Тепкеев. Аюка хан и его время

В. Т.
Тепкеев
Российская академия наук
Калмыцкий научный центр
В. Т. Тепкеев
АЮКА-ХАН И ЕГО ВРЕМЯ
Элиста
2018
1
УДК 84(470.47)
ББК 63.3 (2)46
Т 341
Научное издание
Утверждено к печати Ученым советом

Федерального государственного бюджетного учреждения науки
«Калмыцкий научный центр Российской академии наук»
Ответственный редактор:
доктор исторических наук А. Н. Команджаев
Рецензенты:
кандидат исторических наук А. С. Ряжев,
кандидат исторических наук И. В. Торопицын
Тепкеев В. Т.
Т 341 Аюка-хан и его время. Монография [Текст] / В. Т. Тепкеев; отв. ред.
А. Н. Команджаев. — Элиста: КалмНЦ РАН, 2018. – 359 с.; 8 илл.
ISBN 978-5-906881-51-9
Монография посвящена периоду правления Аюки-хана, при котором Калмыцкое

ханство достигло наивысшего расцвета и играло заметную роль в международных
делах в Восточной Европе и Центральной Азии. Впервые в историографии на основе
новых источников подробно проведено комплексное исследование истории калмыков
последней трети XVII в. и первой четверти XVIII в. Подробно освещены основные
политические события в Калмыцком ханстве, показана роль калмыков в период
Астраханского, Булавинского и башкирских восстаний в начале XVIII в., а также в
кавказской политике России, раскрыто влияние процесса административного освоения
Россией южного региона и оформления губернского правления в Астрахани на политику
калмыцкого хана. Подробно рассмотрены военно-политические связи калмыков с
соседними народами и государствами, в том числе с ногайцами, башкирами, казахами,
каракалпаками, донскими и яицкими казаками, народами Северного Кавказа, а также
с Персией, Крымским ханством, Османской империей, Польшей, Китаем, Джунгарией
и Тибетом. В монографии впервые публикуются письма калмыцкого хана и его
современников, хранящиеся в Российском государственном архиве древних актов.
Книга рассчитана на историков и всех тех, кто интересуется историей России и
Калмыцкого ханства.
В оформлении обложки книги использован фрагмент картины В. М. Монтышева

«Встреча Аюки хана с Петром I»
ISBN 978-5-906881-51-9 © ФГБУН «КалмНЦ РАН», 2018

© Тепкеев В. Т., 2018
2
Содержание
Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5
Глава 1. Калмыки в период Русско-турецкой войны 1673–1681 гг. . . . . . 13

§ 1. Приход к власти Аюки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13
§ 2. Русско-калмыцкие переговоры и шерть 1673 г. . . . . . . . . . . . 20
§ 3. Калмыки на начальном этапе Русско-турецкой войны . . . . . . . 33
§ 4. Русско-калмыцкие переговоры и шерть 1677 г. . . . . . . . . . . . 50
§ 5. Калмыки на заключительном этапе Русско-турецкой войны . . . . 56
Глава 2. Калмыки в системе международных отношений в 1681–1690 гг. 73

§ 1. Русско-калмыцкие отношения в 1681–1684 гг. . . . . . . . . . . . 73
§ 3. Калмыки в системе международных отношений в 1686–1690 гг. . 95
Глава 3. Калмыки в системе международных отношений в 1690–1700 гг. 115

§ 2. Калмыки в период Азовских походов 1695 и 1696 гг. . . . . . . . . 140
Глава 4. Калмыцкое ханство в начале XVIII в. . . . . . . . . . . . . . . . 167

§ 1. Политический кризис в Калмыцком ханстве в начале XVIII в. . . 167
§ 2. Калмыцкое ханство после политического кризиса . . . . . . . . 185
Глава 5. Калмыцкое ханство в 1705–1719 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . 195

§ 1. Участие калмыков в подавлении Астраханского восстания
в 1705–1706 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195
§ 2. Участие калмыков в подавлении Булавинского восстания в 1707–
1708 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 208
§ 3. Калмыцкое ханство накануне и в период русско-турецких войн
1710–1713 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 218
§ 4. Приезд цинско-китайского посольства в 1714 г. . . . . . . . . . . 240
§ 5. Калмыцкое ханство в послевоенный период в 1713–1715 гг. . . . 246
§ 6. Калмыцко-кубанские отношения в 1716–1719 гг. . . . . . . . . . . 263
3
Глава 6. Калмыцкое ханство в системе губернского правления Астрахан-
ским краем в 1717–1724 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 287
§ 1. Русско-калмыцкие отношения в период образования Астраханской
губернии и начала деятельности А. П. Волынского . . . . . . . . . . 287
§ 2. Калмыцкое ханство в период подготовки и проведения Дербент-
ского похода 1722–1723 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 312
§ 3. Политическая ситуация в Калмыцком ханстве в последние годы
жизни Аюки-хана . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 320
Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 343
Список сокращений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 350
Источники и литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 351
4
Введение
Период правления хана Аюка (1672–1724 гг.) занимает видное место

в истории калмыцкого народа, поскольку эта историческая личность относит-
ся к числу энергичных и деятельных правителей. Именно при Аюке Калмыц-
кое ханство достигло наивысшего расцвета и играло заметную роль в между-
народных отношениях в Восточной Европе, Средней и Центральной Азии.
Стоит отметить, что пограничное положение Калмыцкого ханства было одним
из факторов, оказавшим серьезное влияние на политику России по отношению
к соседним народам.
Целью данного исследования является рассмотрение истории Калмыцкого
ханства в период правления Аюки-хана. Отсюда вытекают и конкретные за-
дачи нашей работы:
- показать роль и значение калмыков в южной политике России, в ее отно-
шениях с кочевыми народами;
- проанализировать основные направления политики Аюки-хана по отно-
шению к царскому правительству, показать методы, применявшиеся им для
достижения своих целей;
- проследить политические устремления феодальной верхушки Калмыцко-
го ханства, рассмотреть причины, лежавшие в основе ее действий;
- показать отношение различных слоев калмыцкого общества к националь-
ным движениям в России;
- осветить события калмыцкой истории указанного периода, особенно те,
которые еще не нашли достаточного отражения, или же связанные с ними во-
просы, которые являются до сих пор дискуссионными;
- дать представление о международной политической обстановке, в кото-
рой действовали представители различных народов и племен; это тем более
необходимо, что не в последнюю очередь и характер событий, и действия лю-
дей определялись обстановкой, которая складывалась на тот период.
Изучение истории калмыцкого народа началось после появления отдель-
ных западно-монгольских (ойратских) племен на территории России. Обра-
щение к истории калмыцкого народа дало мощный толчок развитию такой
важной области ориенталистики, как научное монголоведение. Именно тео-
5
ретическое и практическое взаимодействие на стыке монголоведения и отече-
ственной истории позволило добиться к настоящему времени значительных
успехов в изучении истории Калмыцкого ханства.
Основы историографии Калмыкии были заложены в трудах авторов
XVIII в. Одним из первых этим вопросом занялся В. М. Бакунин. В 1720 г. он
был назначен переводчиком калмыцкого языка при канцелярии астраханского
губернатора А. П. Волынского, а в дальнейшем служил статским советником в
Коллегии иностранных дел (далее — КИД). Широко используя документаль-
ные материалы КИД и оперируя сведениями, почерпнутыми из личного обще-
ния с калмыками, Бакунин в 1761 г. закончил значительную по объему работу1.
В представленных автором документах отражена роль калмыцких ханов в рус-
ско-турецких отношениях. Попутно отражаются и взаимоотношения калмы-
ков с кубанскими и крымскими татарами; колебания калмыцкой аристократии
между полным подчинением себя русскому царизму и попытками сохранить
свою самостоятельность и дружеские отношения с Крымским ханством.
Особое внимание заслуживает работа известного востоковеда-синолога
Н. Я. Бичурина (Иакинфа). По мнению автора, русское правительство в вопро-
се связей Калмыцкого ханства с соседними государствами проявляло большую
сдержанность, одновременно требуя прекращения сношений с явно враждеб-
ными России странами2.
Более полную оценку истории калмыцко-крымских отношений мы нахо-
дим в работах таких авторов XIX в., как Ф. А. Бюлер, С. М. Соловьев, К. И. Ко-
стенков, М. Г. Новолетов, А. М. Позднеев3.
Расширив круг архивных источников, М. Г. Новолетов более детально рас-
смотрел события XVIII в. Автор утверждал: «Аюка хан, помимо русского пра-
вительства, заключал договоры о войне и мире по своему усмотрению и мог
сдержать заключенный с Крымом мир и тем послужить во вред России, како-
1
Бакунин В. М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского,
и поступков их ханов и владельцев, сочиненное статским советником Василием Баку-
ниным, 1761 года. 2-е изд. Элиста, 1995.
2
Бичурин Н. Я. Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия и до
настоящего времени. 2-е изд. Элиста, 1991.
3
Бюлер Ф. А. Кочующие и оседло живущие в Астраханской губернии инород-
цы. Их история и настоящий быт // Отечественные записки. Т. 47. № 7–8. СПб., 1846;
Костенков К. И. Исторические и статистические сведения о калмыках, кочующих
в Астраханской губернии. СПб., 1870; Новолетов М. Г. Калмыки. Исторический очерк.
СПб., 1884; Позднеев А. М. Астраханские калмыки и их отношения к России до нача-
ла нынешнего столетия // Журнал Министерства народного просвещения. Ч. CCXLIV.
Отд. 2, 1886. С. 140–170.
6
вой замысел и был от крымцев, когда они прислали к Аюке послов, что хотят
идти на русских и чтобы он не посылал своих войск»1.
Более резкую оценку калмыцко-крымским отношениям дал К. И. Костен-
ков: «Из сохранившихся актов видно, что ханы (калмыцкие. — В. Т.) нередко
вели переговоры с Крымом против России, принимая к себе даже оттуда по-
слов. Правительство, зная об этом, ограничивалось только «разведыванием»,
не принимая решительных мер к прекращению зла»2.
Заметное влияние на разработку истории России оказали труды выдающе-
гося русского ученого С. М. Соловьева3. Внешняя политика России данного
периода описана историком довольно подробно, особенно русско-турецкие
отношения. К сожалению, дипломатические контакты с Крымом и борьба
с набегами крымских татар у него недостаточно исследованы. Тем не менее
он очень верно подчеркивает взаимосвязь калмыцко-крымских отношений
в международной политике России и Турции.
Огромная ценность исторических трудов В. Д. Смирнова состоит в том,
что он первым в русской исторической литературе ввел в научный оборот ту-
рецкие источники, в том числе и неопубликованные, при значительном их кри-
тическом анализе. К сожалению, им недостаточным образом использовались
русские архивные материалы, что, несомненно, повлекло за собой неполный
анализ внешней политики Крымского ханства. Однако впоследствии никто из
советских и российских историков так и не смог написать полную и всеобъ-
емлющую историю Крымского ханства с использованием в комплексе отече-
ственных и зарубежных источников.
Во второй половине XIX в. резко увеличивается интерес к истории внешней
политики России. Наряду с указанными трудами, с широтой и профессиональ-
ной осведомленностью были освещены важные страницы военной истории
в монографических исследованиях крупнейших русских военных историков
Н. Е. Бранденбурга, В. А. Потто4. Большинство из этих работ, к сожалению,
носит чисто публицистический характер.
1
Новолетов М. Г. Указ. соч. С. 11.
2
Костенков К. И. Указ. соч. С. 13.
3
Соловьев С. М. История России с древнейших времен / отв. ред.: И. Д. Ковальчен-
ко, С. С. Дмитриева. Кн. 1–18. М., 1988–1993.
4
Бранденбург Н. Е. Кубанский поход 1711 г. // Военный сборник. СПб., 1867; Бут-
ков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. СПб., 1869. Ч. 1–3;
Бутурлин Д. П. Военная история походов россиян в XVIII столетии. Ч. 1–2. СПб.,
1819–1823; Бухаров Д. Россия и Турция. От возникновения между ними политических
связей до Лондонского трактата 13/25 мая 1871 г. (включительно). СПб., 1879; Потто
В. А. Кавказская война. С древнейших времен до Ермолова. Ставрополь, 1994.
7
Таким образом, российская историография XIX – начала ХХ вв. достигла
определенного уровня, который в немалой степени определяла источниковая
база. Своеобразие ее состояло, в первую очередь, в использовании практиче-
ски всего объема опубликованных документов и материалов официального
происхождения. Огромная масса источников, в том числе и калмыцких, оста-
валась вне поля зрения исследователей. Узость источниковой базы опреде-
лила, в свою очередь, и проблематику исследования.
Попыткой преодолеть эти упущения стали вышедшие в 20-е гг. ХХ в. тру-
ды Н. Н. Пальмова1. В отличие от дореволюционных историков Пальмов ос-
новной упор сделал на исследование документов Астраханского архива, ана-
лиз которых сочетался с новым подходом к опубликованным материалам.
Большое внимание Н. Н. Пальмов уделяет роли Калмыцкого ханства в си-
стеме международных отношений. Устоявшиеся связи, ставшие политической
традицией, и были основой внешнеполитических мероприятий. Отношения
же с Крымским ханством определялись, прежде всего, как внутренней обста-
новкой в Калмыцком ханстве, так и содержанием русско-калмыцких связей
в целом.
Историю взаимоотношений Калмыцкого и Крымского ханств в XVIII в. не-
возможно рассматривать вне рамок русско-турецких отношений. Именно Рос-
сийская и Османская империи, являясь сюзеренами двух ханств, определяли
внешнеполитические связи вассальных государств.
Русско-турецкими отношениями начала XVIII в. специально занималась
Т. К. Крылова.2 Подробно анализируя эти отношения, автор показывает, ка-
кую роль играл Крым в их развитии, дает источниковедческий анализ важных
дипломатических документов того времени.
Особое место среди трудов по истории русско-турецких отношений начала
XVIII в. занимает монография С. Ф. Орешковой3. Работа основана на матери-
алах архивов и опубликованных турецких и западноевропейских источников.
К сожалению, авторы недостаточно осветили роль Калмыцкого и Крымского
ханств в русско-турецких переговорах.
1
Пальмов Н. Н. Очерк истории калмыцкого народа за время его пребывания в пре-
делах России. 2-е изд. Элиста, 1992; Он же. Этюды по истории волжских калмыков
XVII и XVIII века. Астрахань, 1926–1932.
2
Крылова Т. К. Русская дипломатия на Босфоре в начале XVIII века (1700–1709)
// Исторические записки. Т. 65. М., 1959. С. 251–278; Она же. Русская дипломатия на
Босфоре в 1717–1724 гг. // Международные связи России в XVII–XVIII вв. М., 1966.
С. 410–447; Она же. Русско-турецкие отношения во время Северной войны // Истори-
ческие записки. Т. 10. М., 1941. С. 250–280.
3
Орешкова С. Ф. Русско-турецкие отношения в начале XVIII в. М., 1971.
8
Труд калмыцкого историка К. П. Шовунова продолжают исследования по
военной истории Калмыцкого ханства1. Если первый автор осветил значение
участия калмыков в войнах России с точки зрения защиты южных рубежей,
то К. П. Шовунов создал объемный труд по военной истории калмыков. Он
тщательно разработал положение о позиции Калмыцкого ханства как верного
союзника России в борьбе против Османской империи и ее вассала — Крым-
ского ханства в XVIII в.
С начала 90-х гг. ХХ в. калмыцкая историография переживает резкий
подъем в связи с ростом огромного интереса широкой общественности к исто-
рии Калмыкии. В свет выходят новые работы калмыцких историков, а также
переизданные труды авторов XVIII – начала XX вв. За последние годы можно
отметить ряд интересных работ, посвященных отдельным проблемам исто-
рии Калмыцкого ханства, таких авторов, как М. М. Батмаев, А. Г. Митиров,
В. И. Колесник, А. В. Цюрюмов2. Несмотря на то, что авторы лишь косвенно
затрагивают калмыцко-крымские отношения, им удалось в значительном объ-
еме ввести в научный оборот ранее неизвестные архивные документы.
В зарубежной историографии наблюдается та же тенденция, что и в оте-
чественной. Уделяя внимание в целом русско-турецким отношениям, авторы
весьма поверхностно освещают взаимоотношения вассальных государств, ос-
новываясь на ранее известных материалах российских историков. Отдельно
стоит отметить таких авторов, как Ш. Лемерсье-Келькеже, М. Ходарковский3,
которые, основываясь в большинстве своем на османских источниках, проли-
вают свет на проблему калмыцко-крымских отношений с иного ракурса.
Подводя итоги рассмотрения историографии темы, мы можем констатиро-
вать успехи в изучении целого ряда проблем, косвенно связанных с проблемой
калмыцко-крымских отношений XVIII в. Весьма подробно и обстоятельно ис-
следованы русско-турецкие и русско-крымские отношения, имеется целый ряд
ценных трудов по истории Украины, Северного Кавказа и Калмыкии. Тем не
менее специально калмыцко-крымские отношения не исследовались. Истори-
1
Шовунов К. П. Очерки военной истории калмыков (XVIII–XIX вв.). Элиста, 1991.
2
Батмаев М. М. Калмыки в XVII–XVIII вв. Люди. События. Быт. 2-е изд. Элиста,
1993; Митиров А. Г. Ойраты-калмыки: века и поколения. Элиста, 1998; Колесник В. И.
Последнее великое кочевье: Переход калмыков из Центральной Азии в Восточную
Европу и обратно в XVII и XVIII веках. М., 2003; Цюрюмов А. В. Политическая об-
становка в Калмыцком ханстве во второй половине XVIII века // Проблемы всеобщей
и отечественной истории. Элиста, 1997. Вып. 2. С. 135–142.
3
Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and The Kalmyk Nomad,
1600–1771. Ithaka, N.Y., 1992; Lemercier-Quelquejay Ch. Les Kalmuks de la Volga entre
l’empire Russe et l’empire Ottoman sous le règne de Pierre le Grand // Cahiers du Monde
Russe et Soviètique. 1966, vol. VII, № 1. P. 63–76.
9
ки их рассматривали лишь как одну из незначительных составляющих частей
отношений России и Турции.
Источниковую базу исследования составил широкий круг опубликован-
ных и неопубликованных документов и материалов. Значительный объем ин-
формации по истории калмыков в Северном Прикаспии содержится в таких
источниках, как «Акты исторические»1, «Дополнения к Актам историческим»2
и «Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России»3, изданные Ар-
хеографической комиссией. Также огромную роль для исследования имеют
законодательные источники: «Акты Московского государства»4, «Полное со-
брание законов Российской империи»5. Взаимоотношения калмыков с донски-
ми казаками можно проследить в актах материалов «Донские дела»6, изданные
в серии «Русская историческая библиотека». Опубликованные материалы в из-
даниях «Кабардино-русские отношения»7 и «Материалы по истории Башкир-
ской АССР»8 проливают свет на отношения кочевников с народами Северного
Кавказа и Приуралья.
Но основной упор при работе над исследованием направлен на изучение
еще неопубликованных материалов в Российском государственном архиве
древних актов в г. Москве. В частности, проводилось исследование фондов
111 («Донские дела»), 115 («Кабардинские дела»), 119 («Калмыцкие дела»),
123 («Крымские дела»). Именно в этих фондах собрана основная докумен-
тация, отложившаяся в свое время в Посольском приказе и Приказе Казан-
1
Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 3.
1613–1645. СПб., 1841; Т. 4. 1645–1676. СПб., 1842.
2
Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической
комиссией. Т. 2. СПб., 1846; Т. 3. СПб., 1848.
3
Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и издан-
ные Археографической комиссией. Т. 5. 1659–1665. СПб., 1867; Т. 6. 1665–1668. СПб.,
1869; Т. 7. 1657–1663. 1668–1669. СПб., 1872; Т. 8. 1668–1669. 1648–1657. СПб., 1875;
Т. 9. 1668–1672. СПб., 1877.
4
Акты Московского государства, изданные Императорской Академией Наук / под
ред. Н. А. Попова. Т. 2. Разрядный приказ. Московский стол. 1635–1639 гг. СПб., 1894;
Т. 3. 1660–1664 гг. СПб., 1901.
5
Полное собрание законов Российской империи, повелением Государя Императора
Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. 1. С 1649 по 1675. СПб., 1830.
6
Русская историческая библиотека, издаваемая Императорской Археографической
комиссией. Т. 26. Донские дела. Кн. 3. СПб., 1909; Т. 29. Кн. 4. СПб., 1913; Т. 34. Кн. 5.
Петроград, 1917.
7
Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв. Документы и материалы. М.,
1957. Т. 2.
8
Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. 1: Башкирские восстания в XVII
и первой половине XVIII в. М.; Л., 1936.
10
ского дворца, которые попеременно ведали отношениями с калмыками. Все
материалы можно разделить на пять основных групп: указы и распоряжения
царского правительства; переписка местных администраций с центральными
и местными учреждениями; письма русского правительства к калмыцким тай-
шам; «статейные списки» русских посланцев к тайшам, «доезды», «сказки»,
«расспросные речи» и т. п.
11
12
Глава 1. Калмыки в период
Русско-турецкой войны 1673–1681 гг.
§ 1. Приход к власти Аюки
Личность хана Аюки занимает особое место в истории калмыцкого народа.

Политическая деятельность и личные качества Аюки получили весьма высо-
кую, но вместе с тем и противоречивую оценку в историографии. Первые са-
мостоятельные шаги на политическом поприще были сделаны им в условиях
сложной внутренней и внешней обстановки.
Аюку можно считать «дитем» монголо-ойратского съезда 1640 г., кото-
рый родился в 1642 г. в результате брака его родителей, заключенного после
этого мероприятия. Решив все политические, религиозные и законодательные
вопросы съезда, многие княжеские ойратские семьи заключили между собой
династические союзы, чтобы таким образом укрепить связи, заметно пошат-
нувшиеся в предыдущие годы. Торгутский тайша Шукур-Дайчин, участвовав-
ший в съезде вместе с отцом Хо-Урлюком и братом Елденом, женил младшего
сына Мончака (Пунцуга) на дочери джунгарского Эрдени-Батура-хунтайджи,
Уралме. Этот брак еще более укрепил союз между торгутским и джунгарским
домами, если учесть, что родная сестра Дайчина, Юм-Агас, уже была замужем
за хунтайджи и родила ему двух сыновей, Сенге и Галдана — будущих прави-
телей Джунгарского ханства.
Вспыхнувший в 1642 г. дербето-торгутский конфликт из-за перехода к тор-
гутам дербетского улуса Солом-Церена не позволил Дайчину со своим улу-
сом безопасно вернуться из Джунгарии в прикаспийские степи. Торгутский
тайша, вернувшийся из паломничества в Тибет, с младшим сыном вынужден
был остаться в Джунгарии еще примерно на 5 лет, но именно здесь в 1642 г.
в семье молодоженов на свет появился долгожданный первенец, который во-
шел в историю под именем Аюка. Жизнь отмерила ребенку весьма долгий
срок — почти 82 года, что для того времени в кочевом обществе, особенно в
условиях бесконечных войн и политических катаклизмов, было весьма редким
явлением.
Противостояние в ойратском сообществе, сложившееся между северной
(дербетско-хошутской) и южной (джунгарской) группировками ойратских
13
улусов, вынуждало Дайчина лавировать и не принимать чью-либо сторону
в конфликте. Это позволило ему в 1647 г. вернуться в родные кочевья в При-
каспии, но сына Мончака с его молодой семьей в целях безопасности ему при-
шлось оставить в Джунгарии, в семье свата Эрдени-Батура-хунтайджи. Толь-
ко в 1652 г. Мончак сумел вернуться домой, но сына Аюку по неизвестным
причинам он также оставил в Джунгарии на попечении деда по материнской
линии. В 1654 г. Дайчин после поездки на похороны скончавшегося в 1653 г.
свата Эрдени-Батура-хунтайджи и паломничества в Тибет привез своего внука
на Волгу и таким образом воссоединил его с отцом и матерью.
В русских документах имя Аюки впервые встречается в начале 1660-х гг.,
и связано это было с заключением шерти в декабре 1661 г. Главными действу-
ющими лицами этого русско-калмыцкого соглашения выступили астрахан-
ский воевода князь Григорий Сунчалеевич Черкасский и торгутский тайша
Мончак (Пунцуг). Своего рода гарантией заключенного договора, особенно
в условиях продолжавшейся Русско-польской войны 1654–1667 гг., должен
был послужить брак между Обелханой (Абуханой) Муцаловной Черкасской,
племянницей Г. С. Черкасского, и Аюкой, сыном Мончака. Однако в течение
1660-х гг. имя Аюки уже не встречается в русских документах, скорее всего,
это объясняется тем, что он находился в тени своего отца, практически не имея
политического веса. Жизнь Аюки кардинальным образом изменилась имен-
но со смертью Мончака, которая, прежде всего, повлекла за собой изменения
в политической жизни не только калмыцкого, но и ойратского сообществ.
На рубеже 1660–1670-х гг. калмыцкое общество, как и российское государ-
ство в целом, переживало внутренний политический кризис. Потерпев пораже-
ние в борьбе за верховенство в хошутском правящем доме, тайша Аблай вслед
за своим дядей Кунделен-Убаши откочевал со своим улусом со Среднего При-
иртышья в западном направлении. В историографии устоялось мнение, что
целью хошутского тайши было возвращение торгутов на их старые кочевья
в Юго-Западной Сибири. Но в случае с Аблаем имела место настоящая экспан-
сия хошутов — их наступление на позиции торгутов в Северном Прикаспии.
Перед Аблаем, видимо, стояла вполне определенная задача: подчинить и за-
хватить кочевья волжских калмыков1.
Сведения о вспыхнувшем на юге России восстании Степана Разина, веро-
ятно, дали Аблаю основание считать, что царское правительство, занятое сво-
ими проблемами, не будет активно вмешиваться во внутренние дела ойратов.
1
Тепкеев В. Т. Политический кризис в калмыцком обществе в конце 60-х и в
начале 70-х гг. XVII века // Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследо-
ваний РАН. № 2. Элиста, 2008. С. 32.
14
Примерно во второй половине 1669 г. происходит объединение двух ойрат-
ских групп: улусов хошутского Кунделена-Убаши и дербетских тайшей, от-
кочевавших из Юго-Западной Сибири в степи Северного Прикаспия еще в на-
чале 1660-х гг., и хошутского тайши Аблая. Первой жертвой их совместного
нападения стал улус дербетского тайши Даян-Омбо, видимо, из-за отказа от
участия в коалиции. Следующий удар их объединенных сил был уже нанесен
непосредственно по торгутским улусам на Яике1.
Смерть Мончака, по всей вероятности, произошла в результате этих со-
бытий, но при каких обстоятельствах — неизвестно, в русских и калмыцких
источниках подробные сведения отсутствуют. Имеющиеся совсем немного
дополняют сообщения П. С. Палласа, который в XVIII в. непосредственно об-
щался с калмыками. Со слов калмыцких информантов ему стало известно, что
Аблай захватил в плен Мончака, отца Аюки, в районе яицких степей2. Неиз-
вестно, погиб ли Мончак в бою или плену и имел ли к этому отношение Аблай,
но при живом предводителе волжских калмыков укрепить свою власть хошут-
скому правителю в Северном Прикаспии вряд ли удалось.
Данные о вышеизложенных событиях в некоторой мере дополняют и не-
давно выявленные сведения из русских архивных документов. Примерно на
рубеже 1670/71 года в Москву от Аюки и Солом-Церена прибыл калмыцкий
посланец Юмай-дархан. Именно из его показаний стало известно, что на мо-
мент вторжения Аблая на территорию торгутских кочевий Дайчин совместно
со своим внуком Назар-Мамутом (сыном покойного Нима-Церена) кочевал на
Яике выше Индерских гор. Ориентировочно зимой 1670–1671 гг. в этот район
и вторгся Аблай, «а с ним кошоуцкие и дербенские тайши»3. Общая числен-
ность объединенного хошутско-дербетского войска, по сведениям Юмай-
дархана, составляла 40 тыс. человек. Поскольку в это время основные силы
волжских калмыков под командованием Аюки и Солом-Церена находились
в военном походе против ногайского Ямгурчи-мирзы, который незадолго
до этого увел к себе на Кубань значительное число калмыцких ногайцев, то
это позволило создать ситуацию, когда вторгшиеся на территорию волжских
калмыков хошуты и дербеты «Дайчина со всеми улусы загнали к себе без
бою»4. Узнав о приходе войска Аблая, Аюка срочно привел все имеющиеся
свои военные силы к Волге, где, вероятно, намеревался сойтись в решающем
1
Раднабхадра 1999: 92; Норбо Ш. Зая-Пандита (Материалы к биографии) / пер.
со старомонг. Д. Н. Музраевой, К. В. Орловой, В. П. Санчирова. Элиста, 1999. С. 107.
2
Pallas P. S. Sammlungen historischer Nachrichten uber die mangolischen Volkerschaften.
T. 1. SPb., 1776. P. 26.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1673 г. Д. 1. Л. 56.
4
Там же. Л. 57.
15
сражении с хошутским войском. Но поскольку Аблай не явился в назначенное
место, Аюка и Солом-Церен увели свои улусы в степи Придонья, в район рек
Иловли и Юлы. Юмай-дархан от лица Аюки просил царское правительство
предоставить военную помощь против Аблая, а также о том, чтобы жалова-
нье, «что давано было отцу иво [Аюки], давать матери иво»1.
Аблай со своей стороны также предпринял энергичные шаги на диплома-
тическом поприще, отправив в Москву своего посла с письменным извеще-
нием о том, что он с сыном Цаганом и Эрке-ламой захватил улусы Дайчина
и Назар-Мамута, а Аюка якобы «с малыми людьми» бежал на правый берег
Волги. Хошутский тайша требовал присылать из Москвы жалованье, ранее
выдаваемое Дайчину и Мончаку, только ему2. Надо отметить, что послы Аюки
и Аблая в одно и то же время находились в Москве и вели друг против дру-
га закулисную игру, чтобы заручиться поддержкой царского правительства
в пользу своих владельцев. О примирении сторон, на чем настаивала Москва,
не могло быть и речи: в Северном Прикаспии в этот момент происходила по-
степенная смена власти.
Указанные события привели к новому всплеску вынужденных миграций,
внутренних усобиц, и, как отмечали многочисленные свидетели, у калмыков
происходили «межусобье и бои великие и сеча большая»3. Кризис в правя-
щем торгутском доме, последовавший после смерти Мончака и пленения
Дайчина, поднял вопрос преемственности. Кандидатура молодого и амбици-
озного Аюки, видимо, устраивала далеко не всех старших тайшей. По мнению
В. И. Колесника, не все были согласны с автоматическим наследованием по
прямой нисходящей линии от Мончака к Аюке4.
Калмыцкий историк XVIII в. Габан Шараб упоминает в своей летописи,
правда, без подробностей и указаний на дату, о враждебных действиях против
Аюки бывших соратников его отца — Солом-Церена и Батура5.
Несмотря на внутренние неурядицы, волжские калмыки оставались вер-
ны договоренностям с царским правительством. Летом 1670 г. по государеву
указу Аюка и Батур с 20-тысячным войском двинулись на повстанцев Рази-
на. 2-тысячный отряд дербетского тайши Даши контролировал окрестности
мятежного Царицына. Перед дербетским отрядом, находившимся на заставе
1
2
3
Крестьянская война… С. 213–214.
4
Колесник В. И. Указ. соч. С. 96.
5
Габан Шараб. Сказание об ойратах (Калмыцкая летопись) // Лунный свет: Кал-
мыцкие историко-литературные памятники / сост., ред., предисл., коммент. А. В. Бад-
маева. Элиста, 2003. С. 103.
16
между Царицыным и Паншиным городком, стояла задача — не пропустить
казаков, направлявшихся с Дона для присоединения к Разину. Но их успешные
действия продолжались до тех пор, пока 7 июля здесь не появилось 4-тысяч-
ное войско мятежных тайшей Дугара и Бока (совместно с азовцами и крым-
цами), направлявшееся по левобережью Дона к южным окраинам России для
совершения набега. В результате неравного боя в районе между Царицыным и
Пятиизбенским городком дербетская застава была полностью разбита, погиб-
ли Даши и полторы тысячи его людей. Остальные смогли уйти через Волгу к
реке Камышинке и вернуться к Солом-Церену1. Действия Дугара и Бока летом
1670 г. на Дону невольно помогли повстанцам расширить район своих дей-
ствий и пополниться донскими казаками.
В июле 1670 г. Аюка со своим войском находился в 60 верстах ниже Чер-
ного Яра, на луговой стороне Волги. В разговоре со стрелецким сотником Гу-
рием Ломакиным Аюка сообщил об измене астраханского отряда, с которым
калмыки должны были соединиться для нанесения совместного удара по по-
встанцам. Переход на сторону С. Разина астраханских стрельцов и выдача ими
воеводы Семена Львова фактически оставили калмыков один на один с по-
встанцами. Аюка просил Москву о том, чтобы прислали свежие подкрепле-
ния, и наметил общий сбор в урочище Ураков Караул, в 20 верстах от реки
Камышинка. Тайша еще раз заверил, что «вопче с твоими великого государя
ратными людьми служить и радеть и над богоотступным вором, над Стенькою
Разиным, всякими промыслы промышлять рад»2.
Во время подавления правительственными войсками разинского восста-
ния Аюка все же попытался урегулировать свои сильно подорванные на тот
момент отношения с донскими казаками. Весной 1671 г. калмыцкий тайша
с улусами кочевал вверх по Дону, в районе казачьего городка Курман Яр,
откуда дважды отправлял к атаманам своих представителей. В результате
переговоров стороны заключили шерть, подтвердив прежние договоренно-
сти и предопределив возможные последующие действия: «А которые их кал-
мыцкие люди, прикочевав, похотят у них жить на Дону, и за тех людей не
стоять и у них, казаков, назад не просить. И живучи, им меж собою никаких
обид не чинить, а если кому какая обида учинитца, и им про то на обе сторо-
ны разыскивать вправду»3.
Калмыцкая «оппозиция» в лице тайшей Дугара и Бока, кочевавших со
своими улусами в междуречье Кагальника и Маныча, отправила посланцев
1
Крестьянская война... С. 185, 213–214, 232, 234.
2
Там же. С. 225–226.
3
Цит. по: Шовунов К. П. Указ. соч. С. 33.
17
к Аюке и Батуру с просьбой, что «хотят великому государю служить же с
ними вместе». Причиной смены их антироссийских настроений послужило не-
доверие, возникшее к ним у турков, подозревавших их в постоянных контак-
тах с другими тайшами и на этом основании не пускавших калмыков в Азов.
Объединение тайшей (как показали дальнейшие события, оно носило времен-
ный характер) было направлено, в первую очередь, на возвращение 40 тыс.
ногайцев, ушедших от калмыков на Кубань. Неоднократные обращения Аюки,
Солом-Церена и Батура к донским атаманам за военной помощью в итоге по-
лучили поддержку, и 300 казаков совместно с калмыками Аюки, Дугара и Бока
направились в «Ногайские горы» на Кубани, расположенные в двух неделях
пути от Дона. В результате совместного похода ногайские улусы с пятью мир-
зами были возвращены с Кубани в калмыцкие кочевья. Тайши, как отмечали
очевидцы, тогда, летом 1671 г., находились между собой «все в дружбе» и рас-
полагались кочевьями по рекам Маныч, Егорлык и Калаус1.
Ситуация, сложившаяся между двумя враждующими калмыцкими группа-
ми в волго-яицком междуречье зимой 1671/72 года, накалялась, о чем не пре-
минул сообщить в своем донесении боярин И. Б. Милославский. Сын Аблая,
Цаган, с 30-тысячным войском подошел к реке Ахтубе, что была в трех днях
пути от Астрахани, с целью окончательно разгромить силы Аюки. Из расспро-
сов астраханских станичников было известно, что Аюка также вышел из улу-
сов с войском и находился в районе Нарын-Песков2. Объединив оставшиеся
после разгрома улусы и помирившись с Дугаром и Боком, Аюка решил взять
реванш у Аблая. Во многом эту задачу ему упростило и то обстоятельство, что
недавние союзники Аблая отошли от него и вернулись на свои старые коче-
вья на востоке. В «Биографии Зая-пандиты» прямо указывается, что во время
зимовки на Яике у Аблая произошел конфликт с сыновьями Кунделен-Убаши
и дербетскими тайшами, которые были недовольны несправедливым разделом
имущества, захваченного у торгутов3.
В январе 1672 г. из Москвы через Эрке-ламу был прислан письменный от-
вет хошутским тайшам Аблаю и Цагану, где, в частности, сообщалось: «Ведо-
мо великому государю его царскому величеству учинилось, что Аблая тайши
сын, Чаган, идет войною на подданных его царского величества на калмыцких
1
Тепкеев В. Т. Политический кризис в калмыцком обществе в конце 60-х и в на-
чале 70-х гг. XVII века // Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований
РАН. № 2. Элиста, 2008. С. 34.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1673 г. Д. 5. Л. 62.
3
Норбо Ш. Зая-Пандита (Материалы к биографии) / пер. со старомонг. Д. Н. Муз-
раевой, К. В. Орловой, В. П. Санчирова. Элиста, 1999. С. 107.
18
на Аюкая, и на Солом Сереня, и на иных тайшей, а те тайши великому госу-
дарю его царскому величеству служат и во всем его государское повеленье
исполняют, и кочюют под его государскою самодержавною рукою. И они б,
Аблай и сын ево Чаган тайши, на подданных царского величества на калмыц-
ких Аюкая и на Солом Сереня, и на иных тайшей войною не ходили и жили
б с ними в миру и в совете»1. Далее в письме хошутским тайшам предлагалось
со своими войсками вместе с Аюкой отправиться на войну против крымского
хана, который, по сведениям царского правительства, вышел с территории по-
луострова и находился с армией на Кубани. Примерно такой же царский ответ
был доставлен и Аюке. Реакция послов Аюки на подобное предложение нам
неизвестна, но посол Аблая согласился с мирной инициативой Москвы, и, как
он сам ответил, «на крымского хана войною [хошуты] итти ради»2.
В отдельной инструкции на имя только что назначенного воеводой в Астра-
хань князя Якова Никитича Одоевского указывалось, что в случае, если тай-
ша Аблай и дальше будет упорствовать в решении территориального вопроса,
всячески его убеждать кочевать на дальних кочевьях между Яиком и Тоболом,
поскольку в районе Астрахани у его улусных людей могли бы возникнуть ссо-
ры с русским населением3. Из вышеизложенных сведений видно, что Москва
не стремилась однозначно принять сторону своих подданных, Аюки и Солом-
Церена, в их конфликте с хошутскими тайшами, пытаясь использовать воен-
ный потенциал обеих сторон в свою пользу. Данное обстоятельство толкало
Аюку к принятию собственного решения, особо не рассчитывая на помощь
царского правительства.
Другой противник Аблая, хошутский Очирту, воспользовался ситуацией
и из Джунгарии совершил молниеносный рейд на север, разгромив и подчинив
себе улусы Кунделен-Убаши, Доржи и дербетских тайшей. В числе захвачен-
ных оказался и его дядя по матери — торгутский тайша Дайчин. Поскольку
Очирту Цецен-хан приходился тестем Аюке, который был женат на его дочери
Эренцен, то можно предположить, что военные действия Цецен-хана были на-
правлены на то, чтобы в какой-то мере оказать помощь своему молодому зятю.
В начале 1672 г., в месяц Цаган сар, Аюка со своим войском и союзниками,
в числе которых был и его свояк, князь Каспулат Черкасский, с кабардинца-
ми, совершил поход на Яик, полностью разгромив войско Аблая. Хошутский
тайша с семьей был пленен и первое время содержался под арестом на Тереке
под присмотром кабардинских родственников Аюки. В 1673 г. пленники были
переданы в Астрахань.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1673 г. Д. 5. Л. 63.
2
Там же. Л. 64–65.
3
19
После победы над Аблаем среди торгутских тайшей по неизвестным при-
чинам вспыхнул новый конфликт. Весной 1672 г. Аюка сообщал царицынско-
му воеводе Д. Свищову, что Дугар «великому государю изменил» и направля-
ется к крымскому хану1. На этом основании он просил казаков не пропускать
ушедших калмыков через Дон. Причем у Дугара в подчинении находилось
примерно 15 тыс. улусных людей, в том числе и люди умершего к тому вре-
мени Бока.
В июне 1672 г. Аюка с другими тайшами кочевал на луговой стороне Вол-
ги, возле Саратова, активно занимаясь торговлей с местными жителями, и, как
отмечали очевидцы, «дурна от них [калмыков] никакова нет»2.
Восхождение на политический небосклон молодого тайши происходило
в сложных условиях. Но в конечном итоге Аюке удалось справиться с поли-
тическим кризисом. Успешное подавление сопротивления внутренней оппо-
зиции и внешних врагов помогло ему завоевать симпатии калмыцкого наро-
да, особенно старших тайшей, поначалу относившихся к нему с недоверием.
Укрепление русско-калмыцких отношений стало своего рода продолжением
политики Дайчина и Мончака, видевших в этом гарантию обеспечения проч-
ной безопасности калмыцких кочевий.
§ 2. Русско-калмыцкие переговоры и шерть 1673 г.
Международная обстановка в Восточной Европе продолжала оставаться

сложной, и у Московского государства после подавления восстания Степа-
на Разина все еще сохранялась напряженность на границе с Крымским хан-
ством. Заключенный русско-польский союз предусматривал военную по-
мощь России вспомогательными казачьими, калмыцкими и татарскими во-
йсками. Наступление на азовском и перекопском направлениях должно было
ограничить участие Крымского ханства в польско-турецкой войне3. Поэтому
для Москвы актуальной оставалась проблема организации новых совмест-
ных походов казаков и калмыков против крымских татар.
Аюка, несмотря на неурядицы, возникавшие в калмыцком обществе, про-
должал придерживаться договоренностей, заключенных его покойным отцом
с русским правительством. Еще весной 1672 г. тайша отправил к Перекопу
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1671 г. Д. 1. Л. 115, 116.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1672 г. Д. 1. Л. 13.
3
Максимов Н. Н. Проект русского наступления на Крым в годы Польско-турецкой
войны (1672–1676) // Славянский сборник. Вып. 5. Саратов, 1993. С. 78.
20
260 калмыков для взятия «языков». Захватив в плен трех татар, они на об-
ратном пути, под Азовом, натолкнулись на лагерь азовских татар и отбили
у них русский полон, взятый под Валуйками и Рыбным. 20 мая калмыки «все
в целости» пришли на Дон. Затем 2 июня они же совместно с казаками совер-
шили еще один поход под Калачинские башни для захвата малибашских татар,
ранее находившихся в подчинении у покойного тайши Бока и направлявшихся
к крымскому хану. 29 октября на Дон от Аюки пришел отряд в 200 человек под
командой Будачери-Эрке. Совместно с казаками атамана Корнилы Яковлева
они совершили поход под Азов, побив множество азовцев и захватив в плен
48 человек1.
Но для восстановления полноценных русско-калмыцких отношений тре-
бовалось предпринять более серьезные шаги. Толчком к возобновлению этих
самых отношений послужил приезд в Москву летом 1672 г. калмыцких по-
слов во главе с Юмай-дарханом. В царской грамоте калмыцким тайшам от
6 июля поощрялась их дальнейшая служба государю, а Аюке была обещана
всемерная поддержка со стороны царского правительства2. Аюка, кочевав-
ший в это время со своими улусами близ Царицына, в верховьях реки Сарпы
и озера Цаган-Нур, в письме подтвердил желание и дальше верно служить
государю, как и его дед Дайчин, и отец Мончак: «а будет де он не годен, и он
де, Аюка тайша, с калмыцкими своими людьми учнет кочевать о себе»3.
По царскому указу астраханский воевода Яков Никитич Одоевский 14 сен-
тября 1672 г. направил в калмыцкие улусы казанца Тимофея Одинцова, а уже
20 сентября в Астрахань приехали вернувшиеся из Москвы калмыцкие по-
сланцы Юмай-дархан и Эшбердей Аджиев с четырьмя товарищами.
Поскольку Аюка по просьбе донских казаков откочевал с улусами от
Волги вглубь степей «для промыслу на крымские улусы», то воеводы реши-
ли отозвать Т. Одинцова. Вместо него с калмыцкими послами 22 сентября из
Астрахани в улусы отправили казанца Михаила Баракова и подьячего Микиту
Протопопова в сопровождении толмача, 10 стрельцов и 10 служилых татар.
Они и должны были призвать Аюку, Солом-Церена и других тайшей собраться
на съезд под Астраханью с целью подтверждения прежних шертей. Задержка
правительством жалования тайшам, видимо, не совсем устраивала Аюку, и он
оставил до ноября посланцев у себя в улусе, а сам с улусами двинулся к Куме4.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1671 г. Д. 1. Л. 113–115; 1672 г. Д. 1. Л. 13; Д. 11. Л. 5;
1672 г. Д. 11. Л. 7–8.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1672 г. Д. 1. Л. 1–4.
3
Посольские книги… С. 12.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1672 г. Д. 1. Л. 8; Посольские книги… С. 15–17.
21
В октябре 1672 г. на Дон поступил царский указ об организации совмест-
ного с калмыками Аюки и Дугара похода против Крыма и Азова. Казаки от-
правили трех посланцев к Аюке, которые вернулись из калмыцких улусов
в декабре. Они привезли ответ калмыцкого тайши: «он Аюка пришел из во-
йны, и лошади все выбиты». Калмыки планировали двинуться на Крым толь-
ко весной следующего года, но в то же время опасались прихода с восточной
стороны «черных калмык (хошутов. — В. Т.) Аблаева сына Чагана», который
«поднял дядю своего Очиртая с немалою ордою»1. Это подтверждали и яицкие
казаки, сообщавшие атаману К. Яковлеву, что Цаган и Очирту идут войной на
Аюку, и на основании этого предупреждали о возможном неучастии калмыков
в крымском походе2.
Но должным образом развиваться русско-калмыцким отношениям меша-
ли продолжающиеся инциденты. Так, ехавший из Астрахани с отрядом боя-
рин и воевода И. Б. Милославский между Черным Яром и Царицыным разгро-
мил один из калмыцких улусов, захватив 15 человек и 50 голов скота. Аюка
не без основания интересовался, «по государеву указу это сделано» или нет,
поскольку «никакова дурна с калмыцкими своими людьми не учинил»3.
Тайша просил правительство выслать ему годовое его жалование «про-
тив прежнего», предупреждая, что в противном случае «он де, Аюка тайша,
не ваш»4. Письмо Аюки на калмыцком языке, адресованное государю, и его
перевод затем были отправлены воеводами в Москву. Однако тайша катего-
рически был против, чтобы на предстоящем русско-калмыцком съезде обсуж-
дались вопросы только материального характера, поскольку рассматривал
будущее мероприятие как возможность заключить военно-политическое со-
глашение5.
В это время калмыки совершили крупный военный поход на Северный
Кавказ для укрепления пошатнувшихся здесь своих позиций и возвращения
ушедших сюда калмыцких ногайцев. Предварительно к князьям Большой Ка-
барды, мирзе Большого Ногая Каракасаю Яштерекову и казыевским мирзам
калмыками были отправлены послы с приказом, чтобы мирзы со своими улу-
сами «от крымского хана и от худых дел отстали», учинили шерть и дали «до-
брых» аманатов. В противном случае Аюка обещал «разорить их до конца».
Мирзы обязаны были теперь кочевать совместно с калмыками, а с крымским
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1673 г. Д. 1. Л. 2–3, 7.
2
Там же. Л. 8.
3
Посольские книги… С. 12–13.
4
Там же. С. 13.
5
22
ханом «не ссылатися», в чем и дали шерть1. Казыевские мирзы Арсланбек и
другие отдали калмыкам в аманаты своих детей (5 человек), кабардинские
князья по договору обязались «впредь ему, Аюкаю тайше, с них имати на год
по 15 девок»2.
Отсюда Аюка по просьбе донских казаков планировал совершить военный
поход под Крым и Азов, а затем вернуться к Астрахани на предстоящий рус-
ско-калмыцкий съезд, обещая, что он «и прежнюю шерть отца своего Мончака
тайши подкрепит и в совете, и в любви... быть душею своею рад»3. Бежавший
в крымские владения Дугар вернулся обратно к калмыкам, но, как доносил
Аюка, только «для проведыванья вестей и для обману и воровства»4. При по-
пытке к бегству мятежный тайша был арестован и вместе с хошутским Аблаем
и крымским послом находился под арестом5.
В целом миссия М. Баракова закончилась успешно, и 7 декабря русские по-
сланцы вернулись в Астрахань с калмыцким послом Унетей-бакши, который
привез письмо Аюки. В нем тайша еще раз признавал прежние шерти, заклю-
ченные его отцом и дедом. В подтверждение своих намерений и далее служить
государю верно Аюка по просьбе донского атамана Корнея Яковлева в ноябре
1672 г. отправил 3 тыс. воинов под командой Будачери-Эрке в район Азова,
откуда калмыки отогнали большое количество скота и лошадей. Кроме этого,
тайша «учинил под его государскою самодержавною высокою рукою» кабар-
динских владельцев, а также Малого Ногая казыевских и едисанских мирз, ра-
нее подчинявшихся крымскому хану6. Все это свидетельствовало о серьезном
политическом вкладе Аюки, накануне важных переговоров действовавшего в
интересах России.
Отдельно тайша поднимал вопрос о выплате ему правительством жало-
ванья сразу за три года (1670–1672), т. е. за время смуты, царившей на юге
России, и междоусобной войны среди калмыков. Однако такая постановка
вопроса вызвала возражение у русской стороны. М. Бараков пояснил тайше,
что возможным это станет только после съезда, на котором стороны детально
обсудят этот и другие вопросы и договорятся. В качестве условия русская сто-
рона потребовала от тайшей подтверждения прежней шерти и выдачи Дугара,
Аблая и крымского посла. Но Аюка упорствовал и даже не пожелал встречать-
ся на съезде с воеводой Я. Н. Одоевским, если без удовлетворения оставят его
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1672 г. Д. 1. Л. 12.
2
3
4
Там же. Л. 14, 15.
5
Там же. Л. 12–15.
6
23
требования о предварительной выплате трехгодичного жалованья. Более того,
тайша перешел к политическому шантажу, заявив М. Баракову о возможном
соединении калмыков с крымским ханом в случае невыплаты ему жалованья.
В качестве подтверждения своей угрозы калмыки представили М. Баракову
крымского посла Тютей-агу, который находился в улусах с миссией привлечь
калмыков на сторону Турции и Крыма в намечавшейся войне против России.
На требование русского посланника выдать крымского посла в Астрахань
Аюка ответил отказом, мотивировав это тем, что «послом де и посланником
ни в которых государствах худобы и задержанья не бывает». Тютей-ага на-
ходился под присмотром одного из ближних людей Аюки — Алдар-зайсанга1.
8 января 1673 г. посланник Аюки, Унетей-бакши, вновь прибыл в Астра-
хань с тем же предложением — выплатить тайшам жалованье за три предыду-
щих года. Но и эта миссия оказалась безуспешной, поскольку астраханские во-
еводы не получали из Москвы никаких инструкций и дополнительных средств
для решения данного вопроса. Астраханцы еще раз настоятельно предложили
Аюке приехать для переговоров на съезд, где мог бы окончательно решиться
вопрос о выплате ему жалованья2.
Оказать содействия в принятии положительного решения попытался и ко-
чевавший совместно с калмыками едисанский мирза Сююнча Абдулов. По-
лучив со стороны воевод заверение в гарантированной неприкосновенности,
мирза 22 января прибыл в Астрахань, где напомнил о военных и политиче-
ских заслугах Аюки перед Россией, которые давали основание просить об
удовлетворении его запроса о выплате жалованья за три года, иначе, считал
ногайский мирза, «Аюкаю тайше будет в том великое оскорбленье». Ответ
воевод не отличался от ранее данного ими прибывшему Унетею-бакши. От-
сутствие царского указа из Москвы не позволяло астраханцам форсировать
события, предварительно не добившись от Аюки заключения шерти. Тогда
Сююнча Абдулов предложил русской стороне выплатить жалованье хотя бы
за 1673 год, и в таком случае тайша готов был встретиться с воеводами на
съезде. Но и это предложение вызвало недоверие у астраханцев, заподозрив-
ших, что после выплаты жалованья Аюка может и не заключить шерть. Даже
готовность С. Абдулова дать письменную гарантию не устроила воевод. Их
подозрение основывалось на том, что в калмыцких улусах находились два
крымских посла, которые так и не были выданы русской стороне и отпущены
калмыками обратно в Азов. Но выдача Аюкой крымцев воеводе была невоз-
можна еще и потому, что в Азове в это время находились двое калмыцких по-
1
Там же. С. 24–25.
2
Там же. С. 26–27.
24
сланников. На этом переговоры закончились, и С. Абдулов был отпущен об-
ратно в улусы1. Стоит отметить, что едисанский мирза уже имел достаточный
опыт проведения подобных переговоров, поскольку одна из главных в рус-
ско-калмыцких отношениях шерть 1657 г. была заключена в том числе и при
самом активном и непосредственном участии С. Абдулова2.
Предварительные переговоры проходили в атмосфере взаимного недове-
рия сторон, в преодолении которого большую роль сыграла посредническая
деятельность терского воеводы Муцала Каспулатовича Черкасского. Кабар-
динский князь, находящийся на русской службе, уже имел в своем послужном
списке опыт налаживания русско-калмыцких отношений — еще в 1661 г. под
руководством своего дяди Григория Сунчалеевича Черкасского он участво-
вал в заключении шерти между московским правительством и тайшой Монча-
ком, отцом Аюки, и привлечении калмыцких войск на сторону России в во-
йне против Крыма и Польши. Именно брак родной сестры К. М. Черкасского,
Обелханы (Абуханы), и Аюки стал тогда кульминацией русско-калмыцкого
сотрудничества. С тех пор ситуация сильно поменялась, а Г. С. Черкасского и
Мончака уже не было в живых. На политической арене появилось новое поко-
ление политических деятелей, и уже им предстояло разрешать новые спорные
проблемы на юге России.
Со своей стороны К. М. Черкасский также предпринял активные полити-
ческие шаги — 20 января князь встретился с Аюкой на р. Кизляр и всячески
убеждал тайшу прибыть под Астрахань на встречу с царскими представителя-
ми для заключения соглашения. Именно К. М. Черкасскому пришла идея пред-
ложить Аюке взять сначала жалованье за 1673 г. и уже на предстоящем съез-
де договариваться о выплате жалованья за предыдущие годы. К подобному
предложению Аюка отнесся с одобрением, о чем К. М. Черкасский письменно
сообщил астраханским воеводам. И, действительно, вскоре после получения
письма от князя в калмыцкие улусы, чтобы доставить жалованье за 1673 г.,
были отправлены казанец М. Бараков, подъячий и толмач в сопровождении
20 стрельцов и служилых татар. Посланцы также привезли Аюке письмо от
воевод, в котором вновь предлагалось встретиться возле Астрахани для под-
тверждения прежней шерти его отца Мончака3. Все эти меры позволили сдви-
нуть переговорный процесс в положительное русло и преодолеть существо-
вавшее на тот момент обоюдное недоверие сторон.
1
Там же. С. 27–30.
2
Преображенская П.С. Из истории русско-калмыцких отношений в 50–60-х годах
XVIII в. // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 1. Элиста, 1960. С. 66–67.
3
25
Достигнув соглашения, М. Бараков, продолжая оставаться в калмыцких
улусах, 19 февраля письменно информировал Астрахань о готовности Аюки
встретиться с воеводами на съезде. Причем незадолго до этого тайша вызвал к
себе с Терека К. М. Черкасского в качестве гаранта предстоящих русско-кал-
мыцких переговоров, поскольку калмыки ему полностью доверяли1.
16 февраля терский воевода уже находился в калмыцких улусах. 20 февра-
ля Аюка с братьями и племянниками, «учиня по своей калмыцкой вере моле-
нье» в своих улусах, двинулся от реки Кумы к Астрахани. А уже 24 февраля
М. Бараков письменно известил воевод о нахождении калмыков в Мочагах,
в 70 верстах от крепости. Именно отсюда Аюка отправил в Астрахань к во-
еводам своих посланцев Эрке-Бадму и Нюдея с предложением встретиться в
30 верстах от города, в урочище Хвостовая Соль. Однако подобный вариант не
устроил астраханские власти, которые настаивали на проведении съезда в не-
посредственной близости от Астрахани. Когда калмыцкие посланцы напомни-
ли, что прошлый русско-калмыцкий съезд 1661 г. проходил в урочище Береке-
те, в 60 верстах от города, то это никоим образом не поколебало астраханских
воевод. Они продолжали уверять калмыцких представителей в безопасности
организации встречи в окрестностях Астрахани. Тогда калмыки предложили
другое место проведения съезда — урочище Бешколь, в 15 верстах от кре-
пости. Неизвестно, чем закончились бы эти препирательства о месте встре-
чи, если бы в спор снова не вмешался К. М. Черкасский. 25 февраля вместе
с представителем Аюки Даян-кашкой он прибыл из улусов в Астрахань, где в
разговоре с воеводой Я. Н. Одоевским получил заверение в том, что безопас-
ность калмыцкого тайши будет обеспечена. По просьбе астраханских предста-
вителей он все-таки уговорил Аюку согласиться встретиться непосредственно
у Астрахани2.
Тогда же астраханские власти начали усиленно готовить место для про-
ведения предстоящего мероприятия. Воевода Я. Н. Одоевский приказал по-
строить деревянный городок, укрепленный рогатками, напротив Астрахани,
на реке Соляной. Командирам московских стрельцов Владимиру Воробину,
Никите Борисову, Борису Карсакову и Семену Астафьеву было приказано по-
ставить в центре городка царский шатер, привезенный из Свияжска, и строй
стрельцов. 26 февраля руководство Астрахани в лице воевод Я. Н. Одоевского,
И. М. Каркадинова, В. Л. Пушечникова и дьяка П. Самойлова выехало в ука-
занный городок для встречи с калмыцким представительством. Причем в са-
мой Астрахани властями были предприняты все меры предосторожности на
1
Там же. С. 32–33.
2
Там же. С. 32–39.
26
случай ухудшения ситуации: укреплены городские ворота, а стрелецкий полк
под командой Г. Жукова охранял группу астраханских воевод, выехавших на
русско-калмыцкий съезд1.
Уже перед самой встречей произошла еще одна небольшая организацион-
ная заминка. Выехавший из Астрахани навстречу калмыцкому представитель-
ству казанец Ф. Черников-Онучин должен был препроводить калмыков к ме-
сту проведения съезда в городке, но Аюка вдруг предложил воеводам другое
место — урочище Кантебе, в пяти верстах от Астрахани. Поскольку большин-
ство калмыцких улусов осталось на реке Куме, то тайша взял с собой не слиш-
ком много людей. В укрепленном городке с воеводами находилось до 10 тыс.
вооруженных стрельцов, и все это давало повод для серьезных опасений со
стороны калмыков. Аюка напомнил астраханцам, что в 1661 г. у Г. С. Черкас-
ского на съезде с Мончаком в урочище Берекете не было столь многочислен-
ной охраны. Воеводам пришлось сократить численность стрельцов в городке
и вновь заверить калмыцких представителей в гарантии безопасности Аюки2.
Только после разрешения всех предварительных формальностей 26 фев-
раля 1673 г. на место проведения съезда с астраханскими воеводами прибы-
ло многочисленное калмыцкое представительство, куда входили Аюка и его
двоюродный брат Мелеш, а также другие калмыцкие владельцы, татарские и
ногайские мирзы. С калмыками приехал и терский воевода К. М. Черкасский.
Встреча началась с традиционных для того времени вопросов о здоровье царя
Алексея Михайловича и его семейства3, после этого стороны перешли уже к
обсуждению конкретных вопросов и проблем, накопившихся в русско-кал-
мыцких отношениях за последние несколько лет.
В первую очередь Аюка еще раз заверил царских представителей в не-
зыблемости прежних договоренностей, заключенных его дедом Дайчином и
отцом Мончаком. В подтверждение своих слов Аюка в присутствии боярина
и воевод, взяв в руки «Бурхан, четки и Бичик», от лица всех калмыцких вла-
дельцев еще раз устно шертовал в вечной верности государю и его детям. Тай-
ша также обязался перед русской стороной выставить войска против Крыма.
Все присутствующие стали свидетелями того, как калмыцкие владельцы по-
клялись на своих святынях, прикладывая к голове «Бурхана, четки и Бичик».
Поставить собственноручные подписи на шерти тайши пообещали только на
следующий день. Первый раунд переговоров закончился угощением вином
калмыцких представителей астраханскими властями4.
1
Там же. С. 39–40.
2
Там же. С. 40–41.
3
Там же. С. 40–42.
4
Там же. С. 41–46.
27
На следующий день, 27 февраля, стороны вновь съехались. На этот раз с
Аюкой прибыл его двоюродный брат Назар-Мамут, родной брат тайши Меле-
ша. Именно им предстояло выступить от лица всего калмыцкого народа при
заключении шерти на верность Московскому государству. Переговоры велись
по многим вопросам русско-калмыцких отношений, и практически все они по-
лучили положительное решение. Камнем преткновения стал лишь вопрос о
выплате жалованья тайшам за прошлые 1671 и 1672 г. Царские представители
предложили выплатить жалованье за эти годы только после решительных дей-
ствий калмыков против государевых внешних неприятелей1. Другими слова-
ми, тайши должны были выказать свою верность, участвуя в войнах России.
Но подобная формулировка не устраивала калмыцкую сторону, считавшую
себя в какой-то мере обманутой, поскольку в указанные годы калмыки уже
продемонстрировали свою надежность, в целом не поддержав антиправитель-
ственное восстание С. Разина на юге России.
Калмыцкие тайши также выступили с ходатайством перед воеводами об
освобождении с Аманатного двора в Астрахани едисанского мирзы Тогана,
сына Сююнчи Абдулова, мотивируя это тем, что его отец «служит великому
государю». Но астраханские власти не могли решить этот вопрос без соответ-
ствующего на то царского указа. Последовавшее за этим давление со стороны
тайшей на воевод попытался смягчить К. М. Черкасский, он объяснил калмы-
кам всю сложность разрешения этой проблемы и «обнадеживал их государ-
ской милостию». Тайши согласились с доводами кабардинского князя, пообе-
щав заслужить «государскую милость» своими головами2.
Затем последовала сама процедура подписания тайшами шерти. Аюка, вы-
нув саблю из ножен и приложив ее к своей голове и горлу, сказал: «… будет
де шерть прежнюю и нынешнюю чем нарушим, и та де сабля буди на мне и на
моих братьях, и на племянниках, и на всех наших улусных людях». На этом все
присутствующие тайши и их родственные и владетельные люди приложили
свои руки к шертовальной записи3.
Попробуем рассмотреть по пунктам шерть от 27 февраля 1673 г. В истори-
ографии детально не рассматривались обстоятельства заключения этой шерти,
в полном виде данный документ был опубликован только в сборнике «Пол-
ное собрание законов Российской империи»4. Мы попытаемся впервые пред-
ставить аналитический обзор этого документа, который открыл целую эпоху
правления калмыцкого хана Аюки, длившуюся более полувека.
1
Там же. С. 46–55.
2
3
4
ПСЗРИ. Т. 1. С. 923–926.
28
Шерть начиналась словами: «Яз, Аюка тайша Мончаков, даю шерть ве-
ликому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу…». Здесь
бросается в глаза то, что Аюка в присутствии своих двоюродных братьев —
Назар-Мамута и Мелеша — единолично выступает от лица всего калмыцкого
народа, а также кочевавших с ним едисанских, джемболукских, малибашских
и келечинских мирз1. Подобная начальная формулировка шерти ясно указы-
вала на единоличное правление Аюки как продолжателя политики его деда
Дайчина и отца Мончака. Шерть от 27 февраля 1673 г. во многом повторяла
положения предыдущей шерти от 9 декабря 1661 г., когда Мончак также еди-
нолично шертовал за весь свой подвластный народ на верность московскому
царю.
Главные положения шерти 1673 г. заключались в следующем: «его царско-
му величеству тайшам самим и братьям, и племянникам, и внучатам, и улус-
ным калмыцким людям, и мурзам, и их братьям, и племянникам, и улусным
людям служить и великого государя на недругов, где его, великого государя,
повеленье будет, войною ходить, а под его, великого государя, города вой-
ною не приходить и дурна никакого и задоров не чинить, и жить с государ-
скими людьми в мире и совете». Тайши также обязывались запретить своим
подвластным из числа астраханских татар и ногайцев совершать нападения
на царских подданных2. Однако в документе ничего не говорилось об обяза-
тельстве воевод не допускать со стороны астраханцев набегов на калмыцкие
улусы и воровства.
Отдельным пунктом значилось обязательство тайшей не иметь никаких от-
ношений с Турцией, Крымом, Персией, кумыками, бесленейцами, находящи-
мися во враждебных отношениях с Россией. Под этим подразумевалось, что
в указанные государства, как и этим народам, калмыки не должны были про-
давать лошадей и оружие, иметь с ними какие бы то ни было контакты и ока-
зывать военную помощь войсками3. Но на деле этот пункт, который значился
и в предыдущих шертях, калмыками в полной мере не выполнялся. С этими
государствами и народами калмыки непосредственно граничили, и поддер-
живание с ними добрососедских отношений и торговых связей гарантировало
калмыцким тайшам, мирзам и их подвластным людям относительную безопас-
ность кочевий. В любом случае посольские контакты были регулярными, и со
стороны калмыков они не обязательно носили антироссийский характер.
1
2
Там же. С. 58–59.
3
Там же. С. 59–60.
29
Другим пунктом было обязательство калмыцких тайшей не допускать на-
бегов на русские населенные пункты подвластных им ногайцев. С точки зре-
ния царского законодательства последние считались изменниками, но в случае
их раскаяния и желания вернуться под государеву руку Аюка обязан был от-
пустить их «безо всякого задержанья». Калмыки не имели права и в дальней-
шем агитировать и призывать к себе в улусы астраханских татар и ногайцев1.
Этот пункт соглашения содержался и в предыдущих шертях, но на практике
он также не выполнялся. Между калмыцкими и астраханскими татарами и но-
гайцами поддерживалась очень тесная связь, и астраханским властям так и не
удалось взять под контроль этот процесс.
Аюка также обязывался выдавать «на окуп» (за выкуп. — В. Т.) царским
властям православных пленников (грузин, молдаван, белорусов и др.), кото-
рые были захвачены или будут захвачены калмыками в ходе военных походов.
Православных пленников и иноверцев, бежавших из городов Средней Азии в
русские города, следовало беспрепятственно пропускать на родину через кал-
мыцкие территории. Со своей стороны русские власти обязывались выдавать
обратно тайшам беглых некрещеных калмыков и татар2. Стоит отметить, что
вопрос о беглых калмыках впервые был поднят именно в шерти 1673 года.
Подобная проблема в русско-калмыцких отношениях возникла примерно в
1669 г., когда оппозиционно настроенные Аюке улусы двух тайшей — Дугара
и Бока — откочевали на Дон. Бок вскоре скончался, а Дугар с семьей был схва-
чен Аюкой, однако часть их улусных людей так и осела среди донских казаков.
Этот вопрос приобрел и религиозный оттенок, поскольку большинство беглых
калмыков, не желавших возвращаться к Аюке, принимали православную веру,
а местные царские власти это всячески, в том числе и материально, поощряли.
Донские атаманы также были заинтересованы в привлечении в свои казачьи
ряды калмыков, уже проявивших свои воинские качества.
В шерти 1673 г. стороны также обязывались соблюдать взаимную непри-
косновенность посланников, обеспечивавших обмен информацией. Этим за-
нимались и торговые калмыцкие люди, пригонявшие скот и лошадей на рос-
сийские рынки в Астрахани, Тамбове, Касимове, Владимире и Москве3. Эко-
номический аспект играл огромную роль в русско-калмыцких соглашениях,
поскольку тайши были жизненно заинтересованы в реализации своей продук-
ции на российском рынке, а московское правительство, хорошо осознавая это,
всячески использовало данное обстоятельство в своих политических интере-
1
2
Там же. С. 60–61.
3
30
сах. Этот пункт соглашения имел место практически во всех предыдущих и
последующих шертях.
В условиях надвигавшейся русско-турецкой войны калмыцкие тайши при-
няли на себя обязательство по царскому указу участвовать в военных походах
против Крымского ханства и иных «государевых непослушников». Но Аюка
перед тем как выступить на Крым планировал весной отправить войска про-
тив кумыкских владельцев за их «многие неправды», о чем были уведомлены
и царские представители. С этой целью калмыцкие улусы уже находились на
реке Куме1.
Шерть 1673 г. подкреплялась клятвой Аюки: «… а у него, великого госуда-
ря, в послушанье быть не учнем и шерть свою, и утвержденье прежнее и ны-
нешнее чем-нибудь нарушим, и на нас, тайшах, и на наших детях, и на мурзах,
и на их детях, и на всех улусных людей буди божий гнев и огненный меч, и
тою саблею, которую я, Аюка тайша, выняв из ножен, на голову и к горлу при-
кладывал, от неприятеля своего буду я зарезан по горлу своему, и будем мы
прокляты по своей калмыцкой вере в сем веце (веке. — В. Т.) и в будущем»2.
Как видно из содержания шерти, тайши брали на себя довольно много обя-
зательств, в то время как царское правительство давало всего две гарантии: от-
сылать в улусы некрещеных калмыков-беглецов и выдавать годовое жалование
без учета дополнительных выплат за военные услуги. По мнению М. М. Бат-
маева, хотя в тексте шерти об этом прямо не сказано, но подразумевалось, что
царское правительство гарантирует тайшам главное — территорию кочевок3.
Стоит отметить, что, помимо Назар-Мамута и Мелеша, старших тайшей
Аюки, выступивших от лица калмыцкого народа, «шерть учинили» их род-
ственные и ближние люди. В списке значатся 150 человек из числа тайшей, за-
йсангов, дарханов и других лиц рангом ниже, приехавших со старшими тайша-
ми4. Данный перечень людей интересен для исследователя тем, что позволяет
узнать, кто входил в правящую верхушку калмыцкого общества в указанный
период. До настоящего времени подобного рода полными данными из русских
документов XVII в. мы не располагали.
К «шертовальной записи» на русском языке калмыцкие представители
приписали несколько предложений старокалмыцкой письменностью (тодо
бичиг), которые сами же и перевели на татарский язык для царских чиновни-
1
Там же. С. 61–62.
2
3
Батмаев М. М. Политическое и экономическое положение Калмыцкого ханства в
составе России в конце XVII – начале XVIII веков: дисс. … канд. ист. наук. М., 1976.
С. 77.
4
31
ков. Бросается в глаза то обстоятельство, что Аюка лично не подписывался
под шертью, за него это сделали его представители — Назар-Мамут и Цецен-
Запсан-бакши. За отсутствовавших на съезде дербетского тайши Солом-Це-
рена, тайшей Уржана, Данжи, Батура и Лобачи к шертовальной записи руку
приложил Басантай. Официальная процедура подписания шерти завершилась
торжественным обедом, организованным астраханскими воеводами. После
этого по приказу боярина Я. Н. Одоевского московские стрельцы под коман-
дой Б. Карсакова и Л. Секерина устроили для калмыцких гостей показатель-
ные стрельбы из ружья и метание ручных гранат, чем вызвали восторг и одо-
брение у калмыков.
На следующий день, 28 февраля, из Астрахани к тайшам отправили дьяка
П. Самойлова с государевым жалованьем, состоящим из продуктов (вино, мед,
пиво, хлеб, калачи), табака, шуб и шапок, а для ближних их владетельных лю-
дей предназначались сукно, выдры и кожа. Такое же жалованье назначалось и
тем владельцам, кто не смог приехать на съезд и оставался в улусах. 1 марта
воеводы отправили Аюке уже денежное жалованье в 580 рублей за предыду-
щий 1672 г. При передаче тайшам денег и вещей присутствовал и К. М. Чер-
касский. Уже 2 марта калмыцкая делегация выехала на реку Кума, где остава-
лись их улусы1.
Отличительной особенностью шертной записи от 27 февраля 1673 г. явля-
лось то, что она была составлена в соответствии со всеми требованиями пра-
вовых документов XVII в. Проект документа был подготовлен и согласован
с Посольским приказом, а затем представлен к слушанию на Боярской Думе.
После повторного слушания на Боярской думе уже с участием царя Алексея
Михайловича, надо предполагать, проект получил одобрение и рекомендацию
к подписанию. Шерть 1673 г. имела юридическую силу закона, поскольку была
составлена с соблюдением всех требований и элементов формуляра2. Следую-
щая шерть была дана Аюкой в 1677 г., и связана она была со смертью в 1676 г.
царя Алексея Михайловича и восшествием на престол его сына Федора Алек-
сеевича.
Таким образом, можно считать, что шерть 1673 г. открыла новую страницу
в истории русско-калмыцких отношений XVII в. По характеру и содержанию
она во многом отличалась от предыдущих подобных документов, поскольку
обе стороны после непродолжительного политического кризиса как на юге
России, так и в калмыцком обществе смогли достичь соглашения, используя
1
Там же. С. 66–67.
2
Максимов К. Н. Калмыкия в национальной политике, системе власти и управле-
ния России (XVII–XX вв.). М., 2002. С. 97–98.
32
уже накопленный опыт предшествующих поколений. Продолжение традиции
взаимопомощи в условиях сложной международной обстановки в Восточной
Европе предопределило укрепление позиции России в этом регионе, а калмыц-
кое общество в свою очередь обрело на долгое время внутреннюю стабиль-
ность.
§ 3. Калмыки на начальном этапе русско-турецкой войны
Вмешательство Османской империи в русско-польское противостояние за

контроль над Правобережной Украиной привело к разгрому польской армии
при Батоге в 1672 г. С захватом османскими войсками совместно с отряда-
ми гетмана П. Дорошенко и крымскими татарами Подолии возникла угроза
их вторжения уже на Левобережную Украину, находившуюся под контролем
Москвы. С целью предупредить такое развитие событий царские войска под
командой Г. Ромодановского и гетмана И. Самойловича двинулись к Днепру.
Русское наступление на Крым должно было начаться с блокады турецкой кре-
пости Азов, чтобы тем самым блокировать крымцев на их правом фланге и
заставить Османскую империю считаться с позицией России в ходе разгорев-
шейся вооруженной борьбы на Украине. Однако русских войск, отправлен-
ных на Дон, было недостаточно для захвата турецкой крепости, поэтому более
важной представлялась попытка организации наступления непосредственно
на Крымское ханство, чтобы полностью устранить их конницу с украинского
театра военных действий1.
Весной 1673 г. Аюка и К. М. Черкасский неоднократно отправляли на Дон
разведывательные военные отряды, ожидая прихода сюда царских войск. Кал-
мыцкие улусы в это время располагались «в ближних местах», в трех днях
пути от Дона. 29 апреля к атаманам от Аюки прибыли посланцы с сообщени-
ем, что к нему приехали крымские послы с просьбой заключить мирный до-
говор. Однако калмыцкий тайша им отказал и предупредил о своей готовности
вести войну с Крымом2.
Сохранились сведения о калмыцко-турецких контактах за этот период, но
они весьма противоречивы. По сообщениям донских казаков, полученным ими
от пленных азовцев, в турецкую крепость Азов постоянно приезжали калмыц-
кие посланники Аюки с предложением мира. При этом сами казаки не мог-
ли сказать, насколько была достоверной эта информация: «а подлинно де он
1
Максимов Н. Н. Указ. соч. С. 78.
2
РГАДА. Ф. 111. 1673 г. Оп. 1. Д. 4. Л. 126, 128.
33
(Аюка. — В. Т.) хочет с ними, азовскими людьми, миритца или обманом, того
они не ведают»1. Нельзя исключать и то, что отправление посланников в Азов и
Крым Аюка, может, использовал и как возможность собрать обширную разве-
дывательную информацию о положении дел в причерноморском регионе. Ди-
пломатическая разведка у калмыков имела не меньшее значение, чем военная.
В мае 1673 г. по приказу турецкого султана крымский хан Селим-Гирей I
направил значительные силы татарских отрядов к укрепленной Белгородской
линии, в район рек Тихая Сосна, Оскол и прилегавших уездов2. В правитель-
ственных кругах серьезно восприняли такой поворот событий. В документаль-
ных актах сохранились царские грамоты от 19 марта, 5 и 20 мая, 17 июня в
адрес астраханского воеводы Я. Н. Одоевского, которому указывалось вся-
чески призывать Аюку и других калмыцких тайшей переходить с улусами
ближе к Дону, куда уже с войском прибыл воевода И. С. Хитрово. Планиро-
вался именно совместный русско-калмыцкий поход на Крым, где Аюке пред-
лагалось, чтобы он «над турскими войски и над Крымом и над крымскими
юрты всякой промысл и поиск чинил»3. Однако, когда на Дон прибыл отряд
из 700 калмыков, воевода И. С. Хитрово прямо выразил им свое недоверие,
поставив условие, что без предоставления аманатов не возьмет их с собой к
Азову. Калмыки развернулись и ушли в улусы4.
Летом 1673 г. отношения между калмыками и казаками были весьма тесны-
ми. Аюка с более 30 тыс. улусных людей кочевал в районе между Манычем и
Салом, в дневном переходе от Черкасского городка. Регулярно сюда к царско-
му представителю на Дону Леонтию Копнину приезжали по 8–10 посланников
Аюки, который предлагал казакам готовить своих лошадей для совместного
похода. Также калмыки часто приезжали в столицу донского казачества «для
гуляния и для продажи ясыря». Казаки, пользуясь близким расположением
калмыцких улусов, тоже нередко бывали в них со своими товарами. По сведе-
ниям очевидцев, калмыки, «слыша про посылку царского величества войск на
Дон, радуютца, подняв руки на небо», и говорят, что «кочуют безстрашно и ни
отково не опасаютца»5.
Частично калмыцкие улусы кочевали в районе реки Медведица в 130 вер-
стах от Саратова. 25 июня именно в этот город с правой стороны Волги при-
были улусные люди Мазан-Батура с целью торговли с местными жителями.
1
Там же. Д. 9. Л. 3.
2
Новосельский А. А. Исследования по истории эпохи феодализма (научное насле-
дие). М., 1994. С. 106.
3
АИ 1842. С. 504.
4
РГАДА. Ф. 111. 1673 г. Оп. 1. Д. 12. Л. 32.
5
Там же. Д. 9. Л. 12–14.
34
Саратовские власти по царскому указу разрешили торг калмыцким людям.
Как отмечали очевидцы, торговля, длившаяся по 7 июля, между саратовцами и
калмыками прошла «смирно», и «задору и ссоры никакой не бывало». 29 июня
в Саратов из калмыцких улусов прибыл представитель К. М.Черкасского, уз-
день Шахсаур Амралиев, сообщивший, что князь с начала нынешнего лета
провел время у тайши Аюки, а затем отбыл на Терек. Также со слов Ш. Амра-
лиева стало известно, что ориентировочно с конца весны — начала лета 1673 г.
Аюка отправил на войну против Крыма 10-тысячное войско, причем в его со-
став входили и ногайские части мирз Ислама и Бегиша Ямгурчиева1.
Подробности о военных действиях калмыцкого войска на крымско-азов-
ском направлении летом 1673 г. и их результаты стали известны позже. 2 июля
калмыки, едисаны и черкесы осуществили прорыв через сивашские укрепле-
ния и разгромили крымские отряды, разорив на полуострове в общей слож-
ности около 37 селений. Погоня, возглавляемая калгой и нуреддином, не до-
стигла цели. Эти события заставили крымского хана отказаться от участия в
военных походах за пределами ханства. По мнению Н. Н. Максимова, наряду
с другими факторами летний калмыцкий набег на Крым способствовал раз-
грому в ноябре 1673 г. оставшихся без крымской поддержки турок польскими
войсками под Хотином2.
5 августа воевода И. С. Хитрово, под командой которого находилось при-
мерно 5 тыс. стрельцов и 5 тыс. казаков, начал военные действия с осады и
штурма двух башен-каланчей, запиравших вход в устье Дона, но туркам уда-
лось отстоять башни3. Именно в этот момент к ним на помощь пришли войска
К. М. Черкасского и Аюки, как сообщали казаки, «и была от них великая по-
мочь». Затем, объединив силы, войска из-под Каланчинских Башен подошли
к Азову, где на тот момент насчитывалось около 2 тыс. жителей. Однако их
действия ограничились лишь тем, что были отогнаны скот и сожжен хлеб азов-
цев4. Не достигнув видимых результатов, русское командование завершило во-
енные действия на азовском направлении, а калмыки вернулись в свои улусы.
В конце лета 1673 г. между казаками и калмыками вспыхнул новый кон-
фликт. В сентябре в Москву прибыл калмыцкий посол Унетей-бакши с пись-
мом от Аюки, где сообщалось об отправке летом этого года калмыцкого от-
ряда против Крыма и малибашей. Когда калмыки с трофеями возвращались
из похода, на переправах «воровские» донские казаки и черкасы совершили
на них нападение, в результате чего 67 калмыков были убиты и 3 захваче-
1
2
3
Загоровский В. П. Изюмская черта. Воронеж, 1980. С. 83.
4
РГАДА. Ф. 111. 1673 г. Оп. 1. Д. 12. Л. 32–24.
35
ны в плен. Аюка просил царские власти отправить указ войсковому атаману
К. Яковлеву, чтобы тот немедленно провел расследование и наказал виновных,
а захваченных пленных и имущество вернул1. Правительство отправило воево-
де И. Хитрово предписание пригласить к себе войскового атамана К. Яковлева
и известить его о необходимости проведения «сыска про убийство и грабеж
калмыков», строгом наказании виновных и установлении во всех казацких го-
родках запрета ссор с калмыками2.
По всей видимости, именно этот инцидент и стал причиной того, что Аюка
уже в сентябре перевел свои улусы с Дона на Терек. Когда воевода и атама-
ны отправили к Аюке двух посланцев с просьбой о военной помощи, тайша
около двух месяцев насильно удерживал их в своем улусе. Своим поведением
он ясно показывал властям, что не спешит на государеву службу, и эти на-
строения передались и его подданным. На Дон был отправлен отряд только
из 400 человек под командой Мазан-Батура. Требование воеводы и атаманов
предоставить аманатов на время похода к Азову Мазан-Батур категорически
отверг, недвусмысленно пригрозив, «что посекут преже их атаманов и каза-
ков». Затем он со своими людьми, предварительно ограбив в степи объездные
казацкие караулы, ушел обратно в улусы3.
В дальнейшем этот конфликт стал только разрастаться. В ноябре царицын-
ский воевода сообщал, что донские казаки верховых городков (паншинские,
качалинские, ясауловские, кобылинские, двучирские, пятиизбенские) собра-
лись в Пятиизбенском городке и ходили войной на калмыцкие улусы. На ле-
вобережье, недалеко от места сбора, ими был разгромлен один из калмыцких
улусов, в плен были захвачены женщины и дети общей численностью более
100 человек, а также скот, лошади и другое имущество4. Это была ответная
акция казаков на постоянные калмыцкие набеги, сведениями о которых изо-
билуют донесения местных властей.
В условиях русско-турецкой войны, когда требовалась консолидация сил,
Москва всячески старалась уладить этот конфликт, требуя от сторон скорей-
шего примирения, наказания виновных и возвращения захваченного полона
и имущества. Участие калмыков в войне правительством рассматривалось
весьма полезным, поскольку, по признанию очевидцев, «война их калмыцкая
крымским татарам страшна»5.
1
Там же. Д. 10. Л. 1–4.
2
Рябов С. И. Донская земля в последней четверти XVII – начале XVIII вв.: дисс. …
канд. ист. наук. Ростов на/Д, 1984. С 103–104.
3
РГАДА. Ф. 111. 1673 г. Оп. 1. Д. 12. Л. 7, 17, 26, 40.
4
Там же. Л. 90–91
5
Там же. Л. 91–93.
36
В начале 1674 г. царским правительством вновь был поднят вопрос об ак-
тивизации военных действий на Дону и крымском направлении. В апреле из
Москвы Аюке пришел указ об отправке на Дон калмыцкого войска во главе с
Солом-Цереном с целью дальнейшего продвижения на Азов и Крым. С насту-
плением весны калмыцкие улусы откочевали на левобережье Волги, так как
напряженность между казаками и калмыками все еще сохранялась. С Дона не-
прерывно поступали в Москву жалобы о продолжающихся калмыцких набегах
и отгонах скота, о том, что «казаков побивают и режут ножами многих». При-
чем калмыки конфликтовали с казаками именно верховых городков. Со своей
стороны Аюка открыто угрожал царским властям, что в случае продолжения
этого конфликта, он откажется от участия в русско-турецкой войне1.
По указанию из Москвы атаманы провели тщательное расследование. В
документах отложились росписи верховых городков, расположенных по Дону
и Хопру, которые пострадали в результате калмыцких набегов. Приведем для
примера только часть документа:
в Семикаракорском городке калмыки отогнали 22 коровы и 6 быков;
в Когальницком городке убили казака, отогнали 50 лошадей и на покосе
отбили все ружья, косы и седла;
в Мехелевом городке убили 8 казаков, отогнали 5 лошадей и 10 коров;
в Романовском городке убили 10 казаков, отогнали 60 лошадей и 90 коров;
в Цимлянском городке 3 казаков убили, сняли 7 капканов, отогнали 100 ло-
шадей и 15 коров;
в Пятиизбенском городке убили 10 казаков, отогнали 184 лошадей и
600 коров2.
Проведя подробное расследование, войсковой атаман К. Яковлев в своем
донесении в Москву от мая 1674 г. пришел к выводу, что зачинщиками ссоры
были именно калмыки. Если Аюка с улусами кочевал на левобережье Волги,
то возле Дона продолжали находиться небольшие группы «воровских» кал-
мыков, которые отгоняли скот у казаков верховых городков. По сообщению
того же К. Яковлева, некоторые казацкие городки были калмыками полностью
сожжены, казаки порублены, а женщины и дети уведены в плен. Несмотря на
это, следуя указаниям Москвы, атаманы в верховых городках казакам «заказ
учинили накрепко з жестоким приговором, чтоб с калмыками впредь ссоры и
задоров никаких не чинили, а жили в совете»3.
Нападению калмыков подверглись и города, расположенные по Белгород-
ской оборонительной черте, на юге Московского государства. В мае небольшой
1
Там же. 1674 г. Д. 14. Л. 44, 124, 134.
2
Там же. Д. 15. Л. 4–6.
3
Там же. Д. 14. Л. 135; Д. 15. Л. 10.
37
калмыцкий отряд появился возле Тамбова1. Нападения были совершены в июле
и августе в районе Нового Оскола, Валуйки, Романова, Сокольска, Усмани. Все
они сопровождались убийством местных жителей, отгоном скота и лошадей.
В ряде мест произошли вооруженные стычки калмыков со стрелецкими карау-
лами. Так, 3 августа под Валуйками калмыки 3 пастухов, толмача и проводника
«скололи и письма все поймали». Отправленный для преследования стрелецкий
отряд настиг их в 10 верстах от города, в результате чего был отбит скот, убито
3 калмыка, 7 валуйчан в бою были легко ранены из луков. 4 августа валуйчане
вновь настигли калмыков, но те бою не дали и ушли в степь2.
Немалая роль в примирении калмыков с казаками принадлежала все тому
же князю К. М. Черкасскому. В ходе личной встречи с Аюкой 24 июня 1674 г.
ему удалось уговорить тайшу выставить войско для участия в очередной кампа-
нии русско-турецкой войны. 12 августа князь сообщал в Москву, что ведет кал-
мыцкое войско на Крым3. И хотя ни Аюка, ни Солом-Церен не приняли личного
участия в походе, они под началом калмыцких командиров Зайсана, Кашки,
Мазан-Батура и Алдара отправили 7 тыс. воинов. Как только калмыцкое войско
переправилось через Волгу под Царицыным, К. М. Черкасский отправил под
Перекоп передовой отряд в 2 тыс. калмыков под командой Донак-тайши4.
По сообщению атамана К. Яковлева, К. М. Черкасский с калмыками при-
был на Дон 28 августа. Следуя царскому указу, 2 сентября донские казаки офи-
циально помирились с калмыками, а 14 сентября объединенное войско, насчи-
тывавшее 150 кабардинцев, 5 тыс. калмыков, 2 тыс. казаков и 1 тыс. стрельцов,
под Азовом вступило в бой с турками. Несмотря на две вооруженные вылазки
азовцев, казакам и калмыкам в результате совместных действий удалось ото-
гнать лошадей и скот из-под турецкой крепости и взять в плен 15 человек.
В целях скорейшего примирения весь захваченный у азовцев скот и лошадей
донские казаки уступили калмыкам5.
После Азова К. М. Черкасский планировал отправиться в Москву, чтобы
встретиться с царем и получить дальнейшие указания. Однако свою поездку в
столицу ему пришлось отложить. Причиной тому послужило письмо Аюки, в ко-
тором тайша просил князя не уезжать в Москву, предварительно с ним не встре-
тившись. Также К. М. Черкасскому стало известно, что кабардинские владельцы
прокрымской ориентации во главе с Мусост-мирзой разгромили его сторонни-
ков в Большой Кабарде и со своими людьми направляются в сторону Крыма. Он
1
Там же. Д. 14. Л. 70.
2
Новосельский А. А. Указ. соч. С. 106–108.
3
РГАДА. Ф. 111. 1674 г. Оп. 1. Д. 18. Л. 65; КРО 1957. Т. 1. С. 41–42.
4
КРО. Т. 1. С. 45.
5
РГАДА. Ф. 111. 1674 г. Оп. 1. Д. 20. Л. 2; КРО 1957. Т. 1. С. 45.
38
срочно «с калмыками ратными людьми и с уздени своими за ним, Мусостом,
ходил, и до Крыму их не допустил, и поворотил их назад на прежнее их жили-
ще». С целью подчинить Мисост-мирзу и не допустить его ухода в крымские
владения, К. М. Черкасский взял к себе в аманаты его сына Хотогжука1.
По сведениям, полученным от калмыцких послов в Москве, Аюка отпра-
вил с К. М. Черкасским к Азову во главе калмыцкого войска «лутчего своего
человека», чьи люди затем «многое разорение в Крыме починили». Возвраща-
ясь из-под Азова, «тот аюкаев человек» с черкесами ходил войной на Большую
Кабарду и взял в плен двух сыновей Мисост-мирзы - Алей-мирзу и Шангерея.
Причем, если старший сын Алей-мирза находился в аманатах у К. Черкасского,
то второй сын, Шангерей, был в аманатах у калмыцкого тайши. На основании
этого калмыцкие послы делали вывод, что одной «половиной» Большой Кабар-
ды владеет К. Черкасский, а вторая «половина» находится под властью Аюки2.
Тем временем на российской границе нападения «воровских» калмыков
продолжались. 10 сентября, уже после официального примирения, калмыки
напали на казацкий городок на реке Усть-Медведице, побив и взяв в полон
местных жителей. Из Москвы Аюке поступило строгое указание, чтобы он не-
медленно разыскал виновников и наказал их смертной казнью3. В письме из
Москвы на Дон в декабре 1674 г. также сообщалось, что о нападениях калмы-
ков на казацкие городки извещен и прибывший в столицу калмыцкий посол
Ноктан-Кошучи4.
Переход калмыцких улусов на Терек привел к тому, что и здесь местные
народы стали подвергаться калмыцким нападениям. 18 декабря 1674 г. в Мо-
скву пришло письмо от эндиреевских владетелей Чеполова и Алибека-мирзы,
в котором говорилось, что они под Терским городом присягнули царю и «на
куране шерть учинили», чтобы быть у великого государя в «вечном холоп-
стве», а калмыки их «воюют беспрестанно». Эндиреевские владельцы просили
царя помирить их с калмыками с тем, чтобы последние впредь на них не на-
падали. Обращение было встречено доброжелательно, и 12 марта 1675 г. царь
повелел отправить грамоту К. М. Черкасскому с указанием помирить Чепо-
лова и других эндиреевских владетелей с калмыками, а Аюке — с запретом
калмыкам нападать на Чеполова и Алибека5.
1
КРО 1957. Т. 1. С. 46.
2
РГАДА. Ф. 119. 1675 г. Оп. 1. Д. 5. Л. 15–16.
3
РГАДА. Ф. 111. 1674 г. Оп. 1. Д. 20. Л. 2, 30.
4
РГАДА. Ф. 111. 1674 г. Оп. 1. Д. 22. Л. 18.
5
РГАДА. Ф. 119. 1674 г. Оп. 1. Д. 4. Л. 123–124; Шмелев А. С. Русско-дагестанско-
калмыцкие отношения в XVII в. (по материалам кумыкско-калмыцких контактов) //
Кавказ. Балканы. Передняя Азия. Вып. 2(9). Махачкала, 2004. С. 230–231.
39
В начале 1675 г. нападения калмыков на российские окраины продолжи-
лись, причем район их действий значительно расширился. Весной 1675 г. ца-
рицынский воевода Данила Траханиотов сообщал об отряде из 200 калмыков,
которые «для воровства» появились в Пензенском уезде и «разорили многие
деревни и людей побили, и стада все отогнали». Аюка всячески отрицал набе-
ги своих людей на Пензенский уезд, а когда царские власти предоставили ему
списки с именами тех калмыков, кто был замечен в набегах, то отметил, что
такие лица в его улусе не живут1.
Попытки каким-либо образом воздействовать на Аюку предпринимались
и через К. М. Черкасского. Из Москвы князю пришло письмо, в котором го-
ворилось, что, по сообщению уфимского воеводы Петра Кондырева, калмыки
совершили набег на Уфимский уезд, в результате чего было убито 2 башкир,
захвачен полон и отогнано 500 лошадей. Но Аюка в разговоре с царским пред-
ставителем Кузьмой Козловым отрицал участие своих калмыков в набеге на
Уфимский уезд, объясняя это тем, что «от Уфы кочует в дальних местах». Бо-
лее того, калмыцкий тайша высказал и свои претензии. По его словам, баш-
киры, донские и яицкие казаки также совершают набеги на калмыцкие улусы,
«побивают и в полон емлют». Особенно от их действий пострадали малоиму-
щие калмыки, кочевавшие по Яику. Аюка потребовал по этим делам произве-
сти розыск, а «взятый полон и скотину, и лошадей отдать»2.
Судя по документам, весной 1675 г. действительно отмечается всплеск
калмыцко-башкирских столкновений. На Иргизе группа башкир-зверовщиков
встретила отряд калмыков, которые в стычке убили одного башкира. Было
только известно, что эти калмыки шли войной против Аюки. Другая группа
башкир из 25 человек в степи взяла в плен одного калмыка, но, ограбив, от-
пустила. Третья башкирская группа в 150 человек за Яиком вступила в бой
с калмыками Аюки Шарапова и потеряла 2 человек убитыми, а 17 пленных
башкир калмыки затем также отпустили. Четвертая группа башкир встретила
в степи 50 калмыков, в основном это были женщины и дети, которые пешком
возвращались к Аюке, так как были разорены хошутами Аблая еще во время
погрома кочевий Дайчина. Ранее они жили в улусе из 500 человек тайши Баты-
ра Манзи, который, в свою очередь, подчинялся дербетскому Солом-Церену3.
Перемещение значительного числа крымской конницы на Украину в на-
чале 1675 г. подтолкнуло царское правительство к нанесению удара непосред-
ственно по Крыму. В Москве была получена информация, что «крымской хан,
1
РГАДА. Ф. 119. 1675 г. Оп. 1. Д. 2. Л. 51–52, 54.
2
Там же. Л. 58–59, 61.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 21–23.
40
вышед в польские городы, от великие нужды обезсилел и назад в Крым за
безсилием и от великие нужи возвратитца не может». Большая роль в про-
ведении наступательной операции отводилась калмыцкой коннице, поэтому
правительство призвало Аюку воспользоваться ситуацией и уже ближайшей
весной выступить на Крым1.
Стоит отметить, что Аюка уже зимой 1674/75 года отправил на Крым око-
ло 3 тыс. калмыков, которые провели зимовку на Дону2. В январе 1675 г. они
приходили в Запорожскую Сечь с предложением похода на Крым, но из-за не-
имения запорожцами конницы и рассредоточения казаков совместный поход
не состоялся. Получив продовольственную помощь, калмыки, численность ко-
торых атаман И. Серко определил уже в 4 тыс. человек, ушли на свой кош на
Молочных Водах3.
О результатах этого похода нам известно из сообщения К. М. Черкасского
в Москву в мае 1675 г. Калмыки из-под Азова двинулись войной на Крым, от-
куда в улусы возвратились 600 воинов, которые отогнали с Перекопа 3 тыс.
лошадей. Поскольку они не доставили крымского «языка», то Аюка, придавая
большое значение разведывательной информации о районе предстоящих бо-
евых действий, повторно отправил отборный отряд в 500 человек «проведать
подлинно, какие ныне в Крыму замыслы, и куды хан с ордою войною пойдет;
и, добыв языков, велено им поворотитца назад вскоре»4. Разведчики подтвер-
дили перемещение основных татарских сил к Днестру и благоприятный рас-
клад для нападения на Крым5.
В апреле 1675 г. К. М. Черкасский сообщал в Москву, что встречался с
Аюкой и призывал его по царскому указу выступить войной на крымские улу-
сы. Обращают на себя внимание довольно любопытные условия, на которых
Аюка соглашался лично участвовать в крымском походе: «как де выступит
крымский хан сам с своими ратными людьми на твои великого государя горо-
ды, и он, Аюка, на твою великого государя службу хочет итти сам», если же
крымский хан лично не возглавит свое войско, то Аюка вместо себя пошлет на
службу тайшей Солом-Церена и Батыра6.
Но в дальнейшем Аюка отказался лично участвовать в крымском похо-
де. Столкновения калмыков и башкир могли перерасти в набеги башкир на
калмыцкие улусы во время ухода значительного числа воинов-калмыков на
1
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 122; Ф. 119. 1675 г. Оп. 1. Д. 5. Л. 18–19.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 5. Л. 16;
3
Максимов Н.Н. Указ. соч. С. 80.
4
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 46об.–47.
5
Максимов Н.Н. Указ. соч. С. 81.
6
РГАДА. Ф. 119. 1675 г. Оп. 1. Д. 4. Л. 11, 91–92.
41
Крым. Свои опасения на этот счет Аюка высказал в разговоре с К. М. Черкас-
ским: «ведомость ему есть, что збираютца на него приходить башкирцы, и без
него, Аюкая, улусов иво оборонить будет некому». Не мог изменить ситуацию
и царский указ, поступивший в мае 1675 г. уфимскому воеводе Петру Конды-
реву, о категорическом запрете башкирам нападать на калмыцкие улусы1.
Решить многие проблемы, возникшие в русско-калмыцких отношениях,
должно было калмыцкое посольство, прибывшее в Москву в мае 1675 г. Деле-
гацию калмыков во главе с Дархан-Батуром, Бабаком (Байбеком) и Эрке-му-
лой 2 мая принял один из ближних бояр — Артемон Сергеевич Матвеев. По-
слы сообщили, что прислал их Аюка, повелев, «чтоб приняв ево государской
указ о службе их, возвратитца им с Москвы вскоре ж». Первоначально в соста-
ве посольства насчитывалось 40 человек, но из-за отсутствия в Астрахани под-
вод 10 человек решено было оставить там. Было также известно, что Аюка с
улусами провел зимовку в Мочагах, недалеко от Астрахани, а с наступлением
весны перебрался ближе к Царицыну. В планах у него было провести летнюю
кочевку в степях между Волгой и Доном, но существовала угроза откочевки
подвластных ногайцев в крымские пределы или под Азов2.
Интерес представляют несколько писем тайшей, которые послы привезли
с собой в Москву. Два письма были непосредственно от Аюки, причем одно из
них было написано на татарском языке, а второе —старокалмыцкой письмен-
ностью, но содержание их было практически идентичным. В нашем распоря-
жении имеются русские переводы XVII в. этих писем, поэтому можно деталь-
но разобрать основные проблемы, которые в них затрагивались.
После приветственной части в адрес русского царя Аюка еще раз заверял
его в том, что готов и дальше верно ему служить и во главе своего войска во-
евать против Крымского ханства. Если по каким-либо причинам Аюка лично
не смог бы возглавить войско, то готов был вместо себя отправить лучших
своих командиров — Казбулата, Якшата и Караш-мирзу. Так как указанные
лица регулярно участвовали в крымских походах, то Аюка просил у государя
дополнительного жалованья для них.
По вопросу безопасности своих улусов Аюка уведомлял, что башкиры за
последнее время трижды совершили набег, захватив два улуса, что возле Чер-
ного Яра местные стрельцы ограбили 2 калмыцкие кибитки. Ни донские каза-
ки, ни башкиры, несмотря на заверения, к тому времени не вернули ни одного
пленного калмыка. По всем этим делам Аюка просил царское правительство
произвести розыск.
1
Там же. Л. 91–92, 248.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 5. Л. 12–15.
42
Относительно калмыцких набегов на царских подданных Аюка утверждал,
что с момента подписания шерти 1673 г. с его стороны не было никаких нару-
шений: «и на чем я тебе, великому государю, обещался служить и шертовать,
и то мое слово будет здержано и не забыто». Калмыцкий правитель просил
прислать к нему для допроса всех взятых во время набегов на русские города
«воровских» калмыков. Также он обязался после розыска вернуть весь захва-
ченный ими русский полон и их имущество.
Большие претензии в письме к царю Аюка предъявлял недавно назна-
ченному астраханскому воеводе Ивану Михайловичу Милославскому. Этот
боярин из рода Милославских, родственников царя по материнской линии,
находился в конфронтации с другим ближним боярином А. С. Матвеевым,
обличавшим перед царем его злоупотребления, и дело дошло до того, что
Алексей Михайлович удалил его на воеводство в далекую Астрахань. Тайша
прямо обвинял Милославского: «Астраханский воевода нам здесь многое зло
чинит… наши дела портит и шерть нашу забвену чинит». Для примера Аюка
привел случай, когда он посланцем в Астрахань отправил одного из своих
ближних людей — Дугуна, которому воевода в приказной избе прямо угро-
жал: «велю де подвесить». На основании этого Аюка просил наказать воево-
ду: «И ты, великий государь, вели ево наказать, чтоб впредь так не делал и
до нас был добр. А буде ево не накажешь, и мне будет досадно… Пока к вам
писали, терпели, а ныне терпеть не будем»1. По всей видимости, именно это
письменное обращение Аюки, особенно, если учесть, что шла война, стало
причиной того, что воевода И. М. Милославский вскоре был смещен со своей
должности.
В заключение Аюка просил царя прислать к нему 2 тыс. конных ратных
людей, а в качестве жалованья просил об увеличении денежной казны, хлеб-
ных запасов и дать больше кречетов, пороха и свинца. Здесь же калмыцкий
правитель еще раз заверял царскую сторону в своей верности принятым обя-
зательствам: «А что ты, великий государь, укажешь, и то я исполнять буду»2.
Среди привезенных послами писем были и короткие письма от других кал-
мыцких владельцев. В них в основном излагалась просьба к царю прислать им
в качестве жалованья отдельные товары. Вызывает интерес приведенный ниже
список тайшей и перечень запрашиваемых ими вещей:
Ике-Замса (младший брат Аюки) в своем письме в качестве жалованья про-
сил царские власти пожаловать ему винтовую пищаль, кречета, черную лиси-
цу и шахматы с доской;
1
Там же. Л. 21–23, 24–27.
2
43
Бага-Замса (другой брат Аюки) просил кречета, 100 рублей и шахматы;
Араптан (сын Аюки) просил кречета, черную лисицу, порох и свинец;
Батыр-Дайчи — 100 рублей, 100 жемчужин и черную лисицу;
Мунко-Темир (старший сын дербетского Солом-Церена) — 100 золотых
червонцев, 10 рублей, винтовую пищаль, панцирь, кречета, палатку, соболи-
ный мех, черную лисицу и дорогое сукно;
Чимет (сын тайши Батыра) — кречета, пищаль, корольковые четки1.
Большая часть просьб калмыцких тайшей была удовлетворена, за исклю-
чением пороха и свинца. Отказ предоставить эти огнестрельные компоненты
официально объяснялся так: «в Московском государстве [порох и свинец] не
делают, а привозят из дальних немецких земель и ставятца [они] дорогою це-
ною». В Москве калмыцким послам также был выдан ранее захваченный в
плен калмык Ярты Ганкулов2.
В начале 1675 г. Украина вновь подверглась массовому вторжению крым-
ских татар, а 30-тысячная татарская конница осадила Чигирин. Крымский хан
с основной частью своей армии двинулся на Польшу, тем самым ослабив за-
щиту ханства. В Москве понимали, что сложилась благоприятная ситуация
для вторжения непосредственно на территорию Крыма. С целью окончатель-
ного урегулирования отношений с калмыками и чтобы заручиться их военной
поддержкой, по царскому указу из Москвы в калмыцкие улусы был направлен
стряпчий Кузьма Козлов. 11 мая 1675 г. он прибыл в калмыцкие улусы, кото-
рые кочевали между Царицыным и Саратовом на реке Еруслан, в полутора
днях пути от Волги. На следующий день состоялась его личная встреча с Аю-
кой и Солом-Цереном.
В ходе переговоров Козлов всячески агитировал тайшей уже этой весной
выступить совместно с войсками воеводы Петра Ивановича Хованского и дон-
ских атаманов в поход на Азов и крымские юрты. В поход собирался и князь
К. М. Черкасский во главе астраханских и терских отрядов с артиллерией, а
также едисанские и акинские мирзы. Козлов озвучил тайшам и конкретную
численность русского войска — до 50 тыс. человек. Причем первоначально они
должны были соединиться с калмыками, а затем двинуться на Азов и Крым.
Все эти сведения породили у Аюки воодушевление, и он даже вызвался лично
возглавить калмыцкое войско вместе со своими братьями и племянниками. Но
перед тем как выступить в поход он ожидал приезда в улусы К. М. Черкасско-
го «для того, что у него о всем с ним [есть] уговоренность»3.
1
Там же. Л. 27–30.
2
Там же. Л. 31, 52.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 2. Л. 19–20, 24, 47.
44
Затронув вопрос о калмыцких набегах, Козлов указал тайшам на недопу-
стимость подобных действий. Проезжая через Саратов, он сам стал свидетелем
того, как «воровские» калмыки дважды совершили нападение на окрестности
этого города и убили одного стрельца. Аюка со своей стороны уверил, что
запретил своим улусным людям даже появляться на российских окраинах, а
«которые калмыки наперед сего в украинных городах разоренье чинили, чьих
они улусов, того он не ведает». Также тайша добавил: «И заказано де у него на-
крепко под смертною казнью, чтоб улусные люди не токмо для разоренья, но и
для своих нужд, не спрося ево, Аюкая тайши, в украинные городы не ездили».
В подтверждение своих слов Аюка рассказал Козлову, как разыскал неких «во-
ровских» калмыков и передал их сначала в Астрахань, где тех не приняли, а
затем донским казакам1.
Находясь в калмыцких улусах, Козлову удалось собрать достаточно ин-
формации о положении дел у калмыков, в том числе и об участниках калмыц-
ких набегов. По его словам, «тайным обычаем» многие калмыки сами ему рас-
сказывали, кто в 1674 и 1675 гг. ходил в набег на Пензенский и Ижорский
уезды. Так, если в 1674 г. это были люди из улуса тайшей Аюки, Ишкепа,
Дельдегея, Мамучи, Солом-Церена, Батыра, Марза-Сохора, то в 1675 г. это
были уже люди под командой Алактая (из улуса Солом-Церена) и Тарбачи (из
улуса Батыра). Весной 1674 г. вверх по Дону в набег под южные города ходи-
ли 100 малибашских ногайцев мирзы Салтамурата, а осенью они вернулись с
большой добычей. Как поведали калмыцкие информанты Козлову, «и про то
калмыцкое и татарское воровство Аюкай и Солом Церен тайши, и владетель-
ные их люди все ведают и в воровстве им потакают»2. Это еще раз отчетливо
свидетельствует о том, что в калмыцком обществе далеко не все разделяли
политику резкой конфронтации с царскими подданными.
Из калмыцких улусов Козлов отправился в Саратов, где встретился с
К. М. Черкасским, который незадолго до этого направлялся в Москву, но по
царскому указу возвращен в Царицын. Вместе с Козловым князь должен был
призвать калмыцких тайшей к скорейшему совместному военному выступле-
нию на Крым. Однако Аюка был крайне разочарован малочисленностью рус-
ского войска, которому предстояло выступить на крымско-азовский театр во-
енных действий, а названная Козловым численность в 50 тыс. воинов, мягко
говоря, была весьма преувеличенной. Аюка даже озвучил Козлову причину
формального своего отказа от ранее обещанного личного участия в походе:
«черные калмыки с ним не в миру, и опасен приходу их на свои улусы». Вме-
1
Там же. Л. 24–25, 34, 60.
2
Там же. Л. 66–67.
45
сто себя во главе 10-тысячного калмыцкого войска он направлял брата Ике-За-
мсу и Солом-Церена. Местом военного сбора назначили Царицын1.
7 августа Козлов прибыл в улус Солом-Церена, где стал дожидаться при-
хода отряда Ике-Замсы, который появился здесь только 14 августа. Солом-Це-
рен, сославшись на болезнь, отказался идти в поход во главе калмыцкого во-
йска, и Аюка срочно приказал отправиться его сыну Менке-Темиру. 15 августа
калмыцкие войска вышли к Волге и 17 августа начали через нее переправу в
20 верстах ниже Царицына, в районе Сарпинского острова. Именно здесь Коз-
лов встретился с Мазан-Батуром, который со своим отрядом из 100 человек
переправился через реку раньше всех. Калмыцкий тайша сообщил царскому
представителю, что, не дожидаясь остальных, двинется к Дону и перейдет его
выше реки Сал. На Дону Мазан-Батур планировал дожидаться подхода основ-
ных сил русских и калмыцких отрядов2.
При подготовке к походу стали известны и некоторые детали. Например,
Козлову удалось узнать от калмыков, что путь от Дона до крымского Пере-
копа походным маршем занимает 20 дней. По данным К. М. Черкасского, из
Царицына под Азов можно было прибыть за 11 дней, а в Крым — за 25 дней.
При планировании маршрута он собирался двигаться со своим отрядом прямо
на Крым, минуя турецкую крепость Азов. Князь в своем письме в Москву так-
же просил для калмыков 40 пудов пороха и свинца, поскольку у Аюки 2 тыс.
человек «служат огненным боем». Подготовка к походу происходила в обста-
новке повышенной секретности. Черкасский велел Козлову не сообщать об
этом даже воеводе Хованскому. Поскольку предполагался быстрый походный
марш, чтобы как можно раньше достичь цели, пушки, взятые в Астрахани,
К. М. Черкасский «за тягостью» оставил в Царицыне3.
Массовая неявка на службу, дезертирство, конский падеж и другие обсто-
ятельства привели к тому, что отряд Черкасского, который 23 августа вышел
из Царицына, насчитывал всего 740 служилых людей. На реке Сал намечался
общий сбор с калмыками. Уже на Дону произошло непредвиденное. 30 августа
К. М. Черкасский сообщал с Дона в Царицын, что Ике-Замса и Мунко-Темир
со своими отрядами вернулись в улусы. На Дону были оставлены некоторые
обесконевшие уфимцы и гребенские казаки4. Оставшихся калмыков из разных
улусов общей численностью в 1 тыс. человек возглавил Мазан-Батур, о кото-
1
2
Там же. Л. 36–37, 64.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 2. Л. 38, 65; Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 122об.,
124об.
4
46
ром вышеупомянутый Козлов в своем письме в Москву с восхищением писал:
«а Мазан Батыр человек ратной и во всех улусах знатной промышленник»1.
В другом документе подчеркивалось, что Мазан-Батур был «особой калмыц-
кой тайша», а его отряд, направлявшийся на Крым, состоял из «самых выбран-
ных пансырников»2.
Объединенное войско двигалось степью по Северскому Донцу к р. Молоч-
ные Воды, что протекала в северной части Причерноморья. В дороге их оста-
новил сильный степной пожар, и этим моментом воспользовался некий кумык,
который 12 сентября сбежал и сообщил крымцам о приближении войска К. М.
Черкасского. Лишившись фактора внезапности при нападении на Крым, зная,
что войско было немногочисленным, князь решил соединить свои силы с за-
порожскими казаками. На пятый день они пришли в Запорожскую Сечь, где
Черкасский встретился с кошевым атаманом Иваном Серко, весьма обрадо-
ванным их приходом. Спустя три дня они совместно двинулись к Перекопу и
через четыре дня достигли Гнилого моря (Сиваша).
В распоряжении К. Черкасского было всего 546 служилых людей (астра-
ханцы, терцы, уфимцы, саратовцы) и 1 тыс. калмыков. Под началом И. Сер-
ко находилось 2500 казаков и 3 полковые пушки. Позже на помощь подошли
донские казаки во главе с войсковым атаманом Фролом Минаевым. Несмотря
на то что сведения о численности нападавшей стороны разнятся, по мнению
Н. Н. Максимова, в любом случае численность отряда составляла 3–4 тыс. че-
ловек3.
Проложив из песка и камыша дорогу через Сиваш, они смогли перейти
на полуостров и 23 сентября подойти к Перекопу. Здесь К. Черкасский и во-
евода И. Ю. Леонтьев развернули свой военный лагерь, а вперед, за Каменный
мост, они отправили калмыков и запорожцев, которые на расстоянии 30 верст
и более сожгли крымские села и деревни, захватив многочисленный полон.
Освобождено было около 300 русских пленных и взято 400 человек крымского
ясыря (только дети, т. к. взрослых в плен не брали)4.
Примерно в 30 верстах от лагеря К. Черкасского находилась застава под
командой сына крымского хана, которая подверглась атаке калмыков. В ре-
зультате калмыки «ратных их людей побили и шатры и бунчук взяли, а сам
де салтан и мурзы ушли с небольшими людьми». Другой крымский отряд (по
разным данным, численностью от 600 до 3 тыс. человек) под началом трех
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 2. Л. 37; Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 244об.,
245об.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 4. Л. 251.
3
Максимов Н. Н. Указ. соч. С. 82–83.
4
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 303–305, 306об., 307об.–308 .
47
ханских сыновей — Изва-Гирея, Умарек-Гирея и Девлет-Гирея — совершил
нападение на лагерь К. Черкасского в районе Соляного моря, но в итоге он
был разбит, а один из знатных крымских мирз, Батырша-мирза Мансуров, был
взят в плен. К. Черкасский потерь не понес, за исключением одного раненого
уфимца, а также 12 калмыков и 1 кабардинского узденя, пропавших без вести
во время набега на окрестные крымские деревни1. Как выяснилось позже, не-
которые из них попали в плен к крымцам.
На допросе пленный Мансуров сообщил, что за три дня до прихода в Крым
войска К. Черкасского к ним прибежал тот самый кумык, сообщивший хан-
скому сыну Девлет-Гирею о приближении казаков и калмыков. Незадолго до
этого Девлет-Гирей во главе 4-тысячного войска вернулся в Крым из-под Чи-
гирина. Многие из его людей, узнав о приближении К. Черкасского, в панике
разбежались по городам и другим укрепленным местам. Всего в Крыму на-
считывалось около 10 тыс. войска, и столь малое количество объяснялось тем,
что крымский хан большую часть своей армии увел с собой в Польшу, где, по
сведениям крымцев, захватил 13 городов. Оборону Крыма от войска К. Чер-
касского возглавил калга, который отказался отправлять военную помощь сво-
ему союзнику — гетману Правобережной Украины П. Дорошенко2.
Одержав победу под Перекопом, К. Черкасский не стал заходить вглубь
полуострова, поскольку у него не было достаточных военных сил для про-
должения боевых действий. Также существовала угроза скорого возвращения
домой основной армии крымского хана с Украины и Польши. 27 сентября
объединенное войско возвратилось в Запорожскую Сечь. В октябре атаман
И. Серко информировал гетмана Левобережной Украины Ивана Самойловича
об успешных военных действиях в Крыму совместно с отрядами К. Черкас-
ского, Мазан-Батура и Ф. Минаева: «немалую часть неприятельскую, противу
нас изготовившуюся, разбили, села их огнем попустошили, добычи их и самих
их живьем в полон набрав, душ христианских немало свободили из неволи, а
сами в целости своего войска безо всякого урону на кош пришли»3. Черкас-
ский, который отправил в Москву посланцев с сообщением о военных успехах
в Крыму, в своем донесении подчеркивал, что, если бы крымцев не предупре-
дил перебежчик-кумык, то его войско нанесло бы противнику намного больше
урона, так как большинство татар на Перекопе успели свои семьи и имущество
увести в безопасное место — на морские косы4.
1
Там же. Л. 304об.–305, 310об.
2
Там же. Л. 311–311об, 315, 406.
3
АИЮЗР. Т. 12. С. 260.
4
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 306; АИЮЗР. Т. 12. С. 377.
48
В состав этого посольства вошли и 20 человек от Мазан-Батура, кото-
рых возглавил один из приближенных людей Аюки — Буянчатай1. В октябре
1675 г. они прибыли в Москву, привезя с собой письма от Мазан-Батура и Бу-
дарея-кашки. В благодарность за службу царское правительство пожаловало
всех калмыков жалованьем, кто участвовал в крымском походе, — по лисьей
шапке и «портищу» сукна2.
Весьма интересно ознакомиться с содержанием письма Мазан-Батура, учи-
тывая то, что на сегодня это единственное известное науке письменное посла-
ние этого калмыцкого тайши русскому царю. Приведем лишь основную часть
русского перевода документа XVII в., т. к. оригинал в архиве не обнаружен:
«… Как был боярин князь Григорий Сунчалеевич [Черкасский] в Астрахани,
и я на твою великого государя службу ходил с семьею и под Азовом побил
азовцев 80 человек. И ныне на твою великого государя службу с князем Ка-
спулатом [Черкасским] пошел я с братьями, с большими и меньшими, с тремя
человек и с ратными улусными людьми. И ехать на твою государеву службу
спешу. А чем ты, великий государь, пожалуешь, в том ты, государь, волен. И
чтоб ты, великий государь, пожаловал прислать ко мне корольков на чотки, да
жемчугу, да лисицу черную. А у тех ратных людей, которых пошли с князем
Каспулатом, в начальных людях я, Мазан Батыр. А посланец мой Алакбай»3.
Обращает на себя внимание дальнейшая судьба мирзы Мансурова, кото-
рый находился в плену у калмыков Мазан-Батура. Именно к ним в Сечь 29 сен-
тября от крымского калги прибыл посланник с предложением обменять мирзу
на пленных калмыков. Практика обмена пленными между калмыками и крым-
цами имела уже устоявшуюся традицию, начиная с 40–50-х годов XVII в., т. е.
с момента установления отношений. Поэтому Мазан-Батур, наотрез отказав-
шись передать Мансурова К. Черкасскому, который намеревался отправить
его в Москву, самовольно увез мирзу в калмыцкие улусы. Позже станет из-
вестно, что Мансуров оказался в Азове, а пленные калмыки смогли добраться
из Крыма в Запорожскую Сечь, откуда их переправили в Москву, где затем
передали калмыцким послам4. Отсюда можно сделать вывод, что переговоры
между калмыками и крымцами все-таки имели положительный результат, и
обмен пленными состоялся.
С целью и дальше отслеживать передвижения крымских войск в Польше и
на Украине К. Черкасский планировал оставить отряд Мазан-Батура на зиму
в Запорожье. Однако калмыцкий тайша не пожелал этого делать, поскольку
1
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 309, 313.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 7. Л. 29–30.
4
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 313об–314об., 507–507об., 622.
49
у него с запорожцами возник конфликт из-за воровства казаками у калмыков
46 лошадей из числа захваченных в Крыму. Возможно, этот инцидент стал
поводом к тому, что некоторые калмыки из отряда Мазан-Батура при возвра-
щении в улусы совершили набеги под русские города, отогнав скот и лошадей
у местных жителей1.
В целом, подводя итог, нужно отметить, что крымский поход К. Черкас-
ского в 1675 г. стал большим политическим событием в жизни Московского
государства, это был единственный случай за всю первую русско-турецкую
войну, когда царским войскам при поддержке калмыков и казаков удалось до-
стичь территории Крыма и нанести противнику ощутимый урон. Спустя два
года в челобитной на имя царя бывший руководитель внешнеполитического
ведомства России А. С. Матвеев подчеркивал: «а прежде сего никогда ваши
государские ратные люди в Крым не хаживали, и славы в том походе такой
имени вашему государскому не бывало»2.
§ 4. Русско-калмыцкие переговоры и шерть 1677 г.
Несмотря на военный успех К. Черкасского в Крыму, в Москве все-таки

