ISSN 1694-5794

ВЕСТНИК
МЕЖДУНАРОДНОГО ИНСТИТУТА
ЦЕНТРАЛЬНОАЗИАТСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЙ

29
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ ДВА РАЗА В ГОД

Основан в 2005 году

САМАРКАНД
2020

1
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
IICAS

IICAS
International Institute
for Central Asian Studies (IICAS)
by the UNESCO Silk Road Programme

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ

Председатель Редакционного Совета: Дмитрий Алексеевич Воякин, кандидат исторических наук, директор
МИЦАИ; Бахтияр Мираимович Бабаджанов, доктор исторических наук, профессор, Институт востоковеде-
ния имени Абу Райхана Беруни АН Республики Узбекистан; Хулио Бендезу-Cармиенто, PhD. по антропологии,
Университет Париж 1 Пантеон-Сорбонна; Рафаэль Миргасимович Валеев, доктор исторических наук, профес-
сор, Казанский федеральный университет, вице-президент НК ИКОМОС Россия; Она Вилейкис, PhD. по архи-
тектуре, Университетский колледж Лондона (UCL); Егор Петрович Китов, кандидат исторических наук, Ин-
ститут этнологии и антропологии РАН, Институт археологии Министерства науки и образования Республики
Казахстан; Роланд Линь Чжихун, PhD. по истории искусств и археологии, профессор, Университет Париж-Со-
рбонна; Павел Борисович Лурье, кандидат филологических наук, Отдел Востока Государственного Эрмитажа,
Санкт-Петербург; Симоне Мантеллини, PhD. по археологии, Болонский университет, Италия; Шаин Меджид
оглы Мустафаев, академик, доктор исторических наук, Институт востоковедения НАН Азербайджана; Клод Ра-
пен, доктор наук по археологии, директор исследований, Национальный центр научных исследований, Париж;
Айрат Габитович Ситдиков, доктор исторических наук, Институт археологии им. А. Х. Халикова АН Республи-
ки Татарстан; Майкл Фрачетти, профессор археологии Университета Вашингтона в Сент-Луисе, США; Булат
Доскалиевич Хусаинов, доктор экономических наук, Казахстанско-немецкий университет, Алматы; Михаил
Шенкар, профессор кафедры доисламских иранских исследований Еврейского университета Иерусалима; Ма
Цзянь, профессор Школы культурного наследия Северо-Западного университета в Сиане, Китайская Народная
Республика; Казуи Ямаучи, профессор археологии Университета Тэйко, Япония; Майкл Янсен, профессор ар-
хитектуры, Немецкий технологический университет в Омане (GUtech).

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

Главный редактор: Руслан Гельдыевич Мурадов, профессор Международной академии архитектуры, отделение
в Москве (МААМ); Энхбат Авирмед, Школа бизнес-администрирования и гуманитарных наук Монгольского
университета наук и технологий; Бакыт Элтиндиевна Аманбаева, кандидат исторических наук, профессор, Ин-
ститут истории и культурного наследия НАН Кыргызской Республики; Фарда Магеррам оглы Асадов, доктор
филологических наук, профессор, Институт востоковедения НАН Республики Азербайджан; Бауыржан Абише-
вич Байтанаев, академик, доктор исторических наук, Институт археологии Министерства науки и образования
Республики Казахстан; Стивен Гилберт, PhD. по историческим, этнографическим и теологическим исследова-
ниям, Центр археологии Ланье при Университете Липскомба, США; Светлана Горшенина, доктор историче-
ских наук, директор исследований, Университет Женевы, Национальный центр научных исследований, Париж;
Александр Бабаниязович Джумаев, кандидат искусствоведения, Исследовательская группа «Макам» Междуна-
родного совета по традиционной музыке, Ташкент; Лариса Назаровна Додхудоева, доктор исторических наук,
Институт истории, археологии и этнографии им. А. Дониша АН Республики Таджикистан; Саид Катибзаде,
Институт политических и международных исследований (IPIS), Иран; Тигран Константинович Мкртычев,
доктор искусствоведения, Государственный музей Востока, Москва; Филипп Мойзер, PhD. по истории архи-
тектуры, издательство DOM, Берлин; Шакирджан Расульевич Пидаев, кандидат исторических наук, Институт
искусствознания АН Республики Узбекистан; Дильшод Рахими, НИИ культуры и информации Министерства
культуры Республики Таджикистан; Ганиур Рахман, директор Института азиатских цивилизаций Таксила, Уни-
верситет Каид-и Азама, Исламабад, Пакистан; Эврен Рутбил, Турецкое агентство по сотрудничеству (TİKA);
Тим Уильямс, профессор кафедры археологии Шелкового пути Института археологии при Университетском
колледже Лондона (UCL); Хи Су Ли, профессор Университета Ханян, Сеул, Республика Корея.
Заведующая редакцией Анастасия Степанова

Идеи и мнения, выраженные авторами журнала, могут не совпадать с точкой зрения МИЦАИ
и не налагают на Институт каких-либо обязательств.

© Международный институт центральноазиатских исследований, 2020

2
 С Е АНИЕ

Дмитрий Воякин 25 лет МИЦАИ, 15 лет журналу «Вестник МИЦАИ».........................................5

Руслан Мурадов От редактора....................................................................................................................9

ИССЛЕДОВАНИЯ КУЛЬТУРЫ

Нона Аванесова, Армен Каспаров

Эпоха палеометалла Зеравшана: взаимодействие двух полярных систем....................................13

Геннадий Богомолов
К вопросу о зурванизме в Согде...............................................................................................................23

Додо Назилов
Композиции зороастрийских алтарей огня сасанидского Ирана
(по монетным изображениям)...................................................................................................................33

Бернард О’Кейн
С пола мастерской до стены памятника: правильно ли выложены плитки?................................44

Алланазар Сопиев
Традиционные технологии и художественные приёмы отделки оружия
из собрания Государственного музея Туркменистана........................................................................65

Алексей Улько
«Узбекский – язык для узбеков»: почему в Узбекистане
есть проблемы с государственным языком?..........................................................................................87

Борис Чухович
«Ненациональные художники» и «национальное искусство»:
об эксклюзивности «инклюзивных» терминов советской эстетики...............................................96

ВОПРОСЫ ИСТОРИОГРАФИИ

«Мастера» и «туземцы»: раскапывая прошлое Других (форум обсуждения книги)................109

Фиона Кидд Глубокое неравенство в структурах знаний...............................................................110
Элиз Луно Разнообразие подходов на пути к балансу между партнерами................................114
Марек Ян Ольбрыхт Заметки на полях книги.................................................................................117
Михаил Шенкар Языки среднеазиатской археологии.....................................................................118
Микеле Минарди Азия теперь не та.....................................................................................................121
Джан Лука Бонора, Симоне Мантеллини Изучение Средней Азии
с участием её жителей: Маурицио Този в Туркменистане и Узбекистане............................122
Карло Липполис Перспективы на Востоке после Александра Великого.....................................125

3
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Антон Ихсанов
Не лингвисты создают язык, а люди: дихотомичность
в центральноазиатской историографии................................................................................................127

Руслан Мурадов
Шахи-Зинда: тысячелетняя жизнь святыни........................................................................................142

ИМЯ В НАУКЕ

Светлана Горшенина
Архив Галины Пугаченковой в свободном доступе...........................................................................155

Айсулу Ержигитова, Сергей Яценко

Ербулат Смагулов: вклад в археологию................................................................................................164

ХРОНИКА

Бакыт Аманбаева, Саида Ильясова

К юбилею Валентины Дмитриевны Горячевой...................................................................................179

Мавлюда Аббасова-Юсупова
Лидия Львовна Ртвеладзе: археолог, историк, архивист..................................................................181

Язгуль Эзизова
Кувандык Поладов (1956-2019)...............................................................................................................186

Бакыт Аманбаева
Михаил Николаевич Фёдоров (1937-2020)..........................................................................................187

Деятельность МИЦАИ в 2019 году........................................................................................................188

Сведения об авторах..................................................................................................................................193

Список сокращений...................................................................................................................................193

4
 К ИТАТЕ М

2 МИЦАИ
В МИЦАИ

В КИН
директор МИЦАИ

У
ВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ, рад приветствовать
вас на страницах обновленного журнала Меж-
дународного института центральноазиатских
исследований!
Предлагаем вашему вниманию очередной, 29-й вы-
пуск. Это не рядовой номер. К юбилею института и
юбилею журнала секретариат МИЦАИ проделал вну-
шительную работу по обновлению «Вестника» и прида-
нию ему кардинально иного стиля и наполнения.
Но вернемся к юбилеям. 2020 год – юбилейный для на-
шего института. Ему исполняется 25 лет. Четверть века
лет совместной работы и активного диалога ученых и
исследовательских организаций в рамках деятельности
МИЦАИ на благо развития науки и культуры.
За прошедшие годы институт утвердил свои пози-
ции одного из ведущих исследовательских центров
Центральной Азии, продолжая укреплять сотрудни-
чество между научными кругами государств-участни-
ков Соглашения. Были реализованы невероятно ин-
тересные и сложные комплексные проекты, ставшие
исключительно важными вехами в деле изучения и
популяризации богатого историко-культурного насле-
дия региона. Изданные публикации неизменно поль-
зуются заслуженной популярностью в академических
кругах во многом благодаря плодотворному и насы-
щенному сотрудничеству авторских коллективов с ко-
мандой МИЦАИ.
МИЦАИ не стоит на месте, продолжая развиваться,
открывая новые спектры исследований, устанавливая
тесные связи с учеными, исследовательскими органи-
зациями и университетами. Идя в ногу со временем,
институт активно работает в смежных дисциплинах и
осваивает новые технологии и подходы.
Немного истории. Идея жизненной необходимости
в интеграции усилий международного сообщества, на-
целенных на изучение истории и культуры централь-
ноазиатского региона, зародилась в недрах ЮНЕСКО.
Первый экспериментальный проект ЮНЕСКО по изу-
чению цивилизации Центральной Азии был рассчитан
на четырехлетний период (1967-1970 гг.) и включен в

5
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
программу ЮНЕСКО по итогам 14-й сессии Ге-
неральной конференции ЮНЕСКО в конце 1966
г. В программе говорилось, что цель нового про-
екта состоит в «лучшем ознакомлении с циви-
лизациями народов Центральной Азии посред-
ством археологических исследований и изучения
их истории, науки и литературы», и пояснялось,
что исследования эти будут иметь отношение к
географическому региону, включающему терри-
тории Афганистана, Восточного Ирана, Индии,
Западного Пакистана и азиатских республик
Советского Союза: Казахстана, Киргизии, Тад-
жикистана, Туркмении и Узбекистана (Гафуров,
Мирошников 1976: 3). Участниками и свидетеля-
ми данного проекта отмечалось начало много-
гранного экспериментального процесса, основ-
ным вызовом которого было отсутствии опыта
практической организации международного
сотрудничества с целью реализации междисци-
плинарного подхода к изучению культур народов
региона, да еще и при вовлечении ученых многих
специальностей: историков и археологов, линг-
вистов и литературоведов, искусствоведов, этно-
графов, социологов, специалистов по нумизма-
тике и палеографии и др. (Гафуров, Мирошников
1976: 4). Важной вехой в консолидации научной
деятельности стала работа ученых разных стран,
собранных под эгидой ЮНЕСКО в период с 1992
по 2005 г., над подготовкой и изданием шеститом-
ной «Истории цивилизаций Центральной Азии»
на английском языке.
Завершая краткий исторический экскурс, по-
зволю себе без излишней траты времени чита-
телей напомнить, что идея создания некой плат-
формы-основания для сотрудничества ученых
всего мира возникла во время проведения одной
из пяти научных экспедиций «Степной путь в
Центральной Азии». Экспедиция проходила в
нашем регионе с 18 апреля по 17 июня 1991 г. в
рамках проекта ЮНЕСКО «Всеобъемлющее изу-
чение Шелкового пути: пути диалога» (1987-1997)
(The Silk Roads Project). Эта идея не оставляла
международное сообщество вплоть до 27 августа
1995 г., когда в ходе официального визита Гене-
рального директора ЮНЕСКО Федерико Майора
Сарагосы в Узбекистан состоялась церемония от-
крытия Международного института центрально-
азиатских исследований.
Созданный международным сообществом
институт стал важной площадкой диалога и со-
трудничества ученых всего мира. Именно в лоне
МИЦАИ были достигнуты выдающиеся резуль-
таты в области изучения, сохранения и популя-
ризации истории и культуры обширного цен-
тральноазиатского региона. За 25 лет проделана
столь значительная по объему и важности рабо-
6
та, что простое перечисление результатов заняло
бы много страниц.
Постоянно развиваясь, МИЦАИ стремится к
освоению новых горизонтов. Используемый для
достижения поставленных стратегических целей
«инструментарий» весьма разнообразен: это и
всевозможные встречи, конференции, семинары,
полевые тренинги; это и подготовка, и публика-
ция научных трудов в виде монографий и статей;
это и активное информирование заинтересован-
ных сторон посредством социальных сетей, уча-
стие и модерирование новых направлений; это,
наконец, использование новейших методик и
оборудования, создание и поддержание веб-сай-
та. Определенно перспективным в деятельности
института стала поддержка молодых ученых по-
средством выделения грантов для повышения
квалификации путем участия в международных
школах и проектах.
Особенное место в деятельности института
занимает наш журнал. «Вестник МИЦАИ» из-
дается с 2005 г. Свет увидело 28 выпусков и одно
приложение – материалы научной конференции
2017 г. Ученые таких стран, как США, Кыргыз-
стан, Франция, Узбекистан, Казахстан, Украина,
Германия, Иран, Италия, Таджикистан, Южная
Корея, Россия, Азербайджан, Монголия, Нидер-
ланды и многих других, опубликовали материалы
своих исследований на страницах журнала. Со
всеми выпусками «Вестника МИЦАИ» можно оз-
накомиться на сайте http://www.unesco-iicas.org/
ru/library/.
В XXI веке, в эпоху информационных техно-
логий, четко вырисовываются новые вызовы и
связанные с ними новые потребности. Это, в
свою очередь, заставляет искать новые подходы,
тактически грамотно выходить на направления
с жесткой конкуренцией, но при этом с высоким
уровнем актуальности и востребованности.
Прежде всего, у команды МИЦАИ есть пре-
дельно четкое понимание того, что обновленный
журнал призван стать высокоинтеллектуальной
площадкой для научных прений и дискуссий,
обрести притягательность посредством публи-
кации знаковых, фундаментальных статей и ма-
териалов на «злобу дня». Для достижения столь
амбициозного уровня секретариатом МИЦАИ
реализуются нижеперечисленные шаги.
В части обеспечения оценки результативно-
сти и эффективности деятельности научно-ис-
следовательских организаций и учёных «Вестник
МИЦАИ» приводится в соответствие с требо-
ваниями глобальных индексов цитирования и
связанных с ними библиометрических показате-
лей. Так, с 2020 г. журнал индексируется в РИНЦ
(Российский индекс научного цитирования); ве-
 К ИТАТЕ
дутся переговоры по включению «Вестника» в
базы данных платформ Scopus и Web of Science;
все статьи получают DOI (цифровой иденти-
фикатор объекта). Именно благодаря развитию
журнала в этом направлении у ученых, занима-
ющихся изучением Центральной Азии, появится
возможность быстрой интеграции результатов
исследований в мировое научное информацион-
ное пространство.
Обновление и расширение состава редакцион-
ной коллегии позволит не только улучшить каче-
ство рецензирования и, соответственно, качество
статей, но и повысит количество принимаемых
к публикации материалов. Часть каждого номе-
ра журнала представляет теперь дискуссионную
площадку, на которой горячо и увлекательно об-
суждаются интересные научные экзерсисы.
Проработана схема периодического издания
отдельных тематических номеров. Каждый та-
кой номер позволит более детально рассмотреть
определенный предмет научного дискурса. Для
подготовки и публикации фундаментальных ста-
тей по отдельным темам и направлениям выделя-
ется гонорарный фонд. Ожидается, что якорные
статьи ведущих экспертов в той или иной обла-
сти станут дополнительным вектором притяже-
ния внимания и интереса широкой научной об-
щественности.
Секретариат МИЦАИ начал работу по созда-
нию корреспондентской – партнерской сети по
всему миру. Такого рода начинание даст импульс
дополнительного интереса к журналу и публи-
куемым в нем материалам. Здесь вновь укажу на
явное преимущество «Вестника МИЦАИ» – би-
лингвальность, позволяющую достичь невероят-
но широкого географического охвата.
Активное продвижение журнала путем посто-
янной рекламы через социальные сети и веб-сайт
МИЦАИ также является одним из краеугольных
камней распространения данных о вышедшем
номере и каждой опубликованной статье.
Публикация всех работ и связанных с ними
иллюстраций в цвете с полноценным переводом
на английский и русский языки, размещаемых в
двух раздельных томах, с частотой выхода номера
два раза в год позволяет держать журнал в высо-
кой активной фазе динамического интереса как
со стороны потенциальных авторов, так и чита-
телей журнала.
На повестке дня до недавнего времени стоял
острый диалектический вопрос формата издания
«Вестника МИЦАИ». Рассуждая на тему «быть
или не быть» «твердой» печатной версии издания,
вынужден констатировать, что в век цифровых
технологий появляется стойкое ощущение отсут-
ствия необходимости в бумажных носителях ин-
7
М
формации. В период пандемии вируса COVID-19
люди учатся общаться и даже проводить большие
международные конференции виртуально-дис-
танционно. Более того, сочетание обширнейших
баз данных оцифрованной литературы и удобных
гаджетов с различным программным обеспече-
нием приносят, вне всякого сомнения, комфорт
фактически во всем – от поиска искомого изда-
ния до выкопировки нужных текстовых блоков и
перекрестного поиска любого источника цитиро-
вания.
Вместе с тем есть несколько весомых но, сре-
ди которых видятся две группы – одна эмоцио-
нального, другая практического порядка. Чело-
век обладает душой, которая ощущает, насколько
удобно и приятно держать в руках книгу, пере-
листывать ее страницы и обонять столь знако-
мый всем книголюбам приятный специфический
аромат. Получив неограниченный доступ к циф-
ровым источникам, мы сталкиваемся с беспре-
цедентным уровнем плагиата; раздергивание на
цитаты становится общепринятой практикой,
а отсканированные труды уже никто не читает
полностью, имея легкую возможность найти с ис-
пользованием автоматического поиска только то,
что надо для решения узкой задачи. А ведь что-
бы понять автора, надо читать все произведение,
внутренне принимать или дискутировать и при
этом наслаждаться процессом познания. Но это
душа, эмоции…
Практическая же целесообразность выпу-
ска литературы на бумаге заключается, на мой
взгляд, прежде всего во все еще имеющей место
быть проблеме сохранения данных. Всегда важен
альтернативный формат информации. В данном
контексте - цифровой и физический. При утрате
одного велик шанс сохранить другой. Не послед-
нее место занимает и элементарное здоровье. Чи-
тать, не получая электромагнитного облучения
от компьютера, сохраняя зрение, значительно
полезней!
На сегодняшний день иммунитет печатных из-
даний перед повальным распространением циф-
ровой индустрии – это только мы сами – читате-
ли и книголюбы. Еще в 2015 году газета The New
York Times констатировала: «появились признаки
того, что некоторые приверженцы электронных
книг возвращаются к печатным изданиям или
совмещают бумажные и цифровые носители.
Согласно Ассоциации американских издателей,
которая получает данные приблизительно от ты-
сячи двухсот издательств, в первые пять месяцев
этого (2015 – Д.В.) года продажи электронных
книг упали на 10%. В прошлом году цифровые
книги составляли около 20% от всего рынка —
это примерно столько же, как и несколько лет
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

назад». Автор статьи Александра Алтерсепт в

качестве вывода заметила, что волнообразность
остается главным признаком сферы книжного
мира (Altersept 2015).
С учетом такого рода колебаний и иных фак-
торов, кратко описанных выше, в своеобразном
симбиозе культово-прагматической востребо-
ванности и притягательности МИЦАИ идет
двумя параллельными направлениями: журнал
будет доступен как в цифровом виде, а также в
печатном бумажном варианте.
Уважаемые читатели, желаю Вам насладить-
ся изучением обновленного номера «Вестника
МИЦАИ»!

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Гафуров, Мирошников 1976 – Гафуров Б.Г., Мирошни-
ков Л.И. Изучение цивилизаций Центральной
Азии (опыт международного сотрудничества по
проекту ЮНЕСКО). М., 1976.
Altersept 2015 – Altersept A. The Plot Twist: E-Book
Sales Slip, and Print Is Far From Dead // New York
Times. Sept. 22, 2015. URL: https://www.nytimes.
com/2015/09/23/business/media/the-plot-twist-e-
book-sales-slip-and-print-is-far-from-dead.html
(дата обращения 21.07.2020)
The Silk Roads Project, 1988-1997 – The Silk Roads Project
“Integral Study of the Silk Roads: Roads of Dialogue”
1988-1997. CLT/CPD/DIA/2008/PI/68. URL: http://
unesdoc.unesco.org/ark:/48223/pf0000159189
(retrieved 20.07.2020).

8
Э
ТОТ НОМЕР журнала готовился к печати
в необычных условиях: весь мир оказался
охвачен пандемией в связи со стремитель-
ным распространением вируса COVID-19 и вве-
денным почти повсеместно карантином. Такого
опыта тотальной реакции на невидимую угрозу
человечество еще не знало. Едва ли можно сомне-
ваться в том, что отпечаток событий 2020 года
надолго останется в нашей коллективной памяти,
станет предметом публичных дискуссий и науч-
ного анализа. Один из важных уроков, который
уже очевиден: мы все осознали, с одной стороны,
собственную уязвимость, а с другой – увидели,
как необходимы ответственность, сотрудни-
чество, взаимопомощь, доверие и способность
оставаться в рамках здравого смысла в условиях
беспрецедентного мирового кризиса. Но мы так-
же увидели, что прежняя повестка не отменяется
даже на фоне таких чрезвычайных обстоятельств.
И хотя кривое зеркало масс-медиа выпячивает
новые проблемы, отправляя старые в некую «се-
рую зону», они никуда не делись и всё также оста-
ются актуальными.
Какие бы коррективы ни пришлось вносить в
нашу повседневность, в наши планы и проекты,
жизнь продолжается. Выживаемость человека – в
его высокой адаптивности, обусловленной интел-
лектом. Пользуясь этим неоспоримым преиму-
ществом перед другими биологическими видами,
мы не столько создаем угрозу тотального само-
уничтожения, сколько взращиваем культуру и
цивилизацию. Изучение человека и человечества
сквозь призму этих понятий является предметом
таких гуманитарных дисциплин, как социальная
антропология, история и археология, лингвисти-
ка, религиоведение, этнография, искусствоведе-
ние. Примерно таков диапазон интересов нашего
журнала, ограниченных рамками одного геогра-
фического локуса.
За неполные 30 лет, минувших после распада
СССР, в постсоветской Центральной Азии про-
изошла вполне очевидная реконфигурация зна-
ний в сфере общественных наук. С одной сторо-
ны, регион частично открылся для иностранных
специалистов, исчезли прежние ограничения
для местных ученых, получивших возможность
интеграции в международное научное сообще-
ство. Изменилась их исследовательская оптика, а
участие в различных транснациональных проек-
тах способствовало полезному взаимодействию
всех, кто в них вовлечен. При этом центрально-
9
азиатские исследования по многим параметрам
по-прежнему остаются где-то на периферии
современного производства знаний и проблем-
ные вопросы данной сферы гуманитарных наук
достаточно хорошо известны. Не повторяя их,
адресую читателей к дискуссии, в которой пред-
ставлен широкий спектр мнений и подходов по
этому поводу1.
Возможность международного академическо-
го диалога во многом зависит от геополитических
трендов, которые определяют судьбы уже суще-
ствующих научных институций и могут вызвать
к жизни новые. Четвертьвековой опыт МИЦАИ
как раз и показывает, насколько эффективными
могут быть подобные проекты. Стоит напомнить,
что миссия МИЦАИ заключается в привлечении
внимания широкой аудитории к научным и куль-
турным проблемам Центральной Азии, а также
в укреплении сотрудничества между местными
учеными и их зарубежными коллегами в рамках
междисциплинарного исследования региона,
охватывающего материальное и нематериаль-
ное культурное наследие, окружающую среду,
археологию, политическую историю, историю
искусств, историю религий, историю наук, этно-
графию, историческую географию, письменную
и устную литературу, общественные науки и дру-
гие области. Задачи и функции МИЦАИ четко
отражаются в научных исследованиях и приклад-
ных проектах, осуществляемых институтом. А
«Вестник МИЦАИ» призван не только отражать
их результаты, но и стать изданием, которое спо-
собствует расширению коммуникативного про-
странства взаимодействия экспертов из разных
стран.
Мы надеемся содействовать повышению
уровня исследовательских работ путем обеспе-
чения возможности публикации научных статей
и свободного доступа заинтересованным лицам
ко всем опубликованным материалам. Редакция
также считает одной из своих приоритетных за-
дач предоставление научному сообществу воз-
можности для открытых научных дискуссий и
обмена мнениями.
Сегодня в мире выходит целый ряд сетевых
и бумажных журналов, посвященных изучению
1
Форум: Что такое «региональные исследования» в совре-
менной антропологии (на примере Центральной Азии) //
Антропологический форум. 2016. № 28. С. 11–152. URL:
http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/028/forum.pdf
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Центральной Азии. В основном они издаются
университетами и академическими институци-
ями на английском и русском языках, наиболее
удобных для достаточно большого сообщества
нескольких поколений исследователей, профес-
сионально занимающихся этим регионом плане-
ты. В списке таких изданий «Вестник МИЦАИ»,
существующий уже 15 лет, занимает довольно
скромное место: несмотря на очевидные дости-
жения, в силу разных причин журнал не смог
завоевать популярность и признание той аудито-
рии, на которую он рассчитан. Осознание этого
факта подвигло руководство МИЦАИ осуще-
ствить ребрендинг своего журнала, чтобы он в
большей степени отвечал современным требо-
ваниям научных публикаций, а также расширил
тематический диапазон.
Теперь журнал будет направлен в равной сте-
пени как на изучение прошлого, так и на осмыс-
ление современности. Без знания истории невоз-
можно говорить о нынешних проблемах культу-
ры региона, поэтому традиционный блок статей
по историческим наукам сохранится, но будет
дополнен оригинальными текстами по культуро-
логии и социологии культуры, языковым и рели-
гиозным аспектам жизни народов Центральной
Азии, функционированию архитектуры, изобра-
зительного искусства и других видов художе-
ственного творчества.
В структуре журнала выделены три основных
раздела: «Исследования культуры», «Вопросы
историографии» и «Имя в науке». Внутри каждо-
го раздела материалы группируются не по темам,
а по фамилиям авторов в алфавитном порядке.
10
Этот нейтральный принцип не касается лишь
тематических блоков, где автономность каждой
статьи едва ли уместна: важнее логическая связь
представленных текстов. Редакция также плани-
рует выпуск специальных номеров, посвященных
отдельным актуальным темам, продиктованным
конкретными идеями и направлениями совре-
менной общественной мысли.
Такая специфика издания обусловливает не-
обходимость привлечения в качестве авторов
представителей международного экспертно-ана-
литического сообщества, которые хорошо знают
регион в рамках своей компетенции. Мы поста-
раемся отражать широкий спектр мнений разных
специалистов, чтобы читатель получал комплекс-
ное представление о предмете своего интереса и,
прежде всего, по дискуссионным вопросам. Жур-
нал предполагает не только публикацию резуль-
татов конкретных исследований по названным
выше дисциплинам, но также полемику, критику
и библиографию новых источников. Это позво-
лит пользователям отслеживать и оценивать все
самое важное, что постоянно появляется в сфере
изучения истории и современной культуры стран
Центральной Азии.
Насколько удастся добиться заявленных це-
лей, во многом зависит и от активности наших
потенциальных авторов – не только авторитет-
ных ученых, но и молодых, начинающих свой
путь в науке и готовых участвовать в развитии
глобальной системы знаний.
Руслан Мурадов
ИССЛЕДОВАНИя
КУЛЬТУРы

11
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

12
 Н А АВАНЕС ВА А КАС А В

А А Е МЕТА А Е АВ АНА
В АИМ Е СТВИЕ В Н СИСТЕМ
Публикация посвящена зеравшанским древностям эпохи палеометалла, маркирующим террито-
рию распространения восточноевропейских артефактов в среднеазиатском междуречье. Рассма-
триваемый микрорайон занимает ключевую позицию в бассейне Зеравшана. Здесь наиболее полно
отражены следы взаимодействия различных культурных групп. Эта удобная для обитания часть
долины на рубеже IV-III тыс. до н. э. была природным пристанищем как для ранних земледельцев (Са-
разм), так и для скотоводов (Жуков). Различия в занимаемых экологических нишах отразились на
моделях экономики, которая носила комплексный характер. Сказанное подтверждают: саразмский
культурный комплекс, который развивался на основе земледельческо-скотоводческого хозяйства
в сочетании с металлургией; раннескотоводческое пастушеское хозяйство ямно-афанасьевского
типа (сакральный комплекс Жуков и др.); памятники зеравшанской культурной провинции типа
Бактрийско-Маргианской культуры (Сазаганское староречье и др.); пастушеские сообщества сруб-
но-андроновского типа, специализировавшиеся на горно-металлургическом производстве, направ-
ленном на освоение и переработку местных сырьевых ресурсов (Карнаб, Тугай и др.). Анализируемые
комплексы свидетельствуют об использовании минерального ресурсного потенциала в торгово-об-
менных операциях. Указанные источники моделируют многоотраслевую систему экономики с про-
изводственной специализацией, учитывающей внутренний рынок и трансрегиональные торговые
связи. Регион является территорией крупнейшей историко-культурной области среднеазиатско-
го междуречья. Край находится на стыке контактов мира евразийских степей с оседлоземледель-
ческими центрами юга Средней Азии, что привело к активным этнокультурным процессам. По-
стоянно возрастающая источниковедческая база делает все более очевидным ключевое положение
культурных показателей этого поликультурного региона в оценке евразийских древностей. Просле-
живаются выразительные параллели с ямными, полтавкинскими, потаповско-синташтинскими и
срубными памятниками Волго-Уралья, отражающие общие закономерности развития. Активным
связям способствовало географическое положение Зеравшанской долины (центр Евразии) и мине-
рально-сырьевые ресурсы – разработка бирюзовых, лазуритовых и медно-оловянистых месторожде-
ний края.
Ключевые слова: Зеравшанская долина, эпоха палеометалла, ранние земледельцы, пастушеские
племена, межкультурные взаимодействия.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-01
Цитирование: Аванесова Н.А., Каспаров А.Р. Эпоха палеометалла Зеравшана: взаимодействие двух
полярных систем // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 13-22.

З
ЕРАВШАН является одной из крупнейших
историко-культурных областей средне-
азиатского междуречья. Регион находится
на стыке контактов мира евразийских степей с
оседлоземледельческими центрами юга Средней
Азии, что привело к активным этнокультурным
процессам. Ландшафтно-климатические осо-
бенности экономических ниш способствовали
формированию различий в базовой отрасли хо-
зяйства. Определяющим фактором в освоении
территории было богатство земных недр. Здесь
в изобилии имеются запасы цветных и редких
металлов (золото, серебро, олово, свинец, цинк,
вольфрам), нерудных и строительных материалов
(полевой шпат, графит, коалиновые глины, мра-
мор, гранит), поделочных камней – бирюза, хал-
цедон, лазурит, оникс (Щербаков 1968). Освоение
местных рудных залежей являлось одним из важ-
нейших хозяйственно-культурных направлений
зеравшанцев.
Источниковедческая база эпохи палеометалла,
насчитывающая уже более 50 археологических па-
мятников, доказывает ключевое поликультурное
значение региона в оценке евразийских древно-
стей. Такие памятники, как Саразм, Жуков, Саза-
ганское староречье, Тугай и др., сосредоточенные
в Зеравшанской историко-географической зоне,
наиболее ярко иллюстрируют взаимосвязь двух

13
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
миров. Широкий мультинациональный трансфер
во многом определил сложившуюся ситуацию,
сформировав ряд поликомпонентных культур,
демонстрирующих порой весьма неожиданные
связи зеравшанцев с миром Северной Евразии и
Восточной Европы. Такой активный синтез двух
культурных систем прослеживается едва ли не на
всем протяжении эпохи палеометалла.
Для массовой миграции пастушеского насе-
ления северо-запада в Зеравшанский бассейн
должны были существовать весомые причины.
Движущими факторами для перемещения мог-
ли послужить как чисто демографические, так и
природные факторы (климатические изменения,
природные ресурсы, технологические особенно-
сти региона). Значительно расширило горизон-
ты двух миров и изобретение колесного способа
передвижения. Регионы были связаны сетью по-
лиэтничных и мультикультурных торгово-обмен-
ных контактов. В зависимости от обстоятельств,
характер связей мог быть прямым или косвен-
ным, периодичным или случайным, мирным или
экспансионным. Однако именно они способство-
вали проникновению в регион инноваций и син-
тезу традиций, зачастую становясь катализато-
ром культурного прогресса.
Картографирование памятников рассматрива-
емой территории показывает, что большинство
их расположены на левом берегу речной системы
и приурочены к равнинно-степной и горно-до-
линной зонам. С учетом заявленной темы и для
понимания сложных историко-культурных явле-
ний, репрезентативен анализ наиболее значимых
комплексов в рамках межрегионального диалога.
Заметные изменения в крае происходят в сере-
дине IV тыс. до н. э., когда в среду местного саза-
ганско-кельтеминарского населения проникают
оседло-земледельческие племена Геоксюрского
оазиса (Исаков 1991а). Отсутствие засоленных и
заболоченных почв, к тому же хорошо дренируе-
мых подстилающим галечным пластом (Баратов
1977: 86), позволило первым земледельцам уже
тогда освоить территорию Среднего Зеравшана.
Самым северным в Средней Азии древнеземле-
дельческим поселением является Саразм в 45 км
от Самарканда, культура которого демонстриру-
ет начальный этап в становлении производящей
экономики. Этот процесс (середина IV – начало
II тыс. до н.э.), протекавший в тесном взаимодей-
ствии с местным населением, обусловил объек-
тивную возможность интеграционных взаимо-
действий. Поликультурный характер отразился и
в формировании материального комплекса. Эко-
номика саразмийцев носила многоотраслевой
комплексный характер, где немаловажное место
занимали металлургия и металлообработка (Иса-
14
ков 1991а: 133). Население Саразма было зачи-
нателем в освоении Зеравшанской меднорудной
базы, и с конца IV тыс. до н.э. поселение стано-
вится одним из центров древнего металлопро-
изводства в Центральной Азии (Исаков 1991б:
21-24). Местные металлурги в это время произ-
водили большое количество изделий, технология
выполнения которых характерна для традиций
ранних земледельцев и скотоводов. Обнаружен-
ные медные, бронзовые, свинцовые, серебряные и
золотые изделия, а также следы литейного произ-
водства в виде свинцовых и бронзовых товарных
слитков различного весового достоинства (от 200
гр. до 10 кг) свидетельствуют о наличии собствен-
ной металлообработки и вероятном экспорте ме-
талла. Археологические материалы позволяют
говорить о Саразме как о производственном и
обменно-торговом центре, экономика которого, в
значительной степени, опиралась на местную ре-
сурсную базу. Отметим, что недра Зеравшанского
края и сегодня богаты медью, оловом, золотом,
свинцом (Раззоков 2013). Новшества в хозяйстве
усилили межплеменные связи и опосредованно
послужили перемене в социальной структуре об-
щества. В результате культурных связей и заим-
ствований или проникновения отдельных групп
пастушеского населения Южного Урала (ямники)
в местный субстрат, этот процесс, видимо, затро-
нул и обитателей степного мира.
В Саразме имеются примеры присутствия
степных артефактов древнеямного типа (Ава-
несова 2012б; Аванесова 2014). Это медные ножи
листовидной и подтреугольной формы с прямым
выделенным черенком и линзовидным сечением
клина; каменный проушной молот-клевец, или
клювовидный жезл, известные в древнеямных па-
мятниках Поволжья и Приуралья (Исаков 1991а:
рис. 10-5,7,9, рис. 29-2,3; рис. 76-77, рис. 81-1,2).
С западными очагами культур Кукутени-Трипо-
лья металлургию саразмийцев сближают топо-
ры-тесла. В этом случае можно проследить уча-
стие древнеямной общности Волго-Уралья, где
обработка металлов была связана с западными
Балкано-Карпатскими очагами (Дегтярева 2010:
58). Еще одним свидетельством контактов зерав-
шанцев с ямным населением Волго-Уральского
междуречья служат медные изделия, по характеру
сплавов соответствующие выделенной Е. Н. Чер-
ных химической группе ВУ – Волго-Уральская
(Черных 1970). Другой специалист в этой обла-
сти – В. Д. Рузанов, также связывает появление
ВУ группы с северо-западным импортом (Исаков,
Рузанов 2008).
Импульсы исходили из степной зоны Евразии
и не были одноразовым явлением. Мы полагаем,
что контакты носили коммерческий характер.
 Н А АВАНЕС ВА А
Ил. 1. Святилище Жуков. План и разрез сохранившейся части
Еще одним памятником, иллюстрирующим
связь двух регионов, является святилище Жу-
ков (Аванесова 2012б: 8-27), расположенное в 16
км к востоку от Самарканда, содержащее в себе
наличие ямного фактора cтепного Поволжья.
О своеобразии памятника свидетельствует ха-
рактер культурных наслоений, нетипичный для
поселения или погребального памятника. Иссле-
дованный комплекс (ил. 1) представляет собой
наземную округлую каменную ограду диаметром
3,6 м, в центре которой вертикально установлен
валун-стела высотой около полуметра, опреде-
ляющий центр святилища. Долговременные ко-
стрища, валун-стела, выполнявшие, видимо, ме-
диативную функцию – «соединение миров» (Голан
1993: 41). Вокруг кострищ зафиксирована макси-
мальная концентрация находок: пестообразные
предметы, терочник, кремневые орудия, нако-
нечники стрел, костяная и глиняная поделки,
крупный обломок чаши-курильницы, фрагменты
преднамеренно разбитых во время тризны сосу-
дов. Перед нами храм под открытым небом для
богослужения, где ритуальные акты носили се-
зонный характер. Ведущей формой отправления
культов являлись коллективные жертвоприно-
15
КАС А В
шения домашних (овца, корова) и диких (кулан,
олень, кабан) животных, которые представлены
жертвенными дарами. Фауна позволяет получить
представление не только о видовом составе жи-
вотных, но и о времени года их заклания.
Культурную принадлежность памятника опре-
деляет керамический комплекс, изготовленной
в кельтеминарской, саразмской, афанасьевской
и ямной традициях, а также конструкция самой
ограды и ряд обнаруженных здесь артефактов.
Кроме того, типологическая выразительность
керамики ямного типа не исключает вероятную
связь установленной на памятнике стелы с ка-
менными изваяниями племен ямной культурной
общности. По своим типологическим и техно-
логическим признакам, обнаруженная керамика
может быть сопоставлена с материалами позд-
неямных памятников Нижнего Поволжья (Си-
ницын 1959: 71, рис. 17-5; Смирнов 1959: 211, рис.
3-13; Васильев, Кузнецов, Семенова 1995: 17, рис.
7-26.). Достаточная близость наблюдается и при
сравнительном сопоставлении сохранившихся
здесь артефактов (ил. 2). Важной частью коллек-
ции являются бусы из поделочных камней, анало-
гичные находке из Саразма (Исаков 1992: рис. 5).
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Материалы круглопланового святилища де-
монстрируют либо приток нового населения в
регион, либо процесс перехода пастушеского на-
селения к оседлости. Обнаруженный памятник
очерчивает южную периферию раннескотоводче-
ского мира Евразии и конкретизирует один из пу-
тей его продвижения. На наш взгляд, святилище
Жуков самым тесным образом может быть увяза-
но с проблемой расселения здесь ямных племен, а
также генезисом афанасьевской культуры. О при-
ходе в регион ямно-афанасьевского населения в
известной степени свидетельствуют и материалы
развеянных стоянок Сиаб-2, Лявлякан, Аякагит-
ма (Аванесова 2001: 57-68, 59, рис. 2-13, 64-65), а
также некрополь Заманбаба, где в значительной
мере преобладают традиции ямной культурной
общности. Есть основание предположить, что
святилище Жуков осмысливалось его создателя-
ми как модель Вселенной, о чем свидетельствует
организованная пространственная структура и
находки с астральной символикой (ил. 2: 7). Круг
возможных ассоциаций подобных святилищ до-
статочно широк (Потемкина 2011: 11-35).
В свете рассматриваемой проблематики меж-
культурные контакты двух полярных традиций
на территории среднеазиатского междуречья
зафиксированы и в материальной культуре по-
гребений Сазаганского староречья (Аванесо-
ва 2010а), которые были обнаружены в 26 км к
юго-западу от Самарканда. Исследованный ком-
плекс археологических находок обнаруживает яр-
кие черты культурного синтеза урбанистического
юга (сапаллинская культура) и северной степной
бронзы Евразии (полтавкинско-синташтинские
древности). В двух исследованных погребениях
обнаружен сравнительно небольшой, но доста-
точно выразительный набор керамики, предме-
тов вооружения, псалиев и других изделий (ил. 3).
Особую значимость имеют найденные в могиле 1
бронзовый слиток, руда, сопло, а также необра-
ботанные куски бирюзы и лазурита из второго
погребения. Эти находки, безусловно, указывают
на сферу профессиональной деятельности усоп-
ших и имеют близкие аналогии в памятниках Ура-
ла и Поволжья.
Своеобразие сазаганских погребений ярко
представляет керамический комплекс. Коллек-
ция насчитывает 15 сосудов, различных по сво-
ему функционалу и технологии изготовления
(13 сосудов изготовлены на гончарном круге,
остальные два – ручной лепкой с нанесением ор-
намента). Ассортимент посуды, преимуществен-
но бытовой (Аскаров, Абдуллаев 1983: 340, рис. 1),
представлен вазами и кубками на ножках, чай-
ником с трубчатым сливом, чашами со сливом,
коническими чашами, кувшином, узкогорлым
16
графином. Вся сазаганская гончарная керами-
ка по своим технологическим и типологическим
формам характерна для древнеземледельческих
племен юга Узбекистана (Аскаров, Абдуллаев 1983;
Рахмонов 1987).
Выделяются из коллекции, найденные в одном
комплексе с гончарной посудой сосуды горшеч-
ной формы, изготовленные ручной лепкой, сво-
еобразие которых наиболее ярко проявляется в
формах и приемах орнаментации, – типичные для
памятников эпохи палеометалла Нижнего Повол-
жья (Качалова 1962: 37-39; 1983: 4-17; 2001: 6-38, с.
51-52, рис. 1,4,7; Салугина 1994). Сопоставляя эти
сосуды с полтавкинской керамикой, наиболее яр-
ким показателем следует признать подчеркнутое
внешнее ребро (ил. 3: 13-14). Имеющаяся керами-
ка обладает рядом признаков в технике и вариан-
тах исполнения декора (частота отпечатков), сю-
жетов и характера покрытия (глубокие вдавления
штампа-раковины придают поверхности ребри-
стость, гребенчатая «елка» и зигзаги покрывают
большую часть сосуда). Однако стоит отметить,
что речь идет не о полной тождественности с
полтавкинской керамической традицией, а лишь
о сходстве ряда признаков. Это касается пропор-
ций толщины сосуда, характерного оформления
шейки, плоско срезанного венчика. По этим де-
талям керамика из погребений Сазаганского ста-
роречья демонстрирует близость с посудой по-
таповско-синташтинского и петровского круга
памятников (Васильев, Кузнецов, Семенова 1994:
рис. 21-1,3,5; Генинг В.Ф., Зданович, Генинг В.В.
1992: рис. 55-4, 63-2,4; 95-16,17; 121-1,2; Епимахов
2005: рис. 22-1; 34-3; 96-6; Зданович 2002: рис. 28-7;
19, рис. 6-8; 27-7; 90-2; Зданович Г.Б., Зданович С.Я.
1980: рис. 2-7,10; 3-1,3,7,10; Малютина, Зданович
2003: рис. 6-3; 47, рис. 75-1,4,9,11). Во-первых, это
свидетельствует о частичной синхронности, а
во-вторых, может говорить о возможности опре-
деленных контактов.
Из других предметов материальной культуры
отметим обнаруженные здесь два каменных на-
конечника стрел, которые также свидетельствуют
о вероятной связи с носителями полтавкинской
культуры (ил. 3: 11-12). Подобные наконечники
наиболее сопоставимы с наконечниками разви-
того типа полтавкинской культуры, найденными
во II Бережковском могильнике на территории
Нижнего Поволжья (Синицын 1959: 119, рис. 38-
5; Качалова 2001: 43, рис. 4-42), и с некоторыми
образцами памятников катакомбной общности
(Братченко 1976: 55, рис. 25-22, 23; 99, рис. 55-7;
50, рис.11-12; Субботин 2000: 374, рис.11-24, 25).
Интересную категорию находок составляют
роговые псалии, которые дополняют картину свя-
зей зеравшанцев с пастушескими племенами Юж-
 Н А АВАНЕС ВА А КАС А В

9 2
20

22

Ил. 2. Святилище Жуков: инвентарь. 1-3 – афанасьевская керамика; 4-5 – древнеямная керамика;
6-7 – глиняные поделки; 8-13, 16-17 – бусы из лазурита, сердолика, агата, бирюзы; 14-15 – бусы из
раковины; 18-19 – медные пронизи-обоймочки; 20-21 – наконечники стрел; 22 – тесловидный топор

17
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 3. Сазагансай. Инвентарь погребений. 1-7 – сапаллинская керамика; 8 – роговой псалий; 9 – бусы из
лазурита, сердолика, агата, бирюзы и халцедона; 10 – глиняное сопло; 11-12 – наконечники стрел;
13-14 – полтавкинская керамика

18
 Н А АВАНЕС ВА А КАС А В

Ил. 4. Срубная керамика из горных выработок. Карнаб: 1 – сборы Д.Н. Лева, 2 – сборы геологов;
Лапас: 3-4 – сборы геологов, 5 – выработка № 9 по Г.Г. Полищуку

ного Урала. В этот период регион не был знаком
с коневодством и, тем более, с конской упряжью.
В нашей коллекции представлена одна пара од-
нотипных изделий, имеющих различную степень
сохранности. Изготовлены они, скорее всего, по
стандартам волго-уральских традиций, о чем сви-
детельствует высокая степень сходства с псалиями
потаповско-синташтинского культурных типов
(Васильев, Кузнецов, Семенова 1994: рис. 28-15; 33-
1; Генинг В. Ф., Зданович, Генинг В. В. 1992: рис. 57-

19
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
8). Такая картина сходства предметов материаль-
ной культуры, происходящих из отдаленных друг
от друга регионов, может наблюдаться только в
родственных культурах и свидетельствовать о
существовании трансевразийских путей. Зерав-
шанские псалии (они есть и в другом памятнике
долины Зеравшана – Зардча-Халифа) указывают
на приход в среднеазиатский регион индоариев.
Мы полагаем, что в начале II тыс. до н. э. потапо-
вско-синташтинская колесница из Волго-Ураль-
ских степей появилась в Зеравшанской долине и
углубилась в урбанизированную Бактрию, о чем
свидетельствуют псалии Джаркутана (Аванесова
2010 б: 355, рис. 4).
В обсуждаемом памятнике стоит обратить
внимание на наличие глиняного сопла, представ-
ляющего из себя коническую трубку с продоль-
ным полым каналом и являющегося составной
частью медеплавильной печи (ил. 3: 10). Близкие
соответствия мы находим в синхронных полтав-
кинских памятниках (Шилов 1959: 15, рис. 2 - 4,
5; 17, рис. 5, 6-9; Качалова 1983: 9, табл. 3-41, 42,
47-48, 53-54), а также в синташтинско-петровских
комплексах: погребения могильников Солнце II
(Епимахов 1996: 38, рис.11 - 11, 12), Синташта III
(Генинг В. Ф., Зданович, Генинг В. В. 1992: 336, рис.
195 - 6, 7).
Таким образом, указанный комплекс стоит
рассматривать как вещественные следы жизнеде-
ятельности странствующих профессиональных
ремесленников начала II тыс. до н. э. из Вол-
го-Уралья, которые в поисках металла появляют-
ся на обсуждаемой территории.
Систематические контакты и взаимодействие
населения степных и земледельческих цивилиза-
ций сыграли важную роль в развитии обществен-
ных процессов доисторического Согда.
О мотивации связи двух миров, вызванной
экономической необходимостью, свидетельству-
ют металлоносные месторождения, располо-
женные в горных системах Зеравшанского края,
эксплуатировавшиеся, как правило, представи-
телями племен срубно-андроновского круга Вол-
го-Уралья. Степень участия последних достаточ-
но четко определяет такой убедительный маркер,
как керамика (Аванесова 2012а: 3-35).
Многолетним трудом геологов и археологов
удалось выявить, зафиксировать, задокументи-
ровать и изучить несколько сот выработок поис-
ково-разведочного и разведочно-эксплуатацион-
ного характера. Эксплуатационные выработки по
добыче металлической руды зафиксированы боль-
шими карьерами, траншеями, шурфами, штоль-
нями и катакомбами самых разнообразных и
причудливых форм. Они проходили в тектониче-
ских, нарушенных, гидротермально проработан-
20
ных и окисленных минерализованных зонах, где
и сейчас оруднение олова представляет лишь ми-
нералогический интерес. Проложены выработ-
ки исключительно по простиранию рудных тел.
Они захватывали или полную мощность, или ее
часть в зависимости от насыщенности полезным
компонентом и целесообразности ее дальнейшей
разработки. Особый интерес представляет ме-
таллогенетическая Карнаб-Лапасская зона, рас-
положенная в Зирабулак-Зиаэтдинском районе
Самаркандской области. Имеющиеся здесь раз-
нокультурная керамика и производственные пло-
щадки свидетельствуют, что наибольший подъем
древней горнодобывающей деятельности прихо-
дится на период срубно-андроновских пастуше-
ских сообществ.
Посуда срубной культуры отличается от
остальной по ряду характерных черт. В коллек-
цию (ил. 4) входят биконические горшки со сгла-
женным ребром, с выделенной шейкой, слегка
отогнутым венчиком; банки без выраженной
шейки; в единичном экземпляре представлен со-
суд горшечно-баночной формы с широким усть-
ем. Декор расположен в верхней части сосуда.
Вся композиция состоит из ограниченного числа
простых рисунков, представляющих собой го-
ризонтальные пояски, насечки, зигзаги, ромбы.
Выполнены они достаточно грубо и небрежно,
а в некоторых случаях заметна бессистемность,
асимметричность. Подобные сосуды входят в со-
став керамических комплексов памятников Вол-
го-Уральского междуречья (Галкин, Дрёмов и др.
1993: табл. 16-6; 25-1; 36-15,17; 48-16; 52-2). При-
веденные соответствия вписываются в хроноло-
гические рамки срубно-андроновских племен и
датируются XVII-XV вв. до н. э. Таким образом,
необходимость стратегически важного сырья и,
вероятно, рост населения послужили основной
мотивацией появления пастушеских сообществ в
земледельческих оазисах.
В заключение отметим, что среднеазиатское
междуречье и, в частности, Зеравшанский бас-
сейн являлся одним из возможных векторов не-
однократного трансфера пастушеских племен
Евразийской степи на юг Центральной Азии.
Наше исследование убедительно показало, что
исходный пласт этнокультурных связей двух ми-
ров уходит в глубокую древность. Интенсивное
освоение неизведанных, но богатых территорий
сопровождалось ассимиляцией местного населе-
ния и культурной интеграцией, что послужило
мощным стимулом к появлению здесь самобыт-
ных синкретических культурных образований в
эпоху палеометалла. Движущей силой в мигра-
ционных процессах пастушеских племен в реги-
он, на наш взгляд, являлось, во-первых, изобилие
 Н А АВАНЕС ВА А КАС А В

природных ресурсов и, во-вторых, схожесть гео- реконструкции исторических процессов, проте-

графической среды регионов. Зеравшанский ме-
таллургический очаг послужил сырьевой и про-
изводственно-технической базой исторически
сложившихся родственных культур пастушеских
и земледельческих племен. Рассматриваемый во-
прос имеет огромное значение для понимания и
кавшие в регионе. Они находились в тесной вза-
имосвязи с культурно-историческими измене-
ниями, проходившие в степном мире Евразии и
земледельческих центрах Средней Азии в эпоху
палеометалла. Географическое пространство ос-
ваивается не только утилитарно, но и духовно.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта: Археологи-

СПИСОК ческие памятники арийских племен Урало-Казах-
станских степей. Ч. 1. Челябинск: Южно-Уральское
книжное издательство, 1992.
Аванесова 2001 – Аванесова Н. А. У истоков урбани-
Голан 1993 – Голан А. Миф и символ. М.: РУССЛИТ,
стического Афрасиаба // ИМКУ. Вып. 32. Таш-
1993.
кент: Фан, 2001.
Дегтярева 2010 – Дегтярева А. Д. История металло-
Аванесова 2010а – Аванесова Н. А. Зеравшанская
производства Южного Зауралья в эпоху бронзы.
культурная провинция Бактрийско-Маргианской
Новосибирск: Наука, 2010.
цивилизации // На пути открытия цивилизации.
Епимахов 1996 – Епимахов А. В. Курганный могиль-
Сборник статей к 80-летию В.И. Сарианиди. Тру-
ник Солнце II – некрополь укрепленного поселе-
ды Маргианской археологической экспедиции.
ния «Устье» эпохи средней бронзы // Материалы
Том 3. СПб.: Алетейя, 2010.
по археологии и этнографии Южного Урала: Тру-
Аванесова 2010б – Аванесова Н. А. Проявление степ-
ды музея-заповедника Аркаим. Челябинск: Ка-
ных традиций в Сапаллинской культуре. Цивили-
менный пояс, 1996.
зации и культуры Центральной Азии в единстве и
Епимахов 2005 – Епимахов А. В. Ранние комплексные
многообразии // Материалы международной кон-
общества севера центральной Евразии (по мате-
ференции. Самарканд – Ташкент: МИЦАИ – SMI-
риалам могильника Каменный Амбар-5). Кн. 1.
ASIA, 2010.
Челябинск: Челябинский дом печати, 2005.
Аванесова 2012а – Аванесова Н. А. Древние горняки
Зданович 2002 – Зданович Д. Г. Аркаим: некрополь
Зеравшана // Археология Узбекистана, №1(4). Са-
(по материалам кургана 25 Большекараганского
марканд: Фан, 2012.
могильника). Кн. 1. Челябинск: Южно-Уральское
Аванесова 2012б – Аванесова Н. А. Святилище ранних
книжное издательство, 2002.
номадов Зеравшана // Афанасьевский сборник 2.
Зданович Г.Б., Зданович С.Я. 1980 – Зданович Г.Б., Зда-
Барнаул: Азбука, 2012.
нович С.Я. Могильник эпохи бронзы у с. Петровка
Аванесова 2014 – Аванесова Н. А. Металлические
// СА. 1980, №3.
комбинированные проушные орудия Зеравшана
Исаков 1991а – Исаков А. И. Саразм. Душанбе: Дониш,
// Вестник МИЦАИ. Вып. 19. Самарканд, 2014.
1991.
Аскаров, Абдуллаев 1983 – Аскаров А.А., Абдуллаев
Исаков 1991б – Исаков А. И. Верховья Зеравшана в
Б.Н. Джаркутан. Ташкент: Фан, 1983.
эпоху энеолита и бронзы (К проблеме многооча-
Баратов 1977 – Баратов П. Б. Природные ресурсы
гового развития Средней Азии в раннеземледель-
Зеравшанской долины и их использование. Таш-
ческую эпоху) // Автореф. дис… д.и.н. Ленинград,
кент: Фан, 1977.
1991.
Братченко 1976 – Братченко С. Н. Нижнее Подонье
Исаков 1992 – Исаков А. И. Богатое женское погребе-
в эпоху средней бронзы. Киев: Наукова Думка,
ние из Саразма (Таджикистан) // Археологиче-
1976.
ские вести. № 1. СПб.: Институт истории матери-
Васильев, Кузнецов, Семенова 1994 – Васильев И. Б.,
альной культуры РАН, 1992.
Кузнецов П. Ф., Семенова А. П. Потаповский кур-
Исаков, Рузанов 2008 – Исаков А. И., Рузанов В. Д. Ре-
ганный могильник индоиранских племен на Вол-
зультаты спектральных исследований металла
ге. Самара, 1994.
поселения Саразма // Труды Маргианской архео-
Васильев, Кузнецов, Семенова 1995 – Васильев И. Б.,
логической экспедиции. Т. 2. М.: Старый сад, 2008.
Кузнецов П. Ф., Семенова А. П. Памятники пота-
Качалова 1962 – Качалова Н. К. К вопросу о памят-
повского типа в лесостепном Поволжье. Древние
никах полтавкинского типа // Археологические
индоиранские культуры Волго-Уралья. Самара:
сообщения Государственного Эрмитажа. Вып. 5.
Самарский университет, 1995.
Л.: Гос. Эрмитаж, 1962.
Галкин, Дрёмов и др. 1993 – Галкин Л.Л., Дрёмов И.И.
Качалова 1983 – Качалова Н. К. О локальных разли-
и др. Памятники срубной культуры. Волго-Ураль-
чиях полтавской культурно-исторической общ-
ское междуречье // Серия «Археология России».
ности // Археологический сборник Государствен-
Свод археологических источников. Научный ре-
ного Эрмитажа. Вып. 24. Л.: Искусство, 1983.
дактор Н.К. Качалова. Вып. В1-10, Т. I. Саратов,
Качалова 2001 – Качалова Н. К. Относительная хро-
1993.
нология полтавкинских памятников // Археоло-
Генинг В.Ф., Зданович, Генинг В.В. 1992 – Генинг В.Ф.,

21
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
гический сборник Государственного Эрмитажа.
Вып. 35. СПб., 2001.
Малютина, Зданович 2003 – Малютина Т. С., Здано-
вич Г. Б. Керамика Аркаима: опыт типологии //
РА. 2003, № 4.
Потемкина 2011 – Потемкина Т.М. Мегалитические
сооружения Урала: структура сакрального про-
странства // Вестник археологии, антропологии и
этнографии. № 2 (15). Тюмень: Институт проблем
освоения Севера Сибирского отделения РАН,
2011
Раззоков, 2013 – Раззоков Ф. А. Строительные ком-
плексы древнеземледельческого поселения Са-
разм в IV-III тыс. до н. э. Автореф. дис... к.и.н.
СПб.: 2013.
Рахмонов 1987 – Рахмонов У. Керамическое производ-
ство эпохи бронзы Южного Узбекистана // Авто-
реф. дис... к.и.н. Самарканд, 1987.
Салугина 1994 – Салугина Н. П. Технологическое ис-
следование керамики Потаповского могильника.
Приложение 2 // Васильев И. Б., Кузнецов П. Ф.,
Семенова А. П. Потаповский курганный могиль-
ник индоиранских племен на Волге. Самара: Са-
марский университет, 1994.
Синицын 1959 – Синицын И. В. Археологические ис-
следования Заволжского отряда (1951-1953 гг.).
Памятники Нижнего Поволжья // Т. I. МИА, №60.
М.: Наука, 1959.
Смирнов 1959 – Смирнов К. Ф. Курганы у сел Иловатка
и Политотдельское Сталинградской области. Па-
мятники Нижнего Поволжья // № I. МИА, № 60.
М.: Наука, 1959.
Субботин 2000 – Субботин Л. В. Северо-Западное
Причерноморье в эпоху ранней бронзы // Stratum
plus. № 2. СПб – Кишинев – Одесса: Высшая ан-
тропологическая школа, 2000.
Черных 1970 – Черных Е. Н. Древнейшая металлургия
Урала и Поволжья. М.: Наука, 1970.
Шилов 1959 – Шилов В. П. О древней металлургии
и металлообработке в Нижнем Поволжье // Т.1.
МИА. № 60. М.: Наука, 1959.
Щербаков 1968 – Щербаков Д. И. Полезные ископае-
мые. Средняя Азия. М.: Государственное изда-
тельство географической литературы, 1968.
 И М В

КВ С ВАНИ МЕ В С Е

Настоящая статья посвящена зурванизму, одному из идеологических течений древнего и ранне-

средневекового Востока. Исследователи неоднозначно оценивают зурванизм. Одни из них считают
его ересью, другие – отдельным течением внутри зороастризма, остатками более древней религии,
третьи – вообще видят в нем лишь схоластические умозаключения магов, навеянные фатализмом
и астральными учениями вавилонских жрецов. Считается, что зурванизм возник в VIII в. или в на-
чале VII в. до н.э. в Мидии, и ареал его распространения был связан в основном с Западным Ираном.
Однако в последнее время ряд находок, в том числе и из Согда, позволяют говорить о почитании
Зрвана значительно дальше на восток от Западного Ирана. Особый интерес в этом плане пред-
ставляют два типа булл из сгоревшего архива с городища Кафиркала в окрестностях Самарканда.
Один из них – мужской бюст (согдийца) с надписью – именем владельца «ЗрванБ(аг)». Второй тип
представлен буллой с изображением двухголового персонажа под аркой, которое, скорее всего, сим-
волизировало божество Зрван, персонификацию безграничного времени, творца, подателя судеб и
гаранта дружбы и союза. Его изображения редки и посвященных ему религиозных текстов почти
не сохранилось. Видимо, в эпоху раннего средневековья на его зрительный образ повлияли перерабо-
танные изображения Януса. Возможно, в Согде с образом Зрвана также связана группа терракот с
изображением мужского персонажа с ветками в руках или короной из веток на голове. Все это пока-
зывает, что Зрван играл определенную роль в религиозных воззрениях населения Согда.
Ключевые слова: Согд, Кафиркала, буллы, зороастризм, полиморфные существа, Янус, Зрван, Айон,
зурванизм.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-02
Цитирование: Богомолов Г.И. К вопросу о зурванизме в Согде // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29.
С. 23-32.

О
ДНИМ из запутанных вопросов истории
зороастризма является тема зурваниз-
ма. Между исследователями идет долгая
и трудная дискуссия – был ли зурванизм (зерва-
низм) отдельным течением внутри зороастриз-
ма, ересью или вообще более древней религией,
и главное – как широко он был распространен.
Считается, что зурванизм возник в VIII или нача-
ле VII в. до н. э. в Мидии и ареал его распростра-
нения был связан в основном с Западным Ираном
(Рак 1998: 115). Однако в последнее время ряд
находок, в том числе и из Согда, позволяют гово-
рить о почитании Зрвана значительно дальше на
восток от Западного Ирана.
Зрван (Зурван, Зерван, Зареван) – одно из са-
мых таинственных божеств зороастрийского
пантеона, где он выступает как персонификация
времени и судьбы. В текстах Авесты он фигуриру-
ет как «бесконечное время» (Зрван акарана) или
как конечное время, соотносимое с созданным
миром, обреченный на гибель с завершением ми-
рового цикла (Зрван даргахвадата). Ему посвя-
щена планета Сатурн (Gray 1925: 124-125). В Ви-
девдате (19.13) и в Ясне (72.10) Зрван упоминается
как божество - олицетворение времени (причем
в Ясне он упоминается вместе с Тхвашей, оли-
цетворением мирового пространства) (Рак 1998:
116). В пехлевийском сочинении «Дадестан-и
меног-и храд» (Суждение Духа Разума) судьба,
миг и решение указаны в числе атрибутов Зрвана
(Ван-дер-Варден 1991: 170). Неслучайно некото-
рые исследователи конца XIX в. (Дж. Дарместе-
тер, Ф. Шпигель) не исключали того, что Зрван и
зурванизм имеют корни в религии Вавилона и что
в историческое время он почитался как божество
судьбы и даже славы (цит. по Gray 1925: 128).
Отношение к нему исследователей неодно-
значно. Так, М. Бойс считала его второстепенным
божеством, которое было выдвинуто на первый
план лишь путем схоластических размышлений
магов и породило откровенную ересь (Бойс 1987:
84-85). Другие отводили ему особую роль и счита-
ли зурванизм не ересью, а религиозным течением
внутри зороастризма, соперничавшим с учением о
главной роли Ахура Мазды вплоть до эпохи Саса-
нидов (Zaehner 1955: 23-24; Якубов 1996: 160).

23
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
2 светильник, за спиной другого – три существа со звериными
Ил. 1. Бронзовая пластинка из Пальмиры,
нововавилонского времени,
лицевая и оборотная стороны
(по Тревер 1939)
24
Считается, что зурванизм отличался от основ-
ного зороастрийского направления (маздеизма)
почитанием единого верховного божества Зрвана
(Зурвана, Зервана). Зрван – это и небо и время, и
солнце и мрак, и жизнь и смерть, и добро и зло,
и мужское и женское начало (он сам порождает
братьев-близнецов Ахурмазду и Ангра-Майнью),
это единство всех противоположностей в миро-
здании (Тревер 1939: 246). В качестве одной из
иллюстраций этого тезиса К. В. Тревер приводит
очень интересную нововавилонскую бронзовую
пластинку высотой 13,3 см из Пальмиры. Она
изображает фантастическое существо с головой
льва, четырьмя крыльями и птичьими ногами
(ил. 1: 1-2). По ее интерпретации, существо дер-
жит перед собой табличку, на которой в четырех
ярусах показана картина всего мироздания. Два
верхних яруса – это астральный мир и боги на
небе, ниже третий ярус с людьми на земле и чет-
вертый ярус – подземный мир, преисподняя со
страшным женским демоном Ламбарту1 в центре
(Тревер 1939: 243-254). У нее львиная голова, и в
каждой руке она держит по змее. Видимо, нали-
чие змей – указание на принадлежность Ламбар-
ту/Ламашту к подземному миру и смерти2.
Однако в настоящее время неизвестно ника-
ких аутентичных «зурванитских» текстов. Миф о
Зрване (видимо, центральный в учении зурвани-
стов) дошел до нас в пересказе двух армянских
(Егише Вардапет и Езник Кохбаци) и двух сирий-
ских авторов (Теодор бар Конай и Йоханнан бар
Пенкайе).
Центральный миф зурванизма рисует его ан-
тропоморфным существом, который был изна-
чально и который в течение тысячи лет совершал
жертвоприношения, чтобы родился сын, кому
1
Имелась в виду Ламашту (Lamaštu) – львиноголовая жен-
щина-демон, властительница злых демонов подземного
мира. Она поднимается из преисподней и насылает на людей
болезни.
2
Отдавая дань неоспоримым заслугам великолепного ис-
следователя К.В. Тревер, все же следует признать, что эта
пластинка не имеет отношения к Зрвану. В настоящее время
предложена другая интерпретация пластинки из Пальмиры.
Дж. Блэк и А. Грин считают, что она изображает демона Пазу-
зу (Pazuzu) связанного с Ламашту, и служила для магических
целей (защиты). По их мнению, в верхнем ярусе помещены
эмблемы главных богов, заменяя их изображения, во втором
ярусе – процессия из семи существ со звериными головами
(видимо, тоже магическая защита). Третий ярус показывает
больного человека на кушетке, по сторонам от которой сто-
ят два жреца ряженых в рыб. За спиной одного из них горит
головами. Четвертый ярус показывает Ламашту, плывущую
в лодке по подземной реке (Black, Green 1992: 181). Изобра-
жения Пазузу были популярны как апотрапеи и широко
использовались (вывешивались) для защиты жилищ, носи-
лись на шее, особенно беременными женщинами.
 И М В

Ил. 2. Полиморфные существа – предполагаемые изображения Зрвана. 1-2 – пластина из Луристана и

прорисовка ее детали (по Ван-дер-Ваден 1991); 3-4 – статуэтки с изображением львиноголового существа
Айона – Зрвана из митраистских святилищ (по Тревер 1939); 5 – прорисовка изображения на серебряной
чаше из Бартыма (по Рапопорт 1977); 6-7 – прорисовка античных гриллий (по Якубов 1996); 8 – сосуд из
Кандым-кала, фото (по Юсупов 1998), прорисовка (по Ремпель 1987)

25
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
он собирался передать управление миром. Но от
этих сомнений зародился и первым вышел на свет
Ангроманью. По некоторым пассажам Бундахиш-
на получается, что Зрван могущественнее обоих
творений – добра и зла. Более того, ход борьбы
между добром и злом, ее исход и всё, что происхо-
дит в этом мире, уже предопределено им. В пехле-
вийском сочинении «Дадестан-и меног-и храд»
(Суждение Духа Разума) говорится, что все зем-
ные дела происходят по предопределению судьбы
и решающего и ограниченного (т. е. конечного)
времени, которое есть сам Зрван – могучий, дол-
говременный правитель (Зороастрийские тек-
сты 1997: 100).
Что представляли собой и в чем заключались
специальные обряды, посвященные Зрвану, неиз-
вестно. Представления о Зрване получили опре-
деленное развитие в митраизме и манихействе.
Считается, что фатализм зурванистских воззре-
ний (о власти времени и о предопределении),
представления о Зрване, как верховном божестве
(получившие дальнейшее развитие в манихействе
как «Отец Величия», «Отец Света»), находились в
резком противоречии с ортодоксальным зороа-
стризмом, но получали поддержку в среде знати.
А терпимость властей, по мнению М. Бойс, объ-
яснялась тем, что сама царская семья Сасанидов
исповедовала зурванизм, подражая в этом тра-
дициям позднеахеменидского двора (Бойс 1987:
86). Однако И. В. Рак считает этот вывод М. Бойс
излишне категоричным и справедливо возража-
ет, указывая на то, что Зрван не упоминается ни
в одной из декларативных надписей шахиншахов,
где обязательно подчеркивалось бы происхожде-
ние их власти от этого бога, и, наконец, имя его
не входило в официальную титулатуру (Рак 1998:
116). Хотя Зрван как компонент входил в состав
собственных имен иранцев, армян и, похоже, сог-
дийцев и встречается не только среди чиновни-
ков, но даже жрецов. Таковы Zarvādāδ – «Данный
(или созданный) Зрваном», Zarvanduxt – «Дочь
Зрвана» или армянское Anazarba (Gray 1925: 128).
Тем не менее, почти все исследователи отме-
чают, что следы почитания Зрвана, в том числе
его изображения, слабо атрибутированы и поч-
ти неизвестны. Из немногочисленных текстов о
нем следует, что он был наделен антропоморф-
ными чертами. Поэтому некоторые исследовате-
ли считают, что его единственное изображение
представлено на бронзовой пластинке (вероят-
но, части пояса) из Луристана. По мнению дру-
гих исследователей, это не единственное, а одно
из самых ранних изображений Зрвана (ил. 2: 1).
В середине композиции этой пластинки изобра-
жен крылатый бог, из плеч которого появляются
близнецы. У божества мужская голова, еще одна
26
голова (возможно, женская) видна на груди. Близ-
нецы в руках держат ветви (ил. 2: 2). Это находит
соответствие в сообщении армянского монаха
Езника Кохбаци, что Зрван дал своему сыну Ор-
мазду жертвенную ветвь (Ван-дер-Варден 1991:
179-180). Намек на то, что центральный персонаж
– божество времени, можно видеть и в окружа-
ющих (сопровождающих) его людей с ветвями в
руках, которые представляют основные возраст-
ные категории – юность, зрелость и старость.
С Зрваном ряд исследователей связывает позд-
неантичные статуэтки в виде крылатого боже-
ства с львиной головой, которые были найдены
в святилищах Митры (ил. 2: 3-4). Тело его чаще
всего обвито кольцами змеи. Эти изображения
перекликаются с описанием подобных фигур на
магических папирусах, где это божество назва-
но Айоном, т. е. «вечность», «изначалие» (Тревер
1939: 244). Б. Ван-дер-Варден ссылается на один
из таких папирусов, где он назван «Богом богов»
и «безграничным». В другом тексте, фрагменте
римского предсказателя Мессалы (53 г. до н. э.),
Айон отождествляется с Янусом (Ван-дер-Вар-
ден 1991: 177). И это отождествление неслучайно,
представления о Янусе находят много точек со-
прикосновения с представлениями о Зрване.
Все это заставляет пересмотреть под этим
углом некоторые старые и новые находки. Среди
находок, полученных при раскопках за последние
годы на цитадели Кафиркала, особое место за-
нимают буллы в виде комочков цилиндрической
формы или лепешек из высокопластичной глины
с нанесенными на них оттисками печатей. Они
подобно современному сургучу или пломбе были
гарантом сохранности или юридически подтвер-
ждали подлинность документа (договор, письмо,
важное донесение). Поэтому большинство булл
связывают с письменным архивом. Но ими мог-
ли запечатывать и хозяйственные объекты – по-
мещения-хранилища или какие-нибудь ёмкости
и товары (сосуды, шкатулки, тюки). Буллы могут
отражать экономические и политические связи,
поэтому они являются ценным историческим
источником по изучению административного
управления, юридической практики и внешних
связей раннесредневекового Согда.
Первый тип представлен небольшой буллой
(АВ. 02. 3. прежний шифр - А-33) в виде овально-
го в плане брусочка (ил. 3: 1). Глина темно-серого
цвета. Одна боковая сторона сбита и утрачена. Ли-
цевая сторона овальной (почти круглой) формы.
Оттиск нанесён в центре лицевой стороны. В верх-
ней части над оттиском круглое углубление – след
от шипа-ориентира. Изображение представляет
собой бюст безбородого мужчины, повернутого
вправо. Прическа его состоит из прямых длинных
 И М В

Ил. 3. Буллы с Кафиркалы и некоторые аналогии. 1 – булла АВ.02.3. с Кафиркалы; 2 – такой же тип, булла
А-69. с Кафиркалы (фото автора); 3 – булла АВ.07.1. (А-10) (фото автора); 4 – сасанидская печать из яшмы
из Гос. Эрмитажа (по Борисов, Луконин 1963); 5 – серебряная чарка из Кошенева (по Маршак 2009);
6 – двухголовый персонаж на пластинке-упоре ручки; 7 – персонаж на сердоликовой печати из коллекции
Аман ур-Рахмана (по Lerner, Sim-Williams 2011)

