МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ

ФЕДЕРАЦИИ МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РЕСПУБЛИКИ

АРМЕНИЯ

ГОУ ВПО РОССИЙСКО-АРМЯНСКИЙ (СЛАВЯНСКИЙ)

УНИВЕРСИТЕТ

РЕФЕРАТ
На тему: Тюркоязычные и ираноязычные народы в Китае и их
взаимовлияние

Абитуриент:
АВАГЯН КРИСТИНА ТИГРАНОВНА

Ереван
2023
 Тюркоязычные и ираноязычные народы в Китае и их взаимовлияние
История взаимодействия тюрков и иранцев в Танской империи является
частью более обширной темы, связанной с контактами ханьцев с народами,
населяющими соседние территории или прибывающими в Китай из далеких
стран. Это взаимодействие, основанное на разделении "мы" и "они", имеет
важное значение для изучения самоидентификации народов, в данном случае
ханьцев, с одной стороны, и тюрков, с другой. Рассматривая положение
тюрко- и ираноязычных народов в Танской империи и их этническую
самоидентификацию, необходимо учитывать их взаимодействие с ханьцами,
которые занимали господствующее положение в стране. История тюрков и
иранцев в Танской империи основывается на взаимодействии разных форм
хозяйственной и социальной жизни - кочевой и оседлой, представленных
соответственно кочевыми тюрками и оседлыми согдийцами и китайцами.
Заслуживает внимания название одной из глав истории Танской династии,
посвященной жизнеописаниям деятелей иностранного происхождения:
"Иностранные генералы из числа всех варваров". В этой главе представлены
биографии иностранцев различного этнического происхождения: тюрков,
ираноязычных народов, тунгусо-маньчжуров, тибетцев. Здесь приводятся
биографии таких тюрков, как Ши Данай, Ашина Шэр, Ашина Чжун, Чжиши
Сыли, Циби Хэли из племени огуз, а также представители других народов,
включая мохэ (тунгусо-маньчжурский народ) Ли Цзяньсина и Ли Дочжа,
тибетца Лунь Гуншэня, правителя Хотана Вэй Цишэна и правителя Кашгара
Пэйфэня.
Жизнеописания иноземцев также выделяют их воинственность,
подчеркивая их качества, свойственные искусным воинам, такие как
смелость, решительность, храбрость и самоотверженность. Тюрки и
согдийцы были известны как отличные наездники, мастера стрельбы из лука
и искусные владельцы другого оружия. Например, согдийца Ли Хуайсяна
описывают как "хорошего наездника и стрелка, обладающего прозорливым
умом и проворством". Другой согдиец отличался решительностью и
смелостью. В то же время, иноземцы также проявляли черты, свойственные
нецивилизованным народам, такие как дерзость, необузданность, упрямство
и прямолинейность. Например, говоря о генерале Пугу Хуайэне, отмечается,
что по своей природе он был свирепым, быстрым и несдержанным. Историки
также приводят упоминания о физических особенностях, отличающих
иноземцев от ханьцев, такие как "красивая борода" у согдийца Ли Юаньляна,
пышное телосложение у Ань Лушаня и выдающиеся физические
способности у многих великих генералов.
Отношение к тюркам и ираноязычным народам как к инородцам не
только декларировалось официальной идеологией, но и нашло отражение в
исторических сочинениях. В целом, сообщения о тюрках в китайских
источниках можно подразделить на следующие виды:
1) сообщения Хун-лу-сы (ведомства по вассалам и гостям государства) о
ге- ографических отношениях, обычаях, нравах, оплаты дани и т. д. через
посольства восточных тюрков;
2) сообщения китайских посланников о тюрках;
3)сообщения Чжун-шу-шэн (Центральной канцелярии дворца) о
прошениях относительно вторжений и подчинений восточных тюрков;
4) военные сведения Бин-бу (военного министерства) об обороне от
вторжений тюрков, сообщения об их подчинении и после возвращения армии
также сообщения заинтересованных генералов о павших городах и
крепостях, раненных и убитых сановниках, жителях и захваченных
животных;
5) записи придворных хронистов о советах по поводу тюрков, о перегово-
рах с тюрками и о переговорах императора с их посланниками;
6) императорские приказы относительно тюрков, императорские письма к
кагану и письма кагана к императору;
7) сообщения Ли-бу (министерство по делам сановников) о назначении
гражданских чинов;
8) сообщения Бин-бу (военного министерства) о назначении офицеров;
9) выдержки из биографии сановников, которые вступали в контакт с
тюр- ками; их жизнеописание (син-чжуан) составлялось обычно после их
смерти их коллегами и передавалось в центральное историческое ведомство;
10) зарисовки одежды и внешнего вида иностранцев, прибывших на
аудиенцию.
Тюрки, проживавшие в Танской империи, также выражали свое
восприятие Китая и китайцев в рунических текстах. В этих текстах образ
Китая был негативным и являлся реакцией на китайскую политику,
направленную на разделение и ослабление тюрков. Тюрки осознавали
опасность, исходящую от Срединного государства. В памятнике,
посвященном Кюльтегину, описывается китайская имперская политика
"разделяй и властвуй", примененная в отношении восточных тюрков: "Из-за
несправедливости правителей и народа, подстрекательства и обмана, которые
обманывают народ табгач, и из-за их обольщения, в результате чего они
разделили младших братьев со старшими и вооружили народ и правителей
друг против друга, тюркский народ разрушил свой племенной союз и привел
к гибели правящего над ним кагана; народ табгач стал рабами тюрков".
