Основанный писателем Владимиром Максимовым «Континент» был одним из самых

влиятельных журналов третьей волны эмиграции с момента своего создания в 1974 году и до
распада СССР. Номера «Континента» насчитывали от 400 до 450 страниц, продолжая
девятнадцативечную традицию русского “толстого журнала”, периодического формата,
который по словам литературного критика Владимира Короленко, «стремился дать некое
единое целое, отражающее единую систему воззрений, единую и стройную». К воплощению
этого идеала в каждом конкретном номере журнала и стремились создатели «Континента».
Учитывая, что «единой и стройной системой воззрений» «Континента» уже в
манифесте, открывавшем его первый номер был объявлен антикоммунизм, особый интерес
приобретает вопрос о том, каким образом редакторы встраивали в единое целое журнала
такой традиционный для толстого журнала раздел как Поэзия. Для многих участников
неофициального советского культурного поля поэзия служила средством эскапизма и бегства в
край желанного, подобно тому как это изображено в «Весеннем чувстве» Жуковского,
вдохновившего заглавие этой конференции. Однако, как я покажу в своем докладе, опираясь
на анализ двух поэтических произведений, напечатанных в «Континенте», в соседстве с
другими текстами и паратекстами политическая составляющая стихотворений могла
актуализироваться, превращая их в один из образующих элементов идеологии журнала.
В шестом номере «Континента», вышедшем в 1976 году, была опубликована сложно-
организованная псевдодетективная поэма Иосифа Бродского «Посвящается Ялте». Хотя
действие поэмы разворачивалось в СССР, в ее центре были метафизические, а не политические
темы. По формулировке Льва Лосева, «Посвящается Ялте» — это поэма «о
взаимоотчужденности жизни и умозаключений, об опасности, которая таится в житейской
“формальной логике”».
На обложку журнала в качестве анонса было вынесено несколько строк из поэмы:

История, рассказанная ниже,

правдива. К сожаленью, в наши дни
не только ложь, но и простая правда
содержится в солидных подтверждениях
и доводах.

Сразу несколько элементов обложки реконтекстулизировали этот отрывок, превращая его из

метафизического высказывания в комментарий о лживости официального советского дискурса.
Во-первых, отрывок сопровождала фотография ссыльного Бродского в стеганом ватнике, снятая
Яковом Гординым в 1964 году. Это фото 12-летней давности не только подчеркивало
символический капитал поэта, но и намекало, что цитируемый фрагмент «Посвящается Ялте»
может быть прочитан как отражение личного опыта столкновения Бродского с советской
репрессивной системой. Читатель «Континента» мог вспомнить, что во время громкого
судебного процесса над Бродским (слайд), записанного Фридой Вигдоровой и активно
циркулировавшего в самиздате, судья требовал от обвиняемого привести «солидные
подтверждения и доводы» «простой правды», например, спрашивая Бродского, «кто
причислил <его> к поэтам?»
Во-вторых, три другие цитаты, вынесенные на обложку, помещали отрывок из поэмы в
политизированный контекст. (слайд) Как и Бродский, Милован Джилас, Иржи Гохман и Джордж
Мини затрагивали метафизические темы такие, как субъективность истины, множественность
перспектив, относительность времени, оперируя такими концептами как «сознание»,
«свобода», «иллюзия». Однако в их текстах философская рефлексия сочеталась с однозначным
осуждением коммунистических режимов. Отрывок из рассказа Джиласа описывал
экзистенциальный кризис, пережитый агентом карательных органов при соприкосновении с
несломленной волей пытаемой им заключенной. Фрагмент из текста Хохмана изобличал
карательно-репрессивную природу коммунистических режимов, превращающих больницы в
казармы или психиатрические лечебницы. Цитата из Джорджа Мини критиковала разрядку как

