Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Постпродукция
Николя Буррио
Nicolas Bourriaud
Реляционная эстетика
Постпродукция
Esthétique relationnelle
Postproduction
Ад Маргинем Пресс
УДК 7.036(081)
ББК 85.10(0)6я44
Б91
Ad\Jiarginem
Б91
Буррио, Николя
Реляционная эстетика. Постпродукция. —
М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. — (Garage pro). — 216 с.
ISBN 978-5-91103-290-6
6 Реляционная эстетика
7 Введение
11 Реляционная форма
27 Искусство 1990-х годов
45 Пространства-времена обмена
55 Соприсутствие и доступность: теоретическое наследие
Феликса Гонсалес-Торреса
71 Экранные отношения
87 К политике форм
95 Эстетическая парадигма: Феликс Гваттари и искусство
не Введение
127 I. Использование объектов
141 II. Использование форм
177 III. Использование мира
193 IV. Заселение глобальной культуры: эстетика после МРЗ
206 Глоссарий
211 Примечания переводчика
Реляционная
эстетика
7
Введение
С чем связаны недоразумения, окружающие искусство 1990-х годов,
если не с дефицитом критического дискурса? Критики и философы
в подавляющем большинстве гнушаются непосредственным обра
щением к современным арт-практикам, и те остаются по существу
нечитаемыми, ибо оценить их оригинальность и значимость путем
анализа с точки зрения проблем, решенных или оставленных на по
вестке дня художниками предыдущих поколений, не получается.
Приходится согласиться с тем прискорбным фактом, что целый ряд
вопросов больше не поднимается в искусстве, и задуматься, а какие
же вопросы его сегодня волнуют — каковы реальные ставки совре
менного искусства, его отношений с обществом, историей и культу
рой. Первоочередная задача художественного критика заключается
в том, чтобы выявить во всем их сложном переплетении проблемы,
встающие в искусстве определенной эпохи, и изучить различные
ответы, которые на них даются. Чаще всего нынешние исследователи
довольствуются инвентаризацией вопросов вчерашнего дня и сокру
шенно сетуют на то, что они так и не нашли ответов. Первый вопрос,
который поднимают перед нами новшества девяностых, касается, вне
сомнения, материальной формы произведений. Как раскодировать
эти непостижимые, на первый взгляд, работы — процессуальные
или поведенческие, но в любом случае «бесформенные» по меркам
традиционных стандартов, — не прячась в укрытии истории искус
ства шестидесятых?
Вот лишь несколько примеров: Риркрит Тиравания устраивает
обед у одного коллекционера и приносит в его дом оборудование,
необходимое для приготовления тайского супа. Филипп Паррено
на 1 мая приглашает людей заняться своими излюбленными хобби
в монтажном цехе завода. Ванесса Бикрофт одевает в похожие платья
и рыжие парики двадцать женщин, позволяя посетителям наблюдать
за этим процессом только через замочную скважину в запертой двери.
8
Маурицио Каттелан кормит сыром «Бель Паэзе»1* крыс, которых затем
продает как авторские копии своих работ, или выставляет недавно
взломанные сейфы. Йес Бринк и Хенрик Пленге Якобсен устанавлива
ют на площади Копенгагена опрокинутый автобус, провоцирующий
в городе волнения своим примером. Кристина Хилл устраивается
кассиршей в супермаркет или организует в художественной галерее
гимнастический кружок. Карстен Хёллер создает модели молекул,
секретируемых мозгом влюбленного, делает надувную пластиковую
яхту, приручает зябликов, надеясь обучить их новой песне. Норитоси
Хиракава печатает в газете объявление о поиске девушки для участия
в своей выставке. Пьер Юиг собирает людей на кастинг, предоставляет
в распоряжение публики телевизионный передатчик, устанавливает
рядом со стройкой фотографию занятых на ней рабочих в процессе
труда. Многие другие произведения могли бы дополнить этот список.
Все самое живое, что происходит в настоящее время на шахматной
доске искусства, связано с понятиями взаимодействия, общения
и отношений между людьми.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
9
зон общения и прочих подобных форматов социальности мы оказыва
емся беспомощными и обездоленными, словно лабораторные крысы,
обреченные нарезать круги в своих клетках, переходя от одного куска
сыра к другому. Идеальный субъект этого общества статистов сводится
к положению потребителя времени и пространства.
Дело в том, что все, неподвластное коммерциализации, подлежит
исчезновению. Отношения между людьми вскоре станут невозмож
ными за пределами торговых пространств: мы будем вынуждены
общаться вокруг должным образом тарифицированного напитка,
символического эталона современных взаимоотношений. Хотите
человеческого тепла, хотите хорошо провести время вдвоем? Попро
буйте наш кофе! Так пространство нынешних отношений оказывается
без остатка подчинено всеобщим овеществлением. Символически
обозначаемый товарами или даже заменяемый ими, предполагающий
логотип, контакт между людьми приобретает экстремальные или,
напротив, запретные черты, как только пробует выйти за пределы
предсказуемости: социальная связь стала стандартизированным
артефактом. В нынешнем мире, законы которого — это разделение
труда, ультраспециализация, становление-машиной, рентабель
ность, — властям необходимо направить отношения между людьми
в предусмотренные каналы и подчинить их осуществление нескольким
простым, устойчивым и подконтрольным принципам. Разделение в его
наиболее совершенной форме, направленное на каналы отношений,
знаменует собой последнюю стадию мутации в направлении «общества
спектакля», описанного Ги Дебором, — общества, в котором отноше
ния уже не «переживаются непосредственно», а отступают в свою
«спектакулярную» репрезентацию. Здесь-то и располагается самая
животрепещущая проблематика сегодняшнего искусства: возможно
ли еще наладить отношения с миром в практическом поле искусства,
традиционно — исторически — предполагающем их «изображение»?
В противовес представлению Дебора, видевшего в искусстве лишь
репертуар примеров того, что должно было «реализоваться» вполне
Введение
10
конкретно в повседневной жизни, сегодняшняя художественная прак
тика стремится быть многообразным полем социальных эксперимен
тов, пространством, хотя бы отчасти предохраненным от унификации
образов жизни. Произведения, о которых пойдет речь в этой книге,
предлагают в различных версиях утопию сближения.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
Реляционная форма
12
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
13
или утилитаристских идей, жаждавших урегулировать человеческие
отношения и подчинить индивидов. Вместо чаемой эмансипации
прогресс техники и «Разума» привел через общую рационализацию
производственных процессов к эксплуатации всего Юга планеты,
к безоглядной замене ручного труда машинным и к формированию
чем дальше, тем более изощренных технологий порабощения. Итогом
модернистской эмансипации оказались, таким образом, бесчисленные
формы меланхолии.
Хотя авангардистские движения нашего века, от дадаизма
до Ситуационистского интернационала, вписываются в этот модер
нистский проект (направленный на изменение культуры, менталь
ное™, условий индивидуальной и социальной жизни), не нужно
забывать о том, что этот проект уже существовал до них и во многих
отношениях отличается от их собственных проектов. Ведь модер
низм не сводится ни к рационалистической телеологии, ни к поли
тическому мессианизму. Можно ли дискредитировать стремление
улучшить условия жизни и труда только из-за того, что конкретные
попытки его реализации провалились, смешавшись с тоталитарными
идеологиями или с наивными представлениями об истории? То, что
мы называем авангардом, сложилось, несомненно, в идеологиче
ской среде, созданной модернистским рационализмом, но с тех пор
авангард возрождается вновь и вновь на почве совершенно других
философских, культурных и социальных предпосылок. Очевидно,
что сегодняшнее искусство продолжает эту борьбу, предлагая модели
восприятия, экспериментирования, критики, сопричастности, идущие
в направлении, указанном философами Просвещения, Прудоном,
Марксом, дадаистами или Мондрианом. Если общественное мнение
порой с трудом признает уместность и пользу этих опытов, то потому,
что они уже не преподносят себя как предвестия неизбежной истори
ческой эволюции: наоборот, это, скорее, изолированные фрагменты,
не связанные ни с каким всеобъемлющим мировоззрением, которое
нагружало бы их идеологическим бременем.
Реляционная форма
14
Николя Буррио
Реляционная эстетика
15
Реляционная форма
16
образом с зарождением культуры глобального города и с распростране
нием этой городской модели почти на всю совокупность культурных
феноменов. Всеобъемлющая урбанизация, начавшаяся по оконча
нии Второй мировой войны, невероятно активизировала процессы
социальных обменов и мобильность индивидов благодаря развитию
дорожных и телекоммуникационных сетей, неуклонному вовлечению
в общую жизнь изолированных ранее местностей и ментальностей.
Параллельно, в силу скудости жилых пространств, предоставляемых
этой городской вселенной, шло уменьшение общего масштаба мебели
и прочих предметов, все более ориентированных на максимально
возможные перестановки. Если в прежнем городе произведение искус
ства сохраняло оттенок барской роскоши (его большие размеры, как
и масштаб самого жилища, позволяли владельцу отличаться от пер
вого встречного), то по мере урбанизации художественного опыта
и функция произведения искусства, и характерный дяя него способ
презентации изменились. Псевдоаристократическая концепция обла
дания произведениями искусства, связанная с чувством расширения
своей территории рушится на наших глазах, и современное искусство
уже невозможно рассматривать как пространство дяя прогулки (или
экскурсии под руководством коллекционера, живо напоминающей
«экскурсию хозяина» по своим владениям). Теперь произведение
преподносится, скорее, как промежуток времени, который нам
предлагается пережить, как инициатива бесконечной дискуссии. Го
род обусловил и сделал всеобщим опыт сближения: он представляет
собой осязаемый символ и историческое обрамление общественного
состояния — «предписываемого людям состояния встречи», по выра
жению Аяьтюссера4, — в противовес природному состоянию, по Руссо,
этим густым и «не ведающим историй» джунглям, препятствующим
любой сколько-нибудь продолжительной встрече. Режим интенсив
ной встречи, возведенный в абсолютный закон цивилизации, вскоре
4) AlthusserL. Écrits philosophiques et politiques. Paris: Stock-IMEC, 1995.
P. 557.
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
17
породил и соответствующие художественные практики, искусство,
чьим субстратом являются интерсубъектные отношения, а основной
темой — бытие-вместе, «встреча» зрителя и картины, коллективная
выработка смысла. Оставим за скобками проблему историчности этого
феномена: искусство всегда было в той или иной степени реляционным,
то есть служило фактором социальности и поводом к диалогу. Одной
из виртуальных характеристик образа является, если воспользоваться
термином Мишеля Маффесоли, его способность к связыванию11: флаги,
эмблемы, символы, знаки способствуют сопереживанию, разделению
опыта с другими, и порождают связь8. Искусство (практики, произво
дные от живописи или скульптуры и предъявляемые в виде выставки)
подходит для выражения этой цивилизации близости как нельзя луч
ше, ибо оно стягивает вокруг себя пространство отношений — в отличие
от телевидения и литературы, которые отсылают исключительно
к своему приватному пространству потребления, а равно и от театра
и кинематографа, которые собирают небольшие коллективы перед
однозначными для них образами (в самом деле, зрители в данном слу
чае не комментируют то, что видят: дискуссия может начаться только
после спектакля). Во время выставки, даже если на ней представлены
неподвижные формы, возникает возможность непосредственной дис
куссии111 в двух смыслах этого слова: я воспринимаю, я комментирую,
я перемещаюсь в одном пространстве-времени. Искусство — это ме
сто производства особого рода социальности; остается понять, каков
статус этого пространства в совокупности «пространств встречи»,
предлагаемых городом. Каким образом искусство, сосредоточенное
на производстве подобных способов общения, оказывается способно
подхватить — и завершить — модернистский проект эмансипации?
За счет чего оно позволяет выдвинуть новые культурные и полити
ческие цели?
Прежде чем перейти к конкретным примерам, важно уточнить
место произведений искусства в глобальной системе экономики,
Б) См.: Maffesoli M. La Contemplation du monde. Paris: Grasset, 1993.
Реляционная форма
18
символической или материальной, которая управляет современным
обществом: с нашей точки зрения, вне зависимости от своего товарного
характера и семантической ценности, произведения представляют
собой поры в обществе. Этот термин—поры, или межмировые простран
ства — был использован Карлом Марксом для характеристики меновых
отношений, выпадающих из капиталистической экономики по причине
того, что они не подчиняются закону прибыли: бартерного обмена,
убыточной торговли, автаркических производств и т. π. |ν Пора — это
пространство человеческих отношений, которое более или менее гар
монично и открыто вписывается в глобальную систему и в то же время
допускает альтернативные, не принятые в этой системе возможности
обмена. Именно так и действует выставка современного искусства в поле
торговли репрезентациями: она прокладывает свободные пространства
и времена, чей ритм не совпадает с ритмом времени повседневной
жизни; она налаживает взаимоотношения людей за пределами пред
писанных им «зон коммуникации». Нынешний социальный контекст
ограничивает возможности межчеловеческих контактов самим выделе
нием специально предусмотренных для них пространств. Общественные
туалеты придумали для того, чтобы не загрязнять улицы: в подобной
логике создаются и средства коммуникации, благодаря которым
улицы очищаются от реляционного мусора, а соседские отношения
сводятся к минимуму. Всеобщая механизация социальных функций
неуклонно сужает пространство отношений. Сервисы телефонного
будильника еще несколько лет назад использовали голоса реальных
людей, а теперь мы просыпаемся по команде синтезатора... Автоматы
по продаже билетов на транспорт создали новую модель осуществления
простейших социальных функций, и профессиональное поведение
следует отныне образцу машин, которые постепенно заменяют людей
и выполняют задачи, прежде допускавшие множество возможностей
обмена, удовольствия или конфликта. И современное искусство, пыта
ясь вмешаться в сферу отношений и проблематизировать ее, реализует
самый настоящий политический проект.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
19
Когда Габриэль Ороско кладет на прилавки пустого бразильско
го рынка по апельсину («Безумный турист», 1991) или устанавливает
гамак в саду Музея современного искусства в Нью-Йорке («Гамак
в МоМА», 1993), он действует в «сверхузком зазоре»у общества, в кро
шечном пространстве, которое оставляет для повседневных жестов
надстройка, формируемая и регулируемая «большими» обменами.
Не сопровождаемые ни словом, фотографии Ороско документируют
мельчайшие революции в городской или полугородской обыден
ности (спальный мешок на траве, пустая обувная коробка и т. п.):
они свидетельствуют о той безмолвной жизни (именно так, «still
life», называется по-английски натюрморт), которое ведет ныне
отношение одного человека к другому. Когда Йене Хаанинг читает
через громкоговоритель, установленный на площади Копенгагена,
анекдоты на турецком языке («Турецкие шутки», 1994), он создает
на короткое время микросообщество иммигрантов, объединенных
коллективным смехом, который переворачивает их изгнанническое
положение, обычно действующее по отношению к произведениям ис
кусства и в них уже заложенное. Местом, где подобные моментальные
коллективы, связываемые различными принципами, складываются
чаще всего, является выставка: в зависимости от степени соучастия,
предусмотренной художником для зрителя, характера демонстрируе
мых работ, предлагаемых или изображаемых моделей социальности,
выставка порождает каждый раз особую «область обменов», судить
о которой следует согласно эстетическим критериям — анализируя ее
формальную целостность, символическую связность предлагаемого ею
«мира», рисуемый ею образ человеческих отношений. Внутри таких
социальных пор художник должен применять к себе выявляемые им
символические модели: всякое изображение (впрочем, современное
искусство не столько изображает, сколько моделирует, не столько вдох
новляется социальной тканью, сколько непосредственно внедряется
в нее) отсылает к неким ценностям, переносимым в общество. Как
разновидность человеческой деятельности, основанной на торговле,
Реляционная форма
20
искусство является одновременно объектом и субъектом некоторой
этики, тем более что, в отличие от других подобных разновидностей,
его единственная функция сводится к самодемонстрации в качестве
предмета этой торговли.
Искусство — это состояние встречи.
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
21
Реляционная форма
22
Николя Буррио
Реляционная эстетика
23
Реляционная форма
24
H и кол я Буррио
Реляционная эстетика
25
Реляционная форма
26
H и кол я Буррио
Реляционная эстетика
Искусство 1990-х годов
28
Сопричастность и транзитивность
В металлическом кожухе спрятана включенная газовая плитка, под
держивающая кипение воды в большом резервуаре. Вокруг хаотич
но, без какой-либо композиции, расставлена мебель для пикника.
В картонных коробках у стены, по большей части вскрытых, лежат
упаковки с китайским растворимым супом, который зрители могут
попробовать, добавив кипятка.
Эта работа Риркрита Тиравании, осуществленная в рамках сек
ции «Аперто»у| Венецианской биеннале 1993 года, противится всем
определениям: скульптура? инсталляция? перформанс? социальный
активизм? В последние годы число подобных произведений множит
ся. На международных выставках встречаешь все больше залов или
стендов, предлагающих посетителям различные услуги, контракты,
более или менее конкретные модели социальности. «Сопричастность»
зрителя, получившая теоретическую разработку в хеппенингах и пер-
формансах «Флюксуса», стала стандартом художественной практики.
