***********************************************************************************

************
Самоубийца за соседней партой
https://ficbook.net/readfic/5385058
***********************************************************************************
************

Направленность: Слэш
Автор: Vincent Vertra (https://ficbook.net/authors/1308405)

Фэндом: Bungou Stray Dogs

Пэйринг и персонажи: Осаму Дазай/Чуя Накахара
Рейтинг: NC-17

Размер: 10 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: завершён
Метки: Япония, Соперничество, Нецензурная лексика, Романтика, Повседневность, AU,
Учебные заведения

Описание:
По весне орут коты, аллергики и сдающие экзамены старшеклассники.

Публикация на других ресурсах: Запрещено в любом виде

Примечания:
Я написал эту банальную парашу в самом начале своего пути, а вам действительно ЭТО
нравится?

04.04.17, №11 в топе «Слэш по жанру Учебные заведения»

04.04.17, №37 в топе «Слэш по жанру Повседневность»

========== Часть 1 ==========

Верно, у каждого человека со школьной скамьи остались воспоминания о том, как они
впервые не сделали домашнее задание; как впервые влюбились в первую красавицу
класса, как срывали уроки; как бегали от ненавистных учителей, прячась за углами;
как дрожали перед зачётами… Золотое, говорят, время! Чуя, слыша эту фразу, весь
проклятиями исшипится. Нет, у него не было проблем с учёбой. Нет, у него не отбили
девушку. И нет, его из этой самой школы не выгнали.

Каждый день. Каждый грёбаный день, начиная с начальной школы, перед голубыми
глазами мелькала эта противная рожа. Умница, блять, да красавица на всей параллели,
что учился так же исправно, как и периодически резался или вешался; получал высший
балл так же часто, как и наведывался к школьному психологу.

Линия жалкого ребяческого соперничества пролегла между ними, когда темноглазый

шатен, миленький такой пацанёнок восьми лет с бинтами на руках наперевес,
единственный сумел написать какой-то там входной тест стопроцентно. Юному рыжу не
хватило одного балла.

И с восьми чёртовых лет Чуя понял, что что-то в его жизни случилось очень
несправедливое.

Спустя два года спокойной учёбы в началке, как говорится в простонароде, «умница-
красавица» Осаму Дазай каким-то чудесным образом переехал из противоположного угла
класса как раз поближе к Чуе. И ладно, если бы его пересадил учитель — нет же, сам
проявил инициативу испортить бедному голубоглазому ребёнку жизнь; ладно, если б
сидел смирно и никого не трогал… Так нет же. Накахара получал тычки в плечо ручкой
минимум раз пять за урок, а Осаму — минимум три подзатыльника от жертвы своей
скуки.

Чуя забавно злился, видя, как на листке соседа красуются чистых десять баллов из
десяти, а у него — девять. «Зайка-Дазайка» на удивление лишь засмеялся, когда
одноклассник, разозлившись, разорвал и растоптал этот несчастный идеальный тест.

Естественно, спустя год эту парочку знала вся школа. Даже старшеклассники. Даже
директор. Не было недели, чтобы в какой-то из дней Дазай и Чуя не подрались. Не
было урока физкультуры, чтобы маленький Осаму не поставил рыжеволосому подножку, а
второй впоследствии не кинул обидчику мячом в лицо.

Однажды «крошка Чу-Чу» прознал, как одноклассник ненавидит собак. В отместку за

полученное прозвище «крошки» пацанёнок умудрился пронести в рюкзаке щенка. В этот
же день обоих мальчиков вызвали на ковёр к директору: Чую — за несанкционированное
проникновение на территорию учебного заведения бродячего животного, Дазая — за то,
что не хотел слезать с верхушки каната на пресловутом уроке физкультуры, ибо внизу
стоял голубоглазый засранец с щенком на руках и гаденько лыбился, а одноклассники
вокруг заливались смехом.

Примерно с этих пор соперничество с громким треском раската грома переросло в

настоящую вражду.

Время каллиграфии стало настоящим «Напиши больше гадостей в тетради соседа», за что
обоим доставалось от учителей. Арифметика стала чем-то наподобие: «Кто решит
меньше — тот лох».

