ХРИСТИАНСТВО КАК ЕВХАРИСТИЯ
В БОГОСЛОВИИ ПРОТОПРЕСВИТЕРА АЛЕКСАНДРА ШМЕМАНА
протоиерей Олег Агапов
Таинство Евхаристии — центральное, стержневое
Таинство в христианской Церкви с самого начала
ее существования. При этом от Тайной Вечери до
нашего времени образ и форма служения Евха-
ристии претерпевали значительные изменения, от
«Пророкам же предоставляйте благодарить, сколько
они хотят»1 первых десятилетий христианства до
строгой регламентации каждого жеста и возгласа,
а затем — приписывания этим формальным момен-
там службы символического значения, изначально
не предполагавшегося. Для Нового и Новейшего
времени характерна сакрализация формы служения
Таинства, т.е. того процесса, который для предыду-
щих поколений был результатом живого общения
с Богом. Подобная формализация не могла не отра-
зиться на жизни Церкви, в том числе не породить
проблемы и вопросы, связанные с пониманием сути
Евхаристии, ее смысла, назначения, формы и по-
следовательности совершения во время Литургии.
Из-под власти схоластических стереотипов и фор-
мально-символического подхода к восприятию
Таинства христианство (как римо-католичество, так
и православие) стало освобождаться только в ХХ в.
Богословское осмысление Евхаристии, продолжа-
ющееся и в наше время, подводит нас к осознанию
необходимости изменений в совершении Таинства,
в понимании его сущности и следствия участия
в нем. Задача данной статьи — рассмотреть одни
из наиболее ярких и показательных, на наш взгляд,
размышлений о Евхаристии в христианском бого-
словии второй половины ХХ в., которые мы нахо-
дим в книгах и статьях протопресвитера Александра
Шмемана, а также богословов, как православных,
так и римо-католиков, чьи мысли явно повлияли
на него или же, напротив, стали продолжением его
рассуждений и интуиций.
Эти размышления позволят хотя бы отчасти ра-
зобраться в проблемах, связанных с Евхаристией,
и обозначить способы их решения. Есть ли цель
1
Дидахе // didahe.narod.ru.didahe_txt.htm
2
Шмеман Александр, прот. Евхаристия — Таинство Царства. М., 1992. С. 4–5.
113
у Таинства или Евхаристия сама является целью?
Прихожане — зрители или участники, причем
активные, без которых Таинство не состоится?
Действия священнослужителей — символы, от-
сылающие к сюжетам, связанным не с Таинством,
а с земной жизнью Христа, или они символичны
в том смысле, что являют в Таинстве иную реаль-
ность? Можно ли воспринимать Евхаристию как
творчество или отождествлять ее с Церковью?
Обязательно ли прихожанам причащаться во время
совершения каждой Евхаристии? На эти и обозна-
ченные в начале статьи вопросы мы найдем ответы
у прот. Александра и у богословов, близких к нему
по осмыслению Таинства.
О кризисе Церкви в связи с утратой должного
отношения к Евхаристии А. Шмеман писал во
вступлении к своей последней книге «Евхаристия —
Таинство Царства»: «…чем реальнее становился
опыт самой Евхаристии, Божественной Литургии,
Таинства победы Христовой и Его прославления
[прот. Александр пишет о себе, о своем более чем
30-летнем священническом служении. — О.А.],
тем сильнее становилось ощущение своеобразного
евхаристического кризиса в Церкви. В предании
Церкви ничего не переменилось, но переменилось
восприятие Евхаристии, самой ее сущности. Суть
этого кризиса — в несоответствии между совер-
шаемым и восприятием этого совершаемого, его
переживанием»2.
По мысли А. Шмемана, основное искажение,
произошедшее в восприятии Евхаристии, — све-
дение ее до «одного из богослужений», «одного из
Таинств», в котором возможно индивидуальное
участие: «…Евхаристия не есть “одно из Таинств”,
одно из богослужений, а явление и исполнение
Церкви во всей его силе и святости и полноте…
Собранная в Евхаристии Церковь, даже если она
ограничена “двумя или тремя”, есть образ и осу-
ществление Тела Христова, и только потому соб-

ранные смогут причаститься, т.е. быть общниками
Тела и Крови Христовых, что они являют Его своим
собранием» 3. Эту мысль богослов высказал на
страницах указанной книги, в его же «Дневниках»
можно найти схожие по смыслу, но резче сфор-
мулированные выводы, например рассуждение,
касающееся разницы в восприятии Евхаристии
ранними христианами и большинством современ-
ных верующих: «Ранние христиане: Тело Его на
престоле, потому что Он среди них. Теперешние
христиане: Христос тут, потому что Его Тело на
престоле. Как будто то же самое, а на деле та ос-
новная разница, что отличает раннее христианство
от нашего, разница, о которой почему-то не знают,
которую почему-то не понимают богословы. Там
всё от знания Христа, от любви к Нему. Здесь — от
желания “освятиться”. Там к причастию приводит
следование Христу и из него вытекает следование
Христу. Здесь — Христос почти что “ни при чем”.
Это почти две разные религии»4.
В «Дневниках» прот. Александра мы находим
мысли о Евхаристии, выводящие читателя за пре-
делы устоявшихся схем понимания Таинства, кар-
динально меняющие стереотипные (сложившиеся
во многом под влиянием средневекового римо-
католического богословия) ответы на вопросы:
когда (и как) освящаются Святые Дары?, что такое
освящение?, что происходит с хлебом и вином?
На вопрос «когда?» А. Шмеман отвечал, уходя от
выделения какого-либо момента Литургии. Вся
Литургия — «неразделимое Таинство»: «Евхарис-
тия может быть правильно истолкована только
в категориях эсхатологических. Совершаемая во
времени (нет, не вне времени), она во времени явля-
ет, предвосхищает и дарует Царство будущего века.
