ и остался в * глубине души язычником*.
Новое язычество отличалось отъ старого только формою,
а не содержащем*. Место низвергнутых* богов* занял*
сатана, которого сама церковь провозгласила «князем* то-
го света», «владыкой матеріи и жизни», то-есть прави-
телем* всего, что носило телесный и земной характер*.
Поэтому н е т * ничего удивительного, что человеку про-
стому и способному единственно лишь къ ощущенію эле-
ментарных* желаній и потребностей, сатана мог* ка-
заться существом* более симпатичным* и близким*, чем*
высокія небесный силы, сообщающіяся непосредственно
только съ великими міра сего.
Евангельское равенство существовало только в * теоріи,
действительность же покровительствовала сильным* и уг-
нетала малых*. И где же они должны были искать утѣ-
шенія, къ кому идти?
«До царя далеко, а до Бога высоко»,—эта пословица,
порожденная въ то время, лучше всего характеризует* по-
ложеніе обездоленных* тогдашней эпохи. И однако же,
этот* народ* требовал* утѣшенія и должен* был* иметь
кого-нибудь, кто выслушивал* бы его жалобы и кто по-
могал* бы ему в * его недоле.
Если Господь Богъ и Его святые жили высоко, если
для того, чтобы достичь до них*, нужно было пройти
всю лестницу церковной іерархіи,— то сатана был* го-
раздо доступнее и общеніе съ ним* не представляло ни
малейших* затрудненій.
И вот* все, которые временное счастье предпочитали
посмертному блаженству, целыми массами обратились къ
сатане. Демономаиія начала съ религіей борьбу, которая
пережила средніе века и последнее эхо которой раздава-
лось еще въ колдовских* процессах* XVIII века.
Даже и у монахов* можно встретить легенды, предста-
вляюіція дьявола в * симпатичном* свете.
Въ разговорах* (Dialogus Miraculorum) Цезаря изъ Геп-
стербаха находится разсказъ о демоне, который, приняв*
вид* человека, верно служил* некоему рыцарю до т е х *
пор*, покуда тот*, удивленный нечеловеческими способ-
ностями своего оруженосца, не вздумал* его разспраши-
вать, кто онъ собственно такой.
«Я д у х * , — о т в е ч а е т * демон*,—один* изъ т е х * , кото-
рые пали вместе съ Люцифером*. Служу я тебе потому,
что мне доставляет* наслаждеиіе жить среди людей».
Устрашенный рыцарь разстается съ верным* оруже-
носцем*, который спас* жизнь ему и его жене.
Демон* уходит* с * глубокою скорбыо, отказавшись
от* всякой награды, кроме пяти сольдовъ, на которые
велит* отлить колокол* и повесить его на башенке раз-
рушенной церкви, дабы онъ «сзывал* верных* на служ-
бу Божыо».
Откуда взялась эта меланхолическая фигура дьявола въ
собраніи басен*, преисполненных* разсказами о хитрости
сатаны? Цезарь изъ Гейстербаха был* не творцом*, а
только истолкователем* легенд*, вращающихся среди то-
гдашняя общества: очевидно, что въ XYII и в ъ XVIII
столѣтіяхъ находились люди, питавшіе симпатію къ духу
мрака.
Существовал* даже цѣлый ритуал* мрачных* обрядов*
и церемоній, совершаемых* в ъ честь сатаны.
Обряды эти были черная, или дьявольская обѣдия и
шабашъ. «Черною обѣднею» называли пародію на обык-
новенную обѣдшо, совершаемую во славу дьявола, а ша-
башъ являлся ночным* торжеством*, чѣмъ-то вродѣ са-
танинская отпуска, во славу К І І Я З Я ада и природы. Кромѣ
черной обѣдии, во время шабаша происходили оргіи, по-
дробностей которыхъ повторять невозможно * ) .
Подавленная и скованная дисциплиною природа здѣсь
прорывалась въ диких* и вулканических* эксцессах*. Че-
ловѣкъ изъ одной крайности попадал* в ъ другую, аскетъ
превращался въ разнузданнаго развратника...
Нот* картина шабаша, начертанная рукою писателя,
который изучил* всевозможный магическія книги и ру-
кописи:
«Пейзаж* напоминает* картины Сальватора Розы. Тол-
па, шумная, съ черными свѣчами в ъ рукахъ, тѣснится
вокруг* пустого кресла: всѣ смотрят* и ждут*. Вдруг*
всѣ падают* ницъ п шепчатъ: это онъ, это о н ъ » ! . . .
Послѣ молитвъ и жертв* начинается вакханалія; зама-
скированные мужчины и полунагія женщины составляют*
*) Gener: „La mort et, le diable", II; Michélei: „La Sorcière";
Cayla: „Le diable, sa grandeur et sa décadence"; Wächter: „Vehm-
gerichte und Ilexeprocesse"; Jules Bois: „Satanisme et Magie";
Görres: „Christliche Mystik".
хороводы, а пляски и пѣніе оканчиваются безобразным*
развратом*. «На этихъ праздниках* ни въ чем* не было
недостатка, кромѣ соли, символа мудрости и безсмертія;
зато вино лилось ручьями» * ) .
Въ шабашѣ слагала дань своему владыкѣ проклятая
и презираемая плоть. Покрытый таким* же презрѣніемъ
и лишеииый многих* прав* человѣческій разум* также
бѣжалъ изъ схоластической темницы под* черныя крылья
сатаны, стремясь при помощи магіи, алхиміи и астроло-
гіи постигнуть тайны природы. Вещь несомнѣнная, что
въ толпѣ знахарей и шарлатанов* находилась небольшая
горсточка мудрецов*, предчувствовавших* открытые по-
том* законы единства матеріи и силы; но большинство
такъ называемых* чернокнижковъ свято вѣрило в ъ могу-
щество и благоволеніе страшная царя бездны.
Объ этом* свидѣтельствуютъ какъ акты различных*
процессов*, такъ и тысячи преданій и легенд*, который
можно считать модификаціями извѣстной уже нам* исто-
ріи о Теофилѣ. Но во всяком* случаѣ, это былъ мате-
ріалъ совершенно сырой, который лишь значительно поз-
же, под* рукою великих* артистов*, принял* гармонич-
ны я формы.
Какъ же, значит*, повліяли средніе вѣка на демониче-
*) Mîphas Levi: „Rituel de la haute Magie". Въ такомъ же
видѣ представляютъ шабашъ и другіе, болѣе солидные изслѣдова-
тели, считая его фактомъ несомнѣннымъ. Дѣло второстепенное,—
было ли галлюцинаціей или обманом?, то, что видѣли тамъ,—фактъ
одинъ, что группы людей сходились вмѣстѣ, чтобы поклоняться
духу тьмы.
 скую поэзпо? Оли дали намъ одно законченное великое
п р о и з в е д е т е - « А д ъ » Божественной Комедіи и создали мно-
жество фигуръ, элементов!, и мотивовъ, способных!, къ
дальнейшему эстетическому развитію.
Кроме того, этотъ періодъ толкнулъ значительно впс-
редъ процессъ р а с ч л е н е н ! я личности дьявола, кото-
рый, вслѣдствіе слишкомъ широкого толкованія зла, об-
ладалъ, какъ мы говорили уже объ этомъ выше, некото-
рою двойственностью въ своей натуре. Двойственность эта
отражалась даже и на внешнихъ очертаиіяхъ сатаны, сим-
волизирующихъ до некоторой степени неестественный со-
юзъ матеріи съ духомъ.
Въ конце сред ни хъ вековъ намъ являются два уже за-
конченных!, типа демона: ничтожнаго, отвратительна™ и,
вместе съ тѣмъ, забавного шута мистерій и фарсовъ, съ
которымъ справлялись даже старыя бабы, и гордого царя
всего бреішаго, который, хотя и свергнутый съ небесъ
обладалъ еще не малой силой и властью, и при мрачномъ
освещеніи шабашовыхъ факеловъ, принимал!, дань отъ
многочисленной толпы своихъ благодариыхъ вассаловъ я
вассалокъ.
Вліяніе Возрожденія и Реформаціи н а понятія о
дьяволѣ.
Булла „Summis desiderantcs" и „Молотъ на колдуніи".—Отиошеніс
Лютера къ демонизму.— Демонографы. — Поэзія послѣ реформа-
ми.—Легенда о „Фаустѣ".—Комичные чортики итальлискаго рен-
иесаиса.—Тассо и „Освобожденный Ісрусалимъ".— Демоническая
поэзія па Ииренсйскомъ полуостровѣ.—Дьяволъ въ рясѣ.—Дс-
монъ у Кальдерона.—Дсмоничсскія фигуры у англичанъ, совре-
менныхъ Возрожденію.—Дьяволъ - осслъ Бонъ - Джонсона.—Мефи-
стофель Марло.—Сатана Мильтона.—Люциферъ Вондсля.
Возрожденіе и Реформація, который не только обога-
тили, но и совершенно преобразовали средневековый ин-
теллект!,, почти не повліяли на характеръ представлеиій
о дьяволе.
Могущество сатаны не только не ослабело, но, каза-
лось, даже возросло. Въ 1 8 4 4 году, т.-е. за восемь лѣть
до открьггія Америки, папа Ишіокентій обнародовал!, свою
знаменитую буллу «Summis desiderantes», въ которой офи-
ціально призналъ возможность заключенія союза съ ду-
хами зла и поощрялъ двухъ зиаменитыхъинквизиторовъ,
Генриха Инситориса и Якова Шпренгера къ дальнейшей
антиколдовской деятельности.
Практическим!, результатомъ этого были пытки и смерть
иѣсколышхъ тысячъ предполагаемых!, союзников!, дья-
вола, теоретическим!, же—изданіе незабвениаго трактата,
носящаго многознаменательный титулъ «Молота на кол-
дуиій» (Malleus malelicarum).
Действительно,—это настоящая была «сумма» демоно-
логіи, заключающая все, начиная съ ошісапія натуры и
іерархіи демонов* и кончая описаніемъ способов* выпы-
тыванія находящихся съ ним* въ общеніи женщин* и муж-
чин*. Книжка эта, одобренная разными факультетами,
вышла в * первый раз* в * Кельнѣ въ 1 4 8 9 году; не про-
шло и тридцати лѣтъ, какъ Лютер*, прибивши къ две-
рям* Виттенбергскаго собора свои знаменитые тезисы,
первый сдѣлалъ брешь въ готических* стѣнахъ средневе-
ковой церкви...
Этот* враг* и разрушитель старых* институцій тем*
не менее был* и остался во многих* пунктах* средневѣ-
новым* монахом*. Онъ не только (въ этом* не было бы
ничего удивительного) верил* въ дьявола, яо и часто
видел* его собственными глазами и в е л * с * ним* горя-
чіе диспуты, утверждая, что на сторону протестантов*
переходят* б е с ы у м н ѣ й ш і е , а д с к і е б о г о с л о в ы ,
тогда как* туркам* и папистам* достаточно обыкно-
венных* юристов* бездны.
Наилучшим* ответом* на лживые аргументы прокля-
того софиста, по мнѣнію Лютера, было бы издеватель-
ство, а въ крайнем* случае, даже и оскорбленіе, хотя бы
дѣйствіемъ * ) .
*) несколько характеристичных!, примѣровъ, почерпнутыхъ изъ
писемъ и разговоровъ Лютера: однажды, когда сатана не давалъ
ему покоя, реформаторъ язвительно сказалъ ему: „Sancte Satané,
ora pro me"—и устыженный архи-врагъ человѣческаго рода ис-
чезъ. Въ другой разъ Лютеръ разсказывалъ о мопахѣ, которому
дьяволъ сдѣлалъ упрекъ, что онъ молится въ неурочномъ мѣстѣ
и въ неурочное время: „Monachus super latrinam non debet lege-
re primam". Остроумный инокъ отвѣтилъ злому духу слѣдующимъ
образомъ: „Purgo meum ventrem et colo Deum omnipotentem, tibi
Дело простое, что убежденія такой выдающейся лично-
сти должны были произвести не малое вліяніе на род-
ственный ей интеллект* масс*. И действительно, кол-
довскіе процессы доходят* после Реформаціи до небыва-
лых* размеров*. Число демонографовъ также возрастает*.
Къ самымъ выдающимся принадлежатъ: Бодэнъ (De ma-
gorum daemonomania, 1 5 7 4 г . ) , Ремигій (Daemonolatria,
1 5 9 9 г.), Дельріо ( 1 5 9 9 г . ) и т . д.
В * Англіи король Яковъ 1-й самъ ведетъ следствіе въ
| колдовскихъ процессахъ, а в ъ своихъ сочиненіяхъ («Basi-
licon doron» и «Daemonologia») доказывает*, что помило-
ваніе ведьмы самый великій г р е х * , который только мо-
жет* сделать монарх*.
Къ этому присоединились еще следующія причины: во-
первыхъ, уничтоженіе догмата о чистилище, что устрани-
ло посредствующее, смягчающее звено между небомъ и
адомъ и разделило людей на два лагеря—спасенныхъ и
осужденных!» навеки, или составляющих* собственность
дьявола. Вслѣдствіе этого самая многочисленная категорія
живущих* людей, ничтожных*, мелких* грешников*, в ъ
1 прежнее время достигавших* спасенія при помощи покаянія
въ чистилищном* огне, разъ навсегда попадала въ когти
дьявола, царство которого таким* образомъ увеличивалось.
quod intra, Deo omnipotent! quod supra"! Услыхавъ эту оригиналь-
ную эпиграмму, сконфуженный дьяволъ замолкъ. Точно также из-
вѣстенъ анекдотъ о чернильницѣ, которою разгиѣванный ре-
форматор!, бросилъ въ иахальнаго дьявола. ІІочыо, не имѣя
ничего нодъ рукою, Лютеръ отгонялъ чертей при помощи пре-
зрительных!, и вульгарных!, жестовъ и грубыхъ ругательствъ.
(Luther: „Tisch-Reden"; Michelet: „Mémoires de Luther").
 Другою причиной, благопріятствующей усиленно демо-
низма въ протестантских'!, странахъ, было падепіе культа
Дѣвы Маріи и цѣлой іерархіи посредников!, и покрови-
телей чсловѣчес/гва, борющихся съ сатаною и ослабля-
ющих!» его силу.
Прибавимъ къ этому вліяніе старыхъ сектъ съ дуали-
стическо-манихейской окраской, соединившихся и слив-
шихся съ общимі, теченіемъ Реформаціи, фаталистическую
доктрину предопредѣленія, реформатскія воззрѣнія на та-
инства H т . п . , IL мы легко поймемъ, почему новыя идеи
подняли и укрѣнили могущество дьявола.
Доказательства же усилеиія этого могущества поел! Ре-
формами слѣдующія: внезапный подъемъ вѣры въ черио-
книжіе и гигантское число колдовскихъ процессовъ, а так-
же статистическое повышеніе числа смертныхъ пригово-
ровъ в ъ протестантских!, странахъ по сравиенію съ като-
лическими. Адемонистовъ, то-есть тѣхъ, которые отри-
цали существованіе дьявола, въ Гермаиіи считали рав-
ными атеистамъ, если не хуже послѣдішхъ * ) .
ІІоэзія, какъ и всегда, слѣдовала за жизныо. Демо-
ническіе образы и фигуры появляются въ эпоху, слѣду-
іощую за реформаціей, в ъ такомъ множеств!, что мы
должны выбирать только самые лучшіе и характерные
изъ ІШХЪ.
Раздвоеніе сатаиинскаго типа, о которомъ мы упоми-
нали въ конц! предыдущей главы, вошло въ литературу,
*) Еще иъ 1792 году богословскій журналъ „Unschuldige Nach-
richten" проповѣдовалт. подобные взгляды (Ilcttner, „LitteratUr-
geschichte des ХѴИ l J a h r . " ) .
какъ фактъ совершившійся; сознательно или безеознатель
но, съ нимъ считаются всѣ тогдашніе поэты и рома-
нисты.
По большей части мы снова встрѣчаемъ дьявола ко-
мическаго, иадъ которымъ люди смѣются, и дьявола
серьезнаго, который импоиируетъ своею архангельскою
силой.
Въ странахъ католических!», романскихъ, гдѣ дуализмъ
обрисовывался меиѣе ярко и не выступала, за пред!лы
единообразной системы, первенствует'!, первый типъ, тогда
какъ у иародовъ протестаитскихъ, которые признали, что
руководительницей въ в ! р ѣ должна быть у каждаго его
собственная сов!сть, дьяволъ мужаетъ и становится все
бол!е яркой поэтической индивидуальностью.
Е р о м ! разобрашіыхъ нами выше произведший Ганса
Сакса, основанныхъ еще на старыхъ мотивахъ, в ъ Гер-
маніи является новая, протестаннзированная модификація
преданія о Теофилѣ, главный герой которой, чернокниж-
иикъ Фаустъ, продавшись дьяволу за знаніе (вліяиіе гу-
манизма) и за житейскія наслажденія, не получаете про -
щепія, но, по истеченіи срока, попадаетъ въ адъ пав!кп.
Д ь я в о л ъ здѣсь уже п о л н ы й господина, души г р ! ш -
ника, на которую имѣетъ право и которой ни обѣдни,
ни посты, ни милостыня, ни молитвы, ни даже иред-
с т а т е л ь с т в о Пресвятой Д ! в ы и Божыіхъ угодшшовъ
спасти не могутъ, потому что, за отсутствісмъ носред-
ствующаго звена покаянія, чистилища, челов!къ, по мнѣ-
нію нротестантовъ, д о л ж е н ъ терпЬть вѣчныя муки в ъ
пасти ада, если милость Божья не предназначила ему быть
въ неб!.
 Въ романскихъ странах* дьявол* и потом* остался под- ( 1 5 4 4 — 1 5 9 5 г . ) в ъ своем* «Освобожденном* Іерусалимѣ»,
чиненным* разным* небесным* силам*; поэтому онъ не но, нужно признаться, не с ъ особенно большим* успѣ-
такъ нугалъ людей. Мы видѣли уже, говоря о Бельфегорѣ, хомъ. П о э т * приводит* насъ на адскій совѣтъ и прежде
каким* ироническим* способом* третировал* его Макіавсл- всего показывает* цѣлую массу классических* чудовищ*,
ли, который, не отличаясь в ъ этом* отношеніи отъ дру- преобразованных* в ъ чертей:
гихъ ученых* той же эпохи (Эразмъ, Джуччардиии), в ѣ -
„Здѣсь гнусныхъ гарпій вьются милліоны;
рилъ в ъ существованіе нематеріальнаго міра. Таких* ш у - Горгонъ, кентавровъ, сфинксовъ здѣсь толпы,
т о к * надъ сатаною мы найдем* въ итальянской литерату- ІИипитъ рой гидръ, свистятъ, клубясь, пифоны
рѣ времен* Возрожденія цѣлую массу * ) . И лаютъ сциллъ пролсорливые рты.
Здѣсь страшные циклопы, геріоиы
Серьезным* образомъ пытался нарисовать дьявола Тассо Здѣсь изъ химеръ быотъ темныхъ искръ столпы,
И новыя, неслыханныя чуды,
*) В ъ „Morgante raaggiore" Иульчи (1431 — 1486 гг.) дьяволъ
Киша, въ неясныя смѣшались груды".
иронически защищастъ Господа Б о г а въ богословском! преніи;
Верни ( 1 4 9 0 — 1 5 3 6 г.) въ „Orlando Rifato" насмѣхается надъ ты- Посреди этого эллинско-латинскаго шабаша сидит* царь
сячью вещами, между прочимъ и надъ дьяволомъ, о которомъ го- ада, котораго поэтъ, объятый классицизмом*, н а з ы в а е т *
ворить: „Жѳлалъ бы я убѣдиться, дѣйствительно ли онъ такъ че-
Плутоном*.
ренъ, какъ его малюютъ: но однимъ сказаніямъ онъ отличается
особенно длинными рогами, по другимъ—необыкновенно толстымъ „Со скнпетромъ громаднѣйшимъ въ десшіцѣ
хвостомъ". Межъ нихъ сидитъ ira тронѣ царь Плутонъ.
Съ нимъ не сравниться Кальпѣ, горъ царицѣ;
У Аріосто ( 1 4 7 4 — 1 5 3 3 г . ) въ его „Сатирахъ" дьяволъ в ы с т у п а е т !
Съ нимъ самъ Атласъ не моле отъ быть с р а в н е н ъ , —
какъ распутный и насмѣшливый даритель знаменитая кольца вѣр-
Они предъ нимъ лишь малыхъ горъ отроги:
ности. Вообще, итальянская литература временъ Возрожденія лю-
Т а к ъ онъ вознесъ чело свое и роги.
била юморъ, иронію, каррикатуру и шутку; бѣдный дьяволъ былъ
Отъ г р о з н а я величья ликъ проклятый
одной изъ мнолсества жертвъ этого я з в и т е л ь н а я настроенія иоэ-
Еще страшнѣй, надменнѣй сталъ на видъ.
товъ. В о Франціи въ пятнадцатом! вѣкѣ (1495 г.) появилось
Глаза въ крови и взоръ, огнемъ объятый,
произведете, озаглавленное „ L a grande Diablerie" Элуа д'Амер-
валя. Это—сатирическое оиисаніе современных! обычаевъ. JIio- Какъ страшная комета въ мглѣ блеститъ.
циферъ бранитъ сатану за то, что онъ мало доставляет! ему грѣш- Шершавая по всей груди косматой
никовъ. Сатана, оправдываясь, описываетъ разиыхъ грѣшииковъ Сбѣгаетъ виизъ брада съ его ланитъ,
и разпыя страсти. Сатирическій элементъ преобладает! въ этой И, какъ пучина въ морѣ, пасть раскрылась
книлскѣ надъ иоэтико-демоническимъ. Изъ итальянско-латиискихъ И черной кровыо въ ярости покрылась.
произведеній заслулсиваетъ вииманія эпопея Виды „Christias", въ II какъ изъ Этны дымъ стремится сѣрный,
которой муки Христа представлены, какъ дѣло сатаны и его по- И столпъ огня, и страшный громъ и чадъ,
мощников!. Т а к ъ изъ его свирѣпой пасти скверной
Исходит! дымъ, и адскій огнь, и смрадъ.
 Безъ сомпѣнія, это описаніе подробное, пластичное,
выразительное, но грубое и порождающее отвращеніе. При-
давая падшему архангелу фигуру гигантскаго воробьииаго
пугала, Тассо пошелъ далѣе Данта, который, вѣроятно,
служилъ ему за образецъ.
Яркость образа въ «Божественной комедіи» можно оправ-
дать тѣмъ, что Даитъ выступаете тамъ въ роли разсказ-
чика, который самъ былъ свидѣтелемъ всего и собствен-
ными глазами видѣлъ отвратителыіыя подробности фигуры
описываемого имъ сатаны: Тассо же дѣлаетъ это безъ
всякого повода, просто по отсутствію эстетического такта.
Желая возбудить в ъ читателѣ удивленіе и ужасъ, онъ
возбуждаете только чувство омерзѣнія, в ъ особенности
потому, что, какъ и Даитъ, не смягчаете физическаго
безобразія дьявола никакими духовными факторами.
Рѣчь, въ которой Плутоиъ воспламеняете своихъ под-
данных!, къ борьбѣ съ христіанами и къ оказаиію помощи
исламу, — не что иное, какъ риторическое упражненіе,
безъ малѣйшаго слѣда страсти и силы.
Хуже всего то, что сатана и весь адъ, вытекающіе у
Данта органически изъ сущности поэмы, у Тассо только
искусственно прилѣплеиы къ руководящей пдеѣ произве-
депія.
Тогдашніе эстетики, подражая классическим!, образцам!,,
утверждали, что «чудесное», выдержанное въ миоологпче-
скомъ стилѣ,—это необходимый элементе истинной эпопеи.
Поэтому-то Тассо, безъ особого стѣсненія, придаете Гос-
иоду Богу аттрибуты Юпитера (XIII), а архангела Ми-
хаила превращаете в ъ Меркурія.
Это искусственное настраиваніе струиъ на ладъ Верги-
лія и Гомера совершенно извратило сверхъестественный
міръ «Освобожденная Іерусалима» вообще, а в ъ особен-
ности повредило аду, который, в ъ сравнены съ ориги-
нальным!,, художественным!, произведеніемт, Данта, пред-
ставляется пачкотнёю богомаза въ сравнены съ картиною
Микель Апджело *)•
Такую же ошибку,—впрочемъ, то была ошибка, прису-
щая тому времени,—донустилъ и народный бардъ Порту-
галии Камоэнсъ ( 1 5 2 5 — 1 5 8 0 г.). Онъ выводите въ «Луизі-
адѣ» всѣхъ боговъ Эллады, дѣля ихъ, по образцу Гомера,
на двѣ партіи, враждующія между собою изъ-за судебъ
португальскихъ мореплавателей. Сторону лузитанцевъ дер-
жите Венера, противъ нихъ выступаете Вакхъ, дрожащій
за титулъ и славу покорителя Индіи. Миѳологическому
аппарату Камовиса нехватаетъ внутренней правды и един-
ства. Такъ называемые боги или демоны отданы иоэтомъ
подъ власть христіанскаго Провидѣнія, и имъ дозволяется
исполнять только Его велѣнія. Отсюда происходите пута-
ница мотивов!,. В ъ коицѣ поэте самъ разбивает!, соб-
ственное дѣло, заявляя, что всѣ эти божества не что
иное, какъ только «картина доблести, которая озаряете
геройскую жизнь», а также и то, что «существоваиіе ихъ
въ ноэзіи необходимо».
*) Послѣдователемъ Тасса былъ дубровшщкій поэтъ Гундуличъ
(1588—1638 г.); вторую часть своего „Османа" онъ началъ опи-
саніемъ адскаго совѣта, въ которомъ царь бездны доказывает!,
необходимость поддержки ислама. В ъ Польшѣ Тассу подражали
Коховскій въ „Камиѣ свидѣтельства", Красицкій въ „Хотимекой
войнѣ", авторъ трагедіи о „Святой Урсулѣ", цитируемой Самуэ-
лемъ Твардовскимъ во „Вдадиславѣ".
 —mm
На Пиренейском* полуострове, однако, вера, благодаря
долголетним* народно-религіозным* войнам* и бдительной
опекѣ инквизиціи, была гораздо более горяча и жива,
чем* в * оязычеиной отчизне Возрожденія. Поэтому-то
мотивы церковно-легендарные, а отчасти и демоническіе,
нашли здесь лучших* истолкователей, в ъ особенности
потому, что кошмары классицизма, завладевшіе почти
в с е м * во Франціи и въ Италіи, не могли в * Испаніи за-
морозить своим* холодным* дыхаиіемъ цветов* романти-
ческой народной традиціи и не затормозили самобытного
развитія поэзіи, в ъ особенности драмы.
Но, однако, и здесь, тип* дьявола с л а б о г о , смеш-
ного, представляющагося только и г р у ш к о ю в * р у к а х *
П р о в и д е н і я , появляется чаще, чем* фигура гордого и
могучаго бунтовщика.
Къ самым* характерным* произведеиіямъ испанской
поэзіи принадлежит* «El diablo predicador» («Дьяволъ-
проповедник*»), предполагаемыми авторами котораго счи-
таются Бельмонте или Селло.
Содержаніе этой драмы, тесно связанной по духу и
форме съ испанскою почвой, следующее: дьяволъ страш-
но возненавидел* луккских* францисканцев* и такъ 'по-
вредил* имъ въ общественном* мнѣніи, что бедные мо-
нахи решились покинуть свой монастырь. Тогда Младе-
нец* Іисусъ снисходит* с * небес*, вместе съ арханге-
лом* Михаилом*, повелевает* сатане надеть францискан-
скую рясу и возместить в с е несправедливости, напесеи-
ныя монастырю.
Эта вынужденная метаморфоза дает* автору возможность
пользоваться контрастами неимоверно - остроумным* спо-
собомъ. Дрожа отъ гнева и злости, Люцифер* вдруг*
появляется въ монастыре и говорит*:
— Deo gratias, братія. (Про себя.) Что за мука!
О т е ц * н а с т о я т е л ь . — Д а поможет* вам* Богъ, препо-
добный братъ! Кто вы, и каким* образомъ попали сюда?
Б р а т * Н и к о л а й . — Двери были крепко-на-крепко за-
перты: вы могли прилететь к * намъ разве только по
воздуху.
Л ю ц и ф е р * . - Власть Божія может* разверзать всякія
двери. Оиа-то и привела меня сюда изъ отдаленнаго края,
существоваиія котораго не знает* даже и солнце.
Н а с т о я т е л ь . — В а ш е имя?
Л ю ц и ф е р * . — М е н я зовут* братъ « П о - Н е в о л Ь » . А
когда-то меня называли Херувимом*.
Н а с т о я т е л ь . — Р а з с к а ж и т е же, что вас* привело къ
намъ? Ваши слова, ваше чудесное появленіе въ монасты-
ре, несмотря на запертыя двери, преисполняет* н а с *
тревогою; мы опасаемся козней злого духа.
Л ю ц и ф е р * . — Успокойтесь! Я явился по повеленію
Божію, чтоб* наказать в а с * за недостаток* веры. Как*?
ратники, совокупившіеся вокруг* знамени Христова, хотят*
покинуть свой пост*, какъ трусы? Прошло лишь только
два дня, как* в а с * начал* осаждать непріятель, а в ы
уж* теряете надежду и отвагу! Знайте же,—Богъ обе-
щал* нашему отцу, что его дѣти никогда не будут*
испытывать недостатка въ х л е б е , — в ы же осмеливаетесь
сомневаться въ правдивости обещаиія Господияго? (Про
себя.) Может* ли это быть? Я ли это говорю? О, я дро-
жу о т * злобы! (Вслухъ.) Верьте мне, что если люди
откажут* вам* в ъ милосердіи, то ангелы принесут* вам*
9*
обѣщаніше пропитаніе. Да что тутъ! Самъ дьяволъ готовъ
придти къ вамъ на помощь!
Б Р а т ъ А н т о н и н ъ. — О І І Ъ говорит* съ такою стра-
стью, что искры такъ и сыплются изъ его глазъ...
Послѣ проповѣди, прерываемой частыми взрывами скры-
таго бѣшенства, но полной такого огня, что вся братія
потрясена до глубины души, Люцифер* начинает* дѣя-
тельно заниматься дѣлами ордена, показывается одновре-
менно въ нѣсколышхъ мѣстахъ, собирает* иодаянія,
говорит* проповѣди, созидает* новый храмъ, хотя при
всем* этом* держит* себя такъ странно, что удивлен-
ные отцы не знаютъ, что и думать о нем*. «Порою,—
говорит* брать Антонин*, — онъ кажется ангелом*, а
то вдруг* съ бѣшенствомъ уставится въ небо и реветъ,
какъ быкъ».
Но наступает* и конец*. Люцифер*, какъ духъ, могу-
щий проникать въ человѣческія мысли, открывает*, нако-
нец*, разныя злоупотреблеиія монахов*, и реформирует*
монастырь, творя, таким* образомъ, против* воли, дѣло,
возвеличивающее славу Господа.
Наконец*, исполнив* новелѣнія небесъ, дьяволъ от-
крывается перед* монахами и въ глазах* зрителей исче-
зает* въ пасти ада.
Несмотря на чисто - комическое положеиіе, испанскій
поэт* ни разу не впадает* въ тривіальносгь. Его Люци-
фер*—фигура сплошь юмористическая—не только ни в ъ
чем* не напоминает* ординарных* иѣмецкихъ чорти-
ковъ, но даже имѣетъ мало общаго съ «граціозами» ис-
панской драмы. Это не шутъ по натурѣ,—это угрюмый
и злобный рабъ, которому приказали играть роль добро-
дѣтельнаго буффа, и который, желая окончить ее какъ
можно скорѣе, со спѣху и нетерпѣливо дѣлаетъ больше
добра, чѣмъ желал* бы, вызывая невольную улыбку на
устах* зрителей.
Изъ юмористических* чертей только одинъ гётевскій
Мефистофель стоит* выше этого испанского чорта в ъ
рясѣ.
Въ только что изложенной комедіи сатана выступает*
какъ невольное, но полезное орудіе в ъ руках* силы
с в е р х ъ е с т е с т в е н н о й , а Кальдер о и о век і й «Магъ чу-
дотворец*» выводит* на сцену дьявола, злоба которого
побѣждается постоянством* и добродѣтелыо с м е р т н о й
д ѣ в у ш к и *).
*) Кальдеронъ выводить дёмона еще въ нѣсколькихъ ироиз-
веденіяхъ, к а к ъ - т о : „Los Cadenas del Demonio", а также „El
Josef de las mujeras", гдѣ сатана вселяется въ трупъ красиваго
молодого человѣка и преслѣдуетъ своею притворною любовью
добродѣтельную героиию произведенія, Евгенію. Кромѣ того, у
Кальдерона дьяволъ часто выступает?, въ „autos", то-есть аллего-
рических! драмахъ, даваемыхъ въ день „Божьяго Тѣла". ІІо
такъ какъ здѣсь всѣ лица являются только олнцствореігіями
добродѣтолей и догматов?,, то дьяволъ расплывался въ этом?,
цвѣтистомъ и благоухающем! символизмѣ въ какую-то радужную,
абстрактную мглу, лишенную ясной индивидуальности. Въ „El
veneno у la Тгіаса" (Отрава и противоядіс) выступает?. Люци-
феръ, нереодѣтый священником! н соблазняет?. Инфанту (человѣ-
ческую натуру). Подкрѣпляемая помощью Невинности, Инфанта
отралсаетъ атаки демона, который, стремясь къ отмщенію, при-
казывает! смерти отравить двѣты, плоды, деревья и источники.
Инфанта съѣдаетъ отравленное яблоко, .падает?, въ обморок?, и
просыпается обезчещешюю и больною. II только вид?, Святых?,
Тайнъ возиращаетъ ей здоровье. Она отплывает?,, а Люцифер?.,