27
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
волос, опускающихся на шею и разделенных на
отдельные мягкие пряди, концы которых загнуты
вперед. Нос прямой, крупный. Перед лицом пер-
сонажа помещена короткая надпись согдийским
письмом. Булла принадлежит к уже известному
типу с надписью. Оборотная сторона – овальной
формы, неровная, заметно скошена к одному краю.
По длинной оси проходит желобок, который пред-
ставляет собой оттиск края какого-то предмета со
шнуровкой или витой поверхностью. По длинной
оси на торцах буллы расположены и выходы шнур-
ка. Высота буллы – 1-1,4 см, размеры лицевой сто-
роны – 2,2×1,7 см, оборотной стороны – 2,3×1,8 см,
диаметр печати – 1,3 см.
Видимо, это были оттиски именной печати
какого-то административного лица или торго-
вого агента. Как выяснилось, надпись читается
как «zrwβ» и для ее перевода предлагается два
варианта – а) (‘)zrwβ «старый возраст» (видимо,
личное имя, данное человеку как пожелание, до-
жить до преклонного возраста) или б) имя бога
Zurwan/Brahma (Зрван/Брахма). Единожды это
имя и именно в этой форме написания (как «(‘)
zrwβ Баг», т. е. божество Зрван/Брахма), упоми-
нается в согдийских текстах и в Vessantara Jataka
(Cazzoli, Cereti 2005: 156). К этому типу относит-
ся еще десять штук из собрания кафиркалинских
булл, опубликованных Сарой Каццоли и Карло
Черети (Cazzoli, Cereti 2005: 145-149, fig. 14, № 243,
№ 353). Получается, что в количественном отно-
шении оттиски этой печати встречаются чаще
других. И в настоящее время выявлено 16 булл
этого типа (ил. 3: 2). Видимо, владелец этой печати
был одним из самых активных корреспондентов,
связанных с администрацией согдийского владе-
теля. Не исключено, что он сам был чиновником,
выполнявшим какие-то поручения, или жрецом,
наделенным функциями судьи.
Второй тип представлен другой небольшой
буллой (АВ.07.1, прежняя маркировка А-10) в
виде комка усечённо-конической формы. Часть
основания и верхушки буллы подверглись меха-
ническому воздействию и утрачены (ил. 3: 3). При
нанесении оттиска верхняя часть буллы оказалась
заметно скошена вбок. Глина светло-серого, поч-
ти бежевого цвета. Лицевая сторона – подпрямо-
угольной формы, всю ее поверхность занимает
оттиск овальной печати с изображением фанта-
стического антропоморфного персонажа. У него
две головы, глядящие в противоположные сто-
роны, тогда как плечи развернуты фронтально. У
головы, повернутой влево, лицо крупное (к сожа-
лению, участок перед ним и выше разрушен, тем
не менее, большая часть сохранилась). Видно, что
у персонажа крупный, прямой нос, усы и борода
клинышком. Губы пухлые, сомкнуты, усы пока-
28
заны длинной стрелочкой. Прическа короткая,
волосы, как и на бороде, переданы короткими ли-
ниями. Вторая голова повернута вправо и как бы
смотрит вниз. У нее небольшой прямой нос, гла-
за круглые, усы и борода отличаются от бороды
и усов первой головы. Прическа тоже короткая,
волосы показаны короткими линиями. Уши пере-
даны в виде полудуг. Торс изображен фронталь-
но. Высоко шею охватывает какая-то деталь – то
ли ворот нижней рубахи, то ли гривна. На груди
– треугольный вырез халата. Сверху над бюстом
персонажа показана полуциркульная арка, кото-
рая покоится на колоннах. Они, в свою очередь,
опираются на базы с удвоенным основанием. Так-
же переданы капители, ствол колонн прямой, тог-
да как арка украшена волнистой линией. На наш
взгляд, при отсутствии других атрибутов эта ар-
хитектурная деталь приведена неслучайно и при-
звана раскрыть образ.
Оборотная сторона гладкая, слегка выпуклая.
Выходы шнурка расположены по длинной оси
буллы. Высота буллы – 13 мм (8 мм), размеры ли-
цевой стороны – 14×10 мм, оборотной стороны
– 20×15 мм, булла обломана. На боковых поверх-
ностях буллы сохранились отпечатки пальцев че-
ловека, наносившего печать. Не исключено, что
булла могла принадлежать чиновнику или храмо-
вому служителю.
В интерпретации двуглавого существа сразу
напрашивается параллель с изображением двули-
кого Януса. В римской мифологии Янус – бог две-
рей и ворот, отсюда и арка над ним. Видимо, пер-
воначально Янус – бог света и солнца, который
ежедневно открывал небесные ворота и выпускал
на землю день, а вечером запирал их снова. Янус
почитался как бог времени.
Как и Зрван, Янус считался древнейшим бо-
гом – богом начала, поэтому к нему обращались
первым. В представлениях древних римлян Янус
– создатель человека, давший жизнь на земле, ему
приписывалось создание всех рек и ручьев (Раби-
нович 1965: 296). Он научил людей строить мор-
ские суда. Возможно, поэтому Янус почитался
как покровитель дорог и путешественников. Ему
посвящались календы – первые дни месяца, когда
ему приносились жертвы. Именно ему был посвя-
щен первый месяц года. Празднества нового года
с I века до н. э. слились с празднеством в честь
Януса. В этот день запрещались громкие крики,
ссоры, брань, чтобы не сердить Януса, который в
наказание мог послать людям плохой год (Рабино-
вич 1965: 297).
На памятниках искусства и культовых пред-
метах Янус часто изображался с двумя лицами, а
его атрибутами были ключи и посох. Причем на
ранних изображениях оба лика Януса показаны
 И М В

Ил. 4. Полиморфные существа – предполагаемые изображения Зрвана. 1-2 – фляга с Койкрылган-калы

(по Рапопорт 1977); 3-5 – прорисовка античных гриллий (по Якубов 1996); 6 – согдийская терракота,
персонаж с ветками в руках (фото и прорисовка по Мешкерис 1989); 7 – согдийская терракота персонаж
с веточками в короне (по Мешкерис 1989)
с бородами, позднее его стали изображать безбо- ся очевидность «западных» истоков образа, нель-
родым, но с одной стороны с молодым лицом, с зя исключать и его местную составляющую. На-
другой – со старым. пример, схожие изображения арок представлены
Однако булла с двухголовым персонажем с на согдийских оссуариях, которые нельзя отне-
Кафиркалы не так однозначна, как кажется на сти к продукции римских или византийских ре-
первый взгляд. Конечно, напрашивается пред- месленников. Наконец, фактура глины буллы не
положение, что печать могла отражать западные отличается от глины местных булл. Вряд ли слу-
контакты с каким-то контрагентом, связанным с чайно этот образ был выбран заказчиком или за-
Римом или Византией, где был популярен образ имствован мастером-резчиком печати в качестве
Януса. С другой стороны, несмотря на кажущую- образца. Скорее всего, он все же использовался

29
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
для передачи какого-то местного религиозно-
го персонажа, который без каких-либо атрибу-
тов или сопровождающей надписи был понятен
окружающим. Все это не исключает местного
происхождения печати, отражавшего местные
религиозные воззрения.
Еще одним примером изображения двуглавого
существа является декор на серебряной чарке из
Кошенева (Россия). Считается, что она относится
к произведениям согдийских чекащиков (шко-
лы С) и датируется VIII веком (Маршак 1971: 27,
91). Чарка высотой 6,5 см, имела восьмигранное
тулово на припаянном кольцевом поддоне, край
которого окаймлен пояском из шариков-перлов
(ил. 3: 5). К верхней половине резервуара при-
паяна кольцевидная ручка. Спинка последней
оформлена в виде рельефно выделенных шари-
ков, а к верхней ее площадке припаян упор в виде
литой фигурной пластинки с изображением двух
мужских голов в профиль (ил. 3: 6). Причем одна
бородатая, другая точно такая же, но только с
вислыми усами (Маршак 2009: 56). В целом
В. П. Даркевич поддерживает версию Б. И. Мар-
шака, что это изображение силенов или их маски,
которые восходят к позднеэллинистическим или
византийским прототипам (Даркевич 1976: 16).
Схожие с кафиркалинской находкой погруд-
ные изображения персонажей с двойным ликом
известны среди коллекции сасанидских печа-
тей из собраний Государственного Эрмитажа в
Санкт-Петербурге. В одном случае печать выре-
зана из агата, в другом - из яшмы. Как и на ка-
фиркалинской булле, последняя печать несла
погрудное изображение двухголового существа,
у которого лица повернуты в противоположные
стороны. У них единое туловище, шея, ухо с круп-
ной серьгой, состоящей из двух пирамидально
расположенных шариков, разных размеров. Оба
лица бородаты, но бороды переданы по-разно-
му. На голове у них кулахи. Одна голова (правая)
выглядит моложе, другая – старше (точно так же,
как на булле с Кафиркалы). Одет он, видимо, в ру-
баху с округлым вырезом. Шейный вырез подчер-
кнут двойной линией. Над головами персонажей
помещен благопожелательный символ – голова
барана с округло загнутыми рогами (ил. 3: 4). Все
это сверху, как сводом арки, охвачено надписью
– «Упование на богов. [Доброе] имя [божье]» (Бо-
рисов, Луконин 1963: 52, № 48). В каталоге указы-
вается еще одна печать с погрудным трехликим
изображением (Борисов, Луконин 1963: 77, № 18).
Правда, А. Я. Борисов и В. Г. Луконин никак не
отождествляют этих персонажей.
Любопытна еще одна аналогия – сердоликовая
гемма из коллекции Амана ур-Рахмана. На ней
вырезано погрудное изображение (бюст) муж-
30
чины (ил. 3: 7), на нём головной убор или маска
в виде двух лиц, направленных в противополож-
ные стороны: одна – вверх вперед, другая – назад.
Причем линия переносицы задней личины выше
переходит в округло закрученные рога (барана)
(Lerner, Sims-Williams 2011: 122).
Фантастические образы полиморфных су-
ществ, которые могут иметь 2-3 головы или при-
чудливо сочетать человеческие лики с головами и
фигурами птиц и зверей, встречаются в хеттском
искусстве, на луристанских бронзах, в глиптике
сасанидского Ирана. Это так называемые грилли,
широко распространенные на Ближнем Востоке
и Иране. Редкие находки их изображений свя-
заны с территорией Хорезма. Это случайная на-
ходка небольшого сосуда, возможно мидийского
происхождения, из Кандым-кала (ил. 2: 8) в виде
сидящего льва (тулово сосуда), на спине которого
изображена мужская личина с бородой и усами.
На загривок льва посажено поясное антропомор-
фное изображение в короне (горловина), подно-
сящее ко рту небольшую чашу. На спину персона-
жа помещена ручка в виде сильно прогнувшейся
обнаженной человеческой фигурки, руки которой
касаются края короны (устья сосуда). Передние
лапы льва опираются на ползущую змею (Юсупов
1998: 89-91)3.
К этому кругу относится серебряная чаша
из Бартыма (Ремпель 1987: 69-70, рис. 29) и две
фрагментированные керамические фляги из Кой-
крылган-кала (Рапопорт, 1977: 59-71) (ил. 4.1-2).
Л. И. Ремпель видел в них гротеск на сюжеты жи-
вотного эпоса (в русле его теории о трансформа-
ции религиозных идей и образов в искусстве).
Тогда как Ю. А. Рапопорт относил их к культо-
вым изображениям и придавал им особую зна-
чимость. Он считал, что они символизировали
первозданный космос, разделение которого яв-
лялось важнейшим актом творения. Например,
именно эта важная сцена изображалась на фля-
гах из Койкрылган-кала (ил. 4.1-2) – последние
мгновения начального космоса, когда здесь еще
в цельном существе (в образе водоплавающей
птицы, может быть птицы Каршиптар) воедино
слиты небо, земля, вода и другие элементы миро-
здания (Рапопорт 1977: 63-67).
3
Правда, Х. Юсупов считал, что сюжетно-мифологическая
линия сосуда связана с воззрениями индуизма, и отражает
религиозный миф о богине Кали (Юсупов 1998: 92-93). Но
мы предлагаем другую интерпретацию, тем более, что сам
Х. Юсупов не исключал возможность другой трактовки об-
раза. На наш взгляд, здесь как раз больше параллелей с ис-
кусством Месопотамии: это и форма короны, и бородатая
голова, и лев, и обнаженная фигурка, и наличие змеи, т.е. все
элементы, соотносимые с иконографией Зрвана–Айона.
 И М
При этом изначальное существо выступает как
жертва, расчленить которую должно собствен-
ное порождение. Эти представления, связанные с
жертвоприношением божества или его воплоще-
ния для великой жертвы (устроения мира), были
свойственны многим древним религиям. Но для
нашей темы в этой связи интересна гипотеза
Р. Ч. Зехнера, которая опирается на анализ иран-
ского мифа, изложенного армянским монахом
Езником Кохбаци (V в. н. э.). Согласно ему, этим
изначальным существом был древнеиранский
бог Зрван. Он путем длительных жертвоприно-
шений добивался рождения сына, который смог
бы осуществить сотворение мира, создать небо и
землю. После рождения Ормазда из собственно-
го тела он предложил ему совершить жертвопри-
ношение, чтобы «все творение было сотворено»
(цит. по Рапопорт 1977: 67).
Поэтому вполне оправдано предположение
Ю.Якубова, что полиморфное существо на кой-
крылганских флягах, гусь – это Зрван. Точнее,
Зрван – это бородатая голова, изображенная на
спине птицы; молодое, безусое лицо на груди – это
Ормузд, а нападающий на них грифон – Ахриман
(существо, созданное им для уничтожения птиц),
который стремиться уничтожить отца и сына и
самому стать царем. Соответственно, компози-
ция на хорезмийских флягах и бартымской чаше
отражает центральный миф о Зрване – божестве,
объединяющим мужское и женское начало, небо
и землю, огонь и воду, свет и мрак, добро и зло
(Якубов 1996: 159).
Точно так же с Зрваном отождествляются об-
разы на некоторых гемма-гриллях с двойными
или даже тройными ликами и полиморфными
существами (ил. 2: 6-7), например павлин (ил.
2: 5), на спине которого помещено лицо пожи-
лого мужчины, на груди – молодого мужчины, а
на хвосте какое-то животное (Якубов 1996: 159).
Анализ археологических материалов и данных
письменных источников привели Ю. Якубова к
выводу, что религией согдийцев и других реги-
онов Турана был зороастризм зурванистского
толка (Якубов 1996: 162). Возможно, в этом во-
просе точка зрения Ю. Якубова отражает край-
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Бойс 1987 – Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обы-
чаи. Пер. с англ. и примечания И. М. Стеблин-Ка-
менского. М.: Наука, 1987.
Борисов, Луконин 1963 – Борисов А. Я., Луконин В. Г.
Сасанидские геммы. Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа,
1963. 221 с.
31
В
нюю позицию. Но значение и распространение
представлений о Зрване и в Иране, и в Средней
Азии подчеркивается многими исследователями
зороастризма (М. Бойс, Р. Ч. Зехнер, К. В. Тревер,
Э. А. Грантовский, И. В Рак и др.).
Все это показывает, что Зрвану все же отво-
дилась выдающаяся роль. В религиозных воззре-
ниях его образ был многогранен. Это не только
персонификация безграничного времени, но и
творца, и распределителя судеб, и гаранта друж-
бы и союза. Видимо, в эпоху раннего средневеко-
вья на его зрительный образ повлияли перерабо-
танные изображения Януса.
В связи с этим кафиркалинские буллы, образ
на чарке из Кошенева и печати из эрмитажной
коллекции с двуглавым персонажем могут изо-
бражать божество Зрвана в его поздней трактов-
ке. Не исключено, что к кругу изображений Зрва-
на следует отнести некоторые типы согдийских
терракот, оттиснутых в открытой форме, что
предполагает их ориентированность на массовое
производство.
В одном случае это мужской персонаж в цар-
ском облачении в короне сасанидского типа (из
крылышек, шара и полумесяца в центре) с двумя
ветками растений в руках (ил. 4: 6), которые ра-
диально расходятся к предплечьям. (Выше уже
отмечалась роль веток в иконографии Зрвана).
В. А. Мешкерис датирует фигурку VII-VIII вв.
(Мешкерис 1989: 218-219). Этим же временем
согласно стратиграфии датируется аналогичная
терракотовая фигурка с Кафиркалы. В другом
случае руки персонажа сложены на груди, но го-
лову его венчает корона из веток (Мешкерис 1989:
222) (ил. 4: 7). Все это указывает на существование
культа Зрвана и его адептов в согдийском обще-
стве. И это неудивительно, так как с давних времен
Согд был сосредоточием транзитных торговых
путей, что способствовало развитию не только
экономических связей, движению товаров, но и
религиозных идей. Переплетение различных иде-
ологических представлений и местных воззрений
способствовало появлению новых образов и пред-
ставлений, и некоторые из них получали новую
жизнь и новую почву в духовной культуре Согда.
Ван-дер-Варден 1991 – Ван-дер-Варден Б. Пробужда-
ющаяся наука II. Рождение астрономии. Пер. с
англ. М.: Наука, 1991.
Даркевич 1976 – Даркевич В. П. Художественный ме-
талл Востока. М.: Наука, 1976.
Зороастрийские тексты 1997 – Зороастрийские тек-
сты. Суждение Духа разума (Дадестан-и меног-и
храд). Сотворение основы (Бундахишн) и другие
тексты. М.: Восточная литература, 1997.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Маршак 1971 – Маршак Б. И. Согдийское серебро.
Очерки по восточной торевтике. М.: Наука, 1971.
Маршак 2009 – Маршак Б. И. Искусство Согда. СПб.:
Изд-во Гос. Эрмитажа, 2009.
Мешкерис 1989 – Мешкерис В. А. Согдийская террако-
та. Душанбе: Дониш, 1989.
Рабинович 1965 – Рабинович М. Б. Янус / Ботвинник
М. Н., Коган М. А., Рабинович М. Б., Селецкий
Б.П. Мифологический словарь. М.: Просвещение,
1965. С. 296-297.
Рак 1998 – Рак И. В. Мифы древнего и раннесредневе-
кового Ирана. СПб.: Журнал Нева – Летний Сад,
1998.
Рапопорт 1977 – Рапопорт Ю. А. Космогонический
сюжет на хорезмийских сосудах // Средняя Азия
в древности и средневековье. М.: Наука, 1977.
С. 58-71.
Ремпель 1987 – Ремпель Л. И. Цепь времен. Вековые
образы и бродячие сюжеты в традиционном ис-
кусстве Средней Азии. Ташкент: Изд-во литера-
туры и искусства им. Г. Гуляма, 1987.
Тревер 1939 – Тревер К. В. Отражение в искусстве дуали-
стической концепции зороастризма // Труды Отде-
ла Востока Эрмитажа. Т. I. Л., 1939. С. 243-254.
Юсупов 1998 – Юсупов Х. Следы индуизма в Хорез-
ме // Индия и Туркменистан: живое наследие.
Нью-Дели – Ашхабад, 1998. С. 89-94.
Якубов 1996 – Якубов Ю. Религия древнего Согда. Ду-
шанбе: Дониш, 1996.
Black, Green 1992 – Black Jeremy, Green Anthony. Gods,
Demons and Symbols of Ancient Mesopotamia. An
Illustrated Dictionary. London: British Museum
Press, 1992.
Cazzoli, Cereti 2005 – Cazzoli Sara, Cereti Carlo G.
Sealings from Kafir Kala: Preliminary report //
Ancient civilizations from Scythia to Siberia. An
International Journal of Comparative Studies in
History and Archeology. Vol. 11, 1-2. Leiden: Brill,
2005. P. 133-164.
Gray 1925 – Gray Louis H. The Foundations of the Iranian
Religions. Being a series of the Ratanbai Katrak
Lectures. Bombay, 1925.
Lerner, Sim-Williams 2011 – Lerner Judith. A., Sim-
Williams Nikolas, Aman ur Rahman, Falk Harry. Seals,
sealings and tokens from Bactria to Gandhara (4th
to 8th century CE) // Österreichische Akademie der
Wissenschaften, Philosophisch-Historische Klasse,
Denkschrif-ten, 421. Band. Veröffentlichungen der
Numis-matischen Kommission, Band 52. Studies in
the Aman ur-Rahman Collection. Vol. 2. Wien, 2011.
Zaehner 1955 – Zaehner R. C. Zurvan. A Zoroastrian
Dilemma. Oxford, 1955.
 А НА И В

К М ИЦИИ АСТ И СКИ А ТА Е Н

САСАНИ СК И АНА

С первых лет существования государства Сасанидов на аверсе монет каждого сасанидского царя по-
мещался его портрет в профиль, а на реверсе – алтарь-аташдан, где горел священный огонь. Его изо-
бражение демонстрировало значение зороастризма как государственной религии. Приверженность
к сохранению определенного количества составных частей алтаря – их семь – говорит о сакральном
назначении предмета и существовании канонов, которых придерживались при его устройстве. В
статье анализируются композиции аташданов в основном по изображениям, известным из публи-
каций сасанидских монет и монет-подражаний сасанидскому чекану. Автор отмечает постепен-
ную схематизацию иконографии аташдана от монументальности к декоративности, связывая
это явление с ослаблением роли зороастрийской религии в жизни государства и общества.
Ключевые слова: зороастризм, алтарь-аташдан, сасанидские монеты, композиция, база-пьеде-
стал, ствол, капитель, религиозная символика.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-03
Цитирование: Назилов Д. А. Композиции зороастрийских алтарей огня сасанидского Ирана (по
монетным изображениям) // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 33-43.

Д
ЕНЕЖНЫЕ ЗНАКИ с древних времен нес-
ли достоверные сведения о государстве,
которому они принадлежали. В них запе-
чатлены образы божеств и царей, государствен-
ные эмблемы, образцы письменности, символы
религий и даже детали архитектурных сооруже-
ний и их фасады. Известно, что основной ритуал
зороастрийской религии проходил с примене-
нием священного огня, который подразделялся
на разные виды. Иерархия храмов огня состояла
из трех основных, но разностепенных по ран-
гу огней: первая степень – Шах Аташ Варахрам
(Бахрам) – «Царь Победоносный Огонь»; вто-
рая степень – Аташ Адуран (Адаран) – «Огонь
огней», третья степень – Аташ Дадгах – «Закон-
но установленный Огонь». Священный огонь
возжигался на специальных алтарях-аташданах:
пристенных, переносных и статичных. Аташдан
был важным символом зороастрийской религии,
поэтому его изображению в древности уделялось
особое внимание.
Аташдан изображался на стенах храмов, гроб-
ниц еще в доахеменидский период. В частности,
над дверью входного портала гробницы Кыз-
капкан (VII–VI вв. до н. э.) в Мидии находится
рельефное изображение двух мужчин, одетых в
мидийские одежды и стоящих по бокам алтаря
огня (Бородина 1970: 294, рис. 5). Здесь аташдан
состоит из короткого толстого ствола, стоящего
на трех широких и высоких ступенчатых плитах
– платформах. Ствол увенчан тремя навершия-
ми, сравнительно низкими, одинаковой ширины
с плитами. Изображения аташдана сохранились
в настенных росписях, на стенках остоданов, на
монетах, чеканенных в Средней Азии, а также
на монетах сасанидского Ирана. На аверсе мо-
нет каждого сасанидского царя изображался его
портрет, а на реверсе – алтарь, в верхней плоской
платформе, где горел священный огонь.
По сведениям, основанным на сообщениях
Аммиана Марцеллина, Себеоса и других древних
авторов, каждый царь имел свой огонь, зажи-
гавшийся в начале его царствования; этот огонь
поддерживался в переносном алтаре, вроде тех,
что изображены на монетах (Фрай 2002: 286). Не
исключено, однако, что «царем огней» именова-
ли просто огонь правящего царя (Anklesaria 1908:
127–128).
Краткий обзор деталей архитектурных со-
оружений и алтарей-аташданов зороастрий-
ской религии, изображенных на монетах Цен-
тральной Азии, уже предпринимался (Азимов
1997). В указанной публикации дается анализ
небольшого количества монет начиная с эпохи
Сасанидов и до ХХ в. География рассмотренных
денежных знаков охватывает Иран, Афгани-
стан, Среднюю Азию и др. Здесь же мы будем
говорить о композиции аташданов в основном

33
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
по изображениям, известным из публикаций
сасанидских монет и монет-подражаний саса-
нидскому чекану (ил. 1).
Образы царя и алтаря на монете указывают на
приверженность государя к зороастрийской ре-
лигии в сасанидском Иране. Культ Ахурамазды
становится постепенно единой религией государ-
ства. Роль религии в государственном устройстве
находит отражение в знаменитой поэме Фирдоу-
си «Шахнаме», где есть, например, такие сентен-
ции: «Престол – опора алтаря, а алтарь – опора
престола»; «Религия и царская власть – как тело и
душа, за ними обоими стоит мир»; «Каждый раз,
как трон остаётся без государя, теряет цену и му-
дрость, и религия».
Аташдан символизировал космогонические
представления о земном и небесном мирах. Види-
мо поэтому на одной из монет, найденной на Ка-
ра-тепа в Узбекистане, по обеим сторонам алтаря
огня с пламенем расположены изображения звез-
ды и полумесяца (Пидаев, Баратова 2006: 175).
Аташданы композиционно напоминают архитек-
турный колонный ордер. Внизу основание-ба-
за, состоящая из двух и более плоских ступеней,
расширяющихся книзу. Ствол часто завершается
четырьмя плоскими ступенями, расширяющи-
мися кверху по мере их установки. Все алтари
состоят из одних и тех же частей: база-пьедестал,
ствол, капитель. На большинстве изображений
аташданов ствол посередине привязан лентой. В
некоторых из них ленты от привязи свисают по
обе стороны ствола или же их концы устремлены
кверху. По обе стороны алтаря всегда размещены
изображения божества, царя и адептов (ил. 2).
В композиции аташданов имеются существен-
ные различия. Не касаясь изображений других
атрибутов, в частности надписей, ленточной при-
вязи ствола, человеческих фигур по обе стороны
аташдана и др., остановимся лишь на анализе
композиций алтарей. Рассмотрим их в соответ-
ствии с последовательностью периодов правле-
ния царей сасанидского Ирана.
Примечательны две монеты Арташира I (Даш-
ков 2008: 52-53). На одной капитель аташдана
включает четыре плоские ступени с большим
выносом в стороны. Третья плоскость, особенно
высокая и с внушительным выносом, усиливает
весомость композиции алтаря. На алтаре, изо-
браженном на другой монете, третья плоскость
также усиливает легкость и воздушность компо-
зиции большим консольным выступом. В компо-
зициях обоих алтарей мастера выделяют третью
плоскость ступеньки не только увеличением ее
размеров, но и орнаментальной отделкой: конту-
ры обводных бордюров украшены цепью выпу-
клых точек.
34
На всех десяти известных монетах периода
правления Арташира I (Луконин 1969: табл. 11),
третья ступенька капители алтарей отличает-
ся чрезмерно большим консольным выносом на
боковые стороны. На одном изображении ствол
алтаря трактован вертикальными выпуклыми
полосами, напоминающими каннелюры римских
колонн. Алтарь, изображенный на монете Ша-
пура I, состоит из шести плоских плит и ствола.
Ствол, круглый в сечении, пропорционален го-
ризонтальным частям алтаря. Инерция напуска
весомых ступеней капителей в боковые стороны
приостановлена установкой четвертой узкой пли-
ты, на которой горит священный огонь.
Высота алтаря огня, изображенного на оборот-
ной стороне драхмы Хормизда I, приближается к
человеческому росту. Пропорциональное соче-
тание тонких плоских ступеней-платформ нару-
шается чрезмерной толщиной и высотой ствола.
Все это снижает композиционную устойчивость
базы алтаря. На изображении алтаря Варахрана I
ширина плоских ступеней мало отличима от цен-
трального стержня-ствола. Здесь ступеньки базы
показаны черточками, нанесенными по краям
тела ствола, поэтому аташдан приобретает стол-
бообразную композицию. На одной драхме Ва-
рахрана II предыдущая композиция повторяется.
В ней контуры нижних плоских ступеней выделя-
ются линией выпуклых бордюров.
В период правления Варахрана II выпускалось
много типов монет. Неслучайно исследователь
отмечает, что «это беспрецедентный во всей саса-
нидской нумизматике случай, когда за короткий
период – всего 17 лет – чеканится около двадцати
различных типов монет с различными изображе-
ниями» (Луконин 1979: 5). На аташдане, изобра-
женном на монете царя Нарсе, ствол чрезмерной
ширины и высоты. Ширина одной из верхних
ступеней сохраняет уравновешенность компози-
ции алтаря. Другие плоские ступеньки отделя-
ются друг от друга и от ствола горизонтальными
линиями.
На алтаре с монеты Варахрана III капитель
отличается постепенным расширением пло-
ских ступеней в боковые стороны. Ствол со-
храняет массивность. Нижняя ступенька базы
придает уравновешенность всей композиции
алтаря. В ней, как и на алтаре Варахрана I, края
ступеньки верхней части выделены контуром
выпуклого бордюра. Композиции большин-
ства алтарей начиная с Шапура I характеризу-
ются широким пилоновидным стволом. Даже
на монете, подражающей драхмам Варахра-
на V, обнаруженной в Согде (КИДУ 1991: 33),
изображен аташдан со стволом, оформленным
в виде цельной, крупной «дыньки», широко
 А НА И В

Ил. 1. Схематическое изображение (прорисовка) основных видов аташданов на монетах царей сасанидско-
го Ирана: 1–2. Арташир I (227 – между 241 и 243 гг.); 3–4. Шапур I (243–273 г.); 5. Хормизд I (273 г.);
6. Варахран I (273–276 гг.); 7–9. Варахран II (276–292 гг.); 10. Варахран III (292 г.); 11–13. Нарсе (293–302 гг.);
14–15. Хормизд I (302–309 гг.); 16–18. Шапур II (309–379 гг.); 19–20. Арташир II (379–383 гг.); 21–22.
Шапур III (383–388 гг.); 23–24. Варахран IV (388–399 гг.); 25. Иездигерд I (399–421 гг.); 26–27. Варахран V
(421–438 / 439 гг.); 28–29. Иездигерд II (439–457 гг.); 30. Хормизд III (457–459 гг.);

35
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

31–32. Пероз (459–483/484 гг.); 33. Валкаш (484–488 гг.); 34–36. Кавад I (488–496, 499–531 гг.);
37. Замасп (496–498/9 гг.); 38–40. Хосров I (531–579 гг.); 41. Хормизд IV (579–590 гг.);
42–43. Варахран VI (590–591 гг.); 44–45. Хосров II (590/591–628 гг.); 46. Вистахм (591–596 гг.);
47. Хормизд V (?–?); 48. Кавад II Широе (628 г.); 49. Арташир III (628–630 гг.); 50. Буран VI (630–631 гг.);
51. Хосров III (ок. 630 г.); 52. Хормизд VI (629–632 гг.); 53. Азармидухт (631–632 гг.);
54. Хосров V, или Фаррухзад-Хосров (632 г.); 55. Иездигерд III (632/633–651/652 гг.); 56. Арабо-сасанидские

36
 А НА И В

Ил. 2. Образцы монет сасанидского Ирана с изображением аташданов

37
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
распространенной в поздних деревянных ко-
лоннах Сурхандарьи.
Возможно, с целью придать легкость компози-
ции ствола аташдана, изображенного на монете
Варахрана IV, были сделаны вертикальные линии,
напоминающие каннелюры. На согдийской моне-
те, подражающей драхме Варахрана IV, каннели-
рованный ствол имеет плавное сужение в сере-
дине (Дашков 2008: 300). На сасанидо-кушанской
монете № 191 из раскопок Дильберджина кан-
нелированный ствол аташдана расширен книзу
(Вайнберг, Кругликова 1984: 131, 140).
На изображении аташдана периода правле-
ния Йездигерда I имеется своеобразный элемент
трактовки: спиралевидная резьба в нижней части
ствола. На согдийском (?) подражании V-VI вв.
драхме Варахрана V (Дашков 2008: 300) сохране-
на винтовая/спиральная трактовка верхней части
ствола аташдана. Нижняя часть орнамента стёр-
та. Сомнение С. Б. Дашкова, обозначенное вопро-
сительным знаком, по поводу принадлежности
монеты согдийскому подражанию, рассеивается,
потому что ствол колонны, охваченной снизу до-
верху винтовой резьбой, характерен именно для
Согда. В частности, в биянайманских оссуариях
(Кастальский 1908) посередине ствола вьется за-
тухающая кверху спиралевидная кривая, – может
быть, один из вариантов излюбленного в средне-
азиатской архитектуре и в орнаментальном ис-
кусстве мотива мор-печ («изгиб змеи» – спираль).
Ствол спаренных колонок лимаровского кувшин-
чика развивают тот же мотив жгута; прямую ему
параллель дают колонки карликовой галереи мав-
золея Саманидов (Пугаченкова 1950: 32). Так, на
глиняном поливном сосуде VIII в. из Афрасиаба
изображена беседка или павильон. В ней арки
опираются на спаренные жгутовидные колон-
ки с небольшими капительками в виде завитков
(Ремпель 1961: 81-82). Ствол колонны со спирале-
видной трактовкой имеет место и в архитектуре
Тимуридов.
Еще не так давно в горной долине Верхнего
Зеравшана были живы традиции тысячелетней
давности. Мастер, несомненно, видел и оценил
образцы прошлого в Рарзе, Урмитане (Воронина
1977: 48-49). Древние традиции сохранились и
в других горных районах Средней Азии. Отсю-
да колонна со жгутовидной трактовкой ствола в
горном селении Искодар (Воронина 1977: рис. 38);
в верхнезеравшанских сёлах Зеробод, Зосун (На-
зилов 1999: 183); в сурхандарьинских сёлах Дехаи
Сурх, Дехаи Бодом (Назилов 1999: 174), в кашка-
дарьинском горном селе Хазрати Башир (Пугачен-
кова 1965: 86).
На монете Хормизда I ствол аташдана сверху и
снизу отделяется одной ступенькой со значитель-
38
ным выступом. Алтарь на монете Арташира II от-
личается тем, что одна из верхних плоских плит
(третья) довольно широкая и имеет большой вы-
нос в боковые стороны, придавая композиции ал-
таря внушительность и монументальность. Здесь,
как и на алтаре, изображенном на монете Шапура
II, ствол алтаря имеет плавное сужение к середи-
не. Это в определенной степени снижает массив-
ность плоских ступеней.
На другой монете Арташира II ступеньки ал-
таря узкие, с небольшим выносом, возможно,
округленные. В общей композиции алтаря пре-
обладает ствол, состоящий из двух усеченных
конусов, соединенных в узких сечениях. Еще на
одной монете Шапура II алтарь огня приобретает
приплюснутую форму за счет больших выносов
плоских ступеней. Наблюдается, как и на изобра-
жении алтаря на монете Арташира I, включение
в тело ствола вертикальных валиков, напоминаю-
щих каннелюры.
На монете Шапура III большую часть ком-
позиции аташдана занимают высокие плоские
ступеньки. На теле короткого ствола сделаны
длинные и короткие диагональные черточки. Со-
четание толщины и ширины плоских ступеней со
стволом придаёт композиции алтаря цельность,
объемность и нарядность.
На монетах Варахрана V вместо верхних сту-
пеней алтаря выполнено изображение головы бо-
жества. Аташдан того же типа с головой божества
имеется на подражаниях драхмам Варахрана V,
обнаруженным в Согде и датируемым V – нача-
лом VI в. (КИДУ: 33). На алтаре, изображенном
на монете периода правления Валкаша (484–488
гг.), вместо плоских ступеней капители помеще-
но изображение головы божества. Такие головы
в пламени алтаря появляются еще в начале IV в.
при Хормизде II (Луконин 1969: 155).
На монетах Пероза композиция большин-
ства алтарей имеет классический вид: гладкий,
круглый в сечении ствол сверху и снизу отмечен
тремя валикообразными ступенями. На монете
№ 642, найденной в Пянджском районе, изобра-
жение ствола состоит из эллипсовидных, шаро-
видных форм, установленных друг на друга. На
алтаре с монеты первой четверти VIII в., пред-
ставляющей собой подражение драхме Пероза с
согдийской легендой в надчекане, найденной на
Аджина-тепа (ДТ 1985: 255, № 647), вся компо-
зиция ствола состоит из прямоугольных, кону-
совидных, чашевидных плоскостей с острыми и
округленными снизу углами, наложенными друг
на друга. Ствол здесь не цельный. Аташдан на
этой монете напоминает ствол деревянной колон-
ны начала н.э. из Восточного Туркестана в районе
озера Лобнор.
 А НА И
На одной монете Хосрова I Ануширвана
ствол алтаря состоит из двух круглых усечен-
ных конусов, соединенных в узких сечениях
посредством стержня. Монета Хосрова I с изо-
бражением аташдана аналогичной композиции
обнаружена в Чаганиане (КИДУ 1991: 10). На
драхме периода правления того же царя середи-
ну узкого ствола занимают три плоские остро-
конечные валикообразные формы. Если на пер-
вом изображении конструктивность функции
ствола аташдана теряется, увеличивается деко-
ративность ствола, то на втором композиция
алтаря за счет линейных обводных бордюров
приобретает легкость.
Начиная с периода правления Хормизда IV на
изображениях алтарей сечение ствола значитель-
но сужается и превращается в тонкий цельный
стержень. Это можно видеть и на монетах Хор-
мизда IV, Варахрана VI, Хосрова II Парвиза, Ви-
стахма, Хормизда V, Кавада II Широе, Фаррухза-
да-Хосрова и Йездигерда III, правление которых
охватывает 579–651 гг. (Дашков 2008: 295–299).
При этом увеличивается высота плоских плит
баз и капителей, поэтому слабеет конструктивная
устойчивость композиции и усиливается декора-
тивность алтаря.
Ил. 3. Интерьер зороастрийского святилища. Верхний Зеравшан, Таджикистан. Реконструкция Д. Назилова
39
В
На изображении одной монеты из Тохариста-
на (Зеймаль, Луконин 1972: табл. XXVII, 1), под-
ражающей монетам сасанидского Ирана, конусо-
видный ствол приобретает форму остроконечной
ступенчатой пирамиды, установленной на базу,
состоящую из двух плоскостей со скошенными
торцами. При этом насадка трехступенчатой ка-
пители с большим выносом верхней ступеньки на
остроконечном стволе снижает конструктивную
устойчивость.
На двух монетах периода царствования Нар-
се (Луконин 1969: 155) имеются изображения ко-
лонн, установленнх по обе стороны аташдана. На
колоннах выделены пьедестал и капитель шаро-
видных форм. Шаровидные формы на пьедестале
напоминают кузаги – кувшиновидные базы сред-
неазиатских колонн. Рисунок этих монет отобра-
жает интерьер храма. На рельефном рисунке ос-
суария, найденного в согдийском Мулла Кургане,
изображен интерьер трёхнефного сооружения.
На полу центрального нефа, между двумя колон-
нами установлен аташдан такой же композиции,
как и на монетах сасанидского Ирана. Известно,
что план храма с двумя колоннами, находящими-
ся по сторонам аташдана, раскопан в Бишапуре
(Луконин 1969: 155).
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
По свидетельству исследователей, на колоннах
аналогичных храмов некогда были установлены
статуи, на одной из них – определенно статуя
Шапура I, о чём говорится в надписи на колон-
не, на другой – возможно, статуя Ахурамазды
(Ghirshman 1936; Луконин 1969: 155). Указанные
факты дают основание предполагать, что объем-
ные аташданы сасанидского Ирана размещались
в центре помещения. В больших залах аташдан
находился между колоннами, которые поддержи-
вали прогоны потолка, – их могло быть две, четы-
ре и более. Предполагается, что между колоннами
над аташданом на потолке устраивались отвер-
стия для освещения и вытяжки дыма от возжига-
емого огня (ил. 3).
Вероятно, аташданы, изображенные на моне-
тах Центральной Азии, имели высоту от 50 см до
2 м (Азимов 1997: 24–25). Примем к сведению и
такое замечание: «На основании изображений на
некоторых «сасанидоподобных» монетах, обра-
щавшихся на территории Согда, известна форма
местных алтарей огня с уступчатым основанием
и верхом, отличающихся от иранских алтарей ха-
рактером своих приземистых пропорций» (Пуга-
ченкова 1950: 49).
По изображениям аташданов на монетах Чача
III-VIII вв. (Шагалов, Кузнецов 2006: 89, 309) выде-
ляются два типа композиций. На первом аташдан
приземистый, ствол короткий, капитель и пьеде-
стал состоят из одной плоской плиты. На втором
аташдан отличается лишь высотой и солидно-
стью ствола. Изображение алтаря с пирамидаль-
ным пламенем на бронзовом сосуде-кратере, най-
денном в местности Чорсу-Гозиён в 4 км к югу от
Худжанда, в высоту немного выше колен людей,
стоящих по обе стороны алтаря (Литвинский,
Турсунов 1971: рис. 1).
В Пайкенде найдено несколько монет с изобра-
жением алтаря огня на реверсе. На лицевой сто-
роне одной из монет – двугорбый верблюд, или
бактриан, идущий вправо, в ободке из точек. На
реверсе его в точечном ободке изображен двух-
ступенчатый алтарь огня. Языки пламени верти-
кальные, прямые.
На лицевой стороне другой монеты изображе-
ние верблюда близко напоминает изображение
на предыдущей монете. На оборотной стороне в
линейном ободке – алтарь огня, не очень четкий,
но видно, что он двухступенчатый, имеет широ-
кое основание и широкую верхнюю часть, пламя
в форме треугольника.
Из монет Бухарского оазиса представлены еще
две монеты с изображением правителя, поверну-
того в ¾ оборота вправо, в точечном ободке. На
реверсе в точечном ободке по центру – алтарь
огня, сверху языки пламени. Слева от алтаря –
40
согдийская надпись из трех знаков (Торгоев, Мир-
заахмедов, Кулиш 2014: 101–102).
На монетных изображениях сасанидского
Ирана высота аташдана, как правило, выше фи-
гур жрецов или адептов, занимающих обе сторо-
ны алтаря, или же на уровне их глаз. При такой
высоте уход за огнём требует дополнительных
ступенчатых площадок, что, кстати, не находит
отражения почти ни на одном монетном изобра-
жении аташданов. Лишь на единственной моне-
те периода Пероза (V в.), найденной на городи-
ще Культепа (средневековый Сабат в Северной
Уструшане), на большой торговой трассе, веду-
щей из Согда в Худжанд, Фергану и далее в Китай,
имеется изображение высокого аташдана, по обе
стороны которого служители храма стоят на де-
ревянных подставках и, возможно, вливают мас-
ло в огонь. У одного из них подставка в виде стула
на трех ножках, у другого подставка напоминает
трон (Буряков, Грицина 2006: 158).
Очевидно, что на изображениях иранских мо-
нет учтены два обстоятельства. Во-первых, это
могла быть задача возвеличить статус государ-
ственной религии, поскольку аташдан является
главным символом зороастризма. Во-вторых, с
точки зрения композиционного решения, эле-
мент, занимающий центр окружности, своей до-
минантностью должен был объединить и подчи-
нить всю композицию.
Как видим, для всех сасанидских монет в пре-
делах одного царствования характерно, наряду
с другими основными компонентами, наличие
аташдана с фигурами жреца, мобеда, а также бо-
жества – Ахурамазды, Митры, Анахиты, располо-
женных по обе стороны от него. Однако формы
стволов, капителей и баз – разные не только по
композиции, но и по орнаментальной трактовке.
Зададимся вопросом: какова причина такого
разнообразия? В.Г. Луконин пришел к выводу, что
изображения на лицевой и оборотной сторонах
монет были насыщены религиозной символи-
кой. Можно считать, что изменение ряда компо-
нентов, составляющих изображения на аверсе и
реверсе, диктовалось государством и не зависело
ни от традиций монетных дворов, ни от резчиков
штемпелей. Сюда он относил и форму аташдана
(Луконин 1969: 156–157). Если это так, то можно
предположить, что каждый монарх стремился
поддерживать свою легитимность в том числе и с
помощью монетного чекана. Аташдан как символ
зороастрийской религии являлся, видимо, и важ-
ным средством визуальной пропаганды. Иначе
говоря, такие параметры, как высота и толщина
опоры-ствола, большой консольный вынос пло-
ских ступеней капители и базы были отнюдь не
случайными.
 А НА И
Но как объяснить изображения аташданов, на
которых мощный, высокий ствол заменен на тон-
кий, а иногда и короткий стержень? В результате
археологических работ в районе Термеза собрана
интересная нумизматическая коллекция, состо-
ящая из разновременных подражаний Перозу.
Они различаются по характеру изображений,
иконографии, составу металла и сохранности.
Исследователи отмечают, что «по мере времен-
ного отдаления наблюдается процесс искажения
изображений и надписей, который в конечной
фазе приводит к замене изображения Пероза на
лицевой стороне местным правителем и сильной
схематизации иконографии на оборотной сторо-
не» (Пидаев, Баратова 2006: 173).
На качество монет больше, чем хронологи-
ческая разновременность, ухудшение качества
металла и др., влияла политическая и торго-
во-экономическая ситуация в стране. Усиление
недовольства разных слоев населения – части
иранской знати, крестьян, ремесленников и дру-
гих – приводило к мятежам, восстаниям против
центральной власти. Ослабление Сасанидской
державы как экономически, так и политически
также стало причиной активизации борьбы по-
корённых народов против иранского господства.
Заслуживает внимания мнение о том, что
основу сасанидских монет, найденных на упо-
мянутом выше городище Культепа, составляют
изделия, чеканенные в разных городах Ирана
(Баратова 2002: 52). Не исключено, что отсут-
ствие централизованного монетного двора могло
привести к разнообразию изображения частей и
форм аташдана, а также к ухудшению качества
монет. Это подтверждает сравнение изображений
на двух монетах Пероза: на одной из них аташдан
состоит из нескольких чашевидных геометри-
ческих форм, а на другой за счет соразмерности
частей имеет традиционно-классическую форму.
Следует также учесть и такое мнение: «Надо
думать, что постепенное ухудшение качества резь-
бы и схематизация сюжетов сасанидских резных
камней, как и некоторых других памятников, об-
условлены и другими факторами. Одним из них,
несомненно, является многократное повторение
сюжетов, что естественно приводит в искусстве к
схематизму» (Бабаев 1971: 55). Точно также много-
кратная чеканка приводит к ухудшению рисунка
матрицы. По этому поводу О. И. Смирнова спра-
ведливо замечала, что «о неопытности, а в ряде
случаев и просто небрежности не только мастеров,
но и монетчиков свидетельствует значительное
количество экземпляров, при изготовлении кото-
рых матрицы или штемпеля монет оказались сдви-
нутыми на 3–5 мм и даже на половину монетного
кружка» (Смирнова 1981: 44).
41
В
Исходя из концепции В.Г. Луконина, что ис-
полнение всех компонентов диктовалось госу-
дарством, сказанное можно объяснить следую-
щим образом: возможно, что начиная с периода
правления Пероза влияние зороастрийской ре-
лигии снизилось. Исследователи сообщают, что
к концу правления Сасанидов зороастрийской
церкви приходилось самой отстаивать свое суще-
ствование – государство, с котором она была так
тесно связана, пришло в упадок. Не только вну-
тренние причины ослабляли религию – на нее на-
ступали и внешние силы. Манихейство, так и не
задушенное окончательно мобедами, получило
новых приверженцев, особенно в Средней Азии.
Еще более внушительным было распростране-
ние христианства (Фрай 2002: 325). Не потому ли
изображение аташдана утратило прежнее симво-
лическое значение и оставалось на усмотрение
изготовителей монет, которые к изображению
этого атрибута подходили из своих творческих
возможностей и соображений, усилив декоратив-
ность композиции?
Как уже отмечалось, начало утончения стволов
аташданов на монетных изображениях относится
ко времени правления Хосрова I. По сообщению
Иоанна Эфесского, этот правитель собирал кни-
ги всех религий, читал их и размышлял над тем,
которые из них истинные и мудрые. «После того,
как он все прочел и рассмотрел, он хвалил боль-
ше всех книги христиан и говорил: “эти истиннее
и мудрее всех религий”» (Пигулевская 1964: 308;
Дашков 2009: 140). Декоративность изображения
аташдана на монетах продолжалась и в последу-
ющие периоды царствования сасанидских царей.
Очевидно, что при последних Сасанидах стили-
зация этого прежде столь значимого атрибута
уже глубоко вошла в традицию.
Образцом подражания сасанидским моне-
там на заре ислама служит серебряный дирхем,
отчеканенный в Махаль-Басре (Нехавенд) в 658 г.
На аверсе изображен Хосров II Парвиз со своим
своеобразным крылатым венцом. Проработка
грубая по сравнению с монетами, отчеканен-
ными самым царем, но в нижнем правом углу
выведена басмала, символизирующая победу
ислама. На реверсе представлен алтарь огня с
двумя служителями (Brend 1991: 37). Это свиде-
тельствует о том, что монеты, отчеканенные за
пределами Ирана, а также в пору смены рели-
гий уступали качеством исполнения. На данном
дирхеме пропорции аташдана заметно вытяну-
ты, база и горизонтальные полочки чрезмер-
но высоки по отношение к ширине. Такое же
несоответствие пропорции частей аташдана
продолжается и на арабо-сасанидских монетах
661–680 гг.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 4. Рельефное изображение фасада
зороастрийского святилища, совмещенного с
интерьером, на стенке оссуария из Мулла-Кургана.
Источник: sogdians.si.edu/mulla-kurgan-ossuary/
Таким образом, хотя изображения алтарей на
монетах последних Сасанидов передают чисто де-
коративный образ, все же они свидетельствуют о
существовании в то время храмовых аташданов,
также как и упомянутое выше рельефное изобра-
жение на стенке оссуария из Мулла-Кургана (ил.
4). Изображения переносных аташданов анало-
гичной композиции имеют место и в настенных
росписях Пенджикента. Там, как и на аташданах
сасанидского Ирана, выделяются капитель, сту-
пенчатый пьедестал, поясок с орнаментальными
зарубками, выпуклыми валиками и другими де-
талями.
Ознакомление с основными видами изобра-
жений алтарей, воспроизведенных на монетах,
свидетельствует о том, что их эволюционное раз-
витие идет от монументальности к декоративно-
сти. Изображение алтарей на монетах раннего
периода имеет репрезентативный, торжествен-
ный вид. Стволы в них широкие, высокие, будто
сложены из жженого кирпича или камня. Соче-
тание ствола и ступенчатых плоских плит доста-
точно пропорционально.
Алтари на монетах позднего периода отли-
чаются легкостью и условностью. Ствол у них
42
короткий и узкий. Плоские плиты пьедестала и
капители больше напоминают кубовидные ка-
менные блоки, которые по пропорциям никак
не совместимы с тонкими, изящными стерж-
нями-стволами. Здесь попросту нарушена кон-
структивная устойчивость реального алтаря, и
его изображение становится совершенно схема-
тичным.
***
Итак, аташдан на реверсе монет сасанидско-
го Ирана демонстрировал значение зороастриз-
ма как государственной религии. Привержен-
ность к сохранению определенного количества
составных частей алтаря – их семь – говорит о
сакральном назначении предмета и существова-
нии канонов, которых придерживались при его
устройстве. Символическое изображение алтаря
на оборотной стороне монет воспроизводит в об-
щих чертах реальную композицию существовав-
шего в то время основного и широко распростра-
ненного вида алтаря. О бытовании реального
аташдана такой формы свидетельствуют настен-
ные росписи Пенджикента, рельефное изобра-
жение над дверью гробницы Кызкапкан и другие
артефакты.
Не исключено, что ствол алтаря символизи-
ровал опору и мощь религии в государственном
масштабе. Возможно, что переход изображения
ствола от массивной, пилоновидной компози-
ции к значительному утончению или разбивке
тела ствола на ряд геометрических фигур, одним
словом – стилизация, свидетельствует о допу-
стимости самостоятельного творческого подхода
художников-чеканщиков в периоды правления
отдельных сасанидских царей. Вероятно, такие
новшества стали следствием экономического
упадка, а также натиска других конфессий – ма-
нихейства, христианства, а затем ислама, что
привело к ослаблению зороастризма и, соответ-
ственно, к сугубо декоративному значению обра-
за аташдана. На разнообразие его форм, на сти-
лизацию его частей, очевидно, повлияло также
изготовление монет одного и того же правителя
в разных городах Ирана. Такая форма аташдана
стала повторяться и впоследствии превратилась
в традицию, в стиль.
Увеличение размера аташдана со всеми его
элементами по сравнению с персонажами про-
исходило, скорее, из соображений компоновки
алтаря в центре монеты: центральный элемент
должен служить доминантной фигурой, объеди-
няющей остальные части изображения в единую
композицию. Возможно также, что увеличением
масштаба алтаря подчеркивалась роль господ-
ствующей религии в государственном масштабе.
 А НА И
Встречаются монеты с изображением аташда-
на, верхнее венчание которого завершается чрез-
мерно большим консольным выносом. Это можно
видеть на монетных изображениях Арташира I
и Шапура I. Такой значительный вынос верхних
ступеней едва ли можно называть капителью –
скорее, это символика верхнего мира, космоса. В
этом случае ствол, сохраняя семантическое зна-
чение опоры религии, приобретает дополнитель-
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Азимов 1997 – Азимов И. М. Архитектура на деньгах
стран Центральной Азии // Нумизматика Цен-
тральной Азии. II. Ташкент, 1997. С. 24-28.
Бабаев 1971 – Бабаев И. А. К вопросу о взаимосвязях
Кавказской Албании с сасанидским Ираном (по
материалам глиптики и нумизматики) // Искус-
ство и археология Ирана. Всесоюзная конферен-
ция. 1969 г. Доклады. М.: Наука, 1971. С. 43-50.
Баратова 2002 – Баратова Л. С. Монеты Культепин-
ского клада // Нумизматика Центральной Азии.
VI. Ташкент, 2002. С. 51-58.
Бородина 1970 – Бородина И. Ф. Архитектура Ми-
дии // Всеобщая история архитектуры. Т. 1. М.:
Стройиздат, 1970. С. 291-295.
Буряков, Грицина 2006 – Буряков Ю. Ф., Грицина А. А.
Мавераннахр на Великом шелковом пути. Самар-
канд-Бишкек: МИЦАИ, 2006.
Вайнберг, Кругликова 1984 – Вайнберг Б. И., Кругли-
кова И.Т. Монетные находки из раскопок Диль-
берджина (II) // Древняя Бактрия. Вып. 3. М.: На-
ука, 1984. C. 125-140.
Воронина 1977 – Воронина В. Г. Конструкции и худо-
жественный образ в архитектуре Востока. М.:
Стройиздат, 1977.
Дашков 2008 – Дашков С. Б. Цари царей Сасаниды.
Иран III-VII вв. в легендах, исторических хро-
никах и современных исследованиях. М.: СМИ
-АЗИЯ, 2008.
ДТ 1985 – Древности Таджикистана. Каталог выстав-
ки. Душанбе: Дониш, 1985.
Зеймаль, Луконин 1972 – Зеймаль Е. В., Луконин В.
Г. Монеты из раскопок Кара-тепе 1961-1971 гг.
(Краткая справка) // Буддийский культовый
центр Кара-тепе в старом Термезе. М.: Наука,
1972. С. 101-103.
Кастальский 1909 – Кастальский Б. Н. Бия-най-
манские оссуарии // Протоколы Туркестанского
кружка любителей археологии. Вып. XIII. Таш-
кент, 1909. C. 1-36.
КИДУ 1991 – Культура и искусство древнего Узбеки-
стана. Каталог выставки (в 2 книгах). М., 1991.
В
ную функцию в качестве arbor mundi – мирового
древа, описанного в Авесте (Яшт 12, 17) как самое
главное дерево, прародитель всех растений. Как
бы то ни было, в сасанидском Иране было широ-
ко распространено представление о жертвенном
алтарном столбе как одной из форм оси мира, со-
единяющей землю и небо. И аташдан, в свою оче-
редь, мог служить наглядной иллюстрацией идеи
о трехчастном строении вселенной.
Литвинский, Турсунов 1971 – Литвинский Б. А., Тур-
сунов Н. О. Ленинабадский кратер и луврская ваза
Сосибия // ВДИ. 1971. № 3. C. 92-106.
Луконин 1969 – Луконин В. Г. Культура сасанидского
Ирана. М.: Наука, 1969.
Луконин 1979 – Луконин В. Г. Иран в III веке. М.: На-
ука, 1979.
Назилов 1999 – Назилов Д. А. Зодчество горных райо-
нов Средней Азии. Ташкент, 1999.
Пигулевская 1964 – Пигулевская Н. В. Арабы у границ
Византии и Ирана в IV–VI вв. М.-Л.: Наука, 1964.
Пидаев, Баратова 2006 – Пидаев Ш.Р., Баратова Л.С.
К истории денежного обращения раннесредневе-
кового Термеза // ИМКУ. Вып. 35. – Ташкент: Фан,
2006. C. 172-182.
Пугаченкова 1950 – Пугаченкова Г. А. Элементы сог-
дийской архитектуры на среднеазиатских терра-
котах // Труды Института истории и археологии
АН УзССР. Т. 2. Ташкент, 1950. С. 8-57.
Пугаченкова 1965 – Пугаченкова Г. А. Неизвестные
архитектурные памятники горных районов Узбе-
кистана // Искусство зодчих Узбекистана. Вып. 3.
Ташкент: Фан, 1965. С. 66-88.
Ремпель 1961 – Ремпель Л. И. Архитектурный орна-
мент Узбекистана. Ташкент, ГИХЛ, 1961.
Смирнова 1981 – Смирнова О. И. Сводный каталог
согдийских монет. Бронза. М.: Наука, 1981.
Торгоев, Мирзаахмедов, Кулиш 2014 – Торгоев А. И.,
Мирзаахмедов Д. К., Кулиш А. В. Предваритель-
ные данные по кладу медных монет из Пайкенда
// Археология Узбекистана. 2014. № 1. С. 98-108.
Фрай 2002 – Фрай Р. Наследие Ирана. М.: Восточная
литература, 2002.
Шагалов, Кузнецов 2006 – Шагалов В. Д., Кузнецов А.В.
Каталог монет Чача III–VIII вв. Ташкент: Фан,
2006.
Anklesaria 1908 – Anklesaria T. D. and B. T. The
Bûndahishn. Being a Facsimile of the TD Manuscript
No. 2. Bombay: 1908.
Brend 1991 – Brend B. Islamic Art. London: British
Museum Press, 1991.
Ghirshman 1936 – Ghirshman R. Inscription du
monument de Chapour I-er a Chapour // Revue des
Arts Asiatiques, X, 1936.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

БЕРНАРД О’КЕЙН

С А МАСТЕ СК СТЕН АМ ТНИКА

АВИ Н И В ЕН ИТКИ
Есть только одна часть исламского мира, которая, кажется, использовала монтажные метки, чтобы
направлять мастеров, работающих с плитками, причем только на плитках, покрытых подглазурной
росписью. Речь идет о Хорезме, который в XIV в. находился под контролем Золотой Орды. На отдельных
плитках с территории Золотой Орды в России, на некоторых панелях в мавзолее Наджм ад-Дина Кубры
в Куня-Ургенче и в мавзолее Алауддина в Хиве были нанесены отметки в XIV в., и они повсеместно встре-
чаются на зданиях Хивы XIX в. В этой статье проиллюстрированы данные открытия и рассмотрены
причины их редкости. Затем обсуждена связанная с ними тема, казалось бы, неправильного размещения
или дизайна средневековых плиточных панелей. Сделан вывод, что нумерация плиток четко отражает
практику, при которой плиточная панель в натуральную величину сначала окрашивалась на земле, а
затем разрезалась для обжига на более мелкие плитки, независимо от симметричного рисунка, который
он мог отображать. Возможно, это отражает неуверенность керамистов в способности каменщиков
или плиточников правильно размещать даже симметричную облицовку на стене.
Ключевые слова: Хорезм, Золотая Орда, Куня-Ургенч, Хива, изразцовая облицовка, Cuerda seca.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-04
Цитирование: О’Кейн Б. От пола мастерской до стены памятника: правильно ли размещены плитки? //
Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 44-64.

С
РЕДНЕВЕКОВАЯ, а затем и исламская ар-
хитектура, особенно в Иране, характеризу-
ется разнообразием облицовочных плиток.
Есть немало примеров, где мозаика из плиток
была изготовлена на месте, но другие были сде-
ланы в мастерской, которая, возможно, находи-
лась очень далеко от объекта. Наиболее очевид-
ным примером такого рода являются кашанские
изразцы, которые, за одним исключением2, изго-
тавливались только в городе того же названия,
но были сделаны для памятников, находящихся
на расстоянии более тысячи километров от Ка-
шана3. Кашанские изразцы были относительно
просты в сборке, так как они представляли собой
либо надписи на фризах, михрабах (также содер-
жащих надписи и симметричные элементы), либо
звездчатые изразцы, размещение которых было
произвольным.
Есть только одна часть исламского мира, ко-
торая, кажется, использовала монтажные метки,
чтобы направлять мастеров, работающих с плит-
ками, причем только на плитках, покрытых под-
глазурной росписью. Речь идет о Хорезме, кото-
1
Перевод с английского Р. Г. Мурадова.
2
Ильханидские дополнения на городище Тахт-и Сулейман
(Masuya 1997: 226).
3 5
Например, у святыни Пир Хусейн под Баку, см. наиболее
полную публикацию: (Крачковская 1946).
рый в XIV в. находился под контролем Золотой
Орды. На отдельных плитках с территории Золо-
той Орды в России, на некоторых панелях в мав-
золее Наджм ад-Дина Кубры в Куня-Ургенче4 и в
мавзолее Алаэддина в Хиве были нанесены от-
метки в XIV в., и они повсеместно встречаются на
зданиях Хивы XIX в.5 Эта статья продемонстри-
рует данные открытия и рассмотрит причины
их редкости. Затем будет обсуждена связанная с
этим тема, казалось бы, неправильного размеще-
ния или дизайна средневековых плиточных пане-
лей.
Мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330 г.)
Ибн Баттута посетил Ургенч (который он на-
зывал Хорезмом) в начале XIV в. во время прав-
ления там Кутлуг-Тимура (1321-1333). Он упоми-
нает святыню Наджм ад-Дина Кубры, как место,
4
Куня – от персидского слова «старый». К сожалению, его
транслитерация с персидского на русский и обратно на
английский часто приводила к неточной маркировке Ку-
ня-Ургенча. Город возник на месте старого Гурганджа, раз-
грабленного монголами. В свою очередь, он был разграблен
Тимуром в 1388 г., но несколько раз восстановился, пока
правители Хорезма не сделали Хиву своей столицей в XVII
веке. Новый Ургенч был основан под Хивой.
Единственная ссылка на них – это краткое упоминание
примеров Хивы и Золотой Орды (Rogers 2006: 371-372).

44
 КЕ Н
Ил. 1. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры
(ок. 1330), вид на пештак (фото: Б. О’Кейн)
находившееся за пределами города, и где бесплат-
но предоставлялась еда для путешественников
(Ibn Battuta 1971: 541-542). Возможно, это было
то самое здание, которое сохранилось до наших
дней и которое, согласно надписи на пештаке,
было построено Кутлуг-Тимуром, правителем
города, наместником правителя Золотой Орды
Узбек-хана6.
Изразцовая облицовка сохранилась в двух ча-
стях здания – на пештаке (ил. 1) и на кенотафе во
внутреннем купольном помещении. Все плитки
подглазурно окрашены, светло- и темно-синие
на белом фоне, и часто очерчены черным цве-
том. Как светло-, так и темно-синие плитки пре-
имущественно с подглазурной росписью, но это
максимально использовалось в градуированных
оттенках, используемых для цветущего шинуазри
на некоторых панелях (ил. 2).
С надписями, которые обеспечивают внутрен-
ний порядок, нет необходимости размещать зна-
ки. Также не следует думать, что они необходимы
для симметричных панелей. Пештак содержит
повторяющийся рисунок на больших шестиу-
гольных плитках, которые не имеют таких надпи-
6 не видно следов монтажных меток.
О самом здании см.: (Мамедов, Мурадов 2000: 33-39).
45
Ил. 2. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры
(ок. 1330), панно на пештаке (фото: Б. О’Кейн)
сей. Однако, мы находим их последовательно ис-
пользуемыми на границе плиток фриза на софите
входной арки, которые также обрамляют повто-
ряющийся шестигранный узор (ил. 3).
К сожалению, я не заметил их расположения
при посещении памятника, поэтому у меня нет
хороших фотографий вблизи, но разрешения все
же достаточно, чтобы увидеть, что на прямоуголь-
ных пограничных плитках использовалась алфа-
витная система, состоящая иногда из одиночных
(ил. 4 б), а также пар букв (ил. 4 а)7. Другая подоб-
ная пара панелей находится на внутренних сто-
ронах входа под софитом (ил. 5). Здесь я также не
имею полного фотографического покрытия (а па-
нели с обеих сторон повреждены и далеко не пол-
ные), но некоторые прямоугольные пограничные
плитки с левой стороны имеют монтажные мет-
ки, в том числе одна из волнистых линий с точкой
рядом с ней (ил. 6)8. Поскольку прямоугольные
пограничные плитки также симметричны, труд-
но понять, зачем были нужны монтажные мет-
7
Похоже, что буквы были написаны дважды: одна в мень-
шем размере на тонкой белой кайме, другая в большем, на
бирюзовой кайме.
8
Из всех фотографий, которые у меня есть, на панели справа
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 3. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330), софит пештака (фото: Б. О’Кейн)

Ил. 4. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330 г.), деталь софита пештака
(фото: Б. О’Кейн)

ки, хотя верно и то, что ширина прямоугольных
пограничных плиток не совпадает с шириной
шестиугольных плиток внутреннего узора. Одна-
ко на левой панели (ил. 5) показан тип ошибки,
которой помогли бы избежать раскладные знаки.
Два фрагмента шестиугольных плиток в середи-
не верхней части имеют прямоугольную белую
границу, которая внезапно останавливается9, а у
шестиугольных плиток в верхней левой части и
отбитого края нет белой границы, где она должна
быть.
Тимпан над входной дверью намного сложнее
(ил. 7). На нем изображены замысловатые ара-
бески в низком рельефе, увенчанные арочной ку-
фической надписью10. Издалека это выглядит, на
первый взгляд, как сплошная панель; только при
более внимательном рассмотрении становится
ясно, что она почти полностью состоит из ше-
стиугольных плиток. Нет никакой связи между
рисунком и размером или формой плиток. Плит-
ки центрированы узором вокруг вертикальной
оси симметрии. Только плитки, расположенные
внизу, не являются шестиугольными, они имеют
основание, параллельное нижнему краю, так что
они пятиугольны. Вдоль нижней части имеется
одна белая рамка, и две, обрамляющие надпись,
– вокруг арочной верхней секции. На каждой из
надписей есть места, не только буквенно-цифро-
вые, но и состоящие из символов, из которых, ви-
димо, использовались два типа.

9
Можно предположить, что это было сделано преднамерен-
но, особенно если она была симметричной, но соответству-
ющая панель на противоположной стороне не имеет этой
особенности.
10
Al-mulk li’llah al-wahid (al)-ittihad wa ta‘ala (?), - перевод:
«Высшая власть принадлежит Богу Единственному, Непо-
вторимому, да будет Он велик».

46
 КЕ Н
Ил. 5. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330 г.), деталь внутри левой панели на пештаке
(фото: Б. О’Кейн)
Существует пять последовательностей: по од-
ной для нижней каймы, по одной для двух каёмок
надписи на правой стороне арки и аналогично по
одной для двух каёмок надписи с левой стороны
арки. Последовательность начинается в правом
нижнем углу, хотя ремесленники решили, что по-
ловина плитки в правом нижнем углу будет ини-
циировать только последовательность верхней
правой стороны арки (ил. 8).
Вдоль основания последовательность распо-
ложена в алфавитном порядке, чтение справа на-
лево. Буквы, в основном расположенные справа:
алиф, бā, тā, сā (верхняя точка которой, кажется,
затуманена повреждением плитки), джūм, чūм, ха,
дāль (с точкой внизу), зāль, ра (с точкой внизу), и
за. Самая левая плитка, как и справа, не отмечена
в этой последовательности, а находится в последо-
вательности для верхней левой каймы арки. Вну-
тренняя арка справа имеет следующую последова-
тельность11, идущую снизу вверх: алиф, бā, тā, сā
47
и джūм (на одной плитке), чūм, ха, дāль (с точкой
внизу), зāль, ра (с точкой внизу), за, и, наконец, та-
кую, разрешение которой недостаточно для того,
чтобы четко разобрать12.
Внешняя арка справа имеет цифры 1, 2, 3, 4
(по-персидски ۴, а не по-арабски ٤), затем цифру,
похожую на деформированную четвёрку, затем
похожую на пятерку с хвостом ниже круга, 6, 7 (с
точкой слева), 8, 9, 1013, 11 с точкой справа14, 12,
13 и 14. Внутренняя арка слева продолжается по
другой системе: по краю каймы каждой плитки
11
Начальный алиф на нижней границе находится на левом
краю плитки, второй алиф на той же плитке находится на
вертикальной границе.
12
Это может быть син с точкой внизу.
13
Фигура выглядит как мим, но, вероятно, ее следует интер-
претировать как фигуру с точкой для ноля, написанного не-
брежно.
14
Граница разделена по горизонтали между двумя плитками;
число написано на обеих.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 6. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры
(ок. 1330 г.), деталь внутренней левой панели
на пештаке (фото: Б. О’Кейн)
рядом с ее совпадением на соседней плитке поме-
щаются два символа. Сверху вниз они представ-
ляют собой две точки, линию с крюком, крест,
маленький круг с крюком, круг, нижний регистр,
квадрат, веточку, треугольник и, наконец, снова
крест (ил. 9-10).
Символы на левой стороне внешней арки
сложнее классифицировать; они не совпадают
ни с парами, ни с теми, которые я распознаю как
часть последовательности, например, абджад,
или с любым другим легкоузнаваемым алфави-
том. Один символ похож на букву шūн, другой
– на цифру 25, третий – на волнистую линию с
точкой, которая находится на нижней боковой
панели (ил. 9-10). Но последовательность долж-
на была быть очевидной для создателей, поэтому
здесь головоломка, ждущая ответа.
В чем причина использования шестиуголь-
ной плитки на тимпане? Гексагональные плитки
широко использовались до этого в сельджукской
Анатолии, в основном для цоколей, а также ино-
гда для куполов и кенотафов15. Однако, насколько
мне известно, это первый случай, когда они ис-
пользуются для узора, который не повторяется
на каждой шестиугольной плитке. Здесь можно,
по крайней мере, сказать, что их форма и раз-
меры помогают сделать их соединения менее
заметными и, таким образом, создать иллюзию
сплошной панели. Более поздние примеры их
использования чрезвычайно редки, основными
примерами являются плиточные панели cuerda
seca16 на дворце Тимура Аксарай в Шахрисабзе,
1379-1396 гг. (ил. 11-12), и в пятничной мечети
15
Примеры цокольных панелей см. Koнья, мечеть Ходжа Ах-
меда Факиха, 1222 г., (Meinecke 1976, pl. 24.3); Koнья, мечеть
Булгур Теккеси, 1240-1250 (Meinecke 1976, pl. 26.3); Koнья,
тюрбе Сахиб Ата, 1283-1292, (Meinecke 1976, pl. 39.1) (также
для кенотафов); для купола: Kонья, тюрбе Шейх Алман, 1288
г. (Meinecke 1976, pl. 40.4).
16
Cuerda seca (в пер. с испанского «сухой шнур») – метод, ис-
пользуемый при нанесении цветных глазурей. (Прим. ред.).
48
Самарканда – Биби-Ханым, 1399-1404 гг. (ил. 13).
Панель Биби-Ханым необычна тем, что верхний
ряд состоит из прямоугольных плиток, а затем
меняется на шестиугольную, что свидетельству-
ет о его все еще экспериментальном характере.
По сообщениям, Тимур депортировал мастеров,
ответственных за Аксарай, из Хорезма в Шахри-
сабз (Masson, Pugachenkova 1978: 118), так что,
возможно, эта параллель не должна удивлять.
Однако в этих более поздних примерах сокрытие
швов часто оказывалось менее успешным17. Вне
всякого сомнения, в этом причина выбора пря-
моугольных плиток другими или более поздними
мастерскими.
Мавзолей Алауддина, Хива (ок. 1340)
Один лишь изразцовый кенотаф этого памят-
ника датируется XIV веком (ил. 14). Он меньше,
но очень похож по форме на кенотаф в мавзолее
Наджм ад-Дина Кубры18, который был сильно по-
врежден, когда кирпичный купол над ним рухнул
в середине ХХ в. Несколько фрагментов кенотафа
Наджм ад-Дин Кубры сохранились, но ни на од-
ном из них не видно никаких следов монтажных
меток.
Однако некоторые из них, безусловно, исполь-
зовались на кенотафе Алауддина. Моя фотосъем-
ка этих деталей ограничена, поскольку барьер
препятствовал доступу посетителей по бокам и
сзади кенотафа. Оба кенотафа имеют или имели
прямоугольный плинтус с четырьмя панелями с
многодольными арками, выгнутыми на длинных
сторонах, двумя – на более коротких сторонах и
двумя остроконечными табутами19 сверху.
Оформленные в китайском стиле плитки,
окружающие многодольные арочные панели,
имеют прямоугольную, L-образную (по углам)
или Т-образную форму (соединяя углы между
17
Правда, в панели, воспроизведенной на ил. 12, очень за-
метные швы частично являются продуктом современной
реставрации. Тем не менее, для панели квадратной формы с
куфи, дизайн которого выполнен под прямым углом, выбор
шестиугольной плитки удивляет меньше всего.
18
Подобные кенотафы, кажется, были особенностью Хорез-
ма. Еще один относительно полный пример, также выло-
женный подглазурной плиткой, сейчас находится в Музее
исламского искусства в Катаре (Sotheby’s 2004, лот 94), но на
плитках нет никаких монтажных меток. О других кенотафах
cuerda seca в Куня-Ургенче см. (Халимов 1982; Kuehn 2007:
рис. 9-12 и O’Kane 2009: fig. 2: 19). Майкл Роджерс также от-
метил двухступенчатые кенотафы у мавзолея Музлум Сулу в
Миздахкане (Rogers 2006: 370, n. 16; и Якубовский 1930: рис.
9, 12-13).
19
Табут – погребальные носилки, в данном случае имеются
ввиду типичные хорезмские намогильники – сагана (Прим.
ред.).
 КЕ Н

Ил. 7. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330 г.), тимпан над входом (фото: Р. Г. Мурадов)

Ил. 8. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330 г.), деталь справа внизу над тимпаном над
входом (фото: Б. О’Кейн)

49
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 9. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры (ок. 1330 г.),
деталь в левом верхнем углу тимпана над входом (фото: Б. О’Кейн)
двумя многодольными арочными панелями). Та-
ким образом, на маленьких сторонах кенотафа
расположены четыре L-образные, две Т-образ-
ные и три прямоугольные панели. Между всеми
этими плитками есть двенадцать смежных со-
единительных швов. На каждом из этих стыков
имеются соответствующие метки. Для левой
многодольной панели они идут по часовой стрел-
ке сверху: черта, круг, линия, пересекаемая тре-
мя меньшими, два набора из двух параллельных
штрихов, две в формы головастика и три овала
(ил. 15). Правая многодольная панель, идущая
сверху по часовой стрелке, имеет крест, прожил-
ку, линию, пересекаемую двумя меньшими, три
параллельные линии, линию, прикрепленную к
полукругу, и две параллельные линии.
Похоже, гончары сделали еще одно различие,
чтобы устранить ошибки при сборке. На корот-
кой стороне, видимой для меня, все отметины
на белой границе. На длинных сторонах кенота-
фа, с ограниченных точек зрения, которые были
мне доступны, все метки, кажется, сделаны на
смежной бирюзовой кайме, которая примыкает
к утопленным многогранным арочным панелям.
Это позволяло, не опасаясь перепутать эти две,
50
повторно использовать символы, найденные на
белой кайме на коротких сторонах, такие как три
параллельные линии (ил. 16).
Золотоордынские плитки (XIV век)
На золотордынских городищах было найдено
несколько фрагментов плиток, главным образом
из Болгара, которые очень похожи на предыду-
щие примеры в Куня-Ургенче и Хиве (ил. 17)20.
Два воспроизведенных здесь имеют похожую от-
делку под китайскую глазурь. Один из них имеет
se на белой кайме, другой – смесь знаков, которая,
кажется, также повторялась на внешней бирюзо-
вой кайме21. На территории Золотой Орды было
20
Я очень признателен Розалинд Хэддон за то, что она по-
делилась своими фотографиями и информацией об этих
плитках. В более ранних публикациях (Воскресенский 1967;
Fyodorov-Davydov 1984; Крамаровский 2005) отмечены мон-
тажные метки, но без упоминания параллелей.
21
Подобный фрагмент плитки с подглазурной росписью в
стиле китайской посуды из Болгара (Носкова 1976: рис. 6.1),
кажется, имеет несколько монтажных меток, хотя низкое ка-
чество иллюстрации делает это сомнительным.
 КЕ Н

Ил. 10. Куня-Ургенч, мавзолей Наджм ад-Дина Кубры

(ок. 1330 г.), деталь слева внизу от тимпана
над входом (фото: Б. О’Кейн)

Ил. 11. Шахрисабз, дворец Аксарай (1379-1404),

Деталь элементов мозаики cuerda seca на входе
(фото: Б. О’Кейн)

51
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 12. Шахрисабз, дворец Аксарай (1379-1404), деталь плиток cuerda seca на входе (фото: Б. О’Кейн)
несколько печей22, но с учетом масштаба и каче-
ства работы в Куня-Ургенче и процветания горо-
да в XIV в., отмеченного Ибн Баттутой, – наибо-
лее вероятный кандидат на центр производства
подглазурных плиток, найденных там, находил-
ся в Хиве и Болгаре. В противовес этому можно
было бы утверждать, что тогда у них была бы наи-
меньшая потребность в размещении знаков, но
этому, в свою очередь, можно противопоставить
доказательства из Хивы XIX в.
Хива XIX века
Хотя апогей Хивы был в XVII в., она пережи-
ла возрождение при правителях XIX в., кунграт-
ских ханах. Они расширили свои владения на юг
22
Краткий обзор см.: (Haddon 2012: 41).
52
до Мерва в современном Туркменистане, и отту-
да совершали частые набеги на удерживаемый
Каджарами Хорасан. Их территория сократи-
лась после 1873 г., когда город был оккупирован
русскими войсками, и ханы были вынуждены
подписать обременительный мирный договор23.
Чрезвычайное число зданий, сохранившихся с
этого периода, в основном украшенных изразца-
ми с подглазурной росписью, свидетельствуют
о процветании города. Как отметил Майкл Род-
жерс, ханы возродили культ Наджм ад-Дина Ку-
бры, а также возвели пристройку к святыне Ала-
уддина в Хиве, поэтому неудивительно, что есть
стилистические связи между плитками тех ран-
них памятников (Rogers 2006: 369-370). Ещё уди-
23
Более полное описание см.: (Rogers 2006: 363-368). Для зда-
ний см.: (Маньковская, Булатова 1978 и Маньковская 1982).
 КЕ Н

Ил. 13. Самарканд, мечеть Биби-Ханым (1399-1404), деталь плиток cuerda seca со стороны входа в айван
(фото: Б. О’Кейн)

вительнее то, что практически вся мозаика имеет
монтажную маркировку. Первым, кто заметил
это и связал их с плитками Болгара, похоже, был
Майкл Роджерс (Rogers 2006: 371).
Самые амбициозные схемы были найдены
в цитадели. Там приемная (кȳрнишхана) (1254
/ 1838-1839)24 и летняя мечеть (1815-1842) име-
24
Дата указана цифрами на левой стене зала.
ют очень большие поверхности, облицованные
плитками, на плоских боковых стенах с тщатель-
но продуманными комбинациями арабесок и
геометрических узоров (ил. 18). Прямоугольные
плитки выложены рядами, и каждый ряд прону-
мерован справа налево, начиная справа внизу.
На боковой стенке приемной нумерация меня-
ется чуть выше середины; нижний ряд достигает
значения чуть выше 1092 с одной точкой слева, а
ряд выше снова начинает число с единицы, но на

53
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 14. Хива, мавзолей Алауддина (ок. 1340), кенотаф (фото: Б. О’Кейн)
этот раз с двумя точками слева от номера (ил. 19).
Система нумерации также немного нетрадици-
онна: сначала кажется, что цифра пять, а именно
маленький кружок, фактически равна нулю, а пя-
терка последовательно пишется во всех памятни-
ках Хивы XIX в. как символ, напоминающий пал-
ку для игры в поло, обычно крючком внизу слева
(ил. 19), а иногда справа внизу (ил. 21).
Хотя рисунки симметричны, места, где были вы-
резаны плитки, не соответствуют какому-либо ре-
гулярному разделению рисунка. Это относится ко
всем плиткам XIX в. в Хиве.
Например, возьмите вертикальную панель с
внешней стороны медресе Мухаммеда Амин-хана
(1851-1855). Горизонтальные деления (отмеченные
красным на ил. 20) могли бы быть легко смещены,
чтобы соответствовать делениям рисунка, но, оче-
видно, это не беспокоило мастеров; проще было
нумеровать плитки и, таким образом, обеспечить
54
правильное размещение.
На пазушных панелях ряды были вытянуты
по горизонтали, охватывая обе стороны арки, и
нумерация снова началась снизу справа. Однако,
на пазухе фасада медресе Мухаммеда Рахим-хана
(1871 г.) (ил. 21), похоже, что-то пошло не так с
нумерацией. Числа здесь имеют крест справа, над
или под числами. Плитка № 9 не имеет креста; это
замена плитки. Но последовательность начина-
ется неожиданно после 12 со следующей плитки
слева. Другая аномалия видна в верхнем ряду, где
используются две замещающие плитки из другой
системы нумерации, с номерами 36 и 37 (без кре-
стика) вместо 40 и 41.
Как ни странно, нумерация необязательно
была полной гарантией от неправильного раз-
мещения. На пазухе из медресе Аллакули-хана
(1834-1835) (ил. 22) плитка № 42 в правом верх-
нем углу имеет каёмку, намного более широкую,
 КЕ Н

Ил. 15. Хива, мавзолей Алауддина (ок. 1340), Ил. 16. Хива, мавзолей Алауддина (ок. 1340),
деталь кенотафа (фото: Б. О’Кейн) деталь кенотафа (фото: Б. О’Кейн)

Ил. 17. Плитка из Болгара, Казанский национальный музей (фото: Р. Хэддон)

55
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 18. Хива, цитадель, приемная (1254 / 1838-1839) (фото: Б. О’Кейн)

Ил. 19. Хива, цитадель, приемная (1254 / 1838-1839), деталь боковой стены (фото: Б. О’Кейн).
Цифры в нижнем ряду справа налево 1087-1090; в верхнем ряду 12-15

56
 КЕ Н

чем каёмки плиток под ней. В результате плитки с номерами

42-47 не совпадают с рисунком в нижнем ряду. Только слева
от плитки в центре сверху (№ 49), рисунок верхних рядов сно-
ва совпадает25.
Особенно выдающийся пазух найден на внешней стороне
медресе Мухаммеда Амин-хана (1851-1855) (ил. 23). На трех
плитках номер не виден, вероятно, из-за налёта грязи. Но
ясно, что числа в этом случае были размещены вверх ногами,
причем нумерация начиналась справа вверху и продолжалась
слева внизу. Другими словами, мастер пронумеровал плитки,
как обычно, но панель была на земле, в натуральную величи-
ну с полностью нарисованным рисунком, и для него не имело
значения, на какой стороне арки он стоял. Это не облегчило
жизнь рабочим, которые монтировали плитки, и, вероятно,
поэтому этот метод настолько редок, но, что очень важно, он
говорит нам о том, что мы имеем дело с полноразмерным ри-
сунком на непрерывной основе, готовой для резки на более
мелкие кусочки для обжига.
Этот метод объяснил бы некоторые из различных подходов
к вырезанию даже шаблона, который повторяется несколько
раз. Например, в комплексе Мехмеда I в Бурсе (Зелёная ме-
четь и мавзолей, 1421 г.) монохромно глазурованные панели
имеют медальоны cuerda seca. В каждом случае, хотя медальо-
ны в мечети были идентичны друг другу (а медальоны в мав-
золее также идентичны друг другу), они были разрезаны на
плитки для обжига разными путями (ил. 24-25). Мало того, ни
одно из делений не отражало симметричного рисунка плиток.
Когда рисунок уже сделан в натуральную величину, мо-
жет быть и полезно разрезать плитки при делении рисунка,
но в этом нет необходимости. Например, изникские мозаич-
ные панели обычно симметричны относительно вертикаль-
ной оси, но не одинаково нарисованы и окрашены с каждой
стороны. В то время как шаблон из чертежной мастерской,
возможно, имел одну сторону, перевернутую для того, что-
бы сделать симметричный узор, на практике гончары допу-
скали небольшую свободу действий, заметную только при
внимательном осмотре, при рисовании и окраске отдельных
элементов, таких как листья и цветы. Даже по строго симме-
тричному геометрическому рисунку, такому как на тимпане
у входа в мавзолей султана Селима II в соборе Св. Софии в
Стамбуле (1577 г.), плитки были обрезаны не точно по сим-
метрии от вертикальной оси, а слегка слева от нее (ил. 26).
Иногда встречаются и более странные ошибки при переносе
рисунка на плитки.
Одним из лучших образцов плиток в комплексе Мехмеда I
в Бурсе является cuerda seca на михрабе в мавзолее. Однако

25
Эта пазуха также имеет неправильную последовательность внизу. Она
начинается с 1 в нижнем правом углу, 2 в нижнем левом углу, с ячейки без
номера во втором правом, затем с 5 во втором левом, после чего последова-
тельность продолжается в обычном режиме.

