Young Generation of The Russian Emigration in Belgium Brancart

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
имени А.С. ПУШКИНА
СЕМЬЯ И ДЕТСТВО В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ:

ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
В ДВУХ ТОМАХ
ТОМ 2
Материалы международной научной конференции,

6–8 апреля 2023 г., Санкт-Петербург
(текстовое электронное издание)
© Авторы, 2023 ISBN 978-5-8290-2096-5 (т. 2)

© Ленинградский государственный ISBN 978-5-8290-2094-1
университет (ЛГУ)
имени А. С. Пушкина, 2023
PUSHKIN LENINGRAD STATE UNIVERSITY
FAMILY AND CHILDHOOD IN EVERYDAY LIFE:

HISTORY AND MODERNITY
IN TWO VOLUMES
VOLUME 2
Materials of the international scientific conference,

April 6–8, 2023, St. Petersburg
(Electronic Publication)
© Authors, 2023 ISBN 978-5-8290-2096-5 (Vol. 2)

© Pushkin Leningrad State University, 2023 ISBN 978-5-8290-2094-1
УДК 94(470):316.728:316.356.2
ББК 63.3(2)-75я431
Редакционная коллегия:
доктор исторических наук, профессор В.А. Веременко (отв. ред.),
кандидат исторических наук, доцент В.О. Левашко,
кандидат филологических наук С.В. Степанов,
А.Е. Жукова,
О.А. Семёнова
Семья и детство в повседневной жизни: история и современность:

материалы международной научной конференции, 6–8 апреля 2023 г. / ответ-
ственный редактор В.А. Веременко: в 2 томах. – Т. 2. – Санкт-Петербург: ЛГУ
имени А.С. Пушкина, 2023. – 1 CD-ROM. – Загл. с титул. экрана. – Текст:
электронный.
ISBN 978-5-8290-2096-5 (т. 2)
ISBN 978-5-8290-2094-1
В сборнике представлены статьи по актуальным вопросам историографии

и источниковедения истории повседневности; роли семьи в повседневной жизни
населения России; проблемам военной и экстремальной повседневности; обще-
ственного и семейного воспитания; санитарии, гигиены, здоровьесбережения;
национально-конфессиональных особенностей социализации; личности в исто-
рии повседневности и др.
Издание адресовано широкому кругу специалистов в области истории и со-
циальных наук.
Издано при поддержке гранта

Российского научного фонда № 22-18-00421
URL: https://rscf.ru/project/22-18-00421/
Минимальные системные требования:

ПК (AMD, Intel, 1,5 ГГц); Windows 7/8/10; 2 Гб; 500 Мб; CD-ROM;
Adobe Acrobat Reader
UDC 94(470):316.728:316.356.2
Editorial Board:
V.A. Veremenko, Professor, Doctor of Historical Sciences (editor-in-chief),
V.O. Levashko, Associate Professor, Candidate of Historical Sciences,
S.V. Stepanov, Candidate of Philological Sciences,
А.Е. Zhukova,
O.A. Semyonova
Family and Childhood in Everyday life: History and modernity: materials of

the international scientific conference, April 6–8, 2023 / executive editor
V.A. Veremenko: in 2 volumes. – Vol. 2. – St. Petersburg: Pushkin Leningrad State
University, 2023. – 1 CD-ROM. – Title from the title page. – Text: electronic.
ISBN 978-5-8290-2096-5 (Vol. 2)
ISBN 978-5-8290-2094-1
The conference proceedings include articles on topical issues of historiography

and source studies of the history of everyday life; the role of the family in the daily life
of the Russian population; problems of military and extreme of everyday life; social
and family education; sanitation, hygiene, health protection; national and confessional
features of socialization; personality in the history of everyday life, etc.
The book is addressed to a wide range of specialists in the field of history and
social sciences.
Published with the support

by Russian Science Foundation, project No. 22-18-00421
Minimum system requirements:

PC (AMD, Intel, 1,5 ГГц); Windows 7/8/10; 2 Гб; 500 Мб; CD-ROM;
Adobe Acrobat Reader
Электронное научное издание
Программное обеспечение, использованное для подготовки издания:

MS Office, Adobe Acrobat DC
Редактор Л. М. Григорьева, С. К. Довбышенко

Техническая обработка Н. П. Никитина
Подписано к использованию: 30.03.2023

Заказ № 1861
Тираж 100 экз.
Объем издания: 2,9 МБ
1 CD-ROM
______________________________________________________
Ленинградский государственный университет имени А. С. Пушкина
196605, Санкт-Петербург, г. Пушкин, Петербургское шоссе, 10
www.lengu.ru; pushkin@lengu.ru: тел. +7 (812) 451-91-76
Содержание
ОБЩЕСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ
Н.С. Нижник
Призрение детей, оставшихся без попечения родителей:
создание систем выживания и социализации ....................................................................16
Б.М. Романов
Подготовка квалифицированных крестьянских кадров в помещичьих имениях
Смоленщины в контексте эволюции сельского хозяйства и промышленности
дореформенной России (1830–1850-е гг.)..........................................................................20
Д.А. Мельникова
Уткинская низшая сельскохозяйственная школа
(последняя четверть XIX – начало XX в.) .........................................................................25
Е.С. Глибина
Детские дошкольные учреждения различных типов в России
второй половины XIX – начала XX в. ................................................................................30
О.А. Чистова
Профессиональные учебные заведения г. Череповца и г. Вологды
во второй половине XIX в. ..................................................................................................35
Е.Н. Абдрахманова
Дисциплинарные нарушения учениц Оренбургской женской гимназии
в 1868–1876 гг. ......................................................................................................................40
Л.А. Дашкевич
Сиротское детство (по материалам Верх-Исетского
сиротско-воспитательного дома имени С.А. Петрова) ....................................................45
С.Н. Брежнева
Опыт работы первого детского приюта в Туркестане
во второй половине XIX – начале XX в.
(на примере Семиреченского попечительства) .................................................................50
Т.А. Кискидосова
«Приготовить полезных гражданок, а не золотошвеек»:
женские училища в Енисейской губернии во второй половине XIX в. .........................56
И.В. Макарова
Воспитание и обучение детей в Саратовском учебно-заработном доме
под покровительством братства Святого Креста
во второй половине XIX – начале XX в. ............................................................................62
О.А. Юничева
Организация деятельности детских исправительных учреждений
(на примере Санкт-Петербурга и Санкт-Петербургской губернии) ...............................66
А.А. Журавлёв
Столичное купеческое общество с заботой
об учащихся Петровского коммерческого училища ........................................................70
Т.В. Волгина
Детские праздники в начале XX в. на примере уездного города Царицын ...................75
6
В.В. Карпова
Кинофильмы как средство обучения в восприятии педагогов
и учащихся в России в начале ХХ в. ..................................................................................80
В.В. Слискова
«Может быть Вам понадобятся эти скромные наброски»:
портреты беспризорников лечебно-воспитательной колонии
Института дефективного ребенка (1919–1924) .................................................................86
В.М. Курмышов, В.А. Рыбицкий
Малая Октябрьская детская железная дорога
как перспективный инструмент обучения .........................................................................89
САНИТАРИЯ, ГИГИЕНА, ЗДОРОВЬЕСБЕРЕЖЕНИЕ
А.В. Фролова
Образ больного ребенка в творчестве художников-передвижников
в контексте антропологии инвалидности: взгляд антрополога .......................................94
А.Г. Уманская
Борьба с детскими заболеваниями в Туркестанском генерал-губернаторстве
во второй половине XIX в. ..................................................................................................98
И.В. Синова
Быт, питание и гигиена воспитанников земледельческой колонии
для несовершеннолетних правонарушителей в Санкт-Петербурге
в конце XIX – начале XX в. ...............................................................................................103
Т.А. Катцина
Организация питания воспитанников земледельческих колоний
и ремесленных приютов в Сибири начала ХХ в. ............................................................107
В.А. Веременко
Организация питания младенцев в столичных
дворянско-интеллигентных семьях России
во второй половине XIX – начале ХХ в. ..........................................................................111
А.А. Кальсина
Причины детской смертности в Красноуфимском уезде Пермской губернии
в начале ХХ в. (исследование земского врача М. Мизерова) ........................................115
С.В. Зайцева
Детская гигиена на Первой Всероссийской гигиенической выставке
в Санкт-Петербурге в 1893 г. ............................................................................................119
А.Д. Губарева
Роль учителя в борьбе со школьным алкоголизмом в учебных заведениях
дореволюционной России в конце XIX – начале XX в. ................................................125
К.А. Тишкина
Детские летние площадки в Енисейской губернии в 1919 г. .........................................128
Е.В. Жбанкова
К вопросу о воспитательных практиках первой трети ХХ в.:
формирование гармонически развитой личности ...........................................................132
С.Н. Филимончик
Охрана здоровья детей в Карелии в 1930-е гг. ................................................................135
7
НАЦИОНАЛЬНО-КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ
ОСОБЕННОСТИ СОЦИАЛИЗАЦИИ
О.В. Розина
Традиции семейного воспитания в иудаизме, христианстве, исламе:
общее и особенное .............................................................................................................141
З.З. Мухина
Социокультурный императив детства в традиционном крестьянском социуме
(вторая половина XIX – начало ХХ в.) ............................................................................146
Е.В. Годовова
Социализация девочек в казачьем обществе
(вторая половина ХIХ – начало ХХ в.) ............................................................................151
Е.Ф. Фурсова
Воспитательные практики и условия жизни детей
в семьях сибирских старообрядцев-поморцев (первая половина XX в.) .....................156
Д.А. Бранкарт
Формирование системы сохранения культурной идентичности
русской молодежи в Бельгии в межвоенный период .....................................................160
Н.Л. Крылова
Роль бабушек и дедушек в «смешанной» семье (афро-русский прецедент) ................166
Е.А. Сорокина
Воспитание и образование как ресурс развития. Шведский опыт ................................171
Е.Л. Яковлева
Отношение к ребенку в традиционной татарской культуре ..........................................176
СЕМЕЙНОЕ ВОСПИТАНИЕ.
ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ
А.В. Белова
Отношение бабушек и дедушек к внучкам в российских дворянских семьях
в конце XVIII – первой половине XIX в. .........................................................................181
Т.В. Бессонова
Детство в жизненном цикле казанских мещан первой половины XIX в......................186
Н.В. Константинова
Особенности семейного обучения детей в XIX в.
(на материале травелога А.И. Ишимовой
«Каникулы 1844 года, или Поездка в Москву») .............................................................192
Е.П. Пирогова
Практики провинциального дворянства в воспитании детей раннего возраста
(из семейной переписки 1830–1840-х гг.) ........................................................................195
А.Ю. Федотова
Петр Христофорович Куприянов: «властитель дум»
(частный пример роли дяди и отца в воспитании девушек
второй половины XIX в.) ...................................................................................................201
М.С. Трегубова
Отцы-дворяне второй половины XIX – начала XX в. ....................................................206
8
Ю.В. Сутула
Некоторые инновационные достижения науки и техники
в помощь родителям в конце XIX – начале XX в. ..........................................................212
О.Н. Яхно
Конструируя детство эпохи модерна:
поиск новых подходов к воспитанию и образованию ....................................................217
Е.В. Бурлуцкая
«У меня игрушек много…». Предметный мир детской досуговой повседневности
на рубеже XIX–XX вв. по материалам периодических изданий ..................................222
Т.Ю. Шестова
Приемный сын и воспитанники Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой ...............228
Е.В. Пчелов
Научные отцы и дети: историческая генеалогия на службе истории науки ................233
А.Б. Лярский
Самоубийство Циолковского. Смерть сына в жизни ученого .......................................238
М.Э. Смолевицкая
Академик С.А. Лебедев. Художник Т.А. Маврина. Две судьбы.
Воспитание в семье, успехи в профессии ........................................................................244
Т.Н. Трофимова, В.С. Трофимова
Дети математиков – супругов Д.К. и В.Н. Фаддеевых: взросление,
выбор профессии, научная карьера (по материалам устных интервью) ......................249
Н.Л. Пушкарева
Libido scientifica (воспитательные практики
в семьях российских ученых 1950–1980-гг.) ...................................................................254
Н.Д. Козлов
Повседневность сельских детей в конце 40-х – 50-х гг. ХХ в.
(по воспоминаниям детей).................................................................................................260
Н.К. Гуркина
В семье сельских учителей советского периода (по воспоминаниям детей) ...............268
Н.А. Касимова
Гендерная социализация в повседневных дворовых практиках детей
второй половины XX – первой четверти XXI в. .............................................................274
СРЕДНЕВЕКОВАЯ ПОВСЕДНЕВНОСТЬ
А.С. Новиков
«И тако оуживут, и тако творять по вся дни»: к вопросу о методологии
истории повседневности в исследовании княжеств Руси XI–XIV вв. ..........................279
В.О. Левашко, П.В. Крылов
Образ мальчика из военно-аристократического сословия
в эпической словесности X–XIII вв. .................................................................................283
М.И. Яшина
Финансовая деятельность женщин привилегированных социальных групп
в Новгороде в XI–XV вв. (по материалам берестяных грамот) .....................................291
9
С.А. Поздняков
Расселение веси на территории северо-запада Руси в X–XV вв.
(по данным письменных источников и лингвистического анализа
топонимики Северо-Западного региона России) ............................................................296
С.Н. Травкин
О начальном этапе обращения монет на северо-западе России
(Ленинградская область) ...................................................................................................301
А.С. Волков
Погост «Ольгин Крест»: от легенды к музейной коллекции .........................................305
С.Д. Верещагин
О численности и вооружении шведского войска в Невской битве ...............................309
М.С. Варнаков
Правовое положение иноземных купцов на территории Новгородской земли
в конце XII в. (по материалам «Договорной грамоты Новгорода
с Готским берегом и немецкими городами о мире, о посольских
и торговых отношениях и о суде») ...................................................................................313
И.Н. Романов
Формирование требований Устава ордена Храма и его влияние
на повседневную жизнь тамплиеров XII–XIII вв. (комментированный перевод) .......316
П.В. Крылов
«Картины святого детства». Жанна д’Арк во французском
изобразительном искусстве второй половины XIX – начала XX в...............................323
Сведения об авторах ..........................................................................................................331
10
Contents
PUBLIC EDUCATION
N.S. Nizhnik
Charity support of children left without parental care: the creation of survival
and socialization systems .....................................................................................................16
B.M. Romanov
Training of qualified peasant personnel on the landlords' estates
of the Smolensk Region in the context of the evolution of agriculture
and industry in pre-reform Russia (1830–1850s).................................................................20
D.А. Melnikova
Utkin lower agricultural school (the last quarter of the 19th –
beginning of the 20th century) .............................................................................................25
Е.S. Glibina
Children's preschool institutions of various types in Russia
in the second half of the 19th – early 20th centuries............................................................30
О.А. Chistova
Professional educational institutions of Cherepovets and Vologda
in the second half of the 19th century ..................................................................................35
E.N. Abdrakhmanova
Disciplinary violations of students of the Orenburg women's gymnasium in 1868–1876 ....... 40
L.A. Dashkevich
Orphan childhood (based on materials of the Verkh-Isetsky orphanage
named after S.A. Petrov) ......................................................................................................45
S.N. Brezhnevа
The experience of the first orphanage in Turkestan in the second half of the 19th –
early 20th century (on the example of Semirechensk guardianship) ...................................50
Т.А. Kiskidosova
"To prepare useful citizens, not embroideress in gold":
women's schools in the Yenisei province in the second half of the 19th century ................56
I.V. Makarova
Upbringing and education of children in the Saratov Educational
and Working House under the patronage of the Brotherhood of the Holy Cross
in the second half of the 19th – early 20th centuries............................................................62
O.A. Yunichevа
Organization of the activities of children's correctional institutions
in the second half of the 19th – early 20th centuries
(on the example of St. Petersburg and St. Petersburg province) ..........................................66
А.А. Zhuravlev
Capital Merchants' help to the students of the Petrovsky commercial school .....................70
Т.V. Volginа
Children's holidays at the beginning of the 20th century on the example
of the county town of Tsaritsyn............................................................................................75
V.V. Karpovа
Films as a means of teaching in the perception of teachers and students
in Russia at the beginning of the 20th century .....................................................................80
11
V.V. Sliskova
“Maybe you will need these modest sketches”: portraits of the orphan children
from the Medical and Educational Colony of the Institute
for Morally Defective Child (1919–1924) ...........................................................................86
V.M. Kurmyshov, V.A. Rybitsky
Small October Children's Railway as an advanced learning tool ........................................89
SANITATION, HYGIENE, HEALTH PROTECTION
А.V. Frolova
The image of a sick child in the works of artists of the Peredvizhniki in the context
of the anthropology of disability: the view of an anthropologist .........................................94
A.G. Umanskaya
The fight against childhood diseases in the Turkestan General Government
in the second half of the 19th century ..................................................................................98
I.V. Sinova
Life, nutrition and hygiene of the pupils of the agricultural colony
for juvenile delinquents in St. Petersburg in the late 19th – early 20th centuries ..............103
T.A. Katzina
Organization of nutrition for pupils of agricultural colonies
and craft shelters in Siberia at the beginning of the 20th century ......................................107
V.A. Veremenko
Organization of infants’ nutrition in the capital noble-intellectual families
of Russia in the second half of the 19th – early 20th centuries..........................................111
A.A. Kalsina
Causes of infant mortality in Krasnoufimsky uyezd of Perm province
at the beginning of the 20th century (research by zemstvo doctor M. Mizerov) ...............115
S.V. Zaitsevа
Children's hygiene at the First Russian Hygiene Exhibition
of 1893 in Saint-Petersburg ................................................................................................119
А.D. Gubareva
The role of teacher in the fight against school alcoholism in educational institutions
of pre-revolutionary Russia in the late 19th – early 20th centuries ...................................125
K.А. Tishkinа
Children's summer playgrounds in the Yenisei province in 1919 .....................................128
E.V. Zhbankova
On the question of educational practices of the first third of the 20th century:
formation of a harmoniously developed personality ..........................................................132
S.N. Filimonchik
Child health care in Karelia in the 1930s ...........................................................................135
NATIONAL AND CONFESSIONAL FEATURES OF SOCIALIZATION
O.V. Rosina
Traditions of family education in Judaism, Christianity, Islam:
general and special .............................................................................................................141
Z.Z. Mukhina
The socio-cultural imperative of childhood in the traditional peasant society
(second half of the 19th – early 20th century) ...................................................................146
12
E.V. Godovova
Socialization of girls in the Cossack society
(second half of the 19th – beginning of the 20th century) .............................................................151
E.F. Fursova
Educational practices and living conditions of children in families
of Siberian Old Believers coast dwellers (the first half of the 20th century).....................156
D.А. Brankart
Formation of a system for preserving the cultural identity of Russian youth
in Belgium in the interwar period ......................................................................................160
N.L. Krylova
The role of grandparents in a "mixed" family (Afro-Russian precedent) ..........................166
E.A. Sorokinа
Upbringing and education as a resource for development. Swedish experience ...............171
E.L. Yakovlevа
Attitude towards a child in traditional Tatar culture ..........................................................176
FAMILY EDUCATION. PERSONALITY IN THE HISTORY

OF EVERYDAY LIFE
А.V. Belova
The attitude of grandparents towards granddaughters in Russian noble families
in the late 18th – the first half of the 19th century .............................................................181
T.V. Bessonova
Childhood in the life cycle of Kazan townspeople in the first half of the 19th century .......... 186
N.V. Konstantinovа
Specifics of family education of children in the 19th century (on the material
of A.I. Ishimova’s travelogue “Vacation of 1844, or Trip to Moscow”) ...........................192
E.P. Pirogovа
Practices of the provincial nobility in the upbringing of early age children
(from family correspondence of the 1830s – 40s) .............................................................195
A.Yu. Fedotovа
Pyotr Khristoforovich Kupriyanov: “the ruler of thoughts”
(a particular example of the role of uncle and father in the upbringing
of girls in the second half of the 19th century) ..................................................................201
M.S. Tregubova
Noble fathers of the second half of the 19th – early 20th century .....................................206
Yu.V. Sutula
Some innovative achievements of science and technology to help parents
in the late 19th – early 20th centuries ................................................................................212
О.N. Yakhno
Constructing childhood in the modern era:
the search for new approaches to upbringing and education .............................................217
Е.V. Burlutskaya
“I have a lot of toys…”. The objective world of children’s leisure everyday life
at the turn of the 19th – 20th centuries based on periodicals’ materials ............................222
T.Yu. Shestovа
Foster son and pupils of Anna Ilyinichna Ulyanova-Elizarova .........................................228
13
E.V. Pchelov
Scientific fathers and children: Historical genealogy in the service
of the history of science .....................................................................................................233
A.B. Lyarsky
Tsiolkovsky's suicide. The death of a son in the life of a scholar ......................................238
M.E. Smolevitskaya
Academician S.A. Lebedev. Artist T.A. Mavrina. Two destinies.
Family upbringing, success in the profession ....................................................................244
T.N. Trofimova, V.S. Trofimova
Children of the mathematicians – couple D.K. and V.N. Faddeevs:
upbringing, choice of profession, scientific career (based on oral interviews)..................249
N.L. Pushkareva
Libido scientifica (educational practices in the families
of Russian scientists in 1950–1980) ...................................................................................254
N.D. Kozlov
Everyday life of rural children in the late 40s – 50s of the 20th century
(according to the children’s memoirs) ...............................................................................260
N.K. Gurkina
In the family of rural teachers of the Soviet period
(according to the children’s memoirs) ...............................................................................268
N.А. Kasimovа
Gender socialization in children’s everyday yard practices
in the second half of the 20th – first quarter of the 21st centuries .....................................274
MEDIEVAL EVERYDAY LIFE
A.S. Novikov
“And so they live, and so they do all days”: on the question of methodology
of the everyday life history in the study of the Rus’ principalities
in the 11th – 14th centuries ................................................................................................279
V.О. Levashko, P.V. Krylov
The image of a boy from the military aristocratic estate in the epic literature
of the 10th – 13th century ..................................................................................................283
M.I. Yashinа
Financial activity of women of privileged social groups in Novgorod
in the 11th – 15th centuries (based on the materials of birch bark documents) .................291
S.A. Pozdnyakov
Ves’ settlement on the territory of Rus’ North-West in the 10th – 15th centuries
(according to written sources and linguistic toponymy analysis
of the North-West Region of Russia) .................................................................................296
S.N. Travkin
About the initial stage of coin circulation in the North-West of Russia
(Leningrad region) ..............................................................................................................301
A.S. Volkov
Churchyard «Оlgin Krest»: from legend to museum collection ........................................305
S.D. Vereshchagin
About the number and armament of the Swedish army in the Neva battle .......................309
14
M.S. Varnakov
The legal status of foreign merchants on the Novgorod land’s territory at the end
of the 12th century (on the base of «Treaty of Novgorod with the Gothic Coast
and German cities on peace, on ambassadorial and trade relations and on court») ...........313
I.N. Romanov
Formation of the requirements of the Order of the Temple Charter and its influence
on the Templars’ daily life of the 12th – 13th centuries (commented translation) ............316
P.V. Krylov
"Pictures of holy childhood". Jeanne d'Arc in the French fine arts
of the second half of the 19th – early 20th centuries .........................................................323
About Authors ....................................................................................................................337
15
ОБЩЕСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ
Н.С. Нижник
Призрение детей, оставшихся без попечения родителей:

создание систем выживания и социализации
В статье рассматриваются вопросы, касающиеся создания систем призрения детей,

оставшихся без попечения родителей, в европейских государствах и России. Факты подкиды-
вания новорожденных и детоубийства послужили основой для создания специальных учре-
ждений для детей, оставшихся без попечения родителей, – воспитательных домов, первый из
которых был назван брефотрофием. Накоплен опыт призрения беспризорных грудных детей
в рамках романской и жозефинской систем призрения детей. В Российской империи система
призрения детей формировалась государством в XVII–XX вв. Но до начала XX в. детское при-
зрение в российском государстве находилось на переходном к организованному, законному
призрению этапе.
The article discusses issues related to the creation of care systems for children left without
parental care in European countries and Russia. The facts of throwing newborns and infanticide
served as the basis for the creation of special institutions for children left without parental care –
foster homes, the first of which was called brefotrophy. The experience of caring for homeless infants
has been accumulated within the framework of the Romanesque and Josephine systems of caring for
children. In the Russian Empire, the system of child care was formed by the state in the XVII–
XX centuries. But until the beginning of the XX century. children's charity in the Russian state was
at a transitional stage to an organized, legal charity.
Ключевые слова: призрение детей, оставшихся без попечения родителей; сироты; под-
кидыши; романская система призрения детей; жозефинская система призрения детей; тур –
приспособление для анонимной передачи ребенка в воспитательный дом.
Key words: charity of children left without parental care; orphans; foundlings; Romanesque
system of charity for children; Josephine system of charity for children; tour – device for the anony-
mous transfer of a child to an orphanage.
Детям, в силу разных причин оставшимся без попечения родителей, для фи-
зического выживания и социализации были необходимы поддержка и помощь,
которые могли быть оказаны частными лицами, общественными организациями
и государством. Сознание гражданской солидарности между членами общины,
общественный интерес, забота государства о благе населения могли становиться
мотивами общественного призрения, в том числе и в отношении детей, остав-
шихся без попечения родителей. Целью общественного призрения являлось ра-
зумное обеспечение нуждающихся и предупреждение нищеты.
Исторически раньше других была организована помощь для грудных вне-
брачных детей и подкидышей. Сиротство, отсутствие защиты ребенка со сто-
роны своих родителей противоестественно по своей природе. Осиротевших
детей жалели сердобольные люди, их привечали монастыри, о них заботилось
государство. Протянуть руку помощи одинокому ребенку значило подумать и о
16
своей душе. А государство, более прагматичное по своим задачам, видело в оси-
ротевших детях и необходимую ему рабочую силу [1, с. 8–9].
Факты подкидывания новорожденных и детоубийства послужили основой
для создания специальных учреждений для детей, оставшихся без попечения ро-
дителей, – воспитательных домов. Появление первого известного воспитатель-
ного дома под названием брефотрофий было связано с деятельностью одного из
отцов церкви Василия Великого в Кесарии. Первый воспитательный дом в Ев-
ропе был основан в 787 г. в Милане архиепископом Датеусом [2, с. 6], который в
акте об устройстве воспитательного дома записал: «Я не хочу, чтобы детей,
плоды прелюбодеяния, матери убивали из-за стыда, и приказываю принимать
подкидышей в пожертвованный мною дом и давать им кормилицу» [3, с. 1].
Позднее воспитательные дома были открыты в Бергамо (982 г.), Лайбахе
(1011 г.), Флоренции (1061 г.), Падуе (1097 г.). Первоначально все эти учрежде-
ния имели своей задачей сохранение жизни подкидышей, которым грозила неми-
нуемая гибель. Папа Иннокентий III, узнав, что рыбаки постоянно вытаскивают
из Тибра множество тел новорожденных младенцев, устроил в больнице
Св. Духа особое отделение на 600 чел. для приема подкидышей. Так был открыт
воспитательный дом в Риме.
В XII–XIII вв. новые воспитательные дома были открыты в Италии и Фран-
ции: орденом Св. Духа к концу XIII в. содержалось 29 учреждений обществен-
ного призрения для детей. Воспитательные дома появились в Париже (1326 г.),
Венеции (1364 г.), Мюнхене (1469 г.), Амстердаме (1594 г.), Толедо и Лиссабоне
(1629 г.), Гамбурге, Гаарлеме, Лондоне (1709 г.), Рио-де-Жанейро (1738 г.), Ко-
пенгагене (1753 г.), Москве (1763 г.), Дрездене, Берлине и Петербурге (1770 г.),
Вене (1784 г.) [3, с. 1].
Существовало несколько типов систем призрения беспризорных грудных
детей. Отличительным признаком романской системы призрения являлся прием
детей в воспитательный дом вне зависимости от места приписки матери ребенка
и ее имущественного положения [2, с. 8–9]. Для обеспечения анонимности про-
цедуры передачи ребенка прием детей в воспитательный дом производился с по-
мощью особого приспособления – тура [2, с. 7]. Тур представлял собой полый
деревянный полуцилиндр, помещавшийся в стене здания приюта и обращенный
открытой стороной на улицу. Лицо, желавшее отдать ребенка для призрения,
укладывало малыша в колыбель-полуцилиндр и дергало за ручку звонка, нахо-
дившуюся рядом с туром. Колыбель поворачивалась и уносила ребенка внутрь
помещения, где его принимал работник воспитательного дома. Принесший ребенка
оставался неизвестным, а сам малыш не подвергался опасности замерзнуть.
Прием детей в воспитательные дома через туры впервые был введен папой
Иннокентием III в Риме. Позднее такой способ приема детей получил распро-
странение и в других странах. Правда, потом он повсеместно был заменен тай-
ным приемом через бюро – особое помещение, вход в которое круглосуточно
был доступен каждому. В бюро постоянно дежурили чиновники, которые при-
нимали принесенных детей, не задавая никаких вопросов лицам, доставившим
ребенка.
17
Реформация, уничтожив монашеские ордена, которые играли серьезную
роль в создании и организации деятельности воспитательных домов, затормо-
зила распространение благотворительных учреждений на протестантском севере
Европы. Протестантская система призрения детей возлагала обязанность заботы
о ребенке на родителей, прежде всего на его мать и родственников. Только в слу-
чаях неизвестности местонахождения отца или бедности матери за содержание
ребенка отвечала община. Так оформилась жозефинская система призрения де-
тей, которая основывалась на том, что в воспитательные дома принимались дети,
родившиеся в родильном доме, при условии, если их матери обязывались кор-
мить в воспитательном доме определенное время своего или чужого ребенка.
В России призрение подкидышей и внебрачных детей первоначально было
делом христианского милосердия, делом церкви. Однако уже в середине XVII в.
начала оформляться идея сосредоточения призрения в руках государства [4,
с. 78–82]. В это время были созданы приказы, специально занимавшиеся призре-
нием бедных и сирот, а патриарху Никону царем было дано право принимать от
этих приказов прошения и делать в соответствии с последними представления
монарху [5, с. 7].
Забота о нищенствующих детях со стороны государства в России впервые
была юридически закреплена в 1682 г. в проекте указа царя Федора Алексеевича
[6, с. 3]. В нем был зафиксирован вопрос об открытии для нищих безродных де-
тей специальных домов с целью обучения их грамоте, ремеслам и наукам, кото-
рые «зело и во всяких случаях нужны и потребны» [7, с. 7]. Смерть царя не дала
привести указ в исполнение. Но создание этого проекта завершило формирова-
ние идеи государственного призрения: на место полного «нищелюбия», мило-
сердия исключительно ради спасения души без соотнесения проблем призрения
с задачами государства, выдвигалась новая идея благотворительности, в основе
которой лежали «нужды государства и забота о пользе населения».
Но до XVIII в. попечение о подкидышах, внебрачных детях и сиротах с по-
мощью специальных детских учреждений в России не стало предметом специ-
альной заботы государства, хотя сиротские дома существовали и ранее [8]. В
царствование Михаила Федоровича учреждения для призрения детей находи-
лись в ведении Патриаршего приказа. Архимандрит Никон сумел устроить в
Новгороде дом для сирот [9, с. 276], а новгородский митрополит Иов в 1706 г. по
собственной инициативе построил на собственные средства в Холмово-Успен-
ском монастыре «сиропитательницу» для «зазорных младенцев» [3, с. 3; 1, с. 9].
Первая попытка не только внести порядок в дело призрения России, но и
построить его на совершенно новых началах, передав в руки светских правитель-
ственных и общественных органов, принадлежит Петру I. Он требовал забо-
титься о сиротах «без призрения после родительства оставшихся подкидышах
или явленных таких, которых воспитывать мужского пола до 7 лет, и потом по-
сылать в школы определенные, а женского пола обучать грамоте, також следую-
щих мастерств» [7, с. 8]. Указом от 4 ноября 1715 г. Петр I предписывал
устраивать в Москве и других городах госпитали «для зазорных младенцев, ко-
18
торых жены и девки рожают беззаконно и стыда ради отметывают в разные ме-
ста, от чего иные младенцы безгодно помирают, а иные от тех же, кои рожают, и
умерщвляются» [9, с. 276; 10, с. 5]. И «чтобы зазорных младенцев в непристой-
ные места не отметали, но приносили бы к вышеозначенным гошпиталям и клали
потайно в окно, чрез какое закрытие, дабы приносимых лиц не было видно» [9,
с. 276]. При Петре I было открыто около десятка сиропитательниц, средства на со-
держание которых предоставлялись церковью и государственной казной [3, с. 3].
Одной из главных причин, порождающих рост числа бездомных детей, по
мнению Петра I, являлось нищенство. Император, прилагая усилия для борьбы с
нищенством как социальным явлением, повелевал «нищим по миру, по Москве
мужеска и женска полу и ребятам, и старцам, и старицам милостыни не просить
и по мостам не сидеть» [5, с. 9], а «малолетних нищих и ребят… посылать на
суконный двор и к прочим мануфактурам» [7, с. 9]. Государственная политика
была направлена на отыскание различных способов призрения детей, остав-
шихся без попечения родителей. Стремление создать систему социальной за-
щиты детей государством сочеталось с «принципом следования общественной
пользе и порядку в личном проявлении милосердия» [11, с. 35]. Поэтому при
Петре I в деле призрения детей-сирот монастыри начинают уступать место фаб-
рикам [6, с. 4].
Организация призрения детей в России опиралась на помощь частных лиц
[12; 13, с. 43, 98, 100].
Получив свое оформление в XVIII в., система призрения детей в Российской
империи претерпевала сущностные и организационные трансформации [14; 15;
16, с. 739]. Нормативные правовые акты вплоть до Октября 1917 г. не давали чет-
кого определения административного, законного призрения нуждающихся как
обязательной функции государства. Детское призрение, являвшееся одной из от-
раслей русской благотворительности, становилось отражением ее общего состо-
яния. Дело призрения детей регулировалось как со стороны государства, так и со
стороны ведомств благотворительной направленности сословного, правитель-
ственного и полуправительственного характера. Земства и городские органы,
обязанные стать органами государственного призрения, сливались в своей дея-
тельности с различными благотворительными учреждениями. До начала XX в.
общественное призрение в целом и детское призрение в частности находились в
российском государстве на переходном к организованному, законному призре-
нию этапе.
Список литературы
1. Гинзбург Н.Н. Призрение подкидышей в России (Опыт историко-критической
оценки). СПб., 1904.
2. Ошанин М. О призрении покинутых детей. Ярославль, 1912.
3. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат. Т. 19.
М.: Редакция и экспедиция «Русского библиографического института Гранат», б. г. Вкл.
между стб. 384–385.
4. Нижник Н.С. Создание детских воспитательных учреждений как способ защиты инте-
ресов ребенка в дореволюционной России // Историко-правовой вестник. Вып. 3: сборник
научных статей / отв. ред. А.С. Туманова. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2008.
С. 78–104.
19
5. Нечаева А.М. Охрана детей-сирот в России (История и современность). М.: Дом, 1994.
6. Бахрушин С.В. Малолетние нищие и бродяги в Москве (исторический очерк). М.,
1913.
7. Довгалевская А.И. Семейное воспитание приемных детей. М., 1948.
8. Нижник Н.С. Защита интересов несовершеннолетних в России. Челябинск, 2000.
9. Энциклопедический словарь / изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. Т. VII. Кн. 13. СПб.:
Типолитография И.А. Ефрона, 1892.
10. Засецкий Н.А. О призрении незаконнорожденных детей и подкидышей вообще и в
частности, о русских земских воспитательных домах и о принципах, которые должны быть
положены в основу их реорганизации. Казань, 1902.
11. Максимов Е.Д. Начало государственного призрения в России // Трудовая помощь.
1901. № 1.
12. [Контракт. заключенный Опекунским Советом воспитательного Дома в С.-Петер-
бурге с именитыми гражданами С.-Петербурскими о содержании карточного откупа по всей
Российской Империи]. [Б. м.], 1799.
13. Бабаян А.В., Радченко В.А. Благотворительность в отечественном образовании сере-
дины XIX – начала XX в. Ульяновск: Зебра, 2015.
14. Нижник Н.С. Самоорганизация российского общества при решении вопросов приз-
рения детей, оставшихся без попечения родителей, в Российской империи // Модернизация в
России: история, политика, образование: материалы Всероссийской научной конференции.
21 мая 2013 г. Вып. 5 / отв. ред. В.В. Карпова. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2013. С. 51–58.
15. Альбицкий В.Ю., Баранов А.А., Шер С.А. Императорский московский воспитатель-
ный дом как центр охраны здоровья детей в Российской Империи (1813–1917 гг.). М.: Союз
педиатров России, 2011.
16. Раскин Д.И. История народного образования в Российской империи в архивных до-
кументах. 1802–1917 гг.: справочник. СПб.: Нестор-История, 2020.
Б.М. Романов
Подготовка квалифицированных крестьянских кадров

в помещичьих имениях Смоленщины в контексте эволюции
сельского хозяйства и промышленности дореформенной России
(1830–1850-е гг.)
В статье на основе материалов Центра хранения документов до 1917 г. Центрального

государственного архива города Москвы и аграрной периодической печати анализируются ос-
новные направления подготовки квалифицированных кадров крестьянского происхождения в
помещичьих имениях Смоленщины 1830–1850-х гг. В это время смоленские помещики вели
активную хозяйственно-просветительскую деятельность: за их счёт способные крестьяне
направлялись в ведущие учебные заведения России, организованные Московским обществом
сельского хозяйства и отдельными помещиками-рационализаторами. Кроме того, использова-
лись собственные кадровые ресурсы имений для обучения крестьян высокотехнологичным
приемам. Накапливаемые таким образом производительные силы помещичьего хозяйства
Смоленской губернии оказались жизненно необходимы для его дальнейшего развития после
отмены крепостного права.
The article is based on the materials of the Center for Document Storage up to 1917 of the
Central State Archive in Moscow and agrarian periodicals. It analyzes the main directions of training
qualified personnel of peasant origin in the landed estates of Smolensk in 1830–1850s. At this time,
20
the Smolensk landlords were active in economic and educational activities: at their expense, capable
peasants were sent to the leading educational institutions of Russia, organized by the Moscow Society
of Agriculture and individual landlords rationalizers. In addition, the estates' own human resources
were used to train peasants in high-tech techniques. The productive forces thus accumulated by the
landed estates of Smolensk province turned out to be vital for its further development after the aboli-
tion of serfdom.
Ключевые слова: подготовка, новации, российская провинция, хозяйственно-просвети-

тельская деятельность, помещичьи имения Смоленщины, 1830–1850-е годы.
Key words: training, novations, Russian province, economic and educational activities, land-
lords’ estates of the Smolensk region, 1830–1850s.
Внедрение просветительских новаций в помещичье хозяйство в 1830–1850-е гг.

осуществлялось довольно быстрыми темпами в силу ряда причин, главной из ко-
торых было формирование в российской провинции основ рыночной экономики.
Особенно ярко эти перемены проявили себя в отношении традиционных методов
ведения хозяйства, которые перестали соответствовать реальной действительно-
сти. Это стало побудительным мотивом для государства и прогрессивного сооб-
щества обратить серьезное внимание на обучение крестьян новым формам труда
и быта.
В отмеченном контексте несомненный интерес представляет вопрос, свя-
занный с подготовкой квалифицированных крестьянских кадров в помещичьих
имениях Смоленщины. Стремление смоленских землевладельцев приспосо-
биться к рыночным условиям заставило их активно работать над повышением
уровня знаний своих крестьян в сфере усовершенствования сельского хозяйства
и промышленности.
Отдельные наиболее состоятельные смоленские помещики, несмотря на
значительные материальные трудности, вызванные разорением 1812 г., отправ-
ляли крестьян учиться в дорогостоящие учебные заведения, пользовавшиеся об-
щероссийской известностью. К таким заведениям относилась Земледельческая
школа при Московском обществе сельского хозяйства (МОСХ), основанная в
1822 г. в Москве [1, с. 150]. Школа являлась всесословной [2, с. 456].
Согласно документам архивного фонда Московской земледельческой
школы МОСХ, находящегося в Центре хранения документов до 1917 г. Цен-
трального государственного архива города Москвы, ее воспитанники осваивали
довольно насыщенную программу обучения, включавшую в себя множество
предметов: «закон Божий, российский язык, математика, а именно: арифметика,
геометрия, начальные основания алгебры и тригонометрии, землемерие, архи-
тектура, науки сельского хозяйства из физики, химии и естественной истории,
сведения из сельской технологии, земледелие вообще, лесоводство с садовод-
ством, скотоводство и описание эпизоотических болезней скота, с показанием
правил врачевания и мер, в таком случае принимаемых, бухгалтерия или счето-
водство, география и земледельческая статистика России, чистописание, церков-
ное пение» [3, л. 19]. Впоследствии некоторые учебные дисциплины были
21
заменены новыми, такими как черчение и линейное рисование, механика, хозяй-
ственная химия и технология, минералогия, ботаника, зоология, народная меди-
цина, землемерие и правила государственного межевания, огородничество и
сельское хозяйство [4, л. 1]. Помимо теоретических занятий для учеников стар-
ших классов были предусмотрены практические занятия на Бутырском учебно-
опытном хуторе МОСХ – первом в России хуторе «для систематического хозяй-
ственного обучения крестьянских мальчиков» [2, с. 456]. Сочетание теории и
практики составляло тогда «отличительную черту современного состояния луч-
ших Европейских Школ Земледельческих» [3, л. 19].
В Московской земледельческой школе был принят трехлетний курс обуче-
ния. Впоследствии появился годовой «приготовительный» курс. Обучение было
сравнительно дорогим. Его стоимость составляла «400 рублей асс. в год и при
вступлении на 1-й год единовременно 100 рублей» [3, л. 19]. Поэтому в школу,
как правило, шли учиться крестьяне из крупных и крупнейших имений, вла-
дельцы которых имели возможность вносить за них необходимую сумму. Напри-
мер, в списке учеников 1838 г. указан ученик 2 курса Иван Заломанов,
присланный от смоленского помещика, графа А.Н. Панина [5, л. 73 об.]. В 1840 г.
Иван окончил школу «с превосходными успехами» и получил аттестат [6, л. 12].
В том же списке отмечен крепостной графа К.В. Нессельроде Степан Куприянов
[5, л. 75]. В списке учеников 1850 г. среди «лиц, плативших деньги» за своих
протеже значится много крупных государственных и военных чинов: В.В. Кочу-
бей, графы А.С. Уваров, Д.Н. Толстой, Воронцов-Дашков, граф Эриванский и
князь Варшавский Паскевич (вероятно, Иван Федорович), князья С.М., В.Д.,
Д.Ф. и А.А. Голицыны, В.С. и А.С. Меньшиковы, В.И. Барятинский, Н.Б. Юсу-
пов (младший) и др. [7, л. 12, 12 об., 17, 21, 21 об.].
Обратим внимание на то, что в этих списках нет ни одного крестьянина,
обучавшегося за казенный счет. Государственные крестьяне учились на учебных
фермах в провинции, организованных на средства Министерства государствен-
ных имуществ. Одной из первых в России была создана Тамбовская учебная
ферма. По данным исследовательницы И.В. Рожковой, там преподавались ос-
новы закона Божия, русская грамматика и чтение, чистописание, арифметика,
изучались обязанности казенных крестьян. Из специальных дисциплин – земле-
делие и скотоводство, «скотоврачевание» (ветеринария), огородничество, садо-
водство. Были и практические занятия [8, с. 2–3]. В 1840-е гг. существовало
8 учебных ферм, на которых учились государственные и помещичьи крестьяне.
Ежегодная плата была различной; например, на Северовосточной учебной ферме
(в Казанской губернии) она составляла для государственных крестьян 50 рублей
серебром, для помещичьих – 60 рублей серебром в год [9, с. 513].
Помимо специальных учебных заведений большое значение в улучшении
подготовки квалифицированных крестьянских кадров имели сельскохозяйствен-
ные школы, действовавшие в имениях известных отечественных помещиков-ра-
ционализаторов для бесплатного обучения желающих крестьян передовым
агротехническим приемам. Этой новой форме хозяйственно-просветительской
работы посвятил одну из своих статей помещик Ельнинского уезда Смоленской
22
губернии И.А. Глинка, опубликовав ее на страницах «Земледельческого жур-
нала» в 1835 г. под названием «Отзыв о школе пчеловодства г. Прокоповича»
[10]. В ней он информировал читателей о достижениях своего крестьянина, от-
правленного в первую в Российской империи школу пчеловодства, основанную
в 1827 г. в селе Митченки Конотопского уезда Черниговской губернии. Главная
задача этого учебного заведения заключалась в подготовке «образованных пче-
ловодов» из числа помещичьих и государственных крестьян. В 1830 г. школа
была переведена в село Пальчики Конотопского уезда и просуществовала там до
1879 г. В ней обучались крестьяне не только из России, но также из Германии,
Венгрии, Польши, Чехии и Италии. Примечательно, что Петр Иванович Проко-
пович принимал посторонних для бесплатного обучения [11, с. 81].
После окончания школы в феврале 1834 г. крепостной И.А. Глинки работал
в Лучесах Ельнинского уезда, где его деятельность имела практический успех
[10, с. 157].
В 1836 г. вяземский помещик П.Ф. Зубов в «Земледельческой газете» сооб-
щал о посылке «троих крестьян к Николаю Николаевичу Муравьеву, и Его Пре-
восходительство, с свойственною ему благосклонностью и готовностью
споспешествовать всему истинно полезному, не только допустил их к изучению
его способа косьбы ржи и других хлебов, но даже удостоивал лично объяснить
им преимущество этой уборки пред обыкновенною серповою», которое состояло
в «поспешности и благодетельном облегчении труда» [12, с. 486]. Вернувшись в
зубовское имение, крестьяне убрали помещичий хлеб по «способу Николая Ни-
колаевича» и, убедившись в его пользе, начали применять в своих хозяйствах.
Ближайшие соседи Зубова – Г.П. Посников, Г.Н. Колечитский и П.П. Засецкий –
последовали этому примеру. В результате 2 тысячи крестьян в радиусе более
20 верст стали убирать хлеб косой [12, с. 487].
В 1837 г. в той же газете П.Ф. Зубов рассказал еще про одного своего кре-
стьянина, посланного учиться рациональному сельскому хозяйству в школу из-
вестного агронома Ивана Андреевича Решетникова. Закончивший ее спустя
шесть месяцев «с отличным аттестатом» крестьянин Зубова смог продемонстри-
ровать приобретенные знания и навыки, высоко оцененные руководством [13,
с. 283].
Однако новые приемы аграрного обучения не всегда удовлетворяли поме-
щиков. Так, И.А. Глинка на страницах «Земледельческой газеты» в 1839 г. отме-
чал: «Между тем, узнав, что из числа моих знакомых некоторые отправили
способных людей, для обучения плодосменному полеводству, к известным агро-
номам, я надеялся воспользоваться их сведениями; но посылка была не успешна.
Люди, прожив там все лето, возвратились из ученья с прежним же неведением.
О новом деле, решительно, они понятия не имели» [14, с. 260]. В целом же пози-
тивные результаты работы помещиков-энтузиастов по хозяйственному просве-
щению российских крестьян явно преобладали над ошибками и промахами.
Своеобразным показателем значительного роста интереса крестьян к опыту
аграрной рационализации могут служить публикации помещиков различных гу-
23
берний страны в периодической печати рассматриваемого периода. Анализ но-
меров «Земледельческой газеты» за 1837, 1847 и 1857 годы позволяет констати-
ровать, что крестьяне не только читали, но и под влиянием обоснованных
доводов о пользе новаций пытались внедрять их в собственных хозяйствах. Об
этом, в частности, свидетельствует один из номеров «Земледельческой газеты»
за 1837 г.: «Между подписчиками на Земледельческую газету находится множе-
ство крестьян. Число их год от году увеличивается. Это доказывает, что они
охотно читают газету и что, обращая внимание на статьи, до них касающиеся,
находят в них полезные для себя наставления. Нет сомнения также, что иные
даже старались применять к своему хозяйству эти наставления» [15, с. 641].
Переход к рациональному хозяйствованию способствовал притоку в поме-
щичьи имения высококвалифицированных специалистов из иностранных госу-
дарств, которые занимались обучением местных крестьян. Показательным
примером такой работы является владелец села Вонлярова Смоленского уезда
А.А. Вонлярлярский, решивший организовать в своем имении образцовое хозяй-
ство, «насколько это возможно, по способу швейцарскому, поставив себе в обра-
зец хозяйство кантона Берна» [16, с. 189]. Профессор Горыгорецкой
земледельческой школы Р.Е. Кнюпфер, побывавший в Вонлярове в 1848 г., от-
метил успешные мероприятия по развитию сыроваренной промышленности
«выписанного из кантона Берна швейцарца, который вместе с тем обязан» был
«обучать этой отрасли хозяйства здешних крестьян» [16, с. 189–190]. По сведе-
ниям историка А.В. Тихоновой, сыровар-крестьянин, крепостной князя П.А. Го-
лицына Л. Прокофьев из сельца Карманово Гжатского уезда в 1837 г. сумел
освоить технологию производства швейцарского сыра [17, с. 114–115].
На основании изложенного материала можно сделать вывод, что резко воз-
росшая в 30–50-е гг. XIX в. предпринимательская активность смоленских дворян
позволила улучшить социально-экономическую ситуацию в провинции. Отправ-
ляя крестьян учиться в учебные заведения МОСХ и отдельных помещиков-нова-
торов, привлекая в имения иностранных специалистов высокой квалификации,
смоленские помещики тем самым помогали им осваивать новые ремесла и виды
изделий, совершенствовать технические приемы и профессиональное мастер-
ство. Накапливаемые таким образом производительные силы помещичьего хо-
зяйства Смоленской губернии оказались жизненно необходимы для его
дальнейшего развития после отмены крепостного права.
1. Козлов С.А. Аграрные традиции и новации в дореформенной России (центрально-не-
черноземные губернии). М., 2002. 560 с.
2. Козлов С.А., Петриков А.В., Баутин В.М., Иванов А.Л., Костяев А.И., Ореханов Г.Л.
«Свободное государственное служение»: К 200-летию Московского общества сельского хо-
зяйства // Вестник Российской академии наук. 2020. Т. 90, № 5. С. 454–465.
3. Центр хранения документов до 1917 года Центрального государственного архива го-
рода Москвы (ЦХД до 1917 г. ЦГА Москвы). Ф. 472. Оп. 1. Д. 71.
4. ЦХД до 1917 г. ЦГА Москвы. Ф. 472. Оп. 1. Д. 282.
24
8. Рожкова И.В. Образцовая крестьянская усадьба середины XIX века в Пятницкой сло-
боде. URL: https://prev.gaorel.ru/docs/Rozhkova_2012.pdf (дата обращения: 09.12.2022).
9. Объявление о Северовосточной учебной ферме // Земледельческая газета. 1847. № 65.
С. 513–514.
10. Глинка И. Отзыв о школе пчеловодства г. Прокоповича. Письмо к правителю дел //
Земледельческий журнал. 1835. № 1 (21). С. 156–158.
11. Козлов С.А. Московское общество сельского хозяйства и аграрная рационализация
в дореформенной России // Северо-Запад в аграрной истории России: межвуз. темат. сб. науч.
тр. Вып. 20 / под ред. В.Н. Никулина. Калининград, 2013. С. 71–88.
12. Зубов П.Ф. Кошение хлеба // Земледельческая газета. 1836. № 61. С. 486–487.
13. Зубов П.Ф. Отзыв об ученье у Г. Решетникова // Земледельческая газета. 1837. № 36.
С. 283–284.
14. Глинка И. Отчет о предпринятом и исполненном улучшении хозяйства // Земледель-
ческая газета. 1839. № 33. С. 260–262.
15. Земледельческий опыт Русского крестьянина // Земледельческая газета. 1837. № 81.
С. 641–642.
16. Тихонова А.В., Козлов О.В. Иностранцы на Смоленщине (1812–1861): монография.
Смоленск, 2018. 308 с.
17. Тихонова А.В. Швейцарские сыроделы: у истоков российского сыроварения // Во-
просы истории. 2012. № 3. С. 110–119.
Д.А. Мельникова
Уткинская низшая сельскохозяйственная школа

(последняя четверть XIX – начало XX в.)
Во второй половине XIX в. широкое распространение получили сельскохозяйственные

школы, позволявшие готовить низшие кадры для аграрной отрасли России. Инициаторами со-
здания сельскохозяйственных школ при поддержке земств и под покровительством Министер-
ства государственных имуществ выступали, как правило, частные лица, успешные
землевладельцы, предприниматели. Ярким примером выступает Уткинская низшая сельско-
хозяйственная школа, учрежденная в первой половине 1880-х гг. на территории имения по-
койного действительного статского советника Василия Ивановича Уткина. В статье на основе
архивных материалов рассматриваются основные факты из истории учреждения данной
школы и особенности организации учебного процесса.
In the second half of the XIX century. agricultural schools became widespread, allowing to
train the lowest cadres for the agricultural sector of Russia. The initiators of the creation of agricul-
tural schools with the support of zemstvos and under the auspices of the Ministry of State Property
were, as a rule, private individuals, successful landowners, entrepreneurs. A striking example is the
Utkin Lower Agricultural School, established in the first half of the 1880s on the estate of the late
acting state Councilor Utkin Vasily Ivanovich. The article examines the main facts from the history
of the institution of this school and the peculiarities of the organization of the educational process on
the basis of archival materials and clerical sources.
Ключевые слова: Костромская губерния, низшая сельскохозяйственная школа, Уткин-

ская школа, Министерство государственных имуществ.
Key words: Kostroma province, lower agricultural school, Utkin school, Ministry of State
Property.
25
В сентябре 1884 г. впервые открыла свои двери для учащихся Уткинская
сельскохозяйственная школа, учрежденная на территории имения Василия Ива-
новича Уткина, завещавшего «учредить, после его смерти, в его имении, слц. Ка-
ликин, Нерехтского уезда, Костромской губернии, земледельческое училище для
крестьянских детей обоего пола и на содержание этого училища завещал в его
пользу означенное слц. Каликино со всеми принадлежавшими к нему, оставши-
мися за наделом крестьян, землями, с усадьбами, лесами, строением, инвентарем
и доходами с господских полей и оброком» [1, л. 2].
В том же завещании покойный В.И. Уткин указал «следующие главные ос-
нования для предположенного училища»: 1. «Ученики в означенном училище
разделяются на бедных, постоянно живущих в училище и содержимых на его
счет, и приходящих, пользующихся только бесплатным обучением; 2. «В приеме
учеников на содержание училища нужно сообразоваться с доходами училища и
на первый раз следует принять на счет училища не более 10 человек – 5 мальчи-
ков и 5 девочек»; 3. девочки, кроме грамоты, должны были быть обучены разным
женским рукоделиям; 4. «Дети родителей, живущих далеко от училища, могут
быть принимаемы, за особую плату – деньгами или припасами, на содержание
училища»; 5. для наблюдения за порядком в училище, как в учебном, так и в
хозяйственном отношениях, завещателем назначались две девицы – Александра
Искрянникова и Пелагея Неложная, «как занимавшиеся при жизни умершей
жены завещателя обучением грамоте в слц. Каликин бедных детей и дворовых
людей и исполнявшие различные, возложенные на них обязанности по хозяй-
ству» [1, л. 2].
Завещая учредить земледельческое училище, В.И. Уткин «просил…чтобы
Нерехтское земское собрание…приняло это училище под непосредственное свое
управление и покровительство» [1, л. 2 об.]. Против завещания выступил сын
покойного – Дмитрий Уткин, возбудивший в Костромском окружном суде иск,
оспаривая законность завещания. Окружной суд признал завещание недействи-
тельным, но по апелляционной жалобе Нерехтской земской управы, Московская
судебная палата признала, что «завещанное В.И. Уткиным имущество должно
быть принадлежностью самого Каликинского земледельческого училища, а…
земству представлено только непосредственное управление и покровительство»
[1, л. 2 об.].
К 1880 г. Министерство государственных имуществ разработало проекты
устава, штаты нового училища, «приняв за основание … Высочайше утвержден-
ные, 29 мая 1876 г., устав и штат Мариино-горской сельскохозяйственной
школы» [2] и с учетом всех пожеланий завещания В.И. Уткина [1, л. 3].
Школа состояла в ведении Министерства государственных имуществ по Де-
партаменту Земледелия и сельской промышленности. Содержание обеспечива-
лось имением, а также капиталом 100 тыс. руб., вырученным через продажу леса
в этом имении и получаемыми с имения доходами. Хозяйством имения распоря-
жалась Нерехтская земская управа, отпуская из доходов на его содержание по
5 тыс. руб. в год [1, л. 6].
26
Основной контингент обучающихся составляли крестьянские дети. Пред-
ставители других сословий могли быть приняты на обучение только при наличии
вакантных мест. В 1896 г. в школе обучалось: крестьян – 21; мещан – 6; детей
духовных лиц – 3; дворян и детей чиновников – 4; купцов – 1 [3, с. 234]. При
недостатке вакантных мест ученики могли быть приняты в качестве своеко-
штных пансионеров, полупансионеров и приходящих [4, с. 3]. Своекоштные пан-
сионеры вносили за свое содержание – 75 р. в год и наравне со школьными
пансионерами получали от школы помещение, стол, обувь, одежды и учебные
пособия. Полупансионеры вносили половину от вышеуказанной стоимости,
пользовались школьным помещением, столом и учебными пособиями, но одева-
лись за свой счет. Приходящие ученики получали бесплатно только образование.
Деньги за обучение всех платных категорий обучающихся вносились за полгода
вперед, а в случае отчисления не возвращались.
При приеме обязательно учитывался возраст учеников: не младше – 14 и не
старше – 17 лет [4, с. 4]. Обращали внимание на состояние здоровья, так как под-
готовка в школе носила в большей степени практический характер и не допус-
кала наличие «телесных недостатков, могущих препятствовать работе» [4, с. 4].
Поступающие в первый класс должны были уметь читать и писать по-русски,
для второго класса требовалось выдержать испытание в размере курса одно-
классных сельских училищ: уверенно читать гражданскую и церковную печать,
грамотно писать, владеть четырьмя первыми арифметическими действиями и
знать главные факты из священной истории. Приемные испытания проводились
с 25 по 30 сентября, а учебный год начинался 1 октября. В 1896 г. из 35 обучаю-
щихся большая часть имели в качестве базового образования – земские, цер-
ковно-приходские, трехклассные городские школы [3, с. 235]. Важно отметить,
что в Уткинской школе получали образование не только уроженцы Костромской
губернии, но и Тверской, Подольской, Саратовской, Лифляндской, Тамбовской,
Орловской, Минской и Вологодской [3; 5].
Уткинская сельскохозяйственная школа состояла из двух отделений: муж-
ского и женского. В первом проходили подготовку будущие пахари, скотники,
съемщики земель, надсмотрщики над хозяйством, а также ремесленники. Дево-
чек готовили как будущих скотниц и мастериц в женских ремеслах. За четыре
года обучения (для девочек – 2 года) воспитанникам мужского пола преподава-
лись: закон Божий, русский язык и чтение по-славянски, чистописание, черче-
ние, церковное пение, арифметика, практическая геометрия, русская история,
география, необходимые основные сведения из области естественных наук (бо-
таника, зоология, минералогия); земледелие, скотоводство и самые необходимые
способы скотоврачевания. Девочкам преподавались только первые шесть пред-
метов с уходом за скотом, а также женскими ремеслами и рукоделием.
Окончившие курс школы ученики пользовались льготой 3-го разряда по от-
быванию воинской повинности при условии, если средний балл за весь период
обучения будет не ниже 3,5. По окончании курса обучения ученики получали
рекомендации для дальнейшего трудоустройства в качестве старших рабочих,
приказчиков, надсмотрщиков, а также на места помощников уездных агрономов.
27
С момента учреждения школы и до конца 1896 г. Уткинскую школу окончили
92 чел.: 1886 г. – 1; 1888 г. – 4; 1889 г. – 3; 1890 г. – 4; 1891 г. – 5; 1892 г. – 4;
1893 г. – 7; 1894 г. – 16; 1895 г. – 11; 1896 г. – 11 [3, с. 211]. За данный период
школу успели закончить только две девочки (в 1886 г. и 1888 г.), с 1891 г. жен-
ское отделение было закрыто по причине невысокого спроса.
Практические занятия учеников в зимнее время, во время классных занятий,
заключались в изучении мастерства столярно-плотничного и кузнечного, в заня-
тиях на гумне, на скотном дворе и в дежурствах по классам, кухне и на скотном
дворе. Летом учащиеся выполняли различные работы на ферме: устройство пар-
ников, обработку огородов и яровых полей, посев хлебов, уборку сена, обработку
озимых полей и посевов, постройку кузницы и ремонт флигеля [6, л. 55 об.]. Та-
ким образом, все работы по хозяйству школы выполняли учащиеся. Для этого
школа располагала всем необходимым, в том числе специально обустроенной
сельскохозяйственной фермой, лесной дачей, огородом, садом, питомником,
хмельником, пчельником и двумя мастерскими – столярной и кузницей [5, с. 2].
На ферме школы ученики имели возможность использовать специальные орудия
и машины: сеялки, плуги, жнейки, сепараторы, корнерезки и соломорезки. Уче-
ники 3-х и 4-х классов, помимо работ по хозяйству, исполняли обязанности при-
казчика и эконома, осуществляли работу по составлению счетов, введению
специальных хозяйственных книг и журналов.
Процесс обучения основывался на применение основных принципов дидак-
тики: наглядности, постепенности и развития в учащихся самодеятельности [3,
с. 212]. В отчетах по Уткинской школе за первое десятилетие работы отмечалось,
что одним из недостатков процесса обучения была нехватка учебно-вспомога-
тельных средств для наглядного обучения и преподавателей. Последняя про-
блема была решена в 1895 г., когда при Уткинской школе с согласия министра
земледелия и государственных имуществ была учреждена должность добавоч-
ного преподавателя специальных предметов. В 1899 г. штат Уткинской школы
включал: попечителя тайного советника А.И. Шипова, управляющего школой –
коллежского советника М.М. Иваницкого, законоучителя – священника В.А. Ни-
кольского, учителей – коллежского секретаря Я.С. Чернышова и В.И. Чугреева,
фельдшера – И.В. Каликинского.
Министерство также способствовало решению проблемы нехватки учебно-
вспомогательных средств: Департамент земледелия специально для школы вы-
слал коллекцию минералов и образцов важнейших горно-каменных породы, ат-
ласы кормовых трав и вредных насекомых. Неоднократно ведомство снабжало
учреждение книгами по основным отраслям сельского хозяйства. С 1895 г. за
счет министерства школа получала журнал «Русская школа», а с 1896 г. перио-
дические издания: «Деревня», «Техническое образование», «Метеорологический
вестник» и «Школьное хозяйство». Материально-техническое обеспечение
школы также включало стенные атласы, коллекции семян и гербариев, скелеты
животных, приборы для получения водорода и кислорода, микроскоп и многое
другое.
28
Здание школы представляло собой большой двухэтажный каменный дом с
амосовской системой отопления и ватерклозетами. Спальни и классные комнаты
располагались на втором этаже. Каждый ученик (нуждающийся в проживании)
при поступлении в школу получал железную кровать, набитый соломой матрац,
подушку, байковое одеяло и две простыни. В достаточном количество имелись
одежда, обувь и белье. На каждого ученика полагались: суконное пальто на вате,
две поддевки из черного урсу – праздничная и рабочая, три смены белья, две
пары платья из бумажной материи, две пары кожаных и одна пара валеных сапог,
фуражка, теплая шапка, башлык и рукавицы [7, с. 35]. При школе находилась
баня, которую учащиеся посещали два раза в неделю, также в ней производилась
стирка белья. Штат школы, как отмечалось ранее, включал фельдшера, кроме
того, на территории Уткинского имения располагались аптека и абмулаторный
покой, обеспечивающие поддержания здоровья учеников. Из болезней чаще
всего у учащихся диагностировались: раны, нарывы, простуды, бронхиты,
ушибы [7, с. 39]. Случаев серьезных заболеваний не наблюдалось, как и леталь-
ных исходов.
«Желая создать наиболее благоприятную обстановку для нравственного
развития учащихся», учителя ежегодно организовывали спектакли, елки, литера-
турную и танцевальные вечера для учащихся [3, с. 215]. В 1896 г. в школе были
поставлены два спектакля: ученический и любительский. Свободное время уче-
ники проводили в чтении, прогулках и играх.
Проведение различных мероприятий, насыщенная программа обучения и
надзор за учениками не могли предотвратить полностью проявления неприемле-
мого поведения. В качестве наказания учителя применяли убеждения, выговоры
наедине, перед классом и перед всей школой, лишении стипендии и исключение
из школы.
Несколько слов необходимо сказать о хозяйстве школы, которое не только
являлось практической базой для подготовки учеников, но и давало пропитание
всей школе. Уткинское хозяйство принадлежало к типу земледельческих с раз-
вивающимся продуктивным скотоводством. На полях Уткинской фермы выра-
щивали черный пар, озимую рожь, картофель, кормовую свеклу, овес, клевер,
горох и другие культуры. С 1898 г. по распоряжению Министерства земледелия
и государственных имуществ при школе был организован племенной рассадник
животных [5, с. 6], для которого в том же году Министерством были приобре-
тены один бык и 10 нетелей на заводе в Голландии. Лесная дача имения включала
891,08 десятин леса.
Обширное хозяйство позволяло не только готовить учащихся, но и прово-
дить курсы для преподавателей других подобных учреждений. В 1899 г. на базе
Уткинской школы по инициативе Департамента земледелия и под руководством
управляющего школой и двух учителей были проведены курсы огородничества,
хмелеводства и пчеловодства для народных учителей и учительниц Костромской
губернии. Каждая земская управа региона командировала для прохождения кур-
сов по 2 человека.
29
Таким образом, Уткинская низшая школа представляла собой образователь-
ное учреждение для подготовки низших кадров для аграрного сектора Россий-
ской империи. Учитывая цели данного заведения, особенности менталитета
крестьянских детей (общее число которых превалировало в составе обучаю-
щихся) подготовка имела в большей степени практический характер, таким об-
разом учащиеся уже в процессе обучения имели возможность отработать навыки
и умения для будущей профессиональной деятельности.
1. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1291. Оп. 38. 1881 г. Д. 2.
2. Устав Мариино-Горской сельскохозяйственной школы: утв. 29 мая/10 июня 1876 г.
СПб., 1876. 6 с.
3. Отчет Нерехтской земской управы за 1896 г. К очередной сессии уездного земского
собрания 1897. Кострома, 1897. 303 с., 8 л. табл.
4. Отчет по Уткинской низшей сельскохозяйственной школе и по ферме при ней за 1900 г.
Кострома, 1901. 43 с.
5. Отчет по Уткинской низшей сельскохозяйственной школе и по ферме при ней за 1899 г.
6. РГИА. Ф. 398. Оп. 52. Д. 17455.
7. Отчет Уткинской низшей сельскохозяйственной школе и по ферме при ней за 1911 г.
Е.С. Глибина
Детские дошкольные учреждения различных типов в России

второй половины XIX – начала XX в.
В статье изучается процесс формирования дошкольного образования в России. Дается

характеристика причин образования детских дошкольных учреждений различных типов. Вы-
деляются их формы: платные частные и бесплатные народные. Акцентируется внимание на
внутреннем устройстве и деятельности детских организаций, на педагогических практиках
преподавателей. Автор делает вывод, что пропаганда общественного дошкольного воспитания
через описание опыта существовавших детских дошкольных учреждений в педагогических
изданиях, деятельность специализированных обществ способствовала к началу ХХ в. росту
понимания важности возникновения дошкольных учреждений в России.
The article studies the process of formation of preschool education in Russia and considers the
issue of the origin of various types of preschool institutions. The characteristics of the reasons for the
formation of such institutions are given. The forms of children's preschool institutions are described:
paid private and free folk. Attention is focused on the internal structure and activities of children's
organizations, on the pedagogical practices of teachers. The author concludes that the promotion of
public preschool education through the description of the experience of existing preschool institutions
in pedagogical publications, the activities of specialized societies contributed to the beginning of the
twentieth century. the growth of understanding of the importance of the emergence of preschool in-
stitutions in Russia.
30
Ключевые слова: дошкольное воспитание, детский сад, подготовка к школе, дошколь-
ные учреждения, ясли, воспитательные заведения, платные частные сады, бесплатные народ-
ные, детские приюты.
Key words: preschool education, kindergarten, preparation for school, preschool institutions,
nurseries, educational institutions, paid private kindergartens, free folk, children's shelters.
В середине XIX в. в разных странах мира начали распространяться идеи

немецкого педагога Фридриха Фрёбеля (1782–1852) [1], предложившего устро-
ить, а в 1837 г. и открывшего первое «воспитательное заведение, которое облег-
чало бы матерям труды первоначального воспитания, когда матери заняты по
хозяйству и давало возможность самим матерям наглядно ознакомиться с осно-
вами воспитания». Такое учреждение получило название детский сад, подразу-
мевая, с одной стороны, сад, в котором дети могли бы играть и знакомиться с
природой, а с другой стороны – символическое сходство детей с растениями, тре-
бующими тщательного ухода [2, л. 3].
В России в 60-е гг. XIX в. открывались первые детские сады. Они работали
по системе Ф. Фребеля, но в некоторых развивались собственные методические
подходы [3, с. 3].
Детские сады делились на две категории: платные частные и бесплатные
народные. Платные частные сады предназначались для детей привилегирован-
ных сословий, и родители вносили значительную плату за пребывание ребенка в
дошкольном учреждении и организацию учебно-воспитательной деятельности.
Бесплатные детские сады обеспечивались за счет благотворительности обще-
ственных организаций и частных лиц и обслуживали детей низших слоев насе-
ления. Основная их задача заключалась не в воспитательной работе, а в
призрении детей [3, c. 5].
В конце XIX – начале XX в. стало постепенно расти количество дошкольных
учреждений, предназначенных для детей из бедных семей: фабричные ясли;
народные детские сады. Появлялись они преимущественно в городах с развитой
промышленностью, там, где родители были заняты на производстве. В народных
детских садах на одну воспитательницу приходилось до 50 детей, причем группы
были разновозрастные. Дети находились в садиках от 6 до 8 часов [3, c. 4].
Матери-работницы были заняты заработком, поэтому не могли уделять
время свои детям, которые жили «в дурных условиях и скудных жилищах и были
представлены сами себе» [4, с. 300].
В XIX в. получили распространение детские приюты, создаваемые в си-
стеме государственных учреждений с привлечением сил и средств частной и об-
щественной благотворительности. Согласно «Положению о детских приютах»
1839 г., приюты являлись учреждениями, соединяющими в себе детские сады для
дневного присмотра за детьми, интернат для детей необеспеченных родителей и
детский дом для сирот [5, с. 15].
С 1888 г. в детские приюты стали принимать детей-сирот и подкидышей,
которые содержались и воспитывались в них бесплатно. В 1891 г. было подпи-
31
сано «Высочайшее утвержденное Положение о детских приютах ведомства учре-
ждений Императрицы Марии», в нем говорилось о создании Ведомства учрежде-
ний Императрицы Марии, целью которого было «… призрение бедных обоего
пола детей без различия звания, вероисповедания, сословия и происхождения и
доставления им религиозно-нравственного воспитания и первоначального обра-
зования…» [6, с. 531].
Ясли, организованные попечительством о бедных детях, представляли со-
бой учреждения призрения за детьми дошкольного, а иногда и школьного воз-
раста. Женщины, у которых было безвыходное положение, отдавали детей в ясли
[7, с. 19].
Кроме яслей, открывались также ясли-приюты, куда также принимались
дети бедных родителей и наемных работниц в возрасте от 3 до 10 лет. Дети по-
сещали такие учреждения полный день. Со старшими детьми проводили занятия
по обучению грамоте, рукоделию, обязательно было изучение Закона Божьего, а
с детьми дошкольного возраста проводились ручные работы, пение, подвижные
игры, рисование, рассматривание картинок, беседы [7, с. 20].
В 1890–1900 гг. детские сады различных типов получили в Санкт-Петер-
бурге широкое распространение. Они действовали при гимназиях с педагогиче-
скими классами, в приходах православных и иноверных храмов, нередко
устраивались при промышленных предприятиях [8, л. 15].
Так, например, в 1892–1893 гг. Женское патриотическое общество открыло
бесплатные детские сады для детей обоего пола при Литейной и Выборгской Ру-
кодельных школах, где получали образование дочери бедных горожан. Позже
благотворительные детские сады и ясли были устроены Обществом пособия бед-
ным женщинам, Обществом попечения о бедных детях [8, л. 15].
Необходимо отметить, что для России этого периода было характерно вос-
питание детей дома. Состоятельные горожане не спешили отдавать своих детей
в дошкольные учреждения. Но именно в этот период педагоги и врачи стали при-
влекать внимание родителей к необходимости давать детям правильное воспита-
ние. «Следует ли жалеть об исчезновении исключительно домашней жизни
ребенка, где он бывал иногда замуравлен в стенах детской, а иногда служил ба-
ловнем матери и няни? Если семейная жизнь имеет хорошее влияние на детей,
то оно не утрачивается при существовании детских садов, потому что дитя про-
водит половину своего времени дома. Но расслабляющее влияние домашней
жизни, порождающее эгоизм и апатию, – словом, обломщина отойдет в вечно-
стях при устройстве в широких размерах воспитательных учреждений для ма-
леньких детей» [4, с. 6].
«Часть «новых идейных» родителей-дворян вслед за немецким педагогом
Фридрихом Фребелем признавала желательным помещение детей в детские
сады, в которых их чада могли бы играть, общаться, наблюдать за природой, сло-
вом, получать разностороннее воспитание и подготовку к школе» [9, с. 114].
32
В Российской империи первый платный детский сад был открыт 1859 г. в
Гельсингфорсе, а второй – в Санкт-Петербурге в 1863 г. Новое явление распро-
странялось медленно. По данным, полученным Санкт-Петербургским Фребелев-
ским обществом от попечителей учебных округов, в России в 1874 г.
насчитывалось всего 56 детских садов, причем более половины из них распола-
гались в Петербургском (14), Московском (9) и Рижском (8) округах. В последу-
ющие годы число учреждений, хотя и медленно, но постоянно росло и в 1881 г.
их было уже 84 [10, л. 1].
Уже с 1860-х гг. сформировалось две группы детских садов, рассчитанных
на пребывание детей «привилегированных классов». Первая группа открывалась
педагогами или лицами, хотя и не имевшими педагогического образования, но
создававшими подобные учреждения как поле для своей профессиональной дея-
тельности, иногда экспериментаторской, иногда чисто коммерческой. Традици-
онно такие сады было принято называть «платные детские сады». Они
открывались по инициативе частных лиц преимущественно в столицах и круп-
ных городах (Санкт-Петербурге, Москве, Варшаве, Киеве, Одессе, Тифлисе, Ир-
кутске и др.) и объединяли немногочисленную группу детей (в среднем до
15 чел.) на короткое, преимущественно четырёхчасовое пребывание. К этой
группе относятся, например, учреждения, открытые С.А. Люгебиль (1863), су-
пругами Симоновичами (1866), М.К. Кудряковой (1871), С.П. Смидович (1872),
С.В. Аргутинской Долгоруковой (1886) [11, с. 61].
Ко второй группе дошкольных заведений, обслуживавших дворянско-ин-
теллигентские слои населения, принадлежали домашние или семейные сады, ко-
торые также стали открываться еще с середины XIX в., но особую популярность
получили в начале ХХ в. Данные учреждения создавались на основе взаимопо-
мощи родителей, которые соединялись в небольшие группы и устраивали для
своих детей игры и занятия, соответствующие детскому возрасту, или пригла-
шали для этого специальных лиц, труд которых оплачивался по взаимному со-
глашению. Нередко родители, дети которых посещали детские сады, не желая
«портить их классической школой», тлетворное влияние которой стало общим
местом в педагогической прессе данного периода, открывали на свои средства
школы для подросших детей. А чтобы сделать незаметным переход детей в
школу, занятия в первом классе, как правило, велись «на началах системы дет-
ского сада» [12, с. 36; 13, с. 53].
Платные детские сады появлялись как при школах (приготовительных или
средних учебных заведениях), где выделялись несколько комнат для малолетних
детей, так и как отдельное учреждение, для чего группа заинтересованных лиц
снимала специальную квартиру. И уже из детского сада учреждение могло эво-
люционировать в школу. В очень редких случаях, как это, например, было в
конце XIX в. в Иркутске, детские сады располагались в собственном доме. А от-
дельные учреждения представляли целые «детские городки». Так, в 1889 г. в
Москве был устроен универсальный детский сад в память покойной жены Кель-
иной, где были организованы музей, детская библиотека, читальня, класс дет-
ского хорового пения и астрономическая обсерватория [14, л. 74; 15, л. 75; 21].
33
Во второй половине XIX – начале ХХ в. в России начала складываться си-
стема дошкольного воспитания. Однако ориентирована она была не на трудяще-
еся население, а на интеллигентско-дворянские семьи. Главными задачами
детских садов являлись социализация и первоначальное образование детей. По-
добные учреждения были очень дорогостоящими, что затрудняло их широкое
распространение. Альтернативой платным детским садам были «родительские,
семейные» учреждения, существовавшие на паевой основе. Активная пропаганда
общественного дошкольного воспитания через педагогические издания, деятель-
ность специализированных обществ и многочисленных выставок способствовала
росту понимания важности и даже необходимости социализации детей младших
возрастов среди привилегированных слоев российского общества [16, с. 108].
Таким образом, процесс организации дошкольных учреждений России от-
ражал специфику центральных губерний и провинции и дифференцировался по
типу учредителя на частично государственные, общественные и частные, а по
способу финансирования – на платные и бесплатные.
К началу XX в. в России было открыто довольно большое число дошколь-
ных учреждений – как платных для интеллигенции и рождающейся буржуазии,
так и бесплатных детских садов, площадок, приютов, очагов для детей низших
слоев населения, а также для детей-сирот. В 1900 г. в Москве появился первый
детский сад для глухонемых детей. Позднее подобные заведения открылись в
Петербурге и Киеве. Перед революцией, по примерным данным, в России рабо-
тало около 280 дошкольных учреждений. Хотя общественное дошкольное обра-
зование развивалось медленно, оно тем не менее стимулировало отечественную
педагогику.
1. Помелов В.Б. Фридрих Фрёбель и его вклад в педагогику: к 230-летию со дня рожде-
ния педагога и к 175-летию открытия им первого в истории детского сада // Вестник Вятского
государственного университета. 2011. № 4–3. С. 114–123.
2. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 733. Оп. 142. Д. 477.
3. Пичугина Н.О. Дошкольная педагогика. Ростов н/Д.: Феникс, 2004.
4. Симонович А.С. Детский сад. Практическое руководство для детских садовниц. М.:
Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
5. Детские приюты Ведомства учреждений императрицы Марии (1839–1889 годы): К пя-
тидесятилетию со времени издания Положения о детских приютах 27 декабря 1839 г. СПб.,
1889.
6. Полное собрание законов Российской Империи. Собрание третье в 33 т. Т. 11. 1891.
7. Белая К.Ю., Волобуева Л.М. Листая страницы истории. Из истории дошкольного вос-
питания в Москве // Дошкольное образование. 2004. № 16. С. 20.
8. Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб.).
Ф. 1179. Оп. 11. Д. 579.
9. Веременко В.А. Дети в дворянских семьях России (вторая половина XIX – начало ХХ в.):
моногр. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2015. 203 с.
10. ЦГИА СПб. Ф. 582. Оп. 1. Д. 12.
11. Морозов А.Г. Дошкольные учебно-воспитательные учреждения Казанского учеб-
ного округа в начале ХХ века // Известия Саратовского университета. Серия История. 2009.
№ 2. С. 60–64.
34
12. Вопросы дошкольного воспитания. СПб., 1912. Вып. 1.
13. М.К. Опыт семейной школы в Москве // Свободное воспитание. 1907–1908. № 1.
С. 51–59.
14. ЦГИА СПб. Ф. 582. Оп. 1. Д. 45.
15. ЦГИА СПб. Ф. 582. Оп. 1. Д. 24.
16. Веременко В.А. Детские сады и вопрос о социализации детей дошкольного возраста
в дворянско-интеллигентских семьях России второй половины XIX – начала ХХ в. // История
повседневности. 2017. № 3 (5). С. 99–111.
О.А. Чистова
Профессиональные учебные заведения г. Череповца и г. Вологды

во второй половине XIX в.
В данной статье рассматривается проблема развития образования в отдельных регионах

России XIX в. В качестве цели автор ставит изучение образовательных учреждений города
Череповца Новгородской губернии и города Вологды Вологодской губернии. Основное содер-
жание статьи составляет сравнительный анализ учебных заведений данных городов. Значи-
тельное внимание уделяется истории создания учебных заведений, преподаваемым
предметам, экзаменам, гендерной и сословной принадлежности учащихся. В статье предпри-
нята попытка раскрыть основные недостатки системы образования до реализации реформы. К
ним относят исключительно малое количество мест в образовательных учреждениях, перепол-
ненность классов, небольшое количество гимназий или отсутствия их в некоторых уездах,
ограниченное финансирование и недостаток педагогических кадров. В заключении раскрыва-
ются результаты реформы образования.
This article deals with the problem of the development of education in some regions of Russia
in the 19th century. The author's goal is to study the educational institutions of the city of Cherepo-
vets, Novgorod Province, and the city of Vologda, Vologda Province. The main content of the article
is a comparative analysis of educational institutions of these cities. Much attention is paid to the
history of the creation of educational institutions, the subjects taught, examinations, gender and class
affiliation of students. The article attempts to identify the main shortcomings of the educational sys-
tem before the reform. These include the exceptionally small number of places in educational insti-
tutions, overcrowding of classes, small number of gymnasiums or their absence in some counties,
limited funding, and shortage of teaching staff. Finally, the results of the educational reform are re-
vealed.
Ключевые слова: реформа образования, образовательные учреждения, профессиональ-

ное образование, Череповец, Вологда.
Key words: Education reform, educational institutions, vocational education, Cherepovets,

Vologda.
Реформы второй половины XIX в. стали толчком для стремительного раз-

вития образования в стране. Как известно, во многих губерниях, особенно в их
центрах, уже существовали школы, пансионы и училища. Но они не могли удо-
влетворить постоянно растущие потребности общества. Новая реформа образо-
вания позволила городам самостоятельно создавать образовательные
учреждения, но с разрешения Министерства Народного Просвещения.
35
Специфика развития образования в разных регионах создается на основе
необходимости кадров в тех сферах, которые были развиты. Как в Череповце, так
и в Вологде существовали свои потребности в образованных специалистах опре-
деленных областей.
Статья посвящена сравнению образовательных учреждений города Чере-
повца Новгородской губернии и города Вологды Вологодской губернии. Анализ
проводится в соответствующие временные рамки согласно появлению первых
учебных заведений Череповца.
Первым учебным заведением Череповца стало Александровское техниче-
ское училище, в котором можно было получить среднее образование. Оно было
открыто в 1869 г. братьями Иваном и Василием Милютиными с помощью
Н.Ф. Лабзина, профессора Санкт-Петербургского технологического института и
инженера Н.И. Потапова. Главной причиной открытия этого училища стала по-
требность в квалифицированных мастерах, чертежниках и машинистах.
В Вологодском крае промышленное производство не получило значитель-
ного развития. Основой производства являлось мелкое товарное производство и
мануфактура на ручном труде. Таких учебных заведений как Александровское
техническое училище в Вологде не существовало.
Однако для дальнейшего развития базового производства города были со-
зданы техническое железнодорожное училище, Вологодская городская торговая
школа и школа ремесленных учеников имени Д.С. Пермякова. Сравнивать дан-
ные учебные заведения с череповецким Александровским училищем сложно, так
как они принадлежат к разным сферам производства. Объединяет их только одна
цель – увеличение квалифицированных кадров.
Железнодорожное училище было открыто в 1902 г. Его целью являлась под-
готовка студентов к работе на железнодорожном и паровозном транспорте, их
строительстве и электроснабжении. Студенты изучали механику, строительное
дело, счетоводство, обработку металла и дерева, слесарно-сборочное и кузнеч-
ное дело [1, л. 4].
В 1909 г. появилась Вологодская городская торговая школа, которая гото-
вила будущих счетоводов и бухгалтеров. Срок обучения составлял 3 года и
1 подготовительный. К учебе допускались только мальчики. Вместе с обязатель-
ными предметами (арифметика, русский язык, история), в школе преподавались
каллиграфия, бухгалтерия, коммерция, коммерческая корреспонденция, коммер-
ческая география, коммерческая арифметика и товароведение [2, л. 10].
Школа ремесленных учеников, открытая в 1910 г., готовила подмастерьев.
Обучались в этом учебном заведении преимущественно крестьяне, так как плата
за обучение не взималась. Студенты содержались за счет государства и при по-
мощи земств. Школа имела женское отделение. Студенты занимались производ-
ством инструментов и орудий из чугуна, железа и дерева [3, л. 6].
Все учебные заведения как преподаваемыми предметами, так и по гендер-
ной и сословной принадлежности отличались друг от друга. Данные учебные за-
ведения отвечали потребностям города и расширению хозяйственной
деятельности всего региона.
36
Также стоит сказать про череповецкое женское профессиональное училище,
аналог которого отсутствует в Вологде.
Женское образование в данном губернском центре было достаточно раз-
вито. Было создано несколько женских гимназий, но они давали общее среднее
и педагогическое образование. Череповецкое женское профессиональное учи-
лище давало девушкам навыки портновского мастерства, а за дополнительные
курсы также звание мастерицы. Как отмечала Э.П. Риммер в своем исследовании:
«Скорее всего это была больше домашняя академия, где девушки получали образо-
вание необходимое будущей хозяйке дома, жене и матери семейства» [4, с. 76].
В 1876 г. в Вологде было открыто реальное училище. В Череповце учебное
заведение данного типа появилось на три года раньше, в 1873 г. В 1880 г. Воло-
годское учебное учреждение получило наименование Александровского в честь
25-летия царствования Александра II.
Вологодское Александровское реальное училище, так же как и череповец-
кое, готовило учащихся для поступления в высшие технические учебные заведе-
ния. Но в первом было открыто химико-техническое отделение. В училище
города Череповца также преподавались уроки химии и химической технологии,
но отдельного подготовительного класса по данной специальности не было.
Остальные предметы в общем классе преподавались те же, что и в Череповце.
Юноши изучали следующие предметы: Закон Божий, русский язык, арифметика,
алгебра, геометрия, начертательная геометрия, естествознание, строительное ис-
кусство, химия, химическая технология, география, история, счетоводство, ис-
полнение чертежей машин, немецкий, французский, землемерие, чистописание,
рисование, черчение, пение, моделирование, гимнастика [5, л. 110]. Обширный
список предметов обусловлен необходимостью подготовить обучающихся к по-
ступлению в высшие учебные заведения.
Срок обучения в Вологодском реальном училище был пятилетним. Отчет
начинался со второго класса и заканчивался шестым. Вместе с созданным в 1880 г.
седьмым классом, обучение увеличилось до шести лет. В Череповецком училище
студенты обучались 7 лет. Также в Вологодское училище поступали в основном
дети дворянского происхождения [6, л. 24].
В Вологодской губернии только в начале XX в. был поставлен вопрос об
увеличении педагогических кадров. В это время было открыто много новых
учебных заведений, которые требовали квалифицированных педагогов. В основ-
ном в школах, училищах и гимназиях преподавали иногородние учителя из
Москвы и Санкт-Петербурга.
Также существовала проблема неквалифицированных кадров: «Учитель-
ские должности занимались лицами без всякой специальной подготовки. По-
этому очень остро встал вопрос о подготовке учителей для земских школ» [7].
Идея создания образовательного учреждения для подготовки местных педа-
гогов возникла давно. В 1908 г. Вологодское губернское земское собрание по-
становило выделить из бюджета сумму для создания учительской семинарии. Но
открытие данного образовательного учреждение затянулось. Только в 1911 г.
37
А.С. Шарапов потребовал открыть педагогическое учебное заведение и выде-
лить землю под здание, так как росла потребность в учителях. Так, в 1912 г. было
открыто первое и единственное образовательное учреждение для обучения учи-
телей – Вологодский учительский институт. Данное учебное заведение давало
студентам среднее специальное образование. В институт поступали люди всех
сословий в возрасте от 16 до 25 лет. Срок обучения составлял 3 года.
В Череповце учебное заведение для подготовки учителей открылось раньше –
в 1875 г. Поступающий должен был уметь писать, читать и считать [8, л. 16].
Список вступительных экзаменов в Вологодском учительском институте был
шире. Поступающий должен был сдать Закон Божий, русский язык, арифметику,
геометрию, историю и русскую географию [9, л. 2].
Также отличием от Череповецкой учительской семинарии являлись препо-
даваемые предметы. В Вологодском учительском институте преподавались За-
кон Божий, педагогика, дидактика, русский язык, церковно-славянский язык,
геометрия, история, география, естествоведение, чистописание, рисование, пе-
ние, музыка и гимнастика. Помимо этого присутствовали уроки черчения, гиги-
ены, физики, тригонометрии, немецкого и французского языков, которых не
было в Череповецкой семинарии [10, л. 5].
Как и в Череповце, в Вологодском учительском институте проходила педа-
гогическая практика. Для ее проведения при учебном заведении находилось
двухклассное училище. После окончания учебы выпускники были обязаны ра-
ботать учителем в училище в течение шести лет [11, л. 2].
В 1911 г. был открыт Вологодский молочный институт. Целью данного
учебного заведения являлось подготовить специалистов в области молочного хо-
зяйства и скотоводства. Срок обучения составлял один год. Поступали юноши
старше 16 лет всех сословий. Создателем Вологодского молочного института
был крупнейший специалист по молочному делу в России А.А. Калантар. При
институте была открыта низшая школа молочного хозяйства и скотоводства. Как
отмечалось: «Школа имеет цель подготовить сведущих и умелых исполнителей
в молочном хозяйстве: мастеров маслоделания, сыроварения и скотоводства»
[12, л. 3]. В школе учились два года.
В институт молочного хозяйства и скотоводства принимались для обучения
и девушки. Для поступления они должны были предоставить аттестат о среднем
образовании и метрическое дело.
Преподаваемые предметы делились на специальные и общие. К первой
группе относились следующие предметы: основные сведения из естественных
наук; разведение, содержание и кормление крупного рогатого скота; важнейшие
сведения о составе и свойствах молока и способах определения его состава и ка-
чества посредством простейших приборов; маслоделание; сыроварение; введе-
ние записей по скотному двору; элементарные сведения по гигиене и
скотоврачеванию; кормодобыванию; сельскохозяйственная экономия [13, л. 15].
В Череповце сельскохозяйственная школа появилась раньше, в 1887 г. в
имении Милютиных «Никольская слобода». Обучение заключалось в распро-
38
странении знаний по сельскому хозяйству, особое внимание уделялось тем от-
раслям, которые подходили и развивались в климатических условиях данного
региона: садоводство, огородничество, слесарное, столярное, кузнечное и молоч-
ное производство.
В данном образовательном учреждении могли учиться люди из малоиму-
щих слоев населения. Обучение было бесплатным. Ученики находились на пол-
ном содержании школы. С каждым годом число поступающих возрастало, но
места были ограничены. Это связано с тем, что единственным, кто жертвовал
деньги на школу, был И.А. Милютин.
В каждой губернии изменения в системе образования проходили достаточно
своеобразно. Главным отличием в данном сравнительном анализе является то,
что Вологда в данный период являлась губернским центром. Это означало, что
существование образовательных учреждений в данном городе было обязатель-
ным. Череповец был уездным городом, поэтому многие исследователи характе-
ризуют появление в этой местности большого количества образовательных
учреждений за короткий период времени как редкое явление.
Известный публицист А. Субботин в книге «Волга и волгари» писал: «…го-
род Череповец, или, проще говоря, Северные Афины…Сюда посылают учиться
из разных мест Новгородской и смежных с нею губерний…» [14, с. 90]. Действи-
тельно, по спискам воспитанников Александровского училища и реальной гим-
назии можно увидеть учащихся как из города Череповца, так и из других городов
и губерний.
В Вологде к середине XIX в. уже был опыт создания образовательных учре-
ждений. На базе имеющихся школ, училищ, пансионов основывались обновлён-
ные учебные заведения. Также появлялись и совершенно новые образовательные
учреждения.
Утвержденные уставы и положения второй половины XIX в. были для всех
регионов обязательные и одинаковые. Однако потребности в тех или иных учеб-
ных заведениях у губерний были различны. Губерния, а также отдельно уезд могли
выбирать, какое образовательное учреждение создать и в каком количестве.
1. Государственный архив Вологодской области (далее – ГАВО). Ф. Р-303. Оп. 1. Д. 1.
2. ГАВО. Ф. 459. Оп. 1. Д. 3.
3. ГАВО. Ф. 463. Оп. 1. Д. 1.
4. Риммер Э.П. Бородулина М.А. Дело и Река. Череповец, 1998. 87 c.
5. ГАВО. Ф. 447. Оп. 1. Д. 11, Д. 43.
6. ГАВО. Ф. 447. Оп. 1. Д. 9.
7. Лебедева В.В., Тяпонова В.С., Карачева З.Л., Малышева Н.А., Прохорова Т.И., Хита-
рян М.Г. Череповецкая учительская семинария 1875–1919. URL: https://www.booksite.ru/
education/main/teacher/5.htm?ysclid=lbnwfueavz636635056 (дата обращения: 11.10.2022).
8. ГАВО. Ф. 1083. Оп. 1. Д. 1.
9. ГАВО. Ф. 451. Оп. 1. Д. 4.
10. ГАВО. Ф. 451. Оп. 1. Д. 28.
11. ГАВО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 4.
12. ГАВО. Ф. 454. Оп. 1. Д. 2.
13. ГАВО. Ф. 452. Оп. 1. Д. 1.
14. Субботин А.П. Волга и волгари. Путевые очерки. Т. 1. СПб., 1894. 160 c.
39
Е.Н. Абдрахманова
Дисциплинарные нарушения учениц Оренбургской женской гимназии

в 1868–1876 гг.
В статье автор анализирует отчеты классных надзирательниц о вверенных им классах и

кондуитные журналы Оренбургской женской гимназии. Автор приводит статистику проступ-
ков в зависимости от социальной принадлежности родителей гимназисток. В статье дается
классификация дисциплинарных нарушений учениц. Автор приводит примеры проступков с
анализом причин их проявления.
In the article, the author analyzes the reports of the class guards about the classes entrusted to
them and the conduit journals of the Orenburg Women's Gymnasium. The author gives statistics of
misconduct depending on the social affiliation of the parents of high school students. The article gives
a classification of disciplinary violations of female students. The author gives examples of miscon-
duct with an analysis of the reasons for their manifestation.
Ключевые слова: Оренбург, женское образование, гимназия, детская повседневность,

Оренбургская женская гимназия.
Key words: Orenburg, women's education, gymnasium, children's everyday life, Orenburg
women's gymnasium.
Во все времена существования учебных заведений основное их предназна-

чение заключалось в передаче знаний из поколения в поколение и воспитании
полноправного участника социума. Эти глобальные цели строятся на достиже-
нии множества задач, которые постоянно решаются педагогическими коллекти-
вами. Одной из них является приучение детей быть дисциплинированными, т.е.
уметь следовать общепринятым нормам и правилам, управлять собой. Следова-
ние традициям представлялось ключевым условием сохранения социальной ста-
бильности. Тем интереснее подвергнуть анализу различные нарушения
дисциплины, зафиксированные в документах Оренбургской женской гимназии –
кондуитных журналах и отчетах классных надзирательниц. Детские дисципли-
нарные проступки являются ценными источниками информации о сформирован-
ности личности, семейной ситуации и, наконец, о нормах общества в целом.
Данная работа построена на материалах Фонда № 85 «Оренбургская 1-я
женская гимназия, г. Оренбург, Оренбургская губерния 1868–1919 гг.» Объеди-
ненного государственного архива Оренбургской области.
Свое исследование начнем с описания дисциплинарных норм в Женской
гимназии. Как пишет в своей статье С.В. Любичанковский, дисциплина в Жен-
ской гимназии была строгой и регулировалась закрепленными правилами, за со-
блюдением которых следил педагогический совет. Учебный день в гимназии
начинался в 8 часов утра с общей молитвы, после которой ученицы расходились

Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РНФ «Дети и детство. По-
вседневная жизнь ребенка в условиях провинциального городского социума (на материалах
Оренбурга пореформенной эпохи)» (проект № 22-28-00763).
40
по классам и занимались, а по окончании занятий снова собирались на общую
молитву. Ходили девочки в форме, должны были выглядеть опрятно, но без
«намека на щегольство». Во время уроков обязательно надо было быть внима-
тельными, на вопросы преподавателей отвечать стоя и при закрытых учебниках;
не подсказывать, не отвечать, когда спрашивают другую, не разговаривать
между собой. Гимназистки должны были быть почтительны к преподавателям.
В отношениях между собой ученицы обязаны были быть вежливы, не употреб-
лять неприличных для образованного человека выражений, а тем более не заво-
дить ссор. Пропускать уроки можно было лишь по болезни, либо с разрешения
начальницы. У учениц должны были быть классные тетради, чтобы уведомить
родителей об их успеваемости: классные надзирательницы отмечали в них полу-
ченные баллы, а начальница записывала замечания о поведении [1, с. 117].
По итогам 2–3 месяцев обязательно собирался педагогический совет, в ходе
которого заслушивались отчеты классных надзирательниц. В отчетах обычно
поднимались вопросы успеваемости и озвучивались случаи нарушения дисци-
плины. Нами были изучены отчеты классных надзирательниц 1–7 классов за ав-
густ, сентябрь, октябрь 1872 г., которые были заслушаны на педагогическом
совете в ноябре того же года. Анализ отчетов показал, что надзирательницы всех
семи вверенных им классов в целом были довольны своими воспитанницами за
исключением некоторых шалостей. Как писала в своем отчете классная надзира-
тельница 5–7 классов, «поведение большинства учениц вверенных мне трех
классов удовлетворительно, если же случаются проступки, за которые нужно
было делать вразумление, то все их нельзя отнести к нравственной испорченно-
сти; случаи эти были: невнимание во время урока, опаздывание в класс, беспо-
рядок прически, нечистота одежды и непослушание» [2, л. 13]. А вот так другая
надзирательница характеризует вверенный ей 4 класс: «Наблюдая за нравствен-
ностью воспитанниц я не заметила в них особенно дурных наклонностей <…>.
Учебники у всех есть и содержатся в достаточной чистоте. Классы посещаются
ученицами довольно аккуратно…» [2, л. 15].
При всей строгости дисциплины в Женской гимназии, преподаватели с по-
ниманием относились к возрастным особенностям своих воспитанниц. Напри-
мер, классная надзирательница 5–7 классов так давала объяснение шалостям
девочек: «…Еще мной замечено следующее: воспитанницы 5 класса позволяли
себе отступление от принятого порядка ожидать преподавателя на своих местах.
Я вполне осознаю, что сидение несколько часов к ряду тяжело, а потому есте-
ственно детям захочется побегать и встать после урока, но вышеописанный слу-
чай я приписываю к непослушанию, потому что еще накануне я им повторяла,
что перед самым началом урока следует не вставать с мест и сидеть на местах»
[2, л. 13 об.]. Надзирательница 2 класса также считала причиной шалостей уче-
ниц их возрастные особенности: «Поведением учениц 2 класса я вообще до-
вольна, правда иногда случаются невнимательность в классе и излишняя
резвость, то есть недостатки, свойственные их возрасту, и я не считаю неумест-
ным здесь упоминать о подобных случаях» [2, л. 18]. Можно сделать вывод, что
преподаватели старались корректировать проявления возрастных особенностей
41
девочек, приучая их к дисциплине, чтобы не допустить в будущем педагогиче-
ской запущенности поведения и, впоследствии, успеваемости.
В отчетах классных надзирательниц Женской гимназии нередко говорилось
о нарушении дисциплины конкретными ученицами с подробными описаниями
таких случаев. Так, например, в представленном педагогическому совету отчете
классной надзирательницы 5–7 классов за ноябрь и декабрь 1872 г. описан слу-
чай непослушания ученицы Базановой: «22 ноября передала мне Госпожа
Начальница, что ученица 6 класса Базанова во время урока немецкого языка на
вопрос г-жи Преподавательницы ничего не отвечала, и несмотря на разъяснение
заданного вопроса г-жи Начальницы продолжила упорно молчать. После урока
на замечание, сделанное по этому поводу г-жой Начальницей, Базанова отвечала
довольно резко. Того же числа мне было приказано г-жой Начальницей записать
все случившееся в кондуитную тетрадь 6 класса, что и было мной исполнено. 28
числа того же месяца в присутствии г-на Директора, та же ученица Базанова за
уроком геометрии на предложенный вопрос выказала упрямство в продолжи-
тельном молчании. На вопрос мой: Базанова, как могло это случиться? Мне от-
ветила, что в первый раз ей показались обидными усиленные вопросы и
себялюбие не дозволяло ей отвечать; во второй раз она не знала урок и потому и
молчала. Я постаралась наедине объяснить Базановой ее неуместную настойчи-
вость и резкость ее ответов г-же Начальнице и советовала ей извиниться. База-
нова согласилась и немедленно это исполнила» [2, л. 27–27 об.]. В изученных
материалах описано довольно много случаев нарушения дисциплины гимназист-
ками, в которых, по мнению учениц, было задето их самолюбие. Обратим вни-
мание на то, как классная надзирательница смогла уладить сложившийся
конфликт ученицы и г-жи Начальницы. Она не стала кричать на воспитанницу,
а наедине объяснила ее неправоту и дала совет извиниться. Гимназистка, которая
еще недавно говорила о задетом самолюбии, все же прислушалась к совету и
принесла извинения.
Еще одним ценным архивным источником по изучению дисциплинарных
нарушений учениц Женской гимназии в Оренбурге являются кондуитные жур-
налы, которые являлись официальными документами и имелись в каждом учеб-
ном заведении. Кондуитный журнал заполнялся по мере появления
дисциплинарных нарушений гимназисток, заполнялся всеми классными надзи-
рательницами без привязки к классам. В них можно найти подробное описание
проступков гимназисток с указанием решений педагогического совета по итогам
их рассмотрения.
В результате изучения кондуитного журнала Женской гимназии Оренбурга
за 1868–1876 гг., нами было установлено, что в нем содержались записи о 221
ученице. При анализе записей журнала относительно информации о родителях
воспитанниц, мы получили следующие результаты: больше всего дисциплину
нарушали дочери чиновников, дворян и офицеров – 152 записи (68,7%), далее
следуют дочери представителей городских сословий – 36 записей (16,2%), до-
чери священников – 9 записей (4%), крестьянки – 2 записи (0,9%), В то же время
С. В. Любичанковский в своей статье пишет, что в 1873 учебном году в гимназии
42
училось 114 (70,8 %) девушек из дворянского сословия, 8 (4,9 %) из духовенства,
37 (22,9 %) из городского сословия и всего 2 (1,2 %) из крестьянского [1, с. 116].
Сопоставление этих цифр позволяет получить представление о степени дисци-
плинированности представительниц разных сословий.
Все дисциплинарные нарушения воспитанниц гимназии, записанные в кон-
дуитном журнале, условно можно разделить на следующие группы:
- нарушения установленного распорядка (опоздания, непослушание, разго-
воры, смех, подсказывание, невнимание и т.д.);
- нарушения, связанные с учебной деятельностью (выставление и стирание
оценок в классном журнале, списывание, занятие посторонними делами на
уроке, забытые ученические принадлежности и т.д.);
- обман (ушла в гости вместо уроков, клевета на других, скрывание оценок
и т.д.);
- нарушения, касающиеся вызывающего поведения (короткая юбка, не-
скромное поведение и т.д.).
Остановимся на анализе каждой группы дисциплинарных нарушений по-
дробнее.
К первой группе проступков гимназисток, согласно анализу записей конду-
итного журнала, мы отнесли нарушения установленного распорядка гимназии.
Примером одного из таких нарушений служит запись о Ханне Беренштейн,
10 лет, дочери купца, поступившей в 1 класс 1 сентября 1869 г.: «31 октября
1873 года невнимательна, непослушна, подсказывает. Педагогическому совету
сделать внушение и сбавить балл за поведение. 22 мая 1874 года невнимательна,
непослушна, сбавить балл» [3, л. 40 об.]. В кондуитном журнале индивидуальная
страница каждой «нарушительницы» порядка обязательно содержала замечания
подобного характера. Как было сказано выше, учителя принимали во внимание
возрастные особенности гимназисток и нарушения такого характера в большин-
стве случаев относили к детским шалостям, но если такие проступки станови-
лись характерной чертой поведения девочки, то она рисковала попасть в
кондуитный журнал.
Довольно распространенными в среде воспитанниц были нарушения, свя-
занные с учебной деятельностью. Приведем примеры: «Евгения Петрова, 9 лет,
дочь чиновника поступила в 1 класс 1 сентября 1869 г., 1 декабря получила в
табеле 3 номер за то, что наставила номера, которых в журнале не было и стерла
цифры, поставленные у нее учителем» [3, л. 47]; «Елизавета Лутохина, 11 лет,
дочь чиновника, поступила 17 августа 1870 г. в 1 класс, 27 февраля 1873 года
списала из чужой тетради русский разбор и выдала за свой собственный труд.
Долго отпиралась, пока уличали. Педагогический совет решил сбавить баллы и
уведомить родителей о причине этой меры» [3, л. 61]; «Анна Старова, 14 лет,
дочь коллежского советника, поступила во 2 класс 8 октября 1868 года, 14 мая
была отмечена у преподавателя естественной истории и географии за то, что поз-
волила заниматься себе французскими переводами во время класса под предло-
гом, что не станет учиться географии, когда дети смеются над ней, в то время,
когда она говорит урок» [3, л. 26 об.]; «Зинаида Егорова, дочь унтер-офицера,
43
поступила в 3 класс 28 сентября 1871 года, 8 ноября 1875 года забыла для фран-
цузской диктовки тетрадь и перо, поэтому осмелилась подать преподавателю
оторванный из тетради листок, исписанный карандашом. Когда ей преподава-
тель возвратил исправленный им диктант, и она увидела, что на нем отметка 2,
она с досадой, на глазах учителя, разорвала этот листок» [3, л. 93]. Таким обра-
зом, варианты нарушений учебной дисциплины в конце XIX в. мало отличались
от тех, которыми грешат современные дети: исправление оценок, списывание,
подготовка на одном уроке к другому, небрежность. Причинами нарушений
могли быть как обычная забывчивость, так и, например, боязнь наказаний за пло-
хие отметки, отсутствие интереса к предмету и пр. Довольно эмоциональные ре-
акции на замечания учителей и воспитателей были проявлением характера и
определенной дерзости.
Следующая группа нарушений связана с обманом ученицами педагогов и
родителей. В качестве примера приведем проступок Надежды Тутусовой 10 лет,
дочери чиновника, поступившей во 2 класс 16 августа 1871 г.: «15 января
1874 года была обличена в том, что утаила два раза от матери свои свидетельства
об успехах и поведении и два раза отдала сама надписи внизу вместо матери.
Отец ее заявил, что она сделала это по его наставлению, чтобы не огорчать мать
посредственными баллами, но она обманула и отца, уверяя его, что учитель
арифметики никогда ее не спрашивал, между тем, как несколько двоек в журнале
свидетельствуют о противном, но она конечно их в свой классный журнал не
внесла. Педагогический совет решил сбавить балл за поведение» [3, л. 78 об.].
Данный случай является весьма показательным. Самым главным средством вос-
питания является пример взрослого. Обман – довольно серьезный проступок, од-
нако ученица пошла на его совершение с разрешения отца. Родитель, вместо
того, чтобы объяснить своей дочери, что обман рано или поздно раскроется и
мать узнает о ее посредственной успеваемости, наоборот, позволил дочери со-
вершить его, и в итоге сам был обманут.
И, наконец, последняя группа – это нарушения, касающиеся вызывающего
поведения. Подобные дисциплинарные проступки довольно редко встречаются в
записях кондуитного журнала. Так, например, «Елена Стрекина, 12 лет, дочь хо-
рунжего, поступила в 1 класс 23 декабря 1869 года. В табели за декабрь и январь
1869–1870 имела 4 за поведение, потому что принесла показать своим подруж-
кам в училище неприличную вещь» [3, л. 58]. Нам остается только догадываться,
что подразумевается под «неприличной вещью». «Ольга Орловская, 9 лет, дочь
капитана, 8 октября 1868 года, 28 мая 1874 года позволяет себе приходить не в
формальном платье и, несмотря на запрещение начальницы, две недели надевала
какую-то короткую черную юбку. Педагогический совет решил не сбавлять
балла за поведение, а сделать внушение» [3, л. 13]. Проступки такого характера
могли быть связаны с желанием девочек переходного возраста показать себя
взрослыми либо с желанием продемонстрировать новый предмет гардероба, ко-
торого не было у других.
Таким образом, изучение архивных материалов, связанных с описанием
проступков воспитанниц Женской гимназии в Оренбурге представляют собой
44
ценный материал по повседневности гимназисток. В результате анализа доку-
ментов удалось установить, что самыми распространенными проступками, впро-
чем, как и сегодня, были нарушения дисциплины и реализации учебного
процесса. Серьезных проступков, которые можно было бы отнести к примерам
девиаций, в среде гимназисток замечено не было.
1. Любичанковский С.В. Организация учебного процесса, управления и финансирова-
ния Оренбургской женской гимназии в пореформенный период // Вестник Оренбургского
государственного педагогического университета. Электронный научный журнал. 2014. № 2 (10).
С. 113–120.
2. Объединенный государственный архив Оренбургской области (далее – ОГАОО).
Ф. 85. Оп. 1. Д. 10.
3. ОГАОО. Ф. 85. Оп. 1. Д. 5.
Л.А. Дашкевич
Сиротское детство (по материалам Верх-Исетского

сиротско-воспитательного дома имени С.А. Петрова)
В статье анализируется повседневная жизнь воспитанников Верх-Исетского сиротско-
воспитательного дома имени С.А. Петрова, созданного в конце XIX в. Источником сведений
о приютских буднях является исторический очерк деятельности детского заведения и журнал
заседаний Екатеринбургской городской думы. Система воспитания детей в сиротско-воспита-
тельном доме имени С.А. Петрова вполне соответствовала распространенным в педагогике
начала XX в. представлениям о пользе общественного воспитания безнадзорных детей в за-
крытых детских учреждениях. Основатели детского приюта путем религиозно-нравственного
воспитания и практической подготовки хотели отучить детей от вредного влияния улицы, при-
вить им хорошие привычки и научить всему необходимому для будущей жизни.
The article analyzes the daily life of the pupils of the Verkh-Isetsk orphanage named after
S.A.Petrov, established at the end of the 19th century. The source of data on the shelter city dumas is
a historical essay on the activities of institutions and the journal of the Yekaterinburg City Duma. The
system of raising children in the S.A.Petrov orphanage is quite acceptable in the pedagogy of the
early 20th century in terms of the benefits of public education without supervision of children in
closed children's institutions. The founders of the middle age, following the indicators of education
and practical training, wanted to wean children from harmful indicators, gain good knowledge and
teach everything necessary for the future life.
Ключевые слова: приют, детское призрение, повседневная жизнь, история Урала XIX –
начала XX в.
Key words: orphanage, children's charity, everyday life, history of the Urals in the 19th – 20th
centuries at the beginning.
В XIX – начале XX в. большую роль в воспитании детей, оставленных без

попечения родителей, играли приюты. Учредителями приютов в Российской им-
перии были благотворительные общественные организации и частные лица. Ис-
тория Верх-Исетского сиротско-воспитательного дома связана с именем
45
екатеринбургского купца второй гильдии Семена Алексеевича Петрова, чело-
века удивительной судьбы. Судя по рассказам старожилов, собранным в 1915 г.
В.В. Калачниковым, А.С. Петров был внебрачным сыном нищенки, происходив-
шей из крестьян Камышловского уезда. Младенцем он был подкинут к дому
Максима Ивановича Коробкова, екатеринбургского купца, занимавшегося
«винно-колониальным делом». Воспитанный в богатом купеческом доме,
С.А. Петров оказался удачливым предпринимателем и значительно умножил до-
ставшиеся ему от приемного отца капиталы. Наследников у С.А. Петрова не
было, до конца жизни он оставался холостяком. Все свои деньги купец решил
употребить на «облегчение участи обездоленных и беспризорных детей» [1, c. 5].
Согласно его завещанию, после смерти все доходы, полученные от продажи дви-
жимого и недвижимого имущества купца (около 400 тысяч рублей – огромная
для того времени сумма!), были пущены на создание сиротско-воспитательного
дома. Хозяйственное управление всеми этими капиталами перешло к Екатерин-
бургской городской думе.
Официальное разрешение на открытие детского заведения было получено
думой 19 мая 1890 г. Согласно уставу, сиротско-воспитательный дом мог прини-
мать покинутых детей – подкидышей, в том случае, если их родители не уста-
новлены полицией, и круглых сирот до 10-летнего возраста. Как и многие другие
благотворительные учреждения, дом был подчинен ведению министерства внут-
ренних дел, непосредственное же управление им осуществлял попечительный
совет. Он состоял из четырех членов, избиравшихся Екатеринбургской город-
ской думой каждое четырехлетие. Фактически деятельность Верх-Исетского си-
ротско-воспитательного дома имени С.А. Петрова началась в 1893 г., когда
попечительный совет приобрел здание бывшего детского общежития Екатерин-
бургского комитета по разбору и призрению нищих на Уктусской улице города
Екатеринбурга. Обитатели общежития, 76 детей и подростков в возрасте от 2 до
16 лет, стали его первыми питомцами. В 1897 г. на месте прежней усадьбы
С.А. Петрова в поселке Верх-Исетского завода попечительный совет возвел но-
вое трехэтажное здание по проекту архитекторов Ю.И. Дютеля и С.С. Козлова, в
него переместили всех обитателей Петровского дома.
Условия содержания питомцев в сиротско-воспитательном доме были до-
статочно комфортными. Для детей старшего и младшего возраста здесь действо-
вали специализированные отделения, девочкам и мальчикам старшего отделения
предоставлялись раздельные спальни. В центральной части третьего этажа зда-
ния, отданного старшему отделению, строители разместили обширный и свет-
лый рекреационный зал для отдыха и торжественных мероприятий, два классных
помещения, комнату воспитательницы. В левом крыле находились три спальни
для девочек, швейная и рукодельная мастерские, в правом – три спальни для
мальчиков, комната воспитателя и помещение для игр. Учебные мастерские рас-
положились на втором этаже здания. Здесь же, в четырех просторных помеще-
ниях, жили дети младшего возраста (до 6 лет). Рядом с «детскими» располагалась
комната смотрительницы сиротско-воспитательного дома и канцелярия. Нижний
46
полуподвальный этаж здания предназначался для различных служебных поме-
щений и кладовых. Погреб, бани, прачечная и конюшни расположились на дво-
ровой территории.
После возведения собственного здания численность питомцев Петровского
сиротско-воспитательного дома существенно расширилась. 11 октября 1897 г.
здесь открылось отделение для грудных детей, которое стало быстро заполняться
«найденышами и подкидышами». В соответствии с волей завещателя, устав
строго не ограничивал количество призреваемых детей. Очень скоро это привело
к финансовым трудностям. Основным источником содержания детского заведе-
ния были проценты с оставленного купцом С.А. Петровым капитала. В 1893–
1903 гг. они ежегодно давали администрации от 14 800 до 27 000 р. Поступали
сюда и частные пожертвования, но их сумма не превышала 826 р. Определенный
доход приносили результаты трудов собственных мастерских воспитательного
дома, но и это были небольшие деньги. В 1893–1903 гг. они составляли от 180 до
802 р. В целом, этого капитала вполне хватало на содержание детей, жалованье
штатных служащих, ремонт и оборудование здания. Но растущее количество
призреваемых младенцев требовало увеличения количества кормилиц и обслу-
живающего персонала. Так, если к 1 января 1899 г. штат служащих включал
27 чел., из них лишь 4 няньки и 3 кормилицы, то к 1 января 1904 г. здесь работали
уже 9 нянек и 17 кормилиц [1, с. 57]. Значительную помощь в решении финансо-
вых проблем оказали детскому воспитательному учреждению в эти трудные
годы местные общественные организации. В 1907 г. совет старшин коммерче-
ского собрания Екатеринбурга постановил отчислять в пользу Перовского дома
по 5 % с каждой выданной игры карт. Уральский отдел союза для борьбы с детской
смертностью выделил попечительному совету 500 р. в пользу «дела призрения под-
кидышей». Екатеринбургское общество устраивало благотворительные концерты,
спектакли, беговые дни.
После организации отделения для грудных детей Петровский дом столк-
нулся еще с одной традиционной бедой воспитательных учреждений – высокой
детской смертностью. С 1893 по 1914 гг. включительно учреждение приняло
1 620 чел., из них умерли 950 (58,6 %). Главными причинами смерти, по словам
доктора Левенсона, являлись болезни дыхательных и пищеварительных органов.
Много детей погибало также от «бугорчатки легких, костей, брюшины и желез».
Сопоставив две системы кормления: «на стороне» и кормилицами в самом доме,
попечительный совет в 1907 г. принял решение «применить в самой широкой
степени систему рассеяния подкидываемых детей». Младенцы отдавались «на
сторону» за определенную плату, как правило, женщинам, проживавшим неда-
леко, в поселке Верх-Исетского завода, что позволяло администрации следить за
состоянием здоровья малышей. Тщательно организованный надзор за расселен-
ными детьми вместе с применением достижений санитарно-гигиенического ха-
рактера позволил значительно снизить уровень смертности. После полного
перехода на «систему рассеяния» и упразднения в 1909 г. грудного отделения
при доме, уровень младенческой смертности здесь снизился до 33 % [1, с. 58].
47
Система воспитания детей в сиростко-воситательном доме имени С.А. Пет-
рова была нацелена на подготовку «нравственных, полезных и трудолюбивых
членов общества». С самого начала деятельности детского заведения здесь была
открыта начальная школа, работавшая по программе сельских училищ ведения
министерства народного просвещения. Обязательным предметом в ней был За-
кон Божий. Вся жизнь воспитанников приюта строилась в соответствии с цер-
ковным календарем. Приютский день начинался с молитвы, в праздничные дни
все питомцы ходили в церковь. Обязательно соблюдался пост. На пятой неделе
Великого поста все дети говели и причащались.
Попечительный совет заботился о художественном развитии детей, для чего
в программу занятий были введены уроки пения. Руководил ими известный на
Урале музыкальный деятель Ф.С. Узких. В доме имелись музыкальные инстру-
менты: фисгармония, скрипки. Несколько призреваемых мальчиков брали уроки
музыки, девочки пели в хоре. Серьезное внимание уделялось физическому раз-
витию детей. Для них регулярно устраивались прогулки в лес, за город. Старшим
воспитанникам давались уроки гимнастики. В свободное от классных занятий
время дети посещали библиотеку, приобретенную в 1904 г. попечительным со-
ветом и ежегодно пополнявшуюся на средства частных благотворителей. Досуг
заполняли и другие культурные и познавательные мероприятия: чтения с демон-
страцией картин при помощи «волшебного фонаря», литературно-музыкальные
и исполнительские вечера, елки.
Наиболее одаренные питомцы приюта могли за счет средств Петровского
дома получить дальнейшее образование в городской гимназии, высших учили-
щах, технических и торговых школах. По данным В.В. Калачникова, среди вы-
пускников сиротско-воспитательного дома в 1899–1914 гг. 13 чел. (11 мальчиков
и 2 девочки), избрали себе так называемые «интеллигентные профессии» (пись-
моводство, счетоводство и пр.).
Главной заботой попечительного совета была практическая подготовка вос-
питанников, которая обеспечила бы им в будущем возможность заняться соб-
ственным делом или поступить в услужение. Для этого при воспитательном доме
было введено обучение детей «наиболее употребительным ремеслам и рукоде-
лиям». В 1905 г. при мастерской было открыто чулочно-вязальное отделение, в
котором девочки учились работать на чулочно-вязальной машине, полученной в
дар от почетной попечительницы дома А.А. Конюховой. В 1910 г. здесь появи-
лось рукодельное и кружевное отделение, которые возглавила выпускница Бело-
холуницкой школы кружевниц Вятской губернии. Отделение это, правда, вскоре
было закрыто из-за вредного влияния на здоровье девочек – мелкие работы плохо
влияли на зрение. Столь же недолгим был опыт завертывания конфет для конди-
терского магазина Т.А. Афониной. Как только было обнаружено неблагоприят-
ное влияние оберточных красок на здоровье девочек, работы были прекращены.
Более полезным было признано обучение детей крою платья, для чего в воспи-
тательный дом в 1911 г. была специально приглашена швея-закройщица. Кули-
нарное искусство девочки постигали на курсах при работавшем тогда в
Екатеринбурге Нуровском приюте.
48
Мальчиков обучали в собственных мастерских сапожному и переплетно-ли-
новальному делу. Надо заметить, что работа мальчиков была довольно прибыль-
ной для администрации. Мастерские Петровского сиротско-воспитательного
дома, оборудованные необходимыми приборами, машинами и инструментами,
давали неплохой доход: в 1905–1914 гг. он составлял от 1 771 до 3 922 р. [1,
с. 40]. Помимо работ в мастерских, дети выполняли и другие обязанности по
дому. Девочки назначались посменно на дежурство в больничку и палаты для
грудных детей, убирали спальни, обучались работам на кухне, в прачечной и гла-
дильной. Призреваемые мальчики ухаживали за скотом, чистили двор.
Одним из основных методов воспитания детей в сиротско-воспитательном
доме было строгое поддержание дисциплины. Во главе дома стояла смотритель-
ница, которая обязана была «содействовать правильному и успешному ходу дела
в учреждении во всех отношениях». В подчинении у нее находились воспита-
тели, наблюдавшие за поведением детей. В отделении мальчиков эту должность
обычно занимал человек, имевший педагогическое образование и получивший
звание народного учителя. У девочек функции воспитательницы выполняла по-
мощница смотрительницы. Для нарушителей дисциплины существовали доста-
точно суровые меры наказания, которые, впрочем, не были излишне жестоки, так
как за деятельностью педагогов постоянно наблюдал попечительный совет.
Могло вмешаться во внутренние дела воспитательного дома и городское
управление. В 1904 г., например, на одно из заседаний Екатеринбургской думы
был приглашен председатель попечительного совета дома И.С. Степанов для
объяснений по поводу одной из заметок, появившихся в местной газете «Ураль-
ская жизнь». Корреспондент газеты, описывая повседневную жизнь Петровского
дома, осудил «варварское» обращение воспитателей с детьми. Особый гнев жур-
налиста вызвало заключение в карцер четырех-пятилетних девочек и «стояние в
мешке» одного из воспитанников дома с завязанными руками.
И.С. Степанов пояснил, что по поводу заметки уже состоялось заседание по-
печительного совета, точные подробности описанных происшествий были выяс-
нены путем опроса детей и воспитателей. Оказалось, что в карцер на небольшой
срок была заключена восьмилетняя девочка Филатова, причем наказавшая ее
смотрительница Анисимова очень быстро освободила воспитанницу. Тем не ме-
нее, совет решил уволить Анисимову за грубое нарушение норм Устава, позво-
лявших заключение в карцер только мальчиков, начиная с 10 лет. По поводу
«стояния в мешке» также было проведено расследование. Оказалось, что в
«мешке» с завязанными руками стоял мальчик Зайцев, что тоже было исключи-
тельным случаем, так как подобное наказание предусматривало лишь меру мо-
рального воздействия. На провинившегося можно было надеть рубашку, сшитую
из мешочного холста с широким воротом и проймами для рук и оставить в этом
наряде на несколько часов в вестибюле дома. Завязывать рукава запрещалось. За
превышение полномочий при вынесении наказания смотрительнице был сделан
строгий выговор. В целом, однако, попечительный совет признал меры наказа-
ния, практикующиеся в воспитательном доме, вполне допустимыми, так как они
были приняты во многих детских учреждениях [2, с. 73]. После горячих прений
49
городская дума приняла объяснения председателя попечительного совета. Кон-
троль городской общественности за действиями педагогов, на наш взгляд, был
достаточно действенным, он позволял соблюдать границы дозволенного в вопро-
сах поддержания дисциплины, которые и до сих пор являются большой пробле-
мой детских закрытых учреждений.
В целом, система воспитания детей в сиротско-воспитательном доме имени
С.А. Петрова вполне соответствовала распространенным в педагогике начала
XX в. представлениям о пользе общественного воспитания безнадзорных детей
в закрытых детских учреждениях. Основатели детского приюта путем религи-
озно-нравственного воспитания и практической подготовки хотели отучить де-
тей от вредного влияния улицы, привить им хорошие привычки и научить всему
необходимому для будущей жизни.
1. Исторический очерк Верх-Исетского сиротско-воспитательного дома имени Семена
Алексеевича Петрова. К 25-летию его существования. Екатеринбург, 1915. 59 с.
2. Журналы Екатеринбургской городской думы за 1904 год. Екатеринбург, 1905. 224 с.
С.Н. Брежнева
Опыт работы первого детского приюта в Туркестане