были недовольны отказом Аюки и Солом-Церена лично участвовать в крым-
ском походе. В своем письме на имя царя, которое осенью 1675 г. привез Уне-
тей-бакши, Аюка прямо называл причину самоустранения: «а твоих великого
государя ратных людей не было». К тому же продолжавшиеся конфликты меж-
ду калмыками и царскими подданными на Волге, Дону и в Южном Приуралье
не способствовали активному участию калмыков в войнах России. Так, между
Астраханью и Черным Яром астраханцы убили 12 калмыков, отогнав скот и
лошадей, черноярцы убили 4 калмыков, саратовцы — 6 калмыков. Башкиры
в результате набега захватили 53 кибитки и ограбили 200 торговых калмы-
ков, причинив ущерб в общей сложности на 20 тыс. рублей, также ими были
отогнаны 400 лошадей и 100 верблюдов, 1 человек был убит и 15 захвачены
в плен. Как сообщал Аюка, за 1674–1675 гг. башкиры отогнали у калмыков
огромное количество скота и лошадей, а говоря об ущербе, нанесенном дон-
скими казаками, указывал, что «тому сметы нет». Калмыцкий правитель снова
ставил вопрос перед царским правительством о безопасности его улусов, при
этом подтвердил прежние договоренности: «а что мы шертовали и души свои
дали, и то мы держим»3.
1
Там же. Л. 312об., 508.
2
Цит. по: Максимов Н.Н. Указ. соч. С. 85.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 7. Л. 19–22.
50
В состав калмыцкого посольства Унетея-бакши также входили представи-
тели тайшей: Солом-Церена, Ике-Замсы, Бага-Замсы, Араптана, Батыра. Ин-
терес представляет письмо на имя государя от дербетского тайши Солом-Це-
рена, точнее, длинный перечень товаров, которые он просил прислать. Стоит
отметить, что из всех просьб калмыцких тайшей о предоставлении жалованья
запрос дербетского тайши оказался самым внушительным. Так, например, он
просил прислать ему 10 тыс. рублей и указывал, что только в этом случае го-
тов лично пойти на военную службу. Также тайша запрашивал соболью шубу,
20 беличьих шуб, 100 выдр, 100 зеленых жемчугов, 10 расписанных золотом
кож, 100 больших корольков, 2 позолоченные пищали, позолоченные шахма-
ты, 100 золотых монет, 10 мешков «сарачинского» пшена, 50 мешков муки,
табак, 5 пудов проса, красок разных цветов, ведро олифы, 10 мешочков по-
роха, олово (свинец), палатку, 40 кадок, 20 позолоченных деревянных ендов1.
Запросы других тайшей, в т. ч. Аюки и тех, кто лично участвовал в военных
походах, были намного скромнее.
Вскоре после приезда калмыцких послов в Москву, к Аюке в октябре
1675 г. был направлен стряпчий Кирилл Пущин. Перед ним стояла та же зада-
ча, что ранее была поставлена перед К. Козловым, с которой тот так и не спра-
вился, — находиться в улусах до весны 1676 г. и всячески оказывать давление
на Аюку, чтобы он лично возглавил калмыцкое войско в походе на Крым. Так
же должен был действовать и К. Черкасский2. К этому вынуждали события на
Украине и настойчивые просьбы польского правительства активизировать во-
енные действия против Крыма уже с весны 1676 г3.
С целью упредить возможный отказ Аюки от личного участия в крымском
походе из-за угрозы нападения на улусы с востока, в Москве Пущин был снаб-
жен информацией, полученной от воевод сибирских городов, что «черные кал-
мыки» не собираются идти войной против волжских калмыков и кочуют «в
прежних своих местах». В случае возникновения какой-либо внешней угрозы
царское правительство обязывалось взять под защиту калмыцкие улусы. Как
инструмент давления Пущин должен был использовать и запугивание невы-
платой Аюке жалованья, если тот лично вместе с К. Черкасским не возглавит
поход калмыцкого войска уже ближайшей весной 1676 г4.
Однако на региональном уровне трения между калмыками и местными вла-
стями продолжались. Для примера можно привести случай, когда 20 декабря
1
Там же. Л. 24–25.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 4. Л. 277–278;
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1675 г. Д. 6. Л. 41, 43–44, 46.
51
1675 г. в Астрахань от Аюки прибыл его посланник Чокула Биликтин. С це-
лью выяснить, прислано ли из Москвы жалованье тайше, о чем договаривался
К. Черкасский. Но в Астрахани ему ответили, что государевой грамоты на этот
счет еще не поступало. На вопрос, почему Аюка не пошел в поход с К. Чер-
касским, Чокула, как сообщали воеводы, говорил им «непристойные слова».
Приведем сохранившиеся в архивных материалах слова Чокулы, сказанные им
в адрес астраханских воевод: «Аюка де тайша какой подданной великому го-
сударю холоп, и кто ево, связав, в подданство отдал? Он де Аюкай сам таков
же, каков великий государь». Позже в ходе расследования данного инцидента
калмыцкий посланник письменно объяснял свой поступок тем, что якобы был
в приказной палате «пьян и без ума своего говорил непристойные слова»1.
Поскольку Чокула был в Астрахани задержан, Аюка 28 декабря прислал
воеводам письменное прошение отпустить его посланника для наказания.
Вскоре из Москвы в Астрахань пришел указ отпустить Чокулу к Аюке для
казни, «чтоб на то смотря, впредь иные ево посланные непристойных слов не
говорили». Однако Аюка, заполучив своего человека, проигнорировал указ
из Москвы и не прибег к его наказанию2. По всей видимости, высказывания
Чокулы относительно политической независимости Аюки отражали мнение
большинства калмыцкой элиты.
Во многом решить проблемы, накопившиеся в русско-калмыцких отноше-
ниях, должен был приезд в Москву в марте 1676 г. калмыцких посланников
Инжима и Назара. Они привезли письмо от Аюки, в котором тот снова жало-
вался на местные власти. В частности, астраханский воевода, по словам Аюки,
угрожал повесить его брата, а также «моих посланников бьет и в железа кует,
и в тюрьму сажает», а на Яике голова Гурьева городка, Иван Турка, убил двух
калмыков, а третьего взял в плен3.
И хотя большинство предложений и просьб калмыцкого тайши было при-
нято во внимание, нельзя забывать, что на первую половину 1676 г. пришлась
смена власти в Москве, осложнявшаяся борьбой придворных группировок.
30 января скончался царь Алексей Михайлович, и 18 июня на царство был
венчан 15-летний его сын Федор Алексеевич. В это время внешняя политика
была отодвинута на второй план, о чем свидетельствует снижение активности
в подготовке плана дальнейшего наступления на юг. В сентябре гетман П. До-
рошенко сдался, а с Крымом было заключено перемирие. В сложившейся ситу-
ации московское правительство на время утратило интерес к происходящему
на южном направлении, в т. ч. и к калмыцким делам.
1
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 572об.–573об., 575об.
2
Там же. Л. 574–574об.
3
Там же. Л. 590–592.
52
Но калмыки время от времени напоминали о себе своими набегами.
10 апреля они отогнали из-под Царицына 120 коров. Продолжались набеги и
на казачьи городки по Дону. В основном эти акции носили несанкционирован-
ный характер, подтверждением чему может служить сохранившееся «дело»
малибашского ногайца Кудашевки Рузеева, взятого в плен под Воронежем, от-
куда отряд из 15 калмыков и татар отогнал 300 лошадей. В ходе допроса вы-
яснилось, что указанные люди были направлены Аюкой в разведку на Крым,
но они самовольно свернули с пути и направились к российским окраинам с
целью заняться воровством скота и лошадей. Москва строго потребовала от
Аюки немедленно казнить всех «воровских» калмыков и ногайцев, чтобы и
другим неповадно было поступать подобным образом1.
Все шесть лет царствования Федора Алексеевича власть была сосредоточена
в руках его родственников по материнской линии, бояр Милославских. Тогда
же в русско-калмыцких отношениях в очередной раз остро стал вопрос о даче
новой шерти калмыцкими тайшами. Поскольку в этот период Москва готови-
лась к очередному этапу войны за Украину с Турцией и Крымом, привлечение
калмыков в военную кампанию вновь стало актуальной темой в правительствен-
ных кругах. С назначением в 1676 г. воеводой в Астрахань боярина Константина
Осиповича Щербатова связывались определенные надежды — решить калмыц-
кий вопрос в полной мере. Выбор этой кандидатуры, по всей видимости, был
обусловлен тем, что Щербатов в свое время участвовал в подавлении восстания
Степана Разина, поэтому он неплохо знал южный регион страны и калмыков.
К приведению Аюки к новой шерти подталкивали и поступавшие сведения
о связях калмыцкого тайши с крымским ханом. Например, в 1676 г. в Москву
об этом сообщал украинский гетман Самойлович: «понеже хан [крымский]
имеет у них [калмыков] своего дружного человека Юсуп мурзу, который дав-
но зашел с несколькою тысяч своей орды в Калмыки, а там, с ними живучи, о
всем к хану пишет и советами своими крепкими меж калмыки часто замыслы
воинские отворачивает; и для того от хана великие к нему на всякой год до-
ходят поминки». В Москве весьма заинтересовались этой информацией, и в
Астрахань, и тайшам был отправлен запрос о некоем «Юсуп-мурзе»2. Здесь,
скорее всего, речь идет о ногайском мирзе Юсуфе Уракове, который, поссо-
рившись с крымцами, вместе с братом Дивеем ушел в Кабарду. В 1672 г. в
результате крымского вторжения в Кабарду они бежали под Астрахань и при-
стали к калмыкам3.
1
Там же. Л. 772–774об., 789об.–790.
2
РГАДА. Ф. 115. Оп. 1. 1675 г. Д. 1. Л. 634; АИЮЗР. Т. 12. С. 555, 558.
3
АИ. Т. 4. С. 506–507.
53
Не вдаваясь в подробности предварительных русско-калмыцких перего-
воров, отметим, что шерть калмыцкие тайши во главе с Аюкой дали 15 ян-
варя 1677 г. на Соляной протоке, близ Астрахани. Заключение договора, как
и в 1673 г., происходило в атмосфере настороженности и недоверия с обеих
сторон. Тайши неоднократно требовали от Щербатова сократить караул и от-
далить его от шатра, где предполагалось проведение переговоров. Только с
получением определенных гарантий со стороны воеводы, что в шатре и вбли-
зи от него не будет никаких вооруженных людей, тайши во главе с Аюкой
согласились войти в шатер и начать переговоры1. С русской стороны, кроме
К. О. Щербатова, в переговорах участвовали думный дворянин Кирилл Оси-
пович Хлопов, дьяки Семен Румянцев и Алексей Симонов2.
Шерть начиналась следующими словами: «Яз, Аюкай Тайша, да яз его род-
ной брат Мончак Замса Тайша Мончаковы даем шерть за себя и за брата своего
роднаго Замсу Тайшу, меньшаго Мончакова, дя яз Солом Серень за себя и все
мы Тайши за Батыря Тайшу и за новоприезжих за Дояна, за Сереня, за Долзя,
за Баушеня, за Аюкая Шарапова Тайшей, которые после договора 181 [1673]
года приехали вновь кочевать, и за братей, и за детей, и за племянников, и за
внучат, и за Нагайских, и за Едисанских, и за Енбулуцких, и за Малибашских,
и за Келечинских Мурз… на вечное и верное подданство Великому Государю
Царю и Великому Князю Феодору Алексеевичу… быть под самодержавною
их государскою высокою рукою в вечном подданстве навеки неотступными»3.
Если в шерти 1673 г. главными гарантами с калмыцкой стороны вместе с
Аюкой выступали его двоюродные братья Назар-Мамут и Мелеш, то в шерти
1677 г. мы видим, что в начальной формулировке, помимо Аюки, значатся его
родной брат Ике-Замса и дербетский Солом-Церен. По мнению В. И. Колесни-
ка, это означало стабилизацию политической ситуации в улусах, хотя в какой-
то степени верховную власть Аюке пришлось делить с братьями4. Также нам
становятся известны имена тех тайшей, кто присоединился к волжским калмы-
кам уже после 1673 г. Как видно из текста, шерть 1677 г. во многом повторяла
основные принципы шерти 1673 г. Поэтому здесь стоит обратить внимание на
те моменты, которые впервые встречаются в документе.
Во-первых, значительно ущемлялись внешнеполитические связи тайшей.
Отныне они обязывались передавать в царскую администрацию все письма,
1
Батмаев М.М. Калмыки в XVII–XVIII веках. События, люди, быт. В 2-х кн. Эли-
ста, 1993. С. 189.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 1. Л. 1об.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 1. Л. 1–1об.; ПСЗРИ. Т. 2. С. 80–81.
4
Колесник В. И. Последнее великое кочевье: Переход калмыков из Центральной
Азии в Восточную Европу и обратно в XVII и XVIII веках. М., 2003. С. 104.
54
присылаемые им из других государств, «…и против тех присланных листов
не писать», а иностранных послов задерживать и отправлять в Москву или
Астрахань1.
Во-вторых, всех захваченных в полон русских людей в 1675–1677 гг. тай-
ши обязывались вернуть, а виновные лица наказать2.
В-третьих, более четко были сформулированы протокольные условия при-
ема Аюкой царских письменных посланий: «А которые посыльщики, по указу
Великаго Государя Его Царскаго Величества, присланы будут с Москвы ко мне
Аюкаю тайше с грамоты от Него Великаго Государя: и мне Аюкаю тайше те Его
Великаго Государя грамоты принимать, встав и сняв шапку, с великою честию»3.
Шерть заканчивалась следующей клятвой: «…Буди Божий гнев и огненный
меч, и тою саблею, которую ныне я Аюкай и Замса с Солом Церен тайши, вы-
няв из ножен, на головы свои кладем и к горлом прикладываем, головы наши
от неприятелей отсечены б были, и будем мы прокляты по своей калмыцкой
вере в сем веце и в будущем». К шертовальной записи были приложены подпи-
си тайшей, также ими была сделана письменная копия на калмыцком языке4.
Тогда же, в январе, тайши вернули 3 пленных стрельцов в Астрахань, о
которых шла речь при даче ими шерти. Солом-Церен также прислал пленного
крымца, взятого его людьми осенью 1676 г., и обещал вернуть двух русских
пленников, захваченных у крымцев. Таким образом, тайши начали выполнять
взятые на себя обязательства и возвращать пленных. Для закрепления догово-
ренностей в Москву от Аюки и Солом-Церена были направлены калмыцкие
послы Барак и Эрке-лама5.
При допросе крымского пленника в администрации выяснилось, что это
был ногаец Эшакай из улуса Навруза-мирзы Касаева, который кочевал между
Крымом и Кубанью, в урочище Лаба. В плену он оказался, когда вместе с то-
варищами гнал быков на продажу в Азов, по дороге они натолкнулись на кал-
мыцкий отряд из 70 человек во главе с Каруяком из дербетского улуса Солом-
Церена. В результате столкновения Эшакай был захвачен калмыками в плен, а
«товарыщев иво татар и турчанина порубили»6.
Как видим, калмыцкие тайши не прекращали отслеживать ситуацию в этом
регионе, их разведывательные отряды продолжали действовать на кубанском
и, возможно, крымском направлениях. Русско-турецкая война продолжалась,
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 1. Л. 3–3об.
2
Там же. Л. 4.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 1. Л. 6об.; ПСЗРИ. Т. 2. С. 84.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 1. Л. 8–8об.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 2. Л. 1–2.
6
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1677 г. Д. 3. Л. 2–3.
55
новая ее фаза выразилась в открытом военном столкновении на территории
Украины.
§ 5. Калмыки на заключительном этапе русско-турецкой войны
После подписания тайшами шерти царское правительство планировало в

том же 1677 г. привлечь калмыцкие воинские силы на предполагаемый театр
боевых действий на Украине. К этому побуждали и многочисленные письма
на имя нового царя от жителей украинских городов «всяких чинов» с прось-
бой к государю отправить в помощь гетману калмыков. Почему просили при-
слать именно калмыков, можно узнать из письма чигиринского полковника
Григория Карпова. Он писал, что когда К. Черкасский с калмыками ворвался
на Крымский полуостров, «татаровя услышали, тотчас все ужаснулись, и страх
на них напал великой». Поэтому Карпов сделал вывод, что, если по государеву
указу калмыков направят на Украину, то «татаровя де бой их знают, и увидя
их битца с ними не станут, побегут». В мае 1677 г. гетман И. Самойлович под
давлением украинской общественности из Батурина отправил к Аюке послан-
цев с просьбой о военной помощи1.
Именно с этого времени в русских документах фиксируются многочис-
ленные свидетельства о конфликтах калмыков с донскими казаками. По всей
видимости, это и объясняет то, что калмыки с начала 1677 г. так и не приняли
должного участия в русско-турецкой войне, как это было прописано в шерти.
Обострились они, судя по сообщению в Москву самих донских казаков, в
апреле. 150 казаков в степи неожиданно натолкнулись на калмыков, завязался
бой, который закончился в пользу первых. Причем, как отмечали донцы, до
этого случая у них с калмыками «задоров не было»2. Вероятно, этот инцидент
и стал своего рода катализатором конфликта, и в ответ калмыки возобновили
набеги на казачьи городки.
Очевидцами событий стали и гетманские посланцы, когда направлялись
через Дон и Астрахань в калмыцкие улусы. По дороге им встретились дон-
ские казаки, которые ходили в поход на калмыков. По всей видимости, угроза
со стороны казаков заставила калмыцких тайшей отвести свои улусы вглубь
степи. Действительно, украинцы обнаружили калмыцкое кочевье примерно в
200 верстах от Волги, на реке Узень. После того как эти посланцы передали
1
АИЮЗР Т. 13. С. 204, 294, 315.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1677 г. Д. 11. Л. 38–39.
56
Аюке письмо от гетмана Самойловича и воеводы Ромодановского с просьбой
выделить в помощь 3-тысячную конницу, тайша им ответил: «они у него про-
сят людей, а донские казаки людей его бьют». Однако Аюка все-таки пообещал
помочь и выделить войско в 2,5 тыс. людей. Обратно украинские посланники
ехали через дербетский улус Солом-Церена, кочевавший на Нарын-Песках.
Калмыки сопроводили их до Царицына, где они, прождав 18 дней, но так и не
дождавшись подхода калмыцких отрядов, уехали обратно на Украину1.
Калмыцкие тайши понимали, что, не помирившись с казаками, об отправ-
ке калмыцких отрядов на Украину не могло быть и речи. Они действительно
предприняли попытку заключить мир, когда Аюка, Солом-Церен и Батур от-
правили своих посланников на Дон с предложением мира. Казаки соглашались
на мир при условии, «естли они учнут с ними жить также, как и Мончак тайша
жил и на Крым с ними ходить, и они с ними жить в миру будут»2.
Царицынскими и астраханскими служилыми людьми в августе и сентябре
были зафиксированы передвижения небольших групп донских казаков, кото-
рые, собравшись в условленном месте, с лодками степью двигались в сторону
Волги с целью продолжить нападения на калмыцкие улусы. На уговоры слу-
жилых людей отказаться от своего намерения казаки их не поддавались. Неко-
торые из казаков признавались стрелецким командирам, что у них нет царско-
го указа, разрешающего подобные действия, но «калмыки де чинят им казакам
обиды большие, и они де казаки, не хотят от тех калмык обид терпеть, собрав-
ся пошли на них войною, а не для ради иного воровства». В Царицыне другие
казаки, наоборот, утверждали, «что они на калмыков войною ходят по указу
великого государя и по письму донских атаманов, и всего Войска Донского»,
потому что «калмыки им казакам разоренье многое чинят, людей побивают
и в полон емлют, и лошадей, и скотину отгоняют и всякие обиды им чинят»3.
Конечно, никакого указа из Москвы о совершении нападений на калмыц-
кие улусы не было, и казаки во многом действовали на свой страх и риск.
Местные власти в Царицыне, Астрахани и Черном Яру без государева ука-
за не решались предпринимать какие-либо силовые действия против казаков,
ограничившись лишь отправкой к ним посланцев с требованием немедленно
прекратить нападения на улусы и возвратиться на Дон, поскольку калмыки
«учинились под самодержавною рукою в вечном подданстве»4. Но нападения
казаков продолжались, причем действовали они несколькими отрядами, даже
1
АИЮЗР. Т. 13. С. 315–317.
2
3
ДАИ. Т. 7. С. 233–236, 238.
4
Там же. С. 241–242.
57
переправляясь через Волгу для нанесения внезапного удара.
Большинство калмыцких улусов успели отойти вглубь степей, и ударам ка-
заков подверглись лишь немногие. Например, ниже Царицына, в урочище По-
повичи, 200 казаков разгромили один из калмыцких улусов, который не успел
вовремя уйти. Другой казачий отряд из 300 человек, переплыв на 50 лодках, в
районе Черного Яра отбил 500 лошадей из улуса Солом-Церена. Тайша в от-
местку за эту акцию задержал у себя посланцев из Астрахани1.
Новому астраханскому воеводе Петру Михайловичу Салтыкову пришлось
сразу же приступить к исполнению служебных обязанностей. Для начала он
приказал перекрыть все водные выходы к Каспийскому морю, чтобы не до-
пустить ухода донских казаков на Яик и их объединения с тамошними «воров-
скими» казаками. Он активно выступал в роли посредника в конфликте между
казаками и калмыками, отговаривая и тех, и других от силовых действий. Ино-
гда это ему удавалось. Например, астраханский представитель Иван Змеев в
30 верстах выше Черного Яра, в урочище Ахтубинская Протока, встретил от-
ряд из 245 казаков на 22 лодках и уговорил их отказаться от нападения на
калмыцкие улусы и вернуться на Дон. Правда, этим казакам удалось захватить
150 калмыцких лошадей, но они не смогли найти и освободить своих пленен-
ных калмыками жен и детей. На встрече с калмыцкими представителями тот
же Змеев напомнил им, чтобы они, «помня души свои и шерть», не смели хо-
дить в набеги на южные города и казачьи городки2. Однако столкновения кал-
мыков с казаками продолжались с лета 1677 г. до начала 1678 г.
Стоит также отметить, что нападения совершались и калмыками. В ноябре
1677 г. казаки верховых городков сообщали в Черкасск об участии более ты-
сячи калмыков в набегах на их городки, отгоне ими скота и лошадей. Причем
некоторые городки нападавшими были блокированы с суши. В большинстве
случаев казаки, не смея нарушить царский указ, не выходили на бой с калмы-
ками. Москва требовала от донских атаманов срочного примирения с калмы-
ками и совместного с ними отправления в Крым и в полк Г. Ромодановского3.
В связи с переходом русско-турецкой войны в активную фазу в 1678 г., вы-
разившуюся открытыми столкновениями на Правобережной Украине, в пра-
вительственных кругах остро стал вопрос об окончательном урегулировании
конфликта между калмыками и донскими казаками. Миссия по примирению
сторон была возложена на К. Черкасского и К. Козлова, которые выехали в
калмыцкие улусы в начале 1678 г., и белгородца Ивана Микифорова, в свою
1
Там же. С. 234–235, 236–237.
2
Там же. С. 243–245.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1677 г. Д. 33. Л. 9, 71.
58
очередь, выехавшего на Дон. К. Черкасский всячески агитировал калмыков
немедленно выступить в поход на Крым, но Аюка отказался, заявив, «что дон-
ские казаки им калмыкам много разоренье починили и людей побили, и кал-
мыцкой ясырь, жен их и детей, поймали». Конечно, аналогичные обвинения
выдвигались и со стороны казачества. Тогда было предложено калмыцким и
казачьим представителям собраться в условленном месте, «чтоб на том съезде
мимошедшие ссоры и недружбы розыскать и успокоить, и учинить на обе сто-
роны крепость, чтоб впредь того не было»1.
Документы свидетельствуют, что в конце 1677 г. Аюка все-таки направил
отряд калмыков на Украину. Это подтверждает донесение в Москву гетмана
Самойловича в декабре 1677 г. Правда, гетман отметил, что калмыки опоздали
со своим приходом, поскольку к тому времени активные боевые действия на
Украине, под Чигирином, уже прекратились и «только много людем разорения
починили». Но тут же он объяснял причину: «а знатно то пуще осердились,
что им из городов без провожатых не высылали харчей». В Москве на это от-
реагировали указом, чтобы «в малороссийских городах жителем тех калмык в
кормах и питье удовольствовать, как возможно»2.
Летом 1677 г. состоялся первый Чигиринский поход турецко-татарской ар-
мии под командованием Ибрагим-паши и Селим-Гирея I. Российско-украин-
ские силы благодаря скоординированным действиям отстояли Чигирин и за-
ставили врага отступить. В том же году Россия предложила Турции прекратить
военные действия и заключить мирный договор, однако, турки были согласны
на мир при условии сдачи им Чигирина и части правобережных украинских
земель, закрепившихся за Россией на первом этапе русско-турецкой войны.
Подобные условия не отвечали интересам Москвы, и она решила продолжить
борьбу за Чигирин.
При подготовке военной кампании 1678 г. в правительстве возлагали на-
дежды на участие калмыков, так как их конфликт с донскими казаками благо-
даря действиям властей на какое-то время был улажен. В Турции и Крыму
также готовили армии ко второму походу на Чигирин. В марте через греческих
агентов Москве стало известно о письме крымского хана к турецкому визирю,
в котором, между прочим, сообщалось, что в случае отсутствия калмыков на
Украине, «удобно им Чигирина будет доставать»3.
В апреле 1678 г. большинство калмыцких улусов продолжало кочевать на
Яике, в районе между Яицким городком и морем. Это свидетельствует о том,
1
ДАИ. Т. 7. С. 247–248.
2
АИЮЗР. Т. 13. С. 402–403, 410.
3
59
что на Волге они еще не чувствовали себя в безопасности. Однако и на Яике
у калмыков возник конфликт с местными казаками из-за занятия ими рыбных
угодий. В целях недопущения разрастания конфликта Аюка приказал своим
людям отойти и освободить рыбные учуги яицких казаков1.
С начала 1678 г. стала происходить откочевка от калмыков части ногай-
ских улусов, которые по призыву властей возвращались под Астрахань. Это
были улусы детей мирзы Яшибека Тинокбатова (Кучука, Сары, Кайбулата,
Уруса), а также Карасая Юнусова, Кананбета Иштерекова, Амета Тинбаева,
которые были приведены к шерти и взяты в аманаты. В марте мирза Назым,
сын Ямгурчея Янмаметева, шертовал за отца и братьев с намерением также
прийти кочевать под Астрахань. В июне власти попытались призвать на служ-
бу астраханских мирз, но из запрашиваемых 500 воинов мирзы смогли отпра-
вить на войну только 135 человек2.
Накануне новой военной кампании основные тяготы службы вновь ложи-
лись на калмыков. Среди архивных документов нам, к сожалению, не удалось
найти подробных сведений о формировании войска К. Черкасского в 1678 г., о
том, сколько конкретно калмыков участвовало в Чигиринском походе. Извест-
но лишь то, что общая численность войска составляла 5 тыс. человек, включая
ногайцев, калмыков и черкесов, хотя правительство рассчитывало на участие
значительно большего числа людей. В дальнейшем на Украине это подразде-
ление должно было соединиться с основной русско-украинской армией Ромо-
дановского и Самойловича.
22 июня турецкое войско под командованием визиря Кара-Мустафы, со-
единившись с конницей крымского хана Мурат-Гирея, вторглось на Украину.
9 июля 120-тысячная турецко-татарская армия заняла правый берег Тясмина,
осадив Чигирин. 12 июля армия Самойловича и Ромодановского полностью
переправилась на правый берег Днепра между Бужином и с. Шабельники.
Турецкое командование немедленно на это отреагировало и 13 июля из-под
Чигирина направило 20-тысячное войско во главе с Кара-Магометом. Против-
ник пытался атаковать по всему фронту конницей и пехотой, совершая еже-
дневные набеги на лагерь Ромодановского в течение 11 дней. Несмотря на то
что Чигирин успешно оборонялся, из крепости просили помощь, однако ни
Ромодановский, ни Самойлович подкрепления осажденным не дали. Они ис-
полняли царский приказ, ожидая прихода войска К. Черкасского. Свой отказ
эти полководцы объясняли опасением предпринятия турками похода на Киев
и подхода армии султана, стоявшей на Дунае. 27 июля сообщение с Чигири-
1
ДАИ. Т. 8. С. 36.
2
Там же. С. 25–26, 32.
60
ном было прервано, турки заняли позиции под городом со стороны Тясмина,
полностью отрезав крепость.
29 июля к Днепру с 5-тысячным войском подошел К. Черкасский, что не
могло не вызвать разочарования у командования, поскольку такая малая под-
мога не оправдывала столь длительного ожидания Ромодановского. И все же
на 31 июля стали готовить копейную атаку против передовых турецко-татар-
ских сил. Как сообщали посланцы гетмана, когда в лагерь прибыл Черкасский,
он два дня в обозе скрывал калмыков от глаз турок и татар, чтобы на третий
день организовать копейную атаку калмыков и черкесов. Ромодановский в
поддержку им дал полки рейтаров, копейщиков и добровольцев из казачьих
полков, а сзади их прикрывала пехота генерала Франца Ульфа. Всего в атаке
авангарда участвовали 20 тыс. человек, которые «неприятелей били и гоняли,
орду и турков, на пяти верстах, и взогнали их на горы»1.
Авангард разбил турецко-татарский отряд, охранявший Кувиченский пере-
воз, но войска Каплан-паши продолжали занимать Стрельникову гору, тем са-
мым сделав невозможной переправу через Тясмин. Когда русско-украинские
войска попытались навести мосты через Тясмин, с горы их накрыли плотным
артиллерийским огнем. Турки укрепились на склонах горы с артиллерией и
даже возвели деревянный городок.
3 августа началась атака высот Стрельниковой горы. Калмыки наступали
с левого фланга, который в принципе и решил исход сражения за высоту. На-
ступление поддерживалось артиллерийским огнем, позволившим удержать
противника на расстоянии. После этого турки вынуждены были оставить свои
позиции на горе и бежать в лагерь Кара-Мустафы на правом берегу Тясмина.
При этом турки сожгли мост через Тясмин, что привело к гибели многих татар
— они утонули в реке. Украинско-российские войска захватили 28 орудий,
знамена, обоз2.
Победа русско-украинских сил могла бы решить исход кампании 1678 г.,
однако, командование медлило с выступлением к Чигирину. Турецкий визирь
Кара-Мустафа хотел было отступить, но султан приказал ему любой ценой
взять крепость. Тогда он произвел замену командного состава и продолжил
осаду Чигирина3. Второй Чигиринский поход закончился сдачей Чигирина
российско-украинскими силами. Однако главная цель была достигнута, по-
скольку турецкая экспансия в восточном направлении была приостановлена.
Османы вывели свои основные силы с Украины, т. е. плацдарм для разверты-
1
АИЮЗР. Т. 13. С. 650, 671–672.
2
Там же. С. 651–652, 672–673.
3
61
вания наступления они создать не смогли. Россия также не сумела закрепиться
на правобережье Днепра.
Осенью 1678 г. в Москве была получена тревожная информация с Дона —
о переговорах калмыков с турками и крымцами. Как сообщал атаман К. Яков-
лев, его об этом письменно оповестил сам азовский паша. В Азов прибыла
многочисленная калмыцкая делегация из 200 человек, включая представите-
лей Аюки, Солом-Церена, Батура, Мазан-Батура и других тайшей. Калмыки
якобы предложили заключить мир с турецким султаном и крымским ханом, а
Аюка даже намеревался выделить хану около 2 тыс. своих людей. Также кал-
мыцкие послы привезли на продажу русский ясырь в количестве более 10 че-
ловек, который был захвачен летом того же года. Азовский паша отправил
12 калмыков и едисан из этой делегации к крымскому хану. Принимая это во
внимание, казаки предупредили Царицын и Астрахань о возможной калмыц-
кой угрозе1. Весной 1679 г. казаки снова сообщали о поездке калмыцких по-
слов в Азов и Крым2.
После сдачи Чигирина вопрос защиты южных границ, особенно на Украи-
не, стал еще острее. Поэтому в начале 1679 г. К. Черкасскому из Москвы вновь
поступил приказ об организации войска для отправки на Украину. Летом из
Царицына выступил объединенный отряд из 3767 человек, в т. ч. 2450 калмы-
ков под началом тайшей Батура, Мунко-Темира и Данжина. Первоначально
К. Черкасский должен был отправиться под Киев, где стояла 95-тысячная рус-
ско-украинская армия под командованием Михаила Алегуковича Черкасского
и гетмана, но, находясь в пути, он получил приказ двигаться на Запорожье,
чтобы не допустить строительства турками крепостей3. Весной 1679 г. султан
распорядился создать базу для дальнейшего наступления на Украину — по-
строить крепости в низовьях Днепра, возле Кизи-Кермена и Мустрит-Керме-
на4.
Однако в распоряжении К. Черкасского было слишком малочисленное во-
йско, чтобы ввязаться в какие-либо серьезные военные действия. Когда они
прибыли в район Валуйки, из-за сильной жары у многих воинов пали лошади.
В самом городе продовольственные запасы оказались крайне незначительны-
ми. Все это стало причиной того, что калмыцкие тайши отказались двигаться
дальше со своими отрядами. Веским аргументом для них было то, что перво-
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1678 г. Д. 28. Л. 2–3, 21.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1679 г. Д. 5. Л. 6.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 1–2.
4
Алферова Г. В., Харламов В. А. Киев во второй половине XVII в. Киев, 1982.
С. 132.
62
начально они получили приказ двигаться к Киеву, а взяли с собой мало продо-
вольствия, так как предполагали, что пойдут по «жилым местам». Изменение
маршрута на Запорожье вынуждало идти в основном по степи. На этом основа-
нии тайши Батур, Мунко-Темир и Данжин повернули обратно, в улусы. С Чер-
касским остался только сводный отряд калмыков численностью в тысячу лю-
дей под командой Бояна (из улуса Аюки) и Мергена (из улуса Солом-Церена)1.
Движение на Запорожье пришлось отменить, поскольку 24 июля отряды
крымских, ногайских и темрюцких татар подошли к Чугуеву со стороны лево-
бережья Северского Донца (от Изюмской дороги). По сообщению чугуевского
воеводы, в орде насчитывалось около 10 тыс. татар под началом мирз Уру-
са и Малбега2. Следуя царскому указу, К. Черкасский с оставшимися людьми
31 июля прибыл в Чугуевский уезд для защиты местного населения от татар-
ских набегов. 1 августа сюда прибыл отряд донских казаков в 600 человек под
командой атамана К. Яковлева. Оказалось, что за 5 дней до прихода К. Черкас-
ского отряды местных гарнизонов сумели самостоятельно отбить нападения
татар3.
4 августа стало известно о нападении татар на Мурафу и Соколов, где было
побито и взято в плен множество местных жителей. К. Черкасский срочно на-
правился с отрядом в этот район и в степи обнаружил две татарские «сакмы»
(конские следы). Если по «малой сакме» вслед направили калмыков, то по
«большой сакме» последовал сам Черкасский, на реке Береклее он смог на-
стичь татар и полностью их разгромить. В дальнейшем известие о приходе
Черкасского с калмыками в Чугуевский уезд быстро распространилось по сте-
пи и остановило дальнейшие татарские набеги в этот район4.
Однако суровые климатические условия лета 1679 г. в Южной Украине
привели к значительному конскому падежу в отряде Черкасского, что сделало
невозможным продолжение похода в Запорожье и Крым. 12 августа большин-
ство калмыков ушли из Чугуева на Валуйку и далее в улусы. С Черкасским
осталось всего около 100 калмыков5. Понятно, что столь скромными силами
невозможно было вести наступательные действия, а оборона уезда уже не име-
ла смысла, так как татары ушли к себе в улусы.
Татарские набеги не принесли желаемого успеха. На Левобережной Укра-
ине, в районе предполагаемых боевых действий, Россия сконцентрировала бо-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 1–6.
2
Величко С.М. Летопись событий Юго-Западной России в XVII-м веке. Киев,
1848–1864. Т. 2. С. 476.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 21.
4
Там же. Л. 22–24.
5
Там же. Л. 26, 44.
63
лее половины своих вооруженных сил, поэтому Турция отказалась от похода
на Киев. 29 июля 1679 г. царским указом командующим русско-украинскими
силами было приказано распустить войска1. Россия и Украина в 1679 г. за-
кончили строительство новой Изюмской оборонительной черты. К 1680 г. вся
южная граница России была надежно защищена.
1679 г. был отмечен набегами крупных татарских сил и отчасти калмы-
ков. В апреле Аюка отправил в Азов 40 калмыков. Оставив в Азове в амана-
тах 10 человек, 30 калмыков совместно с азовскими и ногайскими людьми,
всего до 300 человек, пошли под «украинные» города. Объявились они под
Усманскими крепостями, видимо, с целью разведки, осматривая пограничные
укрепления2. Однако они не смогли преодолеть хорошо укрепленную Изюм-
скую оборонительную линию, поэтому и результаты набегов для татар были
неутешительными.
В документах отмечены нападения «воровских» калмыков в августе в рай-
оне Саратова, где были убиты трое и ранено 9 местных жителей. Выяснилось,
что это были люди Корумчи, брата Мазан-Батура, захватившие в плен стре-
лецких детей. Когда в Астрахань вернулся К. Черкасский, он ознакомился с
этими делами и срочно выехал к Аюке. Встретившись с ним, он потребовал
немедленно найти виновных и казнить, а захваченный полон отпустить. Аюка
приказал разыскать в улусах виновников и одного из них лично передал Чер-
касскому3.
Осложнение ситуации на юге России не отвечало интересам К. Черкасско-
го, поскольку он имел царский указ уже к маю следующего года сформировать
военное соединение из калмыков и жителей южнорусских городов и напра-
виться в район Киева для отражения возможного наступления турецкой ар-
мии4.
Вместе с тем в начале 1680 г. отмечалось политическое сближение кал-
мыков с турками и крымцами. Из показаний, данных калмыцкими пленными
в Москве, стало известно, что Аюка и Солом-Церен отправили в Крым по-
сланцев Акшаму-мирзу и Сенгерея Актусеренова во главе отряда из калмы-
ков и ногайцев, чтобы «с крымским ханом помирились на том, что им идти
весною на русские города»5. Об этом весной также сообщали донские казаки,
указывая, что Аюка помирился с крымским ханом, а из Азова в калмыцкие
улусы для «подлинного договору» был послан Бешлей Сеин-ага. Нам неиз-
1
Загоровский В. П. Изюмская черта. Воронеж, 1980. С. 105.
2
Новосельский А. А. Указ. соч. С. 110.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 178–180.
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1678 г. Д. 1. Л. 20.
64
вестны результаты переговоров, но в мае Бешлей вернулся в Азов и привел с
собой отряд из 500 калмыков и юртовских татар. По всей видимости, именно
их и видели черноярские жители, отмечавшие «много воинских людей на ко-
нях з бунчюки». Позже в район Азова также прибыл отряд из 500 ногайцев
и черкесов Магмет-паши, а на подходе был отряд Каплан-паши. Всего здесь
планировалось собрать более 2 тыс. воинов с целью совершить летом набеги
под южнорусские города1.
Летом 1680 г. стало известно, что султан и крымский хан не собираются
идти войной на Украину, что свои армии они направили на австрийские зем-
ли2. Однако первый раунд переговоров о мире с Турцией не принес результа-
тов. Вместе с тем крымский хан, отправляясь на войну в Центральную Европу,
тяготел именно к заключению мирного договора, так как серьезно опасался
возможного удара русско-украинской армии по своему ханству. Посредником
в инициировании переговоров выступил один из приближенных людей хана
- Батырша-мирза, который в июле отправил К. Черкасскому письмо от хана с
просьбой оказать помощь в возобновлении диалога о мире. Удивительно, но
в этом письме крымский хан соглашался на мир при условии, что «надобно
калмыков от себя отложить, и как калмыков от себя отложат, тогда подлинной
мир с нами будет»3. Позже письмо было переправлено в Москву, это и стало
сигналом к возобновлению переговоров. 15 августа 1680 г. в Крым было на-
правлено очередное полномочное посольство для подписания мира с Турцией.
Поскольку мир между Россией и Турцией еще не был официально заклю-
чен, то, по всей видимости, турецкие и крымские власти инициировали напа-
дения на южнорусские города вдоль оборонительной черты. Например, атаман
Паншиного городка Филат Марков в июне сообщал о разгроме 117 казаков,
направлявшихся в Царицын для покупки соли. По дороге они были перехва-
чены отрядом совместно действовавших азовцев, ногайцев и калмыков под
командой Сеин-мирзы общей численностью 6–7 тыс. человек, которые двига-
лись по левому берегу Дона для совершения набега на южнорусские города.
В результате неравного боя 60 казаков погибли, другие были взяты в плен4.
В июле этот отряд был замечен в нападениях и захвате полона в окрест-
ностях Пензы, Мокшанска, Нижнего Ломова, Саратова и других населенных
пунктов. В Приказ Казанского дворца с Ломовой черты воеводами были со-
общены сведения, что приходившие к Пензе азовцы, калмыки, черкесы имели
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. Д. 10. Л. 9, 27–28; Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 384–385.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 405.
3
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1680 г. Д. 11. Л. 1–5.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 409.
65
какие-то переговоры с другим отрядом совместно действовавших калмыков
и башкир, для призыва их также участвовать в набегах под русские города.
Успешные действия участников набега в этом районе вызвали у них желание
вновь прийти сюда в ближайшее время. Воеводе Павлу Языкову было при-
казано охранять район между Пензой и Саранской чертой, а саму черту (вал,
земляные и деревянные крепости, лесной завал) укрепить1.
Есть свидетельства очевидцев, что после набега ее участники первоначаль-
но пришли с захваченной добычей в калмыцкие улусы и «при них, тайшах, все
то делили». Аюка и Солом-Церен велели прибывшим крымцам и азовцам ме-
нять полон на лошадей и скот. Позже их отпустили из улусов с провожатыми
до границы2. Если верить сведениям, то получается, что тайши были в курсе
событий и управляли действиями калмыцких отрядов при нападениях на при-
граничные земли.
Об этом свидетельствуют и показания пленных калмыков, которых удалось
захватить в ходе этих самых набегов. Например, под Симбирском, где действо-
вал отряд Мазан-Батура «с повеленья их Аюкая и Солом Сереня тайшей», в
плен был взят калмык из улуса Солом-Церена. Он был привезен в Москву и в
качестве доказательства был представлен калмыцкому послу Унетею-бакши,
перед которым и признался во всех деяниях. Двое других калмыцких пленни-
ков, участников набега под Саратовом, были уже из улуса Аюки. Согласно их
показаниям, Аюка отправил в набег Билика-Кошучи во главе отряда, состояще-
го из калмыков, едисан, малибашей и джембойлуков, которые перешли Волгу
ниже Царицына и, разделившись на две части, пошли под «украинные города»3.
В августе действия отрядов «воровских людей» имели продолжение, но
теперь уже в районе Усмани. Так как Усмань была частью Белгородской обо-
ронительной линии, то со стороны татар, калмыков и черкесов предпринима-
лись попытки разрушить укрепления. В некоторых местах они прокопали вал,
проломили надолбы и в селах и деревнях уезда захватили многих усманцев в
полон, отогнав скот и лошадей. Местный воевода, несмотря на малочислен-
ность гарнизона, сумел организовать вооруженный отпор, отбив большую
часть полона, а также скота и лошадей. Из допроса пленного татарина стало
известно, что из Азова в набег под Пензу пошли 4 тыс. татар, калмыков и гор-
ских черкесов, а под Усмань — более тысячи человек, причем проводниками
у них выступили калмыки4.
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1678 г. Д. 1. Л. 15.
3
Там же. Л. 17–18.
4
66
Летом 1680 г. у Аюки возник конфликт с яицкими казаками. Скорее все-
го, причиной тому стали взаимные набеги. 20 июля тайша лично возглавил
поход против казаков, в результате чего «многих казаков побил, а иных в по-
лон поймал». Массовый приход калмыков на Яик привел к тому, что «сидели
казаки в осаде от него, Аюкая, в казацком городке многое время». Несмотря
на многочисленные просьбы донских и яицких казаков отправить против
калмыков царские войска, Москва известила, что, «памятуя деда ево Аю-
каева, Дайчина, и отца ево Мунчака тайшей, ево Аюкаеву и Соломсерену з
братьею прежние службы и подданства, низовые свои царского величества
войска и донских, и яицких казаков указал задержать, и войною им итить на
них, тайшей, и на улусы их не велел». Как видим, правительство не желало
обострения русско-калмыцких отношений, но вместе с тем оно призвало тай-
шей повторно подтвердить свои прежние шерти и дать аманатов в Астрахань
из числа двоюродных братьев или племянников, а вместе с ними и «род-
ственных знатного родства калмык трех или четырех человек». Из Москвы в
южнорусские города направлялись строгие указания о недопущении ответ-
ных действий против калмыков1.
В июле Аюка предложил атаману Прокофию Семенову заключить под
Уфой мирный договор. Однако казаки отказались от предложения мира на ус-
ловиях тайши. По сведениям Семенова, полученным им от выходца из кал-
мыцкой орды, Аюка заключил мирный договор с крымским ханом, отправив
к нему тысячу своих улусных людей, а 2 тыс. отправил в набег совместно с
башкирами на южнорусские города2.
Свои контакты с азовцами и крымцами Аюка не скрывал, но и не рассма-
тривал как приоритетные в своей политике, он использовал их для определен-
ного политического давления на царское правительство. Более того, он пред-
лагал использовать эти связи для получения «языков». Например, в секретном
письме астраханского воеводы Кирилла Пущина к боярину М. Ю. Долгоруко-
му говорилось о его разговоре с К. Черкасским. Князь тайно передал воеводе
предложение Аюки, заключавшееся в том, что, если «великий государь жало-
вать станет ево, Аюку, против прежнего», то он готов призвать к себе азовцев и
крымцев, будто бы с целью идти войной на русские города, «и призвав, перей-
мать их и перевезав, отослать великому государю к Москве»3.
В январе 1681 г. в Москву пришло письмо К. Черкасского, извещавшее
о его встрече с Аюкой, во время которой он «всякими мерами» убеждал и
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1678 г. Д. 1. Л. 20–27, 29.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1679 г. Д. 1. Л. 435.
67
дальше служить государю, а на посулы турецкого султана, крымского хана
или азовского паши «не прельщатца». Князь подтвердил заключение с Аю-
кой секретного договора, согласно которому в случае просьбы крымского
хана или азовского паши о военной помощи, тайша отправит им 2–3 тыс.
калмыков, чтобы, объединившись с ними, прийти на Украину и выдать всех
крымцев Черкасскому в заранее оговоренном месте. О серьезности соглаше-
ния говорит имеющаяся в письме просьба Черкасского к московским вла-
стям сохранить в тайне эту информацию, поскольку он договорился с Аю-
кой «самым крепким и стоятельным договором безо всякого переводу тайно
один на один»1.
В Астрахани местные власти также внимательно отслеживали ситуацию в
калмыцких улусах. По сообщению воеводы Матвея Степановича Пушкина, в
январе к Аюке из Турции вернулся его посол Уту-Церен, а вместе с ним при-
ехали крымские посланцы с письмом от хана. Из Астрахани в улусы срочно
был отправлен Иван Мартьянов с целью напомнить Аюке, чтобы он «на пре-
лести крымского хана не прельщался» и прислал крымский лист. Тайша через
своего посланника Дорбу, который прибыл в Астрахань 8 февраля, сообщал
о своей готовности и дальше верно служить государю, хотя не отрицал фак-
та неоднократных приездов делегаций от крымского хана и азовского паши
с письмами и подарками с целью заключить мирный договор. Аюка еще раз
заверил, что с ними мирных соглашений «не чинит», но ожидает от царской
власти действенных шагов по защите от набегов башкир, донских и яицких
казаков, которые «непрестанно на ево калмыцкие улусы [нападают] и всякое
разоренье чинят, людей побивают и в полон емлют». Крымские письма тайша
передал К. Черкасскому. Аюка в своем послании особо подчеркивал необхо-
димость заключения нового русско-калмыцкого соглашения: «и ныне де им за
такими великими ссорами меж донскими и яицкими казаки, и башкирцы им,
калмыкам, без новые шерти быть не мочно». Опасность, нависшая со стороны
указанных соседей, по мнению Аюки, ставила под сомнение участие калмыков
в войне против Крыма, так как в случае отправки туда войск его улусы могли
бы быть уязвимы2.
Однако в Москве все же с тревогой восприняли информацию о переговорах
калмыков с турками и крымцами, тем более что она поступала из различных
источников. Возможно, это и стало одной из причин перевода «Калмыцких
дел» из Приказа Казанского дворца обратно в Посольский приказ3.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1681 г. Д. 2. Л. 1–2, 6–7.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1681 г. Д. 3. Л. 77–79.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1681 г. Д. 2. Л. 1.
68
В феврале 1681 г. из Москвы в калмыцкие улусы был отправлен думный дьяк
Иван Савельевич Горохов, который уже неоднократно бывал у калмыков, а по-
тому неплохо разбирался в тонкостях русско-калмыцких отношений. Он должен
был еще раз напомнить тайшам о прежних заключенных шертях и обязатель-
ствах перед государем, а также на месте выяснить причины контактов калмыков
с крымцами и азовцами1. В царской грамоте тайшам недвусмысленно давалось
понять, что государевы войска на калмыцкие улусы не посланы в память о преж-
ней верной службе деда и отца Аюки, но в случае повторения нарушения шерти
кара не заставит себя долго ждать. Перед отъездом Горохов получил указания от
бояр Н. И. Одоевского, Я. Н. Одоевского и Ю. А. Долгорукого настоять на но-
вом шертовании тайшей и желательно под Астраханью. Н. И. Одоевский также
предупредил посланника: «Буде Аюкай не похочет шертовать и аманата дать…
и ему б дать то на волю. А силою ево к тому привесть невозможно»2.
По всей видимости, вопрос о заключении новой шерти обрел остроту имен-
но в начале 1681 г. Начался период долгих предварительных переговоров об
условиях заключения нового соглашения. Аюка даже при том, что столкнове-
ния с башкирами и казаками не утихали, также выступил с предложением за-
ключить новую шерть, которая могла бы урегулировать отношения калмыков
с соседями. Так, в марте калмыцкий посланец сообщал в Астрахани, что вме-
сте с Аюкой, возможно, шерть дадут и новоприбывшие хошутские владельцы.
На этом основании калмыцкая сторона просила также предоставить им госу-
дарево жалованье в виде меховых шуб и шапок3. Однако, когда астраханский
воевода Матвей Степанович Пушкин предложил Аюке съехаться с ним для
шертования на обычное в этих случаях место на р. Солянка, то тайша наотрез
отказался, мотивируя это тем, что не уверен в своей безопасности4.
Свое опасение Аюка связывал с тем, что после примирения с Крымским
ханством Москва могла бы направить свои войска против калмыков. По всей
видимости, подобный поворот событий, кроме всего прочего, удерживал Аюку
от окончательного разрыва с крымским ханом, так как этот союз заставил бы
Москву пойти на уступки тайшам и простить им многие их «неправды». Но во-
еводе удалось убедить Аюку в безосновательности таких опасений, и 13 марта
1681 г. тайши дали новую шерть, в которой еще раз подтверждались пункты
прежних договоров и особый упор делался на недопустимости сближения с
Крымским ханством5.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1681 г. Д. 3. Л. 62–64.
2
Цит. по: Батмаев М. М. Политическое… С. 81.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1681 г. Д. 2. Л. 11.
4
Батмаев М. М. Политическое… С. 81.
5
69
Как показали дальнейшие события, новая шерть не внесла положительных
изменений в русско-калмыцкие отношения: столкновения калмыков с царски-
ми подданными продолжались, а претензии и жалобы сторон не переставали
поступать в Москву.
Только что назначенный в Астрахань воеводой Алексей Петрович Головин
также активно включился в переговорный процесс с тайшами. Летом 1681 г.
он отправил к ним посланца Ивана Лопатина, который вернулся оттуда 8 сен-
тября. Как выяснилось, Аюка в последнее время не присылал своих людей в
Астрахань, опасаясь донских казаков, постоянно курсировавших по Волге на
своих лодках в поисках калмыков. В калмыцких улусах на тот момент дей-
ствовал строгий указ Аюки: «заказ учинен под смертною казнию, чтоб над
русскими людьми разоренья никакова не чинили». Лопатин был свидетелем
того, как тайша отобрал у хивинцев 12 русских пленников, захваченных на
рыбной ловле на Волге едисанскими ногайцами, в отместку за захват казаками
их женщин и детей в урочище Сасыколь. Аюка предложил астраханским вла-
стям совершить обмен пленными1.
21 сентября Аюка все-таки направил на Дон своего представителя Мамут-
кулу для заключения мирного договора. В ответ для переговоров атаманы от-
правили в калмыцкие улусы трех казаков. Еще в ноябре 1680 г. предыдущий
астраханский воевода М. С. Пушкин по просьбе калмыцкого тайши выступил
посредником в урегулировании калмыцко-казачьего конфликта. Но перего-
воры проходили в условиях продолжавшихся взаимных набегов, что, есте-
ственно, не могло вызвать доверия у обеих сторон. Так, по сведениям атамана
Ф. Минаева, под Каргалинским городком неизвестные калмыки убили двух, а
трех захваченных в плен казаков продали затем в Азове2.
Аюка понимал, что без серьезного вмешательства властей конфликт с ка-
заками невозможно будет уладить. Неоднократно он обращался к вновь назна-
ченному астраханскому воеводе Головину с просьбой отправить своего пред-
ставителя на Дон для заключения скорейшего мира, так как после заключенной
последней шерти донские казаки уже 5 раз приходили войной на калмыков, а
башкиры — четырежды. Также тайша владел информацией о подготовке оче-
редного нападения казаков. Для предотвращения этого и заключения договора
в начале октября на Дон были отправлены войска во главе с Мунко-Темиром
и Мазан-Батуром3.
В Москве внимательно отслеживали ситуацию на юге страны. С целью
скорейшего урегулирования конфликта царские власти строго указали атама-
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 7. Л. 55–56.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 4. Л. 2–3; Д. 7. Л. 5–6, 9.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 7. Л. 56.
70
нам Войска срочно провести розыск виновных и казнить тех казаков, кто хо-
дил против калмыков на Волгу. Местом переговоров был назначен Царицын, а
местному воеводе Михаилу Глебову указывалось призвать сюда по 2 знатных
представителя от калмыков и казаков для заключения окончательного мира1.
Здесь обращают на себя внимание ностальгические воспоминания отдель-
ных казаков об отношениях с калмыками в прошлом — во времена правления
Мончака, отца Аюки. По их словам, «в то де время от иво улусных людей во-
ровства не бывало, и конские де, и животные стада с их калмыцкими стадами
сходились». Если чья-то лошадь или скотина заходила на чужое пастбище, то
«на обе стороны отдавали безсорно, потому что по ево Мунчакову приказу
мурзы… улусных людей от воровства унимали; и которые в воровстве объ-
явятца, и тем наказанье чинили». Теперь же, по мнению казаков, ситуация рез-
ко изменилась в худшую сторону, поскольку Аюка «нарочно» стал с улусами
кочевать в «дальних местах» — у Яика, в Узенях, а в степях между Доном и
Волгой оставил отряды «воровских» калмыков, которые совместно с азовцами
совершали набеги под казацкие городки и русские города. По сведениям ка-
заков, полученным ими от своих «лазутчиков» в калмыцких улусах, лучшую
часть из захваченного ясыря, скота и лошадей они отдавали Аюке. В случае
обращения казаков с жалобой на действия «воровских» калмыков непосред-
ственно к Аюке, тот «отговаривается, что де будто те калмыки не ево улусу, а
скажет иных - Соломсеренева или Дуварова и Батырева и иных, а которых де
калмык они, казаки, изымают, и те все сказываютца им Аюкаева улусу, и не
иных». Причем казакам поймать «воровских» калмыков было весьма сложно,
так как те предусмотрительно занимали такие места, «чтоб им на все сторо-
ны за днища усмотрят людей, и увидев людей, уходят». Вместе с тем казакам
ничего не было известно о действиях «воровских» казаков, ходивших против
калмыков на Волгу2.
Несмотря на взаимные упреки и обвинения, соглашение между калмыками
и казаками все-таки было достигнуто. В декабре 1681 г. между ними был за-
ключен «вечный» мир. Подробности заключения этого договора нам известны
из сообщения станичного атамана Любима Архипова и есаула Ильи Григорье-
ва, приехавших в Москву в феврале 1682 г. На Дон от калмыцких тайшей при-
езжал Танба-кашка с 30 сопровождающими лицами, которые «по своей вере
в Кругу шертовали, целовали бога своего бурхана, что им быть у великого
государя в вечном подданстве, не отступив безо всякие хитрости и измены, и
с ними казаки жить мирно, и задоров никаких не чинить». В знак серьезности
1
Там же. Л. 60, 89.
2
Там же. Л. 94–95.
71
своих намерений тайши даже предоставили казакам двух аманатов — «лутчих
людей по их бусурманской вере чернецов (монахов. — В. Т.)». Позже казаки
их отпустили обратно в улусы. По договору Аюка обязывался кочевать со сво-
ими улусами между Доном и Волгой, «по запольным речкам в ближних местах
так, как отец ево Аюкаев, Мончак тайша кочевал, а на великого государя не-
приятеля ходить им сопча и людьми помогать заодно»1.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 7. Л. 167–168; РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1682 г. Д. 2.
Л. 1–3.
72
Глава 2. Калмыки в системе
международных отношений в 1681–1690 гг.
§ 1. Русско-калмыцкие отношения в 1681–1684 гг.
Бахчисарайский мирный договор от 13 января 1681 г. между Россией, Тур-

цией и Крымом оказал огромное влияние на все сферы жизни населения юга
России. Значительно возросла миграция населения из южных уездов страны в
земли Войска Донского, что заметно усилило конфронтацию между домови-
тыми казаками и новопришлыми людьми. Среди обедневших казаков росли
протестные настроения, недовольство атаманами и старшинами из-за заклю-
чения «вечного мира» с Турцией и Крымом. Все это совпало с воцарившим в
начале 1680-х гг. на Дону голодом, когда отсутствовали даже основные виды
продуктов — рыба и хлеб. Многие донские калмыки стали подумывать об ухо-
де в калмыцкие улусы, так как «стало им на Дону прокормитца нечем и поми-
рают голодной смертью». Всего на Дону в 1682 г. насчитывалось 800 донских
калмыков и татар1.
Выход из сложившейся тяжелой ситуации многие казаки стали искать в
организации самовольных походов. Так, в феврале 1682 г. из Черкасского го-
родка в Крым отправился отряд из 500 казаков, донских калмыков и татар, а
также 60 кочевых калмыков из улуса Аюки. Однако это мероприятие оказа-
лось безуспешным, и отряд вернулся в Войско ни с чем2.
2 февраля в Царицын для торговли прибыли калмыки из улуса Солом-Це-
рена, которые сообщили, что улусы калмыцких тайшей кочуют на правом бе-
регу Волги: Аюка — в районе Больших Мочагов, Солом-Церен — выше Чер-
ного Яра, а Мазан-Батур — по реке Сарпе, в 30 верстах от Царицына. В конце
января на Северный Кавказ против Каракасая тайши отправили объединенный
отряд, состоящий из 800 калмыков и ногайцев Аюки под командой Адахая и
Якшая и 300 калмыков из улуса Солом-Церена под началом его сына Мунко-
Темира. Мазан с сыном Яманом лично возглавили отряд из 400 калмыков в
поход на Азов3.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 7. Л. 163–164; 1682 г. Д. 13. Л. 3, 19.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 7. Л. 163–164, 168.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1681 г. Д. 7. Л. 168.
73
Но нахождение калмыков на правобережье Волги вновь привело к их стол-
кновению с донскими казаками. В конце февраля – начале марта 1682 г. Аюка
и Солом-Церен срочно перевели свои улусы на левый берег, в район между
Царицыным и Черным Яром, опасаясь прихода казаков1.
Опасения кочевников были небезосновательны. В начале апреля прави-
тельству стало известно о том, что на Дону казаки договорились между собой
отправить «промышлять» на Волгу и на море отряд из 700 человек. По указу из
Москвы огромными усилиями войсковым властям все же удалось предотвра-
тить поход на Волгу, разбив в верховьях Дона отряд голытьбы и новопришлых
людей под началом И. Иванова. Однако движение казацких отрядов в запад-
ном направлении они сдержать не смогли. В нарушение присяги, данной царю,
и мирного договора с Турцией и Крымом, отряд казаков во главе с атаманом
Малаем, соединившись с калмыками, ходил под крымские города и, разбив
крымскую заставу, взял в плен 7 человек и отогнал 2 тыс. голов скота2.
Переход калмыков на левобережье Волги преследовал и другую цель. В
1681 г. началось башкирское восстание, поводом к которому послужили слу-
хи о насильственной христианизации мусульман Среднего Поволжья и При-
уралья. С ранней весны 1682 г. движение стало приобретать уже массовый
характер. В середине мая было решено направить против повстанцев крупное
войско. В начале июня в районе закамских крепостей и реки Ик состоялся оже-
сточенный бой, в результате которого обе стороны понесли тяжелые потери.
Предводитель повстанцев Сеит был ранен, но восстание продолжалось, вовле-
кая в движение все новые силы3.
Мирные призывы царских властей и официальный отказ от планов насиль-
ственной христианизации населения края внесли раскол в ряды повстанцев.
Часть из них прекратила борьбу и обратилась к властям с челобитной о поми-
ловании. Другая часть восставших, во главе с Сеитом, не пошла на соглашение
с правительством, обратившись за помощью к калмыкам.
Нельзя забывать, что столкновения между калмыками и башкирами на
протяжении нескольких десятилетий носили спорадический характер. Борь-
ба за пограничные степные пространства проявлялась во взаимных набегах
с целью грабежа. Тайши решили вмешаться, чтобы подчинить своей власти
часть башкир и переселить их в свои улусы. При этом не упускалась из виду
возможность пограбить население Уфимского уезда. По мнению М. М Батма-
1
2
Рябов С. И. Указ. соч. С. 114–115.
3
Акманов И. Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII – первой по-
ловине XVIII в. Свердловск, 1991. С. 80–81.
74
ева, одновременно это рассматривалось и как очередная попытка давления на
царское правительство1.
Донские казаки, ездившие из Черкасска в калмыцкие улусы, в начале июня
1682 г. сообщали царицынскому воеводе Михаилу Глебову об отправлении
Аюки и Солом-Церена с войсками в поход на Уфимский и Казанский уезды
после прихода к ним «воровских башкирцов и казанских татар». Всего в ко-
мандование объединенного войска, состоявшего из 40 тыс. калмыков и ногай-
цев, входили 10 тайшей, в т. ч. и младший брат Аюки — Замса2, улус которого
кочевал вместе с «черными калмыками». Войска во главе с тайшами организо-
ванно выступили из улусов 2 июня3.
В различных донесениях, поступавших из Уфимского уезда в течение
июля, отмечаются многочисленные нападения калмыков на местное населе-
ние. Сообщалось, что первоначально Аюка и Замса с войсками остановились
на реке Сун, под деревней Ликовой, чтобы затем по реке Белой выйти непо-
средственно под Уфу и Бир и дальше продвигаться вдоль Закамской черты.
Помимо калмыков и ногайцев, в войсках тайшей присутствовали и горские
черкесы. В арсенале калмыков насчитывалось всего 3 пушки и 4 тыс. «мелкого
ружья»4.
27 июля отряды калмыков и ногайцев вместе с башкирскими повстанцами
появились под Мензелинском. В результате нападения им удалось захватить
большое количество скота и лошадей, а также они «многих мензелинских ка-
заков и иноземцев побили и поранили». В бою мензелинцам удалось взять в
плен одного из командиров этих отрядов - мирзу Алабека Асанова. Сведения,
полученные от него под пыткой, представляют особый интерес.
Согласно им, Аюка с войском «по присылке» башкирских и чувашских по-
встанцев прибыл в Башкирию примерно 17 июля. Остановился тайша лагерем
в башкирской деревне Карабаш, куда к нему стали стекаться ицкие и бельские
башкиры, а также чуваши с женами и детьми, что составило практически по-
ловину населения края. Другая, не присоединившаяся к калмыкам половина
населения, стала разбегаться по окрестным лесам и другим «крепким местам»,
и именно она стала подвергаться насилию со стороны войск Аюки. Замса был
направлен со своим войском вдогонку за черемисами и чувашами, которые по-
пытались укрыться в Уфе. Аюка остался дожидаться брата в Карабаше5.
1
2
В этом случае неизвестно, кто именно упоминается из братьев Аюки: Ике-Замса
или Бага-Замса.
3
АИ. Т. 5. С. 138–139.
4
ДАИ. Т. 10. С. 69–70.
5
75
Стоит отметить, что приход калмыков в Башкирию внес раскол в руко-
водство повстанческого движения. К противникам вмешательства калмыков и
их привлечения к восстанию можно отнести башкирского тархана Ногайской
дороги Ишмухамета Давлетбаева. Другой предводитель восстания, Сеит Са-
фар, с приходом калмыков попытался укрыться от них за Уфой, во владении
Ишмухамета. Именно эти два предводителя и подверглись нападению войска
Замсы, так как Ишмухамет со своими людьми отогнал лошадей у калмыков,
когда те еще двигались в Башкирию1. Как видим, в отношении калмыков у по-
встанцев не было единого мнения, что, конечно, ставило под сомнение успех
самого восстания.
В распоряжении уфимского воеводы не было достаточных сил, чтобы
перейти к наступательным действиям против объединенных сил калмыков,
башкир и ногайцев, как того требовала Москва. В полку насчитывалось все-
го 5478 дворян, боярских детей, рейтар и солдат, что было недостаточно для
борьбы с повстанцами, к тому же он был рассредоточен и плохо вооружен.
На просьбы казанского воеводы Петра Шереметьева направить в край допол-
нительные воинские силы Москва ответила отказом. В это время московские
стрелецкие полки не подчинились приказу отправиться в поход в Башкирию.
Неустойчивое положение центральной власти вследствие московского мятежа
1682 г. во многом сковывало действия воевод. В итоге в течение всего 1682 г.
власти так и не сумели организовать подавление восстания2.
Не имея возможности нанести решающий удар по повстанческому движе-
нию и расстроить союз калмыков с башкирами, царское правительство при-
няло решение привлечь для решения этой проблемы донских и яицких каза-
ков. В начале августа грамоты о немедленном выступлении против калмыцких
улусов были направлены из Москвы на Дон, Яик и в Астрахань. 26 августа в
Черкасске собрался Казачий круг, где атаманы и все Войско, «выслушав ту го-
сударскую грамоту, говорили все, что они по тому великих государей указу на
калмыцкие улусы идти рады, и пойдут большим собраньем». 5-тысячный (по
другим данным — в 2600 человек) отряд донских казаков вышел из Черкасска
по направлению к Царицыну 5 сентября, чтобы затем соединиться с астрахан-
цами и яицкими казаками3. Но вместо того чтобы идти на калмыков, походное
войско 1 октября подошло к Астрахани и атаковало заставу, расположенную
на Круглом острове, а ночью подвергло нападению астраханских юртовых та-
тар, взяв в плен множество людей4.
1
2
Акманов И. Г. Указ. соч. С. 82–83.
3
ДАИ. Т. 10. С. 73.
4
Рябов С. И. Указ. соч. С. 115.
76
В Астрахань также пришел указ о том, что калмыки изменили государю, и
на этом основании предписывалось всеми имеющимися силами провести над
ними «воинской промысл». Поскольку часть калмыцких и едисанских улусов
продолжала кочевать в районе Красного Яра, на Карабузане, калмыки и ногай-
цы приезжали в Астрахань для продажи скота. Когда их начали арестовывать,
улусные люди стали спасаться бегством в степь, так что астраханские отряды
не достигли своей цели. Пострадал от их действий лишь улус ногайского князя
Алея1.
А результаты действий против калмыков отряда донских казаков становят-
ся известны из сообщения приехавших в Москву из Красного Яра станичного
атамана П. Степанова и есаула П. Никифорова. Осенью 1682 г. отряд казаков
под командой походного атамана Любима Архипова взял в плен некоего еди-
санина, который привел их на калмыцкую заставу, где насчитывалось 300 кал-
мыков и ногайцев. Застава была полностью разгромлена казаками, которых на-
считывалось 700 человек. Разбив по Волге и калмыцких рыболовов, казаки не
решились идти дальше на калмыцкие улусы, углубляясь в степь, а вернулись в
Красный Яр, где остановились на зимовку2. По другим данным, казаки вошли
в Красный Яр обманным путем, попытки астраханского воеводы А. Головина
вынудить их оставить крепость оказались безуспешными. Так или иначе, сво-
ими действиями донские казаки походного войска создали опасную ситуацию
на Волге, но получили возможность «воровства на море» уже весной 1683 г.3.
На допросе пленный едисанин сообщил, что Аюка в это время, собрав из
калмыцких и ногайских улусов 2/3 воинов, участвовал в погоне за беглыми
башкирами, чувашами и черемисами, которых тайша незадолго до этого вме-
сте с женами и детьми привел к себе в кочевья из-под Уфы4. В письме Аюки,
которое привезли в Москву его посланцы в июле 1690 г., встречается упоми-
нание как раз о том, что ему пришлось преследовать тех башкир, кто бежал от
него с семьями к яицким казакам. Казаки встретили башкирских беглецов и,
перебив мужчин, захватили насильно их женщин и детей с имуществом5.
Как свидетельствуют документы, зимой 1682/83 года калмыцкие улусы
располагались на левобережье Волги. Астрахань практически была блокиро-
вана по Волге многочисленными калмыцкими заставами. Некоторые тайши с
улусами кочевали на расстоянии дневного перехода от города. Зимой улусы
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1683 г. Д. 1. Л. 10–11.
2
Там же. Л. 1–3.
3
Рябов С. И. Указ. соч. С. 116.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1683 г. Д. 1. Л. 4.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 2. Л. 7.
77
астраханских татар дважды подверглись ударам отрядов Аюки и Солом-Це-
рена1.
В начале 1683 г. царское правительство возобновило силовое давление на
калмыков, в котором главная роль вновь отводилась донским казакам. В фев-
рале из Москвы на Дон пришел указ о немедленном военном выступлении со-
вместно с царскими войсками против калмыцких улусов. 11 марта в Царицын
к стольнику И. Бахметеву прибыло казачье войско, оттуда они вместе напра-
вились в район между Царицыным и Черным Яром. Но, не обнаружив здесь
калмыков, вернулись обратно в Царицын.
Однако в районе самой Волги продолжались вооруженные стычки между
казачьими и калмыцкими разведывательными отрядами. Так, казачья развед-
группа из 30 человек, куда также входили донские калмыки и татары, на реке
Ахтубе неожиданно натолкнулась на калмыцкую разведгруппу из 40 человек.
В коротком бою верх одержали казаки, были убиты 20 калмыков, а один кал-
мык взят в плен. При допросе пленника выяснилось, что разведка была направ-
лена из дербетского улуса Солом-Церена в район Царицына для захвата рус-
ского «языка». Дербеты в это время кочевали в 120 верстах выше Царицына.
После получения такой информации властями в городе был срочно сформи-
рован отряд и направлен в указанное место. Но здесь была обнаружена только
крупная калмыцкая застава, которая полностью была уничтожена, и взяты в
плен 9 калмыков2.
На допросе пленные калмыки сообщили, что их улус кочует на расстоя-
нии двух дней пути от Волги. В целях безопасности Аюка приказал свести все
калмыцкие улусы в один район кочевий. Поскольку пленные калмыки были
из улуса, в котором насчитывалось около тысячи воинских людей, то казаки
и царицынцы не решились выдвинуться к нему, как они сами признавались,
«потому что их многолюдно и идти было страшно»3.
После этого из Царицына выдвинулся другой отряд из 200 донских казаков
и царицынцев, имевший целью нападение на два небольших калмыцких улуса,
которые из-за высокого снежного покрова не успели присоединиться к Аюке
и зазимовали у Волги, в районе Коровайных гор. Однако нанести внезапный
удар не получилось, так как на Волге отряд неожиданно наткнулся на калмыц-
кую заставу из 50 человек, располагавшуюся на расстоянии дневного перехода
от самого улуса4.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1682 г. Д. 17. Л. 8–9.
2
Там же. Л. 1–2, 5.
3
Там же. Л. 3.
4
Там же. Л. 6.
78
Вышеупомянутый пленный калмык из дербетского улуса, которого звали
Малай Зарыков, был отвезен в Москву, где он дал показания. Выяснилось, что
Аюка с половиной улусов зимовал на левобережье Волги, в районе нарынских
песков, за рекой Самарой. Другая половина улусов со скотом кочевала непо-
средственно под Астраханью. В марте 1683 г. Аюка сообщал Солом-Церену,
что отправлял гонца в Астрахань с предложением мира и торга, но его даже
не пустили в город. Чтобы обезопасить себя от возможных ударов царских
войск, Аюка призвал Солом-Церена отойти со своим улусом к Яику, что тот и
сделал1.
Появление калмыков у Волги, особенно после их участия в башкирском
восстании в 1682 г., было с беспокойством принято в Москве. Эти опасения
подогревались и тревожными сообщениями с мест. 20 марта 1683 г. царицын-
ский воевода М. Глебов сообщал в столицу, что к Дону подошла 30-тысячная
армия крымцев, а «изменник Аюка» якобы планирует летом кочевать между
Волгой и Доном и подвергнуть нападению казачьи городки2.
Таким образом, возникла реальная угроза объединения крымских и кал-
мыцких вооруженных сил против донского казачества. По всей видимости, по-
явление крымцев на Дону было связано с недавними набегами донских калмы-
ков и казаков на Крымское ханство. В связи с этим в декабре 1682 г. крымский
хан Мурат-Гирей, калга и нуреддин отправили в Москву письменный протест
на их действия. Так, в сентябре донские калмыки и казаки под Перекопом за-
хватили в плен 10 татар и 270 лошадей. Тогда же, осенью, в Войско к атаману
Фролу Минаеву приезжал крымский посланец с уведомлением, что в августе
донские калмыки под Крымом захватили 15 человек и 400 лошадей. Крымский
хан требовал от казаков срочно вернуть людей и имущество, в противном слу-
чае угрожая начать против них военные действия. Однако казаки отвергли все
обвинения в свой адрес, указывая, что нападение совершили калмыки из улуса
Солом-Церена3.
Поскольку действия калмыков осложняли борьбу царских войск с баш-
кирскими повстанцами, правительство стало добиваться удаления калмыков
из Башкирии, потребовав от них невмешательства в восстание. Астраханский
воевода А. Головин начал переговоры с Аюкой о принесении новой шерти.
Несмотря на то что калмыцкие улусы в начале весны 1683 г. отошли на
безопасное расстояние к Яику, присутствие калмыков на Волге было заметно.
В апреле астраханский татарин Резеп Будучей в Красном Яру сообщал, что
1
Там же. Л. 10–11.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1682 г. Д. 24. Л. 180.
3
Там же. Л. 22–23, 192–193.
79
калмыки разбили его торговый караван с бухарским товаром. Аюка пообещал
ему вернуть товар, но только в том случае, если из Астрахани вернут трех
пленных калмыков. Имели место и попытки калмыков через посредников до-
говориться с местными властями о торге, о чем сообщали в Москву донские
казаки, располагавшиеся в это время в Красном Яру. Пленные юртовские тата-
ры говорили им, что «изменник» Ишей Кошкарин помирил астраханского во-
еводу А. Головина с Аюкой «для торгу». Как оказалось, Аюка подарил воеводе
аргамака, которого до этого украли беглые люди Головина. В благодарность
воевода предоставил тайше порох, свинец и «всякой воинской запас»1. По су-
ществу, это был преступный сговор со стороны воеводы, но зачастую предста-
вители местных властей втайне от правительства занимались контрабандой, в
том числе и оружия, что приносило им существенный доход.
Добившись, видимо, желаемых результатов (подчинив своей власти часть
башкир) и опасаясь ответных ударов царских войск, Аюка попытался вступить
в переговоры с астраханским воеводой А. Головиным, согласившись дать но-
вую шерть. Воевода пошел навстречу, так как возлагать надежды на донских
казаков было бессмысленно, свои действия те направили не столько против
калмыков, сколько на грабеж юртовских татар2.
Но в марте 1683 г. тайша внезапно прекратил переговоры и безотлагатель-
но отправился на Яик. Из сведений, полученных в Астрахани от разведчиков,
стало известно, что калмыцкие тайши спешно выдвинулись к Яику, где их за-
ставы подверглись нападению башкир. Аюка с войсками вновь отправился в
Башкирию, и на этот раз разгрому подверглись все башкиры — и те, кто уча-
ствовал в восстании, и те, кто оставался в стороне. По мнению М. М. Батмаева,
своими действиями тайши не столько помогли восставшим, сколько нанесли
ущерба, да и в их расчеты не входила подобная помощь3.
В этой ситуации правительство приказало М. Баракову, хорошо знакомому
с калмыцкими делами, немедленно выехать из Казани в Астрахань и далее в
калмыцкие улусы. В грамоте на имя Аюки заверялось, что правительство про-
щает его вину и разрешает его улусам кочевать возле Волги. Бараков выехал в
улусы 12 августа, а незадолго до его прибытия туда яицкие казаки внезапно на-
пали на улус Мазан-Батура, полностью его разгромив, а самого тайшу тяжело
ранив. От полученных ран Мазан-Батур вскоре скончался4.
Бараков пытался заверить Аюку, что действия яицких казаков были неза-
конными, что правительство к ним не имеет никакого отношения. Калмыцкий
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1682 г. Д. 16. Л. 4–5.
2
3
4
Там же. С. 83–84.
80
тайша с недоверием отнесся к последним событиям и с неохотой согласился
отправить своего брата Замсу на переговоры с новым астраханским воеводой
Андреем Ивановичем Голицыным. Но переговоры осложнились тем, что под
Красным Яром, на р. Алгаре, на калмыцких посланцев, ехавших в Астрахань
вместе с Бараковым, напали донские казаки, и посланцы едва спаслись бег-
ством. После этого большинство из них ехать дальше отказалось, и в Астра-
хань прибыл только один Темирбек, который заявил воеводе: «Знатно де, что
призыв Аюкаю к шерти чинитца подвохом, потому к Астрахани для договору
и шерти быть велят, а казаки воюют, то де какая правда?»1.
Все возрастающее бегство ратных и служилых людей с новопостроенной
Изюмской оборонительной черты в казацкие городки, рост недовольства го-
лытьбы и рядового казачества политикой царского правительства на Дону спо-
собствовали сохранению взрывоопасной ситуации в Войске Донском. С це-
лью снизить накал общественного недовольства с Дона на Волгу в поход на
калмыцкие улусы было отпущено большое количество казаков. Основанием
для этого стал поступивший в августе из Москвы указ о военном выступлении
против калмыков и башкир, действовавших совместно в нападениях на госу-
даревы города2.
По сообщению войскового атамана Фрола Минаева, 5 сентября 1683 г. бо-
лее 2 тыс. казаков вышли в поход по направлению к Царицыну. По пути сле-
дования из Черкасска до Паншина городка к ним присоединились многие бур-
лаки, запорожцы, гулящие люди, и вскоре общая численность отряда достигла
3 тыс. человек. Походным атаманом был Максим Скалозуб, который в районе
Пятиизбенского городка устроил Круг. На нем остро обсуждался вопрос о на-
правлении главного удара. Новопришлые люди и голытьба предлагали идти
вверх по Волге «на государевы города»; другие участники высказывались за
поход на Терек против князя К. Черкасского; более зажиточные казаки наста-
ивали на строгом исполнении войскового приговора — идти на калмыцкие
улусы. Не добившись принятия единого решения, казаки разными дорогами
двинулись к Царицыну.
Вступив в вооруженное столкновение с царицынским гарнизоном, поход-
ное войско окончательно раскололось. Атаман М. Скалозуб решил повторить
рейд С. Разина: прорваться на Каспийское море, захватить владение князя
К. Черкасского, перезимовать там, а весной следующего года продолжить «во-
ровство». Антиправительственное предложение походного атамана не было
принято практически всеми участниками движения. Большинство казаков
во главе с К. Родионовым, в основном это были представители зажиточных
1
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 7. Л. 1, 22.
81
слоев, бросив запасы и снаряжение, ушли обратно на Дон. Около 900 казаков
продолжили поход и, пройдя мимо Царицына, на 65 стругах поплыли вниз
по Волге, к морю. Попытки царицынского воеводы Б. Головина задержать их
успеха не имели1.
В Москве была получена информация, что по пути следования казаки
Скалозуба грабили и убивали встречавшихся им стрельцов. В октябре на Дон
пришел указ о приговоре Скалозуба к смертной казни за его антиправитель-
ственные действия под Царицыном и «воровские умыслы». Войсковой атаман
Ф. Минаев всячески пытался оправдать себя перед центром, указывая, что
приказывал Скалозубу идти только на Волгу против калмыков, а если бы их
там не оказалось, то возвращаться на Дон2.
В дальнейшем отряду Скалозуба удалось выйти по Волге к морю, и, войдя
в устье Яика, в районе Гурьевского учуга внезапно напасть и разгромить улус
тайши Замсы. В ходе боя Замсе с частью своих людей удалось уйти в степь, а
другая часть улусных людей была порублена казаками. В качестве ясыря были
захвачены в плен 30 калмыцких женщин и детей. Вскоре Замса прибыл на это
место и договорился с казаками о выкупе всего калмыцкого ясыря. Также в
качестве добычи казакам достались 20 тыс. голов лошадей и скота. Поскольку
такое количество голов они не могли взять с собой, то «скот порезали и поме-
тали на степи». Часть скота на пропитание взяли с собой в струги3.
После этого казаки двинулись пешим строем по обоим берегам вверх по
Яику, в направлении Яицкого городка, струги с гребцами плыли по реке. Узнав
о приходе казаков, тайши срочно перевели свои улусы на левый берег Яика.
Через несколько дней после первого боя казаки ниже Индерских гор встре-
тились с основными силами калмыков, ногайцев и башкир, насчитывавшими
около 40 тыс. человек. К приходу казаков калмыки с башкирами, видимо, се-
рьезно готовились — по обоим берегам реки были вырыты земляные городки,
траншеи (шанцы), а перед ними — ямы с забитыми длинными спицами на дне.
Несмотря на все эти укрепления и численное превосходство калмыков, ка-
закам в ходе штурма все-таки удалось их выбить из земляных городков, и, как
они сами позже свидетельствовали, «бились с ними боем рукопашным и но-
жами резались». Со слов калмыцких пленных стало известно, что в ходе этого
боя был убит тайша Замса «со многими его улусными мужиками»4, однако,
имена Ике-Замсы и Бага-Замсы, братьев Аюки, встречаются и в более поздних
документах.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 7. Л. 8; Рябов С. И. Указ. соч. С. 161–162.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 7. Л. 19–20, 34–35, 37–38.
3
Там же. Л. 11–12.
4
82
Попав в окружение превосходящих калмыцких сил, казаки оказались в
15-дневной осаде и в ходе обороны заставили калмыков понести серьезные
потери. Однако и сами потеряли в бою своих людей: были убиты выстрела-
ми из ружей атаман Скалозуб и сотня других казаков. Следующим походным
атаманом казаки выбрали Ивана Романова. С голодом они справлялись за счет
захваченного ранее калмыцкого скота, пока Аюка все-таки не снял осаду и не
увел войска на зимовку к Волге1.
Встревоженные приходом донских казаков на Яик, тайши отправили раз-
ведгруппу из 30 человек на Волгу для поимки «языков», чтобы узнать, по
чьему указу казаки напали на улусы. Разведчикам удалось захватить направ-
лявшийся в Астрахань струг полковника Мещеринова и 13 стрельцов. От них
калмыки узнали, что казаки якобы захватили Астрахань и «на Москве шатость
такая же, какая преж сего была»2. Конечно, сведения относительно захвата
Астрахани не соответствовали действительности.
Казаки, выйдя из осады, водным путем направились к Яицкому городку, но
когда до него оставалось шесть дней пути, струги сковал лед и им пришлось до-
бираться пешим ходом. В начале декабря 1683 г. из Яицкого городка казаки от-
правили в Москву станичного атамана Ивана Осипова и есаула Федора Родио-
нова с сообщением об успешных результатах своего похода против калмыков3.
Вопрос о потерях сторон в ходе боев на Яике требует уточнения. По сведе-
ниям, полученным в Посольском приказе от походного атамана Ивана Рома-
нова, приехавшего в Москву в июне 1684 г., потери калмыков составили около
5 тыс. человек4. По всей видимости, цифра эта весьма завышена, так как казаки
старались преувеличить свои заслуги перед правительством, особенно после
своих «воровских» действий на Волге. Выходцы из калмыцкого плена сооб-
щали более уточненные данные: калмыки и башкиры потеряли в ходе боев
2030 человек, в то время как казаки – 110 человек5.
Потеряв большое количество своих людей и имущества в вооруженных
столкновениях с донскими казаками, Аюка принял окончательное решение
пойти на мирное соглашение с казаками и астраханскими властями. Уже 1 де-
кабря 1683 г. Аюка, Солом-Церен и Замса отправили на Дон посланцев и ама-
натов с грамотами, в которых указывалось: «они, калмыки, великим госуда-
рям били челом, и великие государи их, калмыков Аюкая тайши, в винах их
1
Там же. Л. 4, 6, 13.
2
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 7. Л. 14.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 24. Л. 6–7.
5
Там же. Л. 2.
83
пожаловали и велели им быть под великих государей превысокою рукою в
вечном подданстве и в верности, и в покорстве». Руководство Войска пошло
навстречу Аюке, и к нему были направлены трое казаков во главе с Васили-
ем Волошениным, чтобы они с тайшами «мир подтвердили». Далее посланцы
должны были отправиться на Яик и убедить казачье походное войско во главе
с Иваном Романовым вернуться на Дон, при этом им указывалось, по дороге
ни в коем случае не трогать калмыков на Волге1.
Но казаки соглашались заключить мир с калмыками только после дачи
шерти Аюкой астраханским властям. Этим вопросом как раз и занимался
М. Бараков, который с начала 1684 г. постоянно курсировал между калмыц-
кими улусами и Астраханью, уточняя все пункты будущего договора. Перего-
ворный процесс ускорился, когда 21 января к Аюке выехал уже представитель
Приказа Казанского дворца — подъячий И. Щитов. Переговоры проходили в
напряженной обстановке, так как с самого начала Аюка, отказавшись брать в
руки царскую грамоту, велел взять ее одному из приближенных. Щитов отда-
вать тому грамоту отказывался, пока неожиданно сидевший возле Аюки некий
калмык не вырвал у него грамоту и не сломал печать2.
Конечно, этот инцидент не мог остаться незамеченным властями, и, ког-
да 22 января в Астрахань прибыл калмыцкий посланник Унетей-бакши, ему
пришлось объясняться по этому поводу с местными властями. Унетей-бакши,
будучи одним из приближенных Аюки и опытным дипломатом, старался за-
нять независимую позицию. Он объяснил, что Щитов повел себя некорректно,
когда прямо заявил тайше, будто Аюка «великим государям бил челом в под-
данстве», и когда требовал аманатов. Калмыцкий посланник подчеркнул, что
Аюка никогда московским царям «челом не бьет», а только предлагает жить «в
миру и в совете», и напомнил, что об этом прямо было заявлено еще русскому
посланнику Ю. Приклонскому, ранее приезжавшему в калмыцкие улусы. От
таких слов воевода А. И. Голицын пришел в негодование, он открыто спро-
сил: «Откуда он, Аюка, то взял, такие неподобные дела вчинать, что он, Аюка,
будто никогда великим государям не бьет челом?». Воевода напомнил, что
дед Аюки, Дайчин, и его отец Мончак «бивали челом», да и сам Аюка раньше
поступал подобным образом. Насчет грамоты он заметил, что даже турецкий
султан, польский король и персидский шах и те, стоя, царскую грамоту при-
нимают. На это Унетей-бакши ответил, что «у Аюкая де тайши нрав степной,
как годитца, так грамоты великих государей принимает», а печать «ближний
человек» снял потому, что, не сняв, не прочтешь3.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 17. Л. 1.
2
Батмаев М. М. Политическое… С. 85–86.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1683 г. Д. 7. Л. 52–54; Батмаев М. М. Политическое… С. 86.
84
В конце концов день шертованья был назначен на 24 января 1684 г., но
перед самой процедурой подписания шерти Аюка должен был встретиться с
думным дьяком С. Ловчиновым. После переговоров Ловчинов известил воево-
ду А. Голицына о готовности тайшей дать шерть и направиться в лагерь воево-
ды. Все еще тревожась за свою безопасность, тайши не стали останавливаться
в русском лагере, а расположились в полуверсте от шатра А. Голицына.
Позже Ловчинов рассказал о своих предварительных переговорах с тайша-
ми. По его словам, калмыцкие владельцы вели себя подчеркнуто независимо и
на каждое требование или обвинение выдвигали ответное. Аюка и тайши ста-
рались всячески подчеркнуть, что они считают себя равноправной стороной.
Тайши признались лишь в том, что, действительно, с их стороны после дачи
предыдущих шертей «воровство было». Однако они тут же выдвинули контр-
аргумент: в городах у вас воруют и воров не всегда могут найти, а мы кочуем
в степи, попробуй тут найти виновных. Аюка также наотрез отказался дать
аманатов, заверив, что будет служить верно и без них. На требование русского
посланника возвратить пленных, казнить виновных в грабежах и т. п. Аюка
ответил, что, если цари укажут виновных в нападении на калмыков казнить,
то и он своих виновных подвергнет той же каре. Башкирских перебежчиков
вернуть он отказался, объяснив это тем, что они пришли по своей воле, но если
возвратят его людей, бежавших на Дон, тогда и он башкиров отдаст. В кон-
це разговора, как бы желая прекратить всякие посягательства на его свободу,
Аюка в пылу спора многозначительно заявил: захотят цари взять нас под свою
руку — будем шертовать, а если нет, то «у них (калмыков. — В. Т.) де степь
велика, а к турки де и крымскому хану и поныне их зовут»1.
Несмотря на взаимные претензии, тайши все-таки согласились шертовать
«на вечное и верное подданство… на договорных статьях» и пойти на опре-
деленные уступки. Главными гарантами шерти с калмыцкой стороны были
Аюка, Ике-Замса и Солом-Церен, которые шертовали за своих родственников
и других тайшей. Отличительной особенностью этой шерти стало обязатель-
ство тайшей в том, что в случае нового прихода к ним в улусы башкирских
повстанцев «к воровству их не соединятца, а присылать их к Москве и в горо-
ды царского величества»2. Жалованье за дачу шерти они получили в размере
600 рублей, в то время как в 1673 г. — 1458, в 1677 г. — 1420 и 1681 г. —
1020 рублей3.
1
Цит. по: Батмаев М. М. Политическое… С. 87, 92.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1683 г. Д. 1. Л. 1–17.
3
85
Как видим, буквально за десятилетие нахождения у власти тайши Аюки
для урегулирования русско-калмыцких отношений потребовалось четыре
шертных грамоты. Это является хорошей иллюстрацией того, что практически
шерти не смогли стать действенным инструментом в регулировании отноше-
ний и не давали желаемого эффекта1.
Только после дачи тайшами шерти под Астраханью стало возможным за-
ключение мирного договора между донскими казаками и калмыками. В февра-
ле 1684 г. на Дон прибыл калмыцкий посланник Мамуткула, а с ним и четверо
аманатов. Сторонами сразу было оговорено, что указанные аманаты будут на-
ходиться в Войске до конца года, а затем тайши обещали их сменить. Ситуа-
ция выглядела странной, так как казаки с самого начала переговорного процес-
са не настаивали в предоставлении им аманатов, и эта инициатива полностью
исходила от калмыцкой стороны. При этом аманаты не являлись простыми
людьми, это были грамотные калмыки. Они прямо заявили атаманам, что бу-
дут писать тайшам в случае, если казаки направятся куда-нибудь в военный
поход и им понадобится помощь калмыков2. 1 апреля Аюка прислал на Дон
посланника Ивашу уже «для подлинного подкрепления мирного договора»3. В
июне к тайшам по их просьбе с Дона был направлен станичный атаман Любим
Архипов, чтобы примирить калмыков с яицкими казаками4.
Данный факт говорит о двояком положении дел в русско-калмыцких от-
ношениях в этот период. Получается, что тайши категорически отказывались
предоставлять своих аманатов в Астрахань, подчеркивая свой независимый
статус, и в то же время с охотой отдавали их донским казакам. Вполне вероят-
но, что тем самым калмыцкая сторона проявляла свое уважительное отноше-
ние к Войску Донскому, так как в тех условиях именно казаки могли оказать
калмыкам реальную военную помощь, а не царские войска. С другой стороны,
события на Яике в 1683 г. отчетливо продемонстрировали военный потенциал
донских казаков, который, действительно, представлял реальную угрозу для
калмыцких улусов. Тайши предпочли видеть их в качестве союзников, неже-
ли противников. Возможно, нахождение калмыцких аманатов в Войске имело
под собой и разведывательную цель, поскольку гарантировало тайшам пред-
сказуемость действий казаков и лишало последних возможности неожиданно-
го выступления против калмыков.
1 Там же. С. 88.