Пространство рефлексии, открытое Дюшаном с его «коэффициен
том искусства» — попыткой точно очертить зону вмешательства
в произведение реципиента, — дало ныне всходы в виде культуры
интерактивности, полагающей транзитивность культурного объекта
как свершившийся факт. Впрочем, эта эволюция далеко превосходит
область искусства: доля интерактивности возрастает во всей сово
купности векторов коммуникации. В то же время появление новых
технологий вроде сети Интернет и мультимедиа свидетельствует
о коллективном желании проложить новые пространства общения
и выработать новые способы взаимодействия с культурным объек
том: на смену «обществу спектакля» приходит, возможно, общество
статистов, каждый из которых находит в более или менее суженных
каналах коммуникации иллюзию интерактивной демократии...
Николя Буррио
Реляционная эстетика
29
мертвым объектом, раздавленным созерцанием. Еще Делакруа писал
в дневнике о том, что хорошая картина «сгущает» в одном моменте
переживание, которое зритель чувствует своим долгом оживить и раз
вить. Понятие транзитивности вводит в эстетическую область формаль
ный дисбаланс, присущий диалогу: оно отрицает наличие какого-то
особого «места искусства» ради всегда неоконченной дискурсивное™
и непрестанно распыляющегося желания. Против концепции закрытой
художественной практики выступал, кстати, и Жан-Люк Годар, заявляя,
что «образ требует двоих». Вторя дюшановской формуле «Картины
создают зрители», Годар вместе с тем идет дальше, утверждая диалог
в качестве истока образотворчества: в самом начале образа уже должны
идти переговоры, должен предполагаться Другой... А если так, то всякое
произведение искусства можно определить как реляционный объект,
геометрическое место переговоров с бесчисленными собеседниками
и адресатами. И можно, на наш взгляд, охарактеризовать специфику
нынешнего искусства, указав на производство внешних полю искусства
отношений (в противоположность отношениям внутренним, тем, что
предоставляют ему социоэкономический субстрат)—отношений между
индивидами или группами, отношений между художником и миром,
а также, учитывая транзитивность, отношений между зрителем и ми
ром. Пьер Бурдьё описывает мир искусства как «пространство объек
тивных отношений между различными позициями», иначе говоря, как
микрокосм, определяемый силовыми отношениями и конфликтами
производителей, пытающихся его «сохранить или преобразовать»11.
Мир искусства, как и любое другое социальное поле, по существу ре
ляционен, ибо преподносит «систему дифференциальных позиций»,
благодаря которой только и становится читаемым. Вариантов его «ре
ляционного» прочтения множество: «Кружок Рамо Нэша» (художники,
выставлявшиеся в «Коллекции Девотура»у|1) в своих исследованиях
сетей пришел к выводу, что «искусство — это система высокой степени
11) Bourdieu P. Raisons pratiques: sur la théorie de l'action. Paris: Le Seuil,
1994. P. 68.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
31
Николя Буррио
Реляционная эстетика
33
Общительность и встречи
Произведение может работать как реляционное устройство, предпо
лагающее долю случайности, как машина организации и проведения
индивидуальных или коллективных встреч. Приведем несколько при
меров из искусства двух последних десятилетий. Брацо Димитриевич
в серии «Случайный прохожий» (1970-е) придавал преувеличенный
масштаб именам и лицам неизвестных людей, выхваченных из уличной
суеты, размещая их на больших, рекламного размера, плакатах или
изображая в виде бюстов, соседствующих с бюстами знаменитостей.
Стивен Уиллетс в начале того же десятилетия детально картографировал
взаимоотношения жителей одного дома. Большая часть работ Софи
Калль посвящена учету ее встреч с незнакомцами: следуя по улице
за прохожим, изучая следы пребывания постояльцев в гостинич
ных номерах (для чего ей пришлось устроиться в отель горничной),
опрашивая слепых на предмет их понимания красоты, затем Калль
всякий раз формализует полученный биографический опыт и таким
образом «сотрудничает» со встреченными ею людьми. В дополнение
можно отметить серию Он Кавара «Я встретил» (1968-1979); ресторан,
H и кол я Буррио
Реляционная эстетика
35
Сотрудничество и контракт
Многие художники, предлагающие в качестве произведений искусства
моменты социальности или объекты, продуцирующие социальность,
черпают принципы своей работы в уже существующих отношениях,
которые могут определять и форму, и структуру проекта. Доминика
Гонсалес-Фёрстер, изучающая отношения, которые связывают про
живаемую жизнь с ее опорами — образами, пространствами, предме
тами, — посвятила целый ряд работ биографиям своих галеристок:
ее проект «Добро пожаловать внутрь того, что вы, как вам кажется,
видите» (1988) представлял собой фотографическую документацию,
посвященную Габриэль Мобри, а в «Дочери даоса» (1992) детские
воспоминания (фотографии) Эстер Шиппер смешивались, образуя
уютную атмосферу, с намекающими на те или иные темы детства
предметами, объединенными цветовой (красной) доминантой. Таким
образом Гонсалес-Фёрстер обыграла молчаливый «контракт», связыва
ющий галериста с «его» или «ее» художником (вне зависимости от пола
обоих): один вписывается в личную историю другого и наоборот. Эти
Николя Буррио
Реляционная эстетика
37
Николя Буррио
Реляционная эстетика
39
Профессиональные отношения: клиентура
Практики исследования социальных связей, описанные выше, направ
лены на существующие отношения, в которые художник вмешивается,
чтобы извлечь из них некие формы. Другие практики воссоздают те или
иные социопрофессиональные модели или заимствуют характерные
для них методы производства: на сей раз художник действует в реаль
ном поле индустрии услуг и товаров, сознательно располагая свою
деятельность на границе полезности и эстетичности предлагаемых
им объектов: это колебание между созерцанием и использованием
я в свое время попытался определить — применительно к продукции
таких разных художников, как Питер Фенд, Марк Дион, Дэн Питерман,
Ник Ван де Стейх, а также более или менее пародийных «компаний»
вроде «Инголвд Эйрлайнс»* или «Премиата Дитта» — как оперативный
реализм14 (то же определение может быть отнесено и к некоторым
пионерским инициативам, например к искусству Панамаренко или
к «Группе трудоустройства художников» Джона Лэтэмх|). Общим для
всех этих художников методом, механизмом художественного про
изводства, является моделирование какой-либо профессиональной
деятельности вместе с вытекающим из нее реляционным миром.
Имитируя реальную экономику, подобные фикции — например, «Ин-
гольд Эйрлайнс», «СЕРВААС»х|1 или «мастерская» Марка КостабихИ| —
довольствуются созданием реплик авиакомпании, рыбокомбината
или производственной мастерской, не извлекая из этого идеологи
ческих и практических выводов и ограничиваясь, таким образом,
пародийным измерением искусства. Особняком стоит рядом с ними
агентство «Реди-мейды принадлежат всем», созданное покойным
Филиппом Тома. Хотя художнику не хватило времени, чтобы уделить
должное внимание второму этапу своего проектах|у, и после выставки
«Бледные огни» в Центре современных пластических искусств Бордо
14) Об этом понятии ср. два моих текста: Bourriaud N. Qu'est-ce que
le réalisme opératif? // Il faut construire l'Hacienda. CCC Tours. Janvier 1992; Produire
des rapports au monde // Aperto. Biennale di Venezia. 1993.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
41
Оккупация галереи
Источниками сырого материала для художественной работы могут
быть и процессы обмена между людьми, разворачивающиеся в про
странстве галереи или музея. Одной из составных частей структуры
выставки, как правило, является вернисаж—модель идеальной цирку
ляции публики, прототипом которой послужила «Выставка пустоты»,
устроенная Ивом Кляйном в апреле 1958года.Кляйн попытался взять
в оборот все элементы рутинной программы вернисажа и придать
им поэтическую функцию, окружающую и контрастно выявляющую
Николя Буррио
Реляционная эстетика
43
Николя Буррио
Реляционная эстетика
Пространства-времена обмена
46
Произведения и обмены
Поскольку искусство соткано из той же пряжи, что и социальные
обмены, оно занимает совершенно особое место в коллективном
производстве. У произведения искусства есть одно качество, от
личающее его от прочих продуктов деятельности человека: это
качество — его (относительная) социальная прозрачность. Удачное
произведение всегда нацелено куда-то за пределы своего простого
присутствия в пространстве: оно открыто диалогу, дискуссии, той
форме межчеловеческого взаимодействия, которую Марсель Дюшан
называл «коэффициентом искусства» и которая представляет собой
временной процесс, развертывающийся здесь и сейчас. Подобное
взаимодействие осуществляется в «прозрачности», характеризующей
его в качестве продукта труда человека: в самом деле, произведение
искусства указывает (или намекает) одновременно на процесс своего
изготовления или производства, на свое положение в сети обме
нов, на место или функцию, которые оно предписывает зрителю,
и, наконец, на творческое поведение художника (то есть на цепочку
поз и жестов, составляющих его работу и отзывающихся в каждом
отдельном произведении как в своего рода примере или модели).
Например, в любой картине Джексона Поллока течение краски столь
тесно увязано с поведением художника, что кажется его образом, его
«необходимым продуктом», как это отметил Юбер Дамиш16. В истоке
искусства лежит поведение, избранное художником, — совокупность
позиций и действий, посредством которых произведение отстаивает
свое место в настоящем. «Прозрачность» произведения искусства
обусловлена тем, что формирующие и информирующие его жесты,
будучи свободно избраны или изобретены, входят в состав его сюжета.
Так, смысл «Мэрилин» Энди Уорхола—превосходящий тот очевидный
факт, что изображение Мэрилин Монро является поп-иконой, — опре
деляется промышленным способом производства, взятым художником
16) Damisch H. Fenêtre jaune cadmium, ou Les dessous de la peinture.
Op. cit. P. 76.
H и кол я Буррио
Реляционная эстетика
47
Пространства-времена обмена
48
чем определяется отношение, в которое люди затем вступают с его
произведением: иначе говоря, его продуктом являются в первую
очередь отношения между людьми и миром через посредство эсте
тических объектов.
Сюжет произведения
У каждого из художников, связанных с реляционной эстетикой, есть
своя собственная вселенная форм, своя проблематика и своя траекто
рия, принадлежащие ему по праву. Их не объединяет никакой стиль,
никакая тематика или иконография. Но они разделяют между собой
нечто куда более существенное, а именно работу в одном практическом
и теоретическом горизонте, в сфере человеческих взаимоотношений.
Их произведения пускают в ход модели социального обмена, раз
личные формы взаимодействия со зрителем в рамках эстетического
опыта, на который тот решается, а также процессы коммуникации,
понимаемые конкретно — как орудия связывания отдельных людей
и групп между собой.
Все эти художники работают, таким образом, в реляционной
сфере, являющейся для сегодняшнего искусства тем же, чем для
поп-арта и минимализма было серийное производство.
Все они укореняют свою художественную практику в некоей бли
зости, которая, не принижая значение визуальности, релятивизирует
ее место в протоколе выставки: произведение искусства 1990-х годов
стремится сделать зрителя соседом, непосредственным собеседником.
Связь представителей этого поколения с предшественниками лучше
всего характеризуется именно их отношением к коммуникации: если
большинство художников, заявивших о себе в 1980-е годы, от Ричарда
Принса до Джеффа Кунса, минуя Дженни Холцер, делали акцент на ви
зуальном аспекте медиа, то для художников 1990-х куда важнее контакт
и соприкосновение. В своем пластическом почерке они акцентируют
непосредственность. Отчасти это можно объяснить социологически,
исходя из того, что приближающееся к концу десятилетие, отмеченное
Николя Буррио
Реляционная эстетика
49
экономическим кризисом, не благоприятствовало зрелищным, визио
нерским проектам. Имеются, впрочем, и сугубо эстетические причины:
весы возвращений «назад к...» остановились в 1980-е годы на 1960-х,
главным образом на поп-арте, чья визуальная действенность подпи
тывала многообразие форм, предложенных симуляционизмом. Наша
эпоха к счастью и к несчастью ассоциируется — в том числе и своей
кризисной «атмосферой» — скорее с «бедным» и экспериментальным
искусством 1970-х. Этот эффект моды, сколь угодно поверхностный,
позволил придать новую актуальность работам таких художников,
как Гордон Матта-Кларк или Роберт Смитсон, тогда как успех Майка
Келли побудил к новому прочтению калифорнийского «джанк-арта»,
а также искусства Пола Тека или Тецуми Кудо. Мода создает эстетиче
ский микроклимат, меняющий наше восприятие недавней истории:
нити сита реорганизуются, и оно начинает «пропускать» работы иного
типа, воздействующие на настоящее.
Однако при всей важности этих перекличек в лице худож-
ников-реляционистов мы имеем дело с группой, которая впервые
со времен появления в 1960-х годах концептуального искусства
не опирается на переистолкование какого-либо эстетического на
правления прошлого. Ни «возрождением», ни возвращением чего
бы то ни было реляционное искусство не является. Оно рождено
наблюдением настоящего и рефлексией о судьбе художественной
деятельности. Его базисный постулат, согласно которому местом
произведения искусства служит сфера человеческих отношений,
не имеет прецедентов в истории искусства, даже если постфактум
выявляется как очевидная подоплека любой эстетической практики
и как центральная тема модернизма: достаточно перечитать лекцию
Дюшана «Творческий процесс» (1954), чтобы убедиться в том, что
понятие интерактивности далеко не ново... Новизна заключается
в другом: для нынешнего поколения художников интерсубъектность
и взаимодействие—вовсе не модные теоретические гаджеты или улуч
шающие добавки (приправы) к традиционной практике искусства;
Пространства-времена обмена
50
скорее, они воспринимаются как ее отправные и в известном смысле
конечные пункты, как ее основные форманты. Пространство, в кото
ром развертываются произведения реляционистов, — это от начала
идо конца пространство взаимодействия, открытости («дыры», ска
зал бы Жорж Батай), запускающей любой диалог. Эти произведения
порождают реляционные пространства-времена, межчеловеческие
опыты, стремящиеся освободиться от ограничений, навязываемых
идеологией массовой коммуникации, то есть, в некотором смысле,
места выработки альтернативных форм социальности, критических
моделей, моментов налаженного общения. Вместе с тем очевидно,
что прошли времена Нового человека, устремленных в грядущее ма
нифестов, призывов к дивному новому миру: утопия живет сегодня
в субъективной повседневности, в реальном времени конкретных
и решительно фрагментарных экспериментов. Произведения искус
ства преподносятся как социальные поры, внутри которых эти опыты,
эти новые «возможности жизни» оказываются допустимы: более
важным, чем воспевать светлое будущее, кажется сегодня наладить
отношения со своими соседями. Это все — но как это много! И, во вся
ком случае, это дает желанную альтернативу депрессивной, автори
тарной и реакционной мысли, которая, по крайней мере во Франции,
полагает задачей теории искусства некое возвращение к «здравому
смыслу»: нет, модерн не мертв, если понимать под модерном вкус
к эстетическому опыту и приключениям мысли, способный проти
востоять боязливому конформизму, который исповедуют наши за
писные философы, неотрадиционалисты (с их «Красотой», осмеянной
неподражаемым Дэйвом Хикки) или воинствующие пассеисты вроде
Жана Клера. Как бы ни относились к этому поборники вчерашнего
хорошего вкуса, современное искусство несет в себе и развивает насле
дие авангардов XX века, отказываясь вместе с тем от их догматизма
и телеологии. Поверьте, я давно обдумывал этот вывод, сейчас лишь
пришла пора его высказать. Модернизм, по выражению Жильбера
Дюрана, жил в своем «оппозиционном воображаемом», действуя
Николя Буррио
Реляционная эстетика
51
Пространства-времена обмена
52
Николя Буррио
Реляционная эстетика
53
Пространства-времена обмена
54
Николя Буррио
Реляционная эстетика
Соприсутствие и доступность:
теоретическое наследие
Феликса Гонсалес-Торреса
56
Николя Буррио
Реляционная эстетика
57
Николя Буррио
Реляционная эстетика
59
которого нередко связывается и «стиль» Гонсалес-Торреса (с его посто
янным использованием небесно-голубого и белого, тогда как красный
появляется только для обозначения крови — нового образа смерти).
Современный памятник
Общей особенностью всех объектов, которые мы относим к категории
«произведений искусства», является их способность указать смысл су
ществования (или возможные пути к нему) в том хаосе, каким является
Николя Буррио
Реляционная эстетика
61
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
63
Николя Буррио
Реляционная эстетика
65
1
мы уже знаем, что поведение становится формой™ , теперь нужно
привыкнуть к тому, что формы вводят модели социальности.
И выставочные формы — не исключение: множащиеся на вы
ставках последних лет «закрытые кабинеты», а равно и элитистские
замашки иных деятелей мира искусства выдают некий священный тре
пет перед публичным пространством и общедоступным эстетическим
экспериментированием, которому охотно предпочитаются будуары,
отведенные для специалистов. Между тем открытие вещей общему
доступу не влечет за собой их автоматической банализации: как это
очевидно в случае с конфетными горками Гонсалес-Торреса, возможен
идеальный баланс между формой и ее запланированным исчезнове
нием, между визуальной красотой и простотой жестов, между детским
очарованием, которое вызывает образ, и сложностью его содержания.