(на примере Семиреченского попечительства)
Статья посвящена деятельности одного из первых попечительств на территории Турке-

станского генерал-губернаторства – Семиреченского во второй половине XIX – начале XX в.
Рассматриваются причины и история становления первого детского приюта в Туркестане в
городе Верном. На архивном материале, впервые вводимом в научный оборот, разбираются
проблемы, возникающие в приюте и попечительстве, касающиеся всех аспектов жизни детей
в заведении.
The article is devoted to the activities of one of the first guardianship offices in the territory of
the Turkestan Governor-General – Semirechensk in the second half of the XIX – early XX century.
The reasons and history of the formation of the first orphanage in Turkestan in the city of Verny are
considered. On the basis of archival material, which is being introduced into scientific circulation for
the first time, the problems arising in the shelter and guardianship concerning all aspects of the life
of children in shelters are analyzed.
Ключевые слова: Российская империя, Туркестанское генерал-губернаторство, Се-

миреченское попечительство, г. Верный, детский приют.
Key words: Russian Empire, Turkestan Governor-General, Semirechensk guardianship,

Verniy, orphanage.
Вопросы благотворительности в России являлись одним из приоритетных

направлений имперской политики. Формированием, управлением и расшире-
нием сети благотворительных учреждений занималась «Собственная ее импера-
торского величества канцелярия по учреждениям Императрицы Марии»,
50
включавшая ряд учреждений. Свое название канцелярия получила по имени су-
пруги Павла I и матери Николая I Марии Федоровны, активно занимающейся
благотворительной деятельностью. После ее смерти в 1828 г. дело благотвори-
тельности продолжила супруга Николая I Александра Федоровна, которой и при-
надлежала идея создания детских приютов, ставших составной частью
учреждения. В 1838 г. был создан Комитет главного попечительства детских
приютов, которому должны были быть подчинены все организованные в других
городах империи детские приюты. Следующим шагом в этом направлении яви-
лось Положение о детских приютах, разработанное сановниками комитета и
«Высочайше» утвержденное Николаем I 27 декабря 1839 г. [1].
В Положении главный акцент придавался религиозно-нравственному вос-
питанию детей и усеченной учебной программе. Основная цель приюта – это
предоставление детям временного убежища и начального образования, при этом
они должны были сохранять связь с семьей. Детей от 3 до 10 лет приводили в
приюты в дневное время, нередко возрастной ценз допускал возможность нахож-
дения в приютах детей до 14 лет. Ребенка принимали в приют бесплатно или же
за счет благотворителя. Пол, возраст, социальное положение не имели значения.
При приеме ребенок обязательно проходил медицинский осмотр, родителям для
посещения приюта выдавался входной билет. Дети обеспечивались одеждой и
питанием.
Не все статьи Положения реализовывались разными приютами в полном
объеме, так как это зависело от их материальной обеспеченности, которая была
различной, потому что основными доходами были пожертвования. Высший
надзор за детскими приютами в Санкт-Петербурге осуществлялся Комитетом
главного попечительства детских приютов, в губерниях и уездах эти функции
выполняли соответствующие попечительства.
В Туркестанском генерал-губернаторстве, созданном в 1867 г., в силу отда-
ленности от центра империи, детские приюты стали создаваться намного позже
центральных губерний Российской империи. Первый генерал-губернатор Турке-
станского края К.П. фон Кауфман большое внимание уделял нищенствующим
сиротам, которых особенно много было среди оседлого населения в силу того,
что кочевники пользовались призрением родовых сообществ. В Ташкенте был
создан приют, носивший имя «начальника края» [2]. По примеру Ташкента стали
создаваться приюты в областях генерал-губернаторства, для руководства кото-
рыми возникали областные попечительства, которые формально возглавляли во-
енные губернаторы.
Одним из первых созданном на азиатской окраине России, стало Семире-
ченское попечительство. В феврале 1879 г. Кауфманом было утверждено особое
Положение о Туркестанских детских приютах с учреждением Туркестанского
попечительского Совета, которое им лично было передано Военному губерна-
тору Семиреченской области Г.А. Колпаковскому с просьбой поддержать начи-
нание [3]. В ответ Военный губернатор в марте этого года организовал в
г. Верном Комитет общественных детских приютов. Отныне все вопросы, каса-
51
ющиеся приема детей в приют, вопросы штата и ремонта, вознаграждения работ-
ников, благотворительности меценатов решались только на заседаниях Вернен-
ского Комитета общественных детских приютов, преобразованного в 1888 г. в
Семиреченское областное попечительство. Просуществовало оно вплоть до ок-
тябрьских событий 1917 г.
28 октября 1879 г. был открыт первый детский сиротский приют в г. Верном.
Первым Попечителем приюта был избран генерал-лейтенант Г.А. Колпаковский,
первой попечительницей стала его супруга Мелания Фоминишна, ее помощни-
цей назначена Л.А. Эйлер – жена генерал-майора, которая после перевода Кол-
паковских в Степное генерал-губернаторство в 1882 г., возглавила
Попечительство. Верненский сиротский приют располагался в здании Киргиз-
ского общественного дома, переданного для него Городской думой. Помещение
было рассчитано на 20 чел. и имело два отдельных крыла – для мальчиков и де-
вочек. Здесь располагались столовая, спальня, классы для занятий, кухня, умы-
вальная, приемная, квартира для начальницы. Оплата труда воспитателей,
учителей и всей деятельности детского приюта производилась за счет доброволь-
ных пожертвований горожан и сельских жителей Верненского уезда.
В октябре 1879 г. в приют были приняты первые 10 воспитанников, в числе
которых были дети нижних воинских чинов, а также дети крестьян и казаков от
3 до 16 лет [3]. Число воспитанников приюта быстро росло: в 1884 г. в приюте
был 31 воспитанник, в 1887 г. – 35, в 1890 г. – 37, а на 1 января 1896 г. уже 54 чел.
(18 мальчиков и 36 девочек) [4, л. 1 об.].
В ежегодных отчетах Семиреченского попечительства детских приютов от-
мечалось, что в течение года число детей то увеличивалось, то уменьшалось. Ча-
сто указывалось, что дети возвращались к родителям, «поправившим свое
материальное положение».
Все дети 7–14 лет Верненского сиротского приюта обязательно обучались.
Штат учителей состоял из законоучителя (Александр Филимонович Скальский)
и учителя общеобразовательных предметов (Людмила Павловна Вахнина) [4,
л. 28 об.]. Классы делились по отделениям:
1 отделение – здесь детей учили азбуке, чтению, письму, счету до 100; 2 от-
деление – дети учились писать диктант, изучали правописание, счет до 1000, че-
тыре действия арифметики, умножение в пределах до 100 и 1000, знакомились с
элементарными правилами грамматики, упражнялись в списывании, чтении, за-
учивании стихов; 3 отделение – дети упражнялись в свободном чтении, осваи-
вали русскую историю, географию, учили стихи и басни, части речи, решали
более сложные задачи. Кроме того, учащиеся 2 и 3 отделений раз в неделю зани-
мались чистописанием и рисованием. Дети школьного возраста по окончании
обучения сдавали экзамен, а затем продолжали обучение в городских училищах.
Кроме того, дети в обязательном порядке изучали Закон Божий, должны
были знать молитвы. Согласно отчетам, дети в основном были православного
вероисповедания. Уроки по Закону Божьему проходили по пятницам и субботам.
Дети начинали и заканчивали хоровым пением положенной молитвы. По четвер-
гам в 8 часов утра в приютской домовой церкви служился молебен с акафистом
52
и водоосвящением, причем произносилось общепонятное поучение или собесе-
дование, на котором прислуживали дети из приюта. В алтаре прислуживали все-
гда три мальчика [4, л. 2 об.]. При церкви была сооружена приходская
библиотека из книг духовно-нравственного содержания. «Символ веры» дети
пели совместно со всем народом, находящимся в храме. В день Рождества Хри-
стова для детей приюта устраивалась елка. В отчетах неизменно подчеркивалось
примерное поведение детей в церкви и в классе. Уроки Закона Божия много лет
подряд вплоть до своего перевода в Омскую епархию в 1896 году вел священник
отец Климент (Александр Филимонович Скальский), за что получал 120 р. За его
подписью предоставлялись отчеты приходской церкви. Его сменил священник
приютской церкви Н.М. Кошевич. В 1900 г. А.Ф. Скальский вернулся и еще дол-
гое время выполнял свои обязанности.
Кроме обучения в приюте грамоте, арифметике и Закону Божьему, дети обу-
чались ведению домашнего хозяйства, мальчики – сапожному ремеслу, девочки –
шитью, вязанию и т.д. В каждом отчете приводятся данные, сколько сшито маль-
чиками пар сапог, ботинок и починено обуви. Кроме того, три раза в неделю
мальчики занимались в переплетной мастерской, обучаясь переплетению и сбро-
шюровыванию учебных книг. За такую работу воспитанники получали заработ-
ную плату. В 1897 г. заведующая Верненским казенным садом В.П. Самарина
предложила устроить при приюте на свободной и почти пустующей земле сад и
огород, и безвозмездно осуществлять руководство работами. Попечительство
приюта с радостью приняло это предложение с надеждой, что земледельческие
работы отвлекут детей от шалостей, будут содействовать физическому развитию
мальчиков и приучать их к физическому труду [4, л. 35].
Воспитанницы приюта, за исключением маленьких девочек, дежурили в
комнатах, накрывали на стол для обеда и чая, мыли посуду и помогали на кухне.
Старшие девочки стирали белье, чинили его и мыли полы. Воспитанницы пре-
красно вышивали гладью, крестом, вязали чулки, умели кроить. Рукоделие дол-
гое время преподавала Ольга Осиповна Ядрович. В отчетах расписываются
успехи учениц в вышивке по полотну. Их изделия даже отправляли на Нижего-
родскую выставку [4, л. 3 об.], и в 1896 г. работы воспитанниц были удостоены
Диплома IV степени [4, л. 30]. Девочками же изготавливались изделия для лоте-
реи Аллегри (в 1896 г. 92 разные вещи, в 1897 г. – 86) [4, л. 30, 35]. В качестве
поощрения девочкам и преподавательнице выдавалась заработная плата. По ини-
циативе Попечительницы Е.А. Порошиной было организовано обучение девочек
стирке белья, что должно было обеспечить воспитанницам стабильный зарабо-
ток по выходе их из приюта. Кроме того, со временем воспитанницы стали при-
нимать заказы на пошив белья и дамских нарядов.
Санитарно-медицинское состояние Верненского приюта контролировали
безвозмездно городские врачи города. Отчеты сохранили некоторые имена: на
протяжении многих лет медицинский осмотр воспитанников приюта осуществ-
лялся Почетным членом докторов медицины Л.Н. Фидлер, «несущим безвоз-
мездно обязанности врача при приюте с 27 июня 1889 г.» [4, л. 4]; а также
уездным врачом И.И. Соболевским. Правда, уберечь воспитанников приюта от
53
эпидемий (рожа, дифтерит, корь и т.п.) было довольно трудно, и иногда они уми-
рали. Так, в отчете за 1895 г. говорится, что всего больных детей было 40 чел., из
них корью болели 38 чел., и две девочки – скарлатиной, одна из них (Анна Кого-
кова 4,5 лет) [4, л. 1] скончалась, а другая выздоровела. В 1896 г. от крупа в ла-
зарете умер мальчик Григорий Попов [4, л. 28].
Однако неустанная борьба врачей и смотрителей приюта с эпидемическими
заболеваниями дала свои плоды. В отчете за 1897 г. с гордостью отмечалось, что
за год в приюте не было ни одного смертельного случая [4, л. 35 об.]. С этих пор
в отчетных документах случаи смерти детей не были отмечены, за исключением
1901 года, когда один мальчик 7 лет умер от припадков уремии, и в 1912 г. одна
девочка скончалась в городской больнице от тифа [5, л. 5 об.]. В отчете за 1899 г.
эмоционально расписывается заботливое отношение к детям приюта со стороны
Смотрительницы Елизаветы Андреевны Ядрович, дочери причетника, окончив-
шей курс в Омской гимназии [4, л. 101 об.]. 13 человек, заболевших корью, были
помещены в ее комнату и находились под ее неусыпным контролем днем и но-
чью. Безусловно, уход за больными потребовал большого напряжения сил в те-
чение дня и много бессонных ночей [4, л. 99].
Согласно отчету за 1895 г., содержание каждого ребенка обходится в 88 р.
[4, л. 5 об. – 6], в дальнейшем эта цифра то уменьшалась, то возрастала. В конце
каждого отчета прикладывалась пространная ведомость о движении сумм Се-
миреченского областного попечительства детских приютов за истекший год, а
также ведомость пожертвования приюту от разных лиц. К основному отчету при-
кладывался отчет по св. Александро-Мариинской церкви при Верненском дет-
ском приюте. Благодаря существованию церкви при приюте пожертвования
граждан в пользу сирот возрастали.
По достижению 17-летнего возраста дети определялись на рабочие места
или увольнялись к родственникам. Мальчики определялись учениками в Вернен-
скую почто-телеграфную контору [4, л. 34 об.], в Омскую центральную фельд-
шерскую школу, в Верненское училище садоводов [4, л. 47], чайный магазин,
лесную школу [5, л. 5], оружейную мастерскую Семиреченского казачьего вой-
ска [6, л. 3 об.]. Девочки часто выходили замуж, приданое получали из средств
Попечительства на сумму 50 р. Так, согласно отчету за 1896 г., из 8 совершенно-
летних девочек две были выданы замуж, две поступили на рабочие места и 4 уво-
лены к родителям [4, л. 28]. Позже, в начале ХХ века воспитанницы
Семиреченского приюта (например, Агафья Летусова) пополняли ряды сестер
милосердия Ташкентской общины [5, л. 5 об.]. Случалось, что детей исключали
за «дурное поведение». Так, в отчете за 1897 г. содержатся сведения об исключе-
нии двух девочек, одна из которых передана родственникам, другая отдана в
услужение нянькой [4, л. 34 об.].
К началу 1898 года приют был переполнен (62 человека при норме 60), что
объяснялось тем, что в приют обратились несколько человек, положение кото-
рых было безвыходным, и поэтому Попечительство сочло своим долгом прийти
на помощь этим людям.
54
По социальному положению большинство воспитанников составляли дети
казаков – 17 чел., меньшинство – дети чиновников (7 чел.). Круглых сирот было
всего 6 чел. (5 девочек, 1 мальчик), что подтверждает предположение, что в
приют дети попадали в основном из-за трудного материального положения се-
мьи [4, л. 34].
В ознаменование 10-летнего юбилея нахождения в должности Попечителя
Верненского приюта Военного губернатора генерал- лейтенанта Г.И. Иванова
среди членов попечительства была устроена подписка на учреждение стипендии
им. генерала Иванова в 1500 р., проценты с которой предполагалось употреблять
на дальнейшее обучение одного из детей «выдающихся умственных способно-
стей» [4, л. 35]. В счет 1500 р. к 1 января 1898 г. поступило 106 р. 60 к., на которые
наросло процентов 1 р. 15 к.
В этом году была избрана и утверждена императрицей Помощницей Попе-
чительницы Верненского детского приюта жена полковника Елена Аполлоновна
Порошина, ставшая вскоре Попечительницей и отдавшая приюту несколько лет
своей жизни. К отчету прилагалось ее описание празднования Рождества, во
время которого играл войсковой оркестр Семиреченского войска, предоставлен-
ный бесплатно. Сама елка, добытая стараниями казначея А.П. Харина, возвыша-
лась до потолка, ее окружал радостный круг детей. Каждый ребенок получил
подарок: мальчики – теплый шарф и игрушку, девочки – теплый платок или ка-
пор и игрушку. Кроме того, каждому досталось вдоволь сладостей. Е.А. Поро-
шина писала: «Нет сомнения, каждое пожертвование приносилось без мысли о
какой-либо благодарности; но я, видевшая радость детей приюта и в свою оче-
редь обрадованная возможностью выдать этим детям принадлежности теплой
одежды, в которой чувствуется в приюте большой недостаток, считаю со своей
стороны обязанностью принести от лица детей глубочайшую благодарность за
устроенную елку» [4, л. 45]. Безусловно, таких энергичных неравнодушных лю-
дей в приюте было подавляющее большинство.
К началу XX в. число воспитанников увеличилось до 70 чел. [4, л. 95] и встал
вопрос о создании уездных попечительств. 4 октября 1900 г. император Николай
II по Всеподданнейшему докладу Главноуправляющего СЕИВК «Высочайше со-
изволил на открытие уездных попечительств детских приютов в уездах Семире-
ченской области» [4, л. 100]. 22 декабря 1901 г. было открыто Копальское
уездное попечительство, 14 декабря 1902 г. – Верненское, Джанкертское, Леп-
синское и Пишпекское уездные попечительства, а 13 января 1908 г. – Пржеваль-
ское уездное попечительство. Отныне все они вели самостоятельную
деятельность, о чем предоставляли ежегодные отчеты.
В 1916 г. был представлен с задержкой, вызванной болезнью и смертью сек-
ретаря И.Г. Караблинова, последний отчет Семиреченского попечительства за
подписью Военного губернатора Семиреченской области генерал-лейтенанта
М.А. Фольбаума. Детей в приюте на тот момент было 161 чел. По социальному
происхождению большинство составляли дети мещан и крестьян [6, л. 10]. Без-
условно, в условиях войны приют испытывал затруднения материального по-
рядка, которые решались за счет пожертвований частных лиц, пособий от
55
земства, а также сборов от лотереи-аллегри, концертов, спектаклей и другого
рода увеселительных мероприятий [6, л. 2–3]. В отчете отмечалось, что с разви-
тием в области переселенческого дела и наплывом в нее переселенцев, Вернен-
скому приюту пришлось принимать сирот переселенцев [6, л. 3 об.]. Еще одним
нововведением стало открытие наряду с мужскими классами, где обучались и
девочки, женской школы. Одна воспитанница (Вера Кашкарова) окончила 8
классов Верненской женской гимназии и была отправлена в Петроград на выс-
шие женские политехнические курсы на земские средства. Другая воспитанница
продолжилат обучение в 7 классе гимназии [6, л. 4 об.].
После Февральских событий по распоряжению Комиссаров Временного
правительства от 7 марта 1917 г. за № 669, Верненский детский приют был пере-
дан в ведение Министерства народного просвещения с назначением для времен-
ного управления.
1. Полное собрание законов Российской империи. 1839. СПб., 1839. Ст. № 13031.
2. Волков И.В. Об учреждениях общественного призрения в Туркестанском крае: исто-
рико-правовой аспект // Власть. 2017. № 12 (25). С. 137–142. URL: https://cyberleninka.ru/arti-
cle/n/ob-uchrezhdeniyah-obschestvennogo-prizreniya-v-turkestanskom-krae-istoriko-pravovoy-
aspekt (дата обращения: 11.10.2022).
3. Аликеева Г.М., Шахиева А.М., Саятова А.С. История попечительства и социальной
защиты детей-сирот в г. Верном (1879–1917) // Вестник Казахского национального медицин-
ского университета. 2017. № 3. С. 405–408. URL: https://kaznmu.edu.kz/press/wp-content/up-
loads/2017/12/ИСТОРИЯ-ПОПЕЧИТЕЛЬСТВА-И-СОЦИАЛЬНОЙ-ЗАЩИТЫ-ДЕТЕЙ-
СИРОТ-В-Г.-ВЕРНОМ-1879-1917.pdf (дата обращения: 12.10.2022).
5. РГИА. Ф. 763. Оп. 3. Д. 745.
6. РГИА. Ф. 763. Оп. 3. Д. 866.
Т.А. Кискидосова
«Приготовить полезных гражданок, а не золотошвеек»:

женские училища в Енисейской губернии
во второй половине XIX в.
Статья посвящена организации женского образования в Енисейской губернии во второй

половине XIX в. Открытие бессословных начальных женских школ имело большое значение
в жизни края. Женские учебные заведения открылись благодаря общественным пожертвова-
ниям и частной инициативе. В женских школах наряду с обучением грамоте значительное ме-
сто отводилось практическим занятиям.
The article is devoted to the organization of women's education in the Yenisei province in the
second half of the XIX century. The opening of wordless primary girls' schools was of great im-
portance in the life of the region. Women's educational institutions were opened thanks to public
donations and private initiative. In women's schools, along with literacy training, a significant place
was given to practical classes.
56
Ключевые слова: Енисейская губерния, женское образование, училище, ученицы, по-
вседневность.
Key words: Yenisei province, women's education, college, students, everyday life.
В 1850-е гг. в России повсеместно стали получать распространение женские

школы открытого типа для всех сословий. Согласно Положению 1858 г. о жен-
ских училищах ведомства Министерства народного просвещения, разрешалось
открывать школы для девиц в губернских и уездных городах и больших селениях.
Данное разрешение стимулировало развитие женского образования в различных
регионах России. Появление первых женских школ во второй половине XIX в. в
сибирском крае стало важным событием в культурной жизни всего региона.
Еще в середине XIX в. в приенисейских городах не было ни одной женской
школы. В Енисейском женском монастыре, где обучалось несколько девочек,
преподавали малограмотные монахини, которые с трудом могли научить чтению
церковных книг. С приездом в Енисейск семей золотопромышленников в городе
появились гувернантки, которые давали частные уроки местным жителям. Хотя
купеческие семьи могли позволить себе отправить своих дочерей для получения
образования в Иркутский женский институт, но практически никто к этому не
стремился. Был единственный случай, когда купеческая дочь Колмакова, полу-
чив начальное образование в Иркутске, вернулась в Енисейск и «на нее все смот-
рели, как на диво» [1, с. 300].
В конце 1850-х гг. общественность Енисейска подняла вопрос об открытии
в городе женского начального училища. В то время в Восточной Сибири имелось
только одно подобное учебное заведение в Иркутске. Даже в губернском центре
Красноярске не было ни одной женской начальной школы. В 1860 г. в «Енисей-
ских губернских ведомостях» вышла статья о важности женского образования в
Енисейске. Автор Можайский утверждал, что «открытие женского училища –
один из главных вопросов в семейной жизни енисейцев» [2, 1860, № 47, 19 нояб.].
1 октября 1860 г. открылось Енисейское женское училище, оно стало первым
учебным заведением в Енисейской губернии, которое специально предназнача-
лось для женской части населения. Высказанные в прессе опасения, что в городе
вместо женской школы откроется частный пансион для девушек, в дальнейшем
получили опровержение. В отличие от пансиона, содержавшегося на частные
средства, училище создавалось на общественные деньги. Для строительства зда-
ния училища горожане пожертвовали 10 тыс. р. [3, 1861, № 4, 21 янв.].
В первый год своего существования Енисейское женское училище объявило
о наборе всех желающих получить образование. В отличие от Иркутского учи-
лища Енисейское принимало учениц на платной основе. Поэтому предпочтение
отдавали прежде всего девушкам из обеспеченных семей. Первоначально не су-
ществовало строго установленной оплаты за обучение. Она разнилась в зависи-
мости от материального положения воспитанницы. За учениц из зажиточных
семей платили по 15 р., из менее обеспеченных семей – 7 р. 50 к., т.е. в два раза
меньше. В то же время были учтены девушки из малоимущих семей, которых
57
принимали в училище бесплатно. Для этого им требовалось предоставить удо-
стоверение от городского головы или одного из выборных членов с подтвержде-
нием бедности родителей. Бедным ученицам выдавали учебные пособия и
обеспечивали материалом для рукоделия. В первый год существования в учи-
лище поступило 39 учениц. По сословному составу ученицы относились к се-
мьям: купцов – 19 учениц, мещан – 8, крестьян – 6, чиновников – 1, дворян – 1,
священников – 3, казака – 1. Руководство училища утверждало, что намерено
заниматься подготовкой «будущих супруг и матерей семейств». Единой школь-
ной формы не существовало, поэтому ученицы могли прийти в школу в простом
и дешевом платье, но всегда иметь опрятный вид. Большое значение придавалось
аккуратности и чистоте. Каждое утро учениц осматривали и в случае необходи-
мости «заставляли умыться в приготовленном для них рукомойнике» [3, 1861,
№ 4, 21 янв.].
Интерес представляет сравнение сословного состава учениц Енисейского и
Иркутского училищ. В 1862 г. в Енисейске из поступивших 52 учениц большую
часть составляли дочери купцов (20 чел., на их долю приходилось 38,5 %). Всего
в Енисейском училище 63,5 % (1/3) были дочери купцов и мещан, в Иркутском
училище основная доля приходилась на дочерей чиновников и мещан (59,1 %).
Программа Енисейского училища несколько отличалась от Иркутского училища.
Например, в Енисейском училище рукоделие преподавали каждый день, тогда
как в Иркутском – 3 раза в неделю. Несмотря на то, что в Енисейском училище
отводилось много времени изучению разных видов шва в рукоделии, в задачах
учреждения указывалось: «Приготовить полезных гражданок, а не золо-
тошвеек». В первый год своего существования училище не проводило экзаменов
по причине короткого периода обучения учениц [4, 1862, № 24, 16 июня].
В Канске также возникла идея учредить женскую начальную школу. 8 марта
1862 г. протоиерей Д. Евтихиев на собрании, состоявшем из представителей кан-
ского купечества, поднял вопрос об открытии в городе бессословной женской
начальной школы. Основной проблемой, как и везде, было отсутствие капитала
для организации и содержания школы. Предполагалось, что учебное заведение
будет функционировать за счет платы за обучение, добровольной родительской
подписки и поддержки благотворительного общества. Однако большая часть го-
рожан была не в состоянии оплатить учебу своих детей. 27 марта 1862 г. женская
начальная школа открылась в Канске. Для поступления в школу не было никаких
ограничений ни по возрасту, ни по социальному положению. Плата за обучение
была произвольной, родители платили от 5 до 30 р. В первый год удалось собрать
167 р. В дальнейшем предполагалось ввести плату за обучение (не менее 15 р. с
каждой ученицы). Количество поступивших в школу (в возрасте от 7 до 12 лет)
было незначительным: 9 девочек и 1 мальчик. При этом наблюдалась текучесть
среди учащихся, несколько учениц поступили в школу, а затем часть из них вы-
была по разным причинам.
В школе преподавали такие дисциплины, как Закон Божий, чистописание,
грамматика, арифметика, география, история, рукоделие, рисование и пение. Ру-
58
коделию обучала в своей квартире В.И. Савенкова, она отвечала и за нравствен-
ное воспитание учениц. За год существования школы сословный состав уча-
щихся выглядел следующим образом: дочери чиновников – 5, купцов – 5,
духовных – 2, мещан – 1 и сын купца – 1. В целом, несмотря на то, что учредители
школы объявили об открытости школы для всех сословий, в ней обучались пре-
имущественно дети из привилегированных и обеспеченных семей. Подвижник
женского образования в Канске Т.В. Савенков обратился к горожанам:
«Насколько необходима школа для девочек в Канске, теперь зависит от жителей
города. Поддержать это заведение и дать ему дальнейшее развитие, своим вни-
манием поощрить наше усилие к народному воспитанию. Желание, чтобы даль-
нейшее существование школы упрочилось содействием и поддержкой всего
общества» [5, 1863, № 19, 11 мая].
24 сентября 1862 г. открыло свои двери двухклассное женское приходское
училище в Канске. Крупный предприниматель И.Н. Некрасов пожертвовал 500 р.
на открытие учебного заведения. В городе упорно ходили слухи, что он «хочет
устроить гимназию» [6, 1884, 6 окт.]. В этом же году в Енисейске, благодаря де-
ятельности городского головы Дементьева и Общества попечения о начальном
образовании, открылась женская приходская школа [7, 1887, № 65, 7 июня, с. 3].
Отсутствие женской начальной школы в губернском центре побудило крас-
ноярскую общественность поставить вопрос об ее открытии. В Красноярске
было народное начальное училище, предназначенное для мальчиков, но по
просьбе многих обывателей администрация не препятствовала приему девочек.
В 1864 г. в начальном училище на обучении находилось 20 учениц. Однако при-
нять большое количество учениц в училище из-за тесноты помещения не пред-
ставлялось возможным [8, 1864, 2 июня].
Открытие женского учебного заведения в губернском центре произошло
накануне пожара в Енисейске. 21 августа 1869 г. женское начальное училище в
Красноярске начало вести набор учениц. Училище относилось к училищам вто-
рого разряда и расположилось в двухэтажном доме, пожертвованном краснояр-
ским купцом первой гильдии И.А. Толкачевым. Обучение было платным, каждая
ученица ежегодно платила по 10 р. за предмет. В училище по совместительству
проводили занятия учителя Красноярского уездного училища. Большое внима-
ние уделялось преподаванию Закона Божьего. Ученицам преподавали основы
начальной школы, они посещали занятия по искусству и рукоделию, «свойствен-
ные их полу, должны были научить украшать их жизнь, исправлять, совершен-
ствовать, возвышать способы и приемы хозяйства, и житейских потребностей».
По окончанию учебного заведения выпускницы обязывались стать «к утешению
своих родителей добрыми и нравственными гражданками». Классной дамой,
осуществлявшей присмотр за девицами, стала дочь чиновника Андрамонова. В
училище имелось два низших класса, но со временем курс обучения предполага-
лось расширить до 6 классов, низшее училище предполагали преобразовать в
училище первого разряда с шестью классами. Женскому училищу требовались
средства на отопление, освещение, наем прислуги, приобретение учебных посо-
бий по преподаванию физики, естественных наук и на библиотеку. Губернские
59
власти обратились с ходатайством в министерство народного просвещения об
ассигновании средств на содержание училища [9, 1869, № 35, 30 авг.].
В Енисейске при женском монастыре открылась школа для девочек. У горо-
жан монастырская школа пользовалась хорошей репутацией. Выпускницы были
не только хорошо обучены грамоте, но и обретали навыки рукоделия [10, 1887,
№ 65, 7 июня, с. 3]. В течение четырех лет ученицы получали начальное образо-
вание. Монастырское школа содержалась за казенный счет, ежегодно на ее со-
держание отпускалось 700 р. Ежедневные общеобразовательные уроки
заканчивались в 12 часов дня. Послеобеденные занятия отводились рукоделию.
В монастырской школе преподавали 4 учительницы. В 1887 г. в школе обучалось
60 учениц, большинство были дочерями священников. Несмотря на то, что при-
оритет отдавался детям православного вероисповедания, на обучении находи-
лись 10 еврейских девочек из состоятельных семей. Представители иудейского
вероисповедания специально отдавали своих дочерей в монастырскую школу,
надеясь, что там они получат хорошее начальное образование, не будут избало-
ванными и научатся ремеслам [11, 1887, № 43, 15 апр., с. 4].
В 1885 г. в Енисейске открылось женское приходское училище. На ежегод-
ное содержание учебного заведения городская дума выделила 500 р. Однако
единственное в городе женское училище не могло удовлетворить запросы жен-
ской части населения в получении начального образования [1, с. 598]. Устрой-
ство второго женского начального училища было необходимо для дочерей
беднейших жителей города, которые в основном стремились обучиться основам
грамоты и письма. Женская гимназия по-прежнему оставалась прерогативой зажи-
точных слоев населения. В 1887 г. енисейская общественность поставила вопрос об
открытии второй женской школы в Енисейске [12, 1887, № 123, 21 окт., с. 3].
В женской начальной школе кроме общеобразовательных предметов боль-
шая роль отводилась практическим занятиям. Ученицы обучались кройке-шитью
и прочим женским премудростям, которые полагалось знать каждой уважающей
себя будущей хранительнице домашнего очага. Считалось, что для женщины из
небогатой семьи знание рукоделия должно составлять главное средство к зара-
боткам. В енисейском женском училище учителем рукоделия стала нарымская
мещанка Н.Е. Лебедева, согласившаяся вести занятия за жалованье в 50 р. Для
уроков рукоделия было выделено 15 р. на покупку необходимых материалов (ко-
ленкора, холста, ниток, бумаги вязальной, иголок и т.п.) [13, 1885, № 31, 12 дек.,
с. 9]. Периодически устраивались выставки с работами учениц: вышитые со-
рочки, полотенца, салфетки, чулки и др. Рукодельные изделия пользовались
спросом у населения [14, 1887, № 35, 22 марта, с. 3]. Необходимость обучения
рукоделию в женских начальных школах подвигла члена Красноярского обще-
ства попечения о начальном образовании А.А. Кускова открыть в 1892 г. руко-
дельный класс для бедных девушек Красноярска. Введение подобного предмета
в школе считалось крайне необходимым для учениц из малообеспеченных семей.
Поступило много заявок от пожелавших обучаться рукодельному мастерству.
Для проведения уроков рукоделия специально пригласили помощниц учителя
[15, 1896, № 16, 7 февр., с. 3].
60
До 1880-х гг. в Минусинске при отсутствии специального женского учеб-
ного заведения девочки учились с мальчиками в уездном училище. При нехватке
квалифицированных учителей преподаванием в школе занимались в основном
отставные чиновники, которые были преимущественно семейными людьми, а
их жены за небольшую плату обучали девочек рукоделию. Горожане заме-
тили, что в училище женщины обучали гораздо лучше своих мужей [16, 1889,
№ 5, 29 янв., с. 9].
В начале 1880-х гг. общественность Канска вновь подняла вопрос об откры-
тии в городе женской начальной школы. Инициаторами выступили канский ку-
пец 2-й гильдии С.Т. Тимофеев и городской голова С.А. Бурмакин.
С.Т. Тимофеев подарил городу дом, купленный у канского купца Т.В. Савенкова.
Городские власти по мере возможности оказывали содействие [17, 1882, № 6,
13 февр.].
В целом, приведенные материалы свидетельствуют о том, что женские
начальные училища заложили предпосылки для появления и развития женского
образования в Енисейской губернии. Постепенно под воздействием модерниза-
ционных процессов к обществу приходило понимание о необходимости обуче-
ния грамоте женской части населения. Хотя в учебном процессе женских
начальных школ значительное место отводилось практическим занятиям, появ-
ление подобных учебных заведений стало прорывом и имело важное социокуль-
турное значение. Следующей ступенью в развитии женского образования стало
открытие женских гимназий и прогимназий.
1. Кытманов А.И. Краткая летопись Енисейского уезда и Туруханского края 1594–1893 го-
дов. Красноярск: СФУ, 2016. 888 с.
2. Енисейские губернские ведомости. 1860. № 47. 19 нояб.
3. Енисейские губернские ведомости. 1861. № 4. 21 янв.
4. Енисейские губернские ведомости. 1862. № 24. 16 июня.
5. Енисейские губернские ведомости. 1863. № 19. 11 мая.
6. Енисейские губернские ведомости. 1881. № 40. 6 окт.
7. Сибирский вестник. 1887. № 65. 7 июня. С. 3.
8. Енисейские губернские ведомости. 1864. № 22. 2 июня.
9. Енисейские губернские ведомости. 1869. № 35. 30 авг.
10. Сибирский вестник. 1887. № 65. 7 июня. С. 3.
11. Сибирский вестник. 1887. № 43. 15 апр. С. 4.
12. Сибирский вестник. 1887. № 123. 21 окт. С. 3.
13. Сибирский вестник. 1885. № 31. 12 дек. С. 8–11.
14. Сибирский вестник. 1887. № 35. 22 марта. С. 3.
15. Восточное обозрение. 1896. № 16. 7 февр. 29 янв. С. 3–4.
16. Восточное обозрение. 1889. № 5. 29 янв. С. 9–10.
17. Енисейские губернские ведомости. 1882. № 6. 13 февр.
61
И.В. Макарова
Воспитание и обучение детей в Саратовском учебно-заработном доме

под покровительством братства Святого Креста
Статья рассказывает об условиях организации воспитания и обучения воспитанников Са-

ратовского учебно-заработного дома под покровительством Братства Святого Креста во вто-
рой половине XIX – начале XX в. Раскрывается организация расписания учебных,
практических и досуговых занятий беспризорных детей с учетом их половых и возрастных
особенностей.
The article tells about the conditions of the organization of education and training of pupils of
the Saratov Educational and Wage House under the patronage of the Brotherhood of the Holy Cross
in the second half of the XIX – early XX centuries. The organization of the schedule of educational,
practical and leisure activities of street children, taking into account their gender and age character-
istics, is revealed.
Ключевые слова: Саратовский учебно-заработный дом, братство Святого Креста, раз-

дельное обучение, церковное воспитание, ремесло, трудоустройство.
Key words: Educational and Wage House, Brotherhood of the Holy Cross, separate education,
church education, craft, employment.
В Саратовской губернии во второй половине XIX в. обострилась проблема

детской беспризорности. Массовым явлением стало попрошайничество подрост-
ков на улицах города. Дети из неблагополучных семей и сироты нуждались в
хорошем питании, крыше над головой и социальном развитии. Все это требовало
создания специальной благотворительной организации, которая бы занялась во-
просами воспитания и обучения беспризорных детей.
23 октября 1866 г. было основано православное братство Святого Креста,
которое занималось ослаблением церковного раскола, распространением основ
православной веры и оказанием помощи нуждающимся [1]. Его основной целью
была забота о сиротах и детях из неблагополучных семей [2, с. 1]. Одним из ито-
гов благотворительной практики этого объединения и стало создание первого
учебно-заработного дома в Саратовской губернии 24 марта 1869 г. под предво-
дительством Саратовского епископа Иоанникия. Данное учреждение являлось
образовательным благотворительным заведением с круглосуточным прожива-
нием беспризорных детей, которых воспитывали и обучали грамоте и ремеслен-
ным умениям.
До 1893 г. дети жили и учились в большом белокаменном доме. Его подвал
был оборудован под кухню, столовую и мастерскую. На верхнем этаже дома
находились спальни воспитанников, исключая три маленькие комнаты, занятые
надзирательницей, учительницей и конторой. Мальчики селились в северо-во-
сточную половину дома, девочки – в юго-восточную. Но после того, как купец
Е.Я. Горин подарил заработному дому еще один двухэтажный дом, мальчики и
62
девочки стали жить в разных зданиях. Комнаты воспитанников в обоих домах
были расположены на верхних этажах, и в каждой из них с воспитанниками
спали – у девочек помощница надзирательницы, у мальчиков – дядька, или
надзиратель. Хотя при учреждении учебно-заработного дома и было предусмот-
рено, чтобы дети для ночлега возвращались к родителям, однако это правило со-
блюдалось только поначалу. Впоследствии почти все воспитанники стали
оставаться на ночь в заработном доме: одни по причине отдаленности места жи-
тельства родителей, другие – поскольку были замечены в прошении милостыни.
Учебно-заработный детский дом принимал детей различных чинов, сосло-
вий и званий (дворян, чиновников, мещан, солдатских детей, крестьян, колони-
стов и пр.) с 6 до 13 лет. На момент создания заработный дом мог в себя вместить
только 20 учеников, однако в 1895 г. их число уже выросло до 165 чел. Каждый
год в данное учебное заведение поступали до 40 учеников, а выпускались около
30. Ребенок мог там учиться до тех пор, пока не овладевал достаточными знани-
ями и умениями в своей профессии, но не позже, чем до 16 лет. В учебно-зара-
ботном доме воспитанников обучали грамоте и ремеслу, чтобы впоследствии
выпускник мог сам себя обеспечить [3, с. 4].
В учебном плане воспитанники учебно-заработного дома делились на три
отделения. Из предметов общего образования им преподавались: Закон Божий,
русский язык и арифметика.
В младшем отделении по Закону Божию дети должны были знать все мо-
литвы по программе народных школ. По русскому языку, ознакомившись со зву-
ками, воспитанники составляли слоги, читали, пересказывали прочитанное,
учили наизусть стихотворения и басни, учились писать в тетради карандашом и
пером, писали под диктовку и читали по-славянски. Руководством служили: в
1891 г. «Родное Слово» Ушинского и «Уроки правописания» Цуциковича, а в
1895 г. «Родной Мирок» Руднева и «После азбуки» Некрасова. По арифметике
подробно изучали цифры и знаки арифметических действий по «Учебнику» и
«Задачнику» Евтушевского.
В среднем отделении по Закону Божию дети изучали Священную историю
Ветхого и Нового завета, двунадесятые праздники, крещение Руси, притчи и чу-
деса Иисуса Христа. По русскому языку чтение велось в 1891 г. по «Родному
Слову 2-й год» Ушинского, а в 1895 по книге Поливанова «Первая Пчелка». Вос-
питанники читали и объясняли деловые статьи, сказки, рассказы, басни и стихо-
творения. По грамматике дети изучали части речи. Из арифметики решали
задачи на числа до одной сотни, учили все 4 действия простых чисел, таблицу
умножения, практиковали устный счет до 100, сложение и вычитание на счетах.
На славянском чтении читали и переводили из Евангелия важнейшие события из
земной жизни Иисуса Христа.
В старшем отделении на Законе Божьем детям объясняли Cимвол Веры, мо-
литвы, десять заповедей, устройство храма, литургию и важнейшие действия при
совершении таинств. Также шел курс повторения всего пройденного. По рус-
скому языку воспитанники читали статьи и рассказы из «Родины» Радонежского,
доступные детскому пониманию, учили наизусть басни и стихотворения:
63
«Школьник», «Полтавский бой», «Бородино», «Демьянова уха» и «Влас». Изу-
чали части речи, предложения и знаки препинания. По арифметике решали за-
дачи на числа любой величины на четыре действия простых и именованных
чисел по задачнику Вишневского. Складывали и вычитали на счетах. По славян-
скому языку дети читали и переводили на русский язык главные притчи и собы-
тия из жизни Иисуса Христа [4, 1897, № 8, с. 225].
Успехи в обучении воспитанников подтверждаются архивными докумен-
тами: в 1901 г. 4 мальчика и 14 девочек окончили полный курс и выдержали экзамен
по программе церковно-приходской школы, большинство на «4» и «5» [5, л. 3].
На церковном пении воспитанники учились петь литургию. Каждый празд-
ник дети ходили на богослужение. В летнее время как мальчики, так и девочки,
живя по очереди на даче в саду, пожертвованном И.Г. Кузнецовым, занимались
огородными работами [4, 1898, № 7, с. 401–402].
Кроме того, дети обучались сапожному и башмачному ремеслам, шитью,
вязанию и разному посильному в их возрасте простому рукоделию. Воспитан-
ники мастерили вещи для самих себя и на продажу. Этот вид деятельности при-
носил учебно-заработному дому стабильный доход, не превышающий однако
300 рублей в год.
Хозяйственными вопросами и в мужском, и в женском доме заведовало по
надзирателю. И в том, и в другом отделении было по две учительницы, препода-
ющих общеобразовательные предметы. Для наблюдения за порядком, обучения
шитью и чинке белья и для ухода за детьми нанимались по две помощницы
надзирателя для двух отделений [4, 1895, № 24, с. 7–8]. В отделение мальчиков
нанимали сапожника и учителя гимнастики. На вакансию ремесленного мастера
заработный дом иногда нанимал собственных выпускников, которые оставались
после завершения обучения уже в статусе учителя. Для тяжелой работы при каж-
дом доме содержались дворники, прачки и кухарки.
Обычная жизнь воспитанников шла в следующем установленном порядке.
В 6 часов утра дети вставали, одевались, умывались и шли в рекреационный зал
на молитву. Здесь они вслух читали и пели молитвы. После чего дежурные из
детей постарше в количестве до восьми человек оставались убирать комнаты и
мыть полы. В 7 часов дети завтракали хлебом с картофелем, огурцами, или кала-
чом. С 8 до 11:30 старшие занимались в классах, а младшие находились в комна-
тах нижнего этажа, где каждый, по мере сил и способностей, был занят каким-
либо рукодельем. В 12 часов дети обедали все вместе за общим столом с надзи-
рательницами и учительницами. Обед обыкновенно состоял из двух блюд – супа
и каши. После обеда до 2:30 дети играли на дворе или в рекреационном зале, все
зависело от погоды. С 2:30 до 4 часов старшие занимались разным рукоделием и
сапожным мастерством, младшие учились в классах. Затем дети полдничали и
освобождались до 5 часов вечера. В 5 старшие опять шли за свои работы, а млад-
шие в рекреационный зал, где им дежурная учительница читала вслух. От 7 до
8 часов дети были свободны. В 8 часов все собирались на ужин, который состоял
из тех же блюд, что и в обед. Затем вечерняя молитва и дети ложились спать.
64
Дети, каждый в своем отделении, поочередно дежурили на кухне, в столовой,
дортуарах и прачечной, мыли полы, топили печи, убирали комнаты. Каждую не-
делю все дети мылись в бане и меняли белье [4, 1895, № 24, с. 3–4].
Учебно-заработный дом активно помогал своим воспитанникам с их трудо-
устройством. Это видно из отчета братства Святого Креста: «В 1881 году из вы-
пускников 3 мальчика помещены для обучения в Саратовское Александровское
училище, 5 в картузное заведение Чумакова, 2 в мастерскую портного Канарей-
кина, 1 в булочное заведение И.И. Афендульена, 1 к сапожному мастеру Дмит-
риеву, 1 в торговую лавку Боброна и 1 умер» [6, с. 13]. Остальные 13 мальчиков
и 10 девочек были переданы их родственникам, изъявившим желание самостоя-
тельно заняться помещением детей в какие-либо мастерские.
Учебно-заработный дом просуществовал 51 год. За это время заработный
дом сумел выпустить большое количество детей, хорошо подготовленных к
дальнейшей судьбе взрослого человека, способного обеспечить себя. Заработ-
ный дом закончил свое существование в 1917 г. в связи с революционными со-
бытиями в стране [7, с. 38].
Таким образом, у воспитанников было обширное расписание, включающее
не только теоретическое обучение, но и практическое. Каждый воспитанник знал
несколько ремесел и мог в дальнейшем после окончания обучения обеспечить
себя «куском хлеба». Если воспитанник нуждался в рабочем месте после вы-
пуска, то учебно-заработный дом трудоустраивал выпускника. Несмотря на то,
что учебно-заработный дом жил в основном за счет пожертвований, все же ру-
ководство заведения смогло осуществить отдельное проживание и обучение де-
тей разных полов, что было продиктовано нравственными ценностями церкви и
общества того времени. Благодарность воспитанников, их привязанность к сво-
ему учебному заведению подтверждается тем, что уже выпустившаяся молодежь
регулярно в праздничные дни посещали заработный дом, обращались к его вос-
питателям за советом.
1. Торжество открытия Православнаго Братства Св. Креста, на подворье Саратовскаго
Архиерейскаго дома. 1866 года октября 23 дня. Саратов: б.и., 1866. 28 с.
2. Устав Саратовского учебно-заработного детского дома при Благотворительном Со-
юзе Братства Святого Креста // Приложение к Саратовским епархиальным ведомостям. Сара-
тов, 1870. № 16.
3. Братская помощь. Саратов, 1889. № 20.
4. Саратовские епархиальные ведомости. Саратов, 1895–1899.
5. Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 605. Оп. 2. Д. 38.
6. Отчет Саратовского учебно-заработного детского дома при Благотворительном Со-
юзе Братства Святого Креста // Приложение к Саратовским епархиальным ведомостям. Сара-
тов, 1881. № 2.
7. Миронова Е.Г. Саратовский учебно-заработный дом при братстве Святого Креста
(1869–1918 гг.) // Саратовский краеведческий сборник: научные труды и публикации / под ред.
проф. В.Н. Данилова. Саратов, 2010. Вып 5. С. 33–38.
65
О.А. Юничева
Организация деятельности детских исправительных учреждений

(на примере Санкт-Петербурга и Санкт-Петербургской губернии)
В статье рассказывается о процессе образования и роли детских исправительных и вос-
питательных учреждений для детей, их структуре и функционировании, о системе покрови-
тельства над несовершеннолетними преступниками на территории Санкт-Петербургской
губернии, а также рассмотрена законодательная база данного вопроса во второй половине XIX –
начале XX в.
The article describes the process of education and the role of children's correctional and educa-
tional institutions for children, their structure and functioning, the system of patronage over juvenile
offenders in the territory of St. Petersburg province, and also examines the legislative framework of
this issue in the second half of the XIX – early XX century.
Ключевые слова: исправительный приют, воспитательные заведения, малолетние пре-

ступники, дети арестантов, Санкт-Петербургская губерния.
Key words: correctional shelter, educational institutions, juvenile delinquents, children of pris-
oners, St. Petersburg province.
Еще в начале XIX в. несовершеннолетние правонарушители отбывали нака-

зание на общих основаниях с совершеннолетними. Выходя из тюрьмы и не имея
средств для существования, не имея специальности и работы, но зато «обогатив-
шись законами преступного мира», подростки вновь становились на путь право-
нарушений, но уже более тяжких и квалифицированных [1, с. 100]. Малолетние
дети арестантов, у которых не было родственников, кому можно было передать
детей на попечение, содержались совместно с родителями. В обществе распро-
странялась мысль о необходимости создания специализированных учреждений
для малолетних, совершивших преступление, публиковались статьи в журналах
«Тюремный вестник», «Журнал министерства юстиции» и др. В 1819 г. в Санкт-
Петербурге было создано Попечительное о тюрьмах общество, а в 1820 г. Петер-
бургский комитет общества издал постановление об отделении несовершенно-
летних от взрослых, об учении грамоте и легкой работе (щипать корпию),
организации прогулок, найме трезвых и толковых дядек и мастеров для обучения
детей сапожному мастерству. Комитетом было организовано помещение, в кото-
рое размещали разысканных детей, члены комитета исследовали причины ареста
и содействовали освобождению детей, «заточенных за малые вины» [1, с. 99].
Также законодательством была закреплена возможность помещать малолетних
преступников в монастыри, но судами такие решения выносились крайне редко.
В 1843 г. президент Попечительного общества о тюрьмах граф Бенкендорф
«испросил у Императора Николая I согласие на отпуск кормовых денег вместо
Приказов общественного призрения в распоряжение» специально создаваемым
приютам. Первый приют для малолетних детей арестантов был открыт 28 мая
66
1843 г. Дамским Петербургским попечительным комитетом, где содержалось
40 детей обоего пола [2, с. 9].
Следующим серьезным шагом в данном направлении можно считать приня-
тие закона от 5 декабря 1866 г. «Об исправительных приютах», который опреде-
лял общие требования к условиям содержания и перевоспитания малолетних
правонарушителей, предоставлял возможность их условно-досрочного освобож-
дения, указывал на меры дисциплинарного воздействия к воспитанникам, совер-
шившим побег из приюта, предоставлял право начальству приюта сокращать
назначенный судом срок на треть с условием возвращения в приют в случае дур-
ного поведения освобожденного. Ранее условно-досрочное освобождение нико-
гда не применялось. Закон вводил понятие «принудительное воспитание»,
отмечая, что именно оно является целью помещения в приюты. Открывать и со-
держать отдельные приюты для несовершеннолетних предлагалось земствам,
духовным обществам и меценатам. В числе исправительных мер Закон преду-
сматривал исправительно-воспитательные заведения и особые помещения при
тюрьмах и арестных домах. Приюты состояли в ведении Министерства внутрен-
них дел. Необходимо обратить внимание, что приюты открывали свои двери
также для нищих, бродяг и беспризорных детей. Появились приюты для аре-
стантских детей, сроки нахождения в которых соответствовали срокам отбыва-
ния наказания их родителями. Младенцы находились с матерями в местах
отбывания их наказания, но в случае смерти матери грудных детей помещали в
приют.
Годовое содержание каждого воспитанника обходилось в среднем в 274 р.
42 к. Средства на содержание частично выделяли частные попечительские коми-
теты о тюрьмах и родители, чьей обязанностью было также покрывать расходы
по содержанию их детей [3, с. 427].
Единых методик и подходов в организации деятельности приютов в Россий-
ской империи не существовало. В Санкт-Петербургской губернии воспитатель-
ные учреждения финансировались Обществом земледельческих колоний и
ремесленных мастерских. 7 июня 1871 г. был утверждён Устав земледельческой
колонии близ Петербурга и правила ремесленного приюта при ней, а к 10 ок-
тября 1871 г. на участке Охтинской казенной дачи площадью в 260 десятин
было приготовлено место под колонию и построены дома, 18 ноября состоя-
лось открытие колонии. Первый поток состоял из 11 мальчиков, но уже к ян-
варю 1873 г. их число выросло до 53. Сюда поступали дети от 12 до 18 лет,
впервые совершившие правонарушения. Девизом колонии стали слова Вик-
тора Гюго: «Кто открывает школу, тот закрывает тюрьму». В Санкт-Петер-
бургской земледельческой колонии применялась воспитательная система
семейного типа, в основу которого была положена идея силы личности воспита-
теля, его влияние на подопечных. Данная система характеризовалась обособлен-
ным размещением воспитанников в небольших домиках. В каждой семье было
не более 12–15 чел. [4, с. 118].
67
Режим колонии предусматривал обучение в школе, занятия гимнастикой,
пение, чтение, игры, работу в мастерских – слесарной, столярной, тележной, са-
пожной, ткацкой и портняжной. Не смотря на название, земледелию в колонии
уделялось не так много внимания, как прочим ремеслам. Позднее для желающих
ввели рисование, а для наиболее способных учеников добавили обучение исто-
рии и географии.
В каждой мастерской с детьми занимался отдельный мастер под наблюде-
нием воспитателя или его помощника. Разделение воспитанников по профессиям
шло исходя из их умственного и физического развития, а также наклонности к
ремеслу.
Закон от 2 февраля 1893 г. «О предоставлении исправительным приютам
права заключения условия об отдаче выпускаемых воспитанников в наем или
обучение» [5] предоставлял возможность начальству исправительных заведений
совместно с Обществом патроната определять малолетних к мастерам. После за-
ключения официального контракта, несовершеннолетний в большинстве слу-
чаев проживал у своего хозяина, который был обязан обеспечивать его пищей,
одеждой, рабочим материалом. Но как показывала практика, хозяева свои обяза-
тельства выполняли частично. В то же время бывшие воспитанники имели право
доложить Комитету общества, если хозяева жестоко с ними обращались. Тогда
они переводились к другим мастерам [6, с. 160]. Также было увеличено количе-
ство категорий несовершеннолетних, которые могли быть помещены в приюты:
это распространялось теперь и на подследственных. Целью такого закона было
оградить несовершеннолетнего от развращающего влияния тюрьмы.
Пол воспитанников учитывался лишь при трудовом обучении. Девочки обу-
чались женским ремеслам и занятиям. Европейский опыт по устройству смешан-
ных заведений (с отделениями для разнополых детей) на российской почве не
прижился.
5 марта 1895 г. в Петербурге, при Дамском благотворительно-тюремном ко-
митете, был открыт приют для несовершеннолетних преступниц. В приют не
могли приниматься осужденные девочки, о которых не были доставлены копии
судебных приговоров, а также одержимых душевными, нервными или «зарази-
тельными» болезнями. Все поступавшие в приют обязательно проходили осмотр
у врача в присутствии надзирательницы [7, с. 465]. В программу обучения, по-
мимо Закона Божьего, чтения, письма и начал арифметики, входили общие по-
нятия по естествознанию и «важные сведения из истории и географии России».
Девочек обучали также рукоделию, вязанию, кройке и шитью, стирке, огородни-
честву, садоводству и т.п. Первая девочка поступила в приют 23 марта 1895 г.,
всего за год было принято пять питомиц, в 1896 – еще четыре [8, с. 36]. Школьное
обучение, занятия ремеслами и хозяйственными работами шли в установленном
порядке, а в шитье воспитанницы достигли таких успехов, что на продажу ис-
полняли даже дамские наряды [8, с. 37]. В отчете за 1911 г. отмечалось, что дан-
ный приют, в котором содержались 63 воспитанницы, являлся крупнейшим в
России исправительно-воспитательным заведением для несовершеннолетних
женщин. Внимания заслуживает применявшаяся в данном учреждении система
68
исправительного воздействия на воспитанниц, которые делились по возрасту на
два отделения (до 15 лет – младшее; более 15 лет – старшее), а по поведению –
на три разряда: лучший, средний и худший. Распределение на разряды по пове-
дению было введено с 1910 г. с созданием «системы марок», которая успешно
действовала в Англии и Ирландии и была заимствована приютом. «Марки», со-
гласно данной системе, выставлялись воспитанницам ежедневно за поведение и
прилежание в работе. Воспитанницы, набравшие 1000 марок, достигшие воз-
раста 16–17 лет, обучившиеся грамоте и получившие знания по отдельным про-
фессиям, являлись кандидатами на условное или окончательное освобождение.
В качестве поощрения для воспитанниц, набравших максимальное число марок,
предусматривался «отпуск» на несколько часов в праздничные дни [9, с. 170–
171]. К системе взысканий относились: выговор, публичный выговор с занесе-
нием на «черную» доску, недопущение к играм, привлечение на хозяйственные
работы сверх очереди, одиночное заключение в светлой или темной комнате в
свободное от занятий время на срок не более 3 дней и изоляция в особое поме-
щение на срок не более одного месяца [7, с. 466]. На 1 января 1914 г. в заведении
содержалось 111 воспитанниц, а на 1 января 1915 г. – 125 [10, с. 254].
Для укрепления здоровья девочек и профилактики инфекционных заболева-
ний предусматривалось строгое соблюдение гигиенических мероприятий: еже-
недельное посещение бани, поддержание чистоты в комнатах, запрет пить
сырую воду, ежедневные прогулки, регулярное посещение врача.
В законодательстве XIX – начала XX в. содержались юридические нормы,
которые предусматривали уменьшение тяжести уголовного наказания для несо-
вершеннолетних, включали положения о повышенной юридической защите
несовершеннолетних по сравнению со взрослыми подсудимыми. Характерной
чертой дореволюционной России являлось активное участие общественных объ-
единений в профилактике правонарушений несовершеннолетних. Так,
А.Н. Стрекалова при поддержке О.О. Буксгевдена обратилась к российским во-
енным морякам за помощью в деле предупреждения преступлений несовершен-
нолетних. В Морском собрании г. Кронштадта был сделан доклад по этому
поводу. Моряки не остались равнодушными к судьбам детей, стоявших на по-
роге преступления, и на собрании было принято решение об учреждении в Рос-
сии специальных заведений для воспитания несовершеннолетних
правонарушителей – приютов-кораблей, для чего предлагалось использовать
старые, отслужившие свой срок суда. Подобные приюты-корабли существовали
и в Кронштадте. Жизнь воспитанников в приютах-кораблях строилась по кора-
бельным правилам, вся служба обеспечивалась силами подростков. Большое зна-
чение уделялось личности воспитателя – командира корабля. На эти места
подбирались опытные морские офицеры, отличавшиеся высокими нравствен-
ными качествами, пользовавшиеся авторитетом, которые по возрасту или состо-
янию здоровью уже не могли продолжать службу на флоте. На указанных
приютах-кораблях был организован «самообслуживающий труд»: воспитанники
выполняли все хозяйственные работы, связанные с обеспечением жизни на ко-
рабле. Основное внимание уделялось изучению морского дела. Практическую
69
сторону дела подростки осваивали в активной деятельности. Подготовка воспи-
танников осуществлялась таким образом, чтобы, выйдя из приюта, они могли
стать матросами на торговых и пассажирских кораблях. Одновременно воспи-
танники учились по школьной программе [11, с. 116–117].
В наше время несовершеннолетними детьми также совершается большое
количество преступлений, поэтому изучение отечественного опыта преодоления
детской и подростковой преступности и безнадзорности, помощи малолетним
преступникам и тем детям, чьи родители отбывают наказания сегодня особенно
актуально.
1. Бакаев А.А. Система профилактики правонарушений несовершеннолетних. М.: Логос,
2004. 218 с.
2. Решеткин П.К. Санкт-Петербургский дамский попечительный тюремный комитет и
арестантские дети. СПб.: Тип. Шредера, 1883. 49 с.
3. Фойницкий И.Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. М.: Добросовет-2000;
Городец, 2000. 464 с.
4. Нестеров А.Ю. Ретроспективный анализ пенитенциарной системы в отношении несо-
вершеннолетних осужденных (международный и российский опыт) // Человеческий капитал.
2015. № 8 (80). С 114–188.
5. Закон от 2 февраля 1893 г. «О предоставлении исправительным приютам права заклю-
чения условия об отдаче выпускаемых воспитанников в наём или обучение» // Полное собра-
ние законов Российской империи. Третий раздел – Собрание 3-е. Т. XIII. № 9297.
6. Шевнина Л.В. Патронат над преступными детьми в России в конце XIX – начале XX в. //
Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. Сер. История.
2010. № 2. С. 152–162.
7. Устав исправительно-воспитательного приюта для девочек, при С.-Петербургском
Дамском благотворительно-тюремном комитете // Тюремный вестник. 1894. № 10. С. 462–468.
8. Сведения о деятельности, состоящего под Высочайшим покровительством, исправи-
тельно-воспитательного приюта для девочек при С.-Петербургском Дамском благотвори-
тельно-тюремном комитете, за первый год существования приюта, С.-Петербург. 1896 г. //
Тюремный вестник. 1898. № 1. С. 36–43.
9. Баранцевич Е.М. Патронат в жизни России: (Средства борьбы с преступностью).
Томск.: Тип. Приюта и Дома трудолюбия, 1914. 446 с.
10. Отчет по Главному тюремному управлению за 1914 год. Ч. 2. Пг.: Типо-Литография
Петроградской тюрьмы, 1915. 296 с.
11. Гусейнов А.Б. Дореволюционный опыт профилактики правонарушений несовершен-
нолетних в России // Общество: политика, экономика, право. 2008. № 2. С. 108–117.
А.А. Журавлёв
Столичное купеческое общество с заботой

об учащихся Петровского коммерческого училища
Статья посвящена мероприятиям Купеческой управы в заботе о здоровом физическом

развитии учащихся Петровского коммерческого училища в сложных условиях мегаполиса на
рубеже ХIХ–ХХ вв. Купеческое общество стремилось обеспечить учащихся удобными поме-
щениями для занятий, питанием, летним отдыхом и введением курса гимнастики.
70
The article is devoted to the measures taken by the Merchants' Council in taking care of the
healthy physical development of students of the Petrovsky Commercial School in the difficult condi-
tions of the metropolis at the turn of the 19th-20th centuries. The merchant society sought to provide
students with comfortable rooms for classes, meals, summer holidays and the introduction of a gym-
nastics course.
Ключевые слова: Петровское коммерческое училище, Купеческое общество, учащиеся,

здоровье.
Key words: Petrovsky commercial school, merchant society, students, health.
На рубеже ХIХ–ХХ вв. под попечительством Санкт-Петербургского Купе-

ческого общества находилось несколько учебных заведений. Во-первых, учре-
ждённое к 200-летию со дня рождения Петра Великого коммерческое училище.
Во-вторых, учреждённая Алексеевская торговая школа по случаю рождения у
Николая II наследника в 1904 г. В-третьих, в 1913 г. было создано Александрин-
ское женское коммерческое училище. На содержание всех учебных заведений
Купеческое общество затрачивало средства, получаемые от взносов за гильдей-
ские свидетельства.
Собрание выборных от купеческого сословия приняло решение ежегодно
отчислять из сумм купеческого общества по 10.000 р., до образования необходи-
мого капитала для постройки училища. Благодаря поддержке сверху и инициа-
тиве снизу Петровское коммерческое училище открыло двери для учеников в
1880 г. Столичное купеческое общество решило на свои средства построить от-
дельное здание для училища. Информация о конкурсе была помещена в столич-
ных газетах «Новое время», «Молва», «Петербургский листок». Для
стимулирования работы архитекторов были установлены 3 премии за лучшие
проекты, первая премия – 1.500 р., вторая – 1.000 р. и третья 500 р. С 14 по 21 фев-
раля 1882 г. проекты были выставлены на всеобщее обозрение, и специально со-
зданная комиссия выбрала лучший вариант. В состав комиссии входили
архитекторы Н.А. Бенуа, Р.Б. Бернгард, И.С. Китнер, К.Я. Маевский, а также
члены Попечительного совета и представители купеческого общества. По при-
говору комиссии были удостоены премий: первой – проект с девизом «Suum
cuique» профессора В.А. Шретера, второй – проект с девизом «Будущим коммер-
сантам» академиков Ф.А. Зигерберга и П.П. Шрейбера и третий – проект с деви-
зом «И моя лепта» художников В.Р. Курзакова и А.Ф. Красовского. Кроме
указанных трёх проектов было признано полезным, приобрести и четвёртый –
под девизом «Без девиза» принадлежащий художнику М.Т. Преображенскому в
сотрудничестве с учеником Академии художеств И.С. Степановым [1, с. 6–10].
20 мая 1882 г. архитекторы Ф.С. Харламов и В.И. Токарев представили, состав-
ленные ими проект здания со сметой в 410 557,50 р.
Принимая решение об открытие торговой школы, Купеческое общество ре-
шило перестроить здание коммерческого училища. Вся постройка с дополни-
тельными работами обошлась в 196 122,86 р., а оборудование всех помещений в
34 601,06 р., всего же было 230 723,92 р. [2, с. 8].
71
Следует отметить, что созданное как негосударственное образовательное
учреждение Петровское коммерческое училище обладало некоторыми преиму-
ществами, в отличие от школ, подчинённых министерству народного просвеще-
ния. Это, во-первых, право устанавливать плату за обучение; во-вторых,
нанимать преподавателей для работы с детьми, а также приглашать приват-до-
центов университета. В-третьих, осуществлять закупки необходимого оборудо-
вания для нужд учебного заведения. В-четвёртых, разрабатывать и вводить в
обучение новые курсы, но утверждая их в министерстве народного просвещения.
Обсуждая вопрос постройки здания под училище, Купеческое общество
стремилось, чтобы оно соответствовало положению столичного купечества.
Кроме этого предприниматели хотели, чтобы в училище соблюдались сани-
тарно-гигиеническим нормам своего времени. В Петровском училище было
17 классов на 40 человек каждый в 15х11 аршин, площадью 2 705 кв. саженей.
Рисовальный класс, класс для физики и химии, физический кабинет, библиотека,
кабинет товароведения каждый в 15х11 аршин и площадью 165 кв. саженей. Ка-
бинет естествоведения, кабинет химической технологии и письмоводительская
каждая в 9х8 саженей и полезной площадью 72 кв. сажени. Кроме этого в здании
было 2 рекреационных зала 30х11, площадью 660, Актовый зал 36х18, площадью
648 кв. саженей и зал для танцев и гимнастики 21х11, 231 кв. сажени [3, л. 5].
Средняя высота потолков была 6 и 2/3 аршина или 2 и 2/9 сажени, объём здания –
2 879 куб. сажени.
На рубеже ХIХ–ХХ вв. председатель Попечительного Совета купец 1 гиль-
дии И.С. Крючков стремился, чтобы Петровское коммерческое училище стало
лучшим в столице Российской империи. Он писал «главной задачей председа-
теля Попечительного совета становится «расширение и совершенствование дела
образования в среде столичного купечества и вообще торгового люда Санкт-Пе-
тербурга» [4, с. 1]. Происходил рост числа учащихся в училище, а также откры-
тие Торговой школы, Купеческим обществом было принято решение о
перепланировке и дополнительной пристройки к уже имеющемуся зданию. Ещё
более обширное помещение требовалось для гимнастики и других физических
упражнений (подвижных игр для младшего возраста и фехтования для стар-
шего). К тому же польза и необходимость горячих завтраков для учащихся при-
зналась повсюду, но Петровское училище, за отсутствием вместительной
столовой, могло обеспечить завтраки только 1/6 части учащихся. Постройка зда-
ния производилась в течение двух строительных периодов 1906–1907 гг.
Стройка и оборудование здания были завершены к сентябрю 1907 г., когда и
были переведены в новое помещение физический и естественноисторический ка-
бинеты с классами, химическая лаборатория, а также и Торговая школа. Вся по-
стройка с дополнительными работами обошлась в 196 122,86 р., а оборудование
всех помещений в 34 601,06 р., всего же было израсходовано 230 723,92 р.
[2, с. 8].
В новом здании размещался гимнастический зал. Его появление было свя-
зано с тем, что в конце ХIХ в. педагогическая общественность обратила внима-
ние на физическое здоровье подрастающего поколения в городах. В каждом
72
учебном заведении была введена должность врача, который обязан был следить
за физическим здоровьем детей. Кроме этого, в столице деятельность П.Ф. Лес-
гафта имела большое количество сторонников. Считалось, что занятия гимнасти-
кой имели цель посредством планомерных и соответствующих возрасту
упражнений всесторонне укрепить и закалить тело ученика. Содействовать его
правильному физическому развитию и сделать его тело ловким и послушным
орудием воли. Гимнастические упражнения, являлись лишь средством, а не це-
лью, и должны были создать человека с гармоничным физическим развитием, а
не гимнаста. Кроме того занятия гимнастикой должны содействовать и духов-
ному развитию ученика, укреплять его волю и сообщать ему отвагу, самообла-
дание, находчивость, решимость и энергию.
Оборудование гимнастического зала, рассчитанного для одновременных
упражнений 80 чел., было исполнено по указаниям преподавателей гимнастики
и членов Санкт-Петербургского Гимнастического общества. Размеры зала со-
ставляли длина – 13 саженей, ширина – 5 саженей; высота – 2,84 саженей; полез-
ная площадь пола 57,6 кв. саженей, кубическое содержание воздуха – 164 куб.
саженей. Зал освещался 4-мя большими окнами (5,5х4 аршина), выходящими на
открытый двор, а в вечернее время – 4-мя большими дуговыми лампами и вен-
тилировался, кроме общей вытяжной вентиляции, устроенной во всём корпусе,
особым электрическим вентилятором. В одном конце зала была устроена пло-
щадка для наблюдений за упражнениями, с двумя спускными дубовыми лестни-
цам и массивной дубовой балюстрадой; кругом стен «в видах
предосторожности» была устроена деревянная панель на высоту 2 аршин от
пола; место под площадкой приспособлено для хранения гимнастических снаря-
дов и установки крупных снарядов, на случай совершенного освобождения зала
для массовых гимнастических упражнений. Оборудование гимнастического зала
состояло: 1 снаряд для лазанья, из 12 железных шестов длиною 5 метров; 1 двой-
ная вертикальная лестница; 2 передвижные наклонные лестницы, 1 верёвочная
лестница; 1 гигантские шаги с 6 концами; 2 железных переносных турника с при-
надлежностями; 2 кобылы для прыганья; 3 козла для прыганья; 2 пары парал-
лельных брусьев; 3 пары колец; 1 трамплин итальянский пружинный;
12 маленьких трамплинов; 4 станка для прыганья через верёвку; 1 штурмбретт
(большой трамплин); 12 кокосовых матов; 1 бревно со стойками для балансиро-
вания; 30 пар 3-х фунтовых гирь; 40 пар 4-х фунтовых; 30 пар 5-ти фунтовых;
100 берёзовых палок, 100 железных палок; 40 пар деревянных палиц (бутылок)
для младшего возраста и 40 для среднего возраста; 1 демонстрационный стол
фортурнера. Полное оборудование зала с уплатой пошлин и установкой снарядов
на место обошлось училищу в 2 700 р. [5, л. 39–40].
В июле 1907 г. был сделан заказ на гимнастические приборы для зала на
сумму 3 260 германских марок, в русских деньгах – 2 168,56 р. В список входили:
верёвочные лестницы, передвижная лестница, железные переносные турники,
кобылы, железные переносные брусья, трамплины, станки для прыганья, коко-
совые матрацы [6, л. 25 об.].
73
В 1906–1907 уч. году преподаватели училища приняли решение «назначить
по два часа в неделю для гимнастики в приготовительном и пяти общих классах.
На уроках гимнастики соединить параллельные отделения этих классов. В буду-
щем же учебном году организовать занятия гимнастикой и для желающих зани-
маться ею учеников трёх старших классов» [7, л. 29].
Во второй половине ХIХ столетия всё больше внимание обращают на здо-
ровье учащихся. В начале ХХ в. Купеческое общество приняло решение о найме
доктора для проверки состояния здоровья учащихся и проведения санации поло-
сти рта. Пропагандистом заботы о полости рта являлся известный в столице док-
тор К.А. Лимберг. Он создал специальный музей и издавал газету, посвящённую
одонтологии. Приглашённый в училище дантист, в 1902 г. отметил: «почти у
всех учеников, за ничтожным исключением, плохие зубы и что необходимо при-
нять меры к лечению их, а так как бедные учащиеся не в состоянии и платить
дантистам за пломбирование, вставку искусственных зубов и прочее, необхо-
димо Совету прийти к ним на помощь» [8, л. 6]. Попечительный Совет училища
постановил: «принять расходы на лечение зубов стипендиатов училища, за счёт
процентов с капитала В.А. Чернохвостова» [8, л. 10 об.], а остальные должны
сами обращаться к этому или другому дантисту. В октябре 1902 г. вновь обсуж-
дали этот вопрос, и было принято окончательное решение о соглашение с данти-
стом Ф. Стефани. Его предложение сводилось к следующему: «за вознаграждение
в 300 рублей в год, он будет являться два раза в неделю в училище на один час;
осматривать поочерёдно зубы всех учащихся, оказывать в это время больным не-
обходимое пособие, а в другие часы – являющимся к нему на дом лечение, чистку
и вырывание зубов он обязуется производить бесплатно (в счёт вознаграждения),
а вставку зубов и пломбирование за плату по таксе» [8, л. 40 об.].
С 1901 г. в училище было введено систематическое исследование состояния
здоровья учеников и их физического развития. Врач обратил внимание «на резко
бросающийся в глаза большой процент малокровных учеников, главным образом
в младших классах, так в приготовительном и первом классе более половины
учеников имели резко выраженное малокровие. Объясняя такое ненормальное
положение отчасти недостаточною заботливостью о здоровье детей до поступ-
ления их в училище», он сделал вывод «несомненно, что в первые годы школь-
ной жизни с усилением мозговой деятельности, при сравнительно
малоподвижном образе жизни, резко отзываются на неустойчивом и быстро рас-
тущем детском организме. Частые головные боли, отсутствие аппетита, плохой
сон, общая усталость – вот явления, с которыми так части приходится иметь дело
школьному врачу» [9, л. 14]. Для борьбы с этим недостатком Попечительным со-
ветом было решено ввести с 1 ноября 1902 г. горячие завтраки, состоящие из
одного блюда, преимущественно мясного, с овощами, и стакана чая, за плату по
20 коп. в день с ученика. Введение подобной практики, по мнению врача, при-
вело к тому, что «у всех завтракающих – прибыль в весе, причём у некоторых
увеличение веса за зиму достигало 6 фунтов» [9, л. 14].
Слабое здоровье и плохие успехи учеников Петровского училища, были свя-
заны ещё и с тем, что они были «вынуждены проводить лето в Петербурге» [10,
л. 1]. Невозможность части родителей учеников предоставить им полноценный
74
отдых в летнее каникулярное время, заставил Купеческое общество решить и эту
проблему. В 1910 г. потомственный почётный гражданин А.М. Ушаков пожерт-
вовал купеческому обществу имение «Горки». Оно было расположено в 5 вер-
стах от станции Леменка по Виндаво-Рыбинской железной дороги, Передавая
имение, указывалось, что оно должно «служить для каникулярного отдыха уче-
ников, воспитывающихся в учебных заведениях, находящихся в ведение петер-
бургского купеческого общества» [10, л. 15]. В последующие годы ежегодно в
имение отдыхало более 80 учеников.
Таким образом, подводя итог, следует отметить, что Купеческое общество
стремилось не только подготовить специалистов среднего звена, но и сделать их
сильными телом и духом.
1. Медер Н.Б. Первое десятилетие Петровского училища Санкт-Петербургского купече-
ского общества. 1 октября 1880–1890 г. СПб.: Тип. П.О. Яблонского, 1891.
2. Отчёт по постройке нового здания для нужд училища и Алексеевской торговой
школы. СПб.: Тип. П.О. Яблонского, 1908.
3. О покупке участка земли для здания Петровского училища // Центральный государ-
ственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб.) Ф. 320. Оп. 1. Д. 20.
4. Крючков И.С. Краткий очерк деятельного Попечительного совета Петровского учи-
лища Санкт-Петербургского купеческого общества за последнее десятилетие (1901–1910 гг.)
СПб., 1910.
5. Протоколы заседаний Педагогического комитета за 1910–1911 учебный год // ЦГИА
СПб. Ф. 320. Оп. 1. Д. 396.
6. О заказах заграницею, произведённых для Петровского училища. 1904–1915 гг. //
ЦГИА СПб. Ф. 320. Оп. 1. Д. 309.
7. Протоколы заседаний Педагогического комитета за 1906–1907 год // ЦГИА СПб.
Ф. 320. Оп. 1. Д. 332.
8. Журнал заседаний Попечительного совета за 1902 год // ЦГИА СПб. Ф. 320. Оп. 1. Д. 271.
9. Об увеличении платы за обучение. 1884–1917 года // ЦГИА СПб. Ф. 320. Оп. 1. Д. 53.
10. Об отправлении на дачу в летнее время учеников Петровского училища // ЦГИА
СПб. Ф. 320. Оп. 1. Д. 313.
Т.В. Волгина
Детские праздники в начале XX в. на примере уездного города Царицын
В статье освещается вопрос реализации детского досуга в форме детских праздников в

условиях общественного пространства на территории уездного города. Рассмотрены суще-
ствовавшие в уездном городе Царицын формы детских праздников, условия их организации,
а также сложности, возникающие в ходе их проведения. Также внимание уделено особенно-
стям детских праздников на территории уездного города.
The article highlights the issue of the implementation of children's leisure in the form of chil-
dren's holidays in a public space on the territory of a county town. The forms of children's holidays
implemented in the county town of Tsaritsyn, the conditions of their organization, as well as the
difficulties arising during their implementation are considered. Attention is also paid to the peculiar-
ities of children's holidays on the territory of the county town.
75
Ключевые слова: детский досуг, детский праздник, детские гуляния, игры, уездный город.
Key words: children's leisure, children's holiday, children's festivities, games, county town.
Детский досуг во все времена выполнял несколько важнейших функций. Во-

первых, образовательную, поскольку дети во время игры получают необходимые
в жизни знания и опыт. Во-вторых, воспитательную – во время игры дети при-
нимают на себя социальные роли, через которые познают общечеловеческие цен-
ности, моральные нормы и пр. В-третьих, развивающую, которая позволяла
отработать разнообразные навыки и способы деятельности. В-четвертых, комму-
никативную, поскольку во время досуга дети общаются между собой и со взрос-
лыми. В-пятых, развлекательную, которая зачастую используется как «награда»
детей за хорошее поведение.
Детский досуг был тесно связан с сезонами года. А в зимние праздники,
продолжавшиеся от Рождества до Нового Года, можно наблюдать наиболее ча-
стые проявления детского досуга. Собственно детскими праздниками в любом
городе были елки, организовывавшиеся специально для детей. В г. Царицын их
по обыкновению устраивали в различных клубах. В 1901 г. в Царицыне впервые
начали организовывать специализированные елки. Так, с большим успехом про-
шли елки в лютеранской церкви, на которой присутствовали учащиеся местной
немецкой школы, а также в типографии Жигмановского – специально для детей
типографских служащих [1].
В общей сложности на елки собиралось не менее сотни детей. На подобных
празднествах под звуки различных музыкальных инструментов дети пели, иг-
рали, декламировали стихотворения. Особенно отмечалось, что подобные празд-
ники, должны были носить религиозный оттенок: исполнение религиозных
песнопений, чтение стихотворений религиозного содержания. В заключении
праздника по обыкновению детям раздавали сладости и подарки, после чего они
отправлялись домой, а место у елки занимали взрослые, которые могли не рас-
ходиться всю ночь.
В уездном городе наибольшее распространение получили детские гуляния,
организовывавшиеся преимущественно летом во внеучебное время.
Так 15 августа 1910 г. в Общественном саду состоялось детское гуляние «Ра-
дость детей» с 3-х часов дня и до 6 с половиной вечера «по образцу устраиваемых
уже давно за границей и в более культурных местах, чем наш город» [2]. Орга-
низовано данное мероприятие было первым владельцем синематографа в Цари-
цыне И. Парфияно. Праздник вполне удался. Играла музыка, сад был украшен
разноцветными флагами, погода благоприятствовала празднику. Часов в 5, рас-
ставив всех присутствующих в группы, с них сделали снимки синематографом,
которые впоследствии показывались на экране. Кроме детей, была масса взрос-
лых, пришедших посмотреть на невиданное в городе зрелище. Все дети, купив-
шие билеты, бесплатно смотрели картины синематографа. Как пишет рецензент,
76
подобные детские праздники очень желательны. Но, к сожалению, за недоступ-
ностью цены «много бедных детишек могли лишь с жадным любопытством
смотреть из калитки на веселье других детей» [2].
Однако, после данного мероприятия поступило достаточное количество жа-
лоб на то, что дети были смущены взрослыми, которые неотрывно следили за
каждым их шагом и в связи с чем дети не могли полностью расслабиться. Было
решено провести еще одно гуляние, но с условием, что детские игры будут
устроены на специально для детей отгороженной площади перед музыкальной
эстрадой, куда взрослые не будут допускаться. Приглашенными распорядите-
лями гулянья будут приняты все меры, чтобы дать возможность детям свободно
играть [3].
В результате состоялся праздник, продлившийся с 2-х часов дня и до 6-ти
часов вечера в Общественном Собрании, вновь устроенный г. Парфияно. Плата
за вход в сад составляла 12 копеек. Парфияно вновь под общее удовольствие
публики, для которых это было чем-то на грани сказки, снимал синематографом
сначала детей, а потом и взрослых: общий вид играющих детей, шествие детей с
флажками, бег в мешках и снимки с взрослой гуляющей публикой. Эти снимки
через несколько дней показывали в театре Парфияно. Конечно, это был коммер-
ческий рекламный ход для привлечения публики в синематограф.
В театре «Модерн» собравшейся вечером многочисленной публике показы-
вались очень интересные по своему содержанию новые картины, сюжеты кото-
рых были приурочены к детским праздникам. С захватывающим интересом
смотрелись драмы «Контрабандисты», «Найденыш» и «Отец, потерявший дочь».
Понравилась всем «прелестная» картина «Детский праздник цветов на Корсо»
[4].
В праздничный день, 14 сентября 1910 г., толпа, собравшаяся в небольшом
садике, расположенном на Княгининской улице за Царицей, смотрела на играв-
ших детей. Каждый праздник ок. 50 девочек от 10 до 14 лет собирались в этом
саду, устраивали всевозможные игры и пели хором. Мальчиков в свою среду они
почему-то не пускали и те стояли в стороне, «засунув пальцы в рот, смотрят и не
знают – смеяться ли им над девчонками, или удивляться» [5]. Девочки все про-
стые, в платках на голове. Полная нестесненность, проявление собственной ини-
циативы этих детей произвели «лучшее впечатление на публику», чем детские
гуляния в Общественном саду, где «по-модному разнаряженные крошки среди
чужих чувствуют себя довольно стесненно, особенно, благодаря незнакомым
взрослым, которые руководят играми. Там часто заметишь на детском личике
выражение озабоченное, серьезное, как будто обязанность исполняют. Здесь
этого нет. Здесь искренне безыскусственное веселье» [5]. Взрослые стояли в сто-
роне, любуясь, воодушевляя детей подбодряющими восклицаниями.
На праздниках часто можно было встретить карусели, вокруг которых все-
гда собирались «несчастные дети» от 7 до 12 лет, которые с завистью смотрели
на сидящих в каруселях сверстников и товарищей. Этой детской слабостью стали
пользоваться хозяева каруселей и, чтобы не нанимать дорогие в праздники рабо-
77
чие руки, предлагали вертеть карусели детям за возможность бесплатно прока-
титься на них. В охотниках на такой призыв среди детей никогда не было недо-
статка и многие из них вертели карусели с раннего утра до поздней ночи. Однако,
подобная практика вызывала критику: «не говоря уже о нравственном значении
такого детского труда, это верчение каруселей детьми следовало, по мнению об-
щественности, запретить уже потому, что малолетние и непривыкшие к физиче-
скому труду дети могут легко надорваться» [6].
В начале XX в. были выпущены рекомендации для организации детских
праздников, которые включали в себе следующие пункты: 1. Шествие. Хор.
2. Декламация или музыкальное исполнение. 3. Сценка для чтения несколькими.
4. Пение. 5. Чтение с волшебным фонарем. 6. Декламация. 7. Хор. Антракт. В
ходе антракта необходимо было устраивать показ так называемых живых картин
(пантомимы, в ходе которых представлялись произведения живописи или от-
рывки из литературных произведений). Во втором отделении предполагалось по-
вторение пунктов первого отделения [7, с. 6].
Согласно этому плану 30 сентября 1910 г. был организован в аудитории Со-
юза Русского Народа за Царицей «Детский праздник» по следующим програм-
мам: «1. В час дня молебен. 2. Вслед за этим беседа о дурных и хороших
привычках и сравнение жизни человека с жизнью подсолнечника. 3. Сформиро-
вание «потешного полка» при участии военной музыки. 4. В 3 ½ часа туманные
картины юмористические и из истории Русского Государства» [8]. Аудитория
внутри и снаружи была разукрашена национальными флагами и флажками; по
бокам сцены-кафедры виднелись громадные буквы «А», инициалы имени
Наследника Цесаревича, сделанные из бумажных лент национальных цветов. Пе-
ред сценой расположились 8 рядов (4 взвода) мальчиков «потешных» под непо-
средственным наблюдением младших унтер-офицеров 57 Аварского полка.
Детский хор под управлением инициатора праздника г. Чмеля пропел не-
сколько раз национальный гимн «Коль славен» и др. Затем состоялась «беседа»
о дурных и хороших привычках и сравнении жизни человека с жизнью подсол-
нечника: «Подсолнечник с восходом солнца поднимает к нему голову и так гля-
дит на него до самого захода, тогда, когда как люди, наоборот, боятся солнца,
прячутся от него. В результате, мы видим нервных, раздражительных и мало-
кровных субъектов. Тоже происходит и с детьми в городах. В деревне же все
ребята краснощеки, здоровые, кровь с молоком» [8].
«Наши дети смотрят и подражают во всем нам, взрослым, которые и курят,
и пьют спиртные напитки и всячески безобразничают. Пример, конечно, плохой
и я просил бы родителей и старших постепенно бросить пить водку и курить та-
бак» [8].
Затем на площади возле аудитории потешных полк производил марши-
ровку. «Сотни две мальчиков, большинство которых составляли ученики город-
ских и начальных училищ, выстроенные в 4 взвода, под музыку прошлись взад и
вперед несколько раз». После маршировки потешным были розданы кульки с
конфетками. Туманные картины были показаны вечером. В заключение хор про-
пел «Бабушка, дедушка».
78
Также популярными были народные чтения для детей, где в основном чи-
тали книги «морального содержания». Подобные собрания также назывались
«детскими праздниками», однако большое сомнение вызывает тот факт, что по-
добным словосочетанием можно было назвать чтение сказок в стихах (в лучшем
случае) или же вовсе отрывки из произведений, повествующих об истории рос-
сийской государственности.
Однако, и в организации детских праздников находили проблемы. Так, в од-
ном из номеров «Царицынского вестника» писали, что вскоре после начала
весны и появления играющих детей на улицах появился их «главный враг» – мо-
роженщик. Взрослые на их появление внимания не обращали, но «неразумные»,
маленькие дети облепляли его как мухи и на «копеечки», даваемые им родите-
лями или знакомыми, лакомились леденящим сладким мороженым, дрожали, си-
нели от холода, а все-таки ели и не только заболевали горлом, но и частенько
через несколько дней отправлялись на кладбище [9].
Также, отмечалось, что в летнее время праздники и прогулки с детьми прак-
тически невозможны из-за пыли и сильной жары. В городском сквере летом в
праздники с детьми гулять невозможно, потому что в нем бывает масса гуляю-
щей публики [10]. Отмечалось, что невозможно гулять и на набережной, где по-
стоянно можно наблюдать разные неприятные сцены, неприличные разговоры
от волжских рабочих. И в результате выходило, что в летнее время детей на про-
гулку приходится водить по городским пыльным улицам. Была предпринята по-
пытка решить данную проблемы артистом Романчи, который намеревался
организовать летом 1900 года детские игры в садах. Но в реализации своей за-
думки он встретил огромное количество препятствий и был вынужден вскоре их
прекратить.
Еще одним минусом детских уличных праздников стали детские кулачные
бои. В прохожих летели частенько комья снега, палки и камни, а местные жители
страдали от шума, ругани и окурков папирос, забрасываемых детьми на крыши
и дворы недокуренными и с огнем [11].
Таким образом, в начале XX в. уездный город Царицын только начинал по-
знавать такую форму досуга как детские праздники. В это время практически
уже на всей территории Российской империи можно было встретить различные
формы детского досуга, реализуемые через занятия, направленные на развитие
разных сторон жизнедеятельности: активный образ жизни (подвижные игры),
познавательный отдых (экскурсии, домашние музыкальные и театральные поста-
новки), благотворительная деятельность (рождественские елки) [12, с. 74]. В Ца-
рицыне реализовывались лишь некоторые из представленных форм, однако и это
стало толчком для развития детского досуга, к организации которого начали при-
влекаться общественные деятели и организации. Дать возможность детям после
утомительных занятий, посреди «суровой действительности» провести не-
сколько часов за развлечениями, среди сверстников, подарить им счастливые мо-
менты, которые могут скрасить самое печальное детство. Конечно, в каждой
деятельности есть свои недостатки, здесь таковыми стали в большей степени не-
понимание детской психологии, в частности, особенностей детского мышления,
79
неприспособленность городской среды для проведения детских праздников, а
также то, что зачастую многие дети не могли попасть на подобные мероприятия
в силу стесненного материального положения своих родителей и были вынуж-
дены либо наблюдать за царящим весельем, либо искать способы (даже незакон-
ные), чтобы стать их участником. В целом, следует отметить, что досуг как в
уездных городах, так и в целом в Российской империи носил регламентирован-
ный характер. И в силу этой ограниченности многие идеи, возникающие у жите-
лей города, так и остались нереализованными.
1. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1900. № 890. 10 января. С. 3.
2. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1910. № 3506. 16 августа. С. 2–3.
3. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1910. № 3528. 9 сентября. С. 3.
5. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1910. № 3531. 15 сентября. С. 2–3.
7. Лукашевич К.В. Детские праздники. Сборник (для родителей, воспитателей и стар-
ших братьев, и сестер). М.: Издание Т-ва И.Д. Сытина, 1917. 254 с.
8. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1910. № 3545. 1 октября. С. 3–4.
9. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1911. № 3689. 13 марта. С. 2.
10. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1901. № 908. 24 января. С. 3.
11. Царицынский вестник / ред. Е.Г. Жигмановский. 1901. № 922. 2 февраля. С. 4.
12. Яхно О.Н. Досуг в провинциальном городе начала XX века: новые формы организа-
ции // История: факты и символы / гл. ред. Д.А. Ляпин. Елец: Елецкий государственный уни-
верситет им. И. А. Бунина, 2019. С. 73–84.
В.В. Карпова
Кинофильмы как средство обучения в восприятии педагогов

и учащихся в России в начале ХХ в.
Статья рассказывает об использовании кинематографа в процессе обучения в общеобра-

зовательных учебных заведениях в 1910-е гг. в дореволюционной России. Анализируется по-
тенциал использования кинопродукции в преподавании различных предметов. Раскрывается
отношение к кинофильмам как средству обучения педагогической общественности и обучаю-
щихся.
This article is about the use of films in learning process in secondary schools in the 1910s in
pre-revolutionary Russia. The potential of using film production in teaching various subjects is ana-
lyzed. The attitude to films as a means of teaching the pedagogical community and students is re-
vealed.
Ключевые слова: кинематограф, общеобразовательная школа, педагоги, обучающиеся,

средство обучения.
Key words: cinema, secondary school, teachers, students, a means of teaching.
80
Кинематографический бум ознаменовал начало ХХ в. Журнал «Вестник
воспитания» в 1914 г. писал: «Кинематограф в течение последних 6–7 лет стал
потребностью общества; он вошел, как нечто необходимое в сознание обыва-
теля, и вошел прочно, устойчиво внедрился, как одна из привычек современного
уклада жизни» [1, с. 183]. Подобная тенденция позволила задуматься о возмож-
ности использования кинематографа в просветительских целях, в том числе в
школе.
В процессе преподавания могли использоваться как игровые фильмы (на ис-
торическую тематику или экранизации произведений художественной литера-
туры), так и натурные, документальные ленты (видовые, научные, кинохроника),
показывавшие картины природы, общественные и политические события, науч-
ные опыты, производственные процессы. Уже в 1911 г., по данным С. Лурье, в
России «крутили» около 1500 «просветительных» лент [2, с. 8].
Конечно, первоначально кинематограф использовался для организации вне-
школьного образования (лектории, народные университеты и т.п.). Однако, в
1910-е гг. кинопродукция начала применяться и в процессе школьного препода-
вания: «…было признано, что картины научного характера могут служить пре-
красным вспомогательным дидактическим средством при изучении истории,
географии и естественных наук. И преподавателям, волей-неволей пришлось за-
няться изучением вопроса о роли кинематографа в педагогике», – писал в 1912 г.
журнал «Сине-фоно» [3, с. 14]. Отдельные учебные заведения приобретали ки-
ноаппараты, практиковалось заключение договоров с городскими кинематогра-
фами, которые по льготной цене устраивали специальные киносеансы для
школьников. В провинции более широкое распространение приобрели портатив-
ные киноустановки, с помощью которых можно было обслуживать сеть учебных
заведений. Сельский учитель из Оханского уезда Пермской губернии Платунов
на свои средства зимой 1909/10 и 1910/11 гг. объехал почти все школы своего
уезда с киносеансами. Со школьников плата обычно не взималась, а со взрослых
составляла 10–15 коп. с человека [4; 5, № 16, с. 15]. Анкетирование показало, что
за 1912–1914 гг. исключительно в учебных целях киноаппараты были приобре-
тены минимум 75 уездными земствами [6, с. 189], другие намеревались приобре-
сти аппарат в ближайшем будущем. Анализируя эти данные, Ф. Жаров сделал
вывод: «Распространение кинематографа приобретает, так сказать, эпидемиче-
ский характер, причем эпидемией этой захватываются земства, не только силь-
ные постановкой у себя дела народного образования, но и земства в этом
отношении более слабые, более отсталые» [6, с. 189].
В этой связи интересно изучить отношение двух субъектов учебного про-
цесса – учителей и учеников – к использованию нового средства обучения на
уроках.
Современники демонстрировали весьма неоднозначное отношение к внед-
рению кинематографа в процесс преподавания. Педагог из Нижнего Новгорода
Н.А. Саввин утверждал, что кинематограф незаменим при преподавании есте-
ствознания «как демонстратор и наглядный истолкователь», истории, пытаясь
81
«воскресить давно минувшие времена, приблизить к нам, людям ХХ века, деяте-
лей далеких исторических эпох» [1, с. 185–186]. Петербургский преподаватель
М.В. Усков отмечал: «Разве географическая карта или изображение животного
или растения может дать точное и полное представление о местности или пре-
вращении животного? Никогда! Между тем как при наличии наглядного метода
обучения учащийся мысленно переносится в отдаленные края, ему кажется, что
он живет и дышит местным воздухом» [7]. Ему вторил Ф. Феликс: «Кинемато-
граф оплодотворяет путем наглядности сказанное слово и превращает абстракт-
ное понятие в конкретное представление. Поле его применения не ограничено»
[8, с. 22]. Г.В. Федоров, учитель с 14-летним стажем из Херсонской губернии,
предлагал представить себе эффект, производимый на население глухих дере-
вень, которое «дальше своего носа ничего не видело», и вдруг «видит и Мессину,
разрушенную землетрясением, и Петербургский зоологический парк, и паровой
плуг на полном ходу в американских прериях, и сбор хлопка, и обработку рисо-
вого поля, и выделку стекла, и отливку чугуна, и много, много такого, что насе-
лению этой заброшенной деревушки не могло даже и присниться» [9, с. 65].
Что касается естественных наук, кино давало возможность показать некото-
рые природные явления в преподавании географии (например, «Черное море в
бурную погоду», «Живописная и промышленная Россия», «Как образуются
горы»), биологии («Плотоядные растения», «Размножение мухи», «Жизнь мура-
вьев»); по физике компания «Кок» выпустила целую серию учебных кинолент
(«Переход тел из твердого в жидкое состояние», «Теплопроводность», «Давле-
ние атмосферы» и др.). Однако, по мнению Н.А. Малиновского, наличие таких
картин «может ввести малоопытных учащих в соблазн – не проделывать самого
опыта в классе, а только продемонстрировать его по картине, и тогда кинемато-
граф только закрепит «книжность» обучения, давши вместо предмета и действия
только их изображения» [6, с. 197].
Серьезные сомнения высказывались по поводу использования историче-
ских кинолент [10, с. 89–90] (большинство из них связаны с историей древнего
мира и средних веков, российской истории уделялось меньше внимания [5, № 17,
с. 19]). Л. Никонов отмечал, что исторические фильмы «почти совершенно ли-
шены образовательной ценности. Большинство из них сняты с грубо и плохо
разыгранных пьес на исторические темы и поэтому к иллюстрации лекции по
истории при помощи кинематографа следует относится отрицательно» [11,
с. 94]. Эту же проблему отмечал и Н.А. Саввин: такая пьеса «историческая
только по названию: в ней нет живой души истории, в ней нет действенного ис-
торизма» [1, с. 190]. Он говорил о стремлении подсунуть «недоброкачественный
суррогат в научно-воспитательном смысле», обращал внимание на отсутствие в
таких лентах «духа высокой научности», «исторической правды» [1, с. 192, 198].
Оба автора указывали на огромное количество исторических ошибок и несооб-
разностей, вводивших детей в заблуждение, например, Марфа Посадница на ги-
льотине [11, с. 94] или Спартак, захвативший Рим, а в итоге брошенный на
82
растерзание львам [1, с. 197]. При этом Никонов предсказывал огромное значе-
ние документальной хроники для изучения истории будущими поколениями [11,
с. 198].
Экранизации произведений отечественной и зарубежной литературы гре-
шили фрагментарностью, не давали целостного представления о сюжете. Пред-
полагалось, что зритель уже знаком с содержанием произведения, поэтому
хорошо понимает взаимосвязь отдельных сцен. Однако, их число было значи-
тельно: только по произведениям российских и украинских писателей было
снято около 100 фильмов (за 1907–12 гг. по произведениям Пушкина 21 фильм,
Гоголя – 17, Чехова – 13, Л. Толстого – 7, Лермонтова – 7, Островского – 6 и т.д.)
[12, с. 106].
И.И. Воскобойников отмечал пользу кинофильмов для развития письмен-
ной и устной речи: «…заставляет переживать целую вереницу чувств и мыслей,
заставляет непрерывно работать мысль и у такого ребенка, который не в состоя-
нии оценить даже самую художественную из «мертвых» картин», в результате в
сочинении ученика непременно появится эмоциональная составляющая, выра-
жение симпатий и антипатий [5, № 17, с. 21].
Противники кинематографа в обучении указывали, что киноаппарат часто
приобретался в ущерб другим наглядным пособиям. Качество содержания кино-
лент оставляло желать лучшего, необходимо было создание специальных лент
под руководством специалистов в педагогике и отдельных областях знаний [13,
с. 20]. Анкеты, присланные земскими учителями, показали, что 90% демонстри-
руемых на занятиях картин не имели отношения к курсу начальной школы [6,
с. 196]. Кинопоказы в кинотеатрах нередко носили скорее развлекательный, а не
образовательный характер, поскольку лекции-объяснения к научным картинам
проводились учителями не всегда [3, с. 14], иногда наряду с образовательными
лентами в сеанс включались также комедии и драмы. Современник писал, что
«…научные сеансы кинематографа, даваемые в качестве развлечения, всегда бу-
дут неинтересны, скучны для детей, и не будут достигать ни одной из своих це-
лей – ни развлекать, ни поучать…» [3, с. 15].
Отмечалось современниками и вредное воздействие кинематографа на здо-
ровье учащихся. Так, опрос учащихся г. Витебска (307 человек) показал, что
83,3 % учащихся ощущают на себе вредные последствия посещения кинемато-
графа, в частности, ухудшение зрения (42,6%), головную боль, утомление [14,
№ 5–6, с. 131]. Отметим, что киносеанс включал просмотр подряд нескольких
кинолент.
На I Всероссийском съезде по вопросам народного образования, проходив-
шем 22.12.1913–3.01.1914 г., делегаты решили: «Научный кинематограф должен
быть признан учебным пособием, способствующим наглядности обучения и рас-
ширению кругозора учащихся». При этом сеансы не должны быть слишком
длинными и частыми, их программа должна соответствовать школьному курсу
и разрабатываться совместно с педагогами [15, с. 12].
83
Обычно киносеансы проводились во внеурочное время. В конце 1914 г. в
Петрограде, в здании гимназии и реального училища Г.К. Штемберга кинемато-
граф стал использоваться на уроках географии, истории, естественных наук.
«Вместо сухого заучивания фактов – живые образы. Результат такой замены ска-
зался быстро. Уже через короткое время среди учащихся стало наблюдаться по-
вышение успешности в усвоении пройденного, повышение заинтересованности
предметами и общего развития», – писал об этом событии С. Лурье, редактор
журнала «Сине-фоно» [2].
Мнения учащихся об учебных кинолентах и пользе кинематографа удалось
обнаружить лишь в нескольких статьях, содержащих обработку результатов ан-
кетирования.
А.И. Зак собрал анкеты из 14 школ Москвы, обработав 1 123 ответа уча-
щихся. На вопрос: «Что вам больше нравится: интересная книжка или кинемато-
граф», 40,9% детей высказались решительно за кинематограф: «Здесь все живое,
все переживаешь», в книге все образы «представляются как-то слепо». 54,3% от-
дали предпочтение книге: «впечатлений от книги <…> остается больше, благо-
даря разговорам, чем от молчаливых передвижений на экране кинематографа»,
«в кинематографе я не могу думать». 4,8% то и другое нравится одинаково: «в
кинематографе лучше изображены внешние явления, <…> а из книжки так заме-
чательно поймешь чувства и нравы людей…». 15-летняя девочка отметила, что,
читая понравившуюся ей книгу Г. Сенкевича «Камо грядеши», она не обратила
внимания на картину пожара в Риме, но при просмотре фильма именно эта сцена
произвела на нее наибольшее впечатление: «Рушились громадные, величествен-
ные постройки, гибла масса людей, и на их лицах был такой ужас, такое отчая-
ние…» Однако даже те учащиеся, которые писали, что им скучно в
кинематографе, отмечали обычно несколько запомнившихся картин, чаще с ви-
дами природы или отражающих повседневную жизнь и деятельность людей дру-
гих регионов [16, с. 17–21].
Учеников двух школ Зак попросил оценить городской кинематограф, кото-
рый устраивал сеансы научных фильмов по географии и естествознанию для
старшеклассников. 134 из 227 подростков высказались о нем положительно, при
этом 81 (36 %) отдали ему предпочтение перед коммерческим [16, с. 29–30].
В анкетировании, проведенном учеником 7 класса Челябинского реального
училища Михаилом Голубых, приняли участие ученики всех классов – 97 чел.
Представляют интерес ответы о зрительских предпочтениях. Учебные фильмы
(видовые, научные, исторические, хронику, экранизацию классиков) предпочи-
тали в 1 классе 23 %, во 2 – 27 %, в 3 – 36 %, в 4 – 42 %, в 5 – 25 %, в 6 – 5 %, в
7 – 31 % (старшеклассникам нравились видовые): «потому что они полезны»,
«научные, потому что редко можно самому увидеть настоящие явления», «видно
как добывают руду и льют другие металлы», «из них получаешь довольно веские
сведения и узнаешь то, чего раньше не знал», «интересно знать новые места»,
«восстанавливается древняя жизнь» [17, с. 79].
84
Н. Махаев опросил 307 учащихся г. Витебска. Опрошенные отметили, что
инсценированные литературные произведения лучше понимаются и запомина-
ются (особо отмечены «Преступление и наказание» и «Обрыв»), однако в числе
наиболее любимых жанров кино их отметили только 9 учащихся (2,9 %), при
том, что на этот вопрос можно было дать несколько ответов. Научные картины к
разряду любимых отнесли 96 человек (31,2 %), исторические драмы –
95 (30,9 %). Научные картины, по мнению учащихся, «увеличивают их знания»,
«наглядно осветят уже приобретенные теоретические знания», «удовлетворят их
любознательность», «ознакомят с неизвестными странами», виды природы «до-
ставят эстетическое удовольствие». Отметившие вредное воздействие кинемато-
графа на зрение особенно жаловались на плохое самочувствие после
демонстрирования видов природы из-за быстрой смены массы разнородных зри-
тельных впечатлений). 188 учащихся (61,2 %) признались, что кинематограф не
обманул их ожиданий, дав возможность ознакомиться с современной жизнью
(17,9 %), с историей и историческими деятелями (5,2 %), с новыми странами
(12,3 %), расширил познания (2,9 %), миросозерцание (13,3 %), побуждает ду-
мать (1,9 %), читать (0,4 %), воспитывает и облагораживает характер (6,5 %) [14,
№ 6, с. 129, 133–134; № 7, с. 133–135].
Таким образом, в 1910-е гг. кинематограф стал одним из востребованных
средств обучения в средней школе. Несмотря на экономические и организацион-
ные проблемы его использования, сопротивление со стороны части педагогиче-
ской общественности, масштабы применения кинопродукции в процессе
преподавания неуклонно росли. Отношение как педагогов, так и учащихся к ис-
пользованию кинолент в учебном процессе было неоднозначным, что определя-
лось как несовершенством методики работы с ними, так и качеством самой
кинопродукции. Нередко недостоверность информации, отсутствие связи филь-
мов с учебной программой снижали интерес учащихся к учебным фильмам. При
этом сам кинематограф некоторое время оставался технической новинкой, инте-
рес вызывала демонстрация сама по себе, независимо от содержания лент. В
условиях ограничений и запретов посещения кинематографа для учащихся не-
редко учебные сеансы оставались единственной возможностью приобщиться к
этому виду искусства.
1. Саввин Н.А. Кинематограф на службе у истории и истории литературы // Вестник вос-
питания. 1914. № 8. С. 183–201.
2. Лурье С. Страничка истории. Культурно-просветительный и научный кинематограф //
Советское кино. 1927. № 1. С. 8–9.
3. М.Б. На помощь школе // Сине-Фоно. 1912. № 6. С. 14–16.
4. Voson I. Кинематограф и школа в Пермской губернии // Сине-фоно. 1911. № 1. С. 14.
5. Воскобойников И.И. Просветительный кинематограф // Для народного учителя. 1911.
№ 16. С. 15–18; № 17. С. 17–21.
6. Жаров Ф. Кинематограф в земской школе // Вестник воспитания. 1915. № 7. С. 188–
199.
7. Кинематограф в педагогике // Сине-фоно. 1912. № 16. С. 15.
85
8. Феликс Ф. Кинематографический съезд, выставка и школа // Сине-фоно. 1912. № 5.
С. 21–23.
9. Федоров Г.В. Кинематограф, как фактор в развитии школьного обучения и внешколь-
ного образования // Первый общеземский съезд по народному образованию 1911 г. Доклады.
Т. 1. М.: Т-во «Печатня С.П. Яковлева», 1911. С. 61–66.
10. Карпова В.В. Кинематограф в преподавании истории в российских школах в начале
ХХ века // Модернизация в России: история, политика, образование: сб. материалов Всерос.
науч. конф. с междунар. участием / отв. ред. В.В. Карпова. Вып. 7. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пуш-
кина, 2015. С. 87–92.
11. Никонов Л. «Научный» кинематограф // Русская школа. 1916. № 1. С. 84–99.
12. Гинсбург С.С. Кинематография дореволюционной России. М.: Аграф, 2007. 496 с.
13. Белоусов Е. К вопросу о практическом применении синематографа в школе // Сине-
фоно. 1912. № 5. С. 19–20.
14. Махаев Н. Кинематограф и учащиеся // Русская школа. 1916. № 5-6. С. 119–136; № 7.
С. 122–147.
15. Съезды по народному образованию: сборник постановлений и резолюций всерос-
сийских и областных съездов по вопросам народного образования (школьного, внешкольного
и дошкольного) с подробным сводным алфавитным указателем содержания / сост. В.И. Чар-
нолуский. Пг.: журн. «Вестн. нар. образования», 1915. 345 с.
16. Зак А.И. Кинематограф и детская преступность // Журнал уголовного права и про-
цесса. 1913. № 4. С. 17–27.
17. Л.С. Кинематограф и учащиеся (Ученическая анкета) // Свободное воспитание.
1916–17. № 2. С. 75–90.
В.В. Слискова
«Может быть Вам понадобятся эти скромные наброски»:

портреты беспризорников лечебно-воспитательной колонии
Института дефективного ребенка (1919–1924)
В статье рассматривается и вводятся в научный оборот комплекс документов, сохранив-

шихся в фонде советского антрополога М.М. Герасимова в Научном архиве Института этно-
логии и антропологии РАН и представляющих собой карандашные портреты
«трудновоспитуемых» детей. В 1919–1924 гг. они являлись воспитанниками лечебно-воспита-
тельной колонии Института дефективного ребенка (далее – ЛВК) в г. Москве. Портреты 13 де-
тей были написаны педагогом-художником ЛВК Б.П. Булгаковым в 1923 г. В 1951 г. они были
переданы М.М. Герасимову бывшей сотрудницей колонии – врачом М.И. Поповой. Каран-
дашные портреты являются ценным визуальным источником, дополняющим корпусов мате-
риалов по истории ЛВК.
The article aims to introduce into scientific use the documents stored in the fund of soviet an-
thropologist M. Gerasimov in the Scientific Archive of the Institute of Ethnology and Anthropology
of Russian Academy of Sciences. They are pencil portraits of morally defective children who studied
in the Medical and Educational Colony of the Institute for Morally Defective Child in Moscow in
1919-1924. These sketches of 13 children were painted by artist B. Bulgakov who was one of the
Публикация подготовлена при поддержке проекта РНФ № 20-78-10095 «Советская

наука как индустрия: кадры, инфраструктура, организационно-управленческие практики
(1920–1970-е гг.)».
86
teachers. In 1951 they were sent to M. Gerasimov by doctor M. Popova who was a former employee
of the Colony. Pencil portraits are valuable visual sources that add to the history of the Medical and
Educational Colony.
Ключевые слова: 1920-е гг., беспризорники, Институт дефективного ребенка, лечебно-

воспитательная колония, М.И. Попова, М.М. Герасимов.
Key words: 1920s, orphan children, Institute for morally defective child, Medical and Educa-
tional Colony, M.I. Popova, M.M. Gerasimov.
В феврале 1951 г. к советскому антропологу, заведующему лабораторией

антропологической реконструкции Института этнографии Академии наук СССР
Михаилу Михайловичу Герасимову (1907–1970) обратилась Мария Ивановна
Попова (1886–?). В своем письме она сообщила, что хотела бы передать ему не-
большую коллекцию портретов, сохранившихся со времен ее работы с детьми-
беспризорниками: «Глубокоуважаемый т[оварищ] Герасимов! Не будучи с Вами
лично знакома, я все же осмеливаюсь предложить Вам карандашные портреты
детей-правонарушителей, воспитанников лечебно-воспитательной колонии
Н[ародного] К[омиссариата] З[дравоохранения]» [1, л. 1]. В 1920-х гг. Мария
Ивановна работала в лечебно-воспитательной колонии (далее – колония, ЛВК)
Государственного института дефективного ребенка Наркомздрава врачом-ордина-
тором и заведовала психологическим и психиатрическим кабинетами [2, л. 102 об.].
Вместе с другими врачами и воспитателями она занималась с трудновоспитуе-
мыми, или морально-дефективными, детьми [3, с. 91]. Как сообщает М.И. По-
пова в своем письме, их портреты были «нарисованы» одним из педагогов-
воспитателей – художником Борисом Петровичем Булгаковым (1893-?) [1, л. 1 об.].
Всего за время работы он успел написать карандашные рисунки 13 воспитанни-
ков: Павла Васина, Юрия Гиммера, Александра Горохова, Петра Гавришева,
Виктора Дымкова, Александра Забегаева, Федора Крылова, Сергея Кубанцева,
Льва Козина, Дмитрия Петрова, Чекмазова, Леонида Чекмарева, Зорефы Шама-
кова. Среди них были как оставшиеся без родительского надзора, так и отправ-
ленные в колонию родителями или родственниками дети [4, л. 2 об.–6]. Так как
Мария Ивановна знала и «очень интересовалась» работами М.М. Герасимова по
пластической реконструкции внешности, она решила отправить ему все 13 порт-
ретов в надежде, что они могут оказаться ему полезны [1, л. 2].
Неизученным остается вопрос об использовании данных изображений
М.М. Герасимовым в его научной работе. Однако выявленные в фонде ученого
портреты представляют собой ценный (визуальный) источник по истории коло-
нии и дополняют основной корпус материалов, сохранившихся в Центральном
государственном архиве города Москвы (ЦГАМ, ф. 2098). Из архивных доку-
ментов известно, что ЛВК Государственного института дефективного ребенка
(далее – Гиндефреб) действовала в Москве в период с 1919 по 1924 г. Она явля-
лась одним из учреждений, созданных для борьбы с детской беспризорностью,
представлявшей серьезную проблему в конце 1910–1920-х гг. [5, с. 58–59]. В за-
дачи состоявшей при Гиндефребе колонии входили (пере)воспитание и оказание
медицинской, в том числе психологической, помощи сиротам и беспризорникам,
87
относящимся к категории морально-дефективных [6, с. 253–256]. Колония рас-
полагалась в Тестовском посёлке (Пресненский район) по адресу: «домовладе-
ние № 382 по 1-й улице», где проживали не только воспитанники, но и
воспитатели и персонал с семьями «ввиду удаленности колонии от центра» [2,
л. 107, 163 об.]. Общее количество штатных сотрудников варьировалось от 20 до
29 чел. – в них входили педагоги-психологи и педагоги-воспитатели (5), включая
«инструкторшу музыки», художника (Б.П. Булгаков) и инструкторов сапожного
и столярного ремесла, помощники воспитателей и няни (3), врачи, бухгалтер,
сестра-домоводка, работники кухни (2), швея, завхоз, возчик, сторож и дворник
[2, л. 119 об., 160]. Заведующим ЛВК был врач Сегалов Тимофей Ефимович, его
заместителем и заведующей психологическим и психиатрическим кабинетами –
Мария Ивановна Попова. Несмотря на то, что на такое количество специалистов
приходилось около полусотни морально-дефективных детей, в 1922 г. не раз об-
суждался вопрос о сокращении штатов хотя бы до 20 человек [2, л. 20]. Тем не
менее, колония продолжала работу с «трудновоспитуемыми» до конца 1923 г.
Морально-дефективные дети поступали в ЛВК несколькими способами:
направлялись из «наблюдательных пунктов Гиндефреба», «медпунктов Медико-
педологического института», приемных пунктов Москвы и Московской губер-
нии, доставлялись родителями или родственниками [4, л. 1–7]. Среди 13 воспи-
танников колонии, портреты которых были сохранены М.И. Поповой,
практически все были привезены в Тестовский посёлок из наблюдательных и ме-
дицинских пунктов. Некоторые дети неоднократно доставлялись в ЛВК сотруд-
никами наблюдательных пунктов, о чем свидетельствуют записи о поступлении
и выбытии (побегах) воспитанников. Так, один из них, Виктор Дымков, был до-
ставлен в колонию из приемного пункта Орехово-Зуево 20 сентября 1923 г., а на
следующий день – 21 сентября – был записан сбежавшим [4, л. 6 об.–7]. Другой
воспитанник, сирота З. Шамаков, прибыл в 1922 г. из Казани и, пробыв в Тестов-
ском посёлке несколько месяцев, вернулся весной 1923 г. «на родину» [7, л. 6].
Большая часть детей были сиротами, однако некоторые – П. Васин, Ю. Гиммер,
П. Гавришев, Л. Козин – имели родителей или родственников и после закрытия
ЛВК в 1924 г. вернулись в семьи.
Например, в книге записи больных детей о П. Васине и П. Гавришеве было
указано следующее: «Васин Павел … Мать – Александра, Ерофеевна Васина,
уборщица … убыл: 30 ноября 1923 г. – взят матерью» [4, л. 3 об.–4], «Гавришев
Петр … Мать – Ольга Паисьевна Гавришева, типографская рабочая … убыл:
30 ноября 1923 г. – взят матерью» [4, л. 5 об.–6]. Из сведений о Л. Козине было
записано лишь, что из родных у него осталась тетка. О четвертом ребенке,
Ю. Гиммере, из документов известно, что его мать была партийной работницей,
а в разделе «Адрес или место прописки» был указан 2-й Дом Советов. Также в
документах отмечалось, что ребенок являлся «нервно-больным», в связи с чем
несколько месяцев в году проводил в «Нервной санатории Гиндефреба» [7, л.
10]. Все из перечисленных 13 воспитанников относились к категории малообес-
печенных и получали в ЛВК одежду. При отправлении детей из Тестовского по-
сёлка домой воспитатели давали им сопроводительные записки для родителей, в
которых было указано, какая казенная одежда была на них надета: «ввиду закры-
тия Колонии Вам препровождается сын ваш Павел. На нем казенные вещи: 1/
88
шапка-папаха, 2/ ватная телогрея … 4/ штаны верхние, 5/ рубашка нижняя 6/
кальсоны нижние 7/ чулки» [7, л. 18]. В документах практически не представ-
лены сведения о перемещениях детей-сирот, однако можно предположить, что
некоторые из них были переведены в другие подобные учреждения, а другие, по
примеру З. Шамакова, были отправлены по месту жительства. Несколько детей
к моменту закрытия ЛВК уже числились сбежавшими.
Выявленные в фонде М.М. Герасимова карандашные портреты воспитанни-
ков были написаны Б.П. Булгаковым, педагогом-художником колонии, неза-
долго до ее закрытия – 1923 г. Исключением стал созданный годом ранее портрет
бежавшего в 1922 г. Л. Чекмарева. Скромные наброски, как их назвала М.И. По-
пова, сохранили облик 13 детей, с которыми в течение нескольких лет работали
воспитатели и врачи лечебно-воспитательной колонии Гиндефреба. Таким обра-
зом, данные портреты являются ценным визуальным источником, сохранив-
шимся со времени работы ЛВК и дополняющим корпус архивных документов,
на основе которых реконструируется история данного учреждения.
1. Научный архив Института этнологии и антропологии Российской академии наук.
Фонд М.М. Герасимова. Оп. 3. Д. 23. Письмо М.М. Герасимову от М. Поповой, бывшего врача
лечебно-воспитательной колонии Наркомздрава. 12.02.1951 г.
2. Центральный государственный архив города Москвы. Ф. 2098. Оп. 2. Д. 13. Именные
списки, удостоверения о службе сотрудников и быв. белых офицеров, состоящих на службе в
Колонии. 1922 г.
3. Железова Н.П. Школа социально-индивидуального воспитания им. Достоевского –
опыт воспитания беспризорных (на документальных материалах 1920–1925 гг.) // Междисци-
плинарные исследования в истории науки: коллект. монография. М.: ООО Изд-во «Янус-К»,
2019. С. 91–94.
4. Центральный государственный архив города Москвы. Ф. 2098. Оп. 1. Д. 1. Книга за-
писи больных детей.
5. Жиромская В.Б., Араловец Н.А. Российские дети в конце XIX – начале XXI в.: исто-
рико-демографические очерки. М.: ИРИ РАН; Центр гуманит. инициатив, 2018. 223 с.
6. Смирнова Т.М. Дети страны Советов: от государственной политики к реалиям повсе-
дневной жизни. 1917–1940 гг. М.: ИРИ РАН; Центр гуманит. инициатив, 2015. 384 с.
7. Центральный государственный архив города Москвы. Ф. 2098. Оп. 1. Д. 10. Списки
наличия детей и переписка о поступлении и выписке детей из колонии. 1923 г.
В.М. Курмышов, В.А. Рыбицкий
Малая Октябрьская детская железная дорога

как перспективный инструмент обучения
Малая Октябрьская (детская) железная дорога или как её сегодня называют малая Цар-
скосельская позволяет каждому подростку не только выбрать себе профессию, но и стать гар-
монически развитым человеком.
The Malaya Oktyabrskaya (children's) railway, or as it is called today, the Malaya Tsarskoye
Selo railway, allows every teenager not only to choose a profession, but also to become a harmoni-
ously developed person.
89
Ключевые слова: ОАО «РЖД», малая Октябрьская (детская) железная дорога, Малая
Царскосельская железная дорога, специалисты вузов.
Key words: JSC "Russian Railways", Malaya Oktyabrskaya (children's) railway, Malaya Tsar-
skoye Selo Railway, university specialists.
Российская Федерация располагает внушительной территорией общей пло-

