Моя любовь курит Gitanes и стреляет в упор

Posted originally on the Archive of Our Own at http://archiveofourown.org/works/23912647.

Rating: Explicit
Archive Warning: No Archive Warnings Apply
Category: M/M
Fandom: 文豪ストレイドッグス | Bungou Stray Dogs
Relationship: Dazai Osamu/Nakahara Chuuya (Bungou Stray Dogs)
Additional Tags: Plot What Plot/Porn Without Plot, Gunplay, Mindfuck, Adrenaline
Language: Русский
Stats: Published: 2020-04-29 Words: 2,873 Chapters: 1/1

Моя любовь курит Gitanes и стреляет в упор

by DarkImprtr

Summary

Они видятся редко ― только на миссиях. И после каждой миссии неизменно

оказываются в постели. Это стало еще одним ритуалом ― как обмен колкостями или
прикосновение непременно к голой коже, чтобы обнулить Порчу.

Notes

бета IryStorm
написано ко дню рожденья Чуи))
секс на адреналине после боя, двинутые друг на друге соукоки, безудержный
авторский дроч на персонажей

― Ты идиот, Дазай, ― говорит Чуя, стоит только улечься клубам пыли.

Его голос ― громкий, резкий, язвительный ― пробивается сквозь гул в ушах и становится
лучшим ориентиром в окружающем хаосе. Мотнув головой, Дазай трёт руками лицо и
поднимается с колен, чувствуя, как его шатает из стороны в сторону.

― Господи. ― Чуя подходит к нему и ощутимо встряхивает за шиворот. ― Точно придурок.

Какого хрена ты сюда вообще полез?

― Я думал… ― Дазай заходится рваным кашлем, в груди скребёт, на покрытый толстым

слоем пыли пол летят яркие капли крови. ― Я думал, ты врубил Порчу.

― И кинулся мне на помощь? Охренеть, ты романтик. ― Чуя вновь встряхивает его, как
котенка, и, наконец, отпускает. Разворачивается на каблуках так резко, что рукава плаща
хлещут Дазая по лицу и делает круг по разрушенному взрывом конференц-залу. Брезгливо
пинает попавшийся на пути изувеченный труп и вновь застывает напротив Дазая, разглядывая
его так пристально, будто у него внезапно выросла вторая голова.

― Что? ― хрипло спрашивает Дазай. По щеке стекает липкое и горячее.

― Сам-то цел? ― уже спокойнее спрашивает Чуя. Тянется к его виску и, когда отнимает
пальцы, Дазай видит на них кровь. Она красная, яркая и блестящая, как будто Чуя окунул
пальцы в киноварь.

― Цел. Башка только болит, ― отвечает Дазай на автопилоте, наблюдая за ним.

Чуя поднимает пальцы на уровень глаз и рассматривает их пристально, словно никогда

прежде не видел крови. А когда вновь переводит взгляд на Дазая, в нём уже нет ни тревоги,
ни ярости. Зато полно других чувств.

Сердце Дазая, врезавшись в рёбра, срывается в привычную аритмию.

Склонив голову к плечу, он ждёт. И знает, что будет дальше.

Он предвкушает то, что будет дальше.

Он никогда не ошибается.

Удерживая его взгляд, Чуя слизывает кровь со своих пальцев.

Дазай медленно вдыхает и на мгновение прикрывает глаза, чтобы окончательно прийти в

себя.

Началось.

Он предполагал, нет, он знал, что так будет, когда ночью тревожным звонком его выдернул
из постели Куникида и сказал, что намечается заварушка. Заварушка действительно вышла
что надо ― горы трупов, развороченное здание мэрии и подлежащий поимке таинственный
одарённый, отход которого прикрыли взрывом те, кто полёг здесь из-за Чуи.

Сегодня определённо не их день.

Дазай касается кнопки на передатчике и делает ещё один глубокий вдох, чтобы голос на
общем канале связи звучал ровно.

― Куникида, мы его упустили, ― говорит он и, выслушав поток нелицеприятных замечаний

и чёткие инструкции тащить свою задницу в штаб, отключается. Подумав, снимает
передатчик и отбрасывает в сторону. В ближайшие полчаса он точно не понадобится.

Честно говоря, ему сейчас не до штаба и уж точно не до задания.

Как предполагает Дазай, не ему одному.

Когда он вновь смотрит на Чую, тот улыбается ― открыто, вызывающе, почти безумно. На
его губах осталась пара красных капель, и Дазай остро чувствует их фантомный привкус на
языке. Внутри закручивается тугой ком из яростного азарта, запоздало догнавшего страха и
привычно подавляемого вожделения, которое требует выхода прямо здесь и сейчас.
Немедленно.