Ах, каким было блаженством наступить рядом стоящему врагу на ногу на уроке музыки,
дабы тот взвизгнул, испортив свою партию, и получил нагоняй от преподавателя. На
возмущённую жалобу жертвы, что, мол, это не он виноват, а этот дурак, рыжеволосый
делал по-ангельски невинные глаза: «Как это я? Он врёт!». Не менее радостно было
потом стукнуть обидчика по голове той же флейтой и выбежать из класса, чтобы либо
спрятаться за углом, либо победоносно хихикать за дверью, покуда справедливо
обиженный не может выйти и страшно мстить.

Однако не всё так просто. У Накахары не шло с историей, никак, вообще. За

неправильные ответы громче всех над ним смеялся придурковатый Дазай, за что на
перемене огребал рюкзаком по хребту. Нет, ну, а чего он ржёт?!

Но маленький шатен не ржал, когда патлатый «синеглазка» упал, разбив колено. Слёзы
катились по щекам, и Дазай тогда подошёл, протянув платок. «Не плачь, — сказал
тогда он, присев рядом, — давай я помогу?».
Чуя дул щёки, отворачиваясь и стараясь не шмыгать, но платочек не вернул.

По крайней мере, с того дня драки на какое-то время прекратились.

По истечению шести лет начальной школы Чуя вздохнул спокойно, ведь, быть может,
Дазай завалит итоговый экзамен и не перейдёт в среднюю школу? Быть может, если не
завалит, то переведётся?

Быть может…

Настоящая беда случилась, когда соседнее место резко опустело. Вроде, хм,
облегчение, можно дышать полной грудью… Но как-то интересно, почему вечный умница
не явился на, так сказать, финишную прямую. Ненависть ненавистью, шутки шутками, но
куда ж ты делся, родимый? Кого бить? С кем ругаться?
Счастье сданных экзаменов перекрылось известием, что враг всё это время провалялся
в больнице. В коме. Чуя даже удивился — а что одноклассник, собственно, там забыл,
и поразился всей своей детской натурой ещё больше, узнав причину, кроющуюся в
попытке самоубийства.

«Ну как же так, пацану двенадцать…»

Все каникулы юному Накахаре было всё равно. Абсолютно всё равно. Да, определённо.
Ну, не сдал ещё, проснётся ведь, реабилитируется, сдаст… Пфф. Этот «Зайка-Дазайка»
и так слывёт умницей-разумницей, пусть и немного шебутным, так чего беспокоиться? И
в реанимации со сломанными руками напишет.

Но будто камень с души упал, когда, переступив порог нового класса, слух пронзил
оклик: «Эй, рыжик, скучал?»

— Чт… Какого чёрта ты здесь? — Чуя тогда опешил, когда подросший Дазай подсел к
нему снова, лучезарно улыбаясь.

— Ты от меня просто так не отвяжешься, крошка Чу-Чу.

Рыжеволосый злорадно ухмылялся, получая баллы выше, чем у соседа. Дазай фыркал,
ворча, что тот наверняка списал, но Чуя отвешивал тому подзатыльник, говоря, как
Осаму лоханулся.

Шатен недовольно цыкал, когда патлатый перепрыгивал его подножки, показывая тому
фак, пока учитель не видит. Голубоглазый же бесился, когда Дазай резко
разворачивался, ловя брошенный в его голову мяч и кидая его обратно. Из-за этого к
ним стайкой подлетали любопытные одноклассники, выстраиваясь вокруг едва ли не
рингом, а те, цапаясь, доходили до драк.

Работники медпункта вздыхали, прикладывая лёд к голове сидящего на кушетке

бинтованного паренька, перевязывая сильно оцарапанную руку рыжего его соперника,
что скромно пристроился на стуле. Они смотрели друг на друга, как злобные волчата,
изрядно потрепавшие друг друга за уши.

— Вы оба, по-моему, у медсестёр бываете чаще, чем у себя дома, — отчитывал заклятых
врагов классный руководитель. — Мне говорили, что вы не очень ладите, но таким
темпом я попрошу ваших родителей стоять рядом с вашей партой, молодые люди.

Чуя шаркнул ногой, потупив взгляд в пол, искоса поглядывая на Дазая, что также
понуро глядел в ноги и стоял рядом.

— Какой раз за год вас разнимают? Не устраивайте из школьных коридоров бойцовский

клуб, иначе вас обоих попросят из учебного заведения.