щадью более 17 млн. км. Для реализации экономических, внутриполитических,
военных, а также планов другого характера Российская Федерация широко ис-
пользует свою транспортную систему. Эта система представлена различными ви-
дами транспорта: железнодорожным, морским, речным, воздушным и другими. В
нее входит более чем 120 тыс. км железных дорог, более миллиона километров ав-
томобильных дорог, а также более ста тысяч км судоходных путей [1].
Железнодорожные магистрали протянулись на многие тысячи километров,
везде, от Сахалина до Калининграда на общее благо работает дружный коллек-
тив профессионалов своего дела. На помощь им ежегодно приходят новые
кадры, с новыми силами и идеями. Поэтому, подготовке новых кадров необхо-
димо уделять особое внимание и стремиться к повышению профессионального
уровня будущих специалистов [2].
И здесь большую помощь в настоящее время могут оказать детские желез-
ные дороги (ДЖД) – учреждения дополнительного образования, где дети
8–15 лет изучают железнодорожные специальности.
Идея создания детской железной дороги возникла в СССР в 30-х гг. XX в.
Первая дорога открылась 24 июня 1935 г. в Тбилиси, а на следующий год появи-
лась в Днепропетровске. Новые дороги в регионах строились и в послевоенный
период до 80-х гг. По примеру Советского Союза детские железные дороги по-
явились в Болгарии, Венгрии, ГДР, Чехословакии, Китае, Кубе и др. К 1990 г. в
стране действовало 52 ДЖД. В XXI веке данная традиция не прервалась: новые
детские дороги появились в Казани, Кемерово, Новосибирске и Санкт-Петер-
бурге [3].
Подготовке новых кадров на основе ДЖД принесло свои плоды и на Ок-
тябрьской железной дороге, речь идёт о малой Октябрьской детской железной
дороге, самой настоящей железной дороге, с настоящими локомотивами, ваго-
нами и станциями. А главное – с настоящей ответственностью за жизнь пасса-
жиров и безопасности окружающей среды. Поэтому, её часто называют Малой
магистралью. А от большой дороги её отличает лишь то, что работают там дети
школьного возраста (1 ступень от 5 до 9 классов, 2 ступень 10–11 класс). Сегодня
это один из немногих центров профессиональной ориентации, где обучение про-
водится бесплатно. Ежегодно на МЖД занимаются около 1100 подростков.
Историю Малой Октябрьской можно вести с момента открытия 12 февраля
1937 г. Ленинградского дворца пионеров имени А.А. Жданова. В железнодорож-
ной лаборатории дворца работал талантливый руководитель, инициатор строи-
тельства Малой Октябрьской железной дороги в Ленинграде Адольф Петрович
Синявский. Строительство детской железной дороги в Ленинграде было начато
ещё в 1939 г., дорога должна была начаться возле Невского лесопарка и пройти
90
до реки Оккервиль, но помешала начавшаяся Великая Отечественная война
1941–1945 гг. И лишь в 1947 г. вспомнили о былом начинании: был издан приказ
генерал-директора тяги 2 ранга Б.К. Саламбекова о постройке детской железной
дороги в городе Ленинграде, а немного позже состоялось решение Исполкома
Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся о строительстве в Ле-
нинграде детской железной дороги. К строительству Малой Октябрьской желез-
ной дороги были привлечены комсомольцы, молодёжь, а также юные
железнодорожники города. С их помощью была уложена железная дорога стан-
дартной колеи для доставки балласта, а позже одну нитку перешили, и получи-
лась узкоколейная железная дорога с колеёй 750 мм. На дороге имелось три
станции «Кировская», «Зоопарк», «Озёрная».
С базы Балтийского флота на Малую Октябрьскую железную дорогу было
доставлено три узкоколейных паровоза серии ПТ04-088, ПТ4-089 (получившие
после ремонта серию ПТ01-088 и ПТ02-089), ВП1-170 и три трофейных и 2 обыч-
ных пассажирских вагонов, 2 багажных и пять грузовых платформ. Дорогу пере-
секало 8 переездов. Средством связи между станциями служила электрожезловая
система с семафорной сигнализацией и связью между диспетчером и дежурными
по станции. На дороге была сооружена воздушная линия связи [4].
27 августа 1948 г. состоялось открытие движения поездов на детской желез-
ной дороге. В свой первый рейс поезд отправился от станции «Кировская» до
станции «Озёрная». Дороге было присвоено имя в честь ХХХ-летия ВЛКСМ.
Со временем МОДЖД сокращали и сокращали. Уменьшение длины малой
детской Октябрьской железной дороги было связано с растущими темпами воз-
ведения жилых домов. Если раньше в Коломягах и Озерках были лишь одно-
двухэтажные деревянные домики, то с 1965 г. началось уже массовое строитель-
ство многоэтажного жилья. В связи с активно развивающейся жилой застройкой
территории и, до неприличия малой длиной железной дороги в последнем её ва-
рианте, было принято решение о строительстве новой МОДЖД.
Строительство новой МОЖД начали в 2008 г. Первоначальный проект был
заметно скорректирован, его сочли слишком дорогостоящим, пошли по пути
наименьших трат и упростили всё, что смогли. Наконец то в июле 2011 года новая
Малая Октябрьская была наконец открыта. 2 июня 2012 г., по случаю 175-летия
железных дорог России и открытия нового сезона, новому (южному) участку
Малой Октябрьской (детской) железной дороги было присвоено имя «Малая
Царскосельская железная дорога». С 2012 г. на Малой Царскосельской железной
дороге между станциями курсируют два состава. Локомотив ТУ2-167 «Пегас» с
четырьмя вагонами «Сказка» и локомотив ТУ10-001 «Колибри» с тремя
вагонами.
В 2014 г. подвижной состав дороги пополнился новым локомотивом. Тако-
вым стал паровоз Кп4-447 с тендером Кч4-332. Дорогу оборудовали современ-
ными устройствами: СЦБ – трехзначной двусторонней автоблокировкой,
релейной двусторонней полуавтоблокировкой, электрической централизацией
стрелок и сигналов, компьютерным и светодиодным пультом-табло станций,
91
АЛС, электронной системой счета осей (на других детских дорогах такой си-
стемы нет), речевым информатором; диспетчерской, межстанционной, громко-
говорящей, двусторонней парковой связью, поездной и маневровой
радиосвязью. Все виды связи оборудованы регистратором переговоров [4].
Малая Октябрьская детская железная дорога является единственным цен-
тром по профессиональной ориентации на железнодорожные профессии уча-
щихся Санкт-Петербурга и пригородов. За ежедневным состоянием пути следит
бригадир пути совместно с юными железнодорожниками, которые изучают ос-
новы профессий путевого обходчика, дорожного мастера, бригадира пути. Ребята
также учатся работать с различными приборами и механизмами (путевым шаб-
лоном ЦУП, путеизмерительной тележкой ПТ-7МК), получают навыки правиль-
ного и безопасного обращения с путевым инструментом. Будущие
железнодорожники изучают и осваивают профессии машиниста тепловозов, де-
журного по станции, осмотрщика вагонов, проводника, билетного кассира и мно-
гие другие.
Помимо обучающего и воспитательного процесса на детской железной до-
роге прикладываются огромные усилия для взращивания личностных качеств,
отвечающих молодёжной политике и утверждённой в 2010 г. «Модели корпора-
тивных компетенций ОАО "РЖД"».
Понятие «корпоративные компетенции» в контексте деятельности ОАО
«РЖД» применяются в двух значениях: Первое – это совокупность профессио-
нальных или специальных знаний, навыков, деловых и личностных качеств, поз-
воляющих работнику успешно действовать при реализации поставленных задач.
Второе – это набор требований компании по отношению к поведению работни-
ков, который отражает стратегические интересы компании, ценности бренда,
нормы корпоративной культуры.
По статистике, больше 20 % выпускников Детских железных дорог посту-
пают в образовательные учреждения железнодорожного транспорта. Это почти
готовые специалисты, которые всем сердцем полюбили «матушку железную до-
рогу». Им уже не надо объяснять, что такое стрелочный перевод, поездной марш-
рут, как устроена автоматическая блокировка на перегонах, при помощи чего
двигается локомотив и тому подобное [4].
Более того, на базе Санкт-Петербуржского техникума железнодорожного
транспорта – филиала ФГУ ВО ПГУПС Императора Александра I был проведён
эксперимент, результаты которого показали, что группы, в которых обучаются
выпускники детской железной дороги, осваивают пройденный материал намного
лучше. А всё на самом деле оказывается проще, чем кажется. Психологически,
гораздо легче обратиться за помощью «к соседу по парте», нежели к педагогу.
Друг объяснит более понятным языком, поможет с выполнением домашнего за-
дания, объяснит и покажет ещё раз, если что-то не получилось с первого раза,
т.е. окажет посильную помощь и поддержку. Но такой возможности лишены те
группы, в которых обучаются только выпускники обычных школ, не прошедших
детскую железную дорогу.
92
В процессе обучения в техникуме или вузе, студентам также, как некогда
выпускникам МЦЖД предстоит пройти так называемую преддипломную прак-
тику. Только она проходит уже не на малой магистрали, а на большой дороге, с
большой ответственностью и опасностью. Зачастую, из-за опасности, которой
подвергается безопасность движения, жизнь и здоровье практикантов, студенты
застревают в техническом отделе линейных предприятий и изучают документа-
цию, теряя при этом уникальную возможность видеть ту самую «живую работу»
железной дороги.
А как бы было замечательно, если на период практики из штата предприятия
выделялся специальный работник, который подобно инструктору на детской же-
лезной дороги, под чутким руководством позволял бы практикантам на себе по-
чувствовать свою маленькую роль перевозочном процессе железных дорог.
Тогда не придётся беспокоиться о том, что практикант не надлежащим образом
закрепит состав, и вагоны укатятся под уклон, или путь будет промерен в недо-
статочном количестве. Он бы стал настоящим наставником, который передаст
всё своё мастерство и навыки железнодорожного ремесла подрастающему поко-
лению. А студент, после успешного окончания учебного заведения, широким
уверенным шагом приходил на железнодорожный транспорт профессионально
грамотным специалистом, занимая достойное место в сложном и огромном ме-
ханизме Российских железных дорог.
Таким образом, детские железные дороги актуальны. В основе каждой до-
роги лежит воплощенная мечта миллионов детей – одновременная возможность
почувствовать себя и ребенком, и взрослым. Как взрослому выполнять обязан-
ности одной из реальных профессий – машиниста, проводника, стрелочника, и
как ребенку – оказаться в совершенно ином, почти сказочном, мире железных
дорог.
1. Сотников Е.А. Железные дороги мира из XIX в XXI век. М., 1993. 200 с.; Россия /
Транспорт и связь [Электронный ресурс]. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/ (дата обращения:
07.10.2022).
2. Махонько В.П. Комплексный подход к нормативно-правовому регулированию в обла-
сти обеспечения транспортной безопасности / Национальные приоритеты России. Серия 1.
№ 2(2). М.: Наука и военная безопасность, 2015. С. 5–8.
3. Сутягин Д.В. Наши детские железные дороги. М.: Железнодорожное Дело, 2008. Т. 1.
Детские железные дороги России. 448 с.
4. Детская железная дорога // Сайт «Детские железные дороги СССР. История и совре-
менность». URL: http://www.modelzd.ru/ustroystvo-zhd/uzkaja-koleja/detskaja-zheleznaja-
doroga.html (дата обращения: 16.10.2022); Октябрьская железная дорога. Интернет ресурс
https://ozd.rzd.ru/ru/4241/page/103290?id=5283#main-header (дата обращения: 06.10.2022).
93
САНИТАРИЯ, ГИГИЕНА, ЗДОРОВЬЕСБЕРЕЖЕНИЕ
А.В. Фролова
Образ больного ребенка в творчестве художников-передвижников

в контексте антропологии инвалидности: взгляд антрополога
В статье на материале картин художников Товарищества передвижных художественных

выставок, (передвижников) раскрываются проблемы повседневности детей с инвалидностью
в российском обществе ХIХ в. в контексте антропологии инвалидности. Автором привлечены
материалы зарубежных исследований и собственных полевых изысканий. В статье выявля-
ются противоречия в художественном отображении действительности: отрицая академизм,
подвергая критике православную церковь, многие из передвижников в то же время продол-
жали использовать академические приемы в своем творчестве. Они оставались людьми своей
среды, в которой традиционные православные догмы и представления по отношению к боль-
ному ребенку, выражавшиеся в стигматизации и табуированности, играли важную роль, что
нашло отражение и в их творчестве.
In the article, based on the artistic material of paintings by artists of the Association of Traveling
Art Exhibitions, (Peredvizhniki), the problems of everyday life of children with disabilities in the
Russian society of the XIX century are revealed in the context of the anthropology of disability, the
author draws materials from foreign studies and his own field research. The article reveals contradic-
tions in the artistic representation of reality - denying academism, criticizing the Orthodox Church,
many of the wanderers at the same time continued to use academic techniques in their work. They
remained people of their own environment, in which traditional Orthodox dogmas and ideas about a
sick child, expressed in stigmatization and taboo, played an important role, which was reflected in
their work.
Ключевые слова: художники, передвижники, Россия, ребенок-инвалид, стигматизация,

табуированность.
Key words: artists, wanderers, Russia, disabled child, stigmatization, taboo.
Выбор творчества художников-передвижников для освещения данной темы

не случаен. Объединение российских художников, возникшее в последней трети
XIX в. на основе создания передвижных выставок, отсюда и их название, просу-
ществовало до начала ХХ в. Их искусство было не традиционным для своего
времени, однако передвижники оказали глубокое и всестороннее влияние на рус-
скую и в дальнейшем советскую живопись. Ни один период в истории русской
живописи не был отмечен таким яростным отрицанием академического стиля и
концепции «искусство ради искусства», как период, начавшийся в 60-е гг.
XIX столетия. Вдохновленные идеями демократии и мечтами о всеобщей сво-
боде и благоденствии, передвижники грезили об искусстве во имя служения
народу, его просвещения и воспитания. Основываясь на методе критического ре-
ализма, они правдиво отображали жизнь, историю народа и России [1; 2; 3,
c. 398].
94
Произведения передвижников отличались большой силой психологизма и
социального обобщения, высоким мастерством типизации, натурализмом и тра-
гическим в целом взглядом на действительность. Они смогли через отдельные
образы и сюжеты представлять целые классы и сословия Российской империи.
Ведущими жанрами в искусстве художников были бытовой, портрет, позволяв-
шие наиболее полно показывать жизнь крестьянства и городских низов, в карти-
нах на религиозные сюжеты воплощались актуальные для того времени
нравственно-философские проблемы и дискуссии.
Передвижники мыслили своё занятие искусством как высокую миссию об-
щественного служения. Их картины были обращены к неравнодушному, раз-
мышляющему и сопереживающему зрителю. И.Е. Репин, К.А. Савицкий,
В.Г. Перов, Н.А. Касаткин, И.М. Творожников, А.В. Корзухин, К.В. Лемох, бра-
тья Маковские, Н.А. Ярошенко, В.М. Максимов и другие легко обличали обще-
ство, породившее социальную несправедливость, пороки российской
действительности: пьянство, разврат, стяжательство, насилие и т. п. Они рисо-
вали смерть людей на своих полотнах, неприглядную действительность городов
и деревень, пьяные драки.
Зритель впервые увидел изображение детского труда в картине В.Г. Перова
«Тройка», которого современники называли «певцом скорби». Н.А. Касаткин,
И.М. Творожников, К.В. Лемох изображали крестьянских детей, что было нов-
шеством для современного зрителя, и много писали больных, измученных и го-
лодных.
Дети, трудности и проблемы материнства в крестьянской среде и среди го-
родских низов стали центральной темой в творчестве Карла Лемоха. Нужно от-
метить, что многие из передвижников писали нищих и больных детей, у
большинства из них есть и картина с названием «Нищенка». И в каждом из этих
изображений можно выделить общие изобразительные черты. Образы больных
и нищих детей запечатлены в картинах К.В. Лемоха «Хворенькая», А.В. Корзу-
хина «Девочка», И.М. Творожникова «Нищий мальчик», «Беда».
Несмотря на отрицание академизма художники при написании своих ге-
роев, положения их фигур, выражения лиц опирались именно на академические
каноны, принятые для отображения святых, ангелов и мучеников. Так, образ лю-
бого ребенка наполнен страданиями, мученичеством, черты его лица искажены
болью и выполнены в бледных, прозрачных тонах, тело ребенка беспомощно, а
вся фигура ангелоподобна. Перед нами предстает несчастная жертва и мученик.
Однако на полотнах передвижников именно образ ребенка инвалида встре-
чался крайне редко. В отличие от западных мастеров, на их картинах нет изобра-
жения ребенка с синдромом дауна или с тяжелыми патологическими
заболеваниями, ДЦП и др. Дети на картине В.Г. Перова «Тройка» измучены и
страдают, скорее всего, они больны, но они не являются инвалидами в полном
смысле этого слова и выполняют тяжелейшую и для взрослого человека работу.
Питер Брейгель в произведении «Слепые» изобразил именно инвалидов,
они беспомощны и падают в пропасть один за другим, но полотно «Слепцы»
95
Н.А. Ярошенко носит совершенно противоположный характер: слепые тоже дер-
жатся друг за друга, но их уверенно ведет вперед по живописным полям Полтав-
щины совершенно здоровый мальчик-поводырь.
Необходимо отметить, что в ХIХ в. общественное внимание было недоста-
точным к проблемам инвалидности и научных исследований в области инвалид-
ности не проводилось. В широких слоях российского православного (как,
впрочем, и западного христианского) общества господствовали моральная (ре-
лигиозная) и медицинская модели инвалидности.
Согласно им инвалидность следовало рассматривать как наказание от Бога
за конкретный грех или грехи [4, c. 2], а сам инвалид – это тяжелобольной и
несчастный человек, полностью отстраненный от принятия решений и которого
необходимо было лечить и заботиться о нем [5; 6]. Соответственно этому и рож-
дение больного ребенка, а тем более ребенка-инвалида, воспринималось в
первую очередь как грех и вина его родителей. Родители были виноваты изна-
чально и отвечали за все, что происходило и происходит с детьми, и все, что де-
лают родители отрицательного – будь то нарушение разнообразных
нравственных норм или просто плохой повседневный уход – все пагубно отра-
жалось на детях.
Существовал постулат о родовом грехе, согласно которому вся ответствен-
ность за совершенный кем-то в роду грех передавался из поколения в поколение
и страдали от него и искупали его именно рожденные больными дети и дети-
инвалиды [7, c. 28–29]. В таком случае писать портрет ребенка-инвалида было
бы подобно нарушению тайны исповеди чужой семьи. Во всех слоях общества
ХIХ в. не принято было показывать детей-инвалидов, их прятали от посторон-
них. Стигматизация и табуированность сопровождала их на протяжении всей
жизни.
В российском обществе ХIХ в. четко различали понятие «больной» и «ин-
валид». Инвалид для того времени – это мужчина, как правило, ветеран войны
или военной службы, травма при статусе этого человека только вызывала всеоб-
щее уважение. Отношение к людям и детям из других сословий с разными ви-
дами заболеваний и травм было неоднозначно, часто они подвергались
оскорблениям, насмешками и т. п. Для обозначения заболевания/инвалидности у
ребенка (как и для взрослого) в российском обществе ХIХ в. существовали жест-
кие термины, связанные как с конкретными повреждениями/болезнями частей
тела, так и выражавшие табуированность статуса: калека, хромой, слепой, глухой,
немтырь, убогий, припадошный, калики перехожие [8].
Художники изображали утопленников, проституток как жертв социума, об-
щества, которое довело их до такого трагического финала, но изобразить инва-
лида даже из «низов общества», дитя нищего крестьянства было для многих из
них табуированным актом. Отрицая академизм, большинство художников-пере-
движников, являясь выходцами из разных сословий, придерживались существу-
ющих православных догм.
Одним из немногих, кто был откровенен в создании живописных героев,
отображавший действительность Российской империи тех лет, можно назвать
96
И.Е. Репина. Именно его живопись заслуженно называют кинематографической.
В картинах «Бурлаки на Волге», «Крестный ход», «Нищая», художник показал
нам структурированность российского общества и существовавший в нем слой
калек, занимавшихся нищенством, в мелких деталях, предметах, жестах он пере-
дал образ их жизни и настоящий повседневный ужас бездомного ребенка-инва-
лида в Российской империи.
В этом контексте знаковой является фигура мужчины с палкой в центре кар-
тины «Крестный ход». Подобные люди специально нанимались богатыми па-
ломникам для защиты от нищих, больных и попрошаек. Эти мужчины
отодвигали, раздвигали толпу калек палками, причем не считалось зазорным
нанести удар палкой по спине или по рукам. В этом ярко проявлялась табуиро-
ванность инвалида: считалось греховным коснуться, ударить его голой рукой, но
разрешалось совершить это, отодвинуть именно палкой.
Второй важный момент, отразивший истину повседневности инвалида того
времени: И.Е. Репин на первом плане написал фигуру хромого подростка с ко-
стылем. Его герой и другие калеки, следующие за ним, показаны в момент, когда
они стараются забежать вперед, обогнуть и обогнать крестный ход, чтобы пер-
выми приложиться к чудотворной иконе и осуществить единственную надежду
на чудо, на исцеление.
Своим искусством передвижники отозвались на модернизацию всех сфер
жизни Российского государства и общества конца ХIХ – начала ХХ в. По сути, в
своих работах они первыми пришли к изображению социальной модели инва-
лидности [4, c. 5]. Их новаторство было неоднозначно оценено современниками,
однако в дальнейшем послужило действенным средством общественного, демо-
кратического, нравственного и эстетического воспитания многих поколений и
стало определяющим фактором развития нового художественного стиля.
Отрицая академизм, подвергая критике православную церковь, поведение
священничества, в то же время многие русские передвижники продолжали ис-
пользовать академические приемы в творчестве и оставались людьми своей
среды, в которой традиционные православные догмы и представления играли
важную роль, что нашло отражение и в их картинах.
1. Réau L. L'art russe: de Pierre le Grand à nos jours. Paris, Henry Laurens, 1924-250 p., ill.
enn/b; Réau L. L'Art Russe. Paris, Librairie Larousse, 1945. 186 p., ill. en n/b.
2. Товарищество Передвижных Художественных Выставок. Письма и документы. 1869–
1899 гг. Книги 1, 2. М.: Издательство «Искусство», 1987.
3.Троицкий Н.А. Культура. Искусство // Россия в ХIХ веке. Курс лекций. М., 1997.
4. Retief M., & Letšosa R. (2018). Models of disability: A brief overview, HTS Teologiese
Studies/Theological Studies, 74(1).
5. Siebers T. Disability Theory, Boldly Rethinking of the Last Thirty Years from the Vantage
Point of Disability Studies. Ann Arbour: University of Michigan Press, 2008.
6. Jonston D. An Introduction to Disability Studies. 2nd ed. Oxford, David Fulton Publishers,
2005.
7.Фролова А.В. Антропология инвалидности в культуре материнства и детства (по мате-
риалам Архангельского Севера) // Этнографическое обозрение. 2018. №1. С. 28–35.
8. ПМА – Полевые материалы автора в Архангельской, Московской области 2003–2020 гг.
97
А.Г. Уманская
Борьба с детскими заболеваниями в Туркестанском

генерал-губернаторстве во второй половине XIX в.
В данной работе рассматривается проблема детской заболеваемости на территории Тур-

кестанского генерал-губернаторства. До прихода русских врачей местное население квалифи-
цированного медицинского обслуживания не получало. Работе русских врачей мешали
суеверия и религиозные предрассудки местного населения. Женщины-врачи смогли найти вы-
ход, стали открывать амбулаторные лечебницы для женщин и детей, где впервые детей при-
нимали как отдельных пациентов и оказывали им всю необходимую медицинскую помощь.
This work examines the problem of child morbidity in the territory of the Turkestan Governor-
General. Before the arrival of Russian doctors, the local population did not receive qualified medical
care. Also, Russian doctors faced a lot of problems in providing medical care. First of all, superstitions
and religious prejudices interfered with the work of doctors. Female doctors were able to find a way
out, began to open outpatient clinics for women and children. Where for the first-time children were
accepted as individual patients and provided them with all the necessary medical care.
Ключевые слова: Туркестанский край, заболевания, дети, женщины врачи, амбулато-

рия, лечение.
Key words: Turkestan region, diseases, children, female doctor, outpatient clinic, treatment.
Население Туркестанского края во второй половине XIX в. жило в условиях

полной антисанитарии. Изнурительный труд и нищенский быт местных жителей,
отягощенные многовековыми пережитками, религиозными предрассудками и
суеверием, создавали широкие возможности для массового распространения за-
болеваний. Тиф, холера, оспа, ришта, пендинская язва, зоб, лейшманиоз, маля-
рия, венерические и кожные болезни были широко распространены в
Туркестанском крае [1, с. 15].
Заболевая, люди обращались за помощью исключительно к представителю
традиционной медицины – табибу. Ни больниц, ни аптек местное население не
имело. Табибы лечили больных эмпирическими приемами, преимущественно
травами, а также лечение сопровождалось нашептыванием и разными кудесни-
ческими проделками [2, с. 321].
Люди верили в магическую силу предметов, якобы защищающих их от злых
духов и сглазов. Часто носились амулеты: кузминчок, тумор [3, с. 145]. Исполь-
зовались также разного рода талисманы (браслеты, серьги, камни, когти, зубы и
т. п. [3, с. 236]). Многие люди применяли как защиту практику записи на любом
материале изречений из священной книги Коран, с последующим съеданием [3,
с. 143].
Существовали и специалисты по отчитыванию и заговариванию: «муллы»,
«ишаны», «кары», «дуа-ханы» [4, с. 260], «азаим-ханы» [5, с. 239]. Были ещё раз-
ные знахари, полвуны (гадалки) [6, с. 32]. «Парихоны» [3, с. 145] внушали лю-
дям, что при соблюдении поста смогут вымолить излечения у духов. Зачастую
98
женщины со своими детьми чаще обращались за медицинской помощью не к та-
бибам, а к гадалкам [7, с. 380].
Рождение ребёнка – одно из самых важных событий в жизни человека. Роды
в большинстве случаев местные женщины совершали у себя дома. Помогали
процессу рождения все родственницы женского пола, но особое значение имели
повивальные бабки (доя-хотын) [3, с. 140]. Повитух приглашали жить в дом к
роженице заранее. Рожали женщины всегда или стоя на коленях, или сидя на
корточках – такое положение роженицы считалось лучшим, бытовало мнение,
что это помогало быстрым родам [8, с. 170].
Если роды затягивались, начинали применять сакральные средства, напри-
мер, «сжигали кусочек конского копыта или давали роженицам пить из чашки,
на внутренних стенках которой тушью писалась какая-нибудь молитва. Если до-
машние средства все-таки не помогали, нередко обращались за помощью в город
к женщинам-врачам, заведующим туземными для женщин и детей лечебницами»
[7, с. 412]. Даже несмотря на то, что профессиональные повивальные бабки были
назначены в каждые уезды ещё с 1867 г. [9, с. 157], завоевать доверие местного
населения им было крайне сложно.
Активно обращаться местные женщины к русским врачам-акушеркам стали
лишь к началу ХХ в. [10, с. 7]. В 1912 г. акушерка Доминик-Егорова организовала
родильный приют. Такой же приют был открыт акушеркой Ковалевой в 1913 г.
[3, с. 148].
Появившегося на свет ребенка повитуха брала, мыла и обертывала во всякие
старые и далеко не всегда чистые тряпки [8, с. 171]. После первого омовения ре-
бёнок оставался немытым 20 дней, на 20-й день его купали и надевали на него
новую рубаху. Затем голову и лицо ребёнка предварительно смазывали катыком
(кислым молоком) и не смывали. Впоследствии все эти действия вызывали сыпь
на лице и голове, а это в свою очередь приводило к серьёзным поражениям кожи
[11, с. 170].
В дальнейшем купание ребёнка считалось необязательным, даже вредным.
Как только ребёнок вставал на ноги, мыться он начинал по своему желанию и в
основном летом в грязных водах арыка [8, с. 171]. Супруги Наливкины, шесть
лет прожившие среди коренного населения кишлака Нанай близ г. Намангана, в
своем произведении «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Фер-
ганы» указывали на «чрезвычайное распространение накожных болезней, явля-
ющихся прямым последствием грязи, в которой находится ребенок, часто
встречающимися детскими болезнями следует назвать: расстройство желудка,
оспу, корь, скарлатину, коклюш, грипп и водянку» [8, с. 180].
Одежду ребёнку меняли, лишь когда та совсем рвалась или начинала изда-
вать зловонный запах. Ещё одним серьёзным фактом, вредящим здоровью ре-
бёнка, являлось нахождение его в люльке (бишик). Ребёнок лежал на тонком
одеяльце с вытянутыми ножками и ручками, разведенными в сторону, закреп-
лённый в таком положении бинтами.
В кроватке было вырезано отверстие между бедрами, служившее стоком для
жидких выделений [11, с. 169]. В такой позе ребёнок находился длительное
99
время. Младенца могли прикрывать одеяльцем, но в это время он находился в
неподвижном положении и дышал затхлым воздухом и своими же испражнени-
ями. А чтобы ребёнок не кричал, мать давала по ночам ему наркотические сред-
ства (кукнаром) для успокоения.
Зубные боли у детей лечились отчитываниями, посыпанием мукой или ку-
панием его в теплой крови только что зарезанного чистого животного [7, с. 421].
Таким образом, из-за неправильного питания и ухода уже с первых дней жизни
ребёнка создавались условия, приводящие к неправильному развитию детского
организма и вызывающие частые заболевания.
Пожалуй, в наиболее худшем положении находились дети, которые заболе-
вали проказой и песью. Поскольку в Туркестанском крае болевшие такими забо-
леваниями вынуждены были жить в отдельных селениях, бросив семью и
покинув общество. На больных песью смотрели более лояльно, а вот прокажен-
ные были полностью отвергнуты обществом.
Врач К.М. Афрамович писал об этом: «Проказа и песь по Шариату – болезни
заразительные; одна из главных задач каждого правоверного беречь себя и дру-
гих от этих болезней; каждая власть, имеющая лицо, должна принимать все за-
висящие меры, чтобы люди, больные проказой и песью, не жили вместе со
здоровыми, а были изолированы в отдельных селениях» [12, с. 2]. В Самарканд-
ском уезде имелось три таких селения. В лепрозориях могли жить и здоровые
люди из-за болезни близких.
В 1894 г. в селении Махау проживало 143 чел., из них 54 были детьми [12,
с. 5]. Живущие там дети не всегда были больными, но они считались прокажен-
ными и были обречены всю жизнь жить в нищем поселении лепрозория. К 1904 г.
силами отделения общества Красного Креста под г. Ташкентом был построен
лепрозорий для облегчения жизни больных [7, с. 496].
Положение женщин и детей, не имевших возможности получить квалифи-
цированную медицинскую помощь, было весьма плачевно. Поэтому с целью ор-
ганизации подачи медицинской помощи местным женщинам и детям женщины-
врачи Н.Н. Гундиус, А.В. Пославская и Е.Н. Мандельштам стали вести перего-
воры с администрацией г. Ташкента о создании особой лечебницы. Был подго-
товлен специальный проект, который 13 февраля 1883 г. получил одобрение
М.Г. Черняева. А 4 декабря была открыта амбулаторная лечебница для «тузем-
ных женщин и детей».
Первой заведующей амбулаторией стала Н.Н. Гундиус, ее помощницей –
А.В. Пославская, а Е.Н. Мандельштам – сверхштатным врачом [13, с. 2]. В пер-
вые десять лет лечебницу посетило 43 305 чел. [14, с. 322]. В 1885 г. в Самар-
канде также открыла свои двери лечебница для женщин и детей [15]. В 1887 г.
подобное учреждение появилось в Коканде. К 1891 г. было открыто ещё три та-
кие лечебницы в городах Наманган, Андижан и Старый Маргилан [5, с. 280].
Лечебницы были расположены в туземных частях города, чтобы женщины
могли спокойно, не боясь, посещать их. Также врачи могли лечить на дому жен-
щин и детей. Все лечение проходилось безвозмездно. За период с 1886 г. и до
1 января 1894 г. в самаркандской амбулатории лечилось 28 003 женщин, которые
посетили ее 42 041 раз, и 16 496 детей, посетивших амбулаторию 24 340 раз.
100
В ходжентской амбулаторной лечебнице для туземных женщин и детей ле-
чилось 10 926 женщин и детей – 7714, соответственно, было зафиксировано
23 394 посещения женщин и 17 061 – детей [16, с. 57]. Из отчёта кокандской ам-
булаторной лечебницы для туземных женщин и детей следует, что средний воз-
раст заболевших среди мальчиков – 5–10 лет, а среди девочек – 10–15 лет [7,
с. 463]. У детей самыми распространёнными заболеваниями были хронические
сыпи (экзема, лишай, дерматит), паразитические болезни, болезни органов пи-
щеварения и др.
Особо важно было прививать детей от оспы, которая была весьма распро-
странена в крае. Это являлось одной из задач уездного врача. Прививание про-
ходило сложно во многом из-за религиозных верований местного населения.
Люди шли на эту операцию очень неохотно, усматривая в ней нечто противное
Корану. Они были убеждены, что русское правительство вместе с оспенной ма-
терией стремится привить мусульманам кровь «кафиров» (неверных) [2, с. 323].
По сведениям тайного советника Гирса «в 1872 году в городе Ходженте местный
аксакал поплатился жизнью за то, что принуждал население нести детей для при-
вития от оспы» [9, с. 160].
Но благодаря успешной работе врачей только в 1869 г. в Сырдарьинской
области оспа успешна была привита 1163 детям, из этого числа на долю Таш-
кента пришлось 700 пациентов, на долю Перовска – 376, а остальные 87 пациен-
тов – из шести уездов [2, с. 515].
В 1870 г. в Ташкенте открылось Туркестанское оспенное бюро, обслужива-
ющее весь Туркестанский край. Силами городского врача г. Ташкента М.Х. Ба-
тыршина было привито 766 чел., в 1877 г. – 1468, в 1883 г. – 1239. Сначала
прививка производилась с руки на руку, а с 1877 г. – лимфой, полученной от
телят [17].
Часто оспопрививателей нанимали из числа местного населения. В 1895 г. в
Самаркандском уезде уездный врач К.М. Афрамович назначал оспопрививате-
лям волость, где они должны были работать в течение месяца или двух, смотря
по численности населения детского возраста; с первых чисел каждого месяца по
20-е оспопрививатели производили предохранительные прививки, а в остальное
время вторично осматривали своих пациентов для выяснения вопроса о числе
успешных и неуспешных прививок [16, с. 67].
В 1881 г. число детей, привитых от оспы, достигло в Туркестанском крае
25 тыс. Тайный советник Гирс приводил такие сведения: «Для наглядности о
прогрессивном увеличении оспопрививания между населением можно привести
к примеру Перовский уезд, где с 1873 по 1879 г. случаев привития оспы было
всего 2355 или около 400 в год, а за время же с 1879 по 1883 г. оспа привита
18570 лицам, что составляет 5200 в год, т. е. в 13 раз более, чем в прежнее время»
[9, с. 41]. Цифры наглядно показывают успех в оспопрививании детей в Турке-
станском крае.
Существовала кара-тюбинская санитарно-гигиеническая станция, располо-
женная почти в центре Самаркандских или иначе Шахрисябзских гор. В основ-
ном там проходили лечение население военных гарнизонов, но лечили и
101
приезжающих частных больных. По сведениям врача И.Д. Успенского в 1895 г.,
из приехавших на частное лечение 19 больных – 10 детей, а в числе лиц, сопро-
вождавших больных, было еще восемь детей [18, с. 31]. Таким обрзом, детей ле-
чили не только в амбулаториях, но и в других медицинских учреждениях.
Лечение детей в Туркестанском генерал-губернаторстве проводилось по
мере развития системы здравоохранения края. Поэтапно создавались больницы,
амбулатории, приемные покои и др., где для привлечения местных жителей ме-
дицинские услуги оказывались по очень низким ценам или бесплатно.
Во многом благодаря врачам, которые самоотверженно несли свою службу,
все категории населения могли получить медицинскую помощь. Врачи показали,
как важно было лечить детей, прививать их и относиться более серьёзно к дет-
ским недугам, которые впоследствии могли сломать им жизнь, если болезнь не
излечивалась сразу.
1. Сагатов Р.С. Развитие народного здравоохранения в Узбекистане. Т.: Медицина, 1958.
111 с.
2. Костенко Л.Ф. Туркестанский край: Опыт воен. стат. обозрения Туркест. воен. окр.
(Материалы для географии и статистики России). СПб.: Тип. и хромолит. А. Траншеля, 1880.
Т. 1. 448 с.
3. Кадыров А.А. История медицины Узбекистана. Т.: Издательско-полиграфическое
объединение имени Ибн Сины, 1994. 236 с.
4. Лыкошин Н.С. Полжизни в Туркестане. Очерки быта туземного населения. Пг.: Т-во
В.А. Березовский, 1916. 415 с.
5. Кушелевский В.У. Материалы для медицинской географии и санитарного описания
Ферганской области. Новый Маргелан: Ферг. обл. стат. ком., 1891. Т. 3. 476 с.
6. Махмудова Н.М. Очерки истории развития внутренней медицины в Узбекистане. Т.:
Медицина, 1969. 242 с.
7. Сборник материалов для статистики Сыр-Дарьинской области. Т.: Сыр-Дар. обл. стат.
ком. 1904. Т. 11. 547 с.
8. Наливкин В.П., Наливкина, М.В. Очерк быта женщины оседлого туземного населения
Ферганы. Казань: Тип. Императорского университета, 1886. 244 с.
9. Отчет ревизующего по Высочайшему повелению Туркестанский край тайного совет-
ника Гирса. СПб.: б. и., 1840. 453 с.
10. Зияева Д.Х. Медицина и здравоохранение в Средней Азии: традиции, модернизация
и трансформация (конец XIX – начало XX в.). Т.: Институт истории АН РУз, 2018. 9 с.
11. Кушелевский В.У. Материалы для медицинской географии и санитарного описания
Ферганской области. Новый Маргелан: Ферг. обл. стат. ком., 1890. Т. 2. 479 с.
12. Афрамович К.М. Проказа и песь в Самаркан. Области // Справочная книжка Самар-
кандской области на 1895. Вып. 3. Самарканд: Тип. штаба войск Самаркандской Области,
1895.
13. Пославская А.В., Мандельштам Е.Н. Обзор десятилетней деятельности Амбулатор-
ной лечебницы для туземных женщин и детей в г. Ташкенте. (1883–1894 гг.). Т.: Сыр-Дарьин.
обл. стат. ком., 1894. 127 с.
14. Добросмыслов А.И. Ташкент в прошлом и настоящем. Т.: Эл. пар. типо-лит.
О.А. Порцева, 1912. 520 с.
15. Официальный отдел // Туркестанские ведомости. 1885. № 37.
16. Пахомова Е.И. Амбулаторные лечебницы для туземных женщин и детей // Справоч-
ная книжка Самаркандской области на 1895. Вып. 3. Самарканд: Тип. штаба войск Самарканд-
ской Области, 1895.
102
17. Шадманова С.Б. Первый городской врач Туркестана М.Х. Батыршин: штрихи к
портрету // Гасырлар авазы – Эхо веков. 2014. № 1-2. URL: https://cyberleninka.ru/
article/n/pervyy-gorodskoy-vrach-turkestana-m-h-batyrshin-shtrihi-k-portretu (дата обращения:
23.11.2022).
18. Успенский И.Д. Кара-тюбинская санитарного-гигиеническая станция // Справочная
книжка Самаркандской области на 1895. Вып. 3. Самарканд: Тип. штаба войск Самаркандской
Области, 1895.
И.В. Синова
Быт, питание и гигиена воспитанников земледельческой колонии

для несовершеннолетних правонарушителей в Санкт-Петербурге
в конце XIX – начале XX в.
В статье на основании делопроизводственных материалов, периодической печати и днев-

ников проведен анализ деятельности земледельческой колонии в Санкт-Петербурге в конце
XIX – начале XX в. Показано, какое место вопросы быта, обеспечения одеждой, спальными
принадлежностями занимали в системе воспитания малолетних правонарушителей. Проана-
лизированы условия содержания детей и подростков с точки зрения обеспечения их продук-
тами питания. На основании отчетов врача представлены проблемы с состоянием здоровья
колонистов и сделан вывод об их истоках, связанных с ранним детством.
The article analyzes the activities of an agricultural colony in St. Petersburg in the late XIX –
early XX centuries on the basis of documents stored in the archive, periodicals and diaries. It is shown
what place the issues of everyday life, provision of clothing, sleeping accessories occupied in the
system of education of juvenile offenders. The conditions of detention of children and adolescents
from the point of view of providing them with food are analyzed. Based on the doctor's reports, prob-
lems with the health of the colonists are shown and a conclusion is made about their origins associated
with early childhood.
Ключевые слова: дети, быт, питание, гигиена, земледельческая колония.
Key words: children, life, nutrition, hygiene, agricultural colony.
Создание системы воспитания малолетних и несовершеннолетних правона-

рушителей в XIX – начале XX в., в том числе через благотворительные органи-
зации и исправительные учреждения, включая земледельческие колонии,
являлись предметом заботы и обсуждения юристов, педагогов, благотворителей,
общественных деятелей императорской России. Эти вопросы представляют со-
бой актуальный объект исследования и для современных ученых, и в том числе
историков [1–3].
В «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных», принятом в 1866 г.,
государство призвало к устройству заведений принудительного воспитания для
несовершеннолетних. Одним из первых исправительных заведений стала Санкт-
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-18-00421,


103
Петербургская земледельческая колония, открытая в октябре 1871 г. на станции
Ржевка, а с 1913 г. переехавшая в имение Извары Царскосельского уезда. Она
была рассчитана на 200 воспитанников в возрасте от 10 до 17 лет.
Устав общества земледельческих колоний и ремесленных приютов был
утвержден министром внутренних дел А.Е. Тимашевым 15 января 1870 г. В нем
говорилось, что «общество имеет целью содействовать улучшению участи несо-
вершеннолетних обоего пола, впавших в пороки и преступления, а также беспри-
ютных сирот и малолетних нищих, которые по причине бедности и вредного
влиянии окружающей среды, не могли получить правильного образования и зна-
ния какого-либо ремесла, и потому не могут зарабатывать себе на пропитание и
лишены возможности вести трудолюбивую и честную жизнь» [4, л. 7].
В земледельческую колонию по решению суда «поступали дети из самых
ужасных притонов, оборванные, полуголодные, ожесточенные, развращенные
после пребывания своего в острогах», после совершения противоправных про-
ступков, либо за нищенство и бродяжничество» [5, с. 1100]. Значительная часть
из них уже столкнулась с голодом, грубостью, порой жестокостью, часто у них
появлялось желание добыть себе деньги и еду любыми способами.
До попадания в колонию дети, даже не всегда будучи сиротами, «скитались
по разным трущобам, в поле, под заборами», не имели своего спального места,
ночевали в ночлежках, питались тем, что удавалось добыть, не имели сменной
одежды и представления об элементарных правилах гигиены [6, с. 656].
В колонии воспитанники проживали «семьями» по 15–20 чел., каждая со
своим воспитателем в собственном доме с мастерскими, классными комнатами,
столовой и квартирами, а также с хозяйственными угодьями. Режим предусмат-
ривал обучение в школе, занятия гимнастикой, игры, работу в мастерских.
Кроме школьных занятий и обучения мастерству, воспитанники «занима-
лись хозяйственными и полевыми работами: рыли песок, принимали участие в
заготовке дров и бревен, собирали хворост, очищали канавы, пилили дрова, раз-
метали снег, работали на огороде, раскидывали навоз, косили траву, сушили
сено, жали овес, копали картофель, рубили капусту и проч.» [7, c. 25].
В заведении существовал достаточно жесткий распорядок, нарушение кото-
рого не допускалось. Он касался не только вопросов обучения, работы в мастер-
ской или в поле, но и вопросов быта. За нарушение дисциплины на колонистов
накладывались взыскания, которые были связаны с «лишением чая, замене обеда
или ужина хлебом и водою, запрещении играть и стоянии у койки» [5, с. 1101].
Условия жизни в колонии на протяжении ее существования менялись, при-
чем в лучшую сторону. В первые годы она существовала только за счет благо-
творителей и средства на питание и бытовые нужды были ограничены.
Воспитанники не имели сменной одежды, поэтому они днем «вывозили бревна,
пилили обрубки на дрова», обрабатывали огород, а «вечерами чинили себе пла-
тье и белье» [5, с. 1100].
В начале 1880-х гг. земледельческая колония, благодаря хорошо налажен-
ной организации сельскохозяйственного производства и деятельности ремеслен-
ных мастерских, добилась создания образцового хозяйства и стала «выпускать в
104
продажу свои продукты». Журнал «Нива» писал о том, что «на ферме отличные
коровы, лошади для домашнего обихода, большой свинник, наполненный сеном
с собственных лугов, погреб для картофеля и овощей, прекрасная молочная, ого-
роды с собственными овощами, с капустой огромной величины. Этою необыч-
ною величиной овощи колонии обратили на себя общее внимание, когда
появились на выставке садоводства в Петербурге осенью 1885 года» [5, с. 1103].
Режим воспитанников был строго регламентирован. «Встают питомцы в 6
часов утра, полчаса им дается на уборку своих постелей, на умыванье (причем
мыло отпускается им в достаточном количестве) и на молитву. После этого они
идут в столовую пить чай со ржаным хлебом, на что дается им также полчаса.
Окончив чаепитие, они расходятся по мастерским, часть идет в школу… В пол-
день звонок призывает всех к обеду… В 7 часов ужин, в 9 часов ложатся спать»
[5, с. 1102]. При этом строгость дисциплины обеспечивала то, что «ни криков, ни
шума, ни брани за обедом не слышится; обедают чинно, опрятно, с аппетитом,
но без алчного набрасывания на пищу» [5, с. 1102].
Распорядок дня и питание в выходные дни несколько отличались от будней
прежде всего тем, что «после обеда питомцы уже не работают, а приводят в по-
рядок помещения свои, идут в баню. В воскресенье и в праздничные дни дети
встают в 8 часов… После обеда в 4 часа им дается вечерний чай» [5, с. 1102].
Пища в колонии хоть и не отличалась разнообразием, но была достаточной
для растущих организмов воспитанников. К тому же земледельческая колония
являлась исправительным заведением, в которую направляли за совершенные
правонарушения, что предполагало строгую дисциплину и определенные огра-
ничения, в том числе бытового характера. Хотя пища питомцев была простой, но
при этом сытной и обильной: «на обед кроме среды, пятницы и трех недель Ве-
ликого поста готовится суп или щи с полуфунтом1 мяса на человека и каша греч-
невая или пшенная; на ужин – то же, но без мяса. На праздник каша заменяется
пирогом с рисом, морковью или с брусничным вареньем; по воскресеньям вме-
сто мяса дают жареную телятину. В Пост готовят суп с рыбой, горох или кашу.
Иногда дают редьку, брюкву, а летом частенько молоко, когда его достаточно»
[5, с. 1102].
Одежда колониста состояла «из кафтана, суконных брюк, заменяемых летом
тиковыми, сапог или пеньковых лаптей (летом) и белья; поверх рубах надева-
ются блузы из пестряди и фартуки, необходимые при занятиях в мастерских» [5,
с. 1103].
В декабре 1875 г. писатель Ф.М. Достоевский посетил земледельческую ко-
лонию и в ходе беседы с воспитанниками выяснил все подробности их жизни,
впоследствии подробно описав свои впечатления в дневнике [8]. Познакомив-
шись с бытовыми условиями, он отметил, что «никакой ненужной роскоши, ни-
чего слишком излишнего, навеянного излишнею добротою или гуманностью
жертвователей и учредителей заведения… койки самые простые, железные,
складные, белье на них из довольно грубого холста, одеяла тоже весьма не ще-
гольские, но теплые» [8, с. 18].
1
Фунт – 450 г, полфунта – 225 г.
105
Воспитанники, в отличие даже от некоторых учеников ремесленных мастер-
ских, имели индивидуальное спальное место и спали на кроватях «с тюфяками и
подушками, набитыми свежей соломой» [5, с. 1103]. Хотя многие из подростков
во время скитаний, предшествовавших попаданию в колонию, довольствовались
грязными и антисанитарными условиями для отдыха.
Все помещения колонистов «содержались в большом порядке, теплы,
светлы и чисты» [6, с. 667]. Но при этом Ф.М. Достоевский с удивлением пишет,
что «близ иных коек слышался некоторый запах, и я узнал почти невероятную
вещь, что иные из воспитанников (немногие, но, однако, человек восемь или де-
вять) и не очень маленькие, лет даже двенадцати и тринадцати, – так и делают
свою нужду во сне, не вставая с койки. На вопрос мой: не особая-ли тут какая
болезнь – мне ответили, что совсем нет, а просто от того, что они дикие, – до того
приходят дикими, что даже и понять не могут, что можно и надо вести себя
иначе» [8, с. 18]. Подобные факты свидетельствовали о полном отсутствии этапа
первичной социализации, который дети проходят в самом раннем возрасте, в се-
мье или воспитательном учреждении. Достоевский с горечью написал: «Каковы
же люди, с которыми он сталкивался и до чего зверски равнодушно относились
они к существованию его!» [8, с. 19]
Воспитанники пользовались в колонии внимательным медицинским надзо-
ром, ежегодные отчеты врача свидетельствуют, что они не отличались хорошим
здоровьем. Только за 1899 г. в лазарете лечилось 116 чел., больше всего было
больных инфлюэнцией – 25 подростков, встречался и брюшной тиф, воспаление
легких, почек и другие болезни. Случались также и травмы: «поранения», пере-
ломы, ушибы, ожоги, отморожения. Кроме этого, амбулаторно обратились к
врачу 110 воспитанников. Согласно отчету, за год умерло три воспитанника от
тифа, воспаления легких и почек [7, с. 5].
Анализ заболеваемости подростков позволяет сделать вывод о том, что
больше половины недугов носили хронический характер, среди них язва, катар
бронхов, желудка и кишок, мышечный ревматизм, цирроз печени и другие бо-
лезни. И приобрели они их еще до попадания в колонию, скитаясь по ночлежкам
и питаясь всем, что удавалось добыть.
По сословной принадлежности больше всего среди воспитанников земле-
дельческой колонии было выходцев из крестьян Петербургской и Ярославской
губерний, затем следовали солдатские дети, дети мещан, питомцы воспитатель-
ного дома. При этом среди колонистов были и представители привилегирован-
ных сословий и духовного звания.
Для подавляющего большинства подростков пребывание в земледельческой
колонии являлось важным этапом социализации, который компенсировал то,
чему их по разным причинам не научили в семье, включая бытовые вопросы,
соблюдение правил гигиены, уход за собственным телом. Важным фактором
была также возможность обучения в школе и ремеслу для обеспечения своего
существования в будущем.
106
1. Ливенцев Д.В. Повседневная жизнь Елецкой земледельческой исправительной коло-
нии для несовершеннолетних в конце XIX – начале XX вв. // Берегиня-777-Сова. 2018.
№ 4 (39). С. 8–11.
2. Синова И.В. Воспитательно-исправительные заведения для несовершеннолетних на
рубеже XIX–XX веков // Общество. Среда. Развитие. (Terra Humana). 2012. С. 55–59.
3. Харсеева О.В. История создания и деятельности Курской исправительной земледель-
ческо-ремесленной колонии для несовершеннолетних преступников мужского пола (вторая
половина XIX – начало ХХ в. // Ученые записки. Электронный научный журнал Курского гос-
ударственного университета. История и археология. 2016. № 2(38). С. 9–17.
4. Центральный государственный исторический архив СПБ (ЦГИА СПб). Ф. 253. Оп. 3.
Д. 888.
5. Быков П.В. Колония для малолетних преступников в Санкт-Петербурге // Нива. 1889.
№ 44. С. 1099–1103.
6. Земледельческая колония малолетних преступников в Санкт-Петербурге // Нива. 1906.
№ 42. С. 656–668.
7. Общество земледельческих колоний и ремесленных приютов (основано 15 января
1870 года). 1) Отчеты за 1899 г. 2) Смета на 1900 г. СПб.: Тип. Э. Арнгольда, 1900. 76 с.
8. Достоевский Ф.М. Дневник писателя 1876 г. М., 2007. 394 с.
Т.А. Катцина
Организация питания воспитанников земледельческих колоний

и ремесленных приютов в Сибири начала ХХ в.
На основе разнообразных письменных источников представлена информация о состоя-

нии питания в учреждениях воспитательно-исправительного характера для несовершеннолет-
них в Сибири конца XIX – начала ХХ в. Статья включает изучение фактического питания, а
также мероприятий по рационализации питания в земледельческих колониях и ремесленных
приютах, что в целом составляет важный блок социальных и экономических проблем.
On the basis of various sources of written origin, information is presented on the state of
nutrition in educational and correctional institutions for minors in Siberia in the late 19th - early 20th
centuries. The article includes the study of actual nutrition, as well as measures to rationalize nutrition
in agricultural colonies and craft shelters, which in general constitute an important block of social
and economic problems.
Ключевые слова: Сибирь, земледельческие колонии и ремесленные приюты, несовер-

шеннолетние, условия жизни, питание, ассортимент пищевых продуктов.
Key words: Siberia, agricultural colonies and craft shelters, minors, living conditions,
nutrition, food assortment.
Учреждения воспитательно-исправительного характера для несовершенно-

летних – земледельческие колонии и ремесленные приюты – получили свое
начало на территории Сибири в конце XIX – начале ХХ в. Первым по времени
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-18-20109,

URL: https://rscf.ru/project/22-18-20109/», Красноярского краевого фонда поддержки научной
и научно-технической деятельности.
107
открытия (1899) стал Иркутский воспитательно-исправительный приют для
несовершеннолетних имени П.П. Сукачева; затем (1902) исправительная колония
для несовершеннолетних и малолетних преступников в Томске, и уже с началом
Первой мировой войны (1914) начала работу Красноярская воспитательно-ис-
правительная колония [1, с. 535].
Сюда принимали мальчиков 10–17 лет, по определениям и приговорам суда
признанных виновными в совершении какого-либо преступного деяния, подслед-
ственных и подсудимых, бесприютных и беспризорных, имеющих такие типичные
проявления деструктивного характера, как бродяжничество и попрошайничество, а
кроме этого, отдаваемых для исправления родителями или опекунами. Очевидно,
что контингент воспитанников названных заведений представлял собой сложный
в отношении физического и психического здоровья личностных характеристик и
педагогического воздействия конгломерат.
Благодаря периодическим медицинским обследованиям, в колониях и при-
ютах удавалось избегать распространения серьезных заболеваний. Этому же со-
действовало развитие у воспитанников навыков соблюдения норм личной
гигиены (смена нательного белья, ежедневные гигиенические и еженедельные
банные процедуры). Несовершеннолетние, поступившие истощенными и болез-
ненными, довольно быстро приобретали бодрый и здоровый вид [2, с. 53]. Надо
полагать, что одним из важнейших факторов, определяющих здоровье несовер-
шеннолетних в колониях и приютах, являлось питание.
По закону 1866 г. «Об учреждении приютов и колоний для нравственного
исправления несовершеннолетних преступников», на каждого содержащегося в
них воспитанника ежемесячно местными попечительными о тюрьмах комите-
тами перечислялась плата в размере стоимости вещевого и продовольственного
довольствия взрослого арестанта в местных тюрьмах [3, с. 352; 4, с. 117]. «Поло-
жение о воспитательно-исправительных заведениях для несовершеннолетних»
1909 г. расширило финансовые и налоговые льготы колониям и приютам, в част-
ности вдвое была увеличена сумма, отпускаемая из казны на приобретение про-
довольствия, обмундирования, постельных принадлежностей для воспитанников
[5, с. 263–264].
Помимо этого, колонии и приюты имели право принимать пожертвования и
отказы по духовным завещаниям; получать пособия (единовременные и ежегод-
ные) от земств, городов, сословных, волостных, приходских и сельских обществ
и иных установлений и частных лиц; производить в определенные дни года
сборы в церквах (с разрешения епархиального начальства); устраивать кружеч-
ные сборы и сборы по квитанционным книжкам, платные публичные чтения,
концерты, выставки и т. п. [5, с. 264]. В их пользу поступали доходы от продажи
произведений хозяйства и мастерских самих заведений, плата родителей и опе-
кунов за содержание в колонии их детей «неодобрительного поведения».
Продовольствие воспитанникам в Иркутском воспитательно-исправитель-
ном приюте для несовершеннолетних имени П.П. Сукачева выдавалось согласно
табели, выработанной членом Иркутского комитета общества земледельческих
108
колоний и ремесленных приютов доктором Г.И. Губкиным и утвержденной ко-
митетом. По этой табели на одного воспитанника в день полагалось следующее
количество съестных продуктов: говядины средней жирности – 1/2 фунта, ржа-
ного хлеба – 2,5 фунта, картофеля – 1 фунт, крупы – 1/2 фунта, масла и сала по –
6 золотников (фунт равен 409,512 г, золотник – 4,2657 г).
Кроме этого, отпускались так называемые приправы к кушаньям: карто-
фельная мука, морковь, капуста, репа, петрушка, лук, свекла, огурцы и др. [6,
с. 19]. В праздничные дни часть ржаного хлеба заменяли булкой, прибавляли мо-
локо и один кусок сахара. Кроме завтрака, обеда и ужина, воспитанники полу-
чали чай с молоком и черным хлебом; в посты (Великий пост – первая, четвертая
и седьмая недели, и Рождественский – первая и последняя недели) мясо заменяли
горохом и рыбой [6, с. 19].
Набор продуктов, выдаваемых в Томской исправительной колонии для несо-
вершеннолетних и малолетних преступников, различался в выходные, постные и
будничные дни. Так, согласно табели продуктов, отпускалось на одного воспи-
танника в воскресенье: мяса – 1 фунт, муки ржаной – 100 золотников, муки пше-
ничной – 77 золотников, капусты – 1 фунт, грибов – 22/5, осердия – ¾ фунта,
сахара – 413/50 золотника, молока – ½ стакана, картофеля – 2 фунта, свеклы – 6 зо-
лотников, огурцов – две штуки, масла постного или сала – по 6 золотников, чаю
– 4/5 золотников, соли – 12 золотников, солоду – 11/2 золотника [7, с. 18].
В пятницу масла постного назначалось 8 золотников, муки ржаной – 100 зо-
лотников, муки пшеничной – 77 золотников, крупы – 48 золотников, картофеля –
2 ½ фунта, капусты – ½ фунта, молока – 1 ¼ стакана, сахара – 415/50 золотника,
чая – 4/5 золотника, рыбы – 1 фунт, соли – 12 золотников, солоду – 1 ½ золотника,
грибов – 2 2/5 золотника [7, с. 19]. Для тех, кто нуждался в усиленном питании, а
также в большие праздники и высокоторжественные дни продукты выдавались
по особой табели.
Рассмотрим «расписание кушаний» (меню). Для воспитанников Томской ис-
правительной колонии оно оставалось неизменным на протяжении ряда лет. Зав-
траки проходили с 8 до 9 ч утра, где ежедневно подавали чай с белым хлебом,
сахаром и молоком, а кроме этого, в воскресенье – пироги с капустой, грибами
или осердием, в понедельник – молочный суп или лапшу, во вторник – суп из
осердия или постный, в среду – постную лапшу, в четверг – жареное мясо с кар-
тофелем, в пятницу – суп картофельный, в субботу – молочный суп [7, с. 17].
На обед отводилось время с 12 до 14 ч. Меню включало: борщ с мясом или
постный, жаркое с картофелем (в воскресенье); суп картофельный с мясом или
постный, кашу пшенную с маслом (в понедельник); щи русские с мясом и кушу
гречневую с маслом (во вторник); борщ, кашу ячную с подсолнечным маслом (в
среду), суп рассольник с мясом и кашу пшенную с маслом (в четверг), постные
щи и кашу с подсолнечным маслом (в пятницу), щи русские с мясом и кашу яч-
ную с маслом (в субботу) [7, с. 17]. Чай с белым хлебом, сахаром и молоком по-
давали между обедом и ужином в 17 ч.
Вечерний ужин проходил в 19–20 ч. Как правило, воспитанникам предла-
гали холодное мясо с огурцами (в воскресенье) или горчицей (в понедельник и
109
субботу), жареный картофель (во вторник), винегрет (в среду), печень жареную
(в четверг), печеный картофель и капусту с подсолнечным маслом в пятницу [7,
с. 17].
Существенным подспорьем в пищевом довольствии несовершеннолетних
было подсобное хозяйство. Так, в Томской земледельческой колонии оно быстро
приобрело комплексный характер. Кроме овощей здесь выращивали зерновые
культуры, заготавливали и продавали дрова и сено для скота, производили мо-
лочную продукцию. В целом доход Томской земледельческой колонии от пчело-
водства, садоводства, скотоводства и огородничества с 1904 по 1913 гг.
увеличился более чем в 27 раз [2, с. 44].
К началу 1915 г. Томская земледельческая колония имела 10 молочных коров
и племенного быка, 11 овец, 5 лошадей, 14,5 десятин пахотной земли, из которых
4,75 десятин были засеянных рожью, 4 десятины – овсом [8, с. 23–24]. Продук-
ция, от подсобного хозяйства шла на продажу, использовалась для приготовления
пищи воспитанников, ею уплачивалось жалование персоналу.
Ключевую роль в успешном развитии подсобного хозяйства исправитель-
ных учреждений играли личная инициатива и неподдельное беспокойство руко-
водства за судьбу общественно полезного дела, которые, однако, встречались не
везде. Материалы инспекций Красноярской воспитательно-исправительной коло-
нии, отложившиеся в местных архивах, дают примеры разворовывания средств,
предназначенных для детей, скудного питания, плохих условий проживания.
Так, в 1915 г. Красноярская колония заключила договор с правлением Во-
сточносибирского общества сельского хозяйства, промышленности и торговли
на поставку молока. По условиям соглашения цена на молоко была установлена
в два раза ниже существующей в городе, а расчет следовал не сразу, а в недель-
ный срок по истечении каждого месяца.
В итоге Восточносибирское общество вообще отказалось оплатить годовую
поставку молока (73 р.), сославшись на невыполнение колонией отдельных пунк-
тов договора, в частности, что она «доставляла мало молока» [9, л. 176]. Тогда
как при правильной организации сбыта и хранения продукции фермерского хо-
зяйства колония могла бы получить существенный доход и направить его на
улучшение быта и пищевого довольствия воспитанников, как это делало руко-
водство Иркутского приюта.
Например, по результатам огородничества и полеводства Иркутского вос-
питательно-исправительного приюта для несовершеннолетних имени П.П. Сука-
чева за 1899 г. на нужды приюта, в том числе улучшение питания воспитанников,
в 1900 г. было оставлено 35 мешков картофеля, 500 шт. огурцов, 1000 шт. свеклы,
150 шт. редьки, один мешок моркови, 850 шт. белокочанной капусты [6, с. 16].
1. Катцина Т.А. Общества земледельческих колоний и ремесленных приютов в Сибири
(конец XIX – начало ХХ вв.): реализация социальных ожиданий // Былые годы. 2017. № 44 (2).
С. 533–541. DOI: 10.13187/bg.2017.2.533.
2. Исправительно-воспитательные учреждения для несовершеннолетних в Сибири в
1890–1940-е гг.: организационный, правовой, педагогический аспекты / Т.А. Катцина,
Н.В. Пашина, Л.Э. Мезит [и др.]; Сибирский федеральный университет, Юридический
институт. Красноярск: Сибирский федеральный университет, 2020. 240 с.
110
3. Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. XLI. № 43949.
СПб., 1866.
4. Законы о детях: Сборник постановлений действующего законодательства,
относящихся до малолетних и несовершеннолетних, с приложением Свода разъяснений по
кассационным решениям Сената / сост. Я. А. Канторович. СПб.: Изд. Я. Канторовича, 1899. X,
330 с.
5. Полное собрание законов Российской империи. Собрание третье. Т. XХIХ. № 31727.
СПб., 1912.
6. Отчет о деятельности Иркутского Общества земледельческих колоний и ремесленных
приютов за 1899 г. Иркутск: Паровая типо-литография П.И. Макушина, 1900. 22 с.
7. Отчет Томского общества земледельческих колоний и ремесленных приютов за [1909 г.].
Томск: Тип. Приюта и Дома трудолюбия, 1909. 24 с.
8. Отчет Томского общества земледельческих колоний и ремесленных приютов [за 1915 г.].
Томск: Типо-Литография Сибирского товарищества печатного дела, 1916. 36 с.
9. Государственный архив Красноярского края. Ф. 216. Оп. 1. Д. 2.
В.А. Веременко
Организация питания младенцев

в столичных дворянско-интеллигентных семьях России
во второй половине XIX – начале ХХ в.
В статье анализируются формы организации питания детей первого года жизни в сто-
личных дворянско-интеллигентских семьях России во второй половине XIX – начале ХХ в.
Обращаемся внимание на значительное изменение данной практики. Постепенно происходил
отказ от услуг кормилиц, однако далеко не всегда их место занимали сами образованные ма-
тери. На рубеже XIX–ХХ вв. значительную роль в питании младенцев из столичных обеспе-
ченных семей играли детские смеси и суррогаты материнского молока.
The article analyzes the forms of nutrition for children of the first year of life in the capital
noble-intellectual families of Russia in the second half of the 19th – early 20th centuries. The attention
is drawn to the significant changes in this practice. Gradually, the services of nurses were abandoned,
but far from always their place was taken by educated mothers themselves. At the turn of the 19th –
20th centuries significant role in the nutrition of infants in wealthy capital families was played by
infant formula and mother’s milk surrogates.
Ключевые слова: столица, пореформенная Россия, дворянско-интеллигентские семьи,

детское питание, материнское молоко, кормилицы, смеси.
Key words: capital, post-reform Russia, noble-intellectual families, child nutrition, mother's
milk, nurses, infant formula.
Появление на свет младенца сегодня, как и век тому назад, ставит перед ро-
дителями массу вопросов, связанных с его воспитанием и обучением. Вместе с
тем в начальный период жизни ребенка особое значение имеет обеспечение его
правильным, соответствующим возрасту питанием. В решении этого вопроса в
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-18-00421,

111
России во второй половине XIX – начале ХХ в. произошли важные изменения,
затронувшие прежде всего столичные дворянско-интеллигентские семьи.
Для середины XIX в. в организации питания младенцев в дворянских се-
мьях, как и в организации в целом ухода за ребенком, существовали два различ-
ных подхода [1]. Первый, широко распространенный, условно назовем
«отечественным», а второй, который встречался крайне редко, – «иностранным».
В первом случае мать передоверяла уход за своими детьми няне, чаще всего
выбранной из крепостных крестьянок. Пропитанием младенца занималась кор-
милица, причем действовала она без всякого режима, «как захочет», прикорм
осуществлялся с сорокового дня в форме постепенного добавления хлеба с коро-
вьим молоком и бульона [2; 3, с. 32, 77, 78].
Во втором случае состоятельные российские дворянские семьи не только
высоко ценили иностранных бонн, но и в целом ряде случаев готовы были сле-
довать передовым для того времени идеям. Некоторые «просвещенные» ма-
тери, усвоив идеи Ж.-Ж. Руссо об их «священном долге» или согласившись с
Н.М. Карамзиным в том, что «молоко нежных родительниц есть для детей и
лучшая пища, и лучшее лекарство» [4, с. 246], принимались кормить детей са-
мостоятельно.
Впрочем, этот акт воспринимался «дворянками как своеобразная сфера са-
мореализации, не менее значимая, чем, например, организация светского раута»
[5, с. 448]. Поэтому, продемонстрировав понимание значимости своего обще-
ственного и материнского долга, женщины спокойно передавали младенца на
руки няне и отправлялись совершать другие важные дела.
Такое явление, как понимание дворянками важности самостоятельного
кормления своих детей, приобретает довольно широкое распространение на
волне общественного подъема 1860-х гг. Врачи, с одной стороны, активно под-
держивали инициативу столичных образованных жительниц, но, с другой – об-
ращали внимание на то, что делать это можно только в том случае, если
позволяло состояние здоровья матери [6; 1].
Так, например, в семье Половцовых мать прокормила своего первого ре-
бенка лишь месяц, в дальнейшем врачи посчитали, что она слишком слаба для
этого. В итоге с очень тщательным подбором была взята кормилица [7, л. 95].
Развитие медицинских знаний и деятельность врачей сыграли свою роль в
массовом отказе образованных столичных жительниц от труда кормилец, про-
изошедшем в последней трети XIX – начале ХХ в. В эти годы в российском об-
ществе широко обсуждалась «эпидемия» сифилиса, охватившая русскую
деревню [8]. Считалось, что взять кормилицу для ребенка без опасности заразить
его можно, лишь обратившись в специализированные приюты, где только что
родившие женщины, желавшие идти работать в другие семьи, предварительно
тщательно проверялись.
Вариант с переходом «здоровых» кормилиц из семьи в семью перестал рас-
сматриваться после того, как врачам, а за ними и их пациенткам стал известен
факт возможности заражения больным ребенком здоровой женщины, причем до-
вольно длительный инкубационный период делал невозможным распознать за-
ражение на ранних стадиях [9; 10].
112
В С.-Петербурге в конце XIX в. действовало пять частных приютов, где за
довольно значительное вознаграждение можно было «получить» проверенную
кормилицу. Так, например, приют кормилиц акушерки Е.А. Дроздовой предла-
гал «доставить благонадежную кормилицу с правом обмена» за 10 р. Помимо
оплаты «за беспокойство» в кассу приюта, необходимо было еще выплачивать
ежемесячное жалование самой кормилице (ок. 20 р. в месяц), предоставлять ей
гардероб, а также дать деньги на выход (в 1913 г. за год работы в столице пола-
галось 150 р.).
Был еще вариант найти кормилицу самостоятельно, а затем отправить ее на
освидетельствование для подтверждения здоровья. Но это лишь частично сокра-
щало расходы: освидетельствование стоило 5 р., траты на содержание самой кор-
милицы в целом сохранялись в прежнем объеме [11, с. 261, 263; 12, л. 155; 13,
л. 147; 14].
Все это было мало приемлемо для небогатых дворянско-интеллигентских
семей и так страдавших от «дороговизны» столицы. Получалось, что при гигант-
ских расходах в связи с рождением ребенка «хорошую» кормилицу могли «под-
нять» только очень состоятельные образованные горожанки, а «любую»
заводить боялись.
Для вполне обеспеченных семейств возможной причиной отказа от корми-
лицы становились конфликты с этой прислугой из-за ее «тирании», связанной
как с имеющейся у нее возможностью шантажировать работодателей здоровьем
младенца, так и нежеланием исполнять казавшиеся ей «странными» сложные ги-
гиенические требования [15; 16].
В столичных дамских гостиных широко обсуждались случаи, когда «корми-
лицы-крестьянки, жалея младенца, подкармливали его», давая грудному ребенку
кусочки овощей, фруктов и всего того, что было принято в их родных селеньях
в качестве прикорма [17, с. 48].
В результате к услугам кормилицы зачастую не обращались даже тогда, ко-
гда мать по состоянию здоровья не имела возможности кормить ребенка, а денег
на наем прислуги было достаточно. В этом случае практиковалось искусственное
вскармливание стерилизованным коровьем молоком, а с 90-х гг. XIX в. – специ-
альными готовыми суррогатами материнского молока и детскими смесями [18].
Наиболее популярными в С.-Петербурге были следующие: мука Нестле, сливоч-
ная смесь д-ра Бидерта, либиховский суп, молочная мука Куфеке, детская мука
Телыгардта, серия детских смесей «Алленбэрис» [19, с. 51].
В конце XIX в. сухие готовые смеси, служившие как заменой грудного
вскармливания, так и рекомендованные в качестве прикорма, стали неотъемле-
мым атрибутом «интеллигентной», мало-мальски обеспеченной семьи, воспиты-
вавшей младенца. Из числа всех своих детей мать вскармливала полный цикл
одного-двух, а оставшихся либо кормили грудью не более 4–6 месяцев, либо
сразу переводили на искусственное кормление.
Наконец, даже если своего молока было вполне достаточно, считалось «пе-
редовым» и «современным» давать ребенку с четырех-, пятимесячного возраста
в качестве прикорма специально приготовленные на стерилизационном аппарате
смеси [20, с. 228]. Нередко интеллигентных родителей не останавливала даже
цена, которая для некоторых составов просто поражала воображение.
113
Так, например, банка молочной муки Нэстле продавалась за 1,5 р., хотя по
составу ее вполне могли заменить размоченные отечественные сухарики и ле-
пёшки «Альберт», стоившие в 10 раз дешевле, но не столь разрекламированные,
как иностранная продукция [21, с. 143]. Недаром современники с удивлением
отмечали, что «чем выше благосостояние семьи, тем всё чаще и чаще прибегают
к искусственному вскармливанию детей» [22, с. 27].
Широкое распространение искусственного вскармливания зачастую нега-
тивно отражалось на здоровье и без того живших в тяжелых климатических и
санитарных условиях петербургских детей, страдавших и нередко умиравших от
желудочных заболеваний [23, с. 18; 24, с. 10; 25]. Поиск решения данной про-
блемы привел иностранных медиков и часть российских специалистов к идее
«реабилитации козы». Так, в Петербурге в начале ХХ в. появилась частная
ферма, в которой по рецепту врача и только больным детям выдавали в рожке
парное, некипяченое козье молоко [2, с. 5].
Таким образом, в рассматриваемый период решение образованными жите-
лями столицы вопроса об организации питания младенцев претерпело опреде-
ленную эволюцию. Если в середине XIX в. широкое распространение имела
практика передачи новорожденного кормилице, то в дальнейшем роль матери во
вскармливании своего ребенка значительно возросла. В одних случаях это было
связано со стремлением родителей следовать передовым европейским идеям, в
других – с нехваткой денежных средств в семье.
К началу ХХ в. всё больше родителей из столичной дворянско-интеллигент-
ской среды предпочитали сочетать грудное и искусственное вскармливание де-
тей, а порой основной упор делался именно на последнем варианте. Ряд
негативных последствий такого подхода заставлял часть специалистов и родите-
лей искать более оптимальные варианты организации питания младенцев.
Однако следует признать, что в начале ХХ в. вопрос о наиболее рациональ-
ной организации питания детей до года в дворянско-интеллигентских семьях так
и не получил своего окончательного решения.
1. Веременко В.А. Уход за детьми раннего возраста в дворянских семьях России во вто-
рой половине XIX – начале ХХ вв. // Вестник Ленинградского государственного университета
имени А.С. Пушкина. 2012. Т. 4. История. № 3. С. 18–31.
2. Жук В.Н. Козье молоко для детей и больных. Коза-кормилица. СПб.: Изд. Первой Пе-
терб. ферма чистокров. швейц. коз, 1909. 104 с.
3. Водовозова Е.Н. Умственное и нравственное развитие детей от первого проявления
сознания до школьного возраста: Кн. для воспитателей. СПб.: б.и., 1891. 393 с.
4. Карамзин Н.М. Рыцарь нашего времени // Русская литература XVIII века. II / сост.,
коммент. А.Р. Курилкина, М.Л. Майофис; предисл. А.Л. Зорина. М., 2004.
5. Белова А.В. Повседневная жизнь провинциальной дворянки Центральной России
(XVIII – середина XIX в.): дис. … д-ра ист. наук. М., 2009.
6. Мицюк Н.А. Рождение матери: субкультура материнства в высших слоях общества
индустриальной России. Смоленск: Смоленская городская типография, 2015. 384 с.
7. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 601 – Полов-
цовы. Д. 58.
8. Энгельштейн Л. Ключи счастья: Секс и поиски путей обновления России на рубеже
XIX – XX веков. М.: Терра, 1996. 571 с.
114
9. Кормилицы и сифилис. Из лекции профессора Fournier. Перевод д-ра Н. Константи-
нова (из журнала «Международная клиника»). СПб.: Типо-лит. П.И. Шмидта, 1887. 15 с.
10. Мать-кормилица. СПб.: Тип. кн. В.П. Мещерского, 1901. 16 с.
11. Календарь Синего креста на 1905 г. СПб.: Тип.-лит. Р.С. Вольпина, 1904. 284 с.
12. Институт русской литературы (ИРЛИ РАН) (Пушкинский дом). Ф. 445. Е.С. Заруд-
ная-Кавос. Д. 9.
13. ИРЛИ РАН. Ф. 445. Д. 11.
14. Мамок нет // Петербургский листок: газ. полит., обществ. и лит. с рис. в тексте. 1913.
14 (27) июля. № 190.
15. Лайминг В.Н. Коза в роли непосредственной кормилицы моего грудного ребенка.
Орел: Орлов. отд. Рос. о-ва козоводства, 1911. 9 с.
16. Веременко В.А. «Безвластная власть»: статус женской домашней прислуги в России
во второй половине XIX – начале ХХ в. (на англ. и рус. яз.) // Вестник Российского универси-
тета дружбы народов. Сер. История России. 2019. № 2. С. 320–355.
17. Стржельбицкий И.К. О питании грудных детей (пять бесед с акушерками). Одесса:
Изд. ред. «Акушерки», 1908.
18. Мицюк Н.А. Распространение детских смесей в России (начало XX в.): медикализа-
ция и коммерциализация детского питания // Материальный фактор и предпринимательство в
повседневной жизни населения России: история и современность: материалы междунар. науч.
конф., Санкт-Петербург, 17–19 марта 2016 г. / под общ. ред. В.Н. Скворцова, отв. ред. В.А. Ве-
ременко. СПб.: Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина, 2016.
С. 155–160.
19. Фюрст Л. Искусственное вскармливание детей. СПб., 1872.
20. Пресняков Александр Евгеньевич. Дневники, письма. 1889–1927. СПб.: Наука, 2005.
966 с.
21. Жук В.Н. Ребенок: Общедоступная гигиена ребёнка. Одесса: Жн.-рус. о-во печ. дела,
1897. 268 с.
22. Канель В.Я. Вопрос воспитания в свете соц. гигиены. Ч. 1: Гигиена телесной и ду-
шевной жизни ребёнка. М.: Практические знания, 1918. 84 с.
23. Уход за грудным младенцем. Рига: Наука и жизнь, 1913. 12 с.
24. Никитенко В.П. Детская смертность в Европейской России за 1893–1896 год: дис. …
д-ра мед. В.П. Никитенко. СПб.: Т-во худож. печати, 1901. 265 с.
25. Зайцева С.В. Попытки реорганизации городской «Капли молока» в Санкт-Петер-
бурге в начале XX в. как способ борьбы с детской смертностью // Реформы в повседневной
жизни населения России: история и современность: материалы междунар. науч. конф. / отв.
ред. В.А. Веременко, В.Н. Шайдуров. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2020. С. 161–167.
А.А. Кальсина
Причины детской смертности в Красноуфимском уезде

Пермской губернии в начале ХХ в.
(исследование земского врача М. Мизерова)
В статье рассматриваются причины детской смертности среди крестьянского населения

Пермской губернии. Наиболее высокий показатель детской смертности в начале ХХ в. наблю-
дался в Красноуфимском уезде Пермской губернии. Земский врач М. Мизеров попытался ис-
следовать причины детской смертности, опубликовав статью в сборнике Пермского земства.
Одной из основных причин врач называет отказ матерей от грудного вскармливания, а также
незнание санитарно-гигиенических правил ухода за маленькими детьми среди крестьянского
населения.
115
The article discusses the causes of infant mortality among the peasant population of Perm
province, the highest percentage of infant mortality in the early twentieth century was observed in
Krasnoufimsky district of Perm province. The zemstvo doctor M. Mizerov tried to investigate the
causes of infant mortality by publishing an article in the Collection of the Perm Zemstvo. One of the
main reasons the doctor calls the refusal of mothers from breastfeeding, as well as ignorance of the
sanitary and hygienic rules of caring for young children among the peasant population.
Ключевые слова: Пермская губерния, Красноуфимский уезд, земский врач, детская

смертность, грудное вскармливание.
Key words: Perm province, Krasnoufimsky uyezd, zemsky doctor, infant mortality,
breastfeeding.
Интересным историческим источником, описывающим детскую повседнев-

ность в начале ХХ столетия, являются сборники Пермского земства. Эти перио-
дические издания, выходившие несколько раз в год, не только информировали о
деятельности земства, но и публиковали различные отчеты о состоянии и поло-
жении местного населения, много внимания уделялось вопросам народного об-
разования и санитарного состояния уральской деревни. Особый интерес
представляют отчеты и статьи земских врачей, которые порой в мельчайших де-
талях описывают хозяйственную и бытовую жизнь крестьянства и санитарные
условия жизни как взрослых, так и детей.
Земский врач М. Мизеров в своей статье о санитарном состоянии в Красно-
уфимской уезде Пермской губернии выявил причины высокой детской смертно-
сти крестьянских детей. Данная проблема была поставлена на повестку дня в
августе 1904 г. на заседании земско-медицинского совета.
Врач отмечал, что Красноуфимский уезд лидирует по количеству детских
смертей и смертность эта громадна. Так в д. Соболи из 46 родившихся летом 1904 г.
детей в живых осталось только 6 чел. [2, с. 15]. Врач отмечал, что именно стати-
стика детской смертности служит критерием для определения санитарного со-
стояния той или иной местности. В доказательство были приведены
сравнительные цифры смертности в европейских государствах и в Российской
империи.
В России общий коэффициент детской смертности составлял в начале ХХ в.
32 чел. на 1 тыс. чел, в то время как во Франции – 22 чел., в Англии – 18,5 чел., в
Швеции – 16,5 чел. и Болгарии – 12,6. Вместе с тем Пермская губерния оказалась
самой неблагополучной среди других губерний Российской империи. С 1898 по
1902 гг. показатель детской смертности в Пермской губернии превышал обще-
российский и составлял 45,9 на 1 тыс. чел. [2, c. 16].
Исследуя причины детской смертности, врач отмечает, что пик смертей при-
ходился в основном на летние месяцы – июль и август, в этот период возрастало
количество инфекционных заболеваний и в большей степени умирали дети в воз-
расте до года. Второй пик детской смертности приходился на февраль-март и свя-
зан с простудными заболеваниями. В этом случае детская смертность отмечалась
в возрасте детей пяти лет и старше [2, с. 19].
116
Далее врач сравнивал детскую смертность по вероисповедному и нацио-
нальному признаку, поскольку Пермская губерния всегда отличалась многонаци-
ональным и многоконфессиональным составом населения, помимо
православного населения, здесь проживали мусульмане (магометане), старооб-
рядцы (единоверцы и раскольники), язычники, а по национальному составу,
кроме русских, коренное население – коми-пермяки и коми-зыряне, татары, баш-
киры, черемисы (марийцы) и пермские манси.
Сравнивая количество умерших детей в возрасте до одного года, врач делал
вывод, что наибольший процент приходился на православные народы. Так, в
Красноуфимском уезде Пермской губернии на 100 чел. родившихся в год умирало
52 ребенка из православных семей, и только 21 – из магометанских [2, с. 2]. Объ-
яснялся этот факт тем, что в мусульманских семьях детей в возрасте до одного
года держат на грудном вскармливании.
Отметим, что кормление грудью ребенка до 2–3 лет строго приписывалось
Кораном, в то время как в православных семьях часто прикармливали детей ко-
ровьим или козьим молоком начиная с двухнедельного возраста. Также детская
смертность ниже в раскольничьих и черемисских семьях, где распространен обы-
чай кормить ребенка грудью до года согласно древним обычаям предков.
Основной причиной высокой детской смертности детей в возрасте до одного
года врач называл искусственное вскармливание.
В доказательство М. Мизеров приводил аналогичное исследование о причи-
нах высокой детской смертности, сделанное немецкими врачами. Немецкие кол-
леги пришли к выводу, что детская смертность увеличивается от искусственного
вскармливания коровьим и козьим молоком в семь раз, а с использованием соски
и суррогатных молочных продуктов – в 14 раз [2, с. 24]. Следует пояснить, что
значит вскармливание с помощью соски.
У православного населения существовал многовековой обычай прикармли-
вать грудных детей практически с момента рождения. Только что родившемуся
ребенку клали в рот «соску», состоящую из жеваного с сахаром белого или чер-
ного хлеба, завернутого в мягкую редкую тряпку. В некоторых территориях Крас-
ноуфимского уезда с такой соской ребенок находится первые 4–5 дней, и в эти
дни также не получал воды.
С четвертого дня мать начинала кормить ребенка грудью и параллельно при-
ступала к работе по хозяйству, начиная «убираться за скотиной», ходить за водой,
на гумно и порой не могла уделять ребенку много времени. Обычно грудной ре-
бенок оставался на попечении либо бабушки, либо старшей дочери-подростка,
именно они и начинали прикармливать плачущего ребенка из рожка коровьем
молоком, затем возвращалась усталая мать и кормила ребенка грудью, а ночью
она также клала его к груди, и младенец переедал.
Такое неправильное питание в первые дни жизни делает ребенка неспокой-
ным и больным. Жеваный хлеб, так называемая «соска», вызывал у ребенка ко-
лики в животе; наличие тряпки, в которую завернут хлеб, раздражало слизистую,
а сахар вел к появлению молочницы. Коровье молоко, которым прикармливали
младенца, по химическому составу не соответствовало материнскому и содер-
жало множество микроорганизмов.
117
Такое питание вело к расстройству пищеварения, ситуацию осложняли гряз-
ные пеленки и опрелости, так как не все крестьянки следили за чистотой тела
младенца. Используя соску из хлеба, матери все реже кормили ребенка грудью и
вскоре молоко у них пропадало и ребенка полностью переводили на искусствен-
ное вскармливание.
Если ребенок родился перед полевыми работами, то ему сразу давали рожок,
и мать уже не кормила грудью, поскольку женщине необходимо было работать в
поле. Хорошо, если она, возвратившись ночью с полевых работ домой, покормит
ребенка, но, как правило, ребенок, привыкший к рожку, грудь уже не брал, и мо-
локо у женщины пропадало.
К 6-месячному возрасту детей прикармливали пресной кашей или толстыми
щами. Это щи, в которые кладут крупу, повышая таким образом питательную
ценность. Отваров из круп крестьянки обычно не делали. Манную крупу могли
себе позволить только состоятельные лица. Желудок ребенка при таком вскарм-
ливании не справлялся с новой пищей, и дети часто заболевали [2, с. 26].
Особенно тяжело маленьким детям было в период полевой страды, когда ма-
тери работали, а детей оставляли с домочадцами. Дети находились на попечении
либо подростков, либо престарелых родственников и даже калек. Они кормили
ребенка молоком из рожка, но очень часто при отсутствии ледников молоко пор-
тилось и скисало, становилось рассадником грибков и бактерий. Такое питание
приводило к рвоте и бесконечным поносам и неудивительно, что более четверти
детей в возрасте до трех месяцев умирало [2, с. 27].
В подтверждение своих слов земский врач Мизеров приводил следующие
цифры опроса, проведенного в Красноуфимском уезде среди 162 женщин с ма-
ленькими детьми. Выяснилось, что 63 % женщин кормили грудью, а 37 % жен-
щин этого не делали. Из кормивших грудью не прикармливали детей до возраста
7–8 месяцев только 2 % женщин. Остальные начинали прикармливать, когда ре-
бенку была неделя или месяц от роду. Разбавленное молоко детям давали только
3 % матерей. Сырое молоко ребенку – 18 %, а топлёное – почти 90 %, хлебную
соску при рождении давали 21 % женщин [2, с. 28].
В отличие от крестьянского населения, представители «интеллигентских
классов» российского общества заботились о младенцах значительно лучше. По-
чти все использовали аппарат для стерилизации молока и рецепт смеси Бидера,
а также обычное разведение коровьего молока водой.
Земский доктор в своей статье называл основные причины детской смерт-
ности. Среди них тяжелое экономические положение крестьянских семей, необ-
ходимость нести непосильную работу в поле и по хозяйству. Некачественное
питание женщин, необходимость соблюдать религиозный пост, что приводило к
ухудшению качества, а то и потери молока; кормление детей испорченным коро-
вьим молоком, 10- или 15-часовые промежутки между кормлениями, грязь, мухи
и нечистоты, окружающие колыбель ребенка, а также бесправное положение
женщины в семье, лишающее ее возможности защитить права ребенка [2, с. 30].
118
Серьезной проблемой было крестьянское невежество, незнание элементар-
ных правил гигиены, а также сведений о правильном питании грудных детей, не-
понимание важности оспопрививания детей, несоблюдение правил во время
эпидемий, в частности, незнание того, что нельзя париться одним веником, посе-
щать дома с больными детьми, раздавать одежду детей, умерших от заразных за-
болеваний.
Вместе с тем в начале ХХ в. земские деятели понимали, что в борьбе с дет-
ской смертностью многое бы могли решить детские ясли, которые стали активно
внедряться в Европе, да и в России, но, как правило, в крупных городах (впервые
детские ясли в губернском городе Перми начали свою работу только в 1912 г.).
Однако земский врач М. Мизеров считал, что для преодоления высокой дет-
ской смертности земства должны активно агитировать крестьянок вскармливать
младенцев грудью в течение первого года жизни. Устройство яслей при наличии
в Красноуфимском уезде 521 поселения не решило бы проблемы, так как сред-
ства земств были крайне ограничены [1, с. 13].
1. Врачебно-санитарная хроника Пермской губернии. Пермь. 1908. №1.
2. Сборник Пермского Земства. Пермь, 1904. № 5–6.
С.В. Зайцева
Детская гигиена на Первой Всероссийской гигиенической выставке

в Санкт-Петербурге в 1893 г.
Развитие санитарного и гигиенического направления в отечественной науке привело к

активному участию России в международных гигиенических выставках во второй половине
XIX в. В 1893 г. в Санкт-Петербурге состоялась Первая Всероссийская гигиеническая вы-
ставка, экспонаты которой были разделены на отдельные разделы и секции. Детская гигиена
была представлена преимущественно в отделе школьной гигиены. Но количественные пока-
затели, обилие фотографий, планов, чертежей и во многом устаревшие предметы мебели и
обстановки разных детских заведений показали несоответствие требованиям гигиены и сани-
тарии и непонимание руководством этих учреждений и ведомств влияния таких условий
жизни и получения образования на здоровье детей.
The development of sanitary and hygienic trends in Russian science led to Russia's active par-
ticipation in international hygiene exhibitions in the second half of the 19th century. In 1893, the First
Russian Hygienic Exhibition was held in St. Petersburg, the exhibits of which were presented in dif-
ferent sections. Children's hygiene was represented mainly in the school hygiene department. But
quantitative indicators, an abundance of photographs, plans, drawings and largely outdated pieces of
furniture and furnishings of various children's institutions showed non-compliance with hygiene and
sanitation requirements and a lack of understanding by the leadership of these institutions and depart-
ments of the impact of such living conditions and education on children's health.
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-18-00421,


119
Ключевые слова: гигиена, гигиеническая выставка, Первая Всероссийская гигиениче-
ская выставка, школьная гигиена, детская гигиена.
Key words: hygiene, hygiene exhibition, the First Russian Hygiene Exhibition, school hygiene,
children's hygiene.
В конце XIX в. в Российской империи активно стало развиваться санитарное

дело и гигиеническое направление в медицинской науке и практике. Своеобраз-
ным способом распространения и популяризации этих знаний стало участие Рос-
сии в международных гигиенических выставках, а затем проведение
аналогичных мероприятий по такому же образцу в России. Особенностью отече-
ственных гигиенических выставок стало активное участие в их организации и
подготовке врачей (прежде всего гигиенистов), представителей промышленных
предприятий, комиссий городского самоуправления, а также частных лиц, науч-
ных и благотворительных обществ [1, с. 91].
Первая Всероссийская гигиеническая выставка состоялась в Санкт-Петер-
бурге в 1893 г. под руководством Русского общества охранения народного здра-
вия и под покровительством почетного председателя общества, великого князя
Павла Александровича. Основные ее задачи включали в себя: знакомство с са-
нитарным состоянием различных местностей России, проведение «в массы ис-
тинного понятия о гигиене и ее мероприятиях», проведение своеобразного
соревнования между участниками и поощрение «производства в области сани-
тарных приспособлений» [2, с. 3]. Материалы выставки были размещены в Ми-
хайловском и Казачьем манежах на Манежной площади. Торжественное
открытие выставки состоялось 21 мая 1893 г.
На выставке детская тематика была представлена прежде всего в секции ги-
гиены воспитания и образования (она состояла из двух разделов: гигиена до-
школьного возраста и гигиена школьного возраста). Заведующим всей секции и
отдельно вопросов школьной гигиены был назначен врач Санкт-Петербургской
Ларинской гимназии Александр Самойлович Вирениус, автор многих изданий
по различным вопросам школьной гигиены.
Главное внимание в отделе дошкольной гигиены уделялось вопросам дет-
ской смертности и заболеваемости, что, по мнению устроителей выставки, зави-
село от «неправильного питания, ухода, предрассудков». Там были размещены
экспонаты, которые «каждая мать, сообразно своим средствам, может применить
с пользою для ребенка» [3, с. 20]. Так, московская фирма Р. Келлер и Ко устроила
на выставке специальный отдел предметов «для правильного первоначального,
до годовалого возраста, физического развития младенцев».
Были представлены инкубаторы разных систем для недоношенных детей,
люльки и кроватки «с приспособлениями спуска и подъема их ложа», складные
детские стулья, белье и одежда, смеси для детского питания, аппарат для стери-
лизации молока и молочных смесей, рожки для кормления детей, ванны «со сто-
ликом, ведром, кувшином и гамаком», пеленальная подушка, весы для
взвешивания грудных детей [3, с. 52].
120
Тем не менее обозреватели выставки отмечали, что полный комплект всего
необходимого для правильного ухода за новорожденным ребенком, несмотря на
попытки фирмы Р. Келлера удешевить производство, оставался недоступным
для матерей из малообеспеченных семей.
Детское белье и одежду для кормилиц предлагала витрина Я.С. Якобсона [3,
с. 71], а также А.Н. Фон-Леман с образцами и выкройками детской одежды, где
были устранены лишние швы, «часто беспокоящие ребенка» [3, с. 119–120].
Детские дошкольные учреждения были представлены эпизодически. В част-
ности, Богдановские ясли Московско-Нарвского отдела общества попечения о
бедных и больных детях прислали в качестве экспонатов кроватки для грудных
детей, комплект детского белья, аппарат для приготовления пищи грудным де-
тям, а также фотографии своих помещений.
На секции гигиены воспитания и образования также были представлены
отечественные игрушки, в первую очередь Санкт-Петербургской мастерской
учебных пособий и игр [3, с. 76], а также игрушечной мастерской В.Г. Баранова
[3, с. 118–119].
В отделе школьного возраста экспонировались планы учебных заведений,
данные о питании, одежде, белье, обуви обучающихся, обстановка столовых и
кухонь, таблицы пищевого довольствия, медицинские сведения об общем состо-
янии здоровья учащихся, образцы учебных столов, письменные и оловянные
принадлежности школьников.
Министерство народного просвещения, по мнению заведующего секцией
А.С. Вирениуса, представило наиболее полную картину санитарно-гигиениче-
ского состояния российских учебных заведений. В таблицах и диаграммах были
отражены наиболее злободневные вопросы школьной гигиены: площади и раци-
ональность размещения помещений, естественное и искусственное освещение,
вентиляция, отопление, состояние отхожих мест и т. д. Особое внимание уделя-
лось школьной мебели: было представлено около 10 моделей классных столов,
которые в той или иной степени удовлетворяли гигиеническим требованиям [4,
с. 47–65].
Экспонаты ведомства учреждений императрицы Марии были представлены
в двух отделах: санитарном и педагогическом. В первый отдел были включены в
основном медицинские учреждения ведомства. Второй отдел, педагогический,
включал экспонаты учебных заведений: мебель классных и спальных комнат,
одежду, планы и чертежи, а также «самые старые книги, чтобы по ним можно
было судить о чистоте рук учащихся, которые пользовались ими несколько лет»
[5, с. 74–77].
Содержанию экспонатов ведомства А.С. Вирениус дал достаточно жесткую
оценку: многое из представленного «можно было наблюдать в институтах в
1739-м точно так же, как и в 1893 году». В общих статистических таблицах по
учебным заведениям ведомства было отражено соответствие всем необходимым
санитарно-гигиеническим нормам. Однако гигиенист пришел к неутешитель-
121
ному общему выводу: «учебные заведения ведомства Императрицы Марии ха-
рактеризуются весьма малым знакомством со стороны педагогической админи-
страции с принципами гигиены» [4, с. 23].
Санкт-Петербургская городская дума также предложила материалы по
школьной гигиене в начальных училищах столицы: помимо исторической
справки, фотографий, статистических и других данных, был показан класс го-
родского начального училища со всей обстановкой и принадлежностями, модель
классной вентиляции в городских домах, «прибор шведского устройства для
классного обучения рукоделию», набор инструментов для ручного труда [5,
с. 53–54].
Однако, как отмечал А.С. Вирениус, Санкт-Петербургская городская дума,
обладая возможностями и средствами, не подготовила в полной мере экспонатов
к выставке: они были типичными, предполагавшими в основном школьную ме-
бель и принадлежности; не было экспонатов, которые сообщали бы о важности
должности школьных учителей, введенной в школах городской думой [4, с. 7].
Материалы Министерств государственных имуществ и путей сообщения
включали в себя сведения о подведомственных им училищах: чертежи и планы
с указанием размеров учебных помещений, «некоторых усовершенствований
при устройстве отхожих мест в училищах», программы практических занятий,
отчеты, фотографии и др. [6, с. 3–4].
Слабо, по мнению А.С. Вирениуса, был представлен отдел ведомства пра-
вославного вероисповедания и не дал возможности получить понятие о санитар-
ном состоянии церковно-приходских школ [4, с. 19]. Неполным было и
освещение военно-учебных заведений, которые представили крайне бедные све-
дения и экспонаты, не отличавшиеся новизной и улучшениями с точки зрения
гигиены. Как отмечал заведующий секцией, особое внимание могло бы быть об-
ращено на физическое воспитание в таких школах, но этот вопрос остался абсо-
лютно нераскрытым [4, с. 29].
Таким образом, вопросы школьной гигиены были освещены достаточно ши-
роко: в виде планов, диаграмм, фотографий, отдельных школьных предметов и
обстановки. Однако врач-гигиенист А.С. Вирениус, сделав по итогам выставки
подробный анализ представленной информации, пришел к выводу, что «админи-
страторы учебных заведений совершенно были к ней неподготовлены», «внеш-
няя, декоративная сторона брала очевидно перевес над внутренним содержанием
экспонируемого».
Несмотря на то, что были отдельные интересные экспонаты, признавал врач,
но они «не могли возместить недостатка большинства подробностей обста-
новки», все попытки участвовавших в выставке ведомств оказались достаточно
слабыми из-за «неудовлетворительного санитарного состояния принадлежащих
этим ведомствам заведений» [4, с. 97].
Главным недостатком являлось отсутствие информации об осуществлении
санитарного надзора за школами, а также о влиянии существовавших в заведе-
ниях санитарно-гигиенических условий на здоровье и состояние учащихся.
122
Вопросы детской гигиены были отражены также и в других отделах вы-
ставки. Так, в первой биологической секции был представлен прививочный от-
дел, где основное место уделялось оспопрививанию и прививкам от бешенства,
в частности в витрине оспопрививательного заведения д-ра Б.А. Окса.
Помимо необходимых инструментов и приспособлений для получения при-
вивочных материалов, в павильоне было развешено много таблиц, диаграмм,
плакатов, рисунков, сообщавших сведения о смертности от оспы, течении предо-
хранительной оспы у детей и взрослых, прививании оспы детям в школе. В па-
вильоне бесплатно раздавались брошюры «На память матерям» с полезными
советами по оспопрививанию [3, с. 23].
Предметы личной гигиены в рамках третьей секции были представлены в
витрине парфюмерной фабрики А. Ралле и Ко: к ним можно отнести разные виды
медицинского мыла, «специальное мыло для мытья детей», «туалетный уксус
для курения в комнатах», «индейскую санитарную воду», освежительный одеко-
лон, зубные порошки, рисовую пудру, образцы духов [3, с. 32].
В витрине московского провизора А.М. Остроумова было выставлено «хо-
рошо известное публике» и зарекомендовавшее себя мыло для уничтожения пер-
хоти, которое «с такою же пользой может быть употребляемо для детей» [3,
с. 36].
В медицинской части секции были представлены экспонаты фабрики опти-
ческих инструментов И.Я. Урлауба (Санкт-Петербург): лорнеты, лупы, очки,
пенсне. Также были представлены искусственные протезы глаз (в том числе дет-
ские), приборы и таблицы для измерения зрения и школьные оптические наборы
[3, с. 29], позволявшие определять остроту зрения воспитанников учебных заве-
дений.
Не менее важной являлась и проблема гигиены зубов. На выставке были
представлены экспонаты Ивана и Владимира Хрущовых, столичных дантистов,
создавших первую в России мастерскую по изготовлению зубоврачебных мате-
риалов, инструментов и приспособлений. В их витрине экспонировались про-
тезы, хирургические инструменты, кресла, электрические инструменты, а также
слепки с челюстей с кариозными зубами в детском возрасте. Большое внимание
уделялось руководствам по уходу за зубами и полостью рта [3, с. 121].
В разделе медицинской статистики, эпидемиологии и медицинской геогра-
фии были представлены различные количественные показатели, схемы, таб-
лицы, диаграммы, в том числе по рождаемости, детской смертности [7, с. 12–15,
26–29].
За время работы выставки (с мая по октябрь 1893 г.) ее посетило с платой за
вход 73 699 чел. Для популяризации гигиенических идей администрация вы-
ставки сделала ее доступной и для учащихся учебных заведений [2, с. 20].
В память о выставке петербургским ювелиром и промышленником
Э.К. Шубертом были изготовлены серебряные и золотые жетоны и медали. По
итогам учредители, эксперты и участники выставки (как учреждения, так и от-
дельные лица) были награждены большими и малыми золотыми и серебряными
медалями, бронзовыми медалями и похвальными отзывами [8].
123
Таким образом, Первая Всероссийская гигиеническая выставка в Санкт-Пе-
тербурге 1893 г. стала ярким событием в общественной жизни как столицы, так
и всего государства. На ней были представлены не только образцы типичных,
использовавшихся в практическом строительстве и жизни материалов и приспо-
соблений, рекомендованных с гигиенической точки зрения, но и новинки в тех-
нической, медицинской, научной сферах.
Однако вопросы детской гигиены были представлены не в полном объеме.
Как отмечалось в газетных заметках, «дети оказались на ней безпризорными, раз-
сеянными» [9, л. 13], поскольку сведения о них находились в самых разных раз-
делах и секциях. В большей степени по насыщенности экспонатами оказался
подготовленным отдел школьной гигиены. Но, как отмечал заведующий секцией
А.С. Вирениус, выставка выявила несоответствие условий жизни и получения об-
разования учащимися существовавшим санитарно-гигиеническим требованиям.
Тем не менее выставка пользовалась широким интересом публики и вызвала
в целом общее положительное впечатление, что способствовало продолжению
организации подобных мероприятий и повлияло на более пристальное обраще-
ние руководства детскими организациями к вопросам гигиены и санитарии.
1. Кузыбаева М.П. Всероссийские гигиенические выставки и музеи // Гигиена и санита-
рия. 2011. № 4. С. 91–94.
2. Первая Всероссийская гигиеническая выставка под Почетным Председательством Его
Императорского Высочества Великого Князя Павла Александровича в Санкт-Петербурге 1893 г.
Краткий очерк. СПб.: Лештуковская Паровая Скоропечатня П.О. Яблонского, 1894. 31 с.
3. Иллюстрированное описание Первой Всероссийской гигиенической выставки в
Санкт-Петербурге. СПб.: Знаменская Типография и Литография С.Ф. Яздовского и Ко, 1893.
148 с.
4. Вирениус А.С. Школьный отдел на Первой Всероссийской гигиенической выставке
1893 года. СПб.: Тип. Министерства Внутренних Дел, 1894. 99 с.
5. Каталог-путеводитель Первой Всероссийской гигиенической выставки, состоящей
под Почетным Председательством Его Императорского Высочества Великого Князя Павла
Александровича. СПб.: Типография Шредера, 1893. 88 с.
6. Каталог-путеводитель Отдела Министерства путей сообщения на Первой Всероссий-
ской гигиенической выставке 1893 г., состоящей под Почетным Председательством Его Им-
ператорского Высочества Великого Князя Павла Александровича. СПб.: Типо-Литография
Шредера, 1893. 22 с.
7. Каталог Отдела С.-Петербургской городской статистики на Всероссийской гигиени-
ческой выставке 1893 года, устроенной Русским Обществом охранения народного здравия.
СПб.: Типо-Литография Шредера, 1893. С. 12–15, 26–29.
8. Первая Всероссийская гигиеническая выставка, устроенная Русским обществом охра-
нения народного здравия под почетным председательством Его Императорского Высочества
Великого Князя Павла Александровича в Санкт-Петербурге 1893 г. Список наград, присуж-
денных экспонентами. СПб.: Типография П.П. Сойкина, 1894. 18 с.
9. Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга. Ф. 2114.
Оп. 1. Д. 37.
124
А.Д. Губарева
Роль учителя в борьбе со школьным алкоголизмом

в учебных заведениях дореволюционной России
в конце XIX – начале XX в.
В статье освещается вопрос роли учителя в борьбе со школьным алкоголизмом в учеб-

ных заведениях Российской империи в конце XIX – начале XX в. Рассмотрены реализуемые
воспитательные меры как в урочное, так и во внеурочное время, условия их организации и
проведения.
The article highlights the role of the teacher in the fight against school alcoholism in educational
institutions of the Russian Empire in the late XIX – early XX centuries. The implemented educational
measures are considered both during the regular and after-school hours, the conditions of their organ-
ization and conduct.
Ключевые слова: школьный алкоголизм, учитель, учебное заведение, школьная дисци-

плина.
Key words: school alcoholism, teacher, educational institution, school discipline.
В начале XX в. остро стала подниматься проблема алкоголизма школьни-

ков [1]. Так, в периодической печати были обнаружены следующие данные. «Из
43 опрошенных детей в Петербургской школе для мальчиков в возрасте 8–11 лет
с водкой были знакомы 37 человек. Перед обедом ежедневно пили от половины
до одной рюмки 9 человек, по праздникам – 14, были пьяны от водки – 16, от
пива – 17. В других школах из 50 мальчиков не знали вкуса водки всего 6. В
женском училище из 50 девочек пили водку – 10, пиво и вино – 38» [5, с. 20]. Из
данных видно, что автор обеспокоен такими цифрами и призывал обществен-
ность бороться с данным явлением.
Особый интерес вызывают данные, представленные на Всероссийском
съезде по семейному воспитанию, где отмечали, что «из 182 мальчиков, в воз-
расте от 8 до 13 лет, со спиртными напитками знакомы 166, причем 151 из них
пили водку систематически. Некоторые заявили, что могут выпить до 3-х рюмок
сразу с удовольствием. Из 159 девочек в возрасте от 8 до 15 лет, пили 149, то есть
93,7 %, из них некоторые «ежедневно», другие «уже давно», третьи «бывали
пьяны» [7, с. 106]. Это обстоятельство заслуживает особого внимания, так как
показывает масштаб данной проблемы.
В начале XX в. общественность начала свою деятельность по борьбе с алко-
голизмом школьников, в которой особую роль играла личность учителя. Как же
учитель мог влиять на данное явление?
Во-первых, было организовано системное воздействие всего педагогиче-
ского коллектива на ум и на совесть учащихся посредством объяснения разру-
шительного влияния спиртных напитков на человеческий организм. В школе,
семье и обществе педагогу необходимо было отзываться о каждом нетрезвом че-
ловеке как о дурно воспитанном или как о больном, нуждающемся в лечении,
или как бесхарактерном, заслуживающем сожаления.
125
Во-вторых, учитель указывал, что ученик, замеченный в склонности к упо-
треблению спиртных напитков, не мог пользоваться от наставников уважением
уже потому, что он человек «со слабостями».
В-третьих, учитель всесторонне должен был объяснить разрушительное
действие спиртных напитков на физическое и духовное здоровье человека по-
средством устной беседы с учеником, замеченным в нетрезвости, чтений с кар-
тинами и произнесения на литературных вечерах стихотворений и прозаических
статей, в которых яркими красками изображались последствия пьянства.
Педагог мог вести беседы о вреде алкоголизма, не имея специальных знаний
по анатомии и физиологии, достаточно лишь было проводить их в виде общедо-
ступных рассказов, ссылаясь на авторитет врачей. Кроме бесед с выяснением па-
тологического действия спирта на желудок, печень, почки, сосуды, сердце и
легкие, посредством фонаря показывали на картинах здоровый желудок непью-
щего человека, сопоставляя с желудком, пораженным спиртом.
В-четвертых, проводилось воспитание учащихся в ходе изучения школьной
дисциплины, т. е. при прохождении учебного курса по различным предметам [4; 8].
Рассмотрим, на каких вопросах останавливались учителя, чтобы выяснить
последствия пьянства для учащихся, при прохождении в школе учебных про-
грамм: а) по Закону Божьему; б) русской грамматике и истории словесности;
в) всеобщей и русской истории.
На уроках Священной истории приводили примеры из ветхозаветной исто-
рии. Объясняли обеты, указывали на трезвость как на одно из главных условий.
Из новозаветной истории указывали на пророчество ангела о рождении Иоанна
Крестителя, упоминали притчу о блудном сыне.
После всех этих и подобных рассказов из Священной истории учитель при-
ходил к выводу, что трезвенность является главным требованием Закона Божь-
его, основным началом нравственности и первым условием самосохранения [5].
Следует отметить, что не во всех учебных пособиях по предмету употреб-
ление спиртных напитков считалось отрицательным. В курсе по нравственному
богословию, в отделе «О попечении человека о сохранении здоровья и продол-
жительности жизни», приводится место из священного писания, в котором не
запрещается употреблять вино [6].
Изучение русской грамматики находилось в связи с чтением и разбором об-
разцов словесности. Их изучение давало повод к выяснению понятий о значении
трезвости и последствиях пьянства. Так, например, в школе разбирали слова соб-
ственного и переносного значения, относящиеся к пьянству и пьяницам. Таким
образом показывали учащимся, какой в тех или других словах скрывается уни-
зительный оттенок.
Указывали, что при прохождении грамматики можно обращать внимание
учащихся на народные слова: «наклюкаться», «нализаться», «назюзиться»,
«насандалиться», «налимониться» и т. п. [2, с. 48]. Выяснение внутреннего
смысла подобных слов невольно привлекало внимание детей, как считали учи-
теля, трезвого юношу «отворачивало» от пьяного человека. В этом отношении
126
заслуживает объяснения следующие образные выражения, которые использо-
вали на уроке: «заложить за галстук», «убить муху», «пьянее вина», «пьяному –
море по колено» и др. [2, с. 49].
При прохождении курса русского синтаксиса приводили для пояснения пра-
вила, примеры построения речи, выдержки из произведений писателей, проник-
нутые юмором и способные глубоко впечатлить учащегося (например,
действующее лицо в комедии «Ревизор» Гоголя, повести «Матвей» И.А. Гонча-
рова и др. [2, с. 102]). Особую роль в этом направлении играли пословицы, песни,
рассказы, повести, которые содержат богатый материал для нравственного воз-
действия на детей и юношей.
При прохождении русской словесности предлагали много литературных
тем для самостоятельной работы в письменной форме. Разъясняли смысл посло-
виц: «вся правда в вине», «пьяного речи – трезвого мысли». Приведенные посло-
вицы следовало было связать со стихотворением «Истина» А.С. Пушкина [5,
с. 26].
Писали сочинение, темой которого могло быть: «К каким последствиям ве-
дет пьянство?» Составляли характеристику русских нравов XVIII в., для чего
необходимо было прочитать «пьяную» сатиру Кантемира, в которой нарисована
картина пьянства того времени [5, с. 27].
На уроках истории затрагивались сведения, касающееся быта народов, со-
стояния их нравственности, подобные сведения вытекали из сущности изучае-
мого курса, имели с ним внутреннюю связь. При преподавании истории нельзя
было не обращать особенного внимания в школе на те эпохи в жизни народов, в
которые алкоголизм был причиной или следствием различных явлений в жизни
того или другого народа. Кратко указывали на причины и следствия пьянства в
разное время у народов [5].
В изложении курса истории рекомендовали не только характеризовать
народ в ту или иную эпоху, но и указывать на уровень распространения пьянства,
указывать исторических деятелей, предавшихся этому пороку [5].
Как мы видим, в конце XIX – начале XX в. над подростками нависла реаль-
ная угроза нравственной и физической деградации, поэтому объяснимо, что дан-
ная проблема волновала педагогических работников. Борьба с алкоголизмом
осуществлялась учителем посредством устных бесед о разрушительном влиянии
спиртных напитков на человеческий организм, чтений с картинами и произнесе-
ния на литературных вечерах стихотворений и прозаических статей, в которых
яркими красками изображались последствия пьянства, а также воспитания уча-
щихся при прохождении учебного курса по различным предметам.
1. Алкоголизм среди учащихся // Русская школа. 1902. № 2. С. 91–109.
2. Блудоров Н.П. Полный систематический указатель книг, брошюр, журналов, листков,
а также световых картин и других наглядных пособий по алкоголизму (1896–1912). СПб.: Ком-
мерч. тип. И.А. Гольдберг, 1912. 144 с.
3. Иеромонах Михаил. Обиженные дети // Русская школа. 1891. № 7. С. 20–28.
4. Канель В.Я. Алкоголизм и школа. М.: Тип. Т-ва И.Д. Сытина, 1914. 525 с.
127
5. Невзоров Н.К. Борьба школы с пьянством. СПб.: Тип. П.П. Сойкина, 1900. 34 с.
6. Олесницкий М. Нравственное богословие. Киев: Тип. Г.Т. Корчак-Новицкого, 1892.
289 с.
7. Труды первого Всероссийского съезда по семейному воспитанию. СПб.: Тип. Сой-
кина, 1914. 775 с.
8. Успенский С.Е. Алкоголизм и школьная борьба с ним. М.: Тип. «Наше слово», 1912.
32 с.
К.А. Тишкина
Детские летние площадки в Енисейской губернии в 1919 г.
Статья посвящена изучению работы детских площадок в Енисейской губернии летом

1919 г. Их организация проходила в условиях продолжавшейся на территории Сибири Граж-
данской войны. Одной из главных целей деятельности учреждений являлось руководство до-
сугом детей в летний период. На основании выявленных источников определено и
представлено функционирование в Енисейской губернии 11 детских летних площадок, шесть
из которых работали в Красноярске, а остальные – в селах губернии.
The article is devoted to the study of the work of playgrounds in the Yenisei province in the
summer of 1919. Their organization took place in the conditions of the ongoing Civil War in Siberia.
One of the main goals of the institutions' activities was to manage children's leisure during the summer
period. Based on the identified sources, the functioning of 11 summer playgrounds in the Yenisei
province was determined and presented, six of which functioned in Krasnoyarsk, and the rest in the
villages of the province.
Ключевые слова: Енисейская губерния, Гражданская война, детский досуг, детские

площадки, трудовое воспитание, физическое воспитание.
Key words: Yenisei province, Civil War, children's leisure, playgrounds, labor education,
physical education.
В России практика устройства летних площадок для детей получила широ-

кое распространение в начале XX в. Целью таких учреждений являлась безвоз-
мездная помощь «…школе, семье в спасении детей от всех ужасов улицы и
беспризорности» [1, с. 104].
Площадки делились на два типа: так называемые «игральные» и с опреде-
ленным уклоном в учебно-воспитательную работу. Первый тип учреждений ши-
роко применялся в городах, предполагал пребывание детей на свежем воздухе и
их физическое развитие.
Второй тип площадок реализовывался как в городской, так и сельской мест-
ности и строился на следующих педагогических принципах и задачах: «1) трудо-
вое начало, 2) физическое развитие и образование, 3) развитие общественности
в детях, 4) творческой инициативы, самодеятельности и свободы, 5) использова-
ние богатой летней жизни природы, как фактора развития эстетического чувства,
развития наблюдательности и любви к природе … кругозора и уменья использо-
вать свои знания для практической подготовки к жизни…» [1, с. 105].
128
В соответствии с этим основное внимание организаторов площадок сосре-
дотачивалось на формировании у детей трудовых навыков и воспитании буду-
щих помощников в работе взрослых. На летние площадки приглашались дети
преимущественно в возрасте от 6 до 13 лет. В некоторых учреждениях практи-
ковалось возрастное разделение на младшую (с трех лет), среднюю и старшую
группы.
В годы Первой мировой и Гражданской войн деятельность площадок была
ориентирована на отвлечение детей от размышлений о военных событиях и
устройстве их досуга во время работы родителей.
Весной 1919 г. на заседании Красноярской городской думы был поднят во-
прос о выделении средств на открытие в городе нескольких площадок для детей
разного возраста. По предварительным подсчетам содержание четырех площа-
док в течение двух с половиной месяцев должно было обойтись в 20 712 р. В
связи с этим планировалась подготовка ходатайства в государственные органы
власти о выделении этих средств [2, c. 3]. Однако конкретных действий по дан-
ному вопросу не было предпринято.
В Красноярске организаторами детских летних площадок выступили со-
трудники местных общественных организаций, которые занимались решением
финансовых вопросов, привлечением частных пожертвований, приобретением
необходимого оборудования. Так, например, от Красноярского потребитель-
ского общества совместных закупок «Трудосоюз» поступила 1000 р. в пользу
летней площадки общества «Детский труд и отдых» [3, c. 2].
Члены общества «Детский труд и отдых» первоначально определили своей
целью всестороннее развитие детей с упором на исследовательскую натуру ре-
бенка по отношению к окружающему миру. Организация имела опыт устройства
детских летних площадок. В 1918 г. при финансовой поддержке Енисейского гу-
бернского союза кооперативов членами общества была организована площадка
в д. Еловой Красноярского уезда [4, л. 4].
Летом 1919 г. площадка общества «Детский труд и отдых» действовала в
Красноярске. Сотрудники учреждения сконцентрировали свою деятельность на
проведении экскурсий-прогулок за город. В первой прогулке «на остров» при-
няли участие 86 детей в возрасте от трех лет. Мероприятие не преследовало ис-
следовательские цели, дети в основном играли и собирали хворост на костер для
полевой кухни.
Во второй экскурсии-прогулке приняли участие 100 чел. в возрасте от 8 до
13 лет. Пеший маршрут был выстроен через Николаевскую слободу до Гремя-
чего ключа. Цель проведения экскурсии заключалась в привлечении внимания
детей к окружающему миру природной зоны: растениям, насекомым, животным
и т. д. [5, c. 3].
Детская летняя площадка Красноярского гимнастического общества «Со-
кол» являлась примером работы спортивного учреждения, в которое приглаша-
лись мальчики в возрасте от 10 до 14 лет. На площадке вводилась форма как
рабочая, так и выходная: «…рубашка белая с воротником и рукавами, кушак
красный, темные или черные брюки до колен, на ногах туфли или ботинки, на
голове детская сокольская шапочка – черная» [6, c. 3].
129
Программа деятельности учреждения включала игры, спортивные упражне-
ния, строевую подготовку, экскурсии и прогулки. Детская летняя площадка
функционировала только по понедельникам и четвергам. В другие дни сотруд-
ники занимались нуждами Красноярского гимнастического общества «Сокол»
[7, c. 4]. На спортивной площадке периодически проходили соревнования, не-
сколько раз в неделю были занятия по обучению чешскому языку и т. д.
Летом 1919 г. впервые в Красноярске свою детскую площадку открыл Хри-
стианский союз молодых людей (ХСМЛ) – светская гуманитарно-просветитель-
ская организация, члены которой в своей деятельности основывались на
библейских принципах. Активизация работы ХСМЛ в России фиксируется с лета
1917 г. Масштабная деятельность осуществлялась на территории Сибири и Даль-
него Востока в период Гражданской войны.
Отделения ХСМЛ действовали в Самаре, Екатеринбурге, Омске и т. д. [8,
c. 4]. Сотрудники организации занимались открытием различных клубов, в
первую очередь для людей рабочих профессий. Финансирование ХСМЛ шло за
счет добровольных пожертвований, преимущественно поступавших из США.
Исследовательница Н.В. Потапова отметила, что деятельность ХСМЛ предпола-
гала не только распространение религиозных идей протестантского толка, но и
военно-политическое, экономическое и культурное влияние США [9, с. 98].
Для устройства детской летней площадки ХСМЛ в Красноярске был выбран
Юдинский сад. Работа учреждения планировалась по принцу американских дет-
ских садов. В основе данной системы делался упор на игру как способ развития
мышления, а также на поддержание физического здоровья и формирования со-
циальных навыков ребенка [10, с. 84]. Кроме этого, предполагалась тесное со-
трудничество со скаутским движением в Красноярске.
Летом 1919 г. детские летние площадки действовали в городском саду (ор-
ганизатором выступило общество попечения о начальном образовании в Крас-
ноярске) и во дворе Благовещенской церкви. Площадка кооперативно-
потребительского общества «Самодеятельность» в Николаевской слободе стала
самой многочисленной в сезоне. Ее посетило около 1000 чел.
Устройство детских летних площадок в сельской местности взял на себя от-
дел внешкольного образования Енисейской губернской земской управы. К ра-
боте на площадках приглашались лица, имевшие педагогическое образование
или опыт работы в сфере организации детского досуга.
В начале июня 1919 г. отдел внешкольного образования Енисейской губерн-
ской земской управы разместил объявление в газете «Енисейский вестник» о ва-
кантных местах на должности руководителей детских площадок в Красноярском
уезде [11, с. 4]. Заработная плата предлагалась в размере от 450 до 600 р. в месяц.
Летом 1919 г. в Красноярском уезде были открыты площадки в селах Заледеев-
ское, Сухобузимское, Шилинское (Красноярского уезда), с. Ужур (Ачинского
уезда) и с. Устьянское (Канского уезда).
130
На работу летних площадок в сельской местности оказывало значительное
влияние вовлечение детей в крестьянский труд. Так, в начале устройства пло-
щадки в с. Ужур в июле 1919 г. ее посещало до 150 ребят, но с началом сенокоса
количество детей сократилось практически в три раза. Отмечалось снижение ин-
тереса местного населения к работе площадки. Тем не менее опыт ее работы в
с. Ужур был признан удовлетворительным. В перспективе работы учреждения
планировалось сосредоточить внимание на трудовом воспитании детей [12, с. 4].
В конце лета 1919 г. на площадках прошли традиционные открытые вы-
ставки детских поделок. Данные мероприятия подводили итоги проведенных за-
нятий с детьми. В сентябре 1919 г. сотрудники отдела внешкольного образования
Енисейской губернской земской управы высказали пожелание об открытии гу-
бернского земского склада-музея, в который планировалось принимать поделки
детей после завершения выставок. В связи с этим руководителям площадок пред-
лагалось провести отбор наиболее значимых работ, отражавших творческие по-
тенциалы ребят [4, л. 57].
Всего в сезоне 1919 г. в Красноярске работало шесть площадок, созданных
по инициативе местных общественных организаций, и пять площадок в сельской
местности, открытых на средства Енисейской губернской земской управы. При
организации работы площадок их сотрудники опирались на сформированный в
Российской империи опыт устройства детского летнего досуга, ставившего
своей целью борьбу с беспризорностью, а также отвлечение детей от ужасов
войны.
Основными проблемами в работе площадок являлось отсутствие стабиль-
ного финансирования и квалифицированного персонала, имевшего педагогиче-
ское образование. Впоследствии опыт организации детского досуга получил
развитие в советской педагогической системе.
Cписок литературы
1. Федорова В.С. Детские площадки // Вопросы внешкольного образования. 1919. № 1.
С. 104–108.
2. Городская Дума // Свободная Сибирь. 1919. № 107(503).
3. Пожертвование // Енисейский вестник. 1919. № 126.
4. Государственный архив Красноярского края. Ф. 904. Оп. 1. Д. 513.
5. Детский труд и отдых // Енисейский вестник. 1919. № 128.
6. О детской площадке О-ва «Сокол» // Свободная Сибирь. 1919. № 120 (516).
7. Летние занятия на площадке О-ва «Сокол» // Свободная Сибирь. 1919. № 140 (536).
8. Христианский Союз молодых людей // Свободная Сибирь. 1919. № 133 (259).
9. Потапова Н.В. Деятельность Христианского союза молодых людей в России в 1917–
1922 гг. // Историческая и социально-образовательная мысль. 2015. T. 7. № 1. C. 96–99.
10. Степанова С.Н. Особенности системы дошкольного образования в США // Дошколь-
ное воспитание. 2011. № 1. С. 83–88.
11. Требуются две руководительницы // Енисейский вестник. 1919. № 121.
12. Ужурец. Село Ужур, Ачинского уезда // Свободная Сибири. 1919. № 186 (582).
131
Е.В. Жбанкова
К вопросу о воспитательных практиках первой трети ХХ в.:

формирование гармонически развитой личности
В начале ХХ в. в Европе и России получили широкое распространение различные воспи-

тательные практики, при помощи которых формировалась гармонически развитая личность – че-
ловек будущего. Одной из самых востребованных была система Э. Жак-Далькроза, основанная
на созданной им ритмической гимнастике. Преподавание велось в Институте музыки и ритма
в Германии. В России ритмическая гимнастика весьма активно пропагандировалась в 1920-е
гг. как метод биосоциального воспитания и элемент советской системы физической культуры.
Теоретическая и практическая ее разработка велась Институтом ритма в Петрограде, Государ-
ственной академией художественных наук (ГАХН) и Ассоциацией ритмистов.
At the beginning of the twentieth century in Europe and Russia, various educational practices
have become widespread, with the help of which a harmoniously developed personality has been
formed – a person of the future. One of the most popular was the system of E. Jacques-Dalcroze,
based on the rhythmic gymnastics he created. The teaching was conducted at the Institute of Music
and Rhythm in Germany. In Russia rhythmic gymnastics was very actively promoted in the 1920s as
a method of biosocial education and an element of the Soviet system of physical culture. Its theoretical
and practical development was carried out by the Institute of Rhythm in Petrograd, the State Academy
of Art Sciences (GAKHN) and the Association of Rhythmists.
Ключевые слова: гармонически развитая личность, воспитание, человек будущего,

ритм, подросток, физкультура.
Key words: harmoniously developed personality, upbringing, man of the future, rhythm, teen-
ager, physical education.
Проблемы воспитания подрастающего поколения были актуальны всегда.