Д е м о н ъ , — такое имя носить злой духъ в ъ д р а м ѣ , —
демонъ Кальдерона не имѣетъ в ъ себѣ ничего смѣшного;
это суровый, упрямый, хотя безсилыіый врагъ Бога и
всѣхъ, которые служатъ ему.
Замѣтивъ, что языческій философъ, Сипріано, уже на
пути къ познанію истинной вѣры, и не имѣя возможно-
сти побѣдить его на диспуте, злой духъ решается отвлечь
мыслителя отъ опасиыхъ занятій и показываешь ему пре-
красную девушку, христіанку Хустииу
« Я хотѣлъ бы, — говоритъ демонъ в ъ прологѣ, — въ
душахъ ихъ обоихъ уничтожить завоеванное ими положе-
ніе: у нея отнять то, чего она д о б и л а с ь , а его умъ
опутать такъ, чтобъ онъ д о б и т ь с я э т о г о н е м о г ъ . . . »
пылая гнѣвомъ, проклинаетъ корабль, который се уноситъ.
Цептръ тяжести драмы находится въ самомъ аллегоричес'комъ
дѣйствіи, а не въ характерах!.,—Люциферъ—только символъ ада,
а не лицо. У другихъ иснанскихъ авторовъ мы встрѣчаемъ дья-
вола въ „El Esclavo del demonio" Мески (1570—1637); „Quien
mal anda mala caba" Аларкона, наконец!., у Квеведы въ его
„Сиахъ", которые являются чѣмъ-то вродѣ сатнрнческихъ й ви-
дѣній". У Квеведы злой духъ но большей части играетъ коми-
ческую роль. Б с ѣ эти фигуры не слишком!, далеко отходятъ отъ
средняго типа.
'') Произведете свое Кальдеронъ основалъ не на преданіи о
Теофилѣ и Фаустѣ, которое было извѣстно и въ Испаніи, а на
спеціальной христіанской легеидѣ о мученичествѣ св. Кипріана
и св. Іустиніи. Легенда эта, какъ и преданіе о Теофилѣ, про-
исходит!. съ Востока (отчизною обоихъ святыхъ была Антіохія):
очень можетъ быть, что мотивъ договора съ дьяволомъ и здѣсь
обязанъ своимъ существоваиіемъ вліянію парсизма. Легенда эта
современемъ такъ акклиматизировалась въ Испаніи, что Сипріано
молено считать за иберійскій синонимъ Фауста, точно такъ лее,
какъ Твардовскаго часто называютъ Фаустомъ польскимъ.
Къ борьбѣ съ этими благородными душами дьяволъ, въ
сущности духъ б е з с и л ь н ы й , приступаешь вслѣдствіе
и е б е с н а г о р а з р ѣ ш е н і я . Искушеніе должно быть
испытаніемъ, изъ котораго Сипріаио и Хустина, какъ дре-
вле Іовъ, выходятъ побѣдоносно.
Сипріано полюбйлъ Хустииу, но, не добившись взаим-
ности, продается дьяволу, который обѣщается смягчить
сердце дѣвушки при помощи магіи. И , дѣйствительно,
Хустина, ошеломленная сладострастными картинами, ко-
торый онъ рисуешь передъ ея глазами, иачииаетъ коле-
баться:
«Что это? В л ю б л е н н ы й соловей говоритъ мнѣ среди
ночи? Молчи, соловушка, или я спугну тебя. И мнѣ хо-
чется узнать, какъ можетъ чувствовать человѣкъ, если
птичка такъ чувствуетъ. Но иѣтъ; это виноградная лоза,
которая страстно извивается, чтобъ охватить стволъ де-
рева своимъ объятьемъ... Не соблазняй меня, зеленая
вѣтка, раздумывать о томъ, что такое любовь, потому что
во мнѣ возродится желаніе извѣдать, что такое руки муж-
чины . Замолкни, влюбленный соловей; виноградная лоза,
опусти свои руки; легкомысленный цвѣтокъ, охлади свои
лепестки. Скажите, какой ядъ клокочетъ в ъ васъ?« Хоръ
демоновъ отвѣчаетъ: «любовь, л ю б о в ь ! » . . .
Хустина колеблется, но не падаешь, и когда демонъ
хочетъ унести увлеченную страстью дѣвушку туда, куда
влечешь ее сердце, то-есть въ объятія Сипріаио, она сопро-
тивляется всею силою воли, «которая не была бы свободна,
еслибъ ее могъ кто-нибудь принудить къ чему-нибудь»
Дьяволъ, проигравъ дѣло, рѣшилъ по крайней мѣрѣ
обезелавить прекрасную христіанку и создаешь призракъ,
 похожій на Хустину. Но въ то время, когда Сипріано за-
ключает* ее в * объятья, видѣніе превращается въ ске-
лет*, который произносит* гробовым* голосом*: «Знай,
Сипріано: такъ погибает* всякій блеск* міра!
Этот* страшный знак* милости Божіей отрезвляет*
философа, который принимает* крещеиіе и умирает* вме-
сте с * Хустииою какъ мученик* за истинную веру.
И т у т * демон*, стремясь къ низким* целям*, действу-
е т * , собственно говоря, «ad majorem Dei gloria'm» и вдо-
бавок*, по повеленію Бога, должен* былъ публично, над*
трупами святых* мучеников*, опровергнуть все, что по-
зорило ихъ честь.
Хотя здесь демон* спустился до роли маріонетки, по-
э т * сумел* придать ему некоторый характеристическія
черты, отличающія этот* тип* от* обыкновенных* шаб-
лонных* чертей. Прежде всего, - что, впрочем*, можно
сказать о большинстве фигур* Кальдероновскаго т е а т р а , -
оиъ очень мало матеріаленъ: отъ него не песет* запахом*
серы и смолы, какъ отъ б е с о в * Данта и Тасса, онъ не
погрязаете въ любодеяніяхъ, какъ тривіальные дьяволята
Рабле или Ганса Сакса.
Напротивъ, хотя онъ золъ и измѣнчивъ, онъ не ци-
ник*, какъ Мефистофель Гёте; орудіе е г о - с о ф и з м ы , но
оиъ облекает* и х * въ поэтическую, цветистую, красивую
форму.
Цитированная нами выше сцена искушенія Хустины не
поражает* грубою чувственностью. Въ ней есть что-то
мистико-пантеистическое: так* соблазнял* греческій Эрот*
или индійскій Кама, и потом*, значительно позже, въ де-
вятнадцатом* в е к е , «Элоа» Альфреда де-Виньи.
Лишь отъ времени до времени изъ-подъ этой изящной
оболочки вырвется блеск* адскаго огня, напоминая намъ,
что мы имеемъ дело съ сатаною, съ заклятымъ врагомъ
людей и неба, съ врагомъ, который, зная, что сокруше-
ніе ни въ чемъ не поможете, предпочитаете, какъ истый
испанскій гидальго, «пребывая въ своемъ гордом* упор-
стве, скорее пасть, как* герой, чѣмъ быть подданным*
и слугою».
Т е м * не менее, фигура эта, важная, как* главная
пружина всего действія, как* характер*, подавлена чудес-
ными, выразительными и симпатичными образами Хустины
и Сипріано.
Вообще, у Еальдероиа, как* и во всем* испанском*
театре, интрига, дѣйствіе всегда преобладали над* харак-
теристикой и психологіей.
Самый тонкій анализ* духовнаго нутра, не только че-
ловѣческаго, но и демонскаго, появился въ отечестве
Шекспира у знакомаго уже намъ съ этой стороны Кэдмона.
Шекспир*, судя по фантастическим* сценам* «Макбе-
та», «Бури» и «Сна въ летнюю ночь», почти нигде не
выводит* фигуры дьявола. Соперникъ его, классик* Бенъ-
Джонсонъ ( 1 5 7 4 — 1 6 3 7 годах*) разсматривалъ эти вещи
съ сатирико-юмористической точки зрѣнія. В * «Алхимике»
онъ осмеял* глупость скряг* и сорвал* маску съ шар-
латанов*, а въ комедіи «Дьяволъ под* ослом*» (The devil
is an ass) представил* дьявола, какъ существо непомерно
глупое.
Иэкъ, герой Бенъ-Джонсона,—не что иное, как* ку-
з е н * Бельфегора. Он* умоляет* сатану отпустить его на
 землю, чтобъ испробовать тамъ свои силы. Сатана пре-
достерегаетъ его, что теперь не всякому дьяволу удастся
гіреуспѣть на свѣтѣ, потому что теперь люди выдумыва-
ютъ новые грѣхи, по виду похожіе на добродѣтели, и
легкомысленно относятся къ старымъ, истрепаннымъ вы-
думкамъ ада. Но такъ какъ ІІэкъ все настаиваете, то
сатана даете ему отпускъ на одинъ день, съ условіемъ,
что онъ войдетъ въ тѣло молодого преступника, недавно
повѣшеннаго, и поступите на службу къ первому чело-
вѣку, котораго встрѣтитъ.
Выйдя на землю, дьяволенокъ дѣлаетъ одну глупость
за другою, для того чтобы, испытавъ безкоиечное число
моральныхъ и матеріалыіыхъ іцелчковъ, попасть въ тюрь-
му, откуда взбѣшенный демонъ освобождаете его изъ
соображенія, что «для ада было бы иепозволительнымъ
поношеніемъ, еслибъ чорта иовѣсили на висѣлицѣ».
Личность Пэка выведена только для того, чтобъ пока-
зать въ комическомъ видѣ, что люди хуже и иегюрчеи-
нѣе, чѣмъ самъ дьяволъ. Поэтому-то Беиъ-Джоисоиъ не
прндалъ характеру Пэка никакого демоиическаго элемента,
а напротивъ, сдѣлалъ изъ него чуть не идіота, съ ко-
торымъ можете справиться любой шарлатанъ или'лоидон-
скіЙ констэбль.
Въ совершенно другую сферу вводптъ насъ Марло
( 1 5 6 3 — 1 5 9 3 г . ) въ своемъ « Ф а у с т ! » , порождеипомъ
упомянутою нами иѣмецкою легендою.
Если «Мага чудотворца» Кальдерона можно считать за
великолѣпную иллюстрацію и апоѳеозъ католической док-
трины свободной воли, то «Фаусте» Марло является арти-
стическимъ воплощеніемъ протестантскаго фатализма. Со-
отвѣтствеішо этому формируется и характеръ дьявола у
обоихъ поэтовъ.
Испанскій дьяволъ теряете, всякую власть надъ чело-
вѣкомъ съ той минуты, когда тотъ д о б р о в о л ь н о от-
дается подъ защиту ІІебесъ; дьяволъ англійскій не выпу-
скает!, жертвы изъ своихъ когтей, несмотря на то, что она
м о л и т с я , с т о н е т ъ и в ѣ р и т ъ , что «половины ка-
пельки крови Христовой достаточно для спасенія души
грѣшника» (сцена III-я).
Еще большею является разница между Мефистофелемъ
Марло и странными и каррикатуриыми фигурами итальян-
скихъ демоновъ. По наружному виду онъ похожъ на обык-
новенных!, людей; у него иѣтъ, или по крайней мѣрѣ
онъ ихъ не показываете,, — ни копыте, ни роговъ, ни
хвоста и вообще никаких!, атрибутов!, средневѣкового
дьявола. Демоничность Мефистофеля проявляется не во
внѣшнемъ, а во в н у т р е н н е м ъ его характер!.
Къ Фаусту онъ является не всл!дствіе магическихъ
заклинаній ученаго доктора, а потому, что Фаустъ, такъ
же, какъ и сатана, хулите Бога и ненавидите Христа.
На' вопросъ Фауста, з а ч ! м ъ онъ хочетъ обладать его ду-
шою, демонъ отв!чаетъ латинскою цитатою: «утешитель-
но имѣть товарищей въ несчастіи» (Solamen miseris socios
habuisse malorum). Адъ всегда тамъ, г д ! находится онъ,
сатана: онъ кипите въ его собствениомъ сердц!. Значите,
мучеиія Мефистофеля — моральнаго происхождеиія, а не
физическаго, какъ у Люцифера Данта.
— « Г д ! вы обитаете, осужденные»? — спрашиваете,
Фаусте. — « В ъ а д у » , — о т в ! ч а е т ъ Мефистофель.
 Ф а у с т ъ . — Какимъ же образомъ ты теперь находишься
внѣ ада!
М е ф и с т о ф е л ь . — А д ъ всегда здѣсь, и я никогда не
выхожу изъ его границ*. Или ты думаешь, что я , кото-
рый созерцал* ликъ Божій и вкусил* вѣчныя радости
небесъ, что я не чувствую теперь мученій десяти тысяч*
адовъ, зная, что навсегда утратил* безконѳчное блажен-
ство рая? О, Фаустъ! Брось эти легкомысленные вопросы,
которые наполняют* ужасом* мою изнемогающую душу...»'
Этотъ дьяволъ, съ душой «изнемогающей» отъ страда-
нія, ярко носит* на себѣ печать эпохи, которая породила
меланхолическаго Гамлета, разъѣденнаго избытком* реф-
лексіи.
Кромѣ введенія духовных* элементов*, Марло поднял*
и облагородил* характер* дьявола, не измѣняя при этом*
пи в ъ чем* его сущности. Сатана ие перестал* быть
демоном*, а въ эстетическом* отиошеніи выиграл* много
и превратился въ совершенно поэтическую фигуру.
ІІо Марло набросал* только одинъ эскиз*, правда, ге-
иіальный, но не законченный. Дальнѣйшее развитіе, вос-
питаніе и углубленіе характера серьезнаго сатаны вы-
пало на долю двум* великим* поэтам* того же народа,—
Мильтону и Байрону.'
Сатана Мильтона ( 1 6 0 8 — 1 6 7 4 г . ) — это духъ, род-
ственный Эсхиловскимъ титанам*. Онъ даже превышает*
ихъ в ъ нѣкоторомъ отношеиіи; Прометей Эсхила, стра-
дая, по крайней мѣрѣ, знаетъ, что страданія его когда-
нибудь кончатся и что Зевсъ должен* освободить его,
ибо титан* можетъ, скрыв* одному ему извѣстную тай-
ну разрушить ' трон* отца боговъ. Сатана Мильтона не
таков* Сверженный с ъ неба, онъ знаетъ, что уже никогда
не возвратится туда, но, несмотря на то, не отчаивается
и мирится с ъ своимъ положеніемъ, чувствуя, что, какъ
безсмертный духъ, онъ обладает* какою-то частицей при-
роды самого Бога.
Какая гордость и сила звучат* в ъ словах*, которыми
павшій архангел* иривѣтствуетъ свое новое пребыва-
ніе, адъ:
«Ужели это—жилище, на которое мы должны промѣ-
нять небо? Тот* небесный свѣтъ на эту печальную мглу!
Пусть такъ, когда ставшій нынѣ повелителем*, можетъ
располагать и рѣшать о правѣ. Тѣмъ лучше, чѣмъ дальше
отъ Того, Кто, будучи равным* н а м * ио разуму, иасиліемъ
возвысился надъ своими ровнями. Прощайте, счастливыя
поля, гдѣ вѣчно обитает* радость! Да здравствуют* ужа-
сы' А ты, глубочайшій адъ, прими своего новаго обла-
дателя того, кто приносит* духъ, не измѣняемый ни
мѣстомъ, ни временемъ. Духъ самъ въ себѣ п р е б ы в а е т *
и въ самом* себѣ можетъ дѣлать адъ небом*, небо—адомъ.
Что за дѣло, гдѣ я , если я всегда одинаков*, и равен*
всѣмъ, за исключеніемъ Того, Кто превышает* меня си-
лою грома? Здѣсь, по крайней мѣрѣ, мы свободны, ибо
Всемогуіцій устроил* это мѣсто не такъ, чтоб* нам* за-
видовать; отсюда насъ не в ы г о н я т * ; здѣсь мы можем*
царствовать безопасно, а ио м н ѣ - з а в и д н а я доля царство-
вать и в ъ аду; лучше царствовать в ъ аду, чѣмъ слу-
жить на н е б ѣ . . . »
Читая эти слова, легко поймешь, что духъ, который
такъ думаетъ и чувствует*, должен* быть чѣмъ-то не-
 обыкновенным!», могучимъ и что не одна ложная оцѣика
своей внутренней цѣнности могла побудить его возмутить-
ся противъ Творца.
Во всей эпопеѣ Данта мы не иайдемъ ни одного стиха,
могущаго сравниться с ъ этимъ монологомъ, дышащнмъ
энергіей и силой.
Правда, между итальянскимъ и англійскимъ поэтами,
кромѣ разницы расъ и традицій, существовала еще и раз-
ница эпохъ, среди которыхъ они возросли, — и х ъ раздѣ-
ляло нѣсколько вѣковъ, да еще вѣковъ бурныхъ, отмѣ-
ченныхъ борьбою за правду и знаніе, вѣковъ созрѣванія
человѣчества.
Наконецъ, у Мильтона, какъ и у его предшественника,
Кэдмона, передъ глазами были живые образцы, по кото-
рымъ онъ и формировалъ своего сатану, а именно—
пуритане. Ихъ отвагу, энергію, постоянство, ихъ желѣз-
ную непреклонность, онъ всецѣло перенесъ на своего
героя. Мы говоримъ «героя»,потому что хотя «Потерян-
ный Рай» написанъ для восхваленія Творца, дѣйствитель-
нымъ его героемъ, вопреки желаніямъ и волѣ автора,
является Сатана * ) .
Адамъ, Ева, ангелы и даже многочисленные демоны,
подчиняюіціеся С а т а н ѣ , — все это фигуры пошлыя и хо-
лодным, блѣднѣющія передъ гигантскимъ образомъ царя
бездны, который даже в ъ наденіи остался прекрасным!,
и великимъ.
*) См. любопытную критику Мильтона съ богословской точки
зрѣнія въ книгѣ „Histoire du diable" traduite de l'Anglais,—
Amsterdam, MDCCXXIX.
Оправившись отъ тяжкаго забытья на днѣ ада, онъ
не жалуется на свою судьбу, зная, что заслужил!, ее,
не складываешь оружія, но жаждешь вновь начать борьбу
съ побѣдителемъ. Умолять о милосердіи онъ не думаешь,
даже не хочешь прощенія, зная, что еслибъ его прости-
ли, онъ не могъ бы отречься отъ гордыхъ стремленій и
въ другой разъ совершилъ бы то же самое, в ъ другой
разъ началъ бы неравный бой с ъ Творцомъ, который ио-
велѣлъ гордому архангелу преклониться предъ Своимъ
Сыиомъ.
«Куда я ни убѣгу, на всѣхъ путяхъ адъ; я — с а м ъ
адъ, и въ этой глубочайшей пропасти широко зіяетъ еще
низшая глубина, непрестанно угрожающая меня пожрать
и передъ которой адъ, теперь мною переносимый, ка-
жется небомъ. Итакъ, наконецъ, остановись! Развѣ нѣтъ
болѣе мѣста раскаянью? невозможно прощенье? Иного
средства не осталось кромѣ покорности! А это слово за-
прещаешь мнѣ негодованіе и страхъ стыда предъ низши-
ми духами, которыхъ я обольстилъ иными обѣщаніями и
видами, чѣмъ покорность: я хвалился побѣдить Всемогу-
щего! увы! они не знаютъ, какъ дорого достается мнѣ
это ложное величіе! отъ какихъ мученій я внутренно
стону на своемъ адскомъ тронѣ, принимая ихъ покло-
неніе. Чѣмъ выше ставишь меня вѣиецъ и скипетръ,
тѣмъ все глубже я падаю, превосходя другихъ лишь зло-
получіемъ. Такую радость находишь себѣ честолюбіе!
«Но пусть бы я раскаялся и дѣйствіемъ милосердія
возвратилъ прежнее достоинство: скоро возвышеніе про-
будило бы во мнѣ высокія мысли, скоро отреклось бы
отъ «ялятвъ притворной покорности. Милость отвергнешь
 обѣты, произнесенные въ мукахъ, какъ насильственные
и ничтожные; ибо не можетъ быть истиннаго примиренія
тамъ, гдѣ раны смертельной ненависти проникли такъ
глубоко. Нримиреніе поведетъ меня къ злѣЙшему отступ-
ничеству и тягчайшему паденію: такъ дорого я запла-
тил* бы за краткую милость, купленную усугубленной
язвой!
«Это знает* мой Каратель и потому столь же мало
расположен* даровать миѣ мир*, сколько я просить ми-
ра. И в о т * , отняв* всякую надежду, Онъ на мѣсто
нас*, отверженных* изгнанников*, сотворил* себѣ но-
вую утѣху, человѣческій род*, а для него и этот* ыір*.
Прощай же надежда, а съ надеждою прощай страх*, про-
щайте угрызенія совѣсти! Все доброе для меня утрачено.
Зло, будь моим* добром*! Тобою, по крайней мѣрѣ, я
удерживаю власть, раздѣленпую с * Небесным* Царем*;
тобою, можетъ статься, буду царствовать иадъ большой
половиной, какъ это скоро узнают* человѣкъ и этот* но-
вый міръ».
Не остается ничего, как* только борьба, борьба без*
малѣйшей вѣроятности на побѣду, долженствующая про-
длиться вѣка и не окончиться никогда...
«Что изъ того, что сраженіе проиграно? еще не все
пропало: намъ остается непобѣдимая воля и обдуманное
мщеніе, вѣчиая ненависть и мужество, никогда ие поко-
ряющееся и не уступающее,—это ли значит* быть по-
бежденным*? Такой славы никогда не вымучит* у меня
ни Его ярость, ни могущество. Пасть и вымаливать по-
щаду съ униженным* колѣиопреклоненіемъ, боготворить
Его могущество, которое т а к * недавно пред* этой. гроз-
ной рукой усомнилось в * своей силѣ,—это вправду было
бы низко. Такой стыд* и позор* унизительней самаго
паденія».
Сатана, или, вернее, «бог* зла», тотчас* же собирает-
ся приступить к * делу и, не имея возможности вредить
Богу непосредственно, жаждет*, по крайней мере, вре-
дить его творенію,—людям*.
К * самим* людям* онъ ие чувствует* ни малейшей
ненависти, не завидует* и х * счастью, не жаждет*, какъ
Мефистофель Марло, ихъ несчастіемъ усладить свое не-
счастіе,—напротив*, оиъ жалеет* ихъ и самъ передъ
собою оправдывается в * злодѣйскомъ поведеніи (подходъ,
искушеніе) политическою необходимостью, если такъ воз-
можно выразиться.
« Я решительно не врагъ вамъ; я сжалился бы иадъ
вами, так* брошенными, хотя надо мною не сжалились.
Я ищу съ вами союза и взаимнаго дружества, столь тес-
наго и твердаго, что или мне отныне должно жить у
в а с * , или вамъ у меня. Мое жилище, можетъ, не понра-
вится вашим* чувствам*, какъ этот* прекрасный рай, но
примите его, как* дело рук* своего Творца. Онъ дал*
его мне, а я также щедро отдаю его вамъ. Адъ навстре-
чу вамъ двоим* отворит* самыя широкія врата и вы-
шлет* в с е х * своих* царей. Там* будет* простор*, не
похожій па эти тесные пределы, для поселенія вашего
многочисленного потомства. За недостаток* лучшаго ме-
ста благодарите Того, Кто меня заставляет* против* во-
ли мстить вамъ, не сделавшим* мне з л а , — з а другого,
Кто меня оскорбил*. Да еслиб* я и тронулся, какъ те-
перь тронут* вашею миролюбивою невинностью, то честь
ю

и связанное съ местыо желаніе распространена моего цар-
ства путемъ завоеванія новаго міра, побуждаюсь меня къ
тому, къ чему иначе я , хотя и осужденный, питалъ бы
отвращеиіе».
Оттѣияя такъ сильно духовную сторону Сатаны, Миль-
тонъ н е слѣдуетъ примѣру Данта и Тассо и почти со-
всѣмъ не упоминаете о его физической с т о р о н ! . Описы-
в а я фигуру Сатаны, Мильтонъ говорите только, что онъ
былъ сильный, могучій гиганте, но не вдается в ъ под-
робности относительно формъ, р а з м ! р о в ъ и цвѣта е г о
т ! л а , предоставляя это воображенію читателя. Вотъ все,
что мы узнаемъ о с а т а н ! :
«Такъ говорилъ Сатана ближайшему наперснику, припод-
нявшись головой надъ волнами и мерцая блещущими гла-
зами;—прочія части его тѣла, колеблемыя, тянулись в ъ
длину и ширину н а многое пространство».
Или вотъ это:
«Вдругъ Сатана поднимается с ъ озера в о весь огром-
ный р о с т е , съ о б ! и х ъ его рукъ оттолкнутые назадъ огни
удаляютъ свои острыя иглы и, свернувшись валами, о с -
тавляютъ в ъ промежутк! ужасную долину; потомъ, рас-
правивъ крылья, онъ направляете свой летъ вверхъ и ,
налегая н а тусклый воздухъ, опускается, иаконецъ, н а
сушу».
Этого достаточно: тамъ, г д ! д ! л о идетъ о воснроиз-
веденіи чего-то сверхъестественного, чего-то, не имѣюща-
го соотв!тствениаго явленія в ъ реалыюмъ м і р ѣ , — т а м ъ
точная и мелочная обрисовка деталей, узаконенная в ъ
реалистическихъ романахъ,—совершенно не на м ! с т ! .
Какой-нибудь обіцій коитуръ, если его только наполняете
могучее духовное содержаніе, можетъ, какъ это мы ви-
димъ на примѣр! Сатаны Мильтона, произвести огромное
впечатл!ніе.
Даитъ, какъ мы знаемъ, держался другой методы и
описывалъ Сатану очень подробно; но, во-иервыхъ, Дантъ
выступалъ в ъ к а ч е с т в ! путника, который разсказываетъ
то что видѣлъ собственными глазами, а во-вторыхъ,
нужно сознаться, описаніе Люцифера н е принадлежите
къ числу лучшихъ мѣстъ «Божественной коме-діи» и ос-
т а в л я е т е читателя холоднымъ, потому собственно, что,
давая такую подробную картину колоссальности и физи-
ческой уродливости царя ада, поэте совершенно умалчи-
в а е т е о его психическомъ могуществѣ. Это вытекаете н е
изъ неспособности,—пѣвецъ страдаиій Уголино и Фран-
чески ди-Римиии в ъ случаѣ надобности умѣлъ рисовать
не только наружную форму, но и виутренній міръ с в о -
ихъ г е р о е в ъ , — а и з ъ самой поэмы, в ъ которой авторъ
по необходимости долженъ былъ держаться роли п о в ! -
ствователя, а не аналитика.
Мильтонъ н а и!которое время замыкаете серію демо-
иическихъ поэмъ в ъ Англіи * ) .
Типъ, родственный мильтоновскому С а т а н ! , мы нахо-
димъ в ъ « Л ю ц и ф е р ! » Іооста фат-день-Вонделя ( 1 5 8 7 —
1 6 7 9 г . ) , называемаго голлаидскимъКальдероиомъ. Вондель
представляете намъ драматизированную исторію возмуще-
* ) В ъ знаменитой и исобыіотовентю популярной въ Англіи р е -
лигіозной аллегоріи пуританина Б э н і а н а ( 1 6 2 8 — 1 6 8 8 г.). „ТІуте-
шествіе пилигрима« выстуиаетъ уродливый демонъ,, Аполлюнъ",
с ъ которымъ пилигримъ сражается и котораго нобѣждаетъ. Фи-
гура эта трактована чисто-символистически.
Ю*
нія ангеловъ, бунта, вызваннаго какъ и у талмудистовъ,
завистью къ привилегіямъ человѣка * ) . Дѣйствіе имѣетъ
чисто-политическое теченіе, потому что Вондель в ъ лицѣ
Творца представилъ испанскаго короля, въ Адамѣ—карди-
нала Гранвеллу, а в ъ Люциферѣ—Вильгельма Оранскаго.
Демагогъ небесныхъ сферъ, Вельзевулъ, возбуждаешь
толпу своими рѣчами, Веліалъ—ведетъ свою парламент-
скую тактику, Аполліонъ—разсказываетъ о человѣческомъ
счастіи, разжигаешь зависть в ъ сердцахъ ангеловъ. Но
надо всѣми царить Люциферъ, который, какъ будто бы
въ защиту угрожаемой конституціи (sic!) царства небес-
наго, поднимаешь знамя бунта. Въ сущности онъ самъ
жаждетъ занять мѣсто Творца:
«Превыше всѣхъ сверкающихь блесковъ небесъ, превы-
ше всѣхъ сферъ, превыше всѣхъ вершинъ я вознесу мой
престолъ! Небо небесъ будетъ моимъ чертогомъ, пла-
щомъ—звѣздный сводъ, сѣдалищемъ—дуга радуги, а но-
д н о ж і е м ъ з е м л я ! . . . О, прежде, чѣмъ я уступлю, э т а
твердь, этотъ могучій, гордый, возвышенный сводъ рух-
нешь, растрескавшись, и разсыплется въ прахъ... Прежде,
чѣмъ я уступлю, дивная гармонія вселенной, нарушенная,
взволнованная, погрузится в ъ х а о с ъ . . . »
Люцифера Вонделя не только сравнивали часто с ъ
*) Очень похожа на это по содержанію, но гораздо слабѣе но
исполненію трилогія Эдварда Глатки „Wcltcnmorgen", въ первой
части которой (Sturm der Engel) Люциферъ возмущается про-
тивъ Б о г а , завидуя Е г о власти и участи людей. Вещь написана
в а 1896 году, но не заключаешь ничего новаго и іштереснаго.
Характеръ Люцифера выдержанъ шаблонно и банально, въ цѣ-
ломъ все скучно, длинно и сухо.
мильтоновскимч. Сатаною, но, основываясь на хронологіи,
допускали, что англійскій поэтъ пользовался голландской
драмой. Если бы это такъ было и въ дѣйствительности,
то нужно признать, что Сатана Мильтона, какъ характеръ,
значительно превышает!, свой оригииалъ.
Отвагу и гордость Люцифера мы видимъ столько п е р е д ъ
п а д е н і е м ъ , тогда какъ все духовное могущество миль-
топовскаго Сатаны появляется собственно в ъ минуту ве-
личайшаго у п и ж е и і я и н е в з г о д ы . Мрачный герой По-
терянныю рая всегда остается а р х а н г е л о м ъ , то-есть
существом!, сверхъестествениымъ; Люциферъ Вонделя, какъ
человѣкъ, испытывает!, поперемѣнно минуты энтузіазма и
минуты сомнѣиія.
Рядомъ съ фрагментами, дышащими, какъ процитирован-
ный нами выше, неслыханною гордостью и еамопадѣян-
ностыо, появляются монологи, зиамеиующіе слабость, опа-
сеніе и колебаніе.
«Побѣда не вѣрна\ принудить ихъ къ отступленію дѣло
не легкое; начинать ли мнѣ неравный бой?... Становиться
ли мнѣ во главѣ бунтующихъ и провозглашать ложный
законъ противъ святого закона небесъ?... О , я далеко
свернулъ съ прямой дороги долга! И отъ Творца я отрекся.
По предъ Его свѣтомъ укрою ли я мой позоръ и пре-
ступным мои дѣянія? Надежда уже потеряна, — вошь и
рати Божьи».
Духъ, который не отступает!, только потому, что уже
поздно,'который борется не но убѣжденію в ъ святости
своихъ правъ, а с ъ отчаянія, никакимъ образомъ послѣ
паденія не могъ обратиться въ «брга зла», Аримана хри-
стіанства, какъ Сатана Мильтона.
 Это преднамеренное ослабленіе характера чорта до н ѣ -
которой степени можно объяснить тѣмъ, что Вондель,
хотя рожденный и воспитанный в ъ германско-протестант-
ской атмосферѣ, всю жизнь свою склонялся н а сторону
римской церкви, а в ъ зрѣлыхъ годахъ и открыто присо-
единился къ ней. У католиковъ же, какъ это мы знаемъ
уже изъ миогочислеиныхъ примѣровъ, почерпнутых* изъ К Н И Г А III.
испанской поэзіи, дуализмъ выступал* меиѣе рѣзко, а
дьяволъ обладал* меньшею силой, чѣмъ у поклонников* Трезвость псевдо-классицизма и романтико-демо-
реформированной религіи. ническая реакція.
Дьяволъ у ттсевдо-классиковъ. — Буало, Лафонтѳнъ, Лесажъ, Воль-
теръ.—Анти - классическая реакція въ Гсрманіи.—Клоиштокъ.—
Мефистофель Гёте и Люцифсръ Байрона, какъ крайніе предста-
вители расчлененнаго типа дьявола въ поэзіи.—Реабилитація Са-
таны: Бэрнсъ.

Со второй половины XVII столѣтія европейская лите-

ратура попадает* в ъ плѣнъ къ французскому псевдо-клас-
сицизму, который, помимо холодных* миѳологическихъ ал-
легорий, не допускал* в ъ поэзію ни малѣйшаго вѣяиія
фаитастическаго элемента.
Но несмотря н а то, что в ъ христіаннѣйшемъ коро-
левствѣ самым* энергическим* образомъ хватали и жгли
колдунов* (процессы Гоффриди, Грандье, Мадлены Баванъ,
Ла Кадье), знаменитый кодификатор* par excellence л а -
тинской эстетики, Буало в ъ своем* «L'art poétique» воз-
ставалъ против* введеиія в ъ литературу дьявола «вѣчио
рыкающаго против* небес* и порою склоняющаго на свою
сторону чашу вѣсовъ побѣды».
„C'est donc bien vainement que les auteurs déçus
Bannissant de leurs vers ses ornements reçus,
 Mettent à chaque pas le lecteur en enfer
N'offrent rien qu'Astaroth, Belzébutli, Lucifer...
E t quel objet à présenter aux yeux
Que le diable toujours hurlant contre les cienx
Qui de votre héros veut abaisser la gloire
Et souvent avec Dieu balance la victoire" (III).
Этот* узкій взгляд* просуществовал*, съ малыми моди-
фикаціями, очень долго. Еще автор* «Кандида» называл*
Мильтона «варваром*» за то, что он* испортил* класси-
ческій ад* Тассо.
В * своей порнографической эпопеѣ (La Pucelle d'Orléans)
Вольтер* дает* намъ пародію ада, выдержанную въ истииио-
французском* стилѣ, то-есть полную сатирическаго остро-
умія. Дьявол*, однако, не играет* там* почти никакой
роли, потому что все группируется вокруг* описаиія грѣш-
никовъ, при жизни слывших* знаменитыми и славными
людьми.
Въ прибавленіи къ X Y пѣсни, во второй раз* обрушив-
шись на Мильтона с * градом* оскорбленій и у п р е к о в * * ) ,
Вольтер* заявляет*, что о чертях*, принимая в * сообра-
женіе теперешнее образованіе, можно говорить только в *
шутку и с ъ издѣвательством*. И дѣйствителыіо, напрасно
кто-нибудь стал* бы искать во французской поэзіи серь-
езного типа дьявола вплоть до XIX вѣка.
*) „Мрачный фанатикъ Мильтонъ изъ секты Независимых!, мо-
жетъ прославлять адъ, сколько ему угодно, можетъ рисовать дья-
вола въ образѣ лягушки или дикообраза: всѣ эти плоды во-
обра.женія, безвкусные, противные, омерзительные, могли нра-
виться только такимъ фанатикамъ, какъ онъ самъ. Мы заявля-
ем!,, что иитаемъ отвращеніе къ подобным!, фарсамъ и хотимъ
только веселиться".
Лафонтеиъ разрабатывает* в ъ своих* стихотворных*
новеллах* комическіе мотивы Возрожденія (Belphegor,
L'Anneau d'Hans Carvel); Лесажъ на испанской почвѣ строит*
знаменитый роман*, в * котором* ничтожный, хромой дья-
воленок*, Асмодей, играет* роль аппарата, облегчающаго
автору завязку и развязку романической интриги, а также
и группировку ряда характерно-сатирических* сцен*.
Въ вольтеровском* же стилѣ выдержаны и разиуздаипыя
произведенія Парии ( « L a Guerre des dieux», «Le paradis
perdu»—пародія на Мильтона—«Galanteries de la Bible»).
Среди этого наводпенія шуток* и издѣвательств* стран-
ное впечатлѣніе производит* прелестная новелла Жака
Казотта «Le diable amoureux», которую, еслиб* не ея ясный,
кристаллическій слог* XYIII вѣка, можно было бы легко
принять за произведшие Пеладана, Лермина, или другого
какого-нибудь оккультиста нашего времени.
Героиня этого разсказа, прекрасная дьяволовка Бьоидет-
та, принадлежит* къ оригиналыіѣйшпм* типам* демони-
ческой литературы. Казоттъ предавался изученію Кабаллы
и очень искусно воспользовался ею в * упомянутой новеллѣ,
от* которой так* и в ѣ е т * мистико-демонистическимъ иа-
строеніем*.
Отъ кошмара псевдо-классицизма прежде всего освобо-
дились иѣмцы, ища вдохи овен ій в ъ произведениях* вре-
менно забытых* старо-англійскихъ поэтов*, а также в *
протестантских* легендах*, которыя лишь значительно
позже уступили мѣсто романтико-католической средне-вѣ-
ковщинѣ.
Этот* новый поворот* необычайно повліялъ на рост*
демонической поэзіи.
 Правда, Клопштокъ въ своей «Мессіадѣ» далъ иамъ ка-
кую-то студенистую копіго бронзовой мильтоновской ста-
туи, и лишь въ сантиментальномъ Аббадонѣ разъяснил*
шире тип* покаявшагося дезертира изъ сатанинских* ле-
гіоновъ, Абдіела.
Сатана Клопштока, низвергнутый въ день распятія
Христа на дно Мертваго моря, такъ говорит* своему то-
варищу, Адрамелеху.
«Развѣ ты не чувствуешь, какъ я, этой палящей, не-
угасимой муки, которая все болѣе горячими волнами зали-
в а е т * глубины моего сердца? Слушай, отчаяиіс мое такъ
меня угнетает*, что даже вид* твоих* страданій больше
меня не радует*. Я такъ унижен*, что съ бѣшенствомъ
признаю его всемогущим*,—а я? кто же я таковъ? Наи-
чернѣйшее чудовище бездны».
Сопоставим* эти слова съ гордою рѣчыо мильтонов-
ского Сатаны, и мы увидим*, насколько иѣмецкая копія
блѣдиѣе и слабѣе британского оригинала.
Вообще Мессіада», которая въ свое время для нѣмец-
кой литературы была явленіемъ огромной величины, какъ
кристаллизація антираціоналистическихъ стремленій XVIII
вѣка, теперь имѣетъ только историческое значеніе. Клоп-
штоку недоставало пластическаго чутья; поэтому всѣ его
фигуры туманны и неопредѣленны. Сам* автор* необхо-
димость возводил* въ добродѣтель и провозглашал*, что
черезчуръ страстное воспроизведете евангельских* сцен*
было бы ихъ профанаціей; истинная же причина крылась
въ неспособности поэта, который былъ прирожденным* и
талантливым* лириком*, но у которого ни на іоту не
было матеріала для эпика большой руки.
За то легенда о Фаустѣ, вѣчно жившая въ театрѣ ма-
ріонетокъ, дождалась въ это время нѣсколышхъ ориги-
нальных* обработок*. Первый на нее обратил* внима-
ніе Лессингъ, потом* въ разгарѣ періода «Sturm und
Drang» всѣ горячо набросились на развитіе этой титани-
ческой темы, создавая при этой возможности цѣлыя толпы
дьяволов* и дьяволят*.
Къ важнѣйшимъ разработкам* Фауста принадлежат*:
«Faust's Leben, Theten und Höllenfarth» роман* Клингера
( 1 7 5 2 — 1 8 3 1 г г . ) , гдѣ дьяволъ выступает*, какъ ученик*
Руссо, доказывающій, что зло есть только вырояденіе че-
ловѣческой природы под* вліяніемъ цивилизаціи; дальше—
драмы Содена ( 1 7 5 4 — 1 8 3 1 гг.), Шинка ( 1 7 5 5 - 1 8 3 5 г г . ) ,
Клингемана ( 1 7 7 7 - 1 8 3 1 г г . ) , наконец*, «Maler» Милле-
ра, который любил* не только рисовать, но и описы-
вать дьявольскія сцены.
Въ его «Жизни Фауста» выступает* цѣлая череда чер-
тей, выдержанных* преимущественно въ комико - сати-
рическом* тонѣ,-отъ которого сильно вѣетъ мелаихоліей
Мефистофеля. Духъ этотъ увлекает* Фауста въ адъ не
потому, что хочет* погубить его, а потому, что его лю-
бит* и цѣнитъ высоко, ибо «такая душа, избранная изъ
миріадъ, стоит* цѣлаго міра ничтожных* д у ш * толпы».
«Вперед*, Мефистофель!—восклицает* этогь странный
дьяволъ,—осуществи свое сладкое желаніе обладать доро-
гим* для тебя существом*!... Прикуй его брилліаитовыми
цѣпями къ своему сердцу! Т е м н о , т е м н о т а м ъ ,
в н и з у ! Нужно принести себѣ хоть что-нибудь изъ гор-
няго міра».
«О, сладкая мысль! Но, горе! Седмиручный мечъ прон-