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
67
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
69
вызывающее у зрителя визуальное удовольствие. Любая теория образа,
не опирающаяся на удовольствие зрителя, вызывает сомнения в своей
эффективности и обрекает себя на бессмыслицу»22.
Можно выделить здесь два ключевых понятия: эффективность
и удовольствие. Неизбежный вывод из рассуждения Хикки таков, что
произведение бессмысленно, если оно неэффективно, то есть не прино
сит зрителям пользы (доставляя некоторое количество удовольствия).
Как бы ни хотелось мне обойтись без обидных сравнений, приходится
констатировать, что подобного рода эстетика является образцом рей-
гано-тэтчерианской морали в приложении к искусству. О том, из чего
состоит «устройство», вызывающее удовольствие, Хикки умалчивает:
уж не числит ли он само собой разумеющимися элементами красоты
симметрию, гармонию, сдержанность и равновесие — устои традици
онной эстетики, равно оправдывающие как шедевры Ренессанса, так
и нацистское искусство? Впрочем, кое-какие зацепки в его тексте есть.
Дело заметно проясняют слова «красота продается», за которыми слезет
разъяснение: искусство не совпадает с идолопоклонством или рекламой,
но «предметы культа (idolatry) и реклама, безусловно, относятся к искус
ству, а лучшие произведения искусства всегда и непременно содержат
в себе что-то и оттого, и от другого»23. Не имея склонности ни к одному
из двух указанных явлений, я оставлю эту мысль на совести автора.
Возвращаясь к вопросу о красоте в искусстве или о том, что в нем
занимает ныне место красоты, я предпочел бы иррационалистски-фе-
тишистским излияниям более отвечающие моим представлениям
«институционалистские» взгляды Артура Данто, для которого Искусство
появляется тогда, когда институт «признает» таковым какое-либо произ
ведение. Реальная «природа» устройства, называемого Хикки Красотой,
22) «The agency that caused visual pleasure in the beholder; and any
theory of images that was not grounded in the pleasure of the beholder begged the question
of efficacy and doomed itself to inconsequence» (HickeyD. The Invisible Dragon. Four essays
on beauty. Los Angeles: Art Issues Press, 1995. P. 11).
23) «<...> idolatry and advertising are, indeed, art, and (that) the greatest
works of art are always and inevitably a bit of both» (Ibid. P. 17).
Николя Буррио
Реляционная эстетика
Экранные отношения
72
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
73
Экранные отношения
74
Николя Буррио
Реляционная эстетика
75
Экранные отношения
76
Технология как идеологическая модель (от следа к программе)
Будучи производительницей рабочего оснащения, технология выра
жает состояние производственных отношений: фотография некогда
соответствовала стадии развития западной экономики, характеризо
вавшейся колониальной экспансией и рационализацией трудового
процесса, — стадии, которая некоторым образом и потребовала ее
изобретения. Контроль над населением (появление паспортов и ан
тропометрических карточек), освоение заморских богатств (в том
числе посредством этнофотографии), необходимость планировать
промышленное строительство издалека и фиксировать места новых
разработок — все это наделило фотоаппарат незаменимым статусом
в процессе индустриализации. Функция искусства в данном контексте
заключалась в том, чтобы овладеть перцептивными и поведенческими
навыками, которые ввела в оборот технико-индустриальная система,
и превратить их, по выражению Ницше, в возможности жизни. Иными
словами, искусство должно было перенаправить технику в русло соз
дания новых форм мысли, видения и жизни.
Доминирующей технологией наших дней, несомненно, является
информатика, которую можно разделить на две отрасли: во-первых,
компьютер вкупе с изменениями, вызываемыми им в нашем чувство
вании и обращении с информацией; во-вторых, стремительно развива
ющиеся технологии общения, от мобильного телефона до интернета,
минуя тактильные экраны и интерактивные видеоигры. Первая от
расль развития информатики вызывает коренной ментальный сдвиг
в отношении человека к изображениям, которые он создает: благодаря
инфографике стало возможным создание изображений, всецело ос
нованных на вычислениях и не нуждающихся в человеческих жестах.
Все изображения, созданные доныне, являются результатами некоей
физической активности, будь то начертание знаков или нажатие
на кнопку камеры; напротив, изображения синтетические легко об
ходятся без подобного телесного отношения. Ведь если «фотография —
это искусственная фиксация некоторого физического воздействия»,
Николя Буррио
Реляционная эстетика
77
Экранные отношения
78
«допустим, что» — а именно что радикально-универсалистская утопия
остается на повестке дня. По отношению к ним правильнее говорить
о микроутопиях, о порах, пролагаемых в социальном теле.
Эти поры работают как реляционные программы, как своего рода
экономики-миры, где переворачиваются отношения между трудом и от
дыхом (кёльнская выставка Паррено «Оцелано 1 мая» в мае 1995 года),
где каждый может войти в контакт с другими (Гордон), где можно заново
обучиться общению и совместному владению благами (передвижные
столовые Тиравании), где профессиональные отношения оборачивают
ся беззаботным праздником (видео Бонда «Западный отель», 1993), где
люди работают в постоянном контакте с образом своего труда (Юиг).
Подобные произведения предлагают не просто макет, а функциональ
ную модель—в том смысле, что понятие размера не является исходным
параметром, как и для цифрового изображения, размеры и пропорции
которого могут варьироваться в зависимости от экранных параметров
и который, в отличие от кадра, не загоняет работу в предусмотрен
ный формат, а материализует виртуальные качества в наличных (или
желаемых) размерах. Проекты современных художников обладают
той же двойственностью, что и техники, которыми они косвенно
вдохновляются: создаваемые, так же как фильмы, в реальности и с ее
участием, они не пытаются быть реальностью; вместе с тем, так же как
цифровые изображения, они предлагают программы, не гарантируя их
применимости или возможности перекодирования их в другие форма
ты, нежели тот, под который они разработаны. Иначе говоря, влияние
технологии на современное ей искусство осуществляется в устанавливаемых
этой технологией границах между реальным и воображаемым.
Компьютер и видеокамера очерчивают круг возможностей,
которые в то же время зависят от общих условий социального произ
водства, от конкретных отношений, существующих между людьми:
исходя из этого, художники изобретают способы жизни или локали
зуют момент в цепи монтажа социальных поведений, позволяющий
нам представить себе некое будущее состояние цивилизации.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
79
Видеокамера и выставка
Выставка-павильон
Очевидно глубокое влияние, которое оказывают на нынешнее ис
кусство способы видения и мысли, порожденные с одной стороны
информатикой, а с другой — видеокамерой. Чтобы лучше разобраться
в связи между биномом «фильм/программа» и современным искусством,
нам стоит оглянуться на эволюцию статуса художественной выставки
по отношению к составляющим ее объектам. Наша гипотеза состоит
в том, что выставка стала базовой единицей дты осмысления вводимых
техникой сопряжений между искусством и идеологией, сменив в этом
качестве отдельное произведение. Модель для развития формы-выстав
ки в 1960-х годах предоставил кинематограф — не столько сюжетным
построением фильма, сколько используемой в нем схемой действия:
так, например, практика Марселя Бродтарса свидетельствовала о пере
ходе от выставки-магазина (группировавшей объекты, оцениваемые
по отдельности) к выставке-павильону (вовлекающей объекты в еди
ную «постановку»). В 1975 году Бродтарс представил свой «Зеленый
зал», последнюю версию «Зимнего сада», впервые показанного годом
ранее, как «шаг в направлении ПАВИЛЬОНА™111, которую можно оха
рактеризовать через идею объекта, возвращенного к своей реальной
функции и рассматриваемого уже не как произведение искусства (см.
также розовый и голубой залы)»26. Это «возвращение» художествен
ного объекта в функциональную сферу — переворот, позволивший
Бродтарсу противопоставить себя «тавтологии овеществления»,
каковую воплощало для него произведение искусства, — гениально
предвосхищает художественные практики 1990-х годов с их особым
вниманием к тонкой грани меэду экспозиционной и потребительной
26) Marcel Broodthaers. L'Angélus de Daumier. Paris: Centre Georges
Pompidou — Musée national de l'art moderne, 1975.
Экранные отношения
80
стоимостью, на которой то и дело играют почти все художники этого
поколения — от Фабриса Ибера до Марка Диона, от Феликса Гонса-
лес-Торреса до Джейсона Роудса. Отдельно нужно остановиться на вы
ставке «Озон», сыгравшей решающую роль в открытии перспектив для
наиболее интересных поисков в искусстве нашего времени. Задуманная
в 1988 году и через год осуществленная в Ассоциации современного
искусства (АРАС) в Невере и в Региональном фонде современного ис
кусства Корсики (FRAC Corse) в Корте Доминикой Гонсалес-Фёрстер,
Бернаром Жуастаном, Пьером Жозефом и Филиппом Паррено, эта
выставка представляла собой «фотогеничное» — созданное по кинема
тографической модели—пространство виртуальной темной комнаты,
внутри которой зрители перемещались, подобно камере, и должны
были сами кадрировать свой взгляд, выделяя вокруг те или иные поля
зрения и сегменты смысла. Пойдя дальше «павильона» Бродтарса,
целью которого было уклониться от фатума овеществления за счет
функциональности составляющих его элементов, «Озон» открыл эти
элементы постоянной манипуляции и подгонке под себя зрителем —
их потенциальным хозяином. Разработанная как «программа», порож
дающая формы и ситуации (так, раздел «Сумка» позволял зрителю/
коллекционеру собрать «багаж», для чего ему были предоставлены
всевозможные печатные документы, связанные с выставкой, столы
и стулья для их удобной укладки), выставка функционировала как
«иконографическое поле», «система информационных страт» — это
роднит ее с моделью Бродтарса, — в то же время концентрируясь
на готовности общаться со зрителем и стимулировать продуктивность
его опыта — это, в свою очередь, открыло социальную критику бель
гийского художника новым горизонтам и, в частности, перекинуло
от нее мостик к искусству, основанному на интерактивности и произ
водству отношений с Другим. Концепция выставки как «фотогеничного
пространства» получила развитие в следующем проекте Жуастана,
Жозефа и Паррено «Как будем себя вести?» («How we gonna behave»,
галерея Макса Хетцлера, Кёльн, 1991), где зритель мог взять при входе
Николя Буррио
Реляционная эстетика
81
одноразовый фотоаппарат и сделать с его помощью свой собственный
каталог выставки.
В1990 году я попытался охарактеризовать подобные практики
как «искусство режиссеров», трактующее пространство экспозиции —
с учетом значения этого слова в фотографии и кино — как фильм,
созданный без помощи камеры, или «неподвижный»: «Произведение
преподносится здесь не как пространственное целое, охватываемое
взглядом, а как временная длительность, осваиваемая эпизод за эпизо
дом, как неподвижный короткометражный фильм, в котором зрителю
самому нужно перемещаться из кадра в кадр»27. Предназначение кино
(или информатики) как техники, используемой в других искусствах,
резко расходится, таким образом, с собственной формой фильма,
вопреки убеждению когорты оппортунистов, переносящих на пленку
(или в компьютер) мысленные ходы родом из XIX века. В выставочных
решениях Аллена Рупперсберга или Карстена Хёллера доля кино куда
больше, чем в привычно туманных «фильмах художников», так же как
инфографической мысли куда больше в ризомах «Кружка Рамо Нэша»
и акциях Дагласа Гордона, чем в компьютерных поделках, обильно
поставляемых самым что ни на есть ретроградским по нашим вре
менам ремеслом. Как именно кино (ин)формирует искусство? Через
свою трактовку времени, через порождаемые им «образы-движения»
(Делёз): по словам Филиппа Паррено, искусство формирует «простран
ство, где предметы, образы, выставки — это мгновения, сценарии,
которые могут быть сыграны по-разному»28.
Статисты
Если выставка стала съемочной площадкой, кто тогда на ней игра
ет? Как актеры и статисты перемещаются по ней и в какого рода
27) Bourriaud N. Un art de réalisateurs // Art Press. n° 147. Mai 1990.
Выставка «Неподвижные короткометражки» прошла во время Венецианской биеннале
1990 года.
28) Parreno P. Une exposition serait-elle une exposition sans caméra? //
Libération. 27 mai 1995.
Экранные отношения
82
декорациях? Было бы полезно однажды взяться за историю искусства,
сосредоточенную на массах людей, которые через нее проходят, а также
на регулирующих прием этих масс символических и практических
структурах. Как различается и какими принципами регулируется
человеческая проходимость различных художественных форм? И как
влияет на нее видеозапись, новейшая разновидность визуальной
фиксации? Классическим способом появления на экране является
приглашение, наем одного или нескольких актеров для заполнения
сцены: так, жители «Фабрики» Уорхола один за другим призывались
для того, чтобы встать перед камерой. Фильм чаще всего строится
из актеров, этих пролетариев, торгующих своим образом, как рабочей
силой. «Особенность съемки в кинопавильоне заключается в том, —
пишет Вальтер Беньямин, — что на месте публики оказывается аппа
рат»29 и тело актера преобразуется им в цепочку дискретных кадров.
С появлением видео различие между актером и обычным человеком
начинает стираться. Видеокамера в сравнении с кинокамерой вызы
вает такой же сдвиг, какой изобретение красок в тюбиках вызвало для
художников поколения импрессионистов: будучи легким и простым
в эксплуатации инструментом, она позволяет снимать на пленэре
и дает куда большую свободу в отборе и обработке материала, нежели
громоздкий кинематографический инвентарь. Поэтому основным
способом заселения видеофильма становится выборка — случайный
срез толпы, столь характерный для телевизионной эры: камера теперь
задает вопросы, а порой и просто фиксирует процесс, стоя на тротуаре.
Гражданин видеоарта—человек нарицательный: Генри Бонд выслежи
вает мгновения социальности, Пьер Юиг устраивает кастинги, Милтос
Манетас организует дискуссии за столиком кафе. Камера становится
орудием привлечения индивидов: Джиллиан Уэринг просит прохожих
посвистеть с помощью пустой бутылки из-под кока-колы, после чего
Николя Буррио
Реляционная эстетика
83
Экранные отношения
84
преподносится в наши дни уже не как след совершенного действия,
а как предложение действия виртуального30 или анонс будущего
события («эффект трейлера»). Так или иначе, оно представляет собой
материальную длительность, которую возрождает или реактуализирует
каждая выставка: оно становится стоп-кадром, застывшим мгновением,
провоцирующим, несмотря на свою неподвижность, непрерывный
поток жестов и форм. Под эту категорию подходит многое в современ
ном искусстве: ограничившись лишь недавними примерами, отметим
«Живых персонажей для реактивации» Пьера Жозефа и «Юбилейное
древо» Филиппа Паррено, живые картины Ванессы Бикрофт и «Гоме
опатическую живопись» Фабриса Ибера. Все это конкретные и специ
фические длительности, допускающие — подобно видеороликам,
в виде которых они часто документируются, — повтор с добавлением
новых элементов или с изменением ритма (fast forward, быструю пере
мотку). Видеодокументация акции и перформанса стала стандартной
практикой: запись служит своего рода концентратом произведения,
который можно развести в различных — гетерогенных—контекстах
выставок. Как это очевидно в юридической области (вспомним дело
Родни Кинга, избиение которого лос-анджелесскими полицейскими
было заснято «любителем», или полемику вокруг убийства Халеда Кель-
каляхху|), видеоролик служит уликой. И в искусстве он тоже обозначает
и удостоверяет реальность, конкретизирует практику, порой слишком
диффузную и хаотичную для непосредственного восприятия (я имею
в виду работы Ванессы Бикрофт, Питера Лэнда, Карстена Хёллера, Лота-
ра Хемпеля). В то же время художественное использование видеосъемки
стало продолжением доказательственной, основанной на фактологии
и констатации эстетики концептуализма: современное искусство,
о котором я говорю, продолжает разоблачение, по выражению Адорно,
«насквозь управляемого мира», в котором мы живем, только вместо
характерной для концептуализма аналитической деконструкции при
бегает — средствами видео — к его беспристрастной буквализации.
30) См.: Boutriaud N. The Trailer Effect // Flash Art. 1989.
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
85
Демократизация точек зрения?
Содействуя (вслед за фотографией) демократизации производства
образов, видеотехника вместе с тем опутывает нашу повседневную
жизнь сетью удаленного надзора, создающей подчиненный нуждам
безопасности противовес интимности приватной съемки. Но разве
не сродни надзору и она сама? Не являются ли наши личные ролики
частью мира, осажденного объективами, одержимого самонаблюдени
ем, постоянной фиксацией, репликацией и переработкой производи
мых им форм? Искусство после видеомагнитофона в свою очередь тоже
номадизирует, разжижает формы, ведет аналоговую реконструкцию
эстетических объектов прошлого, «перезарядку» исторических форм.