Поэтому Таинство Евхаристии, хотя и состоит оно
из последовательности актов, есть одно и неразде-
лимое Таинство»5.
Отвечая на вопрос «что такое освящение?», бо-
гослов уходил от понимания его как «“сотворения”
святых “реальностей” (Тела и Крови Христа, на-
пример)». Освящение он описывал так: «…явление,
3
Там же. С. 22–23.
4
Шмеман Александр, прот. Дневники. М., 2005. С. 67.
5
Там же. С. 546.
6
Там же. С. 547.
7
Там же.
8
Там же.
114
Агапов Олег, протоиерей
показание, дарование Царства Божьего, Троичной
Жизни... освящение есть всегда причастие этому
Царству как благодати Сына, любви Отца, причас-
тия Духу… Отец являет Сына, Который являет
Отца, Который посылает Духа как само это знание,
явление, причастие»6.
А. Шмеман утверждал: «Благодарение возвело
нас, Церковь, на небо, к небесному престолу. На
небе — нет иной Пищи, иного Пития, как Бог, даро-
вавший нам как нашу жизнь Сына Своего. Поэтому
хлеб и вино претворяются этим восхождением нас,
в Сыне, к Отцу. И Дух Святой являет нам его как
совершенное, исполненное, завершенное — даро-
ванное нам как причастие…»7.
Уточняя и усиливая этот вывод, богослов пи-
сал в «Дневниках» то, чего мы не найдем ни в его
книге о Евхаристии, ни в статьях: «Цель творения
исполнена и явлена… Что происходит с хлебом?
Он исполнен: сие есть самое честное Тело… Что
это значит? То, что его назначение — предвеч-
ное, Божие — исполнено. Он приобщает нас — во
Христе — Богу, делает нас тем, для чего мы созда-
ны. Это значит, что в “мире сем”, в его категориях
с ним — хлебом — ничего “не происходит”, ибо то,
что происходит, духовно, в Духе»8. И происходит это
прежде всего с нами, мы восходим, как подчеркивал
прот. Александр, именно собрание, Церковь, благо-
даря, восходит к Богу и причащается Ему.
К подобным выводам богослов пришел в своем
творчестве постепенно. Уже в работе «Введение
в литургическое богословие», защищенной как
докторская диссертация в 1959 г., прот. Александр
писал о литургическом кризисе, когда в корне не-
верное восприятие и понимание богослужения ста-
ли для верующих «предметом совсем особой любви
и фактически — почти единственным содержанием
церковной жизни»: «Литургический кризис состоит,
прежде всего, в неправильном понимании функции
и места богослужения в Церкви, в некоей глубокой
метаморфозе восприятия богослужения церков-
ным сознанием… Богослужение — его структура,
его форма и содержание — осталось тем же, каким
Христианство как Евхаристия в богословии протопресвитера Александра Шмемана
оно было раньше, каким, по существу, оно было
всегда… Но воспринимать его и пользоваться им
стали совсем по-другому… Христианское богослу-
жение по своей природе, структуре и содержанию
есть раскрытие и осуществление Церковью своей
сущности. Сущность же эта есть новая жизнь во
Христе: соединение во Христе с Богом Духом Свя-
тым, знание Истины, единство, любовь, благодать,
мир, спасение…»9. Мы видим, что богослов делал
акцент на понимании Церкви как новой жизни во
Христе, и евхаристическое собрание должно быть,
по его словам, ярким и полным выражением этой
новой жизни.
В этих своих рассуждениях прот. Александр
продолжал мысли своего учителя — прот. Нико-
лая Афанасьева, которые мы находим в ряде работ
по следнего. Так, Н. Афанасьев начал свой труд
«Трапеза Господня» (1950) с констатации утраты
христианами «смысла того, что совершается Цер-
ковью». Именно эта утрата, как отмечал богослов,
приводит к «неудовлетворенности современной ли-
тургической практикой»: «Моя задача заключается
в том, чтобы попытаться отделить то, что составляет
неизменную основу нашей литургической жизни, от
того, что случайно в нее проникло. По существу мо-
ей задачи я далек от мысли о каких-либо коренных
реформах нашей литургической практики. Прежде
чем решаться на какие бы то ни было реформы,
надо понять и осмыслить, что содержит Церковь.
Большею частью наша неудовлетворенность опре-
деляется не столько дефектами нашей литургиче-
ской практики, сколько тем, что мы утеряли смысл
того, что совершается Церковью… Наша жизнь есть
общая жизнь и наше делание есть “общее дело”, и это
есть то, что мы утеряли, и это есть то, что прежде
всего и раньше всего мы должны вернуть»10.
Первое, что подчеркивал прот. Николай в своих
рассуждениях об основах литургической жиз-
ни, — это «царственное священство» христиан,
означающее необходимость активного участия
в Евхаристии всех присутствующих верных. Дары
Святого Духа различны, служение в Церкви раз-
лично, но это различие не означает разделения,
напротив, создает единство. И само Таинство, по
9
Шмеман Александр, прот. Введение в литургическое богословие // Литургическое богословие о. Александра Шмемана. СПб.,
2006. С. 29.
10
Афанасьев Николай, прот. Трапеза Господня // http://www.synergia,itn.ru/kerigma/rek-lit/myst/afanasev/TrapezaGosp.htm
11
Афанасьев Николай, прот. Церковь Духа Святого. Рига, 1994. С. 40–41.
12
Hjälm M. Liberation of the Ecclesia: The Unfinished Project of Liturgical Theology. Södertälje, 2011.
