Серия

«Документы советской истории»

(Основана Franco Venturi

Научный совет серии:

Michael Confino (председатель),
Moshe Lewm, Riccardo Picchio,
А. В. Сурин

Редколлегия серии:
Andrea Graziosi, 0. В. Хлевнюк (ответственные редакторы),
Wladimir Berelowitch, Dietrich Beyrau, Sheila Fitzpatrick,
E. Ю. Зубкова, А. К. Сорокин, А. Я. Лившин, Nicolas Werth
 НА «КРАЮ»
СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА
СОЦИАЛЬНЫЕ МАРГИНАЛЫ
КАК ОБЪЕКТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ
ПОЛИТИКИ

1945-1960-е гг.

Составители:
Е. Ю. Зубкова, Т. Ю. Жукова

Москва
РОССПЭН
2010
УДК 316.3/.4(47+57)(082.1)
ББК 66.3(2Рос)11;-28
63.3
*
Н12

Сборник подготовлен при финансовой поддержке Gerda Henkel Stiftung,

Германия, проект № AZI 1/SR/Об

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ),
проект № 09-01 -16081 д

На «краю» советского общества. Социальные маргиналы как объект

Н12 государственной политики. 1945-1960-е гг. / [авт.-сост.: Е. Ю. Зубкова,
Т. Ю. Жукова]. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН),
2010. — 816с. — (Документы советской истории).

ISBN 978-5-8243-1444-1

Очередной том серии «Документы советской истории» представляет поло­

жение людей, оказавшихся на «краю» советского общества, и государственную
политику по отношению к ним. В центре внимания находятся такие категории
населения, как нищие, бездомные, бродяги, беспризорные дети, проститутки, ал­
коголики, уголовники и другие представители окраинных (пограничных) групп.
Речь идет не только об обитателях социального «дна», но и о тех, кто попадал
в «группу риска» и по разным причинам мог тоже оказаться на обочине жизни.
В сборнике впервые в наиболее полном виде воссоздан процесс разработки за­
конодательства по борьбе с «лицами, ведущими антиобщественный, паразитиче­
ский образ жизни» и практика его применения.

В серии «Документы советской истории» опубликованы книги:

«Сталинское Политбюро в 30-е годы», «Большевистское руководство. Переписка.
1912-1927 гг.», «Письма во власть. 1917-1927 гг.», «Советское руководство. Пере­
писка. 1928-1941 гг.», «Письма во власть. 1928-1939 гг.», «Политбюро ЦК ВКП(б)
и Совет Министров СССР. 1945-1953 гг.», «Советская жизнь. 1945-1953», «Совет­
ская повседневность и массовое сознание. 1939-1945», «ЦК ВКП(б) и региональные
партийные комитеты. 1945-1953», «ЦК РКП(б)-ВКП(б) и национальный вопрос.
1918-1933», «Колхозная жизнь на Урале. 1935-1953», «Политическое руководство
Украины. 1938-1989», «Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны.
1941-1945», «Региональная политика Н. С. Хрущева. ЦК КПСС и местные партийные
комитеты. 1953-1964 гг.», «ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. 1933-1945», «Жизнь
в оккупации. Настроения и поведение населения Винницкой области. 1941 1944 гг.»

УДК 316.3/.4(47+57)(082.1)
ББК 66.3(2Рос)11;-28
63.3
*

ISBN 978-5-8243-1444-1 © Зубкова Е. Ю., Жукова Т. Ю. Составле­

ние, публикация, предисловие, примеча­
ния, именной указатель, 2010
© Российская политическая энциклопедия,
2010
 ВВЕДЕНИЕ

«Антиобщественные элементы» и государственная политика

1945 — середины 1960-х гг.
«Советский проект» имеет несколько измерений, несколько фокусов изуче­
ния. Социальная периферия — один из них. Ответ на вопрос о том, что может
дать нового для понимания природы советского общества и советского режима
такая проблема, как положение пограничных, маргинальных групп, казалось
бы, очевиден. Ничто не может так много сказать о «норме», как отклонение от
нее. Поэтому обращение к социальным аномалиям, безусловно, открывает но­
вые перспективы изучения и советской повседневности, и отношений в систе­
ме «государство — индивид», «общество — власть». В конце концов, речь идет
о процессах корреляции и конфликтности между «нормой», предписываемым
каноном, с одной стороны, и реальностью, практиками — с другой.

К истории изучения проблемы

В конце 80-х и начале 90-х годов прошлого века о маргинальности и маргина­
лах в России писали много и охотно1. Актуальные процессы кризиса и рас­
пада советской государственности и социального порядка, сопровождавшиеся
ростом безработицы, нищеты, криминала, потерей прежнего социального ста­
туса для многих бывших советских граждан — все эти процессы заставляли по-
иному взглянуть на историческое прошлое страны и оценить его реалии. Тогда
в числе прочих вопросов, обращенных к советской истории, возник и вопрос
о том, что же представляло собой советское общество. Его культивируемый
пропагандой образ, сконцентрированный в мифе о «монолитном единстве»,
так и оставался по большей части мифом, к которому мало кто относился все­
рьез, за исключением самой доверчивой части населения, склонной больше до­
верять пропаганде, чем собственным глазам и жизненному опыту. Но бороться
с советскими мифами в годы перестройки становилось весьма модным заня­
тием — и тогда на смену мифу о «монолитном единстве» пришел другой миф,
ровно противоположный — об абсолютном распаде, социальной деградации и,
как следствие, отсутствии в Советском Союзе «общества» вообще. Советский
социальный порядок стал описываться в рамках концепции маргинализации,
и даже появились авторы, утверждающие, что советский социум был не чем
иным, как обществом маргиналов1 2. Несмотря на всю умозрительность и пу­
блицистический задор подобных заключений, их авторы сделали одно несо-

1 Подробнее о дискуссиях 1980-1990-х гг. по поводу маргинальности и маргиналов

в России см.: Маргинальность в современной России. М., 2000. С. 28-45.
2 Стариков Е. Маргиналы и маргинальность в советском обществе // Рабочий класс
и современный мир. 1989. № 4. С. 142-155; Он же. Маргиналы // В человеческом из­
мерении. М., 1989. С. 180-203.
5
мненно полезное дело — пробудили интерес к проблеме маргиналов в совет­
ском обществе, как и проблеме социальных аномалий вообще.
Историки все больше стали заниматься «теневыми» сторонами советской
жизни и обратили внимание на такие категории населения, которые традицион­
но относятся к обитателям социального «дна» — нищих, бродяг, алкоголиков,
проституток3. Хронологически первые исторические работы, посвященные
изучению социальных аномалий в СССР, были сконцентрированы на периоде
1920-1930-х гг.4 Изучение проблемы «лишних» и «изгоев» в советском обще­
стве предвоенного времени, как это сложилось в историографии, выходит, од­
нако, за границы проблематики отклоняющегося поведения. Появились иссле­
дования, посвященные маргиналам как особой социальной группе — внутри
советского предвоенного социума и за его пределами5. В этих исследованиях
достаточно подробно описаны механизмы целенаправленной маргинализации
населения, т. е. маргинализации как государственной политики. Авторы «но­
восибирского проекта» говорят в связи с этим о создании «теневой» социаль­
ной структуры, или образовании особого маргинального социума6. Социум
этот состоял из репрессированных социальных категорий — «бывших людей»
(дворян, духовенства, военнослужащих царской армии, чиновников и др.), нэп­
манов, крестьян, спецпоселенцев. Таким образом, речь идет о так называемых
политических маргиналах, т. е. социальных группах, вытесненных новой вла­
стью на «обочину» жизни по политическим мотивам — как «классово чуж­
дых» и в силу этого «социально опасных».
Государственная политика по отношению к социальным маргиналам (деви­
антным группам) в 1920-1930-е гг. нашла отражение в работах Г. Бордюгова,
Н. Лебиной, М. Шкаровского, Д. Ширера и др.7 Не могли пройти мимо этого

3 Одним из первых исследований по этой проблеме в России стала статья Г. Бор­

дюгова. См.: Бордюгов Г. А. Социальный паразитизм или социальные аномалии? (Из
истории борьбы с алкоголизмом, нищенством, проституцией, бродяжничеством в 20-
30-е годы) // История СССР. 1989. № 1. С. 60-73.
4 Советская повседневность 1920-1930-х гг. с точки зрения соотношения «норм»
и «аномалий» представлена в исследованиях: Fitzpatrick S. Everyday Stalinism. Ordi­
nary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s, New York 1999; Лебина H. Б.
Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб.,
1999.
5 Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум: Сибирь. 1920-1930-е годы / Под
ред. С. А. Красильникова. Новосибирск, 2004; Смирнова Т. М. «Бывшие люди» Совет­
ской России. М., 2003; Тихонов И., Тяжелъникова В., Юшин В. Лишение избирательных
прав в Москве в 1920-1930-е годы: Новые архивные материалы и методы обработки.
М., 1998.
6 Маргиналы в социуме. С. 4-5.
7 Бордюгов Г. А. Указ, соч.; Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Проституция в Пе­
тербурге. М., Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города. С. 49-98 (раз­
делы «Преступность», «Проституция»); Shearer D. Crime and social disorder in Stalins’s
6
сюжета и историки, занимающиеся советской паспортной системой, поскольку
именно маргинальные группы населения чаще других попадали под паспорт­
ные ограничения (В. Попов, Н. Муан, Д. Ширер)8. Детская беспризорность
и связанные с ней социальные риски — еще одна проблема изучения марги­
нальности, имеющая свою историографическую традицию9.
Послевоенному периоду в плане изучения социальных девиаций повезло
значительно меньше. Если представить советскую жизнь после 1945 г. в виде
«фасада» и «задворок», то о «фасаде» мы знаем уже довольно много. И наобо­
рот, изучение жизни «задворок», социальной периферии по сути только начи­
нается. Пока в фокус исследования попадали главным образом не обитатели
социального «дна», а группы риска, представители которых по своему нор­
мативному статусу или реальному положению приближались к маргиналам:
репатрианты, спецпоселенцы, инвалиды, дети-сироты, бывшие заключенные
(М. Зезина, П. Полян, Б. Физелер, М. Эли и др.)10. Несколько работ посвяще­

Russia: A reassessmant of the Great Retreat and the origins of mass repression // Cahiers du
monde russe. 39. 1-2 (1998). P. 525-529; Shearer D. Social Disorder, Mass Repression, and
the NKVD during the 1930s 11 Cahiers du monde russe. 42/2-3-4 (2001). P. 525-529.
8 Попов В. П. Паспортная система в СССР. 1932-1976 // Социологические иссле­
дования. 1995. № 8, 9; Moin N. Système des passeports, marginaux et marginalisation en
URSS, 1932—1953 // Communisme. 70/71. 2003. P. 87-108; Shearer D. Elements Near
und Alien: Passportization, Policing and Identity in the Stalinist State, 1932-1952 // Journal
of Modem History. 76. 4; Муан H. Внутрисоюзные границы гражданственности: Терри­
ториальное выражение дискриминации в Советском Союзе через паспортную систе­
му // Режимные люди в СССР / Отв. ред. Т. С. Кондратьева, А. К. Соколов. М., 2009.
С. 257-276.
9 Ball A. And Now Му Soul Is Hardened. Abandoned Children in Soviet Russia. 1918-
1930. Berkeley, 1994. См. также: Рожков А. Ю. Борьба с беспризорностью в первое
советское десятилетие// Вопросы истории. 2000. № 1. С. 134—139; Рябинина Н. В. Дет­
ская беспризорность и преступность в 1920-е гг. Ярославль, 1999.
10 См., например: Зезина М. Р Социальная защита детей-сирот в послевоенные
годы (1945-1955) // Вопросы истории. 1999. № 1. С. 127—136; Она же. Без семьи: си­
роты послевоенной поры // Родина. 2001. № 9. С. 82-87; Земсков В. Н. Спецпоселенцы
в СССР. 1930-1960-е гг. М., 2003; Fieseier В. Arme Sieger. Die Invaliden des Großen
Vaterländischen Krieges П Osteuropa 55 (4-6) 2005: Themenheft: Kluften der Erinnerung.
Deutschland und Rußland 60 Jahre nach dem Ende des Zweiten Weltkriegs. S. 207-217; Фи­
зелер Б. «Нищие победители»: инвалиды Великой Отечественной войны в Советском
Союзе // Неприкосновенный запас 40/41 (2-3). 2005. С. 290-297; Polian Р. Deportiert
nach Hause. Sowjetische Kriegsgefangene im Dritten Reich und ihre Repatriierung. Mün­
chen, 2001; Полян П. Жертвы двух диктатур. Остарбайтеры и военнопленные в тре­
тьем рейхе и их репатриация. М., 1996; Он же. Не по своей воле. История и география
принудительных миграций в СССР. М., 2000; Elie М. Les politiques à l'égard des libérés
du Goulag. Amnistiés et réhabilités dans la région de Novosibirsk, 1953-1960 // Cahiers du
Monde russe. 47/1—2. Janvier-juin 2006. P. 327—348; Кринко E., Хлынина T. Юрчук И. На
грани выживания: Детские дома Кубани в 1941-1945 годы // Советская социальная по­
7
ны проблеме хулиганства и роли маргиналов в общественных беспорядках
(В. Козлов, Б. Ланьер)11.
Отдельный сюжет — разработка нормативно-правовой базы, регулирую­
щей положение социальных маргиналов и определяющей позицию государ­
ства по отношению к ним (законы о «паразитах» 1957-1961 гг.). В данном
случае речь идет нс только об определении правового статуса маргинальных
категорий населения, но и — что особенно важно — о политике государства
по конструированию асоциальной идентичности. Этой проблеме посвящена
статья Ш. Фицпатрик11 12. Еще в конце 1950-х и в 1960-е гг. советские законы
о «паразитах» заинтересовали западных историков права (А. Билински, Р. Бир­
ман, Ф.-Х. Шредер)13. Этот интерес был особенно актуален, поскольку вскоре
по аналогии с советским опытом нормативные акты, регламентирующие по­
ложение асоциальных элементов, были изданы и в ряде восточноевропейских
стран. Традиция сравнительных исследований нормативной и маркирующей
функции власти по отношению к социальным маргиналам в различных систе­
мах государственного социализма была продолжена в дальнейшем (например,
в работах Т. Линденбергера, С. Корцилиуса, посвященных положению деви­
антных групп в ГДР14).
Вместе с тем в истории разработки и практиках применения законодательства
о «паразитах» остается еще много неясных вопросов — о механизмах нового
нормотворчества, о роли институций и конкретных людей, участвовавших в про-

литика. Сцены и действующие лица, 1940-1985. М., 2008. С. 53-59; Чуева Е. «Мир по­
сле войны»: Жалобы как инструмент регулирования отношений между государством
и инвалидами Великой Отечественной войны // Там же. С. 96-120 и др.
11 Копов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953 — на­
чало 1980-х гг. Новосибирск, 1999; Lapierre В. Making hooliganism on a mass-scale.The
campaign against petty hooliganism in the Soviet Union, 1956-1964 II Cahiers du monde
russe, 47/1-2. P. 349-376.
12 Фицпатрик LU. «Паразиты общества»: Как бродяги, молодые бездельники и част­
ные предприниматели мешали коммунизму в СССР // Советская социальная политика.
Сцены и действующие лица, 1940-1985. М., 2008. С. 219-254. (Оригинальное издание:
Fitzpatrick S. Social parasites. How tramps, idle youth, and busy entrepreneurs impeded the
Soviet march to communism // Cahiers du monde russe, 47/1-2. P. 377-408).
13 Beermann R. The Parasites Law // Soviet Studies, 1961-1962. (2). S. 191-205; Bilin-
sky A. Parasitengesetze in der Sowjetunion П Jahrbuch für Ostrecht. 1961. H. 2. S. 111-146;
Schroeder F.-Ch. Verschärfung der «Parasitenbekämpfung» in der DDR. Vergleich zu den
übrigen sozialistischen Staaten // Deutschlandarchiv. 1976. S. 834-843; Schröeder F.-Ch. Das
Strafrecht des realen Sozialismus. Eine Einführung am Beispiel der DDR. Opladen, 1983.
14 Lindenberger T. «Asoziale Lebensweise». Herrschaftslegitimation, Sozialdisziplinie­
rung und die Konstruktion eines «negativen Milieus» in der SED-Diktatur//Geschichte und
Gesellschaft 2005. H. 2. S. 227-254; Korzilius S. «Asoziale» und «Parasiten» im Recht der
SBZ, DDR: Randgruppen im Sozialismus zwischen Repression und Ausgrenzung. Köln;
Weimar; Wien, 2005.
8
цсссс (например, о взаимоотношениях государственных и партийных структур,
общесоюзных и региональных). Вслед за создателями «антипаразитных» законов
их исследователи изменили и объект исследования, переключившись с изучения
реальных пограничных групп на категории населения, «антиобщественный»
маркер которых являлся лишь политическим ярлыком (т. е. на квази-асоциальные
группы). Таким образом, те, кто действительно находился на «краю» советского
социума, долгое время оставались в тени интереса историков.
Данная публикация впервые предлагает вниманию читателя документиро­
ванную историю взаимоотношений между советским государством и обитате­
лями социального «дна», как она складывалась в течение двадцати послевоен­
ных лет.