Ил. 20. Хива, медресе Мухаммеда Амин-хана (1851-1855),

панно (фото: Б. О’Кейн).
Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

57
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 21. Хива, медресе Мухаммеда Рахим-хана (1871), пазух над аркой (фото: Б. О’Кейн).
Номера оригинальных плиток отмечены желтым цветом; замены красным.
Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

Ил. 22. Хива, медресе Аллакули-хана (1834-1835), пазух над аркой (фото: Б. О’Кейн).
Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

58
 КЕ Н

Ил. 23. Хива, медресе Мухаммеда Амин-хана (1851-1855), пазух над аркой (фото: Б. О’Кейн).
Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

Ил. 24. Бурса, Зелёная мечеть (1421 г.), панель cuerda seca (фото: Б. О’Кейн).
Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

при тщательном рассмотрении часть его дизайна
свидетельствует об отсутствии регистрации (ил.
27). Точно так же в облицовке cuerda seca залов,
примыкающих к кибле купольного зала крупней-
шей мечети Исфахана, у большей части дизайна
вокруг якобы симметричной центральной оси
плохо с регистрацией (ил. 28). Частично это мо-
жет быть связано с реставрацией (где, как можно
было бы подумать, следовало также проявлять
интерес к соблюдению первоначального проек-
та), но уж точно не со всем этим.
На двух тимпанах мечети Уч Шерефели в Эдир-
не (1438-1447) есть аномалии среди подглазурных
окаймляющих плиток (ил. 29). Эти тимпаны на-
ходятся во дворе и являются единственными дву-
мя оригинальными, оставшимися в этой области.
В каждом тимпане бросаются в глаза три плитки
белого, а не голубого цвета. Другие элементы ди-
зайна и цвета точно соответствуют друг другу,
поэтому здесь явно не реставрация. Трудно при-
думать какую-либо вескую причину, по которой
возникла такая ошибка или почему ее не стали

59
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 25. Бурса, Зелёный мавзолей (1421 г.), деталь панели cuerda seca (фото: Б. О’Кейн).
Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

Ил. 26. Стамбул, собор Св. Софии, мавзолей султана Селима II (1577 г.), тимпан над входом
(фото: Б. О’Кейн). Красные линии добавлены, чтобы показать плитки

60
 КЕ Н
Ил. 27. Бурса, Зелёный мавзолей (1421 г.), деталь cuerda seca на михрабе (фото: Б. О’Кейн)
исправлять, когда она была замечена. Возможно,
затраты на замену плиток считались более значи-
мыми, чем смущение из-за ошибок.
Выводы
Несмотря на размеры и сложность плиточных
панелей, используемых в разных частях исламско-
го мира, только некоторые из тех, которые извест-
ны в Хорезме, имеют монтажную маркировку.
Такие знаки, вероятно, были наиболее полезны,
когда мастерская находилась далеко от памятни-
ков, где должны были быть использованы плитки.
Тем более удивительно, что в Хиве, кроме самого
города, нет ни одного кандидата на место изго-
товления такого количества плиток для памят-
ников XIX в. Точно так же наиболее вероятным
местом для изготовления другой группы, то есть
Хорезма XIV в., является самый процветающий
61
город того периода, Куня-Ургенч, где расположен
мавзолей Наджм ад-Дина Кубры, демонстрирую-
щий самое обширное применение таких плиток в
средневековье.
Нумерация плиток Хивы четко отражает прак-
тику, при которой плиточная панель в натураль-
ную величину сначала окрашивалась на земле,
а затем разрезалась для обжига на более мелкие
плитки, независимо от симметричного рисунка,
который он мог отображать. Возможно, это сви-
детельство неуверенности керамистов в способ-
ности каменщиков или плиточников правильно
размещать даже симметричную облицовку на
стене. В других частях исламского мира гончары,
как правило, вырезали плитки по линиям сим-
метричного узора, но нерегулярные и непосле-
довательные деления плиток, встречающиеся на
некоторых других памятниках, также лучше всего
объясняются разрезанием неразделенной панели.
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

62
 КЕ Н

Ил. 29. Эдирне, мечеть Уч Шерефели (1438–1447), подглазурная роспись тимпанов во дворе
(фото: Б. О’Кейн)

Ил. 28. Исфахан, мечеть Имама (1611-1630),

деталь мозаики из cuerda seca (фото: Б. О’Кейн)

63
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Воскресенский 1967 – Воскресенский А. С. Полихром-
ные майолики золотоордынского Поволжья // СА,
1967. № 2, С. 79-90.
Крачковская 1946 – Крачковская В. А. Изразцы мав-
золея Пир-Хусейна. Тбилиси: Изд-во АН ГрузССР,
1946.
Крамаровский 2005 – Крамаровский М. Золотая Орда
как цивилизация // Золотая Орда. История и куль-
тура. СПб.: Славия, 2005. С. 13-165.
Мамедов, Мурадов 2000 – Мамедов М. А., Мурадов Р. Г.
Гургандж. Архитектурный путеводитель. Istanbul,
UNDP, 2000.
Маньковская 1982 – Маньковская Л. Ю. Хива. Музей
под открытым небом. Заповедник Хорезмского
зодчества. Ташкент: Изд-во им. Г. Гуляма, 1982.
Маньковская, Булатова 1978 – Маньковская Л. Ю., Бу-
латова В. А. Памятники зодчества Хорезма. Таш-
кент: Изд-во им. Гафура Гуляма, 1978.
Носкова 1976 – Носкова Л. М. Мозаики и майолики из
средневековых городов Поволжья // Средневеко-
вые памятники Поволжья. М.: Наука, 1976. С. 7-37.
Пилявский 1974 – Пилявский В. И. Куня-Ургенч. Л.:
Стройиздат, 1974.
Халимов 1981 – Халимов Н. Б. Надгробие XIV века из
Куня-Ургенча // СА. 1981. № 2. С. 298-299.
Якубовский 1930 – Якубовский А. Ю. Городище Миздах-
кан // Записки Коллегии востоковедов при Азиат-
ском музее Академии наук СССР. Вып. 5. Л., 1930.
С. 551-581.
Fyodorov-Davydov 1984 – Fyodorov-Davydov, G. A., tr.
H. B. Wells. The Culture of the Golden Horde Cities.
British Archaeological Reports International Series,
198. Oxford, 1984.
Haddon 2012 – Haddon R. W. Unravelling the Enigmatic
Fourteenth-Century Mamluk and Mongol Fine Wares:
How to Solve the Problem // Islamic Art, Architecture
and Material Culture: New Perspectives, ed. Margaret
S. Graves. Oxford, 2012. P. 39-51.
Kuehn 2007 – Kuehn S. Tilework on 12th to 14th Century
Funerary Monuments in Urgench (Gurganj) // Arts of
Asia 37.2. 2007. P. 112-129.
Masson, Pugachenkova 1978 – Masson M. E., Pugachenkova
G. A., tr. J. M. Rogers. Shakhri Syabz pri Timure i Ulug
Beke (“Shahr-i SAbz from Timur to Ulugh Beg”) — I //
Iran. Journal of the British Institute of Persian Studies.
Vol. XVI (1978). P. 103-126.
Masuya 1997 – Masuya Tomoko. The Ilkhanid Phase
of Takht-i Sulaiman. PhD. dissertation, New York
University, 1997.
Meinecke 1976 – Meinecke M. Fayencedekorationen
seldschukischer Sakralbauten in Kleinasien. Istanbuler
Mitteilungen, 13. Tübingen: 1976.
O’Kane 2009 – O’Kane B. The Appearance of Persian on
Islamic Art, Biennial Ehsan Yarshater Lecture series, 4.
New York: Persian Heritage Foundation, 2009.
Rogers 2006 – Rogers J. M. Nineteenth Century Tilework
at Khiva // Doris Behrens-Abouseif and Stephen
Vernoit (edd.), Islamic Art in the Nineteenth Century:
Tradition, Innovation and Eclecticism. Leiden and
Boston, 2006. P. 363-385.
Sotheby’s 2004. Arts of the Islamic World. 28 April. London.
 А С ИЕВ

Т А ИЦИ НН Е ТЕ Н ИИ И ЕСТВЕНН Е
И М Т Е КИ И И С АНИ
С А СТВЕНН М Е Т КМЕНИСТАНА
В статье дается обзор некоторых образцов азиатского исторического оружия XVII-XIX вв., пред-
ставляющих собой художественную ценность благодаря их декоративной отделке с использовани-
ем приёмов ювелирного искусства. В основном это холодное и огнестрельное оружие из Персии, Аф-
ганистана, Хивинского и Бухарского ханств, бывшее в употреблении у туркмен, а также продукция
туркменского кустарного производства. Особое внимание уделено особенностям технологического
процесса оформления оружия и тематике его декора. Цель автора – показать разнообразие стилей
и технологий, использовавшиеся при оформлении холодного и огнестрельного оружия, которое нахо-
дится в коллекции ашхабадского музея.
Ключевые слова: холодное и огнестрельное оружие, Туркменистан, ювелирное искусство, орна-
мент, этномаркирующие элементы.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-05
Цитирование: Сопиев А.О. Традиционные технологии и художественные приёмы отделки оружия
из собрания Государственного музея Туркменистана // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 65-86.

Х
УДОЖЕСТВЕННОЕ оформление оружия
как самобытное явление материальной и
духовной жизни человека существует как
минимум с эпохи бронзы. Наряду с образцами
ахеологического оружия в Государственном му-
зее Туркменистана в Ашхабаде имеется большая
коллекция холодного и огнестрельного оружия
XVII-XIX вв., из Персии, Хорезма, Бухары, Афга-
нистана и Туркмении, бывшего в употреблении у
туркмен. В фондах музея представлены образцы
едва ли не всего арсенала этого периода.
Собирание оружейной коллекции началось
сразу после падения крепости Геок-Тепе в 1881 г.
и завоевания Туркмении. По инициативе началь-
ника Закаспийской области генерала А.Н. Куро-
паткина в 1898 г. при крепости был открыт музей,
посвящённый Геоктепинскому сражению.1 Для
демонстрации коллекции туркменского оружия
была отведена целая стена (ил. 1). Крепость и му-
зей находились рядом с железнодорожной станци-
ей и пассажирские поезда делали там остановку с
заранее запланированной экскурсией. В 1900 г. на
одну из таких экскурсий попал известный рус-
ский поэт Максимилиан Волошин. Среди его пи-
сем есть одно примечательное высказывание:
1
Газета «Асхабад», 1899, 3 января
«Поезд остановился в виду невысоких, тонких
глинобитных полуразрушенных стен, развевае-
мых ветром. Рядом небольшое здание музея. На
станции громкое имя “Геок-Тепе”. И это стены
“неприступной крепости”! Это взятие такой-то
“твердыни” составляет “блестящую страницу
русской истории”? В музее рядом с русскими бер-
данками в виде глубочайшей иронии выставлены
наивные кремнёвые ружья защитников Геок-Те-
пе. Какую бессознательную пощечину русской
славе составляет этот музей и эти развалины
развеваемой ветром крепости. Что-то глубоко
трагическое видится теперь в этих красивых, так
гармонирующих с окружающей обстановкой фи-
гурах туземцев. Они жили в этих степях и уме-
ли обращаться с ними...» (Волошин 2009: 404).
Вспоминая свой вояж в Туркестанский край,
поэт признавался, что самым ярким его впечат-
лением стала не красота Самарканда, который он
назвал «среднеазиатским Римом», а «Геок-Тепе с
его глиняными стенами и кремнёвыми ружьями»
(Волошин 2009: 464).
За прошедшие 120 лет коллекция передава-
лась из одного музея в другой. Многие экспонаты
были утеряны безвозвратно, но поступали и но-
вые предметы. Оружие, которое сегодня находит-
ся на учёте в Государственном музее Туркменистана,
бережно хранится с соблюдением современных

65
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 1. Интерьер музея в Геок-Тепе. На переднем плане манекены солдата русской армии и туркменского воина-
ополченца. В следующем зале просматривается стенд с оружием туркмен и русской армии.
Почтовая открытка, начало XX в.

норм и требований музейного дела, осуществля-
ется мониторинг, чистка и реставрация экспона-
тов.
В 2009 г. на территории крепости Геок-Тепе
открылся новый музей, посвящённый уже её
защитникам. Экспозиция современной оружей-
ной коллекции музея занимает теперь не одну
стену, а пространство целого этажа площадью
1224 м2. В создании коллекции активно прини-
мали участие местные жители – потомки тех во-
инов, которые держали оборону крепости.
Сохранились редкие фотографии конца XIX
– начала XX в., на которых ясно видно всё раз-
нообразие холодного оружия, которое исполь-
зовалось туркменами (ил. 2). Участник взятия
Геок-Тепе и первый комендант этой крепости
Алексей Маслов в одной из своих книг свидетель-
ствовал: «… ножи попадались превосходной от-
делки. Текинцы вместо кинжалов носят на поясе
остроконечный нож в круглых ножнах и с костя-
ной ручкой, украшенной бирюзой. Как редкость,
показывали нож в ножнах из цельного слоново-
го клыка» (Маслов 1882: 165). Иное мнение вы-
сказал десятью годами ранее анонимный автор
статьи в «Военном сборнике», отметивший, что
среди туркмен есть кузнецы, слесари и серебрян-
ники, которые занимаются ремонтом и украше-
нием оружия, но совершенно не умеют делать это
красиво (Туркмены 1872: 79). Разумеется, нельзя
сравнивать продукцию развитого цехового ре-
месла городов Персии, Хивы и Бухары с кустар-
ным производством номадов, но и среди их из-
делий есть немало экземпляров, представляющих
несомненную художественную ценность.
На бескрайних просторах Азии производи-
лись и использовались одни и те же виды оружия.
Изогнутые сабли шамшир (şemşir)2 и тульвар,
ножи кард, хайбер, пеш-кабз, кинжал ханджар
(hanjar)3, боевой топор таберзин (teberzin)4– вот
неполный перечень холодного оружия, получив-
ший распространение у туркмен. Названия ос-
новных видов оставались устойчиво тюркскими,
либо параллельно бытовали персидско-арабские
термины. Например, персидское шамшир, тыг и
2
TDDS, II: 358. Здесь и далее термины даются согласно
туркменской фонетике на основе современного туркмен-
ского алфавита.
3
TDDS, I: 536.
4
ТКЭС: 368.

66
 А С ИЕВ

Ил. 2. Стенд из ашхабадского музея. Фото начала XX в. Фотограф Ф. Ордэн.

Музей антропологии и этнографии РАН, СПб. (№ 255-212)

туркменское глыч, (Гараҗаев 1989: 25) или тебер
и палта, означавшие одно и то же. Кроме изделий,
изготовленных местными мастерами, туркмены
использовали оружие, произведённое в Персии,
Афганистане, Индии, Бухарском и Хивинском
ханствах. Основу их арсенала составляло тро-
фейное оружие, либо попавшее в результате тор-
гового обмена. В XVII-XIX вв. кочевые племена
туркмен находились в постоянном враждебном
окружении и оружие было предметом первой не-
обходимости. Участие в набегах или обороне род-
ных мест требовало непрерывного приобретения
и ремонта оружия. С изготовлением и ремонтом
справлялись небольшие мастерские (ussahana)5,
которые устраивали прямо в юртах. Производ-
ство ножей и сабель носило не промышленный,
а сугубо кустарный характер. Изделия туркмен-
ских мастеров (demir ussa, ahangуr)6 были более
функциональными и менее украшенными (Мас-
лов 1882: 165). На их художественное оформление
оказали влияние соседние страны, но при этом
туркменские изделия имели свой характерный
орнамент, и внимательный взгляд позволяет уви-
5
TDDS, II: 447.
6
TDDS, I: 260; ТКЭС: 35.

67
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 3. Сабля хорезмийская. Общая длина 980 мм,

длина клинка 830 мм, ширина у пяты 33 мм,
соотношение кривизны 12/34 см (КЕК-1638)

деть этномаркирующие элементы. Цель данной

статьи – показать разнообразие стилей и техно-
логий, использовавшихся при оформлении хо-
лодного и огнестрельного оружия, которое нахо-
дится в коллекции ашхабадского музея.
Основным видом холодного оружия туркмен
была сабля (gylyç)7. Подтверждением тому служат
обилие сохранившегося материала и различные
источники. (Каразин 1874: 234; Хива 1840: 58).
Разнообразные сабли из разных регионов стра-
ны имеются также в коллекциях других музеев
Туркменистана. Сабли, изготовленные в Хивин-
ском ханстве, отличаются богатым оформлением,
с использованием серебра и позолоты. Этот вид
сабли использовали туркмены из племени ёмут,
гарадашлы и човдур, жившие в пределах ханства
на правах военного сословия – нукеров (nöker)8.
Рассмотрим одну из таких сабель из коллек-
ции музея (ил. 3). Клинок имеет ярко выражен-
ную кривизну. Рукоятка традиционного шам-
шира с обычным колпачком, но с оригинальным
колечком (halka) для темляка. Темляк шёлковый,
сплетённый из ниток красного, жёлтого и зелё-

7
TDDS, I: 511.
8
ТКЭС: 277.

68
 А С ИЕВ

ного цветов, шнурок заканчивается кисточкой в

виде серебряной полусферы с бахромой из ниток
и цепочек, с шаровидными бубенчиками (düwme).
Перекрестие и обоймицы на ножнах булатные,
чаще их изготавливали из обычного железа. К
верхней обоймице ножен крепится двойной шну-
рок (reje), для удержания сабли в ножнах при езде
на коне. Пасовые ремни из бархата ярко-сирене-
вого цвета с нашитыми на них ажурными вось-
миконечными розетками. Розетки выполнены в
технике литья из металла белого цвета. Встреча-
ются также ремни зелёного и малинового цветов.
Ремни сходятся на бляхе-распределителе в виде
полусферы. Орнамент на бляхе в виде шестиле-
песткового цветка выполнен в технике басма. По
краю куполка плотным рядком вставлены мелкие
камни бирюзы. Ремни заканчиваются металли-
ческой застёжкой. Шёлковые пасовые ремни яв-
ляются отличительной чертой хорезмийских са-
бель.
Устье и наконечник ножен покрыты позоло-
той, средняя часть серебряная. Рядами в виде
розеток в кастах установлена бирюза. По краю
обоймиц, устья, наконечника и по контуру но-
жен также выложен сплошной ряд бирюзы. На
устье сбоку имеется вырез для облегчённого вы-
нимания сабли из ножен. По всему полю ножен
– богатый тисненый декор (basma). Технология
выглядит следующим образом: на тонко разваль-
цованный золотой, либо серебряный лист нано-
сится узор методом тиснения. Затем с обратной
стороны заливается внутрь мастика, гипс или вар
(Чвырь 1977: 16). Темой для декора обычно явля-
ется растительный орнамент. Чаще ножны обтя-
гивались бархатом (mahmal) малинового, бордо-
вого или зелёного цветов.
В юго-восточной части Туркменистана, на гра-
нице с Афганистаном живут туркмены-сарыки.
В приграничном районе среди туркмен помимо
традиционных шамширов, было широко рас-
пространено афганское оружие. Например, один
известный в своём регионе человек по имени

Ил. 4. Афганский пулвар. Общая длина 1010 мм,

длина клинка 875 мм, ширина у пяты 35 мм,
кривизна 120/390 мм (КЕК-1775)

69
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 5. Сабля туркменская. Общая длина 923 мм,

длина клинка 760 мм, ширина у пяты 30 мм,
соотношение кривизны 9,5/35 см (КЕК-2663)

Арнагельды-бай Ягмыр-оглы владел пулваром,

который сегодня хранится в школьном музее го-
рода Тахтабазар. Афганские пулвары, кайберы
и индийские талвары, находящиеся в частных
коллекциях и музеях Туркменистана, в основном
происходят из этих мест.
Рассмотрим один из таких клинков из коллек-
ции ашхабадского музея (ил. 4). Он изготовлен
из сетчатого булата прекрасной работы, имеет
заточенную елмань длиной в 230 мм, на расстоя-
нии 160 мм от рукоятки начинается композиция
из нескольких долов. Центральный дол ближе к
острию заканчивается сужением, шесть корот-
ких долов находятся со стороны обуха. На перед-
ней стороне первый короткий дол загибается под
центральным, на обратной стороне семь корот-
ких долов начинаются вровень с центральным.
Концы у долов полукруглые, между долами золо-
тая насечка в виде цветков. Туркменский термин
ганакар переводится как кровоток, что абсолютно
не соответствует его назначению9. Предназначе-
ние дола - облегчить вес сабли, усилить жёсткость
клинка, и при этом оставаться элементом декора.
На передней стороне клинка имеется калли-
графическая композиция, состоящая из одного
круглого картуша и двух наклонно расположен-
ных рамках с арабской эпиграфикой. Золотая
насечка исполнена в технике тах-и-нишан. В
круглом картуше выгравировано имя мастера:
«Изготовил Мухаммед», надпись хорошо читает-
ся. На обратной стороне – надпись в декоратив-
ной форме у перекрестия. Рукоятка имеет харак-
терное для пулвара полусферическое завершение
с конусом и шариком. Полусфера имеет ажурные
декоративные прорези. Сама рукоятка на месте
хвата утолщается, перекрестие загнуто внутрь
и заканчивается декоративными элементами в

9
TDDS, I: 386.

70
 А С
виде тюльпанов. Центральный луч перекрестия –
в форме листа с ажурной прорезью. По рукоятке
идут выпуклые линии, в центре на перекрестии
– декоративная клёпка из золота. Рукоятка также
выполнена из хорошей булатной стали.
Выделяется еще одна необычная туркменская
сабля, традиционная по форме, но с зооморфной
рукояткой в виде головы лошади (ил. 5). Сабля
полностью металлическая (сталь, серебро с по-
золотой). В оформлении использован художе-
ственный приём, характерный только для тур-
кменского ювелирного искусства. Мастер, слегка
раскачивая из стороны в сторону гравироваль-
ный резец, наносил рисунок на поверхность из-
делия. В результате различные изобразительные
элементы в виде ромбов, треугольников, завит-
ков располагались по всей поверхности. Линия
рисунка при большом увеличении выглядит
зигзагообразно и является границей между зо-
лотом и серебром. Часть деталей покрывалась
золотом, другая оставалась чистой. В результате
получалась двухцветная композиция. Всего два
цвета – матовое серебро и блестящее золото –
дают необычный эффект. Все изобразительные
элементы этих двух цветов одновременно как бы
взаимодействуют и соперничают друг с другом,
но в тоже время остаются единой целостной ком-
позицией. Такое соединение туркмены называли
сочетанием молока и мёда.
Позолота наносилась в технике амальгама
(gyzyllama, gyzyl çaýma, altyn çaýma, tylla suwyny
berme) при помощи ртути (simap). Технология за-
ключалось в следующем: золото вместе с ртутью
расплавляли на медленном огне. Полученный
сплав выливали в холодную воду. В результа-
те получалось пастообразное вещество серого
цвета. Этим веществом выкладывался рисунок,
после чего предмет ставился на огонь. Ртуть ис-
парялась, а изделие покрывалось тонким слоем
позолоты (Пиркулиева 1973: 53). Данное оружие
едва ли стоит рассматривать как боевое. Скорее
это подарочный экземпляр. Мастер, изготовив-
ший саблю, проявил себя больше как ювелир, чем
оружейник.
Традиционно сабли, изготовленные тур-
кменскими мастерами, несколько проще.
Клинок обычно имеет сильную кривизну, без
елмани. Нередко у пяты расположен картуш,
сделанный насечкой. Встречаются клинки с
одним долом или несколькими небольшими
доликами. Рукоятки, изготовленные из сло-
новой кости, моржового клыка, оленьего рога
либо дерева, часто украшали серебряными
шайбами.
Ножны (gyn или gylyç gap, gylap, niýam)10 лю-
бого вида холодного оружия являются наиболее
71
ИЕВ
важным этномаркирующим элементом. В разных
туркменских районах их оформление производи-
лось на свой манер. Именно по ножнам туркме-
ны легко определяли в соотечественнике принад-
лежность к тому или иному региону. Более того,
по неуловимым для европейца особенностям
ношения сабли, подвешивания сабли к поясу,
даже позавязыванию кушака воин-туркмен лег-
ко определял, из какого племени встреченный
незнакомец (Гродеков 1883: 84, O’Donovan 1883:
161). Конструкция сабельных ножен состоит из
деревянной основы, обтянутой гладкой либо ша-
греневой кожей, или обложенной тонким листо-
вым металлом. В верхней половине ножен мон-
тировались две железные обоймицы (bilekse) с
колечками для крепления к ним пасовых ремней
портупеи. В нижней части находится наконечник
(päýnek)11, который обтягивался дополнитель-
ным слоем кожи. Основная часть ножен состоит
из деревянных пластин. Пластины полностью
повторяют форму клинка сабли, с небольшим на-
пуском. В сечении ножны имеют миндалевидную
форму. По внешней стороне деревянных пластин
наносилась глубокая резьба с традиционным ор-
наментом. С внутренней стороны, ровно по кон-
туру клинка, выбиралось дерево на глубину чуть
больше половины толщины клинка. Затем обе по-
ловинки совмещались, склеивались и обтягива-
лись шагреневой кожей (sagry)12 зелёного цвета.
Наконечник ножен обтягивался кожей (teletin)13 с
гладкой поверхностью красно-коричневого цве-
та. Кожа обоих видов сшивалась прямым швом с
обратной стороны и укладывалась в заранее вы-
бранной в деревянной основе канавке. Внешняя
сторона украшалась тиснением прямыми линия-
ми в виде ёлочки или линейным геометрическим
орнаментом и солярными знаками. В качестве
украшений применяли серебряные (kümüşmyh)
или медные (mismyh) гвоздики.
Применялся ещё один оригинальный декора-
тивный приём. Так как наконечник состоит из
двух слоёв кожи, то в верхней его части выреза-
лось круглое, либо овальное отверстие. Кромку
вокруг отверстия обивали медными гвоздиками,
и получался необычный эффект. И, конечно же,
использовались все приёмы оформления в ком-
бинации друг с другом. Нередко наконечник за-
канчивался кожаной декоративной кисточкой
(gotaz)14.
Часто на текинских ножнах можно было уви-
деть и такой декоративный приём: от устья (gyn
10
TDDS, I: 513; Гараҗаев 1989: 25; ТКЭС: 35.386.
11
TDDS, II: 223.
12
TDDS, II: 249.
13
TDDS, II: 397.
14
TDDS, I: 451.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 6. Сабельная портупея. Конструкция состоит из двух погонных ремней длиной по 970 мм,
поясного ремня длиной 880 мм и двух пасовых ремней длиной 240 мм и 360 мм.
Ширина ремней портупеи 43 мм (КЕК-1073)

72
 А С
agzy) до верхней части наконечника вокруг но-
жен обвивалась тонкая кожаная тесьма (tasma).
На устье один конец тесьмы закреплялся гвозди-
ком, затем тесьму начинали плести вокруг ножен.
Тесьма, проходя поверх металлических обоймиц,
доходила до верхней части наконечника ножен,
и там также закреплялась гвоздиком. Подобный
вид оформления придавал ножнам особый шик.
По верху тесьмы по всей длине прибивали гвоз-
дики с декоративными серебряными шляпками
(gülmyh). Их делали по технологии мягкого штам-
па. На стальную или бронзовую форму (galip)
укладывался серебряный лист, и через свинцо-
вую пластину производился удар. В результа-
те получался невысокий рельефный орнамент
(Пиркулиева 1973: 52). Затем с задней стороны
припаивался гвоздик либо двойная шпилька, при
помощи которой элемент скреплялся с кожей.
Сабельная портупея (gylyç bagy, gylyç gaýyşy)
выглядела следующим образом. От обоймиц на
ножнах отходили два коротких пасовых ремеш-
ка к бляхе-распределителю. От неё расходились
два ремня разной длины. Один из них короткий,
нерегулируемый, а другой длинный и регулируе-
мый. Короткий ремень проходил спереди, на нём
крепилась S-образная металлическая застежка.
На конце регулируемого ремня располагается
металлическое кольцо-приёмник. Фалар – метал-
лический распределитель овальной или круглой
формы, декорировался с внешней стороны, имел
П-образные скобы для ремней с обратной сторо-
ны. Распределитель изготавливался из серебра,
украшался гравировкой с позолотой. Поверх-
ность инкрустировалась полудрагоценными кам-
нями. Традиционно это сердолик (hakyk, maşat) и
бирюза (piruze, pöwrize), установленные в кастах.
Сердолик – самый популярный камень, ис-
пользуемый в украшении туркменского холод-
ного оружия. Это минерал красного цвета, раз-
новидность халцедона. Он делится на три уровня
качества. Самым лучшим считался сердолик тём-
но-красного цвета, называвшийся хакык. Камень
среднего качества тараши имеет ярко-красный
цвет. На третьем месте – камень желтовато-
го цвета с белыми вкраплениями – нятараши
(Kyýasowa 2011: 177). По народным поверьям,
сердолик охраняет здоровье и служит оберегом
от сглаза, а также отводит молнии и защищает
от укусов скорпионов. Другой по популярности
камень – бирюза, минерал голубого цвета класса
фосфатов. Бируни писал, что бирюза приносит
победу (Чвырь 1977: 98). Собственно, по-персид-
ски пирузи (перс. ‫ )ﭘﻳﺭﻭﺯﻯ‬и есть «победа». Бирюзу
часто использовали для обрамления мелкими ка-
мушками вокруг крупного сердолика либо в виде
декоративных поясков.
73
ИЕВ
В фондах Государственного музея Туркмени-
стана хранится оригинальная портупея, оформ-
ленная именно таким образом (ил. 6). Широкие
кожаные ремни сплошь покрыты штампован-
ными серебряными деталями. На портупее – две
серебряные бляхи-распределителя типа фалар
диаметром 75 мм. На одной установлены в кастах
пять сердоликов овальной формы и украшены
позолотой. На другой бляхе один крупный сердо-
лик. Портупея застёгивается традиционной S-об-
разной застёжкой-фиксатором. Комплект отлит
из бронзы.
Традиционным, обязательным элементом
туркменского мужского костюма является зат-
кнутый за пояс нож (aksaply, bil pyçak, gezlik,
ýan pyçak) (Гараҗаев 1989: 27). Качество лезвия,
обильный декор ножен и рукояти говорили о бо-
гатстве владельца и подчёркивали его социаль-
ный статус (ил. 7). Нож из дамасской или булат-
ной стали (jöwher, polat) (Гараҗаев 1989: 28) был
обязательным предметом в доме туркмена, ему
придавался особый мистический смысл. Туркме-
ны верили, что нож охраняет дом, он считался
оберегом, его клали больным под подушку. Нож
передавался по наследству от отца к сыну.
Один из наиболее распространённых видов
ножа у туркмен – это кард (перс. ‫)ﻛﺎﺭﺩ‬. Страна его
происхождения – Иран, откуда в XVI в. он попал
в Северную Индию с войсками Великих Моголов
(Скраливецкий 2013: 30). Из Персии кард пришёл
и к северным соседям – туркменам. Он имеет
однолезвийный клинок прямой формы, плавно
сужающийся к концу. Технологии и принципы
оформления ножей те же, что и на саблях.
Однако слова кард в туркменском языке нет.
Этот вид холодного оружия туркмены именовали
пычак15. Древнетюркское написание этого слова
– бичак, происходит от глагола бич – резать16. У
карда очень устойчивая форма, внешне практи-
чески неизменная в Индии, Иране, Туркмениста-
не, Узбекистане. У такого ножа нет крестовины,
обязательным конструктивным элементом явля-
ется металлическая втулка. У текинцев, сарыков
и салоров втулка выглядит примерно одинаково,
только текинцы и ёмуды называли её яглов17, а са-
рыки и салоры – гульбенд18, что переводится как
«цветочный поясок».
Втулка имеет цилиндрическую форму с усече-
ниями по бокам и небольшим выступом вперёд.
Встречаются втулки, имеющие форму короткой и
круглой балясины. Наличие втулки на туркмен-
15
TDDS, II: 232.
16
ДТС: 98.
17
TDDS, II: 493.
18
TDDS, I: 494.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 7. Туркменские ножи. Фотография 1885 г. из фонда Национальной библиотеки Франции (BnF),
использованная в книге Анри Мозера (Moser 1886: 141, 231)

ских ножах имело сакральный смысл: если втулка
отсутствовала, то такой нож считался нечистым
и им нельзя было резать скот. Мясо животного,
заколотого таким ножом, считалось непригод-
ным в пищу (haram). Любой нож после использо-
вания тщательно мыли, поскольку остаток крови
на нем считался дурной приметой.
Если клинок был из булатной стали, то черен
– из обычного железа. В верхней части черена де-
лался продольный вырез клинообразной формы,
а нижняя часть клинка затачивалась в аналогич-
ной форме. Клинок вставлялся в вырез и свари-
вался кузнечной сваркой. На черен напаивались
половинки втулок, а по краю – прямоугольные
пластины. Втулка и пластины очень часто оформ-
лялись гравировкой либо золотой насечкой. Де-
кором покрывались практически все стороны, но
особо ценилась втулка, изготовленная из булат-
ной стали.
На черен устанавливались две костяные на-
кладки и скреплялись между собой металличе-
скими клёпками. Диаметр клёпок на одном ноже
тоже мог быть разным. Считалось, что количе-
ство и размер клёпок являются личным знаком
мастера-изготовителя. Материалом для рукояти
служили слоновая кость, моржовый клык, оле-
ньи рога, а также крупные верблюжьи кости.
Туркмены-сарыки использовали также рога гор-
ного барана – архара. Характерной особенностью
сарыкских ножей является раздвоение на конце
рукояти в виде копытца (toýnuk sap). Подобная
форма рукоятки объясняется таким образом:
когда нож брали в руку для удара, лезвие направ-
ляли острой стороной к себе, а большой палец
руки вкладывали в раздвоение. Удар наносился
сверху вниз, при этом он получался более уве-
ренным и твёрдым (Ботяков, Янборисов 1989: 54).
Этот элемент очень напоминает форму рукоятки
турецкого ятагана.
В оформлении рукояток наиболее популяр-
ным элементом декора был кружок с точкой в
середине – солярный знак. История этого знака
уходит в глубокую древность. Подобными знака-
ми еще в эпозху бронзы украшали свои костяные
изделия жители древней Маргианы (Сарианиди
2002: 151). Костяные рукоятки ножей с этими

74
 А С ИЕВ

Ил. 8. Туркменский нож-кард с ножнами. Длина ножа 365 мм, длина клинка 233, ширина у пяты 30 мм
(КЕК-2505)

75
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 9. Нож-кард персидской работы с ножнами

туркменской работы. Общая длина ножа вместе
с рукояткой 300 мм, длина клинка 180 мм,
ширина у пяты 22 мм (КЕК-2468)

76
 А С ИЕВ

Ил. 10. Персидский нож пеш-кабз с ножнами

туркменской работы. Общая длина кинжала
с рукояткой 305 мм, длина клинка 220 мм,
ширина у пяты 27 мм (КЕК-14304)

77
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

знаками встречаются среди археологических на-

ходок из средневекового Дехистана в Юго-Вос-
точном Прикаспии. Они датируются XII-XIII вв.
(Атагаррыев 1986: 135).
В оформлении клинков применялись раз-
личные технологии, известные в те времена. Ис-
пользуя нехитрый инструмент, мастера-гравёры
(hekgak-ussa)19 в своих тесных мастерских созда-
вали настоящие шедевры. Одним из способов
оформления клинков была гравировка (haşam)20
при помощи резцов (bezeg galam, parma galam,
oýguç). Другой, более сложный вид гравировки
– оброн, когда фон узора зачеканивали, как бы
утапливая его. От этого узор становился объём-
ным и рельефным, а иногда сам узор покрывался
золотом. Конечно, такой вид гравировки ценился
гораздо выше.
Более дорогой и стойкой в эксплуатации яв-
лялась техника насечки золотой или серебряной
проволоками. Данная технология оформления
впервые появилась в Персии, а оттуда распро-
странилась в соседние страны – Индию, Афга-
нистан, Туркмению и далее. Известны три вида
насечек: кофтгари, тах-и-нишан, зер-и-нишан.
Пята клинка на дорогих ножах украшалась гра-
вировкой или золотой насечкой.
Самый простой способ насечки – это кофтга-
ри, его также называли ложной насечкой. Делал-
ся он следующим образом. На плоской поверхно-
сти клинка при помощи шила процарапывались Ил. 11. Махтумкули-хан, один из руководителей
прямые линии в виде сетки. Затем контур узора обороны Геок-Тепе. За поясом пеш-кабз в ножнах
гравировался шилом по сетке более глубоко. На- с массивной рукояткой (Гродеков 1883)
мотанную на катушку золотую проволоку, посте-
пенно разматывая, вколачивали молотком в ка- гораздо эффектнее. Подобным способом оформ-
навку узора. Последним этапом была полировка лялось дорогое подарочное оружие для шахов и
агатовым порошком и чистка лимонным соком. ханов.
Золото надёжно скреплялось на стальной поверх- Самыми распространёнными темами в
ности клинка и надолго сохраняется в таком виде оформлении клинков холодного оружия являют-
(Эгертон 2007: 114). ся каллиграфически исполненные тексты в араб-
Второй способ насечки тах-и-нишан выгля- ской графике. Наиболее часто использовались
дит иначе. Рисунок на клинке согласно заданно- шрифты насх, сульс, насталик, талик, реже куфи.
му узору прорезался резцом на такую глубину, Содержание текстов составляли обычно цитаты
чтобы проволока утопилась на две трети. Окон- из Корана, религиозные формулы, а также стихи.
чательно вся поверхность полировалась и узор с Кроме того, в оформлении использовались рас-
поверхностью полностью выравнивался. Такой тительный орнамент ислими, мифологические
способ закрепления золотой проволоки был бо- сюжеты и сценки из царской жизни. Популярны
лее надёжным и долговечным. И наконец тре- были изображения различных животных и птиц.
тий, самый красивый способ – зер-и-нишан21. Всё Тексты, как правило, были заключены в не-
происходило точно также, как и во втором слу- большие картуши торандж (перс. ‫)ﺘﺭﺬﺞ‬. В них
чае, с той лишь разницей, что проволока слегка указывалось имя мастера или владельца, иногда
выступала над поверхностью. Этот незначитель- место и дата изготовления оружия. Текст вну-
ный выступ придавал объём рисунку и выглядел три картуша по традиции начинается словом
амаля (араб. ‫)ﻋﻣﻝ‬, что переводится с арабского
19
ТКЭС: 425.
как «изготовил». Затем шло слово устад (араб.
20
TDDS, II: 544. ‫)اﺴﺗﺎﺬ‬, что означает «мастер». После указывалось
21
GTS: 900. имя мастера, и далее следовало название местно-

78
 А С ИЕВ

Ил. 12. Туркмен-ёмут с ханджаром за поясом.

Почтовая открытка начала ХХ в.

Ил. 13. Персидский ханджар с ножнами. Общая

длина кинжала вместе с рукояткой 32,7 см, длина
клинка 21,7 см, ширина у пяты 4,3 см. Клинок на
расстоянии 21 см от пяты резко изгибается
на 45 градусов (КЕК-14306)

79
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
сти, где изготовлено изделие – это нисбет (араб.
‫)ﻨﺳﺐ‬. Потом писалось слово сахиб (араб. ‫)ﺼﺣﺎﺐ‬,
что переводится как «владелец», и затем само имя
владельца. Завершалось всё предложение обычно
словом сене (араб. ‫)ﺳﻧﺔ‬, что означает «дата изго-
товления», и арабскими цифрами – год изготов-
ления по хиджре. Впрочем, не факт, что все пе-
речисленные составляющие этой конструкции
должны обязательно присутствовать в подобном
порядке – встречаются различные комбинации.
Рассмотрим еще один нож с ножнами из му-
зейной коллекции (ил. 8). Его ножны изготовле-
ны из шагреневой кожи. На поверхности кожи
имеются характерные пупырышки, сохранился
оригинальный зеленый цвет, что встречается
довольно редко. Устье заужено и оформлено се-
ребряными штампованными элементами. По-
добными элементами оформлено также тулово
ножен. На серебряном наконечнике выгравиро-
ван позолоченный узор. В конце – накрутка из
проволоки и граненая шишка в виде капли. На
обратной стороне наконечника – текст в араб-
ской графике. Надпись хорошо читается, удалось
перевести начало: "Изготовил мастер Довлет-
гельды, сын Таджик-бая, в 1342 году". По григори-
анскому календарю это 1923-1924 гг. Далее идёт
текст религиозного содержания на арабском язы-
ке. Этот нож имеет классическую форму карда.
Рукоятка из моржовой кости, на металлических
частях имеется гравировка в виде растительного
орнамента. По гребню рукоятки насечка золотой
проволокой. Пята клинка оформлена с одной
стороны орнаментом, с другой – надписью: "из-
готовил мастер Довлет-Гельды сын Таджикбая,
местность Джолт" – её содержание такое же,
как и на ножнах, только без даты, но с указани-
ем местности Джолд (?). (туркм. ‫باى اوغلى مكانى جولد‬
‫ )عمل دولت كلدى اوسته تجك‬Тот факт, что нож и ножны
изготовил один мастер, является скорее исключе-
нием, чем правилом, тем не менее здесь мы видим
очень качественную работу оружейника и ювели-
ра в одном лице.
В музее есть еще один персидский кард с нож-
нами (ил. 9). Его клинок булатный, имеет слабо
выраженные поперечные полосы. Подобный
узор именуется киркнардубан, так называемая
«лестница пророка». У пяты имеется глубокая
традиционная гравировка в виде растительного
узора ислими. Втулка круглая, небольшая, пере-
несла в прошлом незначительный ремонт. Руко-
ятка из слоновой кости цельная, смонтирована
без клёпок, на клею. Имеются следы реставрации.
Ножны серебряные, конусообразные с позолотой
работы туркменских мастеров. На обратной сто-
роне – колечко для темляка.
У туркмен встречаются три типа ножен для
80
ножей. Первый тип – полностью кожаный, вто-
рой имеет деревянную основу, обтянутую кожей
с металлическим наконечником, и третий – нож-
ны трубчатой формы, целиком металлические.
На всех трёх типах ножен ножи укладываются в
ножны почти полностью, что было очень важно
при ношении.
Первый тип ножен в основном предназначал-
ся для охотничьих ножей. Это были недорогие
ножи из стали не очень высокого качества. Нож-
ны сшивались из двух сортов кожи: устье и на-
конечник из гладкой кожи, серединная часть из
замши или шагрени. Часто пространство между
устьем и наконечником покрывалось тиснением
в виде геометрического орнамента. Встречаются
ножны, где все элементы изготовлены из глад-
кой кожи, но при этом окрашены в разные цве-
та. Устье ножен из двух слоёв кожи оформлялось
бахромой (seçek) либо угловым срезом. Бахрома
встречается как с передней стороны, так и с зад-
ней. С обратной стороны устья пришита кожаная
петля для ношения на ремне. На конце наконеч-
ника обычно имеется кожаная кисточка, иногда
треугольник – оберег (doga). Общий цвет ножен
коричнево-красный. Ножны сшивались одним
швом по всей длине с обратной стороны.
Второй тип предназначался для более дорогих
ножей, соответственно усложнялась и технология
изготовления. Под конкретный нож вытачивали
две деревянные пластины. Пластины снаружи
покрывались несложной резьбой. С внутрен-
ней стороны вырезалось углубление под клинок.
Затем пластины складывали вместе. Снаружи
ножны обтягивали шагреневой кожей. После
высыхания кожа принимала форму деревянных
обкладок. Часто кожа выкрашивалась в чёрный
или зеленый цвет. Устье зауженное, мягкое, без
деревянного каркаса. После длительной эксплуа-
тации устье расширялось, чтобы сохранить фор-
му – на него накручивался шёлковый шнурок, что
позволяло удерживать его форму. Крайне редко
встречаются ножны этого типа с металлическим
устьем. Заканчиваются ножны наконечником из
железа или серебра. Кончик наконечника капле-
видный, цельнометаллический. Часто по всему
полю наконечника наносилась гравировка с по-
золотой. Иногда на наконечник накручивалась
серебряная проволока.
Третий тип ножен предназначался для самых
дорогих ножей. Ножны состояли полностью из
листового серебра с цельнометаллическим нако-
нечником, напоминающим по форме пустотелый
конус. На устье имелся широкий кант, ниже шёл
ряд со стрелообразными штампованными эле-
ментами. Этот элемент в форме вытянутой кап-
ли с двумя полусферами по бокам присутству-
 А С
ет на всех ножнах данного вида, символизируя
мужское начало. Далее следуют от двух до пяти
декоративных поясков. Тулово ножен сплошь по-
крыто традиционной туркменской гравировкой с
позолотой. Очень часто встречаются ножны, где
вместо позолоты применяли чернение, что более
соответствует кавказским традициям. Ближе к
концу идёт накрутка из серебряной проволоки.
Завершаются ножны гладким, гранёным либо
гофрированным каплевидным наконечником. На
обратной стороне ножен, ближе к устью, припая-
на вытянутая пластина с отверстием для декора-
тивного колечка. К колечку крепился шёлковый
шнурок с кисточкой. Этот вид ножен носился
исключительно за поясом, а шнурок предназна-
чался для фиксации ножен к поясу. Нож, как и в
первых двух случаях, входил в ножны полностью,
наружу выглядывала лишь его незначительная
часть. Нож глубоко сидел в ножнах, что было
очень важно при езде на коне. При извлекании
ножа левая рука придерживала ножны, а основа-
ниями большого и указательного пальцев правой
руки захватывали верхнюю часть рукоятки. По
мере вынимания ножа ладонь полностью обхва-
тывала ручку.
Пеш-кабз – один из видов боевого ножа, имев-
ший широкое распространение в Северной Ин-
дии, Афганистане, Иране и Туркменистане. После
карда это самый популярный вид ножа у туркмен.
Его внешний вид необычен: массивная короткая
рукоятка с клювообразной головкой, значитель-
но искривлённое S-образное лезвие (ил. 11). От
пяты клинок искривлён внутрь, к середине ис-
кривление идёт наружу. Иногда на конце лезвия
пеш-кабз имел бронебойное утолщение – но-
ке-махрути (перс. ‫)ﻨﻭﻙﻤﺧﺭﻄﻰ‬, чаще остриё было
без утолщения – ноке-тыг (перс. ‫)ﻨﻭﻙﮅﻳﻎ‬. Нож с
усиленным наконечником – это исключительно
боевое оружие, предназначенное для пробивания
кольчуги. Оружие это больше колющее, чем ре-
жущее. Обух и пята часто украшались гравиров-
кой или золотой насечкой в виде растительного
орнамента и каллиграфических текстов религи-
озного либо магического содержания. На рукоят-
ках очень короткая металлическая втулка. Мас-
сивная рукоять состоит из двух половинок. Как
правило, это слоновая кость, иногда рог носорога
или просто дерево твёрдых сортов. На головке
рукоятки располагается металлический элемент с
отверстием для кольца, к которому крепился де-
коративный шнурок с кисточкой. Ножны обычно
цельнометаллические, с раструбом на устье. Они
обильно украшались серебром, золотом, бирю-
зой, но довольно часто встречаются и чисто ко-
жаные ножны. Нож входит в ножны до рукоятки,
и втулка рукоятки упирается в раструб. Рукоятка
81
ИЕВ
открыта полностью и свободна для захвата. Но-
сился пеш-кабз в ножнах исключительно спереди
за кушаком.
Пеш-кабз из ашхабадского музея (ил. 10) име-
ет булатный клинок, лезвие усилено, обух Т-об-
разный до середины. Начиная с середины клинка
обух имеет два ребра жёсткости и завершается
бронебойным наконечником. По обуху до сере-
дины – гравировка с позолотой в виде цветов. У
пяты имеется выступающий позолоченный ре-
льеф. Сюжет рельефа состоит из изображения
зайца, газели и хищника, напавшего на овцу. По
фону сюжета – растительный орнамент. Клинок
имеет характерный S-образный изгиб. Рукоятку
по форме можно отнести к карду, она изготовлена
из слоновой кости и состоит из двух половинок,
скреплённых двумя позолоченными клёпками.
На одной стороне рукоятки – изображение юно-
ши в чалме с султаном, видимо принца. На другой
стороне изображён пожилой мужчина с бородой
и в царском головном уборе. За поясом ханджар,
в руках булава. В основе сюжета – персидские
мотивы, всё сделано с большим искусством. По
гребню рукоятки чередующиеся друг за другом
изображения зайца и газели. Форма рукоятки
нестандартная, приближенная к карду. Ножны
серебряные с позолотой, искривлённые по форме
кинжала. В оформлении отчётливо проявляются
туркменские мотивы, из чего можно сделать вы-
вод, что ножны изготовлены туркменскими ма-
стерами.
Ещё один вид боевого холодного оружия,
который очень редко встречался у туркмен,
это кинжал – ханджар22 (ил. 12). Клинок у него
двухлезвийный, с резким изгибом. Внешне хан-
джар напоминает арабский кинжал джамбию,
да и само слово ханджар - арабского происхож-
дения. Из-за своей двусторонней заточки он не
пользовался особой популярностью у туркмен.
Клинок посередине имеет ребро жёсткости. Ви-
димо из-за резкого изгиба он получил эпитет «зуб
тигра». Рукоятки у таких кинжалов обычно выре-
зались из цельной кости. Ханджар упоминается
в туркменском героическом эпосе (Гёр-оглы 1983:
372).
Клинок ханджара, который хранится в Госу-
дарственном музее Туркменистана - булатный,
грунт тёмный, очень хорошего качества (ил. 13).
Клинок двухлезвийный, посередине проходит
характерное ребро жёсткости. Рукоятка цельная,
из слоновой кости, в форме катушки. На гарде и
головке имеются надписи на персидском языке. В
месте хвата - изображение молодой пары, внизу
дети-близнецы. На обратной стороне сидящая
22
TDDS, I: 536.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

пара и фигуры детей. Рукоятка зафиксирована болтиком на го-

ловке. Ножны из шагреневой кожи с остатками зелёного цвета.
Металлическое устье оформлено в технике басма. В центре
изображён крупный цветок, по бокам зеркально расположены
две птицы. Наконечник на ножнах отсутствует. Ножны с обрат-
ной стороны по центру сшиты одним швом серебряной ниткой.
Судя по иконографии, этот ханджар относится к каджарскому
периоду.
Другие технологии и художественные приёмы использова-
лись в оформлении огнестрельного оружия. Приклады ружей и
рукоятки пистолетов изготавливались из дерева, а так как дерево
– мягкий и податливый материал, то это свойство активно ис-
пользовалось мастерами при оформлении оружия. На приклады
наносилась резьба и набивались декоративные гвозди, они ин-
крустировались костью и выкладывались листовым цветным ме-
таллом. В оформлении использовались традиционные мотивы –
геометрический и растительный орнаменты. В декоре замочной
доски, ствола, ложевых колец и спусковой скобы огнестрельного
оружия использовалась гравировка и насечка золотой или сере-
бряной проволокой. Клейма мастеров обычно набивались сталь-
ными матрицами на верхнюю часть ствола в казённой части.
Материалом для инкрустации служили кости крупного рога-
того скота, обычно лопаточная часть. Иногда применяли слоно-
вую кость, ещё реже перламутр (sadap), который более широко
использовали в Индии, Афганистане, Персии. Кость выравни-
вали, распускали на пластины, затем вырезались детали узора и
проходили предварительную грубую обработку. Следом на по-
верхность приклада наносился рисунок будущей композиции.
Под каждый орнаментальный элемент на прикладе вырезалось
углубление, пропитывалось клеем, и туда вставлялась уже обра-
ботанная костяная деталь. После того, как клей высыхал, поверх-
ность выравнивали и производили окончательную шлифовку.
Костяные накладки дополнительно закреплялись декоративны-
ми гвоздиками (gülmyh) из меди, латуни, реже из серебра, и это
придавало ещё больший декоративный эффект. Иногда он дости-
гался посредством использования гвоздиков с разными по вели-
чине шляпками. Оформление гвоздиками с большими шляпками
и перламутром было распространено в Марыйском велаяте – ре-
гионе, граничащим с Афганистаном.
Существовал ещё один необычный художественный приём
обработки кости. Костяные элементы в такой композиции были
ажурные, то есть узор прорезался насквозь. Образовавшиеся
пустоты заполнялись красящими пигментами синего и красно-
го цветов. Подобные технологии инкрустации встречались и на
территории Казахстана (Масанов 1963: 106).
Узоры, которые использовались в оформлении прикладов,
имеют глубокие корни. Самый распространённый элемент – это
квадрат, повёрнутый на 45 градусов. Стороны квадрата имели
небольшие прорези, что делало его похожим на четырёхлепест-
ковый цветок. Этот элемент встречается на персидских, и индий-
ских фитильных ружьях, он использовался как одиночно, так

Ил. 14. Гладкоствольное ружьё. Общая длина 1385 мм,

длина ствола 1037 мм, калибр 13 мм (КЕК-1784)

82
 А С
Ил. 14а. Завершение цевья и замок гладкоствольного ружья
и группами, в виде декоративной розетки. Его
выстраивали в полоски ближе к краю тыльника
приклада, а также устанавливали вокруг хвосто-
вика в казённой части. Формы костяных пластин,
которые используют в инкрустации, это треу-
гольники, ромбы и круги. Чаще всего пластины
покрывались известными нам солярными зна-
ками. Иногда в оформлении ружей встречаются
зооморфные изображения.
В музее имеется редкий образец гладко-
ствольного ружья с кремнёвым замком (ил.
14-14а). Его приклад изготовлен из древесины
тёмно-красного цвета, вся поверхность покрыта
тончайшей резьбой. Антабки расположены с ле-
вой стороны цевья. На замке в тисочках сохра-
нился кремний, на огниво надет специальный
чехол-подушечка для предохранения от случай-
ного выстрела. Чехол соткан из шерсти крас-
ного цвета, вышит туркменским орнаментом.
83
ИЕВ
На подушечке – три декоративные кисточки.
На стволе – рельефный и чеканный узор. Ствол
укреплён на цевье восемнадцатью серебряными
ложевыми кольцами, последние пять соединены
одной полосой снизу. На кольцах – гравировка в
виде листьев. Всё исполнено с большим вкусом
и мастерством.
Заслуживает внимания ружьё-хырлы персид-
ской работы (ил. 15). Его приклад имеет шести-
гранную форму и изготовлен из комлевой части
ореха. Оформлен в технике персидской мозаики
хотемкар. Отсутствует тыльная часть приклада,
антабки находятся сбоку. В нижней части при-
клада расположено гнездо для оружейных при-
надлежностей, крышка отсутствует. Хвостовик,
замок, казённая часть и дульный срез оформлены
гравировкой в виде растительного и геометриче-
ского орнамента. Сохранилось только одно ложе-
вое кольцо.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Более типичным является хырлы с удар-

но-капсюльным замком (ил. 16). Приклад изго-
товлен из тёмно-красного дерева и оформлен
мозаикой из кости. Оформление исполнено в
традиционной манере, на деталях солярные
Ил. 15. знаки. Ствол в казённой части, у дульного сре-
Персидское за и спусковая скоба оформлены гравировкой
нарезное ружьё с в виде растительного орнамента. На стволе
кремнёвым замком. имеется клеймо мастера, текст не читается.
Длина ружья 1285 мм, Ударная часть оформлена в виде головы льва,
длина ствола 1070 мм,
калибр 15 мм изображение льва также имеется на замочной
(КЕК-2310) доске.

84
 А С ИЕВ

Различные виды афганского, индийского,

персидского, бухарского и хивинского оружия
оформлялись, конечно, более вычурно, чем ана-
логичные изделия полукочевых племен, больше
Ил. 16. всего ценивших функциональные, а не декора-
Туркменское нарезное тивные качества своей продукции. Оружие, если
ружьё – хырлы оно не парадное, а боевое, не терпит излишеств. В
с ударно-капсюльным тоже время оружие, особенно холодное, это при-
замком. знак статуса, престижа, и оно требовало художе-
Общая длина 1670 мм,
длина ствола 1270 мм, ственной отделки. В декорировании оружия ну-
калибр 15 мм жен был разумный баланс, и в этом туркменские
(КЕК-2885) мастера достигли определённых высот.

85
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Атагаррыев 1986 – Атагаррыев Е. Средневековый Де-
хистан. Л.: Наука, 1986.
Ботяков, Янборисов 1989 – Ботяков Ю. М., Янбори-
сов В. Р. Холодное оружие туркмен. // Памятники
традиционно-бытовой культуры народов Сред-
ней Азии, Казахстана и Кавказа. Сборник Музея
антропологии и этнографии. Вып. 43. Л., 1989. С.
49-60.
Туркмены 1872 – Туркмены иомудского племени //
Военный сборник. Т. LXXXIII, отд. I. СПб.: 1872.
C. 65-88.
Волошин 2009 – Волошин М. А. Собрание сочинений.
Т. 8. Письма 1893-1902. М.: Эллис Лак, 2009.
Гёр-оглы 1983 – Гёр-оглы. Туркменский героический
эпос. М.: Наука, 1983.
Гродеков 1883 – Гродеков Н. И. Война в Туркмении. Т.
1. СПб.: 1883.
Каразин 1874 – Каразин Н. Оружие и доспехи наших
противников в Средней Азии // СПб.: «Нива»
1874. №15.
Масанов 1963 – Масанов Э. А. Заметки о резьбе по
кости и камню у казахов (вторая половина XIX -
начало XX века) // Материалы и исследования по
этнографии казахского народа. ТИИАЭ АН Каз.
ССР. Т. 18. Алма-Ата, 1963. С. 103-121.
Маслов 1882 – Маслов А. Н. Завоевание Ахал-Те-
ке: Очерки из последней экспедиции Скобелева
(1880-1881). СПб.: Изд. Суворина, 1882.
Пиркулиева 1973 – Пиркулиева А. Домашние промыс-
лы и ремёсла туркмен долины Средней Амударьи
во второй половине XIX - начале XX в. Ашхабад:
Ылым, 1973.
Сарианиди 2002 – Сарианиди В. И. Маргуш. Древне-
восточное царство в старой дельте реки Мургаб.
Ашхабад: Türkmendöwlethabarlary, 2002.
Скраливецкий 2013 – Скраливецкий Е. Б. Восточное
оружие в частных собраниях. СПб.: Русская кол-
лекция, 2013.
Хива 1840 – Хива, или Географическое и статистиче-
ское описание Хивинского ханства. М., 1840.
Чвырь 1977 – Чвырь Л. А. Таджикские ювелирные
украшения. М.: Наука, 1977.
Эгертон 2007 – Эгертон Э. Индийское и восточное
оружие. Пер. с англ. М., Центрполиграф, 2007.
Гараҗаев 1989 – Гараҗаев Ч. Түркмен дилинде харбы
лексика (Военная лексика в туркменском языке).
Ашгабат: Ылым, 1989 (на туркм. яз.).
Kyýasowa 2011 – Kyýasowa G. Türkmen diliniň zergärçilik
leksikasy (Туркменоязычная лексика ювелирного
искусства). Аşgabat: Ylym, 2011 (на туркм. яз.).
Moser 1885 – Moser H. A travers L’Asie Centrale. Paris,
1885.
O’Donovan 1883 – O’Donovan E. The Merv Oasis. Vol. II.
New York: G.O. Putnam’s Sons, 1883.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ДТС – Древнетюркский словарь. Л.: Наука, 1969.
ТКЭС – Түркмен классыкы эдебиятының сөзлүги
(Словарь туркменской классической литературы)
Ашгабат: Түркменистан, 1988 (на туркм. яз.).
GTS – Gadymy türkemеn sözlügi (Древнетуркменский
словарь). Aşgabat: 2007 (на туркм. яз.).
TDDS – Türkmen diliniň düşündirişli sözlügi. I-II т.
(Толковый словарь туркменского языка в 2 т.)
Aşgabat: Türkmen döwlet neşirýat gullugy, 2016 (на
туркм. яз.).
 А К

ЕКСКИ К ЕК В
ЕМ В ЕКИСТАНЕ ЕСТ ЕМ
С С А СТВЕНН М К М
В статье рассматриваются вопросы функционирования узбекского языка в современном Узбеки-
стане. Отмечается, что уровень владения узбекским языком все еще оставляет желать лучшего.
Несмотря на статус государственного, даже носители языка не всегда владеют им в совершенстве,
подчас не знают правил грамматики и разговаривают на его диалектных вариантах. Процент
владения узбекским среди тех, для кого он не является родным, по-прежнему остается крайне низ-
ким. Как узбекский язык используется в обществе, почему им владеют далеко не все и что ждет его
дальше – вот неполный перечень вопросов, которые анализирует автор.
Ключевые слова: узбекский язык, социолингвистика, диалекты, письменность, коммуникация.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-06
Цитирование: Улько А.Г. «Узбекский – язык для узбеков»: почему в Узбекистане есть проблемы с
государственным языком? // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 87-95.