заетъ мнѣ грудь, когда я , какъ дьяволъ, долженъ уни-
чтожать то, что создалъ, и с ъ н а с л а ж д е н і е м ъ м у -
чить то,что т а к ъ люблю».
Это не что иное, вакъ симпатія двухъ титаническихъ
духовъ, подобная той, какую чувствуютъ другъ къ другу
Байроновскій Люциферъ и Каинъ. Къ сожалѣнію, этотъ
необычайный типъ дьявола, для котораго «подавляемая
л ю б о в ь - а д с к о е мученіе», не былъ иадлежащимъ образомъ
разработать; «Фаустъ» Миллера даже не дождался окоп-
чанія (см. изданіе Гошеиа, Штуттгартъ, 1 8 8 1 г . ) .
Мы не будемъ разбирать всѣ эти фигуры и произведе-
нія, большинство которыхъ принадлежатъ теперь исторіи,
и сразу перейдемъ къ демоническому синтезу цѣлаго пері-
ода, заключающемуся в ъ «Фаустѣ» Гёте.
Мефистофель в ъ дивномъ произведеніи Гёте ничѣмъ
не иапоминаетъ гордыхъ демоновъ Марло, Мильтона и
Воиделя, потому что поэте, согласно съ воззрѣніями XVIII
вѣка, представителем!» титаническихъ стремленій сдѣлалъ
не духа, a человѣка, Фауста.
Прототипами Мефистофеля были комическія фигуры
дьяволовъ в ъ мистеріяхъ, по онъ отличается отъ нихъ
какъ культивированное растеніе отъ обыкновенного но-
левого цвѣтка, какъ разнился обогащенный знаніемъ и
философски воспитанный геній Гёте отъ наивного таланта
Ганса Сакса.
Вся поэма Гёте, а также и большинство входящих!,
въ нее фигуръ, обладаете двоякимъ характером!,, и эти
фигуры должны быть разсматривасмы с ъ двухъ точекъ
зрѣнія: во-первыхъ, какъ воилощеніе, символъ извѣст-
ныхъ абстрактных!, идей и понятій, а во-вторыхъ, какъ
живыя существа, страдающія, чувствующія и дѣйствую-
щ і я , — к а к ъ индивидуумы, сосгавляющіе частицу болынаго
цѣлаго, міра,—однимъ словомъ, какъ герои, вплетенные
въ дѣйствіе нѣкоей драмы жизни.
ІІапримѣръ, Фаустъ. Это символъ всего человѣчества,
которое вѣчно движется впередъ, вѣчно стремится к ъ
идеалу, и не будучи в ъ состояніи достигнуть до него
когда-нибудь, временно впадаете в ъ отчаяніе, сомпѣ-
вается, теряете вѣру в ъ правдивость извѣстныхъ идей,
покидаете ихъ и ищете новыхъ путей, и снова ошибает-
ся, и заблуждается снова, и такъ лалѣе, всегда безъ
конца... Но Фаустъ вмѣетѣ съ тѣмъ—ученый, который,
обманутый книжною мудростью, рѣшается искать муд-
рость и правду в ъ жизни и природѣ; Фаустъ - л ю б о в н и к ъ
Маргариты, убійца Валентина, или, другими словами,—че-
ловѣкъ, индивидуумъ.
Точно также и Мефистофеля можно считать и за дья-
вола, и за символъ извѣстныхъ стороиъ природы и ума
человѣка, a вмѣстѣ с ъ тѣмъ и з а представителя нѣко-
торыхъ философскихъ П О І І Я Т І Й :
„Я отрицаю все—и втГэтомъ суть моя,
Затѣмъ,—что лишь на то, чтобъ съ громомъ провалиться,
Годна вся эта дрянь, что на зсмлѣ живетъ.
Не лучше ль было бъ имъ и вовсо не родиться.
Короче: все, что зломъ вашъ хилый братъ зоветъ,
Стремленье разрушать, дѣла и мысли злым,
Все это, все—моя стихія".
Такими словами, на вопросъ Фауста, определяете себя
Мефистофель, какъ духа отрицанія или духа зла. Потому
что зло, если его брать в ъ тѣсномъ смыслѣ с л о в а , — н е
можетъ быть ни положительной силой, ни реальнымъ эле-
ментомъ. Это только лишь отрицаніе, отсутствіе добра,
какъ холодъ и мракъ не суіцествуютъ сами по себѣ, а
являются лишь отсугствіемъ тепла и свѣта. Къ такому
результату приводить иасъ строго-логическое мышленіе.
Еслибъ, однако, поэтъ захотѣлъ держаться безпри-
страстной логики, то должеиъ былъ бы совершенно
отречься отъ созданія фигуры дьявола, потому что не-
возможно одѣть плотью вещи, который не существуютъ.
Впрочемъ, къ этому Гёте не былъ обязанъ, ибо поэзія
обладаешь своею собственною логикою, требующею, что-
бы данное лицо, положеніе, характеръ, развивались по-
слѣдователыю отъ начала до конца,—художнику предо-
ставляется полнѣйшая свобода избирать себѣ любую тему.
Пользуясь этой свободой, Гёте принялъ зло, отрицаніе,
за что-то реальное, з а какой-то элемента, враждебный
добру и, вонлотивъ этотъ элементъ в ъ фигурѣ Мефисто-
феля, придалъ своему созданію такой характеръ, что, какъ
справедливо говоритъ Бойезенъ, —если бы зло могло при-
нимать формы человѣка, то оно должно было бы похо-
дить на Гётевскаго духа отрицанія.
Если міръ и все, что в ъ немъ существуешь прекрас-
ного, все, что пробуждаешь и поддерживаешь движеніе,
жизнь, развитіе, прогрсссъ, мы признаемъ добромъ, то
зломъ должно считаться все, что этому развитію мѣша-
етъ, что это движеніе удерживаешь. Ж и з н ь , — э т о гармо-
ІІІЯ силъ и элементовъ; нротивуположиость жизни—угрю-
мый, темный, безформеиный хаосъ. Хаосъ, однако, су-
ществовалъ до гармоніи, которая мало-по-малу возроди-
лась изъ него; значитъ зло, по этому толкованію, старше
добра. Значитъ тогда Мефистофель, сынъ хаоса, пра-
вильно говоритъ о себѣ:
„... Я лишь части часть, которая была
Въ иачалѣ всей той тьмы, что свѣтъ произвела,
Надменный свѣтъ, что спорить сталъ съ рожденья
Съ могучей ночыо, матсрыо творенья.
Но не успѣть ему и не сравняться съ нами:
Что производишь онъ, все связано съ тѣлами,
Произошло отъ тѣлъ, прекрасно лишь въ тѣлахъ,
В ъ границахъ тѣсныхъ тѣлъ не можетъ развиваться
И—право, кажется, не долго дожидаться—
Онъ самъ развалится съ тѣлами въ нухъ и прахъ".
Хотя впослѣдствіи дьяволъ не одинъ разъ выражаешь
надежду, что мракъ или зло снова возьмутъ верхъ надъ
свѣтомъ, но это с ъ его стороны только одна похваль-
ба, потому что онъ самъ же, когда Фаустъ говоритъ ему:
„Великое ты былъ ire въ силахъ разрушать—
И вотъ но мелочамъ ты началъ разрушенье".
Отвѣчаешь: «Что дѣлать! Да и тутъ немного могъ я
взять».
Въ другомъ же мѣстѣ онъ говоритъ о себѣ: «Частица
силы я , желавшей вѣчио зла, творившей лишь благое».
Что это значитъ?
Для уясненія этого мы должны возвратиться къ Про-
логу, в ъ которомъ, какъ в ъ книгѣ Іова, в ъ числѣ анге-
ловъ появляется адскій критикъ, Мефистофель, и спорить
съ Богомъ. На ироническія замѣчанія дьявола и на его
насмѣшки, соединенный съ презрѣиіемъ къ людямъ и
міру, Творсцъ отвѣчаетъ ему:
 „Лукавѣйшій изъ духовъ отрицанья,
Меня ты меньше всѣхъ -сердилъ и огорчалъ.
Слабі, человѣкъ: онъ часто засыпаетъ,
Стремясь къ покою,—потому
Дамъ безпокойнаго я спутника ему:
Пусть вѣчно дѣйствуетъ и къ дѣлу возбуждаотъ" *).
Значить, зло имѣетъ свое основаиіе, для того чтобы
существовать; оно потребно, какъ ферментъ развитія,
какъ стимулъ, побуждающій людей къ движенію, какъ
бичъ, не дозволяюіцій человѣчеству поддаться лѣни и ду-
ховной дремотѣ. Вещь эта настолько ясна, что дальнѣй-
шихъ комментарій не требуетъ.
Во второй части Фауста Сфииксъ опредѣляетъ натуру
Мефистофеля в ъ формѣ олѣдующей, весьма прозрачной
загадки:
„И доброму порой, и злому ты годишься;
Т ы мастеръ одного въ аскеты наряжать,
Другому помогать въ бсзуміи стремишься—
II все лишь для того, чтобъ Зевса потѣшать".
Такимъ образомъ понятое зло должно было входить
в ъ п л а н ъ творенія и не появлялось в ъ немъ с л у -
ч а й н о . Значить, Мефистофель—только наполовину со-
* ) Опредѣленіо зла, какъ полезнаго двигателя творенія, мы
находимъ еще у иѣмецкаго мистика, Якоба Б е м е ( 1 5 7 5 — 1 6 2 4 гг.),
съ сочиненіями котораго Гёте былъ несомнѣшю знакомъ. Бсме
говоритъ: „Зло въ Богѣ не есть грѣхъ, а только понудительное
орудіе, источникъ движенія, и можетъ быть при помощи смире-
нія успокоено, побѣждено и очищено. Грѣхъ образуется только
тогда, когда твореиіе не хочетъ совершать пути отъ мрака къ
свѣту. Вслѣдствіе этого то, что было соединено съ Богомъ, от-
дѣляется отъ Него".
знателыюе о р у д і е и и с п о л н и т е л ь в ы с ш е й в о -
л и , а не ея безсознателыіый противник*, к а к * традиціон-
ный сатана.
Мы умышленно подчеркиваем* это, потому что панте-
ист* Гёте был* одним* и з * поэтов*, который идею
зла, воплощенную в ъ сатанѣ, т а к * глубоко-философски
понял* и такъ оригинально разработал*.
Поэтому во всей поэмѣ автор* ни разу не говоритъ
о паденіи Мефистофеля с * небес*. Он* не былъ никогда
ангелом*, к а к * догматическій сатана, но всегда был* дья-
волом*, существом* столь же старым*, а можетъ быть и
болѣе старым*, чѣмъ все твореиіе.
Соотвѣтственно этому, поэт* не вплел* в ъ его харак-
тер* ни одного яснаго проблеска, ни одной черты, кото-
рая напоминала бы его прежнюю небесную силу и славу.
Мефистофель зол* насквозь, он* дьявол* съ й о г * до го-
ловы, но несмотря на то, онъ не чудовище, не омерзи-
тельный урод*, какими бывали средневѣковые дьяволы, —
такое зло перестало бы притягивать и искушать, и в ъ
силу этого не могло бы быть опасным*. Итак*, Мефи-
стофель там*, гдѣ не нужно играть комедіи, гдѣ онъ
можетъ быть искренним*, ничего не теряя отъ этого,
проявляет* свой истинный характер*.
Въ Вальпургіеву ночь, наединѣ с ъ Фаустом*, который
знает* его до глубины, Мефистофель выступает* без*
маски, какъ злобный дух* отрицанія и воплощепія гру-
бых* инстинктов* человѣчества. Но въ большииствѣ слу-
чаев*, при общеиіи съ посторонними людьми, оиъ при-
крывает* омерзительное скотство своей натуры плащом*
свѣтской тактичности,— онъ элегантен*, умѣетъ ухажи-
11
 вать за женщинами (Марта, сцена в ъ саду) и притом*
обладает* неисчерпаемым* запасом* юмора и остроумія.
Юмор* этотъ чаще всего бывает* окрашен* сатирой,
остроуміе носит* характер* ядовитый, жгучій, но, не-
смотря на то, такъ мѣтко попадает* в ъ слабую сторону
даннаго предмета, что совершенно ослѣпляетъ слушателей.
При ближайшем* разсмотрѣніи остроумный замѣчанія
Мефистофеля оказываются, — н е всегда, но очень ч а с т о , —
софизмами, парадоксами, ио в ъ данную минуту трудно
противиться этому безумному, поистинно сатанинскому
изяществу, этой тончайшей, хотя и софистической, ді-
алектикѣ, этой бѣшеной ироніи, которая не іцадитъ ниче-
го и никого, не исключая и самого говорящего. Мефи-
стофель в ъ минуты искренности издѣвается надъ самим*
собою, зная, что онъ только одно изъ маленьких* ко-
л е с * въ гигантской машинѣ міра, и то, что онъ дѣлаетъ,
въ концѣ-концовъ обратится против* него же самого.
И вотъ, критикуя, осмѣивая, уничтожая все, онъ отлич-
но знаетъ, что правда не всегда на его сторонѣ, что по-
рою онъ и лжетъ, но это не стѣсняетъ его, потому что
ложь—одинъ изъ его излюбленных* элементов*, и когда
ему удается обмануть кого-нибудь, онъ находит* в ъ
этом* истинное наслажденіе. Такъ, напримѣръ, пробудив*
въ Фаустѣ презрѣніе къ знанію и, вмѣстѣ съ тѣмъ,
страсть къ наслажденію, онъ говорит* самому себѣ:
„Лишь презирай свой умъ да знанья жаръ,
Хваленый человѣка даръ;
Пусть съ жалкой, призрачной забавой
Тебя освоитъ духъ лукавый—
Тогда ты мой, безъ далыіихъ словъ.
Ему дупіа дана судьбою,
Впередъ летящая и чуждая оковъ;
В ъ своемъ стрсмленьи пылкою душою
Земныя радости онъ презирать готовъ,
Онъ долженъ въ шумный міръ отныиѣ погрузиться;
Его ничтожеством?» томим?»,
Онъ будетъ рваться, жаждать, биться
И призракъ пищи персдъ нимъ
ІІадъ ненасытною главою будетъ виться.
Напрасно онъ покоя будетъ ждать
И даже, не успѣй О І І Ъ душу мнѣ продать,
Самъ по себѣ он?» долженъ провалиться".
При всей тонкости своего интеллекта, Мефистофель, со-
гласно с ъ традиціей, обладает* особою склонностью ко
всему, что грязно, гадко, тривіально, проявляя это какъ
въ общеніи со своими подчиненными, такъ и въ разгово-
р а х * съ Фаустом*, которому въ минуты высочайшаго вос-
торга брызжет* в ъ лицо грязью.
Когда (въ концѣ второй части драмы) присутствіе пре-
красных* ангелов*, которые снизошли за душою Фауста,
пробуждает* в ъ демонѣ трогательный чувства, то они
принимают* какой-то извращенный, ненормальный харак-
тер*. Струя любви, которая исходит* отъ посланников*
неба, правда, дѣйствуетъ и на сатану, но дѣйствуетъ спо-
собом*, свойственным* его насквозь развращенной натурѣ:
вмѣсто желанія возвыситься до этихъ неземных* существ*,
Мефистофель жаждет* осквернить ихъ. Да и это продол-
жается только одну минуту: духъ отрицанія снова при-
ходит* в ъ равновѣсіе и, радуясь, что в ъ нем* «угасли
уже проклятые лучи», проклинает*: «какъ это подобает*
дьяволу, всѣхъ ангелов* вмѣстѣ».
и*