Накахара обиженно шмыгает носом, утирая ладонью ушибленную щёку. Осаму, быстро
глянув на соперника, лишь фыркнул, заведя руки за спину. За всю нравоучительную
лекцию ни один не проронил ни слова, и оба также молча удалились из кабинета, когда
им указали на выход. Парни стояли в гробовой тишине идущего урока, не сдвигаясь с
места.

«Как же на физику не хочется», — читалось в грустной паре глаз.

У Дазая, к слову сказать, как и у Чуи, способности к инженерным наукам были

большими. Молодой физик с удовольствием спрашивал учеников чуть ли не на каждом
уроке и даже тихо смеялся, когда, позволив ответить одному, наблюдал, как злобно
хмурится другой. Одноклассники часто видели, как обиженный выбором преподавателя
рыжик показывает шатену-выскочке язык, покуда тот увлечён писательством у доски;
также приходилось замечать, как забинтованный, следя за тем, чтобы отвечающий
«крошка» не смотрел в его сторону, подрисовывал на полях чужого листа не самые
приличные вещи.

Химия была предметом жуткого отмщения за все грехи.

Когда Дазай намешал в пробирке какую-то адскую смесь, она просто-напросто
взорвалась. Чуя долго кашлял, хрипло и матерно ругая соседа, пока тот бился в
истерике под столом.
Как-то раз Накахара выронил из рук колбу с нахимиченным медным купоросом, и выронил
так неудачно, что на Дазае не только начал растворяться белый халат, покрываясь
дырами, но ещё и обрызганная веществом одежда. Чуя тогда хохотал так, что не
заметил, как одноклассник любезно пнул его под задницу и выбежал из кабинета.
Они не знали, почему, но так жутко вместе ржали над темой алкоголятов, что их чуть
ли не выставили за дверь. Кареглазый выпалил что-то про то, что готов принести кучу
образцов спирта, за что рыжеволосый едва не бился головой о парту.

Вторая беда случилась, когда произошёл зачёт по истории.

Чуя гипнотизировал лист с вопросом так, что, казалось, несчастная бумажка сейчас
заговорит. Одноклассники один за одним подходили и отвечали, тихо так, вполголоса,
и Накахара думал, что биение его сердца слышно лучше, чем их ответы.

— Не учил? — прозвучал шёпот над ухом.

Рыжеволосый, нервно сглотнув, кивнул. Дазай, незаметно скосив глаза к соседу,

прочитал чужой вопрос и замолк. Чуя готов был сквозь землю провалиться, когда
учитель позвал его отвечать. «Ну-с, молодой человек, Вы последний», — промолвил
тогда старый историк. Голубоглазый даже мелко дрожал, готовясь открыть рот и
сказать, что не готов. Ах, какой позор! Вечный отличник получит неуд и уйдёт на
место, поджав хвост… Но вовремя поднятый тетрадный лист с крупно написанным ответом
совершенно беспалевно поднялся с задних рядов в забинтованных руках, и Накахара
благодарил бога за две вещи — за отменное зрение и за то, что предметник смотрит в
журнал на столе.

Впервые после уроков Чуя дрожащим голосом поблагодарил Дазая, на что тот
отмахнулся. «Легкотня, чего там не знать, это ж ты у нас пустоголовый». Парень
хотел колко отговориться, но промолчал. Без бинтованного придурка у Накахары стоял
бы ноль.

К концу средней школы заклятые враги стали ходить домой вместе — им действительно
было по пути. Раньше Чуя убегал после окончания занятий как можно резвее, чтобы не
сталкиваться с этим мерзким типом; теперь рыжий вешал сумку на плечо Дазая. А что,
удобно.

Шатен всегда о чём-то рассказывал, и чаще всего темой была, как ни странно, учёба,
переходящая в яростное обсуждение достижений каждого. Да, Накахаре повезло бегать
быстрее, но не повезло с ростом. Осаму был выше парня сантиметров на двадцать, не
меньше, если не больше, что рыжеволосого невероятно раздражало.

«Куда ты так вытянулся, жираф ебаный? — Это ты, скорее, в землю врос, слизнячок».