«Соцаномалики», «антиобщественные элементы»,

«паразиты», «тунеядцы»: о понятиях и ярлыках
Документы сборника посвящены государственной политике в отношении
социальных маргиналов. Речь идет о социальных группах, стоящих на низ­
шей ступени социальной иерархии, окраинных слоях социума, социальном
андеграунде. К этой категории относятся нищие, бездомные, бродяги, алко­
голики, наркоманы, проститутки, уголовники. Для обозначения этой среды
существует несколько понятий — underclass, негативная среда {das negative
Milieu), асоциальные элементы («Asoziale», «Assi»), пограничные, окраинные
группы {Randgruppen), социальное «дно»'5. Однако ни одно из них не отражает
в полной мере адекватно суть предмета, а являются достаточно условными, не
случайно эксперты отмечают их содержательную расплывчатость или выра­
жают сомнение в корректности употребления некоторых понятий16. Обозначе­
ние представителей этих групп как «маргиналов» лексически было бы вполне
оправданным (от латинского margo — край, граница, предел), однако само по­
нятие маргинальности является настолько нечетким и эластичным, что требует
каждый раз уточнения1517.
16

15 См., например: Andersen J., Larsen J. Е. The Underclass Débat: A Spreading Dis­
ease? H Social Integration and Marginalization. Frederiksberg, 1995; Ayaß W. «Asoziale» im
Nationalsozialismus. Stuttgart, 1995; Brüsten M. (Hrs.). Stigmatisierung: zur Produktion ge­
sellschaftlicher Randgruppen. Bd. 1-2. Neuwied [u. a.], 1975; Hagenloh P. «Socially Harm-
ful Elements» and the Great Terror// Fitzpatrick S. (ed.). Stalinism: New Directions. London,
2000. P. 286-308; Lindenberger T. «Asoziale Lebensweise»...; Scherer K. «Asoziale» im
Dritten Reich: die vergessenen Verfolgten. Münster, 1990; и др.
16 Больше всего сомнений по поводу корректности употребления вызывает не­
мецкое понятие «Asoziale» (асоциальные), которое использовалось при национал-
социализме для маркирования определенных групп, подлежащих преследованию
и даже уничтожению. Преследование «асоциальных элементов» стало частью расист­
ской идеологии при гитлеровском режиме.
17 Дискуссии о маргинальности, достоинствах и недостатках этой концепции ве­
дутся в литературе несколько десятилетий. Обзор этих дискуссий см.: Маргинальность
в современной России. С. 7-45.
9
 Наиболее удачным, хотя и нс нашедшим широкого распространения в
русскоязычной литературе, представляется понятие «пограничные, окраинные
группы». Оно отражает как положение представителей этих групп по отноше­
нию к «основному» социуму, так и уязвимость их социального статуса. Кроме
того, понятие «окраинных групп» может включать в себя и так называемые
группы риска, т. с. социальные категории, которые нс относятся к классиче­
ским обитателям социального «дна», но вследствие своего материального
и общественного положения, иногда культурной традиции находятся под угро­
зой быть исключенными из «основного» социума. В советских реалиях после­
военных лет в таком положении нередко оказывались инвалиды, беспризорные
и безнадзорные дети, люди с судимостью (бывшие осужденные), репатрииро­
ванные, побывавшие в плену или на оккупированной территории, кочующие
цыгане. Конечно, это нс означает, что все представители упомянутых катего­
рий принадлежали к группе риска.
Терминологические проблемы, между тем, имеют не только языковую
природу, но и исторические мотивации. Обычно в социологии под окра­
инными группами понимают тех, кто дистанцирован от так называемого
«ядра» — «основного общества» (Kerngesellschaft)™. Однако в той системе
социальных отношений, которая сложилась в Советском Союзе, порой весь­
ма непросто отделить ядро общества от его пограничных слоев. Советское
общество представляло собой довольно неустойчивую, подвижную струк­
туру — «зыбкое общество», «sandy society» (по выражению Моше Левин).
Такое социальное состояние отчасти было связано с объективными про­
цессами — например, с незавершенностью процесса модернизации. Но не
в последнюю очередь социальная нестабильность была следствием целена­
правленной государственной политики, когда неуверенность граждан в за­
втрашнем дне, в своем социальном статусе рассматривалась властью как
залог их политической лояльности, а значит, и политической стабильности
в стране.
Для советского нормотворчества было характерно размывание границ анти­
общественных деяний, расширение сферы отклоняющегося поведения. Эту
практику, правда, в более широком социальном контексте Шейла Фицпат­
рик назвала «приписыванием» (ascribing), конструированием идентичности
* 9.
В нашем случае речь идет о принудительном формировании (приписывании)
асоциальной идентичности, или, по выражению Льва Гудкова, «негативной
идентичности»1820. Нередко, как считает Наталия Лебина, мы имеем дело с ано­
19
малиями, сконструированными самой властью, а граница между «нормой»

18 Vaskovics L. Marginalität И Wörterbuch der Soziologie. Ferdinand Enke Verlag. Stutt­

gart, 1989. B. 2.
19 Fitzpatrick S. Ascribing Class. The Constraktion of Sozial Identity in Soviet Russia И
Journal of Modem History. № 65. P. 745-770.
20 Гудков Л. Негативная идентичность. М., 2003.
10
и «аномалией» каждый раз определяется смыслом, который государственная
власть в них вкладывает21.
Таким образом, обращаясь к проблеме социальных аномалий, мы не мо­
жем игнорировать властный дискурс и его нормирующую функцию. Наша за­
дача — дифференцировать этот дискурс и выделить в нем сегменты, имеющие
отношение к так называемым соцаномаликам22 — лицам с отклоняющимся по­
ведением, социальным маргиналам.
Советская реальность отмечена целым рядом парадоксов. Один из них со­
стоял в том, что, с одной стороны, советское государство, как и любое другое,
было заинтересовано в социальной стабильности. Но — с другой стороны,
своей политикой оно расшатывало, разрушало эту стабильность, выталкивая
часть граждан из социума, превращая их в социальных маргиналов. Эта ситуа­
ция была особенно характерна для 1920-1930-х гг., когда шел процесс массо­
вого вытеснения на периферию социальной жизни всех, кто по тем или иным
причинам не вписывался в новый социальный порядок. После войны процесс
культивирования социальных маргиналов уже не носил массового характера.
Вместе с тем в советском обществе всегда существовали группы риска — ка­
тегории населения с пониженным социальным статусом и неустойчивым со­
циальным положением.
Маркирующая функция власти по отношению к людям с отклоняющимся
от принятых стандартов поведением нашла отражение в нарративном дискур­
се. Для обозначения представителей асоциальных групп в разное время ис­
пользовались такие понятия, как бомж — человек «без определенного места
жительства», паразит — лицо, ведущее «антиобщественный, паразитический
образ жизни», «уклоняющееся от общественно полезного труда» (позднее —
щунеядег/).
Все приведенные понятия обладают очевидной расплывчатостью, нечетко­
стью содержательных границ. Среди них труднее всего определить социаль­
ную сущность тех, кто попадал под определение «паразит», т. е. считался «ли­
цом, ведущим паразитический образ жизни»23. Это обозначение асоциального
поведения более, чем какое-либо другое, было исторически изменчиво и поли­
тически обусловлено. Нечеткость содержательного смысла, а значит и статуса
социальной категории «паразит» позволяло власти каждый раз выстраивать
новую негативную идентичность, трактовать асоциальное или квази-асо­
циальное поведение, руководствуясь актуальной политической задачей.

21 Лебина Н. Б. Антимиры: принципы конструирования аномалий. 1950-

1960-е годы // Советская социальная политика. Сцены и действующие лица, 1940-
1985 гг. М., 2008. С. 255-259.
22 Слово «соцаномалики», как называли девиантов в 1930-е гг., приводит Н. Б. Ле­
бина (см.: ЛебинаН. Б. Антимиры... С. 255).
23 Подробнее о происхождении и бытовании термина «паразит» в контексте кам­
пании борьбы с «антиобщественными элементами» см.: Фицпатрик Ш. «Паразиты
общества»... С. 232-236.
 Паразит и тунеядец (соответственно, паразитизм и тунеядство) — клю­
чевые слова для советского нормативного дискурса отклоняющегося поведе­
ния. Уже в Программе партии 1919 г. ставилась задача вести борьбу «со всяко­
го рода паразитизмом и тунеядством»24. Проблемы социального паразитизма
активно обсуждалась в 1920-е и 1930-е гг., это понятие широко использовалось
для обозначения социальных аномалий25. Вместе с тем ни в одном норматив­
ном документе нс было дано внятного определения социального паразитизма
и критериев, по которым следовало бы выделять «паразитов» и «тунеядцев».
В практике работы правоохранительных органов и институтов социальной
опеки проблема идентификации социального паразитизма решалась по тради­
ции (или по умолчанию), когда в группу «социальных паразитов» включались
нищие, проститутки, алкоголики, уголовные элементы. Новшество послерево­
люционных лет заключалось лишь в том, что к «паразитам» причисляли на­
ряду с уголовниками и прочими асоциальными категориями представителей
бывших привилегированных классов. Чтобы все-таки отделять «соцаномали-
ков» от людей, «классово чуждых», для последних придумали новый ярлык —
«бывшие». Таким образом, изначально в советской политической практике
и правовом поле трактовки социального паразитизма отличались подвижно­
стью и нечеткостью, что давало власти свободу маневра в процессе конструи­
рования социальных аномалий. Эта традиция сохранялась на протяжении всей
советской истории.
В нормативных документах 1940 — начала 1950-х гг. вместо понятия соци­
ального паразитизма используется другое, но очень близкое по смыслу — ан­
тиобщественный, паразитический образ жизни (и, соответственно, говорится
об антиобщественных, паразитических элементах, или о лицах, ведущих ан­
тиобщественный паразитический образ жизни). Принципом классификации
поведения граждан как «антиобщественного», «паразитического» служило
одно и то же весьма невнятное с правовой точки зрения определение — злост­
ное уклонение от общественно-полезного труда. В 1948 г. под это определение
попали колхозники, не выработавшие необходимого минимума трудодней26,

24 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М.,

1983. Т. 2. С. 92.
25 Подробнее об этом см.: Бордюгов Г. А. Указ. соч.
26 Определения характера «антиобщественного, паразитического образа жизни» в
указах от 21 февраля и 2 июня 1948 г. идентичны. Так, по Указу Президиума Верхов­
ного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно
уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобще­
ственный, паразитический образ жизни» в категорию «паразитов» попали «отдельные
лица, которые, прикрываясь своим членством в колхозе, пользуясь льготами, установ­
ленными для колхозников, злостно уклоняются от честного труда, ведут антиобще­
ственный, паразитический образ жизни, подрывают трудовую дисциплину в колхозах
и, тем самым, наносят ущерб артельному хозяйству и уменьшают доходы честно рабо­
тающих колхозников» (документ № 174).
12
в 1951 г. — бомжи и нищие27. Эти два примера весьма показательны для по­
нимания многофункциональной природы осуществляемых властью правовых
регламентаций: в одном случае речь шла о приписывании негативной иден­
тичности людям, инкорпорированным в основной социум, а в другом — о ре­
альных обитателях социального «дна».
Только в ходе разработки «анл .паразитных» законов 1957-1961 гг. вопрос
об определении границ асоциальности в рамках конструкта «антиобществен­
ного, паразитического образа жизни», наконец, попытались решить с помощью
юристов. Впрочем, нельзя сказать, что результат предпринятых усилий оказал­
ся удачным: по-прежнему преобладали скорее эмоциональные, а не юридиче­
ские формулировки с повторением старой фразы о «злостном уклонении от
общественно-полезного труда»28. В конце концов эта фраза, немного откоррек­
тированная (без упоминания о «злостности» проступка) была включена в на­
звание указа от 4 мая 1961 г.29 Особенность данного указа заключается в том,
что он практически утратил первоначальную целевую функцию — создание
правового поля для борьбы с социальными аномалиями (бродяжничеством,
нищенством, проституцией, алкоголизмом и др.). Новый закон определял в ка­
честве отклоняющегося и в силу этого наказуемого поведения целый ряд ви­
дов экономической деятельности — от частного предпринимательства до ва­
лютных операций и вообще «теневого» бизнеса.
Через нормирующие суждения власти определялся не только характер тех
или иных поступков как антиобщественный, но и степень их опасности для
остального, «правильного» общества. В соответствии с этими представления­
ми носители асоциальной идентичности могли маркироваться как элементы
классово чуждые, социально опасные, социально вредные. В соответствии с
этим выбиралась мера «социальной защиты»: представители первых двух ка­
тегорий, как правило, подлежали изоляции, отношение к «социально вредным
элементам» было более амбивалентным и предусматривало наряду с репрес-

27 В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах борь­

бы с антиобщественными, паразитическими элементами» к последним были отнесены
лица, «злостно уклоняющихся от трудовой деятельности и не имеющих определенного
местожительства» (в тексте указа уточнялось, что речь идет о лицах, занимающихся
бродяжничеством и попрошайничеством) (документ № 3).
28 Так, в одном из документов, подготовленных комиссией по разработке законода­
тельства против «паразитов», было дано такое определение: «К числу антиобществен­
ных паразитических элементов относятся все те лица, которые: злостно уклоняются
от общественно-полезного труда, упорно не желают честно трудиться, а живут на не­
трудовые доходы и обогащаются за счет трудящихся, неоднократно и необоснован­
но отказываются от работы и ведут паразитический образ жизни». (ГА РФ. Ф. Р-8131.
Оп. 32. Д. 6416. Л. 90).
29 Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 г. «Об усилении
борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими анти­
общественный паразитический образ жизни» (документ № 210).
13
сивными практиками использование мер социальной профилактики и воспи-
тания/псрсвоспитания с целью инкорпорации их в социум.
Люмпены, проститутки, бездомные бродяги и прочие категории, относя­
щиеся к асоциальным элементам, безусловно, являются своего рода головной
болью для любого общества и для любого государства. Вместе с тем рецеп­
ты лечения этих социальных болезней могут быть разными. В данном случае
качество и цели режима, политическая и культурная традиции страны имеют
непосредственное отношение к реальному содержанию политики, объектом
которой являются социальные маргиналы. В конечном счете определяющее
значение имеет главный вектор этой политики: дискриминация или адапта­
ция, исключение или инкорпорация, принуждение или воспитание, репрессии
или профилактика. На различных этапах советской истории отношение власти
к социальным аномалиям и их носителям менялось и соответственно меня­
лись государственная риторика, а также методы решения проблемы девиант­
ного поведения.

Опыт борьбы с социальными аномалиями в 1920-1930-е гг.

С проблемой социальных аномалий большевистская власть столкнулась
в самом начале своего пути, причем маргиналы, деклассированные элементы
были поначалу почти что союзниками — как активные участники октябрьского
переворота30. После установления новой власти бывшие «союзники» уже рас­
сматривались как дестабилизирующий фактор, угрожающий большевистско­
му режиму. Не случайно юридически социальные маргиналы и политические
оппоненты режима часто объединялись в одну категорию — «асоциальные
элементы» или «социальные паразиты». Между тем на практике отношение
к ним было различным, а степень социальной опасности определял классовый
подход: в этом смысле нэпман был страшнее хулигана, а бывшая гимназистка
подозрительнее проститутки.
На первых порах, до середины 1920-х гг. говорить о более или менее внят­
ной политике большевиков по отношению к социальным девиантам не прихо­
дится, и поведение власти, бросавшейся из одной крайности в другую, скорее
носило характер импровизаций. Поэтому В. И. Ленин то требовал «расстре­
лять и вывезти сотни проституток», то, как вспоминала К. Цеткин, предлагал
«возвратить проститутку к производительному труду, найти ей место в обще­
ственном хозяйстве»31. Тем не менее государственная риторика в тот момент
отражала, в общем, сочувственно-снисходительное отношение к обитателям
социального «дна»: все они — нищие, проститутки, уголовники — рассматри­
вались как «остатки» и даже «жертвы» старого режима, которые должны были
исчезнуть вместе с построением нового общества. Даже всплеск хулиганства

30 О роли маргиналов в революции 1917 г. см. подробнее: Булдаков В. П. Красная

смута. М., 1998.
31 Цит. по: Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города. С. 83, 85.
14
в начале 1920-х гг. поначалу не вызвал у новой власти никакой ответной ре­
акции, и только когда масштабы хулиганского террора стали угрожать соци­
альной стабильности, власть решилась перейти от «воспитательных» к репрес­
сивным мерам32.
Что касается положения дел на местах, то местные власти действовали на
свой страх и риск, руководствуясь собственным пониманием степени опасно­
сти тех или иных девиаций, поскольку никаких нормативных актов, регулиру­
ющих властные практики в этой сфере, в тот период просто не существовало.
Многие местные начальники брали на вооружение опыт российской полиции,
особенно доставалось в этом смысле женщинам, уличенным или заподозрен­
ным в проституции: на них устраивались облавы, проводилось принудитель­
ное медицинское освидетельствование и т. д.33 Большую проблему для боль­
шевиков в первые послереволюционные годы представлял собой уголовный
мир — не только вследствие активизации криминала, но и в результате резкого
снижения уровня розыскной работы, поскольку профессионалы, как чины по­
лиции, попали в разряд «классово чуждых».
В то же время, несмотря на правовой хаос, уже в середине 1920-х гт. пред­
принимаются попытки очертить границы асоциального поведения и опреде­
лить методы борьбы с социальными аномалиями. С этой точки зрения показа­
тельны споры вокруг определения «социальный паразитизм» и разделения его
носителей на «социально опасные» и «социально вредные» элементы. Тем, кто
не видел разницы между этими категориями и предлагал изолировать от обще­
ства всех «социальных паразитов», оппонировали защитники другой точки
зрения. Они считали, что вовсе не все девианты (нищие, бомжи, проститутки,
малолетние преступники) являются социально опасными и требуют репрес­
сивных санкций со стороны государства как меры социальной защиты34.
Дифференцированный подход к социальным девиациям определял государ­
ственную политику в этой сфере в течение второй половины 1920 — начале
1930-х гг. Как считает, например, Г. А. Бордюгов, в 1926-1927 гг. на первый
план выдвигаются предупредительные меры35. Борьба с социальными ано­
малиями (нищенством, проституцией, беспризорностью, алкоголизмом) в те
годы фактически получает статус государственной программы и включается
в первый пятилетний план. В 1929 г. появляются нормативные акты, призван­

32 Н. Лебина отмечает, что «на первых порах “новый хулиган” вызвал у советской
власти некое умиление». Случаи хулиганства предлагалось оценивать, руководствуясь
«классовым подходом»: в этом смысле особенно снисходительно власти относились
к хулиганам, третировавшим нэпманов и частных торговцев (Лебина Н. Б. Повседнев­
ная жизнь советского города. С. 62-63).
33 Бордюгов Г. А. Указ. соч. С. 64.
34 Там же. С. 64-65.
35 Там же. С. 65.
15
ные подвести правовую базу под политику государства по преодолению таких
социальных аномалий, как проституция и нищенство36.
В постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 26 августа 1929 г. «О мерах
по ликвидации нищенства и беспризорности взрослых» указывалось: «При­
знать наиболее целесообразной мерой ликвидации нищенства и беспризор­
ности трудовое перевоспитание лиц, занимающихся нищенством, равно как
и беспризорностью (взрослых)»37. Этим же постановлением создавалась диф­
ференцированная сеть специальных учреждений для помещения в них лиц,
занимающихся попрошайничеством — патронажного и принудительного про­
филя: распределителей, мастерских, трудовых сельскохозяйственных колоний
и учреждений закрытого типа с особым режимом содержания38.
Изменение государственной риторики по вопросу о причинах и природе
асоциальности и государственной политики в отношении девиантных групп
произошло в середине 1930-х гг. Вместе с тезисом о ликвидации в СССР враж­
дебных классов и построения основ социалистического общества пришлось
решать проблему существования асоциальных элементов в другом ключе. Со­
гласно идеологическому канону советский строй не мог порождать социаль­
ные аномалии, которые однозначно расценивались как «наследие прошлого».
Однако и асоциальные элементы, и асоциальное поведение были такой же ре­
альностью, как и прежде, в дореволюционной России. Поэтому для начала эту
довольно неприглядную изнанку советской жизни постарались просто спря­
тать: в 1930-е гг. положение социальных маргиналов становится запретной те­
мой — и для прессы, и для специальных социологических исследований.
Мощным инструментом борьбы с девиантами стала паспортизация населе­
ния, проведенная в 1933 г.39 По сути паспортизация стала своеобразной чисткой
всего населения страны, разделившей его на благонадежных и неблагонадеж­
ных. Секретный раздел «Инструкции о выдаче паспортов» устанавливал среди
прочих ограничения на выдачу паспортов для лиц, «не занятых общественно­
полезным трудом»40.
Однако паспортизация была знаковым, но переходным шагом на пути к от­
кровенно репрессивной политике в отношении представителей социального
«дна». В 1935 г. прошла первая масштабная акция по массовому изъятию асо-