В
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ в Узбекистане вновь
стали подниматься вопросы вокруг исполь-
зования в обществе различных языков,
прежде всего узбекского и русского. Некоторые
чиновники позволяют себе делать замечания
говорящим по-русски гражданам2, другие деяте-
ли культуры пишут петицию в защиту русского
языка, призывая наделить его официальным ста-
тусом3, в социальных сетях не утихают жаркие
дебаты, а государство в очередной раз стремится
изменить алфавит узбекского языка4.
Нелегкое положение языка в современном
Узбекистане: экскурс в социолингвистику
Если мы откроем любую лингвистическую
энциклопедию, то узнаем, что узбекский язык –
один из крупнейших и важнейших тюркских язы-
ков с богатой историей, в ходе которой он скла-
дывался в тесном контакте с другими тюркскими
и нетюркскими языками5. Согласно общеприня-
той точке зрения, в окончательном виде он офор-
мился в 1920-е годы, стал единственным госу-
дарственным языком в Республике Узбекистан
1
Журнальный вариант статьи, написанной по просьбе
Интернет-издания Hook-report.
2
https://nuz.uz/obschestvo/35629-rektor-universiteta-
zhurnalistiki-okazalsya-v-centre-skandala-video.html
3
https://vesti.uz/russkij-yazyk-nam-ne-chuzhoj/
4
https://www.gazeta.uz/ru/2018/11/06/alphabet/
5
https://ru.wikipedia.org/wiki/Узбекский_язык
(тогда еще Узбекской ССР) в 1989 г. и говорит на
нем около 32 миллионов человек. Однако реаль-
ность оказывается значительно более сложной,
проблемной и интересной. Что же характеризует
положение узбекского языка в его современном
контексте? Давайте для начала коснемся некото-
рых особенностей узбекского языка как такового.
Одна из основополагающих его черт, впрочем,
далеко не уникальная –сосуществование двух до-
статочно самостоятельных уровней, на которых
узбекский язык функционирует. Один – офици-
альный письменный и унифицированный язык,
который некоторые путают с литературным, а
другой – живой разговорный язык, существую-
щий в богатой совокупности четырех крупных
диалектов, внутри которых можно выделить не-
сколько десятков региональных вариаций.
Наследием советского строя, как и авторитар-
ностью узбекского общества, объясняется тот
факт, что государство видит себя собственни-
ком и блюстителем узбекского языка. Оно в лице
правительства принимает решения о его судьбе,
регулирует его нормы и устанавливает правила
использования, иногда опираясь на мнение не-
большой группы почтенных академиков и руко-
водителей. Сплошь и рядом последнее слово в
спорных случаях использования узбекского язы-
ка принадлежит не профессиональному филоло-
гу, а начальнику организации или предприятия.
Это положение вещей видится многим вполне
естественным, но в современной мировой прак-
тике преобладают совершенно иные подходы к

87
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
взаимоотношениям между языком и государ-
ством.
Думается, жителям постсоветского простран-
ства, столь обеспокоенным проблемами государ-
ственного статуса тех или иных языков, было бы
полезно поразмышлять о том, что английский
язык не является официальным государствен-
ным языком ни в Великобритании, ни в США, ни
в Австралии, ни в Новой Зеландии. Более того,
ни в одной из этих стран нет органа, подобного
Academie Française, надзирающего за чистотой и
правильностью использования английского. При
этом о распространенности и роли английского
языка в мире, наверное, напоминать никому не
нужно.
Другая особенность, тесно связанная с пер-
вой, – это исключительная региональная и соци-
альная диалектность узбекского языка6. Её при-
чины коренятся в особенностях национального
строительства в Центральной Азии в 1910-1930-
х гг., когда одновременно происходили сложные
и непредсказуемые процессы по вычленению
и формализации национальных культур, госу-
дарств и языков из живой и неоднородной чело-
веческой среды, веками функционировавшей по
совершенно другим принципам. Нужно помнить,
что создание наций в нашем регионе было целью
различных конкурирующих и сотрудничающих
между собой групп реформаторов, начиная от
джадидов и заканчивая большевиками7. Резуль-
тат этого взаимодействия, вполне оформивший-
ся уже только после национально-территориаль-
ного размежевания, следует рассматривать как
своего рода компромисс между различными про-
ектами. Иными словами, все сложилось, как оно
сложилось, но все могло выглядеть по-другому.
Государствообразующих наций (и, соответствен-
но, языков) в нашем регионе могло быть не шесть
(не забываем о каракалпаках), а три или десять, а
могло и не быть вовсе – если бы дальнейшее раз-
витие и признание получили идеи просветителя
Исмаила Гаспринского и его сподвижников, еще
в 1880-х стремившихся к созданию единого об-
щетюркского языка8.
Соответственно, классификация и разде-
ление местных говоров и диалектов по нацио-
нальным языкам и их дальнейшая нормализа-
ция изначально носили весьма искусственный
характер, но именно они привели к постепенно-
му формированию более четких границ между
6
https://www.wikizero.com/ru/Диалектология_узбекско-
го_языка
7
https://www.academia.edu/30930781/Making_Uzbekistan_
Nation_Empire_and_Revolution_in_the_Early_USSR
8
https://ru.krymr.com/a/26911248.html
88
языками. Тем не менее, внутри узбекского язы-
ка ситуация была и остается в высшей степени
и раздробленной, и одновременно богатой. С
точки зрения как советской, так и современной
централизованной администрации, это каче-
ство всегда воспринималось как ненорматив-
ное, а следовательно, нежелательное. Схожая
картина наблюдается и в русском языке, где,
правда, степень унификации городских диалек-
тов значительно выше, а сельские диалекты и
говоры стремительно отмирают.
Одним из последствий сочетания этих двух
факторов, которое не находит подобающего
признания в обществе, стала дискриминация
носителей диалектных форм узбекского языка
в структуре власти, что, помимо прочего, отча-
сти способствует сохранению остатков «клано-
вой» системы в управлении страной. При этом
в условиях возрастающей социальной мобиль-
ности узбеков все большее количество людей,
традиционно проводивших всю свою жизнь в
родных гузарах, махалля и кишлаках, путеше-
ствуют в другие регионы страны и с огромным
интересом знакомятся с местными вариациями
культуры, кухни и, конечно же, языка. Люди хо-
рошо различают диалекты друг друга, выраба-
тывают определенные представления о харак-
тере и привычках жителей отдельных областей
и регионов, ломая устоявшиеся стереотипы,
но все эти языковые особенности и процессы
совершенно не отражаются на официальном
уровне.
Региональное разнообразие узбекской куль-
туры признается и поддерживается свыше прак-
тически исключительно на уровне предметов
материальной культуры – одежды, керамики,
кухни, в меньшей степени обычаев. Диалект-
ность узбекского языка, столь очевидная в по-
вседневности, практически игнорируется но-
сителями «высокой» национальной культуры.
Прекрасной иллюстрацией этому служат мно-
гочисленные узбекские фильмы, где главные
герои живут исключительно в Ташкенте (вари-
ант – она в богатом доме, он – в кишлаке в Таш-
кентской области), говорят на одном диалекте
узбекского языка (с небольшими примерами
ненормативной сельской речи, часто противо-
поставленной жаргонной речи ташкентской
молодежи) и общаются только с представите-
лями той же этнической и социальной группы.
Герои, безусловно, посещают Самарканд, Бухару
или Хиву, но исключительно чтобы посмотреть
местные памятники, где ведут себя как столич-
ные туристы. Никакого контакта с местными
жителями, их культурой, обычаями и языком
на экране практически не происходит, не говоря
 А К
уж о том, чтобы это региональное разнообразие
стало ключевой темой фильма9.
Третья важная особенность современного
узбекского языка, – это его графика. Узбекский
– один из немногих языков мира, в котором ак-
тивно используются три различных алфавита: ла-
тинский, кириллический и арабский. Последнее
обстоятельство часто игнорируется, хотя при-
мерно три миллиона узбеков живут в Афганиста-
не, и те из них, кто владеет грамотой, используют
арабское письмо, а свыше миллиона узбеков –
граждан Кыргызстана, Таджикистана и Казахста-
на пользуются исключительно кириллицей.
Латинская графика, введенная в 1993 г., уже в
1995 г. была трансформирована на основе обще-
употребительной английской формы алфавита
без диакритических знаков и должна была стать
единственной формой узбекской графики снача-
ла в 2005 г., потом в 2010 г., потом в 2015 г., но
до сих пор около 70% печатных изданий на узбек-
ском языке выходит на кириллице. Эксперимент
с латиницей затронул многие миллионы школь-
ников, которые оказались вынуждены читать
учебники, написанные на латинице, в школе, а
книги, изданные на кириллице, – дома. Его мож-
но было бы посчитать откровенно затратным и
неудачным, если бы не ряд обстоятельств.
Во-первых, узбекская латиница усложнила и
без того запутанную языковую и графическую
ситуацию в Узбекистане, что не только усугу-
било языковой хаос в стране, но и приблизило
письменный узбекский язык к его живым раз-
говорным вариантам, ослабив тиски норматив-
ности. Во-вторых, для молодежи, освоившей
латиницу, сильно упростилось использование
компьютеров и смартфонов, особенно в меж-
личностной коммуникации, в ходе которой уже
нет необходимости переключать раскладку, и
это часто даже касается случаев использования
русского языка.
С другой стороны, введение латиницы, пусть
даже на основе английской графики, лишь усу-
губило сложности поиска соответствия между
графикой и звучанием отдельных букв и слов.
Если с прописными буквами все более или ме-
нее понятно (так, К, M, E и О пишутся и звучат
примерно одинаково и в узбекском, и в русском,
и в английском), то уже со строчными буквами,
и особенно курсивом возникают серьезные про-
блемы. К примеру, буквы В, Р, Н и Х обозначают
разные звуки в кириллическом и латинском пись-
ме. А потому отдельные слова и сочетания букв,
например, noman или pen, написанные курсивом,
9
https://www.kinopoisk.ru/lists/navigator/country-71/?limit=
20&tab=best
89
могут читаться и как «потап» / “noman” или «реп»
/ “pen” в зависимости от контекста.
Путешествующему по Узбекистану нужно
помнить, что он может столкнуться с четырьмя
(!) формами написания названия одного и того
же города: Қўқон (узбекская кириллица), Коканд
(русский язык), Qo`qon (узбекская латиница) и,
наконец, Kokand (английский).
Добавив, что дети часто забывают, в каких
словах использовать N и R, а в каких – И и Я, и
где звук [х] обозначается буквой х, где h и где kh,
получим довольно сложную и путаную картину,
разобраться в которой часто бывает не под силу
даже образованному человеку. Это приводит в
отчаяние учителей и ученых, но, с другой сто-
роны, придает использованию языка в реальной
жизни известную гибкость и свободу.
Статус узбекского языка в обществе:
кто и как им пользуется?
Отвечая на этот вопрос, мой американский
друг Кристофер Форт, специалист по узбекскому
языку и литературе10, дал простой ответ: «узбек-
ский – это язык для узбеков». Далее он отметил,
что хотя существует некое абстрактное представ-
ление о том, что узбекский язык должны знать и
использовать все граждане Узбекистана, незави-
симо от национальности, на практике этого не
происходит по целому ряду причин. В русскоя-
зычной среде Узбекистана это принято оправды-
вать исключительно низким уровнем обучения
узбекскому языку, отсутствием преподавателей
и учебников, что справедливо, но это далеко не
единственная причина того, что узбекским язы-
ком пользуются почти исключительно этниче-
ские узбеки. Можно взглянуть на нее с несколь-
ких разных точек зрения.
Основная и самая важная функция языка —
это коммуникация, передача между людьми опре-
деленной информации, знаний, сведений, фактов
и эмоций. Первичной средой, в которой происхо-
дит такая коммуникация, является семья. Далее
следуют соседи и родственники, а потом школа,
работа, государственные и частные учреждения
и т. д. Для международных языков характерна
большая доля тех, кто использует этот язык не
как родной, и соответственно, не для внутрисе-
мейного, а исключительно для обучения, соци-
ального или профессионального общения. Так,
английский язык в настоящее время изучает
около двух миллиардов человек, из которых око-
ло 1,7 миллиарда используют его как второй или
10
https://www.youtube.com/watch?v=Ry7Zmvg6wHY
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
иностранный язык, что определяет и характер, и
содержание коммуникации на нем.
Учитывая упомянутую выше особенность
узбекского языка, можно очертить его две боль-
шие и частично пересекающиеся сферы комму-
никации. Первая — идущая снизу, от первичной
семейной среды, сфера повседневной коммуни-
кации на живом разговорном языке. Она почти
всецело определяется особенностями своей се-
мьи, своей махалли, кишлака, района, постепен-
но расширяясь и растворяясь во второй сфере
– сфере государственного, национального ис-
пользования. Единственный доступ к этой ком-
муникации, к этому уровню смыслов – быть ча-
стью конкретной семьи, определенной среды, той
или иной локальности. Будучи из другой области,
города или страны, вы – чужак, в лучшем случае
– гость.
Такого рода внутрисемейное общение – осно-
ва узбекской культуры, но оно, несмотря на свою
повсеместность, остается достаточно закрытым
для окружающего мира, что замечательно иллю-
стрируют глухие заборы махаллинских домов.
Общепринятыми «окнами» для расширенного
общения являются многочисленные туи («меро-
приятия»), основная цель которых как раз и со-
стоит в социализации возможно большего числа
членов различных близких групп, семей и сооб-
ществ. Эта система самодостаточна, она не ну-
ждается ни в особой государственной поддерж-
ке, ни во внешнем мире; она не стремится ни к
развитию, ни к экспансии, но создает обширную
и комфортабельную среду для потенциального
процветания своих членов за счет укрепления
внутренних связей между ними. Родственные
и соседские отношения здесь превалируют над
дружескими и профессиональными, и ни о какой
интернационализации этой среды и общения в
ней речи не идет. В этом ни у кого нет ни необхо-
димости, ни желания, ни возможности.
Вторая сфера коммуникации определяется
государством и распространяется сверху вниз
посредством строго контролируемых текстов:
приказов, заявлений, сообщений, новостей, мно-
гочисленных подведомственных документов и
всего объема коммуникации, возникающей в
ходе управления и администрирования, начиная
с заседаний Олий Маджлиса и заканчивая разго-
вором с домкомом. Эта сфера распространяется
вниз и во все стороны, сливаясь и пересекаясь с
первой, образуя различные контексты и формы
для коммуникации, наиболее общие из которых
- профессиональная и образовательная деятель-
ность.
Характерная особенность использования уз-
бекского языка в этой сфере – это сочетание нор-
90
мативности и централизации с пониманием объ-
ективной необходимости выхода за пределы узко
национального дискурса. Последнее обусловли-
вается не только наличием в стране представи-
телей других этносов и языковых сообществ, но
и наличием обширных смысловых пластов, в ко-
торых идеи и значения генерируются на другом
языке и лишь затем ретранслируются в узбекское
общество и узбекский язык.
В советский период многочисленные смыслы
в сферах социалистического управления, произ-
водства, образования, услуг, градостроительства
и т. д., формулировались прежде всего на русском
языке. Это создавало вынужденную ситуацию, в
которой большому количеству носителей узбек-
ского языка было удобнее, овладев русским, рабо-
тать в этих контекстах самостоятельно, а не ожи-
дать их перевода на узбекский язык и, главное, их
натурализации в узбекский дискурс. Это помогло
развитию рабочего двуязычия, в котором опреде-
ленные проблемы и темы могли обсуждаться на
узбекском, а другие на русском языке часто одни-
ми и теми же участниками. Во многих аспектах
эта система сохранилась и поныне, хотя в усло-
виях сокращения представителей неузбекского
этноса и наращивания самостоятельности уз-
бекского профессионального языка этот баланс
между русским и узбекским изменился.
Вообще рассуждать о месте и статусе узбек-
ского языка в Узбекистане решительно невоз-
можно, не касаясь при этом его взаимодействия
с другими языками, что само по себе представля-
ет собой интереснейшую, но слабо разработан-
ную тему. Сильно упрощая, можно сказать, что в
рамках первой коммуникативной сферы в неко-
торых регионах Узбекистана узбекский язык со-
существует с или замещается каракалпакским и
таджикским. Эти ситуации сопоставимы, но не-
равноценны. В то время как подавляющее боль-
шинство носителей каракалпакского проживают
в относительно отдаленной и четко очерченной
территории, носители таджикского языка населя-
ют центральную и южную части Узбекистана во
многих местах (кроме хорошо известных Самар-
канда и Бухары, это еще и Денау, и Ферганская
долина и ряд других районов). Практически все
они двуязычны.
Ситуация с русским языком в Узбекистане го-
раздо сложнее и запутаннее11. Начнем с того, что
значение русского языка в стране на несколько
порядков превосходит его роль в качестве языка
первой сферы, языка внутрисемейного и комму-
нального общения.
11
https://ru.wikipedia.org/wiki/Русский_язык_в_Узбекистане
 А К
Этнических русских в стране не более 3% на-
селения, всех так называемых «европейцев» или
«русскоязычных» (неудачные термины, сильно
искажающие реальную картину) – возможно,
около 10%12. Парадоксально, но основными но-
сителями и пользователями русского языка в
Узбекистане являются этнические узбеки. Здесь
необходимо, наконец, коснуться такого важного
понятия как языковые компетенции.
Начнем с простой, но часто игнорируемой ис-
тины. Такие определения, как «тюркский», «гер-
манский», «славянский», «семитский», которые
с легкой руки политиков XIX-ХХ веков стали
применяться для обозначения этносов, народов
и их культур, представляют из себя прежде все-
го лингвистические категории13. В Абакане, Ан-
дижане и Анталии говорят на тюркских языках,
но в них проживают люди различных этносов и
культур. Идиш, волжский немецкий и африкаанс
— языки германской семьи, но их носители при-
надлежат разным этническим группам и культу-
рам. То же самое относится и к языкам, получив-
шим международное распространение. Поэтому
отождествлять, например, носителей русского
языка и этнических русских совершенно неверно.
Даже само понятие «носитель языка» тоже ча-
сто и неправомерно употребляется в абсолютном
значении, что очень искажает реальную картину
использования того или иного языка. На протя-
жении многих десятилетий в английском языке
различают такие категории как «английский как
родной язык», как второй (ESL) и как иностран-
ный (EFL), и методология обучения им тоже
различается. Следует понимать, что все люди,
пользующиеся в той или иной степени языком,
являются его носителями. По имеющимся дан-
ным, на узбекском говорят примерно 85% насе-
ления страны, и родной он для 80% населения14,
большинством из которых являются узбеки.
Однако здесь очень важно принимать во
внимание уровень языковых компетенций, в
том числе и узбекского населения. Одна из са-
мых широко распространенных шкал языковых
компетенций — Common European Framework of
Reference, в которой прописаны шесть уровней
(от A1 до C2) разнообразных языковых навыков:
чтения, письма, понимания на слух, умения вести
диалог и т. д.15 Если применить эти категории к
12
https://stat.uz/ru/433-analiticheskie-materialy-ru/2055-
demograficheskayasituatsiya-v-respublike-uzbekistan
13
http://tapemark.narod.ru/les/527a.html
14
https://www.worldatlas.com/articles/what-languages-are-
spoken-in-uzbekistan.html
15
https://www.coe.int/en/web/common-european-framework-
reference-languages
91
языковой ситуации в Узбекистане, то количество
лиц, в той или иной степени владеющих узбек-
ским, возрастет за счет людей, которые не счита-
ют себя «носителями» узбекского языка, но обла-
дают той или иной языковой компетенцией. В то
время, как считается, что так называемое «рус-
скоязычное» население Узбекистана вовсе не вла-
деет узбекским, выясняется, что многие его пред-
ставители понимают узбекский на уровне А2-В1
и могут поддерживать простой диалог на уровне
A1-A2. При этом для многих этнических узбеков
представляют определенные сложности задачи,
связанные с коммуникацией на литературном
языке, особенно на незнакомые или более аб-
страктные темы, не говоря уже о создании на них
текстов. Иными словами, далеко не все узбеки, в
том числе и те, для которых это родной язык, вла-
деют им на уровне С2. Это положение вещей ха-
рактерно в той или иной степени для всех языков.
Однако, хотя эти обстоятельства имеют большое
значение как для носителей русского языка, так и
для развития преподавания узбекского языка (о
чем речь ниже), в общем они не сильно меняют
особенности употребления узбекского языка. Не-
смотря на то, что на узбекском говорят не только
в Узбекистане, на севере Афганистана или юге
Кыргызстана, а во многих странах мира, включая
Россию и США, но и там он был и остается преи-
мущественно «языком для узбеков».
Как я уже отметил выше, ситуация с русским
языком гораздо более сложная. Точных данных
по его использованию в Узбекистане нет, а име-
ющиеся разнятся, поэтому гипотетически можно
предположить, что наряду с так называемыми
«европейцами» (потомками переселенцев в Цен-
тральную Азию в годы колонизации и советско-
го режима, включающих в себя, помимо русских,
также татар, украинцев, евреев, немцев, армян и
т. д.), неопределенно большое количество этниче-
ских узбеков (возможно, как минимум половина
городского населения) пользуется русским язы-
ком как родным или вторым языком, которым
они владеют на уровне С1-С2.
Кроме того, еще большее количество носителей
узбекского языка владеют русским языком в огра-
ниченной степени (от А1 до B1, предположительно,
около 50-60% населения, что в двадцать раз превос-
ходит число этнических русских в Узбекистане). Все
эти данные приблизительны, они имеют огромное
значение для выработки языковой политики, но
никаких широкомасштабных исследований в этой
области не проводится. Исключительно важным
следует признать то, что несмотря на свое широкое
и неравномерное распространение в различных
социальных группах, русский язык не обладает ни-
каким официальным статусом и его использование
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
никак не регулируется, кроме как практической не-
обходимостью. Это способствовало закреплению
русского языка в определенных сферах общения и
установлению разумного баланса в его использова-
нии, нарушение которого может быть чревато раз-
личными негативными последствиями, о которых
мы поговорим ниже.
Вопрос статуса: почему же на узбекском
не говорят повсеместно
Таким образом, узбекский язык – это безус-
ловно доминирующий и наиболее широко рас-
пространенный язык в Узбекистане, в особенно-
сти в сфере внутрисемейного и коммунального
общения. Его позиции в качестве государствен-
ного и официального языка также незыблемы, но
во многих сферах современной городской жизни
он сосуществует с русским, а в последние годы –
и с английским языком. Характер этого сосуще-
ствования и взаимодействия требует глубокого
и тщательного исследования, которое, однако,
нигде не проводится, и поэтому выводы на эту
тему можно делать только самые приблизитель-
ные, основанные на субъективных впечатлениях,
а следовательно, далеко небезупречные.
Тем не менее, можно с уверенностью сказать,
что эти проблемы не сводятся только к статично-
му вопросу владения или не владения узбекским
(русским) языком и даже не к уровню этого вла-
дения. Речь идет прежде всего о наличии или от-
сутствии выбора в использовании того или иного
языка. Как мы видим на основании приведенных
данных, этот выбор имеется у приблизитель-
но 50% населения, владеющего двумя или более
языками в той или иной степени. У большинства
этнических «европейцев» и примерно половины
этнических узбеков (в основном проживающих в
сельской местности) этот выбор сильно ограни-
чен отсутствием или низким уровнем владения
иными языками кроме родного.
Ситуация с русским языком в Узбекистане и в
целом Центральной Азии напоминает в некото-
рых чертах роль английского языка в глобальном
контексте16. Учитывая низкий процент этниче-
ских русских в среде носителей русского языка
в Узбекистане, можно предположить, что боль-
шинство актов коммуникации, совершаемых на
этом языке, происходит не между русскими, и
даже не между «европейцами», а между этниче-
скими узбеками, которые его могут использовать
как в общении между собой, так и с представи-
16
https://www.academia.edu/12530018/English_Next_by_
David_Graddol
92
телями других этнических и языковых групп – в
том числе и удаленно (например, в интернете,
при просмотре российского телевидения или
чтении книг на русском). В этой связи возника-
ет вопрос исключительной важности: в каких
случаях и в каких контекстах люди делают выбор
в пользу узбекского языка, а в каких – в пользу
русского? Только ответив на этот вопрос, можно
рассуждать о причинах того или иного выбора и
только уже после этого задаваться вопросом: а
что с этим делать?
Не имея никаких достоверных данных на этот
счет, рискну повторить предположение, сделан-
ное выше: носитель русского и узбекского языков
будет делать выбор в пользу русского в случае
наличия коммуникативной потребности в обме-
не информацией, который будет более затруднен
на узбекском. К примеру, в случае, когда необ-
ходимая информация недоступна на узбекском
вообще (как в случае беседы с русскоязычным
другом или при просмотре российского телеви-
дения) или когда русский язык предлагает более
быстрый и удобный доступ к информации. Вер-
но и обратное. Поэтому для того, чтобы оценить,
насколько полно и адекватно узбекский язык ох-
ватывает все сферы человеческой деятельности в
Узбекистане, нужно исследовать вопрос: к какого
рода информации он предоставляет более удоб-
ный и оперативный доступ, чем русский (или
если угодно, английский), помимо внутрисемей-
ного общения и государственных документов?
Кому?
Тотальный контроль
вредит языку
Здесь снова, в условиях отсутствия данных и
исследований, можно только выдвигать гипотезы
и предположения. Один из более очевидных от-
ветов на этот вопрос может звучать так, что уз-
бекский язык уступает русскому (английскому) в
тех сферах, где обмен информацией на узбекском
требует ее перевода с русского (английского) на
узбекский язык. В тех областях, которые отно-
сятся непосредственно к «узбекчилику» или ад-
министративному управлению, в особенности на
местах, конкуренции у него практически нет.
Мне представляется, что тотальный госу-
дарственный контроль над узбекским язы-
ком в итоге сослужил ему плохую службу, се-
рьезно ограничив сферу его применения. Это
особенно хорошо видно на примере книжных
магазинов, в которых до недавнего времени
на узбекском языке можно было найти лишь
многочисленные учебники, труды Ислама Ка-
римова, законодательные документы и весьма
 А К
немногочисленные произведения художествен-
ной литературы.
Лишив русский язык в 1995 г. какого-либо ста-
туса и ограничив его преподавание и официаль-
ное применение, власти рассчитывали тем самым
стимулировать употребление узбекского языка.
Произошло нечто противоположное — русский
язык, лишенный государственной поддержки,
но и свободный от государственного контроля,
остался и закрепился только там, где он действи-
тельно необходим, в значительной степени за-
менив собой узбекский в тех областях, которые
не подпадают под категории внутрисемейного/
коммунального общения и языка государствен-
ного управления. Это обстоятельство упустили
из внимания авторы скандального ходатайства о
придании русскому языку официального статуса,
который бы неминуемо вернул русский в тиски
государственного контроля и цензуры.
Развитие в последние годы английского языка
в стране, хоть и не подкрепляется наличием жи-
вого контекста для коммуникации (у нас пока в
стране живет очень незначительное количество
англоязычных иностранцев), тем не менее, обе-
щает еще более короткий и удобный доступ ко
всем смыслам и значениям, которые генерируют-
ся в современном мире, чем русский. Не контро-
лируемый ни одним государством, он обладает
особенным потенциалом для глобальной комму-
никации.
И узбекский язык, несмотря на его широкую
распространенность и стабильность, в современ-
ном мире рискует остаться на периферии, пре-
вратиться в огромный фольклорный артефакт,
чему в немалой степени способствует государ-
ственная политика с ее упором на «национальные
традиции».
Не может быть решения проблемы
без ее исследования
Для того, чтобы что-то исправить, следует для
начала представлять себе, что именно нуждается
в исправлении. Невозможно прописывать лече-
ние, не диагностировав заболевание. У нас же не
то, что нет диагностики – у нас даже не описаны
симптомы. Все, о чем я написал выше, высоса-
но из пальца, это просто догадки и блуждания
во тьме, опирающиеся на субъективные впечат-
ления и практически отсутствующие данные. В
стране фактически не ведется никаких полевых
лингвистических исследований. Мы не знаем на-
учно, что из себя сейчас представляет современ-
ный живой узбекский язык: кто на нем общается,
как, какие ресурсы и формы используются, какая
информация передается, какими средствами?
93
Как и в каком направлении развиваются регио-
нальные диалекты узбекского? Какова динамика
его употребления в различных социальных, воз-
растных и иных группах? Как узбекский взаимо-
действует с другими языками, как происходят
процессы его гибридизации, заимствования и
адаптации? Какие коммуникативные потребно-
сти (и чьи) узбекский язык решает, какие может
решать, а какие не может?
Эти и тысячи подобных вопросов должны
быть в центре внимания наших лингвистов, со-
циологов, антропологов и культурологов. Долж-
ны проводиться надежные и глубокие, широко-
масштабные и профессиональные исследования,
хотя бы лишь только описывающие реальную
языковую ситуацию в стране, но ничего этого
нет. А пока этого не будет, мы не сможем даже
приблизиться к анализу этой ситуации, не смо-
жем квалифицированно говорить о проблемах
и об их причинах. А ведь только это даст нам
возможность рационально и компетентно пред-
лагать какие-то меры по улучшению ситуации.
Совершенно бессмысленно принимать какие-то
законы в сфере образования, не разобравшись с
тем, что там реально происходит.
Так почему же не все в Узбекистане
говорят на узбекском?
На это можно дать простой ответ: у тех, кто
не говорит на узбекском, просто нет в этом ком-
муникативной потребности, или она ограничена.
Прежде чем пытаться предпринимать какие-то
шаги, нужно понять, почему ее нет, а какая по-
требность есть, и лишь потом только рассуждать
о том, какая потребность могла бы появиться и
как ее можно было бы стимулировать. Здесь мы
вплотную подходим к вопросу образования, но
это далеко не первый вопрос. Первый — в ис-
пользовании языка. Дело не только в том, что «ле-
нивые русские не хотят учить узбекский», хотя и
в этом тоже.
Выше я уже показал, что подавляющее боль-
шинство случаев, когда люди выбирают русский
(или даже уже теперь английский), а не узбек-
ский, в качестве средства коммуникации или до-
ступа к информации, относится к ситуациям вы-
бора, который делают узбеки. И здесь возникает
масса вопросов к разным участникам процесса
общения.
Для русских и других «европейцев», живу-
щих в Узбекистане, актуальной и пока не очень
успешно решаемой задачей является избавле-
ние от своих предрассудков, в том числе и в от-
ношении узбекского языка, а задача государства
заключается в том, чтобы мягко стимулировать
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
этот процесс17. В этой связи придание русскому
языку «официального статуса» не только возвра-
тило бы государству право собственности и кон-
троля над этим языком, но и усилило бы полити-
ческие разногласия в обществе, политизировало
бы языковой вопрос, особенно в свете продолжа-
ющихся десятилетиями попыток российского ру-
ководства использовать языковую карту в своей
неоколониальной политике. Поэтому, поддержи-
вая мысль о расширении и углублении использо-
вания русского языка в Узбекистане, я убежден,
что это должно происходить исключительно на
добровольной основе и не становиться орудием
политических манипуляций. Ни русский язык,
ни русскоязычное население в Узбекистане не
нуждаются в «защите». Оздоровление и либе-
рализация языковой политики в стране – самое
верное средство развития в ней многоязычия и
мультикультурности18. С этим вроде не спорит ни
один руководитель, высказывающийся по вопро-
сам языковой политики.
Но мне бы одновременно хотелось задать вот
какой вопрос ревнителям и блюстителям узбек-
ского языка: а вы точно хотите, чтобы он из «язы-
ка для узбеков» превратился в международный
язык? Чтобы на нем говорило большое количе-
ство людей, не вполне им владеющих, говорило
с акцентом, коверкая слова и предложения, но
выражая при этом те мысли, позиции и чувства,
которые могут быть совсем не предусмотрены в
консервативной и патриархальной концепции
«узбекчилик»?
Вы готовы признать социальную раздроблен-
ность и диалектность узбекского языка в каче-
стве живой реальности и прекратить делать вид,
что есть лишь правильный, «чистый» узбекский
Абдуллы Каххара и Хайруддина Султанова, а все
остальное — это жаргон и «базарный язык», нуж-
дающийся в искоренении и исправлении? Готовы
ли вы к ситуации, когда собственником узбекско-
го языка будет не государство и правительство, и
даже не узбекский народ, а любой человек, говоря-
щий, пишущий и читающий на узбекском то, что
считает нужным, и что вы не будете это контро-
лировать?
Пока на эти вопросы не будут даны удовлетво-
рительные ответы, очень сложно будет говорить
о каких-то вразумительных образовательных
программах по обучению узбекскому языку как
неродному.
17
https://uz.sputniknews.ru/society/20200428/14018186/
Novyy-zakonoproekt-o-gosyazyke-v-Uzbekistane--mnenie-
ekspertov-i-grazhdan.html
18
https://novainfo.ru/article/16641
94
Что можно было бы сделать для
популяризации узбекского языка
Выше я уже попытался дать ответ на этот во-
прос и хочу теперь сформулировать проблему
несколько иначе: что можно было бы сделать уже
сейчас? Еще раз повторюсь, что прежде всего
необходимы системные исследования реальной
ситуации, диагностика проблем. К сожалению,
поиск решения этих проблем действительно сра-
зу же упирается в образование. Об этом можно
говорить долго, но в целом образование у нас в
стране, несмотря на все усилия, в том числе и
международных и местных организаций, остает-
ся в своих принципах страшно архаичным и ста-
тичным. Его до сих пор воспринимают, прежде
всего, как некое учреждение (школу, колледж,
университет), где «дают» знания и статус вместе
с дипломом. А между тем, формальное образова-
ние – это всего лишь средство для обучения, ко-
торое представляет собой процесс движения из
точки А в точку В, в точку С, и так далее, причем
процесс сложный и нелинейный.
Языкам у нас до сих пор учат так, как учи-
ли латынь столетия назад: за счет запоминания
грамматических структур и слов в надежде, что,
подставляя правильные слова в нужной форме в
нужное место, человек будет общаться на языке19.
Да, иногда так и происходит — спустя несколько
лет, но вот в институте у меня была «пятерка» по
узбекскому, потому что я мог разбирать предло-
жения по частям речи и анализировать, из каких
суффиксов состоят те или иные формы слова, не
особенно их понимая. Разумеется, так изучать уз-
бекский совершенно бессмысленно.
Если мы вернемся к языковым компетенциям,
то нетрудно понять, что для разных ситуаций не-
обходим не только разный уровень владения язы-
ком, но и разные навыки. В институте я должен
был делать грамматический анализ предложений
и слов, а в школе на сборе хлопка – спрашивать
у местных жителей дорогу и понимать их ответ.
Современные курсы узбекского языка долж-
ны опираться на исходный уровень учащихся, а
для этого необходимы четкие диагностические
тесты, его устанавливающие, с ясной целью об-
учения. Для чего вам нужен узбекский язык?
Читать государственные указы? Произносить
приветственные тосты? Читать Абдуллу Кадыри
в оригинале? Общаться со строителями на пло-
щадке? С узбекскими родственниками из Кашка-
дарьи? Каждая из этих ситуаций требует разных
навыков и подходов к обучению, что предполага-
19
https://thewarwickeltezine.wordpress.com/2017/01/31/124/
 А К
ет наличие соответствующих материалов: совре-
менных коммуникативных учебников для каждо-
го уровня (А1, А2, В1, В2 и так далее), аудио- и
видеоматериалов, разумеется, соответствующих
стандартов и учебных планов, и самое важное -
квалифицированных преподавателей.
Здесь снова возникает большая проблема,
связанная с необходимостью стратегического
планирования на долгие годы вперед и отказа
от приверженности к сиюминутным приказам,
которые никогда ничего не могут решить осно-
вательно. Чтобы иметь большое количество пре-
подавателей, способных обучать взрослых рус-
скоязычных учащихся современному узбекскому
языку, нужно их готовить, нужно разрабатывать
систему подготовки и трудоустройства, нужно
стимулировать развитие частного предпринима-
тельства в сфере образования, чтобы такие ком-
пактные и имеющие определенные цели курсы
предлагались буквально на каждом углу. Все это
требует разработки, принятия и последователь-
ного выполнения внятной стратегии подготовки
кадров и соответствующего их материального
стимулирования. Кто, как и когда этим будет за-
ниматься, учитывая упомянутую выше необхо-
димость всестороннего исследования – непонят-
но, но без этого дело никуда не сдвинется.
Если подытожить все вышесказанное в ры-
ночных терминах, то комплексная задача состоит
в исследовании спроса на узбекский язык и раз-
работке методов увеличения этого спроса парал-
лельно с совершенствованием пакета предложе-
ний по обучению узбекскому языку для целевой
аудитории. Но, повторюсь еще раз, без решения
первой части проблемы заниматься второй не
имеет большого смысла.
Не нужно большого ума, чтобы понять, что
при текущем подходе к реформам никаких дол-
госрочных, постепенных и хорошо продуманных
стратегий по развитию узбекского языка в стране
в ближайшее время реализовано не будет. А вот
предложений, подобных призывам читать стихи
Зульфии на базарах – сколько угодно20. Так что нам
только остается наблюдать за интереснейшими
процессами языковой гибридизации, размывания
языковых стандартов и правил, перетекания од-
них языковых форм в другие и возникновения на
этом фоне новых социальных классов, объединен-
ных в том числе и на уровне языка – англоязычной
элиты или полностью узбекоязычных городских
диаспор из областей и т. д. Для социолингвистики
это исключительно интересно, а вот для обычного
жителя страны – не очень.
20
https://centralasia.media/news:1556630
 ИС ВИ

НЕНАЦИ НА Н Е НИКИ
И НАЦИ НА Н Е ИСК ССТВ
КСК ИВН СТИ ИНК ИВН ТЕ МИН В
С ВЕТСК СТЕТИКИ
Начиная с 1930-х годов, переосмысливая сталинскую формулу «национальная культура по форме и
пролетарская по содержанию», историки описывали рождение искусства в советских республиках
как процесс возникновения и становления так называемых «национальных школ»: живописных, му-
зыкальных, архитектурных и т.д. При этом фигуры «национальных» и «ненациональных» худож-
ников, т.е. художников, принадлежащих или не принадлежащих к титульным нациям, наделялись
различными смысловыми функциями, а сами эти художники играли различные социальные роли.
Предназначением «национального художника» виделось непосредственное выражение «националь-
ного искусства», его голос считался подлинным и синтетическим. Роль «ненациональных художни-
ков» оставалась амбивалентной и неопределенной, хотя их вклад в создание ряда «национальных
культур» был не просто значительным, но порой и предопределяющим. В тексте рассматриваются
различные типы восприятий «национальных» и «ненациональных» художников, а также термины,
в которых осуществлялось различение одних и других. Материалом для анализа служит история
искусства республик Средней Азии и в особенности Узбекистана. Согласно главной гипотезе ста-
тьи различия между «национальными» и «ненациональными» художниками были укоренены в би-
нарных презумпциях ориентализма. Однако в реальности ситуация не была строго бинарной из-за
нескольких факторов. Во-первых, существовали группы художников, которые могли фигурировать
в описаниях критиков и как «национальные», и как «ненациональные». Во-вторых, концепт «наци-
онального искусства» сосуществовал параллельно с концептом «народного искусства», который
нередко был более инклюзивен. В-третьих, искусство «национальных» и «ненациональных» худож-
ников представало в различных оптиках, если сравнить описания московских и среднеазиатских
критиков. Эти и другие дискурсивные особенности лишали ситуацию ее мнимой дихотомичности.

Ключевые слова: изобразительное искусство, Узбекистан, этнические общности, колониальность,

советское искусствоведение.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-07
Цитирование: Чухович Б. «Ненациональные художники» и «национальное искусство»: об эксклю-
зивности «инклюзивных» терминов советской эстетики // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 96-106.

Э
ВОЛЮЦИЯ концепта «нации» длилась
больше двух тысячелетий, однако для дан-
ного текста важно, что к ХХ веку его ин-
терпретации строились на двух различных пара-
дигматических платформах. Первая была связана
с идеей гражданственности: в ее рамках под на-
цией понимали социальную общность – народ,
составленный из представителей разных этни-
ческих групп, конфессий и пр., осуществляющий
субъектную политическую деятельность в соб-
ственном государстве. Вторая отталкивалась от
идей культурной антропологии: под нацией здесь
подразумевалась этническая общность со специ-
фическим для нее набором признаков. Именно на
второй принцип опиралась советская программа
«национального строительства», в которой эс-
хатологическая цель «слияния и исчезновения
наций при коммунизме» была «диалектически»
дополнена противоположной задачей «всесто-
роннего развития национальных культур» в пе-
риод строительства социализма. С начала и до
конца существования СССР под нациями пони-
мали прежде всего этнические общности, разви-
вающиеся на «своей исторической территории».
Формой социального развития наиболее крупных
«советских наций» стали союзные республики,
внутри которых создавались различные формы
культурных автономий: республиканские, окруж-

96

Павел Кузнецов, «Стрижка овец», 1912
ные и т.д. Предполагалось, что каждой такой ре-
спублике будут свойственны свои «национальная
культура» и «национальное искусство», отража-
ющие духовные и бытовые особенности каждой
нации.
Между тем, ни одна советская республика не
была моноэтничной. Соответственно, художни-
ки, проживавшие на той или иной территории,
принадлежали либо к «титульной националь-
ности», либо к иной национальной прослойке, и
это делало их положение различным. Этническое
происхождение художников было маркирова-
но дважды: институционально, в паспортных и
анкетных данных, и культурно – в восприятии
общества, а также в самовосприятии самих твор-
цов. Это различие, отражавшее политические
и социальные особенности каждого советского
десятилетия, никогда не было формальным или
малосущественным. Напротив, оно отводило
художникам разные роли в обществе и порой
предопределяло тематику и направленность их
произведений. Не претендуя на исчерпывающее
описание и полноценный анализ этой объемной
проблемы, данный текст будет сконцентрирован
скорее на ее постановке и обзоре некоторых по-
следствий, которые она имела для художествен-
ной практики. Его главный постулат заключается
в том, что эволюционирующее различие между
«коренными» и «некоренными», «титульными» и
«нетитульными», «национальными» и «ненацио-
нальными» всегда основывалось на презумпциях
ориентализма: сначала явных, затем подавленных
и подспудных.
Как свидетельствовали современники, гене-
рал-губернатор Туркестана Константин фон Ка-
уфман перед смертью (1882 г.) сказал: «Прошу
похоронить меня здесь (т.е. в Ташкенте), чтобы
каждый знал, что здесь настоящая русская земля,
97
ВИ
Мартирос Сарьян, «Египетская ночь», 1912
в которой не стыдно лежать русскому человеку»
(Федоров 1913: 55). Эти слова демонстрировали,
что с первых десятилетий колонизации Средней
Азии Российской империей чувство пребывания
«у себя» уже было свойственно русскому турке-
станскому обществу. Желание легитимировать
это ощущение нашло свою аргументацию в мифо-
логизированной «арийской теории» (см.: Laruelle
2005; Laruelle 2009), русские сторонники которой
хотели доказать, что колонизация Туркестана
была всего лишь возвращением русских к леген-
дарной прародине своих арийских предков. Не
ставя под сомнение самобытность покоренных
народов, этот миф, однако, подразумевал, что на
данной территории колонизаторы были «боль-
шими автохтонами», чем колонизованные. Та-
ким образом была установлена неопределенность
идентичности, характеризовавшая самоощуще-
ние русских художников в Центральной Азии.
С одной стороны, они чувствовали себя здесь
«как дома», как, например, Павел Кузнецов, чья
страсть к степному миру была, по словам его со-
временника Анатолия Бакушинского, «возвратом
на родину после недолгого и чисто внешнего пре-
бывания в Вавилоне европейской цивилизации»
(Ромм 1960: 24). С другой – легко увидеть онто-
логическое различение между таким «возвра-
щением-как-бы-к-себе» и восприятием «родной
земли» в глазах «истинно восточного человека».
Таков Мартирос Сарьян в описании Максими-
лиана Волошина: «Хотя искусство Сарьяна отра-
жает Восток, однако он не ориенталист. […] Он
сам – сын Востока, оторванный от своей страны»
(Волошин 1988: 305). Эхо этого различения мож-
но услышать и столетие спустя. В качестве харак-
терного примера сошлюсь на искусствоведа Веру
Раздольскую, согласно которой «Кузнецов был
русским, пришедшим на Восток, и это во многом
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ованес Татевосян, «На празднике Уразы», 1919
определяет особую поэтическую отстраненность
его видения Востока. Сарьян был по крови чело-
веком Востока и обращение к нему было для него
возвращением к истокам, к специфическому на-
циональному творческому сознанию, хранивше-
му стойкие и яркие архетипы» (Раздольская 1998:
29).
Сказанное позволяет убедиться, что уже ко-
лониальная ситуация конца XIX – начала XX
века при всей ее кажущейся дихотомичности,
не была идеально бинарной. Общее представле-
ние, согласно которому туркестанское население
было разделено на две части – новых поселенцев
и коренных жителей, – не вполне соответствует
действительности, поскольку в конвенциональ-
ных представлениях этой эпохи среди поселен-
цев были «люди восточной крови», сохранявшие
даже после получения русско-европейского об-
разования «органичную связь» с миром «азиат-
ской» или «восточной» культуры.
Согласно моей первой гипотезе, этнические
корни художников, условно связанные с Вос-
током или Россией/Европой, принимались во
внимание до конца существования советской
Средней Азии. Так, присвоение статуса «наци-
ональных художников» лицам, чьи корни были
связаны в коллективном воображении с Восто-
ком (например, танцовщица армянского проис-
хождения Тамара Ханум, живописец татарского
происхождения Чингиз Ахмаров, архитектор
дагестанского происхождения Абдулла Ахмедов
и т.д.), осуществлялось гораздо с большей го-
товностью, чем так называемым «европейцам»1.
1
Термин «европейцы» в отношении жителей новообразован-
ных частей исторических городов, зародившихся после рос-
сийской колонизации XIX века, прижился в Средней Азии и
98
Николай Карахан, «Женщины с кетменями», 1934
Однако «восточные» или «европейские» ассоци-
ации, связанные с этническим происхождением
художников, не были устойчивыми. Например,
было бы неправильно думать, что все художни-
ки армянского происхождения были однозначно
классифицированы как «восточные». Подобное
восприятие скорее оставалось некоей потенци-
альностью, реализуемой в одних случаях и бло-
кированной в других. Поэтому первая гипотеза
должна быть дополнена еще одной.
Вторая гипотеза заключается в том, что би-
нарная жесткость разделения художников на
«восточных» и «невосточных» была значительно
ослаблена на нескольких дискурсивных уровнях.
Необходимо внимательно проанализировать тер-
мины, использовавшиеся для такого различения,
а также исторические обстоятельства, в которых
эти термины возникли, и философское, социаль-
но-политическое и эстетическое мышление, в
которое они были встроены. Это второе допуще-
ние, изученное во всей его сложности, обязатель-
но приведет к третьей гипотезе. Согласно ней, ис-
широко употреблялся в советское время. Его употребление
оставалось во-многом парадоксальным: так, художники,
прибывшие в Узбекистан из Сибири и Алтая, расположен-
ных к востоку от Средней Азии (Виктор Уфимцев, Михаил
Курзин, Валентина Маркова, Николай Мамонтов и др.), сра-
зу вливались в ряды «европейского общества» и идентифи-
цировались как его представители, тогда как прибывавшие
из «Восточного Туркестана» уйгуры или перемещенные в
Среднюю Азию корейцы, как правило, идентифицирова-
лись как «азиаты». Учитывая, что в само пестрое «европей-
ское» общество входили представители самых различных
народностей, можно заключить, что сама эта общепринятая
и неотрефлексированная терминология подтверждает нашу
гипотезу, согласно которой ментальные границы, отделяв-
шие одни части населения региона от других, покоились на
ориенталистских презумпциях.

К. Мельников, Дворец труда в Ташкенте, 1933
пользование терминов, формализующих мнимую
разницу между коренным и некоренным населе-
нием, не было одинаковым на периферии и в цен-
тре советского государства. Можно утверждать,
что в определении «национальных» и «ненаци-
ональных» художников союзный центр и азиат-
ские республики прибегали к разным оптикам, и
поэтому среднеазиатские творцы, которых в цен-
тре считали «национальными», не обязательно
воспринимались таковыми в самом регионе.
В рамках данного текста невозможно исчер-
пывающе рассмотреть три гипотезы. Ограничусь
обзорным объяснением.
С первых лет СССР провозгласил новую наци-
ональную политику, противопоставленную коло-
ниальным практикам царского режима. Она была
направлена на радикальное изменение иерархи-
ческих отношений между центром страны и ее
периферией. Для «выравнивания уровня разви-
тия» культур сначала было необходимо ускорен-
ным образом содействовать развитию культур-
ной жизни народов, считавшихся «неразвитыми»
(отталкиваясь от марксистских представлений об
общественных формациях, Сталин в своих вы-
ступлениях и текстах по поводу «национального
вопроса» неоднократно описывал иерархичный
характер развития народов и народностей, во-
шедших в СССР, от «полупатриархального-родо-
вого» и «феодального» до «капиталистического»
(Сталин 1952: 25)). Как следствие, в противовес
былому имперскому шовинизму стали поощ-
ряться местные национализмы, ускоренное стро-
ительство «национальных культур» советских на-
родов (Мартин 2011).
1920-е годы были также временем доминиро-
вания социологического подхода, нареченного
позднее «вульгарной социологией». В его рамках
99
ВИ
А. Щусев, Дом правительства в Самарканде, 1929
идентичность художника воспринималась в не-
разрывной связи с «коллективной психологией»
его социального класса. А поскольку пролетари-
ат, согласно коммунистическому манифесту, не
имел отечества, этнические оттенки самобытно-
сти вышедшего на авансцену «пролетарского ху-
дожника» в этот период не имели значения. Даже
после того, как в 1925 году Сталин провозгласил
лозунг культуры «пролетарской по содержанию и
национальной по форме», а два года спустя Ана-
толий Луначарский предположил, что народное
крестьянское искусство скрасит живописными
нюансами суровость международного пролетар-
ского искусства (Луначарский 1927: 20), нацио-
нальный характер искусства еще несколько лет
оставался на периферии эстетических проблем,
обсуждавшихся критиками и художниками. В
отношении Средней Азии в это время часто ис-
пользовались общие обтекаемые выражения, та-
кие как «национальное искусство Востока» (Гин-
збург 1926: 113) или «национальная архитектура
Центральной Азии» (Ремпель, Чепелев 1930). Неу-
дивительно, что в 1920-е годы еще не были сфор-
мулированы представления о ролях и функциях
«коренных» и «некоренных» художников. Отсут-
ствие разграничения имело последствия для ху-
дожественной практики. Например, Моисей Гин-
збург, Алексей Щусев, Константин Мельников
были уверены в своей способности сконструи-
ровать в своих московских бюро национальную
архитектуру среднеазиатских народов. Более
значимая для 1920-х годов антиномия касалась
другого различия: между «рабоче-крестьянской»
молодежью, с одной стороны, и художниками
«буржуазного», «интеллигентского», «мещанско-
го» или «аристократического происхождения»,
с другой. Учебные заведения приветствовали в
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
своих стенах женщин и представителей этниче-
ских меньшинств, но прежде всего они отдавали
предпочтение абитуриентам из семей рабочих
и крестьян (Ривкин 1930: 23). Согласно широко
распространенным в то время взглядам – Плеха-
нова, Фриче, Переверзева и других искусствове-
дов марксистской направленности, – «классовая
психоидеология» имманентно укоренялась в под-
сознание художника, отзываясь затем во всем его
творчестве. Считалось, что художник «буржуаз-
ного происхождения» не был способен к созда-
нию подлинно советского искусства. В лучшем
случае ему отводили роль «попутчика», оказы-
вающего поддержку молодым «коллегам-проле-
тариям», пока те не достигли профессиональной
зрелости.
1930-е годы ознаменовали поворот в эволю-
ции этого различия. Принципы вульгарной соци-
ологии были отвергнуты, значимость социально-
го происхождения уменьшилась, в то время как
важность этнического – существенно возросла.
Согласно новому эстетическому подходу, ли-
дерами которого стали Дьёрдь Лукач и Михаил
Лифшиц, предполагалось, что каждое подлинное
произведение искусства отражало реальность и
сущностные конфликты своей эпохи. Сквозь эту
призму, нареченную «ленинской теорией отра-
жения», наиболее известные авторы вне зависи-
мости от социального происхождения стали рас-
сматриваться как «национальные художники»,
чье творчество было репрезентативным для на-
ции в целом, а не только для социального класса,
из которого они вышли.
Начиная с 1930-х годов, переосмысливая ста-
линскую формулу «культуры, национальной по
форме», развитие искусства в республиках Сред-
ней Азии описывалось как процесс возникнове-
ния и становления так называемых «националь-
ных школ». В текстах фигуры «национального» и
«ненационального» художника наделялись раз-
ными смысловыми функциями. Роль «националь-
ного художника» изображалась как аутентичная
и синтетическая, а «ненационального» – как ам-
бивалентная и неопределенная. Предполагалось,
что коренной художник в силу происхождения
должен естественно и спонтанно выражать «сущ-
ность» и «душу» «национальной культуры», в
то время как некоренной, не будучи способным
к аутентичному выражению «национального
духа», мог содействовать развитию «националь-
ного искусства», исполняя вспомогательные пе-
дагогические, партисипативные и исследователь-
ские функции. В качестве примера сошлемся на
текст Оганеса Татевосяна, художника и организа-
тора важных для художественной жизни Узбеки-
стана институций, в том числе – Самаркандской
100
изофабрики. В творческом отчете в одном из
московских журналов он расставил приоритеты
следующим образом: «Подготавливаются кадры
пролетарских художников на базе коллективного
труда. Обращено сугубое внимание на подготов-
ку кадра из националов, могущих использовать
бытовые особенности масс, способствуя, таким
образом, развитию искусства, национального
по форме и социалистического по содержанию»
(Татевосян 1931: 24). Отсюда следовало, что «не-
национальные художники», даже проведя в Сред-
ней Азии много лет или родившись здесь (т.е. по
существу будучи коренными жителями региона),
оставались чужими для основного населения
края и потому не могли выражать «националь-
ное искусство» как таковое. Однако им было по
силам обучать «национальных художников» и,
передавая знания и навыки, способствовать раз-
витию «национального искусства». Со свойствен-
ной ему лапидарностью Михаил Курзин говорил
об этом следующим образом: «У узбеков должно
быть свое национальное изобразительное искус-
ство. А мы, русские художники, должны им по-
мочь в этом деле» (Курязов 2015: 54-55).
Классифицируя художников республики
в книге «Искусство советского Узбекистана»
(1935), московский критик Владимир Чепелев
также сделал упор на этническое различение.
«Национальными художниками» для него были
именно узбеки, тогда как неузбеки относились к
размытой категории «других художников». Па-
радоксальным образом упомянутая книга была
в основном посвящена именно этим «другим»:
ввиду исторических обстоятельств в первые два
советских десятилетия искусство Узбекистана
развивалось в небольших и этнически пестрых
интеллигентских сообществах двух столиц, Таш-
кента и Самарканда, где художники-узбеки еще
не играли важной роли. Среди главных героев
Чепелева – Усто Мумин, Михаил Курзин, Алек-
сандр Волков, Павел Беньков, Николай Карахан,
Надежда Кашина и др. Критик стремился пока-
зать их вклад в создание «национального искус-
ства», при этом не считая ни их самих, ни их про-
изведения «национальными». С другой стороны,
несмотря на очевидную смысловую аберрацию,
Чепелев постарался убедить читателя, что веду-
щую роль в становлении искусства Узбекистана
играли именно «национальные художники». В
частности, он декларировал: «В Самаркандском
техникуме только 15% националов. Но и в этой
области преодоление старых феодальных пере-
житков за годы реконструкции сделало большой
шаг вперед, и сейчас в Узбекистане имеется пер-
вый отряд молодых националов-живописцев.
Нужно сказать, что эти молодые мастера идут в

Виктор Уфимцев, без названия, 1922
авангарде национального художественного раз-
вития» (Чепелев 1935б: 57). Превосходство этих
«молодых националов» над «некоренными ху-
дожниками» критик аргументировал, перечисляя
«недостатки» таких «ненациональных художни-
ков», как Надежда Кашина, Зинаида Ковалевская
и Валентина Маркова, которые либо «заблуди-
лись в формалистических изысках», либо «еще не
в такой мере освоили задачи и пути утверждения
нового искусства республики» (Чепелев 1935б:
57).
Другие московские критики, не подвергая со-
мнению само различение «ненациональных» и «на-
циональных» художников, высказывались насчет
последних более пессимистично. Так в отчете о вто-
рой выставке художников Узбекистана в Москве,
прошедшей в Парке культуры и отдыха им. Горько-
го, газета «Советское искусство» писала: «Как и на
выставке, устроенной Музеем восточных культур
в 1934 году, небольшая группа молодых узбекских
художников и сейчас теряется среди других худож-
ников, связавших свой жизненный путь с Узбеки-
станом, а свое творчество – с узбекской тематикой.
Группа художников-узбеков в основном состоит из
тех же имен, которые фигурировали на выставке
1934 года (Абдуллаев, Сиддыки и Бахрам Хамдами).
Впервые выставляется лишь Рашид Темуров. Как и
три года назад, группа эта представлена более чем
скромными натюрмортами, небольшими эскизами
и посредственными портретами. Выставка сигна-
лизирует о неблагополучии в деле подготовки на-
циональных кадров узбекского изобразительного
искусства и настоятельно требует проконтролиро-
вать работу обоих изотехникумов Узбекистана»2.
В данном отзыве также важно, что не только «не-
национальные художники» в самих среднеазиат-
2
Газета «Советское искусство», №37 (383), 11 августа 1937 г.
101
ВИ
Урал Тансыкбаев, «Горный кишлак», 1934
ских республиках, но и московские институции
осознавали воспитание «национальных кадров»
как системную проблему, без решения которой
было невозможно надлежащее развитие искусства
региона. Причем, деятельность «ненациональных
художников» в качестве наставников могла оцени-
ваться как положительно (в большинстве случаев
так оно и было), так и отрицательно: скажем, в од-
ной из статей Владимир Чепелев отмечал, что «для
Казахстана характерно известное нивелирование
национальных живописцев в коллективе русских
художников. Положение дел может измениться
только с ростом национальных кадров. Основная
задача всего изофронта Казахстана состоит в том,
чтобы художники-казахи стали его ведущим отря-
дом» (Чепелев 1935а: 172).
Во второй половине 1930-х эти этнические
градации становились эксплицитно значимы-
ми: во многих публикациях, как, например, в ка-
талоге выставки к 20-й годовщине революции,
прошедшей в 1937 году в Музее искусств Узбе-
кистана, этническую принадлежность указывали
рядом с фамилией и годом рождения3.
Разумеется, это обозначение было пробле-
матичным, заставляя выбирать для художников
из мультиэтничных семей лишь одну «нацио-
нальность». Между тем, бытовавшие в обществе
нарративы были чувствительны даже к приме-
сям «инородной крови», причем порой таковые
даже выставлялись как более значимые, нежели
декларативная паспортная идентичность. Преу-
величенное внимание к «инокровию» бытовало
и в предыдущие советские десятилетия: напри-
мер, рассматривая творчество Поля Гогена Яков
Тугендхольд полагал, что «свой страстный темпе-
3
Каталог выставки картин художников Узбекистана к ХХ
годовщине Великой Октябрьской социалистической рево-
люции. Ташкент: Музей искусств, 1937.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
рамент, свою любовь к приключениям, свое пре-
зрение к буржуазному благополучию и тоску по
обетованной земле» Гоген … унаследовал от ба-
бушки-испанки, родившейся в Перу (Тугендхольд,
1918: 11). В 1934 году редколлегия журнала «Твор-
чество», представляя портреты художников Уз-
бекистана, сопроводила некоторые изображения
указаниями национальности, а в случае Николая
Карахана, не упомянув армянское происхож-
дение, назвала художника «полуперсом», что в
глазах москвичей, по-видимому, было более зна-
чимым в связи с показом искусства Узбекистана.
Точно так же – «Н. Карахан - молодой художник,
полуперс по происхождению» – назвал живо-
писца в том же году и журнал «Искусство»4. Есть
немало свидетельств, что подобные характери-
стики были в ходу и в личном общении художни-
ков. Скажем, известный композитор Узбекистана
Алексей Козловский, согласно воспоминаниям
его супруги, в разговорах с художником Алек-
сандром Николаевым (среди предков которого
были поляки), упоминал, что в русской музыке
любой стоящий композитор имел примесь поль-
ской крови и что искусство таких полукровок,
как правило, «отмечено в своем мастерстве высо-
той, благородством и тайной особого изящества»
(Козловская 1977: 2). Известный критик Софья
Круковская основывала неопубликованные раз-
мышления об Александре Волкове на цыганском
происхождении живописца5. В частности, она
писала: «От цыган у Волкова увлечение музыкой,
песней, пляской. Большая часть героев его произ-
ведений – певцы, музыканты, танцоры – так проя-
вилась и в его творчестве эта национальная черта
цыганской натуры. Он не только пишет картины,
он сочиняет к ним стихи, исполняет их под бубен,
приплясывает» (Круковская 1975-1984: 2). В про-
изведениях Волкова, согласно Круковской, «нет
Узбекистана как такового, это – Узбекистан глаза-
ми цыгана» (Круковская 1975-1984: 3). Как можно
констатировать, во всех приведенных высказы-
ваниях этничность фигурировала прежде всего
как биологический признак, унаследованный в
4 таким образом и работали презумпции ориента-
В перечислении других художников в том же материале
озвучивались лишь близкие, с точки зрения редакции, уз-
бекам этносы («Чингиз Ахмаров – молодой художник тата-
рин», «Урал Тансыкбаев – молодой талантливый художник
казак»), тогда как при упоминании А. Подковырова наци-
ональность не упоминалась, зато подчеркивалось, что он
«коренной туркестанец, все время работающий в Средней
Азии» (Архитектурные росписи художников Узбекистана //
Искусство. 1934. №4. С. 70-72.).
5
Представления о цыганском происхождении матери ху-
дожника основывались на недостоверных семейных преда-
ниях, согласно которым девочка была найдена в астрахан-
ских степях во время некоего военного похода (Волков Ал.,
Волков Ан., Волков В. 2007: 32).
102
«генах» или «крови» – а значит, расовые теории
XIX века, не будучи официально провозглашае-
мыми в СССР, оставались рабочими для описа-
ния многих ситуаций в художественной жизни
среднеазиатских республик.
Чрезвычайно любопытно, однако, что порой
критики все же зачисляли «ненациональных ху-
дожников» в ряды «национальных». Скажем, в
каталоге выставки художников Узбекистана в
Москве в 1934 г. в числе «национального отряда
художников» наряду с Акрамом Ташкенбаевым
и Сиддики были упомянуты не только Урал Тан-
сыкбаев, ташкентец с казахскими корнями, но и
Николай Карахан, уроженец Нагорного Караба-
ха (при том, что Александр Волков, Усто Мумин,
Михаил Курзин и другие оказались вне этой кате-
гории)6. Владимир Чепелев также сделал для Ура-
ла Тансыкбаева исключение, включив его в число
«национальных художников» Узбекистана благо-
даря «глубокой национальной традиции культу-
ры цвета, вырванного из схем орнаментализма и
старой декоративности» (Чепелев 1935б: 81). Со-
рок лет спустя авторы книги «Искусство совет-
ского Узбекистана» вновь выделили Тансыкбаева,
констатировав, что «в двадцатые годы формиру-
ются первые крупные национальные художники
Узбекистана Урал Тансыкбаев и Искандер Икра-
мов» (Долинская и др. 1976: 70). Помимо Урала
Тансыкбаева, в круг «национальных художников»
постепенно стали зачислять и Чингиза Ахмарова,
уроженца Троицка, проведшего первую половину
жизни в России (Круковская 1947: 5-6). Посколь-
ку другие старейшие художники Узбекистана,
приехавшие из России, не удостаивались в совет-
ские годы подобной квалификации со стороны
официальных узбекских и московских критиков,
следует констатировать, что понятие «нацио-
нальный» с большей легкостью употреблялось в
отношении тех, чьи этнические корни в коллек-
тивном воображении были условно связаны с
так называемым «Востоком». В частности, речь
шла об уроженцах Армении, соседних среднеа-
зиатских республик или регионов России с пре-
обладанием мусульманского населения. Именно
лизма, согласно которым «восточные люди» как
бы имели природные внутренние особенности
(«менталитет», «темперамент», «душу», «природ-
ное восприятие цвета» и пр.), позволяющие им
спонтанно и органично приобщиться к созданию
«национального искусства» республик Средней
Азии. И наоборот – такими внутренними ресур-
сами не обладали «невосточные люди», даже если
6
О художниках Узбекистана // Каталог выставки картин ху-
дожников Узбекистана. Москва, 1934. С. 6-8.

Поль Гоген, «Лица таитянок», 1899
Усто Мумин, без названия,
1920-1930-е гг. (?)
103
ВИ
они с рождения жили в Средней Азии, как Алек-
сандр Волков, Леон Бурэ или Сергей Калмыков.
Несмотря на то, что, с формальной точки зрения,
работы «коренных» и «некоренных» художников
претерпевали с 1920-х годов схожие формальные
и сюжетные метаморфозы, двигаясь от более де-
коративных и условных композиций в сторону
фигуративного тематического социального по-
лотна, их миссия, роль и функции описывались
по-разному.
Таким образом, следует лучше понять слож-
ную и противоречивую роль, которую узбеки-
станские и союзные критики доверяли «неко-
ренным художникам». Вот несколько типичных
высказываний, в которых подспудно вырисовы-
вается вспомогательный и вторичный характер
этой роли, несмотря на признание значимости
художников и первопроходческого характера их
работы. О Зинаиде Ковалевской Рафаил Такташ
писал в 1965 г.: «Вместе с П.П. Беньковым З. Ко-
валевская как художник и педагог сыграла круп-
ную роль и в воспитании первых национальных
художников солнечной республики в Самарканд-
ском художественном училище и своим личным
примером талантливого жанриста в значитель-
ной мере способствовала сложению и развитию
этого рода живописи в Узбекистане» (Такташ
1992: 177). И далее в той же статье: «З.М. Кова-
левская постигла наиболее характерные черты
жизни, национального уклада, красочного быта
и характера узбеков и таджиков и, подобно ста-
рым венецианцам, создавшим «венецианский
колорит», запечатлела в своих многочисленных
полотнах неповторимую атмосферу, насыщен-
ную тончайшим лессом светло-воздушную среду,
особый колорит величественного города древних
архитектурных памятников и современной на-
уки» (Такташ 1992: 182-183). О Надежде Каши-
ной этот же автор писал: «Создать столь глубоко
убеждающее национальной характерностью и
типичностью образов произведение могла ху-
дожница, много лет живущая в солнечном крае,
до тонкостей постигшая все своеобразие наци-
онального быта и уклада жизни» (Такташ 1982:
73). Анализируя картины Григория Улько, Теляб
Махмудов признавал, что «в этих полотнах Г. Уль-
ко выступает как мастер, глубоко знающий и чув-
ствующий национальный характер» (Махмудов
1993: 267). Причем одними художниками кисти
и мастихина дело, конечно, не ограничивалось:
те же проблемы возникали при описании, ска-
жем, музыки. В одной из первых содержательно
важных работ, посвященных различению «наци-
ональных» и «ненациональных художников» уже
после перестройки, Наталья Янов-Яновская кон-
статировала: «До поры до времени усилия всех
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
русских музыкантов, приехавших сюда и навсегда
связавших свою судьбу с Узбекистаном (и даже
тех, кто, живя в России, наезжал в Узбекистан
эпизодически), концентрировались вокруг про-
блем узбекской музыки: поисков национально
характерного многоголосного стиля, путей соз-
дания новых, “европейских” жанров, освоения на
почве традиционной монодии композиторского
письма, композиторской техники. Они как бы за-
ранее отказались от своего, “русского”, пути, ис-
кренне веря, что их миссия в узбекской республи-
ке благодарна и благородна, полностью понимая,
что имеют дело с великим, но иным искусством»
(Янов-Яновская 2002: 113). Нетрудно увидеть, что
смысловая структура этих высказываний несет
двойной смысл. С одной стороны, критики в са-
мых позитивных тонах свидетельствуют о спо-
собности художников «постигать национальный
быт», вносить вклад в создание «национальных
школ» и воспитывать коллег, вышедших из «ко-
ренной среды». С другой, независимо от того,
насколько глубокими были знания и отношения,
связывавшие этих художников с местным кон-
текстом, описания их художественного вклада
неизменно содержали коннотации, указывавшие
на вненаходимость художников по отношению к
самой «национальной жизни».
На дискурсивном уровне советская эстети-
ка нашла способ более обтекаемых описаний
возникавшей бинарности, угрожавшей потен-
циальными конфликтами. В частности, наряду
с концептом «национального» исследователи и
критики нередко прибегали к родственному, но
все же иному понятию – «народности». Речь идет
об одном из самых герметичных советских тер-
минов, для которого было бы трудно подобрать
адекватный эквивалент в английском или фран-
цузском языках. Однако именно различие между
«национальным характером» и «народностью»
раскрывает отношения между «национальными»
и «ненациональными» художниками во многих
текстах. Приведу еще один фрагмент текста Те-
ляба Махмудова о Григории Улько: «В отличие от
многих художников республики, больше увлека-
ющихся внешними национальными атрибутами
быта и типажа, Г. Улько глубоко вникает в твор-
ческий характер народного духа, в чем проявля-
ется народность его полотен» (Махмудов 1993:
266). Это описание архетипично: Усто Мумин,
Александр Волков, Павел Беньков и другие масте-
ра искусства Узбекистана ХХ века, как правило,
предстают в текстах искусствоведов глубоко по-
чувствовавшими народный характер, понявши-
ми и полюбившими местную культуру, хорошо
знающими местный быт. Из этой почти неулови-
мой терминологической деривации вытекает, что
104
«ненациональный художник», которому конвен-
ционально отказывалось в возможности непо-
средственного выражения «национального духа»,
был тем не менее способен познать и полюбить
то, что соотносилось с народом.
Петербургский филолог и историк Констан-
тин Богданов посвятил главу своей книги «О
крокодилах в России» истории понятия «народ-
ности» в русском языке и культуре. По словам
исследователя, это «неопределенное понятие
остается созвучным идеологии, поверяемой не
социальным опытом, но риторическими абстрак-
циями» (Богданов 2006: 145). Именно благодаря
этому оно подходило для ситуаций, когда между
произведением и описанием следовало оставить
дискурсивный зазор, облегчавший вхождение
произведения в социальную жизнь. На протяже-
нии своей длительной эволюции концепт «народ-
ности» получал различные коннотации, но всегда
имплицитно содержал романтическое дистанци-
рование между народом и художником. В рамках
этого различения художник не был частью наро-
да и находился вне народных масс. Его призвание
состояло в том, чтобы ухватить и понять «дух
народа», чтобы затем отразить его в своей рабо-
те. Понятие народности было существенным для
русской культуры с XIX века. По словам Николая
Добролюбова, чья идеология оказала влияние на
советскую эстетику, «народность понимаем мы
[не только] как уменье изобразить красоты при-
роды местной, употребить меткое выражение,
подслушанное у народа, верно представить обря-
ды, обычаи и т. п. (...) Чтобы быть поэтом истинно
народным, надо больше: надо проникнуться на-
родным духом, прожить его жизнью, стать вро-
вень с ним, отбросить все предрассудки сосло-
вий, книжного учения и пр., прочувствовать все
тем простым чувством, каким обладает народ»
(Добролюбов 1962: 260). Желание Добролюбова
приблизиться к «народу» схоже с полинезийским
искушением Гогена пожить подлинной, полно-
кровной жизнью не испорченных цивилизацией
«простых людей», а также Усто Мумина, захотев-
шего повторить опыт Гогена в Туркестане. Однако
язык, с помощью которого описывалась эта идил-
лия, обозначал наличие дистанции между субъ-
ектом, приближающимся к «народу», и самим
«народом» как объектом интереса, культа, любви,
изучения и художественного опыта. В своем бес-
плодном стремлении приблизиться к «народу»
художник, таким образом, напоминал зенонов-
ского Ахиллеса, не способного догнать черепаху.
Однако схоластический характер понятий «на-
ционального» и «народного» в условиях азиатских
республик СССР позволял играть на разнице от-
тенков. Если «национальное» стало концептом,

почти эксклюзивно привязанным к этничности
(за редкими исключениями, объяснявшимися
ориенталистскими стереотипами), то «народное»
имело более открытый и инклюзивный характер.
Хотя некоторые художники, такие как Виктор
Уфимцев, Александр Волков или Оганес Татево-
сян, не считались и сами себя не считали «наци-
ональными художниками», им в середине 1940-х
годов было присвоено звание «народного худож-
ника УзССР». «Народными артистами УзССР»
стали композиторы Сергей Василенко, Алексей
Козловский, Рейнгольд Глиер, Виктор Успенский
и др., сыгравшие значимую роль в развитии ком-
позиторского творчества в Узбекистане, а также
многие «ненациональные» актеры и режиссеры
узбекистанских театров и кинематографа. В це-
лом, это отвечало внутренней логике терминов:
«национальное» соотносилось с узко понимае-
мой этничностью, а «народное» – позволяло, при
определенных обстоятельствах, предположить,
что речь идет о всем населении республики.
Однако умозрительный характер обоих кон-
цептов позволял критикам осуществлять пара-
доксальные дискурсивные «сальто-мортале» в их
использовании при перемене точки обзора. При
взгляде из Москвы с определенного момента про-
изведения «ненациональных художников» Узбеки-
стана стали расцениваться как «национальные».
Например, влиятельный московский искусствовед
Юрий Колпинский, находившийся в годы войны в
Ташкенте, писал о натюрмортах Александра Вол-
кова, что «они ярко национальны и в них прояв-
ляются особое декоративное своеобразие и тот
драматизм цветопостроения, которые отличают
искусство узбеков от искусства других народов
мира» (Такташ 1992: 188). Схожим образом часть
московских журналов стала в последние советские
десятилетия характеризовать творчество «ненаци-
ональных» авторов в других видах искусства – на-
пример, архитекторов Серго Сутягина, Владимира
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Богданов 2006 – Богданов К. О крокодилах в России.
Очерки из истории заимствований и экзотизмов.
М.: Новое литературное обозрение, 2006.
Волков Ал., Волков Ан., Волков В. 2007 – «Александр
Николаевич Волков. Хроника жизни и творче-
ства» // Александр Волков: солнце и караван. М.:
Слово, 2007. С. 32-51.
Волошин 1988 – Волошин М. Лики творчества. М.: На-
ука, 1988.
Гинзбург 1926 – Гинзбург М. Национальная архитек-
тура народов СССР // Современная архитектура.
1926. №5-6. С. 113-114.
105
ВИ
Спивака, Юрия Халдеева или композиторов Сер-
гея Вареласа, Румиля Вильданова и др.
Та же перестановка акцентов коснулась и кон-
цепта «народного». Если внутри среднеазиат-
ских республик звания «народных художников»
(артистов и т.д.) удостаивались представители
всех этнических групп, те же звания союзного
уровня присуждались – за редчайшими исклю-
чениями – именно «национальным кадрам». Раз-
умеется, подобный род отличий и чествований
был прежде всего парадом официальных репре-
зентаций и отражал сводное направление скорее
политических, нежели художественных векто-
ров. Однако институциональное признание име-
ло обратное действие на художественную прак-
тику, обеспечивая носителям званий и наград
не только моральный авторитет, но и доступ к
ключевым позициям в институциях культуры,
которые в свою очередь влияли на художествен-
ную политику и ставили перед сообществом ху-
дожников новые эстетические ориентиры. Рас-
смотрение этой истории не только как эволюции
восприятий и терминологических дериваций, но
и собственно художественного творчества выхо-
дит за рамки этой статьи.
Представляется, что в каждом виде искусства
проблематичное, не всегда бесконфликтное, не-
редко закамуфлированное за специфическими
социальными и вербальными практиками вза-
имодействие «ненациональных» и «националь-
ных» художников осуществлялось по-своему, в
силу особенностей художественного образования
и институциональной организации творчества в
этих искусствах. Рассмотрение такого взаимодей-
ствия продуктивно прежде всего на уровне ми-
кроисторий (Чухович 2016), но не исключает при
этом и более широких обобщений. Автор наде-
ется вернуться к рассмотрению этого вопроса на
материале архитектуры Узбекистана 1920-1980-х
годов в ближайшем будущем.
Добролюбов 1962 – Добролюбов Н. Собрание сочине-
ний в 9 т. Т. 2. М.-Л.: ГИХЛ, 1962. С. 218-272.
Долинская и др. 1976 – Долинская В., Захидов П. и др.
Искусство Советского Узбекистана. 1917-1972.
Живопись. Скульптура. Графика. Декоратив-
но-прикладное искусство. Театрально-декораци-
онная живопись. Художники кино. Архитектура
и градостроительство. М.: Советский художник,
1976.
Козловская 1977 – Козловская Г. Воспоминания о ху-
дожнике Усто Мумине – Александре Васильевиче
Николаеве. Машинопись. Личный архив автора.
С. 1-15.
Круковская 1947 – Круковская С. Изобразительное
искусство Узбекистана // Юбилейная выставка
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
изобразительного искусства Узбекистана, посвя-
щенная ХХХ-летию Великой Октябрьской соци-
алистической революции: живопись, графика,
скульптура. Ташкент, 1947. С. 3-15.
Круковская 1975-1984 – Круковская С. Мое отношение
к творчеству А. Н. Волкова. Машинопись. Лич-
ный архив автора. С. 1-4.
Курязов 2015 – Курязов Т. Человек с утонченным голо-
сом. Ташкент: Turon-Iqbol, 2015.
Луначарский 1927 – Луначарский А. Художественное
творчество национальностей СССР // Искусство
народов СССР. М., 1927. С. 9-24.
Мартин 2011 – Мартин Т. Империя «положительной
деятельности». Нации и национализм в СССР,
1923-1939. М.: РОССПЭН, 2011.
Махмудов 1993 – Махмудов Т. Эстетика и духовные
ценности. Ташкент: Шарк, 1993.
Раздольская 1998 – Раздольская В. Мартирос Сарьян:
1880-1972. СПб.: Аврора, 1998.
Ремпель, Чепелев 1930 – Ремпель Л., Чепелев В. Наци-
ональная архитектура в Средней Азии (Бухара и
Самарканд) // Искусство в массы. 1930. № 8.
Ривкин 1930 – Ривкин М. Изо-искусство на Северном
Кавказе // Искусство в массы. 1930, №9 (17). С. 26.
Ромм 1960 – Ромм А. Павел Варфоломеевич Кузнецов.
М.: Советский художник, 1960.
Сталин 1952 – Сталин И. Сочинения. Т. 5. М., Госпо-
литиздат, 1952. С. 15-29.
Такташ 1982 – Такташ Р. Н.В. Кашина, 1896-1977.
Ташкент: Изд-во им. Г. Гуляма, 1982.
Такташ 1992 – Такташ Р. Художественно-критиче-
ские этюды (пути и проблемы становления узбек-
106
ского советского изобразительного искусства).
Ташкент: Фан, 1992.
Татевосян 1931 – Татевосян О. Искусство нацио-
нальных советских социалистических республик:
Узбекистан // За пролетарское искусство. 1931.
№ 6. С. 24.
Тугендхольд 1918 – Тугендхольд Я. «Жизнь и творче-
ство Поля Гогена» // Поль Гоген, «Ноа-Ноа» (Пу-
тешествие на Таити). Москва: Издательское т-во
Д.Я. Маковский и Сын, 1918. С. 7-42.
Федоров 1913 – Федоров Г. П. Моя служба в Турке-
станском крае (1870—1910 года) // Исторический
вестник. Т. CXXXIV. 1913. С. 30-55.
Чепелев 1935а – Чепелев В. Искусство республик Сред-
ней Азии // Искусство. 1935. № 3. С. 168-176.
Чепелев 1935б – Чепелев В. Искусство советского Уз-
бекистана. Л., 1935.
Чухович 2016 – Чухович Б. Sub rosa: от микроистории
к “национальному искусству” Узбекистана // Ab
Imperio. 2016. № 4. С. 117-154.
Янов-Яновская 2002 – Янов-Яновская Н. Русская му-
зыка в Узбекистане. Опыт постановки проблемы
// Культурные ценности. Международный еже-
годник 2000-2001. СПб.: Европейский Дом, 2002.
С. 112-124.
Laruelle 2005 – Laruelle M. Mythe aryen et rêve impérial
dans la Russie du XIXe siécle. Paris: CNRS Editions,
2005.
Laruelle 2009 – Laruelle M. Le berceau aryen : mythologie
et idéologie au service de la colonisation du Turkestan
// Cahiers d’Asie centrale, nos 17/18. 2009. РР. 107-
131.
 ВОПРОСы
ИСТОРИОГРАФИИ

107
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

108
 МАСТЕ А И Т ЕМЦ АСКА ВА
Е И М С ЕНИ КНИ И

К
НИГА с таким несколько провокационным
названием издана в прошлом году немец-
ким научным издательством «Вальтер де
Гройтер» (Walter de Gruyter GmbH), специализи-
рующимся на издании академической литерату-
ры и существующим с середины XVIII века. Пу-
бликация стала возможной благодаря поддержке
Швейцарской академии гуманитарных и соци-
альных наук (SAGW), а также Института архе-
ологии и наук древности и межфакультетского
отделения истории и религий Лозаннского уни-
верситета.
Структурно сборник разделен на пять частей с
достаточно красноречивыми названиями:
1. Археология во времена империй: неравные
переговоры и научная конкуренция;
2. «Мастер» / «Туземец»: есть ли победители?
Микроистория взаимозависимых и нелинейных
отношений;
3. Укрощение прошлого Других: евроцентри-
ческие научные инструменты;
4. Формирование мифов: героические клише и
(пере-)распределение ролей;
5. Смена ролей в постколониальном и неоко-
лониальном контекстах: из отношений «мастера»
и «подчиненные» к «партнерству»?
«Очерки, собранные в этом сборнике, - отме-
чает в своем кратком вступительном слове фран-
цузский археолог и историк науки профессор
Ален Шнапп, – документируют развитие архео- поставление «Мастеров» и «туземцев», написан-
логии и встречу азиатских обществ с современ- ных с большой буквы и без нее, создает нелов-
ной археологией. Эта дисциплина, без сомнения, кую ситуацию и тревожит. Неполиткорректная
является изобретением Запада, но на Востоке, формулировка и её негативные коннотации были
как и в Америке, Океании или Африке, люди на избраны специально с тем, чтобы привлечь вни-
протяжении тысячелетий поддерживали много- мание к двусмысленным отношениям, сложив-
численные связи с памятниками и прошлым, свя- шимся между археологами, работающими на
зи, которые современная археология склонна не мировые державы, с одной стороны, и местным
замечать или даже игнорировать. К чести данной населением из стран, которые часто назывались
книги, она фокусируется на этих вопросах в доко- вкупе – и произвольно – как «восточные», с дру-
лониальном, колониальном и постколониальном гой. В рамках симпозиума, который состоялся в
мире». Университете Лозанны в январе 2016 года и на-
Составители сборника уточняют мотивы и звание которого стало названием настоящей кни-
повод для его появления: «Бинарное противо- ги, мы поставили перед собой задачу подумать
о типе отношений, которые являются в высшей
степени весьма неоднозначными, мягко говоря,
1
Svetlana Gorshenina, Philippe Bornet, Michel E. Fuchs, Claude и, конечно же, постоянно меняющимися. Эта
Rapin (Eds.). “Masters” and “Natives”. Digging the Others’ Past.
Berlin: De Gruyter, Serie: Welten Süd- und Zentralasiens /
тема, как правило, не обсуждается в публичном
Worlds of South and Inner Asia / Mondes de l’Asie du Sud et de пространстве и часто ограничивается молвой и
l’Asie Centrale, 2019. слухами. Двадцать специалистов в области архе-