В этом отношении оно подтверждает еще одно предвидение Сержа
Данея в отношении кино: «сохранится [от искусства. — КБ.] только
то, что допускает переделку»31... Так, Майк Келли и Пол Маккарти
«повторяют» в декорациях телесериала и с участием соответствующих
актеров перформансы Вито Аккончи («Свежий Аккончи», 1995); так,
Пьер Юиг снимает точный ремейк «Окна во двор» Хичкока в париж
ском социальном доме. Но если видео позволяет (почти) любому снять
свой фильм, то в то же время оно облегчает и съемку нас самих (почти)
кем угодно: мы передвигаемся по городу под наблюдением, вся наша
культурная продукция подвергается перепрочтению/переработке вез
десущими оптическими инструментами, доминирующими ныне над
всеми прочими орудиями труда. Проект «Безопасность обеспечивается
Джулией»—служба художественного видеонаблюдения, «руководимая»
Джулией Шер, — тематизирует полицейскую, охранную функцию
видеосъемки. Обыгрывая иконографию безопасности (решетки, на
правленное освещение, наблюдательные пульты), Шер превращает
выставку в пространство, где зритель сам становится объектом вос
приятия и видит свою видимость. Датский художник Йене Хаанинг
установил на одной из групповых выставок с его участием механизм
автоматического закрытия двери в свой зал: таким зритель оказывался
31) Daney S. Journal de Гап passé // Trafic. n° 1. Hiver 1991.
Экранные отношения
86
один в пустом помещении, оборудованном скрытой видеокамерой,
которая в свою очередь действовала как взгляд художника, рассматри
вающий человека, словно пойманное насекомое. Помимо очевидных
этических проблем, поднимаемых такого рода интервенциями (отноше
ния между художником и публикой быстро приобретают в них черты
садомазохизма), приходится констатировать, что со времен «Present
Continous Past(s)» (прибл. «Настоящее продолженное прошло(е)», 1974),
выдающейся инсталляции Дэна Грэма, в которой зритель оказывался
лицом к лицу со своим собственным чуть отсроченным движущимся
изображением, этот подвергаемый съемке зритель перешел из статуса
театрального «персонажа», вовлеченного в идеологию репрезентации,
в статус прохожего, повинующегося репрессивной идеологии город
ской циркуляции. Объект нынешнего видео едва ли когда-то бывает
свободен: он постоянно подвержен всестороннему визуальному учету—
индивидуальному, сексуальному, этническому,—которым заняты все
инстанции власти нашего общества.
От того, какие подходы к этой проблеме найдут художники,
зависит будущее искусства как средства эмансипации, как полити
ческого орудия освобождения субъективности. Никакая технология
не может быть для искусства просто сюжетом—напротив, представляя
ее в продуктивном контексте, анализируя ее отношения с надстрой
кой, с тем прокрустовым ложем принудительного поведения, ради
которого она используется, можно выработать модели отношений
к миру, поддерживающие модернистские надежды. Иначе искусство
сведется к элементу обманчивой высокотехнологичной внешности
все более настораживающего общества.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
К политике форм
88
Николя Буррио
Реляционная эстетика
89
Образ — это момент
Изображение — не что иное, как определенный момент реальности.
Любой образ—это момент, подобно тому как и любая точка в простран
стве — это воспоминание о времени χ и отражение пространства у.
Закрыта ли подобная временность, или она допускает потенциально
сти? Разве не мертв образ, не предполагающий никакого становления,
никакой «возможности жизни»?
К политике форм
90
Господствующей идеологии потребен художник-одиночка,
ирредентист*™111. «Пишут всегда в одиночестве», — воображает
она, — «нужно удалиться от мира» и т. д. и т. п. В этом словоплетении
смешиваются две совершенно разные вещи: отказ от общинных пра
вил и отказ от коллектива. Да, всякую навязываемую групповщину
нужно отвергнуть — но для того, чтобы заменить ее самостоятельно
созданными реляционными сетями.
Согласно Дэвиду Куперу**1*, безумие сосредоточено не в личности,
а в системе отношений, в которых эта личность участвует. Не «сходят
с ума» в одиночку, ибо, как писал Батай, никогда и не мыслят в одиночку,
если только не воображают, будто у мира есть центр. Никто не пишет,
не рисует, вообще—не творит один. Однако приходится притворяться.
Инженерия интерсубъектности
1990-е годы стали временем появления коллективных и «сетевых»
форм распоряжения художественной продукцией: распространение
и популяризация интернета, коллективистские практики, сложившиеся
в субкультуре техно, форсированная индустриализация культурного
досуга — все это продиктовало реляционный подход к выставочной
деятельности. Художники ищзгг собеседников: поскольку публика
остается довольно-таки абстрактной, ирреальной сущностью, они
пытаются вовлечь зрителя-собеседника в сам творческий процесс.
Смысл произведения рождается из движения, связывающего знаки,
посылаемые художником, и развивается в сотрудничестве индивидов
в пространстве выставки. (Ведь реальность, по Марксу, — не что иное,
как временный результат нашей совместной деятельности.)
Николя Буррио
Реляционная эстетика
91
различий, от невозможности коммуникации в отчужденном социальном
пространстве ради иллюзорного и элитистского — ибо оно ограничено
арт-средой—моделирования форм социальности. Но разве поп-арт лишает
интереса то, что он воспроизводил коды визуального отчуждения? Разве
концептуализм упрекают в приверженности представлению о некоем
непорочном, ангельском смысле? Все не так просто. И, как бы то ни было,
основной упрек в адрес реляционного искусства состоит в том, что оно
якобы предлагает смягченную форму социальной критики.
О чем выдвигающие подобные возражения забывают, так это
о том, что содержание предложений художников нужно оценивать
по формальным критериям — по отношению к истории искусства
и с учетом политического значения форм (того, что я называю кри
терием сосуществования, а именно перенесения выстроенных или
изображенных художником пространств в реальный опыт, проекции
символического в реальное). Абсурдно было бы судить о социальном
или политическом содержании «реляционного» произведения, просто
вынося за скобки его эстетическую ценность, как это делают те, кто
видит в выставке Риркрита Тиравании или Карстена Хёллера не более
чем псевдоутопическую пантомиму, и как делали прежде сторонники
«ангажированного», то есть пропагандистского, искусства.
Реляционистские работы не относятся к «социальному» или «со
циологическому» искусству: их цель — формальное построение про
странств-времен, шбегаюнщхрепрезентацгш отчуждения, простого перевода
разделения труда на язык форм. Выставка—это пора, выемка в царящем
повсюду отчуждении, хотя она может репродуцировать, как правило
со сдвигом, его формы (такой, скажем, была выставка Филиппа Паррено
«Сцелано 1 мая» (1995), сосредоточенная на конвейере досуга). Выставка
не подвергает отрицанию господствующие социальные отношения, она
отклоняет их и проецирует в пространство-время, регулируемое системой
искусства и самим художником. Можно усмотреть, допустим, в той или
иной выставке Риркрита Тиравании образец наивного аниматорства
и посетовать на краткость и искусственность предлагаемого ею момента
К политике форм
92
взаиморасположения: с моей точки зрения, это неверное понимание
задачи, поставленной перед собой художником. Его цель — не взаимо
расположение, а его продукт, сложная форма, увязывающая между собой
формальную струюуру, предоставленные в распоряжение зрителя объекты
и эфемерный образ, рожденный коллективным поведением. В некотором
смысле, потребительная стоимость взаиморасположения смешивается
с его экспозиционной ценностью внутри пластического проекта. Речь
идет не об изображении ангельских миров, а о создании условий для них.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
93
демократизмом национальные институты, а с другой — беспощадное
овеществление всех сторон жизни навязывает мировая экономика.
Относительная неудача Мая 1968 года во Франции коренится в слабой
степени институциализации свободы.
Глобальная неудача модернизма проявляется в овеществлении
человеческих взаимоотношений, в скудости политических альтернатив
и в обесценивании труда как неэкономической ценности, которое не со
провождается при этом повышением ценности свободного времени.
Идеология превозносит одиночество творца и вытаптывает все
ростки сообщества. Она добивается эффективности, поддерживая
изолированное существование авторов за счет восхваления «оригиналь
ности» их мельчайших отличий, но сама остается невидимой: форма
идеологии заключается в том, что она не имеет формы. Ключевой ее
уловкой является ложная множественность: спектр возможностей
сокращается с каждым днем, но на поверхности этой скудеющей
реальности множатся имена.
Реабилитировать эксперимент
Кого можно уверить в полезности и благотворности возвращения к эсте
тическим ценностям, основанным на традиции, уважении к техническим
навыкам и соблюдении исторических конвенций? Если есть область,
в которой случайности не бывает, то это художественное творчество32:
когда хотят убить демократию, первым делом обуздывают эксперимен
тирование и в конце концов клеймят свободу как авантюризм.
К политике форм
94
всей безнадежности диагноза, вынесенного Ги Дебором спектакуляр-
ному производству, его теория упускает тот факт, что спектакль, по
ражающий в первую очередь человеческие отношения (ведь он и есть
«социальное отношение между людьми, опосредованное образами»),
поддается осмыслению и сопротивлению лишь через создание новых
форм этих отношений.
Понятие ситуации не предполагает непременного сосущество
вания человека с другими: можно «строить ситуации» для узкого круга
пользователей и даже только для одного. Деборовское понятие ситуации
описывает единство времени, места и действия в театре, для которого
не является условием отношение к Другому. А между тем актерская игра
всегда является отношением к Другому, хотя при этом она выстраивает
и отношение к миру. Построение ситуаций не имеет обязательным кор
релятом мир отношений, основой которого является обмен. Думается,
не случайно Дебор различает две разновидности спектакулярного вре
мени: «обмениваемое время» труда (оно представляет собой «бесконеч
ное накопление равных интервалов») и «потребляемое время» отдыха,
имитирующее природные циклы, оставаясь тем же самым, лишь только
«менее интенсивным», спектаклем. Понятие «обмениваемого времени»
здесь чисто негативное, и негативность его определяется не обменом как
таковым — фактором жизни и социальности, — а капиталистическими
формами обмена, с которыми Дебор — возможно, ошибочно — отождест
вляет всякий обмен между людьми. Но эти формы рождены «встречей»
накопления капитала (нанимателя) и доступной рабочей силы (наемного
рабочего) — встречей в виде контракта. Они представляют собой не об
мен вообще, а историческую форму производства (капитализм). Поэтому
рабочее время — это не столько «обмениваемое время» в смысле Дебо
ра, сколько время, покупаемое в виде заработной платы. Произведение,
создающее «реляционный мир», социальную пору, актуализирует ситуа-
ционизм и примиряет его, насколько это возможно, с миром искусства.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
Эстетическая парадигма:
Феликс Гваттари и искусство
96
Творчество Феликса Гваттари, преждевременно прерванное его внезап
ной смертью, не образует четко разграниченной системы, одно из под
разделений которой специально посвящалось бы вопросам эстетики.
Искусство было для Гваттари не столько одной из категорий мысли,
сколько живым материалом, и это различие отражает самую суть его
философского проекта: важны не жанры и категории, а «то, — писал
он,—чтобы произведение эффективно подталкивало высказывание-
процесс [énonciation] к рождению мутации» вместо оттачивания вы
сказываний [énoncés] уже известных типов. Паохе и социус*** — каждое
со своей стороны — надстраиваются на продуктивных механизмах,
всего лишь одним из которых, пусть ему и выпадает некоторая
привилегия, является искусство. Понятия Гваттари амбивалентны,
изменчивы, переводимы на языки самых разных систем, поэтому
мы попытаемся не более чем очертить его потенциальную эстетику,
вовлеченную в постоянный процесс перекодирования и не иначе как
через него приобретающую реальную плотность. Хотя практикующий
врач, не оставлявший работы в психиатрической клинике Лаборд,
неизменно уделял «эстетической парадигме» одно из центральных
мест в своей рефлексии, в его наследии практически нет текстов,
специально посвященных искусству, исключая лекцию о Бальтюсе
и фрагменты крупных работ, включенные в более общие рассуждения.
Тем не менее эта эстетическая парадигма развертывается уже
на уровне письма. Стиль—хотя в данном случае этот термин не вполне
применим, и правильнее было бы говорить о гваттарианском письмен
ном потоке, — окружает каждый концепт коконом образов. Процессы
мысли в таком потоке могут быть описаны как физические феномены,
наделенные особой плотностью: подвижные «плиты» (по аналогии
с геологическими), стыкующиеся «плоскости» или «планы», «машине-
рии» и т. д. Некий трезвый материализм требует от концептов, коль
скоро они хотят достичь действенности, одеться в костюм конкретной
реальности, территоризоватъся в образах. Письмо Гваттари прониза
но явственной заботой о пластике, можно сказать — скульптурным
Николя Буррио
Реляционная эстетика
97
импульсом, не слишком при этом внимательным к синтаксической
ясности. Его язык порой кажется темным: все дело в том, что Гватгари
без колебаний прибегает к неологизмам («националитарный», «ритур-
нелизировать») и телескопическим словам, использует английские
и немецкие термины, не отвлекаясь на перевод, бомбардирует читателя
постулатами, не давая передышки, играет на малоупотребительных
значениях расхожих терминов. Его фразировка — безусловно речевая,
хаотичная, спонтанная, «бредовая», усеянная обманчивыми ракурса
ми и эллипсами, диаметрально противоположная концептуальной
ясности текстов его соавтора Жиля Делёза.
Хотя Гватгари все еще остается недооцененным и часто низво
дится до роли подмастерья Делёза, его собственный вклад в работы,
написанные дуэтом, от «Анти-Эдипа» (1972) до «Что такое философия?»
(1991), сегодня вполне ощутим. Гватгариево перо безошибочно узнается
в развитии ряда понятий, начиная с «ритурнели», в таких важнейших
пассажах, как те, что посвящены способам субъективации, и т. д. Его
голос все громче звучит в современных философских дебатах. Сво
ей бескомпромиссной сингулярностью, своим особым вниманием
к «производству субъективности» и к его главным проводникам —
произведениям — мысль Гватгари сразу обнаруживает родство с теми
продуктивными машинериями, из которых строится современное
искусство. Среди нынешней скудости эстетической рефлексии она
представляется все более полезной, сколь бы ни казалась насильствен
ной операция ее прививки к современному искусству, обещающая
образовать богатое возможностями «полифоническое переплетение».
Сегодня нужно попробовать мыслить искусство вместе с Гватгари,
пользуясь тем набором инструментов, который он нам оставил.
Субъективность ведомая
и производимая
Денатурализация субъективности
Путеводной нитью, направляющей исследования Гваттари, является,
несомненно, понятие субъективности. Всю свою жизнь он посвятил
демонтажу и реконструкции ее изощренных механизмов и запутанных
сетей, изучению ее элементов и способов проявления: субъективность
была для него краеугольным камнем социального здания. Психо
анализ и искусство? Две туго сомкнутые модальности производства
субъективности, два основных режима работы и два основных набо
ра инструментов, сообща ищущие возможного выхода из состояния
«недовольства культурой»ххх|... Центральное место, которое Гваттари
уделяет субъективности, целиком и полностью определяет его пред
ставление об искусстве и о ценности искусства. Субъективность как
производство выполняет в механизме гваттарианской мысли функцию
стержня, вокруг которого различные способы познания и деятельности
могут свободно комбинироваться друг с другом, направляя совместные
усилия на выслеживание законов социуса. Тем самым очерчивается
и лексическое поле, используемое для определения художественной
деятельности: ничто в нем не напоминает о привычной фетишизации
данного рода дискурса. Искусство определяется не как отдельная
категория глобального производства, а как невербальный процесс семио-
тизации. Нужно искоренить фетишизм, чтобы утвердить искусство
как способ мысли и «изобретение возможностей жизни» (Ницше):
конечной целью субъективности является индивидуация, которую
всегда нужно завоевывать. Художественная практика образует преиму
щественную территорию этой индивидуации—территорию создания
потенциальных моделей человеческой жизни вообще. Исходя из этого,
Николя Буррио
Реляционная эстетика
99
мысль Гваттари можно охарактеризовать как широкий проект дена
турализации субъективности, ее развертывания в поле производства
и теоретического осмысления ее вовлеченности в общую экономику
обменов. Нет ничего менее естественного, чем субъективность: она,
как ничто другое, должна быть выстроена, разработана или создана.
«Новые модальности субъективации создаются так же, как художник
создает новые формы, пользуясь имеющейся у него палитрой»33. Речь
идет о нашей способности создавать новые механизмы в системе коллек
тивного оборудования, поставляемого идеологиями и категориями мыс
ли, — о творчестве, имеющем целый ряд общих черт с художественным.
Вклад Гваттари в эстетику останется неясным, если не осознать это его
стремление денатурализовать и детерриторизовать субъективность,
изгнать ее из отведенной ей резервации в виде священного субъекта
и ступить на тревожные берега, где плодятся машинные механизмы
и экзистенциальные территории. Тревожные, потому что наперекор
феноменологическим схемам, сковывающим гуманистическую мысль,
неотъемлемой частью субъективности является нечеловеческое.
Плодятся, потому что вся капиталистическая система декодируется
благодаря этой денатурализации в терминах субъективности, которая
господствует в этой системе всюду и только усиливается оттого, что
попадает в ее сети, присваивается ею в собственных интересах. Ведь
«наряду с социальными машинами, которые можно сгруппировать
под общей рубрикой коллективного оборудования, в самом сердце
человеческой субъективности работают технологические машины
информации и коммуникации»34. Поэтому нужно научиться «улав
ливать, обогащать и заново изобретать» субъективность, чтобы поме
шать ее превращению в холодный коллективный аппарат, беззаветно
служащий власти.