36 По этому вопросу 26 августа 1929 г. были изданы два постановления ВЦИК

и СНК РСФСР: «О мерах борьбы с проституцией» и «О мероприятиях по ликвидации
нищенства и беспризорности взрослых» (СУ РСФСР. 1929. № 6. Ст. 657. Ст. 659).
37 СУ РСФСР. 1929. № 6. Ст. 659.
38 Подробнее см.: Бордюгов Г. А. Указ. соч. С. 66-67.
39 Решение о введении паспорта единого образца было принято на основании по­
становления ЦИК СССР и СНК СССР «Об установлении единой паспортной системы
по Союзу СССР и обязательной прописки граждан» от 27 декабря 1932 г.
40 Попов В. П. Паспортная система в СССР. 1932-1976 // Социологические иссле­
дования. 1995. № 8. С. 4.
16
циальных элементов. 9 мая 1935 г. был издан приказ НКВД № 00192, объектом
которого стали «социально вредные элементы». В их число попали уголовни­
ки, профессиональные нищие, бомжи, а также дети старше 12 лет, совершив­
шие преступления. Все они подлежали аресту и приговаривались решением
«тройки» НКВД к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере.
Всего на конец 1935 г. были арестованы как «социально вредные элементы»
266 тыс. человек41. Таким образом, «социально опасные» и «социально вред­
ные элементы» снова были объединены в одну категорию.
Следующая волна репрессий против социальных маргиналов пришлась
на годы большого террора. Согласно приказу НКВД № 00447, подписанному
Н. И. Ежовым в июле 1937 г., в число «неблагонадежных» попали такие кате­
гории, как уголовники, бродяги, нищие, кочующие цыгане. Вместе с тем, как
отмечает Дэвид Ширер, в государственной риторике и репрессивных практи­
ках по отношению к девиантным группам в 1937 г. произошли существенные
изменения, по сравнению с 1935 г. Эти перемены коснулись не только расши­
рения контингента асоциальных элементов, определенных в качестве объектов
для репрессий. В отличие от практик изъятия асоциальных элементов 1935 г.,
затронувших в основном город, репрессивная кампания 1937—1938 гг. прово­
дилась и в городе, и в деревне. Изменилась квалификация асоциальных деяний,
под которую теперь были подведены политические мотивации: социальные
маргиналы, как и все другие репрессируемые группы населения, рассматри­
вались как резерв антисоветских сил, как «пятая колонна»42. В соответствии
с новой квалификацией — переводом «антиобщественных» деяний в разряд
«антисоветских» — ужесточалась и репрессивная практика: к «социально
вредным элементам», как к «врагам народа», могла применяться высшая мера
наказания — расстрел.
Ужесточение репрессий коснулось прежде всего представителей уго­
ловного мира. Всего по приказу № 00447 было осуждено в 1937—1938 гг.
767 397 чел., из них уголовников — 127 967 чел. Пик репрессий против уго­
ловного мира пришелся на 1937 г.: тогда было осуждено 111 993 чел., совер­
шивших уголовные преступления, из них к расстрелу приговорили 36 063 чел.
и 75 930 чел. отправились в лагеря43.
В конце 1930-х гг. в СССР было заявлено о ликвидации нищенства и бро­
дяжничества44. Проблема борьбы с социальными аномалиями как наследием
старого режима, таким образом, считалась решенной. В стране, где согласно

41 Shearer D. Social Disorder, Mass Repression, and the NKVD during the 1930s.
P. 523-524.
42 Ibid. P. 529-532.
43 Юнге M., Биннер P. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447
и технология его исполнения. М., 2003; Биннер Р, Бордюгов Г., Юнге М. Вертикаль
большого террора // Новая газета. 2007. 5 августа.
44 Бордюгов Г. А. Указ. соч. С. 72; Фицпатрик Ш. Паразиты общества... С. 222.

17
конституции были построены основы социалистического общества, не оста­
лось причин, порождающих нищету, бродяжничество, проституцию, крими­
нал и прочие девиации. В официальном дискурсе отклоняющееся поведение,
антиобщественный образ жизни стали трактоваться как «пережитки прошло­
го», но — в сознании людей. Это значит, что причины девиации переводились
на субъективный уровень и рассматривались как следствие индивидуальных
дефектов, изъянов личности45. Подобное отношение к социальным аномалиям
сохранялось и в послевоенные годы.

Особенности государственной политики по отношению

к социальным аномалиям и девиантным группам в послевоенные годы
(1945 — середина 1960-х гг.)
Государственную политику по отношению к социальным маргиналам в по­
слевоенный период — с 1945 и до конца 1960-х гг. — можно условно разделить
на два периода: 1) 1945 — начало 1953 г. и 2) 1953-1960-е гг.
Особенности первого периода (1945 — начало 1953 г.) связаны с влиянием
войны на советское общество. Вторая мировая война — величайшая социаль­
ная катастрофа — привела к усилению процессов маргинализации в советском
социуме. Бездомность миллионов людей, массовое сиротство, рост криминаль­
ной активности — все эти явления были непосредственным следствием войны.
Социальная ситуация осложнялась развитием интенсивных миграционных по­
токов — с запада на восток и с востока на запад. Опыт и практики войны, ис­
черпавшие физический и духовный ресурс людей, 27 миллионов погибших,
террор 1930-х гг. и прочие потрясения — голод, репрессии и чистки, которые
продолжались и после войны, — все эти явления создавали такую социальную
ситуацию, которая продуцировала маргинальность и маргиналов. Ухудшение
криминогенной ситуации, рост преступности в стране тоже имеют «военный
след». Известно, что маргиналы — горючий материал для любых обществен­
ных беспорядков, поэтому процессы маргинализации населения, помимо
роста криминала, представляют серьезную угрозу социальной стабильности
вообще.
Однако никакого социального взрыва в послевоенные годы нс произошло.
Спаянный военной победой консенсус между властью и обществом, общая
усталость от экстремальности и тяга к «нормальной» жизни — эти и другие
причины, очень разные по своей природе, сыграли роль стабилизирующего
фактора. В числе причин, обеспечивающих социальную стабильность, нс на
последнем месте стояли меры, направленные на усиление репрессивной по­
литики, среди них и ужесточение уголовного законодательства. Кроме того,

45 Впоследствии это идеологическое обоснование маргинальности взяли на воору­

жение последователи советской модели в странах Восточной Европы, которым при­
шлось столкнуться с аналогичными проблемами (Korzilius Sven. «Assoziale» und «Para­
siten» im Recht der SBZ/DDR. S. 702-705).
18
 у государства в руках был такой инструмент контроля за поведением граж­
дан, как паспортная система и связанная с ней прописка. Периодически про­
водились кампании по «соблюдению паспортного режима», под прикрытием
которых осуществлялись «зачистки» городов от разного рода асоциальных
элементов.
После войны вновь пришлось вернуться к проблемам, о решении которых
официально было объявлено еще в конце 1930-х гг. — беспризорности детей
и нищенству. Оба явления за годы войны и после ее окончания приобрели мас­
совый характер. Беспризорники и нищие стали такой же приметой времени,
как в 1920-е гг.
Точных данных о количестве беспризорных и безнадзорных детей в по­
слевоенные годы, по-видимому, не существует — прежде всего из-за несо­
вершенства методики учета: в статистические сводки включались только
задержанные беспризорники, прошедшие через органы милиции и детские
учреждения; кроме того, один и тот же ребенок мог задерживаться по не­
скольку раз. Вместе с тем доступные статистические данные позволяют со­
ставить представление о масштабах этого явления. Только в течение четырех
лет — с 1943 по 1946 г. — через детские приемники-распределители про­
шли более 1 млн человек (1 021 850 чел.) — из них 471 тыс. чел. — это дети-
сироты46.
15 июня 1943 г. было принято постановление СНК СССР «Об усилении мер
борьбы с детской беспризорностью, безнадзорностью и хулиганством». По­
становлением предусматривалось существенно расширить сеть детских коло­
ний, в том числе колоний для содержания малолетних преступников. В цент­
ральном и местных аппаратах НКВД создавались отделы по борьбе с детской
беспризорностью, безнадзорностью и преступностью. Увеличивалась сеть
детских приемников-распределителей. Всего на начало 1947 г. в стране было
336 приемников-распределителей для беспризорных и безнадзорных детей.
Новый всплеск детской беспризорности пришелся на 1946 г. — в связи с не­
урожаем и голодом. Сводки сообщали о детях, брошенных (и подброшенных)
родителями или ушедших из семьи самовольно, просящих милостыню, бродя­
щих в поисках съестного, промышляющих воровством (документы № 94—96).
Их снимали с поездов, подбирали с улиц. «Голодное» происхождение детской
беспризорности и нищенства очевидно: если в первой половине 1946 г. через
приемники-распределители МВД прошло 128 507 чел., то во второй поло­
вине этого же года — 190 639 чел. Пик пришелся на июль-сентябрь 1946 г. —
вместе с возникновением продовольственного кризиса (тогда было задержано
103 923 чел.)47.
Вместе с голодом пришла и другая проблема: многие детские дома и пред­
приятия под разными предлогами отказывались принимать детей и трудоустра-

46 ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 168. Л. 69.

47 Там же. Л. 70.
19
ивать подростков. Однако даже пребывание в детском доме нс всегда служило
гарантией хотя бы сносного существования: случалось, что и воспитанники
детских домов тоже вынуждены были заниматься нищенством, «собирать ку­
сочки» (документ № 134).
Беспризорность детей и подростков влекла за собой и другую пробле­
му — рост преступности среди несовершеннолетних (документы № 101—
109). Беспризорные несовершеннолетние, совершившие незначительные
преступления (без судимости), направлялись в трудовые воспитательные
колонии МВД, осужденные к лишению свободы — в трудовые колонии
с особым режимом содержания. Всего в 1947 г. в стране насчитывалось
58 детских трудовых воспитательных колоний и 60 трудовых колоний,
в которых содержались соответственно 19 тыс. и 30 тыс. чел. (это зна­
чит, что контингент колоний для малолетних преступников был более мно­
гочисленным)48.
Проблему детской беспризорности и преступности после войны пыта­
лись решить нс только методом принудительной изоляции в колониях разного
профиля. Скорее — это был крайний случай. Главной тенденцией послево­
енных лет стала политика по организации социальной опеки и трудоустрой­
ства беспризорных и безнадзорных детей, привлечение к решению проблемы
школы и родителей. Из числа детей и подростков, прошедших через детские
приемники-распределители в 1943-1946 гг., примерно четверть (250 тыс. чел.)
была возвращена родителям, 381 тыс. чел. — направлены в детские дома,
318 тыс. (старше 14 лет) — трудоустроены на предприятиях, в колхозах или
направлены на учебу в ФЗО, 72 тыс. чел. (примерно 7 % от общего числа за­
держанных) отправлены в колонии49.
Вместе с тем, несмотря на репрессивные и воспитательные меры, пре­
ступность среди несовершеннолетних оставалась серьезной проблемой на
протяжении всех 1950-х гг. Статистика борьбы с детской беспризорностью
и безнадзорностью медленно, но улучшалась: если в 1952 г. всего по СССР
было задержано 39,5 тыс. беспризорных и 327 тыс. безнадзорных детей и
подростков, то в 1955 г. эти показатели составили соответственно 19,5 тыс.
и 289 тыс. чсл. (документы № 113, 114). Что касается данных о преступности
среди «устроенных» подростков, т. е. находящихся под опекой школы, комсо­
мола, семьи и проч., то они продолжали оставаться очень тревожными. Так,
в 1949 г. из общего числа привлеченных к уголовной ответственности несо­
вершеннолетних учащиеся школ до 16-летнего возраста составляли 28 %, а в
1950 году — 36 %50. Таким образом, проблема преступности среди несовер­
шеннолетних в числе прочих досталась преемникам Сталина.

48 ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 168. Л. 71-72.

49 Там же. Л. 69.
50 ГА РФ. Ф. Р-9415. Оп. 3. Д. 165. Л. 269.
20
 По «наследству» из послевоенного времени пришла в 1950-е и проблема ни­
щенства5'. Точного учета людей, занимающихся попрошайничеством в 1940 —
первой половине 1950-х гт., не было, статистические сведения фиксировали
только количество задержанных за нищенство органами милиции, поэтому
в сводки включались лица, имеющие по два и более приводов. В 1954 г. была
предпринята попытка подсчитать, наконец, реальное количество людей, зани­
мающихся попрошайничеством постоянно и по случаю. Таковых в целом по
СССР оказалось около 25 тыс. чел. — 20 тыс. проходили по учету в территори­
альных органах милиции и 5 тыс. — это нищие, промышляющие в поездах и на
станциях (документы № 36-38). По уточненным данным на конец 1954 г. коли­
чество нищенствующих было определено в 21 790 чел., из них 11 982 чел. —
в РСФСР51 52. Попрошайничество было по преимуществу городским явлением —
примерно 90 % всех учтенных нищих занимались своим промыслом в городах.
Правда, этот показатель не вполне отражает реальное положение дел, посколь­
ку в сельской местности учет был поставлен хуже, чем в городах.
Как и беспризорность, рост попрошайничества в годы войны и после ее
окончания был следствием общего обнищания населения и дезорганизации со­
циального порядка. Среди нищенствующих встречались как профессионалы,
сделавшие этот способ существования своего рода бизнесом, так и случайные
нищие, т. е. люди, впавшие во временную нужду. Число последних особенно
увеличилось в 1946 г. в связи с голодом53.
Профессиональные нищие составляли примерно десятую часть от всех, кто
занимался попрошайничеством. В отношении профессионального нищенства
можно говорить о возрождении в послевоенные годы традиций дореволюцион­
ного времени54. Милицейские сводки, как и в конце XIX в. материалы полиции,

51 Подробнее о нищенстве в послевоенные годы см.: Зубкова Е. Ю. С протяну­

той рукой. Нищие и нищенство в послевоенном СССР И Charies du monde russe. 2008.
№ 49/2-3.
52 ГА РФ. Ф. Р-9415. Оп. 3. Д. 256. Л. 59.
53 О нищенстве в связи с голодом 1946 г. см. также: Зима В. Ф. Голод в СССР
1946-1947: Происхождение и последствия. М., 1996.
54 О практиках нищенства в Российской империи см.: Левенстим А. А. Профессио­
нальное нищенство. Его причины и формы (СПб., 1900) И Нищенство. Ретроспектива
проблемы. СПб., 2004. С. 18-92. Максимов С. В. Бродячая Русь Христа-ради // Мак­
симов С. В. Собр. соч.: В 20 т. СПб., 1908. Т. 5; Прыжов. Нищие на Руси. Б. м., 1862;
Свирский А. И. Мир нищих и пропойц//Свирский А. И. Погибшие люди: Очерки: В 3 т.
СПб., 1898. Т. 3. Среди современных исследований этой проблемы следует отметить
публикации Хубертуса Яна: Jahn Н. F. Bettler in St. Petersburg: Gedanken zur kulturellen
Konstruktion sozialer Realität // Hausmann G. (Hrsg.). Gesellschaft als lokale Veranstaltung.
Selbstverwaltung, Assoziierung und Geselligkeit in den Städten des ausgehenden Zarenrei­
ches. Göttingen, 2002. P. 433-446; JahnH. DasSt. Petersburger Bettlerkomitee, 1837-1917//
Althammer B. (Hrsg.). Bettler in der europäischen Stadt der Moderne. Frankfurt am Main
[u. a.J, 2007.
 фиксировали наличие деревень, все население которых занимается попрошай­
ничеством — своего рода «нищенских гнезд» (А. Левенстим). На устойчивость
традиции указывает и тот факт, что профессиональное нищенство географиче­
ски концентрировалось в тех же регионах, что и до революции. В этом смыс­
ле была особо отмечена Калужская область (бывшая Калужская губерния)55.
Даже в 1954 г., уже после того, как были приняты довольно жесткие законы
против нищенства, крестьяне в пяти колхозах Калужской области продолжа­
ли заниматься этим ремеслом, хотя числились колхозниками; только в одном
колхозе имени Кутузова профессиональных нищих насчитывалось 326 чел.56
Калужская область по развитию нищенского промысла лидировала среди всех
сельских населенных пунктов РСФСР: в 1954 г. там было учтено 1583 чел.,
занимающихся попрошайничеством, за ней с существенным «отрывом» шла
Московская область (574 чел.). Самыми притягательными для нищих остава­
лись большие города: в 1954 г. в Москве было учтено 692 чел., в Ленинграде —
452 (документ № 38). Профессиональный нищенский промысел, как и до рево­
люции, был довольно прибыльным делом (документ № 40). ‘
Вместе с тем не профессиональные нищие определяли «лицо» этого явле­
ния в послевоенные годы. После войны среди просящих милостыню отчетливо
выделялись покалеченные на войне люди, бывшие фронтовики, в народе им
даже дали особые имена, маркирующие характер увечья: «костыли», «обруб­
ки», «тачки», «печённые»57. До начала 1950 гг. их можно было встретить в по­
ездах, на вокзалах и рынках, потом увечные фронтовики и прочие нищие стали
исчезать из городов. Однако и спустя 10 лет после окончания войны инвалиды-
фронтовики составляли еще весомую долю нищенствующих: даже по офици­
альным, неполным данным, в 1954 г. их было учтено по СССР 2545 чел. (т. е.
около 12 % от всех учтенных нищих), из них большинство — 2323 — имели
пенсии и другие пособия, и в то же время 1783 занимались нищенством постоян­

55 На распространение профессионального нищенства в деревнях Калужской гу­

бернии указывал известный российский юрист Август Левенстим. См.: Левенстим А. А.
Указ. соч. С. 57.
56 ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 3288. Л. 166. Профессиональное нищенство в Ка­
лужской области сохранялось еще довольно долго. Так, в декабре 1958 г. прокурор
области И. Садовников торопил Москву с принятием нового закона против нищенства,
мотивируя свою просьбу следующим образом: «В ряде колхозов... Калужской области
большая группа формально числящихся колхозников... из года в год занимаются про­
фессиональным нищенством, тем самым дезорганизуют колхозную дисциплину, сры­
вают все хозяйственные работы в колхозах, позорят советское государство, однако при
отсутствии действенного закона... все предупредительные и воспитательные меры не
оказывают на них никакого влияния» (ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 6416. Л. 79).
57 «Костыли» — без одной или двух ног; «обрубки» — с ампутированным руками,
«тачки» — без обеих ног на тележке, служившей способом передвижения; «печён­
ные» — с ожогами (как правило, танкисты). Терминология заимствована у Эдуарда
Кочергина: Кочергин Э. Ангелова кукла. СПб., 2007. С. 142.
22
но и только 762 чел. — от случая к случаю. Подобная статистика, несомненно,
свидетельствовала об изъянах советской системы социального обеспечения:
в данном случае нищенская в буквальном смысле слова пенсия толкала людей
к нищенству, как и неустроенность в учреждениях социального призрения (до­
мах инвалидов)58.
Вместе с тем распространение нищенства среди инвалидов войны и вообще
само это явление в послевоенные годы говорили и о другом — об известном
возрождении культуры нищенства вследствие экономических и социальных
потрясений, которые принесла с собой война. Масштабы распространения ни­
щенства в послевоенные годы, конечно, не достигали показателей Российской
империи (когда нищенствовала почти треть миллиона человек)59 и почти втрое
уступали показателям первых лет советской власти: так, перепись 1923 г. учла
35 тыс. нищенствующих в РСФСР, а по данным учета 1954 г. их было 12 тыс.
чел.60 Вместе с тем вывод об исчезновении в СССР этой формы социальных
девиаций был далек от действительности.
До 1951 г. власть через органы охраны правопорядка и социальной опеки
пыталась бороться с нищенством, в общем, традиционными способами — как
с помощью административных мер, ограничивающих передвижение нищих
и их промысел в городах (в рамках мероприятий по поддержанию паспортного
режима), так и в результате развития системы социального обеспечения и со­
циального призрения. Однако эти меры не имели большого эффекта. Между
тем нищенство наносило серьезный удар по престижу страны и особенно про­
пагандируемому образу советского государства. Если в первое время после
окончания войны наличие нищенства можно было объяснить в русле популяр­
ной тогда идеологемы «временных трудностей», то чем дальше, тем больше
эта неприглядная сторона действительности портила «фасад» советской жиз­
ни. Наличие большого количества нищих вызывало вопросы и недоумение
у советских граждан, не говоря уже о редких иностранных гостях (документы
№ 20, 31, 32). Тогда ставка была сделана на решение проблемы нищенства ме­
тодами государственного принуждения.
В 1951 г. была проведена первая после войны масштабная операция по изъ­
ятию нищих из городов. Первоначально операция по ликвидации нищенства
задумывалась как столичное мероприятия и планировалась прежде всего в Мо­