Социально-политическая обстановка современной России во многом напоми-
нает первую треть ХХ в., когда страна переживала огромное количество ката-
клизмов. Тогда активно поднимались вопросы воспитания граждан нового
государства диктатуры пролетариата, и детского воспитания в частности. Пред-
лагались разные способы и методы решения проблемы, и возникали новые педа-
гогические практики. В данном сообщении хотелось бы остановиться на одном
способе, который является частью всестороннего гармонического воспитания
трудящихся, – на ритмической гимнастике Жак-Далькроза.
Представление о ритме как о необходимой основе жизненного уклада во
многом связано с книгой немецкого экономиста Карла Бюхера «Работа и ритм»,
изданной в России в 1899 г. [1]. Идеи Бюхера легли в основу одной из самых
известных педагогических систем того времени по формированию гармонически
развитой личности, абсолютно здоровой, в первую очередь с психологической
точки зрения, – системы ритмического воспитания Жак-Далькроза.
Эмиль Жак-Далькроз был широко известным пианистом и композитором,
профессором теории в Женевской консерватории, где преподавал сольфеджио и
гармонию. Он попытался найти новые рациональные методы преподавания, ба-
зой которых была идея изображения ритмической основы мелодии движениями
132
всего тела для ее лучшего усвоения. Вскоре эксперименты вышли за рамки про-
стого совершенствования методов преподавания музыкальных дисциплин и под
названием ритмической гимнастики стали предназначаться для воспитания бо-
лее совершенного человеческого существа в целом.
Суть системы Далькроза изложена в многочисленных книгах и статьях,
написанных как им самим, так и разными авторами и опубликованных во многих
странах Европы в начале ХХ в. Далькроз говорил о том, что в основу воспитания
юношества должен быть положен следующий ненарушаемый принцип: гармо-
ния сознания и движений, названная им ритмом в гармонии и пластике [2, с. 103].
Найденный им принцип открыл секрет греческой орхестрики – основы искус-
ства, базирующейся на движении.
Основное положение теории Далькроза – человек при помощи ритмических
упражнений должен достичь прочного убеждения в красоте, ловкости и правиль-
ности своих телодвижений, которое будет происходить от серьезной уверенно-
сти человека в себе, что и является основой психологического здоровья. Если
тело движется гармонично, то мозг человека освобождается от присущих лю-
бому человеческому существу опасений в своей неловкости, неуклюжести и не-
красивости и начинает работать только над разрешением действительно
серьезных проблем [2, с. 3].
«Если мы хотим наделить мозг ритмическим сознанием, то нужно прежде
всего сообщить ритм мускулам, а затем нервы (чувствительные нервы) уже по-
заботятся о том, чтобы передать его мозгу; кроме того, мозг нуждается в воспри-
ятиях ритма для того, чтобы опять-таки при помощи нервов (двигательных
нервов) передать его мускулам. Таким образом, достигается неразрывность тела
и духа и осуществляется то, что так необходимо в жизни: думать и делать стано-
вится одно, и значит, на место произвола в душевной жизни устанавливается по-
рядок» [2, с. 8].
Иными словами, человек в процессе воспитания становится и остается аб-
солютно здоровым психологически, что чрезвычайно важно в сложных жизнен-
ных ситуациях. Прилагаемые усилия позволяют что-то понять в собственной
индивидуальности. В большинстве случаев ее отсутствие проистекает от слабо-
сти нервной системы, благодаря которой темперамент не может с достаточной
силой определиться [3].
Система Жак-Далькроза получила свое развитие в Институте музыки и
ритма в местечке Хеллерау под Дрезденом по желанию немецкого фабриканта
Шмидта. Имея либеральные воззрения, он хотел создать учебное заведение для
детей местных рабочих-деревообделочников, чтобы не просто обучить их реме-
слу родителей, а дать к этому некоторое образование и воспитание с упором на
занятия искусствами.
Регулярное обучение в институте начались осенью 1911 г. Вначале там за-
нимались только дети рабочих, а несколько позже в Хеллерау стали приезжать
взрослые люди из разных стран, чтобы, во-первых, освоить самим ритмическую
гимнастику, а во-вторых, получить сертификат на преподавание ее, который вы-
давался только в институте.
133
Общий смысл занятий ритмической гимнастикой сводился в первую оче-
редь к масштабной задаче воспитания более совершенного человека, всесто-
ронне и гармонически развитого. Кроме того, серьезное значение, по мнению
авторитетных ученых того времени, ритмическая гимнастика имела для меди-
цины. Немецкий профессор, доктор медицины Э. Иолович, читавший в Хеллерау
лекции по анатомии, однозначно высказывался за всестороннее применение ме-
тода Далькроза для лечения нервных заболеваний у детей и взрослых. Он видел
в методике Далькроза очень серьезные перспективы для прививания слабоум-
ным людям отсутствующих у них навыков концентрации и сосредоточенности.
Э. Иолович считал, что позитивные сдвиги в состоянии нервнобольных,
благодаря ритмической гимнастике, связаны с ярко выраженным чувством удо-
вольствия, которая она доставляет. Пациенты, упражняясь в том, что им доставляет
радость, приходят к сознанию, что они делают успехи и развиваются. В созданном
таким образом бодром настроении духа нервнобольные могут сделаться более до-
ступными прямому влиянию на свои болезненные комплексы [4, с. 21].
Метод Далькроза действительно применялся в медицине для лечения нерв-
нобольных людей. В 1914 г. при психологической лаборатории Петербургского
женского медицинского института под руководством профессора А.Ф. Лазур-
ского проводился ряд наблюдений над изучающими ритмическую гимнастику.
После посещения профессорами занятий ими были разработаны особые упраж-
нения для нездоровых людей, которые способствовали бы развитию у них мы-
шечной реакции и воли. Эксперименты уже с больными людьми дали
положительный результат.
Подобными же опытами занимались и врачи, приехавшие в Петербург по
приглашению общества взаимопомощи врачей для своего научного усовершен-
ствования [5, с. 64]. Известен также тот факт, что опытом ритмической гимна-
стики пользовались в своей практике врачи-невропатологи в советское время.
В России ритмическая гимнастика появилась в 1909 г., а в 1912–1914 гг. за-
нятия ею довольно широко распространились по стране. Примечателен тот факт,
что курс ритмической гимнастики был введен даже в учебный план Смольного
института благородных девиц – учебного заведения достаточно консервативного
и редко экспериментирующего [6].
Сохранились письменные свидетельства-отзывы очевидцев практических
результатов системы Далькроза в русских учебных заведениях. Отец гимна-
зистки, занимающейся ритмической гимнастикой, А. Стаценко говорил о том,
что за одну зиму занятий ритмикой в его дочери произошла разительная пере-
мена к лучшему.
В умственном отношении его дочь стала более внимательной и сосредото-
ченной. В психическом – более жизнерадостной, бодрой, находчивой и самосто-
ятельной. В физическом – более грациозной, она получила большую свободу
движений чем прежде, хотя постоянно до этого занималась уроками танцев. Она
стала менее восприимчива к простуде, что особенно радовало ее отца [3, с. 35].
После Октября 1917 г. ритмическая гимнастика оказалось востребованной в
молодом советском государстве.
134
Статистика показывает, что в 1917 г. было зарегистрировано 453 школь-
ника, занимающихся ритмикой, а в 1921 г. их число превысило три тысячи.
Число детских учреждений, которые ввели ритмику в план обучения, возросло
от 14 в 1917 г. до 74 в 1921 г.
В 1924 г. постановление I Всесоюзного совещания советов физической
культуры зафиксировало: «1) считать ритмику одним из методов биосоциаль-
ного воспитания и элементом советской системы физической культуры. 2) Пред-
ложить научной секции Высшего совета физической культуры заняться научным
обоснованием ритмического воспитания» [7, с. 247].
Во второй половине 1920-х гг. ритмическая гимнастика считалась очень
важной для детей 12–15 лет, так как в планах руководства Наркомпроса ритмика
должна была стать системой воспитания, которая ставила своей целью «создание
наиболее прочных связей между деятельностью высших нервных центров и ор-
ганами движения» (из методических записок Единой трудовой школы) [8].
У ритмической гимнастики в России были не только сторонники. Еще до
революции многие неоднократно высказывались против нее. Острая полемика
продолжалась в течение 20-х гг, а к середине 30-х она практически закончилась
поражением ритмистов. Ритмика была изгнана из учебных программ общеобра-
зовательных учебных заведений и сохранилась лишь в музыкальных, театраль-
ных учебных и специальных лечебных (психиатрических) заведениях.
Представляется чрезвычайно важным сегодня попытаться восстановить ме-
тодику Жак-Далькроза и использовать ее в современной повседневной педагоги-
ческой практике.
1. Бюхер К. Работа и ритм. СПб., 1899.
2. Жак-Далькроз Э. Ритм. Его воспитательное значение для жизни и для искусства. М., б.г.
3. Листки курсов ритмической гимнастики. СПб., 1913. № 3. С. 34–37.
4. Иолович Э. Ритмическая гимнастика и медицина // Листки курсов ритмической гим-
настики. СПб., 1914. № 4. С. 20–23.
5. Листки курсов ритмической гимнастики. СПб., 1914. № 5.
6. Нива. 1914. № 21. Статья, посвященная 150-летию Смольного института.
7. Россихина В.П. Н.Г. Александрова и ритмика Далькроза в нашей стране // Из про-
шлого советской музыкальной культуры. Сборник. М., 1982. Вып. 3.
8. Бурцева М. Ритмические игры. Для школ 2-й ступени, пионерорганизаций и юнсекций
клуба. Мелитополь, б.г.
С.Н. Филимончик
Охрана здоровья детей в Карелии в 1930-е гг.
В статье рассмотрено развитие детского здравоохранения в Карелии как важное направ-

ление социальной политики в условиях форсированной индустриализации республики. В
1930-е гг. как в городских, так и в сельских поселениях Карелии была сформирована сеть ста-
ционарных подразделений для родовспоможения, роды на дому также могли быть обеспечены
медицинской помощью. Впервые в республике удалось развернуть систему профессиональ-
135
ной подготовки медиков средней квалификации, в том числе акушерок. Наиболее острой про-
блемой оставались профилактика и лечение детских инфекционных заболеваний. Снижению
детской смертности препятствовал высокий уровень заболеваемости корью, скарлатиной,
дифтерией.
The article focuses on the development of children's health care in Karelia as an important area
of social policy in the context of the republic’s accelerated industrialization. In the 1930s, both in the
urban and rural settlements of Karelia, a network of stationary units for obstetric care was formed;
for home births, medical care could also be provided. For the first time in the republic, it was possible
to deploy a system of vocational training for doctors of medium qualification, including midwives.
The most acute problem that remained was the prevention and treatment of childhood infectious dis-
eases. A high incidence of measles, scarlet fever, and diphtheria prevented a decrease in child mor-
tality.
Ключевые слова: здравоохранение, дети, родовспоможение, аборт, инфекции, женские

консультации.
Key words: health care, children, obstetrics, abortion, infections, women's consultations.
Важным направлением социальной политики государства является забота

об охране здоровья детей. В Карелии историей здравоохранения традиционно за-
нимались врачи и руководители органов здравоохранения, они стремились сбе-
речь память о выдающихся врачах и проследить процесс совершенствования
методов лечения [1–3]. Автор данной работы характеризует здравоохранение Ка-
релии в тесной связи с ходом индустриализации края. Региональный ракурс рас-
смотрения позволяет полнее рассмотреть такие дискуссионные вопросы истории
медицины в СССР, как доступность медицинской помощи, квалификация меди-
цинских кадров и др.
Одной из самых острых проблем здравоохранения в Карелии в период фор-
сированной индустриализации являлась высокая заболеваемость детей. В начале
1930-х гг. на социальную сферу средств выделялось мало, три четверти больниц
в республике располагались в ветхих помещениях, которые не отвечали санитар-
ным требованиям. В больницах дети и взрослые размещались в одних палатах.
Акушерско-гинекологическое отделение Центральной больницы Петрозаводска
хирург Михаил Давыдович Иссерсон на X Всекарельском съезде Советов (ян-
варь 1935 г.) охарактеризовал так: «В это учреждение в настоящее время люди
боятся поступать, избегают его» [4, л. 37].
Ситуация стала выправляться в середине 1930-х гг., когда стало более сба-
лансированным планирование промышленного развития, некоторая стабилиза-
ция колхозной системы содействовала улучшению условий жизни. Через
несколько месяцев после X Всекарельского съезда советов в Центральной боль-
нице впервые в её истории открылось детское отделение, что стало важным ша-
гом в развитии стационарной медицинской помощи детям. С 1937 г. в
Петрозаводске впервые была широко организована квартирная помощь детям.
В середине 1930-х гг. детская смертность снизилась в сравнении с началом
1930-х гг.: с 25–30 до 20–21 промилле [5, л. 141]. Чаще всего маленькие дети
136
погибали от желудочно-кишечных заболеваний и пневмонии. В условиях недо-
статочного питания, ухудшения жилищных условий, плохой работы коммуналь-
ных служб в городских поселениях оставалась тревожной эпидемическая
ситуация.
В условиях форсированной индустриализации и коллективизации резко ак-
тивизировались миграционные потоки, а жилищные условия, питание и быт мно-
гих мигрантов не были устроены. В 1931 г. смертность в заразном отделении
Центральной больницы составила 11,3 %, большинство умерших составили
дети, заболевшие скарлатиной, дифтерией, корью.
В 1932 г. в Карелии начала работу Государственная санитарная инспекция.
В 1935 г. из её состава выделилось эпидемиологическое управление. В 1939 г.
впервые в Карелии были организованы санэпидстанции. Однако санитарных
врачей не хватало, а их требования хозяйственные руководители, отвечавшие за
выполнение производственного плана, не всегда считали первоочередными.
В 1930-х гг. в Карелии проводилась плановая вакцинация населения против
оспы и брюшного тифа, численность привитых против других инфекций была
минимальной, поэтому ситуация с заболеваемостью скарлатиной, дизентерией и
особенно корью до войны существенно не изменилась.
После советско-финской войны, потребовавшей от приграничной респуб-
лики большого напряжения, заболеваемость инфекционными заболеваниями
даже выросла, особенно на севере Карелии.
Выздоровлению заболевших дифтерией детей в ряде случаев помогало
освоение новых методов лечения. В начале 1930-х гг. для спасения ребенка в
экстренной ситуации впервые в Карелии стали применять метод интубации.
В 1930-е гг. впервые не только в городах, но и в сельских населенных пунк-
тах Карелии большинство родов стало проходить с медицинской помощью. В
первой половине 1936 г. на селе было зарегистрировано 7655 родов, из них 4737
прошли с медицинской помощью [6, л. 32]. Во второй половине 1930-х гг. в Ка-
релии открылись новые роддома и родильные отделения.
В 1940 г. в республике действовало 12 родильных домов. Из них четыре
роддома на 130 коек обслуживали горожан, а восемь роддомов работали в сель-
ской местности, они были рассчитаны на 70 коек.
В 1940 г. длительность пребывания роженицы в родильном доме составляла
7–9 дней [7, л. 12]. Кроме того, койки для рожениц выделялись при врачебных
амбулаториях. Стали создаваться колхозные роддома. Часть из них была хорошо
оснащена и «завоевала авторитет» среди населения, но большинство колхозных
роддомов были слабо оборудованы, так как колхозы не имели достаточных
средств для их содержания.
Обеспеченность акушерскими кадрами отдаленных районов покажем на
примере северного Тунгудского района. В нем проживало 11,2 тыс. чел., их об-
служивали 38 медиков, более четверти из них составляли акушерки – 10 чел.
Среди них самой опытной была карелка Матрена Евдокимовна Каторина, в 1933 г.
окончившая медицинский техникум в Москве. Большинство акушерок имели не-
большой стаж работы, окончили фельдшерскую школу в Петрозаводске в 1938–
1939 гг. [8, л. 220].
137
Девушки-акушерки пользовались доверием населения, хотя традиционно в
крестьянской среде считалось, что если у акушерки нет детей, то вряд ли она
способна понять роженицу и доверять «барышне» не стоит.
С 1926 г. в Петрозаводске работал пункт охраны материнства и младенче-
ства, в 1930-е гг. он был реорганизован в самостоятельные учреждения – детскую
и женскую консультации. В 1936 г. при детской консультации открыли столовую
для детей из малообеспеченных семей. По отзывам кормили в ней питательно и
вкусно. В 1936 г. был организован социально-правовой кабинет, где матери
могли получить юридическую консультацию и при необходимости – материаль-
ную помощь.
В 1933 г. в Карелии работало 11 женских консультаций, а в 1940 г – 15, в
том числе семь – в сельской местности [9, л. 27]. Через женские консультации,
пункты охраны материнства распространялись средства контрацепции, но их не
хватало. Регулирование рождаемости проводилось преимущественно через
аборты.
В советское время впервые было легализовано прерывание беременности по
желанию женщины. Число абортов в Карелии росло: в 1931 г. – 1984, в 1933 г. –
2523, в 1934 г. – 2600. При том, что с 1926 г. были запрещены аборты при первой
беременности, а также делавшим эту операцию менее полугода назад. Для пре-
рывания беременности требовалось сначала получить разрешение так называе-
мой абортной комиссии.
В 1930-е гг. была введена плата за аборты. В 1935 г. она составляла от 25 до
300 р. Бесплатно прерывали беременность больным туберкулезом, эпилепсией,
шизофренией, страдающим врожденным пороком сердца [10]. В 1936 г. аборты
по желанию беременной женщины в СССР были запрещены, их можно было
проводить только по медицинским показаниям.
Эта административная мера способствовала увеличению рождаемости, ко-
личество абортов резко снизилось. Так, в 1936 г. в Петрозаводске до декрета
было сделано 982 аборта, а после декрета – 24.
В то же время возросло число криминальных абортов. Зафиксированы
смертные случаи по этой причине [6, л. 34]. Женщины сначала шли к знахарке, а
к медикам обращались уже с начавшимся абортом. В 1938 г. в Петрозаводске
было выполнено 575 абортов, из них по разрешению врача всего 46. Подавляю-
щее большинство абортов (529) началось вне медицинского учреждения.
О таких случаях врач должен был информировать правоохранительные ор-
ганы, на практике это выполнялось в исключительных случаях. В 1938 г. в Пет-
розаводске по итогам разбирательства были переданы в прокуратуру три дела
[11, л. 8].
Уровень медицинской помощи существенно зависел от кадрового обеспече-
ния этой важнейшей социальной сферы. В 1930-е гг. в республике впервые уда-
лось наладить систему подготовки медиков средней квалификации. В 1929 г. в
Петрозаводске возобновил работу медицинский техникум в составе акушерского
отделения (три года обучения) и отделения медсестер (2,5 года обучения).
138
В 1935 г. техникум был преобразован в фельдшерско-акушерскую школу. В
ней подготовка медицинских кадров быстро наращивалась. В 1933 г. техникум
окончили 32 чел., а в 1937 г. фельдшерско-акушерская школа выпустила 120 спе-
циалистов, из них 110 выпускников были направлены в районы.
За 1923–1940 гг. число медицинских работников средней квалификации вы-
росло в Карелии в 14 раз – с 165 до 2301. Большинство их (1181) работали в сель-
ской местности [12, л. 25–37]. Законченное среднее медицинское образование
имели более трех четвертей медиков [13, л. 22].
Врачей для республики готовили ленинградские и московские вузы. Если в
1933 г. в республике работало 174 врача, то в 1940 г. – 331 врач. За эти же годы
в Карелии число акушеров-гинекологов выросло с 6 до 20, а педиатров с 11 до
54 [9, л. 27]. В основном они работали в городских поселениях.
В городах довольно сложно было обеспечить прибывших врачей жильем.
Замнаркома здравоохранения АКССР П.Г. Андреева так описала одну из ситуа-
ций 1934 г. Из Ленинграда прибыли три врача, их разместили на первое время в
гостинице. Начался поиск квартир.
Горсовет выдал ордер на комнату 12 м2 врачу-партийцу для его семьи из
трех человек. Туда доставили кровать, на дверь повесили замок, а врача срочно
отправили в Ладву для медицинского обследования местных жителей. Через два
дня пришел приказ: комнату освободить, она будет выделена инженеру Карел-
леса. Инженер, имея ордер, сорвал замок и вселился в эту комнату.
И вот неделю замнаркома здравоохранения АКССР Андреева бегала в Сов-
нарком, горсовет, милицию, а вечером – домой к руководителям города, благо
город маленький и все управленцы друг друга знали. В то же время к ней на
прием по нескольку раз в день приходили врачи, скитающиеся по знакомым, с
просьбой разрешить уехать. Наконец, через две недели, комнату врачу-партийцу
вернули [14, л. 113].
В апреле 1939 г. в Ругозеро прибыл молодой врач, командированный на ра-
боту в Кимасозеро из Московского мединститута. Пока оформлялся пропуск в
погранзону, врача попросили вести прием в амбулатории Ругозеро. Молодой
врач всем грубил, всячески показывал, что здесь оставаться не намерен, ибо «у
вас в районе голодовка». Когда ему предложили аванс 500 р., отказался, требуя
не менее 2 тыс. р. Заврайздравотделом пожаловался секретарю райкома, тот при-
гласил врача к себе на беседу, но врач не пошел: «Мне не о чем с ним говорить».
Через неделю он самовольно уехал из Карелии. Но тут уже вмешался
Наркомздрав РСФСР, потребовавший от врача вернуться и договориться с мест-
ным руководством по всем вопросам [15, л. 167, 176].
Сбалансированность лечебного и профилактического направлений развития
здравоохранения в трудных условиях первых пятилеток выдержать не удалось.
Признавая это, следует отметить инициативы республиканских властей в обла-
сти медицинской профилактики. В условиях полуголодной жизни начала 1930-х
гг. у многих детей отмечались слабость, острое малокровие. В 1931 г. в д. Суда-
лица Олонецкого района по инициативе врача Алексея Кириковича Михайлова
открылся детский санаторий.
139
За 1931–1941 гг. в санатории побывало более полутора тысяч детей, в ос-
новном из малообеспеченных семей. Второй детский санаторий успешно рабо-
тал в д. Уя. Кроме того, ежегодно сотни детей направлялись в детские санатории
Ленинградской области. В 1936 г. в Медвежьей Горе был открыт санаторий для
воспитанников детских домов [16]. В 1935 г. – ночной туберкулезный санаторий
в Сороке [4, л. 1]. Дети, больные костным туберкулезом, проходили лечение в
санатории в Видлице [17, л. 10].
Таким образом, в рассматриваемый период в Карелии были достигнуты за-
метные успехи в такой области здравоохранения, как родовспоможение. Как в
городских, так и в сельских поселениях была сформирована сеть стационарных
подразделений, роды на дому также могли быть обеспечены медицинской под-
держкой.
Впервые в республике удалось создать систему профессиональной подготовки
медиков средней квалификации, в том числе акушерок. Наиболее острой пробле-
мой оставались профилактика и лечение детских инфекционных заболеваний.
Прибывшие в Карелию выпускники столичных медицинских вузов слабо
закреплялись на работе даже в городских медучреждениях ввиду большой
нагрузки, отсутствия жилья, бытовой неустроенности.
Насущные задачи детского здравоохранения в предвоенные годы остава-
лись далеки от решения.
1. Здравоохранение Карельской АССР: сб. статей. Выпуск VII. Петрозаводск: Карелия,
1970. 263 с.
2. Левин С.М. Охрана народного здоровья в Карелии. Петрозаводск: Карелия, 1972. 72 с.
3. Михайлюк Г.Ю. Больница скорой медицинской помощи. Историческая хроника. Пет-
розаводск: Изд-во ПетрГУ, 2020. 322 с.
4. Национальный архив Республики Карелия (НАРК). Ф. 689. Оп. 5. Д. 187.
5. НАРК. Ф. 689. Оп.5. Д. 183.
6. НАРК. Ф. 56. Оп. 1. Д. 53.
7. НАРК. Ф. 2047. Оп. 1. Д. 11.
8. НАРК. Ф. 580. Оп. 5. Д. 26.
9. НАРК. Ф. 580. Оп. 5. Д. 38.
10. Калабина Т.Н. Аборт: история вопроса и разрешения // Материалы конференций Ин-
ститута спорта, физической культуры и туризма. Петрозаводск, 2015. С. 283–288.
11. НАРК. Ф. 2047. Оп. 2. Д. 2.
12. НАРК. Ф. 1552. Оп. 2. Д. 395.
13. НАРК. Ф. 2796. Оп. 1. Д. 16.
14. НАРК. Ф. 580. Оп. 5. Д. 2
15. НАРК. Ф. 580. Оп. 5. Д. 25.
16. Калошина В.И. Развитие санаторно-курортной помощи детям в Карельской АССР //
Охрана здоровья детей в Карельской АССР за 60 лет. Петрозаводск. Ротапринт, 1980. С. 46–48.
17. НАРК. Ф. 3488. Оп. 1. Д. 28.
140
НАЦИОНАЛЬНО-КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ
ОСОБЕННОСТИ СОЦИАЛИЗАЦИИ
О.В. Розина
Традиции семейного воспитания

в иудаизме, христианстве, исламе: общее и особенное
В статье дается сравнительный анализ семейного воспитания на основе иудейской, хри-

стианской и исламской религиозных традиций. Автор обращает внимание на общее и особен-
ное в подходах к созданию семьи, наречении имени новорожденному, целях воспитания,
ответственности родителей и обязанностях детей. Исследование позволяет сделать вывод, что
различия в решении этих вопросов связаны с догматическим и антропологическим разнообра-
зием рассматриваемых конфессий. Однако между ними есть и общие фундаментальные поло-
жения: отношение к браку как союзу мужчины и женщины; ответственное родительство,
воспитание уважительного отношения ребенка к старшим, своей семье и роду и др., а также в
принципах и методах воспитания. Это создает основу солидаризации поликонфессионального
российского общества в сохранении и укреплении традиционных семейных ценностей.
The article provides a comparative analysis of family education based on Jewish, Christian and
Islamic religious traditions. The author draws attention to the general and special approaches to the
creation of a family, naming a newborn, parenting goals, responsibility of parents and responsibilities
of children. The study allows us to conclude that the differences in the solution of these issues are
related to the dogmatic and anthropological diversity of the faiths under consideration. However,
there are also common fundamental provisions between them: the attitude to marriage as a union of
a man and a woman; responsible parenting, fostering a child's respectful attitude towards elders, his
family and family, etc., as well as in the principles and methods of education. This creates the basis
for the solidarization of the multi-confessional Russian society in preserving and strengthening tradi-
tional family values.
Ключевые слова: иудаизм, христианство, ислам, религиозная традиция, семейное вос-

питание.
Key words: Judaism, Christianity, Islam, religious tradition, family education.
Иудаизм, христианство и ислам считаются традиционными авраамическими

религиями: патриарх Авраам «для верующих каждой из них является духовным
предком» [1]. Вместе с тем они по-разному оценивают его роль, а происхождение
своей религии считают второстепенным по отношению к ее основным догматам
и убеждениям. Рассмотрим общее и особенное в семейном воспитании этих ре-
лигиозных традиций.
Институт семьи в обществе реализует две важных функции: демографиче-
скую, воспроизводящую население, и аксиологическую, сохраняющую идентич-
ность социума. В религиозных культурах эти функции регламентированы не
только догматически, нравственно и освящены традицией, но и в их основе ле-
жат антропологические представления о личности воспитуемого, цели и смысле
его жизни.
141
Все три конфессии считают обе функции семьи фундаментальными осно-
вами существования общества, саму семью – условием соблюдения Божествен-
ного закона, а гомосексуальные отношения – недопустимыми. При этом брак в
православии и католичестве является таинством, а семья рассматривается как ма-
лая Церковь, в протестантизме – это добровольный и суверенный союз, тогда как
в мусульманстве – это вид социального договора (никах), а в иудаизме – путь
восстановления целостности человека.
Рассмотрим отношение к демографической функции семьи. Во всех трех ре-
лигиозных традициях зачатие и рождение ребенка рассматривается как особая
милость Бога к супругам. Однако деторождение является основной целью созда-
ния семьи только в еврейском и исламском браках. В православном христианстве
«целью брака не может быть ничего, кроме спасения человека. То есть целью
брака нельзя назвать ни счастье, ни рождение детей, ни, например, обретение
друга по жизни, потому что всё это второстепенно» [2]. В католичестве брак рас-
сматривается с юридической точки зрения как возможность иметь законных де-
тей, протестантизм допускает «сознательное планирование семьи в пределах
христианской социальной этики как жизненную необходимость» [3, с. 121].
Таким образом, общая библейская заповедь «плодитесь и размножайтесь, и
наполняйте землю» (Быт. 1:28), по сути, демографическая функция семьи, имеет
различные оттенки в своем понимании и трактовке.
Аксиологическая функция семьи направлена на сохранение и трансляцию
социальных ценностей, ценностных особенностей национальной и религиозной
культуры, исторической памяти, преемственности традиций. Она реализуется
прежде всего через характер детско-родительских отношений и систему семей-
ного воспитания.
Межпоколенческие отношения в иудейской и христианской семье исходят
из библейской заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да
долголетен будеши на земли» (Исх. 20:12), причем распространяется она не
только на отца и мать, но и на всех старших в семье и обществе.
В иудейской традиции почитать – значит «кормить и поить родителей, оде-
вать и укрывать их, приводить их и провожать обратно» [4]. Рабби Шимон бар
Йохай отмечает, что «наши обязанности по отношению к Всевышнему и к роди-
телям столь сходны потому, что все трое – Всевышний, отец и мать – участво-
вали в нашем появлении на свет» [4].
Аналогичное отношение к этой заповеди можно наблюдать в христианстве.
«Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Гос-
поду» (Кол. 3:20), а почтение родителей – это, по сути, послушание Богу. Почи-
тать – отдавать честь, проявлять уважение, бережно относиться к родителям как
при жизни, так и после их кончины (молитвы за усопших). Непочтение родите-
лей – это хамский поступок, ибо отец Ханаана библейский «Хам – тот, кто нис-
провергает отца, уничтожает его, смеется над ним и живет по-другому, своим
порядком» [5].
142
В исламе при отношении к Библии как к искаженному откровению Всевыш-
него подобную традицию утверждает Коран: «Поклоняйтесь Аллаху и не при-
равнивайте к Нему никого. Хорошо относитесь к родителям, родственникам,
сиротам, бедным, соседям – как к близким, так и дальним, – вашим спутникам,
путникам и невольникам» (Коран 4:36).
В иудаизме, христианстве и исламе родители имеют определенные обязан-
ности по отношению к детям. Это не только удовлетворение их реальных мате-
риальных потребностей, но и главное – воспитание в соответствии с религиозной
традицией.
И здесь наблюдаются существенные различия в целях воспитания при со-
хранении сходных методов, что обусловлено следующим: расхождения – прин-
ципиальной разницей в догматике и антропологических представлениях
конфессий, сходство – общим принципом «учитель – ученик», «наставник – вос-
питуемый». Однако все конфессии утверждают важность раздельного воспита-
ния мальчиков и девочек в соответствии с их предназначением во взрослой
жизни.
Особое внимание уделяется наречению имени новорожденного. При этом в
иудаизме подчеркивается, что имя должно отражать особенности духа ребенка,
для чего, по свидетельству мудрецов, родители получают наитие (озарение) от
Бога. Предпочтение отдается библейским и талмудическим именам, а также име-
нам усопших родственников: они не должны быть забыты в истории семьи и
рода. Сам обряд проходит в день обрезания мальчика, а имя девочке дается в
синагоге в первую субботу после рождения за чтением ее отцом Торы.
В христианстве имя ребенку дается до начала таинства крещения и, со-
гласно церковной традиции, в честь святого, упомянутого в святцах (церковных
календарях) за плюс-минус восемь дней до дня рождения, поэтому день памяти
этого святого становится днем тезоименитства для этого человека. Можно также
назвать ребенка любым православным именем, которое есть в святцах.
В исламе имянаречение – строго регламентированный обряд, который про-
водится дома или в мечети либо сразу после рождения, либо через три или семь
дней после. За его совершение ответственность несет отец, который имеет три
главных обязанности по отношению к ребенку: дать ему хорошее имя, обучить
Корану и после достижения совершеннолетия женить или отдать замуж.
О важности семейного воспитания во всех трех религиозных традициях сви-
детельствуют требования к ответственному родительству, которое рассматрива-
ется как исполнение Божественного предписания.
В иудаизме отсутствует понятие отказа от родительской ответственности,
так как любой ребенок – это дар от Бога, а родитель – садовник в Его саду. При
этом, несмотря на матрилинеарность (определение национальности по матери),
обязанность воспитания детей лежит на отце.
Иудаизм отрицает поврежденность человеческой природы (первородный
грех) в результате нарушения заповеди Бога в раю (грехопадении), последствия
которого изменили мир, но не человека. Вернуть мир в первозданное состояние,
143
исправить его может только человек, соблюдая заповеди Торы, так как у него
есть свободная воля и возможность выбора (Втор. 30:15–18).
Но проблема человека – в амбивалентности, внутренней конфликтности
между его животной душой («прах земной») и духовной («дыхание жизни»), что
является причиной его греховности. Поэтому главное целеполагание в воспита-
нии – это помочь ребенку сделать правильный выбор в этом конфликте на основе
любви к Торе и заповедям Бога.
Необходимо «привить ребёнку желание себя воспитывать, установить в
душе ребёнка точные духовные и этические ориентиры. Родители закладывают
эти основы в детстве, и когда человек вырастает, он продолжает самовоспита-
ние» [6]. Важной задачей семейного воспитания становится «формирование эт-
нического самосознания» на основе семи основных аспектов воспитания:
обучение до рождения; личный пример; принцип «еврейской бабушки/мамы»;
разумная свобода; нет критиканству; любовь и уважение в семье; высокая планка
[7].
Кроме этого, исследователи выделяют иные принципы воспитания: челове-
колюбие, свобода выбора, создание условий для преодоления плохого выбора
(йецер-ара), запрет на прилюдную критику поведения ребенка и др. [8].
Христианство исходит из утверждения, что человек создан по образу и по-
добию Бога (Быт. 1:26) и из понятия о первородном грехе как поврежденной при-
роде человека, возникшей в результате нарушения Адамом и Евой воли Бога и
унаследованной их потомками. По слову апостола Павла, «как одним человеком
грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, по-
тому что в нём все согрешили» (Рим.5:12).
Православие и католицизм полагают, что в результате этого образ Божий в
человеке остался, а подобие было утрачено и задача его земной жизни (и, соот-
ветственно, семейного воспитания) – очищение образа Божьего и восстановле-
ние подобия.
Но православные полагают, что состояние человека в раю было естествен-
ным, а после изгнания стало противоестественным и ему следует восстановить
свое естество, очистив ту духовную грязь, которая этому препятствует.
Католики же считают, что состояние до грехопадения было сверхъесте-
ственным, а после стало естественным, поэтому жизненная задача заключается в
возвращении Божией милости и благодати, которой обладал человек в раю.
Протестанты же полагают, что в результате грехопадения было утрачено не
только подобие, но и образ Бога в человеке, поэтому из этого состояния его мо-
жет вернуть к Нему только вера и жизнь в соответствии с ней.
Поэтому все три направления христианства несколько по-разному отно-
сятся к цели воспитания ребенка, однако при этом считают, что главное место в
воспитательном процессе принадлежит родителям, а Церковь, школа и государ-
ство – лишь помощники семьи в воспитании личности.
Дети даны «Творцом семье на попечение», поэтому «родители несут ответ-
ственность перед Богом за их поведение в обществе и самое главное – за спасе-
ние их душ для вечной жизни. Ответственность за детей максимальная, никакие
144
социальные причины не могут оправдать греха безответственного отношения к
своим родительским обязанностям» [9, с. 69].
Доктор педагогических наук Н.В. Маслов пишет, что «цель православной
педагогики – научить человека, как из неестественного состояния перейти в со-
стояние естественное. Это значит – дать человеку правильное понятие и направле-
ние во всех сферах деятельности, облагородить земное общество, научить человека
так проводить земную жизнь, чтобы ему стала доступна жизнь вечная» [10].
По мнению католического священника Станислава Тышкевича, «главная
цель католического воспитания: развить в молодежи глубокое благочестие, лю-
бовь ко всем христианским добродетелям, убежденность, преданность Христу и
дух самоотверженного служения родине и ближнему» [11].
Игумен Филарет (Буликов), ныне архимандрит, будучи представителем
Московского патриархата при Совете Европы в Страсбурге, отмечал, что «цель
протестантского воспитания – давать людям возможность сознательно вести от-
ветственную жизнь перед Богом и ближним» [12].
Несмотря на некоторое различие в целеполагании, разные направления хри-
стианства имеют общие педагогические принципы и методы воспитания: хри-
стоцентричность, иерархичность, другодоминантность, антиномичность и
незавершенность [13, с. 7–12; 14, с. 128–135]. При этом семья рассматривается
как малая Церковь, поэтому отношения в ней призваны строиться на иерархии и
взаимной любви, уважении, терпении, прощении.
Ислам не разделяет концепцию первородного греха и поврежденности че-
ловеческого естества в результате грехопадения: непослушание Адама – его лич-
ный выбор и не является «наследственным пятном» для его потомков. При этом
человек, хоть и был сотворен Аллахом, но не является ни Его образом, ни Его
подобием: Богу никто не может быть подобен. Более того, Адам был прощен
Всевышнем после того, как получил от Него руководство, потому что «тот, кто
последует за Моим руководством, тот не собьется и не будет несчастным» (Ко-
ран 20:121–122).
Эти догматические и антропологические представления определяют такие
цели исламского воспитания, как «привить ребенку чувство того, что он – раб
Аллаха, довести это чувство до кристальной чистоты,… развитие личности,…
целеустремленность в построении мусульманского общества, благочестивой ис-
ламской уммы,… удовлетворение как жизненных, так и религиозных потребно-
стей» [15, с. 36]. В семье дети должны научиться тому, что «самое святое – это
родители и выполнять их наказы» [16, c. 93].
Таким образом, традиции семейного воспитания в иудаизме, христианстве,
исламе восходят к догматическим и антропологическим основам религии, что опре-
деляет их отличия в целях, духовном облике и образе будущей жизни ребенка.
Однако у них есть и общие фундаментальные положения: отношение к
браку как союзу мужчины и женщины; ответственное родительство, воспитание
уважительного отношения ребенка к старшим, своей семье и роду и т. п, а также
в принципах и методах воспитания. Это создает основу солидаризации поликон-
фессионального российского общества в сохранении и укреплении традицион-
ных семейных ценностей.
145
1. Розина О.В. Образ патриарха Авраама: иудаизм, христианство, ислам // Вопросы оте-
чественной и зарубежной истории, политологии, социологии, философии, образования: мате-
риалы научно-практической конференции «Чтения Ушинского» / под отв. ред. О.С. Нагорная.
Ярославль: РИО ЯГПУ, 2022. С. 97–108.
2. Афанасий, митрополит Лимасольский. Счастье – не главная цель брака. Беседа о се-
мейной жизни. Часть I. URL: https://pravoslavie.ru/110524.html?ysclid=lcffgyygi4394464288
(дата обращения: 15.11.2022).
3. Ивченко А.И. Проблема семьи и брака в этике протестантизма: Дитрих Бонхеффер //
Социально-политические науки. 2016. № 2. С. 120–121.
4. Рассказы мудрецов о Десяти Заповедях. URL: https://toldot.com/10Zapovedei.html (дата
обращения: 10.11.2022).
5. Андрей Лоргус, протоиерей. О почитании родителей, папенькиных сынках и проще-
нии. URL: https://www.pravmir.ru/protoierej-andrej-lorgus-pochitanie-roditelej-zapoved-dlya-
vzroslyx/?ysclid=lcgwqjcb9u665536286 (дата обращения: 15.11.2022).
6. Дошкольники. URL: https://toldot.com/doshkolniki.html (дата обращения: 12.11.2022).
7. Голубь И.Б. Специфика еврейского воспитания детей дошкольного возраста // Мир
науки, культуры, образования. 2020. № 2 (81). С. 230–232.
8. Юрковец А.А., Ребенок Е.Д. Традиции воспитания в иудаизме. URL:
https://cyberleninka.ru/article/n/traditsii-vospitaniya-v-iudaizme/viewer (дата обращения:
12.12.2022).
9. Грива О.А. Нравственно-религиозные основы культуры воспитания в христианской
семье и школе // Ученые записки Крымского федерального университета им. В.И. Вернад-
ского. Философия. Политология. Культурология. Том. 1(67). 2015. № 3. С. 66–72.
10. Маслов Н.В. Основы русской педагогики. URL: http://old.glinskie.ru/common/
mpublic.php?num=241 (дата обращения: 12.12.2022).
11. Тышкевич С.М. Католичество. URL: http://www.tvoyhram.ru/katolicizm/katolic01.
html?ysclid=lci954ce8r633714567
12. Филарет (Буликов), игумен. Межхристианская дискуссия по вопросу о правах чело-
века // http://www.patriarchia.ru/db/text/689829.html?ysclid=lci9dj9orz941898874 (дата обраще-
ния: 12.11.2022).
13. Склярова Т.В. Теория и методика преподавания религиозной культуры в школе //
Вестник ПСТГУ. Серия IV. Педагогика. Психология. 2012. № 4. C. 7–12.
14. Розина О.В. Православная культура в школе: формирование и развитие профессио-
нальных компетенций педагога. 2-е изд., испр. и перераб. М.: Наука и Слово, 2015. 252 с.
15. Абд аль-Маджид Халяби. Воспитание детей в исламе. М.: Аль-Китаб, 2010. 304 с.
16. Ветрякова Э.Ф., Ураканова В.М. Особенности воспитания детей в исламской семье //
Проблемы современной науки и образования. 2015. № 5 (35). С. 90–93.
З.З. Мухина
Социокультурный императив детства в традиционном

крестьянском социуме (вторая половина XIX – начало ХХ в.)
Рассматривается воспитание в традиционной русской крестьянской семье в контексте

процессов социализации разных социовозрастных групп детей. Показаны особенности фор-
мирования социокультурного опыта: социальных норм, ценностей, нравственных устоев, об-
разцов поведения, обычаев, традиций, верований. Отмечается, что приобщение крестьянских
детей к миру, восприятию ими культуры происходило во всех многообразных формах в соот-
ветствии с особенностями крестьянского миропонимания.
146
The article considers bringing up children in a traditional Russian peasant family in the context
of the processes of socialization of different socio-age groups. The features of the formation of socio-
cultural experience are shown: social norms, values, moral principles, patterns of behavior, customs,
traditions, beliefs. It is noted that the introduction of peasant children to the world, their perception
of culture took place in diverse forms in accordance with the peculiarities of the peasant worldview.
Ключевые слова: крестьянская семья, дети, воспитание, семейные ценности, повсе-

дневная жизнь, нормы поведения.
Key words: peasant family, children, upbringing, family values, daily life, norms of behavior.
Культурный императив русского крестьянского общества во второй поло-

вине XIX – начале ХХ в. в отношении оценки детства, детского возраста значи-
тельно отличался от современного понимания.
Социальные институты, осуществляющие процесс социализации в кре-
стьянском обществе, представляли главную часть механизма воспроизводства
культуры. В замкнутом пространстве традиционного социума общественное со-
знание ориентировало на традиционный уклад жизни, устоявшийся на протяже-
нии жизни многих поколений. Форма этого опыта в виде незыблемой традиции,
неизменного обычая диктовала беспрекословность их соблюдения.
Г.С. Виноградов отмечает, что в «истории» каждого детского возраста при-
сутствует триединый процесс. Быт детей до семи лет содержит все признаки
«первоначальной простоты»: в нем много неустойчивого, бесформенного, под-
ражательного и т. д. Период от 7 до 12–13 лет характеризуется самобытностью,
яркостью. И третий период – до начала совершеннолетия, когда у мальчика или
девочки появляется «слишком много здравого смысла и слишком мало силы во-
ображения» [1, с. 670–671].
При процессах социализации детей в русской крестьянской семье происхо-
дило активное усвоение социокультурного опыта: социальных норм и образцов
поведения, ценностей, нравственных устоев, обычаев, традиций, ритуалов, веро-
ваний. Процессы социализации протекали непрерывно, многообразно, все соци-
ализирующие действия были включены в повседневную жизнь.
Приобщение детей к миру, восприятие ими культуры во всех аспектах явля-
лось весьма длительным процессом и происходило в многообразных формах: по-
средством обрядов, обычаев и ритуалов, игр, пословиц и поговорок, сказок,
трудового воспитания, общения со сверстниками, постижения семейных ценно-
стей, религиозных и моральных норм, системы наказания.
На таком пути происходило формирование самосознания, восприятие при-
нятых в обществе поведенческих ролей, глубокой внутренней потребности
иметь семью, детей, свое крепкое хозяйство.
В крестьянском обществе жесткие причинно-следственные связи, крайне
узкий диапазон альтернатив повседневной жизни вели к тому, что воспитание
ребенка в соответствии с «заветами предков» программировало всю его буду-
щую жизнь.
147
В раннем возрасте, когда начиналась реализация подготовки ребенка к усво-
ению установленной жизненной стратегии, гендерных ролей, принятой поведен-
ческой модели, главная социализирующая роль принадлежала матери, но потом,
что касается мальчиков, это постепенно переходило к отцу.
В ранний период жизни видное место занимали обычаи и обряды, ритуаль-
ные действия, воссоздающие структуру этнической культуры. Например, для
наделения ребенка «культурными» признаками пола проводился обряд «посаже-
ния» ребенка на объект или рядом с объектом, символизирующим мужскую или
женскую сферу жизнедеятельности (для мальчиков – конь, топор, борона, раз-
личные «мужские» инструменты, для девочки – веретено, прялка, чесальный гре-
бень, пряжа и др.) [2, с. 59].
В русских крестьянских семьях дети не были избалованы вниманием, они
нередко обходились без всякого присмотра, в значительной степени были авто-
номными, что в целом согласовывалось с крестьянскими жизненными установ-
ками. Один из корреспондентов «Этнографического бюро» князя В.Н. Тенишева
сообщает, что «крестьяне оставляют “без призора” своих детей слишком рано.
<…> Уходя из избы на полдня, а иногда и более, крестьянки запирают мелюзгу
в избе на замок, и тут они делают, что хотят. Такой обычай ведет иногда к очень
и очень плачевным последствиям» [3, с. 157].
Одним из главных воспитателей крестьянских детей была улица. «С 3–4 лет
дети уже образуют свои маленькие компании из сверстников обоего пола и ведут
совершенно самостоятельную жизнь, в которую старшие обыкновенно не вме-
шиваются» (цит. по: 1, с. 670). То есть в этом возрасте включался механизм дру-
гого, помимо семьи, важнейшего института социализации – общества
сверстников, в котором имели место индивидуально-избирательные отношения.
Эти сообщества представляли специфически возрастные, неинституциализиро-
ванные формы групповой принадлежности, что являлось одним из элементов вы-
деления этапов жизненного цикла [4, с. 10].
Для крестьянских детей деревенская улица была в какой-то степени и се-
мьей, и начальной школой нравственности. Дети были предоставлены самим
себе, гуляли, когда хотели и где хотели, играли, делали, что им вздумается. Они
всему учились – и хорошему, и плохому – на примере своих родителей и других
членов семьи, сверстников, стремились во всем им подражать как в дурном, так
и в хорошем, что способствовало обретению разнообразных навыков и вовлечен-
ности детей с самого раннего возраста в реалии крестьянской жизни.
Средством самоутверждения в уличном сообществе были детские остроты
и дразнилки, они как бы маркировали границу «своего» мира, являясь средством
отторжения чужаков. По современным меркам они могут выглядеть жестокими,
как, например, насмехаясь над физическими недостатками, но надо иметь в виду
общую грубость крестьянских нравов того времени.
Одним из важнейших нравственных императивов и ценностей воспитания
детей в русских крестьянских семьях был труд. Детям внушался главный мотив
трудовой деятельности: она давала средства к существованию и это был
религиозно-нравственный долг. Приобщение к тяжелому крестьянскому труду
148
начиналось с раннего возраста и зависело от природно-климатических, локаль-
ных и межпоколенных взаимосвязей и особенностей.
Ребенок, осваивая социокультурное пространство дома, усваивал порядок
крестьянской жизни, наблюдал за распределением обязанностей между членами
семьи, мужчинами и женщинами, за правилами поведения и т. д.
Обязанности старших детей заключались в присмотре за младшими, по-
мощи в выполнении наиболее легких работ по дому и хозяйству (пасти скотину
и птицу, переворачивать и обвязывать снопы, осуществлять прополку, принос
взрослым на поле еды и питья, подметать пол, стирать и др.).
Участие детей в трудовой деятельности имело гендерно-возрастной
характер. К подростковому возрасту внешний вид, поведение детей, их занятия,
интересы становились уже в значительной степени дифференцированными в за-
висимости от пола. Дети уже глубоко приобщались к трудовым навыкам в соот-
ветствии с гендерной ориентацией.
С 10 лет мальчики под наблюдением взрослых уже боронили поле, пахали,
пасли лошадей, а в 13–14 лет наравне со взрослыми участвовали в любых поле-
вых работах, возили сено, дрова, вместе со старшими мужчинами начинали жать,
молотить, рубить дрова, обучались ремеслу у различных мастеров.
Девочек обучали выполнению домашних работ и по хозяйству (носить воду,
дрова, мыть посуду и полы, полоть в огороде, присматривать за домашней пти-
цей, помогать матери ткать, обучали прядению, шитью и вышиванию и др. [3,
с. 436]. К 12 годам маленькие мастерицы могли изготовить себе наряд, а к завер-
шению подросткового периода уже были способны готовить себе приданое [5,
с. 170].
Отметим, что дети-подростки вовлекались во всю полноту трудовой дея-
тельности, включая традиционные сельскохозяйственные работы, занятия по
дому и в определенной степени кустарные и отхожие промыслы.
Несмотря на то, что жизнь крестьянских детей была заполнена трудом, все-
гда оставалось время для игр и гуляний. Игры были одним из важнейших видов
коммуникативных практик, средством приобщения к миру, с помощью их фор-
мировалась личность ребенка и происходило вхождение в социум. В раннем дет-
стве игры не имели преимущественной ориентации по половому признаку, дети
вовлекались в групповые подвижные игры («кошки-мышки», «гуси-лебеди», до-
гонялки, прятки, жмурки, горелки, лапта), способствовавшие физическому раз-
витию, укреплению здоровья, развитию силы и ловкости, повышению
работоспособности и др.
В старших возрастных группах мальчики и девочки начинали держаться
дальше друг от друга и играть отдельно. Детские игры моделировали жизнь
взрослых с принятыми в ней ценностями, представлениями о пользе, этических
нормах и нравственных идеалах. Дети играли в свадьбу, рождение ребенка, изоб-
ражали традиционные семейные обряды.
В играх нередко имитировались реалии крестьянской жизни: мальчики
рыли землю, представляя вид настоящих грядок, которые обносили деревян-
ными палками как настоящий огород; складывали из поленьев и досок игрушеч-
ный жилой дом и другие постройки, строили «шалаши», играли в лошадки,
сеяли, веяли, молотили, возили сено.
149
В своих подражательных играх девочки стряпали пироги, ходили друг к
другу в гости, кормили детей, стирали. В играх девочек особое место занимала
кукла, с использованием которой формировались навыки будущей женщины-хо-
зяйки, разыгрывались многие сцены семейного быта [см.: 6, с. 104], различные
реальные жизненные ситуации, в том числе имеющие эротическую маркировку
и девиантное поведение. Так, например, подражание взрослым в потреблении
алкоголя начиналось с детских игр [7, с. 555].
Летом дети всех возрастов основную часть времени проводили на улице:
играли, ходили в лес, собирали ягоды и грибы.
В формировании внутреннего мира ребенка огромную роль играли сказки и
поверья, которые обычно рассказывали старшие в длинные зимние вечера. В
сказке создавалась своего рода модель мироздания. Воссоздание обыденного и
хорошо знакомого ребенку мира в сказке, наполнение ее невероятными событи-
ями и волшебством не только развивали воображение и фантазию, но и способ-
ствовали развитию навыков свободно мыслить, сопоставлять причины и
следствия, делать выводы.
Сказки были неисчерпаемым источником мудрости, выполняли функции
морально-поведенческого значения. Они способствовали развитию системы
нравственных начал, различению добра и зла, приобщали к таким качествам, как
милосердие, сострадание, уважение к старшим, трудолюбие, справедливость, до-
стоинство.
В социализации детей в крестьянском социуме видное место занимала ре-
лигиозная компонента. Исполнение религиозных обрядов, усвоение религиоз-
ных нравственных норм – все это было неразрывной частью жизни каждой
крестьянской семьи. Родители обязаны были воспитывать детей в вере и любви
к Богу, привить ребенку основы христианской морали. Религиозное воспитание
являлось обязанностью не только семьи, но и всей крестьянской общины.
В социализации детей особое внимание уделялось ритуальной деятельно-
сти, в которую их активно вовлекали с раннего детского возраста. В празднич-
ных обрядах происходила многоуровневая коммуникация различных
социовозрастных групп. Значительное место в воспитания детей занимало их
участие во всех календарных обрядовых действиях.
Дети в крестьянских семьях рано знакомились с интимными сторонами
жизни. Они видели спаривание животных, а жизнь взрослых обычно протекала
на их глазах, когда в одном помещении жили несколько супружеских пар и дети.
Для крестьянских детей не было секретом устройство тела противоположного
пола – это было для них совершенно естественным. С первым проблеском созна-
ния они имели полную возможность узнать физические отличия того или дру-
гого пола [8, с. 726; 9, с. 572].
Следует отметить, что ранние представления крестьянских детей об интим-
ных сторонах жизни вовсе не свидетельствует об их распущенности.
Крестьяне считали, что детей необходимо воспитывать в строгости и нака-
зание идет всегда на пользу. Поводы для него могли быть самыми разными.
Большая часть этнографических материалов описывает наказания за шалости,
проступки, неосторожность или кражи: таскали за волосы, за уши, секли роз-
150
гами, палкой или крапивой по обнаженным местам, били кулаком по голове, под-
затыльники были обычным делом [10, л. 18; 11, л. 69, 85; 12, л. 56]. Такие формы
воздействия на непослушных считались нормальными, общественное мнение
принимало это как должное.
Жизненное пространство детей не ограничивалось общиной и семьей. В пе-
риод модернизации крестьяне стали отдавать детей в школы, понимая необходи-
мость образования, прежде всего в практическом значении. Однако влияние
образования не ограничивалось одной прагматической стороной. Не меньшее
значение имело воспитательное значение школы.
Представленное выше огромное разнообразие форм воспитания в совокуп-
ности способствовало началу формирования у младших членов крестьянского
сообщества социокультурных ценностей и необходимых качеств для вступления
в следующую социовозрастную группу – группу взрослых, к будущей трудной и
полной лишений крестьянской жизни.
1. Виноградов Г.С. Этнография детства и русская народная культура в Сибири. М.: Вост.
лит., 2009. 896 с.
2. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб.: Наука, 1993. 237 с.
3. Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы (далее – РКЖБН). Т. 2: Ярославская губерния.
Ч. 2: Даниловский, Любимский, Романово-Борисоглебский, Ростовский и Ярославский уезды.
СПб.: ООО «Навигатор», 2006. 552 с.
4. Кон И.С. Этнография детства (проблемы методологии) // Советская этнография. 1981.
№ 2. С. 3–14.
5. Мужики и бабы: Мужское и женское в русской традиционной культуре // Иллюстри-
рованная энциклопедия Авт.: Д.А. Баранов, О.Г. Баранова, Т.А. Зимина и др. СПб.: Искусство-
СПБ, 2005. 688 с.
6. Покровский Е.А. Детские игры: преимущественно русские. Репринт. изд. М.: ТЕРРА,
1997. 416 с.
7. РКЖБН. Т. 1: Костромская и Тверская губернии. СПб.: Изд-во «Деловая полиграфия»,
2004. 568 с.
8. РКЖБН. Т. 5. Вологодская губерния: Ч. 2: Грязовецкий и Кадниковский уезды. СПб.:
Деловая полиграфия, 2007. 840 с.
9. РКЖБН. Т. 5: Вологодская губерния: Ч. 1: Вельский и Вологодский уезды. СПб.: ООО
«Навигатор», 2007. 624 с.
10. Государственный архив Российской Федерации (далее – ГАРФ). Ф. 586. Оп. 1. Д. 109:
Тульская губ., Одоевский уезд, с. Анастасово (1899 г.).
11. ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 107: Вологодская губ., Городецкий уезд (1897–1899 гг.).
12. ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120: Смоленская губ., Дорогобужский уезд (1899 г.).
Е.В. Годовова
Социализация девочек в казачьем обществе

(вторая половина ХIХ – начало ХХ в.)
В статье дается обзор социализации девочек в казачьем социуме в пореформенный пе-

риод. Автор приходит к выводу, что первичную социализацию юные казачки проходили
внутри семьи от рождения до 6–7 лет. Ключевую роль в этом процессе играли матери, обучая
своих дочерей ведению хозяйства. Вторичная социализация начиналась с посещения ими
151
учебного заведения. Здесь главную роль играли школьные учителя и преподаватели женских
учебных заведений. Казачье население к образованию относилось неоднозначно. Несмотря на
заметное стремление казаков к грамотности, отмечались случаи, когда родители не желали
учить детей (особенно девочек). Причины этому могли быть разные, но, вероятно, основная –
нежелание лишиться помощников в работе по хозяйству.
The article provides an overview of the socialization of girls in the Cossack society in the post-
reform period. The author comes to the conclusion that the primary socialization of young Cossack
women took place within the family from birth to 6–7 years. Mothers played a key role in this process,
teaching their daughters how to manage the household. Secondary socialization began with their at-
tendance at an educational institution. Here the agents of socialization were schoolteachers and teach-
ers of women's educational institutions. The Cossack population was ambivalent about education.
Despite the noticeable desire of the Cossacks for literacy, there were cases when parents did not want
to teach children (especially girls). The reasons for this could be different, but probably the main one
was the reluctance to lose helpers in the housework.
Ключевые слова: казаки, повседневность, модернизационные изменения, социализа-

ция, девочки, казачки.
Key words: Cossacks, everyday life, modernization changes, socialization, girls, Cossacks.
Семья у казаков напоминала казачью общину в миниатюре. Как и в общине,

в казачьей семье можно выделить малые группы. Самой младшей возрастной
группой были дети. В ней шло первичное освоение принципов общения и норм
казачьей культуры, обмен информацией. В повседневной жизни казачества
имеет место нормативный образ казака, что говорит о существовании в прошлом
определенной системы воздействий, благодаря которой происходило формиро-
вание полноправного и полноценного члена казачьей семьи и общины [1, с. 122].
В пространстве традиционной культуры гендерные роли были четко опре-
делены. В традиционной семье главное место среди детей отводилось наслед-
нику, первенцу. Как правило, именно мальчикам уделялось больше внимания,
будь то семья крестьянская, купеческая или казачья. Мальчики подготавлива-
лись к роли мужчины – главы семьи [2, с. 81], а в казачьих семьях еще и к несе-
нию военной службы. Социализация девочек определялась традиционными
представлениями о месте и роли казачки в семье. Мать прежде всего стремилась
обучить дочь ведению домашнего хозяйства: убирать дом, ухаживать за огоро-
дом, шить одежду, вышивать, стирать белье и т. п.
В многодетных семьях старшие дети, обычно дочери, привлекались и к
уходу за младшими. Так, пятилетняя сестра могла нянчить трехлетнего брата, а
трехлетняя – годовалого [3, с. 88]. Малолетний возраст нянек или их невнима-
тельность приводили порой к тому, что дети оставались без надзора, иногда по-
гибали. Кубанский казак Т. Ящик в своих воспоминаниях описывает случай, как
его 12-летняя сестра с подружками недосмотрели за ним, трехлетним, на речке и
он упал с мостков воду. Жив малыш остался только благодаря постороннему че-
ловеку, который, заметив в воде нечто странное, вытащил его и, встряхнув, вер-
нул к жизни [4, с. 27].
152
Начиная с 7–9-летнего возраста казачата вступали в практическую жизнь, в
труде развивая свои силы и умственные способности. Большую роль на этом
этапе социализации играла школа.
Особым в казачьем обществе было отношение к обучению девочек. Боль-
шинство родителей считало лишним давать дочерям какое-либо образование.
Например, в Новоминской станице Кубанского казачьего войска в 80-е гг. ХIХ в. в
станичной школе из 70 учеников было 10 девочек, и это были дочки купцов и
мещан [5, с. 624].
Если в Воронежной станице в 1875–1876 гг. в школе обучалось 29 мальчи-
ков и ни одной девочки, то в 1877–1878 гг. училось уже 50 мальчиков и семь
девочек, а в 1878–1879 гг. – 80 мальчиков и одна девочка [6, с. 685].
По свидетельству современника, казаки Троицкой станицы также считали,
что девочкам «грамотность не пригодна, а даже вредна и не стоит того, чтобы
тратить время, которое можно было бы употребить на приобретение более про-
изводительных, нужных в обыденной жизни знаний и сведений» [7, с. 710].
Девочек станицы Ачаирской Сибирского казачьего войска родители не от-
давали в школу, во-первых, из хозяйственных соображений: девочки должны
были помогать матери по дому, ухаживать за младшими детьми и следить за
ними. «Почему же вы требуете дочь мою? Она у меня нянчится с малюткой – я
без нее как без рук, – плакалась мать учителю. Когда же учитель настоял, чтобы
девочку оставили в школе, мать вышла из школы с катившимися слезами на ще-
ках» [8, л. 10].
Во-вторых, потому что у многих родителей укоренился такой взгляд на обу-
чение дочерей: выучится девочка грамоте, вырастет, будет писать «любовные
письма» и, не дай Бог, станет девицей порочной нравственности – стыд и позор
родителям [9, с. 172]. Единственное желание родителей – по достижении доче-
рью 16 лет выдать её выгодно замуж; только тогда отец будет спокоен.
По свидетельству современника, в Николаевской станице Кубанского каза-
чьего войска в 80-е гг. ХIХ в. молодые люди от 16 до 22 лет с презрением отно-
сились к грамотной девушке. На улице ее не приглашали в хоровод, не звали на
вечеринки. Такая девушка подвергалась везде осмеянию, а если она еще была и
бедна, то никто из казаков к ней даже не сватался [10, с. 585].
Возможности дать дочерям образование у казаков-офицеров и чиновников
было больше, чем у простых казаков. Например, в начале ХХ в. для образования
девочек Астраханского казачьего войска в пансионе Астраханской Мариинской
женской гимназии выделялось 10 стипендий, которые по закону предоставля-
лись дочерям офицеров и чиновников войскового сословия [11, л. 456].
В казачьих школах большая часть учениц-казачек были из зажиточных се-
мей, но некоторые родители, прикрываясь своей мнимой несостоятельностью, не
разрешали им учиться. Казак Алексей Лапатин не пускал в школу свою дочь
Елену под предлогом хлебного неурожая и еще каких-то лишений, хотя на деле
был достаточно обеспеченным человеком [12, с. 34].
На протяжении ХIХ в. отношение к женскому образованию менялось. Од-
нако требования к грамотности казачек сводились к знанию Псалтыря и умению
153
читать по-церковнославянски, так как именно ей предстояло замаливать грехи
мужа, а затем сыновей, следить за соблюдением в семье основ веры [13, с. 63].
Как отмечал в своем циркуляре генерал-губернатор Западной Сибири
Н.Г. Казнаков, «мать, находясь дома, всегда найдет возможность, если только
она достаточно образованна, сообщить свои знания детям, научить их тому, что
знает сама. Также нельзя не иметь в виду, что вообще образованная мать явля-
ется заботливым и подлинным наставником в деле религиозно-нравственного
воспитания» [14, л. 1].
Двигали казаками и экономические причины. Урядник-писарь, кабатчик
или лавочник-казак, отдавая свою дочь в училище, хотели впоследствии выдать
её замуж за человека торгового или промышленного, которому для достижения
различных практических целей необходима грамотная жена [15, с. 30–31].
Те же казаки, кто занимался хлебопашеством и строго придерживался ста-
ринных порядков, руководствовались религиозными причинами и, отдавая дочь
в школу, хотели, чтобы она, обучившись грамоте, впоследствии могла поступить
в монастырь, стать монахиней и там отмаливать грехи свои и родителей [15,
с. 31].
Результаты обучения юных казачек были поразительны. П.П. Жакмон, сын
начальницы Оренбургского девичьего училища II разряда, в своих воспомина-
ниях так описывает воспитанниц этого учебного заведения. «Ученицы, числом
до 40, были почти все грубые, невоспитанные казачки, говорившие на «о» и упо-
треблявшие часто в разговоре неприличные слова. Притом все они были немы-
тые, грязные, и у многих из них на белье и в волосах водилось множество
насекомых. У некоторых тело было покрыто чесоткою и даже злокачественными
нарывами. А потому, прежде всего, потребовался чисто физический труд приве-
сти воспитанниц в благообразный вид.
Нужно было намазывать им головы мазью, истребляющей насекомых, за-
ставлять горничных расчесывать им спутавшиеся волосы, приучить их к упо-
треблению мыла и зубных щеток, о которых они не имели ни малейшего понятия
в своих станицах и форпостах. Труднее было отучить их от употребления непри-
стойных слов и выражений. Религиозно-нравственное их воспитание потребо-
вало особого внимания. Многие из них не только не знали ни одной молитвы, но
не умели даже сложить пальцев для крестного знамения» [16, с. 133].
Огромные усилия были приложены педагогами училища, и первый выпуск,
состоявшийся в 1854 г., показал, чего они достигли: «выпускные девицы были
одеты в лёгкие белые платья, и наружность их настолько изменилась к лучшему,
что в них нельзя было узнать прежних грубых оренбургских и уральских казачек.
Они умели поддерживать салонный разговор на французском языке, читать
французские и немецкие книги, рисовать, играть на рояле, читать стихотворения
и т. д. Родители и родственники благодарили со слезами на глазах начальницу и
весь учительский персонал за очевидные успехи своих дочерей» [16, с. 138].
Блестящие результаты первого выпуска Оренбургского девичьего училища
произвели огромное впечатление на казачье общество, и в 1854/55 учебном году
154
поступивших девушек стало восемьдесят, что, безусловно, свидетельствует о по-
степенном изменении отношения к воспитанию и образованию девочек-казачек,
хотя показательно это было прежде всего для тех казаков, которые проживали в
городах или около них, в отдалённых же от центра местах господствовали старые
порядки.
Итак, первичная социализация детей в казачьих семьях начиналась с рожде-
ния и продолжалась до 6–7-летнего возраста. На этом этапе шла адаптация к
окружающей повседневной жизни, формировалась этносословная и религиозная
принадлежность. Первостепенную роль в этом процессе играли мать и отец ре-
бенка, при этом каждый из родителей выполнял определенные гендерно ориен-
тированные задачи: девочек обучали ведению домашнего хозяйства, мальчиков
– уходу за скотом, полевым земледельческим работам, а также воинским навы-
кам.
Вторичная социализация казачьих детей начиналась с посещения ими учеб-
ного заведения. Здесь агентами социализации выступали школьные учителя и
преподаватели военных и женских учебных заведений. Казачье население к об-
разованию относилось неоднозначно. Несмотря на заметное стремление казаков
к грамотности, отмечались случаи, когда родители не желали учить детей (осо-
бенно девочек). Причины этому могли быть разные, но, вероятно, основной было
нежелание лишиться помощников в работе по хозяйству.
1. Власкина Т.Ю. Домашний мир на сломе эпох. Очерки традиционной культуры дон-
ских казаков (конец ХIХ – середина ХХ вв.) / отв. ред. Н.Л. Пушкарева. Ростов н/Д.: Изд-во
ЮНЦ РАН, 2011.
2. Пономарева В.В., Хорошилова Л.Б. Мир русской женщины: семья, профессия, домаш-
ний уклад ХVIII – начало ХХ века. М.: Новый хронограф, 2009.
3. Мутиева О.С. Роль женщины-казачки в жизни населения Нижнего Терека в XIX –
начале ХХ вв. Махачкала, 2015.
4. Ящик Т.К. Рядом с императрицей. Воспоминания лейб-казака. СПб.: Издательство
Санкт-Петербургского института истории РАН «Нестор-История», 2004.
5. Кириллов П. Новоминская станица. Статистическое описание // Кубанский сборник.
Екатеринодар, 1888. Т. 1.
6. Шахов Д. Воронежская станица. Статистико-этнографическое описание // Кубанский
сборник. Екатеринодар, 1888. Т. 1.
7. Липинский А.В. Троицкая станица. Статистико-этнографическое описание // Кубан-
ский сборник. Екатеринодар, 1888. Т. 1.
8. Объединенный государственный архив Оренбургской области (ОГАОО). Ф. 169.
Оп. 1. Д. 15.
9. Жуков И.Н. Станица Ачаирская. Казачья жизнь (1880–1919 гг.) // Сибирский казак.
Выпуск первый. Переиздание войскового юбилейного сборника Сибирского казачьего войска, из-
данного в Харбине в 1934 г. Бийск: Издательский Дом «Бия»; Изд-во Алт. гос. тех. ун-та, 2009.
10. Арканников Ф.Ф. Николаевская станица. Статистико-этнографическое описание //
Кубанский сборник. Екатеринодар, 1888. Т. 1.
12. Абрамовский А.П., Кобзов В.С. Церковь и приход Кундравинской станицы // Орен-
бургское казачье войско: Религиозно-нравственная культура: сб. науч. тр. / под ред. А.П. Аб-
рамоского. Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2001.
155
13. Конюченко А.И. Основные факторы формирования религиозного мировоззрения
оренбургского и уральского казачества // Оренбургское казачье войско: Религиозно-нрав-
ственная культура: сб. науч. тр. / под ред. А.П. Абрамоского. Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 2001.
14. Передельский Е. Станица Темижбекская и песни, поющиеся в ней // СМОМПК.
1883. Вып. 3. Тифлис, 1888.
15. РГИА. Ф. 948. Оп. 1. Д. 68.
16. Жакмон П.П. Из воспоминаний Оренбургского старожила // Гостиный двор. 1997. № 4.
Е.Ф. Фурсова
Воспитательные практики и условия жизни детей

в семьях сибирских старообрядцев-поморцев
(первая половина XX в.)
В статье проанализированы практики воспитания и обучения детей в семье старообряд-

цев беспоповского согласия на примере двух поколений жизни поморцев периода социально-
экономических преобразований CCCP первой половины ХХ в. Источником послужил авто-
биографический нарратив, включающий как воспоминания о детстве и юности, так и дневни-
ковые записи событий 1950-х гг. В начале ХХ в. основу воспитания поморцев составляли
многочисленные запреты, незыблемый авторитет старших, приучение к труду с самого ран-
него возраста и освоение основ духовной жизни христиан-старообрядцев. На примере семьи
Опариных прослеживается смена моделей воспитания с сугубо домашнего, традиционного на
светское, которое включало школьное и профессиональное образование, вплоть до высшего.
The article analyzes the practices of raising and educating children in the family of Old
Believers of non-priest consent on the example of 2 generations of life of Pomors during the period
of socio-economic transformations of the CCCP in the first half of the 20th century. The source was
an autobiographical narrative, including both memories of childhood and youth, and diary entries of
the events of the 1950s. At the beginning of the twentieth century the basis for the upbringing of the
Pomors was numerous prohibitions, the unshakable authority of the elders, accustoming to work from
an early age and mastering the foundations of the spiritual life of Old Believer Christians. On the
example of the Oparin family, a change in upbringing models from purely domestic, traditional, to
secular, which included school and vocational education, up to higher education, can be traced.
Ключевые слова: воспитательные практики, старообрядцы беспоповского согласия, За-

падная Сибирь.
Key words: educational practices, Old Believers of non-priestly consent, Western Siberia.
В качестве источника для исследования привлечен автобиографический

нарратив, а именно воспоминания старообрядца поморского согласия Родиона
Ивановича Опарина, которые по времени написания относятся к середине 1950-
х гг. Эта рукописная автобиография хранится в отдельной папке в старообрядче-
ской моленной г. Новосибирска, она изложена пером на сброшюрованных ли-
стах писчей бумаги (112 л.).
 Исследование выполнено в рамках проекта НИР FWZG -2022-0001.

156
Многообразие смыслов, которые придаются понятию нарратива, заставляет
нас определиться с его смысловым содержанием как повествования или описа-
ния, полученного в ходе автобиографического изложения, интервью, дневнико-
вых записей и проч. Повествование о своей жизни, согласно теории
идентичности Дж. Брунера, представляет собой интерпретацию, задача которой
заключается в создании собственного образа [1, с. 695].
В статье используются выдержки из дневника с сохранением авторского
стиля изложения и частично пунктуации, поскольку кое-где проставлены знаки
препинания в целях облегчения восприятия материала (автобиография и дневник
опубликованы автором статьи в 2002 г.) [2, с. 90–118].
Дневник являет собой творчество не только одного человека (Р.И. Опарина),
но также включает записи, письменные обращения всех членов семьи друг к
другу. Случается, это наставления, поучения «лучше учиться» (вероятно, по
просьбе родителей) старших детей к младшим. Вызывает удивление, что в про-
стой сельской семье была достигнута столь высокая культура общения, атмо-
сфера интеллигентности и доброжелательности. Удивление это нарастает по
мере получения из записей информации о беспокойной, почти походной жизни
и тревожном времени 1920–1940-х гг.
Автор в своих записях особо подчеркивает, что вырос в религиозной атмо-
сфере поморцев законобрачного согласия. Его отец, Иван Иванович, был ува-
жаем односельчанами, которые доверили ему служить одним из четырех
«духовных отцов» старообрядческой общины. В 1912 г. Иван Опарин был участ-
ником II Всероссийского съезда старообрядцев в Москве как уполномоченный
от Томской губернии.
Действительно, в опубликованных «деяниях» съезда его фамилия значится
под номером десять [3, с. 209]. Если учесть, что всего в списках содержится 124
уполномоченных от всех российских приходов, из которых на Томскую губер-
нию приходилось лишь шесть, то можно представить значимость подобного со-
бытия для местной общины.
Родион Иванович пишет, что его мать Елизавета Максимовна и отец Иван
Иванович были очень «трудолюбивые на работу…, их все соседи звали
«жадные». «Опаринские везде успеют, все за ними: рыбы, ягоды, хмель, орехи,
лес, охота», – говорили про их семью односельчане. Детей воспитывали в
спартанской строгости, как писал автор автобиографии: «жалости к нам, детям,
на работе не было никакой».
В основе системы воспитания лежали многочисленные запреты, что
поддерживалось незыблемым авторитетом старших. Категорически запрещалось
выпивать спиртные напитки, курить, пить чай. «С семи лет я начал работать:
летом на сенокосе, осенью пас коров, а зимой ухаживал за скотом, поил, сено
давал, глызы чистил, а потом и сено возили с дедушкой и папой. С двенадцати
лет я стал уже ходить на лодке с папой на рыбалку вдвоем на всю осень», –
вспоминал Родион Иванович о своем детстве.
157
Поскольку многие отцы семейств старообрядцев были грамотными людьми,
то ставили своей задачей обучить детей чтению, прежде всего духовной литера-
туры. Р. Опарин вспоминал про свою семью: «Детей было всех тринадцать. Се-
стер семь – Анна, Ирина, Степанида, Акилина, Васса, Агафья и Марья, братовей
шесть – Ульян, Родион, Василий, Галактион, Логин, Николай. Я родился в
1905 году (седьмым по счету средним изо всех) 10 ноября по старому стилю, а
по новому 23 ноября имя мне дали Родион, в селе Георгиевке Кузнецкого района
Кемеровской области от города 70 км».
Родион Иванович писал, что учиться в школу отец не отдал, учился он в
основном «самоуком» и «частью от отца». «В десять лет я уже читал и писал. Я
стал проситься у папы в школу учиться грамоте, но мне всегда был один ответ –
учись дома – книг много (а у папы книг было церьковно-славянских пудов десять
разных и выписывал из Москвы журнал „Щит верыˮ и прочие)» [2, с. 100].
В 1920–1930-е гг. старообрядцы видели цель образования в освоении духов-
ной литературы, умении читать Св. Писание, запоминании молитв и проч. Это
было важно, поскольку при отсутствии священников каждый старообрядец дол-
жен был уметь пользоваться служебной литературой, знать, как вести службы,
исполнять требы.
Родион с детства тяготел к учению, невзирая на родительские отказы в свет-
ском образовании. «Учиться грамоте у меня желание было большое. Помню
один случай, когда мне пообещал написать сосед Вожаков Фома таблицу умно-
жения до 100. Мне было лет десять, наверное, я взял лист бумаги, чернилку и
перо и пришел к ним, но в избу со своими чернилами и пером зайти постеснялся
и оставил их в сенях на окошечке, а с бумагой зашел. Он написал мне по памяти
всю таблицу, я взял ее и с такой радостью и довольствием выбежал и убежал
домой, забыл про чернильницу, а пришел за ней во второй день, а ее мороз по-
рвал» [2, с. 100].
Любознательному мальчику хотелось учиться, и, чтобы отвлечь его от этих
мечтаний, родители приняли решение женить сына. «Год от году я все более при-
лежнее учился и одновременно просился в школу. Часто крепко я плакал в недо-
вольстве, что меня не учат. Старался работать больше и лучше летом, а зимой
меня возможно отправят учиться, но увы. Был один случай счастливый, что я
учился в городе Кузнецке 16 дней на дому, увозила меня сестра Анна в 1920 году.
И в 1922 году я также с начала зимы просился учиться, но мне дали совет лучше
жениться» [2, с. 100].
«В феврале месяце 1922 г. я спросил разрешения у папы (когда мы возвра-
щались с рыбалки на лыжах ночью домой) жениться, он мне ответил – посове-
туем. На этом разговор у нас был такой короткий закончился. Посоветовали они
с моей мамой и бабушкой, и чтобы отвязаться от моей требовательности до слез
учиться. Они решили использовать мое второе желание и дали согласие – женись
(только в школу не просись)» [2, с. 100].
В этом сюжете автобиографии интересен тот факт, что сыну было доста-
точно высказать решение жениться, а подыскать подходящую партию было уже
заботой родителей. Из текста все же очевидно, что при этом симпатии сына обя-
зательно учитывались, но соблюдалось единственное требование, чтобы невеста
была старообрядкой.
158
В 1922 г. после свадьбы у юноши продолжались мечты и желание учиться
теперь уже вместе со своей женой Валей. «Я Вале говорил, все равно мы среднее
образование достигнем и самоуком. Но увы! Получилось не так, мечты и жела-
ния мои не исполнились. Правда эту же зиму мы с Валей взялись учиться горячо,
но Валю тормозили в учебе моя мать и баушка, все ей наговаривали, не совето-
вали учиться, мол, бабе наука не нужна, а вот побольше пряди да тки холст, будет
полезнее учебы» [2, с. 102].
С горечью об этом семейном консерватизме и недооценке такой важной
жизненной составляющей, как знание, Родион Иванович написал, что «они так и
не мы не достигли своей намеченной цели…» Так получилось, что те из детей,
которые были старше Родиона Ивановича, тоже не смогли учиться, но младшие
уже учились, так как в деревне была открыта школа.
Во всех записях Опарина явственно проглядывает любовь к детям и жене,
которую он всегда уважительно величал Валентиной Ивановной, «Ивановной».
Она была верной спутницей на протяжении всей жизни Опарина, с достойной
восхищения неутомимостью сопровождала мужа во время всех его скитаний и
путешествий.
Примечательны те страницы дневников, где глава семьи вел записи о каж-
дом из сыновей, их характере и привычках, успехах в учебе и проч. Так, о Петре
(1929 г.р.) отец сделал такую заметку: «Был скромный, тихинький мальчик, но
певал по целым ночам. Волосы были чисто красные. Когда приходили в гости к
Собянину Алексею, он встречая, приговаривал: „А-а, рыженький Петя пришел!ˮ
А Петя отвечал: „Я не рыженький, а черненький!ˮ Сестру Лену Собянин называл
каракатицей, а Петя возражал, защищая ее. Говорил: „Не называйте ее каракати-
цей, а Лениськойˮ. Нараспев скажет» [2, c. 91].
С большой любовью пишет он и о других детях, например, о самом млад-
шем Николае, рожденном уже сравнительно пожилыми родителями в 45 лет.
«Белоголовый кудрявый Коля на девятом месяце стал похаживать. Любит пры-
гать – с печки, койки – на руки без боязни. Держит свою тушку, даже одной ру-
кой, за крючок в матке и висит. Днем и вечером строит разные цырки – гримасы,
фокусы и смешит всех своих и соседей. А ночью дает матери перцу, не спит,
орет, а она его лупцует, ругает, а иногда заплачет и уйдет от него на печь, скажет:
„Водись!ˮ Жжалишся и возьмешь дневного шалуна и поносишь на руках. Валя
говорит, его изурочили, на утро по очереди лечат бабки. Коля имеет таких бабок
с мамой уже три…» [2, с. 91–92].
В дневнике содержатся также составленные отцом характеристики на каж-
дого сына, новогодние пожелания родителей детям и детей самим себе, ответы
на письма детей с мест учебы, службы в армии.
В семье царил культ знаний, образованности, перед каждым ребенком ста-
вилась задача получить высшее образование. Порицая Германа (1939 г. р.) за
плохую учебу, Родион Иванович сделал запись: «И мы имеем переживания це-
лый ряд… 1. Економически живем плохо, недостает во всем. 2. Здоровье ухуд-
шается с каждым годом. Да ты еще своей учебой отрицательно действуешь на
наши умы и сердца, придаешь нам дополнительную заботу и расстройство.
159
Ставлю тебя дорогой сынок Герман в известность, что если получишь по своей
лени двойку по любой дисциплине на испытании весной, то на осеннюю подго-
товку не рассчитывай, чтоб тебе дали возможность лодорю сидеть лето… А сразу
после здачи экзамена ты должен будешь пойти на рыбалку со мной…» [2, c. 92].
На другой странице дневника отец просит сына ответить ему в письменном
виде на пронумерованные вопросы о том, что мешает учиться. Здесь же детским
почерком сделаны ответы на каждый из поставленных вопросов. Когда роди-
тельские доводы не помогали, обращались за помощью к детям старшего воз-
раста. Очень характерно в этом отношении «пожелание брату Герману от его
сестры Елены», в котором она пытается объяснить важность школьных знаний и
дальнейшей учебы в институте. «Ведь учиться в институте (а я надеюсь, что это
твоя единственная мечта) невозможно, если ты как следует не кончишь десять
классов… Не знаю как ты, а я вот без института жить бы не смогла (да и ты скоро
сам поймешь это)» [2, с. 92].
Помимо составления таблиц доходов семьи на каждый год (1947–1960 гг.),
Родион Иванович давал пояснения источников этих доходов, наглядно показы-
вая вклад каждого члена, в том числе всех детей. В качестве примера приведем
данные о доходах семьи за 1954 г.
«Членов семьи восемь человек – мать и отец Опарины. Сын Петр учился, в
отпуске не был. Дочь Елена училась в институте третий год, но сентябрь месяц
рыбачила. Сын Андрей и дочь Елена учились в десятом классе. Мария устраива-
лась и учится в институте, не помогала нисколько. Сын Андрей устраивался в
институт в Барнауле, проездил один месяц, а октябрь рыбачил, заработал тысячи
две. Сын Герман учился в седьмом классе и остался повторно по русскому устно,
летом и осенью рыбачил, заработал тысячи три. Сын Николай четырех лет рыба-
чил удочкой из колодца» [2, с. 94].
1. Bruner J. Life as a narrative // Social Research. Fall 2004. Vol. 71, iss. 3. P. 691–710.
2. Фурсова Е.Ф. История жизни духовного наставника Р.И. Опарина в рукописном со-
брании моленной старообрядцев-поморцев // Памятники культуры. Новые открытия. 2001. М.:
Наука, 2002. С. 90–118.
3. Деяния Второго Всероссийского собора христианского поморского церковного обще-
ства в царствующем граде Москве в лето от сотворения мира. М. (б.г.).
Д.А. Бранкарт
Формирование системы сохранения культурной идентичности

русской молодежи в Бельгии в межвоенный период
В настоящей статье рассматривается система сохранения культурной идентичности мо-

лодого поколения в среде русской эмиграции в Бельгии и роль культурных организаций в ее
построении. Система строится на возрастных категориях детей и представляет из себя пул ре-
шений, среди которых отмечается формирование школ, внеклассных учреждений и кружков,
организация культурных и спортивных мероприятий, совместные лагеря и пансионы. Выяс-
160
нилось, что стратегии решения борьбы с денационализацией в Бельгии не отличались суще-
ственным образом от инициатив в других странах, в то же время особенностью Бельгии явля-
ется отсутствие полноценных русских школ, в связи с чем русская диаспора была вынуждена
делать акцент на внеклассное образование и семейное воспитание.
The article studies the system of preservation of the cultural identity of the younger generation
among the Russian emigration in Belgium as well as the role of cultural organizations in its construc-
tion. The system is based on the age categories of the young generation and is considered as a pool
of solutions such as schools, cultural institutions, cultural and sports events, camps and so on. The
study concluded that the strategies for overcome denationalization in Belgium did not differ signifi-
cantly from initiatives in other countries. At the same time, Belgium is characterized by the absence
of full-fledged Russian schools what led to focusing on extra-curricular and family education.
Ключевые слова: эмиграция, история, история XX в., история России, история повсе-
дневности, Бельгия, дети, молодежь, культурная идентичность, школы.
Key words: emigration, history, history of XX century, Russian history, history of the everyday
life, Belgium, children, youth, cultural identity, schools.
Инициативы русских эмигрантов в межвоенный период в отношении моло-

дого поколения связаны с процессом денационализации [20] и переносом знаний и
ценностей из дореволюционной системы в эмигрантское общество [7, с. 162–168].
«Живя в дали от Родины, незнакомые с укладом русской жизни, наши дети
легко поддаются слиянию с той нерусской средой, в которой они живут. В па-
мяти их нет того чарующего образа Родины, который всегда стоит перед Вами.
Вы видите Вашими духовными очами беспредельную русскую ширь с ее вели-
чавыми реками, теми лесами, безбрежною степью; Вы впитали в себя в Ваши
юные, лучшие годы всю широту, глубину и разносторонность русской культуры;
Вы несете в себе ясное сознание русской государственности… Дети Ваши ли-
шены непосредственных восприятий всего этого, составляющего Ваш духовный
облик. Трудно им вырасти русскими без знания того, на чем воспитывались и
выросли мы» [14, с. 2].
Вопрос культурной идентичности молодежи в беженских условиях до-
вольно хорошо отражен как в современной отечественной [8; 9; 10; 11; 4; 21], так
и зарубежной литературе [23; 24; 26; 29; 30; 33]. Молодежные же инициативы в
Бельгии не являлись предметом отдельного исследования, но были частично
проанализированы в работах бельгийских исследователей В. Кудениса [12] и
В.К. Ронина [17].
Дети в эмиграции находились в различных условиях и, соответственно, на
разных этапах денационализации, поскольку оказались вне России в различных
возрастах. Исследователь Л.В. Климович отмечает основные группы:
1) дети, покинувшие Родину до 5–6 лет и не успевшие сформировать свою
идентичность на базе русской культуры;
2) дети, покинувшие Родину в младшем школьном возрасте и имевшие не-
которые воспоминания о России, но они ограничивались периодом революции и
Гражданской войны;
161
3) дети старшего школьного возраста, осознающими свою принадлежность
к русской культуре [8, с. 137];
4) дети, родившиеся в русских семьях уже в эмиграции [11, с. 156].
Возраст 5–6 лет является ключевым, исходя из теории формирования куль-
турной идентичности, поскольку первый этап культурной идентичности форми-
руется в раннем возрасте до 5–6 лет – именно тогда происходит закладка
базового восприятия себя как культурной личности на основе признанных в об-
ществе стереотипов и мифологем [32].
Данный этап первичной социализации формирует восприятие материнской
культуры [26]. Таким образом, работа с такими понятиями, как мифологема и
стереотипы, которые были распространены в среде русской эмиграции [22],
вполне оправдана в рамках первичной социализации и представляет собой обоб-
щенные представления о России.
Каждая категория требовала своих методов сохранения культурной иден-
тичности, отличающихся по степени сложности и интенсивности. Также воз-
можно предположить, что дети первых трех категорий наряду со взрослыми
могли быть подвержены стрессу [7]. Эти предположения подтверждаются и пе-
дагогами эмиграции. Так, мыслитель, историк литературы и педагог средней
школы А.Л. Бем, проживавший в Праге, выявил два типа русских детей: «сохра-
нившихся детей» и «душевно раненных» – тех, кто рано повзрослел в силу пере-
житого опыта [6, с. 195–235].
Таким образом, создание школы или системы образования не являлось са-
моцелью, необходимо было также привести в душевное равновесие детей, объ-
яснить им причинно-следственные связи произошедших событий. В первую
очередь (в Бельгии в том числе) отмечается создание полноценной системы дет-
ских учреждений как основных институтов социализации, которые погружали
детей и подростков в реалии русской культуры, тем самым имея влияние на про-
цесс первичной социализации [27].
Безусловно, школа не могла решить все поставленные задачи, поскольку в
Бельгии, в отличие от Праги или Парижа, не была выстроена полноценная си-
стема образования, каковой она была до революции [25; 28]. То есть юридически
аттестаты русских школ в Бельгии не признавались, а русские дети учились в
бельгийских образовательных учреждениях (исключением являются колледж
Святого Георгия в Намюре и интернат для девочек в Льеже), в том числе като-
лических, что могло способствовать не только отходу от русского языка и куль-
туры, но и от православия (т. е. всех культурообразующих элементов).
Помощь бельгийских организаций была по приезду одним из основных ис-
точников выживания русских беженцев. В ней участвовали как государственные,
так и частные фонды, отдельные личности, в особенности стоит отметить таких
представителей бельгийской аристократии, как королеву Елизавету, графиню de
Merode, кардинала Мерсье, которые, в свою очередь, поддерживали русских ари-
стократов, оказавшихся в затруднительном положении [17, т. 1].
Среди важнейших организаций следует отметить: Комитет по поддержке
гражданского населения России (Comité de Secours aux Populations civiles de la
162
Russie), впоследствии включивший в себя Комитет помощи русским детям в
Бельгии [12, с. 60], Бельгийский красный крест, Помощь бельгийских матерей
русским матерям (Aide des mères belges aux mères russes), Бельгийская помощь
русским (L’Aide belge aux Russes). Последний был создан при содействии карди-
нала Мерсье.
Целью его организации являлась помощь молодежи в получении высшего
образования в вузах Бельгии (в том числе в Католическом университете г. Ле-
вена). Благодаря поддержке кардинала Мерсье многие русские эмигранты
смогли получить высшее образование, а затем хорошие места как в Бельгии, так
и за ее пределами. Так, на 1925 г. стипендию получили 156 студентов [34, с. 38–
40] суммой 3000 франков [12, с. 69].
Многие стипендии были выданы в том числе воспитанникам иезуитского
колледжа Святого Георгия, находившегося в Намюре. Мужской колледж-интер-
нат был основан в 1921 г. в Константинополе несколькими иезуитами, которые
отправлялись служить в Грузию. В 1923 г. колледж не без участия кардинала
Мерсье переехал в Намюр. При переезде числилось 38 несовершеннолетних вос-
питанников и 12 взрослых [31, с. 435]. Всего же в межвоенный период в стенах
колледжа отучилось около 60 детей [12, с. 61].
Этот «католический проект», поддерживаемый даже папой Пием XI, ставил
перед собой цель воспитать молодых людей, толерантных к католицизму, приго-
товив их в лучших католических традициях к возвращению в Россию и построе-
нию нового государства. Иными словами, колледж должен был сформировать
элиту будущего свободного от большевиков государства. Некоторые воспитан-
ники колледжа Святого Георгия затем переходили в католицизм, чем не могли
не радовать католические круги [31, с. 436].
Ученики колледжа не были сиротами, напротив, туда отдавали своих детей
семьи с хорошей репутацией. Например, французский художник Сергей Маков-
ский учился в пансионе с 1931 по 1926 гг., художница Е.К. Лучинская, прожи-
вавшая в Париже, отдала в колледж своего сына Кирилла [2, с. 61].
Католические инициативы являлись важнейшим инструментом помощи бе-
женцам, но делалось это с определенным расчетом. В.К. Ронин утверждает, что
для кардинала Мерсье поддержка белоэмигрантов означала «содействовать свер-
жению безбожного большевистского режима и остановить таким образом рас-
пространение коммунистических идей в самой Бельгии. <…> Когда тысячи
русских беженцев, благодарных бельгийским католикам за помощь в самое труд-
ное время, возвратятся в свою страну, влияние католицизма в России возрастет»
[16, с. 61]. Подобные идеи не могли не беспокоить русских родителей.
Именно потому в русской диаспоре Бельгии акцент делался на связке школа –
семья – кружки, где немаловажную роль играли женщины и домашнее воспита-
ние [30].
В ходе исследования [5] выяснилось, что полноценная система для русских
детей в Бельгии выстроена была следующим образом.
1) Дети были заняты круглый год: с сентября по май функционировали
школы и кружки, а летом дети могли отправиться в летнюю колонию, детский
163
пансион на море (Villa Beau Site), а также в школу разведчиков во Франции, на
скаутские и сокольнические летние выезды.
2) Образовательные учреждения были созданы для детей всех возрастов:
ясли, детский сад, школа, два детских пансиона в Брюсселе (от одного месяца),
а также многочисленные кружки до 17 лет включительно [19].
3) В русской диаспоре в Бельгии было организовано несколько студий и
кружков для творческого и эстетического развития: школы балета Т. де Зейме [1,
с. 89] и Л. Качуровского, школа эстетического развития при Studio des Beaux-
Arts четы Цветковых, русский детский кружок в Брюсселе, студия оперного пе-
ния М.Д. Черненко, гимнастический кружок В. Пурпиш, в которых дети обуча-
лись классической хореографии, живописи, пению, игре на музыкальных
инструментах, декламированию, актерскому мастерству.
4) Дети-сироты, а также малоимущие могли найти убежище в приюте
А.А. Кузьминой-Караваевой, также для малоимущих финансовым решением яв-
лялись школы-интернаты, как, например, колледж Св. Георгия, где сохранялся
русский язык [31, с. 435].
5) Русские эмигранты, в особенности женщины, полностью и на благотво-
рительных началах занимались детскими мероприятиями: сами шили костюмы,
создавали декорации, ставили спектакли, концерты, собирали кассы, занимались
организацией, разучивали совместно русские танцы, песни, поэзию и т. д. Таким
образом, дети имели возможность общаться с представителями различных воз-
растов, в том числе взрослыми. Дети среднего и старшего школьного возраста
участвовали в организации мероприятий, что относилось к биофизическому вос-
питанию, призванному апробировать совместно получаемые навыки [3] и сбли-
зить участников и организаторов.
6) В юношеском возрасте эмигранты могли продолжить свою деятельность
в молодежных организациях. Среди них стоит отметить Русскую дружину Вран-
геля, сокольническое движение (1936), скаутское движение, Патриотический
союз русской молодежи, Русское общество спортсменов (1938), Русских витязей
(1934), Дом русской молодежи (1938). Отмечаются и организации, основанные
на политических интересах: Союз младороссов в Бельгии (с 1935 г. – партия),
Национальный союз нового поколения в Бельгии и др.
7) На 1925 г. в Бельгии находилось три школы: школа-пансион в Льеже (160
чел.), интернат в Намюре (35 чел.), приют А.А. Кузьминой-Караваевой в Жодони
(160 чел.) [18, с. 144]. Последний переехал в Бельгию по административной
ошибке [13, с. 71]. Позже и сами эмигранты организуют четыре школы, две из
которых приходские.
Система создавалась согласно возрастным признакам, степени денациона-
лизации и касалась всех аспектов культурной и повседневной жизни. Основными
игроками в поддержании русской идентичности являлись культурные организа-
ции, созданные старшим поколением эмиграции, которые делали акцент в основ-
ном на биофизическое воспитание, духовное восприятие родины, русский язык
и культуру.
164
1. Авдюшева-Лекомт Н.А. Балетная школа Татьяны де Зейме в Брюсселе // Нансенов-
ские чтения – 2014: материалы междунар. конф. СПб.: Русский мир, 2014. С. 88–91.
2. Авдюшева-Лекомт Н.А. Русская художественная эмиграция «первой волны» в Бель-
гии (1918–1939) [текст]: дис. … канд. искусствоведения. СПб., 2009. 228 c.
3. Асташов А. Революция в детских праздниках 20–30-х гг. XX века // Ребенок в истории
и культуре. 2010. № 4. Культура детства: нормы, ценности, практики. С. 219–249.
4. Волков Е.В. Праздники и памятные дни послереволюционной российской эмиграции //
Изв. Урал. федер. ун-та, 2018. Т. 20. № 3 (178). С. 85–95.
5. Бранкарт Д.А. Русский Еженедельник в Бельгии как источник по истории
повседневности русской эмиграции в Бельгии // История повседневности. 2021. № 4(20).
С. 48–64.
6. Дети эмиграции. Прага: Изд-во Пед. бюро по делам сред. и низш. рус. шк. за границей,
1925.
7. Дети эмиграции. Воспоминания. М.: Аграф, 2001. 256 с.
8. Долгоруков П. Чувство Родины у детей // Дети эмиграции. Воспоминания. М.: Аграф,
2001. С. 162–186.
9. Климович Л.В. Вклад русской школы в формирование национально-культурной
идентичности молодого поколения эмиграции в 20–30-е гг. XX века (на материалах Русской
средней школы-гимназии в Париже) // Научный диалог. 2016. № 8 (56). С. 134–146.
10. Климович Л.В. «..Любя корпус, мы научились любить свою Родину»: сохранение
национально-культурной идентичности молодежи Русского Зарубежья в 1920–1930-е гг. //
Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и
искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2015. № 11-3. С. 80–92.
11. Ковалев М.В. Исторические праздники русской эмиграции как способ сохранения
коллективной культурной памяти // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной
истории. 2008. № 25/2. С. 119–138.
12. Кочетков В.В. Национальная и этническая идентичность в современном мире //
Вестник Московского университета. Социология и политология. 2012. № 2 (18). С. 144–161.
13. Куденис В. Жизнь после царя. СПб.: Издательство Европейского университета в
Санкт-Петербурге, 2019. 504 с.
14. Манчестер Л. Этническая идентичность как вынужденный выбор в условиях диас-
поры. Парадокс сохранения и проблематизации «русскости» в мировом масштабе среди эми-
грантов первой волны в период коллективизации // Журнальный клуб Интелрос «НЛО». 2014.
№ 127. С. 229–254.
15. Отцы и матери русских детей! // Русский еженедельник в Бельгии (РЕБ). № 504.
09.07.1937.
16. П.Ш. В летней колонии для детей // РЕБ. № 458 от 21.08.1936.
17. Ронин В.К. «Бельгийцы принимали хорошо…». Чем привлекала русских эмигрантов
20-х годов Бельгия? // Русская диаспора в Бельгии: уникальность судьбы и культурное наследие:
материалы междунар. науч. конф. Брюссель, 27–28 ноября 2020 г. 2020. С. 48–55.
18. Ронин В. «Русское Конго»: 1870–1970: книга-мемориал: в 2 т. М.: Дом русского
зарубежья им. А. Солженицына, 2009.
19. Российский земско-городской комитет помощи российским гражданам за границей.
Зарубежная русская школа. 1920–1924, Париж.
20. Русский Еженедельник в Бельгии. Брюссель, 1926–1940.
21. Совещание по борьбе с денационализацией, созванное Педагогическим Бюро по
делам средней и низшей русской школы за границей. Прага. 1924. 57 с.
22. Слезин А.А., Щупленков О.В. Сохранение и формирование национально-
культурной идентичности у молодежи Российского зарубежья в 1920–1930-е годы // Политика
и общество. 2011. № 11. С. 52–57.
165
23. Хрисанфов В.И. «Российский «исход»: мифы и реальность. Историографическое ис-
следование о численности «первой волны» российской эмиграции 1917–1920 гг. СПб.: Куль-
турно-просветительское товарищество, 2014. 196 с.
24. Anderson B. Imagined communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism.
London: Verso. 2006. 256 p.
25. Andreyev C., Russia abroad: Prague and the Russian Diaspora, 1918–1938. New Haven:
Yale University Press, 2004. 272 p.
26. Brooks J. Education in Pre-Revolutionary Russia // History of Education Quaterly. 1981.
№ 4(21). P. 509–515.
27. Cohen R., Global Diasporas. An Introduction.. London: Routledge, 2022. 234 p.
28. Darmon M. La socialization. Paris: Dunod, 2016. 125 p.
29. Gafurov I. Kalimullin A. Teaching and teacher education in pre-revolutionary Russia //
Teaching education in Russia. Past. Present and future, 2021. London: Routledge P. 11–40.
30. Gorboff, M. La Russie fantôme. L’émigration russe de 1920 à 1950. Lausanne, L’Age de
l’Homme, 1995. 288 p.
31. Gousseff, C. Les enfants de l'exil. Récits d'écoliers russes après la Révolution de 1917.
Paris: Bayard, 2005. 263 p.
32. Pettinaroli L., La politique russe de Saint-Siege (1905–1939). Rome: Ecole Francaise de
Rome. 937 p.
33. Retting M. Play and cultural diversity // The Journal of Educational Issue of Language
Minority Students. 1995. №. 15. Boise State University. P. 1–9
34. Slobin G. Russians abroad: Literary and cultural Politics of Diaspora (1919–1939).
Brighton: Academic Studies Press, 2013. 255 p.
35. Tamigneau N. Le cardinal Mercier et l’ «Aide beige aux Russes». Thesis. Louvain-la-
Neuve.
Н.Л. Крылова
Роль бабушек и дедушек в «смешанной» семье

(афро-русский прецедент)
Статья посвящена роли родителей и более ранних предков по отцовской и материнской

линиям в смешанной афро-русской семье в воспитательных практиках ребенка-метиса. На
материалах авторского исследования ряда афро-русских смешанных пар показываются
особенности процессов социализации юного метиса, их связь как с различиями родительской
расовой принадлежности, так и наличием в ребенке родовых черт обеих семей.
The article is devoted to the role of parents and earlier paternal and maternal ancestors in a
mixed Afro-Russian family in the educational practices of a mestizo child. The author's research of a
number of Afro-Russian mixed couples shows the peculiarities of the processes of socialization of a
young mestizo, their connection with both differences in parental racial affiliation and the presence
of generic traits of both families in the child.
Ключевые слова: Россия, Африка, дети-метисы, смешанная семья, бабушки, дедушки,

афро-русская семья.
Key words: Russia, Africa, mestizo children, mixed family, grandparents, Afro-Russian family.
166
Для исследования процессов социализации ребенка в афро-русской смешан-
ной семье важен такой аспект, как наличие родовых, фамильных признаков,
наследуемых ребенком-метисом от своих родителей и более ранних предков по
отцовской и материнской линиям, ибо различная родительская расовая принад-
лежность – не единственный доминирующий над всеми остальными признак
этого ребенка. Дети, родившиеся от такой пары, обладают также и родовыми чер-
тами обеих семей [1, с. 309–310].
Восстановление семейного древа в рассказах обследованных нами детей-ме-
тисов нередко восходит к бабушкам и дедушкам по отцовской и материнской ли-
ниям (хотя в канву воспоминаний детства ими также включались родственники,
так или иначе принимавшие участие в воспитательном процессе). Но в большин-
стве случаев внимание собеседников заострялось именно на бабушках и дедуш-
ках, что часто становилось стимулом для продолжения беседы. За редким
исключением воспоминания об этих родственниках – яркие и теплые, составляв-
шие положительную эмоциональную основу воспоминаний детства.
Это хорошо иллюстрирует приводимый ниже фрагмент интервью как обра-
зец отношения – родового, социального и даже идеологического – к раннедет-
скому окружению уже взрослого информанта. «Осознание самого себя как части
огромного целого под названием “род” приходит, пожалуй, только теперь. И не
буду скрывать, есть в нем и некая гордость... Сейчас начинаешь понимать, как
на самом деле значима историческая память, сколько в ней заключено для осмыс-
ления дня нынешнего, да и самого себя.
Странно, но я никогда не думал о своей бабушке именно с этих позиций.
Наверное, потому что ее восприятие как началось, так и осталось где-то глу-
боко в детстве, когда подобных мыслей и возникнуть-то не могло... Теперь ста-
новится понятным, что она (бабушка – Н.К.), всю жизнь посвятившая
воспитанию детей, смогла сохранить несмотря ни на что, и, что более важно –
передать нам – детям и внукам нечто основополагающее: семейную традицию, ее
устои. Именно она была и есть хранительница очага...» (Антон) [2, с. 328–329].
Потери этих людей, особенно в детском возрасте, почти всегда пережива-
лись как явление трагическое.
Остается дискуссионным вопрос о взаимоотношениях детей-метисов с пря-
мыми родственниками отца-африканца. Вопреки расхожему в этноафрикани-
стике мнению о чрезвычайно легком абсорбировании детей в расширенные
африканские семьи [3, с. 69–93; 4; 5], свидетельства информантов нередко расхо-
дятся с этими данными.
Так, воспоминания Анжелики о своих родственниках-креолах, с которыми
она жила практически весь детский (вместе со своей русской матерью) и под-
ростковый периоды, часто связаны со скрытой или откровенной конфронтацией
со стороны матери ее отца. Здесь русское (не просто белое, а именно русское)
происхождение матери и отчасти дочери становились главной причиной нападок
африканской бабушки Анжелики. Хотя, возможно, этот случай нужно рассматри-
вать и как частный, учитывая этническую и тем более расовую эндогамию как
один из кастовых признаков креольской среды в Сьерра Леоне [6, с. 104, 122].
167
Без особой симпатии вспоминала другая респондентка мать своего отца,
очень старую женщину, которую однажды навестила в ганской провинции. Уточ-
ним, что в реакциях самих внуков не подчеркивался расовый признак как нега-
тивный. Это, скорее, были реакции психологические или даже эстетические.
В силу жизненных коллизий расово-смешанной родительской пары дети-ме-
тисы, как правило, воспитывались с привлечением родителей матери. И именно
дедушки и бабушки оказывались для них создателями той психологически бла-
гоприятной атмосферы, в которой их внуки формировали свои социальные сим-
патии и антипатии, литературные, музыкальные, художественные и
ландшафтные вкусы, а главное – просто ощущали себя защищенными детьми.
Теплое внимание бабушек и дедушек ко внукам-метисам становилось пер-
вым обеспечением защиты от улицы, которая нередко принимает их, даже ма-
леньких, как чужаков. Сами бабушки практически постоянно были готовы
защищать своих внуков от нежелательных замечаний посторонних. «Если взгляд
брошен на нашего ребенка... значит, следующий взгляд будет на меня. И я сразу
же стараюсь прижать его к себе, чтобы показать, что это мой» (личный ар-
хив автора).
Эти понятия (любовь и стремление уберечь от возможной недружелюбности
уличных прохожих) тесно соединены в детских воспоминаниях многих инфор-
мантов. Искренняя любовь к дедушке прослеживается в повествовании респон-
дентки Наташи. «Мне кажется, опять-таки по письмам, что дедушка со мной
наверстывал упущенное им в своих детях в молодости... Дедушку я просто
люблю. И что бы он там не говорил, он мне нравится просто как личность. Доб-
рота его мне нравится» (личный архив автора).
В создании молодой смешанной семьи родители нередко играли сдержива-
ющую или даже негативную роль: противились браку, не давали согласия на отъ-
езд своих дочерей и внуков на родину отца, когда ему приходило время туда
возвращаться. В СССР ко всему прочему (а именно в эту эпоху наблюдался пик
афро-русских браков) это делалось в рамках сугубо официальных: для выезда на
постоянное место жительства в другую страну необходимо было иметь письмен-
ное согласие хотя бы одного из родителей.
Во всем этом, помимо причин сугубо личного характера, сказывался еще и
эффект «железного занавеса», за пределами которого, в понимании людей поко-
ления, сформированного идеологемами советской эпохи, доктриной все более
торжествующего мирового социализма и его лагеря, начиналось нечто непонят-
ное и отнюдь небезопасное.
И до сих пор брак белой женщины с африканцем и последующий отъезд в
Африку общественное мнение и отражающая его как в капле воды семья нередко
продолжают связывать с ее перемещением в «отсталое», «недоразвитое» или «ар-
хаичное» общество со всеми вытекающими отсюда непредсказуемыми для нее
последствиями.
Так, балансирующий на границе поколений Антон, перечисляя аргументы
против своего отъезда из России, приводит как один из наиболее веских именно
этот, поскольку для Антона проблема выезда из России в другую страну, другое
168
общество тесно связана с особенностями идеологического климата на его родине
в период его взросления. «Если брать мой возраст, то плоды советской пропа-
ганды не пропали даром: все время нам внушалось, что там негров вешают на
каждом столбе. Так вот, если продолжить мысль об отъезде – это тоже сыг-
рало свою роль» [2, с. 338].
Или замечание упомянутой выше Наташи по поводу настроений своей ма-
гаданской бабушки-биолога, которая, искренне любя своего эфиопского зятя, тем
не менее столь же искренне боялась за предстоящее африканское бытие своей
дочери и внучки.
Зачастую не имея достаточно сил и аргументов в борьбе против бракосоче-
тания своей дочери с африканцем, родители (бабушки и дедушки исследуемой
группы) к моменту готовящегося отъезда молодой семьи в Африку уже владели
таковыми – неизбежно проистекавшими из самого факта советского бытия ра-
сово-смешанной семьи. И иногда пересиливали в этой борьбе. Весьма показате-
лен в этой связи и рассказ Анжелики, назвавшей свою бабушку неординарной,
нестандартной во вкусах и поступках. «Она у меня очень эксцентричная, необыч-
ная. Она очень театром увлекалась, любит Пушкина, она необыкновенная жен-
щина, наверное, со стороны даже немножко странная, любит необыкновенно
одеваться» [2, с. 109]. Она первая из кровной родни матери Анжелики безогово-
рочно приняла чернокожего зятя и тем не менее препятствовала отъезду дочери
к Африку, поскольку ее и отца матери Анжелики смущал не столько цвет кожи их
зятя, сколько перспектива покинуть Родину (в советском контексте 70-х гг. – это
изменить ей). И понятно, что родители с патриотическим партизанским про-
шлым, у которых в эксплицитной иерархии интересы Отчизны («жила бы страна
родная, и нету других забот») занимали определяющую ступень, будучи значи-
мым фактом духовной и внутренней душевной жизни, не могли столь легко пе-
ресмотреть свои взгляды на эту проблему, просто перешагнуть через нее в
стремлении помочь счастью дочери.
Похожая ситуация имела место и в кровной семье Любови. Так, в своем рас-
сказе о том, как cкладывались взаимоотношения ее родителей с мужем-африкан-
цем, она замечает: «Папа – кадровый военный и мама – педагог, женщина
строгих правил. Вы же сами понимаете!» (личный архив автора). Эта на первый
взгляд закодированная фраза тем не менее легко расшифровывалась соотече-
ственниками второй половины ХХ столетия – представителями поколения, кото-
рое «училось новым правилам жизни, вырабатывало новые опознавательные
знаки и социальные коды... Они (советские люди. – Н. К.) пассионарны и своей
жизнью, и своим телом создали советскую цивилизацию. Они – советские люди
в том смысле, что их культурно-когнитивная карта не выходит за пределы совет-
скости» [7, c. 122]. Принцип всеобщего умолчания об африканском отце Антона
вот уже многие годы утвержден в его кровной семье, что сам он объясняет неже-
ланием членов семьи принести подобными воспоминаниями боль или неприят-
ные ощущения другим, в том числе и самому Антону.
В целом же все эти сведения, связанные с описанием ранних детских воспо-
минаний в кровной семье одного из родителей, социальных статусов ближайших
169
родственников вкупе с приводимыми фактами о жизни человека предоставляли
несомненно значительный объем информации об идентификации личности.
Завершая небольшую галерею социальных образов бабушек и дедушек де-
тей-метисов, обратим внимание на еще одну весьма примечательную особен-
ность их внутрисемейного поведения: очень часто подобный – жесткий, если не
сказать жестокий, – поступок в отношении дочерей компенсировался последую-
щей сильной привязанностью к внукам, а также заботой о дочерях, оставшихся
одинокими.
Однако мотивы такой жизненной ситуации могут быть весьма разнообраз-
ными: ведь подобные браки, как известно, распадались и продолжают распа-
даться в СССР/РФ и без прямого участия родителей жены; решения о том, чтобы
расстаться, принимаются супругами самостоятельно, без кровного давления. В
этом случае роль бабушек и дедушек из эгоцентристской нередко превращалась
в героическую: они брали на себя заботу о дочерях и их детях, терпеливо опекали
и пестовали их, воспитывали. И весьма возможно, одновременно с этим воспи-
тывались сами.
Таким образом, своеобразие расово- или национально-смешанного союза
россиянки и африканца практически никогда не проходит бесследно для ближай-
шего кровнородственного окружения женщины, сделавшей подобный брачный
выбор, а также для последующего поколения от этого союза. В большинстве слу-
чаев требуется время, чтобы к этому событию приспособились, привыкли в кров-
ной семье.
В конечном счете в большинстве случаев стороны находят способы отрегу-
лировать и сохранить одну из наиболее надежных форм человеческих отношений –
родство по крови – как самую тесную и одновременно самую компромиссную
форму взаимоотношений. И часто цементирующее начало в этом процессе при-
надлежит именно представителям нового поколения, производимого в афро-рус-
ских браках, – их внукам-метисам. Ибо возникающее в родителях женщины
отторжение ее избранника – представителя другой расы – болезненно преломив-
шись на нем, почти полностью растворяется во внуках.
1. Bertaux D. Du monopole au pluralisme methologique dans la sociologie de la mobilite
sociale. Annales de Vaucression / ”Histoire de vies, Histoires de familles, Trajectoires sociales”
Numero special. 26/1/1987. Р. 309–310.
2. Крылова Н.Л. Дети от русско-африканских браков. Судьбы. Культура. Будущее. Нью-
Йорк, Эдвин-Меллен Пресс, 2000.
4. Ксенофонтова Н.А. Народ Зимбабве. М., 1974.
5. Рыбалкина И.Г. Особенности семейно-брачных отношений в Африке // Вестник
антропологии. 2022. № 3.
6. Kayongo-Male D., Onyango Ph. The sociology of the african family. L., N.Y., 1984.
7. Крылова Н.Л. Мое африканское детство // Детство в Африке. Мемуары,
автобиографии, интервью. Ярославль, 2018.
8. Козлова Н.Н. Сцены из жизни «освобожденного работника» // СОЦИС. 1998. № 2.
170
Е.А. Сорокина
Воспитание и образование как ресурс развития. Шведский опыт
Воспитание и образование молодого поколения – необходимая составляющая общего

успешного социально-экономического развития любой страны. В статье характеризуется роль
государства в обеспечении всей системы образования и поддержке семьи и детства, указыва-
ется на значение школы как среднего образовательного звена. Исследуются условия адапта-
ции «новых шведов» – молодых людей, которые вместе со шведскими ровесниками
представляют собой будущий социальный ресурс общества.
The upbringing and education of the younger generation is a necessary component of the overall
successful socio-economic development of any country. The role of the state in providing the entire
education system and supporting the family and childhood, the importance of the school as a second-
ary educational link. Adaptation of the "new Swedes" – young people who, together with their Swe-
dish peers, represent the future social resource of society.
Ключевые слова: воспитание, родители и дети, социальная система, школьное образо-

вание, воспитание, «новые шведы», шведский опыт.
Key word: upbringing, parents and children, social system, school education, upbringing, "new
Swedes", Swedish experience.
При исследовании любого общества, его экономики, истории, культуры ак-

туализируются и задачи изучения проблем передачи знаний, умений и навыков
или, другими словами, процессы создания и воспитания будущего общества – в
лице наших детей. И такие цели выдвигают на первый план необходимость тща-
тельного изучения не только вопросов воспитания, но и качественного образова-
ния молодого поколения. Очевидно, что именно сегодняшнее образование и
воспитание детей закладывает реальный и действенный фундамент для успеш-
ного развития и стабильного будущего в самом широком смысле слова. Качество
образования, его доступность для любого гражданина (или жителя) страны явля-
ются важными критериями уровня жизни в целом и достоверными показателями
успешного социально-экономического развития той или иной страны. Полити-
ческие партии Швеции понимают важность и необходимость поддержки и раз-
вития широкой социальной проблематики, в том числе по проблемам,
касающимся молодого поколения, что находит отражение в их политических
предвыборных программах [1].
Подготовка образованных граждан и профессионально квалифицированных
специалистов, необходимых для экономики страны, представляют собой акту-
альные цели и задачи практической государственной политики. На достижение
и осуществление таких целей образования направлены программы обучения как
обязательной средней школы (обязательный 9-летний уровень обучения для всех
 Публикуется в соответствии с планом научно-исследовательских работ Института

этнологии и антропологии РАН «Многообразие культур и стратегий развития. Институты
и управление в полиэтничных обществах».
171
детей, живущих в стране, законодательно установлен в 1972 г.), гимназической
ступени средней школы (12 лет обучения, с начальной профессиональной подго-
товкой на последней ступени обучения), так и высшего образования.
Отметим, что и государственная образовательная политика, и вся система
образования Швеции представляют собой важную составную часть общей госу-
дарственной политики в области поддержки семьи и детства. Качество и доступ-
ность образования для молодежи представляет собой важную составную часть
так называемой шведской модели.
Одним из определяющих элементов этой социальной политики является
практически полное финансовое обеспечение со стороны государства дошколь-
ного, школьного и высшего образования.
Хороший уровень среднего, профессионального и высшего образования со-
здает возможности не только для успешного социально-экономического разви-
тия страны, но и для реализации принципов равных стартовых возможностей для
любых жителей страны, как родившихся в Швеции, так и «новых шведов», в про-
шлом иммигрантов.
Обязательное школьное образование является базовым элементом всей об-
разовательной системы страны. В Швеции существуют давние традиции разде-
ления властных полномочий между центральными и коммунальными
(муниципальными) органами власти. Финансирование школ и контроль за их де-
ятельностью осуществляется на уровне коммунальных (территориальных) вла-
стей. Содержание, цели, задачи, структуру образовательных программ,
конкретные учебные планы разрабатываются центральными органами управле-
ния системой образования (с участием специалистов).
С 2008 г. дошкольное и школьное образование страны находится в ведении
трех государственных органов. Это Государственная школьная инспекция
(Skolinspektionen), Государственное управление среднего образования
(Skolverket) и Государственное управление специальной педагогики и школ для
учащихся с особыми потребностями (Specialpedagogiska skolmyndigheten).
В компетенции школьной инспекции (Skolinspektionen) входит контроль за
качеством обучения, за соблюдением закона о запрете различной дискримина-
ции (по полу, этнической принадлежности, религиозным убеждениям, личност-
ным особенностям).
В сферу ответственности Государственного управления среднего образова-
ния (Skolverket) в числе прочего входит контроль за распределением и использо-
ванием выделяемых финансовых средств и государственных грантов, за
финансированием школ страны в целом.
Государственное управление специальной педагогики (Specialpedagogiska
skolmyndigheten) занимается детьми, подростками и взрослыми, которые имеют
специальные или особые потребности из-за своих функциональных ограничений.
Процесс первоначального образования для маленьких шведов начинается с
первого года жизни, с младшей начальной группы детского сада, которую могут
посещать малыши, начиная с 10 месяцев. Дети имеют возможность «ходить» с
родителями в детские садики, расположенные по месту их жительства. Старшая
172
группа детского сада – для 6-летних детей – представляет собой практически
первую, подготовительную ступень начальной школы (preskola, förskola). Дети в
возрасте шести лет идут в подготовительный класс, где получают навыки для
последующего обучения в школе.
Дети в возрасте от 6 до 12 лет имеют право на так называемый «дневной
уход» в доурочное и послеурочное время. Это могут быть группы продленного
дня в школах, семейные детские группы, муниципальные детские центры. С
седьмого класса в школах вводятся специализированные программы. Есть блок
естественно-научных предметов «naturorientering», блок обществоведческих
предметов с гуманитарными дисциплинами «samhällorientering».
На старшей – гимназической – ступени школьное обучение происходит по
одной из 18 утвержденных образовательных программ. В основном это могут
быть программы, рассчитанные на получение молодыми людьми профессио-
нальных навыков или даже специальности, что позволит им выйти на рынок
труда сразу после окончания гимназии.
Можно сказать, что одной из важных практических целей среднего образо-
вания является приобретение молодыми людьми такого рода профессиональных
навыков, востребованных на рынке труда, которые они получают при обучении
в соответствующих специализированных и профессионально ориентированных
гимназических классах.
Школьные образовательные программы очень важны для успешной социа-
лизации детей, для их подготовки к будущей не только профессиональной, но и
семейной и социальной жизни.
Определенная часть образовательных программ рассчитана на то, что моло-
дые люди при желании смогут после успешного окончания школы и сдаче необ-
ходимых тестов продолжить свое образование в высших учебных заведениях.
Если говорить о возрастных рамках, то обучение детей в неполной средней
школе продолжается с 6 до 15–16 лет, а полный гимназический курс – это еще
три года обучения, до 18 лет.
Общеобразовательные школы страны, как правило, работают по централи-
зованно разработанным образовательным учебным программам. Школьные пе-
дагоги имеют необходимую и достаточную квалификацию для работы с детьми
на всех этапах обучения, проведения внеклассных и спортивных занятий. Суще-
ствует также незначительное число специальных школ для «особых» детей.
В Швеции практически нет общеобразовательных школ с религиозным обу-
чением (за исключением воскресных школ различных конфессий и незначитель-
ного числа школ при иммигрантских общинах).
Обратим внимание на то, что, помимо общеобразовательных муниципаль-
ных школ, немногочисленных школ при ряде культурно-этнических общин,
также работают специальные классы и даже школы, в которых действуют допол-
нительные языковые и культурные программы.
Такое обучение могут проходить дети – представители официально при-
знанных в Швеции пяти этнических меньшинств. Это саамы (коренной народ),
173
шведские финны, торнедальские финны, цыгане и евреи. Законодательно уста-
новлено право представителей этих меньшинств на изучение родных языков (по-
мимо шведского), сохранение и развитие своей культурной идентичности и для
этих целей действуют специальные образовательные программы [2].
На протяжении многих десятилетий, и особенно последних 8–10 лет, в Ев-
ропе и в Швеции значительно возросло число мигрантов-беженцев из различных
неспокойных регионов мира: Ирана, Ирака, Ливана, Сирии, Турции, Эритреи,
Сомали, Косова, некоторых государств Восточной Европы. Так, при населении
Швеции около 10,5 млн чел. практически каждый пятый житель имеет «ино-
странные корни», т. е. хотя бы одного из родителей, который не был рожден в
Швеции.
Отмечается достаточно большой приток иммигрантов из стран с мусульман-
скими традициями и культурой, которые зачастую прибывают в Швецию вместе
с семьями, детьми и пожилыми родителями. Эти существующие в наши дни тен-
денции способствуют в определенном смысле размыванию прежней культурной
моноэтничности Швеции.
Рост числа прибывающих в Швецию мигрантов имеет свои проявления и
последствия в самых различных областях жизни. Так, к примеру, принципы по-
ведения, самостоятельности и даже порой независимости детей, принятые в
шведских детских садах и школах, нередко встречают непонимание и иногда
даже сопротивление со стороны мусульманских семей иммигрантов с традици-
онным патриархальным устоем (главенство отца семьи) [3].
Реакция школьных властей бывает довольно гибкая. Так, вводятся отдель-
ные разрешения на то, чтобы девочки из мусульманских семей, например, могли
бы не посещать совместные (с мальчиками) уроки физкультуры. В школах также
могут вводить специальное меню для детей из таких семей, а в периоды мусуль-
манских религиозных праздников – разрешать таким детям приносить с собой
свою еду.
Дети из ортодоксальных мусульманских семей могут обучаться и в так
называемых свободных мусульманских школах при различных национально-
культурных общинах. Финансирование этих школ частично осуществляется из
средств муниципалитетов, на территории которых они расположены, но основ-
ные средства поступают от учредивших их общин и организаций.
Программы этих школ предполагают изучение основ ислама, арабского и
шведского языков, в распорядке дня придерживаются мусульманских традиций.
Это касается соблюдения постов, еды, традиций одежды, осуществления молит-
венных ритуалов. В некоторых таких школах может быть запрещена современ-
ная музыка [2; 4].
Однако подчеркнем, что общеобразовательные программы и обучение де-
тей по этим программам в таких школах должны соответствовать тем програм-
мам, по которым работают все остальные средние школы страны. Соблюдение
таких норм – необходимое условие для этих школ, чтобы получить государствен-
ные субсидии.
174
По мнению ряда исследователей, обучение детей в мусульманских конфес-
сиональных школах никак не способствует, а порой даже тормозит процесс ин-
теграции этой молодежи в шведское общество [5, с. 189]. Объясняется это
довольно просто. Такие иммигранты нередко живут в своем замкнутом мире, в
своей этнической общине, минимизируя контакты с внешним – шведским – ми-
ром. Исследователи часто говорят в этом контексте о сомалийских и арабских
культурных общинах.
В то же время дети иммигрантов, например, из регионов Ирана, Боснии и
Турции стремятся обучать своих детей в шведских муниципальных школах, рас-
считывая на более простой и быстрый путь для интеграции в принимающее –
шведское – общество. Дети, которые посещают детские сады и группы продлен-
ного дня в школах, муниципальные досуговые центры, значительно успешнее и
быстрее социализируются, по сравнению с детьми, находящимися только в семье.
Современные молодые шведские родителя, которые сами получили анало-
гичное воспитание, понимают, что дошкольное образование – важная начальная
ступень среднего образования. Отметим и иные практические результаты дей-
ствующей воспитательной политики: нынешние шведские молодые папы значи-
тельно охотнее и чаще (если сравнить с ровесниками из других стран) остаются
дома со своими маленькими детьми, участвуют в повседневных бытовых делах
по уходу за малышами и в целом по дому. Воспитание и ранняя социализация,
начиная с детского сада, помогает реализовывать принципы гендерного паритета
на практике, не задумываясь о категориях и высоких теориях [6, s. 11].
Существующая сегодня в Швеции социально-экономическая политика гос-
ударства по отношению к семье и детям была первоначально разработана швед-
скими социал-демократами еще в 1930-е гг. и представляла важный элемент
шведской социально-политической модели, которую и стали осуществлять со-
циал-демократические правительства.
Эта политика получила название «семейная» политика (familjepolitik), а дет-
ские учреждения, садики и школы были активно включены в сферу интересов
государства. Стало расти число детских садиков в самых разных районах швед-
ских городов и населенных пунктов. Такие садики посещали дети из различных
социальных слоев – как из обеспеченных семей, так и небогатых семей.
Кроме того, рост числа таких детских учреждений дал возможность моло-
дым женщинам-мамам не оставаться дома, а выходить на рынок труда и быть
спокойными за своих детей. Это стало особенно важно и востребовано во второй
половине прошлого века в связи с ростом промышленного производства в Шве-
ции и растущей потребностью в новых рабочих руках.
Важное значение для успеха реализации государственной семейной поли-
тики имеет решение вопросов социального и родительского страхования, си-
стема совершенствование сферы общественных услуг.
Обучение в шведских школах по целому ряду разнообразных программ, по-
зитивная социализация и интеграция молодых людей создают условия и предпо-
сылки для последующей успешной самостоятельной жизни молодежи, что,
безусловно, содействует и социально-экономическому развитию общества в целом.
175
1. Плевако Н.С. Шведская модель: настоящее и будущее // Северная Европа. Проблемы
истории. М.: Наука, 2015. С. 5–21.
2. Christer Isaksson.Grundskolans problem 2012 mer politiska an pedagogiska // Grundskolan
50 ar. Stоckholm, 2012.
3. Ouis P., Roald A.S. Muslim i Sverige. Stockholm, 2003.
4. Сорокина Е.А. Миграционный кризис и его последствия в Швеции: некоторые реалии //
Культура и общество, электронный альманах. URL: http://society-and-culture.ru/2020/12/06/е-а-
сорокина-миграционный-кризис-и-его/
5. Плевако Н.С., Чернышева О.В. Можно ли стать шведом. М.: Весь мир, 2018.
6. Living conditions. Örebro, 1995.
Е.Л. Яковлева
Отношение к ребенку в традиционной татарской культуре
В статье анализируется характерное для татарской национальной культуры отношение к

ребенку в семье. В татарских праздниках мы встречаем действия, олицетворяющие заботу о
будущем потомстве. С первого момента жизни ребенка окружают заботой и вниманием, что
проявляется в символизме блюд и продуктов питания. Татарская традиция и семья способ-
ствует вхождению ребенка в социокультурную среду, формируя национальную идентичность,
обучая нравственным принципам и приучая к труду.
The article analyzes the attitude to the child in the family characteristic of the Tatar national
culture. Long before the birth of a child, in Tatar holidays we meet actions that personify caring for
future offspring. From the first moment of life, the child is surrounded with care and attention, which
is manifested in the symbolism of dishes and food. The Tatar tradition and the family contribute to
the entry of the child into the socio-cultural environment, forming a national identity, teaching moral
principles and accustoming to work.
Ключевые слова: ребенок, сабантуй, чак-чак, детская кухня, воспитание.
Key words: child, Sabantuy, chuck-chuck, children's kitchen, education.
В каждой культурно-исторической эпохе у любого этноса целью создания

семьи является продолжение рода и рождение детей. Ребенок представляет со-
бой целую вселенную, вокруг которой вращается жизнь всей семьи. Татары счи-
тают, что «тот имеет вес, у кого многочисленная родня» [1, с. 291]. Род и его
продолжение связано с детьми.
Согласно традиция, татарская семья должна быть многодетной, а ее опорой
являются сыновья как продолжатели рода. Неслучайно к дочерям относились с
любовью, но считали их временными членами семьи, уходящими после замуже-
ства к другому роду.
В традиционных национальных культурах можно обнаружить огромное ко-
личество обрядов и ритуалов, связанных с периодом детства. Некоторые из них
безвозвратно исчезли, другие – подверглись трансформациям. В связи с перечис-
176
ленным объектом статьи избрана обрядовая ритуальность татар Среднего Повол-
жья и Приуралья (XIX–XXI вв.), связанная с отношением к миру детства и ре-
бенку. Метод исследования – аналитический.
Забота о ребенке как продолжателе рода начинается у татар задолго до его
рождения. Так, национальному празднику сабантуй предшествует обряд сбора
подарков (в прежние времена – сбора платков/полотенец). В обряде принимали
участие в первую очередь юноши репродуктивного возраста, что гарантировало
им продолжение рода. Молодые люди несли шест, украшенный платками и по-
лотенцами. Он до сих пор считается обязательным атрибутом ритуала.
Символическое значение шеста указывает на культ плодородия. Молодой
человек, танцуя во время обряда сбора подарков, ударял шестом о землю, олице-
творяющей женское начало. Данный жест выступал в качестве аналога процесса
оплодотворения. Татары верили, что подобные символические действия будут
способствовать не только богатому урожаю, но и продолжению рода молодыми
людьми.
В свадебном татарском ритуале можно обнаружить символические дей-
ствия, направленные на пополнение семьи и рождение в будущем детей. Обра-
тим внимание на такое праздничное блюдо, как чак-чак. Согласно татарской
традиции, невеста заворачивает чак-чак в тонкий лист сухой фруктовой пастилы,
что обладает глубоким символическим значением.
Данный жест демонстрирует бережное отношение к семени, которое олице-
творяет чак-чак, и будущему, родившемуся благодаря ему ребенку как продол-
жателю рода. Завернув чак-чак в пастилу, символизирующую сладкую жизнь,
женщина демонстрирует, что она готова к продолжению рода и обязуется лю-
бить и оберегать от всяческих невзгод своего будущего ребенка, окружая его за-
ботой и теплом. Более того, чак-чак, выложенный на поднос к свадебному столу
в виде горки, служит символом продолжения рода за счет увеличения рожден-
ных детей [2].
В соответствии с традицией, татары уважительно относятся к беременной
женщине, окружая ее вниманием и заботой. Во время беременности ее освобож-
дают от всех тяжелых работ. Считается, что вкусовые капризы беременной жен-
щины, все ее желания и прихоти необходимо выполнять, а отказ в каком-либо
продукте/блюде может плохо отразиться на плоде.
Согласно татарским поверьям, чтобы ребенок был красивым, беременная
должна есть в изобилии яблоки, являющиеся источником железа. Данный факт с
точки зрения медицины не доказан. Но символизм продукта питания проясняет
ситуацию: яблоня олицетворяет семью, а яблоко выступает символом ребенка,
окруженного в утробе матери как месте потаенности любовью и радостью. Вку-
шая плод, женщина символически демонстрирует, что дает ребенку возможность
познания жизни после рождения.
К числу значимых событий татарской семьи относится рождение ребенка.
Новорожденного и его мать вплоть до сорока дней с момента рождения тща-
тельно оберегают. В этот период они считаются довольно уязвимыми, находясь
в пограничной зоне между своими и чужими. Неслучайно свершается огромное
177
количество обрядов, направленных на ограждение от негативного воздействия и
вхождение ребенка в общество.
Особо значимы первые обряды, связанные с жизнью ребенка: день рожде-
ния, первое грудное вскармливание, первое купание, имянаречение и проч. Про-
водимые в первый раз, впервые, они несут мощное символическое значение,
связанное с программированием жизни новорожденного. Во всех пожеланиях
благополучия, связанных с появлением нового члена рода, мы встречаем мета-
фору «дети – счастье семьи», и рождаются они для счастливой жизни.
Помимо вербальных пожеланий и вещественных подарков в праздничных
обрядах особое внимание уделяется и специально приготовленным блюдам, не-
сущим в себе символическое значение. Так, татары в честь рождения ребенка
устраивают бәби чәе и бәби ашә кәртү. Все приходящие в дом роженицы близкие
родственники несут подарки новорожденному ребенку. Раньше татары в этот
день варили на молоке или мясном бульоне кашу.
Обратим внимание на символизм каши, считавшейся праздничным блюдом.
Как артель зерен (Г.Д. Гачев), каша символизирует единение ребенка с мате-
рью/родом, а также богатство, достаток, цельность/самодостаточность. Зерно,
служащее основой каши, олицетворяет жизнь, победившую смерть, процвета-
ние, плодородие, изобилие, приумножение, залог богатой жизни [2].
В татарской мудрости по поводу зерна встречаем следующие сентенции:
«коли есть в амбаре – будет и в кармане», «один колос – только колос, сто коло-
сьев – целый мешок», «поработаешь день – будешь кормиться месяц, поработа-
ешь месяц – будешь кормиться год» [1, с. 64, 65, 67]. Зерно символизирует
единицу семьи, являясь ее истоком. Несколько семян/зерен есть семья/семь Я,
которая ведет свой отсчет от давшего всходы семени, явившего тем самым чудо
рождения.
Обязательным в честь рождения ребенка считается блюдо бал-май из масла
и меда. Оно олицетворяет сладкую жизнь. Также к числу национальных блюд,
приготавливаемых к рождению ребенка, можно отнести блюдо алба – татарское
лакомство из муки, топленого масла, воды с сахаром. Обязательным обрядовым
блюдом считается сухой творог, смешанный с маслом, что служит символом по-
желания здоровья и богатства новорожденному.
Обратим внимание на тот факт, что многие блюда в татарской кухне, при-
готовленные в честь новорожденного, включают в себя мед и масло [3]. Даже
первое прикладывание ребенка к материнской груди сопровождается ритуалом
приучения новорожденного к пище. Ритуал сопровождается смазыванием губ но-
ворожденного маслом и медом с пожеланиями здоровья и сытой жизни.
В этих ингредиентах сосредоточен информационный посыл новорожден-
ному. И он неслучаен. В исламе, исповедуемом татарами, райский сад представ-
ляется как пространство с реками из воды, молока и меда. Последний, выступая
в качестве природного дара, есть символ божественной благодати, чистоты, му-
жества, силы и сладкой жизни, т. е. жизни без проблем и коллизий.
178
Неслучайно мед считается детским лакомством. Его добавляют в неболь-
ших количествах в различные блюда, чтобы подсластить еду. Мед в виду его це-
лительных свойств применялся и при лечении множества болезней, в том числе
детских. У татар чай с медом с давних пор считается целебным напитком. Его
пьют с детского возраста. Масло, играя роль божественного благословления, вы-
ступает символом духовной чистоты, здоровья и изобилия [3].
Особо татары уделяли внимание детской кухне. Ключевым нравственным
правилом мусульман считается положение: «дети – это дар от Аллаха родителям;
они являются украшением семьи и источником счастья» [4, с. 30]. Исходя из дан-
ного принципа, родители несут ответственность перед Аллахом и своим родом
за процесс взросления и воспитания ребенка, его достойной жизни. Среди обя-
занностей, необходимых выполнять родителям особенно в начальный период
жизни ребенка, считаются забота о его здоровье и кормлении качественной пи-
щей («не кормить запретным» [4, с. 31]).
Подчеркнем, в прошлые времена детский рацион питания мало отличался
от взрослого. Ребенка с детства после перехода с молочного питания приобщали
к общему столу: он ел мучную болтушку/боламык, суп-лапшу, различные каши,
мясные блюда (лучшим мясом для детей считается мясо со спины животного).
Сегодня ситуация изменилась: появилось огромное количество продуктов дет-
ского питания, изготовленных промышленным способом.
Начиная с рождения ребенка особую роль в рационе его питания играют
молочные и кисломолочные продукты. Молоко считается символом жизни, (ма-
теринской) доброты и заботы, дарующим силу [3]. Согласно Корану, грудное
вскармливание у татар продолжается до двух лет.
Прикорм детей у татар начинался довольно поздно – в конце первого года
жизни, чем объясняется низкий уровень детской смертности в XIX – первой по-
ловине XX в. Даже если мать в прошлые эпохи занималась полевыми сельскохо-
зяйственными работами, ребенок был всегда с ней, и она могла его кормить
грудью. В качестве прикорма использовалось не только коровье, но и козье мо-
локо, считающееся у татар полезным. Неслучайно многие татарские семьи в
сельской местности до сих пор держат не только коров, но и коз, либо в городах
для детей специально покупают коровье и козье молоко.
Из молока для детей готовят творог, сливки и масло, а также катык, которым
приправляют супы. На молоке готовят не только супы, но и каши: их готовят из
гречки, овсянки, полбы и пшена. Одно из древних блюд в рационе детского пи-
тания – боламык. Это блюдо представляет собой жидкую болтушку из муки, т. е.
перемолотого зерна. Обычно татарки заваривали кипятком обжаренную в масле
муку или варили ее на воде, постоянно помешивая. Как правило, боламык для
сытности приправляли катыком и маслом.
К числу блюд детского питания относят и кисели, особенно густые. Татар-
ские хозяйки готовят их из различных ягод и фруктов (фруктово-ягодный ки-
сель) и молока (молочный кисель), густота которых регулируется картофельной
мукой. Постепенно в рацион детского питания начинают входить пшеничный и
ржаной хлеб, символизирующий поддержание жизни и людскую долю, а также
блюда из теста (бэлиш, калеве, пахлеве, чак-чак и др.).
179
Татарские семьи были трехпоколенными. Подобная традиция встречается
до сих пор. Ребенок приучается к домашней иерархии, согласно которой дед/отец –
глава семьи. Ранги были и между самими детьми. Согласно им старшие заботились
о младших, а младшие уважительно относились к старшим (братьям/сестрам).
В детях с малых лет воспитывали уважительное отношение к труду, различая
женскую и мужскую работу. Так, девочка обучалась ведению домашнего хозяй-
ства, умению готовить пищу, рукоделию. Мальчик приобщался к более тяжелым
работам, его учили быть сильным и ловким, умеющим управлять лошадью.
До семилетнего возраста в детях развивали память, речь, а также коммуни-
кативные навыки. Перечисленные качества формировались в различных детских
играх и забавах как среди ровесников, так и со взрослыми [5]. К национальной куль-
туре, ее традициям и нравственным принципам детей приучали посредством празд-
ников. Таким было отношение к ребенку в традиционной татарской культуре.
В заключение отметим следующие моменты. Ребенок у татар считается опо-
рой семьи в будущем и продолжателем рода. В детский период его окружают
вниманием и заботой, но одновременно приобщают к национальной традиции,
иерархическим отношениям, труду. Благодаря этому происходит адаптация к
условиям жизни. Все обряды, связанные с ребенком, носят благожелательный
характер, содержат в себе символизм здоровой и богатой жизни, лишенной боль-
ших потрясений.
1. Татарское народное творчество. Казань: Татар. кн. изд-во, 2017. Т. 6: Пословицы и
поговорки. 366 с.
2. Яковлева Е.Л. Гастрономическая импровизация о кашах в татарской кухне // Человек
и культура. 2019. № 1. С. 57–67. URL: https://www.elibrary.ru/item.asp?id=37004825 (дата обра-
щения: 10.10. 2022).
3. Яковлева Е.Л. Татарская кухня в контексте повседневности: учебное пособие с эле-
ментами хрестоматии. Казань: Познание, 2019. 372 с. URL: https://www.elibrary.ru/
item.asp?id=41429128 (дата обращения: 10.10.2022).
4. Лутфуллин С. Нравственные обязанности мусульман. КазПринт, 2017. 52 с.
5. Яковлева Е.Л. Татарские журналы как источник изучения детстких игр // Традицион-
ная культура народов Поволжья: материалы IV Всероссийской научно-практической конфе-
ренции с международным участием. Казань: Ихлас, 2018. С. 535–545. URL:
https://www.elibrary.ru/item.asp?id=35168788 (дата обращения: 10.10.2022).
180
СЕМЕЙНОЕ ВОСПИТАНИЕ.
ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ
А.В. Белова
Отношение бабушек и дедушек к внучкам

в российских дворянских семьях
в конце XVIII – первой половине XIX в.
Статья посвящена восприятию межпоколенческих взаимоотношений в контексте

изучения детской повседневности в дворянской России в конце XVIII – первой половине XIX в.
Основное внимание уделено запечатленным в автобиографической памяти дворянок, их
письмах и литературном творчестве особенностям отношения бабушек и дедушек к внучкам.
Рассматривается вопрос о сочетании повышенного внимания и манипулирующего общения со
стороны бабушек, о проявлениях во взаимоотношениях бабушек и внучек зависимого
поведения и эмоциональных привязанностей. Делается вывод об идеализации образа
«принимающего взрослого», персонифицируемого фигурой дедушки.
The article is devoted to the perception of intergenerational relationships in the context of the
study of children's everyday life in noble Russia at the end of the 18th – the first half of the 19th
century. The main attention is paid to the peculiarities of the relationship of grandparents to grand-
daughters, captured in the autobiographical memory of noblewomen, their letters and literary work.
The author considers the issue of a combination of increased attention and manipulative communica-
tion on the part of grandmothers, of a manifestations of dependent behavior and emotional attach-
ments in the relationship between grandmothers and granddaughters. The author draws a conclusion
about the idealization of the image of the “accepting adult”, personified by the figure of a grandfather.
Ключевые слова: история повседневной жизни, женская повседневность, женская

история, детская повседневность, дворянская семья.
Key words: history of everyday life, women’s everyday life, women's history, children's
everyday life, noble family.
Проблематизация детства в контексте истории женской повседневности [1]

сопряжена среди прочих вопросов с тем, какие взаимоотношения связывали де-
вочек с окружавшими их представителями старших поколений, как к детям от-
носились взрослые (а взрослый для ребенка «значимый другой»), какими
воспитательными стратегиями пользовались, какой отклик воспитание находило
у детей [2].
Одной из гипотез антропологов стала идея о том, что на фоне межпоколен-
ческого конфликта «отцов и детей» у последних возникают доверительные и
эмоционально близкие отношения не с родителями, а с представителями «треть-
его» поколения бабушек и дедушек [3]. Цель статьи – проверить данную гипо-
тезу на материалах российской дворянской антропологии.