2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 17. Л. 2, 6–7.
3
Там же. Д. 25. Л. 37–38.
4
Там же. Д. 26. Л. 16.
86
После заключения с Россией Бахчисарайского перемирия в 1681 г. Осман-

ская империя вступила в войну с Австрией. 100-тысячной турецкой армии во
главе с великим визирем Кепрюлю Кара Мустафа-пашой летом 1683 г. удалось
дойти до Вены и взять ее в осаду, но, как оказалось, до тех пор, пока польский
король Ян Собеский III не заключил союз с Австрией и не поспешил на по-
мощь осажденной австрийской столице. Объединенные силы союзников одер-
жали блестящую победу над османской армией. В 1684 г. к антиосманской
коалиции («Священной лиге») примкнула Венеция, а позднее и Россия.
В русских документах встречается свидетельство попытки турецкой сторо-
ны привлечь на помощь калмыков. В декабре 1683 г. донские казаки привезли
в Москву пленного азовского турка Мевлета, который сообщил, что турецкий
султан послал азовскому бию Сеину указ, чтобы тот «приговорил калмыцких
тайшей со всеми их улусными людьми в службу и прислал бы их к нему, сал-
тану, на помочь, где ево ратные люди бьютца с цесарем римским и польским
королем». Подобная просьба об оказании военной помощи была вызвана еще
и тем, что под Веной турки и крымцы понесли очень серьезные потери в живой
силе. В случае успешного исхода дела азовскому бию со стороны султана был
обещан титул «кефинского паши». Сеин отправил к тайшам посланцев с пред-
ложением, чтобы те через Азов отправили своих представителей для перего-
воров к турецкому султану1.
Но попытки привлечь калмыков на свою сторону предпринимались и поль-
ским королем Яном Собеским. Это подтверждают многочисленные докумен-
тальные свидетельства того времени. В конце мая 1684 г. Собеским в Запо-
рожскую Сечь были отправлены послы — ротмистры и королевские дворяне
Станислав Порадовский и Станислав Монкольский, которые должны были не
только призвать запорожцев к участию в священной войне против турок и та-
тар, но и сделать аналогичные предложения донским казакам и калмыцким
тайшам. Посольство везло 1000 червонных злотых для запорожцев и столько
же для калмыков. Посланников к донцам и калмыкам должны были отправить
сами запорожцы, а те — прислать своих представителей в Сечь и там заклю-
чить договоры с королевскими послами2.
В июле 1684 г. в Посольском приказе станичный атаман Владимир Дми-
триев сообщал, что на Дон приезжали запорожцы от кошевого атамана Григо-
1
Там же. 1683 г. Д. 40. Л. 17–18.
2
Кочегаров К. А. Речь Посполитая и Россия в 1680–1686 годах. Заключение дого-
вора о Вечном мире. М., 2008. С. 200.
87
рия Сайгадашного с письмами от польского короля, адресованными казакам
и калмыкам1. Из Приказа Казанского дворца срочно были посланы грамоты
в Самару, Саратов, Царицын и Черный Яр с приказом перехватить посланни-
ков. Однако тем удалось в обход застав проехать за Яик и прибыть в ставку
калмыцкого тайши Аюки в верховье р. Илек. Посланцы вручили Аюке три
письма от Яна Собеского, два из которых были написаны по-польски, а одно
— «белорусским письмом». Но никто из калмыков не смог их прочитать, а
два письма Аюка даже не вскрыл. Находившийся среди посланцев запорож-
ский казак Тимофей Иванов устно передал ему просьбу польского короля
поучаствовать в войне против турок и татар. Аюка в ответ заявил, что без
царского указа не смеет посылать войска в Польшу, тем более что с польским
королем он ранее не имел никаких отношений. Вместе с выехавшими обратно
запорожцами тайша отправил рядового калмыка Аюши Мамаева с ответными
письмами к Яну Собескому, в которых просил прислать к нему для договора
надежного человека, так как приехавшие запорожцы доверия у него не вы-
звали. В любом случае Аюка рассчитывал отправить войска в помощь королю
только при условии, если донские казаки также присоединятся к этому воен-
ному мероприятию2.
Получив еще 5 августа из Царицына информацию о поездке казаков в кал-
мыцкие улусы, астраханский воевода А. И. Голицын срочно отправил к Аюке
Василия Блинова с требованием, чтобы тайша придерживался своей шерти,
выдал посланцев и не смел отправлять ратных людей на помощь польскому
королю. Аюка заверил Блинова, что без царского указа никакой помощи поля-
кам оказывать не будет и в подтверждение своих слов отдал ему одно из поль-
ских писем. Два других письма Аюка отослал со своим посланцем Унетеем-
бакши в Астрахань с просьбой перевести их и сообщить тому о содержащейся
в них информации. Калмыцкий посланец известил, что Аюка уже сообщил в
Царицын о приезде к нему казацких посланцев. Письма Яна Собеского в астра-
ханской приказной палате были переведены на калмыцкий, однако, Унетею из
тех писем были даны лишь выписки, «что пристойно, не все против подлинни-
ку». Сами же письма были отосланы в Москву3.
В августе письма из Астрахани были доставлены в Посольский приказ, где
подверглись тщательному изучению. Эксперты пришли к выводу, что письма
подлинные. Их было велено сохранить как вещественное доказательство нару-
шения Яном Собеским русско-польских договоров и соглашений. 25 октября
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 26. Л. 6–10.
2
Кочегаров К. А. Указ. соч. С. 200–201.
3
Там же. С. 200–201.
88
королевские грамоты были заслушаны на заседании Боярской думы, на кото-
ром было принято решение отправить гонца к королю с заявлением претензии
на нарушение договоров Речи Посполитой и России, выражающемся в при-
глашении на службу польскому королю царских подданных — казаков и кал-
мыков (а последних — даже на «вечное кочевье»), и обвинениями польского
короля в умалении царской чести1.
Несомненный интерес представляет письмо, написанное калмыкам, при-
чем адресованное не конкретно Аюке как калмыцкому предводителю, а тай-
шам в целом. После перечисления всех регалий польского короля в письме от-
мечалось: «Ведомо нам добре, коль великую Славу Ваш Народ имеет. И муже-
ства, и явного дела, которого Крым и иные татарские страны многократно бо-
ятца…». Далее упоминались военные успехи поляков над турками, после чего
калмыцким тайшам предлагалось прийти на территорию Речи Посполитой.
Польской стороной излагались следующие варианты такого прихода: «Улу-
сом и кочевьем, з женами и з детьми, придете, то вам поля между Днепром
и Бугом реками к угождению вашему назначим. А буде токмо сами собой, с
войском и оружием к нам придете, то сукнами и материями по обыкновению
нашему тое охоту вашу жалованьем воздадим». Польский король призывал
тайшей уже следующей весной прийти с войском в Запорожье и уже оттуда
дать знать полякам о своем приходе. Письмо было написано в Кракове 16 ян-
варя 1684 г., правда, оно не имело королевской подписи, но было закреплено
королевской печатью. Адресовалось письмо так: «Много владеющим тайшам,
и мужественным орд калмыцких вождям, которые при улусах или войсках, в
полях кочующих обретаютца, отдать»2.
Из вышеизложенного документа видно, что польский король вполне се-
рьезно рассматривал возможность не только привлечения военных сил кал-
мыков на свою сторону в борьбе с Турцией, но и поселения части калмыцких
улусов в степной зоне междуречья Буга и Днепра, что служило бы своего рода
буфером для защиты от Крымского ханства. Понятно, что царское правитель-
ство очень ревностно реагировало на попытки установления таких отношений
и всячески пыталось, в первую очередь с помощью донских казаков, сорвать
эти контакты.
На официальный протест Москвы, направленный в конце октября в Поль-
шу, поступила ответная грамота от 11 января 1685 г., в которой Ян Собеский
отрицал факт официального призыва калмыков и донских казаков на службу
и «вечное кочевание» между Днепром и Бугом и признавал лишь то, что нани-
1
Там же. С. 201–202.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 26. Л. 17–24.
89
мал калмыков и донцов, небольшими ватагами свободно кочующих в поисках
службы, объединяясь то с запорожцами, то с татарами. Вместе с тем польский
король просил русское правительство разрешить ему беспрепятственно нани-
мать царских подданных, желающих поучаствовать в святой войне, подобно
крестоносцам эпохи Крестовых походов1.
В документах встречаются сведения о приходе в 1684 г. нескольких тысяч
донских казаков и калмыков на службу польскому королю. Здесь, скорее все-
го, речь идет именно о донских калмыках, что подтверждают более поздние
документы. К примеру, под Будой их отряды «много убытков учинили» непри-
ятелю и взяли ясырь. Затем они разбили отряд Самойленко, который перешел
от правобережного гетмана А. Могилы на сторону турков и брал в осаду Не-
миров2. Как сообщали в Москву курский воевода А. С. Шеин и левобережный
гетман И. Самойлович, в ноябре отряд из 200 калмыков и 70 донцов, а также
запорожцев, побывавший на службе у польского короля, вернулся в Сечь. На
строгий указ из Москвы о запрете подобных самовольных действий от руко-
водства Войска Донского последовало заверение в том, что впредь их казаки к
Собескому на помощь без царского указа не пойдут3.
Польский король указывал на малочисленность калмыцкого отряда в сво-
ем очередном письме Аюке, написанном 20 марта 1685 г. в Варшаве. Он наде-
ялся на участие более значительных сил калмыков в новой военной кампании
и призывал их уже «с первой травой» соединиться с казаками правобережного
гетмана Андрея Могилы, чтобы выступить против общего врага — Крымского
ханства. В конце письма Ян Собеский заверял тайшей: «А мы вас обнадежи-
ваем, что сколько можем вам показать наших милостей и добродеяней и коро-
левских призреней, то все охотно учиним, и что ни есть от нас желати будете,
все удобно одержите»4.
В начале июня 1685 г. левобережный гетман И. Самойлович сообщил в
Москву, что гонцы А. Могилы отправились с королевскими письмами к дон-
ским казакам и далее на Яик, в калмыцкие улусы. Принятые властями меры по
перехвату указанных гонцов не дали результатов, и гонцы беспрепятственно
проехали на Дон с грамотами от Яна Собеского. Однако Войско Донское под
давлением Москвы официально отказалось от предложения польского короля
и отослало в столицу грамоты, в т. ч. и адресованные тайшам. Таким образом,
усилия Яна Собеского по привлечению к участию в операциях польско-литов-
1
Кочегаров К.А. Указ. соч. С. 202.
2
ДАИ. Т. 11. С. 100, 106–107.
3
Кочегаров К.А. Указ. соч. С. 202–203.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1685 г. Д. 9. Л. 4–7; ДАИ. Т. 12. С. 288–289.
90
ской армии донских казаков и калмыков не увенчались сколько-нибудь значи-
тельным успехом1.
Однако в различных донесениях в центр встречаются сведения об участии
в кампании 1685 г. на стороне поляков неизвестного калмыцкого отряда. Разъ-
яснения по этому поводу дает расспрос в Москве станичного атамана Якова
Данилова. По его словам, в марте отряд из 100 донских калмыков и 10 казаков
с Дона отправился в самовольный поход «для добычи и зипуна» в Запорожье,
где к ним присоединились местные казаки. Донских калмыков возглавлял не-
кий есаул Бок Калмык. Объединенный отряд направился в Волошскую землю
против турок и крымцев. Польский король, проведав об их появлении здесь,
«призвал их к себе в войско». В конце 1685 г. король отпустил калмыков, дав
за службу по 3 злотых на человека, и отправил с ними призывные грамоты к
донским казакам и калмыкам2.
Сами же донские казаки, хорошо осведомленные о настроениях среди кал-
мыков, пытались успокоить центральные власти тем, что будто бы без ведома
государей калмыцкие тайши к польскому королю не пойдут3. Подобная уве-
ренность казаков основывалась и на том, что Аюка в это время все свое внима-
ние переключил не на западное направление, а на Среднюю Азию и Северный
Кавказ.
В ноябре 1684 г. Аюка дважды отправлял на Дон посланцев Танбу и Ик-
теря с предложением, чтобы казаки уже следующей весной вышли на своих
судах по Волге на Каспий и далее на Яик. Здесь тайша планировал пересадить
их на калмыцких лошадей и совместно двинуться к р. Амударья («Дарья-ре-
ка»). Поход предполагался против хивинского («дарьинского») хана, который,
по словам калмыцких посланцев, «от тайши их отложился и дани давать не
почал, и торговых людей из улусов их торговать не пускает». Аюка призывал,
чтобы казаки «для дружбы и мирного с ним договору были ему, тайше, в том
воинском промыслу помочники»4.
По всей видимости, Аюка все еще пребывал под впечатлением похода
донских казаков на Яик в 1683 г. и намеревался использовать их воинский
потенциал уже в своих интересах. Но казаки на переговорах с калмыцкими
посланцами сразу расставили акценты в их мирном договоре, заявив, что они
с Аюкой помирились и аманатов взяли, чтобы «ему, тайше, быть у великих го-
сударей в вечном подданстве и служить верно, да и с ними, атаманы и казаки,
1
Кочегаров К.А. Указ. соч. С. 203–204.
2
ДАИ. Т. 12. С. 289–290, 302.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1684 г. Д. 25. Л. 37.
4
Там же. Д. 30. Л. 169, 174–175.
91
никаких задоров не чинить и быть в миру ж»1. В Москве также отрицательно
отнеслись к этой идее и запретили донским казакам вместе с калмыками вы-
двигаться в Среднюю Азию2.
Как альтернатива возникло другое направление совместного выступления
донских казаков и калмыков. Известно, что весной 1685 г. Аюка вместе с ата-
маном Самойлом Лаврентьевым и 700 казаками ходил войной на Северный
Кавказ против горских черкесов. Поход оказался удачным, и калмыки с по-
мощью казаков «многие черкесские улусы разорили и всякую добычу себе
получили»3.
Основные вопросы, накопившиеся в русско-калмыцких отношениях, дол-
жен был решить приезд в 1685 г. в Москву крупного калмыцкого посольства.
7 августа калмыцкие представители (50 человек) во главе с Унетеем-бакши и
Ерке-Малаем прибыли в российскую столицу, а 14 сентября были приняты в
Кремле. Столь большой их состав объяснялся тем, что в посольство входили
представители не только Аюки и Солом-Церена, но и других тайшей, каждый
из которых привез письмо от своего владельца. Конечно, особый интерес для
нас представляет содержание письма главного калмыцкого предводителя.
Аюка в послании жаловался, что после дачи шерти в Астрахани ему вы-
дали жалованье в виде пороха и свинца только за один год, а не за два, как
было оговорено. Военные приготовления тайши были связаны с подготовкой
к выступлению весной 1686 г. на реку Амударью, против Хивы и Бухары. На
этом основании Аюка просил Москву выделить ему 30 пушек с порохом и
свинцом, а также 3 тыс. служилых людей, взамен обещая не нарушать «шерти
и договору».
Также Аюка просил правительство запретить яицким казакам строитель-
ство нового городка между Гурьевым и Казачьим городком, поскольку у кал-
мыков «на том месте бывает кочевье». Свои просьбы он подкреплял тем, что
выполнил взятые на себя обязательства, например, что под Астрахань им были
возвращены 500 юртовских татар вместе с русскими пленниками, а башкиры
были отосланы в Уфу. В свою очередь Аюка просил вернуть ему калмыцких
пленников, взятых под низовыми городками4.
В письмах других тайшей в основном были изложены личные просьбы
о присылке им из Москвы в качестве жалованья разных вещей. Так, Солом-
Церен просил для себя «пищаль на золоте», соболью шубу, черно-бурую ли-
1
Там же. Л. 175–176.
2
ДАИ. Т. 11. С. 265.
3
ДАИ. Т. 12. С. 129.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1685 г. Д. 1. Л. 16–18.
92
сицу, шатер «да маятник (компас. — В. Т.), что ездят в степи и по морю».
Ике-Замса просил выплатить ему жалованье за прошлый год. Бага-Замса за-
прашивал большой шатер, пищаль и кречета. Мунко-Темир (сын Солом-Цере-
на) — пищаль и кречета. Другой сын Солом-Церена — Черкес — просил для
себя не только пищаль и кречета, но и шахматы. Некий Дурулхан, который
указывается послами как тесть Аюки, в подарок царям прислал коня. Это не-
полный перечень тайшей, чьи представители прибыли в российскую столицу.
В документе также упоминаются имена калмыцких владельцев: Назар-Мамута
(двоюродный брат Аюки), Гунджаба (сын Аюки), Унжан Чонжи, Алаба (кото-
рый отправил в составе посольства своего сына Еренчина Даржу, чтобы тот
мог «царские пресветлые очи увидеть»), Чимета, Болби (он назвался «братом»
Аюки) и других1.
Большая часть просьб тайшей царскими властями была удовлетворена.
Строительство казаками городка на Яике, начавшееся весной этого года, ока-
залось незаконным. На просьбу калмыцких послов выделить служилых людей
Софья Алексеевна ввиду дальности расстояния велела не посылать в Среднюю
Азию войска, а отправить с калмыками 1200 яицких казаков с имеющимся у
них вооружением2.
1686 г. ознаменовался резкой активизацией контактов калмыков с турец-
ким Азовом и Крымом. Летом из Москвы Аюке даже был направлен указ, ко-
торый запрещал под страхом смертной казни вести всяческие торговые опе-
рации с турками и крымцами, продавать им скот и лошадей, возить товары и
т. д. Всех занимающихся контрабандой калмыков повелевалось вешать, а их
имущество конфисковывать3.
В основном информация об этих контактах поступала в Москву через
донских казаков, которые имели свою собственную сеть осведомителей как
в калмыцких улусах, так и турецком Азове. Донские посланцы для ведения
различных переговоров часто приезжали к Аюке и становились невольными
свидетелями приездов в улусы с такими же целями крымских или турецких
посланцев. Так, в конце 1686 г. с Дона в Москву пришло сообщение о приезде
к Аюке крымских посланцев с просьбой отказать России в военной помощи
против Крыма4.
Активизация крымской дипломатии на калмыцком направлении, в первую
очередь, была связана с тем, что 21 апреля 1686 г. между Россией и Речью По-
1
Там же. Л. 18–25.
2
Там же. Л. 63, 67.
3
ДАИ. Т. 12. С. 308.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1686 г. Д. 19. Л. 5.
93
сполитой был заключен «вечный мир». Отныне Москва становилась членом
антитурецкой коалиции, так называемой Священной лиги, в которую входили
Австрия, Венеция и Польша, боровшиеся с Османской империей и ее васса-
лом — Крымским ханством.
Приезд крымских послов в калмыцкие улусы с предложением не вмеши-
ваться в предстоящую русско-турецкую войну поставил Аюку в очень слож-
ное положение. В связи с этим он даже созвал съезд калмыцких владельцев
и «с ними о том думал». В официальном ответе калмыцкого тайши, изло-
женном в письме к крымскому хану, говорилось: «Ему, Аюке, учинить того
невозможно, потому что он со всеми своими улусными людьми бил челом ве-
ликим государям в вечное подданство, и на том шертовал, что служит ему со
всеми мурзами и улусными людьми верно… и в измене быть не хотят. А где
ему великие государи укажут служить и против своего государского недруга
на кого идти, и он головою своею им, великим государям, служить рад. В том
бы он, хан, на него не надеялся по тому, если ему прошение ево исполнить.
И так учинить и клятву свою нарушить и ему де за то от вышнего бога будет
казнь, а улусным ево людем не токмо где кочевать, и воды почерпнуть будет
негде». В устном заявлении крымцам Аюка еще раз констатировал: «Как де
мне великим государям московским на помочь не пойти, мне де и воды из
Волги не пить»1.
Царские власти моментально отреагировали на полученную информа-
цию о приезде крымских послов к калмыкам. К Аюке срочно были отправ-
лены стольник Кузьма Козлов и Юрий Приклонский с письменным требо-
ванием — незамедлительно передать властям крымского посла с письмом
от хана. Однако тайша уже отправил ответное посольство в Крым с офици-
альным отказом в помощи крымцам. Царским посланникам только удалось
проведать, что к Аюке из Крыма были присланы большие подарки, а в Азов
калмыки постоянно гоняют на продажу скот и лошадей2.
Действительно, в декабре 1686 г. из Царицына поступило сообщение, осно-
вывавшееся на информации, полученной от донских казаков, что в Азов при-
было крупное калмыцкое представительство из 100 человек. Часть из них от-
правилась далее в Турцию, другая — в Крым3. По всей видимости, именно об
этом посольстве от «калмыцкого короля», прибывшем в Крым с предложени-
ем дружбы и услуг, говорит в своем сочинении турецкий историк Фундуклулу.
Крымский хан Селим-Гирей, получив приглашение в Порту, взял с собой кал-
1
Там же. Л. 5, 18–19.
2
Там же. Л. 152–154.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 1. Л. 1.
94
мыцких послов в Адрианополь и заявил им: «Посмотрите, — говорит, — какой
падишах еще есть больше меня; и чей я слуга, кому службу правлю»1.
Зимой 1686/87 года донцами отмечались неоднократные приезды в турец-
кую крепость калмыцких торговцев скотом и лошадьми. Казаки на этот счет
даже пришли к определенному выводу: если «их, азовцев, харчом не прокор-
мили они, калмыки, и в Азове бы все померли з голоду». Выезжавшие из Чер-
касского городка в степь на охоту 30 войсковых калмыков попытались ото-
гнать у калмыцких торговцев более 500 голов скота и лошадей, но потерпели
неудачу2.
В 1686 г. отмечалось военное давление калмыков и на территорию Се-
верного Дагестана. 19 октября в Астрахань воеводам была прислана царская
грамота, где указывалось, чтобы Аюка вернул весь полон, лошадей и скот, за-
хваченный у кумыкских владельцев Чеполова и Алибека. Власти также тре-
бовали от тайшей вернуть под Астрахань захваченные калмыками ногайские
улусы Каракасая и Чина Яштерековых, которые ранее кочевали во владени-
ях вышеназванных кумыкских владельцев. 29 октября к Аюке для изложения
указанных требований из Астрахани был отправлен И. Кашкарин, он должен
был обязать калмыцкого тайшу не нападать без царского приказа на Эндирей.
27 ноября калмыцкие гонцы доставили письменный ответ Аюки астрахан-
ским воеводам, в котором отмечалось, что он готов отпустить ногайских мирз
в Астрахань только в том случае, если они сами этого захотят. В отношении
Чеполова у тайши якобы имелась информация о враждебных для Москвы его
контактах с Крымом. Аюка готов был заключить мир с Чеполовым при усло-
вии, если тот вернет его людей. В 1686 г. Чеполов в письме астраханскому
воеводе И. Ф. Волынскому категорически отрицал обвинения калмыков в свой
адрес о контактах с Крымом3.
§ 3. Калмыки в системе международных отношений в 1686–1690 гг.
Исследуя историю волжских калмыков последней трети XVII в., нельзя

обойти вниманием и обстоятельства появления джунгаров (зюнгаров) в соста-
ве Войска Донского, тем более что в русских архивных документах данное
событие представлено достаточно подробно.
1
Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до на-
чала XVIII века. М., 2005. Т. 1. С. 438.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 1. Л. 1–2.
3
Шмелев А. С. Указ. соч. С. 232–233.
95
Первое упоминание о приходе на Волгу джунгарского улуса в русских ис-
точниках датируется 18 января 1687 г., когда в Москве царицынец Афанасий
Линев сообщал, что на Волгу из-под Сибири прибыл улус из 3 тыс. «черных
калмыков», не считая женщин и детей. Новоприбывшие калмыки кочевали в
районе Сарпинского острова, в версте от Царицына. Вышли они из Сибири
примерно летом 1686 г., а весной 1687 г. планировали присоединиться к Аюке.
Причину их прихода на Волгу царицынские власти не знали, при этом они от-
мечали, что «в прежних годах такие черные калмыки не прихаживали». Джун-
гары не создавали им особых проблем и вполне мирно торговали с местным
населением1.
Донские казаки в своих донесениях в Москву также не могли не отреаги-
ровать на прибытие нового калмыцкого улуса. Они сообщали, что к донским
городкам — Паншину и Качалину — прикочевал некий калмыцкий «Чаган-
мирза», который для ведения переговоров отправил к Аюке свою супругу, до-
водившуюся тому родной сестрой. В то же время этот калмыцкий владелец
отправил в Москву своих послов с просьбой принять его на службу и указать
место для кочевий. В мае 1687 г. представители указанного калмыцкого вла-
дельца — Галдан-Доржи, Лобачан-Батур и Эрке-Омбо — прибыли в россий-
скую столицу «бить челом в вечное подданство». Поскольку приход джунга-
ров по странной случайности совпал с началом русско-турецкой войны, то из
Москвы к владельцу пришел указ — срочно пойти войной на Крым, и за это
ему были обещаны «государевы милость и жалованье»2.
Под личностью «Чаган-мирзы» скрывается не кто иной, как джунгарский
тайша Цаган-Батур. Именно с этого времени и в течение нескольких лет в рус-
ско-калмыцких отношениях на первый план выходят связи царского прави-
тельства и этого джунгарского тайши, которые в русских документах на какое-
то время даже затмили деятельность самого Аюки. Приход Цаган-Батура на
Волгу имел сложную предысторию, которую необходимо пояснить в данной
работе.
В августе 1687 г. Аюка в своем письме к самарским властям сообщал, что
находится в состоянии войны с джунгарским Галдан-Бошогту-ханом. Соглас-
но шерти, тайша просил предоставить ему порох и свинец, а также оказать во-
енную помощь, если джунгарские войска пойдут на него войной. Калмыцкий
посланец Мерген отмечал, что раньше Аюка жил в мире с Галданом, но недав-
но джунгарский хан прислал к нему послов с целью известить, чтобы «наперед
ево Аюкаевы люди отбегали к нему, Бушухту хану, а ныне де от него, Бушухту
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 1. Л. 3–4.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 1. Л. 6–7; 1688 г. Д. 16. Л. 13–14.
96
хана, ево владенья люди пришли к нему, Аюкаю, кочевать». При этом посла-
нец указывал, что тех людей Аюка у себя «не неволит и [они] живут у него
своею волею»1.
Здесь как раз идет речь о приходе джунгарского улуса Цаган-Батура, сына
Чокура-Убаши2, который доводился родным дядей Галдан-Бошогту-хану.
Конфликт между родственниками в джунгарском правящем доме возник еще
в начале 1670-х гг. В 1674 г. в Москву прибыло многочисленное посольство
от Очирту-Цецен-хана, Чокур-Убаши, их сыновей и других родственников. В
своем письме Чокур-Убаши жаловался на то, что во время его поездки в Тибет
на богомолье на его улус совершил нападение Галдан, которого он именует
«расстригой-кутухтой». Основываясь на архивных документах, И. Я. Златкин
делает вывод, что Галдан напал на улус своего дяди не раньше осени 1671 г.
и не позже лета 1673 г.3. Что же стало причиной конфликта между дядей и
племянником?
Русские источники свидетельствуют, что в конце 1670 г. в результате заго-
вора был убит Сенге — старший брат Галдана4. Виновниками убийства были
его старшие сводные братья — Цецен-тайджи и Цзотба-Батур. Обращает на
себя внимание тот факт, насколько быстро отреагировал Галдан на убийство
старшего брата. Не последнюю роль в этом сыграла его мать, Юм-Агас, ко-
торая при содействии хошутского Очирту сумела сразу же после убийства ее
старшего сына отправиться в Тибет и привезти в Джунгарию находившегося
там младшего сына Галдана, предварительно попросив Далай-ламу V снять
с него духовный сан. Галдан быстро расправился с убийцами Сенге, не дав
им опомниться и организовать какое-либо сопротивление5. Если Цзотба-Батур
вместе с сыном сразу был убит людьми Сенге, то Цецену-тайджи с 30 людьми
удалось укрыться во владении монгольского Сайн-контайши. В числе заго-
ворщиков, организовавших убийство Сенге, был и сын Чокур-Убаши — Ба-
ахан-Манжи (Булат-Манжи), чей улус также подвергся нападению Галдана6.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 4. Л. 3–4; Златкин И. Я. История Джунгарского
ханства. 1635–1758. 2-е изд. М., 1983. С. 168.
2
В 1666 г. русский посол в Джунгарии Павел Кульвинский отмечал, что у Чокур-
Убаши есть сыновья — Баахан-Манжи и Цаган. См.: Златкин И. Я. Указ. соч. С. 142.
3
Златкин И. Я. Указ. соч. С. 163.
4
Оба брата были сыновьями покойного джунгарского Батура-хунтайджи, рожден-
ными от дочери торгутского Хо-Урлюка — Юм-Агас. Соответственно, Сенге и Галдан
по материнской линии доводились Аюке двоюродными дядями.
5
6
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654–1685. М., 1996.
С. 228.
97
По всей видимости, участие в заговоре старшего сына Чокур-Убаши вызвало
подозрительное отношение Галдана к своему дяде.
Однако окончательному разорению Галданом владения Чокур-Убаши и
его сыновей подверглись только после разгрома хошутского Очирту-Цецен-
хана в 1676 г. Как сообщает биограф Зая-пандиты, в 1684 г. Галдан разграбил
улус Чокур-Убаши1. Политика Галдана по централизации власти в Джунгарии
привела к тому, что многие ойратские владельцы со своими улусами стали по-
кидать эти земли и перебираться в другие. Часть из них направилась на Куку-
нор, другая — на Волгу. Например, в 1684 г. Ханьдун-тайджи, один из внуков
Чокур-Убаши (сын Баньди), обратился с просьбой к цинским властям принять
его в подданство, на что получил согласие, и ему была выделена земля для
кочевания2. В 1678 г. к Аюке прибыла со своим улусом его сестра Доржи-
Рабдан — жена Очирту-Цецен-хана. На неоднократные требования Галдана
вернуть беглецов Аюка всегда отвечал отрицательно, и это не могло не вызы-
вать опасений у калмыцкого правителя, связанных с возможным применением
силовых действий со стороны джунгарского хана.
Подписав «вечный мир» с Речью Посполитой в 1686 г., Россия как член ан-
титурецкой коалиции, называемой Священной лигой, должна была развернуть
наступательные действия против крымских татар. В мае 1687 г. русская армия
примерно в 100 тыс. солдат, возглавляемая князем Василием Васильевичем Го-
лицыным, выступила из Левобережной Украины вместе с донскими и запорож-
скими казаками и двинулась к Крыму. Когда русские переправлялись через Кон-
ские Воды, крымские татары подожгли степь, лишив русских лошадей пастбищ.
В результате командование армии 17 июня приняло решение повернуть назад.
Но на флангах главного наступления были достигнуты определенные успе-
хи. По сообщению атамана Фрола Минаева, когда казаки совместно с джун-
гарами («черными калмыками») шли на соединение с армией В. В. Голицына,
3 июня на р. Овечьи Воды они разбили значительный татарский отряд, возвра-
щавшийся из набега. В бою были убиты 500 татар, а в плен взяты 50 человек.
Также в качестве трофея им достались 400 лошадей, сабли, саадаки и большое
количество «иной брони». Были освобождены 90 русских пленников, которые
сообщили, что всего в крымском отряде насчитывалось около тысячи отбор-
ных перекопских татар под командой Маметжан-мирзы3. На правом фланге
отправленные к Казыкермену запорожские казаки нанесли поражение против-
нику в районе урочища Каратебень. Но все эти локальные успехи не решали
1
Норбо Ш. Указ. соч. С. 116.
2
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1687 г. Д. 9. Л. 7.
98
исхода основной борьбы, так как главные силы русско-украинского войска не
смогли продолжить поход.
Основываясь на различных сведениях, можно утверждать, что, кроме джун-
гаров Цаган-Батура, калмыки так и не приняли военного участия в крымском
походе В. В. Голицына. Поэтому, видимо, калмыцкое посольство от тайшей,
которое прибыло в столицу 30 июня 1687 г., было принято довольно холодно
царскими властями. Оно насчитывало 27 человек, а возглавлял его прибли-
женный Аюки — Эрдени-Батур. Послы привезли с собой письма от тайшей, из
которых наибольший интерес для нас представляет послание Аюки.
В письме, написанном на старокалмыцкой письменности, Аюка просил
прислать ему жалованье за прошлые два года, в том числе подъемные деньги
за отправку своих людей на военную службу. В счет жалованья тайша просил
кречетов, чернобурую лисицу и соболей. Особое внимание в письме он уделил
фактам избиения по дороге калмыцких послов, отгона башкирами 350 кал-
мыцких лошадей, как и тому, что в Астрахани местные власти отказывались
продавать калмыкам порох и свинец для военных нужд1.
В другом письме, от дербетского Солом-Церена, тайша вспоминал 1661 г.,
когда он шертовал астраханскому воеводе Г. С. Черкасскому на р. Берекете,
указывая, что «и знамя с нами было Мунчака тайши». Далее он напоминал
властям о своих заслугах в разгроме восстания С. Разина. Обращает на себя
внимание тот факт, что Солом-Церен в своем письме высказывал желание по-
сетить с паломнической миссией Тибет (Барун Тала), чтобы «богу молитца».
На этом основании тайша запрашивал у властей в качестве жалованья доволь-
но крупную сумму — 1000 золотых монет. В Москве весьма болезненно отреа-
гировали на подобную просьбу, указывая, что такой практики ранее не наблю-
далось: «и ныне по христианскому закону на то их бусурманское богомолье
их великих государей казны давать не довелось». Письма с приветствиями в
адрес царских особ были привезены и от других тайшей: Менке-Темира (сына
Солом-Церена), Назар-Мамута и Ике-Замсы2.
В Москве к многочисленным просьбам тайшей отнеслись неприязненно,
их представителям были высказаны претензии на несоблюдение тайшами взя-
тых на себя обязательств. Например, было заявлено, что жалованья, выплачен-
ного им в 1685 г. и 1687 г., они «не заслужили», так как тех улусных людей,
кого они отправили на государеву службу, было немного, и они так не объ-
явились в полках3.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 3. Л. 10–12.
2
Там же. Л. 13–15, 36–37.
3
99
Причину своего отказа в помощи калмыкам в конфликте, возникшем у них
с эндиреевскими князьями — Чеполовым и Алибеком-мирзой — власти объяс-
нили тем, что последние являются царскими подданными. Еще в 1686 г. Аюка
писал в Москву, что люди Чеполова и Алибека убили «брата Аюкаева» и еще
7 калмыков. Тайша просил царские власти предоставить ему вспомогательный
отряд для похода на кумыкское владение Эндирей1. Сведения об убийстве брата
Аюки по наущению эндиреевцев косвенно подтверждает и кумыкское историче-
ское сочинение «Тарихи Эндирей»2. В калмыцкой исторической хронике Габан
Шараба также упоминается о том, что Аюка-хан простил «...Муртазалия, убив-
шего ево, Аюки хана, меньшего брата»3. По сведениям А. С. Шмелева, именно
Муртазали являлся младшим братом Чеполова и Алибека4. Отсюда можно сде-
лать вывод, что кумыкским владельцем в 1686 г. был убит, скорее всего, Бага-За-
мса, так как после этого его имя не встречается в русских документах.
В июле 1687 г. состоялся приезд в Москву еще одного калмыцкого по-
сольства из 11 человек во главе с Эрке-Батуром. В подарок государям от
тайшей послы привезли 4 лошади: 2 — от Аюки и по одной лошади — от
Солом-Церена и Назар-Мамута5. К сожалению, о результатах переговоров
сведений обнаружить не удалось.
Возможно, этот приезд калмыцких послов был связан с участившимися
столкновениями на границе, особенно на уфимском направлении. Например, в
августе калмыки обращались к самарским властям с просьбой оказать содей-
ствие в разрешении конфликта с башкирами, которые еще зимой отогнали у
них 200 лошадей. Обращения тайшей с претензиями к уфимскому воеводе еще
больше подогрели конфликтную ситуацию, поскольку тот взамен захваченных
вернул калмыкам «худых» лошадей. Калмыцкая сторона пригрозила в случае
невыполнения их требований «учинить задор»6.
В целом можно отметить, что в этот период у калмыцких тайшей, за ис-
ключением джунгарского Цаган-Батура, отношения с правительством Софьи
Алексеевны складывались далеко не гладко. Подтверждает это и то, что отря-
ды Аюки так и не приняли должного участия в Крымском походе В. В. Голи-
цына в 1687 г., возобновились нападения отдельных калмыков на пригранич-
ные русские земли.
1
Шмелев А. С. Указ. соч. С. 233–234.
2
Шихсаидов А. Р., Айтберов М. Т., Оразаев Г.-М. Р. Дагестанские исторические
сочинения. М., 1993. С. 116.
3
Габан Шараб. Указ. соч. С. 103.
4
Шмелев А. С. Указ. соч. С. 234.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1687 г. Д. 4. Л. 1–2.
6
Там же. Д. 5. Л. 3.
100
В ноябре 1687 г. из Москвы на Дон поступил указ о сыске тех калмыков,
кто на р. Тор убил 40 государевых людей. Поскольку сразу возникли подозре-
ния, что это могли быть люди недавно прибывшего на Дон Цаган-Батура, то к
нему сразу были отправлены посланцы. Однако тайша после проведенного им
розыска отверг все обвинения в свой адрес, указывая на улусных людей Аюки,
которые, опоздав на службу, направлялись в полк к В. В. Голицыну1.
После того как казаки поставили в известность Аюку о преступлении его
людей, он над ними «расправу не учинил». Донские атаманы неоднократно
предупреждали центральные власти о подозрительных действиях калмыцкого
тайши, от которого, как они считали, «добра ждать нечего», так как «безпре-
станно с турским и с крымским списываетца и послов своих посылает». Кал-
мыки, по их сообщениям, постоянно приезжали в Азов для торга с местными
жителями, и казаки в степи не раз перехватывали таких торговых представи-
телей, перегонявших скот из улусов на продажу в крымские и турецкие вла-
дения. Причем Аюка лично разрешил казакам перехватывать этих торговцев,
так как был бессилен остановить этот процесс: «заказу де такова от него, чтоб
заказать людем своим накрепко, нет»2.
Позже донские посланцы в Москве сообщали, что на все уговоры крымцев
и азовцев примкнуть к ним, Аюка отвечал примерно следующее: «что де ему
не быть в подданстве у великих государей и ратных своих людей не давать —
невозможно, а хотя де он в помочь ратных своих людей и пошлет, он де по-
шлет и спустя время и битися с ними не велит; только б была та слава, что они
по государеву указу не ослушны и на службу всегда готовы»3.
Подобная позиция калмыцкого тайши, особо не стремившегося участво-
вать в русско-турецкой войне, объяснялась, во-первых, весьма напряженной
обстановкой в калмыцких улусах. К примеру, донские посланцы оказались
свидетелями того, как во время их проезда через какой-то улус там поднялась
тревога, и улусные люди, «оставя кош и кибитки», побежали к Аюке. Она ока-
залась ложной, основанием для нее стало сообщение, что джунгарские войска
Галдана идут на них войной4.
Во-вторых, царская сторона, по мнению Аюки, не выполняла взятые на
себя обязательства, заключенные в шерти. Например, отказ в просьбе калмыц-
кой стороны оказать помощь царскими войсками, хотя в договоре, как считал
тайша, было оговорено: «как понадобитца на службу моего войску, и мне было
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 2. Л. 14.
2
Там же. Л. 3, 16.
3
Там же. Л. 15–16.
4
101
давать, тако ж де и великим государям мне, Аюкаю, ратных людей давать же».
Аюка дважды просил у Москвы военную помощь — собираясь на Хиву и про-
тив Чеполова, но каждый раз получал отказ. Объяснения властей, что Чеполов
является царским подданным, не были вескими аргументами для калмыцкого
тайши, у него имелась информация о его связях с крымским ханом: «вместе
заодно и пересылаютца послами своими»1.
В-третьих, в 1687 г. башкиры неоднократно отгоняли у калмыков лоша-
дей, но уфимские власти вернули только половину. Например, уже осенью
башкиры в результате набега захватили 5 кибиток (34 человек), 1000 лошадей,
40 верблюдов, 200 баранов, 6 человек убили и одного ранили2.
Эти и другие причины, в том числе и запрет продажи калмыкам в Астраха-
ни пороха и свинца, не способствовали тому, чтобы Аюка действовал в русле
российской политики и строго придерживался взятых на себя обязательств.
Практически он самоустранился от участия в русско-турецкой войне, создавая
лишь видимость деятельности.
Единственным, кто из калмыцких тайшей продолжал поддерживать тесные
отношения с казаками, был джунгарский Цаган-Батур. Да и связи с Москвой
он предпочитал поддерживать именно через казачество. Когда в конце 1687 г.
из Черкасска в столицу отправилась очередная донская делегация, Цаган-Ба-
тур воспользовался случаем и прислал на Дон своих посланцев с просьбой
взять их с собой. Джунгарский тайша хотел получить от царских властей ответ
только на единственный вопрос: «если служба нам то будет, и мы кочевать за
Волгу не пойдем, а как службы не будет, и мы покочуем за Волгу». Объяснял
это Цаган-Батур тем, что за Волгою «ему привольнее». Казаки пошли навстре-
чу и взяли с собой в Москву джунгарских посланцев3.
В январе 1688 г. казацкие представители во главе со станичным атаманом
Якимом Филиповым и есаулом Василием Мартыновым вместе с посланцами
Цаган-Батура (5 человек), которых возглавлял Батур Занмба (Дзан-Омбо), при-
были в российскую столицу. Послы раскрыли свою причину появления улу-
са джунгарского тайши: «слыша де тайши их, великих государей, милость к
Аюкаю и Солом Сереню, прикочевали по присылке к ним з Дону от казаков
з Дарьи реки». Первоначально улус Цаган-Батура остановился у Волги, ниже
Черного Яра4.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 5. Л. 4.
2
Там же. Л. 5.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 2. Л. 3–4, 16.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 15. Л. 6–7.
102
Из расспросов калмыков и из содержания письма самого Цаган-Батура
стали известны некоторые детали участия джунгаров в русско-турецкой вой-
не. Так, с казаками тайша отправил к В. В. Голицыну для участия в крымском
походе отряд в 500 человек под командой Зайсан-кашки, в ходе которого на
р. Овечьи Воды в июне 1687 г. было разбито объединенное войско мирзы
Батыра, состоящее из азовцев, ногайцев и черкесов. Поскольку трава в сте-
пи выгорела, было принято решение вернуться домой. Возвращавшийся от-
ряд по дороге неожиданно столкнулся на речке Бахмут со станом азовцев,
который им полностью был рассеян. Азовцев, насчитывавших 1700 человек,
возглавлял некий султан, и они двигались в набег на русские земли. Однако
после боя с калмыками султан вынужден был отказаться от запланированного
набега и повернул обратно. Джунгары в результате боя потеряли убитыми
всего 40 человек1. По всей видимости, их победа над более многочисленным
противником стала результатом внезапной для азовцев копейной атаки джун-
гарской конницы.
Уже после крымского похода, осенью 1687 г., Цаган-Батур вместе с 10-лет-
ним сыном Араптаном возглавил отряд, отправившийся под турецкую кре-
пость Азов. Поскольку лучный бой не дал желаемого эффекта в сражении с
турками, засевшими в крепости, Цаган-Батур в своем письме просил царские
власти прислать ему в качестве жалованья походную пушку и ядра, панцирь,
свинец, пули, пороху, соболей, чернобурую лисицу, красных корольков и жем-
чуга. В письме его сына Араптана также была изложена просьба прислать ему
панцирь, который не пробил бы выстрел из пищали. Приехавшие в Москву
казаки подтверждали военные заслуги джунгарского тайши перед властью:
«только де служит он ныне и радеет зело право верно»2.
В другом письме Цаган-Батур жаловался властям на царицынских, там-
бовских и самарских воевод, которые отнимали у его людей скот и лошадей.
Например, в Тамбове местный воевода А. Лутохин забрал у сопровождавших
табун калмыков 12 «добрых» лошадей, дав за них «две камчишки худые, че-
тыре выдры малые, шесть кумачей». Власти начали расследование, и на место
происшествия выехали уполномоченные. Из множества опрошенных свидете-
лей 20 человек ответили, что воевода купил лошадей за деньги по свободной
договоренности, 34 человека утверждали, что воевода притеснял калмыцкого
посланца, а лошадей взял силой, остальные 462 человека вообще заявили, что
ничего не видели и ничего не знают3.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 2. Л. 12–15; Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 16. Л. 3–5, 7.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 15. Л. 1–3; Д. 16. Л. 7, 11, 64.
3
103
Также обращает на себя внимание письменное обращение посланца Дзан-
Омбо, составленное на «тангутском» (тибетском) письме. В «Калмыцких де-
лах» подобные письма встречаются впервые. Дзан-Омбо обращался к властям
с просьбой выделить ему жалованье, так как издержался по дороге на 3 с по-
ловиной рубля. В Москву он привез на продажу собственный товар1.
Царские власти пошли навстречу и, чтобы поощрить джунгарского тайшу,
в мае 1688 г. отправили к нему посланца Кирилла Панфилова с жалованьем.
Цаган-Батуру и двум его сыновьям были выделены оружие и доспехи из Ору-
жейной палаты: 3 золоченые пищали (стоимостью в 20 и 15 руб.), 3 наручи,
3 мисюрки, 150 золотых червонцев, немного пороха и свинца. Джунгарский
тайша отправил в ответ письмо с благодарностью2, которое 18 ентября привез
в Москву его посланец Дамба-кашка. Также были доставлены письма от его
сыновей (Даши, Араптана и Элекбея) и родственника Галдан-Дарке. Цаган-
Батур выражал свою готовность вновь выйти в поход следующей весной3.
Отношения Аюки с царским правительством в это время складывались
весьма непросто. В Москву из разных мест, обрастая по пути свежими подроб-
ностями, поступала информация о контактах калмыков с крымскими и азов-
скими людьми. Например, в январе 1688 г. в Астрахани узнали о приезде в кал-
мыцкие улусы посланца из Азова с «листами». К Аюке срочно был отправлен
Дмитрий Голочалов с указанием, чтобы тайша с крымцами и азовцами «сыски
никакие не имел», не продавал им лошадей, и требованием выдать письма. Уже
15 января в Астрахань прибыл калмыцкий посланник Унетей-бакши и привез
с собой 3 письма: одно — от персидского шаха и два — от азовского бия4. В
обмен на это, и в условиях продолжающейся русско-турецкой войны, чтобы не
оттолкнуть окончательно от себя калмыков, астраханский воевода тогда же, в
начале 1688 г., все-таки выплатил Аюке жалованье за 1687 и 1688 гг. в размере
1180 руб., что составило по 590 руб. за год5.
Обращает на себя внимание содержание письма персидского шаха, как и
азовских писем, доставленных в Астрахань. Из персидского сообщения стано-
вится известно, что Аюка с послами отправил письмо на калмыцком языке к
персидскому шаху, в котором он обозначал себя: «Аюка, Ченгис Хановы по-
роды». У персидского шаха это вызвало недоумение, так как Аюку он считал
всего лишь «простым человеком», который «десяти дней на одном месте не
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 16. Л. 8–10, 58.
2
Там же. Д. 7. Л. 1, 20.
3
Там же. Д. 13. Л. 4–5, 7–8, 20.
4
Там же. Д. 2. Л. 1.
5
Там же. Д. 1. Л. 2.
104
живет, ни городов и ничего у него нет». Это было первое посольство от Аюки
в Персию, и шах, получив подарки от тайши, хорошо принял калмыцких по-
слов — Тугая и Хожаядиля, обеспечив им полное довольствие. Также из пись-
ма шаха становится известно, что между калмыцкими представителями про-
изошла драка, некоторые из них умерли, а остальные вскоре были отправлены
обратно. Заканчивал свое послание шах следующей фразой: «А впредь, какая
будет нужда, и он бы, де Аюкай, прислал [людей] к нему, шаху». В шахской
печати было обозначено его имя: «Шах Аббасов сын, раб божий Сулейман»1.
Здесь речь идет о старшем сыне шаха Аббаса II — Сулеймане I (перс. ‫ﻩﺍﺵ‬
‫ﻥﺍﻡیﻝﺱ‬‎), сефевидском шахе Персии, правившем между 1666 и 1694 гг.
В письмах азовского Усеин-бия, наоборот, всячески подчеркивалось хан-
ское достоинство Аюки. Например, во вступительной части первого письма
имелось следующее обозначение: «Чеснейшему и благодатному Калмыцкому
и многих Нагайскому Великому Аюке Хану много много поздравленья». В
другом письме встречается: «Ты, Аюка хан, будь здоров на ханстве своем»2.
Отсюда можно сделать вывод, что Османская империя в отличие от Персии и
России к этому времени уже признавала ханом Аюку, обозначая этот титул в
своих официальных письмах.
Из содержания первого письма азовского бия становится известно, что
Аюка отправил в Азов посланца Манчи с товарами. В результате переговоров
стороны заключили соглашение об обмене информацией: «а что с четырех сто-
рон какие вести будут, и мы про то будем вам ведомость чинить». Так, Усеин-
бий поделился с Аюкой свежими новостями из Москвы, в частности, о том,
что царей «бояре их сажают на три части, учиняясь наипаче в своих печалех,
а салдаты их у белых князей, отняв казны, разграбили»3. Также он ставил в
известность калмыцкую сторону о походе Калги-салтана с большим войском
в Кабарду, при этом заверял Аюку в безопасности его кочевий. Для поддержа-
ния торговых отношений азовский бий призывал калмыков как можно чаще
приезжать в Азов с товарами4.
Из другого азовского письма стало известно, что в Азов «в добром здоро-
вье» вернулся калмыцкий посол Кусюк (Кучук), ранее отправленный Аюкой
в Стамбул. В турецкой столице, сообщал бий, «салтаново величество и везирь
[были] зело ради вашему послу». Усеин-бий заверял Аюку, что «от бусурман-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 2. Л. 12–13.
2
3
Здесь, конечно, речь шла о стрелецком мятеже 1682 г. в Москве, в результате
которого на престол взошла царевна Софья Алексеевна и временно приняла на себя
управление государством по причине малолетства ее братьев — Ивана и Петра.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 2. Л. 14–16.
105
ских (мусульманских. — В. Т.) народов ни одного к тебе худобы нет», что
это может подтвердить посол Кусюка. Азовский глава просил также вернуть
40 лошадей, отогнанных из-под Азова неизвестными «воровскими» калмыка-
ми. С целью иметь более тесные отношения бий отправил в калмыцкие улусы
своего постоянного представителя — Келду Худжа-агу1.
Столь тесные контакты калмыков с Азовом и Крымом не могли не тре-
вожить российские власти. Поэтому, когда в феврале 1688 г. в Москву при-
был посол Аюки — Бекей, этот вопрос первым обсуждался на переговорах.
Практически на все претензии царского правительства Аюка дал ответ в своем
письме, которое привез калмыцкий посол. Так, на упрек о продаже калмыц-
ких лошадей в Крым, Аюка отвечал, что туда ездят с товарами не только его
подвластные татары и ногайцы, но и астраханские и терские. Свои ответные
претензии к правительству Аюка выразил следующей фразой: «своих де вы на-
гайских татар не унимаете, а моих унимаете». Также тайша назвал ложью то,
что он якобы предоставил в помощь Крыму свои войска2.
Очень невысоким было мнение Аюки о прежних астраханских воеводах,
которые, как он считал, сообщали в Москву о нем «многое лишнее», в то время
как новоиспеченный воевода Алексей Петрович Салтыков начал свою работу
на новом месте с того, что выплатил Аюке жалованье сразу за два года (1687 и
1688). Не устраивал его только сохранявшийся запрет продавать в Астрахани
калмыкам свинец, порох и железо. Не способствовали улучшению русско-кал-
мыцких отношений случаи избиения в дороге калмыцких послов, в частности
в Пензе, а также продолжавшиеся башкирские набеги с захватом в плен улус-
ных людей и скота. Тайша также сообщал о неудачном походе яицких казаков
на Хиву, о том, что калмыки нашли в степи только пятерых человек и 4 пушки,
которые затем были переданы в Яицкий городок. В заключение Аюка просил
прислать к нему из Москвы для переговоров «доброго» посланника3.
В начале весны 1688 г. ситуация на русско-турецкой границе стала вновь
накаляться. Как стало известно из сообщения в Москву войскового атамана
Ф. Минаева, поводом к всплеску напряженности послужил турок-перебежчик
из Азова, который уверял, будто Аюка заключил мир с турецким султаном и
крымским ханом, чтобы идти войной на Дон с целью вытеснить оттуда каза-
ков, а калмыкам самим там кочевать. После этого якобы планировалось насту-
пление объединенных сил турок, крымцев и калмыков на русские города. По
сведениям перебежчика, только престарелый ногайский мирза Салташа-Мурат
1
Там же. Л. 17–18.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 4. Л. 6; Д. 5. Л. 3.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 4. Л. 10; Д. 5. Л. 4–6.
106
предостерегал Аюку от такого шага и уговаривал его жить в мире с казаками:
«а как де козаков не возьмете и не разорите, и тебе де Аюка из Волги воды не
пить». Также он якобы отговаривал Аюку от сотрудничества с крымцами, так
как «в Крыму де им за великим утеснением не ужитца», да и места там были
весьма небезопасны, «только своих людей разоришь»1.
Донские казаки были встревожены такими сведениями, и не придавать им
серьезного значения они не могли, поскольку основания для этого были. Каза-
ки сами были свидетелями нередких приездов калмыков в Азов, их небольших
воинских отрядов по 100–300 человек, которые совместно с азовцами ходили
под донские городки для захвата «языков». Они даже стояли в совместных
караульных дозорах, поэтому донцы не имели возможности взять турецких
«языков». Затем эти же калмыки как ни в чем не бывало приезжали к казакам
с целью сбора разведывательной информации о положении дел на Дону. На-
пример, когда казаки с джунгарами Цаган-Батура собирались в совместный
поход под Азов, то «аюкины калмыки» сразу же предупредили азовцев о наме-
чающемся военном мероприятии. Опасение у казаков вызывало и то, что укре-
пления Черкасского городка были сильно повреждены недавним пожаром, в
результате которого было уничтожено большое количество запасов пороха,
свинца и снарядов2.
Сведения турецкого перебежчика во многом подтвердили и перебежавшие
из Крыма 2 татарина и 1 калмык из улуса Аюки3. Имелись также сведения о
присылке калмыцкому предводителю подарка от турецкого султана — «на-
мет (шатер. — В. Т.) большой турецкой», оцениваемый в 3 тыс. золотых чер-
вонных. Крымский хан тоже не оставался в стороне, присылая от себя разное
вооружение: панцири, наручи, ружья и луки4. Позже захваченный казаками в
плен турок Махмуд сообщал, что весной Аюка отправил на помощь в Крым
1 тыс. воинских людей, а также на продажу лошадей и скот5.
Проблема утечки информации с Дона, виновниками которой часто были
приезжавшие туда калмыки, действительно, имела место. Например, когда
атаман Ф. Минаев отправился в улус Цаган-Батура, чтобы договориться с ним
о совместном походе под Азов, то «аюкины калмыки», узнав об отъезде атама-
на, ночью неожиданно скрылись из Черкасска. Это как раз и стало основанием
для отказа Цаган-Батура участвовать с казаками в азовском походе. Мотиви-
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 9. Л. 1–2, 6–7.
2
Там же. Л. 2, 7.
3
Там же. Л. 8.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 13. Л. 1–2, 17–18.
5
107
ровал он свой отказ примерно так: «когда уведали аюкины калмыки о том их
походе, то де в Азове давно уже и ведомо; и хотя им и идти, а ничево будет не
учинить, только славу получить и себя изнурить, да никогда де на вести он не
ходит»1. Цаган-Батур действовал согласно древней воинской традиции, когда
при организации военного мероприятия ставка делалась на фактор внезапно-
сти. В случае потери этого фактора, как правило, поход или набег отменялись.
В Москве серьезно отнеслись к полученной с Дона информации. К Аюке
срочно были отправлены грамоты с запретом отпускать своих людей в Крым и
Азов, участие в походе предполагалось только совместно с казаками. Однако
Аюка на все обвинения в свой адрес, как сообщали из Москвы на Дон, «отго-
вариваетца», указывая, что его люди ходят туда самовольно2. В декабре 1688 г.
из сообщения станичного атамана Матвея Антонова в Посольский приказ ста-
ло известно, что Аюка «велел им (казакам. — В. Т.) калмыков своих, которые
станут ездить в Азов, громить и побивать до смерти»3.
Официальное опровержение Аюкой своей причастности к этим контактам
дало возможность донским казакам перейти к более решительным действиям,
заключавшимся в устройстве в степи засад для перехвата посольских и тор-
говых людей. Так, в апреле 1688 г. ватага из 40 казаков разбила крымское по-
сольство, возвращавшееся из калмыцких улусов, куда оно ездило «для догово-
ру о мире». В результате 20 крымцев были убиты, а самому послу с 10 людьми
удалось скрыться. Другой отряд из 500 казаков под командой атамана Василия
Волошенина на реке Егорлык также устроил засаду. Им удалось подстеречь и
разбить крымских людей, которые перегоняли из калмыцких улусов куплен-
ных там 200 лошадей и 2 тыс. овец4.
По всей видимости, какие-то соглашения все-таки были достигнуты, так
как казаки сообщали об отправке Аюкой в августе отряда из 300 калмыков
к Азову, где Муртаза-паши собрал 8 тыс. крымцев, ногайцев и черкесов для
нападения на Черкасск и другие русские города5. Осенью 1688 г. контакты
калмыков с Крымом и Азовом вновь отмечаются в документах. Так, в октябре
войсковой атаман Ф. Минаев информировал центр о приезде к Аюке очеред-
ного крымского посольства с просьбой о военной помощи. Как отмечал дон-
ской посланец, побывавший в улусах, «подарки и казну» от крымского хана
Аюка принял, но дал ли помощь, для него осталось неизвестным6. В начале
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 9. Л. 14–15.
2
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 20. Л. 4–6.
4
ДАИ. Т. 12. С. 192, 194.
5
6
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 20. Л. 188.
108
ноября 200 казаков ходили в набег под Азов и в 10 верстах от турецкой крепо-
сти встретили 50 калмыков, которые, продав скот и лошадей, возвращались в
улусы. В результате боя 17 калмыков были убиты1.
В конце 1680-х гг. на Дону вспыхнуло мощное движение борцов за «ста-
рую веру». Оно было связано c деятельностью старообрядцев, которые впер-
вые появились на территории Войска Донского еще в середине 1650-х гг., ког-
да церковный Собор в 1654 г. принял решение об их преследовании. В массе
они оседали на притоках Дона — Медведице, Хопре, Чиру. Новая волна бег-
ства старообрядцев на Дон относится к началу 1680-х гг., когда после Собора
1681 г. в еще большей степени усилились гонения и преследования на них.
Весной 1687 г. активизировали свою деятельность медведицкие расколь-
ники. 3 июля 1688 г. на Дон из Москвы была послана грамота, предписываю-
щая казакам «учинить промысел» над старообрядцами. Цаган-Батуру из Ца-
рицына было указано перекрыть со своими людьми все дороги, ведущие от
реки Медведицы до Кумы, и по возможности перехватить тех раскольников,
которые собирались скрыться от властей на территории Северного Кавказа —
реке Аграхань2.
Стоит отметить, что Цаган-Батур еще в начале 1688 г. выступил с иници-
ативой силового воздействия на староверов. К этому времени он достаточно
серьезно рассорился с казаками-раскольниками, так как его люди разгроми-
ли и сожгли один из раскольничьих городков на реке Чир, поэтому джун-
гарский тайша не без основания ожидал от них ответных военных действий.
Например, в документах описывается случай, когда весной 1688 г. джунга-
ры, побросав весь свой скот и имущество, схватив жен и детей, на лошадях
срочно бежали с Дона. Как оказалось, причиной их бегства стало сообщение
неких проезжавших через их улус черкесов, что казаки-раскольники идут на
них войной3.
Информация оказалась преувеличенной, но тайша лично был заинтересо-
ван в скорейшей ликвидации раскольников на Дону. Он даже пытался при-
бегнуть к хитрости, призывая к себе в улус старообрядцев, чтобы затем их
выдать в Царицын. Первоначально на предложение Цаган-Батура о совмест-
ном выступлении против раскольников, засевших на реке Медведице, казаки
ответили, что «мы тех воров-раскольников обратим и уговорим без промыслу
вашего воинского дела»4.
1
Там же. Л. 6.
2
ДАИ. Т. 12. С. 224.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 13. Л. 1–2.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 10. Л. 4, 17.
109
Причина отказа становится известной из сообщения самих казаков в Мо-
скву. Когда во время штурма отрядом Ф. Минаева раскольничьего городка
Кузьминцев к ним на помощь прибыли 200 калмыков от Цаган-Батура, проку
от них, видимо, было мало. Как атаманы писали в центр, «промыслу никакова
чинить с ними невозможно, потому что у них, калмык, бой лучной и копейной,
а не огненной»1.
Действительно, при штурме укрепленных позиций казакам приходилось
больше действовать в пехотном порядке и с применением огнестрельного ору-
жия. На указ из Москвы о совместном выступлении с калмыками Цаган-Бату-
ра против раскольников на Медведице атаман Ф. Минаев в сентябре 1688 г.
просил дополнительно выделить из Царицына пушки и снаряды, объясняя это
тем, что «калмыки не городоимцы и в тесных местах не бойцы; калмыцкая
война полевая, а те воры и раскольники сидят в тесных местах». Царицынец
Алексей Быков, находясь в улусе джунгаров, был свидетелем того, как они
готовились к «воинскому делу»: «стружат копейные древки и стрелы, и иной
всякой служилой убор готовят»2.
Действуя в русле царской политики, Цаган-Батур рассчитывал и на достой-
ное жалованье. 18 августа 1688 г. в Москву от него прибыло посольство во
главе с Янкул-Батуром. Послы привезли с собой 11 писем, написанных старо-
калмыцкой письменностью. Особый интерес, конечно, представляют 3 письма
Цаган-Батура — наиболее полные по содержанию, письма других джунгар-
ских тайшей были очень короткими, в основном состоящими из приветствия
в адрес царей и просьб о присылке в качестве жалованья той или иной вещи.
В первом письме Цаган-Батур сообщал о своих прошлогодних походах
на Крым и под Азов, намечающемся походе против раскольников, грабеже в
Астрахани, на Армянском подворье, его людей. Также он упомянул о своем
двоюродном племяннике Галдан-Дарке, чей представитель Эрдени-Гецюль
приехал в составе этого посольства. В подарок царям он прислал саадак и
коня. Для себя в качестве жалованья просил панцирь, пищаль, золотые монеты
и жемчуг. Во втором письме Цаган-Батур просил содействия в продаже кал-
мыцких лошадей в Москве, а для себя просил прислать красную кожу, черно-
бурую лисицу, соболей, 4 ковра и сукно3.
В документах встречаются и письма сыновей Цаган-Батура — Араптана
(посланец Шаран-Батур), Лекбея и Сюнюма, а также его ближних людей —
Галдан-Данжина, Церен-Доржи и Даши-Галдана4.
1
2
ДАИ. Т. 12. С. 226–227.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 11. Л. 12–16.
4
Там же. Л. 17–20, 22, 24, 26–27.
110
Как отмечали свидетели, в этот период отношения между Цаган-Батуром и
Аюкой были весьма дружескими. Известно, что в 1688 г. они заключили меж-
ду собой брачный союз: «взял Аюкай у него, Чагана, за сына своего дочь»1.
Интересно проследить за перекочевкой джунгарского улуса, который, ве-
роятно, из-за угрозы нападения казаков-раскольников переместился с При-
донья в северном направлении. В сентябре 1688 г. тамбовские жители на-
блюдали приход джунгаров к реке Савалы2, хоперским вотчинам. Здесь у
них сразу же возникли конфликты с местными жителями, о чем последние
жаловались в Москву, так как калмыки начали рыбу «из садов волочить»,
сено травить и земцев хватать3. К концу этого года улус Цаган-Батура уже
располагался на левобережье Волги, возле Саратова. Отсюда он планировал
откочевать за Яик, и есть сведения, что крымский хан также к нему отправ-
лял подарки с увещеванием, «чтоб он великим государям на службу людей
своих не посылал и откочевал бы от Дону прочь, и дружбы с донскими каза-
ками не имел»4.
Судя по последним действиям джунгаров, уговоры и подарки крымского
хана все-таки возымели действие, поскольку к концу 1688 г. действия Цаган-
Батура по отношению к казакам и правительству носят уже явно недруже-
ственный характер.
На 1689 г. Москва готовила новый крымский поход под командованием
В. В. Голицына и, как и в прошлой кампании, вновь возлагала надежды на уча-
стие в этом мероприятии джунгаров. С этой целью в ноябре 1688 г. в джунгар-
ский улус, кочевавший возле Курманова городка, из столицы был направлен
Кирилл Турчанин. На этот раз правительство Софьи Алексеевны запрашивало
у Цаган-Батура для участия в новом крымском походе уже 2 тыс. человек. В
день приезда царский посланник не смог попасть на прием к тайше, так как в
это время он вел какие-то переговоры с посланниками Аюки. Только на сле-
дующий день Турчанин смог встретиться с Цаган-Батуром, его близкими род-
ственниками (присутствовали супруга и дети тайши) и приближенными лица-
ми, которые в кибитке сидели на коврах. Именно так, в сидячем положении,
они приняли царскую грамоту и спрашивали о здоровье государей, что, раз-
умеется, вызвало недовольство со стороны Турчанина, который и стал выгова-
ривать им о непристойности такого поведения. На это замечание Цаган-Батур
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 13. Л. 2.
2
Савалы — средняя река, протекающая в современной Воронежской и Тамбовской
областях России.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1688 г. Д. 7. Л. 1–3.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 13. Л. 18.
111
ответил, что «у них такого обыкновения, чтоб вставать и шапки снимать, и
грамоты принимать стоя, нет»1.
Царская грамота, привезенная джунгарам, была составлена на старопись-
менном татарском языке, поэтому они не могли ее прочитать. Грамота была
отправлена в Черкасский городок, где им помогли ее прочесть и передали со-
держание Цаган-Батуру2. Когда в декабре к тайше из Войска был отправлен
казак Петр Мурзенок с уведомлением, что его люди участвовали в грабеже
казаков, и требованием немедленно все возместить, Цаган-Батур наотрез от-
казался. При перекочевке на восток джунгары насильно взяли с собой П. Мур-
зенка с товарищами, но в районе Волги отпустили. Позже казаки сообщали,
что Цаган-Батур в разговоре с ними подчеркивал, «что он никого не боитца, и
замиритца он с [крымским] ханом и с азовцы, и им выходу никуды не даст, а с
Москвы де ево жалуют боясь»3.
Как видим, риторика джунгарского тайши носит явно антиправительствен-
ный характер, что, по-видимому, можно объяснить ухудшением отношений с
казаками, слабостью центральной власти в Москве, локальным успехом крым-
ской дипломатии и, возможно, какими-то сепаратными переговорами с Аюкой
о согласовании общей позиции калмыков в русско-турецком противостоянии
в Северном Причерноморье.
В начале 1689 г. улус Цаган-Батура откочевал на левобережье Волги. В фев-
рале он появился возле Царицына, куда местному воеводе от тайши было от-
правлено письмо на калмыцком языке. Цаган-Батур отмечал, что пришел сюда
с Дона «не воровски», а вынужденно, так как прошел слух будто на него идут
войной казаки-раскольники. По мнению тайши, это стало следствием того, что
его улусные люди ранее разгромили один из раскольничьих городков на реке
Чир и сожгли местную старообрядческую церковь, хотя его люди действовали
согласно царскому указу о повсеместном преследовании раскольников4.
В апреле джунгаров обнаружили уже выше Саратова, в районе реки Ерус-
лан. Именно сюда к ним приехала очередная донская делегация с просьбой
предоставить воинских людей для нового крымского похода, который готовил
В. В. Голицын. Однако Цаган-Батур им отказал, сославшись на то, что «кони
их худы»5. Известно, что джунгарский улус провел зиму 1689/90 года за Яи-
ком6.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 1–3.
2
Там же. Д. 2. Л. 1.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 13. Л. 3–5.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1689 г. Д. 2. Л. 2, 5.
5
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 16. Л. 9–10.
6
ДАИ. Т. 12. С. 278.
112
В начале 1689 г. отмечался всплеск противостояния внутри дербетского
улуса, которое также нашло подробное отражение в русских документах. В
феврале дербетский тайша Черкес-Батур, младший сын Солом-Церена, при-
слал в Войско трех посланцев с письмом, в котором выражалась просьба
принять его с улусом на Дон. Казаки живо отреагировали на эту просьбу и
отправили к нему своего представителя с разрешением прикочевать на их
земли. Однако улус Черкеса, следуя вниз по Дону, был перехвачен отрядом
его старшего брата Менке-Темира. В результате боя многие люди Черкеса
были убиты и ранены, другие взяты в полон, а скот и лошади отогнаны. Были
убиты и донские посланцы. Верховые городки казаков также подверглись
нападению калмыков. Очевидцы отмечали, что с Менке-Темиром действова-
ли и люди Аюки1.
Причина конфликта, возникшего в дербетском улусе между братьями, ста-
новится известной из сообщения самого Черкеса, который в начале апреля со
своими приближенными людьми («кашками») прибыл в Черкасский городок.
Черкес отмечал: «Как де отец их, Солом Серень тайша, умер, и они меж себя
почели делить пожитки и лошадей, и скот. И брат ево, Мунко Темир в делу
многое изобидил. И почал ему чинить всякие налоги, также и улусным ево
людем обиды и тесноту»2.
Таким образом, из этого сообщения становятся известны некоторые детали
событий, происходивших в дербетском улусе. Во-первых, Солом-Церен умер
примерно в 1688 г., правда, неизвестно, где именно — у себя в улусе или по
дороге в Тибет, поскольку в 1687 г. его послы в Москве сообщали о намерении
дербетского тайши совершить туда паломничество.
Во-вторых, Аюка после смерти Солом-Церена безоговорочно поддержи-
вал его старшего сына Менке-Темира в попытках централизации власти в дер-
бетском улусе.
Донское казачество в преддверии новой военной кампании в продолжаю-
щейся русско-турецкой войне было крайне заинтересовано в приходе значи-
тельного числа калмыков на Дон. Особый интерес к этому казаки почувствова-
ли сразу после ухода джунгарского улуса Цаган-Батура на левый берег Волги.
Поэтому появление Черкеса, у которого, по сведениям казаков, насчитывалось
около 5 тыс. бойцов, было для них весьма выгодно. В целях стимулирования
дербетскому тайше и его приближенным атаманы из войсковой казны выдели-
ли в качестве подарков разные ценные вещи: панцири, ружья и сукно3.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1688 г. Д. 18. Л. 6–7.
2
Там же. Л. 7–8, 10.
3
113
Калмыки так и не приняли участия во втором Крымском походе В. В. Го-
лицына в 1689 г. Крымская дипломатия на калмыцком направлении добилась
значительного успеха, для достижения своей цели она в полной мере исполь-
зовала все противоречия, существовавшие на тот период в русско-калмыцких
отношениях. Формальная причина отказа Аюки поддержать царские войска в
походе против Крыма изложена в его письме, которое в июне 1690 г. в Москву
привез калмыцкий посланец Бектемир.
Получив царский указ о немедленном выступлении в крымский поход,
Аюка в ответ выдвинул свои претензии, заключавшиеся в отказе русской сто-
роны оказать военную поддержку калмыкам в их выступлении против Хи-
винского ханства и Чеполова. По большому счету Аюка обвинил Москву в
нарушении договора, согласно которому царское правительство обязывалось
предоставлять калмыкам помощь войсками в случае их выступления против
своих недругов. Аюка признавал, что еще до заключения шерти русские с кал-
мыками «были не в миру» из-за убийства яицкими казаками Мазан-Батура и
тысячи его улусных людей вместе с женщинами и детьми, захвата скота и дру-
гого имущества. Не отрицал тайша и торговлю его людей с азовцами и крым-
цами, оправдывая это тем, что отправка калмыцких лошадей на продажу в Мо-
скву сопровождалась частыми избиениями его табунщиков в русских городах
и массовым воровством лошадей в пути. Правительство по этим делам практи-
чески не проводило расследований. Калмыцким воинам, ранее принимавшим
участие в походах на Крым, из казны не было выдано жалованье за службу, а в
Астрахани категорически запрещали калмыкам продавать оружейные запасы1.
Все эти перечисленные факты, по мнению Аюки, не позволяли полноцен-
но развивать русско-калмыцкие отношения, особенно в условиях продолжав-
шегося русско-турецкого противостояния в Причерноморье. Нужно признать,
что правительство Софьи Алексеевны так и не сумело в полной мере при-
влечь калмыков для решения своих внешнеполитических задач, не оценило
по-настоящему их военного потенциала и не использовало его в борьбе против
Крымского ханства, что, возможно, стало одной из причин неудачных крым-
ских походов В. В. Голицына. Такой серьезный военный просчет, как извест-
но, привел в конечном итоге к смене царской власти.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 2. Л. 6–8, 10.
114
Глава 3. Калмыки в системе международных отношений в 1690–1700 гг.
Процесс перехода калмыков в состав донского казачества оказался весь-