Согласно источникам, у тюркских племен, живших в Китае, было сильное
и устойчивое этническое самосознание. Это видно, например, по случаю с
уйгурами, которые знали, как их этническое название записывалось
китайскими иероглифами. Китайская транскрипция слова "уйгур"
использовала два иероглифа: первый означал "возвращаться", а второй -
"шелк низкого качества". Один из уйгурских правителей не был доволен
использованием этих иероглифов для обозначения их народа и послал посла к
танскому императору с просьбой использовать иероглифы с положительным
значением для названия "уйгур". Согласно "Цзю Тан шу", посланник
уйгурского Баои-кагана в 809 году просил "изменить их название на хуэйху,
которое означало, что они вращаются по кругу (хуэй) и являются легкими и
быстрыми как соколы (ху)". Просьба уйгуров была выполнена, и
впоследствии в китайских текстах начали использовать другую
транскрипцию названия "уйгур", в которой использовался иероглиф,
означающий "сокол". Этот факт свидетельствует о том, что уйгуры не только
знали иероглифические символы, использовавшиеся для записи названий
племен и народов на китайском языке, но и оказали влияние на принятие
нового способа написания своего этнического названия.
Согласно исследованиям, в китайских источниках о тюрках VI-VIII веков,
включая племена, которые поселились в Китае, можно наблюдать большое
разнообразие родоплеменных названий, многие из которых трудно
восстановить на основе древнетюркского языка. Это же многообразие
относится и к огузским племенам, включая уйгуров, в тот период. Однако
после того, как власть у восточных тюрков перешла к уйгурам в 744 году, мы
наблюдаем резкое сокращение тюркских и огузских этнонимов в китайских
текстах. Единственным случаем, когда мы видим увеличение огузских
этнонимов в китайских текстах, является миграция уйгурских племен на
Северный Китай после 840 года.
До восстания Ань Лушаня в 755 году, тюркские племена, известные как
туцзюэ, играли значительную роль в пределах Китая. Внешнеполитическая
активность Танской империи приводила к подчинению и заселению многих
племен в пограничных районах страны. Тюрки также привлекались к
завоевательным походам танской армии и защите границ империи от
внешних вторжений.Однако после восстания Ань Лушаня произошли
изменения в статусе выходцев из Центральной Азии в Китае, так как
согдийцы и тюрки стали ведущей силой в этом восстании. В связи с этим
изменилось положение иноземцев в Китае, и восточные тюрки исчезли из
китайских анналов, уступив место огузским (уйгурским) племенам и
западным тюркам-шато. Таким образом, тюркская этнонимика в танских
текстах отражает изменения в положении тюрков и согдийцев в Китае,
связанные с прекращением миграции из степи.
Огузы, известные в китайских источниках как "теле", имеют свое
происхождение от древних племен дили и динлин. Однако первые
достоверные письменные свидетельства о них встречаются только с конца IV
века, когда в китайских текстах впервые упоминаются племена гаочэ. Гаочэ
(другое чтение: гаоцзюй), означающее на китайском языке «высокие телеги»,
было одним из наименований крупного союза кочевых племен. По
свидетельству «Вэй шу» (История династии Вэй), гаочэ «ранее назывались
дили, на севере их именовали чилэ, а в Ся называли гаочэ и динлин».
Легенда, зафиксированная в этой династийной истории, связывает
происхождение гаочэ с центрально-азиатскими сюнну (хунну): гаочэ
произошли от брака младшей дочери правителя сюнну с волком. Легенда
отразила наряду с генетической связью с сюнну, идею божественного
происхождения правящего дома гаочэ, выраженную в обосновании наличия
родственной связи их предков с правящим домом сюнну и с божественным
животным. Вместе с тем реальную основу имеет указание источников о
существовании связи гаочэ с кочевыми племенами динлин, обитавших в
Центральной Азии по II в. до н.э. Гаочэский союз состоял из 18 племен,
шесть из которых занимали главенствующее положение: в число последних
входило племя юаньхэ (оногур), позже принявшее наименование сначала
вэйхэ, а позже – хуэйхэ (уйгур). Токуз-огузское государство было
ликвидировано в 680-х гг. восточными тюрками, вернувшимися в степь из
Китая и возродившими Восточно-тюркский каганат. После восстановления
тюркского господства произошли миграции частей токуз-огузских племен из
Монголии на территорию, которая находилась под контролем Танской
империи. Согласно источникам, группа токуз-огузских племен, включающая
уйгуров, циби, сыцзе и хунь, откочевала из степей.
Танские источники также связывают миграцию другой группы токуз-
огузских племен на территорию Китая с смертью тюркского Капаган-кагана
(Мочжо). Капаган-каган был убит в битве со стороны токуз-огузского
племени байарку в середине 716 года, и его голова была отправлена в
Чанъань. В результате этого события группа токуз-огузов, состоящая из
уйгуров, тонгра, белых си, байарку и пугу, подчинилась власти Танской
империи и была переселена в северные провинции Китая.
Что касается вопроса идентичности ираноязычных народов Танской
империи, китайские источники использовали обобщающие понятия для
обозначения их родовой принадлежности, главным из которых было «ху».
Первоначально это слово имело значение «варвары», иногда применялось к
северным народам. Позже оно стало использоваться преимущественно в
отношении к ираноязычным народам Центральной Азии. Обычно
ираноязычные народы из разных областей называли себя по названию
местности, откуда они были родом. Ираноязычные народы из разных
регионов обычно называли себя по названию своей родной местности. Это
отразилось и в их китайских именах, где первое слово часто было
сокращением названия региона, из которого происходил человек.
Среди всех ираноязычных народов, находившихся на территории Танской
империи, самую многочисленную группу составляли согдийцы. Другая
группа включала выходцев из оазисов Восточного Туркестана, таких как
хотанцы, кашгарцы и другие. Выходцы из Ирана составляли небольшую
долю ираноязычных народов и были заметны среди торговцев, оседлавшихся
в южных портовых городах Китая, особенно в Гуанчжоу.
Говоря о самых ранних контактах согдийцев с китайцами, следует
отметить, что китайцы познакомились с согдийской культурой не в Китае, а
на территории Центральной Азии. Именно здесь китайские купцы узнали их
культуру, религию и заимствовали немало слов из согдийского языка.
Наиболее интенсивными согдийско-китайские контакты стали в
древнетюркскую эпоху, когда согдийские колонии появились и на территории
Китая.