Поддержано программой НИР ИЭА РАН «Гендерные исследования: социально-исто-
рические и культурно-антропологические перспективы».
181
Бабушка А.П. Керн по матери пыталась в тайне («по секрету») от ее отца
(своего зятя, а тот, «самодурствуя», требовал «чтобы не пеленали и отнюдь не
качали», позднее «не смели усыплять… сказками и вообще сидеть» возле «по-
стельки») заботиться о девочке, что приводило к печальным инцидентам, кото-
рые сама мемуаристка воспринимала как «казусы, могшие стоить… (ей. – А.Б.)
жизни». Керн вспоминала: «Однажды бабушка унесла меня, когда я закричала,
на двор во время гололедицы, чтобы он не слыхал моего крика; споткнулась на
крыльце, бухнулась со всех ног и меня чуть не задавила собою» [4, с. 341–342].
Ситуация, при которой вступали в противоречие здоровье и благополучие
маленькой девочки и раздражительность как реакция на детский плач взрослого
мужчины, ее родного отца, причем выбор делался в пользу соблюдения интере-
сов последнего, иллюстрирует ценностные приоритеты патриархатного обще-
ства. При этом бабушка в меру своего понимания стремилась защитить внучку.
Также бабушки принимали участие в поиске и выборе няни для маленькой
внучки. Дворянская девочка Веринька Бек сообщала в одном из своих писем:
«Бабушка привезла с собою одну нянюшку которую завут Марья Павловна и она
нянюшка Кати» [5, л. 128 об. – 129 об.]. И регулярность общения, и повседневные
заботы дворянской семьи сближали с детства бабушек и внучек.
Взаимоотношения бабушек и внучек/внуков, которые в отдельных случаях
могут интерпретироваться в контексте концепции так называемых шутливых от-
ношений [6, с. 540–541], варьировали, как правило, между «балованьем» и стро-
гостью. В 30-е гг. XIX в., став бабушкой внучки, дворянка могла написать о себе:
«…я была в восторге, что снова вижу наших, маленькая хороша, как Ангел, и
очень мила, чувствую, что полюблю ее до безумия и буду баловать, как все ба-
бушки» [7, с. 150–151].
Женская дворянская поэзия первой половины XIX в. сохранила впечатления
девочки от «ритуала» общения с «милой бабушкой» в провинциальной усадьбе:
от посещения внуками в сопровождении отца ее покоев, угощения их «леденчи-
ками», упреков отца в «баловстве детей» бабушкой [8, л. 7–8].
Стихотворные воспоминания о детских посещениях бабушки, как и мему-
арные свидетельства: «матушка вместе со мною пришла к ней (бабушке. – А.Б.)
пожелать доброго утра» [4, с. 359]) – указывают на существование своего рода
семейного ритуала, в котором участвовали представители трех поколений дво-
рянской семьи. Посредничество родителей означало недопустимость произволь-
ного и неформального общения детей с бабушками.
Проявлением расположения и любви к внучкам и внукам было угощение их
сладостями, в предвкушении чего ими с детской непосредственностью во мно-
гом и «наносились визиты». Младшего внука (или более любимого (?), или маль-
чика (?)) бабушка могла выделить «двойной порцией» лакомства [9, с. 193].
Вместе с тем даже в знаках любви бабушек к своим внучкам иногда прояв-
лялось принуждение и стремление в первую очередь к саморазвлечению и само-
выражению без учета эмоциональной реакции ребенка. «Она меня чрезвычайно
полюбила, угощала из своей бонбоньерки конфектами и беспрестанно заставляла
меня болтать, что ее очень занимало. <…> …она была … со мною нежна до того,
182
что беспрестанно давала мне горстями скомканные ассигнации. Я этими подар-
ками несколько возмущалась и все относила маменьке. Мне стыдно было прини-
мать деньги, как будто я была нищая» [4, с. 356–357].
Примечательно, что юную А.П. Керн смущало не само по себе «конверти-
рование» эмоций в деньги, а то, что она считала неподобающим дворянскому
статусу получать денежное поощрение.
Не менее симптоматичны и прямые насмешки над чувствами ребенка («Ба-
бушка заметила, что я всегда плакала, когда выдавали горничных девок замуж,
дразнила меня часто тем, что обещала выдать замуж за одного из своих ста-
рост...» [4, с. 356]) или своего рода «искушения», провоцирование внутренней
борьбы эмоций, не всегда позитивных. «Раз она спросила у меня, что я хочу:
куклу или деревню? Из гордости я попросила куклу и отказалась от деревни. Она,
разумеется, дала бы мне деревню…» [4, с. 357].
Разумеется, игнорирование или испытание неокрепших чувств ребенка в
очередной раз свидетельствует об отношении к детям как объекту манипулиро-
вания взрослых. Детские ощущения, зафиксированные мемуаристкой А.П. Керн,
подтверждают, что в начале XIX в. дворянские девочки вполне отдавали себе в
этом отчет, а сами ценили партнерское (!) к себе отношение.
«Противоположностию ей («бабушке со стороны отца» [4, с. 359], А.А. Пол-
торацкой, урожденной Шишковой, о которой шла речь выше. – А.Б.) во всем
могла служить милая моя бабушка, родная тетка моей матери, девица Любовь
Федоровна Муравьева. <…> Не помню я горькой минуты в своей жизни, кото-
рою бы я ей была обязана, и таю в глубине сердца самые светлые о ней воспоми-
нания... Никогда она меня не бранила, никогда не наказывала. Я только знала ее
ласки, самые дружеские наставления, как ровне. Когда я выросла, тогда всегда
была готова сознаться ей в какой-либо неосторожности и просить ее совета...
Между тем как другие живущие в доме или подводили меня под наказание, или
сами умничали надо мною, она всегда была моим другом и защитником» [4,
с. 360–361].
Осознание эмоционального принятия взрослым личности ребенка запечат-
левалось как насущная детская потребность и впоследствии переходило во
взрослом возрасте в доверительные отношения.
В условиях высокой смертности женщин, находившихся еще в сравни-
тельно молодом возрасте, детей часто растили бабушки, их матери (примеры
Е.А. Протасовой, Е.А. Арсеньевой и др.). Для последних воспитание внучек и
внуков становилось подлинным смыслом жизни и своеобразным утешением,
единственной возможностью заглушить душевную боль от утраты дочери.
В.А. Жуковский (1783–1852), не скрывая своих чувств, писал А.П. Зонтаг
(1785/1786–1864) об оставшихся после смерти его возлюбленной М.А. Мойер,
урожденной Протасовой, ее матери и дочери: «Катерина Афанасьевна в Дерпте,
здорова, живет грустно и уединенно для милой внучки, Машиной дочери, кото-
рая похожа на ангела, и похожа свойствами на свою мать» [10, с. 14].
Через другие его письма проходил печальный образ двух осиротевших су-
ществ – бабушки и внучки, – неразрывно связанных между собой общей потерей.
183
«Я проезжал через Дерпт, видел Катерину Афанасьевну; в бытность мою с нею
(я провел в Дерпте четыре дня) был у нее обыкновенный мигрень. Она лежала
одна в горнице на постели; я был подле нее один, только прелестная Машина
дочь подле меня сидела…» [11, с. 15]; «Катерина Афанасьевна, около которой
мы все собирались, почти одна, с маленькой внучкою и в соседстве гроба
Маши…» [12, с. 17] (курсив оригинала. – А.Б.).
При таких обстоятельствах понятно, почему бабушки продолжали питать
безграничную любовь даже к уже выросшим внучкам и внукам, особенно к тем,
которых они воспитали в отсутствие родителей. Например, современники вспо-
минали о привязанности к взрослому внуку бабушки М.Ю. Лермонтова, Е.А. Ар-
сеньевой, урожденной Столыпиной (1773–…), которая «любила его до
обожания» [13, с. 91; 14, с. 135–140].
Иногда отцы оставляли детей бабушкам на неопределенный срок без доста-
точного материального обеспечения. Марья Гасан сокрушалась по поводу без-
вестного отсутствия своего зятя, нехватки денег на содержание и лечение троих
внуков, что усугублялось ее горестными переживаниями из-за смерти дочери,
сопереживанием детям и страхом за возможные последствия болезни внучки:
«…вот еще теперь прибавилась горя мне и заботов зятюшка уехал а меня з детми
оставил Бог толко знает как жить мне инет от него известия где он теперь и здо-
ровли незнаю ничево, и когда выехал измосквы неизвесна, меня пересилил вцар-
ское село где теперь имею жилища но незнаю того надолгали, носкажу что в
петербурхи мне было скучно и грусно помоим обстоятелством но теперь еще
того тошнея всякой почти божеи день заливаюсь слезам хотя бы написал одну
строчку зятюшка что мне делать, дети тоскуют аиногда и плачут что нет уних
нипапы нимаминки, сашинка и кресник ваш слава богу здоровы нолиза нещастная
нездорова руки и ноги болят на обеих глазах делаютца белмы, вот моя милая поду-
май лехколи оное мне переносить что я буду тогда делать как останитца боже со-
храни уродом, горя уменя за горям дапритом и гроши нема…» [15, л. 5–5 об.].
Это письмо – настоящий «крик души» авторки, демонстрирующей при не-
достаточной формальной грамотности «плюральность дискурсов», «квинтэссен-
цию женского самовыражения» [16, с. 69].
Общей тенденцией можно считать и то, что мемуаристки с большой тепло-
той и почти благоговением вспоминали своих «бесподобных» дедушек [4, с. 339,
343], человеческие достоинства и нравственные качества которых не уставали
перечислять [17, с. 392], ссылаясь при этом не только на собственное мнение, но
и на благоприятные отзывы других, знавших их людей [4, с. 339; 17, с. 392].
Главной чертой, которую они высоко ценили и которая врезалась в их дет-
скую память, была «кротость» [4, с. 343; 17, с. 392] дедушек. А.П. Керн, напри-
мер, отмечала в характере своего дедушки по материнской линии Ивана
Петровича Вульфа (…–1817), в доме которого прошло ее детство, редкие и для
нее, бесспорно, очень позитивные черты. «Никто не слышал, чтобы он бранился,
возвышал голос, и никто никогда не встречал на его умном лице другого выра-
жения, кроме его обаятельной, доброй улыбки, так мастерски воспроизведенной
(в 1811 г.) карандашом Кипренского на стоящем передо мною портрете» [4,
с. 344].
184
70-тилетняя Керн хранила на письменном столе портрет дедушки, глядя на
который записывала свои детские воспоминания. Она помнила, как этот портрет
«рисовался в Твери» и как она «стояла, облокотясь на стол, за которым сидел
дедушка» и смотрел на нее «с любовью» [4, с. 344]. Дворянская девочка выно-
сила из детства «взгляд» дедушки, полный любви.
Согласно психоаналитической теории, «взгляд взрослого» имеет большое
значение для осознания ребенком себя, и, соответственно, незаменима важность
одобряющего «взгляда» [18, с. 311–312]. Образ дедушки как бы сливался в ее
восприятии с образом самого детства, «дорогой» для нее «лучшей поры…
жизни» [4, с. 362].
Помимо того, что дедушка «смотрел… с любовью» [4, с. 344], дворянскими
девочками особенно ценилось и на всю жизнь запоминалось то, что дедушка «не
сделал никакого наставления» [4, с. 343] в случае, когда в принципе можно было
этого ожидать от взрослого. Именно «нетипичное» для взрослых обращение де-
душек с внучками и вместе с тем как раз такое, которого интуитивно они ожи-
дали, как хотели бы, чтобы к ним относились все вообще представители
старшего поколения, цепко фиксировалось детским сознанием.
Не бесконечных «наставлений», требований и строгости, а снисхождения,
терпения и любви на самом деле непроизвольно ждут от взрослых дети в самые
разные эпохи. Однако, как показывает исторический опыт, некоторым взрослым,
чтобы осознать это, требовалась иногда целая жизнь, а иногда несколько веков.
1. Белова А.В. Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки конца XVIII –
первой половины XIX века как проблема исследования // Женщина в российском обществе.
2004. № 1–2. С. 72–82.
2. Белова А.В. Без родительского попечения: провинциальные дворянки в столичных
институтах // Родина. 2001. № 9. С. 29–31.
3. Арутюнов С.А., Рыжакова С.И. Культурная антропология. М.: Изд-во «Весь Мир»,
2004. 216 с. (Серия «Аудитория»). С. 82–83.
4. Керн А.П. Из воспоминаний о моем детстве // Керн (Маркова-Виноградская)
А.П. Воспоминания о Пушкине / сост., вступ. ст. и примеч. А.М. Гордина. М.: Сов. Россия,
1987. 416 с.: 8 л. ил. С. 338–372.
5. Письмо В. Бек к А.В. Кафтыревой от 18 октября. Б. г. // Государственный архив Твер-
ской области (далее – ГАТО). Ф. 1233. Оп. 1. Д. 2. (Здесь и далее орфография и пунктуация
источника сохранена)
6. Николаев В.Г. Шутливые отношения // Культурология. ХХ век: словарь / гл. ред., сост.
и автор проекта С.Я. Левит. СПб.: Университетская книга, 1997. 640 с. (Серия «Культуроло-
гия. ХХ век).
7. Письмо Н.О. Пушкиной к О.С. Павлищевой от 8 мая 1833 г. // «Мир Пушкина». СПб.:
Пушкинский фонд, 1993. 298 с. Т. 1: Письма Сергея Львовича и Надежды Осиповны Пушки-
ных к их дочери Ольге Сергеевне Павлищевой 1828–1835 / пер., подгот. текста, предисл. и
коммент. Л. Слонимской. № 55.
8. Неизвестная из рода Квашниных-Самариных. Мы в детстве нашем жили мирно… //
ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Д. 939.
9. Белова А.В. Повседневная жизнь провинциальной дворянки Центральной России
(XVIII – середины XIX в.): диссертация на соискание ученой степени доктора исторических
наук. М.: ИЭА РАН, 2009. 616 с.
185
10. Письмо В.А. Жуковского к А.П. Зонтаг от 21 февраля 1826 г. // Правительственный
Вестник. 1904. Отдельный оттиск из № 105: Грот К. В.А. Жуковский и А.П. Зонтаг. (К соро-
калетию со дня смерти А.П. Зонтаг 19-го марта 1864 года). С. 14. № 9.
11. Письмо В.А. Жуковского к А.П. Зонтаг от 27 октября 1827 г. // Правительственный
12. Письмо В.А. Жуковского к А.П. Зонтаг от 2 апреля 1828 г. // Правительственный
13. Меринский А.М. Воспоминание о Лермонтове // Eros russe: Русский эрот не для дам.
3-е изд., испр. Oakland, 1995. (1-е изд.: Женева, 1879.)
14. М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М.: Художественная литература,
1964. 584 с.
15. Письмо М. Гасан к Н.И. Соймоновой от 28 июля 1808 г. // Отдел хранения докумен-
тов до 1917 года Государственного бюджетного учреждения города Москвы «Центральный
государственный архив города Москвы». Ф. 1870. Оп. 1. Д. 3.
16. Белова А.В. Дискурсы «женского письма» в русской дворянской повседневности
конца XVIII – первой половины XIX вв. // Патриотизм и гражданственность в повседневной
жизни российского общества (XVIII–XXI вв.): материалы международной научной конферен-
ции / под общ. ред. В. Н. Скворцова. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2013. С. 64–70.
17. Мордвинова Н.Н. Воспоминания об адмирале Николае Семеновиче Мордвинове и о
семействе его (Записки его дочери) // Записки и воспоминания русских женщин XVIII – первой
половины XIX века / сост., автор вступ. ст. и коммент. Г.Н. Моисеева; худож. В. Сергеев. М.:
Современник, 1990. 540 с.: ил. (серия мемуаров «Память»). С. 389–448.
18. Бовуар С. де. Второй пол. Т. 1 и 2: пер. с фр. / Общ. ред. и вступ. ст. С.Г. Айвазовой,
коммент. М.В. Аристовой. М.: Прогресс; СПб.: Алетейя, 1997. 832 с. Т. 2. Ч. 1. Гл. 1: Детство.
С. 310–365.
Т.В. Бессонова
Детство в жизненном цикле казанских мещан

первой половины XIX в.
Цель данной статьи – изучить детство как один из жизненных этапов семейной истории
казанских мещан дореформенного периода. Исследованы такие вопросы, как возрастные
рамки детства, отношение к детям в мещанских семьях, практики и эмоции, касающиеся детей
в различных жизненных ситуациях. В результате сделан вывод о том, что отношение к детству
и детям в мещанской среде характерно для традиционного доиндустриального общества, дет-
ство еще не сформировалось в отдельно осознаваемый и обозначаемый жизненный этап.
The purpose of this article is to study childhood as one of the life stages of the family history
of the Kazan townspeople of the pre-reform period. Questions such as the age limits of childhood,
attitudes towards children in petty-bourgeois families, practices and emotions relating to children in
various life situations have been studied. As a result, it was concluded that the attitude towards child-
hood and children in the bourgeois environment is characteristic of a traditional pre-industrial society,
childhood has not yet formed into a separately recognized and designated life stage.
Ключевые слова: мещанство, возрастные рамки детства, отношение к детям, практики

выживания.
Key words: philistinism, age limits of childhood, attitude towards children, survival practices.
186
Семья – организация хронологическая. Одна и та же семья сначала бывает
нуклеарной, потом разрастается до большой, затем распадается на простые. Брак
является отправной точкой создания семьи, которая в дальнейшем проходит
внутреннюю трансформацию, определяемую этапами жизненного пути чело-
века, важнейшими из которых являются рождение и воспитание детей, одиноче-
ство, определяемое различными обстоятельствами, старость, смерть. На каждом
из этих отрезков жизни мещанин выстраивал стратегии поведения, вписываясь в
сословные ценности, либо в той или иной степени нарушая традиционные уста-
новелния. Развитие семьи – это процесс, отражающий господствующие культур-
ные ценности и представления [1, с. 95–97].
Ю.Л. Бессмертный одним из первых показал широкие возможности, кото-
рые открывает концепция жизненного пути в историко-демографических иссле-
дованиях. Изучение его по своей проблематике смыкается с историей частной
жизни, женской историей, историей детства, отражая две важнейшие стороны
повседневной жизни: массовое поведение и уникальное своеобразие каждого ин-
дивида, которое проявляется в выборе собственных решений, отклоняющихся от
принятых стандартов [2, с. 248].
Дети являются основой воспроизводства сословия, источником материаль-
ной поддержки семьи, усваивают социальные нормы предыдущего поколения и
транслируют культуру. Отношение к детям – вопрос культуры эпохи. Определе-
ние возраста детства, изучение семейных решений применительно к детям и их
будущему, жизненный опыт отдельных категорий детей позволяет очертить ос-
новные параметры образа детства и получить представление о социокультурных
установках рядового слоя городского населения России в первой половине XIX в.
Дореформенное мещанство представляло собой низший слой городских
обывателей, основную массу горожан, чья жизнь была занята заботой об обеспе-
чении каждодневных жизненных потребностей. Данная категория населения от-
носится к малорефлексирующей группе, среди источников по истории
казанского мещанства нет документов личного происхождения.
Подобная ситуация представляет достаточную познавательную трудность
прежде всего в силу ограниченности источникового материала косвенными дан-
ными, извлеченными из посемейных списков казанских мещан, различных ведомо-
стей, метрических книг, судебно-следственных материалов, жалоб и прошений,
отложившихся в фондах Государственного архива Республики Татарстан.
В связи с этим представления о детстве неизбежно дополняются некоторым
домысливанием, которое должно быть минимально субъективным и не выходить
за допустимые пределы [3, с. 271–271]. Не имея возможности наблюдать жизнь
мещанских детей во всей их полноте, исследуются те аспекты и черты прошлого,
которые дошли до нас в вербальных и невербальных текстах, смысл которых по-
стигается в том числе с помощью воображения, использования допущений, ис-
следовательской гибкости [4, с. 22, 26].
Рождение потомства – одна из главных функций брака. Только дети, рож-
денные в законном браке, считались законнорожденными и имели право на фа-
милию отца и наследование имущества. Наличие взрослых сыновей так же, как
187
и собственного дома, было главным условием жизненной стабильности и гаран-
тией благополучной старости.
По данным посемейного списка казанских мещан 1858 г. средний возраст
родителей при рождении первого ребенка составлял для мужчин 28,6 лет, а для
женщин 23,9 лет, но в отдельных случаях возрастной разброс был достаточно
широким. Так, Анна Абрамова родила дочь Екатерину в 17 лет, а у Пелагеи Чир-
ковой дочь Епистима родилась в 41 год; у 50-летнего Василия Савиновского был
5-летний сын, а у Асафа Пермякова в 74 года – 11-летняя дочь Елизавета.
Нередко дети рождались практически один за другим. У Афанасия (44 года)
и Дарьи (44 года) Ефимовых за 12 лет родилось шесть детей.
Рождение детей происходило на протяжении достаточно длительного вре-
мени: в семье Николая (54 года) и Дарьи (46 лет) Лабутиных было восемь детей,
которых Дарья рожала с 20 до 44 лет [5].
Вопросы брака и рождения детей строго регламентировались церковью, од-
нако, несмотря на это, среди казанских мещан немало было незаконнорожден-
ных детей. Рождение ребенка вне брака не всегда было досадным следствием
случайного грехопадения, нередко незамужние девицы воспитывали нескольких
незаконнорожденных детей, что свидетельствует об устойчивости внебрачных
связей и косвенным образом о приемлемости подобной ситуации в обществе.
Девка Аграфена Иванова, не бывшая в замужестве, к 44 годам имела четы-
рех незаконнорожденных детей в возрасте от 19 до 2 лет, девица Марья Блинова
воспитывала троих незаконнорожденных детей 13, 8 и 6 лет [5]. Казанская кон-
систория в отчете о нравственных наклонностях жителей Казанской губернии
привела данные о том, что в городе в период с 1819 по 1829 гг. было зарегистри-
ровано 2103 незаконнорожденных ребенка [6, л. 1 об. – 2].
Как правило, для семьи рождение ребенка было значимым событием, кото-
рое праздновали с родственниками и друзьями. Сосед Василия Егорова вспоми-
нал о праздновании рождения у него сына Ивана: он по его просьбе «хлопотал
по хозяйству о крестинах Ивана», а другие свидетели сообщили, что один «пи-
ровал на крестинах Ивана», а другой «не только пировал на крестинах, но и даже
на родинах Ивана» [7, л. 11 об.–12].
Однако нередко дети становились обузой, от которой старались избавиться,
оставив новорожденного в надежде, что его подберут сердобольные люди. Чаще
всего в такой ситуации оказывались вдовы, для которых в отсутствие кормильца
ребенок представлял серьезное осложнение жизни.
В 1846 г. в магистрате рассматривалось дело о подкинутом младенце, кото-
рого в телеге, стоящей напротив окон дома, обнаружил крестьянин Сергей Лав-
ров. Вскоре к нему пришла мещанская вдова Александра Набатова с просьбой
взять младенца к себе на воспитание и призналась, что «подкинутый к нему мла-
денец рожден ею беззаконно от связей с неизвестным ей человеком», а подкинула
она его «после вдовства за неимением средств воспитать его». Лаврова «она знает
с хорошей стороны и так как у него детей нет кроме одного малолетнего сына, и он
желает иметь у себя девочку, то она подкинула к нему помянутую дочь свою Ната-
лью. Но по прошествии одних суток пришла в раскаяние... и просила взять мла-
денца к себе на воспитание, который и отдан ей охотно» [8, л. 467–471].
188
Данная ситуация, когда мать сожалела о содеянном и несмотря на матери-
альные затруднения возвращала ребенка, представляется редким исключением
из практики подкидывания незаконнорожденных детей. Если при расследовании
удавалось найти мать, палата уголовного суда обязывала ее забрать ребенка и
подвергала обязательному наказанию. Так, вдова мещанка Гайнизямала Сереб-
рякова была обвинена в намерении подкинуть незаконно прижитого ею мла-
денца и приговорена к полутора годам заключения в смирительный дом [9, л. 16].
Однако чаще всего матери таких детей не находились и их брали на воспитание
семьи, не имеющие детей. Так, семья Рукавишниковых воспитывала единствен-
ную дочь-подкидыша 16-летнюю Елену, у Никиты и Марфы Бердниковых жил
сын-подкидыш Анисим. Асаф Пермяков взял в семью приемыша Ивана, кото-
рому в 1858 г. уже был 41 год и со своими двумя дочерями проживал вместе с
приемным отцом.
Отношение к детям было прагматическим, им старались дать профессио-
нальные навыки, которые бы позволили быстро встать на ноги и самим зараба-
тывать на жизнь. Как правило, детей обучали различным ремеслам: портному,
шапошному, слесарному, кузнечному. Ребенок проживал и питался в доме ма-
стера в течение всего периода обучения и был обязан «быть в полном повинове-
нии и послушании» ко всему семейству. Так, вдова Марья Прокофьева отдала
сына Ивана на 10 лет с тем, чтобы «в течение первых пяти лет находился в услу-
жении при комнатах или что приказано будет, в последние затем 5 лет обучить
его женскому портному мастерству». Особо оговаривалось, что хозяин имеет
право «по мере вины взыскивать», а если ребенок заболеет, эти дни отработать
дополнительно [10, л. 26]. Фактически семья получала на несколько лет бесплат-
ного и послушного работника, что многократно компенсировало затраты на его
питание и обучение.
В маклерских книгах нередко встречаются записи контрактов, по которым
родители отдавали своих детей в работы за деньги. Иван Дьяконов отдал своего
сына Евграфа купецкому сыну Михаилу Матвеевскому для торговли «в его ла-
вочке съестными припасами на год», получив за него плату 80 р. Евграф должен
был проживать и питаться в доме хозяина, ему предписывалось «к семейству
быть почтительну», выполнять все поручения хозяина и домочадцев и «само-
вольных отлучек ни под каким предлогом не чинить» [11, л. 25 об.]. Мещанин
Исмаил Морозов отдал своего сына в работу мещанину Хамиту Кадыкову за 48 р.
на 10 месяцев «со всем повиновением и надлежащим послушанием» [12, л. 4 об.],
вдова Наталья Волкова пристроила свою 15-летнюю дочь в услужение при доме
за проживание и питание, получая за нее 60 р. [12, л. 14].
Иногда отдача детей в работы выглядела явным избавлением от них. Петр
Козлов и Аким Леонтьев отдали своих двух малолетних мальчиков симбирскому
купцу Пётру Алтухову, который увез их вместе с другими детьми в Симбирск
работать на спичечную фабрику. Позже дети были обнаружены у Алтухова, ко-
торый показал, что «взял их из сожаления к малололетству их от скрывавшегося
в то время неизвестно куда хозяина их спичечного мастера Степана Иванова Ка-
189
саткина» с целью уведомить родителей, а в действительности он занял их рабо-
той по изготовлению картузов. Следствие показало, что доставка малолетних де-
тей из Казани на фабрику была организованным процессом [13, л. 269].
Жизнь детей в работниках у чужих людей была нелегкой, однако и в соб-
ственной семье дети были не защищены от насилия. Фекла Селиванова отдала
пасынка Михаила для обучения фортепианному мастеру, от которого он сбежал.
При расследовании выяснилось, что Михайла бежал не от мастера, а от мачехи
[14, л. 377]. «Какие дети! Боже! Какие изуродованные, искалеченные детские фи-
гуры встречаются в нашей мещанской среде: обыкновенно эти хмурые, угрюмые
одичалые дети встречаются в таких семьях, в которых еще до сей поры живы
правила Домостроя, и где розги, а иногда и ременная плеть играют главную роль
в деле воспитания», – писал современник [15, с. 209].
Возраст детства был нечетко очерченным. Как правило, ребенком назывался
тот, кто не достиг возраста половой зрелости, который варьировался в доста-
точно широком промежутке от 11 до 15 лет. Однако жизнь многих мещан, вы-
нужденных с раннего возраста зарабатывать на жизнь, а то и быть единственным
кормильцем в семье, уже нельзя характеризовать как детство [16, с. 22]. Михаил
Пирогов в 11 лет остался без родителей вместе с двумя сестрами 11 и 13 лет и
зарабатывал в качестве прислуги. Одиннадцатилетний Василий Писарев был
портным, имея на руках двух маленьких братьев и сестру. У вдовы Аграфены
Андреевой в 37 лет осталось пять маленьких детей, из которых старший Кирилл
в 12 лет работал обойным мастером [5].
Даже в благополучной семье мещанские дети рано приобщались к труду с
целью получения заработка. Получение образования пока еще мало ценилось не
только среди мещан, но и среди купечества. Казанский губернатор Баратынский
в 1851 г. писал, что «между купеческим классом образование распространено
менее; привязанное к торговым интересам купеческое сословие большей частью
ограничивается приготовлением детей своих к коммерческим делам, для чего и дает
им воспитание только необходимое в этом размере деятельности» [17, л. 62 об.].
Обучение очень часто не завершали. В первом приходском училище в
1842/43 учеб. году было 219 учеников, из которых мещанских детей – 82 чел. Из
них 37 детей выбыли без аттестатов, а 31 оставлены на 2-й год в том же классе
[18, л. 1–11]. Из 212 учеников этого училища в 1856/57 учеб. году мещанских
детей было 72 чел., из них только семь переведены в следующий класс, 34 вы-
были без аттестата, а 29 оставлены на второй год [19, л. 17 об. – 19 об.].
Таким образом, в первой половине XIX в. детство, как этап жизненного
пути, для казанских мещан было достаточно незначительным по продолжитель-
ности отрезком жизни. Несмотря на биологические параметры, определяемые
половым созреванием, включение во взрослую жизнь нередко происходило
раньше, когда ребенок вынужден был зарабатывать и помогать кормить семью.
Отношение к детям в мещанской среде было прагматическим; ребенок, особенно
мальчик, ценился как будущий работник и помощник в старости, однако во мно-
гих семьях, попавших в неблагополучную жизненную ситуацию, дети являлись
обузой, их старались побыстрее пристроить, как правило, отдавая из семьи.
190
Подобное отношение к детям иногда прямо граничило с черствостью, дети
страдали от равнодушия родителей к их жизни у чужих людей, бесправного по-
ложения, физических наказаний. От незаконнорожденных детей старались по
мере сил избавиться, не заботясь об их дальнейшей судьбе. Однако можно пред-
положить, что подобное отношение не является признаком бездушия, а скорее
продиктовано необходимостью выживания, особенно в трудный жизненный пе-
риод. Эмоциональное окрашивание отношения к детям безусловно присутство-
вало в мещанской среде, о чем свидетельствует приведенный в статье пример
раскаяния при попытках подкинуть ребенка и желание удочерить собственную
дочь.
Ф. Арьес, исследуя семью и ребенка в традиционном обществе, полагал, что
период детства в доиндустриальный период был крайне непродолжительным,
когда ребенок еще не мог обходиться без посторонней помощи. Как только ре-
бенок подрастал, он «смешивался со взрослыми, разделяя с ними работу и игры».
Ребенок быстро взрослел, «его образование осуществлялось путем обучения в
людях, благодаря сосуществованию ребенка или юноши и взрослых. Он позна-
вал вещи, помогая взрослым делать их» [20, с. 8]. Как полагал Ф. Арьес, выделе-
ние детства в отдельный мир происходит в индустриальном обществе, когда
процесс социализации ребенка осуществляется не внутри семьи при раннем
включении в процесс выживания, а в школе, когда обучение и воспитание выде-
лены в особый этап жизни, после завершения которого происходит переход во
взрослую жизнь.
Как отмечал в своем исследовании Э. Ле Руа Ладюри, «детство, если не вда-
ваться в подробности, – это абстракция, ибо состоит из этапов, которые выстра-
иваются в ряд общепринятых возрастных категорий» [21, с. 257]. У казанских
мещан отделения и осознания детства как особого этапа, предваряющего взрос-
лую жизнь, еще не произошло, школьное обучение основной массой горожан
еще не осознавалось как значимое и в целом семья существовала еще в системе
установок доиндустриального общества.
1. Hareven T. The Family is Process: The Historical Study of the Family Circle // Journal of
Social History. 1974. № 7.
2. Бессмертный Ю.Л. Новая демографическая история // Одиссей. Человек в истории.
Картина мира в народном и учёном сознании. 1994. № 1.
3. Laslett P. The Character of Family History, its Limitations and the Conditions for its Proper
Pursuit // Journal family history. 1987.
4. Савельева И.М. Стала ли история социальной наукой… // Диалог со временем. М.:
ИВИ, 2015. Вып. 50.
5. Государственный архив Республики Татарстан (далее ГАРТ). Ф. 570. Оп. 1. Д. 1.
6. ГАРТ. Ф. 4. Оп. 61. Д. 97.
7. ГАРТ. Ф. 4. Оп. 92. Д. 176.
8. ГАРТ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 780.
9. ГАРТ. Ф. 13. Оп. 1. Д. 409.
10. ГАРТ. Ф. 114. Оп. 1. Д. 1112.
11. ГАРТ. Ф. 114. Оп. 1. Д. 235.
191
12. ГАРТ. Ф. 114. Оп. 1. Д. 1111.
13. ГАРТ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 857.
14. ГАРТ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 1053.
15. Бабиков К.И. От колыбели до могилы. Мужчина – женщина. Картинки и очерки пуб-
личной и семейной жизни современного русского общества. М., 1873.
16. Келли К. Об изучении истории детства в России XIX–XX вв. // Какорея. Из истории
детства в России и других странах: сб. статей и материалов. М.-Тверь: Научная книга, 2008.
18. ГАРТ. Ф. 428. Оп. 1. Д. 28.
19. ГАРТ. Ф. 428. Оп. 1. Д. 287.
20. Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург: Изд-во
Уральского ун-та, 1999.
21. Ладюри Ле Руа Э. Монтайю, окситанская деревня (1294–1324). Екатеринбург: Изд-
во Уральского ун-та, 2001.
Н.В. Константинова
Особенности семейного обучения детей в XIX в.

(на материале травелога А.И. Ишимовой
«Каникулы 1844 года, или Поездка в Москву»)
Статья посвящена основным вопросам семейного обучения в XIX в. Материалом иссле-

дования в данном случае послужил травелог А.И. Ишимовой «Каникулы 1844 года, или По-
ездка в Москву», который наиболее наглядно иллюстрирует специфику образовательного
путешествия. Предметом исследования становится позиция автора травелога, а именно точка
зрения педагога и просветителя, способы описания образовательного потенциала путешествия
для обучения детей. Анализ выделенного аспекта позволяет продемонстрировать особенности
семейного обучения детей в первой половине XIX в. Делается вывод о том, что в документаль-
ных травелогах XIX в. формируется объективное представление о специфике семейного вос-
питания, которое реализуется в разных видах и формах, в том числе в процессе
образовательного путешествия.
The article is devoted to the main issues of family education in the 19th century. The material
of the study in this case was the travelogue A.I. Ishimova "Vacation of 1844, or Trip to Moscow",
which most clearly illustrates the specifics of the educational journey. The subject of the study is the
view of the travelogue’s narrator, namely the point of view of a teacher and educator, ways of de-
scribing the educational potential of traveling. The analysis of the selected aspect allows us to demon-
strate the features of family education of children in the first half of the 19th century. This article
concludes that documentary travelogues of the 19th century form an objective idea of the specifics of
family education, which is implemented in various types and forms, including in the process of edu-
cational traveling.
Ключевые слова: обучение, семья, образовательное путешествие, точка зрения педа-

гога, травелог, детское восприятие.
Key words: learning, family, educational journey, teacher's point of view, travelogue,
children's perception.
192
Александра Иосифовна (Осиповна) Ишимова в большей степени известна
как первая профессиональная детская писательница среди женщин в России, пе-
реводчик и педагог. Самой большой популярностью пользовалась ее книга «Ис-
тория России в рассказах для детей», которая переиздавалась много раз.
Параллельно Ишимова в течение многих лет была издателем, редактором и ос-
новным автором детских журналов для девочек – «Звездочка» и «Лучи». На пе-
дагогический потенциал этих изданий неоднократно обращали внимание.
«Самым ценным в обоих журналах являлось то, что издательница считала необ-
ходимым знакомить девочек не только с литературой, музыкой и правилами
светского поведения, но и с естественнонаучными сведениями, ботаникой, гео-
графией и историей России. Авторы “Лучей” и “Звездочки” упорно искали новые
приемы популяризации знаний, вызывали интерес к наукам» [1, с. 193].
Важнейшей заслугой А.И. Ишимовой как издателя-педагога стала и поста-
новка вопроса о воспитании детей с учетом возраста и пола. Воспитание с учетом
гендерного своеобразия предполагало ориентацию на жизненные роли, обязан-
ности, которые для юных воспитанниц будут появляться с созданием своей се-
мьи и детей.
При изучении издательской деятельности писательницы обращается внима-
ние и на ее педагогические стратегии. «В журнале “Лучи” можно выделить ос-
новные принципы нравственно-педагогической концепции А.И. Ишимовой:
игровые (от шарад до знакомства с особенностями светской жизни и ее празд-
ничной культуры); эстетические (вкус к красоте, искусству, живописи, музыке,
театру, природе); социально-гражданственные (принцип гендерных различий и
роль жены, матери); религиозно-нравственные (воспитание веры)» [2, с. 147].
Объектом настоящего исследования являются записки А.И. Ишимовой «Ка-
никулы 1844 года, или Поездка в Москву» как пример травелога, в котором пред-
ставлено сочетание различных авторских стратегий. Особый интерес
произведение А.И. Ишимовой вызывает потому, что сочетает в себе несколько
авторских целей: познавательную, просветительскую, педагогическую, воспита-
тельную, патриотическую, эстетическую и психологическую. Более детальное
описание соотношения разных авторских стратегий в этом травелоге представ-
лено в одной из наших статей [3]. С педагогического ракурса этот текст дает пред-
ставление о специфике семейного воспитания детей в XIX в., отражая точку зрения
автора-педагога.
Следует указать, что уже в своеобразном вступлении-посвящении, обраща-
ясь к своей сестре, А.И. Ишимова определяет и потенциального читателя своего
журнала о путешествии, и указывает основную цель его создания: «…желаю со-
хранить все впечатления, какие, без сомнения, произведет на меня вид драгоцен-
ных для нас памятников старины Русской; желаю передать их душе, одинаково
со мною чувствующей, а тебе остается только читать длинный послания мои» [4,
с. 3]. Но в конце в качестве читателей, которым будет полезен этот травелог, она
указывает и детей своей сестры: «… если хочешь, передавай их иногда детям
твоим: ведь они так просили меня при отъезде описывать как можно подробнее
все, что я увижу в Москве. И так, читай им из журнала моего то, что для них
193
может быть любопытно и интересно, а нашей старшей, нашей умненькой Анюте,
так как уже ей 16 лет, ей ты можешь читать всё, что я буду описывать: она веро-
ятно не будет скучать за этим чтением» [4, с. 3].
Таким образом, уже в установках автора травелога мы наблюдаем ориента-
цию на познавательный потенциал текста для детской аудитории. При этом учи-
тывается особенность семейного обучения: автор травелога обращается к своей
сестре как к матери, которая должна быть заинтересована обучением своих де-
тей, способна понимать значимость и эффективность для них сведений о мире, по-
лученных в процессе непосредственного путешествия образованного человека.
Как отмечается исследователями Е.Г. Милюгиной и М.В. Строгановым, по-
вествование о путешествии ведется в книге от первого лица, что позволяет вы-
разить биографическую информацию об авторе. «Дама, которая выступает
основным субъектом речи, – это безусловно автобиографическая фигура, по-
этому в дальнейшем мы будем называть ее Ишимовой-повествовательницей.
Она путешествует с родственниками, среди которых дядюшка Николай Дмитри-
евич – большой знаток старины, тетушка Ольга Дмитриевна – любительница ста-
ринной культовой архитектуры и дети Лиза и Валериан. Введение
персонифицированного повествователя придает запискам черты достоверности,
а обращения автора к героям и читателю моделируют ситуацию непосредствен-
ной включенности реципиента в происходящее в книге» [5, с. 81].
При этом в книге не дается четкого пояснения, кем является автор травелога
детям – героям путешествия – Лизе и Валериану. Однако по тому, как выстраи-
ваются их взаимоотношения, можно предположить, что она их гувернантка. В
первую очередь это выражается в том, насколько автор записок заинтересована
в их образовании и развитии как личностей. Так, например, в одном из коммен-
тариев она указывает: «Я описываю тебе, милая сестрица, все города, которые
мы проезжаем, с такою подробностью, что я думаю: журнал мой может служить
твоим детям вместо географического урока» [4, с. 265]. Следовательно, по за-
мыслу автора «Каникулы 1844 года» представляют собой не что иное, как рас-
сказы для детей из географии и истории. Но для Лизы и Валериана само
путешествие становится способом познания мира во всех его проявлениях: линг-
вистическом (обращается внимание, например, на употребление диалектных
слов), историческом, религиозном, литературном и т. д.
В первую очередь это выражается в авторской установке на получение но-
вых знаний, в описании важности идеи просвещения себя и молодого поколения.
«Не только наши молодые спутники, но даже и мы с Ольгой Дмитриевной наде-
емся возвратиться из этого путешествия с большим запасом разнообразных зна-
ний» [4, с. 18]. Кроме того, в структуре повествования наблюдается очевидное
соотношение и описание разных точек зрения на один и тот же объект реальной
действительности.
Несмотря на то, что записки изначально представлены в форме писем
сестре, главное внимание уделяется автором не только своему впечатлению и
мнению от увиденного, но и точке зрения девочки Лизы, ее воспитанницы. Она
фактически становится своеобразным «двойником» автора, именно через призму
ее сознания характеризуется та или иная ситуация в путешествии. «Я уверена,
что Лиза долго в жизни своей не позабудет тех минут, которые протекли для нее
194
у гробницы Св. Димитрия. Глаза ее блистали таким небесным огнем, а на щеках
горел такой прекрасный румянец, что нельзя было не позавидовать ее священ-
ному счастью во все то время, пока мы служили молебен Царственному Муче-
нику» [4, с. 140]. Таким образом, реакция Лизы на различные события и объекты
реальности выступает в травелоге определенным духовным ориентиром для чи-
тателя с точки зрения пишущего субъекта, моделирует процесс восприятия пу-
тешествия с позиции юного сознания. Кроме того, такие комментарии выражают
и особенности семейного обучения детей в XIX в.: процесс обучения и воспита-
ния являлся непрерывным, происходил не только на специальных занятиях, но и
даже на каникулах, во время путешествия, что способствовало большему погру-
жению в образовательное и культурное пространство.
Таким образом, факты, отраженные в документальных травелогах XIX в.,
свидетельствуют также и о специфике семейного образования, которое ставило
перед собой задачи всестороннего свободного развития личности, погружения в
культурный и исторический контекст эпохи, благодаря взаимодействию с раз-
ными представителями семьи. Травелог А.И. Ишимовой, безусловно, демон-
стрирует особую, женскую, точку зрения педагога на образовательные
стратегии, акцентирует внимание на важности самообразования личности и раз-
вития рефлексивного мышления у детей в процессе познания мира.
1. Сетин Ф.И. История русской деткой литературы, конец Х – первая половина XIX в.
М., 1990.
2. Трудова А.С. «Вопросы сердца» в воспитании девочек: по страницам журнала
А.И. Ишимовой «Лучи» // Михаил Муравьев и его время. Посвящение союзу трех Поэтов:
Гаврилы Державина, Николая Львова и Михаила Муравьева: сб. статей и материалов Четвер-
той Всерос. науч.-практ. конференции / под ред. А.Н. Пашкурова, Л.Я. Вороновой, А.Ф. Гали-
муллиной. Казань: РИЦ, 2013. С. 146–150.
3. Константинова Н.В. Специфика авторских стратегий в травелоге А.И. Ишимовой
«Каникулы 1844 года, или Поездка в Москву» // Филологические науки. Вопросы теории и
практики. 2022. Т. 15. Вып. 4. С. 1025–1029.
4. Ишимова А.И. Каникулы 1844 года, или поездка в Москву. СПб.: Тип. Императорской
Академии наук, 1846.
5. Милюгина Е.Г., Строганов М.В. Русская культура в зеркале путешествий: моногра-
фия. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2013.
Е.П. Пирогова
Практики провинциального дворянства в воспитании детей

раннего возраста (из семейной переписки 1830–1840-х гг.)
Статья написана на основе эпистолярного наследия среднепоместного нижегородского

дворянства. На примере нескольких родственных семей представлены отраженные в письмах
30–40 гг. XIX в. вопросы, связанные с рождением и воспитанием детей, отношением обоих
родителей к появлению ребенка, роли няни и др. Показано, что помещичья усадьба с ее
деревенской природой давала маленьким детям возможности для совместных активных игр и
общения.
195
The article is based on a valuable historical source in the form of the epistolary heritage of the
middle estate of the Nizhny Novgorod nobility. On the example of several related families, the issues
reflected in the letters of the 30-40 years of the XIX century are presented, related to the birth and
upbringing of children, the attitude of both parents to the appearance of a child, the role of a nanny,
children's diseases and toys. It is shown that the manor house with its rural nature gave young children
opportunities for joint active games and communication.
Ключевые слова: воспитательные практики, дворянская семья, детские игры, детские

болезни.
Key words: educational practices, noble family, children's games, children's diseases.
Свидетельства о рождении, начальном воспитании и образовании детей в

дворянских семьях довольно редки, особенно если речь идет о провинциальных
дворянах. «В силу закрытости самой сферы домашнего образования, – пишет
М.Б. Лавринович, – основные источники, проливающие свет на это явление, –
мемуары и личная переписка» [1, с. 321]. Именно таким ценным источником яв-
ляется эпистолярное наследие в виде значительного комплекса писем нескольких
поколений дворянских семей, проживавших в Нижегородской губернии, связан-
ных между собой родственно и дружески. Наиболее полная часть этого ком-
плекса относится к 30-м – 40-м гг. XIX в. Нас будут интересовать отраженные в
ней «детские» вопросы: отношение родителей к появлению ребенка, роль няни,
детские болезни, игры и игрушки, подарки, знакомства и общение с детьми из
других семей.
Представим кратко участников семейной переписки, их родственные связи.
Большая часть писем относится к помещикам Демидовым, родовое имение кото-
рых находилось в Быковке Васильского (позднее Васильсурского) уезда Нижего-
родской губернии и было основано в конце XVIII в. Василием Львовичем
Демидовым.
Из семерых (выживших) его детей первые четверо были рождены до брака –
отметим этот факт, учитывая, что подобные сведения относительно дворянских
семей встречаются редко. Так, Н.Л. Пушкарева пишет по этому поводу, что из-
вестные ей источники личного происхождения «не позволили выявить ни одного
случая добрачной беременности и рождения ребенка до замужества» [2, с. 65],
что и неудивительно – это неудобная тема для обсуждения в письмах или отра-
жения в мемуарах.
В случае с В.Л. Демидовым причина, возможно, как-то связана с тем, что его
жена была из крепостных крестьян, отпущенная им на волю и определенная
позднее в мещанское звание. Об этом факте ни разу и ни по какому случаю не
упоминается в письмах, тем более что в 1816 г. Демидов узаконил всех детей, и
они были внесены в дворянскую книгу.
С годами Быковка превратилась в подлинное родовое гнездо Демидовых, се-
мья была крепкой, жила дружно, на протяжении нескольких поколений в ней ца-
рила атмосфера любви, понимания и взаимной поддержки. Всем своим детям
Василий Львович дал образование – сначала домашнее, а затем специальное. Со
временем дочери вышли замуж: старшая Екатерина стала Веселовской и проживала
196
в Нижнем Новгороде, Полина (в замужестве Поливанова) и младшая Мария (Су-
щева) жили в соседних с Быковкой помещичьих имениях Загарино и Анастасово.
Сыновья В.Л. Демидова были намного моложе своих сестер, поэтому, когда
у Екатерины Веселовской родилась в 1827 г. дочь Софья, ее младшему брату
Павлу было около пяти лет. В то время только старший из сыновей Александр
учился, а затем несколько лет жил в Петербурге. Покинув родную Быковку и
находясь вдали друг от друга, члены большой семьи В.Л. Демидова регулярно
обменивались между собой письмами. Одной из тем этой переписки неизменно
была тема рождения и воспитания детей и внуков.
Сам факт рождения ребенка был счастливым событием, которым авторы пи-
сем спешили поделиться с близкими. Не прошло и двух месяцев после рождения
первенца, названного в честь любимого брата, Полина Поливанова пишет Алек-
сандру, что «малютка», его «теска», здоров, «хорошеет и стал много разуметь»
[3, л. 107]. Когда через два года у Полины родился второй сын, Аркадий, которого
в семье называли ласково Арычка, она с радостью сообщала: «дети нас очень
утешают и занимают в уединении, отчего мы никогда не скучаем, и я стала лю-
бить Загарино» [3, л. 195 об.].
Несомненно, «материнство оставалось для абсолютного большинства жен-
щин ценностью вне моды и времени» [2, с. 65], однако письма приводят немало
свидетельств и отцовской любви. Так, муж Екатерины П.А. Веселовский через
два года после рождения третьего ребенка писал своему шурину в мае 1837 г.:
«Володя же большая нам утеха, такой милушка и забавник что чудо…» [3, л. 197].
А вот фрагмент письма Александра Демидова (октябрь 1841 г.) своей теще,
Е.И. Сущевой, когда его сыну Платону исполнился годик. «Платонка мой стал
такой молодец, что чудо! Мил для меня, забавен для многих, ибо теперь же поет
арии без слов (т. е. сольфеджио), танцует, когда мать играет дуэт с отцом и рисует
также очень изрядно, особенныя способности оказывает в черчении чем попало
по столам, окошкам и где случится». И дальше с иронией, но пронизанной нежно-
стью: «Мне кажется, что он будет великий человек и вероятно, очень светской,
потому часто я его нахожу в девичей с Прасковьей Никитишной. Это необыкновен-
ное стремление к женскому полу подает большие надежды!» А заканчивает письмо
признанием: «Все это… меня очень занимает, и я счастлив!» [4, л. 23–23 об.].
К появлению детей в семье готовились заранее. В ожидании третьего ре-
бенка Полина Поливанова в феврале 1838 г. писала мужу, находящемуся вдали
на лечении: «Теперь я занимаюсь приготовлением некоторых вещей для ново-
рожденного и кормилицы, по вечерам сама шью, сидя в гостиной окруженная
Сашей и Аркашей с их няней» [5, л. 1–2 об.]. В том же письме она сообщала: «У
Аркаши режутся зубы, отчего и гноятся глаза, что означает золотуху, для коей
эсенция одно спасительное средство…» Годом ранее Полина писала брату Алек-
сандру: «Мои дети были больны простудою, кормилица получила горячку, от
чего Аркашу на 11-м месяце отняла от груди» [3, л. 191]. Судя по письмам, дети
часто болели, что вызывало понятную тревогу и беспокойство родителей и их
близких родственников. Многие из детей умирали, о чем известно по другим до-
197
кументам, в письмах об этом не говорилось. Тяжело читать письмо И.Г. Полива-
нова сестре своей безвременно умершей (по всей видимости, от очередных ро-
дов) жены Марии Сущевой от 27 марта 1848 г. «У меня Аркаша опять лежит. С
месяц тому назад Саша получил скарлатин, которой захватил в гимназии, был
болен дней 10 и сообщил его Аркаше и Левушке…»
Далее в письме он сокрушается по поводу того, что заставил няню «вымыть
дома Аркашу и Левушку» всего по прошествии «8 или 9 после болезни» дней,
что стало причиной того, что «Аркаша простудился и теперь уже с неделю болен,
даже очень слаб». И добавляет: «Доктор ежедневно бывает…» [6, л. 3–3 об.]. Из
других источников известно, что маленький Аркаша умер через месяц, а в начале
того же года вдовец Иван Гаврилович потерял еще одного сына, 6- или 7-летнего
Гаврилу (Ганюшку).
В письмах упоминается о прививках против оспы. Так, Василий Львович
писал не без иронии Александру в Петербург в конце 1828 г., что Миша, двухме-
сячный сын его старшей сестры, живущий у дедушки с бабушкой в Быковке, «для
святок нарядился в предохранительную оспу, орден которой теперь носит на ле-
вой руке» [7, л. 27 об.]. Любопытно, что дети самого В.Л. Демидова были при-
виты не в детстве, а будучи уже взрослыми, что видно из письма Полины
Поливановой мужу, где она сообщала летом 1839 г.: «Брат Сашинька привил оспу
и кажется, что принялась… Сестра Катинька и ея Соничка также привили перед
отъездом» [5, л. 13 об.].
Во время эпидемии холеры 1830 г. заболела пожилая уже няня Василиса, ко-
гда привезла маленького Мишу из Быковки в Нижний к родителям. П.А. Весе-
ловский, отец Миши, писал об этом как «о большом несчастьи» в Петербург.
«Катерина Васильевна (мать Миши. – Е.П.) сама от горя всю ночь была в ужас-
ном положении…», поскольку доктор сказал, что «няня по старости лет умрет».
К счастью, этого не произошло, так как няне «по совету людей дали выпить хло-
ровой воды, и она выздоровела» [3, л. 19 об.].
Здесь удивляет такое внимательное отношение к няне. Исходя из того, что,
«как правило, няни и кормилицы были до середины XIX в. крепостными» [2, с.
76], она была крепостной В.Л. Демидова и, по-видимому, воспитала не одно по-
коление детей в этой семье, была всеми любима и доживала свою жизнь в Бы-
ковке, получая пенсию. В январе 1832 г. Полина писала брату Александру: «Твоя
няня Василиса, несмотря на наши все убеждения выпросилась жить в клетю, па-
пинька за ее добрую службу дает ей муки и пенсию, она к нам ходит, просила
меня тебе кланяться, благодарит за твое письмо…» [3, л. 30].
Семейная переписка часто отражает трогательное отношение к детям. О пя-
тилетнем племяннике Веселовском Мария Демидова пишет брату в Петербург:
«Миша ужасно как мил стал, скоро начнет читать по складам» [3, л. 50 об.]. Дру-
гая сестра Полина пишет об успехах того же Миши, которого в письмах все назы-
вают шутливо-ласково «наш мущина», и добавляет: «Сестра Маша сама его
обучает» [3, л. 57 об.]. А вот фраза из сентябрьского 1833 г. письма Василия
Львовича: «Катя с мужем и Сонькою приехали к нам, а сегодня она с Машей,
Соней и Мущиною поедут к Пашеньке в Загарино дней на 5–6» [7, л. 144 об.].
198
Обычно же все дети и внуки собирались у самого дедушки в Быковке. Летом
1836 г. Мария Демидова сообщает: «Теперь у нас время стоит прекрасное, мы
всякой день ходим купаться в нашу купальню, берем с собой Соню, Мишу и Во-
лодю, много гуляем … Соничка и Миша … начинают учиться плавать и верхом
ездить на Голубке…» [3, л. 167–168 об.].
Летом следующего года вся семья Веселовских отправлялась «в Быковку
подышать деревенским воздухом…» [3, л. 196 об.]. Из писем следует, что взрос-
лые старались, чтобы дети как можно больше находились на свежем воздухе, их
учили плаванию, верховой езде, танцам.
О проведенных в Быковке летних днях 1839 г. с сыновьями и няней-немкой
Полина Поливанова писала мужу: «Я здорова совершенно, дети также, как им
здесь весело, они беспрестанно гуляют, лакомятся земляникой, персиками, абри-
косами, сливами, все их ласкают, а Левушкой любуются. Немка везде и всегда с
ними, и я только иногда, потому что не оставляю папиньку. Дети приходят нена-
долго, все почти гуляют, загорели ужасно, но зато здоровы и веселы…»
[5, л. 10 об.]. Такое времяпровождение дворянских детей вполне согласуется с
общепринятой нормой, когда «огромное внимание при воспитании дворянина
обращалось на физическую подготовку». Правда, в письмах не нашлось сведе-
ний об обучении мальчиков фехтованию и охоте, о чем говорит М.А. Барашев,
автор приведенной выше цитаты, но в целом они подтверждают его вывод о том,
что среди дворян «широко практиковались длительные прогулки на свежем воз-
духе при любой погоде, а также подвижные игры, развивавшие у ребенка быст-
роту, ловкость, силу и выносливость» [8, с. 232]. Неслучайно Полина
Поливанова пишет в феврале 1838 г. находящемуся на Кавказе мужу, что их
трехлетний сын «Саша просит купить ему саблю и ружье» [5, л. 2 об.].
Нигде в письмах не встречаются свидетельства или жалобы на плохое пове-
дение детей, наказания их за какие-либо провинности. Однако в исследованиях
высказывается другое мнение, а именно: «в XIX веке дворянских детей держали
в строгости, любые дерзости и шалости пресекались, культивировалось уваже-
ние и почитание родителей, старших» [10, с. 210]. Несомненно, что уважитель-
ное отношение к родителям и старшим вообще было общепринятым и едва ли не
основой воспитания дворянских детей того времени, но утверждения о сурово-
сти или строгости применения наказаний к детям все же не следует считать нор-
мой и распространять на все дворянство, тем более провинциальное. Судя по
используемой здесь семейной переписке, детей любили и баловали, позволяли
участвовать во взрослых весельях. В одном из писем читаем, как П.В. Полива-
нова вместе с гостившей в ее имении Загарино кузиной решили развлечь себя и
детей, для чего «в воскресенье от нечего делать для варияции… пригласили цы-
ганок петь и плясать – дети были в восторге» [9, л. 1 об.]. В другом письме (от
27 февраля 1844 г.) она благодарит сестру Марию Сущеву: «Я получила карты от
тебя детям, раздала им, они были очень обрадованы этими подарками и всякой
вечер занимались карточною игрою» [6, л. 1].
199
Часто в дворянских семьях «первым наставником детей становился один из
родителей» [8, с. 228]. Этому находятся подтверждения во многих письмах. Так,
мы узнаем, что Павлик Демидов жил у старшей сестры в Нижнем, где та обучала
его вместе с дочерью. Об этом писал Василий Львович сыну в Петербург в 1833
г. «… Катенька извещает о Павлике, что по-французски говорит можно сказать
хорошо, танцует также, учится еще прилежнее прежняго. Недавно стали препо-
давать ему с Соничкой рисованье, в коем успевает очевидно». Любимая внучка
была предметом особой гордости Демидова-деда, что видно из того же письма.
«Соня по Нижнему слывет из детей первою танцовщицею и первою на фортопи-
анах виртуозскою, по-французски говорит не хуже Павлика. Она одна в 4 декабря
весь день провела у имянинницы Вариньки Бутурлиной, дочери губернаторши, ибо
Катя (мать Сони. – Е.П.) была на обеде и бале у других Варвар…» [7, л. 162 об.].
Еще через четыре года, уже после рождения третьего ребенка, муж Екатерины
Веселовской писал тестю, что его дочь «… занята теперь с детьми, она много
занимается учением двух старших» [3, л. 197].
А вот фрагмент письма П.В. Поливановой мужу от 14 июля 1839 г. из Зага-
рино: «Сашу начала опять учить читать, он порядочно позабыл. Арычка очень
оживляется, стал пререзвый, а Solo (семейное имя младшего сына Льва. – Е.П.) –
прелесть, прездоровенькой, презабавной и премилой мальчик; он очень, очень ко
мне привязан и гораздо других детей ласковее. Теперь они все трое очень зани-
маются большим нарядным червяком, все трое берут его в руки и ничего уже не
боятся, не так как прежде…».
В том же письме Полина сообщала, что сама шьет троим сыновьям «теплые
тулупы», чтобы муж «не говорил, что им нечего надеть, у них у всех теперь гар-
дероб преполной – чего хочешь, того просишь – все есть…» [9, л. 1–2 об.].
Как пишет А. Шокарева, «дворянские дети не очень часто общались со
сверстниками из других семей, встречаясь с ними в основном на детских балах»
[10, с. 187]. Это справедливо лишь отчасти. Дети соседних помещичьих имений
встречались довольно часто, так как родители любили наносить визиты, тем бо-
лее если речь шла о родственниках, даже не обязательно близких, – и таких фак-
тов в письмах приводится достаточно много. Но мы приведем другой, как раз-
таки редкий пример, связанный с организованным в губернском Нижнем Новго-
роде костюмированным маскарадом для дворянских детей 7 ноября 1833 г. Упо-
минание о нем находим в письме В.Л. Демидова, где он не без с гордости делится
впечатлениями об участии в детском мероприятии его одиннадцатилетнего сына
и шестилетней внучки, которые «были приглашены… в детской маскерад, дан-
ный почт-директором Безобразовым. Павлик был в албанском, а Соня в венгер-
ском костюмах. За танцы им присутствующие или публика хлопали в ладоши.
Всех детей было около 40, для них особой ужин в 10 часов, иных из-за стола выно-
сили сонных. Но Сонечка не токмо не дремала, но умничала как нельзя больше.
После их ужина танцевали большие, кои ужинали в 12 часов» [7, л. 162 об.].
Приведенные фрагменты эпистолярного наследия дают некоторое представ-
ление о жизни детей среднепоместных нижегородских дворян, они показывают,
200
что рождение детей было счастливым событием для обоих родителей, ему радо-
вались, к нему готовились заранее. У младенцев были кормилицы, которых сме-
няли няни, дети были окружены любовью и заботой. Письма показывают, что
помещичья усадьба была раздольем для детей, местом многих возможностей и
условий для совместных активных игр на воздухе. Несмотря на уход, заботу, при-
вивки и закалку, дети часто болели и даже умирали.
В заключение следует отметить, что письма позволяют значительно расши-
рить тему детства за счет свидетельств о начальном домашнем обучении как са-
мими родителями, так и с помощью приглашенных учителей и гувернеров, дают
сведения о детских библиотеках и чтении. Но все эти темы требуют отдельного
осмысления.
1. Лавринович М.Б. Соединяя «благосостояние с общею пользою»: классы подготовки
домашних наставниц для дворянских детей в Московском воспитательном доме в 1810-х –
начале 1820-х годов // Идеал воспитания дворянства в Европе: XVII–XIX века. М.: Новое ли-
тературное обозрение, 2018. С. 320–347.
2. Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины XVIII века. М.: Ломоносовъ, 2014.
208 с.
3. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (далее: ОР РНБ). Ф. 451.
Оп. 1. Д. 1318.
4. ОР РНБ Ф. 451. Оп. 1. Д. 1320.
5. Российский государственный архив литературы и искусства (далее: РГАЛИ). Ф. 2191.
Оп. 1. Д. 264.
6. РГАЛИ. Ф. 2191. Оп. 1. Д. 269.
7. ОР РНБ Ф. 451. Оп. 1. Д. 1323.
8. Барашев М. А. Домашнее воспитание в русской дворянской семье второй половины
XVIII – начала XIX в. // Вопросы образования. 2010. № 1. С. 225–235.
9. РГАЛИ. Ф. 2191. Оп. 1. Д. 260.
10. Шокарева А. Дворянская семья: культура общения. Русское столичное дворянство
первой половины XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2017. 304 с. (Серия «Культура
повседневности»).
А.Ю. Федотова
Петр Христофорович Куприянов: «властитель дум»

(частный пример роли дяди и отца в воспитании девушек
второй половины XIX в.)
В Российской империи в середине XIX – начале XX в. шел процесс модернизации, кото-

рый сопровождался развитием демократических идей в обществе. Все это нашло отражение и
в появлении женщин, которые на первый план ставили эмансипацию, профессиональное са-
моопределение, участие в общественной жизни страны во благо всех ее граждан. Как правило,
первичное усвоение подобных установок происходило в семье путем подражания поведению
конкретных лиц, так называемых «значимых других». При дальнейшей генерализации проис-
ходит формирование новых правил поведения, которые будут характерны для женщин «но-
вого типа». На примере воспоминаний и дневниковых записей о детстве и юности В.Н. Фигнер
201
и Н.П. Куприяновой можно проследить частный случай влияния внутрисемейных отношений
и воспитательных практик со стороны дяди и отца, П.Х. Куприянова, как «значимого другого»
по отношению к девушкам второй половины XIX в.
In the Russian Empire in the mid–XIX – early XX centuries, there is a process of modernization,
which was accompanied by the development of democratic ideas in society. All this was reflected in
the appearance of women who put emancipation, professional self-determination, participation in the
public life of the country for the benefit of all its citizens in the foreground. As a rule, the primary
assimilation of such attitudes occurred in the family by imitating the behavior of specific individuals,
the so-called "significant others". With further generalization, new rules of behavior are formed that
will be characteristic of "new type" women. Using the example of memoirs and diary entries about
childhood and youth, V.N. Figner and N.P. Kupriyanova, it is possible to trace a special case of the
influence of intra-family relations and educational practices on the part of uncle and father,
P.H. Kupriyanov, as a "significant other" in relation to girls of the second half of the XIX century.
Ключевые слова: середина XIX – начало XX в., эго-документы, женская история, внут-
рисемейные отношения, повседневность, женское воспитание, В. Фигнер, Н.П. Куприянова,
П.Х. Куприянов.
Key words: mid-XIX – early XX centuries, ego documents, women's history, intra-family re-
lations, everyday life, women's education, V. Figner, N.P. Kupriyanova, P.Kh. Kupriyanov.
Одной из известных деятельниц революционно-демократического движе-

ния второй половины XIX в. в Российской империи, была участница исполни-
тельного комитета «Народной воли» Вера Николаевна Фигнер (1852–1942), чье
имя прочно вошло в историю нашего государства. В то же время имя ее двою-
родной сестры, известной общественной деятельницы и благотворительницы
Казанской губернии конца XIX – начала ХХ в., Натальи Петровны Куприяновой
(1868–1950) практически стерлось из исторической памяти. У последней была
младшая сестра Лидия Петровна Куприянова (1870–1941). Несмотря на то, что
между сёстрами существовала довольно приличная разница в возрасте
(16–18 лет), был в их детстве и юности «значимый другой» [1, с. 10, 11], который
оказал существенное влияние на взгляды, будущую политическую и обществен-
ную деятельность этих женщин.
В первую очередь нужно отметить, что одним из главных источников о дет-
стве и юности Веры Николаевны являются ее собственные воспоминания, кото-
рые были опубликованы в 1922 г. и получили название «Запечатленный труд» (в
двух томах) [2]. Наталья Петровна оставила после себя альбомы, дневники, вос-
поминания, письма семей Куприяновых и Фигнер [3, с. 3]. Екатерина Жукова,
дочь племянницы Н.П. Куприяновой – Ольги Викторовны Перимовой, в 1990 г.
выпустила книгу на основе этих документов в жанре семейной хроники [3]. Од-
нако сам архив Куприяновой на сегодняшний день либо утрачен, либо находится
у кого-то из родственников (не найден).
Детство и юность Веры Фигнер, Натальи и Лидии Куприяновых прошли в
Тетюшском уезде Казанской губернии. Семья Фигнер проживала в с. Никифо-
рово, Куприяновы – в д. Христофоровке. По воспоминаниям Натальи Петровны
в Никифорово они с семьей «дневали и ночевали». Во время отсутствия Николая
202
Александровича Фигнера, главы семьи, двоюродные сестры и братья устраивали
«симфонию детских шалостей и проказ». «Николай (Фигнер. – примеч. А.Ю.)
въезжал верхом на лошади на крыльцо, Верочка переплывала в корыте прудок,
сестры бросались в воду, чтобы опрокинуть ее легкое суденышко, а мы с Лидоч-
кой (Куприяновы. – примеч. А.Ю.), издавая неистовые крики, бегали вокруг …
Ах, это раннее детство, безмятежное, не знающее тревог и потерь…» [3, с. 25].
Скорее всего, данное воспоминание относится ко времени до 1872 г., когда Вера
Николаевна поступила на медицинский факультет Цюрихского университета и
уехала в Европу. Наталье Куприяновой в это время было 3–4 года, Лидии и того
меньше.
Помимо общего детства на природе в селениях Тетюшского уезда Казан-
ской губернии, в жизни этих женщин был мужчина, который сыграл большую
роль в их воспитании. Как отмечает И.В. Синова, многие женщины связывали
мемуарные нарративы со своими знаменитыми отцами, мужьями, родственни-
ками. В основном воспоминания посвящены мужчинам, которые находились ря-
дом в разные периоды жизни мемуаристок [4, с. 145]. Для Веры Николаевны
одним из таких мужчин в юношеский период был дядя Петр Христофорович
Куприянов, отец Натальи и Лидии. В силу разницы в возрасте между сестрами и
отсутствием прямых воспоминаний дочерей Петра Христофоровича о его роли
как дяди и отца будем судить по мемуарам Веры Фигнер.
В 1869 г. 17-летняя Вера Фигнер возвращается в деревню после окончания
Родионовского института благородных девиц и здесь попадает в «благоприятное
окружение» [5, с. 7]. Особенное место среди членов семьи занимает дядя (брат ма-
тери) – Петр Христофорович Куприянов, которому в это время было около 29 лет.
Петр Христофорович Куприянов (1840–1899 (?)) – потомственный дворя-
нин, землевладелец, земский деятель, действительный статский советник [6,
л. 58; 7, с. 311]. В 1858 г. он окончил Второй Московский императорский кадет-
ский корпус [8]. Л.М. Айнутдинова среди прочих относит Куприянова и его сына
Владимира Петровича к числу «прогрессивных», «либерально настроенных зем-
цев», которые определяли жизнь в Казанской губернии [9, с. 23]. Действительно,
он был активным общественным деятелем в губернии во второй половине XIX в.
Так, при поддержке Куприянова казанское учительство первым в Российской
империи в феврале 1890 г. создало Общество взаимопомощи. Петр Христофоро-
вич довольно долго возглавлял его работу [10, с. 22].
Как писала Вера Николаевна в своих воспоминаниях, «эти люди – всего чет-
веро (дядя П.X. Куприянов с женой и супруги Головни. – прим. А.Ю.), – надо
отдать им справедливость, были целой головой выше уездной обывательской
среды. Это были „мыслящие реалистыˮ (термин, которого тогда в моем лекси-
коне не было), последователи Писарева, Чернышевского и Добролюбова, и ли-
бералы-демократы по более поздней терминологии», «свободные от
религиозных, общественных и сословных предрассудков, дядя и Головня, как де-
мократы, стояли за всеобщее народное образование, за труд и личный заработок
каждого, за равноправие женщин и за скромный образ жизни». «Как обществен-
203
ный деятель, Петр Христофорович среди земских гласных, уездных и губерн-
ских, занимал видное место и, как мировой судья, пользовался общим уваже-
нием. Благодаря ему при встречах в семейном кругу часто говорилось о разных
общественных делах и отношениях и подчеркивалась мысль о жизни не только
для себя, для семьи, но также и для общества» [2].
Судя по всему, после возвращения Веры из института благородных девиц
дядя часто высмеивал ее наряд и украшения. Так, Фигнер вспоминает в мемуарах
следующие высказывания Петра Христофоровича: «„Оценим-ка, Верочка,
сколько пудов ржи висит на твоих ушах в виде серег?ˮ – говорил он. Выходило
что-то вроде 50 пудов. Или: „А сколько пудов овса облекает тебя в виде этой
материи?ˮ» [цит. по: 10, с. 152].
Молодую Веру такое отношение родственника сильно расстраивало. Но со
временем она начала понимать образ мыслей дяди, так как последний сыграл не-
малую роль в формировании ее читательского вкуса, способствовал самообразо-
ванию. Еще в 13 лет дядя разрешил ей взять в институт «два толстых тома
журнала, в котором печатались романы Шпильгагена, и между прочим „Один в
поле не воинˮ» [2]. Этот роман произвел неизгладимое впечатление на совсем
юную девочку.
Уже позднее родственники рекомендовали Вере для дальнейшего образова-
ния труды таких авторов, как Ч. Дарвин, Д. Писарев и Н. Шелгунов. От дяди же
она услышала впервые о теории утилитаризма. Как отмечает Фигнер, дядя часто
говорил, что «наибольшее счастье наибольшего числа людей должно быть целью
каждого человека…». «Это учение сразу показалось мне очевидной истиной;
дядя как будто лишь формулировал то, в чем я уже была убеждена. Я и проник-
лась этой мыслью» [цит. по. 10, с. 152].
Что касается дальнейшего выбора профессии, то здесь большую роль сыг-
рала по замечанию Веры Николаевны русская журналистика и женское движе-
ние, которое было в полном разгаре в начале 1870-х гг. и дало ответ на
«филантропические стремления», указав на деятельность врача [12]. Но и тут не
обошлось без участия Петра Христофоровича. Именно он посоветовал обра-
титься в Казанском императорском университете к профессору паталогической
анатомии А.В. Петрову, так как последний «сочувствовал женскому образова-
нию» [2]. Вместе с Верой в университет отправилась и ее сестра Лидия (Фигнер.
– прим. А.Ю.). В дальнейшем Петров направил их к профессору химии В.В. Мар-
ковникову и к профессору анатомии П.Ф. Лесгафту. После отстранения Лес-
гафта от работы в университете Вера и Лидия приняли решение отправиться на
учебу за границу. Еще некоторое время девушки писали письма Петру Христо-
форовичу о своей жизни в Швейцарии [3, с. 9].
Что касается Натальи и Лидии Куприяновых, то они выбрали менее ради-
кальный путь, нежели Вера Николаевна Фигнер. Несмотря на это, и он был от-
ражением взглядов их отца. Еще при жизни Петра Христофоровича и с его
подачи дочери начали вовлекаться в общественную жизнь Казанской губернии.
С самого начало существования Общества взаимного вспомоществования учи-
телям и учительницам Казанской губернии активное участие в его деятельности
204
принимали Лидия и Наталья [10, с. 22]. В 1899 г. в Поволжье был голод, из-за
которого в Казанской губернии развилась эпидемия цинги в тяжелой форме. В
это же время местом проведения VII Пироговского съезда стала Казань. Деле-
гаты приняли решение подключиться к оказанию помощи больным и создать ко-
митет врачебно-продовольственной помощи. Одним из членов этого комитета
(наравне с профессорами Е.В. Адамюком, А.В. Васильевом, А.Г. Ге и др.) была
и Наталья Петровна [10, с. 38].
В начале ХХ в. она продолжила активную благотворительную работу в Ка-
зани. Согласно Адрес-календарю Казанской губернии за 1903 г., Наталья Пет-
ровна являлась попечителем XXIV городского начального училища, одной из
старшин Общества любителей изящных искусств под высочайшим Его Импера-
торского Величества государя императора покровительством, членом правления
Общества взаимного вспомоществования учителям и учительницам Казанской
губернии [13, с. 150, 174, 268]. В период неурожайных и голодных лет начала
ХХ в. Н.П. Куприянова не раз становилась организатором комитетов помощи го-
лодающим и одним из самых ярых его участников, сотрудничала по этому во-
просу с Императорским Вольным экономическим обществом, Пироговским
обществом [см.: 14].
Лидия Петровна Куприянова в конце XIX в. уехала на учебу в Европу, стала
магистром Сорбонны, автором работ по государственному праву. В начале ХХ в.
занималась тайными перевозками газеты «Искра» из Петербурга в города Повол-
жья, состояла некоторое время в группе «Социалист» Б. Савинкова, работала сек-
ретарем журнала «Былое» и Санкт-Петербургского комитета помощи голодающим
при Императорском Вольном экономическом обществе [15; 16, с. 4, 7].
Таким образом, можно сделать вывод о существенном влиянии взглядов на
общественное развитие, место человека и его роли в обществе, жизненные стра-
тегии, циркулировавшие внутри большой семьи Фигнер – Куприяновых, транс-
лятором которых в первую очередь выступал Петр Христофорович Куприянов,
на воспитание и дальнейший выбор профессионального и социального пути
Веры Николаевны Фигнер, Натальи и Лидии Куприяновых.
1. Гофман И. (Ирвинг) Представление себя другим в повседневной жизни. М.: «КАНОН-
пресс – Ц», «Кучково поле», 2000. 304 с.
2. Фигнер В. Запечатленный труд. Воспоминания в двух томах. Т. 1. М.: Изд-во социально-
экономической литературы «Мысль», 1964. URL: http://az.lib.ru/f/figner_w_n/text_0080.shtml (дата
обращения: 10.10.2022).
3. Жукова Е. На полках старинного шкафа: Семейная хроника. М.: Политиздат, 1990.
319 с.
4. Синова И.В. Женские эго-документы рубежа XIX–XX веков. Гендерная проблематика
и образ «новой женщины» // Женщина модерна: Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов:
коллективная монография / под ред. В.Б. Зусевой-Озкан. М.: Новое литературное обозрение,
2022. 688 с.
5. Павлюченко Э.А. Вера Фигнер. М.: Государственное учебно-педагогическое изда-
тельство министерства просвещения РСФСР, 1963.
205
6. Протокол №1 // ГАРТ (Государственный архив Республики Татарстан). Ф. 199. Оп. 2.
Д. 1435. 75 л.
7. Казанское дворянство 1785–1917 гг. Генеалогический словарь / сост. Г.А. Двоеносова,
отв. ред. Л.В. Горохова, Д.Р. Шарафутдинов. Казань: «Гасыр», 2001. 640 с.
8. URL: https://history.wikireading.ru/h0qfGVIS1e (дата обращения: 10.10.2022).
9. Айнутдинова Л.М. Либеральное движение в Казанской губернии (1900–1917 гг.). Ка-
зань: Фэн, 2003. 207 с.
10. Низамова М.С. Казанское земство в конце XIX – начале XX вв.: Местное самоуправ-
ление и земское общественное движение. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2003. 96 с.
11. Пиетров-Энкер Б. «Новые люди» России. Развитие женского движения от истоков
до Октябрьской революции. М.: РГГУ, 2005. 444 с.
12. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B8%D0%B3%D0%BD%D0%B5%D1%8
0,_%D0%92%D0%B5%D1%80%D0%B0_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D
0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0 (дата обращения: 10.10.2022).
13. Адрес-календарь. Памятная книжка на 1903 г. Казанской губернии. Издание Казан-
ского Губернского Статистического комитета. 1903.
14. Федотова А.Ю. Деятельность Казанского отделения Комитета помощи голодающим
при Императорском Вольном экономическом обществе (краткий обзор) // Актуальные про-
блемы региональной истории: взаимоотношения центра и регионов в исторической динамике:
материалы I Всероссийской с международным участием научной конференции, посвящ.
100-летию со дня рождения А.А. Александрова (1919–2010) и 85-летию со дня рождения
А.И. Суханова (1934–1989); Ижевск, 7–8 ноября 2019 г. / отв. ред. и сост. В.В. Пузанов,
Д.В. Репников. Ижевск: Издательский центр «Удмуртский университет», 2019. С. 169–177.
15. URL: https://stapelia2784.livejournal.com/77038.html (дата обращения: 10.10.2022).
16. Отчёт Комитета по оказанию помощи голодающим, состоявшего при Император-
ском Вольном экономическом обществе // Труды Императорского Вольного экономического
общества. 1908. № 1–2 (январь – апрель). Т. 1.
М.С. Трегубова
Отцы-дворяне второй половины XIX – начала XX в.
В данной статье исследуются проблемы отцовства среди представителей дворянского

сословия. Выявлены функции дворян-отцов и степень их участия в жизни детей. Большую
часть своей жизни отцы проводили на службе, но все же принимали некоторое участие в вос-
питании, физическом и умственном становлении своих детей. Отцы наравне с матерями имели
эмоциональную привязанность к детям.
This article explores the problems of paternity among representatives of the nobility. The func-
tions of noble fathers and the degree of their participation in the lives of children are revealed. Ots
were forced to spend most of their lives in the service in order to support and provide for their fami-
lies. Noble fathers took part in the upbringing, physical and mental development of their children.
Fathers, along with mothers, had an emotional attachment to their children, despite their growing up.
Ключевые слова: отцы-дворяне, отцовство, дворянская семья, дети, воспитание, вторая

половина XIX в.
Key words: noble fathers, fatherhood, noble family, children, upbringing, second half of the
19th century.
206
Отцовство является отдельным психологическим компонентом родитель-
ства и определяется как кровное родство между отцом и его ребенком [1, с. 1].
«Отцовство» включает ряд традиционных показателей самосознания мужчины:
наличие у него детей, потомства; обязанность иметь семью и детей; отсутствие
необходимости непосредственно выхаживать и воспитывать детей [2, с. 41].
Интерес представляет изучение института «отцовства» среди представите-
лей дворянского сословия.
Цель статьи – выявить особенности отцовских функций и степень участия
отцов в жизни детей в дворянских семьях пореформенной России.
Особенности и проблемы отцовства является предметом многих исследова-
ний социологов, историков, этнографов, психологов. Но история русского отцов-
ства не написана даже вчерне [2, c. 46].
Объем и содержание конкретных отцовских практик всегда зависят от су-
ществующих в обществе нормативных установок [2, c. 43]. Стоить выделить не-
сколько функций дворян-отцов: 1) участие при рождении ребенка (помощь
супруге в подготовке и проведении родов, фиксация первых лет жизни ребенка);
2) материальное обеспечение детей; 3) воспитание; 4) физическое развитие де-
тей; 5) устройство в учебные заведения; 6) участие в дальнейшей жизни ребенка.
Рождение ребенка – одно из важнейших событий в жизни человека. Появ-
ление младенца в семье налагает на родителей массу новых обязанностей, делая
необходимым решение вопросов, связанных с его воспитанием, обучением, ор-
ганизацией его будущего [3, c. 83]. Беременность занимала значительную часть
жизни дворянки, для одних семей представляла собой обыденное состояние жен-
щины, но для других – «новых» дворянских семей – являла собой некий важный
в их жизни момент, когда, по их мнению, уже должна отчетливо проявляться
родительская забота (в идеале, не только матери, но и отца) о физическом и даже
умственном развитии своего будущего ребенка [3, c. 82].
Во второй половине XIX в. меняется отношение мужчины к процессу дето-
рождения. Они следили за здоровьем будущем матери и еще не рожденного ре-
бенка, были помощниками в организации родов и старались наравне с
женщинами разделять обязанности родителя. Чиновник земского отдела Мини-
стерства внутренних дел Анатолий Викторович Половцов (1849–1905) подроб-
нейшим образом описывал беременность, роды и послеродовое состояние жены.
Аналогичных по подробности «мужских» описаний такой темы больше нет. По
сути, он был новым образцом мужа и отца [4, c. 141]. А.В. Половцов являлся ти-
пичным представителем формировавшейся группы «новых идейных родителей».
С того времени, как начало беременности было подтверждено врачами, оба – и
мать, и отец – начали вести специальные «дневнички», в которых ежедневно
фиксировались число часов сна, занятий, прогулок, еда, аппетит и «всевозмож-
ные болезненные уклонения» [3, c. 75].
Ряд дворян-мужчин также разделяли с женами волнения, связанные с доро-
довым периодом, и пытались своим участием облегчить столь сложный период
жизни женщины. График и мемуарист Лев Михайлович Жемчужников (1828–
207
1912) не только с трепетом ждал появления ребенка, но и помогал жене в труд-
ный родовой период. «1858 год – мы ждали на свет появления второго ребенка.
Я взял знакомую прачку на подмогу, послал ее за доктором, другую прислугу
отправил за акушеркой. Я оставался один с женой и ждал появления ребенка
каждую минуту. Ольга (жена) лежала в забытье, ужасный крик с визгом, кровь,
и показалась головка, я вынул дитя» [5, c. 324].
Политический деятель, историк и публицист Павел Николаевич Милюков
(1859–1943) с волнением ожидал рождение сына и присутствовал при его появ-
лении. «В семье моей произошло приращение: родился в 1889 г. мой первый сын,
Николай. С страшным волнением я следил за актом рождения и с неизъяснимой
родительской радостью приветствовал родившегося. По счастью, роды были
нормальные, и ребенок родился здоровый» [6, c. 122]. Адвокат и судебный ора-
тор Николай Платонович Карабчевский (1851–1925) был в курсе протекания бе-
ременности жены, интересовался состоянием здоровья и волновался о будущем
ребенке. В одном из писем автор ругал супругу за безрассудное поведение, так
как она слишком много танцевала на балу [7, л. 29].
Рождение ребенка для мужчины сопровождалось положительными эмоци-
ями. Так, например, военный деятель и генерал от артиллерии Петр Александро-
вич Башилов (1819–1908), очень нежно вспоминал о рождении наследников. «У
нас уже с Любой, еще в день Благовещения Пресвятой Богородицы 25-го марта
явился на свет Божий наш первый сынок Николай. Год прошел без приключений
и на следующий 1857 год родился 16-го марта второй сынок Петр» [8, c. 255].
Общественный и государственный деятель Александр Николаевич Наумов
(1868–1950) долго ждал появления наследника, и когда у него родился сын, был
счастлив. «Я так и опешил от этой вести, глубоко и радостно меня взволновав-
шей. Наконец-то около меня будет жить существо, которому я смогу передать со
временем все свое кровное, родовое, многими трудами и заботами сохраненное»
[9, c. 339].
До середины XIX в. редкие дворяне-родители (как отцы, так и матери) сами
занимались своими детьми, особенно маленькими. Собственно, уходом за дво-
рянским младенцем традиционно занималась няня [3, c. 83]. В последующий пе-
риод главной характерной чертой «новых идейных» родителей было
переосмысление ими своей роли в процессе воспитания детей. Для обоих роди-
телей значительным стало посещение детской, знакомство со специализирован-
ной литературой о воспитании, растущий контроль над деятельностью нянь и
кормилиц [3, c. 89].
Однако внимание к детям было продиктовано и другими факторами. Глав-
ным двигателем, заставлявшим их вносить коррективы в отлаженный традици-
онный механизм взаимоотношений с маленькими детьми, было отсутствие
свободных денежных средств [3, c. 95]. С другой стороны, постоянно увеличива-
лась группа таких родителей, которые оправляли детей в специальные учебно-
воспитательные заведения – детские сады [10, c. 80].
Предположительно отцы начинали заниматься детьми, когда те достигали
сознательного возраста 4–5 лет. И по мере взросления ребенка отцы старались
208
принимать участие в воспитании и образовании. Так, уже упомянутый А.В. По-
ловцов, помимо родительских дневников, отмечал и время, уделенное детям [11,
л. 37]. А детские дневники его сына Кирилла Анатольевича Половцова (1890–?)
в больше степени фиксировали именно участие отца в его детстве. Так, юный
Кирилл Анатольевич писал, что отец читал ему и сестре литературные произве-
дения, учил писать их детские дневники, смотрел вместе с ними картинки в
книжных изданиях, учил молитвы, гулял, ходил на каток, на выставки и скачки,
катал на лодке, ходил с ними за покупками [12, л. 207].
Художник Мстислав Валерианович Добужинский (1875–1957) после раз-
вода своих родителей воспитывался отцом, который уделял много внимания и
любви своему сыну несмотря на служебную занятость. «Когда я остался с отцом,
он всего себя отдал моему воспитанию, и теперь мне ясно, что в те годы я был
для него центром и даже, может быть, смыслом его жизни, и любовь его грела
все мое детство. И сам я не могу себе представить, чтобы можно было больше
любить, чем я любил моего папу» [13, c. 307].
В большой семье общественного, политического деятеля князя Владимира
Андреевича Оболенского (1869–1950), которая насчитывала восемь детей, вос-
питанием занималась супруга и няня. Но несмотря на занятость по службе, он
помогал супруге заботиться о детях. «Хотя главная забота о детях лежала на моей
жене и я был лишь довольно плохим ее помощником, но во время детских болез-
ней мне приходилось уделять детям довольно много времени» [14, с. 436].
Во второй половине XIX столетия родительские функции отца изменились.
Появляются семьи, где отцы стремятся участвовать в жизни младенца, с удоволь-
ствием беря на себя часть функций по уходу. Но в подавляющей массе дворян-
ских семей, принадлежащих к группе «новых практических», отцовское участие
определялось преимущественно заработком средств, необходимых для финанси-
рования потребностей детей [3, c. 105].
Во второй половине XIX в. профессиональная специализация постепенно
устраняла различия между дворянами и представителями других сословий. Дво-
рянам в связи с особым экономическим положением пришлось выбрать опреде-
ленную сферу для трудоустройства [15, с. 96]. Частое отсутствие отцов-дворян
не давало им возможности в полной мере заниматься взращиванием детей
наравне с матерями. Так, отец революционера и народника Александра Дмитри-
евича Михайлова (1855–1884) мало уделял ему внимания в детстве. «Служба
отца была тяжелая, он постоянно находился в разъездах и домой приезжал лишь
на короткое время на отдых» [16, c. 4].
Венный деятель, генерал-майор, дипломат, граф Алексей Алексеевич Игна-
тьев (1877–1954) также отмечал, что отец генерал старался как можно чаще про-
водить время с детьми. «Это было родовое имение, там отец проводил с нами все
свои служебные отпуска» [17, c. 20]. Штабс-капитан Георгий Александрович Бе-
нуа (1895–1979) часто оставался без отца, который был занят на гражданской ад-
министративной службе. «Отца я помню вечно занятым, то на службе, то на
заседаниях, то на докладах, служил он в Правлении Николаевской (Московской)
железной дороги» [18, л. 13].
209
Во второй половине XIX – начале ХХ в. в дворянско-интеллигентской среде
серьезное внимание уделялось правильному «выращиванию» детей и подрост-
ков [19, c. 83]. А.А. Игнатьев до поступления в классическую гимназию физиче-
ски развивался благодаря отцу, который приглашал военного специалиста для
мальчика. «К внеклассным занятиям относилась военная гимнастика, для обуче-
ния которой два раза в неделю приходил унтер-офицер» [17, с. 31]. А военнона-
чальник, генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский (1868–1939)
вместе с отцом с детства увлекался охотой. «Мне было обещано, что отец возь-
мет меня на охоту, и я с гордостью надел на себя отцовский ягдташ и поехал с
отцом на охоту. С тех пор я стал страстным охотником и опытным стрелком»
[20, с. 15].
Каждый мужчина, став отцом, так или иначе опирается на собственный дет-
ский опыт, но одни люди более или менее механически копируют педагогиче-
ский стиль своих отцов, а другие, наоборот, стараются его улучшить, избегая
того, от чего им в детстве пришлось страдать [2, c. 46]. Авторитет отца по-преж-
нему имел большое значение для детей [21, c. 9]. Для многих дворян-мужчин
именно пример отца как главы семейства, любящего и преданного своему делу
человека, являлся образцом в их собственной жизни.
Так, в семье А.Н. Наумова примером являлся его отец. «Отец был прекрас-
ным семьянином, любил мать и нас всех. Сам по себе очень скромный, он всего
себя отдавал семье и хозяйству, во многом себе отказывая» [9, с. 15]. Для госу-
дарственного и политического деятеля Георгия Евгеньевича Львова (1861–1925)
ключевой фигурой в жизни также был отец. «Все наше детство протекло в дру-
жественной и благожелательной атмосфере. Отец основательно считал ее основ-
ным условием нашего воспитания» [22, с. 54]. В семье писателя и литературоведа
Викентия Викентьевича Вересаева (1867–1945) царила дружественная обста-
новка, и главенство в семье принадлежало именно отцу. «Центром дома был
папа. Он являлся для всех высшим авторитетом, для нас – высшим судьей и ка-
рателем» [23, с. 13].
Отцы наравне с матерями имели эмоциональную привязанность к сыно-
вьям. Генерал-лейтенант и военный губернатор граф Николай Яковлевич Ростов-
цев (1831–1897) в своих письмах к сыну Михаилу, который находился на службе
в лейб-гвардии Егерском полку, беспокоился о нем и ждал с ним встречи. В пись-
мах можно заметить, какие эмоции испытывал Н.Я. Ростовцев в разлуке с сыном.
«Милый Миша! В свободное время пиши чаще нам, мне интересно знать, как
происходят у вас ученья, занимаются ли с вами стрельбой, как ведутся тактиче-
ские занятия. Мы с мамой ожидаем тебя немедленно по окончании лагеря. До
свиданья! Крепко тебя обнимаю, любящий тебя отец Николай» [24, л. 9]. Капи-
тан лейб-гвардии Преображенского полка, советник Департамента личного со-
става и хозяйственных дел Министерства иностранных дел Борис Евгеньевич
Бюцов (1879–1914), находясь вдали от родителей, в юношеские годы получал
письма не только от матери, но и от отца, дипломата Е.К. Бюцова (1837–1904). В
этих письмах отец интересовался всем, что происходило в жизни юного Бори,
210
давал наставления, поддерживал и трепетно обращался: «Поздравляю тебя доро-
гой голубчик Боря с окончанием экзаменов. Судя по последним вестям от мамы
она будет в Петербурге приблизительно через 2 недели, она вероятно писала вам.
Обнимаю тебя и горячо целую. Всем сердцем твой отец» [25, л. 10].
Занимались отцы и устройством детей в учебные заведения. Об этом свиде-
тельствуют прошения об определение в гимназии, училища и корпуса. Приме-
ром служит Петроградское 2-е реальное училище, документы о поступлении
учеников исходили от отцов, с перечнем их послужного списка, метрического
свидетельства и медицинского освидетельствования детей [26, л. 68].
Принимали отцы участие в жизни уже повзрослевших детей. Организация
брака, устройство на службу, финансовая помощь – все это входило в обязанно-
сти отцов. Так, например, действительный статский советник Владимир Борисо-
вич Лопухин (1871–1941) после окончания Санкт-Петербургского университета
имел сложности с трудоустройством, и с помощью отца был устроен в тарифное
отделение железнодорожного департамента [27, с. 55]. При вступлении в брак
советы и одобрение отцов были важным связующим звеном между родителями
и детьми. А.Н. Наумов рассказывал отцу о невесте и после сделанного ей пред-
ложения пожелал получить одобрение отца [9, с. 265].
Во второй половине XIX столетия у дворян-мужчин меняется взгляд на от-
цовские функции. Они старались быть рядом во время появления ребенка на
свет, принимать участие в воспитании и обучении. На долю отцов выпадали за-
дачи финансового обеспечения семей, которые иногда состояли из нескольких
детей. Большую часть времени отцы находились на службе, но, несмотря на за-
нятость, старались уделять внимание своим детям. Для многих дворян-мужчин
именно пример отца был показателем успешного человека и хорошего семьянина.
1. Пастухова М.В. Некоторые аспекты психологии отцовства // Российский медико-био-
логический вестник. 2011. Т. 19. № 1. С. 96–102.
2. Кон И.С. Мужчина в меняющемся мире. М.: Время, 2009. 496 с.
3. Веременко В.А. Дети в дворянских семьях. Веременко В.А. Дети в дворянских семьях
России (вторая половина XIX – начало ХХ в.): моногр. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2015.
204 с.
4. Пушкарева Н.Л., Мицюк Н.А. Гендерные различия в восприятии родового акта (к ис-
тории российской дворянской повседневности конца XIX – начала XX века) // Научные ведо-
мости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология.
2015. № 13 (210). С. 133–141.
5. Жемчужников Л.М. Мои воспоминания из прошлого. Л.: Искусство. 1971. 483 с.
6. Милюков П.Н. Из тайников моей памяти. М.: Эксмо, 2015. 960 с.
7. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 1000. Оп. 5.
Д. 233.
8. ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 103.
9. Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний 1868–1917: в 2-х кн. Нью-Йорк.: Издатель-
ство А.К. Наумовой и О.А. Кусевицкой, 1954. 583 с.
10. Веременко В.А. Гигиена школьника в дворянско-интеллигентских семьях России во
второй половине XIX – начале XX // История повседневности. 2017. № 2 (4). С. 79–105.
11. Российский государственный исторический архив Ф. 1654. Оп. 1. Д. 9.
211
12. РГИА. Ф. 1654. Оп. 1. Д. 2131.
13. Добужинский М.В. Воспоминания. М.: Наука, 1987. 552 с.
14. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. СПб.: Ymca-press, 1988. 754 с.
15. Трегубова М.С. «Мужская профессиональная занятость» во второй половине XIX –
начале XX в. на страницах дворянских мемуаров // История повседневности. 2020. № 3 (15).
С. 83–99.
16. Михайлов А.Д. Воспоминания. Женева: Библиотека русского пролетария, 1903. 59 с.
17. Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М.: Воениздат, 1986. 752 с.
18. ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 6. Д. 4.
19. Веременко В.А. «В здоровом теле – здоровый ум»: физическое воспитание и спорт в
столичной дворянско-интеллигентской среде России во второй половине XIX – начале ХХ в. //
История повседневности. 2022. № 3 (23). С. 82–102.
20. Лукомский А.С. Очерки из моей жизни // Вопросы истории. 2001. № 1. С. 89–130.
21. Милешина Н.А. Российское дворянство в XVII – начале XX столетий в контексте
трансформации внутрисемейных отношений // Вестник Челябинского государственного уни-
верситета. 2010. № 30 (211). История. Вып. 42. С. 5–11.
22. Львов Г.Е. Воспоминания. М.: Русский путь, 1998. 313 с.
23.Вересаев В.В. Воспоминания. М.: Гослитиздат, 1946. 260 с.
24. РГИА. Ф. 1042. Оп. 1. Д. 216.
25. Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга. Ф. 2097.
Оп. 1. Д. 23.
26. ЦГИА СПб. Ф. 388. Оп. 1. Д. 105.
27. Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных
дел. СПб.: Нестор-История, 2008. 540 с.
Ю.В. Сутула
Некоторые инновационные достижения науки и техники

в помощь родителям в конце XIX – начале XX в.
В статье рассматривается применение в практической деятельности по уходу за ребён-

ком достижений науки и техники в конце XIX – начале XX в. Описываются особенности при-
менения этих новинок, а также причины долговечности отдельных приспособлений по уходу
за ребёнком и их популярность у родителей.
The article considers the application of the achievements of science and technology in the prac-
tice of child care in the late XIX – early XX centuries. The features of the use of these novelties are
described, as well as the reasons for the durability of individual devices for child care and their pop-
ularity with parents.
Ключевые слова: уход за детьми, помощь родителям, здоровье ребенка, электрическая

люлька, электротерапия.
Key words: child care, assistance to parents, child health, electric cradle, electrotherapy.
Рождение ребёнка – важный этап в жизни каждой семьи. Уход за ним ста-
новится её важнейшей частью, занимая много сил и времени, а материнские обя-
занности возникают «уже тогда, когда ребёнок только начинает трепетать под её
212
грудью» [1, c. 206]. Уход за ребёнком – многогранный, сложный процесс. Какой
бы стиль воспитания не выбрали родители, они оказываются полностью вовле-
чёнными в сложный процесс физического развития своего малыша. Осознавая
ответственность, мать и отец стараются дать ребёнку начиная с рождения всё
самое лучшее, используя инновационные подходы к формированию личности
ребёнка. Эти же надежды и чаяния были у родителей и более ста лет назад. Как
и сейчас, родители много времени уделяли уходу за ребёнком. Все достижения
науки и техники были к услугам прогрессивных родителей: химическая и пище-
вая промышленность выпускала большое количество смесей и специального пи-
тания для искусственного вскармливания и т. п.
К началу XX в. накопилось значительное число популярных медицинских
трудов, активно пропагандирующих материнскую сознательность [2, с. 23]. В
связи с чем представляет определённый исследовательский интерес рассмотре-
ние особенностей ассортимента товаров, предлагавшихся в «помощь родителям»
в европейской части Российской империи, анализ значимости этих изобретений
для ухода за ребёнком и причины долговечности тех или иных изобретений. Ин-
формационной основой данной статьи стали прежде всего материалы периоди-
ческой печати, поскольку именно этот источник информации в то время был
достаточно оперативен и актуален, и все новейшие изобретения, которые в боль-
шинстве своём были заграничного происхождения, освещались именно в отече-
ственной прессе.
Следует также учитывать, что американские изобретения в деле ухода за
ребёнком (которых было очень много), не будучи ещё хорошо протестированы,
сразу поступали в продажу. Реклама таких изделий велась очень активно, порой
даже агрессивно. Как утверждал современник, девизом американских миллионе-
ров были слова: «реклама – двигатель торговли» [3, c. 39].
Известно, как выматывают родителей детские крики. Даже сытый и внешне
здоровый ребёнок может кричать в своей люльке. И вот для того, чтобы матери
«не страдали из-за детских криков и не имели больных нервов», в США мистрисс
Кук изобрела «намордник от крика грудных детей». Прагматичная и достаточно
жестокая американка придумала намордник, который, будучи надетым на ре-
бёнка, не стеснял его дыхание, но в то же время поглощал звуки, делая неслыш-
ными детские крики. Мистрисс Кук рекламировала своё изобретение как
прекрасную возможность облегчить уход за ребёнком и способ сохранения не-
рвов и здоровья его родителям.
Подобное изобретение при всей своей широкой рекламе не нашло потреби-
теля. В Российской империи такой намордник даже не появился в продаже. Ро-
дители были поражены неисчерпаемой жестокой фантазией американки, и даже
журналисты признавали, что тяжело поверить, что в Америке могли придумать
такие варварские вещи [4].
Однако другие изобретения, пришедшие из Америки, нашли применение в
России. Конец XIX – начала XX в. – время увлечения электричеством. Оно ис-
пользовалось во всех сферах общественной жизни, в разных отраслях человече-
ской деятельности. Электричество называли величайшим и поразительным
213
открытием XIX в., а XX в. провозглашали веком электричества. Электричество
очень быстро стало применяться с коммерческими целями, охватывая даже такие
отрасли, как гигиена, медицина и хирургия [5, c. 16]. Это новейшее изобретение
пытались использовать и в процессе ухода за ребёнком, стимулируя таким обра-
зом его физическое и умственное развитие.
Прежде всего, старались в детскую комнату проводить электрическое осве-
щение. Настоятельной необходимостью, по мнению техников и инженеров, при
уходе за грудным ребёнком было использование электрических нагревателей мо-
лока в детской, поскольку они помогали избежать пожара от опрокинутой лампы
или взорвавшейся спиртовки. Так как детское бельё, как правило, долго сохло
после стирки, то родители вынуждены были покупать много комплектов пелёнок
и незамедлительно стирать запачкавшееся. На помощь родителям приходили
электрические нагреватели, которые можно было использовать как для быстрой
сушки детского белья, так и для его подогрева в холодное время года [6, c. 62].
Предлагали родителям и изобретение, ставшее своеобразной «электриче-
ской нянькой» и представленное в России как последняя парижская новинка. Это
была электрическая люлька, избавлявшая родителей от утомительных укачива-
ний не спящего ночью ребёнка. Уставшая мать, пытаясь усыпить ребёнка, часами
укачивает своё неугомонное дитя и стоит ей лишь на несколько минут остано-
виться, как ребёнок тут же просыпается. Желая избавить родителей от этой мо-
нотонной работы, изобретатели придумали электрическую люльку, состоящую
из колыбели, укрепленной на пружине. Как только ребёнок начинал беспоко-
иться и кричать, пластинки в пружине вибрировали, и колыбель с помощью элек-
тричества покачивалась. Соответственно, когда ребёнок успокаивался и засыпал,
колыбель останавливалась.
Были отдельные модели электрических люлек, к которым прилагался и фо-
нограф. Тот же двигатель, что приводил в движение колыбель, начинал вращать
ручку музыкального ящика. Тихие звуки музыки в данном случае служили по
замыслу создателей заменой материнской колыбельной. С изобретением такой
люльки, являющейся автоматическим приспособлением для убаюкивания детей,
«матери и няньки могли спать спокойно» [7]. Благодаря такому механизму могли
спокойно спать и все обитатели дома.
Электрические колыбели и люльки, появившиеся в начале XX в., использу-
ются для ухода за новорожденными детьми и в наши дни. Конечно, они значи-
тельно усовершенствованы, с прекрасным современным дизайном, однако
основа работы осталась такой же. При движении ребёнка детская люлька или
кресло-качалка начинает вибрировать, имитируя человеческие покачивания,
также есть и многовариативное музыкальное сопровождение.
Особое внимание уделялось и здоровью ребёнка, ведь только здоровый че-
ловек мог полноценно наслаждаться жизнью [8, c. VII]. Задача родителей, по
мнению гигиенистов того времени, была в сохранении и укреплении здоровья
ребёнка. Умственно развитых детей, но не имевших крепкое здоровье, предлага-
лось даже отдавать в школу позднее, в надежде, что их организм, сформируясь,
окрепнет [9, c. 7].
214
Чтобы укрепить здоровье, предлагалось во время болезни ребёнка исполь-
зовать электричество, особенно в качестве согревающих компрессов. Для этого
применялись различные медицинские аппараты, работающие на основе электри-
чества. Преимуществом этих аппаратов было то, что «подобной вид лечения был
дыханием самой жизни», ведь в отличие от лекарства они «не отравляли орга-
низм, излечивая одну болезнь, чтобы вызвать другую» (особенно для кишечно-
желудочного тракта) [10, c. 3]. Для согревающих компрессов для детей исполь-
зовали приборы, напоминавшие современный электрофорез. Однако цена таких
приборов была крайне высока, а врачебные кабинеты, где применялись подобное
лечение, были редки.
Использовать медицинские электрические аппараты предлагалось и для де-
тей постарше, например, при нервных заболеваниях и неврастениях советовали
применять двуполярные и монополярные ванны [11, c. 118]. Ребёнок при таких
курсах лечения становился более спокойным, облегчался уход за ним. Школьни-
кам рекомендовалось лечение электротерапией при «писчей судороге», возни-
кавшей и у вполне здоровых детей. Подобную судорогу, появлявшуюся у детей
при длительном письме, предлагалось лечить при помощи сухой батареи «Юве-
натор», дававшей постоянный, равномерный и средней силы ток. Стоимость са-
мого простого аппарата «Ювенатор» была 20 р., а цена более
усовершенствованных моделей доходила до 120 р. [12, c. 64].
«Волшебная» сила электричества, укреплявшая здоровье как детей, так и
родителей, использовалась на курорте «Каролина-Бугаз» недалеко от Херсона
[13, c. 32]. Применение электричества для укрепляющих процедур должно было
привлекать по задумке организаторов этой климатической станции семьи, жела-
ющие укрепить своё здоровье, а дети, прошедшие лечение на курорте, не достав-
ляли беспокойство состоянием своего здоровья родителям.
В деле использования электричества для «выращивания детей» наиболее
оригинальные идеи продемонстрировали американцы. На предварительном
этапе американские учёные проводили опыты по применению электрического
тока для лучшего выращивания растений и животных и, получив обнадёживаю-
щие результаты, решили устроить школу для обучения детей. В стенах этого
учебного заведения были проложены электрические провода. Подобный опыт
также был проведен в Швеции, где было принято решение устроить своеобраз-
ный «инкубатор» по выращиванию детей от года до четырех лет. Кругом ком-
наты, где находились дети, были проложены трубы светящегося гелия. Помимо
этого, малыши на несколько часов в день помещались в отдельную клетку, в сте-
нах которой был ток высокого напряжения. Учёные, наблюдавшие за такими
«электрическими детьми», отмечали, что эти дети быстро развивались как физи-
чески, так и духовно. Однако английское общество изучения ребёнка предупре-
ждало о том, что преждевременное развитие детей посредством электричества
может позднее повлиять на их здоровье [14].
Создание электрического инкубатора было крайне спорным изобретением,
хотя исследователи и действовали из благих целей, желая помочь родителям в
215
воспитании особых детей. Изобретение электричества спровоцировало фанати-
ков, считавших, что с помощью него можно достичь небывалых высот во всех
областях человеческой деятельности.
Впрочем, другое новаторское решение по укреплению здоровья детей
нашло большее число приверженцев. Оно касалось особенностей устройства ре-
жима дня школьников. Всеобщее увлечение гигиеной способствовало тому, что
этим вопросам уделялось большое значение и в учебных заведениях [15, c. 137].
В начальной школе в английском городке в графстве Бакингемшире решили обу-
чить детей правилам сна, если точнее, основам красивого и гигиеничного сна.
Для этого в тёплые дни, когда позволяла погода, устраивали «уроки сна»: в сад
у школы дети выносили специальные коврики и, приняв правильную позу, могли
полчаса отдыхать на открытом воздухе.
Авторы таких уроков утверждали, что детям для того, чтобы полноценно
отдыхать во время сна, быть бодрыми и полными сил, необходимо знать пра-
вильные позы во время засыпания. Основная задача таких уроков – красивый и
гигиеничный сон, т. е. сон в правильных позах. Нельзя было спать скорчившись,
дабы не утруждались мышцы. Телу необходимо было придать свободное поло-
жение. Во сне требовалось дышать носом, а если дети привыкли дышать ртом,
то для избавления от этой вредной привычки следовало, засыпая, скрестить руки
у самого подбородка. По мнению энтузиастов, дети, посещавшие «уроки сна»,
не переутомлялись в школе, ночью полноценно отдыхали, спали спокойно, не
доставляя беспокойство своим родителям.
Таким образом, во второй половине XIX – начале ХХ в. в обеспеченной об-
разованной среде серьезное внимание уделялось правильному «выращиванию»
детей и подростков [16, с. 83]. Пытаясь облегчить родителям заботы по уходу за
ребёнком, энтузиасты-изобретатели использовали самые передовые достижения
науки и техники. Спрос потребителя на предложенные средства для ухода за ма-
лышом, применение оригинальных методик в повседневной жизни обуславлива-
лось прежде всего практической целесообразностью подобных нововведений,
учётом биологических особенностей детей.
Фантазия изобретателей, активно пытавшихся применять свои изобретения,
какими бы экстравагантными они не были, лишь отталкивала родителей, кото-
рые справедливо опасались ставить эксперименты на собственных детях. Те
изобретения, которые основывались на уже имеющемся опыте ухода за ребён-
ком, оказывались достаточно популярными. Часть из них в несколько видоизме-
ненном виде дошла до наших дней.
1. Хозяйка дома: Подарок бережливой хозяйке дома и заботливой матери семейства.
СПб.: Герман Гоппе (М.А. Меллер), 1903. 345 с.
2. Мицюк Н.А. Конструируя «идеальную мать»: концепции материнства в российском
обществе начала XX века // Журнал исследований социальной политики. 2015. Т. 13. № 1.
С. 21–32.
3. «Москва – Сибирь»: Адресная и справочная книга: Посредник – указатель торгово-
промышленных фирм Москвы и Сибири на 1907 г. М.: Изд. А.П. Крюкова, 1907. 850 c.
216
4. Намордник от крика грудных детей (Эскизы и кроки) // Петербургская газета. 1912.
3 октября. № 41.
5. Новейшая электротерапия: Попул. описание самодействующего электр. аппарата
«Электро-Валидор». М.: Электротерапеват. Кабинет «Электро-Валидор», 1907. 93 с.
6. Рюмин В.В. Чудеса современной электротехники: Применение электричества во всех
отраслях человеч. деятельности. Николаев, Херс. губ.: Электричество и жизнь, 1916. 256 с.
7. «Электрическая нянька» // Мариупольская жизнь. 1912. 22 июня. № 1588.
8. Енько П.Д. Гигиена обыденной жизни. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1892. 346 с.
9. Роде Э. Гигиена детей школьного возраста. Рига: Наука и жизнь, 1913. 48 с.
10. Новейшая электротерапия: Попул. описание самодействующего электр. аппарата
«Электро-Валидор Арес». М.: Ф-ка аппаратов Электро-Валидор «Арес», 1908. 64 с.
11. Эйгер Я.Б. Электричество в медицине. Ч. II.: Медицинская электротехника. СПб.:
журн. «Современная медицина и гигиена», 1904. С. 118.
12. Новейшая электротерапия: Попул. описание электротерапевт. аппарата «Ювена-
тор». СПб: Стандарт и Кº, электромед. аппаратов, 1909. 64 с.
13. Курорт «Каролина – Бугаз» (Херсонской губернии, Одесского уезда): Климат. стан-
ция. Одесса: Тип. Акц. южно-рус. о-ва печатного дела, 1899. 32 с.
14. Электрические дети // Раннее утро. 1914. 4 июля. № 151.
15. Веременко В.А. Дети в дворянских семьях России (вторая половина XIX – начало
XX в.): моногр. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2015. 204 с.
16. Веременко В.А. «В здоровом теле – здоровый ум»: физическое воспитание и спорт в
столичной дворянско-интеллигентской среде России во второй половине XIX – начале ХХ в. //
История повседневности. 2022. № 3. С. 82–102.
О.Н. Яхно
Конструируя детство эпохи модерна:

поиск новых подходов к воспитанию и образованию
В статье на основе материалов прессы рубежа XIX–XX вв. реконструируются различные

новые подходы к воспитанию и образованию детей и подростков. Обсуждения проходили на
фоне очевидных успехов в научно-техническом и экономическом развитии. Отсюда стремле-
ние к пересмотру сложившихся в практике образования и воспитания подходов на основе по-
следних достижений в области детской психологии и педагогики. Для матерей этой было
общественно значимым делом – вырастить успешного гражданина. А сам ребенок должен гар-
монично сочетать умственные и физические занятия, чтобы вырасти нравственным и добро-
детельным человеком.
The article reconstructs various new approaches to the upbringing and education of children
and adolescents on the basis of press materials of the turn of the XIX–XX centuries. Discussions took
place against the background of obvious successes in scientific and technological and economic de-
velopment. Hence the desire to revise established in the practice of education and upbringing ap-
proaches based on the latest advances in child psychology and pedagogy. On the one hand, it was
socially important for mothers to raise a successful citizen. And the child himself had to arrive at a
harmonious combination of mental and physical activities to grow up a moral and virtuous person.
Ключевые слова: педагогическая практика, педагогика, система образования, зарубеж-

ный опыт.
Key words: Pedagogical practice, pedagogy, education system, foreign experience.