ма длительным (примерно с 60-х гг. XVII в. до второй половины XVIII в.) и
сложным, поскольку был прямым следствием внутренних противоречий в
калмыцком обществе. Несмотря на продолжительность этого процесса, стоит
подробно рассмотреть данные о калмыках, которые вступили в состав каза-
чества на первоначальном этапе. Начало 1690 г. ознаменовалось ухудшением
отношений калмыков с донским казачеством, причиной тому стал повторный
уход на Дон дербетского тайши Черкеса. В русских документах этому собы-
тию уделяется достаточно большое внимание.
Как известно, попытку отделиться от старшего брата Черкес предпринял
еще в 1689 г. Так, в ноябре этого года он жаловался царицынскому посланнику
на попытки Менке-Темира обделить его при разделе отцовского наследства.
Уже тогда Черкес предупреждал царские власти, что в его распоряжении нахо-
дится всего 400 улусных людей, и заверял, что «если де к нему, Черкесу, будет
великих государей милость, и те де отца ево улусные люди будут кочевать все
под ево Черкесовым владеньем»1.
Таким образом становится понятно, что приход дербетов на Дон был не
спонтанным действием, а вполне подготовленным мероприятием. События
развивались примерно следующим образом. В начале 1690 г. Черкес с каза-
ками совершил внезапное нападение на калмыцкие улусы, располагавшиеся в
Мочагах. В это время, зимой 1689/90 года, войска под командованием Аюки
находились в походе против кумыкского шевкала и Чеполова, которые счита-
лись виновниками убийства в 1688 г. его младшего брата Бага-Замсы2.
Улус Черкеса появился на Дону в феврале 1690 г. Сразу же им было от-
правлено в Войско уведомление об их приходе, и войсковой атаман срочно от-
правил к нему для встречи и сопровождения своих представителей — Василия
Кутейнина с тремя товарищами. Пришлые калмыки расположились на правом
берегу Дона, в районе Есаулова городка3.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 6. Л. 67.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1690 г. Д. 7. Л. 11–12.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1690 г. Д. 7. Л. 8; Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 6. Л. 1.
115
Причина ссоры Черкеса со старшим братом изложена в его многочислен-
ных устных и письменных сообщениях, отправленных в Войско Донское и
Москву, которые также отложились в русских документах. Так, в одном из
них, отосланном в Войско, говорилось: «Под Аюкиною державою быть не-
возможно, потому остался я, переезжий холоп ваш, своего мал, и он, брат мой
Менкотемир, меня холопа ордою заделил и всячески изгонял, видя мое без-
мочество и малолетство». Претензии он предъявлял и Аюке, который во всем
поддерживал Менке-Темира, подчеркивая, что «меня, холопа вашего, почитал
ни во что»1.
В распоряжении Черкеса находилось 100 воинских людей («кашки») и око-
ло 500 улусных людей. По прибытии к донским казакам дербетский тайша со
своими приближенными людьми в Черкасске шертовал на Кругу, «что ему со
всеми улусными людьми быть у великих государей и служить в вечном холоп-
стве». Войсковой атаман Иван Семенов целовал крест и евангелие в знак того,
«что ево, Черкеса, и улусных людей ничем не изгонят, и во всем от непри-
ятелей [будут] ево оберегать и оборонять, и не выдавать». После процедуры
шертования Черкесу и его людям казаки подарили панцири, ружья и сукно.
В целях обеспечения своей безопасности Черкес просил руководство Войска
построить для него и его людей укрепленный городок на одном из островов
р. Бузулук, что протекала в междуречье Дона и Северского Донца2.
Конечно, все эти события не могли не повлечь за собой резкого ухудшения
отношений калмыков с казаками. Практически сразу после ухода Черкеса на
Дон вслед за ним двинулись калмыцкие войска под командованием Менке-
Темира и старшего сына Аюки — Чакдорджаба. На подступах ко многим дон-
ским городкам ими были перекрыты дороги, начались вооруженные столкно-
вения с казаками. Так, вскоре калмыками была перехвачена донская делегация
из 5 человек во главе с Михаилом Щедровым, направлявшаяся с войсковой
грамотой в Москву. Аюка отпустил двоих из них на Дон в сопровождении
своего посланца Данбы с объяснением, что задержал казаков из-за того, что
приняли его племянника Черкеса. На Кругу было вынесено решение — в от-
вет на действия калмыцкой стороны задержать у себя Данбу, а Аюке еще раз
напомнить об одном из принципиальных условий прежнего договора: «Буде
которой казак или калмык з Дону перебежит к нему (Аюке. — В. Т.) в улусы,
также из улусов к ним на Дон, и тех на обе стороны не отдавать, а посыльщи-
ков не перенимать и не задерживать». Казаки призвали Аюку придерживаться
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 6. Л. 2–3.
2
Там же. Л. 3, 61, 69.
116
прежних договоренностей и отпустить их людей, напомнив, что один из каза-
ков по имени Петр Мурзенок также ушел к калмыкам «на житье»1.
В феврале 1690 г. на Дону вместе с Черкесом появился и зайсанг Сетер (Се-
тершидон) с братом Тохтохой, у которых в распоряжении находились 300 бой-
цов вместе с женами и детьми. Они расположились на острове у Черкасска,
где уже проживали «старые кочевные донские калмыки». Сетер с братом шер-
товали перед казаками за всех своих улусных людей «по своей вере, бурхан
целовали». Причина его бегства на Дон заключалась в том, «что Аюкай тайша
имел на него великую досаду и хотел его какими ни есть причинами со всем
его улусом разорить». Как оказалось, Сетер в 1689 г. втайне от Аюки высту-
пил проводником у донских казаков, которые разгромили один из ногайских
улусов мирзы Навруза, перебили его людей и взяли в плен сына2. И, чтобы не
отвечать перед Аюкой за свое преступление, Сетер принял решение скрыться
у донских казаков.
Для более подробного разъяснения своей позиции Черкес и Сетер послан-
цами в Москву отправили зайсанга Мерген-Батура и Замсу-Манжи. 7 июня
1690 г. они прибыли в столицу и привезли с собой два письма от Черкеса и
одно — от Сетера. Приведем отрывки из этих посланий в русском переводе
XVII в.:
«…Я от Аюки отошел, а брат мой, Менко Темир улусных моих людей от-
нял было. И я тех людей к себе назад взял. И на ваше великих государей имя
вышел и зимовал на Дону со всем своим улусом з донскими казаки. А Менко
Темир, брат мой, с войском своим приходил на меня и на казаков донских во-
йною. И война у нас с ним была. И он ко мне послов своих присылал, чтоб мне
ево слов послушать. И я к нему послов своих посылал и отказал ему, что я тебя
не слушаю. Я, Черкес, и улусные мои люди — холопи великих государей, а не
твои. И ныне мне ты и Аюкай тайша, калмыки и татаровя крымские — все не
друзья, и воеватца с вами готов.
А где вы, великие государи, по своему государскому изволению укажете
мне идти на свою государскую службу со всеми своими улусными людьми го-
тов, душу и голову свою положить в правде своей по своей шерти. А от крым-
цев и от калмыков от неприятелей, которые мне хотят шкоту учинить, за то,
что я учинился вам, великим государям, в холопстве. И для всякой крепости,
чтоб жен наших и детей не разорили, велите государи построить город близ
донских казаков Черкасского городка, [где] изстари в давних местах отец мой
Солом Серень тайша вам, великим государям, служил верно. А ныне також де
1
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1690 г. Д. 7. Л. 6–7; ДАИ. Т. 12. С. 276.
117
и я по своей вере и по шерти, и по обещанию приехал на Дон на ваше великих
государей имя служить вечно и вечно… »1.
В другом письме Черкес сообщал властям о концентрации 4-тысячного
войска Менке-Темира и Чакдорджаба на правобережье Волги, указывая, что
«куды пойдут войною, того подлинно не ведомо». Исходя из этого, тайша про-
сил выделить в помощь царские войска, а также послать ему в качестве жало-
ванья 5 панцирей, 10 хороших пищалей, пороха и свинца2.
В письме Сетера и его брата Тохтохи говорилось, что в прошлые годы их
отец Басуй уже приходил в Черкасск, а ныне Сетер с улусом в 300 человек так-
же прибыл на Дон. Также сообщалось об их походе на Крым, в ходе которого
было захвачено в плен 20 татар. В качестве жалованья они просили 2 панциря
и 5 пищалей3.
В мае 1690 г. улус Черкеса прикочевал к р. Быстрой, что протекала в меж-
дуречье Дона и Донца. Именно в этот район примерно в конце мая и начале
июня вторглись калмыцкие войска Менке-Темира и Чакдорджаба, которые
разбили полностью улус Черкеса и захватили женщин и детей. Самому Чер-
кесу с 40 людьми удалось скрыться в одном из казачьих городков на р. Донец.
Всего он потерял около 2 тыс. своих людей. В ходе этого нападения пострада-
ли многие верховые городки, так как у его жителей калмыки отогнали скот и
лошадей4.
Говорить о том, что нападение на улус Черкеса было неожиданным, нель-
зя, поскольку он знал о готовящемся вторжении и весной трижды отправлял
своих гонцов в Черкасск с просьбой оказать военную помощь. Нельзя не учи-
тывать и тот факт, что Менке-Темир долгое время не оставлял надежды мир-
ным путем урегулировать конфликт и неоднократно отправлял к брату своих
посланцев с уговорами вернуться обратно. При этом о переходе калмыцкого
войска через Дон между казачьими городками, который, по сведениям Черке-
са, длился около 10 дней и не мог остаться незамеченным, никто из казаков из
близлежащих городков не удосужился его вовремя предупредить. Дербетский
тайша по этому поводу жаловался в Москву. Только казакам из Пятиизбенско-
го городка удалось отбить 30 улусных людей Черкеса из числа захваченных,
но по неизвестным причинам они их ему так и не передали5.
Здесь интересно будет узнать историю конфликта в изложении Аюки, вы-
сказанном в его письменном послании, которое в июне 1690 г. в Москву привез
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 6. Л. 4–6.
2
Там же. Л. 8.
3
Там же. Л. 9.
4
Там же. Л. 77–79, 81, 143.
5
Там же. Л. 144, 146, 149.
118
калмыцкий посол Бектемир. Согласно ему, Черкес со своими людьми ушел на
Дон зимой 1689/90 года. Когда Менке-Темир направился к брату «о деле пере-
говорить», то Черкес с казаками «аюкаевых людей побили» на том месте, где
обычно калмыки зимовали, «и людей ево в осаде держали и никуды не пропу-
скали». Аюка предупреждал царские власти о нецелесообразности поддержки
казаками Черкеса, ставя в пример недавнюю историю с джунгарским Цаган-
Батуром, который также в свое время откочевал на Дон, но «в правде своей
не устоял и ушел в свою ж землю». По мнению тайши, «от Черкеса де добра
никакова им, великим государем, нет же и худова многа будет». Аюка просил
правительство, чтобы оно указало казакам и Черкесу немедленно вернуть за-
хваченных его людей, при этом он был не против того, чтобы мятежный дер-
бетский тайша кочевал самостоятельно, «потому что у него особое владенье и
улусные у него люди отца ево». Калмыцкий правитель в своем письме еще раз
подчеркивал, что выступает за примирение при посредничестве Москвы1.
Одновременный удар калмыцких войск по донским верховым городкам
привел к подготовке казаками ответных действий. По сообщению саратовско-
го воеводы Данилы Наумова, в июле в 7 верстах выше Царицына стало со-
бираться казачье войско численностью от 3 до 5 тыс. человек для похода на
калмыцкие улусы, располагавшиеся на левом берегу Волги. Царицынский во-
евода Тимофей Волконский пытался всячески отговорить их от намеченного
похода, так как калмыки могли уйти из-под государевой руки на дальние коче-
вья, а низовые города в их лице могли лишиться хороших торговых партнеров.
Действительно, Аюка предусмотрительно отвел улусы ближе к Яику, хотя он
жаловался саратовскому воеводе, что казакам все-таки удалось отогнать табун
в 500 лошадей и убить троих калмыков. По другим сведениям, неизвестная
группа из русских людей в 200 человек ночью отогнала у калмыков лошадей,
убив и ранив у них большое количество людей2.
Стоит отметить, что, несмотря на напряженные отношения с казаками,
Аюка в это время продолжал поддерживать вполне добрососедские отноше-
ния с волжскими городами. К ним с полной уверенностью можно отнести Са-
ратов, чьи жители часто отправлялись в калмыцкие улусы и, остановившись
от них примерно в 100 верстах, начинали торговать с калмыками. Некоторые
русские торговые люди приезжали с товарами непосредственно в сами улусы,
так как Аюка для свободного проезда через свои владения предоставлял им
особые «листы»3.
1
Там же. Л. 166–167.
2
Там же. Л. 152–154, 170–174.
3
Там же. Л. 175–176.
119
После получения полной информации о последних событиях на юге стра-
ны в Москве срочно были предприняты меры по урегулированию конфликта.
На Дон казакам был отправлен указ, чтобы они «ссор и задоров» с Аюкой и его
улусными людьми «не чинили и жили с ним в совете», а походному атаману
Кондратию Клементьеву запрещалось идти войной против калмыков. Черке-
су разрешили кочевать там, где тот пожелает, и настоятельно рекомендовали
окончательно помириться с Менке-Темиром. Последнему также указывалось
отдать половину захваченного улуса своему младшему брату. По просьбе Чер-
кеса власти приказали руководству Войска недалеко от Черкасска, на реке Бу-
зулук, построить для него укрепленный и охраняемый казаками городок, где
могли бы жить женщины и дети дербетского тайши1.
В октябре 1690 г. в Москву приехал посланец Черкеса — Болкаш, из рас-
спросов которого стали известны некоторые детали этих событий. После раз-
грома Черкес вместе с бежавшими с ним людьми прибыл в район Царицына и
кочевал на Сарпинском острове. Они оказались в очень трудном положении,
так как скота у них не было, а лошадей было «малое число». Аюка не оставлял
попыток вернуть Черкеса и отправлял к нему дербетского посланца Балму с
заверением, что никакая опасность ему не грозит. В случае добровольного воз-
вращения Аюка даже обещал отдать ему в жены свою дочь и 1 тыс. калмыков.
Однако Черкес от такого предложения отказался, заявив, что «хочет служить
вечно великим государем… а к нему никогда не пойдет». Тот же Балма отпра-
вился дальше в Черкасск с предложением мира от Аюки2.
В письме Черкеса, привезенном в Москву его посланцем, содержится инте-
ресная для нас информация. В начале послания он перечисляет былые военные
заслуги перед властями его отца Солом-Церена. Далее сообщает, что с ним на
Дон первоначально пришли 2 тыс. калмыков, в том числе 100 «удалых дворян
начальных» («кашки»). Но в дальнейшем, по мнению Черкеса, «по зависти,
что вы, великие государи, пожаловали меня», Аюка и Менке-Темир захватили
насильно его людей. При этом он подчеркивал, «что те [захваченные] улусы
не мои, ваши — государские». Свое поражение Черкес объяснял якобы добро-
вольным отказом от силового сопротивления: «Аюкины улусы ваши, государ-
ские, а я такой ж де ваш государской, и для того с ними без вашего государско-
го указу битися не смел». В его распоряжении оставалось всего 100 человек, а
последнее пополнение произошло за счет бежавших обратно к нему из улуса
Менке-Темира. В конце письма Черкес просил для себя и своих людей в каче-
1
Там же. Л. 178–179, 181–192, 215.
2
Там же. Л. 204–206.
120
стве жалованья 20 пищалей, кречета, и все прислать через царицынского во-
еводу1.
В ноябре произошли нападения калмыков на донские городки Качалин и
Паншин, из-под которых им удалось отогнать табуны лошадей. Черкес с ка-
заками организовал за ними погоню, и в 50 верстах от Царицына они сумели
отбить лошадей. В своем письме в Москву Черкес сообщал об этом успехе, от-
мечая, что «тех воров-калмыков многих побил до смерти и многих ранил, и та-
буны у них отбил», а также просил наградить его дополнительным жалованьем.
Появление калмыцких отрядов на Волге заставило Черкеса отойти к Дону2.
Нападения на казачьи городки по Хопру, Бузулуку и Дону неких «воров-
ских» калмыков стали отмечаться еще в августе–сентябре 1690 г. Как оказа-
лось, это были люди джунгарского Цаган-Батура, в это время вернувшегося с
улусом с дальних кочевий. Именно они атаковали 18 казачьих городков, взяли
в полон более 300 человек, а на р. Бузулук вырубили и сожгли Высоцкий го-
родок. В районе Пристанского городка, на р. Савол, джунгары взяли в плен
4 казаков и еще четырех убили. Понятно, что казаки мириться с этим не могли
и организовали совместные карательные отряды, действовавшие на Хопре и
Дону против указанных калмыков. В ноябре из Орлова сообщили, что на од-
ной из переправ донцам удалось захватить в плен Цаган-Батура с частью его
людей, а другую часть уничтожить. Джунгарского тайшу привезли в Паншин
городок, где он предлагал казакам за свою свободу отдать весь русский полон
и 300 лошадей. Из Москвы в Войско срочно пришел указ немедленно пере-
вести этого тайшу в Черкасск и ни в коем случае не отдавать его на обмен,
поскольку «он в калмыцких улусах знатной человек, и мочно за него с кал-
мыцкими тайшами учинить какой крепкой в верности их договор, которой бы
был впредь им, великим государем, прибылен и содержателен непременно»3.
Другая часть казаков, отряд из 100 человек с одной пушкой, направилась
на лодках вниз по Волге. В Царицыне местным властям они сообщали, что
получили в Войске царский указ, якобы разрешающий им открыть военные
действия против калмыков Аюки из-за разорения ими улуса Черкеса и много-
численных набегов под казачьи городки. Однако этот отряд вскоре был раз-
громлен калмыками на Волге. Донским казакам Паншина городка в ноябре
1690 г. в верховьях р. Сарпы удалось также разгромить турецкое посольство
(50 азовцев и 50 калмыков), направлявшееся с подарками к Аюке4.
1
Там же. Л. 211–214.
2
Там же. Л. 276, 278.
3
Там же. Л. 281–282.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 4. Л. 2–3; 1691 г. Д. 1. Л. 43–44.
121
Состояние русско-калмыцких отношений усугубило и событие, случивше-
еся в декабре. Царицынский воевода Т. Волконский отправил к Аюке 29 по-
сланцев для сыска русских пленных, захваченных в верховых городках. Но в
12 верстах от города они были атакованы неизвестными калмыками, в резуль-
тате чего в плен попали боярский сын Максим Протопопов и еще 17 человек,
а 8 были убиты. Воевода тут же потребовал от Аюки немедленно произвести
розыск и наказать виновных1. Известно, что Аюка в декабре отпустил в Цари-
цын 29 русских пленников2. Трудно предположить, чьи это были калмыки —
Цаган-Батура или Аюки.
Более подробно положение дел на юге России изложил в своем послании в
Москву в январе 1691 г. войсковой атаман Фрол Минаев. Он сообщал, что кал-
мыки постоянно приходят войной под верховые донские городки, что «разо-
рили без остатку и такова разорения искони не бывало». В результате действий
кочевников были опустошены местности по Хопру, Медведице и Бузулуку.
Атаман обвинял воевод волжских городов (кроме Царицына) в сотрудниче-
стве и негласной поддержке калмыков. Выражалась такая поддержка в том,
что они помогали им судами при переправе через Волгу, продавали порох и
сообщали о передвижениях казачьих отрядов. Также он упрекал Аюку в связях
с казаками-раскольниками, крымцами и азовцами, считая, что они, калмыки,
намерены «Дон реку очистить и отдать турку». По его сведениям, в декабре
1690 г. в Азове располагался калмыцкий отряд в 500 человек. Исходя из всего
этого, Минаев просил Москву «унять» Аюку от союза с крымцами и азовцами3.
В начале 1691 г. на юге стало отмечаться некоторое урегулирование отно-
шений между конфликтующими сторонами. Так, донские казаки с калмыками
произвели обмен пленными4, а Аюка вернул русский полон (110 человек) в
Саратов, который был захвачен калмыками в 1690 и 1691 гг. под Самарой,
Сызранью, Пензой, Мокшанами и другими городами5.
В январе 1691 г. в Москву прибыл калмыцкий посол Маши с письмом от
Аюки. В нем калмыцкий правитель объяснял долгое отсутствие своих послан-
ников в столице конфликтом с казаками и башкирами. По его мнению, в Мо-
скву часто поступала ложная информация о действиях калмыков: «и ложь их,
башкирцов и казаков, в правду поставлена, а ево правда — в ложь». Аюка
информировал власти, что вернул практически весь полон, находившийся в
улусах, а уфимский воевода и башкиры калмыцкий полон и скот «промеж себя
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 4. Л. 1–2.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1691 г. Д. 1. Л. 43.
3
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1691 г. Д. 3. Л. 1–2.
122
разделили». Обвинения звучали и в адрес царицынского воеводы, который
действовал сообща с казаками: «берут беспрестанно и то им (калмыкам. —
В. Т.) ничего не отдано». Аюка просил Москву решительно вмешаться во все
эти вопросы, прислать «добрых» послов, произвести розыск и вернуть кал-
мыцких пленников1.
Отражением последних событий на юге России стал конфликт, произошед-
ший в Москве, на одном из базаров, между калмыцкими послами и донскими
казаками, прибывшими в столицу в составе донской зимней станицы. Зачин-
щиками потасовки были казаки, которые набросились на калмыцкого посла,
закупавшего на базаре товары (корольки, жемчуга) для Аюки. Позже в своем
письме в администрацию Маши об этом происшествии сообщал, что казаки
их «и бранили, и безчестили всячески, и толкали, и чуть ножем не зарезали».
Стрелецкая охрана, приставленная к калмыкам, пыталась защитить послов, но
в итоге сама чуть не пострадала от действий донцов. Калмыцкий посол просил
наказать виновников2.
В Москве пошли навстречу калмыцкой стороне и пообещали отправить
указы башкирам и донским казакам о запрете нападать на калмыцкие улусы.
Власти призвали конфликтующие стороны к скорейшему примирению3.
После долгих мытарств на Дону, сопровождавшихся постоянными воен-
ными стычками, бесконечной и бесполезной перепиской с центральной вла-
стью, Черкес, так и не получив от Москвы поддержки в конфликте с братом,
в начале 1691 г. решил вернуться со своими людьми на Волгу к Аюке. Его по-
слы, в апреле возвращавшиеся из Москвы, узнав по дороге об уходе Черкеса с
Дона, в районе Раздорного городка ночью убили одного сопровождающего их
казака, а царскую грамоту, отправленную Черкесу, бросили в костер. В июне
астраханцам удалось задержать этого посланца возле Черного Яра, он пред-
ставил все так, будто бы сам тогда подвергся нападению и грабежу казаков.
За совершенное преступление власти посадили его в астраханскую тюрьму4.
Стоит отметить, что встречаются сведения не только о конфликтах казаков
с калмыками, но и совместных их военных выступлениях. Так, в Валуйки ста-
ничный атаман Кирилл Игнатьев сообщал об участии 208 казаков и калмыков
в весеннем походе под Перекоп. В районе Гнилого моря (Сиваша) они про-
стояли неделю, пока с Перекопа не вышел крымский отряд из 300 человек, на-
правлявшийся в набег на русские земли. В результате боя, длившегося около 5
часов, крымцы были разбиты, а 35 татар взяты в плен. При возвращении домой
1
2
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 4. Л. 2–4; Д. 6. Л. 284–285.
123
им пришлось снова вступить в бой с караульным крымским отрядом из 80 че-
ловек, который также был рассеян, в плен было взято 20 татар. Участникам
похода достался большой трофей (ружья, одежда, лошади), который затем на
Дону между ними был поделен1.
В Крыму были весьма обеспокоены возможным военным приходом калмы-
ков, поскольку из Азова поступила информация о приезде на Дон калмыцких
посланцев с предложением заключить мирный договор. Вместе с тем Аюка не
спешил окончательно разрывать отношения с крымским ханом, весной этого
же года он отправил в Крым на продажу 40 тыс. лошадей, а также воинских
людей, приказав им «идти с ханом на службу, куда он пойдет»2.
Отношения калмыков с соседями на уфимском направлении оставались
весьма сложными. Претензии предъявляла не только калмыцкая сторона. В на-
чале 1691 г. в Москву полетели жалобы от башкир, чувашей и черемисов по
поводу непрекращавшихся с 1682 г. калмыцких набегов. Башкиры при первой
же возможности старались ответить калмыкам тем же. Известно, что в мар-
те 1691 г. команда из 207 башкир под началом Байболды Елкибаева и Емета
Абызметеева совершила нападение на улус некоего тайши Кантазю, который
кочевал в районе между Тоболом и Ишимом3.
Летом этого же года башкиры Казанской дороги с семьями и скотом бе-
жали в «крепкие лесные места», так как стало известно, что Аюка направил
свои отряды в Уфимский уезд. Проводниками у калмыков служили башкиры
во главе с Кадыром Мамбетевым. Известно также, что на р. Менли произошел
бой, правда, о результатах его ничего неизвестно4.
Продолжавшиеся конфликты с башкирами весьма тревожили Аюку, поэто-
му 16 июля в Москву вторично за последний год прибыл тот же его посланец
Маши с очередной просьбой прислать «доброго» посланника, чтобы оконча-
тельно примирить их с башкирами. На этот раз власти более решительно взя-
лись за улаживание конфликта и, помимо официальных указов, направленных
Аюке, казакам и башкирам, о запрете совершать какие-либо нападения на со-
седей, обещали сторонам немедленно возвратить всех захваченных пленных.
Теперь споры и конфликты должны были решать на местах специальные упол-
номоченные лица из Царицына, возглавлял которых Кузьма Козлов. Именно
с ним и должны были ссылаться калмыки, сообщая о каких-либо нарушениях
или преступлениях5.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1691 г. Д. 5. Л. 1, 14–16, 20.
2
Там же. Л. 15–16.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1691 г. Д. 4. Л. 2, 4.
4
Там же. Д. 2. Л. 41.
5
Там же. Л. 1, 14, 27–31.
124
Однако ситуацию на юге страны усугубляли набеги казаков-раскольников
и представителей кавказских народов, чьи воровские действия местные власти
часто принимали за деяния калмыков. Так, в июне 1691 г. отмечались их напа-
дения в районе Царицына, в результате чего ими было отогнано большое коли-
чество лошадей и скота1. Сотник казанских стрельцов сообщал, что по дороге
из Саратова в Царицын в степи им повстречалась сотня калмыков, искавших
табун лошадей, отогнанный неизвестными людьми под Саратовом. А 6 июня
в 20 верстах от Царицына неожиданно натолкнулись на отряд из 300 горских
черкесов, но, увидев калмыков, кавказцы вступили с ними в переговоры, в
ходе которых выяснилось, что им «до калмыков дела нет», что идут они в на-
бег «под государевы низовые и украинные города». Всего их насчитывалось
вместе с казаками-раскольниками около тысячи человек. После переговоров
стороны мирно разъехались2.
Из сообщений калмыцких послов, в 1691 г. регулярно прибывавших в
Москву, видно, как Аюка лихорадочно пытался уладить конфликты с сосе-
дями. Если с донцами ему удалось найти более или менее мирное решение,
заключив договор, то с яицкими казаками и башкирами отношения склады-
вались довольно драматично. К этому добавился и возникший конфликт с
поволжскими городами, в частности Саратовом, с жителями которого перво-
начально калмыки находились в мирных отношениях. Саратовцы обвинили
калмыков в отгоне их лошадей.
12 сентября в Москву прибыл новый калмыцкий посланник — Самаган —
с письмом от Аюки. Из этого послания становится известно, что табуны из-под
Саратова отогнали азовцы, но его жители обвинили в преступлении калмыков,
часть которых они задержали в городе в качестве заложников. Башкиры дей-
ствовали совместно с яицкими казаками и громили калмыцкие улусы, убив в
общей сложности 150 и захватив в плен 450 человек. В Астрахани в заключе-
нии находились его посланники. Аюка просил царские власти, согласно дого-
вору, без выкупа вернуть его людей. Царский указ, последовавший в Саратов,
Самару, Астрахань, Царицын, а также яицким казакам, требовал от местных
властей срочно «розыскать и по розыску учинить правду»3.
23 октября в столицу прибыло очередное калмыцкое посольство из 20 че-
ловек во главе с Махулаем, которое пригнало на продажу 203 лошади. В своем
письме Аюка отрицал обвинения саратовского воеводы, что якобы его кал-
мыки совместно с азовцами участвовали в отгоне табунов. Также Аюка ин-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1691 г. Д. 2. Л. 19.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1691 г. Д. 5. Л. 61–62.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1691 г. Д. 6. Л. 3–4, 18.
125
формировал о действиях яицких казаков, которые взяли в плен 300 и убили
100 калмыков. Как угрозу можно рассматривать и предупреждение калмыц-
кого правителя о том, что в случае продолжения конфликта с башкирами и
яицкими казаками «мы вольны в их дурости их унять»1.
Среди документов о приезде посольства встречаются письма и от других
тайшей, например, Данжина — двоюродного брата Аюки. В состав калмыцкой
делегации входили представители сыновей Аюки — Чакдорджаба (представи-
тель Шонхор), Санджаба и Данджина2.
Виновниками конфликта, по мнению яицких казаков, была калмыцкая сто-
рона. В конце лета 1691 г. некий тайша Дадон (по всей видимости, из числа но-
воприбывших калмыков) прикочевал со своим улусом к Яику и, став кочевьем
между казацкими городками, «почал реку облавливать и корм весь потравил».
Первоначально казаки пытались договориться мирным путем, отправив к нему
посланцев, но тот не стал их слушать и приказал избить. Это и стало сигналом
к тому, что казаки, собрав войско в 1,5 тыс. человек, в октябре совершили на-
падение на калмыцкий улус. В результате им удалось убить 160 калмыков,
пленить 450 человек и захватить богатую добычу: от 1 до 3 тыс. лошадей, от
300 до 500 верблюдов, 10 тыс. овец, от 500 до 700 коров. В бою было убито
всего лишь 6 казаков. После этого калмыки пришли войной под казачьи город-
ки и отогнали скот, а также взяли в плен 20 казаков. Поняв, что силовым путем
эту проблему не решить, Аюка отправил к казакам своего опытного дипломата
Унетея-бакши вместе с вышеупомянутым тайшой Дадоном. В результате пе-
реговоров «они де уверились душами во всякую правду», несмотря на то, что
на девятый день после договора некие калмыки отогнали у казаков 30 лошадей
и 60 коров. Вскоре после этого Дадон приехал к казакам и за весь калмыцкий
полон отдал выкуп в 3 тыс. лошадей3. В целом стороны договорились, и кал-
мыки обязывались перед казаками не кочевать между городками, не отлавли-
вать рыбу и не вытравливать корма4.
Но в дальнейшем столкновения калмыков с яицкими казаками все же про-
должились. Так, в начале 1692 г. казаки жаловались правительству на калмы-
ков, которые постоянно подступали к их городкам, убивали или брали в полон
их людей, донося, что они «всякое надругательство чинят, раздев их, нагих,
привязав за хвост к лошадям, по степи таскают». В распоряжении яицких ка-
заков даже была информация, что Аюка якобы отправил посланцев в Крым,
1
Там же. Д. 7. Л. 3–4.
2
Там же. Л. 5–6, 8.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1692 г. Д. 2. Л. 8–9, 20.
4
126
Хиву, Бухару к каракалпакам и казахам с призывом оказать помощь в борьбе
с казаками, чтобы «их с Яика реки зжить и казачьи городки попустошить»1.
Со стороны донских казаков неоднократно предпринимались попытки вы-
зволить своих собратьев из калмыцкого плена. Так, в марте 1692 г. войсковой
атаман Ф. Минаев жаловался на астраханского воеводу Никиту Ивановича
Примкова-Ростовского, который отнял у походного атамана Филиппа Сулы
едисанский ясырь в 15 человек. Пленных едисан казаки планировали обме-
нять на своих людей, находившихся в плену у Аюки, которых, по некоторым
данным, продавали на невольничьи рынки в Бухару, Хиву и Азов. Также про-
должали отмечаться случаи нападения калмыков на казацкие городки, сопро-
вождавшиеся отгоном скота и лошадей. В отношении Аюки атаманы при-
знавались, что «управитца с ним без указу великих государей не смеют». По
просьбе калмыцкого правителя в конце 1691 г. к нему для переговоров с Дона
были отправлены 4 посланца во главе со Степаном Самариным2.
Ушедший с Дона в начале 1691 г. дербетский тайша Черкес, зимой
1691/92 года во главе отряда из 400 калмыков неожиданно появился в турец-
ком Азове, где прожил около двух месяцев. Его приход сюда был связан с
попыткой захватить под Черкасским городком донских юртовских татар и кал-
мыков. Однако казаки были вовремя предупреждены о его намерениях одним
донским калмыком, который незадолго до этого ездил к родственникам в один
из калмыцких улусов. Казаки расставили повсюду в окрестностях усиленные
караулы, так что Черкесу пришлось ни с чем уйти к себе в улус3.
Аюка, как отмечали русские выходцы из калмыцкого плена, приказывал
своим улусным людям «жить смирно и от воровства их унимал». Все отогнан-
ные табуны и захваченный полон он обязал разыскать и вернуть царским вла-
стям. Решая эти вопросы, Аюка постоянно ссылался с астраханским воеводой
Петром Ивановичем Хованским, а также с уфимскими, царицынскими и са-
марскими властями4.
Короткие периоды мира прерывались новыми вооруженными конфликта-
ми, виновниками которых часто были новоприбывшие в степи Северного При-
каспия калмыки. Известно, например, что в июле 1691 г. на уфимских башкир
совершили набег калмыки из улусов дербетского Данджина и джунгарского
Цаган-Батура, кочевавшие в тот период по Иртышу. Им удалось захватить в
плен 12 башкир и отогнать 3 тыс. лошадей. По сведениям Аюки, первыми мир
1
Там же. Л. 21–22.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1692 г. Д. 1. Л. 9, 12.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1692 г. Д. 2. Л. 35.
127
нарушили именно башкиры, которые ошибочно посчитали, что тот набег со-
вершили его люди1. Он неоднократно подчеркивал в своих письмах в Москву,
что «дербеты и кошеуты калмыки двое сложились и что худо делают, и ему,
Аюкаю, до них дела нет»2. Таким образом, он всячески снимал с себя ответ-
ственность за действия тех калмыков, которые кочевали отдельно от него и не
подчинялись ему.
После вышеупомянутого набега калмыков последовали новые башкирские
нападения на улусы Аюки. Так, в начале 1692 г. башкиры взяли в плен 40 кал-
мыков, захватили 16 верблюдов и 1850 лошадей. По розыску, проведенному
уфимскими властями, калмыкам вернули только 17 верблюдов и 530 лошадей3.
Проблемы, накопившиеся в русско-калмыцких отношениях, должен был
решить приезд в мае 1692 г. в Москву калмыцкого посольства. Посланцев
Аюки и Менке-Темира возглавлял пользовавшийся авторитетом в калмыцком
обществе Эрке-лама. При рассмотрении документов о приезде этого посоль-
ства становится известно, что ранее с калмыцкими послами приезжал яицкий
казак Варфоломей Сергеев, через которого Аюка выдвигал правительству ряд
условий, при соблюдении которых он готов был отстать «ото всех шатостей
своих»4.
В первую очередь это касалось запрета казакам призывать к себе калмыков
на Дон. При выполнении этого требования Аюка со своей стороны обещал не
иметь никаких отношений с крымцами и азовцами, а поскольку правительство
всячески старалось нейтрализовать раскольническое движение на юге страны,
которое переместилось на территорию Северного Дагестана, то он также го-
тов был оказать военную помощь против казаков-раскольников и кумыкского
шевкала. При этом калмыцкий правитель сделал оговорку, что лично не будет
возглавлять карательное войско, так как «ратные ево люди все в розсылках»:
часть была отправлена в Хиву, другая часть воинских людей стояла на заставах
у яицких городков. Но в случае, если государь пришлет 10-тысячное войско из
саратовских, царицынских и астраханских стрельцов, то Аюка готов был уже
лично участвовать в совместном походе на Кавказ, а в Москву отправлять на
продажу многочисленные конские табуны. Также он просил обеспечить без-
опасность его посланцам, направлявшимся в Москву, поскольку бывали ча-
стые случаи нападений на них и отгонов ордобазарных лошадей5.
1
Там же. Л. 11, 25, 27.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1692 г. Д. 1. Л. 10.
4
Там же. Д. 2. Л. 1–2.
5
Там же. Л. 1–3, 28.
128
В июне 1692 г. вновь стали отмечаться случаи отгона калмыками лошадей
и захвата ими русских людей в районе Самары. Всего было отогнано 3 тыс.
лошадей и захвачено 11 человек. Чтобы разобраться в этом деле, местный во-
евода, Богдан Пыжов, отправил к Аюке толмача Федора Никитина. В августе
тот возвратился и сообщил, что Аюка сразу же вернул 573 лошади, пообещав
остальных прислать позже, как только сыщет. Пленные также были все воз-
вращены, кроме одного человека, который умер от ран. При возвращении в
Самару неизвестные «воровские» люди отогнали у них 89 лошадей. Русские
посланцы были свидетелями приезда в калмыцкие улусы крымцев, которые
намеревались приобрести у калмыков лошадей, а также башкирских повстан-
цев во главе с Кадыром Маметевым, прибывших к Аюке «на житье»1.
В июне мензелинский воевода Василий Арсеньев сообщал о появлении
отряда из 50 калмыков в 50 верстах от города. По всей видимости, это была
калмыцкая разведка, которая на границе столкнулась с башкирскими развед-
чиками и убила троих из 9 человек. В этом же месяце в Уфимском уезде по-
явился 2-тысячный калмыцкий отряд, который разгромил башкир и захватил
пленных2.
Появление крупного калмыцкого отряда в Уфимском уезде было вызвано
тем, что еще весной этого года к Аюке обратились башкиры Ногайской дороги
во главе с Ишмаметом Девлетбаевым и Иликеем Ишеевым с просьбой принять
их в подданство. Когда Аюка ответил им, что сам является царским поддан-
ным, а они, башкиры, хотят «воровством своим учинить ссору» его с царем, то
башкирские посланцы сказали ему, что могут найти себе и другого владельца,
например, в лице казахского хана. После этого Аюка отправил в Уфимский
уезд крупный отряд под командой Алдар-Есена, Цецена, Септеня и ногайца
Дендрека. Перед ними стояла конкретная задача — привести в калмыцкие улу-
сы тех башкир, кто пожелает добровольно присоединиться к калмыкам. Од-
нако, когда калмыки появились в уезде, то оказалось, что никто из башкир не
желает отходить к Аюке и посланцев с такой просьбой ранее не отправлял. В
результате между сторонами произошла вооруженная стычка, 5 башкир были
убиты, а раненых башкир калмыки привезли Аюке. Он сделал серьезный выго-
вор своим командирам, «что посылал де их в Уфимский уезд не для того, чтоб
людей побивать и грабить». Пленным башкирам он предложил остаться у него
в улусе или вернуться домой3.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1692 г. Д. 1. Л. 15–16, 21.
2
Там же. Л. 20–21.
3
Там же. Л. 22, 42.
129
Теперь Аюка всерьез опасался ответных ударов со стороны башкир и гото-
вил вооружение для возможной обороны улусов. Как отмечали очевидцы, «в
улусах у него, Аюкая, к воинскому делу делают огненное ружье непрестанно,
чтоб на два человека было по пищале». На заставы под казацкие городки на
Яике он выделил дополнительно 1,5 тыс. человек, тем самым полностью бло-
кировав с суши казаков, никого не пуская и не выпуская оттуда1.
Однако удар, нанесенный в июле 1692 г. башкирами семи волостей Ногай-
ской дороги, был направлен не на владения Аюки, а на улусы другого тайши
— Цаган-Батура. В результате набега им удалось отогнать 3 тыс. лошадей, но
джунгарский тайша, собрав 300 человек, организовал погоню и сумел своих
лошадей отбить2. В сентябре другой башкирский отряд в 560 человек под ко-
мандой Девенея Девлетбаева также направился в набег на улус Цаган-Батура,
кочевавший на р. Темир. Но на подходе к улусу Галдам-Замсы джунгары их
обнаружили, что позволило им с женами и детьми, побросав имущество, бе-
жать в безопасное место. В результате башкирам достались 78 верблюдов и
45 лошадей. По сообщению бежавшего из калмыцкого плена бухарца Байбу-
дучи Касимова, летом 1692 г. башкиры в результате набега убили двух братьев
Цаган-Батура — Галдам-Замсу и Солумзана, а также его свояка3.
Отношения с яицкими казаками у калмыков складывались также весьма
напряженно. 1 июня Аюка жаловался на них в Астрахань, и воевода отправил
к нему Бориса Кареитова, который вернулся обратно только 29 июля. Самар-
ский воевода по государеву указу также отправил к Аюке с грамотой дворяни-
на Ивана Волкова, но тот не смог доехать до калмыцких улусов, так как те из-
за угрозы нападения яицких казаков отошли на дальние кочевья за Яиком. В
своем письме Аюка сообщал, что яицкие казаки в июле на р. Чаган захватили
144 калмыцких пленника, 300 верблюдов, 6 тыс. овец, 100 лошадей, 200 коров
и всякое другое имущество4. Калмыцкий правитель подчеркивал, что даже по-
сле этого он казакам «ничего не чинит», т. е. не предпринимает ответных сило-
вых действий. Попытки астраханского воеводы как-то повлиять на ситуацию
полностью игнорировались яицкими казаками, так как они не подчинялись его
указам5.
Только в сентябре 1692 г. яицкие казаки сообщили о своем примирении с
калмыками. К ним приезжал калмыцкий представитель Цецен, с которым они
1
2
Там же. Л. 43–44.
3
Там же. Л. 71–72.
4
5
130
договорились, «чтоб те ссоры покинуть и в даль не пустить». В Казачьем кру-
гу прошли переговоры с калмыками, которые сообщили о намерении крым-
цев идти войной на русские города. При этом, как сообщали донские казаки,
Аюка, кочевавший на Нарын-Песках, продолжал поддерживать с крымцами
торговые отношения, продав им 1 тыс. лошадей и отправив в Крым посланцев1.
Вынужденный отход калмыцких улусов на дальние кочевья за Яик в 1692 г.
позволил азовцам активизировать свои действия на правобережье Волги. Так,
азовский отряд (100 азовцев и 50 калмыков) под командой Кубек-аги совер-
шил рейд в район Волги и на Енотаевских водах захватил полон из 130 чело-
век. По мнению атамана Ф. Минаева, этот набег был совершен «по нарочной
присылке» астраханского юртовского татарина Ишея Кошкарина, который от-
правил с вестью в Азов 10 человек2.
Упоминание калмыков в составе указанного азовского отряда неслучайно.
К началу 1693 г. в составе Войска Донского проживало около 600 калмыков.
Полезность службы донских калмыков в Войске отмечалась в донесениях ата-
манов в Москву: «а без них де калмыков им, атаманам и казакам, быть невоз-
можно». Но положение донских калмыков на то время было очень «скудным»,
многим даже не на что было купить лошадей. Пользуясь этим, азовцы пере-
манивали их к себе, и, как отмечали казаки, «сулят им жалованье многое». Те
же из калмыков, кто все-таки уходили к азовцам, участвовали вместе с ними в
нападении на казачьи городки, где, как сообщалось, «чинят шкоты великие».
Исходя из этого, атаманы просили власти значительно увеличить жалованье
подвластным калмыкам3.
Зиму 1692/93 года калмыцкие улусы провели уже на правобережье Волги,
за р. Кумой, в районе Терека. Именно здесь в начале 1693 г. и обнаружили их
отправленные из Астрахани воеводой П. И. Хованским посланцы Ишей Кош-
карин и сотник Уразаев. Ставка Аюки находилась в урочище Чебуклы. Только
на шестой день после приезда Аюка принял астраханских посланцев, которые
должны были донести до калмыцкого предводителя предупреждение о запрете
разорять астраханских татар. Аюка со своей стороны сразу заверил астрахан-
цев, что запретил своим людям «под смертной казнью» ходить под русские
города.
Вместе с тем он упрекал царские власти в том, что его ратные люди неод-
нократно ходили на службу под Крым и Чигирин, не получив жалованья, в то
время как «русские государевы люди без жалованья не служат». Также Аюка
1
Там же. Л. 65–66.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1692 г. Д. 2. Л. 6–8, 11.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1693 г. Д. 11. Л. 116–117.
131
указывал на несоблюдение шертных обязательств русской стороной, выражав-
шееся в нарушении их казаками, тогда как сам он, по его мнению, крепко стоит
на своей шерти, несмотря на постоянные к себе призывы крымского хана1.
Свое пребывание на Северном Кавказе Аюка рассматривал как вполне бла-
гополучный период. Такое настроение ему обеспечивало то, что кумыкский
шевкал, эндерийский Муртазали и кабардинские владельцы «с ним в дружбе»
состоят и платят ясак. Аюка чувствовал себя комфортно на Кавказе, считая,
что там «везде ему рады», но такого он не испытывал в Волго-Яицком между-
речье, где постоянно вспыхивали конфликты с жителями волжских городов и
яицкими казаками, которые совместно выступали против калмыков. Причину
этого Аюка видел в игнорировании ими государевых указов, особенно тех, что
касались калмыков.
В отношении яицких казаков он выступал за назначение властями воевод,
которые управляли бы казачьими городками, считая, что тогда «под государ-
ским страхом и воровать, и самовольничать им будет немочно». Об их воен-
ном потенциале и полезности для государства Аюка был невысокого мнения:
«немного де в них, казаках, великим государем прибыли, никогда Крыма и
Азова не воюют, только де за миром и за ево аюкаевым терпением и шертью
воровски тайно блюдят и людем ево разоренье чинят»2.
В противовес этому калмыцкий правитель выделял свои военные возмож-
ности, подчеркивая, что если последует особый государевый указ, он сможет
со всем своим войском совместно с царским войском «Крым разорить и коче-
вьем с собою учинить, как и ныне с ним кочуют нагайцы». Выполнение такой
задачи не представлялось для него трудным делом, поскольку под его влияни-
ем уже находились многие северокавказские владельцы и мирзы Казыевского
улуса Малого Ногая3.
Осложнение отношений калмыков с царскими подданными и нахождение
калмыцких улусов в северокавказском регионе вновь активизировало калмыц-
ко-крымские переговоры. В апреле 1693 г. украинский гетман Иван Степано-
вич Мазепа докладывал в Москву о неоднократных поездках в конце 1692 –
начале 1693 г. калмыцких послов в Крым, при этом он отмечал, что раньше «у
крымского юрта никогда согласия с калмыками не бывало». Пленные крым-
ские татары на допросах в Москве утверждали, что «калмыки ныне с Крымом
в твердом миру», который был скреплен своего рода династическим браком.
Известно, что один из сыновей Селим-Гирея, нового крымского хана (1692–
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1693 г. Д. 3. Л. 1–2.
2
Там же. Л. 3.
3
Там же. Л. 3.
132
1699 гг.), взял в жены некую «свойственницу» (родственницу) Аюки, который
также прислал в помощь несколько сот калмыков и несколько тысяч лошадей1.
В июне 1693 г. гетман И. Мазепа прислал в Москву трех пленных калмыков,
захваченных в урочище Качкары. По их сведениям, Аюка в то время кочевал
по Волге, между Царицыным и Черным Яром, чтобы в дальнейшем перейти с
улусами в район Саратова. Весной он отправил послом в Крым одного знатного
калмыка из улуса дербетского Солом-Церена с письмом, в котором выражалось
пожелание продать крымцам лошадей и на вырученные деньги купить какой-
либо товар. Всего с калмыцким послом в Крым прибыли 1 тыс. калмыков и 400
ногайцев, пригнавших на продажу 8 тыс. лошадей. Как отмечали калмыцкие
пленники, такая торговля приносила калмыкам значительную прибыль: «в той
своей продаже никакова убытку от татар не имеют, а имеют от них всякое до-
вольство и бережение». Такого к себе отношения, равно как и прибыли, калмы-
ки от торговли с русскими не имели. Например, перегоняя лошадей на продажу
в Москву, они часто подвергались всякого рода произволу со стороны местных
властей: «от Танбова до Москвы от воевод чинятца им всякие обиды и явное
грабительство». И хотя Аюка по этому поводу часто обращался с жалобой в
Приказ Казанского дворца, власти очень вяло на это реагировали2.
Относительно заключения вышеупомянутого брака пленники сообщили,
что Аюка выдал замуж за ханского сына «свойственницу» вместо дочери. Так-
же они опровергли слух, распространяемый запорожцами, будто в Крыму нахо-
дится 40 тыс. калмыков. Гетман Мазепа, встревоженный активизацией калмыц-
ко-крымских переговоров, просил московские власти отправить Аюке грамоту
с требованием немедленно разорвать свои отношения с крымским ханом3.
О прочности калмыцко-крымских отношений в тот период свидетельству-
ет присланное в Запорожье письмо хана Селим-Гирея с требованием немед-
ленно вернуть ранее захваченных в плен трех калмыков и 300 калмыцких ло-
шадей. Свои дружеские отношения с калмыками он объяснял просто — они
всегда были «древними приятелями и друзьями». В случае невыполнения его
требований крымский хан угрожал отправить в набег на украинские города
калмыков, которые их жителям «великие убытки учинят, к чему де они, кал-
мыки, великую имеют охоту». По сообщению гетмана, крымские татары весь-
ма довольны заключенным союзом с калмыками, и «ставят себе крымцы то в
великую похвалу»4.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1693 г. Д. 1. Л. 1–2.
2
3
4
Там же. Л. 7.
133
Сообщения с Украины о калмыцко-крымском соглашении были небезос-
новательны. Так, летом 1693 г. к Волге подходил азовский Кубек-ага во главе
3-тысячного войска, состоявшего из кубанских ногайцев, черкесов и казаков-
раскольников. В ходе нападения они громили казачьи ватаги под Царицыным,
подступали к Черному Яру, а затем двинулись в направлении Пензы. Напри-
мер, жителей Мокшанска и других мест казаки-раскольники пытались обман-
ным путем захватить, выдавая себя за донцов1.
По сообщению донских казаков, с Кубек-агой находились «тайно» и кал-
мыки Аюки. Еще в мае они располагали информацией, что в Азов от Аюки
прибыли 150 калмыков во главе с Баихином-Танжой, которые, взяв 10 азов-
цев, ходили в набег под южные государевы города — Ольшанск и Усердец.
В результате они отогнали 700 лошадей и взяли в плен 15 человек. В Азове
калмыки находились постоянно и небольшими партиями ходили в набег на
южные окраины государства. На основании этой информации казаки делали
вывод, что «великим государем от него, Аюки, службы и радения никакова
нет, только кроме измены». В качестве наказания они предлагали правитель-
ству хотя бы на год Аюке перекрыть доступ к Волге, и тогда «он бы, Аюка,
повинность свою и смирение им, великим государем, явил». Также из со-
общения донцов становится известно, что к крымскому хану от Аюки ездил
некий Уту-Церен во главе 900 калмыков и ногайцев, пригнавших в Крым 5
тыс. лошадей2.
Начало 1690-х гг. ознаменовалось массовым приходом в степи Северного
Прикаспия калмыцких улусов из Западной Сибири и Джунгарии. В феврале
1693 г. калмыки сообщали яицким казакам, что к Аюке на постоянное жи-
тельство из Сибири приходят калмыцкие группы по 500–600, а иногда и по
1000 улусных людей с семьями. Волжские калмыки не без основания полага-
ли, что «всем черным калмыкам быть под их рукою»3.
Но появление новых калмыков в Северном Прикаспии сопровождалось
столкновениями с соседями, с которыми волжские калмыки, уже проживав-
шие здесь полвека, пытались, хотя и не всегда, жить мирно. Весной 1693 г.
450 башкир Сибирской дороги под началом Байболды Енкибаева на р. Ем
разгромили улус Кучюка Тюри — одного из владений тайши Дюрюка. Всего
улус Кучюка насчитывал около 100 кибиток. В результате разгрома калмыцко-
го улуса башкирами были убиты сам Кучюк, его супруга и еще 50 калмыков.
17 человек были взяты в плен, в том числе сын и дочь Кучюка. Свое нападение
1
Там же. Л. 14–15.
2
Там же. Л. 17–19.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1693 г. Д. 2. Л. 1.
134
башкиры объясняли тем, что прибывшие калмыки самовольно заняли мест-
ность, где они ранее охотились и добывали соль1.
Узнав о случившемся, тайша Дюрюк воспылал желанием отомстить баш-
кирам за нападение. Для этого он просил у Аюки военную помощь в 1 тыс.
человек, также он обратился к казахам и дербетскому тайше Сатыку Малаеву.
Казахи согласились помочь только при условии, если им предоставят лоша-
дей, так как были «бесконны». Тайша Сатык также не против был оказать по-
мощь, но он находился в подчинении у Аюки, который сам отказался помочь
Дюрюку, а дербетскому тайше приказал не ввязываться в конфликт, поскольку
находится «у великих государей в подданстве и в ссорах быть не хочет». Дю-
рюк постоянно присылал к Аюке своих людей с просьбой оказать помощь и
даже угрожал, что в случае отказа соединится с джунгарским Галдан-Бошог-
ту-ханом и пойдет войной против волжских калмыков. Аюка ему не только
отказывал, но и грозился направить против него свои войска, если тот все-таки
ввяжется в войну против башкир2.
После окончания военных действий на Северном Кавказе, когда калмыка-
ми было захвачено владение Чеполова в Северном Дагестане, калмыки плани-
ровали совершить нападение на Уфимский уезд в отместку за угон башкирами
их конских табунов. Действительно, в начале июня 1693 г. в уезде произош-
ли нападения калмыков на 11 деревень, расположенных по Казанской дороге.
Чтобы не допустить эскалации конфликта Москва срочно указала уфимскому
воеводе примирить калмыков и башкир3. Но Аюка в сентябре уже двинулся с
войсками на Уфимский уезд, а в 20-х числах сентября начались набеги калмы-
ков в Симбирском уезде против чувашских поселений4.
Как отмечалось выше, к весне 1693 г. калмыки завершили военные действия
на Северном Кавказе. По словам посланцев Аюки, калмыки ходили «войною»
на владение Чеполова и «...их де всех разорили и к себе во владенье побрали,
и ныне те люди у них в улусех, и кочуют с ними вместе». Удар калмыков, как
выяснилось, пришелся по Барагунскому владению в Северном Дагестане. По-
скольку барагунский Кучук-мурза являлся царским подданным, Аюка оправ-
дывал свои действия перед Москвой тем, что не знал об этом. Уже в марте
1694 г. Аюка в своем письме сообщал, что барагунский Кучук с 800 своими
юртами вернулся обратно на Терек под царскую руку5.
1
Там же. Л. 25, 27.
2
3
Там же. Л. 2, 10, 18–19.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1693 г. Д. 2. Л. 50, 53.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1693 г. Д. 2. Л. 2.
135
Из русских документов также становится известно, что Аюка в это время
обладал большим политическим влиянием практически во всем северокавказ-
ском регионе. Так, осенью 1693 г. к нему прибыл кабардинский князь Казей,
который незадолго до этого в борьбе за власть в Кабарде потерпел поражение
от своих братьев — Атагуша и Денгизея. Когда Казей вел переговоры с Аюкой,
его братья отправились к крымскому хану Селим-Гирею и, заручившись его
военной поддержкой, захватили владение Казея. После этого Аюка отправил
в Кабарду калмыцкое войско во главе с сыном Чакдорджабом, но по дороге
их встретил крымский посол и отговорил от продолжения похода, предложив
разрешить конфликт мирным путем. В итоге калмыцкая сторона согласилась,
и войска возвратились в улусы. Аюка решил отправить своего посла в Крым,
чтобы там разрешить спор между кабардинскими князьями и примирить их1.
О постоянных контактах Аюки с крымским ханом и Азовом сообщал и
прибывший в Москву в декабре 1693 г. войсковой атаман Ф. Минаев. При этом
он отмечал, что «с Аюкаем тайшею ныне они Войском в миру и никаких за-
доров меж ими нет». Относительно его связей с Крымом и Азовом донские
казаки неоднократно предупреждали Аюку: «которые его торговые люди пой-
дут с табунами и с ыными товарами, а у них на Дону, в Войску, не явятца, и
они тех будут грабить и побивать». И Аюка, по словам казаков, соглашался на
такие условия, в чем даже шертовал перед их казацкими посланцами — Дмит-
рием Федоровым и Обросимом Савельевым. Однако калмыцкие и ногайские
торговцы продолжали игнорировать казаков и не заезжали для уведомления в
Черкасский городок, за что по дороге стали подвергаться нападениям и гра-
бежу донцов. В ответ Аюка стал угрожать казакам, что поднимет против них
Крым и другие орды, с которыми у него мирные отношения и откуда к нему
постоянно присылают подарки2. Уже в октябре на Дону отмечались «воров-
ские» набеги неких калмыков, которых казаки именовали не иначе как «супо-
статы, наипаче азовцев и крымцев»3.
В целом стоит отметить, что в это время калмыцкие улусы стали местом
средоточия представителей многих соседних народов, сюда они приезжали,
главным образом, с торговой или политической целями. Например, в мае
1693 г. яицкие казаки наблюдали, что прибывали «многолюдством» отличав-
шиеся жители Бухары, Хивы, а также каракалпаки и казахи4. Донские послан-
цы также были свидетелями приезда к Аюке послов от персидского шаха с
подарками стоимостью «на многие тысечи». Но Аюка долгое время не при-
1
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1693 г. Д. 11. Л. 369–370.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1693 г. Д. 2. Л. 2.
136
нимал у себя персов, так как считал, что даров от шаха к нему прислано в не-
достаточном количестве1.
В начале 1694 г. Аюка с улусами кочевал в районе между Царицыным и
Черным Яром. Именно сюда в январе из Астрахани ему была прислана царская
грамота, которой он был весьма рад. Аюка приказал своим подвластным сроч-
но собрать большое количество лошадей для продажи в Москве и накрепко за-
претил им ссориться с русскими людьми. В феврале в столицу во главе посоль-
ства был отправлен Бектемир-кашка, и 25 марта послы прибыли в Москву2.
Особый интерес вызывает письмо от Аюки, в котором он перечисляет сво-
их сыновей (Чакдорджаба, Санджаба, Гунджаба и Гунделека) и других род-
ственников: Ике-Замсу, Данджина, Анку, Назар-Мамута, Менке-Темира, Бал-
бу, Чимета, Мелеша, а также 30 больших и малых владельцев, «которые свои-
ми улусами при мне владеют». В письме Аюка просил для себя жалованье, так
как отправил на службу 3 тайшей, 10 зайсангов и 5 тыс. рядовых калмыков3.
В апреле 1694 г. калмыцкие улусы прикочевали на левый берег Волги, к
Саратову. Аюка обратился к саратовскому воеводе Андрею Усову с просьбой
разрешить им кочевать рядом, чтобы иметь возможность торговать с местны-
ми жителями. В этом же месяце донские казаки просили Аюку не отходить с
улусами от Волги и поставить вооруженный заслон против отрядов азовского
Кубек-аги. Аюка пошел навстречу, однако, на правобережье для несения кара-
ульной службы отправил всего лишь 20 человек4.
Опасения казаков были не напрасны, так как уже в августе стали отмечать-
ся нападения азовцев под хоперскими верховыми городками, в ходе которых
было побито много казаков. В частности, ими были атакованы 3 казачьих го-
родка и взято в плен 8 человек. Вместе с нападавшими азовцами и ногайцами
были замечены и некие калмыки, участие которых подтвердилось в ходе даль-
нейших событий.
На помощь хоперским городкам был отправлен отряд из 200 казаков, пу-
стившийся вдогонку за азовцами, которые направились в набег в Тамбовский
уезд. В районе р. Елани казакам удалось их настичь и полностью разгромить.
В бою погибли 8 казаков, но донцам удалось взять в плен 48 человек, 27 из
которых оказались калмыками. Одного калмыка и азовца в качестве «языков»
взял с собой в Москву станичный атаман Тимофей Федоров5.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1693 г. Д. 11. Л. 370.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1694 г. Д. 3. Л. 3, 5.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1694 г. Д. 1. Л. 11–12; Батмаев М. М. Внутренняя
обстановка… С. 42.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1694 г. Д. 2. Л. 1, 5–6.
5
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1694 г. Д. 3. Л. 1–2.
137
При допросе плененных на Дону калмыков выяснилось, что это были «аю-
каевы ближние люди». Узнав об этом, донцы, по их словам, «не терпя аю-
каевых дасад, тех языков при аюкаевых присыльщиков, которые в то время
присланы были к ним в Войско, ростаскали конми, привязав к хвостам, по
острову всех». Находившиеся в это время в Черкасске калмыцкие посланцы,
чтобы спасти своих соплеменников от смертной казни, предлагали казакам за
каждого пленного калмыка по 200–300 лошадей, что по тем временам было
неслыханной ценой за человеческую жизнь. Но казаки отказали и в назидание
другим казнили «воровских» калмыков. Участники карательного похода полу-
чили из войсковой казны 250 руб. за пленников. С Дона в Москву непрерывно
поступали жалобы на Аюку, который, по сведениям казаков, неоднократно от-
правлял своих калмыков и ногайцев в набег под южные русские города, несмо-
тря на то, что атаманы постоянно требовали от него, чтобы он «от того своего
воровства отстал»1.
Тем временем в Москве был допрошен пленный калмык Баталай Аджинга-
нов. Стало известно, что в начале лета Аюка отправил 40 калмыков с конским
табуном в Азов, где они успешно его продали. При возвращении в улусы в
степи им встретились азовцы, которые уговорили калмыков отправиться вме-
сте с ними в набег под русские города. Так калмыки и пошли самовольно под
донские городки «без аюкинова ведома». При этом Баталай подтвердил связь
Аюки с крымским ханом, с которым он имеет «непрестанные пересылки и жи-
вет в дружбе»2.
Верность его слов подтвердил и пленный азовский татарин Жанакай Су-
феев, сообщивший, что из Азова в набег пошло всего 220 человек, которые по
дороге встретили людей Аюки и Менке-Темира. Главными у этих калмыков
были: один из знатных людей Аюки — Будан-кашка, а также человек Менке-
Темира — Босла-Батур. Оба они погибли в бою с казаками3.
В сентябре 1694 г. калмыки совершили набег под Тамбов, откуда им уда-
лось отогнать лошадей и скот. Позже стало известно, что это были улусные
люди Цаган-Батура под командой Кирбека. Всего в набеге участвовало около
200 человек, а проводником у них был тамбовский житель — некий крещеный
калмык-толмач Петр4.
9 сентября этого же года в Москву прибыло очередное калмыцкое посоль-
ство во главе с Курундеем, которое пригнало на продажу 2500 лошадей. Из
1
2
Там же. Л. 6.
3
Там же. Л. 5, 9.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1694 г. Д. 5. Л. 1, 4–5.
138
Пензы, по словам послов, они вышли с 2960 лошадьми, остальные 460 пропали
по дороге или «перехромали». Если проследить пропажу конского состава по
пунктам следований, то в Саратове пропало 30, у Пензы — 15, в Темниковском
лесу — 230, под Владимиром — 46 лошадей1.
Столь малое количество по сравнению с прошлой весной, когда посоль-
ство во главе с Унетеем-бакши в столицу пригнало 20 тыс. лошадей, Аюка в
своем письме объяснял постоянными набегами на калмыцкие улусы башкир,
которые уже за этот год трижды напали, отогнав большое количество лоша-
дей. Например, в первый свой набег башкиры захватили в плен 60 калмыков,
в том числе одну знатную калмыцкую женщину, взяли 60 верблюдов и 1 тыс.
лошадей2.
Также калмыцкий посланец привез письма с приветствиями в адрес мо-
сковских государей, Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича, от сыновей
Аюки — Санджаба, Чакдорджаба и Гунджаба. Были письма и от ближайших
родственников — Чимета, Балабу, Назар-Мамута и других3.
Во второй половине 1694 г. отношения калмыков с соседями, в первую оче-
редь, с донскими казаками и башкирами, снова резко ухудшились. Калмыцкие
улусы, опасаясь ударов казаков, стали отходить на левобережье Волги и далее
за Яик. В декабре к астраханскому воеводе Ивану Алексеевичу Мусину-Пуш-
кину с тайным посланием обратились кочевавшие с калмыками едисанские
мирзы — братья Тинбаевы (Тоган, Азамат и Аджи). Всего у Тинбаевых насчи-
тывалось около 200 мирз и 10 тыс. улусных людей. Ногайские мирзы выразили
желание откочевать от калмыков непосредственно под государеву руку. Свое
пребывание у калмыков они отсчитывали с того времени, когда в начале 1640-
х гг. ушли из-под Астрахани из-за ссоры с тогдашним воеводой Ф. А. Телятев-
ским. Мирзы сообщали о намерении Аюки изменить государю и откочевать
за Яик, поскольку ему якобы стало известно от саратовского воеводы, что на
калмыков планируют направить карательные царские войска. Уход калмыков
на восток не отвечал также интересам джемболукских и малибашских мирз,
поэтому в случае подобного развития событий, ногайцы планировали уйти от
калмыков на Северный Кавказ или в Крым4.
Опасения Аюки были небезосновательны. В декабре 1694 г. донские ата-
маны сообщали Борису Алексеевичу Голицыну — руководителю Приказа Ка-
занского дворца, в чьем введении находились «Калмыцкие дела», о нападе-
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1694 г. Д. 4. Л. 2–4.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1695 г. Д. 1. Л. 4–6, 9.
139
ниях калмыков под казачьи городки, в ходе которых они отгоняли лошадей.
Еще в сентябре казаки ходили в карательный поход на калмыков к Волге и «за
свое взяли небольшое». Уже после этого 2 тыс. калмыков совершили ответный
набег и разорили верховые донские городки. Казаки пытались снова организо-
вать ответный поход, но понимали, что это развяжет самую настоящую войну
с калмыками, что тем самым они навлекут на себя «государев гнев»1.
Их опасения, в первую очередь, были связаны с приходом к власти Петра
Алексеевича, который с 1694 г. стал готовить военное наступление на южном
направлении, в районе Азова, а локальные конфликты между царскими под-
данными только мешали задуманному государем плану.
§ 2. Калмыки в период Азовских походов 1695–1696 гг.
После свержения правительства царевны Софьи Алексеевны военные дей-

ствия против турок были приостановлены, а русские войска были заняты лишь
отражением набегов крымских и азовских татар. В 1694 г. новым правитель-
ством Петра Алексеевича было принято решение возобновить активные бое-
вые действия и нанести удар не по крымским татарам, как это пытался сделать
В. В. Голицын, а по турецкой крепости Азов. Изменён был и путь следования
русской армии: не через пустынные степи, а по районам Волги и Дона. С этой
целью в начале 1695 г. на Дону были построены транспортные суда — струги,
морские лодки и плоты — для доставки войск, боеприпасов, артиллерии и про-
довольствия при передислокации к Азову. Весной 1695 г. русская армия тремя
группами под командованием Головина, Гордона и Лефорта двинулась на юг2.
О позиции Аюки в это время нам становится известно из сообщения ста-
ничного атамана Григория Белицкого, прибывшего в Москву в марте 1695 г.
По словам пленных, бежавших из Азова, Аюка с головой астраханских татар
Ишкеем Ишкариным присылали в турецкую крепость своих людей с вестью,
что русский царь с войском направляется в Азов, а передовые части армии уже
находятся в Саратове. Азовцы решили проверить поступившую информацию
и направили разведывательные отряды для захвата «языков» в район Астраха-
ни, Царицына, Полтавы и Изюма. Донские казаки с целью перехватить этих
азовских разведчиков отправили под Астрахань 150 человек, а в крымские сте-
пи — 300 человек. Услышав о надвигающейся угрозе, азовский бий срочно от-
1
Там же. Л. 13–14.
2
Доценко В. Д. Флот Петра Великого // Морской альманах. История Российского
флота. СПб., 1992. № 1. С. 15.
140
правил к Аюке посольство с богатыми подарками (пищали, луки и т. д.), прося
его оказать как можно скорее военную помощь1.
Согласно сведениям крымского историка Саид Ризы, один из приближен-
ных крымского хана, Мердан Али-ага, во главе посольства был направлен в
калмыцкие улусы в начале 1695 г. Именно он привез оттуда весть о намечаю-
щемся азовском походе русской армии и возможном нападении на Крым. По
мнению М. Ходарковского, информация Аюки позволила азовскому гарнизо-
ну вовремя подготовиться, а крымскому хану отправить туда подкрепление,
что стало одной из причин военной неудачи русской армии в первой кампании
под Азовом2.
Изучение русских документов отчетливо показывает, что Аюка не принял
деятельного участия в первом Азовском походе русской армии. Более того, по
словам едисанского ногайца Шаршенбека, который в декабре 1695 г. был взят
в плен казаками под Азовом, еще до прихода царских войск Аюка присылал
шестерых посланцев в турецкую крепость с уведомлением, что будет оказы-
вать в предстоящем русско-турецком противостоянии помощь только той сто-
роне, которая «будет сильнее». Однако обещанное подкрепление туркам он
так и не прислал3.
В июле войска под командованием Гордона, Головина и Лефорта начали
осаду крепости. 14 и 16 июля русским удалось занять две каланчи –—сторо-
жевые каменные башни по берегам Дона, выше Азова, с протянутыми между
ними железными цепями, которые преграждали речным судам выход в море.
Но в ходе предпринятых двух попыток штурма (5 августа и 25 сентября) кре-
пость взять не удалось. 20 октября осада Азова русской армией была снята.
О реакции Аюки на последние события нам известно из более поздних до-
кументов. В основном это различные сведения от донских казаков, получен-
ных ими от пленных азовцев.
Например, в январе 1696 г. в Москву казаки привезли пленного азовского
татарина, который сообщал, что «Аюкай и калмыки ево зело радостны, что
Азов не взят, и к [крымскому] хану он (Аюка. — В. Т.) писал, что он москов-
ским людем помочи не давал… и для той радости по своей поганской вере за-
резал в жертву себе лутчих двух белых своих лошадей; а дети де ево и мурзы
так же бараны резали на курманлык». В то же время Аюка якобы говорил:
«Когда б де белые цари Азов взяли, то б де он зарезать велел белого быка»4.
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1695 г. Д. 3. Л. 4–5.
2
Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and The Kalmyk Nomad,
1600–1771. Ythaka, N.Y., 1992. P. 128.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1695 г. Д. 13. Л. 32.
4
Там же. 1696 г. Д. 5. Л. 1–2, 9.
141
Стоит отметить, что саботировали Азовский поход не только калмыки,
но и участвовавшие в нем башкиры, которые стреляли по азовцам из луков
«простыми стрелами без копей», и, как считали азовцы, «никогда они Руси не
доброхоты». При встрече башкиры говорили азовцам, «что де они крови про-
ливать с ними не хотят, и чтоб они стреляли на обе стороны мимо». По словам
некоего чуваша, который попал в плен к азовцам, а затем был отпущен, «они
(башкиры. — В. Т.) выгнаны были на службу неволею, а они де Руси столько
добра не хотят, сколько своей брате бусурманом»1.
Донские казаки всячески пытались препятствовать связям калмыков с Азо-
вом, и для этого с Черкасска на «азовские шляхи» были направлены отряды
казаков и донских калмыков. В результате им удалось дважды разгромить кал-
мыцкие посольства, направлявшиеся в Азов или возвращавшиеся обратно в
улусы. Одно из разгромленных казаками посольств возглавлял сын покойного
Мазан-Батура — Янтемир. Все это привело к тому, что калмыки отказались
от азовского направления и стали пригонять на продажу свой скот и лошадей
прямо на Дон2.
Всю зиму 1695/96 года русская армия готовилась ко второму Азовскому
походу. В начале 1696 г. на верфях Воронежа было развернуто масштабное
строительство водных судов. Реорганизации подверглось и командование
войсками. Во главе флота был поставлен Лефорт, сухопутные войска были
вверены боярину Алексею Шеину. Численность последних была увеличена
вдвое — до 70 тыс. человек.
Петр Алексеевич, учитывая ошибки предыдущей подготовительной кам-
пании, предпринял ряд существенных мер по привлечению калмыцкого прави-
теля на свою сторону. В первую очередь, по сравнению с прошлыми годами он
значительно увеличил материальное стимулирование. Так, в феврале 1696 г.
к Аюке был направлен Кирилл Пущин с царской грамотой и жалованьем за
будущую азовскую службу: «платяной и соболиной и иной всякой рухляди»
общей стоимостью в 2094 руб., а также 3 тыс. суконных портищ3.
Особый интерес вызывают сохранившиеся сведения о подготовке поездки
Пущина, в частности, инструкции о том, как нужно вести себя на переговорах
с Аюкой. Например, многие стольники, в прошлые годы приезжавшие к Аюке,
отмечали: «Аюка тайша великого государя грамоты принимал честно, стоя, и
за государскую милость бил челом». Вместе с тем были посланцы, которые
сообщали, что «Аюка сам грамот не принимает», а когда его спрашивали о
1
Там же. Л. 2, 9–10.
2
Там же. Л. 2, 21.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1696 г. Д. 2. Л. 3–4.
142
здоровье, «Аюка сидит, подогнув ноги на землю, и отправляет их сидя, а не
стоя»1.
По всей видимости, подобным поведением калмыцкий правитель ясно да-
вал понять царским посланникам, какой характер носили русско-калмыцкие
отношения в тот или иной период. Поэтому Пущину вменялось вести себя на
переговорах с Аюкой сообразно ситуации: если Аюка при оглашении царской
грамоты будет сидеть, «и ему, Кириле, от великого государя титулу говорить
меньшом и о здоровье иво спрашивать сидя ж, а буде он, Аюка, учнет великого
государя титул и речь слушать стоя, и ему, Кириле, говорить стоя ж»2.
6 мая 1696 г. К. Пущин прибыл в калмыцкие улусы с царским указом, что-
бы Аюка направил под Азов 3-тысячную конницу. Однако Аюка в ответ вы-
двинул свое условие. Он просил, чтобы государь отправил указы башкирам и
яицким казакам о категорическом запрете нападать на калмыцкие улусы, по-
скольку владел информацией о готовящемся их совместном нападении3.
25 мая Аюка, сказавшись больным, велел Пущину отправиться к Чакдор-
джабу и Менке-Темиру для ведения дальнейших переговоров. Те поставили
его в известность, что Аюка, «намыслясь с тайшами своими», решил напра-
вить под Азов Менке-Темира во главе 3-тысячной калмыцкой конницы. Волгу
калмыки планировали перейти в районе Саратова, а не у Царицына, так как
там для лошадей была бескормица. Жалованье за будущую азовскую службу
по просьбе Аюки Пущин раздавал участникам похода в Саратове4.
Именно после приезда Пущина отмечается всплеск посольской активности
калмыков, которые стали частыми гостями в столице, так как представилась
хорошая возможность возобновить торговые отношения. Так, 1 июля 1696 г.
в Москву прибыли посланец Аюки — Самаган, а также Чебохар — предста-
витель Менке-Темира, его брата Цюрюма и сына Четера. Послы приехали с
сообщением об отправке калмыцкой конницы во главе с Менке-Темиром под
Азов. Однако к приходу калмыков в июле 1696 г. Азов был уже взят, и Менке-
Темиру было велено направиться на Кубань, куда он так и не пошел. На этом
основании послам было заявлено, что их тайши жалованья не заслужили5.
Основания для отказа, действительно, имелись. По сообщению донских
казаков, после Азовского похода Менке-Темир отправил посланца за Кубань,
к калге и нуреддину, с посланием, «чтоб они держались правды своей, а он
де договору своего нарушить не хочет, и под Азовым помехи им никакой не
1
2
Там же. Л. 3.
3
4
Там же. Л. 9.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1696 г. Д. 3. Л. 1, 9, 25.
143
чинили». Крымцы, получив такие вести, «за то одаря мункотемиревых людей,
отпустили»1.
Как видим, опоздание Менке-Темира оказалось отнюдь не случайным. Но
в Москве, видимо, решили из-за этого факта не обострять русско-калмыцкие
отношения, так как правительство в дальнейшем рассчитывало на военный по-
тенциал калмыков. А калмыцкие тайши, даже не получив жалованья, имели
возможность компенсировать это за счет продажи большого количества лоша-
дей в российской столице.
17 августа в Москву приезжал посланец Аюки — Муча2. 8 сентября при-
было калмыцкое посольство из 42 человек во главе с Тарбой. Пригнанная ими
«ордобазарная станица» насчитывала 2 тыс. лошадей. Власти весьма поло-
жительно отнеслись к этой инициативе тайшей, поскольку в условиях войны
русская армия нуждалась в конском составе. Из Москвы был направлен «на-
рочный сыщик» для розыска пропавших и украденных по дороге калмыцких
лошадей3.
Летом 1696 г. возобновились случаи отгона донскими казаками лошадей у
калмыков, о чем последние неоднократно жаловались местным властям в Ца-
рицыне. Например, тайша Черкес сообщал, что казаки отогнали у него 50 ло-
шадей, а его люди в устье р. Сарпы поймали семерых «воровских» казаков,
оказавшихся жителями верховых городков, которых оружием снабдили ста-
ничные атаманы и есаулы. В Москве срочно отреагировали на это известие,
прислав указ астраханскому воеводе И. А. Мусину-Пушкину казнить пой-
манных казаков, но некоторых из них отправить в столицу «для подлинного
розыску»4.
Подобные указы о запрете нападений на калмыцкие улусы и немедленном
возвращении захваченного имущества также были направлены в Уфу и на
Яик. В сентябре Аюка жаловался в Астрахань на постоянные набеги башкир и
яицких казаков. А с возвращением калмыцких улусов к Волге донские казаки
к этому времени в 10 приходов отогнали в общей сложности 540 калмыцких
лошадей5.
В целом царские указы исполнялись и способствовали возвращению плен-
ных калмыков и их имущества. В декабре 1696 г. из Уфы стольник Никита
Кудрявцев докладывал, что в результате произведенного им розыска только
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1696 г. Д. 7. Л. 4.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1696 г. Д. 6. Л. 1.
3
Там же. Д. 5. Л. 20, 23.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1696 г. Д. 7. Л. 92–93, 97, 143; Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 5.
Л. 2.
5
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1696 г. Д. 7. Л. 96.
144
в одном Уфимском уезде были найдены и возвращены Аюке 149 человек,
196 лошадей и 6 верблюдов. Башкиры в оправдание своих действий приво-
дили факты грабежа и захвата калмыками башкирских охотников и продажи
их затем туркменам1.
В 1696 г. отмечалось бегство части ногайских улусов из-под власти калмы-
ков на Кубань. По сведениям В. М. Бакунина, именно в этом году большие но-
гайцы под предводительством своих мирз, Джакшата и Аташа, ушли от Волги
на Кубань под протекцию крымского хана, захватив также часть ногайских
едисан и джембойлуков2. Согласно крымским источникам, уход 10 тыс. ногай-
цев произошел примерно в апреле 1696 г. По мнению М. Ходарковского, это
не было случайностью, а тщательно подготовленной акцией, в результате чего
прекратились посольские отношения калмыков с Крымом3.
О действиях калмыцких войск на Кубани нам становится известно из сооб-
щения донских казаков, которые в октябре 1696 г. отправляли своих посланцев
в Малый Ногай для призыва их под государеву руку. В то время Чакдорджаб с
войском стоял на правом берегу Кубани, которая служила естественным водо-
разделом между калмыцким и крымско-кубанским войсками. Последнее воз-
главлял сын крымского хана. Некоторое время противостоящие стороны не
переходили к открытому вооруженному столкновению, а обменивались толь-
ко посланцами. На требование Чакдорджаба выдать ему бежавших ногайцев
калга ответил отказом, сославшись на шерть, которую дал его отец: «как кто от
Аюки, так же и от хана к Аюке збежит, с обеих сторон никого не спрашивать».
Крымцы были в курсе, что Аюка помирился с московскими властями и «хочет
их воевать заодно». По приказу калги против калмыков была мобилизована
практически вся Кубанская орда, и она была готова к прямому военному стол-
кновению, но он, все же рассчитывая на мирное урегулирование, дал указ «из-
готовить подарки сыну Аюкину». Чакдорджаб стоял лагерем в Мусостовой
Кабарде уже около двух месяцев. По сведениям казаков, между ними было
«малое разстояние, только одна Кубань река»4.
Более подробные сведения о событиях, происходивших в 1696 г., привез
в Москву 18 января 1697 г. посланец Аюки — Замба-кашка. В своем письме
Аюка объяснял, почему калмыцкое войско во главе с Менке-Темиром опозда-
ло к началу боевых действий под Азовом. По его словам, царский указ пришел
слишком поздно, и тайши, кочевавшие на довольно отдаленном расстоянии
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1696 г. Д. 6. Л. 11.
2
Бакунин В. М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и
поступков их ханов и владельцев. 2-е изд. Элиста, 1995. С. 27.
3
Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met… P. 129–131.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1696 г. Д. 7. Л. 3–4, 30.
145
друг от друга, с опозданием провели мобилизационную кампанию и отправле-
ние калмыцкого войска под Азов.
Также из письма Аюки стало известно, что к нему приезжал кабардинский
князь Казы Мусостов с просьбой принять его со всем владением и разрешить
кочевать на Тереке. К Мусостову на помощь был отправлен Чакдорджаб во
главе тысячного отряда, который также целью имел возвращение ушедших на
Кубань едисан и малибашей. Однако крымский калга с 3-тысячным войском
пришел в Кабарду раньше калмыков, поэтому он, Аюка, поспешил с подкре-
плением к сыну, к Куме, а в Астрахань отправил Унетея-бакши с сообщением,
что готовится к войне с крымцами. Калмыцкий правитель рассчитывал, что
калга не решится на открытое боевое столкновение с калмыками и отойдет в
Крым, тогда Кубань и Кабарда, по мнению Аюки, могли бы стать «под госу-
дареву руку». Об этом плане Аюка сообщал только в Москву, так как он не
проявлял доверия к местным властям: «чтобы у переводу того листа татаро-
вя, проведав, к салтану на Кубань ведомости не подали». Уже на словах кал-
мыцкий посол передал, что для кубанского похода Аюка просит отправить из
Астрахани стрелецких командиров Ефрема Армянинова, Дмитрия Голочало-
ва, Михаила Кареитова и 3 тыс. стрельцов, а также пушки и донских казаков.
В Москве согласились с инициативой Аюки и сверх всего распорядились вы-
делить дополнительно 700 стрельцов из Самары, Царицына и Саратова1.
Весьма любопытны сведения, полученные при допросе пленного крым-
ского татарина Чебана, доставленного калмыками в Москву в апреле 1697 г.
По его словам, он находился в составе войска крымского калги под Азовом.
После падения турецкой крепости в 1696 г. калга отступил в Кабарду, куда к
нему от калмыков с улусом пришел едисанский мирза Тоган, сообщивший о
намерении других ногайских мирз, в частности Салтамурата, откочевать из-
под власти Аюки на Кубань. Тоган просил калгу оказать военную помощь,
чтобы встретить беглецов и препроводить их в Малую орду. Собрав 8-тысяч-
ное войско, калга выступил по направлению к Волге. К Астрахани он направил
передовой отряд под командой Кубек-аги, который и привел улус Салтаму-
рата. Это мероприятие проводилось в спешке, и бегство на Кубань происхо-
дило «наспех днем и ночью, опасаясь калмыцких ратей». Опасения были не
напрасны, так как уже на р. Куме стало известно о погоне калмыков за ногай-
ским улусом. Опасаясь за свою жизнь, калга с отрядом из 500 человек, бросив
ногайцев, бежал в Кабарду. Оборону ногайского улуса возглавили Кубек-ага и
Тоган. В один из дней, за три часа до наступления вечера, к р. Куме подошло
калмыцкое войско, и началась битва, длившаяся до вечера, но не закончивша-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 6. Л. 29–32.
146
яся в чью-либо пользу. С обеих сторон погибло немало людей, но с ногайской
стороны их было больше, среди них оказались и знатные крымские люди —
Алиш-ага, Сафар-ага и Кубек-ага. Сам Чебан с 4 товарищами оказался в плену
у калмыков. Ему также было известно, что едисаны и татары в одну из ночей,
«пометав скот и животы», побежали на Кубань. Однако калмыки не стали их
преследовать, поскольку войско было малочисленным, насчитывавшим около
2 тыс. человек, а основные силы с Аюкой еще не подошли. Калмыки, собрав
брошенный ногайцами скот и другое имущество, двинулись назад1.
После взятия Азова в 1696 г. перед правительством Петра Алексеевича
стояла задача прочно закрепиться в низовьях Дона и на Азовском море. Для
ее решения предполагалось построить вокруг Азова цепь крепостных соору-
жений и морскую гавань в Таганроге. Кроме того, летом 1697 г. ожидались
ответные военные действия со стороны турецко-крымских войск на азовском
направлении. В начале 1697 г. к Азову стали выдвигаться дополнительные
русские войска под командованием А. Шеина. Планировалось, что в его рас-
поряжении будут находиться около 35 тыс. воинских людей, из которых чуть
меньше половины должна была составить конница, так как действовать надо
было против крымских татар.
В марте 1697 г. Петр Алексеевич отбыл в Европу с Великим посольством,
но продолжал следить за ходом подготовки обороны Азова. В начале года
Аюке и другим тайшам государь отправил письмо с указанием прислать кал-
мыцкую конницу в полки под Азов уже к концу апреля или в начале мая2.
В феврале из Астрахани в калмыцкие улусы был направлен сотник Иван
Исаков с государевой грамотой, в которой Аюке предписывалось отправить
под Азов с Менке-Темиром 3-тысячную конницу, а в Терский городок —
2 тыс. калмыков для защиты от возможного нападения тарковского шевкала
Будая и крымского калги. В марте Исаков вернулся в Астрахань с калмыцким
посланцем Эджи. Из разговора с ним стало известно, что зима 1696/97 года
выдалась чрезвычайно снежной и холодной, что привело к массовому падежу
скота и лошадей. Оставшиеся лошади были от «бескормицы весьма худы».
Именно это стало главной причиной того, что Аюка не отправил больше во-
йска, чем планировал изначально3.
Относительно возможного нападения кумыкского шевкала на Терский
городок у Аюки имелась информация, что тот не планировал выдвигаться с
войсками на Терек, так как сам опасался прихода к себе калмыков и царских
1
Там же. Д. 7. Л. 9–10.
2
Там же. Д. 1. Л. 1.
3
Там же. Д. 4. Л. 1–2.
147
войск. Калмыцким разведывательным отрядом в степи была разбита развед-
группа из 10 кубанских ногайцев, направлявшаяся с Кабарды от калги для за-
хвата «языков» из числа русских или калмыков. 30 марта один из пленников
был прислан в Астрахань для допроса одним из сыновей Аюки, Гунджабом, в
сопровождении посланца Бабаджа-Батура1.
Из допроса пленного ногайца Укуштука стало известно, что в начале
1697 г. крымский хан прислал в Кабарду на помощь калге Мамбет-агу и велел
с ним отправить отборных 15 воинов к Волге для захвата «языков». В верхо-
вьях Кумы ногайские разведчики столкнулись с дозорным калмыцким отря-
дом из 20 человек и были разбиты, так Укуштук оказался у Чакдорджаба. Так-
же он сообщил, что из Турции в Кабарду прибыл чауш (уполномоченный) для
поездки к шевкалу и эндерийскому Муртазали-мирзе, а также другим горским
владельцам, чтобы агитировать их прийти с отрядами на помощь турецким во-
йскам под Азов. Некоторые горские владельцы дали согласие на оказание во-
енной помощи. С целью упрочить свои позиции в этом регионе турецкий сул-
тан дал указание построить крепость в устье Кубани. По сведениям Укуштука,
кубанские ногайцы были настроены так, что в случае выхода русской армии к
Черному морю и строительства на Кубани крепости, они уйдут к калмыцкому
хану. В целом на Северном Кавказе и в Крыму настроения были такие: «если
в миру калмыки с русскими людьми [будут, то] и крымской хан, и турецкое
войско, и горские владельцы, и кубанцы под Азов не будут, а пойдут воевать
черкасские (украинские. — В. Т.) городы». В Кабарде калга в своем распоря-
жении имел всего 1,5 тыс. воинов, и столь малое их число объяснялось тем,
что с голоду многие его люди просто разбежались, да и в самом Крыму был
«хлебный недород»2.
В апреле 1697 г. в Москву прибыло калмыцкое посольство из пяти чело-
век во главе с Кашкой, который привез от Аюки два письма и двух крымских
«языков». В первом письме относительно запроса царскими властями 3-ты-
сячной конницы он сообщает о готовности выделить на государеву службу не
3-тысячное, а 30-тысячное войско. Калмыцкие улусы в это время кочевали на
правом берегу Волги, так как на другой стороне они постоянно подвергались
башкирским набегам. Он также ставил в известность, что вопреки государеву
указу калмыцкой стороне не вернули всех пленных и все захваченное имуще-
ство: разысканы и возвращены были только 139 человек, 80 лошадей и 6 верб-
людов3.
1
Там же. Л. 3, 18.
2
Там же. Л. 4, 7–8.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 7. Л. 5–6.
148
В другом письме Аюка снова констатировал: «мы от вас худа никакова к
себе не видали, а вы от нас тако ж де никакого худа нет». Он считал, что «толь-
ко ссоры чинят меж нами, сложася двое — казаки да башкирцы небольшие
люди». Аюка просил произвести двухсторонний розыск всех преступников,
заверив еще раз царские власти: «хочу быть в любви и в совете, в дали и в
близости видетца»1.
В Москве сразу же на это отреагировали и направили на Дон строгий указ
о немедленном сыске преступников. В апреле 1697 г. атаманы сообщали, что в
результате расследования были найдены и казнены 14 казаков, участвовавших
в отгоне калмыцких лошадей в 1696 г, а их имущество конфисковано в поль-
зу войсковой казны, и уверяли, что «заказ учинили по всем своим верховым
городкам под смертною казнью, чтоб впредь отнюдь с калмыки задор и ссор
никаких не чинили»2.
Со своей стороны Аюка также предпринял меры к примирению с донскими
казаками. В начале марта он отправил на Дон своих посланцев с предложени-
ем совместно выступить против Кубанской Орды. В апреле сюда прибыли еще
10 калмыцких посланцев, привезя с собой пленного кубанского ногайца в ка-
честве «языка». Аюка обещал разорвать мир с Турцией и Крымом, а свою орду
перевести на казацкие земли, в междуречье Дона, Хопра и Медведицы, чтобы
быть готовым к совместному военному выступлению. Калмыки готовили во-
енный поход на Кубанскую Орду, которая насчитывала около 10 тыс. войска3.
В июне, когда основные силы русской армии стягивались к Азову, Аюка
отправил письмо воеводе А. Шеину с просьбой указать место, куда должна
прибыть 3-тысячная калмыцкая конница. Стоит отметить, что Шеин просил
Аюку прислать воинских людей «сколько пристойно»4. Воевода беспокоился
по поводу того, чем он будет кормить такое количество калмыков, поскольку
к тому времени из казны еще не поступило жалованье на питание. Например, в
прошлом 1696 г., когда под Азовом на службе состояли 3 тыс. калмыков, толь-
ко на пропитание им было выделено из казны 500 волов и 1 тыс. овец5. 5 июня
из Москвы в Азов с жалованьем в 1500 рублей для служилых калмыков срочно
был направлен подьячий Новгородского приказа Филимон Фомин6.
1
Там же. Л. 8.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 5. Л. 3–4.
3
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1697 г. Д. 10. Л. 5–6; Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 3. Л. 15–16;
Д. 5. Л. 9.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 2. Л. 9.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 7. Л. 9, 14–15.
6
Там же. Д. 8. Л. 1.
149
12 июня 1697 г. 3-тысячная калмыцкая конница под командой тайшей
Менке-Темира, Мелеша, Чимета и Данджина прибыла в большой полк к
А. Шеину под Азов. Поскольку скота в окрестностях Азова в наличии не было,
Шеин принял решение раздать денежное довольствие калмыкам: Менке-Теми-
ру — 2 алтына, Мелешу, Чимету и Данджину — по 8 денег на день, знатным
150 калмыкам — по 6 денег на день, рядовым — по 4 деньги. Всего за месяц
вышло 1849 руб., 6 алтынов и 4 деньги. За 6 недель, т. е. за все время пребыва-
ния калмыков на службе под Азовом, вышло 2773 руб. и 6 алтынов1.
После взятия Азова Россия вышла к Азовскому морю, но для установления