Проникая в китайский язык, иностранные лексические единицы
переформировывались в соответствии с внутренними законами его развития,
меняли звуковой состав в соответствии с его фонетической системой, если
они имели в своем составе звуки, не характерные для китайской
фонетической системы. Приведем несколько примеров заимствований.
Одним из ярких примеров является 狮 子 shīzi лев от древнеперсидского
«шир». В книге династии Хань «История Хань» упоминалось, что львы
родились на горе Вуйи (гора на западе), в древней стране в Иране. Лев
считается символом царской власти (царь зверей) и её богоданности,
храбрости, воинской силы, сильного мужского начала, благоразумия,
стойкости, твёрдости, солнца, победы, покровительства, защиты, Бога. Во
всех культурах лев — знак хранителя, защитника — прежде всего монархии,
религии и мирового порядка, борца со злом и защитника добра. В
зороастризме львы также изображались как хранители религии. Лингвисты
считают, что «лев-дракон» в «Легенде о Сыне Небесном Му» 《穆天子传》
может быть более ранним способом письма льва. В переводе
“Хуэйхуэйгуань” времен династии Мин 《回回 馆 译 语》 называется «赊
儿» shēr «шэр». Сегодня иранцы до сих пор называют льва широм.
阿月浑子 āyuèhúnzi фисташка. Фисташка – один из самых древних орехов
на земле. Люди едят их более 9000 лет. В Иране фисташку называют
«улыбающийся орех», а в Китае – «счастливый орех» 开心果 kāixīn guǒ, т.к.
свойственная зрелой фисташке приоткрытая скорлупа напоминает улыбку.
Иран по-прежнему является страной с крупнейшим экспортом фисташек. В
сборнике рассказов, легенд, медицинских и других сведений IX века 《酉阳
杂俎》2 было сказано : Аюэ 阿月 родился в Западном Королевстве. Фаньян и
Ху Чжэньцзы (фундук) 胡榛子, находятся на одном дереве, один год - лесной
орех, а второй год - Аюэ ». В другом же источнике «Компендиум
лекарственных средств» 《 本 草 纲 目 》 běncǎogāngmù имеется схожее
утверждение, процитированное высказыванием Чэнь Цзанци из династии
Тан: «Фисташка Аюэ родилась в западных странах, и фундук - это то же
дерево, однолетнийфундук, а двухлетний - фисташка». Согласно изданию
“China & Iran”, название происходит от древнеперсидского «агоз ван», что
означает орех, а« ван » - разновидность дикой фисташки. Однако это
название далеко от « фисташки», и некоторые ученые полагают, что «аюэ»
может быть персидским диалектом. А вот во времена династии Юань и Мин
он назывался «бисита /да».
齐 暾 qítūn оливка. Это название было упомянуто в сборнике рассказов,
легенд, медицинских и других сведений IX века 《 酉 阳 杂 俎 》 : “Дерево
Цитунь родилось в Персии, но также и в Византийской Империи. Дерево
имеет двадцать три чжана1 , кожица синяя и белая, а цветы похожи на
помело. Семена похожи на карамболу. Они созревают в мае. Жители
западных регионов выжимают из них масло, чтобы приготовить пирожные,
как это используется в Китае.” В Иране до сих пор оливки называют
“зайтун”.
菠 菜 bōcài шпинат. В древности также известный как персидская трава и
шпинат. Его начали культивировать в Иране 2000 лет назад. Позже он
распространился по Северной Африке и Испании. Согласно Ван Пу 王 溥
«Тан Хуйяо» “唐 会 要” было записано, что «Во времена Тайцзуна3 , из
Непала привезли шпинат 菠薐菜 bōléngcài , который был красного и синего
цвета и действительно был похож на трибулус террестрис4 .”
Приготовленный шпинат был хорош для еды. Шпинат начали выращивать в
Китае во времена династии Тан. То есть легендарное растение, обладающее
большим количеством полезных свойств для организма человека, в Китай
был доставлен из Непала примерно в 7 веке, чья история уходит корнями в
древнюю и таинственную Персию. Ведь не зря первый иероглиф 菠 bō
имеется также в слове “Персия” 波斯 bōsī. Наконец, есть утверждение, что
английское название шпината “spinach” также происходит от персидского
«исфенадж».
古丽 gǔlì Гули: общее название на тюркском языке, от персидского, означает
“цветок” “гуль”. В разных тюркских языках значение немного отличается.
Например, по-уйгурски это относится к цветам в целом, а по-турецки - к
розам. В Центральной Азии произносят как Гуля, что является
уменьшительно-ласкательной формой женских имён тюркского
происхождения с компонентом гуль «цветок»: Гульмира, Гульнара, Гульфия,
Гульноза и другие..
Из вышеперечисленной информации можно сделать вывод, что торговцы и
выходцы из Персии, находившиеся в южных портовых городах Китая,
вероятно, вносили вклад в обмен культурными и языковыми элементами
между Персией и Китаем. Возможно, они привозили с собой растения и
приправы из Персии, которые обогащали плодородную землю Китая и
вносили разнообразие в пищевую культуру местного населения. Такие
культурные контакты и обмены между различными народами могли привести
к взаимному влиянию на лексический состав языка.
В середине VI в. тюрки распространили свою власть на культурные районы
Центральной Азии, в том числе на Согдиану. Установление политического
господства тюрков на обширной территории Внутренней Азии,
простиравшейся на востоке до современной Манчжурии, на западе – до реки
Итиль (Волги), на севере – до Алтая, на юге – до Амударьи, создало
чрезвычайно благоприятные условия для деятельности согдийских купцов,
подданных тюрков. Тюркское господство обеспечивало безопасность
передвижения согдийских торговцев по Великому Шелковому пути и
способствовало их проникновению в Китай. Будучи искусными
земледельцами и торговцами, носителям культуры и проповедниками разных
религий, согдийцы приобрели большое влияние в тюркском обществе. Уже в
первые годы существования Тюркского каганата согдийцы привлекались
тюркскими правителями к дипломатическим контактам с соседними
странами, используя их 130 искусство вести переговоры и умение находить
общий язык. Не случайно первым послом тюрков в Китай в 545 г. был
согдиец из Ганьсу.