Ближе к экзаменам вокруг Дазая начали виться одноклассницы. Чуя мимолётно слышал,
как наглые девчонки просят однокашника помочь с учёбой, даже заходить к ним домой.
Темноволосый сначала отнекивался, пожимал плечами, отшучивался, но потом, кажется,
для парочки особо назойливых согласился. На переменах он стоял с ними, после школы
задерживался, а то и шёл в их окружении, о чём-то мило беседуя. Что-то внутри
Накахары выдавало «!», стоило ему увидеть эту картину. Поначалу он молчал…

Пока и к нему не стали липнуть знакомые ученицы. Хлопали пушистыми ресничками,

смотрели грустными глазками, тыкали пальчиками в страницы учебников и просили что-
то там объяснить. Чуя стал часто отвлекаться на это, чувствуя себя гребаным
репетитором, но не переставал поглядывать на одноклассниц возле соседа. Иногда из-
за того, что рыжеволосый отвлекался, получалось что-то наподобие: «Корень из
дискриминанта равен логарифму суммы двух катетов интеграла», и приходилось
объяснять всё сначала.

Перед экзаменом Дазай пропал снова, и Чуя будто похолодел, не видя его подписи в
списке принятых зачётов. Сердце словно удар пропустило, когда в голову закрались
воспоминания о начальной школе.
Весть о стопроцентной сдаче даже не всколыхнула понурое настроение, когда Накахара
узнал, что этот проклятый Осаму, наглотавшись успокоительных таблеток, опять, сука,
попал в больницу.

Всё грёбаное лето «крошка Чу-Чу» наведывался к мертвенно-бледному неудачнику,

принося учебники, чтобы тот не забыл ничего перед тем, как будет всё сдавать.
«Крошка» даже удивился, когда чёртов суицидник искренне порадовался за хорошо
сданные экзамены товарища.

А старшая школа была ещё веселее.

— Эй, мудачьё, не это потерял?

— Отдай, сучонок!

Дазай часто огребал летящей в голову сумкой, ронял выхваченный из рук Чуи айфон,
но, благо, хозяин вещицы успевал поймать телефон в полёте. Осаму ржал, лёжа на
полу, когда его легко пинали в бок и ругали где-то там сверху.

Суицидальный красавец вытянулся в высокого и длинноногого, став объектом воздыхания

не только одноклассниц, но и параллели. Слухи доходили до того, что о нём вздыхала
даже средняя школа, на что Дазай только усмехался. «Тешит, — говорит, —
самооценку».

Иногда у Чуи спрашивали что-то про девушку. Парень приподнимал бровь, ухмыляясь и
саркастично отвечая вопросом на вопрос, о какой именно девушке идёт речь, и из-за
этого в диалог вмешивался Дазай, говоря: «О той, которой у тебя нет, идиот», или
«Та, которая тебя отшила».
Очень скоро самоубийца наведывался с синяками в медпункт.

Как-то раз Накахара, готовясь к зачёту по истории, уснул в библиотеке. Окно было
открыто, развевающиеся шторы едва на касались рыжей макушки, и бедный
старшеклассник во сне ёжился, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Но в
какой-то момент стало теплее, а ещё спустя какое-то время Чуя проснулся. Сонно
поморгал, приподняв голову, и первым, что увидел, было лицо вечного соседа по
парте, сидящего на стуле рядом, оперевшегося щекой на ладонь и смотрящего на
очнувшегося.

— Дазай?

— Уже поздно, спящая красавица. Идём домой, ты тут один остался.

Чуя моргает снова, зевая, и тянется, как проснувшийся кот, как вдруг наблюдает
заботливо накинутую на его плечи кофту. Хватает доли секунды, чтобы по запаху и по
рядом расположившемуся однокласснику понять, кто его укрыл.

— Спасибо, — рыжеволосый, нахмурившись и отвернувшись, мямлит, протягивая одежду

хозяину, — но мне она не нужна.

— А я б и не отдал, — тот пожимает плечами, надевая кофту обратно и вставая.

Чуя выходит из библиотеки последним, опустив голову. Осаму не должен увидеть, как
тот покраснел.

Привилегия старшеклассников — выход на крышу. Осаму и Накахара часто видели там

курящих одноклассников и просто знакомых, а иногда даже оставались одни. Дазай,
сидя на ограждении и беззаботно болтая ногами, поглядывал на пристрастившегося к
сигаретам Чую, что дымил, стоя рядом. Как-то раз они дружным дуэтом прогуляли
проектную деятельность, сидя в тени. Вернее, шатен-то сидел, а патлатый курильщик
устроил голову на его коленях, вытянув ноги.