связей с европейскими странами необходимо было иметь выход к Балтийско-
му морю, что неминуемо вело к войне со Швецией. Петр Алексеевич в составе
Великого посольства отправился в Европу, чтобы заручиться поддержкой не-
которых стран в создании антишведской коалиции. Перед отъездом ему нужно
было решить ряд внутренних проблем, в том числе и имевшиеся в русско-кал-
мыцких отношениях.
По указу государя боярин Борис Алексеевич Голицын (1654–1714 гг.) дол-
жен был лично встретиться с Аюкой и заключить окончательный договор. В
апреле 1697 г. боярин отправил Аюке письмо, которое начиналось так: «Брат
мой и друг, и многих орд владетелю, Аюке тайше, радоваться и здравствовать з
женами, з братьями и з детьми, в верной службе много лет». Далее Голицын со-
общал, что планирует быть в Саратове в Петров день и просил личной встречи2.
В июле 1697 г. организация такой встречи оказалась возможной, так как
Голицын в это время инспектировал фортификационные сооружения южных
низовых городов. В результате «по многим пересылкам» местом проведения
русско-калмыцкого съезда была выбрана местность в 5 верстах от устья р.
Камышинка. Предварительно к Голицыну приезжали приближенные к Аюке
лица — Унетей-бакши и Эджи, которые должны были предварительно обсу-
дить ряд вопросов.
Аюка устроил свою ставку недалеко от обоза Голицына, и 15 июля состо-
ялась их первая встреча. Голицын и Аюка встретились верхом на лошадях на
нейтральной территории. После слов приветствия и полагающихся в таких
случаях любезностей боярин пригласил Аюку отобедать к себе в палатку, но
1
Там же. Л. 43–44.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 7. Л. 45.
150
последний, посоветовавшись со своим окружением, отказался, сославшись на
неуверенность в своей личной безопасности, так как лагерь был весьма укре-
плен: вокруг расставлены деревянные рогатки, пушки и многочисленная ох-
рана. Голицын приказал своим подчиненным немедленно все убрать, и только
после этого Аюка со своими тайшами и ближними людьми «в многолюдстве»
приехал в русский лагерь, обедал и после этого «сидел довольно». Этот день
стороны посвятили только личному знакомству и не обсуждали никаких по-
литических вопросов.
На следующий день уже Аюка пригласил к себе в ставку Голицына, кото-
рый, выказывая полное доверие калмыцкой стороне, приехал лишь с неболь-
шим числом сопровождающих. Встречал его один из сыновей Аюки, а сама
встреча продлилась до поздней ночи, и, как отмечали свидетели, Голицын
и Аюка «сидели и веселились, и учинили меж себя братство с великим под-
креплением душевным». В дружелюбном порыве Аюка отдал боярину своего
сына Гунджаба «во всякое соблюдение и учение политики московской и дру-
гих политик». Когда Голицын собрался к себе в лагерь, калмыцкий правитель
велел сыну Гунджабу и племяннику (сыну Замсы) взять несколько сопрово-
ждающих, чтобы проводить боярина до лагеря, и остаться там ночевать.
17 июля Аюка с немногочисленным сопровождением прибыл в русский
лагерь и в отдельной палатке Голицына отобедал. После этого они перешли к
главному вопросу — заключению договора.
Изучение этого документа позволяет нам выделить 6 главных вопросов.
Во-первых, в случае войны калмыков с бухарцами, каракалпаками или ка-
захами русская сторона обязывалась предоставить Аюке артиллерию — «две
полуголанки и три мажжеры», вдобавок к ним ядра и бомбы, пушкари и гра-
натники, а также 20 пудов пороха. Ежегодно в качестве жалованья калмыкам
должны были выделяться 20 пудов пороха и 10 пудов свинца.
Во-вторых, калмыкам предоставлялась возможность кочевать под всеми
русскими городами.
В-третьих, во время крымских или кубанских походов калмыцким отрядам
должна была предоставляться всемерная поддержка в русских крепостях.
В-четвертых, русская сторона обязывалась не принимать беглых калмы-
ков, не крестить и возвращать их.
В-пятых, вменялась перевозка государевыми судами на расстоянии от Чер-
ного Яра до Саратова служилых калмыков «безо всякого задержанья и обид».
И, наконец, в-шестых, Москва обязывалась отправить во все государевы
города, а также в Уфу, на Яик и Дон царские указы о недопущении «под смерт-
ной казнью» нападений на калмыцкие улусы1.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 2. Л. 1–2.
151
Голицын и Аюка обменялись договорными статьями, а боярин на своем
экземпляре собственноручно даже сделал запись: «К сим статьям договорным
для явного и душевного подкрепления, да в лице в конце я, князь Борис Голи-
цын, по договору с братом укрепил вечно, и впредь сим статьям быть непод-
вижно рукою»1.
В конце ноября 1697 г. Аюка прислал в Войско отряд в 500 калмыков
во главе с Черкес-Батуром. С Дона на Кубань казаками был отправлен со-
вместный с калмыками разведывательный отряд из 130 человек, который
обнаружил местонахождение улуса Кубек-аги. В результате нападения ка-
заки и калмыки отогнали 1200 лошадей и взяли в плен 7 кубанцев, а также
захватили с собой калмыков, живших в улусе Кубек-аги. Остальные улусные
люди были перебиты, в т. ч. женщины и дети, поскольку «за дальностью и за
большими водами, и за трудным путем их вести было невозможно». Остав-
лять живых свидетелей было опасно, так как по соседству находились во-
йска крымского калги, которые могли начать их преследование. Когда отряд
вернулся в Черкасск, участники похода разделили между собой захваченное
у кубанцев имущество. Казакам досталось 500 лошадей. Черкес распустил
калмыков с трофеями по улусам, а сам остался на Маныче, в 5 верстах от
Черкасска, дожидаясь прихода Аюки с основными воинскими силами для
похода на Кубань2.
Подробно узнать о событиях, произошедших на Кубани осенью 1697 г., по-
зволяют сведения ногайского посланца Бейшим-аги, которого в начале 1698 г.
едисанские мирзы Тоган и Гидемир отправили с письмом в Астрахань и Мо-
скву, но по дороге он был перехвачен людьми из отряда Гунджаба. По запро-
су властей калмыки затем передали его астраханскому воеводе Мусину-Пуш-
кину. По словам Бейшима, едисаны выгнали свои конские табуны на правый
берег Кубани, так как на левобережье выпал глубокий снег и от бескормицы
начался падеж лошадей. Крымский калга, взяв 500 человек, ушел зимовать к
горским владельцам в Бесленеи, а на правобережье Кубани для охраны табу-
нов отправил крымского Девлет-Гирея с сотней человек и едисанского Тогана
с тысячным отрядом. Однако это не помешало отряду Черкеса из 30 человек
отогнать у них 3 тыс. лошадей и взять в плен 8 татар3.
Также он сообщал, что Аюка присылал к калге посланцев Кара-Батура и
Кожура с письмом, в котором предлагал мир. В ответ калга заверил калмыц-
кую сторону, что они могут так же безопасно кочевать по берегам Волги, а для
1
ПСЗРИ. Т. 1. С. 330–331.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1698 г. Д. 3. Л. 1–3.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 3. Л. 1–2.
152
заключения мира отправил к Аюке кабардинского князя Казы Мисостова1. По
сообщению донских посланцев в Москве, зимой 1697/98 года Аюка действи-
тельно отправлял на Кубань к калге своих посланцев с предложением мира, но
калга «тех ево посыльщиков отпустил без дела, говоря им, что они к ним при-
езжают не ради миру, но для высматривания»2.
В действительности, как показали дальнейшие события, со стороны кал-
мыков это было всего лишь дипломатическим прикрытием. Аюка все-таки на-
правил на Кубань 6-тысячное калмыцкое войско под командой своих сыновей,
Гунджаба и Санджаба, которое отогнало у ногайских едисан в общей сложно-
сти 40 тыс. лошадей, захватило в плен Алибека, сына Гедемира, и 200 человек
из едисан. Аюка, сообщая о своих военных успехах на Кубани, еще раз заверял
царские власти, что не собирается мириться с крымцами. Уже после похода
его сыновей новый набег на Кубань совершил калмыцкий тайша Чимет, взяв в
плен 150 человек, захватив 8 тыс. лошадей и 5 тыс. быков3.
В конце 1697 г. Аюка кочевал под Астраханью, именно сюда 28 декабря к
нему прибыл саратовец Федор Шахматов. Саратовские власти были в претен-
зии к калмыцкой стороне по поводу действий Чакдорджаба, который со своим
улусом еще летом прикочевал под Пензенский уезд, где у его людей возник
конфликт с местными жителями из-за отгона калмыками скота и лошадей4.
Аюка обещал по росписи все разыскать и вернуть, в том числе и лошадей,
отогнанных у саратовцев. По сведениям Шахматова, Аюка запретил своим
улусным людям «чинить обиды, воровство и утеснение» государевым людям,
а если они такое преступление совершат, угрожал выдать их царским властям.
Русских пленников, находившихся в калмыцких улусах, он обязывался выда-
вать без выкупа5.
В начале 1698 г. на Дону появилась большая группа калмыков в 530 чело-
век, не считая женщин и детей, возглавляли которых Сетер-Батур и его брат
Укаган-кашка. Их целью было поселиться среди донских казаков, но в случае
отказа беглые калмыки обещали уйти дальше в Крым или на Кубань. В этом же
году Аюка и Менке-Темир неоднократно присылали в Войско Донское своих
посланцев с требованием немедленно выдать указанных беглецов, но послед-
ние категорически отказывались возвращаться6. В сообщении атамана Фрола
Минаева в Москву отмечалось, что Сетер со своими людьми обещал «велико-
1
Там же. Л. 2.
2
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1699 г. Д. 1. Л. 7.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 3. Л. 34.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1697 г. Д. 4. Л. 23.
5
Там же. Д. 11. Л. 1–2.
6
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 3. Л. 4–5.
153
му государю в Войску служить вечно» и заявлял, что в противном случае «они,
хотя все помрут, а из Войска никуда не пойдут… а к Аюкаю в орду [тоже] не
пойдут»1. У данного калмыцкого прихода на Дон была своя предыстория.
Выше говорилось, что в начале 1690 г. дербетский тайша Черкес, младший
сын Солом-Церена, со своим улусом перешел на Дон и отправил в Войско уве-
домление о своем приходе. Атаман Иван Семенов разрешил Черкесу перейти
на правый берег Дона и стать кочевьем возле казачьих городков. Но вскоре с
большим войском внезапно появился старший брат Черкеса, Менке-Темир, и
насильно увел к себе беглых калмыков2.
Среди тогдашних сторонников Черкеса были вышеупомянутый Сетер и
его брат Тохтоха. Во время прихода войска Менке-Темира им с немногими
людьми удалось скрыться у казаков в Черкасском городке3. Но их дальнейшее
возвращение в дербетский улус не принесло им удовлетворения.
Причину повторного бегства Сетера на Дон в 1698 г. устно изложил в Мо-
скве его посланец Када-кашка. Как оказалось, Сетер раньше был подвластным
тайши Церен-Батура, который «из давных лет с улусными своими людьми
кочевали при Аюке тайше, под ево владетельством»4. После насильственного
возвращения улуса Черкеса с Дона улусные люди Церена-Батура были переда-
ны во владение Менке-Темира, который «всякие с них поборы емлет». Причем
Черкеса и Сетера насильственно удерживали в улусе Менке-Темира, «не давая
никакой им воли над их улусными людьми». Проведя около месяца практиче-
ски под домашним арестом, Черкес и Сетер сбежали из дербетского улуса во
владение Аюки, и тот, войдя в их положение, «дал им на пропитание неболь-
шие улусы»: Черкесу — 100, а Сетеру — 50 кибиток5.
Но положение на правах «бедных родственников», видимо, не устраивало
Сетера, и он неоднократно обращался с просьбой к Аюке, чтобы тот принудил
Менке-Темира вернуть ему улус, поскольку трудно было «данными малыми
людьми кормитца». И Аюка действительно предпринимал несколько попыток
уговорить Менке-Темира вернуть улусных людей Сетеру, но каждый раз полу-
чал от дербетского тайши категорический отказ6.
Дальше события разворачивались не менее интересно. Сетер, видимо,
окончательно смирившись с потерей своих улусных людей, стал совершать
1
Там же. Д. 10. Л. 1.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1690 г. Д. 6. Л. 1.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 6. Л. 4, 9.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 5. Л. 4.
5
6
Там же. Л. 6.
154
тайные поездки по торгутским и дербетским улусам, и длилось это около двух
лет. В ходе этих поездок он «подзывал с собою под высокодержавную руку ве-
ликого государя калмыков в подданство» идти на Дон и «кочевать там вечно»1.
Так Сетеру удалось из разных улусов собрать 530 сторонников, и, как отмечал
его посланец Када-кашка, в заранее оговоренное время «многие их братья-кал-
мыки, оставя своих жен, увезли с собою чюжих жен»2. При этом организован-
но бежавшие калмыки уходили не с пустыми руками, при первой же возмож-
ности они завладевали чужим имуществом. Например, тот же Сетер отогнал у
своего тестя табун в 500 лошадей3.
Безусловно, подобные действия беглых калмыков не могли остаться без-
наказанными, и Аюка с Менке-Темиром, чьи улусы более всего пострада-
ли, должны были предпринять какие-то ответные действия. Понимали это и
донские казаки, которые поначалу всячески уговаривали пришлых калмыков
вернуться обратно, «чтоб у них за то с ними (волжскими калмыками — В. Т.)
не было какой ссоры»4. Однако уговоры не возымели действия, пришлые
калмыки только отвечали, что им из-за вышеописанных причин «итти к ним
невозможно»5. В дальнейшем атаманы донских казаков местом для прожи-
вания выделили людям Сетера остров на р. Дон, что напротив Черкасского
городка, где ранее тоже располагались приходившие сюда калмыки, а также
район по рекам Аксай и Кумлов в 5 верстах от городка6. Атаманы отобрали из
числа людей Сетера пятерых человек и вместе со своими посланцами отправи-
ли их в Москву для более подробного разъяснения своей позиции7.
Стоит отметить, что калмыцкие тайши не стали сразу предпринимать про-
тив беглецов силовые меры, напротив, они проявили дипломатический под-
ход к делу. Аюка и Менке-Темир несколько раз через посланцев призывали
Сетера и его людей вернуться, обещая в случае добровольного возвращения
не преследовать и не предпринимать против них репрессивных мер. Но Сетер
и его люди отказывали посланцам, заявляя, «что они никогда к ним, Аюкаю и
Менкетемиру, в улусы не пойдут»8.
Опасения калмыцких тайшей были небезосновательны. Подобные дей-
ствия могли послужить примером и для других калмыков, привести к случаям
1
Там же.
2
Там же.
3
4
Там же. Л. 8.
5
Там же. Л. 8.
6
7
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 10. Л. 2.
8
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 5. Л. 10.
155
бегства на Дон не только отдельных групп кибиток, но и целых улусов. Напри-
мер, уже в марте 1698 г. в казачий Паншин городок из дербетского улуса Мен-
ке-Темира ушли 25 кибиток под началом Укагана, брата Сетера. Менке-Темир
потребовал от царицынского воеводы немедленно вернуть беглецов1.
Из сообщения донских казаков стала известна причина бегства указанных
калмыков, которая заключалась в том, что против Аюки якобы войной идут
три кубанских султана2. На требование царицынского воеводы вернуть кал-
мыцких беглецов казаки из Паншина городка ответили отказом: «Калмыцких
выходцев не отдадим и отдать нам их нельзя, и впредь принимать станем; к
нам из войскового Черкасского городка писано, чтоб таких уходцев принимать
от погонщиков и от всяких людей оберегать и в обиду некому не давать; если
калмыки придут к нам за своими уходцами войною, то мы их не отдадим и
драться за них станем»3.
При проявлении такой своей позиции донские атаманы не только руковод-
ствовались главным своим принципом «с Дона выдачи нет», но и указывали
калмыцким посланцам, прибывшим от тайшей, на договор, заключенный ра-
нее с Мончаком, Дайчином и Аюкой: «…а кто от них перейдет на Дон, также
и з Дону к ним, и таких на обе стороны не отдавать, а кто не похочет, и таких
не держать»4.
Но такая точка зрения казачества противоречила официальной позиции
центральной власти. Завершив первый этап укрепления южных границ, в
1697 г. Петр I отбыл в Европу в составе так называемого Великого посоль-
ства. Охрану южных границ государства царь официально возложил на Аюку
под руководством князя Бориса Алексеевича Голицына. Как уже говорилось,
17 июля 1697 г. между Аюкой и Б. А.Голицыным были заключены «Договор-
ные статьи», в четвертом пункте которых говорилось: «Чтоб его улусных лю-
дей Калмык, которые своровав, учнут бегать в Государевы города, одни, или с
женами, или с детьми, не принимать, и не крестить, а задерживать их в городах
и писать об них к Москве или к нему Аюкаю»5. При личной встрече, которая
состоялась 26 июля, Б. А. Голицын и Аюка также договорились, что в госуда-
ревых городах не будут принимать беглых калмыков, а будут возвращать их
обратно6. В своем письме от 22 декабря 1698 г. Аюка напоминал Голицыну о
1
2
3
Цит. по: Шовунов К. П. Указ. соч. С. 39.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 10. Л. 2.
5
ПСЗРИ. Т. 3. С. 331; РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 2. Л. 1.
6
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 5. Л. 135.
156
ранее заключенном соглашении и на этом основании просил добиться от дон-
ских казаков возвращения его людей с Дона1.
После случая с Сетером то, чего опасался Аюка, случилось. В январе
1699 г. на Дон перешла очередная группа калмыков численностью в 100 ки-
биток во главе с Дай-Батуром. На этот раз официальная реакция все-таки
последовала. 4 марта 1699 г. вышел указ Петра I о выдаче с Дона Дай-Батура
и его людей, а также о том, чтобы впредь никого из беглых калмыков не
принимать2. Однако, когда казаки зачитали государев указ всем беглым кал-
мыкам, то они категорически отказались возвращаться обратно к Аюке и
Менке-Темиру и угрожали уйти в крымские владения3.
Некоторые из них свои угрозы осуществили, например, Дай-Батур, кото-
рый со своим улусом бежал с Дона на Кубань, так как именно ему маячила
угроза быть выданным4. Но стоит отметить, что указ Петра I о возвращении
беглых калмыков не относился к уже крещеным или желающим креститься.
Например, в царском указе от марта 1699 г. на имя самарского воеводы Петра
Ермолаевича Баскакова сообщалось, чтобы всех приезжающих в Самару кал-
мыков, пожелавших креститься, «к нему, Аюкаю… не отпускать»5.
Правительственные указы о возвращении беглых калмыков, носившие в
основном декларативный характер и не имевшие под собой практической ос-
новы, не устраивали Аюку. Как ответ на это можно рассматривать его шаги,
направленные на привлечение более пристального внимания российского пра-
вительства на данную проблему. Возможно, бегство Дай-Батура и его людей
на Дон стало каплей, переполнившей чашу терпения Аюки, и в 1699 г. он пе-
ревел все подвластные ему улусы за Яик. Одной из причин такого поступка,
как озвучивал его посол Кашка в Москве в октябре 1699 г., стал отход части
калмыков на Дон, и Аюка опасался «от тех калмык, и чтоб иные не бегали»6.
Практически главным условием своего возвращения на Волгу Аюка называл
возвращение правительством ему всех беглых калмыков7.
Подводя итог, можно отметить, что царское правительство, на словах
поддерживая калмыцких тайшей в вопросе возвращения бежавших на Дон
калмыков, либо затягивало с решением, либо ограничивалось обещаниями.
Очевидно, что недовольные своей жизнью в улусах калмыки принимали ре-
1
2
3
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 4. Л. 31.
6
Там же. Д. 9. Л. 1.
7
Там же. Д. 4. Л. 13.
157
шение бежать на Дон вполне осознанно. Если на новом месте обстановка
отвечала их устремлениям, они оставались на постоянное жительство, в про-
тивном случае могли покинуть донские степи и уйти в крымские владения
или на Кубань. Но случай с Сетером и его людьми выглядит по-особому.
В действительности это больше походило на частную инициативу отдель-
ных людей, объединенных общей идеей изменить свою жизнь, устроить ее
на новом месте. При этом их уход на Дон, похоже, подразумевал полный
разрыв связей с традиционным калмыцким обществом, поскольку сопрово-
ждался такими насильственными действиями, как захват чужого имущества
и людей. Стоит сказать, что именно такие люди становились послушным
инструментом в руках царского правительства, которое, по сути, поощряло
действия донской администрации, хотя формально поддерживало калмыц-
кую сторону в ее претензиях.
В августе 1698 г. калмыцкие улусы кочевали на левом берегу Волги. Мен-
ке-Темир со своим улусом располагался на р. Еруслан, откуда он отправил
100 человек в Черкасск с предложением казакам выступить в совместный по-
ход на Кубань. Перед этим отрядом ставилась задача — взять «языков» из чис-
ла кубанских ногайцев. Аюка кочевал ниже озера Баскунчак и Черного Яра.
Он тоже планировал послать разведку на Кубань, так как осенью предполагал
отправить в этот регион 40-тысячное войско1.
В этом же месяце Аюка отослал к Б. А. Голицыну два письменных сообще-
ния. В первом он извещал о том, что яицкие казаки, собравшись в большом
количестве, «худую думу думали» и пошли вверх по Яику. Туда из Астрахани
срочно был направлен отряд из 700 стрельцов и 200 служилых татар. В резуль-
тате боя яицкие казаки были рассеяны, 9 из них убиты и 5 взяты в плен2.
Во втором письме Аюка сообщал, что весной против крымского калги от-
правлял на Кубань калмыцкое войско под командой Гунджаба, Санджаба и
Цагана. Напавшими калмыками был взят большой полон и другие трофеи. По
словам Аюки, неоднократные удары калмыков привели к тому, что калга и его
окружение «посланцев своих присылают безпрестанно, чтоб мне с ними мир
меж собою учинить»3.
По сведениям, полученным от пленного кубанца в Москве, осенью Аюка
отправил к нуреддину на Кубань посланцев, чтобы тот прислал к нему знат-
ного человека «для договоров о миру». Для заключения мира он выдвигал
одно условие — вся Кубанская Орда должна платить ему дань. Крымский хан
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 3. Л. 43.
2
Там же. Д. 1. Л. 6.
3
Там же. Л. 7.
158
прислал указание ногайскому мирзе Арсланбеку, который «в давних летех
от Аюки откочевал», чтобы он примирил его с калмыцким ханом. В награду
крымский хан обещал мирзе возможность «жить на Кубане во всякой воль-
ности», а также собирать дань с ногайцев, которые откочевали от калмыков1.
Из письма Менке-Темира от 1699 г. становится известно, что Аюка осенью
1698 г. все-таки заключил мирный договор с крымским калгой. После того
как калга прислал к калмыцкому хану Кашей-мирзу, Аюка отправил с ним на
Кубань Ямана, сына Мазан-Батура. И уже с Яманом от калги приехал мирза
Арсланбек, и Аюка «учинил с ним мир». Стороны договорились обменяться
пленными и впредь не принимать беглецов2.
В ответ Б. А. Голицын отправил к Аюке посланцем дворянина Заманова,
который в начале ноября 1698 г. прибыл в калмыцкие улусы, кочевавшие в
урочище Сасыколь. В момент приезда посланца Аюка находился у сына Гун-
джаба, который был болен в это время. Узнав о приезде посланника Голицына,
Аюка сразу вернулся. Письмо боярина прочел и перевел на калмыцкий язык
личный переводчик — некий Булат, хорошо знавший русское письмо. После
этого Аюка посадил русского посланника рядом с собой, тут же сидели хошут-
ский Торба и «иные новые митрополиты по их вере», приехавшие буквально
за день от Далай-ламы VI3.
В письме Голицын ставил вопрос о приезде в Москву Гунджаба, которо-
го Аюка, как известно, в 1697 г. отдал русскому боярину для обучения «мо-
сковской политике». Второе письмо Голицына было адресовано уже самому
Гунджабу, поэтому Аюка отправил посланника в улус сына. Гунджаб после
прочтения ему послания ответил, что «ехать к Москве рад, только бог бы дал
здоровье, и потом как батюшка отпустит». В это время ханского сына мучили
боли в области левого бока4.
После состоялась новая встреча посланника с Аюкой, но уже в обстановке
повышенной секретности, все ближние люди были выставлены из кибитки.
Разговор шел об условиях поездки Гунджаба в Москву. Аюка соглашался от-
править сына в столицу только после его окончательного выздоровления и в
сопровождении примерно сотни человек. Посланник настаивал на сокращении
этого числа до 50 человек. По всей видимости, Аюка очень беспокоился за
здоровье сына и просил прислать из Астрахани лекаря Франца. Посланнику он
предложил остаться в улусе до тех пор, пока Гунджаб не выздоровеет. Также
Аюка просил передать государю, чтобы с Дона вернули беглых калмыков, и
1
Там же. Л. 10, 15.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 6. Л. 9–10.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 3. Л. 55.
4
Там же. Л. 55–56.
159
пожаловался на башкир, так как те отогнали 150 лошадей у калмыцкой мис-
сии, ехавшей из Тибета1.
16 декабря 1698 г. в Москву прибыло очередное калмыцкое посольство
из 10 человек во главе с представителями от Аюки и Гунджаба — Эльмеком
и Лузан-Даши. В своем письме Аюка обращался к Голицыну с просьбой воз-
действовать на донских казаков, чтобы те вернули его людей с Дона. Также он
сообщал об отправке в Тибет своей миссии «для мольбища» по своей вере и
для этого случая просил прибавить к жалованью золотых монет2.
В ответном письме к калмыцкому правителю Б. А. Голицын призывал при-
слать сына Гунджаба как можно скорее, до февраля следующего года, так как
Петр в это время находился в Москве. При этом боярин даже готов был пойти
на уступки: «а что ты пишешь ко мне, чтоб сыну твоему ехать к Москве не в
малых людех, и то буди по твоей воле». Также Голицын пытался успокоить
Аюку по поводу нахождения русских промышленников на соляных озерах в
степи: «а соли, братец, в тех озерах не токмо при нас и после нас, покаместо и
свет сей стоять будет, скудости в нем не будет». Он отрицал слухи, что на озе-
рах русские будут строить городок, утверждая, что это будут только амбары
для хранения добываемой соли3.
Зимой 1698/99 года началась массовая откочевка калмыцких улусов в вос-
точном направлении. Причины откочевки калмыков неизвестны, но, по всей
видимости, это было связано с приездом осенью 1698 г. духовной миссии из
Тибета от Далай-ламы VI и ее отъезда. Во всяком случае остается непонятным
истинное намерение Аюки: был ли это окончательный уход с Волги либо он
всего лишь сопровождал духовную миссию до дальних кочевий.
В какой-то мере свет на эти события проливают сведения, поступившие
из Уфы. В ноябре 1698 г. отряд башкирских охотников Сибирской дороги
подвергся нападению воинских калмыков под командой Чакдорджаба и На-
зар-Мамута. Последний через одного из пленных башкир передал в Уфу пись-
менное послание на калмыцком языке, где ставил в известность, что калмыки
совместно с джунгарами идут войной на казахов и каракалпаков4.
Первыми, кто забил тревогу и сообщил об откочевке Аюки, были дербет-
ские тайши. 24 февраля 1699 г. Менке-Темир прислал посланца Цецен-Заргучи
в Царицын с письменным сообщением, и уже 2 марта этот тайша с братом
Черкесом и Дюдюлем лично встретились с царицынским воеводой Ильей Про-
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 5. Л. 45, 50.
3
Там же. Л. 62–63.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 4. Л. 3–4.
160
топоповым, которого они уведомили об откочевке Аюки за Яик и своем отходе
с улусами к Царицыну. 20 марта 6 дербетских послов во главе с Кулюк-даргой
уже были в Москве1. Как стало известно позже, когда Аюка откочевал за Яик,
дербетский улус двигался вслед за ним, но, дойдя до Нарын-Песков, повернул
обратно в сторону Волги2.
В своем письме Менке-Темир сделал краткий экскурс в историю взаимо-
отношений его отца Солом-Церена с царскими властями и сообщал о том вре-
мени, когда хошутский Аблай «Мунчака тайшу разорил». Именно после этого
события Аюка и Солом-Церен со своими улусами ушли кочевать на Дон, где
между ними произошел конфликт. Суть его заключалась в том, что Аюка по-
сле погрома Аблаем торгутских улусов надумал уйти в крымские владения.
Но Солом-Церен всячески его отговаривал от такой затеи, предлагая и дальше
верно служить московскому государю. По сведениям Мунко-Темира, именно
за это Аюка «сложась с сыном иво3, Солом Сереневым, ево, Солом Сереня,
разорил». Только после договора Аюки с К. М. Черкасским «с того числа Со-
лом Серень и он, Мункотемир, стал меньшой иво, Аюки»4.
В распоряжении Менке-Темира находилось 10 тыс. кибиток, но даже с та-
ким количеством людей он не чувствовал себя в безопасности и просил власти
защитить его в случае прихода войск Аюки. Демонстрируя верность государю,
дербетский тайша предложил свои военные услуги против Крыма. Также он
предлагал всех некрещеных калмыков, находящихся по тем или иным при-
чинам в русских городах, передать ему во владение. Относительно новокре-
щенных калмыков, живущих на Дону и возглавляемых джунгарским тайшой
Баахан-Тайчжи, он сообщал, что они периодически совершали отгоны лоша-
дей у дербетов5.
В ответном мартовском письме к Менке-Темиру, кочевавшему с улусом
на правом берегу Волги, возле Царицына, царские власти хвалили его за воз-
вращение к Волге, хотя в Москве также недоумевали и не находили объяс-
нения откочевке Аюки. Б. А. Голицын в своем письме к Аюке призывал его
вернуться к Волге, расценивая демарш калмыцкого правителя как ответную
реакцию на настоятельную просьбу боярина прислать в Москву сына и пере-
броску 4-тысячного войска из центра на южное направление. Однако Голицын
считал, что все эти вопросы были обсуждены с Аюкой и его сыном на встрече
в 1697 г. Не ускользнула от внимания Б. А. Голицына и информация о кал-
1
Там же. Д. 6. Л. 1–2.
2
Там же. Д. 8. Л. 16.
3
Здесь имеется в виду Даши — старший сын Солом-Церена.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 6. Л. 8–9.
5
Там же. Л. 14–15, 17.
161
мыцко-кубанских переговорах, в ходе которых Аюка требовал от крымских
властей передать ему ногайских едисан или платить дань. Все это, по мнению
царского сановника, шло вразрез с прежними договоренностями1.
Федор Змеев, по царскому указу ездивший в Уфу для сыска у башкир кал-
мыцкого ясыря, в марте собрал всего 27 калмыков. Из них 13 были из улуса
Аюки, 8 — из владения Цаган-Батура, а 6 человек не смогли даже точное ука-
зать место своего прежнего проживания в калмыцких улусах, так как были
«взяты в полон в малых летах». Некоторые из башкир категорически отказы-
вались возвращать калмыцкий полон. Пленники из улуса Цаган-Батура были
возвращены обратно башкирам на том основании, что их тайша «великому
государю не служит и кочует особо, и их, башкирцов, разоряет»2.
По сообщению из Астрахани, уже в феврале Аюка с частью улусов пе-
решел на правый берег Волги и кочевал в Мочагах. Дожидаясь переправы
остальных своих улусных людей, он готовил войско в поход на Кубань. Из-
вестно, что посланный им разведывательный отряд сумел отогнать у кубанцев
2 тыс. лошадей. Взбудораженная новостью об уходе калмыков на восток часть
кубанских ногайцев, едисан и джембойлуков стала подумывать о возвращении
к Астрахани или на Терек. Нуреддин, узнав о подобных настроениях, некото-
рых из мирз приказал разорить3.
В апреле 1699 г. в Москву прибыл посланец Аюки — Муча, который при-
вез письмо. В нем Аюка снова жаловался Б. А. Голицыну на донских казаков,
которые, как он считал, «между нами по некоему научению недруга твоего
совет наш разбивают». Еще на встрече с Голицыным он предупреждал бояри-
на, что казаки «наш договор и союзный совет разобьют», так как игнорируют
государев указ. Аюка также знал о доносах на него Менке-Темира, поэтому
предостерегал Б. А. Голицына, чтобы тот «ево словам не верил»4.
В июле Аюка отправил сына Чакдорджаба с крупным войском к улусу
Менке-Темира. При переправе через Дон атаман Л. Максимов безуспешно
попытался помешать калмыкам. Часть улуса Менке-Темира была разорена, а
уцелевшие успели уйти на р. Бузулук. На просьбу дербетского тайши о по-
мощи Голицын посоветовал ему помириться с Аюкой, в противном случае
укрыться за Доном5.
Из письма Менке-Темира царицынскому воеводе Алексею Чернышеву
становится известно, что незадолго до этих событий Аюка все-таки пытался
1
Там же. Д. 1. Л. 1, 5–6.
2
Там же. Д. 4. Л. 36, 47.
3
Там же. Д. 3. Л. 11, 17.
4
Там же. Д. 7. Л. 4–5.
5
Батмаев М. М. Внутренняя… С. 43.
162
решить конфликт мирным путем, прислав к нему двух посланцев «духовно-
го чину» и Чимета с предложением «жить по прежнему в совете и в любви».
В противном случае Аюка угрожал решить вопрос силой. Часть людей, такие,
как тайша Дедюн, все-таки поддались уговорам и вернулись на Волгу1. Как
стало известно позже из письма Менке-Темира, тайша Чимет прибыл в его
улус, когда того не было дома, поскольку в это время он находился в Таганроге
и встречался с государем. Воспользовавшись этим, Чимет подговорил и увел с
собой один из дербетских улусов2.
Воспользовавшись замешательством Менке-Темира, некоторые калмыки
ушли из-под его власти. Так, в октябре 1699 г. в Царицын пришли калмыки
Урус и Сагай, которые сообщили, что их группа, насчитывавшая 48 кибиток,
была насильно присоединена к себе Менке-Темиром, хотя они являлись улус-
ными людьми Аюки. После бегства от дербетского тайши они кочевали на
р. Иловля, а затем пришли к Волге, где на них совершили нападение «неве-
домо какие русские люди». В результате было убито 30 калмыков и взяты в
плен 65 человек. Всего после нападения их осталось 65 человек обоего пола.
Полковник Андрей Шарф заподозрил в этом казаков и отправил запрос атама-
ну Паншина городка с требованием разъяснения цели нападения на калмыков.
Но оказалось, что это были казаки верховых городков под командой Ивана
Самарина. Власти жестко отреагировали на это сообщение, указав срочно ра-
зыскать и наказать виновных, а все захваченное у калмыков немедленно вер-
нуть3. В ходе расследования выяснилось, что отряд И. Самарина насчитывал
303 человека и следовал за неизвестными «воровскими» калмыками, которые
отогнали табуны у Сиротина и Григорьевского. Конская «сакма» привела от-
ряд преследования к р. Пичюга, где и подверглись нападению указанные кал-
мыки4.
16 сентября в Москву прибыло посольство Менке-Темира во главе с Эрке-
Малаем5. Посол сообщил, что со стороны его тайши «измены нет, а писал на
него Аюка напрасно, и за тем де ему миритца ныне невозможно». В случае
действительной измены, говорил посланец, дербетский тайша ушел бы на Ку-
бань. Как оказалось, супруга Менке-Темира от него не сбегала, а «осталась в
аюкиных улусах неволею». Брат его, Дедюн, ушел с Чиметом к Аюке в резуль-
тате ссоры с другим братом — Черкесом, «а не для Мункотемиревы измены».
При этом Чимету удалось подговорить и увести с собой сына дербетского тай-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 2. Л. 11.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1700 г. Д. 1. Л. 12.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1698 г. Д. 5. Л. 136–139.
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1700 г. Д. 2. Л. 17, 21.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1699 г. Д. 8. Л. 2.
163
ши — Четера. Эрке-Малай сказал и о том, что определенную роль в последних
событиях сыграло буддийское духовенство: «а для подговору к нему, Аюке, от
черных калмык приезжали ламы»1.
В октябре 1699 г. Аюка кочевал под Саратовом, и именно в это время от-
мечается приезд его посольства в Москву, которое возглавлял Кашка. В сво-
ем письме калмыцкий правитель подчеркивал, что он не изменял государю,
а свой отход за Яик расценивал как ответ на бегство калмыков на Дон, «чтоб
иные не бегали». Другой причиной стала смерть его супруги, чей прах он «по-
слал в Баранталу погресть и ее провожал». После этого он вернулся обратно к
Волге. Он заверил, что готов к примирению с Менке-Темиром и «станет жить
вместе и прежние ево неправды не помянет»2.
Из письма Чакдорджаба к Б. А. Голицыну становится известно, что моло-
дой тайша также отправлял своих людей «для мольбы» в Тибет, но по дороге
эта миссия была разгромлена казахами и каракалпаками, а казна, предназна-
ченная Далай-ламе VI, разграблена. Чакдорджаб просил в помощь 10 тыс. цар-
ского войска с артиллерией для карательного похода на них3.
Начало 1700 г. отметилось новым витком конфликта в калмыцком обще-
стве. 8 января Менке-Темир сообщил войсковому атаману Ф. Минаеву о при-
ближении войска Чакдорджаба и Санджаба. В этот же день во втором часу дня
в Черкасский городок прибыли посланцы от этих двух тайшей, как посчитали
казаки, «обманом, будто для переговоров». Атаманы хотели было отправить к
ним двух казаков с требованием прекратить военные действия против Менке-
Темира, но калмыцкое войско уже вышло на боевые позиции напротив дер-
бетского улуса, в районе Черкасска. Из Таганрога, где в это время находился
государь, пришел царский указ — защитить Менке-Темира и не допустить
перехода Чакдорджаба на правый берег Дона4.
Донские казаки вывели из Черкасска против калмыцкого войска практи-
чески все свои имеющиеся силы (конницу, пехоту и обоз), однако это не по-
мешало Чакдорджабу все-таки захватить небольшое число улусных людей
Менке-Темира. В частности, был захвачен улус Дедюна, брата Менке-Темира.
Казаки понесли немалые потери: калмыки пожгли и потравили сено, отогнали
скот и лошадей, часть донцов была взята в плен, многие ранены или убиты.
В результате боя были взяты в плен и 10 калмыков, которые сообщили, что
Аюка находится с основной частью войска в верховьях Маныча, прикрывая с
1
Там же. Д. 9. Л. 2–3.
2
Там же. Д. 9. Л. 1–2.
3
4
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1700 г. Д. 1. Л. 13–14.
164
тыла своих сыновей. Отдельная колонна войск под командованием Ике-Замсы
двигалась по левому берегу Дона1.
Из письма Менке-Темира к Петру Алексеевичу становится известно, что
калмыцкое войско насчитывало 4 тыс. человек, а во главе его, помимо Чак-
дорджаба и Санджаба, были Чимет и 3 сына Балбу-Данджина — племянники
Аюки. Перед началом боевых действий у дербетов уже были отогнаны 5 тыс.
лошадей2.
29 февраля Чакдорджаб с Санджабом снова ударили по улусу Менке-Те-
мира, который откочевал к Северскому Донцу. На этот раз было захвачено
большое количество кибиток. Менке-Темир с казаками попытался было пре-
следовать их, но безуспешно3.
После крупного вооруженного конфликта на Дону правительство всерьез
опасалось, что калмыцкие улусы откочуют за Яик. Поэтому из Москвы в Уфу
поступил срочный указ о том, чтобы местные власти собрали башкир и со-
вместно с яицкими казаками организовали на Яике заслон для предотвраще-
ния возможного ухода калмыков на восток4.
Однако Аюка не собирался уходить, а через своих многочисленных по-
сланников пытался разъяснить ситуацию. Так, 14 марта к стольникам Васи-
лию Ивановичу и Ивану Васильевичу Давыдовым прибыл его посланец — Бок
Эрке Тарсукай. По его словам, Чакдорджаб и Санджаб приходили на Дон «для
взятья своих улусных людей», а Аюка «велел тех калмыков брать добром, а не
ссорою». В результате улусных людей Менке-Темира перегнали с правого на
левый берег Дона, а отношения калмыков с казаками после этого резко ухуд-
шились. Калмыцкие посланцы были задержаны в Черкасске5.
Во многом эту информацию подтверждал и сам Менке-Темир, сообщив,
что сыновья Аюки взяли своих улусных людей численностью около 1 тыс.
кибиток, тысячу кибиток самого Менке-Темира и дополнительно еще 200 кал-
мыков. Захваченное ими имущество составляли 5 тыс. лошадей, 2500 коров,
1500 верблюдов и 2500 овец6.
Из письма Петра Алексеевича к Аюке стало известно, что в мае 1700 г.
калмыки на р. Самаре побили многих башкир Уфимского уезда, в частности,
пострадали башкиры Ногайской дороги. На р. Уиле они убили 5 сыновей и
1
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1700 г. Д. 1. Л. 15; Ф. 119. Оп. 1. 1700 г. Д. 1. Л. 3–5, 7.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1700 г. Д. 1. Л. 12.
3
4
5
РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1700 г. Д. 2. Л. 66.
6
165
5 внуков тархана Кипчацкой волости Керсена Девлетбаева, захватили у него
180 лошадей и много другого имущества. Аюке предъявляли претензии и баш-
киры Сибирской дороги, которые требовали от него вернуть в Уфу полон и
захваченное имущество1.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1700 г. Д. 2. Л. 1.
166
Глава 4. Калмыцкое ханство в начале XVIII в.
§ 1. Политический кризис в Калмыцком ханстве в начале XVIII в.
На рубеже XVII–XVIII столетий между Калмыцким ханством, располо-

жившимся на берегах Волги, и, казалось бы, далеким и загадочным Тибетом
сложился своего рода кратковременный политический альянс с далеко идущи-
ми планами.
Начало установления отношений между волжскими калмыками и Тибетом
можно отнести к первой половине XVII в. и связано оно, в первую очередь, с
именем одного из основателя Калмыцкого ханства — Шукур-Дайчином. С ти-
бетской стороны, кто впервые посетил калмыцкие кочевья в 1637 г., был про-
поведник Индзан-хутугта, который также был одним из идейных вдохновите-
лей знаменитого монголо-ойратского съезда 1640 г. Шукур-Дайчин в 1643 г.
с паломнической миссией впервые побывал в Лхасе, о чем даже сохранились
сведения в некоторых источниках, и, возможно, принял участие в религиозной
войне на стороне школы Гелугп. В 1645 и 1655 гг. калмыцкие кочевья посетил
знаменитый хутугта Зая-пандита, чем весьма укрепил новое религиозное учение
среди кочевников.
Политическая стабильность в Тибете во второй половине XVII в. обеспе-
чивалась авторитетом Далай-ламы V, который имел сильное влияние не толь-
ко на тибетцев, но и на ойратов, монголов и маньчжуров. Однако внезапная
кончина духовного лидера в 1682 г. привела к тому, что дэси Сангье Гьяцо в
течение пятнадцати лет скрывал факт его смерти, управляя от его имени Тибе-
том. Когда Сангье Гьяцо в 1697 г. официально объявил о смерти Далай-ламы
V, это вызвало гнев императора Канси, который прямо обвинил в фальсифика-
ции слов духовного лидера в адрес регента Сангье Гьяцо1.
После смерти Далай-ламы V в Тибете остро встал вопрос о власти. Времен-
ное управление страной регентом, притязание на полноту власти хошутскими
князьями, унаследовавшими титул «царя Тибета» от Гуши-хана, должны были
разрешить выбор нового Далай-ламы, титул которого передавался не по на-
следству, а по линии перерождений. В 1685 г. по тайному распоряжению дэси
1
Солощева М. А. Политика империи Цин в отношении Тибета в период правления
императора Юнчжэна (1723–1735 гг.): дисс. … канд. ист. наук. СПб., 2014. С. 55, 56.
167
были организованы поиски перерожденца, увенчавшиеся успехом. В воспита-
нии Цаньяна Гьяцо, признанного Далай-ламой VI, регент Сангье Гьяцо при-
нял самое активное участие, фактически прибрав к рукам всю политическую
власть в стране1.
Утратив доверие со стороны маньчжурского императора, Сангье Гьяцо об-
ратил все свое внимание на далекого правителя волжских калмыков — Аюку.
Примерно в начале 1698 г. от него в Лхасу прибыло внушительное посольство
во главе с Арабджуром, сыном Назар-Мамута и двоюродным племянником
Аюки. По всей видимости, известие о провозглашении Цаньяна Гьяцо Далай-
ламой VI в 1697 г. дошло до берегов Волги, и Аюка поспешил отправить в
Тибет свои поздравления со столь знаменательным событием. Арабджур при-
был в Лхасу со своей матерью, сестрой и с улусом, насчитывавшим примерно
500 человек. Прибыли они туда с долгосрочной миссией, поскольку задержа-
лись в столице Тибета на четыре года, в течение которых совершали всевоз-
можные паломничества и делали подношения крупным монастырям Брайбун,
Сэра, Галдан и другим, побывали на аудиенции у Далай-ламы во дворце По-
тала и молились о ниспослании им благополучия2.
По поводу истинных намерений миссии Арабджура в Тибете у российских
исследователей сложилась определенная гипотеза. По мнению известного си-
нолога В. С. Мясникова, на рубеже XVII–XVIII вв. ситуация в Центральной
Азии изменилась настолько, что у правителей Калмыцкого ханства возник-
ла потребность в получении достоверной информации о взаимоотношениях
и планах руководителей Тибета, Джунгарского ханства и Цинской империи3.
Е. Л. Беспрозванных прямых доказательств разведывательной деятельности в
паломнической миссии Арабджура не видит. Но учитывая многочисленность
его представительства и длительный срок пребывания в Тибете, он считает,
что миссия Арабджура могла бы доставить в Калмыкию массу интересной ин-
формации4.
Однако у калмыков разведывательная деятельность была прямой обязан-
ностью посольских и торговых миссий вне зависимости страны пребывания,
поскольку от этого напрямую зависела безопасность кочевий. Очевидно, что
1
2
Борджигид Дорги. О местопребывании и деятельности тайджи Арабджура после
принятия им подданства цинской династии // Единая Калмыкия в единой России: че-
рез века в будущее. Мат-лы Междунар. науч. конф., посвящ. 400-летию добровольно-
го вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства (г. Элиста, 13–18
сентября 2009 г.). Ч. 1. Элиста, 2009. С. 154.
3
Русско-китайские отношения в XVIII в.: материалы и док. Т. 1. М., 1978. С. 18.
4
Беспрозванных Е. Л. Калмыцко-китайские отношения в XVIII веке. Волгоград,
2008. С. 64.
168
смерть джунгарского Галдана Бошогту-хана в 1697 г., с которым у Аюки были
очень натянутые отношения, открыла прямую дорогу в Тибет. Цэван-Рабдан
на начальном этапе отношений вполне миролюбиво относился к калмыцкому
правителю, который, возможно, также приложил усилия к приводу к власти в
Джунгарии молодого князя.
Ответное посольство от Далай-ламы VI и Сангье Гьяцо к Аюке было сразу
же отправлено. Невольным свидетелем их приезда на Волгу стал дворянин За-
манов, когда в начале ноября 1698 г. по поручению боярина Б. А. Голицына
прибыл к Аюке. К сожалению, нам неизвестны все подробности калмыцко-ти-
бетских переговоров, и в русских документах они, по понятным причинам, не
отложились. Но дальнейшие события отчетливо показывают, насколько при-
езд тибетских послов оказал сильное влияние на внутриполитическую ситуа-
цию в Калмыцком ханстве.
Судя по письменным сообщениям Аюки видно, что с 1699 г. в его пись-
мах начинает встречаться вторая печать. Отсюда можно сделать вывод, что
посольство от Далай-ламы VI пожаловало калмыцкому правителю ханский
титул и печать. В. М. Бакунин сообщает: «да и от Далай-ламы первый он ис-
просил себе около 1690 года титул ханский»1. Но нам известно, что Далай-ла-
ма V скончался в 1682 г., а Далай-лама VI взошел на престол только в 1697 г.
Таким образом, в 1690 г. на престоле в Лхасе не было никакого духовного ли-
дера, который мог бы взять на себя обязательство даровать кому-либо ханский
титул. Однако возникает вопрос о происхождении и принадлежности Аюке
первой печати. Самое раннее письменное свидетельство калмыцкого правите-
ля, где встречается первая печать, датируется 1685 г.2. При этом мы не можем
однозначно утверждать, что оно было самым ранним, поскольку в российских
архивных фондах не сохранились письма Аюки за 1670-е и начала 1680-х гг.
К сожалению, из-за отсутствия более ранних письменных свидетельств Аюки
для нас не представляется возможным отследить точную датировку появле-
ния первой печати. Если предположить, что она была дарована ему Далай-
ламой V, то выяснить, при каких обстоятельствах это произошло из-за отсут-
ствия источников, мы не можем.
Таким образом, мы видим, что смерть Галдан Бошогту-хана и провозгла-
шение Далай-ламы VI в 1697 г., приезд в Лхасу миссии Арабджура — все эти
события, как звенья одной цепи, подвигли к активизации тибетско-калмыцких
переговоров на рубеже XVII–XVIII вв., целью которых было возможное пере-
1
Бакунин В. М. Указ. соч. С. 26.
2
Тепкеев В. Т., Нацагдордж Ц. Калмыцкое письмо 1685 г. как одно ранних
письменных свидетельств хана Аюки // Монголоведение: сборник научных статей.
Вып. 8. Элиста: КалмНЦ РАН, 2016. С. 15–12.
169
селение волжских калмыков на территорию Кукунора для защиты Тибета от
маньчжурской агрессии. Главным идеологом этого тайного соглашения, несо-
мненно, был дэси Сангье Гьяцо, который от лица молодого Далай-ламы VI вел
всю внешнюю политику государства. Наделение буддийским духовенством
Аюки ханским титулом должно было для него послужить дополнительным
стимулом в скорейшей реализации этой идеи. Также это открывало перед Аю-
кой перспективу стать во главе единого ойратского государства.
Сведения об откочевке Аюки на восток, предоставленные в Царицыне
Менке-Темиром, сложно подвергнуть сомнению, несмотря на заверение Аю-
кой царской стороны об отсутствии у него подобных планов. Со всей уверен-
ностью можно утверждать, что дербетский тайша был посвящен в заговор
старших владельцев Калмыцкого ханства, иначе вряд ли бы он пошел на та-
кой откровенный демарш, понимая, какие могли быть для него серьезные по-
следствия. Единственное, что Менке-Темир не предусмотрел, это возращение
Аюки на Волгу и его отказ, пусть и на время, от плана откочевать на восток.
Несомненно, Аюка колебался, как и большинство представителей калмыц-
кой аристократии. Нельзя забывать, что к концу XVII в. на Волге родилось
уже несколько поколений калмыков, не представлявших для себя какую-ли-
бо другую родину. Несмотря на сложную конфликтогенную ситуацию на юге
России и постоянные вооруженные столкновения с соседними народами, для
большинства калмыков Волга продолжала оставаться родным домом и «ма-
терью-кормилицей». Покинуть навсегда эти земли означало обречь себя на
дальнейшую неизвестность и неопределенность. С другой стороны, идея стать
возможным «защитником веры» воспаляла умы и религиозные чувства многих
представителей калмыцкой элиты.
Во второй половине XVII в. Калмыцкое ханство переживало политический
подъем, значительно увеличилась численность его населения. Однако в начале
следующего столетия стали отмечаться признаки упадка, который усиливался
и в конечном итоге привел к массовому исходу народа в 1771 г. на территорию
Цинской империи и ликвидации государственного образования на Волге. Зна-
ковыми стали события 1701–1702 гг., когда в Калмыцком ханстве, а именно
в правящей ханской семье, вспыхнула междоусобица, в результате которой с
Волги в Джунгарию ушли 15 тыс. кибиток калмыков во главе с Санджабом.
Внимание исследователей это событие привлекает как первая серьезная по-
пытка насильственной смены власти в период правления калмыцкого Аюки-
хана.
По данным В. М. Бакунина, поводом для конфликта стали следующие
события: «…1701 года больший хана Аюки сын, а хана Дондук Даши отец,
170
Чакдоржап, застал его, Аюку, у жены своей, имянуемой Тарбаджи, и хотел
его за то заколоть, но калмыками до того не допущен; однако же он, Чак-
доржап, тот его Аюкин поступок всему калмыцкому народу разгласил и тем
оной народ привел до того, что все владельцы и другие Аюкины дети, от од-
ной с Чакдоржапом матери рожденные Санжип и Гунделек, с своими и с его,
Аюкиными, улусами, оставя Аюку, пристали к нему, Чакдоржапу, и с ним
отлучались за реку Яик и пересылались с зенгорцами - главным владельцом
Хонтайшею…»1.
Большинство исследователей, опираясь на данный источник, трактовали
этот случай как толчок к возникновению политического кризиса в Калмыц-
ком ханстве в начале XVIII в. Однако при изучении документов того времени
нам не удалось обнаружить конкретных фактов, подтверждающих сведения
В. М. Бакунина. Он, хотя и был современником Аюки-хана и других участ-
ников тех событий, но непосредственно к службе в качестве переводчика с
калмыцкого языка приступил только в 1720 г.
Некоторые обстоятельства, приведшие к этому мятежу, стали известны в
1731 г., когда Дондук-Омбо, сын Гунджаба, в письме к астраханскому губер-
натору И. П. Измайлову сообщал, что в 1699 г. скончались братья Аюки —
Араптан (на самом деле сын Аюки — В. Т.) и Замса, и их улусы хан разделил
между своими сыновьями. Более крупный улус Араптана был передан млад-
шему ханскому сыну Гунджабу, женившемуся на вдове умершего владельца.
Меньший по численности улус Замсы достался другому сыну — Санджабу.
Подобный раздел улусов последний, видимо, считал несправедливым, в этом
его поддерживал старший брат Чакдорджаб. Как оказалось, Замса перед смер-
тью завещал свой улус Санджабу, но вдова умершего владельца решила выйти
замуж за Гунджаба, передав ему улус2. Так, оба улуса покойных владельцев
оказались в руках Гунджаба, что, естественно, вызвало недовольство других
сыновей Аюки, в первую очередь Санджаба. Все это привело к резкому вспле-
ску напряженности в калмыцких кочевьях и в конечном счете к вооруженному
конфликту, в ходе которого Санджаб и его брат Гунделек насильно отобрали
у Гунджаба улус Араптана3.
Следовательно, причину конфликта и выступление сыновей против отца
нужно искать в вопросе наследования улусов умерших владельцев. О субъ-
ективном подходе Аюки-хана к решению этого вопроса говорит и тот факт,
что из всех сыновей он выделял именно Гунджаба, наделив его более круп-
1
Бакунин В. М. Указ. соч. С. 27; РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 4. Л. 6.
2
Цюрюмов А. В. Указ. соч. С. 152.
3
Там же. С. 153
171
ным владением. По сообщению калмыцкого летописца XVIII в. Габан Шараба,
Аюка намеревался все улусы передать именно Гунджабу1.
Дальнейшие события в калмыцких улусах В. М. Бакунин освещал следу-
ющим образом: «…а четвертой Аюкин сын, от другой жены его рожденный, а
бывшего хана Дондук Омбы отец — Гунжеп, во время того смятения подсылал
нарочного зайсанга Некая, которой, в ночное время подъехав к Чакдоржапо-
вой кибитке, и сквозь оную по нем, Чакдоржапе, из ружья выстрелил и его ра-
нил двумя пулями, и затем по усилении Чакдоржапа в калмыцких улусах оной
брат Чакдоржапов Гунжеп уходил от него на нагорную реки Волги сторону, и
жил в Саратове у воеводы Никифора Беклемишева, а хан Аюка во ста кибитках
уходил в Яицкой казачей городок…»2.
Данные сведения находят подтверждение в документах того времени. В од-
ном из писем в Москву Чакдорджаб признавал, что «меж собою у нас ссора
чинитца». По его сведениям, Аюка с Гунджабом действительно организовали
против него заговор и покушались на его жизнь, подослав убийцу с пищалью.
Однако, как он сам сообщал, по «божиею изволению я не умер». После не-
удачного покушения Аюка и Гунджаб вынуждены были бежать в окрестности
Саратова3.
В это время происходило объединение воинских сил Чакдорджаба и Сан-
джаба, о чем становится известно из письма Гунджаба к Б. А. Голицыну. Не-
смотря на то что Санджаб с улусом кочевал за Яиком, он быстро отозвался
на призыв старшего брата и пришел к нему с войском. Гунджаб испытывал
серьезные опасения по поводу возможной откочевки Чакдорджаба на восток,
поэтому заверял Б. А. Голицына, что предпримет все усилия, чтобы не допу-
стить этого, обещая даже прибегнуть к магии: «напущу на них стужу великую
и дождь… и снег, чтоб они скоро не откочевали»4.
7 августа 1701 г. Гунджаб лично прибыл в Саратов и сообщил представите-
лям местной власти, что еще в июле тайши Санджаб, Назар-Мамут и Данджин
с улусами откочевали за Яик. К этой же реке отправили свои улусы Чакдор-
джаб и Гунделек, хотя сами с войском продолжали оставаться у р. Еруслан.
Очевидно, что они планировали окончательно разбить силы брата и отца, ко-
торый от своих непокорных сыновей сидел «в осаде» на одном из волжских
островов в «крепких местах», на луговой стороне выше Саратова. Поскольку
Аюка со дня на день ждал появления войск Чакдорджаба и Гунделека, то Гун-
1
Габан Шараб. Указ. соч. С. 99.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 11. Л. 4.
4
Там же. Д. 2. Л. 19.
172
джаб просил саратовского воеводу Алексея Яковлевича Новосильцева о воен-
ной помощи. Но без государева указа воевода не решился отправить помощь
хану и посоветовал Гунджабу лично выехать в Москву, чтобы «челом бить
государю». Так и не добившись военной поддержки от саратовских властей и
получив известие о быстром наступлении войска братьев, Гунджаб вынужден
был вернуться в улусы для защиты отца1.
Вскоре Гунджаб снова вернулся в Саратов с неутешительным для себя из-
вестием. Он не успел оказать помощь отцу, так как того «за боем в степи» взял
Чакдорджаб. Воевода А. Я. Новосильцев срочно отправил Григория Микулина
в улусы к Чакдорджабу и Аюке с письмами и «для подлинной ведомости».
Аюка сообщил посланнику, что Санджаб с улусом откочевал за Яик, а Чак-
доржаб и Гунделек следуют за ним в том же направлении. Однако при личной
встрече с Микулиным Чакдорджаб отверг слухи о том, что он якобы направ-
ляется за Яик. Более того, уверял, что Санджаб также не помысляет об уходе и
желает присоединиться к нему. В своем письме саратовскому воеводе от 30 ав-
густа Чакдорджаб так объяснял сложившуюся на тот момент ситуацию: отец в
сопровождении супруги Гунджаба «поехал богу молитца за Китай»2.
Но вскоре Аюка дал знать о себе, 4 сентября 1701 г. прислав в Саратов Ши-
мурата. По сведениям последнего, Чакдорджаб совершил нападение на отцов-
ский улус в конце августа: «и велел своим улусным людем всех отбить прочь,
и взял к себе с силою и конные, и скотину ево Аюкины табуны побрал, а ему
де Аюкаю тайше конских табунов и скотину дал самое малое число и послал
де ево Аюкая тайшу неволею за Яик, и велел ему, Аюкаю тайше, ехать к бого-
молью в Зов». Аюка через Шимурата передал Новосильцеву, что находится в
Яицком городке и желает «служить по прежнему». В его распоряжении были
только 500 человек, которые пошли за ним «с своею охотою», так как Чакдор-
джаб людей ему не дал3.
История о том, как Аюка, отправившись в Тибет, неожиданно изменил
маршрут и оказался в Яицком городке, становится известной из сообщения
яицких казаков. 1 сентября 1701 г. казаки Василий Иванов и Александр Шалеев
побывали в лагере Аюки, который, по всей видимости, направлялся на восток.
Именно с ними Аюка отправил своих посланцев в Яицкий городок с тревожной
вестью, что Чакдорджаб, Санджаб и Гунделек «со всеми мурзами отошли прочь
и тебе, великому государю, изменили». Он жаловался на своих сыновей, что те
его разорили и покинули. С Аюкой находились только 300 воинов, и он всерьез
1
Там же. Д. 8. Л. 10.
2
3
Там же. Л. 11, 12.
173
опасался за свою жизнь: «и хотели убить до смерти». По словам хана, не желая
изменить государю и «видя над собою такое разорение и убойство, отпросился
у них постричься по своей вере, чтоб иво не извели». Он прямо обвинял своих
непокорных сыновей в измене, утверждая, что они с улусами направляются к
«черным калмыкам», т. е. джунгарам. На призыв о помощи яицкие казаки от-
кликнулись и во всеоружии, с артиллерией вышли навстречу калмыцкому хану,
под охраной сопроводив его под городок. После получения известия от казаков
3 ноября на Яик пришел государев указ о защите Аюки от возможных военных
посягательств со стороны его сыновей1.
Атаман Яицкого войска Федор Семенников сообщал в Саратов, что казаки
узнали о ссоре среди калмыков только 3 сентября 1701 г. и предусмотрительно
расставили дозоры и караулы. 4 сентября от Аюки прибыли посланцы, и каза-
ки в тот же день встретили Аюку и препроводили под Яицкий городок, расста-
вив вокруг охрану, чтобы его непокорные сыновья «какова дурна не учинили».
Атаман также подтверждал слова Аюки о том, что сыновья его думают изме-
нить государю и «хотят де они жить особняком в черных калмыках»2.
Оказавшись под надежной защитой казаков, Аюка срочно отправил в Моск-
ву и близлежащие города известие о своем положении. Например, в письме
Б. А. Голицыну от 3 сентября 1701 г. он пишет: «сын мой улусы мои взял и у
Боронталу стиречь с правую сторону пошел, а я со всеми улусами прикочевал
на Яик». Он вынужден был ждать оказания реальной военной помощи со сто-
роны царских властей, так как в его распоряжении были небольшое войско и
яицкие казаки. В Москве быстро отреагировали на известие и направили указ в
Саратов, чтобы оттуда Аюке на Яик отправили продовольствие: ржаную муку
и крупу3.
15 сентября 1701 г. в Саратов в составе казачьей «нарочной станицы» при-
были посланники Аюки — Самрат и Гендук. Они просили воеводу отправить
на Яик на помощь Аюке вооруженный отряд. По сведениям посланников, Гун-
джаб перешел от Саратова на левый берег Волги и, оставив семью на правом
берегу, 16 сентября двинулся на соединение с отцом. Аюка в это время соби-
рал вокруг себя все имеющиеся силы, и первым на помощь к нему пришел его
сват — джунгарский тайша Цаган-Батур с детьми4. Эти джунгарские тайши в
свое время бежали от преследования Галдан-Бошогту-хана и присоединились
к волжским калмыкам еще в 1687 г., но держались обособленно и какое-то
время кочевали на Дону. Один из их владельцев, Баахан-Манджи, остался на
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 6. Л. 1, 2, 5.
2
Там же. Д. 8. Л. 13, 14.
3
Там же. Д. 5. Л. 2, 6.
4
Там же. Д. 8. Л. 14, 15.
174
Дону, а Цаган-Батур откочевал на восток1 и, как видим, в конечном итоге при-
соединился к Аюке.
В Астрахани местные власти также внимательно отслеживали конфликт-
ную ситуацию в калмыцких улусах. 16 сентября стольник Иван Емельянович
Спешнев направил к Чакдорджабу командира конных астраханских стрельцов
Михаила Зажарского, который должен был убедить тайшу и дальше служить
верно государю и находиться в подданстве. При встрече Чакдорджаб объяснил
Зажарскому, что «отец ево Аюка юрт свой покинул и ушел к Меке молитца, а
он, Чабдаржап, со всем своим юртом пришел к Волге и служить тебе, велико-
му государю рад наипаче прежнего»2.
Однако Чакдорджаб уже знал, что его отец находится под защитой яицких
казаков. Это видно из его письма астраханскому воеводе, которое привез его
«ближний человек» — Алдар Тарсухай. Чакдорджаб в письме задавался во-
просом: «делом ли» Аюку держат яицкие казаки, Гунджаба — в Саратове, а
Чимета — под Астраханью3.
Что касается Чимета, то у Чакдорджаба к нему имелись серьезные пре-
тензии, поэтому воевода устроил встречу их посланникам в Астрахани. Как
сообщил властям Алдар Тарсухай, Чимет «побрал и перезвал к себе» более
одной тысячи кибиток у Чакдорджаба. Поскольку Чимет кочевал под Астра-
ханью и находился под ее защитой, посланник Чакдорджаба просил власти
поспособствовать возвращению захваченных их улусных людей. Но посланец
Чимета, которого звали Элке Дар-Эрке Данжин, отверг эту просьбу и потре-
бовал назвать поименно тех, кого Чимет забрал у Чакдорджаба. Когда Алдар
Тарсухай перечислил имена людей, то посланник Чимета отметил, что это все
люди Аюки, и его тайша принял их «по приказу ево Аюкаеву». По словам Элке
Дар-Эрке Данжина, Аюка не ушел в «китайскую землю», а находился на Яике
и отправил в Москву послов «бить челом на сына своево Чабдаржапа об обо-
роне». Оказывается, Аюка повелел Чимету кочевать под Астраханью и пору-
чил ему своих людей, так как он продолжал оставаться в числе его сторонни-
ков, отказавшись присоединяться к мятежникам. На этом основании Чимет не
собирался возвращать Чакдорджабу людей Аюки и готов был за них бороться.
Астраханские власти не стали вмешиваться в этот спор и попросили стороны
дождаться государева указа по этому делу4.
1
Тепкеев В. Т. Джунгары на юге России в конце XVII века // Вестник Калмыцкого
института гуманитарных исследований РАН. 2016. № 3. С. 12–18.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 11. Л. 1.
3
Там же.
4
Там же. Л. 2, 3.
175
Очевидно, что правительство принимало меры для урегулирования кон-
фликта, так как не было заинтересовано в уходе сыновей Аюки в Джунгарию.
Насколько серьезное значение придавали этому центральные власти, говорит
тот факт, что для примирения конфликтующих сторон в улусы решено было
направить саратовского и самарского воевод. Перед А. Я. Новосильцевым ста-
вилась задача — выяснить причины семейной ссоры, степень истинной под-
держки Аюки народом и узнать, почему улусные люди не поддержали его в
противостоянии с сыновьями. Также правительство интересовал вопрос о том,
как лучше справиться с мятежными тайшами — силовым путем или все-таки
уговорами. Следом воевода получил государеву грамоту, в которой извеща-
лось об уходе Чакдорджаба из-под Астрахани из-за страха быть наказанным
за ссору с отцом. Новосильцеву повелелось со служилыми людьми выехать в
улусы и зачитать тайшам в присутствии их улусных людей грамоту Петра I о
том, чтобы они без страха кочевали на прежних местах. К Чакдорджабу был
послан отдельный указ со стольником Д. Бахметевым. Но А. Я. Новосильцев
из-за дальности расстояния так и не решился выехать в калмыцкие улусы1.
Подобный указ получил 3 октября 1701 г. в Самаре и Василий Михайлович
Беклемишев. В первую очередь он собрал башкирских старшин и провел с
ними тайные переговоры, заручившись их поддержкой. Башкиры согласились
выступить против мятежных тайшей, отошедших от Аюки, и обещали всяче-
ски разведывать настроения в калмыцких улусах и передавать информацию
в Самару. После этого В. М. Беклемишев выехал на Яик, чтобы лично встре-
титься с Аюкой2.
При встрече в личном разговоре Аюка полностью изложил Беклемишеву
ход событий и пояснил, почему это произошло: «отошло с ними, детьми, иво и
их улусных людей многое число, и теми де силами они иво, Аюкиных улусных
людей, взяли с собою поневоле за боем». Попытка Аюки создать коалицию с
яицкими казаками, джунгарским Цаган-Батуром и его сыновьями, Араптаном
и Даши, не увенчалась успехом, поскольку Даши неожиданно ушел за Яик.
Тайша Чимет из-под Астрахани прислал к Аюке посланцев с заверением в вер-
ности, и хан отправил к нему 4 тыс. улусных людей, а сам с войском двинулся
в западном направлении. Объединение сил с Чиметом позволяло Аюке вы-
ступить против Чакдорджаба. Беклемишев поинтересовался мнением казаков
и самарцев о настроениях, царящих в калмыцких улусах, и пришел к выводу:
«больше тужат об нем, Аюкае тайше, и о ево разоренье»3.
1
Батмаев М. М. Внутренняя обстановка… С. 47.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 9. Л. 20–21; Батмаев М.М. Внутренняя
обстановка… С. 47.
176
О формировании коалиции вокруг Аюки сообщил и приехавший 15 октя-
бря в Самару его посланец Бакши Тюфшин Хошучи. К Аюке, Гунджабу и Ца-
ган-Батуру присоединился Дорджи Назаров, который отошел от Чакдорджаба.
Объединенные их силы, включая и тысячу яицких казаков, двинулись вниз по
Яику, по правому берегу, против Чакдорджаба, кочевавшего в Рын-Песках.
Санджаб и Гунделек в это время уже перешли на левый берег Яика и удали-
лись на восток1. 27 октября в Саратов прибыл другой посланец Аюки — Ду-
ран с 15 сопровождающими. Он сообщил, что в разведку с целью выявления
местонахождения Чакдорджаба и захвата «языков» Аюка с Гунджабом отпра-
вили Нохоя Багу и еще 9 человек. Вскоре за Рын-Песками, у берега моря, в ко-
сах, разведка обнаружила улус Чакдорджаба и захватила «языка». Пленник по
имени Ноган сообщил им важную информацию: Санджаб с улусом кочует за
Яиком, но «он себе места не сыщет», а приближенные владельцы Чакдорджаба
«за Яик не пойдут, а пойдут к Волге в скорых числех». Уже по доставлении в
Саратов Ноган к сказанному добавил, что при всем желании Чакдорджаба от-
кочевать к Санджабу за Яик его нойоны категорически отказываются от этой
идеи и всячески его от этого отговаривают2.
8 ноября в следующей личной беседе с самарским воеводой Аюка сокру-
шался по поводу вероломности своих мятежных сыновей. По его словам, неза-
долго до конфликта Чакдорджаб, Санджаб и Гунделек «дали меж себя души,
что жить им меж собою з братом своим Гунжепом в союзе, и, дав души, брата
своего Гунжепа согнали за Волгу». Аналогично, по мнению Аюки, они посту-
пили и с ним: «после дали ему, Аюкаю, душу, чтоб ево, Аюкая, во всем быть
им послушным и почитать, и после того его, Аюкая, они разорили и послали
его к пропасте». Аюка также переживал за судьбу своих улусных людей, на-
сильно захваченных сыновьями: «людей ево побивают и табуны отгоняют».
По его мнению, мятежные сыновья не собирались оставаться в междуречье
Волги и Яика, а намеревались откочевать в Крымское ханство. Чтобы вы-
яснить, примут ли их там, они якобы отправили на переговоры с кубанским
Муртазали своих посланцев. Желание Аюки немедленно наказать непокорных
сыновей не поддерживали уфимцы, самарцы и яицкие казаки, которые без го-
сударева указа не решались открыто выступить против них. Поэтому хан про-
сил Беклемишева поддержать его военное наступление, чтобы вернуть сыно-
вей «под государеву руку», поскольку «уговором дети ево не поворотятца»3.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 9. Л. 16–17.
2
Там же. Д. 8. Л. 17–18.
3
Там же. Д. 9. Л. 22.
177
О выделении ему в помощь 10-тысячного войска Аюка в своем письме просил
и руководителя Приказа Казанского дворца Б. А. Голицына1.
Конфликт Аюки с сыновьями разделил правящую верхушку калмыцкого
общества практически на два лагеря. Но постепенно от Чакдорджаба стали от-
ходить некоторые из владельцев. В начале февраля 1702 г. от него на Дон ушел
дербетский тайша Черкес и присоединился к кочевавшему там брату Менке-
Темиру. По сообщению Черкеса, главными инициаторами («пущими заводчи-
ками») ухода в Джунгарию были тайши Назар-Мамут и Бамба, которые вла-
дели многочисленными улусами. В самом улусе Чакдорджаба сторонниками
ухода были владельцы Даин Кашка и Ансыр Тарсухай, «потому что они от них
воровства много к Аюке тайше и к сыну его Гунжепу»2.
В этом же месяце от Чакдорджаба откочевал на Дон Яман Мазанов с бра-
тьями3. Что касается Ямана, то он в конце концов принял сторону Аюки, о
чем он 12 февраля в Царицыне известил воеводу Ивана Новосильцева. В его
распоряжении было 5 тыс. кибиток, и он с братьями желал и дальше оста-
ваться под государевой рукой4.
Задержанные 16 февраля 1702 г. в Царицыне улусные люди Чакдорджаба и
Гунделека представили весьма интересные сведения о положении дел в лагере
мятежных сыновей Аюки. Оказалось, что на совет к Чакдорджабу приезжали
Санджаб, Назар-Мамут и Аю, сын Данджина, и хотели увести его с собой за
Яик. По всей видимости, уговоры возымели какое-то действие, и Чакдорджаб
все-таки откочевал с улусом за Яик. Это, в свою очередь, привело к уходу
людей из его владения. Так, 9 апреля в Царицын прибыли Тохтома и Шарап
с сообщением, что от Чакдорджаба откочевали 1600 кибиток Бока Эрке Тар-
сухая, которые просили перевезти их на правый берег Волги. В своем письме
Бок Эрке Тарсухай, который оказался братом Ямана Мазанова, объяснял, что
всегда был противником откочевки на восток и всячески отговаривал от этой
идеи Чакдорджаба, Санджаба и Гунделека, но они его не послушали5.
В начале апреля 1702 г. Чакдорджаб дал знать о себе, прислав своего по-
сланца Мучу к астраханскому воеводе Дмитрию Бахметеву с письмом на имя
Б. А. Голицына, в котором излагал свою точку зрения на последние события.
Как писал тайша, после встречи на реке Камышинке, два года назад, «отец мой
на меня осердился», а брат Гунджаб выпустил в него две пули и, «видя свою
вину», отошел с 200 кибитками под Саратов. Здесь он, правда, не указал при-
1
Там же. Д. 14. Л. 2.
2
Цит. по: Батмаев М. М. Внутренняя обстановка… С. 48.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1702 г. Д. 2. Л. 1.
5
178
чину конфликта, а так резюмировал свою мысль: «хан и Гунжеп, что учинили,
и про то чают». Когда Аюка с 300 сопровождающими отправился на восток
«по своей вере молитца», Чимет отобрал у Чакдорджаба часть улусных людей.
По мнению Чакдорджаба, «все улусные люди, видя их (т. е. Аюки и Гунджа-
ба. — В. Т.) неправду, во всем их винят». В заключение он подчеркивал: «видя
мою правоту, все войско со мною пришло»1. Но уже в другом письме, прислан-
ном в мае, Чакдорджаб утверждал, что его отец не направился на богомолье в
Тибет, а откочевал только «повидатца с родственники не на большое время»
и «вскоре возвратитца в сторону царского величества, служить на старое ко-
чевье». Себя он также называл приверженцем государевого подданства, не со-
биравшимся из-под него уходить2.
Очевидно, что его противодействие отцу стало смягчаться, и, возможно,
это было результатом того, что от него все больше стали отделяться и пере-
ходить на сторону Аюки такие крупные владельцы, как Яман и Бок. Отказ
астраханских властей поддержать его в конфликте с Чиметом, который ото-
брал у Чакдорджаба улусных людей Аюки, также стал причиной временной
откочевки в сторону Яика3.
Примирение отца со старшим сыном не заставило себя долго ждать. В исто-
риографии сложилось мнение, что в этом ключевую роль сыграл Б. А. Голи-
цын, который в конечном итоге и примирил Аюку с Чакдорджабом4. В архив-
ных документах сведений об этой встрече обнаружить не удалось, но прими-
рение состоялось, и в немалой степени этому способствовала внезапная и за-
гадочная смерть Гунджаба, к которому Чакдорджаб и его братья питали самые
неприязненные чувства5.
Ситуация в сентябре 1702 г. развивалась следующим образом. Незадолго
до примирения Аюка с тревогой наблюдал за приближением к нему вверх по
Волге Чакдорджаба с 4-тысячным войском. Поскольку на тот момент действо-
вал царский указ о всемерной защите калмыцкого хана, то он дал знать об этом
в Астрахань, откуда к нему, под Черный Яр, отправили для поддержки коман-
дира астраханских конных стрельцов Никиту Зажарского во главе тысячного
отряда. 28 сентября из Астрахани к Чакдорджабу был отправлен стрелецкий
голова Михаил Кареитов с призывом помириться с отцом и продолжать с ним
верно служить государю. 5 ноября Кареитов вернулся в Астрахань с письмом
от Аюки, в котором тот сообщал об окончательном примирении с Чакдорджа-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1702 г. Д. 7. Л. 3–4.
2
Там же. Д. 1. Л. 7–7об.
3
Там же. Л. 7.
4
Бакунин В. М. Указ. соч. С. 28; Пальмов Н. Н. Этюды... Ч. 1. С. 19.
5
179
бом и Гунделеком. Отец забрал у сыновей ранее захваченный свой улус, а с
Чакдорджабом состоял «во всяком совете по прежнему»1.
По поводу зачинщиков ссоры и их дальнейшей судьбы В. М. Бакунин со-
общал следующее: «…из Чакдоржаповых знатных зайсангов пять человек, ко-
торые его противу Аюки возмущали, были арестованы и сосланы в Астрахань,
где из них некоторые померли, а иные из-под караула бежали в калмыцкие
улусы»2. В одном из документов значатся имена тех, кто считался виновни-
ком ссоры между отцом и сыновьями, и имеются сведения об их судьбе: «а
которые де были меж ими ссорщики и тех ссорщиков, Гуру Доржу да Череня
[Чакдорджаб] послал в Астарахань». Под конвоем Зажарского они были пре-
провождены в астраханскую тюрьму до соответствующего государевого указа
об их дальнейшей судьбе3. Из другого документа становятся известны имена
всех «ссорщиков»: Буда, Дорджи, Церен, Билютка Балтаев и Алгазу Будака-
лов. Дорджи и Церен умерли в Астрахани, а остальных позже Аюка запросил
обратно к себе, что и было сделано4.
По возвращении в Астрахань М. Кареитов предоставил более подробные
сведения о своей встрече с Чакдорджабом. Выяснилось, что Аюка известил стар-
шего сына о смерти Гунджаба, что и стало в конечном итоге отправной точкой к
примирению. Отец призвал сына для встречи к себе в улус, и Чакдорджаб в каче-
стве гарантии своей безопасности взял Кареитова с собой в поездку. 23 октября
у Волги, в урочище Калмыковского острова, состоялась их встреча, в результа-
те которой Чакдорджаб с Аюкой «по многим разговорам смирился во всем и с
ыными калмыцкими владельцы договорился в том, что старых ссор никаких не
напоминать, а ему, Аюкае тайше, над всеми быть владельцом, а сыну ево, Чап-
даржапу, быть по прежнему во всяком у него послушании». 25 октября Аюка
пригласил к себе Кареитова и Дмитрия Голочалова, незадолго до этого прибыв-
шего из Астрахани, и объявил, что отпускает их в Астрахань, попросив посо-
действовать в возвращении ему тех улусов, которые до сих пор «не послушны»5.
Несомненно, окончательное решение, принятое Чакдорджабом, и позво-
лило уладить этот конфликт. Спустя несколько десятилетий калмыцкий хан
Дондук-Даши, говоря о заслуге своего отца в этом деле, отмечал, что, если бы
не решение Чакдорджаба остаться на Волге, то все торгуты ушли бы в Джун-
гарию вместе с Санджабом, а на Дону остались бы только дербеты6.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1702 г. Д. 3. Л. 1об.–2.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1702 г. Д. 3. Л. 4.
4
5
Там же. Л. 5.
6
Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. II. С. 215.
180
Так, к концу 1702 г. в Калмыцком ханстве установился мир, но около
15 тыс. кибиток во главе с Санджабом откочевали в Джунгарию. Неизвестно,
почему он, как и Чакдорджаб, не пошел на мировую с отцом, но его даль-
нейшая судьба сложилась весьма печально. Здесь обращает на себя внимание
роль, которую в этих событиях сыграл джунгарский правитель Цэван-Рабдан.
В. М. Бакунин отмечал, что Чакдорджаб, Санджаб и Гунделек «со своими
и с его, Аюкиными, улусами» откочевали за Яик и вступили в переговоры с
джунгарским правителем, который, приняв беглые улусы, разделил их по сво-
им владениям, а Санджаба возвратил хану Аюке1. А. В. Цюрюмов, ссылаясь
на «Повседневную записку В. П. Беклемишева о приезде китайских послов
(1731 г.)», писал, что китайские послы, прибывшие для переговоров в Санкт-
Петербург, сообщили: после самоубийства Галдана новый хунтайджи Цэван-
Рабдан подговорил Санджаба уйти в Джунгарию, что позволило ему усилить
свою армию и одержать ряд побед над цинами. Вместе с ханским сыном от-
кочевал нойон Данджин (сын Сюнке) с сыновьями Аю, Малаем, Араптаном и
племянниками Дадна-Гарей и Дармой2.
Новые сведения об этом событии сообщает другой калмыцкий источник
анонимного автора, только недавно переведенный на русский язык востоко-
ведом В. П. Санчировым3. Согласно ему, джунгарский правитель был в кур-
се, что Санджаб находился под сильным влиянием своей супруги Цаган-Дара,
джунгарской княжны, и во всем ее слушался. Цэван-Рабдан отправил к ней
посланца со следующей просьбой: «Матушка Цаган-Дара, можно ли мне будет
лично повидаться с твоей светлостью?». Как указывает источник, именно она
и стала главным вдохновителем ухода в Джунгарию. Цаган-Дара всячески уго-
варивала Санджаба: «Давай возьмем твой наследственный улус из 15 тыс. за-
висимых людей (албату) и откочуем к хунтайджи», и это ей удалось. По дороге
в Джунгарию им пришлось пережить вооруженное столкновение с казахским
войском хана Тауке, но все для них закончилось благополучно, и они смогли
пробиться к хунтайджи, который навстречу им в местность Орын Ганц Модон
отправил 10-тысячное войско. Когда они прибыли в Джунгарию, хунтайджи
задержал Санджаба и отослал обратно к его отцу со следующими словами:
«Этот твой глупый неразумный сын увел твоих несчастных подданных (алба-
ту), чтобы отдать на попечение халха-монголам. Я, услышав об этом, перехва-
тил его по дороге и отправил к тебе. Вообще-то, если сравнивать, то я отправил
1
2
3
История Хо-Урлюка // Письменные памятники по истории ойратов XVII–XVIII
веков: сборник / сост., пер. со старописьм. монг., транслит. и коммент. Санчирова В. П.
Элиста, 2016. С. 13–48.
181
его к тебе подобно тому, как задержавший вора забирает себе его лошадь, а
самого вора доставляет [к тому, у кого он ее украл. Так что] справедливо то,
что я забрал себе твоих подданных, как если бы это была лошадь с потником»1.
По всей видимости, конечным пунктом откочевки Санджаба все-таки
предполагалась не Джунгария, а более восточный район — возможно, Куку-
нор или Тибет. Вспомним, что Аюка в своем письме к Б. А. Голицыну от 3 сен-
тября 1701 г. прямо указывал: «сын мой улусы мои взял и у Боронталу стиречь
с правую сторону пошел»2. Понятно, что под «Боронталой» он имел в виду
Тибет. Поскольку путь туда пролегал через Джунгарию, миновать хунтайджи
Санджаб никак не мог, чем и воспользовался Цэван-Рабдан, забрав у него все
улусы.
В приложении к донесению сибирского губернатора А. Плещеева и его по-
мощника П. Бутурлина в Секретную экспедицию Сената от 1735 г. сообщалось
об уходе Санджаба и положении торгутов в Джунгарии. Основывалось оно
на показаниях выходца из Джунгарии — 45-летнего торгута Церена-Кашки,
ранее подвластного Аюки-хана, а при уходе Санджаба в малолетнем возрас-
те вывезенного с Волги в Джунгарию. По его словам, Санджаб за несколько
лет до событий 1701 г. побывал в джунгарских владениях, когда сопровождал
свою сестру-невесту ко двору хунтайджи3. Следовательно, Санджаб, пред-
ставляя интересы знати волжских калмыков, мог провести какие-то сепарат-
ные переговоры с Цэван-Рабданом о возможности их откочевки в Джунгарию.
Можно предположить, что он приехал оттуда убежденным сторонником ухо-
да калмыков с Волги и, приняв самое деятельное участие в заговоре против
Аюки, в отличие от старшего брата не пошел на примирение с отцом и со сво-
ими сторонниками откочевал в Джунгарию.
О конфликте Цэван-Рабдана с Санджабом, который привел к отправке по-
следнего на Волгу, Церен-Кашка сообщал следующее: «А как оной Санжип
дошел до местечка Чарку-Бану — и послал он к китайскому хану от себя по-
сла. А для чего оной Санжип посылал посла, того за малолетством не упом-
ню. Токмо слышал я от своей братьи, что китайская сила шла на контайшу,
и я де пойду з другую сторону на контайшу и хотели взять ево, контайшу, во
владение, и хотели ево, контайшу, разорять, сообщась с китайскою силою. И
оной контайша, уведав про того посла, что пошел в Китай от Санжипа, и со-
глашаютца, и для того оной контайша писал к нему, Санжипу, чтоб иттить на
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1701 г. Д. 5. Л. 2.
3
Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и
извлечения. Барнаул, 2006. С. 70.
182
Казачью орду и потому писму и съехались они в местечке Бемчагам. И за та-
кую ево злобу взял ево, Санжипа, и отослал к отцу ево возвратно, а людей ево
семнатцать тысяч взял к себе и роздал по рукам»1.
По мнению Н. И. Веселовского, удаление Санджаба из Джунгарии на Вол-
гу произошло в 1704 г. Это было ответом на приезд в 1703 г. посольства от
Аюки-хана к хунтайджи с требованием вернуть всех ушедших с Санджабом
торгутов. Однако стремление Цэван-Рабдана объединить всех ойратов под
своей властью шло вразрез не только с этим требованием, но и, возможно, с
аналогичными интересами самого Аюки-хана.
Таким образом, данные сведения еще раз дают основание утверждать, что
конечной целью откочевки Санджаба была все-таки не Джунгария, а мест-
ность восточнее от нее, находившаяся вблизи священных мест Тибета, воз-
можно, и в пределах Цинской империи. Имели место переговоры Санджаба с
маньчжурами или нет, точно сказать нельзя, но приход в Джунгарию от 15 до
20 тысяч кибиток калмыков серьезно усилил позиции джунгаров и позволил
им еще какое-то время противостоять цинской экспансии на запад. Кукунор-
ское ханство в это время уже находилось в стадии распада и в зависимости от
маньчжурского императора.
Уход на восток столь большого числа калмыков, конечно, не способство-
вал укреплению Калмыцкого ханства. Если всю вторую половину XVII в. про-
исходил обратный процесс, т. е. приход на Волгу новых калмыцких улусов с
востока, то в 1701–1702 гг. произошел очень чувствительный отток. В «Исто-
рии Хо-Урлюка» указывается на реваншистские настроения, царившие среди
волжских калмыков, которые стремились вернуть своих людей вступив в во-
оруженное столкновение с джунгарами: «Тогда все торгуты стали говорить
Аюке-хану: «Прежде джунгаров было больше, чем нас, а нас было меньше.
Сейчас джунгары, ввязавшись в вызванные [Галдан] Бошогту-ханом междо-
усобицы, воюя с китайским ханом, несут потери. Однако мы все это время
увеличивались в численности и [ныне] насчитываем несколько сотен тысяч
человек. Давайте сразимся с ними»2.
Но Аюка, понимая всю невозможность реализации этой идеи, выступил
против такого предложения: «Хотя они трижды — снова и снова обращались
к нему, он не обронил ни слова. [Затем] Аюка-хан изволил сказать: «Если у
нас будет тысяча таких лучников, как Мазан; если у нас будет тысяча таких
воинов-меченосцев, как Маха; если у нас будет тысяча стрелков из ружей, как
Кӱӱкэн; если у нас будет тысяча копьеносцев, как Кÿндÿлэнг; если у нас будет
1
2
История Хо-Урлюка… С. 30.
183
всего четыре тысячи таких людей, то мы сможем одолеть джунгаров, если же
нет, то не сможем. Разве джунгары не [сплочены, как] иглы ежа и зубья пилы?
К тому же джунгары, бывало, наводили страх на обитающего по ту сторону от
них маньчжуро-китайского хана. Мы же со своей стороны наводили страх на
русского хана. Если мы при таком нашем положении будем воевать между со-
бой, то не сделаемся ли мы посмешищем для всех казахов, киргизов, узбеков,
уйгуров, которых мы превратили в своих холопов. Каким же ты был глупым
торгутом!». Сказав так, он казнил Санджаба»1. На самом деле Санджаб не был
казнен отцом, как указывается в калмыцком источнике, а погиб в результате
несчастного случая.
Несомненно, приход в Джунгарию от 15 до 20 тыс. кибиток волжских кал-
мыков значительно усилил джунгарского хунтайджи, что отмечали даже цин-
ские представители. В 1703 г. цинский посланник Боочжу в беседе с Цэван-
Рабданом прямо говорил ему: «Победа, одержанная тобою над торгоутским
князем Санджи-чжабом, пробудила в тебе большую гордость, так как, овладев
его подданными, ты почувствовал у себя чрезвычайное приращение силы»2.
Аюка-хан на протяжении еще многих лет и вплоть до своей кончины не-
устанно поднимал вопрос о возвращении джунгарской стороной своих людей.
Так, в 1720 г. он писал Петру I, что постоянно находится в контакте с хунтайд-
жи: «К контайше часто посланцов посылаю для того, что сын мой, когда от
меня откочевал, с собою многих подданных отвез к нему из калмыков. Тогда
он, контайша, всех при нем [кто был, оставив], сына моего самого одного от-
пустил. И когда я у него тех улусов и калмыков спрашиваю, то он, хотя и
обещается возвратить, но не возвращает и не отдает. Того ради часто к нему
посланцов посылаю взять у него подлинную отповедь и слово»3.
Смерть Галдан-Бошогту-хана, последовавшая в 1697 г., и решение тибет-
ских иерархов наделить правителя волжских калмыков ханским титулом от-
крыли перед Аюкой перспективу стать во главе единого ойратского государ-
ства. Главным препятствием на пути осуществления этого являлось не только
стремление джунгарского хунтайджи Цэван-Рабдана стать во главе так назы-
ваемого ойратского объединения, но и отсутствие единства в самом калмыц-
ком обществе, которое переживало центробежные процессы, выражавшиеся в
массовом отходничестве калмыков на Дон. Именно эти обстоятельства и не-
желание части калмыцкой элиты возвращаться в Джунгарию в конечном итоге
не позволили Аюке решиться на уход из России. Но идея возвращения на исто-
1
Там же. С. 30–31.
2
Веселовский Указ. соч. С. 253.
3
Цит. по: Златкин И. Я. Указ. соч. 221, 222.
184
рическую родину была подхвачена его старшими сыновьями, главным вдохно-
вителем здесь, несомненно, был Санджаб. Конфликт, разгоревшийся в 1701 г.,
был вызван и борьбой за власть в правящей ханской семье, что, по мнению
М. М. Батмаева, выглядело своего рода попыткой «дворцового переворота»1.
Но мятежники встретили сопротивление со стороны той части калмыцкой
элиты, которая категорически была против ухода в Джунгарию. Отсутствие
у участников мятежа конкретного плана действий, переход на сторону Аюки
большинства влиятельных тайшей и всемерная его поддержка царским прави-
тельством в конечном итоге склонили чашу весов не в пользу первых. Часть
мятежников во главе с Чакдорджабом пошла на примирение с Аюкой, другие
во главе с Санджабом решились на окончательный разрыв и ушли в Джунга-
рию. По всей вероятности, конечной их целью были не джунгарские хребты,
а священные для буддистов высокогорные районы Тибета. Дальнейшие собы-
тия показали, насколько мятежники ошибались в своих расчетах относительно
политики джунгарского хунтайджи, который, несомненно, сам претендовал на
роль общеойратского правителя.
§ 2. Калмыцкое ханство после политического кризиса
Подавив мятеж старших сыновей, хан Аюка приступил к консолидации

всех калмыцких улусов, особенно тех, кто ранее отошел за пределы волжских
кочевий. В первую очередь это касалось тех владельцев, кто откочевал на Дон.
Некоторые из них не стремились сразу вернуться, другие, наоборот, изъявили
добровольное желание возвратиться на Волгу.
В 1702 г. царицынский воевода Федор Ермолов сообщил в Приказ Казан-
ского дворца о желании Ямана и Курсухая уйти от Менке-Темира под власть
Аюки. Однако казаки Паншина городка не пропустили их улус к Волге. Пра-
вительство сразу отреагировало и направило указы на Дон и владельцу Яману,
чтобы тот мог вернуться к Аюке2.
18 февраля 1703 г. в Москву от Аюки прибыли калмыцкие послы во главе
с Ложаном Болдирем. В письме хан извещал правительство об уходе на Дон
тайши Чимета и сына Гунделека. Он просил их вернуть и для этого отправить
в Войско Донское государевый указ с запретом препятствования их возвраще-
нию на Волгу3.
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1703 г. Д. 2. Л. 13об.
3
Там же. Д. 5. Л. 3.
185
В начале марта Аюка писал яицким казакам, что Чимет и Гунделек ушли
на Дон с «малыми людьми», а сын Цаган-Батура, Араптан, с Волги откочевал
на Камыш-Самару, откуда совершил набег на донские земли, отогнав конские
табуны. В это время у Аюки сложились вполне доверительные отношения с
яицкими казаками, и об этом говорит хотя бы тот факт, что у него в ставке на-
ходились казаки-вестовщики, которые жили «для ведомости»1.
16 ноября 1703 г. Аюка извещал князя Б. А. Голицына о желании калмыц-
ких владельцев вернуться к нему с Дона и попытках казаков не пропустить их.
Отправленные в Войско калмыцкие посланники по неизвестным причинам за-
держивались там, как и калмыцкие охотники в степи. Аюка настойчиво просил
отправить государевый указ на Дон, чтобы казаки отпускали тех калмыков,
кто желал бы добровольно вернуться «под его владение»2.
25 ноября из Царицына Алексей Быков сообщал о приезде калмыцкого по-
сланца Самагана, который известил, что еще весной 1703 г. Аюка отправлял
Бокинчик-ламу с 20 сопровождающими к Менке-Темиру и другим владельцам
с предложением вернуться к нему, перейдя Дон в районе между Пятиизбен-
ской и Голубиным. Призыв был адресован, кроме Менке-Темира, и Даян-Эрке,
Зуну, Яману, Боку-тайджи и Баахан-тайджи3. Как видим, на Дону находилось
немало калмыцких улусов, и хан не мог оставить это без внимания.
Однако, когда указанные калмыцкие улусы стали переправляться через
Дон, казаки Паншина, Качалина и других городков стали препятствовать это-
му. Начавшиеся столкновения закончились убийством 5 калмыков. В этой си-
туации царицынский воевода оказал поддержку калмыкам, отправив к ним для
защиты отряд под командой Феодосия Линева4.
В начале 1704 г. большинство калмыцких владельцев стали возвращаться
с Дона на Волгу. Азовский губернатор Иван Толстой сообщал, что Менке-Те-
мир 6 февраля перешел Дон, а в Войске остается около двух тысяч калмыков.
При переходе люди дербетского тайши «на проездах многих донских казаков
грабили и били, а иных и в смерть покололи». Конечно, это крайне возмути-
ло казаков. Когда из Москвы в Черкасск вернулись посланцы Менке-Темира,
атаман Яким Филипьев отобрал у них государево жалованье и товары, а самих
их задержал. Всего в Черкасске казаки насильно удерживали около 150 чело-
век Менке-Темира. Азовский губернатор поддержал донского атамана в этом
решении, приказав оставить у себя жалованье и задержать до государева указа
1
Там же. Д. 8. Л. 1об., 2.
2
Там же. Д. 2. Л. 13.
3
4
Там же. Л. 14, 14об.
186
посланцев Эрке-Батура и Болкаша1. Стоит отметить, что жалованье для дер-
бетского тайши, которое он так и не получил, составляли: 198 золотых червон-
ных, 5 портищ сукна, 2 портища парчей шелковых с золотом, 5 косяков камок
разных цветов и 10 лисиц2.
Правительство намеревалось поделить это жалованье между калмыцкими
владельцами, оставшимися на Дону. В августе азовский губернатор И. Тол-
стой встретился с братом Менке-Темира, Дюдюлом, который предлагал это
жалованье не делить, а передать только ему, поскольку другие владельцы,
по его мнению, не являлись настоящими «мурзами» и происходили из про-
столюдинов. По словам Дюдюла, они с семьями пришли в Черкасск после
захвата русской армией турецкого Азова. Казаки назначили из их числа не-
сколько человек в «начальство». Так, например, у Кады-кашки было 100 ки-
биток. Под началом Дюдюла было всего 177 кибиток, и он желал принять
православие в случае, если ему разрешат кочевать под Азовом автономно от
казачества3.
Первоначально власти попытались уговорить Менке-Темира вернуться к
Азову, отправив к нему переводчика Павла Кульвинского. Но затем от этой
идеи отказались, а Кульвинского направили к калмыкам, оставшимся под Азо-
вом, чтобы уговорить их не уходить за Менке-Темиром и «обнадежить… госу-
дарскою милостию и жалованьем». Представителей калмыков, оставшихся на
Дону, предлагали отправить в Посольский приказ4.
1 марта 1704 г. к астраханскому воеводе Тимофею Ржевскому прибыл по-
сланец Аюки с вестью о приходе на Волгу Менке-Темира с сыном Черкесом и
другими владельцами, под началом которых находилось 3 тыс. кибиток. Дер-
бетский тайша, как сообщалось, прибыл с определенной целью: «хотел с ним,
Аюкой, он, Менкетемир, и калмыцкие владельцы видеться». За Доном оста-
вался только брат Менке-Темира, тайша Дюдюл, с сотней кибиток5.
Позже в своем письме к государю Менке-Темир объяснил причину своей от-
кочевки с Дона на Волгу. Во время пребывания под Таганрогом Петр I принял
калмыцкую делегацию, в составе которой был и Менке-Темир. Он напоминал,
что государь издал указ, «чтоб мне (т. е. Менке-Темиру. — В. Т.) кочевать око-
ло Дону и около Волги не бояся никого, где похочет» и что сам «обещался слу-
жить верою и правдою, не щадя головы своей». Тем договором Менке-Темир
1
Там же. 1704 г. Д. 2. Л. 1–3.
2
Там же. Л. 6.
3
Там же. Д. 5. Л. 1–4.
4
Там же. Д. 2. Л. 6.
5
Там же. Д. 1. Л. 4, 5.
187
и объяснил решение откочевать на Волгу1. Но это не являлось единственной
причиной.
Кочуя под Азовом, дербетский тайша столкнулся с проблемой бегства
своих людей и отгонами лошадей и скота. Так, годом ранее от Менке-Темира
к донским казакам бежали 107 кибиток калмыков, захватив 500 лошадей, но
войсковые власти, несмотря на требования азовского губернатора, их не вер-
нули. Кроме этого, казаки задержали его посланников и торговых людей. На
этом основании Менке-Темир и принял решение об откочевке: «и для таких
обид и разорения, и ссор терпеть мне невмочь, я з Дону на Волгу откочевал»2.
Обстановка на Нижней Волге оставалась напряженной, так как угроза ку-
банского набега сохранялась. На правом берегу, в районе Астрахани, кочевали
улусные люди Сатая, брата Ямана, которые в урочище Щербаков подверглись
«воровскому» набегу 190 кубанцев во главе с двумя сыновьями мирзы Аза-
мата. Калмыкам удалось их разбить и взять в плен 15 кубанцев. В ходе даль-
нейшего преследования они еще раз разбили кубанцев, 12 ногайцев пленили,
«а иных побили до смерти». Кубанскому нападению подвергся и улус Менке-
Темира, только недавно вернувшийся на Волгу, и часть его людей была за-
хвачена в плен. Астраханские власти просили Аюку и Менке-Темира в целях
безопасности кочевать около Астрахани3.
В 1703 г. резко осложнились отношения калмыков с башкирами. Причиной
этому стало разорение башкирами калмыков, возвращавшихся от Санджаба с
«ведомостью». По всей видимости, рассматривалась возможность возвраще-
ния ханского сына, находившегося уже в пути на Волгу, в Уфимском уезде.
В письме к Б. А. Голицыну Аюка просил его информировать о башкирских
делах, так как ему было известно о движении 4 тыс. башкир, которые на Яике
разорили казачий городок4. В правительстве отреагировали на ханский запрос,
и из сообщения уфимского воеводы выяснилось, что каракалпаки совершили
набег на башкир, и последние их преследовали5.
Однако этот конфликт так и не был окончательно урегулирован правитель-
ством. В июне 1704 г. атаман яицких казаков Вахром Сергеев сообщил, что
калмыки собираются «большим собраньем» идти войной в Уфимский уезд и
под Самару. Оказалось, что Аюка своих людей отправил к Санджабу через
Уфу, но местные власти их задержали. Ранее около 100 калмыцких кибиток, из
числа откочевавших в Джунгарию с Санджабом, бежали обратно на Волгу, но
1
Там же. 1705 г. Д. 2. Л. 2.
2
3
Там же. 1704 г. Д. 1. Л. 5.
4
Там же. 1703 г. Д. 2. Л. 5.
5
Там же. Д. 1. Л. 1.
188
по дороге были разорены башкирами. Помимо этого, башкиры в ходе набегов
отогнали у Аюки 300 лошадей и несколько сот голов мелкого скота1.
17 июля в Уфу прибыли от Аюки посланцы во главе с Боком. В ханском
письме перечислялись все вышеприведенные «обиды», нанесенные башки-
рами. Калмыцкий хан требовал вернуть все захваченное имущество, угрожая
тем, что пожалуется государю и «взятое сам возьмет». Уфимские власти не-
медленно отправили уполномоченных в уезд для розыска калмыцкого скота и
лошадей2.
Большую проблему для местных властей представляли и калмыки-джун-
гары Цаган-Батура, которые продолжали кочевать отдельно от Аюки, возле
Уфимского уезда. Под Сызранью были пойманы «воровские» калмыки из это-
го владения, сообщившие, что Араптан, сын Цаган-Батура, собирается в набег
на Уфимский уезд и под Самару для отгона лошадей. И все же джунгарский
владелец здесь не чувствовал себя в безопасности, поэтому отправил послан-
цев в Самару с извещением о своем желании кочевать в Уфимском уезде3.
В письме к Б. А. Голицыну от 25 января 1705 г. Аюка признавался в своем
бессилии контролировать джунгарского тайшу: «Унять Чеганихана не могу, и
у нас де он же, Чеганихан, в правде не стоит»4.
Калмыцкое ханство в начале XVIII в. придерживалось сравнительно актив-
ного внешнеполитического курса. При этом с Крымским ханством калмыцкие
тайши издавна поддерживали связи различного характера, за которыми Россия
внимательно следила и старалась, если не пресечь, то хотя бы поставить их
под свой контроль. В шертях хан Аюка, помимо обязательств по защите юж-
ных рубежей России, неизменно обязывался не иметь каких-либо сношений
с другими государствами. Тем не менее он поддерживал постоянные связи с
Крымом и Портой, не особо скрывая их от российского правительства.
В период с 1702 по 1703 гг. на южной границе наблюдалось редкое за-
тишье. В это время в Крыму и на Кубани вспыхнуло антитурецкое восстание,
поводом для которого послужило отстранение султаном от власти крымского
хана Девлет-Гирея II (1699–1702 гг.). В начале 1703 г. восстание было подавле-
но. Новый крымский хан Хаджи Селим-Гирей (1703–1704 гг.) вновь обратил
внимание на сопредельные территории и зимой 1703/1704 г. устроил большой
набег в районы Царицына, Пензы, Симбирска и Саратова. Этому благоприят-
ствовала и пассивность калмыцких войск.
1
Там же. 1704 г. Д. 4. Л. 1об.–2об.
2
Там же. Д. 8. Л. 1.
3
4
Там же. 1705 г. Д. 1. Л. 3.
189
После набега татар российские власти усилили охрану южных рубежей,
направив отдельные группы калмыков на границу. В феврале 1703 г. тайшам
Баахану и Батырю, кочевавшим на р. Дон, из Москвы была послана грамота,
в которой указывалось, что калмыки «впредь будут посланы к крымским ме-
стам, людей своих на стороне велено держать по небольшому числу, а многим
людям там быть и кочевьями жить не велено»1.
В марте 1703 г. в Крым и на Кубань были отправлены калмыцкие разве-
дывательные отряды. Сеть наблюдательных постов на границе должна была
выявлять и уничтожать мелкие татарские партии, приходившие с целью грабе-
жа приграничных русских селений. Однако после многочисленных протестов
российского правительства в адрес Стамбула набеги ненадолго прекратились.
За этим не последовало и похолодания во взаимоотношениях между хан-
ствами, что вполне было объяснимо. Крымские татары и кубанцы, не желая
нарушать мирный договор с калмыками, за редким исключением не вторга-
лись на охраняемую калмыками территорию. Гораздо выгоднее крымцам и
кубанцам было совершать набеги на Украину и в Кабарду.
В сентябре 1703 г. в Астрахань из Красного Яра поступили сведения о том,
что по калмыцким улусам прошел слух, будто кубанские ногайцы ближайшей
зимой собираются совершить набег. Это не вызывало желания у калмыков ко-
чевать на правом берегу Волги, и многие владельцы хотели откочевать к реке
Яик, где, как они считали, могли быть в безопасности. В астраханской админи-
страции на это немедленно отреагировали, отправив Аюке просьбу, чтобы он
не уходил за Яик, а продолжал кочевать под Астраханью, гарантируя оказание
ему защиты в случае кубанского набега2.
С целью предотвращения такой акции и укрепления дружеских отноше-
ний с Крымским ханством Аюка не стал дожидаться удара кубанцев и решил
пойти на переговоры непосредственно с Турцией. Момент для этого был вы-
бран вполне подходящий, так как на трон взошел новый султан Ахмед III.
Посольство Аюки прибыло в Стамбул в конце 1703 г. или в начале 1704 г.
Миссию возглавлял Иш Мехмед-ага, один из уважаемых и авторитетных но-
гайцев из числа подданных мусульман калмыцкого хана3. Иш Мехмед-ага
передал двору небольшое письмо, в котором, согласно османскому переводу,
подчеркивались верность и преданность Порте Аюки, проявленные им в про-
1
Шовунов К. П. Указ. соч. С. 52–53.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1703 г. Д. 4. Л. 1об., 2.
3
Lemercier-Quelquejay Ch. Les Kalmuks de la Volga entre l’empire Russe et l’empire
Ottomam sous le règne de Pierre le Grand // Cahiers du Monde Russe et Soviètique. 1966.
Vol. VII. № 1. P. 73.
190
шлом, и заверение выполнять все указания падишаха в дальнейшем. Пись-
менная констатация искренней признательности хана имела дополнение, вы-
раженное калмыцким послом уже в устной форме1. Другими словами, Аюка
подтверждал свои намерения некоторыми практическими предложениями,
которые его посланцы секретно доставили в Стамбул.
Ответ Порты, изложенный в письме верховного визира от 8 сентября
1704 г., был достаточно осторожным и кратким. Османский двор приветство-
вал желание хана Аюки к сближению, но с некоторой оговоркой, а именно:
степень награды и защиты падишаха будет равняться степени повиновения
калмыцкого хана. Для подтверждения своей искренности Аюке рекомендо-
валось жить в мире с мусульманами, в первую очередь, с новым крымским
ханом Гази-Гиреем III (1704–1707 гг.) и отправить посольство в Крым. В
письме подчеркивалось, что Порта желала бы получить подобное уведомле-
ние и от старшего ханского сына Чакдорджаба с «искренним заявлением о
лояльности»2.
В декабре 1704 г. азовский губернатор Тихон Стрешнев получил прави-
тельственный указ о том, что российский посол в Стамбуле Петр Толстой из-
вещает о нахождении там «тайно» калмыцкого посла «будто для поздравления
новоизбранного салтана». Посол удостоился аудиенции у визира, а затем и
султана. Несомненно, для Толстого тема их переговоров осталась неизвест-
ной. Азовские и донские власти получили срочный указ о перехвате на обрат-
ном пути калмыцкого посла, который, возможно, будет ехать через Крым или
Кубань3.
Таким образом, в силу политических обстоятельств в последующие годы
не отмечалось серьезных военных столкновений между калмыками и поддан-
ными турецкого султана. В 1703–1704 гг. возобновились прерванные ранее
процессы возвращения и обмена пленных, а также компенсаций убытков от
набегов татарами с одной стороны, донскими казаками и калмыками — с дру-
гой. В июле 1704 г. к азовскому губернатору И. А. Толстому (брату П. А. Тол-
стого) прибыл для переговоров уполномоченный крымского хана Ботокай.
В ходе общения обе стороны высказали взаимные претензии. Ботокай просил
«разыскать про калмыков и донских казаков, которые недавно подбегали под
Перекоп и взяли в полон трех человек, да шесть человек убили до смерти,
да 700 лошадей увели». И. А. Толстой в ответ потребовал учинить розыск по
1
Zettersteen K. V. Die Arabischen, Persischen und Türkischen Handschriften der
Universitäts bibliothek zu Uppsala. Uppsala, 1935. P. 99.
2
Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met... P. 139.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1704 г. Д. 9. Л. 1, 1об.
191
русским письмам «про обиды от кубанцев»1. В конечном итоге переговоры за-
вершились успешно, и было достигнуто соглашение о взаимном возвращении
всех убытков и наказании «по договорным статьям» всех виновных2.
Важным событием в русско-турецких отношениях стало завершившееся в
октябре 1704 г. разграничение земель на Кубани и в районе Азова. В результа-
те стороны договорились, что границей станет р. Ея3.
На Кубань была отправлена российская делегация во главе с дьяком К. Ру-
деевым, который в апреле 1706 г. в турецкой крепости Ачуев заключил со-
глашение с ачуевским пашой и кубанскими мирзами о прекращении набегов.
В случае нарушения этого договора виновная сторона обязывалась за каждого
взятого в плен человека или каждую захваченную лошадь заплатить в 20-крат-
ном размере4. Но фактически это соглашение не выполнялось. Летом 1706 г.
свыше 5 тыс. татар напали на Азов и в течение трех дней грабили все близ-
лежащие донские городки5. Другие более мелкие отряды в 500–1000 человек
совершили нападения на подданных хана Аюки и дербетского тайши Менке-
Темира6.
Вопрос о возмещении убытков от этих набегов стоял в то время довольно
остро. П. А. Толстой неоднократно встречался по этому вопросу с турецким
визиром Чорлулу-Али-пашой, но без особого успеха. Удалось добиться только
создания новой совместной комиссии7.
В ноябре 1706 г. турецкий комиссар Мустафа-ага вместе с кубанским
ногайцем Сартлан-мирзой прибыл в Азов. Турки и татары потребовали вы-
платить сатисфакцию за нападения калмыков и казаков на Крым и Кубань.
И. А. Толстой в первую очередь требовал возвращения всего награбленного в
1705–1706 гг. Прийти же к реальному соглашению о взаимном возвращении
убытков обеим сторонам так и не удалось8.
В сентябре 1707 г. в Азов вновь прибыло посольство от пограничных ту-
рецких и татарских властей, которое возвратило 129 пленных и 62 лошади.
Ссылаясь на эту уступку, Порта в начале 1708 г. предъявила П. А. Толстому
требование удовлетворить хотя бы частично новую татарскую челобитную.
В ней речь шла о якобы уведенных казаками и калмыками за мирное время у
1
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Д. 5. Л. 1, 2.
2
РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2. Л. 116об.
3
Санин О. Г. Указ. соч. С. 102.
4
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Д. 1. Л. 12.
5
Там же. Д. 4. Л. 2об.
6
Там же. Д. 1. Л. 12об–14об.
7
Соловьев С. М. Указ. соч. Т. XV. С. 165.
8
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Д. 1. ЛЛ. 16–23.
192
татар 12600 лошадей и 146 пленных. Подобные татарские донесения вызывали
в Стамбуле сильное недовольство1.
Поражение Каплан-Гирея (1707–1708 гг.) от кабардинцев в знаменитой
Канжальской битве в 1708 г. стало поводом для смены крымского хана. На-
значение Девлет-Гирея II (1708–1713 гг.) новым ханом было крайне неприят-
но русскому правительству: это ставило под угрозу в целом русско-турецкие
отношения. По сведениям, полученным Толстым из Крыма, крымские мирзы
пытались оправдаться перед Портой, что победа, одержанная кабардинцами,
произошла с русской помощью: с ними якобы были калмыки и казаки. Все эти
утверждения русская сторона отвергла, заявив, что они ложны2.
В 1708 г. в степи кавказского предгорья во главе отряда пришел Мурад
Султан. Получив поддержку в Крыму и Стамбуле, он в союзе с ногайцами и
кумыками произвел вылазку против Терской крепости. Нападавшие проникли
в предместья, но были отброшены, а раненый Мурад Султан был взят в плен и
казнён. Калмыки сочувствовали повстанцам, всячески саботируя карательные
меры против них. В 1708 г. казанский губернатор П. М. Апраксин выговаривал
Аюке за поступок его внуков — Досанга и Дондук-Омбо, получивших указа-
ние идти против Мурад Султана. Первый из них явился на сборный пункт в
Астрахани без войска, второй пришел с малым войском, причем, получив жа-
лованье по случаю похода, «с дороги поворотился» назад в калмыцкие улусы3.
1
Крылова Т. К. Русско-турецкие отношения во время Северной войны //
Исторические записки. М., 1941. Т. 10. С. 264.
2
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 2, ЛЛ. 434, 436, 437об.
3
Пальмов Н. Н. Этюды... Ч. III–IV. С. 18.
193
194
Глава 5. Калмыцкое ханство в 1705–1719 гг.
§ 1. Участие калмыков в подавлении