Всю характеристику Мефистофеля лучше всего можно
выразить словами Фауста, который называете его « п л о -
д о м ъ, в о з н и к ш и м ъ и з ъ г р я з и и о г и я » .
Но такъ какъ в ъ глубин! челрвѣческой натуры, ря-
домъ с ъ благороднѣйшими порывами и стремленіями, дре-
млютъ также низкіе, звѣрскіе инстинкты, представителемъ
которыхъ является Мефистофель, то онъ не производите
на людей отвратительнаго впечатлѣнія. Фаустъ с ъ нимъ
входите в ъ общеніе, Марта даже готова выйти за него
замужъ, и только чистая, д!вственная душа Маргариты
ненавидите и боится его инстинктивно. « Я мучусь и
страдаю,—говорите она Фаусту,—когда тебя с ъ нимъ
рядомъ я встрѣчаю».
„Его присутствіе во мнѣ волнуетъ кровь.
Я всѣхъ люблю, ко всѣмъ питаю я любовь;
ІІо какъ тебя я жду и не могу дождаться,
Такъ страшно мпѣ съ твоимъ товарищем!, встрѣчатьоя.
Мнѣ кажется, что онъ большой и дсрзкЩ нлутъ!
Пусть мнѣ Господь проститъ, коль ошибаюсь тутъ...
Онъ всякій разъ, какъ явится сюда,
Глядитъ вокругъ насмѣшливо всегда,
Лицо его какъ будто выражаетъ,
Что ни къ кому онъ жалости ne зиаетъ,
Лежитъ печать на зломъ его челѣ,
Что ненавидитъ всѣхъ онъ па землѣ".
Маргариту поражаете в ъ Мефистофелѣ не могущество
и сила его интеллекта, понять и оцѣнить которыхъ она
не можете, а а б с о л ю т н о е о т с у т с т в і е ч у в с т в а ,
составляющего одну изъ главныхъ черте ея прекрасной
личности.
Мирный поединокъ за душу Фауста кончается, какъ
въ средневѣковыхъ миотеріяхъ, пораженіемъ начала уни-
чтоженія и побѣдою женствениаго элемента (Das Ewig-
weibliche), которому геніальный поэте возвратилъ старую
привилегію, упраздненную протестантскимъ раціонализ-
м о м ъ : жена стерла гласу змія.
Мы остановились такъ долго на Мефистофелѣ Гёте по-
тому, что это—единственный типъ дьявола в ъ своемъ
род!, не имѣющій не только равиаго, но даже и подоб-
иаго себѣ.
Изъ элементовъ чисто - отрицательных!,, не прибавляя
къ нимъ ни капли какой-нибудь страсти, какого-нибудь
высшаго стремленія, облагораживающаго даже преступни-
ка и преступленіе, поэте создалъ фигуру, правда, не сим-
патичную, ІІО необыкновенно интересную, и, притомъ,
что очень в а ж н о , — полную жизни, ибо Мефистофель—
не маріонетка, а совершенно реальное лицо.
Остроумно говорите о немъ Фишеръ: «Отрицаніе, какъ
бы то ни было, является однимъ изъ факторовъ жизни»...
Типъ дьявола Гёте послужилъ иредметомъ подражанія
для многихъ поэтовъ, но ни ОДИН!, И З Ъ Ш І Х Ъ не при-
близился къ великому художнику. Болѣе всего это уда-
лось Байрону, потому что оиъ плылъ но послѣдиимъ
волнамъ того теченія, начало которого несло автора
Фауста в ъ безконечность. Но драма «Преображенный
уродъ» осталась только фрагментом!, и о ней нельзя
высказать рѣшительнаго сужденія * ) .
*) Самъ Гёте призналъ въ разговорахъ съ Эккерманомъ, что
слова цезаря въ упомянутой драмѣ: „дьяволъ чаще вѣщаетъ
 Но Байронъ не ограничился подражаніемъ Гёте: фигура
Сатаны появилась потом* в ъ д в у х * его поэмах*, а имен-
но в * «Видѣніи страшнаго суда» и в ъ «Каинѣ». Ариманъ
в * «Манфредѣ» служит* только декораціею.
Б * «Видѣніи страшнаго суда» поэт* дает* слѣдующій
образ* Сатаны, парящаго в ъ воздухѣ н а крыльях*, «по-
добных* тучам*, чреватым* молніями»:
«Чело его напоминало море, волнуемое ураганом*.
Мысли, глубокія, неизмѣримыя, отпечатлѣвались на его
безсмертномъ ликѣ тѣнями вѣчнаго гиѣва, а в з г л я д * его
омрачал* кругомъ пространство ».
«Даже архангелы, замѣтив* его, столпились вмѣстѣ,
к а к * птицы, н а д * которыми парит* сокол*. Только Ми-
х а и л * , полный силы, по не зиающій гордыни, прибли-
жается къ прежнему другу, и въ очах* обоих* была видна
благородная, безсмертная и великодушная жалость, сви-
дѣтельствующая, что не столько собственная воля, сколько
неумолимая судьба сдѣлала ихъ врагами, предоставляя имъ
ареною борьбы небесный сферы, а ея сроком*—вѣчность».
Дальше это торжественное настроеше уступает* мѣсто
ироніи и сарказму.
Поэма «Видѣніе страшнаго с у д а » — п р о и з в е д е т е сатири-
ко-политическое, в ъ котором* Сатана играет* роль не-
большую; зато Люцифера в ъ «Каииѣ» поэт* разработал*
con amove, сдѣлавъ изъ пего одну изъ г л а в н ы х * фигур*
драмы.
правду, чѣмъ привыкли думать. Жаль только, что ому нерѣдко
надо болтать пѳредъ дураками", точно изъяты изъ устъ у Ме-
фистофеля.
Люцифер* не только не является подражаніемъ Ме-
фистофелю, но составляет* его прямое противоположеніе.
Насколько перваго можно считать синтезом* отрицатель-
н ы х * элементов* сатанинского типа, настолько второй
создан* изъ элементов* положительных*.
Байронъ, но своей воинственной и непокорной натурѣ,
видѣлъ в ъ Сатанѣ ие подлаго измѣнника, какъ Дантъ,
не упориаго раба, к а к * Кальдеронъ, не безсильнаго духа
отрицанія, какъ Гёте, а гордаго заговорщика, какъ Миль-
т о н * . Но Мильтон*, сдѣлавъ Сатану героем*, не переста-
в а л * , несмотря на то, считать его возмущеыіе за грѣхъ,
за преступленіе, з а иесчастіе для рода человѣческаго, а
Байронъ, кажется, не раздѣляетъ такого воззрѣиія.
Мы говорим* «кажется», потому что « К а и н * » — д р а м а :
каждое лицо там* говорит* отъ с о б с т в е н н а я имени, а не
о т * имени автора. Сам* поэт* въ предисловіи предостере-
г а е т * отъ какихъ-нибудь поспѣшныхъ выводов* и з * бого-
х у л ь н ы х * разсужденій Люцифера, который, в ъ качествѣ
дьявола, «не может* в ъ богословских* спорах* пользо-
ваться елейным* языком* священнослужителей». Въ наив-
н ы х * средневѣковыхъ мистеріях* представлялись вещи и
говорились рѣчи гораздо болѣе рѣзкія, но однако это не
оскорбляло чувства благочестивых* слушателей.
Люцифер* Байрона чувствует* себя настолько силь-
ным*, чтоб* не знать над* собою господина, и поэтому
объявляет* ему войну. Война кончилась для него несча-
стливо, но не подавила его. Правда, онъ утратил* рай и
его блаженство, по онъ н е тоскует* по ним*, потому
что «окупать счастіе покорностью и слѣпым* послуша-
ніемъ кажется для него унизительным*».
 „Но я но Богъ (говоритъ онъ Каину), и не имѣвъ удачи
Имъ сдѣлаться, я не хотѣлъ бы быть
Пичѣмъ друтмъ, какъ лишь самимъ собою.
Онъ побѣдилъ, пусть царствуетъ.
К л иH ъ.
Кто—Онъ?
Л ю д и Ф Е 1» ъ.
Творецъ земли.
К а и н ъ.
II неба, и всего,
Что есть на нихъ. О немъ такъ Серафимы
Ему поіотъ; такт, говоритъ о Немъ
II мой отецъ.
Л Ю Ц И Ф Е Р ъ.
Они такъ говорить
II пѣть о немъ осулсдены подъ страхомъ
Быть тѣмъ, что я и ты: я межъ духами,
Ты межъ людьми".
И на вопросъ Каина: «Но что же это?» Люциферъ гор-
до отвѣчаетъ:
»Души,
Что смѣютъ сознавать свое безсмертье,
Что смѣютъ всемогущему тирану
Глядѣть въ лицо безсмертиос Его,
Твердя, что зло Его—не есть добро.
Онъ говоритъ, что Онъ создатель нашъ:
Я этого не знаю и не вѣрю,
Чтобъ это было истинно; но если
Онъ создалъ насъ, то никогда уже
Ile въ силахъ уничтолсить: мы безсмертны!
И болѣе: мы нужны для него
Безсмѳртными, чтобъ не было конца
Мучеиьямъ нашимъ. Пусть, О І І Ъ побѣдилъ!
Но Онъ своей побѣдой счастливъ
ІІо болѣе, чѣмъ мы противоборствомъ.
ІІѢтъ, Благость зла не можетъ сотворить,
И не могла. А сотворилъ ли Онъ
Другое что?"
Какъ явствуешь изъ этихъ словъ (считаемыхъ некото-
рыми критиками ловушкою, подставленною уму Каина),
причиною возмущенія и паденія архангела была не только
гордость, какъ у Мильтона, но и внутреннее убѣждеиіе в ъ
плохомъ устройствѣ міра.
Люциферъ—критикъ, не снисходительный и равнодуш-
ный, какъ скептикъ - Мефистофель, весело болтающій со
«старичкомъ», но критикъ-разрушитель, который на мѣстѣ
существующего хотѣлъ бы поставить другой порядокъ
вещей. Одинъ изъ этихъ дьяволовъ считаешь себя иулемъ,
другой жаждешь считаться безкоиечностыо.
При наличности такого дуалистического, почти но-маии-
хейски трактованного отношенія сатаны къ Творцу, и от-
ношеніе его къ человѣку принимаешь у Байрона совсѣмъ
другую форму, чѣмъ у эллина-спинозиста Гёте.
Сатана Мильтона съ состраданіемъ относился къ лю-
дямъ, Люциферъ берешь ихъ подъ свое покровительство,
какъ своихъ естественныхъ союзниковъ в ъ борьбѣ и то-
варищей по несчастно:
„Мы, духи, съ вами смертными другъ другу
Сочувствуемъ, но крайней мѣрѣ, мы
Равно терпя безчислеиныя муки,
Хоть частью уменыпаѳмъ горечь ихъ
Сочувствіемъ нодобнымъ всѣхъ со всѣми".
Со зміемъ - искусителемъ, который довелъ человѣка до
наденія, Люциферъ, какъ онъ утверждаешь, не имѣетъ
 ничего общаго, губить людей—черезчуръ низкая задача
для гордаго титана, который мѣтитъ выше. Наконец*,
онъ не дает* Каину никаких* обѣщаиій, но просто сры-
вает* повязку съ его глаз* и показывает* действитель-
ность такою, какою она есть на самом* дѣлѣ, или со-
блазняет* его, какъ онъ сам* говорит*, «правдою», за
содержаніе которой не берет* на себя отвѣтственности.
Понятно, что за этим* видимым* безкорыстіемъ кроется
глубокая политика: Люцифер*, какъ духъ разумный и
проницательный, знаетъ отлично, что на умъ и сердце
Каина нельзя и не нужно дѣйствовать ложыо, потому
что правда в ъ данном* случаѣ будетъ ядомъ, болѣе силь-
ным*, чѣмъ всѣ софизмы.
И, дѣйствительно, Каинъ, убѣдившись, что результат*
всѣхъ усилій жизни—смерть, впадает* в ъ отчаяніе и со-
вершает* преступленіе, становясь вслѣдствіе этого на-
выки данником* Люцифера и врагом* Творца. Этого-то
собственно и нужно было царю демонов*, и не потому,
чтоб* онъ хотѣлъ гибели Каина, но для того, чтобы
имѣть его в ъ своем* лагерѣ.
Какъ союзник*, Люцифер* совершенно лойялеиъ,—видя
въ Каинѣ предка тѣхъ, кто не перестанет* бороться съ
Творцом*, побѣжденный архангел* желает* вооружить
ихъ какъ возможно лучше и не скупится на совѣты и
указаиія:
„... Старайтесь разсуждать
ГІе по словамъ, хотя-бъ словамъ духовъ,
ІІо по плодамъ, которые вы сами
Вкушаете. Есть нѣкоторый даръ,
Что яблоко дало вамъ роковое,
Единый добрый даръ ею—вашъ разумъ.
Пусть никогда не будетъ онъ рабомъ
Подъ гнетомъ тираннической угрозы,
Чтобъ вѣровать наперекоръ всѣхъ чувствъ
Тому, что отвергаетъ очевидность.
Упорствовать и мыслить,—вотъ чѣмъ вы
Особый міръ создать въ себѣ способны,
Міръ внутреиній, гдѣ-бъ внѣшній исчезалъ;
Вотъ способъ вамъ приблизиться къ природѣ
Духовных?» силъ и побѣдить свою".
Совѣтъ этотъ великолѣненъ, ио одностороиенъ, и это
собственно придает* ему демоническій характер*. Разумъ
без* чувства можетъ оказаться таким* же опасным* ру-
ководителем* человѣчества, какъ и самое слѣпое и не-
обузданное чувство. Наконец*, и сам* Байрон* въ «ава-
тарѣ» Манфреда утверждал*, что «древо познанія не есть
древо жизни»... <
Внѣшияя сторона Люцифера гармонирует* съ его утон-
ченным* духовным* характером*. Приводим* здѣсь отры-
вок* изъ перваго акта, въ котором* Каинъ такъ онредѣ-
ляетъ ириближающагося искусителя:
„ . . . П о виду, это ангелъ,
ІІо съ странною суровостью въ своемъ
Духовномъ существѣ. Чего дрожу я?
Чѣмъ онъ страшнѣй духовъ, что каждый день
Я вижу потрясающихъ своими
Палящими мечами при вратахъ,
Гдѣ въ сумерки брожу я, чтобъ мслькомъ
Взглянуть въ сады, наслѣдіе мое...
Брожу, пока не лялсетъ тьма надъ этой
Оградой запрещенною съ ея
Безсмертными деревьями! ІІо если
Я но бѣгу отъ огнениыхъ мечой
 Т ѣ х ъ ангѳловъ, зачѣмъ я передъ этимъ вленіемъ, который с ъ дальнѣйшим* теченіемъ поэмы пе-
Робѣть бы сталъ? Онъ далеко, однако, реходит* в ъ симпатію двух* родственных* натур*. Но
Мнѣ кажется могучѣй, чѣмъ они, страх* этот* отнюдь не физическое опасеніе,—это ин-
II столько лее прекрасенъ, но какъ будто
стинктивное предчувствіе приближеиія какой-то высшей
ІІс такъ еще прекрасенъ, какъ онъ былъ
Иль могъ бы быть! Печаль какъ будто входитъ духовной силы.
Какъ часть въ его беземертье. ІІеулсель Таким* же образомъ Люцифер* воздѣйствуетъ и на
Кромѣ людей кто можетъ знать печали?
жену Каина, Аду. Смотря на него и слыша его голос*, Ада
Онъ близко,—вотъ онъ.
восклицает*:
Л 10 Ц И Ф Е Р ъ.
„Врагъ!
Смертный!
К А И H Ъ. Не искушай меня ты красотою.
Духъ, кто ты? Ты болѣс прекрасенъ, чѣмъ былъ змій,
И такъ лее лживъ".
Л 10 Д И Ф Е г ъ.
Властитель иадъ духами. Сравнивая Люцифера со зміемъ, она хочет* ослабить
К А и II ъ. симпатію, которую невольно питает* къ нему:
Если такъ,
„Я этому беземертному созданью
Какъ могъ ты ихъ оставить, чтобы съ прахомъ
Но въ силахъ дать отвѣта, ne могу
Вращаться здѣсь?
Проклясть ею; я на него смотрю
Л Ю Ц И Ф Е Р Ъ.
Съ таинственной боязныо, и однако,
Я знаю мысли праха: • Я не бѣгу; его беземертный взоръ
Я сострадаю праху. Влеченьемъ непонятнымъ пригволсдаетъ
К л и и ъ. Мои глаза плѣненітые къ нему.
Какъ! ты въ мысли Онъ страшенъ мнѣ, но онъ меня такъ сильно
Блечетъ къ себѣ, все блилсе, блилсе. Каинъ,
Мои проникъ?
Спаси меня, мой Каинъ, отъ него!..."
Л ю д и Ф Е р ъ.
Да, это мысли всѣхъ, Каин* успокоивает* ее, Ада приходит* в * себя и, опа-
Кто ихъ имѣть достоинъ; это голосъ саясь, что слова Люцифера могут* погубить и х * , всетаки
Твоей беземертной части говоритъ
не питает* къ нему отвращенія, как* Маргарита къ Ме-
Внутри тебя..."
фистофелю:
Сцена эта позволяет* нам* оцѣнить впечатлѣиіе, ко- „... Ты калсешься несчастным!.;
торое Люцифер* производит* на людей: в ъ Каинѣ он* Ие дѣлай насъ такими же, и я
пробуждает* нѣчто вродѣ страха, соединенная с ъ уди- Поплачу о тебѣ".
 Эти слова, вышедшія изъ устъ женщины, лучше рису-
ютъ намъ характера, Люцифера, чѣмъ его собственный
слова. Каина онъ покоряете логикой своего мышленія и
могуществомъ своей ненависти, которая находите отзвука,
въ изстрадавшейся и гордой душѣ перваго убійцы; но
Ада, живущая только любовью къ мужу и дѣтямъ и, слѣ-
довательно, обладающая болѣе тѣсиымъ уметвеннымъ го-
ризоитомъ, не понимаете этихъ высшихъ стремленій, но
вмѣстѣ съ тѣмъ не можете стряхнуть с ъ себя демони-
ческаго обаянія, которое сатана производите на все окру-
жающее.
Если мы сравнимъ этого меланхолическаго и прекрас-
наго демона с ъ смѣіпнымъ уродомъ, носившимъ в ъ сред-
нихъ вѣкахъ имя дьявола, то насъ невольно охватите
изумленіе. Какъ, неужели эти два существа, такъ не по-
хожія другъ на друга, возродились изъ одного элемента?
А между тѣмъ это правда.
Несмотря на такое глубокое несходство, Люциферъ Бай-
рона не представляете собою существа совершенно отлич-
наго отъ средневѣковаго дьявола: Каина онъ соблазняете
не безкорыстно,—онъ вымогаете отъ него дань нокло-
ненія, а также и отреченія отъ Бога; кромѣ того, онъ
въ случаѣ надобности, любите пускать в ъ ходъ софизмы
и выражаться двусмысленно, вливая въ сердце Каина ядъ
ненависти и отчаянія.
Байронъ отнюдь не стремился къ абсолютной реабилита-
ціи злого духа,—напротивъ, онъ хотѣлъ сдѣлать Люцифера
могучимъ, но. несмотря на то, настоящимъ дьяволомъ;
иначе, поэма, основанная на библейской традиціи, поте-
ряла бы свой существенный характеръ.
Сатана, который объединился бы въ своемъ характер!
съ Прометеемъ, пересталъ бы быть сатаною,—мы дока-
зывали это в ъ н а ч а л ! нашего труда * ) .
Къ несчастно, множество критиковъ, не обращая вни-
манія на серьезную разницу и не всматриваясь въ самое
ядро разбираемыхъ характеровъ, причислили такія фигуры,
какъ Сатана Мильтона и Люциферъ Байрона, къ типамъ
«прометеевскимъ», и ввели путаницу в ъ историко-лите-
ратурную и психологическую терминологію. «Прометеизмъ»
этихъ фигуръ, какъ мы видѣли, имѣете столько же об-
щаго съ Прометеемъ, сколько такъ называемая «плато-
ническая любовь» с ъ Платономъ.
Существенная черта прометеевскаго характера должна
заключаться, на-ряду со страшной гордостью и силой, въ
абсолютномъ отсутствіи эгоизма и способности къ безгра-
ничному самопожертвованію. Необыкновенно гармониче-
ское сочетаиіе такихъ несходиыхъ другъ съ другомъ эле-
ментовъ и составляете всю оригинальность эсхиловекаго
типа.
Изъ позднѣйшихъ поэтовъ только одинъ Шелли в ъ
«Освобожденномъ Промете!» безъ измѣненія удержалъ
этотъ основной типъ; в о ! другія передѣлки и копіи, а
также большинство такъ называемыхъ литературныхъ
«ирометеевскихъ» фигуръ страдаютъ преизбыточествомъ
воли и гордости, расплачиваясь з а это слишкомъ дорого
насчетъ альтруистическихъ чувствъ.
*) Книга 1-я, глава 1-я.
 Въ послѣдиее время въ этомъ отношеніи больше всѣхъ
нагрѣшилъ Брандесъ, который в ъ каждой оппозіщіопио-
революціонной фигурѣ подмѣчалъ прометеевскія черты,
хотя бы текстъ самаго произведенія самымъ яснымъ об-
разомъ противорѣчилъ этому.
Такъ, напримѣръ, несмотря на то, что байроиовскій
Люциферъ говоритъ Каину: «Я открою тебѣ правду подъ
у с л о в і е м ъ : ты долженъ пасть и поклониться мнѣ, какъ
Господу»,— Брандесъ въ I T томѣ своихъ «Главныхъ те-
ченій» безъ церемоиіи заявляетъ, что Люциферъ дѣлаетъ
для Каина все безкорыстно и не требуешь отъ него ни
колѣнопреклоненія, ни благодарности.
Истолковывая такимъ образомъ текстъ поэмы, понятное
дѣло, не трудно было превратить иепокориаго претендента
на владычество иадъ міромъ въ безкорыстнаго «духа сво-
боды» съ qiiasi-прометеевскимъ характеромъ и извратить
поэтому самое понятіе «прометеизма», которое, какъ мы
видимъ, слагалось изъ другихъ факторовъ.
Не будучи «прометеевской» фигурой, Люциферъ несо-
миѣнно типъ положительный, хотя и этотъ терминъ, в ъ
примѣненіи къ дьяволу, можетъ считаться до нѣкоторой
степени произвольными Всѣ положителыіыя отличія, про-
являющіяся на почвѣ демонизма, могутъ считаться «по-
ложительными» лишь съ эстетической, но никогда не съ
этической точки зрѣнія.
То, что прекрасно, не всегда бываешь добрымъ. Люци-
феръ прекрасенъ, даже возвышеиъ, но, несмотря на это,
обладаешь насквозь сатаииискимъ характеромъ.
Искусное соедииеиіе этихъ элементов!, свидѣтельству-
етъ о громадной художественности Байрона; самое же ис-
кусство поэта главнымъ образомъ проявилось въ разра-
боткѣ темы, потому что содержаніе ея существовало уже
давно, правда, не какъ готовое растеніе, но какъ способное
къ жизни зерно.
Вспомнимъ, что такое былъ дьяволъ въ среднихъ вѣ-
кахъ? Духомъ зла. Но что такое считалось зломъ по то-
гдашнимъ понятіямъ? Во-первыхъ, то, что мы и до сихъ
поръ называемъ зломъ, то-есть боль, физическіе недуги,
несчастія, болѣзни, потомъ фальшь, обманъ, преступле-
ніе, поступки, вредные для ближнихъ и общества, и т . д.
Это неречисленіе, однако, не исчерпываетъ всѣхъ сата-
нинскихъ особенностей; фанатики прошлыхъ вѣковъ счи
тали зломъ также и то, что теперь мы всѣ, безъ исклю-
ченія, считаемъ добромъ, а именно: разумъ, науку, лю-
бовь и т . д. * ) .
Мы уже нѣсколько разъ утверждали, что настолько
противоположный черты ни въ какомъ случаѣ не могутъ
ужиться в ъ одномъ и томъ же лицѣ. И вотъ до тѣхъ
поръ, пока поэзія подчинялась различнымъ вліяніямъ, она
не могла создать цѣльнаго типа сатаны, и лишь съ тѣхъ
поръ, какъ за это взялись писатели, цѣлыо которыхъ бы-
ло чистое искусство, а не какія-иибудь побочныя сообра-
женія, личность дьявола, распавшись на составные эле-
менты, пріобрѣла характеръ и выразительность.
Наступилъ процессъ, подобный тому, который часто
происходишь в ъ цриродѣ. Одинъ типъ, видъ, подъ влія-
*) Тертуліанъ говоритъ: „Зло—это мысль. Осужденный, ерѳ-
тикъ, на.кокецъ, та великодѣпная скотина (gloriae animal), кото-
рая называется философом*,— одно и то же".
 ніемъ извѣстныхъ факторов*, распался на двѣ разновид-
ности, не имѣющія ничего общаго, кромѣ названія и
происхожденія.
Черты, присущія первобытной формѣ, обособились; в *
каждой новообразовавшейся разновидности нѣкоторыя осо-
бенности исчезли, зато появились, и укрѣпились другія.
Таким* образомъ, какъ мы упоминали выше, возникли два,
совершенно законченные и не сходные друг* съ другом*
типа сатаны, — одинъ комическій, основанный на эле-
ментах* отрицательных*, а другой серьезный, созданный
изъ положительнаго, благороднаго матеріала.
Первое изъ этихъ видоизмѣиеній достигло совершенства
въ Мефистофелѣ Гёте: крайній пункт* другого предста-
вляет* байроновскій Люцифер*, легендарный зародыш*
которого мы находим* въ дьяволѣ ПІабаша, когда онъ
являлся въ роли утѣшителя и защитника недовольных*,
учителя мудрецов* и философов*,— тѣмъ, какъ его назы-
вали сектанты средних* вѣковъ, «великим* обиженным*»,
представителем* природы и науки.
Здѣсь эволюція сатанинских* типов* достигла своего
предѣла. Дрожащій Инферъ Иикодима преобразился въ не-
преклошіаго Люцифера, глуповатый же и смѣшной намѣет-
никъ и подручный царя мрака—въ остроумнаго скептика
и иасмѣшника, Мефистофеля.
Посредствуюіція звенья постепенного облагороженія са-
танинского типа оставили свой слѣдъ на страницах* этого
этюда, на иодобіе двойной цѣпи, обѣ части которой, почти
параллелыіыя въ первых* вѣкахъ нашей эры, под* влія-
иіемъ разных* факторов*, все дальше и дальше расходи-
лись одна отъ другой.
Одним* изъ важнѣйшихъ этапов* этого расхожденія
основного типа были Возрожденіе и Реформація, а дру-
г и м * — в е л и к і й умственный переворот*, закончившійся
французской революціей.
Какъ въ сатанѣ Марло и Мильтона, такъ и въ дьяво-
лах* Гёте и Байрона чувствуется вліяніе эпох*, даро-
вавших* им* жизнь: Мефистофель представляет* ядови-
тый и жгучій критицизм* французской философіи, а Лю-
ц и ф е р * — е я слѣную и оптимистическую вѣру во всемо-
гущество человѣческаго разума.
Смотря на дѣло съ символистической точки зрѣнія, т.-е.
считая Фауста и Каина высшими проявленіями человѣче-
скаго типа, мы должны признать Мефистофеля и Люци-
фера ихъ рефлексами и дополненіями.
Въ первом* сочетались всѣ наши грубыя страсти и
вожделѣнія, въ другом* же—высшія, идеальным, но одно-
стороннія стремления ума, могущія впослѣдствіи принести
пользу всему человѣчеству, но часто гибельныя для под-
дающихся им* слѣпо индивидуумов*...
Какъ бы то ии было, и Мефистофель и Люцифер*—
настоящіе демоны, ни одинъ изъ иихъ не мечтает* о
примирены съ небом* и разлукѣ съ адом*.
Идея реабилитаціи Сатаны появляется только у поэтов*
второй половины X I X столѣтія, хотя и раньше можно
встрѣтить произведенія, слегка затрогивающія этотъ мо-
тив*.
Въ XVIII вѣкѣ подобную мысль мы встрѣчаемъ у зна-
менитаго шотландскаго лирика, Роберта Бэрнса ( 1 7 5 9 —
1 7 9 6 г . ) , въ стихотвореніи «Адрес* дьяволу»:
«Велика, сатана, твоя сила, велико твое имя, владыка
12*
ночи... Словно левъ, ты идешь упиваться кровыо, оты-
скивая себѣ добычу и пропитаніе; то ты срываешь кро-
вли съ церквей, какъ могучій, дикій, бѣшеный гигантъ, то
кроешься в ъ глубинах* сердца, незнаемый, малый, неви-
димый ».
Какъ воспитанник* протестантизма, Бэрнсъ не забы-
в а е т * ясно отмѣтить физическое, хотя и неуловимое, но
грозное могущество сатаны. Впослѣдствіи сторонник* гу-
манитарных* идеалов* французской революціи берет*
в е р х * над* потомком* пуритан*, и, обращаясь къ Сата-
нѣ, поэт* привѣтствуетъ его сердечными словами:
«Привѣтъ тебѣ, привѣтъ тебѣ, мрачный д у х * ! Быть
может*, когда-нибудь и у тебя станет* свѣтло: я жажду
этого, не желая, чтобы кто-нибудь мучился в ъ аду, хотя
бы о н * был* сам* д ь я в о л * » . . .
С * этим* пожеланіемъ, облеченным* в * одежду драма-
т и ч е с к а я или эпическая дѣйствія, мы встрѣтимся не
разъ, разбирая произведенія поэтов* X I X вѣка.
КНИГА ІГ.
Эклектики и новаторы.
Эклектизмъ. — Причины его возншсновенія. — ІІѢмецкій роман-
т и з м а — Шатобрганъ: „Мученики" и „Начезы".—Граббе: „Донъ-
Жуанъ" и „Фаустъ".—Ленау: „Фаустъ.—Мадачъ: „Человѣческая
трагедія".—Флоберъ: „Искугаеніе св. Лптонія".—Дьяволъ—сино-
IIимъ знанія.—Эпигоны демонической поэзіи Байрона.— Кардуччи:
„Гимнъ Сатанѣ". — Бодлеръ: „Молитва Дьяволу". — Демонизмъ у
декадентовъ. — ДаЛьнѣйшія модификаціи байроновсісаго т и н а . —
Леконтъ де Лилъ: „Tristesse du diable".—Лермонтова „Демонъ".—
Эротичсскій дьяволъ .—Де Бииьи: „Элоа".— Новаторы.—Теофилъ
Готъе: „Larme du diable«.—Ог/жэ: „La divine epopée«.—Лммер-
мапъ: „Мерлииъ".
Процесс* постепенная облагорожеиія типов* дьявола
въ поэзіи являлся только отраженіемъ общаго умствеп-
наго развитія человѣчества.
Каждый вѣкъ, как* справедливо говоритъ Брандесъ,
рисовал* Люцифера но своему образу и подобію. Чѣмъ
больше въ данной эпохѣ и обществѣ элемент* движенія
царил* иадъ элементами безпорядка и мертвенности, т ѣ м *
изящнѣе становился олицетворенный символ* зла в ъ по-
эзіи, перерождаясь, наконец*, в * остроумная представи-
теля, можетъ быть, и односторонней, но мѣткой критики,
или в ъ серьезная властителя разума и прогресса.
 Такъ какъ Гёте и Байронъ взяли изъ традиціонныхъ
элементовъ и поэтически обработали почти все, что могло
подвергнуться обработкѣ, то ихъ многочисленные послѣ-
дователи должны были или перерабатывать старые мотивы,
или искать новыхъ путей и создавать нроизведенія, правда,
оригинальныя, но с о в е р ш с н и о п е с о г л а с и ы я съ
духомъ истиннаго христіанства.
Иоваторовъ, какъ обыкновенно, было не много, эклекти-
ковъ же и эпигоновъ—цѣлый легіонъ. Мы выберемъ изъ
него иѣсколько славиѣйшихъ солдатъ, ироизведеиія кото-
рыхъ но необходимости должны трактовать, какъ явленія
спорадическія, совершенно чуждыя другъ другу, или слабо
связанный нитыо поэтическаго сродства.
Эклектпзмъ вгь демонической поэзіи—это лишь единич-
ное нроявлеиіе литературнаго эклектизма, который воца-
рился въ Европѣ съ начала XIX в. и царитъ до сего дня.
Отцами этого направленія были нѣмецкіе романтики.
Демоиизмъ вообще въ высокой степени нравился имъ,
и они наплодили множество тумашіыхъ призраковъ и видѣ-
иій, но не создали ни одной сколько-нибудь выдающейся
фигуры дьявола. Онъ былъ для нихъ существомъ слишкомъ
выразительнымъ, слишкомъ жизиеннымъ и ощутимымъ, и,
вмѣстѣ съ тѣмъ, слишкомъ мало воздушпымъ и эѳирнымъ.
Художественное безсиліе нѣмецкихъ ромаитиковъ шло
рука объ руку съ ихъ необычайной способностью пони-
мать и проникаться чужими ироизведеиіями, съ тонкой
эстетической впечатлительностью къ посторонне™ влія-
ІІІЯМЪ.
Не создавъ иичего великаго, они обратили вниманіе
всего міра на нѣсколько давнымъ-давно нохороненныхъ
литературъ, а также на сотни забытыхъ, но дивпыхъ гіро-
изведеиій, типовъ и легендъ, среди которыхъ находилось
множество демоническихъ фигуръ и мотивовъ.
При помощи г-жи де-Сталь ( « D e l'Allemagne») завоева-
иія и теоріи ромаитиковъ проникли въ иодвижиуго Фран-
ции, чтобы оттуда, подвергнувшись соотвѣтственной пере-
дѣлкѣ, разойтись по всему свѣту. Въ этомъ взаимномъ
обмѣиѣ литературно - философскихъ идей не малую роль
сыграли французскіе эмигранты. Газвитію демонической
поэзіи больше всего содѣйствовалъ Шатобріанъ ( 1 7 6 8 —
1 8 4 8 г г . ) , который подвелъ подъ нее теоретическій фун-
дамента въ своей знаменитой эстетикѣ католицизма, въ
«Духѣ христіанства», пытаясь вмѣстѣ съ тѣмъ доказать
практически въ своихъ скучныхъ прозаическихъ псевдо-
эпопеяхъ («Мученики» и «Начезы»), что библійское «чу-
десное» стоишь ничуть не ниже миѳологическаго «чудес-
наго ».
Въ «Мученикахъ» авторъ Гене выставляетъ, съ одной
стороны, политеизмъ, творецъ и покровитель которого—
Сатана, а съ другой—христіанство, которому покровитель-
ствуешь Провидѣніе. И хотя дѣло происходитъ во време-
на Діоклетіана, дряхлое язычество тѣмъ не менѣе пред-
ставляется слишкомъ молодымъ для своихъ лѣтъ, а толь-
ко что развивающаяся христіанская религія — слишкомъ
старою.
Беижамеиъ Констанъ правильно сказалъ, что въ «Му-
ченикахъ» несуществующая, уже угасшая вѣра Гомера бо-
рется съ иерождеинымъ еще католицизмомъ Боссюэта.
Также анахронично трактоваиъ и самъ дьяволъ, кото-
рый какъ будто сочетаешь въ своей особѣ всѣ стремленія
 и идеалы языческаго классицизма, что не мѣшаетъ ему
въ своихъ рѣчахъ подражать демагогамъ великой рево-
люціи и не стѣсняться даже заимствоваиіемъ нѣкоторыхъ
строфъ изъ Марсельезы.
Кромѣ того, сатана такъ мало самостоятеленъ, что когда
въ аду возникли безпорядки, то не онъ, а Богъ усмиря-
ете ихъ тѣныо своей руки. Мѣстами Шатобріанъ впада-
ете въ подражаніе Мильтону, никогда не становясь въ
уровень съ оригиналомъ.
Одинаково плохо и ничтожно появляется дьяволъ въ
«Начезахъ», гдѣ, становясь на защиту политеизма аме-
риканскихъ народовъ, онъ усиливается возбудить всѣхъ
язычниковъ Новаго Свѣта къ борьбѣ съ христианами.
Вообще, произведенія Шатобріана, в а ж н ы й , к а к ъ
р е а к ц і я противъ доктринъ Буало и Вольтера, не обо-
гатили сатанической литературы ни одной выдающейся
фигурой, ни однимъ, хотя бы слабымъ мотивомъ. Авторъ
«Мучениковъ» не создавалъ д ь я в о л о в ъ , а только сши-
валъ изъ старыхъ поэтическихъ лоскутковъ д е м о и и ч е-
скія маріонетки.
Такимъ же образомъ, съ большимъ или меиынимъ успѣ-
хомъ, дѣйствовало большинство поэтовъ XIX вѣка, под-
ражающихъ только выдающимся типамъ прошлыхъ сто-
лѣтій.
Самымъ многочислеииымч, потомствомъ, весьма понятно,
могли гордиться Мефистофель Гёте и Люциферъ Байрона.
Иные поэты, желая избѣжать простого подражанія, пы-
тались соединить эти два совершенно противоположные
демоническіе характера въ одинъ, — но и это давало не-
благопріятный результате.
Самымъ лучшимъ изъ этихъ незакоішорожденныхъ ти-
повъ является, можете быть, Сатана (Рыцарь) въ ориги-
нальной трагедіи эпигона нѣмецкаго романтизма, Христіана
Граббе, котораго называли «пьяиымъ ІИскспиромъ» («Донъ
Жуанъ и Фаустъ», 1 8 2 9 г . ) . Непреклонность и гордыня
Люцифера соединяются въ этой фигур! съ хитростью и
коварствомъ Мефистофеля.
Въ одиомъ мѣстѣ онъ говорите о себѣ съ преувели-
ченіемъ, какъ о гигантскомъ д у х ! , «который среди вѣко-
выхъ огней, напрасно притупляющихъ о пего свои язы-
ки; среди всѣхъ сомнѣній, точно ураганъ ниспровергаю-
щихъ съ основанія всѣ мысли и чувства; среди всей не-
взгоды паденія съ высоте н е б е с ъ , — н е н о т е р я л ъ от-
ваги и вѣры въ себя, и вѣчно н е н а в и д и т ъ ,
в ѣ ч н о б о р е т с я въ надежд! на поб!ду». (Акте II,
сцена I).
Въ другомъ м ! с т ! онъ, растроганный, вспоминаете о
своемъ утраченномъ счастьи и любви, а на саркастиче-
скій вопросъ Фауста: «Что это? дьяволъ д!лается санти-
ментальнымъ»?—отв!чаетъ съ горечью: «Кто знаете? мо-
жете быть, и я былъ такимъ когда-то! См!йся надъ
тѣмъ, что правда! Но р а з в ! я могъ бы такъ с т р а ш н о
н е н а в и д ѣ т ь , "Шибъ раньше н е л ю б и л ъ т а к ъ
с т р а с т и о?
«Жел!зо смягчается въ огнѣ, прежде чѣмъ преобра-
зится въ мечъ: только счастливого можете постигнуть
несчастіе».
« Д ь я в о л ъ б л и ж е к ъ Б о г у, ч ѣ м ъ ч е л о в ѣ к ъ » .
На-ряду еъ этими сильными и, несмотря на излишнюю
реторику, прекрасными взрывами страсти, мы встр!чаемъ
 эпизоды слабые, туманные, даже прямо отвратительные.
Гордый за минуту царь пасти ада унижается передъ Фа-
устом*, какъ рабъ, цѣлуя его ноги съ притворною покор-
ностью, поднимая лицемѣріе до высоты системы: «пол-
зать и ползать, и всегда ползать; но, однако, только
затѣмъ, чтобы позже тѣмъ ужаснѣй возстать изъ земной
грязи» * ) .
Хотя не цѣлостный, сатана Граббе всетаки обладает*
нѣкоторыми оригинальными чертами, которыхъ почти со-
вершенно нѣтъ у Мефистофеля Ленау («Фаустъ») и Лю-
цифера Мадача («Человѣческая трагедія»).
Дьяволъ Ленау ( 1 8 2 9 — 1 8 5 9 г г . ) вообще только копія
своего славнаго тезки, копія, в ъ которой только одинъ
мотив* заслуживает* внимаиія.
Желая возбудить страсть Фауста, чортъ ведет* его не
въ студенческую харчевню, какъ Гётевскій Мефистофель,
а на крестьянскую свадьбу, и там*, вырвав* изъ рук*
деревенскаго музыканта скрипку, начинает* играть такъ,
что всѣхъ охватывает* огонь сладострастія.
Здѣсь чувствуется вліяпіе атмосферы, среди которой
воспитался Ленау, нѣмецъ по языку и имени, но венгр*
по происхожденію.
* ) Очень забавную фигуру дьявола, въ комико - сатирическом?,
стилѣ, Граббе выводить въ своей критико-историко-литературно-
общественной фантазіи „Scherz, Satire, Ironie und Tiefere Bedeu-
tung". Дьяволъ, придя на землю, мерзнетъ, несмотря на семь мѣ-
ховыхъ шуб?,; люди спасают?, ого, за что онъ отплачивает?, имъ
неблагодарностью; наконец?,, знаменитая „бабка" захватываете
его с?, собою на обратномъ пути въ адъ, гдѣ уже окончено „мытье
иоловъ и чистка платья".
Соотечественник* его, венгр* по крови и языку, Эме-
рихъ Мадачъ ( 1 8 2 3 — 1 8 6 4 г г . ) , в ы в е л * в ъ своей «Чело-
вѣческой трагедіи» тип*, в ъ котором* нѣтъ даже и этой
частицы мадьяризма, и который почти рабски (и, вдоба-
вок*, очень слабо) подражает* нѣмецкому духу отрицанія.
Пространная критика творенія (сцена I ) кажется, в ъ
сравиеиіи съ остроумными словами Мефистофеля, какимъ-
то грубым* гипсовым* слѣикомъ на-ряду съ изящно вы-
рѣзаниою камеей. Люцифер* Мадача также, какъ и Ме-
фистофель, выдает* себя з а существо предвѣчное, за «ду-
ха, который всегда, с ъ незапамятных* времен*, противо-
рѣчитъ», который тоже принимал* участіе в ъ процессФ.
творчества и требует* себѣ награды з а это. Получив*
два райских* дерева, онъ съ радостью принимает* этотъ
скромный дар'ь,—онъ знаетъ, что если «отрицаніе най-
дет* даже малѣйшую точку опоры, то оно можетъ сдви-
нуть міръ съ его основанія»!
Доведя Адама и Еву до грѣхопаденія, злобный бѣсъ ста-
рается убить в ъ них* надежду, вѣру и желаніе жить и
показывает* имъ грустиыя сцены изъ исторіи человече-
ства.
Как* и в с я эта драма, которой ярые венгерскіе па-
тріоты придают* чрезмѣрное значеіііе, такъ и одно изъ
главиѣйшихъ лицъ, принимающих* в ъ ней участіе, имен-
но—дьяволъ, не обладают* ни тѣыыо жизни. Люцифер*—
только туба, при помощи которой автор* провозглашает*
свои пессимистическія воззрѣнія на прошлое и грядущее,
а также и на современное состояніе человѣчесгва.
Аналогично, но гораздо оригиналыіѣе и глубже понял*
и разработал* дьявола другой крайиій пессимист*, Фло-
беръ, в ъ своемъ прекрасномъ, хотя и слишкомъ пропи-
танномъ эрудиціей, «Искушеніи св. Антонія».
Не имѣя силы довести пустынника до грѣха любостраст-
ными образами, дьяволъ принимаете видъ Иларіона, быв-
шаго ученика Антонія, и, также, какъ Люциферъ Мадача,
начинаете развертывать предъ очами святого умственную
исторію человѣчества, воплощенную в ъ ряды боговъ, ере-
сіарховъ, пророковъ и т . п.
Чѣмъ дальше тянется эта процесоія и чѣмъ больше
сомнѣній возникаете, в ъ сердцѣ святого, тѣмъ больше
растете, ничтожная вначалѣ фигура мнимаго Иларіона, а
когда, иакоиецъ, послѣднія видѣнія и фантомы погружа-
ются въ ничто,—наступаете страшное, глубокое, мрачное
молчаніе. Святой шепотомъ прерываете, его:
«Всѣ исчезли»!
«Остался я»! — отвѣчаетъ Иларіонъ, преображаясь в ъ
генія, свѣтлаго и настолько огромнаго, что Антоній дол-
женъ закинуть голову иазадъ, чтобъ заглянуть ему в ъ
глаза.
«Кто же ты»?—спрашиваете, святой.
Иларіонъ гордо отвѣчаетъ:
«Царство мое обширно, какъ вся вселенная, a желаніе
мое не знаете границъ. Л все шествую, шествую, осво-
бождая духъ изъ узъ; я шествую безъ ненависти, безъ
соетраданія, безъ любви и Бога. Меня называютъ З и а н і е » .
И, схвативъ устрашеннаго пустынника, ОІІЪ показываете
ему весь небесный механизмъ и таинственную архитектуру
творенія, возбуждая, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ умѣ бѣдияка ты-
сячи сомнѣній относительно самаго существованія жизни и
требуя дани поклоненія взамѣнъ за рѣшеніе этой загадки.
Символизмъ здѣсь ясенъ: на мѣстѣ идеаловъ, которые
низверглись въ пропасть, водворилось знаніе, старающееся
сокрушить все, что не согласно с ъ требованіями разума,
и жаждущее такого же поклоненія, которымъ пользова-
лись обитатели разныхъ олимповъ и асгардовъ.
Достаточно ли этого будете человѣчеству? Можете ли это
успокоить его сомнѣнія и гарантировать счастіе?
Поэте не даете отвѣта на эти вопросы, но въ послед-
ней части своей поэмы представляет!, намъ пустынника,
который, с ъ разсвѣтомъ освободившись отъ терзающихъ
его сомнѣній, отъ соблазновъ, искушающихъ тѣло и духъ,
возвращается къ обычному порядку жизни и, сотворивъ
крестное знамеиіе, д о к а н ч и в а е т ъ м о л и т в у, и а ч а-
тую вчера вечеромъ...
Во всякомъ случаѣ дьяволъ Мадача и Флобера почти
совершенно потерялъ личность и переродился въ ч и с т ы й
с и м в о л ъ . У поэтовъ X I X вѣка это встрѣчается очень
часто.
Въ поэмахъ, разсматриваемыхъ нами ранѣе, дьяволъ
выступаете преимущественно какъ с и м в о л ъ к р и т и к и
и р а з л о ж е н і я *),—теперь вглядимся въ нроизведенія,
авторы которыхъ, идя но слѣдамъ Байрона, апоѳеозиро-
вали Сатану, какъ свѣтлаго генія разума.
Дальше всѣхъ въ этомъ отиошеніи зашелъ Кардуччи въ
своемъ знаменитом!,, нроклинаемомъ одними, превозноси-
*) Къ мефистофелевскому типу принадлежишь еще Люциферъ
въ „Золотой легендѣ" Лонгфелло, а также „Чужой пассажиръ«
и „Фабрикантъ пуговицъ" въ насквозь символистическомъ „Peer
Gynt" Ибсена.
момъ другими гимнѣ Сатанѣ ( A Satana), начинающемся
словами:
Л te, dell essere
Principio immenso,
Materia e spirito,
Ragione e senso... *).
Кардуччи, какъ члены средиевѣковой секты Люциферіанъ,
объединяешь Сатану со всѣмъ, что в ъ человѣческой на-
турѣ хорошо, здорово, весело, счастливо (Адонисъ, Астар-
та, Ариманъ) ( ? ) съ одной стороны, и что мудро, незави-
симо, благородно, съ другой (Виргилій, Горацій, Виклефъ,
Г у с ъ , Саванарола, Лютеръ).
Все это произведете, преисполненное реторики и на-
тяиутыхъ сопоставлеиій, кончается иѣсколькими строфами
восторга передъ воспѣваемымъ существомъ, изъ которыхъ
наибольшую популярность снискала слѣдующая:
Salute, о, Satana,
О, ribellione,
О, forza vindice
Delia ragione!
To же самое, но только гораздо прекраснѣе и логичнѣе
сказалъ Байронъ, которого ни одинъ иоэтъ не превысилъ
въ этомъ отношеніи.
Даже такой странный умъ, какъ знаменитый литератур-
ный некрофилъ Бодлеръ ( 1 8 2 1 — 1 8 6 7 г г . ) , у которого
ненатуральность была истинною натурою, который в с е
*) Poesie di Giosue Carducci, Firenze, G. Barbara, 1880. „Гимнъ
Сатанѣ", составляіощій до иѣкоторой степени этико-полйтическое
credo, написанъ въ 1863 г., а изданъ впервые въ 1865 г. въ
формѣ летучаго листка.
видѣлъ навыворотъ, и не ради эффекта и желанія позиро-
вать, а потому, что онъ страдалъ нѣкоторымъ моралыіымъ
дальтонизмомъ и астигматизмомъ,—даже онъ не подмѣтилъ
ничего новаго в ъ превратномъ зеркалѣ Божества, нося-
щемъ имя сатаны.
Знаменитыя «Litanies de Satan», это лишь прекрасная
лирическая парафраза Байроновскихъ мотивовъ, процѣжен-
пая сквозь тонкое декадентское ситечко:
О, toi, le plus savant et le plus beau dos Anges,
Dieu trahi par le sort et privé de louanges,
0 , Satan, prends pitié de ma longue misère!
0 , Prince de l'exil, à qui l'on a fait tort,
Et qui, vaincu, toujours se redresse plus fort,
0 , Satan, etc.
Toi dont l'oeil clair connait les profonds arsenaux,
Où dort enseveli le peuple des métaux,
0 , Satan, etc.
Toi dont la large main cache le précipices,
Au somnambule errant au bord des édifices,
0 , Satan, etc.
Toi qui, magiquement, assouplis les vieux os
De l'ivrogne attardé foulé jxir les chevaux
0 , Satan, etc.
Bâton des exilés, lampe des inventeurs,
Confesseur des pendus et des conspirateurs,
0 , Satan, etc.
Такимъ же точно представляется дьяволъ въ звучпыхъ,
но неискрениихъ богохульствахъ атеиста Ришпена, ко-
торый провозглашаешь апологію сатапѣ только для того,
чтобъ имѣть возможность закончить ее заранѣе пригото-
вленыымъ и вдобавокъ еще сомнительнаго достоинства
эффектомъ: Si je croyais à Dieu, je serais pour le diable!
 Кромѣ того, между Бодлером* и Ришпеномъ огромная
разница: первый—истинный художник*, второй—только
искусный ритор*.
Ришпенъ, ыынѣ совершенно обратившийся в ъ «романи-
чески-идеалистическую вѣру», с л а г а л * свои циническіе со-
неты и безбожныя оды холодно, зная, что этим* спосо-
бом* онъ в ы з о в е т * негодованіе и обратит* н а себя вии-
маніе; Бодлер* воплощался в ъ то, что писал*, потому
что писал* искренне. Kpenè издал* его посмертное про-
и з в е д е т е «Mon coeur mis ä n u » , и мы видимъ, что автор*
«Цвѣтовъ з л а » , глубоко, хотя странно вѣрующій като-
л и к * , считал* сатану существом* совершенно реальным*,
отъ котораго происходит* в с е земное, з а исключеніемъ
смерти, величайшаго дара Божія.
Бодлер* в ъ своихъ произведеніяхъ назначил* дьяволу
почетное мѣсто, и это объясняется парадоксальностью
художественной натуры, подчиняющейся противоположным*
побужденіямъ,—таково мнѣніе Банвиля * ) . Иначе и, по на-
шему мнѣнію, логичнѣе, р а з ъ я с н я е т * этотъ вопрос* Родеи-
бахъ **), утверждая, что сатана в ъ поэзіи Бодлера игра-
е т * такую же роль, какъ и въ орнаментах* собора Нотръ-
Дамъ, гдѣ безобразный фигуры демонов* составляют*
каменный легіонъ, стерегущій зданіе, посвященное Дѣвѣ
Маріи.
Какъ извѣстно, Бодлер* оказал* немалое вліяніе н а
французскую ноэзію. Теперешніе символисты и декаденты
справедливо считают* его своимъ предком*, и ихъ отно-
*) Revue Contemporaine, 1885, № 3.
**) Revue de Paris, 1894, „Tombeau de Bodelaire".
шеніе къ демонизму опирается на т ѣ же самыя основы,
какъ и у Бодлера.
Всѣ натуры, болѣе или менѣе родственный автору
«Искусственных* Р а е в ъ » , какъ, иапримѣръ, странный
Вилье де-Лиль Аданъ, Барбе д Орвильи, умершій в ъ боль-
ницѣ п о э т * - бродяга Верленъ, визіоиеръ Меттерлинкъ и
т. п., все это—преимущественно изнервничавшіеся живо-
писцы иастроеній, но н е демонических* фигур* и харак-
теров*. Вѣрятъ ли они в ъ чорта, или притворяются, что
вѣрятъ, ІІО вызывать его они уже не умѣютъ.
Для этого нужно имѣть энергію Манфреда, или питать
етремленія Фауста!
Гораздо лучше удается имъ опредѣленіе смерти. Это
отрицаніе болѣе абсолютно, болѣе глубоко и ярко, чѣмъ
дьяволъ, и поэтому лучше соотвѣтствуетъ мистическому
нигилизму горсточки французских* поэтов*, вѣчно ко-
леблющихся между грубым* натурализмом*, съ одной сто-
роны, и пантеистически - аскетической экзальтаціей, с ъ
другой.
Сатана для н и х * , какъ нѣкогда для нѣмецкихъ роман-
тиков*, слишком* положителен*, личенъ и реален*; имъ
нужно вонлощеиіе абсолютного ничто, небытія; поэтому-то
въ «Цвѣтахъ зла» Бодлера смерть занимает* не послѣднее
мѣсто, а Меттерлинкъ в ъ своихъ «Слѣпцахъ» потрясающим*
образомъ изобразил* столкиовеніе олицетворенной смерти
съ ЖИЗІІЫО.
Оригинальныя видоизмѣненія дьяволов*, правда, выдер-
ж а н н ы х * в ъ байроновскомъ стилѣ, по не идущих* прямо
во слѣдъ з а произведеніями творца Люцифера, мы встрѣ-
13
 чаемъ в ъ поэзіи современнаго «парнасца», пессимиста Ле- Лермонтовскій Демоиъ имѣетъ в ъ себѣ болѣе байро-
конта де-Лиля ( 1 8 1 8 — 1 8 9 4 г г . ) и в ъ понулярномъ «Де- новскаго Манфредизма, чѣмъ Люциферизма, если можно
мон!» безвременно угасшаго русскаго поэта Лермонтова такъ выразиться. Онъ также скучаете.
f ( 1 8 1 4 - 1 8 4 1 гг.).
Ничтожной властвуя землей,
Демоны обоихъ этихъ писателей страдаютъ, какъ Кор- Онъ сѣялъ зло безъ наслалсденья,
саръ, Лара и Манфредъ Байрона тою характеристическою Нигдѣ искусству своему
формою сплина, которая называется «Weltschmerz». Онъ не встрѣчалъ сопротивленья,
Безмолвный Сатана сидитъ на сн!?кной вернши! горы и И зло наскучило ему,