115
мысли богослова, создается не служащими в отрыве
от народа епископами или/и священниками, а всей
Церковью, т.е. всем народом Божьим, собранным во
Христе. Только в таком единстве недостоинство от-
дельных членов Церкви (прежде всего священства)
не влияет на Таинство, совершаемое всей Церковью.
Лишь при таком условии не будет сползания уче-
ния о Таинстве в магизм: «Таким образом, область
священнодействия не только открыта лаикам,
но священнодействия совершаются тогда лишь,
когда они совершаются народом Божьим в целом,
т.е. когда их совершают предстоятели совместно
с народом… Священство принадлежит каждому,
так как оно принадлежит Церкви, а потому каж-
дый священнодействует, когда священнодействует
Церковь. Народ Божий, которого сам Бог избрал,
всегда свят, как свята всегда Церковь, независимо
от греховности отдельных ее членов. Поэтому свя-
щеннодействия всегда благодатно действительны,
так как недостоинство отдельных членов Церкви не
делает недостойным священнодействие, совершае-
мое Церковью… Защищая достоинство всех своих
священнодействий, Церковь исповедует свое учение
о совместном совершении их всем народом Божьим.
С другой стороны, учение о совершении священно-
действий епископом или пресвитером без народа
Божьего или только в присутствии непосвященных
мирян, лишенных служения священства, придает
Таинствам магическую силу. Между Таинством
и магией нет ничего общего, и прежде всего потому,
что сакраментальные слова, произносимые епис-
копом или пресвитером, без народа — без Церкви
и вне Церкви — не создают Таинства»11.
Современный исследователь русского литур-
гического богословия Микаэль Хьельм в работе
«Освобождение Церкви: незавершенный проект
литургического богословия»12 опирается, в част-
ности, на творческое наследие прот. Александра
Шмемана. Истоки этого богословия автор находит
в учении о соборности А. Хомякова и трудах прот.
Николая Афанасьева, показывая, как при решении
ряда вопросов А. Шмеман делал иные акценты,
использовал другой подход по сравнению с прот.
Николаем. В частности, М. Хьельм отмечает, что

прот. Александр при осмыслении Церкви во гла-
ву угла ставил Литургию. Именно литургическая
жизнь, по его мнению, формирует Соборную Цер-
ковь, которая, в свою очередь, является основой для
Вселенской Церкви13.
Мысли, созвучные размышлениям А. Шмемана,
по поводу Евхаристии мы находим и у другого
яркого русского богослова второй половины
ХХ в. — митрополита Сурожского Антония (Блу-
ма). Рассуждая о Таинствах, владыка утверждал:
они возможны в силу нашей веры, уверенности
или хотя бы зачаточного знания о том, «что всё
способно быть духоносным и богоносным, что всё
коренится в творческом слове и тем самым уже
связано с Богом и что в конце всё ожидает того
исполнения, полноты, о котором я уже сказал: Бог
всё во всем (1Кор. 15: 28). Если мы не верим в это,
тогда нам недоступно реальное богословие Таинств.
Тогда, действительно, хлеб никогда не станет Телом
Христовым, потому что никоим образом не может
стать чем-то бóльшим, чем обычным съедобным,
подверженным уничтожению хлебом, вино никак
не станет Кровью Христовой, оно не может быть
ничем большим, как тварностью, неспособной
быть пронизанной и исполненной Божественной
благодатью и Божественным присутствием. Но мы
именно верим, что это совершается»14.
Для митрополита Антония ощущение исполнен-
ности мира Богом — одна из фундаментальных
интуиций в его рассуждениях не только о Таинствах,
но и о молитве, христианской жизни, существова-
нии материи в соотнесении с Духом и т.д. Так, го-
воря о вере, благодаря которой верные прозревают
в Таинстве Евхаристии исполненность хлеба и вина
Божеством, владыка Антоний отмечал, что эти хлеб
и вино являются образцом всего творения: «И ког-
да мы говорим об этом хлебе и этом вине, мы не
говорим о какой-то определенной части хлеба или
определенной части вина, которые бы отличались
от всего остального тварного. Они являются как
бы образцом всего, и всё призвано к этой чудес-
ной непостижимой полноте, которую мы познаем
в Таинстве Крови и Тела, если можно так выразить-
ся, — в Теле Божием, явленном в материи, как оно
когда-то было явлено во плоти Того, Кто родился от
Девы. Бог сотворил их такими, что они не перестают
13
Ibid. S. 65.
14
Антоний (Блум), митр. Труды. М., 2002. С. 452.
15
Там же.
116
Агапов Олег, протоиерей
быть самими собой — и становятся пронизанными
Божеством»15. Мы видим, что владыка Антоний, как
и прот. Александр, подходил к Таинствам и Таинству
с позиций синергизма: Бог везде, но причащение Ему
возможно только для верующего в это, ищущего
встречи и стремящегося к ней.
Очевидна близость позиций по вопросу богосло-
вия Таинств прот. Александра и митр. Антония.
Если нет веры, духовного восхождения, то нет
и Таинства. Церковь — духовно сообщающиеся
сосуды душ христиан во главе с Христом. Таинство
творится единством открытых для Бога и друг друга
душ. Рассуждения на эту тему владыки Антония
примерно соответствуют по времени работам прот.
Александра. Учитывая, что богословы знали друг
друга и положительно друг о друге отзывались, ци-
тировали друг друга, трудно говорить о приоритете
или влиянии, скорее, можно предположить некий
общий для обоих и органичный для их богословия
подход, которому пришло время, или, точнее, вре-
мя его подготовило. Неслучайно многие вопросы,
связанные с теорией и практикой богослужения
(особенно Литургии), возникли уже в начале ХХ в.,
были обсуждаемы на Поместном соборе Русской
Православной Церкви 1917–1918 гг. Кризис церков-
ный стал явственно заметен на фоне кризиса монар-
хической государственности (и краха европейских
империй в начале ХХ в., в том числе православной
Российской империи), идей гуманизма (после
Первой и особенно после Второй мировых войн)
и культуры в целом (переоценки возможностей
овладения миром с помощью разума).