«Выход» стоит перед Дазаем, ухмыляется во весь рот и наверняка чувствует то же самое.
Они слишком давно не виделись, и Дазай успел забыть, как сильно их тянет друг к другу,
когда их жизни висят на волоске ― и какое-то время после.

Чёртовы адреналиновые наркоманы.

― У нас не так много времени, ― с нарочитым безразличием сообщает Дазай. Ухмылка Чуи
становится шире. ― Так что решай быстрее, если чего-то хочешь.

Вместо ответа Чуя шагает ближе и толкает его в грудь ― довольно ощутимо, силы ему, всё-
таки, не занимать. Дазай, машинально отступив, спиной чувствует прохладу камня и
вжимается в стену. Он пойман в капкан, заперт в ловушке между холодной стеной и горячей
ладонью, которая по-прежнему лежит у него на груди, так что Чуя наверняка чувствует, как
бешено колотится сердце под ней.

Если он надавит сильнее, то вполне может переломать рёбра.

Эта мысль не пугает ― Дазай знает, что Чуя этого не сделает. Возможно, хочет ― но не
сделает. Эта мысль будоражит ― как и всегда, когда Дазай добровольно передаёт в руки Чуи
контроль над своим телом.

За столько лет между ними даже возникло какое-то подобие обоюдного доверия, как бы
нелепо это ни звучало.

Дазай смотрит на него из-под ресниц и ждёт.

Чуя упирается кулаком в стену рядом с его головой, второй рукой ловко расстёгивая
пуговицы на его рубашке. Дазай стоит, не шелохнувшись, всё так же глядя ему в глаза сверху
вниз и почти не дыша. Лицо Чуи совсем близко, и на нём явственно читается одобрение, даже
удовлетворение, почти победный кураж. В любой другой ситуации Дазай нашёл бы миллион
способов задеть и высмеять его.

Но не сейчас. Сейчас он позволяет Чуе вести, потому что знает: это нужно им обоим.

Царапнув короткими ногтями оголённую кожу, Чуя тянется к его наплечной кобуре и
вытаскивает из неё беретту. Из неё меньше десяти минут назад Дазай убил одиннадцать
человек. Для эротических игр двух конченых сумасшедших она тоже вполне подойдёт.

Дазай шумно сглатывает ― Чуя отлично знает, что заводит его сильнее всего.

Близость смерти. Единственная близость, которая вызывает в нём больше эмоций, чем
близость с Чуей.

Дуло пистолета ещё тёплое после череды метких просчитанных выстрелов. Чуя медленно
скользит им по телу Дазая вверх, раздвигая в стороны края полурасстегнутой рубашки. Его
верхняя губа подрагивает, как у почуявшего кровь зверя, а в глазах пляшет настоящее адское
пламя ― опасное, разрушительный и живое, то самое, из-за которого к Чуе так тянет.

Дазай хватает воздух в момент пересохшим ртом и первым отводит взгляд.

Он краем уха ловит удовлетворённый смешок и вновь косится сперва на Чую, потом ― на
пистолет. Чуя очерчивает дулом сосок, ведёт по ключице вверх, к шее, и Дазай
запрокидывает голову, ударяясь затылком о стену. Прикосновение гладкого прохладного
металла не должно так возбуждать ― всё верно, потому что возбуждает Дазая то, что это
делает с ним именно Чуя.
У него стоит так, будто ему отсасывают, а не играют его жизнью.

― Какой же ты предсказуемый, Дазай. ― Голос Чуи, укоризненный и довольный,

пробивается к нему словно сквозь пелену пьяного угара. В другое время Дазай непременно
ответил бы на этот самоуверенное замечание, но не сейчас. Сейчас он плавает в вязком
тумане замешанной на адреналине почти болезненной похоти и чувствует лишь касания,
таящие за собой опасность и смерть, которые перетекают всё выше и выше ― от шеи к
подбородку, потом обратно к плечу и снова вверх, вдоль линии челюсти.

― Смотри на меня, ― жёстко велит Чуя, и это тоже необходимо ― поддаться тому, кого
привык контролировать сам.

Подчинившись, Дазай смотрит ему в лицо. Чуя опасно улыбается и дулом беретты обводит
его губы, размазывая по ним мельчайшие частички пороха, оставшиеся на дульном срезе.

― Ты знаешь, что нужно сделать, ― слышит Дазай, и да ― он знает. Именно этого он и

хотел, что-то подобное предвкушал, ощущая знакомую тяжесть чужой ладони на собственной
груди.