217
Начало XX в. было периодом интенсивного поиска путей переустройства
общества. И здесь естественно возникал вопрос: каким должен быть новый чело-
век, который войдет в новый век? «Никто не станет отрицать, что наше время – это
время лихорадочно-торопливых переоценок, каких-то смутных брожений, неяс-
ных исканий. Рождается ли новая нравственность социализма на развалинах ка-
питалистического общества или же новая этика нео-христианства на развалинах
исторического христианства» [1, с. 7].
Официальная культура конца XIX – начала XX в. помещала ребенка и мать
в атмосферу «должествования»: хороший ребенок должен был быть послушным
родителям и учителям, а разумная мать добивается, чтобы ребенок ел, учился,
развивался и вел себя правильно. Для женщин, воспитание было общественно
значимым делом хотя бы потому, что давало возможность заложить основные
положительные привычки и вырастить успешного гражданина. Это требовало от
грамотной матери определенного набора современных знаний. «Одежда детей,
удобства размещения в квартире, распределение комнат, образ жизни детей, со-
став пищи, занятия физические и умственные, время отдыха – все подлежит об-
суждению с научной стороны, потому что служит противодействием множества
детских болезней, которые наживаются по неведению матери в деле гигиены и
по небрежности выполнения своих обязанностей» [2, с. 250]. Кстати, поддержа-
ние гигиены считалось важным не только по медицинским основаниям, но и с
точки зрения воспитания «правильных» навыков. В их числе назывались строгий
режим дня, регулярный труд, опрятность, соблюдение порядка во всем. «При-
вычка к порядку составляет одно из драгоценнейших свойств нашего характера,
как привычка быть всегда и во всем экономным и бережливым» [3, с. 36].
Появление специального детского и лечебного питания способствовало
поддержанию здоровья с первых дней. Утверждалось, что от правильного пита-
ния зависит общее самочувствие и внешний вид человека, в том числе состояние
его зубов. «Научные исследования показали, что главной причиной порчи зубов
нужно считать не сладости, а неправильное физическое воспитание детей, кото-
рых пичкают мясной, теплой, однообразной и пресной пищей». Поэтому ребенку
рекомендовалось давать не только «мягкие котлетки и традиционные кашки», а
также бифштексы, антрекоты, дичь и другие грубые кушанья, способствующие
укреплению зубов и десен [4, с. 1420].
Повышение среднего уровня образования в городах, увеличение числа до-
машних учителей логично приводило к мысли о специальной мебели для детей,
которую можно было использовать как для учебных занятий, так и для приема
пищи или игр. Увеличивалось число литературных журналов для детского и се-
мейного чтения. Вот названия некоторых из них: «Детское чтение», «Для малю-
ток», «Дошкольное воспитание», «Друг детей» и т. д. На рубеже веков все более
увлекательными занятиями становятся красочные и познавательные настольные
игры, собирающие за одним столом детей и взрослых. В городах зимой устраи-
вают специальные «елки» для детей с карнавальными костюмами, а летом стара-
ются вывозить группами за город.
218
Помимо печатных изданий для развлечения или полезного досуга, появля-
ется целый ряд педагогических журналов. В них обсуждались актуальные во-
просы воспитания и образования подрастающего поколения. Обсуждения
проходили на фоне очевидных успехов в научно-техническом и экономическом
развитии. Отсюда стремление к пересмотру сложившихся в практике образова-
ния и воспитания подходов на основе последних достижений в области детской
психологии и педагогики. Победой нового взгляда можно считать отход от срав-
нения ребенка с воском или цветником, с которым воспитатель упорным трудом
может слепить (вырастить) нечто правильное. Торжественно объявлялось, что
«человек в первый раз теперь признается таким, каков он есть, – существом сво-
бодным, нравственным, саморазвивающимся, если бывает поставлен в обстоя-
тельства благоприятные для его развития» [5, с. 180].
В качестве таковых обстоятельств называлось гармоничное сочетание ум-
ственных и физических занятий. Положительно оценивался тот факт, что «в
настоящее время очень часто даже мастеровые в часы досуга занимаются ум-
ственной работой, желая по возможности пополнить пробелы своего образова-
ния» [6, с. 5]. Образцом для подражания назывались западноевропейская, прежде
всего английская, система воспитания. «В целом мире кажется нет таких здоро-
вых, веселых детей, как в Англии. Нигде не обращают такого внимания на гиги-
ену, физическое воспитание, как там. В детях с самого раннего возраста
развивают дисциплину и уважение к старшим» [7, с. 130]. Автор данной статьи
сетует, что в России религиозность сводится к одной обрядности и, к сожалению,
в детях не воспитывается истинное почтение ни к духовному сану, ни к религии
вообще. А в этом виделась причина упадка нравственности.
Одним из способов воспитания готовых к самостоятельной жизни юношей
в цивилизованных государствах считалось создание «бой-скаутских» (разведче-
ских) организаций. «Общество шведских „бой-скаутовˮ ставит своей целью ока-
зывать содействие моральному и физическому воспитанию шведских юношей
путем подготовки из них юных разведчиков. Восхищение вызывал девиз этого
общества: „Быть всегда готовымˮ» [8, с. 12].
Настойчивое внедрение рационального поведения в быту исходило из долж-
ного, опираясь на научные авторитеты. Печатные издания видели главной целью
обучения выработку нравственного характера и воспитание добродетельного че-
ловека посредством укрепления его воли. Наиболее рациональным вариантом
воспитания воли у детей считали английскую систему. «Самообладание детей,
вытекающее из уважения к себе самому уже со стороны ребенка, обусловлено,
по мнению умных английских матерей, тем, чтобы в детских желаниях старшие
признавали достоинства, которые нельзя легкомысленно презреть или обесце-
нить. “Самоуважение должно удерживать ребенка от дурного действия, и чем
выше доверие к дитяти, тем сильнее его старание заслужить его” – таково пра-
вило в английской детской» [9, ст. 405].
Несколькими годами ранее также обращали внимание на необходимость из-
бавить детей от чрезмерной опеки усердных воспитателей. Это не позволяет вы-
рабатывать определенную самостоятельность и ответственность у подростков.
219
«А виноваты в этом родители и педагоги, всегда бравшие на себя заботу об удо-
вольствиях и чрезмерно пресыщавшие ребенка и количеством и качеством раз-
ных развлечений. Какое происходит противоречие. С одной стороны нам твердят
о необходимости нянчиться с этим нежным материалом; с другой доставляют
детям такие неподходящие впечатления» [10, ст. 191], в том случае если везут на
различные спектакли и выставки не по возрасту. Подчеркивался и коммерческий
интерес устроителей различных праздников.
Разумеется, дети не всегда ведут себя так, как хочется взрослым, проявляют
непослушание и другие дурные привычки. К ним причислялись беспричинные
драки, несоблюдение порядка, возможность перебивать старших, вспыльчи-
вость, любовь к лакомствам, лживость, неуживчивость, неряшливость, упрям-
ство и другие мелкие слабости. Матерям и воспитателям рекомендовалось
безжалостно бороться со всеми этими недостатками. По замечанию одного дам-
ского журнала, «мирясь с мелкими слабостями, человек совершенно забывает,
насколько изменились условия жизни, насколько утонченнее стала современная
культура, насколько велики стали различия между людьми. Годные для прежних
условий люди вряд ли были бы таковыми в настоящее время, т. к. теперь к чело-
веку предъявляют совершенно другие требования. И ему приходится решать
другие задачи. При прежних обычаях можно было довольствоваться побоями,
при настоящих более утонченных условиях жизни они совсем неприменимы»
[11, с. 8]. Автор статьи также настаивал на необходимости развивать волю, кото-
рая будет в состоянии выйти победительницей из борьбы со страстями; поэтому
выработка сильной воли и является одной из самых главных задач воспитания.
Одним из основных способов воспитания сильной воли назывались занятия
различными видами спорта. Особо подчеркивалось, что превосходство нрав-
ственности английской молодежи над другими основывалось на ее любви к иг-
рам и спорту, которые содействуют «развитию порядка, душевной бодрости,
дисциплины и пунктуальности» [12, ст. 81]. Пресса постоянно обращала внима-
ние на чрезмерную загруженность детей учебными занятиями, что не лучшим
образом сказывалось на их здоровье. При этом журналы советовали по возмож-
ности необходимые привычки вырабатывать неназойливо, в форме игры. «По-
движные игры развлекают детей, что составляет насущную потребность
детского организма. Игра развивает детский ум не так сложно как школа, но по-
нятно и практично. Игра дает жизнерадостность, веселость, а через то развивает
доброту ребенка, нежность, бескорыстную любовь к людям, даже к природе.
Одна из основных черт нравственности – законность в игре становится с каждым
днем яснее и повелительнее» [12, ст. 81].
Помимо определенных умственных, физических и психологических качеств
человек нового времени должен быть еще и патриотом своей страны. Снова об-
ращаясь к зарубежному опыту, авторы указывали, что «в Англии, Германии,
Швейцарии на уроках морали говорят об ожидающих детей обязанностях граж-
данина, иллюстрируя примерами из окружающей жизни. У нас таких уроков нет,
а при обучении русской истории внимание преимущественно обращено на внеш-
нюю сторону истории» [13, ст. 178]. К чести авторов, они все-таки старались не
220
только критиковать сложившуюся в России систему патриотического воспита-
ния, но и предлагали отмечать в кругу семьи некоторые прогрессивные события
недавней российской истории: проведение крестьянской реформы, введение
земств и гласного суда. Одновременно подчеркивалась необходимость воспита-
ния уважения к другим народам. «Уча детей любить своих, быть гражданами
своей страны, надо учить их и братскому отношению к другим народностям: без
этого не будет честного гражданина родной страны» [13, ст. 186].
Очевидно, что нужные результаты в воспитании достигались талантливыми
и отзывчивыми воспитателями. Они должны были добиваться безусловного под-
чинения исключительно только благодаря своему авторитету, а не строгостью,
не наказанием, не похвалами. К проведению игр советовали подходить с фанта-
зией, например, совмещать физические упражнения с хоровым пением. В каче-
стве других физических упражнений горячо рекомендовались земляные работы
летом и со снегом – зимой. Подчеркивалось, что эти навыки могут потом приго-
диться при работах на огороде, уходе за лесом, проведении дорожек, расчистке
и поддержании чистоты площадок, устройстве катков.
На матерях же лежит еще более сложная задача. «Достоинства и личный
характер матери является как бы билетом для входа в зал нравственных насла-
ждений. По самой любви к детям мать всегда старается привести их к нравствен-
ной цели самым легким путем и чаще всего при этом навязывает их характеру
то, чего он не в состоянии вынести. От матери зависит физическое и нравствен-
ное развитие характера, она должна направлять его развитие, а не вертеть по сво-
ему произволу. Как часто матери впадают в ошибку, действуя по вычитанным
системам, не рассуждая, подходят ли эти примеры их детям» [14, с. 233].
И вновь авторы обращали внимание на некоторые особенности воспитания
женщины, акцент в котором сделан в основном на приготовление к исполнению
будущих обязанностей жены, матери, хозяйки. Воспитательницам девушек хо-
рошо бы обладать некоторыми особыми качествами. Наибольшим доверием, ви-
димо, пользовались дамы в зрелых летах, которые исключали всякое сочувствие
шалостям детства или нескромной юности. Но на новом историческом этапе
наставник уже не может просто наблюдать за жизнью молодого человека с вы-
соты им пройденной лестницы страстей и искушений. Он должен неприметно
поддерживать ребенка, пока тот не перешагнет самые опасные и скользкие сту-
пени юности [15, с. 199].
Еще один раз в истории после периода просвещения общество обратило
внимание на период детства. Актуальным стал постулат, что нового человека мо-
жет создать новая женщина-мать. Но само детство было отнюдь не «золотым» и
радостным периодом жизни. Хотя и наметились тенденции более бережного и
заботливого отношения к ребенку и его потребностям, но общий рационализм и
практицизм эпохи делал из него лишь объект приложения сил различных старших.
Многие положения, рассматривавшиеся как новации, прочно вошли в по-
вседневную практику. Что-то вызывает улыбку, недоумение или сострадание. И
тем не менее каждый из нас является продуктом воспитания этой системы. Не
представляет особой трудности вспомнить различные нравоучительные рас-
сказы для школьников и малышей о чести, честности и чистоте.
221
Таким образом, можно считать, что все жители страны есть носители основ-
ных положений системы воспитания, сформулированных на рубеже XIX–XX вв.
Иного трудно ожидать. Институты, выполняющие функции воспитания весьма
консервативны. Становясь родителями и воспитателями, мы не задумываясь пе-
редаем подрастающим поколениям свои представления о должном. Но эти пред-
ставления – продукт длительной эволюции, которые мало меняются во времени.
1. Слово Урала. 1908. 4 мая.
2. Друг семьи // Воспитание и обучение. 1900. № 8.
3. Покровская М.И. Воспитание здоровых привычек // Воспитание и обучение. 1901. № 1.
4. Хозяйка. 1902. № 48.
5. О воспитании // Семьянин, 1894. Т. IV.
6. Гигиена умственной работы // Здравие семьи. 1905. № 1.
7. О детях // Семьянин. 1894. Т. II.
8. Юные разведчики // Вестник спорта и туризма. 1914. № 1.
9. Сила воли у детей // Воспитание и обучение. 1901. № 11.
10. Одно из модных безобразий // Воспитание и обучение. 1898. № 5.
11. Душевные болезни детей // Хозяйка дома. Моды и домоводство (Приложение к жур-
налу «Новь). 1908. № 4. С. 8.
12. Значение подвижных игр // Воспитание и обучение. 1900. № 3.
13. Детский патриотизм // Воспитание и обучение. 1900. № 5.
14. Влияние личного характера // Семьянин. 1894. Т. V. С. 233.
15.О женщине // Семьянин. 1894. Т. IV. С. 199.
Е.В. Бурлуцкая
«У меня игрушек много…». Предметный мир детской

досуговой повседневности на рубеже XIX–XX вв.
по материалам периодических изданий
В статье подвергается анализу вещно-предметная сфера детской досуговой повседнев-

ности, а именно игрушки, доступные для российских детей на рубеже XIX–XX вв. Приводятся
мнения отечественных журналистов и педагогов исследуемого времени относительно без-
опасности и полезности тех или иных игрушек. Исследуются требования, предъявляемые в
изучаемый период к игрушкам для детей различного возраста. Определяются задачи в разви-
тии ребенка, решаемые с помощью разнообразных игровых предметов.
In this article, the author analyzed objects that are included in the field of children's leisure,
primarily, toys available to Russian children at the turn of the XIX–XX centuries. The author used
the opinions of domestic journalists and pedagogical of that time about the safety and usefulness of
certain toys. The article deals with the requirements that toys for children of different ages had to
meet. The tasks in the development of the child were identified, which could be solved with the help
of a variety of game items.
Статья выполнена в рамках реализации грантового проекта РНФ № 22-28-00763

«Дети и детство. Повседневная жизнь ребенка в условиях провинциального городского соци-
ума (на материалах Оренбурга пореформенной эпохи)».
222
Ключевые слова: дети, детство, детская повседневность, детский досуг, детский быт,
игрушки.
Key words: children, childhood, children's daily life, children's leisure, children's items, toys.
Игрушка – самый «детский» предмет из всех материальных объектов, нахо-

дящихся в манипуляционной среде ребенка. Отношение к ней на рубеже XIX–
XX вв. стало предметом обсуждения не только родителей, но и представителей
общественности. К диалогу присоединялись гигиенисты, педагоги и прочие спе-
циалисты в сфере детского воспитания и ухода.
Как отмечала Е. Доброва в специальной статье «Детские игрушки», опубли-
кованной в журнале «Хозяйка», нагромождение «в детской многочисленных и
разнообразных игрушек, умышленное наталкивание ребенка на все эти пред-
меты почему-то считается импульсом к более полному, быстрому и всесторон-
нему развитию его ума и способностей.
Между тем этот взгляд совершенно не верен; слишком обильное количество
впечатлений вовсе не способствует развитию умственных способностей ребенка.
<…> Излишек и разнообразие же впечатлений от нагроможденных в изобилии
предметов требует слишком большой затраты нервных сил и вызывает вслед-
ствие этого соответственное нервное истощение» [1, ст. 303–304]. Таким обра-
зом, первым требованием к комплексу игрушек, сосредоточенному в руках
конкретного ребенка, было их разумное количество.
В том же журнале Д. Красов также подчеркивал, что «ребенок, привыкший
к обилию игрушек, знающий, что вслед за разбитыми, изуродованными появится
целая серия новых, с трудом сосредотачивается на одном предмете, ищет разно-
образия, требуя все новых и новых развлечений; неисполнение этих требований
вызывает слезы, капризы, нервные припадки злости, и характер ребенка изо дня
в день все более портится» [2, ст. 1231].
В книге директора народных училищ Оренбургской губернии А.И. Тарнав-
ского «По предметам и картинкам…», представляющей собой пособие для «ино-
родцев», изучающих русский язык, в разделе, посвященном игрушкам,
перечислялись лишь мячик, юла, «волчок, кукла, барабанщик, мельница, зайчик»
[3, с. 88–90].
Лидерами по производству детских игрушек во второй половине XIX –
начале XX в. были Германия (Нюрнберг, Берлин) и Франция (Париж). В России
игрушечные мастерские были «распространены в довольно значительном коли-
честве в Петербурге, Москве, Риге» [1, ст. 304].
Рекламируемые в центральной и региональной прессе детские игрушки
представляли собой либо новинки соответствующей отрасли производства, либо
товары экстра-класса, серьезно отличающиеся от распространенных в народной
среде самодельных и кустарных игрушек.
Московская контора «Везувий» предлагала «новые интересные игрушки
для детей старшего возраста», придуманные инженером-механиком Зверевым.
На рекламном объявлении был изображен игрушечный паровоз [4]. Для девочек
223
торговый дом «Е. Мошковский» в Варшаве предлагал детские ручные швейные
машинки «Бостон», приучающие девочек «с ранних лет к хозяйству и экономии
и одновременно служащие для них весьма приятным развлечением» [5, с. 20 в].
Оренбургская пресса занялась рекламой игрушек относительно поздно. В
газете «Оренбургский край» в 1894 г. рекламировались детские велосипеды, про-
даваемые в «магазине Насл. В.П. Гольдебаева» [6, с. 2]. В газете «Оренбургский
справочник» за 1915 г. была обнаружена реклама писчебумажного и игрушеч-
ного магазина «Бэлек» («на Гостинодворской ул. рядом с магазином Бутом»), в
котором сообщалось о получении игрушек, игр, кукол, заводных игрушек, лото
и шашек [7, с. 1]. А в «модно-галантерейном и игрушечном» магазине З.Н. Да-
минова («Гостинодворская ул. рядом с мучным магазином Брагина») предла-
гался большой выбор «научных и забавных» игрушек и игр [8, с. 2].
В журнале «Нива» в нескольких номерах рекламировались куклы, которые
можно было приобрести со склада в Варшаве. Это «Волшебница» и «Метамор-
фоза», которые могли смеяться, плакать, спать и говорить; «вечная», «неломаю-
щаяся подвижная кукла Бебе-Космос» [9, с. 60б, 60в, 60г] с целлулоидной
головой, открывающимися и закрывающимися глазами «в изящных роскошно
отделанных рубашках». Рекламные объявления рекомендовали игрушки как пре-
красный «подарок на Елку». Кукла «Метаморфоза», судя по встречающейся ин-
формации, могла представлять собой игрушку с двумя лицами: одним –
улыбающимся с открытыми глазами и другим – спящим. Фигура этой куклы
была как бы двусторонней и могла по необходимости представлять то одно, то
другое ее состояние.
Куклы, по мнению педагогов, представляли собой очень важную составля-
ющую детского предметного мира. «Это ни вещь, ни предмет; это существо, это
ребенок ребенка. Дитя … управляет куклою, как им управляют родители; …оно
разделяет с нею воспитание, которое получает» [10, с. 223]. Положительно оце-
нивая прогресс в производстве кукол, их все большую физическую похожесть на
настоящего человека, авторы сетовали на абсолютную идентичность их лиц и
одежд, а также на их исключительно роскошную «господскую» внешность,
вредно влияющую на будущих матерей и жен, отвращающую их от простоты и
естественности, домашней жизни и хозяйственных забот [10, с. 223–225]. Пере-
одевание кукол в различные платья, по мнению публицистов, менее всего при-
учали девочку к будущему уходу за детьми или обучали ее кройке и шитью,
скорее, развивая в девочке «тщеславие и желание нравиться».
Как отмечает в своей монографии М. Костюхина, такие дорогие куклы «слу-
жили для демонстрации наряда, стиля жизни и социального статуса ее обладате-
лей. С дорогими куклами девочки являлись на детские праздники и светские
рауты, выходили на прогулки в парки и на бульвары. С куклами в руках дети
позировали художникам, а позднее фотографам. Дорогая игрушка демонстриро-
вала социальные возможности семьи, была материальным эквивалентом любви
взрослых к ребенку» [11, с. 13].
224
Куклам можно было шить разнообразные наряды. Для них изготавливалась
специальная мебель и посуда. Так, в повести «Марийкино детство» Дины Брод-
ской, описывающей события начала XX в., упоминалось об именинах одной из
героинь – Ванды Шамборской, дочери жандармского полковника. Для нее в иг-
рушечном магазине был выбран «фарфоровый кукольный сервиз. В большой ро-
зовой коробке лежали крохотные чашечки, сахарница, молочник, чайничек и даже
стеклянная вазочка для варенья, завёрнутая в папиросную бумагу» [12, с. 39].
Однако журнал «Хозяйка» примерно в то же время писал: «Все эти изящные
куклы, красиво разукрашенные заводные зверьки и машины, лошадки с артисти-
чески сделанной упряжью, роскошные тележки и пр. имеют то неудобство, что
очень дороги и потому мало доступны для всеобщего употребления.
Такие игрушки, попадая к детям, возбуждают, правда, в них сначала интерес
и удивление; но тут же заботливые родители советуют им очень бережно обра-
щаться с новой игрушкой, чтобы не испортить ее, не разбить, не сломать» [2,
ст. 1231]. Ребенок же стремящийся все же постичь «тайну механизма, либо
напрасно утомляет свой неокрепший мозг, либо идет прямо к цели, безжалостно
уродуя игрушку, чтобы узнать, что находится “в средине”» [2, ст. 1234].
Часто дети сами предпочитали играть с игрушками попроще. М. Костюхина
в своей монографии приводит документ начала XX в., в котором упоминались
три «сорта» кукол: «большие» – покупные, «средние» – из бумаги, сделанные
старшими братьями или сестрами, и «маленькие» – созданные самими детьми.
«По свидетельству мемуаристки, они с сестрами любили играть в детстве со
„средними” и „маленькими” куклами: эти игрушки подходили для игрушечных
домиков и городков, которые они сооружали» [11, с. 14].
В.Г. Малахиева-Мирович в очерке «Воспитательное значение игрушки» ме-
ханические игрушки отнесла к категории «скучных», поскольку отношение к
ним «со стороны ребенка сводится к минутному удивлению, когда эту игрушку
заводят в первый раз». В лучшем случае такие игрушки безжалостно ломались,
«чтобы рассмотреть механизм ее» и познакомиться таким образом «с элементар-
ными применениями законов механики» [13, с. 148]. Разодетых кукол автор от-
несла к той же категории, так как они лишь стимулировали своих юных
обладательниц к тому, чтобы показывать всем свое сокровище, вызывая зависть.
Играть с такой куклой чаще всего запрещалось, чтобы нечаянно не испачкать
или не смять ее роскошный наряд [13, с. 150].
По мнению этой мемуаристки и переводчицы, кстати работавшей в молодо-
сти гувернанткой в семье богатого киевского промышленника, «большинство иг-
рушек фабричного производства должны быть устранены из детской жизни, как
тормоз развития самостоятельного детского творчества» [13, с. 154]. О том же
писал и В. Розин в журнале «Хозяйка»: «К сожалению, современное перепроиз-
водство дорогих детских игрушек останавливает развитие изобретательности,
которую дети должны были бы проявлять в домашних играх. Детям следует да-
вать для игры только самые простые предметы, из которых они могли бы само-
стоятельно кое-что создать…» [14, ст. 1397].
225
Гораздо более полезными признавались резиновые игрушки, в частности из-
готавливаемые «Товариществом российско-американской резиновой мануфак-
туры». Такие игрушки считались наиболее подходящими для детей, которые уж
научились ходить и начинали «уже кое-что понимать и соображать». Игрушеч-
ные резиновые «собаки, кошки, лошади, коровы, голуби и т. д.» [2, ст. 1232] со-
ответствовали объектам, которые ребенок мог видеть вокруг себя.
Д. Михайлов в очерке «Современные резиновые игрушки» [15] популяр-
ность резиновых детских игрушек связывал с их безопасностью: их можно было
спокойно тащить в рот, об них невозможно было пораниться. Сами игрушки
были практически не ломаемыми, а их разнообразие и высокое качество превра-
щало резиновые игрушки в излюбленный предмет детских манипуляций.
Хрупкие, быстро ломающиеся игрушки, с острыми деталями должны были
быть исключены из детского обихода, так же как игрушки не хрупкие (мячи, ре-
зиновые куклы, деревянные предметы), но окрашенные ядовитыми красками.
Как отмечала Е. Доброва, красивые и прочные краски изготавливались часто «из
препаратов мышьяка, среди которых швейнфуртская зелень (уксусно-мышьяко-
вистая кислая медь) занимает первое место» [1, ст. 306]. Это вещество, исполь-
зуемое для получения весьма эффектной зеленой краски, содержало почти 60 %
мышьяковистой кислоты. Фуксин, получаемый с помощью обработки анилина
мышьяковой кислотой, употреблялся для получения ярких красных тонов. Ртуть,
свинец, окись железа и др. также довольно широко применялись в производстве
игрушек. Мельчайшие частицы таких красок, откалывающиеся от игрушки,
могли попадать в пищеварительный тракт или дыхательные пути ребенка, вызы-
вая очень серьезные расстройства здоровья.
Чистота игрушек также называлась одной из приоритетных сфер родитель-
ского внимания. «Всякая игрушка должна содержаться в чистоте, – писала Доб-
рова, – особенно если она предназначена для детей раннего возраста – резиновые
куклы и т. п. вещи следует промывать от времени до времени тепловатой водой
или слабым борным раствором» [1, ст. 307].
Кроме того, игрушки, конечно же, должны были соответствовать возрасту
ребенка. Так, игрушки, предназначавшиеся для грудничков, должны были быть
«самого примитивного свойства; оглушительные свистки и колокольчики, в ка-
честве игрушек для младенца, не годятся совсем, так как сильно раздражают слу-
ховые нервы ребенка», – писал Красов [2, ст. 1232]. Полугодовалому ребенку
можно было давать костяные кольца, полезные при прорезывании зубов, или ма-
ленькие резиновые мячики. Затем наступала очередь резиновых игрушек, на смену
которым позже приходили игрушки деревянные: «лопатки, тачки, волчок».
С четырех до семи лет детям можно было предложить «каменные и дере-
вянные кирпичики, кегли, серсо, различныя маленькия пособия для рисования,
склеивания и вырезывания различных картин; большую пользу может принесть
складная азбука, состоящая из кубиков, по которым ребенок легко выучивается
читать и писать. Позднее являются на сцену: крокет, катанье на салазках, на
коньках, игры в мяч с другими детьми, вообще всякия подвижныя игры, которыя
226
производятся на открытом воздухе» [2, ст. 1233]. Автор статьи прекрасно пом-
нит, что даже в 1970-е гг. набор «обязательных» игрушек мало чем отличался от
тех, что предлагались для использования семью десятилетиями ранее. Мяч для
лета и салазки для зимы, юла, набор кубиков, ведерко и совочек для игры в пе-
сочнице были практически в каждой квартире, где были дети.
Игрушки должны были дать ребенку возможность проявить инициативу и
самостоятельность, продемонстрировать индивидуальность, показать умение и
сноровку. Дальше всех бросить мяч, удержаться на скользком льду, запустить
юлу так, чтобы она крутилась максимально долго, построить самую высокую пи-
рамиду из кубиков – вот те способности, которые настоящие «хорошие» иг-
рушки должны были развивать в детях. Кроме того, игрушки, как подчеркивает
в своей статье А.А. Долгошеина [16], могли выступать в качестве способа осво-
ения мира. Как выстроить пирамиду из кубиков так, чтобы она оказалась макси-
мально устойчивой? Как аккуратно вырезать фигуру из бумаги? Как сделать
аккуратный куличик из песка? Эти, казалось бы, простейшие навыки позволяли
«отрепетировать» будущие взрослые умения.
Не рекомендовалось забавлять мальчиков игрой в солдатиков, так как это
могло пробудить «воинственные инстинкты» и направить их в нежелательную
сторону. Педагоги второй половины XIX в. признавались, что сами не любят «ви-
деть в руках детей так много ружей, сабель, пик, касок, пистолетов, пушек, сол-
дат. В таких играх они легко привыкают повелевать, сохраняют эту привычку
впоследствии, бессознательно переносят ее в житейские отношения. Они как бы
остаются офицерами в гражданской жизни» [10, с. 226].
Так называемые развивающие игрушки, как это ни странно, тоже не реко-
мендовались для детей. «Вопрос об играх никогда не сходил со страниц педаго-
гических изданий, – писал А.И. Тарнавский, – лет 15 тому назад редакцией
журнала “Семья и школа” были даже изданы книги с описанием игр, но, как и
следовало в тогдашнее время, с описанием научных игр, “развивающих”.
Этому направлению следовали и промышленники, изобретатели и торговцы
детских игрушек – придумывали „полезныеˮ игры, от которых дети всегда бе-
жали и поныне бегут как от чумы, либо от холеры» [17, с. 2]. А Красов в своей
статье также подчеркивал, что, к примеру, головоломки вызывали у детей утом-
ление от «безплодной умственной работы» и разочарование в собственных си-
лах, а шашки и шахматы действовали на нервную систему детей «весьма
изнуряющим образом» [2, ст. 1234]. В целом педагоги и публицисты требовали
от детских игрушек простоты и дешевизны, вкуса и изящества, а также «мораль-
ного прогресса». «Игрушки должны служить для удовольствия, много-что для
поучения; те же, которыя возбуждают страсти, должно предоставить взрослым
людям» [10, с. 227].
В итоге хочется заметить, что проблемы, стоящие перед родителями на ру-
беже XIX–XX вв. в отношении выбора игрушек для детей, были примерно та-
кими же, что и сегодня. Нужно было найти игрушку, соответствующую возрасту
ребенка, не слишком дорогую, по возможности безопасную и оставляющую про-
стор для детской фантазии. В то же время, если сегодня родители чаще останав-
ливают свой выбор на развивающих игрушках, педагоги и публицисты веком
227
ранее предостерегали взрослых от чрезмерного увлечения интенсивным разви-
тием ребенка, отмечая не слишком благоприятное влияние частой и интенсивной
умственной работы на детскую нервную систему.
1. Доброва Е. Детские игрушки // Хозяйка. 1902. № 11. 22 января. Ст. 303–307.
2. Красов Д. Детские игрушки // Хозяйка. 1902. № 43. 1 сентября. Ст. 1229–1235.
3. Тарнавский А.И. По предметам и по картинкам: первые уроки наглядного обучения
инородцев русскому языку: с 343 рисунками / сост. Александр Тарнавский, директор народ-
ных училищ Оренбургской губ. СПб.: П.В. Луковников, 1902. 120 с.
4. Путеводный огонек. 1904. № 22. 22 ноября.
5. Нива. 1904. № 1. 3 января.
6. Оренбургский край. 1894. № 207. 29 мая.
7. Оренбургский справочник. 1915. № 11. 15 марта.
8. Оренбургский справочник. 1915. № 8. 22 февраля.
9. Нива. 1904. № 3. 17 января.
10. Детские игрушки // Педагогические статьи журнала Учитель за 1861 год. Издание
третье. СПб.: б/и, 1866. С. 221–227.
11. Костюхина М. Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца
XVIII – начала XX века. М.: Новое литературное обозрение, 2017. 304 с.
12. Бродская Д. Марийкино детство. М.: Государственное Издательство детской Лите-
ратуры Министерства Просвещения РСФСР, 1956. 246 с.
13. Малахиева-Мирович В.Г. Воспитательное значение игрушки // Игрушка. Ее история
и значение. М.: Издание Т-ва И.Д. Сытина, 1912. 246 с. С. 140–196.
14. Розин В. Сезонные игры // Хозяйка. 1902. № 49. 13 октября. Ст. 1396–1398.
15. Михайлов Д. Современные резиновые игрушки // Хозяйка. 1902. № 57. 8 декабря.
Ст. 1637–1642.
16. Долгошеина А.А. Игрушка как элемент культурного кода: перспективы кросс-куль-
турного анализа // Человек в мире культуры: проблемы науки и образования (XIV Колосниц-
ынские чтения): материалы междунар. науч. конф. / под ред. Н.Б. Кирилловой [и др.].
Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2019. С. 144–146.
17. Тарнавский А.И. «Из-за оренбургских детей» (письмо к редактору). Письмо первое //
Оренбургский листок. 1892. № 39. 20 сентября. С. 2–3.
Т.Ю. Шестова
Приемный сын и воспитанники

Анны Ильиничны Ульяновой-Елизаровой
В данной статье на основе мемуаров приемного сына А.И. Ульяновой рассматривается

быт революционеров и отношения в семье Ульяновых. Впервые отмечено принятие в семью
Мити Барамзина. Также отражен момент вхождения в семью Виктора Дмитриевича Ульянова.
Изложена ситуация проживания сына Чан Кайши Цзян Цзинго и история возникновения его
псевдонима.
This article, based on the memoirs of the adopted son of A.I. Ulyanova, examines the life of
revolutionaries and relations in the Ulyanov family. For the first time, the adoption of Mitya Baramzin
into the family was noted. The moment of joining the family of Viktor Dmitrievich Ulyanov is also
reflected. The situation of residence of Chiang Kai-shek's son Jiang Jingo and his pseudonym is de-
scribed.
228
Ключевые слова: детство, воспитанники, М.Т. Елизаров, А.И. Ульянова, Г.Я. Лозгачев.
Key words: childhood, pupils, M.T. Elizarov, A.I. Ulyanova, G.Ya. Lozgachev.
Из четырех мальчиков, воспитывавшихся А.И. Елизаровой, сыном назы-

вался только один.
Георгий Яковлевич Лозгачев родился в 1906 г. в семье железнодорожного
обходчика Якова Ивановича. Его матери Февронье Игнатьевне было тогда
47 лет. Брат Игнатий был старше на 27 лет и сидел в тюрьме как организатор
забастовки железнодорожников. Поэтому отец был уволен с работы и стал рабо-
тать дворником в Саратове [1, с. 5].
Георгий, или Гора, в три года научился читать, наблюдая за обучением сред-
ней сестры Вари. Текст он различал и вверх ногами и сбоку – в любом положе-
нии. Мальчик с удовольствием читал вывески на прогулках. Развлечением для
местных жителей стало давать ребенку в руки газету для чтения вслух. Однажды
мать поймала Георгия с букварем подмышкой, когда он направлялся к дяде Севе
(двоюродному брату, швейцару в гимназии). Гимназия была очень притяга-
тельна для ребенка. В четыре года Гора умел читать уже и на церковнославян-
ском языке, а сосед (студент) вызвал негодование матери, когда начал учить
мальчика еврейской грамматике. Много времени ребенок проводил среди извоз-
чиков, развлекая их газетами. Именно извозчики рассказывали своим клиентам
о необычном мальчике. В 1911 г. ситуацией заинтересовался журналист «Сара-
товского листка» В.И. Девятков (впоследствии Г.Я. Лозгачев узнал о принадлеж-
ности его к социал-демократическим кругам). В газете появилось фото «чудо-
мальчика», несмотря на протесты матери. После второй статьи В.И. Девятков
привел Георгия в воскресную рабочую школу показать вундеркинда учителям и
рабочим из школы.
После еще одной заметки в журнале «Огонек» в семью стали приходить
письма из Петербурга, Москвы, Харькова с предложением взять талантливого
мальчика на воспитание. Семья отказывалась до тех пор, пока к ним не пришли
лично Марк Тимофеевич Елизаров и Анна Ильинична Ульянова [1, с. 18]. Детей
отправили за мороженым, за это время взрослые пришли к компромиссу. Геор-
гий и Варя могли ходить в гости к Елизаровым на соседнюю улицу, хотя было
очевидно, что пара заинтересована только в мальчике. Интеллектуальные спо-
собности всегда ценились в семье Ульяновых. Окончательное решение об усы-
новлении должно было последовать позже и с согласия Георгия. Современная
школа приемных родителей полагает, что пол усыновляемого ребенка соответ-
ствует тому родителю, который проявляет бОльшую заинтересованность в ре-
бенке. Георгию было очень легко с Марком Тимофеевичем, а Анне Ильиничне
досталось, как он писал, «исправлять его манеры». Она также мучилась дилем-
мой выбора – заботой о ребенке или матери, Марии Александровне, которой шел
76-й год. Мария Александровна учила Георгия читать циферблат, играть в шах-
маты, объясняла, для чего нужны ноты. Мария Ильинична просто развлекала
мальчика. А.И. Ульянова учила Георгия поведению за столом, навыкам гигиены,
настаивала на развитии речи через скороговорки.
229
В 1912 г. сестры Ульяновы были арестованы. Если Анна через две недели
вернулась домой, то Мария уехала в вологодскую ссылку, куда Георгий писал ей
письма. Революционная деятельность близких стала известна мальчику позднее.
Вероятно, отсутствие полного усыновления было связано и с возможностью аре-
ста приемных родителей. Только после революции Анна показала Георгию тайну
шахматного столика с потайным отделением для листовок, стоявшего в квар-
тире. Стол перешел от В.И. Ленина к Н.К. Крупской, а затем к Анне, которая в
1927 г. передала его в музей революции. Далее возник вопрос о переезде из Са-
ратова. Анна Ильинична с матерью собиралась уехать в Крым и весьма сомнева-
лась в возможности усыновления Георгия, тем более что М.Т. Елизаров работал
в Омске. Не хотела брать мальчика и Мария Александровна. Сомнения вылились
в возложении ответственности на ребенка. Анна предложила выбор Георгию –
поездка с ней или велосипед, но в тот момент, когда велосипед был в руках у
мальчика. Он выбрал велосипед и сразу понял свою ошибку. Сестра злорадство-
вала, что Георгия оставили [1, с. 46]. В Крыму малодушием мучилась Анна Иль-
инична. Видя это, Мария Александровна согласилась на присутствие Горы.
Ситуацию спас М.Т. Елизаров. В 1913 г. он приехал в Саратов закончить вопрос
с переездом и оформил усыновление у нотариуса. При вопросе Георгию о согла-
сии тот сказал, что не сможет называть Елизаровых «папа и мама» и просил оста-
вить ему фамилию Лозгачев. «Позднее двойная фамилия возникла сама собой,
утвердившись навсегда в моем комсомольском, а затем и партийном билетах».
Затем М.Т. Елизаров купил билеты для матери Георгия и ему самому, написал
маршрут пересадок (а их нужно было сделать трижды, что для безграмотной
женщины было сложно). В Крыму их встретили Анна Ильинична и Дмитрий
Ильич. Ночью родная мать уехала обратно в Саратов.
Купания, поездки на уже большом велосипеде с соседским гимназистом
примирили Георгия с ситуацией. Домашние ждали, что мальчик попросит двух-
колесный велосипед, но его появление последовало через несколько лет (пода-
рок В.И. Ленина). Ближе к осени семья перебралась в Вологду к Марии
Ильиничне. В маленьком доме было невозможно скрыть собрания социал-демо-
кратов и обыски полиции. Друзьями по играм стали сын В.И. Любимова и дочь
В.В. Воровского. Среди неизменной «Правды» (с разными подзаголовками) вы-
писывалось и детское чтение для Георгия.
В 1913 г. Елизаровы съехались в Пермь из Омска и Вологды, где катались
на пароходе от Усолья до Осы, наслаждаясь встречей. В Сибирь Анна ехать не
хотела и планировала перебраться в Петербург.
В Петербурге мать и приемный сын все время перемещались из-за нелегаль-
ной деятельности Анны. Возникли сложности со школой для Георгия. Ему было
7 лет, но маленький рост позволял ему учиться только в приготовительном
классе. Только рекомендательное письмо вдовы сенатора, которой Анна проде-
монстрировала способности Георгия, позволило ему поступить во второй класс
Фребелевского начального училища. Но и второй класс был скучен и примити-
вен для вундеркинда. Было решено поменять учебное заведение после летних
каникул.
230
Летом 1914 г. семья наконец объединилась. Сначала М.Т. Елизаров снял для
отдыха избу в Вологодской губернии, а после того, как отдых прервали жан-
дармы, пришел к мысли о покупке дачи в Крыму. Медленно, на пароходе по
Волге Елизаровы начали путешествие. В Саратове Георгия оставили повидаться
с родной семьей, а Елизаровы отправились в Крым. Начавшаяся война всех вер-
нула по городам проживания. Георгий писал, что в Петроград он возвращался
один и не помнил, как это происходило. Ребенку было восемь лет, и ехал он в
условиях начавшейся войны [1].
В Петрограде Георгий стал посещать редакцию «Правды» и даже помогал
Анне Ильиничне с проверкой ошибок в текстах. Там же он познакомился с Де-
мьяном Бедным. В разговоре с поэтом Анна сказала о сыне: «Сразу большого и
уже грамотного приобрела». М.Т. Елизаров наконец снял постоянную квартиру
вместо цепочки арендованных на короткий срок, но сам присоединиться не смог
из-за командировок по службе. Мария Ильинична по окончании ссылки жила в
Москве. Семья постоянно находилась в переписке. Георгий пошёл в первый
класс коммерческого училища. Он вспоминал, что участвовал в спектакле на
французском языке, которым хорошо владел благодаря семье. Его товарищем
стал Митя Барамзин, сын знакомого по енисейской ссылке В.И. Ленина. (После
смерти его родителей в один день в 1920 г. Анна Ильинична взяла Митю к себе
[2, с. 43–44].)
В 1915 г. М.Т. Елизаров снял дачу, куда также приехали Мария и Дмитрий.
C Георгием приехала его сестра Варя. Летом 1916 г. Георгий был отпущен в род-
ную семью, находящуюся в Харькове. Затем последовал речной вояж Саратов –
Рыбинск – Нижний Новгород – Петроград, когда Гора встречался с сестрами.
Полноценное общение с приемным сыном М.Т. Елизаров сумел наладить только
с 1916 г. в Петрограде. «Ни к кому и никогда я не был так привязан, как к своему
приемному отцу. Большой, простой и бесхитростный, он сумел прочно завоевать
мое детское сердце», – писал Георгий. Летом 1916 г. семья планировала поездку
по Волге, но плохое состояние здоровья Марии Александровны не позволило ее
совершить. Елизаров снял дачу в д. Большие Юкки, где Мария Александровна
тихо умерла 12 июля 1916 г. Перед смертью она увидела Марию, приехавшую из
Москвы. Сразу после похорон Анну Ильиничну арестовали. На помощь в веде-
нии хозяйства к М.Т. Елизарову приехала жена племянника Евлампия Ивановна,
в комнате матери жила Мария Ильинична. Не всегда взрослые обходились без
конфликтов.
Февральская революция освободила политических заключенных. В апреле
на квартиру Елизаровых вернулись В.И. Ленин и Н.К. Крупская. По ее свиде-
тельству, их несколько смутил лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»,
который Георгий повесил над их кроватью [3, с. 284]. Последующие события
сводили Георгия с В.И. Лениным, иногда он сопровождал М.Т. Елизарова как
наркома путей сообщения в Смольный, но, естественно, интересы мальчика ото-
шли на второй план перед политическими событиями.
Поле переезда правительства в Москву все Ульяновы стали жить в Кремле.
Весьма подробно Георгий описывает квартиру В.И. Ленина. Летом 1918 г. дети
231
Кремля выехали на природу, где заняли своеобразной коммуной пустые дачи в
Кунцево. Там Георгий узнал о покушении на вождя и пешком вернулся в Москву
к родителям. В октябре 1918 г. Георгий, изолированный от родителей, больных
испанкой, жил вместе с Лениным в Горках. Как деталь, раздражающую Ленина,
он отмечал мешочек с дробью, которую приходилось носить вождю, чтобы не
укоротилась раненая рука. По возвращении в Москву Георгий сортировал почту,
помогал в редакции «Правды», выполнял мелкие распоряжения В.И. Ленина. В
феврале 1919 г. М.Т. Елизаров в поездке на 100-летие Петербургского универси-
тета заболел тифом и скончался. Похоронен он был рядом с тещей на Волков-
ском кладбище.
В дальнейшем Георгий вошел в группу «Кружок детей Кремля», соединив-
шейся потом с юками. В качестве антагонистов он называл конфликты с сыновь-
ями Каменева и Троцкого. Вслед за созданием парторганизации Кремля был
создан и кремлевский комсомол [1]. Большой карьеры Г.Я. Лозгачев-Елизаров
не сделал. В одной из сносок последних изданий стоит пометка «репрессирован».
В это время под опеку Анны Ильиничны попадал трехлетний Виктор, сын
Дмитрия Ильича Ульянова, рожденный вне брака. Воспитанием мальчика зани-
мались также Н.К. Крупская и М.И. Ульянова [4]. Полностью в семью Д.И. Уль-
янова он не вошел, так как там в законном браке родилась его сводная сестра
Ольга [5].
Последний воспитанник Анны Ильиничны – Николай Елизаров – самый не-
обычный из опекаемых. Настоящее его имя было Цзян Цзинго, сын Чан Кайши.
Второго сына Чан Кайши отправил в Германию, где тот стал офицером вермахта.
В 1925 г. в 16 лет Цзян Цзинго приехал в Москву. Отчество Владимирович он
выбрал по имени В.И. Ленина [6]. В 1927 г. после переворота Чан Кайши в
«Правде» было опубликовано его открытое письмо отцу о разрыве отношений.
Николай Елизаров окончил Коммунистический университет трудящихся Во-
стока и военную школу, а затем по рекомендации исполкома Коминтерна посту-
пил в Ленинградскую академию РККА. Везде был либо секретарем
комсомольской ячейки университета, либо членом комсомольского бюро воен-
ной академии, затем вступил кандидатом в члены ВКП(б). Наибольший карьер-
ный рост у Н.В. Елизарова был на Уралмаше, на стройку которого он
направился. Там он создал первую коммунистическую штурмовую бригаду, ру-
ководил механическим цехом, а впоследствии стал во главе редакции заводской
многотиражной газеты «За тяжелое машиностроение». Он женился на Фаине
Вахриной, родился сын Эрик.
Политические интересы Чан Кайши вернули его к союзу с коммунистами в
1937 г. В этот момент он начал искать сына. После 12 лет жизни в СССР Цзян
Цзинго вернулся в Китай. После смерти отца Цзян Цзинго возглавил Гоминьдан
и два срока был президентом Тайваня [7].
Таким образом, Анна Ильинична Ульянова-Елизарова, не имея собственных
детей, воспитывала как минимум четырех мальчиков. Георгий Лозгачев-Елиза-
ров и Николай Елизаров носили общую с ней фамилию. Виктор Дмитриевич
оставался Ульяновым, Митя Бараздин отмечен в семье только в воспоминаниях
Г. Лозгачева. Никто не достиг больших постов, кроме Цзян Цзинго.
232
1. Лозгачёв-Елизаров Г.Я. Незабываемое. Л.: Лениздат, 1971. 264 с.
2. Памятник борцам пролетарской революции, погибшим в 1917–1921 гг. / Комиссия по
истории Октябрьской революции и РКП большевиков; сост.: Л. Лежава и Г. Русаков. 2-е изд.,
испр. и доп. М.; Пг.: Гос. изд-во, 1924. 781 с.
3. Крупская Н.К. Мой муж Владимир Ленин. М.: Алгоритм, 2013. 432 с.
4. Моисеева О. Писательница, программист, фанат рока: кем стали потомки брата Ле-
нина. URL: https://www.novochag.ru/stars/zvezdnye-istorii/programmisty-fanaty-rok-festivaley-
kem-stali-potomki-semi-lenina/ (дата обращения: 14.11.2022).
5. Ульянова О.Д. Родной Ленин (Владимир Ильич и его семья). М.: ИТРК, 2002. 224 с.
6. Антонюк Е. Как в семье Ленина воспитали президента Тайваня // Life. 2019. 22 апреля.
https://life.ru/p/1209779 (дата обращения: 5.12.2022).
7. Джапаков А. Уральские корни президента Тайваня. URL: https://amarok-
man.livejournal.com/650262.ht// (дата обращения: 29.11.2022).
Е.В. Пчелов
Научные отцы и дети: историческая генеалогия

на службе истории науки
В статье рассмотрена история генеалогических исследований научных династий в кон-

тексте изучения наследственности таланта. Показана роль основоположника таких исследова-
ний Ф. Гальтона. Охарактеризованы те результаты и выводы, к которым пришли
исследователи научных династий в отечественной науке 1920-х гг. Продемонстрированы пер-
спективы таких исследований в будущем.
The article examines the history of genealogical research of scientific dynasties in the context
of studying the heredity of talent. The role of the founder of such studies, F. Galton, is shown. The
results and conclusions reached by researchers of scientific dynasties in the Russian science of the
1920s are characterized. The prospects of such research in the future are demonstrated.
Ключевые слова: история науки, генеалогия, научные династии.
Key words: history of science, genealogy, scientific dynasties.
Изучение так называемых научных династий представляется важным

направлением в исследованиях истории науки и культуры, поскольку именно се-
мейные традиции в этом отношении могут выступать основополагающими им-
пульсами для выбора будущих профессиональных занятий, а семейная среда –
формировать соответствующий культурный уровень. Однако при обращении к
этому материалу неизбежно возникает вопрос о соотношении среды и наслед-
ственности, который с научной точки зрения был впервые поставлен Фрэнсисом
Гальтоном (1822–1911) в его известной книге «Наследственный гений: его за-
коны и последствия» (1869), в русском переводе «Наследственность таланта: за-
коны и последствия» (1875). Одна из её глав посвящена учёным [1, с. 141–166].
В ней, как и во всей книге, Гальтон обратился к исследованию родственных свя-
зей выдающихся людей науки с целью выяснить, насколько их способности и
233
таланты могут быть обусловлены их наследственностью. Несмотря на ограни-
ченный круг исследуемых лиц, недостаточность генеалогической информации и
некоторую условность ряда наблюдений, выводы Гальтона представляют суще-
ственный интерес. Они с большой долей вероятности подтверждают важную
роль наследственных факторов в формировании и самореализации научного ин-
теллекта, показывая наличие безусловно одарённых ближайших родственников
в семьях учёных. При этом (в отличие от некоторых других исследуемых групп)
Гальтон считает возможным признать «чрезвычайно значительным» влияние ма-
тери и вообще женской линии родства, обнаруживая его примерно в четверти из
рассмотренных случаев. «Следовательно, для успеха в науке представляется
весьма важным, чтобы мать была недюжинной женщиной», – резюмирует он.
Второй фактор – это «благоприятные условия воспитания в раннем детстве»,
обуславливающий то обстоятельство, что «сыновья даровитых учёных дости-
гают известности на том же поприще» и лишь в некоторых случаях получают
известность в других областях.
Здесь, впрочем, нужно подчеркнуть, что Гальтон не проводил статистиче-
ских различий между разными научными дисциплинами, подразумевая под
наукой в большинстве своём «точные» и «естественные»; если бы дифференци-
ация в его исследованиях была более детальной, выводы могли бы быть не-
сколько иными. При этом, конечно, значительная часть выдающихся научных
умов вовсе не имела проявивших себя одарённых родственников и, что называ-
ется, создала себя сама. Ограниченность анализа Гальтона заключалась и в том,
что он анализировал только западноевропейских учёных, практически не упоми-
ная иных (хотя и признавая необходимость сбора сведений о них), – иными сло-
вами, материал, собранный и проанализированный Гальтоном, во всех
отношениях имел лишь сугубо предварительный и до некоторой степени при-
близительный характер. Тем не менее определённые наблюдения применительно
к генеалогии учёных Гальтоном были осуществлены.
В биографической части этой главы Гальтон в начале оставляет в стороне
18 учёных, у которых он не обнаружил «родственников с замечательным талан-
том». Среди них, как это не парадоксально, упомянут и Тихо Браге, вообще-то
принадлежавший к старинному и очень известному датско-шведскому аристо-
кратическому роду Браге. По-видимому, учёные из аристократических семейств,
чья генеалогия хорошо известна на протяжении многих поколений, должны рас-
сматриваться в контексте наследственности и семейной истории отдельно (уже
из истории науки XX в. можно в этом смысле упомянуть братьев-физиков Бро-
льи (или Бройль), происходивших из герцогского рода). Далее Гальтон рассмат-
ривает семейные сведения о 65 учёных, часть из которых принадлежала к одному
и тому же роду. Если убрать из этих данных факты чисто анекдотические и не
относящиеся напрямую к науке (например, о родственниках – выдающихся гос-
ударственных деятелях, политиках и проч.), то получится такая картина. Лишь в
13 случаях заметна семейная преемственность учёных в одной и той же области
науки (Бернулли, Грегори, Гмелин, Галлер, Гершель, Дарвин, Декандоль, Жоф-
234
фруа Сент-Илер, Жюссьё, Кассини, Кювье, Линней, Стефенсон), причём, напри-
мер, в семье Дарвина были выдающиеся учёные не только в естествознании, но
и в других областях, а в некоторых случаях масштаб научных занятий родствен-
ников не просто разновелик, но и абсолютно несопоставим. Как ни странно,
больше всего таких случаев в области ботаники (или же Гальтон по какой-то
причине обращал на неё повышенное внимание).
В то же время процент учёных, имевших ближайших родственников (отец
и сын, братья, дядя и племянник, иногда целые научные «династии»), которые
были известны в других науках, примерно такой же: таковых насчитывается из
числа примеров Гальтона также 13. Конечно, эта выборка слишком невелика,
чтобы делать на её основании далеко идущие выводы, но, как кажется, таланты
проявляют себя много ярче, когда дети людей науки идут в разные её сферы (это,
кстати, вполне очевидно и для деятелей искусства). Здесь мы сталкиваемся с ещё
одной темой, на которую Гальтон не обращал внимания: не является ли засилье
детей своих родителей в той же самой области не залогом её развития, а тормо-
зом? Ведь во многих случаях дети выбирают тот же профессиональный путь по
причинам, далёким от собственных увлечений, и тем самым только занимают
чужие места, не внося ничего нового. Примеры огромной музыкальной династии
Бахов, все представители которой, кроме центральной фигуры, не поднялись
выше среднего композиторского мастерства и ныне практически забыты, или ди-
настий живописцев Гольбейнов и Кранахов, остальные представители которых,
кроме опять-таки центральных фигур, ничтожны с художественной точки зрения
– тому яркое подтверждение.
Однако Гальтон в своих изысканиях совершенно не затрагивал Россию. Это
сделали отечественные биологи-евгенисты 1920-х гг. В рамках такого научного
направления, как евгеника, которая была колыбелью генетики человека, генеа-
логический метод стал одним из центральных. Уже в первых публикациях «Рус-
ского евгенического журнала» появились генеалогические изыскания. Так, один
из основателей отечественной генетики, глава Русского евгенического общества
Н.К. Кольцов (1872–1940) выступил со статьёй, посвящённой генеалогии Ч. Дар-
вина и Ф. Гальтона, двоюродных братьев, родословная которых украшала об-
ложку первых номеров журнала. В ней на основании западноевропейских
исследований не только охарактеризован тот уникальный генеалогический круг,
из которого вышли Дарвин и Гальтон и который был тесно связан с известной
британской семьёй Вэджвуд, но и продемонстрированы глубокие корни этой ро-
дословной, уходившей в эпоху раннего Средневековья – к Карлу Великому и
Ярославу Мудрому [2]. На страницах «Русского евгенического журнала» уви-
дела свет большая работа Ю.А. Нелидова и Н.К. Эссена (при участии А.А. Си-
верса и В.К. Лукомского) о предках и потомках академика К.М. Бэра,
представлявшая собой, по сути, родословную роспись [3]. Но особенно важным
для изучения семей отечественной науки было масштабное исследование, осу-
ществлённое в Петрограде Ю.А. Филипченко (1882–1930) совместно со своими
учениками Я.Я. Лусом и Т.К. Лепиным и опубликованное в «Известиях Бюро по
евгенике» [4]. Оно охватывало действительных членов Академии наук за 1846–
235
1924 гг., информация о которых была проанализирована и с точки зрения их род-
ственных связей и семейной истории.
В этом исследовании Ю.А. Филипченко с сотрудниками установили, что
примерно половина членов Академии наук, попавших в поле зрения научного
анализа, имели выдающихся родственников по восходящей и боковым линиям
(51,3 %), причём под выдающимися подразумевались деятели науки или искус-
ства (речь шла о сравнительно небольшом круге ближайших родственников и не
охватывала полные родословные). Таким образом, данные, собранные генети-
ками, свидетельствовали о том, что «более высокая одарённость большинства
наших академиков есть, несомненно, их наследственное свойство, разделяемое
ими и со многими из их родственников». Тот же вывод подтвердило и исследо-
вание «характера потомства» (детей и внуков) академиков. Кроме того, выясни-
лось, что определённая часть академиков обладала помимо научных теми или
иными способностями в области культуры и искусства, что сближало их с т.н.
полиматами, представляющими, на мой взгляд, высшую степень одарённости.
Интересным среди прочего являлся также и анализ национального состава ака-
демиков, среди которых оказалось около четверти (близко к 26 %) лиц смешан-
ного этнического происхождения. Это подтвердило хорошо известную гипотезу
«об известной связи между одарённостью и смешанным происхождением».
В заключение авторы привели пять интересных научных родословных: се-
мей Струве, среди которых, в том числе, было несколько поколений астрономов
(последний астроном из этого рода работал уже в эмиграции), Гротов (связанных
родством, в том числе, с научной и культурной династией Семёновых-Тян-Шан-
ских), Соловьёвых (семья историка Сергея Михайловича Соловьёва), Бекетовых
и Ляпуновых (родственники учёных Сеченова, Зайцевых, Крылова, а также Вла-
димира Даля и др.; этот научный род продолжается и сейчас). Показательно, что
во всех этих случаях эти даровитые семьи давали учёных не только в определён-
ных (как, к примеру, астрономы Струве), но и в самых различных научных обла-
стях, так же, как и деятелей в разных сферах культуры. Это лишний раз
показывает, что ограниченность научной семейной преемственности лишь в од-
ной, узкой специализации редко даёт хорошие результаты, в то время как сво-
бода в выборе научной деятельности или творчества, напротив, ведёт к
раскрытию всё новых и новых талантов в таких семьях.
В работе Филипченко и его учеников упоминается и ещё одна научная ди-
настия, правда с несколько скептическим оттенком, как семья, символизирую-
щая немецкое засилье в Академии – «династия Эйлера». Её представители
занимали должность конференц-секретаря (непременного секретаря) академии
на протяжении 87 лет, начиная с сына великого Леонарда Эйлера, Иоганна Аль-
брехта, к зятю последнего – Н.И. Фусу и уже его сыну – П.Н. Фусу. Это была
семья потомственных математиков базельского происхождения, родственная
знаменитой базельской же математической династии Бернулли, талантливой се-
мье швейцарских же художников Гзеллей (дамы из этой семьи оставили большой
след в научной иллюстрации и научных исследованиях), а также породнившаяся
с родом Струве. Справедливости ради нужно отметить, что род Эйлеров-Фусов
дал не только математиков, но и учёных из других областей. Бесспорно, он также
может быть причислен к выдающимся академическим династиям России.
236
Ю.А. Филипченко также провёл исследование современных ему выдаю-
щихся учёных, собрав пятьдесят анкет с ответами на вопросы от петербургских
учёных, имена которых, разумеется, не были им раскрыты. Обобщённый анализ
данных был представлен им также в соответствующей статье [5]. Среди прочего
здесь затрагивался и вопрос о наличии выдающихся родственников, которые об-
наружились у 40 из 50 опрашиваемых. При этом Филипченко, как и исследова-
тель одесской профессуры В.М. Штейн, подтвердил наблюдение Гальтона о
большем влиянии материнской родословной, нежели рода отца, отметив, что
случаи передачи даровитости по женской линии преобладают над мужской –
вплоть до согласия с несколько радикальным выводом Штейна: «проводником
даровитости является женщина». Впрочем, чаще по женской линии, чем по муж-
ской, отмечалось и наличие противоположности – т.н. дефективных родственни-
ков. К сожалению, эта статья Ю.А. Филипченко лишена конкретных
генеалогических данных, которые, как можно думать, сохранились только в ар-
хивных материалах учёного.
После разгрома евгеники, а затем и генетики в СССР исследования генеало-
гии с точки зрения наследственности определённых способностей в отечествен-
ной науке прекратились. Лишь В.П. Эфроимсон (1908–1989) в своей книге
«Гениальность и генетика», опубликованной посмертно, представил анализ не-
которых научных родословных, правда, крайне немногочисленных. Основное
внимание среди них он уделил известной математической династии Бернулли, в
которой, впрочем, были талантливыми не только математики [6, с. 236–239]. Для
Эфроимсона, выделившего некоторые наследственные факторы, стимулирую-
щие умственную активность, этот род был примером «общего наследственного
интеллекта, реализации специальных талантов, социальной преемственности и
подагрического механизма стимуляции умственной активности». При этом, по-
мимо известной базельской ветви Бернулли, Эфроимсон упоминает и возмож-
ную даровитость другой, франкфуртской ветви того же рода, менее известной. С
точки зрения истории науки представляет интерес и семья Фейербахов, предста-
вители которой оставили заметный след не только в интеллектуальной мысли,
но и в искусстве. Из других научных родословных, уже более близких к его вре-
мени, учёный выделяет род Келдышей [6, с. 266], представители которого про-
явили себя в совершенно разных научных областях, начиная ещё с
дореволюционного времени. Надо заметить, что это была не единственная науч-
ная династия со старорежимным «бэкграундом», очень ярким примером подоб-
ного рода является и семья учёных в области металлургии Патонов, связанных
родством с немецким остзейским дворянством.
Изучение научных династий продолжалось в отечественной историографии
и некоторыми монографическими исследованиями (Бернулли [7], Орбели [8],
Флоренских [9], Шангиных [10] и некоторых других), большая часть которых
увидела свет уже в относительно недавние годы. Нет сомнения, что подобного
рода исследования заслуживают самого активного продолжения.
237
1. Гальтон Ф. Наследственность таланта: законы и последствия. М., 1996.
2. Кольцов Н.К. Генеалогия Ч. Дарвина и Ф. Гальтона // Русский Евгенический журнал.
1922. Т. I. Вып. 1. С. 64–73.
3. Нелидов Ю.А., Эссен Н.К. Предки и потомки академика Карла-Эрнста Бэра // Русский
Евгенический журнал. 1928. Т. VI. Вып. 2–3. С. 107–119.
4. Лепин Т.К., Лус Я.Я., Филипченко Ю.А. Действительные члены бывшей Император-
ской, ныне Российской Академии за последние 80 лет (1846–1924) // Известия Бюро по евге-
нике. 1925. № 3. С. 3–82.
5. Филипченко Ю.А. Наши выдающиеся учёные // Известия Бюро по евгенике. 1922. № 1.
С. 22–38.
6. Эфроимсон В.П. Гениальность и генетика. М., 1998.
7. Никифоровский В.А. Великие математики Бернулли. М., 1984.
8. Григорьян Н.А. Научная династия Орбели. М., 2002.
9. Оноприенко В.И. Флоренские. М., 2000.
10. Бурштейн Е.Ф. Шангины – исследователи Южной Сибири и Казахских степей. М.,
2003.
А.Б. Лярский
Самоубийство Циолковского. Смерть сына в жизни ученого
В статье описывается трагедия в семействе Циолковских – самоубийство старшего сына

Игнатия. Рассматривается вопрос о том, как К.Э. Циолковский – ученый и отец в одном лице
– пытался справиться с трагедией. Как отец, он раскаивался в недостаточной любви к сыну,
как ученый – использовал трагедию в качестве материала для исследования. Последнее, по
мнению, Циолковского, должно было спасти множество жизней и сделать смерть Игнатия
осмысленной. Судя по всему, эта попытка была неудачной.
This article describes the tragedy that happened to the Tsiolkovsky family: the suicide of their
eldest son Ignaty. It focuses on the ways in which Konstantin Tsiolkovsky - both father and scholar
at once - tried to cope with this death. As a father he regrets his lack of love for his son, and as a
scholar he is using the tragedy as material for his research. The latter should, in his opinion, save
many lives and give meaning to Ignaty's death. As far as we can tell, this attempt has not been truly
successful.
Ключевые слова: самоубийство, Циолковский, отцы и дети, взаимоотношения поколе-

ний, история семьи.
Key words: suicide, Tsiolkovsky, fathers and sons, parents and children, interrelations of gen-
erations, family history.
В 1902 г. покончил с собой сын К.Э. Циолковского, студент Московского

университета Игнатий Циолковский. Обстоятельства самоубийства известны
мало, старший сын Константина Эдуардовича погиб в Москве, вдали от семьи.
Статистика по самоубийствам в высших учебных заведениях Российской импе-
рии всегда оставляла желать лучшего [1, с. IV] и, по данным, доставленным в
Министерство, в 1902 г. в Московском учебном округе вообще не погиб ни один
студент [2, с. 80]. Единственным известным официальным документом является
238
донесение полицейского пристава, частично опубликованное на сайте Калуж-
ского музея К.Э. Циолковского в рамках биографического проекта «Циолков-
ский. Калуга. Космос». «… проживавший в доме Полетаевой № 11 по Собачьей
площадке… студент Московского университета, физико-математического фа-
культета, естественного отделения… Игнатий Константинович Циолковский,
имевший 19 лет от роду, сего 2 декабря умер, отравившись у себя на квартире
цианистым калием» [3]. Один из биографов упоминал о предсмертной записке
сына, переданной К.Э. Циолковскому [4], однако ни ее содержание, ни другие
упоминания о ней неизвестны.
Все, что нам остается – это размышления самого Циолковского и его дочери
Любови Константиновны о произошедшей трагедии. Таким образом, мы избав-
лены от необходимости рассуждать о причинах катастрофы и можем говорить
только об интерпретации случившегося отцом и сестрой. Известно, что гибель
старшего сына потрясла К.Э. Циолковского. Погибший являлся ему во снах [5,
с. 80]. Современники вспоминали о том, как удрученный отец вел уроки со сле-
зами на глазах [3]. Как и большинство столкнувшихся с подобной ситуацией со-
временников, К.Э. Циолковский стремился понять причины произошедшего, но
как ученый пытался интерпретировать поведение сына в научном ключе. Столк-
нувшись с «загадкой самоубийства», Циолковский вел себя одновременно как
ученый, как отец и как представитель своего времени.
Как типичный представитель своего времени Циолковский связывал само-
убийство сына с крайним пессимизмом и чтением соответствующей литературы.
«В 1902 году, … – трагическая смерть сына, происшедшая от крайнего песси-
мизма: жить не стоит. Начитался Ницше, Шопенгауэра» [6, л. 1]. Упреки моло-
дежи в пессимизме были общим местом в рассуждениях о самоубийствах в
начале ХХ в. [7; 8]. Проведенная в 1912 г. анкета о жизни студенческой моло-
дежи привела экспертов к весьма неутешительным выводам: «отрицательные яв-
ления, которые сопровождают … развитие в юношеский период: индивидуализм
и скептицизм при преобладании умственного разочарования и пессимизм при
преобладании чувства» [9, с. 108]. Также типичной была ссылка и на чтение фи-
лософов-пессимистов. Так, пытаясь объяснить самоубийство восемнадцатилет-
него гимназиста (напомню, что Игнатию было 19 лет), директор гимназии в
отчете указывал: «Слышал я потом часто со стороны, что О-ский стал много и
бессистемно читать, читать все, что попадалось под руку, и, кидаясь от взгляда к
взгляду, от идее к идее, стал постепенно приходить к какой-то апатии и уны-
нию… Стал поговаривать о самоубийстве, зачитываться взасос Ницше и Шопен-
гауэром» [10, с. 436]. Одного факта знакомства с произведениями Ницше было
достаточно, чтобы сделать понятным суицидальный поступок для современни-
ков; так, про еще одного несчастного писали, что «два года назад например, по-
мощник классных наставников Козлов видел, что Перескоков читает сочинения
Ницше… Безотрадное детство и усиленное чтение книг, несоответствующих
возрасту Перескокова могло натолкнуть его на вопросы чисто философского ха-
рактера, на так называемые „проклятые вопросы“, которые ученик, при его ис-
ключительной необщительности, старался решить самостоятельно и конечно, не
239
мог». Вывод, к которому пришел составлявший отчет директор учебного заведе-
ния таков: самоубийство стало итогом решения «вопроса о цели жизни земной и
о загробной жизни» [10, с. 276–277]. Таким образом, чтение пессимистичных
книг вполне объясняло современникам суицидальное поведение молодежи и
Циолковский не был исключением.
Как отец Циолковский видел в поступке сына и свою вину, и определенное
соответствие собственному поведению в юности. По поводу первого у него не
было никаких сомнений: в набросках к автобиографии под характерным назва-
нием «Фатум, судьба, рок», рассуждая о гибели Игнатия, Циолковский старший
завершает пассаж таким самообвинением: «Характер у меня вообще с самого
детства скверный, горячий, несдержанный. А тут глухота, бедность, унижения,
сердечная неудовлетворенность и вместе с тем пылкое, страстное до безумия
стремление к истине, к науке, к благу человечества, стремление быть полезным,
выбраться из застенка с тою же целью, полное ради этого пренебрежение сред-
ними человеческими обязанностями. На последний план я ставил благо семьи и
близких. Все для высокого. Я не пил, не курил, не тратил ни одной лишней ко-
пейки на себя, например, на одежду. Я был всегда почти впроголодь, плохо одет.
Умерял себя во всем до последней степени. Терпела со мною и семья. Мы были,
правда, довольно сыты, тепло одеты, имели теплую квартиру, не нуждались в
простой пище, дровах и одежде. Но я часто раздражался и, может быть, делал
жизнь окружающих тяжелой, нервной. Не было сердечной привязанности к се-
мье, а было напускное, ненатуральное, теоретическое. И едва ли это было легко
окружающим меня людям. Была жалость и правда, но не было простой, страст-
ной человеческой любви» [11, л. 14–15].
Что касается второго обстоятельства, то в процитированном выше отрывке
о пессимизме есть интересное дополнение. Полностью текст называется «Стран-
ные совпадения или даты моей жизни нравственного характера» и отрывок начи-
нается так: «В 1902 году, 45 лет (1878+1+8+7+8 = 1902) – трагическая смерть
сына…» и т. д. Комбинируя цифры, с помощью своеобразной нумерологии
Циолковский придает смерти сына неслучайный характер: в 1878 г. он сам окон-
чательно поссорился со своим отцом, ушел из дома и поступил на место учителя
[6, л. 1]. Никаких прямых указаний на то, какой смысл ученый вкладывал в это
совпадение, нет, однако налицо попытка хоть как-то рационализировать произо-
шедшее. Возможно, соответствие дат позволяло Циолковскому истолковать са-
моубийство сына как своеобразную сепарацию, наподобие той, которую
пережил он сам в юности.
Однако наиболее существенным последствием трагедии, тем, что придавало
бессмысленной гибели сына смысл, К.Э. Циолковский считал создание «Этики».
Об этом он писал неоднократно: «Горе это и соответствующая ощущению мысль
об отчаявшихся безнадежно людях, потерявших почву и желание жить (как сын),
заставили меня написать мою „Этикуˮ. Это несчастье смягчило сердце, укротило
хоть немного характер, направило меня к небу, к будущему, к бесконечности,
может быть, спасло от множества преступлений. Если бы не это горе, я не напи-
сал бы свою „Этикуˮ. Гибель одного спасла многих. И не думаю, чтобы она была
240
бесплодной» [11, л. 14]. Речь идет о работе «Этика или естественные основы
нравственности» [12]. Таким образом, ученый превратил смерть сына в книгу,
отреагировав на трагедию научным и философским творчеством. Именно этот
факт сделал в глазах отца гибель сына «небесплодной». Смерть Игнатия позво-
лила К.Э. Циолковскому разглядеть собственную педагогическую и научную
ошибку: «Я тоже был виноват в развитии мрачного настроения сына, так как до-
казывал, что радостей столько же, сколько и страданий. Мы то остались живы,
не смотря на свою проповедь, а других загубили. Это заставило меня сосредото-
читься на свойствах бессмертной материи, искать утешения для всех умерших,
для всякого органического и неорганического вещества». Отец осознал, что мир
сконструированной им теории, казавшийся ему безопасным и объективным, для
сына оказался смертельно опасным. И выход Циолковский увидел в том, чтобы
лучше объяснить свои взгляды, развить их. Эта работа принесла некоторое успо-
коение: в ней, как казалось, ученый пришел к «поразительным и прекрасным вы-
водам. Не будь этой ужасной „случайностиˮ, моя мысль пошла бы по другому
руслу и не принесла бы того, что принесла» [6, л. 1]. Циолковский-ученый пре-
вратил смерть сына в материал для научной работы, наподобие того, как поэт
перерабатывает личные трагедии в стихотворения. В этом нет ничего недостой-
ного; наука такой же способ канализации катастрофических переживаний, как и
литература. Известный пример – книга «Апология истории» Марка Блока. Он
писал ее в оккупированной Франции как противоядие, «в котором я среди ужас-
ных страданий и тревог, личных и общественных, пытаюсь найти немного ду-
шевного спокойствия» [13, с. 3].
К сожалению, у нас нет возможности подробно разбирать работу К.Э. Циол-
ковского. Комбинируя научные выкладки и умозрительные спекуляции, приме-
няя математику, метафизику и фантазию, он приходит к выводам, которые для
неспециалиста кажутся странными: так он опровергает теорию относительности
Эйнштейна и доказывает теорию эфира. Но это оставим историкам науки. Нас
интересует удивительная убежденность Циолковского в том, что эта книга спо-
собна отвратить людей от самоубийства. Дело в том, что этот текст, по сути, он
превратил в очередное изложение теорий непризнанного гения. Поэтому в этой
работе можно встретить и мысль о том, что самоубийство – удел храбрых [12,
с. 397] и научные доказательства того, что «смерть есть переход к лучшей
жизни» [12, с. 402]. Все это выглядит довольно странным с точки зрения превен-
ции суицида, но вполне вписывается в концепцию устройства вселенной, кото-
рую пытался отстаивать К.Э. Циолковский. В числе прочего она включала в себя
идею о бессмертии элементарной частицы вселенной – атома, который в момент
включения в организованные структуры может испытывать ощущения – т. е.
страдать, но после распада такой структуры (например, после смерти организма)
атом впадает в бесчувствие и поэтому «большая часть жизни атома проходит в
блаженстве» [12, с. 403]. Эти и подобные им рассуждения могли удержать кого-
либо от самоубийства только в случае исключительной веры в идеи К.Э. Циол-
ковского. Судя по всему, такой верой обладал только он сам. Мы не знаем, спасла
241
ли кого-то «Этика» на самом деле, однако своеобразную реакцию на этот текст
мы можем найти в мемуарных набросках старшей дочери К.Э. Циолковского –
Любови Константиновны.
Самоубийство брата бросало мрачный отсвет на воспоминания о нем, поне-
воле превращая биографию Игнатия в подготовку к суициду. Все унылые по-
дробности его жизни аккумулировались в текстах сестры, среди которых есть и
воображаемый диалог Игнатия с отцом. Судя по всему, такие беседы происходили
в реальности, но записанные много лет спустя, они скорее описывают устоявшийся
образ брата: характерно, что в беседе об устройстве воздухоплавательных аппара-
тов якобы принимали участие оба старших сына – Игнатий и Александр, но в раз-
говоре о смысле жизни и смерти, по воспоминаниям Л.К. Циолковской, участвует
только Игнатий. При внимательном чтении нетрудно заметить, что диалог Игна-
тия с отцом, записанный в конце 30-х гг. ХХ в., во многом повторяет текст
«Этики». Так, например, Циолковский-старший, описывая устройство мозга и
атомов в нем, применяет метафору театра. «Каждый атом и живет жизнью те-
атра, а вышел в неорганическую материю и выпал в бесчувствие, т. е. не видит
пьесы, не слышит пения и музыки, время для него отсутствует». В итоге Игнатий
делает вывод, что «атому выгоднее пребывать в неорганической материи, ведь
он тогда ничего не ощущает». На вопрос же: «Что такое смерть?» Игнатий полу-
чает следующий ответ: «Смерть – понятие условное. И состоит в упрощении
комбината материи». Дальнейшие рассуждения буквально повторяют некоторые
положения из книги Циолковского об этике [14, л. 48–49; сравни 12, с. 350–351,
384]. И завершается этот диалог длинным рассуждением Л.К. Циолковской о
том, что же привело Игнатия к самоубийству. Сразу после диалога идут такие
строки: «Игнаша все чаще задумывался о вопросах жизни и смерти. Он знако-
мился с философией древних и книгами позднейшего времени и не находил в
них ответа. Жизнь стала ему казаться чем-то случайным и нелепым. Иногда она
ему представлялась в виде хаоса… Он глубоко тосковал, глядя на окружаю-
щее…» [14, л. 49 об.].
Из факторов «удручающего окружающего» Любовь Константиновна пере-
числила в этом тексте реакционную политику правительства, одиночество брата
среди гимназистов и тяжелую домашнюю атмосферу: отец, раздраженный отсут-
ствием признания и работой, был нервным, и дети должны были соблюдать ти-
шину в доме глухого. Они были бедны и поэтому «не резвились даже летом из
боязни порвать обувь и одежду» [14, л. 50]. В другом месте своих мемуаров
Л.К. Циолковская, вспоминая о своём детстве, писала, что дети Циолковского –
бедные дети местного чудака (а он вполне мог встретить гостя нагишом, так как
летом часто работал неодетым, считая это гигиеничным) – были изгоями и ее
подруги по гимназии говорили ей, уже взрослой, что она в детстве никогда не
улыбалась.
Нетрудно заметить, что на уровне композиции воспоминаний воображаемая
беседы Игнатия с отцом, излагающим основные положения «Этики», не спасает,
а подводит к самоубийству. И герой воспоминаний делает из разговора не самые
242
жизнеутверждающие выводы. Дочь и отец, таким образом, вступают в заочную
подспудную полемику о гибели брата и сына. Они, судя по всему, совпадают в
том мнении, что к смерти Игнатия подводит, во-первых, тяжелая домашняя об-
становка, усугубляемая характером отца, и, во-вторых, отцовские теории, непра-
вильно понятые сыном. Но если сам Циолковский считал, что он отчасти
искупил свою вину, спасая многих с помощью научной «Этики», то дочь, скорее
всего, с этим была не согласна, поскольку герой ее воспоминаний от диалогов с
отцом спасения не обрел. Но для самого Циолковского наука, которой он подчи-
нил свою жизнь и жизнь своих детей, оказалась спасением: он искренне уверо-
вал, что его изыскания, которые не смогли помочь сыну при жизни (а возможно
и погубили его), спасут Игнатия после смерти; ведь в итоге отец сконструировал
мир, в котором смерти не существует.
1. Самоубийства, покушения на самоубийства и несчастные случаи среди учащихся
учебных заведений Министерства народного просвещения в 1908 г. СПб., 1909. 71 с.
2. Хлопин Г.В. Самоубийства, покушения на самоубийства и несчастные случаи среди
учащихся русских учебных заведений: санитарно-статистическое исследование. СПб.: Сенат-
ская тип., 1906. 95 с.
3. Циолковский. Калуга. Космос. Часть 25. Игнатий. [Электронный ресурс]. URL:
https://gmik.ru/2021/03/05/tsiolkovskiy-kaluga-kosmos-chast-25-
ignatiy/?ysclid=lbjvba34ju376895970 (дата обращения: 12.12.2022).
4. Костин А.В. Новое о семье К.Э. Циолковского // Труды Седьмых Чтений, посвящен-
ных разработке научного наследия и развитию идей К.Э, Циолковского (Калуга, 14–18 сен-
тября 1972 г.). Секция «Исследование научного творчества К.Э. Циолковского. М.: ИИЕТ,
1973. С. 59–68. [Электронный ресурс]. URL: https://gmik.ru/2017/09/12/novoe-o-seme-k-e-
tsiolkovskogo/?ysclid=lbjvh4ynxj67847822 (дата обращения: 12.12.2022).
5. Демин В.Н. Циолковский. М.: Молодая гвардия, 2005. 313 с.
6. Архив РАН. Ф. 555 (фонд К.Э. Циолковского). Оп. 2. Д. 15.
7. Муморцев А.Н. О современном пессимизме и самоубийствах // Современная психи-
атрия. 1914. № 11. С. 2–10.
8. Покровский Е. Юные жертвы современного пессимизма // Вестник воспитания. 1892.
№ 7. С. 19–24.
9. Радин Е.П. Душевное настроение современной учащейся молодежи по данным петер-
бургской общестуденческой анкеты 1912 года: психологическая и социологическая само-
оценка; разочарованность. СПб.: Н. П. Карбасников, 1913. 118 с.
10. Лярский А.Б. «Простите, дорогие папа и мама»: родители, дети и борьба с подрост-
ковыми самоубийствами в России конца XIX – начала ХХ века. СПб.: Крига, Победа, 2017.
600 с.
11. Архив РАН. Ф. 555 (фонд К.Э. Циолковского). Оп 2. Д. 1.
12. Этика или естественные основы нравственности // Циолковский К.Э. Щит научной
веры: сборник статей. М.: Редакция журнала «Самообразование», 2007. С. 341–432.
13. Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.: Наука, 1973. 232 с.
14. Архив РАН. Ф. 555 (фонд К.Э. Циолковского). Оп. 2. Д. 91.
243
М.Э. Смолевицкая
Академик С.А. Лебедев. Художник Т.А. Маврина. Две судьбы.

Воспитание в семье, успехи в профессии
В ноябре 2022 г. исполнилось 120 лет со дня рождения выдающегося советского ученого,
основоположника отечественной электронной вычислительной техники академика Сергея
Алексеевича Лебедева (1902–1974), получившего мировое признание. Его родная сестра Та-
тьяна Алексеевна Маврина (1900–1996) – русская советская художница-живописец, график,
иллюстратор. Они выросли в семье педагогов Алексея Ивановича Лебедева и Анастасии Пет-
ровны Мавриной, выбрали разные профессии, но и в науке, и в искусстве проявили себя насто-
ящими творцами.
November 2022 marks the 120th anniversary of the birth of Academician Sergei Alekseevich
Lebedev (1902–1974), an outstanding Soviet scientist, the founder of domestic electronic computing
technology, who received worldwide recognition. His sister Tatyana Alekseevna Mavrina (1900–
1996) is a Russian Soviet painter, graphic artist, illustrator. They grew up in the family of teachers
Alexei Ivanovich Lebedev and Anastasia Petrovna Mavrina, chose different professions, but both in
science and in art proved to be real creators.
Ключевые слова: воспитание в семье, ученый, художник, успехи в профессии.
Key words: education in the family, scientist, artist, success in the profession.
Жизнь и воспитание в семье, выбор профессии, дальнейшие успехи С.А. Ле-

бедева в науке, а Т.А. Мавриной – в изобразительном искусстве известны из ма-
териалов Политехнического музея [1], мемориального кабинета Т.А. Мавриной
Государственного музея А.С. Пушкина [2], домашнего архива Натальи Серге-
евны Лебедевой и Екатерины Сергеевны Осечинской (дочерей С.А. Лебедева), а
также из автобиографических книг Т.А. Мавриной и из воспоминаний об акаде-
мике С.А. Лебедеве.
Сергей Лебедев и Татьяна Маврина родились в Нижнем Новгороде, выросли
в семье педагогов Алексея Ивановича Лебедева (1866–1940) и Анастасии Пет-
ровны Мавриной. В семье кроме них было еще две дочери – Екатерина и Елена.
Алексей Иванович практически в детские годы решил стать сельским учителем,
сблизившись с семинаристами и гимназистами, увлекавшимися идеями народ-
ничества. Закончив учительскую семинарию, открытую К.Д. Ушинским для де-
тей-сирот, а затем учительский институт с отличием, стал учителем. Мечтал об
изменении жизни народа путем образования и просвещения. Всю жизнь Алексей
Иванович занимался просветительской деятельностью. Устроил при земской
управе публичную библиотеку, привлек к регулярным чтениям большую группу
рабочих и молодежи г. Кинешмы. Эти факты известны из воспоминаний одного
из разработчика плана ГОЭЛРО Г.М. Кржижановского [3, с. 57–67]. Перебрав-
шись в Нижний Новгород, Алексей Иванович повенчался с Анастасией Петров-
ной Мавриной, учительницей, а впоследствии директором городского училища
244
им. А.С. Гациского для девочек из бедных семей. Анастасия Петровна – потом-
ственная дворянка, выросла в многодетной семье крупного землевладельца
Маврина. Ее брат Николай унаследовал отцовские поместья, а из его одинна-
дцати сестер девять получили высшее образование. Она, как и Алексей Ивано-
вич, была тесно связана с народническими кругами, ставившими цель
распространения просвещения среди крестьян и рабочих.
Из-за близости к народникам и нелегальной просветительской деятельности
Алексей Иванович Лебедев в 90-е гг. XIX в. состоял под надзором полиции. Его
родной брат Михаил был профессиональным революционером из кругов, близ-
ких к Максиму Горькому (история брака Михаила с дочерью состоятельных ро-
дителей Олимпиадой отражена в пьесе Горького «Мещане») [4, с. 98–99]. В
период революции 1905 г. Алексей Иванович стал одним из организаторов Кре-
стьянского союза. В 1908–1914 гг. он издал ряд педагогических трудов и учеб-
ных пособий, сделавших его имя известным в земских учебных заведениях. Он
был автором букваря для обучения чтению и письму «Шаг за шагом»; книг
«Школьное дело: для учителей, родителей и воспитателей» из серии «В помощь
школьнику» и многих других. В документальном архиве Орловского объединен-
ного государственного литературного музея И.С. Тургенева сохранилось письмо
А.И. Лебедева еще от 31 августа 1899 г. к Ю.А. Бунину и рукопись его статьи о
детской и народной литературе для ее размещения в журнале «Вестник воспита-
ния» с изложением плана публикации цикла статей о литературе для детей раз-
ного возраста [5].
Алексей Иванович и Анастасия Петровна следовали принципу: жизнь
народного учителя должна служить образцом для учащихся и их родителей. При-
мером они были и для своих детей. Дети в семье никогда не были праздными,
всегда чем-то увлекались, были заняты своими любимыми делами. Многое знали
и многое умели. Трудолюбие, безукоризненная честность, неприятие ябедниче-
ства, подобострастия, умение постоять за справедливость считались в семье
незыблемыми принципами. Детей не ломали, а убеждали и заинтересовывали. В
семье Лебедевых воспитывались натуры глубокие и гармоничные, увлеченные,
готовые отдать себя полностью любимому делу.
Родители Татьяны и Сергея прививали детям любовь к чтению, русскому
искусству, поддерживали интерес к разного рода творчеству. Дома разыгрыва-
лись спектакли. Все дети учились игре на фортепьяно, много читали, играли в
индейцев, сами сделали кукольный театр, в котором разыгрывали сказки. Увле-
чениями Татьяны были краски и кисточки, народные игрушки. Сергей увлекался
столярным делом и электротехникой.
К 100-летию со дня рождения А.С. Пушкина Алексей Иванович опублико-
вал свою первую библиографическую работу «Александр Сергеевич Пушкин и
его произведения». Успех этой книги воодушевил автора, и Алексей Иванович
взялся за подготовку указателя книг «Детская и народная литература». Эта была
первая в России работа по руководству детским чтением.
В 1902 г. в Нижнем Новгороде Алексей Иванович создал «Издательство
А.И. Лебедева», книжный склад и товарищество «Светопись». В мастерской
245
«Светопись» художники расписывали картины для показа через «волшебный фо-
нарь». А.И. Лебедев собирал многочисленные рисунки и иллюстрации из разных
журналов для изготовления диапозитивов «Мир в картинках», а также издания
русской и мировой библиотеки. Он составил каталог брошюр и книг, иллюстри-
руемых световыми картинами, для «волшебного фонаря» в мастерской т-ва
«Светопись». «Волшебный фонарь» использовался и дома для показа детям диа-
позитивов, которые, безусловно, расширяли их знания о мире.
Сергей увлекался столярным делом, это увлечение и навык он сохранил на
всю жизнь. В фондах Политехнического музея хранится полочка для книг, сде-
ланная им уже в зрелом возрасте. По воспоминаниям дочерей академик Лебедев
очень многое делал своими руками на их даче в Луцино. Зимой Сергей мастерил
из полена корабль Нансена «Фрам», который весной дети пускали по воде. В
школьные годы Сергей увлекся электротехникой. Был период, кода весь дом был
увешан самодельными лейденскими банками, несколько лет он строил динамо-
машину, что в дальнейшем вылилось в выбор сложной специальности электро-
техника, а затем отразилось на его научной работе. Татьяна, кроме гимназии, по-
сещала художественную школу, а дома вместе со старшей сестрой Катей
рисовала картинки для домашних кукольных спектаклей. Часто темой для спек-
таклей выбирались не только русские народные сказки, но и произведения
А.С. Пушкина. При этом главным чтецом выступал Сергей, читал наизусть
«Сказку о царе Салтане», по нескольку раз в день декламировал «Погасло днев-
ное светило».
Любовь ко всему сказочному, а особенно к сказкам А.С. Пушкина, Татьяна
пронесла через всю свою жизнь и творчество.
В настоящее время иллюстрации Т. Мавриной к сказкам А.С. Пушкина и
другие работы хранятся в Третьяковской галерее, Русском музее, Музее изобра-
зительных искусств им. А.С. Пушкина, а в Государственном музее А.С. Пушкина
создан мемориальный кабинет Т. Мавриной и Н. Кузьмина. Также на всю жизнь
Татьяна сохранила интерес и любовь к народному творчеству. Всю жизнь она
собирала деревянные игрушки и другие изделия народных промыслов.
Начало ХХ в. было отмечено бурным развитием электротехники в мире и в
России, шло формирование плана ГОЭЛРО, что не могло не отразиться на вы-
боре Сергеем профессии. В 1920 г. Алексей Иванович получил назначение в
Москву. На него была возложена организация государственного производства
диапозитивов. Диапозитивная мастерская занимала весь третий этаж в доме № 6
на Сухаревской площади. Татьяна в комнатке с окнами, выходящими на эту пло-
щадь, раскрашивала на подоконнике диапозитивы. Но с развитием киноинду-
стрии диапозитивное дело сошло на нет, и мастерскую закрыли.
В 1921 г. Сергей поступил на электротехнический факультет Московского
высшего технического училища им. Н.Э. Баумана. После его окончания в 1928 г.
Сергей Лебедев стал преподавателем этого училища и младшим научным со-
трудником Всесоюзного электротехнического института (ВЭИ). Он начал зани-
маться проблемами устойчивости и регулировки энергетических систем. В эти
же годы проявились его способности руководителя и организатора науки. Один
246
из сотрудников ВЭИ Г.Р. Герценберг вспоминал [6, с. 106]: «… в феврале 1936 г. я
поступил на работу в ВЭИ в лабораторию электрических систем и автоматики.
Заведующим этой лабораторией был выдающийся ученый – С.А. Лебедев… Вся
его деятельность характеризовалась необыкновенной целеустремленностью и
страстностью в работе, умением довести решение поставленной научной про-
блемы до ее практического завершения». … В лаборатории царила рабочая твор-
ческая обстановка и, несмотря на имевшие место трудности, работать было
очень интересно. Коллоквиумы и обсуждения работ проходили достаточно
бурно. Как правило, все работали, не считаясь со временем и это в условиях, ко-
гда работа в НИИ, в то время, оплачивалась значительно ниже, чем на производ-
стве или в проектных организациях. … Объединение в одном коллективе
квалифицированных специалистов в области электрических систем и автома-
тики было очень плодотворным и позволило решить в 1937–1938 гг. как теоре-
тически (С.А. Лебедевым), так и практически проблему искусственной
устойчивости и создать новый тип регулятора – электронный регулятор напря-
жения ВЭИ». С.А. Лебедевым, П.С. Ждановым и П.В. Чебышевым впервые были
выполнены работы по аварийному регулированию паровых турбин и проведены
системные испытания в Ленэнерго (1934–1936). В 1933 г. вышла в свет книга
С.А. Лебедева, написанная совместно с П.С. Ждановым «Устойчивость парал-
лельной работы электрических систем», явившаяся первой работой по этой теме
в мировой практике.
Работая в области электротехники, сталкиваясь с большими объемами слож-
ных математических расчетов, С.А. Лебедев не только задумывался о более эф-
фективных методах решения сложнейших задач, но и создавал технические
средства для их решения. В 1945 г. под его руководством была создана электрон-
ная аналоговая машина для решения систем обыкновенных дифференциальных
уравнений.
После переезда семьи в Москву у Татьяны тоже началась новая жизнь. С
1921 по 1929 гг. она училась в Московских высших художественных мастерских,
где преподавали Р.Р. Фальк, Н.П. Крымов, Г.В. Федоров. С 1930 г. Маврина, по-
знакомившись с работами «Группы 13», начала писать акварелью. «Группа 13»
объединила живописцев и графиков, стремившихся к живому трепетному ри-
сунку, который должен ложиться на бумагу непосредственно, без предваритель-
ной подготовки. Про этот период она писала: «Жизнь обогатилась и связалась с
детством. … Рисунок как самостоятельное произведение, а не подсобный рабо-
чий» [7, с. 9].
В 1949 г. Т.А. Маврина начала работать над «Сказкой о мертвой царевне»,
а в 1950 г. приступила к эскизам к мультфильму режиссера М.М. Цехановского
«Сказка о рыбаке и рыбке». Этому мультфильму была присуждена первая пре-
мия на фестивалях в Локарно и Карловых Варах. В 1950–1960-х гг. она иллю-
стрировала книги русской и мировой классики (более 100 изданий, из них семь –
русские народные сказки). За сказку «По щучьему веленью» она получила
первую премию на Международной выставке книг в Лейпциге. В 1961 г. за
оформление поэмы «Руслан и Людмила» Маврина была награждена серебряной
247
медалью ВДНХ. В течение тридцати лет художница неоднократно обращалась к
пушкинским сказкам. В 1969 г. Т.А. Маврина по примеру своего отца составила
свою «Сказочную азбуку», которая выдержала несколько изданий и даже была
издана в Японии. В 1974 г. вышла книга «Сказки А.С. Пушкина» с ее рисунками.
Если первая половина жизни С.А. Лебедева была связана с работами в об-
ласти электротехники, то вторую половину своей жизни он посвятил совершенно
новой области – созданию электронных цифровых вычислительных машин. В
1948 г. он подготовил доклад для XII Парижской международной конференции
по большим энергетическим системам «Искусственная устойчивость синхрон-
ных машин» – своеобразный итог работы по устойчивости электросетей боль-
шой протяженности [8, с. 26]. Его доклад был зачитан, так как сам автор на
конференцию не поехал. Ученый уже был поглощен разработкой принципов дей-
ствия быстродействующих электронных счетных машин. За период с 1948 г. по
1974 г. под руководством академика С.А. Лебедева было разработано три поко-
ления ЭВМ и мощных вычислительных систем. Первое – ламповые ЭВМ
(МЭСМ, БЭСМ, М-20 и др.), второе – полупроводниковые ЭВМ (БЭСМ-6 и др.),
и третье – машины и системы с использованием интегральных схем и матричных
больших интегральных схем (ЭВМ 5Э26, МВК Эльбрус-2 и др.). С.А. Лебедев
создавал электронные вычислительные комплексы для решения как научных и
народно-хозяйственных проблем, так и задач повышения обороноспособности
нашей страны.
Несомненно, что жизнь и воспитание в семье оказали большое влияние на
формирование личностей Сергея Алексеевича Лебедева и Татьяны Алексеевны
Мавриной, на их успешный путь в науке и искусстве.
С.А. Лебедев (1902–1974) – действительный член АН СССР и АН УССР,
лауреат Ленинской и Государственной премий, Герой Социалистического Труда,
один из основоположников отечественной электронной вычислительной тех-
ники, бывший директором Института точной механики и вычислительной тех-
ники в течение 20 лет, который в настоящее время носит его имя.
Т.А. Маврина (1900–1996) – замечательный художник, знаменитый иллю-
стратор и мастер графики, при жизни получила и Госпремию СССР (1975), и зва-
ние заслуженного художника РСФСР (1981), и самую главную свою награду –
международную премию Андерсена (1976) за свои работы в детской иллюстра-
ции. До 2018 г. Маврина оставалась единственным русским художником в исто-
рии этой престижной премии, получившей медаль. Государственная областная
детская библиотека в Нижнем Новгороде носит имя Т.А. Мавриной.
1. Личный документальный фонд № 44 академика С.А. Лебедева в Политехническом
музее. 94 ед. хр.
2. Т.А. Маврина и Н.В. Кузьмин в Государственном музее А.С. Пушкина. Альбом-ката-
лог. М.: ГУК «ГМП», 2011. 240 с.: ил.
3. Исаев А.Г. Алексей Иванович Лебедев (Этюд о нижегородском издателе и библио-
графе) // Записки краеведов. Горький, 1973. 183 с.
248
4. Лебедева О.М. Пешковы, Васильевы, Лебедевы: Воспоминания [о семьях из нижего-
род. окружения М. Горького]. Горький: Волго-Вят. кн. изд-во, 1986. 125 с.
5. Номер в Государственном каталоге музейного фонда Российской Федерации:
9984628. Номер по КП (ГИК): ОГЛМТ ОФ-3528.
6. ВЭИ. Все для фронта, все для Победы! [1941–1945]. М.: Буки Веди, 2015. 267 с.
7. Маврина Т.А. Цвет ликующий: дневники: этюды об искусстве. М.: Молодая гвардия,
2006. 363 с.
8. Сергей Алексеевич Лебедев. К 100-летию со дня рождения основоположника отече-
ственной электронной вычислительной техники / отв. ред. В.С. Бурцев. М.: ФИЗМАТЛИТ,
2002. 440 с.
Т.Н. Трофимова, В.С. Трофимова
Дети математиков – супругов Д.К. и В.Н. Фаддеевых:

взросление, выбор профессии, научная карьера
(по материалам устных интервью)
В статье на основе устных интервью с Л.Д. и М.Д. Фаддеевыми рассматривается процесс

воспитания и выбора профессии у детей математиков Д.К. и В.Н. Фаддеевых. Отмечается осо-
бая интеллектуальная атмосфера в семье, любовь к чтению, спортивные увлечения. Дети Фад-
деевых находились в центре родительского внимания. Никто из них вначале не выбрал
математику в качестве профессии, однако Л.Д. Фаддеев стал знаменитым математиком и пре-
взошел родителей. Наиболее проблемным был младший сын Михаил.
An article based on oral interviews with Ludvig and Maria Faddeevs considers the process of
education and choice of profession among the children of the mathematicians Dmitry and Vera
Faddeev. There was a special intellectual atmosphere in the family, love of reading, and sports. The
Faddeev children were in the center of parental attention. None of them initially chose mathematics
as a profession, but Ludvig Faddeev became a famous mathematician and surpassed his parents. The
most problematic was the youngest son Michael.
Ключевые слова: математика, Д.К. Фаддеев, В.Н. Фаддеева, Л.Д. Фаддеев, М.Д. Фадде-
ева, М.Д. Фаддеев.
Key words: mathematics, Dmitry Faddeev, Vera Faddeeva, Ludvig Faddeev, Maria Faddeeva,
Michael Faddeev.
Детство нередко определяет жизненный путь человека, и ученые здесь не

исключение. Воспитание в семье ученых влияет на самоощущение ребенка и его
выбор профессии. Наличие родителя – известного ученого – может как ускорить
научную карьеру ребенка, так и негативно отразиться на его судьбе. В случае
семьи математиков Дмитрия Константиновича и Веры Николаевны Фаддеевых
и их детей – Марии, Людвига и Михаила – мы видим оба варианта развития со-
бытий.
Вера Николаевна Фаддеева (Замятина) родилась в Тамбове 20 сентября 1906 г.
Ее отец, Николай Иванович Замятин, – фабрикант в Тамбове и Севастополе, со-
владелец фирмы «Братья Замятины», куда входили проектное бюро, кирпичный
249
завод, строительная фирма и табачные фабрики. Мать, Мария Васильевна Сидо-
рова, происходила из мещан. Вера Николаевна была старшей дочерью, вместе с
ней еще росли брат (Николай) и три младшие сестры (Ольга, Ирина и Мария), а
также сводная сестра Людмила. Незадолго до Первой мировой войны семья пе-
реехала в Крым, так как Мария Васильевна болела туберкулезом и умерла в 1914 г.
Через некоторое время Николай Иванович снова женился на сестре милосер-
дия Наталье Федоровне Козловой. В 1925 г. семья переехала обратно в Тамбов,
а в конце 1930-х гг. отец и мачеха Веры Николаевны переехали в Тосно, под
Ленинград.
В связи с купеческим происхождением Вера Николаевна была «лишенка»,
у нее не было перспектив получить достойное образование. После окончания
школы она уехала учиться в Воронеж, но через год была отчислена как купече-
ская дочь. С детства увлекаясь математикой, она отправилась в Ленинград, где в
1927 г. ей удалось поступить на физико-математический факультет Ленинград-
ского педагогического института. Качество преподавания математики в педин-
ституте ей не понравилось, и в 1928 г. она перевелась в Ленинградский
университет на математико-механический факультет. Вера Николаевна окон-
чила ЛГУ в 1930 г. по специальности «математика». В этом же году она вышла
замуж за математика Дмитрия Константиновича Фаддеева. Это был гражданский
брак. По словам ее дочери Марии, официально выходить замуж было не модно;
Вера Николаевна оставалась на своей фамилии – Замятина, а дети были записаны
на фамилию отца [1]. Сразу после окончания ЛГУ Вера Николаевна работала в
Главной палате мер и весов, с 1930 по 1933 гг. – в Гидротехническом институте,
с 1933 по 1934 гг. – в Сейсмологическом институте АН СССР, с 1935 по 1938 гг.
– в Институте сооружений (под руководством академика Б.Г. Галеркина). В
1938–1941 гг. она обучалась в аспирантуре Государственного педагогического
института им. А.И. Герцена. С 1942 г. по 1983 г. (до конца жизни) Вера Никола-
евна была сотрудником Ленинградского отделения Математического института
им. В.А. Стеклова (ЛОМИ), пройдя путь от младшего научного сотрудника до
заведующего лабораторией приближенных вычислений. После того, как Курча-
тов рассекретил ее работу в Казани, в 1946 г. она защитила в ЛОМИ диссертацию
на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук на тему:
«Об одной проблеме математической физики».
Дмитрий Константинович Фаддеев родился 17 июня 1907 г. в г. Юхнове
Смоленской губернии (ныне Калужской области) в имении своих бабушки и де-
душки по материнской линии. Родители его проживали и работали в Петербурге.
Отец, Константин Тихонович, – инженер, окончил Высшую техническую школу
в Москве, где был замечен А.Н. Крыловым, который рекомендовал его на
Невский завод в Санкт Петербурге. Мать, Любовь Германовна, – врач, принад-
лежала к древнему дворянскому роду Гулевичей. У Дмитрия Константиновича
были старший брат Николай и сестра, которая работала в Колтушах у академика
И.П. Павлова, а впоследствии жила в Москве.
В доме матери Дмитрий Константинович получил прекрасное музыкальное
образование, имел абсолютный музыкальный слух и после Гражданской войны
250
поступил в консерваторию на композиторское отделение. Параллельно в 1923 г.
он поступил на физико-математический факультет Петроградского (Ленинград-
ского) университета (вероятно, унаследовал от отца математические способно-
сти). На третьем курсе Д.К. Фаддееву пришлось выбирать между музыкой и
математикой. По словам его сына Людвига, он повредил палец и был вынужден
уйти из консерватории [2]. Дмитрий Константинович окончил университет в
1928 г., выполнив дипломную работу под руководством И.М. Виноградова. До
1930 г. Д. К. Фаддеев работал лаборантом в Палате мер и весов, а с 1930 г. пре-
подавал в различных вузах Ленинграда. С 1933 г. и до смерти он преподавал в
ЛГУ на математико-механическом факультете. В 1952–1954 гг. Д.К. Фаддеев
был деканом математико-механического факультета. В 1935 г. он защитил дис-
сертацию и получил сразу ученую степень доктора физико-математических
наук. С момента организации в 1940 г. ЛОМИ Д.К. Фаддеев являлся его сотруд-
ником. В 1964 г. он был избран членом-корреспондентом АН СССР.
20 декабря 1941 г. супругов Фаддеевых эвакуировали самолетом в Казань,
куда ранее был переведен Математический институт АН СССР. В Казани Дмит-
рий Константинович разрабатывал «Катюши», а Веру Николаевну приняли в ла-
бораторию № 2, которой руководил Курчатов, она рассчитывала задачи,
связанные с изготовлением атомной бомбы. В декабре 1944 г. семья вернулась в
Ленинград.
В семье родилось трое детей: дочь Мария Дмитриевна, 1931 г. р., химик и
биолог, сын Людвиг Дмитриевич, 1934 г. р., математик и физик-теоретик, и сын
Михаил Дмитриевич, 1937 г. р., математик. Вера Николаевна мечтала о сыне-
первенце, и было уже придумано имя – Людвиг, в честь Бетховена, но родилась
дочь, и ее назвали в честь бабушки по маме. Когда родился сын, его назвали
Людвигом. Третьего ребенка она не хотела, но в 1937 г. аборты были запрещены,
и родился Михаил. Он стал любимцем матери. Что касается Марии, то ее в дет-
стве одевали в мужскую одежду и коротко стригли, о чем свидетельствуют се-
мейные фотографии.
Летом 1941 г. дети находились на родине Дмитрия Константиновича в го-
роде Юхнове. Вера Николаевна сумела приехать из Ленинграда до прихода
немцев и перевезла их в Ярославскую область в г. Буй, куда уже был эвакуирован
детский сад, а сама вернулась в Ленинград 8 сентября последним поездом перед
замыканием блокады. В мае 1942 г. Вера Николаевна нашла детей, которые в то
время уже находились на Урале, и перевезла их в Казань. В 1942–1943 гг. в Ка-
зани был ужасный голод. Дети ходили в музыкальную школу и пели в хоре, вы-
ступали перед ранеными в госпиталях. Часто падали в обморок от голода.
Однажды Мария тоже упала в обморок от голода [1]. Потом сотрудникам АН
СССР дали земельные участки. Каждая семья получила по 12 соток, и они стали
сажать картошку. Это их спасло от голода. Затем они получили еще одну сотку
плодородной земли под морковку и капусту.
Вера Николаевна была очень энергичной, работоспособной, занималась
всем – от науки и воспитания детей до быта. Семью Фаддевых называли «элит-
ным поездом»: мама – «паровоз», дети – «международные вагоны» [1]. Вера Ни-
колаевна отдала детей учиться музыке в музыкальную школу. Во время войны
251
они учились в Казани, а в Ленинграде – во Дворце пионеров по классу фортепи-
ано. Людвиг и Мария посещали научные кружки во Дворце пионеров: он – фи-
зический, она – химический. Каждое воскресенье зимой мама вывозила детей
кататься на лыжах в Зеленогорск на базу ЛГУ и в Комарово. Летом семья ката-
лась на велосипедах. Мама с детства приучила детей к книгам. В семье была хо-
рошая библиотека. Вера Николаевна в начале лета нанимала грузовик, объезжала
библиотеки, брала книги и привозила их на дачу, которую они сначала снимали,
а потом купили в Комарово. Дети летом очень много читали. Им предназнача-
лось все самое лучшее: музыка, математика, спорт. Их ограждали от советской
действительности. Они ничего не знали о репрессиях (был репрессирован и рас-
стрелян в 1937 г. брат деда по отцу по прозвищу Кот) [1]. Мария Дмитриевна
вспоминает, что страх в 1930-е гг. был ужасный, и это ломало людей [1]. При
этом, по ее словам, их растили свободными людьми. Знаменитый драматург Ев-
гений Шварц читал у них дома пьесу «Обыкновенное чудо». Вера Николаевна
читала Солженицына и другую запрещенную диссидентскую литературу, кото-
рую доставала через свою знакомую в Публичной библиотеке, читала и самиз-
дат. Однако дети об этом даже не знали. Однажды она дала Марии Дмитриевне
почитать стихи Пастернака из «Доктора Живаго», даже не сказав, откуда они.
Она стремилась оградить детей от жизненных проблем.
В юности Мария и Людвиг часто ходили в Малый зал филармонии. Одна-
жды в зале было всего 8 чел. Играл молодой человек, который ужасно сбивался,
потом сходил за нотами и стал играть по ним. Оказалось, что это молодой Свя-
тослав Рихтер, которого хорошо знал Д.К. Фаддеев.
Мария Дмитриевна родилась 6 октября 1931 г. в Ленинграде. В 1949 г. она
окончила школу с золотой медалью, в этом же году поступила на химический
факультет ЛГУ. Разногласия с матерью начались из-за выбора профессии, так
как Вера Николаевна считала, что занятия на химфаке повредят ее здоровью, и
оказалась права, так как во время учебы Мария Дмитриевна действительно много
болела. Но она решила по-своему и сделала достойную карьеру. В 1954 г. она
окончила химфак и была распределена старшим лаборантом в Институт высоко-
молекулярных соединений (ИВС) АН СССР. Там она проработала четыре года и
сдала кандидатские экзамены. Однако у нее и некоторых других сотрудников
был конфликт с лабораторией, и все они были уволены. Марии Дмитриевне по-
шли навстречу и разрешили уволиться по собственному желанию. После ИВСа
она около года проработала в Институте прикладной химии (ГИПХ). Затем она
поступила без экзаменов в аспирантуру в Институт цитологии АН СССР в лабо-
раторию биохимии клетки. Мария Дмитриевна, в отличие от матери, была очень
способна к языкам, она сдала два кандидатских минимума – по немецкому и
французскому языкам, училась синхронному переводу с английского языка на
курсах АН СССР и много работала переводчиком на различных конгрессах в
СССР. В 1967 г. она защитила кандидатскую диссертацию по биологическим
наукам на тему взаимодействия нуклеиновых кислот с основными флуоресцент-
ными красителями [3]. В 1991 г. она защитила докторскую диссертацию, также
252
по биологическим наукам, о молекулярных и клеточных аспектах ДНК – интер-
каляции [4]. Мария Дмитриевна проработала в Институте цитологии до 2007 г.
Она вышла замуж за Андрея Михайловича Дьяконова, физика, и у них родился
сын Иван, который стал биологом.
Вера Николаевна купила машину, но сама не садилась за руль, так как боя-
лась. Дмитрий Константинович тоже не водил машину, этим занимались дети –
Мария Дмитриевна и Людвиг Дмитриевич, а позднее Михаил Дмитриевич, кото-
рый стал первоклассным водителем. Семья неоднократно совершала длинные
поездки на машине, например, однажды они поехали в Киев наблюдать солнеч-
ное затмение. Вера Николаевна много ездила за границу на конференции. Дмит-
рий Константинович ездить за границу не любил. Родители много разъезжали
вдвоем по Советскому Союзу, особенно они любили Крым и Кавказ. В отличие
от мамы, Мария Дмитриевна никогда не была за границей. Она считала для себя
унизительным оформлять характеристику и, по ее словам, у нее было много ра-
боты, которую она не могла оставить надолго [1].
Людвиг Дмитриевич Фаддеев родился 23 марта 1934 г. в Ленинграде. Он
окончил 155-ю мужскую среднюю школу Смольнинского района Ленинграда и
физический факультет Ленинградского университета в 1956 г. Он был учени-
ком О.А. Ладыженской, которая была его научным руководителем, и В.А. Фока.
Людвиг Дмитриевич защитил кандидатскую диссертацию по физико-математи-
ческим наукам на тему «Свойства S-матрицы для рассеяния на локальном потен-
циале» в 1959 г. Докторскую диссертацию он защитил в 1963 г. по результатам
исследований в области квантовой теории рассеяния для системы трех частиц. В
1967 г. он стал профессором ЛГУ, а в 1976 г. – академиком АН СССР.
По воспоминаниям Л.Д. Фаддеева, когда они находились в эвакуации в г.
Казани в 1943 г., в какой-то из вечеров отец ходил по комнате весь возбужденный
и восклицавший, что он открыл нечто замечательное (как оказалось позже – это
были коциклы). Людвиг спросил его: «А сколько людей в мире поймет то, что
ты сейчас сделал?» «Ну, человек, может быть, пять», ответил отец [5]. Тогда
Людвиг решил стать физиком.
По воспоминаниям М.Д. Фаддеевой Людвиг был очень хорошим, добрым и
любознательным мальчиком [1]. В семье читали и зарубежных авторов, в свое
время запятнавших себя сочувствием к фашизму. На первом курсе университета
Людвиг был в колхозе, он был комсоргом и однажды сказал своей девушке, что
она похожа на Викторию из одноименного романа Кнута Гамсуна, изданного на
русском языке еще в 1910 г. Девушка на Людвига донесла. Его вызвали в комитет
комсомола и выгнали из комсоргов. Это стало для него большой травмой, и он
перестал доверять девушкам. Однако он рано женился на Анне Михайловне Ве-
селовой, своей однокурснице, которая впоследствии защитила кандидатскую
диссертацию по физико-математическим наукам и работала на физфаке ЛГУ. У
них родилось две дочери – Елена и Мария.
Михаил Дмитриевич родился 28 июня 1937 г. Это был самый неоднознач-
ный и проблемный ребенок в семье Фаддеевых. Он, как и брат, окончил физфак
253
ЛГУ по математической физике, защитил кандидатскую диссертацию по фи-
зико-математическим наукам в 1984 г. на тему «Теория расширений и спектраль-
ный анализ модельных задач резонансного рассеивания». Между тем Людвиг
Дмитриевич удивлялся, зачем Михаила «отдали на физфак» [2]. У него была не-
удачный, по мнению Марии Дмитриевны, брак, и в связи с этим проблемы с ал-
коголем. Он умер рано, 30 сентября 1992 г. Его ученики оставили
противоположные воспоминания: одни считали, что природа на нем отдохнула,
а другие оценивали его как приятного человека и хорошего преподавателя мате-
матики. Детей у него не было.
Двоим детям Фаддеевых жизнь в научной, высокоинтеллектуальной семье
была полезна как в личном плане (и Мария, и Людвиг создали собственные бла-
гополучные семьи, имели детей и внуков), так и в плане научной карьеры: оба
защитили докторские диссертации, а Людвиг даже превзошел своих родителей,
став академиком. Однако младший сын Михаил не справился с давлением успеха
как родителей, так и брата и сестры, и не преуспел ни в браке, ни в работе.
1. Интервью с М.Д. Фаддеевой. Дата записи: 20.09.2016 // Аудиоархив Т.Н. Трофимовой.
2. Интервью с Л.Д. Фаддеевым. Февраль 2016 г. // Архив Т.Н. Трофимовой.
3. Фаддеева М.Д. Взаимодействие нуклеиновых кислот с основными флуоресцентными
красителями: автореф. … дис. канд. биол. наук. Л.: [б. и.], 1969. 22 с.
4. Фаддеева М.Д. Молекулярные и клеточные аспекты ДНК – интеркаляции: автореф.
дис. … д-ра биол. наук. Л.: Институт цитологии, 1991. 43 с.
5. С.В. Востоков и И.Р. Шафаревич. Гармония в алгебре [Электронный ресурс]. URL:
https://www.euler-foundation.org/o-matematike-faddeeve (дата обращения: 10.12.2022).
Н.Л. Пушкарева
Libido scientifica
(воспитательные практики
в семьях российских ученых 1950–1980-гг.)
В рамках изучения повседневных практик российского научного сообщества (в гендер-

ном аспекте) существенное значение имеет исследование воспитательных интенций в семьях
ученых и преподавателей на основе просографического подхода. Эмпирической базой иссле-
дования стали автобиографии, воспоминания и расшифровки неструктурированных интервью
с представителями разных поколений женщин-ученых, затрагивающие историю их повседнев-
ной жизни, с особым упором на детские годы и время их социализации.
As part of the study of the daily practices of the Russian scientific community (in terms of
gender), the study of educational intentions in the families of scientists and teachers based on a pro-
sographic approach is essential. The empirical basis for the study was autobiographies, memoirs and
transcripts of unstructured interviews with the history of their daily life, with particular reference to
childhood and the time of their socialization.