109
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
ологии, истории, кино и литературы, чьи очерки
собраны здесь, имеют многолетний опыт работы
за пределами Европы. Таким образом, все они
хорошо осведомлены о том, что эти отношения,
выходящие за рамки личной сферы, оказали глу-
бокое влияние на проведение археологических и
исторических исследований, и продолжают вли-
ять» (Masters and Natives 2019: 5).
Тем не менее, авторы не скрывают свой опти-
мизм и выражают надежду, что рано или поздно
в рамках междисциплинарных проектов «члены
международных команд и локальные коллеги»
полностью заменят «Мастеров» и «туземцев»
прошлого (Masters and Natives 2019: 14).
Редакция «Вестника МИЦАИ» обратилась к
нескольким европейским археологам, которые не
понаслышке знают Центральную Азию, выска-
заться по поводу проблемы, которой посвящен
изданный сборник. Высказаться не в жанре ре-
цензии, а в свободной форме изложить свои мыс-
ли по поводу «Мастеров» и «туземцев». Это голо-
са не сторонних наблюдателей, а непосредствен-
ных участников процесса, поэтому их суждения
и оценки не просто интересны сами по себе, но
дополняют и развивают картину, нарисованную
авторами книги.
ГЛУБОКОЕ НЕРАВЕНСТВО
В СТРУКТУРАХ ЗНАНИЙ
Фиона Кидд
Нью-Йоркский университет в Абу-Даби
П
РЕДЛОЖЕНИЕ Руслана Мурадова напи-
сать о сборнике «“Мастера” и “туземцы”»
поступило к концу учебного семестра,
прерванного по всему миру из-за небывалого
поворота событий. В небольшом гуманитар-
ном колледже Нью-Йоркского университета в
Абу-Даби (NYUAD), где я проживаю, распростра-
нение COVID-19 в середине семестра привело к
резким изменениям – переходу от традиционной
формы обучения в классе к онлайн-платформе.
За вспышкой COVID-19 в ответ на системный
расизм в США и во всем мире последовали гло-
бальные протесты, связанные с жестокой смертью
Джорджа Флойда 25 мая текущего года. Реакции
и последствия этих двух событий продолжают
ощущаться как на местном, так и на глобальном
уровне; они подчеркивают глубокое неравенство
в нашем обществе. В научных кругах эти события
являют собой крайне необходимый катализатор
для пересмотра вопросов неравенства в области
знаний, исследований, публикаций и преподава-
ния. Парадоксально, и в то же время почти во-
110
преки логике, эти события по своей сути высве-
чивают проблемы неравенства и несоответствий,
которые говорят о наличии острого вопроса, а
также критической платформы для рассмотре-
ния множества тем, поднятых в «“Мастерах” и
“туземцах”», тем самым подчеркивая важность
этой книги.
В сборнике «“Мастера” и “туземцы”» затраги-
ваются ключевые вопросы об истоках и неравен-
ствах археологии, а также о том, как интерпре-
тируется прошлое. Эти проблемы неразрывно
связаны с колониализмом, особенно хорошо они
известны в контексте ближневосточной архео-
логии. Здесь хорошо задокументированы связи
между археологией, верховной властью, государ-
ственностью и разведкой (для ближневосточной
концепции см. Bahrani 1998; Meskell 2020). Напри-
мер, в этих прениях масла в огонь подливают со-
бытия в Сирии и Йемене. В целом, как отмечает
К. Рапен, глобальное разделение между севером
и югом пришло на смену неравенству, порожден-
ному колониальными отношениями (Masters and
Natives 2019: 343-344). Тем не менее, в публика-
циях на английском языке дискуссий на тему
этих неравенств в контексте Центральной Азии,
по сравнению с ситуацией на Ближнем Востоке,
было гораздо меньше. Заслуга статей, особенно
тех, что посвящены археологии в Центральной
Азии, заключается в создании важной платфор-
мы для постановки этих вопросов в более ши-
роком евразийском контексте. В Центральной
Азии, однако, связь между колониализмом и ар-
хеологией варьируется. Конечно, она зачастую
шла бок о бок с усилиями по созданию советской
нации (Masters and Natives 2019: 143) и продол-
жает отдавать предпочтение белым (преимуще-
ственно евроамериканцам и русским) как архео-
логам. Действительно, это неудачная концепция
Индианы Джонса, являющаяся для многих людей
за пределами научного мира археологии вопло-
щением сущности археолога (см., например: Hall
2004). Однако в Центральной Азии термин «ко-
лониальный», как отмечают некоторые авторы,
сыграл меньшую роль в советский и постсовет-
ский периоды (Masters and Natives 2019: 346). Во
многих отношениях археологическая деятель-
ность в Центральной Азии приводит к сложным,
но удивительным парадигмам. Расизм является
одним из признаков, связанных с колониальной
археологией, на что указывают И. Аржанцева и
Г. Херке (Masters and Natives 2019: 138), и он, без-
условно, продолжает существовать. Но, как они
также отмечают, критическое различие в коло-
ниальной археологии в Центральной Азии за-
ключается в том, что регион часто был домом для
ученых и специалистов, бывших политическими
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
изгнанниками; они отмечают, что «советские ар-
хеологи из столичных центров были такими же
жертвами политической системы, как и корен-
ные жители» – хотя, несомненно, эти две группы
по-разному переживали политическую систему.
Более того, И. Аржанцева и Г. Херке связывают с
этой экспедицией в Центральной Азии существо-
вание прочной традиции женщин-археологов
(Masters and Natives 2019: 155) – традиция, кото-
рая продолжается, несмотря на нынешний сек-
сизм. Экспедиции советской эпохи, прежде все-
го довольно хорошо финансируемая Хорезмская
экспедиция, в составе которой были различные
междисциплинарные группы, работавшие в те-
чение примерно шести десятилетий, вместе с ее
замечательными открытиями, продолжают ока-
зывать фундаментальное влияние на археологию
Центральной Азии. Поэтому важно понимать
политические, социальные и интеллектуальные
рамки, в которых они функционировали. Многие
из пунктов, рассмотренных в книге «“Мастера” и
“туземцы”», глубоко перекликаются с моим соб-
ственным опытом и знаниями в регионе. В этой
короткой рефлексивной части я расскажу о неко-
торых наиболее важных проблемах, связанных с
этим неравенством, основываясь как на моем ны-
нешнем понимании ситуации, так и на исследо-
ваниях. Моя дискуссия посвящена частям, кото-
рые непосредственно относятся к России, совет-
ской и постсоветской Центральной Азии – тем,
что написаны С. Горшениной, И. Аржанцевой и
Г. Херке, Б. Дженито и К. Рапеном.
Язык, общение и публикация
Одной из наиболее захватывающих глав явля-
ется статья Клода Рапена «Публикация археоло-
гических находок на границе между Севером и
Югом»; она включает в себя многие из вопросов,
которые лежат в основе подготовки курса бака-
лавриата практически по любому аспекту архео-
логии в Центральной Азии. Меня особенно вол-
нует вопрос, касающийся доступности в области
преподавания и исследований, а также воспита-
ния будущего поколения археологов в Централь-
ной Азии. Оцифровка архивов и библиотек, без-
условно, помогает решить проблему доступности
многих местных и российских журналов2, однако
язык остается ключевой проблемой. Язык – это
проблема, над которой я глубоко задумывалась
в контексте преподавания: в частности, как сба-
лансированным, доступным и стимулирующим
2 середины двадцатого века английский язык стал
Например, Цифровая центральноазиатская археология:
http://dcaa.hosting.nyu.edu/; и недавно оцифрованный архив
Галины Пугаченковой: http://pugachenkova.net
111
образом представить студентам на английском
языке работы археологов советской и постсовет-
ской эпохи, ученых-мужчин и женщин, а также
исследователей из России, Центральной Азии,
Европы, США, Австралии и все чаще Китая. Рус-
ский язык на сегодня является преимуществен-
ным в научном общении в Центральной Азии.
В конечном счете он (и, на мой взгляд, француз-
ский) обязателен для основательных исследова-
ний в области археологии Центральной Азии.
Многие основополагающие тексты для изучения
археологии Центральной Азии написаны на рус-
ском языке и лишь в редких случаях были пере-
ведены (например, Andrianov 2016; Tolstov 2005).
Много критической литературы публикуется в
небольших местных журналах, таких как ИMKУ,
– прежде на русском языке, но сейчас все чаще на
узбекском. Кроме того, литература публикует-
ся на разных европейских языках. Тем не менее,
несмотря на разнообразие национальных групп,
проводящих совместные раскопки в Узбекистане,
и в целом очень сложную языковую ситуацию в
постколониальной Центральной Азии, публика-
ции на английском языке, ориентированные на
широкий круг читателей, все чаще приветству-
ются по сравнению с другими языками. Конечно,
эта ситуация благоприятствует преподаванию в
евроамериканских университетах, особенно на
уровне бакалавриата, но по-прежнему имеет ме-
сто борьба за обеспечение того, чтобы различные
голоса, которые внесли свой вклад в археологию
Центральной Азии, были услышаны. Данная
проблема представляется чрезвычайно важной,
потому как такие различные мнения необходимы
для того, чтобы помочь преодолеть эндемические
предрассудки, формирующие академические
круги, и в особенности навязанные стереотипы о
«мастерах».
Есть и другие проблемы с языком, которые,
конечно же, отражаются в постколониальном
ландшафте. В Центральной Азии, по мере того
как советская эпоха стала угасать, а современные
политические отношения диверсифицировались,
знание русского языка уменьшилось. Вместе с
тем, как отмечалось выше, в Узбекистане наблю-
дается растущий интерес к публикациям и об-
щению на узбекском языке, и возникает вопрос,
насколько доступной будет для молодых ученых
обширная литература Центральной Азии, соз-
данная в досоветское и советское время. Языко-
вой барьер также создает трудности в привлече-
нии студентов к серьезному долгосрочному изу-
чению Центральной Азии. Несмотря на то, что с
доминирующим в элитарной науке во всем мире,
не существует однозначного и обоснованного ре-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
шения для этой дискуссии, которая должна учи-
тывать различные мнения.
Существует необходимость добавить еще один
важный момент, касающийся вопроса языка и пу-
бликаций, которые непосредственно влияют на
научный мир: академический прогресс, особенно
в условиях системы в США, требует научных ста-
тей на таком уровне, что еще не практикуется в
Центральной Азии. Как отметил К. Рапен, науч-
ная ценность многих локально опубликованных
журналов не признается в западной академиче-
ской системе. Это высокое требование западно-
го научного сообщества усиливает неравенство
и указывает на явные различия в восприятии
престижа по отношению к центральноазиатским
научным публикациям. К сожалению, такая ситу-
ация для ученых младшего и даже среднего звена
может послужить сдерживающим фактором для
публикации в этих местных журналах, несмо-
тря на их существенную важность в поддержке
научной грамотности и дебатов между севером
и югом. Различия в научных требованиях могут
также препятствовать совместному изучению.
Опять же, это проблема, относящаяся ко многим
другим постколониальным вопросам.
Историография – а чье прошлое?
Ключом к обсуждению «“Мастеров” и “тузем-
цев”» является вопрос о том, как пишется про-
шлое: как оно воспринимается, кем и для каких
целей. Историография обеспечивает еще одну
критически важную структурную основу для
рефлексий о Центральной Азии. Б. Дженито от-
мечает некоторые из присущих неравноправным
отношениям проблемы, относящиеся к археоло-
гии, в том числе отсутствие возможности у мест-
ных жителей лучше понять свое прошлое, если
археологические артефакты переданы в аренду
западным институтам (Masters and Natives 2019:
329) – или, по крайней мере, то прошлое, что со-
здано западными традициями археологии. Он вы-
ступает за меры по повышению осведомленности
локальных сообществ о своем прошлом (Masters
and Natives 2019: 329). Другой важный аспект ка-
сается академических рамок, которые часто ис-
пользуются учеными для понимания прошлого,
но которые во многих отношениях практически
исключают эти местные перспективы.
На ум приходят две такие структуры: исследо-
вания местности и система Шелкового пути. Ре-
гиональные исследования, как правило, концен-
трировались на центральных источниках власти
периода холодной войны: России, Китае, Индии
и Иране. Центральная Азия расположена между
этими четырьмя державами. В исторических ис-
112
следованиях, в частности, расстановка приори-
тетов этих «центров» была систематизирована
путем сосредоточения внимания на региональ-
ных исследованиях, в которых современные на-
циональные государства, и особенно сильные из
них, а также ключевые игроки в холодной войне,
образуют основные области исследований и пу-
бликаций (Lockman 2016; см. также: Ludden 2003).
Как следствие, Центральная Азия осталась в зна-
чительной степени вне основных академических
институциональных исторических программ, ко-
торые структурировал евроамериканский науч-
ный мир (Van Schendel 2002: 648).
Влияние региональных исследований на из-
учение Центральной Азии во многом укрепило
традиционные подходы к изучению Шелкового
пути и понимание функционирования процес-
са взаимообмена и миграционных маршрутов,
формировавших жизнь в этом регионе на про-
тяжении тысячелетий (для изучения см.: Bentley
2006). Как отметил Кристиан, привилегия тексто-
вых источников при изучении Шелкового пути
привела к «трансцивилизационному» подходу к
прошлому, когда в фокусе внимания оказались
городские центры и центры сельскохозяйствен-
ного господства (Christian 2000). Исследование
выдвинуло на первый план концепцию грамот-
ных сообществ, потому как наличие текстовых
источников способствует более непосредствен-
ному доступу к прошлому. Тем не менее, тен-
денция сосредотачиваться на господствующих
странах на каждом отрезке взаимоотношений –
на Китае и Риме – и на устоявшихся городских
центрах между ними, наряду с более недавними
интересами в сравнительных исследованиях дер-
жав, уменьшила критическую роль подвижных
групп населения, формировавших этот обмен на
протяжении всей истории Центральной Азии как
попечителей и главных героев этих маршрутов. В
двадцатом веке концепция Шелкового пути, ох-
ватывающая элитную торговлю шелком на боль-
шие расстояния, одновременно способствова-
ла как ограниченному взгляду на Центральную
Азию, поскольку она поощряла имперский / ко-
лониальный взгляд на эту торговлю, так и пре-
имущественно восточно-западной точке зрения
на историю и географию (Rezakhani 2010). Эта все
более критикуемая позиция лишает регион его
существенной роли в качестве связующего звена
– или «тигля», как заявлял Резахани, – связываю-
щего север, юг, восток и запад, и вместо этого де-
лает его переходной зоной в имперской торговле
предметами роскоши (Rezakhani 2010; Selbitschka
2018). Традиционное повествование о Шелковом
пути во многом отражает тему «“Мастеров” и
“туземцев”», ставя подвижное население в под-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
чиненное положение и лишая их сотрудничества.
Локальная и глобальная, а точнее, макро- и
микросвязь – важная тема в Центральной Азии.
Идеи установления связи в древнем мире выра-
жают идею о реальном и провокационном во-
просе входа в Центральную Азию как в препода-
вании, так и в студенческих исследованиях. Эти
локальные и глобальные опорные точки имеют
решающее значение во многих отношениях, даже
если за счет так называемой концепции Шелково-
го пути. Недавние сдвиги в исследованиях – как
практически, сосредотачиваясь на археологиче-
ской науке (которая в действительности всячески
развивает перспективы для широких масс), так
и интеллектуально – с «глобальным» акцентом –
позволяют значительно расширить доступ к ре-
гиону и способствуют более глубокому взаимо-
пониманию между элитарными и неэлитарными
сторонами. Переформулировка влияния обсуж-
даемых колониальных и советских времен как
на развитие и историографию археологии Цен-
тральной Азии, так и на необходимость присут-
ствия центральноазиатских голосов в данной пе-
реформулировке, является неотъемлемой частью
любой дискуссии этого обширного региона, как
это ясно видно из рассуждений на протяжении
всей книги о «“Мастерах” и “туземцах”».
Терминология
Терминология, будучи отдельным вопросом,
тем не менее, связана с проблемами историогра-
фии. Бруно Дженито затрагивает тему докумен-
тации «другого», относящегося к XVIII в. (Masters
and Natives 2019: 330). Терминология, используе-
мая в отчетах для документирования этих «дру-
гих», конечно же, имеет отношение к различиям
(с позиции западного наблюдателя) и несет в себе
важные намеки на то, чьи непризнанные выводы
часто остаются в нашем собственном лексиконе.
Стратегия отчуждения воплощена в академиче-
ских структурах. В своем введении к сборнику
С. Горшенина и др. (стр. 10) отмечают, что «не
могло быть и речи о том, чтобы позволить “ту-
земцам” свободно высказываться о своем про-
шлом, и этот материал остается свободным от на-
вязывания им европейского словаря и европей-
ских аналитических формул». В своей работе я
отметила, что традиционный евроамериканский
академический словарь используется неуклюже и
едва ли может объяснить, например, разнообра-
зие агропастушеского образа жизни в Централь-
ной Азии, приписываемого термину «кочевник».
Фактически введение академической терми-
нологии и ограничений академических дисци-
плин часто навязывалось в ущерб пониманию
113
Центральной Азии среди широких масс. Напри-
мер, размытая линия между оседлым и подвиж-
ным образом жизни отражается материально
в архитектурном пространстве и окружающей
среде. Строгое разделение между подвижным и
малоподвижным населением привело к тому, что
ученые связали долговечную архитектуру с осед-
лостью, но это не всегда так. Существует три из-
ложенных упоминания о жилищных условиях: в
суровую зиму 921-922 гг. в Хорезме Ибн Фадлан
рассказывает о том, что он спал «в доме, внутри
которого был еще один, во внутренней части ко-
торого была тюркская войлочная палатка». Путе-
вые заметки девятнадцатого века, описывающие
подвижное население в районе Хивы, четко свя-
зывают как глиняную архитектуру, так и юрты
или палатки с мобильностью. Николай Муравьев
сообщает в 1820-1821 годах, что большинство уз-
беков (то есть жители Хивы) живут в кочевых до-
мах из войлока и странствуют круглый год. Даже
богатые люди, которым принадлежит несколько
домов, живут в палатках (кибитки), потому что
они к этому привыкли. А их постоянные дома сде-
ланы из глины и не имеют особых архитектурных
особенностей. Дома дешевые и построены очень
быстро. Несмотря на то, что такие конструкции
очень хрупкие, из-за редких дождей они могут
простоять долго (Муравьев 1822)2.
Это описание отражено, наконец, в замечани-
ях А. М. Хазанова о том, что «постоянные жители
городов любого происхождения» в Центральной
Азии используют юрты в летние месяцы, чтобы
избежать жары. Это смешение «горожан», спя-
щих в юртах, и подвижных и неподвижных архи-
тектурных пространств подчеркивает трудности
разделения групп, практикующих разные образы
жизни, в рамках академической терминологии.
Развитие исторических и археологических / антро-
пологических концепций того, как на самом деле
жили подвижные группы населения, расширяет
научное понимание этого населения, демонстри-
руя их глубокую интеграцию. Местные широкие
слои населения призваны сыграть здесь решаю-
щую роль в продвижении более инклюзивной тер-
минологии для определения образа жизни.
Вывод
Археология может внести большой вклад в
дискуссии о неравенстве в области знаний, ис-
следований, публикаций и преподавания именно
из-за ее способности включать разнообразные
– материальные и нематериальные – источни-
2
Ч. II, гл. 5: http://kungrad.com/history/biblio/mur/
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
ки в понимание прошлого. Многие замечания
здесь отражают позицию авторов «“Мастеров” и
“туземцев”», выступающих за право голоса цен-
тральноазиатских стран, которые должны рекон-
струировать свое прошлое. С совершенно другой
точки зрения, в ближайшие годы будет важно
лучше понимать растущий интерес Китая и Вос-
точной Азии к Центральной Азии. Понимание
историографии дисциплины и динамики, в кото-
рой проводятся исследования, важно, потому что
оно способствует более глубокому пониманию
направления развития исторических наррати-
вов – в конце концов, тенденции в науке всегда
связаны с более широкой геополитикой. Взгляды
широких масс на археологические исследования
в Центральной Азии способствуют приятию и
пониманию этих голосов. Так или иначе, англоя-
зычный посыл «“Мастеров” и “туземцев”» гаран-
тирует, что это исследование может быть доступ-
но для большой и конкретной группы студентов
на уровне бакалавриата (включая выпускников).
Выбор языка публикации изначально ориенти-
рован на целевую аудиторию. В сущности работа
предлагает критический трамплин для повыше-
ния осведомленности о сложностях «колониаль-
ной» археологии в Центральной Азии и пересмо-
тра глубокого неравенства в области знаний, ис-
следований и публикаций центральноазиатской
археологии.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Муравьев 1822 – Муравьев Н. Н. Путешествие в Тур-
кмению и Хиву в 1819 и 1820 годах, гвардейского
генерального штаба капитана Николая Муравье-
ва, посланного в сии страны для переговоров. М.,
1822. http://kungrad.com/history/biblio/mur/
Andrianov 2016 – Andrianov B. V. Ancient Irrigation
Systems of the Aral Sea area: the history, origin,
and development of irrigated agriculture. Edited by
Simone Mantellini. Oxford and Philadelphia: Oxbow
Books, 2016.
Bahrani 1998 – Bahrani Z. Conjuring Mesopotamia:
Imaginative geography and a world past. Archaeology
under fire: Nationalism, politics and heritage in the
eastern Mediterranean and Middle East. L. Meskell.
London, Routledge, 1998. PP. 159-174.
Bentley 2006 – Bentley J. H. Beyond modernocentrism.
Towards fresh visions of the global past. Contact and
Exchange in the Ancient World. V. H. Mair. Honolulu:
University of Hawai’i Press, 2006. PP. 17-29.
Christian 2000 – Christian D. “Silk Roads or Steppe Roads?
The Silk Roads in World History.” Journal of World
History. 11(1). 2000. PP. 1-26.
Hall 2004 – Hall M. “Romancing the stones: archaeology in
popular cinema.” European Journal of Archaeology. 7
(2). 2004. PP. 159-176.
114
Lockman 2016 - Lockman Z. Field Notes. The making of
Middle East studies in the United States. Stanford:
Stanford University Press, 2016.
Ludden 2003 – Ludden D. Why area studies? Localizing
Knowledge in a Globalizing World. A. Mirsepassi, A.
Basu and F. Weaver. Syracuse University Press, 2003.
PP. 131-136.
Masters and Natives 2019 – “Masters” and “Natives”. Dig-
ging the Others’ Past. Svetlana Gorshenina, Philippe
Bornet, Michel E. Fuchs, Claude Rapin (Eds.). Berlin:
De Gruyter, Serie: Welten Süd- und Zentralasiens /
Worlds of South and Inner Asia / Mondes de l’Asie du
Sud et de l’Asie Centrale, 2019.
Meskell 2020 – Meskell L. Imperialism, internationalism,
and archaeology in the un/making of the Middle East.
American Anthropologist. 2020.
Rezakhani 2010 – Rezakhani K. “The road that never
was: the Silk Road and trans-Eurasian exchange.”
Comparative Studies of South Asia, Africa and the
Middle East. 30(3). 2010. PP. 420-433.
Selbitschka 2018 – Selbitschka A. The Early Silk Roads.
Oxford Research Encyclopaedia, Asian History. 2018.
Tolstov 2005 – Tolstov S. P. Following the tracks of Ancient
Khorezmian Civilization. Tashkent: UNESCO, 2005.
Van Schendel 2002 – Van Schendel W. “Geographies of
knowing, geographies of ignorance: jumping scale in
Southeast Asia.” Environment and Planning. D 20(6).
2002. PP. 647-668.
РАЗНООБРАЗИЕ ПОДХОДОВ
НА ПУТИ К БАЛАНСУ
МЕЖДУ ПАРТНЕРАМИ
Элиз Луно
Германский археологический институт,
Евроазиатский отдел
К
НИГА «“Мастера” и “туземцы”: раскапывая
прошлое других» дает редкую и ценную
возможность для коллективного размыш-
ления о взаимоотношениях и проблемах между-
народного сотрудничества в современной миро-
вой археологии, особенно между европейскими
и внеевропейскими учреждениями. Хотя деко-
лонизация стала поворотным моментом в поли-
тическом сотрудничестве и управлении археоло-
гическими работами, проводимыми западными
археологами в ряде развивающися стран, тем не
менее, способы работы мало изменились и нера-
венство сохраняется.
Эта моя реплика в обсуждении опирается на
собственный опыт работы в качестве европей-
ской женщины-археолога, ведущей исследования
в Центральной Азии в течение 15 лет, примерно
вдвое меньше времени, прошедшего с момента
распада Советского Союза. Обученная француз-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
скими археологами и в настоящее время рабо-
тающая в Германии, я также имела возможность
проводить большие отрезки времени в Централь-
ной Азии, где помощь местных археологов была
неоценима в моем обучении. В настоящее время я
веду исследовательский проект в сотрудничестве
с коллегами из Самаркандского государственного
университета и Института истории, археологии и
этнографии им. Ахмеда Дониша Академии наук
Таджикистана. Я также сотрудничаю в несколь-
ких международных проектах в Кыргызстане
совместно с Университетом Манас и в Туркмени-
стане совместно с Национальным управлением
по охране, изучению и реставрации памятников
истории и культуры Туркменистана. Хотя ситуа-
ции в разных странах бывшего СССР различны,
я в целом согласна с мнением, высказанным авто-
рами «Мастеров» и «туземцев».
Прежде всего, влияние, оставленное совет-
ской монополией на археологию этих стран, все
еще отчетливо видно в различных формах (гео-
графических, институциональных, лингвистиче-
ских, методологических, технических и культур-
ных). Как рассказывают авторы, советская архе-
ология прошла через различные этапы, которые
позволили добиться значительного прогресса, но
кризис, ознаменовавший конец советского пери-
ода, также сильно ухудшил функционирование
местных археологических учреждений и укрепил
отношения зависимости. Как резко писал Франц
Фанон4, общества, освобожденные от колониа-
лизма, оказываются истощенными, и необходимо
время, чтобы вновь развивать ресурсы и творче-
ство. Мне кажется, что Центральная Азия про-
шла это окно. Коллеги и студенты полны большо-
го энтузиазма и готовы приобрести новые навы-
ки для разработки современных археологических
инструментов и методов, чтобы интегрироваться
в цифровой мир и получить доступ к знаниям.
Однако экономические, а иногда и администра-
тивные ограничения, с которыми они сталкива-
ются, являются реальными и сильными. Техни-
ческие и методологические разногласия между
местными и иностранными сотрудниками, вы-
званные дифференциальным доступом и набо-
ром навыков, могут быть быстро преодолены,
особенно устремленным в будущее поколением,
если будут устранены серьезные препятствия нео-
колониализма.
Так называемая постколониальная система,
основанная на несправедливом мировом по-
рядке с западной монополией, на самом деле не
более благоприятна, чем советская система, для
4
Fanon F., Les damnés de la terre, Paris, François Maspéro,
1961.
115
местных археологов и основана на неравном со-
трудничестве между научными партнерами. Эко-
номическое, финансовое, культурное и символи-
ческое господство, осуществляемое западными
государствами и (в определенной степени) Ки-
таем над остальным миром, также проявляется
в археологии. Например, следует признать, что
археологические исследования в Европе прово-
дятся только европейскими странами, в то время
как значительная интернационализация пред-
ставлена в подавляющем большинстве «южных»
стран, которые следуют ранее установленным
колониальным моделям. В дополнение к очевид-
ному экономическому и финансовому господ-
ству, необходимо также признать культурное и
символическое господство, а также старый, но
все еще очень сильный евроцентризм5. Возмож-
но, банальный, но показательный пример: не-
редко встречаются люди в Центральной Азии со
знанием европейской истории и литературы, в
то время как общие знания западноевропейцев
по Центральной Азии в основном отсутствуют –
просто попросите их показать бывшие советские
государства на карта мира.
Более того, вопреки общему антиимпериа-
листическому осознанию и перетасовке карт во
время постсоветской деколонизации, отношения
международного научного сотрудничества в на-
стоящее время страдают от экономического уль-
тралиберализма, который поддерживает и еще
более усиливает неравенство между местными
и иностранными специалистами. Например, он
способствует научной конкуренции между ис-
следователями и / или лабораториями, в которых
заграничные центры имеют тенденцию стано-
виться местом «научного» противостояния меж-
ду так называемыми центрами передового опыта,
в основном расположенными на Западе. Парал-
лельно с вопросами, касающимися публикаций,
упомянутых К. Рапеном, несмотря на професси-
ональные и дружеские связи, налаженные в тече-
ние многих лет между различными партнерами,
международные археологические проекты в Цен-
тральной Азии широко предлагаются и осущест-
вляются исследователями из ведущих мировых
держав (Европы, США, Китая, Японии и т. д.), в
то время как в Центральной Азии у нас нет денег
на поддержку проектов или таких же возможно-
стей для получения западного финансирования.
Таким образом, с распадом Советского Со-
юза культурное господство, скорее всего, было
смещено, а не устранено. Например, преоблада-
5
Goody J., Le vol de l’histoire. Comment l’Europe a imposé le
récit de son passé au reste du monde (The Theft of History), Paris,
Gallimard, 2010.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
ние русского языка было заменено английским
с опасностями такой новой монополии, пред-
ставленной в статье К. Рапена. Хотя у молодого
поколения археологов сейчас больше возможно-
стей для получения образования на английском
языке, очевидно, что изучение языка остается
препятствием для всеобщего обозрения резуль-
татов и взаимодействия различных научных то-
чек зрения. Академическое единообразие, навя-
занное западным миром, также формирует умы
и форматирует карьеру, одновременно подавляя
свободу, разнообразие и (ре-)конструирование
местных археологий.
Лингвистический вопрос особенно актуален
для развития знаний и повышения качества ис-
следований. С одной стороны, распространение
информации в настоящее время во всем мире
расширилось благодаря открытым социальным
сетям. Что касается моей собственной темы ис-
следования «Цивилизации Окса бронзового
века», то только в последнее время знания об
этом главном культурном объекте, который был
обнаружен более 50 лет назад и представляет те
же социальные процессы, которые уже хорошо
известны на примере Месопотамии, распростра-
нились среди широкой аудитории, за пределами
самой Центральной Азии. Только в этом году
появился подробный англоязычный сводный
сборник статей, специально посвященный этой
культуре, в котором рассматриваются различные
археологические точки зрения и даются ссылки
на данные, доступные только на русском языке6.
Предыдущие анализы часто включались в тома,
посвященные конкретным культурным аспек-
там (искусству), более широкой географической
или хронологической структуре. Тем не менее, с
другой стороны, сохраняется риск увеличения
языкового разрыва с течением времени. Нередко
встречаются данные или теории, ранее выдвину-
тые русскоязычными археологами, в англоязыч-
ных работах, почти не упоминающих русскоязыч-
ную литературу. Это, вероятно, имеет несколько
причин: сложность доступа к большей части рус-
скоязычных источников, отсутствие языковой
подготовки, безразличие или предвзятость по
отношению к более старым публикациям и гон-
ка за публикациями, которая часто ограничивает
неизбежно долгое взаимодействие с предыдущи-
ми данными. Поэтому важно сделать результаты
международных проектов доступными для всех.
В связи с этим мы можем только приветствовать
усилия нескольких исследователей, в том чис-
ле В.И. Сарианиди, опубликовавших несколько
6
Lyonnet B. and Dubova N. (ed.), The World of the Oxus
Civilization, London: Routledge, 2020.
116
работ с отчетами о результатах своих раскопок
в Гонур-депе на трех языках (туркменском, рус-
ском и английском), и Н.А. Аванесовой, которая
перевела свою книгу, посвященную раскопкам в
Бустоне, на английский язык. Несмотря на допол-
нительные затраты и время, эти инициативы бу-
дут весьма приветствоваться в ответ на западные
публикации.
Даже если устойчивость асимметричных пат-
тернов в отношениях сотрудничества связано с
прошлым, за которое мы не несем прямой ответ-
ственности, оно также в значительной степени
является частью современной экономической и
политической системы, в которой мы сейчас ра-
ботаем. По словам Б. Дженито, что-то должно
измениться, чтобы преодолеть эти дисбалансы.
Настало время спросить себя, когда это будет
разрешено и возможно, когда жители Централь-
ной Азии будут индивидуально и коллективно
использовать средства местной археологии пу-
тем обретения полной независимости, а жители
Запада – откажутся от своих интересов и приви-
легий, основанных на асимметричных отношени-
ях. Это тем более актуально, когда доминирую-
щая модель экономического развития поощряет
разъединение правительств и сокращение госу-
дарственных средств на различные фундамен-
тальные исследовательские проекты (которые
формально считаются ключевыми национальны-
ми символами престижа и культурного влияния).
Такая тенденция в значительной степени угрожа-
ет международному сотрудничеству и исследова-
тельской независимости. Например, националь-
ные исследовательские центры за рубежом, такие
как Французский институт центральноазиатских
исследований, с которым я была связана во вре-
мя моей докторантуры, являются местами встреч
и обмена между международными исследовате-
лями и основными узлами для многосторонних
связей. Исчезновение или сокращение таких цен-
тров по политическим и финансовым причинам,
несомненно, наносит серьезный ущерб развитию
диалога и развитию международного сотрудни-
чества.
Мы все, местные и иностранные исследовате-
ли, играем важную роль как инициаторы и участ-
ники размышлений и решений на будущее. К ним
должны быть обязательно привлечены коренные
жители для развития необходимой экономиче-
ской и научной независимости, позволяющей
отстаивать свою роль в осуществлении проектов
и написании истории, избегая при этом соблаз-
на националистического ухода, который всег-
да делается в ущерб науке. Эта эволюция также
включает в себя защиту и действия для идеоло-
гического поворотного момента и значительного
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
изменения экономических моделей со стороны
западных держав, оставляя равное пространство
и средства для различных культурных конструк-
ций и идентичностей. Именно из-за разнообра-
зия подходов может возникнуть баланс между
различными партнерами, отражающий многооб-
разие мира и богатство «глобальной» истории7.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ КНИГИ
Марек Ян Ольбрыхт
Жешувский университет, Польша
К
НИГА содержит важные идеи и иногда кра-
сочные комментарии о развитии археоло-
гии в странах, охватывающих памятники
древних цивилизаций от Греции до Индии. По
причинам личного интереса я сосредоточусь на
отдельных статьях.
Типичный случай археолога-любителя в за-
висимых и колонизированных странах описан в
статье Карла Ребера о «краже» элевсинской бо-
гини английским путешественником и писате-
лем Эдвардом Даниэлем Кларком в Элевсине под
Афинами в 1801 году. С разрешения турецкого гу-
бернатора Афин Кларк привез элевсинскую боги-
ню в Англию, где она до сих пор является частью
коллекции Музея Фицуильяма в Кембридже. Его
приобретение было сделано вопреки воле греков
Элевсина, которые почитали образ Святой Деме-
тры. Карл Ребер указывает на английских «масте-
ров», но здесь речь идет о сотрудничестве Кларка
с турецкими «мастерами» – османскими чинов-
никами.
Ирина Аржанцева и Генрих Херке посвятили
главу фигуре Сергея Толстова, знаменитого архе-
олога, известного своими открытиями в Хорезме
и прилегающих районах («“Генерал и его армия”:
столичные и местные жители в Хорезмской экс-
педиции»). С согласия и при поддержке сталин-
ского режима Толстов создал Хорезмскую экспе-
дицию Академии наук СССР, которая работала в
Средней Азии с 1937 по 1991 год. Советские ре-
спублики этого региона были сильно опустоше-
ны, а их население уничтожено террором боль-
шевиcтской революции и войной сопротивления,
что велась коренными народами. Затем наступил
ужас сталинских времен. При таких обстоятель-
ствах в 1937 году С.П. Толстов начал свою карьеру
в качестве главного деятеля археологии в Сред-
ней Азии. Помня о затруднительной политиче-
7
Chakrabarty D., Provincializing Europe: Postcolonial Thought
and Historical Difference, Princeton, Princeton University Press,
2000.
117
ской ситуации Толстова, мы все же должны при-
знать, что он многое сделал для археологии Узбе-
кистана, Туркменистана и частично Казахстана, в
том числе создал возможности продвижения по
службе для местных исследователей.
Авторы справедливо утверждают, что «Хо-
резмская экспедиция стала для среднеазиатских
студентов дорогой к высшим ступеням совет-
ской археологии либо непосредственно, работая
в экспедиции, либо при содействии Толстова вой-
дя в академические учреждения в центрах. Этот
аспект сыграл важную роль в создании основ
центральноазиатской школы советской и, в ко-
нечном счете, постсоветской археологии». Одним
из таких случаев был Хемра Юсупов (1936-2018),
туркменский археолог, не названный в исследо-
вании. Почти отсутствует в книге Вадим Ягодин
(1932-2015), связанный с Нукусом и археологи-
ей Каракалпакстана (одно из его достижений –
раскопки миздахканского кладбища). Он начал
также свои полевые работы в экспедиции Толсто-
ва. Авторы объясняют, что «довольно много рос-
сийских и украинских историков, антикваров и
археологов, бывших активными в Средней Азии,
были сосланы туда советским режимом по поли-
тическим причинам». В целом, хотя деятельность
и повестка Хорезмской экспедиции демонстри-
ровали черты «колониального» характера, она
способствовала созданию национальных школ
археологии и этнографии в Узбекистане, Казах-
стане и Туркменистане.
Здесь можно добавить, что между толстовской
школой и окружением Михаила Массона (1897-
1986) существовало своего рода соперничество.
Массон, базируясь сначала в Самарканде, а затем
в Ташкенте, сыграл решающую роль в развитии
археологии Узбекистана и Туркменистана, как и
его (вторая) жена Галина Пугаченкова (1915-2007)
и сын Вадим Массон (1929-2010). М.Е. Массон и
Г.А. Пугаченкова были, в свою очередь, учителя-
ми Э.В. Ртвеладзе.
Клод Рапен обращается к теме «Публикация
археологических находок по обе стороны гра-
ниц «Север» – «Юг» (на примере из Центральной
Азии)». Он показывает проблемы с публикацией
результатов исследований в Узбекистане в со-
ветский период. В настоящее время возникают
создаваемые западными объединениями новые
трудности и препятствия в распространении
научной информации – они готовы поглощать
научные публикации, посвященные археологии
Центральной Азии, но запирать их в платных
системах. Рапен подчеркивает важность инициа-
тивы Поля Бернара, решившего передать все ар-
тефакты, обнаруженные на городище Ай-Ханум,
афганским музеям, тем самым «отказавшись от
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
более ранних практик, которые, например в слу-
чае с сокровищами из Беграма, оставляли поло-
вину открытий во французской собственности».
Светлана Горшенина рассматривает вопрос
«русских археологов, колониальных администра-
торов и “коренных жителей” Туркестана: пере-
смотр истории археологии в Центральной Азии».
Она подчеркивает, что первые европейские или
русские ученые и исследователи в Центральной
Азии не могли проводить какие-либо исследова-
ния старых мест и памятников без помощи мест-
ных гидов. По ее словам, «местные ученые приня-
ли на вооружение западные подходы к патримо-
ниализации, принижая тем самым уже сущесую-
щие взаимоотношения среднеазиатской среды со
своим собственным прошлым».
Аньес Борде Мейер представила обзор разви-
тия археологии в Иране и Афганистане («От над-
зора к независимости в археологии: сравнение
иранской и афганской стратегий»). Автор приво-
дит много интересных деталей о взаимодействи-
ях между академическими кругами в Иране и
Афганистане, а также соответствующей политике
западных держав. Автор утверждает, что «Иран
использовал свои возможности ведения перего-
воров для создания ультранационалистической
археологии». Термин «ультранационалист» явля-
ется довольно странным в этом контексте, когда
речь идет об усилиях Ирана по созданию эффек-
тивной системы защиты культурного наследия.
Первым европейским организатором институ-
циональной археологии в Иране был Эрнст Гер-
цфельд (в 1920-е годы). Афганистану приписыва-
ется политика «считать археологию международ-
ным делом и расширять свою институциональ-
ную и научную структуру».
Бруно Дженито посвятил свою статью раз-
витию археологии в Иране и Центральной Азии
(«Раскопки в Иране и Центральной Азии: сотруд-
ничество или конкуренция?»). В его статье тер-
мин «национализм» используется неоднократно.
По мнению Дженито, национализм, колониализм
и археология уже давно находятся в тесной взаи-
мосвязи. Местная археология в Иране пережила
кризис в 1980-х годах из-за внезапного разрыва
с западными учеными и других приоритетов но-
вого государства. В 1986 году была основана Ор-
ганизация по культурному наследию, народным
промыслам и туризму Ирана (ICHO), которая
занималась археологическими раскопками и ис-
следовательской деятельностью в стране. В по-
следние десятилетия было возобновлено сотруд-
ничество с учеными из Европы. Что касается со-
ветской Центральной Азии, то Дженито справед-
ливо указывает на соперничество и отсутствие
сотрудничества между Институтом археологии
118
Академии наук CCCР в Москве и его филиалом
в Ленинграде, а также их партнерами и сотрудни-
ками в Cредней Азии.
Тьерри Люгинбюль демонстрирует «Переста-
новку ролей: индуистская “этноэкспертиза” за-
падных археологических материалов». Универси-
тет Лозанны организовал «программы этноархе-
ологических исследований» в Непале и Северной
Индии с целью документирования различных ре-
лигиозных, ремесленных и бытовых феноменов.
По словам автора, это исследование развивает
«новый подход, описываемый как “этноэксперти-
за”». Он заключается в том, чтобы предоставлять
археологические документы местным специали-
стам: к примеру, «священникам-брахманам – те,
что касаются религиозных вопросов, или тради-
ционным гончарам – о гончарном деле».
В целом, книга раскрывает важные этапы раз-
вития археологии в Азии. В то же время она по-
казывает, как использовались некоторые клише,
относящиеся к развитию местных школ архео-
логии и национальных археологических систем
защиты, а также западные подходы к археологии.
ЯЗЫКИ СРЕДНЕАЗИАТСКОЙ
АРХЕОЛОГИИ
Михаил Шенкар
Еврейский университет в Иерусалиме
Я
хотел бы поделиться некоторыми сообра-
жениями о важной статье Клода Рапена об
использовании и иерархии языков архео-
логии Средней Азии8.
Рапен справедливо предупреждает нас об
опасностях, связанных со всё возрастающим вли-
янием английского языка. В этом смысле средне-
азиатская археология является только отражени-
ем глобальных изменений, затрагивающих всю
гуманитарную научную сферу (похоже, в есте-
ственных и точных дисциплинах английский уже
полностью вытеснил все другие языки). В равной
степени верно и наблюдение о печальной тен-
денции полагаться на английские резюме вместо
публикаций на языках оригинала, также харак-
терной для многих областей гуманитарных наук.
Возможно, пример, выбранный Рапеном для ил-
люстрирации этой проблемы, не самый удачный,
поскольку разногласия между ним, Эдуардом Ртве-
8
Rapin, C. (2019), “Publishing an Archaeological Discovery
astride the ‘North’–‘South”’ Divide (On an Example from Central
Asia)”, in Gorshenina, S. et al. (eds.), Masters and Natives: Digging
the Others’ Past, Berlin, 336-360.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
ладзе и Джеффри Лернером о древнем названии
Ай Ханума не являются следствием языковой
иерархии (Masters and Natives 2019: 350-351). Тем
не менее, нельзя не согласиться с Рапеном в том,
что «… среди широко растиражированных пу-
бликаций заметно превосходство единого запад-
ного языка, хотя по качеству они не обязательно
должны рассматриваться как непременно пре-
восходящие “восточные” публикации» (Masters
and Natives 2019: 351). Более того, стоит подчер-
кнуть: публикации на русском языке не только
могут оказаться лучшими, фактически, во многих
случаях они являются основополагающими для
среднеазиатской археологии. Незнание русского
языка чревато построением ложной и неполной
картины изучаемого вопроса. В качестве примера
можно привести дебаты о кочевом происхожде-
нии парфянских Аршакидов (247 г. до н. э. – 224 г.
н. э.) - самой долго правящей династии в истории
Ирана и создателей одной из величайших импе-
рий древнего мира, соперничавшей с Римом. Как
заметил Валерий Никоноров, западные ученые,
отрицающие присутствие и важность кочевых
элементов и их влияние на парфянскую культу-
ру, вероятно, просто не знакомы с результатами
археологических исследований на родине парфян
(современный Туркменистан), которые публику-
ются на русском языке9.
Во вступлении к изданию составители сбор-
ника отмечают, что статья Рапена демонстриру-
ет, как «неравные отношения были (и остаются)
увековечеными в научных публикациях. Цен-
ность новых исследований, по сути, определяется
наличием ссылок на западные публикации, а пу-
бликующиеся на месте работы на "местных" язы-
ках, фактически остаются вне научного осмысле-
ния» (Masters and Natives 2019: 14). Эта проблема
характерна не только для археологии Средней
Азии, а скорее относится к академическому миру
в целом и его нынешней системе ценностей и
оценок. Однако для профессионалов ни одна пу-
бликация по археологии постсоветской Средней
Азии, не учитывающая исследования, изданные
на русском языке, не может считаться серьезной
и ценной.
Основным и наиболее важным «сырьем» в
работе каждого археолога являются отчеты о
раскопках. Проведение содержательного и про-
фессионального исследования невозможно без
работы с этими отчетами на том языке, на ко-
9
Никоноров В.П. К вопросу о вкладе кочевников Централь-
ной Азии в военное дело античной цивилизации (на приме-
ре Ирана) // Роль номадов евразийских степей в развитии
мирового военного искусства. Научные чтения памяти Н. Э.
Масанова: Сб. материалов межд. науч. конф. Алматы, 2010.
119
тором они изданы. Английские резюме не могут
адекватно и полно представить всю информа-
цию, содержащуюся в отчетах. Конечно, в от-
дельных случаях краткое изложение материала и
выводов может оказаться полезным для ученых,
работающих в некоторых смежных областях, но
никак не для самих специалистов по археологии
Средней Азии. Как правило, результаты раско-
пок в республиках Средней Азии по-прежнему
публикуются на русском языке, в дополнение к
неуклонно растущему числу публикаций на на-
циональных языках – сравнительно новой тен-
денции, которую можно только приветствовать.
Несомненно, это положение дел сохранится и в
ближайшем будущем. Как бы то ни было, осно-
вополагающие советские публикации, очевидно,
не будут переводиться на английский язык. Та-
ким образом, русский язык и в дальнейшем будет
оставаться основным языком для любого, кто же-
лает углубленно и непосредственно изучать архе-
ологию Средней Азии. Русский язык – это язык,
который должны знать все работающие в регионе
археологи, вне зависимости от их аффилиации
и происхождения. Русский также остается свое-
го рода лингва франка для всего региона: многие
ученые, особенно люди старшего поколения, пло-
хо владеют английским языком. На сегодняшний
день, русский язык является единственным язы-
ком общения между учеными из разных респу-
блик Средней Азии. Одной из главных причин
успеха узбекско-французских археологических
миссий (MAFOUZ) и лидирующего положения
французской школы среднеазиатской археологии
было внимание, уделявшееся французскими ар-
хеологами изучению русского языка. Достижения
французской школы сделали французский язык
незаменимым для исследования многих перио-
дов в истории Средней Азии, таких как эллини-
стический и согдийский. В идеале, специалистам
по археологии Средней Азии нужно обладать и
навыками чтения на государственном языке ре-
спублики, в которой они работают. Все больше и
больше предварительных отчетов о раскопках и
статей публикуется в местных журналах на тад-
жикском, узбекском, кыргызском, казахском или
туркменском языках.
Тем не менее, нет никаких сомнений в том,
что для того, чтобы древняя Средняя Азия стала
доступна специалистам других областей, чтобы
дать им возможность познакомиться с регионом
и включить наши выводы в свои исследования,
мы должны публиковать их на английском языке.
После обретения независимости, в среднеазиат-
ских республиках стало появляться все больше
двуязычных или трёхъязычных публикаций. Это
тенденция, которую можно только приветство-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
вать и которая, казалось бы, способна охватить
более широкую аудиторию, зачастую не оправды-
вает ожиданий. Часто возникает ощущение, что
многие английские переводы делаются исключи-
тельно ради «престижа». Их уровень таков, что
зачастую они просто бесполезны. Лучшая види-
мость среднеазиатской археологии может быть
достигнута не за счет создания бóльшей массы
английских текстов, но только благодаря созда-
нию по-настоящему оригинальных текстов на хо-
рошем английском языке.
В своей статье Клод Рапен посвящает несколь-
ко страниц неадекватному уровню многих пу-
бликаций (Masters and Natives 2019: 355-360). В
отличие от советского периода, когда издатель-
ская деятельность была строго регламентирова-
на, сегодня у всякого исследователя существует
множество вариантов и научных площадок для
публикации своих работ. Теоретически каждый
ученый, имеющий доступ к интернету, может
опубликовать в статью в любом журнале мира,
и поделиться своими исследованиями на мно-
жестве открытых платформ, таких как academia.
edu, researchgate.net и т.д. На практике, однако,
ученые из Средней Азии сталкиваются с много-
численными трудностями, которые значительно
препятствуют тому, чтобы извлекать пользу из
бесконечных возможностей нового «цифрового
мира» (Masters and Natives 2019: 360-361).
На мой взгляд, одной из главных проблем об-
ласти является отсутствие специализированного
авторитетного международного журнала по сред-
неазиатской археологии. Такое издание помогло
бы кристаллизации археологии Средней Азии
как самостоятельной научной дисциплины. Как
отмечает К. Рапен, «такие темы, как эллинисти-
ческие исследования, в Средней Азии наименее
рентабельны, они разбросаны по слишком раз-
ным типам публикаций, что не даёт возможно-
сти составить представления о контексте их на-
писания и делает их практически невидимыми»
(Masters and Natives 2019: 349). Наиболее близким
к такому типу журнала было издание Silk Road Art
and Archaeology: Journal of the Institute of Silk Road
Studies.
К сожалению, публикация журнала прекрати-
лась после всего десяти выпусков, однако содер-
жащиеся в них статьи остаются одними из самых
цитируемых и влиятельных в своей области. Воз-
можно, пришло время создать флагманский меж-
дународный журнал, посвященный археологии
Средней Азии, который обеспечил бы подходя-
щую платформу для публикации новых полевых
исследований и оригинальных научных работ.
Представляется, что это будет способствовать
укреплению области, ее видимости и установ-
120
лению высоких академических стандартов. Для
обеспечения соответствия статей этим стандар-
там в редакционную коллегию должны войти ве-
дущие специалисты из республик Средней Азии,
России и Западных стран. Я предлагаю, чтобы
журнал публиковал статьи на английском, рус-
ском и французском языках.
На профессиональных встречах и при лич-
ном общении примером успешного преодоления
языковых препятствий может послужить недав-
няя конференция Cultures in Contact: Central Asia
as Focus of Trade, Cultural Exchange and Knowledge
Transmission, организованная университетом
Берна и Обществом по исследованию Евразии в
Швейцарии в феврале 2020 года (в которой уча-
ствовал также и Клод Рапен). Синхронный рус-
ско-английский и англо-русский перевод, осу-
ществлённый при поддержке МИЦАИ, позволил
каждому участнику конференции следить за пре-
зентациями на обоих языках и участвовать в дис-
куссиях в режиме реального времени.
Видимость нашей области также зависит от
более крупных мировых тенденций. Если в бу-
дущем политическая, экономическая и культур-
ная значимость Центрально-Азиатского региона
продолжит расти, можно будет ожидать и роста
интереса к археологии и культурному наследию
Средней Азии. В качестве примера можно приве-
сти проект «Культурное наследие Узбекистана в
собраниях мира» (http://c-legacy.uz/en/main-5/),
который в настоящее время относительно успеш-
но служит этой задаче.
Наш долг как ученых состоит в том, чтобы
популяризировать регион и саму дисциплину в
академических и общественных кругах, готовить
перспективных студентов и стремиться создавать
больше академических программ, стипендий и
позиций в области среднеазиатской археологии.
Приоритетом сотрудничества между учеными и
институтами Запада, Российской Федерации и
Средней Азии должны быть инвестиции в людей.
И здесь MAFOUZ проложил путь и показал при-
мер, которому должны следовать и другие между-
народные проекты и экспедиции.
Мы не можем надеяться на серьезные измене-
ния в преодолении трудностей, с которыми стал-
киваются ученые из стран Средней Азии, пока
профессия археолога снова не станет привлека-
тельной для местной молодежи. К счастью, неко-
торые страны уже предпринимают шаги в этом
направлении, и все люди, интересующиеся архе-
ологией Средней Азии и увлеченные ее богатым
и разнообразным древним наследием, должны
объединить усилия, чтобы улучшить ситуацию,
описанную в актуальной и важной статье Клода
Рапена.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
АЗИЯ ТЕПЕРЬ НЕ ТА
Микеле Минарди
Центр античной и восточной археологии,
Институт классического Востока и
античности, НИУ ВШЭ, Москва
Я
с большим удовольствием получил эк-
земпляр этой книги и, по иронии судьбы,
это случилось в идеальных условиях для
обдумывания ее содержания – во время моего
карантинного периода в Москве, связанного с
COVID-19.
Как итальянский археолог, чья деятельность в
основном сосредоточена в Узбекистане, но в на-
стоящее время работающий в России, а также бу-
дучи участником совместной Каракалпакско-ав-
стралийской экспедиции (Нукус и Сидней), я
считаю целесообразным начать данную краткую
аннотацию с этой скромной автобиографиче-
ской заметки, поскольку я сам являюсь своего
рода хорошим примером того, насколько сильно
изменилась Центральная Азия за последние де-
сятилетия, и как уже международная научная и
коллективная деятельность в области археологи-
ческих исследований (включая, как выразились в
книге Ирина Аржанцева и Генрих Харке, «мест-
ных и столичных жителей») в целом еще больше
повысили свою степень «интернационализации».
Наиболее очевидная причина этого изменения
– распад СССР. С одной стороны, это положило
конец обширным советским рискованным на-
чинаниям в регионе и позволило создать новые
совместные проекты (было несколько исключе-
ний, касающихся советско-европейского сотруд-
ничества, начавшегося в 1980-х годах, см. статью
Клода Рапена в книге). С другой стороны, это
привело к разделению деятельности на местах,
когда местные и международные группы часто
были вынуждены работать в значительно мень-
ших масштабах, с более ограниченными сред-
ствами, чем в прошлом, с бо́льшим количеством
деонтологических дилемм, с которыми нужно
было иметь дело (что справедливо), и испытывая
трудности в плане согласованности или диалога
друг с другом, иногда даже не разделяя ту же ме-
тодологию раскопок (но я не буду отвлекаться на
этот вопрос).
Как справедливо подчеркнул Клод Рапен в
своей статье, экономическое развитие – это раз-
делительная черта между так называемым «пер-
вым миром» (термин, который соответственно
изменил свое первоначальное значение) и теми
странами, которые живут в постсоветскую и
постколониальную эпохи. Поэтому исследовате-
ли, участвующие в совместных проектах, в кото-
121
рых западные институты являются партнерами
принимающих сторон, несут ответственность за
полное введение и своего рода адаптацию к си-
туациям своих коллег, имеющих различные воз-
можности для получения доступа к ресурсам,
которые воспринимаются исследователями как
само собой разумеющееся, например в Европе.
Языковой барьер и отсутствие инфраструктур
(что создают трудности при получении доступа
к сети, делают недоступными исследовательские
материалы и т. д.) иногда могут быть восприняты
археологом с Запада как личные стародавние при-
ключения, полные романтики, хотя на самом деле
они служат препятствием для достижения цели и
выявления текущих структурных различий меж-
ду коллегами из так называемого «первого мира»
и другими. Большинство из этих факторов не за-
висят от археологических экспедиций (иногда не-
достаточно финансируемых) и могут лишь незна-
чительно на них влиять. Общие проекты, однако,
по-прежнему являют собой очень положитель-
ный высокоинформативный совместный опыт.
Они дают возможность не только для обучения,
но и для взаимного обмена знаниями и навыка-
ми между партнерами, облегчая тем, кто из менее
выгодного экономического контекста, доступ к
материалам и ноу-хау (как технологическим, так
и академическим), которые в противном случае
им было бы трудно получить дома. Кроме того,
опыт совместной работы с иностранными кол-
легами из различных стран для молодого студен-
та-археолога, каким был и я сам много лет назад в
Помпеях, всегда будет весьма полезен, в то время
как страна, которая прежде воспринималась в ка-
честве «страны-донора», например Италия (как
отмечается в статье Луки М. Оливьери), «впо-
следствии всегда будет предметом различных
иностранных археологических мероприятий»
(Бруно Дженито), и я могу добавить, что теперь
они немыслимы без каких-либо националистиче-
ских задач. Это первое, что пришло мне в голову
при прочтении подзаголовка книги «Раскапывая
прошлое других»: несмотря на то, что мысль ре-
дакторов, то есть критика присвоения, ясна, я
задался вопросом определения термина «чужое
прошлое» – трудно понять это выражение, не по-
гружаясь в его националистический контекст.
Существует два вопроса, которые, по мое-
му мнению, могли бы очень хорошо вписаться в
различные темы, обсуждаемые в книге, и в осо-
бенности расширить исторически сложившийся
подход к обсуждению вопроса актуальности. Од-
ним из них является нынешний эффект спроса
на артефакты со стороны «первого мира», явля-
ющегося основной причиной полного уничто-
жения наследия в странах, уже пострадавших от
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
гуманитарных катастроф (но не только, и, опять
же, Италия, к сожалению, является одной из
«стран-доноров»). Второе – это весьма обсуждае-
мая проблема реституции разграбленных объек-
тов и памятников. Особенно в нынешний период
возобновления дискуссий о символах, связанных
с колониализмом и рабством, на ум приходит
случай с Аксумским обелиском, когда трофей
диктатора в Риме был возвращен Эфиопии в 2005
году. Если последний вопрос, вероятно, слишком
обширный (и, возможно, имеет незначительное
влияние в бывших советских республиках) и ка-
сается археологов в целом как отдельных лиц и
членов сообщества, первый, по моему мнению,
является чем-то, с чем мы должны иметь дело
больше, поскольку оно имеет отношение к ар-
хеологии и ее этике. Эту тему можно было бы
выбрать для последующего второго тома, про-
должая интересную дискуссию, поскольку она
представляет собой элемент отношений между
экономически развитыми частями мира и други-
ми, все еще находящимися в стадии развития по
различным причинам, включающим также вме-
шательство первых (или вновь устремленных)
«мастеров». Даже сегодня некоторые ученые,
похоже, не особо заботятся о происхождении
«прекрасных произведений», которые было бы
хорошо опубликовать или продемонстрировать,
ведь все они полностью осознают, что предмет
полностью утратил свой контекст или, други-
ми словами, большую часть своей исторической
важности. Археологический контекст, памятник,
вполне вероятно, был сильно поврежден или
даже разрушен во время мародерства людьми,
фактически копающими свое собственное про-
шлое, зачастую преследуя те цели, что связаны с
внешним спросом. Если в последние десятилетия
масштабы мародерства значительно возросли
(этот вопрос, конечно, не является новым [см.,
например, Л. М. Оливьери в этой книге], но его
масштаб стал глобальным в наше время), очевид-
но, что такая «работа» в качестве источника дохо-
да для «туземцев» из стран, находящихся в эконо-
мически неблагоприятном положении, является
еще одним следствием «постколониальной» экс-
плуатации (как в случае с ИГИЛ – оппортунисти-
ческий вандализм на насильственно покоренных
территориях, так и в случае Италии – торговля
запрещенным товаром).
В книге представлен целый ряд материалов, в
том числе очень проницательные рассказы, напи-
санные учеными, непосредственно связанными
с историей некоторых крупных археологических
экспедиций 20 века в Западной и Восточной Азии
или имеющих опыт в этой области. Они были не
только «колониального типа», но стали, особенно
122
после Второй мировой войны, также примерами
альтернативных моделей сотрудничества меж-
ду равноправными народами. Некоторые из них
все еще продолжаются, и этот факт знаменует их
научный и дипломатический успех по сей день.
Критический подход, выбранный редакторами
книги, помимо обычных рассказов об истории
археологии, заслуживает похвалы. В нем дается
новый отчет об археологической этике, а также о
событиях и влиянии западных археологических
исследований и организаций на азиатские стра-
ны, которые ранее были высокомерно опреде-
лены как «туземцы», ссылаясь на политический
аспект, имевший место быть в данной связи.
ИЗУЧЕНИЕ СРЕДНЕЙ АЗИИ
С УЧАСТИЕМ ЕЁ ЖИТЕЛЕЙ:
МАУРИЦИО ТОЗИ
В ТУРКМЕНИСТАНЕ
И УЗБЕКИСТАНЕ
Джан Лука Бонора
Международная ассоциация средиземноморских
и восточных исследований (ISMEO), Рим
Симоне Мантеллини
Болонский университет, ISMEO
С
НАЧАЛА небольшая цитата: «Средняя
Азия – одно из худших мест для жизни на
всей планете из-за ее климата, окружаю-
щей среды, зверей! Но её жители... Люди славного
прошлого и обворожительного настоящего – с их
талантом, интеллектом и невероятной ловкостью
– превратили её в золото и мед. Я не люблю на-
ходиться в Средней Азии, но я люблю быть с её
уроженцами», – мы не знаем точно, были ли эти
слова сказаны Маурицио Този, всемирно при-
знанным экспертом по археологии Средней Азии,
но что-то похожее было в его сердце.
Маурицио был нашим преподавателем в уни-
верситете и во время нашего первого опыта учеб-
ных полевых практик. В некотором смысле он
также был другом и даже намного больше. Мы
познакомились с ним в середине 1990-х, когда
он руководил кафедрой палеоэтнологии в Бо-
лонском университете, в том числе в кампусе
в Равенне, где проводил большую часть своего
времени с 1999 года. Большинство людей, кото-
рые встречались с Маурицио, были поражены его
безграничной энергией и харизмой. Мы тоже не
стали исключением. Среднеазиатские археологи,
историки, водители, рабочие и те, кто вёл свое
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Маурицио Този пьет чай на дороге в Сазаган недалеко от Самарканда, 2007 г.
происхождение от великих племенных и военных
лидеров Чингисхана и Тамерлана, были очарова-
ны этим «гигантом археологии». Его исключи-
тельный научный ум и любопытство привели его
через отдаленные земли Америки, Азии, Аравии
и Индии к по-настоящему уникальной деятель-
ности, сочетанию работы, любовных отношений
и политики, ставших гордиевым узлом, который
даже его самые близкие друзья не могли разру-
бить10.
В Туркменистане при посещении таких мест,
как Меана-Чаача, Алтын-депе или Йылгынлы-де-
10
Frenez, D. 2017. “In Memoriam. Maurizio Tosi, 1944-2017”,
Proceedings of the Seminar for Arabian Studies 47: xxiii.
123
пе, и в Маргиане, и во время путешествия по до-
лине Среднего Зеравшана от Саразма (Таджики-
стан) до Самарканда и далее на запад в пустыню
Кызылкум местные жители имели возможность
оценить «неофициальные» лекции Маурицио
Този на многие темы – будь то научные или лич-
ные взгляды на мир. Он всегда обогащал эти
разговоры своим глубоким знанием конкретной
территории, которую он исследовал, и культуры
Центральной Азии в целом. Подобно детективу,
Маурицио привлекался для тщательного изуче-
ния всех доказательств, деталей и любой другой
информации, которая могла бы добавить ка-
кой-то светлый и неожиданный результат в ис-
следовательский процесс. Он всегда был готов
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
поделиться открытиями и новой информацией с
теми, кто был рядом с ним, независимо от того,
был ли это декан университета в Ашхабаде или
Самарканде, директор Института археологии
Туркменистана или Узбекистана, или просто
местный студент, или водитель машины. Вот по-
чему местные были так очарованы интеллекту-
альным динамизмом Маурицио. В течение мно-
гих лет фотография Маурицио висела на стенде
в коридоре Института археологии в Самарканде
вместе с несколькими другими известными ар-
хеологами, такими как Карл Ламберг-Карловски,
Джеймс Мелларт и Ахмад Хассан Дани.
Его междисциплинарный методологический
подход к проблемам прошлого был обогащен
огромным знанием древней и современной исто-
рии тех стран, где он работал. У каждого созда-
лось впечатление, что он знает гораздо больше,
чем кто-либо другой, даже местные историки и
археологи, которые десятилетиями изучали и ра-
ботали над определенными местами и темами. На
них сразу же произвела впечатление его способ-
ность изучать широкий круг как археологических
тем, так и новейших концепций, как теоретиче-
ских, так и методологических, из ряда других дис-
циплин.
Местные ученые сразу признали и оценили не
только его умение и научную важность, но и его
огромную человечность, несмотря на зачастую не
слишком дружелюбную личность. Как несколь-
ко раз подчеркивал Маурицио, начало его самых
важных экспедиций в Средней Азии следует рас-
сматривать в крепкой и укоренившейся дружбе с
местными деятелями: Тимур Ширинов, археолог
и директор Института археологии в Самарканде
(ныне Самаркандский институт археологии На-
ционального центра археологии Академии наук
Узбекистана); Вячеслав Мошкало, русский фи-
лолог, работавший в Маргиане в начале 1990-х
годов, и Мерет Оразов, бывший ректор Туркмен-
ского государственного университета, а затем
посол Туркменистана в США. Иногда у нас самих
возникали мысли о том, что исследовательские
кампании в Средней Азии были организованы
скорее для того, чтобы проводить время со ста-
рыми друзьями и коллегами, а не искать следы
человеческого прошлого в этих регионах.
Как часто случалось в Италии, в Средней Азии
беседы с Маурицио происходили в самых разных
местах, например, среди арбузов, рядом с мясни-
ком на базаре, в приёмных больниц или в аэро-
портах во время бесконечного ожидания рейсов,
что бывали обычно в крайне неудобное время в
Ашхабаде и Ташкенте. Это незабываемая пора,
когда Маурицио подолгу говорил, например, о
строительстве Каракумского канала с секретарем
124
исторического факультета Туркменского госу-
дарственного университета в приемной своего
стоматолога.
Отношения Маурицио с телефоном, не только
в Средней Азии, также являются интересной гла-
вой его жизни. Его явная ненависть к телефону
была пропорциональна его потребности в нем.
Он бесконечно пользовался им, чтобы связаться
с теми, кого искал. Однако телефонные линии в
Средней Азии не всегда работали или были та-
кими же быстрыми, как его воля, поэтому его
вынуждали сидеть и ждать в отделениях связи.
Однажды время ожидания превысило лимиты
на ашхабадском телеграфе, но он не мог позво-
лить своим коллегам из Ашхабада пропустить
обед. Поэтому он попросил ресторан неподалеку
поставить стол и пять стульев в зале ожидания
«Почты и телеграфа». Вскоре после этого появи-
лись шашлыки, овощи, лаваш, черный и зеленый
чай. Как обычно, офисный работник также был
приглашен к столу. Ужин закончился около один-
надцати теплой ашхабадской ночью и через неко-
торое время связь была восстановлена – именно
тогда, когда в Италии было обеденное время.
Маурицио всегда ценил вкусы среднеазиат-
ской кухни и при своих местных коллегах по-
хвально высказывался о некоторых традицион-
ных блюдах, таких как плов, голубцы, овощной
суп, мед и даже маленький сырный шарик «курт»,
стараясь усовершенствовать и сделать из них
блюда из пятизвездочного ресторана. Когда кол-
леги приглашали Маурицио домой, он всегда хо-
дил на базар, чтобы купить подарки и угощение
для всей семьи, от маленьких детей до стариков.
Разнося подарки, он всегда щедро раздавал со-
веты и рекомендации о лучших способах приго-
товления пищи по-западному. Вместе с этим он
четко осознавал, что не имел тех же знаний о ме-
тодах приготовления ягненка, козленка или бы-
чьих яиц.
Следует признать заслугу Маурицио Този в
том, что он вызвал интерес к археологическим и
историческим контекстам, которые пока мало из-
вестны. После проведения междисциплинарных
экспедиций, организованных советским режи-
мом в Хорезме и Туркменистане в середине XX в.,
Този запустил обширные региональные проекты
и внедрил применение информатики в археоло-
гии в столь важном регионе древнего Востока.11 В
11
Mantellini, S. (2018). Landscape Archaeology and Irrigation
Systems in Central Asia: A View from Samarkand (Uzbekistan),
in D. Domenici, N. Marchetti (Eds.), Urbanized Landscapes in
Early Syro-Mesopotamia and Prehispanic Mesoamerica. Papers
of a Cross-Cultural Seminar held in Honor of Robert McCormick
Adams. Wiesbaden: Harrasowitz Verlag, p. 173.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
экспедициях, которые он возглавлял в Маргиане и
Самарканде, участвовали сотни людей, в том чис-
ле ученые, студенты, водители, повара, рабочие и
т.д. Он делился большим опытом, полученным в
предыдущие десятилетия в Аравии и Иране. Хотя
основной областью исследований Маурицио
были доисторические общества, его подход учи-
тывал широкий круг интересов. Символичным
в этом смысле является место Кафир-кала, на-
ходящееся близ Самарканда. Первые раскопки в
начале 1990-х годов, проводимые самаркандским
Институтом археологии, уже показали существо-
вание важного доисламского/раннеисламского
поселения. Тем не менее, Маурицио интуитивно
признал большое значение и потенциальные воз-
можности Кафир-калы в связи с исламским заво-
еванием Самарканда в начале VIII в. Объясняя
место и раскопки Кафир-калы местным жителям
или научному сообществу, Този подчеркивал все
аспекты исследования, поскольку являлся специ-
алистом в этой области.
«Мастер» Маурицио Този обладал способ-
ностью быстрее других мыслить прагматично и
понимать важность определенных мест для опре-
деленных событий. Точно так же он понимал,
что некоторые ученые и студенты могут играть
важную роль в археологических исследованиях.
Он всегда был готов выразить признательность,
симпатию, внимание и благодарность за помощь
всем – местным ученым или просто рабочим.
Маурицио никогда не отказывал никому в воз-
можности участвовать в его исследовательских
проектах и, прежде всего, в реализации их мечты.
Маурицио любил Среднюю Азию и все, что
с ней связано. В течение первых сезонов в Узбе-
кистане Маурицио долгое время занимался по-
иском книг по истории, археологии, географии,
природе и прочему, что касается этого региона.
Количество книг, приобретенных узбекско-ита-
льянской экспедицией, составило 1500 томов, и
они были переданы в дар самаркандскому Инсти-
туту археологии. Они составили библиотеку Ма-
урицио Този, открытую в прошлом году.
Анекдотов про него – бесчисленное множе-
ство. И, если честно, о некоторых из них здесь
лучше не говорить. Событий с участием Маури-
цио также так много, что невозможно вспомнить
все. А некоторые ситуации, имевшие место два
десятилетия назад, так свежи в памяти, будто это
было вчера. Несмотря на выборочный и непол-
ный характер, все эти воспоминания высвечива-
ют подлинное отношение и благородное поведе-
ние «мастера» Този по отношению к «коренным»
среднеазиазиатским археологам (и друзьям).
Слушая его рассуждения в пути, будь то в Са-
марканде, в предгорьях к северу от Копетдага, в
125
Зеравшанской долине или в песчаных дюнах Ка-
ракумов и Кызылкумов, сразу же возникает же-
лание направиться туда и глубоко погрузиться в
материал.
Мы учились, работали и путешествовали с
Маурицио, защищаясь от его желания самому по
себе и «быть путешествием», и мы считаем, что
научились путешествовать, думая о своих соб-
ственных делах рядом с ним.
Это очень короткая история Маурицио Този.
Говоря об общепринятых стандартах, ничто в по-
вседневной жизни Маурицио не было нормаль-
ным. Однако он поспорил бы на этот счет, зада-
ваясь вопросом, что является «нормальным»,
«обычным», не так легко принимая чьи-либо
аргументы. Несмотря на то, что его жизнь была
полна крайностей, он учил нас, что никогда не
бывает «черного» или «белого» и мы должны ис-
следовать любой промежуточный оттенок.
ПЕРСПЕКТИВЫ НА ВОСТОКЕ
ПОСЛЕ АЛЕКСАНДРА ВЕЛИКОГО
Карло Липполис
Центр археологических раскопок
Туринского университета
О
ДНИМ из наиболее захватывающих исто-
рических периодов, безусловно, является
тот, что следует за завоеваниями Алек-
сандра Македонского в восточных регионах. На
стадии его формирования (VI в.) греческая ци-
вилизация многое позаимствовала у Египта и
Ближнего Востока. Впоследствии, особенно по-
сле 330 г. до н. э., происходит обратный процесс,
в результате которого Греция оказывает сильное
культурное влияние, в первую очередь, на Анато-
лию, Финикию, Египет, Персию и, во-вторых, на
Месопотамию и Центральную Азию.
Однако в связи с прочными местными тради-
циями Востока это «культурное влияние» транс-
формируется и углубляется путем создания но-
вых художественных языков, уважения местных
традиций, религий и идеологий. Это процесс, ко-
торый продлится в течение тысячелетий в Сирии
и Центральной Азии вплоть до Индии. Следова-
тельно, данное явление не стоит воспринимать
как результат навязывания цивилизации побе-
дителей (как, возможно, иногда предполагается
согласно «средиземноморской» или «западной»
точке зрения).
Однако следует признать, что чудо, представ-
ленное эллинистическим греческим искусством
на восточных территориях, заключалось в том,
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
чтобы открыть плодотворный диалог, зная, как
удовлетворить потребности других культур и ци-
вилизаций, а также свои собственные (А. Инвер-
ницци).
Необходимо также не забывать о местной
специфической способности активно усовер-
шенствовать этот новый художественный язык.
Язык, который понимается как выразительное
средство новых доминирующих групп, будет ис-
пользоваться парфянами, саками и кушанами
для выражения своего политического престижа,
самобытности и форм религиозности.
Отказавшись от первоначальной колониа-
листской позиции с разделением между циви-
лизованными центрами (то есть колониями) и
варварской периферией, мы недавно сосредото-
чились на мультикультурной мозаике, состоящей
из взаимосвязанных элементов. Взаимные и че-
редующиеся влияния («культурные трансферы»)
были в последние десятилетия центром большой
серии исследований, направленных на понима-
ние роли материальной культуры в этом процес-
се аккультурации.
И часто говорят, что завоевание Македонии
(особенно во времена царствования Селевкидов
и Птолемеев) привело к общему феномену ак-
культурации, проявившемуся в разделении куль-
турного койне (П. Лериш). Аккультурация – это
постколониальная концепция, пока не полностью
нейтральная, поскольку она все еще подразуме-
вает превосходство одной культуры над другой в
узком смысле (следовательно, диффузионистская
динамика). В то же время концепция эллиниза-
ции остается сомнительной сегодня, по крайней
мере, для некоторых регионов ойкумены.
Понятие «эллинизированный Восток», при-
думанное Даниэлем Шлюмберже в одном из его
виртуозных сочинений, функционировало для
группировки и замены проблемных определе-
ний, таких как «греко-римское искусство», «гре-
ко-буддийское искусство», «римско-буддийское
искусство», «гандхарское искусство», «парфян-
ское искусство» и т. д.
126
Этот великий ученый предложил нам от-
казаться от историографической перспективы
македонского завоевания, рассматриваемого
как «эфемерное перетекание цивилизованного
мира», но он также подчеркнул бесспорную ин-
дивидуальность и оригинальность этого важного
феномена, именуемого «несредиземноморским
эллинизмом» (примечание: с двойной ссылкой,
опять же, на западный мир).
Самые последние исследования направлены
на то, чтобы начать с новых ракурсов: во-первых,
это очень сильная связь, которая со времен брон-
зового века связывает Ближний Восток и Цен-
тральную Азию со Средиземноморьем. В данном
случае культурная динамика должна изучаться,
исходя из этих тысячелетних контактов и связей,
а не с исторической точки зрения «завоевания»
(как военного, так и культурного).
Второй момент (как недавно заявил
М. Дж. Верслойс) – это предложение отказаться
от концепции аккультурации, которая предпола-
гает понятия «я» и «другой»: обе культурные ка-
тегории не всегда могут быть (особенно в поздней
эллинистической эпохе) «оппозиционными» по
отношению друг к другу. Кроме того, при изуче-
нии материальной культуры концепция аккуль-
турации, исходящая из предположения о том,
что определенный стиль / тип характерен для
конкретной культуры / группы и, следовательно,
что существует связь между типовой этнической
принадлежностью и типовой идентичностью, се-
годня более не считается надежной.
Поэтому предлагаемое направление исследо-
ваний, длящееся на протяжении многих лет, со-
стоит не в том, чтобы исследовать художествен-
ные и архитектурные следы колонизаторов (пра-
вителей или «мастеров»), а скорее результат взаи-
мосвязей и межкультурного обмена, чьи факторы
(внутренние или внешние) имеют равные вес и
важность, чтобы подчеркнуть социокультур-
ную динамику, которая привела к плодотворным
местным процессам повторного становления
древних и новых традиций.
 А И САН В

НЕ ИН ВИСТ С А Т К А И
И Т МИ Н СТ В ЦЕНТ А Н А ИАТСК
ИСТ И А ИИ
Cтатья посвящена современным тенденциям в американской историографии изучения Централь-
ной Азии. Одной из таких тенденций является издание специализированных книжных серий. Эти
серии включают в себя не только новейшие исследования, но и некоторые ценные труды 2000-х гг.
Одно из таких изданий и находится в центре внимания данной статьи. Книга «Learning to Become
Turkmen: Literacy, Language, and Power, 1914-2014», написанная Викторией Клемент, призвана пока-
зать внутренний динамизм социального феномена (грамотности), рассматриваемого в контексте
исторического развития туркменского общества. Исследование Клемент можно рассматривать
на стыке трех тенденций 2000-х гг.: внутренней борьбы и поисков американской историографии;
появления «новой волны» работ по Центральной Азии, в том числе джадидоцентричного наррати-
ва и его критики; а также постколониального стремления услышать местные голоса и использо-
вать эпистемологическое наследие местного сообщества. Автор попыталась проанализировать
первоисточники и включить советские исследования по истории образования в свой анализ доста-
точно широкого исторического промежутка, чтобы обосновать чередование значений ключевых
понятий (таких как «современность», «современная нация», «власть», «грамотность»). Эта книга
включает в себя большое количество материалов, полученных в ходе полевых исследований в Тур-
кменистане в 1997-2016 гг. Дополнение к исследованию Клемент, относящееся к 2010-м гг., сделало
книгу ценной не только для историков, но и для аналитиков по региону. Данная рецензия дополняет
сведения начальных глав издания, что позволяет рассматривать этот труд в рамках актуальных
научных дискуссий по более широким темам.
Ключевые слова: история языкознания, языковая реформа, Туркменистан, прогрессисты.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-08
Цитирование: Ихсанов А.Р. Не лингвисты создают язык, а люди: дихотомичность в центральноази-
атской историографии // Вестник МИЦАИ. 2020. Вып. 29. С. 127-141.