смотритъ кровавыми очами въ пропасть, « г д ! роится му- — ему, который должеігь былъ «все знать, все чувство-
равейиикъ людей и зв!рей, муравейникъ, иадъ которымъ вать, все вид!ть, все противъ воли иенавид!ть, и все на
проносятся разгн!ванные в ! к а » . Онъ смотритъ на ире-
с в ѣ т ! презирать».
ступленія и гнусности, слышитъ справедливыя нареканія
Правда, впосл!дствіи, подъ вліяніемъ любви, которую
и на-ряду съ этимъ тріумфалыіые гимны въ честь тира-
онъ почувствовалъ къ прекрасной Тамар!, онъ видите,
новъ... Зр!лище это, всегда то же самое, всегда одина-
какъ въ немъ просыпается прежняя демоническая энергія,
ково противное и глупое, начинаете надо!дать безсмерт-
къ которой присоединяется доля саытимеитализма. « Я
ному свид!телю.
тотъ,—отвѣчаетъ онъ своей л ю б и м и ц ! , —
«Однообразные дни,—стонете онъ,—словно страшиыя чей взоръ надежду губитъ,
дождевыя тучи скопляются въ моей в!чности, но совс!мъ Едва иаделсда расцвѣтетъ,
не заполияютъ ея. Могущество, отчаяніе, гордость,—все Я тотъ, кого никто не любитъ
это тщета, и г н ! в ъ тяготите меня и борьба наскучила мнѣ. И все лшвущее клянетъ...
«Ненависть обманула меня почти такъ же, какъ и лю- Я царь познанья и свободы,
Я врагъ небесъ, я зло природы,
бовь, я выпилъ ц ! л ы й океанъ безплодныхъ слезъ. Вали- И видишь—я у ногъ твоихъ.
тесь же на меня и давите меня громы и развалины міровъ! Тебѣ принесъ я въ умиленьи
Да поглотите меня святой соиъ. Молитву тихую любви,
«А негодные счастливцы и проклятыя поколѣнія услы- Земное первое мученье
И слезы первым мои".
шать голосъ, взывающій въ пространств! безъ границъ:
Сатана умеръ! Эротическая струна, на которой Лермонтовъ такъ силь-
«И то будете твоимъ концомъ, «Создаиіе шести дней» *). но наигрываете в ъ своемъ «Демон!», не особенно новый
вымыселъ въ сатанической поэзіи. Не говоря уже о бай-
*) Леконтъ де-Лиль: „Poèmes Barbares", „La Tristesse du diable". роновскомъ « Н е б ! и землѣ», г д ! любовь является иричи-
13*
 ною паденія ангелов*, аналогичный мотив* мы встрѣчаем*
въ «Элоа» де-Виньи. По мнѣнію Спасовича, эта поэма
оказала нѣкоторое вліяніе на произведете русскаго поэта.
У Лермонтова дьявол* влюбляется въ обитательницу
земли, у де-Виньи Элоа, а н г е л * ж е н с к а г о р о д а ,
возродившаяся изъ слезы Христа, пролитой над* гробом*
Лазаря, ж а л ѣ е т * сатану потому, что, какъ « с а м ы й
в и н о в н ы й , онъ должен* быть н е с ч а с т н ѣ й ш и м ъ
и з ъ Ii е с ч а с т н ѣ й ш и х ъ » .
Не будучи в * силах* подавить въ себѣ чувство, Элоа
покидает* небо и спускается в * адскія бездны, чтоб* при-
близиться къ проклятому архангелу, который ничего не
утратил* изъ своей красоты и говоритъ такими сладкими,
упоительными словами, что они, как* справедливо замѣ-
тилъ Брандесъ, напоминают* софокловскій гимн* Эросу
(въ Антигонѣ).
В * минуту, когда сострадательная Элоа увидала царя
бездны, онъ принял* позу, слегка напоминающую позу бай-
роновскихъ героев*, и «небрежно прислонился к * волнѣ
тумана, исходящая изъ-подъ его крыл*. Г л а з * ласкают*
красновато - опаловые оттѣнки его одежды, то блѣдные,
то ярко разгорающіеся. Волосы воронова крыла, но охва-
ченные вокруг* перевязыо,—была ли то корона, или тиски
для головы? Е я живое золото—словно мистическій, кло-
кочущій огонь древних* треножников*. Смѣлыя крылья
свернуты, блѣдности ихъ цвѣта подражают* сѣрыя сумерки
туманнаго вечера, на ногах*, охваченных* золотыми обру-
чами, искрится радуга неисчислимых* брильянтов*, таин-
ственные перстни ослѣпляют* глаза чудным* блеском*»...
В * этомъ описаніи черезчуръ много ювелирных* тер-
миновъ и слишком* мало г р о з н а я . Положим*, де-Виньи
хотѣлъ представить сатану съ симпатичной, привлекатель-
ной, соблазнительной стороны.—иначе Элоа не поддалась
бы 'его очарованно; но всетаки яркость и обстоятельность
приведенная выше описанія сатаны придают* ему слиш-
ком* земную наружность: есть темы, которыя необходимо
трактовать нѣсколько туманно, потому что чрезмѣриая
пластика отнимает* свойственный им* характер*.
В * дальнѣйшемъ теченіи поэмы де-Виньи напал* на
надлежащій тон*.
« . . . Н а челѣ у него тревога, но глаза скрываются за
рѣсницами. Знает* ли онъ, какая чародѣйствеиная мощь
исходить от* него? Как* предразсвѣтный мягкій вѣтеръ
среди лѣсныхъ глубин* начинает* свои вздохи невѣриым*
шепотом*, пробуждая землю и покрывая зыбью водную
поверхность, такъ, постепенно поднимая свой глубокій
мягкій голос*, звучащій скорбыо, как* нота погребальная
прощанія, он* обратил* къ дочери Божьей такія слова:
«Я тот*, который возбуждает* любовь, но меня никто не
знает*. На человѣкѣ я основал* мое царство, дышащее
огнем*, на жаждѣ его сердца, на с н а х * его духа, на
страстях* тѣла, на силѣ таинственных* влеченій, на со-
кровищах* крови, на могуществѣ взглядов*. Я иочыо вы-
зываю страстный шепот* сонной супруги; дѣвочку учу
сновать пасмы блаженных*, лживых* мечтаній; я днем*
утѣшаю ее чарами темных* ночей; я—таинственный царь
таинственных* блаженств*. Я соединяю сердца и раз-
рываю крѣпкія цѣпи, как* мотылек* съ опыленным*
крылом*, который на взволнованный лица разсѣваетъ
миріады цвѣтовъ, неся любовь без* слезъ, без* страда-
 ній и измѣны. Я изъ рукъ Творца осмѣлился вырвать
слабое твореніе помимо Его воли, я подѣлилъ съ нимъ
природу. Пусть Онъ, гордый розовымъ днемъ и его шу-
момъ, скрываешь золотыя звѣзды подъ солнечнымъ блес-
комъ; для меня—нѣмая тѣнь; я изъ моей сокровищницы
даю землѣ блаженство вёчера, благо тайны».
«Природа, охраняющая мои права, въ ночной тишипѣ
пріемлетъ меня, съ любовыо слушаешь меня, дышишь мною;
я снова становлюсь ея душой и, чтобы выполнить свои
сладкіе планы, я вызываю изъ глубины стихій подвласт-
ное мнѣ племя.
«Гимны блаженства потрясаютъ воздухъ; деревья по-
ютъ, каждое свою пѣсню, густые кусты—свой концерта,
а. надъ струею, что течетъ непрерывно, слышно жалоб-
ное воркованіе ночной голубки».
Нельзя отрицать, что де-Вииьи понялъ сатану очень
оригинально, соединивъ въ его характерѣ демонизмъ съ
сладострастіемъ.
Любовь—дѣло дьявола, не Бога! То же самое утверждали
и отцы церкви, считавшіе безбрачіе единственнымъ со-
вершеннымъ состояніемъ, а искусительницу - женщину—
союзницею ада.
Къ аналогическимъ выводамъ приходитъ и Шопенгауэръ
въ своей «Метафизикѣ любви», доказывая, что любовь
существуешь не затѣмъ, чтобъ осчастливливать насъ, а
затѣмъ, чтобъ, обольщая призракомъ счастія, побуждать
насъ къ дѣяніямъ, полезиымъ для вида, но убійственнымъ
для индивидуума. Пониманіе любви, какъ демоническаго
ф а к т о р а — отличительная черта всей современной литера-
туры: Ибсенъ, Толстой, Ола Гансонъ, Пшибышевскій, даже
и нашъ Прусъ, въ эротизмѣ видятъ не идеалъ, къ ко-
торому нужно стремиться, а космическую силу, дѣлающую
изъ людей игрушку для какихъ-то непопятиыхъ цѣлей...
Неизвѣстио, имѣлъ ли де-Виньи въ мысли, хотя безсо-
знателъно, то же самое, что и теперешпіе писатели, дѣ-
лая демона представителемъ земной любви; мы знаемъ
только, что, какъ крайній пессимиста, онъ смотрѣлъ на
міръ сквозь призму грусти и за красотами жизни замѣ-
чалъ пустоту. Быть можетъ, считая любовь вещыо брен-
ного, онъ не лишалъ ея цѣнности наркотика, раздаваге-
лемъ котораго былъ демонъ, антитеза Творца.
Развернувъ передъ жительницей неба цѣлый рядъ бла-
жениыхъ картииъ человѣческой любви, Сатана — Эросъ
восклицаешь:
«Вотъ предъ тобою измѣнникъ и грѣхи его дѣлъ! Уко-
ряемый въ злобѣ, онъ является духомъ утѣшенія, ко-
торый выкрадываешь у господина его раба и силою любви
освобождаешь отъ горестей его положенія, даруя ему ми-
нуту волшебства, порою минуту забвенія.
Мефистофель возбуждалъ въ Маргаритѣ отвращеиіе,
Ада жалѣла Люцифера, у Элоа жалость переходишь въ
любовь.
Элоа безъ словъ говорила: «я твоя», а духъ мрака
шепталъ ей: «О, будь моею!... Подойди, дотронься до моей
руки. Вскорѣ одинаково ты будешь презирать то, что зо-
вется добромъ, и то, что зовется зломъ. Ты до сихъ поръ
не знала, что такое значитъ отдать свое лоно, чтобы
кто-нибудь могъ на немъ скрыть источник!, своихъ слезъ:
я одинъ укажу тебѣ дорогу новаго счастія»...
Рожденная на землѣ, Маргарита дѣлается причиною спа-
 сенія Фауста; дочь Христа, Элоа *), покинув* навѣки ие-
бесныя радости, спускается въ объятія царя мрака, робко
спрашивая его при этомъ:
«Куда, прекрасный ангѳлъ, ты ведешь меня?» — « И д и
за м н о ю ! » — « Я думала, что спасу тебя».—«ІІѢтъ, я уно-
шу тебя въ міръ тьмы». — « Е с л и мы будемъ вмѣстѣ, не
все ли равно, гдѣ не быть! Скажи мнѣ еще разъ: сестра!
скажи, божество мое!» — « Т ы рабыня, жертва, а не путе-
водпая з в ѣ з д а ! » — « Т ы казался мнѣ такимъ добрымъ! Какъ
же можно назвать мое дѣяніе?»—«Преступленіемъ!»—«Но
ты-то, по крайней мѣрѣ, счастливь? Болѣе примирен* съ
своею судьбою?» — « Я грустен*, какъ никогда».—«Кто
же т ы ? » — « Я сатана!»
Прекрасная поэма де-Виньи важна для насъ въ том*
отношеніи, что представляет* собою какъ бы н о в о р о т -
н ы й п у н к т * в ъ трактованіи отношенія сатаны къ
небесам*. Любовь ангела, дочери Христа, къ проклятому
отступнику и бунтовщику была прологом* къ цѣлому ряду
произведеній, авторы которыхъ, нарушая порядок* тради-
ціи, старались,—впрочем*, не с ъ особенно удачным* ре-
зультатом*,—толкнуть демоническую поэзію на новые пути.
Байрон* сдѣлалъ изъ сатаны фигуру, которую поверх-
ностный читатель готов* назвать Прометеем*; Кардуччи
и Бодлер* почти обожествили его. Что же оставалось дѣ-
лать ихъ преемникам*? Отважиться еще на одинъ ш а г *
и, наперекор* догматам* и леге-идѣ, ввести падшаго анге-
ла на небо.
*) Дальнейшую судьбу Элоа разсказалъ Словацкій, обращая
се, въ одной изъ своихъ ноэмъ, „въ грустную оберегательницу
могилъ сѣвера".
Послѣ де-Виньи, который послал* в ъ бездну небесную
утѣшительницу, выступил* Теофиль Готье. Онъ именно
въ своем* изящном* фейерверкѣ юмора и ироніи, нося-
щем* имя «Слеза дьявола» («Larme du diable» 1 8 3 9 ) , воз-
будил*, устами св. Магдалины, вопрос* о возвращеніи са-
таны на лоно иебеснаго блаженства.
Главным* мотивом* дѣйствія какъ там*, такъ и в ъ
книгѣ Іова и въ «Фаустѣ» Гёте, является заклад* между
небом* и адом* о душѣ двухъ чистых* дѣвъ. Сатана
утверждает*, что доведет* ихъ до грѣха, но, растроган-
ный ихъ невинностью, силою и бсзкорыстіемъ ихъ чувств*,
роняет* слезу, которую ангелы собирают* в ъ брильян-
товый кубок*.
Дьяволъ Готье не безусловно золъ, потому что, условли-
ваясь с ъ Творцом* насчет* заклада, желает*, чтобы в ъ
случаѣ его выигрыша извѣстная нам* Элоа получила про-
іценіе за бѣгство изъ рая. Ио влюбленная въ сатану Элоа
отвергает* помилованіе и восклицает* изъ глубин* бездны:
« Я предпочитаю адъ съ моим* осужденным* — раю с ъ
вами».
Вообще, сатана «Слезы дьявола» производит* скорѣе
впечатлѣніе симпатичнаго добраго малого, чѣмъ преступ-
ника, и потому пользуется протекціею святых* женскаго
иола, которыя ходатайствуют* за него предъ Всевышним*.
Добрый Творец* в ъ принципѣ уже готов* простить
падшаго ангела, но, не желая отмѣнять своего приговора,
откладывает* рѣшеніе вопроса на будущее: «Через* двѣ
тысячи л ѣ т ъ — у видимъ».
Значительно дальше пошел* Александр* Сумэ въ своей,
теперь совершенно забытой «Божественной Эпопеи» («La
divine Epopée», 1 8 4 1 ) . Поэма странная, длинная и скуч-
ная, но достойная вниманія в ъ томъ отпошеніи, что по-
этъ пробуетъ представить п о л н о е с л і я н і е а д а с ъ
н е б о м ъ *).
Дѣйствіе происходите в ъ б у д у щ е м ъ , послѣ конца
міра. Все исчезло, остались только небо и пасть ада. Се-
мида, послѣдняя женщина, нынѣ уже спасенная и святая,
любить, какъ Маргарита Фауста, осужденного Идамееля,
который при жизни боролся с ъ Богомъ, a послѣ смерти,
нопавъ в ъ адъ, поднялъ бунтъ противъ Люцифера, свер-
гнулъ его съ престола и самъ принялъ бразды правленія
адомъ.
Семида плачете в ъ небѣ; Христосъ и святые жалѣютъ
ее. Накоиецъ, Сынъ Божій просите Предвѣчнаго Отца дозво-
лить Ему искупить адъ. Отецъ соглашается подъ условіемъ
новой смерти, новой Голгоѳы.
Христосъ снисходите в ъ адъ. Идамеель приказываете
*) Это не было такъ безусловно ново, какъ могло бы ка-
заться. Изъ поэтовъ уже Клопштокъ ввелъ раскаивгаагося Аббо-
доиу въ рай. Въ первыхъ вѣкахъ х.ристіаиства возможность снасе-
ігія надшихъ ангеловъ допускалъ Оригенъ, а также множество ере-
сіарховъ, внослѣдствіи же славный теологъ Скотъ Эригеіга (IX в.),
который выходилъ нзъ паитеистическаго принципа, что какъ нѣ-
когда все находилось въ Богѣ, такъ все и должно возвратиться
къ Нему. Какъ мы знаемъ, это воззрѣніе у индусовъ составляет!,
главный фундамента ихъ религіозно-философской системы: зло,
какъ переходная форма реализаціи существованія, не можотъ су-
ществовать вѣчно, но должно исчезнуть, возвратившись на лоно
абсолюта, то-есть предвѣчной причины причииъ. Мігогіс европей-
скіе метафизики X I X вѣка приняли это древне-индійское воззрѣ-
ніе на природу нроисхожденія зла. Поэты пошли но ихъ слѣдамъ.
Его во второй разъ распять и мучить, но каждая новая
мука, однако, подвигаете впередъ дѣло искупленія. К р е с т ъ
все растетъ и растетъ, возносить къ небу
с в я т у ю жертву, a в м ѣ с т ѣ с ъ нею и в е с ь адъ.
Идамеель, пораженный утратою царства, самъ вонзаете
копье въ сердце Избавителя, и адъ начинаете опускаться
внизъ.
Но Предвѣчный Отецъ, не желая, чтобы дѣло Сына
было потеряно, наполняете весь адъ мистическимъ свѣ-
томъ, который уничтожаете все, что было зломъ в ъ аду.
Только одинъ гордый Идамеель осмѣливается противиться
этому вліянію, но и онъ, однако, падаете, вмѣстѣ с ъ
раскаявшимся и давно уже оплакивающими» свои грѣхи Лю-
циферомъ, на колѣна, и, получивъ прощеніе, соединяется
въ небѣ съ возлюбленной Семидою навѣки.
Изъ этого изложенія видно, какую м а л у ю р о л ь игра-
ете здѣсь н а с т о я щ і й с а т а н а , свергнутый съ престо-
ла обыкновеннымъ смертнымъ, коль скоро онъ получаете
прощеніе вмѣстѣ с ъ цѣлымъ адомъ, ne столько вслѣдствіе
собственнаго раскаянія, сколько вслѣдствіе слезъ, моле-
ній и предстательства женщины. Въ дальнѣйшемъ теченіи
поэмы Сумэ показываете намъ Люцифера «одѣтымъ в ъ
прирожденный ему блескъ и стоящимъ на сафирахъ, изъ
которыхъ сдѣланы ступени ко святому мѣсту» *). Падшій
и реабилитированный архаигелъ подъ акомпаниментъ арфы
иоетъ похвальные гимны въ честь Еговы:
* ) Et Lucifer, paré de ses splendeurs natales,
Debout sur les saphirs, qu'on a jeté pour dalles
Au degrés du lieu saint, rend à sa liarphe d'or
De ses hymnes perdus l ' h a r m o n i e u x trésor (XII).
 „Gloire! ma jeune voix n'a plus de chants funèbres;
J e reprends aujourd'hui l'hozanna commencé
Avant que sur mon coeur, épris de ses ténèbres,
L'enfer de dix mille ans jour à jour eût passé" etc.
M в с е это в ъ коицѣ концовъ заслуга Семиды, кото-
рая, тоскуя объ осужденном!» Идамеелѣ, молила Христа
о предстательствѣ и осмѣлилась «изслѣдовать бездну ми-
лосердія, кроющуюся въ сердцѣ Христа» («L'abime de clé-
mence au coeur de Jèsus-Clirist).
Первая женщина ( Е в а ) погубила міръ; послѣдияя (Семи-
да) спасла е г о —
Car, du Dieu créateur doux et puissant bienfait,
L a femme a dû guérir le mal qu'elle avait fait.
Однимъ словомъ, поворота къ до-христіанскимъ доктри-
нам!, и развитіе католическаго мотива «вѣчной женствен-
ности», на ряду с ъ не особенно счастливыми фантазіями
автора, который отстраиилъ Люцифера на второй планъ,
совершенно испортили оригинальный замыселъ всего про-
изведенія.
Изъ другихъ произведеній, порожденных!, в ъ эпоху ро-
мантизма, заслуживает!» вниманія англійскій романъ Ро-
берта Матюрена «Мельмотъ-скиталецъ».
Это исторія человѣка, который продалъ душу дьяволу
и, желая избѣжать иаказаиія, тщетно ищетъ кого-нибудь,
чтобы передать свой договоръ со всѣми выгодами и обя-
зательствами. Никто не хочешь, даже за сверхъестествен-
ное могущество, погубить свою душу, и Мельмотъ умира-
ешь, послѣ долгой жизни, в ъ страшиыхъ мученіяхъ, фи-
зических!, и моральных!,. Самъ дьяволъ не выступаешь в ъ
ромапѣ, но герой, одаренный необычайными особениостя-
ми, часто производишь впечатлѣніе демона. «Новыя ски-
танія оригинала» Кожеиевскаго слегка напоминаютъ про-
изведена Матюрена: и здѣсь, и тамъ выступает!» чело-
вѣкъ, исполняіоіцій функціи сатаны,—«кандидата в ъ дья-
волы».
Продолженіе романа Матюрена вышло изъ-подъ пера
Бальзака («Melmoth reconcilié»). Это замѣчательная попыт-
ка воспроизведенія психологіи человѣка, превращсинаго
въ дьявола. Имѣя возможность сдѣлать все, Кастаиье, на-
слѣдникъ Мельмота, не желаетъ н и ч е г о , потому что
н о н я л ъ в с е , изслѣдовалъ до глубины и нашелъ н е -
д о с т о й н ы м ! » пожелаиія. «Зная в с е , — о і г ь томился по
н е и з в ѣ с т н о м ъ » . «En voyant les principes et le méca-
nisme du monde, il n'admirait plus les résultats et manifes-
tait bientôt ce dédain profond qui rend l'homme supérieur
semblamble à un sphinx qui sait tout, voit tout et garde une
silencieuse immobilité. Riche de tout la terre—la richesse et
le pouvoir ne signifièrent plus rien pour lui».—«Comédie du
diable» того же автора—только общественно-эстетическая
сатира. Дьяволъ устраиваешь въ аду театръ, разныя шко-
лы борются изъ-за него, и т . п.
Романъ Фредерика Сулье «Mémoires du diable» не что
иное, какъ модернизація мотива, разработаннаго Лесажемъ,
съ тою разницею, что дьяволъ Сулье обладаешь иесомнѣн-
IIо болынимъ количествомъ ііослѣдователыіости, энергіи и
злоязычія—однимъ словомъ—демонизма; во всякомъ слу-
чаѣ онъ стоишь выше злого духа въ «Допъ-Хуанѣ де-Ма-
ранья» Дюма.
Всѣ перечисленныя выше произведенія не вяжутся
органически съ эволюціей, которой подвергался дьяволъ въ
 литературѣ, и потому именно, что авторы ихъ не интере-
совались сатанизмом* самим* по себѣ, а пользовались им*
только какъ декоративным* или психологическим* моти-
вом* в ъ тѣсномъ, земном*, человѣческомъ смыслѣ этого
слова.
Но зерна, брошенныя де-Виньи, Готье и Сумэ, упали
не на безплодную почву.
Къ той же самой цѣли, но только другою, болѣе благо-
дарною и логичною дорогою, чѣмъ та, которую избралъ
себѣ Сумэ, пошли два других* поэта: нѣмецъ Иммерманъ
и француз* Кинэ. Темою для своих* произведеній они
избрали извѣстную уже намъ легенду о волшебникѣ Мер-
линѣ, сыиѣ инкуба и монахини. Хотя первый изъ них*
издал* свое произведете въ 1 8 3 1 году, а второй тридцатью
годами позже, — каждый разработал* свою тему вполиѣ
самостоятельно и оригинально.
Нужно замѣтить, — въ демонической поэзіи XIX вѣка
явленіе довольно обыкновенное,—что даже в * произведе-
ніяхъ, основанных* на тожественных* мотивах*, трудно
подмѣтить какую-нибудь генетическую связь.
Доступ* к * источникам* теперь настолько легок*, что
всякій предпочитает* черпать свѣдѣнія изъ первых*, чѣмъ
изъ вторых* рук*.
Если же в ъ группировкѣ разбираемых* нами въ на-
стоящую минуту произведеиій мы руководствуемся род-
ственностью мотивов* и содержанія, то эта классификація
является чисто внѣшнею, не основанною, какъ въ пре-
дыдущих* главах* нашего этюда, на законах* эволюціи.
Когда-то демоническая поэзія была органически связана
съ интеллектом* цѣлых* народов* и эпох*; теперь же
она еле-еле существует*, поддерживаемая вкусами или ка-
призами исключительных* индивидуумов*, которые, не на-
ходя среди дѣйствительности элемента, соотвѣтствующаго
идеям*, ферментирующим* в * ихъ мозгу, ищут* симво-
л о в * вездѣ, не исключая средиевѣкового ада и неба.
Иммерманъ слил* легенду о Мерлииѣ съ пантеистиче-
скими мечтаніями гностиков*.
Дьяволъ его тожествен* съ «Деміургомъ» Валентина,
Василида и Маркіона. Только иевѣжественная толпа счи-
тает* его страшилищем*; посвященные адепты видят* въ
нем* «князя природы, на раменах* котораго сидят* со-
ловьи и который, точно богъ весны, песет* з а собою лю-
бовь и жизнь».
Ошибка его и вина заключается въ том*, что онъ, вмѣ-
сто того, чтобы признать благость Н а и в ы с ш а я Бога и
святость Христа, возмущается против* неба и хочет* съ
ним* бороться и дальше, при помощи сына, рожденная
отъ непорочной дѣвы. Мерлинъ, хотя и чтит* своего
а д с к а я родителя, какъ владыку матеріи, но не оправды-
в а е т * возлагаемых* на него надежд*, и, желая принудить
Деміурга къ признанно не только преимущества, но и спра-
ведливости Божіей, разверзает* перед* ним* небеса:
М е р л и н ъ . — Е с л и тебя охватывает* страхом* мысль
о том*, что твоя природа обратится в ъ ничто потому
только, что в * минуту, когда ты создал* ее—Онъ запе-
.чатлѣлъ на ея устах* святой поцѣлуй, который нарекли
Христом*, — то знай, всемогущій, хотя и ограниченный
д у х * , — міръ только теперь началъ жить, и у ж е н е
 Можно ли было сильн'Ье унизить гордаго князя мате-
умретъ. Откройтесь, небеса! Смотри! (Дѣлаетъ движеніе
pin, какъ показав* ему, что в с е е г о ц а р с т в о и д а ж е
рукой. Облака разступаются. Видно великолѣпіе неба).
о н ъ с а м ъ — н е что иное, какъ только отдаленная э м а -
С а т а н а. Что ты сдѣлалъ? Горе миѣ и тебѣ! Я слѣпну...
нація, тѣнь тѣни Высшаго Существа?
M е р л и и ъ . Приди в ъ себя!
Но какъ человѣкъ, даже убѣжденный, что все реаль-
С а т а н а . О, Адонаи!... а х ъ ! . . .
ное суіцествованіе — только одно заблуждеше, несмотря
М е р л и н ъ . Что ты видишь?
на то, не перестает* жаждать жизни и ея радостей, такъ
С а т а н а . Какая мука!... Я вижу ссімъ себя... И все,
и иммермановскій Деміургъ-Сатана, познавши свое насто-
все!... Правда это или заблуждеше? кто владыка вещей?
ящее положеніе, не можетъ примириться съ нимъ и не
кто владыка мрака? я не з н а ю . . . Онъ?... я . . . О, довольно,
только попрежнему питает* ненависть къ небу, но же-
перестань меня терзать!...
лает* перетянуть на свою сторону изломанного жизнью
М е р л и н ъ . Ты выиіелъ изъ нею, вмѣстѣ съ своими
Мерлина и, не успѣвъ в ъ этом*, убивает* его могуще-
л е г і о н а м и . Т ы б ы л ъ его слугою-, О н ъ избралъ тебя фор-
ством* своей воли.
мою ненависти, потому что его наполняет* величайшая
Это—картина вѣчнаго процесса борьбы грубых* стра-
любовь... Смотри, смотри, ты могучій богъ природы, смо-
стей с ъ идеальными порывами, борьбы, обусловливающей
три н а природу, живугцую въ лонѣ божьемъ!
жизнь и развитіе какъ отдѣльныхъ единиц*, такъ и цѣ-
Одинаково оригинальным* способом* мог* понять и
лыхъ народовъ и обществ*.
представить дьявола развѣ только индус* *) или соотече-
ственник* великаго Канта, критицизм* котораго в ъ Kön-
nt концов* переродился в ъ шопенгауэровскій пантеизм*, II.
близкій къ «Ведантѣ» и «Санкіи» древних* индійскихъ
Кинэ: „Merlin l'Enchanteur".—Викторъ Гюго: „La fin de S a t a n " . —
философов*. Жюль Б у а : „Свадебный пиръ Сатаны" и „Бозвращѳніе на н е б о " . —
Сатана Иммермаиа ц а р и т ъ , — н о только надъ міромъ, Будущность демонической поэзіи. — Рѳнанъ. — Верленъ: „Crimen
проявляющимся в о в р ем е н и и п р о с т р а н с т в ѣ , amoris".—Современные сатанисты.— ІОисмансъ.— Демонизмъ на-
над* міромъ феноменов*, з а которым* кроется с у щ - строенія.

н о с т ь в е щ и , Кантовское «Das Ding an sich», живущее

въ первоначальной причинѣ п р и ч и н * — в ъ Богѣ.
* ) Въ „Бхагаватъ-Гитѣ" Лрджуна, созерцающий великолѣпіе
Кришны, восклицаете: „О, Боже, я вижу въ т в о е м ъ т ѣ л ѣ
в сѣ Xъ б о г о в ъ и м а с с ы ж ив у щ и х ъ с у щ с с т в ъ — и
великаго Браму, сидящаго на лотосѣ, и всѣхъ зміевъ иебесиыхъ".
Иммерманъ истолковал* фигуру и исторію Мерлина не-
обычайно глубоким*, чисто философским* способом*. Сим-
волизм*, проявляющійся в ъ родственном* этому произ-
ведет«) Эдгара Кинэ (Merlin l'Enchanteur), основан* на
историко-политической почвѣ. Кинэ не пытается нроник-
14
 путь в ъ глубину источника существованія, но хочетъ най-
ти разгадку общественио-моральныхъ загадокъ.
Мерлинъ Кинэ—это воплоіценіе французскаго генія со
всѣми его достоинствами и недостатками; Вивіана пред-
ставляете природу; Жакъ Бономъ—народъ, и т . п. Са-
тана олицетворяете зло главнымъ образомъ соціальнаго
свойства.
ІІодъ вліяніемъ уговоровъ и дѣяній Мерлина, которые
облагораживаютъ всѣ народы, дряхлый отецъ его, Сатана,
утомленный ненавистничествомъ, начинаете исправляться
и наконецъ с о б с т в е н н ы м и р у к а м и р а зр у ш а е т ъ
с т о л б ъ, и о д и и р а ю щ і й с в о д ъ б е з д н ы : души осу-
жденных!» получаютъ свободу, и въ мірѣ воцаряется ни-
чѣмъ ненарушимое счастіе.
Аллегорія довольно прозрачная, но холодная и сухая,
фигурѣ же сатаны Кинэ, какъ впрочемъ и всей поэмѣ,
недостаетъ цѣлоотности. Мѣстами она кажется бездушной
абстракціей, мѣстами же впадаете въ тонъ слишкомъ вуль-
гарный, почти тривіальный.
Придя къ сыну, Сатана жалуется на паденіе ада: «Ког-
да-то я царстзовалъ среди павшихъ архангеловъ, престу-
плеиія которыхъ имѣли иѣкоторое величіе, и это удовле-
творяло мою гордость. Теперь они совершаютъ грѣхи
такіе мелкіе, преступленія такія ничтожиыя, что возбу-
ждают!» отвраіценіе во мнѣ самомъ. О! этотъ фальшивый
адъ отталкиваете меня больше, чѣмъ рай: я не для того
создана», чтобъ властвовать иадъ мелкими негодяями!»
(Кн. XIII).
Это звучите еще довольно сильно.
Нотомъ наступаете цѣлый рядъ бесѣдъ в ъ фамильяр-
номъ тонѣ; бесѣдъ, какія могъ бы вести разсудительный
сынъ легитимиста с ъ отцомъ, который, попавъ в ъ ми-
лость, разсорился с ъ дворомъ и не хочетъ просить из-
виненія.
Въ коицѣ концовъ Сатана соглашается совершить акте
покаянія, выговаривая себѣ, однако, чтобы при этомъ
было не болѣе двухъ свидѣтелей, умѣющихъ хранить мол-
чаніе. Эта торговля и уступки носятъ страшно мѣщанскій
колорите. Здѣсь не чувствуется истиннаго величія харак-
тера, который какъ в ъ прегрѣшеніи, такъ и в ъ покаяніи
долженъ быть одинаково возвышеннымъ.
Сатана Кинэ раскаивается потому только, что у него
уже нѣтъ силъ творить зло на свѣтѣ, который совершен-
но измѣнился подъ вліяніемъ его собственнаго сына, ро-
жденнаго отъ святой монахини. Въ этомъ есть туманный
исторіософическій символизмъ, но нѣтъ художественности,
нѣтъ психологіи падшаго полубога.
Политико - общественные намеки вообще составляют!»
слабую сторону французскихъ гомеровъ ада. У Шатобріа-
на дьяволъ, какъ революціонеръ, декламировалъ строфы
изъ Марсельезы, у Кинэ же * ) и у Виктора Гюго онъ
сталъ представителемъ обратнаго теченія. Викторъ Гюго
пытался поставить свою поэму (La Fin de Satan) на фи-
лософскую почву.
Такъ по крайней мѣрѣ можно судить по предисловие
къ «Легендѣ вѣковъ» ( 1 8 5 7 г . ) , которая должна была
*) Кинэ выводитъ нѣсколько блѣдныхъ дьяволовъ, критику-
ющих!» твореніе въ первой интермедіи своей мистеріи „Агасфѳръ".
U*
 быть посредствующим* звеном* трилогіи, воспѣвающей
«Естество» под* его тремя ипостасями. Эти три ипоста-
си—безконечность, человѣчество и зло, и л и — а б с о л ю т * ,
прогресс* и относительность, a соотвѣтственныя им* по-
э м ы — « Б о г * » , «Легенда вѣковъ» и «Конец* сатаны».
Первое и з * этих* произведеній осталось только в ъ з а -
мыслѣ, послѣдиее же, несмотря на множество недостат-
к о в * , принадлежит* къ выдающимся н самым* характер-
ным* произведеніям* современной демонической поэзіи.
Появилось оно уже послѣ смерти поэта * ) . Несмотря на
эпическую форму, «Конец* сатаны» вовсе не эпопея в *
точном* значеніи этого слова, а произведете философско-
символистическое.
Дѣйствіе поэмы, продолжающееся милліоны лѣтъ, ра-
зыгрывается послѣдователыіо в * пространствѣ, « h o r s de
la terre», и на поверхности земного шара. В * прологѣ,
озаглавленном* «Et пох facta esb, поэт* описывает*
паденіе Сатаны с ъ небесных* в ы с о т * . ІІаденіе это про-
должается уже цѣлые вѣка, Сатана погружается все глуб-
же и глубже в ъ неизмѣримую бездну, не находя никакой
точки опоры. Наконец*, онъ ударяется рукою о какую-то
массу гранита, хватается за скалу и встает* на ноги
обратив* лицо къ небу. Т а к * он* стоял* тысячу лѣтъ,
*) Вьшла въ свѣтъ въ 1886 году. Кромѣ того, Викторъ Гюго
вводнтъ дьявола, выдержаннаго въ средневѣковомъ стилѣ, въ „Ле-
генду вѣковъ", въ прекрасную басню „Le beau Pecopin et la belle
Bauldour", a также въ нѣсколько мелкихъ произведепШ, среди
которых!» заслуживаешь вниманіе сатирико-иолитическая I басенка
о дьяволѣ, играющемъ съ небомъ въ карты на Луи Наполеона и
графа Ферретти.
смотря на лучи солнца, в р а щ а ю щ а я с я в * прое/гранствѣ.
Вдруг* раздается сильный удар* грома; Сатана разразился
диким* смѣхомъ и плюнул* в в е р х ъ - с л ю н а эта впослѣд-
ствіи обратилась въ Варавву. Тогда сильный порыв* вѣтра
сталкивает* богохульника в ъ пропасть, Сатана летит*,
летит* — и, послѣ д о л г а я промежутка времени, снова
задерживается в * своем* полетѣ.
В * пространствах* эѳира угасли веѣ солнца, за исклю-
ченіемъ трех*, но и т ѣ г а с н у т * поочередно. Когда по-
слѣднее начало утрачивать свой блеск*, Сатана задрожал*;
его поразила мысль о вѣчномъ мракѣ и одиночествѣ. Он*
развернул* свои огромныя крылья, напоминающія крылья
летучей мыши, и полетѣл* кверху, къ гаснущему свѣтилу,
с * криком*: «Золотая звѣзда! брат*! не угасай, не оста-
вляй меня одного»! Звѣзда все уменьшалась, становилась
мало-по-малу искоркой, маленькой красной точкой на чер-
ном* фонѣ небес*. Сатана через* десять тысяч* лѣтъ
долетѣлъ до иея в * ту минуту, когда послѣдній блеск*
свѣтила уже умирал*.
Этот* взлет* Сатаны къ угасающей звѣздѣ, это описа-
ніе солнца, умирающая в ъ пространствѣ, принадлежат*
к * великолѣпнѣйшим* эпизодам*, не только поэмы Гюго,
но и вообще современной поэзіи, и его смѣло можно по-
ставить на-ряду съ знаменитым* блужданіемъ Сатаны по
хаосу «Потерянная Рая» Мильтона.
Наконец*, солнце угасло; Сатана остался во мракѣ
один*. Тѣмъ временем* въ небѣ ангелы замѣтили на краю
бездны перо, вырванное изъ крыла низверженнаго ангела.
IIa вопрос*: не нужно ли и его столкнуть в ъ пропасть?
Богъ отвѣчаетъ: «Не бросайте того, что само упало».