58 Подробнее о системе пенсионного обеспечения и социального призрения ин­

валидов войны см.: Fieseier В. Arme Sieger. Die Invaliden des Großen Vaterländischen
Krieges // Osteuropa. 55 (4-6). 2005: Themenheft: Kluften der Erinnerung. Deutschland und
Rußland 60 Jahre nach dem Ende des Zweiten Weltkriegs. S. 207-217; Физелер Б. «Нищие
победители»: Инвалиды Великой Отечественной войны в Советском Союзе // Непри­
косновенный запас. 40/41 (2-3). 2005. С. 290-297.
59 По данным специальной Комиссии Министерства внутренних дел в 1877 г. об­
щее число просящих подаяния в 71 губерниях, областях, градоначальствах и городах
составило 293 445 чел. (Левенстим А. А. Указ. соч. С. 19).
60 Бордюгов Г. А. Указ. соч. С. 61; ГА РФ. Ф. Р-9415. Оп. 3. Д. 256. Л. 59.
23
скве. Адресность акции сама по себе говорит о том, что власти были озабочены
не столько положением людей, вынужденных просить подаяние или занимаю­
щихся этим по меркантильным соображениям, сколько стремились «облагоро­
дить» облик главного города страны — витрину Советского Союза.
Разработка решения по этому вопросу была поручена Н. С. Хрущеву, как
руководителю Москвы (документ № 2). 19 июля 1953 г. было принято по­
становление Совета Министров СССР № 2590-1264с «О мероприятиях по
ликвидации нищенства в Москве и Московской области и усилению борьбы
с антиобщественными, паразитическими элементами». Постановление носило
секретный характер. В нем определялся ряд мер, направленных на ликвида­
цию и предупреждение нищенства. Лица, занимающиеся попрошайничеством,
разделялись на две категории — нетрудоспособные и трудоспособные (полно­
стью или частично). Нетрудоспособные граждане передавались на попечение
органов социального обеспечения и родственников. Одной из самых больших
проблем в системе социального обеспечения и призрения была нехватка домов
инвалидов — для тех, кто не имел родственников. В постановлении предусма­
тривалось построить в 1951-1952 гг. на территории ряда соседних с Москвой
областей и в самом городе дома для размещения в них престарелых и инвали­
дов на 7500 мест и интернаты для слепых инвалидов на 1000 мест с учебно­
производственными мастерскими.
Лица из числа нищенствующих, сохранившие трудоспособность, подлежа­
ли устройству на работу на предприятия и в колхозы. Нищенство работоспо­
собных граждан теперь преследовалось по закону: органам милиции и органам
охраны МГБ СССР на железнодорожном и водном транспорте предоставлялось
право выселять таких нищих, а также тех, кто занимался бродяжничеством,
по постановлению Особого совещания при МГБ СССР в отдаленные районы
Советского Союза сроком на 5 лет с обязательным привлечением к трудовой
деятельности по месту поселения. Эта мера касалась мужчин в возрасте от
18 до 55 лет и женщин от 18 до 50 лет.
Спустя несколько дней появился нормативный акт, распространивший
меры по борьбе с нищенством на всю территорию Советского Союза: 23 июля
1951 г. был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О мерах борьбы
с антиобщественными, паразитическими элементами» (документ № 3). Указ,
как и постановление, являлся секретным. Он также касался двух категорий на­
селения — нищих и бродяг, которые и подпадали под определение «антиобще­
ственные, паразитические элементы». Однако в отличие от постановления указ
носил исключительно репрессивный характер и касался только тех, кто зани­
мался нищенством и бродяжничеством, будучи трудоспособным. Штрафные
санкции, предусмотренные указом, были аналогичны тем, что предписывались
постановлением от 19 июля 1951 г.
По данным МВД СССР, за первые полгода применения указа от 23 июля
1951 г. было задержано почти 107 766 чел., в 1952 г. — 156 817, в 1953 —
182 342 чел. Подавляющее большинство нищих — 70 % — были инвалида­
ми, преимущественно инвалидами войны. Так называемые «профессионалы»
24
среди нищих составляли около 10 %, еще 20 % пришлось на долю тех, кто
испытывал «временную нужду» (документ № 33). На самом деле, эти данные,
как признавались сами работники милиции, очень приблизительно отражали
картину нищенства. Многие нищие задерживались несколько раз: среди них
были даже своего рода «рекордсмены», побывавшие в милиции до 30 раз.
Инвалиды, занимающиеся попрошайничеством и бродяжничеством, в при­
нудительном порядке отправлялись в специально созданные инвалидные дома,
расположенные, как правило, где-нибудь в глуши, подальше от глаз. Предусмо­
тренное постановлением правительства строительство новых домов инвалидов
продвигалось медленно: из запланированных 35 домов и интернатов на начало
1954 г. оказались построенными лишь четыре. В имеющихся домах инвалидов
и интернатах условия жизни часто были настолько удручающими, что люди
бежали оттуда при первой возможности. И снова начинали заниматься своим
вынужденным ремеслом — просить милостыню.
Министерство внутренних дел СССР, которое занималось «отловом» ни­
щих инвалидов, предложило свой план мероприятий по борьбе с нищенством
(документ № 34). Он состоял из девяти пунктов, главный смысл которых за­
ключался в усилении принудительного характера государственных мер по
отношению к нищим и инвалидам. Например, высказывались предложения
в целях «предотвращения самовольных уходов» преобразовать инвалидные
дома в дома закрытого типа — с «особым режимом» содержания. Что означает
«особый режим», объяснять не приходилось: фактически речь шла о полной
изоляции этой категории граждан и создании системы их содержания, анало­
гичной тюремной. Только в заключительной части плана МВД содержались
предложения о расширении мер социальной опеки инвалидов, в частности об
увеличении размера пенсий.
Помимо мероприятий по удалению из городов нищих и бродяг, предусмо­
тренных указом от 23 июля 1951 г., чистка городов от разного рода асоциаль­
ных и просто нежелательных элементов продолжала осуществляться в рамках
соблюдения паспортного режима. Всех, кто не имел права проживать в режим­
ных городах или не имел постоянного места жительства, удаляли из больших
городов, особенно Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик. Грани­
ца режимной зоны от Москвы и Ленинграда проходила по 100-му километру,
в других городах — по 50-му километру. Так географически обозначалась по­
лоса отчуждения, предназначенная для выселения всех «неблагонадежных»:
города и поселки за 101-м километром со временем становились своего рода
резервуаром, накопителем асоциального элемента. В повседневном бытовании
понятие «101-й километр» — эта своеобразная «черта оседлости» для соци­
альных маргиналов — приобрело символический смысл, обозначающее место
с устойчивой криминальной репутацией.
Таким образом, в начале 1950-х гг. в государственной политике по отноше­
нию к социальным маргиналам возобладала тенденция к их изоляции, факти­
чески исключению из социума. Меры социальной опеки и поддержки начи­
нают играть подчиненный характер и являются явно недостаточными, чтобы
25
бороться против социальных аномалий и поддержать группы риска. Усиление
репрессивной политики в отношении пограничных слоев общества имело дво­
який эффект: с одной стороны, с ее помощью удалось удержать под контролем
криминальную ситуацию и добиться снижения криминальной активности. Од­
нако в то же время в результате этих мер фактически создавалась социальная
база, которая вскоре начнет воспроизводить асоциальное поведение в массо­
вых масштабах. Подобный сценарий развития событий начал реализовываться
после смерти Сталина.

1953 год открыл новый этап в истории взаимоотношений маргиналов и го­

сударства. У него было несколько отличительных особенностей. В это время
происходят знаковые перемены в самом качестве и направленности государ­
ственной политики в отношении окраинных групп советского социума. Смысл
этих перемен определял переход от политики изоляции к стремлению инкор­
порировать социальный андеграунд в «основное» общество. Само общество,
«общественность» начинает играть в этом процессе все более значительную
роль, беря на себя функции по поддержанию социального порядка, которые
раньше были свойственны лишь государственным структурам. Другая, но свя­
занная с первой, особенность данного этапа состоит в интенсивном развитии
правовой базы — разработке норм и обусловленных ими практик по преодо­
лению социальных аномалий. В отличие от предыдущих лет этот процесс ста­
новится гласным и проходит в дискуссиях как среди экспертов, так и широкой
публики. Социальные аномалии, как и в середине 1920-х гг., снова привлекают
к себе самое пристальное внимание. Вектор поисков путей их преодоления во
многом определяет общая атмосфера «оттепели».
Однако либерализация политики в отношении носителей социальных де­
виаций наталкивалась на достаточно сильное сопротивление сторонников
репрессивно-изолирующей линии. Позиция «ястребов» объяснялась не только
влиянием прежних стандартов и моделей социальных отношений. Сама жизнь
бросала вызовы, ставившие под вопрос уместность либерального курса, по
крайней мере в таких сферах, как борьба с уголовным криминалом и хулиган­
ством. После смутных времен революции и Гражданской войны маргиналы
и деклассированные элементы снова вышли из тени на авансцену политиче­
ских событий. В середине 1950 — начале 1960-х гг. вспыхнули социальные
беспорядки, в том числе и массового характера, в различных городах и регио­
нах страны. Маргиналы — люмпены, хулиганы, уголовники — играли в бес­
порядках весьма активную роль — как «поджигатели» и активные участни­
ки61. В этом криминальном вызове тоже заключается особенность хрущевского
времени.

61 Подробнее о роли маргиналов в общественных беспорядках см.: Козлов В. А.

Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе: 1953 — начало 1980-х гг.
Новосибирск. 1999.
26
 Впервые «криминал» заявил о себе почти сразу после смерти Сталина —
весной 1953 г., когда в связи с проведением мартовской амнистии оказав­
шиеся на свободе уголовники устроили настоящий криминальный террор.
Беспорядки начались уже в пути следования эшелонов с амнистированными.
С мест шли тревожные сигналы: «Амурский обком сообщил, что амнистиро­
ванными, следующими эшелоном № 701, произведено ограбление буфетов
и перронных лавок на 6 железнодорожных станциях. Оперативные группы,
сопровождавшие эшелоны, будучи запуганными, во многих случаях бездей­
ствуют. На станции Михайло-Чесноковская 20 мая большая группа амнисти­
рованных разогнала милицию и в течение двух с половиной часов держала
станцию в своих руках»62. Однако больше обкомов были обеспокоены разгу­
лом амнистированных уголовников простые граждане. Они обращались с жа­
лобами в ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, лично к советским
руководителям. Писем-обращений было так много, что МВД СССР вынужден
был организовать специальную проверку и расследовать случаи бесчинств,
упомянутые в письмах (документы № 46-52).
Результаты проверки министр С. Н. Круглов через несколько месяцев до­
кладывал К. Е. Ворошилову. Большинство фактов, о которых «сигнализирова­
ли» граждане, подтвердились. Так, в анонимном письме из Ульяновска сооб­
щалось, что уголовники захватили райком партии и ограбили его сотрудников.
«Это ограбление действительно имело место, — подтвердил С. Н. Круглов. —
19 мая 1953 г. освобожденный по амнистии Прокудин, будучи пьяным, зашел
в здание райкома КПСС и в одной из комнат отобрал у четырех работников рай­
кома, в том числе и секретаря райкома, наручные часы, оборвал телефонный
провод и скрылся. Через 1,5 часа работниками милиции преступник был задер­
жан и 20 июня 1954 г. осужден к 15 годам заключения в ИТЛ [исправительно-
трудовой лагерь]»63.
В связи с усложнением криминогенной обстановки в стране 2 июля 1953 г.
Президиум ЦК КПСС одобрил проект Указа Президиума Верховного Совета
СССР «О неприменении амнистии к лицам, осужденным за разбой, к ворам-
рецидивистам и злостным хулиганам». Лица, освобожденные на основании
Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 г. «Об амни­
стии», если они нигде не работали, отправлялись обратно в лагеря на срок,
оставшийся к моменту освобождения по амнистии64.
Уголовный разбой, устроенный частью амнистированных, имел и другую
сторону — он повлиял на отношение граждан к бывшим заключенным вооб­
ще: человек, побывавшей на «зоне», независимо от характера совершенного
им преступления, воспринимался как потенциальный уголовник и поэтому

62 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 402. Л. 89.

63 ГА РФ. Ф. Р-7523. Он. 85с. Д. 250. Л. 44.
64 Реабилитация: как это было: Документы Президиума ЦК КПСС и другие мате­
риалы: В 3 т. Т. 1. Март 1953 — февраль 1956. М., 2000. С. 382.
27
вызывал подозрение. Сходное отношение к амнистированным демонстриро­
вали и представители официальных структур, а также предприятий: бывших
заключенных очень неохотно принимали на работу. В июне 1953 г., спустя два
месяца после проведения амнистии, в разных городах и областях не было тру­
доустроено от 25 до 40 % амнистированных65. Так что «безделье» вышедших
на свободу граждан нередко носило вынужденный характер и не всегда озна­
чало возврат к криминальному прошлому.
Позднее, на фоне общего роста криминальной активности в стране, а также
массовых беспорядков, эксцессы, связанные с амнистией 1953 г., будут вос­
приниматься как криминальный эпизод. Главной сценой массовых беспоряд­
ков стали малые и средние города, в том числе и города, находящиеся за так
называемым 101-м километром: сработал эффект «накопителя» асоциального
элемента. Летом 1961 г. беспорядки докатились и до самых границ Московской
области — несколько дней города Александров и Муром фактически находи­
лись во власти хулиганов и криминального элемента66.
Во всех случаях городских беспорядков властям в конце концов удавалось
справляться с ситуацией. Происходило это во многом благодаря локализации
конфликта — в том смысле, что вспышки волнений в городах хотя и приняли
значительные масштабы, но все-таки носили «точечный» характер. Сложнее
было бороться с другим явлением, которое буквально расползалось по всей
стране и вызывало у властей все большее беспокойство. Речь шла о так называ­
емых «преступлениях против общественного порядка», или просто—хулиган­
стве. Явление в середине 1950-х гг. приняло настолько массовый характер, что
Владимир Козлов пишет о «хулиганизации» страны67, что вызывает аллюзии
с индустриализацией и коллективизацией. Только в отличие от последних «ху-
лиганизация» не была запрограммирована и организована, а реакция властей
скорее свидетельствует о том, что масштабы хулиганского разгула оказались
для нес совершенно неожиданными.
Чтобы представить себе масштабы «хулиганизации» страны, достаточно
сопоставить цифры: в 1946 г. за хулиганство были арестованы и получили раз­
личное наказание 70 тыс. человек, через 10 лет — в 1956 г. — 200 тыс. Данные
эти неполные, потому что большинство так называемых хулиганов вообще не
привлекались ни к какой ответственности68. Статистика хулиганства озадачи­
вала нс только масштабами распространенности «преступлений против обще­
ственного порядка» — не менее тревожными были данные о социальном со­
ставе хулиганов. Социальное «лицо» хулиганства — антиобщественного по
своему характеру явления — не было «асоциальным». Так, среди осужденных

65 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 402. Л. 46-47.

66 О беспорядках в Муроме и Александрове см.: Козлов В. А. Массовые беспорядки
в СССР. С. 258-287.
67 Там же. С. 199.
68 Тамже. С. 186.
28
 за этот вид преступлений в 1957 г. «лица без определенных занятий» состав­
ляли всего 7,8 %. Основная доля привлеченных к ответственности за хулиган­
ство пришлась на «обычных» граждан, главным образом рабочих. Кроме того,
«средний» советский хулиган был молод: среди осужденных за хулиганство
в 1957 г. более 40 % были не старше 25 лет69.
Последний факт вызывал особое беспокойство и партийных структур,
и органов милиции. Комсомольский лидер, секретарь ЦК ВЛКСМ Александр
Шелепин оценивал создавшуюся ситуацию как критическую. В мае 1955 г. он
обратился в ЦК КПСС с письмом, где нарисовал довольно впечатляющую кар­
тину распространения хулиганства, пьянства и прочих асоциальных явлений
среди молодежи. В Сталинграде органы милиции арестовали группу рабочих
из 12 человек, которая за два месяца совершила 15 нападений с целью ограбле­
ния. В городе Красноуральске Свердловской области учащиеся ФЗО устраива­
ли коллективные драки и прочие бесчинства, группа была организована, имела
соответствующие знаки отличия в виде татуировки. В ряде городов в «амо­
ральных» поступках замечены школьники старших классов и даже пионеры.
Не отличалось образцовым поведением и студенчество: в Томске, например,
в течение одного учебного года были подобраны на улице 93 пьяных студен­
та. Столичные студенты не отставали в этом смысле от своих томских собра­
тьев70.
Шелепин заверял, что «комсомольские организации принимают меры»
(проводят беседы о «комсомольской морали», выступают в печати, организу­
ют рейды против хулиганов), однако «все это не дает нужных результатов»71.
Ситуация требует вмешательства ЦК КПСС, — считал комсомольский секре­
тарь и просил санкционировать издание специального «закрытого письма» по
борьбе с хулиганством и «аморальными проступками» среди молодежи. Такое
письмо было действительно подготовлено и направлено в комсомольские ор­
ганизации. Его «закрытый» характер говорит о том, что руководство страны
не желало предавать проблему асоциального поведения молодежи широкой
огласке.
Рост хулиганских проявлений среди молодежи во второй половине 1950-х гг.
не был исключительно советским феноменом. Это был своего рода «послево­
енный синдром», затронувший многие страны и предвосхитивший «бурные»
60-е годы72. Бунтарство молодежи имело под собой разные мотивации, и в этом
смысле настроение молодежи в странах Восточной Европы было созвучно
с настроениями сверстников на Западе. Последние, безусловно, пользовались
несравненно большей свободой для выражения своих настроений, тогда как

69 Там же. С. 186-187.