33} Guattan F. Chaosmose. Paris: Galilée, 1992. P. 19. Точные ссылки на пу
бликации Феликса Гваттари я даю выборочно, пропуская цитаты, которые могут быть
найдены в различных его пассажах и книгах.
34) Guattan F. Chaosmose. P. 15.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
101
к «ресингуляризации» субъективного и к преодолению традицион
ного понятия идеологии. Только знание «коллективных механизмов»
субъективности позволяет изобретать ее сингулярные механизмы.
Подлинная индивидуация требует создания устройств экоментальной
переработки. Подобно Марксу, который должен был доказать суще
ствование экономического отчуждения, прежде чем перейти к работе
над эмансипацией человека в мире труда, Гваттари демонстрирует,
насколько субъективность отчуждена, насколько она зависит от мен
тальной надстройки, и указывает возможности освобождения.
H и кол я Буррио
Реляционная эстетика
103
Единства субъективации
Если Кант допускал в область приложения эстетики пейзажи и все
природные формы, то Гегель, как мы знаем, органичил эту область
особым классом объектов, представляющих собой творения духа.
Романтическая эстетика, которой мы, возможно, по-прежнему до не
которой степени верны 40 , утверждает, что произведение искусства,
рожденное человеческой субъективностью, выражает ментальный
универсум того или иного субъекта. Многие теории на протяжении
XX века оспаривали это романтическое представление о творчестве,
но ни одна из них не отвергла полностью его основания. Приведем
в качестве примера искусство Марселя Дюшана, который сократил
вмешательство автора в произведение — а именно в реди-мейд —
до выбора серийного продукта и его включения в свою личную язы
ковую систему, тем самым переопределив роль художника в терминах
ответственности по отношению к реальности. Другим примером может
быть обобщенная эстетика Роже Кайуа, признающая формы, рожден
ные случаем, ростом, матрицей или проектом, равноценными41. Хотя
Гваттари идет в том же направлении, отказываясь от романтического
представления о гении и усматривая в художнике не столько чистого
«творца», послушного квазибожественному вдохновению, сколько опе
ратора смысла, его мысль расходится со структуралистскими гимнами
«смерти автора». Для Гваттари автор—ложная проблема: не его статус,
40) Scherringham M. Introduction à la philosophie esthétique. Paris: Payot, 1992.
41) Caïllois R. Cohérences aventureuses. Paris: Gallimard, 1976.
Николя Буррио
Реляционная эстетика
105
эволюционирует разрезами, сегментируя и расчленяя иллюзорные
единства психической жизни. «Она не признает никакой господствую
щей детерминирующей инстанции, которая подчиняла бы все прочие
инстанции однозначной причинности»44. В приложении к художе
ственным практикам этот вывод оборачивается полным крушением
понятия стиля. Художник, облеченный авторитетом подписи, обычно
преподносится как дирижер, который управляет физическими и ин
теллектуальными способностями, организуя их вокруг уникального
принципа — своего стиля. И современный западный художник тоже
выступает прежде всего в качестве субъекта, чей личный росчерк
служит «унификатором состояний сознания», поддерживая рассчитан
ное смешение субъективности и стиля. Но как можно по-прежнему
ссылаться на этого субъекта-творца, на этого автора с его авторитетом,
когда очевидно, что «компоненты субъективации, <...> работающие
каждый до некоторой степени за себя»45, кажутся объединенными
разве что в силу консенсуальной иллюзии, чьими штатными сторо
жами служат подпись и стиль, поручители рынка?
Гваттарианский субъект образуется из независимых тектони
ческих плит, стыкующихся по-разному при каждой встрече гетеро
генных полей субъективации: ОМК — «объединенному мировому
капитализму», по формуле Гваттари, — нет никакого дела до «экзи
стенциальных территорий», создавать которые призвано искусство.
Поддерживая исключительную ценность подписи как фактора
гомогенизации и овеществления поведений, оно просто исполняет
свой долг, превращает эти территории в товары. Иначе говоря, там,
где искусство предлагает «возможности жизни», ОМК выставляет
счет. Но что, если подлинный стиль, как пишут Делёз и Гваттари, это
не повторение овеществленной «руки», а «движение мысли»? Гватта
ри противопоставляет гомогенизации и стандартизации модально
стей субъективности необходимость вовлекать бытие в «процессы
44) Guattari F. Chaosmose. P. 12.
45) Guattari F. Les Trois Écologies. P. 24.
Эстетическая парадигма
Критика сциентистской парадигмы
В «шизоаналитическои» вселенной Гваттари эстетике принадлежит
особое место. Она образует «парадигму», гибкий механизм, способ
ный работать на разных уровнях, в разных планах знания, и прежде
всего — как цоколь, который позволил философу выстроить свою
«экософию», как модель, которая помогла ему описать производство
субъективности, как инструмент, с помощью которого он сделал более
плодотворной свою психиатрическую/психоаналитическую практику.
Гваттари обращался к эстетике, ища путь противодействия гегемонии
«сциентистского сверх-я», замораживающей аналитические практики
Никол я Буррио
Реляционная эстетика
107
в виде формул: «племя пси» он упрекал в ретроградной манипуляции
фрейдовскими или лакановскими понятиями как непреодолимыми
очевидностями. Само бессознательное оказалось сведено к «институ
ту, коллективному оборудованию»... А какова альтернатива? Перма
нентная революция методов? «Следовало бы действовать <...>, как
в живописи или литературе — областях, где каждый конкретный
шаг призван развивать, обновлять, пролагать перспективные пути,
не позволяющие их первоткрывателям ссылаться на некие твердые
теоретические основания или на авторитет группы, школы, консер
ватории или академии»46. Ценна лишь «work in progress»xxxl1; мысль
нуждается в искусстве, но не в смысле риторики: с учетом цитаты,
приведенной выше, не так уж и удивительно определение, данное
Делёзом и Гваттари философии: «искусство формировать, изобретать,
изготавливать концепты»47.
Говоря шире, Гваттари попытался переосмыслить с точки зрения
«эстетической парадигмы» всю совокупность наук и технологий. «Мой
проект состоит в том, чтобы перенаправить гуманитарные и социаль
ные науки от сциентистских парадигм к этико-эстетическим», — по
яснял он. В этом его взгляды сродни научному скептицизму: теории
и понятия для Гваттари — не что иное, как «модели субъективации»
в ряду прочих, ни одна достоверность не окончательна. А разве не яв
ляется критерием научности, как сформулировал его Карл Поппер,
фальсифицируемоапь? Эстетическая парадигма призвана, по Гваттари,
пронизать все регистры дискурса, разнести по всем полям знания
заразу творческой неуверенности и бредовой изобретательности.
Научная «нейтральность» подвергается отрицанию: «на повестке дня
будет отныне выявление "футуристских" и "конструктивистских" по
лей виртуальности»48. Психоаналитик предстает в образе художника:
H и кол я Буррио
Реляционная эстетика
109
к эстетическому созерцанию, «мелодии жизни» — в расширенном
смысле — захватывают различные компоненты субъективности
и увлекают их за собой: искусство есть то, с опорой на что или вокруг
чего субъективность может воссоединиться, как собираются в пучок
световые лучи, чтобы высветить одну точку. Противоположностью
такой конденсации, самым характерным примером которой служит
искусство, являются неврозы, когда «ритурнель», по определению
текучая, «затвердевает» в виде навязчивости, да и психозы, подры
вающие личность изнутри, направляя «частичные компоненты»
субъективности «по бредовым, галлюцинаторным линиям»51. В итоге
нам кажется, что невротичен сам объект: в отличие от текучей «ри-
турнелизации», вызывающей непрерывное кристаллообразование
на податливых частичных объектах, невроз «отверждает» все, к чему
прикасается. По этой модели невроза и действует объединенный
капитализм, который превращает экзистенциальные территории
в товары и перенаправляет субъективные энергии на изделия: ломясь
в пространства, расчищенные опустошением зон непосредственных
обменов, он порождает «зияющую пустоту в субъективности», «машин
ное одиночество»82. Заполнить эту пустоту можно, лишь выработав
некий новый контракт с нечеловеческим, то есть — с машиной.
Мысль Гваттари строится согласно аналитической перспективе,
направленной на лечение: картина распавшихся субъективаций всякий
раз восстанавливается частичным выздоровлением. Искусство всег
да сродни симптому, но никогда не становится симптомом вполне.
Симптом «работает как экзистенциальная ритурнель, начинающая
повторяться», как ритурнель, которая «воплощается в "отверделой"
репрезентации, например в навязчивом ритуале». Но хотя аналогия
между тем, как больной завоевывает автономию, и художественным
творчеством заходит порой очень далеко, Гваттари воздерживается
Николя Буррио
Реляционная эстетика
111
Николя Буррио
Реляционная эстетика
113
Гваттари — как построение концептов с помощью перцептов и аффектов
ради познания мира...
Николя Буррио
Реляционная эстетика
115
Николя Буррио
Реляционная эстетика
Постпродукция
Культура как
сценарий:
искусство
перепрограммирует
современный мир
118
Введение
Все просто: человек создает произведения, а мы делаем с ними то,
что и нужно с ними делать, — пользуемся ими для себя.
Серж Даней
Николя Буррио
Постпродукция
119
в чем-либо) и творчество (создание чего-либо из ничего), понемногу
уходят из нового культурного пейзажа, отмеченного присутствием
двух родственных друг другу персонажей — диджея и программного
редактора, задачей которых является отбор культурных объектов и их
внедрение в различные контексты.
Введение
120
Перепрограммирование существующих произведений
Майк Келли и Пол Маккарти в видео «Свежий Аккончи» (1995) по
вторили перформансы Вито Аккончи с привлечением фотомоделей
и профессиональных актеров. Риркрит Тиравания включил в свою
инсталляцию «Одна революция в минуту» (1996) работы Оливье Моссе,
Алана Макколлума и Кена Лума. Тот же Тиравания на выставке в нью-
йоркском Музее современного искусства («Без названия (Время развле
чений)», 1997) использовал конструкцию Филипа Джонсона в качестве
рисовального уголка для детей. Пьер Юиг спроецировал фильм Гордона
Матта-Кларка «Коническое сечение» на те места, в которых он был снят
(«Легкое коническое сечение», 1997). Светлана Хегер и Пламен Деянов
в серии «Много объектов желания» установили на минималистские
пьедесталы купленные ими произведения искусства и предметы ди
зайна. Хорхе Пардо использовал в своих инсталляциях работы Алвара
Аалто, Арне Якобсена и Исаму Ногучи.
Никол я Буррио
Постпродукция
121
Тобиас Ребергер, Сидни Стакки или Сильви Флёри, если назвать еще
лишь несколько имен, адаптируют минималистские, поп-артистские,
концептуалистские структуры и формы к своим собственным темам,
порой без изменений воспроизводя значительные части существующих
произведений искусства.
Утилизация образов
В секции «Аперто» Венецианской биеннале 1993 года Анджела Буллок
представила видео «Солярис» — одноименный научно-фантасти
ческий фильм Андрея Тарковского, звуковую дорожку которого
она заменила собственными диалогами. «"Психо" 24 часа» Дагласа
Гордона (1997) представляет собой проекцию знаменитого фильма
Альфреда Хичкока, замедленную настолько, чтобы он длился 24
часа. Кенделл Гире вырезает отдельные эпизоды известных фильмов
(гримасу Харви Кейтеля из «Плохого лейтенанта», сцену из «Изгоня
ющего дьявола») и закольцовывает их в своих видеоинсталляциях
или сводит «лицом к лицу» на двух экранах аналогичным образом
изолированные сцены стрельбы из современных фильмов («Теле
перестрелка», 1998-1999).
Введение
122
и дает им новую пластическую жизнь. Светлана Хегер и Пламен Деянов
берутся за любую работу, лишь бы накупить побольше «объектов жела
ния», и на весь 1999 год продают свою рабочую силу «BMW». Мишель
Мажерюс, приспособив к живописной практике технику сэмплинга,
ведет разведку визуальных ресурсов рекламной упаковки.
Николя Буррио
Постпродукция
123
Введение
124
Николя Буррио
Постпродукция
125
в свою очередь, новые интерпретации и т. д. В музыке, основанной
на сэмплинге, пьеса становится не более чем выступающей точкой
на подвижной карте. Она включена в цепь, и ее значение отчасти
зависит от занимаемого ею положения. Подобным образом и в дискус
сии на интернет-форуме реплика приобретает ценность тогда, когда
подхватывается и комментируется другим участником общения. И,
наконец, современное произведение искусства позиционирует себя
не как конечный пункт «творческого процесса» («завершенная вещь»
для созерцания), а, скорее, как разъем, портал, пучок расходящихся
действий. Художники комбинируют готовые вещи, бродят по знаковым
сетям, внедряют свои формы в существующие ряды.
Все эти разновидности художественного использования мира
объединяет размывание границ между потреблением и производством.
«Пусть в этом есть доля иллюзии и утопии, — объясняет Доминика
Гонсалес-Фёрстер,—но важно ввести своего рода равенство, допустить,
что между мной — создательницей какой-либо структуры или систе
мы — и Другим есть некоторая общность способностей, возможность
равенства, позволяющая ему выстроить в ответ на ту историю, которую
он видит, собственную историю, имеющую свои отсылки»64. В этой
культуре нового типа — можно назвать ее культурой использования
или культурой действия — произведение искусства функционирует
как промежуточный пункт в сети взаимосвязанных элементов, как
рассказ, продолжающий и по-своему толкующий предшествующие
рассказы. Каждая выставка таит в себе сценарий другой выставки,
каждое произведение может быть включено в различные программы
и само может следовать различным сценариям. Оно — уже не конеч
ный пункт, а момент в бесконечной цепи дополнений.
Введение
126
Николя Буррио
Постпродукция
I. Использование объектов
128
Между художниками, работающими ex nihiloxxxv, и теми, кто создает
свои произведения из уже созданных объектов, имеет место различие,
аналогичное тому, которое Маркс в «Немецкой идеологии» провел
между «естественно возникшими орудиями производства» (например,
пашня или вода) и «орудиями производства, созданными цивилиза
цией». В первом случае, согласно Марксу, индивиды подчиняются
природе, тогда как во втором — «продукту труда», то есть капиталу,
смеси накопленного труда и орудий производства. И тогда они ока
зываются «связаны только посредством обмена», взаимоотношений,
воплощаемые третьим членом — деньгами.
Искусство XX века развивается по похожей схеме. Промышленная
революция оказала на него влияние не сразу. Когда Марсель Дюшан
в 1914 году выставил сушилку для бутылокххху| и использовал в ка
честве «орудия производства» серийное изделие, он перенес в сферу
искусства капиталистический способ производства (труд на основе
накопленного труда) и индексировал статус художника согласно шка
ле мира обмена. Художник вмиг уподобился коммерсанту, чей труд
заключается в перемещении товара с места на место.
Николя Буррио
Постпродукция
129
в установлении равенства между выбором и изготовлением, потре
блением и производством — равенства, с которым нелегко смириться
в мире, где властвует христианская идеология усилия («В поте лица
твоего будешь трудиться») или стахановская идеология рабочего-героя.
Мишель де Серто в работе «Искусство делать. Изобретение
повседневности»" обращает внимание на напряжения, скрываю
щиеся за ясным фасадом дихотомии «производство/потребление»,
и показывает, что потребитель далек от приписываемой ему обычно
чистой пассивности, что он занят целым рядом операций, которые
складываются в самое настоящее «безмолвное (или подпольное. —
КБ.) производство». Пользоваться какой-либо вещью — значит по не
обходимости ее интерпретировать. Применяя изделие, мы иногда
извращаем его концепцию. Так же и чтение книги, и созерцание
произведения искусства, и просмотр фильма подразумевают умение
их модифицировать, отклонять: использование представляет собой
акт микропиратства, нулевую степень постпродукции. Пользуясь
телевидением, книгами, дисками, пользователь культуры пускает
в ход целую риторику практик и «хитростей», родственную речевой
деятельности, своего рода немую речь со своими фигурами и кодами.
Из элементов языка, который ему навязан {системы произ
водства), говорящий таким образом потребитель конструирует
свои собственные фразы (акты повседневной жизни), тем самым
реапроприируя — возвращая себе за счет этих мастеримых тайком
микробриколажей — последнее слово в производственной цепи.
Такое производство уже не является конечной репрезентацией
чего бы то ни было — оно становится «практической лексикой»,
промежуточным материалом, из которого складываются новые
высказывания. Реальным значением обладает то, что мы делаем
из элементов, имеющихся в нашем распоряжении. Именно в этом
I. Использование объектов
130
смысле мы — квартиросъемщики культуры: общество представляет
собой текст, чей синтаксис — синтаксис производства — его якобы
пассивные пользователи модифицируют изнутри с помощью практик
постпродукции. Любое произведение, — пишет де Серто, — «обитаемо,
как арендуемая квартира». Слушая музыку, читая книгу, мы создаем
новую продукцию, пользуясь для ее организации все более широким
с каждым днем набором технических средств: пультами дистанцион
ного управления, видеомагнитофонами, компьютерами, устройствами
отбора, перегруппировки, переработки информационных единиц...