В такие моменты ему кажется, что в Чуе не меньше тьмы, чем в нём самом.

Дазай закрывает глаза и обхватывает губами ствол собственной беретты, позволяет Чуе
протолкнуть его глубже в рот. В магазине наверняка осталась еще пара патронов. Одно
неверное движение ― и Чуя вышибет ему мозги, особенно если учесть, что его указательный
палец лежит на спусковом крючке. Но осознание этого только подстёгивает ― как и
горьковатый привкус металла на языке. Дазай подаётся вперёд и облизывает ствол с таким
же удовольствием и самоотдачей, с каким обычно облизывает член Чуи, позволяя ему
толкаться в самое горло.

― Ты чертов псих, ― восхищенно шепчет Чуя. Дазай чувствует на себе его взгляд и плотнее
сжимает губы.

Они видятся редко ― только на миссиях. И после каждой миссии неизменно оказываются в
постели. Это стало еще одним ритуалом ― как обмен колкостями или прикосновение
непременно к голой коже, чтобы обнулить Порчу.

Впрочем, именно в постели они оказываются редко ― обычно просто не хватает терпения до
нее добраться. Бушующий в крови адреналин и азарт требует сиюминутного выхода, и
бороться с этим Дазаю не хочется. Это одно из немногих по-настоящему ярких чувств,
которые он в принципе испытывает.

И большинство из них связано именно с Чуей. Почти все.

Терпение на исходе. Дазай выпускает ствол изо рта и часто дышит от возбуждения и
странного ощущения, которому так и не нашёл названия, но которое неизменно накрывает
вместе с осознанием того, что был на волосок от смерти и вновь остался жив.

Дазай стискивает в кулаке рубашку на груди Чуи, притягивает его к себе, и Чуя вжимается в
него всем телом, крепко схватив за бёдра. Все чувства обострены до предела: звуки, запахи,
прикосновения, лёгкие и собственнические, одобрительный шёпот в самое ухо ― всё как
будто обретает новый, особенный смысл. Губы горят от прилившей к ним крови и
нестерпимого желания целоваться.

Дазаю безумно хочется целоваться.

С Чуей.

Проблема в том, что они не целуются.

― У меня нет с собой нихрена, ― выдыхает Чуя ему в шею, беспорядочно шаря руками по
телу, расстёгивает рубашку до конца, чтобы добраться до обнажённой кожи.

― Как так? ― Дазая разбирает идиотский смех. Он обнимает Чую за талию и,

оттолкнувшись от стены, меняет их местами. Чуя недовольно шипит, ударившись о камень
затылком ― Дазай силу тоже не особо рассчитывает. ― Ты же ко мне шёл.

― Не к тебе, самовлюблённый козёл, а на миссию. ― Чуя выгибается, притираясь к нему

бёдрами, закидывает руки на шею. Стоит у него не менее убедительно, чем у Дазая.

― Ты всегда приходишь на миссии не ко мне с полными карманами смазки. ― Дазай

расстёгивает на нём брюки и спускает с бёдер, лапает за крепкую задницу. ― Что на этот раз
пошло не так?

― Я торопился. ― Чуя перебирает его волосы, часто облизывается и залипает на губах так
явно, что даже неловко смотреть. ― Мог бы и сам озаботиться, тоже ведь на миссию шел.

― В следующий раз ― обязательно, ― шепчет Дазай ему на ухо. ― Ну так что, по домам
или как?

Сама мысль о том, чтобы оторваться от него сейчас, вызывает бурный протест.

― Если думаешь, что можешь завести меня и свалить, то хрен тебе. ― Чуя оголяет его
плечо, впивается в него зубами, кусает ощутимо, болезненно, и сразу же целует место укуса.
― Резинка есть?

― В кармане, сам достань. ― Дазай вылизывает его шею и, почти не путаясь в пуговицах,
расстёгивает рубашку, пока Чуя роется по карманам его плаща и, отыскав, наконец,
презерватив, зажимает упаковку в зубах, чтобы освободить руки. ― Но вариантов у тебя
немного, ты ведь понимаешь?

― Грёбаный ты неженка. Для человека, который боится боли, ты слишком часто лезешь на
рожон, ― яростно рычит Чуя, возясь с его штанами, и от нетерпения в его голосе и
движениях Дазаю хочется смеяться в голос. Чуя, матерясь, выпутывается одной ногой из
узких брюк и закидывает ее Дазаю на талию. ― Заебал тянуть, Дазай, трахни меня уже.