На фоне кризиса культуры переосмысление
(точнее более пристальное продумывание) устояв-
шихся традиций происходило не только в правосла-
вии — процесс этот начался и в римо-католичестве.
В 1918 г. вышла книга католического священника
Романо Гвардини «О Духе Литургии» («Vom Geist der
Liturgie»), которая за короткое время превратилась
в бестселлер в Германии и была переведена на другие
европейские языки. В 20-е годы Р. Гвардини стал од-
ним из ярких представителей литургического дви-
жения (направление в богословии, приверженцы
которого выступали за возрождение литургической
жизни), инициированного, в частности, Ламбером
Бодуэном (1873–1960) и Папой Пием Х.
Христианство как Евхаристия в богословии протопресвитера Александра Шмемана
Книга «О Духе Литургии» невелика по объему,
но предельно насыщена смыслами. Через много лет
после ее появления русский священник Александр
Шмеман, размышляя о богословии, писал, что оно
по духу ближе к искусству, чем к науке: «В пределе
же нужно не (еще одно) богословское оправдание
искусства, отеческое и милостивое его допущение.
Само богословие подсудно искусству, ибо должно
им стать и его в себе “исполнить”, но этого не делает,
предпочитая выдавать себя за “науку”»16. Р. Гвар-
дини в своей книге дал образец именно такого
богословия — близкого по форме и содержанию
к искусству. Его работа — это, скорее, богословско-
философское эссе, чем строгое научное исследова-
ние, своеобразный прорыв к пониманию Литургии
как творчества собравшихся ради Христа людей.
В книге нет ссылок на авторитетные в христиан-
ском мире труды по данной тематике (кроме ссылок
на Священное Писание и буквально несколько
работ, упомянутых в примечаниях), сложно оп-
ределить и научный метод, которым пользовался
автор в своих размышлениях, скорее, как уже было
отмечено, перед нами предстает художественный
текст, убедительно показывающий, чем является
Литургия, т.е. чем она должна быть, что следует
считать главным, а что — второстепенным в ее
служении и понимании. Многие интуиции и раз-
мышления богослова в дальнейшем повторяли
и разрабатывали различные авторы в римо-ка-
толичестве и православии на протяжении всего
ХХ в., в том числе прот. Александр Шмеман в своих
богословских произведениях.
Одна из первых глав книги Р. Гвардини названа
«Братство Литургии». «Литургия не говорит “я”, но
“мы”»*, — так начинается эта глава, и далее: «Ли-
тургия не служится индивидуально, но совершается
собранием верующих». Автор подчеркивал, что
именно Литургия преобразует отдельного человека
в часть единства Тела Христова. Эту характерную
для христианства мысль богослов развивал и до-
полнял: «Верующие активно объединены жизненно
важной и фундаментальной основой, общей для них
всех. Эта основа — Сам Христос; Его жизнь — это
наша жизнь; мы включены в Него; мы — Его Те-
ло… Активной силой, которая управляет этим
живым единством, прививает к нему отдельных
16
Шмеман Александр, прот. Дневники. С. 270.
* Перевод наш. Все цитаты из книги Р. Гвардини даны по тексту: Guardini R. The Spirit of the Liturgy // Romano Guardini / transl.
by Ada Lane // www.fdlc.org/Liturgy-Resources/Guardini.htm
117
членов, предоставляя им часть в этом сообществе
и сохраняя это право для них, является Святое
Причастие. Каждый отдельный католик — клетка
этого организма и член этого Тела. Отдельный
человек осознает единство, в которое входит во
многих и различных обстоятельствах, но главным
образом — в Литургии. В ней он видит себя лицом
к лицу с Богом, не как самостоятельное бытие, а как
часть этого единства».
Р. Гвардини говорил о том, что, поступясь своей
особостью, индивидуальностью, своими мыслями
и желаниями, человек в литургическом единстве
приобретает гораздо большее — Бога и видение
мира в Его свете. Для этого необходимы усилие, труд
и смирение: «Отдельный человек — при условии, что
он действительно желает принять участие в служе-
нии Литургии, — должен понимать, что служит он
как член Церкви, что он и Церковь в нем действуют
и молятся… Он должен избавиться от узких пут
собственного мышления и сделать своей собствен-
ностью всеобъемлющий мир идей: выйти за пределы
своих маленьких личных целей и принять просвеща-
ющую суть великого братства Литургии».
Католический богослов писал и о расширении
духовного мира человека с помощью духовного са-
моограничения, вхождения в «братство Литургии»,
которое является «братством в Боге», мистическим
Телом Христовым. «Духовное самоограничение»
не означает несвободы и отсутствия творческого
подхода, напротив, Литургия, по мысли Р. Гвар-
дини, — это высшее творчество, преображение
человеческого духа. Она близка к искусству и игре,
поэтому одна из глав книги так и называется — «Иг-
ривость Литургии» («Playfulness of the Liturgy»).
Рассуждая о понятии «цель», богослов отмечал,
что отсутствие существующей в природе множе-
ственности видов, красоты растений и животных
только послужило бы их процветанию и прогрессу,
но природа красива, и красота эта далеко не всегда
укладывается, с точки зрения Р. Гвардини, в про-
крустово ложе целесообразности. Точно так же
и в человеческом обществе, человеческой культуре
существует множество вещей и явлений, которые
не могут быть сведены только к утилитарным
целям. Даже наука, писал богослов, прежде всего
служит Истине, выявляет ее, а тем более — искус-

ство: «В чем значение того, что нечто существует?