Согдийцы и жители восточно-туркестанских оазисов отличали друг друга
и даже противопоставляли себя друг другу. Об этом свидетельствует эпизод,
связанный с попыткой двора помирить двух враждующих генералов
смешанного тюрко-иранского происхождения Ань Лушаня и Гэшу Ханя.
Рассказывают, что Ань Лушань призвал к примирению, ссылаясь на то, что
оба они имеют хуское происхождение. Однако Гэ Шухань дерзко ответил, что
между ними не может быть ничего общего, поскольку его мать была родом из
Хотана, в то время, как отец Ань Лушаня был ху (согдийцем). Хотя различие
между жителями Хотана и согдийцами в этой истории было преувеличено,
тем не менее оно было достаточно значительным и могло подчеркиваться при
необходимости. Заслуживает внимания наличие в согдийской среде большой
группы выходцев из Тюркского и Уйгурского каганатов, тесно связанных с
тюрками, самоидентификация которых была нечетко выраженной. Эта часть
согдийцев была тесно инкорпорирована в тюркскую среду и тюркизирована.
Эти согдийцы хорошо владели тюркским языком, селились в Китае рядом с
тюрками. В эпоху Уйгурского каганата они также находились в тесных
контактах с уйгурами, жившими в Танской империи или прибывавшими сюда
из степи с разными миссиями. Несколько интересных фактов тюрко-
согдийского сосуществования описаны китайскими историографами в период
миграции уйгуров в Северный Китай в 840-848 годах.
В Танской империи иноземцы, в том числе тюрки и согдийцы,
привлекались на службу в ведомство по дипломатическим отношениям
Хунлусы, которое занималось вопросами приема иноземных посланников. В
Ведомстве срединных документов (кит. Чжуншушэн) служили переводчики
из числа этих народов. Так, в 840-е г. в штате этого ведомства на службе
состояли десять переводчиков. В 843 г., когда возникла проблема уйгурских
беженцев в северном Китае, и танский двор находился в переписке с
подчинившимися уйгурами, одним из таких переводчиков был упомянутый
выше уйгур Ши Фоцин, фамилия которого указывает на его согдийские
корни. По совету министра Ли Дэюя, он не стал привлекаться в качестве
переводчика на переговорах с кыргызским посланником, учитывая вражду
между уйгурами и кыргызами. В письме к императору Ли Дэюй писал:
«После прибытия специального кыргызского посла в столицу, я боюсь, что
они будут переводить нам то, что он скажет, если оно не в пользу уйгуров, но
сразу тайно передадут то, что было сказано, другим уйгурам в столице. Я
надеюсь, что Лю Мянь и Ли Чжуншунь смогут подобрать людей, которые
способны понимать и переводить с иностранных языков, и которые не
относятся к роду уйгуров, и послать их в столицу вместе со следующим
курьером. Я надеюсь, что они смогут посоветоваться и убедиться, чтобы мы
могли избежать фальсификации и сокрытия в переводе». Это сообщение
свидетельствует о том, что даже уйгурская община Чанъани, тесно связанная
с танскими правящими кругами, не просто сохраняла этническое сознание,
отличное от ханьского, но и была чувствительной к событиям,
происходившим на родине. Если переводчик Ши Фоцин был «уйгурским»
согдийцем, то ясно, что уйгуро-согдийское сосуществование было настолько
сильным, что события в степи и поражение уйгуров волновали не только
уйгуров, живших в Чанъане, но и согдийцев, выходцев из Уйгурского
каганата.
Язык оставался важным компонентом этнического сознания тюрков и
согдийцев, живших в приграничных областях Китая. Когда танский двор
принимал на службу тюркских военачальников, обычно под их командование
приписывались тюркские отряды, поскольку возникал вопрос общения между
командиром и воинами. В 842 г., когда подчинившийся Танской империи
уйгурский принц Ормузд был назначен командующим по умиротворению
уйгуров, он просил, чтобы под его командование дали кавалерию из числа
неханьцев. Тогда под его командование были предоставлены воины из
тюрков-шато.
Если говорить о переселении тюрков-кочевников в пределы Китая, мы
можем задаться вопросом о том, как происходила адаптация кочевников к
оседло-земледельческой жизни в Китае. Кочевое общество является
самодостаточным в обеспечении себя необходимыми жизненными
продуктами и при необходимости вступает в обменные отношения с
земледельческими обществами. Адаптации кочевников в приграничных
районах Китая способствовали благоприятные условия для кочевой жизни и
ведения животноводческого хозяйства. Перед кочевниками не стоял вопрос о
переходе на оседлые формы хозяйственной жизни; они сохраняли прежний
образ жизни, но уже в условиях более тесного соприкосновения с оседло-
земледельческими сообществами. Элементы оседлой цивилизации
заимствовались кочевниками, в то время как китайцы обогащали свою
культуру за счет заимствований от кочевников.
В древнетюркскую эпоху контакты тюркских племен с Китаем
интенсифицировались. Тесные военные, политические и экономические
отношения тюрков с Китаем служили благоприятной основой для
взаимовлияния кочевой тюркской и оседло-земледельческой китайской
культур. К самым ранним примерам китайского влияния на тюрков относится
проникновение буддийского учения из Китая в Тюркский каганат в правление
Таспар-кагана, который принял буддизм под влиянием китайского монаха
Хуэй-линя. Он повелел построить буддийский храм и отправил послов за
святыми сутрами в Китай. Буддизм был принят Таспар-каганом после того,
как эта религия подверглась гонениям в Северной Чжоу в 574 году. В тот год
один из буддийских монахов возвращался из Индии в Китай, и, узнав о
преследованиях буддистов в Северной Чжоу, остался среди тюрков. Здесь
вместе с 11 другими монахами из Северной Ци он занялся переводом сутр на
древнетюркский язык. О связях тюрков с Китаем упоминается в
согдоязычной Бугутской стеле. В более позднее время тюркский буддизм
получил распространение в Турфане.