Потомъ поэтъ переносить насъ на землю. Человѣческое
племя тонешь в ъ грѣхѣ; Богъ рѣшилъ уничтожить его.
Когда потопъ залилъ все, Богъ обращается къ Хаосу,
чтобъ тотъ взялъ назадъ этотъ міръ. Хаосъ поднимаешь
свою голову «слѣпую, гигантскую, страшную, съ двумя
черными пропастями на мѣстѣ глазъ» и отвѣчаетъ, что
не хочетъ брать назадъ того, что у него отняли однажды.
Наконецъ Богь соглашается, чтобы міръ ожилъ вновь.
Волны опускаются; в ъ грязи, оставшейся послѣ наводне-
нія, издыхаютъ допотопиыя чудовища; Ной выходить изъ
ковчега и люди дринимаютъ власть надъ землей.
Тогда появляется призракъ, окутанный пеленою. То
Изида-Лилитъ, дочь Сатаны и Мрака. До сотворенія Е в ы
она была женою Адама, но потомъ отвергнута имъ. До-
потопные люди покланялись ей, какъ божеству. Лилитъ
приходишь, чтобы во имя отца-Сатаны посѣять зерно зла
въ новомъ, возрожденномъ мірѣ. Зерно это—три орудія,
какими Каииъ убилъ Авеля, а именно: кусокъ желѣза,
деревянная палица и камень. Желѣзо преобразилось в ъ
мечъ, дерево—въ висѣлицу, а камень—въ тюрьму.
На этомъ проло'гъ кончается. Первая книга поэмы но-
сишь названіе «Мечъ» и описываешь исторію Немврода,
великаго охотника и воина. Онъ нашелъ в ъ донотонномъ
илѣ кусокъ желѣза, на которомъ остались кровавые слѣды
перваго преступленія, и выковалъ изъ него мечъ. Мечомъ
этимъ онъ покоряешь всю землю и жаждешь даже, на по-
добіе Кай Кавуса изъ «Шахнамэ», дойти до самого Бога
въ небѣ, за что его поражаешь громъ.
На этомъ кончается первая книга, и дѣйствіе снова на
время переносишь насъ в ъ неземныя пространства. Выше
«
мы уже упоминали, что на краю пропасти осталось перо
изъ крыла Сатаны:
«Имѣло ли это перо душу? Кто можетъ знать это?
Страннымъ оно казалось на видъ; лежа, оно свѣтилось
какимъ-то мрачнымъ блескомъ... Порою по бѣлоснѣжному
пуху пробѣгалъ огонь, свидѣтельствуя, что это перо, дро-
жащее надъ пропастью, было когда-то частицею крыла
мятежника. Дпемъ и н о ч ы о — трогательная вѣра, и без-
божная смѣлость, и адская пытливость, и безмѣрное же-
ланіе, презирающее судьбу, и вихри, и волны, благород-
ный, мудры я мысли, и бѣшеное б е з у м і е - в с е это дрожа-
ло, жило в ъ этомъ гигантскомъ п е р ѣ . . . Но больше любви,
чѣмъ угрозы чувствовалось в ъ движеніи пера, которое
колебали поочередно то небесный вѣтеръ, то дыханіе
бездны. Тутъ палъ на него божественный взглядъ Того,
Кто сотворилъ небо, землю и свѣтъ. И подъ этимъ лу-
чомъ перо дрогнуло—и начало яснѣть и расти, прини-
мая формы и жизнь: блескъ сталъ женщиною.
Женщина поднялась, освѣщая безконечность своею не-
винною -улыбкою. Ангелы, серафимы, херувимы съ изу-
мленіемъ смотрѣли на свою сестру, « к о т о р у ю породило
небо и пасть ада».
Болѣе прекрасной небеса не видали никогда. Она была
горда и чиста; ея лицо свѣтилось мягкимъ блескомъ и
дышало жаромъ, а во взглядѣ утренняя заря, казалось,
сливалась съ молніями.
На вопросъ ангеловъ: какое имя будешь носить ново-
рожденная?—изъ глубниъ безконечиости загремѣло: «Сво-
бода».
Тутъ въ игру начинаешь 'входить уже политика: изъ
 пера возмутившагося небожителя Господь Богъ творитъ
ангела свободы.
Книга вторая «Висѣлица» описываетъ жизнь и муки
Христа. Смерть Праведника не исправила міра. Изида-
Лилитъ, ф а т а л ь н о с т ь , дочь и исполнительница намѣ-
реній Сатаны, нисходитъ в ъ бездну, чтобы отдать отцу
отчетъ в ъ томъ, что она совершила на землѣ. Зло тор-
жествуете, добро погибаетъ! Сѣмя Каина принесло плодъ:
люди ненавидятъ и убиваютъ другъ друга; камень, ору-
діе братоубійства, разросся в ъ гигантскую темницу—Ба-
стилію.
Но Сатана не слушаете Лилитъ. Еще до переселенія
въ бездну онъ п л а к а л ъ надъ своимъ несчастіемъ. Са-
тана, свергнутый, оскорбленный, презираемый, л ю б и т ъ
Бога и тоскуете но утраченному имъ сіянію небесъ. Если
онъ насылаетъ зло на людей, то вовсе не изъ любви ко
злу, а ради м е с т и , ради з а в и с т и , потому что самъ
н е з н а е т ъ п о к о я и с ч а с т і я . Каждое проявленіе-
зла только увеличиваете моральный муки осужденнаго
архангела. Каждое, вызванное имъ страданіе, отражается
на немъ самомъ.
Стоны и рыданія Сатаны дошли до небесъ, и другая
дочь его, Свобода, просите Всевышняго дозволить ей сни-
зойти в ъ адъ.
Богъ разрешаете, и ангелъ появляется въ темной безднѣ
почти единовременно с ъ Лилитъ. Изида-Лилитъ, или фа-
т а л ь н о с т ь , пораженная лучами, льющимися с ъ чела
Свободы, расплывается во мракѣ, а Сатана, в ъ первый
разъ за длинный рядъ вѣковъ, засыпаете, потому что
только во снѣ можете видѣть посланников!» рая.
Свобода преклоняете передъ нимъ колѣна и говорите:
«Отецъ, дозволь мнѣ избавить добрыхъ, чистыхъ и не-
виниыхъ! Смотри, слушай, я плачу надъ ними и иадъ
тобою, о, склонись на мою просьбу! Богъ создалъ меня
«Свободою», сдѣлай меня «Освободительницею міра». IIa
челѣ спящаго Сатаны на минуту появился блескъ, подоб-
ный тому, который когда-то украшалъ главу архангела,
и сквозь его стиенутыя уста вылетѣло слово: «Иди»!
Изъ третьей книги, носящей наименованіе «Темницы»,
осталось нѣсколько мелкихъ фрагментовъ, а также назва-
нія отдѣльныхъ главъ. Иослѣдняя должна была заключать
описаніе разрушенія Бастиліи.
Эпилогъ опять разыгрывается внѣ земныхъ пространств!».
«Во мракѣ раздаются несмолкаемый рыданія Сатаны... Л
люблю Его,—восклицаете иадшій архангелъ,—а Онъ меня
ненавидите»! Въ это время р а з д а л с я голосъ ІІредвѣчнаго:
«О, нѣтъ, Я тебя не ненавижу! Между нами появился
ангелъ, который загладилъ твой грѣхъ: ты связалъ чело-
вѣка, Свобода избавила его отъ узъ. Она моя дочь и
вмѣстѣ съ тѣмъ твоя, и э т о возвышенное отцовство.
снова объединяетъ насъ. Воскресни, Архангелъ, да по-
гибнетъ демонъ/ Я разсѣиваю мракъ ночи: Сатана уже
не с у щ е с т в у е т е , возрождается архангелъ, небесный Лю-
циферъ».
Этими словами заканчивается поэма, руководящую идею
которой можно выразить в ъ нѣсколькихъ словахъ: Мечъ,
висѣлица, т е м н и ц а , - с у т ь три символа матеріальнаго на-
силия, или зла; претерпѣвая насиліе, мы испытываем!» зло.
Всѣ ли виды зла, однако? Это вопросъ.
Субъективно зло проявляется в ъ видѣ страданія, а
 развѣ всякое страданіе имѣетъ своим* источником* на-
силіе человѣка над* человѣкомъ?
Не говоря уже о том*, что меч*, виоѣлица и тюрьма
не исчерпывают* всѣхъ ироявленій матеріальнаго наси-
лія, самая идея выведенія зла единственно и з * злоупо-
требленія силою кажется черезчуръ узкой. Если мы до-
пустим* даже, что насиліе совершенно исчезнет*, что
сильный разъ навсегда перестанет* эксплоатировать и
обижать с л а б а я , неужели тогда счастье станет* удѣлом*
всего міра, а всякое зло прекратится навсегда?
Не заходя так* далеко, какъ пессимисты, которые са-
мое «существованіе» признают* страданіемъ, трудно не
признать, что очень часто ад* пылает* не только в н ѣ ,
но и в н у т р и человѣка, что в ъ нем* самом* часто
кроется причина страданія.
Если бы это было иначе, такіе типы, как* Гамлет*,
Фаустъ и Манфредъ, могли ли бы появиться въ поэзіи и
сыграть такую огромную роль в ъ духовной жизни чело-
вѣчества?
На эту форму страданія, или, смотря на вещь шире,
зла, Гюго в ъ своем* произведеніи ие дѣлает* ни малѣй-
шаго намека. Должно быть, вслѣдствіе этого, и самая
фигура, олицетворяющая зло—Сатана, вышла чрезвычайно
блѣдною и безцвѣтною.
Сатана хотѣл* сравняться с * своим* Творцом* и за
это былъ низвергнут* в * бездну. Т у т * мятежный архан-
гел*, словно малый ребенок*, боясь остаться один* в *
темной комнатѣ, дрожит* при мысли, что солнца померк-
нут* на небесном* сводѣ и что вѣчная ночь покроете,
ад*. Это опасеніе подавляет* его до такой степени, что
он* • въ теченіе д е с я т и т ы с я ч * л ѣ т * даже и не
пытается возобновлять борьбу, ограничиваясь тривіаль-
нымъ плачем* и проклятіями... A кромѣ этого онъ не дѣ-
лаетъ ничего.
Да и позже оігь дѣлаетъ не много, довольствуясь услу-
гами своей дочери, Изиды-Лилитъ. Она-то именно и на-
талкивает* людей на преступленія, она подготовляет* тор-
жество зла на землѣ; Сатана же страдает* и плачет* (пла-
чущій Сатана — великолѣпная антитеза, и трудно было
воздержаться от* искушенія воспользоваться ею!), стра-
дает*, но почему? Потому ли, что онъ не достиг* цѣли
своих* стремленій, что оказался униженным*? Ничуть.
Онъ плачет* потому, что ему с к у ч н о о д н о м у в о
м р а к ѣ , а на небѣ было веселѣй и свѣтлѣе.
Одним* словом*, онъ страдает* скорѣе отъ в н ѣ ш -
н и X ъ, чѣмъ отъ в н у т р е и н и х * причин*, потому что
отъ мечтаній о величіи отрекся навсегда. Все ничтоже-
ство этой фигуры дѣлается еще болѣе рельефным*, если
мы сравним* ее съ твореиіем* другого великаго респу-
бликанца и поэта—Мильтона.
Какъ убого звучат* жалобы Сатаны, который умоля-
ет* ад*, чтоб* тот* проливал* над* ним* слезы:
„Ayez de la pitié, gouffre, prison, géhenne,
Sépulcre, chaos, nuit, désolation, haine,
Ayez de la pitié, si le ciel n'en a pas,
Sur Satan, de si haut précipité si bas!
О voûtes de l'enfer, laissez tomber des larmes
Неужели это слова гордаго архангела, который смѣлъ
мѣряться с ъ Богом*?
 » pleure,
Sanglote, implore, écume, aime! et sois rebuté!
Aime! refais toujours la même lâcheté!
C h i e n S a t a n , vautre-toi toujours dans la bassesse!"
Да: «люби, плачь и унижайся, погрязай въ подлости».
Вотъ квинтъэссенція характера полубога, титана, мятеж-
ника! 11 и малѣйшаго слѣда какого-нибудь могущества ду-
ха. Даже чувствительный, сантиментальный Аббадона, пад-
шій и раскаивающійся серафимъ въ «Мессіадѣ» Клоиштока,
обладает* большим* достоинством*.
Вообще, мотив* компромисса между адом* и небом*
закончился в ъ поэтическом* отношеніи невыгодною для
сатаны нотою и, ослабив* индивидуальность этого лица,
превратил* его в ъ безкровный символ*.
Но зато съ философской точки мы должны признать
этотъ факт* логическим* и естественным* послѣдствіемъ
процесса развитія. Выражаясь фигурально, можно сказать,
что иоэтическій характер* дьявола до иѣкоторой степени
закончил* цикл* своего индивидуальнаго существованія,
или прошел* всѣ ступени лѣстиицы, но которой, согласно
мнѣнію иидійскихъ мыслителей, а также и многих* евро-
пейских* пантеистов*, нисходить и восходит* всякая мо-
нада предвѣчной субстанціи существованія.
Прежде всего онъ съ и н в о л ю ц і о и и ы м ъ теченіемъ
спустился отъ Абсолюта до матеріи, или с ъ н е б а н а
з е м л ю (паденіе), гдѣ былъ приравнен* къ низшим*
твореніямъ и должен* былъ, по словамъ Евангелія, всту-
пать в ъ тѣла нечистых* животных*.
Потом*, мѣняя ряд* форм*, все болѣе и болѣе благо-
родных*, онъ совершенно дематеріализовался въ ироизве-
деніяхъ бардов* нашей эпохи и, завоевав* вновь свои
архангельскіе атгрибуты, возвратился на лоно безконеч-
IIости (искупленіе).
Но ни Сумэ, ни Кинэ, ни даже Виктор* Гюго не по-
ставили вопрос* ясно и выразительно на такую почву.
Иммерманъ сдѣлалъ это, но, изображая с р е д и н у эво-
люціоннаго процесса, не мог* представить конечнаго мо-
мента реабилитаціи дьявола.
И только въ послѣднее время оккультист* Жюль Буа,
въ драмѣ «Свадебный пир* Сатаны» (Les Noces de Satan,
ésotérique), воспѣваетъ въ звучных*, хотя и туман-
d r a m e
ных* стихах* до нѣкоторой степени окончательное воз-
вращеніе временно униженнаго ангела въ состояніе перво-
бытной чистоты и покоя; обязательную роль избавитель-
ницы играет* здѣсь символ* интуиціи и женственности,
Психея, которая своимъ мистическим* иоцѣлуемъ превра-
щает* уже истомлениаго злом* Сатану—человѣчесгво въ
благородный духъ небес*, говорящій о себѣ и своей задачѣ:
„Je sais sorti du fond du Med et de ѴАЫте
Comme l'Autre *) est sorti du fond des puretés,
Mais je purifierai mon noir Père l'Abîme;
Les pierres du Mal construiront la Vérité!u
Собственно говоря, Сатана здѣсь—только символ* муж-
скаго неистовства, гордости, страстности («les révoltes,
les désirs, l'orgueil de l'homme»); Психея же олицетворяет*
порывы сердца, слабость и вмѣстѣ съ тѣмъ силу женщины,
посредницы и утѣшительницы.
* ) Христосъ.
 Сатана, спасенный, приносить своей супругѣ призна-
тельность за то, что она своею ласкою преобразила и
спасла его:
Le miracle de la caresse
A transfiguré mon tourment;
Moi qui croyais par ta faiblesse
Couronner le mal triomphant,
J e sens le bien et son ivresse
Ensorceler mon front tremblant,
E t me voici tout chancelant
Comme un enfant qu'un baiser blesse.
И ангелы увѣичиваютъ головы мистическихъ супруговъ
красными лиліями...
Такъ узко понятые и туманно истолкованные символы
не производить никакого демоническаго впечатлѣнія: в ъ
нихъ есть «фирма» сатаны, но сущности его нѣтъ.
Вообще, новыя попытки, все болѣе и болѣе отдаля-
юіціяся отъ чистой христіанской традиціи и растворяющія
твердую фигуру чорта въ блѣдныхъ туманахъ символизма,
свидѣтельствуютъ, что истииная демоническая поэзія уже
сказала Европѣ свое послѣднее слово. Подъ словомъ «истин-
ная» мы нодразумѣваемъ такую поэзію, которая считает-
ся с ъ историческимъ развитіемъ сатанинскаго тина и,
вводя въ него новые элементы, сливает!» его органически
съ прежними, а обращая христіапскаго дьявола в ъ сим-
вол!», не лишаетъ его личности.
Поэтамъ «милостію Божіею» предѣлы, установленные
традиціею, не мѣшали создавать великолѣпныя и ориги-
нальныя фигуры: примѣромъ этому могутъ служить могу-
чія творенія Гёте и Байрона. Тамъ нѣтъ недостатка и
въ символизмѣ, но прежде всего есть то, что составляешь
ядро сатанинскаго типа, а именно — индивидуальность,
характеръ и демоническая сила.
Символистическіе дьяволы X I X столѣтія не только не
имѣютъ ничего общаго, кромѣ имени, съ традиціоннымъ
княземъ ада, но, что еще печальнѣе, имъ часто иедостаетъ
пластики и характера.
Будешь ли такъ всегда? Неужели не народится поэтъ,
который сумѣлъ бы оживить эту полусонную и затума-
ненную фигуру и сдѣлать изъ нея существо, равное Ме-
фистофелю и Люциферу? Предвидѣть это невозможно.
Какъ общественный литературныя направленія, такъ и
общее философское настроеніе эпохи, кажется, неблаго-
пріятствуютъ этому. Современная поэзія, какъ мы знаемъ,
или крѣико держится земли, или расплывается в ъ вол-
нахъ субъективизма, настроенія; философія же давно по-
кончила съ дуалистическими теченіями и сильно клонится
къ моиизму * ) .
И вотъ, возьмемъ ли мы уже догорающій матеріализмъ,
или народившійся,—вѣрнѣе, нарождающійся спиритуали-
стическій пантеизмъ,—въ обѣихъ этихъ системахъ, безъ
сомнѣнія, найдется мѣсто для злобныхъ чортиковъ, но
ни одинъ геній слова и мысли не сумѣетъ даже и в ъ
подобной атмосферѣ воспитать фигуру мрачиаго и непри-
мирима™ Аримана, который, какъ мы это показали в ъ
первой части нашего этюда, можетъ развиваться и удер-
живаться только на дуалистической почвѣ.
*) L'être absolu est au-dessus du bien et du mal et est à la
fois le bien et le mal (Mystyk Coulomb „Secret de l'Absolu"),
 Правда, остаются еще антагонизм* и общественная
борьба, для поэтическаго возстановленія которых* могут*
пригодиться старые, классические символы, какъ это нам*
доказывает* «Прометей и Сизиф*» Конопницкой.
Однако и на эти диссонансы соціологи смотрят* теперь
какъ на конечный фазы естественна™ историческаго про-
цесса: Сатану и здѣсь, вѣроятио, встрѣтитъ судьба, ко-
торую напророчил* ему Врхлицкій в ъ своем* «Духѣ и
свѣтѣ»:
«Чувство любви расцвѣтало в * сердцѣ человѣка таким*
роскошным* бѣлым* кустом*, что сатана, ослѣпленный
блеском* свѣта, з а в ы л * и безславно умер*. Міромъ стали
управлять покой и счастіе, поля красовались в ъ колоси-
стом* нарядѣ... Провидѣніе уже забыло, что сатана ког-
да-то существовал* в ъ сіяніи своей славы. Только Б о г *
вѣрилъ, что то была мглистая тѣнь, которая падала на
землю...»
Воззрѣнія ученых* подтверждают* наше предположе-
ніе. Вот* что' писал* Ренанъ по вопросу о демонизмѣ въ
настоящую эпоху:
«Изо всѣхъ существ*, проклятых* когда-то, с ъ кото-
рых* терпимость нашего столѣтія сняла проклятіе, Сатана,
безспорно, выиграл* больше всѣхъ вслѣдствіе прогресса
просвѣщенія и всеобщей цивилизаціи.
«Средніе вѣка, которые не знали терпимости, сдѣлали
дьявола омерзительным*, злобным*, измученным*, а са-
мое худшее—смѣшнымъ. Мильтон* первый начал* мета-
морфозу, которую высокая безпристрастиость наших* вре-
мен* должна была закончить. Эпоха, реабилитировавшая
Столько неправильно обвиненных* ионятій, не могла не
найти аргументов* для оправданія несчаотнаго мятежни-
ка, который, палимый жаждою дѣла, ринулся в * сомни-
тельную борьбу.
«Если мы стали снисходительными къ сатаиѣ, то это
отчасти происходит* и отъ того, что владыка ада утра-
тил* свою прежнюю злобу. Зло теперь слабѣе, чѣмъ было
раньше.
«Средним* вѣкамъ дозволялось ненавидѣть дьявола; мы,
иочитаюіціе искру Божыо всюду, гдѣ только она ни блес-
нет*, опасаемся издавать рѣшительный приговор*, боясь,
чтоб* наше осужденіе не пало на какой-нибудь атом*
ирекраснаго».
Дѣйствителыіо, таково настроеніе большинства умов*
иынѣшних* поэтов* и философов*; но бывают* и исклю-
чен! я.
Извѣетный автор* многих* произведены о б * оккуль-
тизмѣ, a вмѣстѣ съ т ѣ м * поэт* в ъ стилѣ Бодлера, Ста-
нислав* де Гуаита (Guaita) в * своем* сборникѣ «La muse
noire» ( 1 8 8 3 ) посвящает* сатанѣ сонет*, в ъ котором*,
трактуя князя ада как* своего «завтрашняго палача», не
щадит* ему однако похвал* и благодарностей за то, что
чрез* него онъ «узнал* обаяніе ада, гдѣ страдают* и
вмѣстѣ с * тѣм* радуются, — потому что там* свободно
могут* плевать желчью на все».
Quant à toi, Lucifer, astre tombé des cieux,
Splendeur intelligente aux ténèbres jetée,
Ange qui portes haut la colère indomptée
E t gonfles tous les seins de cris séditieux—
Par toi seul j'ai connu le mépris oublieux
Dp seigneur et de sa puissance détestée;
 J ' a i ressenti—sceptique et railleur, presque athée—
Les plaisirs inouis de l'amour radieux;
Tu m'ouvris l'océan des voluptés profondes,
Dont nul n'a su tarir les délirantes ondes;
Tu m'appris à goûter les charmes de l'Enfer.
On y souffre, il est vrai, on y jouit quand même,
Puisqu'on y peut baver sa bile.—0, Lucifer
Mon bourreau de demain, j e l'honore—je l'aime!
Такъ какъ Гуаита въ своихъ іюзднѣпшихъ философско-
миетическихъ ироизведеніяхъ стоить на почвѣ чистаго
пантеизма и вѣритъ, что зло — т о л ь к о форма проявленія
наивысшаго добра (абсолюта), съ которымъ оно когда-
нибудь, по ирошествіи ряда эволюціонныхъ ироцессовъ,
сольется, то приведенный сонетъ нельзя считать за ка-
кое-нибудь credo, а просто з а поэтическую варіацію на
тему сатанизма.
Немного иначе представляется дьяволъ у самаго даро-
витаго изъ французсішхъ декандентовъ, у Ноля Верлена.
Въ «Crimen amoris» поэтъ описываетъ пиръ демоновъ.
Одинъ изъ нихъ, прекрасный п молодой, не принимаешь
участія въ весельи, а взойдя на высокую башню, подни-
маешь кверху руку, в ъ которой держишь горящій факелъ,
и восклицаешь:
«Довольно этой борьбы между «Худшимъ и Лучіпимъ»;
нужно соединить семь главныхъ грѣховъ съ тремя еван-
гельскими добродѣтелями: за самопожертвованіе Искупи-
теля я возлагаю адъ на алтарь всеобщей любви».
И, проговоривъ эти слова, демонъ бросилъ факелъ, отъ
котораго адскій дворецъ загорѣлся. Огонь взвивается квер-
ху, все валится, а черти, постигнувъ цѣль этой жертвы,
цоютъ гимны и цогибаютъ.
Дальше ноэтъ какъ будто намѣревается подойти къ та-
кой же развязкѣ, какъ Сумэ, Кинэ, Иммерманъ, Викторъ
Гюго и другіе, то-есть къ иримиренію ада съ иебомъ, но
окончаніе поэмы однако отдаляется отъ постулатовъ пан-
теистически-эволюціонной метафизики и опирается на дог-
мата, гласящій, что сатана осуждеиъ навѣки.
И вотъ, в ъ мииуту, когда демонъ, который принесъ
жертву, стоишь съ очами, устремленными в ъ небо, и
шепчешь молитву, разсчитывая на награду за свое дѣя-
ніе, раздается страшный громъ в ъ зиакъ того, что жертва
его признана самоиадѣяннымъ иамѣреніемъ злого духа и
отвергнута:
On n'avait pas agrée le sacrifice;
Quelqu'un de fort et de juste assurément,
Sans peine avait su démêler la malice
E t l'artifice en un orgueil qui se ment.
Почему Верленъ не иослѣдовалъ з а общим с теченіемъ?
Потому, что онъ былъ не фшюсофомъ, а только глубоко
вѣрующимъ католикомъ, который если и грѣшилъ, то и
молился много и писалъ дивные стихи въ честь Дѣвы
Маріи, заступницы и утѣшительницы скорбящихъ:
Simplement, comme on verse un parfum sur une flamme,
E t comme un soldat répand son sang pour la patrie,
J e voudrais pouvoir mettre mon coeur avec mon âme
Dans un beau cantique à la sainte Vierge Marie.
Mais j e suis, hélas! un pauvre pécheur trop indigne;
Ma voix hurlerait parmis le choeur des voix des justes:
Ivre encore du vin amer de la terrestre vigne
Elle pourrait offenser des oreilles augustes (Amour).
Кто съ такою покорностью и простотою отдаешь свое
сердце Матери Божьей, тотъ, понятно, не можетъ, подоб-
15*

„о Сѵмэ, забавляться передѣлкою догматов!, вѣры на свой
ладъ и реабилитаціею духа, который съ испоконъ вѣка
былъ врагомъ «Жены». . стико-метафизнческимъ изслѣдованіямъ, съ другой; такъ
Впрочемъ, Верленъ не только не нмѣлъ влеченія къ
рѣшенію подобныхъ проблемъ, но даже не зналъ и не
нонималъ ихъ,—это былъ большой талантъ, но умъ про-
стой и необразованный. Причислили его къ декадеитамъ
потому, что онъ вращался среди нихъ и точно также,
какъ они, воспитывался на Бодлерѣ. Но въ дѣлѣ вѣры
„ли искусства онъ шелъ за безсознательнымъ голосомъ
собственна™ сердца, а не за тончайшими эстетическими
теоріями своихъ товарищей.
Если подъ названіемъ «декадента» мы оудемъ іюдразу-
мѣвать слишкомъ утонченнаго художника, то-есть такого,
который, превосходно зная всѣ тайны своего искусства,
сознательно старается придать своимъ произведеніямъ
черты оригинальности и странности, то декадентомь Вер-
ленъ не былъ. Его поэзія и взгляды вообще, а интересу-
ющіе насъ въ особенности, не даютъ возможности слить
его имя съ общимъ литературиымъ течеіпемъ конца про-
шлаго вѣка.
Сатанистовъ въ современной поэзіи много, но большин-
ство изъ нихъ трактуете демоническіе мотивы поистинѣ
«декадентски», то-есть изъ любви къ иарадоксальішсти
Такъ какъ раціоналистически-позитивное н а к р о е т е умовь
не благопріятствовало ничему, что отзывалось бы сверхъ-
естествениымъ, а довольные самими собою и f ™ ^
листеры подсмѣивались надъ униженнымъ и забытым ь
і ь я в о л о м ъ Л т о было рѣшено, на зло духу времени, вновь
вывести его на сцену поэзіи и литературы.
А такъ какъ въ настоящее время въ нѣкоторыхъ груп-
пах!, и сферахъ интеллигенціи почти наетупилъ замѣтиый
повороте къ религіозности, съ одной стороны, и къ ми-
какъ, кромѣ того, новыя открытія въ области психологіи
(гипиотизмъ, медіумизмъ, телепатія н т. п.), а также и
пересмотръ пренебреженныхъ наукою историческихъ источ-
никовъ, дали оккультистическимъ гипотезамъ нѣкоторое
фактическое основаніе,—то все это, взятое вмѣстѣ, об-
разовало почву, на которой демонизмъ могъ превосходно
развиться.
И действительно, онъ развился почти съ такою же си-
лою, съ какою выступалъ когда-то въ римскомъ государ-
с т в ! подъ вліяніемъ неоплатонизма, и въ XVIII в ! к ѣ ,
благодаря иллюмииатамъ, мартинистамъ и цѣлой фаланг!
загадочных!, личностей, врод! Каліостро.
Если мистификаторскій фабрикате, какъ комииляціи псев-
до-Баталя («Le diable au XIX siècle»), въ которомъ разска-
зывались неслыханный вещи о культ! Люцифера въ ма-
нихейско-гностическихъ ложахъ масоновъ, могъ въ теченіе
двухъ л ! т ъ занимать почти всю Европу, не исключая са-
новниковъ церкви,—то это служите лучшимъ доказатель-
ством^ насколько мало притупилась у насъ впечатлитель-
ность къ мистическому демонизму.
Благодаря этому, въ беллетристик! теперь нѣтъ недо-
статка въ нроизведеніяхъ, въ которыхъ дьяволъ, или, по
крайней м!рѣ, его вліяніе, играли бы большую роль.
Мы упоминали, говоря о Бодлер! и его преемниках!,,
что литература конца XIX в ! к а р!дко занимается самою
фигурою царя ада, но зато очень часто описываете судьбу
и чувства людей, преслѣдуемыхъ темными и злыми сила-
ми, поклоняющихся аду, ведущих* с ъ ним* борьбу при
помощи магических* пріемовъ и заклинаиій и т . п.
Сатана, какъ личность, почти никогда не выступает*, но
наполняет* атмосферу своими эманаціями; вмѣсто объек-
тивированнаго демона писатели показывают* нам* субъ-
ективный проявленія психической болѣзни, принимающей
форму демонолатріи или демоиофобіи.
Самым* выдающимся изъ писателей, приверженных* са-
танизму, является б е з * сомнѣнія Юисмансъ, автор* L à
bas ( 1 9 0 0 г . ) , гдѣ онъ с ъ неслыханной пластикой вос-
произвел* истерическое безуміе н о в ы х * демономановъ, со-
вершающих* модернизированную «черную обѣдню» в ъ
честь злого духа.
Сколько въ этом* описаиіи правды и сколько ф а и т а з і и , —
мы добиваться не станем*, a замѣтимъ только, что автор*
стоит* на католической почвѣ и в ъ двухъ слѣдующихъ
книжках* En Bout и La cathédrale (героем* которыхъ
выводится тот* самый Дюрлй, литератор*, который и з -
слѣдовалъ сатанизм* в ъ Là bas), изображает* даже уми-
ротворяющее вліяніе церковного искусства и религіозиыхъ
занятій н а разстроенные нервы современнаго декадента,
въ концѣ-концовъ екрывающагося под* кров* монастыря,
чтобы избѣжать искушеній и терзаиій дьявола.
За католика же, какъ и его учители, Барбе д'Орвильи и
Вилье де-Лиль Аданъ, выдает* себя и извѣстный романист*
C a p * ІІеладанъ, у которого главную роль играют* суккубы,
инкубы и т . п. сатанинскія и полусатанинскія фигуры.
Не на религіозной, а на общественно-психологической
почвѣ строят* свои произведенія демоническія скандииав-
скіе авторы Стриндбергъ ( I n f e r n o 1 8 9 7 г . ) и Ола Гансонъ,
а также и поляк* Ишибышевскій, автор* De Profundis,
гдѣ суккубатъ составляет* одинъ изъ г л а в н ы х * мотивов*
иовѣствованія. Іішибышевскій, который сначала просла-
вился в ъ Германіи и только въ послѣднее время съ успѣ-
хомъ начал* писать по-польски, работает* теперь надъ
теоретическим* сочииеніемъ о магіи и сатанизмѣ. Появле-
ніе большого количества произведеній подобнаго рода —
явленіе, заслуживающее вниманія.
В ъ классическом* отечесівѣ спиритов*, въ Америкѣ, и
родственной ей но духу и языку Англіи, также нѣтъ не-
достатка въ произведениях* мистико-демоническаго содер-
жанія; но среди н и х * трудно найти что - нибудь выда-
ющееся. ІІользующіеся популярностью романы Маріи Ко-
релли в ъ литературном* и въ философском* о т н о ш е н ы —
ничего не стоящій хлам*. Можно остановиться развѣ только
на однѣхъ «Заботах* Сатаны», потому что автор* пытался
въ этом* романѣ вывести дьявола ие въ качествѣ мисти-
ко-исихологическаго фактора, а в ъ качествѣ живого лица.
Но, увы, под* пером* приторной британки мильтоновскій
Сатана и байроновскій Люцифер* преобразились в ъ сан-
тиментальнаго дэнди и льва лондонских* салонов*. Sic
transit gloria...
ІНербюлье вѣрно сказалъ: «Если в ъ мірѣ искусства есть
что-нибудь болѣе грустное, чѣмъ содержаніе, которое не
нашло соотвѣтственнаго символа,—такъ это символ*, ко-
торый утратил* свое значеніе» *)•
*) „Rien n'est plus triste dans le monde de l'art, qu'un sens
qui n'a pas trouvé son signe, si ce n'est un signe qui a perdu son
sens".
 Демонизм* вообще не перестал* и не перестанет* ни- результатов*. Демон*, трактованный индивидуально, в ъ
когда быть благодарным* и глубоким* мотивом* поэзіи, концѣ XIX вѣка не нашел* достойнаго себѣ пѣвца. По-
а теперешняя эпоха, воспользовавшись имъ для побоч- чему? Потому что олицетворенное зло можетъ быть только
ных* цѣлей, достигла, однако, важных* эстетических* тогда интересно, когда оно представляется чѣмъ-то не-
избѣжнымъ, вѣчнымъ. Отнимем* у дьявола безсмертіе,—
Поэтому современные авторы и мучаются, чтобы придумать и вся его поэтическая цѣнность пропадет*.
что-нибудь оригинальное. Такъ, напримѣръ, Реми де-Гурмонъ въ И в о т * современная философія, развертывая контуры
философско-порнографической поэмѣ „Лилита" представляешь ге-
сатаны на фонѣ пантеистических* систем*, лишает* его
роиню и ея супруга, Сатану, какъ иниціаторовъ эротнческаго
распутства, которое должно погубить человѣчество, доведя его индивидуальнаго безсмертія и этим* дѣлаетъ мало подат-
до безплодія. Это насквозь модернистически-декадентское произ- ливым* для поэтической разработки, в * особенности в *
ведете написано остроумно,съ ироніей и рисуетъ символическое эиопеѣ или в * драмѣ, гдѣ лирико-демоническаго настрое-
развитіе порчи человѣчества. нія недостаточно, гдѣ необходимы опредѣленныя и ду-
Ile такъ понялъ дьявола ученикъ Ренана, спокойный, но абсо-
ховно сконцентрированный личности.
лютный скептикъ Анатоль Франсъ въ „L'humaine tragédie". Са-
тана искушаешь богобоязненнаго, чистаго и простого монаха фран-
цисканца. Прекрасный и черный, какъ „молодой египтянинъ", царь
ада рѣшаетъ искушать брата Джо ваши правдою „безъ любви и
ненависти". Появляясь предъ нимъ то иодъ видомъ вдовы, то
подъ видомъ епископа, онъ объясняетъ ему, что состраданіе ча-
сто приводитъ къ пеожиданнымъ и нежѳлательнымъ результатами,
но когда смущаетъ покой бѣднаго монаха и видитъ слезы въ его
глазахъ, то онъ ласково говоритъ ему: „Не огорчайся тѣмъ, что
я говорилъ: я злой духъ".
Сатана, понятый такимъ образомъ,—вѣрный образъ самого
автора, который, разбивши одинъ за другимъ догматы и идеалы
человѣка, въ концѣ заявляетъ: „Утѣгаьтесь, я, должно быть, не
нравъ".
Потомъ Сатана, продолжая искушать монаха, доводишь его до
любви къ жизни и до ея страданій, до природы и ея красоты, и
фра-Джованни, очарованный тѣмъ, чего до сихъ поръ не зналъ,
восклицаешь: „Я знаю, вижу, хочу, страдаю. Я люблю тебя за
зло, которое ты нричинилъ мнѣ, люблю тебя, ибо ты погубил!,
меня! И человѣкъ (не монахъ) опершись о плечо ангела, за-
нлакалъ"...

КНИГА Г.
Демоническія фигуры въ произведеніяхъ польскихъ
поэтовъ.
Дьяволъ у отарыхъ поэтовъ.—„Начертаніе" Рея.—Аллегорическія
фигуры сатаны.—Адскій сеймъ.—Люциферъ Дружбацкой.—Пара-
фраза сатанинскаго процесса.—Имена дьяволов*.—„Демонъ" Гур-
ницкаго. — Дьяволы въ діалогахъ. — Ихъ добродушіе. — „Malus
demon" Шимоновича.—Декоративные дьяволы.—Перемѣна воззрѣ-
HiS.—Ксендз* Богомолецъ и его произведете о дьяволѣ.—Воззрѣ-
ніе Дмоховскаго на демонизмъ въ иоэзіи.—Полный упадок* дья-
вола въ псевдоклассической литературѣ и возрождеиіе его въ ро-
мантизмѣ.—Вліянія чужія и свои.—Перевѣсъ чужестранцевъ.—
Ошибочный теоріи Борвиньскаго.—Родной дьяволъ.—Его харак-
тер*.—Неблагопріятное вліяніе „Фауста" Гёте на оригинальность
демонической поэзіи въ Польшѣ.—Самостоятельность Мицкеви-
ча.—„Пани Твардовская и проект* пана Твардовскаго".—„Твар-
довскій" Зслиньскаго, Корсака, Грозы, Каминьскаго и Крашев-
скаго. — „Твардовскій" Шуйскаго. — Забвеніе Боруты. — Борута
Грабовскаго и Риделя.—Дьяволы въ „Иоминкахъ" Мицкевича.—
Мефистофелевскіе типы.—Злой духъ въ „Іорданѣ" Совы.—Са-
тана въ „Леславлѣ" Зморскаго.—Мильтоновски-байроновскіе ти-
ны.—„Черный духъ" Крашевскаго.—Падшій ангелъ Романовско-
го.—Маспнисса Красиньскаго.—Памфилусъ и Люциферъ Словац-
каго п ихъ оригинальность.—Символичные дьяволы.—Сатана-Ра-
зумъ Красиньскаго и Сатана, какъ Principium individuationis у Чай-
ковскаго.—Окончаніе.
Въ нашей художественной иоэзіи дьяволъ сыгралъ не-
большую и неблестящую роль и выступалъ преимуществен-
но въ видѣ аллегорическомъ. Какъ фигура, какъ инди-
видумъ, онъ появился только в ъ эпоху романтизма, да и
тогда обыкновенно служилъ отраженіемъ сатаническихъ
фигуръ Гёте или Байрона.
До XIX вѣка мы не встрѣчаемся въ польской литерату-
рѣ ни съ однимъ демоническимъ типомъ, который могь бы
идти въ сравненіе съ великими произведеніями бардовъ За-
пада. Нарожденію подобныхъ фигуръ болѣе всего мѣшалъ
перевѣсъ лирики надъ эпической и драматической поэзіей.
Нѣкоторые наши лирики, какъ Шажиньскій, Мясков-
скій, Коховскій, довольно часто уиоминаютъ объ адѣ и
дьяволѣ, но только в ъ общихъ чертахъ, не вдаваясь в ъ
опредѣленіе натуры и характера сатаны. Вотъ примѣры,
почерпнутые изъ сборника религіозныхъ стихотвореній
Коховскаго. «Дѣвичій вертоградъ, по шнуру св. Писанія
вымѣренный, и цвѣтами титуловъ Божіей Матери заса-
женный».
Поэтъ, объясняя в ъ стихахъ различные эпитеты Пре-
чистой Дѣвы Маріи, восхваляетъ Е е между прочимъ, какъ
«отважную а м а з о н к у , святыя ноги Которой п о т о п т а -
ли с в и р ѣ п у ю г о л о в у В е л ь з е в у л а » или какъ «булаву
Геркулеса, отъ одного размаха которой адскіе гады гиб-
нуть отъ страха». Далѣе онъ говоритъ: «когда адскій на-
ѣ з д н и к ъ хочетъ накладывать на насъ узы: Д ѣ в а о т б и в а -
е т ъ п л ѣ н н и к о в ъ и п о б ѣ ж д а е т ъ о р д у » ; «Святые за-
нимаютъ то мѣсто, откуда упалъ Люциферъ, но и выше
святыхъ сидитъ Марія» и т . п. * ) .
") Въ „Камнѣ свидѣтельства" Коховскаго (1668 г.) есть пере-
дѣлка адскаго сейма Т а с с а , символически пріуроченное къ тогда-
шней политикѣ. Весьма понятно, что демонизмъ составляет* здѣсь
только внѣшшою оболочку.
 Все это очень краснорѣчиво доказывает*, что в * воз-
зрѣніяхъ на отношеніе небесных* сил*, въ частности
Дѣвы Маріи, къ сатанѣ, мы ни на іоту ие отличались
ото всей католической Европы; вѣра же въ защиту и по-
кровительство Маріи находилась, какъ мы знаем*, въ об-
ратном* отііошеніи к * вѣрѣ въ могущество сатаны и его
ангелов*. Это до нѣкоторой степени объясняет* относи-
тельную слабость наших* демонов* въ жизни и поэзіи.
Наши иемногіе эпики и еще меньшее число драматур-
гов* на первом* нланѣ ставили цѣли д и д а к т и к о - м о р а л ь -
н ы я и мало заботились о внутренней чисто-психологиче-
ской сторонѣ фигур*, олицетворявших* только извѣстныя
сверхъестественный силы и вліянія.
Въ самой крупной и серьезной польской эпонеѣ XYI вѣ-
ка, въ «Начертаніи» Рея ( 1 5 5 8 г . ) , гдѣ дьяволы играют*
довольно значительную роль, поэт* проводит* перед* гла-
зами читателя цѣлый ряд* воплощенных* проступков*
и грѣховъ, но не живых*, чувствующих* и мыслящих*
демонов*. Мы видим* там* царя распрей, З а б і я к у . у
котораго «голова, как* у медвѣдя, рога бараньи, зубы
какъ у вепря, ноги как* у коня, руки какъ у жабы,
крылья изъ какой-то перепонки, как* у нетопыря, всѣ
въ черных* крапинах*... Онъ держит* обнаженный меч*
въ рукѣ, а въ другой—булаву и о чемъ-то ведет* бесѣду
со своими придворными». Потом* идет* Г о р д ы н я , царь
надменности, такой же уродливый.
«На головѣ у него разожженная корона; губы он* на-
дул* и выставил* на цѣлую пядь; въ руках* онъ держит*
рогатый скипетр*, точно рогатый посох*, которым* по-
трясает* пьяница; лицо его подобно лошадиному, когда
лошадь быстро скачет*, изо рта бьет* пѣна, а глаза бле-
щут*».
Наконец*, слѣдует* сам* Люцифер*, съ тремя голо-
вами, по Даиту, привязанный на веревку, какъ в * средііе-
вѣковых* легендах*.
«А сам* господин* о трех* головах*, какъ британскій
песъ, привязан* на в е р е в к ѣ , — в о т * каково его господское
положеніе: а на каждой головѣ но мѣдной коронѣ... А
когда господин* посмотрит* кверху, то завоет*, как* пес*;
изъ пасти у него идет* дым* на половину "с* пламенем*,
а искры такъ и сыплются».
Не только форма, но и одежда, и аксессуары, и слова,
и движенія,—все это имѣет* значеніе чисто - символиче-
ское, которое поэт* въ дальнѣйшем* теченіи поэмы изла-
гает* словами Солона.
Дьяволам* спеціально посвящено чисто - дидактическое
сочиненіе: «Поступок* чортовскаго закона против* чело-
вѣческаго народа ( 1 5 7 0 г . ) » , представляющее собою ком-
пиляцію, передѣланную изъ популярных* на Западѣ са-
танинских* процессов*.
Люцифер* посылает* на небо Веліаала, требуя или воз-
вращеиія его в * первоначальное положеніе, или полнѣйшей
власти над* землей и человѣкомъ. Въ защиту людей вы-
ступает* архангел* Михаил*, и дьяволы проигрывают*
дѣло. Позже они обвиняют* Христа, Который извлек* изъ
бездны души натріарховъ, в * насиліи и грабежѣ, и дѣло
снова кончается проигрышем*.
В * дальнѣйшем* теченіи своего иовѣствованія, автор*,
идя по слѣдам* знаменитаго «Theatrum diabolorum» (Франк-
фурт*, 1 5 6 9 г . ) , описывает* разные рода дьяволов*, умѣ-

ло локализируя ихъ нѣмецкія названія: Розвотъ, что раз-
водит* супружества и срывает* сеймы; Коффель (въ ори-
гиналѣ Зауфтейфель) Г а р а б ъ - о х о т н и к * ; Щоголь, «чортъ
гордый, который наряжает* гордых* щеголей», Керносъ—
«чортъ, гоняющійся за духовными людьми»; дальше идут*:
Щебет*, Вен сад*, Илелю, Полелю, Ііозыра, Смешекъ, Ле-
л е к * , Чечотъ и т. д.
Важны имена Б е р у т а и Л е т у н а , который, послѣ изгна-
нія изъ ада, сдѣлался инкубом*.
Вѣроятно, онъ и породил* «Святого (sic) Мерлинуса»,
хотя автор* этому ие довѣряетъ.
Другое произведете, въ котором* дидактическое на-
строеніе также всецѣло подавляет* поэтическую сторону,—
это «демон* Сократись, или разговор* злодѣя съ чортомъ»
Луки Гурницкаго.
Чортъ, представляющій здѣсь понятія автора, старается
доказать злодѣю, что не дьяволы, а собственная воля по-
буждает* человѣка къ грѣху. Сатана понят* очень идеаль-
но, какъ въ физическом* смыслѣ, такъ и въ психическом*.
« Я ни красив*, ни безобразен*,—говорит* онъ о ce-
n t , — потому что у меня нѣтъ лица; убить тебя я не
могу, потому что у меня иѣтъ рукъ; смрада ты отъ меня
не почувствуешь, потому что я не ѣмъ».
Изъ дальнѣйшихъ его объяснены слѣдуетъ, что онъ не
обыкновенный дьяволъ, а одинъ изъ тѣхъ духовъ, «ко-
торые обитают* въ воздухѣ и которым* дозволяется
сдружиться съ тѣмъ или съ другим* человѣкомъ и вести
его отъ большого зла къ меньшему». Здѣсь чувствуется
вліяніе платонизма, которому, какъ извѣстно, поклонялся
истинный сынъ эпохи Возрожденія, Гурницкій,
Многократно перепечатанный «Адскій сейм*» Януаріуса
Совиздраліуса (первое изданіе относится къ 1 6 2 8 г . ) также
представляет* собою дидактико - аллегорическое произве-
дете.
Люцифер* слушает* отчет* чертей, которые снуют* по
свѢту и прилагают* всѣ усилія, чтобъ церковь, вспомо-
ществуемая духовенством*, не вырывала грѣшныхъ изъ
адской пасти.
Докладчиками являются: Вельзевул*, Цербер*, дьяволъ
обжорства и пьянства, Плутонъ—гордости, Левіоѳанъ—
гнѣва, Левка—ссоры и т. п.
За исключеніемъ цѣлаго ряда названій, книжка эта въ
демонологическом* значеніи не имѣетъ никакого интереса.
Гораздо выше стоит* поэма ксендза Гавловицкаго «Іисусъ
Назорей, Воплощенный Сынъ Предвѣчнаго Отца, или не-
бесный Іерусалимъ, Имъ освобожденный»(Варшава, 1 6 5 6 г . ) .
Содержаиіе поэмы, заключающейся въ двадцати пѣсняхъ,
раздѣленныхъ на тассовскія октавы, заключается въ опи-
саны сотворенія міра, возмуіценія Сатаны и искупленія.
Сатана возмущается изъ гордости и гнѣва, вызваннаго
милостями Творца къ человѣку.
«Неужели я такъ буду презрѣнъ Богомъ, что Онъ от-
вратит* отъ меня взоръ? Неужели я создан* Имъ на по-
смѣшище и Онъ хочет*, чтобъ я, униженный въ своем*
достоинствѣ, поклонился воплощеннему Богу, вмѣсто то-
го, чтобъ Онъ поклонялся мнѣ? Я озарю потемнѣвшій сѣ-
веръ, который не знаетъ солнечных* лучей, отъ моего
могущества разсыплются твердые льды, растают* моря,
все измѣнится, когда я возсяду на престолѣ, равный са-
мому Высшему Творцу».
 Хотя вообще стиль поэмы плохъ, a еодержаніе скучно,
ее невозможно обойти молчаніемъ, такъ какъ она изобра-
жаете сатану не аллегорическимъ способомъ, а (насколько
хватало слабыхъ средствъ автора) чисто-психологическимъ.
Аллегорическая метода трактованія сатаны просущество-
вала у насъ очень долго. Дружбацкая ( 1 6 8 7 — 1 7 6 5 г . )
въ своей поэмѣ «Фортеція, возведенная Богомъ и пятью
воротами замкнутая, то-есть человѣческая душа съ пятью
чувствами», описываете, какъ черти, взявъ эту «крѣ-
пость», раздуваютъ въ ней разныя страсти, а самъ Лю-
циферъ «засѣлъ играть въ фараонъ. На етолахъ стояте
бутылки съ вииомъ. Онъ самъ держалъ банкъ и щедро
бросалъ золото, а когда понадобилось, панъ Плутонъ при-
слалъ ему вексель».
Хозяйничая такимъ образомъ, черти доводите человѣ-
ческую душу до страшной нищеты, изъ которой ее извле-
каете Искупитель. Какъ мы видимъ,—это очень наивная
и плоская, хотя и живо написанная аллегорія паденія и
искупленія человѣка.
Во внѣшшіхъ подробностяхъ Дружбацкая (какъ это позже
дѣлалъ Красницкій въ своей «Хотимской войнѣ») подража-
ете демоиологіи «Освобожденнаго Іерусалима», популяр-
наго у насъ благодаря прекрасному переводу Петра Коха-
новскаго; но кромѣ того, она вводите много фамиль-
ярныхъ черте, который иридаютъ ея описаніямъ харак-
теръ картипъ голландскихъ художниковъ ада.
«Господинъ ада свиснулъ пронзительным!, свистомъ, и
полк!, дьяволовъ предсталъ, какъ будто находился наго-
товь. Одному онъ сказалъ: лети живѣе съ этимъ пиеь-
момъ, и самъ прочти, что въ немъ написано, Обшарь весь
свѣтъ, созови своихъ компаньоновъ, двинь внередъ и хо-
роших^ и дурныхъ, собери, откуда можешь, почтенных!,
старцевъ; кто ужъ совсѣмъ одряхлѣлъ, того взвали на
плечи»...
Это не лишено спеціальнаго характера и, хотя далеко
отъ грознаго демоиическаго величія, представляете нѣко-
торый интересъ по своей живости и непритязательному
юмору.
Гораздо больше индивидуальныхъ черте имѣютъ разные
дьяволята въ драмахъ, а также въ духовныхъ и школь-
ныхъ діалогахъ.
Въ этихъ послѣднихъ, представлшощихъ только моди-
фикаціто средневѣковыхъ мистерій, дьяволъ составлялъ не-
обходимую приправу. Удержался онъ въ нихъ очень долго
и, какъ свидетельствуете извѣстная басня Красицкаго объ
«Излишеств! приготовленій», пользовался болышімъ бла-
говолеиіемъ отцовъ іезуитовъ, которые одарили своего
фаворита «шестифутовымъ хвостомъ и скручивали трой-
ной веревкой», творя изъ него импозантное, хотя и не-
поворотливое чудовище.
Черти, выступающіе въ нашихъ діалогахъ и комедіяхъ,
своими общими пріемами напомииаютъ извѣстиыхъ намъ
чертей мистерій и фарсовъ западной Европы. Это такіе
комическіе, шутовскіе и мало выразительные типы, надъ
которыми не стоило бы и останавливаться, если бы не
нѣкоторыя ихъ, чисто мѣстныя, особенности.
Имена они носятъ преимущественно возросшія на м ! с т-
н о й почв!, ыич!мъ не напоминающія офиціалыіыя про-
звища западной демонографіи. Мы рѣдко встр!чаемъ здѣсь
16
напыщенных* Астаротовъ и Адрамелеховъ, чаще всего
попадаются Углики, Смолки и т . п. забавныя фигуры, ко-
торый и торгуются и весело вздорят* с * мужиком* изъ-за
смолы для адских* котлов*.
Д ь я в о л * • — Б р а т е ц * , что тебѣ за эту смолу?
М у ж и к * . — Д а й кону з а нее.
Д ь я в о л ъ . - Н у , бери ее, пойдем* со мною в * ад*,
пойдем*, кстати ты навѣстишь там* и свою родню: там*
твоя бабушка, дѣдушка и твои внучата.
В * интермедіи, слѣдующей з а плѣнешем* Христа, по-
является дьявол*, продаете Іудѣ веревку и совѣтует* ему
повѣситьея, а позже вытаскивает* подпору изъ-подъ его
погъ, пляшет* и поет*:
«Здравствуй, Іуда! Как* это тебя угораздило погубить
Господа? Да ты издох*, что ли, Іуда, или еще жив*? Если
лишился чувств*, то выпей немножко в о т * этой смолы».
В * другом* произведены черти, разгнѣвавшись на смерть
за то что она позволила грѣшнику уйти, бранят* ее,
бьют* и истязают* и, только замѣтивъ, что она «лежит*,
как* бревно и духа в ъ ней осталось мало», зовуть док-
тора «нѣмца» помочь больной «тетушкѣ».
С м о л к a . - M e i n Herr Doktor, посмотрите и пощупайте
V нея пульс*.
Д о к т о р * - Е е нужно отнести ко мнѣ, у меня там*
всѣ рецепты. Нужно ее хорошенько осмотрѣть ( » смер-
ти): пойдем*-ка со мной, сваха.
С м е р т ь . - О х ъ , у меня голова не служите.
В * одном* и з * діалоговъ о мученіях* Господа Цербер*
т а к * говорите Люциферу но поводу ожидаемого сошествія
Христа в ъ ад*;
— Гость у нас*, Люцифер*,—I и су с * Назорей.
Л ю ц и ф е р * . — П л о х о , брате Цербер*; всѣхъ, должно
быть, у пас* он* отнимете, всѣхъ священников*, проро-
ков*, всѣхъ именитых* мужей: горе, если мы ихъ по-
теряем*.
Ц е р б е р * . — Д ѣ д у они необходимы, хотя они ликуют*
въ своей пучинѣ; должно быть, чуют* Христа, в ъ осо-
бенности пан* Адамъ, самый важный у нас*. Нужно бы
его угостить, поднести с ъ полъ-гарнца 'смолы.
А д а м * . — С а м * выпьешь ее, чудовище!
В * драматизированной сатирѣ начала вѣка («Нужда с *
бѣдою и з * Польши и д у т * » ) , чортъ остроумно жалуется
на обычай сваливать на него все дурное:
« П р о п а д е т * что: дьяволъ взялъ, или черти съѣли, х о -
тя, право, никто не уличал* нас* в * таком* преступле-
ны. Дьяволъ берет* деньги, дьяволъ—достояніе, а я зтого
и не трогаю, потому что очень тяжело. Нанесете кто-
нибудь кому-нибудь вред*, никого не обвинят*, а дьявола
сейчас* зацѣпятъ. Говорят*: дьяволъ занес* меня в * эту
сторону, а дьяволъ т а м * и не былъ никогда, и ею не зано-
силъ. Я никого не поднимаю, хотя бы меня и просили »...
Как* видно изъ этих* отрывков*, въ нашей драмѣ кры-
лось много зачатков*, которые при благопріятныхъ усло-
в і я х * могли бы современем* слиться въ цѣльный и впол-
нѣ оригинальный тип* дьявола съ національно-комической
закваской, — но кристаллизаціи этих* моментов* не по-
следовало.
Для созданія сатанинской фигуры в * стилѣ серьезном*,
монументальном*, у нас*, какъ и у большинства католи-
16*