В том, что это должно существовать и должно быть
образом Божественного бытия в Вечности. И в чем
смысл того, что нечто живет? В том, что это должно
жить, являя миру свою суть и цветение как прояв-
ление в природе жизни Бога.
Это правда Природы. Это также правда жизни
души. Имеет ли наука какую-либо цель или объект
в реальном смысле слова? Нет… знания не имеют
цели, но они имеют смысл, и он коренится в них
самих — в их правде… По своей природе наука есть
либо познание истины, либо служение истине, и (но)
ничего больше. Имеет ли искусство какую-либо цель
или (практическое) назначение? Нет, не имеет».
Искусство, по мысли богослова, должно показы-
вать «суть вещей» или «внутренней жизни челове-
ка», являть истину жизни, за которой — Бог.
Р. Гвардини писал о «двух взаимодополняющих
и взаимозависимых полюсах» жизни вообще и жиз-
ни церковной в частности: «Когда жизни не хватает
строгого руководства ощущением (чувством) цели,
она вырождается в псевдоэстетизм, но когда она
насильственно помещается в жесткие рамки чисто
целенаправленного понимания мира, она теряет
силы и гибнет. Эти две концепции зависят друг от
друга. Цель является задачей всех усилий, труда
и организации, смысл — это сущность бытия,
расцвета, созревания жизни. Цель и смысл, усилие
и развитие, активность и продуктивность, органи-
зация и творчество — это два полюса бытия».
Жизнь Церкви, рассуждал богослов, также орга-
низована с опорой на эти два полюса. С одной сто-
роны, существует каноническое право, вбирающее
в себя огромный спектр целей и задач, связанных
с организацией и функционированием в первую
очередь управления Церковью. С другой стороны,
в Церкви есть сфера, в определенном смысле сво-
бодная от цели. Это Литургия, главное в которой —
приобщение к иной, духовной жизни: «Литургия
создает вселенную, наполненную плодотворной
духовной жизнью, и позволяет душе странствовать
повсюду в этой вселенной по своему желанию и раз-
виваться там. Изобилие молитв, идей и действий
и вся система календаря становятся непонятными,
когда их пытаются уложить в прокрустово ложе
пригодности для определенной цели. Литургия не
имеет цели, по крайней мере ее нельзя рассматри-
вать с точки зрения целесообразности.
Это не способ, пригодный для достижения прове-
ренного (надежного, определенного) результата, это
118
Агапов Олег, протоиерей
и есть результат… Если рассматривать Литургию
правильно, ее нельзя назвать имеющей цель, потому
что она существует не ради человечества, но ради
Бога. В Литургии человек больше не занимается со-
бой, его взгляд направлен к Богу. Литургия — не для
назидания человека, а для созерцания человеком
величия Бога. Литургия означает, что душа сущест-
вует в присутствии Бога, берет свое начало в Нем,
живет в мире Божественной реальности, истины,
тайн и символов и действительно живет своей пра-
вильной, присущей только человеку (характерной,
отличительной) и плодотворной жизнью».
Эта подлинная жизнь в «мире Божественной
реальности» — игра без каких-либо целей, кроме
радости участия, реализации своих сил и возможно-
стей, выражения самой сути своей природы, «фун-
даментальной сущности». Р. Гвардини подчеркивал,
что именно это роднит Литургию с игрой ребенка
и творчеством художника. В Литургии с помощью
благодати человек действительно становится тем,
кем он должен (и на самом деле хочет) быть в со-
ответствии с предназначением, определенным ему
Богом. Человек в Литургии ощущает, что он — дитя
Бога. Литургия — игра сыновей и дочерей Божиих
(по благодати) пред Ним, в которой верующий
не может не использовать лучшее из культуры
и искусства: «Таково удивительное обстоятельство,
объясняющее Литургию: она объединяет искус-
ство и реальность в сверхъестественном детстве
перед Богом… Практика Литургии означает, что
с помощью благодати, под руководством Церкви
мы становимся живыми произведениями искус-
ства перед Богом, без какой-либо иной цели или
намерения, чем жизнь и существование в Его поле
зрения: это означает исполнение Божьего Слова,
и мы “становимся, как дети”; это означает идти
впереди зрелости со всей ее целеустремленностью
и самоограничением в игре, как делал Давид, когда
он танцевал перед Ковчегом».
Завершая главу об «игривости Литургии», бо-
гослов писал о том, что именно это литургийное
предстояние-прославление-игра перед Богом
и будет основным содержанием вечной жизни че-
ловеческой души.
«Литургия — это искусство, осуществленное
средствами самой жизни в пределах жизни», —
рассуждал Р. Гвардини и предупреждал об опаснос-
ти эстетизма — поклонения красоте без видения
того, что или, точнее, Кто стоит за ней. В таком
случае, утверждал богослов, человек «преклоняет
Христианство как Евхаристия в богословии протопресвитера Александра Шмемана
колени перед идолами» и подобная ошибка обхо-
дится ему дорого.
Размышления Романо Гвардини задали тон ли-
тургическому богословию Католической Церкви
в середине ХХ в., которое привело к решениям
II Ватиканского собора (1962–1965) о священной
Литургии (одна из четырех принятых конститу-
ций — Sacrosanctum Concilium). Так, уже в первых
статьях данного документа, сразу после рассужде-
ний о важности, центральности Литургии в жизни
Церкви, содержатся указания на необходимость
живого и сознательного участия всех верных
в этом главном богослужении: «Матерь Церковь
горячо желает, чтобы все верующие пришли к тому
полному, сознательному и деятельному участию
в совершении Литургии, которого требует сама ее
природа, на которое христианский народ — “род
избранный, царственное священство, народ свя-
той, люди, взятые в удел” (1Петр. 2: 9; ср.: 1Петр.