Китайское влияние на древнетюркское общество проявилось и со- 300
ставлении параллельных китайских текстов на эпиграфических камнеписных
памятниках тюрков и уйгуров. Когда в 731 г. умер Кюль-тегин, Бильге-каган
обратился к императору Сюань-цзуну с просьбой прислать мастеров и
художников для строительства храма и изготовления изображения Кюль-
тегина. Сюань-цзун согласился и исполнил его просьбу: «Император
отправил полководца Чжан Цюйи и сановника Лю Сяна с эдиктом за
государственной печатью для выражения соболезнования и принесения
жертвы. Император повелел иссечь слова [эпитафии] на каменной плите и
предписал также воздвигнуть храм и статую, а на четырех стенах храма
изобразить виды сражений. Китайские тексты составлялись мастерами из
Китая и в других случаях:известны китайские эпитафии в честь тюркских
принцесс, переведенные в свое время французским ученым Э. Шаванном.
Самый крупный письменный памятник уйгурской эпохи – Карабалгасунская
стела, созданная в 822 гг., также содержит китайский вариант, дошедший до
нас в достаточно хорошей сохранности. Создание китайского текста на этом
памятнике было связано с заключением союза между Уйгурским каганатом и
Китаем.
Что касается тюркского влияния в Китае, прежде всего, нужно сказать о
распространении тюркского языка. Из источников известно, что среди
китайцев были лица, знавшие тюркский язык. Так, китаец Лю Шицин из
Северной Ци перевел на тюркский язык Нирвану-сутру. Другой китаец У
Яньсю овладел тюркским языком во время пребывания среди тюрков в 698-
705 гг., мог петь тюркские песни и танцевать «по-варварски», скорее всего по-
согдийски (кит. ху). Знание тюркского языка было очень важным не только в
приграничных областях Китая, но и в дипломатической практике и торговых
отношениях Китая с каганатами. Значение тюркского языка осознавали в
китайском обществе, о чем можно судить из факта составления тюрко-
китайского словаря. Большую роль в китайско-тюркском культурном
взаимодействии играла тюркская община западной столицы, которая
насчитывала в период Северной Чжоу около тысячи семей, а в танское время,
после подчинения тюрков в 630 г., достигла десяти тысяч семей.
Характеристики положения и роли тюрков, живших в танской столице,
показательна история тюркского вождя Ашидэ Юаньчжэня, которого ученые
идентифицируют с сановником Тоньюкуком Юаньчжэнь получил
образование в столице, завоевал доверие при дворе, получил высокую
должность в наместничестве Шаньюй, а в 681 г. присоединился к восстанию
Кутлуга, возродившего Тюркский каганат. Примечательны комментарии
китайских историографов в отношении служивших при дворе иноземцев,
появившиеся в связи с историей Ашидэ Юаньчжэня: “Во время пребывания
при дворе они все изучили китайские законы и установления, а когда они
вернулись назад, то нанесли ущерб нашей пограничной области”, “они
изучают наши победы и поражения по картам и историческим трудам и
узнают о трудно или легко проходимых местах в горах и на реках. Хотя наше
государство славится тем, что цивилизует варваров, но сыновья волков
неблагодарны, впоследствии они стараются причинить нам вред”.
Однако китайцам тоже нравилась тюркская культура, один из танских
принцев крови Ли Чэнцян еще в юном возрасте любил говорить по-тюркски и
одеваться в тюркскую одежду. Он старался быть похожим на тюрков и
приказал поставить шатер с волчьим знаменем и другими атрибутами. Среди
знатных китайцев также было модно носить одежду, сшитую по тюркскому
образцу. Известный танский поэт Бо Цзюйи (772-846 гг.) также увлекался
тюркской культурой и в холодную зимнюю погоду мог жить в войлочном
шатре, установленном во дворе. Тюркский шатер он воспел в своем
стихотворении «Голубой войлочный шатер».
Были случаи когда китайцы, по той или иной причине оказывались на
территории каганата. Одну из групп китайцев в каганате составляли
военнопленные. Из истории Тюркского каганата известно, что часть
военнопленных китайцев создавали на территории каганата «ремесленно-
земледельческие слободы, население которых работало на своих хозяев».
Союзнический характер отношений с Танской империей исключал
возможность пополнения китайской общины Уйгурского каганата за счет
военнопленных, как это было во время тюрков. Однако число китайцев-рабов
в уйгурском обществе пополнялось за счет другой категории китайцев,
составлявших военную добычу уйгурских войск во время походов в Китай.
Китайские историографы неоднократно сообщают о том, что по
договоренности с танской династией уйгуры, оказывавшие ей военную
помощь в войне с повстанцами, увозили из Китая не только драгоценности,
но и «юношей и девушек». Китайские работники и мастера привлекались
уйгурами при строительстве городов. Уйгурское градостроительство в
Монголии формировалось под влиянием среднеазиатской иранской
градостроительной культуры и получило довольно большое развитие.
Достаточно сказать, что только в периферийной части каганата, каковой
являлась территория нынешней Тувы, археологами обнаружены развалины 15
городищ и одного наблюдательного пункта, сооруженных при уйгурах. В
городищах сохранились следы земледельческой культуры. При этом среди
прочих предметов обнаружены обломки танского фарфора и остатки танского
плуга.
Большую роль во взаимоотношениях двух стран играли династийные
браки (кит. хэцинь). В практике заключения династийных браков в Китае
обычным было выдавать за правителей других стран дочерей не императора,
а его родственников, произведя их в ранг принцесс. Уйгурским правителям
трижды выдавались настоящие принцессы, дочери танских императоров, что
свидетельствовало об уровне двухсторонних отношений и отражало
могущество уйгуров и слабость Срединного государства. Китайские
принцессы, выдававшиеся замуж за иноземных правителей, обычно увозила с
собой многочисленную свиту, и жили в китайском окружении. Они
становились не только проводниками китайской политики в отношении
«варваров», но и источником распространения китайской культуры. В период
Уйгурского каганата между уйгурами и императорским домом династийный
брак заключался трижды.