70 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 128. Л. 83-88.
71 Там же. Л. 83—84.
72 Хобсбаум Э. Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век. 1914—1991. М., 2004.
С. 347.
29
политические режимы восточноевропейских стран стремились максимально
сузить пространство для выхода молодежного радикализма — в каких бы фор­
мах тот ни выражался. Такова была задача, однако ее решение далеко не всегда
оказывалось успешным. Об этом свидетельствует и советский опыт, и опыт
других стран соцлагеря по борьбе с асоциальным поведением молодежи.
В ГДР, например, хулиганство и криминальная активность молодежи в конце
1950-х гг. воспринимались как проблема государственного значения: с 1957 г.
она выносится на публичное обсуждение, к ее решению подключается не толь­
ко полиция, но и руководство страны73.
Советский хулиган был молодым, и этот факт среди прочих имел демо­
графическое объяснение — сама страна в то время была очень молодой: так,
в Российской Федерации в конце 1950-х гг. люди в возрасте до 30 лет состав­
ляли 55 % населения74. В асоциальном поведении молодежи, с одной стороны,
выплеснулся дух бунтарства, непослушания, свойственный молодому возрасту
вообще. С другой стороны, «дети войны» — как иногда называют это поколе­
ние — испытали на себе влияние криминального мира, «воровской романтики».
Как вспоминал о своих детских увлечениях музыкант Алексей Козлов, «образ
“урки” [вора, уголовника] вызывал не только страх, но и особое чувство уваже­
ния. В дворовой жизни среди мальчишек среднего возраста считался модным
этакий симбиоз урки и приблатненного матросика»75. В моду среди подрост­
ков вошли татуировки и «блатные» песни — своеобразный гибрид тюремного
фольклора и городского романса. Стремление подражать этому, как казалось,
независимому, свободному миру взрослых тоже стимулировало асоциальное
поведение подростков.
Как реагировала власть на криминальную ситуацию в стране? Ни массо­
вые беспорядки, ни распространение хулиганства на первых порах не привели
к усилению репрессивной практики. Напротив, предпринимались шаги по ли­
берализации уголовного законодательства, реформированию паспортного ре­
жима, досрочному освобождению ряда категорий заключенных и т. д.
Первым в этом ряду стояла либерализация паспортного режима (докумен­
ты № 249, 250, 261). 21 мая 1953 г. по инициативе Л. П. Берии было принято
постановление Совета Министров СССР № 1305-515сс «Об упразднении па­
спортных ограничений и режимных местностей». В тот момент в Советском
Союзе паспортные ограничения были распространены на 340 городов, мест­
ностей, железнодорожных узлов, а также на пограничную зону вдоль всей гра­
ницы шириной от 15 до 200 км. С 1943 по 1953 г. паспортные ограничения
по судимости получили 3 млн 900 тыс. чел. (из них только за один 1952 г. —

73 Lindenberger Т. Volkspolizei. Herrschaftspraxis und öffentliche Ordnung im SED-

Staat 1952-1968. Weimar, Wien, 2003. S. 412^147.
74 Население России в XX веке. Исторические очерки. Т. 2. 1940-1959 гг. М., 2001.
С. 366.
75 Козлов А. «Козел на саксе» — и так всю жизнь... М., 1998. С. 56.
30
 275 тыс. чел.). В течение 1948-1952 гг. по всем городам страны было вы­
явлено 5 млн 591 тыс. чел., нарушающих паспортный режим, из них
было привлечено к уголовной ответственности за нарушения паспорт­
ного режима 127 тыс. чел. и оштрафовано в административном порядке
4365 тыс. чел.
При наличии ограничений, — подчеркивалось в постановлении от 21 мая
1953 г., — «граждане, отбывшие наказание в местах заключения или ссылки
и искупившие тем самым свою вину перед обществом, продолжают испыты­
вать лишения (выделено нами. — Сост.)». Было признано, что «существую­
щая вдоль границы режимная зона не имеет практического значения для охра­
ны границы», «режим и паспортные ограничения, введенные в этих районах,
тормозят их экономическое развитие».
Постановлением значительно сокращался список городов и местностей,
в которых сохранялся режим паспортных ограничений. В эту категорию во­
шли: Москва и 24 пригородных района, Ленинград и 5 пригородных районов,
Владивосток, Севастополь и Кронштадт. Перечень преступлений, влекущих за
собой паспортные ограничения, был сокращен с 28 до 676.
Существенно изменялся порядок преследования тех, кого относили к ка­
тегории «лиц, не занимающихся общественно-полезным трудом», т. е. со­
циальных маргиналов в том числе. Ранее граждане, не занимающиеся
общественно-полезным трудом свыше 3 месяцев, кроме инвалидов, пенсионе­
ров и иждивенцев, подлежали выселению из 262 режимных городов и мест­
ностей — без указания срока, на который они удаляются. Постановлением от
21 мая 1953 г. порядок удаления (без указания срока) был сохранен, но пере­
чень местностей, откуда подлежали удалению указанные граждане, сократил­
ся. В него вошли Москва, столицы союзных республик, краевые и областные
центры.
После ареста Берии и ухудшения криминальной ситуации в стране в связи
с амнистией было решено внести коррективы в порядок паспортных ограни­
чений, установленных постановлением от 21 мая 1953 г. Эти изменения закре­
плялись в постановлении Совета Министров СССР от 21 октября 1953 г. «О со­
кращении количества режимных городов и местностей и перечня паспортных
ограничений». Изменения не коснулись переченя преступлений, влекущих за
собой паспортные ограничения. Однако список режимных местностей был
вновь расширен, хотя, несмотря на сильное давление из регионов и городов,

76 Было признано необходимым сохранить «в порядке исключения паспортные

ограничения в отношении лиц, имеющие судимость за особо опасные преступления»,
по статьям УК РСФСР (и соответствующим статьям УК союзных республик): кон­
трреволюционные преступления (ст. 58 и ст. 193-24); бандитизм (ст. 59-3); хулиганство
(ст. 74. ч. 2) при наличии двух судимостей за это преступление; умышленное убийство
(ст. 136); кража, совершенная воровской шайкой или повторно (ст. 1. ч. 2. Указа Пре­
зидиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной
собственности граждан»); разбой (ст. 2. того же Указа).
31
требовавших восстановления прежнего статуса, он был гораздо меньшим, чем
до мая 1953 г.77
В отношении лиц, нс занимающихся общественно-полезным трудом свыше
3 месяцев, было установлено, что они подлежат удалению на срок до 2 лет; им
предоставлялось право на прописку в любом другом городе на общих основа­
ниях; в перечень городов, откуда подлежали удалению эти лица, дополнитель­
но были включены города Севастополь, Кронштадт и Балтийск.
С 1954 г. стала применяться практика условно-досрочного освобождения
заключенных, а позднее — передачи осужденных под поручительство (на по­
руки). Первоначально возможность досрочного освобождения была предусмо­
трена для осужденных, совершивших преступления в возрасте до 18 лет (Указ
Президиума Верховного Совета СССР от 24 апреля 1954 г.), спустя несколько
месяцев была введена практика условно-досрочного освобождения без воз­
растных ограничений (Указ от 14 июля 1954 г). Исключение делалось для лиц,
осужденных за «контрреволюционные преступления», умышленное убийство,
бандитизм, разбой и крупные хищения государственного и общественного
имущества. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от
3 сентября 1955 г. от дальнейшего отбытия наказания освобождались инва­
лиды, престарелые, беременные и имеющие малолетних детей женщины. Ис­
ключение было сделано в отношении осужденных за измену родине, шпионаж,
террор и диверсию. Таким образом, «под указ» подпадала и некоторая часть
заключенных, осужденных по политическим мотивам (например, за «антисо­
ветскую агитацию» и «недоносительство»).
Отношение к людям, осужденным за различные преступления — реальные
и мнимые, — менялось в ходе начавшегося процесса реабилитации. Он кос­
нулся не только политических заключенных, но и «сидельцев» как таковых.
На XX съезде КПСС в выступлении Н. С. Хрущева прозвучала мысль о не­
обходимости подключения общественности к делу борьбы с преступностью
и «перевоспитания» преступников. 24 марта 1956 г. был издан Указ Президиу­
ма Верховного Совета СССР «О рассмотрении дел на лиц, отбывающих нака­
зание за политические, должностные и хозяйственные преступления». За пер-

77 Постановлением от 21 октября 1953 г. вносились следующие изменения в спи­

сок режимных городов и местностей:
1) перечень режимных районов вокруг Ленинграда увеличивался с 5 до 16;
2) был введен особый паспортный режим в столицах 15 союзных республик, в го­
родах Архангельске. Балтийске, Батуми, Горьком, Куйбышеве, Мурманске, Молотове,
Молотовске, Новосибирске. Одессе, Ростове-на-Дону, Сталинграде, Сталине, Сверд­
ловске, Харькове и Челябинске;
3) восстанавливалась запретно-пограничная зона вдоль границы СССР с сокраще­
нием этой зоны в Калининградской и Закарпатской областях до пределов пограничных
районов-округов, а в Бурят-Монгольской АССР, Хабаровском и Приморском краях,
Иркутской, Читинской и Амурской областях — до пределов пограничных сельских
советов.
32
выс пять месяцев действия этого указа было освобождено из мест заключе­
ния 76 187 чел., из них 39 393 отбывали наказания по политическим статьям,
а остальные 36 794 чел. были осуждены за должностные, хозяйственные и иные
преступления. 9363 чел. вышли на свободу под поручительство родственников
и общественных организаций7879 .
Тон кампании по «перевоспитанию» людей, совершивших преступления,
задавал главный человек в стране — Никита Хрущев. Министр внутренних
дел Н. П. Дудоров на одном из совещаний 1956 г. вспоминал о своем недавнем
разговоре с Хрущевым. Высказывая свое недовольство по поводу отношения
к отбывающим свой срок осужденным со стороны администрации лагерей и ко­
лоний, Хрущев наставлял своего собеседника: «У нас, естественно, нет капи­
талистов, и они не находятся в местах заключения. У нас в местах заключения
находятся наши советские люди, которые по тем или иным причинам совер­
шили преступление, их осудили, и правильно сделали, но мы должны принять
все необходимые меры, чтобы вернуть к трудовой жизни этих людей (выде­
лено нами. — Сост.)»19- Так Хрущев со свойственной ему легкостью превра­
тил идею «преступник — тоже человек», неоднократно звучавшую в 1920-е гг.
и основательно подзабытую потом, в другую формулу: «преступник — совет­
ский человек». К «советскому человеку» полагалось и иное отношение. При­
мер решил показать снова Хрущев: выступая на очередном, третьем съезде
писателей, он поделился своими впечатлениями о встрече с вором-рецидиви­
стом, которому он помог найти работу и устроиться в жизни. Этот случай имел
большой резонанс (документы № 67-69).
В 1958 г. были приняты «Основы уголовного законодательства», предусма­
тривающие гуманизацию этой сферы. В результате в 1959 г. учтенная пре­
ступность сокращается на 30,2 %80. Однако уже в 1960 и 1961 г. показатели
преступности снова «поползли» вверх81. В июне 1961г. проблема роста преступ­
ности — впервые в практике функционирования партийных структур — выно­
сится на обсуждение пленума ЦК КПСС. Для этого было два повода — новая
партийная программа, в которой в контексте достижения главной цели — по­
строения коммунизма — ставилась задача искоренения преступности.
Второй повод был скорее ситуативным, однако он имел гораздо более се­
рьезные последствия для изменения уголовного законодательства. В мае 1961 г.

78 ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 481. Л. 217-218.

79 Там же. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 4011. Л. 519.
80 Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировой криминологический анализ. М.,
1999. С. 63.
1,1 Виктор Лунеев считает, что этот рост был связан не столько с действительным
увеличением числа преступлений, сколько с принятием новых республиканских кодек­
сов, сопровождавшимся «адаптационным синдромом» — отсутствием следственно­
судебной практики но новому законодательству, неосведомленностью граждан и т. д.
(Там же. С. 63).
33
в Москве прошел суд по так называемому «делу валютчиков», обвиняемые по­
лучили по максимуму — 15 лет лишения свободы. Однако Хрущев посчитал
приговор слишком мягким, и на заседании Президиума ЦК 17 июня 1961 г.,
т. е. накануне пленума ЦК, поставил вопрос о необходимости ужесточения
уголовного законодательства. Хрущев, не так давно рассуждавший о том, что
«преступник — это советский человек», теперь говорил другие вещи. В борь­
бе с преступностью, — рассуждал Хрущев, — «все перевели на мораль, это
неправильно» и упрекал юристов и правоохранительные органы в излишнем
либерализме82. Речь шла не только о преступлениях по валютным делам —
досталось тогда всем, в том числе и хулиганам. В конце Хрущев подытожил:
«Законодательство надо пересмотреть... Мы должны создать условия честным
людям, чтобы они спокойно жили и работали и не брали верх хулиганы. Я за
варварские законы (выделено нами. — Сое/??.)»83.
Казалось бы, после столь недвусмысленных указаний со стороны главного
человека страны логично было ожидать именно «варварских законов», т. е. но­
вого усиления репрессивной политики государства по отношению как к пред­
ставителям преступного мира, так и к социальным девиантам вообще. Однако
столь однозначного поворота не произошло. Ужесточение законодательства
коснулось тогда только отдельных видов преступлений84. Что же касается госу­
дарственной политики по борьбе с преступностью в целом и асоциальностью
как базой преступности, то ее приоритеты были заданы не «делом валютчи­
ков», а новой программой партии.
Ключевым понятием новой линии в борьбе с социальными девиациями,
своего рода паролем стало слово «перевоспитание». Говоря о перевоспитании,
Хрущев, в сущности, не придумал ничего нового: и ГУЛАГ, основу которо­
го составляли так называемые «исправительно-трудовые лагеря», и «великие
стройки коммунизма» — все это советская идеология представляла как про­
грамму «перевоспитания», «перековки» граждан. Новшество хрущевских вре­
мен состояло в том, что смещался фокус «воспитательной работы»: отныне ею
должны были заниматься не карательные органы, не суды и прочие государ­
ственные структуры, а «общественность». Идея «общественного перевоспи­
тания» нашла свою реализацию в конкретных практиках: товарищеских судах,
системе коллективной ответственности (когда «нарушителя» брал на поруки
коллектив), привлечении в трудовые коллективы так называемых «трудных»
подростков и т. д.85

82 Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседа­

ний. Стенограммы. М., 2003. С. 525.
83 Там же. С. 527.
84 В июле 1961 г. была введена смертная казнь по делам о «спекуляциях валю­
той».
85 Подробнее о деятельности товарищеских судов см.: Gorlizki К Delegalization
in Russia: Soviet Comrades' Courts in Retrospect // The American Journal of Comparative
34
 Таким образом, в течение второй половины 1950 — начале 1960-х гт. про­
изошел поворот от преимущественно дискриминационной и репрессивной по­
литики по отношению к социальным маргиналам к политике по их адапта­
ции — «возвращения» в общество, инкорпорации в социум. Другое дело, что
провозглашенные цели не всегда соответствовали жизненным реалиям. Про­
грамма «общественного перевоспитания» в общем провалилась, как и многие
другие программы. Она стала напоминать существующую еще в крестьянских
общинах практику круговой поруки, когда сам нарушитель (объект воспитания)
ни за что не отвечал, поскольку ответственность за его поведение возлагалась
на коллектив. Либеральное отношение к хулиганам, алкоголикам и прочим ли­
цам с асоциальным образом жизни имело свою оборотную сторону, например,
падение производственной дисциплины. Руководитель предприятия часто про­
сто не мог уволить пьяницу, лодыря или хулигана, потому что обязан был его
«перевоспитывать».
Взаимоотношения между «общественностью» и нарушителями обществен­
ного порядка, превращающиеся часто в обычное попустительство и мало спо­
собствующие искоренению социальных «болезней», становились темой для са­
тиры — карикатур, стихов, кинофильмов. Михаил Ножкин, например, в одном
пародийном стихотворении так описывал положение алкоголиков:86
Алкоголикам давно
Все у нас разрешено:
Можно драться и ругаться,
И на улицах валяться,
На милицию плевать,
Людям жизни не давать.
И общественность у нас
Помогает в трудный час:
Алкоголиков под ручки
И на эти: на поручки.

Политика по вовлечению «общественности» в борьбу с социальными ано­

малиями нашла отражение в нормативных документах, в практиках разработ­
ки законодательства, направленного против «антиобщественных элементов»,
«паразитов». Логика, казалось бы, была проста: бороться с антиобщественны­
ми (явлениями, элементами, образом жизни) должна именно общественность.
Другое дело, что эта идея оказалась еще одной утопией хрущевского десяти­
летия.
Программа адаптации и «перевоспитания» асоциальных элементов —
и в отношении отдельных групп, и в целом — среди прочих столкнулась с про-

Law. 1998. 48. № 3. Р. 403-425; Жидкова Е. Практики разрешения семейных конфлик­

тов в 1950-60-е годы: Обращения граждан в общественные организации и партийные
ячейки// Советская социальная политика: Сцены и действующие лица, 1940-1985. М.,
2008.
86 Ножкин М. Дело было вечером // http://koskin.narod.ru/index/mn.html
35
блемой «сопротивления материала»: маргиналы не спешили возвращаться
в социум, а социум был не готов принять людей с «обочины». Государствен­
ная политика 1950-1960-х гг. по отношению к социальным маргиналам име­
ла еще одну характерную особенность: ее либерализм касался далеко не всех.
Так называемое «воспитание» не было вовсе свободным от принуждения, от
репрессии как «воспитательного» метода. Масштаб применения репрессий
и их характер изменились по сравнению со сталинскими временами, однако
этот прошлый опыт оставил свой след и в юридической норме, и в реальных
практиках. Как это происходило, можно понять на примере изменения госу­
дарственной политики по отношению к такой социальной категории, которая
на официальном языке обозначалась как «лица, ведущие антиобщественный,
паразитический образ жизни».

Законодательство против «антиобщественных элементов» и лиц,

«ведущих паразитический образ жизни»:
разработка и практики применения (1948-1961 гг.)
Впервые в советском законодательстве послевоенных лет словосочетание
«лица, ведущие антиобщественный, паразитический образ жизни» появилось
в Указах от 21 февраля 1948 г. и от 2 июня 1948 г.87 Закон касался крестьян-
колхозников, которые не вырабатывали необходимого минимума трудодней
в колхозе. Этот факт являлся основанием для того, чтобы объявить их «пара­
зитами». В качестве штрафной санкции указ предусматривал принудительную
высылку таких крестьян «в отдаленные районы». Решение о высылке принима­
ло общее собрание колхозников. Иными словами — «общественность»88. Ини­
циатором указа был, как известно, никто иной, как Никита Сергеевич Хрущев.
Так что его идея решать судьбу «паразитов» руками «общественности», как
видно, родилась задолго до того, как она была вписана в партийную программу
1961 г. На самом деле и в 1948 г. Хрущев не придумал ничего нового. Аналогии
с указами от 21 февраля и 2 июня 1948 г. можно найти в законодательстве Рос­
сийской империи, касающемся асоциальных элементов.