2: 4–5) — в силу Крещения имеет право и к кото-
рому он обязан»17.
Отмечена необходимость особой подготовки
пастырей для того, чтобы они были не только слу-
жителями Литургии, но и наставниками церковного
народа в ней.
Для более полного и успешного участия христиан
в Литургии в конституции сказано о возможности
изменять отдельные части и язык богослужения,
а также привлекать верных непосредственно к его
совершению (чтению и пению): «21. …тексты и об-
ряды следует привести в такой порядок, чтобы они
яснее выражали знаменуемые ими святыни и чтобы
христианский народ мог по возможности без тру-
да их понимать и принимать полное и деятельное
участие в совершении Литургии, свойственное
общине»18. Более того, Собор дал указание внести
изменения при переиздании богослужебных книг,
«чтобы в литургических предписаниях предусмат-
ривалось и участие мирян» (ст. 31).
Интересна статья рассматриваемой конституции,
в которой отмечена необходимость «благородной
простоты» в обрядах Литургии, краткости и ясно-
17
Документы II Ватиканского собора. М., 1998. С. 22.
18
Там же. С. 23.
19
Там же. С. 26.
20
См. там же. С. 27.
21
Там же.
22
Там же. С. 49.
119
сти для лучшего понимания народом: «34. Обряды
пусть блистают благородной простотой, будут ясны
благодаря своей краткости, избегают бесполезных
повторов и соотносятся со способностями верных
к пониманию; как правило, они не должны нуж-
даться в длинных объяснениях»19. Подчеркнута
возможность (с одобрения полномочной терри-
ториальной церковной власти) использования
местного языка в богослужении20.
Собором прописаны «нормы преобразования
Литургии применительно к характеру и традициям
различных народов»: «37. В том, что не касается
веры или блага всей общины, Церковь не желает на-
вязывать строгой и единообразной формы — даже
в Литургии. Более того: она чтит и поддерживает
духовные достоинства и дарования различных на-
родов и народностей. Всё то, что в обычаях народов
не связано нерасторжимо с суевериями и заблужде-
ниями, она оценивает благосклонно и, если может,
свято и нерушимо хранит, а иногда даже включает
в саму Литургию, если это согласуется с истинным
и подлинно литургическим духом»21.
В статьях, посвященных Литургии, сказано так-
же об искусстве и культуре: Церковь формирует
«сокровищницу искусства», используя «художест-
венные стили всякой эпохи, согласно характеру
и положению различных народов и требованиям
различных обрядов». Современное искусство,
если произведения его соответствуют принципам
«благородной красоты» и не противоречат «хри-
стианской вере, нравам и благочестию», не «оскор-
бляют истинно религиозное чувство», в том числе
«извращенной формой», «недостатком мастерства
или явным подражанием», также «должно обладать
в Церкви свободой выражения» (ст. 123, 124)22.
Продолжая линию литургического движения,
II Ватиканского собора и христианского богословия,
с ним связанного, размышляет о Евхаристии и ны-
нешний Папа — Бенедикт ХVI. В работе «Богосло-
вие Литургии» (2001) тогда еще кардинал Йозеф Рат-
цингер писал о духовном преобразовании как сути
евхаристической жертвы: «Богослужение требует,
 Агапов Олег, протоиерей

чтобы мы стали существами слова, чтобы мы подчи- глубину: «Сие есть тело Мое», «Сия есть кровь
нились творящему Разуму. Но здесь снова ясно, что Моя». Из этого следуют по крайней мере два очень
этого мы не можем сделать сами по себе, и кажется, важных вывода: с самого начала Евхаристия была
что всё опять закончится бесплодно — так будет не просто дружеской братской трапезой, а ритуа-
до дня, когда Слово придет, когда придет Истина, лом благодарения и благословения, достаточно
Сын, когда Он станет плотью и возьмет нас с Собою жестко регламентированным, имевшим длитель-
в Исход Креста. Это истинное жертвоприношение, ную традицию; неразрывная связь и преемствен-
преображающее в жертву нас всех, то есть объеди- ность с обрядом еврейской праздничной трапезы
няющее нас с Богом, делающее из нас существ, Богу не оставляют возможности для сколько-нибудь
подчиненных, воистину утверждено и основано на серьезной апологии мистериально-символического
историческом событии, но располагается не в прош- понимания Евхаристии. Вслед за Л. Буйе А. Шмеман
лом, у нас за спиной — напротив, оно становится для критиковал подобные толкования (отмечая доста-
нас современным и доступным в общине верующей точно пóзднее — IV в. — время их возникновения):
и молящейся Церкви, в ее Таинстве: вот каков смысл «…характерно постепенное развитие истолкования
понятия “жертвоприношение мессы”… Молитва, обрядов Литургии в ее Таинственном (“мистериаль-
слово, человек молящийся и сам становящийся ном”) изображении жизни Христа, истолковании,
словом — это истинное жертвоприношение»23. которое приобретает огромную популярность в Ви-
Очевидна схожесть (и, возможно, преемствен- зантии. Это — замена экклезиологического воспри-
ность) взглядов на суть жертвоприношения Евха- ятия Евхаристии изобразительно-символическим,
ристии будущего Римского Папы и православного и она всего очевиднее выражает мистериальное
богослова прот. Александра Шмемана (наряду перерождение литургического благочестия»25.