Тогда-то и произошло то, о чём наверняка помнят многие школьники.

Первый поцелуй.

Кто сказал, что целоваться нужно с девочками? Парни целуются куда лучше — и, да, и
Чуе, и Дазаю, однако, было, с чем сравнивать, — поэтому парочка запомнившихся всем
соперников остановилась не на противоположном поле. Чуя тогда встал, хрустнув шеей
и выкинув окурок куда-то за крышу, и поднявшийся за ним Дазай, потянувшись,
мимолётно глянул в голубые глаза. Рыжик смотрел на суицидника с минуту недвижимо,
и, хах, Осаму на шаг к нему приблизился, смотря сверху вниз.

— Знаешь, крошка Чу-Чу, — промолвил он тогда, и губы его расплылись в хитрой

улыбке, — ты даже в какой-то момент перестал меня раздражать.

— И в какой же? — Накахара, понимая, к чему всё идёт, даже не дёрнулся назад;
наоборот, медленно уложив руки на плечи одноклассника, вытянул их, огладив ладонью
мягкие тёмные волосы.

Дазай усмехнулся.

— В этот.

Парень не спешит. Он целует легко, тихо сначала чмокнув чужие губы, обняв за талию.
Чуя, хоть и мужик, но талия у него, как у какой-то девчонки, и шатену это нравится.
Рыжеволосый отвечает лениво, неспешно, мягко лизнув губы одноклассника, проникая
языком в чужой рот. Дазай проводит своим языком по прокуренным дёснам, зубам, и
чувствует, как волосы на затылке сжимают рукой.

Вот тебе и два соперника.

Целуются в уголочке, пока никто не видит.

Но не бывает, однако, дыма без огня. Однажды к Чуе подошёл тихий паренёк, абсолютно
не доставляющий проблем одноклассник. Накаджима Ацуши, всегда сидел где-то в
середине класса, очень не в ладах с алгеброй, но весьма разбирается в языках, как
ни странно, маленький гуманитарий. Мялся, стеснялся, пока наконец не сказал, что не
шарит в физике.

— Можешь помочь?

— Естественно.

Дазай щурился, нахмурив брови, видя, как патлатый слизняк о чём-то живо
разглагольствует с белокурым. Тот даже с каким-то восхищённым блеском в глазах
смотрел на рыжика, и смотрел на него больше, чем в чёртов учебник. Шатен стоял в
стороне, скрестив руки на груди.

Он, кажется, даже сердито отшивал удивлённых одноклассниц, что по привычке

подходили за помощью или просто пощебетать о жизни и одиночестве, и всё сверлил
взглядом своего вечного соперника с этим Ацуши, пока внезапно взор не пал на
стоящую в тени мрачную фигуру. Этот тихушник, имя коему Рюноскэ Акутагава, всегда
был какой-то тёмной лошадкой. Он, вроде как, всегда Накаджиме и помогал с теми же
алгеброй или ненавистной парню геометрией, а тут или поругались, или Рюноскэ сам не
знал, что делать с проклятущей физикой. Тихушник стоял с книгой в руках, как вдруг
вздрогнул, когда рядом вырос красавец класса, лучезарно улыбаясь.

— Может, помочь с чем-нибудь?

Акутагава смотрел удивлённо, закрыв книгу.

— А… С чего такой интерес, Осаму?

— Просто подумал, может, тебе нужна помощь с каким-либо предметом, мало ли, — Дазай
говорит это непринуждённо, будто каждый день такую услугу кому-нибудь предлагает, а
сам украдкой посматривает на Накахару. Упоительно наблюдать, как тот что-то
рассказывает, но глазами прожигает шатена просто насквозь.

— Физика. Раздел молекулярной, — отвечает между тем Рюноскэ, и Осаму снова к нему
поворачивается.

— Да это же элементарно. Идём!

Дазай буквально спиной чувствовал, как Чуя, смотря вслед, в своих мыслях разрывает
клыками его хладный труп.

Мгновенная месть во всей красе.

Географию, к сожалению, парни, хоть и понимали, но не любили оба. Дазай во время

перемены затерялся где-то в толпе, и внезапно потерявший его «крошка Чу-Чу» немного
оторопел, не видя врага за своей спиной.

«Я спалю тебя преподу, если не придёшь, мудила», — вякнуло сообщение в дазаевском

телефоне.