Астраханского восстания в 1705–1706 гг.
В 1705 г. в Астрахани произошло одно из крупных восстаний на юге стра-

ны, которое быстро распространилось на соседние города: Черный Яр, Крас-
ный Яр, Гурьев, Терки и прилежащие к ним территории. Восстание продол-
жалось более шести месяцев и вызвало серьезную тревогу не только у прави-
тельства, но и калмыцкого хана Аюки, который помнил еще Разинский бунт,
случившийся в начале его правления, и все последствия.
Астраханское восстание было вызвано такими явлениями, как рост налогов,
введение новых повинностей, репрессии нового воеводы Тимофея Ржевского.
Продолжавшаяся Северная война, проводимые государственные и местные
реформы, реорганизация армии, строительные работы и другие мероприятия
требовали огромных финансовых затрат и рабочей силы. В начале 1705 г. был
издан указ о снижении хлебного жалованья астраханским стрельцам. Летом
этого года воевода стал претворять в жизнь указ Петра I об обязательном но-
шении иностранного платья и брадобритии. Поскольку нововведения сопро-
вождались насилием и издевательствами, все это в конечном итоге привело к
открытому протесту и неподчинению властям населения Астрахани.
В ночь на 30 июля 1705 г. стрельцы и солдаты подняли восстание. Захватив
кремль, восставшие перебили караульных и стали расправляться с офицера-
ми. Спрятавшегося в курятнике воеводу Т. Ржевского отыскали и закололи
копьями. К утру город полностью оказался в руках восставших. В августе к
мятежной Астрахани присоединились Красный Яр, Черный Яр, а затем Гурьев
и Терки.
Заговорщики приступили к созданию нового аппарата управления. На со-
брании круга астраханцы избрали совет старейшин, в который вошли: астра-
ханский рыбопромышленник Я. Носов, таможенный бурмистр О. Тверды-
шев, посадские люди — Г. Ганчиков, И. Монастырский, А. Ермолаев, пешие
стрельцы — И. Шелудяк, П. Носов, сержант П. Жегало. На кругу было вынесе-
но решение об отмене многих налогов, о конфискации имущества «начальных
195
людей» и дележе их между восставшими. Круг отменил указ о брадобритии и
ношении иностранного платья, послал гонцов на Дон, в Черный Яр, Красный
Яр, Гурьев и Терки с целью привлечения их на сторону восставших и принял
решение о дальнейшем походе вверх по Волге.
В начале августа из Астрахани выехали делегации к Аюке и Чакдорджабу.
Отправка посланцев в близлежащие калмыцкие улусы была вызвана участив-
шимися нападениями калмыков на рыболовецкие ватаги в дельте Волги и Гу-
рьеве. Например, 3 августа под Красным Яром появились 50 калмыков и, об-
стреляв городок и угнав 100 лошадей, скрылись. Красноярцы подозревали, что
к этому причастны полковники Кареитовы, укрывшиеся в калмыцких улусах1.
Однако астраханские повстанцы не сочли калмыцкие нападения за высту-
пление на стороне правительства. Посланцы Чакдорджаба, например, нахо-
дились в Красном Яру, когда люди других, более мелких тайшей, напали на
его окрестности. Не все калмыцкие владельцы следовали указам Аюки и Чак-
дорджаба. Разрешались такого рода конфликты путем переговоров, поиском
виновных и добровольного возврата имущества. Кроме того, повстанцев ин-
тересовало местонахождение бежавших из Астрахани не только полковников
Кареитовых, но и стольника Г. Мансурова, откупщика А. Мещеряка и других
лиц, которые, если верить слухам, нашли убежище в калмыцких улусах. Также
им хотелось узнать об отношении хана Аюки к астраханским событиям. С этой
целью астраханцы и решили отправить представителей к калмыкам, но основ-
ной задачей они ставили прекращение набегов на округу восставших городов
и возмещение убытков2.
Для поездки к Аюке были выбраны старшина И. Палкин и стрелец А. Ти-
хонов, а к Чакдорджабу должны были отправиться старшины Б. Торопчанин и
И. Монастырский. К Чакдорджабу, улус которого кочевал недалеко от Красно-
го Яра, старшины прибыли 5 августа. Как они сообщали, переговоры прошли
мирно: «все доброе от Чапдержапа тайши мы слышали»3. Подробностей пере-
говоров с Аюкой, который кочевал под Черным Яром, в документах не сохра-
нилось, но И. Палкин сообщил, что тоже удостоился хорошего приема у хана
и получил его заверение о мире4.
Одним из главных пунктов программы восставших был вопрос о походе
вверх по Волге на Москву, но единства в реализации этого плана не было. По-
этому восстание в первые дни не успело перекинуться на Царицын и Дон. 9 ав-
густа в Царицын прибыли двое гонцов от калмыцкого тайши Чимета с пись-
1
Голикова Н. Б. Астраханское восстание 1705–1706 гг. М., 1975. С. 131, 132.
2
3
Там же.
4
196
менным сообщением о восстании в Астрахани и убийстве воеводы Т. Ржев-
ского и 300 «начальных людей»1. Именно это известие от калмыков заставило
местного воеводу Афанасия Турчанинова предпринять ряд мер, не позволив-
ших агитаторам от повстанцев проникнуть в город и дестабилизировать обста-
новку. В частности, он запретил горожанам носить немецкие одежды и брить
бороды и усы2.
13 августа тайша Чимет прислал в Царицын второе письмо с более под-
робным известием. По его данным, полученным от калмыка из улуса Мен-
ке-Темира, следовало, что «в Астрахани де великой бунт». Оттуда на лодках
выдвигался отряд в полторы тысячи человек с прицелом на Царицын, Азов и
Таганрог. Чимет был хорошо осведомлен о малочисленности царицынского
гарнизона, поэтому он советовал А. Турчанинову срочно просить помощи у
правительства о присылке ратных людей3.
Царицынский воевода поставил стрелецкие заставы по обоим берегам Вол-
ги, чтобы не пропустить гонцов от восставших. Однако он не был полностью
уверен в надежности царицынцев, в том, что они не поддадутся агитации по-
встанцев. Эти соображения подвигли его обратиться за помощью к соседям
- донским казакам, в Саратов и хану Аюке4.
В Саратове письменное послание от Аюки об астраханском восстании
местные власти получили 24 августа. Помимо предупреждения об опасности
со стороны астраханцев, Аюка советовал саратовскому воеводе обратиться за
помощью в Ломовской уезд, чтобы оттуда срочно прислали дворян, служилых
людей и татар для укрепления саратовского гарнизона и недопущения захвата
города повстанцами5.
Как отмечает Н. Б. Голикова, о событиях в Астрахани калмыки были осве-
домлены лучше других6. Сведения о восставших стекались в ханскую ставку
из близлежащих к городу улусов, а также от бежавших от преследования по-
встанцев астраханских должностных лиц и офицеров. Но сведения поступали
и от посланцев из мятежной Астрахани, приезжавших в калмыцкие улусы по
разным вопросам. Аюка сразу и безоговорочно принял сторону правительства,
с которым был связан подписанным соглашением. Он дал приют многим бе-
жавшим астраханцам и помог желающим добраться до Саратова. Полковник
1
Социальные движения в городах Нижнего Поволжья в начале XVIII века. Сб.
док. / подгот. Н. Б. Голикова. М., 2004. С. 5.
2
Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 174.
3
Социальные движения… С. 11.
4
Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 174, 175.
5
6
197
Михаил Кареитов с братом остались в его ставке и стали его постоянными
советниками. Хан регулярно отправлял лазутчиков в окрестности Астрахани
для сбора разведывательной информации, также он имел связь и с князьями
Черкасскими, которые держали его в курсе дела о ситуации в Терском городке.
Как справедливо отмечает Н. Б. Голикова, Аюка и Чакдорджаб в переговорах
с повстанцами на первых порах не раскрывали своих истинных намерений и
вели свою дипломатическую игру, заверяя их в стремлении к сотрудничеству
и миру1.
Получив известие о подготовке и выдвижении из Астрахани «походного
войска» повстанцев, калмыцкие отряды стали постепенно стекаться к Цари-
цыну. Это резко усилило позиции царицынского воеводы А. Турчанинова, ко-
торый расположил их по обоим берегам Волги, а 600 калмыков ввел в город.
Сочувствующие повстанцам в Царицыне после этого оказались в меньшин-
стве и сообщили астраханцам, что Турчанинов «калмык для опасения от нас
приговорил многое число и им, грацким жителям, он, воевода, з дворяны и с
калмыки ни в чем воли не дает»2.
17 августа войско повстанцев под командой И. Дериглаза двинулось из
Астрахани вверх по Волге. В районе Черного Яра астраханцы смогли рассеять
немногочисленные калмыцкие отряды и подойти к Царицыну. Положение ца-
рицынского воеводы к моменту подхода повстанцев было довольно шатким,
так как в городе царило брожение, а основные силы калмыков еще не подош-
ли. Дериглаз не решился на немедленный штурм Царицына, а стал ожидать
подхода донских казаков, которые в итоге отказались их поддержать. Воевода
А. Турчанинов воспользовался замешательством астраханцев и перешел к ак-
тивным действиям: «был бой, и от калмык били по них ис пушек, и из города
Царицына по них стрельба была»3.
Астраханцы сумели оттеснить калмыков от берега, но затем отступили
к Сарпинскому острову, безуспешно ожидая подхода казаков. Однако от-
ряд донских казаков под командой атамана С. Чекунова пришел на помощь
А. Турчанинову. В это время новые калмыцкие отряды продолжали стекаться
под Царицын, увеличив общую численность калмыцкого войска4. По сведени-
ям дербетских владельцев, участников этого военного столкновения, только
под их началом у Царицына было около 5 тыс. калмыков5.
1
Там же.
2
Цит. по: Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 175, 176.
3
Цит. по: Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 183, 184.
4
5
198
Из писем калмыцких тайшей к судье Приказа Казанского дворца Б. А. Го-
лицыну известно, что они выдвинулись к Царицыну по приказу Аюки. В ос-
новном это были дербетские тайши, которые традиционно кочевали в районе
указанного города: Менке-Темир, Черкес, Четер, Чимет-Дорджи, Соном-Дор-
джи, а также торгутский владелец Чимет. На правом берегу Волги действовал
против повстанцев тысячный отряд под командой Черкеса, который захватил
в плен 18 астраханцев, 13 из них он затем отправил в Москву. Во всех своих
письмах к Голицыну они перечисляли свои военные заслуги и просили содей-
ствия в получении государева жалованья за службу1.
Разноречивость мнений, неуверенность в своих силах и постоянные атаки
калмыцкой конницы привели к тому, что поход астраханцев на Царицын под
руководством атамана И. Дериглаза окончился безрезультатно. Отступление
было вызвано сообщением стрельцов, бежавших из калмыцкого плена, что
тайши Менке-Темир, Черкес и Четер 27 августа по обоим берегам Волги пла-
нируют совершить нападение на Черный Яр2. Таким образом, для астраханцев
создавалась серьезная угроза окружения под Царицыным.
Отписки Дериглаза, сообщения о калмыцких нападениях, поступавшие из
Красного Яра, Круглинской заставы и Гурьева заставили астраханского стар-
шину серьезно призадуматься об опасности, грозящей со стороны калмыков.
Формально сохраняя нейтралитет с Аюкой и Чакдорджабом, астраханцы ре-
шили воевать против тех калмыцких тайшей, кто действовал под Царицыным,
отправив в поддержку атаману Дериглазу отряд во главе с терским стрельцом
Андреем Хохлачом. В отношении калмыков они получили четкую инструк-
цию: «Дорогою ниже и выше Черного Яру какие калмыки попадутца владель-
цев Чаметя и Менкетемиря и Черкасова владенья, и енбулуки, и едисанцы — а
миру у вас с ними никакого не будет — и на них бить и грабить, и разорять.
А калмыцких владельцев Аюкаевых и Чапдержаповых калмык отнюдь не тро-
гать, потому что они с нами в миру»3.
Оба отряда, встретившись 12 сентября в 80 верстах ниже Черного Яра, не
предприняв никаких оперативных действий, вернулись в Астрахань. По мне-
нию Н. Б. Голиковой, атаки и численное превосходство калмыков, подвиж-
ность их конницы, почти неуязвимой для восставших, чрезвычайно усложни-
ли положение отряда4. Очевидно, что астраханцы возлагали надежды на дого-
воренности с Аюкой о калмыцком нейтралитете. Союз городского дворянства,
1
Там же. С. 27–30.
2
3
Цит. по: Голикова Н. Б. Указ. соч. С. 196.
4
199
донской старшины и калмыцких владельцев оказался достаточно сильным,
сохранившим свое влияние на народные массы. Они достаточно оперативно
выставили в районе Царицына заслон с целью не допустить распространения
мятежа на все Поволжье и Дон.
Весть об отступлении астраханцев от Царицына, по всей видимости, до-
шла и до хана Аюки. После отплытия отряда Хохлача в Астрахань хан при-
слал письмо с печатью, написанное по-русски яицким казаком Я. Федоровым.
Вероятно, Аюка не доверял чужому переводу и хотел довести до астраханцев
прямой смысл своих слов. Содержание письма внешне носило дружественный
характер, но в нем отмечались такие интонации, заключавшие в себе скрытую
угрозу. Аюка писал: «Слышно мне починилось, что у ваших под Царицыным
был бой с Чиметом и с Картемиром (Менке-Темиром. — В. Т.). И вы сами
знаете, что они себе владельцы. И вы мне отпишите, хотите ли со мною быть в
миру. Буде хотите быть в миру и вы пришлите ко мне своих посыльщиков для
договору. А буде не хотите быть в миру и я с теми владельцами соединюсь. И
о том мне давайте от себя отповедь»1.
По мнению Н. Б. Голиковой, ханский вопрос о намерении иметь ли с ним
мир фактически перечеркивал предыдущие результаты переговоров. Письмо
хана, вероятно, заставило астраханского старшину иначе воспринять сообще-
ние атамана Дериглаза, ранее им проигнорированное, о согласованных дей-
ствиях против повстанцев Аюки с Менке-Темиром, Чиметом и Черкесом2.
С 6 августа в Астрахань стали прибывать работные люди с сообщением
о нападениях калмыков и ногайцев из владения Аюки и других тайшей. Они
захватывали у астраханцев рыболовецкие снаряжения, лодки, телеги, коней,
возы с арбузами, оружие, одежду, инструменты, продукты и другое имуще-
ство. Иногда набеги сопровождались жестокими стычками, и за несколько
дней в калмыцкий плен попали 50 астраханцев. Чакдорджаб перенес свою
ставку подальше от Красного Яра и хранил молчание, но его позиция так и
осталась неясной3.
Астраханский старшина вместе с Кругом решили сделать еще одну попыт-
ку добиться возмещения убытков и урегулировать конфликты с калмыцкой
стороной. Для этого решили связаться с Чакдорджабом, который еще как-то
соблюдал нейтралитет — не участвовал в открытой борьбе с повстанцами.
В ставку к нему из Астрахани отправили Б. Торопчанина, И. Неклека и И. Мо-
настырского, уже имевших опыт переговоров с тайшой. Чакдорджаб пригла-
1
2
3
Там же. С. 198, 199.
200
сил астраханских представителей к себе в улус, отказавшись дать аманатов
на время переговоров, что вызвало серьезное подозрение у астраханцев. Все
это подогревалось сведениями из Красного Яра о передвижениях в его окру-
ге большой массы калмыцких ногайцев. И, действительно, вскоре калмыки и
ногайцы отогнали у красноярцев 30 верблюдов и 50 лошадей. В ходе погони
11 калмыков были взяты в плен, среди которых оказались и влиятельные лица.
Калмыцкая сторона предложила красноярцам в обмен на пленных вернуть за-
хваченный скот и лошадей. В дальнейшем ситуация под Красным Яром стаби-
лизировалась, и калмыки Чакдорджаба не беспокоили его жителей1.
Совместная служба под Царицыным калмыков и донских казаков создала
условия для заключения между ними нового мирного договора и урегулиро-
вания натянутых отношений. Как сообщал войсковой атаман Лукьян Макси-
мов, походный атаман Максим Фролов, возглавлявший второй отряд казаков,
прибыв под Царицын, отправил к Аюке и Менке-Темиру двух посланцев для
заключения договора: «чтоб тебе, великому государю, вопче служить и задо-
ров, и ссор промеж себя никаких не чинить». С калмыцкой стороны в ответ
отправили в походное казачье войско двух «мурз» — Бокторсукая и Инкичика.
В результате переговоров стороны пришли к соглашению: «И тому промежу
себя души дали и поступают с ними, калмыки, согласно и безсорно, и обид и
задоров им, калмыкам, не чинить»2.
Отслеживая ситуацию в мятежной Астрахани, Аюка постоянно снабжал
информацией царицынского воеводу. Так, 8 октября хану стало известно об
отправке астраханцами в Кубанскую Орду посланцев с просьбой быть готовы-
ми подойти с войском к Астрахани и пустить к себе повстанцев и юртовских
татар. В начале октября с Кубани прибыли 60 человек с заверением поддерж-
ки астраханцев и готовностью по первому же их призыву подойти с войском
к Астрахани. Мятежники заверили кубанцев, что окажут им помощь против
калмыков. Чимет также сообщал о кубанской угрозе и просил правительство
оказать как можно быстрее помощь войсками3. Конечно, вмешательство в эти
события кубанских ногайцев никак не входило в интересы калмыцких вла-
дельцев, и они видели в этом прямую угрозу своему положению в Нижнем
Поволжье.
После отступления повстанцев ситуация под Царицыным стабилизирова-
лась. 27 сентября в Приказ Казанского дворца прибыли посланцы с письмами
от Менке-Темира, Черкеса, Чимета, Чимет-Дорджи и Четера. Все они сообща-
1
Там же. С. 199, 200.
2
3
201
ли о своих успешных военных действиях против повстанцев и просили возна-
граждения. Б. А. Голицын отправил их письма к государю и обещал им под-
держку после завершения всех мероприятий против мятежников1.
Слухи о подавлении Астраханского мятежа быстро распространились по
Москве, и наиболее яркое отражение они получили в донесениях иностранных
резидентов. В связи с приездом в столицу калмыцких послов от вышеуказан-
ных тайшей главную роль в подавлении восстания они отвели калмыкам. На-
пример, О. Плейер сообщал в Вену, что хан Аюка по собственной инициати-
ве уничтожил основную массу астраханских мятежников, а остальных взял в
плен или рассеял2.
11 октября 1705 г. Петр I отправил Б. А. Голицыну грамоту, адресованную
мятежникам. В сопроводительном письме он распорядился послать калмыц-
ким владельцам жалованье в виде «мяхкой рухляди»3. По всей видимости, это
касалось только тех владельцев, кто воевал с мятежниками под Царицыным и
чьи послы прибыли в столицу.
Опасаясь распространения мятежа, царское правительство готовилось
к решительному подавлению восстания в Астрахани. Петр I лично приказал
фельдмаршалу Б. П. Шереметеву выступить в Астрахань с большой армией.
В середине ноября армия выдвинулась из Москвы и 30 ноября достигла Ниж-
него Новгорода. На юге страны к фельдмаршалу должны были присоединить-
ся местные резервы из числа донских казаков, калмыков и дворянского опол-
чения. Одновременно Петр I отправил в Астрахань грамоты с предписанием
прекратить «смуту» и повиноваться «в смирении» царской власти.
В это время повстанцы в Астрахани понимали, что без поддержки донско-
го казачества оказались в сложной ситуации. Жители мятежного Черного Яра
первыми забили тревогу — калмыки перекрыли Волгу и не дают возможно-
сти передвигаться. 13 и 14 сентября калмыки совершили серьезные набеги на
окрестности Черного Яра, который оказался в осаде. 17 сентября к крепости
прибыли представители царицынских стрельцов и донских казаков. В ответ
на их попытки убедить сложить оружие и подчиниться государевой власти
черноярцы открыли огонь, все еще надеясь на помощь астраханцев4.
В начале октября отправленный из Астрахани отряд Хохлача подошел к
Черному Яру и оттеснил в степь калмыцкие отряды, сняв таким образом оса-
ду крепости. Однако уход крупного отряда вверх по Волге снова осложнил
1
2
3
4
Там же. С. 210, 211.
202
ситуацию под Астраханью. Татары, побывавшие в калмыцких улусах, при-
везли астраханцам тревожную весть о подготовке калмыками нападения на
Красный Яр. Чакдорджаб якобы просил Дорджи Назарова прислать к нему для
поддержки вооруженный отряд калмыков. Астраханский старшина, укрепив
Красный Яр, отправил три усиленных вооруженных разъезда в окрестности
города. У астраханцев уже не оставалось каких-либо иллюзий относительно
нейтралитета калмыцких владельцев, и они перешли к открытому военному
столкновению1.
В октябре 1705 г. нападения калмыков на Красный Яр стали более оже-
сточенными. Высланный из Астрахани на помощь отряд А. Жированьева на-
нес калмыкам несколько поражений в мелких стычках на реке Бузан и под
Красным Яром. Досанг, сын Чакдорджаба, со своим тысячным отрядом без-
успешно штурмовал Красный Яр. Красноярцы вместе с отрядом Жированьева
рассеяли несколько малочисленных калмыцких отрядов в окрестностях, но с
подходом основных сил калмыков укрылись за стенами крепости2.
Одновременно с попытками взять штурмом Красный Яр калмыки дей-
ствовали и под Гурьевым. Здесь прослеживается целая войсковая операция,
спланированная ханом Аюкой, который, по всей видимости, подготовил ее с
помощью находившихся у него в ставке полковников Кареитовых. Против мя-
тежного Гурьева еще с 25 сентября военные действия вели отряды владельцев
Агуя, Бонбоя и Милая. Калмыки действовали по тому же сценарию, что и под
Черным Яром: сначала к крепости подошла разведка, потом появились пар-
ламентеры и после отказа сдаться начались военные действия. Однако натиск
калмыков сдерживало то обстоятельство, что в Гурьеве находились калмыц-
кие пленники, в том числе и знатные лица. Отказ защитников крепости обме-
нять их только усиливал давление калмыков3.
Возросшая военная активность калмыцких владельцев против повстан-
цев в сентябре и октябре 1705 г. показала, что они являются очень опасным
и сложным противником. Действия калмыцких отрядов сразу в нескольких
местах, высокая их мобильность, уклонение от открытых боев с крупными си-
лами повстанцев делали борьбу с ними малоэффективной. Астраханские от-
ряды не могли нанести калмыкам серьезного хозяйственного урона, так как
калмыцкие улусы предварительно откочевали далеко в степь. Применяя такую
тактику, калмыки изматывали восставших, нарушали хозяйственную деятель-
ность и держали астраханское население в постоянной тревоге. Астраханских
1
Там же. С. 212, 213.
2
3
Там же. С. 214–217.
203
старшин со всех сторон осаждали просьбами о помощи, и им постоянно при-
ходилось заниматься формированием новых военных отрядов для отражения
калмыцких набегов. Блокада района восстания перекрытием Волги у Царицы-
на усугублялась теперь и внутренним блокированием отдельных астраханских
городов и крепостей. Торговля с населением степи практически полностью
прекратилась, что вызвало рост цен и ухудшение общей экономической ситу-
ации в Астрахани1.
Тем временем царицынский воевода укрепил город и полностью перекрыл
маршрут снабжения Астрахани, не пропуская даже суда с хлебом, что грози-
ло большими осложнениями. Круг решил послать к Царицыну новый отряд с
указанием действовать по обстановке. Прибыв под Царицын, отряд во главе
с А. Хохлачом убедился, что город хорошо укреплен и его не взять. Един-
ственный путь, позволявший максимально приблизиться к городу, лежал через
Сарпинский остров, который А. Хохлачу удалось захватить. С этого острова
астраханцы два дня безрезультатно обстреливали Царицын из пушек. Видя
бесплодность начатых военных действий, А. Хохлач 24 октября отдал распо-
ряжение погрузиться в струги и отплыть к Черному Яру.
Пока отряд А. Хохлача находился в Черном Яру, Аюка прислал туда пись-
мо с известием о прибытии к нему из Москвы стольников М. Заманова и Л. Во-
ейкова с указом начать войну против астраханцев. Хан также извещал об от-
правке против мятежников 20-тысячного царского войска, не считая тех сил,
которые уже находились в «низовых городах» и под началом калмыцких вла-
дельцев. Далее Аюка уведомлял о присылке в Астрахань государевой грамоты
с требованием прекратить восстание и обещанием помиловать, это, видимо, и
подвигло хана на принятие такого решения: «войной на вас ныне не пошел, не
взяв от вас отповеди и не хотя пролить вашей крови». Аюка предлагал Хохла-
чу вернуться в Астрахань и подписать там повинную, заверив, что заступится
за них перед государем, в противном случае он угрожал войной2.
Из ханского письма стало ясно, что калмыки пока приостановили ка-
кие-либо военные действия против повстанцев, и Черному Яру с их стороны
угрозы нет. Оставив в крепости часть отряда под командой С. Кондратьева,
А. Хохлач решил вернуться в Астрахань, куда и прибыл в начале ноября. Аюка
крайне был заинтересован в получении сведений о положении дел у астрахан-
цев, поэтому он отправил калмыка Дакея в город. Прибыв в начале ноября в
Астрахань, Дакей пробыл там 7 дней. Результатом его поездки стало письмо
к хану от астраханского старшины, в котором он просил прислать к ним для
1
Там же. С. 218, 219.
2
204
переговоров знатных калмыков и сообщал о намерении отправить к госуда-
рю своих представителей с повинной челобитной. Для астраханцев Аюка был
всего лишь гарантом безопасного проезда их представителей через калмыцкие
кочевья. Знатных калмыков повстанцы хотели оставить у себя в качестве за-
ложников на время поездки их людей. Однако Аюка не рискнул отправить в
Астрахань кого-либо из владельцев и снова отправил в город Дакея, до которо-
го тот так и не доехал. По дороге он получил от юртовского татарина неверные
сведения об аресте горожанами руководства повстанцев и передал их Аюке.
Далее эта дезинформация была отправлена Б. А. Голицыну и Петру I1.
После отхода повстанцев от Царицына А. Турчанинов собрал военный со-
вет, на котором присутствовали донские старшины, калмыцкие тайши, столь-
ник Л. Воейков и полковник Б. Кареитов. В результате они договорились на-
чать общее наступление на Черный Яр, чтобы уже в ноябре его захватить, но
решили дождаться ухода отряда Хохлача из крепости в Астрахань. Главной
ударной силой были определены калмыки, которых Турчанинов обещал снаб-
дить боеприпасами. После совещания Воейков и Кареитов выехали в ставку
Менке-Темира, чтобы лично наблюдать за ходом военных действий2.
Однако в начале ноября повстанцам через перебежчиков стало известно о
готовящемся нападении на Черный Яр. Вскоре крепость была окружена кал-
мыками и после нескольких безуспешных штурмов была осаждена. Начавши-
еся переговоры ни к чему не привели, и 30 ноября в полдень тайша Чимет со
своими улусными людьми с двух сторон снова атаковал Черный Яр: «конни-
цею и пехотою ударил по них боем с верхние стороны от реки, ис под горы,
под самыми надолбами, под огорожи». В его распоряжении было двести чело-
век с огнестрельным оружием, но перестрелка, длившаяся около двух часов,
ни к чему не привела. Калмыцкая конница стояла наготове в ожидании вы-
лазки черноярцев, но те так и не вышли за стены крепости. Калмыки Чимета
вынуждены были отступить, поскольку «с конницею никакова бою нет, а у
оружейных не стало пороху и свинцу». После вступили в бой люди Менке-Те-
мира: «ударили на них, черноярцев, боем же и бою у них ружейного было всю
ночь до свету палили по них, черноярцах, из двух пушек медных». Этот бой
также закончился из-за отсутствия боеприпасов3.
По наблюдению Заманова, свидетеля этого боя, натиск калмыков носил
упорный и длительный характер. Но оборона Черного Яра была организо-
вана со знанием дела, а его защитники выдержали непрерывный почти су-
1
Там же. С. 233, 234.
2
Там же. С. 235, 236.
3
205
точный бой. Калмыки не имели практики взятия хорошо укрепленных пози-
ций, а черноярцы, знакомые с тактикой кочевников, не вступили с ними в
открытый бой, сохранив почти полностью личный состав. Тот же Заманов в
своих наблюдениях заметил: «Бой чинить они, калмыки, все усердно ради,
только приступов и иных градоимских промыслов не имеют и города жечь не-
чем, снарядных составов никаких нет». Расстреляв весь боезапас, калмыцкие
владельцы отправляли людей за новой партией пороха и свинца в Царицын.
Турчанинов выделял их в малом количестве, так как сам имел ограниченные
возможности1.
С наступлением зимы калмыцким улусам предстояла перекочевка на зим-
ние пастбища в Мочаги, поэтому держать долгое время в осаде Черный Яр
калмыки не могли. Перегон скота и лошадей на юг на сотни верст для кочев-
ника был важнее участия в военных мероприятиях. В начале декабря 1705 г.
калмыки начали перекочевку. К этому времени армия фельдмаршала Б. П. Ше-
реметева подходила только к Казани, а дворянское ополчение П. И. Хованско-
го подошло к Саратову. Но Л. Воейкову и Б. Кареитову все-таки удалось часть
калмыков удержать и продолжить осаду Черного Яра2.
В ноябре возобновились набеги калмыков под мятежный Гурьев. Вначале
туда пытались проникнуть калмыцкие разведчики под видом хивинских тор-
говцев, но были пойманы и брошены в тюрьму. Небольшие калмыцкие налеты
гурьевцами были успешно отбиты. 27 ноября калмыцкая сторона предложила
обмен пленными, но не явилась к месту обмена3.
В начале декабря, когда выяснилось, что астраханцы не собираются сда-
ваться властям, Чакдорджаб возобновил набеги под Красный Яр. 23 декабря в
восьмом часу вечера начался штурм городка. Калмыки, забросав оборонитель-
ные ров и стены камышовыми снопами, подожгли их. Однако залпами из всех
видов оружия защитникам удалось отогнать нападавших и потушить пожар.
Потерпев неудачу, калмыки отошли на небольшое расстояние в степь и оста-
новились. Как и под Черным Яром, защитникам Красного Яра ввиду малочис-
ленности гарнизона не удалось совершить вооруженную вылазку4.
В январе и феврале 1706 г. ситуация в Астрахани и его окрестностях не
улучшилась, хотя калмыки сбавили свое давление из-за начавшейся зимы.
В Красном Яру жители продолжали находиться на полуосадном положении.
Периодически в дельте Волги учуги подвергались нападениям калмыков, ко-
1
Там же.
2
3
Там же. С. 241, 242.
4
206
торые сопровождались убийствами и захватами в плен стрельцов и рыбаков.
Очень сильно страдали от калмыцких набегов астраханские юртовые татары.
В январе военные действия под Черным Яром прекратились, но его жители
держались настороже.
6 февраля стольник М. Заманов прибыл в ставку Аюки, которая находилась
в Рын-Песках. Он сообщил хану о приходе в Царицын 2-тысячного войска кня-
зя П. И. Хованского, который планировал двигаться вниз по Волге. Встреча
царских и калмыцких войск предполагалась под Черным Яром, и Аюка напра-
вил туда войско под началом сына Санджаба1.
Калмыки перехватывали всех гонцов, направлявшихся из Черноярской
крепости в Астрахань с просьбой о помощи. Санджаб не переходил к каким-
либо активным действиям, ограничившись только блокадой городка и ожидая
подхода войска Хованского. 2 марта войска Б. П. Шереметева по предвари-
тельной договоренности с черноярским старшиной без боя вошли в Черный
Яр2.
12 февраля 1706 г. к Аюке прибыл дворянин А. Змеев, который привез тка-
ни, меха, кожу и другие подарки хану и тайшам, а также благодарственную
грамоту от имени государя, письма Б. А. Голицына и Б. П. Шереметева. Кал-
мыцкий хан остался очень доволен жалованьем и обещал и далее верно слу-
жить государю.
11 марта армия Б. П. Шереметева подошла к Астрахани и заняла все
окрестности. Повстанцы после долгих споров приняли решение сопротивлять-
ся. Правительственные полки расположились у города со стороны р. Кутум, а
калмыки — со стороны степи. 12 марта астраханцы предприняли вооружен-
ную вылазку из города, но были разбиты регулярными полками и загнаны в
Белый город. Пока войска занимали Земляной город, калмыцкое войско под
началом Аюки, Чакдорджаба, Менке-Темира и Черкеса действовало с другой
стороны. Им противостоял отряд из астраханцев в 200 человек под командой
стрельца Туменка и юртовских татар. В ожесточенные схватки с применением
холодного и колющего оружия калмыки и драгуны вступали с повстанцами
прямо на улицах слободы. Как отмечали свидетели, воспользовавшись полной
неразберихой и хаосом, калмыки занимались и грабежом домов астраханцев3.
Утром 13 марта астраханские повстанцы прекратили сопротивление и сло-
жили оружие. В знак покорности они вынесли к Вознесенским воротам топор
и плаху. Построив свои полки, фельдмаршал Шереметев двинулся к кремлю.
1
2
3
207
На всем пути следования от Вознесенских до Пречистенских ворот «по обе
стороны улицы астраханцы все лежали на земле», а у кремля фельдмаршала
встречал митрополит. Шереметев, приняв у него печать и ключи от города, с
высокого крыльца Приказной палаты объявил астраханцам, что по указу Пе-
тра I вина их предается забвению и что отныне они по-прежнему должны вер-
но служить царю. Затем фельдмаршал назначил людей, которым поручалось
провести перепись населения города и привести его к присяге.
С самого начала восстания Аюка соблюдал нейтралитет, изредка беря на
себя роль посредника между Астраханью и Москвой. Тем не менее он при-
соединился к правительственным войскам, потому что прибытие регулярной
российской армии означало быстрый конец восстанию и, следовательно, по-
лучение хороших трофеев. События показали, что у калмыков отсутствовал
опыт ведения осадной войны, но они оказали большую помощь русской ар-
мии. Астраханское восстание, не получив поддержки у донских казаков, было
обречено, а активное участие калмыков на стороне правительства только уско-
рило его подавление.
§ 2. Участие калмыков в подавлении

Булавинского восстания в 1707–1708 гг.
Несмотря на всестороннее исследование истории Булавинского восстания

в отечественной историографии, роль калмыков в этом событии полностью не
изучена. Документы того периода буквально пестрят разрозненными сведе-
ниями о ближайших кочевых соседях донского казачества, но исследователи
обходили вниманием эту тему. Возможно, это было связано с идеологически-
ми установками советского периода, когда важнее было показать участие кал-
мыков в войнах России или народных движениях против царизма, но не в по-
давлении антиправительственных выступлений народных масс, как например,
восстаний, имевших место во второй половине XVII – начале XVIII в.
Взаимоотношения казачества и калмыков во второй половине XVII в. но-
сили весьма сложный характер. Совместные военные походы калмыков и дон-
ских казаков против общего неприятеля часто сменялись жестокими взаимны-
ми столкновениями, которые сопровождались убийствами, захватом пленных
и угоном скота. Московское правительство в этих столкновениях всегда вы-
ступало в роли миротворца. Взаимные набеги, погромы калмыцких улусов или
казачьих городков в конечном итоге заканчивались мирными переговорами и
обменом пленных.
208
В начале XVIII в. калмыцко-донские отношения продолжали оставаться
весьма непростыми, и конфликты вспыхивали еще до начала Булавинского
восстания. Например, в августе 1707 г. дербетский тайша Менке-Темир со-
общал в Приказ Казанского дворца, что после отправки им своего сына Четера
с войском на русскую службу в Польшу на его улус, кочевавший на Волге,
совершили нападение многочисленные казаки и отогнали два табуна лоша-
дей. Тайша весьма серьезно воспринял угрозу со стороны казаков, он имел
сведения о готовящемся их новом выступлении на калмыков. Именно этот на-
бег казаков стал поводом для отзыва им калмыцкого войска Четера и Чимета,
которое вернулось с полпути, с Тульского уезда, подвергнув разорению встре-
чавшиеся казачьи городки1.
На требование из Посольского приказа разъяснить, на каком основании ка-
заки выступили против калмыков, и вернуть отогнанные калмыцкие табуны, в
Войске ответили, что их казаки не имеют отношения к этим нападениям, что
в этом участвовали «астараханские изменники, а называютца те воры их дон-
скими казаками». В Войске подтвердили факт жестоких нападений калмыков
Четера и Чимета на их территорию, указывая, что они «многие их городки ра-
зорили и казаков мужеска полу в смерть били и кололи, а женску полу и девок
в неволю брали и многое разорение починили, а на них де затевают напрасно».
Атаманы и казаки обратились в Москву с официальной жалобой на нападения
калмыков Аюки и Менке-Темира2.
Булавинское восстание началось в ночь на 9 октября 1707 г. с нападения
отряда Кондратия Булавина на царский карательный отряд возле Шульгинско-
го городка и убийства князя Юрия Долгорукого. Однако восстание не сразу
получило широкое развитие, так как уже в конце октября войсковой атаман
Лукьян Максимов, в том числе и при поддержке донских калмыков, на р. Ай-
дар разгромил повстанцев3. Судя по списку участников, в том походе с кал-
мыцкой стороны участвовал только Батыр-Тайджи, который не значился во
владениях Аюки-хана и кочевал от него отдельно, в составе Войска Донского.
За свою службу в разгроме булавинцев он получил отдельно из царской казны
200 рублей4.
Разразившейся на Дону временной сумятицей воспользовались отдельные
калмыцкие тайши. Как сообщали в Москву из Войска, 3 ноября 1707 г. Четер и
Чимет во главе 5-тысячной конницы перешли Дон в районе между Раздорским
1
Булавинское восстание: Сб. док-тов. М., 1935. С. 124–125.
2
3
Пронштейн А. П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов на/Д, 1961. С. 258–259.
4
Булавинское восстание… С. 145.
209
городком и Мелиховым и недалеко от Черкасска, на реке Тузлов, совершили
нападение на донских кочевых калмыков, захватив примерно 400 кибиток, в
основном женщин и детей, и, отогнав весь скот, «многих в смерть побили».
Все это сопровождалось разорением казачьих городков по Дону, Донцу, Хо-
пру, Бузулуку и Медведице. Атаман Лукьян Максимов пытался организовать
преследование напавших калмыков, но из-за очередной угрозы булавинцев
вынужден был вернуться. По словам казаков, они не смели без государева ука-
зу совершить ответные военные действия против калмыцких улусов1.
Разорению и захвату донских калмыков во многом способствовало и то,
что многие их служилые люди еще летом 1707 г. отправились на службу в
Польшу2. В работе П. П. Ламбина приводится коллективная просьба походных
донских калмыков на имя князя Александра Меньшикова, командовавшего
русскими войсками в Польше: «…которые калмыки кочуют за Волгою, и они
забрали на Дону наших жен и детей в полон, и дома наши разорили, и что было
пожитков, то все забрали, и мы о том просим вашего светлейшего и милости-
вейшего указу, чтоб нас, сирот своих, отпустить домой на Дон и отыскать бы
нам у тех [калмыков] жен своих и детей, хотя на окуп выкупить и чтоб они,
калмыки, не запродали наших жен и детей в дальние страны»3.
В числе пострадавших от действий Четера и Чимета был и кочевавший на
Дону Батыр-Тайджи. В своих письмах к государю он сообщал, что в резуль-
тате их нападения были взяты в плен две его жены, два сына и дочь, а также
1100 человек, захвачены 160 панцирей и 10200 голов скота. Батыр-Тайджи
клялся в верности государю и ставил себе в заслугу участие в недавнем сраже-
нии с булавинцами, в ходе которого он лично в бою из пищали убил двух по-
встанцев. Оставшись без снаряжения и лошадей, он и его сын Джумба просили
власти оказать им материальную поддержку4.
Однако власти не спешили наказать Четера и Чимета, поскольку были за-
няты подавлением восстания и не исключали возможного использования воен-
ной помощи этих тайшей против булавинцев. Войсковому атаману напрямую
указывалось как можно быстрее связаться с указанными тайшами и привлечь
на свою сторону их военные силы, но если калмыки войдут в согласие с Була-
виным и далее будут разорять казачьи городки, провести против них ответные
карательные действия5.
1
Там же. С. 149, 150.
2
3
Ламбин П. П. Булавинский бунт. 1708 г. // Русская старина. Т. 2. 1870. С. 13.
4
5
210
Потерпев поражение, К. Булавин и его сподвижники перезимовали в За-
порожье и с началом весны 1708 г. возобновили свое выступление. В марте
они захватили Пристанский городок, который стал центром восстания и куда
стекались многочисленные повстанцы, избежавшие в зиму разгрома царскими
войсками. В это же время возобновились и столкновения донских повстанцев
с калмыками.
12 марта 1708 г. 2 тыс. повстанцев во главе с Игнатом Некрасовым, кто на
лодках, кто конные, внезапно атаковали улус Аюки в урочище Сасыколь, ниже
Черного Яра. Нападение было настолько неожиданным для калмыков, что ка-
заки «повоевали [их] людей, посекли и в полон поймали». Аюка, имея при себе
немного людей, не смог организовать какого-либо сопротивления и отошел
вглубь степи. Он срочно сообщил о нападении в Астрахань царскому послан-
нику — стольнику Ивану Бахметеву. Незадолго до этого стольник приезжал к
Аюке с царским указом выставить 20-тысячное войско против башкирских по-
встанцев и отправился в Астрахань за военными припасами для будущего кал-
мыцкого похода в Башкирию. Бахметев срочно выехал к Аюке, кочевавшему
в 200 верстах от Волги. Последнее событие настолько потрясло калмыцкого
хана, что он счел невозможным выставить большое войско против башкир-
ских повстанцев из-за сохранявшейся угрозы калмыцким кочевьям: «многое
разорение от казаков, казахов, каракалпаков и башкир». Аюка просил разы-
скать нападавших «воровских» казаков и забрать у них «калмыцкий полон», и
Бахметев выехал к Волге, но не застал там булавинцев1.
Однако целью булавинцев были не калмыцкие улусы, а столица донско-
го казачества - Черкасск. Войсковой атаман Л. Максимов вокруг себя собрал
8 тыс. человек, в число которых входили и калмыки. 7 апреля противобор-
ствующие стороны сошлись на р. Лисковатка, между Паншинской и Голубин-
ской станицами. Однако 9 апреля, когда начался бой, многие казаки из отряда
Максимова перешли на сторону повстанцев, что в конечном итоге и решило
исход битвы. Атаман бежал в Черкасск, а его войско было деморализовано, и
Булавину оставалось лишь двинуться на столицу казачества. 1 мая вспыхнуло
восстание в самом Черкасске, и Булавин занял город. С этого времени власть
полностью перешла в руки повстанческого лидера, были казнены войсковой
атаман и его помощники, произведена конфискация церковных денег и т. п.
9 мая новым войсковым атаманом на Круге был избран Булавин2.
Ко времени взятия Булавиным Черкасска, согласно сведениям, под горо-
дом кочевали 1700 калмыков из улуса Аюки. Они оказали вооруженное сопро-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1708 г. Д. 9. Л. 51–51об.
2
Пронштейн А. П. Указ. соч. С. 260, 261.
211
тивление булавинцам, но ввиду численного перевеса повстанцев вынуждены
были отступить в степь и уйти в район Саратова1.
В целом отношение К. Булавина к калмыкам было отрицательным. Это ка-
салось не только донских калмыков, поддержавших атамана Л. Максимова и
участвовавших на его стороне во всех сражениях против булавинцев, но и так
называемых «аюкинских» калмыков, которые своими набегами разорили не-
мало казачьих городков. К такому выводу приводят несколько документаль-
ных свидетельств того времени.
Во-первых, после взятия Черкасска К. Булавин отправил своего ближай-
шего сподвижника Игната Некрасова во главе 5-тысячного отряда на Волгу
против калмыков Аюки2.
Во-вторых, в письмах к кубанским владельцам Хасан-паше и Сартлан-мир-
зе Булавин предлагал не только мир и сотрудничество, но и совместное воен-
ное выступление против калмыков3.
Некоторые из донских калмыков, избежавших разгрома и пленения, нахо-
дились в крепости Азов, откуда совершали нападения на повстанцев. Напри-
мер, есть письмо К. Булавина, адресованное азовскому губернатору И. А. Тол-
стому, в котором он жалуется на этих калмыков, отогнавших у его людей
из-под Черкасска табун лошадей. Булавин открыто угрожал, что в случае не-
возврата лошадей, он казнит всех их калмыцких женщин, детей и других род-
ственников, находившихся у него в заложниках4. Это подтверждает и наличие
у повстанцев «калмыцкого ясыря», который они активно продавали приезжав-
шим в Черкасск туркам и кубанцам5.
Не имея возможности снять значительные силы регулярной армии с фрон-
тов Северной войны, чтобы бросить их на подавление восстания, правитель-
ство в короткий срок сформировало 32-тысячную армию из дворян и служи-
лых людей под командой гвардии майора В. В. Долгорукого. 28 апреля 1708 г.
правительственные войска под командованием стольника С. П. Бахметева на
р. Курлак разбили повстанческий отряд Лукьяна Хохлача. Мобилизацию во-
йск против повстанцев организовали изюмский полковник Шидловский и кал-
мыцкий хан Аюка6.
1
2
3
Там же. С. 460–461.
4
Подъяпольская Е. П. Новое о восстании К. Булавина // Исторический архив. № 6.
1960. С. 132.
5
6
Пронштейн А. П. Указ. соч. С. 262.
212
Активизация правительственных сил заставила К. Булавина действовать
более решительно. Он направил отряд Семена Драного в район Северского
Донца, к Изюму, а отряд Игната Некрасова — на Волгу. Готовился им удар и
по Азову, но, как сообщал азовский губернатор И. А. Толстой, в период под-
готовки «судовая сволочь… черкасские бурлаки и кабацкие ярыжки» под ко-
мандой атамана Павлова и Некрасова, взяв пушки и другое оружие, двинулись
«для добычи» на Волгу1.
Действуя против калмыков Аюки, отряд И. Некрасова должен был под-
нять на антиправительственные выступления все народы Поволжья и, возмож-
но, соединиться с башкирскими повстанцами, которые в это время восстали в
районе Уфы. Стольник И. Бахметев лично общался с посланцем тайши Чак-
дорджаба, Загалдаем, который виделся с башкирами в Яицком городке, где те
по секрету сообщили ему о якобы имеющихся контактах с булавинцами2. По
мнению В. И. Лебедева, саратовское направление булавинцами было выбрано
неслучайно, поскольку у Саратова они могли бы объединиться с восставшими
башкирами, татарами, мари, вотяками3.
13 мая повстанцы захватили крепость Дмитриевск на р. Камышинка, где им
достались артиллерия и боеприпасы. Сделав ее своим опорным пунктом, бу-
лавинцы направились в сторону Саратова. К освещению действий восставших
под Саратовом стоит отнестись со вниманием, поскольку в исторической лите-
ратуре сведения об этом событии весьма разрозненны. По данным Н. С. Чаева,
первый приступ к Саратову под руководством Хохлача окончился неудачей.
Второй, для участия в котором ожидался приход отряда И. Некрасова, не осу-
ществился по причине неожиданного нападения калмыков, изменивших Була-
вину и шедших теперь к Аюке по направлению к Саратову. Калмыки разбили
отряды Хохлача и Некрасова и заставили их отступить к Дмитриевску4.
Однако документальные свидетельства того времени дают более точную и
развернутую картину событий, развернувшихся под Саратовом. По показани-
ям пленных булавинцев, участвовавших в саратовском походе, первым к Са-
ратову подошел отряд атамана Л. Хохлача из 700 человек. По Волге на стругах
двигался отряд из 300 человек атамана Т. Трофимова, но он так и не успел со-
единиться с основными силами и вернулся обратно на Камышинку. Потерпев
неудачу в первом приступе к крепости, Хохлач отвел свой отряд и стал дожи-
1
Пронштейн А. П. Указ. соч. С. 262–263; Булавинское восстание… С. 422.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1708 г. Д. 9. Л. 40.
3
Лебедев В. И. Крестьянское движение в метрополии в годы Булавинского вос-
стания // Булавинское восстание: Сборник документов. М., 1935. С. 60.
4
Чаев Н. С. Булавинское восстание (1707–1708 гг.) // Булавинское восстание: Сб.
док-тов. М., 1935. С. 53–54.
213
даться подкрепления во главе с И. Некрасовым. В день объединения отрядов
повстанцев, по словам Терентьева, к Саратову подошли «бузовые калмыки» с
целью войти и укрыться в городе. Однако они не были пропущены за крепост-
ные стены, и калмыки совершили нападение на повстанцев: «от Саратова били
и бой де великой учинили, и казаков де они калмыки побили со 100 человек, и
они де казаки атаман Лунька и Игнашко с конными казаками, не устояв против
калмыков, побежали на Дон»1.
Под «бузовыми калмыками» здесь имеются в виду донские войсковые кал-
мыки, которые так и не присоединились к восставшим и были на правитель-
ственной стороне. По всей видимости, после разгрома сторонников войсково-
го атамана Максимова они искали безопасное место и пытались скрыться от
преследований булавинцев в Саратове, куда их так и не пустили. Очевидно,
что Н. С. Чаев ошибся, посчитав их участниками восстания, которые измени-
ли К. Булавину и перешли на сторону правительства. На самом деле войско-
вые калмыки сохранили верность правительству, но после поражения атамана
Л. Максимова были вынуждены скрываться от преследований булавинцев.
Часть из них успела укрыться в Азове, другие бежали под защиту Аюки.
Однако в материалах «Калмыцких дел» отложились более подробные све-
дения о столкновении калмыков с булавинцами под Саратовом. 22 мая 1708 г.
из Казани к Аюке прибыл саратовец Григорий Микулин с листом, в котором
сообщалось, что булавинцы во главе с И. Некрасовым вошли в Дмитриевский
и далее направляются на Саратов. На основании этого калмыцкий хан просил
правительство отправить вооруженные силы против указанных повстанцев.
Эта просьба объяснялась тем, что по государеву указу Аюка должен был от-
править в Башкирию для подавления восстания 20-тысячную конницу, а до-
полнительных сил для направления к Саратову у него не было, поскольку ох-
рана калмыцких улусов также требовала большого внимания. По этому вопро-
су Аюка совещался со стольником И. Бахметевым, который как раз и отвечал
за организацию башкирской экспедиции калмыков. Было принято решение
об отправлении половины от 20-тысячного калмыцкого войска под Саратов,
а другой половины — в Башкирию. Войско, направлявшееся под Саратов, воз-
главили тайши Четер и Яман. Бахметев лично приказал Яману за четыре дня с
войском добраться до Саратова, переправиться через Волгу на правый берег и
«над ворами промысел чинить»2.
В документах встречаются свидетельства и о действиях той самой груп-
пы «бузовых калмыков», подошедших со стороны Дона к Саратову. На самом
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1708 г. Д. 9. Л. 52.
214
деле это были не войсковые калмыки, а ханский отряд во главе с Даши-Бату-
ром. Под Саратовом они объединились с войском Ямана и разгромили була-
винцев. Далее они участвовали в погроме казачьих городков и преследовании
остатков повстанцев в степи вплоть до Камышинки1.
Из отписки стольника И. Бахметева от 2 июня 1708 г. становится известно,
что Даши-Батур со своими 1700 человек были из владения хана Аюки и коче-
вали на Дону, где на стороне проправительственных сил вступили в борьбу
с Булавиным. После захвата булавинцами Черкасска эти калмыки отступили
к Саратову и приняли участие в разгроме полуторатысячного отряда И. Не-
красова. По данным Бахметева, в столкновении с калмыками под Саратовом
казаки потеряли 200 человек, и многие из них были ранены, в качестве трофе-
ев калмыкам достались 350 лошадей с седлами и вооружение. Разгромленные
булавинцы, кто пешим, кто конным, бежали по правому берегу вниз по Волге.
Кроме отряда Даши-Батура, в этом районе находились и другие калмыцкие во-
енные формирования, направленные Аюкой. В 50-ти верстах выше Саратова
они переправлялись на правобережье и двигались в сторону города2.
Из письма казанского коменданта Н. Кудрявцева князю А. Д. Меньшикову
известно, что к тайшам для переговоров по вопросу о военной помощи про-
тив булавинцев был отправлен саратовский воевода Никифор Беклемишев.
В письмах, адресованных Аюке, Менке-Темиру и Чимету, указывалось, «чтоб
они великому государю послужили и воровских казаков воровство искорени-
ли, также, как служили и усердие показали над астраханские бунтовщики».
По сведениям Н. Кудрявцева, Аюка и другие владельцы против булавинцев
под Саратов выделили 4-тысячное войско под командованием Менке-Темира
и Ямана3.
Некоторые детали переговоров Н. Беклемишева с калмыцкой стороной
стали известны позже, в январе 1709 г., уже из содержания письма хана Аюки,
адресованного боярину Б. А. Голицыну. Просьба саратовского воеводы вы-
делить ему калмыцкое войско для защиты города от булавинцев на основании
якобы имеющегося особого государевого указа вызвала у Аюки большое со-
мнение. Он отправил, как и планировал ранее, 20-тысячную конницу во главе
с пятью крупными владельцами на подавление башкирского восстания, а под
Саратов указал идти только тысячному отряду под командой Ямана и Муклай-
Батура. Однако Беклемишев с этим не смирился и лично провел переговоры с
отдельными калмыцкими тайшами. В частности, прийти на помощь Саратову
1
2
3
Там же. С. 425, 426.
215
ему удалось уговорить Чимета, Дондук-Омбо и Менке-Темира, который вме-
сто себя отправил своего сына Четера1. Таким образом, Беклемишеву все-таки
удалось сформировать сводное воинское подразделение из отрядов различных
калмыцких владельцев. Все они двинулись разными дорогами к Саратову и
смогли там переломить ситуацию в пользу правительственных сил.
Действительно, в разгроме булавинцев на Волге большая заслуга принад-
лежала и другим калмыцким тайшам, в частности, Четеру и Чимету. Из пись-
ма самого тайши Чимета к боярину Б. А. Голицыну, датируемого августом
1708 г., становятся известны обстоятельства военных действий калмыков под
Саратовом. Первоначально по государеву указу и велению Аюки калмыцкое
войско готовилось выдвинуться в Башкирию для подавления восстания, но по
просьбе саратовского представителя Алексея Шахматова Чимет направился
под Саратов, куда уже подошли булавинцы. По мнению Чимета, если бы по-
встанцы захватили Саратов, то могли и «иным государевым городам зделать
беду немалую». Чимет и Боясхулак во главе войска из 4,5 тыс. человек по-
дошли к городу, но еще до их прибытия основные силы булавинцев уже были
разбиты2. Как говорилось выше, под Саратовом повстанцы были разгромлены
отрядом тайши Даши-Батура.
В то же время, сообщал в письме Чимет, по другой дороге к Саратову с
войском двигался дербетский тайша Четер, которому удалось встретить и
разгромить 3-тысячный отряд булавинцев, 500 человек из которых были уби-
ты3. Из отписки астраханского воеводы князя Петра Ивановича Хованского
в Приказ Казанского дворца в октябре 1708 г. известно, что войско калмы-
ков-дербетов, помимо тайши Четера, возглавляли владельцы Цюрюм-Батур и
Соломан-Дарчи. Боярин П. И. Хованский, двигаясь из Казани, направил этих
тайшей под Саратов и впоследствии дал высокую оценку их действиям: «…
великому государю службу свою показали верную, и стояли крепко, и бились
мужественно». Потери булавинцев после этого сражения, по данным Хован-
ского, составили 300 человек убитыми и 200 ранеными, калмыки захватили у
казаков 16 бунчуков4.
От Саратова войско Четера двинулось вниз по р. Медведица к Дону. Это
было крупное воинское сводное формирование, насчитывавшее примерно
5 тыс. человек, полторы тысячи из которых принадлежали самому Четеру. По
пути следования к Дону им удалось разгромить один из отрядов булавинцев,
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1709 г. Д. 4. Л. 1, 2.
2
Булавинское восстание… С. 446, 447.
3
Там же. С. 446, 447.
4
Там же. С. 447, 448.
216
уничтожив примерно 250 казаков и ранив 100 человек1. В качестве доказатель-
ства своей победы Четер привез стольнику Бахметеву 9 знамен, захваченных у
казаков, и 250 правых ушей, срезанных у погибших булавинцев2.
Разбив и рассеяв по степи под Саратовом отряды Хохлача и Некрасова,
калмыцкие войска во главе с тайшами совместно с сотней саратовцев под ко-
мандой А. Шахматова двинулись к Камышинке, где в составе войска П. Хо-
ванского приняли участие в захвате перешедших на сторону восставших жите-
лей Дмитриевского (Камышина). 20 июля астраханские полки Апраксина за-
хватили Царицын. С разгромом Дмитриевского закончилась булавинщина на
Волге, угрожавшая не только волжскому торговому пути, но и возможностью
соединения с башкирскими повстанцами3.
Отступив к Дону, повстанцы под началом И. Некрасова, И. Павлова и
П. Федорова соединились в станице Голубинской, где пытались организовать
оборону против войск П. Хованского, наступавшего с Волги, и армии В. Дол-
горукого, двигавшейся со стороны Черкасска. По приказу князя П. Хованского
тайша Чимет с отрядом из 900 человек выдвинулся в район устья р. Иловля, где
в ходе набега разбил и сжег три казачьих городка повстанцев. В следующем
набеге в устье Иловли калмыки сожгли Перекопский городок, захватив 3 пуш-
ки и уничтожив 150 повстанцев. После казни булавинцами около Паншина
городка посланника князя П. Хованского тайши Чимет, Дондук-Омбо и Боян-
Хулан получили новое указание — выдвинуться в этот район с 1,5-тысячным
войском, в состав которого уже входили 200 украинских казаков (черкасов)
полковника Ф. Шидловского. Преследуя двое суток отступавших из Паншина
городка булавинцев, передовой отряд калмыков сумел настичь их и навязать
бой. Но только с подходом основных сил П. Хованского удалось полностью
разгромить 4-тысячный отряд повстанцев. Всего в этой военной операции по
преследованию и разгрому булавинцев, по сведениям самого Чимета, участво-
вало 11 тыс. калмыков4.
Остатки восставших казаков в количестве 3 тыс. человек пытались со-
браться в Есауловом городке, но 22–23 августа он был взят в осаду армией
В. Долгорукого. После упорной обороны осажденные сдались и подверглись
жестоким репрессиям. Не успев прийти в Есаулов, И. Некрасов со своим 2-ты-
сячным отрядом ушел на Кубань, под протекцию крымского хана5.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1708 г. Д. 11. Л. 9об., 10.
2
Там же. Д. 9. Л. 53.
3
Чаев Н. С. Указ. соч. С. 55.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1708 г. Д. 11. Л. 3об., 4; Булавинское восстание… С. 446,
447.
5
Чаев Н. С. Указ. соч. С. 55.
217
Под Паншиным городком булавинцы потерпели жесточайшее поражение.
Почти все они были уничтожены, а их семьи и имущество достались победите-
лям, в том числе и калмыкам. Войска П. Хованского и В. Долгорукого, следуя
предписанию из центра, приступили к систематическому уничтожению верхо-
вых городков по Хопру, Бузулуку, Медведице, Донцу, Айдару и другим рекам.
Активное участие в этом приняли и калмыки.
Говоря об отношении калмыков к Булавинскому восстанию, следует от-
метить, что калмыцкие тайши во главе с Аюкой-ханом остались верны дого-
воренностям с царским правительством. Без колебаний они приняли его сто-
рону и организовали помощь в борьбе с донскими повстанцами. Присутствие
калмыков на Средней Волге не позволило донскому восстанию перекинуться
на соседние регионы, а его участникам расширить район своих действий,
в том числе и объединиться с башкирскими повстанцами. Осталась верной
царю и значительная часть донских калмыков, принявших активное участие
в подавлении восстания на начальном его этапе. В последние десятилетия
XVII в. калмыцкие тайши вели долгую борьбу с донским казачеством по во-
просу возвращения беглых калмыков, но участие в подавлении Булавинского
восстания предоставило им возможность вернуть большинство донских кал-
мыков на Волгу. В дальнейшем донские атаманы неоднократно требовали у
Аюки-хана вернуть им донских калмыков, но каждый раз получали катего-
рический отказ.
§ 3. Калмыцкое ханство накануне и в период

русско-турецких войн 1710–1713 гг.
На положение Калмыцкого ханства значительное влияние оказывала слож-

ная международная обстановка на юге. Русско-турецкий мир, заключенный
3 июля 1700 г. сроком на 30 лет, не снял напряженности на границе, где время
от времени отмечались случаи набега кочевников. Начиная с лета 1710 г. рус-
ско-турецкие отношения резко ухудшились. Неизбежность очередной войны с
Портой осознавали и в России. Петр I с этой целью предпринял ряд мер, одной
из которых было привлечение как можно большего количества калмыков к
участию в предстоящей борьбе с Крымом и кубанцами.
Не слишком доверяя обещаниям российского правительства о военной под-
держке в случае внешней агрессии, хан Аюка решил самостоятельно заклю-
чать мирные соглашения. В первую очередь в начале 1709 г. было заключено
перемирие с башкирами и, таким образом, калмыки отстранились от участия
218
в подавлении башкирского восстания в составе русской армии1. Для укрепле-
ния результатов, достигнутых в урегулировании отношений с мусульманским
миром, Аюка в этом же году направляет в Порту ногайца Мехмед Салих-бека.
Прибыв в августе в Стамбул, посол доставил письмо, содержание которого, к
сожалению, неизвестно2.
Османский двор, уделив посланнику особое внимание, отправил его с
письмом назад. Как и в предыдущих, в этом письменном ответе «доблестному
из властителей Кипчакской степи» выражалась признательность калмыцкому
хану за сохранение принятых на себя обязательств соблюдать лояльность в
отношении подданных Турции и Крымского ханства. Также его благодарили
за неучастие калмыков в кабардинском восстании против Крымского ханства3.
Польщенный теплым приемом, оказанным калмыцкому послу, хан Аюка
отправил новое посольство, которое возглавил уже Пехлеван Кули-бей. При-
быв в конце июля 1710 г. в Стамбул, послы доставили письмо от хана Аюки
с заверением в дружбе, адресованное уже непосредственно главному визиру,
и подарки для падишаха: девять пузырей мускуса, один охотничий сокол, три
кинжала, девять кожаных шкур из России и три коня4. Здесь османские чинов-
ники впервые записали устное сообщение калмыцкого посла, которое для нас
представляет большой интерес.
Калмыцкий посланник упомянул о событиях, которые привели к захвату и
казни Мурад-султана, предводителя башкирского восстания. По его словам, хан
Аюка якобы дважды отказывал русским властям в отправке своих войск против
повстанцев, объясняя это тем, что не может воевать с чингизидом. Все это по-
сол связал с событием, произошедшим прошлой зимой, когда калмыки якобы
помогли башкирам разбить на Волге 40-тысячную русскую армию. Посол также
заверил, что между калмыками и крымским ханом Девлет-Гиреем II достигнуто
настолько полное взаимопонимание, что «если наши воры похитят что-либо у
татар, то, разыскав [по приказу Аюки] это безусловно возвращают господину
[крымскому] хану». Здесь следует сказать, что непосредственно перед отъездом
Пехлеван Кули-бека в Порту в калмыцкие улусы прибыли казахские, каракал-
пакские и башкирские посланцы для согласования совместных действий. Аюка,
как видно, возлагал большие надежды на свои связи с Портой. Хан строго пред-
упредил посла о том, что если в ответном сообщении «не будет указания на то,
что ты изложил все слова, переданные мной тебе, я сниму твою голову»5.
1
Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Т. 1. № 116.
2
3
Zettersteen K. V. Die Arabischen... P. 100.
4
Lemercier-Quelquejay Ch. Les Kalmuks de la Volga... Р. 76.
5
Там же.
219
Очевидно, что калмыцкий посол не стеснялся смешивать и даже передер-
гивать факты. Однако этим он преследовал только одну цель — подчеркнуть
лояльность и значимость хана Аюки как возможного союзника мусульман, на-
ходя точки соприкосновения если не в религиозном, то хотя бы в историче-
ском родстве. Вероятнее всего, Аюка использовал свои связи с Турцией как
инструмент давления на российское правительство для привлечения внима-
ния к проблемам Калмыцкого ханства. В случае предоставления османского
протектората калмыкам, возможно, предполагалось организовать совместно
с Девлет-Гиреем II антироссийский фронт, состоящий из калмыков, казахов,
башкир и каракалпаков. Данное предложение было настолько нереальным, что
османское правительство, вероятно, даже не восприняло его всерьёз.
Решение приграничных конфликтов и других задач по укреплению южных
границ было возложено на казанского губернатора Петра Матвеевича Апрак-
сина. Возвращаясь из Астрахани в Казань, П. М. Апраксин по дороге встретил-
ся с ханом Аюкой и с 5 по 7 сентября 1710 г. провел с ним переговоры на р. Да-
ниловка. В ходе этой встречи были утверждены и подписаны так называемые
«договорные статьи» «О подданстве хана Аюки со своими тайшами и людьми
его Российскому государству». Губернатор сообщал государю: «…И о настоя-
щих вашего царского величества делах говорил и на многих пунктах утвердил,
что ему, хану Аюке, со всеми тайшами и с людьми своими быть вашему цар-
скому величеству в верной службе паче прежнего вечно»1.
Разберем в подробностях статьи этого нового договора. Во-первых, Петр I
высоко оценил заслуги калмыцкого хана в подавлении антиправительствен-
ных восстаний и как поощрение повысил ему годовое жалованье до 1 тыс.
руб., а также увеличил количество выдаваемого свинца и пороха. По словам
П. М. Апраксина, Аюка «служить обещался до смерти своей во всякой верно-
сти и кочевьем улусов своих от реки Волги отходить никуда не будет»2.
Во второй статье договора говорилось, что по государеву указу
П. М. Апраксину поручено управлять обширным краем, куда входили Казань,
Уфа, Астрахань, Терек и все низовые города. Поэтому губернатор просил кал-
мыцких владельцев, чтобы они всеми мерами защищали русские города и «с
русскими ратными людьми друг друга оберегали заодно». За военную службу
на границе калмыкам полагалось дополнительное жалованье. Аюка, Чимет,
Четер и Дондук-Омбо перед губернатором «по вере своей душами обещались»
всячески защищать государевы города, а хан поклялся, что «никогда он верной
своей службы к великому государю не оставит»3.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 1; ПСЗРИ. Т. IV. С. 547–550.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 3, 3об.; ПСЗРИ. Т. IV. С. 547.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 3об., 4; ПСЗРИ. Т. IV. С. 548.
220
В-третьих, еще в августе П. М. Апраксин получил указ, и Петр I лично пи-
сал Аюке, чтобы калмыцкие улусы осенью выдвинулись к Дону и там провели
зимовку. Это требовалось не только ради защиты российской границы, но и
для набегов на Кубань, в т. ч. и против казаков-некрасовцев. Согласно страте-
гическим планам российского командования, калмыкам надлежало временно
заменить донских казаков, которые после их участия в Булавинском восстании
были обескровлены и к которым правительство не питало особого доверия. В
междуречье Сала и Маныча калмыки должны были сформировать передвиж-
ную линию защиты, чтобы, с одной стороны, остановить набеги казаков-не-
красовцев и кубанцев, а с другой — не допустить объединения сил крымских
татар и кубанских ногайцев. Аюка, «хотя то и [было] не без труда», пообещал
выполнить этот указ и осенью отправить 10-тысячную конницу во главе с Чи-
метом и Четером на Дон, под Манацкий городок1. Именно эти силы в январе
1711 г. стали главным сдерживающим фактором выступления кубанцев на по-
мощь крымским татарам2.
В-четвертых, в результате переговоров было принято решение, по которо-
му Аюка под угрозой разорения и выдачи царским властям запретил тайшам
и их улусным людям самостоятельно переходить на правый берег Волги и по-
являться в русских уездах. Присутствующие тайши подтвердили, «что они по
тому во всем исполнять будут»3.
В пятой статье договора речь шла об обязательстве калмыков участвовать в
подавлении башкирского выступления. Еще ранее правительственные войска
во главе со стольником Иваном Бахметевым должны были соединиться с кал-
мыками, чтобы по государеву указу двинуться на башкирских повстанцев. Но
калмыки так и не прибыли к месту сбора, и это, по мнению русской стороны,
привело к тому, что башкирские «изменники» учинили «и Казани, и многим
уездам разорение великое, и больше 11000 людей побили и побрали». Аюка
ответил, что он уже три недели назад отправил против башкир 5-тысячную
конницу во главе с тайшой Дорджи Назаровым и другими владельцами. Боль-
шего числа воинов калмыцкий хан отправить не мог, но обещал уже следую-
щей весной отправить в Башкирию тайшу Чимета с многочисленным войском,
если «какой иной великой нужды не будет»4.
В шестой статье договора затрагивался вопрос безопасности уже калмыц-
ких кочевий. Аюка просил губернатора отправить специальные указы во все
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 4об., 5; ПСЗРИ. Т. IV. С. 548.
2
Рахаев Дж. Я. Политика России на Северном Кавказе в первой четверти XVIII
века. М., 2012. С. 73.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 5, 5об.; ПСЗРИ. Т. IV. С. 548–549.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 5, 5об.; ПСЗРИ. Т. IV. С. 549.
221
волжские города от Астрахани до Самары, чтобы местные власти оказывали
калмыкам всяческую военную поддержку в случае возникновения внешней
угрозы, которая могла исходить, в первую очередь, от крымцев и башкир.
П. М. Апраксин заверил хана, что с его стороны такие указы обязательно бу-
дут разосланы. Только астраханским властям казанским губернатором было
предоставлено право самостоятельно принимать решение об оказании воен-
ной помощи калмыкам, не ссылаясь на Казань. Коменданты других волжских
городов такого права не имели, они должны были предварительно получить
разрешение от казанского губернатора. Также все коменданты волжских го-
родов были обязаны без задержки всячески оказывать помощь подводами и
провожатыми калмыцким послам, направляющимся в Казань1.
Хан Аюка и губернатор П. М. Апраксин заключили договор на правах пра-
вителей крупными областями. Один по поручению государя управлял всей
«Низовой землей» от Казани до Астрахани, другого русская сторона считала
«над многими степными ордами владетельным Ханом». Именно от взаимоот-
ношений этих двух людей зависела судьба огромного региона и проживаю-
щего в нем населения: «и как меж ими дружба будет крепкая, и всем людям,
которые под их владением, всегда будет добро, и Великому Государю служить
все будут во всякой твердой крепости»2.
9 ноября 1710 г. Османская империя объявила войну России. В султанском
указе главной причиной начала войны указывалась опасность, исходящая от
Российского государства. В доказательство приводилось то, что в нарушение
мирного договора русские якобы построили крепости на турецкой границе, а
на Азовском море сосредоточили большой флот. Говорилось о нарушениях
турецкой границы русскими войсками, преследовавшими Карла XII после его
разгрома в Полтавской битве. Перечислялись также многочисленные мелкие
конфликты, имевшие место на границах Крымского ханства. Например, упо-
минался набег в турецкие пределы отряда калмыков, которые ограбили и уби-
ли 200 турецких подданных, захватили 1700 голов крупного скота. Все это в
указе истолковывалось как проявление явного намерения «московитов» в ско-
ром времени напасть на Османское государство3.
Действительно, российский резидент в Стамбуле Петр Андреевич Толстой
сообщал в Санкт-Петербург, что был лично вызван на встречу с визирем, ко-
торый выговаривал ему о вторжении в апреле 1710 г. в турецкие владения кал-
мыцкого отряда из 300 человек. Калмыки с «распущенными знаменами» раз-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 6. Л. 6, 6об.; ПСЗРИ. Т. IV. С. 549, 550.
2
ПСЗРИ. Т. IV. С. 550.
3
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 3. Лл. 1–5.
222
делились на две группы: одна двинулась в район Чонгара, другая — в урочище
Чекирзе. В ходе набега им удалось захватить 1300 лошадей, убив при этом
20 крымцев. Турецкие власти требовали немедленно найти виновников и на-
казать, а захваченное имущество вернуть. В результате расследования, прове-
денного азовским губернатором Иваном Андреевичем Толстым, выяснилось,
что это были люди калмыцкого владельца Данджина Доржи, который ранее
кочевал под Азовом, но впоследствии ушел кочевать к Аюке1.
Однако от калмыцких набегов пострадали не только крымцы, но и донские
казаки. В июле 1710 г. войсковой атаман Петр Емельянов сообщал в Москву,
что отряд из 130 калмыков перешел Дон, что под Азовом и донскими город-
ками они «многих людей побили и скот, и лошадей отогнали». По сведениям
донцов, это были действия «воровских калмыков», т. е. тех, кто действовал без
указа Аюки. Причем все эти набеги сопровождались жестоким отношением к
своим жертвам: «и ругаясь многим груди взрезывали и покрывали глаза». Хотя
целью этих калмыков были крымские владения, откуда им удалось отогнать
около 2 тыс. лошадей, за ними была организована погоня из 400 казаков во
главе со станичным атаманом Григорием Мартыновым. В результате трех бо-
естолкновений им удалось уничтожить калмыцкий отряд. 14 калмыков были
убиты и один взят в плен. Во главе калмыцкого отряда были Санграй, сын
Данджина, и дербетский владелец Хаманжи2.
Пленным калмыком оказался некий Менке, который на допросе сообщил
следующее. Их отряд из 130 человек под командой Санграя с ведома владель-
ца Мемета выдвинулся в набег на крымцев в причерноморские степи. На реке
Молочные Воды они разделились на две партии: одна отправилась в набег за
реку, а другая осталась на месте, прикрывая наступавших с тыла. В результате
им удалось отогнать у крымцев 900 лошадей. Однако Менке отрицал их при-
частность к набегам на донские городки. По его сведениям, на обратном пути
казаки не пропустили их отряд через Дон, и им пришлось идти вверх по Дону
до Хопра, где калмыков по дороге и разбили казаки. Впоследствии этот кал-
мык в Москве был передан калмыцким послам для наказания 3.
В соответствии с общим стратегическим планом крымского хана Девлет-
Гирея II, шведского короля Карла XII и украинского гетмана Ф. Орлика, сто-
ронника И. Мазепы, военные действия против России должны были начать-
ся на Правобережной Украине. Перед объединенным войском ханского сына
Мехмед-Гирея, отрядами казаков-орликовцев и поляков И. Потоцкого стави-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1710 г. Д. 1. Л. 13.
2
Там же. Д. 7. Л. 32, 32об.
3
Там же. Л. 34–35об.
223
лась задача — захват всей украинской территории вплоть до Киева. На левом
берегу Днепра совместно должны были действовать войска крымского хана,
кубанского нуреддина Бахта-Гирея и запорожцев, которые планировали разо-
рить всю Слободскую Украину и воронежские судостроительные верфи1.
Крымский хан Девлет-Гирей II в конце декабря 1710 г. с основной массой
татарских войск и запорожцами, не встречая особого сопротивления, быстрым
маршем двинулся на Воронеж. Однако, достигнув района Харькова, татарские
отряды были вынуждены повернуть назад в Крым2. По сообщениям пленных
татар, это отступление было вызвано известием о приближении крупных воин-
ских подразделений под командованием генерала Шидловского. Ожидаемая
ими под Харьковом кубанская группировка была задержана калмыцкими от-
рядами хана Аюки, напавшими на кочевья кубанских татар3.
Действительно, по договоренности с П. М. Апраксиным Аюка этой зимой
отправил на Дон несколько отрядов под командой Дондук-Омбо, Чимета и Че-
тера. Именно они и не допустили соединения кубанцев с главными силами
крымского хана на Украине, таким образом сорвав общее наступление крым-
ских сил на Воронеж. По всем калмыцким улусам ханом был разослан приказ
о подготовке к войне с Турцией и Крымом4.
1 февраля 1711 г. по государеву указу к Аюке прибыл саратовский комен-
дант Никифор Беклемишев, который должен был передать Аюке письмо от
губернатора П. М. Апраксина. Ставка калмыцкого хана в это время располага-
лась на правом берегу Волги, в 115 верстах ниже Черного Яра.
Уже на месте Беклемишев узнал о приезде к Аюке кабардинского по-
сольства, которое незадолго до его прибытия успело уехать. Кабардинские
князья через послов обратились к Аюке за помощью «для воинскова про-
мыслу» против кубанцев. Однако калмыцкий хан без государева позволения
не решился отправить войско и в качестве «нарочного» оставил у себя одно-
го кабардинца. Эта новость обрадовала Беклемишева, и он высказал Аюке
мысль о совместном выступлении кабардинцев и калмыков против Крыма,
убеждая, что «ему, великому государю, то зело будет угодно». Хан предло-
жил Беклемишеву составить общее письмо к кабардинским князьям с при-
зывом готовиться с калмыцкими тайшами к предстоящей войне с кубанцами,
в то время как русские войска двинулись бы на Крым. Аюка считал, что «они
1
Возгрин В. Е. Дипломатические связи Швеции и Крыма накануне и после Полта-
вы // Скандинавский сборник. Таллин, 1985. Вып. 29. С. 74.
2
Орешкова С. Ф. Русско-турецкие отношения в начале XVIII в. М., 1971. С. 15.
3
Письма и бумаги… Т. XI. С. 401.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1711 г. Д. 3. Л. 3, 4.
224
де кабардинцы тому будут рады», поскольку «им от крымцев и кубанцев есть
многие обиды»1.
6 февраля Беклемишев встретился с кабардинцем Губеком, выходцем из
Большой Кабарды, которого прислали к Аюке, как он сказал, «начальные
люди». Он еще раз подтвердил решимость кабардинцев выступить с калмы-
ками войной на Кубань. Учитывая, что кумыкские и чеченские владельцы в
это время находились с кабардинцами в миру, Губек допустил возможность их
присоединения к антикрымской коалиции, если им будут отправлены госуда-
ревы указы. Беклемишев по совету Аюки все-таки написал письмо кабардин-
ским князьям — «Атягозуку-мурзе да Исламу-мурзе и другим мурзам». В нем
он извещал кабардинцев о скором выдвижении против турок и крымцев рус-
ских полков под командованием адмирала Ф. М. Апраксина и предлагал им
участие в этой военной кампании. Калмыцкий хан, ознакомившись с содержа-
нием, лично вручил его Губеку, при этом они накоротке поговорили на чер-
кесском языке. После Аюка через толмача передал Беклемишеву суть разгово-
ра — «кабардинец де об наших письмах зело радуетца и по своему благодарит
де бога за счасливой свой случай», и высказал предположение: «И ежели де
наши калмыки и кабардинцы соединяясь пойдут, и в Крыме де будет великой
мятеж, а кубанцы де иные чай и без бою к нам будут»2.
На вопрос Беклемишева, какое войско кабардинцы могут выставить, Гу-
бек ответил, что «конницы и пехоты есть много, а сколько числом, того… не
ведает». Аюка тут же лестно отозвался о военном потенциале кабардинцев:
«Кабардинское де войско столь сильно, [что] в прошедшем де годе крымцы и
кубанцы ходили на Кабарду все войною, а с ними де был крымскова хана сын,
и кабардинцы де их збили и ханова сына в полон взяли, и со ста человек лутчих
мурз побили; и за договором де они, кабардинцы ханова сына отдали назад»3.
Здесь имелась в виду так называемая Канжальская битва 1708 г., в результате
которой кабардинцы во главе с князем Кургоко Атажукиным нанесли пораже-
ние 35-тысячному крымско-кубанскому войску хана Каплан-Гирея I.
Губек, возлагая большие надежды на письмо Беклемишева, предположил,
что кабардинские князья сразу же отправят своих посланцев к российским вла-
стям. Когда Губек спросил, в какой из государевых городов их можно будет
отправить, Аюка, перехватив инициативу, предложил прислать кабардинских
посланцев к нему в ставку. Далее он готов был отправить кабардинцев в Сара-
1
Там же. Л. 3об.–4.
2
Там же. Л. 5, 6.
3
Там же. Л. 6об.
225
тов, а уже оттуда, куда власти прикажут1. Тем самым Аюка попытался явить
себя одним из главных посредников в русско-кабардинских отношениях.
Аюка передал через Беклемишева письмо губернатору П. М. Апраксину.
Когда саратовский комендант попросил разрешить ему проехать в ставку Чи-
мета и Четера, Аюка высказался о нецелесообразности этой поездки, так как
он уже отправил к этим владельцам своего человека, Шара Септеня, с письмом
от губернатора. Беклемишев скрыл от Аюки то, что и Чимету, и Четеру он
должен был передать от Апраксина жалованье в размере 250 рублей. Самому
калмыцкому хану на этот раз ничего не было передано2.
Возвращаясь из калмыцких улусов, Беклемишев обратил внимание на то,
что на заставах находилось большое количество людей Аюки и Дондук-Омбо.
В доверительной беседе с сопровождавшим его до границ кочевий зайсангом
Самтаном он поинтересовался о возможности участия Аюки и его людей в
предстоящем русско-калмыцком походе на Кубань. Самтан заверил, что кал-
мыцкий хан действительно примет участие в войне, подчеркнув: «хотя за ста-
ростью своей [сам] и не пойдет», но людей своих отправит. Зайсанг уверял
Беклемишева в личном интересе Аюки в этой войне: «ему, Аюке, оное зело
надобно», так как «кубанцы де все ево, Аюкины, и прежде сего Аюка имал со
всей Кубани дань; а большая де часть на Кубане живут енбулуки да етисаны,
которые ушли от Аюки не в давных летах, и ныне де они, слыша войну, при-
сылали к Аюке хану тайно, чтоб их опять принял»3.
Здесь речь шла о ногайских джембойлуках и едисанах, которые под пред-
водительством едисанского мирзы Казы-Тугана отошли от калмыков на Ку-
бань еще в 1696 г. Этот уход ногайцев во многом был спровоцирован слухами
о возможной откочевке калмыков в Джунгарию в конце XVII в. Но в конечном
итоге идея ухода из России на восток не получила поддержки у большей части
калмыцкого народа, и хан Аюка вынужден был остаться на Нижней Волге.
Очевидно, что и ногайцы, ушедшие на Кубань, стали задумываться о возвра-
щении на Волгу, тем более, что в предстоящей русско-турецкой войне Кубань
становилась одним из театров военных действий.
22 февраля 1711 г. в Петербурге был издан манифест о войне с Турцией.4
Военные приготовления шли на всем протяжении русско-турецкой границы —
от Кубани до Молдавии. Вместе с тем российское правительство рассчитыва-
ло посеять антитурецкие настроения среди татарского населения Северного
1
2
Там же. Л. 7.
3
4
ПСЗРИ. Т. IV. № 2322.
226
Причерноморья. В феврале 1711 г. правительство обратилось с грамотами к
мирзам и народам Крымской, Буджацкой, Ногайской и Кубанской Орд. В них
говорилось, что Россия готова принять их в «свое подданство и оборону», если
татары и ногайцы выступят против турок. В противном случае давалось обе-
щание «огнем и мечом разорять яко неприятелей своих»1. Однако они не при-
няли это предложение и в течение всего 1711 г. вели войну с Россией.
План военных действий был разработан с учетом произведенной после
Полтавской битвы российскими дипломатическими и военными кругами пере-
оценки собственных сил, но они явно недооценивали силы Турции, а особенно
Крыма. Борьбе против Крымского ханства впервые в истории русско-турецких
конфликтов отводилась второстепенная роль. Для применения отвлекающих
маневров против татар планировалось выделить не более 20 тыс. казаков под
командованием гетмана Украины И. С. Скоропадского и генерала Д. И. Бу-
турлина. На Кубань предполагалось отправить около 7 тыс. солдат казанского
губернатора П. М. Апраксина2.
В борьбе с Кубанской Ордой и Крымом российское правительство возла-
гало большие надежды на калмыков. «Калмыцкие дела» снова были переданы
из Приказа Казанского дворца в Посольский приказ. Из письменного послания
канцлера Г. И. Головкина от 28 февраля 1711 г. известно, что Аюке через его
послов было отправлено годовое жалованье, состоявшее из 1 тыс. золотых чер-
вонцев и мехов. Канцлер благодарил Аюку и его супругу за подаренных коней
и от себя лично отправил им подарки: сукно, две пары соболей и пищаль. На
просьбу Аюки прислать ему на помощь 10-тысячное царское войско, Г. И. Го-
ловкин вынужден был ответить отказом ввиду начавшейся русско-турецкой
войны. Калмыцкому хану канцлер вкратце объяснил причину начала войны —
нарушение мира турецкой стороной, крымско-татарские набеги, совершенные
этой зимой на российские земли. Перед Аюкой ставилась конкретная задача —
отправить калмыцкие войска против Кубани и Крыма «сколько возможно и
чинить промысел, и в полон брать, и разорять»3.
По мнению А. З. Мышлаевского, в планах командования калмыкам от-
водилась роль «противовеса» именно против кубанцев, чтобы сдержать и не
допустить их до главного театра военных действий4. Но, как показали даль-
нейшие события, калмыки не ограничились этим. Удар калмыцкой конницы
впоследствии привел к опустошению огромного региона.
1
Письма и бумаги Петра Великого. СПб., 1887. Т. XI. С. 95–97.
2
Мышлаевский А. З. Война с Турцией 1711 г. СПб., 1898. С. 220
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1711 г. Д. 1. Л. 3–4об.
4
Мышлаевский А. З. Указ. соч. С. 94–95, 123–125, 127–128.
227
5 марта 1711 г. Петр I в своей грамоте к Аюке обещал крупные денежные
жалования в обмен на военную помощь против кубанцев. Предполагалось, что
казанский губернатор П. М. Апраксин со своими войсками присоединится к
войскам хана. Аюка заверил российскую власть, что кубанские ногайцы не
смогут противостоять ему1.
Также государевой грамотой хан был уведомлен о намерении правитель-
ства достичь соглашения с кабардинскими князьями о совместном выступле-
нии против турок и крымцев и готовности принять кабардинцев в российское
подданство. С этой целью в Кабарду был отправлен кабардинский князь на
русской службе Александр Бекович-Черкасский. На Аюку государь возлагал
обязанность встретить и обеспечить ему безопасное сопровождение в Кабар-
ду с отправлением своего представителя, чтобы склонить местных князей к
совместному выступлению против крымцев и кубанцев. В мае А. Бекович-
Черкасский достиг калмыцких кочевий, откуда сообщил о достигнутой дого-
воренности с ханом об организации калмыцко-кабардинского антикрымского
альянса. Также он подтвердил сведения о приезде зимой к Аюке кабардин-
ских посланцев с просьбой об оказании военной поддержки против крымцев.
Именно из ставки калмыцкого хана А. Бекович-Черкасский отправил в Кабар-
ду известие о своем приезде, и оттуда сразу же прибыли посланцы с устным
извещением от князей о готовности принять царское подданство и очередной
просьбой прислать калмыцкое войско. На военном совете у хана было решено
отправить в Кабарду часть калмыцкой конницы под командой Чакдорджаба, а
другую направить в Азов к губернатору Ф. М. Апраксину2.
Однако казанский губернатор П. М. Апраксин, который выехал из Казани
13 мая, приказал дожидаться подхода его войска в Царицын. Бекович-Черкас-
ский не стал терять время и самостоятельно, без сопровождения калмыков,
выехал в Терки, откуда уже с помощью кабардинцев добрался до Кабарды.
Но хан Аюка не торопился. Прежде всего, следуя договору о мире, Аюка
в марте 1711 г. послал в Крым объявление о войне. Тем самым хан нарушил
предписанное ему указание не иметь договоров с другими государствами.
В своем письме к астраханскому обер-коменданту М. И. Чирикову от 2 марта
1711 г. Аюка писал: «У нас с Крымом был договор о мире и как завоюемся о
том промеж собою скажемся, и когда русские с Турцией начнут войну и он с
крымцами не будет в миру, а теперь он хочет послать им ведомость, что быть
[ему ] с ними в войне». Следовательно, хан Аюка, минуя российское прави-
тельство, заключал договоры о мире и войне по своему усмотрению3.
1
2
Рахаев Дж. Я. Указ. соч. С. 78, 79.
3
228
Ускорить подготовку к походу на Кубань Аюку заставил трагический слу-
чай. В начале июня 1711 г. отряд кубанцев и казаков-некрасовцев возвращался
из очередного набега на Саратовский и Пензенский уезды, а также под дон-
ские верховые городки, захватив в плен в общей сложности около тысячи че-
ловек. Тайша Чимет, перейдя со своим войском Волгу и объединившись с ца-
рицынскими конными людьми, разбил передовой отряд кубанцев, отбив полон
и захватив «языков». Но в дальнейшем ему пришлось уже столкнуться с ос-
новными силами кубанцев. Как сообщал в письме от 3 июня 1711 г. казанский
губернатор П. М. Апраксин своему брату Ф. М. Апраксину, кубанцы «напали
на него всем многолюдством, с ними ж воров-некрасовцев с триста, и розбили
ево, и самого Чиметя, взяв, убили и отрезав голову, и царицынцов мало не всех
и калмык человек со ста побрали и пошли на Кубань»1.
По данным В. М. Бакунина, последняя битва, в которой Чимет погиб, про-
изошла при следующих обстоятельствах: «…в 1711 году весною был в партии
с своими калмыками и с царицынскими казаками для перенятия возвраща-
ющихся из российских жилищ с пленом кубанских татар, которых разбил и
плен возвратил было, но на возвратном пути догнала его другая с Кубани ж к
российским жилищам идущая партия с изменниками донскими казаками-не-
красовцами, и при драке с тою партиею из калмык, бывших при нем, Чемете,
большая часть ушла в свои улусы, а он, Чеметь, с оставшими калмыками и
царицынскими казаками при реке Аксае сидел в осаде и до тех пор дрался,
пока не токмо весьма в малом числе остался, но и сам был убит, а голова его
по причине, что он на Кубани частые делал поиски и всегда с удачею, отвезена
через Крым в Константинополь»2. Убийство кубанскими ногайцами одного из
влиятельнейших калмыцких тайшей, троюродного брата хана Аюки, только
подхлестнуло военные приготовления калмыков.
Весной казанский губернатор П. М. Апраксин получил именной указ Пе-
тра I о выступлении из Казани с регулярными и нерегулярными войсками на
Кубань. Под Царицыным ему предписывалось объединиться с калмыцким во-
йском Аюки, чтобы «идти на Кубань, на магометанские татарские жилища для
воинскаго промыслу, и с Божиею помощию велено Кубань Его Царскому Ве-
личеству покорить или разорить»3.
Некоторые сведения о походе нам известны из публикации извлечений,
сделанных Н. Бранденбургом из «Послужного списка кубанскаго походу
1
Цит. по: Сень В. Д. Верность, вера и война: начало жизни и служения казаков-
некрасовцев на Кубани // Казарла. Этнический казачий журнал. № 4 (17). 2012. С. 18.
2
3
Бранденбург Н. Е. Кубанский поход 1711 г. // Военный сборник. 1867. № 3. С. 30.
229
1711 года»1. По данным этого источника, кубанская экспедиция регулярных
войск под командованием П. М. Апраксина началась выступлением из Казани
13 мая 1711 г. В их состав входили: губернаторский батальон — 590 чел., ка-
занский полк — 1197 чел., полк бригадира Афанасия Мамонова — 1200 чел.
Кавалерия включала в себя шквадрон из 600 всадников и три драгунских пол-
ка — 2566 чел. В Царицыне к экспедиции присоединились астраханский полк
полковника Рихтера в количестве 1113 чел. и 20-тысячная калмыцкая конница
под командованием Чакдорджаба.
В Царицыне П. М. Апраксину пришлось на время задержаться, так как
14 июня на р. Ахтуба у него состоялась личная встреча с ханом Аюкой. Не-
сомненно, что главным вопросом на переговорах была организация предсто-
ящего кубанского похода. Аюка заверил губернатора, что «на Кубань со вся-
ким усердием в поход идти сам желает, только де за старостью и за болезнью
своею самому идти в тот поход невозможно». Главным над калмыцким войс-
ком вместо себя он отправил старшего сына Чакдорджаба, а с ним и внуков —
Дондук-Омбо, Досанга и Бату (двое последних были старшими сыновьями
Чакдорджаба). В состав командования входили зять Аюки, дербетский тайша
Четер и некий племянник хана, который кочевал по Яику. 19 июня калмыцкое
войско стало переправляться через Волгу и 27 числа присоединилось к экс-
педиции П. М. Апраксина в Царицыне. Почти половину калмыцкого войска
составляли люди Чакдорджаба — 9500 чел. Согласно ведомостям калмыцких
владельцев, пришедших в Царицын, всего в калмыцком войске насчитывалось
20474 чел. Некоторые из воинов были вооружены «железными бронями»2.
Численность русского экспедиционного войска с учетом донских и яиц-
ких казаков, артиллерийской прислуги и обозных солдат составила 13888 чел.
После того как к нему присоединились калмыки численность объединенного
русско-калмыцкого экспедиционного войска уже составила 34362 чел.3. Для
того времени эта была весьма внушительная военная сила, включающая в себя
пехоту, артиллерию и, что самое важное, массированную конницу, которая
могла решать многие боевые задачи.
5 августа объединенное войско подошло к Азову и после 10-дневного
отдыха двинулось на Кубань. В междуречье Бейсуга и Кирпили произошли
первые столкновения с кубанскими разъездами, что, естественно, нарушило
1
Там же. С. 29–42.
2
Там же. С. 31–32.
3
Бранденбург Н. Е. Указ. соч. С. 32; Приймак Ю. В. Кубанский поход войск
П. М. Апраксина в 1711 г. (из истории османо-российских войн 1710–1713 гг.) // На-
учные проблемы гуманитарных исследований. 2012. № 1. С. 89.
230
скрытность передвижения русско-калмыцкого войска1. Не доходя 100 верст
до Кубани, на р. Бисугу, 26 августа П. М. Апраксин отправил вперед аван-
гардное соединение, куда входили драгунские полки и казаки общей числен-
ностью 3600 чел. Но основную массу этого соединения составляли калмыки
численностью 14000 чел. под командованием Дондук-Омбо, Досанга, Бату и
Четера2.
Отправив вперед столь внушительный авангард, 29 августа основные силы
войск Апраксина и Чакдорджаба подошли к Кубани. В этот же день произо-
шло вооруженное столкновение с кубанцами, о чем повествует «Послужной
список…»: «И в тот день салтаны кубанские по разным местам по Кубану во
многих собраниях были, но противнаго собранием бою дать не могли, но с
великим страхом как могли по Кубану в крепкие места и за Кубань с женами
и детьми бежали, топясь, с многим страхом, где их в тот день [было] побито
и в полон побрано, и в реке Кубани потонуло многия тысячи»3. Из описания
видно, что появление на Кубани крупного русско-калмыцкого войска вызва-
ло настоящую панику. Отсутствие у кубанского войска значительных сил, от-
правленных к крымскому хану Девлет-Гирею в Подунавье и нуреддин-султа-
ну к верховьям Кубани, а также уход в набег на южнорусские уезды отряда
Джан-Арсланбека, сделали Орду практически беззащитной4.
После первого боестолкновения П. М. Апраксин и Чакдорджаб два дня
простояли на месте, ожидая возвращения отрядов, ранее отправленных к Ко-
пылу, столице Кубанской Орды, и в низовье реки для разорения ногайских
жилищ. 31 августа войска выдвинулись вверх по Кубани, за четыре дня пройдя
86 верст. 4 сентября П. М. Апраксин принял решение возвращаться обратно к
Дону, поскольку большая часть территории Кубанской Орды к этому времени
была разорена5.
По официальным данным, с 24 по 29 августа потери кубанцев составили в
общей сложности 38560 человек, что, по мнению Н. Бранденбурга, весьма пре-
увеличено6. В качестве трофеев было захвачено: 2000 верблюдов, 39200 ло-
шадей, 190000 голов крупного рогатого скота, 227000 овец. Потери русско-
калмыцкого войска пленными, убитыми и ранеными за этот период составили
1
2
Бранденбург Н. Е. Указ. соч. С. 36.
3
4
КРО. Т. 2. С. 6; Потто В. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, леген-
дах и биографиях. Т. 1: От древнейших времен до Ермолова. Вып. 2. Изд. 2-е. СПб.,
1887. С. 19; Приймак Ю. В. Указ. соч. С. 91.
5
Бранденбург Н. Е. Указ. соч. С. 38.
6
231
691 человек — 150 русских и 541 калмык. У калмыков погибло 290 чел.1. Циф-
ры отчетливо показывают, что на калмыцкую конницу выпала основная часть
боевых действий в Прикубанье.
Главной причиной, заставившей П. М. Апраксина срочно свернуть боевые
действия на Кубани и вернуться, стало заключение мирного договора. Попав
в окружение и оказавшись в безвыходном положении в Молдавии, 12 июля
1711 г. Петр I на р. Прут был вынужден пойти на подписание мирного до-
говора с Османской Портой. Условия его были тяжелыми для России: город
Азов возвращался Турции, срывались русские крепости Таганрог, Каменный
Затон и другие укрепления, построенные после 1696 г.2. Таким образом, поч-
ти два месяца российские войска вели бои в Приазовье и Прикубанье в нару-
шение мирного договора. Возможно, приказ о прекращении боевых действий
П. М. Апраксин получил только в первых числах сентября3.
По возвращении русско-калмыцкого войска к Дону П. М. Апраксин полу-
чил сведения, что 3-тысячный отряд Джан-Арсланбека и 20 мирз движутся на
Кубань после успешного набега на Саратовский и Пензенский уезды, где были
разорены 36 русских сел и деревень со «многим числом полону русскаго». На-
встречу противнику сразу же была отправлена калмыцкая конница. На под-
ходе к р. Сал кубанский отряд был встречен калмыками и практически полно-
стью уничтожен. В плен было взято 120 кубанцев, уйти удалось только одному
раненому мирзе и двум ногайцам. Русский полон численностью около 2 тыс.
человек был освобожден4.
Однако разгромом отряда Джан-Арсланбека кубанская экспедиция
П. М. Апраксина и Чакдорджаба не закончилась. Стоявший до этого в вер-
ховьях Кубани против кабардинцев нуреддин вернулся на Кубань и срочно
собрал все имеющиеся силы из ногайцев, черкесов и казаков-некрасовцев об-
щей численностью 7 тыс. чел. Вечером 5 сентября нуреддин настиг войско
П. М. Апраксина на р. Сал и стал от него лагерем в двух верстах. На следу-
ющий день, 6 сентября, русско-калмыцкое войско атаковало позиции нуред-
дина. Как отмечает источник, «того султана и татар побили многое число, и
многие с великим страхом с того бою бежали, гнали их и колотили калмыцкие
войска, на многих верстах, мало не до самой Кубани, и собраны султанские
клейноды и другие знаки, и щиты многие, и лошадей, и ружья многое число»5.
По другим данным, в этом бою было убито 1400 и взято в плен 470 кубанцев6.
1
Бранденбург Н. Е. Указ. соч. С. 38; Приймак Ю. В. Указ. соч. С. 91.
2
ПСЗРИ. Т. IV. № 2398.
3
Приймак Ю. В. Указ. соч. С. 92.
4
Бранденбург Н. Е. Указ. соч. С. 39; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. С.17.
5
Бранденбург Н. Е. Указ. соч. С. 39–40.
6
Приймак Ю. В. Кубанский поход… С. 92.
232
Оценивая итоги Кубанского похода, П. М. Апраксин писал брату: «И так
милостию божию и счастием царского Величества оружия Кубань вконец
разорена»1. По мнению Ю. В. Приймака, по своим результатам это событие
имело куда более важное значение, чем простая демонстрация военной и по-
литической мощи России. Впервые российские войска осуществили успешное
вторжение на территорию Кубанской Орды, одной из богатейших провинций
Крымского ханства2. До этого только калмыцкой коннице начиная с середи-
ны XVII в. периодически удавалось вторгаться в этот регион и подвергать его
разорению с захватом ногайских кибиток.
Кубанский поход П. М. Апраксина большинство специалистов оценивает
как вспомогательный удар, который был призван отвлечь на себя значитель-
ные силы кубанских ногайцев и не допустить их до главного театра военных
действий на Дунае. По мнению Ю. В. Приймака, если учесть, что кубанская и
прутская операции разрабатывались самим Петром I в рамках единой страте-
гии, то говорить о второстепенном характере кубанского направления неверно
и потому, что походу войск П. М. Апраксина в отличие от рейда или набега
предшествовала серьезная политико-дипломатическая подготовка. Трудно на-
звать «отвлекающим» или «второстепенным» наступление на Кубань россий-
ских регулярных войск в количестве более 13 тыс. человек, опиравшихся на
поддержку 20-тысячной калмыцкой конницы, в то время как на Пруте у Пет-
ра I было всего 40 тыс. воинов3.
После подписания Прутского мирного договора крымский хан Девлет-
Гирей сразу начал борьбу за его отмену. Такая политика хана во многом ос-
ложнила русско-турецкие отношения в 1711–1713 гг., тем более что влияние
Девлет-Гирея на султана Ахмеда III было весьма значительным. Два раза — в
декабре 1711 г. и ноябре 1712 г. — ему удавалось добиться объявления войны
России.
На разграбленной и сожженной Кубани не забывали о роли калмыков в
походе П. М. Апраксина. Но все реваншистские планы кубанцам пришлось
отложить по приказу турецкого султана и воле крымского хана. И все же при-
чин для успокоения у хана Аюки не было. В 1712 г. кубанцы участвовали в
набегах против России. Они смогли выслать большой отряд Джан-Арсланбека
в набег на русскую пограничную линию, возможно, с прицелом на последу-
1
Цит. по: Приймак Ю. В. Кубанский поход… С. 92.
2
Приймак Ю. В. Кубанский поход… С. 92.
3
Приймак Ю. В. Дипломатические и военно-политические мероприятия России в
Приазовье и на Северо-Западном Кавказе в контексте подготовки Кубанского похода
1711 г. // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2011. № 11. С. 45.
233
ющее вторжение в калмыцкие улусы. Но Аюка ожидал подобного развития
событий. Получив первые достоверные сведения о готовящемся нападении,
он, собрав войско, выступил навстречу противнику и в 35 верстах выше устья
р. Калаус разбил кубанцев. Джан-Арсланбек до этого был убит в одной из сты-
чек с калмыцкими передовыми отрядами1. По данным М. Г. Новолетова, на
Ставрополье якобы сохранились два больших кургана: ногайский Тойб-гуль
и калмыцкий Байрин-толга, под которыми погребены тела воинов, павших в
вышеупомянутом сражении 1712 г.2
После столь удачной кубанской кампании российское правительство уве-
личило запрос на военную службу калмыков. 2 января 1712 г. Б. П. Шереметев
обратился к канцлеру Головкину с проектом, согласно которому в его распо-
ряжение надлежало выделить 15–20 тыс. калмыков и 5 тыс. донских казаков.
Объяснял необходимость в этом он тем, что «ежели татаре, разделясь на раз-
ные пути в землю нашу пойдут, тогда регулярные [войска] никакой противно-
сти татарам учинить не смогут»3.
В условиях территориальных потерь южное направление нуждалось в се-
рьезном укреплении протяженной границы и в Санкт-Петербурге на Аюку, не-
сомненно, возлагали большие надежды, так как в ходе Кубанской кампании
калмыцкая конница наглядно продемонстрировала свой военный потенциал.
В царской грамоте от 2 февраля 1712 г. Аюке указывалось отправить 15-тысяч-
ное войско под командование П. М. Апраксина, которому была поручена ох-
рана южных границ Азовской губернии. По этому же указу калмыки должны
были отправиться в корпус фельдмаршала Б. П. Шереметева. Сбор войск пред-
полагался в Изюме и Харькове4. Присутствие калмыков на Украине являлось
важной частью стратегического плана Петра I. Государь приказал удовлетво-
рить все материальные запросы и жалобы калмыцкой стороны. На содержание
15-тысячной калмыцкой конницы выделялись значительные суммы, но перед
угрозой ответного кубанского набега даже это не могло убедить Аюку отпра-
вить на Украину большую часть своих войск.
По государеву указу 17 февраля 1712 г. из Казани к Аюке был направлен
саратовский комендант Никифор Беклемишев с указом об отправке 15-тысяч-
ного калмыцкого войска на Украину. 23 марта он прибыл в ставку калмыцко-
го хана, находившуюся в 500 верстах от Волги на левой стороне, в урочище
Самаре. По поводу отправки столь крупного войска на Украину хан, будучи в
недоумении, задал вопрос: если с турецким султаном «учинен мир» и «кото-
1
Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. С. 17.
2
3
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 16. Лл. 1об.–2.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1712 г. Д. 1. Л. 7, 7об.
234
рых городов турской салтан желал, те ему отданы, разве тот мир не тверд?», и
сам же ответил на него: «Если [мир] не тверд, то придетса государю и низовую
Украину оберегать»1.
Отправление столь крупного калмыцкого войска на Украину в тех услови-
ях было делом весьма затруднительным. По сведениям Аюки, на Кубани была
сосредоточена значительная крымско-кубанская группировка, угрожавшая
атаковать позиции калмыков. Крымский хан и кубанский султан неоднократ-
но присылали к Аюке своих посланцев «с великими грозами», требуя вернуть
захваченный в ходе Кубанского похода ногайский полон. В противном случае
они обещали начать против калмыков военные действия, причем в этом их
поддерживал турецкий султан. В этих условиях, по мнению Аюки, отправ-
ка калмыцкого войска на Украину давала им возможность осуществить свои
угрозы. Единственное, что удержало крымцев и кубанцев от совершения на-
падения на калмыков прошедшей зимой, — полученные ими сведения о при-
сылке от казанского губернатора П. М. Апраксина к Аюке нескольких полков
для поддержки2.
Решение об отправке калмыцкого войска на Украину Аюка не мог принять
самостоятельно, без одобрения его вопроса съездом влиятельных калмыцких
владельцев. В то время как происходило оповещение тайшей, Беклемишев
провел кулуарные переговоры с ближайшим окружением хана. К нему отно-
сились такие люди, как Самтан, Иши и другие, «которые имеют до него (т. е.
Аюки — В. Т.) дерзновение». Беклемишев получил от них заверение в том,
«как де будет хан советовать со владельцы о вышепомянутых делах, и мы де
приговаривать будем»3.
Но была и другая причина, мешавшая реализовать задуманный правитель-
ством план отправки калмыков на Украину. 28 марта к Беклемишеву прибыл
Самтан с сообщением, что Аюка отправляет его в столицу, поскольку в хан-
стве «чинитца смятение против прежнего». После гибели Чимета, который не
оставил после себя наследника, на его улус стал претендовать Чакдорджаб.
Аюке даже пришлось с войском выступить в улус вдовы Чимета, чтобы его
отстоять от притязаний старшего сына4.
В доверительной беседе Самтан проинформировал Беклемишева о пись-
менном ответе Аюки и других владельцев губернатору П. М. Апраксину, ко-
торый заключался в том, что им весьма затруднительно отправить многочис-
1
Там же. Д. 6. Л. 3, 3об.
2
3
Там же. Л. 4.
4
235
ленную конницу ввиду массового падежа лошадей и угрозы нападения крым-
ско-кубанского войска: «послать стало немочно, потому что де у нас своя ста-
ла служба и война». По словам Самтана, такой «нужды калмыков в лошадях
много лет не бывало». Действительно, Беклемишев сам стал свидетелем того,
как 25 марта на кочевья обрушилась 3-дневная «стужа великая и гололедица
з дождем». В этих условиях об отправке калмыцких лошадей на продажу для
российской армии не могло быть и речи. По словам Аюки, если была бы воз-
можность, он и бесплатно отдал бы своих лошадей на нужды государю, «а за
деньги де у калмык брать лошадей нельзя, потому, ежели положить цену указ-
ную и лошадей не уровнять, и тем учинить только лишнюю калмыкам злобу»1.
При встрече Аюка просил Беклемишева сообщить П. М. Апраксину о тя-
желом положении калмыков и передать, что если с кубанцами они могли бы
и самостоятельно справиться, то «против всего Крыму нашей мочи не будет».
Калмыцкий хан надеялся на поддержку российских войск, в противном слу-
чае, как он считал, «мы весьма пропадем». Аюка был благодарен П. М. Апрак-
сину за то, что тот приказал зимой отправить из Астрахани полк для поддерж-
ки калмыков. Именно это и стало главной причиной отступления от Волги
кубанцев. Беклемишев заверил хана и в дальнейшей поддержке его казанским
губернатором. Аюка также выразил свою надежду на дальнейшее содействие:
«я на ево, великого государя, милость надежен, потом и на брата своего, Петра
Матвеевича, дружбу имею надежду»2.
20 апреля калмыцкий посланец Ходжим прибыл в Казань с двумя письмен-
ными посланиями, в одном из которых Аюка просил губернатора отправить в
район Астрахани 5-тысячное русское войско для охраны калмыцких улусов.
В другом письме он сообщал о невозможности отправки калмыцкой конницы
на Украину, поскольку у калмыков разгорелась внутренняя борьба за улус по-
койного Чимета3.
Ситуация с наследством Чимета становится известной из сообщения кал-
мыцкого посла Лузана в феврале 1712 г. После гибели у этого тайши остались
две вдовы, но не было ни одного прямого наследника. Единственным наслед-
ником по мужской линии оставался малолетний племянник Абаш, за право
которого наследовать улус и выступали вдовы. На их стороне был и Аюка,
считавший Чимета не только троюродным братом, но и своим сторонником.
Однако Чакдорджаб, Дондук-Омбо и Дорджи Назаров выступали за раздел
улуса Чимета между ними, не принимая во внимание интересы вдов и пле-
1
2
Там же. Л. 5об., 6.
3
Там же. Д. 7. Л. 3, 3об.
236
мянника покойного. По словам Лузана, они считали, что «оной Чемет им был
в сродстве и в том противятца и ево, хана, не слушают». Сторона вдов Чимета
и Аюки считала, что этот конфликт может решить только государевый указ о
передаче прав наследования улусом племяннику Абашу1. В письменном по-
слании к государю одна из вдов Чимета, Батуй, жаловалась: «И ныне много
горя и обид терплю». Она не без оснований надеялась, что за прошлые заслуги
ее мужа перед государством правительство ее не оставит, защитив интересы в
борьбе за владение улусом Чимета2.
Стамбул в 1712 г. планировал наказать калмыков за «кубанскую бойню».
В этом предполагалось использовать казахов, перед которыми ставилась за-
дача — ударить по калмыцким улусам с востока. Письмо, содержащее такой
план, было отправлено казахскому хану Гаиб Мехмеду (Кайып Мухаммеду)
через возвращавшегося мусульманского паломника. Однако при выезде из
Астрахани он был схвачен калмыками, и до казахского хана дошли только слу-
хи о таком письме. Так и не удостоверившись в том, что письмо действитель-
но было отправлено, Гаиб Мехмед решил напасть на калмыков, совершив два
набега. Позже он даже отправил посла в Порту с сообщением о своих делах и
намерении продолжить активные действия против калмыков3. Подобное пись-
мо пришло в Стамбул и от бухарского Абулфейз-Саид Мехмед Бахадур-хана.
Его также интересовала подлинность информации об обидах, нанесенных му-
сульманам калмыками, с которыми он, кстати, поддерживал дружеские отно-
шения. В случае, если слухи подтвердятся, он предложил Стамбулу провести
совместную военную операцию против калмыков4.
Можно предположить, что оба посольства привезли султанское одобрение
на карательные акции, так как уже зимой 1711/1712 года наблюдался резкий
всплеск активности казахских и каракалпакских набегов на калмыков. В марте
1712 г. калмыцкий посол Лузан сообщал, что казахским набегам подвергаются
не только восточные калмыцкие улусы, но и уезды Уфы, Тобольска и других
сибирских городов. Для решения этой проблемы Аюка через своего посланца
передал следующее: «И буде велики государь укажет на тех татар (т. е. казахов
или «казак бурут». — В. Т.) итти войною, чтоб пожаловал и указал к нему,
хану, прислать войска конного или пехотного десять тысяч человек, а он с
ними и свои войска пошлет; а по посылке де от него, хана, и по проведыванию
стоят они в плохих местах и зело оплошно»5.
1
Там же. Д. 5. Л. 40.
2
Там же. Д. 8. Л. 21, 21об.
3
Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met... Р. 151.
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1712 г. Д. 2. Л. 3об.
237
Возраставшая угроза с восточного направления заставила калмыков ис-
кать возможности для установления более тесных связей с Россией. По словам
посланца Лузана, саратовские власти отказали калмыкам в военной помощи
после того, как ими были получены сведения о готовящемся нападении кара-
калпаков. На этом основании Аюка просил правительство направить указы в
Астрахань, Царицын и Саратов, чтобы местные коменданты по первому тре-
бованию Аюки выделяли отряды для поддержки в случае угрозы набегов со-
седних кочевых народов1.
Одновременно калмыцкие владельцы внимательно отслеживали информа-
цию о ходе русско-турецких мирных переговоров. 5 декабря 1712 г. между
Россией и Турцией был заключен Константинопольский мирный договор, ко-
торый подтвердил основные положения Прутского мирного договора. 5 марта
1713 г. хан Аюка писал в Астрахань, будто слышал, «что Государь с турецким
султаном помирился, и как он с крымцами и кубанцами находится не в миру,
то просил дать знать»2. Аюка не просто так просил точных сведений об окон-
чании русско-турецкой войны. Следуя договору с Крымским ханством, в слу-
чае прекращения военных действий между Россией и Турцией хан собирался
отправить калмыцкое посольство в Крым для начала собственных мирных
переговоров.
В государевой грамоте к Аюке от 28 марта прямо указывалось о заклю-
чении мира с Портой, поэтому запрещалось отправлять какие-либо войска
против турецких подданных и «никаких неприятельских ссор с подданными
Порты Оттоманской не чинить»3. В другой грамоте к калмыцкому хану от
12 мая Петр I с благодарностью за службу отмечал: «Нам верный подан-
ный Аюка хан, о службе вашей к нам мы известны, за что вас и благода-
рим. Показывайте нам и впредь ваши верные службы, за что будете иметь
нашу милость и награждение. Мы в надежде той пребываем к Вам, милостию
склонный»4.
В документах не встречаются сведения о каких-либо активных действиях
на русско-турецкой границе до конца 1712 г., в том числе и набегах кочевни-
ков. Но уже в январе 1713 г. до калмыков стали доходить слухи о подготовке
кубанцев к нападению на их кочевья. Аюка с тревогой писал русским вла-
стям о том, что кубанское войско собирается «на калмыцкие улусы войною».
Астраханскому обер-коменданту М. И. Чирикову он писал о необходимости
1
Там же. Д. 5. Л. 41.
2
Цит. по: Новолетов М. Указ. соч. С. 11.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1712 г. Д. 1. Л. 11–12.
4
238
держать в готовности вспомогательное русское войско и прислать его на по-
мощь к калмыкам, когда это окажется нужным. В феврале об этом же сообщал
Чакдорджаб: «кубанские едисанцы поднялись войной»1.
Однако собравшаяся 12-тысячная кубанская конница во главе с Бахта-
Гиреем в марте 1713 г. двинулась разорять деревни и слободы Воронежской
губернии2. По сведениям калмыцкой стороны, только за одну весну кубанцы
трижды совершили набеги под Саратов и Сызрань, разорили около 70 дере-
вень и захватили русский полон3.
17 марта 1713 г. к Аюке прибыл стольник Д. Бахметев с государевым ука-
зом от 13 января, в котором хану предписывалось к началу мая под Харьков
прислать крупное калмыцкое войско. Аюка выразил готовность и дальше уча-
ствовать в русско-турецкой войне: «И я на вашу службу всегда готов, сколь-
ко мочи есть, а отказу нет». Однако до хана дошли слухи, что каракалпаки,
казахи и башкиры собираются выступить против калмыков войной. Если бы
эти сведения подтвердились, то Аюка не обещал отправить на войну крупное
войско. Как сообщал Бахметев, хан рассуждал примерно следующим образом:
если угрозы с востока не будет, то на войну Аюка готов был отправить 20-ты-
сячную конницу; если война у калмыков предвиделась бы только с казахами,
то он готов был отправить только 15 тыс. войска; «малое войско» в 10 тыс.
человек Аюка готов был отправить только в том случае, если на калмыков со-
вершили бы набег казахи с каракалпаками4.
Бахметев стал свидетелем приезда в калмыцкие улусы крымского послан-
ника. В Крыму в это время также находились калмыцкие послы, отправлен-
ные еще в межвоенный период. Позже Аюка пообещал проинформировать
правительство о «крымских вестях». Сложное положение калмыков не давало
Аюке уверенности в своих силах. В случае нападения казахов, каракалпаков
или кубанцев он рассчитывал на поддержку российских войск из близлежащих
городов и яицких казаков. С донскими казаками у него сохранялись сложные
отношения из-за отказа ими вернуть с Дона 100 беглых калмыков5.
29 апреля в Москву прибыло посольство от Аюки, возглавляемое Ходжу-
мом. Из ханского письма к государю стало известно, что его посол еще не
прибыл из Крыма, но ногаец, прибывший с Кубани, сообщил ему, что кубан-
1
НА РК. Ф. И-36. Д. 1. Л. 5, 21; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 22.
2
Артамонов В. А. Россия и Речь Посполитая после Полтавской победы. М., 1990.
С. 138.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 2. Л. 1об.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1713 г. Д. 3. Л. 7, 9, 9об.
5
Там же. Л. 8.
239
ское войско оказалось втянутым в междоусобное столкновение мирз на левом
берегу Дона1.
Адрианопольский мир, заключенный 13 июня 1713 г. сроком на 25 лет,
положил конец войне России с Османской Портой, следовательно, и между их
вассалами. Но на деле все обстояло несколько иначе. При заключении мира
турецкая и российская стороны осознавали разрушительную силу участия
калмыков в военных конфликтах между их государствами. Неудивительно,
что девятый из одиннадцати пунктов мирного трактата был посвящен имен-
но калмыцкой проблеме: «Россияне не должны находиться среди калмыков,
которые открыто проявляют враждебность и наносят вред крымскому народу,
подданным Порты, или черкесам и ногайцам, подданным Крыма; крымцы или
татары не должны использовать калмыков как оправдание, чтобы причинить
вред россиянам. Если будет нанесен какой-либо ущерб одной из сторон, то
виновники должны быть наказаны, а захваченные люди и скот возвращены»2.
Документ, с одной стороны, признавал определенную политическую незави-
симость Калмыцкого ханства, с другой стороны, Россия имела право приме-
нить все доступные ей политические и военные средства, чтобы ограничить
калмыцкие набеги на подданных Порты.
§ 4. Приезд цинско-китайского посольства в 1714 г.
13 августа 1712 г. на территорию Российского государства впервые при-