Подготовлено в ходе выполнения проекта РНФ 22-28-01428 «Женская история как ос-
нова российского социального оптимизма».
254
Ключевые слова: женщины-ученые, антропология детства, повседневность детей в се-
мьях ученых, советская наука, история России второй половины XX в.
Key words: women scientists, anthropology of childhood, everyday life of children in the fam-
ilies of scientists, Soviet science, history of Russia in the second half of the 20th century.
История детской повседневности – область повседневноведения, которая

находится пока еще в стадии формирования. Совершенно очевидно, что направ-
ление это получило стимул к развитию благодаря общей теме «история детства»,
рожденной благодаря работам французского историка-медиевиста Филиппа
Арьеса (1914–1984). Благодаря «истории детства» в науку в буквальном смысле
слова ворвались такие проблемные области, как отношение к детям в различных
обществах (социальный и юридический статус детей, преступления против них),
изображение, образы детей в литературе и искусстве, материальная культура
детского мира, предметы детского быта и их таксономия в различных культурах,
равно как этноспецифичные культуры деторождения и воспитания. Сотрудни-
кам, аспирантам, докторантам центра гендерных исследований уже приходилось
обращаться к разным аспектам этой общей темы, выявляя значимость скрупулез-
ного исследования механизмов формирования детской личности в приватном
мире семьи в разные эпохи, в том числе у крестьян Центральной России (З.З. Му-
хина), в образованной городской среде (Н.Л. Пушкарева, А.В. Белова,
Н.А. Мицюк). Есть уже исследования о детстве женщин в купеческих семьях
(Е.Н. Меньшикова), мещанских (З.А. Кобозева), в последнее время немало вни-
мание уделяется и советскому детству, его особенностям, сохраняемым не
только письменными источниками, но и устными воспоминаниями.
Именно этот источник и является основным при реконструкции детства со-
ветских женщин-ученых (а повседневность академического сообщества – тема,
которая рождена призывом германских специалистов по истории повседневно-
сти, призвавших коллег «копать, где стоите», изучать собственно мир наиболее
близкий и понятный самим академическим исследователям). И если начать с
формирования рабочей гипотезы, то она состоит в том, что отличительной чер-
той современной российской науки является ее социально-профессиональный
состав, образованный отнюдь не первым, но именно вторым или даже третьем
поколением научных работников [1, с. 37]. Но самовоспроизводство ученых в
своей среде обратил внимание когда-то Пьер Бурдье. «Я уверен, что есть особый
тип желания, который возникает из отношения между хабитусом (сконструиро-
ванным социально: мы знаем, что дети профессоров, имеют более очевидную
склонность к libido academica, нежели дети бизнесменов) и полем особой вы-
годы. Возникающее в поле взаимодействия хабитуса и поля особой выгоды libido
academica сублимирует самое себя в libido scientifica, без коего невозможно вос-
производство науки» [2, р. 19].
Это наблюдение французского культуролога мы и используем в качестве
подсказки: в семьях ученых сами родители своим хабитусом и порой непрогова-
риваемым отношением к своей профессии как «полю особой выгоды» форми-
руют особое отношение своих детей (в моем случае – дочерей…) к выбору
255
жизненной стези. Поставив своей задачей изучение жизненного пути успешных
женщин-ученых разных специальностей, я обратила внимание (собирая интер-
вью с ними) на то, что большинство женщин, рано добившихся успеха, происхо-
дят из семей, так или иначе связанных с научным миром (или родители у них
были учеными, или значимые для их детского мнения родственники, чаще дяди,
чем тети) [3].
Разумеется, от этого факта трудно ожидать механической передачи увлечен-
ности наукой и научным творчеством. Передать можно социальные связи, но пе-
редача интереса к учебе, равно как и разочарований на этом пути, встреченных
родителями, может наталкиваться на слабую восприимчивость тех, кому о них
рассказывают. И всё же… многие трансляции происходят по принципу эквива-
лентности. «Следование правилу» отличает женский тип поведения: он более
конформный, более удобный для «воспитателей», и женский хабитус («система
устойчиво передаваемых предрасположенностей» [4]) предполагает ненаруше-
ние ожиданий родителей и воспитателей.
Женщины-ученые в рассказах о своем детстве особо выделяют влияние
отца. Редко кто вспоминает о значимости материнского влияния, зато присут-
ствует ориентация на желание исполнить волю папы, главы семьи – мужчины,
оправдать его «видение» будущего дочери. И если для старшего поколения жен-
щин-ученых (которых Виктор Конецкий назвал поколением «не воевавших, но
хлебнувших») и послевоенных студенток «памятью об отцах было лишь отче-
ство», то для поколения бэби-бума характерно уже выстраивание особых отно-
шений с отцом и желание девочек выполнить его волю. «На меня большое
влияние оказал мой папа – ученый, биофизик. Своими рассказами он пробудил во
мне любопытство к своей работе…»; Ср.: «Поскольку у папы моего, который
писал стихи, чайнворды-кроссворды составлял, была большая склонность к гу-
манитарным наукам, мы с ним решили, что я поеду учиться в МГУ…» Или:
«Мой папа, который стал врачом, очень неплохим, всю жизнь в глубине души
мечтал быть философом. Окончить философский факультет МГУ. Но он не
решился – тяжелые времена были, конец 50-х… Может, говорил, я реализую эту
его давнюю мечту?»
Очевидно, что влияние отца на всех респонденток было доминирующим,
хотя в жизни большинства из них уже могли быть матери, добившиеся в жизни
профессионального успеха. Как правило, отец в семье научных работников за-
нимал более высокую научную позицию (доктор наук, профессор), мать – более
низкую (кандидат наук, доцент), но ни в одной семье мама не оказалась профес-
сионально успешнее папы. А характеры отцов оказывали влияние на черты лич-
ности будущих деятельниц науки: стремление к независимости, чувство
самоуважения, умение добиваться поставленных задач, отстаивать свои пози-
ции – как оказалось, это все от них [5]. «Настрой у нас в семье был такой: «При
каждой неудаче – давать умейте сдачи, иначе вам удачи не видать!» Это гово-
рила мне всегда мама, а отец добавлял: «Ей, держи хвост морковкой!» [смеется
тепло, вспоминая…]».
256
Капитал, который может передать одно поколение семьи научных работни-
ков и тех, кто их окружает (друзей, коллег, иногда иных родственников), другому
(детям, внукам) – это в том числе и капитал социальных связей. Ребенок в дет-
стве это не осознает, но детская повседневность в семьях научных работников
доказывает, что постоянное нахождение в научной среде – мощнейший ресурс.
К нему добавляется образ жизни семьи, образцы поведения родителей-ученых, и
тогда «полоска света под дверью отцовского кабинета» в памяти о том, как в
детстве девочка засыпала, зная, что папа в поздний час все еще работает, – оста-
валась маяком на всю жизнь.
Социальный капитал родителей, не будучи использованным следующим по-
колением, может сжаться, как шагреневая кожа, едва сын или дочь заявят, что
выбирают иную профессию. Так что путь в науку для детей ученых – это некая
свобода по принуждению, которую являют собой семьи научных работников.
«Заниматься наукой я планировала еще со школы. Возможно, потому что я ро-
дилась в Новосибирском научном центре…» – размышляет лауреат премии
ЮНЕСКО С.Б. Артемкина, имеющая самый высокий индекс цитируемости из
женщин-химиков. Ей вторят коллеги. «Мне с детства было интересно зани-
маться исследовательской деятельностью. Возможно, это генетическое…»;
«Когда меня в детстве спрашивали: „Кем ты будешь?ˮ – я отвечала: „Уче-
ным!ˮ» [6].
Дочери, как адресаты (агенты) родительского и семейного влияния, в из-
вестной степени незаметно, но все же именно принуждались к выбору жиз-
ненного пути, который представлялся их родителям лучшим из существующих.
Это не исключало широкого, казалось бы, поля возможностей – перспективы по-
следовать каким-то иным путем, а потом отказаться от него, но, воспитанные в
конформности к советам старших, девочки следовали и следовали вдолбленным
рекомендациям: учиться как следует, много читать… [7].
Добавим к этому воспитанный поколениями опыт жесткой требователь-
ности к себе в плане ежедневной дисциплины, превращающейся со временем в
дисциплину производственную, научную. Практически все респондентки, фигу-
рально выражаясь, вспомнили, что «портфель собирали с вечера», т. е. все делали
как надо, как требовалось, как положено. «…Уроки, учеба… Первым делом – это
учеба. Меня с самого начала ориентировали на то, что я должна закончить школу
с золотой медалью. И я ее с нею закончила!» (Офтальмолог).
Среди тех, кто быстро и успешно сделал научную карьеру, защитив доктор-
ские диссертации до 40 лет (а именно они оказались фокус-группой для данного
исследования), практически нет девочек, которые бы в школе были не то, что
разгильдяйками, но хотя бы равнодушными к оценкам школьницами. Какое там!
Учились все «на отлично», преодолевая свой «не-интерес», умея заставить себя
[8]. «Когда я на что-то жаловалась дома, что вот, просто не могу же больше,
мама всегда строго спрашивала: „А через не могу?ˮ» (Историк). «Поскольку я
привыкла учиться, и было чувство необходимости учебы, я училась, училась и
училась. Я никак не могла себя заставить зубрить, а потом, со второго курса, у
меня уже появились публикации…» (Онколог).
257
Образцами требовательности к себе выступали у будущих женщин-ученых
их матери – все как на подбор отчаянные чистюли, немыслимыми усилиями под-
держивавшие порядок, красоту и чистоту в домах! «Стирка и уборка требовали
героических усилий. Неотменимость их предполагала смирение. Так что даже
на восьмом десятке мама продолжала работать, она была человеком желез-
ного здоровья и огромного жизненного напора» [9].
В одном из интервью, вспоминая атмосферу новосибирского Академго-
родка и образ жизни женщин-ученых в нем, респондентка отметила: «Я выросла
в Академгородке 1960-х – 1970-х годов, когда профессия ученого была намного
более уважаема и привлекательна, чем сегодня профессия футболиста или бан-
кира. Жизнь моих родителей и их работа были нераздельны, и я выросла среди
таких же подвижников, как они. Более преданного науке человека, чем моя
мама, я не встречала…» [10].
Аналогичные примеры, даже в старшем поколении, где еще не было образ-
цовых мам-ученых, можно найти без труда. В воспоминаниях академика Т.И. За-
славской такой рассказ о матери, знавшей несколько иностранных языков,
дворянке, которая не могла реализовать свой образовательный и творческий по-
тенциал по условиям послереволюционного времени и ранней смерти, – это рас-
сказ девочки и о своей детской повседневности, желании походить на такую
маму [11].
Среда, возраст и, наверное, все-таки пол (женщины в целом конформнее
мужчин) оказывали свое бесспорное давление. Давление это могло неявно нести
с собой и какие-то карательные санкции: от недовольства родителей, угроз, от-
каза в материальной помощи за то, что выбран не тот, не ожидаемый жизненный
путь. На неотвратимость выбора пути ученого подрастающим девочкам указы-
вали и мелкие бытовые предметы и подчас грозно глядевшие со старых фотогра-
фий лица предков. «Профессором университета был мой дед-физик, портрет
которого висел на балюстраде недалеко от нашей главной лекционной аудито-
рии, и мне казалось, он одобряет мой выбор… В библиотеке физфака работала
моя бабушка, в 1955 г. в университет, на физфак, поступила моя сестра…» [12].
«Наша профессия сейчас не слишком престижна, не обещает блестящей ка-
рьеры и больших денег. Многих приводит к нам семейная традиция, впитанная
с молоком матери…», – полагает нынешний декан филологического факультета
МГУ профессор М.Л. Ремнева [13].
Вот о нем-то, воспитанном с молоком матери, и идет речь.
Матери играли важную роль в становлении дочек, желая им лучшей жизни
и направляя на путь образования как основной путь к восходящей социальной
мобильности и профессиональной достижительности для советского времени.
Поэтому о своем детском быте и о воспитании современные респондентки,
успешные ученые, говорят как о времени преодолений…. Не о возможном брач-
ном партнере вели речь их семейные воспитательницы (хотя в традиционной се-
мье именно матери заговаривали и размышляли совместно о будущем
избраннике дочери…), в семьях ученых в девочках будили честолюбивые мечты
и тем самым структурировали будущий жизненный путь.
258
Старшее поколение («матерей», т. е. рожденных в 1930–1940-е гг.) по сей
день помнит, с каким трудом пробивалось в науку. Они лишь «забывают», что в
их время романтика профессии ученого не была под вопросом. Учились жадно,
учились все и так, совершенствуясь профессионально, наработали определенный
социальный капитал [13]. «Оценка „удовлетворительноˮ воспринималась как
нечто обидное, почти как метка умственной неполноценности» [14].
Значимость образования, «невероятной ценности просвещения как тако-
вого» (при наличии огромного количества свободного времени, не занятого ни
работой, ни «общественной деятельностью», времени, «которое просто не знали,
куда деть» [15]) была для старшего поколения интеллектуалой данностью. Воз-
можно, именно этот ресурс – свободного времени – и был причиной того, что
путь семейной корпорации был и оставался в России важным путем передачи
научного опыта. Он воспроизводился и путем репрессивным (ребенка настой-
чиво направляли по «своему» пути, поскольку он выглядел наилучшим), и путем
подкрепления интеллектуальной поддержкой. О том, что родители-ученые были
не только друзьями, но лучшими из единомышленников, нередко вспоминают те
дочери, что пошли по научным стопам родителей. «Мне помогало то, что мои
родители меня воспитали, выучили, привили любовь к тому делу, которым я за-
нимаюсь. Я им за это бесконечно благодарна. При этом я выросла самостоя-
тельной. Сама выбрала свое направление работы, чтобы быть независимой и
работала в зарубежных лабораториях, где моего отца не знали...» [16]. Наслед-
ственность вырабатывала у детей вкус к профессии, воспроизводила порядок,
структуру дня и жизни, делая их стабильными [17, с. 52].
***
Таким образом, обращение к биографическим интервью российских ученых
разных возрастных когорт показывает, что профессиональная среда является от-
носительно замкнутым и самодостаточным жизненным миром, который окружал
большинство опрошенных респонденток в детстве. Жесткая связанность с ним
через воспроизводство одних и тех же бытовых практик (ненормированный ра-
бочий день, значительную часть которого составляло чтение, ответственность за
высокие учебные показатели, которая в зрелости переросла в желание защитить
и первую, и вторую диссертации, ориентация на семейные образцы поведения и
страх нарушить заведенные правила) показала, что задуманное родителями в
плане подготовки детей к успешному будущему в науке в целом удалось. Созда-
ние профессионального пространства каждой из опрошенных начиналось с про-
цесса самоопределения, в котором очень активно участвовали родители,
стараясь направить, и большинство респонденток испытывают ныне не сожале-
ние за проявленное тогда родителями насилие, но благодарность, поскольку
старшие помогли им в процессе осознания своих способностей, склонностей, ин-
тересов, выбора профессии ученой.
Внешние факторы (влияние социального окружения, социальной среды,
воздействие средств массовой информации – книг и фильмов о людях науки, сте-
реотипов и т. д.), сочетаясь с внутренними, воспитанными родителями личност-
ными характеристиками – нацеленностью на успех, на самосовершенствование,
на достижительность – формировали из девочек успешных научных работниц с
самого раннего возраста.
259
1. Нехоца Б.В. Этос науки и воспроизводство научных кадров // Вторая конференция по
социальной истории советской науки. М., 1990.
2. Wacquant L.J.D. For a Socio-Analysis of Intellectuals: On “Homo Academicus”. Interview
with Pierre Bourdieu // Berkley Journal of Sociology. A critical review. 1989. V. XXXIV.
3. Демина Н. Есть женщины в нашей науке // Троицкий вариант. 2009. № 5(24).
4. Волков В.В. Следование правилу как социологическая проблема // Социологический
журнал. 1998. № 3/4. С. 157–170.
5. Yale C. Which kids can “become” scientists // Social Psychology Quarterly. 1998. V. 61.
№ 3. P. 199–219.
6. Ремнева М.Л. «Мы были романтиками и любили читать…» // Время, оставшееся с
нами. (Филологический факультет, 1953–1958). М.: Макс Пресс, 2004.
7. Стишова Е. Каждый пишет, как он дышит // Время, оставшееся с нами...
8. Резниченко Л. У науки не женская маска // Энергия. 1999. № 6.
9. Фрумкина Р. О нас наискосок. М., 1997. С. 13–16.
10. Бутакова В. Эта азартная игра – наука. URL: www.vn.ru. 15.12.2007.
11. Заславская Т.И. «Я с детства знала, что самое интересное и достойное занятие – это
наука» //http://www.unlv.edu/centers/cdclv/archives/Interviews/zaslavskaya_07.html
12. Лебедева М. Магия слов // Время, оставшееся с нами...
13. Изварина Е. Академик И.П. Белецкая «Додумать – и сделать, как надо» // Газета.ру.
2004. Январь. URL: http://www.uran.ru/gazetanu/2004/01/nu02/wvmnu_p4_02_012004.htm.
14. Ремнёва М.Л. «Мы были романтиками и любили читать». URL: //http://www.philol.
msu.ru/~alumni/memories/remniova/
15. Усок И. Страницы прошлого листая // Время, оставшееся с нами...
16. Кабаков И.И. Школа выживания // Эти странные семидесятые или потеря невинно-
сти. М., 2010. С. 93–94.
17. Сальникова А.А. Частная жизнь университетского человека в Казани в 1920–
1990-е гг. // Адам и Ева. 2004. № 8.
Н.Д. Козлов
Повседневность сельских детей в конце 40-х – 50-х гг. ХХ в.

(по воспоминаниям детей)
В статье дана краткая характеристика историографии сельской повседневности. На ос-

нове воспоминаний современников – детей 1940–1950-х гг. раскрыты их повседневные жиз-
ненные условия: жилищно-бытовые, питание и одежда, труд и обучение в школе, особенности
досуга, настроения и нравы послевоенного поколения.
The article gives a brief description of the historiography of rural everyday life. Based on the
memoirs contemporaries - children of the 1940–1950s revealed their daily living conditions: housing,
food and clothing, work and study at school, leisure features, moods and mores of the generation of
the 40–50s.
Ключевые слова: повседневная жизнь сельских детей, историография, воспоминания,

одежда, обувь, питание, голод, жилищно-бытовые условия, учеба, сельская школа, досуг,
праздники, труд детей, настроения, нравы.
Key words: everyday life, rural children, historiography, memories, clothes shoes, hunger,
food, living conditions, rural school, leisure, holidays, children s work, moods, mores.
260
Тематика послевоенного советского детства привлекает внимание специа-
листов в области возрастной психологии, педагогики и истории. Различные ас-
пекты детства в послевоенный период получили освещение в исследованиях
М.Р. Зезиной, Е.Ю. Зубковой, В.Ф. Зимы и других авторов [1–9].
Следует отметить, что вопросы повседневной жизни сельских детей полу-
чили освещение и в художественной литературе. Объективностью, полнотой и
яркостью характеристики сельского детства отличаются романы Ф.А. Абрамова
«Братья и сестры», «Две зимы и три лета», рассказ В.Г. Распутина «Уроки фран-
цузского языка» и произведения других авторов, которые сами жили и испыты-
вали трудности повседневности 1940–1950-х гг. Однако проблемы повседневной
жизни сельских детей, количество которых существенно превышало числен-
ность городских, да и оказавшихся в более тяжелых условиях, до сих пор не по-
лучили должного освещения.
После окончания войны взрослые и дети надеялись на лучшую жизнь, но
повседневная жизнь деревенских детей в тяжелые послевоенные годы, испытав-
ших вместе со взрослыми восторг и ликование в День Победы, несмотря на
надежды и ожидания, была трудной. Страна была большой и многонациональ-
ной, и, следовательно, повседневная жизнь взрослых и детей имела существен-
ные различия. Ограничимся воспоминаниями детей европейской части страны.
Разруха, несколько неурожайных послевоенных лет, незаживающие раны от
потерь родных и близких, вымотанные непосильным трудом в военное лихо-
летье женщины, старики и дети вынуждены были преодолевать тяжелейшие по-
следствия войны. «…Для деревенских детей этот период оказался еще более
трудным, нежели военный, – свидетельствует один из них. Обыденным явлением
стали голод, бедность и нищета: обувь и одежда изветшали, были латанными-
перелатанными, зимой не хватало валенок, из еды кое-как перебивались картош-
кой, переходя весной на крапиву и щавель» [10].
Питались тем, что выращивали на огороде: картошкой, капустой, свеклой,
луком, морковью и другими овощами. Картошки не хватало, и весной, когда схо-
дил снег, дети собирали прошлогоднюю перемерзшую мелкую картошку, кото-
рую мыли, снимали кожуру, сушили, толкли, по возможности добавляли
немного муки, травы, соли, а затем нередко на рыбьем жире пекли оладьи, кото-
рые называли по-разному, – чибрики, или более выразительно – тошнотики.
«Колхозники в основном питаются картофелем, а многие и картофеля не имеют,
питаются пищевыми отбросами и питают надежду на весну, когда нарастет зеле-
ная трава, тогда питаться будут травой, – писал 24 февраля 1947 г. анонимный
автор И.В. Сталину. – Но еще кое у кого останутся сушеные картофельные
очистки и тыквенные корки, которые смелют и будут стряпать лепешки… Дети
дошкольного возраста не знают цвета и вкуса сахара, конфет, печенья и других
кондитерских изделий, а питаются наравне со взрослыми картофелем и травой»
[11].
Хлеб с добавлением картофеля, иногда молотых желудей и мякины пекли
дома. В 1950 г. качество хлеба улучшилось и многие вспоминают, что самый
вкусный хлеб, который они ели, это был хлеб, испеченный их мамами.
261
«Все время хотелось есть, – вспоминает иеросхимонах В. Гуревич, родив-
шийся в 1941 г. и первые восемь лет проживший в орловской деревне. – …це-
лыми днями пропадали мы на улице, где искали и тащили в рот все, что могло
составить нам пропитание, …ягоды, грибы, …всякие растения, особенно труб-
чатые», … добирались и до кореньев» [12]. В летний период пекли лепешки из
лебеды, ели щавель и крапиву, корни лопуха, собирали ягоды, грибы и другие
дикоросы. В семьях, которые имели коров, оставалось немного молока, потому
что значительную часть обязаны были сдавать государству. Мясо потребляли
редко, так как в личных хозяйствах в деревне 1940 – начала 1950-х гг. держали
мало скота из-за нехватки кормов и необходимости платить денежный и нату-
ральный налоги.
В результате полуголодного существования в первые послевоенные годы у
младших школьников, которые остались без отцов, случались голодные обмо-
роки, и они падали на пол [13].
После отмены в середине 1950-х гг. натурального продовольственного
налога за домашний скот и денежного налога за фруктовые деревья и кустар-
ники, введения частичной оплаты трудодней деньгами поголовье скота и птицы
в крестьянских хозяйствах увеличилось, что способствовало улучшению пита-
ния сельских жителей.
Тяжелыми были жилищно-бытовые условия. В европейской части, осво-
божденной от оккупантов, была уничтожена значительная часть домов, а сохра-
нившиеся в отсутствие мужских рук обветшали. Многие семьи вплоть до начала
1950-х гг. жили в землянках или тесных прохудившихся избах, состоявших из
одного, в лучшем случае двух помещений и сеней. Многие избы были покрыты
соломой или дранкой, нередко имели земляной пол. Окна были небольшими, с
двойными рамами для предотвращения утечки тепла. Чаще всего это не спасало
от холода. В хатах была скудная, как правило, самодельная деревянная мебель:
стол, длинные лавки, кровати или полати, сундуки или шкафы. Верхнюю одежду
вешали на гвозди или вешалки, прикрепленные к стенам. Значительную часть
помещения занимала русская печь, которая кормила, лечила и согревала семью.
На ней спали и в зимнее время играли дети, там же всей семьей проводили часть
досуга, слушая рассказы и сказки бабушек и родителей. В холодный период года
в хате держали теленка, кур, новорожденных козлят и ягнят.
В домах половики, покрывала и простыни, полотенца и часть одежды были
домоткаными.
Сельские дети в раннем возрасте начинали трудиться: помогали сажать ого-
род, пропалывать от сорняков и окучивать растения, поливать их, убирать уро-
жай, заготавливать траву и сено для коровы и овец; с 6–7-летнего возраста в
порядке очереди пасли личный крестьянский скот, ухаживали за курами, гусями
и утками, носили воду из колодца и заготавливали дрова. «Дрова сами на себе из
леса таскали, – вспоминал М. Бызин. – Мне четыре годика, а я тоже ветки тащу,
помогаю. И сено с кустов, что от колхозных стогов как трактор вез, остается со-
бирали. Помню, с сестрой далеко в лес уйдем, сено по обочинам собираем. Зато
нашей корове наберем. А летом и не накосишь много, все равно в колхоз отбе-
рут» [14].
262
«Мы с детства привыкли работать, – вспоминал Г.А. Шилов. – …Я шел по
деревне такой гордый, с первым трудовым заработком. …Я сознавал, что тоже
являюсь нужным работником в уборке хлеба. Я верил, что эта работа самая важ-
ная, самая святая. Чем больше мы сдадим зерна, тем больше будет хлеба в мага-
зине, сыты будут все – и дети в первую очередь» [15].
После занятий в школе дети помогали родителям на их колхозной работе:
ухаживать за животными, кормить и пасти их, чистить стойла, пропалывать
всходы овощей, окучивать и убирать картофель и свеклу на колхозных полях,
теребить лен, ставить сжатые серпом и связанные в снопы рожь, пшеницу или
ячмень в копны, а после просушки свозить их на место обмолота, собирать ко-
лоски. «И ведь много собирали, большую кучу, – вспоминал М. Бызин. – Даже
соревнования между классами были. И гордость потом у нас была, что стране
помогаем» [14]. В период сенокоса сельские дети ворошили граблями скошен-
ную траву и гребли сено, подростки свозили его к копнам или в сараи (пуни), где
оно складировалось на зимний период.
После войны деревенские дети испытывали острую нужду в одежде. Им
приходилось одеваться в то, что переходило по наследству от старших братьев и
сестер. Одежда часто была латаной-перелатанной, перелицованной или переши-
той из родительской, иногда сшитой из кусков разных тканей, а порой изготов-
ленной из льняного или шерстяного полотна, которое соткали матери или
бабушки. Ходили в фуфайках, кирзовых сапогах, реже в ботинках, но в отдель-
ных случаях и в лаптях.
В 1950-е гг. положение улучшилось, но изысканных нарядов не было. Де-
тям, как правило, костюмы и юбки, платья и штаны, рубашки и другую одежду
шили в домашних условиях из простых натуральных тканей, приобретенных в
магазине: сатина, ситца, штапеля, крепдешина и др. Зимнюю одежду изготавли-
вали из шерстяной ткани или драпа. Сапоги, кирзовые и резиновые, ботинки,
сандалии и парусиновые тапки приобретали в магазинах, валенки валяли мест-
ные умельцы по в домашних условиях.
В послевоенные годы государство большое внимание уделяло восстановле-
нию разрушенных в годы войны школ и строительству новых школьных зданий,
снабжению их учебниками и школьными принадлежностями, введению всеобщего
обязательного семилетнего образования. Однако вплоть до начала 1950-х гг.
школьных помещений, особенно в районах, которые подверглись в годы войны
оккупации, не хватало и нередко школьные классы размещались в разных кре-
стьянских избах, что создавало трудности для учителей и школьников. Нередко
в начальной школе один учитель одновременно работал в одном помещении с
двумя классами: 1-м и 3-м или 2-м и 4-м. Поочередно одному классу учитель
давал самостоятельное задание, а другому объяснял новый материал.
Как правило, начальные школы обучали детей, проживавших в радиусе
1–3 км от них, в средние школы учащимся приходилось ходить в соседние де-
ревни, осенью и весной по любой погоде при осеннем дожде, слякоти, по раскис-
шим дорогам, а зимой по пояс в снегу за 5–7 и более км.
263
Несмотря на введение обязательного всеобщего семилетнего образования,
часть школьников из-за материальных трудностей и семейных обстоятельств
прекращали обучения после окончания начальной школы и начинали трудовую
жизнь.
Школы часто размещались в специально построенных деревянных зданиях
или там, где они сохранились, в дворянских усадьбах. Помещения отапливались
дровами, которые нередко заготавливали старшеклассники. Вплоть до конца
1950-х – начала 1960-х гг. отдаленные сельские школы освещались керосино-
выми лампами. Вместо общего гардероба в каждом классе стояли вешалки. Туа-
леты находились на улице. Во время летних каникул старшеклассники
производили косметический ремонт школьных помещений.
В 1940-е гг. сельские дети ходили в школу с сумками, сшитыми матерями,
в 1950-е – чаще всего с покупными коричневыми портфелями, которые, чтобы
дети меньше уставали, а зимой не замерзали руки, с помощью ремня вешали на
плечи. В классе их располагали на гвоздики сбоку парты. Последние, окрашен-
ные в черный цвет, были с наклоном, с углублением для чернильниц. Писали
перьевыми ручками, пользоваться которыми учили в первом классе. В учебном
плане был специальный предмет «чистописание».
Школьники в порядке очереди (дежурные) сами убирали после занятий
классы: протирали парты, подоконники, полоскали в воде тряпку, с помощью
которой вытирали классную доску, на которой писали мелом. Учащиеся выби-
рали старост и санитаров, которые проверяли чистоту рук, ушей и одежды [16].
Дети стремились стать октябрятами, а затем пионерами. Для этого нужно
было хорошо учиться, активно участвовать в жизни класса и школы: собирать
макулатуру, металлолом, помогать старшим, заниматься в кружках, ставить кон-
церты.
В школах имелись приусадебные участки, где сажали картофель, овощи,
фруктовые деревья и ягодные кустарники, за которыми ухаживали школьники, а
урожай поступал в школьные столовые. Часть уроков по ботанике и биологии
проводили на этих участках. Здесь же или в колхозах и совхозах старшекласс-
ники проходили практику. Как правило, весной мальчишки делали в школах и
дома и вывешивали в садах и на других деревьях скворечни. «На березе, которая
росла перед домом, я повесил семиэтажную квартиру для скворцов, – вспоминал
В. Кисляков, – все семь квартир были заселены и скворцы прилетали в эту семи-
этажку много лет подряд» [17].
Школьные линейки проходили во дворах, которые были обсажены деревь-
ями, кустарниками и цветами. Здесь же и на спортивных площадках, где были
ямы для прыжков, турники и длинные шесты для лазания, дети проводили пере-
мены между уроками в активных играх.
С начала 50-х гг. ХХ в. в школах устраивали новогодние утренники. Ста-
вили елку, которую украшали самодельными гирляндами, снежинками и игруш-
ками, вырезанными из бумаги и картона. В дальнейшем игрушки приобретали в
магазине. Елку украшала красная самодельная звезда и конфеты. Вокруг елки
264
водили хоровод, выступал школьный хор и ставили небольшой концерт, читали
стихи. В конце утренника школьники получали небольшой кулек со сладостями.
Школьные праздничные утренники проводили 7 ноября и в День Победы.
Накануне последнего приводили в порядок захоронения воинов и партизан, кра-
сили памятники, а затем возлагали цветы и венки.
Вместе с родителями отмечали церковные праздники: Пасху, Масленицу,
Троицу, Рождество и Новый год. 8 марта поздравляли матерей и учительниц, как
правило, самодельными открытками. Торжественно отмечали 1-е мая и День По-
беды, 7 ноября. Праздником для сельского населения были и выборы, накануне
которых по поручению учителей все школьники обязаны были на каждом доме
вывесить соответствующие, самостоятельно написанные объявления, извещав-
шие о дате и местах голосования. Часто вместе с родителями избирательные
участки посещали дети, рассчитывавшие на родительское угощение в буфете, ас-
сортимент продуктов в которых был богаче, чем в сельском магазине.
Волнующим событием для детей были редкие, долго ожидаемые поездки в
город – районный или областной центр, которые надолго запоминались и слу-
жили предметом обсуждения и разговоров об увиденном среди сверстников.
В этот период школьники активно участвовали в художественной самодея-
тельности, соревновались в сборе металлолома, древесной золы для колхозных
полей, желудей и др. 19 мая, в день пионерской организации, в близлежащем
лесу жгли заранее подготовленный большой костер, пели песни и читали стихи
и рассказы.
Сельские дети рано взрослели, в 12–14 лет они были самостоятельными и
ответственными, пользовались доверием взрослых. Они умели совмещать
школьную учебу и помощь родителям по дому и в колхозной работе, самостоя-
тельно организовать свой досуг: играли в лапту и городки, в войну (но никто не
хотел быть фашистом), разрывные цепи, казаки-разбойники, футбол и волейбол,
прятки и жмурки, классики и скакалки, дочки-матери, многие другие подвижные
игры, которые ныне забыты. Зимой проводили время на самодельных лыжах и
санках, коньках, на льду устраивали карусели, ледяные горки. Девочки рано при-
общались к рукоделию: вышивке, шитью, вязанию.
Игрушки младших детей, как и спортивный инвентарь старших, в большин-
стве случаев были самодельными, изготовленными отцами и матерями, стар-
шими братьями и сестрами.
Частью досуга было чтение. Однако выбор книг в школьных и сельских биб-
лиотеках был небольшой. Ими обменивались, брали книги для чтения у учите-
лей, читали учебники по литературе и истории старших братьев и сестер.
Доступными для сельчан были районные и областные газеты.
Радостным событием для сельских детей были эпизодические приезды рай-
онной кинопередвижки. Если в деревне не было клуба, кинофильмы показывали
в самой большой крестьянской избе, а в летнее время на улице, вывесив вместо
экрана на стену белую ткань. Смотрели трофейные немецкие и американские ки-
нофильмы, картины о войне: «Подвиг разведчика», «Повесть о настоящем чело-
веке», «Молодая гвардия», «Чапаев», «Котовский», «Адмирал Нахимов»,
265
«Семеро смелых» и другие [5; 15]; о жизни послевоенной деревни: «Возвраще-
ние Василия Бортникова», «Сельская учительница», «Кубанские казаки», «Трак-
тористы», «Свинарка и пастух» и др. Как правило, такие фильмы показывали не
существовавшие реалии, а то, что должно было быть…
В результате радиофикации сельской местности, которая активно шла с
начала 1950-х г., многие дети вместе с родителями, особенно длинными осен-
ними и зимними вечерами, увлекались прослушиванием радиопередач «Театр у
микрофона», других радиопостановок, концертов по заявкам радиослушателей,
концертов художественной самодеятельности, музыкальных передач «Запомни
мелодию» и др. Несмотря на то, что радиоспектакли шли по полтора часа, как
вспоминает М. Борисовский, «жалко было оторваться от радиоточки в такие ми-
нуты» [13].
Сельские мальчишки на практике перенимали у старших не только умения
и навыки, но и ненормативную лексику. Стараясь казаться взрослыми, они под-
ражали им. «Но был негласный внутренний запрет: только в стайке! – вспоминал
М. Борисовский. – Нельзя ругаться при взрослых и девочках» [13]. Другой со-
временник дополняет, что нельзя было «ругаться при родителях и сторонних…»
[16]. Неукоснительное следование детей этому запрету подтверждают многие
свидетели. «В то время мы очень уважали взрослых, я никогда не могла нагру-
бить своим родителям и взрослым, – вспоминала Л.А. Ходырева. – Раньше взрос-
лый идет по улице, дак мы даже рты закрываем, стеснялись» [17].
Характеризую нравственную атмосферу деревни, взаимоотношения между
людьми, современники утверждали, что «жили мы весело, …люди были добрые»
[20], «все жили одной семьей, двери никогда не запирали на замки... никто не
завидовал, завидовать было нечему, все были наравне» [16]. Другие дети после-
военной поры подтверждали эти оценки: «…хоть и бедно жили, но отношения
между людьми были нормальными, люди были добрыми, справедливыми, помо-
гали друг другу, чем могли» [14], «хоть и голодно жили, но дружно очень. Ве-
рили в светлое будущее» [21].
Характерной чертой общественного сознания жителей сельской местности,
которое было неоднозначным и противоречивым и под влиянием которого фор-
мировалось и сознание детей, по мнению того же автора, детство которого про-
шло в Одесской области, было то, что «советскую власть признавали
современной, справедливой, в общем – своей властью… Помню отчетливо, Ста-
лина не обсуждали и не осуждали. Понимали, что нужно восстанавливать страну
после войны, без трудностей и перегибов не обойтись. И хотя жили тяжело и
бедно, у людей была вера в будущее» [13].
Подводя итог, можно сказать, что в своей повседневности деревенские дети
вместе со взрослыми вынуждены были преодолевать общие для всех многочис-
ленные трудности. Их жизнестойкость и целеустремленность воодушевлялась
взаимной поддержкой и уважением, традиционными нормами нравственности,
заботой старших и духовным подъемом народа-победителя, пониманием общей
цели – быстрейшего возрождения страны и улучшения условий повседневной
266
жизни. Знакомство с повседневностью детей 1940–1950-х гг. побуждает подрас-
тающее поколение задуматься о подлинных жизненных ценностях, ослаблению
значимости ценностей потребления.
1. Вакулинская Л.И. Повседневная жизнь населения во второй половине1940–1950-е гг.
(по воспоминаниям жителей Карелии). URL://https://cyberleninka.ru/article/n/povsednevnaya-
zhizn-vo-vtoroy-polovine-1940-h-1950-e-gg-po-vospominanyam-zhitelley-karel!
2. Зезина М.Р. Социальная защита детей-сирот в послевоенные годы (1945–1955) // Во-
просы истории. 1999. № 1. С. 127–136.
3. Зезина М.Р. Без семьи: сироты послевоенной поры // Родина. 2001. № 9. С. 82–87.
4. Зима В.Ф. Послевоенное общество: голод и преступность (1946–1947) // Отечествен-
ная история. 1995. № 5. С. 45–59.
5. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945–
1953. М.: РОССПЭН, 2000. 232 с.
6. Изучение детства в отечественной историографии. URL:
//www.culturhistory.ru/novosti-kultury/izuchenie-detstva-v-otechestvennoy-istoriografii Воспоми-
нания. Деревенское детство. URL: //https://ruskline.ru/analitika/2014/11/22/vospominaniya-
derevenskoe- detstvo
7. Ромашова М.В. Дети и феномен детства в отечественной историографии: новейшие
исследования, дискуссионные площадки, события // Вестник Пермского гос. ун-та. 2013.
Вып. 2 (22). С. 108–116.
8. Ромашова М.В. Советское детство в 1945-середине 1950-х гг.: государственные про-
екты и провинциальные практики (по материалам Молотовской области): автореф. дис. …
канд. ист. наук. Пермь, 2006. 27 с.
9. Коренюк В.М. Повседневная жизнь детей военного и послевоенного времени (по ма-
териалам Молотовской области): автореф. дис. … канд. ист. наук. Пермь, 2017. 24 с.
10. Деревенские дети. 1930–1950 гг. URL: //https://dzen.ru/media/moyaderevnya/
derevenskit-deti-1930-1950-detstvo
11. Короткова М. Повседневная жизнь победителей: быт советских людей в послевоен-
ное время (1945–1955). URL: //https://coollib.com/b/336879/real
12. Воспоминания. Деревенское детство. URL: //https://ruskline.ru?analitika/2014/11/22/
vospominaniya-derevenskot-detstvo
13. Истории Михаила Борисовского: Послевоенное детство в свете фонариков цепкой
памяти. URL://https://borisovskiy.blogpost.com/2013/02/blog-post_20.html
14. Тяжелое послевоенное детство. Из воспоминаний деревенских стариков. URL:
//https://mypenssiya. mirtesen.ru?,log/43494580187/Tyazheloe-posltvoennpt-detstvo-iz-vospo-
minaniy-derevenskih—stari
15. Первые послевоенные годы в судьбах отдельных людей. URL://https://helpiks.org/1-
43520.html
16. Ямалитдинова С.В. Воспоминания о деревенской школе советских времен. URL:
//https://peremena-perm.ru/vospominaniya-j-derevenskoj-sckole-soveskih-vremen
17. Кисляков В. Быт деревенских жителей Немойты 50–70-х годов. URL:
//https://proza.ru/2021/03/29/1620
18. Дети 50-х … Весточка из детства. URL: //https://beloeoz.narod.ru/index/0-26
19. Анников Ю. Послевоенное детство. URL: //https://proza.ru/2012/01/15/528
20. Как проводили время дети 50–60-х: воспоминания старожилов. URL:
//https://sevastopol.su/ntws/rfr-provodili-vremya-deti-50–60-x:vospominaniya -starozhilov
21. Послевоенное советское детство (1945–1955 гг.). URL: //www://childkuid=lt.rsuh.ru/
article.html?id=58606
267
Н.К. Гуркина
В семье сельских учителей советского периода

(по воспоминаниям детей)
В работе рассматриваются некоторые особенности повседневной жизни сельских учите-

лей и их детей в 60–80-е гг. ХХ в. Источником изучения стали воспоминания как самого ав-
тора, так и собранные им интервью и воспоминания других «учительских детей».
Исследование материальной и бытовой культуры, ценностных ориентиров, взаимоотношений
в семьях сельской интеллигенции советского периода позволяют более полно воссоздать
ушедшую в прошлое эпоху, показать вклад значимой страты общества в социокультурное раз-
витие страны.
The paper examines some features of the daily life of rural teachers and their children in the
60–80s of the twentieth century. The source of the study was the memories of both the author himself
and the interviews he collected and the memories of other "teacher's children". The study of material
and everyday culture, value orientations, relationships in the families of the rural intelligentsia of the
Soviet period allow us to more fully recreate the bygone era, to show the contribution of a significant
stratum of society to the socio-cultural development of the country.
Ключевые слова: сельские учителя, школа, сельский мир, «учительские» дети.
Key words: rural teachers, school, rural world, «teacher» children.
Советский период российской истории, несмотря на огромную историогра-

фию, посвященную всем сферам жизнедеятельности страны, вызывает неослабе-
вающий интерес не только у исследователей разных профилей научного знания,
но и у всех граждан страны, не утративших своей национально-культурной иден-
тичности и исторической памяти. О необходимости нового, более детального и
основательного, обращения к историческому опыту советского строя писали фи-
лософ А.А. Зиновьев, экономист С.Г. Глазьев, историк А.И. Вдовин, кинорежис-
сер Карен Шахназаров и др. С.Г. Кара-Мурза в предисловии к своему
фундаментальному труду «Советская цивилизация» поставил задачу: «надо
начинать большой проект по созданию истории «структур советской повседнев-
ности» [1, с. 8].
Огромную роль в осуществлении советской модернизации, в результате ко-
торой Россия стала сверхдержавой, сыграла школа. Советской школе и совет-
скому учительству посвящена обширная историография [2]. Проблема
рассматривалась в обобщающих трудах, посвященных становлению и развитию
российской системы образования на различных этапах, в работах по истории ин-
теллигенции, культурного строительства в СССР. Исследовались вопросы про-
фессиональной подготовки, социального состава, материального и правового
положения, изучались социально-культурный и духовный облик, профессио-
нальная и общественная деятельность педагогов. Повседневная жизнь совет-
ского учительства, в отличие от дореволюционного, за некоторыми
исключениями, не получила пока должного освещения.
268
В книге И.В. Беловой «Повседневная жизнь учителей», посвященной исто-
рии учительства Костромской области с 1917 до 1991 гг., отмечается, что «задача
исследования повседневного быта педагогов, условий работы и частной жизни –
до сих пор не только не решена, но и не поставлена в российской социально-
антропологической науке» [3]. В работе при этом освещаются такие важные ком-
поненты темы, как количественные характеристики костромского учительства,
их социально-экономическое и бытовое положение, социально-психологический
облик, оценивается воздействие идеологических факторов на мировоззрение и
систему ценностей. К сожалению, значительное место в работе уделено предво-
енным десятилетиям и военному времени, позднесоветский период (60–80-е гг.)
освещен очень кратко и фрагментарно.
Заметным явлением в постсоветской историографии стала книга Е.М. Бала-
шова «Школа в российском обществе. 1917–1927 гг. Становление нового чело-
века», посвященная исследованию процесса формирования первого
послереволюционного поколения школьников [4]. В отдельной главе работы рас-
сматривается состав и положение учительства, его взаимоотношения с властью.
Основное внимание в книге уделено факторам формирования детского сознания
и характеристике его основных аспектов. Высказанные мною автору в рецензии
на книгу критические замечания не помешали отметить высокий научный уро-
вень работы и ее несомненный вклад в историю советской школы, учительства,
в исследование проблем детства.
Тема детства в СССР стала популярной в последние годы. В дополнение к
работам советского периода, в которых изучались государственная политика в
сфере охраны семьи и детства, дошкольного и школьного воспитания, деятель-
ность детских и молодежных организаций и др., появились исследования «дет-
ского мира» во всех его проявлениях, в том числе военного детства, ставшая
одним из приоритетных направлений изучения детства [5; 6 и др.]. Важнейшим
источником изучения проблем детства становятся воспоминания самих детей.
Во многом как ответ на волну «очернительства» советского прошлого появились
работы Ф. Раззакова, посвященные советскому детству [7], книги известного пи-
сателя Ю. Полякова с подзаголовком «О светлом прошлом» [8].
Побудительным мотивом к написанию данной работы, которую расцениваю
как заявку на дальнейшее исследование важнейших социокультурных проблем
позднесоветского периода (от понятия «застой» многие историки вполне спра-
ведливо, на мой взгляд, уже отказались), является все вышеизложенное. Подго-
товка и публикация в последние годы сборников воспоминаний (включая мои) о
родителях – сельских учителях Архангельской области [9] – также натолкнули
на мысль: попытаться показать повседневную жизнь советских учителей и дере-
венское детство в 1960–1980 гг. глазами «учительских детей». Выступления на
презентациях книг, личные беседы получили продолжение в ходе специальных
опросов и письменных воспоминаний «детей» одного региона – Архангельской
области, но знакомство с работой И.А. Беловой показало общность особенностей
и проблем повседневности провинциальных учителей и их детей.
269
«Скажу только одно: при всех недостатках сельской школы – и тогда, и ныне –
я бы и сейчас ни за что, ни в каком разе не променял ее на городскую. Ибо при-
рода, национальный уклад жизни, народная культура и язык, которые в наиболее
первозданном виде сохранились в деревне, – все это имеет неоценимое и ни с
чем не сравнимое значение для нравственного и эстетического воспитания лич-
ности», – писал в 1975 г. никогда не порывавший связи со своей «малой роди-
ной» – архангельской деревней – Федор Абрамов [10]. Соглашусь с классиком.
Сельская школа в советский период – это больше, чем учебное заведение,
это клуб, библиотека, общественный центр. Это было второе (после работы) «об-
щее дело», объединявшее людей: дети жителей иногда нескольких сел и рабочих
поселков получали здесь образование, без которого немыслима была уже жизнь
современного человека. Это был очаг культуры и просвещения для всех жителей
села, она помогала людям сохранять тот образовательный импульс, который они
получили в школе, давала жизненные перспективы – и не только связанные с
дальнейшим образованием детей, но и с привнесением новаций в повседневную
сельскую жизнь. «Школа» было главным словом в семье сельских учителей.
Школьный распорядок (уроки с 9 ч, вечерняя подготовка к занятиям, домашние
задания, внеклассные мероприятия, каникулы) определял жизненный ритм се-
мьи. Со стороны членов семьи, которые не работали и не учились в школе, отно-
шение было очень уважительным. Бабушки (если они жили в семье) старались
взять на себя груз домашних забот, мужья и дети также стремились помогать
маме-учительнице. «А ты уже написала планы?» – с тревогой спросила малень-
кая дочка в ответ на предложение матери почитать книжку [11]. «Мамы не хва-
тало, и она была дома такая же строгая, как в классе, я завидовала другим
ребятам», – вспоминала дочь учительницы, которая училась в начальной школе
у своей матери [12].
Ценности знания, значение школы особенно не внушались детям, это было
само собой разумеющимся. В моей семье родители долго и со смехом вспоми-
нали, как в морозный день (–48), когда занятия в школе были отменены, я – пер-
воклассница, не найдя в школе своей учительницы, пошла ее встречать, «потому
что надо же учиться». Моя семья была особой – мама-учительница и директор
школы, папа – учитель. Запомнила, как часто я приходила в школу в понедельник
с дневником, который не подписали родители: их или не было дома, или им было
некогда. В отличие от других опрошенных детей, мне дома не читали книжек, но
мои родители много путешествовали и всегда это были уроки познания: на Крас-
ной площади в Москве, на Графской пристани в Севастополе, в театрах, на теп-
лоходе по Двине и т. д. За исключением семьи учительницы (внучки местного
священника) в домах не было больших библиотек, брали книги в сельской и
школьной библиотеках, но все учителя выписывали много периодических изда-
ний. Мои родители получали 10–15 газет и журналов для нас с сестрой: «Веселые
картинки», «Мурзилка», «Костер», «Пионер», «Юность», «Пионерская правда»,
«Комсомольская правда».
В школу учительские дети приходили еще в детсадовском возрасте: на
праздники, торжественные мероприятия. Жизнь в школе была необычайно насы-
270
щенной и интересной. Учеба, праздники (главный, конечно, елка), смотры худо-
жественной самодеятельности, конкурсы чтецов, праздничные концерты (обяза-
тельно литературно-музыкальный монтаж), общешкольные и классные походы,
экскурсии на ферму, на маслозавод и др. (были и дальние поездки – в Москву,
Ленинград), спортивные мероприятия (футбол и хоккей – главное, но и лыжи,
коньки), игра «Зарница», танцы после праздничных концертов (с мальчиками
танцевали с 5-го класса), работа на пришкольном участке, помощь колхозу – все
это полностью наполняло жизнь школьника. Но при этом всегда было чувство,
что ты не дома, тебе многое дается, но с тебя и спросится: атмосфера дисциплины
и требовательности пронизывала всю школьную жизнь. У детей учителей было
особое ощущение ответственности. «Мы должны были соответствовать и в
учебе, и в поведении. Это ограничивало нашу свободу. Но мы понимали: наши
плохие поступки – урон авторитету родителей. До сих пор живу с „синдромом
отличницыˮ и часто думаю – что бы сказала мама?» – из воспоминаний [13]. Я
очень долго обижалась на своих родителей и только в зрелом возрасте поняла,
что они не могли поступить иначе. Несколько раз за время моей учебы на школу
выделяли путевки в «Артек» и «Орленок», и совет пионерской дружины реко-
мендовал меня – отличницу и активистку. Но мои родители решили иначе: не-
скромно выделять таким образом собственную дочь.
Со стороны односельчан тоже чувствовалось какое-то особое внимание к
детям учителей. Это постоянно держало в тонусе, не позволяло расслабляться.
Одноклассники относились по-разному: с кем-то дружили, кто-то недолюбливал
и опасался, кто-то завидовал, предполагая, что учительским детям (а особенно
детям директора) все делают послабления. Ухаживать за учительскими дочками
в подростковом возрасте осмеливались не все, хотя жениться на учительницах в
провинции (особенно в селе) считалось очень престижно.
Во всем остальном деревенское детство учительских детей было обычным:
играли, катались с гор, купались в реке, гуляли, ходили в кино и на танцы, рабо-
тали на огороде, собирали в лесу ягоды и грибы. Северные русские села практи-
чески до перестройки сохраняли патриархальность нравов. Почти не закрывали
двери на замок, приставляли палочкой. Село во многом походило на большую
семью, в которой у людей разные взаимоотношения, но все объединены местом
проживания и общим делом. В селах таким делом была работа в колхозе на по-
лях, лугах, фермах, в рабочих поселках – работа в лесу, на сплавучастках. Сель-
ские учителя активно участвовали в жизни своих сел и поселков. Моя мама, уже
выйдя на пенсию, из окна дома считала копны на лугу, поставленные двумя бри-
гадами, и очень переживала, если дождь мешал успешному сенокосу. А в моло-
дые годы мои родители поочередно избирались парторгами нашего колхоза,
причем маму избрали, когда дочке исполнилось шесть месяцев.
Сельские учителя в советский период были депутатами сельских и район-
ных советов, агитаторами и пропагандистами, лекторами общества «Знание», ор-
ганизаторами художественной самодеятельности на селе – руководителями
хоров, драматических коллективов. Учительские хоровые коллективы высту-
пали и перед учащимися. Постоянно проводили родительские собрания не
271
только в родном селе, но и выездные, посещали квартиры учеников и интернаты,
дополнительно занимались со слабыми учениками, в школе после занятий про-
водилась политучеба, профсоюзные собрания, работали кружки, школьная биб-
лиотека. Вот почему мы так редко видели родителей в течение учебного года. И
домой постоянно кто-то приходил – как к депутату, директору. «К маме прихо-
дили родители неуспевающих учеников, и просили взять в свой класс. Она отли-
чалась не только строгостью, но и умением научить самого отстающего. Работу
свою очень любила и ею гордилась» [14].
Из воспоминаний ясно, что только сейчас мы осознали, как тяжело жилось
нашим родителям в бытовом отношении. Практически у всех опрошенных были
собственные дома с печным отоплением (только в 1980-е гг. появились специ-
ально построенные Межколхозстроем дома для молодых специалистов со всеми
удобствами). Дрова бесплатно доставлялись к домам учителей. По утрам и вече-
рам нужно было топить печки, в том числе «русские», утром приходилось под-
ниматься затемно, чтобы успеть их закрыть, и в 8.30 (за полчаса до начала
занятий) быть в школе. Печками чаще занимались мужчины или бабушки, живу-
щие в семье. Многие сельские учителя держали скотину: коров, телят, поросят,
овец, иногда кур. Коров, как правило, доили женщины. Я помню вкус парного
молока с хлебом утром перед школой. Моя мама, директор школы, после 40 лет
отказалась от домашнего скота, поскольку уже не хватало сил на все, и зарплаты
со второй половины 1960-х гг. «подросли». Но некоторые учительницы и в
70-е гг. продолжали держать коров, отказываясь от них по мере того, как вырас-
тали дети (в опрошенных мною семьях было от одного до пяти детей, в среднем –
по два ребенка). В 1980-е гг. в сельских учительских семьях, за некоторыми ис-
ключениями, оставались овцы и свиньи, в 90-е гг. (голодные и тяжелые) был пе-
риод очередного обращения к домашнему скотоводству. Корм скоту заготовляли
сами, получая от колхоза наделы на лугу. Косили сначала косой, потом в колхозе
выделяли косилку.
Для вспахивания огородов приводили лошадь из колхозной конюшни. Осо-
бенно много (вручную) сажали картошки, которая поистине была «вторым хле-
бом». Картошку засыпали в подполье, лишнюю – сдавали. Помню, как трактор с
волокушей шел вдоль картофельных грядок, мешки грузились на волокушу и
взвешивались. После одной из уборок мне на полученные от сдачи картофеля
деньги купили велосипед. Много выращивали капусты, огурцов (засаливали пол-
ные кадушки), свеклы, моркови, лука и чеснока. В подполе стояли также банки
(или бочки) с брусникой, морошкой, солеными грибами, мешки с замороженной
клюквой. Зимой нам приносили свежевыловленных налимов, летом отца пригла-
шали на рыбалку неводом.
Очень тяжелым занятием были еженедельная баня и стирка белья. Баню
долго топили (особенно в зимние морозы), как правило, в выходные дни. После
бани женщины замачивали и стирали белье. Стиральные машины появились
только в 1970-е гг. Полоскали в реке (зимой – в проруби), в ваннах с водой из
колодца. Чистота и порядок в доме отличали учительские семьи.
272
Сельские учителя всегда одевались строго и просто: костюм, блузка, платье
(часто с белым воротничком), красивые вязаные кофты. Одежду шили сельские
портные (некоторые мамины платья до сих пор поражают красотой и изяще-
ством кроя), с течением времени все больше стали покупать. Хорошее снабжение
было в магазинах в леспромхозах, туда поступали импортные вещи. Привозили
наряды из городских магазинов (помню покупку костюмов и платьев в Москве).
Копировали (шили по образцу) наряды молодых учительниц – выпускниц педа-
гогических институтов.
Молодые учительницы жили на квартирах у одиноких старушек. Их опе-
кали, подкармливали, приглашали в гости. Событием в сельской жизни станови-
лись учительские свадьбы – многолюдные, веселые, с обязательным сценарием –
они становились образцом для подражания. Учительские праздники – это во-
обще отдельная тема. Отмечали их в складчину на квартирах, когда в 1970-е гг.
появились новые здания школ с актовым залом, столовой, собирались там, обя-
зательно семьями. Покупали только алкоголь, все остальное готовили сами: со-
ленья, пироги, особенно любили рыбники, домашнее сало, грибы и т. п. Главные
праздники – «октябрьские» (7–8 ноября) и майские (1–2 мая) «гуляли» по два
дня. «Веселились до утра. Звучали частушки, старинные русские песни, плясали
под гармошку, по очереди играли мужья учительниц. И никто из мужчин не был
пьян» (из воспоминаний) [15]. Мне запомнилось хоровое, какое-то истовое ис-
полнение военных песен (всегда пели «Волховскую застольную»).
В чем сходятся все, поделившиеся своими воспоминаниями? Нас, учитель-
ских детей, воспитывала сама жизнь, атмосфера, которая царила в школе и дома.
Мы видели, что, несмотря на трудности быта, нашим родителям было интересно
жить и работать, они получали от своего труда, общения огромное удовольствие
и удовлетворение. Они были настоящими духовными наследниками предше-
ствующих поколений провинциальных учителей, но при этом уверенными в
себе, завтрашнем дне, своей стране. Написать историю и портрет провинциаль-
ного учителя позднесоветской эпохи еще предстоит.
1. Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. М., 2011.
2. Гуркина Н.К. К вопросу об эволюции статуса и социально-культурного облика учи-
теля в ХХ в. (в преддверии Года учителя в России) // Научные труды Северо-Западного инсти-
тута управления РАНХиГС. Т. 13. Вып. 1(53). СПб., 2022. С. 47–56.
3. Белова И.А. Повседневная жизнь учителей. М., 2015.
4. Балашов Е.М. Школа в российском обществе. 1917–1927 гг. Становление «нового че-
ловека». СПб., 2003.
5. Жиромская В.Б., Араловец Н.А. Российские дети в конце XIX – начале XXI в.: исто-
рико-демографические очерки. М., 2018.
6. Козлов Н.Д. Внутренний мир и атмосфера взаимоотношений в годы Великой Отече-
ственной войны в воспоминаниях детей // Домашняя повседневность населения России: исто-
рия и современность. Т. 1. СПб., 2022. С. 187–195.
7. Раззаков Ф.И. Наше лучшее детство. М., 2017.
8. Поляков Ю.М. Совдетство. Книга о светлом прошлом. М., 2021.
9. Гуркина Н.К. Солдат Великой Отечественной. Сельский учитель советской эпохи.
СПб., 2016.
273
10. Абрамов Ф.А. Светлые люди / сост., вступ. ст. Л.В. Абрамова-Крутикова. СПб., 2007.
11. Воспоминания Татарской О.А. //Архив автора.
12. Воспоминания Леонтьевой Г.З. // Архив автора.
13. Воспоминания Татарской О.А. // Архив автора.
14. Воспоминания Леонтьевой Г.З. // Архив автора.
15. Воспоминания Поповой В.М. // Архив автора.
Н.А. Касимова
Гендерная социализация в повседневных дворовых практиках детей

второй половины XX – первой четверти XXI в.
В данной работе освещается проблема формирования гендерно-половой идентичности

детей, находящихся в условиях городской дворовой повседневности второй половины XX –
первой четверти XXI в. Речь пойдет об освоении дворовых игровых практик детского досуга
разными поколениями, в процессе которых происходит гендерная социализация ребенка.
This paper highlights the problem of the formation of gender identity of children who are in the
conditions of urban yard everyday life of the second half of the XX - first quarter of the XXI centuries.
It will be about the development of yard play practices of children's leisure by different generations,
during which the gender socialization of the child takes place.
Ключевые слова: антропология детства, дворовые практики, гендерная идентичность,

социализация, источник исследования.
Key words: anthropology of childhood, yard practices, gender identity, socialization, research
source.
Основным источником данного исследования послужили материалы уст-

ных бесед и наблюдений, которые были собраны и записаны в 2022 г. в г. Глазове
Удмуртской Республики. Общее количество респондентов составило 45 чел., из
них 82 % – женщины. Такой перевес в сторону женской аудитории говорит о
большом разрыве между числом женщин и мужчин, который характерен для
структуры населения России после 35-летнего возраста, а также о бóльшем же-
лании женщин поделиться своим мнением, они более мобильны, коммуника-
бельны. Возрастной состав информаторов от 26 до 62 лет, это люди 1960–1999 гг.
рождения. Это дает нам возможность определить хронологические рамки работы
(описываемого феномена), а именно, что детство респондентов приходилось на
вторую половину XX – первую четверть XXI в. Отзывы респондентов позволяют
охарактеризовать современную ситуацию с дворовыми практиками.
Как известно, нынешняя антропология понимает пол как конструкт в
первую очередь социальный. «Никакие факторы половой биологии человека
сами по себе не имеют непосредственных социальных значений или институци-
ональных последствий» [1, с. 192]. В этом смысле можно рассматривать и ген-
дерную социализацию как систему механизмов по созданию в человеке
социального пола (doing gender, making gender).
274
Социогуманитарное знание выделяет несколько типов сред и факторов,
внутри которых происходит гендерная социализация человека. По мнению
А.В. Мудрика, социализация детей протекает в разнообразных условиях, кото-
рые влияют на их развитие. Эти факторы объединяет он в четыре группы: ме-
гафакторы, макрофакторы, мезофакторы и микрофакторы [2, с. 6–7].
Микросоциумом (микрофактором) является двор, где происходит ежедневная,
ситуативная деятельность детей с усвоением гендерных образцов, и приобрета-
ется она в процессе гендерной социализации. С одной стороны, двор – это пред-
метная и коммуникативная деятельность, а с другой – это освоение социальных
норм, определяющих, чем должны или не должны заниматься мальчики и девочки.
Воздействие социальной среды на половую принадлежность может осу-
ществляться различными путями. Например, типы поведения в игре по-разному
подкрепляются у мальчиков и девочек. Проявляется эта закономерность и в груп-
повых дворовых практиках. По мнению Ю.В. Чернявской, детство в СССР куль-
тивировалось как лучшая пора в жизни человека [3, с. 2]. На игры время
находилось всегда. Телевизоров во многих семьях не было. И игры во дворе
были главным досугом детворы. Они могли быть сюжетно-ролевые, с прави-
лами и без, на бег, скорость, ловкость, выносливость, смекалку и выдумку.
Фантазии у детей хватало абсолютно на всё. И если одна игра надоедала,
быстро переходили к другой.
Исследование ребёнком дворовой площадки происходит постепенно. Дет-
ское сообщество живёт по своим правилам, традициям и обычаям. Чаще всего
мальчики в игре принимают на себя мужские роли, а девочки – женские. На про-
тяжении многих десятилетий у детей была популярна игра «дочки-матери», в ко-
торую вовлекались и девочки, и мальчики. Как вспоминает один из
информаторов, «во дворе мы постоянно играли в „домикиˮ, строили шалаши и
делали что-то похожее на жилище… В ход шли старые полки, посуда, стулья и
текстиль» (ПМА, 2022. Сообщение Анастасии, 1985 г. р., обр. высш.). В процессе
интервьюирования почти все респонденты упоминали эту игру. Многие гово-
рили о том, что в это время копировали родителей. Например, респондент Тать-
яна сообщает: «Мама работала в школе, и самой запоминающейся игрой для нас
была игра в учительницу и учеников…» (ПМА, 2022. Сообщение Татьяны,
1967 г. р., обр. высш.). Здесь следует отметить и о гендерном балансе на рынке
труда [4, с. 89–91], где большинство женщин работали воспитателями в детских
садах, учителями или врачами. Поэтому роль семьи в гендерном воспитании –
одна из главных.
Игра может стать отражением, «репетицией» представления детей о не все-
гда идеальном взрослом мире. Седи полевых материалов встречаются описания
копирования и антисоциального поведения родителей – пьющих отца или мать.
Один из респондентов рассказывает: «Некоторые дети во дворе накрывали им-
провизированный стол, ставили тарелки, рюмки, а потом подражали „пьянойˮ
походке или курению... В дальнейшем, при взрослении, эта привычка у них не
исчезала» (ПМА, 2022. Сообщение Дмитрия, 1972 г. р., обр. сред. спец.). Недо-
статок (или его полное отсутствие) эмоционального и доверительного общения
275
родителей с ребенком часто приводит к психической депривации [5, с. 9–11]. В
семьях группы риска, где отец и мать употребляют алкоголь, наркотики, ведут
аморальный образ жизни, происходит кризис гендерной идентичности: фемини-
зация мужчин и мускулинизация женщин, увеличивается число разводов и, как
следствие, число детей, оставшихся с одним родителем или без их попечения.
Таким образом, может появиться проблема гендерно-половой идентичности [6].
Одним из обыденных занятий во дворе были спортивные игры: лапта,
настольный теннис, волейбол, футбол. Хотя девочки в большинстве случаев в
футбол не играли, но в других спортивных играх участие принимали. Из воспо-
минаний информатора: «Так получилось, что во дворе я одна была девочка,
остальные – пацаны. Соответственно и игры были почти все на физическую вы-
носливость, бег, ловкость, скорость – „12 палочекˮ, „Хали-халоˮ, „Казаки-раз-
бойникиˮ, прятки. Когда стала постарше, класс 6–7-й, появились и девчачьи игры
– „Я садовником родился…ˮ, „Вы поедете на бал…ˮ, „Секретикиˮ (копали ямки,
туда клали что-нибудь блестящее – „кладˮ и сверху накрывали стеклом, затем
закапывали» (ПМА, 2022. Сообщение Светланы, 1961 г. р., обр. высш.).
Уличный досуг детей в СССР – это двор в зоне видимости родителей и при-
легающие к нему территории. К.Н. Поливанова рассматривает разные конфигу-
рации гуляния в зависимости от образа жизни [7]. Доказательством тому может
служить рассказ одного из информаторов. «Мы жили в центре города. Родители
работали на Чепецком механическом заводе, и наша семья считалась относи-
тельно состоятельной. Контроль со стороны родителей был постоянный, даже
когда мы находились во дворе. Нас было две сестры, поэтому играли строго с
девочками. Не знаю почему, но с мальчишками дружить считалось неприлич-
ным. Если дружили, то подруги обзывались и смеялись (ПМА, 2022. Сообщение
Светланы, 1957 г. р., образование сред. спец.).
Сам факт разделения игры по гендерному признаку говорит о принципиаль-
ной позиции родителей в вопросах воспитания и превращения девочек в девочек,
а мальчиков в мальчиков и, очевидно, часто поддерживался старшим поколе-
нием. В семьях с однополыми братьями или сестрами игры носили направлен-
ный к принадлежащему гендеру характер. Таким образом, сами дети активно
участвовали в процессе гендерной социализации.
Приведем еще один характерный пример. «Когда появлялись листочки на
деревьях, мы устраивали салон красоты, как говорили – наводим марафет. Сна-
чала размазывали по лицу присыпку (детскую), затем „серебрянкуˮ (брали ее у
жэковских рабочих, которые красили качели во дворе и батареи в подъезде).
Наклеивали лепестки космеи на ногти. Из колокольчиков делали накладные рес-
ницы» (ПМА, 2022. Сообщение Ольги, 1976 г. р., обр. высш.).
Как показывают исследования в области детских игровых практик, в разных
обществах и культурах ребёнок обучается различным навыкам, играет в разные
игры и усваивает различные истины. Период детства – это культурно-историче-
ский феномен [8]. «У меня была сестра младше меня на 9 лет, и мама всегда от-
правляла нас гулять вместе. По отношению к сестре я чувствовала себя очень
взрослой и ответственной. Наверное, я уже тогда, в школьном возрасте, приме-
ряла на себя роль матери. А мама говорила мне: ты же девочка, следи за сестрой,
276
оберегай её…» (ПМА, 2022. Сообщение Натальи, 1973 г. р., обр. высш.). Девичья
нормативность («ты же девочка») транслировала некий идеальный образ, будь
то набор личных вещей или проведение досуга во дворе.
В своем исследовании дворового быта 1920–1950-х гг. А.М. Пиир отмечает,
что функции двора, а именно значение его для детского досуга, детского про-
странства, окончательно обрели значимость в 60-х гг. ХХ в. [9, с. 345]. Ролевые
игры давали возможность применять на себя гендерные роли и способы поведе-
ния. По мнению М.В. Осориной, только во дворе ребёнок вступал в сложную
систему отношений с окружающим миром и другими детьми [10].
В настоящее время мы видим полную трансформацию городских дворов.
Сегодня дети практически теряют право на свободные ролевые игры. А это
наиболее значимые игры, которые имеют большое значение для их будущего об-
разования, развития. Степень ролевых игр в гендерном воспитании детей свелась
до минимума. Во-первых, исчезают дворы, т. е. та территория, где дети могли бы
заниматься свободной игрой без тотального контроля взрослых. Вместо дворов
появляется «прилегающая территория» с небольшими детскими площадками, но
зато с огромными парковками для машин. При этом площадь двора становится
минимальной, и детям просто негде играть.
Во-вторых, причина отсутствия детей во дворах – это раннее обучение ре-
бёнка. Начиная с младшего дошкольного возраста дети посещают всевозможные
развивающие занятия, секции, кружки. Они постоянно заняты, не имеют возмож-
ности свободного общения и социализации в игре.
В-третьих, дети сами неохотно идут во двор. Им интереснее современные
гаджеты. Полная компьютеризация досуга детей приводит к тому, что ребёнок
не видит интереса для себя во дворе. Информатор сообщает: «В начальной школе
я ещё выходил во двор, но потом мне стало там скучно. У нас дома появился
компьютер, на котором я мог играть в любые игры, общаться и играть с ровес-
никами из самых разных стран. Это было намного интереснее» (ПМА, 2022. Со-
общение Григория, 1999 г. р., обр. высш.).
В-четвертых, родители сами неохотно отпускают детей во двор, опасаясь за
их безопасность. Многие респонденты так и говорят: «Мы сами играли во дворе
свободно, но своего ребёнка я туда одного не отпущу – ему безопаснее, и нам
спокойнее» (ПМА, 2022. Сообщение Ольги, 1980 г. р., обр. сред. спец.).
Таким образом, дворовый досуг сыграл огромную роль в конструировании
гендерной идентичности детей второй половины XX – первой четверти XXI в.
Но в дальнейшем, скорее всего, гендерная идентичность детей будет развиваться
по-другому, так как дворовый досуг постепенно полностью исчезает из жизни
детей.
1. Кон И.С. Ребёнок и общество: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Ака-
демия, 2003. 336 с.
2. Мудрик А.В. Социальная педагогика: учеб. для студ. пед. вузов / под ред. В.А. Сла-
стенина. М.: Академия, 2000. 200 с.
3. Чернявская Ю. Советское как детское: опыт двора. URL: http://intelros.ru/pdf/logos/
2017_05/120_12.pdf (дата обращения: 08.12.2022).
277
4. Алебастрова И.А. Гендерное равноправие и гендерные привилегии: цели и средства //
Сравнительное конституционное обозрение. 2015. № 1. С. 80–91.
5. Андрусенко Ю.Е. Влияние семейных факторов в формировании девиантного поведе-
ния ребёнка // Семья и личность. 2014. № 1. С. 9–11.
6. Курочкина И.А., Шахматова О.Н. Проблема гендерно-половой идентичности: учеб.
пособие. Екатеринбург, 2004. 206 с. URL: https://elar.rsvpu.ru/bitstream/123456789/5561/1/978-
5-8050-0549-8_2014.pdf (дата обращения: 05.12.2022).
7. Уличный досуг детей и подростков / К.Н. Поливанова, А.А. Бочавер, А.Н. Корзун //
Психология. 2017. № 3. С. 470–490. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/ulichnyy-dosug-detey-
i-podrostkov/viewer (дата обращения: 08.12.2022).
8. Тендрякова М. Антропология детства: прошлое о современности. М.: Образователь-
ные проекты, 2022. 205 с.
9. Пиир А.М. Для чего нужен двор: возрастные особенности ленинградских дворов //
Антропологический форум. 2006. № 5.
10. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. URL: http://xn--
--7sbbhmcb8agh2afvm9b0cxf.xn--p1ai/f/m.v.-osorinasekretnyy-mir-detey.pdf. (дата обращения:
10.12.2022).
278
СРЕДНЕВЕКОВАЯ ПОВСЕДНЕВНОСТЬ
А.С. Новиков
«И тако оуживут, и тако творять по вся дни»:

к вопросу о методологии истории повседневности
в исследовании княжеств Руси XI–XIV вв.
В статье анализируются основные подходы и тенденции в отечественной методологии

истории повседневности применительно к исследованию повседневной жизни населения рус-
ских княжеств XI–XIV вв. Так, методология истории повседневности в России активно разви-
вается в работах, изучающих Новое и Новейшее время, что подразумевает вполне очевидные
акценты на проработке письменных исторических источников. Однако в исследовании Сред-
невековья и более ранних периодов письменные источники, хотя и не теряют своей актуаль-
ности и содержательности, но в силу скудности и фрагментарности не способны комплексно
раскрыть специфику повседневности эпохи, равно как и некоторые методы, характерные для
исследования повседневности поздних периодов. Таким образом, нами предлагается пере-
смотр и дополнение методологии в связи с хронолого-источниковедческой спецификой сред-
невековой Руси.
The article analyzes the main approaches and tendencies in the russian methodology of the
everyday life history in relation to the study of the Rus’ principalities’ population everyday life in the
XI–XIV centuries. The methodology of the everyday life history in Russia is being actively developed
in works studying the Modern and Contemporary times, which reveals quite obvious accents on the
elaboration of written sources. However, in the study of the Middle Ages and earlier periods, written
sources, although without losing their relevance and content, are not able to comprehensively reveal
the specifics of the everyday life of the era due to scarcity and fragmentation, as well as some methods
typical for the study of everyday life of later periods. So we propose a revision and addition of the
methodology in connection with the chronological and source study specifics of medieval Rus'.
Ключевые слова: методология истории, история повседневности, Средневековье, сред-

невековая Русь.
Key words: history methodology, everyday life history, Middle Ages, Medieval Rus’.
История повседневности, как направление в исторической науке, сравни-

тельно молода на фоне множества других, однако обросла обширной методоло-
гией и специфическим инструментарием. В данном же исследовании
предлагается использовать методологию, разработанную предшественниками в
рамках направления, и транслировать, адаптировать на относительно узкую про-
блематику – исследование повседневности русского Средневековья, а точнее, ис-
следовании княжеств Руси XI–XIV вв.
За основу предлагается использовать методологию «живого классика» ис-
тории повседневности (а также ряда других направлений в отечественной исто-
рической науке) Н.Л. Пушкаревой, которая, ссылаясь отчасти на
предшественников, выделяет подходы и методы в изучении повседневной исто-
рии [1]. Так, Наталья Львовна выделяет два подхода в реконструкции истории
279
повседневности: макроисторический, где в центре находится общая реконструк-
ция «картины мира» объекта исследования с акцентом на прежде всего менталь-
ной составляющей повседневности [1, с. 7]; и микроисторический, который
позволяет принять во внимание частные судьбы независимых индивидов, несо-
стоявшиеся возможности исторического выбора, а также место индивида в раз-
личных направлениях исторического контекста (например, политическом или
этнокультурном) и в экстремальных условиях (война, голод, etc.) [1, с. 8].
Н.Л. Пушкарева на основе междисциплинарности обоих подходов констатирует,
что и тот, и другой вполне пригодны для совмещения, в чем мы и убедимся в
дальнейшем.
Макроисторический подход еще со времен Ф. Броделя – синонимичный
«структурам повседневности» [2], в отечественной науке уже подвергался ана-
лизу; так, Г.П. Отюцкий предлагает систему осей исследовательского простран-
ства повседневности в виде пространства повседневности; времени
повседневности; типологии повседневной деятельности; системы субъектов по-
вседневности; взаимосвязи объективного и субъективного в повседневности;
взаимосвязи материального и идеального в повседневности; типологии идеаль-
ных форм освоения повседневности; ценностей повседневного бытия, etc., также
допуская совмещение осей [3, с. 16–17]. В целом такая проработка дает нам воз-
можность проецировать подходы на конкретное исследование, в данном случае
коррелирующее с обозначенной проблематикой.
Что до микроисторического подхода, то предлагается обратить внимание на
статью З.М. Кобозевой, которая проанализировала метод «повседневных прак-
тик» применительно к изучению повседневной жизни мещан в России во второй
половине XIX – начале XX в., делая акценты на символическом и эмоциональ-
ном восприятии повседневной жизни рядовыми людьми и рассматривая повсе-
дневность «как поле вызовов и ответов, адаптаций, приспособлений, уклонений,
то есть пользовательских практик» [4, с. 37]. Метод с некоторыми ремарками
вполне возможно проецировать и на исследование повседневности населения
русских княжеств XI–XIV вв., не забывая притом и про специфику источнико-
ведческой базы эпохи Средних веков и конкретно русского Средневековья.
Итак, применительно к исследованию княжеств Руси XI–XIV вв. видится
логичным применение обоих подходов на равноправной основе, поскольку мик-
роисторический подход позволит максимально тщательно разобраться с частно-
стями, особенно в том, какое место занимают люди различных социальных
категорий в конкретном историческом контексте, а макроисторический – даст
возможность свести все эти полученные данные в единую картину структур по-
вседневности, не позволяя притом сделать исследование этнографическим опи-
санием «быта и нравов».
От подходов в истории повседневности перейдем к конкретным методам, а
потому вернемся к Н.Л. Пушкаревой. Она с позиции отношения к источнику об-
ращает внимание на внутренние смыслы сообщенного [1, с. 12] или, если угодно,
рассмотрение всей совокупности того, что стояло за источником: исторический,
политический, личностный контекст. Из этого вытекает выяснение мотивации
действий всех лиц, задействованных в создании источника [1, с. 13], и, следова-
тельно, максимально возможного круга действующих лиц повседневности.
280
Кроме того, для обеспечения равноправного диалога между исследователем и
исследуемым Наталья Львовна предлагает наиболее уместный для медиевиста
метод – метод анализа символических форм – тех средств, с помощью которых
люди представляли себя и мир вокруг себя [1, с. 14], что, хотя и не является па-
нацеей в исследовании средневековой повседневности, но рисует весьма полную
картину тех самых вышеупомянутых «структур повседневности». Для осознания
взаимоотношений человека и социума автором предлагается метод анализа со-
циальных техник [1, с. 14] (что уместно и реализуемо в исследовании повседнев-
ности русского Средневековья), а также методы включенного наблюдения и
анализа фокус-группы [1, с. 14] (что затруднительно в силу хронологической
удаленности исследователя и исследуемых). А особый интерес и актуальность
представляет метод переоценки ранее известных свидетельств [1, с. 15] – дей-
ствительно, введение новых источников, особенно письменных, по истории
Средневековья любого региона, включая русские княжества XI–XIV вв., весьма
затруднительно, однако, «перепрочтение» известной источниковой базы, и
взгляд на нее глазами историка повседневности позволит выделить новые трак-
товки, а то, что казалось историку прошлого в силу иного подхода незначитель-
ным, сможет выйти «в свет» и стать основой для новой исторической
информации.
Таким образом, на исследование повседневности княжеств Руси XI–XIV вв.
можно проецировать практически все выделенные Н.Л. Пушкаревой методы: об-
ращение внимания на внутренние смыслы, выяснение мотивации задействован-
ных лиц, анализ символических форм, анализ социальных техник, переоценка
ранее известных свидетельств (допуская оговорки на специфику эпохи и источ-
никовой базы).
Однако для всестороннего исследования повседневности относительно кня-
жеств Руси XI–XIV вв. предполагается логичным задействование дополнитель-
ных методов, которые смогли бы обогатить итоговое исследование, например:
методов из археологии, философии, социологии, политологии и социальной пси-
хологии. Так, при анализе материальных источников по истории повседневности
указанного периода нами полагается уместным применение типологического ме-
тода [5], на основании которого в археологии традиционно детерминируется та
или иная археологическая культура как совокупность памятников и предметов
материальной культуры. В исследовании средневековой повседневности такой
метод позволил бы более конкретно выявлять происхождение того или иного
предмета материальной культуры, что дало бы толчок к выявлению, например,
специфики культурного взаимодействия в повседневности населения изучае-
мого региона с соседствующими.
Из философии, с целью упрочения наметившегося примирения между мак-
роисторическим и макроисторическим подходами, предлагается позаимствовать
теорию фреймов и транслировать ее на историческое исследование. Перенести
инструментарий этой теории на социальные науки пытался социолог И. Гофман
[6], однако С.В. Сухоносова, ссылаясь на трактовку В.С. Вахштайна: «они опре-
деляют фрейм как структуру (устойчивую и относительно статичную); когнитив-
ное образование (элементом которого являются когниции (знания) и
281
экспектации (ожидания) и схему репрезентации (т. е. репрезентирующую и зна-
чащую форму)», констатирует, что теория фреймов крайне редко, несмотря на
тенденции к слиянию микро- и макропроблематики, применяется в социальных
науках [7]. В итоге, проецируя теорию на исследование в истории повседневно-
сти, полагается, что анализ знаний, ожиданий и репрезентации (т. е. элементов
на микроуровне) и объединение их в единое целое приведет нас к искомому
фрейму как цельной устойчивой структуре.
Социология и политология также смогут пополнить инструментарий меди-
евиста – историка повседневности. Так, одним из неотъемлемых элементов че-
ловеческого общества является идеология – будь то религиозные установки,
зародившиеся одновременно с человечеством и до определенного момента игра-
ющие в том числе идеологическую роль, или же непосредственно идеология в
политологическом смысле. Е.С. Сагалаева формулирует научную проблему сле-
дующим образом: «идеология на уровне повседневности рассматривается <…>
как идеология, преломленная через повседневное существование человека – но-
сителя общественных отношений, а также как идеологически насыщенная повсе-
дневность, включающая как идеологическое измерение повседневной жизни, так
и рецепцию идей и знаний в формате привычности и обыденности, <…> в каких
формах воплощается и как проявляется динамика развертывания идеологиче-
ской повседневности в процессах происходящих социокультурных изменений в
российском обществе» [8, с. 301]. Таким образом, анализируя преломление идео-
логии в обществе, мы можем обогатить как исследовательский инструментарий,
так и итоговую комплексную картину повседневности – в данном случае повсе-
дневности княжеств Руси XI–XIV вв.
И, безусловно, некоторые элементы инструментария социального психо-
лога смогут стать подспорьям в исследовании вопросов истории повседневности.
М.С. Гусельцева проецирует конструкт «жизненное пространство» на психоло-
гию повседневности, что «позволяет соединить разные аспекты развития чело-
века в ситуации социокультурных трансформаций, где социальное пространство
может быть как поддерживающим, так и подавляющим, а сферы приватного и
публичного, персонального и профессионального смешиваются, утрачивая нор-
мативные границы» [9, с. 11]. Развивая эту мысль дальше, на историю повседнев-
ности, мы можем отследить особенности развития психологии человека
изучаемой эпохи как производную от его повседневности и, как следствие, как
часть этой повседневности.
Таким образом, необходимо подвести некоторые краткие итоги. В совре-
менной истории повседневности – в России и за рубежом – существует два круп-
ных подхода: макроисторический и микроисторический, оба со своим
инструментарием, со своей проблематикой, со своими достоинствами и недо-
статками. Однако уже сейчас очевидно слияние обоих подходов – ведь создание
комплексной «картины мира» человека в изучаемый период практически невоз-
можно без выявления «микропроблем» и иных частностей, которые в итоге и ри-
суют этот комплекс. Для «примирения» подходов предлагается использовать в
том числе методологические системы из смежных отраслей знания, к примеру,
282
уместным вариантом объединения подходов станет философская теория фрей-
мов. Что до методов, которые будут наиболее логичны в исследовании повсе-
дневности русского Средневековья (в частности, в исследовании княжеств Руси
XI–XIV вв.), мы обращаемся к тем, которые сформулированы одним из ведущих
исследователей проблемы – Н.Л. Пушкаревой (обращение внимания на внутрен-
ние смыслы, выяснение мотивации задействованных лиц, анализ символических
форм, анализ социальных техник, переоценка ранее известных свидетельств), а
помимо них обогащаем методологический инструментарий за счет типологиче-
ского метода археологии, анализа идеологии из социологии и политологии, а также
применения социопсихологического конструкта «жизненного пространства».
1. Пушкарева Н.Л. Предмет и методы изучения истории повседневности // Этнографиче-
ское обозрение. 2004. № 5. С. 3–19.
2. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. Т. 1. Структуры по-
вседневности: возможное и невозможное XV–XVIII вв. М.: Прогресс, 1986. 623 с.
3. Отюцкий Г.П. Структура повседневности: методологические подходы российских ис-
следователей // Система ценностей современного общества. 2014. № 38. С. 13–17.
4. Кобозева З.М. «Повседневные практики» в «истории повседневности»: как работает
метод // Вестник Самарского университета. История, педагогика, филология. 2021. № 1. С. 32–38.
5. Мельникова О.М. Методология современной отечественной археологии: стихия тра-
диции или интуитивный поиск обоснованного выбора? // XVII Уральское археологическое со-
вещание: материалы науч. конф. (Екатеринбург, 19–22 нояб. 2007 г.) / отв. ред. А. Я. Труфанов.
Екатеринбург; Сургут, 2007. С. 40–41.
6. Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта / пер. с англ.
Р.Е. Бумагина, Ю.А. Данилова, А.Д. Ковалева, О.А. Оберемко, под ред. Г.С. Батыгина и
Л.А. Козловой. М.: Институт социологии РАН, 2004. 752 с.
7. Сухоносова С.В. Теория фреймов: возможности исследования повседневности // Че-
ловек в мире культуры. 2012. № 2. С. 29–34.
8. Сагалаева Е.С. Идеология и повседневность в социально-философской рефлексии: к
постановке проблемы // Историческая и социально-образовательная мысль. 2014. № 6–1.
С. 299–302.
9. Гусельцева М.С. «Жизненное пространство» в контексте психологии повседневности:
к 130-летию Курта Левина // Вестник СПбГУ. Серия 16: Психология. Педагогика. 2021. № 1.
С. 8–23.
В.О. Левашко, П.В. Крылов
Образ мальчика из военно-аристократического сословия

в эпической словесности X–XIII вв.
Тема детства в эпоху Высокого Средневековья до настоящего времени привлекает как

отечественных, так и зарубежных исследователей. При этом, если статус и положение средне-
вековой девушки описаны достаточно подробно, то образ мальчика и юноши, представителей
аристократических кругов, не исследован в полной мере до сих пор. В статье предпринята
попытка на основании художественных произведений представить образы средневековых
мальчиков X–XIII вв. трёх регионов Европы: Западной Европы, Скандинавии и Руси.
283
The theme of childhood in the era of the High Middle Ages still attracts both domestic and
foreign researchers. At the same time, if the status and position of a medieval girl are described in
sufficient detail, then the image of a boy and a young man, representatives of aristocratic circles, has
not been fully investigated until now. The article attempts to present the images of medieval boys of
the X–XIII century in three regions of Europe – Western Europe, Scandinavia and Russia on the basis
of works of art.
Ключевые слова: Высокое Средневековье, аристократия, мальчик, юноша, военные ис-

кусства, куртуазность, искусство государственного управления.
Key words: High Middle Ages, aristocracy, boy, youth, military arts, courtliness, the art of
public administration.
Средневековые дети, прежде всего мальчики, нечасто становятся объектами

исторического исследования. Корни этого парадокса уходят в самые Средние
века. Известный французский исследователь Филипп Ариес совершенно спра-
ведливо отмечал, опираясь, прежде всего на изобразительные источники, что
«средневековое искусство примерно до XII века не касалось темы детства и не
пыталось его изобразить. Трудно было бы представить, что пробел этот суще-
ствует пo причине отсутствия опыта или художественного мастерства. Скорее, в
том мире не было места для детства» [1, c. 44]. В этой связи самой устойчивой
теорией, посвящённому раннему периоду жизни средневековой знати, стала тео-
рия «маленького взрослого», предполагавшая, что средневековое детство проте-
кало по сути дела по законам взрослой жизни и являлось не более чем
подготовкой к ней. Именно так рисуют знатных мальчиков представители исто-
рической «романтической школы», и прежде всего её основатели Жюст Жан Руа
и Жозеф Франсуа Мишо. «Предметом первых уроков пажа была религия, уставы
которой он не только должен был соблюдать, как и всякий христианин, но и охра-
нять их ценой жизни и смерти. Преподавателем этого важного предмета юным
пажам обыкновенно была одна из самых благородных, набожных и добродетель-
ных дам замка…. Пример дам и рыцарей, которым пажи служили, постоянно
поддерживал в них скромность и благонравие. …Но более всего старались раз-
вить в пажах почтение к величественному характеру рыцарства и благоговение
к тем доблестям, которые возводят в это звание. Самые игры и удовольствия спо-
собствовали такому преднамеренному образованию: они заранее приучались к
разнородным турнирам и вообще к рыцарским обязанностям» [2, с. 41].
Итак, по мнению Руа и Мишо, знатный средневековый мальчик – это
прежде всего будущий куртуазный христианский рыцарь. Более поздние исто-
рики романтической школы согласны с основателями [3, c. 165]. Схожее мнение
уже в наши дни выказывал медиевист-демограф Ю.Л. Бессмертный. Он, ссыла-
ясь на трактат Филиппа Наваррского, отмечал, что главная цель детства в Высо-
ком средневековье – подготовить молодёжь к исполнению того же «ремесла»,
что и их родители, «будь то ремесло галантерейщика, или дело рыцаря» [4,
с. 121].
Третья группа современных исследователей рассматривает детство средне-
вековой знати с точки зрения воспитательных практик, что, несомненно, очень
284
важно, но не всегда позволяет увидеть итоговый результат [5, с. 92–94]. Также
часто авторы исследуют более поздние периоды Средневековья, которые богаче
источниками по нашей проблеме [6, с. 92]. Как мы видим, оценки специалистов
имеют различную специфику, и критерии и детство знатных средневековых юно-
шей можно считать недостаточно исследованной проблемой. В данной статье мы
предпримем попытку представить образ знатных мальчиков развитого Средне-
вековья Западной Европы, Скандинавии и Руси, используя литературные источ-
ники той эпохи.
Хронологические рамки статьи – вторая половина X в. – XIII в. Именно в
это время сословие знати ordo bellatorres уже сформировалось, а в XIV в. в запад-
ной и восточной Европе произошли значимые события, приведшие к большим
изменениям в том числе и в воспитании детей знати, и педагогических практиках
в целом.
Прежде всего, необходимо определить границы того временного периода,
которое следует определять как детство. Ведущий отечественный специалист по
проблемам средневековой демографии Юрий Леонидович Бессмертный предла-
гает следующие периоды детства и юности: от рождения до 10 лет – собственно
детство, 10-летний рубеж – начало судебной дееспособности и конец собственно
детства, 12-летний рубеж – предоставление более широкой дееспособности и
время начала участия в ратных делах и, наконец, 15-летие – совершеннолетие
юношей и конец подросткового периода в целом [4, с. 93]. Правильность такой
оценки подтверждают в том числе западноевропейские и скандинавские источ-
ники [7]. Например, Александр Македонский, по мнению авторов «Романа о
Александре», был посвящён в рыцари в возрасте тринадцати лет и пяти месяцев,
после усмирения коня Буцефала.
В тринадцать лет и пять месяцев пришло время
посвятить его в рыцари, с чем все были согласны,
Бароны пришли сказать королю:
«Вы можете быть уверены,
Сердце Александра крепко…» [8, с. 503–507].
Итак, объектом нашего исследования является знатный мальчик от 10 до
15 лет.
Обращаясь к художественным произведениям Высокого Средневековья,
следует признать, что дети и, в частности мальчики, нечасто становились объек-
тами повествования. Так, мы совершенно не знаем ничего о детских годах героев
«Песни о Роланде» и «Песни о моём Сиде». Однако определённую информацию
можно получить из текста немецкого «Эпоса о Нибелунгах», хотя и здесь детство
героев упоминается лишь вскользь.
Тем не менее из второй авертюры мы знаем, каким в детстве был Зигфрид.
Автор эпоса указывает нам прежде всего на куртуазные черты молодого героя,
подчёркивая его красоту и отличное воспитание. Это, по мнению автора, сделало
мальчика вхожим в круг придворных дам ещё до того, как он получил необходи-
мую рыцарю боевую подготовку.
 Перевод П. В. Крылова.
285
Не столь подробно описывает автор светское образование и военную подго-
товку королевича, ограничившись констатацией факта, что это имело место
быть. При этом автор опять не забывает подчеркнуть, что овладение навыками
правления и воинским искусством ещё больше подняло авторитет Зигфрида в
глазах придворных дам.
Ещё юнцом безусым был королевич смелый,
А уж везде и всюду хвала ему гремела.
Был так высок он духом и так пригож лицом,
Что не одной красавице пришлось вздыхать о нём.
Отменно воспитали родители его,
Хоть был природой щедро он взыскан без того.
Поэтому по праву воитель молодой
Считался украшением страны своей родной.
Когда ж герою время жить при дворе пришло,
Его там каждый встретил сердечно и тепло.
Он стал желанным гостем в кругу прекрасных дам,
Он им пришёлся по сердцу и это видел сам.
Отныне с пышной свитой он начал выезжать.
Богато одевали его отец и мать.
Он у мужей, искусных в совете и в бою,
Учился быть правителем и честь блюсти свою.
Стал скоро в состоянье носить доспехи он,
Затем что был с рожденья бесстрашен и силён.
На женщин всё упорней он пылкий взор стремил.
Его вниманье льстило им: любой был Зигфрид мил [7, с. 362].
Несколько в другом свете должен был быть воспитан другой Зигфрид, сын
Гунтера и Брунхильды. Этому герою, так же, как и его матери, в эпосе уделяется
не столь значительное внимание, но автор подчёркивает в 11 авертюре, что Гун-
тер стремился подготовит сына как достойного рыцаря и государственного дея-
теля. О куртуазных подвигах бургундского принца нам не сообщается ничего.
Был юный принц достоин родителей своих.
Назначил сыну Гунтер наставников таких,
Чтоб стал он мудрым мужем и доблестным бойцом.
Ах, скольких славных родичей лишился он потом! [7, с. 440]
Позиция автора в данном вопросе ясна: юному Зигфриду предстоит возгла-
вить обезглавленное королевство бургундов после гибели всех его родственни-
ков. Как бы то ни было, определённые выводы мы можем сделать.
Прослеживается повышенное внимание к куртуазному воспитанию. По мнению
автора, именно оно является основой формирования рыцаря Высокого Средне-
вековья, хотя, конечно, можно сказать, что это обусловлено сюжетом романа.
Однако значение куртуазности как истинно рыцарского качества не оспарива-
ется ни современниками, ни специалистами-историками [9, c. 53–59, 10, с. 383–
401]. Итак, по сравнению в теми оценками, которые мы приводили выше, в об-
лике юных аристократов Средневековья появляется важное дополнение: они
должны быть куртуазными.
286
Ещё одним средневековым произведением, дающим нам представление о
воспитании знатного мальчика, является «Роман о Александре», окончательная
версия которого была представлена в 1180 г. Александром Парижским. Юный
Александр Македонский, который в полном соответствии с историческими иде-
ями Высокого Средневековья, представляется европейским принцем XII в., хоть
и был язычником, тем не менее в романе выглядит как воплощение всех добро-
детелей юного аристократа. При этом автор ни в коей мере не отказывается от
концепции «маленького взрослого». Главными чертами юного принца стано-
вятся храбрость и учёность.
В десять лет Александр был очень храбр,
Со всей страны он созвал мальчиков,
Сыновей благородных отцов, самых достойных,
И вскоре собрал их в таком большом количестве,
Как если бы в его стране было 14 эмиров [8, c. 326].
…Александр был столь же умным, сколь и храбрым <…>
В семь лет он знал больше, чем некоторые в сто [8, c. 328].
В «Романе» подчёркивается «благородство» тех знаний, которые Аристо-
тель передал Александру. Важнейшими составляющими этих знаний, говоря со-
временным языком, были языки, астрономия, естествознание, риторика.
Философ также поясняет принцу необходимость окружать себя самыми достой-
ными людьми [8, c. 333–344].
Хотя многие исследования, будь то ранние романтические и современные,
отрицают наследственность рыцарского звания [9, c. 55], юный аристократ с
рождения должен осознавать принадлежность к избранному воинскому сосло-
вию. Вот и младенец Александр отказывается принять молоко от простой де-
вушки и принимает как кормилицу исключительно знатную даму [8, c. 233–234]!
Подводя промежуточный итог, мы можем выделить следующее. На страни-
цах западноевропейских средневековых романов знатный мальчик представля-
ется нам соединением трёх важнейших добродетелей – храбрости и воинского
искусства, государственной мудрости и учёности, и куртуазности. При этом со-
отношение этих добродетелей в романах различно и зависит от основного сю-
жета произведения.
Несколько иную картину увидим на севере Европы. Тут на образ мальчиков
наложили отпечаток древние языческие скандинавские традиции, отнюдь не из-
житые в Высоком Средневековье. В качестве примера обратимся к Старшей
Эдде («Сага о Риге»), дошедшей до нас как раз в списке второй половины XIII в.,
и к творчеству Снорри Стурлусона (1178–1241), который был современником
событий Высокого Средневековья.
Рассмотрим сначала как более раннюю знаменитую «Сагу о Риге». В этом
произведении раскрыты образы трёх мальчиков, родоначальников скандинав-
ских сословий трелей, бондов и ярлов. К последнему мы и обратимся.
Сына Мать родила, спеленала шелками,
водой окропила, он назван был Ярлом;
287
румяный лицом, а волосы светлые,
взор его был, как змеиный, страшен.
Ярл в палатах начал расти;
щитом потрясал, сплетал тетивы,
луки он гнул, стрелы точил,
дротик и копья в воздух метал,
скакал на коне, натравливал псов,
махал он мечом, плавал искусно.
Тут из лесов Риг появился,
Риг появился, стал рунам учить;
сыном назвал его, дал свое имя,
дал во владенье наследные земли,
наследные земли, селения древние [7, c. 339].
Итак, для знатного скандинавского мальчика прежде всего важна красота.

Его обучение включает в себя все средневековые воинские искусства и постиже-
ние сокровенных религиозных таинств. Юность скандинавского конунга завер-
шается тогда, когда он со своей дружиной уходит в первый боевой поход. До
этого времени о куртуазных проблемах и вопросах речь не идёт.
Сходную картину видим мы и в «Саге об Олаве Святом». Его детство трудно
назвать счастливым, воспитывался он в доме своего отчима, Сигурда Свиньи,
который и занимался его воспитанием.
«…Олав сын Харальда из Гренланда рос у своей матери Асты в доме своего
отчима Сигурда Свиньи. У Асты служил тогда Храни Путешественник. Он вос-
питывал Олава сына Харальда. Олав рано возмужал. Он был хорош собой, сред-
него роста. С детства он был умен и красноречив. ….
Однажды Сигурд конунг собрался в дорогу. Никого из работников на хуторе
тогда не было, и он попросил Олава, своего пасынка, оседлать ему коня. Олав
пошел в козий хлев, выбрал там самого большого козла, привел в дом, надел на
него седло конунга, а потом вышел и говорит, что конь оседлан. Сигурд пошел,
увидел, что сделал Олав, и сказал:
– Видно, ты не хочешь слушаться моих приказаний. Права твоя мать, не сле-
дует заставлять тебя делать то, что тебе не по вкусу. Видно, мы с тобой разные
люди. Ты более гордый человек, чем я.
Олав ничего не отвечает, усмехается и уходит…» [11, c. 71].
Снорри Стурлусон отмечает, как и в «Саге о Риге», внешнюю красоту маль-
чика, подчёркивает его воинские умения, при этом отмечает, то, что будущий
правитель Норвегии был настолько обучен многим ремёслам, что сам мог учить
других. Наделён он был и государственной мудростью, умел красиво говорить.
В «Саге о Олаве», как и в «Саге о Риге» особенно подчёркивается осознание
мальчиками своего высокого статуса, горделивый и независимый нрав. Авторы
подчёркивает «страшный взгляд» обоих подростков, их стремление всегда и во
всём быть первыми, как и подобает будущим конунгам [7, c. 724; 11, c. 339].
288
Итак, будущий скандинавский конунг – это прежде всего воин и правитель.
Вопросы куртуазности пока не занимают ни его, ни его родителей и воспитате-
лей. К этому он обратится в будущем, после того как прославится в походах.
Надо отметить также тот факт, что в обоих описаниях совершенно не идёт речь
ни о каких христианских мотивах, наоборот, чувствуется что перед нами буду-
щий воин-язычник, привыкший полагаться на свою силу, гордость и мудрость,
но никак не на религиозные заветы. Особенно следует подчеркнуть тот факт, что
детство обоих мальчиков и Ярла, и Олава завершается тогда, когда они со своей
дружиной уходят в военные походы.
В полном объёме христианское влияние на воспитание знатных юношей мы
видим на Руси. Рассмотрим в качестве примера замечательный текст «Поучение
чадам» Владимира Мономаха, увидевший свет не позднее 1118 г. Уже в первой
части своего труда, которая по сути дела является неким введением, великой
князь, ссылаясь на авторитет Владимира (Василия) Красное Солнышко, советует
молодым княжичам: «Так и Василий Великий, собрав юношей, учил их иметь
душу чистую, неоскверненную, тело худо, беседу кроткую и в меру слово гос-
подне; пить и есть без шума великого; при старых молчать, мудрых слушать;
высшим покоряться, с равными и меньшими жить в любви; беседовать без лу-
кавства, (стараясь) многому научиться; не оскорблять (никого) дерзким словом,
не хулить (не пререкаться), не смеяться много; уважать старших, с женщинами
безнравственными не беседовать; очи иметь долу, а душу горе; (искать) от всех
чести, а не легкой власти [12, с. 5].
В дальнейшем, в III части Мономах предлагает более развёрнутую про-
грамму воспитания юношей. Обращает на себя внимание следующая статистика.
Из 20 пунктов III части 12 посвящены воспитанию в христианской традиции,
причём в тексте они располагаются первыми и восемь посвящены различным ас-
пектам светского воспитания, в том числе шесть – различным аспектам государ-
ственной и хозяйственной деятельности, один – проблемам семьи и один –
военному делу [12, с. 5–8]. Ни в коем случае нельзя забывать того факта, что
пример своей жизни Мономах приводит именно как учебный материал для обу-
чения русских княжичей государственной мудрости.
Итак, в «Поучении» юный аристократ Древней Руси – богобоязненный мо-
лодой человек, искушённый в военном деле, хозяйственных вопросах, весьма и
весьма подготовленный в вопросах государственного управления. По сравнению
с своими европейскими сверстниками он более религиозен. Отдельно следует
сказать об отношениях к противоположному полу. Киевский княжич должен лю-
бить свою жену, но не допускать её власти над собой и сторониться блуда [12, с.
7, 11]. Понятно, что подобный подход особой куртуазности не предполагает.
Подводя итоги, необходимо прежде всего выделить сходные черты в воспи-
тании мальчиков – аристократов Западной Европы, Скандинавии и Руси. Это,
несомненно, овладение воинскими искусствами, что подтверждается всеми про-
анализированными нами источниками. Также юный аристократ должен в полной
289
мере постичь искусство государственного управления, что достигается как непо-
средственно знанием методов управления, так и овладением необходимыми для
этого науками и ремёслами. Он должен в полной мере понимать принадлежность
к военно-аристократическому сословию, облачённому и властью, и ответствен-
ностью. Наконец, во всех трёх регионах непреложно полагается, то юный ари-
стократ должен обладать и духовной, и телесной красотой.
Отличительной чертой юного европейского аристократа в X–XIII вв. явля-
ется постижение куртуазного искусства, без чего стать полноценным членом во-
енно-аристократической корпорации просто невозможно. Для знатного
скандинавского мальчика детство заканчивается с первым ударом мечом по
врагу, и к этому моменту юный конунг прежде всего и готовится. Кроме того, в
образе гордого, юного скандинавского аристократа мы чувствуем значительное
влияние языческих скандинавских традиций, отнюдь не изжитых даже в XIII в.
Для знатного мальчика Руси такое же огромное значение имеет христианская со-
ставляющая, выраженная как во внешнем, так и во внутреннем следовании запо-
ведям христианского учения.
При этом мы должны отдавать себе отчёт, что представленные на страницах
эпических произведений Высокого Средневековья образы – это не более чем
идеал, как показывает сама средневековая история, зачастую весьма далёкий от
реальности.
1. Ариес Ф. Ребёнок и семейная жизнь при старом порядке / пер. с фран. Я.Ю. Старцева
при участии В.А. Бабинцева. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. 416 с.
2. Руа ж. Ж., Мишо Ж.Ф. История рыцарства. М.: Эксмо, 2007. 448 с.
3. Норман А.В.Б. Средневековый воин. Вооружение времён Карла Великого и Кресто-
вых походов. М.: ЗАО Центрполиграф, 2008. 270 с.
4. Бессмерный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории
Франции. М.: Наука 1991. 240 с.
5. Гулик З.Н. Жестокое отношение к детям в эпоху средневековья // Вестник Томского
гос. университета. 2011. № 350.
6. Зарецкий Ю. Детство в западноевропейских автобиографиях: от Средних веков к Но-
вому времени // Неприкосновенный запас. 2008. № 2.
7. Песнь о Нибелунгах. Беовульф, Старшая Эдда. Песня о Нибелунгах. М.: Художе-
ственная литература, 1975. 751 с.
8. Alexandre de Paris. Le roman d’Alexandre. Traduction, présentation et notes de Laurence
Harf-Lancner (avec le texte édité par E.C. Armstrong et al.) Paris: Librairie Générale Française, 1994.
864 p.
9. Коэн Г. История рыцарство Франции. Этикет, турниры, поединки. М.: ЗАО «Центр-
полиграф», 2010. 159 с.
10. Описание трубадуров / под ред. М. Б. Мейлаха. М.: Наука 1993. 748 с.
11. Стурлусон Снорри. Круг Земной. М.: Наука, 1980. 270 с.
12. Мономах Владимир. Поучение Владимира Мономаха. Киев: «Мультимедийное из-
дание Стрельбицского», 2015. 16 с.
290
М.И. Яшина
Финансовая деятельность женщин привилегированных

социальных групп в Новгороде в XI–XV вв.
(по материалам берестяных грамот)
На основании анализа берестяных грамот выделяется несколько видов экономической

деятельности средневековых женщин в Новгороде в XI–XV вв. В статье рассматривается фи-
нансовая деятельность женщин привилегированных групп населения в средневековом Новго-
роде. Проводится сравнение численности женских писем и распоряжений в домонгольский и
послемонгольский период. Также сравнивается численность грамот, отражающих финансо-
вую деятельность женщин и мужчин для выявления степени аномальности данного поведения
средневековых женщин.
Based on the analysis of birch bark letters, several types of economic activities of medieval
women in Novgorod in the 11th – 15th centuries are distinguished. The article deals with the financial
activities of women of the privileged class in medieval Novgorod. A comparison is made of the num-
ber of women's letters and orders in the pre-Mongolian and post-Mongolian periods. The number of
charters reflecting the financial activities of women and men is also compared to identify the degree
of anomaly of this behavior of medieval women.
Ключевые слова: экономика, финансы, берестяные грамоты, средневековый Новгород,

положение женщины, аномальное поведение.
Key words: economics, finance, birch bark letters, medieval Novgorod, position of a woman,
abnormal behavior.
На протяжении многих лет историки пытались понять положение женщин

в средневековой Руси. Еще в дореволюционной историографии существовало
несколько точек зрения на данный вопрос. Мнения колебались от бесправности
женщин и полного подчинения власти мужа [1, с. 80] до взгляда на нее как на
правоспособный субъект общества [2]. Только к концу XX в. в отечественной
науке начало превалировать представление о средневековой русской женщине
как о социально-активном элементе общества. В большей степени данные вы-
воды касаются правовой, социальной и духовной сфер жизни. Экономическое
положение рассматривалось лишь в контексте бытовой деятельности женщин на
достаточно большом промежутке времени – с X по XVII вв. [3]. Важная инфор-
мация по этой теме отразилась в берестяных грамотах Новгородской земли.
Среди известных на данный момент берестяных грамот 80 отображают эко-
номическую деятельность женщин Новгородской земли с XI по XV вв. Их можно
разделить на несколько групп: хозяйственные и бытовые распоряжения; имуще-
ственные дела; финансовая деятельность; торговые распоряжения. В данной ста-
тье рассматривается финансовая деятельность.
Рассмотрение финансового положения женщин невозможно без двух его ас-
пектов: хронологического и гендерного.
Под хронологическим аспектом понимается деление рассматриваемого пери-
ода на домонгольский (XI–XIII вв.) и после монгольского нашествия (XIV–XV вв.).
291
Разделение обусловлено некоторыми изменениями, происходящими в финансо-
вом положении женщин.
Под гендерным аспектом понимается рассмотрение как грамот, написанных
женщинами или женщинам, так и мужских писем. Только при сравнительном
анализе данных групп возможно охарактеризовать наиболее полно финансовое
положение женщин.
Итак, стоит начать с анализа бересты домонгольского периода. В совокуп-
ности на временной промежуток XI–XIII вв. приходится 55 «финансовых» гра-
мот, из которых 37 – «мужских» и 18 – «женских» [4]. Во всех грамотах речь
идет о долгах, просьбах отсрочить долг, распоряжениях об уплате, денежных
расчетах, долговых списках.
Берестяные грамоты, отражающие деятельность женщин домоногольского
периода, можно разделить по содержанию следующим образом: пять из 18 пере-
численных грамот являются обращениями к матери / тетке / жене – хозяйке дома
от их сыновей / племянников / мужей. Эти грамоты можно разделить еще на две
группы: те где адресат (мужское лицо) наставляет на те или иные финансовые
операции (мужчина в городе совершил покупку или кому-то пообещал дать / вер-
нуть долг и пишет женщине о том, что к ней придет человек, которому нужно
будет дать определенное количество средств) (№ 227, № 395, № 849); и те, где
содержится просьба о выдаче женщиной средств (№ 346, № 798) [5, с. 49; 6, с. 46;
7, с. 97; 8, с. 27, 61].
В грамоте № 657 две женщины переписываются о средствах, которые соби-
раются отдать Варварину монастырю, и в грамотах № 84, № 1060 содержится
краткая запись об отдаче неких средств за прошедший месяц госпоже [8, с. 50; 9,
с. 3; 10, с. 162].
Стоит рассмотреть также грамоты № 531, № 765 и № 43 из Старой Руссы
[11, с. 130; 12, с. 62; 10, с. 173].
В первой грамоте мужчина оскорбляет Анну за то, что ее дочь (и она же его
жена) давала его деньги в рост под проценты без его ведома. Но в гневе он не по
этому поводу, а из-за того, что жена всю прибыль отдавала своим родителям, т. е.
семье Анны [11, с. 130].
Во второй грамоте брат просит брата оказать материальную помощь и при-
писывает, что ранее обращался к госпоже, которую можно интерпретировать как
жену адресата. Госпожа в свою очередь не дала ни денег, ни одежды. Речь в
письме явно идет о богатых людях. Несмотря на малые потребности автора
(красно-бурый плащ и место на задах), написано оно очень убористым почерком
без вкрапления народных речевых оборотов. Соответственно, его родня – люди,
относящиеся к привилегированной группе населения [12, с. 62].
Сама же грамота интересна тем, что автор в первую очередь пошел просить
помощи у госпожи, а уже после, получив отказ, обратился к брату.
В третьей грамоте жена Оленца (вероятнее всего вдова) дает поручитель-
ство за деньги с подобной формулировкой: «Как я несу ответственность за те
деньги, также и за эти» [10, с. 173].
292
Как уже было сказано ранее, к «мужским» грамотам данного периода отно-
сится 37, что, безусловно, характеризует финансовую деятельность как более
распространённую для мужчин, чем для женщин. Но стоит также обратить вни-
мание на характер этих документов [4]. Практически все мужские грамоты (дол-
говые расписки, расчеты, вызовы на суд за задолженность) – это документы
делового характера, имеющие свою специальную терминологию и специфиче-
ское оформление цифр. Грамоты, связанные с женщинами, в данной сфере в
большинстве своем представляются поручением от их мужа / сына / племянника
или же, наоборот, поручением от жены / матери / мачехи, связанные с долгами:
кто-то должен прийти к женщине и попросить или отдать долг.
Исходя из всех приведенных сведений, следует предположить, что в веде-
нии женщины привилегированного сословия находилась своеобразная казна ее
семьи. Безусловно, распоряжаться средствами могла не только она, но и хозяин
дома. Вероятнее всего, хозяйка вела учет доходов и расходов семьи и отвечала
за сохранность средств. Данное предположение является лишь гипотезой, так как
основывается на малом числе источников. Проблему также составляет отсут-
ствие какой-либо информации по личностям некоторых женщин, упомянутых в
данных берестяных грамотах. Некоторые из них могли быть вдовами, что не-
сколько в ином ключе объясняло бы их самостоятельность в данном вопросе.
Потому не представляется возможным объективно судить, была эта деятель-
ность для женщин обыденностью или аномалией.
Также стоит отметить, что большинство грамот, отражающих данную сто-
рону экономической деятельности женщин, было найдено в слоях XII в. в Нерев-
ском и Троицком раскопах (в Неревском и Людином концах Новгорода
соответственно).
Можно предположить здесь связь экономического положения женщин с по-
литической борьбой боярских семей этих районов города. Мнение это возникло
в связи с тем, что авторы и адресаты некоторых берестяных грамот были отне-
сены к «женским». Жительница Людина конца, жена посадника Петрока Михал-
ковича Марена участвовала в политической борьбе наравне со своим мужем.
Данный тезис находит отражение в нескольких берестяных грамотах, а также в
ее ктиторстве совместно с мужем в Софийском соборе и заказе знаменитой кра-
тиры Косты, что, как писал А.А. Гиппиус, отражало политическое противостоя-
ние в Новгороде [15, с. 87].
Есть вероятность, что жена отвечала за сохранность семейных денежных
средств в тех семьях, где супружество сопровождало доверие. Совместная же
политическая борьба могла стать консолидирующим толчком к подобному дове-
рию либо же является отражением этого доверия в семье.
Далее перейдем к периоду после монгольского нашествия – XIV–XV вв. К
этому периоду относится 47 «финансовых» грамот: 36 мужских и 11 женских, из
которых на XV в. приходится лишь две грамоты [4]. Проблема заключается в
малом количестве сохранившихся берестяных грамот. Существует множество
мнений по поводу худшей сохранности грамот в слоях XV в. В.Л. Янин предпо-
ложил изменения свойств почвы в слоях, относящихся к 1400–1500 гг., из-за чего
органика в них плохо сохранилась [16, с. 1].
293
В целом на период XIV–XV вв. найдено лишь две грамоты, написанные от
лица женщины. Это № 59, где женщина просит отсрочки долга в связи с опекун-
ством над детьми, а также № 328, в которой Ефимья рассказывает Передьславе о
своих денежных делах. Можно предположить, что речь идет о торге на рынке за
какой-либо товар [13, с. 61; 6, с. 17].
Наибольшей интерес представляет грамота № 129. Её содержание в боль-
шей степени связано с хозяйственными распоряжениями мужчин, если бы не
упоминание в должницах Таньи, у которой можно что-то покупать. В данной
грамоте, помимо долговых обязательств женщины, присутствует информация о
её торговых операциях, одновременно адресат просит последить за ней, чтобы
она «не блудила чего зря» [9, с. 64].
В остальных грамотах женщины упоминаются косвенно, зачастую без
имени. Очень часты упоминания женщин по имени мужа либо в отношении
родства.
Если подытожить все вышесказанное, то, во-первых, численность грамот,
отражающих финансовую деятельность женщин на протяжении всего периода
постепенно уменьшается, при практически неизменной численности мужских
грамот. К XIV–XV вв. не прослеживается факт держания казны семьи в руках
женщины – предположение, которое было правомочно для данных видов дея-
тельности в XI–XIII в. Потому, если подобное могло быть характерно для неко-
торых семей ранее, то к XIV в. распоряжение женщинами средствами либо
становится крайне редким явлением и не отражается в берестяных грамотах,
либо исчезает вовсе.
Во-вторых, на XIV–XV вв. замечено уменьшение упоминаний женщин по
их именам. Тем не менее, если сравнивать с XIII и XII вв., частота грамот без
имени в данной группе практически не колеблется. Так, в XII в. частота – 0,6, а в
XIV в. – 0,58, что примерно одно и то же. Исключение здесь составляет XIII в. –
0,83, но здесь стоит сказать, что и самих грамот, связанных с экономической ак-
тивностью женщин, значительно меньше, нежели в XII и XIV вв. Помимо всего
прочего, не только мужчины не называют имен своих жен и родственниц, в не-
которых грамотах как в XII, так и в XIV вв. женщины сами себя обозначают как
жены своих мужей. Есть и обратная ситуация, когда муж, отсылая за каким-либо
делом посыльных к жене, называет ее по имени без упоминаний, кем она ему
приходится. Так что если говорить о частоте упоминания в грамотах данной
группы женских имен, то опознание женщины по мужу было абсолютно нор-
мальным и не менялось на протяжении нескольких столетий. Вероятнее всего,
наличие или отсутствие имени зависело лишь от того, знакома ли была перепи-
сывающимся данная женщина или нет. И если в грамоте XII в. № 849 Марену
знали в городе многие, так как она наравне с мужем Петром занималось полити-
кой и помогала в судебных делах, то и муж, отсылая к ней людей, называл ее по
имени, потому что все и так знали, кто это, без упоминания кем и кому она при-
ходится [7, с. 61].
294
В-третьих, финансовые операции в XIV–XV вв., как и в XI–XIII вв., явля-
ются больше мужской прерогативой, нежели женской. Прослеживается умень-
шение числа женских грамот, изменяется характер их написания, что
свидетельствует о постепенной аномализации данной сферы для женского насе-
ления Новгородской земли.
Безусловно, финансовая деятельность была по сравнению с другими видами
экономической деятельности женщины не главной и аномальной. Она во многом
могла зависеть от личных качеств конкретных женщин и их взаимоотношений в
семье. Однако необходимо отметить, что данный вид деятельности не был запре-
щен и порицаем в обществе. Женщине нужно было определенное стечение об-
стоятельств (вдовство, отсутствие мужа) или амбиций, чтобы она начала
заниматься финансовой деятельностью.
1. Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа XVI–XVII сто-
летиях // Н.И. Костомаров, И.Е. Забелин. О жизни, быте и нравах русского народа. М., 1996.
С. 4–143.
2. Ланге О.О. О праве собственности супругов по древнерусскому праву. М., 1886. 159 с.
3. Пушкарева Н.Л. «Живя и труждаясь в подивление окольным людям» (Женский труд и
женские занятия в структурах российской повседневности X–XVII вв.) // Женщина в россий-
ском обществе. 1996. № 2. С. 21–26.
4. Новгородские грамоты на бересте. Т. I–XII. М., 1951–2014.
5. Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок
1956–1957 гг.). Т. V. М.: АН СССР, 1963. 326 с.
6. Арциховский А.В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1958–1961 гг.).
Т. VI. М.: Изд. АН СССР, 1963. 118 с.
7. Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские берестяные грамоты (из раско-
пок 1997–2000 гг.). Т. XI. М.: Русские словари, 2004. 290 с.
8. Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1984–
1989 гг.). Т. IX. М.: Наука, 1993. 353 с.
9. Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок
1953–1954 гг.). Т. III. М.: АН СССР, 1955. 159 с.
10. Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раско-
пок 2001–2014 гг.). Т. XII. М.: Языки славянской культуры, 2015. 288 с.
11. Арциховский А.В., Янин В.Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1962–
1976 гг.). Т. VII. М.: АН СССР, 1978. 196 с.
12. Янин В.Л. Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990–
1996 гг.). Т. X. М.: Русские словари, 2000. 433 с.
13. Арциховский А.В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1952 г.). Т. II. М.:
Академия наук СССР, 1954. 92 с.
14. Янин В.Л. А.А. Зализняк Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990–
1996 гг.). Т. X. М.: Русские словари, 2000. 433 с.
15. Гиппиус А.А. О происхождении новгородских кратиров и иконы «Богоматерь Зна-
менье» // Новгородский исторический сборник / отв. ред. В.Л. Янин. СПб.: Дмитрий Буланин,
2003. Вып. 9. С. 77–93.
16. Янин В.Л. Я послал тебе бересту (о берестяных грамотах с приложением текстов гра-
мот) // Хрестоматия по истории России. М., 1975. С. 155–159.
295
С.А. Поздняков
Расселение веси на территории северо-запада Руси в X–XV вв.