Чуя неторопливо направлялся к кабинету уже после звонка, гордо подняв голову,
ощущая, что вот сейчас-то он отыграется снова за это дазаевское вниманиеблядство,
но внезапно дверь подсобки, через которую пролегал путь к пункту назначения,
отворилась, и Накахара пикнуть не успел, как его затащили туда сильные цепкие руки.
В общей темноте тесного помещения ясно сверкали злые карие глаза.

Патлатый замычал, когда его рот закрыли ладонью, и только после предупредительного
шика о том, что по коридору сейчас кто-то идёт, и, судя по шагам, этот «кто-то» не
кто иной, как зам, Чуя мгновенно умолк. Звук шагов отдавался чутким гулом в ушах, и
даже сердце замерло, когда он приблизился к двери, но, как только шаги удалились,
явно скрываясь за углом, парень облегчённо вздохнул, гневно глянув на
одноклассника-прогульщика и не менее яростно зашипев, как кобра:

— Ты что, блять, творишь? Нахер ты так делаешь?

— Если тебя на уроке нет, значит, меня никто не спалит. И это раз, — Дазай хмыкает
и резко жмёт коленом в пах Накахары, отчего тот рвано вздыхает, мгновенно краснея.
— Два — я мамке твоей спалю, сучонок, что ты трахаешься с кем попало.

— Ч-чё?! — голубоглазый даже сквозь неприятную боль возмущённо шепчет, жмурясь.

Дазай давит сильнее, и Чуя сдавленно ахает, если не ойкает. — Б-больно, мать твою…

— Ладно-ладно, — тон Осаму мгновенно становится каким-то льстивым, ласкающим слух,

низким, и наверняка подбивающие к нему колья фифы готовы расстаться с
девственностью, чтобы услышать такой горячий шёпот; что уж говорить, даже Чуя
замер, покраснев до кончиков ушей. — Не с кем попало, я погорячился. Со мной.

Накахара буквально давится гневным вскриком «Что?!», когда борзый Дазай пригвоздил
его руки к стене, проводя влажным языком по шее. Чуя лишь жмурится, стараясь не
охнуть от тянущей боли в паху и не ахнуть от засосов, коими его пятнает
одноклассник. Ну, как, одноклассник…

Уже, наверное, его парень.

Осаму цепляет зубами чокер Чуи, что так его бесил в последние годы, когда Накахара
стал его носить. «Чёрный пояс по отсосу? — Завали хлебало». Целует шею снова,
целует влажно, и как-то весьма ожидаемо для «крошки Чу-Чу» перехватывает одной
своей ладонью два его запястья, освободившейся рукой расстёгивая тёмный накахарский
пиджак, кусая острые ключицы.

Чуя едва не стонет, и Дазай вовремя затыкает его поцелуем, чтобы не дай бог кто-
нибудь услышал. Проводит рукой по груди, прессу и подцепляет ремень брюк, на что
рыжик слегка вздрагивает, хмурясь. Осаму теперь упирается коленом в стену между ног
«крошки».

— Будь хорошим мальчиком, — шепчет на ухо, отпуская запястья Накахары и снимая с

него мешающий верх, оглаживая бока. Чуя тихо рычит, но на удивление послушно кладёт
руки на чужие плечи, ничего не отвечая, когда вспотевшая ладонь одноклассника
оттягивает резинку боксеров под брюками и обхватывает вставший член.

Ох…

Рыжик закусывает губу до тупой боли, прижавшись к темноволосому насильнику, слегка

запрокинув голову и утирая дрожащей рукой слюну с уголка рта, цепляется за пиджак
Осаму на спине, когда чужие пальцы касаются головки, так отупляюще приятно проводят
по стволу, явно желая довести до оргазма. Чуя изо всех сил, честно, старается не
застонать в голос и даже не замечает, как его прижали спиной к холодной стене, а он
так постыдно обхватил ногами мужские бёдра.

«Понятия не имел, что когда-нибудь перепихнусь с ним…»

Патлатый немного скулит, когда ему перестают дрочить, и вздрагивает, когда проводят
мокрой ладонью между ягодиц. Колечко мышщ мгновенно сжимается.

Дазай чувствует, как его слегка похлопывают по спине, и поднимает голову.

— Т-там, — Чуя указывает на свою сумку, упавшую в угол.