было китайское посольство, целью которого был проезд в ставку калмыцкого
хана Аюки, кочевавшего на Нижней Волге. Главным вопросом на переговорах
с ханом Аюкой значилось вовлечение правителя волжских калмыков в анти-
джунгарскую коалицию. После заключения Нерчинского договора 1689 г. и
присоединения Восточной Монголии в 1691 г. император Канси (Сюань Е,
1654–1622 гг.) начал готовиться к войне с Джунгарским ханством. В 1697 г.
двоюродный племянник хана Аюки, Арабджур, вместе с матерью и улусом в
500 кибиток отправился через Джунгарию в Тибет. Но в связи с обострением
калмыцко-джунгарских отношений из-за «дела Санджаба» Арабджур не смог
вернуться тем же маршрутом через Джунгарию. Оказавшись на территории
Цинской империи, он в 1703 г. прибыл в Пекин. Цинский император под пред-
логом опасности возвращения на родину через земли Цэван-Рабдана задержал
Арабджура вместе с его улусом в Китае, пожаловав ему достоинство бэйсэ
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1713 г. Д. 8. Л. 1–1об.
2
ПСЗРИ. Т. V. № 2702.
240
(второе княжеское достоинство царского рода), и отвел кочевья вдоль Великой
китайской стены близ заставы Цзяюйгуань, в провинции Ганьсу.
Хан Аюка, обеспокоенный долгим отсутствием Арабджура, отправил в
Китай посланца Самтана Кулюкова для ведения переговоров о возвращении
своего родственника. В 1709 г. калмыцкий посол в сопровождении 20 калмы-
ков и унтер-офицера Матвея Суровцева получил правительственное разреше-
ние выехать через Сибирь в пределы Цинской империи1.
Однако император Канси просьбу хана Аюки не удовлетворил. Под пред-
логом отправки ответного посольства он воспользовался благоприятным мо-
ментом и отправил к нему вместе с Самтаном уже своего посла, которому яко-
бы надо было обсудить вопрос о получении разрешения у российского прави-
тельства на проезд Арабджура из Китая в калмыцкие улусы.
Главному русскому торговому представителю в Пекине П. Р. Худякову
удалось выяснить и сообщить сибирскому губернатору М. П. Гагарину, что
китайские послы направляются в калмыцкие улусы с определенной целью:
«чтоб подговорить Аюку, чтоб ему воевать с китайцами калмыцкого владель-
ца, контайшу, которой кочует не в малом людстве близ Тобольска, и Тары, и
Томска, и многих ближних сибирских городов»2.
15 мая 1712 г. по случаю отправления посольства к Аюке император Кан-
си издал указ, в первой части которого речь шла о предстоящих переговорах
китайских послов с ханом Аюкой. Им повелевалось сообщить калмыцкому
правителю о том, что с джунгарским Цэван-Рабданом ведутся переговоры от-
носительно пропуска Арабджура на родину3.
Далее Канси запрещал послам соглашаться на предложение хана Аюки,
если таковое последует, заключить военный союз против Цэван-Рабдана.
В указе говорилось: «Но когда он, Аюки, представлять будет вам, не собла-
говолим ли мы объединенною силою истреблять Цеван-Раптаня, то вы ему в
том отнюдь не давайте слова, но токмо ответствуйте, что Цеван-Раптань пред
нами, великим ханом, поступает с весьма добрым сердцем и присылает послов
своих с поздравлением зело часто, а, напротив того, и мы, великий хан, посы-
лая к нему частые награждения, показываем к нему всякое благоволение; что
хотя бы он, Цеван-Раптань, и в совершенное пришел бессилие, и находился
в самой крайней бедности, однако ж мы, великий государь, и при таком его
состоянии никогда нападения на него не учинили бы; что сие дело есть столь
велико и важно, которого вы принять на себя не можете, а хотя бы он, Аюки,
1
Русско-китайские отношения в XVIII в. Т. 1. Материалы и документы. 1700–1725.
М., 1978. С. 130.
2
Там же. С. 130, 131.
3
241
и покусился нам, великому государю, подать о том свое прошение, то однако
ж ответствуйте, что вы точно ведаете и совершенно в том уверить его можете,
что мы, великий государь, только о том едином имеем отеческое попечение,
дабы всякое на свете дыхание пребывало в тишине и в своем совершенном
благополучии, и почему вы знаете, что мы, великий государь, на Цеван-Рапта-
ня ни под каким видом и никогда нападать не будем»1.
12 июня 1712 г. китайское посольство выехало из Пекина. В него входили
восемь маньчжуров: Агадай, Хабун, Гачжарту, Иньчжан, Тулишэнь, Ятоу, На-
янь, торгут Шугэ и 22 сопровождающих. С китайским посольством отправи-
лись караван П. Р. Худякова, калмыцкий посланец Самтан Кулюков со свитой
и четыре улусных человека Арабджура. В указе императора не сообщалось,
кто являлся главой посольства. По мнению И. Х. Шничера, который сопро-
вождал посольство от Тобольска и обратно, главным в миссии являлся Ага-
дай. Именно ему было доверено вручить грамоту китайского императора хану
Аюке2.
Приезд китайского посольства поставил российское правительство перед
сложной дилеммой: пропускать или нет через территорию России дипломати-
ческую миссию в калмыцкие улусы? Отказ мог привести к приостановлению
русско-китайской торговли, являвшейся в то время одним из важнейших прио-
ритетов русской политики в отношении Китая. С другой стороны, разрешение
на проезд открывало китайским послам возможность для ведения переговоров
с ханом Аюкой о создании китайско-калмыцкой коалиции против Джунгар-
ского ханства, что могло нарушить неустойчивое равновесие сил, сложившее-
ся на границах Южной Сибири3.
Однако российское правительство приняло решение о пропуске китайско-
го посольства к хану Аюке, но всячески его отговаривало вступать в перегово-
ры с послами о создании коалиции против Джунгарского ханства. В «пригово-
ре» Правительствующего сената от 26 ноября 1712 г. казанскому губернатору
П. М. Апраксину поручалось «проведывать всячески: для чего оной посланец
к нему, Аюке, приехал». И если выяснится, «что приехал он подзывать его,
Аюку, на калмыцкого владельца, контайшу, войною, и то ему, Аюке, говорить,
дабы он на него, контайшу, войною не ходил для того, что он, контайша, цар-
скому величеству примирителен»4.
1
2
3
Мороз И. Т. Китайское посольство Тулишэня к калмыцкому хану Аюке на Волгу
(1712–1715 гг.) // Восточный архив. 2009. № 20. С. 31.
4
Русско-китайские отношения в XVIII в. Т. 1. С. 132.
242
Хан Аюка старался как можно лучше встретить посольство из Китая, по-
этому обратился за помощью к астраханскому обер-коменданту М. И. Чири-
кову. Он писал ему: «Посол китайского [государства], слышно нам, что будет
вскоре. Пожалуй, ты ко мне пришли для государской милости и для оказыва-
нья Бориса Кареитова да 100 человек драгун с пушками и барабаны, и сипов-
ки, и с виоли, и с рушными ядры немедленно, потому [чтобы] показать мне
ему, послу, милость государеву. Да пришли ко мне от овощей яблок, пшена
сорочинского, шпталы, орехов грецких, сахару и изюму, и фиников, и всяких
овощей, какие есть в Астрахани, вина и водки довольно, меду, чахирю, всего
против прежнего излишния пришли - едут из дальнего государства небывалые
послы, также по своей милости от себя ко мне пришли»1.
7 мая 1714 г. от хана Аюки в Саратов, куда уже прибыли послы, приехал
калмыцкий представитель и поздравил их с благополучным приездом. 16 июня
послы переправились через Волгу и поехали в ставку хана Аюки. Как пишет
Тулишэнь, на протяжении всего пути подданные хана Аюки тайши, ламы и
старшины, собрав своих подчиненных, устраивали для послов пиры, ставили
по дороге «скотские табуны» и принимали их «с превеликим почтением», и
было «великое множество» таких, которые в знак своего усердия с преклоне-
нием колен приносили едущим съестные припасы2.
1 июля 1714 г. посольство достигло ставки хана Аюки в урочище Мануто-
хай, где для них уже было приготовлено 10 кибиток. Первая встреча послов
с ханом Аюкой состоялась 2 июля, т. е. уже на следующий день. По данным
И. Х. Шничера, к послам прибыл ханский человек и после поздравления с при-
ездом сказал, что «они бы в тот же день, как приехали, могли быть допущены
до их хану, если бы хан не рассуждал, что по той трудной езде надлежит им
прежде иметь отдых; теперь хан желает их у себя видеть без дальнего отлага-
тельства». Посланники в сопровождении И. Х. Шничера отправились к хану.
Из Астрахани были присланы дворянин Борис Кареитов и поручик Лиц с сот-
ней драгун, которые стояли по обеим сторонам дороги пред ханским шатром
и при музыкальном сопровождении оружием отдали честь. На расстоянии вы-
стрела от ханского стана находилось большое количество простых калмыков,
которые, невзирая на запрет, пытались подойти поближе, чтобы получше уви-
деть все происходившее. Четверо охранников, вооруженных луками, их удер-
живали, без предупреждения стреляя по тем, кто подходил слишком близко.
С целью не причинить глубоких ран, наконечники стрел были оснащены кру-
глыми головками3.
1
2
3
243
Церемония вручения калмыцкому хану Аюке грамоты цинского императо-
ра Канси (Сюань Е) по-разному описывается в цинских и русских источниках.
В «Записках Тулишэня» говорится: «На переди перед грамотою ехали Аюки
Хановы Тайдзи и Ламы. Грамоту вез один из нашей свиты, держа над головою.
За грамотою ехали мы с своею свитою, За нами следовали Руские офицеры и
Салдаты. Приехав пред Аюки Ханову юрту с лошадей все слезли, а Аюка Хан
вышед из юрты стал пред повелительною грамотою на колени, и приняв оную
обеими руками, и вздымя голову, и воззря на юг, сказал: «Высочайшему и Свя-
тейшему Хану многая лета»1.
В записках российского офицера И. Х. Шничера этот эпизод описывает-
ся несколько иначе: «Подойдя к ханскому шатру, китайские послы вынули из
деревянной коробочки грамоту, написанную на золотой бумаге, после чего
главнейший из них, Агадай, взявши оную, держал обеими руками на четверть
аршина выше головы и так шел с прочими своими товарищами весьма тихо
в шатер до ханского места. Хан сидел в бархатных креслах, поставленных на
четверть аршин вышиною, на персидском ковре. По окончании речи подал
Агадай хану грамоту от своего хана, а потом обнял обеими руками Аюкины
колени. Напротив того положил Аюка правую руку на посланниково плечо,
изъявляя чрез то свою благодарность, и опять сел». Вторым речь произнес Ту-
лишэнь, за ним другие послы, и сели все рядом2.
Очевидно, что церемонию вручения грамоты в данных источниках отли-
чают детали. По мнению Е. Л. Беспрозванных, русская версия является более
достоверной, поскольку И. Х. Шничеру не было никакой необходимости иска-
жать картину встречи. Для цинских послов было важно подчеркнуть вассали-
тет калмыцкого хана по отношению к цинскому императору, несмотря на его
мнимое значение. Тулишэнь просто изобразил картину встречи такой, какой
она представлялась китайским представлениям о церемонии получения васса-
лом императорского указа3.
После официальной части заиграла музыка и начался пир, во время ко-
торого велась беседа на самые различные темы. Наконец, встал вопрос о
возвращении Арабджура, и послы сказали: «Когда Его величество бейзе
Арабджура хотел чрез землю Цевань-Раптаня к нему отправить, то Цевань-
Раптань, не доброхотствуя ему, отговаривался находящимися по ту сторону
его владения хасахами и ха-рахалбаками, объявляя, что он опасается, дабы
1
Путешествие китайского посланника к калмыцкому Аюке-хану, с описанием зе-
мель и обычаев Российских. СПб. 1782. С. 112–113.
2
3
Беспрозванных Е. Л. Калмыцко-китайские отношения в XVIII веке. Волгоград,
2008. С. 73.
244
хасаки или харахалбаки не перехватили Арабджура на дороге и его не по-
губили, и понеже Арабджура дорогою оною отправить опасно, то за лучшей
его величество находит к тому способ, чтоб путь или пропуск Арабджуру ис-
ходатайствовать у россиян». И ради этого, добавили послы, они и отправле-
ны к нему, чтобы посоветоваться. И как скоро они привезут ответ от Аюки к
императору Канси, «то и Арабджур по тому к нему, Аюкию, отправлен быть
имеет». Аюка не сразу дал ответ на это предложение, сославшись на то, что
ему сначала надо посоветоваться с родными Арабджура1.
10 июля 1714 г. послы вновь посетили хана Аюку. В вопросе о решении
возвращения его племянника на родину Аюка был весьма дипломатичным.
Он согласился, что ехать «южными землями» Арабджуру нельзя, но, если
из Китая он поедет домой через российскую землю, то необходимо полу-
чить разрешение у царя, на что потребуется немалое время. По этой причине,
заключил хан Аюка, послам не следует зря терять время и, не дожидаясь
решения царя, следует отправиться в обратный путь. Он же тем временем
пошлет к государю своих посланников, и, если царь согласится, то хан Аюка
направит к цинскому императору своих послов2.
Именно во время пребывания посольства в калмыцких улусах Аюка осу-
ществил официальное мероприятие, целью которого была демонстрация цин-
ским представителям своей легитимности как хана и устойчивости своей ди-
настии3. Как отмечает В. М. Бакунин, в присутствии цинских послов, Буканг-
ламы и других владельцев и представителей духовенства Аюка официально
объявил наследником старшего сына Чакдорджаба, вручив ему печать, при-
сланную к нему от Далай-ламы, на ханское достоинство4. Судя по письменным
свидетельствам того времени, Аюка передал сыну первую свою печать, кото-
рой пользовался до 1699 г. и происхождение которой до сих пор неизвестно.
Себе же он оставил вторую печать, дарованную ему Далай-ламой VI, которой
пользовался вплоть до своей смерти.
14 июля 1714 г. цинское посольство, пробыв в ставке хана Аюки две не-
дели, отправилось в обратный путь. «Воинские люди» хана Аюки проводили
посольство за Волгу5.
2 декабря 1714 г. посольство добралось до Тобольска. В то время губерна-
тор Сибири находился в Москве, и послы, чтобы исполнить указ императора
1
2
3
Беспрозванных Е. Л. Указ. соч. С. 75.
4
5
245
Канси, были вынуждены оставаться в городе до его возвращения. М. П. Га-
гарин вернулся в Тобольск 29 декабря и через день пригласил послов к себе.
И только теперь, на обратном пути из калмыцких улусов, из-за того, что при-
глашения от Петра I так и не последовало, послы сообщили о предложении ки-
тайского императора русскому царю использовать в случае нужды без всякого
опасения свои пограничные войска, дислоцированные на границе с Китаем.
Сибирский губернатор отклонил предложение послов, заявив, что эти войска
«не употребляются» царем, так как в России имеется «довольное число вой-
ска» на все нужды, и их не используют вовсе не оттого, что Россия не доверяет
«пограничным людям» китайского императора.
Итак, попытка цинского императора Канси склонить хана Аюку к высту-
плению против джунгарского хунтайджи Цэван-Рабдана не увенчалась успе-
хом. Как российский подданный Аюка не имел права вступать в военный союз
с иностранным государством, к тому же Джунгарию и Волгу разделяло огром-
ное расстояние, населенное враждебными кочевыми народами.
§ 5. Калмыцкое ханство
в послевоенный период в 1713–1715 гг.
Кубанская Орда, являвшаяся частью Крымского ханства, обладала опреде-

ленной автономией. В 1713 г. хана Девлет-Гирея II сменил вновь назначенный
Стамбулом Каплан-Гирей. В Бахчисарай с целью поздравить нового хана с
восшествием на престол и провести с ним переговоры об установлении мир-
ных отношений с окончанием русско-турецкой войны прибыло калмыцкое по-
сольство от Чакдорджаба. Крымский хан подтвердил калмыцким послам, что
отныне «они в миру». Однако хан не гарантировал калмыцкой стороне, что
его ногайские подданные будут соблюдать этот договор1. Новый хан не желал
портить отношения с кубанскими ногайцами, поскольку по приказу турецко-
го султана Ахмеда III для подчинения Кабарды он открыл военные действия
против кабардинцев. В этих условиях поддержка кубанцев была ему крайне
необходима.
Действительно, летом 1713 г. нуреддин Бахта-Гирей начал подготовку к
крупномасштабному походу на калмыков. В августе это известие достигло и
Калмыцкого ханства. Чакдорджаб немедленно сообщил об этом русским вла-
стям, причем в своем письме он привел вполне реальную цифру численно-
1
НА РК. Ф. И–36. Д. 1. Л. 17.
246
сти — 30 тыс. кубанского войска1. Это стало серьезным поводом к тому, что
российское правительство приняло решение не отправлять крупный воинский
контингент калмыков под Харьков, оставив его на прежнем месте дислокации
для охраны приграничных городов от возможного набега кубанцев2.
В августе того же года кубанцы собрали большое конное войско, по одним
сведениям — в 30 тыс., по другим — в 50 тыс. человек, и степью двинулись в
поход на калмыков. Калмыки встречали отдельные отряды кубанцев в разных
местах на нагорной стороне Волги: ниже Черного Яра, в урочище Сал и выше
Енотаевского Яра. Чакдорджаб просил Чирикова поставить крепкие караулы
в урочищах Казыяр, Чимбирском Яру и Енотаевском Яру. Вероятно, кубанцы
рассчитывали напасть на калмыков врасплох, поэтому, когда они увидели, что
те приготовились их встретить, то остановились и с полдороги повернули на-
зад3. Посол Аюки, Ходжем, спустя год сообщал о приходе на Волгу, ниже Ца-
рицына, 20-тысячной кубанской конницы. Однако калмыцкое войско во главе
с ханом не позволило кубанцам перейти реку и вынудило их отступить4.
31 августа вышел государевый указ о том, что в связи с заключением мир-
ного трактата с Турцией калмыцкое войско не отправлять на Украину, а кал-
мыкам Аюки не вступать ни в какие конфликты с турецкими подданными.
Данный указ Аюке 1 октября привез саратовский комендант Никифор Бекле-
мишев. Надо отметить, что к этому времени калмыцкое войско во главе с Бату
и Бокшургой уже выдвинулось на Украину и перешло Волгу в районе Сарато-
ва, но с получением указа оно было отозвано обратно5.
Ставка хана в это время находилась на левом берегу Волги, в урочище Ка-
мыш-Самара. Со своей стороны Аюка просил правительство и государя от-
править нарочного к турецкому султану, чтобы тот послал в Кубанскую Орду
указ об установлении мира, а уже с Кубани — подтверждение мирного до-
говора для калмыцкой стороны, отметив при этом, что «ежели того не будет,
то де он, хан, сему не верит». По стойкому мнению Аюки, кубанцы - «люди
непостоянные и безстрашные», и они не остановятся в своем стремлении и
дальше совершать набеги против калмыков, несмотря на заключение русско-
турецкого мира6.
Ответное письмо Аюки и письма других владельцев к государю 21 декабря
1713 г. привезло калмыцкое посольство во главе с Лузаном. Основной темой
1
Там же. Л. 43, 45.
2
ПСЗРИ. Т. V. № 2702.
3
Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 22.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 2. Л. 3.
5
Там же. 1713 г. Д. 10. Л. 13.
6
Там же. Д. 4. Л. 17.
247
послания хана было укрепление безопасности калмыцких кочевий. В частно-
сти, выражалась просьба отправить в Турцию российского посланника, чтобы
тот провел переговоры с османскими властями по калмыцкой проблеме и до-
бился бы отправки на Кубань уполномоченного для примирения калмыков
с кубанцами. Также для защиты калмыков Аюка просил российские власти
разместить в Астрахани и Царицыне по 5-тысячной коннице. В другом пись-
ме для борьбы с набегами каракалпаков хан просил 10-тысячную конницу,
10 пушек и 10 бомб. Письма, адресованные государю, были и от Дарма-Балы,
Дондук-Омбо, Четера, Чимет-Дорджи, Ламы-Дондука и Соном-Дорджи1.
Затишье продолжалось до ноября 1713 г., когда хан Аюка и Чакдорджаб
вновь написали в Астрахань о движущемся на них кубанском войске. 20 нояб-
ря Чакдорджаб получил известие, доставленное из Царицына дербетским
тайшой Четерем, «будто кубанское войско, седши на кони, идут против кал-
мыков». Они просили срочно прислать пороха, свинца и русские отряды, да
чтобы «пушек было немалое число». Выражалось желание, чтобы во главе
войска находились полковник Зажарский и один из братьев Кареитовых —
Михаил или Борис2. К этим командирам калмыцкие правители питали особое
доверие, и во время Астраханского восстания позволили им найти надежное
прибежище у калмыков. Сборным пунктом военных сил Чакдорджаб назначил
урочище Казыяр, ниже Черного Яра3. Но кубанцы из-за необычайно сильных
морозов и слухов о большом русском войске, идущем на защиту калмыков,
снова повернули обратно.
В начале январе 1714 г. Чакдорджаб из-за наступления холодов также был
вынужден отпустить русское войско обратно в Астрахань. Собственных сил у
него было достаточно, чтобы нанести по Кубанской Орде превентивный удар.
Чакдорджаб преследовал и другую цель — вернуть в калмыцкие улусы тех
подвластных ему ногайцев, что бежали на Кубань при появлении в степи ку-
банцев. Во главе войска численностью в 2500 человек Чакдорджаб стоял на
заставе в степи, у р. Кума, в трех днях пути от Кубани, «чтоб впредь кубанцов
под государевы городы не допустить». Он отправил своего посланца в Мо-
скву с целью получить «подлинную ведомость» о состоянии русско-турецкого
мира 4.
Не дождавшись ответа, в феврале калмыцкая конница выдвинулась в сто-
рону Кубани, но 19 февраля Чакдоржаб письменно сообщал Чирикову: «Пош-
1
Там же. Д. 10. Л. 13–14.
2
Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 22, 23.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 2. Л. 1об.–2об.; Д. 7. Л. 5об.
248
ли было в поход, и за грязью поворотились»1. Тем не менее, чтобы на Куба-
ни его отступление не приняли за бегство, Чакдорджаб отправил туда своего
представителя с устным посланием, что «не затем раздумали [идти они], что
нельзя их взять». Через ногайских представителей, явившихся к нему для пере-
говоров, он передал кубанцам следующее: «Напред сего приходили мы к ним с
русскими людьми, и они видели нашу силу», поэтому «буде хотят в миру быть,
и они прислали б от себя нарочатого мурзу; а буде не хотят в миру быть, чтоб
сказали нам подлинно»2. Однако это предложение мира вперемешку с угроза-
ми не достигло положительного результата. 23 февраля Чакдорджаб еще раз
предупреждал астраханские власти держать свое войско в боевой готовности.
Грамотой от 19 марта 1714 г. государь известил Аюку, что турецкому сул-
тану было направлено послание с сообщением о набегах кубанцев, и на этом
основании с просьбой отправить от имени султана в Крым и на Кубань за-
претительные грамоты3. Однако кубанские мирзы продолжили совершать на-
падения, и в марте кубанцы осуществили успешный набег, захватив у калмы-
ков 230 кибиток4. В письме к казанскому губернатору П. С. Салтыкову Аюка
сообщал о потере более ста кибиток. По сообщению его посланца Ходжума,
кубанское войско насчитывало 3 тыс. человек. Кубанцам удалось захватить
большое количество скота, а калмыки потеряли людей убитыми и пленными.
Однако преследовать отступавшего противника они не имели возможности,
поскольку лошади были сильно ослаблены из-за снежной зимы и наступившей
бескормицы. Аюка просил казанского губернатора донести до турецкой сто-
роны, что кубанцы продолжают совершать нападения на калмыков без ведома
султана и крымского хана. Калмыцкий хан просил содействия в возвращении
захваченного кубанцами полона5.
Бахта-Гирей, чтобы не осложнять отношения с астраханской властью, воз-
вратил ей русский полон, захваченный ранее. Аюка предложил обер-комен-
данту Чирикову принять на себя посредничество в переговорах с кубанцами о
возвращении вместе с русским полоном и калмыцких ясырей6.
Положение калмыков осложняло и то, что с восточного направления свои-
ми набегами их продолжали тревожить казахи. Ударам в первую очередь под-
верглись калмыцкие улусы Дорджи Назарова, который кочевал за Яиком, в
результате этих набегов он потерял около ста кибиток. Аюка вынужден был
1
НА РК. Ф. И-36. Д. 2. Л. 29, 29об; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 23.
2
3
Батмаев М. М. Политическое... С. 137.
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 9. Л. 5, 5об.
6
249
отправить на казахское направление 10-тысячное войско во главе с Дондук-
Омбо, Досангом и Бату1.
Нанеся чувствительный удар по калмыцким улусам, кубанцы не беспоко-
или калмыков до осени. Но угроза возникла уже с восточного направления,
откуда летом начались набеги каракалпаков. В летний период кочевья калмы-
ков располагались на луговой, или левой стороне Волги. Как сообщал 5 июня
в Астрахани Бахан-Кечил, посланец хана Аюки, в то время как они ожидали
удара кубанцев с запада, каракалпаки совершили неожиданное нападение на
калмыцкие кочевья и отбили несколько улусов. Однако калмыки вскоре опра-
вились, бросились в погоню за каракалпаками и их разбили, выручив свои улу-
сы2.
Дальнейшее преследование неприятеля Аюка возложил на подвластных
ногайских джембойлуков, но те отказались исполнить это поручение. По это-
му поводу 19 июня Аюка сообщал Чирикову: «Велел я против каракалпаков
татарам своим идти войною, и те татары, енбулуки, учинились мне услушны
[и] не пошли». Подозревая в этом что-то недоброе, хан просил обер-комендан-
та предотвратить возможный уход ногайцев на Кубань и поставить для этого
на всех «приточных местах» крепкие караулы, «чтоб их [ногайцев] с луговой
стороны на нагорную сторону отнюдь никого не перепускать». Калмыцкий по-
сланец Муцан был очевидцем переправы улуса ногайского мирзы Карамусала
через р. Бузан у Красного Яра. По мнению Муцана, указанный ногайский мир-
за замыслил пробраться на Кубань, поэтому Аюка просил «того Карамусала
мурзу и с улусными людьми поворотить по прежнему чрез Бузан и за Красный
Яр в калмыцкие улусы». Чириков приказал капитану Терентию Семичеву с
40 драгунами предотвратить возможный уход ногайцев3.
В августе каракалпаки вновь совершили нападение на калмыков, но Чак-
дорджабу удалось не только отбиться, но и захватить немало пленных. 24 сен-
тября Чакдорджаб сообщал обер-коменданту, что каракалпаки развернули
против калмыков настоящую войну. Он советовал астраханским властям при-
нять все меры предосторожности: «Пришли на нас войною каракалпаки; сами
с своим войском против их идем, и вы своих людей сами берегите». Но в нача-
ле октября с приближением калмыцкого войска каракалпаки отступили вглубь
степей и на время перестали тревожить своими набегами4.
Столкновения с каракалпаками прекратились, но впереди калмыков ожи-
дало несравненно более тяжелое по последствиям нападение со стороны ку-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 9. Л. 5.
2
3
4
НА РК. Ф. И-36. Д. 2. Л. 139, 166; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 24, 25.
250
банцев. 17 августа Чириков получил от Аюки тревожное известие о том, что,
по слухам, на правобережье Волги действуют небольшие разведывательные
отряды кубанцев, время от времени совершая нападения на русских и калмыц-
ких людей. Несомненно, кубанцам нужна была информация о состоянии дел
на Волге, поэтому Аюка посоветовал обер-коменданту расставить от Астраха-
ни до Черного Яра усиленные караулы1.
Следуя пунктам договора 1710 г., калмыцкое войско в начале осени 1714 г.
выступило на правый берег Волги для защиты русской границы от возмож-
ных нападений неприятеля. Переход происходил в обстановке крайней нервоз-
ности, так как по калмыцким улусам упорно циркулировали слухи о готовя-
щемся набеге кубанцев. 8 сентября Аюка писал в Астрахань обер-коменданту
М. И. Чирикову: «Кубанцы с нами подлинно не в миру. Поэтому изволь по-
слать знатного своего человека в Казань, чтоб прислали ко мне коннова во-
йска десять тысяч, а буде невозможно хотя б шесть или пять тысяч. А буде из
Казани войско ко мне прислать невозможно, чтобы о том писали к Великому
Государю в Москву и чтоб то войско прислали до льду»2.
12 сентября Аюка и Чакдорджаб известили Чирикова о выступлении 1 сен-
тября с Кубани 30-тысячного войска против калмыков. По мнению Н. Н. Паль-
мова, одновременность движения каракалпаков и кубанцев на калмыков за-
ставляет предполагать согласованность плана их действий, и это обстоятель-
ство, по-видимому, особенно волновало Аюку и Чакдорджаба. Аюка также из-
вещал Чирикова, что он отправляет посланца к царю с листом, в котором, надо
полагать, изображалось трудное положение калмыков ввиду угрозы нападения
на них неприятелей с двух сторон и излагалась просьба о подаче своевремен-
ной помощи калмыкам ратными людьми3. В другом письме в Астрахань уже
Чакдорджаб с тревогой спрашивал Чирикова: «вы нам дадите войско иль нет,
и будете ль за нас стоять?»4.
Действительно, 9 октября в Москву прибыл посланец Аюки, Ходжум, с
письменным посланием хана, в котором с тревогой сообщалось: «кубанцы на
наши юрты войною конечно поднимаютца». На этом основании Аюка про-
сил прислать к нему 10-тысячное русское войско или 7–8 тыс. солдат. В край-
нем случае он соглашался и на 5-тысячную конницу, которая подчинялась
бы Аюке и которую в зимний период можно было держать в Астрахани. В
личной беседе Ходжум признался, что калмыцкий хан готов принять любую
1
2
НА РК. Ф. И–36. Д. 2. Л. 124.
3
4
НА РК. Ф. И–36. Д. 2. Л. 233.
251
военную помощь со стороны российского правительства, так как опасается
повторения судьбы терских ногайцев, недавно подвергшихся нападению ку-
банцев1.
Однако Россия, занятая войной со Швецией, не могла выделить калмыкам
столь большое войско. В государевой грамоте от 17 ноября на указанный за-
прос Аюки содержался прямой ответ: «за настоящим с турками мирным ут-
верждением посылать к тебе, подданному нашему, войск наших не надлежит»2.
В конце сентября, когда отмечалось передвижение калмыцких отрядов
на правобережье Волги, дмитриевский комендант Иван Немков встречался с
дербетским владельцем Четером, который двигался «наспех» на заставу про-
тив кубанцев. 28 сентября 5-тысячное войско Четера и Солом-Дорджи вы-
двинулось на Кубань, несмотря на предупреждение правительства о сохране-
нии мира с турками. «Доношение» о движении калмыцкого войска на Кубань
31 декабря было заслушано в Сенате3.
Результаты этого похода нам известны из войсковой отписки донского
атамана Петра Емельянова. В конце октября в Черкасск прибыли посланцы
Четера и сообщили, что на правобережье Кубани, у р. Кунгур, их войско раз-
било ногайский улус, взяв в плен 2 тыс. человек и убив 1 тыс. кубанцев. Сре-
ди пленников оказались 13-летний сын нуреддина, жена, две дочери и снохи
Арсланбека-мирзы. В качестве трофеев им достались 20 тыс. голов лошадей и
скота. Отступив к Волге, Четер оставил на заставе Солом-Дорджи с отрядом
в 400 человек. Однако кубанцы, собрав 2 тыс. человек, напали на калмыцкую
заставу и заставили калмыков отступить4.
Чакдорджаб также весь ноябрь провел в разведывательном рейде на право-
бережье Волги. 10 ноября он просил астраханские власти прислать ему боль-
шое количество пороха и свинца для похода к границам Кубанской Орды.
Чакдорджаб намеревался лично вступить в переговоры с Бахта-Гиреем и вы-
яснить, в каких отношениях состоят на самом деле кубанцы с калмыками: хо-
тят ли они поддерживать с ними мир или готовятся идти на них войной. Опа-
саясь, что подвластные ему едисаны и джембойлуки могут присоединиться
к единоверцам и уйти на Кубань, он письменно просил обер-коменданта не
пропускать ногайцев на правый берег Волги5. Но Чакдорджабу встретиться с
Бахта-Гиреем так и не пришлось, поскольку нуреддин в срочном порядке по-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 12. Л. 6, 6об., 8.
2
Там же. Д. 1. Л. 17–18.
3
4
Там же. Д. 14. Л. 20об.–21.
5
НА РК. Ф. И–36. Д. 2. Л. 207.
252
кинул Кубань и находился в Бахчисарае, доказывая свою лояльность новому
крымскому хану Каплан-Гирею I1.
Как сообщал калмыцкий посол Болдан-Замса в начале декабря, кубанцы
якобы желают заключить с калмыками мир и «по своей вере в том божатца»,
но калмыцкие владельцы скептически относятся к этой информации и, считая
это ложью, готовятся к худшему развитию событий. На границе неоднократно
происходило так, что доверившиеся кубанцам калмыки были убиты2.
Вернувшись в свой улус, Чакдорджаб получил неутешительные вести о
возвращении нуреддина из Крыма и возобновлении им подготовки к походу.
10 декабря Чириков получил от него письмо следующего содержания: «С Ку-
бани подлинные ведомости, а прибежал ко мне калмык и татарин от крымского
хана: приехал на Кубань салтан, и те, калмык и татарин, видели, что подлинно
кубанцы поднимаются». Осознавая, какая серьезная опасность надвигается на
калмыков, и понимая, что без поддержки с кубанцами справиться будет слож-
но, Чакдорджаб не без тревоги снова ставил перед астраханским властями все
те же вопросы: «И вы нам ныне дадите ль войска или нет? И будете ль за нас
стоять?»3.
11 декабря Аюка письменно подтвердил астраханскому обер-коменданту
сведения Чакдорджаба: «Кубанское войско подлинно поднимается. А видели
мои, которые взяты были в полон и ныне с Кубани ушли. И я с войском под-
нялся. Также и вы свое войско готовьте»4. В другом письме калмыцкий хан
просил Чирикова немедленно отправить к государю посланца с подробным
письменным изложением все той же опасности, которая нависла над калмыка-
ми, что они с кубанцами действительно «не в миру»5. Как видно, Аюка ждал
помощи от правительства и не терял надежды на присылку к калмыкам вспо-
могательного войска.
Из письма Аюки, отправленного в Москву, стало известно, что в ходе пере-
говоров жертвой кубанских ногайцев оказался один из его подвластных ногай-
ских мирз — «лучший человек». Очевидно, что из-за действий Четера калмыц-
ко-кубанские переговоры зашли в тупик, а калмыцкий посланник, отправлен-
ный Аюкой на Кубань, был задержан. В ответ 10-тысячное кубанское войско
подошло к Волге, но калмыки не позволили им перейти реку, и кубанцам ни
с чем пришлось повернуть обратно. Более успешными действия кубанского
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 2. Л. 17–18.
3
НА РК. Ф. И–36. Д. 2. Л. 233; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 26.
4
5
253
войска были на Тереке, где кубанцам удалось захватить ногайцев из владения
Аюки, а также посланца Аюки с казной. В плен к кубанским ногайцам попал и
посланец Чакдорджаба, который возвращался после переговоров с кабардин-
цами, но его впоследствии удалось выкупить1.
С наступлением 1715 г. обстановка на калмыцко-кубанской границе про-
должала оставаться напряженной. Из близлежащих районов в калмыцкие улу-
сы стекалась разная информация о кубанцах. Так, 25 января астраханскому
коменданту Чакдорджаб сообщал следующее: «В осень послан был от нас в
Черкасской казачий городок посыльщик, и ныне к нам приехал и сказал под-
линные вести, что кубанцы сели на кони и в нынешнем месяце будут к нам.
Пороху и свинцу довольно пришли»2.
На правом берегу Волги действовал разведывательный отряд калмыков,
которому удалось захватить шестерых кубанцев и отогнать две тысячи лоша-
дей. По всей видимости, разведке удалось раздобыть какую-то информацию,
и 30 января Чакдорджаб сообщал в Астрахань: «Сего месяца с пятого дня ку-
банцы на их, калмык, подымутся». На этом основании тайша просил прислать
хотя бы «небольшое войско»3.
В начале февраля Чакдорджаб с войском уже стоял в урочище Коровья
Лука, откуда снова просил коменданта М. Чирикова прислать к нему вспомо-
гательный отряд. Наличие небольшого русского отряда при калмыцком вой-
ске, по мнению Чакдорджаба, должно было выглядеть всего лишь тактической
уловкой: «А которое от вас прислано ко мне войско будет, и при них отпущу
своего человека и кубанского татарина, — и те посыльщики скажут на Кубани,
что при мне есть русское войско… И услыша, что ваше войско при мне есть,
и, чаю, что неприятели и не будут, а хотя и будут, о том буду у бога милости
просить». На кубанском направлении он расставил в трех местах заставы, одна
из которых насчитывала полторы тысячи человек4.
11 февраля Чакдорджаб в последний раз дал знать Чирикову о приближе-
нии кубанцев: «Из Черкасского к нам пришло письмо — кубанцы поднялись
тому де ныне шестнадцатой день. Пожалуй, пришли ко мне войска немедлен-
но». Посланец Чакдорджаба словесно сообщил обер-коменданту, что на заста-
ве, где стоит Дондук-Омбо, калмыки от проезжающих русских людей слышат
такие же вести о кубанцах, какие получены были из Черкасска5.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1714 г. Д. 2. Л. 20–21.
2
НА РК. Ф. И–36. Д. 3. Л. 14; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 26, 27.
3
4
НА РК. Ф. И–36. Д. 3. Л. 21, 21об.; Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 27.
5
254
Но было уже поздно. 15 февраля 1715 г. Бахта-Гирей с большим войском
внезапно атаковал калмыцкие улусы и ставку хана Аюки. Кубанцы разорили
несколько оставшихся без защиты улусов. При спешном бегстве Аюка лишил-
ся кибитки с имуществом и спасся под защитой русского отряда А. Бековича-
Черкасского.
Подробности об этом событии мы находим в сведениях очевидцев, посту-
пивших в Казанскую губернскую канцелярию в марте 1715 г. и отложившихся
в материалах Российского государственного архива древних актов. Документы
являются всего лишь копиями с подлинных писем, отправленными из Казани в
Сенат за подписью казанского вице-губернатора Н. А. Кудрявцева. В первую
очередь, это донесение прапорщика Якова Долгова, письма подполковника
Ивана Немкова и лейб-гвардии капитана А. Бековича-Черкасского — непо-
средственных очевидцев набега кубанцев на калмыцкие улусы.
В марте 1715 г. в Казань из Астрахани прибыл прапорщик Я. Долгов с
письменными посланиями подполковника Немкова и Бековича-Черкасского к
губернатору П. С. Салтыкову. Из устного донесения Долгова известно, что он
с подполковником Немковым 16 февраля, в начале первого часа дня, прибыл в
ставку хана Аюки, располагавшуюся на Болдинском острове, в шести верстах
к востоку от Астрахани. С ханом в это время был только Альди-Гирей, неза-
долго до этого прибывший к нему из ссылки, и 30 калмыков. Очевидно, что
калмыцкий хан в этот момент не ожидал кубанского наступления, поскольку
его ставка состояла только из двух кибиток, «а караулу никакова у него, Аюки,
на том острову не было». Основная часть калмыцкого войска во главе с Чак-
дорджабом находилась на другом острове, за р. Малой Болдой, вокруг Кора-
бельной пристани, где стоял полк А. Бековича-Черкасского1.
По сообщению Долгова, в день их приезда к Аюке 30-тысячное кубанское
войско, куда входили и казаки-некрасовцы, совершило внезапное нападение
на калмыков в четвертом часу дня. Перешли кубанцы Волгу в двух верстах от
Астрахани и стали лагерем в степи напротив Болдинского острова. А. Беко-
вич-Черкасский немедленно отправил к Аюке гонца, чтобы тот «ехал скоро до
ево полков и к сыну своему Чакдоржабу». Располагались они на другом остро-
ве, где находилась Корабельная крепость и где стояли полк Хивинской экспе-
диции А. Бековича-Черкасского и калмыцкое войско Чакдорджаба. Хан при-
казал своим людям немедленно собрать его кибитку и двигаться вслед за ним.
Не успел Аюка вместе с подполковником И. Немковым и еще одним «ханским
человеком» отъехать от остальной группы калмыков на 20 саженей, как сотня
кубанцев, заметив их, в ту же минуту бросилась за ними в погоню. Ситуация
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 2.
255
была настолько критической, что, по мнению князя А. Бековича-Черкасского,
если бы Аюка «не убрался, то бы и сам у них в руках был». Некоторые из ку-
банцев бросились на ханскую ставку и «взяли кибитку его со всеми пожитки,
при том взяли печать ево ханскую»1.
Отряд калмыков от Корабельной крепости выступил навстречу этой кубан-
ской сотне, и в завязавшейся вооруженной схватке они «закололи кубанцов
копьями 50 человек», из своих потеряв 13 человек2. А. Бекович-Черкасский
сообщал, что в этой стычке калмыками был убит знатный кубанский мирза, а
«мы принуждены были стеречь своих и калмык, мало что в дело не вступили».
Как писал И. Немков, «больше того калмыцкого бою с кубанцами не было»3.
Таким образом, вовремя поступившее предупреждение А. Бековича-Черкас-
ского и вооруженное прикрытие помогли Аюке избежать гибели или плена.
По мнению князя, калмыцкий хан «в крепости Болдинской спасся русскими
людьми»4.
Из донесения Долгова также известно, что в момент вторжения кубанцев
Чакдорджаб с «немногими людьми» находился в Астрахани у обер-комендан-
та М. Чирикова, «а зачем, того [он] не ведает». И только затем Чакдорджаб
присоединился к своему войску у Корабельной крепости5. По мнению А. Бе-
ковича-Черкасского, «такое несчастие» калмыки потерпели потому, «что они
все в розности были, и неосторожно ведали, что кубанцы на них идут, а не уме-
ли собратца заранее»6. Таким образом, калмыцкое войско, по крайней мере, в
начале кубанского вторжения было рассредоточено и находилось без своего
командующего, что, возможно, и объясняет некую растерянность и дезоргани-
зацию калмыков в его первые часы.
Также имела значение и превосходящая численность кубанского войска,
во главе которого стояли Бахта-Гирей и четверо султанов. Для того времени
оно представляло весьма внушительную силу, и впоследствии пленные ку-
банцы говорили: «не осталось на Кубани ни одного человека». Именно это и
позволило кубанцам держаться вполне уверенно под Астраханью, и, как сооб-
щал Долгов, они стояли три дня и только на четвертый день отошли за Волгу,
захватив без боя 10 тыс. кибиток джемболуков и едисан, которые кочевали
между р. Кутум и Красным Яром. По мнению подполковника Немкова, Бахта-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 4об.; Торопицын И. В. Набеги кубанских
татар на Россию в 1715 г. // Козацька Спадьщина. 2008. № 4. С. 73.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 2об.
3
4
Торопицын И. В. Указ. соч. С. 74.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 2об, 3.
6
Там же. Л. 5.
256
Гирей, по всей видимости, имел с ними какой-то тайный сговор, поскольку
кубанцы «знатно шли прямо на них с ними по согласию». Добровольно с ними
ушли и 500 юртовских татар во главе с мирзой Тинбаевым, который изменил
российским властям и бежал на Кубань. Под Астраханью Бахта-Гирей чув-
ствовал уверенность в своих силах, и об этом говорит хотя бы тот факт, что ку-
банцы вместе с присоединившимися ногайцами собрались возле Ивановского
монастыря, переночевали и только затем пошли вниз к учугам1.
Спустя двадцать лет вице-канцлер А. И. Остерман в письме к турецкому
верховному визиру подчеркивал, что кубанцы в 1715 г. нанесли российским
подданным огромный ущерб и «увели с собой из-под Астрахани 1220 кибиток
ясашных татар, 1000 кибиток юртовских татар во главе с Эльмурзою и Мамбет-
Мурзой Тимбаевыми, а также 10300 кибиток едисанцев и джембуйлуковцев»2.
По рыболовным учугам кубанцами были захвачены еще около 2 тыс. юртов-
ских татар и «порублено» множество русских людей3.
Относительно калмыцких потерь пленные кубанцы сообщали, что под
Красный Яр из основных своих сил Бахта-Гирей направил 5 тыс. ногайцев,
которые убили и взяли в плен около 2 тыс. калмыков. Затем они двинулись
вдоль моря к Гурьеву городку, в устье Яика4. Аюка подтверждал подполковни-
ку Немкову, что потери калмыков составляют тысячу или две тысячи человек.
Также он сообщал, что очень много калмыков кочевало около моря, что кубан-
цы, двигавшиеся к Гурьеву, многих побили и в том направлении. Большинство
калмыцких владельцев спасли свои улусы благодаря только тому, что вовре-
мя сумели предпринять меры по их защите: «во всю кубанскую бытность ни
один [калмыцкий] владелец с людьми своими с места не уступил, токмо ого-
родили себя кошмами и поклались верблюдами, покамест кубанцы были тут,
и просидели»5. Позже о потере 2 тыс. калмыков под Красным Яром сообщал в
Казань и астраханский дворянин Иван Воронин6.
По данным подполковника Немкова, только на шестой день калмыцкое
командование перешло к активным действиям. Чакдорджаб направил 10-ты-
сячную конницу во главе с сыном Досангом против тех кубанцев, кто пошел
к Гурьеву. Однако калмыки так и не решились вступить с ними в бой: «только
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 3; Торопицын И. В. Указ. соч. С. 75.
2
Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. СПб.,
1869. С. 366.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 5.
4
5
6
257
на них посмотрели и воротились на побег»1. Подобное робкое поведение кал-
мыков во время кубанского набега отмечал и князь А. Бекович-Черкасский,
обращая внимание на то, что все калмыки «в великом страхе были, покамест
кубанцы не отошли, однако в надеянии были на государевых людей, которые
с нами»2.
Сведения о том, что калмыцкий хан требовал от А. Бековича-Черкасского
открыть огонь по кубанскому войску, в документах не встречаются. Подпол-
ковник Немков особо подчеркивал роль командира Хивинской экспедиции,
который защитил не только калмыков под Астраханью, но и татарские юрты:
«Князь Александр Бекович своим охранением стоя сам за юртами на карауле
сутки, а не уступя от строю был четверы сутки, не имея себе малого покоя, и
хан и калмыки спасение получили им же...»3.
Таким образом, приведенные документы показывают, что наступление
кубанцев, готовившееся с 1713 г., не являлось неожиданностью. Кроме кал-
мыков, о нем знали всюду — и на Нижней Волге, и на Дону. Аюка и Чакдор-
джаб заблаговременно писали о нависшей опасности не только в Астрахань,
но и в Москву. Чакдорджаб всячески старался предотвратить поход кубанцев,
и присутствие русского войска при калмыках он считал за верное средство
остановить кубанцев. Однако астраханская власть оставила просьбу калмыков
о военной помощи без удовлетворения, и к Чакдорджабу не было послано из
Астрахани в помощь даже небольшого военного отряда4.
По мнению И. В. Торопицына, нападение на хана Аюку следует считать
случайностью, а не как запланированный акт. Поскольку калмыцкий хан поя-
вился на Болдинском острове всего за два дня до нападения кубанцев, приехав
из Красноярской крепости, и, учитывая большое расстояние от Кубани до Вол-
ги, которое следовало пройти 30-тысячному войску, Бахты-Гирей не мог бы
рассчитать с такой точностью направление удара по ставке калмыцкого хана5.
Однако с вышеприведенным мнением трудно согласиться. Бахта-Гирей на
момент вторжения имел полные и достоверные сведения о расстановке сил в
калмыцких кочевьях. Удар кубанцев произошел именно тогда, когда Чакдор-
джаб находился по делам в Астрахани, а Аюка — с малочисленной охраной
на Болдинском острове. Таким образом, калмыцкое войско, в момент нападе-
ния оказавшись без главного командира, не предприняло каких-либо ответных
действий в первые часы кубанского вторжения. Бахта-Гирей верно рассчитал
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 5; Торопицын И. В. Указ. соч. С. 75.
3
Цит. по: Торопицын И. В. Указ. соч. С. 75.
4
Пальмов Н. Н. Очерк… С. 24–25.
5
258
и то, что калмыкам не будет оказано военной помощи в отражении неприяте-
ля, поскольку астраханский гарнизон был малочисленным, а войско А. Беко-
вича-Черкасского не посмеет нарушить русско-турецкий мир. Наличие столь
подробной информации и позволило Бахта-Гирею совершить успешное напа-
дение на калмыков. Этим он был обязан юртовским татарам, обеспечившим
его разведданными, те были крепко связаны родственными, религиозными и
торговыми связями с кубанскими ногайцами и являлись надежным источни-
ком информации о делах в калмыцких кочевьях.
Последние события вынудили Аюку срочно отправить своего посланца Чи-
хир-кашку в Казань и Москву. 21 марта он прибыл в Казань и передал губерна-
тору Петру Самойловичу Салтыкову письмо Аюки с изложением кубанского
вторжения и просьбой оказать военную помощь1. 23 апреля калмыцкий посол
прибыл в Санкт-Петербург, куда также привез несколько писем хана. В одном
из них Аюка просил расширить полномочия астраханского обер-коменданта
М. И. Чирикова и назначить его исполнять «Калмыцкие дела», потому как от
этого «ему б от него великая польза была». В связи со смертью астраханского
дворянина Дмитрия Голочалова и Бориса Кареитова, которые «при нем, Аюке,
нужды исполняли», хан просил правительство назначить на их место астра-
ханского дворянина Кузьму Воронина с сыном2.
Как видно, между Аюкой и астраханским обер-комендантом Чириковым
сложились вполне доверительные отношения. Именно обер-комендант пер-
вым оказал поддержку хану, выделив ему личную охрану в составе роты сол-
дат с офицером из астраханского гарнизона. Большего числа солдат предоста-
вить он не мог, так как 1100 человек выделил в состав Хивинской экспедиции
А. Бековича-Черкасского, а в его распоряжении оставались только 668 солдат3.
Но здесь обращает на себя внимание текст письма Аюки, адресованного
казанскому вице-губернатору Нефеду Кудрявцеву, с которым, по всей види-
мости, у него тоже сложились доверительные отношения. Приведем лишь ос-
новную и важную часть его послания: «По указу Великого Государя и ради
многих русских людей хочу з башкирами супротивитца. И с Крымом, и с Ку-
баном, и з донскими казаками я не в миру. А в прежних годах я и с Астраханью
был не в миру ж. И с каракалпаками, и с Казачьею ордою я не в миру ж. И я
теперь со всеми не в миру. Мне кажетца и я с вами не в миру. Со все стороны
боюсь и покою мне промеж Волги и Яика не будет. Авось неведома откуды
супостат с войском будет. А мне друзей со всей стороны нет. И мои, и посто-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 8.
2
Там же. Д. 8. Л. 2, 2об.–3.
3
Там же. Д. 5. Л. 11–11об.
259
ронние мне супостаты. Для того государю послал я посланника. Буде впредь
войска не пожалует, и я дамся в мысль великую»1.
Текст русского перевода письма Аюки отчетливо нам показывает, насколь-
ко сложными были отношения калмыцкого хана с соседями и как он был за-
висим от военной поддержки Российского государства. Участие калмыков в
русско-турецких войнах и подавлении антиправительственных восстаний еще
более увеличило число недругов Аюки. Урегулированием отношений с сосе-
дями калмыки часто занимались сами, и не всегда это имело положительный
результат. Нетрудно понять, что калмыцкий хан прибег к легкому шантажу
правительства, обещая удариться в «мысль великую». Под этой формулиров-
кой Аюка мог иметь все что угодно: от союза с противниками России до ухо-
да калмыков из российских пределов. По мнению Н. Н. Пальмова, просьбу
о военной помощи нельзя было оставлять без удовлетворения - это означало
бы оскорбить калмыков и толкнуть их на какой-нибудь нежелательный шаг.
Правительству было известно, что калмыки давно уже поговаривали об уходе
с Волги на восток2.
Указанное письмо все-таки достигло своей цели, и 5 мая в Адмиралтействе
Петр I лично его выслушал. Он сразу распорядился отправить Аюке указ о
том, чтобы он и далее продолжал кочевать возле Волги. Для охраны калмыц-
кого хана стольнику Дмитрию Бахметеву было указано со служилыми людьми
в количестве 600 человек круглогодично находиться при Аюке. В состав этого
подразделения 300 человек полагалось набрать из числа регулярных полков
Астрахани и Казани и 300 человек из нерегулярных — яицких и гребенских
казаков. Указывалось, что в случае нападения неприятеля на калмыцкие улусы
необходимо немедленно оказывать военную помощь из ближайших городов
и военных укреплений Казанской губернии. При этом государь распорядил-
ся отправить турецкому султану письменное послание о возврате калмыцких
пленных с Кубани. Аюке также давалось указание не вступать ни в какие кон-
фликты с турецкими подданными и «под жестоким страхом» удерживать сво-
их людей от набегов на владения султана3.
Кандидатура стольника Д. Бахметева была выбрана неслучайно. Он был
одним из тех немногих российских должностных лиц, кто пользовался дове-
рием Аюки. Именно калмыцкий хан через своего посланца Чихир-кашку вся-
чески лоббировал в Москве и Казани кандидатуру Бахметева на должность
саратовского обер-коменданта. Но в его обязанности входила не только воен-
1
Там же. Д. 8. Л. 3–3об.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 8. Л. 4–6.
260
ная защита калмыцкого хана. В четвертом пункте инструкции от 24 мая 1715 г.
ему прямо предписывалось: «Подавать ему, господину Бахметеву, хану Аюке
о всяких делах советы свои и приводить к всякой верности. И калмыкам владе-
ния своего приказывал, дабы они с кубанцы и с крымцы и с ыными турецкими
подданными никаких задоров и досад не чинили и никакой причины к себе не
подавали. И ежели, когда б они похотели то делать для отыскания своих обид,
от того их удерживать»1.
По мнению правительства, Бахметев должен был не только выступить в
роли ближайшего советника калмыцкого хана, но и вести тайную разведыва-
тельную деятельность для недопущения внешних контактов калмыков с ту-
рецкими подданными. В пятом пункте вышеназванной инструкции об этом го-
ворилось: «…ни в ссоры, ни в мирные договоры ни с кем не вступать и [чтобы]
посылок тайных, ни письменных пересылок с турки не имели; и о том прове-
дывать, и держать сие тайно, и никому не объявлять»2.
Зимний поход Бахта-Гирея в Нижнее Поволжье и на Яик обнаружил се-
рьезную уязвимость российских южных границ. 18 мая кубанские ногайцы
повторили набег на окрестности Астрахани, но на этот раз их было значитель-
но меньше — всего 350 человек. Возглавлял их кубанский Мусал-мирза, и к
Волге он пришел «для взятья осталых едисанов и енбулуков». Но астраханские
власти «по многим переговорам» сумели убедить Мусала отказаться от этой
затеи и вернуться со своими людьми на Кубань3. По сведениям обер-комен-
данта М. И. Чирикова, с калмыками они якобы заключили перемирие, но им
отказались выдать оставшихся ногайских джембойлуков и едисан4.
Русское правительство стало прилагать немалые усилия к налаживанию
мирных отношений калмыков с Кубанской Ордой. Постоянные столкновения
кубанцев с калмыками нарушали мирный договор с Османской Портой, а Рос-
сия, участвовавшая в Северной войне, не могла позволить себе обострять от-
ношения со Стамбулом, учитывая тяжелые условия Прутского мира. Именно
это и стало причиной отправки в Стамбул майора И. Натали. Он должен был
передать новому турецкому визиру Дамад-Али-паше царскую грамоту с тре-
бованием выплатить ущерб от последних набегов кубанцев и дать указ, чтобы
впредь такие набеги не совершать. Все эти задачи были изложены в специаль-
ной инструкции канцлера Головкина5.
1
2
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 20–20об.
5
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 6. Л. 16–18об.
261
Астраханский обер-комендант М. И. Чириков, А. Бекович-Черкасский
и хан Аюка направили на Кубань владельцев Ямана и Норбо с дворянином
К. Ворониным. Последний выступил главным посредником в переговорах
враждующих сторон. Воронин несколько раз ездил к Бахта-Гирею и добился
окончательного заключения мирного договора: «мирное постановление учи-
нили и Коран меж себя целовали в том, чтоб оному Бахты-Гирею Салтану от
них калмык отъехав и впредь войны не чинить, а ясырей выкупать меж собою
по тридцати рублей за человека»1.
Таким образом, хотя договор и был подтвержден обеими сторонами, но
заключен он был при сильном давлении российского правительства, которое
фактически навязало калмыкам мирное разрешение конфликта. По мнению
И. В. Торопицына, данный договор, скорее всего, носил локальный характер и
касался только отношений между Бахта-Гиреем, ханом Аюкой и астрахански-
ми властями и не распространялся на другие территории России2.
Как считал Н. Н. Пальмов, этот договор мало устраивал калмыков, так как
за кубанцами продолжали оставаться ногайские джембойлуки и едисаны. Кал-
мыки не готовы были смириться с их потерей, поэтому всегда оставался повод
к новому столкновению между двумя кочевыми народами. Правительство, в
свою очередь, понимало, что калмыки не откажутся от мысли возвратить но-
гайцев, но оно совсем не было склонно помогать калмыкам в данном случае.
Напротив, предостерегая их от ссор с кубанцами, оно как бы подчеркивало, к
обиде калмыков, их слабость и запугивало их еще большими потерями, если
бы они вступили в войну с кубанцами3.
В урегулировании отношений калмыков с кубанскими ногайцами был за-
интересован и крымский хан Каплан-Гирей, который отправил свое посоль-
ство к Аюке. 23 июня в Дмитриевске подполковник И. Немков встретился с
крымцами, уже возвращавшимися из калмыцких улусов в Крым. В личной
беседе крымский посол рассказал подполковнику, что Каплан-Гирей отпра-
вил посольство к Аюке с одной целью — «чтоб калмыцкой хан содержал с
крымским ханом многую любовь и братство, и для таковой бы их любви, чтоб
калмыки и с кубанцами мир содержали».
Примерно в конце мая к Аюке прибыли двое крымских послов. По это-
му случаю состоялся съезд всех калмыцких владельцев, и «в тех разговорах о
содержании мира было помешательство от одного Четера владельца». Аюка,
Чакдорджаб и другие владельцы были готовы к заключению мира с кубанца-
1
Цит. по: Пальмов Н. Н. Этюды… Ч. III–IV. С. 34.
2
3
262
ми, и они уговорили Четера, «чтоб обще учинить мир с ханом крымским и с
кубанцы». Оставив одного из послов у себя, хан отправил своего представи-
теля со вторым послом в Крым и дал ему всего 35 дней на то, чтобы тот вер-
нулся с «подлинным известием от крымского хана о мире». Единственное, что
пообещал со своей стороны Каплан-Гирей, было соблюдение нейтралитета в
случае, если кубанцы вновь пойдут войной на калмыков1.
Обвинения калмыцких владельцев в адрес дербетского тайши были небез-
основательными, так как именно его люди были замечены в набегах на крым-
скую территорию. При этом в отличие от других его улус не пострадал в ходе
февральского нападения Бахта-Гирея, так как Четер кочевал под Царицыным.
В феврале 1715 г. донские казаки сообщали о движении калмыцкого отряда
под командой Дамрина в сторону Кубани, откуда они сумели отогнать конский
табун в 20 тыс. голов. Отступили калмыки в сторону Дона, где в районе Се-
микаракорского городка простояли две недели и только затем ушли за Волгу.
27 калмыков из улуса Четера остались на Дону и совместно с донскими калмы-
ками ходили в набег под Крым, откуда отогнали несколько конских табунов.
По словам донских атаманов, турецкие подданные посчитали, что эти набеги
совершили донцы, и на этом основании не выдавали им пленных казаков. Во-
йсковые власти просили правительство строго запретить калмыкам совершать
подобные набеги на турецкую территорию2.
§ 6. Калмыцко-кубанские отношения в 1716–1719 гг.
Исполняя просьбу Аюки, для охраны калмыков правительство выделило