Возвращаясь к вопросу о китайском языке, следует заметить, что им
владели большинство уйгурских купцов, занимавшихся торговыми
операциями с Китаем. Владевших китайским языком людей было немало при
каганском дворе. Кроме упоминавшихся дочерей Пугу Хуайэня – уйгурских
катун, которые получили воспитание в танской столице, при дворе Бёгю-
кагана служили их братья, которые вернулись в степь из Китая в 765 г., после
смерти отца. Один из них впоследствии получил высокий титул ябгу, а его
дочь стала второй женой кагана Таласа (Долосы) и принимала участие в
перевороте в Ордубалыке в 790 г.. Среди приближенных каганов могли быть
и китайцы, о чем свидетельствует прибытие в Чанъань в 792 г. уйгурского
посланника ханьского происхождения по имени Яглакар Лин. Следует
заметить, что культурное влияние китайцев на кочевников Центральной Азии,
в том числе уйгуров, в научной литературе зачастую преувеличивается. Так,
например, существует мнение о китайском происхождении календаря,
основанного на 12-летнем животном цикле, сторонником которого является
Л. Базен. Это мнение, однако, оспаривается другими исследователями,
которые полагают, что эта система летоисчисления была заимствована,
наоборот, китайцами у кочевников Центральной Азии.
 Несомненным является, однако, наличие китайского влияния на
титулатуру тюрков и уйгуров (огузов). Из древнетюркских титулов
китайского происхождения, прежде всего, следует сказать о титуле тутук,
часто упоминаемом в древнетюркских рунических текстах. История этого
титула подробно рассмотрена венгерским востоковедом И. Эчеди. В Китае
должность дуду, от которого происходит тюркский титул тутук, была впервые
установлена императором вэйской династии Вэнь-ди в 222 году.
Первоначально в обязанность дуду входило осуществление надзора над
военными делами в одной или нескольких провинциях. Функции дуду
менялись неоднократно в последующие эпохи. Во второй половине
существования Танской 311 империи должность дуду была упразднена,
однако она продолжала употребляться в письменной традиции (например, в
эпитафиях). Восстановление этой должности произошло лишь после падения
танской династии. По мнению И. Эчеди, титул дуду был заимствован
древними тюрками ранее 558 г., возможно даже их предшественниками
жуаньжуанями. Среди токуз-огузских племен эта должность впервые была
введена в 647 г., когда они подчинились танским властям, и на их территории
было проведено административное районирование. Как показали
исследования М. Мори, тутукства (кит. дудуфу) были созданы на землях тех
токуз-огузских племен, которые возглавлялись эльтеберами (кит. сылифа), в
то время как для более мелких племен во главе с иркинами (кит. сыцзинь)
были учреждены округа (кит. чжоу). Китайское влияние на аппарат
управления уйгуров выразилось также в заимствовании таких титулов, как
чигши, сыма, тай сенгун. Первый из этих титулов (чигши) восходит к
древнему китайскому титулу цэши, существовавшему еще во II в., в эпоху
правления ханьской династии. В VII – начале VIII вв., как считает И. Эчеди,
он был заимствован древними тюрками. В тюркский язык он попал в своем
первоначальном значении «губернатор провинции/округа (чжоу)». В
китайской версии Карабалгасунской трилингвы чигши называется в перечне
высокопоставленных лиц («тутуки, чигши, внутренние и внешние
министры»). Титул чигши зафиксирован также в Терхинской надписи в
именах подчиненных уйгурами вождей племен (Кутлуг-чигши, Канчу Алп-
бильге-чигши). Титул сыма восходит к китайской должности «старшего
управляющего», ведавшего военными делами. Введение должности сыма у
уйгуров относится ко времени правления Тумиду, основателя Первого
Уйгурского каганата (647 г.). Китайское происхождение имеют также
тюркские титулы сенгун (генерал) и тай сенгун (великий генерал).
 Большой успех в Китае при Тан имели проповедники манихейской
религии, возникшей в III в. в Персии и названной так по имени её пророка
Мани. Манихейство представляло сочетание элементов зороастризма,
иудаизма, христианства и буддизма. Спасаясь от репрессий правившей в
Персии династии Сасанидов, многие манихеи бежали на восток в Китай. К
концу VII в. относятся первые следы их миссионерской деятельности в
Чаньани. Манихейство лучше других пришлых религий смогло
приспособиться к условиям «Срединной империи». Манихеи прибегали к
заимствованиям из буддизма в таких размерах, что буддисты и даже
императорские эдикты представляли их людьми, которые обманывали народ,
прикрываясь именем Будды. Из даосизма «сыновья Мани» переняли легенду
о «превращении варваров», согласно которой основоположник
даосизма Лаоцзы, уйдя на запад, положил начало манихейской вере. Часть
манихейской литературы даже вошла в даосский канон.
При династии Тан и при следующей династии Сун (960—1279)
мусульмане употребляли в своих общинах арабский язык не только в качестве
литургического, но также в качестве языка повседневного общения. В
юаньский период при сохранении арабского языка в литургическом обиходе
на смену ему в каждодневной жизни мусульман пришел персидский . Тогда
же, в эпоху Юань, в монгольской столице Даду (современный Пекин) была
создана арабографичная система для записи китайских слов, которая
называлась исытифэй. Этимология этого, по-видимому, персидского слова
так и не была установлена ни китайскими, ни персидскими исследователями.