П
ЕРВОНАЧАЛЬНО целью данного обзора
было ознакомление читателя с новейши-
ми тенденциями в зарубежной истори-
ографии Центральной Азии. Эта задача требу-
ет углублённых изысканий в методологических
подходах, используемых различными учеными
в качестве базы своих исследований. Здесь же
рассматривается книга, относящаяся к современ-
ным сериям публикаций по Центральной Азии,
изданным в США. Речь идёт, прежде всего, об из-
дательствах университетов Питтсбурга (примеры
– «Бухарский кризис» и «Взлет и падение Кокан-
да, 1709-1876» Скотта Леви), Корнелла («Голодная
степь» Сары Кэмерон, «Русский хадж» Эйлин
Кейн, «Знание и окраины империи» Яна Кэмп-
белла) и Индианы («Татарская империя» Дениэла
Росса). Эти издательства можно считать лиде-
рами книжного рынка, связанного с изучением
указанного региона. В то время как издательство
Корнеллского университета рассматривает «рос-
сийские и евразийские исследования» как особую
отрасль знания, издательство Питтсбургского
университета представило специализированную
серию под названием «Евразия в контексте» под
редакцией Дугласа Нортропа – американского
исследователя, чья книга «Завуалированная им-
перия: гендер и власть в сталинской Центральной
Азии» (2004) является классическим трудом по
истории региона. С 2011 г. эта серия часто удоста-
ивалась Книжной премии Общества централь-
но-евразийских исследований (CESS) и оказала
своё влияние на американскую историографию.
И вот новая книга, опубликованная в рамках
этой серии. Монография была написана Викто-
рией Клемент и вышла под названием «Learning
to Become Turkmen: Literacy, Language, and Power,
1914-20141» (Clement 2018). После выхода книги
Эдриен Линн Эдгар «Племенная нация: станов-
ление Советского Туркменистана» (Edgar 2004)
1
Данное название весьма трудно однозначно перевести на
русский язык без потери смысла. Наиболее точным вариан-
том перевода может быть: «Обучение, чтобы стать туркмен-
ским: грамотность, язык и власть, 1914-2014».

127
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
работа Клемент является первой книгой, специ-
ально посвященной Туркменистану (а именно
аспекту формирования национальной идентич-
ности), которая была опубликована в американ-
ской историографии. Вот почему она представля-
ет несомненный интерес.
Этот обзор разделен на три части. Первая
часть посвящена трем тенденциям, которые при-
вели к появлению этого издания. Во второй речь
идет о структуре самой книги и содержательных
элементах повествования. Третья – дополнения
к тексту, которые могут обеспечить включение
этой книги в обсуждения более широких тем.
Третья часть также содержит некоторые кри-
тические замечания о монографии В. Клемент,
которые могут быть полезны для последующих
публикаций по интеллектуальной истории Тур-
кменистана.
Монография в контексте
Книга Виктории Клемент основана на ее док-
торской диссертации (Университет штата Огайо,
2005) и многолетних полевых исследованиях в
Туркменистане (1997-2016). Эти два момента
имеют решающее значение для понимания кон-
128
текста возникновения этой работы и избранных
методологических подходов.
Основная часть работы была написана к 2005 г.
в качестве кандидатской диссертации. На рубеже
конца 1990-2000-х гг. произошло существенное
изменение методологии американской историо-
графии (Потапова 2010). Если до этого периода в
центре внимания американских ученых находи-
лось изучение репрезентаций, идентичностей и
множественности социального мира, то после на-
чала 2000-х гг. их интерес вновь обратился к гло-
бальной истории социального реализма. Это не
обязательно означает полный отказ от наследия
«поворотов» и исследований культуры (Cultural
Studies) (Потапова 2015). Более того, дискур-
сивный анализ Мишеля Фуко («власть-знание»)
сохраняет свое место в историографии. Однако,
дискуссии и дебаты начала 2000-х гг. демонстри-
руют критический подход американских истори-
ков к наследию европейской науки. Исследова-
тели искали новые устойчивые структуры среди
хаотического смешения социальных рефлексий с
их размытыми границами. И эти структуры были
найдены в концептуальном аппарате политоло-
гии.
Эту тенденцию можно проследить и по кни-
ге В. Клемент. Ее главная тема – грамотность. Во
введении автор раскрывает намерение изучить
обратную связь между политическими решения-
ми в сфере образования и их отражением внутри
туркменского общества (Clement 2018: 3-4). Одна-
ко она была вынуждена искать устойчивые рамки
и нашла их в законодательных документах и ряде
дихотомий: например, Москва как «всесильный»
руководящий центр и местные институты как ис-
полнители воли Москвы.
Обобщающая тенденция в поисках новой ме-
тодологической основы (ее можно считать чрез-
мерно обобщающей) оказала своё влияние и на
центральноазиатские исследования как специ-
фическую отрасль регионоведения и историо-
графии. Эта новая область знания возникла по-
сле распада Советского Союза в 1991 г. В начале
2000-х гг. это направление преодолело противо-
речия советского наследия. Наметилась тенден-
ция к введению в эту сферу принципов пост-
структурализма (Post-Studies) (Gorshenina-Rapin
2009). Она была дополнена анализом единичных
случаев (case studies) и особым фокусом на мест-
ных материалах (Morrison 2012). Значительное
влияние на этот сдвиг оказала публикация двух
ключевых монографий американских историков.
Первую книгу опубликовал Адиб Халид. Его рабо-
та «Политика мусульманской культурной рефор-
мы: джадидизм в Центральной Азии» привлек-
ла внимание академических кругов к местным
 А И САН В
дискурсам внутри сообщества центральноази-
атских интеллектуалов, а не к общеимперским
или общесоюзным тенденциям (Khalid 1999). В
2015 г. А. Халид дополнил эту идею, опираясь на
принципы лингвистического поворота и черпая
вдохновение из «Ориентализма» Эдварда Саида
и идей Пьера Бурдье. По мнению Халида, насле-
дие мысли центральноазиатских интеллектуалов
можно рассматривать как краеугольный камень
для дальнейшего формирования государствен-
ности и развития национальной идентичности в
регионе, по крайней мере, в период 1920-1930-х
гг. (Khalid 2015).
Второй книгой была вышеупомянутая работа
Эдриен Линн Эдгар. Она стала одним из первых
специалистов, которые намеревались проанали-
зировать «местные голоса» и понять локальный
нарратив в контексте создания государствен-
ности в Центральной Азии (1920-е гг.). Были ли
понятия «нация», «идентичность», «государство»
одинаковыми для местных жителей, политиче-
ской элиты вновь образованных республик и для
общесоюзных идеологов? Чтобы найти ответы
на столь сложные вопросы, ей пришлось изучить
газетные публикации тех лет (Khalid 2008) и об-
ращения жителей к руководству Туркменской
ССР. Ей удалось раскрыть некоторые важные
детали конфликтов внутри политической элиты,
противоречий коммуникаций между Москвой и
Ашхабадом (Edgar 2004). В то время как Халид в
основном концентрируется на культурологии и
интеллектуальной истории, Эдгар обращается к
проблеме институционализации.
Несомненно, эти работы внесли значительный
вклад в анализ новейшей истории Центральной
Азии, создав основу для последующей волны ра-
бот в 2010-е гг. Однако они всё же подверглись
жесткой критике. В 2016 г. специальный выпуск
журнала «Экономическая и социальная история
Востока» (The Journal of the Economic and Social
History of the Orient; 1/2) был полностью посвя-
щен критике нарратива Халида. Внимание учё-
ного было в первую очередь сосредоточено на
новом поколении интеллектуалов, возникшем в
условиях колониального общества Российской
империи. Он указывает, что у этого поколения
было особое восприятие модерности, видение бу-
дущего. Он также рассматривал их как движение
прогрессизма в исламе (джадидизм; от персидско-
го усуль-и джадид – новый метод обучения). Эти
идеи, дополненные позиционированием джади-
дизма как светского сообщества и просветитель-
ского движения, стали популярными в историо-
графии Центральной Азии, Кавказа и Поволжья.
Другими словами, «джадидоцентричная исто-
риография», как назвал это явление Девин Де-
129
Виз, обеспечивала основу «зонтичного понятия»
для исследования многочисленных социальных,
культурных и политических феноменов без уче-
та преемственности и связности, новаторства и
разрывов, имевших свое место в истории регио-
на. Граница между так называемыми джадидами
(прогрессистами) и их противниками была раз-
мыта и неочевидна (DeWeese 2016). Более того,
стандарт образования, созданный под персид-
ским культурным влиянием (Persianate Society),
который ранее разрабатывался в региональном
сакральном центре, в Бухаре, и был главным
объектом критики джадидов, несмотря на всю
критику, был достаточно популярен и широко
распространен среди мусульманского населения
Российской империи (Frank 2016). Несмотря на
некоторые действительно важные критические
замечания, Халид деликатно ответил на этот вы-
зов. Он справедливо указал на необходимость
анализа динамизма и оригинальности мысли
внутри локального сообщества, нарратива про-
грессистов как переходных идей до установления
советской власти. Именно поэтому, например,
местный театр как новый способ выражения от-
ношения к политической повестке дня был особо
важен для исследований Халида (Khalid 2015: 18-
21).
В. Клемент, в свою очередь, была прилежной
ученицей и Эдгар, и Халида. Она основывает
свою работу на том же социологическом подходе
Бурдье с конструктивистской рефлексией поня-
тия «традиция». Она размышляет о меняющей-
ся природе традиции во времени. Но главное ее
внимание сосредоточено на модерности и на том,
что было модерностью для разных поколений
туркмен. Клемент использовала ту же группу
источников – местную прессу – для выявления
восприятия населением образовательной поли-
тики. Тем не менее, Клемент избегает попадания
своей работы под критику джадидоцентричной
историографии. Она делает это, изолируя тур-
кменское общество этнической границей и рас-
сматривая свою книгу не как историческое сочи-
нение, а как оппозицию современной аналитике о
Туркменистане, основанной на экзотизации и ори-
ентализации этой страны (Clement 2018: 15-16).
Впрочем, этот поворот не спасает книгу Клемент
от критики со стороны Айны Соеговой (Соегова
2020) и Аллена Франка (Frank 2020). Обе крити-
ческие статьи обращаются к исламскому фактору
в рамках перехода от позднеимперского периода
к раннесоветской реальности. Так, Франк при-
зывает не забывать о наличии механизмов кон-
солидации досоветского периода, а Соегова от-
мечает, что переход от исламского восприятия к
светскому образу мышления был неравномерен в
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
разных географических точках региона. Эти фак-
торы, если и рассматривались Клемент, то лишь
поверхностно. И тому есть причина.
Для лучшего понимания сути дискуссий о
джадидизме стоит отметить, что все упомянутые
исследования основаны на местных источни-
ках, написанных на языках народов Цетральной
Азии. Эта постколониальная тенденция является
очень важным фактором в новейшей историогра-
фии региона (Sartori 2018). Подходы к изучению
«местных голосов» включают в себя не только
первоисточники, но и наследие советской исто-
риографии со всеми ее идеологическими штам-
пами и сомнительными оценками. Виктория
Клемент консультировалась с одним из крупней-
ших местных специалистов по интеллектуальной
истории Туркменистана Мурадгельды Соеговым.
Именно через анализ его собственных работ и
линии наследования концептуальной базы мож-
но увидеть, как некоторые клише советской исто-
риографии нашли свой путь в современные аме-
риканские академические публикации.
С начала 1960-х годов тема magaryf (туркм.
просвещение) и формирования национальной
идентичности изучалась различными дисципли-
нами. В 1970-80-е гг. труды прогрессистов были
введены в туркменскую историографию лингви-
стами (Аллагулы Моллаев), философами (Ташли
Хыдыров), литературоведами (Дурдымухаммед
Нуралиев) и исламоведами-атеистами (Недир Ку-
лиев). Единственным историком, который зани-
мался этим процессом, был Аман Ильясов – автор
книги о русском завоевании туркменских земель.
Методологический подход этих групп состоял в
секуляризации дискурса и представлении про-
грессистского движения как переходного эпи-
зода, приведшего к советским образовательным
реформам и образу мышления. Ученые искали
способ преодолеть упоминание ислама и наци-
онализма, ссылаясь на «общественную деятель-
ность», «антиклерикализм» и «прогрессивно-де-
мократические идеи» (Хыдыров 1979). Они также
проводили различие между ранними советскими
академическими кадрами и дореволюционным
поколением интеллигенции.
В эпоху гласности, объявленной в СССР в
период правления М.С. Горбачёва, туркменские
гуманитарии занимались рядом полуофици-
альных и неформальных проектов, таких как
создание дискуссионных площадок через офи-
циальную местную прессу: двуязычный журнал
«Агитатор Туркменистана», переименованный в
1990 г. в «Политический собеседник» / «Сыясы
сѳхбетдеш», русскоязычные газеты «Комсомолец
Туркменистана», «Туркменская искра», туркме-
ноязычные «Яш коммунист» («Молодой комму-
130
нист»), «Эдебият ве сунгат» («Литература и ис-
кусство»).
На туркменскую интеллигенцию повлияли
не только внутренние размышления о распа-
де Советского Союза, но и открытие архивных
материалов, показавшее всю неоднозначность
политических процессов. Методологическая ос-
нова исследований, написанных в этот период
лингвистом Мурадгельды Соеговым, историком
Бахар Ходжакулиевой, осталась такой же, как и
в предыдущий период. Однако теперь прогрес-
систы рассматривались как сообщество, внесшее
наиболее значительный вклад в национальную
идентичность. Туркменское видение феномена
национальной идентичности также находилось
под влиянием зарубежной, особенно турецкой
историографии (Ходжакулиева 1995).
После 1995-1998 гг. споры о начальных эта-
пах формирования национальной идентичности
были перенесены за пределы Туркменистана, на
страницы зарубежных академических журна-
лов. Историк архитектуры и культуролог Руслан
Мурадов издавал в Санкт-Петербурге между-
народный ежегодник «Культурные ценности»,
Мурадгельды Соегов сотрудничал с турецки-
ми журналами – такими как «Bilgi» («Знание»),
российским журналом «Проблемы востокове-
дения» (Уфа). Эти туркменские специалисты из-
бирательно продолжили траектории концепций,
созданных и разработанных советской наукой.
Однако зарубежные дискуссионные площадки
позволили им раскрыть свою критику советско-
го режима и более свободно излагать свои мыс-
ли (Soyegov 2016). Соегов унаследовал некоторые
идеи Хыдырова (например, он избегает упоми-
нания политической повестки дня джадидизма),
но смешал различные группы интеллектуалов (в
отличие от полного разделения советских акаде-
мических работников и мусульманских деятелей
историком Тахиром Ашировым). Основной ак-
цент в публикациях М. Соегова сделан на актив-
ности интеллигенции после создания Туркмен-
ской ССР. Похоже, что период до национального
размежевания и участия туркмен в многочислен-
ных государственных проектах в Центральной
Азии (таких как объединенная Туркестанская
республика или Бухарская Советская Народная
Республика) был им пропущен. В то же время, он
обращается к эссенциализированному понима-
нию концепции нации, о чём упоминают ДеВиз
(DeWeese 2018) и Франк, и опыту «Других»: татар,
турок, узбеков. Последнее использовалось лишь
как образец для выстраивания нарратива. Сети
коммуникации между другими народами и тур-
кменской интеллигенцией рассматриваются Сое-
говым кратко. Иными словами, он избегал гете-
 А И САН В
рогенности туркменской «культурной самости»,
столь важной для современных исследований
идентичности.
Эта линия от Ташли Хыдырова, который был
вынужден адаптировать свое повествование к
советской методологии, и Мурадгельды Соегова,
который ввел термин «джадид» в современную
туркменскую историографию2, привела к некото-
рым советским клише и в работе В. Клемент. Не-
сомненно, ее намерение обратиться к наследию
туркменской советской науки ценно. Ее желание
искать местные голоса важно. Тем не менее, фак-
тор исламской идентичности туркменского об-
щества, упомянутый Франком (Frank 2020), также
важен для обсуждения проблемы грамотности во
всем регионе. Именно родовые группы (туркм.
öwlatlar), чей символический капитал был леги-
тимизирован исламом, контролировали доступ
к системе образования и вопросы культурного
строительства (Abashin 2004).
Таким образом, рассматриваемая монография
базируется на трех различных тенденциях, столь
характерных для 2000-х гг.: внутренняя борьба и
поиски американской историографии; появление
«новой волны» работ по Центральной Азии, в
том числе джадидоцентричного нарратива и его
критики; а также постколониальное стремление
услышать местные голоса и использовать эписте-
мологическое наследие местного сообщества.
Уже в 2010-е гг. были опубликованы многочис-
ленные работы «новой волны» по интеллектуаль-
ной истории Центральной Азии. Одним из самых
последних и ярких примеров является книга Яна
Кэмпбелла «Знание и окраины империи: казах-
ские посредники и русское правление в Степи,
1731-1917» (Campbell 2017). Эта диссертация
была написана в 2011 г. и опубликована шесть
лет спустя. Она достойна внимания в контексте
рассмотрения работы В. Клемент, потому что в
ней раскрывается тот же вопрос об оригиналь-
ности местной мысли, а также о том, что местная
мысль необязательно бывает противостоящей
какому-либо концепту. Другой пример – книга
Ботакоз Кассымбековой «Несмотря на культуры:
раннесоветское правление в Таджикистане», в
которой рассматривается система союзов между
представителями власти и местным населением
при установлении советской власти в регионе
(Kassymbekova 2016). В этой монографии также
подчеркивался фактор самоцензуры и лжи по
отношению к метрополии в контексте проблемы
обучения умению «говорить по-советски». Эти
2
В советский период этот термин был запрещен; Айна Сое-
гова в своих работах использует понятие «джадид» как сино-
ним «писателя новой волны».
131
моменты также были упомянуты Клемент. Таким
образом, можно видеть, что идеи автора были
оригинальными для своего времени. Издание же
в 2018 г. позволило дополнить книгу некоторы-
ми данными, собранными в ходе полевой работы
в Туркменистане по современным реформам в
сфере образования. Именно по этой причине мо-
нография была принята во внимание не только
историками, но и экспертами по региону. Работа
В. Клемент вызвала интерес и внутри самого Тур-
кменистана.
Структура книги
Книга посвящена периоду 1914–2014 гг. Эти хро-
нологические рамки представляются довольно ши-
рокими. Однако главная задача книги коррелирует
именно с таким периодом. Как уже было сказано
выше, краеугольным камнем этой книги является
эволюция таких понятий, как «модерность» (что зна-
чит быть «современной нацией») и «грамотность»
в понимании туркменского народа на протяжении
всей истории его национальной государственно-
сти. Первоначально В. Клемент утверждает, что из-
учение «силы языка и образования как социальных
детерминант ... выходит за рамки роли государства
и включает в себя агентность людей (способность к
действию - А.И.)» (Clement 2018: 4). Однако инсти-
туциональная структура сохраняет важное место
в ее книге. Большинство современных исследова-
ний интеллектуальной истории Туркменистана
базируется на двух принципах – биографическом
подходе (Соегов) и анализе избранных произведе-
ний (Аширов). Оба эти подхода направлены на то,
чтобы сконцентрироваться на истории идей, а не на
линейном чередовании теоретических рамок. Че-
редование методологических «стадий» приводит к
доминированию роли центра в интеллектуальной
истории, тогда как история идей позволяет переве-
сти фокус внимания на локальных акторов, непо-
средственных производителей знания в позитиви-
стском духе. Вместо того чтобы сосредоточиться на
личностях или избранных произведениях, Климент
использует основные реформы в качестве ориен-
тиров для своего повествования. Таким образом,
ее книга основана на хронологическом принципе
и разделена на введение, семь глав, заключение и
примечания. Структура монографии основана на
анализе общесоюзных тенденций (принятие ре-
формы), описанию туркменской специфики (путем
обзора обсуждения реформы на местах) и анализе
представленных случаев (имплементации решений
высших органов).
Введение открывается эпиграфом о конструк-
тивистском подходе к традиции и ее динамической
природе (Clement 2018: 3). Эта цитата призвана рас-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
крыть замысел автора о главном предмете этой кни-
ги – внутреннем динамизме туркменской культуры.
Следующие части текста озаглавлены «Туркмен-
ская идентичность» и «Модерность» (Clement 2018:
4-7). Они базируются на том же основании генеа-
логической связи как метода организации туркмен-
ских социальных структур, что и подход Эдгар.
Клемент утверждает, что изначально язык не был
главным маркером туркменской идентичности, но
его значение менялось на протяжении всей истории
туркменского народа. Она также отмечает, что мо-
дерность – понятие неустойчивое - возможно, этот
тезис можно обобщить понятием «множественных
модерностей» (David-Fox 2020), но туркменский
пример может внести свой вклад в осмысление ло-
кальной рефлексии того, что значит быть современ-
ным. Следующие теоретические части опираются
на концептуальную базу Бурдье (социологический
подход). Они кажутся обобщающими, и это может
быть доказано интересной опечаткой на страни-
це 13 - «Turkmic». Похоже, что тонкая грань между
«тюркским» (Turkic) и «туркменским» (Turkmen) в
данном случае была нарушена. Обобщая ключевую
идею книги, Клемент утверждает, что пытается рас-
крыть рефлексию о модерности через изучение ал-
фавита и языковых реформ в Туркменистане.
Первая глава «Вдохновленные джадидами
пути к современности, 1914-1917» (Clement 2018:
17-37) посвящена периоду влияния Российской
империи на систему образования туркмен. Пер-
вые две части текста «Традиционные мекдепы
(школы)» и «Русско-туземные школы для тур-
кмен» описывают ситуацию в региональном об-
разовании Закаспийской области. Следующие
части «Вдохновленные джадидами туркмены до
1917 года», «Грамотность, школы и улемы», «Про-
буждение в туркменских школах нового мето-
да» направлены на выяснение основных причин
распространения прогрессизма. Они включают
высокий уровень неграмотности и попытку по-
строить новую образовательную систему для
модернизации туркменского народа в рамках
исламского сообщества. Следующие две части
«Обучение женщин как часть туркменской само-
сти (millet)3» и «Джадидизм и печатная культура»
основаны на источниковедческом анализе «За-
каспийской туземной газеты» (Рузнаме-ий Мау-
ри-ий Бахр-и Хазар), которая предоставила воз-
можность для публикаций статей, написанных
самими туркменами (в частности, Мухамедкули
3
В.Клемент достаточно подробно обсуждает использование
термина millet (нация). Она говорит о том, что в рассматри-
ваемый ею промежуток данный термин ещё не имел кон-
кретного определения соотносимого с понятием «нация» и,
скорее, обозначал особый статус туркмен среди других му-
сульманских групп.
132
Атабаевым). Клемент рассматривает это перио-
дическое издание как средство увидеть выраже-
ние местного нарратива о прогрессистском дви-
жении и его целях. Последняя часть «Измененная
арабская письменность» раскрывает намерение
тюркоязычных групп поменять арабский алфа-
вит для своих целей и фонетической специфики
местных языков. В резюме этой части Клемент
упоминает о долгосрочном влиянии исламского
прогрессистского нарратива на историю туркмен-
ских образовательных реформ. Согласно ее кни-
ге, туркмены видели предпосылку современно-
сти в переходе от устной передачи информации
к письменной форме. Они изучали процесс этого
перехода в деятельности других тюркоязычных
групп, но хотели сохранить свою «культурную
самость» в рамках более широких дискурсов ис-
ламского и тюркоязычного сообществ.
Вторая глава «Партнеры по прогрессу: туркмен-
ская интеллигенция в советском пространстве,
1917-1930 годы» (Clement 2018: 37-68) начинает-
ся с краткого упоминания о гражданской вой-
не. Далее Клемент описывает общую тенденцию
образовательных реформ большевиков в первые
годы советской власти. Она кратко упоминает о
временном союзе с колониальным поколением
интеллигенции и необходимости создания новой
элиты, преданной большевикам. Эта глава рас-
крывает советское намерение «слияния» между
различными национальными группами Совет-
ского Союза. Только с подглавы «Прогрессисты и
большевики становятся партнерами на культур-
ном фронте» она описывает процессы в самом
Туркменистане. Местные интеллектуальные и
политические элиты настаивали на сохранении
прежних школ для поддержки распространения
образования. Кроме того, возник вопрос о языках
для общения между властями и населением (ком-
муникация в разных районах базировалась на
разных языках), а также вопрос об алфавите. Ав-
тор не раскрывает причины внутренних проти-
воречий языковой политики. В части «Алфавит»
она впервые обращается к биографии выдающе-
гося туркменского ученого-лингвиста Мухамеда
Гельдыева. Он активно участвовал в реформиро-
вании туркменского языка, вводя модифициро-
ванную арабскую письменность и борясь с дру-
гими академическими деятелями, такими как
Аллагулы Гараханов. В данном случае речь шла об
отсутствии стандартизации языка в данный кон-
кретный период. Разные деятели предлагали своё
видение стратегии развития литературного язы-
ка (выбор базового диалекта, воспроизведение
на письме фонетического строя и т.п.). Клемент
кратко обозревает лишь одну из многочислен-
ных дискуссий. В 1924 г. была основана Туркмен-
 А И САН В
ская Советская Социалистическая Республика
(ТССР). В 1926 г. Тюркологический конгресс в
Баку принял решение о переходе тюркских язы-
ков на латиницу. По словам Клемент, туркмены
не поддерживали это намерение, но были вы-
нуждены следовать ему (потому что «партия не
отказалась бы от [концепции социалистического
прогресса]»). Однако они работали над этим пе-
реходом на своих условиях, переосмысливая кон-
цепции, предложенные другими участниками.
Гельдыев лично настаивал на письменном пред-
ставлении длинных гласных – фонетической осо-
бенности туркменского языка. Клемент пытается
рассматривать эту позицию как репрезентацию
«культурной самости».
Третья глава «От азбуки к азбуке коммунизма,
1930-1953» (там же: 68-91) посвящена трём клю-
чевым событиям: академической конференции
1930 г., чисткам 1930-х г. и Первому Туркменско-
му лингвистическому конгрессу 1936 г. Эта глава
основана на постепенном отходе от коренизации
– то есть от намерения передать контроль над
политическими решениями и культурной сфе-
рой местным большевикам. Клемент рассуждает
о том, как Москва взяла под свой контроль на-
циональное строительство и осудила наследие
«вдохновленных джадидами» дискуссий в пользу
своей новой концепции «советского человека». В
конце главы автор упомянула о переходе алфави-
та на кириллицу и постепенном усилении влия-
ния русского языка в рамках Советского Союза.
В то время как прогрессисты, поддерживавшие
«эклектичный туркменский язык» (Мухамед
Гельдыев, а также нарком просвещения Кюмюш-
алы Бёриев), были осуждены и ликвидированы
государственной машиной, возникло новое поко-
ление академических работников. Особое внима-
ние к узбекскому лингвисту Медине Богдановой,
которая рассматривается как «человеческое во-
площение советского государства», направлено
на то, чтобы показать контраст между местным
нарративом туркменской интеллектуальной эли-
ты и намерением большевиков распространить
свое влияние и идеи. В конкретной подглаве ар-
гументируется заявление Сталина о высоком ро-
сте грамотности среди туркмен. Клемент вводит
это утверждение в рамки «военной атмосферы»
образовательного движения и настаивает на из-
менении значения слова «грамотность». Именно
с этого периода грамотность и модерность были
тесно связаны с русским языком и политической
повесткой дня.
В четвертой главе «Говорящий по-советски,
1954-1984» (Clement 2018: 91-112) рассматривает-
ся политика русификации. По мнению Клемент,
советское государство после Сталина проводи-
133
ло избирательную языковую политику, способ-
ствуя развитию титульных языков (таких как
туркменский, узбекский), но ограничивая права
меньшинств (курдов, белуджей, евреев). Резуль-
татом конгресса 1954 года стала стандартизация
туркменского языка под руководством Пигама
Азимова, Зулейхи Мухаммедовой и других линг-
вистов. Источником для международного лекси-
кона был русский язык. С 1960-х гг. его влияние
на лингвистические дискуссии значительно воз-
росло. В эпоху Брежнева окончательно сложился
статус русского языка как доминирующего языка
Союза ССР (1979). Интересна дискуссия о статусе
туркменского языка между Берды Кербабаевым
и Аманмурадом Аннануровым, чьи представле-
ния о лексике и процессах формирования языка
были совершенно противоположными. Этот во-
прос будет рассмотрен ниже, так как именно эта
дискуссия отражает ту грань между нарративами
директивного управления и естественной эволю-
ции, которая зачастую и становится слабым ме-
стом в историографии.
Пятая глава «От счастливого социализма к не-
зависимости, 1985-1996» (Clement 2018: 112-137)
– наиболее удачная и интересная. Цель этой гла-
вы - проследить переход от концепции грамотно-
сти как знания политических клише к идее вклю-
чения в мировое сообщество через образование
после распада Советского Союза. Газеты периода
гласности раскрывают так много подробностей и
рассказов, что это было настоящим сокровищем
для исследователя. Более того, эти данные были
дополнены интервью с ведущими туркменскими
учеными того периода. В этой главе разъясняется,
как туркмены пытались сохранить свою «куль-
турную самость» в новых условиях международ-
ных отношений. В центре её внимания - дебаты в
местной прессе. Принятие латинского алфавита
и новое позиционирование страны были важны-
ми шагами в первые годы независимости. Инте-
ресные подробности различных представлений о
будущем государства со стороны населения, учи-
телей, ученых и политической элиты делают это
повествование подробным и динамичным.
Шестая глава «Золотое поколение Ниязова,
1996-2006» (Clement 2018: 137-160) посвящена
победившему видению будущего. Это было ви-
дение политической элиты, которое постепенно
реализовывалось во всех сферах образования.
Однако некоторые возможности для обучения,
предоставляемые иностранными организация-
ми, были сохранены. Эти возможности откры-
вались перед родителями, которые стремились
обеспечить лучшее будущее для своих детей. По-
следняя глава «Эпоха могущества и счастья, 2007-
2014» (Clement 2018: 160-173) посвящена ранним
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
реформам новой политической элиты страны. В
ней говорится о постепенном увеличении зна-
чения английского языка в современном Тур-
кменистане. Кроме того, этот раздел посвящен
развитию идеи дальнейшего включения страны
в международное пространство. Последние две
главы основаны на событиях недавнего прошло-
го и давать оценку этого периода ещё достаточно
сложно.
В заключение (Clement 2018: 173-181) автор
суммирует свои мысли о власти, модерности и
грамотности. Она упоминает о взаимном влия-
нии идентичности и грамотности. Хотя грамот-
ность считается маркером идентичности, она
также определяет будущие изменения послед-
ней. Этот динамический характер социального
феномена важно учитывать в исследованиях по
Центральной Азии, чтобы избежать эссенциа-
лизации, столь характерной для региональной
историографии и аналитики.
Критические замечания и дополнения
Автор преимущественно концентрирует свое
внимание на двух периодах: 1920-1930 гг., когда
создавалась и оформлялась советская государ-
ственность, и 1990-2000 гг. – первых годах незави-
симости. Такой фокус имеет решающее значение,
поскольку позиционирует институционализа-
цию как наиболее важный элемент образователь-
ных реформ. Он также связан с источниковой
базой, страдающей от отсутствия эго-докумен-
тов и разрозненности информации о различных
подходах к процессам реформирования. Однако
в некоторых случаях можно обогатить повество-
вание Клемент дополнительными данными. Это
могло бы включить рассматриваемые ею частные
примеры в более широкие дискуссии о прогрес-
систском движении и внутренних конфликтах в
советский период.
Первая глава может послужить основой для
многочисленных заметок и комментариев. На-
чальная часть этой главы посвящена туркмен-
ской системе образования в имперский период.
Она опирается в основном на официальные от-
четы (в некоторых случаях цитируемые через
советскую историографию) и включает краткую
информацию о «традиционных школах» и «рус-
ско-туземных школах» как институциональных
установках для удовлетворения образовательных
потребностей населения Закаспийской области.
Эти данные не являются полными. В 1908-1910 гг.,
во время ревизии состояния колоний графом
Константином Паленом, был создан обзор мест-
ной системы образования. Данные об этом обзо-
ре сохранились в Российском государственном
134
историческом архиве4 (Некоторые из материалов
остались неопубликованными. Например, осо-
бое внимание следует уделить «Записке Петра
Аккермана о школах коренных народов и му-
сульманских учебных заведениях»5 и сборнику
учебников6. Это также относится к персидской
школе «Музаффария», которая функционирова-
ла в Закаспии. Этот фонд может быть дополнен
данными об институте вакфа. Его анализировали
этнограф Георгий Карпов и литературовед Ахмед
Ахундов-Гургенли. Их материалы хранятся в Му-
зее этнографии и антропологии (Кунсткамера) в
Санкт-Петербурге7. Можно также отметить ра-
боту по вакфу, написанные Г.И. Карповым и вос-
токоведом А.В. Башкировым (Демидов 2001: 84).
Однако, по-видимому, этот институт был связан,
прежде всего, с территорией Бухарского эмирата,
населенной туркменами, в то время как главный
фокус этой главы – сфера образования в Зака-
спийской области. Всё дело в том, что советский
Туркменистан был составлен из трёх разнород-
ных территорий, входивших в состав трёх раз-
личных государственных образований (Бухар-
ского эмирата, Хивинского ханства и Российской
империи). Некоторые особенности бухарских
мекдепов для туркмен можно найти в книгах Са-
дриддина Айни (Aйни 1960: 266). Однако все эти
источники требуют критического анализа.
В своей статье Франк справедливо представил
еще одну перспективу изучения образования.
Это анализ учебной программы местных школ
(Frank 2020). Он опирается на список учебников,
взятый из работы русского колониального адми-
нистратора и востоковеда Ивана Беляева (Беляев
1916). Этот список был упомянут бывшим одно-
курсником Беляева, академиком Александром
Самойловичем в его экспедиционном дневни-
ке 1906 года: «За чаем беседовал с Мухаммедом
Турды, младшим братом Мамеда. Ему 16 лет, в
школе был 1 год, но занимался весьма нерегуляр-
но, хотя за этот короткий срок прошёл: элипи8,
хефтек9, Коран, Реунак10, Сопы Ала Яр11, Хафиз12,
4
РГИА, Ф. 1396, оп. 1, д. 355-360.
5
РГИА, Ф. 1396, оп. 1, д. 358.
6
РГИА, Ф. 1396, оп. 1, д. 371-380.
7
MAЭ, Ф. К-V, оп. 1, д. 538.
8
Алфавит.
9
Хафт-и йак (перс. «одна седьмая») – заучивание одной седь-
мой части Корана.
10
Роунак аль-Ислам (Светоч Ислама) – учебник исламской
этики для скотоводов-кочевников (Frank 2020).
11
Сопы Аллаяр, Суфий Аллахйар (умер около 1721-1724
гг.) – суфийский поэт и философ, чьи дидактические тру-
ды являлись частью местного образовательного процесса
(Dudoignon 1996: 136).
12
Хафиз-и Ширази (умер в 1389/1390 гг.) – знаменитый пер-
сидский поэт.
 А И САН В
Неваи13. Но… Только прочитал, ничего не поняв
ни в арабских, ни в персидских книгах. Таков ме-
тод преподавания! Хафиза читал один месяц»14.
Роунак аль-Ислам лежит в основе анализа Фран-
ка. Это был самый распространенный учебник
для туркменских школ. Разные вариации Роуна-
ка использовались разными группами туркмен и
даже издавались колониальной администрацией.
Указывая на распространённость учебника и осо-
бенности процесса обучения, Франк ставит ста-
тистику неграмотных туркмен под сомнение. Это
направление исследований может быть связано с
узбекскими дискуссиями об оценке численности
грамотного населения региона (Dudoignon 1996).
Вообще, влияние квантитативных методов ана-
лиза в имперской и советской картине реально-
сти как одном из методов конструирования го-
сударственного нарратива находится в процессе
изучения.
В последующих частях о джадидизме Клемент
не обратила внимание на приветствие туркмен-
ским читателям журнала «Терджуман» («Пере-
водчик»), опубликованное 6 марта 1888 г. (№ 9)
самим Гаспринским (Гаспринский 2019: 169-170).
Кроме того, она абстрактно описала местное
движение, вдохновленное джадидами, и предста-
вила смешанный список различных личностей.
Этот список следует уточнить, чтобы избежать
некоторых штампов советской историографии и
связать эту часть как с последующими главами,
посвященными советскому периоду, так и с более
широкими темами.
Прежде всего, автор упоминает список наи-
более выдающихся джадидов, включающий не-
сколько имен младобухарцев. Однако ни Кле-
мент, ни Халид не обратили внимания на одну
из региональных групп этой партии. Эта группа
базировалась в городе Керки. После давления
эмира на новометодные школы в 1913-1914 гг.
джадиды-младобухарцы перебрались в Керки и
Шахрисабз, которые стали центрами движения.
Туркменский литературовед Абдулхеким Куль-
мухаммедов упоминал в своей биографической
справке, что он был секретарем этой группы15.
Кроме того, два туркмена (Кульмухаммедов и
Оразмамед Вепаев) были направлены в Стамбул
по программе «Бухара Тамим-и Маариф Дже-
миети» («Бухарское общество распространения
народного образования»), которая была частью
деятельности младобухарцев. По словам Соего-
13
Низам ад-Дин Мир Али Шир Навои (1441-1501) – знаме-
нитый тюркский поэт. Его личность вошла в туркменский
фольклор под именем Mырали. 14 ОР РНБ, ф. 671, д. 79,
тетрадь 10а: 58-59.
15
ЦГА СПб. Ф. Р-7222, оп. 27, д. 152, л. 1-5.
135
ва, туркменский лингвист Абдулла Геленов также
входил в эту группу (Соегов 1990). Таким обра-
зом, вклад этой группы в развитие туркменской
«культурной самости», который активно крити-
ковался их современниками, должен быть изучен
в рамках работы по исследованию младобухар-
ских идей и концепций, а не столько в рамках на-
циональной парадигмы.
Кроме того, в каталоге фотографической кол-
лекции Русского этнографического музея (РЭМ,
фотоколлекция № 5493) упоминается группа
«младотуркмен». Кроме этого источника, иных
комментариев о действительном значении это-
го термина нет. Предположительно, эта группа
работала над реконфигурацией методов комму-
никации между колониальной администрацией
и местным населением (Ikhsanov 2020). Одним
из членов этой группы был Мухамедкули Ата-
баев, который и является центральной фигурой
первой главы монографии Клемент за счёт своей
публикационной активности. В свою очередь, его
активность определялась его образовательной
базой. Атабаев был студентом Ташкентского пе-
дагогического института и учеником русского
колониального администратора и эксперта Ни-
колая Остроумова. По той же остроумовской
программе обучался Алишбек Алиев, родом из
Дагестана. Более того, одна из ранних статей
Атабаева была издана как приложение к статье
Остроумова (Атабаев 1906). Глава педагогиче-
ского института – противоречивая личность. Его
влияние на колониальное видение Центральной
Азии вызывает сегодня многочисленные дискус-
сии в научной литературе. Однако он точно видел
большую опасность в «деятельности исламского
духовенства» в Туркестане и пытался противо-
стоять ей с помощью сети учебных заведений и
издания газет. Он рассматривал эти методы как
средство интеграции местного населения в со-
став Российской империи.
Клемент упоминает эти идеи в своем тек-
сте. Но она не говорит о другом факте. Видение
Остроумова было поддержано Иваном Беляе-
вым, прибывшим в Закаспий в 1913-1914 гг. Беля-
ев сотрудничал с Алиевым и Атабаевым в рамках
своей собственной борьбы против «духовенства»
(Беляев 1916). Вот в чем причина поддержки с
его стороны активного продвижения бухарских
религиозных деятелей в область. Это движение
было предпосылкой борьбы между местными
ишанами (религиозными авторитетами среди
туркмен) и вновь пришедшими бухарцами (Де-
мидов 1978). Следовательно, контекст возникно-
вения «Закаспийской туземной газеты» не так
прост. Кроме того, газета активно критиковалась
самими туркменами в газете «Асхабад» (см. От-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
крытое письмо С. Сердара, «Асхабад», 1913, № 5),
то есть в пространстве культурного билингви-
зма. Как показал Кэмпбелл в своем интересном
анализе деятельности казахского учителя Ибрая
Алтынсарина, ученика педагога-миссионера Ни-
колая Ильминского, такие случаи связаны с су-
балтернальной дилеммой. Суть её заключается
в том, что оригинальность мысли о понимании
местной идентичности «совместима и даже за-
висит от идеализированного видения российско-
го колониального управления» (Campbell 2017).
Иными словами, деятельность Атабаева следует
рассматривать не в рамках джадидской парадиг-
мы (или не ограничиваясь исключительно ею), а
через сложные отношения внутри имперского ко-
лониального общества. Кроме того, в работе нет
упоминания голосов, противостоящих наррати-
ву, «вдохновленному джадидами». Поиск голосов
местных ишанов – безусловно, сложная задача,
но, в противном случае, работа становится одной
из списка «джадидоцентричной историографии».
Последняя проблема списка «вдохновленных
джадидами» туркмен – это советские клише. В
1906 г. уже упомянутый выше А. Н. Самойло-
вич совершил поездку в Закаспий для собирания
туркменской поэзии. Местный информант Мол-
ла Сабыр Союн-оглы познакомил его с поэтом
-оратором, которого звали Суханберды Овезбер-
ды-оглы, известным под своим литературным
псевдонимом Гёр-молла. Самойлович оставил
два описания этой встречи и фотографию это-
го поэта (Самойлович 1907). Ученый указал, что
Гёр-молла был неграмотен – в отличие от своего
отца, писавшего под псевдонимом Молла-Са-
кар16, и брата. После этого Молла Сабыр собрал
несколько стихотворений Гёр-моллы и отправил
их Самойловичу. В настоящее время в Санкт-Пе-
тербурге сохранилось несколько рукописных
сборников произведений Гёр-моллы, записанных
Молла Сабыром и Самойловичем (Дмитриева
2002: 360). Востоковед опубликовал только одно
стихотворение, которое представляет собой кри-
тическое восприятие колониализма и основа-
но на стереотипных представлениях о русских
(Самойлович 1907). В 1930 г. была организова-
на экспедиция в Мервский оазис с целью сбора
литературных памятников. Это была последняя
экспедиция, связавшаяся с Гёр-моллой перед его
смертью примерно в 1934 г. (Карпов, Поцелуев-
ский 1934: 102). В 1933-1934 гг. стихотворение
«Молодец за правду твою, Большевик!», подпи-
санное именем Гёр-моллы, было опубликовано
16
От положения слова molla до или после имени собственно-
го зависит его значение – от «мусульманский религиозный
деятель» до «умный человек». Отец Гёр-моллы был муллой.
136
в русском переводе Г. Веселковым и Г. Карповым
(Сейидов 1965: 133-134). В 1941 г. оно было из-
дано на туркменском языке. В книге Т. Хыды-
рова «Прогрессивно-демократическая мысль в
Туркменистане» (Хыдыров 1979) Гёр-молла наря-
ду с Атабаевым был официально провозглашен
«просветителем». Он превратился в грамотного
человека, который поддерживал большевизм. Из
этой работы такой образ был перенесен в книги
и статьи М. Соегова и именно поэтому Гёр-молла
стал частью списка Клемент17.
Иными словами, список «вдохновленных
джадидами» туркмен весьма эклектичен и мо-
жет служить основой для отдельного исследова-
ния. Кроме того, отсутствие повествования об
уголовном деле 1913 г. (которое было тесно свя-
зано с деятельностью Атабаева и группы «младо-
туркмен»), восстания 1916 г., гражданской войне
и первоначальных государственных проектах в
регионе приводит к отсутствию плавного чере-
дования мыслей и событий в работе В. Клемент.
Создается впечатление, что эта часть несколько
отделена от других глав и не раскрывает истин-
ной мотивации практики «конструирования
Другого», использовавшейся для создания экс-
клюзивной идентичности. Иными словами, в
тексте работы констатируется факт особого упо-
ра на «культурную самость», но нет разъяснения
первопричин, которые к этому привели.
В связи с намерением Клемент показать сим-
волическую силу, стоящую за алфавитом, следу-
ет упомянуть один важный документ (ил. 1). В
Институте восточных рукописей РАН сохрани-
лось одно любопытное письмо18. Оно адресова-
но русскому офицеру туркменского происхож-
дения Николаю Йомудскому его информантом,
секретарем колониальной администрации Ход-
жалы-молла Мурадберды-оглы. Особенностью
этого письма, написанного в промежутке между
1904-1909 гг., является его алфавитная система.
Оно написано на туркменском языке кирилли-
цей. Похоже, Ходжалы-молла хотел произвести
впечатление своими знаниями и умением писать
по-русски. Но это также является маркером вли-
яния колониальной культуры на туркменское об-
щество и, в частности, на тех личностей, которые
работали в колониальной администрации. Сим-
волический капитал русского языка уже был из-
вестен и ощущался в реальности.
Вторая и третья главы могут быть подвергну-
ты критике по нескольким причинам. Первая
причина – это система дихотомий, созданная
17
Что интересно, в тексте диссертации 2005 г. упомянуто,
что сведения о Гёр-молле немногочисленны.
18
Арабографичный фонд. Документ С–162. Литературные
письма Ходжели муллы. Iб.
 А И САН В

Ил. 1. Письмо Ходжалы-молла Мурадберды-оглы. ИВР РАН, Арабографичный фонд.

Рукопись С-162, лист Iб

Клемент, чтобы подчеркнуть оригинальность
туркменской мысли. Основное внимание в этой
статье сосредоточено на двух личностях: Мухаме-
де Гельдыеве и Аллагулы Гараханове. По словам
Соегова, оба они были выпускниками медресе
Галия в Уфе. Медресе Галия было особым инсти-
тутом, основаным выпускником Университета
Аль-Азхар Зиятдину Камали (Хабутдинов 2013).
Именно в этот период мусульманские ученые По-
волжья находились в поиске новых нарративов и
методов образования. Они стремились противо-
поставить себя персидской системе, господство-
вавшей в Бухаре (Bustanov 2019). Большую роль
в их воззрениях сыграли ближневосточные учеб-
ные заведения. Согласно сведениям Хабутдинова
«Галия» не было местом для обучения имамов, не-
смотря на большое значение философии в учеб-
ной программе. С 1910 г. медресе сосредоточило
свое внимание на обучении учителей, которые
были представителями среднеазиатских народов
и племен. С 1915 г. оно стало главным источни-
ком кадров для левого крыла Партии социали-
стов-революционеров (эсеров). Гибад Алпаров
был известным представителем этой партии (Ха-
бутдинов 2013). Почему это так важно отметить
в связи с личностью Гельдыева? Главным образом
потому, что партия эсеров имеет очень отлич-
ную от большевистских концепций программу
национального самоопределения, выстроенную
на этнографическом, а не классовом нарративе
(Кан 2008). Алпаров и Гельдыев были близкими
друзьями. Они вместе работали над изучением
туркменского языка (Соегов 2019). Видимо, фак-
тор эсеров, джадидских дискуссий и концептуа-
лизация понятия «нация» (например, через линг-
вистику) в истории Туркменистана, а особенно в
вопросе о развитии нового типа учёных, недоо-
ценён. Алпаров и Гельдыев также сотрудничали
с Самойловичем и другими русскими востокове-
дами. Вот характерный документ по данным рас-
следования после задержания Самойловича:
«Таким образом, пантюркисты имели опору в

137
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Академии Наук. Доказательством этого, а так-
же доказательством тесной связи между нацио-
налистами разных республик является такой, на
первый взгляд, как будто незначительный, факт:
в прошлом году на научно-орфографической кон-
ференции в Туркмении присутствовал Самойло-
вич, который с самого начала стал на позицию
Гельдыева, всячески её защищая. Гельдыев, желая
доказать свою ученость, выдумал следующую те-
орию: у туркмен имеются сходные слова, отлича-
ющиеся друг от друга только по произношению,
одни из них произносятся короче, другие - длиннее:
например, «ат» - лошадь и «ад» - имя. Он развил
такую теорию, что для того, чтобы отличить
слова друг от друга, надо звуки, которые произно-
сятся протяжно, обозначать двойными буквами.
Эту теорию он пропагандировал и не без успеха и
в течение 4-5 лет все журналы и книги выходили
с двойными буквами. Тот, кто возражал против
подобного написания, находя, что оно вносит за-
труднения, обвинялся в противодействии новому
туркменскому латинизированному алфавиту. В
прошлом году, когда тот вопрос рассматривал-
ся вновь, националисты выдвинули чуть ли не 18
пунктов в защиту своей теории; в защите те-
зисов им активно помогал Самойлович. Когда мы
категорически предложили им научно обосновать
теорию Гельдыева: почему нужно ставить двой-
ные буквы, не одинарные или полуторные, то они
должны были сознаться, что научного обоснова-
ния этой теории они не имеют и что это лишь
их предложение»19.
Оппозиция против Алпарова, Гельдыева и
Самойловича была не только со стороны совет-
ских специалистов, но и со стороны туркмен-
ских академических работников. Лингвист Алек-
сандр Поцелуевский упоминал в переписке, что,
во-первых, он сам был в оппозиции к так называ-
емой «Гельдыевской азбуке»: «При разборе книги
очень прошу иметь в виду, что я никоим образом
не ответственен за принятую в ней официальную
орфографию, с которой я в некоторых отношени-
ях глубоко не согласен (недостаточное внимание
уделенное в ней губному притяжению, излише-
ства в обозначении долгих звуков (к которым…
(неразборчиво – А. И.) относят полудолгие, а то
и просто ударяемые), искусственность в переда-
че иностранных звуков, не всегда оправдываемая
народным произношением (Liinin), игнорирова-
ние живого произношения в таких формах, как
19
Выдержка из: «Пролетарская литература СССР на новом
этапе» (Сокращение стенографического отчета 2-го пленума
совета ВОАПП. ГИХЛ. 1931 г.)» ЦГА СПб. Ф. Р-7222, соч. 38,
д. 57: 59-62.
138
dijip (надо бы: diip) и т.д., и т.п.)»20. А во-вторых,
её критиковали сами туркмены: «Осенью предпо-
лагается у нас конференция по установлению ос-
нов орфографии и этимологии. Если Вы приедете
на неё, то Вам, по всей вероятности, придётся
играть роль арбитра, т.к. устроители конфе-
ренции, насколько мне известно, попытаются её
использовать для того, чтобы внести ряд изме-
нений в ныне проводимую орфографию, автора-
ми который являются М. Гельдыев и К. Бориев. В
туркменских кругах больше всего споров и возра-
жений вызывают парные буквы (изображающие
собой долгие звуки); ряд работников собирается
настаивать на полном упразднении их. Многие
не согласны также с изгнанием губных гласных
из всех слогов слова, кроме первого. В общем, бой,
кажется, будет жаркий»21. Можно ли в таком
случае анализировать концепцию Гельдыева как
выражение «национальной самости»? Или к ней
применимо понятие «нарратива»?
Однозначно можно отметить, что борьба шла
не только между Москвой и Ашхабадом, Баку и
Ашхабадом (например, туркмены опасались фак-
тора азербайджанского языка как lingua franca
Каспийского бассейна), но и внутри самого Аш-
хабада между различными фракциям. Она была
связана с различными идентичностями и видени-
ями будущего, а отнюдь не только с племенным
самосознанием, на которое ссылается Клемент.
В этих дебатах участвовали и российские уче-
ные. Трудно разграничивать всех участников по
этническому происхождению. Более того, сама
подобная дихотомичность в современной нау-
ке отрицается (Battis 2016). Кроме того, особое
влияние на дискуссии оказывала внутренняя
социальная система туркменского общества. На-
пример, специфический статус Кюмюшалы Бёри-
ева как лидера реформ и коренизации культуры
может быть связан с его происхождением из так
называемого «священного племени» ходжа и его
личными связями с руководством республики –
он был родственником Недирбая Айтакова, пер-
вого председателя ЦИК Туркменской ССР. Этот
фактор не только прекрасно сочетается с идеями
Бурдьё о символическом капитале, но и позволя-
ет обратиться к представленной выше критике
Франка.
Виктория Клемент упрощает эту картину, по-
тому что она связана с многочисленными про-
тиворечиями и деталями, требующими более
глубокого изучения. Это упрощение является
причиной того, что Клемент не изучила большую
тему переводов «марксистско-ленинской литера-
20
ОР РНБ. Ф. 671, д. 246, л. 18.
21
Там же.
 А И САН В
Ил. 2. Рукопись начала 24-й главы романа Берды
Кербабаева «Чудом рожденный». Из коллекции Го-
сударственного центрального музея современной
истории России. ГИК 38805/686а
туры», которая была главной причиной дебатов
конца 1930-х гг. и обвинений туркмен в языковом
пуризме. Это также привело к отсутствию в этой
книге Хыдыра Дерьяева. Он был самым выдаю-
щимся сторонником теории Николая Марра, ко-
торый, кстати, был археологом, а не лингвистом.
В этой работе Дерьяева, находившегося в борьбе
с другими туркменами (Aşirov 2019), заменила
Медине Богданова, более подходящая для демон-
страции советской трансформации Центральной
Азии. Наконец, в ближайшее время я надеюсь опу-
бликовать статью о словарных работах в Туркмени-
стане в 1930-е гг., основанную на аналогичном ис-
следовании Ксавье Халлеза (Hallez 2004), которая
позволит обратиться к анализу межличностных
взаимодействий за стенами официальных инсти-
тутов.
Ещё один разрыв в работе Клемент – связь
между дискуссиями в руководстве республики
и реализацией реформ на практике. Автор в ос-
новном концентрирует свое внимание на высо-
139
ком уровне принятия решений, в то время как
на местах ситуация была противоречивой. Бюд-
жетные вопросы и разница между официальны-
ми заявлениями и реалиями на низовом уровне
имели решающее значение для медленных темпов
процесса реформ (Васильев 2016: 170-181). В сво-
ем дневнике Самойлович описал ряд деревень в
южных районах Туркменской ССР. Согласно от-
четам, подготовленным местными представите-
лями Народного комиссариата просвещения, они
не требовали никаких дополнительных расходов,
в то время как на самом деле ученики были вы-
нуждены учиться без книг в комнатах с земляным
полом и без окон. Образование основывалось на
арабской письменности, а женские клубы суще-
ствовали только на бумаге. Дефицит бюджетных
средств сказался и на учебном процессе.
«Школа занимает одну комнату в большом
таме (доме – А.И.) с айваном. Одна дверь и ря-
дом одно окно, закрытое ставней. Свет входит
через дверь. Две стены без окон. Детей одиннад-
цать. Сидят на скамейках перед столами в 3
ряда. На стене - доска. Рядом счёты. На стенах
плакаты. Доска […] (неразборчиво – А.И.). Пол
земляной. Комната – тесная. Мы были на уроке
грамоты. Новый метод на арабском алфавите.
Числится двадцать два ученика. Вчера было че-
тырнадцать. В прошлом году училось такое же
число. От одиннадцати – три второй год. Сло-
жение для второгодников. Цифры - русские. Часов
нет ни в школе, ни у учителя. Учитель препода-
ёт по Солнцу. Учитель симпатичный, молодой,
но с беспомощным видом, ибо не находит, по его
словам […] поддержку у комитета. Непосещае-
мость объясняет тем, что полевой сезон не кон-
чен, к ноябрю кончится. Обучение необязательно.
В окне стёкол нет. Айван в беспорядке. Комитет
арендует за 35 рублей. В том же таме есть лучше
комната с окнами и столами и прихожей, в ней
занимались в прошлом году, а в этом арендуют
другую». В то время, как дискуссии на высоком
уровне были сосредоточены на амбициях властей
создать «академическое ядро», ситуация на ме-
стах была действительно чрезвычайной. Местное
население даже планировало мигрировать в Аф-
ганистан, что сам востоковед связывал с деятель-
ностью разведки22.
Последние критические замечания касаются
четвертой главы. Акцент на русификацию не кор-
релирует с решительным ростом числа диссерта-
ций, посвященных туркменскому языкознанию
в эти годы (с двадцати двух в 1940-х до сорока в
1970-х) (Соегов 2012), а также с появлением двух
22
ОР РНБ. Ф. 671, д. 81, тетради 18-19.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
выдающихся туркменских поэтов – Керима Кур-
баннепесова и Курбанназара Эзизова, писавших
свои произведения на туркменском языке. Кле-
мент концентрирует свое внимание исключи-
тельно на одной глобальной проблеме, в то время
как внутренние процессы находятся вне ее вни-
мания. В связи с этим дискуссия между Берды
Кербабаевым, который как раз и был вдохнов-
ленным джадидами представителем поколения
1920-х гг. и писал арабским шрифтом даже в
1965 г.,23 (ил. 2), и Аманмурадом Аннануровым,
который был представителем нового поколения,
имеет особое значение для этого исследования.
Эта дискуссия повторяет некоторые дебаты более
раннего периода.
В то время как Кербабаев настаивает на важ-
ной роли правительственного регулирования и
научной заданности направления развития язы-
ка, Аннануров констатирует мнение, схожее с
высказанным в 1920-е гг. Самойловичем: «грам-
матику изобрести нельзя, её можно только от-
крыть и обнародовать» (Благова 2005: 37). Когда
учёные 1920-х гг. обсуждали процесс «естествен-
ной эволюции языка» в рамках крупных комбина-
тов и промышленных комплексов24, их оппонен-
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Айни 1960 – Айни С. Воспоминания. Москва-Ленин-
град: АН СССР, 1960.
Атабаев 1906 – Атабаев М. Мактабы у туркмен За-
каспийской области // Журнал Министерства
Народного просвещения. Новая Серия. Ч. I (Фев-
раль). 1906. С. 162-166.
Беляев 1916 – Беляев И. Мектебы Закаспийской обла-
сти. Асхабад: тип. И.И. Александрова, 1916.
Благова 2005 – Благова Г. Ф. [Предисловие] // Самой-
лович А. Н. Тюркское языкознание. Филология.
Руника. М.: Восточная литература, 2005.
Васильев 2016 – Васильев А. Аэроплан «Октябрьский
алфавит»… Астана: Гылым, 2016.
Гаспринский 2019 – Гаспринский И. Полное собрание
сочинений. Т. III. Публицистика: 1887–1890 гг.
Казань – Симферополь: Институт истории им.
Ш. Марджани АН РТ, 2019.
Дэвид-Фокс 2020 – Дэвид-Фокс М. Пересекая грани-
цы. Модерность, идеология и культура в России
и Советском Союзе. М.: Новое литературное обо-
зрение, 2020.
Демидов 1978 – Демидов С. М. Суфизм в Туркмении
(эволюция и пережитки). Ашхабад: Ылым, 1978.
23
URL: https://goskatalog.ru/portal/#/collections?id=8220761;
последнее посещение: 03.06.2020
24
ОР РНБ. Ф. 671, д. 376, л. 2-3.
140
ты вводили новые термины и создавали проекты
классификаций. А. Аннануров пишет о том, что
лингвист может лишь зафиксировать реальные
изменения в языке, происходящие в ходе живого
общения. Он констатирует факт, что язык – это
социальный феномен. Именно эта дихотомия
нарративов – между институциональной уста-
новкой и развитием социальных структур – и
определяет противоречивое отношение к совет-
скому наследию в историографии. Однако сама
дихотомичность скрывает сложные внутренние
процессы, часть из которых явственно прояви-
лась в монографии на примере пятой главы.
Несмотря на эти дихотомии, в некоторых слу-
чаях искусственно созданные, В. Клемент исполь-
зовала огромное количество литературы, чтобы
показать оригинальные концепции, созданные
самими туркменами. Значение этого фактора
весьма существенно. Со всеми этими замечани-
ями монография может быть включена в более
широкие дискуссии (о появлении нового типа на-
учной персоны, о связанности дискурсов различ-
ных групп в регионе и т.п.) и оказать свое особое
влияние на понимание внутреннего динамизма
мысли в Центральной Азии.
Демидов 2001 – Демидов C. М. Г. И. Карпов – историк,
этнограф и общественный деятель Туркмениста-
на // Вестник Евразии. 2001. № 3 (14). С. 47-85.
Дмитриева 2002 – Дмитриева Л. Каталог тюркских
рукописей Института востоковедения Российской
академии наук. М.: Восточная литература, 2002.
Ходжаев 1926 – Ходжаев Ф. О младо-бухарцах // Исто-
рик-марксист. № 1. М., 1926. С. 123-141.
Кан 2008 – Кан С. Н. В. Брюллова-Шаскольская – эт-
нолог, эсер, человек эпохи // Этнографическое
обозрение. 2008. № 2. С. 87-105.
Карпов, Поцелуевский 1934 – Карпов Г., Поцелуев-
ский А. Отражение Октябрьской революции в
туркменском фольклоре // Советский фольклор:
Статьи и материалы. Вып. 1. Л.: Изд-во АН СССР,
1934. С. 95-130.
Потапова 2010 – Потапова Н. Современное со-
стояние исторического знания. Сравнитель-
ный анализ исторической периодики России
и США, 1999-2008 // Болонский процесс и де-
мократизация высшего образования в России.
СПб., 2010.
Потапова 2015 – Потапова Н. Лингвистический по-
ворот в историографии. СПб., 2015.
Самойлович 1907 – Самойлович А. Туркменский поэт
босяк Кор мулла и его песня о русских // Живая
старина. Вып. 4. СПб., 1907. С. 221-225.
Сейидов 1965 – Сейидов A. Октябрь революциясын-
дан ѳңки түркмен шахырларының библиографик
справочниги. Ашгабат: Түркменистан, 1965 (на
туркм. яз.).
 А И САН В
Соегов 1990 – Соегов М. Бегство в неизвестность //
Политический собеседник. Ашхабад, 1990. № 13-
14. С. 58-61.
Соегов 2012 – Соегов М. Туркменский язык в библио-
графиях его исследователей: кандидатские и док-
торские диссертации, защищенные в период с
1939 по 2000 г. // Научный Татарстан. № 4. Казань,
2012. С. 78-85.
Соегова 2020 – Соегова А. Туркменские джадиды-про-
грессисты были правоверными мусульманами:
Мухамметкули Атабаев и его статьи // Ислам в
России и Евразии: Сборник памяти Д. Ю. Арапо-
ва. М., 2020 (в печати).
Хабутдинов 2013 – Хабутдинов А. Институты росси-
йского мусульманского сообщества в Волго-Ураль-
ском регионе. М., Марджани, 2013.
Хыдыров 1979 – Хыдыров Т. Прогрессивно-демокра-
тическая мысль в Туркменистане в начале XX в.
(1900-1917). Ашхабад: Ылым, 1979.
Ходжакулиева 1995 – Ходжакулиева Б. Туркменская
национальная интеллигенция в конце XIX - нача-
ле XX вв. Ашхабад: Ылым, 1995.
Abashin 2004 – Abashin S. Les Descendants de saints en
Asie centrale: Élite religieuse ou nationale? // Cahiers
d'Asie centrale. No. 13-14. Paris, 2004. P. 215–229.
Aşirov 2019 – Aşirov T. Sovyet Türkmenistan’ında edebî
dil araştırmaları: Hıdır Deryayev örneği // Çukurova
Üniversitesi Türkoloji Araştırmaları Dergisi. Vol. 4
(1). 2019. P. 121-131.
Battis 2016 – Battis M. The Aryan Myth and Tajikistan:
from a myth of Empire to one national identity // Ab
Imperio. No. 4. 2016. P. 155-183
Bustanov 2019 – Bustanov A. On Emotional Grounds:
Private Communication of Muslims in Late Imperial
Russia // Asiatische Studien - Études Asiatiques. Vol.
73(4). 2019. P. 655–682.
Campbell 2017 – Campbell I. Knowledge and the Ends
of Empire: Kazak Intermediaries and Russian Rule
on the Steppe, 1731-1917. Cornell University Press,
2017.
Clement 2018 – Clement V. Learning to Become Turkmen:
Literacy, Language, and Power, 1914-2014. Pittsburg:
University of Pittsburgh Press, 2018.
DeWeese 2016 – DeWeese D. It was a Dark and Stagnant
Night (‘til the Jadids Brought the Light): Clichés,
Biases, and False Dichotomies in the Intellectual
History of Central Asia // Journal of the Economic
and Social History of the Orient. Vol. 59: Beyond
Modernism: Rethinking Islam in Russia, Central Asia
and Western China (19th-20th Centuries). P. 37-92.
DeWeese 2018 – DeWeese D. A Khwārazmian Saint in the
Golden Horde: Közlük Ata (Gözlī Ata) and the Social
Vectors of Islamisation // Revue du monde musulman
et de la Méditerranée (REMMM). No. 143. 2018. P.
107-132.
Dudoignon 1996 – Dudoignon S. La question scolaire
à Boukhara et au Turkestan russe, du «Premier
renouveau» à la soviétisation (Fin du XVille
siècle-1937) // Cahiers du Monde russe. Vol. 37, No.
1/2. 1996. P. 133-210.
Edgar 2004 – Edgar A. Tribal Nation: the making of Soviet
Turkmenistan. Princeton and Oxford: Princeton
University Press, 2004.
Frank 2016 – Frank A. Muslim Cultural Decline in
Imperial Russia: A Manufactured Crisis // Journal
of the Economic and Social History of the Orient.
Vol. 59: Beyond Modernism: Rethinking Islam in
Russia, Central Asia and Western China (19th-20th
Centuries). 2016. P. 166-192.
Frank 2020 – Frank A. Turkmen Literacy and Turkmen
Identity before the Soviets: the Ravnaq al-Islām
in Its Literary and Social Context // Journal of the
Economic and Social History of the Orient (JESHO).
Vol. 63. 2020. P. 286-315.
Gorshenina-Rapin 2009 – Gorshenina-Rapin S. La
marginalité du Turkestan colonial russe est-elle une
fatalité ou l’Asie centrale postsoviétique entrera-t-
elle dans le champ des Post-Studies // Cahiers d’Asie
Centrale. No. 17/18: Le Turkestan russe: une colonie
comme les autres? Tachkent-Paris: IFÉAC Éditions
Complexe, 2009. P. 17-79.
Hallez 2009 – Hallez X. Petite histoire des dictionnaires
kazakh-russes (1861-2002): parmi les alphabets
arabe, latin et cyrillique // Cahiers d’Asie centrale.
Vol. 11/12. 2004. P. 291– 316.
Ikhsanov 2020 – Ikhsanov A. A Critique of Alexander
Samoilovich (1880–1938) and the Process of an
“Imperial Visitor’s“Evolution // Acta Slavica Iaponica.
No. 40. 2020. P. 217-237.
Kassymbekova 2016 – Kassymbekova B. Despite Cultures:
Early Soviet Rule in Tajikistan. Pittsburgh, PA:
University of Pittsburgh Press, 2016.
Khalid 1999 – Khalid A. The Politics of Muslim Reform:
Jadidism in Central Asia. University of California
Press, 1999.
Khalid 2008 – Khalid A. Searching for Muslim Voices in
Post-Soviet Archives // Ab Imperio. Vol. 4. 2008. P.
302-312.
Khalid 2015 – Khalid A. Making Uzbekistan: Nation,
Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca and
London: Cornell University Press, 2015.
Morrison 2012 – Morrison A. The Pleasures and Pitfalls
of Colonial Comparisons // Kritika: Explorations in
Russian and Eurasian History. No 13 (4). P. 913-930.
Sartori 2018 – Sartori P. Visions of Justice: Sharī´a and
Cultural Change in Russian Central Asia. Leiden,
Boston: Brill, 2018.
Shin 2017 – Shin B. Inventing a national writer: The Soviet
celebration of the 1948 Alisher Navoi jubilee and the
writing of Uzbek history // International Journal of
Asian Studies. No. 14 (2). 2017. P. 117–142.
Soyegov 2016 – Soyegov M. Les écrivains djadides
turkmènes A. Kulmuhammedov et O. Vepaev sur
eux-mêmes et sur leur époque // Slovo: Le discours
autobiographique à l’épreuve des pouvoirs Europe -
Russie - Eurasie. 2016. No. 47. P. 255-270.
Söýegow 2019 – Söýegow M. Türkmen Diliniň Ilkinji
Ylmy Grammatikasynyň we Terjime Sözlüginiň Neşir
Edilmeginiň 90 Ýyllygyna // Miras. No. 3. Aşgabat,
2019. S. 39-55.
 М А В

А И ИН А Т С Е ЕТН И Н СВ Т НИ
Старейшая святыня Самарканда – Шахи-Зинда – это маленький конгломерат объектов клас-
сической исламской архитектуры. Но ни один комплекс памятников во всем центральноазиат-
ском регионе и сопредельных странах не удостаивался такого научного интереса и не получил
такой богатой литературы. Статья посвящена разбору новой книги Н. Б. Немцевой об этом
уникальном объекте. Рассматриваемая монография стала итогом нескольких десятилетий ар-
хеолого-архитектурных исследований, проведенных автором, и воссоздает всеобъемлющую био-
графию памятника. Шахи-Зинда впервые предстает как сложное многогранное явление в сред-
невековой культуре Центральной Азии, показанной на фоне истории региона, политических и
социально-экономических перемен. Н. Б. Немцева внимательно проследила этапы развития кон-
струкций, объемно-пространственных форм, декора, а также многие другие стороны духовной и
материальной культуры Мавераннахра и соседних исторических областей на протяжении по-
следнего тысячелетия. Она выявила несколько историко-культурных и хронологических этапов
функционирования комплекса Шахи-Зинда, главные из которых приходятся на эпоху правления
Караханидов (ХI-ХII вв.) и Тимуридов (ХIV-ХVвв.), когда Самарканд дважды обретал столичный
статус. Это были периоды наиболее активной строительной деятельности в ансамбле, связан-
ные с государственной и социально-экономической стабильностью двух империй.
Ключевые слова: Самарканд, Н. Б. Немцева, святыня, машад, медресе, караханидская архитек-
тура, тимуридская архитектура.
DOI: 10.34920/1694-5794-2020-09
Цитирование: Мурадов Р. Г. Шахи-Зинда: тысячелетняя жизнь святыни // Вестник МИЦАИ.
2020. Вып. 29. С. 142-152.