87 Имеются в виду Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля

1948 г. «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой
деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический
образ жизни» и Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О вы­
селении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности
в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». По
данным МВД СССР, за 1948 — март 1953 г. по указу от 2 июня 1948 г. было направ­
лено на спецпоселение 33 266 чел., с ними вместе добровольно последовали члены
их семей — 13 598 чел. {Попов В. П. Российская деревня после войны. Июнь 1945 —
март 1953 гг. М., 1993. С. 154).
14,1 Подробнее о практиках применения указа от 2 июня 1948 г. см.: Попов В. П. Рос­
сийская деревня после войны. Июнь 1945 — март 1953 гг.; Зубкова Е. Ю. Послевоен­
ное советское общество. С. 67-68; Советская жизнь. 1945-1953. М., 2003. С. 234-252.
36
 Так, в Положении от 12 декабря 1851 г был прописан порядок удаления
из городов граждан (мещан), замеченных в «порочном и развратном поведе­
нии». Под «порочным», т. е. асоциальным поведением понимались такие про­
ступки, как «буйство, бродяжничество, продолжительное пьянство и неуплата
податей»89. Заметим, неуплата податей в перечне проступков стояла на послед­
нем месте — после пьянства и буйства. Более того, человек мог быть выселен
за неуплату податей только в том случае, если она происходила «по нерадению
или беспутной жизни», а не в случае каких-либо иных причин, например, нуж­
ды. Выселение проходило по мирскому приговору, т. е. приговору мещанской
общины. Переводя на современный язык — по приговору «общественности».
Решение о выселении не могло быть вынесено сразу: нарушитель обществен­
ного спокойствия два раза получал предупреждение, и только после того как
был замечен в «порочном и развратном поведении» третий раз, подлежал вы­
селению из города.
В советской юридической практике порядок обращения с «паразитами»
был значительно упрощен и ускорен. Однако главное отличие между нормами
и практиками по отношению к асоциальным элементам, принятыми в Россий­
ской империи, и их советскими аналогами заключается не только в упрощенном
порядке судопроизводства — речь идет о содержательном толковании поня­
тия «порочного поведения». Положение 1851 г. касалось людей с девиантным
поведением и образом жизни — бродяг, пьяниц, хулиганов. В указах 1948 г.
асоциальность выступала в качестве юридического камуфляжа: «паразитами»
объявляются крестьяне, которые не работают или мало работают в колхозе,
т. е. на государство. В дальнейшем именно этот критерий — работа на государ­
ство — станет главным признаком, отделяющим «паразитов» от «не парази­
тов», «антиобщественные элементы» от «сознательных» граждан. Работа «на
себя», на рынок попадает таким образом в разряд социальных девиаций.
В 1951 г. появились два нормативных акта, посвященных «антиобществен­
ным элементам» — постановление Совета Министров СССР от 19 июля 1951 г.
№ 2590-1264с «О мероприятиях по ликвидации нищенства в Москве и Мо­
сковской области и усилению борьбы с антиобщественными, паразитическими
элементами» и Указ Верховного Совета СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах
борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами», определивший
порядок борьбы с такими асоциальными явлениями, как нищенство и бродяж­
ничество.
В литературе существует точка зрения, что указ от 23 июля 1951 г. был на­
правлен нс столько против нищих и бродяг, сколько против тех, кто был не
согласен с режимом, его политических оппонентов90. Как представляется,
в данном случае авторы, нс имея достаточно фактических данных, просто экс­

89 Полное собрание законов Российской империи. II. XXVI. № 25820.

90 Подобную точку зрения первым высказал В. Ф. Зима. См.: Зима В. Ф Указ. соч.
С. 217.
37
траполировали последствия другого нормативного акта — указа о «паразитах»
от 4 мая 1961 г. (который действительно носил многоцелевой характер) — на
решения 1951 г. Как свидетельствуют документы, Указ от 23 июля 1951 г. носил
адресный характер, его целевыми группами были лица, занимающиеся нищен­
ством и бродяжничеством (документы № 10-18). Однако отчасти он затронул
кроме того проституток, а также кочующих цыган (если те не могли доказать,
что у них есть постоянное место жительства).
Нет оснований рассматривать этот указ и как «городской эквивалент» ука­
зов от 21 февраля и 2 июня 1948 г.91 Эти указы схожи только номинально, так
как содержат аналогичные формулировки, в которых упоминается «антиобще­
ственный, паразитический образ жизни». В действительности указы 1948 г. не
касались социальных девиаций, а были направлены против колхозников, не­
достаточно активно работающих в общественном хозяйстве. Целевая функция
указа 1951 г., очевидно, направлена против двух разновидностей социально
девиантного поведения — нищенства и бродяжничества.
Между тем, как было признано позднее, указ оказался не слишком эффек­
тивным средством борьбы с попрошайничеством и бродяжничеством. При его
исполнении возник целый ряд проблем — от терминологических до «техни­
ческих». Например, в советском законодательстве отсутствовало определение
бродяжничества, поэтому правоохранительные органы на местах либо обра­
щались за разъяснением в вышестоящие инстанции, либо (и гораздо чаще)
действовали на свой страх и риск. На практике это приводило к большим нару­
шениям. В числе самых распространенных нарушений были следующие: 1) за
нищенство и бродяжничество задерживались инвалиды и престарелые люди,
хотя указ касался только трудоспособных; 2) к ответственности за бродяжни­
чество привлекались граждане, переходящие с одной работы на другую или
не работающие менее 3 месяцев (в инструкции о порядке применения указа
«нарушитель» должен был находиться без работы свыше 3 месяцев; 3) задер­
живались лица, имеющие постоянное место жительства.
Советская паспортная система, которая рассматривалась как барьер на пути
бродяжничества, на деле запускала механизм вынужденного бродяжничества:
если человек не имел работы, он нс мог получить прописку, а без прописки —
его нс брали на работу. Выбраться из этого замкнутого круга удавалось нс
всем — и тогда подобные «нарушители» тоже становились жертвами указа от
23 июля 1951 г.
Работники милиции, которые по инструкции обязаны были проверить лич­
ность задержанного, установить его трудоспособность, место работы и прочие
данные в течение 3 дней, просто нс успевали собрать необходимую информа­
цию за такой короткий срок (особенно если имели дело с реальными бродяга-

91 О «городском аналоге» упоминает В. Ф. Зима. См.: Зима В. Ф. Указ. соч. С. 181.

Шейла Фицпатрик в связи с этим справедливо отмечает, что сам автор не приводит
убедительных аргументов, подтверждающих свою позицию (Фицпатрик Ш. Паразиты
общества... С. 223).
38
ми, которые каждый раз сообщали о себе новые данные). Часто с тех, кто был
замечен в попрошайничестве, органы милиции брали подписку с обещанием
отказаться от занятий нищенством. Проходило какое-то время — и тот же са­
мый нищий задерживался вновь.
Случались и курьезные истории. Так, прокурор Чкаловской области опро­
тестовал как необоснованное решение об аресте двух цыган за бродяжниче­
ство, поскольку они «не имели определенного места жительства». По мне­
нию прокурора, «цыганский табор следует рассматривать как определенное
место жительства». На основании этого дело в отношении цыган было пре­
кращено92.
В практике исполнения указа обнаружилась еще одна тенденция: местные
власти стремились в первую очередь решить проблему нищих и бродяг в сво­
ем городе путем их удаления в другие регионы (по принципу «с глаз долой»),
т. е. пытались избавиться от них как от неприятного балласта. Механизм соци­
альной помощи для решения проблемы использовался редко. Органы милиции
жаловались, что местные советы и структуры социального обеспечения не по­
могают им в трудоустройстве нищих и бродяг и помещении нетрудоспособных
в дома инвалидов (документ № 19). Между тем домов инвалидов по-прежнему
не хватало.
В конце концов постановление от 19 июля и указ от 23 июля 1951 г. прак­
тически перестали применяться. В распоряжении Совета Министров СССР от
15 февраля 1955 г. отмечалось, что, хотя эти решения способствовали «со­
кращению в Москве, Московской области и ряде других городов и областей
количества лиц, занимающихся нищенством, ...в целом постановление не
выполнено, а случаи попрошайничества и бродяжничества в отдельных горо­
дах и районах все еще имеют место» (документ № 194).
К проблеме нищенства вновь вернулись после смерти Сталина, в сентябре
1953 г., спустя три года после начала реализации указа от 23 июля 1951 г. С это­
го момента разработкой правовой базы и практических мероприятий по борьбе
с нищенством, социальными девиациями, а позднее и вообще с отклонениями
от советского социального и экономического порядка будут последовательно
заниматься три комиссии — под руководством А. М. Пузанова (1953-1955 гг.),
Р. А. Руденко (1956-1959 гг.), Д. С. Полянского (1960-1961 гг.).
Импульсом к пересмотру политики в отношении нищенства послужили,
в том числе, сигналы снизу, от обычных граждан (документы № 31-33). Один
из корреспондентов К. Е. Ворошилова требовал, например, объяснить, «по ка­
ким причинам на 36-м году Советской власти у нас всплывают такие спутники
капиталистического общества, как нищие».
Дело передали на рассмотрение в Совет Министров РСФСР. Решением Се­
кретариата ЦК КПСС от 21 сентября 1953 г. была образована специальная Ко­
миссия по борьбе с нищенством под руководством председателя правительства

92 ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 1738. Л. 106.

39
Российской Федерации А. М. Пузанова93. 18 ноября 1953 г. подготовленный
комиссией план мероприятий по борьбе с нищенством был представлен на
утверждение Бюро Совета Министров РСФСР. Комиссия предполагала начать
свою деятельность с организации инспекторских бригад, которым предстояло
изучить положение на местах и подготовить свои предложения. К разработке
мероприятий по ликвидации нищенства были подключены органы милиции
и социального обеспечения. Вместе с тем — в отличие от предшествующих
попыток решить проблему нищенства — центр тяжести переносился на соци­
альную работу, развитие системы патронажа, опеки, трудоустройства людей,
занимающихся нищенством94.
Одним из результатов деятельности комиссии А. М. Пузанова стала органи­
зация учета лиц, занимающихся нищенством: для того чтобы решать проблему,
необходимо было представлять ее масштабы (документы № 36-38). Материалы
инспекторских поездок по регионам дали основание комиссии отметить в чис­
ле главных причин попрошайничества бедность, или, как следовало из доку­
ментов комиссии, «недостаточную материальную обеспеченность»95. Из обще­
го количества нищенствующих инвалидов труда пенсию получали только 50 %,
инвалидов случая — 25 %, инвалидов с детства — 20 %, престарелых — 18 %.
В Москве не получали пенсию 40 % нищенствующих инвалидов, в некоторых
регионах положение было еще хуже: в Калининской области без пенсионного
обеспечения оставались 72 % инвалидов, занимающихся попрошайничеством,
в Кировской области — 83 %96. Как следовало из заключения комиссии, боль­
шинство лиц, не имеющих материальной поддержки, «прекращают заниматься
нищенством, как только им оказывается существенная помощь (трудоустрой­
ство, устройство в дома инвалидов и т. д.)». Меры административного воздей­
ствия предлагалось применять только в отношении профессиональных нищих,
которые, было признано, «не поддаются общественному воздействию», а прак­
тика их временного задержания органами милиции не дает результатов97.
В сентябре 1954 г. комиссия подготовила проект решения, который предпо­
лагалось издать как постановление Совета Министров СССР «О мерах пред­
упреждения и ликвидации нищенства»98. Проект постановления, как и выво­
ды комиссии в целом, имел социально ориентированную направленность
и предусматривал комплекс мероприятий по развитию системы трудоустрой-

93 В состав комиссии вошли: А. М. Пузанов (председатель), С. Н. Круглов, Р. А. Ру­

денко, В. В. Золотухин, П И. Кудрявцев, А. М. Сафронов, В. А. Маслов, В. А. Аралов
(ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 3282. Л. 181).
94 ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 3282. Л. 179-180.
95 Там же. Л. 166.
96 Тамже. Л. 167.
97 Там же.
98 Тамже. Л. 170-175.
40
ства и трудового обучения инвалидов, расширения сети инвалидных домов,
совершенствование системы социального обеспечения и т. д. Ряд позиций по­
становления касался изменения административного порядка в отношении лиц,
занимающихся нищенством. Так, намечалось расширение сети приемников-
распределителей для содержания в них нищих (это рассматривалось «как вре­
менная мера»). Более суровые санкции предполагалось ввести в отношении
лиц, которые используют попрошайничество «как средство личной наживы»:
по специальному решению органов милиции и с согласия прокурора они могли
быть подвергнуты тюремному заключению на 30 суток с привлечением к рабо­
там. Однако постановление это не было принято".
Уже в ходе первых обсуждений мероприятий по борьбе с нищенством со
всей очевидностью обнаружились «прорехи» в существующей законодатель­
ной базе, призванной регулировать эту сферу, а также несовершенство совет­
ского законодательства в целом. В 1955 г. главные усилия на этом направле­
нии переводятся из практической плоскости в законодательную сферу — на
создание законов и нормативных актов. Кроме этого, становилось понятным,
что проблему нищенства и бродяжничества необходимо решать в комплексе
с другими социальными девиациями — преступностью, хулиганством. При
этом преступность рассматривается как проблема номер один, создается Ко­
миссия по вопросу о мерах по усилению борьбы с преступностью (председа­
тель Р. А. Руденко). Разработка новых нормативных актов сосредотачивается
в Генеральной прокуратуре.
В течение 1955 г. появляются первые «пакетные» решения — комплекс за­
конопроектов, призванных урегулировать законодательство в сфере борьбы
с преступностью и другими «антиобщественными» явлениями*100. В процессе
обсуждения этих законопроектов возникает идея объединить в одном законе
меры против «антиобщественных элементов» (к которым по традиции при­
числяются бродяги и нищие) и хулиганов101. С точки зрения развития юриди­
ческой нормы новые законопроекты представляли собой своего рода симби­

" Пока не удалось обнаружить решения об окончании работы комиссии А. М. Пу­

занова и комментарии о причинах, почему предложенный проект постановления не
был принят.
100 В «пакет» законопроектов, подготовленный в июле 1955 г., входили следую­
щие проекты Указов Президиума Верховного Совета СССР: 1) «О выселении в от­
даленные районы лиц, ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни»
(с проектом постановления Совета Министров СССР о применении Указа и проек­
том Положения об уличных комитетах); 2) «Об административной ответственности за
хулиганство»; 3) «Об усилении ответственности за нарушения паспортного режима»
(ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 4011. Л. 10, 14-22).
101 Соответствующий законопроект был действительно подготовлен. См. проект
Указа Президиума Верховного Совета СССР «О выселении по общественному при­
говору в отдаленные районы хулиганов и лиц, ведущих антиобщественный, паразити­
ческий образ жизни» (ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 4011. Л. 46^49).
41
оз двух изданных ранее указов — от 2 июня 1948 г. и от 23 июля 1951 г.: из
первого были взяты принципы «общественного приговора» и принудительно­
го выселения, из второго — целевая направленность (нищенство и бродяжни­
чество). В 1956 г. в рамках разработки законов против бродяжничества в поле
зрения юристов попадает еще одна группа бродяжьего населения — кочующие
цыгане. Таким образом, в сфере нормотворчества в течение 1953-1956 гг. про­
исходит расширение и одновременно уточнение границ «антиобщественного»
поведения и категорий населения, которые подпали под определение «анти­
общественные элементы». Заметим, что пока речь шла о реальных социальных
девиациях и их носителях.
22 августа 1956 г. Генеральный прокурор Р. А. Руденко представил в
ЦК КПСС записку с приложением проектов двух Указов — «Об усилении
борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» и «О приобще­
нии к труду кочующих цыган». Необходимость принятия новых законов Руден­
ко аргументировал следующим образом: Указ от 23 июля 1951 г. «практически
не применяется, так как этим указом в качестве меры наказания установле­
но спсцпоселение, не предусмотренное действующим законодательством, не
определен порядок расследования и судебного рассмотрения дел этой кате­
гории и недостаточно четко определен круг лиц, подлежащих привлечению
к уголовной ответственности»102.
24 августа 1956 г. постановлением Президиума ЦК КПСС была создана
Комиссия под председательством Р. А. Руденко (в составе Н. П. Дудорова,
И. А. Серова, А. Н. Шелепина, В. В. Золотухина). Комиссии поручалось в тече­
ние одного месяца разработать проект по вопросу борьбы с «паразитическими
элементами» и после предварительного рассмотрения в ЦК КПСС представить
его на обсуждение среди населения. Вопрос о приобщении к труду кочующих
цыган было принято решить отдельно и внести соответствующий проект в те­
чение трех дней103.
Указ Президиума Верховного Совета СССР «О приобщении к труду цыган,
занимающихся бродяжничеством» и постановление Совета Министров СССР
были приняты 5 октября 1956 г. (документ № 162). Предполагалось, что кочую­
щие цыгане должны перейти к оседлому образу жизни в сельской местности
и трудиться в колхозах. Эта схема, однако, была реализована лишь отчасти.
Исполнение предписанной законом нормы встретилось с серьезными пробле­
мами и даже с сопротивлением — как со стороны цыган, не желающих ме­
нять привычный образ жизни, так и со стороны местных властей и населения,
у которых цыгане пользовались устойчиво негативной репутацией (докумен­
ты № 163-172).

102 Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Черновые протокольные записи заседаний.