При следующей династии Мин (1368—1644), сменившей монгольскую
Юань, роль персидского языка была по-прежнему очень велика, но в этот
период разные по своему происхождению группы мусульман уже перешли на
китайский в качестве родного языка. Тогда же ислам в значительной степени
попал под влияние китайских представлений о тексте и китайских учений,
прежде всего конфуцианства, с помощью которого «объясняли [понятия]
ислама», но также буддизма и даосизма. Для «китаизации» исламских
терминов мусульмане изобретали кальки-переводы и заимствовали уже
существовавшие конфуцианские, буддийские и даосские термины. В качестве
примера таких терминов можно привести используемое мусульманами слово
тяньтан «рай» (букв. «небесный зал»), некогда изобретенное при переводе
буддийских источников для соответствующего понятия. В современном
Китае практически все те мусульмане, которые до сих пор в той или иной
степени сохраняют свои исконные языки, сосредоточены в ареале Великого
шелкового пути на северо-западе страны. Три группы сравнительно ранних
переселенцев монгольской эпохи обитают главным образом в провинциях
Цинхай (тюрки-салары ) и Ганьсу (монголоязычные баоани и дунсяны).
После присоединения к Китаю во второй половине XVIII в. Восточного
Туркестана — современного Синьцзян-Уйгурского АР — в составе Китая
оказались еще несколько исламских народов — ряд тюркоязычных и
небольшие ираноязычные группы, объединенные в списке народов КНР как
таджики.
Современными китайскими мусульманами знание персидского языка уже
утрачено, причем не только простыми людьми, но и духовенством. Тем не
менее персидские фонетические заимствования — наряду с арабскими,
которые, возможно, частично попали в китайский язык через тот же
персидский — по-прежнему употребляются как в устной, так и в письменной
речи. К таким заимствованиям относится, в частности, само слово ахун,
которое происходит от персидского аhund «учитель, мулла». Иногда
персидские фонетические варианты существуют параллельно с арабскими
или с заимствованиями-кальками, ср. для слова «аллах» — калька чжэньчжу
«истинный владыка», аньла от арабского Allаh и худа от персидского Khudа.
В упомянутом выше списке фонетических заимствований, которые
употребляют хуэйцзу северо-западного Китая, содержится в общей
сложности 49 персидских слов. Персидские заимствования и, более того,
персидские буквы, используемые наряду с арабскими, можно обнаружить
также в текстах на китайском языке в особой арабографичной системе
сяоцзин. Скорее всего, она возникла — так же, как упомянутая выше
исытифэй — в эпоху Юань, но не в столице Даду (Пекине), а в ареале
Великого шелкового пути.
Интересна роль иранских народов в Китае во время правления
монгольских завоевателей, в эпоху Юань (XIII–XIV вв.). В это время
представители иранских народов – таджики и персы, исповедующие ислам, и
асы – православные христиане, выходцы с Кавказа, возможно предки
современных осетин, пришедшие в Китай с монголами, стали важным
элементом в системе владычества монголов в Китае на протяжении почти
двух столетий, проявив себя в экономической, политической, военной и
культурной сферах. Достаточно сказать, что язык Ирана – фарси стал в Китае
под властью монголов одним из государственных языков наряду с
монгольским и китайским. Большинство мусульман, живших в Китае при
Юань, пользовались фарси, поскольку среди них преобладали представители
иранских народов – таджики и персы. Следами культурного влияния фарси
являются некоторые слова, заимствованные китайцами в эпоху Юань,
например: баг, бах – сад, дашимань, данишманд – мусульманский
священнослужитель, делемиши (деэрвиши, деэрмиши) – дервиш, отшельник,
намасы – намаз, мусульманский обряд, молитва. Хотя некоторые эти термины
пришли в фарси из арабского, но в китайский язык они проникли через фарси
в юаньское время. Таким словом, например, является хачжи (хаджи) –
паломник. В «Юань-ши» («Истории династии Юань»), китайском источнике
XIV в., в разделе «Тянь-вэнь» («Астрономия») приборы по астрономии носят
персидские названия. Подтверждение высокого статуса языка фарси как
официального, можно найти на так называемых пайцзах – особых знаках
отличия, символах государственной власти, которыми обладали юаньские
должностные лица.
Действительно, персы внесли значительный вклад в развитие и
применение военной техники монгольскими войсками. Они были опытными
мастерами артиллерии и специалистами в создании осадных орудий, которые
стали ключевым фактором в победе монголов над китайской империей Сун.
По просьбе Хубилай-хана, Ильхан Абага, правитель Ирана и родственник
Чингизид, отправил в юаньский двор специалистов персов, таких как Исмаил
и Ала-ад-Дин, которые умели создавать мощные осадные орудия. Они
разработали большое осадное орудие, известное как "да-пао", и испытали его
перед Хубилай-ханом.
В 1272 году это орудие было применено против крепостных стен города
Сянъяна. Его огромная мощь привела к панике и сдаче города. Такие события
были зафиксированы в "Юань-ши" в тексте биографии Исмаила, где также
описывается конструкция этого осадного орудия. В 1283 году в империи
Юань было создано специальное управление, которое отвечало за обучение и
управление артиллеристами и мастерами по изготовлению мусульманских
осадных орудий. На протяжении истории этого управления его руководили
мусульмане с именами Абу Бакр, Ибрагим, Хасан и Якуб. Это
свидетельствует о важной роли мусульман в развитии и применении
артиллерии в империи Юань. В военной сфере империи Юань –
монгольского государства в Китае заметную роль сыграли и другие иранцы –
асы, православные и выходцы с Кавказа. Все асы, служившие монголам в
Китае, были в первую очередь военными деятелями, а также дипломатами и
государственными чиновниками. В «Юань-ши» приводятся биографии
высокопоставленных асов в окружении монгольских правителей Китая,
большинство их являлись военачальниками императорской юаньской
гвардии. Китайские источники сообщают, что на монгольской службе в
Китае, в основном в императорской гвардии, находилось 10 тысяч асов. В
1286 г. была официально учреждена гвардия асов. Асы сражались при
Хубилай-хане против империи Сун в Китае и в междоусобных войнах
Чингизидов. В 1335 г. гвардия асов сыграла главную роль в упрочении власти
Тогонтимура, последнего императора династии Юань, когда разгромила
противоборствующие с ним части юаньской гвардии [
Без учёта роли и влияния иранских народов Средней Азии и Персидского
залива будет неполным освещение культурных и торговых, на суше и на
море, контактов монголов и китайцев с другими народами, поскольку
посредниками на сухопутных трассах Великого Шёлкового пути между
цивилизациями Ближнего и Дальнего Востока были в XII–XIV вв. таджики, а
на море персы и арабы. После распада единой империи монголов в 1260 г. и
начала войн между Юаньской державой и Улусом Чагатаидов – государством
монголов в Средней Азии, Великий Шёлковый путь приходит в упадок и
торговля смещается на морские пути, на перекрёстках которых в городах
южного Китая процветали колонии мусульман, в основном арабов и персов, в
чьих руках с XII в. находилась заграничная торговля Китая. Монголы во
многом обязаны мусульманам своей победой над китайской империей Сун.