П
ОМПЕЗНОСТЬ имперского стиля гипер-
трофированных сооружений, выражаю-
щих политические амбиции и манию вели-
чия правителя – вот, пожалуй, самая характерная
черта архитектуры Тимура. Как уже отмечалось
многими исследователями, его стремление к ко-
лоссальному питалось особенностями монголь-
ского натиска: «нарушилась умеренная и ясная
гармония, основанная на органичности и равно-
весии всех компонентов композиции. Следующее
после Тимура поколение смягчило крайности и
вернулось к соразмерности пропорций» (Моц-
цати 2012: 189). Но еще и при жизни великого
завоевателя кроме гигантских дворцов, мечетей
и пафосных мавзолеев строились также усыпаль-
ницы традиционного типа, чьим отличительным
признаком являются благородная простота форм
и изысканный вкус в использовании цвета. Они
были сравнительно небольшими и предназна-
чались для ближнего круга Тимура. Их лучшие
образцы сохранились в некрополе Шахи-Зинда –
самой знаменитой святыне Самарканда, которая
только косвенно связана с Тимуром. Её известны-
ми покровителями были, по большей части, ти-
муридские принцессы, жёны и сёстры правителя,
которые построили свои собственные семейные
гробницы вокруг машада Кусама ибн Аббаса, ку-
зена пророка Мухаммеда. Только в наземной ча-
сти этого некрополя сохранилось более двадцати
мавзолеев и мечетей разного времени. Благодаря
археологическим работам установлено, что всего
здесь было около пятидесяти построек подобного
типа.
Порталы мавзолеев Шахи-Зинды производят
неизгладимое впечатление великолепием и раз-
нообразием декоративного убранства, пёстрым
репертуаром искусных и несомненно дорогих
техник. Расписная майоликовая плитка, резная
глазурованная терракота, наборы тонкой ка-
шинной мозаики сочетаются здесь с вплетенной
в причудливые растительные и геометрические
узоры изысканной каллиграфией арабских и пер-
сидских надписей, в которых рядом с кораниче-
скими текстами часто встречаются элегические
стихи. Драгоценное убранство каждого мавзолея
отличается неповторимой индивидуальностью.
Входные фасады мавзолеев представляют собой
наглядные образцы имперской декоративности, а
не рассчитанные на обозрение стены оставлены в
кирпичной кладке со скромными пластическими

142
 М А
деталями, типичными для архитектуры домон-
гольского периода. Это свидетельствует о том,
что «старый стиль» не был забыт окончательно,
но как бы задвинут в угол (Chmelnizkij 2000: 422).
Шахи-Зинда, словно мост, перекинутый из
домонгольского Афрасиаба к тимуридскому Са-
марканду, соединяет разные эпохи истории это-
го города. Этот отрезок длиной всего около 200
метров на южном склоне легендарного городища
содержит такой необъятный археологический и
архитектурный материал, что едва ли его может
вместить одна книга. Тем не менее, такая книга
есть. Она представляет собой итог нескольких
десятилетий упорного труда Нины Борисовны
Немцевой и её коллег археологов и архитекторов.
И это седьмая книга, посвященная крупнейшему
архитектурному ансамблю всего региона. Она
подготовлена в рамках международного проекта
«История архитектуры Центральной Азии», ини-
циированного МИЦАИ1.
Первой была коллективная монография под
редакцией П. Ш. Захидова, изданная в качестве
второго выпуска сборника «Зодчество Узбекиста-
на» (Ташкент, 1970). В ней, в частности, опубли-
кована большая статья Н.Б. Немцевой, обобща-
ющая результаты первого десятилетия её раско-
пок на Шахи-Зинде. История этого ансамбля и
историческая топография юга Афрасиаба стали
темой ее кандидатской диссертации, защищен-
ной в 1972 г. Затем появился монографический
историко-архитектурный очерк, который она
написала совместно с архитектором Юдифью Зе-
ликовной Шваб – две эти женщины долгие годы
вместе изучали Шахи-Зинду (Немцева, Шваб
1979). Через 12 лет в Гарвардском университете
была защищена еще одна диссертация с несколь-
ко поэтизированным названием: «По ту сторону
архитектуры смерти: святыня Шахи-Зинда в Са-
марканде» (Marefat 1991). Её автор – Ройя Маре-
фат, аспирантка Олега Грабара и Ренаты Холод,
начала с обзора истории города, сосредоточила
внимание на святыне Шахи-Зинда, объединив
археологические свидетельства (её, в частности,
консультировала Н. Б. Немцева) и первоисточни-
ки с эпиграфическим содержанием зданий. Эта
диссертация, хотя так и не была опубликована в
виде книги, давно оцифрована и доступна в сети.
Она проливает свет на характер погребальной
архитектуры в исламе с акцентом на особенности
женского патронажа в XIV-XV вв.
Иную специфику имеет изданная еще 12 лет
спустя роскошная книга французских специа-
1
Немцева Н. Б. Ансамбль Шахи-Зинда: история – археология
– архитектура. XI-XXI вв. Отв. ред. Э. В. Ртвеладзе. Самар-
канд, МИЦАИ, 2019. 310 с.
143
В
листов по восточному и исламскому искусству
«Гробницы рая: Шахи-Зинда в Самарканде и
архитектурная керамика Центральной Азии»
(Soustiel, Porter, Lesieur 2003). Как видно уже из
названия, Жан Сустьель и Ив Портер посвятили
свой труд сугубо художественным аспектам де-
кора фасадов и интерьеров комплекса, детально
представленных великолепными фотографиями
Антуана Лезьё. И снова через 12 лет (какая пораз-
ительная периодичность!) вышла монументаль-
ная книга-альбом «Шахи-Зинда» в многотомной
серии «Архитектурная эпиграфика Узбекистана»
(Бабаджанов, Рахимов 2015)2. В итоге с учетом
красочного фотоальбома с научно-популярным
текстом (Немцева 1987) мы имеем на сегодня семь
книг об одном объекте, точнее – о маленьком
конгломерате объектов классической исламской
архитектуры. Ни один комплекс памятников во
всем Центрально-Азиатском регионе и сопре-
дельных странах не удостаивался такого интереса
и не получил такой богатой литературы. Что уж
говорить о том, что ему посвящены еще десятки
научных статей разных авторов на разных языках
и мало какая обзорная книга, учебник или аль-
бом по искусству и архитектуре ислама, где бы
они ни издавались, обходятся без описаний, упо-
минаний и фотографий Шахи-Зинды.
Караханидские постройки на этом участке
Афрасиаба кратко, но тщательно описал Томас
Лейстен в своей монографии, посвященной по-
гребальной архитектуре исламского мира (Leisten
1998: 249-252). Наиболее удобный для пользова-
ния англоязычный каталог тимуридских объек-
тов этого комплекса представлен в двухтомнике
Лизы Голомбек и Дональда Уилбера, основанный
на анализе многочисленных русских источников,
в том числе и работ Н.Б. Немцевой (Golombek,
Wilber 1988: I – 233-252, II – pl. I-IV, 17-59, fig.
14-23). Помимо нескольких переизданий на рус-
ском, узбекском и английском языках краткого
архитектурного путеводителя, который она под-
готовила совместно с Ю.З. Шваб, имеется нема-
ло других русскоязычных текстов о Шахи-Зинде
(Засыпкин 1948: 78-88; Пугаченкова 1968: 31-60;
1983: 167-189, 387-390; Стародуб-Еникеева 2004:
2
Этот труд фактически перекрывает статью В. А. Шишкина
«Надписи в ансамбле Шахи-Зинда», опубликованную по-
смертно в упомянутом сборнике «Зодчество Узбекистана»
(Ташкент, 1970) и перепечатанную в качестве приложения к
новой книге Н. Б. Немцевой. Хотя Б. Бабаджанов и К. Рахи-
мов использовали чтения В. А. Шишкина, осуществленные с
помощью А. Носирова, они отмечают, что его чтения непол-
ные, о чем он сам предупредил в своей статье, и в некоторых
из них встречаются пропуски и ошибки, которые теперь ис-
правлены (Бабаджанов, Рахимов 2015: 19).
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
332-345 и др.), которые отражают разные этапы
изученности этого комплекса.
За 55 лет – от первой публикации результа-
тов раскопок под руководством Н. Б. Немцевой в
«западном коридоре» Шахи-Зинды до появления
итоговой монографии – из-под её пера вышло 25
научных работ, посвященных разным аспектам
изучения только этому комплекса, не говоря уже
о докладах на конференциях, научно-популяр-
ных статьях и брошюрах. За свою долгую поле-
вую практику она исследовала несколько других
важных памятников, ставших объектами её глу-
бокого и комплексного анализа. Это нашло отра-
жение еще в сотне с лишним публикаций, среди
которых выделяются две её монографии: «Ханака
Сайф ад-дина Бахарзи в Бухаре» (2003) и «Рабат
и-Малик» (2009) – обстоятельное исследование
степной резиденции Караханидов близ современ-
ного города Навои (Мурадов 2015). Фактически
своими трудами Н. Б. Немцева укрепила осно-
вы архитектурной археологии в Центральной
Азии, заложенные её учителями М. Е. Мас-
соном и Г. А. Пугаченковой. Особую роль в её
становлении как ученого сыграл Б. Н. Засыпкин
(1891-1955), под чьим руководством она присту-
пила к профессиональной работе в начале 1950-х гг.
144
Но вернемся к новой работе Н. Б. Немцевой.
Её не следует воспринимать как расширенное и
дополненное переиздание монографии 1979 г. И
по структуре, и по содержанию это совершенно
новая работа. Разумеется, она вобрала в себя ка-
кие-то фрагменты первой книги и тот материал,
который был накоплен автором за последующие
40 лет, но концептуально выстроена иначе. В
ней Шахи-Зинда впервые предстает как сложное
многогранное явление в средневековой культуре
Центральной Азии, показанной на фоне истории
региона, политических и социально-экономиче-
ских перемен. Как отмечает в своем вступитель-
ном слове ответственный редактор монографии
академик Э. В. Ртвеладзе, «третья книга Н. Б. Нем-
цевой отличается от предыдущих более широким
взглядом. В ней анализируются многие вопросы
стратиграфии, исторической топографии и водо-
пользования в юго-восточной части Афрасиаба».
Результатом археолого-архитектурных иссле-
дований, проведенных автором, стало воссоз-
дание всеобъемлющей биографии памятника.
Н. Б. Немцева внимательно проследила этапы
развития конструкций, объемно-пространствен-
ных форм, декора, а также многие другие сторо-
ны духовной и материальной культуры Маверан-
нахра и сопредельных исторических областей на
протяжении последнего тысячелетия. Она выя-
вила несколько историко-культурных и хроноло-
гических этапов функционирования комплекса
Шахи-Зинда, главные из которых приходятся на
эпоху правления Караханидов (ХI-ХII вв.) и Ти-
муридов (ХIV-ХVвв.), когда Самарканд дважды
обретал столичный статус. Это были периоды
наиболее активной строительной деятельности
в ансамбле, связанные с государственной и соци-
ально-экономической стабильностью двух импе-
рий.
В «Введении» (с. 8-15) автор дает общую ха-
рактеристику комплекса, снабженную схема-
тическим планом с указанием всех объектов и
развёртками двух сторон «улицы», вдоль кото-
рой выстроены мавзолеи. Далее следует статья
«Письменные данные и история изучения»
(с. 15-29), в которой собраны, пожалуй, исчер-
пывающие сведения об источниках, связанных с
этим местом, начиная от вакфа XI в., о чем будет
сказано ниже. Отмечены все выявленные упоми-
нания машада Кусама и Шахи-Зинды в истори-
ческих документах; прослежена хронология опи-
саний и исследований ансамбля, а также рестав-
рационных работ – начиная с середины XIX в. до
радикального благоустройства в 2005-2007 гг.
Следующие вводные статьи «Стратиграфия и
историческая топография юга городища Афра-
сиаб» (с. 29-32) и «Водоснабжение комплекса
 М А
Шахи-Зинда» (с. 32-49) основаны на материалах
историко-топографического изучения мемориа-
ла и письменных данных, которые не были учте-
ны ранее. Речь, в частности, идет о том фрагменте
сообщения Ибн Баттуты, где упоминается канал,
протекавший возле машада Кусама. Его русло вы-
явлено в ходе раскопок 1960-х гг. Как отмечает Н.
Б. Немцева, в их с Ю.З. Шваб монографии 1979
г. высказано неверное предположение, что канал
в сторону Шахи-Зинды, как и по всему Афрасиа-
бу, перестал действовать после разрушения мон-
голами в XIII в. головного распределителя Джу-
и-Арзис. Но был ли он разрушен, и если да, то до
какой степени? Задаваясь этим вопросом, автор
подчеркивает, что подача воды по старому руслу
могла быть быстро восстановлена в XIII в., так
как другого источника воды там просто не было.
Тема водоснабжения Шахи-Зинды на протяже-
нии всего средневековья впервые была затрону-
та автором еще раньше (Немцева 2006), здесь же
она обобщила все известные на сегодня данные.
Добавим, что вопросы, связанные с водоснабже-
нием плато Афрасиаб, находятся и в поле зрения
узбекско-французской археологической экспеди-
ции (MAFOuz-Sogdiane) и до сих пор остаются
предметом дискуссий её участников.
Последняя статья вступительной части –
«Южные ворота Самарканда в X-XII вв.» (с. 49-
56) показывает стратиграфическую сложность
выяснения топографии этого участка города. Как
и в отдельной публикации на эту тему (Немцева
2012) автор подчеркивает, что вопрос о воротах
в крепостной стене Афрасиаба на оси ансамбля
Шахи-Зинда, которые якобы связывали святыню
с рабадом, в начале 1950-х годов даже не ставил-
ся. На этом этапе изучения памятника была попу-
лярна другая идея. Из одной публикации в другую
(Г.А. Пугаченкова, Л.И. Ремпель, Б.Н. Засыпкин,
В.А. Булатова) как штамп кочевало утверждение,
что монголы разрушили крепостную стену и ком-
плекс Шахи-Зинда XI-XII вв. при взятии города.
Но приводимое Н. Б. Немцевой свидетельство
Ибн Баттуты опровергает это мнение. Только к
1970-м годам после проведенных к тому времени
археологических работ выстроилась общая кар-
тина этапов сложения комплекса Шахи-Зинда и
стратиграфии юга Афрасиаба. Автор показывает
несостоятельность современных представлений
о существований неких «Новых» ворот на ме-
сте портала XV в. перед входом в Шахи-Зинду и
вносит ясность относительно Железных ворот,
отождествляемых с Кешскими воротами, кото-
рые локализуются в районе нынешней мечети
Хазрети-Хызр.
Книга состоит из четырёх глав, каждая из ко-
торых посвящена определенным историко-куль-
145
В
турным и хронологическим этапам функциони-
рования Шахи-Зинды. Сначала это были периоды
наиболее активной строительной деятельности у
святыни, связанные с государственной мощью и
социально-экономической стабильностью двух
крупных империй Центральной Азии. Затем по-
следовал период стагнации и потери интереса к
самаркандским святыням со стороны новых пра-
вящих династий, обосновавшихся в Бухаре.
Первая глава (с. 57-154) посвящена наиболее
сложному для изучения этапу, который прихо-
дятся на эпоху правления Караханидов (ХI-ХII
вв.), когда Самарканд стал столицей Западного
тюркского каганата и когда, собственно, возник-
ла Шахи-Зинда. Н.Б. Немцева описывает идей-
ный антураж, на фоне которого была создана
эта святыня и действует до сих пор не только как
сокровищница строительного искусства и худо-
жественной культуры Мавераннахра, но и как
важный фактор духовной жизни современных
мусульман. Самая ранняя архитектурная и иде-
ологическая основа Шахи-Зинды – «машад Куса-
ма» с мнимой могилой шахида (комплекс Кусама
ибн Аббаса в северо-восточной части ансамбля)
возникла в начале ХI в. Появление этой святы-
ни через три с половиной столетия после гибели
эпонима вызвано не чем иным, как потребностью
недавних кочевников – тюрков-Караханидов, ко-
торые покорили Мавераннахр, в легитимации
своей власти на завоёванных землях. Они достиг-
ли цели не только путем принятия ислама, но и
приобщением к устойчивой местной традиции
языческого происхождения.
Как известно, знаменитые самаркандские то-
понимы Афрасиаб и Шахи-Зинда – это прежде
всего два персонажа ирано-тюркской мифоло-
гии, связанные с идеей вечной жизни. Афрасиаб
– богатырь, прародитель и царь тюркских наро-
дов, принёс жертвы богине воды и плодородия
Ардвисуре-Анахите, напрасно надеясь, что она
одарит его бессмертием (Басилов 1990: 76). Ша-
хи-Зинда, что означает «живой царь», по мест-
ным легендам – это Кусам ибн Аббас, который
не погиб во время молитвы от рук язычников,
а скрылся, чудесным образом исчезнув через
михраб (или скалу), а по другим версиям – взяв в
руки свою отрубленную голову, спустился в коло-
дец (пещеру), где и живет до сих пор. Анализируя
мифологему «живой царь» в связи с «машадом
Кусама», другие исследователи (Рахимов, Терлец-
кий 2006) обратили внимание на еще одну извест-
ную святыню – Чашма-йи Аййуб в Бухаре. Этот
культовый комплекс, развивавшийся с XIV до
XVI в., включает мнимую могилу Аййуба – кора-
нического персонажа, пророка, который соответ-
ствует библейскому Иову, а также священный ко-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
лодец-источник (чашма, булак) с пресной водой,
видимо, родникового происхождения. Считает-
ся, что эта вода обладает целебными свойствами
(Babajanov, Muminov, Nekrasova 1998).
Этот пример, почти прямо свидетельству-
ющий о персонификации исцеляющей воды,
проливает определенный свет на высказан-
ную Р. Р. Рахимовым и Н.С. Терлецким гипотезу о
происхождения названия комплекса Шахи-Зин-
да. Прослеживая косвенные данные, они обра-
щаются к представлениям жителей Самарканда
о подземном сообщении, которое якобы суще-
ствует между колодцем при небольшой мечети
Хазрат Хызр на месте Кешских ворот Афрасиаба,
и Шахи-Зиндой. Действительно, Хазрати-Хызр
(ал-Хадир, ал-Хидр) – персонаж исламской ми-
фологии, связанный с духом вод – источниками
глобальной фертильности и очищения, а также с
бессмертием (Пиотровский 1988). Синкретиче-
ский характер фигур Кусама и Хызра в поздних
легендах отмечают и другие авторы (Bosworth
1986: 551; Leisten 1998: 249). Вряд ли случайно,
полагают исследователи, по соседству с колодцем
при Шахи-Зинда была возведена баня, построен-
ная по приказу Тимура для собственной персоны.
Возможно, на идею постройки этой бани Тиму-
ра навело предание об Александре Македонском,
якобы искупавшемся в источнике живой воды и
благодаря этому достигшем всемирной славы и
величия. В связи с легендой о Кусаме ибн Абба-
се, – полагают специалисты, – нельзя полностью
сбрасывать со счетов и некоторые представле-
ния, в которых Хазрат Хызр иногда предстает по-
добием «всадника без головы».
Небезынтересно также мнение о том, что Ку-
сам представляет собой синкретическую фигу-
ру, связанную с празднованием Новруза, в образ
которой инкорпорированы элементы древних
иранских героев, в первую очередь Сиявуша, а
также мусульманского Хызра (Ремпель 1972: 43-
47). Для уяснения происхождения названия ан-
самбля Шахи-Зинда следует обратить внимание
и на такое явление, как перемифологизация куль-
товых мест, а также вспомнить о том, что в лек-
сике таджиков есть слово чох, означающее коло-
дец. На этом основании выдвинута гипотеза, не
происходит ли Шахи-Зинда от созвучного назва-
ния Чохи-Зинда, т.е. буквально «живой колодец»
или «колодец живой воды»? (Рахимов, Терлецкий
2006: 179-180).
Конечно, всякая легенда несет в себе следы ве-
рований и мифов глубокой древности, поэтому
нельзя отмахиваться от них как от чистого фоль-
клора – вдумчивый анализ этих источников мо-
жет существенно расширить доказательную базу
исследователей.
146
По данным «Малой Кандийи», реальная мо-
гила Кусама ибн Аббаса находилась на арабском
кладбище VII в. Бану-Нахийа у южных ворот
Самарканда (Вяткин 1906: 260-262) и к ХI в., ви-
димо, уже не отвечала масштабам сложившегося
поминального обряда (зийарат) и требованиям
времени. Известно, что могилы первых мусуль-
ман на раннем этапе ничем не отмечались. В VII в.
это мог быть земляной холм с шестом в головах, и
чем больше холм стирался, тем большую святость
приобретала могила. «Машад Кусама» с мнимой
могилой важной в истории ислама персоны со-
ставлял группу единовременных, конструктивно
и функционально взаимосвязанных помещений
(гробница Кусама, включавшая гурхану и зийа-
ратхану, а также мечеть, минарет, чиллахана для
сорокадневного уединения-халва – главной ипо-
стаси суфизма), детерминированных обрядом
поклонения святым местам.
Как показали раскопки, на протяжении ХI-ХII
вв. у святыни возник аристократический некро-
поль Караханидов с богато декорированными
гробницами. Одновременно и в мусульманских
странах в связи с распространением суфизма,
возрождением культа святых получили распро-
странение сакральные комплексы или отдельные
мазары-мавзолеи у «святых могил», в том числе
«машадов». Последнему Н.Б.Немцева посвяти-
ла не один экзерсис, выясняя его дефиниции в
разные эпохи в разных регионах мусульманско-
го мира (Немцева 2008а). Подробному описанию
архитектуры «машада Кусама» она уделила не-
мало внимания как в отдельной статье (Немце-
ва 2008б), так и в рецензируемой монографии.
Подробно рассмотрены резные деревянные кон-
струкции XI в. (консоль, фриз), сохранившиеся in
situ. Тончайшая по узору, виртуозная по исполне-
нию резьба из Шахи-Зинды при всей оригиналь-
ности мотивов позволяет говорить о стилистиче-
ском родстве резьбы по дереву домонгольского
Самарканда с верхнезеравшанским резным де-
ревом (Исфара, Чорку, Оббурдон, Урмитан), и ее
образцы не выходят за рамки Центрального Ма-
вераннахра.
Большое внимание в книге уделено мавзолею
«царевича Кусама», пережившего два строитель-
ных периода в XI и XIV вв. Дается общая оценка
композиции, типологии, стиля «машада Кусама».
Трудно не согласиться с мнением, что это «один
из самых сложных, многослойных и запутанных
архитектурных комплексов Средней Азии, и не-
мудрено, что в его истории и устройстве есть еще
много нерешенных проблем» (Хмельницкий 1996:
165). Между тем, ключ к ним дает Н.Б. Немцева
и будущие исследователи найдут его при внима-
тельном чтении этой монографии.
 М А
Вскрытые раскопками остатки стен и кол-
лекция архитектурного декора XI-XII вв. из
комплекса Шахи-Зинда позволили автору сфор-
мулировать свои суждения об архитектуре до-
монгольского Самарканда, определить её спец-
ифику и локальные особенности в русле общего
развития архитектуры Мавераннахра той эпохи.
Крупные детали облицовки и целые блоки деко-
ра из резной неполивной терракоты по формам
(плоские, выгнутые, овальные, многоугольные)
и аналогам позволяют представить внешний об-
лик зданий исчезнувшего комплекса караханид-
ской Шахи-Зинды. Последним из раскопанных
мавзолеев той поры стали обнаруженные в 2004
г. руины мавзолея, который Н. Б. Немцева отож-
дествляет с гробницей Лачин-бека, упомянутой в
вакфе XIII в. Необычной чертой этой постройки
являются выступающие в интерьер антовые сте-
ны узкого вестибюля. После того, как династия
Караханидов сошла с политической арены в нача-
ле ХIII в., их некрополь начал разрушаться, а при
возведении новых гробниц во времена Тимура и
Тимуридов был разобран и застроен мавзолеями
ХIV-ХV вв.
Одним из наиболее дискуссионных итогов
археологических исследований явилось откры-
тие стен и фундаментов караханидского вре-
мени на западной стороне верхней группы ан-
самбля. Н. Б. Немцева уверенно связывает их с
остатками ханифитского медресе, которое в 1066
г. распорядился построить у «машада Кусама»
второй верховный правитель из династии Вели-
ких каганов Западного Караханидского кагана-
та Ибрахим ибн Наср Тамгач Бугра-хан. Оно же
отождествляется с медресе Кусамийа, которое
упоминает в конце XII в. хорезмийский автор На-
сир ибн Абдусейид (Волин 1940: 69-70). Речь идет
об участке за частично сохранившемся порталом
мавзолея «Безымянный-2» (1390-е гг.), ныне
полностью реконструированного, а также при-
мыкающими к нему с запада крестовидным скле-
пом XV в. и группой объектов с севера. Это склеп
XVI в., склеп от мавзолея XVI-XVII вв., мавзолей
амира Бурундука (1390-е гг.) и, частично, мечеть
Туман-ака (1405-06 гг.).
Свою аргументацию автор раскопок излагала
в трех ранних публикациях (Немцева 1970; 1974;
Немцева, Шваб 1979), которые вызвали инвекти-
вы С. Г. Хмельницкого. Он не принял представ-
ленные доказательства и отрицал принадлеж-
ность раскопанных руин XI в. зданию медресе
Тамгач Бугра-хана, известному по письменным
источникам, полагая, что вскрытые строитель-
ные остатки не могли принадлежать цельному
единовременному зданию и представляют собой
следы различных построек домонгольского вре-
147
В
мени (Хмельницкий 1993). Между двумя учены-
ми последовала публичная полемика (Немцева
1996; Хмельницкий 1999). Историк-арабист
О. Г. Большаков первоначально локализовал ме-
дресе Бугра-хана около ворот ан-Наубахар, кото-
рые, по его мнению, назывались также «Желез-
ными» и находились в западной части городища
Афрасиаб (Большаков 1971: 172, прим. 13; 174;
1973: 221, 225, 229). Эту же точку зрения разде-
лял и С.Г. Хмельницкий. Но другие исследователи
доказали, что это медресе находилось в южной
части Афрасиаба, около Кешских/Железных во-
рот (Немцева 1974: 127-130; Буряков, Ташходжаев
1975: 16, прим. 28; Шишкина 1975: 23, 25-26, 40-
41; Давидович 1978: 114). Западные исследовате-
ли также поддержали гипотезу Н. Б. Немцевой
(Haase 1997, Leisten 1998).
Очевидно, окончательную ясность могли бы
внести дальнейшие раскопки участка, примыка-
ющего с западной стороны к указанной группе
мавзолеев Шахи-Зинды и ныне частично занятого
поздним кладбищем, но это едва ли осуществимо
в обозримой перспективе. Наконец, дошедший
до нас вакф XI в. на медресе Тамгач Бугра-хана
свидетельствует о важной роли машада Кусама
в идеологии и политике Караханидов. Хотя ори-
гинальный текст и перевод этого важнейшего и
редкого письменного памятника тысячелетней
давности не раз публиковался3, серьезные попыт-
ки соотнести его данные с материалами раскопок
в комплексе Шахи-Зинда до сих пор не предпри-
нимались. Н. Б. Немцева стала первой, кто это
сделал достаточно убедительно.
Большинство среднеазиатских и иранских ме-
дресе относится к типу зданий дворово-айванной
планировочной композиции, чей генезис просле-
живается как минимум с парфянского периода. В
средние века эта композиция обогатилась пери-
метральной застройкой и угловыми помещения-
ми (аудитории, мечеть), стала универсальной для
сооружений разных функций. Медресе Кусамийа
ХI в. явилось, по мнению Н. Б. Немцевой, типо-
логической основой в развитии медресе Маве-
раннахра ХIV-ХVII вв. Архитектурный тип син-
хронных медресе Среднего и Ближнего Востока
(в Харгирде, Рее, Багдаде) складывался по другим
канонам.
В 1220-е годы вся власть в регионе перешла
к монголам-шаманистам. Наступила более чем
столетняя пауза в застройке Шахи-Зинды, вы-
званная утратой, в некоторой степени, государ-
ственного статуса ислама. Но и в это время му-
сульманская святыня оставалась важным рели-
3
Наиболее адекватный оригиналу и тщательно выверенный
русский перевод: (Камолиддин и др. 2012).
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Шахи-Зинда. Входной портал 1434/35 г. после современной реконструкции

(фото: Р. Г. Мурадов, 2009 г.)

148
 М А
гиозно-культовым центром. Не исключено, что
машад Кусама восстанавливался под патронажем
Чагатая, второго сына Чингисхана или его семьи
уже в середине XIII в. (Haase 1997: 218-219). По
свидетельству Ибн Баттуты, загородную на дан-
ном этапе святыню регулярно посещали не толь-
ко самаркандцы: к ней приходили и монголы с
дорогими пожертвованиями.
Вторая глава (с. 155-223) описывает основную
часть ансамбля Шахи-Зинды, возникшую при
Тимуре и строившуюся с 1370-х гг. до первых
лет XV в. Но этому блестящему периоду пред-
шествует возведение двух более ранних мавзо-
леев – Ходжа Ахмада (1340-е гг.) и анонимного
женского мавзолея 1360/61 г., который предания
приписывают одной из жен Тимура – Кутлуг-ака.
Всего при жизни великого завоевателя было воз-
ведено восемь наиболее сохранившихся и целый
ряд исчезнувших мавзолеев, выявленных в ходе
раскопок. В основном это небольшие однока-
мерные гробницы, не подавляющие массой или
огромными масштабами, как другие памятники
тимуридского Самарканда. Напротив, слагаемые
ансамбля XIV в. камерны и изящны. Их эффект,
как отмечает автор, в гармонии и соразмерности
масштабов, сплошной полихромной палитре фа-
садов, составляющих панораму ансамбля.
Здесь нельзя не сказать о том, какое большое
социальное значение придавали Тимуриды куль-
ту святых. Традиция поклонения семье и спод-
вижникам пророка Мухаммеда, а также великим
шейхам суфизма «соединяла в себе интересы всех
слоев населения и носила экуменический харак-
тер. Она утверждала общность героев сакраль-
ной мусульманской антропологии, объединяя
интересы и суннитов, и шиитов, а также суфиев и
сект практически всех направлений» (Додхудоева
2008: 37). Тимур и его потомки нуждались в сим-
волах, способных консолидировать подчиненные
общества, поэтому осуществили масштабное
коммеморативное строительство на таких старых
святынях, как Шахи-Зинда, Ходжа Ахмед Ясави в
городе Ясы (совр. г. Туркестан), Абдуллах Ансари
в Газургахе близ Герата, Хазрат Али (Голубая ме-
четь) в Мазари-Шарифе, Имам Реза в Мешхеде и
многих других.
Третья глава (с. 224-257) посвящена Ша-
хи-Зинде при Улугбеке, правившем в 1409-1449
гг. В тот период в ансамбле появилась «нижняя
группа» строений по внешнему склону городи-
ща Афрасиаб с входным порталом, дарвазаханой,
мечетью и баней для зимних омовений, раскопан-
ной в 2004 г. (Насреддинов 2006). Эта реконструк-
ция Шахи-Зинды была частью государственной
программы Улугбека, связанной с возведением
обсерватории на возвышенности Кухак севе-
149
В
ро-восточнее Афрасиаба. Впервые в Шахи-Зинде
появились два входа. Для простых паломников
действовал старый западный, из тимуридского
Самарканда через бывшие Кешские (Железные)
ворота, и южный – с монументальным порталом
1434/35 г. – со стороны загородной дороги, веду-
щей к обсерватории, для торжественного зийара-
та правителя со свитой к «машаду Кусама».
Существующий ансамбль XIV-XV вв. вошел
во многие издания как шедевр средневековой ар-
хитектуры Средней Азии и представляет собой
важную страницу в истории культуры и строи-
тельного искусства Самарканда и Мавераннахра
в целом. Высочайший заказ определил столь же
высокий архитектурно-художественный образ
царских гробниц Шахи-Зинды. К строительству
мавзолеев ансамбля были привлечены лучшие
местные и иноземные мастера, которых Тимур
свозил из завоеванных стран. Имена некоторых
из них запечатлены на главных фасадах, включе-
ны в сложные орнаментальные переплетения, но
большая часть огромной армии инженеров, архи-
текторов, эпиграфистов и дизайнеров, создавших
этот шедевр, осталась анонимной.
«Шахи-Зинда XIV-XV вв. – пишет Н.Б. Немце-
ва, – своего рода живая энциклопедия, в которой
в последовательном развитии представлена мо-
нументальная архитектура не только Самаркан-
да, но фактически всего Центрального Маверан-
нахра, где самаркандская школа зодчих задавала
тон. Второго такого огромного по масштабам
и историко-культурной значимости памятника
зодчества, раскрывающего строительное дело,
эстетические приоритеты, традиции и новации в
культуре региона на протяжении веков в Средней
Азии нет». Она подчеркивает, что главное досто-
инство ансамбля в его художественном облике, в
необыкновенном разнообразии декоративно-об-
лицовочных приёмов, узоропостроений расти-
тельного, геометрического и эпиграфического
характера.
В Шахи-Зинде на коротком промежутке вре-
мени менялся, трансформировался и комбини-
ровался разный облицовочный материал. В мав-
золеях XIV-XV вв. представлены все известные
виды расписных майолик, резная поливная тер-
ракота, наборная кашинная и кирпичная моза-
ика, многоцветные росписи по ганчу с большим
количеством позолоты, ганчевые и керамические
сталактиты, драпирующие инженерные, пере-
ходные к куполу конструкции, решетки-панджа-
ра с ажурным узором и цветными стеклянны-
ми вставками. Все это придает необыкновенное
очарование тимуридскому ансамблю. Наконец,
за Шахи-Зиндой, как считают эксперты, остает-
ся пальма первенства среди всех сохранившихся
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
ансамблей исламского мира по богатству и раз-
нообразию монументальной каллиграфии. Здесь
мы видим около десятка разных видов почерков.
А если учесть их индивидуальные вариации, в ко-
торых очевиден синтез разнообразных стилей, то
их число намного возрастает (Бабаджанов, Рахи-
мов 2015: 536).
На протяжении всего одного столетия – с се-
редины ХIV до середины ХV в. – Шахи-Зинда
наглядно демонстрирует эволюцию конструктив-
но-архитектурного строя однокамерной гробни-
цы. Если у ранних мавзолеев ХIV в. приземистые
пропорции, однослойные купола, небольшие
фундаменты, отсутствие цоколя и конструктив-
ной связи наземной части и склепа, то на рубе-
же XIV-ХV вв. появились уже иные вертикаль-
ные габариты. Усыпальницы вытянулись за счет
двойных куполов, установленных на граненый
или цилиндрический барабан. Особенно выра-
зительно этот конструктивный прием представ-
лен в мавзолеях Туман-ака в северной части Ша-
хи-Зинды и гробнице «Матери султана» в южной
части, где мощные ребра жесткости, держащие
скуфью шлемовидных куполов, скрыты высоки-
ми барабанами. Такой приём увеличил высоту
мавзолеев XV в. по сравнению с гробницами
ХIV в. примерно в три раза – с 8 до 24 м.
Менялся и характер склепов – а стало быть, и
заупокойный культ в придворной среде. В ран-
них склепах ХIV в. совершались погребения на
полу, после чего входной дромос замуровывался.
В склепах рубежа ХIV-ХV вв. и, особенно в XV в.
погребения совершались под полом в грунтовых
могилах (мавзолей «Матери султана», склеп ХV
в. за «Безымянным-2»). Более того, склеп стал
доступным для повторных визитов. Этот прин-
цип совмещения погребального и поминального
обрядов показывают и склепы других мавзолеев
Самарканда ХV в., где кроме дромоса для погре-
бения существуют отдельные ступенчатые спу-
ски в подземную гурхану (Гур-Эмир, Ак-сарай,
Биби-ханым, Ишрат-хана) для последующих по-
сещений.
В последней, четвертой главе «Шахи-Зинда в
XVI-XIX вв.» (с. 258-275) описывается жизнь ме-
мориала после распада государства Тимуридов. В
ней речь идет о так называемых дахмах – новом
типе погребальных сооружений, уже ничем не
напоминающих портально-купольные шедевры
ушедшей эпохи. Появились суровые деревян-
ные «саркофаги» – простые срубы на коротких
ножках, а также мраморные намогильные блоки,
сплошь покрытые резьбой с эпиграфикой в ор-
наментальных рамах. Собственно строительная
150
деятельность велась только в «нижнем дворике»,
где в начале XIХ в. справа от дарвазаханы эпохи
Улугбека появилось провинциального типа ма-
ленькое медресе Давлета Кушбеги, а слева в на-
чале ХХ в. – летняя мечеть в виде айвана на дере-
вянных колоннах с расписным потолком, фриза-
ми и резным ганчем на стенах.
За время своего существования ансамбль
Шахи-Зинда многократно перестраивался, но
первоначальная общая планировочная компо-
зиция, основанная на градостроительной сети
юга Самарканда (канал, перпендикулярная ка-
налу улица), оставалась неизменной. Последняя
реконструкция комплекса произошла уже на на-
ших глазах и несколько изменила привычную,
просуществовавшую много сотен лет структу-
ру ансамбля в виде узкого коридора вдоль ули-
цы-дороги IХ-Х вв., сделав её более удобной для
потоков современных туристов, но и уничтожив
вместе с отдельными остатками караханидских
стен неуловимую ауру подлинности. В свое время
Н. Б. Немцева высказала немало критики по по-
воду практической реконструкции ряда объектов
Шахи-Зинды, осуществленной в 2004-2007 гг., но
одинокий голос ученого никак не мог повлиять
на результат, который мы теперь имеем.
Как это ни прискорбно, новоделы фактически
поглотили собой многие средневековые руины,
сделали проблемной аутентичность ряда участ-
ков глазурованных облицовок. Всё это находится
в остром противоречии с принципами реставра-
ции, провозглашенными Венецианской хартией.
Однако на уровне национального законодатель-
ства в том, что касается охраны исторических
памятников, никакого противоречия нет. Более
того, избыточная реконструкция Шахи-Зинды
вовсе не вызывает осуждения в местном социу-
ме, а напротив, воспринимается как проявление
заботы и внимания современного государства к
живой святыне.
Слегка перефразируя одну сентенцию Мирчи
Элиаде, скажем так: историк архитектуры при-
вык находить свои проблемы, а также и средства
к их разрешению, не в текстах предшественников
и коллег, а в самих объектах исследований. Чем
сложнее эти объекты, тем интереснее разобрать-
ся с ними. Эти слова, пожалуй, наиболее точно
описывают метод работы Нины Борисовны Нем-
цевой. В рецензируемой монографии она пред-
ставила профессиональным исследователям не
только первоисточники, впервые введенные ею в
научный оборот, но и целый ряд своих коммента-
риев, чтобы привлечь их внимание и побудить к
дальнейшим поискам.
 М А
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Бабаджанов, Рахимов 2015 – Бабаджанов Б., Рахимов К.
(ред.) Архитектурная эпиграфика Узбекистана.
Самарканд. Шахи-Зинда. Книга-альбом. Ташкент:
Uzbekistan Today, 2015.
Басилов 1990 – Басилов В. Н. Афрасиаб // Мифологиче-
ский словарь. М.: СЭ, 1990. С. 76.
Беленицкий, Бентович, Большаков 1973 – Беленицкий А. М.,
Бентович И. Б., Большаков О. Г. Средневековый
город Средней Азии. Ленинград: Наука, 1975.
Большаков 1971 - Болшаков О. Г. Два вакфа Ибрахи-
ма Тамгач-хана в Самарканде // Страны и народы
Востока, вып. Х. М.: Наука, 1971. С. 170-178.
Буряков, Ташходжаев 1975 – Буряков Ю. Ф., Ташходжа-
ев Ш. С. Историческая топография Самарканда XI-
начала XIII в. // Афрасиаб. Вып. IV. Ташкент: Фан,
1975. С. 6-22.
Волин 1940 – Волин С. Л. Древнейшее известие о Шах-
и-Зинде // Известия Узбекского филиала АН
СССР. 1940. № 11. С. 69-70.
Вяткин 1906 – Кандия Малая. Перевод В. Л. Вяткина //
Справочная книжка Самаркандской области. Вып.
VIII. Самарканд, 1906.
Давидович 1978 – Давидович Е. А. Дискуссионные во-
просы в книге А. М. Беленицкого, И. Б. Бентович,
О. Г. Большакова «Средневековый город Средней
Азии» // Древность и средневековье народов Сред-
ней Азии. М.: Наука, 1978. С.103-116.
Додхудоева 2008 – Додхудоева Лола Н. Культ святых
при Тимуридах: социально-политический аспект
// КЦ 2004-2006. СПб.: Филфак СПбГУ, 2008. С. 32-
39.
Засыпкин 1948 – Засыпкин Б. Н. Архитектура Средней
Азии. М.: Изд-во Академии архитектуры СССР,
1948.
Камолиддин и др. 2012 – Камолиддин Ш., Махмудова М.,
Мусаметов Б. Два вакфа Тамгач Бугра-хана в Са-
марканде. Вакфные документы ХI века. Текст. Пе-
ревод. Комментарии. Saarbrücken: Lap Lambert
Academic Publishin, 2012.
Моццати 2012 – Моццати Л. Исламское искусство.
Пер. с итал. М.: АРТ-РОДНИК, 2012.
Мурадов 2015 – Мурадов Р. Г. Первая монография о
степной резиденции Караханидов // Записки Вос-
точного отделения Российского археологического
общества. Новая серия. Т. III (XXVIII). СПб.: Кон-
траст, 2015. С. 1085-1093.
Насреддинов 2006 – Насреддинов Ш. Н. Баня ХV в. у ан-
самбля Шахи-Зинда // Археологические исследо-
вания в Узбекистане 2004–2005 гг. Ташкент.: Фан,
2006. С. 172-177.
Немцева 1970 – Немцева Н. Б. Ансамбль Шахи-Зинда в
ХI-ХII вв. ( по археологическим материалам) // Зод-
чество Узбекистана. В. 2. Ташкент, 1970. С. 138-160.
151
В
Немцева 1974 – Немцева Н. Б. Медресе Тамгач Бо-
гра-хана в Самарканде // Афрасиаб. Вып. III. Таш-
кент: Фан, 1974. С.99-144.
Немцева 1987 – Немцева Н. Б. Шахи-Зинда / Shahi
Zindah. Альбом. Ташкент: Изд-во им. Гафура Гу-
ляма, 1987. 144 с.
Немцева 1996 – Немцева Н. Б. Еще раз о медресе
Тамгач Богра-хана в Самарканде // ОНУ. 1996. №
4-5. С.89-98.
Немцева 2006 – Немцева Н. Б. К вопросу о водоснабже-
нии юга Афрасиаба (по материалам Шахи-Зинды)
// ИМКУ. Вып. 35. Ташкент: Фан, 2006. С.289-93.
Немцева 2008а – Немцева Н. Б. Машады в современ-
ном мире (историческая ретроспектива) // ИМКУ.
Вып. 36. Ташкент: Фан, 2008. С. 157-170.
Немцева 2008б – Немцева Н. Б. Машад Кусама в Са-
марканде: историческая ретроспектива // КЦ
2004-2006. СПб.: Филфак СПбГУ, 2008. С.40-51.
Немцева 2012 – Немцева Н. Б. Южные ворота Самар-
канда // ИМКУ. Вып. 37. Самарканд. С. 157-163.
Немцева, Шваб 1979 – Немцева Н. Б., Шваб Ю. З. Ан-
самбль Шах-и Зинда. Историко-архитектурный
очерк. Ташкент: Изд-во им. Гафура Гуляма, 1979.
Пиотровский 1988 – Пиотровский М. Б. Хадир //
Мифы народов мира. Т. 2. М.: Советская энцикло-
педия, 1988. С. 576.
Пугаченкова 1968 – Пугаченкова Г. А. Самарканд, Буха-
ра. Изд. 2-е, доп. М.: Искусство, 1968.
Пугаченкова 1983 – Пугаченкова Г. А. Средняя Азия.
Справочник-путеводитель. М.- Лейпциг: Искус-
ство, 1983.
Рахимов, Терлецкий 2006 – Рахимов Р. Р., Терлецкий Н. С.
«Живые» родники и колодцы Центральной Азии
// Радловские чтения 2006. СПб.: МАЭ РАН, 2006.
С. 176-183.
Ремпель 1972 – Ремпель Л. И. Об отражении образов
согдийского искусства в исламе (К вопросу о куль-
тах Шахи-Зинда, Хазрет-Хызра и Ходжа-Данияра
в Самарканде) // Из истории искусства великого
города. Ташкент: Изд-во им. Гафура Гуляма, 1972.
С. 36-52.
Стародуб-Еникеева 2004 – Стародуб-Еникеева Т. Х.
Сокровища исламской архитектуры. М.: Белый го-
род, 2004.
Хмельницкий 1993 – Хмельницкий C. К вопросу о ме-
дресе XI века в ансамбле Шахи Зинда // ОНУ. 1993.
№ 11-12. С.41-47.
Хмельницкий 1996 – Хмельницкий C. Между Сама-
нидами и монголами. Часть I. Берлин – Рига:
Gamajum, 1996.
Хмельницкий 1998 – Хмельницкий C. Сомнения оста-
ются (по поводу медресе 11 в. в Шахи Зинде) //
ИМКУ. Вып. 29. Самарканд: 1998. С.153-156.
Шишкина 1975 – Шишкина Г. В. Бухарские ворота
средневекового Самарканда // Афрасиаб. Вып. IV.
Ташкент: Фан, 1975. С. 23-41.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Babajanov, Muminov, Nekrasova 1998 – Babajanov B.,
Muminov A., Nekrasova E. Le mausolée de Chashma-
Ayyub à Boukhara et son prophète // Cahiers d’Asie
centrale No 5-6. Tachkent – Aix-en-Provence, 1998,
pp. 63-94.
Bosworth 1986 – Bosworth C. E. Ḳut̲ h̲ am b. al-ʿAbbās // En-
cyclopaedia of Islam, Second Edition. Vol. V. Leiden:
E. J. Brill, 1986, p. 551.
Chmelnizkij 2000 – Chmelinzkij S. Architectur // Islam.
Kunst und Architectur. Köln: Könemann, 2000. S. 416-
425.
Golombek, Wilber 1988 – Golombek L., Wilber D. The Is-
lamic architecture of Iran and Turan in the Timurid
Period. Vol.I – II. Princeton – New Jersey: Princeton
University Press, 1988.
Haase 1997 – Haase C.-P. Shrines of Saints and Dynastic
152
Mausolea: Towards a Typology of Funerary Architec-
ture in the Timurid Period // L’héritage timouride:
Iran – Asie centrale – Inde, XVe-XVIIIe siècles Le
rayonnement artistique. Cahiers d’Asie centrale 3/4,
1997, p. 215-227.
Leisten 1998 – Leisten Th. Architectur für Tote: Bestat-
tung in architektonischem Kontext in der Kernlän-
dern der islamischen Welt zwischen 3./9. und 6./12.
Jahr. Berlin: Verlag von Dietrich Reimer, 1998.
Marefat 1991 – Marefat R. Beyond the Architecture of
Death: The Shrine of the Shah-i Zinda in Samarqand.
Cambridge, MA: Harvard University, 1991.
Soustiel, Porter, Lesieur 2003 – Soustiel J., Porter I., Lesieur A.
Tombs of Paradise: The Shah-e Zende in Samarkand
and architectural ceramics of Central Asia. Saint-
Rémy-en-l’Eau: Éditions Monelle Hayot, 2003.
ИМя В НАУКЕ

153
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

154
 СВЕТ АНА ЕНИНА

А ИВ А ИН А ЕНК В
В СВ Н М СТ Е

В статье дается краткая характеристика вклада академика Г. А. Пугаченковой в становление

и развитие гуманитарных наук в Узбекистане и соседних советских республиках. Демонстрируя
своеобразный универсализм, еще возможный в ее время для центральноазиатских исследований,
она затронула практически все темы истории древнего и средневекового искусства Центральной
Азии. Даже сегодня, обращаясь к какой-либо теме, связанной с этой областью знаний, любой
исследователь обязательно столкнется с работами Пугаченковой. Именно поэтому, стремясь
дополнить ее опубликованные работы неизвестной документацией, международная Обсерватория
Alerte Héritage создала виртуальный архив Г. А. Пугаченковой, который был открыт 16 мая 2020
года в свободном доступе для всех пользователей Интернета (http://pugachenkova.net).

Ключевые слова: археология, искусствоведение, история архитектуры, цифровизация, онлайн-

ресурсы.

Логика жизненного пути начальником ее архитектурного отряда, наиболь-

и диапазон исследований шее внимание по-прежнему уделяла именно изу-
чению древней и средневековой архитектуры.

Г
алина Анатольевна Пугаченкова (1915–2007)
считается основоположником истории древ-
него и средневекового искусства Централь-
ной Азии. Будучи одной из редких женщин-ака-
демиков Академии наук Узбекистана, она играла
едва ли не главную роль в развитии советской
археологии, истории искусств и архитектуры
Центральной Азии, внесла большой вклад в дело
сохранения и реставрации архитектурных па-
мятников региона, приложила немало усилий к
созданию реестра сохранившихся объектов куль-
турного наследия и способствовала его широкой
популяризации во всем мире.
После окончания Среднеазиатского индустри-
ального института в 1937 г. Г. А. Пугаченкова не
стала архитектором, а предпочла заниматься из-
учением древней и средневековой архитектуры
этой части Азии. Однако многие архитектурные
памятники древности могли стать доступны для
анализа только в контексте археологических ра-
бот. Встреча с Михаилом Евгеньевичем Массо-
ном, в будущем ее мужем, которого ученики и
младшие коллеги называли «патриархом археоло-
гии», предопределила ее дальнейшую судьбу. Ос-
ваивая археологическую науку непосредственно
на раскопках, проводимых Южно-Туркменистан-
ской археологической комплексной экспедицией
(ЮТАКЭ), Пугаченкова, ставшая со временем
Эта тема легла в основу ее докторской дис-
сертации «Пути развития архитектуры Южного
Туркменистана поры рабовладения и феодализ-
ма». Сильной стороной этой фундаментальной
работы, помимо создания впечатляющего корпу-
са памятников, стал анализ тенденций развития
разнообразных типов архитектурных сооруже-
ний: от дворцов и крепостей до мавзолеев и ме-
четей, а также предложенные графические рекон-
струкции крупнейших памятников – в частности
ансамбля парфянских построек Старой и Новой
Нисы.
Тема архитектуры Тимуридов, понятой в са-
мом широком смысле – от величественных двор-
цовых и культовых зданий до легендарных садов
– стала одним из важных направлений ее исследо-
ваний, в которых она совмещала архитектурный
анализ, реконструкцию исторического контекста,
символическое прочтение архитектурных форм и
парковых пространств и рекомендации по охране
и реставрации памятников. Позднее она иниции-
ровала работу группы специалистов по подготов-
ке к печати нескольких томов «Свода памятников
архитектуры Узбекистана», публикация которых
в полном объеме все еще ждет своего часа.
Желание реконструировать облик архитек-
турных сооружений, зачастую лишь фрагментар-
но открытых в ходе археологических раскопок

155
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

М.Е. Массон (в центре), Г.А. Пугаченкова (справа). В ходе экспедиционных

работ ЮТАКЭ. Отряд № 7. Меана, перед входом в мавзолей Абу Саида Абул Хайра. 1949 г.
Папка 272 архива Г.А. Пугаченковой

или же плохо сохранившихся на поверхности, археологии. Для его реализации по ее инициати-

подвигло ее к анализу средневековой книжной
миниатюры, дававшей ключ к пониманию струк-
тур исчезнувших архитектурных форм. Впо-
следствии изучение многочисленных собраний
восточных миниатюр в различных библиотеках
и музеях мира и создание подробных каталогов
миниатюр, хранящихся в Узбекистане, позволило
ей сделать вывод о существовании в средневеко-
вый период особой центральноазиатской школы
живописи.
Участие в археологических работах также
привело ее к исследованиям произведений изо-
бразительного искусства древности, не исключая
нумизматику. Такие сенсационные находки, как
открытие эллинистических ритонов и скульпту-
ры в Старой Нисе, подтолкнули ее к более внима-
тельному изучению иконографии и необходимо-
сти оценки археологических артефактов с точки
зрения истории искусства.
Постепенно Г. А. Пугаченкова определила свое
кредо исследователя: изучение произведений
древнего искусства с использованием методов
ве в 1960 г. была создана Узбекистанская искус-
ствоведческая экспедиция, внимание которой
было большей частью сосредоточено на иссле-
дованиях эллинистических культур региона. В
частности, открытия, сделанные Г. А. Пугаченко-
вой на городищах Халчаян и Дальверзин-тепе –
крупнейших памятниках греко-бактрийского и
кушанского времени, – позволили ей выстроить
теории о сложном генезисе локальных культур.
Изучение всего комплекса обнаруженных мате-
риалов – остатков архитектурных сооружений,
монет, ювелирных украшений, скульптуры и жи-
вописи – дало ей возможность говорить о син-
кретическом характере этих произведений, име-
ющих центральноазиатские корни и впитавших
тенденции различных типов эллинистической
культуры от Парфии до Гандхары.
Эти выводы соотносились с основными зада-
чами советской археологии, которая была при-
звана предоставить вещественные доказатель-
ства существования значительных локальных
цивилизаций в Центральной Азии, более или

156
 С ЕНИНА

Мерв, сырцовое здание к востоку от Гяур-калы.

Полевые кроки Г.А.Пугаченковой, 1951 г.
Папка 256 архива Г.А. Пугаченковой

менее свободных от иностранного влияния, и шан», выходили за границы Узбекистана. Как

выстроить собственную национальную историю
для каждой республики, вписав ее в современ-
ные территориальные рамки. Именно на этом
фоне советского государственного строительства
Пугаченкова вместе с своим ближайшим колле-
гой, блестящим историком искусства Лазарем
Израилевичем Ремпелем подготовила «Историю
искусства Узбекистана». Эта книга, которая со-
ответствовала политическому запросу времени,
удостоилась Государственной премии Узбекской
ССР имени Хамзы, но была подвергнута жесткой
критике за пределами Узбекистана за свою «узбе-
коцентричность».
Полностью поглощенная своей исследова-
тельской работой, Пугаченкова научилась, одна-
ко, учитывать существующую конъюнктуру для
получения финансовых средств и политической
поддержки, необходимых для дальнейшего про-
движения научной работы. Вместе с тем, мно-
гие ее исследования, такие как отразившиеся в
книгах «Искусство Туркменистана», «Искусство
Афганистана», «Искусство Бактрии эпохи Ку-
мне представляется, наиболее важным вкладом
Г. А. Пугаченковой в науку были ее обобщающие
панорамные работы, которые синтезировали
многочисленные разрозненные факты в единую
связную историческую картину и где проблема
национальных границ однозначно уходила в тень.
Не стоит забывать и большую популяриза-
торскую работу Галины Анатольевны, автора
многих путеводителей и альбомов. Демонстри-
руя своеобразный универсализм, еще возмож-
ный в ее время для центральноазиатских иссле-
дований, она затронула практически все темы
истории древнего и средневекового искусства
Центральной Азии. Даже сегодня, обращаясь
к какой-либо теме, связанной с этой областью
знаний, любой исследователь обязательно стол-
кнется с работами Пугаченковой.
Именно поэтому, стремясь дополнить ее
опубликованные работы неизвестной докумен-
тацией, международная Обсерватория Alerte
Héritage создала виртуальный архив Г. А. Пуга-
ченковой, который был открыт 16 мая 2020 года

157
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Страница из машинописной копии статьи
«Художественное значение ритонов из Старой
Нисы» с авторской правкой Г.А. Пугаченковой.
Папка 128 архива Г. А. Пугаченковой
в свободном доступе для всех пользователей
Интернета.
Архив и его история
Этот архив создавался в течение всей жизни
Г. А. Пугаченковой. Методичность, свойственная
ее научным исследованиям, отразилась и в его
организации. Разнообразные документы, свя-
занные с каждой новой темой, над которой она
начинала работать, с организацией какого-либо
мероприятия, или переписка с коллегами тща-
тельно собирались и складывались по отдельным
папкам в относительном порядке, создавая более
или менее гомогенные ансамбли. Со временем их
число росло, составив в результате внушитель-
ную коллекцию из 342 папок.
В этих папках советского образца хранятся все
типы документов, которые принято связывать с
научным архивом исследователя, работающего
с материальными памятниками: библиографи-
ческие выписки, конспекты публикаций с зари-
158
совками, рисунки, наброски, акварели, планы,
стратиграфические разрезы раскопок, таблицы
керамики, чертежи и реконструкции архитектур-
ных сооружений, рукописные черновики статей,
машинописные тексты книг с авторской прав-
кой, рецензии, переписка с издателями, полевые
археологические дневники, программы конфе-
ренций, записки-рапорты в Академию наук Уз-
бекистана, деловая корреспонденция с исследо-
вателями многих стран мира, вырезки из газет,
грамоты и наградные листы...
Многочисленные фотографии запечатлели
как памятники искусства, архитектуры и нумиз-
матики Центральной Азии, так и каждодневную
жизнь археологических экспедиций, научных ме-
роприятий или более частные, семейные сцены.
Личные письма, которые сама Г. А. Пугаченкова
объединила под общим названием «Письма дале-
ких лет», составляют три отдельные папки.
Все документы архива связаны с жизнью Пу-
гаченковой: если самые ранние семейные сним-
ки восходят к началу ХХ в., то основной массив
документов датируется от начала 1940-х гг. до на-
чала 2000-х, когда Пугаченкова активно выстра-
ивала свою профессиональную карьеру. Здесь
будущий исследователь найдет все необходимые
документы, позволяющие реконструировать точ-
ную хронологию ее биографии, социальную сре-
ду, научный и политический контекст ее работы.
Географически документы охватывают боль-
шую часть региона, которую сейчас принято
называть Центральной Азией: от Ирана и Афга-
нистана до бывших советских среднеазиатских
республик. Наибольшее же количество докумен-
тов связано с Узбекистаном, Туркменистаном и
Афганистаном. Незначительная их часть пред-
ставляет Россию и Западную Европу, где Пугачен-
кова была частой гостьей в рамках всевозможных
конференций или куда ее регулярно приглашали
для чтения лекций.
Что до сюжетов, которые рассматриваются в
них, то они имеют гораздо более широкий хроно-
логический диапазон – с эпохи античности до на-
ших дней. Архив так же разнообразен, как была
разнообразна деятельность Г. А. Пугаченковой.
Здесь можно найти сведения о центральноазиат-
ской средневековой миниатюре, об исторической
архитектуре Узбекистана, Туркменистана и Аф-
ганистана, о нумизматике античного времени, о
скульптуре Кушанского царства, о проблемах ох-
раны и реставрации памятников.
Более того, эти направления научной дея-
тельности исследовательницы представлены не
просто финальными публикациями, но целым
комплексом документов, позволяющим про-
следить всю цепочку написания книг и статей.
 С ЕНИНА

Халчаян. Приёмный зал дворца. I в. до н.э.

Графическая реконструкция Г.А.Пугаченковой. 1969 г.
Папка 338 архива Г.А. Пугаченковой

Анализ библиографических выписок, конспек- логических исследований в Узбекистане... Все эти

тов публикаций предшественников, набросков,
полевых дневников, первоначальных рукописей,
их машинописных и итоговых копий с автор-
ской правкой, рецензий и откликов на них даст
возможность стереоскопически и в динамике
увидеть всю внутреннюю лабораторию Пугачен-
ковой-исследователя, которая была одновремен-
но и искусствоведом, и историком архитектуры,
и в меньшей степени археологом. Именно на пе-
рекрестии этих дисциплин она сумела создать
свои фундаментальные трансдисциплинарные
работы, что и нашло отражение в ее архиве.
Архив дает также важные материалы для по-
нимания организации науки в советском Узбеки-
стане, когда Г. А. Пугаченкова занимала одну из
центральных позиций в научной иерархии респу-
блики. Архив содержит обширную переписку как
рабочего, так и частного характера; фрагменты
личных дневников Пугаченковой, которые она
довольно регулярно вела на протяжении всей
своей жизни; полевые дневники, в которых на-
ряду с исключительно научными фиксациями
раскопок прорываются личные оценки и замеча-
ния; распорядки дня экспедиций, позволяющие
понять организацию их работы и каждодневный
быт; соображения, по характеру напоминающие
скорее протесты против грубой реставрации па-
мятников; предложения по реорганизации архео-
документы позволяют реконструировать кон-
текст и более точно вписать в него как саму фигу-
ру Пугаченковой, так и историю советской науки,
а также более глубоко понять советскую жизнь
с точки зрения узкого круга интеллектуальных
элит, «производителей» исторического знания. В
этом смысле ее архив – настоящий памятник со-
ветской науки.
Велико значение и оригинальных визуальных
материалов архива, чье качество несравненно
лучше, чем в большинстве опубликованных ра-
бот. Без сомнения, они дадут будущим исследо-
вателям возможность более ясного осмысления
этого изобразительного материала и более со-
вершенного его воспроизведения в новых иссле-
дованиях. В еще большей степени это относится
к неопубликованным фотографиям, рисункам и
планам. Особенно важной представляется доку-
ментация, связанная с архитектурными памятни-
ками, которые были или разрушены, или грубо и
некачественно отреставрированы. Столь же важ-
ны и ее многочисленные рекомендации по во-
просам охраны памятников, сохраняющие свою
актуальность.
Конечно, при работе с цифровыми документа-
ми уже не будет того особого «духа архивов», так
хорошо знакомого всем исследователям: не будет
специфического запаха старой бумаги; черных от

159
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Г.А. Пугаченкова и Л.И. Ремпель на руинах античного храма

в крепости Гарни, Армения. 1964 г.
Папка 330 архива Г.А. Пугаченковой

многолетней пыли пальцев; пожелтевших, хруп- Спасение архива и дальнейшие

ких от времени страниц; физического ощущения
тяжести огромных альбомов с фотографиями и
рисунками; боязни раскрыть огромные полот-
нища планов и карт, не потерять маленькие кон-
трольки фотографий монет, разобраться с изо-
бражениями негативов...
Но вместо этого архив будет доступен гораз-
до более широкому кругу людей, по нему будет
проще «пробежаться», чтобы понять его струк-
туру и содержание, быстрее «выудить» нужные
документы, которые всегда будут под рукой и к
которым можно будет неоднократно вернуться.
Очень специфическая ситуация карантина, свя-
занного с пандемией COVID-19, только подчер-
кивает необходимость такого рода виртуальных
ресурсов.
перспективы развития проекта
Нельзя сказать, что судьба архива Пугачен-
ковой была очень трагичной, особенно по срав-
нению, например, с архивом ее ближайшего
соратника Лазаря Израилевича Ремпеля, часть
которого сгорела во время пожара на его мо-
сковской даче1. По ряду обстоятельств архив Пу-
гаченковой после ее смерти не был передан на
хранение в Центральный государственный архив
Республики Узбекистан (ЦГА РУз), куда Галина
Анатольевна когда-то сама передала архив свое-
го мужа М. Е. Массона. Он все время оставался
в семье ее старшего сына Ростислава Олеговича
Сосновского, который более десяти лет настой-
чиво, но безуспешно предлагал различным про-

1
http://pugachenkova.net/pdf/lirarch.pdf

160
 С ЕНИНА

Г.А. Пугаченкова и М.Е. Массон в своей квартире

в Доме специалистов, Ташкент, 1977 г.
Папка 329 архива Г.А. Пугаченковой

фильным учреждениям Узбекистана приобрести Реализация проекта «Открытый архив: Га-

его. В течение этого времени условия хранения
архива деградировали: многие СМИ писали о
плохом состоянии дома по улице Мироншох. В
последние годы основная часть архива храни-
лась в прихожей дома; отдельные документы, в
частности фотографии, по-прежнему занимали
свое место на полках многочисленных книжных
шкафов рабочего кабинета Пугаченковой, для ко-
торого Ростислав Сосновский пытался получить
– столь же безуспешно – официальный статус
«мемориального кабинета».
Судьба библиотеки Пугаченковой и Массона
оказалась куда более трагичной: ее уже безвоз-
вратно поглотил букинистический рынок Узбе-
кистана, и лишь воспоминания о ней продолжа-
ют жить, обрастая легендами, среди нескольких
поколений их студентов, которые подолгу зани-
мались в квартире профессорской четы в Доме
специалистов на набережной канала Анхор.
лина Пугаченкова» была осуществлена в рам-
ках программы «Cultural Emergency Response
Programme» голландского фонда Prince Claus
Fund и американского фонда Whiting Foundation,
при поддержке посольства Швейцарии в Узбеки-
стане. Часть финансовых затрат взяла на себя Об-
серватория Alerte Héritage.
Вместе с соавтором проекта Борисом Чухо-
вичем нам удалось создать команду высокопро-
фессиональных специалистов, которые, находясь
в Ташкенте, Санкт-Петербурге, Монреале, Па-
риже и Лозанне смогли реализовать огромную
работу за достаточно короткий срок: обычно на
реализацию такого рода проектов уходит года
четыре-пять. Мы бесконечно благодарны Энве-
ру Асанову и Набихану Утарбекову за высоко-
качественную оцифровку и обработку большого
объема документов, Наталье и Владимиру Мику-
лицким за детальное описание архива и Алексею

161
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Г.А. Пугаченкова с золотым ожерельем
из клада, обнаруженного в 1972 г. на городище
Дальверзин-тепе, Узбекистан.
Папка 338 архива Г.А. Пугаченковой
Барташевичу за создание специальной програм-
мы для базы данных.
Приобретя архив в декабре 2018 г., мы су-
мели к настоящему моменту очистить от пыли,
систематизировать, классифицировать и пол-
ностью оцифровать все документы из 342 папок
(26 914 сканированных файлов). Помимо этого
была создана специальная программа, позволя-
ющая вести многоуровневый поиск необходи-
мой информации в базе данных, и разработана
методологическая база описания и представле-
ния документов в онлайн-пространстве. Более
чем 7 500 документов уже детально описаны и
загружены на виртуальный ресурс по адресу
http://pugachenkova.net
К концу 2020 г. мы планируем полностью за-
вершить нашу работу по описанию архива и его
представлению в интернете.
Наш проект предусматривает по окончании
работы по сканированию и описанию докумен-
тов передать весь архив в дар в ЦГА РУз. Соглас-
но договору, одобренному Обсерваторией Alerte
Héritage и директором ЦГА РУз Дильбар Захи-
ровой и находящемуся сейчас в ожидании под-
162
писания после полного завершения работы по
проекту, архив Пугаченковой будет объединен в
едином фонде с архивом М. Е. Массона.
Конечно, эти два ансамбля документов идеаль-
но дополняют друг друга, и в теории было бы не-
плохо, чтобы они были доступны для перекрест-
ного чтения не только в читальных залах ЦГА РУз
в Ташкенте, но и для удаленных пользователей
на сайте созданного нами открытого архива. Но
пока, к сожалению, идея оцифровки и представ-
ления фонда М. Е. Массона в рамках открытого
архива в онлайн пространстве относится скорее
к области мечтаний, хотя очень бы хотелось ви-
деть это направление среди нескольких стратегий
дальнейшего развития виртуального архива Пу-
гаченковой.
В наших планах, в частности, предусмотрено
дальнейшее комплектование сайта Г. А. Пугачен-
ковой. В дополнение к архиву будут доступны
для скачивания ее уже опубликованные работы,
92 копии которых, оцифрованные и собранные в
файлы PDF Э. Р. Асановым, находятся в библио-
теке Обсерватории Alerte Héritage. Нам хотелось
бы также включить в этот архив еще около 2000
фотографий, которые предстоит извлечь из ста-
рых фотопленок, совсем недавно обнаруженных
семьей Галины Анатольевны. Надеемся также,
что будущие пользователи сайта найдут возмож-
ность поделиться другими связанными с ней до-
кументами, в частности ее письмами, фотографи-
ями или публикациями.
Более того, у нас есть идея организовать в
Ташкенте выставку, посвященную Г. А. Пугачен-
ковой на основе этого архива, обнаруженных ею
артефактов и предметов из ее мемориального
кабинета в доме ее сына. Мы рассчитываем, что
открытый архив Галины Анатольевны Пугачен-
ковой послужит пилотным проектом для начала
работ в этом направлении над другими личными
архивами ученых, писателей и деятелей культуры
Узбекистана.
Принципы использования архива
В первую очередь я бы хотела подчеркнуть: до-
ступ ко всем документам архива будет постоянно
открытым и бесплатным для всех без исключения
пользователей интернета.
На сегодняшний день архив располагается
на вышеупомянутом отдельном сайте, не зави-
симом ни от каких других структур. Этот ре-
сурс пока представлен исключительно в русско-
язычной версии, в первую очередь потому, что
подавляющее большинство документов архива
Г. А. Пугаченковой составлены на русском языке.
Однако иноязычный пользователь все же может
 С ЕНИНА
8. Первый посол Франции в Узбекистане
г-н Жан-Поль Везьян вручает Г.А. Пугаченковой
знак офицера Академических пальм
(l’Ordre des Palmes académiques). Ташкент, 1995 г.
получить представление о ресурсе, используя
Web Translator, Google Translate или любую другую
систему автоматического перевода (для этого
требуется ввести линк к сайту в окно перевода,
выбрать необходимый язык и далее вести нави-
гацию по предложенному переводчиком адресу).
При создании интерактивной базы данных
мы стремились разработать информативный и
удобный в использовании ресурс, работа с ко-
торым была бы легкой задачей для любой кате-
гории пользователей. Поиск необходимых доку-
ментов может вестись по различным параметрам
или комбинациям параметров в соответствии с
разными критериями при помощи «подсказыва-
ющих» выпадающих меню. В частности, можно
будет сортировать информацию по папкам; име-
ни автора документа; географическому располо-
жению; типу документа; хронологии; идентифи-
цированным персоналиям; названию документа;
ключевым словам; определенным комбинациям
или по совокупности всех критериев. Документы
будут доступны в формате JPG или PDF, их мож-
но будет легко скачать с сайта.
Что может дать архив исследователям?
Не стоит ждать от этого архива открытия ка-
кого-либо одного «сенсационного документа».
Отправной точкой для новых исследований мо-
жет стать весь архив, который должен рассма-
триваться как единое целое. Более того, все зави-
сит от того, кто и что будет искать в этом архиве:
кому-то, возможно, будет нужен никогда не пу-
бликовавшийся план некого городища, кому-то –
оригиналы фотографий Дальверзинского клада,
кто-то будет смотреть информацию об академи-
ческих программах, связанных с изучением Шел-
кового пути, кому-то понадобится история Дома
специалистов на набережной Анхора, где боль-
шую часть жизни прожила Пугаченкова, другой
будет перечитывать ее соображения по методике
реставрации и реконструкции памятников ар-
хитектуры, а кто-то будет выискивать в много-
численных письмах новые данные по истории
науки... Важно то, что архив открыт для каждого
желающего и каждый сможет не спеша поискать
в базе данных ответы на любые интересующие
его вопросы.
Именно эта перманентная доступность архива
и является той уникальной характеристикой, ко-
торая должна послужить детонатором для напи-
сания новых работ. Сегодня существует множе-
ство баз данных, но большинство из них платные
и закрытые. Если вы учитесь в хорошем западном
университете, который имеет возможность опла-
тить использование подобных баз данных, то у
вас есть доступ к этому материалу. Но если речь
идет об образовательных и научных учреждени-
ях в так называемых развивающихся странах, у
которых нет денег на подобного рода расходы,
то соответственно у работающих там исследова-
телей нет доступа к виртуальным информацион-
ным ресурсам. Таким образом, неравенство меж-
ду этими двумя мирами – «развитыми странами»
и «третьим миром» – неуклонно продолжает ра-
сти, закрепляя за первыми роль «производите-
лей знания», а за вторыми – роль «поставщиков
сырой информации» и «имитаторов западных
идей».
На мой взгляд, программы, которые предпола-
гают создание цифровых архивов на базе локаль-
ной документации развивающихся стран с после-
дующей их передачей в архивы с закрытым или
ограниченным доступом на Западе, – это своего
рода научный неоколониализм. В рамках проек-
та, посвященного архивам Г. А. Пугаченковой, мы
хотели избежать этой ситуации. Избранная нами
открытость позволит центральноазиатскому
региону быть более широко включенным в гло-
бальное движение за доступность культурного
наследия в виртуальном пространстве, которое
должно уменьшить разрыв между «северными»
странами «первого мира» и «глобальным Югом»,
обладающим гораздо менее значительным досту-
пом к виртуальным интеллектуальным ресурсам.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

А А Е И ИТ ВА С А ЦЕНК

Е АТ СМА В ВК А В А Е И
В статье анализируется деятельность археолога Е.А. Смагулова (1952-2019). Под влиянием своих
наставников (Л.Б. Ерзакович, В.М. Массон, К.М. Байпаков) он сделал основным объектом исследо-
вания города и крепости оазисов Южного Казахстана античного и раннесредневекового времени. В
1996 г. создал Туркестанскую экспедицию и сконцентрировался на изучении Туркестанского оазиса.
Ему удалось впервые исследовать и раскопать большими площадями важные памятники с сырцо-
вым строительством – города Сауран и старый Сауран (Каратобе), Шавгар (Шойтобе), старый
Ясы/Туркестан с ранней цитаделью Культобе, важнейший доисламский религиозный центр Сидак,
золотоордынский город Жайик. Значимой темой его работы было исследование ранних слоев, свя-
занных с первым в регионе государством – «кочевой империей» Кангюй и потомками ее населения.
Историю и культуру Кангюя он рассматривал во взаимосвязи как с более южными оазисами, так и с
кочевыми сарматами. Е.А. Смагулов боролся за создание сплошных заповедных зон вокруг Саурана и
старого Туркестана для сохранения исторических ландшафтов; много внимания он уделял рестав-
рации и музеефикации изученных памятников, пропаганде научных знаний. Более всего его интере-
совали история планировки поселений и жилищ, развитие погребальных сооружений и связанных с
ними обрядов, ремесла, связанные с керамикой и цветными металлами, знаки-тамги. Особое место
в его исследованиях занимал местный доисламский маздеизм, его храмовые комплексы в Сидаке и на
Культобе и сопоставление их с материалами южных и восточных соседей. Эрудированный специ-
алист, он обладал аналитическим умом и на основе локальных материалов решал общие вопросы
истории и культуры Центральной Азии.
Ключевые слова: Казахстан, Кангюй, раннесредневековые жилища и ремесла, маздеизм, историче-
ский ландшафт, знаки-тамги.