― Я не боюсь боли, Чуя, я просто её не люблю. ― Дазай подхватывает его под бедра и
рывком поднимает над полом. Чуя жилистый и совсем не такой лёгкий, как может показаться
на первый взгляд и можно было выбрать позу удобнее, но Дазаю хочется видеть его лицо.

― Ты просто не любишь подставлять задницу, называй уже вещи своими именами. ― Чуя
сбрасывает перчатки, вслепую раскатывает по его члену презерватив, прикрыв глаза,
облизывает пальцы, и это так пошло, чувственно и красиво одновременно, что у Дазая к
чертям летят остатки рассудка. Чуя красивый, очень, и Дазай никак не может на него
насмотреться.

Чуя выгибается, впечатавшись затылком в стену и крепко обхватив Дазая ногами за талию,
прикусив губу, растягивает себя, подставляет под поцелуи и без того истерзанную шею. Со
стороны разбитых окон доносится какой-то смазанный шум, но Дазай сейчас может думать
только о том, как ощущается в его руках тело Чуи, и слизывать с его кожи соль. Он никогда
не насытится сполна.
― Ну хватит. ― Чуя останавливается и сильнее прогибается в пояснице ― Дазая никогда не
перестанет восхищать то, какой он всё-таки гибкий. ― Давай уже, чёрт бы тебя побрал.

― Тебе будет больно, ― возражает Дазай, хоть и сам уже на грани.

― Тебе тоже, ― парирует Чуя. Влажной ладонью обхватывает его член, направляет в себя,
наплевав на нормальную подготовку, и стонет сквозь зубы, когда Дазай толкается глубже,
преодолевая сопротивление рефлекторно сжимающихся мышц. ― Блядь...

― Трахался с кем-нибудь без меня? ― неожиданно для себя выдыхает Дазай, стискивая его
задницу, наверно, до синяков. Ему действительно немного больно, но сейчас это даже хорошо
― боль отрезвляет, помогает отогнать слишком сильное возбуждение и безусловно нужна им
обоим. Боль ― необходимый элемент их странной, завязанной друг на друге зависимости,
которая не слабее наркотической, но от передоза вряд ли умрёшь ― скорее, просто мозги
закоротит от ощущения вседозволенности и кайфа, который она за собой влечёт. Единожды
ощутив его, после будешь искать повсюду.

Но найдёшь в итоге лишь в объятиях того, с кем впервые почувствовал, и неважно, друг это
или враг.

― Всю Портовую мафию перетрахал, ― огрызается Чуя, и Дазай в отместку кусает его в
плечо ― наверняка останется след. Дазаю доставляет изощренное удовольствие тот факт,
что этот след Чуя ещё какое-то время будет видеть всякий раз, смотрясь обнаженным в
зеркало. И чувствовать тоже.

Его, Дазая, чувствовать.

Жаль, что они так редко встречаются.

— Меня не может не радовать, — с яростным, злым весельем парирует Дазай, — что даёшь
ты только мне.

— Сука. — Чуя впечатывает кулак в стену и, проехавшись по ней спиной, стонет от первого
глубокого толчка. Закрывает глаза, часто облизывает губы, сжимается сильнее, давая понять,
что можно продолжать.

Дазай при всём желании не смог бы остановиться.

Он хочет поцеловать Чую так сильно, что от этого желания немеют губы.

И все-таки целует ― на самом пороге оргазма, жёстко и глубоко вбиваясь в податливое

горячее тело. Чуя отвечает с такой готовностью, будто только этого и ждал ― кусает его
губы, скользит по языку языком, жестко держит за волосы, фиксируя положение головы и
всецело управляя этим, их первым и, скорее всего, на долгое время единственным поцелуем.
Оргазм выжимает из Дазая последние силы, он упирается коленом в стену в поисках
дополнительной точки опоры, смыкает пальцы на члене Чуи и спустя пару движений ловит
губами сладкий откровенный стон.

Дазай не отстраняется ― просто не способен сейчас, в этот момент оторваться от Чуи. Они
целуются, кажется, вечность, как будто пытаясь компенсировать этим всё то время, в течение
которого были этого удовольствия лишены добровольно: Дазай ― потому что по-глупому
боялся привязанностей, Чуя ― неизвестно почему, скорее всего, по той же причине.

― Твою мать, ― выдыхает Чуя, всё-таки отстранившись первым.

― Именно, ― вторит Дазай, уткнувшись носом в изгиб его шеи.

― Поставь меня уже. ― Чуя несильно бьёт его кулаком в плечо и отпускает хватку на
волосах.