Особенно заметную роль в этом сыграл переход на их сторону начальника
китайской таможни в Цюаньчжоу, владельца сотен кораблей Пу Шоугэна,
который был персом по происхождению. Вплоть до 80-х гг. XIII в., теперь
уже при монгольском владычестве, как и раньше в 40-х гг. при Сун, Пу
Шоугэн ведал заморской торговлей империи Юань со странами бассейнов
Тихого и Индийского океанов.
Говоря о культурном влиянии мусульманских иранских народов –
таджиков и персов в Китае того времени, следует упомянуть исламизацию
северо-запада Китая в результате деятельности правящего там монгола
Ананда – потомка Чингиз-хана, принявшего мусульманство, «который учил
Коран и хорошо пишет по-тазикски» (т.е. по-таджикски или среднеазиатском
варианте фарси. – А.К.), обратившего с 1279 по 1307 гг. в ислам, при
содействии местных мусульманских общин, 150 тысяч подчинённых ему
монгольских воинов и обитавших здесь тангутов, китайцев и тюрков.
Итогом стало формирование нового мусульманского этноса – хуэй,
говорящих по-китайски, но считающими себя и поныне отличным от
китайцев народом (Это признаётся официально современным китайским
государством, предоставившим им национально-территориальную
автономию в рамках КНР – Нинся-Хуэйский автономный район.), известных
в Центральной Азии как дунгане, в этногенезе которых первостепенна роль
монгольского государства, но есть и иранское влияние.

Заключение
Ирано- и тюркоязычные народы Средней Азии, участвуя в монгольских
завоеваниях других стран, в том числе и Китая, оставались там в качестве
монгольских управляющих, их основной военной и политической силой,
ассимилировались с многочисленными народами на местах. Этому
способствовала политика монгольских завоевателей, которые покорили такие
страны с вековыми културными традициями и развитым земледелием, как
держава Хорезм-шахов, уйгуров, империя чжурчжэней Цзинь, китайская
империя Сун. Поскольку монголы находились на более низкой ступени
развития по сравнению с этими странами, они не могли управлять сами и
привлекали к управлению завоеванными странами представителей
покоренных ими народов. Привлечению выходцев из тюркских и иранских
народов на монгольскую службу способствовало и то обстоятельство, что они
еще в домонгольский период стояли во главе местных государств с оседло-
земледельческим укладом в различных районах Средней Азии. Их роль
проявилась после создания империи Юань — монгольского государства в
Китае. Формирование аппарата управления могло основываться либо на
китайских кадрах чиновников, либо на иноземных для Китая элементах, так
называемых «сэму», в состав которых вошли представители среднеазиатского
мусульманского купечества — персы и таджики, уйгуры, киреиты, найманы,
онгуты, асы, арабы, тангуты, а также кыпчаки, канглы, карлуки, аргыны.
Мирное сосуществование тюрков и китайцев приносило выгоды не
только для обеих сторон, но и для всего региона в политическом и
экономическом отношении. Китай и тюрки выступали залогом и гарантом
стабильных отношений на территории Центральной Азии, регулировавших
все внешнеполитические контакты в регионе. Это условие соблюдалось при
равновесии сил между кочевниками и Китаем либо при условии
определенных договоренностей между ними. При этом они представляли
друг для друга устойчивый взаимовыгодный интерес на протяжении всей
истории их взаимоотношений. Тюрки поставляли Китаю лошадей, играли
важную посредническую роль в торговых операциях на Великом шелковом
пути и сохраняли спокойную и безопасную обстановку на северных
пограничных территориях, сдерживая огромное количество конкурирующих
между собой племен, в любой момент готовых обрушиться на Китай. Китай
представлял для тюрков многомиллионный рынок сбыта товаров с Запада и
являлся источником шелка.
Брачные союзы между китайцами и тюрками способствовали
взаимопроникновению и сближению двух культур на уровне элит. Подобную
практику кочевники и китайцы начали применять еще в древности, во
времена кочевых хунну и династии Хань. Она способствовала улучшению
двусторонних отношений и поэтому успешно применялась в позднее время.
Также по Шелковому пути из Персии в Поднебесную везли растения и
приправы, тем самым обогащая не только плодородную землю Китая, но и
пополняли лексический состав языка. В данном реферате была произведена
попытка исследования семантического и историко-культурного значения
взаимодействия народов, благодаря которым можно пополнить свои знания в
лингвистике и культуре Азии.
 Список литературы

1. Дана Камилла «Влияние персидской культуры на лексику

китайского языка в период великого шелкового пути»
2. А.Ш.Кадырбаев «Тюрки и Иранцы в Танской империи»
3. А.К.Камалов «Тюрки и Иранцы в Танской империи»
4. Бураев 2016 – Бураев А.И. Древние тюрки Монголии
5. Шефер 1981 – Шефер Э. Золотые персики Самарканда. Книга о
чужеземных диковинках в империи Тан.
6. Bekwith 1991 – Bekwith C. The Impact of the Horse and Silk Trade on
the Economics of T’ang China and the Uighur Empire
7. Abramson 2008 – Abramson M. S. Ethnic Identity in Tang China.
Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2008.