Художники-постпродуктивисты — квалифицированные специалисты
в области этой культурной реапроприации.
Николя Буррио
Постпродукция
131
I. Использование объектов
132
Николя Буррио
Постпродукция
133
Все эти произведения основывались на своего рода контракте,
оговаривающем равнозначность потребителя и художника-постав
щика. Куне использовал объекты как проводники желания, исходя
из того, что «западная капиталистическая система понимает вещь как
вознаграждение за совершенный труд или за успех <...>. Накоплен
ные вещи определяют личность человека, реализуют и выражают его
желания»66. Куне, Левин, Стейнбах действовали в качестве посредни
ков, брокеров желания*7, и их работы представляли собой чистейшие
симулякры — образы, рожденные изучением рынка, а вовсе не ка
кой бы то ни было «внутренней необходимостью», и обладающими
минимумом самостоятельной ценности. Обыкновенный предмет
потребления дублировался таким же, но чисто виртуальным, обознача
ющим, по словам Кунса, «недоступное состояние», нехватку. Художник
потреблял мир от имени зрителя и за его счет, располагая объекты
в витринах, нейтрализующих понятие использования в пользу своего
рода непрерывного обмена, в котором момент презентации имеет са
кральный характер. Хаим Стейнбах, сделав общим принципом своих
работ расстановку вещей на полке, подчеркивал ее принципиальную
важность в нашем ментальном универсуме: мы смотрим только на то,
что хорошо представлено, или, другими словами, хотим только того,
чего хотят другие. Расставлявшиеся им на деревянных и пластиковых
полках вещи были «куплены или где-нибудь подобраны, размещены,
собраны вместе и подвергнуты сравнению. Их можно передвигать, и,
как бы ни были они расставлены, если снова упаковать их, они снова
станут отдельными; они остаются теми же самыми вещами, какими
были, когда продавались в магазине»68. Сюжетом работ Стейнбаха
было не что иное, как сам процесс обмена.
66) Goldstein Α. Jeff Koons // A Forest of Signs. Los Angeles: MOCA, 1989.
67) Так — «Брокеры желания» («Les courtiers du désir») — называлась
выставка Кунса, Стейнбаха и близких к ним художников, прошедшая в парижском
Центре Помпиду в 1987 году.
68) «They are bought or taken, placed, matched, and compared. They are
moveable, arranged in a particular way, and when they get packed they are taken apart
again, and they are as permanent as objects are when you buy them in a store».
I. Использование объектов
134
2. Блошиный рынок —
доминирующая форма искусства
1990-х годов
Лиам Гиллик объясняет: «В 1980-х годах большая часть художественной
продукции словно бы говорила о том, что художники ходят в правиль
ные магазины. Теперь художники тоже ходят за покупками, но уже
не в определенные магазины, а во все подряд»69.
Переход от 1980-х годов к 1990-м можно было бы хорошо оха
рактеризовать, поместив рядом две фотографии: магазинной витри
ны и блошиного рынка или торговой галереи в аэропорту. На пути
от Джеффа Кунса к Риркриту Тиравании или от Хаима Стейнбаха
к Джейсону Роудсу произошла смена формальных систем, и домини
рующая визуальная система сместилась в сторону уличного рынка,
базара, ярмарки, временной и кочевой группировки нестойких ма
териалов и продуктов самого пестрого происхождения. Переработка
(метод) и хаотичное расположение (эстетика) вытеснили в качестве
формальных матриц витрину и расстановку.
Почему блошиный рынок стал преобладающим референтом
современных художественных практик? Во-первых, потому что
он представляет собой коллективную форму—хаотичное, постоянно
расширяющееся и обновляющееся скопление, неподвластное автори
тету одного автора: рынок образуется из множества индивидуальных
вкладов. Во-вторых, потому что на блошином рынке так или иначе
реорганизуется продукция прошлого. И, в-третьих, потому что там
воплощаются и материализуются человеческие потоки и отношения,
69) См. каталог выставки «Ничье время» («No Man's Time») в Националь
ном центре современного искусства на вилле Арсона в Ницце (1991).
Никол я Буррио
Постпродукция
135
I. Использование объектов
136
H и кол я Буррио
Постпродукция
137
72
прогулки, что прежде» . Пространство произведений Роудса можно
определить как городское пространство, пересекаемое на опреде
ленной скорости, и присутствующие в нем объекты могут быть
огромными или небольшими в зависимости от размеров кабины
автомобиля, играющей роль оптического устройства отбора форм.
I. Использование объектов
138
наподобие дневниковых записей — проблесками человеческого со
знания среди убогого изобилия.
Никол я Буррио
Постпродукция
139
им, практически перешедшим в разряд нематериальных «марок»,
физическое место. Следуя той же логике, Милтос Манетас изображает
средствами живописи электронные сети и информационные процессы,
представляя их в виде объектов, доступных контакту, — например,
компьютеров в домашней обстановке. Популярность формы стихий
ного рынка или базара среди современных художников связана с той
же потребностью вернуть осязаемость человеческим отношениям,
заключенным экономикой постмодерна в невесомый финансовый
пузырь. Впрочем, как отмечает Мишель Эношберг, эта материальность
сама обнаруживает в себе фикцию, когда данные, кажущиеся нам
в высшей степени абстрактными, — например, фундаментальные
цены на сырье и источники энергии, — становятся предметом самых
что ни на есть приземленных махинаций.
Произведение искусства может в такой ситуации быть фор
мальной схемой, порождающей отношения между людьми, или
напрямую вытекать из какого-либо социального процесса: этот
феномен я описал как реляционную эстетику, главная особенность
которой — понимание межчеловеческого обмена как полноценного
эстетического объекта.
I. Использование объектов
140
составили осязаемый — ничуть не абстрактный — образ торгового
обмена. По-своему заострил парадоксальные черты якобы «глобаль
ной» экономики и Йене Хаанинг, открывший во Фрибуре магазин
товаров, привезенных из Франции и продававшихся ощутимо де
шевле аналогичной местной — швейцарской — продукции. В этом
предельном случае художник взял на себя роль контрабандиста.
Николя Буррио
Постпродукция
II. Использование форм
142
Если зритель говорит мне: «фильм, который я посмотрел, плохой»,
я отвечаю: «ты сам виноват — что ты сделал для того, чтобы наладить
диалог?»
Жан-Люк Годар
Николя Буррио
Постпродукция
143
Николя Буррио
Постпродукция
145
и тем самым атаковать культурный капитал. В концепции Мишеля
де Серто потребители становятся квартиросъемщиками культуры
как раз потому, что совершают самостоятельные операции, пользуясь
капиталом, каковой представляет собой культурное производство.
Отклонение стало общим местом в новейших музыкальных
тенденциях, и существующие произведения искусства все чаще рас
сматриваются не как помехи на пути художника, а как строительный
материал в его распоряжении. Любой диджей сегодня работает исходя
из принципов, унаследованных у исторического авангарда, будь то от
клонение, ответный или дополненный реди-мейд, дематериализация
практики и т. д.
H и кол я Буррио
Постпродукция
147
Николя Буррио
Постпродукция
149
надвое не только побуждает рассмотреть его обрамление как «само
стоятельную визуальную единицу», но и очерчивает в более общем
смысле главную тему Келли — детураж*хх|х, то есть деконтекстуали-
зацию, прививку и трансплантацию, посредством которых действует
наша культура. Рама служит одновременно маркером — своего рода
пальцем, указывающим, куда нужно смотреть, — и преградой, удер
живающей обрамленный объект от погружения в нестабильность,
бесформенность, безреферентное месиво «дикой» культуры. Значения
производятся в первую очередь социальным обрамлением. «Meaning
is confused spatiality, framed», — подсказывает название одного текста
Келли. Перевести это можно так: всякое значение — это туманная,
расплывчатая пространственность, но заключенная в раму...
Высокая культура покоится на идеологии пьедестала и обрамле
ния, которые четко очерчивают объект, помещают его в ячейку соот
ветствующей категории и подчиняют представительному регламенту.
Напротив, любая народная культура развивалась через преодоление
всяких границ, дурновкусие, трансгрессию, создавая при этом, однако,
и собственную систему рам. Келли объединяет, безжалостно сталкивает
две эти точки зрения — крупный план музейной культуры и фоновое
смешение, окутывающее культуру народную (она же — поп-культура).
Выхватывание из фона, центральный в искусстве Келли жест,
выявляется им как константа современной культуры: фрагменты на
родной иконографии инкрустируются в систему высокого искусства,
серийное производство деконтекстуализирует объект, произведения
искусства перемещаются из церемониальных контекстов в триви
альные... Искусство XX века — это искусство монтажа (соединения
образов в ряд) и детуража (наложения образов друг на друга).
«Мусорные рисунки» Келли (1988) отталкиваются от практики
изображения мусора в комиксах. Их можно сопоставить с серией
Бертрана Лавье «Walt Disney Productions», которая представляет
собой воссоздание в виде реальных произведений воображаемых
картин и рисунков, на фоне которых разворачиваются приключения
77) «Art must concern itself with the real, but it throws any notion of the
real into question. It always turns the real into a façade, a representation, and a construction.
But it also raises questions about the motives ofthat construction».
Никол я Буррио
Постпродукция
151
78) Bourriaud Ν., Troncy Ε. Entretien avec John Armleder // Documents sur
Tart. n° 6. Automne 1994.
79) Ibid.
Николя Буррио
Постпродукция
153
В мире достаточно вещей, как говорил еще в 1960-х годах Даглас Хью-
блер, добавляя, что он не хочет создавать новые. Но если концепту
алистов хаотичное размножение всевозможной продукции привело
к дематериализации произведения искусства, то художников-постпро-
дуктивистов оно влечет к микшированию и комбинированию вещей.
В перепроизводстве видится уже не проблема, а культурная экосистема.
Никол я Буррио
Постпродукция
155
ими произведениях. Чтобы выстраивать новые рассказы, нужно
использовать мир, тогда как его пассивное созерцание подчиняет
любую продукцию людей социальному спектаклю. Постпродукция
не разделяет живое творчество и мертвое бремя истории форм: для
художников этого направления нет принципиального различия меж
ду их собственным трудом и трудом других, между их поведением
и поведением зрителей.
Риркрит Тиравания
В работах Лиама Гиллика, Доминики Гонсалес-Фёрстер, Хорхе Пардо,
Филиппа Паррено или Пьера Юига произведение искусства пред
ставляет собой место торга, поиска компромисса между реальностью
и фикцией, рассказом и комментарием. Посетителю выставки Риркри-
та Тиравании, такой, например, как «Без названия (Одна революция
в минуту)», нелегко провести границу между продукцией художника
и своей собственной. Прилавок седойв окружении столов, чаще всего
плотно занятых зрителями, царит в центре лабиринта из занавесок
на веревках, скамеек и других столов, заваленных каталогами; рит
мизуют это пространство картины и скульптуры 1970-х годов (Дэвида
Дьяо, Мишеля Вержю, Аллана Макколлума и др.х|1). Тде кончается кухня
и начинается искусство, если речь идет о произведении, которое заклю
чается прежде всего в поглощении пищи и предлагает зрителям, так
же как и самому художнику, вести себя самым обыденным образом?
Выставка ясно выявила потребность в выработке новых связей меж
ду художественной деятельностью и всей совокупностью «обычной»
человеческой деятельности, проложив нарративное пространство,
которое вовлекало произведения искусства и структуры повседневно
сти в форму-сценарий, так же непохожую на традиционную выставку,
как рейв не похож на рок-концерт.
Описание работ Тиравании всегда сопровождается уточнением
в скобках: lots of people — много людей. В самом деле, «люди» — один
из компонентов его выставок. Участие зрителей уже не ограничено
Николя Буррио
Постпродукция
157
Пьер Юиг
Если Тиравания предлагает зрителям своих выставок модели возмож
ных рассказов, в формах которых смешиваются искусство и повсед
невность, то Пьер Юиг строит свою работу как критику рассказов-мо
делей, предлагаемых нам обществом. Так, широкая публика получает
воображаемые ситуации, с которыми может идентифицироваться,
из ситкомов. Сценарии для их серий пишутся исходя из так называемой
библии — текста, в котором определяется общий характер действия,
персонажей и среды, в которой они должны пребывать. Мир, рисуе
мый Пьером Юигом, базируется на довольно-таки принудительных
нарративных структурах, лишь мягкой версией которых является
ситком: художественная практика может направить действие самих
этих структур на выявление их исправительной логики, чтобы затем
дать публике возможность переприсвоить их себе. Эта стратегия
Николя Буррио
Постпродукция
159
перекликается с концепцией устройства власти, выработанной Мише
лем Фуко: «микрополитика» разносится по всей социальной лестнице
сверху донизу отзвуками идеологических фикций, предписывающих
модели жизни и выстраивающих исподволь систему господства.
В1996 году Юиг устраивал кастинги, предлагая пришедшим кандида
там исполнить фрагменты из сценариев Кубрика, Тати, Годара (проект
назывался «Множественные сценарии»). Человек, читавший с эстра
ды сценарий «Космической одиссеи 2001 года» Кубрика, становился
красноречивой эмблемой процесса, который пронизывает всю нашу
социальную жизнь: мы декламируем написанный где-то текст. Этот
текст зовется идеологией, и в таком случае наша задача — научиться
быть критическими исполнителями навязываемых нам сценариев,
научиться играть с ними, а затем и выстраивать перекрывающие их
комедии положений*111. Юиг как раз и стремится выявить скрытые
сценарии и предложить в качестве альтернативы им другие, предо
ставляющие нам больше свободы: если бы граждане могли принимать
участие в разработке «библии» социального ситкома, вместо того чтобы
пассивно разгадывать его перипетии, они, несомненно, приобрели
бы в самостоятельности и свободе.
Фотографируя строителей за работой и затем размещая полу
чившийся снимок на огромном билборде, возвышающемся прямо
над стройкой («Строительство в районе Барбес-Рошешуар», 1994), Юиг
предлагает нам образ труда в реальном времени: действия рабочих
на обычной городской стройке никогда не документируются, но в дан
ном случае изображение дублирует их по образцу прямого репортажа.
Изображение — репрезентация — служит, с точки зрения Юига, ос
новным каналом социальной фальсификации, и он стремится вернуть
людям право слова, обнажая невидимое действие дублирования,
подмены. В другой его работе, так и называющейся — «Дубляж», — ви
деозапись работы актеров, озвучивающих французской речью иноязыч
ный фильм, еще ярче выявляет вездесущий процесс экспроприации:
тембр голоса представляет и обнаруживает своеобразие речи, которое
Николя Буррио
Постпродукция
161
Николя Буррио
Постпродукция
163
Доминика Гонсалес-Фёрстер
«Комнаты», «Домашние фильмы» и импрессионистские инвайронменты
Доминики Гонсалес-Фёрстер порой встречают критику за чрезмерную
«интимность» или «атмосферность». Хотя домашняя сфера связыва
ется в ее практике с самой острой социальной проблематикой, факт
остается фактом: над текстурой образа она работает больше, чем над
композицией. За счет неотчетливой, колеблющейся оптики, пока
зывающей образы как бы в процессе фокусировки, ее инсталляции
создают атмосферы, настроения, невыразимые «ощущения». Перед
работой Гонсалес-Фёрстер зрителю выпадает задача чувственного сме
шения, подобно тому как оптического смешения на сетчатке требовали
от него пуантели Сера. Во время просмотра короткометражки «Риё»
(1998) зрителю приходится самому додумывать все вплоть до внеш
них черт персонажей, чей телефонный разговор сопровождает план,
снятый с реки, пересекающей Киото, тогда как их лица не появля
ются в кадре ни разу. Проплывающие перед взглядом фасады домов
составляют обрамление действия: как и всегда у Гонсалес-Фёрстер,
интимное буквально проецируется на вещи — в других случаях это
могут быть бытовые предметы, комнаты, памятные изображения,
планы зданий. Художница не просто показывает современного ин
дивида в плену каких-то внутренних одержимостеи — она выявляет
сложные структуры ментального кинематографа, с помощью которых
индивид оформляет свой опыт: в ее терминологии это автомонтаж,
один из плодов эволюции нашего образа жизни. «Технологизация
внутреннего пространства, — пишет Гонсалес-Фёрстер, — меняет
отношение к звукам и образам», превращая индивида в монтажный
стол или микшерский пульт для себя самого как программного редак
тора «домашнего кинотеатра», не сходящего со съемочной площадки,
каковою является его собственная жизнь.
Николя Буррио
Постпродукция
165
форм, на которой и возникают образы (или структурой, в которую
вписываются воспоминания, места и происшествия). Эту менталь
ную «пленку» Гонсалес-Фёрстер прорабатывает куда активнее, чем
повествовательное наполнение произведений, в то же время остав
ляя ее открытой для переживания зрителя и даже провоцирующей
его собственную память, как во время психоаналитического сеанса.
Не требуют ли ее работы плавающего взгляда, по аналогии с плавающим
слушанием, с помощью которого аналитик дает потоку воспоминаний
сгуститься в ощутимую материю? Для работ Гонсалес-Фёрстер типична
эта отрешенная стихия, одновременно интимная и безличная, со
средоточенная и свободная, дающая проступить контурам рассказов
о повседневных событиях.