ческихъ народовъ, не было никаких* данных*. Этому не
благопріятствовали ни нанравленіе умовъ, настроенных*
послѣ реформаціонныхъ вожделѣиій рѣшительно антидуа-
листически, ни общій характер* поэзіи, въ которой, какъ
мы упоминали выше, чувство и рефлексія царили надъ
эпико-драматическими элементами.
Болѣе всего серьезным* представляется «Старый прой-
доха или чортъ» (malus demon) въ драмѣ «Castus Ioseph»
Шимоновича *). Онъ открывает* дѣйствіе длинным* моно-
логом*, въ котором* объясняет* зрителю натуру свою и
своих* товарищей:
«Я иду изъ своихъ дворцов*, изъ глубины мрака, гдѣ мы
обитаем* в ъ недоступных* пропастях*, отличные отъ
высших* боговъ, мы, низшіе боги,—если насъ справед-
ливо назвать низшими, ибо при насъ совершенное могу-
щество и великій почет*».
Дьяволъ выступает* въ характерѣ языческаго бога и
постановляет* отомстить «вонючему жидовскому народу»,
долженствующему породить «иоваго наолѣдиика, который
изымет* добычу изъ царства сатаны и потопчет* его
главу». И вотъ, гдѣ только ни появится «желанный плодъ»
между евреями, чортъ старается убить его или испортить.
Онъ именно и наслал* на Іосифа его злыхъ братьев*, онъ
хочет* погубить его прелестью жены ІІентефрія.
Вотъ и все, что можно сказать объ этой фигурѣ; поэт*
очертил* ее очень грубыми штрихами, ие вдаваясь въ по-
дробности и психологическія тонкости.
*) Латиискій нодлинникъ ея вышелъ въ 1578 году, пореводъ
изданъ Краковской акадѳміей,
Кромѣ того, дьявола часто выводили на сцену в ъ при-
дворных* нредставленіяхъ; но там* онъ, какъ водится,
играл* скорѣе роль эффектной декораціи, чѣмъ драмати-
ческаго фактора.
Современен*, под* вліяніемъ французской философіи и
литературы, и у насъ началась борьба съ дьяволом* не
на шутку.
Въ 1 7 7 3 году Янъ Богомолец*, «свободных* наук* и
теологіи доктор* Пробощъ Скарышевскій и Пражскій» из-
дал* первый том* своего любопытного сочиненія «Дья-
волъ в ъ своем* видѣ».
Въ этой работѣ, видимо, начитанный и, что еще важ-
нѣе просвѣщенный автор* старается ниспровергнуть раз-
личные «несогласные съ разумом*» предразсудки и низво-
дит* матеріальную силу сатаны до весьма малых* размѣ-
ровъ, оставляя ему единственно возможность и право
искушать посредством* психических* вліяшй, какъ-то:
подсовывать грѣшныя мысли, соблазнительныя картины
И Книга эта, оконченная въ 1 7 7 7 году, была до извѣст-
ной степени выраженіемъ мнѣній большинства иителли-
генціи, потому что еще въ 1 7 7 6 г. была отмѣнена пытка
при разслѣдоваиіи колдовства и смертная казнь за этот*
проступок*. Факт* этотъ увѣковѣчеиъ выбитіемъ медали.
Понятно, что такое настроеніе не могло благонріят-
ствовать развитію демонизма въ поэзіи. И вотъ, хотя пере-
водчик* Мильтона, Дмоховскій, измѣнивъ своему учителю
Буало, в ъ «Искусствѣ стихотворства» дозволяет* вводить
злыхъ духовъ въ поэзію, но предостерегает*, чтобы то,
 сохрани Боже, не были существа слишкомъ сильныя, ибо
это оскорбило бы святое величіе иебесъ:
«Вмѣсто языческихъ басенъ можно взяться за адъ, гдѣ
мятежные духи въ проклятой злости жаждутъ уничтожить
благость неба. Но слишкомъ много могущества приписы-
вать имъ не надо, ибо это было бы пониженіемъ величія
Божья, хотя черти, подкрѣпляемые хитростью и силою
своей длани, часто склоняли побѣду на свою сторону. Тассъ
и Мильтонъ счастливо показали міру, какъ адскіе духи пы-
тались сдѣлать зло и какъ Вышній посрамлялъ ихъ над-
менныя иритязанія».
Ставить Тасса съ Мильтономъ на одну линію,—это не
особенно лестно свидетельствуете объ эстетическомъ вку-
сѣ автора; но это всетаки доказываете, что Дмоховскій,
который переводилъ лучшіе отрывки «ІІотеряниаго Рая»
какъ бы то ни было, придавалъ цѣнность демонизму, какъ
поэтическому фактору.
Кромѣ этого, періодъ псевдоклассицизма у насъ, какъ
и вездѣ вообще, не ознаменовался почти ни однимъ де-
моническимъ произведеніемъ. И только въ атмосфер! ро-
мантизма загнанный сатана ожилъ и свободно принялся
за свои прежніе фарсы и выходки.
Нашъ романтизмъ черпалъ соки изъ двухъ источниковъ:
однимъ изъ нихъ была литература Запада, другимъ же,
болѣе важнымъ,—народная иоэзія.
И вотъ, на почв! сатанизма чуждый вліянія взяли
верхъ надъ мѣстиыми традиціями и совершенно исказили
ирекраснѣйшіе и оригинальнѣйшіе характеры польской де-
моиологіи.
Бервинскій отрицаете м!стное происхожденіе польскихъ
дьяволовч,, Свентоховскій же («О преслѣдованіи дьявола
въ Полый!») говорите: «дьявола ввело къ намъ не хри-
стіанство, не какая-нибудь религіозная секта: подъ дру-
гимъ видомъ и именемъ онъ существовалъ уже въ язы-
честв!, а отъ новой вѣры иолучилъ, такъ сказать, новое
од!яніе».
Дѣйствительно ли наше язычество обладало существомъ,
равнымъ дьяволу, трудно сказать съ увѣренностью, хотя
самыя имена Бѣлбога и Чернобога до нѣкоторой степени
подтверждаютъ это. Съ другой стороны, однако множество
мотивовъ склоняютъ къ предположение, что славянское
многобожіе было ближе къ религіи германцевъ, грековъ
и индусовъ, чѣмъ къ яркому дуализму персовъ.
Но ни то, ни другое предположеніе не исключаете мѣст-
наго происхожденія демоническихъ фигуръ, сходство ко-
торыхъ съ фантастическими фигурами другихъ народовъ
объясняется просто сходствомъ натуры ихъ творцовъ.
Едва ли можно согласиться съ Бервинскимъ, что «Ин-
кубы и Суккубы», называемые у насъ л е т у н а м и и
и р и л о ж н и к а м и , явились къ намъ съ христіанствомъ.
Они у нашего народа, какъ и у всякаго другого, вѣроят-
ио образовались самостоятельно,какъ о л и ц е т в о р е н а
и з'в ! с тн ы X ъ ф и з і о л о г и ч е с к и X ъ п р о ц е с с о в ъ .
Ученые антропологи давно уже замѣтили вліяше сон-
ныхъ видѣній на созданіе понятій о сверхъестественном!,
мірѣ у первобытныхъ народовъ. Если же къ снамъ мы
нрисоединимъ различна™ рода галлюцииащи, проявлена
животнаго магнетизма, сомнамбулизма,-однимъ словомъ,
все что состоите въ родствѣ съ этими, до сихъ поръ еще
 темными феноменами и носить общее названіе «медіу-
мизма», если мы сдѣлаемъ этотъ шагъ впередъ, то мно-
жество фигуръ и фантомовъ демонологіи всѣхъ народовъ
сведется къ естествениымъ, но неправильно толкуемымъ
проявленіямъ не только природы вообще, но и ч е л о в ѣ -
ч е с к а г о о р г а н и з м а въ особенности.
Эта гипотеза легко объяснить намъ, почему какъ до-
историческій аккадъ, такъ и польскій мужикъ создавали
себѣ міры духовъ, разнящихся между собою постольку,
поскольку одно племя разнилось отъ другого, и имѣ-
ющихъ множество точекъ соприкосновенія.
Ростъ цивилизаціи и однообразіе вѣры оказывали только
нивелирующее вліяніе на существовавшіе раньше плоды
воображепія разныхъ народовъ,—не больше. Поэтому и
католическая церковь могла у насъ, какъ, впрочемъ, п
вездѣ, придать мѣстнымъ демонамъ и сатанизированнымъ
божествамъ слегка космополитическій колорита, могла уло-
жить ихъ въ отличную отъ первобытнаго систему, ода-
рить новыми именами, чертами и атрибутами, въ концѣ-
концовъ могла ввести нѣсколько или нѣсколько десятковъ
своихъ собственныхъ фигуръ,—но главная масса фанта-
стическихъ созданій возродилась и выросла на чисто мѣст-
ной почвѣ.
А то, что психо-физіологическія явленія, не поддающія-
ся легкому объясненію, дѣлаются источникомъ удивитель-
но странныхъ доктринч,, это доказываютъ теоріи Аллана
Кардека и англо - американскихъ спиритовъ, которые въ
половинѣ XIX вѣка сумѣли создать цѣлую религіозно-фи-
лософскую систему, основанную на ангело-и демонологіи
sui generis.
Возвращаясь къ демонизму въ нашей романтической но-
эзіи, мы должны замѣтить, что упырей, утопленниковъ,
русалокъ и другіе фантастическіе образы она воспроиз-
водила гораздо лучше и согласнѣе съ природой народныхъ
вѣрованій, чѣмъ дьяволовъ, хотя и тѣ играюта въ нашихъ
иреданіяхъ немаловажную и довольно оригинальную роль.
Польскій дьяволъ только въ церковныхъ пѣсняхъ и у
каликъ выступаешь въ характерѣ кровожадпаго палача и
суроваго исполнителя Божьихъ рѣшеній:
«Въ воскресенье на разсвѣтѣ пошла панна за травами.
Подошелъ къ ней молодецъ и просилъ выйти за него за-
мужъ. Что ты за молодецъ? Я посланецъ изъ ада. А ты
что за дѣвица? Мать семерыхъ дѣтей».
Но всѣ эти дѣти погибли отъ руки матери, и дьяволъ
уносишь ее съ собою.
«Занесъ онъ ее въ адъ и постучался въ окошко...
Посадили ее на муравлеиномъ стулѣ, дали ей смолы въ
ендовѣ».
Грѣшница посылаешь сказать своей матери, чтобы та
получше берегла оставшихся дочерей.
Въ другомъ варіантѣ той же самой иѣсни дѣвушку раз-
спрашиваетъ не сатана, а Господь Іисусъ, передъ Кото-
рымъ она исповѣдуется, а потомъ разсыпается въ прахъ.
Любопытна также народная парафраза книги Іова, рас-
нѣваемая каликами:
«Гдѣ же ты былъ, проклятый сатана? Міръ навѣщалъ,
милосердый Господь. Не видалъ ли ты тамъ святого Іова?
Видѣлъ я его, напусти Ты меня на него... И взялъ онъ
его въ свои когти и осыпалъ съ головы до ногъ вере-
дами и т. д . » .
 Въ нреданіяхъ, не имѣющихъ связи съ традиціями церк-
ви, сатана получает* другой вид*. Там* он* производит*
впечатлѣніе не помощника палача, a олицетворенія силы
природы, силы великой, могучей, и не столько злой, сколь-
ко безсмысленной и глупой, которая может* повредить
лишь неосторожному, а под* управленіемъ умнаго чело-
вѣка перерождается на нѣкоторое время въ полезный и
добрый фактор*.
Не кто иной, какъ бѣсъ, по приказанію Твардовскаго,
снес* серебро со всего свѣта в * Олькушскій рудник*,
строил* мосты и копал* пруды.
Если чорта легко пристроить к * работѣ, то обмануть
его еще легче. Вромѣ стараго мотива о союзѣ мужика съ
чортомъ, мы встрѣчаемъ у Кольберга и других* собирате-
лей множество преданій, въ которых* мужицкая хитрость
и бабья изворотливость *) торжествуют* над* бѣеовскою
наивностью, принимающею иногда характер* благородства.
*) Дьяволъ хочетъ жениться на дѣвушкѣ, надарилъ ей мно-
жество платьевъ, а та, желая избавиться отъ него, велитъ ему
носить воду ситомъ, пока не заноешь пѣтухъ (Цишевскій: „Земле-
дѣльчески-горнонромыпіленное населеніе окрестностей Славкова").
Знаніе дьявола ограничено: если кто подумаетъ что-нибудь про
себя, то дьяволъ ничего не узнаешь,-для этого нужно выразить
(тою мысль словами. Дьяволъ боится пѣнія пѣтуховъ, кагаканья
гусей. Нечего удивляться легкости, съ которой можно обмануть
такое безсильное существо. Кольбергъ записалъ слѣдующую сказ-
ку: „Пастухъ крутитъ оебѣ бичъ среди вербъ, гдѣ сидѣло мно-
жество Люциферовъ", a старшій Люциферъ говоритъ младшему:
„поди и спроси, на что онъ плетешь к н у т ъ " , а мужикъ отвѣчаетъ:
рчтобъ выгнать изъ этихъ кустовъ чертей". Черти начали просить
не выгонять ихъ и обѣщали дать мужику цѣлую шапку денегъ.
Мужикъ вырылъ яму и прикрылъ ее дырявою шапкою; черти сы-
Въ «Преданіях*» Войницкаго появляется дьяволъ, Иск-
шицкій, который долго и вѣрно служил* любимым* лю-
дям*.
Адъ, по понятіямъ нашего народа, имѣетъ свою этику.
Черти свято хранят* данное возмущаются неспра-
с л о в о и
ведливыми поступками своих* товарищей.
Бѣсъ, который съѣл* послѣдній кусок* хлѣба голоднаго
и бѣднаго мужика, должен*, по приказу Люцифера, слу-
жить у обиженнаго три года задаром*. Черти разбирают*
во второй разъ дѣло вдовы, обиженной несправедливым*
судом* и т . п.
Всѣ эти примѣры, которых* мы, по спепіальному ха-
рактеру нашего труда, разбирать ие б у д е м * , - д о к а з ы в а -
ют*, какъ справедливо сказал* Я н * Карлович*, что «под*
черным* обличьем* нашего народиаго дьявола кроется ста-
ринное, болѣе или менѣе благодѣтелыіое языческое бо-
жество,' только теченіемъ времени низведешюе до уровня
сатаны».
Это наивное добродушіе, соединенное съ нѣкоторою
фамильярною грубостью, составляет* выдающуюся харак-
теристическую черту нашего родного дьявола,—черту, о
которой забыло большинство интерпретаторов* народных*
преданіЙ.
Геніальное произведете Гёте ослѣиило их* всѣх* сво-
иали-сыпали деньги и едва наполнили шапку. Сказка эта свиде-
тельствуешь, что дьяволъ въ понятіи народа вовсе не етрашенъ,
не золъ и не уменъ. Сказка о „Чортѣ-Вииокурѣ" имѣетъ харак-
тер!. дидактическій ч принадлежитъ къ изобрѣтеніямъ нозднѣи-
шаго времени. Она нзвѣстна и русскому народу и послужила
Толстому темою для его произведеиія.
 имъ солнечным* блеском*,—всѣхъ, за исключеніемъ Миц-
кевича, который въ «Пани Твардовской» дал* лучшую
обработку этого популярнаго преданія. Но этого мало.
Онъ заявил* въ Веймарѣ Одыньцу (спустя два часа ио
возвращеніи съ представленія «Фауста»), что если бы взду-
мал* придать Твардовскому драматическую форму, то «ода-
рил* бы его адскаго помощника комически-національнымъ
характером*» * ) .
Огромная литературная эрудиція не изгнала изъ ума
автора «Пана Тадеуша» національнаго чувства. Онъ хо-
рошо понимал*, что жизненность даннаго типа связана
съ природой страны, которая породила его. Поэтому «чор-
тикъ, куцая штучка» упомянутой баллады — чуть ли не
единственная демоническая фигура нашей литературы, со-
гласная съ духомъ народных* традицій.
Другіе поэты, переодѣвъ веселаго и вихрастаго шляхти-
ча, который только тѣшится съ дьяволом*, в ъ шкуру
* ) Письма, I, 213—216. Вообще, Твардовскій — тинъ средпій
между католическимъ Теофилемъ и иротестантскимъ Фаустомъ.
Какъ Фаустъ, онъ занимается алхиміей и магіей и пользуется
дьяволомъ для своихъ чародѣйствъ. Какъ Теофиль, онъ въ ми-
нуту опасности прибѣгаетъ нодъ покровительство Божьей Мате-
ри, которая хотя и спасаетъ его отъ вѣчігой гибели, но въ рай
не вводите, оставляя висѣть въ воздухѣ между небомъ и землею.
Въ образованіи этой поэмы, очевидно, принимали участіе и ка-
толическіе, и нротестантскіе факторы, потому что ігервыя уноми-
нанія о Твардовскомъ появляются въ X V I вѣкѣ (Гурницкій:
„Дворянин?,"). Позлее, легенды о Твардовскомъ записалъ врач?.
Зигмунта III, ІІоссель. Въ этой обработкѣ, какъ доказалъ Маце-
евскій, можно найти мотивы, почерпнутые изъ многихъ совре-
менныхъ книг?,. Ио нашему мнѣнію, на легенду о Твардовскомъ
повліяла также книга о Фаустѣ, изданная въ 1587 году.
прогорклаго философа и скептика, мечтали также превра-
тить глуповатаго иѣмчика въ геніальнаго критика небес*
и земли
Усилія создать польекаго Фауста, какъ мы знаемъ, такъ
и не привели ни къ чему.
Лучше всего - это небольшой фрагментъ Густава Зе-
линьскаго («Чернокнижникъ Твардовскій»), потому что онъ
ближе подходить къ легендѣ. Согласно съ традишей чортт,
представленъ тамъ въ качествѣ хитраго и измученнаго слу-
ги господина, который, снѣдаемый бѣшенымъ желан.емъ
вредить всѣмъ, дпемъ и ночью, по морю и по сушѣ гоняетъ
в адъ. Но ъ конецъ, однако, предательски заманивъ
Твардовскаго в ъ «Римъ», бѣсъ пачинаетъ торжествовать:
«Сказать правду, мой діалогъ отличается отъ вашихъ
еочиненныхъ мудрыми богословами и разыгрывае ш ь
школьниками. Въ вашихъ произведеніяхъ дьяволъ шра-
етъ роль, болѣе подлую, чѣмъ шутовскую: всяк.й мужик ,
всякій пчелинецъ, проведшій жизнь в ъ бору, в о д и т . т о р -
та какъ дурака за н о т . У меня наоборотъ, ч о р т ъ -
которая гордится особеннымъ остроуміемъ... Лов-
п е р с о н а ,
к й шляхтичъ! Онъ имѣлъ поползновеніе поймать чорта въ
ловушку'... Послушай-ка, эта корчма называется Римъ».
Конецъ произведенія согласенъ съ легендою.
Корсакъ («Чернокнижникъ Твардовскій») сдѣлалъ изъ
полного жизни шляхтича какое-то туманное мѣсиво Ман-
фреда и Фауста, но не придалъ ему ни виерпи первого
ш разума другого. Дьяволъ Корсака-ничтожный и блѣд-
ый уродъ который не нринимаетъ почти никакого уча^
"гія в ъ дѣйствіи, сшитомъ то же изъ отрывковъ П0ЭЗШ
Гёте и Байрона.

Внѣшность дьявола каррикатурна:
«Онъ дышитъ сѣрою, ноги у него тонки, какъ у аиста,
на головѣ торчатъ козлиные рога, а нлечи покрыты пѣ-
тушиными крыльями. На этихъ илечахъ—прекрасное лицо
ангела; но его небесное выраженіе портятъ морщины, по-
крывающіа лобъ».
Въ психологическомъ отношеніи онъ также не предста-
вляешь ничего интереснаго, хотя сыплешь фразами, пре-
тендующими на философскую глубину:
« Я самъ не знаю, что такое счастіе, а судя по чу-
ждому мнѣ звуку догадываюсь, что это слово не звучало
ни в ъ чьихъ устахъ... Въ моемъ одинокомъ царствѣ осу-
жденные ограничиваются рыданіемъ и крикомъ,—языкъ
ихъ—это плачъ. Но просящимъ я могу дать плодъ съ древа
жизни, хочешь? я дамъ тебѣ золото,здоровье,дамъ долго-
денствіе, ты будешь всегда какъ мѣсяцъ въ полнолуніе».
Слишкомъ много словъ и мало содержанія, какого мож-
но требовать отъ мудраго духа-искусителя.
Еще болѣе говоритъ и почти такъ же мало дѣлаетъ
болтливый и скучный Эксперинсъ в ъ «Твардовскомъ»
Грозы и является только плохой копіею гётевскаго духа
отрицанія.
Гораздо лучше въ той же мистеріи чортикъ, выскаки-
вающій (какъ у Мицкевича) изъ кубка, чтобъ взять Твар-
довскаго. Но, однако, передъ этимъ, на вопросъ: «гдѣ Богъ
и гдѣ Его иѣтъ»? онъ отвѣчаетъ:
«Онъ в ъ душѣ дьявола, а въ твоемъ сердцѣ Его нѣтъ.
Если бы Онъ былъ у тебя в ъ сердцѣ, то сталъ ли бы
ты связываться съ сатаною? Если бы сатана былъ госпо-
диномъ въ своей душѣ, то адъ онъ превратилъ бы въ рай».
Это самое остроумное четверостишіе изъ цѣлой огром-
нѣйшей поэмы.
У Я . Н. Камшіьскаго и Твардовскій, и дьяволъ теряются
въ толнѣ другихъ фигуръ; не особенно удался Твардов-
скій Крашевскому, а также и болѣе раннимъ авторамъ.
Рядомъ съ упомянутой выше балладою Мицкевича можно
поставить столько драматичекую поэму Шуйскаго «Твар-
довскій».
Шуйскій не пытался фаустизировать своего героя и
хотя не твердо придерживался традиціи, іш трактовалъ
свой предмета, совершенно оригинальнымъ образомъ.
Твардовскій у него является представителемъ шляхты
со всѣми ея достоинствами и недостатками. Полный вѣры
въ себя и свои идеалы, онъ вызываешь дьявола, олице-
творяющаго разрушительные элементы государства, на
духовный поединокъ и, нобѣдивъ грознаго противника два
раза подъ рядъ, попадаешь въ когти ада в ъ ту самую ми-
нуту, когда упоенный сознаніемъ своего шляхетскаго пре-
имущества, съ презрѣніемъ отталкиваешь пьянаго мужи-
ка,' который, падая, прикоснулся головою къ шляхетскимъ
колѣнамъ.
Твардовскій {отталкивая Матуса).— Прочь т ы , отри-
цаніе человѣка.
Адскій хоръ (іподъ землею). Yexilla regis prodeunt inferiii!
С а т а н а {въ образѣ молодого магната появляется изъ-
подъ земли). Новый листа исторіи раскрыть. Берите перо
и пишите вашу фамилію! Договоръ стоишь,— грѣхъ лежитъ
на землѣ...
Твардовскій.—Кто вы?
 Сатана.—Чортъ! Министръ чорта! Смотрите, на сермягѣ
ближняго остался слѣдъ шляхетскаго сапога. Горитъ,
горитъ, какъ великій костеръ, трещитъ и сыплетъ искра-
ми: грѣхъ противъ любви. Тамъ (указываешь на изби-
рательное поле) пишутся статуты для королей, здѣсь я
напомню вамъ условія нашего договора. Дѣло готово: пока
республика будете существовать, вы будете жить по ми-
лости вашего слуги и испустите дыхаиіе съ ея послѣднимъ
дыханіемъ ».
У Шуйскаго сатана выступаете в ъ нѣсколышхъ мета-
морфозахъ: сначала какъ обыкновенный, добродушный
польскій бѣсъ, потомъ какъ перехитрившій аріанскій прес-
витеръ, какъ скептикъ-дворянинъ, и наконецъ, какъ са-
монадѣянный магнате, вбивающій на выборномъ полѣ в ъ
головы избирателей гибельное правило, что «шляхтичъ
долженъ быть господиномъ мужика, а короля имѣть сво-
имъ слугою».
Это раздѣленіе одной личности на четыре разныхъ фи-
гуры, можете быть, и значительно углубило ее аллего-
рически, но вмѣстѣ съ тѣмъ значительно повредило вну-
тренней концентраціи типа и, вмѣсто законченна™ инди-
видуума, дало намъ символъ, правда, краснорѣчивый, но
лишенный пластики и жизни.
Таковы были судьбы повѣсти о Твардовскомъ въ поль-
ской литератур!. Сходство этого преданія съ исторіею
нѣмецкаго Фауста не только сбило множество поэтовъ съ
прямого пути, но вмѣстѣ съ тѣмъ отвлекло ихъ вниманіе
отъ другихъ, одинаково любопытныхъ легендъ и типовъ.
Самымъ характернымъ и болѣе сросшимся съ польской
почвой, чѣмъ куцый нѣмецкій чортикъ, является Бору-
та,—шляхтичъ въ сатанинской шкурѣ, рубака и пьяница,
соперничающій съ лэнчицкими «пискарями» * ) .
Къ несчастно, до сихъ поръ никто не разработалъ и
не развилъ этого типа.
Въ 1 8 9 0 году появилась драма Б . Грабовскаго, гдѣ
Борута играете второстепенную роль. Характеру его не-
достаете глубины, хорошо обдуманная сцена разговора
чертей различныхъ національностей пропадаете какъ мел-
кій эпизодъ среди в!чныхъ попоекъ и дракъ шляхты.
Однимъ словомъ, у испанцевъ есть свой дьяволъ-монахъ,—
мы же должны подождать появленія нашего дьявола-
шляхтича **).
Особое положеніе въ польской демонической литера-
т у р ! занимаютъ бѣсы, введенные Мицкевичемъ в ъ «По-
*) Мистически - легендарный характеръ Боруты до сихъ поръ
недостаточно выясненъ. По всей вѣроятности, предкомъ его былъ
какой-нибудь божокъ „боровъ". ^
* * ) Шляхетскимъ образомъ трактуетъ дьявола Вицѳнтіи Поль.
Дьяволъ, пойманный на поясокъ св. Франциска и истязаемый въ
кузницѣ, ссылается на свой гербъ Рога и на гостепріимство
шляхты, которая свободно впускаетъ его къ себѣ и пьетъ съ нимъ
вино, какъ съ равнымъ. Во всякомъ случаѣ, это—анекдота безъ
претензіи на пластику и психологическую глубину. Л. Рыдель
въ „Заколдованномъ Кругѣ« (1890) выводитъ Боруту, какъ дья-
вола, насквозь пропитаннаго шляхетскими традиціями и привыч^-
ками и въ этомъ отношеніи фигура его безупречна; зато въ ней
нѣтъ ни капли демонизма, въ точномъ значеніи этого слова,—
Борута Рыделя играетъ только роль дьявола, не будучи самъ
дьяволомъ. Много обѣщаетъ прологъ „Дьяволовъ" Андрея Не-
моевскаго, который обрисовалъ фигуры демоновъ очень ориги-
нально, хотя и эскизно.