с митр. Антонием Сурожским и др.)*. Как уже было отмечено, параллельно с римо-като-
Размышляя о литургическом богословии второй лическим всматриванием в Литургию и продумыва-
половины XX в., нельзя оставить без внимания нием возможных способов оздоровления церковной
работы Луи Буйе (1913–2004), оказавшие заметное жизни, неразрывно связанной с евхаристическим
влияние как на решения II Ватиканского собора, так приобщением Богу, православное литургическое
и на труды прот. Александра Шмемана. Остановим- богословие также осмысляло традицию трапезы
ся на одном аспекте рассуждений западного теолога Господней (так называется и первая из серьезных
о Евхаристии — связи Таинства с еврейскими празд- работ на эту тему прот. Николая Афанасьева),
ничными ритуальными трапезами (включавшими прорываясь к подлинному и существенному сквозь
и благодарение, и благословение): «Отслуживая Сам наносное и временное. Важно подчеркнуть, что это
первую Литургию, Христос действовал как Перво- не обновление, а именно прорыв в ситуации, когда
священник: Он повторял движения и слова, может уж слишком слабо сквозь формализм и искусст-
быть, уже вековые. Всю новизну Евангелия Он ввел венный символизм стали видны контуры Царства
в тщательно соблюденные линии торжественного Божия в ставшем привычном ритуале.
чина, насыщенного самыми чтимыми преданиями Тема Евхаристии остается одной из самых ак-
Израиля»24. Христос исполнил (т.е. предельно ясно туальных и в наше время. Мысли прот. Николая
и точно истолковал) в данном случае закон благо- Афанасьева, прот. Александра Шмемана и митропо-
дарения и благословения праздничной трапезы, лита Антония Сурожского продолжают и развивают
явив до этого немыслимую (в буквальном смысле) такие современные богословы, как митрополит
23
Ратцингер Йозеф, кардинал. Богословие литургии: лекция // http://www.benedkxvi.ru/index.php?option=com_content&task=vi
ew&id=2121
* Нужно отметить, что подобное отношение к смыслу новозаветной жертвы можно найти уже в текстах мужей апостольских:
«…Господь упразднил это [ветхозаветные жертвы Богу. — О.А.], дабы новый закон Господа нашего Иисуса Христа без ига необ-
ходимости представлял собственно человеческое приношение» (т.е. приношение человеком себя самого, своего сердца и ума, всей
направленности жизни. — О.А.). — См.: Послание апостола Варнавы: Писания мужей апостольских. Рига, 1994. С. 64.
24
Буйе Л. О Библии и Евангелии. Брюссель, 1988. С. 230. [Заметим: эта работа была впервые опубликована на год раньше (1951),
чем «Трапеза Господня» прот. Николая Афанасьева, содержащая подобные рассуждения.]
25
Шмеман Александр, прот. Введение в литургическое богословие // Литургическое богословие о. Александра Шмемана.
С. 111.

120
Христианство как Евхаристия в богословии протопресвитера Александра Шмемана
Иларион (Алфеев), Христос Яннарас, отчасти —
митрополит Иоанн Зизиулас.
Так, в своей работе «Вера Церкви» (1983)26 извест-
ный греческий богослов Христос Яннарас сравнил
Евхаристию с принятием человеком пищи до грехо-
падения, когда человек не просто питался, но реаль-
но соединялся и с миром, и с Богом. В Евхаристии
восстанавливается утраченное общение. Эти мысли
богослова, очевидно, основаны на рассуждениях
прот. Александра, которые мы находим в статье «Ли-
тургическое возрождение и Православная Церковь»
(1960): «Прежде греха человеческая жизнь была
евхаристической, ибо “евхаристия” — единственное
отношение между Богом и человеком, которое вы-
ходит за пределы и преобразует тварное состояние
человека, которое есть состояние всецелой, абсо-
лютной зависимости. Зависимость же есть рабство.
Но когда зависимость принимается и переживается
как “евхаристия”, т.е. как любовь, благодарение, по-
клонение, она перестает быть зависимостью; теперь
она — отношение свободы, состояние, в котором
Бог — содержание жизни»27.
Общий тон рассуждений современных богосло-
вов, в отдельных аспектах близких А. Шмеману, свя-
зан с осознанием того, что бытие Церкви вырастает
из Евхаристии и ярче всего проявляет себя в ней.
Цель Евхаристии — в ней самой, в той новой жиз-
ни, которая открывается для верующего, а участие
в ней означает не только необходимую подготов-
ку и молитвенную активность, но и причащение
как результат и суть Таинства. Невозможно быть
христианином и отказаться от Дара, предлагаемого
Христом в Евхаристии. Невозможно участие в Бла-
годарении, если Дар не принят.
Очевиден также отход прот. Александра Шмемана
(развивавшего идеи прот. Николая Афанасьева)
и целого ряда современных богословов от распро-
странившегося с IV в. мистериально-символиче-
ского понимания Евхаристии к толкованию ее как
предстояния перед Богом здесь и сейчас. Символика
Литургии — не аллегорически суженное восприятие
ритуала как мистерии, воспроизводящей жизнь
Христа, а подлинно символическое воссоединение
человека с Богом.
26
Яннарас Х. Человек // Вера Церкви // http://www.krotov.info/library/2b-ya/yan/aras_02.htm
27
Шмеман Александр, прот. Литургическое возрождение и Православная Церковь // Шмеман Александр, прот. Собр. статей,
1947–1983. М., 2009. С. 202.
28
Мейендорф Иоанн, прот. Об изменяемости и неизменности православного богослужения // http://www.synergia.itn.ru/kerigma/
katehiz/meyend/stat/izmen.htm
121
Осмысляя Евхаристию, христианские богословы
в ХХ в. поставили ряд вопросов, решение которых
показывает, что, с одной стороны, позиции Римо-
Католической Церкви принципиально близки пози-
циям Церкви Православной в лице названных бо-
гословов, а с другой — Римо-Католическая Церковь
придала на II Ватиканском соборе официальный
характер ряду разработанных ее лучшими бого-
словами положений, связанных с Евхаристией, в то
время как в Православной Церкви принятие многих
решений, назревших к 1917–1918 гг., не состоялось
в силу ситуации, в которой оказалась Русская Пра-
вославная Церковь после революции.