Лиам Гиллик
Искусство Лиама Гиллика выглядит как совокупность информационных
ресурсов — архивов, сцен, плакатов, стендов, книг. Его произведения
могут показаться декорациями фильмов или воплощениями неких
загадочных сценариев. Иначе говоря, составляющий их рассказ фор
мируется вокруг выставленных элементов или где-то между ними, так
что они не воспринимаются как его иллюстрации. Напротив, все эти
элементы, объекты, сами работают как сжатые сценарии, вбирающие
в себя указания на предмет, о котором идет речь, из параллельных об
ластей — искусства, индустрии, градостроительства, политики и т. д.
Через посредство исторических фигур, сыгравших существенную
роль в истории, но оставшихся в тени (Масару Ибука, вице-президент
компании «Sony»; Эразм Дарвин, брат-вольнодумец творца теории
происхождения видов; Роберт Макнамара, министр обороны США
времен Вьетнамской войны), Гиллик ищет подступы к постижению
нашей эпохи. Одна из его целей—устранить барьер между повествова
тельными конвенциями беллетристики и исторической науки, связать
новыми узами документальность и фикцию. Концепция произведения
искусства как аналитического сценария позволяет Гиллику заменить
Николя Буррио
Постпродукция
167
незаконченность — наспех собранные столы или брошенные на пол
пути малярные работы? «Неполнота» работ Гиллика ставит вопрос
перед трудовой историей: с какого момента в развитии промышлен
ности механизация устраняет из продуктов труда последние следы
человеческого вмешательства? И какую роль в этом процессе сыграло
модернистское искусство? Серийное производство уничтожает вещь
как сценарий, чтобы как можно надежнее утвердить ее предсказуемый,
во всех отношениях подконтрольный, рутинный характер. Поэтому
нужно вернуть в дело непредсказуемость, неуверенность, игру: так,
некоторые работы Гиллика предполагают стороннее исполнение
в функционалистской традиции, введенной Мохой-Надем. «А теперь
сюда: мы входим в комнату со стенами, окрашенными "Кока-колой"»
(1998) — это роспись, которая должна быть осуществлена несколькими
ассистентами согласно детальной инструкции: нужно постепенно,
мазок за мазком, приближаться к цвету знаменитого напитка, по
добно тому как он сам производится на заводах по всему миру, где
в газированную воду капля по капле добавляется запатентованный
концентрат. Схожим образом для выставки в миланской галерее Джо
Маркони в 1992 году Гиллик, выступивший куратором, попросил
шестнадцать британских художников снабдить его инструкциями,
согласно которым он сам изготовит произведения на месте.
Маурицио Каттелан
«Без названия» (1993; холст, акрил; 80 х 100 см). Холст с тремя разрезами,
в совокупности составляющими букву Z: аллюзия на знак Зорро в манере
Лучо Фонтаны. В этом очень простом произведении, минималистич-
ном и в то же время доступном, заключены все элементы практики
Николя Буррио
Постпродукция
169
Каттелана: карикатурное выворачивание произведений прошлого,
ходульный морализм, а главное, склонность нахально вламываться
в устоявшиеся системы ценностей, буквализируя их форму (эта склон
ность — основная характеристика его стиля). Если у Фонтаны разрез
холста был символическим трансгрессивным жестом, то Каттелан
совершает тот же акт самым что ни на есть рутинным порядком, приме
няет холодное оружие в манере опереточного мстителя. Вертикальный
разрез Фонтаны обнажал пространственную бесконечность, модерни
стский оптимизм, которому за холстом мнилось нечто потустороннее,
возвышенное на расстоянии вытянутой руки. Его повторение в виде
зигзага Каттеланом поднимает Фонтану на смех, ставит его в один ряд
с телесериалом студии Диснея, приблизительно ему современным.
Зигзаг—любимый жест Каттелана, движение, по существу комичное,
чаплинское, метафора блуждания в мире вещей. Художник-слаломист
выписывает виражи, его извилистая траектория кажется не более чем
забавной, но он ловко обводит все формы, которых касается, сводя их
к статусу театрального реквизита. Выходит, «Без названия» (1993) —
программное произведение, как с точки зрения формы, так и с точки
зрения метода: зигзаг—формула Каттелана. Обозревая многие другие
его «реплики», убеждаешься, что метод всегда идентичен: в привыч
ную формальную структуру вероломно вкрадывается неожиданное
значение, которое переворачивает ее восприятие. Всякий раз Каттелан
показывает нам нечто хорошо знакомое в сопровояедении негромкого,
но саркастичного или злого комментария.
В «Моем дядюшке» Жака Тати герой замечает, что консьержка
ощипывает курицу, и имитирует кудахтанье: бедная женщина вскаки
вает, решив, что курица воскресла. Работы Каттелана в большинстве
своем вызывают аналогичный эффект, вкладывает ли он песню Зорро
в уста Фонтаны, наводит ли на мысль о «красных бригадах» перед про
изведением в духе Роберта Смитсона или Янниса Кунеллиса, заставляет
ли заподозрить могилу в дыре, напоминающей лэнд-арт 1960-х годов.
Когда в 1993 году он привел в нью-йоркскую галерею живого осла
Николя Буррио
Постпродукция
171
Никол я Буррио
Постпродукция
173
образов, исходя из постулата, согласно которому мы находимся уже
не перед образами, а внутри них, пребываем внутри огромной образ
ной зоны, и искусство есть не еще одно зрелище наряду с прочими,
а опыт детуража. Жозеф выстраивает игровое и инструментальное
отношение к формам — манипулирует ими, по-новому их классифи
цирует, адаптирует к новым применениям, различными способами
реактивирует. Формы минимализма становятся игровым полем в его
проекте «Прячься, убийца!» («Cache Cache Killer», 1991). Абстрактное
искусство помогает превратить выставку в маршрутную игру («Охота
за сокровищами, или Приключения свободного зрителя», 1993). Рабо
ты Делоне и Маурицио Наннуччи используются как декорации доя
сцен фильма, в котором действуют «Персонажи для реактивации».
В1992 году Жозеф «переработал» даже свои любимые произведения —
работы Лучо Фонтаны, Джаспера Джонса, Элио Ойтисики, Ричарда
Принса... Эта инструментализация культуры не свидетельствует
о беспечном отношении к истории, наоборот: она задает условия
свободного поведения в обществе управляемого потребления. Ведь
переработка форм и образов закладывает у Жозефа основы особой
этики, главный императив которой таков: нужно изобретать способы
жизни в мире. Пассивная рецепция формы на политическом языке
называется диктатурой. Напротив, демократия — имя постоянной
смены ролей, бесконечной дискуссии, торга и переговоров. Это самый
болтливый из политических режимов, по замечанию Ханны Арендт.
Поэтому вполне логично то, что Жозеф назвал Little Democracy («Малой
демократией») придуманный им мир «живых персонажей для реак
тивации». Эти персонажи, первый из которых появился в 1991 году,
представляют собой наборы костюмов и атрибутов, которые на вер
нисаже надевают на себя актеры, становящиеся такими же «экспона
тами» галереи или музея, как и все прочие произведения. Затем они
фотографируются, и от персонажа остается снимок—простой индекс,
позволяющий, впрочем, своему будущему обладателю «реактивиро
вать» сыгранную пьесу на свой лад. Персонажи Жозефа могут быть
Николя Буррио
Постпродукция
175
Николя Буррио
Постпродукция
Ill· Использование мира
178
Все искажения смысла хороши, лишь бы только они не сводились
к интерпретациям, а касались использования книги, расширяли
спектр ее применений, создавали еще один язык внутри ее языках|у.
Жиль Делёз
Никол я Буррио
Постпродукция
179
Николя Буррио
Постпродукция
181
в этом и других подобных случаях служит моделью, лабораторией,
игровым полем, но никогда не символом чего бы то ни было и тем
более не метонимией.
Николя Буррио
Постпродукция
183
голоса» его близких, тогда как сам художник лишь комментирует их
слова в подписях. Он реорганизует сказанное людьми, фрагменты
речи, письменные следы разговоров, практикуя своего рода быто
вой сэмплинг, домашнюю экологию. Записке как социальной форме
достается мало внимания, в основном она используется в предельно
обыденных секторах профессиональной и домашней жизни. Грайгли
выводит ее из низин на экзистенциальный уровень жизненно важ
ного средства общения: в его композициях она становится частью
полифонии, рожденной отклонением.
Как выясняется благодаря художникам, социальные объекты—
от элементарных привычек до крупных институтов, минуя структуры
повседневности, — не инертны. Внедряясь в функциональный мир,
искусство оживляет их или демонстрирует их тщету.
Николя Буррио
Постпродукция
185
становится поводом для поиска условий ее возникновения. На экране
в виде долгой «перемотки назад» обозреваются книги, фильмы, дис
куссии, которые привели к созданию образа, длящегося каких-нибудь
тридцать секунд. Как в процессе психоанализа или в бесконечных
пересудах Талмуда, рассказ порождается комментарием. Художник
не должен оставлять кому-то еще задачу толкования своих образов,
ибо каждое толкование — тоже образ, и так далее.
В одной из первых работ Паррено, «Довольно реальности» («No
More Reality», 1991), эта проблематика уже вышла на первый план,
связав между собой понятия сценария и демонстрации. Это был не
правдоподобный видеоролик, представлявший демонстрацию троих
подростков с транспарантами и плакатами, которые скандировали
«Довольно реальности!» Художник ставил вопрос: под каким лозунгом,
с какими субтитрами демонстрируются нынешние образы? Ведь целью
демонстрации является создание коллективного образа, намечающего
политические сценарии для будущего. Инсталляция «Речевые пузыри»
(1997), состоявшая из множества надутых гелием воздушных шаров
в виде пузырей для реплик, используемых в комиксах, предлагала
множество «средств демонстрации, позволяющих каждому написать
на них собственный лозунг и тем самым выделиться из группы, а зна
чит, и из образа, который служит ее репрезентацией»83.
Паррено работает в промежутке, разделяющем образ и подпись
к нему, труд и его продукт, производство и потребление. Своего рода
репортажи об индивидуальной свободе, его произведения как бы
снимают дистанцию между производством вещей и людей, между
трудом и досугом. В проекте «Верстак» («Werktische/L'établi», 1995)
он перенес формат конвейера на хобби, которым люди обычно пре
даются по выходным. В предпринятом совместно с Пьером Юигом
проекте «Не призрак, просто оболочка» («No Ghost, Just a Shell», 2000)
он выкупил права на персонажа манга, девочку Энн Ли, и вложил ей
83) Из беседы Филиппа Паррено с Филиппом Вернем (Artpress. № 264.
Janvier 2001. Р. 22-28).
2. Хакерство:
работа и свободное время
Произведения, создаваемые практиками постпродукции, поднима
ют проблему использования форм труда. Какой статус приобретает
работа — как выполнение определенной функции — в ситуации,
когда художники апроприируют профессиональные занятия? Ван
Ду говорит: «Я сам хочу быть медийщиком, журналистом после жур
налиста». Из распространяемых массмедиа образов, в кадрировке
и размере оригинала или перекадрированных, он создает скульптуры.
Его инсталляция «Стратегия в комнате» (1999) представляет собой гору
газет периода Косовского конфликта — аморфную массу в несколько
тонн, увенчанную бюстами Билла Клинтона и Бориса Ельцина, а так
же еще несколькими фигурами, сделанными на основе фотографий
из тогдашней прессы, над которыми парит множество самолетиков
из газетной бумаги. Сила работ Ван Ду определяется его способностью
придавать вес самым беглым и стертым образам: он делает ощутимым
то, что всячески уклоняется от материальности, восстанавливает тя
жесть событий, раскрашивает от руки сухую и общую информацию.
Николя Буррио
Постпродукция
187
Иными словами, он продает информацию на вес. Открыв свою лавку
медиаскулыггур, он изобрел своего рода коммуникативное ремесло,
дублирующее деятельность пиар-агентств, напоминая нам о том, что
факты — это тоже вещи, которые можно обойти кругом.
Метод работы Ван Ду можно определить как corporate shadowing,
что лишь приблизительно можно перевести как слежку за корпора
циями: помимо слежки его практика подразумевает имитацию, копи
рование профессиональных структур и еще нечто вроде стажировки,
проходящий которую тоже порой следует за своим образцом по пятам.
Николя Буррио
Постпродукция
189
отношений клиента — поставщика. Его работа с торговыми марками
намечает контуры мира, в котором работа уже не распределяется
по закону обмена и не регулируется контрактами, связывающими
различные экономические единицы между собой, а предоставляет
ся свободной воле каждого в порядке некоего постоянного потлача,
не предполагающего никакого ответного дара. Переопределенный
подобным образом труд размывает границу, отделяющую его от досуга:
выполнение человеком никем не возлагаемой на него задачи становит
ся определением свободного времени. Иногда эту границу переходят
сами компании, например Sony, как отметил Лиам Гиллик: «Имело
место разделение профессиональной и домашней сфер, искусственно
поддерживавшееся компаниями-производителями электроники <.. >.
В 1940-х годах магнитофоны с функцией записи существовали только
в профессиональной сфере и людям в голову не могло прийти, зачем
они могут понадобиться в повседневной жизни. Затем компания Sony
размыла эту границу»85.
В1975 году компания Xerox решила перенести функциональный
мир офиса в графический интерфейс персонального компьютера: так
возникли «иконки», «корзина», «файлы и папки», «рабочий стол». Стив
Джобе, один из основателей Apple, через одиннадцать лет заимствовал
эту систему презентации для «Макинтоша». С тех пор общение челове
ка с информацией осуществляется согласно формальному протоколу
экономической сферы услуг* а образный мир домашнего компьютера
заведомо колонизирован миром труда, который диктует и его форму.
Сегодня повсеместное распространение рабочих станций вызывает
в экономике искусства обратное движение: профессиональный мир
одомашнивается по мере продвижения нового образа сотрудника —
адаптивного, готового работать в любое время и в любой ситуации, — для
которого разделение на труд и досуг является лишь досадной помехой.
Николя Буррио
Постпродукция
191
предприятий: мы исключены из этого сценария, мы — жертвы пре
вратных, лживых субтитров, сопровождающих образы политического
сосуществования.
Продуктами аналогичной микроутопии, в которой слаженная
работа спроса и предложения нарушается индивидуальными иници
ативами, кажутся и образы Даниэля Пфлюмма, рисующие мир, где
свободное время порождает работу и наоборот—где труд включается
в систему информационного хакерства. Как известно, некоторые хаке
ры получают доступ к жестким дискам корпоративных компьютеров
и взламывают базы данных компаний либо с подрывными целями,
либо в расчете на предложение заняться усовершенствованием систем
защиты: демонстрируют свою способность нанести вред, а затем объяв
ляют о готовности прийти на помощь пострадавшему. Манипуляции,
которым Пфлюмм подвергает публичные образы корпораций, того же
рода: они показывают, что труд уже не оплачивается клиентом, как
это было в традиционной рекламе, а распределяется по параллель
ной сети, аккумулирующей финансовый и символический капитал
совершенно иначе, чем прежде. Если Светлана Хегер и Пламен Деянов
позиционируют себя как поставщики услуг для реальной экономи
ки, то Пфлюмм чинит по отношению к ней визуальный шантаж,
паразитирует. Логотипы берутся им в заложники и удерживаются
в «полусвободе», примерно как freeware — свободное программное
обеспечение, которое пользователям предлагается улучшить самосто
ятельно. Можно сказать, что Хегер и Деянов продают компании, чей
образ они взялись распространять, зараженный вирусами компьютер,
а Пфлюмм пускает их образы в свободный оборот вместе с генерато
ром, исходным кодом, допускающим их бесконтрольное размножение.
Николя Буррио
Постпродукция
IV· Заселение глобальной культуры:
эстетика после МРЗ
194
Никол я Буррио
Постпродукция
195
само понятие картотеки. Концептуализм начал работать еще с тра
диционной формой информационного протокола, который в 1970-х
годах только начали преображать компьютеры. Пионером этой
дематериализации была с конца 1960-х компания IBM: поставив под
свой контроль 70% раннего компьютерного рынка, эта International
Business Machine («Интернациональная бизнес-машина») взяла себе
новое имя, IBM World Trade Corporation («IBM Корпорация мировой
торговли») и запустила первую в полном смысле слова трансна
циональную бизнес-стратегию, ориентированную на еще только
намечавшуюся глобальную цивилизацию. Заявило о себе первое
вездесущее предприятие с нелокализуемым (в буквальном смысле)
производственным аппаратом, во многом родственное продукции
концептуального искусства, чей второстепенный физический облик
позволяет ей материализоваться где угодно. Разве произведение Ло
ренса Винера, которое может быть реализовано, а может и не быть
реализовано, притом что реализовать его может к тому же любой
желающий, не изоморфно по своему способу производства бутылке
кока-колы? Важна лишь формула — ни место, где она материализу
ется, ни личность того, кто ей в этом поможет, не имеет значения.