5
октября 2019 года нас покинул известный ка-
захстанский археолог Ербулат Акижанович
Смагулов. Ровно полвека прошло с тех пор,
как он поступил на исторический факультет Каз-
ГУ им. С. М. Кирова в городе Алма-Ата. Со сту-
денческих лет активно участвовал в полевых ис-
следованиях в Южном Казахстане. Особую роль
в становлении его научных интересов, по его соб-
ственным словам, сыграло общение с известным
исследователем поздних слоев средневекового
Отрара Львом Борисовичем Ерзаковичем (1936-
1993). В 1974 г., после окончания университета,
Ербулат Акижанович начал работать в отделе
археологии Института истории, археологии и эт-
нографии АН Казахской ССР, который в августе
1991 г. был преобразован в Институт археологии
им. А. Х. Маргулана Министерства образования
и науки Республики Казахстан. Здесь он многие
1 нии Института археологии АН СССР. Это также
Статья выполнена в рамках проекта «Археология Тур-
кестана: от древности до Ходжа Ахмеда Ясави» (ИРН
AP05133405).
годы трудился в должности главного научного
сотрудника. Научная направленность археоло-
гических работ Е. А. Смагулова во многом была
задана уже в юности работами на городище От-
рар, с 1986 г. – на Алтынтобе и Мардан-Куюке, а
также на Кокмардане в Отрарском оазисе в соста-
ве Южно-Казахстанской комплексной археоло-
гической экспедиции. Он увлекся в наибольшей
степени крупными поселенческими памятника-
ми городского типа и, отчасти, их некрополями.
Кроме этого, Е. А. Смагулов работал в составе
Археологической экспедиции Свода памятников
РК, Южно-Туркменистанской археологической
комплексной экспедиции (ЮТАКЭ), Узбекистан-
ской искусствоведческой экспедиции, Запад-
но-Казахстанской археологической экспедиции и
ряда других.
В 1980-81 гг. под руководством В. М. Массона
проходил стажировку в Ленинградском отделе-
заметно сказалось на круге научных интересов
Ербулата Акижановича и на его связях с петер-

164
 А А Е И ИТ ВА С А ЦЕНК

Ил. 1. Е. А. Смагулов со своим научным руководителем К. М. Байпаковым. 2015 г. Фото С. А. Яценко

бургскими коллегами. Важную роль в оформле-
нии его как ученого сыграло длительное сотруд-
ничество с будущим директором Института ар-
хеологии и руководителем Южно-Кзахстанской
экспедиции Карлом Молдахметовичем Байпако-
вым (ил. 1). Под его руководством Е.А. Смагулов
защитил в Самарканде кандидатскую диссерта-
цию по позднесредневековой керамике Южно-
го Казахстана (Смагулов 1990б). Однако, с этого
времени его стала все больше интересовать так
называемая «кангюйская проблема», связанная
со всесторонним исследованием истории куль-
туры первого большого государственного обра-
зования на территории Казахстана – «кочевой
империи» Кангюй / Канга (I в. до н.э. – часть IV
в. н.э.), связанного исходно с самыми северными
оазисами региона. И сегодня мы еще очень мало
знаем об этой могучей державе прошлого, со-
зданной, видимо, саками и юэчжами. Трудность,
среди прочего, в том, что слои этого времени на
поселениях обычно покрыты мощным культур-
ным слоем поздних эпох.
Многие годы Ербулата Акижановича интере-
совала и культурная преемственность немалой
части населения этой державы после ее гибели
около начала IV в. и вплоть до активной тюр-
кизации и исламизации региона. Уже на ранней
стадии изучения ему стало ясно, что посткангюй-
ское население внесло немалый вклад в культуру
более поздних, «этнографических» казахов.
С 1985 г. Е.А. Смагулов стал регулярно уде-
лять особое внимание памятникам Туркестан-
ского оазиса (К истории 2007). Среди них были
некрополи Чоон-Капка I и Коныртобе I, изучав-
шиеся в 1988-1990 гг. (Байпаков, Смагулов, Ер-
жигитова 2006: 12-38, 41-62, 71-84) (ил. 2). Эта
работа была облегчена открытием в августе 1989 г.
историко-культурного музея-заповедника «Аз-
рет-Султан». При содействии его администрации
в 1996 г. Е.А. Смагулов создал Туркестанскую ар-
хеологическую экспедицию. Первые ее исследо-
вания были связаны подготовкой празднования
1500-летия г. Туркестана в 2000 г., археологиче-
ским надзором в зоне работ турецких реставра-
торов в мавзолее Ходжа Ахмеда Ясави и вокруг
него (Смагулов, Григорьев, Итенов 1999). Именно
здесь находилась почитаемая могила знаменито-
го суфия, умершего в 1166 г. Деятельность экс-
педиции во многом способствовала уточнению
задач реставраторов и выявила некрополь у мав-
золея, существовавший с V в. н.э. В связи с капи-
тальной реставрацией знаменитого памятника в

165
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 2. Крестообразный храм на цитадели Культобе, раскопки 2010-2011 гг. Фото из архива Е. А. Смагулова

Ил. 3. Городище Сидак в процессе раскопок. Фото из архива Е. А. Смагулова

166
 А А Е И ИТ ВА С А ЦЕНК

Ил. 4. Е.А. Смагулов на раскопе. Городище Сидак. Фото С. А. Яценко

начале 1997 г. Е. А. Смагулову удалось провести
раскопки в зале Казанлык, где была обнаружена
серия погребений и надгробий, многие из кото-
рых связаны со знатью Казахского ханства, а так-
же, видимо, следы святилища сакского времени.
Ербулат Акижанович во многом способствовал
созданию музея г. Туркестана в корпусе казар-
мы времен Российской империи, который после
реставрации 2014-2016 гг. был заметно преобра-
зован. Значительная часть экспонатов музея про-
исходит из раскопок и разведок Туркестанской
экспедиции. Своей работой Е. А. Смагулов и его
сотрудники внесли вклад во включение комплек-
са мавзолея Ходжа Ахмеда Ясави в Список все-
мирного наследия ЮНЕСКО в 2003 гг.
С 1998 г. началось исследование Ески-Тур-
кестана – старого города. Здесь была вскрыта
позднесредневековая застройка. Однако наибо-
лее значимые находки были сделаны на южной
окраине старого города – в древнейшей цитадели
Культобе площадью 27 га (вероятно, ее название
означает «святой холм») (Смагулов, Ержигитова,
Торгоев 2011; Смагулов, Ержигитова 2013; Смагу-
лов 2017; 2019). Если первые небольшие работы
позволяли датировать ее с VI в. н.э., то масштаб-
ные раскопки, начатые Е. А. Смагуловым с 2010 г.,
позволили датировать древнейшее здание в цита-
дели – крестовидный храм 18 × 18 м – около ру-
бежа н.э. (ил. 3). Древнейшая шестигранная цита-
дель города Ясы (так он назывался до начала XVII
в.) существовала с I в. примерно до рубежа III-IV
вв., а затем была разгромлена и пришла в запусте-
ние. В VIII в., когда сюда пришли арабские войска,
храм был разрушен, и до X в. здесь была тюркская
крепость, а с X в. – процветавший до монгольско-
го нашествия город. Конечно, древнейший Куль-
тобе / Ясы не был столицей Кангюйской державы
– столица, по мнению Е. А. Смагулова, находи-
лась там, где на Средней Сырдарье наблюдается
наибольшая концентрация памятников I-III вв.
– в Отрарском оазисе, на городище Отрар или
Мардан-Куюк (Байпаков, Смагулов, Ержигитова
2005: 167). Однако Ясы был ее важным центром.
Типы золотых украшений, найденных при хра-

167
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 5. Городище Сидак. Два святилища, культовый
двор и жилой массив.
Фото из архива Е. А. Смагулова
ме, идентичны таковым у более западных сарма-
тов степей Европы. Это не удивляет, если учесть
сведения китайских хроник о зависимости ряда
сарматских группировок от Кангюя: в городе Ясы
делали украшения для вассальных племен. Храм
с окружающими его культовыми двориками, как
и стены цитадели и помещения в ней, хорошо со-
хранились и представляют собой важный впер-
вые вскрытый на большой площади кангюйский
памятник. Работы приобрели особый размах по-
сле перенесения областного центра в Туркестан
с июня 2018 г. и стали спонсироваться частным
фондом ERG Комек (см., например: Привалов
2019). В 2019 г. было проведено геодезическое
сканирование всей территории городища для
определения перспективных участков раскопок.
С декабря 2019 г. началось создание археологи-
ческого парка «Городище Культобе» (Культобе
2020), но, к сожалению, этого события Е. А. Сма-
гулов уже не застал.
Наряду с собственно Туркестаном, Турке-
станская экспедиция много внимания уделила
раскопкам городища Шойтобе в 5 км к востоку
от мавзолея Ходжа Ахмеда Ясави, которое под-
вергалось распашке. Его отождествили с городом
Шавгар из письменных источников (Смагулов,
168
Ил. 6. Основные сюжетные композиции
на вотивной керамике из Сидака.
Рис. Е. А. Смагулова и С. А. Яценко
Туякбаев 1997). Здесь стратиграфический раскоп
1996-2000 гг. дал 20 ярусов культурного слоя на-
чиная со времени гибели Кангюя в III-IV вв., то
есть город был, возможно, основан бывшими
подданными Кангюя сразу после гибели находив-
шегося вблизи Культобе. Здесь выявлена в хоро-
шей сохранности крепостная стена времен араб-
ского владычества, VIII-IX вв. (Смагулов 1999).
Еще более крупным объектом, связанным
преемственностью с культурой античного Кан-
гюя, надолго стало для Ербулата Акижановича
городище Сидак (Сидак-ата) в 18 км к западу от
города Туркестан (ил. 4). Оно давно интриговало
коллег следами обильного древнего пожарища.
Два стратиграфических раскопа выявили здесь
16 метров культурного слоя в 22 яруса, лежащих
на искусственном стилобате. Самому раннему
из них около двух тысяч лет. Это был обшир-
ный культовый центр, возникший, видимо, во
времена империи Кангюй и сожженный войска-
ми Арабского халифата около 740 г. (Смагулов
2004а). Масштабные раскопки на Сидаке Турке-
станская экспедиция вела с 2001 по 2012 гг. Пока
вскрыты на большой площади лишь поздние слои
V-VIII вв. (ил. 5). Исследовался здесь и некрополь
(Ержигитова, Смагулов 2004). Сидак представ-
 А А Е И ИТ ВА С А ЦЕНК

Ил. 7. Позднесредневековое здание у центральной площади Саурана. Фото С. А. Яценко

Ил. 8. Общий вид городища Каратобе до начала раскопок (Смагулов 2011: 18)

169
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Ил. 9. Реконструкция интерьера помещения дома XIII в. на Каратобе (раскоп 1, дом 8, помещение 20)
(Смагулов 2011: 192, рис. 4)
лял собой святое место, где, вероятно, в первую
очередь почтили предков влиятельных кланов
посткангюйского населения этой и соседних тер-
риторий. Выявлены два святилища и обширный
культовый двор, а также жилье для обслужива-
ющего персонала и паломников (Смагулов, Яцен-
ко 2008; Смагулов 2008; 2013). Здесь в нескольких
помещениях с рядами хумов в последних храни-
лись какое-то время очищенные по маздеистско-
му обряду кости умерших. На многочисленных
вотивных сосудах с жертвенной едой или питьем
изображены не только разнообразные животные,
люди и геометрические узоры, но и около полу-
тора сотен знаков-тамг, оставленных паломни-
ками из Отрарского оазиса, Чача, Бухары и Са-
марканда, несколькими кланами кочевавших у
соседних гор Каратау тюрков. Это самая большая
коллекция тамг в оазисах доисламской Средней
Азии, что говорит о большом межрегиональном
значении Сидакского культового центра. Как вы-
яснилось, перед самым приходом арабов он был
эвакуирован его служителями, и потому из куль-
товых атрибутов археологам досталось немногое.
Большой интерес Ербулата Акижановича вызва-
ли граффити паломников на жертвенной посуде:
здесь мы видим более всего диких животных,
а также всадников на лошади и быке, Мировое
170
древо и др. (Смагулов, Яценко 2010; 2013а; 2013б)
(ил. 6).
Международную известность в мире археоло-
гии Е.А. Смагулову принесло многолетнее изуче-
ние крупнейшей системы фортификации средне-
векового Казахстана – города Саурана (XIV-XVII
вв.) до 800 м в длину, а также ранее не изучавше-
гося его предшественника – возникшего еще в
предарабское время в 3 км от него раннего Сау-
рана (городища Каратобе). Собственно поздний
Сауран стал исследоваться Туркестанской экспе-
дицией с 1998 г. и в больших масштабах, по про-
грамме «Культурное наследие», – с 2004 г. (Байпа-
ков, Смагулов 2006). Исследования выявили го-
родские ансамбли, уникальные по ценности для
территории Казахстана – центральную площадь,
где находились соборная мечеть XIV в., ханака,
медресе XVI в., главную улицу, сложную систе-
му предмостных укреплений (Смагулов, Ержиги-
това 2009-2010; Смагулов 2016а) (ил. 7). Помимо
позднего города изучалось и кольцо многочис-
ленных усадеб при нем в радиусе до 1,5 км (вслед
за работами В.А. Грошева 1986 г.), а также хорошо
сохранившаяся система подземных водотоков –
кяризов вдоль протоков Ажасай, Карачак, Май-
тандал и Аксай (выявлены 235 их участков общей
длиной 110 км) (Смагулов 2003) и участки город-
 А А Е И ИТ ВА С А
Ил. 10. Усадьба Миртобе I рубежа XV-XVI вв. и реконструкция сада при ней (рис. С. А. Яценко)
ского кладбища. Поздний Сауран запустел из-за
изменений климата в конце XVII в.
Не менее неожиданные результаты принесли
раскопки на старом Сауране – Каратобе, которые
активно велись с 2006 г. Город представлял собой
три кольца укреплений, цитадель его была по-
строена в VIII в. арабами (ил. 8). Он в XIV в. был
мирно оставлен жителями, переселившимися по
решению властей в новый город по соседству.
Важными результатами работ на Каратобе ста-
ло изучение ремесла раннефеодального города
(особенно – гончарного и производства изделий
из цветных металлов), а также (благодаря отсут-
ствию больших разрушений и поздней застройки
на памятнике) системы жилой застройки, уточ-
нение вариантов планировки домовладений (ил.
9) и путей их эволюции в регионе (Смагулов 2011:
183-238). Книга Е. А. Смагулова «Древний Сау-
ран» (Смагулов 2011) получила высокую оценку
в научной среде, что отмечалось и в рецензиях
российских и американских коллег (Яценко 2012;
Waugh 2013).
Благодаря серии аэрофото с дельтаплана в 7 км
от Саурана был выявлен замечательный комплекс
усадьбы Миртобе 1 с прилегающим обширным
садом. Судя по данным Васифи, на рубеже XV-
171
ЦЕНК
XVI вв. это было владение известного религиоз-
ного деятеля – духовника бухарского хана, араба
йеменского происхождения Абдуллаха ал-Араби
ал-Йамани ал-Хадрамаути. В Миртобе 1 можно
видеть редкий по сохранности для Средней Азии
позднесредневековый сад размером 800 × 470 м,
поверхность которого после разорения усадьбы в
1515 г. никогда активно не нарушалась (Смагулов
2011: 53-60). Здесь и сегодня специалист по «са-
дам персидского типа» без труда «читает» части
чарбага для молодых деревьев и для трав с цвета-
ми… (ил. 10). К сожалению, коллективный про-
ект 2015 г. «Археологический комплекс Миртобе:
изучение средневековых садов Казахстана» под-
держан не был.
Е. А. Смагулов очень беспокоился о сохране-
нии исторических ландшафтов вокруг Саурана,
мечтал о создании сплошной заповедной зоны в
Сауранском археологическом комплексе хорошо
сохранившихся памятников (Каратобе – Сауран
– Миртобе) (Смагулов 2007; Smagulov 2008; Сма-
гулов 2011: 183-238), о развитии туризма в этом
краю средневековых городов, древних мазаров и
уцелевшей системы кяризов. До сих пор этот его
проект не удалось реализовать. Хотя комплекс
был также номинирован в 2016 г. Казахстаном
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
в Список всемирного наследия ЮНЕСКО, пока
предложение не прошло и это означает лишь не-
обходимость новых усилий в данном направле-
нии.
Кроме излюбленных объектов исследований
– городищ кангюйского и раннесредневеково-
го времени – Ербулату Акижановичу довелось в
силу обстоятельств открывать и работать на па-
мятниках других эпох. В их числе – уникальный
для региона некрополь скотоводов бронзового
века андроновской общности Шербай, ранее не
выявленный золотоордынский город Жайик у
города Уральска (Байпаков, Смагулов, Ахатов
2005), отдельные элитные погребения гуннского
и позднесредневекового времени, мавзолей на
высохшем дне Аральского моря и др. В 1999 г.
Туркестанская экспедиция провела масштабную
разведку по выявлению новых древних поселе-
ний, благодаря чему обнаружено 22 ранее неиз-
Ил. 11. Идольчики из ранней цитадели Культобе
в г. Туркестан. Фото из архива Е. А. Смагулова
172
вестных памятника. Часто Е. А. Смагулову дово-
дилось осматривать места различных земляных
работ. Среди них были и весьма экзотичные. Так,
современное кладбище аула Шага под Туркеста-
ном занимает территорию посткангюйского не-
крополя. При рытье могил жители часто находи-
ли целые кувшины с тамгами и узорами и не били
их, а ставили на современную могилу… (Яценко
и др. 2019: 179). В последний год жизни Ербулат
Акижанович рассматривал вариант археологиче-
ского мониторинга округи огромного курганного
могильника савромато-сарматского времени Ле-
бедевка/Сегизсай в Южном Приуралье, где до на-
чала первых раскопок 1966 г. было более 300 кур-
ганов и поминальных храмов в восьми группах.
Но этот проект, увы, не нашел поддержки.
В ходе изучения разнообразных памятников
Е. А. Смагулов много внимания уделял контактам
и совместным публикациям со специалистами
других профессий: с нумизматами (Бурнашева,
Смагулов, Туякбаев 2006), со специалистами по
ранней арабской графике и тюркской рунике, со
службами консервации и реставрации, что было
особенно важно для потенциальной музеефика-
ции и туристического потенциала уникальных
архитектурных комплексов в Сауране и на Куль-
тобе. Он основательно работал с данными аэро-
фотосъемки, особенно для памятников округи
Саурана. Ербулат Акижанович с удовольствием
приглашал в экспедицию специалистов и начина-
ющих ученых из Узбекистана, России, Украины.
Сам же он с юности был высококлассным раскоп-
щиком сырцовых памятников, воспитанным на
лучших достижения среднеазиатской археологии
советского времени, знатоком разновременной
керамики, всегда интересовался совершенствова-
нием методики раскопок (см., например: Смагу-
лов 1983).
Кроме разных аспектов «кангюйской пробле-
мы», изучения средневековой керамики и исто-
рии жилых комплексов (Смагулов 2010), Ербулат
Акижанович немало внимания уделял эволюции
форм доисламской, маздеистской погребальной
обрядности, в частности наземных склепов (Сма-
гулов 2016б) и языческим пережиткам в местной
раннеисламской культуре. Его интересовали
следы доисламских обрядов в святилищах вроде
Сидака и Кайрагача в Фергане, храма в Культобе,
а также сама планировка святилищ, идольчики
(ил. 11), разнообразные амулеты и иные культо-
вые предметы, домашние алтари. Для него была
важна адекватность критериев выделения архео-
логических культур: так, для поздней античности
он не соглашался с существованием особой арыс-
ской культуры (Смагулов 2004б), а кенкольскую
считал, вслед за К.А. Акишевым и Л.М. Левиной,
 А А Е И ИТ ВА С А ЦЕНК

Ил. 12. Е. А. Смагулов на семинаре проекта МИЦАИ по тамгам доисламской Центральной Азии.
Ташкент, август 2017 г. Фото С. А. Яценко

лишь вариантом каунчинской. Интересовали его
и попытки выделения ранних памятников гуннов
(Смагулов, Павленко 1998). Еще один объект его
интереса – этнический состав городского насе-
ления северных оазисов Средней Азии (очевид-
но, что практически любой город с античности
имел отчасти смешанное население) (Смагулов
1990а). Его всегда привлекало сравнение исследо-
ванных раннесредневековых памятников с теми,
что были изучены коллегами на территории Таш-
кентского оазиса, Ферганы и Согда. К сожалению,
Е. А. Смагулову не удалось копать на больших
площадях доисламские комплексы дворцового
типа, поэтому понятен его интерес к недавно ис-
следованному дворцу тюркского правителя VIII
в. в Кулане (Akylbek, Smagulov, Yatsenko 2017).
Еще в юные годы, работая с поздними слоями
Отрара, Ербулат Акижанович заинтересовался
местными знаками-тамгами и их практическими
функциями в городской среде (Смагулов 1979).
Позже его привлекли случаи использования в
Южном Казахстане предполагаемой тамги ос-
нователей Кангюйской державы (Смагулов, Ер-
жигитова, Демиденко 2009). С 2005 г., в разгар
раскопок святилища Сидак, возникло его тесное
сотрудничество с одним из авторов этой статьи.
Сразу стало традицией ежегодное совместное из-
учение активно пополнявшейся коллекции тамг
Сидака, а потом и туркестанского Культобе – их
выявление и картографирование в раскопе, си-
стематизация, методика их описания, сравнение с
материалами соседних территорий и т.п. (Смагу-
лов, Яценко 2006; 2010; 2014а; 2014б; 2014в). В 2014
г. результатом наших обсуждений на базе Турке-
станской экспедиции стала поездка в Самарканд
по приглашению МИЦАИ, где Ербулат Акижа-
нович стал инициатором обсуждения проекта
по изучению тамг доисламской Средней Азии на
международном уровне.
Этот замысел был поддержан, что позволи-
ло семи исследователям начать проект «Семей-
ные, клановые и племенные эмблемы в контексте
культуры древней и средневековой Центральной
Азии». В результате родилась коллективная мо-
нография, где Е. А. Смагулов был соавтором трех
глав (Яценко и др. 2019: 159-248). Он активно уча-
ствовал в творческих дискуссиях в течение всего
периода работы коллег над книгой (ил. 12).

173
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Е. А. Смагулов опубликовал более 200 науч-
ных работ, среди которых за последние 22 года
его работы – семь книг, собственных и в соавтор-
стве. География его выступлений на конференци-
ях, кроме разных городов Казахстана, включала
Сан-Франциско, Париж, Москву, Ташкент, Пе-
тербург, Самарканд и другие города. Он работал
до последних дней, хотя сердце давно давало се-
рьезные сбои…
Ербулат Акижанович был мудрым человеком
с широкой душой и острым, скептическим умом.
При всём его практическом опыте, умении го-
ворить со спонсорами, он во многом оставался
романтиком и мечтателем, хотя нередко – меч-
тателем с грустной улыбкой: многие его планы
безжалостно ломала жизнь. Однако при этом он
успел удивительно много: мало кому при изуче-
нии оазисов Центральной Азии удалось раско-
пать большими площадями, в течении многих се-
зонов и практически с чистого листа открыть для
научного мира и широкой публики, превратить в
ценное мировое достояние серию первоклассных
памятников, подобных Саурану, Каратобе, Сида-
ку и Культобе.
Он умело и активно выступал в защиту не про-
сто единичных памятников археологии, но целых
историко-культурных ландшафтов, и не уставал
пропагандировать достоверные знания о про-
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ
СПИСОК
Байпаков, Смагулов, Ахатов 2005 – Байпаков К. М.,
Смагулов Е. А., Ахатов Г. А. Средневековое горо-
дище Жайык. Алматы: Credo, 2005. 220 с.
Байпаков, Смагулов, Ержигитова 2006 – Байпаков К. М.,
Смагулов Е. А., Ержигитова А. А. Раннесредневе-
ковые некрополи Южного Казахстана. Алматы:
Баур, 2006. 236 с.
Байпаков, Смагулов 2006 – Байпаков К. М., Смагулов Е. А.
Средневековый город Сауран. Алматы: Ин-т архе-
ологии МОН РК, 2006. 201 с.
Бурнашева, Смагулов, Туякбаев 2006 – Бурнашева Р. З.,
Смагулов Е. А., Туякбаев М. К. Клады и монеты
Туркестана. Алматы: Баур, 2006. 204 с.
Ержигитова, Смагулов 2004 – Ержигитова А. А., Сма-
гулов Е. А. Погребальные сооружения некрополя
городища Сидак // Известия НАН РК. Серия об-
ществ. наук. 2004. № 1. С. 285-302.
К истории археологического исследования памятни-
ков Туркестана, 2007. – URL: archaeolog.kz/index.
php?option=com_content&view=category&id=11&la
yout=blog&Itemid=8 (дата обращения: 03.06.2020).
Культобе. Археологический парк. Туркестан, 2020 –
URL: kultobe.com/ru/o-gorodishhe-kultobe/ (дата
обращения: 03.06.2020).
174
шлом в прессе и на телевидении, на разных об-
щественных форумах. Его активность имела не-
малый культурный резонанс в обществе, к нему
прислушивались власти, и это позволило сохра-
нить лучшее в облике и традициях старого Тур-
кестана, спасло от разрушения многие важные
свидетельства прошлого в его округе. Он не был
мягкотелым и всегда оставался непримиримым к
лени и халтуре в жизни и особенно в археологии,
открыто критиковал нереалистические планы,
«завиральные» идеи ряда коллег насчет мнимого
сакрального смысла разных изображений, этни-
ческой атрибуции, разного рода классификаций,
непрерывных поисков «загадочных надписей».
Его историко-культурные выводы базирова-
лись на широком кругозоре в этнографии и ре-
лигиоведении, а его домашняя и экспедиционная
библиотеки уже сами по себе были притягатель-
ными оазисами знания. Этот замечательный уче-
ный умер в разгар очередных больших работ в
центре старого Туркестана: сказалась нагрузка
на сердце в жаркие летние месяцы: Е. А. Смагу-
лов трудился в экспедиции большую часть года,
с апреля по ноябрь, и часто задерживался на базе
для обработки материалов. Он ушел неожиданно,
успев решить и поставить много важных вопро-
сов для коллег и оставив яркий след в наших ду-
шах.
Привалов 2019 – Привалов В. Сохранить, но не навре-
дить [интервью с Е.А. Смагуловым] // Южный Ка-
захстан (газета). 18 сентября 2019 г.
Смагулов 1979 – Смагулов Е. А. К изучению знаковой
системы позднесредневекового Отрара // Изве-
стия АН КазССР. Серия обществ. наук. 1979. № 6.
С. 58-64.
Смагулов 1983 – Смагулов Е. А. К разработке систе-
мы понятий фиксации массового материала при
раскопках «широкими площадями» // Средневе-
ковая городская культура Казахстана и Средней
Азии (Отв. ред. К. М. Байпаков). Алматы: Наука,
1983. С. 121-136.
Смагулов 1990а – Смагулов Е. А. К вопросу об этниче-
ской атрибуции культуры позднесредневекового
Отрара // Позднесредневековый город Средней
Азии (Отв. ред. Р. Э. Раджапова). Ташкент: Фан,
1990. С. 211-215.
Смагулов 1990б – Смагулов Е. А. Позднесредневековая
керамика Южного Казахстана как источник по
истории культуры. Дисс... к. и. н. Алматы, 1990.
Смагулов 1999 – Смагулов Е. А. Городище Шойтобе //
Города Туркестана (Отв. ред. К. М. Байпаков). Ал-
маты: Гылым, 1999. С. 71-82.
Смагулов 2003 – Смагулов Е. А. Кяризы Туркестанского
оазиса // Известия НАН РК. Серия обществ. наук.
2003. № 1. С. 172-190.
 А А Е И ИТ ВА С А
Смагулов 2004а – Смагулов Е. А. Арабское нашествие
в Южный Казахстан // Мобилизованный археоло-
гией (Отв. ред. К. М. Байпаков). Астана: ЕНУ, 2004.
С. 103-113.
Смагулов 2004б – Смагулов Е. А. Арысская археоло-
гическая культура: миф и реальность // Известия
НАН РК. Серия обществ. наук. 2004. № 1. С. 284-
300.
Смагулов 2007 – Смагулов Е. А. Сауранский археоло-
гический комплекс: дефиниция, содержание, гра-
ницы // Известия НАН РК. Серия обществ. наук.
2007. № 1. С. 126-136.
Смагулов 2008 – Смагулов Е. А. Сидакский культовый
центр в системе межрегиональных связей // Древ-
няя и средневековая урбанизация // Древняя и
средневековая урбанизация Евразии и возраст го-
рода Шымкент (Отв. ред. К. М. Байпаков). Шым-
кент: ЮКГУ, 2008. С. 378-408.
Смагулов 2010 –– Смагулов Е. А. К истории происхож-
дения и развития «жилища отрарского типа» //
Известия НАН РК. Серия обществ. наук. 2010. № 1.
С. 70-90.
Смагулов 2011 – Смагулов Е. А. Древний Сауран. Алма-
ты: БДИ Компани, 2011. 435 с.
Смагулов 2013 – Смагулов Е. А. Культовые постройки
храмового комплекса на городище Сидак (Южный
Казахстан) // Согдийцы, их предшественники, со-
временники и наследники (Отв. ред. П.Б. Лурье,
А.И. Торгоев). СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2013.
С. 96-128.
Смагулов 2016а – Смагулов Е. А. Застройка централь-
ной площади г. Сауран XIV-XVI вв. // Поволжская
археология. 2016. № 2 (16). С. 93-119.
Смагулов 2016б – Смагулов Е. А. Место наземных скле-
пов в погребальном обряде раннесредневековой
Средней Азии // Древние некрополи и поселения:
постпогребальные ритуалы, символические за-
хоронения и ограбления (Отв. ред. Е.Н. Носов).
СПб.: ИИМК РАН, 2016. С. 241-250.
Смагулов 2017 – Смагулов Е. А. Древний Туркестан:
штрихи к историческому портрету. Алматы: Ин-т
археологии МОН РК, 2017. 342 с.
Смагулов 2019 – Смагулов Е. А. К вопросу о возрасте
г. Туркестан // Поволжская археология. 2019. № 2
(28). С. 17-31.
Смагулов, Григорьев, Итенов 1999 – Смагулов Е. А., Гри-
горьев Ф. П., Итенов А. А. Очерки истории и куль-
туры средневекового Туркестана. Алматы: Гылым,
1999. 138 c.
Смагулов, Ержигитова 2009-2010 – Смагулов Е. А., Ер-
жигитова А. А. Исследование древнего Саурана.
1-2 // Известия НАН РК. Серия обществ. наук.
2009. № 1 С. 236-257; 2010. № 1. 226-243.
Смагулов, Ержигитова 2013 – Смагулов Е. А., Ержиги-
това А. А. Цитадель древнего Туркестана: некото-
рые итоги археологического изучения. 2011-2012
гг. // Известия НАН РК. Серия обществ. наук.
2013. № 3. С. 82-99.
Смагулов, Ержигитова, Демиденко 2009 – Смагулов Е. А.,
Ержигитова А. А., Демиденко С. В. К происхожде-
нию одной Чачской династии // Известия НАН РК.
175
ЦЕНК
Серия обществ. наук. 2009. № 1. С. 168-173.
Смагулов, Ержигитова, Торгоев 2011 – Смагулов Е. А.,
Ержигитова А. А., Торгоев А. И. Открытие архи-
тектурного комплекса цитадели древнего Ясы /
Туркестана // Материалы международной научной
конференции: «Археология Казахстана в эпоху
независимости: итоги, перспективы». Т. III. (Отв.
ред. Б. А. Байтанаев). Алматы: ИА МОН РК, 2011.
С. 61-71.
Смагулов, Павленко 1998 – Смагулов Е. А., Павленко Ю. В.
Гунны на пути в Европу // Вопросы археологии Ка-
захстана. Вып. 2. Алматы, 1998. С. 142-151.
Смагулов, Туякбаев 1997 – Смагулов Е. А., Туякбаев М. К.
Ясы – Туркестан – Шавгар: археологические дан-
ные к исторической идентификации // Известия
НАН РК. Серия обществ. наук. 1997. № 1. C. 35-44.
Смагулов, Яценко 2006 – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Знаки и рисунки на керамике Сидака со Средней
Сырдарьи // Туран-Туркестан: проблемы культур-
но-исторической преемственности. Древность и
средневековье (Под ред. Т. Рыскелдиева). Турке-
стан: Музей-заповедник «Азрет Султан», 2006. С.
246-268.
Смагулов, Яценко 2008 – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Святилище Сидак – один из религиозных цен-
тров доисламского севера Средней Азии (неко-
торые культовые объекты V – нач. VIII вв.) //
Transoxiana. Número 13. Buenos Aires, 2008. – http://
www.transoxiana.org/13/smagulov_yatsenko-sidak_
sanctuary-rus.php
Смагулов, Яценко 2010 – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Знаки – нишан и сюжетные граффити V – VIII вв.
на керамике городища Сидак на средней Сырдарье
// Отзвуки Великого Хорезма. К 100-летию со дня
рождения С.П. Толстова. (Отв. ред. Э.Д. Зиливин-
ская). М.: ИЭА РАН, 2010. С. 190-221.
Смагулов, Яценко 2013а – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Граффити Сидака (Южный Казахстан) // Известия
НАН РК. Серия обществ. наук. 2013. № 3. С. 210-
225.
Смагулов, Яценко 2013б – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Графические сюжеты на керамике раннесредне-
векового Сидака (Южный Казахстан) // Минуле i
соучастне Волинiта Полiсся. Вип. 45. Луцк, 2013. С.
139-150.
Смагулов, Яценко 2014а – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Тамгообразные знаки из доисламских слоев па-
мятников Туркестанского Оазиса (Средняя Сыр-
дарья) // Материалы IV Международной научной
конференции «Кадырбаевские чтения – 2014»
(Под ред. А. А. Бисембаева). Актобе: АО ЦИЭА,
2014. С. 175-188.
Смагулов, Яценко 2014б – Смагулов Е. А., Яценко С. А.
Новые серии клановых знаков на доисламской ке-
рамике Сидака и Туркестана на Средней Сырдарье
// Вестник МИЦАИ. Вып. 19. 2014. Самарканд. С.
47-67.
Смагулов, Яценко 2014в – Смагулов Е.А., Яценко С.А.
Новые находки серий доисламских знаков тамга/
нишан в Туркестанском оазисе (городища Культо-
бе и Сидак): связь с кочевым миром // Проблемы
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
изучения нематериального культурного наследия
народов Казахстана и Центральной Азии: топони-
мика, эпиграфика, искусство (Отв. ред. И.В. Еро-
феева). Алматы: EVO PRESS, 2014. С. 274-282.
Яценко 2012 – Яценко С. А. Рец. на книгу Е. А. Смагулова
«Древний Сауран». Алматы, 2011 // Известия НАН
РК. Серия обществ. наук. 2012. № 3. С. 233-235.
Яценко и др. 2019 – Яценко С. А., Смагулов Е. А., Рого-
жинский А. Е. Табалдыев К. Ш., Баратов С. Р., Илья-
сов Дж. Я., Бабаяров Г. Б. Тамги доисламской Цен-
тральной Азии. Самарканд: МИЦАИ, 2019. 452 с.
Akylbek, Smagulov, Yatsenko 2017 – Akylbek S. Sh.,
Smagulov E. A., Yatsenko S. A. Décor of the 8th-century
Turkic Rulers’ Residence in the Citadel of Kulan Town
// The Silk Road. Vol. 15. Seattle, 2017. P. 65-82.
Smagulov 2008 – Smagulov E. A. Sauran Meieval
Archaeological Complex in South Kazakhstan //
Transoxiana. Número 13. Buenos Aires, 2008. – URL:
http://www.transoxiana.org/13/smagulov-sauran.php
(дата обращения: 02.06.2020).
Waugh 2013 – Waugh D. Review on E. A. Smagulov. Drevnii
Sauran // The Silk Road. Vol. 11. Seattle, 2013. P. 229-231.
ХРОНИКА

177
ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

178
 К И Е ВА ЕНТИН МИТ ИЕВН ЕВ

В.Д. Горячева на базе экспедиции в селе Красная Речка, 2009 г.

П
РЕДСТАВЛЯТЬ читателям доктора ис-
трических наук, профессора Валентину
Дмитриевну Горячеву нет необходимости.
Археологи, занимающиеся средневековьем Цен-
тральной Азии, хорошо знают ее как крупного
специалиста по городской культуре Джетысуу
(Семиречье).
Родилась она в октябре 1939 г. в городе Рыбачье
(совр. Балыкчи) на Иссык-Куле (Кыргызстан).
В 1959 г. поступила в Среднеазиатский государ-
ственный университет (с 1960 г. – Ташкентский
государственный университет). Начинала свою
научную жизнь с архитектурной археологии, в
чем сказалось большое влияние и обаяние Гали-
ны Анатольевны Пугаченковой, её первой настав-
ницы во время студенческой практики 1960 года
на раскопках Халчаяна и реставрации скульпту-
ры из дворца кушанских правителей. И в даль-
нейшем в её деятельности преобладало увлечение
архитектурой. Это сполна проявилось и в ди-
пломной работе по итогам раскопок жилого дома
богатого горожанина в Старом Мерве на Сул-

179
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
тан-кала под руководством Светланы Борисовны
Луниной. По распределению вуза и по заявке Ми-
нистерства культуры Киргизской ССР Валентина
Дмитриевна в 1964 г. была направлена во Фрунзе,
нынешний Бишкек.
Сначала она работала инспектором по музеям
и охране памятников в открывшемся тогда отделе
при Управлении культпросветучреждений. Имен-
но здесь и была замечена министром культуры,
легендарной Кулуйпой Кондучаловой, рекомен-
довавшей ее на должность заместителя председа-
теля Центрального совета Киргизского республи-
канского общества охраны памятников истории и
культуры (1966–1970). Тогда она и объездила всю
республику, ознакомилась с основными памятни-
ками и приняла участие в их паспортизации. В те
годы В. Д. Горячева участвовала в разработке го-
сударственной концепции по реставрации и му-
зеефикации архитектурных памятников и архео-
логических объектов, на территории которых они
располагались. В Институт истории Академии
наук Киргизской ССР Валентина Дмитриевна
перешла в начале 70-х годов. В это же время она
начала работать на Узгенском городище, а затем и
на другом памятнике средневекового зодчества –
мазаре Сафид-Булан (Шах-Фазиль).
Одновременно с этими исследованиями она
принимала участие в раскопках на городище Бу-
рана, которыми тогда руководил Дмитрий Фе-
дорович Винник. При участии Валентины Дми-
триевны были открыты руины средневековых
мавзолеев и исследованы нижние части минарета,
а в 1972 и 1974 гг. изучена усадьба в рабаде. Тогда
же ею было предложено и обосновано отождест-
вление городища Бурана со столицей государства
Караханидов и киданей – Баласагуном, которое
теперь является общепризнанной точкой зрения.
В результате всех этих исследований была защи-
щена кандидатская диссертация (1977), а позже
опубликована и монография «Средневековые го-
родские центры и архитектурные ансамбли Кир-
гизии» (Фрунзе, 1983), давно уже ставшая библи-
ографической редкостью, но ныне доступная в
цифровом формате. Исследованию Бураны была
посвящена отдельная книга, изданная в соавтор-
стве с её учителем, академиком Михаилом Евге-
ньевичем Массоном, побывавшим и поработав-
шим на Буране еще в 1920-е годы.
Отдельной темой являются исследования Ва-
лентины Дмитриевны на городище Красная Речка
(1978–2001). Благодаря её усилиям этот памятник
стал широко известен научной общественности.
Не только специалисты читали её научно-попу-
лярную книгу «Город Золотого верблюда» (Фрун-
зе, 1988), посвященную памяти М. Е. Массона.
В ней занимательно и доходчиво раскрывается
180
суть памятников старины, рассматриваемых как
источники по истории материальной и духовной
культуры раннефеодального города.
Нельзя не отметить, что Валентина Дмитриев-
на, работая на средневековых памятниках, созна-
тельно раскапывала только разрушающиеся объ-
екты, которым угрожало полное уничтожение в
ходе сельскохозяйственных или иных работ. Это
было продиктовано тем, что в республике на тот
момент существовала проблема с сохранением па-
мятников после их полного вскрытия и последую-
щей музеефикацией. Поэтому она и продолжила
изучение нескольких усадеб горожан, некрополя,
второго буддийского храма, которые в той или
иной степени были подвержены хозяйственной
деятельности или раскопкам предшествующих
исследователей. В начале 1980-х годов на Красной
Речке работали и казахстанские коллеги под ру-
ководством профессора Карла Молдахметовича
Байпакова, которые в течение нескольких сезонов
изучали цитадель городища.
Наиболее резонансными стали результаты
исследований некрополя, второго буддийского
храма, загородного дворца и некоторых других
объектов. Городской некрополь был очень слож-
ным в методическом плане объектом. Но, тем не
менее, в процессе раскопок была установлена его
стратиграфия, выделены различные типы захо-
ронений этнически и религиозно неоднородно-
го населения средневекового города. Более того,
Валентина Дмитриевна практически полностью
доисследовала второй буддийский храм, в резуль-
тате чего были уточнены этапы функционирова-
ния сооружения и его планировочной структуры.
Весь комплекс полученных материалов дал осно-
вание нашему юбиляру отождествить городище
Красная Речка со средневековым городом Нева-
кетом (Навикат, Синьчэн), известного по пись-
менным источникам.
Значительная часть её материалов опублико-
вана в первом томе новой версии «Истории Кир-
гизской ССР» в пяти томах (1984–1990). А с 1983
года Валентина Дмитриевна активно занималась
всесоюзной темой – Сводом памятников истории
и культуры Киргизской ССР, для реализации ко-
торой был создан специальный отдел. В резуль-
тате его деятельности собран огромный материал
по всем историческим эпохам.
К сожалению, после развала Советского Союза
эта тема оказалась неактуальной и её финансовая
поддержка прекратилась. Однако В. Д. Горячева
в соавторстве со Светланой Яковлевной Перегу-
довой и Владимиром Ивановичем Деевым успела
издать том о памятниках Бишкека, а в соавтор-
стве с С. Я. Перегудовой – о памятниках Талас-
ской долины.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
В 1995 г. Валентина Дмитриевна перешла на
преподавательскую работу в Кыргызско-россий-
ский славянский университет (КРСУ), где она
трудилась двадцать лет вплоть до выезда на по-
стоянное место жительства в Россию. Полевые
археологические работы она завершила в 2001 г.,
но продолжала исследовательскую работу в рам-
ках лекционных курсов, читаемых на кафедрах
истории и культурологии (1995–2009), мировых
культур и религий ЮНЕСКО (1999–2015), фило-
софии науки (2009–2015). В 2002 г. получила зва-
ние и медаль лауреата Государственной премии
Кыргызской Республики за серию учебников по
истории кыргызов и Кыргызстана вместе с соав-
торами.
После защиты в 2011 году докторской дис-
сертации, подводящей итоги изучения средневе-
ковой городской культуры тюркских каганатов
тянь-шаньского региона за последние десяти-
летия, она продолжила участие в общественной
жизни университета и страны. Как ученый – про-
пагандист науки и культуры, являлась членом
ряда правительственных комиссий и междуна-
родных проектов по сохранению культурного на-
следия и по религиозной политике в Кыргызста-
не. Одновременно была членом ученых советов
всех организаций, где работала, в том числе штат-
ным ученым секретарем Института истории АН
Киргизской ССР (1974–1978), ученым секретарем
И И В ВНА ТВЕ А Е КИНИ
А Е ИСТ ИК А ИВА И С
Л
ИДИЯ Львовна Ртвеладзе – известный
специалист по археологии, архивоведению,
истории архитектуры и реставрации Сред-
ней Азии. Она родилась 8 марта 1942 года в
туркменском поселке Дарваза, затерянном в Ка-
ракумах, а ныне уже не существующем вовсе. Её
девичья фамилия Букинич была хорошо известна
в научных кругах. Ее двоюродный дед Дмитрий
Демьянович Букинич (1882-1939) был знамени-
тым исследователем Центральной Азии, перво-
открывателем многих памятников археологии, в
том числе древнеземледельческого поселения На-
мазга-депе в предгорье Копетдага, ставшего сим-
волом стратиграфии для этого региона. К тому
времени Букиничи были уже коренными турке-
станцами, поскольку их предки переехали в Тур-
кестанский край (поначалу в Казалинск, а затем в
Ташкент) еще во второй половине XIX в1.
181
Диссертационного совета при КРСУ по специ-
альностям «Отечественная история» и «Полити-
ческие науки» и членом Диссертационного совета
по специальностям «Археология» и «Этнология»
при Кыргызском национальном университете
им. Жусупа Баласагына и Институте истории и
культурного наследия Национальной академии
наук Кыргызской Республики.
В. Д. Горячева живет теперь в Краснодаре, но
связей с родным Кыргызстаном не теряет и поль-
зуется большим уважением друзей, коллег и сво-
их бывших студентов. Ее доброта и радушие по
отношению к ним хорошо известна. Поэтому от
их имени мы поздравляем Валентину Дмитриев-
ну с юбилеем и желаем ей долгих лет жизни, креп-
кого здоровья, неистощимой энергии и дальней-
ших творческих успехов.
Бакыт Аманбаева,
кандидат исторических наук,
заслуженный деятель культуры
Кыргызской Республики,
Институт истории, археологии и этнологии
Национальной академии наук
Кыргызской Республики,
Саида Ильясова,
кандидат исторических наук,
Центр археологических исследований АН РУз.
Иного происхождения была мама Ляли (так
по-семейному называли Лидию Львовну ее близ-
кие) – Елизавета Архиповна Щербакова. Она
была родом с Украины, из города Бердянска у
Азовского моря. После окончания вуза в Харь-
кове попала по распределению в Ташкент, где
судьба свела ее с родным племянником Д. Д. Бу-
кинича, Львом Романовичем. Л. Р. Букинич был
по профессии горным инженером – маркшейде-
ром (так тогда именовали людей этой профессии)
очень высокой квалификации. Во время Великой
Отечественной войны его направили на работу в
Туркменскую ССР, где у него и Елизаветы Архи-
повны родилась дочь Лидия. В 1946 г. в связи с
1
Ртвеладзе Э. В. Лидия Львовна Рвеладзе (Букинич). Био-
графические путешествия // Жизнь, наука, семья. Рукопись
книги, готовящейся к изданию в Ташкенте в 2020 г.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 1. Археолог, кандидат исторических наук Лазарь Израилевич Альбаум, студентка IV курса
Лидия Букинич, фотограф–археолог Ефим Наумович Юдицкий и профессор Михаил Евгеньевич Массон
во время камеральной работы с расписной вазой из буддийского комплекса в Мерве. Ташкент, 1963 г.
Архив Г. А. Пугаченковой

завершением работ на соляных рудниках семья
вернулась в Ташкент.
В 1959 г. после окончания средней школы Ли-
дия Букинич поступила на исторический факуль-
тет Ташкентского государственного университе-
та, где обучалась на кафедре археологии, которой
в те годы заведовал её основатель академик Ми-
хаил Евгеньевич Массон. В 1964-1972 гг. она ра-
ботала в Институте археологии АН УзССР лабо-
рантом и младшим научным сотрудником. Затем
трудилась в Специальных научно-реставрацион-
ных и проектных мастерских (СНРПМ) и без ма-
лого четверть века заведовала архивом Главного
научно-производственного управления по охра-
не памятников истории и культуры Узбекистана
(ГлавНПУ).
Лидия Львовна участвовала во многих архео-
логических экспедициях и исследованиях архи-
тектуры исторических регионов: Бактрии, Мар-
гиане, Согде, Фергане, Хорезме, Чаче. Она - автор
нескольких работ, посвященных археологии и
истории архитектуры Средней Азии, а также ряда
научно-популярных публикаций.
Лучший архивариус
Шел 1978 год, когда была выбрана тема моей
дипломной работы на архитектурном факультете
ТашПИ «Изучение и проект реставрации мечети
Кок-Гумбаз XV в. в Шахрисабзе». Научный руко-
водитель диплома – великий знаток архитектуры
Средней Азии профессор Владимир Анатольевич
Нильсен направил меня в архив ГлавНПУ и к его
заведующей Лидии Львовне. «Скажешь ей тему
диплома – она поможет найти нужные материа-
лы», – напутствовал мой учитель.
Я вошла в большое здание на улице Навои с
многостолпным портиком перед входом, в кото-

182
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

ром тогда размещалось Министерство культуры
и его подразделение – ГлавНПУ. При нем издавна
находился богатый архив, занимавший три ком-
наты, очень плотно забитых материалами. В пер-
вой, центральной комнате, заставленной шкафа-
ми с полками от пола до потолка, сидела заведу-
ющая архивом Лидия Ртвеладзе. В большом по-
мещении справа находились в основном альбомы
и папки с обмерами памятников и чертежами
проектов реставрации, а также весь касающийся
их материал, а в меньшей комнате справа – би-
блиотека с богатейшей коллекцией книг, полевые
отчеты исследователей – архитекторов, археоло-
гов, этнографов и др.
Лидия Львовна оказалась молодой, очень ми-
лой женщиной с короткой стрижкой и лучисты-
ми улыбающимися глазами. Я объяснила ей цель
визита и она вдруг стала очень серьезной и со-
средоточенной. Вскоре я поняла, что она держа-
ла в своей голове почти весь архив, знала иногда
почти точно, что и где находится и про себя про-
думывала, какие материалы и в какой последова-
тельности выдавать этому незрелому будущему
специалисту, то есть мне.
Затем Лидия Львовна указала на несколько
шкафов с библиографическими карточками, раз-
ложенными по алфавиту и темам. Сама же она
прошла в соседнее хранилище, чтобы подобрать
материалы точно по моей теме.
В дальнейшем я ходила сюда регулярно, как на
работу, – до защиты диплома и позже, во время
работы в УзНИПИ реставрации и во все последу-
ющие годы, до выхода Лидии Львовны на пенсию
в 1997 г. Она всегда дружелюбно помогала всем
с выявлением архивных материалов, одинаково
серьезно и с уважением относилась к исследова-
телям, будь то дипломник вуза, реставратор или
маститый ученый. Архив ГлавНПУ, хоть и теснил-
ся всего лишь в трех комнатах, содержал тысячи
уникальных материалов. По богатству и ценности
документов это был настоящий клондайк для ис-
следователей! Там были собраны редчайшие до-
кументы, относящиеся к изучению, реставрации
и сохранению архитектурного наследия и объек-
тов археологии с конца XIX в. и до конца 1990-х
гг. Это и материалы первых профильных инсти-
туций, сменявших друг друга под различными на-
званиями (Средазкомстарис, Узкомстарис и др.),
дореволюционные иллюстрированные издания
и другие раритеты, полевые дневники известных
исследователей среднеазиатской старины и мно-
гое другое – привлекательное и очень-очень зна-
чимое для каждого исследователя. В архиве Глав-
НПУ хранились также обмерные чертежи, пред-
проектные исследования, проекты реставрации и
многое другое, что было создано на протяжении
почти столетия, сделанное истинными професси-
оналами в сфере сохранения наследия. Одним из
самых ценных здесь был фотоархив также с поч-
ти вековой историей, с негативами на пленках
и на крупноформатных стеклянных пластинах.
Этот архив хорошо знали многочисленные ис-
следователи Центральной Азии, и он был неким
центром притяжения для многих из них. В нем
не было читального зала, посторонним посети-
телям нельзя было выносить материалы за стены
архива, и Лидия Львовна в своей рабочей комна-
те выделяла для каждого из них место за неболь-
шим столом, создавая элементарные условия для
их работы. Здесь я встречала многих знаменитых
ученых-архитекторов – академика Г. А. Пугачен-
кову и доктора искусствоведения Л. Ю. Мань-
ковскую, сыгравших впоследствии значительную
роль в моем научном становлении, известных ар-
хитекторов-реставраторов Н. Н. Кузьмину, К. С.
Крюкова и других, а также коллег, приезжающих
в архив из соседних республик.
По всему было видно, что Лидия Львовна как
умный, добрый и участливый человек была ду-
шой коллектива ГлавНПУ. К ней часто заходили
ее сослуживцы, многие из которых нежно и
по-свойски также называли ее Лялей. С года-
ми Лидия Львовна, уже доверяя мне как посто-
янному пользователю, бережно относящемуся к
материалам, разрешала заходить в святая святых
– в помещение с архивными раритетами. Как ча-
сто, не отрываясь на поход в столовую, в обед мы
обходились бутербродами в ее рабочей комнате
Ил. 2. Лидия Львовна и Эдвард Васильевич
Ртвеладзе. Архив Э. В. Ртвеладзе

183
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Ил. 3. Слева направо: доктор искусствоведения Валентина Витальевна Лунева,

Эдвард Васильевич Ртвеладзе, Мавлюда Аминжановна Аббасова-Юсупова,
Елена Владимировна Поторочина, Лидия Львовна Ртвеладзе. 8 марта 2020 г.

и вели такие приятные беседы за чаем! Я всегда
была рада общению с ней как с мудрым стар-
шим товарищем. В общении Лидия Львовна была
очень деликатна и даже в беседах на обычные
женские темы оставалась предельно корректной,
сохраняла дистанцию и никогда не опускалась до
пересудов. Это аристократическое качество я на-
блюдала до последних дней ее жизни. Для меня
Лидия Львовна навсегда осталась самым лучшим,
грамотным и высокопрофессиональным архива-
риусом из всех отечественных и зарубежных ее
коллег, с кем мне приходилось работать.
После смерти Михаила Евгеньевича Массона
весь его архив и обстановка личного домашнего
кабинета были переданы его супругой академи-
ком Г. А. Пугаченковой в архив ГлавНПУ. На тот
период это было верное решение – передать дра-
гоценный фонд в надежные и бережные руки про-
фессионала и ученицы мэтра Лидии Ртвеладзе.
Для его кабинета, включавшего старинный пись-
менный стол и кресло, а самое главное – его би-
блиотеку и архив, в ГлавНПУ выделили еще одну
комнату, которую так и назвали «кабинет Массо-
на». Лидия Львовна долго и тщательно оформ-
ляла, вводя в официальный циркуляр, данные о
содержании архива своего наставника. Порой,
перебирая папки с рукописями и дневниками
Массона, она тратила гораздо больше положен-
ного на это времени, так как не могла оторваться
от чтения и особенно от некоторых впечатляю-
щих фрагментов. Мне запомнился эпизод, когда
она зачитала мне один из афоризмов ее учителя.
«Ты послушай, какие верные слова!» – восклик-
нула Лидия Львовна, читая запись М. Е. Массона:
«Умерший мудрец подобен сгоревшей библиоте-
ке!». Как это было точно сказано, учитывая место
и обстоятельства того момента.
Эти слова я хорошо запомнила и иногда, при
подходящих случаях, цитирую сей афоризм. Ко-
нечно, Лидия Львовна относилась к Михаилу
Евгеньевичу с огромным пиететом. У него она
обучалась истории Средней Азии и основам ар-
хеологии, под его руководством провела ряд сво-
их профессиональных раскопок. В частности, во
время работ ЮТАКЭ в Старом Мерве на городи-
ще Гяур-кала при участии Лидии Львовны при
раскопках буддийского комплекса была найдена
огромная голова Будды и уникальный расписной
сосуд сасанидского периода с рукописными свит-
ками внутри! Впоследствии эти находки были ос-
вещены во многих публикациях и сведения о них
дополнили картину античной культуры Маргиа-
ны. А самую первую статью о них опубликовала,
между прочим, студентка IV курса истфака Ли-

184
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
дия Букинич в газете «Ташкентский университет»
за 18 февраля 1963 года (ил.1). Бывая в экспеди-
циях М. Е. Массона, она ближе познакомилась со
своим коллегой и будущим супругом – бравым
грузинским красавцем Эдиком Ртвеладзе.
Жена, коллега, друг и соратник
С Эдвардом Васильевичем Ртвеладзе, ныне
академиком АН РУз, Лидия Львовна прожила в
любви и согласии более 55 лет. Они вместе воспи-
тали троих прекрасных, талантливых детей, кото-
рые подарили им замечательных внуков, вместе
справили золотую свадьбу.
В прошлом весьма успешный практикующий
археолог, Лидия Львовна с рождением и взрос-
лением детей решила оставить основную про-
фессию и перешла работать сначала в СНРПМ,
а затем в архив, очень близкий по профилю к ее
специальности. Надо было поддерживать семью,
растить детей и, конечно же, помогать своему
преуспевающему в науке супругу. Несмотря на
занятость, Лидия Львовна продолжала исследо-
вать различные темы и публиковать интересные
работы. К ним можно отнести ее статьи в сборни-
ках «Древний Ташкент» (1972) и «Древности Таш-
кента» (1974), посвященные исследованиям Бин-
кента и городища Ханабад, а также написанную в
соавторстве с мужем книгу «Мусульманские свя-
тыни Узбекистана» (1995, второе дополненное из-
дание 2020). Еще работая в архиве, она передала
мне «Список реставрационных работ, проведен-
ных на ряде памятников Бухары», составленный
ею по хронологии. Это было что-то вроде слу-
жебной записки для ГлавНПУ, но этот документ
и другие составленные Лидией Львовной списки
реставрационных работ по остальным историче-
ским городам несомненно были бы востребованы
исследователями в случае их публикации.
С конца 1980-х гг. мне посчастливилось на
протяжении четверти века проработать в отделе
истории искусств, которым заведовал и поныне
руководит выдающийся ученый и замечатель-
ный человек Эдвард Васильевич Ртвеладзе (ил. 2).
С годами становилось понятнее, почему Лидия
Львовна уступила дорогу мужу и начала поддер-
живать его во всех его начинаниях. Эдвард Ртве-
ладзе – ученый от Бога, и ему надо было создать
надежный тыл во всех отношениях. Будучи кол-
легой – археологом – Лидия Львовна хорошо его
понимала, терпела и лишения, и неудобства его
профессии, долгое – порой месяцами – пребыва-
ние мужа в экспедициях, иной раз публикующе-
го результаты своих исследований на средства из
185
семейного бюджета, и многое другое. Но, будучи
верным другом и соратником, она во всем его
поддерживала. После выхода Лидии Львовны на
пенсию мы стали с ней видеться реже, но незримо
она всегда присутствовала в нашем коллективе
через рассказы Эдварда Васильевича или упоми-
нания о ней вскользь в разговорах. Он создал в
отделе очень доверительные дружеские отноше-
ния, атмосферу полного взаимопонимания и се-
рьезного отношения к науке, здесь царил дух не
соперничества, а сотрудничества. Мы всегда вос-
принимали его вместе с его супругой как единое
целое, и когда посещали нашего шефа дома по
делам, в дни рождения его или Лидии Львовны,
всегда общались все вместе живо и интересно.
При этом Лидия Львовна постоянно намеренно
держалась в тени своего знаменитого супруга,
оставаясь деликатной и внимательной к нему и к
его посетителям.
Её день рождения совпадал с Международ-
ным женским днем. И сотрудницы отдела, кото-
рые дружили с ней, несмотря на занятость в этот
праздник в своих семьях, старались выкроить
время, чтобы навестить и поздравить ее. К сча-
стью, нам удалось сделать это и 8 марта 2020 года
(ил. 3). Мы очень душевно пообщались и, про-
щаясь, вовсе не думали, что видимся с ней в по-
следний раз… А я собиралась приехать к Лидии
Львовне специально и поговорить о проблемах
нынешней реставрации памятников архитекту-
ры, расспросить о некоторых старых реставра-
торах, которых она помнила, о былой структуре
ГлавНПУ и многом другом, профессиональном,
что живо интересовало нас обеих. Я все тянула,
не хотела утруждать Лидию Львовну, ждала, ког-
да она будет чувствовать себя получше, да и своя
ежедневная занятость мешала. Но 15 марта в Уз-
бекистане объявили о введении жесткого каран-
тина, связанного с пандемией вируса COVID-19,
было строго запрещено свободное перемещение
по городу. А ровно через месяц Лидии Львовны
не стало.
В моей памяти она осталась всегда приветли-
вой, яркой и миловидной хозяйкой Архива – и
при нашей первой встрече, и спустя сорок с лиш-
ним лет, – такой же мягкой, заботливой и госте-
приимной хозяйкой дома Ртвеладзе.
Мавлюда Аббасова-Юсупова,
доктор архитектуры, профессор,
зав. отделом архитектуры
Института искусствознания
Академии наук Республики Узбекистан
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

К ВАН К А В
9 20 9

Н
А 64-м году жизни скоропостижно скон-
чался ответственный секретарь Нацио-
нальной комиссии по делам ЮНЕСКО в
Туркменистане Кувандык Поладович Поладов.
Более двадцати лет он координировал проекты
ЮНЕСКО в этой стране и внес свой весомый
вклад в развитие международного культурного
сотрудничества в Центральной Азии, способ-
ствовал интеграции своей страны в современное
научное сообщество, росту её авторитета и пре-
стижа в содружестве наций.
К. П. Поладов – уроженец села Габаклы, рас-
положенного на левом берегу Амударьи в Ле-
бапском велаяте Туркменистана. После оконча-
ния сельской школы поехал в Ашхабад и поступил
в Туркменский политехнический институт, ко-
торый окончил в 1978 г., получив специальность
инженера-химика-технолога. По распределению
начал работать старшим экспертом-криминали-
стом в МВД Туркменской ССР, а с 1979 г. – в Ин-
ституте химии Академии наук Туркменистана на
должностях стажера-ревизора, младшего научно-
го сотрудника, старшего научного сотрудника. В
1988 г. в Ленинградском технологическом инсти-
туте им. Ленсовета (ныне – Санкт-Петербургский
государственный технологический институт / (2007). При его активном содействии в Репрезен-
технический университет) успешно защитил дис- тативный список нематериального культурного
сертацию на соискание ученой степени кандида- наследия человечества вошли героический эпос
та химических наук. В 1992 г. был приглашен на «Гёроглы» (2015), многонациональный празд-
должность главного технолога Нефтеперераба- ник Новруз (2016, совместная инициатива Аф-
тывающего завода города Сейди в родном Ле- ганистана, Азербайджана, Индии, Ирана, Ирака,
бапском велаяте, а в 1993 г. назначен помощником Казахстана, Кыргызстана, Пакистана, Таджики-
Президента Академии наук Туркменистана. С стана, Турции, Туркменистана и Узбекистана),
1997 г. до последнего дня своей жизни К. П. Поладов номинация «Куштдепди – искусство пения и тан-
являлся ответственным секретарем Национальной ца» (2017), а также традиции туркменского ков-
комиссии по делам ЮНЕСКО в Туркменистане. роделия (2019).
За эти годы во многом благодаря его усилиям, В последние годы К. Поладов готовил доку-
дипломатическому таланту и темпераменту были ментацию к номинированию в Список ЮНЕСКО
достигнуты значительные успехи в реализации горной экосистемы Койтендаг со знаменитыми
целого ряда культурных инициатив. В частности, карстовыми пещерами, Бадхызского, Сюнт-Ха-
в тесном сотрудничестве с Национальным управ- сардагского природных заповедников. Он также
лением Туркменистана по охране, изучению и входил в состав Координационного комитета по
реставрации памятников истории и культуры, серийной номинации Великого шёлкового пути в
Всемирным фондом памятников (WMF), Уни- Список всемирного наследия ЮНЕСКО.
верситетским колледжем Лондона (UCL), Меж- Отдавая свои силы, энергию и время долж-
дународным центром земляной архитектуры в ностным обязанностям и общественной деятель-
Гренобле (CRAterre) в Список всемирного насле- ности, Кувандык Поладович все эти годы продол-
дия ЮНЕСКО были включены три археологиче- жал сотрудничать с академическим Институтом
ских парка Туркменистана: Древний Мерв (1999), химии и занимался исследованиями физико-хи-
парфянские крепости Нисы (2005) и Куня-Ургенч мических свойств нефти. В этой области им опу-

186
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

бликовано около 50 статей в научных журналах и
сборниках, зарегистрированы патенты. Он был
участником ряда международных конференций,
научных симпозиумов и совещаний по вопросам
образования и науки. Предметом его постоянно-
го внимания оставалось обучение, профессио-
нальная стажировка и дальнейшее продвижение
молодых экспертов из Туркменистана, в которых
он видел перспективных специалистов своего
профиля и будущее науки.
Кувандык Поладов останется в памяти всех,
кто его знал, кто сотрудничал с ним долгие годы,
человеком исключительно доброжелательным,
интеллигентным и коммуникабельным, чья от-
крытость, личное обаяние, неизменное чувство
юмора снискали ему общее уважение и высокий
авторитет.
Язгуль Эзизова,
главный редактор журнала
"Строительство и архитектура Туркменистана"

МИ АИ НИК АЕВИ Е В
9 2020

3
января 2020 года в Германии скончался вы-
дающийся нумизмат и археолог, профессор,
доктор исторических наук Михаил Никола-
евич Федоров. Он родился в Ташкенте 28 июня
1937 года. В 1954–1959 гг. учился в Среднеазиат-
ском государственном университете по специаль-
ности «археология». Своими учителями считал
Михаила Евгеньевича Массона и Галину Анато-
льевну Пугаченкову, под руководством которых
проходил археологическую практику в Старом
Мерве, о чем он любил рассказывать впослед-
ствии своим студентам. Сразу после окончания
университета начал работать в Институте исто-
рии и археологии АН Узбекской ССР в Ташкенте,
где в 1961 году защитил кандидатскую диссерта-
цию. Десять лет спустя Михаил Николаевич, как
и многие его ташкентские коллеги, стал сотруд-
ником нового специализированного Института Работая в КГУ, М.Н. Федоров занимался не
археологии Академии наук Узбекской ССР, ко- только подготовкой профессиональных истори-
торый расположился в Самарканде. Проработал ков и археологов, но и полевыми археологиче-
он там недолго и в 1971 году переехал во Фрунзе скими исследованиями. Под его руководством в
(нынешний Бишкек), где до 1996 года преподавал 1980–1988 гг. проводились стационарные раскоп-
в Кыргызском государственном университете, ки на городище Кошой-Коргон во внутреннем
пройдя путь от старшего преподавателя, доцента Тянь-Шане, отождествляемом со средневековым
до профессора, заведующего кафедрой археоло- городом Ат-Баш, известным по арабо-персид-
гии и этнографии (1991–1994). Во время работы ским письменным источникам. В результате были
на истфаке Михаил Николаевич читал лекции по уточнены топография и фортификация города,
нумизматике, археологии и средневековой исто- вскрыты здание дворцового типа, а также стро-
рии Кыргызстана и Средней Азии, о которых ения жилого и ремесленного назначения. Одно-
до сих пор с удовольствием вспоминают многие временно со стационарными раскопками осу-
его студенты. Тогда же он опубликовал первый ществлялась и археологическая разведка по вы-
учебник по нумизматике Средней Азии (Фрунзе, явлению новых и учёту уже известных памятни-
1978). В 1990 г. в Новосибирске он защитил док- ков истории и культуры внутреннего Тянь-Шаня
торскую диссертацию, посвященную монетному для подготовки соответствующего тома «Свода
делу караханидской эпохи. памятников истории и культуры Кыргызстана».

187
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
В 1996 году профессор М. Н. Федоров с семьей
эмигрировал в Германию. Жил он в Мангейме, ра-
ботал в Тюбингенском университете.
Его научное наследие весьма значительно и
составляет несколько монографий и около 240
статей (в основном по мусульманской нумизма-
тике), изданных в Узбекистане, Кыргызстане, Ка-
захстане, России, США, Англии, Бельгии, Фран-
ции, Германии. Последняя из них, посвященная
денежному обращению при Шейбанидах, вышла
в 48-м томе Archäologische Mitteilungen aus Iran
und Turan (Berlin, 2019). То обстоятельство, что
статьи опубликованы в разных странах и на раз-
ных языках, сподвигло ученого обобщить много-
летние результаты своих исследований, и в 2018 г.
в Москве вышел первый том сборника его статей
«Очерки древней и раннесредневековой нумиз-
матики Средней Азии». Очередной сборник ста-
тей по нумизматике Кыргызстана автор подгото-
вить не успел.
МИЦАИ 20 9
2019 год был для Международного института
центральноазиатских исследований крайне на-
сыщенным на встречи, идеи и проекты. Помимо
своей основной деятельности институт принял
участие в двадцати проектах, которые не были за-
ложены в бюджет. По итогам года были представ-
лены восемь новых публикаций, каждая из кото-
рых пользуется огромной популярностью среди
специалистов. Вот лишь несколько вех, которыми
ознаменовался минувший год.
16 февраля Международный институт цен-
тральноазиатских исследований при поддержке
Министерства культуры Республики Узбекистан
организовал семинар по проблемам реставра-
ции памятников культурного наследия. Веду-
щие специалисты, международные эксперты по
охране культурного наследия в лице директора
МИЦАИ г-на Д.А. Воякина и г-жи Л.В. Дубров-
ской презентовали реставрационные и консерва-
ционные работы по архитектурным и археологи-
ческим памятникам.
По решению Совета Института информати-
ки Люблинского технологического университе-
та от 18 апреля Д. А. Воякин назначен членом
Программного комитета портала "3D Digital Silk
Road".
20 мая в Самарканде состоялась серия семи-
наров, после которых началась масштабная рабо-
188
Еще одним творческим направлением в его
биографии стала историческая беллетристика.
Прежде всего, это трилогия «Гулямы» о событи-
яx XI века в Мавераннахре и Хорасане, опубли-
кованная в Ташкенте в 1970-е годы, а также цикл
новелл об Абу-Райхане Беруни. Наставником на
путях литературных М. Н. Федоров называл таш-
кентского писателя Михаила Шевердина (1899–
1984) – автора целой серии историко-приключен-
ческих романов, которые давно не переиздаются,
но в цифровом варианте доступны в сети.
Память об ученом, внесшем весомый
вклад в изучение истории Кыргызстана и Сред-
ней Азии, останется в сердцах его коллег, учени-
ков и последователей.
Бакыт Аманбаева,
археолог, кандидат исторических наук,
Институт истории, археологии и этнологии
Национальной академии наук Кыргызстана
та по инвентаризации памятников Центральной
Азии, рассчитанная на пять лет. Проект Central
Asia Archaeological Landscapes проводится при фи-
нансовой поддержке фонда «Аркадия». Основ-
ным исполнителем выступает Университетский
колледж Лондона (UCL), чью команду возглавля-
ет профессор Тим Уильямс. Координацию про-
екта непосредственно в Центральной Азии осу-
ществляет МИЦАИ. Под его началом работают
ученые из Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана,
Таджикистана. Кроме того, в этой работе прини-
мают непосредственное участие специалисты из
Китая и Туркменистана.
22 мая на территории медресе Улугбека в са-
маркандском ансамбле Регистан состоялась Меж-
дународная конференция «IT в управлении куль-
турным наследием» (IT-CHM’2019).
14 июня в Алматы прошел круглый стол, по-
священный возможности номинирования досье
«Наскальное искусство Центральной Азии» в
Список всемирного наследия ЮНЕСКО, в ходе
которого участники из семи стран порекомен-
довали назначить МИЦАИ секретариатом этой
номинации. Номинально петроглифы находятся
под охраной государств, но границы такой охра-
ны зачастую не определены конкретно, что при-
водит к сложности сохранения этих памятников.
Начальным этапом в подготовке номинацион-
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
В кулуарах Зальцбургской конференции
ного досье стала публикация книги «Культурные
ландшафты с петроглифами Центральной Азии
в вопросах и ответах», в которой авторы Алек-
сей Рогожинский и Виктор Новоженов озвучили
множество проблем и тонкостей изучения такого
универсального вида наследия, как петроглифы.
В ней рассмотрены памятники пяти стран Цен-
тральной Азии: Казахстана, Кыргызстана, Тад-
жикистана, Туркменистана и Узбекистана. Книга
выпущена на русском и английском языках и до-
полнена специально созданной картой располо-
жения петроглифов в регионе.
21-27 июня в Алматы проходила VI Зальцбург-
ская международная конференция «Сирийское
христианство в Китае и Центральной Азии»,
организованная Университетом Зальцбурга (Ав-
стрия) и Институтом археологии им. А.Х. Мар-
гулана (Казахстан) при поддержке МИЦАИ. На
конференции выступили около 40 докладчиков,
которые осветили самые разнообразные аспек-
ты сирийского или, как принято называть его в
центральноазиатском регионе, несторианского
христианства. МИЦАИ представил участникам
мероприятия серии книг, изданных институтом в
189
результате совместных проектов, а также послед-
ние номера «Вестника МИЦАИ».
С 30 июня по 10 июля в Баку проходила 43
сессия Комитета всемирного наследия ЮНЕСКО.
под председательством министра культуры Азер-
байджана Абульфаса Гараева. В работе сессии
приняли участие делегации от 21 страны-члена
Комитета всемирного наследия, а также наблюда-
тели от государств-сторон Конвенции об охране
культурного и природного наследия 1972 года.
В рамках сессии были организованы деловые
встречи делегаций различных стран и организа-
ций, проведено обсуждение предложений о взаи-
мовыгодном сотрудничестве. Директор МИЦАИ
Д.А. Воякин принял непосредственное участие в
этих мероприятиях.
26-28 июля в Казани соcтоялся форум «Гу-
манитарная безопасность в современном мире:
вызовы и практики сохранения историко-куль-
турного наследия Центральной Азии и России»,
организованный при содействии МИЦАИ. Ос-
новным организатором форума выступил Ин-
ститут международных отношений Казанского
федерального университета. Научный сотрудник
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Встреча в Стамбуле
МИЦАИ Маджер Масанов представил доклад
«Серийные номинации в Список всемирного на-
следия ЮНЕСКО в качестве эффективного ин-
струмента по сохранению объектов культурного
наследия Центральной Азии», в котором рассмо-
трел основные текущие и будущие инициативы в
области номинирования серий памятников куль-
турного наследия Центральной Азии в Список
всемирного наследия ЮНЕСКО, а также основ-
ные преимущества, которые дает данный подход
к номинационному процессу.
8-10 августа МИЦАИ при поддержке Уни-
верситетского колледжа Лондона (UCL) органи-
зовал в Стамбуле межгосударственную встречу
официальных представителей стран-участниц
Координационного комитета Шелкового пути
(Заравшан-Каракумский коридор). В ходе засе-
дания представители стран выразили свою пол-
ную поддержку процесса продвижения номина-
ции объектов Заравшан-Каракумского коридора
в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. Был
выработан механизм подписания меморандума,
регламентирующего пути взаимодействия трех
стран в реализации данной номинации. Были
также обсуждены технические вопросы подго-
товки номинационного досье.
2-9 сентября в Таджикистане проведён се-
минар, обучающий современным методам до-
190
кументирования, включающим использование
беспилотных летательных аппаратов. Лекторами
выступили профессор Казуи Ямаучи (Универ-
ситет Тейко, Япония) и профессор Тим Уильямс
(UCL), а также два специалиста из МИЦАИ –
Дмитрий Воякин, Фарух Хабибуллаев и пригла-
шенный эксперт из Казахстана Денис Сорокин
(«Археологическая экспертиза»). Организатора-
ми семинара выступили ЮНЕСКО – Японский
целевой фонд поддержки всемирного наследия
Шелкового пути в Центральной Азии (Фаза II),
Национальная комиссия Республики Таджики-
стан по делам ЮНЕСКО, а также МИЦАИ. По-
скольку семинар проводился с целью укрепления
процесса подготовки номинации в Список все-
мирного наследия ЮНЕСКО, то полученные в
ходе обучения данные планируется использовать
для создания документации по серийной транс-
национальной номинации «Шелковый путь: Фер-
гана-Сырдарьинский коридор».
С 22 по 26 сентября в Хамадане под эгидой
Центра Всемирного наследия и Кластерного
Бюро ЮНЕСКО в Тегеране в сотрудничестве
с Национальной комиссией Ирана по делам
ЮНЕСКО и Организацией культурного насле-
дия, ремесел и туризма Ирана проходила пятая
встреча Координационного комитета по се-
рийной номинации Шелкового пути в Список
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
Семинар в Худжанде
всемирного наследия. МИЦАИ официально ас-
систировал ЮНЕСКО в организации этого важ-
ного мероприятия.
21 ноября в Кластерном бюро ЮНЕСКО в
Алматы состоялся семинар, посвященный под-
ведению итогов проекта, выполненного сила-
ми экспертной группы с участием специалистов
МИЦАИ и нацеленного на разработку методоло-
гии удаленного мониторинга компонентов серий-
ной транснациональной номинации «Шелковый
Путь: сеть маршрутов Чанъань-Тянь-Шанско-
го коридора». На мероприятии присутствовали
представители организаций, государственных
ведомств и министерств Республики Казахстан,
ответственные за сохранение и управление ком-
понентов серийной номинации.
21 ноября в городе Кызылорда прошел Науч-
но-методический совет по охране и использова-
нию историко-культурного наследия Кызылор-
динской области. На заседании были заслушаны
доклады ученых-исследователей, ведущих архе-
ологические работы в Кызылордынской обла-
сти. Активную дискуссию вызвало выступление
директора МИЦАИ Д. Воякина. Он представил
несколько проектов, выполняемых институтом,
среди которых достойное место заняла работа
Международной казахско-узбекской археологи-
ческой экспедиции.
191
C 30 ноября по 3 декабря в Бухаре состоялся
семинар ИКОМОС-Узбекистан по развитию ком-
петенций, культурному туризму и устойчивому
развитию, на котором присутствовали предста-
вители МИЦАИ. Семинар стал площадкой для
обсуждения вопросов культурного наследия,
устойчивого развития и культурного туризма.
Отдельное внимание было уделено вопросам от-
крытия национального комитета ИКОМОС в Уз-
бекистане, а также возобновления деятельности
ИКОМОС Кыргызстан и ИКОМОС Таджики-
стан.
5 декабря в Самарканде состоялся 1 Меж-
дународный научно-практический симпозиум
«Сохранение культурного наследия и его вклад в
развитие туризма», организованный Институтом
развития туризма при Государственном комитете
Республики Узбекистан по развитию туризма при
сотрудничестве с Международным институтом
центральноазиатских исследований (МИЦАИ).
***
Год Казахстана в Узбекистане ознаменовал-
ся в научной сфере реализацией нескольких со-
вместных международных казахско-узбекских
проектов, инициированных в 2018-2019 гг. Меж-
дународным институтом центральноазиатских
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020
исследований (МИЦАИ) и поддержанных Мини-
стерством иностранных дел Республики Казах-
стан.
24 декабря Посольство Республики Казахстан
в Республике Узбекистан совместно с МИЦАИ
провели конференцию «Год Казахстана в Узбеки-
стане. Совместные научные проекты: результаты
и перспективы», которая подвела итоги деятель-
ности ученых Казахстана и Узбекистана в рамках
реализации вышеупомянутых международных
проектов. Участники конференции прослушали
и обсудили доклады известных казахстанских и
узбекистанских ученых, а также ознакомились с
уникальными материалами, полученными в ходе
проведения комплексных археологических работ
на городище Сыгнак, расположенного на тер-
ритории Кызылординской области Республики
Казахстан. Вниманию участников конференции
представлен фильм, посвященный Сыгнакской
археологической экспедиции, а также многочис-
ленные трехмерные модели обнаруженных в ходе
раскопок великолепной красоты и мастерского
исполнения золотых украшений и архитектурно-
го декора.
Отдельная дискуссионная платформа на полях
конференции была подготовлена для обсуждения
участниками созданной объемной базы данных и
сайта «Архивные материалы Центральной Азии»,
предполагающей предоставление пользователям
широкого разноуровневого доступа посредством
использования сети Интернет. Основу базы дан-
ных составляют неопубликованные научные
материалы в области гуманитарных наук стран
центральноазиатского региона. Архивы, задей-
ствованные в проекте, принадлежат узбекским и
казахским научным институтам.
В конце 2019 года МИЦАИ по приглашению
Министерства культуры Республики Азербайд-
жан совместно с Центром исследований Шелко-
вого пути при Президиуме Национальной акаде-
мии наук Азербайджана провел предварительное
исследование по оценке потенциала памятников
истории и культуры Азербайджана для возмож-
ного включения в список компонентов серий-
ной транснациональной номинации «Шелковый
путь: Прикаспийский (Волжско-Каспийский)
коридор», основным вектором которой является
река Кура. В ходе работ обследовано 16 памятни-
ков истории и культуры, из них 6 компонентов,
относящихся к «Прикаспийскому коридору» и 10
компонентов, относящихся к «Куринскому кори-
дору». С применением новейших технологий и
оборудования собран значительный материал, на
основании которого подготовлены топографиче-
ские основы, ортофотопланы, трехмерные мер-
ные модели объектов.
***
Завершился четвертый полевой сезон архе-
ологической экспедиции на некрополе городи-
ща Илибалык в Казахстане. Многослойный не-
крополь городища дал исследователям большое
количество кайраков – надгробных камней с
надписями и крестами, а также различные пред-
меты, имеющие христианскую символику: укра-
шения и погребальный инвентарь. Завершились
также археологические исследования городища
Кескен-Куюк-кала в Восточном Приаралье (Ка-
захстан). Обе экспедиции были организованы
МИЦАИ при финансовой поддержке Кристо-
фа Баумера и возглавляемого им швейцарского
Общества исследований Евразии (Society for the
Exploration of EurAsia), а также Института архе-
ологии им. А.Х. Маргулана. Кроме того, в 2019
году МИЦАИ совместно с ТОО «Археологиче-
ская экспертиза» и Вильнюсским университетом
провел археологические раскопки на поселении
Ашутасты (Костанайская область, Республика
Казахстан).
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ Мурадов Руслан Гельдыевич – профессор Меж-

Аванесова Нона Армаисовна – кандидат исто-
рических наук, профессор кафедры археологии
Самаркандского государственного университета.
Контакт: non.avanesova@mail.ru
Богомолов Геннадий Игоревич – кандидат исто-
рических наук, старший научный сотрудник На-
ционального центра археологии АН Республики
Узбекистан.
Контакт: gennadiybog54@mail.ru
Горшенина Светлана – доктор исторических
наук, директор исследований, Университет Же-
невы – Национальный центр научных исследова-
ний, Париж. Контакт: sgorshen@gmail.com
Ержигитова Айсулу Аскаровна – старший науч-
ный сотрудник отдела античности и средневеко-
вья Института археологии им. А.Х. Маргулана
Министерства образования и науки Республики
Казахстан. Контакт: aisulu6767@mail.ru
Ихсанов Антон Робертович – аспирант школы
исторических наук Факультета гуманитарных
наук Национального исследовательского универ-
ситета «Высшая школа экономики», Москва.
Контакт: antonx2301@icloud.com
Каспаров Армен Радионович – магистр археоло-
гии, преподаватель кафедры археологии Самар-
кандского государственного университета.
Контакт: murdacop@list.ru
дународной академии архитектуры (отделение в
Москве), главный редактор «Вестника МИЦАИ».
Контакт: turkmenica@yandex.ru
Назилов Додо Авазович – доктор архитектуры,
профессор Ташкентского архитектурно-строи-
тельного института.
Контакт: firdavs.shelby@gmail.com
О’Kейн Бернард – профессор исламского искус-
ства и архитектуры Американского университета
в Каире. Контакт: bokane@aucegypt.edu
Сопиев Алланазар Оразмурадович – эксперт по
историческому оружиеведению, заведующий от-
делом Государственного музея Туркменистана.
Контакт: allanazar1958@mail.ru
Улько Алексей Григорьевич – лингвист, культу-
ролог, арт-критик, независимый исследователь.
Контакт: alexulko@yahoo.co.uk
Чухович Борис – кандидат искусствоведения, ас-
социированный исследователь в Монреальском
университете, президент Обсерватории культур-
ного наследия Центральной Азии Alerte Héritage.
Контакт: boris@colba.net
Яценко Сергей Александрович – доктор истори-
ческих наук, профессор кафедры истории и тео-
рии культуры Российского государственного гу-
манитарного университета.
Контакт: sergey_yatsenko@mail.ru

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АН РТ – Академия наук Республики Татарстан.

ВДИ – Вестник древней истории.
ГлавНПУ – Главное научно-производственное управление.
ИВР – Институт восточных рукописей РАН.
ИМКУ – История материальной культуры Узбекистана.
КЦ – Культурные ценности
МАЭ – Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН.
МИА – Материалы и исследования по археологии СССР.
НАН РК – Национальная Академия наук Республики Казахстан.
ОНУ – Общественные науки в Узбекистане.
ОР РНБ – Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
РА – Российская археолгия.
РГИА - Российский государственный исторический архив.
СА – Советская археология.
СНРПМ – Специальные научно-реставрационные производственные мастерские.
ЦГА СПб – Центральный государственный архив г. Санкт-Петербурга.
 ВЕСТНИК МИЦАИ 29/2020

Вестник МИЦАИ. Вып. 29 [Гл. ред. Р. Г. Мурадов].

Самарканд, 2020. — 194 с., ил.
ISSN 1694-5794

НА ПЕРВОЙ СТРАНИЦЕ ОБЛОЖКИ:

Хива, Ичан-кала.
Деталь боковой стены приёмной (1838-1839).
Фото к статье Б. О'Кейна.

Адрес редакции:
Международный институт центральноазиатских исследований,
Университетский бульвар, 19, Самарканд, 140129, Узбекистан
Тел.: (998 66) 239 15 40; 239 15 58
Факс: (998 66) 239 15 58
E-mail: iicasunesco@gmail.com
Web-site: www.unesco-iicas.org

Отпечатано в MEGA BOSMA

194