В этой связи опыт римо-католиков важен для нас.
Конечно, необходимо не бездумное копирование
и переписывание их наработок и решений. Подход
должен быть в известной степени критическим.
Прот. Иоанн Мейендорф писал по этому поводу:
«Смотря на христианский мир в целом, в наши
дни нельзя не упомянуть об опыте литургической
реформы, произведенной II Ватиканским собором
Римо-Католической Церкви. Эта реформа явилась
во многих отношениях результатом замечательных
достижений литургического движения… Но эккле-
зиологический контекст и метод реформы привели
к опасной секуляризации богослужебной жизни на
Западе и, во всяком случае, только лишь частично
оздоровили литургическое сознание… Во многом
нам можно поучиться от этого опыта — как в поло-
жительном, так и в отрицательном смысле»28.
Развивая эту мысль, можно добавить, что, опи-
раясь на опыт Римо-Католической Церкви, можно
решить целый ряд вопросов, связанных с Евхарис-
тией. Это прежде всего вопросы языка богослуже-
ния, активного участия в службе всех присутству-
ющих верных, причащения (без исповеди, если нет
грехов, отторгающих человека от Тела Церкви, час-
того или даже во время каждой Литургии), ритуала
(возможностей некоторых изменений, дополнений,
переоценки отдельных моментов) и т.д.
При решении этих вопросов необходимо опирать-
ся на осмысление Евхаристии в трудах упомянутых
богословов, на их единодушное утверждение, что
Литургию служат все присутствующие на ней, являя

своим собранием Тело Христово. Следует, таким
образом, продумывать расширение форм участия
в богослужении всех христиан, например путем
приобщения их к чтению «часов», «Апостола», пе-
нию. Необходимо также, чтобы каждый верующий,
включенный в совершение Литургии, понимал, что
происходит на ней. В свете приведенных рассужде-
ний совершенно очевидно и то, что всё происходя-
щее должно быть понятно верующим, т.е. перевод
богослужения на современные языки (в том числе
русский) необходим. При этом не стоит упускать из
виду качество перевода, возможности языка, зачас-
тую грамматически более бедного; видимо, многие
слова и выражения следует оставить без изменения.
Однако важна сама идея: нет сакральных языков,
звучание которых особым образом воздействует на
духовный мир и человека. Это языческий подход, по
сути — магия. Для единства в служении иерархии
и народа следует продумать возможность совер-
шения Литургии при открытых Царских вратах не
только при служении епископа и не только в ка-
честве особой награды священнику, а как средство
сплочения сослужащих, между которыми не должно
быть преград. Отдельный вопрос, требующий реше-
ния, — частота причащения и подготовка к нему.
Романо Гвардини, а вслед за ним и прот. Алек-
сандр Шмеман писали об опасности заслонения
красотой формы богослужения его содержания,
которое является приобщением к Богу.
Нам становится понятным отношение прото-
пресвитера к столь распространенному церков-
ному формальному благочестию. Еще известный
древнеримский оратор Цицерон (I в. до н.э.) иро-
низировал над укоренившимся в его время мне-
нием, выражавшемся в лаконичной фразе «Я даю,
Ты — должен», где «я» — это человек, приносящий
жертву, а «Ты» — это Бог. К сожалению, подобный
подход присутствует и в христианстве, когда фор-
ма становится своего рода идолом, а в правиль-
29
Шмеман Александр, прот. Дневники. С. 58–59.
122
Агапов Олег, протоиерей
ности исполнения обычаев, уставов, традиций
видят суть Православия. Не жизнь, измененную
в соответствии с заповедями, не сердце, открытое
Богу, не Причастие ставят во главу угла: «Ошибка
в манихейской абсолютизации одной формы, в пре-
вращении ее в идола и тем самым в отрицании ее
“отнесенности” к другому… Церковь оставлена
в мире, чтобы совершать Евхаристию и спасать
человека, восстанавливая его евхаристичность. Но
Евхаристия невозможна без Церкви, то есть без об-
щины, знающей свое уникальное, ни к чему в мире
не сводимое назначение — быть любовью, истиной,
верой и миссией, всем тем, что исполняется и явлено
в Евхаристии, или, еще короче, — быть Телом Хрис-
товым… Другого назначения, другой цели у Церкви
нет, нет своей, отдельной от мира — “религиозной
жизни”. Иначе она сама делается “идолом”»29.
Форма не имеет самостоятельной ценности без
содержания, а содержание христианства — Христос,
жизнь с Ним, по Его заповедям, по Его Слову, без
этого формальное благочестие фальшиво, оно ста-
новится идолом, не открывающим, а заслоняющим
собой Бога.
Итак, после рассмотрения взглядов прот. Алек-
сандра Шмемана (и близких ему по духу и преем-
ственности богословов) на Евхаристию мы можем
ответить на вопросы, поставленные в начале статьи.
Евхаристия — творчество, причем высшее творче-
ство: во время нее творится человек, стоящий
перед Богом, творится новая жизнь в живом ощу-
щении живого Присутствия, а потому цель Евхари-
стии — в ней самой. Все христиане, участвующие
в Таинстве, являются сослужащими, несмотря на
функциональную разницу служения. Нет и не мо-
жет быть в таком соборном совершении Литургии
ничего закрытого и запретного для прихожан,
доступного лишь для посвященных клириков. Ев-
харистия — явление Церкви и формирование Ее
как Тела Христова.
© Агапов О.А., прот., 2012