(по данным письменных источников и лингвистического анализа
топонимики Северо-Западного региона России)
В статье представлен анализ расселения веси на территории северо-запада Руси в X–XV вв.,
а также финно-угорских народов в указанный период. На основе источников сделаны выводы
о неоднородности развития этносов, определены области славянской экспансии, показана ди-
намика изменения территорий расселения веси (вепсов).
The article offers an analysis of the settlement of the Vesi in the territory of northwest Russia
in the X–XV centuries, as well as a conclusion about the settlement of the Finno-Ugric peoples, in
particular the Vesi, during this period. Based on the sources, conclusions are drawn about the heter-
ogeneity of the development of ethnic groups, the areas of Slavic expansion are determined, the dy-
namics of changes in the territories of settlement of Vesi (Veps) is shown.
Ключевые слова: Россия, летопись, вепсы, славяне, Русь, северо-запад, историческая

география, социальная антропология.
Key words: Russia, chronicle, veps, slavs, Rus, northwest, historical geography, social anthro-
pology historical. , social anthropolog
Россия, занимающая одну восьмую часть света, является исторической ро-

диной более чем для ста народов со своим языком, особенностями культурного
развития, разными традициями. В Конституции Российской Федерации источни-
ком власти провозглашен многонациональный народ. В торжественном заявле-
нии «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные
общей судьбой на своей земле… чтя память предков, передавших нам любовь и
уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость…» [1, с. 1] подтверждается
преемственность российской государственности, уважение к её историческому
прошлому. Долгий и трудный процесс сбора в единое государство «земель и
народов» проходил при разных обстоятельствах и содержит как великие, так и
трагические страницы истории страны и населяющих её народов. Не является
исключением и судьба финно-угорских народов, таких как карелы, водь, ижора,
финны, чудь и вепсы, о которых пойдет речь в статье.
Для вепсов – в прошлом бесписьменного народа, не имеющего собственной
исторической традиции – сведения древнерусских летописей являются главными
источниками по ранней истории. Их сообщения, как отметил В.В. Пименов, го-
ворят об исключительной роли, которая отводится веси и чуди в летописной вер-
сии создания древнерусского государства, поскольку «по крайней мере, из
десяти финно-угорских народов, перечисленных в летописи, только чудь и весь
упоминаются как участники призвания варягов» [2, с. 24]. Поэтому именно опи-
раясь на летопись, мы можем обнаружить интересующие нас факты.
Наиболее раннее упоминание веси можно найти у готского историка Иор-
дана и относится оно к VI в. Он называет племя Vas, или Vasina [3], со временем
296
именно это большинство исследователей вопроса расшифровывает как весь.
Вместе с племенем Vas Иордан перечисляет также племена Thiudos (чудь),
Broncas (вероятно, биармы), Merens (меря) и Mordens (мордва), что придаёт его
сообщению историческую достоверность.
В некоторых европейских источниках весь упомянута дважды: в «Дееписа-
нии гамбургских епископов», в последней его главе, носящей название «Описа-
ние северных островов» [4], составленной в 1070-х гг. Адамом Бременским, и в
«Датской истории» [5] Саксона Грамматика, составление которой относится к
1220 гг. Все эти сообщения отрывочны и мало что дают к изучению истории веси
[2, с. 20], но позволяют сделать вывод о том, что весь точно являлась участником
исторического процесса на северо-западе Руси.
У восточных авторов часто упоминается загадочный народ вису, или ису.
Это в основном выдержки и повторения из сочинения знаменитого Ахмеда Ибн
Фадлана, совершившего путешествие на Волгу в 921–922 гг. Он трижды по раз-
ным поводам, наряду с другими народами, упоминает народ вису [6, с. 281]. Ле-
тописные сведения о финно-угорском населении края крайне скудны и
ограничены краткими упоминаниями о древней веси, которая вообще упомина-
ется в летописи не более семи раз. Внешность, одежду и пищу предположи-
тельно веси описал арабский путешественник Абу Хамид ал-Гарнати во время
своих странствий по Волжской Булгарии в XII в. «Я видел группу их в Булгаре
во время зимы: красного цвета, с голубыми глазами, волосы у них белы, как лен,
и в такой холод они носят льняные одежды. А на некоторых из них бывают шубы
из превосходных шкурок бобров, мех этих бобров вывернут наружу. И пьют они
ячменный напиток, кислый как уксус, он подходит им из-за горячести их темпе-
рамента, объясняющейся тем, что они едят бобровое и беличье мясо и мед» [7].
Разговор о веси ведётся не только в европейских источниках, но и восточных,
что при должном контент-анализе, может служить важным моментом для оцени-
вания важности данного этноса.
Составлением летописей на Руси занялись примерно в начале ХI в. Наибо-
лее известной и изученной из дошедших до нас считают «Повесть временных
лет», составленную Нестором. Она сохранилась не в подлиннике, а в копиях −
различных летописных сводах ХIV−ХV вв. В качестве источника применительно
к этнической истории Новгородской земли применяется и «Русская Правда», в
различных списках которой упомянуты русь и варяги. «Русская Правда» – древ-
нейший памятник славянского права. Что касается повести Нестора, то летопи-
сец сообщает, что «спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь
земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и про-
звались именами своими от мест, на которых сели…» [8, с. 3]. Заселяя Восточно-
Европейскую равнину, они закрепились на землях вдоль известного торгового
пути «из варяг в греки», главным звеном которого являлась р. Днепр. Племена,
продвинувшиеся дальше всех в северном направлении (не позднее середины
VIII в.), как сообщает летопись, «сели около озера Ильменя, назвались своим
именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом» [8, с. 4].
Здесь их соседями оказались местные финно-угорские племена, давно освоив-
шие эту местность.
297
Сообщая о расселении чуди и веси, летописец указывает, что «чудь сидят
близ моря Варяжского» [8, с. 2] (так славяне именовали Балтийское море). Ва-
ряги также сидят по Варяжскому морю, но здесь они «находники» [8, с. 5]. Лето-
писец приводит перечень неславянских племен и говорит о них как о
находящихся в даннической зависимости от Руси. Из перечисленных племен по
языковой принадлежности большинство являются финно-угорскими [8, с. 6].
Описание летописца о расселении финно-угорских племен согласуется и с дан-
ными археологических исследований об этапах формирования Великого Волж-
ского пути. Интерес в этом вопросе представляют происходящие из курганов
финно-угорские украшения: «шумящие» подвески в виде коньков, треугольни-
ков и т. д., перстни с подвесками. Они отличаются от славяно-русских украше-
ний и по своим формам, и по технике изготовления, представляя собой
дальнейшее развитие тех предметов убора, которые обнаружены в волго-окских
финно-угорских могильниках I тыс. н. э. В связи с этими раскопками Е.И. Горю-
нова напомнила о соображениях некоторых исследователей XIX в., которые по-
лагали, что жители Пошехонья, известные своими этнографическими
особенностями, являлись давно обрусевшей финно-угорской группировкой [9].
Таким образом, среди огромной массы славяно-русских курганов XI–XII вв. в
восточных частях Волго-Окского междуречья местами вкраплены курганы, со-
держащие финно-угорские, мерянские вещи [10, с. 10–12], что свидетельствует
о миграции отдельных групп или о изначальном обширном расселении.
События периода формирования древнерусской государственности на се-
веро-западе страны оказались судьбоносными для многих финских народов. Не-
которых из них летопись застает как самостоятельных участников еще на самом
начальном этапе становления Древнерусского государства (весь, чудь), сведения
о других появляются позднее. Ориентиры для изучения ранней истории финно-
угорских языков и народов были сформулированы Д.В. Бубрихом. Древняя при-
балтийско-финская общность, из которой позднее выделились прибалтийско-
финские племена, по его мнению, уже в I тыс. до н. э. заселяла побережье Бал-
тийского моря между Рижским и Финским заливами, где и завершилось их сло-
жение как этнической общности. «Проживание на отдельной территории, в
обстановке тесных хозяйственных и культурных связей определило единообра-
зие хозяйственных и культурных институтов у древних прибалтийских финнов,
равно как единообразие их речи. Об их речи надо сказать, что (как это ясно на
основе историко-сравнительного изучения речи их языковых потомков) она
представляла собою одну и ту же речь, разумеется, с некоторыми вариациями от
одной местности к другой, особенно в области словаря» [11, с. 9]. Общие корни
прибалто-финнов оказались весьма глубокими. Языки финнов, эстонцев, каре-
лов, вепсов, ижоры, ливов внутри финно-угорской языковой семьи выделяются
в прибалтийско-финскую группу [12, с. 284]. Исследование каждого из них дает
важнейший материал по самой ранней, бесписьменной истории народов, их
культурным традициям, образу жизни, этнической психологии народов. Они
также оказываются крайне необходимыми и для «расшифровки» топонимов, ре-
конструкции многих языковых и культурных явлений у родственных народов,
следы которых едва улавливаются у одних, но сохраняются у других.
298
Ставшее традиционным представление об исторической преемственности
веси и чуди с вепсами основывается в первую очередь на данных лингвистики.
Вепсы, сохранив свой древний язык, очертив топонимами свою этническую тер-
риторию, тем самым позаботились о наиболее весомых доказательствах своего
происхождения и границах своей исторической родины. Вместе с тем в установ-
лении связи между названием древних вепсов в прибалтийско-финской среде
«vepsä» и весью в древнерусских источниках, как отмечал Д.В. Бубрих, есть
определенные затруднения. В древнеславянском языке весь может быть пред-
ставлена в форме вьсь, (род. падеж вьси) [2, с. 23], а поскольку смягчение -ь- из
иноязычной речи в русском языке передается как -i-, а не -е-, то в качестве ис-
ходной формы для «весь» должно быть vipsä, а не vepsä. Он полагал, что славяне
название племени «весь» восприняли от скандинавов, называвших его, судя по
западноевропейским источникам, vizzi, «у которых замена -е- через -i- была в
порядке вещей» [11, с. 18]. По данным лингвистики мы можем проследить про-
цесс трансформации языка и, следовательно, трансформацию народа в тот, кото-
рый известен нам сегодня.
Исходя из языкового многообразия и топонимики, мы можем провести ана-
лиз расселения по названиям, в первую очередь водных объектов. Топонимы
представляют собой важнейшее культурное наследие определенных этнических
групп, дошедшее до нас из глубокой древности. Самыми древними являются
названия водных объектов – рек, крупных озер (гидронимы), и чем значительнее
их роль в жизни края, тем больше вероятность их связи с самыми ранними жи-
телями этих мест. Именно на данных топонимии основано предположение о том,
что заселение древними вепсами своей новой родины шло с окрестностей Ладоги
на восток и северо-восток. Названия наиболее ранних вепсских поселений, рас-
положенных по берегам Ояти, Капши, Паши и Свири, образованы по общей для
прибалто-финнов модели с помощью суффикса -La- (L), давно известного в науч-
ной литературе как «суффикс местоположения» [13, с. 11]. Подобная модель об-
разования названий поселений и мест является яркой особенностью
прибалтийско-финской топонимической системы. Мы видим её в наименовании
по-карельски Республики Карелия – Карьяла [14]. Древняя весь-чудь заселяла,
судя по данным топонимии, уже освоенные земли. Этническая принадлежность
населения, проживавшего здесь до появления древних вепсов, остается неясной.
Постепенно оно слилось с древними вепсами. От него в вепсском крае остались
названия многочисленных притоков р. Оять: Шокша, Кузра, Капша, Курба и др.,
некоторые из них носят и современные вепсские поселения, возникшие на их бе-
регах. Аналогичные топонимы встречаются на европейском Севере и даже на
Урале и в Сибири, что дает основания строить самые разные предположения об
их происхождении. Среди существующих гипотез есть и связывающая их истоки
с языками поволжских финно-угорских народов, как ныне существующих, так и
уже исчезнувших. Некоторые из топонимов зафиксированы на территории про-
шлого обитания летописного племени меря. От марийского слова шокш – «ру-
кав, приток реки» – лингвисты объясняют топоним Шокша как что-то смежное
в языковой сфере, река и поселение с таким названием есть на вепсской и мор-
довской землях.
299
В процессе освоения славянами северо-западных земель происходит посте-
пенная ассимиляция угро-финских народов, которые не уходят от колонизаторов
и не оказывают им сопротивлений [15]. Археологические исследования свиде-
тельствуют, что в северных русских поселениях напрочь отсутствовали какие-
либо укрепления [16, с. 232]. На бывших русских погостах не было никакого по-
добия фортификаций, похожих на те, что строили европейцы в своих колониях.
Да и в могильниках найдено крайне мало оружия. Все это позволяет говорить,
что колонизация Русского Севера в целом носила мирный характер, по крайней
мере в сравнении с европейским опытом освоения новых территорий. К тому же,
учитывая крайне низкую плотность северных территорий, славянам было невы-
годно истреблять коренных жителей, которые приносили им дань. Еще одной
важной причиной относительно мирного освоения территории расселения счи-
тается тот факт, что колонисты и местные жители на первых порах занимали раз-
ные хозяйственные ниши. Славяне практиковали преимущественно земледелие
и скотоводство, а финно-угры – охоту, рыбную ловлю и бортничество. Процесс
ассимиляции славянами финно-угорского и балтского населения на этих терри-
ториях продолжался примерно до XIII в. [17, с. 73]. Наиболее крупные ареалы
неассимилированного финно-угорского населения сохранялись в северной части
региона (побережье Чудского озера, Финского залива, Ладожского и Онежского
озёр). Так и не началась ассимиляция финно-угорского и балтского населения,
проживающего на побережье Балтийского моря (современная территория Эсто-
ния и Латвии). Лишь на востоке современных Эстонии и Латвии предпринима-
лась попытка ассимиляция неславянского населения, которая так и не дала
конечного результата. На остальной территории, занятой Древней Русью, ещё
сохранялись островки неассимилированного балтского и финно-угорского насе-
ления, которые интенсивно растворялись, становясь частью одной общности.
Процесс ассимиляции очень важен в связи с вопросом о расслоении, так как по
ходу продвижения колонизаторов и археологическим памятникам мы можем
проследить территорию расселения веси, чуди и проч.
Итак, исходя из вышеперечисленного, мы можем судить о том, что террито-
рия традиционного проживания вепсов разделена границами между тремя реги-
онами: Карелией, Ленинградской и Вологодской областями. Географическим
центром современной вепсской территории, что весьма символично, является
Вепсовская возвышенность, протянувшаяся к югу от Онежского озера вдоль гра-
ниц Ленинградской и Вологодской областей. Своим названием она как бы за-
крепляет давнюю связь вепсов с землей своих предков. В прошлом вепсский
ареал был значительно обширнее. Древняя весь сформировалась, как позволяют
считать археологические и лингвистические материалы, на территории южного
Приладожья. Позже, в I тысячелетии н. э., вследствие продвижения на север сла-
вян, весь была оттеснена в восточном направлении. На ранних этапах интересы
вепсов были связаны с юго-восточным Приладожьем, а также водными путями,
ведущими из Обонежья на север – в Беломорье и на северо-восток – по р. Водле
за восточные пределы Обонежья, где определенное вепсское топонимическое
наследие обнаруживается, в частности, в Кенозерье, в низовьях р. Онеги и райо-
нах, расположенных к западу от нее. Исторические судьбы вепсов определялись
во многом тем, что древнерусская колонизация Севера в значительной степени
300
проходила по водным путям, уже освоенным вепсами, и вслед за вепсами. Это
закономерно вело к ассимиляции вепсского населения, осевшего вдоль водных
путей, и к вытеснению его на верховья рек и водоразделы.
1. Конституция Российской Федерации: принята всенародным голосованием 12 декабря
1993 года / Российская Федерация. Конституция (1993). М.: Астрель, 2007. 63 с.
2. Пименов, В.В. Вепсы: очерк этнической истории и генезиса культуры. М.: Наука, 1965.
264 с.
3. Иордан о происхождении и деяниях гетов (Getica). СПб.: Алетелия, 1997. 490 с.
4. Бременский Адам. Деяния архиепископов Гамбургской церкви. URL:
http://www.vixri.ru/d/Adam%20Bremenskij_Dejanija%20arxiepiskopov%20Gamburgskoj%20cerk
vi.pdf (дата обращения: 22.09.2022).
5. Грамматик Саксон. Деяния данов: в 2 т. I–XVI книги / пер. с лат. яз. и коммент.
А.С. Досаева, под ред. И.А. Настенко. М.: SPSL – Русская панорама, 2017. 608 + 616 с.
6. Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу. М.: Марджани, 2016. 560 с.
7. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–
1153 гг.) / пер. О.Г. Большакова, ист. коммент. А.Л. Монгайта. М.: Главная редакция восточ-
ной литературы издательства «Наука», 1971. 134 с.
8. Повесть временных лет / пер. Д.С. Лихачева. М.: б.и., 2003. 93 с. URL:
https://imwerden.de/pdf/povest_vremennyx_let.pdf (дата обращения: 10.11.2022).
9. Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. М.: Изд-во Акад. наук
СССР, 1961. 267 с.
10. Макаров И.А. Колонизация северных окраин Древней Руси в XI–XIII вв. По матери-
алам археологических памятников на волоках Белозерья и Поонежья. М.: Научно-издатель-
ский центр «Скрипторий», 1997. 386 с.
11. Бубрих Д.В. Происхождение карельского народа: Повесть о союзнике и друге рус.
народа на Севере. Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Фин. ССР, 1947. 51 с.
12. Лыткин В.И., Майтинская К.Е., Редеи К. Основы финно-угорского языкознания во-
просы происхождения и развития финно-угорских языков. М.: Наука, 1974. 484 с.
13. Кузнецов А.В. Словарь гидронимов Вологодской области. Тотьма; Грязовец: Грязо-
вецкая типография, 2010. 290 с.
14. Конституция (Основной Закон) Республики Карелия (с изменениями и дополнени-
ями). URL: https://constitution.garant.ru/region/cons_karel/
15. Дубов И.В. Спорные вопросы этнической истории Северо-Восточной Руси IX–
XIII веков // Вопросы истории. 1990. № 5. С. 15–27.
16. Древняя Русь. Город, замок, село / отв. ред. Б.А. Колчин; авт. Г.В. Борисевич,
В.П. Даркевич, А.Н. Кирпичников и др. М.: Наука, 1985. 432 с.
17. Пименов В.В. Проблемы истории и культуры вепсской народности. Петрозаводск:
Институт языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР, 1989. 173 с.
С.Н. Травкин
О начальном этапе обращения монет на северо-западе России

(Ленинградская область)
Монеты – важный элемент повседневной жизни населения. В статье анализируется

время и особенности появления первых монет на северо-западе России. Состав находок сви-
детельствует о появлении их в римское время. Массовое поступление монет началось в раннем
Средневековье. Это были арабские дирхемы, византийские монеты и европейские денарии.
Среди ранних монет представлены серебряные и медные экземпляры иностранных
государств.
301
Coins are an important element of the daily life of the population. The article analyzes the time
and features of the appearance of the first coins in the north–west of Russia. The composition of the
finds indicates the appearance of the first coins in Roman times. The mass flow of coins began in the
early Middle Ages. These were Arab dirhams, byzantine coins and European denarii. Among the
early coins are silver and copper copies of foreign countries.
Ключевые слова: античность, арабский халифат, Византия, денарий, дирхем, монета,

клад, нумизматика, Римская империя, северо-запад России, Средние века.
Key words: Antiquity, Arab Caliphate, Byzantium, denarius, dirhem, coin, treasure, numis-
matics, Roman Empire, north – west of Russia, Middle Ages.
Долгое время территория современной Ленинградской области оставалась

далёкой окраиной земель Европы. В связи с этим многие вопросы ранних стра-
ниц её истории остаются весьма спорными. Прежде всего это относится к про-
блемам семьи и быта.
Монетные находки являются важным источником по истории повседневной
жизни населения. Они служат важным дополнением к весьма малочисленным
письменным документам. Прежде всего это относится к ранним этапам развития
общества. В связи с этим интересным представляется проанализировать время и
обстоятельства их появления на рассматриваемых землях.
Подавляющее большинство монет, обнаруженных на территории Санкт-Пе-
тербурга и Ленинградской области, относятся к позднему Средневековью, Но-
вому и Новейшему времени. Доля более ранних чеканок относительно мала [1,
с. 228–235].
Наиболее ранние по времени выпуска монеты, обнаруженные на террито-
рии северо-западной окраины России (Ленинградской области), причисляются к
эмиссиям Римской империи. Долгое время их обращение было сомнительно.
В публикации В.В. Кропоткина от 1961 г. упоминается одиночная находка
и один фрагмент римской монеты в кладе XII в. [2, с. 45]. Еще об одном римском
денарии в погребении XI столетия сообщает Т.В. Равдина [3, с. 210]. Время по-
явления этих чеканок на территории северо-западной окраины России остается
спорным и весьма неопределенным.
Однако ситуация полностью изменилась в начале текущего столетия, когда
возле крепости Копорье были обнаружены две тезаврации римских монет.
В первом комплексе было выявлено 30 латунных монет (сестерциев и
дупондиев). Старшая монета относится к чеканкам императора Марка Ульпия
Нервы Траяна (98–117 гг. правления). Младшие номиналы – к царствованию им-
ператора Антонина Пия (138–161 гг.). Вторая тезаврация включала в себя один
серебряный денарий и 12 латунных сестерциев. Старший сестерций принадле-
жит выпускам императора Тита Флавия Веспасиана (79–81 гг.). Дата сокрытия
клада может быть определено по младшему денарию – Антонина Пия, выпущен-
ному в 140–150 гг. Во втором кладе обнаружены вещи, подтверждающие дати-
ровку нумизматического комплекса [4, с. 336–360].
302
Состав рассмотренных комплексов свидетельствует о проникновении монет
Римской империи на северо-западные рубежи России во II столетии н. э. В это
время на севере лесной зоны Восточной Европы не известны какие-либо госу-
дарственные образования.
Обращает на себя внимание то, что в двух рассмотренных тезаврациях
явно преобладали номиналы из недрагоценных металлов, относительно малой
стоимости.
Остается открытым вопрос о возможности использования римских чеканок
в раннем Средневековье. Обнаружение монет Римской империи в средневековых
тезаврациях возможно было связано с феноменом повторного использования де-
нежных знаков, что было возможно в обществе с низким уровнем грамотности и
слабой политической властью.
После «римского» периода притока монет последовала длительная лакуна в
их поступлении. Судя по нумизматическим и археологическим материалам этот
период продлился не менее шести веков.
Вторая «волна» притока монет связана с периодом зарождения Древней
Руси.
На первом месте по количеству находок и хронологии чеканки стоит про-
дукция монетариев арабского халифата, Византийской империи и европейских
христианских государств.
Наиболее ранние средневековые монеты на территории северо-западной
России принадлежат мусульманской нумизматике.
В Старой Ладоге и Княщино были обнаружены тезаврации куфических дир-
хемов. По младшей монете они датированы 786 и 808 гг. Это позволило отнести
их к раннему периоду проникновения арабских монет конца VIII – первой трети
IX вв. [5, с. 66–67; 6, с. 101 и вкладка].
Оформление и весовые нормы куфических дирхемов принципиально отли-
чались от чеканок Римской империи. Между двумя этими группами денежных
знаков существовал не только хронологический, но и цивилизационный разрыв.
Дополнением к куфическим дирхемам служат чеканки Византии.
Номиналы Византийской империи на территории северо-западной окраины
России (Ленинградской области) известны в кладах и индивидуальных находках,
в том числе в погребениях [7, 1962, с. 25].
Наиболее ранние византийские монеты принадлежат эмиссиям императора
Льва VI Мудрого (886–912), однако подавляющая их часть относится к более
позднему времени. Существует гипотеза о том, что появление византийских мо-
нет на северо-западной окраине Древней Руси связано с распространением в Во-
сточной Европе христианства [8, с. 59–61].
В культурном и географическом отношении монеты Византии служат про-
должением традиции Римской империи. Однако между этими двумя группами
нумизматических материалов на северо-западе России существует существен-
ный хронологический разрыв.
Еще одна группа ранних монет, поступившая на северо-запад России, вклю-
чала в себя серебряные средневековые денарии. Массовый приток этих монет
303
начинается в X–XI вв. [9, с. 28–29, 38]. На северо-западе Древней Руси ряд нахо-
док европейских денариев связан по времени и географии с византийскими се-
ребряными миллиарисиями [10, с. 301].
Особенности оформления и весовых стандартов средневековых денариев
достаточно сильно отличаются от античных монет, куфических дирхемов и че-
канок Византийской империи.
Особо необходимо отметить, что на территории северо-запада России были
обнаружены первые русские монеты, но количество их не велико.
В частности, возле деревни Нагинщина Сланцевского района Ленинград-
ской обрасти был найден клад из 1018 серебряных монет. Большую часть данной
тезаврации составляли европейские средневековые денарии. Дополнением к ним
служили один куфический дирхем и один сребреник Ярослава с латинской бук-
вой (предположительно скандинавское подражание) [11, с. 57].
Состав монетных находок показывает, что денежные знаки достаточно рано
появились на землях рассматриваемого региона. Однако вопрос об их активном
использовании в повседневной хозяйственной жизни остается открытым.
Обращает на себя внимание, что почти все рассмотренные группы монет
были выпущены относительно далеко от территории северо-запада России. По-
явление их на севере Восточной Европы можно связать с международной тран-
зитной торговлей и политическими процессами эпохи.
Остается спорным вопрос о хронологическом соотношении монет из раз-
личных групп. Между монетами Рима и последующими чеканками существовал
многовековой разрыв.
На основании рассмотренных материалов можно сделать вывод о том, что
ранние монеты, обнаруженные на северо-западе России (Ленинградской обла-
сти), были относительно внешним элементом для повседневной жизни обитате-
лей этого края. Они свидетельствовали прежде всего о направлении контактов и
внешних импульсах в экономику и культуру региона.
1. Соболев В.Ю. Клады и случайные находки на территории Санкт-Петербурга // Архео-
логическое изучение Санкт-Петербурга в 1996–2004 г. Труды Санкт-Петербургской археоло-
гической экспедиции СПбГУ. Т. 1 / ред. коллегия А.В. Виноградов, А.А. Ковалев,
Е.Р. Михайлова. СПб.: Издательство Петербургского университета, 2005. С. 228–237.
2. Кропоткин В.В. Клады римских монет на территории СССР. Археология СССР. М.:
Издательство АН СССР, 1961. 114 с.
3. Равдина Т.В. Погребения X–XI вв. с монетами на территории Древней Руси. Каталог.
М.: Наука, 1988. 152 с.
4. Шаров О.В., Палагута И.В., Хаврин С.В. Находки кладов римских монет в районе Ко-
порья // Российский археологический ежегодник. Вып. 1. СПб., 2011. С. 335–360.
5. Фомин А.В. Староладожские клады вострочных монет конца VIII–IX веков //
XIV Всероссийская нумизматическая конференция. Санкт-Петербург, Гатчина 16–21.04.2007.
Тезисы докладов и сообщений. СПб.: Издательство ГЭ, 2007. С. 66–67.
6. Янин В.Л. Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денеж-
ной системы средневекового Новгорода. М.: Языки славянских культур, 2009. 416 с.
304
7. Кропоткин В.В. Клады византийских монет на территории СССР. САИ Е4 - 4. М.: АН
СССР, 1962. 64 с.
8. Богуславский О.И. О находках византийских монет в южном Приладожье// Новгород
и Новгородская земля. История и археология. ТД НПК. Вып. 3. Великий Новгород, 1990.
С. 59–61.
9. Потин В.М. Древняя Русь и европейские государства в X–XIII вв. Историко-нумизма-
тический очерк. Л.: Ленинградский художник, 1968. 239 с.
10. Бельский С.В., Горлов К.В., Лемберг Е.М. Новый нумизматический материал из по-
гребений в могильнике Ристиниеми 1 (Северо-Западное Приладожье, Республика Карелия) //
Stratum plus. 2016. № 6. С. 297–304.
11. Сотникова М.П., Спасский И.Г. Тысячелетие древнейших монет России. Сводный
каталог русских монет X–XI веков. Л.: Искусство, 1983. 239 с.
А.С. Волков
Погост «Ольгин Крест»: от легенды к музейной коллекции
«Ольгин Крест» – один из старейших погостов на территории Северо-Запада России.

Статья посвящена археологическим исследованиям, проводимым на территории погоста
«Ольгин Крест» Сланцевского района Ленинградской области в первой половине XX в. В ра-
боте говорится о истории становления погоста, версии его появления. В статье рассматрива-
ются процесс изучения комплекса погребений на его территории, этнологическая
идентичность кургана, установленная на основе выявленных находок. Отдельно разбирается
судьба коллекции из раскопок 1950-х гг.
«Оlgin Krest», one of the oldest churchyards in the North-West of Russia. The article is devoted
to archaeological research conducted on the territory of the churchyard «Оlgin Krest», Slantsevsky
district, Leningrad region in the first half of the XX century. The work tells about the history of the
formation of the churchyard, the version of its appearance. The article examines the process of
studying the complex of burials on the territory of the churchyard, talks about the ethnological identity
of the mound, established on the basis of the identified finds. The fate of the collection from the
excavations of the 1950s is considered separately.
Ключевые слова: Погост «Ольгин Крест», археология, этнография, В.Н. Глазов,

Н.Н. Гурина, музей, Сланцевский район.
Key words: churchyard "Olga's Cross", archeology, ethnography, V. N. Glazov, N. N. Gurina,

museum, Slantsevsky district.
Могильник «Ольгин Крест» Сланцевского района Ленинградской области

по версии, передаваемой местными жителями, появился в 947 г., когда, плывя по
р. Нарове, через Чудское озеро к Пскову, корабль княгини Ольги потерпел кру-
шение на Наровских порогах, сама княгиня, спасшись чудом, в честь своего спа-
сения установила на берегу каменный крест, от которого и пошло название места
[1, с. 190].
Исследователи А.А. Александров и В.И. Будько привязывают это событие к
путешествию княгини Ольги по р. Луге к Новгороду, отражённому в «Повести
временных лет», в результате которого был установлен ряд погостов.
305
«В год 6455 (947). Отправилась Ольга к Новгороду и установила по Мсте
погосты и дани и по Луге – оброки и дани, и ловища ее сохранились по всей
земле, и есть свидетельства о ней, и места ее и погосты, а сани ее стоят в Пскове
и поныне, и по Днепру есть места ее для ловли птиц, и по Десне, и сохранилось
село ее Ольжичи до сих пор» [2, с. 41].
Первые раскопки погоста были проведены В.Н. Глазовым в 1900 г., часть
курганов на момент начала археологических работ подверглась разрушению,
были распаханы в ходе сельскохозяйственных работ. «Значительная группа кур-
ганов на берегу р. Наровы, покрытая мелкою древесною растительностью, среди
пахотных полей, на отлогом скате к реке, на пространстве не менее десятины.
Насыпи вышиною 1–2 1/2 арш., правильной полушарой формы, из слабого жел-
того песку, некоторые укреплены в основании кольцом из камней средней вели-
чины; последние расположены по краям группы. В насыпях местами попадается
мелкий уголь и зола; костяки лежат на тонкой зольной подстилке, головою обык-
новенно на З., но есть положение головою на СВ и С. Всех курганов насчитано
до 50, но их, без сомнения, было больше» [3, с. 60–62]. Находки из сохранив-
шихся курганов большей частью датировались XI–XIV вв., но встречались пред-
меты, датированные В.Н. Глазовым как относящиеся к X в. В.Н. Глазовым дается
описание 25 курганов (№ 6–30), найденных в 1900 г., из которых подробно ха-
рактеризуются шесть.
Курганы № 7, 8, 17 были наименее подвергнуты разрушению.
Курган № 7: «Вышиной 1 1/2 арш., диаметр 3 саж. На материке мужской
костяк в противоположном направлении, т. е. головою на В. Длиною 2 арш.
5 верш. На тонкой зольной прослойке, проходящей по всему основанию; на ле-
вой руке медный браслет, справа ниже таза железный, сильно подержанный нож,
у правой ступни железный топор с острым шипом, вдоль левой голени железный
наконечник широкого копья с отлогими плечиками и узкой втулкой длиною бо-
лее 45 сант. – XI в.» [3, с. 60].
Курган № 8: «Вышиной 1 1/4 арш., диаметр 3 саж. Мужской костяк, лежав-
ший головой также на В., на материке, на тонком зольном слое; руки сложены в
верхней части груди. На правой руке, серебряной витой браслет с завязанными
концами, на груди медная круглая пряжка средней величины, у правого плеча
наконечник копья XI в.» [3, с. 60].
Курган № 17: «Вышина 1 1/2 арш., диаметр до 2 1/2 саж. Костяк в грунтовой
яме глубиной 1 арш., шириною 1 1/2 арш., головою на З., женский. На шее ори-
гинальная двойная витая медная гривна с проволочными петлей и крючком на
концах и медная цепочка, ожерелье из 20 медных бус и девяти сетчатых подве-
сок; у ворота медная круглая пряжка, несколько ниже пояса, слева, медная под-
веска-уточка; на правом виске два височныя тонкия кольца, одно в диаметре
5 сант., другое 2 1/2 сант, на пальцах два медных перстня с широкими наставками
на руках 3 витые браслета с петлями на концах, два широкие пластинчатые брас-
лета и почти круглый с расплющенными концами; у правого бедра остатки же-
лезного ножа на медной цепочке из 5 звеньев XIII в.» [3, с. 62].
306
«В 1901 году вскрыто было 5 курганов; из них третий, обложенный по по-
дошве не сплошным кольцом камней, может быть отнесен к XIII–XIV вв.
Погост назван Ольгиным по имени “Ольгина” креста, вделанного в стену
церкви и водруженного на берегу Наровы, по преданию, св. Ольгою. Крест этот
имеет в вышину до 1 арш. и совершенно похож на обычные кресты, в обилии
встречаемые на местных жальниках» [3, с. 62].
«Археологическая карта Ленинградской области» В.А. Лапшина, содержит
следующие сведения.
Ольгин Крест-1 – курганная группа в 0,5 км от бывш. д. Ольгин Крест. В
конце XIX в. насчитывала более 100 насыпей. В 1900 г. раскопано 24 кургана, в
1951–1952 гг. – 34 кургана XII–XIV вв. Исследован полностью.
Ольгин Крест-2 – каменный «Ольгин» крест находился в церкви д. Ольгин
Крест. Не сохранился [4, с. 68].
В районе Ольгиного Креста было обнаружено много курганов XI–XIII вв.,
не затронутых ни более ранними исследованиями, ни грабителями. Были раско-
паны четыре кургана у Криушей, грунтовый могильник в Загривье и большая
группа курганов в Ольгином Кресте.
В 1951–1953 гг. экспедиция Н.Н. Гуриной исследовала в Ольгином Кресте
38 курганов.
Были вскрыты 16 курганов и одна грунтовая могила. Четыре кургана распо-
лагались около д. Криуши и 12 – около д. Ольгин Крест. Наиболее многочислен-
ные находки обнаружены в последних. Курганы находились в некотором
отдалении от реки, на краю небольшого леса. Частичные раскопки были прове-
дены на этой территории ещё В.Н. Газовым. К началу работ Н.Н. Гуриной на
участке насчитывалось 54 кургана, большинство из них на момент 1950 г. были
раскопанными.
Курганные группы в целом исследователи датируют периодом между
XI–XII вв., подавляющее большинство погребений были отнесены к XI в. [5, с. 29].
Курганы были сосредоточены компактной группой, на небольшом расстоя-
нии, иногда почти соприкасаясь один с другим.
Высота их не превышала 1,2 м, а диаметр – 6 м. Форма – полушарная, чаще
правильная.
Погребения совершались в грунтовой яме, глубина которой не превышала
0,8 м, а размер 2×1 м3. После засыпки ямы над могилой возводилась насыпь из
песка. Некоторые курганы в основании были обложены камнями вокруг всей
насыпи или частично [5, с. 29].
Захороненные лежали в вытянутом положении на спине, головой к западу,
с небольшими отклонениями к югу или северу. Руки чаще всего согнуты в лок-
тях, кисти на груди или животе. Два кургана содержали детские захоронения,
один двойное (взрослое и детское, последнее впускное) – курган № 32 и один
тройное (одновременное захоронение взрослых) – курган № 9.
В десяти раскопанных курганах погребенные были захоронены с вещами,
различными в мужских и женских погребениях. Мужское обычно сопровожда-
307
лось железным ножом, находящимся в районе пояса, и кусками кремня для вы-
секания огня. В крайне редких случаях попадаются бронзовые фибулы. В одном
из погребений кургана № 9 у костяка, в области голеней, обнаружено два полу-
кольца из медной тонкой проволоки, диаметром 0,4 м, с остатками вокруг них
грубой ткани [5, с. 30].
Инвентарь женских погребений гораздо богаче и разнообразнее: экспеди-
цией Н.Н. Гуриной обнаружены ожерелья из пастовых, стеклянных или метал-
лических бус, подвески, фибулы, браслеты и перстни. Одно из женских
погребений отличалось особым богатством: в нем собраны 86 предметов. Боль-
шинство из них найдено в области груди, причем сверху эта часть погребения
была закрыта слоем бересты.
Среди украшений – ожерелье из раковин каури, двойное ожерелье из пере-
городчатых подвесок, бронзовая цепь. На обеих руках погребенной было надето
восемь браслетов (на одной руке – пять, на другой – три), витых из бронзы и
плоских пластинчатых, украшенных ромбическим орнаментом. Два плоских
браслета позолочены. У тазовых костей найдено кольцо, составлявшее, по-види-
мому, часть украшений пояса. Удалось проследить остатки головного убора, со-
стоявшего из какой-то очень тонкой ткани, затканной мелкими бронзовыми
колечками. По-видимому, это было покрывало, накинутое на голову и спускав-
шееся по плечам, у бедра находился железный нож, вероятно подвешенный к
поясу.
В отдельных погребениях сохранились остатки плотных шерстяных тканей,
кожи и нитей, на которые были нанизаны бусы [5, с. 30].
Рассматривая материалы данной курганной группы, Н.Н. Гурина сравни-
вала находки с материалами из раскопок Л.К. Ивановского в пределах современ-
ной Ленинградской области, основываясь на том, что большинство найденного
инвентаря находило прямое тождество с раскопками последнего [6, с. 6–11].
Исходя из этого, Н.Н. Гуриной выдвигалось предположение, что население,
оставившее данные памятники, принадлежало к той же этнической группе, что и
население более восточной территории (современные территории Гатчинского,
Сланцевского, Кингисеппского и других районов).
Стоит обратить внимание, что ряд обнаруженных предметов характерен для
инвентаря могил Прибалтики и Приладожья, однако массовые находки свиде-
тельствуют о преобладании славянских элементов, характерных для новгород-
ских славян. Из этого фактора Н.Н. Гуриной был сделан вывод, что население,
оставившее памятники, принадлежало к одной из славянских групп. Наличие же
прибалтийских и финских вещей объяснялось непосредственным соседством с
Прибалтикой и финскими племенами, существующими между группами связями
[5, с. 30–31].
Материалы раскопок были отправлены в Н.Н. Гуриной в Эрмитаж и в
Москву. В 1986 г. 615 предметов из этих раскопок Эрмитаж передал Сланцев-
скому историко-краеведческому музею. В коллекцию по большей части входят
женские украшения из бронзы и серебра, а также другие предметы материальной
культуры из районов вокруг побережья р. Наровы. Коллекция была дополнена
308
предметами, переданными в дар музею жителями Сланцевского района. В нее
вошли немецкий динар, отчеканенный в г. Майнце в 1031–1054 гг., и англо-сак-
сонский пенни 1016–1035 гг. Обе эти монеты были переданы музею в 1970 г.
краеведом Е.Н. Петровым. Также были добавлены несколько фрагментов кера-
мики и бронзовый браслет. Общее количество коллекции из погоста Ольгин
Крест составило 624 предмета [7, с. 7–32].
1. Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии. Погост «Ольгин
крест». Вып. Х. СПб.: Тип. Департамента Уделов, 1885. 621 с.
2. Повесть временных лет / в пер. Д. С. Лихачёва. СПб.: Вита Нова, 2012. 512 с.
3. Спицын А.А. Гдовские курганы в раскопках В.Н. Глазова // Материалы по Археоло-
гии России. № 29. СПб.: Тип. Главного управления уделов, 1903. 124 с.
4. Лапшин В.А. Археологическая карта Ленинградской области. Л.: ЛВВИСУ, 1990. 234 с.
5. Гурина Н.Н. Археологические исследования в Карелии и Ленинградской области //
Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях ИИМК № 51. М.: Издательство Ака-
демии Наук СССР, 1953. 177 с.
6. Спицын А.А. Курганы Петербургской губ. в раскопках Л.К. Ивановского // Материалы
по Археологии России № 20. СПб.: Тип. Главного управления уделов, 1896. 123 с.
7. Книга поступлений Сланцевского историко-краеведческого музея за 1975–1990 гг.
100 с.
С.Д. Верещагин
О численности и вооружении шведского войска в Невской битве
Статья посвящена истории военного дела на северном пограничье. Предпринята попытка

анализа и подсчета численности шведского войска, участвовавшего в Невской битве, а также
проведен анализ и характеристика его наступательного и защитного снаряжения. Работа про-
ведена преимущественно на основе письменных источников XIII в.
The article is devoted to the history of military affairs on the northern border. The work was
carried out mainly on the basis of written sources of the 13th century. The article attempts to analyze
and calculate the number of the Swedish troops participating in the Battle of the Neva, as well as
analyze and characterize its offensive and defensive equipment.
Ключевые слова: шведское войско, Невская битва, средневековая пехота, рыцарская

конница, стратегические и военные задачи, Новгородская республика, Александр Невский,
Бригер Магнуссон.
Key words: Swedish army, Neva battle, medieval infantry, knightly cavalry, strategic and mil-
itary tasks, Novgorod Republic, Alexander Nevsky, Briger Magnusson.
В XIII в. основным политическим и военным соперником северной Руси ста-

новится королевство Швеция. В это время Швеция взяла курс на присоединение
приграничных финских территорий, которые в XII в. и северные русские княже-
309
ства и королевства Швеция рассматривали в качестве ничейных земель и, поль-
зуясь этим, регулярно взимали дань с местных племен. Именно в этот период
проходили Второй и Третий шведский крестовый поход на Русь. Русские лето-
писи достаточно подробно описывали все военные столкновения и донесли до
нас информацию о численности шведского войска [1, c. 120].
Всего за это время прошло семь крупных военных походов. Наиболее по-
дробно в русских письменных источниках описана битва на р. Неве в 1240 г.,
которая явилась крупнейшим военным столкновением между Новгородом и
Швецией. Описание данного сражения наполнено различными мифами и неточ-
ностями, в особенности связанными с численностью и вооружением шведского
войска [2, c. 204].
Очень часто в советской или современной историографии мы можем встре-
тить данные о многотысячном рыцарском войске, вторгшемся на территорию
Новгородского княжества. Однако русские летописи позволяют нам приблизи-
тельно посчитать количество воинов в шведском войске. Новгородская летопись
сообщает нам о семи шведских кораблях.
«Придоша Свѣи в силѣ велицѣ, и Мурмане, и Сумь, и ѣмь в кораблихъ
множьство много зѣло; Свѣи съ княземь и съ пискупы своими; и сташа в Невѣ
устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю об-
ласть Новгородьскую» [3, c. 201].
Важно отметить, что в летописи шла речь о больших военных кораблях –
ладьях, являющимися аналогом скандинавских военных кораблей – драккаров.
До нас дошли многочисленные археологические находки данных кораблей. Усе-
бергкий карви – 21,58 м в длину и 5,10 м в ширину. Нёс 15 пар вёсел. Экипаж –
до 60 чел. [4, c. 19].
Гокстадская ладья – 23,80 м в длину и 5,10 м в ширину; 16 пар вёсел. Эки-
паж – 60–70 чел. Скульделев-2. Типичный лонгшип длиной в 30 м, шириной в
3,80 м. На борту 56–60 вёсел. Экипаж – 70–80 чел. [4, c. 20].
Роскилле-6 или Роскильде-6 – самый длинный из найденных драккаров – 36 м,
ширина – 3,50 м. Это 39-баночный корабль по количеству пар вёсел. На борту
78 гребцов или около 100 воинов [4, c. 22].
Цифры экипажа для этих кораблей – максимально возможные, когда в по-
ходе не нужен был лишний груз и на борту было достаточно людей, чтобы идти
на вёслах в две смены [4, c. 39].
Таким образом, путем нехитрых подсчетов мы можем прийти к выводу о
том, что шведское войско состояло не более чем из 420–700 воинов, в данное
число входят и численность рыцарей, наемников, и простых боевых слуг. Ко-
нечно, можно предположить, что мелкие суда типа «каври» и «кнор» не были
взяты летописцем в расчет в силу своего незначительного размера. Подобные
суда вмещали от 5 до 30 чел., что еще могло расширить численность шведского
войска на 100, в крайнем случае до 200 чел. Таким образом, общая численность
всей военной экспедиции королевства Швеции не превышала 1000 чел. И это не
считая того факта, что вместе с людьми должны были перевозиться обоз и ло-
шади для рыцарской конницы.
310
Информация о вооружении и снаряжении шведского войска встречается в
более поздних письменных скандинавских источниках. До нас дошли многочис-
ленные скандинавские статуты и законы о том, что должен был иметь при себе
на вооружении воин в походе: закон провинции Сёдерманланд 1327 г. и закон
земельного судьи Магнуса Лагаботе.
Из описания битвы при Воронежке 1164 г. мы знаем, что основу шведского
войска составляло так называемый дедунг-скандинавское морское ополчение,
собираемое из крестьян и вольных бондов [6, c. 1].
Согласно закону из Сёдерманланд, каждый член экипажа, призванный слу-
жить в ledung (скандинавское морское ополчение), должен был быть вооружен
щитом, suærd (мечом или большим ножом), копьем, котелком (iarnhatter), коль-
чужным капюшоном, стеганным доспехом (пензара). Также от воина требуются
лук (ханбуга) и три дюжины стрел (trea tylpte sköte) [6, c. 1].
Закон земельного судьи Магнуса Лагаботе сообщает схожие данные, что,
например, один лук должен быть под каждой гребной лавкой у каждого воина,
что он должен быть вооружен копьем или большим «широким» топором (веро-
ятно, в документе речь идет о так называемом «бродаксе» – большом двуручном
топоре), круглым щитом и шлемом. В зависимости от размера имущества, кото-
рым владел воин, ему также было необходимо иметь стеганный доспех или коль-
чугу [5, c. 1].
Таким образом, мы можем сказать, что пешая часть войска представляла со-
бой обученную и опытную среднюю пехоту, имеющую хорошее вооружения по
меркам Средневековья. Воины были одеты в стеганные доспехи и имели сталь-
ные шлема, отдельные воины могли иметь и кольчужное вооружение. Главной
особенностью данной пехоты являлось то, что она была многозадачной, имела
большое количество различного вооружения от древкового до стрелкового сна-
ряжения, и в среднем нетяжелое защитное снаряжение позволяло пехоте выпол-
нять множество тактических задач как во время похода, так и во время прямых
боестолкновений. Универсальность экипировки позволяла солдатам нести кара-
ульную службу, вести боевые действия, заниматься осадно-инженерными рабо-
тами, а что самое главное, не уставать во время долгих переходов. На поле боя
солдат мог выступать и в качестве легкой заигрывающей силы, основной удар-
ной массы или стрелкового прикрытия, что давало шведской армии необычай-
ную мобильность и нивелировало малое число всадников [7, c. 85].
Что касается шведского рыцарства, то к середине XII в., когда Швеция была
уже полностью втянута в основное русло европейской военной культуры, о ко-
личестве рыцарей нам доподлинно неизвестно. Если судить по находкам эффи-
гий, а также различным археологическим находкам, вооружение шведских,
норвежских и датских воинов было в целом тождественно воинам Центральной
Европы, хотя их снаряжение было меньше подвержено влияниям моды и было
более архаичным, нежели у их коллег по воинскому делу [8, c. 68].
311
Ни один письменный источник нам не называет точной цифры этих воинов
на поле боя. Однако мы можем точно сказать, что во время боя Александр столк-
нулся в конном бою с Биргером и оставил ему увечье на лице, что говорит о
наличии, хоть и незначительной, конной силы в шведском войске [9, с. 264]. Ве-
роятно, в качестве конной силы выступали сами лидеры похода и их немного-
численное окружение, и боевые слуги.
Таким образом, мы можем сделать вывод о крайней самобытности и нестан-
дартном комплектовании средневекового шведского войска в Невской битве. С
уверенностью можно сказать о весьма архаичном и традиционном. Костяком ар-
мии являлась легкая и средняя пехота, вооруженная как стрелковым, так и ору-
жием для ближнего боя. Конница составляла меньшинство. Подобное
соотношение сил связано в первую очередь с природными условиями севера Ев-
ропы и спецификой боевых действий. Во-первых, это большое количество рек,
озер и Северное море, которое отражалось в особенности на способе путеше-
ствий и транспортировке армий – с помощью судов. Во-вторых, это малое коли-
чество лошадей на севере Европы и их высокая стоимость. Все это сказывалось
и на способе комплектования войска.
Поскольку войско было нерегулярным, то и комплектование было самосто-
ятельным делом воина, король лишь устанавливал общие требования, дабы под-
держивать определенный уровень боевой готовности армии. Войско имело
универсальное вооружение, позволяющее ему выполнять любые тактические и
стратегические задачи, а также облегчало жизнь на марше, лишая воина лишней
и ненужной поклажи. Подобное войско могло быстро и беспрепятственно пере-
двигаться по водоемам и сушам, вести осады и штурмовать города, а что самое
главное, являлось грозной силой на поле боя так как пехота состояла преиму-
щественно из опытных воинов, регулярно принимавших участие в походах и
набегах.
1. Новгородская летопись по синодальному и хартейному списку. СПб., 1888. 490 с.
2. Стефанович П.С. Знать и военные слуги в социально-политической структуре древне-
русского государства в X – первой трети XII в. М., 2014. 553 с.
3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. 561 с.
4. Йоахим фон Фиркс. Суда викингов / пер. с нем. А. А. Чебана. Л.: Судостроение, 1982.
104 с.
5. Список документов адвоката Магнуса Лагаботе 1274–1276 гг. URL:
https://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Skandinav/Sweden/Rus_i_Svec/index.phtml?id=2432
6. Закон Вальедмара II Сеира: Закон Ютландии, включая Фунен 1241 г. URL:
https://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Skandinav/Sweden/Rus_i_Svec/index.phtml?id=2432
7. Флори Жан. Повседневная жизнь рыцарей в Средние века / пер. с франц. М.Ю. Некра-
сова. М.: Молодая гвардия, 2006. 356 с.
8. Жарков С.В. Военное искусство рыцарей. Мн.: ОДО «Друк-С», 2008. 400 с.
9. Полное Собрание Русских Летописей. Новгородская летопись по списку П.П. Дубров-
ского. Т. 43. М., 2004. 368 с.
312
М.С. Варнаков
Правовое положение иноземных купцов

на территории Новгородской земли в конце XII в.
(по материалам «Договорной грамоты Новгорода
с Готским берегом и немецкими городами о мире,
о посольских и торговых отношениях и о суде»)
Взаимоотношения между Великом Новгородом и Северной Европой имеют достаточно

долгую историю. Самым ярким примером этих взаимоотношений является торговля с Готлан-
дом и Ганзейским союзом, которая продолжалась вплоть до XV в. Нахождение иностранцев
на территории Новгородской земли сопровождалось трудностями, которые возникали в рам-
ках как торговых отношений, так и связанных с пребыванием на чужой территории. В статье
дается характеристика начальному этапу формирования правового статуса иноземца на тер-
ритории Новгородской земли в конце XII в.
The relationship between Veliky Novgorod and Northern Europe has a rather long history. The
most striking example of this relationship is the trade with Gotland and the Hanseatic League, which
lasted until the XV century. The presence of foreigners on the territory of Novgorod land was accom-
panied by difficulties that arose within the framework of both trade and relations related to staying
on foreign territory. The article describes the initial stage of the formation of the legal status of a
foreigner on the territory of the Novgorod land at the end of the XII century.
Ключевые слова: Средневековье, Новгородская республика, Ганзейский союз, новго-

родская торговля, правовое положение иностранцев.
Key words: Middle Ages, Novgorod Republic, Hanseatic League, Novgorod trade, legal situ-
ation of foreigners.
Великий Новгород в эпоху Средневековья был одним из центров междуна-

родной торговли. Через него проходили самые знаменитые торговые пути:
например, «путь из варяг в греки», «путь из варяг в арабы» (больше известный
как Великий Волжский торговый путь). В период политической раздробленно-
сти XII в. Новгородская земля выделяется в отдельное самостоятельное княже-
ство, которое специализировалось в большей степени на международной
торговле. Тесное сотрудничество с Европой способствовало тому, что Великий
Новгород стал одним из ключевых партнеров Ганзейского союза (главной тор-
говой корпорации Прибалтийского региона в период Средних веков). Именно
данный факт стал причиной нахождения иноземных купцов на территории Нов-
городской земли в XII–XV вв.
Интерес к аспекту нахождения иноземных купцов на территории Новгород-
ской земли сохраняется достаточно долгое время. Так, впервые эта тематика
нашла свое отражение в труде Ивана Ефимовича Андреевского [1]. В советский
период особое распространение получило изучение экономической истории.
Елена Александровна Рыбина в своем труде «Иноземные дворы XII–XVII вв.»
[2] характеризует экономическую историю и особенности положения иноземных
313
купцов на территории Новгорода, ссылаясь на источники, которые были опубли-
кованы только во второй половине XX в. В современный период развития исто-
рической науки данная тема тоже не остается без внимания. Так, например,
исследователями данного вопроса выступают историки Н.И. Назаренко [3],
М.Б. Бессуднова [4].
Начальный период пребывания иноземных купцов на территории Великого
Новгорода можно охарактеризовать как бесправный. Но нельзя говорить о том,
что договоров между Готландом и Великим Новгородом не было заключено на
начало XII в. Напротив, такой договор действительно существовал (ученые да-
тируют его создание началом XII в.), но он определял сферу взаимодействия
между Новгородом и Готландом. Однако он никак не способствовал защите тор-
говцев на чужой территории от различных ситуаций, которые с ними могли слу-
читься (грабеж, убийство, драка и т. п.).
Торговцы из Готланда приезжали в Новгород, старались продать свой товар
побыстрее (на это, бывало, уходил один сезон). В период сбыта различных пред-
метов торговли купцы обосновались на территории так называемого Готского
двора (основание которого исследователи относят к XII в. [5, c. 35]). На этом
дворе были построены помещения для проживания, а также церковь св. Олафа
(католическая церковь). Различные направления верований, ведение прибыль-
ной торговли (иногда нечестными путями) – всё это способствовало тому, что
между купцами из Готланда и новгородцами возникали конфликтные ситуации.
Решением таких конфликтов являлся тот факт, что купцы из Готланда покидали
факторию в Новгороде (либо их высылали) и не появлялись там вплоть до пере-
мирия. Считается, что именно это обстоятельство и стало причиной юридиче-
ского закрепления нахождения купцов Готланда на территории Новгородской
земли.
После очередного столкновения между новгородцами и иноземными куп-
цами решено было заключить мирный договор, который и положил начало юри-
дическому закреплению прав купцов Готланда на территории Новгородской
земли. Сам договор был заключен, как считают исследователи, в 1191–1192 гг.
(посадником Новгорода был в тот момент Мирошка Несдинич). К сожалению,
оригинал данного договора не сохранился, текст находится в составе договора
от 1259–1260 гг. Исследователи, придерживаясь данной позиции, указывают на
тот факт, что текст договора 1191 г. написан на таком же пергаменте, что и дого-
вор 1259–1260 гг., а также обращают внимание на похожесть начертания текста.
Содержание договора имеет очень важное значение для исследования во-
проса регулирования отношений между торговцами Великого Новгорода и Гот-
ланда. Во-первых, это был первый письменный договор, который защищал права
иностранцев на чужой территории от произвола новгородской власти. Во-вто-
рых, давал надежду на то, что подобные конфликты больше не будут повторятся
в их взаимоотношениях. Так, по мнению Е.А. Рыбиной, этот договор способство-
вал быстрому решению конфликта 1259 г. (после этого был уже заключен новый
договор от имени князя Александра Невского) [6].
314
При анализе содержания юридических памятников эпохи Средневековья
необходимо помнить тот факт, что их содержание носит казуальный характер.
Таким образом, договор не позволяет полноценно раскрыть все правовые осо-
бенности положения купцов на территории Новгородской земли, но он способ-
ствует формированию представления о том, что из себя представляли те или
иные нормы защиты прав иностранцев на чужой территории.
Данный договор устанавливал мирное соглашение между Великим Новго-
родом и Готским берегом. Подписан он был со стороны Новгорода князем Яро-
славом Владимировичем, посадником Мирошкой и тысяцким Яковом. Причем
каждый новый князь, который приезжал княжить в Новгород, обязан был под-
твердить его действие. Со стороны Северной Европы он был подписан Арбудом
и купцами с Готланда и Любека.
Все те нормы, которые нашли свое отражение в рамках данного договора,
можно разделить следующим образом: а) определяющие принципы торговли и
б) направленные на сохранение жизни и здоровья купца на территории другого
государства.
Сохранялся принцип «виры», который имеет свое происхождение со времен
принятия «Русской Правды». Причем размер штрафа за людей разного социаль-
ного статуса был неодинаков: так, например, за убитого посла Новгорода или
Готланда нужно было заплатить 20 гривен, а за убитого торговца – всего лишь
10 гривен [7, с. 125]. Такая разность суммы за наказание иллюстрирует факт того,
что человеческая жизнь в эпоху Средневековья оценивалась по-разному: все
определял социальный статус человека.
Также данный договор устанавливал свободную торговлю между купцами
из Готланда и Великого Новгорода, что положительно сказывалось на развитии
новгородско-ганзейских отношений. Отныне все конфликты, которые происхо-
дили между сторонами договора, не должны были препятствовать процессу тор-
говли, т. е. не прекращали торговлю и выгоняли купцов (как было ранее), а
начинали вершить суд и назначать наказание, определенное статьями договора
[7, с. 125].
К сожалению, если рассматривать дальнейшую историю развития новгород-
ско-ганзейских отношений, то можно увидеть, что нормы, установленные в до-
говоре, нередко нарушались как с одной, так и с другой стороны. Все это
приводило к появлению новых договоров, которые дополнялись новыми нор-
мами права, тем самым облегчая нахождение иностранцев на территории дру-
гого государства.
Анализируя данный исторический источник и данные историографии,
можно сделать следующие выводы.
Во-первых, договор 1191–1192 гг. является первым юридическим докумен-
том, который заложил основы формирования благоприятного правового положе-
ния иноземных купцов на территории Новгородской земли в конце XII в. С этого
момента все конфликтные ситуации решались только в рамках данных догово-
ренностей.
315
Во-вторых, договор 1191–1192 гг. способствовал развитию свободной тор-
говли между Новгородом и Готландом, что выражалось в обеспечении безопас-
ности нахождения торговцев на чужой территории.
В-третьих, будущие договора (например, времен Александра Невского) со-
ставлялись на основе договора 1191–1192 гг.
1. Андреевский И.Е. О договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, заклю-
ченном в 1270 году. СПб.: Тип. Якова Трея, 1855. 106 с.
2. Рыбина Е.А. Иноземные дворы в Новгороде XII–XVII вв. М.: Изд-во МГУ, 1986. 173 с.
3. Назаренко Н.И. Правовое положение иностранцев в отечественном законодательстве
XI – первой половины XVII вв.: автореф. дис. … канд. ист. наук: 12.00.01. М., 2004. 28 с.
4. Бессуднова М.Б. «Русская Ганза». Жизнь Немецкого подворья в Новгороде, 1346–
1521 годы. Письма и материалы. СПб.: Евразия, 2019. 288 с.
5. Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. 319 с.
6. Рыбина Е.А. О двух древнейших торговых договорах Новгорода // Новгородский ис-
торический сборник. № 3(13). Л.: АН СССР, 1989. С. 43–50.
7. Памятники русского права. Вып. 2: Памятники прав феодально-раздробленной Руси
XII–XV вв. / С.В. Юшков [и др.]. М.: Госюриздат, 1953. 442 с.
И.Н. Романов
Формирование требований Устава ордена Храма и его влияние

на повседневную жизнь тамплиеров XII–XIII вв.
(комментированный перевод)
В данной статье рассматриваются различные аспекты влияния Устава ордена Храма на

повседневную жизнь тамплиеров, что и является назначением Устава как такового, но и также
в свою очередь воздействием политических, экономических и бытовых условий средневеко-
вой жизни на формирование требований вышеупомянутого Устава. Автором был выполнен
самостоятельный перевод французского Устава ордена тамплиеров, изданного в Париже в
1886 г. Анри де Курзоном на старофранцузском языке. Необходимо отметить, что Устав ор-
дена тамплиеров в том виде, в котором он дошел до нас, является далеко не однородным, до-
кументом не одного автора и не одной эпохи. Но это одновременно дает нам дополнительное
преимущество в том, чтобы проследить, как меняющиеся условия общественной жизни на
протяжении двух веков приводили к изменению требований устава военно-монашеского ор-
дена Храма.
This article examines various aspects of the influence of the Rule of the Order of the Temple
on the daily life of the Templars, which is the purpose of the Rule as such, but also, in turn, the impact
of political, economic and domestic conditions of medieval life on the formation of the requirements
of the aforementioned Rule. Author made an independent translation of the French Rule of the Order
of Knights Templar, published in Paris in 1886 by Henri de Courzon in old French language. It should
be noted that the Rule of the Order of the Templars, as it has come down to us, is far from homoge-
neous, a document of more than one author and more than one era. But at the same time, this gives
us the additional advantage of tracking how the changing conditions of social life over two centuries
have led to a change in the requirements of the Rule of the military-monastic Order of the Temple.
316
Ключевые слова: Устав, орден Храма, тамплиеры, рыцари, монахи.
Key words: Rule, Order of the Temple, Templars, knights, monks.
Прежде всего, необходимо отметить, что Устав ордена Храма играл огром-
ную и определяющую роль в жизни его братьев. Он довольно жестко и подробно
регламентировал все аспекты жизни ордена и его структуру и требовал беспре-
кословного послушания и подчинения, практически никакого действия не могло
быть совершено братом без разрешения вышестоящего лица. Но, с другой сто-
роны, это и облегчало жизнь братьев, потому что не надо было задумываться,
как поступить в том или ином случае, все было довольно подробно прописано.
Однако, французский Устав ордена, который писался на протяжении XIII –
начала XIV в. очень неоднороден, нет четкой структуры правил, хотя отдельные
разделы можно проследить, некоторые правила и статьи Устава повторяются,
местами нарушается логическая последовательность, некоторые положения
даже противоречат друг другу. Все это является следствием правки Устава раз-
личными авторами на протяжении всего времени существования ордена тампли-
еров. Но мы попробуем выделить и рассмотреть по порядку отдельные области
повседневной жизни тамплиеров и их взаимосвязь с Уставом ордена и одновре-
менно постараемся выяснить, чем же обуславливались требования Устава: при-
хотью высших чинов ордена, либо условиями самой жизни той эпохи.
1. Повседневная монастырская жизнь. Первоначальный латинский Устав
ордена тамплиеров, принятый на соборе в Труа в 1128 г., был составлен либо
самим святым Бернардом, либо при его прямом участии, поэтому в своих поло-
жениях он был очень близок к Уставу ордена цистерианцев и с дополнениями
более позднего французского Устава Храма довольно подробно описывал еже-
дневный распорядок дня братьев: еда, отход ко сну и пробуждение, монастыр-
ские порядки, религиозные наставления и службы [1, с. Х].
Распорядок дня братьев практически не отличался от общепринятого в Рим-
ской церкви расписания сна, приема пищи и церковных служб. Но Устав ордена
четко определял, в каком виде должны братья присутствовать на службе, напри-
мер, ст. 314 гласит: «Когда брат приходит на первый час, он должен быть полно-
стью одет и обут, так как он не должен появляться в рубашке либо в гарнаше,
если на нем нет котты либо туники, ни в чепце. Никто из братьев не должен рас-
чесывать свои волосы после повечерия; и никто не должен накидывать мантию
на голову, кроме как если он в лазарете, или когда идет на заутреню, ибо тогда
он может носить его так, но он должен снять его с головы во время службы» [1,
с. 183].
Братья, занятые выполнением каких-то бытовых работ, которые нельзя
было прервать, могли быть освобождены от обязательных служб, например в ст.
300: «…А затем, когда колокол звонит на вечерю, все братья должны идти и слу-
шать вечерю, и никто не должен отсутствовать без позволения, кроме брата пе-
каря, если его руки в тесте, либо брата у большого горна, у которого железо
раскаляется на огне, и который может отсутствовать пока он не выкует его, либо
317
брата кузнеца, если он подготавливает копыта лошади или иного верхового жи-
вотного, или если оно уже подготовлено, то он может задержаться, чтобы подко-
вать его…» [1, с. 178].
Также обращает на себя внимание постоянное употребление молитвы «Отче
наш…», которую нужно было читать многократно, например, при похоронах ма-
гистра – до 200 раз [1, с. 142]. Это требование было обусловлено тем, что многие
рыцари и сержанты были неграмотны и не могли самостоятельно читать службы
и молитвы, особенно на латыни, а молитву «Отче наш» каждый знал наизусть с
детства. Поэтому, кстати, Устав ордена был написан на французском языке, в
отличие от его первоначальной версии на латыни.
Что касается приема пищи, то в обители он был организован согласно об-
щим монастырским правилам, но вот состав пищи имел свои особенности. В
Уставе было четко прописано, сколько блюд необходимо подавать, размер пор-
ций, возможность замены одного на другое, какие продукты использовать, а
также особое меню для больных и немощных в лазарете. Например, ст. 186 гла-
сит: «В дни, когда они не едят мясо, должно быть два блюда, но если им дают
или рыбу или сыр, то должно быть одно блюдо, если только командор не окажет
им милость. Но на два больших поста, им должны давать два или три блюда,
чтобы если кто-то не хочет одно, взял бы другое. И когда они приходят в воскре-
сенье, вторник или четверг, то пусть им дают рыбу, свежую или соленую или
другие блюда, которые едят с хлебом. Но если им дают рыбу в понедельник, или
среду, или пятницу, или в субботу, Командор дома может убрать одно из блюд,
если пожелает, и если он дает рыбу за свой счет» [1, с. 136]. Ст. 370 определяет
и обосновывает размер порций. «…И учтите, что порция мяса двух братьев
должна быть такой, чтобы того, что останется после них, хватило бы накормить
двух нищих; и порция двух братьев полагается трем туркополам; а порция двух
туркополов – трем служащим Дома. И знайте, что порции установлены такими
большими и обильными не для того, чтобы брат или сержант могли набить свои
животы, так как они могут хорошо и легко обойтись меньшим, но в первую оче-
редь, они установлены такими большими и обильными во имя любви к Господу
и к бедным, чтобы давать милостыню…» [1, с. 208]. Особо обращается внимание
на питание в лазарете. «192. На стол лазарета не следует подавать ни чечевицы,
ни бобов в стручках, ни капусты, которая не отцвела, ни мяса быка, ни мяса сви-
ньи, ни мяса козы, ни козла, ни барана, ни телятины, кроме как когда Обитель
ест это, либо те, кого мы упомянули выше, либо когда кто-либо из братьев ест по
приглашению того, кто может пригласить его. Сыр не может подаваться как
блюдо в лазарете» [1, с. 139].
Здесь нам следует обратить внимание на особенности в употреблении мяса.
Например, первый латинский Устав от святого Бернара по традиции предписы-
вал поститься четыре дня в неделю, но это правило полностью исчезло из поло-
жений нового французского Устава. Тамплиеры постились каждую пятницу, со
дня Всех Святых и до Пасхи, и накануне больших праздников. Также они дер-
жали два больших поста в год: один со дня святого Мартина до Нового года,
второй с Пепельной среды до Пасхи. Очевидно, что это было связано с тем, что
318
основной функцией тамплиеров была не духовная, а военная служба, требующая
большой физической энергии и сил, что сложно было обеспечить при частых по-
стах. Также были определены дни, когда порции мяса увеличивались, ст. 26:
«...Но если пост, когда мясо запрещено, приходится на вторник, то на следующий
день следует давать его братьям в изобилии. По воскресеньям все братья Храма,
капелланы и клирики должны получать два мясных блюда в честь святого вос-
кресения Иисуса Христа…» [1, с. 35].
2. Прием новых братьев в орден. В новом французском Уставе была полно-
стью и подробно описана процедура приема новых братьев в орден, включая пол-
ную «анкету» опроса кандидатов. Здесь обращает на себя внимание то, что в ст.
11 французского Устава исчезла фраза о послушническом (испытательном)
сроке принимаемых братьев, которая была в первоначальном латинском Уставе.
После беседы с новым кандидатом, ознакомления с Уставом и принесения
клятвы претендент мог быть сразу принят в братья. Также в изначальном латин-
ском Уставе существовал запрет на прием в орден отлученных от Церкви рыца-
рей, новый же французский Устав гласил: «12. Туда, где, как вы знаете, должны
собраться отлученные рыцари, мы повелеваем вам идти; и если кто-то из них
желает отправиться и вступить в Орден рыцарей заморских земель, должны они
подумать не только о временной выгоде, но о вечном спасении своих душ… Ко-
гда епископ его выслушает и отпустит ему грехи, он должен послать его к маги-
стру и братьям, и если его жизнь среди них будет честной и достойной, и если он
кажется магистру и братьям достаточно хорошим, то должно принять его мило-
сердно» [1, c. 23].
Также новый Устав разрешал принимать в орден светских рыцарей на опре-
деленный ограниченный срок и даже женатых рыцарей, хотя все братья ордена
давали обет безбрачия. «69. Если женатый человек просит о вступлении в брат-
ство, о благах и молитвах Дома, следующим образом вам разрешается его при-
нять, чтобы и один и другой (супруги) завещали Вам после своей смерти свою
часть имущества, и все что они далее приобретут. Все это время он должен вести
достойную жизнь и стараться на благо братьев. Но он не должен носить ни белые
одежды, ни белую мантию; но если барон умрет раньше его жены, тогда братья
должны получить его часть состояния, а другую оставить даме для проживания;
и нам не кажется правильным, чтобы такие братья жили в одном доме с брать-
ями, давшими Господу обет целомудрия» [1, c. 68].
Очевидно, что все эти изменения были ответом на внешние обстоятельства,
когда орден тамплиеров нес большие потери в боевых действиях в Святой Земле
во второй половине XII и особенно в XIII в., и орден отчаянно нуждался в попол-
нении новыми рыцарями и сержантами.
3. Военная составляющая жизни ордена. Поскольку орден Храма изна-
чально создавался как военизированный, с целью защиты паломников на дорогах
в Святой Земле, в отличие от, например, ордена св. Иоанна (госпиталя), в Уставе
ордена тамплиеров правила и требования, относящиеся к военному делу, зани-
мают очень большое место, и они очень подробны, начиная со снаряжения и во-
оружения. Это говорит нам также и о том, что боевые действия стали
319
повседневной реальностью для братьев ордена. Патрулирование дорог, уничто-
жение банд грабителей, набеги на сарацинские поселения и караваны, защита
Святой Земли от вторжений противника, а впоследствии и участие в крестовых
походах превратились в будничную рутину. При вступлении в орден тамплиеры
давали обет бедности, они не имели никакой собственности, и все, что было им
нужно для жизни и для войны, давал орден. Братья должны были ежедневно
усердно ухаживать за своим снаряжением и вооружением и содержать его в по-
стоянной готовности к использованию. Ст. 283: «Когда братья выходят с за-
утрени, они должны пойти и осмотреть своих лошадей и снаряжение, если они в
таком месте, куда он может и должен идти, и если что-нибудь требует починки,
то они должны чинить это или отдать в починку…» [1, c. 171] и ст. 285: «Когда
братья вышли из храма, если им не надо никуда выезжать или выполнять другие
приказы, каждый должен идти к себе и заняться подготовкой своего вооружения
и снаряжения, если оно нуждается в подготовке, или отдать чтобы его подгото-
вили, или заняться изготовлением кольев и шестов для шатров, или другими ра-
ботами, которые положены им по должности» [1, c. 172] прямо об это говорят.
Даже если какие-то братья отбывали наказание и им нельзя было прикасаться к
оружию, то уход за снаряжением не должен был прерываться и за них этим за-
нимались их товарищи. Ст. 510: «И брат, который несет наказание, не должен
заниматься ни своим снаряжением, ни своей работой, если ему не прикажут, но
он должен сказать другому брату: „Добрый брат, займитесь моим снаряжениемˮ.
И брат, кому он вверил свое снаряжение, должен заботиться о нем, как о
своем…» [1, c. 269].
Отряды тамплиеров были очень мобильны за счет того, что все члены от-
ряда передвигались на лошадях. Также тактика боя тамплиеров полностью соот-
ветствовала европейской, существовавшей в то время, где основной ударной
силой на поле боя являлась рыцарская конница. Поэтому трудно переоценить то
значение, которое имели для ордена лошади. Именно по этой причине за по-
ставки и распределение лошадей отвечал маршал ордена [2, c. 112]. В ст. 107
говорится: «Когда из-за моря привозят лошадей, их следует содержать в конюш-
нях, пока Магистр не осмотрит их. И Магистр может взять, если есть такая необ-
ходимость, как сказано выше, одну или две лошади, или чтобы подарить; но он
должен держать их в конюшнях, пока он не отдал их, а затем Маршал может
распределять остальных лошадей братьям, куда он посчитает необходимым…»
[1, c. 92].
Также большое внимание Устав уделяет и заботе о лошадях, об их состоя-
нии. Несколько раз в различных статьях подчеркивается, что никто не может
пускать свою лошадь во весь опор без разрешения. А ст. 315 конкретизирует тре-
бования: «Каждый брат должен тщательно ухаживать за своим снаряжением и
лошадьми. Ни один брат не должен пускать во весь опор коня, состоянием кото-
рого он не доволен, либо пускать его галопом без позволения, особенно если он
не выполняет какое-либо задание; он может ехать шагом или иноходью на про-
гулке. Ни один брат не может гнать лошадь во весь опор в полную силу без раз-
решения…» [1, c. 183]. Лошадям также полагался ежедневный тщательный
320
контроль и уход, помимо того, что оказывали братья, непосредственно работав-
шие в конюшнях. Ст. 284 дополняет вышесказанное: «…если брат желает уйти
после первой мессы, и он уже прослушал третий и шестой часы, то он может это
сделать. Но прежде, чем он пойдет куда-либо, он должен проверить свое снаря-
жение и лошадей, как это сказано выше» [1, c. 171].
Много внимания в Уставе уделяется и питанию лошадей, например, ст. 379:
«Когда все кони вместе питаются сеном, никто из братьев не должен давать
своим лошадям траву без разрешения, и особенно он не должен давать траву ка-
кой-то лошади среди тех, кто едят сено. Никто из братьев не должен одевать на
своих лошадей хомут, ни вожжи, ни что-либо другое, чтобы заставить ее идти
иноходью, без разрешения. И два брата не должны ездить на одной лошади» [1,
c. 212]. Исходя из описанного выше, нетрудно понять, почему в ордене Храма
были такие строгие наказания за порчу или потерю вооружения или коня. Ст.
255: «Двадцать третье деяние – если брат убьет либо ранит, либо потеряет ло-
шадь по своей вине, его мантия в руках братьев, лишить ли его либо оставить ее
ему» [1, c. 161]. Такое же наказание полагалось и за нанесение вреда или потерю
раба, что свидетельствует о социальных нормах общества того времени.
При разрастании ордена, образовании новых командорий и провинций в Ев-
ропе появлялась опасность усиления отдельных областей и проведения мест-
ными руководителями своей политики, отличной от политики обители,
частичного выхода таких командоров из-под влияния центрального аппарата ор-
дена. Как мне представляется, именно с этим связано появление ст. 136. «Эти
Командоры не могут строить новые здания ни из извести, ни из известкового
раствора, ни из камня без разрешения Магистра либо Великого Командора
земли. Но они могут отстраивать и чинить разрушенные дома» [1, c. 108]. То
есть это фактически был запрет на строительство новых замков без разреше-
ния Магистра.
4. Финансовая деятельность. Ну и, конечно, нельзя обойти вниманием фи-
нансовую область деятельности тамплиеров. Как известно, братья ордена были
бедны, но сам орден был богат. В XIII в. орден Храма обладал обширными зем-
лями, замками, хозяйственными и религиозными постройками не только в Свя-
той Земле, но и в Европе, кораблями и огромными денежными суммами и
другими ценностями, полученными не только в качестве даров, пожертвований,
папских льгот, военной добычи и др., но и финансовых операций. Поскольку
экономическое и политическое развитие европейских государств уже до-
стигло такого уровня, когда требовалось трансгосударственное и даже транс-
континентальное движение денежных средств, денежные взаимоотношения и
взаиморасчеты усложнялись, а итальянские банки начали занимать все более
сильные позиции. Орден тамплиеров активно включился в этот процесс и, поль-
зуясь своим положением и привилегиями, занялся депонированием, денежными
ссудами, организовал систему переводных векселей, а также вкладывал деньги в
другие предприятия с целью получения дохода, что до сегодняшнего дня широко
используется в банковском деле [4, ч. 3, с. 125–157; 5, гл. VIII, с. 38–39].
321
Именно поэтому в Уставе ордена «финансовые» статьи встречаются до-
вольно часто. Особо подчеркивалось, что тамплиерам запрещается размещать
средства где-то вне ордена (конечно, эти требования относились не к рядовым
братьям, а к должностным лицам), например, в ст. 335: «И да будет известно, что
никто из братьев не должен делать денежные вклады, кроме как в казну, а если
нет Казначея, то Командору трапезной либо Командору Дома, где он нахо-
дится…» [1, c. 193] или в ст. 424: «Если кто-либо из братьев поместит пожертво-
вания за пределами Дома, отдав их либо одолжив, либо поместив на депозит, он
не должен отрицать это, если кто-либо его спросит, и должен скорее их забрать.
Ибо если он будет отрицать это, а позже это будет доказано, его сочтут вором. И
все названные выше деяния влекут за собой потерю Дома теми братьями, кто их
совершил, согласно обычаям Дома, без восстановления» [1, c. 231]. Как мы ви-
дим, наказания за финансовые проступки были довольно суровы, что увеличи-
вало степень доверия их клиентов.
5. Примеры из жизни тамплиеров. И в последнюю очередь упомянем очень
интересный раздел Устава, который называется «Новые подробности о наказа-
ниях», где перечисляются наказания за различные проступки, сопровождаемые
примерами из реальной повседневной жизни тамплиеров. Для примера приведем
несколько случаев, первый из них также связанный с финансами. «618. Случи-
лось на Кипре, что братья лишились своих мантий; одного звали Джон Заячья
Губа, а другого – брат Матфей. Брат Джон был Командором Баффы, и сообщил
своему Командору, которого звали брат Болдуин де Бенраж, что у него нет
средств на содержание дома. И тот сказал, чтобы он продал его пшеницу на
шесть сотен серебряных безантов, и четыре сотни потратил на Дом, а две сотни
сохранил, пока он их не потребует. Через некоторое время он послал брата, ко-
торый попросил эти двести безантов, а брат Джон сказал, что потратил их на
нужды Дома. И Командор приказал найти и отдать ему безанты, а он сказал ему,
что потратил их, и не смог сказать, на что; и Командор разгневался и обвинил
его, и он предстал перед капитулом в Рекордане, где рассматривали вопрос о ли-
шении Дома другого брата, согласно постановлениям Дома. Но поскольку этот
брат имел хорошую репутацию, и обитель знала, что он не потратил их в пороч-
ном месте и не вывел их за пределы Дома, и потому что он не отрицал, что эти
безанты были у него, а так же, потому что о тех братьях не было известно чего-
либо плохого, их лишили только мантии и, так же, потому что в отношении них
не было никаких нехороших подозрений» [1, c. 319].
Что мы можем определенно сказать, изучив эти истории, что в повседневной
жизни братья ордена тамплиеров далеко не всегда были кротки и смиренны и
часто не совсем соответствовали той августинской модели поведения монаха, ко-
торую от них требовали. Видимо, прошлое братьев тамплиеров, а также то, какие
задачи им приходилось выполнять в настоящем, давало себя знать. Например,
случай, описанный в ст. 591: «Случилось в Акре, что брат Эрман был командо-
ром бычьих хлевов, и двое клириков взяли несколько голубей из голубятни, при-
надлежащей Дому. Командор сказал им, чтобы они больше этого не делали, но
они не пожелали прекратить. А у Командора был брат, который заметил, как они
брали голубей, и Командор с братьями сильно побили их и ранили одного в го-
322
лову. Клирики же обратились к легату, и легат сообщил об этом Магистру, а Ма-
гистр сначала отпустил им грех, и затем заставил их просить о прощении на ка-
питуле, и их лишили мантий, и заковали в железо, и сослали на Кипр, потому что
удар был очень сильным» [1, c. 307]; или другой, в ст. 592: «Случилось так, что
обитель была в Яффе, и им приказали собираться в полночь; и брат, который был
вместе с другими в одном помещении стал высказываться, а другой брат взял
этого за волосы и бросил его на землю, и были братья, которые видели это. На
следующий день обитель прибыла днем в Арзуф и они слушали мессу и часы.
Брат Гюго де Монло был Маршалом и он слышал эту новость; и тогда, оставив
братьев в церкви, он провел капитул…. Этот брат встал и сказал, что его ударили,
и есть братья, которые это видели. И Магистр посчитал нужным, чтобы они вы-
шли перед ним. И тот брат, который совершил это, встал и просил о прощении,
и он выдворил его с капитула, и с ним брата капеллана, который отпустил ему
грехи, и после отпущения грехов…. его приговорили к лишению мантии и зако-
вали в железо» [1, c. 308]. Это свидетельствует о том, что они все-таки оставались
больше воинами, нежели монахами, несмотря на свои обеты.
Таким образом, нам удалось проследить, насколько позволили объемы этой
статьи, как реальные условия жизни в Святой Земле, а также социально-эконо-
мические взаимоотношения в Европе XII–XIII вв. влияли на формирование
Устава ордена тамплиеров. На самом деле вопросы обеспечения структуры и жиз-
недеятельности ордена, которые регулировал Устав, впрямую затрагивали аспекты
его выживания и жизнестойкости. А Устав, в свою очередь, как и положено, опре-
делял повседневную жизнь воинов-монахов, расписывая буквально до мелочей, как
им нужно было жить и умирать во славу Христа и матери его Девы Марии.
1. Henri de Curzon, La Règle du Temple. Paris, 1886. 368 c.
2. Filloux R. Costumes, armes et harnois des freres du temple. Edition du G.I.E.T., 1982. 150 c.
3. Hill P. The Knights Templar at War 1120–1312. Published by Pen and Sword Military, 2018.
264 c.
4. Джонс Д. Тамплиеры. Рождение и гибель великого ордена / пер. с англ. Натальи
Нарциссовой. Изд. Альпина нон-фикшн, 2019. 396 c.
5. Мелвиль М. История ордена Тамплиеров / пер. с фр. Г.Ф. Цыбулько; науч. ред.
М.Ю. Медведев. СПб.: Евразия, 2000. 416 с.
П.В. Крылов
«Картины святого детства».

Жанна д’Арк во французском изобразительном искусстве
второй половины XIX – начала XX в.
В статье рассматривается визуализация детства Жанны д’Арк во французской живописи
второй половины XIX – начала XX в., когда она превратилась в одну из символических фигур
французской исторической памяти. Несмотря на появление научных исследований, увеличи-
вающих объём информации об историческом контексте становления её личности и явный со-
циальный запрос на героизацию её молодых лет, большинство художников остаются в русле
323
романтической традиции. Они предпочитают изображать Жанну в стилистике индивидуаль-
ной лирико-созерцательной пасторали, что вступает в противоречие с исторической истиной,
но соответствует их творческому поиску.
The article discusses the visualization of the childhood of Joan of Arc in French painting of the
second half of the XIX – early XX century, when it turned into one of the symbolic figures of French
historical memory. Despite the development of scientific research, which has increased the amount
of information about the historical context of the formation of her personality and the obvious social
demand for the glorification of her young years, most artists remain in line with the romantic tradition.
They prefer to portray Jeanne in the style of an individual lyrical and contemplative pastoral, which
contradicts historical truth, but corresponds to their creative search.
Ключевые слова: Франция, Жанна д’Арк, история в живописи, историческая память.
Key words: France, Joan of Arc, history in painting, historical memory.
Римско-католическая церковь причислила Жанну д’Арк к лику святых при-

мерно через полтора года после окончания Первой мировой войны. Папа Бене-
дикт XV (1914–1922) объявил об этом 16 мая 1920 г. Впрочем, задолго до этого
уроженка д. Домреми была канонизирована во французском общественном мне-
нии, негласно присвоившем ей титул народной святой. Русская поэтесса Ахма-
това в воспоминаниях о довоенном Париже образца 1911 г. и её тогдашнем друге
Амедео Модильяни писала: «Католическая церковь канонизировала Жанну. Et
Jehanne, la bonne Lorraine Qu Anglois brulerent a Rouen... Я вспомнила эти строки
бессмертной баллады (Франсуа Вийона. – прим. П. К.), глядя на статуэтки новой
святой. Они были весьма сомнительного вкуса, и их начали продавать в лавочках
церковной утвари» [1, с. 148]. Анна Андреевна ошиблась. Состоявшаяся в 1909 г.
беатификация не делала с церковной точки зрения Орлеанскую деву достойной
возведения ей алтаря, но за много лет до приезда Ахматовой в Париж сувенир-
ные статуэтки уже поступили в широкую продажу. Отказ римской курии при-
числить девушку из Домреми к лику святых в 1879 г. только усилил религиозную
составляющую ежегодного праздника освобождения города от английской
осады, отмечаемого 8 мая [2, с. 83].
Визуализация образа Жанны имеет весьма долгую и богатую, более чем
двухвековую традицию монументальной живописи, скульптуры, книжной иллю-
страции и почтовой открытки. Её изображали на подмостках драматического и
музыкального театров, прежде чем передать образ кинематографу, чей век почти
совпадает с временем церковной канонизации. Для него Жанна стала самой лю-
бимой святой – персонажем около полутора сотен фильмов, среди которых не
менее трёх десятков игровых [3, с. 186]. Визуальное житие со времени написания
полотен Жюля Эжена Леневё (1819–1898), написанных для парижского Пан-
теона (1886–1890), организовано вокруг четырёх тем.
1. Божественное откровение о судьбе Франции, полученное в родной де-
ревне Домреми.
2. Снятие осады Орлеана 8 мая 1429 г.
3. Коронация Карла VII в Реймсе 17 июля 1429 г.
4. Смерть на костре в Руане 30 мая 1431 г.
324
Три последних относятся к категории происшествий, имеющих известную
дату, место действия, включая характеристики ландшафта или интерьера, а
также более-менее определённый перечень соучастников. Такие события дают
меньше творческого простора для статичного искусства живописи и скульптуры,
что, однако, не только осложняет, но и упрощает решение исполнительской за-
дачи. Откровение, напротив, было даровано когда-то в детстве или ранней юно-
сти Жанны – между одиннадцатью и четырнадцатью годами, притом что именно
оно имело ключевое значение для начала её миссии и «пробуждения Родины» [4,
с. 176]. То был невидимый внешнему миру период становления героической лич-
ности, в изображении которого от художника требовалась особая ответствен-
ность и чувство такта. Неверный выбор или допущенная оплошность могли
вызвать суровую критику со стороны общественности, особенно чувствительной
в последнюю четверть XIX – первое десятилетие XX в., когда образ девушки из
Домреми стал объектом почитания со стороны двух религий, находившихся в
весьма сложных взаимоотношениях друг с другом: католицизма в его француз-
ском, т. н. галликанском изводе, претендующим на особую роль страны в Римско-
католической церкви, и гражданско-республиканской религии, завоёвывавшей
сердца французского общества, травмированного поражением во франко-прусской
войне 1870–1871 гг. и его последствиями – утратой территорий в Эльзасе и Лота-
рингии, выплатой контрибуций, гражданской войной в Париже и коррупцион-
ными скандалами, сопровождающими годы становления Третьей республики.
«В то время Жанна стала символической фигурой, которая должна была освобо-
дить Францию от позора поражения, отомстив за него» [5, с. 179]. Судьба про-
фессора Франсуа Талама, чьи неловкие высказывания о девушке из Домреми
вызвали кампанию уличных протестов в её защиту в ноябре 1904 г., служит тому
наглядным примером [6, с. 9].
Отправной точкой визуализации деревенского детства являются слова са-
мой Жанны. 22 февраля 1431 г. она рассказала руанским судьям, что «к возрасту
13 лет она получила откровение от нашего Господа посредством голоса, который
научил её, как ей себя вести. И первый раз у неё был очень большой страх. И
сказала, что голос пришёл к ней так, что в полдень, летом, когда она была в саду
её отца, в день постный, сказала также, что голос пришёл с правой стороны, что
к церкви. И сказала, что тот голос не был без сияния, которое всегда со стороны
голоса. Сказала ещё, что в том голосе, когда она его услышала трижды, она
узнала голос ангела» [7, с. 47]. Имена архангелов Михаила и Гавриила, а также
святых Екатерины и Маргариты она назвала далее по ходу процесса, находясь
под серьёзным давлением асессоров, заинтересованных в том, чтобы предста-
вить откровения Жанны наваждениями сатаны. Для этого они стремились выну-
дить её признаться в том, что видения были телесными, к которым можно
прикасаться, обнимать их, целовать им руки, разговаривать с ними так, как дру-
зья разговаривают между собой. В итоге из её несколько расходящихся друг с
другом признаний возможно разнообразно представить, как выглядело общение
девушки с её небесными собеседниками. С одной стороны, было какое-то
325
начальное одномоментное столкновение с вестником высших сил, подобное Бла-
говещению Девы Марии, описанному в Евангелии от Луки: «Ангел, войдя к Ней,
сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между же-
нами. Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что́ бы это было
за приветствие…» (Лк.1: 28–29). Можно с уверенностью предположить, что,
описывая судьям свой первый мистический опыт, Жанна опиралась на библей-
скую историю Благовещения, пересказ которой, опирающийся на изображение
на оконном витраже или в виде статуи, она, будучи вполне благочестивой при-
хожанкой, неоднократно могла услышать и увидеть в церкви. Одновременно в
её словах есть свидетельство о неоднократных встречах будущей национальной
святой с посланниками небес, состоявшихся на протяжении некоторого времени,
предшествующего окончательному уходу из дома в 1428 г. Художники получают
таким образом довольно существенный простор для творческих поисков, кото-
рым они, что сразу необходимо отметить, вовсе не торопятся воспользоваться.
Художественное воплощение детства Жанны с середины XIX в. отталкива-
ется главным образом от её собственных слов, произнесённых на суде. Подавля-
ющее большинство работ так или иначе вращается вокруг темы откровения, в
которой центральное место занимает самая первая встреча, описанная 22 фев-
раля 1431 г. Действие, в соответствии с рассказом девушки, происходит летом.
Пожалуй, только картина Пьера Лагарда (1853–1910) «Голоса Жанны», написан-
ная в 1891 г., выбивается из привычного иконографического ряда. Голые дере-
вья, среди которых тепло и уютно одетая Жаннетта пасёт овечек, намекают на
раннюю весну или позднюю осень в окрестностях Домреми. В роли голосов вы-
ступают несколько размытых фигур, вьющихся между чёрными древесными
стволами. Остальные авторы помещают действие в один из летних месяцев,
начиная с картины Жан Луи Дюси (1775–1847) «Вдохновение» (1825). Автор
портретов Наполеона и Каролины Бонапартов и картин на средневековые сю-
жеты изобразил девушку в условном саду, символизируемым мощным дубом с
плотной листвой, одетую в театральный костюм поселянки, состоящий из корот-
коватой, не скрывающей босых ног юбки, передника и безрукавки, из-под кото-
рой развеваются белоснежные рукава рубахи, едва доходящие до локтей. Правой
рукой она пытается заслониться от мощного сияния, исходящего справа со сто-
роны церковной колокольни. Корзинка выпала из левой руки Жанны, что должно
служить доказательством охватившего её ужаса и смятения. Сидящая в переднем
левом углу картины собака с недоумением взирает на хозяйку, не способная по-
нять суть происходящего. Изображение Жанны на картине Ж.Л. Дюси стало од-
ной из наиболее популярных моделей, используемых в иконографии
деревенского детства Орлеанской девы. Ей следует Франсуа Леон Бенувиль
(1821–1859) в картине «Жанна д’Арк слушает голоса», хранящейся в руанском
Музее изящных искусств. (1855–1859). Её влияние очевидно проявилось и в ра-
боте Жюля-Бастиана Лепажа (1848–1884) «Видение Жанны д’Арк» (1879), и в
одной из восьми картин Пьера Каррье-Беллёза (1851–1932), написанной для па-
норамы Жанны д’Арк, представленной в 1889 г. Ей же следовали и Эжен Тирион
(1839–1910) в картине «Явление архангела Михаила Жанне д’Арк» (1876), и вы-
шеупомянутый Жюль Эжен Леневё, и Гастон Бюссьер (1862–1929) в картине
326
1908 г. Её тиражировали на анонимных открытках «На память с родины Жанны»
и на открытках, за основу которой был в 1880 г. взят рисунок «Жанна на выпасе»,
принадлежащий Жану Франсуа Фернану Лематту (1850–1929). Это и статуя
Анри Шапю (1833–1891) «Жанна, слушающая голоса», 1872, и статуя аноним-
ного автора, установленная в 1890 г. около школы в Домреми, и статуя «Жанна
в Нотр-Дам де Бермон» работы Жоржа Филиппа Луазо-Байи (1858–1913), от ко-
торой сохранилась только фотография 1897 г. Говорить о полном отсутствии ва-
риативности, разумеется, нельзя, притом что внешние характеристики главного
персонажа остаются прежними даже на картине Поля Гогена (1848–1903)
«Жанна д’Арк» (1889), написанной в свойственном для живописца стиле лубоч-
ного ориентализма.
Девушка одна или в компании святых, ангелов или овечек может занять со-
бой почти всё полотно, отчего картины Бенувиля, Тириона, Лематта и Бюссьера
будут напоминать собой скульптурную композицию на более-менее условном
фоне задымлённого пожарами грозового неба первых двух работ, пасторального
райка третьей и густой лесной чащи четвёртой. Другие художники, например Ле-
паж, Леневё, Карье-Беллёз, придают существенное внимание окружающему
Жаннетту пейзажу, который П. Карье-Беллёз пытается воспроизвести с почти
фотографической точностью, впрочем, нисколько не заботясь тем, что т. н. «род-
ной дом Орлеанской девы» был построен как минимум через полвека после её
смерти, не раньше 1481 г. [8, с. 51]. По мере приближения к концу XIX в. теат-
ральный костюм поселянки постепенно приобретает черты костюма этнографи-
ческого, из которого на статуях Шапю и Луазо-Байи исчезает рубашка, а с
картины Лематта, наоборот, безрукавка, отчего будущая святая остаётся в одной
нижней блузе и едва доходящей до колен юбке, выглядящей слишком короткой
по меркам и Средневековья, и времени написания картины. Создаётся впечатле-
ние, что в образе Жанны живописцы и скульпторы откровенно наслаждаются
собственными идеалами женской красоты, пренебрегая необходимостью репре-
зентации святости и следованию истории костюма. Впрочем, взыскательная пуб-
лика не преминула возможностью попенять Лепажу за неопрятный внешний вид
девушки с его картины, с криво зашнурованной блузкой, торчащей из-под блузки
мятой и несвежей рубашкой, юбкой грязно-коричневого цвета и испачканными
руками. Она полностью контрастирует с элегантным обликом героини картины
Бенувиля, встречающей небесных гостей тщательно умытой и одетой словно на
праздник, буквально с иголочки. Бюссьера, в свою очередь, критиковали за
слишком чувственные объятия, которыми Жаннетта обменивалась с одной из
явившихся ей святых, за что её обвиняли в Руане. Общественность желала, чтобы
девушка выглядела «как смиренная и скромная крестьянка из Вогезских гор, как
самый совершенный образ щедрого народа, хранящего в своих глубинах ту со-
кровенную энергию, что рождает патриотов и героев», как говорилось в объяв-
лении о сборе пожертвований на строительство памятника в Домреми [5, с. 237].
Святые, ангелы и голоса являют собой, пожалуй, самый вариативный эле-
мент композиции. Скульптура, а также полотна П. Карье-Беллёза и Лематта
предпочитают обходиться вообще без фантастических изображений, передавая
327
их незримое присутствие сосредоточенным взглядом или молитвенной позой
Жаннетты. Неизвестный автор статуи из Домреми дополнил фигуру символиче-
ским жестом. Устремившая взор куда-то вверх Жанна роняет из левой руки
прялку, хватаясь правой за рукоять меча. Леневё, Лепаж и Лагард предпочитают
размытые, едва проступающие перед взглядом зрителя очертания сил небесных,
в то время как остальные задействуют полнокровные и полновесные фигуры ан-
гелов, более свойственные барочной живописи. Они, однако, держатся поодаль
от девочки, за исключением упоминавшейся выше картины Бюссьера. Впрочем,
самую неожиданную интерпретацию схемы, заданной работами Дуси и Бе-
нувиля, предлагает картина Ипполита-Доминика Берто (1843–1926) «Молодая
пастушка Жанна» (1880–1884). Девушка с распущенными волосами в кажущейся
белоснежной на фоне ночного пейзажа блузке уходит босиком от слабо освещён-
ного огнём очага дома куда-то вдаль под звёздным небом по высветленной
необычайно ярким сиянием луны полевой дороге. Создаётся впечатление, что
художник принял всерьёз английскую пропаганду XV в. и вместо будущей свя-
той задался целью изобразить молодую ведьму, спешащую на шабаш.
Второй распространённой иконографической темой является детская мо-
литва Жанны, воплощённая в работах Виржини Демон-Бретон (1859–1935)
«Жаннетта в полях» (1893), Жака Клемана Вагрэ (1850–1908), Поля Филиппото
(1846–1923), Жюля Габриэля Дюбуа-Менана (1855–1921) и Эжена Карьера
(1849–1906) «Жанна, слушающая голоса» (1880–1890). На этих полотнах Жан-
нетта изображена в молитвенной коленопреклонённой позе, погружённой в себя,
с сосредоточенным взглядом и в длинной одежде, полностью скрывающей тело.
Дюбуа-Менан и Карьер вовсе ограничиваются портретным рисунком, что не
спасло Э. Карьера от критики, увидевшей на его картине болезненную гримасу,
будто бы исказившую лицо. Весьма соблазнительным было бы увидеть в этих
художниках группу, которая хотела бы не столько любоваться не доказанной ни-
какими документами красотой Жанны, сколько поставить акцент на её хорошо
документированном благочестии. Впрочем, выбор именно такого сюжета для
своих картин может быть обусловлен не только личными предпочтениями ху-
дожника, но и теми параметрами, которые определял заказчик, принадлежащий
к одной из двух – республиканской или клерикальной – партий, боровшихся за
то, чтобы увидеть Орлеанскую деву в своих рядах.
Подводя итоги, можно сказать, что французская живопись, графика и скуль-
птура второй половины XIX – начала XX в. весьма избирательно подходят к теме
детства исторического персонажа, национальный культ которого настолько ак-
тивно развивается в эти годы, что по образному выражению Мориса Агульона
страну охватила «статуемания» [5, с. 209]. Совокупность произведений визуаль-
ного искусства тех лет представляет Жанну красивой и благочестивой шестна-
дцатилетней девушкой, полностью совершеннолетней по меркам её времени,
внимательной к велениям высших сил, которые она получает через молитву и
общение с ангелами и святыми. Редким примером иного взгляда является кар-
тина Жана-Жака Эннера (1829–1905) «Жаннетта в детстве» (1891) на которой
изображён готовый к драке трудный подросток лет 11–12 с копной размётанных
328
по плечам непослушных волос, гордым мятежным взглядом и палкой в руке,
сжатой наподобие меча.
За рамками картин осталась вся повседневность. Единственное исключение –
ремесло пастушки, ставшее устойчивой и неотъемлемой частью её художествен-
ного образа. По собственному утверждению Жанны пастушкой она не была [7,
с. 65], но её заявление было проигнорировано не столько её судьями, сколько
художниками и скульпторами последующих веков. Зато оказалось незамечен-
ным умение прясть и ткать, о котором набожная домашняя девушка из состоя-
тельной семьи говорила с гордостью [7, с. 46]. Если на картине в руках Жанны и
оказывается прялка, то только в качестве гендерного символа, который зритель
не видит в действии, а изображений девушки за ткацким станком и вовсе не
встречается, как не заметна её работа в поле, саду или по дому. В Жанне не видно
ребёнка «из работящей семьи, одной из тех, что создали Францию», как назвал
её Жюль Лермина, автор романа воспитания, адресованного широкой публике
[4, с. 178]. Её можно назвать созерцательной одиночкой, поскольку художников,
в отличие от авторов романов и повестей для широкой публики, не привлекают
ни родители Орлеанской девы, ни её родные братья, ни какие бы то ни было до-
машние сцены с её участием. Отсутствуют изображения не только трудовых буд-
ней, но и сельских праздников у знаменитого «дерева фей», в которых Жанна, по
её словам, участвовала наряду с остальной молодёжью [7, с. 66]. Впрочем, одно-
сельчан мы тоже не увидим, включая кюре из Домреми, что был свидетелем бла-
гочестивого детства будущей святой. Может создаться впечатление, что в жизни
девушки не было никаких событий до ухода из дома на спасение Франции,
например бегства её семьи от военных действий в г. Нефшато, случившегося ле-
том 1428 г. В тематике картин ничего подобного нет, как ничего от Средневеко-
вья нет в том костюме от норвежского неоромантика Ханса Даля, в который
имеют обыкновение «наряжать» свою Жанну художники и скульпторы. Между
тем откликом на общественный интерес к её детству и юности уже в 1886 г. стала
классическая монография Симеона Люса «Жанна в Домреми», содержащая под-
борку впервые вводимых в оборот документов с подробным комментарием.
Книга стала ярким примером микроисторического исследования задолго до по-
явления термина «микроистория» [9]. Из неё автор скульптурной композиции
или исторического полотна мог почерпнуть немало сведений о родном крае Жан-
нетты, однако единственным окружением детства и юности одинокой героини,
«посвящённой душою одному Господу» [5, с. 146], остаются в лучшем случае
ангелы, святые и овцы на фоне пустынного пейзажа. Главной причиной является,
по всей видимости, не столько отсутствие социального заказа на создание раз-
вёрнутого жития в картинках, сколько нахождение в рамках привычной роман-
тической художественной модели, центром которой является репрезентация
индивидуального героического усилия и действия сверхличности, разрывающий
с окружением. Тем не менее именно эта модель определила формирование визу-
ализации детских лет Орлеанской девы в последующие десятилетия XX в. Она
выглядит «деревенским Сократом, чьи чистые помыслы и блистательная реши-
тельность являют трогательный контраст с гнусными расчётами всех тех, кто ей
воспользовался» [5, с. 13].
329
1. Ахматова А.А. Соч.: в 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. 493 с.
2. Тогоева О.И. Между собором и городской площадью: топография праздника 8 Мая
в Орлеане (ХV–ХХI вв.) // Вестник РГГУ. Серия «Литературоведение. Языкознание. Культу-
рология». 2020. № 5. С. 71–86.
3. Крылов П.В. Святость на экране. Визуализация образа Жанны д’Арк в кинемато-
графе // Религия. Церковь. Общество. Исследования и публикации по теологии и религии.
2021. № 10. С. 184–210.
4. Palewska M. Figures de Jeanne d’Arc dans le roman populaire français (1870–1914) //
L’Image de Jeanne d’Arc dans les littératures européennes des XIXe et XXe siècles: de la sainte
nationale à la figure européenne. Nancy: Presses universitaires de Nancy-Éditions Universitaires de
Lorraine, 2020. P. 173–193.
5. Krumeich, G. Jeanne d’Arc à travers l’Histoire. Paris: Albin Michel, 1993. 348 p.
6. Margolis N. La chevauchée solitaire du professeur Thalamas: rationalists et réactionnaires
dans l’historiographie johannique (1904–1905) // Bulletin de l’Association des Amis du Centre
Jeanne d’Arc. 1991. № 15. P. 7–28.
7. Procès de condamnation de Jeanne d’Arc. Ed.P.Tisset et Y. Lanhers. T. 1. Paris: Librairie
C. Klincksieck, 1960. 436 p.
8. Bouzy O. Jeanne d’Arc. Mythes et realites. L’Atelier de l’Archer, 1999. 191 p.
9. Luce S. Jeanne d’Arc à Domrémy. Paris: Champion, 1886. 750 p.
330
Сведения об авторах
Абдрахманова Екатерина Николаевна, аспирант кафедры истории России, Орен-

бургский государственный педагогический университет; e-mail: eknikol@ya.ru
Белова Анна Валерьевна, доктор исторических наук, доцент, зав. кафедрой всеобщей
истории, Тверской государственный университет; e-mail: Belova.AV@tversu.ru; веду-
щий научный сотрудник Центра гендерных исследований, Институт этнологии и ан-
тропологии имени Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; e-mail: anna.belova@iea.ras.ru
Бессонова Татьяна Викторовна, кандидат исторических наук, доцент, Набережно-

челнинский институт Казанского федерального университета; e-mail: bessono-
vatv@list.ru
Бранкарт Дарья Андреевна, PhD исследователь, Католический университет Лёвена

(Бельгия), кафедра славистики; e-mail: daria.brancart@gmail.com, daria.brancart@kule-
ven.be
Брежнева Светлана Николаевна, доктор исторических наук, профессор, Ленинград-

ский государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: brezhneva_s_n_@mail.ru
Бурлуцкая Елена Вадимовна, доктор исторических наук, профессор, проректор по

научной работе, Оренбургский государственный педагогический университет; e-mail:
ida777@yandex.ru
Варнаков Максим Сергеевич, студент 5 курса факультета истории и социальных

наук, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail:
varnakov.m.s@gmail.com
Веременко Валентина Александровна, доктор исторических наук, профессор, зав. ка-

федрой истории России, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина;
e-mail: v.a.veremenko@yandex.ru
Верещагин Станислав Дмитриевич, магистрант факультета истории и социальных

наук, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина; учитель исто-
рии и обществознания, школа 291, Санкт-Петербург; e-mail: Corharuill@yandex.ru
Волгина Тамара Владиславовна, магистрант, Ленинградский государственный уни-

верситет им. А.С. Пушкина; e-mail: lerona97@mail.ru
Волков Алексей Сергеевич, аспирант, Ленинградский государственный университет

им. А.С. Пушкина; старший научный сотрудник научного отдела, ГБУК ЛО «Музейное
агентство»; e-mail: lex0619@mail.ru
Глибина Екатерина Сергеевна, магистрант, Ленинградский государственный уни-

верситет им. А.С. Пушкина; e-mail: mulkova-glibina@yandex.ru
331
Годовова Елена Викторовна, доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры
истории России, Оренбургский государственный педагогический университет, г. Орен-
бург; e-mail: godovova@mail.ru
Губарева Алла Дмитриевна, студентка 3 курса магистратуры заочной формы обуче-

ния, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина; gubareva-
alla98@yandex.ru
Гуркина Нина Константиновна, доктор исторических наук, профессор, Северо-За-

падный институт управления РАНХиГС, Санкт-Петербург; e-mail: nina-gurkina@
yandex.ru
Дашкевич Людмила Александровна, доктор исторических наук, ведущий научный

сотрудник, Институт истории и археологии Уральского отделения Российской акаде-
мии наук; e-mail: ldash54@mail.ru
Жбанкова Елена Васильевна, доктор исторических наук, профессор, профессор фа-

культета иностранных языков и регионоведения, Московский государственный уни-
верситет имени М.В. Ломоносова; e-mail: evzhbankova@mail.ru
Журавлёв Александр Алексеевич, кандидат исторических наук, доцент, доцент ка-

федры истории Отечества, Первый Санкт-Петербургский государственный медицин-
ский университет имени академика И.П. Павлова; e-mail: сrane_62@mail.ru
Зайцева Светлана Валентиновна, кандидат исторических наук, научный сотрудник,

НОЦ краеведческих исследований, доцент кафедры истории России, Ленинградский
государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: svlanaz@yandex.ru
Кальсина Алла Алексеевна, кандидат исторических наук, доцент, Пермский филиал

Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте
РФ; e-mail: kalsina.alla@mail.ru
Касимова Наталья Аркадьевна, магистрант, Глазовский государственный педагоги-

ческий институт имени В.Г. Короленко; e-mail nakasimova02@gmail.com
Карпова Вероника Викторовна, кандидат исторических наук, доцент кафедры исто-

рии России, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail:
nika7676@mail.ru
Катцина Татьяна Анатольевна, кандидат исторических наук, доцент, доцент ка-

федры теории и методики социальной работы, Сибирский федеральный университет;
е-mail: katsina@list.ru
Кискидосова Татьяна Александровна, кандидат исторических наук, зав. сектором

истории, Хакасский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории;
e-mail: tak_74@mail.ru
332
Козлов Николай Дмитриевич, доктор исторических наук, профессор, профессор ка-
федры истории России, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пуш-
кина; e-mail: koznik49@yandex.ru
Константинова Наталья Владимировна, кандидат филологических наук, доцент,

зав. кафедрой русской и зарубежной литературы, теории литературы и методики обу-
чения литературе, Новосибирский государственный педагогический университет;
e-mail: scribe2@yandex.ru
Крылов Павел Валентинович, кандидат исторических наук, научный сотрудник,

Санкт-Петербургский Институт истории Российской Академии наук; e-mail:
pavel_kryloff@mail.ru
Крылова Наталия Леонидовна, доктор исторических наук, главный научный

сотрудник, Институт Африки РАН; e-mail: krylovanl@yandex.ru
Курмышов Василий Михайлович, доктор исторических наук, профессор, профессор

кафедры, Военный институт (инженерно-технический) Военной академии матери-
ально-технического обеспечения имени генерала армии А.В. Хрулёва; e-mail: vasiliy-
kurmyshov@yandex.ru
Левашко Вадим Олегович, кандидат исторических наук, доцент, Ленинградский

государственный универистет им. А.С. Пушкина; e-mail: VO-Levachko@yandex.ru,
v.levashko@lengu.ru
Лярский Александр Борисович, кандидат исторических наук, доцент кафедры

ГиСЭД Высшей школы печати и медиатехнологий, Санкт-Петербургский государ-
ственный университет промышленных технологий и дизайна; e-mail: lam732007@yan-
dex.ru
Макарова Ирина Викторовна, студентка 5 курса факультета истории и социальных

наук, Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: irinka-
mak@mail.ru
Мельникова Дарья Андреевна, кандидат исторических наук, лаборант, НОЦ истори-

ческих исследований и анализа Ленинградского государственного университета
им. А.С. Пушкина; e-mail: 31020307d@gmail.com
Мухина Зинара Зиевна, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой гумани-
тарных наук, Национальный исследовательский технологический университет
«МИСИС», Старооскольский технологический институт им. А.А. Угарова (филиал);
e-mail: mukhiny@mail.ru
Нижник Надежда Степановна, доктор юридических наук, профессор, начальник ка-

федры теории государства и права, Санкт-Петербургский университет МВД России;
e-mail: n.nishnik@bk.ru
333
Новиков Александр Сергеевич, аспирант кафедры истории России, Ленинградский
государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: kafmfistori@lengu.ru
Пирогова Елена Павловна, кандидат исторических наук, доцент, Российский

государственный профессионально-педагогический университет (РГППУ),
Екатеринбург; e-mail: eppirogova@yandex.ru
Поздняков Семён Алексеевич, студент 4 курса факультета истории и социальных

Pz.sam@yandex.ru
Пушкарева Наталья Львовна, доктор исторических наук, профессор, главный науч-

ный сотрудник, руководитель Центра гендерных исследований, Институт этнологии и
антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН (Москва); e-mail: pushkarev@mail.ru
Пчелов Евгений Владимирович, кандидат исторических наук, доцент, Российский

государственный гуманитарный университет; ведущий научный сотрудник, Институт
истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова Российской академии наук;
e-mail: dep_kvsid@rggu.ru
Розина Ольга Владимировна, кандидат исторических наук, доцент, Московский гос-

ударственный областной педагогический университет; e-mail: olgarozina@yandex.ru
Романов Борис Михайлович, кандидат исторических наук, ведущий специалист от-

дела научно-информационной и справочной работы, Государственный архив Россий-
ской Федерации (ГА РФ); e-mail: romanov_b@inbox.ru
Романов Игорь Николаевич, независимый исследователь; e-mail:

romuil2000@rambler.ru
Рыбицкий Владимир Анатольевич, кандидат военных наук, доцент, старший науч-

ный сотрудник, Научно-исследовательский институт (военно-системных исследова-
ний МТО ВС РФ) Военной академии материально-технического обеспечения имени
генерала армии А. В. Хрулёва; e-mail: vladimir-rybicki@mail.ru
Синова Ирина Владимировна, профессор, доктор исторических наук, доцент, Санкт-

Петербургский государственный экономический университет; старший научный со-
трудник, НОЦ краеведческих исследований Ленинградского государственного универ-
ситета им. А.С. Пушкина; e-mail: s-irina@yandex.ru
Слискова Валерия Викторовна, аспирант исторического факультета, Российский

государственный гуманитарный университет; зав. Научным архивом, Институт этно-
логии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; e-mail: vvaleriesss@gmail.com
Смолевицкая Марина Эрнэстовна, старший научный сотрудник, Политехнический

музей; e-mail: msmolevitskaya@yandex.ru
334
Сорокина Елена Анатольевна, кандидат исторических наук, старший научный со-
трудник, Институт этнологии и антропологии РАН, Москва; e-mail: 119019@mail.ru
Сутула Юлия Витальевна, аспирант кафедры истории России, Ленинградский госу-

дарственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: jmitlina@gmail.com
Тишкина Ксения Алексеевна, кандидат исторических наук, научный сотрудник

офиса развития научной деятельности, Сибирский федеральный университет, г. Крас-
ноярск; e-mail: ksetishkina@mail.ru
Травкин Сергей Николаевич, кандидат исторических наук, доцент, Ленинградский

государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: trawkin09@yandex.ru
Трегубова Марина Сергеевна, аспирант кафедры истории России, Ленинградский

государственный университет им. Пушкина; e-mail: marina_tregubova@mail.ru
Трофимова Виолетта Стиговна, кандидат филологических наук, независимый иссле-

дователь, Санкт-Петербург; e-mail: tvioletta@yandex.ru
Трофимова Татьяна Николаевна, соискатель, Институт истории естествознания и

техники РАН, независимый исследователь, Санкт-Петербург; e-mail: tatianatr1@yan-
dex.ru
Уманская Арина Геннадьевна, студентка 4 курса, Ленинградский государственный

университет им. А.С. Пушкина; e-mail: dragonwushu55@gmail.com
Федотова Анастасия Юрьевна, кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры

общеобразовательных дисциплин Подготовительного факультета для иностранных
учащихся, Казанский федеральный университет; e-mail: stasi7886@mail.ru
Филимончик Светлана Николаевна, кандидат исторических наук, доцент кафедры

отечественной истории, Петрозаводский государственный университет,
г. Петрозаводск; e-mail: syrsa@yandex.ru
Фролова Александра Викторовна, кандидат исторических наук, старший научный

сотрудник отдела этнологии русского народа, Институт этнологии и антропологии
РАН, Москва; e-mail: alexnauka2017@gmail.com
Фурсова Елена Федоровна, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник,

зав. отделом этнографии, Институт археологии и этнографии Сибирского отделения
РАН; e-mail: mf11@mail.ru
Чистова Ольга Анатольевна, магистрант 1 курса факультета истории и социальных

olgachistova1003@gmail.com
335
Шестова Татьяна Юрьевна, доктор исторический наук, доцент, профессор кафедры
теории и практики управления, Пермский филиал РАНХиГС; e-mail: shestova-t@mail.ru
Юничева Оксана Александровна, студентка 2 курса магистратуры заочного отделе-

ния факультета истории и социальных наук, Ленинградский государственный универ-
ситет им. А.С. Пушкина; e-mail: oyunicheva@mail.ru
Яковлева Елена Людвиговна, профессор, доктор философских наук, кандидат куль-

турологии, доцент, Казанский инновационный университет имени В.Г. Тимирясова;
e-mail: mifoigra@mail.ru
Яхно Ольга Николаевна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник,

Институт истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук;
e-mail: mrsyakhno@mail.ru
Яшина Мария Игоревна, студентка 5 курса факультета истории и социальных наук,

Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина; e-mail: Yash-
inamaria1806@gmail.com
336
About Authors
Abdrakhmanova Ekaterina Nikolaevna, Postgraduate Student of the Department of

History of Russia; Orenburg State Pedagogical University; e-mail: eknikol@ya.ru
Belova Anna Valeryevna, Head of the Department of World History, Doctor of Historical
Sciences, Associate Professor, Tver State University, e-mail: Belova.AV@tversu.ru; Leading
Researcher, Center for Gender Studies, RAS Institute of Ethnology and Anthropology (IEA),
e-mail: anna.belova@iea.ras.ru
Bessonova Tatyana Viktorovna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,

Naberezhnye Chelny Institute of Kazan Federal University; e-mail: bessonovatv@list.ru
Brancart Daria Andreevna, PhD researcher at Catholic University of Leuven (Belgium),

Slavic studies; e-mail: daria.brancart@gmail.com, daria.brancart@kuleuven.be
Brezhneva Svetlana Nikolaevna, Doctor of Historical Sciences, Professor, Pushkin

Leningrad State University; e-mail: brezhneva_s_n_@mail.ru
Burlutskaya Elena Vadimovna, Doctor of Historical Sciences, Professor, Vice-Rector for

Research, Orenburg State Pedagogical University; e-mail: ida777@yandex.ru
Varnakov Maksim Sergeevich, 5th year Student, Faculty of History and Social Sciences,
Pushkin Leningrad State University; e-mail: varnakov.m.s@gmail.com
Veremenko Valentina Aleksandrovna, Doctor of Historical Sciences, Professor, Head of

the Department of Russian History, Pushkin Leningrad State University; e-mail:
v.a.veremenko@yandex.ru
Vereshchagin Stanislav Dmitrievich, Master Student, Faculty of History and Social

Sciences, Pushkin Leningrad State University; History Teacher, School № 291,
St. Petersburg; e-mail: Corharuill@yandex.ru
Volgina Tamara Vladislavovna, Master Student, Pushkin Leningrad State University;

e-mail: lerona97@mail.ru
Volkov Aleksey Sergeevich, Postgraduate Student, Pushkin Leningrad State University;

Senior Researcher of the Scientific Department, GBUK LO "Museum Agency"; e-mail:
lex0619@mail.ru
Glibina Ekaterina Sergeevna, Master Student, Pushkin Leningrad State University; e-mail:
mulkova-glibina@yandex.ru
Godovova Elena Viktorovna, Doctor of Historical Sciences, Associate Professor, Professor

of the Department of Russian History, Orenburg State Pedagogical University, Orenburg;
e-mail: godovova@mail.ru
337
Gubareva Alla Dmitrievna, 3rd year Master Student, Pushkin Leningrad State University;
e-mail: gubareva-alla98@yandex.ru
Gurkina Nina Konstantinovna, Doctor of Historical Sciences, Professor, North-West

Institute of Management of Russian Presidential Academy of National Economy and Public
Administration (St. Petersburg); e-mail: nina-gurkina@yandex.ru
Dashkevich Lyudmila Aleksandrovna, Doctor of Historical Sciences, Leading Researcher,

Institute of History and Archeology, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences;
ldash54@mail.ru
Zhbankova Elena Vasilyevna, Doctor of Historical Sciences, Professor, Professor of the

Faculty of Foreign Languages and Regional Studies, Lomonosov Moscow State University;
e-mail: evzhbankova@mail.ru
Zhuravlev Aleksandr Alekseevich, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,

Associate Professor of the Department of National History, Pavlov First Saint Petersburg
State Medical University; e-mail: сrane_62@mail.ru
Zaitseva Svetlana Valentinovna, Candidate of Historical Sciences, Researcher of the REC

for Local History Studies, Associate Professor of the Department of Russian History, Pushkin
Leningrad State University; e-mail: svlanaz@yandex.ru
Kalsina Alla Alekseevna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Perm

Branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public
Administration; e-mail: kalsina.alla@mail.ru
Kasimova Natalya Arkadyevna, Master Student, Glazov State Pedagogical Institute named
after V.G. Korolenko; e-mail nakasimova02@gmail.com
Karpova Veronika Viktorovna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of

the Department of History of Russia, Pushkin Leningrad State University; e-mail:
nika7676@mail.ru
Kattsina Tatyana Anatolyevna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,

Associate Professor of the Department of Theory and Methods of Social Work, Siberian
Federal University; е-mail: katsina@list.ru
Kiskidosova Tatyana Aleksandrovna, Candidate of Historical Sciences, Head of the

History Sector, Khakassian Research Institute of Language, Literature and History; e-mail:
tak_74@mail.ru
Kozlov Nikolay Dmitrievich, Doctor of Historical Sciences, Professor, Professor of the

Department of Russian History, Pushkin Leningrad State University; e-mail:
koznik49@yandex.ru
338
Konstantinova Natalya Vladimirovna, Candidate of Philological Sciences, Associate
Professor, Head of the Department of Russian and Foreign Literature, Theory of Literature
and Methods of Teaching Literature, Novosibirsk State Pedagogical University; e-mail:
scribe2@yandex.ru
Krylov Pavel Valentinovich, Candidate of Historical Sciences, Researcher, St. Petersburg

Institute of History of the Russian Academy of Sciences; e-mail: pavel_kryloff@mail.ru
Krylova Natalia Leonidovna, Doctor of Historical Sciences, Chief Researcher, RAS

Institute for African Studies; e-mail: krylovanl@yandex.ru
Kurmyshov Vasily Mikhailovich, Doctor of Historical Sciences, Professor, Professor of the

Department of the Military Institute (Engineering-Technical) of the Military Academy of
Logistics named after General of Army A.V. Khrulev; e-mail: vasiliy-kurmyshov@yandex.ru
Levashko Vadim Olegovich, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Head

of the Department of History, Pushkin Leningrad State University; e-mail:
VO-Levachko@yandex.ru, v.levashko@lengu.ru
Lyarsky Aleksandr Borisovich, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of

the Department of GiSED of the Higher School of Printing and Media Technologies,
St. Petersburg State University of Industrial Technologies and Design; e-mail:
lam732007@yandex.ru
Makarova Irina Viktorovna, 5th year Student, Faculty of History and Social Sciences,
Pushkin Leningrad State University; e-mail: irinka-mak@mail.ru
Melnikova Darya Andreevna, Candidate of Historical Sciences, Research Assistant, REC

for Historical Research and Analysis; e-mail: 31020307d@gmail.com
Mukhina Zinara Zievna, Doctor of Historical Sciences, Head of the Department of

Humanities, Professor in Stary Oskol Technological Institute named after A.A. Ugarov
(branch) of the Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education
"National Research Technological University "MISIS", e-mail: mukhiny@mail.ru
Nizhnik Nadezhda Stepanovna, Doctor of Law, Professor, Head of the Department of

Theory of State and Law, St. Petersburg University of Ministry of Internal Affairs of Russia;
e-mail: n.nishnik@bk.ru
Novikov Aleksandr Sergeevich, Postgraduate Student of the Department of History of

Russia, Pushkin Leningrad State University; e-mail: kafmfistori@lengu.ru
Pirogova Elena Pavlovna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of Russian

State Professional Pedagogical University (RSPPU, Yekaterinburg, Russia); e-mail:
eppirogova@yandex.ru
339
Pozdnyakov Semyon Alekseevich, 4th year Student, Faculty of History and Social Sciences,
Pushkin Leningrad State University; e-mail: Pz.sam@yandex.ru
Pushkareva Natalya L’vovna, Doctor of Historical Sciences, Professor, Chief Researcher,

Head of the Center for Gender Studies, RAS Institute of Ethnology and Anthropology;
e-mail: pushkarev@mail.ru
Pchelov Evgeny Vladimirovich, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,

Russian State University for the Humanities, Leading Researcher, S.I. Vavilov Institute for
the History of Science and Technology of the Russian Academy of Sciences; e-mail:
dep_kvsid@rggu.ru
Rozina Olga Vladimirovna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Moscow

State Regional Pedagogical University; e-mail: olgarozina@yandex.ru
Romanov Boris Mikhailovich, Candidate of Historical Sciences, Leading Specialist of the

Department of Scientific Information and Reference Work, State Archive of Russian
Federation (GA RF); e-mail: romanov_b@inbox.ru
Romanov Igor Nikolaevich, independent researcher; e-mail: romuil2000@rambler.ru.
Rybitsky Vladimir Anatolyevich, Candidate of Military Sciences, Associate Professor,

Senior Researcher at the Research Institute (VSI MTO of the Armed Forces of the Russian
Federation) of the Military Academy of Logistics named after General of Army
A.V. Khrulev, e-mail: vladimir-rybicki@mail.ru
Sinova Irina Vladimirovna, Doctor of Historical Sciences, Professor, Associate Professor,

St. Petersburg State University of Economics; Senior Researcher, REC for Local History
Research, Pushkin Leningrad State University; e-mail: s-irina@yandex.ru
Sliskova Valeria Viktorovna, Postgraduate Student, Faculty of History, Russian State

University for the Humanities; Head of the Scientific Archives, RAS Institute of Ethnology
and Anthropology; e-mail: vvaleriesss@gmail.com
Smolevitskaya Marina Ernestovna, Senior Researcher, Polytechnical Museum; e-mail:

msmolevitskaya@yandex.ru
Sorokina Elena Anatolyevna, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher, RAS

Institute of Ethnology and Anthropology, Moscow; e-mail: 119019@mail.ru
Sutula Yuliya Vitalyevna, Postgraduate Student of the Department of History of Russia,

Pushkin Leningrad State University; e-mail: jmitlina@gmail.com
Tishkina Ksenia Alekseevna, Candidate of Historical Sciences, Researcher, Office for the
Development of Scientific Activities, Siberian Federal University (Krasnoyarsk); e-mail:
ksetishkina@mail.ru
340
Travkin Sergey Nikolaevich, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,
Pushkin Leningrad State University; e-mail: trawkin09@yandex.ru
Tregubova Marina Sergeevna, Postgraduate Student of the Department of History of

Russia, Pushkin Leningrad State University; e-mail: marina_tregubova@mail.ru
Trofimova Violetta Stigovna, Candidate of Philological Sciences, Independent Researcher,

St. Petersburg; e-mail: tvioletta@yandex.ru
Trofimova Tatyana Nikolaevna, Applicant, Institute of the History of Natural Science and
Technology of the Russian Academy of Sciences, Independent Researcher, St. Petersburg;
e-mail: tatianatr1@yandex.ru
Umanskaya Arina Gennadievna, 4th year Student, Pushkin Leningrad State University;
e-mail: dragonwushu55@gmail.com
Fedotova Anastasia Yuryevna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,

Associate Professor of the Department of General Education, Preparatory Faculty for Foreign
Students, Kazan Federal University; e-mail: stasi7886@mail.ru
Filimonchik Svetlana Nikolaevna, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of

the Department of National History, Petrozavodsk State University (Petrozavodsk); e-mail:
syrsa@yandex.ru
Frolova Aleksandra Viktorovna, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher,

Department of Ethnology of the Russian People, Institute of Ethnology and Anthropology,
Russian Academy of Sciences, Moscow, e-mail: alexnauka2017@gmail.com
Fursova Elena Fedorovna, Doctor of Historical Sciences, Leading Researcher, Head of the
Department of Ethnography of the Institute of Archeology and Ethnography of the Siberian
Branch of the Russian Academy of Sciences; e-mail: mf11@mail.ru
Chistova Olga Anatolyevna, 1st year Master Student, Faculty of History and Social
Sciences, Pushkin Leningrad State University, e-mail: olgachistova1003@gmail.com
Shestova Tatyana Yuryevna, Doctor of Historical Sciences, Professor of the Department of

Theory and Practice of Management, Perm Branch of Russian Academy of National Economy
and Public Administration; e-mail: shestova-t@mail.ru
Yunicheva Oksana Aleksandrovna, 2nd year Master Student, Faculty of History and Social
Sciences, Pushkin Leningrad State University; e-mail: oyunicheva@mail.ru
Yakovleva Elena Ludvigovna, Professor, Doctor of Philosophy, Candidate of Cultural

Studies, Professor, Associate Professor, Kazan Innovative University named after
V.G. Timiryasov; e-mail: mifoigra@mail.ru
341
Yakhno Olga Nikolaevna, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher, Institute of
History and Archeology, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences; e-mail:
mrsyakhno@mail.ru
Yashina Maria Igorevna, 5th year Student, Faculty of History and Social Sciences, Pushkin
Leningrad State University; e-mail: Yashinamaria1806@gmail.com
342

Young Generation of The Russian Emigration in Belgium Brancart

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Young Generation of The Russian Emigration in Belgium Brancart

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

имени А.С. ПУШКИНА

СЕМЬЯ И ДЕТСТВО В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ:

Материалы международной научной конференции,

(текстовое электронное издание)

© Авторы, 2023 ISBN 978-5-8290-2096-5 (т. 2)

FAMILY AND CHILDHOOD IN EVERYDAY LIFE:

Materials of the international scientific conference,

© Authors, 2023 ISBN 978-5-8290-2096-5 (Vol. 2)

Семья и детство в повседневной жизни: история и современность:

В сборнике представлены статьи по актуальным вопросам историографии

Издано при поддержке гранта

Минимальные системные требования:

Family and Childhood in Everyday life: History and modernity: materials of

The conference proceedings include articles on topical issues of historiography

Published with the support

Minimum system requirements:

Программное обеспечение, использованное для подготовки издания:

Редактор Л. М. Григорьева, С. К. Довбышенко

Подписано к использованию: 30.03.2023

САНИТАРИЯ, ГИГИЕНА, ЗДОРОВЬЕСБЕРЕЖЕНИЕ

Сведения об авторах ..........................................................................................................331

SANITATION, HYGIENE, HEALTH PROTECTION

NATIONAL AND CONFESSIONAL FEATURES OF SOCIALIZATION

FAMILY EDUCATION. PERSONALITY IN THE HISTORY

MEDIEVAL EVERYDAY LIFE

About Authors ....................................................................................................................337

Призрение детей, оставшихся без попечения родителей:

В статье рассматриваются вопросы, касающиеся создания систем призрения детей,

Подготовка квалифицированных крестьянских кадров

В статье на основе материалов Центра хранения документов до 1917 г. Центрального

Ключевые слова: подготовка, новации, российская провинция, хозяйственно-просвети-

Внедрение просветительских новаций в помещичье хозяйство в 1830–1850-е гг.

Уткинская низшая сельскохозяйственная школа

Во второй половине XIX в. широкое распространение получили сельскохозяйственные

Ключевые слова: Костромская губерния, низшая сельскохозяйственная школа, Уткин-

Детские дошкольные учреждения различных типов в России

В статье изучается процесс формирования дошкольного образования в России. Дается

В середине XIX в. в разных странах мира начали распространяться идеи

Профессиональные учебные заведения г. Череповца и г. Вологды

В данной статье рассматривается проблема развития образования в отдельных регионах

Ключевые слова: реформа образования, образовательные учреждения, профессиональ-

Key words: Education reform, educational institutions, vocational education, Cherepovets,

Реформы второй половины XIX в. стали толчком для стремительного раз-

Дисциплинарные нарушения учениц Оренбургской женской гимназии

В статье автор анализирует отчеты классных надзирательниц о вверенных им классах и

Ключевые слова: Оренбург, женское образование, гимназия, детская повседневность,

Во все времена существования учебных заведений основное их предназна-

Сиротское детство (по материалам Верх-Исетского

В XIX – начале XX в. большую роль в воспитании детей, оставленных без

Опыт работы первого детского приюта в Туркестане

Статья посвящена деятельности одного из первых попечительств на территории Турке-

Ключевые слова: Российская империя, Туркестанское генерал-губернаторство, Се-

Key words: Russian Empire, Turkestan Governor-General, Semirechensk guardianship,

Вопросы благотворительности в России являлись одним из приоритетных

«Приготовить полезных гражданок, а не золотошвеек»:

Статья посвящена организации женского образования в Енисейской губернии во второй

В 1850-е гг. в России повсеместно стали получать распространение женские

Воспитание и обучение детей в Саратовском учебно-заработном доме

Статья рассказывает об условиях организации воспитания и обучения воспитанников Са-

Ключевые слова: Саратовский учебно-заработный дом, братство Святого Креста, раз-

В Саратовской губернии во второй половине XIX в. обострилась проблема

Организация деятельности детских исправительных учреждений