— Мм?

— В кармане глянь.

Осаму хищно лыбится, обнаруживая тюбик лубриканта и презервативы. Тюбик путается в

доставшихся с ним наушниках.

— Знал, что я возьму тебя, да?

— Заткнись.

Смазка холодная, и Чуя ну просто ни в какую не хочет расслабляться. Дазай массирует

пальцами сжавшийся анус, проталкивается одним пальцем и тут же зажимает рот
Накахары, отчего тот стукается затылком о стену. Слёзы блестят на ресницах в
проблесках света из коридора; Осаму так нежно целует дрожащие веки, аккуратно
растягивая узкие и сухие стенки, раздвигая пальцы внутри ножницами. Чуя весьма
тугой, но оно и понятно — лишь Дазай рискнул взять красавца-старшеклассника.

Член в презервативе проскальзывает в растянутое лоно с весьма большим усилием.

Рыжик искусал губы в кровь, ведь не стонать — просто какая-то пытка. В этой
подсобке пахнет хлоркой, пылью и дазаевским одеколоном. В голове все мысли
перемешались, когда он двигает бёдрами. Чуя не выдерживает и вскрикивает в первый и
последний раз, будучи заткнутым влажной ладонью, когда горячая головка бьёт по
простате.

В этом крошечном помещении так жарко…

Дазаю настолько всё равно на звонок, что он лишь протягивает руку назад и щёлкает
внутренней щеколдой двери, чтобы им не помешали. Чуя уже сам закрывает свой рот,
давит на губы, кусает палец, ведь буквально в паре метров от них, за стеной, за
дверью, одноклассники, параллель, учителя. Патлатый лишь остервенело вцепляется
ногтями сквозь пиджак в спину Осаму, рычаще выдыхая — звучит это так, будто его
душили всё это время, а не трахали, — и кончает. Дазай почти вгрызается в его
плечо, кончая следом.

Как же жарко здесь.

Чуя немного хромает, робко приоткрывая дверь и осматриваясь. Уже, наверное, полчаса
прошло, пока они ждали, чтобы коридор опустел. Парень потягивается, наблюдая, как
за ним выходит Дазай с очень довольной рожей, таща сразу две сумки. Кареглазый
прямо-таки нутром чует, как Накахара хочет ему высказать всё, что он о нём думает и
не думает, но тот лишь сверлит его взглядом и, развернувшись, уходит.

— Нам влетит за прогулы, придурок!

— Мы не так уж плохо учимся, чтобы нам сильно влетало, — парирует Осаму, лыбясь. В
парке уже загорелись фонари, и, кажется, никого вокруг нет. Лишь они, запоздалые
любовники. — Ты умница.

Мягкий поцелуй в висок заставляет Чую проглотить оскорбление, и голубоглазый лишь

дуется.

— Скоро выпускной, нам нельзя гулять во время уроков, — бубнит он.

— Да брось, не думай сейчас об этом.

Они останавливаются в тени фонаря и самозабвенно целуются, как влюблённые школь…

Ах, ну да, так и есть. Чую гладят по спине, касаясь губами щеки и слегка припухлого
кончика носа, а рыжеволосый только глаза закрыл, подставляя лицо.

Мур-мур-мур…

— Давай быстрее, всё, — он фыркает, легко целуя Дазая в нос и отодвигаясь, — мне
собаку выгулять надо.

— Собаку? Какая, нахрен, собака?

— Помнишь, я тебя в начальной школе на канат щенком загнал?

Осаму усмехается.

— И этой самой собакой из своей квартиры выгонишь, да?

— Это мой оберег.

— Как-то не спас он тебя от меня.

Парни ещё какое-то время идут в молчании, но вдруг Чуя останавливается. Дазай
смотрит непонимающе на обращённый к нему взгляд голубых глаз.

— Обещай, что не будешь выпиливаться перед итоговым экзаменом, суицидальная ты

мразь.

— Обещаю, не волнуйся. В этот раз не буду.

— И только посмей, — Чуя грозит пальцем прямо перед лицом Дазая, нахмурив брови.
Кажется, секунду мнётся, думая над тем, что сказать дальше, и… — Иначе больше не
поцелую тебя, тварь такая.

Осаму улыбается, целуя указанный на него палец, и Накахара тушуется, краснея снова.

— Клянусь.