минки» (III). Они напоминают* чертей средневѣковыхъ
легенд*: такіе же хитрые, злобные, и грубые, но полные
своеобразна™ характера и жизни * ) .
Сначала, побуждая Конрада к * возмущенно против*
Творца они говорят* возвышенным* стилем*: «Коня я
обращу в * п т и ц у , - н а орлиных* перьях*, ввысь, лети»!
Но потом* из'ь-нодъ одежды титаническаго демонизма
показывается ихъ настоящая низкая натура: они начи-
нают* грызться друг* съ другом* и даже прибѣгать к *
помощи рогов*: «Ты, глупая скотина! не помог* мнѣ
вырвать у него нослѣдняго слова! Самый глупый изо в с ѣ х *
дьяволов*, ты отпустил* его с * полдороги, и т . п . » .
Въ сценѣ же, когда ксендз* Петр* читает* заклинанія,
черти держат* себя совершенно такъ же, как* это мы
видим* в ъ многочисленных* описаніяхъ так* называе-
мых* навожденій, - ругаются, бранят* заклинателя, и
вмѣстѣ съ тѣмъ разсказываютъ о том*, что дѣлается в *
дали. В ъ коыцѣ же концов*, прижатые ксендзом*, они
дают* даже совѣтъ, какъ лѣчить одержимаго.
Все это детали, реально обоснованный и выведенный и з *
наблюденій над* сомнамбулизмом*, и Мицкевич* воспро-
извел* ихъ съ поразительной пластикой. Каждый гипно-
тизер* видѣлъ подобный явленія, понятное дѣло, в ъ ма-
лых* размѣрахъ, не такъ психологически сконцентриро-
ванными, но в ъ сущности аналогичными по формѣ и
содержанію. Черти Мицкевича, в * предѣлахъ, назначен-
*) Эту грубость старалась объяснить, и очень оригинально,
Жоржъ Зандъ въ „Essais sur le drame fantastique: Goethe, Byron,
Mickiewich" (въ „Autour de la Table").
иых* им* автором*, назначеніе свое исполняют* прево-
0X0 Оставляя в * сторонѣ болѣе мелкія нроизведенія, о с
нованныя на мѣстных* иреданіяхъ, перейдем* к * поэмам*,
Г к о т о р ы х * выступают* черти характера космополити-
" ° ь ш * частым* гостем* наших* поэтов* был* Ме-
фистофель Гёте; болѣе рѣдкимъ-байроновскш Люцифер*,
С у Г т в а котораго звучали слишком* рѣзко в * ушахъ
ітавовѣрныхъ сынов* католической церкви. Издѣватель-
троты Мефистофеля легче было довести ad a b s u ,
dum тип* его был* менѣе грозен*, а вдобавок* оолѣе
эластичен* и податлив*, как* поэтическш
Мефистофель, таким* образом*, и появляется какь
Ч е р н о х т н и к ъ в * первой части «Поминок*»
ы й
как* Н е з н а к о м е ц * в * «Вацлавѣ» Гарчинскаго нак*
д о к т о р * В * «Кордіанѣ» Словацкаго, как* Ф о т о ф е р о
! ъ «Дьяволѣ» и Л ю ц и ф е р * барон* фонъ-Тейфель в *
! о Г Крашевскаго, и наконец*, под* собственным*
именем* в * «Божественной Комедіи» Іірасинскаго.
Нѣкоторыя и з * этих* фигур*, как* и вся романтическая
„оэзія наша, носит* политическую.окрасу Н а о р и с ь
«Незнакомец*» символизирует* себялюбивые, филистер
скіе элементы, налагающее во имя так* называема™ раз-
судка узду на каждое живое движеніе чувства и мысли
Тнтони Сова (Эдвард* Желиговскій) в * злом* духѣ
«Іордана» ( 1 8 4 7 ) представил* тяжелое и неуклюжее видо-
измѣненіе гётевскаго типа * ) .
*> „Іорданъ", драматическая фантазія Антони Совы, Вильно,
 Произведете это,—соединеніе гётевскихъ мотивовъ съ
байроновскими, обвѣянное живымъ дуновеніемъ чувствъ
Густава-Конрада и преисполненное демократическими стре-
млеиіями. Вещь неудачная по стилю, но благородная по
стремление и задуманная довольно глубоко.
Авторъ, кажется, склонный къ пантеистическому воз-
зрѣнію на міръ, не сумѣлъ однако (какъ и большинство
нашихъ поэтическихъ демонографовъ) назначить въ своей
систем! с а т а н ! ясную роль и точно опредѣлить его отно-
шенія къ остальному творенію и къ самому Творцу.
Злой духъ Совы выступаете какъ подстрекатель къ
эгоиетическимъ дѣяніямъ, къ половинчатости въ жизни и
мысляхъ. Онъ любить «ничтожныя полудоброд!тели», ко-
торыя ни на что не нужны ни міру, ни Богу, любите
«ничтожную полулюбовь, искусственно позолоченную опра-
ву эгоизма,изъ-подъ которой просвѣчиваетъмѣдная душа».
У этого б ! с а , какъ мы видимъ, вкусы совершенно не
такіе, какъ у знаменитаго ибсеновскаго «фабриканта пу-
говицъ», который не увлекаете половинчатую душу Иеера
Гинта, а хочетъ растопить ее въ общемъ котлѣ и перелить
въ форму новаго индивидуума.
«Злой духъ» желаете вырвать изъ сердца благородна™
Іордана «забвеніе самого себя» и пробудить себялюбивую
земную любовь; герой, однако, не поддается этимъ иску-
шеніямъ, и сатана несете пораженіе.
Снова сильно, но зато очень туманно, нарисованъ са-
1847 г. Въ остроумной сатирѣ Сенковскаго (Брамбеуса) „Большой
выходъ у Сатаны", черти трактованы безъ всякаго слѣда демо-
низма, чисто антропоморфически.
тана у Зморскаго («Леславъ»; написанъ въ 1 8 4 5 году,
изданъ в ъ 1 8 4 7 г . ) . .
Какъ Люциферъ Байрона, онъ жалѣетъ міръ, предан-
ный въ жертву ненависти и несчастно. Онъ не издъ-
вается надъ существующим!, порядкомъ вещей, но возму-
щается имъ. «Я ж и л ъ , - г о в о р и т ь о и ъ - с ч а с т л и в ы й на
л о н ! небесныхъ блаженствъ, но когда увидалъ вновь воз-
ставшій міръ и узиалъ жестокій приговоръ, незаслуженно
обрушившійся на н е г о , - м о й б о г о х у л ь н ы й к р и к ъ
п р о р в а л с я с к в о з ь п ѣ с н ь х в а л ы , и вмигъ мил-
лионы голосовъ, девять хоровъ благороднѣйшихъ духовъ
загремѣли тѣмъ же самымъ крикомъ... Всей земл! из-
в!стна наша судьба... Другіе, ничтожные хоры, послуш-
ные и объятые тревогой, продолжали пѣть гимны х в а л ы , -
мы пали въ мрачный огонь ада... Я с т р а д а л ъ в ! к а , -
б у д у с т р а д а т ь в ѣ ч н о с т ь , но утраченныхъ небесъ
мнѣ не жаль...»
Зморскій пошелъ дальше Байрона и, иодавивъ въ сво-
емъ чорт! в с ѣ эгоистическія ноты, какъ-то: гордыню,
самомнѣніе и т. п . , сдѣлалъ изъ него олидетвореше чи-
стѣйшаго альтруизма. На земл! царствуете вѣчная не-
нависть; только одинъ адъ знаете глубокую, правдивую
и безкорыстную любовь, за которую долженъ териѣть
муки.
«Въ этомъ краю (въ аду) нѣтъ подданства: в ъ немъ
мѣра величія,— это мѣра страданія. Корона а д а - и з ъ
пламени: чѣмъ сильнѣй о г о н ь внутри, тѣмъ болѣе яркимъ
вѣнцомъ опоясываете чело».
Если бы исполненіе равнялось оригинальности замысла,
поэма Зморскаго заняла бы почетное мѣсто въ ряду вели-
 себя покровъ тучъ, а вздохъ долго колебался подъ туча-
кихъ произведеній литературы; но «Леславъ» ие можетъ
м и потомъ, какъ громъ, ударилъ въ ту грудь, откуда
быть даже и сравненъ съ «Каиномъ».
Молодой двадцатилѣтній поэтъ не могъ еще сосредото-
К ' о ч н у л с я и крикнулъ: «О, безпощадный!.. Знаю
И 6
читься, не сумѣлъ, какъ Байронъ, собрать въ одно свои
я тебя но теперь уже не буду вспоминать о тебѣ съ
мысли и чувства, но пустилъ ихъ безъ всякаго удержу,—
любовью!... Я стану поперекъ твоей дороги, коль скоро
написалъ нѣсколько прекрасныхъ сценъ и монологовъ, но
ы предпримешь что-нибудь... Наша борьба протянется
не сдѣлалъ ни изъ Леелава, ни изъ сатаны ясныхъ и
въ безконечность: Ты будешь творить міры, я - о т р а -
пластичныхъ фигуръ.
Дьяволъ Зморскаго—одинъ изъ немногочисленныхъ об- ВЛНа Ь оГованіи приведенныхъ цитатъ, эффектную фанта-
разовъ нашей поэзіи, выдержанныхъ въ байроно-миль-
зия Романовскаго можно причислить къ прекраснѣйшимъ
тоновскомъ стилѣ. Рядомъ съ нимъ можетъ стать развѣ
произведеніямъ нашей демонической литературы. Хотя са-
только черный духъ изъ рапсодіи Крашевскаго и «Падшій
мый типъ падшаго ангела не принадлежим къ числу ори-
ангелъ» Романовскаго. Первая изъ этихъ фигуръ воскли-
гинальныхъ, но ситуація и вмѣстѣ съ тѣмъ ея дальнѣи-
цаешь гордо, какъ сатана «Потеряннаго рая»:
шее развитіе обладаем несомнѣнными Достоинствами и
«Склонить главу, дрожать? Я, безсмертный, я, госпо-
нужно добавить, дѣлаютъ честь счастливому вымыслу
динъ земли, я, непреклонный, я, передъ которымъ по-
вергается иицъ весь подземный міръ, я, я—непобѣдимый!... поэта
Сатана Романовскаго, также гордый и непреклонный, Развѣ только для точности мы должны упомянуть о
испытываешь, однако, минуты сожалѣнія и грусти. Тогда дьяволѣ у Ленартовича. Авторъ а и р ы , пытался обрисо-
онъ вылетаешь изъ глубины бездны къ солнцамъ и смо- ать адъ но не нашелъ достаточно мрачныхъ красокъ для
тришь: «туда, гдѣ въ чистой сверкающей лазури, на подобіе воспроизведены картины бездны. Сатана Ленартовича ско-
ласточекъ, что ловятъ мошекъ надъ воднымъ простран- рѣе блѣдная аллегорія, чѣмъ фигура, согласная съ по-
етвомъ, кружились ангелы и ловили возлетающіе съ земли НЯ« К а к ъ жТпредставляется нроклятый сатана? Иногда какъ
вздохи»...
ангелъ иногда какъ святой; то онъ кружить надъ міромъ
Падшій ангелъ склонилъ главу; боль и тоска стиснули
на своихъ омерзительныхъ крыльяхъ нетопыря, то слов-
его сердце и онъ вздохнулъ:
но осіянный зарею, подражаетъ мудрости и красотѣ Боіа».
«Но какъ стая пуглипыхъ голубей скрывается отъ гро-
ма въ знакомое отверстіе кровли, такъ разсынались анге- Намъ остается только разсмотрѣть третью категорію
лы предъ этимъ вздохомъ, съ которымъ проклятый на
демоническихъ фигуръ, а именно дьяволовъ, не связан-
минуту подумалъ и о счастіи. И небеса надвинули на
 ныхъ непосредственно и ясно нитью традиціи ни съ на-
родными вѣрованіями, ни съ литературой Запада.
Во главѣ ихъ нужно поставить Массиниссу изъ «Иридіона»
Красиньскаго.
Сам* поэтъ в ъ одномъ изъ писемъ къ Гашиньскому
( 3 0 апрѣля 1 8 3 7 г . ) такъ опредѣляетъ натуру своего про-
изведены : «Массинисса»—это элемент* всего злого, кото-
рое по непреложным* законам* самаго творенія'вѣчно
переходит* въ добро; это сегодняшній мракъ, который
перестанет* быть мраком* завтра, тот* непонятный н у л ь
то самое ничто, ужасное, страшное, сатанинское, до тѣхъ
пор*, пока оно окружает* насъ тайною безконечности и
которое каждую минуту обращается во ч т о - т о ; ка'къ
скоро это ч т о - т о возраждается, —возраждается и свѣтъ
и звук*, и гармонія. Одним* словом*, э т о - с а т а н а всѣхъ
вѣковъ и обществ*, вѣчно борющійся, вѣчно побѣждаемый
расплывающійся в ъ тумаиѣ, но всетаки иногда пользую-
щійся минутами своихъ адских*, злобных* тріумфовъ».
И вотъ въ поэмѣ, Массинисса пользуется только одною
минутою, въ которой проявляется какъ духъ уничтоженія
и ненависти, а именно тогда, когда, обращаясь къ небе-
сам*, онъ предсказывает* паденіе добродѣтели въ хри-
стианской церкви и восклицает*: «Врагъ! На высотах*
небес*, среди своего могущества ты узнаешь, что такое
наш* адъ» (II). Но это только слова, а не дѣяніе.
Если бы автор* дѣйствительно влил* въ грудь Масси-
ниссы все то, о чем* упоминал* в ъ своем* письмѣ, то,
без* сомнѣнія, создал* бы типъ, великолѣпный и во
всѣхъ отношеніяхъ достойный вниманія. Увы, сатана его
поэмы не достает* до плеча сатаны его письма...
Автокритика Красиньскаго написана под* вліяніемъ
рѣзкой рецензіи Ульриха, который возбудил* вопрос* о
самой резонности появленія Массиниссы въ драмѣ. Раз-
драженный поэтъ видѣлъ въ своем* произведены не то,
что вложил* въ него фактически, а то, что думал* вло-
жить.
«Массинисса», если не считать упоминаемаго діалога
съ хором* демонов* в ъ концѣ ІІ-й части и эпилога в ъ
Колизеѣ, производит* скорѣе впечатлѣніе смертнаго, огра-
ниченная в ъ своихъ средствах* чародѣя, чѣмъ могучаго
духа мрака.
Непосредственно в ъ дѣйствіи онъ принимает* очень
слабое участіе, давая Иридіону обыкновенные, чисто-че-
ловѣческіе совѣты и порученія.
Б. Хлебовскій вѣрно сказалъ о нем*, что «Какъ сатана
всѣхъ вѣковъ и обществ*, Массинисса грѣшитъ избытком!,
человѣчности и недостатком* необходимых* черт*, ка-
ких* наше воображеніе требует* не только отъ пред-
ставителя, но даже и отъ владыки ада». Во всяком* слу-
чаѣ, это характер* не цѣльный, слишком* слабый для
демона вообще, слишком* сильный по временам* для че-
ловѣка,—одним* словом*, созданіе, можетъ быть, и ори-
гинальное по замыслу, но неудачное по исполнение.
Брандесъ в ъ «Массиниссѣ» *) видит* «воплощеніе от-
вращенія, которое древніе вѣка питали къ христіанству».
Несомнѣнио, въ этом* замѣчаніи есть частица правды, но
нельзя сказать, чтобы эта идея послѣдователыіо и ясно
*) Polen (1898): „Incarnation des antiken Abscheus für das
christliche Wesen".
 была проведена чрезъ всю поэму и нѣтъ убѣдительныхъ
поводовч, предполагать, что Красиньскій именно такимъ
образомъ понималъ содержаніе своей поэмы.
Гораздо лучше удался Словацкому ІІамфилусъ, высту-
пающій в ъ посмертныхъ фрагментахъ «Бенёвекаго». Это
только набросокъ, но набросокъ настолько яркій, что съ
психологической точки зрѣнія его можно считать закон-
ченнымъ образомъ.
Импульсъ для созданія этой любопытной фигуры Сло-
вацкий, какъ обыкновенно, получилъ извнѣ. На этотъ разъ
роль вдохновителя сыгралъ гётевскій Мефистофель, отъ
котораго, однако, Памфилусъ отличается настолько же,
насколько авторъ «Анелли» и «Царя Духа» отличается
отъ автора «Фауста» и «Вильгельма Мейстера».
Памфилусъ напоминаете Мефистофеля склонностью къ
сарказму и критикѣ; но его остроуміе никогда не впадаете
въ циническую тривіальность. Адскій товарищъ Фауста
выражается опредѣлителыіо и образно, не особенно за-
ботясь объ ушахъ слушателей. Памфилусъ старается со-
хранить свѣтскую форму и даже свои острѣйшія замѣча-
нія и истины облекаете въ цвѣтистую одежду сравненій,
метафоръ и другихъ поэтическихъ прикрась.
Украшая стрѣлы оетроумія радужными гирляндами,
Памфилусъ тѣмъ не менѣе не притупляете ихъ острія:
онъ всегда сумѣетъ осмѣять вещи, считающіяся святыми.
«Супружество,—говорить онъ въ одномъ мѣстѣ,—это все
равно, что черешни: сначала ихъ надкусятъ злодѣи, воробьи,
а потомъ уже и человѣкъ съѣдаетъ ихъ надкусанными».
Содержанія этого афоризма не постыдился бы и цинич-
ный Мефистофель!
Вульгарный выраженія Памфилусъ употребляете толь-
ко тогда, когда дѣло идете о вещахъ и положеніяхъ на-
столько неправдоподобных^ что за ихъ странностью исче-
заете всякая грубость стиля.
Разсказывая Бенёвскому о солнцѣ, которое вмѣсто то-
го, чтобы взойти изъ могилы благородиаго Ѳемистокла,
взошло оттуда, гдѣ стоялъ тронъ Ксеркса, онъ добавля-
ете съ ироніей: «Солнце? Трудно иредвидѣть, откуда оно
взойдете, у него странный вкусъ. Разъ я чуть не з а к а -
т и л ъ бе м у о п л е у х у . Т ы с ъ удивленіемъ смо-
ы л о
тришь на меня? Ты думаешь, что с о л н ц у н е л ь з я
д а т ь п о м о р д ѣ ? Если смотрѣть съ пантеистической
точки зрѣнія, это будете sacrilegium, но вообще это
возможно».
Кромѣ того, онъ отличается отъ Мефистофеля и отъ
другихъ чужихъ и нашихъ дьяволовъ какою-то необычай-
ной воздушностью и эѳирностыо; онъ любите парить
средь вихрей и молній надъ вершинами Тартъ и распе-
вать: «На вершииѣ горъ, гдѣ начинается свѣтъ, гдѣ хо-
ры орловъ, гдѣ тропинки молній, гдѣ Морское Око подъ
ледянымъ щитомъ стонете глубоко, лишь только завор-
чать тучи... тамъ, въ бѣлизнѣ, в ъ вихряхъ, о-бокъ съ
грозовыми чудовищами, какъ духъ, обвитый молніями, я
опять здѣсь и стою на васъ, мои вихри»...
Фаусте даетъ своему злобному слугѣ эпитете «ублюд-
ка, рождеішаго изъ грязи и пламени»; Памфилуса скорѣе
можно было бы назвать сыномъ в о з д у х а и о г н я .
Это духъ неимовѣрно -гонкій, болѣе близкій къ шекспи-
ровскимъ Аріэлю и Пэку и къ кальдероновскимъ демонамъ,
 чѣмъ къ отвратительным* легендарным* бѣсамъ, вымазан-
ным* смолою и смердящим* сѣрою.
Однако заслуживает* вниманія, что слова, вложенныя
в * уста Бенёвскаго, не позволяют* ни на минуту сомнѣ-
ваться, что поэтъ хотѣлъ сдѣлать Памфилуса именно та-
ким*, каким* онъ представляется, а не каким*-нибудь
другим*, и вслѣдствіе этого сознательно придал* ему
черты, каких* мы до сихъ пор* не встрѣчали ни у од-
ного изъ дьяволов*:
«Онъ утонул* въ солнцѣ, облекся въ воздух* Въ
этом* 3 à M K t - 0 H * только эхо, голос* и воздух*, мрак* и
тишина, туман* и пламень; онъ всюду, и его нѣтъ нигдѣ»
іакимъ манером* индійскіе пантеисты привыкли опре-
дѣлять общую душу міра...
Рост* и развитіе нашей демонической литературы под-
вергались различным* вліяніямъ, и созданные ею типы
трудно подвести под* какую-нибудь опредѣленную класси-
фикацио, вслѣдствіе чего мы по необходимости должны
были прибѣгнуть къ классификации искусственной, осно-
ванной не на генетическом* родствѣ, а на ч и с т о - в е ш -
ней аналогіи и сходствѣ.
Идя дальше по той же дорогѣ, мы присоединяем* къ
перечисленным* нами трем* классам* демонов* четвер-
тый и послѣдній, въ который они войдут* какъ олицетво-
реніе различных* символов*.
Какъ мы знаем*, для насъ это уже не представляется
новостью. Еще Рей и многіе авторы «комедій» и «зало-
гов*» преимущественно таким* образомъ трактовали са-
танинскія фигуры въ своихъ произведеніяхъ.
Все различіе старых* и новых* символов* состоит*
въ том*, что, не говоря уже о большей тонкости и ху-
дожественности исполненія, старинные поэты обращали
дьявола въ аллегорію извѣстныхъ проступков* и пре-
ступленій, а романтики и ихъ эпигоны обращают* эти
фигуры въ символы абстрактных* понятій, идей или обще-
ственных* направлений; старики имѣли въ виду цѣли мо-
ралыю-дидактическія, молодые же старались разгадывать
проблемы ио своему существу философскія.
Между различными произведеніями такого рода осо-
бенная вниманія заслуживает* сатана Красиньскаго. Къ
хору голосов*, оплакивающих* скорби бытія, на минуту
примѣшивается голос* духа лжи, носящая обличье правды:
« Я - р а з у м ъ , я—ыеизбѣжность! Ни время, ни вѣчность
мнѣ не сестры. И хотя люди назвали меня сатаною, мой
духъ сотворил* землю и я—господин* міра!...
«Умереть нужно смертью; смерть—это самоотверженіе;
когда она не понята, то кажется карою, а когда пой-
мешь ее,—жертвою Разуму, сохраненіемъ цѣлаго на счет*
гибели частиц*. Поток* оттого и бѣжитъ, что волны
смѣняются одна другою. Общее тѣмъ и держится, что
частное падает*, человѣчество тѣмъ и живет*, что на-
роды погибают*, и вѣчиость существует* тѣмъ, что уми-
рают* міры...»
И такъ далѣе, въ том* же самом* духѣ, этотъ голос*
провозвѣщаетъ міру мрачную доктрину безусловной рѳ-
зиньяціи и квіетизма, доктрину, полезную, можетъ быть,
для избранных* и спеціально для этого приспособлен-
ных* единиц*, но гибельную для массъ,іи без* того
склонных* къ массивному подчиненно судьбѣ...
 Авторъ «Иридіона» взялъ здѣсь дьявола какъ символъ
отрицательна™, разлагающа™ воздѣйствія разума въ про-
тивоположеніи активной творческой силѣ чувства. Антоии
Чайковскій переносить насъ изъ общественно-исторической
области въ сферу, если такъ можно сказать, космическую,
и представляем намъ сатану какъ необходимый во все-
ленной элементъ движенія, какъ princvpium individuations,
безъ котораго все, что существуем», превратилось бы в ъ
монотонную, однообразную гармоиію, лишенную диссони-
рую щихъ эффектовъ.
Такимъ же манеромъ и Словацкій понималъ своего Лю-
цифера, но Чайковскій представилъ намъ свою идею со-
вершенно оригинально, ясно и рельефно.
Сатана Чайковскаго с ч и т а е м себя законнымъ власте-
линомъ того, что выдѣляется изъ массы, что оригиналь-
но, индивидуально. Во имя этого положенія онъ доби-
вается праха Моисея, и архангелъ Михаилъ о т к а з ы в а е м
ему в ъ этомъ:
«И были оба: т о м огромная тѣнь, а этотъ—разсвѣтъ;
т о м сіялъ мракомъ, а этотъ омрачалъ блескомъ. И были
оба, и Сатана сталъ сильно, какъ нужно, свѣтъ обращалъ
во мракъ, небо затмевалъ адомъ, а Михаилъ, изливая
свѣтъ в ъ эту безконечную темноту, хотѣлъ адъ и небо
возжечь в ъ одно великое солнце... И провозгласилъ Са-
тана свои права такъ, что затрепетало пространство: Мнѣ
принадлежишь тѣло, духъ котораго среди хоровъ Іеговы мою
в о с п ѣ в а е м славу и, вмѣсто того, чтобъ прославлять Гос-
пода, спрашиваем у него смѣло: кто Онъ? Это мое тѣло,
которое своимъ страданіемъ создаешь спокойствіе, своею
рмертыо порождаешь вѣчность, а своими грѣхами—добро-
дѣтель... Онъ вступилъ въ мое обладаніе, онъ умеръ,зна-
ч и м — тѣло мое. Онъ великъ, потому что ему удалось бе-
седовать съ Господомъ, но я больше его, потому что самъ
Господь пошелъ по моимъ слѣдамъ, когда показалъ свой
ликъ в ъ горящей купинѣ. Да и ты самъ, вплетенный въ
вѣчный, однотонный хоръ, ты сдѣлался чѣмъ-то благо-
даря мнѣ—ты ангелъ, а я Сатана,—вмѣсто того, чтобъ
быть хоральной, быстро исчезающей нотой, ты, благодаря
мнѣ, сіяешь блескомъ и добродѣтелыо. Я породилъ с в ѣ м
своею мыслью, ибо я силенъ самимъ собою и своимъ тѣ-
ламъ, ежечасно веду борьбу съ царствующимъ на не-
б ѣ . . . Тѣло—это моя сѣть, на душу я накладываю мою
руку, пока она с а м о с т о я т е л ь н а , прежде чѣмъ ее
охватим т о л п а » .
Въ этой маленькой, но прекрасной поэмѣ, сатана пред-
етавлеиъ тѣмъ, чѣмъ долженъ былъ быть Массинисса,—
грубой силой, принуждающей н е б ы т і е стать б ы т і е м ъ ,
причиною жизни и моторомъ эволюціи.
И вошь, когда архангелъ Михаилъ «туманно расплывает-
ся и сливается съ окружающим!,», сатана «сохраняешь
свои формы, какъ скалы или деревья».
Въ аналогичную же формулу заключилъ отношеніе до-
бра ко злу и Элифасъ Леви: «Если бы панцырь Сатаны не
выдержалъ удара копья архангела Михаила, то могущество
послѣдняго затерялось бы в ъ пустотѣ: мракъ —необхо-
димый фонъ для свѣта».
На этомъ мы заканчиваем!, обзоръ демоническихъ фи-
гуръ въ польской литературѣ, съ сожалѣніемъ отмѣчая,
что наши поэты, имѣя подъ рукою неисчерпаемый сокрд--
вища, скрытыя в ъ народныхъ преданіяхъ, не захотѣли
или не сумѣли воспользоваться имъ. Попавъ в ъ сферу
притяженія одного изъ могущественнѣйшихъ геніевъ За-
пада, они все болѣе и болѣе отклонялись отъ нормаль-
ной орбиты и даже в ъ пору самаго блестящего расцвѣта
нашей поэзіи не создали ни одного оригинальна™ типа
дьявола.
Этотъ выводъ вытекаете какъ слѣдствіе изъ обзора при-
веденныхъ нами фактовъ и не заключаете в ъ себѣ упре-
ка. Не создать демоническій типъ не значить выказать
свою слабость или неспособность. Существуютъ литера-
туры старше и богаче нашей, —-напримѣръ, староиндій-
ская и греческая, которыя не дали намъ ни одной вы-
разительной фигуры, олицетворяющей зло.
Кромѣ того, не надо забывать, что если в ъ польской
поэзіи нѣтъ типа, который могъ бы помѣряться съ Люци-
феромъ Байрона, Сатаною Мильтона, или с ъ Мефистофе-
лемъ Гёте, то ихъ нѣтъ и во французской, которая го-
раздо больше интересовалась дьяволомъ и всетаки не соз-
дала ничего выдающагося.
Способность къ воспріятію прекрасныхъ сторонъ демо-
низма, очевидно, зависите отъ спеціальныхъ факторовъ,
о которыхъ мы поговоримъ впослѣдствіи.
КНИГА П.
Конспектъ и синтезъ.
Зависимость психологіи демоновъ отъ среды, въ которой они
возникали.—Краткое повтореніе содержанія.-Трудность точиаго
синтеза.—Опасность поснѣшнаго извлеченія выводовъ изъ фак-
товъ яркихъ, но пемногочислеішыхъ въ сравненіи съ общимъ чн-
сломъ явленій.—Опытъ синтеза.
Изображая на предыдущихъ страницахъ исторію и судьбы
демоническихъ типовъ в ъ изящной литератур!, мы всегда
отм!чали ихъ зависимость отъ психологической среды, въ
которой они возникли. Теперь мы попытаемся суммиро-
вать эти разбросанныя замѣчанія в ъ одно ц ! л о е и, мо-
жете быть, откроемъ какой-нибудь б о л ! е общій законъ,
управляющій демонизмомъ в ъ поэзіи.
И вотъ, если мы сопоставимъ поэтическое творчество
всего міра, то увидимъ странное явленіе: демонизмъ су-
ществуете'почти в е з д ! , но только в ъ ігЬкоторыхъ лите-
ратурахъ даетъ полные, з р ! л ы е и здоровые плоды, в ъ
остальных!, же не выходить изъ первобытной стадіи, не-
смотря н а то, что о б ! категоріи литературъ находятся
на одинаковой степени эстетическаго развитая.
Такъ, наиримѣръ, в ъ персидской литератур! мы в с т р ! -
чаемъ демоновъ съ очень яснымъ характером!,, тогда какъ
родственная ей лингвистически древне-индійская литера-
тура создала только мизерныя фигурки злыхъ духовъ,
хотя вообще она не только не стояла ниже письменности
поклонников* Зороастра, ио даже превышала ее во всѣхъ
другихъ отношеиіяхъ.
Одинаково поразителыю отсутствіе адских* фигур* въ
большом* стилѣ у грековъ и римляпъ, хотя искусство и
поэзія этихъ народов* достигли, какъ извѣстно, чуть ли
не вершин* эстетическая творчества.
И еврейская литература до столкііовенія съ дуалисти-
ческими вліяніями персидская маздеизма не представля-
ет* ничего замѣчательнаго въ области художественной де-
моиографіи.
Позже, когда христианство, поглотив* и ассимилировав*
разнообразные элементы, на которые оно опиралось, мало-
по-малу превратилось въ цѣлостиую и законченную фи-
лософски-религіозную доктрину, вопрос* психологіи дья-
вола всетаки не былъ выяснен*, особенно въ области
литературы и искусства.
Христіанскіе поэты разных* народовъ и вѣковъ раз-
лично понимали и представляли духа тьмы, остерегаясь
только нарушить границы догмата, одинаково обязатель-
ного для всѣхъ вѣрующихъ. Зато въ предѣлахъ свободы,
предоставленной церковью, которая въ этом* отношеніи
была очень снисходительна,—всѣ ослабляли бразды фан-
тазіи и творили сатаиинскіе образы, далеко расходшшііе-
ся друг* съ другом* но формѣ и характеру.
Различіе эстетики сѣвера и юга, усилившееся послѣ
взрыва реформаціи антагонизмом* между протестантством!,
и католичеством*, очень ярко сказалось въ изображепіи
дьявольских* типов*.
У народовъ германско-протестантских* взяли верх* ти-
пы титанически-геройскіе (сатана Кэдмона, Люцифер* Бай-
рона, сатана Мильтона), или глубоко отрицательные (Ме-
фистофель Гёте); у націй латино-католическихъ царь ада
упал* до положеиія второстепенных* слугъ неба (Каль-
дерой*), или обратился въ каррикатурную народію Твор-
ца (Данте, Тассъ).
Тѣмъ не менѣе нельзя думать, чтобы причина раздво-
енія крылась исключительно во вліяніяхъ мѣстиости и
расы. Точно говоря, характер*, понятія и вкусы раз-
ных* народовъ были только почвою, на которой соотвѣт-
ственно ея ириродѣ развивались сѣмеиа, брошеиныя
доктриною и традиціею церкви.
Въ первых* произведеніяхъ христіанской поэзш высту-
пают* два типа демона: одинъ—обязанный своимъ суще-
ствованіемъ манихеяискимъ вліяніямъ, обладает* множе-
ством* героических* черт*, отвагою, силою, энергіею,
упорством*; друяй, трактуемый болѣе ортодоксально,
блѣднѣетъ перед* всемогуществом* В с е в ы ш н я я и прини-
мает* вид* скорѣе недостойная раба, чѣмъ мятежная
архангела.
Оба эти типа уживаются друг* съ другом* и, непре-
станно развиваясь и совершенствуясь въ произведеніяхъ
иоэтовъ, доходят* до совершенства въ созданіяхъ Байрона
и Гёте. Первый изъ этихъ поэтов* создал*, какъ мы зна-
ем*, идеал* дьявола съ положительными особенностями,
другой же—демона насквозь отрицательная.
Нѣкоторое время европейекіе поэты не создают* ничего
н о в а я , и, слѣдуя по стопам* упомянутых* геніевъ, до-
 водятъ ихъ вымыслы почти до абсурда, дѣлая изъ сатаны
главный источник* добра, разума, критики, знанія и
прогресса (Кардуччи, потомъ Ришненъ и т. д.).
Это—что-то вродѣ искусственна™ манихеизма навыво-
рот*, признающаго единовременное существованіе двух*
сил* и склоняющагося, въ силу пристрастія к * парадок-
сальности и оппозиціи quand même, на сторону духа тьмы,
котораго превратили въ христіанскаго Прометея, невин-
ную жертву насилія, a вмѣстѣ съ тѣмъ въ символ* ре-
волюции соиротивленія, борьбы за свободу сердца и мысли.
Но такъ как* дуализм* все меньше и меньше удовле-
творял* потребностям* евроиейскаго интеллекта, который
съ возрастающей силою стремился и стремится къ пони-
манію міра, как* однородна™ цѣлаго, то и въ поэзіи де-
монической появляется, на ряду съ упомянутыми течені-
ями, еще и третье, монистическое, старающееся без* слѣ-
да растопить зло в * гигантском* океанѣ вседобра.
Для поэтов* этого лагеря сатана не былъ ни титаном*,
ни саркастическим* полишинелем*, а лишь заблудшею ча-
стицею божества, на лоно котораго онъ возвращается
гіослѣ совершенна™ покаянія, очистившись от* грѣховъ,
которые являлись слѣдствіем* его паденія.
Таким* манером* трактовали сатану Сумэ, Иммерманъ,
Кпнэ, Виктор* Гюго, Жюль Буа и другіе.
Но монистическое направленіе, обращая дьявола въ пе-
реходную фазу общаго развитія, в * эманацію всебоже-
ственности, лишило его индивидуальных* особенностей,
и тѣмъ самым* ослабило его в * художественном* смыслѣ.
И вот*, въ коицѣ XIX вѣка мы встрѣчаемъ часто де-
монизмъ, но рѣдко демоновъ, обособленных*, сильных* и
полных* характера. Всѣ эти черты расплылись въ тума-
нах* иастроеній, пропитанных* пантеизмом*.
Это—краткій очерк* теченія эволюціи, отдѣльные эта-
пы которой мы разобрали на страницах* нашего этюда.
Теперь нужно было бы указать закон*, управляющій
этою эволюціей.
Дѣло это легкое и трудное вмѣстѣ с * тѣмъ.
Легкое, если бы мы хотѣли держаться только выдаю-
щихся явленій, минуя промежуточныя фазы и ступени и
стремясь не к * правдѣ, а къ эффекту. Но если мы цѣлыо
синтеза поставим* не яркость, а точность, если вмѣ-
сто фейерверка фраз* попытаемся дать точную формулу,—
то вопрос* запутывается и становится необычайно труд-
ным* для рѣшеиія.
Один* изъ критиков*, разбирая первое изданіе моей на-
стоящей работы, насильно навязал* миѣ слѣдующій син-
тез*: «Всякій историческій момент* анализа и пессимизма
создает* демоновъ положительных* въ противорѣчіе и на
зло Творцу, котораго, словно другого Зевса, онъ сверга-
ет* с * высот* всемогущества и совершенства».
На первый взгляд* это звучит* глубоко и эффектно,—
жаль, что этой формулѣ иротиворѣчат* злые и грубые
чертенята, называемые врагами всяких* эфемерных* син-
тезов*, или ииаче—фактами.
Иод* закон* связи анализа и пессимизма с * положи-
тельными фигурами сатаны можно подвести (не считая нѣ-
которыя второстепенныя произведеиія нашего времени)
единственно развѣ Люцифера Байрона. Но и т у т * нужно
иринять во вииманіе предостережете, сдѣланное Бай-
роном* въ нредисловіи къ своей поэмѣ, и массу энизо-
довъ. изъ самой поэмы, которые, какъ мы видѣли, сводятт,
«прометеистичный» характеръ этого демона до минималь-
ных!» • размѣровъ.
Довольно рискованно было бы допустить гипотезу, что
полный глубокой вѣры пуританинъ Мильтонъ, благочести-
вый Вондель или наивный передѣлыватель библіи, монахъ
Кэдмонъ, а также его ирототипъ, Авитъ, «смѣли свер-
гать Іегову с ъ высотъ совершенства».
А если эти, главпѣйшіе изъ положителыіыхъ, типы не
подчиняются процитированному выше закону, то законъ
этотъ не всеобщій и, самое большое, дѣйствителенъ
только для ограниченной во времени и пространствѣ фа-
зы всеобщей эволюціи.
Но этого, однако, недостаточно: взглядъ на не-европей-
скую литературу с в о д и м это правило, и безъ того пере-
полненное исключеніями, просто къ нулю.
Возьмемъ, напримѣръ, Индію, классическое отечество
пессимизма, философскія книги которой н а з ы в а е м источ-
никами своихъ трудовъ Шопенгауэръ, этотъ главнѣйшій
и глубочайшій пропагандистъ и кодификаторъ европей-
скаго пессимизма; Индію, гдѣ сотни лѣтъ тому назадъ люди
такъ далеко зашли въ отрицаиіи, что въ сравнеиіи съ глу-
бокою меланхоліей «Бхагавадъ Гиты», отрицаніе и песси-
мизма, Бодлера кажутся капризами пансіонерки въ срав-
неніи со слезами зрѣлаго мужа,—и эта Индія, гдѣ все
д ы ш и м пессимизмом!», не создала не только положитель-
наго, ио даже и могу чаю типа сатаны, и ограничилась
только горстыо слабыхъ, какъ тростникъ, неясныхъ, какъ
туманъ, и злыхъ, какъ обезьяна, демоновъ.
Тѣмъ временем!», полная жизненнаго оптимизма древняя
Персія породила равнаго Ормузду, могучаго бога, Арима-
на, который позже, в ъ своихъ метаморфозахъ, подверг-
шихся вліянію гебраизма и христіанства, далъ жизнь
многимъ героическимъ типамъ европейской поэзіи * ) .
Хотя Аримана нельзя иричислить къ положительнымъ
типамъ, но и самое названіе «положительный дьяволъ» —
названіе условное, потому что дьяволъ истинно положи-
тельный превратился бы в ъ духа добра. Сатана могучій
въ извѣетныхъ случаяхъ иринималъ геройскія черты,
которыя эстетически возвышали его и дѣлали типомъ по-
ложительнымъ условно; ио всегда и вездѣ, прежде чѣмъ
появился положительный типъ сатаны, долженъ былъ
с у щ е с т в о в а т ь д ь я в о л ъ могучій, полный силы.
Это несомнѣнное и не имѣющее исключеній правило
послужитъ основаніемъ нашего синтеза, который можно
формулировать т а к ъ : гдѣ и когда люди видѣли въ мірѣ
двгь враждебныхъ другъ другу силы или субстанцги
(дуализмъ), и тогда въ поэзіи могъ развиться дьяволъ
могучій и относительно положительный; гдѣ же ца-
рила вѣра во внутреннюю цѣльность существа все-
ленной (монизмъ), тамъ дьяволъ мельчалъ и дгьлался
ничтожнымъ **).
*) Напоминаем* вновь о вліяиіи манихеизма на христіансхво
вообще и на протестантство въ особенности.
* * ) Почему извѣстная эпоха или раса склонялась къ дуализму
или къ монизму? На это вліяло много обстоятельствъ, начиная
съ расоваго атавизма, географическихъ и климатических* условій
и кончая умственными воздѣиствіями доктринъ, образовавшихся
въ головѣ или сердцѣ воликихъ реформаторовъ, пророковъ,
философовъ и поэтовъ, которые сами были отчасти творцами,
отчасти иродуктомъ вѣрованій и стремлеиій дашіаго историче-
скаго момента.

Напримѣръ, протестантизмъ, въ которомъ противопо-
ложность между адомъ и небомъ рисовалась яснѣе, чѣмъ
въ католицизмѣ, сильно благопріятствовалъ демонизму,
и великолѣпнѣйшіе сатанинскіе типы вышли, какъ мы
видѣли, изъ-подъ пера поэтовъ, рожденныхъ въ стра-
нахъ, исповѣдующихъ реформаторскую религію, въ осо-
бенности въ отчизнѣ пуританства, Англіи.
Католическая церковь была снисходительнѣе къ слабой
человѣческой природ! и давала ей въ таинствахъ и до-
гматахъ о чистилищ! оружіе противъ Сатаны, который
выступалъ не столько какъ могущественный противникъ
Творца, сколько какъ самонад!янный и злой, но вмѣстѣ
съ тѣмъ ограниченный въ своихъ средствахъ, палачъ,
чаще всего исполняющій приговоры небесъ и ноб!жда-
емый всегда, какъ только онъ думалъ играть въ политику
на свой собственный ечетъ.
Если гр!шникъ въ посл!дшою минуту жизни искренно
раскаивался въ г р ! х а х ъ , а въ особенности,—какъ Твар-
довскій или Теофиль,—отдавалъ себя подъ защиту Пре-
чистой Д ! в ы , то дьяволъ терялъ на него в с ! права, добы-
тыя съ такимъ трудомъ и уходилъ только съ одной KP.H-
танціей.
Въ такихъ условіяхъ, понятно, титаническіе элемен-
ты сатанинскаго тииа развиваться не могли, но самая
индивидуальность злого духа еще не пропадала. И толь-
ко съ той минуты, когда поэзія насытилась метафизи-
кою, основанною на монистико-пантеиетическомъ фунда-
мент!, — личность сатаны исчезла и превратилась въ сим-
волъ, бол!е или меи!е краснорѣчивый, но безцв!тный.
Какъ мы видимъ, историческіе факты вполнѣ подтвер-
ждаютъ точность и правдивость нашей синтетической фор-
мулы, къ которой нужно прибавить слѣдующее допол-
неніе:
Изъ характера, какой поэты придавали дьяволу, можно
почти съ математической точностью возстановить черты
ихъ философскаго воззр!нія на міръ и жизнь. Спокойный
и уравновѣшеиный пантеистъ Гёте, правда, создаетъ духъ
абсолютнаго отрицанія, но повел!ваетъ ему играть благо-
детельную роль въ общей экономіи вселенной; страстный и
одностороиній индивидуалисте Байронъ, смотрящій на
жизнь, какъ на в ! ч н у ю борьбу неорганизованныхъ эле-
ментовъ, очерчиваете обличье разрушителя и бунтовщика.
Подобных!, примѣровъ мы не мало привели въ т е к с т !
этой книги.
Значите, исторія дьявола въ поэзіи составляете доба-
вленіе къ исторіи философіи зла,—творцы демонических!,
типов!, почти всегда и в е з д ! отражали въ нихъ связанные
съ данной эпохой и м!стиостыо взгляды на отношеніе
отрицателыіыхъ элементовъ міра къ положительными
Стоялъ ли данный авторъ на почв! дуалистической
или монистической, признавалъ ли онъ абсолютность и
вЬчиость, или условность и бренность з л а , — о н ъ никогда
не могъ 'вырваться изъ-подъ власти законов!,, направ-
ляющих!, эволюцію челов!ческаго интеллекта.
Зло, въ первобытиыхъ вѣкахъ цивилизаціи понимаемое
грубо ' и матеріально, съ теченіемъ времени пріобрѣло
тонкость и изящество, a соотвѣтственно съ этимъ пересо-
здались и фигуры демоновъ въ поэзіи.
Рогатый бѣсъ, соблазняющій людей дешевыми об!ща-
ніями, чтобы потомъ обмануть ихъ, обратился въ дьяво-
ла - философа или въ мятежника, который, пренебрегая
ординарною ложью, опутывал* разум* своей жертвы сѣтыо
скептических* софизмов* или ослѣплял* образами тита-
нической борьбы, долженствующей измѣнить порядок*
міра. Боль и физическія искушенія отошли на другой ОГЛАВЛЕНИЕ.
план* перед* отраданіем* и тоскою чисто-духовной при-
Стр.
роды.
Вступленіе
Одним* словом*, дьявол* въ поэзіи цивилизовался вмѣ- К н и г а I. Олицетвореніе зла въ поэзіи народовъ нехри-
стѣ съ человѣчествомъ, которое создавало эту поэзію. А стіанскихъ.
так* какъ сущность цивилизаціи заключается не столько I. Обозрѣніе демошічесішхъ фигуръ въ письменно-
въ завоеваніи міра внѣшняго, сколько в * развитіи сил*, стп народовъ, признающихъ иолнтеизмъ . . . . 7
дремлющих* внутри человѣка, то и демоны, созданные II. Сатана въ литературѣ народовъ монотеистиче-
. . . 55
скихъ
по образу и подобію человѣка, росли в ъ психическом*
К н и г а II. Отъ ІІикодимова Инфера до демоновъ Миль-
отношеніи, все болѣе и болѣе утрачивая матеріальные тона и Вонделя.
контуры, а борьба добра со злом* переносилась изъ сфе- I. Ноны я теченія и новыя пронзведенія <7
ры чувственной в ъ сферу этически-философскую. II Отъ Кэдмона до дьяволовъ Возрожденія и Рефор-
мацш . . 93
III Вліяпіе Воз рожден і я и Реформаціи на нонятія о
, 121
дьяволѣ
К н и г а III- Трезвость псевдо-классицизма и романтико-
демоническая реаісція 1 5 1

К н и г а I V . I. Эклектики и новаторы І^1

209
К н и г а V. Демоническія фигуры въ нронзведеніяхъ поль-
234
скихъ ноэтовъ
К н и г а V I . Коиспектъ и синтѳзъ 2 7 3