1
практику сближения с врагами свободы. Таким образом, в сопровождении фотографии из
ссылки и в соседстве трех цитат, посвященных сходной метафизической проблематике, но
обладающих явным политическим посылом, зачин поэмы Бродского из размышления о
субъективности правды приобретал потенциал быть прочитанными как комментарий о
лживости коммунистического режима. Этот пример демонстрирует, что в контексте
«Континента» поэтические тексты могли обретать новые политические измерения, имманентно
им не присущие.
Во втором случае, о котором пойдет речь, уже присутствовавшие в стихотворении
политические коннотации контекстуалирзовались или актуализировались в пространстве
журнала. Так произошло со стихотворении Наума Коржавина «В защиту прогресса»,
опубликованном в третьем номере журнала, в 1975 году (слайд). Центральная идея этого
стихотворения предельно ясна. Коржавин восхваляет «хрупкие стены культуры», выступающие
преградой от эксплуатации и насилия. Он критикует тех, кому «наскучили» гуманистические
ценности и утверждает, что их позиция была бы радикально иной, если бы они столкнулись с
угнетением на собственном опыте.
Стихотворение написано в форме прямого обращения к безымянному «ты». Хотя
подзаголовок «Западным левым и московским славянофилам» намекает на адресатов
коржавинских инвектив, текст лишен историко-культурных реалий, которые позволили бы
читателю идентифицировать конкретных представителей критикуемых поэтом групп. Однако
сопутствующие тексты, опубликованные в “Континенте”, создавали фон, конкретизирующий
критический пафос стихотворения.
Хотя Коржавин не называл имен в самом стихотворении, в своем эссе «Опыт
поэтической биографии», опубликованном во втором (предыдущем) номере «Континента», он
подкрепил рассуждения на сходную тему конкретными примерами. Утверждая, что
современные западные левые намеренно игнорируют зверства коммунистических режимов,
Коржавин назвал имена итальянского писателя Альберто Моравиа и британского композитора
Алана Буша, высказывавшихся в поддержку Китая и СССР. Таким образом, «Опыт поэтической
биографии» мог ретроспективно восприниматься как автокомментарий к стихотворению,
разъясняя кого именно поэт мог иметь в виду под «западными левыми». Однако не исключено,
что многие читатели упустили связь между двумя текстами Коржавина, поскольку они были
опубликованы в разных номерах, а приобретение «Континента» как на Западе, так и в
особенности в СССР было нетривиальной задачей. Но и третий номер журнала, в котором было
опубликовано «В защиту прогресса», содержал несколько текстов, создававших фон для
стихотворения Коржавина. (слайд) Так, в заметке памяти религиозного мыслителя Бидии
Дандарона, скончавшегося во время отбывания срока в советских лагерях, Александр
Пятигорский вспоминал, что, когда он сообщил «одному французскому журналисту», что
Дандарон провел около 22 лет в лагерях, тот ответил, «что голые цифры ему ничего не говорят
и ему надо понять, много это или мало по местным масштабам». На это Пятигорский ответил,
что «и «по “местным” — вполне достаточно», добавив, что журналисту «следует подумать об
этих вещах еще до “мягкой” реализации <…> его маоистских идеалов». Подобно Коржавину,
Пятигорский обвинял западных интеллектуалов левого толка в недальновидности и отсутствии
эмпатии, предупреждая их о возможных репрессиях в случае прихода коммунистов ко власти
Европе. Выражавший сходную позицию, текст Пятигорского дополнял стихотворение
Коржавина конкретными историческими подробностями: коллективный «западный левый» из
стихотворения в заметке превратился во «французского журналиста», увлеченного идеологией
маоизма.
Опубликованное в том же третьем номере «Континента» эссе Леопольда Лабедза
«Судьба писателей в революционных движениях» в еще большей степени конкретизировало
коржавинское стихотворение. В своем тексте англо-польский мыслитель критиковал увлечение
писателей тоталитарными режимами и утверждал, что даже абсолютная лояльность не
является защитой от возможных репрессий, полностью совпадая в этом с центральным тезисом
стихотворения Коржавина. (слайд) Хорошо знакомый с европейским политическим дискурсом,