Дазай аккуратно опускает его на пол, отступает на пару шагов и искоса наблюдает, приводя
себя в порядок, как Чуя, замысловато матерясь, натягивает вывалянную в пыли штанину,
отряхивает плащ, надевает туфли и закуривает, привалившись к той же самой стене, около
которой его только что оттрахали.

От абсурдности их отношений, которые не вписываются ни в какие рамки, Дазаю хочется не

то смеяться, не то плакать, не то орать. Всё сразу.

И снова охренеть как хочется целоваться.

Ему интересно, каким будет вкус их поцелуя после сигареты, но он не решится сейчас
подступиться к Чуе. Чревато. На сегодня между ними всё кончилось, а когда будет «потом»
― неясно. Возможно, вообще никогда. Дазай почти физически ощущает как вновь вырастает
вечно разделяющая их стена.

Чуя вдруг бросает на него странный взгляд. Дазай мог бы назвать его «ждущим» или
«просящим», если бы это не звучало нелепо. Поэтому он просто смотрит на Чую в ответ,
пытаясь сохранить лицо и ничем не выдать своих мыслей.

Это продолжается не больше пары секунд. Так и не проронив ни слова, Чуя накидывает на
плечи плащ и, дымя сигаретой, идёт к провалу, оставшемуся после взрыва на месте входных
дверей. С того момента, кажется, прошли годы.

Дазай смотрит ему вслед и думает о том, когда же успел так вляпаться.

Чуя останавливается, взявшись за край полуобвалившейся стены, и, постояв так, всё-таки

оборачивается.

Дазай молча вскидывает брови. Это уже интересно. Раньше Чуя всегда сваливал, даже не
попрощавшись.

— Ну что. — Чуя медленно улыбается, сверкнув ровными белыми зубами. — До следующего

раза, Дазай? Когда он будет, мне вот интересно, а тебе?

— Можем устроить хоть сейчас, — срывается с губ Дазая прежде, чем он успевает подумать,
что именно сказал.

Вот чёрт.

Чуя застывает на месте, и его взгляд из игриво-заносчивого становится откровенно

оценивающим.

— И как это понимать? — наконец резко спрашивает он.

Дазай понимает, что прокололся так, как не прокалывался никогда в жизни. Это адреналин,
оргазм, сотрясение, что угодно, да чёрт бы с ним, если бы Дазай этого не хотел.

Но он хочет. И иррационально не желает скрывать.

В такой ситуации лучший выход — идти до конца с тем, что осталось на руках. Даже если
твои карты заведомо — хрень, всегда есть шанс, что блеф сработает и противник с куда
более выигрышной комбинацией сдастся первым.

— Буквально, — отвечает он. — Никакого подтекста, никаких игр, Чуя. Только секс. Ты
ведь хочешь ещё, я вижу. И я тоже хочу. По-нормальному, а не, ― он красноречиво
оглядывает окружающий их хаос, ― как подростки, которым податься некуда.

Чуя разворачивается к нему лицом и, сунув руки в карманы, перекатывается с пятки на

мысок. Склоняет голову к плечу, разглядывая его с очевидным сомнением, и взгляд Дазая
цепляется за наливающийся на его шее чуть выше чокера засос.

— Ты серьёзно, — с изрядным удивлением наконец констатирует Чуя. — Чёрт бы тебя

побрал, Осаму, мать твою, Дазай, ты серьёзно!

— Да, Чуя. ― Дазай произносит это со всем доступным ему на данный момент безразличием.
― Я серьёзно.

― Ты бы меня ещё на свидание позвал. ― Чуя улыбается так же широко, как незадолго до
этого, но сейчас у его улыбки другой оттенок. В ней нет больше тьмы ― только
предвкушение и веселье. ― Или винишка выпить предложил.

― Можно и винишка. Или кофе, ― парирует Дазай, понимая, что больше не управляет этой
ситуацией. Как и Чуей. Как и собой. ― Но если у тебя есть планы на вечер, то…

Он не успевает понять, как Чуя оказался рядом. Он лишь чувствует, как к его губам
прижимаются чужие — быстро, яростно и многообещающе.

— Конечно, у меня есть планы, придурок. — Чуя отрывается от него, больно укусив за
нижнюю губу напоследок. Дазай с какой-то шалой, пьяной радостью смотрит на него сверху
вниз и притягивает к себе.

Они впервые стоят так близко не из-за того, что трахаются или умирают.

— Ты — мои планы, — говорит, азартно улыбаясь, Чуя, и Дазай понимает, что тоже
улыбается. — И лучше не давай мне повода о них пожалеть.

Please drop by the archive and comment to let the author know if you enjoyed their work!