Стенограммы. Постановления. Т. 2: Постановления. 1954-1958 / Гл. ред. А. А. Фурсен­
ко. М„ 2006. С. 411-414.
103 Там же. С. 411.
42
 Подготовка и принятие другого законопроекта — «Об усилении борьбы
с антиобщественными, паразитическими элементами» — затянулось почти
на пять лет. Проект закона, разработанный комиссией Руденко, был рассмо­
трен на заседании Президиума ЦК КПСС 22 ноября 1956 г. (документ № 199).
В своем решении Президиум ЦК предложил той же Комиссии в несколько из­
мененном составе104 доработать проект и подготовить предложения совместно
с Комиссиями законодательных предположений Совета Союза и Совета На­
циональностей Верховного Совета СССР. Новый проект закона, который дол­
жен был быть представлен теперь уже от лица Верховного Совета, предпола­
галось опубликовать в печати для всенародного обсуждения105. Подключение
к разработке законопроекта против «паразитов» комиссий Верховного Совета,
как и публикация проекта от имени комиссий законодательных предположений
(а не комиссии ЦК КПСС), должны были придать всему процессу большую
легитимность.
Подготовка проекта закона в Комиссиях законодательных предположений
обеих палат Верховного Совета была поручена специальной подкомиссии,
которую возглавил В. Г. Набиуллин (подкомиссия была создана 30 января
1957 г.)106. Сохранившиеся стенограммы заседаний подкомиссии позволяют
судить, насколько высок был накал дискуссий при обсуждении положений но­
вого законопроекта (документ № 200). Обсуждались два варианта этого доку­
менты: один — подготовленный комиссией Руденко, другой — подкомиссией
Набиуллина. В дискуссиях участвовали юристы, именно они были самыми
активными критиками проектов, профессионально отмечая их наиболее уяз­
вимые места.
Таковых было несколько. Во-первых, юристов смущал декларативный ха­
рактер документа, напоминающий скорее партийное постановление, а не нор­
мативный акт. Во-вторых, в новых законопроектах не была дана юридическая
оценка антиобщественным деяниям — являются ли они преступлением или
нет. Большие сомнения высказывала и способность общественности высту­
пать в качестве главной инстанции, выносящей решение. «Суд народа» (обще­
ственный приговор) и «народный суд» (официальная судебная инстанция) не
могут сравниться по уровню компетентности, передача дел на суд обществен­
ности — это не форма демократии, а нарушение прав личности, — так считали
некоторые юристы.
Однако больше всего споров вызвал вопрос о критериях определения «ан­
тиобщественного, паразитического образа жизни» и соответственно вопрос

104 В состав комиссии вошли: Р. А. Руденко, Г. С. Золотухин, Л. Н. Соловьев,

А. Н. Шелепин, П. И. Ивашутин, С. А. Васильев и А. Ф. Горкин.
105 ГА РФ. Ф. Р-7523. Он. 45а. Д. 58. Л. 6.
106 Там же. Л. 12. В состав подкомиссии вошли: В. Г. Набиуллин, Н. Г. Игнатов,
А. Г. Бондарь, И. А. Каиров, В. Г. Ефимова, Д. Искандеров, Р. А. Руденко, Г. С. Золоту­
хин, С. А. Васильев, Б. Е. Семичастный (ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 45а. Д. 57. Л. 78).
43
о том, кого же считать «паразитами». На этом поле вновь столкнулись юриди­
ческая норма и политический заказ. Мнения участников обсуждения раздели­
лись: высказывалось предложение ограничить круг лиц с «антиобщественным
образом жизни» традиционными группами с отклоняющимся поведением —
нищими, бродягами и проститутками. Больше всего споров возникло вокруг
проституток. «Как говорить о проституции, когда мы неоднократно заявляли
в печати, что проституции у нас не существует», — высказывался, например,
на этот счет М. Г. Кириченко и считал целесообразным в тексте закона спрятать
это явление за формулировкой «лица, нарушающие правила социалистическо­
го общежития». «Проституции у нас нет, а у нас есть женщины отрицательно­
го поведения, причем многие из них занимаются этим не столько из желания
приобрести источник средств существования, сколько из любви к искусству
или желания лучше жить», — таков был взгляд на проблему другого участника
дискуссии (документ № 200).
Сторонникам определения «антиобщественного поведения» в «узком»
смысле слова оппонировали защитники «широкого» подхода к маркированию
этого явления. Суть этого подхода заключалась в формуле: «паразит» — это
тот, кто живет не по средствам. Нищие и бродяги тут были совершенно не при
чем. Как признался один из участников обсуждения, Н. Ф. Чистяков, инициа­
тива расширительного понимания «паразитизма» исходила от Президиума
ЦК КПСС и это было одной из причин, почему законопроект, касавшийся бро­
дяг и нищих, был направлен на доработку.
Проект Закона «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразити­
ческими элементами» был принят на совместном заседании Комиссий за­
конодательных предположений Совета Союза и Совета Национальностей
Верховного Совета СССР 15 февраля 1957 г., 23 февраля он был направлен
на утверждение в ЦК КПСС (документ № 201). Первоначально предполага­
лось издать этот нормативный акт как общесоюзный закон, однако в ЦК было
принято другое решение — направить проект в союзные республики и по­
сле публичного обсуждения издать по этому вопросу республиканские зако­
ны’07. Это решение находилось в русле политического курса на расширение
прав союзных республик, в том числе и в сфере законотворчества. В течение
1957 г. — с марта по декабрь — все республики, кроме Украины, подготовили
и опубликовали свои законопроекты о борьбе с «паразитами». Три из них —
Узбекистан, Туркмения и Латвия даже успели принять соответствующие за­
коны.
В Российской Федерации проект закона был опубликован в газете «Совет­
ская Россия» 21 августа 1957 г. (документ № 203). Публикация проекта вызвала
довольно большой общественный резонанс (документ № 204)107 108. Многие по­

107 ГА РФ. Ф. Р-7523. Он. 45а. Д. 57. Л. 79.

108 О реакции народа на проект закона о «паразитах» см. также: Фицпатрик Ш.
Паразиты общества... С. 237-239.
44
ложения документа были подвергнуты критике, прежде всего со стороны юри­
стов. Против принятия закона в предложенной редакции выступило Министер­
ство иностранных дел СССР. Заместитель министра Н. С. Патоличев в своей
записке от 20 сентября 1957 г., направленной в ЦК КПСС, обратил внимание на
то, что одно из положений проекта закона противоречит нормам международ­
ного права и международным обязательствам Советского Союза109. В проекте
говорилось об обязательном привлечении осужденных к труду по месту ссыл­
ки, что противоречило Конвенции Международной организации труда № 29,
запрещающей применение принудительного труда (Советский Союз подписал
Конвенцию 4 июня 1956 г.). Патоличев предлагал внести в текст закона соот­
ветствующие изменения.
Однако позиция МИДа встретила самые решительные возражения со сто­
роны председателя комиссии по разработке закона Р. А. Руденко. «Приме­
нение в социалистическом обществе к трудоспособным гражданам, злостно
уклоняющимся от общественно-полезного труда, мер общественного воз­
действия нет никаких оснований, в том числе и юридических, рассматривать
как форму принудительного труда», — писал Руденко в ЦК КПСС 14 ок­
тября 1957 г.110*Спор между Патоличевым и Руденко о «букве закона» стал
предметом разбирательства на заседании Президиума ЦК КПСС 19 октября
1957 г. Постановлением Президиума ЦК КПСС было поручено МИД СССР
внести уточнения в проект закона. Свои поправки к проекту Патоличев на­
правил Руденко 14 декабря 1957 г. Предлагалось исключить из текста проекта
формулировки: «злостно уклоняющиеся от общественно-полезного труда» и
«с обязательным привлечением к трудовой деятельности по месту ссылки».
Кроме этого, Патоличев считал необходимым ввести практику утверждения
общественного приговора судом, решение которого и являлось бы оконча­
тельным1”.
Поправки Патоличева рассматривались в Отделе административных
и торгово-финансовых органов ЦК КПСС по РСФСР. Его предложения были
отклонены, кроме одного: относительно обязательного привлечения к трудо­
вой деятельности по месту высылки из текста законопроекта было исключено
только одно слово — «обязательного»112.
В таком виде проект закона должен был поступить на утверждение Вер­
ховного Совета РСФСР, которое планировалось провести на сессии в начале
1959 г. Однако на обсуждение сессии проект не выносился. В это время по
инициативе Н. С. Хрущева началась работа над законодательством по при­
влечению населения к борьбе с преступностью и другими «антиобществен-

109 Это противоречие было еще раньше замечено юристами, однако их мнение не
было учтено при публикации проекта закона (документ № 202).
110 ГА РФ. Ф. Р-8131. Он. 32. Д. 6416. Л. 41.
1,1 ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 6416. Л. 71-73.
112 РГАНИ. Ф. 13. Оп. 1. Д. 911. Л. 3.
45
ними» проявлениями113. В связи с этим в ЦК КПСС было принято решение,
что возвращаться вновь к законопроекту о «паразитах» «в данный момент нет
необходимости». 6 января 1959 г. проект закона был снят с рассмотрения Бюро
ЦК КПСС по РСФСР114. С этого момента и до августа 1960 г. проблема соци­
альных девиаций и борьбы с ними рассматривается в русле новой широкомас­
штабной кампании по мобилизации «общественности».
Когда вопрос о «паразитах» встанет вновь, он будет рассматриваться уже не
как социальная проблема, а как часть нового политического курса по преодо­
лению «аномалий» — в том качестве, как их понимало руководство страны,
прежде всего сам Хрущев. Поскольку кампания борьбы с «паразитизмом» на­
чинает носить все более отчетливый политический характер и политические
мотивации, ее реализация, в том числе и нормативная, будет осуществляться
главным образом по партийной линии.
18 августа 1960 г. постановлением Президиума ЦК КПСС создается но­
вая комиссия по разработке законодательства против «паразитов». Ее возгла­
вил член Президиума ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР
Д. С. Полянский. В начале октября комиссия уже подготовила «пакет» норма­
тивных документов по данному вопросу: в отличие от предшествующей нор­
мативной практики в «пакете» находились не только проекты указов Прези­
диума Верховного Совета и проекты постановлений Совета Министров СССР,
но и проекты постановления ЦК КПСС. Партийный документ определял со­
держание всех остальных.
По содержанию проект постановления ЦК КПСС115 принципиально отли­
чался от всех предыдущих решений по этому вопросу, главным образом за
счет исключительно широкой трактовки понятия аномалий — отклонений от
общественно-полезного труда и «паразитического образа жизни». В структуру
документа были включены следующие позиции:
1) Об улучшении учета неработающего трудоспособного населения и мерах
по более рациональному использованию трудовых ресурсов;
2) О борьбе с хищениями, спекуляцией, взяточничеством и контрабандой;
3) О мероприятиях против незаконного использования земельных, лесных
и водных богатств государства;

113 5 ноября 1959 г. было принято закрытое письмо ЦК КПСС «О повышении роли
общественности в борьбе с преступностью и нарушениями общественного порядка».
В прессе, кроме того, широко обсуждался законопроект «О повышении роли обще­
ственности в борьбе с нарушениями советской законности и правил социалистическо­
го общежития».
"4 РГАНИ.Ф. 13.0п. 1. Д. 911. Л. 1.
115 Проект постановления ЦК КПСС носил то же название, что и раньше проект
закона — «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно-полезного
труда и ведущими паразитический образ жизни» (ГА РФ. Ф. Р-8131. Он. 32. Д. 6416.
Л. 156-176).
46
 4) О борьбе с детской безнадзорностью и мерах по улучшению воспита­
тельной работы с детьми и молодежью;
5) Об усилении воспитательной работы и повышении роли общественности
в борьбе с паразитическими элементами.
Неизвестно по какой причине бродяжничество, попрошайничество и про­
ституция попали в раздел, где говорилось о борьбе с хищениями, спекуляцией
и контрабандой116.
Подготовленный комиссией Полянского комплекс документов предусма­
тривал различную целевую и функциональную направленность его составля­
ющих. Постановление ЦК КПСС носило политический и в известной степени
программный (программирующий) характер. Постановление правительства
должно было определить комплекс практических мер для реализации направ­
лений, определенных в партийном документе. Проект закона, который пред­
стояло принять Верховному Совету СССР (т. е. он вновь задумывался как об­
щесоюзный акт), ориентировался на политический курс по повышению роли
общественности и назывался «О повышении роли общественности в борьбе
с паразитическими элементами, нарушителями советской законности и правил
социалистического общежития»117. Таким образом, последний документ носил
явно подчиненный характер по отношению к актам, исходящим от партийного
и правительственного органов. Подобное положение вещей явно находилось
в противоречии с курсом на укрепление законности, который декларировался
и проводился в те годы. Возможно, это было одной из причин, почему в конце
концов было принято решение отказаться от постановления ЦК КПСС по это­
му вопросу и принять главный документ в форме указа Президиума Верховно­
го Совета республиканского уровня.
В Российской Федерации закон был принят 4 мая 1961 г. и стал своего рода
образцом для других республик. Таким образом, пятилетняя история разработ­
ки закона против «паразитов» (а если учитывать работу комиссии Пузанова, то
еще более длительная), наконец, завершилась. Однако вопросы, которые были
предметом дискуссий на стадии разработки законопроекта, остались и в пол­
ной мере заявили о себе в практиках исполнения вступившего в силу закона.
Главная проблема, как и прежде, заключалась в нечеткости критериев отнесе­
ния тех или иных людей к «паразитам» (правда, теперь в ходу было иное сло­
во — «тунеядцы»). Принципы маркирования были настолько размытыми, что
ставили в тупик и обычных граждан, и сотрудников милиции.
Граждане, т. е. «общественность», которых теперь, согласно новым веяньям,
приглашали принять активное участие в процессе выявления «паразитов»
и «тунеядцев», забрасывали советские и партийные органы письмами. В них
они просили и требовали объяснить — кто есть паразит, а кто нет. Например,
домохозяйки, женщины, сидящие дома с детьми и не работающие на производ-

116 ГА РФ. Ф. Р-8131. Он. 32. Д. 6416. Л. 156-176.

1,7 Тамже. Л. 219.
47
стве, являются ли они «паразитками»? Портниха, которая обслуживает своих
клиентов на дому, а не в государственном ателье, — насколько она опасна для
общества? Пенсионерка, сдающая на лето комнату в своем доме под дачу, —
занимается она «частнопредпринимательской деятельностью» или просто хо­
чет получить добавку к своей не очень большой пенсии? (Документ № 212.)
Непонимание милицией «буквы» закона обходилось дороже: оно вело
к злоупотреблениям и нарушению гражданских прав. Не случайно жертвами
указа 1961 г. оказались люди вполне «невинных» профессий, но работающие
частным образом — каменщики, плотники, столяры, портные, сапожники. Они
были обвинены в том, что занимаются «частнопредпринимательской деятель­
ностью», т. е. работают не на государство, а «на себя». То, что они работают,
не только на себя, но и — в первую очередь — на людей, в расчет не бралось.
Такие простые азы рыночной экономики, как «спрос рождает предложение»,
были неведомы советским чиновникам. Всех «частников» объявляли «антиоб­
щественными элементами, уклоняющимися от общественно полезного труда».
Иногда, правда, в документах упоминалось, что услуги «частника» компен­
сируют недостатки советской сферы услуг. Это было косвенным признанием
того, что «паразиты» этого рода на самом деле просто латают «дыры» совет­
ской экономики (документы № 215-218).
Чтобы лучше понять, какие категории советских граждан стали жертвами
закона о «паразитах», или «тунеядцах» (как стали обозначать трудоспособ­
ных неработающих лиц), достаточно обратиться к милицейской статистике '
(документ № 228). В течение одного года после вступления закона в силу —
с мая 1961 по май 1962 г. — органами милиции в Российской Федерации
было задержано 239 938 граждан, уличенных в «тунеядстве». Среди них
97 090 чел. (40 %) попали в категорию «живущих на случайные заработки»,
47 930 чел. (20 %) проходили по категории «частные предприниматели»,
около 23 тыс. чел. (9 %) «извлекали нетрудовые доходы» — большинство из
них просто сдавали внаем свои квартиры или дачные участки. Около 5 тыс.
«отловленных» в ходе кампании, или 2 %, были задержаны за проституцию.
Наконец, 65 292 чел., или 23 %, проходили по категории «лица, совершив­
шие другие антиобщественные проступки». Остается только догадываться,
кто действительно попал в их число.
Первые же месяцы применения указа о «паразитах» выявили многочис­
ленные нарушения, допущенные со стороны органов милиции (документы
№ 215-218,225-228). Как свидетельствовали материалы проверки исполнения
указа, «многие работники административных органов не учитывают того, что
основной целью указа является приобщение лиц, ведущих паразитический об­
раз жизни, к труду», и применяют штрафные санкции «формально и поспеш­
но». В результате, — следовал вывод, — указ о «паразитах» применяется к ли­
цам, «которые по сути таковыми не являются». По закону работники милиции
сначала должны были предупредить человека, заподозренного в тунеядстве,
и предоставить ему время для трудоустройства (обычно — от двух недель до
месяца). Однако, чтобы ускорить эту процедуру, сроки для трудоустройства
48
произвольно уменьшались до трех-пяти дней, а потом сразу следовали санк­
ции: передача дела в суд и выселение. Чтобы облепить себе задачу, некото­
рые сотрудники милиции заранее запасались бланками о предупреждении, где
были проставлены сроки и оставалось только вписать фамилию. Часть дел по­
том пересматривалась: всего в течение первого года из мест поселения были
освобождены 683 чел. в связи с «необоснованностью выселения».
Материалы на «тунеядцев» органы милиции и прокуратуры направляли для
окончательного решения в две инстанции — либо в народные суды, либо на
рассмотрение «общественности», т. е. по месту работы или жительства нару­
шителя. Как показала практика, общественные приговоры в отличие от судеб­
ных были гораздо более снисходительны к «проштрафившимся». Так, к началу
августа 1961 г. — за три месяца применения указа — всего по РСФСР были
направлены в суды и на рассмотрение «общественности» дела о выселении на
7810 чел. Решение о выселении было принято в отношении 5664 чел.: из них
5358 чел. были выселены по постановлению судов и только 306 чел. — по об­
щественному приговору. Всего за год применения указа по РСФСР за «злост­
ное тунеядство» было выселено в отдаленные районы (или, как говорилось
в документах, «в специально отведенные местности») 20 938 чел.
Указ от 4 мая 1961 г. затронул не только людей, не работающих вообще или
не занятых в государственном секторе. Широкую известность он получил бла­
годаря совершенно иной практике своего применения: очень скоро указ был
превращен в удобный инструмент для борьбы с общественным инакомыслием.
«Паразитами» и «тунеядцами» стали объявляться люди, неугодные властям.
Самый известный случай из этого ряда — высылка Иосифа Бродского в 1964 г.
«Дело Бродского» не имеет отношения к теме социальных маргиналов — это
совсем другая история. Однако это дело, как и другие, подобные ему, отражает
восприятие властью проблемы социальных аномалий.
Примечательно, что даже в «оттепельные» 1960-е гг. режим не делал осо­
бенных различий между уголовниками и «валютчиками», тунеядцами и людь­
ми свободных взглядов, инакомыслящими. Всех их объединили в одну катего­
рию — «паразиты». Угол зрения власти на то или иное деяние по-прежнему
в первую очередь определяли политические мотивации — степень угрозы
стабильности режима. Однако масштабы и носители этой угрозы — вполне
в духе нового времени — расценивались по более либеральной шкале. По­
этому в конструкцию «советского проекта» были внесены изменения: место
«врагов народа» заняли «паразиты» и «тунеядцы». Эта замена имела не только
идеологический смысл — речь шла в том числе и об изменении репрессивных
практик режима. «Врагов» следовало уничтожать, «паразиты» требовали бо­
лее дифференцированного подхода. Таким образом создавалось новое право­
вое пространство, значимое как для обитателей социального «дна», окраинных
групп, так и для политических оппонентов режима. Первые получили больше
возможностей для преодоления своего пограничного состояния, вторые — для
выживания. На большее в те времена рассчитывать не приходилось.

49
 АРХЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Документы, публикуемые в сборнике, тематически разделены на две части.