2
Лабедз осуждал французских левых, таких как Жан-Поль Сартр, Луи Арагон и Симона де
Бовуар, закрывавших глаза на репрессии коммунистических режимов. Таким образом, чтение
стихотворения «В защиту прогресса» на фоне прозаических текстов Пятигорского и Лабедза
превращало размытых «западных левых» в определенное сообщество европейских
сторонников коммунистических режимов.
Тогда как контекст «Континента» конкретизировал состав «западных левых» из
коржавинского текста, то в случае с “московскими славянофилами” (вторая группа, которой
было адресовано стихотворение) следует говорить не столько об уточнении, сколько о
перекодировке. “В защиту прогресса” было написано в 1971 году, тогда же когда в СССР начал
выходить самиздатский журнал «Вече» (слайд). Это издание, основанное националистом
Владимиром Осиповым, согласно манифесту, открывавшему первый номер, видело свою
миссию в том, чтобы «в век небывалого развития корыстолюбия и преступности <…>
продолжить духовную линию славянофилов и Достоевского». Коржавин, хорошо
осведомленный о журнале, был активным противником его идеологии. В хранящемуся в
архиве “Континента” письме Владимиру Максимову, он критиковал национализм, приводя в
качестве отрицательного примера опубликованные в «Вече» статьи Леонида Бородина
«отвратительные по своему духу» (слайд). Поэтому представляется правдоподобным
предположение, что выбирая подзаголовок для стихотворение в 1971 году, Коржавин метил
именно в авторов и аудиторию журнала «Вече».
Однако этот журнал перестал выходить в 1973 году, и поэтому к 1975 году, когда
стихотворение «В защиту прогресса» было опубликовано в «Континенте», «Вече» превратилось
в менее актуальную цель для критики. В этот период отчасти сходную с журналом «Вече»
идеологическую позицию заняли многие из авторов прогремевшего сборника «Из-под глыб»
(слайд), опубликованного в конце 1974 года в Париже и составленного из очерков Александра
Солженицына, Игоря Шафаревича, Михаила Поливанова, Феликса Светова, Михаила Агурского,
Евгения Барабанова и Вадима Борисова. Влияние славянофилов прослеживалось, в первую
очередь, в выборе тем, таких как самосознание русского народа и духовность русского
крестьянства. В своих текстах авторы «Из-под глыб» сознательно выстраивали линию
преемственности, цитируя произведения Алексея Хомякова, Сергея Булгакова и Сергея
Трубецкого. Некоторые пассажи «Из-под глыб» прямо противоречили ценностям,
декламриуемым в стихотворении Коржавина. В частности, в открывающей статье сборника
(слайд) Солженицын обличал Запад с его изобилием свободы, утверждая, что «сама по себе
безграничная внешняя свобода далеко не спасает нас. Интеллектуальная свобода – очень
желанный дар, но как и всякая свобода – дар не самоценный, а – проходной, лишь разумное
условие, лишь средство, чтобы мы с его помощью могли бы достичь какой-то другой цели,
высшей». Такая позиция открыто критиковалась в стихотворении Коржавина, для которого
свобода и равенство были высшими ценностями :

...И вот, когда смыслу переча,

Встаёт своеволья волна,
И слышатся дерзкие речи
О том, что свобода тесна,

Что слишком нам равенство тяжко,

Что Дух в мельтешеньи зачах...
Тоска о заветной упряжке
Мне слышится в этих речах.

Хронологическая близость — не единственная причина, по которой для читателя

“Континента” авторы антологии «Из-под глыб» превращались в более подходящих кандидатов
на роль «московских славянофилов», чем авторы и аудитория журнала «Вече». В том же
третьем номере, в котором появилось стихотворение Коржавина, была опубликована заметка

3
Владимира Максимова «Из-под глыб насилия и лжи», в которой главный редактор хвалил
сборник и мужество ее авторов, подчеркивая, что значительная часть из них находилась в
столице России: «И вдруг, словно гром с ясного неба: в центре Москвы (курсив мой – Ф. Л.),
среди бела дня, открыто, четыре интеллигента собирают пресс-конференцию, на которой перед
всем миром заявляют свое категорическое “нет” социализму». Таким образом, в контексте
«Континента» критический пафос коржавинской поэмы перекодировался, обретая новых
контекстуально более релевантных адресатов.
В случае с западными левыми, стихотворение Коржавина и эссе «Континента»
формировали стройный нарративный ансамбль, обличающий европейских сторонников
коммунизма. С «московскими славянофилами» было наоборот: если Коржавин резко
критиковал это политико-философское течение, то редакторская колонка Максимова выражала
поддержку текстам и идеям «новых славянофилов». Следовательно, стихотворение Коржавина
не просто поддерживало идеологический нарратив «Континента», но активно формировало
его, конфликтуя с одними текстами, опубликованными в издании, и солидаризурясь с другими.
Пример коржавинского стихотворения является, одним из ключей к пониманию
процессов, формировавших идеологию «Континента». Во многих исследованиях, посвященных
толстым журналам, их идеология трактуется прежде всего как отражении позиции главного
редактора. Пример со стихотворением Коржавина показывает, что при анализе идеологии
«Континента» такой редактороцентричный подход следует использовать осторожно. Несмотря
на то, что в своей колонке Максимов высказал вполне определенное мнение, он, тем не менее,
опубликовал стихотворение Коржавина, демонстрируя свою приверженность плюрализму,
одной из центральных ценностей неофициальной советской культуры. По этой причине
повестку «Континента» следует рассматривать как продукт социального взаимодейстия и
негоциации между всеми участниками, вовлечеными в создание журнала. Только такой подход
может привести к точной и подробной реконструкции истории журнала, что, в конечном счете,
расширит наше понимание русской зарубежной культуры и альтернативной культурной
политики в позднесоветский период.