Что же касается формы знания, воцарение которой возвестила
IBM, то она была воплощена уже в «Черном ящике» Тони Смита (1963-
1965): знание стало непрозрачным блоком для обработки в режиме
ввода и вывода социальной реальности, преобразованной в единицы
информации. В сопроводительном буклете к компьютеру «IBM 3750»
говорилось, в частности, что это устройство, «большой брат» на ми
кропроцессорах, позволит любой компании централизовать «всю
информацию о передвижении сотрудников всех ее региональных
подразделений».
Никол я Буррио
Постпродукция
197
H и кол я Буррио
Постпродукция
199
3. Эклектика и постпродукция
Благодаря своей музейной системе и историческим институтам,
но также в ответ потребности в новых объектах и средах западный
мир признал в рамках общей культуры традиции, до того обрекавши
еся на исчезновение по мере развития индустриального модернизма,
допустил в круг искусства то, что прежде воспринималось разве что
как фольклор или дикарская экзотика. Вспомним, что для европейца
начала XX века история скульптуры перескакивала от греческой клас
сики к Ренессансу, между ними не захватывая ничего, и ограничива
лась западными именами. Сегодня глобальная культура превратилась
в гигантскую память, в необозримое смешение, в составе которого
крайне затруднительно выделить какие бы то ни было принципы.
Как избежать появления на фоне этой комбинации культур и стилей
эклектичного китча, расслабленного александрийства, исключающего
всякое критическое суждение? Эклектичным чаще всего называют
неопределенный, лишенный твердых критериев вкус, бесхребетное
мировоззрение, не продиктованную никаким принципом, основанную
только на прихоти комбинацию элементов. Общеупотребительный
язык, считая прилагательное «эклектичный» уничижительным, лиш
ний раз подкрепляет идею, согласно которой в искусстве, в литературе,
в музыке нужно всегда делать четкий выбор в пользу определенного
стиля, чтобы не впасть в китч, не сумев обрести «свое лицо». Эта бо
язнь эклектики неразрывно связана с представлением о социальном
самоутверждении индивида через культурные предпочтения: обо мне,
думает он, будут судить по тому, что я читаю, слушаю или смотрю.
Каждый из нас якобы идентифицируется по своей индивидуальной
стратегии потребления знаков, тогда как китч понимается как рас
хожий вкус, некое рассеянное и безличное мнение, всегда готовое
подменить индивидуальный выбор. Наш социальный мир, худшая
Николя Буррио
Постпродукция
201
История должна иметь смысл, и этот смысл должен иметь вид линей
ного повествования.
H и кол я Буррио
Постпродукция
203
Николя Буррио
Постпродукция
205
Глоссарий
Академизм по трем рубрикам — живопись, скульптура,
1. Приверженность к мертвым знакам архитектура — и обосновывает значение
и формам своего времени, а также их каждого из них.
эстетизация. 2. Сегодня слово «искусство» по отношению
2. Синоним: помпах v . «И почему бы к этим рассказам — не более чем семан
не быть помпезным, если это приносит тический осколок, тогда как более точное
прибыль?» (Сэмюэл Беккет) его значение таково: деятельность, созда
Анонс ющая с помощью знаков, форм, жестов
Прежде являвшееся событием в себе или объектов отношения к миру.
(классическая картина), затем — гра Конец искусства
фической записью события (живопись «Конец искусства» существует лишь
Джексона Поллока, фотографическая в идеалистической концепции истории.
документация перформанса или акции), Однако мы можем присоединиться с до
сегодня произведение искусства часто лей иронии к формуле Гегеля, согласно
преподносится как анонс будущего или которой «искусство для нас — дело
навечно отложенного события. прошлого», использовав ее как ритори
Жест ческую фигуру: будем открыты для того,
Движение тела, выявляющее некое пси что происходит в настоящем, хотя это
хологическое состояние или стремящееся всегда и заведомо выше наших способно
выразить некую идею. Жестуальность — стей понимания.
совокупность операций, необходимых Контекст
для создания произведения искусства, 1. Сайт-специфичное искусство — это
то есть собственно его изготовления форма художественного вмешательства,
и производства периферических зна исходящая из особенностей простран
ков — действий, событий, комментариев. ства, в котором она будет предъявле
Заселение на. Вначале этот учет места выставки
Если призванием классического модер заключался в том, что художник изучал
низма было изобретение архитектуры его пространственно-архитектурную
и искусства будущего, то сегодняшний конфигурацию. Иной подход к сайт-
художник предлагает способы их засе специфичности, возобладавший в 1990-х
ления. Современный модернизм — эко годах, состоит в исследовании общего
логический, озабоченный прежде всего контекста выставки — ее институцио
освоением форм и использованием мира. нальной структуры, особенностей социо-
Искусство экономической среды, в которую она
1. Общее понятие, характеризующее вписывается, ее действующих лиц. Этот
объекты, которые представляет рассказ, метод требует максимальной деликатно
именуемый «историей искусства». сти: хотя исследование контекста ценно
Этот рассказ составляет критическую уже напоминанием о том, что художе
генеалогию этих объектов, разделяет их ственный факт не спускается с небес
Никол я Буррио
Постпродукция
207
Глоссарий
208
Никол я Буррио
Постпродукция
209
своих произведений. Наивно считать, Реляционное искусство
будто история искусства в целом с успехом Совокупность художественных практик,
осуществляет задачи всех трех этих своих теоретической и практической основой
подразделений. которых служат человеческие отношения
2. Художник, создатель времени. вместе с их социальным контекстом,
Все тоталитарные идеологии харак в отличие от автономного и ограничи
теризуются стремлением взять под тельного пространства традиционного
свое господство переживаемое время: искусства.
гибкость времени, переживаемого и изо Семионавт
бретаемого индивидом, они подменяют Современный художник, изобретающий
фантазмом некоего центрального места, межзнаковые траектории.
якобы открывающего доступ к всеобъем Стиль
лющему смыслу общества. Тоталитаризм Движение произведения, его траектория.
последовательно добивается временной «Стиль мысли — это ее движение» (Жиль
неподвижности, унификации или кол Делёз и Феликс Гваттари).
лективизации переживаемого времени, Фактичность
утверждения фантазма вечности, главная Искусство — это не мир, где приоста
функция которого — обеспечение новлена воля (по Шопенгауэру) или отсут
стандартизации и подконтрольности ствует случайность (по Сартру), это про
поведений. Фуко был прав, подчеркивая, странство, откуда изгнано фактическое.
что искусство жить сопротивляется «всем Это не значит, что искусство противится
уже существующим или еще грозящим подлинности (говорить о которой по от
нам разновидностям фашизма». ношению к нему вообще бессмысленно),
Реди-мейд это значит, что оно заменяет связными,
Форма визуального искусства, совре пусть и ложными, конструкциями иллю
менная изобретению кино (Марсель зорный мир «истины». Дурная ложь вы
Дюшан — братья Люмьер). Художник дает кустаря, чья искренность, в лучшем
перемещает свою субъективность-каме случае трогательная, в конечном счете
ру по реальности, действуя как кино неизбежно оказывается обманом.
оператор. Музей играет роль пленки, Форма
на которой записывается происходящее. Структурное единство, подражающее
В практике Дюшана искусство впервые миру. Художественная практика заклю
перешло от выражения реальности чается в создании формы, способной
с помощью знаков к ее предъявлению «длиться», за счет организации встречи
в естественном состоянии. в некоем связном плане гетерогенных
Реляционная эстетика сущностей, совместно порождающих
Эстетическая теория, предлагающая отношение к миру.
судить о произведениях искусства с точ Художник
ки зрения отношений между людьми, Говоря о поколении концептуалистов
которые они изображают, порождают и минималистов 1960-х годов, критик
или провоцируют. См. также: Критерий Бенджамин Бухло определил художника
сосуществования. как «ученого/философа/ремесленника»,
Глоссарий
210
Никол я Буррио
Постпродукция
211
Примечания переводчика
I) Этот известный итальянский сыр на vi) Итал. aperto — открыто. Групповая
зван по одному из наиболее распростра выставка молодых художников, орга
ненных поэтических эпитетов Италии низуемая в рамках биеннале начиная
(bel paese — итал. прекрасный край) с 1980 года, когда ее ввели в практику
и выпускается в упаковке с изображени Харальд Зееман и Акилле Бонито Олива.
ем карты страны. vit) Под маркой «Коллекции Юн Я и Поля
il) Как связывание мы переводим введен Девотура» осуществлялись с конца 1980-х го
ный Маффесоли термин «la reliance» — дов художественные проекты, сосредоточен
неологизм для французского языка, ные не столько на создании/демонстрации
образованный напрямую от лат. religare, произведений, сколько на разного рода
связывать (отсюда — religio, религия), вмешательствах в артч^еду (на площадках
и призванный обозначать создание связи различных музеев и галерей, журналов
между людьми. и т. д.). Называвшие себя «арт-оператора-
Hi) Латинский глагол discutio, к которому ми», Юн Я Чой и Поль Девотур прекратили
восходит общее для большинства европей собственно художественную деятельность
ских языков слово «дискуссия», исходно в 1985 году, после нескольких выставок,
означает «разбивать, дробить, рассеивать, связанных с проектом фиктивного музея
раздвигать». в Ницце, и далее выступали в качестве аген
iv) Ср.: Маркс К. Капитал. 1.1.1.4 (Маркс тов/коллекционеров. Известно, однако, что
К, Энгельс Ф. Капитал // Соч. в 50 т. 2-е изд. анонимный «Кружок Рамо Нэша» составля
Т. 23. М.: Госполитиздат, 1960. С. 89): ли они сами. См., напр.: http://www.mamco.
«Собственно торговые народы существу ch/artistes_fichiers/D/devautour.html
ют, как боги Эпикура, лишь в межмировых viü) Так Вест (1947-2012) называл свои
пространствах Древнего мира или — как скульптуры из гипса, папье-маше и т. п.,
евреи в порах польского общества». как-либо прилаживающиеся к человеческо
ν) «Сверхузкое» (франц. rinframince) — по му телу (могущие служить для сидения или
нятие, разошедшееся по теории и прак лежания, надеваемые на голову и т. п.).
тике современного искусства из текстов ix) Группа художников (итал. premiata
Марселя Дюшана, который обозначал ditta — высший класс, самое лучшее),
им как существительным мельчайший, зарегистрированная в 1978 году в Милане
на грани различимости, интервал или как коммандитное акционерное общество
различие между двумя связанными между Винченцо Кьярандой и Анной Стюарт
собой феноменами, в котором, в част Товини. Ср. созданный ими сайт, посвя
ности, разыгрывается событие искус щенный экспериментальному искусству:
ства. См. о нем: ДеДюв Т. Живописный http://1995-2015.undo.net
номинализм: Марсель Дюшан, живопись х) Эта «авиакомпания» с полным ком
и современность [1984] / пер. А. Шестако- плектом атрибутов (офис, фирменный
ва. М.: Изд-во Института Гайдара, 2012. стиль, бизнес-план, реклама и т. д.), исклю
С. 305-312. чая собственно самолеты, была основана
Примечания переводчика
212
Никол я Буррио
Постпродукция
213
две окружности, связанные воедино: процесс». Таким образом, под attitudes
такие окружности, правда, лишь касающи куратор, по всей видимости, имел в виду
еся друг друга, и представляет «Двойной действия художника в процессе работы,
портрет» Гонсалес-Торреса. его поведение, которое, подобно балетным
хх) Одно из обозначений американского позам (одно из значений слова), становится
постминимализма конца 1960-х - нача формой. В то же время, особенно учитывая
ла 1970-х годов, в частности работ Евы основное название, attitudes можно прочи
Хессе, Линды Бенглис и Роберта Морриса, тать и как позиции — в обоих значениях
в одной из программных статей которого этого слова (телесные позы и ментальные
и был введен термин «Антиформа». взгляды, суждения о чем-либо).
xxi) Имеется в виду одна из важнейших xxll) Выставка 1965 года «Мек-арт»
для искусства рубежа 1960-1970-х годов («Mec'art», от mechanical art, англ. механи
групповая выставка «Жить в твоей голове: ческое искусство) была одной — не самой
когда поведение становится формой» («Live удачной — из попыток критика Пьера
in Your Head: When Attitudes Become Form / Рестани создать новое художественное на
Quand les attitudes deviennent forme / Wenn правление. Участники — Поль Бюри, Ален
Attitüden Form werden», Кунсгхалле, Берн, Жаке, Миммо Ротелла и др. — по-разному
1969; куратор Харальд Зееман). Главным ее использовали фотографию для обновле
новшеством было формирование концеп ния концепции плоского изображения
ции и экспозиции куратором и 69 худож картинного типа.
никами — представителями арте повера, xxill) Бродтарс (а вслед за ним и Буррио)
минимализма, концептуализма, лэнд-арта использует слово «décor», декорация,
и т. д. — на месте и во взаимодействии которое в русском языке предполагает
друг с другом. В этом отношении выставку дополнение («декорация к чему-либо»)
можно назвать манифестом процесс-арта и таким образом обозначает нечто заведо
и сайт-специфичности. Учитывая отсут мо второстепенное, несамостоятельное.
ствие ясности в переводе ее названия Речь при этом идет, скорее, о киноде
и подзаголовка, под которым она вошла корации, точнее — о кинопавильоне,
в историю, на русский язык, приведем (вос)создающем фрагмент реального мира,
фрагмент из вступительной статьи Зеема- не предполагающий отличий от него
на к каталогу: «Примечательна [в практике в функциональном плане и при этом
выставляемых художников. — Прим. совершенно автономный. В современном
пер.] свобода использования материалов искусстве такому «павильону» соответству
и в то же время тщательный учет в про ет жанр «тотальной инсталляции».
изведениях физических и химических xxlv) Перемотка/воспроизведение/бы
характеристик. Хотя умами прогрессивных страя перемотка (англ.).
художников завладели в последние два xxv) Англ. zapping — переключение теле
года полиэстер и компьютер, предоставив визора с канала на канал или перемотка
шие им новые выразительные средства, видеозаписи для пропуска нежелательных
медиум, как кажется, утратил в этом частей ролика; шире — возможность
искусстве всякое значение. Вера в тех зрителя самостоятельно программировать
нику уступила место вере в творческий просматриваемый материал.
Примечания переводчика
214
Николя Буррио
Постпродукция
215
xl) Телос — греч. цель. Здесь — целена XIX века, в период кризиса академий,
правленность модернизма. когда их представителей часто и заслужен
х11) Выставка проходила летом 1996 года но упрекали в пристрастии к дешевым
в дижонском Центре современного искус эффектам (одна из версий происхожде
ства «Консорциум» и включала произведе ния прозвища «пожарные» связывает
ния из его собрания. его с обилием на исторических полотнах
xlii) Ситком — от англ. situation comedy, блестящих шлемов, напоминающих каски
комедия положений. пожарных). Приведенные далее слова
xlill) Основанная в 1995 году на базе Беккета взяты из его статьи 1945 года
Нового музея современного искусства о живописи Геера и Брама ван Велде «Мир
в Нью-Йорке и Института современного и пара брюк» (Beckett S. La peinture des van
искусства в Вийербанне (Франция), эта Velde, ou le Monde et le Pantalon // Disjecta.
Ассоциация, в которую входили, поми Miscellaneous Writings and a Dramatic
мо Юига, многие другие из героев этой Fragment by Samuel Beckett / ed. by R. Cohn.
книги — Анджела Буллок, Лиам Гиллик, New York: Grove, 1984. P. 122), где, впро
Доминика Гонсалес-Фёрстер, Маурицио чем, говорится о бессмысленности и чи
Каттелан, Филипп Паррено, Риркрит Тира- стой риторичности противопоставления
вания и т. д., — ставила перед собой цель «помпезных» и «не помпезных», «академи
«развивать непродуктивные сегменты стов» и «неакадемистов».
времени, изучать свободное время и про xlvlii) Искусство после критики (англ.).
ектировать общество без работы». xltx) Имеется в виду известная статья
xliv) Комплекс оборонительных соору Кошута «Искусство после философии».
жений, сооружавшийся вдоль северо-за
падного побережья Европы гитлеровской
Германией.
xlv) Цитата взята из книги бесед фи
лософа с Клер Парне (Deleuze G., Parnet С.
Dialogues. Paris: Flammarion, 1977. P. 11).
Выбранные H. Буррио слова относятся
к практике чтения и являются репликой
Делёза на приведенную им мысль Пруста:
«В хороших книгах любая бессмыслица
хороша».
xhri) Здесь: чистая (незаполненная) эти
кетка (англ.).
xlvil) В оригинале употреблено слово
«pompier» — пожарный. Это французское
прозвище художников-академистов осно
вано на присутствующей и в русском язы
ке игре прямого и переносного значений
слова «помпа»: насос и торжественность,
напыщенность. Оно возникло в конце
Примечания переводчика
Николя Буррио
Реляционная эстетика.
Постпродукция
Издатели
Александр Иванов
Михаил Котомин
Выпускающий редактор
Лайма Андерсон
Корректор
Ольга Черкасова
Дизайн
ABCdesign
Отпечатано в соответствии
с предоставленными материалами
в ООО «ИПК Парето-Принт», 170546,
Тверская область, Промышленная зона
Боролево-1, комплекс № ЗА,
www. pa reto-pri nt. ru
Заказ № 00241/16