В первой представлена государственная политика по отношению к отдельным
окраинным (пограничным) группам советского социума — нищим и бродягам,
уголовникам, алкоголикам и наркоманам. Кроме того, в этой же части, посвя­
щенной адресной политике, располагаются материалы, характеризующие по­
ложение групп риска — беспризорных и безнадзорных детей и подростков,
людей, вышедших из заключения, инвалидов. Отдельный раздел посвящен та­
кой категории населения, как кочующие цыгане, которых можно отнести как
к окраинным группам, так и к группам риска. Такое разделение носит условный
характер. Например, уголовники и бывшие заключенные (осужденные по раз­
ным мотивам) в сборнике объединены в одном разделе, хотя состав последних
был гораздо более сложным и не сводился к представителям уголовного мира.
Однако в документах они часто упоминаются вместе, что и определило в дан­
ном случае их объединение в одну тематическую группу. В сборнике, конеч­
но, представлены не все окраинные группы и группы риска. Так, не выделены
в отдельный раздел материалы о такой разновидности девиантного поведения,
как проституция. Это объясняется небольшим количеством документов, посвя­
щенных специально этой теме, поэтому отдельные документы о проституции
находятся во второй части сборника в тематических разделах, посвященных
разработке законодательства о борьбе с «антиобществеными элементами», па­
спортному режиму и кампаниям очистки городов от социальных маргиналов.
Материалы, расположенные в разделах, посвященных конкретным социаль­
ным группам, нередко носят перекрестный характер: так, проблема нищенства
и бродяжничества задевала инвалидов и беспризорных детей, под определение
бродяжничества подпадали и кочующие цыгане; среди тех, кто совершал пре­
ступления, были дети и подростки и т. д.
Вторая часть сборника посвящена целевой государственной политике, объ­
ектом которой являлись все категории населения, отнесенные к разряду «лиц,
ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Речь идет о раз­
работке и практиках применения законодательства против так называемых
«паразитов общества», паспортной системе как инструменте борьбы с соци­
альными девиациями, кампаниях по очистке городов от нищих, бродяг, уголов­
ников и прочих представителей окраинных, маргинальных групп населения.
Центральное место в этой части занимают материалы об истории создания
законов о борьбе с «лицами, ведущими антиобщественный, паразитический
образ жизни» — с 1948 г. по 1961 г. В сборнике впервые публикуется ряд зако­
нодательных и нормативных актов, посвященных этому вопросу (в том числе
секретный указ от 23 июля 1951 г.).
Документы, представленные в сборнике, находятся в следующих архивных
фондах: Центрального Комитета ВКП(б) — КПСС (Российский государствен­
ный архив социально-политической истории, Российский государственный
50
архив новейшей истории); Совета Министров СССР и Совета Министров
РСФСР, Верховного Совета СССР и Верховного совета РСФСР, Верховного
Суда СССР, Народного комиссариата (Министерства) внутренних дел СССР,
Главного управления милиции МВД СССР, Министерства юстиции СССР, Про­
куратуры СССР и Прокуратуры РСФСР, Юридической комиссии при Совете
Министров СССР (Государственный архив Российской Федерации); Омского
областного комитета ВКП(б)-КПСС (Центр документации новейшей истории
Омской области).
Поскольку сборник посвящен государственной политике в отношении со­
циальных маргиналов, главное место в нем занимают официальные докумен­
ты. Они могут быть разделены на четыре большие группы: 1) законодательные
документы и материалы разработки нормативных актов (проекты законов, ма­
териалы их обсуждения, инструкции по исполнению); 2) материалы о практике
исполнения законов (докладные записки и представления прокуроров, справки,
информации партийных органов); 3) материалы правоохранительных органов
о криминальной ситуации и борьбе с преступностью, о положении с нищен­
ством, паспортном режиме, кампаниях удаления из городов «антиобществен­
ных элементов» и т. д.; 4) материалы о социальном обеспечении, призрении
и трудоустройстве лиц с отклоняющимся поведением и представителей групп
риска (докладные записки, справки о строительстве и функционировании до­
мов инвалидов и детских домов, об организации приемников-распределителей
для бомжей, нищих, беспризорных детей, вытрезвителей и другие документы).
По видам и содержанию архивные документы в значительной мере отражают
функции тех ведомств, в результате деятельности которых они возникли.
Первую большую группу документов составляют законодательные и дирек­
тивные акты — указы Президиума Верховного Совета СССР, постановления
и распоряжения Совета Министров СССР. Многие имели различные степени
закрытости («не подлежит публикации», «секретно» или «совершенно секрет­
но») и стали доступными только в последние годы.
Практика подготовки перечисленных актов предусматривала сложную про­
цедуру согласования. Первоначально разработанные проекты проходили дли­
тельный период рассмотрения в различных ведомствах, в том числе в специ­
ально созданных комиссиях. В связи с этим готовилось большое количество
различных справок, экспертных оценок. Все эти документы представляют со­
бой ценный источник. Они нс только показывают, каким был механизм приня­
тия решений, но содержат важную информацию по существу проблемы.
Вторую группу публикуемых документов составляют материалы о практи­
ке исполнения государственных решений. В советской системе эти функции
контроля за исполнением выполняли различные органы. Верхнюю ступень
в этой пирамиде занимали партийные структуры. Надзор за исполнением за­
конодательных актов осуществляла также Прокуратура.
В сборнике публикуются докладные записки и письма региональных про­
куратур в Прокуратуру СССР о практике применения Указа Президиума Вер­
ховного Совета СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах борьбы с антиобщественны­
51
ми, паразитическими элементами» и о состоянии борьбы на местах с теми или
иными социальными девиациями. Справки Прокуратуры СССР, направляемые
в Верховный Совет СССР или Совет Министров СССР, составлялись по ре­
зультатам обобщения докладных записок прокуроров республик, краев и об­
ластей и других документов, присылаемых с мест.
Функции социальной помощи на государственном уровне выполняли со­
юзное и республиканские министерства здравоохранения и республиканские
министерства социального обеспечения (до марта 1946 г. — одноименные нар­
коматы). Среди прочих на органы здравоохранения и соцобеспечения возла­
гались обязанности организации медицинской помощи при проведении меро­
приятий по выселению лиц по Указу Президиума Верховного Совета СССР от
2 июня 1948 г., проведение необходимых мероприятий по установлению опе­
кунства над инвалидами и престарелыми и оказании им помощи в материально­
бытовом обеспечении; помещении нетрудоспособных лиц, не имеющих род­
ственников, в дома престарелых и инвалидов. Организация борьбы с детской
беспризорностью и безнадзорностью отражена в справках, подготовленных
в Министерстве социального обеспечения РСФСР. Однако основная масса пу­
бликуемых в сборнике справок об уровне детской беспризорности и безнад­
зорности, о преступности среди несовершеннолетних, в том числе и статисти­
ческих, были составлены в органах МВД СССР и Прокуратуры СССР.
Особую группу источников составляют письма граждан, отправлявшиеся
в органы власти и редакции газет, а также сводки, составленные по этим пись­
мам. В них зафиксированы отношение людей к социальным аномалиям и пред­
ставителям социального «дна», а также их реакция на те или иные мероприя­
тия власти в этой сфере.
Советская политическая и административная практика предусматривала
необходимость реагировать на сигналы снизу, проводить по ним проверки
и давать ответы не только заявителям, но и во многих случаях вышестоящим
органам. По этой причине в фондах высших органов власти и ведомств со­
хранились заметные комплексы писем граждан, а также отчетов Прокуратуры
СССР, МВД или МГБ СССР о проверках фактов, изложенных в письмах. Мно­
гие из них обращались к злободневным проблемам борьбы с преступностью
(рост таких писем был отмечен после амнистии 1953 г.), социальной незащи­
щенности определенных слоев общества (жалобы на условия содержания в до­
мах инвалидов и детских домах), проблеме пьянства и т. д. В Приемную Прези­
диума Верховного Совета СССР поступали многочисленные жалобы на отказ
в прописке. Были письма-сигналы о фактах попрошайничества с приведением
конкретных примеров, с указанием места и даже имен нищенствующих, а так­
же с предложениями по решению этого вопроса. Большое количество писем
поступило в 1960 г. в ответ на опубликование в центральной печати для обсуж­
дения проекта закона «О повышении роли общественности в борьбе с наруше­
ниями советской законности и правил социалистического общежития».
Многие из этих писем содержат информацию, которая нс попадала в ведом­
ственные обзоры и отчеты, однако позволяет понять реальности жизни и по­
ложения отдельных слоев советского общества.
52
 В сборнике публикуются обзоры откликов на рассказ Н. С. Хрущева на
III Съезде писателей в 1959 г. о его беседе с вором-рецидивистом. Часть этих
документов носила организованный характер и имитировала «народную под­
держку». Но были среди откликов и авторские письма, представленные, напри­
мер, в обзоре, составленном в Отделе писем Совета Министров СССР. В этих
письмах высказывались сомнения о самой возможности встречи Хрущева
с бывшим заключенным, а также звучали просьбы решить свои материально­
бытовые проблемы.
В сборнике впервые публикуются статистические материалы — о преступно­
сти, нищенстве и бродяжничестве, детской беспризорности и безнадзорности.
В рамках разделов документы расположены в хронологическом порядке.
Нумерация документов сплошная.
Заголовки документов, как правило, даны составителями. Некоторые до­
кументы объединены в тематические подборки, имеющие развернутый заго­
ловок. В этом случае заголовки отдельных документов, входящих в подборку,
фиксируют краткие сведения о них.
Текст публикуемых документов передан в соответствии с современными
правилами орфографии, за исключением тех случаев, когда орфография ориги­
нала передавала колорит источника (эти случаи оговариваются в примечании
к документу). Орфографические ошибки, опечатки, не имеющие смыслового
значения, исправлялись без оговорок. Слова, приводимые в документах в со­
кращенном виде, восстанавливались (в квадратных скобках) только в тех слу­
чаях, когда это было необходимо для их понимания.
Большинство публикуемых документов имели даты. Даты, установленные
составителями, помещены в квадратные скобки.
Почти все документы публикуются полностью. В сокращенном виде опубли­
кованы информационные сводки, в которых опущены фрагменты, не имеющие
отношения к теме сборника. При публикации писем адрес автора указывает­
ся не полностью (например, только город или район, если речь идет о сель­
ской местности).
Каждый документ сопровождается легендой, в которой указывается назва­
ние архива, номер фонда, описи, дела, листа, подлинность документа, способ
воспроизведения.
К сборнику составлен научно-справочный аппарат, в состав которого входят
предисловие, археографическое предисловие, текстуальные примечания, при­
мечания по содержанию, именной указатель, краткие биографические справки
на должностных лиц с указанием должности на момент подписания документа
или упоминания в документе, список сокращений. В текстуальных примечани­
ях оговаривается установление даты документа, даются перекрестные ссылки.
Примечания по содержанию расположены после каждого документа.
Для составления биографических комментариев были использованы ар­
хивные данные, историко-биографический сборник «Государственная власть
СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923-1991 гг.»
(сост. В. И. Ивкин. М.: РОССПЭН, 1999), сборник документов «Региональная

53
политика Н. С. Хрущева. ЦК КПСС и местные партийные комитеты. 1953-
1964 гг.» (сост. О. В. Хлевнюк, М. Ю. Прозуменщиков и др. М.: РОССПЭН,
2009), «История Сталинского Гулага. Конец 20-х — первая половина 1950-х го­
дов: Собрание документов в 7-ми томах» (М.: РОССПЭН, 2004) и др.
Во многих документах упоминаются различные статьи Уголовного кодекса,
а также статьи Положения о паспортах. Поэтому в Приложении к сборнику
даны соответствующие выдержки из Уголовного кодекса РСФСР редакций
1926 г. и 1960 г. и Положения о паспортах 1940 г. и 1953 г.

***

Подготовка сборника документов стала возможной благодаря финансовой

поддержке фонда Герды Хенкель (Gerda Henkel Stiftung). Издание осущест­
влено за счет Российского гуманитарного научного фонда. Авторы выражают
благодарность германскому и российскому фондам за эту помощь.
Идея проекта принадлежит профессору Дитриху Байрау, за что ему отдель­
ное спасибо. С самого начала нас поддерживал — профессионально и друже­
ски — ответственный редактор серии «Документы советской истории» Олег
Витальевич Хлевнюк.
Осуществление этого проекта было бы невозможным без помощи и про­
фессиональной поддержки наших коллег — архивистов и историков. Авторы
выражают сердечную благодарность сотрудникам Государственного архива
Российской Федерации Софье Викторовне Сомоновой, Дине Николаевне Но-
хотович, Валентине Николаевне Метелкиной, Николаю Игоревичу Владимир­
цеву. В Российском государственном архиве новейшей истории нам активно
помогал Михаил Юрьевич Прозуменщиков. При составлении биографическо­
го комментария мы обращались за консультацией к Владимиру Ивановичу Ив­
кину.
Марк Эли несколько лет проработал в московских архивах, занимаясь про­
блемой возвращения бывших осужденных. Его опыт и он сам очень помог­
ли нам в выявлении необходимых документов. Материалы из архива Омска
появились в сборнике благодаря Александру Ивановичу Куприянову, который
кроме этого нашел для нас немало интересных документов и в московских ар­
хивах.
Сборник был обсужден на заседании Центра по изучению отечественной
культуры Института российской истории РАН. Авторы-составители благода­
рят Александра Ивановича Голубева, Тамару Юсуфовну Красовицкую, Ольгу
Гсннисвну Агееву, Анатолия Евгеньевича Иванова, Бориса Семеновича Или­
зарова, Владимира Александровича Невежина за профессиональные замеча­
ния и рекомендации. Мы благодарим Галину Михайловну Иванову, взявшую
на себя труд выступить первым рецензентом и доброжелательным критиком
этого издания.
 ЧАСТЬ 1
«ПОГРАНИЧНЫЕ» СЛОИ ОБЩЕСТВА:
ОБЪЕКТЫ АДРЕСНОЙ ПОЛИТИКИ
 РАЗДЕЛ 1.1. ГРУППЫ НАСЕЛЕНИЯ
С ОТКЛОНЯЮЩИМСЯ ПОВЕДЕНИЕМ

1.1.1. НИЩИЕ И БРОДЯГИ

№1
Докладная записка министра внутренних дел СССР
С. Н. Круглова заместителю председателя Совета Министров
СССР Л. П. Берии о нищенстве в Москве
*

8 июня 1946 г.
№2434/к
Секретно
Органами милиции Московского железнодорожного узла систематически
задерживается на транспорте большое количество нищих, разъезжающих,
главным образом, в пригородных поездах в качестве певцов, музыкантов, га­
далок и т. п.
Только 22 мая в результате единовременной операции в пригородных поез­
дах Московского железнодорожного узла было задержано 310 человек.
Из них:
бродячих певцов и музыкантов...................................... -61 чел.
гадалок................................................................................ -8 -«-
нищих...................................................................................-241 -«-

Среди задержанных за нищенство:

слепых ................................................................................. -77 чел.
глухонемых ........................................................................ -10 -«-
с ампутированными конечностями и
другими физическиминедостатками.............................. -33 -«-
престарелых (свыше 60 лет)............................................. - 46 -«-
женщин с детьми................................................................ -6 -«-
подростков...........................................................................- 47 -«-

В числе задержанных оказалось 49 инвалидов Отечественной войны.

86 человек из числа задержанных не имеют определенного местожитель­
ства. Остальные проживают: в Москве — 49 чел., в Московской области —
108 чел., прибыло из других областей — 67 человек.
При проверке задержанных выявлено 6 чел. мошенников и другого пре­
ступного элемента.
57
 На Белорусском вокзале арестован симулировавший слепоту и выдававший
себя за инвалида Отечественной войны ЦЫБАРЕВ Николай Сергеевич, 48 лет,
без определенных занятий и местожительства.
ЦЫБАРЕВ трижды судился Тройкой УНКВД Московской области за хули­
ганство и кражи.
Там же арестован за нарушение паспортного режима НИКАНЧУК Феодо­
сий Наумович, 43 лет, без определенных занятий и местожительства, который
длительное время занимался гаданием, используя для этого дрессированную
морскую свинку.
НИКАНЧУК трижды судим Коллегией ОГПУ и Тройкой УНКВД Москов­
ской области за хулиганство и кражи.
152 человека из задержанных нищих принудительно удалены из Москвы,
остальные направлены по месту их жительства.
Опросом задержанных установлено, что многие из них встали на путь ни­
щенства вследствие материальной необеспеченности.
АРХИПОВА Мария Яковлевна, 79 лет, проживает в поселке Малаховка
Московской области, стала нищенствовать потому, что пенсии она не получает,
сын пропал без вести в Отечественную войну, родственников, которые могли
бы поддержать ее материально, не имеет.
ЗВЕРЬКОВ С. Д., 52 лет, инвалид, проживает в Москве, нищенствует в тече­
ние 10 лет. Одинокий, получает пенсию 97 рублей в месяц.
Задерживаемые на железнодорожном транспорте нищие — инвалиды и пре­
старелые, не имеющие определенного местожительства, направляются в ор­
ганы социального обеспечения, откуда они самовольно уходят или, получив
путевки непосредственно в инвалидные дома и деньги на проезд по железной
дороге, в эти дома не являются и снова продолжают нищенствовать.
В целях повышения эффективности борьбы с нищенством — полагал бы
целесообразным обязать министра социального обеспечения РСФСР т. СУХО­
ВА организовать в г. Москве и других крупных городах приемник-распре­
делитель с штатом эвакуаторов для принудительного направления всех достав­
ляемых в приемник нищих в соответствующие инвалидные дома.

Министр внутренних дел Союза ССР С. Круглов

ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 48а. Д. 2469. Л. 44-45.

Подлинник. Машинопись.

1 На документе имеется резолюция:

«Тов. Родионову вместе с тов. Кругловым и другими заинтересованными органами
рассмотреть предложения т. Круглова.
Л. Берия.
20/VI-46».
58
 №2
Записка первого секретаря МГК ВКП(б) Н. С. Хрущева
в Бюро Президиума Совета Министров СССР о разработке
проекта постановления Совета Министров СССР
«О мероприятиях по ликвидации нищенства в Москве
и Московской области и усилению борьбы с антиобщественными,
паразитическими элементами»
18 июля 1951 г.
Секретно
В соответствии с поручением Бюро Президиума Совета Министров СССР
от 12 июля 1951 года представляю в окончательной редакции проект постанов­
ления Совета Министров СССР «О мероприятиях по ликвидации нищенства
в Москве и Московской области и усилению борьбы с антиобщественными,
паразитическими элементами»1.
По согласованию с т.т. Горшениным и Сафроновым пн. 14 проекта поста­
новления, представленного Комиссией, о привлечении к ответственности лиц,
злостно уклоняющихся от выполнения обязанностей по содержанию престаре­
лых и нетрудоспособных родственников, считаю целесообразным исключить.
Тов. Зверев предлагает предусмотренную в п. 4 «б» проекта постановления
выплату опекунам на содержание подопечных одиноких, бездомных и неспо­
собных к труду в размере 300 рублей в месяц сократить до 150 рублей.
Учитывая, что содержание инвалидов в государственных домах для инва­
лидов составляет 438 рублей в месяц на 1 человека, считаю предусмотренный
проектом размер выплаты не завышенным, и предложение т. Зверева не под­
держиваю.
Н. Хрущев

ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 816. Д. 9202. Л. 43.

Подлинник. Машинопись. Подпись — автограф.

1 Представленный Н. С. Хрущевым проект постановления Совета Министров

СССР «О мероприятиях по ликвидации нищенства в Москве и Московской области и
усилению борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» был принят
19 июля 1951 г. (№ 2590-1264с). Постановление не подлежало опубликованию.
В постановлении отмечалось, что «исполкомами местных Советов депутатов тру­
дящихся и органами социального обеспечения не ведется достаточной работы по
ликвидации и предупреждению нищенства и не принимается надлежащих мер по
материально-бытовому устройству