военный отряд в 600 человек под командой стольника Д. Бахметева, снабдив
его особой инструкцией по надзору за политическими действиями хана и кал-
мыков. Д. Бахметев должен был разведывать о том, не состоит ли хан в каких-
нибудь вредных для правительственных интересов сношениях с турками и не
ведет ли он с ними тайной переписки. В целях установления прочных мирных
отношений калмыков с пограничными народами Бахметеву надлежало вну-
шать хану, чтобы тот удерживал калмыков от ссор и столкновений с соседями
и, прежде всего, с кубанцами3.
Из доношения Д. Бахметева от 14 февраля 1716 г. становится известно,
что 15 ноября 1715 г. он прибыл в Красный Яр, а 19 декабря был уже в став-
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 5. Л. 27об.–28об.
2
Там же. Д. 1. Л. 25–27об.
3
263
ке Аюки. Он передал хану все правительственные требования, в том числе и
государевый указ о запрете каких-либо конфликтов на границе с турецкими
подданными. Бахметева, обеспокоенного непрекращающимися контактами
калмыков с кубанцами, Аюка успокоил, сказав, что они всего лишь решают
вопрос выкупа своих женщин и детей, захваченных в предыдущие годы1.
5 января 1716 г. Бахметев узнал о прибытии к Аюке посланца от Бахта-
Гирея с письмом. Хан не стал скрывать его содержания, вкратце изложив Бах-
метеву обстановку на Кубани. Оказалось, что Бахта-Гирей бежал в Кабарду,
откуда планировал нанести ответный удар по своим оппонентам в Кубанской
Орде и предложил поучаствовать в этом деле и калмыкам. Расплатой за ока-
занную помощь, как он считал, могли бы стать ногайские джембойлуки и
едисаны. Бахметев еще раз напомнил Аюке о соблюдении русско-турецкого
мира и просил не доверять посулам и обещаниям Бахта-Гирея. В это время в
Стамбуле находился российский посланник, который, по словам Бахметева,
вел переговоры с турецкой стороной и должен был решить все вопросы о воз-
врате с Кубани калмыцких пленных и ногайцев, уведенных годом ранее из-под
Астрахани. Как сообщил ему Аюка, он официально ответил приезжавшему к
нему послу от кубанского калги, что «царское величество с турецким салтаном
в миру, то де и он, хан, с кубанцы в миру ж»2.
Бахметеву в Астрахани удалось лично встретиться с посланцами от кубан-
ского калги. В разговоре они отметили, что крымский хан, узнав о присылке
русского отряда к Аюке, срочно отправил калгу с 8-тысячным войском на Ку-
бань для организации обороны от возможного удара русско-калмыцких войск3.
Однако идея постоянного нахождения Бахметева в калмыцких улусах не
особо приветствовалась Аюкой и другими владельцами. В январе Сенат рас-
смотрел «доношение» Бахметева, где он сообщал, что Аюка трижды присылал
к нему своего ближнего человека, татарина Асана Ишеева, с предложением
выехать в Саратов и находиться там до дальнейших распоряжений. Но ему
запретили выезжать из калмыцких улусов и велели постоянно наблюдать за
действиями хана и других владельцев, поскольку в правительстве владели ин-
формацией, что Чакдорджаб имеет письменную пересылку с кубанским Бах-
та-Гиреем и турецким Азовом. Власти еще раз напомнили Бахметеву о пятом
пункте инструкции, в которой говорилось о контроле за внешними связями
калмыков и призыве их к сохранению верности государю4.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1715 г. Д. 8. Л. 15об.
2
Там же. 1716 г. Д. 6. Л. 1–5.
3
4
Там же. Д. 1. Л. 5, 6.
264
По всей видимости, калмыцкие владельцы осознавали истинную цель мис-
сии Д. Бахметева и поэтому были не совсем довольны его присутствием в улу-
сах. В частности, 21 декабря 1716 г. Чакдорджаб интересовался у астраханско-
го обер-коменданта М. И. Чирикова относительно полномочий Бахметева и о
количестве войска, которым он располагает1. Столь скромные воинские силы,
конечно, не могли обеспечить полную безопасность калмыцких улусов, да и
такая цель правительством, видимо, не ставилась.
Несмотря на ранее подписанный мирный договор, обстановка на границе
оставалась напряженной. Донские казаки и царицынцы неоднократно сигна-
лизировали властям о выступлении крымско-кубанских сил против калмыков.
13 марта 1716 г. астраханские власти получили письмо от Аюки, в котором
говорилось: «кубанцы, собрався, пошли; прикажи отправить к нам войска»2.
15 марта уже Чакдорджаб, основываясь на письмах донского атамана М. Фро-
лова, давал знать обер-коменданту М. Чирикову о движении кубанцев в союзе
с крымцами против калмыков и просил прислать большое войско3. В калмыц-
ких улусах терялись в догадках и подозрениях. С одной стороны, слухи мог-
ли оказаться правдой, и поэтому Чакдорджаб требовал от Чирикова русских
войск, пороха и свинца в связи с надвигавшейся угрозой. С другой стороны,
калмыки ожидали прибытия Бахта-Гирея на границу для встречи с Чакдорджа-
бом4.
Не дожидаясь прихода противника, Чакдорджаб с войском выступил на
правобережье Волги, где к нему присоединился Бахметев с тысячным отрядом
из драгун и солдат. Войска простояли до 18 марта, пока лед на Волге не стал
таять, и вернулись на левый берег. Аюка в это время кочевал в урочище Сасы-
коль, в 200 верстах от Астрахани. 24 марта Бахметев вновь встретился с ханом,
который его известил об отказе в своей поддержке Бахта-Гирея. В калмыцких
улусах разгорался конфликт между Аюкой и Чакдорджабом из-за улуса по-
койного Чимета5.
Обсуждая проблему безопасности калмыков, российские дипломаты на
переговорах со своими османскими коллегами подняли вопрос о кубанских на-
бегах. Порта, однако, не включала его в рамки русско-турецких отношений.
В письме, отправленном русскому царю в апреле 1716 г., верховный визир
подчеркивал, что хан Аюка не является подданным какого-либо государства,
так как имеет право отправлять и принимать у себя послов. Если Калмыцкое
1
НА РК. Ф. И–36. Д. 3. Л. 170.
2
Там же. Д. 4. Л. 13.
3
4
Там же. Л. 6, 11.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1716 г. Д. 6. Л. 5.
265
ханство обладает независимым статусом, продолжал визир, то кубанцы имеют
полное право наказать калмыков за свои прежние обиды, и это не должно рас-
сматриваться как нарушение русско-турецкого мирного договора. В дальней-
шем Порта обязывалась уведомить заранее Петербург об угрозе набега кубан-
цев на калмыцкие улусы1. Формально турецкая сторона была права, поскольку
в девятом пункте мирного договора калмыки рассматривались именно как не-
зависимый субъект межгосударственного соглашения.
Однако сведения о готовившемся наступлении кубанцев на калмыцкие ко-
чевья не подтвердились. Между кубанцами произошел раскол, и калмыки в
дальнейшем сумели воспользоваться этим обстоятельством в своих интересах.
Весной 1716 г. Чакдорджаб в своем письме астраханскому обер-коменданту
М. И. Чирикову просил у него «для потчивания, как увижусь с салтаном, одно
ведро водки и десять ведер чахиря»2. После личной встречи отношения между
Чакдорджабом и Бахта-Гиреем кардинально изменились, став почти друже-
скими. Объяснялось столь странное явление довольно просто.
С самого начала своего правления Бахта-Гирей проводил политику укре-
пления личной власти на Кубани, стремясь максимально подчинить себе но-
гайских мирз. Действовал он исключительно силовым методом. Известно, что
нуреддин избегал платить за службу, он разрешал своим людям в счет оплаты
разграбить того или иного недовольного ногайского мирзу, чем наводил страх
на всех кубанцев, за что и прозван был в народе «дели-салтан» («бешеный
султан»)3. Однако политика террора и устрашения, до поры оправдывавшая
себя, дала сбой. Против нуреддина восстало ногайское племя хатай-кипчак,
его поддержали все остальные племена. Восставшие мирзы вошли в союз с
казаками-некрасовцами и стали серьезно угрожать власти чрезмерно ретиво-
го «дели-салтана». Время для мятежа было выбрано удачное: Турция воевала
с Австрией, а крымский хан в это время находился с 60-тысячной армией в
Приднестровье и ничем не мог помочь нуреддину. Бахта-Гирей остался один
на один со своими многочисленными врагами. В этих условиях он решился
на оригинальный и нестандартный ход, которого никто из его противников
не ожидал. Через год после известного вторжения в калмыцкие улусы султан
направил своих посланцев к хану Аюке с предложением дружбы и военного
союза. Платой за помощь Бахта-Гирей предлагал выдачу калмыкам всех уве-
денных годом ранее ногайцев.
1
2
НА РК. Ф. И–36. Д. 4. Л. 12.
3
Риза Сейид Мухамед. Указ. соч. С. 333–334.
266
27 мая 1716 г. Д. Бахметев прибыл в ставку хана Аюки, которая распола-
галась в урочище р. Малая Узень. В это время в калмыцких улусах отмечался
религиозный праздник Ур Сар, и по этому случаю в ханской ставке собрались
многие знатные владельцы. Как заметил Бахметев, 29 мая к Аюке прибыл по-
сланец от Бахта-Гирея, который в это время скрывался в Кабарде за «непо-
требное свое дело». Посланцем оказался черкес Бимурза Чамасов, просивший
от имени своего хозяина у калмыцкого хана в помощь войско для похода на
Кубань. По мнению Бахта-Гирея, момент для этого был вполне подходящим,
так как между кубанскими владельцами имеется серьезное несогласие и у кал-
мыков есть хорошая возможность вернуть себе ногайских едисан и джембой-
луков1.
Узнав о переговорах, Бахметев стал всячески отговаривать Аюку от ка-
ких-либо контактов с Бахта-Гиреем. Особенно не нравилась ему идея отправки
калмыцкого войска на Кубань, которая ставила под угрозу русско-турецкий
мир. Аюка заверил Бахметева, что не имеет таких планов, и в его присутствии
запретил другим калмыцким владельцам помогать Бахта-Гирею. Однако это
не помешало хану и его старшему сыну отправить своих посланцев на Кубань
и к Бахта-Гирею. Они стали убеждать Бахметева, что границу своими набега-
ми в основном нарушают так называемые «воровские люди» как с кубанской,
так и с калмыцкой стороны, и что с этим явлением невозможно бороться2.
Собирая сведения о калмыках, Бахметев выяснил, что Чакдорджаб ранее
отправил трех посланцев с письмами в турецкий Азов и Крым. Как объяснял
ему Аюка, калмыки ездили «для сыску ясырей». От Бахта-Гирея калмыцкий
посланец вернулся с письмом, и в июле 1716 г. Аюка по совету с Чакдор-
джабом, Дондук-Омбо и Четером к султану посланцами отправил четырех
«лучших людей»: Зан-дархан представлял интересы Аюки, Нурма (от Чак-
дорджаба), Хаярт-Даян-кашка (от Дондук-Омбо) и Церен-Дондук (от Четера).
У каждого из четырех посланцев, представлявших интересы своего владель-
ца, имелся отряд численностью в 50 человек, а в сопровождении у них были
еще 300 воинов3. Таким образом, объединенный калмыцкий отряд насчитывал
500 человек. На попытки Бахметева отговорить Аюку отправлять калмыков в
Кабарду тот ему объяснил, что они направлены туда только для переговоров с
Бахта-Гиреем о заключении мира, разведывания ситуации в кубанском регио-
не и возвращения ногайских едисан и джембойлуков4.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1716 г. Д. 4. Л. 13–14об.
2
3
Там же. Д. 6. Л. 21–22.
4 Там же. Д. 4. Л. 19–19об.
267
По сведениям Д. Бахметева, до отправки вышеуказанного отряда при Бах-
та-Гирее уже находились 50–60 калмыков, отправленных дербетским тайшой
Четером. Он первым воспользовался конфликтом среди кубанцев и направил
своих людей для отгона конских табунов на Кубань1.
Позже в Царицыне стало известно, что еще весной Четер отправил к Бах-
та-Гирею по его просьбе отряд из 50 калмыков. Сформировав из подошедших
калмыков и кабардинцев сводный отряд численностью в 200 человек, султан
двинулся на Кубань, где в сражении с кубанцами и казаками-некрасовцами
сумел нанести им поражение. В ходе боя в плену оказался атаман Игнат Не-
красов с двумя казаками, но Бахта-Гирей их отпустил «неведомо для чего».
Позже султан совершил набег под едисанские улусы, но едисаны не стали
вступать с ним в бой и в знак признания его власти отдали ему в аманаты от
«лутчих людей» 40 детей. Следующим объектом нападения Бахта-Гирея стали
темиргоевские черкесы, и в результате их разгрома он взял в плен 70 человек.
На обратном пути султан разбил и 2-тысячное войско двух своих братьев, пы-
тавшихся отбить пленных темиргоевцев. 20 октября Бахта-Гирей отпустил от
себя отряд калмыков и просил Четера в следующий раз прислать как можно
больше войска «для оной же баталии»2.
Летом каких-либо передвижений крупных воинских сил калмыков в сто-
рону Кубани не отмечалось. Это, по всей видимости, было связано с новой
угрозой, возникшей с востока. 20 сентября Аюка письменно извещал государя,
что летом примерно 1500 каракалпаков совершили набег на восточные улусы
и отогнали скот. Однако в результате преследования калмыки под командой
Дорджи Назарова их настигли и взяли в осаду. В результате переговоров кал-
мыцкий тайша убедил каракалпаков сдаться, пригрозив, что на помощь к нему
идет русский отряд с артиллерией. Пленных каракалпаков отпустили, но с ус-
ловием, что они больше не будут совершать набеги на калмыцкие кочевья3.
Избавившись на время от угрозы с востока, калмыцкие владельцы снова
обратили все свое внимание на кубанское направление. Чакдорджаб кочевал
на правой стороне Волги и внимательно отслеживал ситуацию на Кубани, не
прекращая контакты с Бахта-Гиреем, который нашел временное убежище в
Кабарде. Конечно, это вызывало сильную обеспокоенность у Бахметева, опа-
савшегося нарушения русско-турецкого мира из-за возможного похода кал-
мыцкого войска на Кубань. В своих докладах он подчеркивал, что старший
ханский сын ведет себя довольно самостоятельно, так как обладает наибо-
1
2
3
Там же. Д. 2. Л. 8; Д. 8. Л. 80об.
268
лее крупным владением, и кочует отдельно от отца на дальнем расстоянии.
Если поведение Чакдорджаба для Бахметева было весьма непредсказуемым,
то Аюку он считал человеком «умным и рассудительным», с которым всегда
можно найти общее решение1.
В степи между Волгой и Кубанью продолжали действовать небольшие раз-
ведывательные отряды калмыков и кубанцев. Так, калмыцкий владелец Абай,
племянник Ямана, в правобережных волжских степях сумел разбить один из
таких отрядов кубанцев и привел трех пленных турок и двух ногайцев в Ца-
рицын. Из их допроса выяснилось, что на Кубань прибыл новый представи-
тель от крымского хана — Ади-Гирей-султан. Он сразу перешел к активным
действиям, отправив в приволжские степи за «языком» отряд из 35 человек,
который и был разбит Абаем. Султан направил 2-тысячный кубанский отряд
на перехват калмыцкого посланца Зан-дархана, который возвращался в кал-
мыцкие улусы от Бахта-Гирея, а сам двинулся усмирять непокорную Кабарду2.
Ситуация на границе стала кардинально меняться, когда из Кабарды к кал-
мыкам прибыл джемболукский мирза Ахмамбет. Он был прислан своим отцом,
который просил калмыцкое войско для вызволения их из Кабарды, куда они
бежали с Кубани. Именно это и стало сигналом к началу движения калмыц-
ких войск в кубанском направлении. Как отмечал толмач Елисей Дмитриев в
своих показаниях, данных в Казани 16 ноября, это движение калмыков носило
настолько массовый характер, что «оставлены [были] у них при улусах [толь-
ко] старой да малой»3. Калмыки сообщали в Саратове, что в октябре по указу
Аюки калмыцкие войска под командованием Чакдорджаба, Четера и других
владельцев выдвинулись на Кубань4. Капитан Василий Беклемишев также со-
общал в Царицыне о переходе калмыков через Волгу выше и ниже Черного
Яра, сборе их в Мочагах и дальнейшем их продвижении в кубанскую сторону.
Каждый калмыцкий воин брал с собой в поход по 2–3 лошади и двухмесячный
продовольственный запас5. Бахметеву так и не удалось встретиться с Чакдор-
джабом, поскольку тот 26 октября с войском перешел Волгу и двинулся к вер-
ховьям Маныча, где намечался общий сбор калмыцких отрядов6.
26 ноября Бахметев встретился с Аюкой, который в это время кочевал в
Рын-Песках. На упреки Бахметева о выдвижении Чакдорджаба с войском на
1
Там же. Д. 8. Л. 42, 42об.
2
3
4
5
6
269
Кубань Аюка посетовал, что его старший сын и другие владельцы без ханско-
го одобрения откликнулись на неоднократные призывы Бахта-Гирея. Как он
объяснял, вернуться на Волгу пожелали едисанские и джемболукские мирзы,
поэтому он отправил тысячный отряд калмыков на правый берег для встречи
и прикрытия бежавших с Кубани ногайцев. Аюка просил Бахметева выехать
в Красный Яр и организовать оборону калмыцких улусов от возможного на-
падения неприятеля1.
Государевой грамотой от 25 января 1717 г. Аюка извещался о назначении
Д. Бахметева саратовским комендантом2. За ним была оставлена охрана кал-
мыков от неприятельских набегов, как был оставлен и политический надзор за
ханом. Однако занятый новыми служебными обязанностями по саратовским
делам Бахметев менее внимательно стал относиться к калмыцким делам, чем в
известной степени предоставил калмыкам свободу действий3.
В Астрахани внимательно отслеживали информацию о действиях калмы-
ков на Северном Кавказе, тем более что в администрацию ее предоставляли
сами калмыцкие посланцы. В январе 1717 г. Бахметеву стало известно о со-
стоявшейся встрече Чакдорджаба с Бахта-Гиреем на р. Кума, в урочище Мад-
жары4. Они договорились о совместном военном выступлении на противников
мятежного султана при условии, если тот окажет содействие в возвращении с
Кубани тех ногайцев, которые силой были отняты у калмыков или доброволь-
но ушли от них. Кроме этих ногайцев, принадлежавших калмыкам, Бахта-Ги-
рею было выдвинуто условие вернуть с Кубани еще и ногайцев, пребывавших
в «вечном холопстве» у русского царя и до ухода на Кубань кочевавших под
Астраханью. Ногайцы частью принадлежали к джембойлукам и едисанам, но
главную часть их составляли киличинцы5. 18 января 1717 г. из письма Аюки
астраханский обер-комендант Чириков узнал, что между Чакдорджабом и
Бахта-Гиреем относительно ногайцев достигнуто такое соглашение: «которые
предадутся к нам, и тех возьмут, а буде которые противица, и на тех боем
пойдут»6.
Конечно, астраханские власти ничего не имели против возвращения ногай-
цев с Кубани на Волгу, так как это отвечало интересам правительства. Поэто-
му местная власть не была против похода Чакдорджаба в союзе с Бахта-Гире-
ем на его неприятелей, тем более что в данном случае появлялась возможность
1
2
НА РК. Ф. 119. 1721 г. Д. 9. Л. 227–229.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 3. Л. 3.
5
6
НА РК. Ф. И–36. Д. 5. Л. 3.
270
наказать некрасовцев руками калмыков и кубанцев из партии Бахта-Гирея.
Чакдорджаб на этот раз был снабжен из Астрахани достаточным количеством
боеприпасов1. Их встреча, по всей видимости, произошла примерно в ноябре,
поскольку выдвинулись они на Кубань только 4 декабря 1716 г.2
Численности войска под командованием Чакдорджаба в нескольких источ-
никах указывается как 30 тыс. калмыков. По сведениям Д. Бахметева, под нача-
лом Бахта-Гирея было 5 тыс. кабардинцев3. Капитан В. Беклемишев, как гово-
рили калмыки в Царицыне, сообщал, что у Бахта-Гирея было 15 тысяч конни-
цы и 3 тысячи пеших воинов. Кроме этого, в коалицию входили 1500 терских
ногайцев и 2500 кумыков4. Таким образом, общая численность объединенного
войска составляла более 50 тыс. человек, что для того времени представляло
внушительную военную силу.
Для калмыков поход облегчался тем обстоятельством, что, по имевшим-
ся у них сведениям, половина ногайцев готова была перейти на их сторону.
Действительно, при приближении коалиционных войск к Кубани едисаны и
джембойлуки в количестве 20 тыс. кибиток добровольно перешли на сторону
Чакдорджаба. С ними были и ногайские улусы малибашей и хатай-кипчаков
общей численностью 7 тыс. кибиток5.
Кубанский султан Менгли-Гирей попытался было собрать оставшихся
кубанцев и выступить против Бахта-Гирея и Чакдорджаба, но не успел. Он
был разбит коалиционным войском выше своей резиденции Копыл и вынуж-
ден был бежать в Крым6. Союзники поделили «добычу» и, как сообщил Чак-
дорджаб Аюке, «етсанов и ембулук, и киличинцев наши войска взяли и ныне
гонят, Бахта-Гирей салтан взял себе салтан-улу и малибас и поехал домой, и
кипчаков наши войска разорили и в полон побрали»7. В количественном от-
ношении раздел ногайских кибиток произошел следующим образом: Чакдор-
джаб взял себе 15 тыс. кибиток, Бахта-Гирею досталось 8 тыс. кибиток. Только
двум ногайским улусам удалось избежать захвата, поскольку они успели уйти
далеко к морю. Ногайский улус хатай-кипчаков, чьи мирзы были главными
противниками Бахта-Гирея, был полностью разорен8.
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1716 г. Д. 6. Л. 59.
3
Там же. 1717 г. Д. 3. Л. 3.
4
Там же. Д. 4. Л. 3об–4об.
5
Там же. Д. 3. Л. 3.
6
Там же. Д. 4. Л. 2, 3.
7
НА РК. Ф. И-36. Д. 5. Л. 10.
8
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 3. Л. 10, 10об.
271
Но российские власти больше интересовала судьба казаков-некрасовцев, и
от Аюки требовали их выдачи1. Как уже отмечалось, И. Некрасов выступил на
стороне противников Бахта-Гирея, и за это он подвергся разгрому. В плену у
калмыков оказались практически все некрасовцы, включая их женщин и детей.
Самому атаману с 40 казаками удалось скрыться в горах у верховья р. Лабы.
Чакдорджаб вслед за ними отправил в горы двух своих сыновей, Досанга и
Баксадай-Дорджи, а также Дорджи Назарова с 5-тысячным войском2. По всей
видимости, им так и не удалось захватить атамана, поскольку Чакдорджаб, ре-
шив вернуться на Волгу, на Кубани временно оставил 20-тысячное войско во
главе с Дондук-Омбо и вышеуказанными владельцами «для подзыванья» Не-
красова и его людей. Бахта-Гирей и Чакдорджаб требовали от атамана встречи
с Аюкой, при этом «за вину ево у царского величества обещал он, Чапдержап,
и все при нем будущие владельцы просить прощения»3.
Уходя с Кубани, Чакдорджаб оставил при султане 170 калмыков во гла-
ве с зайсангами Нойон-Омбо и Биджиком4. По сообщению В. Беклемишева,
он получил сведения от калмыков, что после окончания успешного похода на
Кубань Бахта-Гирей и Чакдорджаб расстались в верховьях р. Кумы, в райо-
не Пятигорья. Султан изъявил желание, как и Чакдорджаб, служить великому
государю и отправить совместное письмо в Петербург. Пророссийские его на-
строения были связаны в первую очередь с желанием уже весной 1717 г. объ-
явить войну Крыму. Ширинские мирзы во главе с Джантемиром писали ему,
чтобы он с калмыками и кабардинцами шел на Крым, где бы его поддержали
местные татары, недовольные правлением хана Каплан-Гирея5.
В середине февраля 1717 г. отряды калмыков стали возвращаться в свои
улусы. 20 февраля астраханский обер-комендант Чириков получил от Аюки
подтверждение прежних его сообщений: «Чакдоржап для чего ездил и то дело
сделал»6. Как отмечалось выше, калмыками с Кубани было приведено 15 тыс.
ногайских кибиток джембойлуков и едисан. Калмыки взяли еще и «русский
полон», и большую его часть составляли, по мнению Н. Н. Пальмова, каза-
ки-некрасовцы. Чириков во избежание недоразумений поспешил отправить к
Аюке и Чакдорджабу судью юртовских татар Данилу Танбеева, чтобы хан и
его сын в знак своей верности прислали на прежнее кочевье ногайцев, при-
1
2
3
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 4. Л. 3об.–4об.
6
НА РК. Ф. И–36. Д. 5. Л. 16.
272
гнанных с Кубани и кочевавших ранее под Астраханью. Это касалось и воз-
врата русского полона с Кубани1.
8 марта Танбеев вернулся в Астрахань и представил Чирикову «доезд»
следующего содержания: «хан де и Чакдоржап, выслушав листа и словесный
приказ, ему, посланному Танбееву, говорили, что они етсанов, и енбулук, и
киличинцев, которые были под высокодержавною царского величества рукою
и кочевали под Астраханью, по прежнему отдадут, а неприятелей де етсанов, и
енбулук, и киличинцев прежних, которые в приход Бахты-Гирея из-под Астра-
хани взяты были на Кубань, также де которые в прежних годах до приходу
Бахты-Гирея салтана сами собою уходили воровски на Кубань, возвратили они
с Кубани пятнадцать тысяч дымов, а русского полону сколько числом взято,
про то они, хан и Чакдоржап, не сведомы; а после что явится русских полон-
ных людей, и тех, собрав, хан и Чакдоржап обещали»2. В указе из Казани от
29 апреля 1717 г. Чирикову предписывалось быть настойчивым в требованиях,
чтобы калмыки непременно выдали астраханских татар и русских пленных3.
Успешное окончание кубанского похода и разгром оппозиции позволи-
ли Бахта-Гирею переломить политическое противостояние с Крымом в свою
пользу. Местом своей ставки он обозначил Пятигорье (Бештау) в верховьях
р. Кумы, куда стали съезжаться все ногайские мирзы. Крымские вельможи в
лице ширинского мирзы Эльхаджи Джан-Темира осознали, что Бахта-Гирей в
противостоянии с крымским ханом Каплан-Гиреем вышел победителем, по-
скольку последний был низложен османским двором в конце 1716 г., а но-
вый хан Кара-Девлет-Гирей не пользовался широкой поддержкой крымцев.
Конфликт с Бахта-Гиреем только усугублял положение Крымского ханства,
поэтому неудивительно, что Джан-Темир выехал в Копыл, столицу Кубан-
ской Орды, для урегулирования отношений с мятежным султаном. На призыв
встретиться Бахта-Гирей откликнулся, и результатом их переговоров стало
официальное назначение на должность калги-султана вчерашнего мятежника.
Бахта-Гирей отпустил всех ногайцев на Кубань, а всем кабардинцам указал
жить в Пятигорье4.
Столь сильное изменение его статуса и приход к власти над Ордой позво-
лили ему по-новому оценить политическую ситуацию, в том числе и отноше-
ние к России и союзникам в лице калмыков. По сообщению пленных кубанцев,
Бахта-Гирей якобы потребовал у Аюки вернуть ему едисанов и джембойлуков,
1
2
НА РК. Ф. И–36. Д. 5. Л. 245, 245об.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 6. Л. 30об.–31.
273
в противном случае угрожая забрать их силой, призвав для этого кумыков,
крымцев и кабардинцев1. Однако, насколько эта информация была достовер-
ной, трудно ответить.
Ногайцы, возвращенные с Кубани в калмыцкие улусы и под Астрахань,
были далеки от состояния покоя и не выказывали довольства своим положе-
нием. Чириков писал Аюке, что едисаны и джембойлуки, кочующие у Волги,
причиняют «превеликие обиды» русским людям, что проезд мимо ногайских
аулов стал опасным — были случаи нападения ногайцев на служилых людей.
Тяготение к Кубани оставалось сильным у ногайцев, и при удобном случае они
пробирались туда2. 21 июля 1717 г. Чакдорджаб писал Чирикову: «Слышно
мне, что етсаны отселе переезжают и бегут на Кубань; правда ли или ложь —
про то подлинно не ведаю и изволь по местам поставить караулы, чтоб их не
пропускать»3.
В июле 1717 г. Д. Бахметев прибыл в ставку Аюки, и тот сообщил о при-
езде к нему посланца Бахта-Гирея с целью выкупить кубанских ясырей. С по-
сланцем прибыли и калмыцкие представители, ранее отправленные к султа-
ну, который, как они сообщили, теперь «Кубанью ведает». Калмыки привезли
сведения о подготовке Бахта-Гиреем набега под государевы города и казачьи
городки. Это известие вызвало у Бахметева резкое негодование, и он прямо
высказал хану свое мнение о султане: «он, Бакта Гирей, человек непостоянной
и лукавой и верить ему, и согласие с ним иметь не надлежит, и ныне он, Бакты
Гирей, ево, хана, во всем обманывает»4.
Удивительно, но Аюка был согласен с такой оценкой личности султана.
Он только посетовал, что ничего не может поделать, так как с Бахта-Гиреем
в основном контактирует Чакдорджаб, который кочует отдельно и далеко от
ханской ставки - ниже Царицына. В мае планировалось отправить к султану
10-тысячное калмыцкое войско, но из-за разлива Волги сразу переправиться
было нельзя, а спустя какое-то время Бахта-Гирей попросил Аюку и Чакдор-
джаба не присылать калмыков, так как официально получил Кубань в свой
удел5.
Бахметев воспользовался приездом кубанского посланца и лично с ним
встретился. В разговоре выяснилось, что Джан-Темир при встрече с Бахта-Ги-
реем предлагал ему занять ханский трон в Крыму, но тот отказался. По словам
1
2
3
НА РК. Ф. И–36. Д. 5. Л. 82.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 6. Л. 36–37.
5
274
посланца, имеются сведения, что в следующем году должна будет начаться
война, и в Крыму ожидают русского наступления и восстановления разру-
шенной крепости Таганрог. Под началом Бахта-Гирея находилось 20-тыячное
войско, и в случае начала войны, как говорил кубанец, султан не собирается
идти в набег под государевы города. Однако Бахметев не поверил заверениям
кубанского посланца, так как владел информацией, поступившей с Дона, об
активной подготовке султаном войска для наступления1.
Действительно, в июле 1717 г. произошло окончательное примирение Бах-
та-Гирея и хатай-кипчаков, что облегчило ему организацию набега на Воро-
нежскую, Казанскую и Нижегородскую губернии. Но далеко не все разделяли
его намерение. Так, калмык Бургут из улуса Четера, побывавший на Кубани,
сообщал о попытке кабардинцев, ногайских мирз из племени Салтан-аул и
сына крымского хана Салта-Гирея отговорить Бахта-Гирея от совершения на-
бега на российскую территорию, чтобы не нарушить русско-турецкий мир.
Однако султан их не послушал, и они напали на нижних кубанских ногайцев и
увели их в устье Кубани2.
Источники свидетельствуют, что состав участников похода Бахта-Ги-
рея был крайне пестрым: ногайцы, азовцы, некрасовцы и калмыки. Однако
ни донские казаки, ни администрация пограничных городов не знали о точ-
ной численности кубанского войска. В грамоте Петра I на Дон от 3 сентября
1717 г. указывалось на 15 тыс. войска у Бахта-Гирея, не считая азовцев и не-
красовцев3. Донские казаки сообщали о 40 тыс. человек, калмыки говорили
о 10–15 тыс. По мнению О. Г. Санина, численность нападавших могла быть
около 30–35 тыс. человек4.
Российские власти оказались явно не готовыми к отражению массирован-
ного набега, хотя еще в июле 1717 г. царицынский комендант В. Беклемишев
предупреждал казанского губернатора П. Салтыкова о намерении кубанцев
идти «под государевы города вплоть до Симбирска». Но вторжение оказалось
полной неожиданностью для местных властей, которые не предприняли ника-
ких мер предосторожности или защиты5.
1
2
3
Грибовский В., Сень Д. Фронтирные элиты и проблема стабилизации границ
Российской и Османской империй в первой трети ХVIII в.: деятельность кубанского
сераскера Бахты-гирея // Україна в Центрально-Східній Європі. Вип. 9–10. Київ: ИИУ
НАНУ, 2010. С. 193–226. С. 206, 207.
4
Санин О. Г. Указ. соч. С. 262.
5
Грибовский В., Сень Д. Указ. соч. С. 207.
275
Сохранились два письма Чакдорджаба к астраханскому обер-коменданту
М. И. Чирикову от 4 и 8 августа 1717 г., в которых он сообщал: «Слышно нам
вести Бахта-Гирей салтан с войском, с тыщу или больше против Царицына к
Волге пришли, и от них де наших людей выходцы, а куда они едут, того мы не
ведаем». В письме от 8 августа Чакдорджаб писал: «Бахта-Гирей салтан выше
Царицына тому ныне шестой день…»1.
Правительство сумело организовать сопротивление напавшим только тог-
да, когда кубанцы, отягощенные добычей, направлялись обратно на Кубань. В
междуречье Волги и Дона донские казаки под командой В. Фролова 11 августа
(по другим данным — 19 августа) настигли противника и в ходе ожесточенной
битвы отбили от 1000 до 1500 российских пленных, уничтожив до 500 кубан-
цев. Содействие донцам в разгроме Бахта-Гирея оказали войска из Воронеж-
ской губернии и слободских полков, а также отряды драгунских полков. По
сообщению казаков, среди кубанцев было 200 калмыков2. Как уже отмечалось,
Чакдорджаб оставил при султане 170 калмыков, которые, по мнению В. М. Ба-
кунина, для кубанцев были «вожжами» при набеге в августе 1717 г. на Пензен-
ский и Симбирский уезды3.
Возникает вопрос: добивались ли российские власти военной помощи от
калмыцкого хана? Во время кубанского набега Аюка кочевал на Иргизе, в трех
днях пути к востоку от Саратова, а Чакдорджаб расположился в 8 днях пути
ниже Царицына. Бахметев дважды к ним отправлял посланцев с просьбой ока-
зать поддержку против кубанцев, но они лишь обещали подумать или ссыла-
лись на то, что не имеют особого указа от верховной власти. В сентябре, уже
после кубанского набега, Бахметьев встретился с Аюкой и выговаривал ему,
что тот так и не дал своего войска против Бахта-Гирея. На упреки хан ответил,
что «в летнее время владельцы и калмыки кочуют от него, хана, в дальном
расстоянии, а сын де ево, Чапдержап, о посылке войск против Бакты Гирея
салтана к нему, хану, ответствовал, что послать им войск невозможно, понеже
о походе де войною против Бакты Гирея салтана от царского величества указу
о том к ним не прислано». При этом Аюка еще раз заверил в своей верности
государю и категорически отверг обвинения в том, что в набеге участвовали и
его калмыки, назвав замеченных «воровскими людьми»4.
Разумеется, совершенный Бахта-Гиреем набег был грубым нарушением
русско-турецкого мирного трактата. Его самоуправство серьезно дестабилизи-
1
НА РК. Ф. И–36. Д. 5. Л. 65, 69.
2
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 6. Л. 46–46об., 49–49об.
276
ровало ситуацию на границе Османской империи и России и не могло не раз-
дражать Порту. Еще в начале 1717 г., назначая в Крым нового хана Саадет-Ги-
рея II, Порта велела ему положить конец самовольным действиям кубанского
султана, на которого жаловался российский посол1. Поэтому новый крымский
хан сразу же по получении известия о набеге направил письмо астраханскому
обер-коменданту Чирикову, в котором сообщал, что «Бахты-Гирей салтан по-
ехал русских людей разорять, и про то де дело крымский хан не ведает»2.
Очевидно, что между Бахта-Гиреем и Аюкой с Чакдорджабом существо-
вала некая договоренность о соблюдении калмыками нейтралитета во время
кубанского набега. По крайней мере, кубанцы не вторглись на подконтроль-
ную калмыкам территорию. По договору 1708 г. Аюка обязывался в случае на-
добности предоставить военную помощь приволжским городам, Терской кре-
пости. По мнению Н. Н. Пальмова, неся свою службу, всегда сопряженную с
большими трудностями, Аюка морально и юридически чувствовал себя вправе
требовать от русских властей существенной помощи. И тот факт, что высшая
правительственная власть за бездействие в период кубанского набега оставила
Аюку безнаказанным, говорит о том, что Петр I и сам, вероятно, видел небез-
упречное поведение царских чиновников по отношению к Аюке и калмыкам, и
долг справедливости удерживал его от применения к ним каких бы то ни было
репрессий3.
30 октября 1717 г. стало известно о подготовке Бахта-Гиреем очередного
нападения на донских казаков, которые ранее сумели его разбить и свести к
минимуму результат его набега на российские уезды. По указу государя были
предприняты все меры к предотвращению очередного вторжения4. Султан на-
деялся на поддержку калмыков, поскольку в этом месяце Аюка сообщал Бах-
метеву о приезде к нему от Бахта-Гирея посланца с просьбой о поддержке. На
Кубани в это время разгорелась новая междоусобица, и калмыцкие едисаны
воспользовались этим обстоятельством, отогнав оттуда конский табун в 3 тыс.
лошадей5.
Неудачный набег не мог не уронить авторитета Бахта-Гирея. Большинство
его сторонников разошлись по своим улусам, оставив его с «малыми людьми».
Он перебрался с Кубани в Пятигорье, по всей видимости, опасаясь за свою
жизнь. Пока Бахта-Гирей участвовал в набеге, власть на Кубани постепенно
1
Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты… С. 33.
2
НА РК. Ф. И–36. Д. 5. Л. 10.
3
Пальмов Н. Н. Очерк… С. 53.
4
Грибовский В., Сень Д. Указ. соч. С. 208, 209.
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1717 г. Д. 6. Л. 54–54об.
277
стал захватывать сын нового крымского хана — Альди-Гирей, который опи-
рался на кабардинцев и часть кубанских ногайцев1.
Оставшись в меньшинстве, Бахта-Гирей снова обратился за поддержкой
к Аюке и Чакдорджабу. Однако вслед за посланцами султана к калмыцким
правителям прибыли и кабардинские представители с просьбой не оказывать
военную поддержку Бахта-Гирею2. Кабардинские князья, ранее всецело под-
держивавшие султана, сразу же отказались участвовать в авантюрном набеге
на российские земли и не смогли убедить его отказаться от этой идеи. Теперь
они были на стороне его главного оппонента, Альди-Гирея, и серьезно опаса-
лись, что калмыки, как и двумя годами ранее, снова вмешаются в кубанские
дела и поставят Бахта-Гирея у власти.
С целью разузнать что-либо о контактах калмыков с Бахта-Гиреем 24 ноя-
бря 1717 г. Бахметев отправил к Чакдорджабу капитана Алексея Шахматова.
В это время у калмыцкого тайши находился посланец султана, который вел
переговоры по вопросу возврата калмыцкой стороной ранее отогнанных у ку-
банцев лошадей. На вопрос Шахматова, почему Бахта-Гирей решился на на-
бег, Чакдорджаб ответил, что «оной де салтан турецкого салтана и крымского
хана не слушает и ворует де в свою волю». Также он сообщил, что султан не
собирался в ближайшее время воевать с русскими и намеревался уйти в горы,
а конфликт с кабардинцами Бахта-Гирея не волновал3.
Российские власти получили сведения о приезде посланца султана в кал-
мыцкие кочевья и желании Чакдорджаба лично встретиться с Бахта-Гиреем.
20 декабря из Саратова Бахметев отправил к Аюке и его старшему сыну дво-
рянина Михаила Потапова с письмом, в котором указывалось прекратить все
контакты с мятежным султаном, так как он «великой бездушник и всех ево,
хана, и сына ево, Чапдержапа, лукавством своим обманывает»4. При Потапове
к хану прибыл посланец от Бахта-Гирея с просьбой оказать военную помощь
против кабардинцев, однако Аюка отказал ему, предложив султану помирить-
ся с кабардинскими князьями5.
Опасения правительства по поводу возможного передвижения калмыков
на Северный Кавказ были небезосновательны. В январе 1718 г. Аюка кочевал
на левом берегу Волги, в урочище Сасыколь, но большая часть его улуса нахо-
дилась на правобережье. Улус Чакдорджаба уже кочевал на заставе в Мочагах,
1
Там же. Л. 54об.–55, 60.
2
3
4
Там же. Д. 7. Л. 1.
5
278
формально — для недопущения бегства ногайских едисан и джембойлуков на
Кубань. Однако эти передвижения говорили только о его стремлении все-таки
встретиться с Бахта-Гиреем. Яман и другие калмыцкие владельцы подтверж-
дали слова Аюки, что «он, хан, в сыне своем, Чапдержапе, воли не имеет».
Более мелкие владельцы опасались гнева старшего ханского сына, так как он
легко мог их разорить1. 13 февраля Чириков сообщил о переходе на правый
берег Волги Аюки и приезде к нему в Астрахань Чакдорджаба с известием о
намерении встретиться с Бахта-Гиреем «для свидания… а не для соединения».
После встречи с мятежным султаном Чакдорджаб обещал обер-коменданту
поделиться с ним новостями2.
Весной 1718 г. калмыцкие войска во главе с Чакдорджабом двинулись на
Кубань. Узнав об этом, кабардинские князья отправили к нему Исламбека, и
их встреча произошла на р. Куме, в местности Савусканлык, что в трех днях
пути от Кабарды. Кабардинский князь предостерег Чакдорджаба от возмож-
ных совместных с Бахта-Гиреем действий, дав знать ему, что «ежели он со-
единится с кубанцы и з Бахти-Гиреем, то они, черкаские князья, будут на него
писать к его царскому величеству, для чего они так ему, великому государю,
изменяют, получая от его величества себе всякую милость». Но если Чакдор-
джаб собирался идти для разорения кубанцев, то кабардинцы готовы были его
поддержать. По словам Исламбека, калмыцкий владелец ничего ему не отве-
тил и повернул обратно свое войско3.
Крымского хана не устраивала активность непокорного султана. Кабар-
динский посол сообщал в Санкт-Петербург: «Понеже Бахты-Гирей Дели-Сал-
тан на Кубани салтаном учинился собою, и крымские ханы не хотят того, чтоб
он тамо был, и возможно чаять, что он по николиком времени с Кубани выбит
будет, а в Крым не поедет»4. В мае 1718 г. на Кубань из Большой Кабарды при-
был сын крымского хана — Селим-Гирей. Собрав дополнительные силы из
Крыма, Керчи, черкесов, турок, казаков-некрасовцев, в результате сражения
на р. Кубани он разбил Бахта-Гирея, вынудив его бежать в кубанские верхо-
вья5.
В конце февраля 1718 г. в Москву прибыло кабардинское посольство во
главе с Султаналием Абашеевым. Из письменных посланий кабардинских кня-
зей и устных опросов послов стало известно о контактах Чакдорджаба с Бах-
1
2
Там же. 1718 г. Д. 5. Л. 6об.–7.
3
КРО. Т. 2. С.20.
4
Цит. по: Грибовский В., Сень Д. Фронтирные элиты… С. 210.
5
279
та-Гиреем. Когда эта информация дошла до калмыцкой стороны, Чакдорджаб
был в негодовании. Сохранилось его письмо, в котором он обвиняет кабардин-
цев не только во лжи, что он якобы состоит в тесном контакте с Бахта-Гиреем:
«будто вечно душу дали в дружбе, а у нас николи такой дружбы не будет», но и
в том, что они же недавно объединились с Бахта-Гиреем и ногайцами-салтана-
ульцами и разбили сына крымского хана — Салих-Гирея. Чакдорджаб в своем
письме задавался вопросом, почему кабардинские князья, считавшие себя «го-
сударевыми холопами вечными», не выдали российским властям мятежного
султана1. В другом письме на имя Бахметева он также отрицал какую-либо
дружбу с Бахта-Гиреем, говоря, что «всегда почитаю [его] за неприятеля»2.
События, связанные с разгромом Бахта-Гиреем своих противников на Ку-
бани, произошли примерно в начале лета. С 20 по 27 июля Бахметев нахо-
дился в ханской ставке, где и разузнал, что мятежный султан при поддержке
кабардинцев и салтанаульцев разгромил в верховьях Кубани Салих-Гирея. Бой
длился с полудня до вечера, и с обеих сторон было много погибших. Салих-
Гирей с 500 сторонниками отступил в Абазинский городок, который Бахта-
Гирей с помощью некрасовцев взял в осаду. В ходе начавшихся переговоров
Бахта-Гирей предложил своему противнику решить вопрос о правителе Куба-
ни в честном поединке3.
В сентябре от Аюки вернулся царицынский дворянин Борис Шаров, кото-
рый тайно узнал и привез сведения о дальнейших событиях на Кубани. Оказы-
вается, находясь в осаде, Салих-Гирей вступил в тайные переговоры с кабар-
динцами по вопросу ареста и передачи ему Бахта-Гирея. Последний, узнав об
этом, с 300 человек, в число которых входили и калмыки, ушел вверх по Ку-
бани. Оказавшись снова в тяжелом положении, султан обратился за помощью
к Чакдорджабу, прося прислать калмыцкое войско, и напоминая ему о данной
им клятве, что не оставит его или примет к себе в Калмыцкую орду. Чакдор-
джаб отправил к Бахта-Гирею своего человека — Бюрьбу Нагин-кашку4.
Относительно калмыков, присутствовавших в свите мятежного султана,
Аюка сообщал в письме Бахметеву, что это были люди из улуса Четера. Имен-
но они под командой Нойон-Омбо, по словам хана, ходили в набег с кубанца-
ми в 1717 г. и до сих пор остаются с Бахта-Гиреем. Еще 26 августа и 6 сентября
Аюка писал Бахметеву, требуя не пропускать улус Четера на правый берег
Волги из-за постоянных его контактов с Бахта-Гиреем. Однако Четер отверг
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1718 г. Д. 7. Л. 26об.–27.
2
3
4
280
обвинения в свой адрес, заявив, что не знает, чьи конкретно калмыцкие люди
участвовали в набеге 1717 г., так как в это время он был болен и лечился у
ханского лекаря. В этот период отношения калмыцкого хана и его старшего
сына с дербетским владельцем были весьма натянутыми, так как он увел дочь
Чакдорджаба, вдову владельца Санжира Иши1.
В результате междоусобной войны обстановка на Кубани весьма ослож-
нилась, и многие ногайцы пытались найти спасение в бегстве на Волгу, под
протекцию калмыцкого хана. 6 сентября царицынский дворянин Яков Афана-
сьев писал в администрацию о бегстве с Кубани более тысячи ногайских семей
в калмыцкие улусы2. В другом письме Афанасьев сообщал, что Бахта-Гирей
скрывается в кубанских верховьях и присылал к Чакдорджабу новых послан-
цев с просьбой отправить к нему 5–6 тыс. калмыцкого войска. На этот раз тай-
ша отозвался на просьбу и отправил с войском своего сына Баксадай-Дорджи,
который перешел Волгу в 60 верстах от Астрахани, но затем по неизвестным
причинам вернулся3.
В письме от 21 октября Чакдорджаб упоминал о желании Бахта-Гирея
быть «под государевою рукою», вернуть весь русский полон, перевести всех
кубанцев на Волгу, а кто не пожелает, тех разорить4. Неизвестно, насколько
искренним было это желание, но очевидно, что вектор политических предпо-
чтений мятежного султана снова изменил траекторию в связи с обострением
конфликта с Портой и Крымом. Так, один из приближенных людей Чакдор-
джаба, Билютка, сообщал о просьбе Бахта-Гирея прислать калмыцкое войско,
чтобы совершить нападение на ногайцев, кочевавших под турецким Азовом, и
отдать их Чакдорджабу. Последний, действительно, собирался отправить во-
йско, но так случилось, что с Кубани на Волгу добровольно перешло около
900 ногайских кибиток5.
В ноябре 1718 г. расположение калмыцких кочевий выглядело следующим
образом: Аюка кочевал в Рын-Песках, Чакдорджаб расположился у Красного
Яра, Четер продолжал кочевать под Царицыным. В это время, как отмечали
многие очевидцы, активным образом шла подготовка калмыцкого войска к но-
вой зимней кампании6.
В российской администрации продолжали внимательно отслеживать ситу-
ацию в калмыцких улусах, особенный интерес представляли контакты калмы-
1
Там же. Л. 31об., 33
2
3
4
Там же. Л. 39, 41.
5
6
281
ков с кубанцами. С целью раздобыть какую-либо информацию об этом, Бахме-
тев в ноябре отправил к Аюке посланника с напоминанием не иметь никаких
отношений с Бахта-Гиреем. Хан ответил, что последний посланец от мятеж-
ного султана приезжал к Чакдорджабу только летом. Аюка еще раз заверил
российские власти, что не собирается помогать Бахта-Гирею: «А он де Бакты
Гирей, как ветер, ныне здесь, а завтра и неведомо где». По его словам, калмы-
кам на Кубани делать было нечего, так как ногайские хатай-кипчаки кочева-
ли под Перекопом, а салтанаульцы отошли слишком далеко, чтобы их можно
было достать. Калмыцкие люди, перешедшие на правый берег Волги, ходили
туда только для охоты на сайгаков1.
Однако сведения Аюки о якобы мирных целях нахождения калмыков на
правом берегу не находят подтверждения. До посланника Бахметева дошли
слухи о походе Солом-Дорджи на Кубань, где он разбил 100 ногайских киби-
ток. Другой свидетель, царицынский дворянин Борис Шаров, узнал об отправ-
ке осенью этого же года Чакдорджабом к Бахта-Гирею 2-тысячного войска во
главе с Дондук-Даши. Но попытка Аюки сорвать этот поход2, по всей видимо-
сти, не удалась.
Сведения о тяжелом положении султана проникали в улусы через калмыц-
ких людей, приезжавших от него с просьбой о помощи. Один из приближен-
ных Аюки, Самтан, передал Бахметеву, что с Бахта-Гиреем находятся около
200–300 человек, и он якобы собирается отправить посла к государю с по-
винной за прошлые антироссийские деяния3. Насколько искренним было это
его желание, неизвестно, но в дальнейшем он продолжал оставаться главным
раздражителем на русско-турецкой границе.
Вернувшийся от султана с 40 своими людьми Нойон-Омбо, который в на-
чале 1717 г. был оставлен Чакдорджабом на Кубани и который участвовал ле-
том этого же года в набеге с Бахта-Гиреем на российскую территорию, сооб-
щал, что султан расположился в верховьях Кубани, в Черных лесах, что в его
распоряжении было всего 86 ногайцев. Но приход 2,5 тыс. калмыков во главе с
Дондук-Даши резко изменил ситуацию в пользу Бахта-Гирея, и он немедленно
начал совершать набеги на кабардинцев и кубанцев с целью захвата конских
табунов. Первым объектом их нападения стали два ногайских улуса из племе-
ни Навруз-улу, которые кочевали по р. Лаба. 30 декабря 1718 г. подполковник
Лукьянов докладывал из Астрахани, что калмыки вернулись с Кубани4.
1
Там же. 1719 г. Д. 5. Л. 1, 1об.
2
3
Там же.
4
282
Новая активизация калмыков на Кубани не могла не тревожить местные
власти. В январе 1719 г. Бахметев снова писал Аюке, прося его удерживать
калмыков от контактов с Бахта-Гиреем, но, как показали дальнейшие события,
все было безуспешно. 14 января его посланник вернулся из калмыцких улусов
с письмами от Аюки, Чакдорджаба и Солом-Дорджи. В своем письме Чакдор-
джаб, видимо, находясь все еще под впечатлением от успешного последнего
похода, писал Бахметеву, что он болен, но как выздоровеет, то немедленно с во-
йском двинется на Кубань, так как «это дело будет угодно царскому величеству,
а мне де, Чапдержапу, будет добро». Он в это время кочевал в Мочагах, т. е. на
правом берегу, и активно готовился к походу, чтобы всех кубанцев окончатель-
но привести к Волге, тем самым намереваясь обезопасить российские границы1.
Из письма Солом-Дорджи стало известно, что он участвовал в последнем
походе, осенью 1718 г. перешел Волгу с 2 тыс. калмыков и разбил 1 тыс. ногай-
ских кибиток. По его данным, в это время кубанцы разделились на два враж-
дебных лагеря, что и облегчило их разгром. Солом-Дорджи оставил на Кубани
часть войска, а ногайский полон привел на Волгу. Поскольку у Бахта-Гирея
было всего 200–300 своих людей, а остальную часть его войска составляли
калмыки, то, по мнению калмыцких владельцев, он находился в полной их вла-
сти. При султане находилось 2-тысячное калмыцкое войско во главе с такими
владельцами, как Чирин, Сангарай (племянник Ямана), Менке Махалис, Буда
и Дамалха2. Очевидно, что в их задачу входила не только военная поддержка
Бахта-Гирея, но и полный контроль над ним, так как его жизнь и безопасность
теперь были в их руках.
Однако кубанцы не собирались мириться с открытым грабежом калмыка-
ми своих улусов. Уже 12 февраля Чакдорджаб писал Бахметеву, что кубанские
ногайцы поднимаются войной против калмыцких улусов3. Один из калмыц-
ких улусов, кочевавших на р. Сал, подвергся нападению двух тысяч кубанцев.
В результате в плен были захвачены 100 калмыков, в том числе и ханский
конюший, разбиты 150 кибиток. В погоню за кубанцами был отправлен отбор-
ный отряд в тысячу человек под командой Бокшурги4.
В правительстве весьма болезненно отреагировали на новые движения кал-
мыков в сторону Кубани и нарушения ими русско-турецкого мира. В офици-
альном письменном послании к Аюке от 18 февраля 1719 г. канцлер Г. И. Го-
ловкин и тайный советник П. П. Шафиров извещали хана о том, что в прави-
1
2
Там же. Л. 3об., 4.
3
4
Там же. Л. 31об., 32.
283
тельстве знают о походе Дондук-Даши на Кубань, и на этом основании запре-
щали иметь какие-либо контакты с мятежным султаном. Ханский посланник
Ходжум заверил власти, что Аюка, не имеющий к этому никакого отношения,
предпримет все меры, чтобы прервать эти связи. В правительстве также было
известно об участии калмыков в набеге Бахта-Гирея летом 1717 г., как и то,
что они служили проводниками кубанцам. Аюке указывалось всеми мерами
способствовать разрыву отношений его старшего сына с султаном. Российские
власти предлагали калмыцким владельцам схватить Бахта-Гирея и доставить
его в столицу, за это им обещали денежное вознаграждение в размере 5000
рублей. Тем самым, как считало правительство, калмыки могли бы показать
свою верность государю1.
19 апреля 1719 г. Д. Бахметев отправил из Саратова в калмыцкие улусы
подьячего Кузьму Малинкова. В мае он вернулся с известием, что Бахта-Гирей
узнал от донских казаков, что калмыки с русскими хотят его поймать. Чакдор-
джаб, который в это время кочевал у Черного Яра и направлялся на восток для
защиты улусов от казахских набегов, при встрече с Малинковым так высказал-
ся по кубанскому вопросу: «И он де Чапдержап не токмо с Бакта Гиреем, хотя
с сабакою рад идти на кубанцов, а Бахметева де и других никого слушать не
буду, а буду де слушать и делать по указу вашего царского величества, каков
прислан будет за рукою вашего царского величества и печатью». По словам
подьячего, Чакдорджаб взял в жены сестру Бахта-Гирея — вдову черкесского
владельца Бургун Кучюка. Она жила в городке возле гребенских казаков и на-
ходилась под защитой влиятельного калмыцкого владельца. Многие калмы-
ки продолжали кочевать на правом берегу Волги и небольшими партиями от
10 до 100 человек совершали «для воровства» набеги на Кубань2.
На то, чтобы схватить Бахта-Гирея, Аюка и Чакдорджаб смотрели весьма
скептически. 3 июня Бахметев встретился с ними, и на предложение поймать
мятежного султана они ему ответили, что, если даже дать ему честное слово, а
потом при встрече схватить, то им, калмыкам, все перестанут верить и за «то
де взыщет на нас Бог»3. На вопрос Бахметева, где сейчас находится Бахта-Ги-
рей, другой влиятельный калмыцкий владелец, Дорджи Назаров, ему ответил,
что он «с малыми людьми обретаетца в крепких местах, в горах, и ни с кем со-
гласия не имеет, разве де ему только друг ханской сын Чапдержап». Когда же
Бахметев предложил конкретно ему схватить султана, то тот также отказался,
1
Там же. 1718 г. Д. 10. Л. 86, 87об.
2
Там же. 1719 г. Д. 5. Л. 36об.–37об.
3
Там же. Л. 52об.–53об.
284
сославшись на то, что находится на дальних своих кочевьях на востоке «для
охранения от кайсацких и каракалпацких набегов»1.
В это время по указу турецкого султана к Аюке прибыли крымские послы
для ведения мирных переговоров2. Главным на этих переговорах стал поиск
решения проблемы мятежного султана, чья подрывная деятельность серьезно
влияла не только на русско-калмыцкие, но и калмыцко-крымские отношения.
Крымцы всерьез угрожали калмыкам, что если они не перестанут оказывать
поддержку Бахта-Гирею, «то де турецкой салтан, послав войска, разорит их,
калмыков, без остатку»3.
Из вышеприведенных слов Дорджи Назарова становится понятно, что да-
леко не все из калмыцкой правящей верхушки одобряли поддержку Чакдор-
джабом Бахта-Гирея. Но пока старший ханский сын владел наиболее крупным
улусом и в его распоряжении находилась большая часть калмыцкого войска,
ему открыто перечить никто из владельцев не осмеливался. Очевидно, что
Чакдорджаб стремился подчинить своей власти всех кубанских ногайцев, но
это шло вразрез с интересами Турции и Крыма и могло привести к очередной
русско-турецкой войне. А это уже не отвечало интересам России, занятой про-
должавшейся войной со Швецией.
В августе 1719 г. обстановка на русско-турецкой границе снова накали-
лась. 16 августа Аюка письменно извещал Бахметева, что кубанцы поднялись,
а подвластные им едисаны и джембойлуки якобы с ними заодно. Хан просил
власти прислать в Черный Яр отряд с крупным боевым запасом. 29 августа ге-
нерал-майор Кропотов сообщал, что ниже Черного Яра на правый берег Волги
перешли 15 тыс. калмыков, что Бахметев интересовался у Аюки о цели их по-
хода4.
Только в конце октября Бахметев смог получить сведения от своих по-
сланников, прибывших из калмыцких улусов. Аюка и Чакдорджаб ничего
им не объяснили, приказав задержать их в улусах. Один из ближних людей
Аюки, Самтан, по секрету им поведал, что калмыцкое войско под командова-
нием Сангарая и Зелима идет на Кубань. Это было карательное мероприятие
за зимний набег кубанцев, в ходе которого пострадал улус владельца Зели-
ма — он потерял жену и большое количество лошадей. В калмыцком походе
участвовал и джемболукский мирза Салтамамет, получивший разрешение от
Чакдорджаба взять у кубанцев «баранту», т. е. совершить ответный набег за
1
Там же. Л. 55об., 56.
2
3
Там же. Л. 57об., 58.
4
Там же. Л. 62об., 63.
285
потерянное имущество. Посланники Бахметева выяснили, что на Кубань дви-
нулись 3 тыс. джембойлуков и едисан под командой Салтамамета Туганова и
Енгурчи, и 600 калмыков из улуса Чакдорджаба1.
Результаты этого похода известны из послания майора Ивана Бахметева,
сына саратовского коменданта Д. Бахметева, который в декабре 1719 г. был
отправлен отцом в калмыцкие улусы. Калмыцко-ногайский поход на Кубань
не принес каких-либо крупных трофеев, так как Салта-Гирей не пропустил их
на Кубань. Удалось им только разбить 300 кубанских кибиток и вернуться об-
ратно. Чакдорджаб кочевал на правом берегу Волги и, по словам Билютки,
находился там только для охраны улусов и охоты2.
Вскоре стало известно, что Бахта-Гирей снова назначен кубанским султа-
ном, младший сын крымского хана был отозван в Крым, а старший продолжал
оставаться у кабардинцев. По всей видимости, крымский хан Саадет-Гирей ре-
шил отказаться от политики резкой конфронтации с Бахта-Гиреем и успокоить
Кубань, назначив его сераскером. Аюка не совсем доверял этой информации,
а его старший сын отправил посланца в Крым с целью подлинно разузнать
сведения об этих перестановках3. Чакдорджаб, заинтересованный в стабили-
зации отношений, в конце 1719 г. обратился к российским властям с просьбой
оказать содействие в примирении с кубанцами4.
1
Там же. Л. 82об., 83.
2
Там же. 1720 г. Д. 7. Л. 4, 5.
3
Там же. Л. 4.
4
Там же. Л. 6.
286
Глава 6. Калмыцкое ханство в системе
губернского правления Астраханским краем в 1717–1724 гг.
§ 1. Русско-калмыцкие отношения в период образования

Астраханской губернии и начала деятельности А. П. Волынского
Указом Петра I от 22 ноября 1717 г. была образована отдельная Астрахан-

ская губерния, территория которой ранее входила в состав Казанской губер-
нии. Отныне Астрахань как новый региональный центр должна была служить
опорным пунктом для торгово-промышленных и военно-политических пред-
приятий правительства на Каспийском море и по Волге1. Указом Сената от
17 мая 1719 г. Астрахани в административном и прочих отношениях подчи-
нялись следующие города: Симбирск, Самара, Сызрань, Кашпир, Петровск,
Дмитриевск (Камышин), Царицын, Черный Яр, Красный Яр, Гурьев на р. Яике
и Терки2. Границы калмыцких кочевий в целом совпадали с территорией но-
вообразованной губернии: на севере — по Большому Иргизу до Саратова; на
юге — вдоль Кумы, Астрахани и по берегу Каспийского моря; на востоке —
до реки Яик; на западе — до междуречья Дона и Маныча3.
Организацию новой губернии государь доверил генерал-адъютанту Арте-
мию Петровичу Волынскому, который до этого был посланником в Персии.
В грамоте к Аюке от 2 марта 1719 г. астраханским губернатором он еще не
называется, в ней говорилось лишь о том, что из Петербурга по просьбе кал-
мыцкого хана в Астрахань будет отправлен «особый губернатор из знатных
людей»4. Назначение Волынского состоялось только в июне 1719 г., но по-
явился он в Астрахани не раньше 1720 г. В конце января 1719 г. в должность
астраханского обер-коменданта вступил бригадир К. И. Эваницкий, сменив-
ший М. И. Чирикова. 17 ноября в Астрахань приехал генерал И. В. Кикин,
1
Леонтьев Н. Ф. О значении Петра В. для России вообще и в частности для Астра-
ханского края. Астрахань, 1874. С. 18.
2
ПСЗРИ. Т. V. С. 699.
3
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1719 г. Д. 10. Л. 88.
287
назначенный 19 июня 1719 г. воеводой в Симбирск1, но фактически ставший
помощником Волынского в Астрахани. В конце декабря Кикин официально
известил хана Аюку о своих полномочиях управлять делами губернии «впредь
до указа и до прибытия губернаторского»2.
В первую очередь новый губернатор обновил кадры местного управле-
ния. Ближайшими соратниками А. П. Волынского по калмыцким делам стали
И. Кикин, В. Бакунин и В. Беклемишев. Волынский выдвинул на должность
переводчика молодого Василия Бакунина — выходца из мелких царицынских
дворян, знавшего разговорный и письменный калмыцкий язык. Эта должность
требовала не только знания языка, но и известных дипломатических способ-
ностей. До этого как таковых переводчиков с калмыцкого языка не было, были
одни толмачи, передававшие общее содержание текста калмыцкого письма.
В. Бакунин, отлично знавший калмыцкий язык и владевший умением разве-
дать калмыцкие секреты, с учетом его преданности губернатору был для Во-
лынского незаменимым сотрудником3.
В инструкции правительства от июля 1720 г. астраханскому губернатору
А. П. Волынскому рекомендовалось иметь с ханом, тайшами, владельцами и
простыми калмыками «доброе и ласковое обхождение, пересылку и корре-
спонденцию со всяким учтивством, применяяся к прежним обычаям, и смо-
треть того накрепко, чтоб им ни от кого никаких противностей и озлобления
чинено не было, но наипаче трудиться их привести в вящую верность и по-
слушание к стороне ц. величества». При хане Аюке, его сыне Чакдорджабе, а
в случае надобности и при других главных владельцах, «в которых сила есть»,
губернатор должен был «явно и тайно» иметь таких людей, «чрез которых бы
о всем, что у них делается, он мог ведать и вредительное е. ц. в-ства интересам
престерегать». В особенности губернатору следовало отговаривать калмыков
от дружбы с турками, персами, крымцами и кубанцами, тем паче с Бахта-Ги-
реем. Губернатор должен был охранять и «по всякой возможности» оборонять
войсками калмыцкие улусы в случае угрозы нападения неприятеля, а также не
допускать калмыков до ссор с донскими, яицкими и гребенскими казаками,
равно как и с другими российскими подданными. По отношению к калмыкам
губернатор мог действовать по принципу «по тамошнему делу смотря» и поль-
зоваться силой прежних указов и договоров4.
1
ПСЗРИ. Т. V. С. 717.
2
НА РК. Ф. И–36. Д. 7. Л. 42.
3
4
ПСЗРИ. Т. VI. С. 228, 229
288
В инструкции значительное место отводилось калмыкам, потому что их
дела от казанского губернатора переходили в ведение астраханского губер-
натора. С калмыками, представлявшими собой значительную боевую силу,
приходилось серьезно считаться при разработке плана по экономическому и
военно-политическому продвижению России на Кавказ и дальше в Персию.
В правительстве считалось, что калмыцкую конницу в нужный момент всег-
да можно бросить на Северный Кавказ. А. П. Волынский был одним из ярых
сторонников продвижения России в Азию. Он не упускал случая донести свои
идеи до правительственных кругов, а в письмах к Петру I доказывал, что в
Персии и на Кавказе следует действовать не столько приемами дипломатии,
сколько силой оружия1.
7 декабря 1719 г. посланец Чакдорджаба, Бархан, по поручению свое-
го владельца сообщал генерал-аудитору о возможности возвращения с Ку-
бани ногайцев, подвластных едисанскому мурзе Салтамамету, для чего, по
мнению Чакдорджаба, калмыкам следовало бы ближе подойти к Кубани, где
произошло низложение двух султанов и прочно укрепился Бахта-Гирей, ко-
торого калмыки поддерживали. Кикин отнесся отрицательно к подобному
проекту Чакдорджаба и в последних числах декабря писал ему о том, что
приближение калмыков к Кубани могло бы сопровождаться столкновениями
их с кубанцами, а это создало бы повод к нарушению русско-турецкого мир-
ного договора2.
Силовую политику Чакдорджаба в отношении кубанцев разделяли далеко
не все. 31 января 1720 г. в столицу прибыл калмыцкий посланец Ахалей-кашка
с письмом от Аюки, который рассчитывал на то, что российское правительство
переадресует его турецкому султану. В нем хан просил султана Ахмеда III воз-
действовать на кубанских ногайцев, которые в 1719 г. в ходе набега захвати-
ли 200 калмыков. Аюка просил посредничества в примирении с Кубанской
Ордой. В Петербурге отреагировали на просьбу калмыцкого хана и поручи-
ли чрезвычайному российскому послу в Стамбуле Алексею Дашкову уладить
калмыцкий вопрос с османским правительством3.
Сигналы калмыцкой стороны о готовности заключить мирный договор с
кубанцами, по всей видимости, достигли Стамбула. 11 сентября 1720 г. в астра-
ханской администрации Билютка сообщил о приезде весной крымского посла
Джитгит-мирзы с письмом от Саадет-Гирея с просьбой прислать к нему Ямана
и Билютку «для договору о мире». Крымский хан для достижения мирного
1
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1720 г. Д. 11. Л. 19–20.
289
соглашения готов был отдать калмыкам из Крыма и Кубани весь калмыцкий
«ясырь». Аюка также был готов к заключению мира, поскольку вынужденное
нахождение кочевий на левом берегу Волги привело к истощению пастбищ, а
постоянная угроза каракалпакских набегов с востока вынуждала калмыцких
владельцев искать возможность безопасно кочевать на правобережье1.
17 июля Д. Бахметев встретился с Аюкой, кочевавшим под Саратовом в
150 верстах, на р. Еруслан. Он привез хану государевый указ о выдаче рус-
ского полона, захваченного калмыками во время последнего набега на Ку-
бань. В ответ Аюка выдвинул свое требование, заключавшееся в выдаче с
Дона беглых калмыков. Бахметев стал свидетелем приезда в ханскую ставку
посланцев из разных земель и государств: здесь были хивинские, казахские,
крымские и кубанские представители. В частности, крымский посол приехал
с предложением мира, но Аюка сказал Бахметеву, что «им не верит, что он
(крымский хан. — В. Т.) и его люди непостоянные». Калмыцкий хан собирал-
ся отправить в Крым «для вящего уверения» Билютку. Аюка вернул кубан-
ским посланцам 20 человек пленных и ждал такого же шага и от кубанцев.
Хивинские и казахские посланцы также просили заключения мира. Хивинцы
просили посредничества калмыков в урегулировании отношений с Россией,
обещая выдать русских пленных, захваченных при разгроме Хивинской экс-
педиции А. Бековича-Черкасского. Но Аюка дал знать Бахметеву, что им он
особо не доверяет и подозревает крымцев и кубанцев в создании антикалмыц-
кого альянса с казахами и каракалпаками, которые часто совершали набеги на
восточные калмыцкие улусы2.
Временное затишье на русско-турецкой границе было прервано, и причи-
ной тому стал кабардинский вопрос. В Кабарде враждовали две партии: одна
в лице Арсланбека Кайтукина и Бековичей действовала в интересах России и
неоднократно обращалась к русским за помощью, и по ее призыву в Кабарду
ходили донские казаки, но они не сделали ничего полезного для призывавшей
их стороны, и их приход сопровождался разорением кубанцев3. Другая партия
в лице Мисостовых и Атажукиных через ханского сына Салих-Гирея, нахо-
дившегося у кабардинских родственников, обратилась за военной помощью к
хану Саадет-Гирею.
В начале 1720 г. крымский хан испросил разрешения у Порты организо-
вать набег на Кабарду, и правительство Ахмеда III санкционировало этот по-
ход, разрешив для этого использовать и турецкие отряды, дислоцированные
1
Там же. Л. 94–95.
2
Там же. Д. 7. Л. 17, 18.
3
290
в Крыму1. Для крымского хана борьба с кабардинцами была особенно важна,
так как они долгое время поддерживали Бахта-Гирея и провоцировали смуту
в Кубанской Орде. В конце мая авангард османско-крымских войск вступил
на закубанские земли Кабарды. Мисостовы и Атажукины попытались руками
крымцев уничтожить своих противников.
15 сентября 1720 г. в Астрахань прибыл посланец Аюки, Олдоксон, с пись-
мом, в котором хан извещал о просьбе кабардинцев оказать помощь войска-
ми. Калмыцкая сторона интересовалась у российской администрации о воз-
можности предоставления ими такой военной помощи кабардинским князьям.
С другой стороны, сохранялась опасность для калмыцких кочевий со стороны
кубанцев, и по этому поводу Аюка просил прислать отряд Бахметева из Сара-
това для охраны улусов. Государевый ответ состоял в том, что Аюка вправе
самостоятельно решать вопрос о помощи кабардинцам. Для обеспечения без-
опасности улусов калмыкам указывалось кочевать под защитой астраханского
гарнизона2.
В октябре Аюка отправил в разведку на Кубань людей из улуса Четера, и
они возвратились, захватив «языков» и табуны. По их данным, крымский хан,
участвовавший в кабардинском походе, отбыл в Крым. Бахта-Гирей снова про-
сил у калмыков войска, чтобы пойти на кубанцев. Аюка склонялся уже к тому,
чтобы оказать такую военную помощь. Д. Бахметев срочно отправил к нему
своего сына Ивана с категорическим запретом отправлять калмыцкое войско
на Кубань и ни в коей мере не ссориться с турецкими подданными3.
В ноябре майор И. Бахметев прибыл в ставку калмыцкого хана в урочи-
ще Сасыколь, но лично встретиться с ним так и не смог — Аюка был сильно
болен. И хотя И. Бахметеву передали, что Аюка не поддерживает каких-либо
отношений с Бахта-Гиреем, но до него дошли сведения о переходе калмыцкого
войска под командой Чакдорджаба и Церен-Дондука на правый берег Волги.
Как оказалось, кабардинцы трижды в течение этого года отправляли послан-
цев к калмыкам с просьбой прислать военную помощь. По мнению калмыцкой
стороны, кабардинцы, как и калмыки, являлись царскими подданными, и на
этом основании Аюка и Чакдорджаб решили оказать им военную поддерж-
ку. В последний раз в калмыцкие улусы приезжал Эль-мирза Черкасский, и
свою просьбу о помощи он аргументировал существованием государева указа,
разрешающего калмыкам выдвинуться в Кабарду. Именно после этой инфор-
1
Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты. Т. 2.
М., 2004. С. 34.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1720 г. Д. 5. Л. 96–98.
3
291
мации калмыцкое войско и выступило на Северный Кавказ1. По сообщению
калмыцкого посланца Шарапа в Астрахани, 13 ноября калмыки перешли Вол-
гу, «понеже тот день по их вере [был] праздничной и к походам счастливой»2.
Некоторые подробности калмыцко-кабардинских переговоров становятся
известны из сообщения посланца Аюки, Асана Шалеева, прибывшего 14 де-
кабря в Астрахань. По его данным, осенью этого года кабардинские посланцы
просили калмыцкого хана о помощи, а в случае отказа даже угрожали: «ежели
ты нам помощи не подашь, а нас де крымцы возьмут, то уже де мы, кабар-
динцы, с ними, крымцы, соединяясь, и будем де вас, Аюку хана и с калмыки,
воевать»3. Действительно, положение кабардинцев было критическим. Еще
2 ноября Аюка писал в Астрахань, что кабардинцы «едва в целости сидят в
осаде от крымские орды»4.
Однако наступление крымских сил на Кабарду, по всей видимости, не име-
ло серьезного успеха, что вызвало сильное недовольство турецкого султана
Ахмеда III. 20 ноября с письменным извещением от Чакдорджаба в Астрахань
прибыл Бархагар. В это время его посланец, зайсанг Билютка, находился в
крымских владениях, откуда прислал два письма с сообщением, что он задер-
жан крымским ханом, который кочевал на Кубани и собирается там зимовать5.
Турецкий султан прислал к Саадет-Гирею двух послов с ультиматумом: «По-
слал я тебя для взятья кабардинских черкес, и велел я тебе это дело управитца
в дватцать день, а ты не можешь управить и в два года. И ныне ты это дело в
дватцать день управь тотчас, а ежели де в дватцать день не управишься, то де
увидишь за это какую я тебе сделаю беду»6.
По другим данным, Чакдорджаб выдвинулся на Кубань по призыву Бах-
та-Гирея, который предлагал объединить силы и выступить против крымского
хана. В обмен на поддержку он якобы обещал отдать калмыкам всех кубанских
ногайцев. Осенью 1720 г. калмыцкое войско выступило в поход, и чтобы при-
звать его ускорить свое движение, Бахта-Гирей отправил к тайше посланца Сар-
сага-агу. Чакдорджаб отправил вперед авангардный тысячный отряд под коман-
дой своего сына Дондук-Даши, но, достигнув Кубани, он по приказу своего отца
не стал переходить реку, дожидаясь приезда Бахта-Гирея. Отправив к султану
посланца Загалдая, Чакдорджаб назначил встречу в урочище Табун-Улу7.
1
Там же. Д. 7. Л. 56.
2
Там же. Д. 5. Л. 119.
3
4
5
6
Там же. Л. 124–125.
7
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1721 г. Д. 6. Л. 123.
292
9 января 1721 г. в Астрахань прибыл посланец Аюки, Лузан-Дорджи, с со-
общением, что войска Чакдорджаба и Церен-Дондука соединились и стоят на
левом берегу р. Кумы. В Кабарде в это время разгорелась настоящая междоу-
собица, и в сражении между враждующими партиями победил Арсланбек Кай-
тукин. По данным калмыцкой стороны, вражда у кабардинцев началась после
того, как Арсланбек «не поддался» крымскому хану. Чакдорджаб выступал за
силовое решение кабардинского вопроса — оказать в этом конфликте военную
помощь пророссийской партии Арсланбека Кайтукина. Аюка же был сторон-
ником проведения осторожной политики в кабардинских делах - не принимать
окончательно чью-либо сторону и решать конфликт путем мирных перегово-
ров. Вместе с тем он хорошо понимал, что не имеет большого влияния на стар-
шего сына, в том числе и по кабардинскому вопросу1.
С целью примирить враждующие партии в начале декабря 1720 г. в Кабар-
ду от Аюки прибыл калмыцкий посланник Занба. В соответствии с тайным
предписанием, полученным им от А. П. Волынского, он должен был также со-
брать информацию о внутриполитическом положении кабардинских земель2.
В первую очередь калмыцкий посланник прибыл в ставку Хатокшоко Мисо-
стова, где собрались сторонники крымцев, и лично встретился с султанами
Салих-Гиреем и Абаз-Гиреем — сыновьями крымского хана Саадет-Гирея.
В ходе переговоров султаны предложили посланнику сделку: обманом захва-
тить в плен Арсланбека Кайтукина и передать его им, а в награду обещали ему
30 ясырей и 30 панцирей. Занба «для вида» согласился, но предупредил, что
брат Арсланбека, Хайсун, и Чакдорджаб с калмыцким войском идут в Кабар-
ду. Для поимки Арсланбека и Хайсуна калмыцкому посланнику Хатокшоко
Мисостов выделил своего сына Магмета и еще 25 человек. Но Занба тайно
известил Арсланбека о готовящемся против него заговоре, предложив ему
воспользоваться моментом и совершить внезапное нападение на своих оппо-
нентов. Когда Магмет прибыл в ставку Чакдорджаба на р. Кума и попросил
военной помощи против Арсланбека, то тайша, уже зная все от калмыцкого
посланца, ничего ему не ответил. Магмет, разгадав хитросплетения Занбы, ре-
шил вернуться обратно, но было уже поздно, так как Арсланбек внезапно для
Мисостовых совершил на них нападение3.
В январе 1721 г. две враждующие кабардинские партии сошлись в сраже-
нии на р. Нальчик, в котором верх одержали сторонники Арсланбека Кайтуки-
на. Мисостовы потеряли 300 человек убитыми и ранеными, султаны бежали к
1
Там же. Л. 2.
2
Рахаев Дж. Я. Указ. соч. С. 108.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1721 г. Д. 6. Л. 116, 117.
293
отцу на Кубань, где располагались главные силы крымских войск1. Кайтукины
сразу отправили весть о победе Чакдорджабу, который вместе с Церен-Донду-
ком располагался лагерем на р. Кума. Один из его старших сыновей — Бату —
стоял с отрядом в авангарде на заставе и после получения известия двинулся
к месту сражения2.
Чакдорджаб отправил к Арсланбеку и его братьям посланца с указанием,
чтобы они приехали к нему в ставку. Аналогичное приглашение прибыть к
тайше получили и Мисостовы с Атажукиными, которые вместе с крымцами
желали продолжить войну. К ним в лагерь были отправлены Яман, Декерет-
Норма и Хара-Батур. Противоборствующие кабардинские стороны отозвались
на приглашение калмыцкого посредника и прибыли к нему в ставку. Со сто-
роны Мисостовых и Атажукиных представителями прибыли Исламбек Мисо-
стов, Мухамед Кургокин, Касай и Магмет Атажукины, Карамурза Алиев —
все они остановились в лагерях Досанга, старшего сына Чакдорджаба, и Дон-
дук-Омбо. На другой день Чакдорджаб примирил Арсланбека и Исламбека и
«присяги у них побрал, чтоб им меж себя быть по прежнему в дружбе и любви,
а крымцам не служить и к себе их не пускать, и за них не стоять»3.
Однако неприязнь между кабардинскими князьями была настолько силь-
ной, что уже после официального примирения Арсланбек тайно просил Чак-
дорджаба позволить ему схватить Исламбека и его людей. По его словам, они
«миром обманывают и подлинно де с крымским ханом каждой день пересылки
имеют к соединению». Узнав об этом, Чакдорджаб устроил совет с Церен-Дон-
дуком, Досангом, Баксадай-Дорджи, Дондук-Омбо, Четером, Яманом и дру-
гими калмыцкими владельцами. В итоге он приказал Досангу и Дондук-Омбо
охранять пятерых кабардинских князей во главе с Исламбеком и никому их не
выдавать. После они решили отправить к Аюке представителей двух кабар-
динских партий: Джамбулата, брата Арсланбека, и от Исламбека двух князей.
За отправку кабардинцев в калмыцкие улусы отвечал Баксадай-Дорджи, сын
Чакдорджаба, и Яман4.
Однако Дондук-Омбо ослушался приказа Чакдорджаба и отпустил от себя
Магмета и Касая Атажукиных. Они вернулись к себе в лагерь, собрали людей
и убили ехавшего по дороге брата Арсланбека, Ханабея, а другого брата, Та-
тархана, ранили. Узнав о вероломном нападении, Арсланбек обратился к Чак-
дорджабу с просьбой разрешить ему убить трех оставшихся князей во главе с
1
2
Там же. Д. 8. Л. 2.
3
Там же. Д. 6. Л. 118, 119.
4
Там же. Л. 119, 120.
294
Исламбеком, на что и получил одобрение. В одну из ночей Арсланбек, собрав
сотню кабардинцев и калмыков, напал на лагерь Досанга, но последний, уз-
нав о готовящемся нападении, спрятал Исламбека и других у себя в кибит-
ке. Через брата Нитар-Дорджи он передал Арсланбеку, что его подопечные
кабардинские князья уехали к себе домой, чем спас им жизни1. Как сообщал
кабардинский князь Эндар в Астрахани, Досанг перед тем как отпустить взял
у Исламбека панцирь. По мнению Эндара, «все оное дело испортили» Досанг
и Дондук-Омбо2.
Ситуация на Кубани тем временем резко изменилась. Бахта-Гирей, про-
ведя трехдневные переговоры, помирился с крымским ханом Саадет-Гиреем,
который признал его «названым сыном». Они объединили свои силы против
кабардинской партии Арсланбека, выступавшего против Крыма. Теперь на-
хождение калмыцкого войска в регионе уже не отвечало интересам султана.
Загалдай вернулся к Чакдорджабу в урочище Табун-Улу и передал слова Бах-
та-Гирея, чтобы калмыки возвращались в свои улусы и перестали поддержи-
вать кабардинцев, а Чакдорджаб с немногими людьми дожидался его. В про-
тивном случае султан угрожал калмыцкому тайше начать против него войну.
Дондук-Даши, так и не дождавшись султана, вернулся к отцу в лагерь3.
Но Чакдорджаб не желал так просто возвращаться домой, не встретившись
с Бахта-Гиреем, ради которого он привел калмыцкое войско на Кавказ и ко-
торый обещал ему отдать всех ногайцев. С требованием встречи он повторно
отправил посланца к султану, но теперь эркетеневского владельца Генджина,
через которого они долгое время поддерживали связь. Аюка прислал к стар-
шему сыну человека с предупреждением, чтобы тот не встречался с Бахта-Ги-
реем, «понеже де он человек непостоянной и хочет де тебя, Чакдоржапа, обма-
нуть». Калмыцкий хан поделился с сыном информацией, что якобы Бахта-Ги-
рей во время переговоров планировал захватить в плен Чакдорджаба, а затем
двинуться на Волгу и соединиться с местными ногайцами, чтобы разгромить
Аюку. Однако тайша не поверил отцу и призвал его не доверять ногайцам4.
В это время крымское войско располагалось на границе с Кабардой: хан
Саадет-Гирей стоял на р. Лаба, его брат-калга — на р. Уруп, а брат-нуреддин
с Бахта-Гиреем — в устье Кубани. От вторжения крымцев удерживало только
калмыцкое войско, стоявшее на р. Кума. Саадет-Гирей прислал к Чакдорджабу
посланца Джаншина с призывом вернуться домой, а кабардинцев оставить ему
1
Там же. Л. 120, 121.
2
Там же. Л. 127, 127.
3
4
Там же. Л. 124, 125.
295
для наказания. Крымский хан откровенно намекнул калмыцкому владельцу,
что подвластные калмыкам ногайские едисаны уже трижды присылали к нему
посланцев с просьбой прийти самому или прислать Бахта-Гирея на Волгу и
увести их на Кубань, а крымские ногайцы, наоборот, желают уйти к калмыкам
на Волгу. Саадет-Гирей сделал предложение Чакдорджабу: «и мы де с тобою
для их ссоритца не будем, ты де владей своими татары, а я де буду владеть
своими, но токмо де не стой за кабардинцов». Но он готов был решить вопрос
и силовым путем: «а ежели де хочешь с нами, крымцы, воеватца, то де укажи
место, и мы де с вами воеватца готовы»1.
Калмыки были в курсе того, что Бахта-Гирей помирился с крымским ха-
ном, и это не могло не беспокоить их, как и российскую администрацию. Аюка,
зная о контактах калмыцких ногайцев с крымцами, 12 февраля интересовался
у астраханских властей: сможет ли он рассчитывать на военную поддержку
в количестве 7–10 тыс. человек в случае прихода крымско-кубанских войск
на Волгу или ему рассчитывать только на свои силы. В пример он привел по-
ступок А. Бековича-Черкасского, который в 1715 г. также обещал дать войско
против кубанцев, но так его и не предоставил2.
В ответ Чакдорджаб отправил к Саадет-Гирею своего посланца с требо-
ванием, чтобы тот не трогал кабардинцев, и только в этом случае он готов
был вернуться на Волгу. После того как калмыцкое войско вернулось домой,
в марте по призыву Мисостовых и Атажукиных крымцы вторглись в Кабарду,
и Арсланбек снова оказался в сложном положении. Как сообщал И. Кикин из
Астрахани в Петербург в марте 1721 г., «от калмык де им, кабардинским кня-
зьям Арсланбеку, пользы не учинено, но токмо де происходили пакости»3.
Наступление крымских сил на Кубань остановило известие об отправке
астраханским губернатором А. В. Волынским донских казаков на р. Куму, но
последним было запрещено выходить за нее, «дабы тем не подать туркам при-
чины к нарушению мирных трактатов»4. 5 ноября 1720 г. российский посол
А. Дашков и верховный визир Ибрагим-паша заключили Константинополь-
ский трактат о вечном мире, который, таким образом, заменил Адрианополь-
ский мирный договор 1713 г.
Действия Бахта-Гирея на стороне крымских сил против кабардинцев очень
сильно уронили его авторитет в глазах калмыков. Так, калмыцкий посланец
Денджин, прибывший в Астрахань 16 февраля 1721 г., давал такую оценку
1
Там же. Л. 121, 122.
2
Там же. Л. 100, 101.
3
4
КРО. Т. II. С. 25.
296
отношению калмыцких владельцев к Бахта-Гирею: «сердечного дружелюбия
не имеют, кроме слов прелестных чрез своих людей, которые живут при нем,
Бакты Гирее». При этом Денджин обосновал такое отношение к кубанскому
султану: во-первых, «в прямом миру быть невозможно, понеже де он человек
превратной и непостоянной»; во-вторых, «покинул отечество свое»; в-третьих,
«отпал от веры своей и с черкесы помирился»; в-четвертых, «за миром тех чер-
кес и доныне воюет». Подытоживая сказанное, калмыцкий посланец задавался
риторическим вопросом: «И такому человеку можно верить?»1.
Решение кабардинской проблемы совпало и с обострением ситуации на
Тереке. В январе 1721 г. кумыки и ногайцы совершили нападение на терских
и гребенских казаков. Астраханские власти призвали Аюку срочно отписать
Чакдорджабу, кочевавшему на Куме, чтобы тот оказал военную помощь каза-
кам, а к кумыцким владельцам отправить человека «для взятья ведомостей»2.
Перед Чакдорджабом была поставлена задача — отогнать кумыков от казаков,
а терских ногайцев, также участвовавших в нападении, забрать в калмыцкие
улусы3. Тайша подчинился приказу и часть своих войск с Кумы отправил на
Терек для охраны казачьих городков4.
Но правительство не ограничилось только оборонительными мерами про-
тив кумыков. Оно планировало провести ответные карательные действия про-
тив кумыкских владельцев силами калмыков. С этой целью в калмыцкие улу-
сы был отправлен переводчик Кутлу-Мухаммед (Алексей Иванович) Тевкелев.
26 февраля 1721 г. он встретился с Аюкой, который к предложению правитель-
ства организовать карательный поход против кумыков отнесся скептически:
«ты де тамошних нрав не знаешь, я де лутче знаю вас». Он считал, что Чакдор-
джабу не под силу причинить какой-либо вред эндиреевцам, поскольку «они
де многолюдство имеют и идти на них весьма трудно». На попытки Тевкелева
уговорить хана, он только предположил, что для войны против кумыков, воз-
можно, понадобится около 10 тыс. российских солдат и драгун5.
В своем письме к властям Аюка подчеркивал трудность такого похода:
«Все ведаете, а места их крепкие и самих их много. И Чакдержап без русских
с немногими своими хотя и пойдет, только им (кумыкам. — В. Т.) ничего зде-
лать невозможно. И которые с шахом воюютца и с вами в войне управляют-
ца, а их немноголюдством поставляете». Уже на словах через толмача Ивана
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1721 г. Д. 6. Л. 104.
2
Там же. Д. 5. Л. 137, 138.
3
Там же. Д. 6. Л. 58, 59.
4
5
Там же. Л. 61, 62.
297
Клементьева Аюка озвучил конкретную цифру численности кумыков, говоря
об их «многолюдстве», — 117 тыс. человек. Это, по его мнению, позволяло
им воевать с турками, персами и русскими: «и знатно де они в том на себя
надеютца»1.
Столь скептическое отношение Аюки к походу против кумыков основыва-
лось и на его личном опыте. Еще в конце XVII в. один из его младших братьев
погиб в тех местах: «и они де кумыки брата ево ханскова и со всеми калмы-
ки побили». Поэтому калмыцкий хан предостерегал российские власти от по-
спешных действий в том регионе: «И ежели де государево войско там про-
падет, то его царское величество взыщет на нем, хане Аюке, и в Астрахани де
доносят будто их малолюдство и то де ложь»2. Здесь он, конечно, намекал на
печальный исход Хивинской экспедиции А. Бековича-Черкасского, в причаст-
ности к гибели которого подозревали и Аюку.
Очевидно, что Аюка владел куда большей информацией о ситуации в Да-
гестане, чем губернатор А. П. Волынский. Его попытки предостеречь власти
от недооценки военного потенциала кумыкских владельцев наталкивались на
яростное желание губернатора наказать эндиреевцев за набег на казачьи по-
селения по Тереку. Аюка хорошо предвидел возможные действия кумыков в
случае российского вторжения на их территорию: «И хотя де они меж себя и в
ссоре, а в то де число все соединятца, а нынешние жилища свои все покинут и
идут в горы, а в горах де их взять невозможно, но токмо де свое войско поте-
ряешь». Судя по словам Аюки, он выступал за мирное разрешение конфликта
и предлагал отправить к кумыкским владельцам послов с «выговором» и тре-
бованием вернуть пленных3.
Летом 1721 г. через Саратов проезжал назначенный астраханским губерна-
тором А. П. Волынский. 23 июня 1721 г. он писал царю о «великих воровствах»
Д. Бахметева с сыном. Обвинения его строились на коллективной жалобе сара-
товцев, которые свидетельствовали против коменданта. По их доносу, Д. Бах-
метев, злоупотребляя своим служебным положением, развел бурную предпри-
нимательскую деятельность. Например, он беспошлинно торговал скотом, со-
лью, рыбой, рыбным клеем. При поездках в ставку Аюки он возил туда кумачи
и сукна для обмена на лошадей и бухарские овчинки. Для собственной торгов-
ли комендант использовал казенные деньги и подводы, привлекал в качестве
торговых агентов подчиненных ему людей — солдат и драгун, а также кре-
стьян из своей нижегородской вотчины. По словам доносителей, он занимался
1
2
3
Там же. Л. 62, 63, 65.
298
вымогательством, поощрял взяточничество, особенно со стороны калмыков.
Положение «охранителя» калмыков открывало ему широкие возможности для
обогащения: за взятки лошадьми Д. Бахметев возвращал кочевникам русских
пленных, препятствовал крещению калмыков. 25 сентября 1721 г. по царско-
му указу Д. Бахметев с сыном Иваном были взяты под арест и отправлены в
Петербург1.
Отстранив Д. Бахметева, А. П. Волынский 13 июля 1721 г. «Калмыцкие
дела» передал саратовскому офицеру Василию Беклемишеву2, и тот стал ез-
дить из Саратова в кочевья хана Аюки для исполнения различных правитель-
ственных поручений и даже принимать участие в разрешении споров и ссор
между русскими и калмыками. Но официальное назначение к «Калмыцким де-
лам» В. Беклемишев получил только в 1722 г. Грамотами Коллегии иностран-
ных дел (КИД) на имя Волынского от 20 июля и 26 августа 1722 г. состоящим
при хане Аюке определялся подполковник Никифор Львов, которому Бекле-
мишев должен был передать по реестру все дела, какие велись при Д. Бахмете-
ве. К Н. Львову переходила и воинская команда, состоявшая тогда из казаков
в небольшом их числе3. Беклемишеву пришлось отойти от калмыцких дел, но,
правда, ненадолго.
А. П. Волынский, будучи сторонником активных действий на Северном
Кавказе, в августе 1721 г. добился от государя разрешения «учинить отмще-
ние» эндиреевцам. Но в Астрахани было недостаточно войск, и губернатор
обратился за подкреплением к калмыцкой стороне. Волынский в начале июня
заручился согласием калмыцкого хана на присылку к себе вспомогательного
войска, а в августе он уже потребовал прибытия Аюки к себе. Губернатору ка-
зались подозрительными сношения калмыков с кубанцами, о чем было давно
известно в Астрахани, в последнее же время такие сведения были получены
и от царицынского дворянина Б. Шарова, которого Волынский отправлял к
Аюке с первым своим письмом о присылке войска. 2 июля Шаров докладывал
губернатору, что к калмыцкому хану прибыли два кубанских посланца4. 25 ав-
густа посланец Аюки, Билютка, привез губернатору такой ответ хана: «Про-
сишь ты у нас войска, и мы войска дадим. Только о множестве того войска
или о немножестве, и куда итти, и что делать, приказывали мы Чакдорджабу
переговорить и ведать. И вы оба, переговоря, то мне в скорости человека из-
1
Мезин С. А. Саратовские воеводы и коменданты первой половины – середины
XVIII века // Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века. М.,
2012. С. 131, 132.
2
НА РК. Ф. И–36. 1722 г. Д. 8. Л. 76.
3
4
299
вольте прислать»1. Со своей стороны Чакдорджаб у губернатора запрашивал о
численности и направлении похода: «Напред в службу е. ц. в-ства я ходил раза
четыре или пять, и тогда от е. ц. в-ства к родителю моему, хану, были присла-
ны указы и грамоты: и куда итти, и кого воевать, все было именно написано»2.
Подробно информировать ханского сына относительно предстоящего по-
хода А. П. Волынский отправил В. Бакунина. Переводчик должен был передать
Чакдорджабу, что поход предпринимается против тех эндиреевских владель-
цев, которые «войны производят», что губернатором уже отправлены водным
путем пехотные полки к Теркам, а драгунский полк ввиду большого конского
падежа разделен на две части: одна часть будет отправлена к месту назначения
на судах, другая часть полка в составе 500 человек двинется по суше. Чис-
ленность калмыцкого войска А. П. Волынский оставил на усмотрение хана и
Чакдорджаба. Губернатор считал, что чем больше калмыков выступят в поход,
тем больше это будет отвечать интересам дела. Он считал, что необходимо
торопиться с отправлением калмыков, так как и без того уже лучшее время
для похода было упущено, на сборы он давал неделю, в крайнем случае — две
недели. Волынский высказывал пожелание видеть во главе калмыцкого войска
самого Чакдорджаба. В письме к Чакдорджабу губернатор советовал ему на-
писать кабардинским владельцам, чтобы они прекратили взаимную вражду и
не допускали бы к себе крымского хана с войском и кубанцев, в противном
случае губернатор обещал их разорить3. А. П. Волынский также изъявил жела-
ние лично встретиться с Чакдорджабом и обсудить с ним все детали предсто-
ящего похода: «и для того прошу вас, чтоб изволили приехать, хотя на Болду,
куда я для вас буду, где будем обо всех делах дружески и секретно говорить
и советовать, как наилучше к пользе… нашего государя; тако ж и сами чрез
свидание можем возыметь крепче между собой дружбу»4.
26 августа В. Бакунин вернулся в Астрахань с ответным письмом от Чак-
дорджаба, который выражал готовность приехать на р. Болду для встречи и
переговоров с губернатором. Он сообщал, что калмыцкое войско уже собрано
к походу, а 28 августа он прибудет к р. Болде под городом. Однако эта встреча
так и не состоялась, А. П. Волынский заболел и не смог выехать. Тогда Чак-
дорджаб отправил к губернатору Билютку с важной информацией: во-первых,
кумыкам стало известно о подготовке в Астрахани военной операции, но они
не знали, пойдут ли русские войска на них; во-вторых, кумыкский владелец
1
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 418.
2
3
4
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 424, 424об.
300
Игитемер Каймаметев отправился на Кубань просить Бахта-Гирея, чтобы
тот пришел с войском и забрал к себе всех кумыкских ногайцев до прихода
русских и калмыцких военных сил; в-третьих, шевкал Альди-Гирей и другие
владельцы, собрав войско, выступили против персов, но персам удалось отку-
питься от них большими деньгами; в-четвертых, между Чепаном и Казаналпом
шла война; в-пятых, крымский хан отдал всю Кубань под власть Бахта-Гирея;
в-шестых, все казаки отступили из Кабарды1.
Все эти сведения, поступившие от Чакдорджаба, конечно, были полезны
для организации А. П. Волынским его похода. На официальное извещение о
болезни губернатора Чакдорджаб ответил следующими строками: «Печалью я
ныне весьма одержим, что по совету я приехал для свидания, и того не учини-
лось, понеже желал было я весьма, чтоб на свиданьи показать великое радение
в делах е. ц. в-ства, тако ж и меж себя к дружбе»2. В случае невозможности
устроить встречу, Чакдорджаб просил прислать для переговоров Кикина как
ближайшего помощника губернатора. Но А. П. Волынский, несмотря на бо-
лезнь, предпочел лично переговорить с ханским сыном и через подполковника
Дивициака предложил ему приехать в город, поскольку, как пояснил губер-
натор, царские указы обо всех делах имеются только у него. Чакдорджаб не
отказался приехать в Астрахань, и для него, а также для сотни калмыков, со-
ставлявших свиту и почетный караул главного командира калмыцких войск,
из города были отправлены к устью Болды особые суда3. Из писем Чакдорджа-
ба видно, что калмыцкий владелец остался доволен приемом, состоявшимся
2 сентября в губернаторском доме. В письме, полученном А. П. Волынским
7 сентября, он писал: «Вы с нами когда стали быть в братстве, то уже до смер-
ти во обещаниях наших стоять будем»4.
Однако о численности калмыцкого войска и о том, кто будет им коман-
довать, собеседники не смогли окончательно договориться. 5 сентября Чак-
дорджаб писал Волынскому: «К отцу своему, хану, послал я посыльщика с
письмом, в котором я написал, ежели он велит войска отправить десять тысяч,
то я сам пойду; а ежели велит отправить тысячи четыре или пять, то я пошлю
из братьев или из детей которого одного». Обнадеживая губернатора, что с от-
правкой войска не будет задержки, Чакдорджаб просил известить его о време-
ни выступления самого губернатора в поход и указывал, что «в поход нашему
войску надобно из магазейны е. ц. в-ства 20 пуд пороху, 20 пуд свинцу, 3 пуд
1
2
НА РК. Ф. 36. 1721 г. Д. 9. Л. 418.
3
4
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 414.
301
белой селитры, 1 пуд серы горючей, 10 пуд железа, 5 пуд стали, 10 ведр вина,
5 ведр водки, 10 ведр чихирю, 10 пуд пшена сорочинского, 20 сум муки пше-
ничной, 10 сум пшена»1.
В другом письме он просил срочно отпустить из Астрахани калмыцких
посланцев, возвратившихся из Персии, так как привезенные ими оттуда ве-
сти крайне его интересовали. Конечно, сведения нужны были и астраханскому
губернатору, особенно об экономическом и политическом положении в этой
стране, поскольку периодом безвластия и царившего в ней неустройства рос-
сийское правительство намеревалось воспользоваться в своих интересах2.
После выздоровления А. П. Волынский стал готовиться к отъезду на Терек.
Вследствие признания эндиреевскими владельцами своей вины и выражения
ими желания заключить мир, он собирался туда уже в роли миротворца. Поэ-
тому необходимость в привлечении значительного калмыцкого войска отпала,
а при Чакдорджабе, которого он рассчитывал взять с собой, мог состоять для
почета небольшой калмыцкий отряд3.
Аюка просил подполковника Дивициака довести до сведения губернатора
его совет, что из кумыкских владельцев ему следует вести дела только с Че-
пан-шевкалом и его братом Султан-Мухаммедом, поскольку «вся сила только
в них двоих, а Амзины дети и прочие молодые — непостоянные, и силы в них
нет». Относительно Кабарды он высказывал мнение, что ни в одной из ее ча-
стей нет людей, которым можно было бы вполне доверять: «натура их (кабар-
динцев. — В. Т.) лживая, а не постоянная»4.
Письмо А. П. Волынского от 27 сентября к Аюке привез подполковник Ди-
вициак, которому было поручено обсудить с ханом вопрос о компенсации за
калмыцкие грабежи. От хана Дивициак должен был проехать к Чакдорджабу,
чтобы получить от него согласие на его поездку к кумыкам и в Кабарду и сде-
лать ему замечание по поводу его распоряжения калмыкам не являться на ба-
зары для продажи скота. Аюка принял реестр обид, причиненных русским кал-
мыками, и передал его на рассмотрение Билютки, но указал на целый ряд обид,
какие калмыки потерпели от русских, и потребовал за это удовлетворения. Аюка
не одобрил распоряжения Чакдорджаба о том, чтобы калмыки не ездили на база-
ры, и сожалел, что старший сын совсем вышел из повиновения ему. Жены и дети
Чакдорджаба также жаловались на него, да и сам хан видел, как Чакдорджаб
чрезмерно употребляет алкоголь, но повлиять на него не имел возможности5.
1
2
3
Там же. С. 55, 56.
4
Там же. С. 56, 57.
5
Там же. С. 55, 56.
302
Позже Дивициак прибыл в улус Чакдорджаба и застал его в состоянии
сильного опьянения. Выслушав письмо отца и письмо губернатора, Чакдор-
джаб сказал, что для него хан — отец и государь: если хан велит идти вместе с
губернатором, то он не ослушается приказа. На это Дивициак заметил, что хан
своим письмом предоставляет решение вопроса доброй воле самого Чакдор-
джаба, а что таков именно смысл ханского письма, это могут засвидетельство-
вать посланцы хана, с которыми приехал Дивициак1. Чакдорджаб решительно
заявил: «По письмам и по посылкам, и по словесному приказу я не поеду, а
еду сейчас к отцу своему и обо всем сам буду говорить. И ежели отец мой мне
ехать повелит, то я поеду»2.
После этого Дивициак повел речь относительно запрета калмыкам ездить
на базары для торговли. Чакдорджаб ответил, что такое распоряжение дал он
сам и отменять его не намерен, что об этом он будет иметь отдельный разго-
вор с ханом. Чакдорджаб в присутствии Дивициака весьма смело выразил свое
недовольство политикой нового губернатора по отношению к калмыкам. Он
сказал, что калмыки возлагали большие надежды на приезд в Астрахань ново-
го губернатора, что при нем будет заведен намного лучший порядок, чем был
раньше. Однако, по мнению Чакдорджаба, на деле стало гораздо хуже преж-
него: «губернатор ваш никаких наших дел не судит, только сидит, запершись
дверьми, и посыльщиков наших до себя не допускает»3.
Дивициак возразил, что каждый, кто приезжает по делам к губернатору,
всегда получает от него ту или иную резолюцию. Чакдорджаб приказал свое-
му дарге Бишерелю рассказать о том, что дела об обидах, нанесенных калмы-
кам со стороны русских, решены далеко не все. Дивициак назвал это ложью,
сказал, что по делам, о которых Чакдорджаб писал губернатору, «резолюция
учинена ясная», и губернатор не виноват в том, что посланцы Чакдорджаба
уехали, не дождавшись решения дел. Дальнейших объяснений Чакдорджаб не
захотел слушать и уехал к отцу4.
Поначалу, после личной встречи Чакдорджаба с Волынским, между ними
установились хорошие отношения. Но не прошло и месяца, как настроение
Чакдорджаба резко переменилось. Он запретил калмыкам торговлю на астра-
ханских базарах, и у него пропало желание сопровождать губернатора на Те-
рек. По мнению Н. Н. Пальмова, существовали реальные причины, вызвавшие
изменение в настроении Чакдорджаба, хотя, конечно, быстрая и резкая смена
1
2
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 384, 385.
3
Там же. Л. 384–389.
4
Там же. Л. 384–389.
303
одного чувства и одного настроения другими — противоположными — в зна-
чительной мере должна быть отнесена к расшатанности его нервов1.
После назначения на должность астраханского губернатора Волынский в
первую очередь решил покончить с калмыцкими грабежами и разбоями, даже
не позаботившись глубже вникнуть и тщательнее поискать причины, побу-
дившие их к этому. Для него калмыки были «дикой бестией», обуздать кото-
рую можно только суровыми репрессиями. Ответственность за столкновения
и конфликты А. П. Волынский был склонен всецело возлагать на калмыков.
В калмыцких грабежах и разбоях он усматривал прямое попустительство хана
и других владельцев. По распоряжениям губернатора, агенты местной адми-
нистрации всюду хватали правых и виноватых калмыков, без разбора сажали
их в тюрьмы, подвергали истязаниям и изнурительным допросам. Нередко их
судебные дела рассматривались только русскими чиновниками, без участия
представителей калмыцкой стороны, что являлось нарушением ранее суще-
ствовавшего обычая разбирать дела о калмыках и ногайцах в присутствии за-
интересованных судебных сторон2.
Это, конечно, не могло устраивать Аюку, и он не замедлил по этому поводу
заявить протест. 12 сентября 1721 г. его посланец Иши представил в губерн-
скую канцелярию ханское письмо на имя губернатора, в котором говорилось:
«Наперед русские и калмыцкие судные дела при князе Борисе (Голицыне. —
В. Т.), а после того при Апраксине и при Салтыкове, таковы наши суды быва-
ли, что на обе стороны, суд верша, брали. А ныне указом царского величества
ты приехал. И как нам ныне суды чинить, извольте, своею мыслью предложа, к
нам прислать». Посланец его устно добавил, что «слышал де хан Аюка от мно-
гих людей, что де владения его калмык и татар ловя, привозят в Астрахань и
без всякой вины наказание чинят»3. Хан обращал внимание губернатора на не-
обходимость строгого разбора дел и на совершенную недопустимость захвата
ни в чем неповинных людей. Также хан считал, что при производстве суда над
обвиняемыми следует и теперь держаться того же порядка, какой существовал
раньше, когда в суде участвовали представители от калмыцкой стороны, и что
надо выносить судебные определения по справедливости4.
Воспользовавшись условной формулировкой представления хана о по-
вальном захвате калмыков и ногайцев, губернатор велел устно передать ему:
«тому впредь не верил, что будто правых калмык и татар ловят и наказывают,
1
2
Там же. С. 59, 60.
3
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 500.
4
Пальмов Н. Н. Указ. соч. С. 60.
304
ибо когда вины нет, то и наказывать не за что»1. Губернатор считал, что если
калмык или ногаец арестован, значит, на это есть причина, и он должен по-
нести наказание. Однако у хана не было твердой уверенности в невиновности
каждого арестованного его подвластного, он только считал, что захвату под-
вергаются и невиновные, а справедливым суд не может быть из-за отсутствия
на нем калмыцкого представительства, потому он и настаивал на необходи-
мости последнего. А. П. Волынский ограничился общим заявлением, что все
наказаны за воровство, и упрекал хана за слабую борьбу с преступностью в
калмыцкой среде, указывая, что от этого страдает и русская сторона2.
26 сентября посланец Аюки, Денджин, представил в губернскую канце-
лярию письмо Аюки, адресованное А. П. Волынскому, с изложением обид,
нанесенных калмыкам со стороны русских, а именно: русские отнимают бу-
лавинцев, захваченных калмыками в плен и отданных им по указу; офицеры,
проезжающие по Волге на судах, ловят «ребят и девок, и холопей, и холопок»
ханских и не отдают обратно под предлогом, что они стали крещеными; дон-
ские казаки не возвращают владельцам беглых калмыков, скрывающихся на
Дону, хотя и обязались выдавать таких беглецов; башкиры тоже не возвра-
щают убегающих к ним калмыков и не хотят считаться с судом, когда от них
требуют уплаты за покраденное ими калмыцкое имущество по суду. Аюка об-
ращался к губернатору за защитой калмыков от этих и подобных обид. По по-
ручению хана Денджин уже на словах докладывал еще о том, что коменданты
городов от Сызрани до Астрахани не только не участвуют в разбирательстве
судебных дел, в которых заинтересованы калмыки, но и, наоборот, сами оби-
жают калмыков насилиями, ввиду чего хан просил губернатора взять в свои
руки разбор и разрешение русско-калмыцких судебных дел, тем более что и по
царской грамоте все дела были вверены губернатору3. Оставить без внимания
заявления калмыков о причиненных им обидах, конечно, было невозможно.
Хану Аюке была прислана грамота, уведомляющая о переводе «Калмыц-
ких дел» в ведение астраханского губернатора и передаче ему судебных рус-
ско-калмыцких дел. На этом основании Аюка обратился к губернатору с пред-
ставлением обид, нанесенных калмыкам казаками и башкирами. После разъ-
яснения, кому подведомственны те и другие, Аюка заявил губернатору, что
со своей стороны он все же находит более удобным тот порядок, по которому
сам Волынский, следуя примеру князя Б. А. Голицына, принял бы на себя, где
следует, ходатайство за калмыков по представлениям хана. На жалобы Аюки
1
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 500.
2
Там же. Л. 500, 500об.
3
Там же. Л. 292, 293.
305
на бездействие комендантов городов от Сызрани до Астрахани по судебной
части и на то, что они сами учиняют насилия над калмыками, А. П. Волын-
ский потребовал поименного указания опорочиваемых ханом лиц, так как без
этого нельзя было ничего предпринять против них, у самого же губернатора
сведений, необходимых для привлечения комендантов к ответственности, не
имелось. Аюка выразил готовность назвать поименно нарушителей закона и
составить список учиненных им беззаконий.
Составленный в астраханской администрации ответный реестр обид, учи-
ненных калмыками русским людям в разных местах, 27 октября был отправлен
Аюке с капитаном Г. Салтагазиным. В особом письме к хану И. Кикин указы-
вал на необходимость принятия энергичных мер к розыску виновных калмы-
ков и отправке их в Астрахань для дознания и суда, но хану предоставлялось
право самостоятельного наказания виновников. Захваченное имущество и по-
лон должны были быть непременно возвращены1. Наконец, ввиду увеличения
числа калмыцких грабежей и разбоев, И. Кикин требовал от хана «учинить во
всех улусах заказ, чтоб владельцы, каждый в своем улусе, от такого воровства
улусных своих людей унимали». Воров наказывалось «сыскивать их без утай-
ки и, сыскав, судить безобидно на обе стороны»2.
Волжское правобережье притягивало калмыков не только своими богаты-
ми биоресурсами и обильными пастбищами. Кочуя здесь, они имели возмож-
ность поживиться за счет отгона конских табунов с Кубани, Дона и Северного
Кавказа. Отправляясь на охоту или по каким-то другим делам, калмыки ино-
гда заручались пропускными листами от улусных владельцев, но чаще обхо-
дились и без этих формальностей. У кочевников считалось большим удаль-
ством одолеть препятствия в виде военных караулов, расставленных по Волге
в разных удобных для переправы пунктах. После того как выяснилось, что и с
владельческими разрешениями калмыки переходят на правый берег не всегда
в мирных целях, что даже сами владельцы направляют удальцов на поживу чу-
жим добром, местные власти стали вообще отказывать калмыкам в пропуске
через Волгу. Аюка по этому поводу заявил протест. В октябре 1721 г. он напи-
сал И. Кикину, что если совсем нельзя отменить стеснительное для калмыков
распоряжение, то пусть даст такой лист, по которому они могли бы свободно
переезжать Волгу3.
Однако взять под полный контроль и урегулировать какими-нибудь прави-
лами переезды калмыков с одного берега Волги на другой было весьма сложно.
1
2
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 237.
3
306
Малочисленность и разбросанность солдатских караулов побуждали смельча-
ков к тому, чтобы незаметно пробраться мимо часовых, тем более что встречи
с ними часто проходили для калмыков безнаказанно1. Подтвердив право кал-
мыков на переезд через Волгу, И. Кикин вынужден был в письме от 6 ноября
обратить внимание хана на недопустимость отправления владельцами калмы-
ков на правый берег реки с целью отгона кубанских табунов. Он писал: «На
Черный Яр приехали шесть человек калмык и сказали, что их посылал воро-
вать на Кубань владелец их Яман; и в том черноярский комендант их задержал
и прислал из них в Астрахань одного. И я его отдал даргам, от вас присланным,
и на Черный Яр послал указ — велел освободить всех. Токмо такие владельцы
воровать их напрасно посылают без ведома в. с-ства, понеже от таких воров
может произойтить нарушение мира ц. в-ства с Отоманскою Портою, и за сие
оного владельца Ямана надобно в. с-ству оштрафовать»2.
Губернатор, лично прибыв на границу с двумя пехотными батальонами и
тремя ротами драгун, отправил тысячу донцов во главе с атаманом Аксеном
Фроловым за Терек. В сентябре–октябре 1721 г. казаки дважды ходили и гро-
мили кумыкские и ногайские аулы3. А. П. Волынский давно уже находился
на Тереке, а калмыки все еще не выступали в поход. Только в самом конце
октября Аюка прислал И. Кикину запрос относительно места переправы пере-
довых отрядов калмыцкого войска, готовившегося выступать: «К Волынскому
от нас люди поедут, и оным чрез которое место переправиться?». Узнав от хан-
ского посланца, что «Чакдорджаб при нем приехал к отцу», Кикин в письме к
губернатору от 31 октября высказывал догадку: «Знатно, что посланы будут
иные, а не сам Чакдорджаб»4.
Однако Чакдорджаб выступил в поход, правда, только в начале декабря.
Тем временем к Аюке пришло известие от владельца Дорджи Назарова, что
каракалпаки предприняли наступление в трех направлениях: одна идет на
русских, другая — на башкир, третья — на калмыков. Аюка поспешил уведо-
мить об этом Кикина, а тот, в свою очередь, немедленно разослал эти тревож-
ные сведения во все стороны: 30 октября он писал казанскому губернатору
А. П. Салтыкову, яицкому казачьему атаману И. Иванову, в Гурьев городок
поручику Епанчину, в Красный Яр майору Дурову и комендантам других бли-
жайших поволжских городов. В сообщении А.П. Салтыкову он упоминал о
1
2
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 207, 207об.
3
Курукин И. В. Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах
Каспия (1722–1735) М., 2010. С. 45.
4
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 371.
307
«ведомостях» Аюки от 6 сентября, будто башкиры вступили в сношение с ка-
захами и готовятся к какой-то совместной военной операции1.
Возможно, что Чакдорджаба, который не жаждал отправиться на Терек,
удерживали слухи о наступлении каракалпаков. Кроме того, выступление в
поход задержали какие-то переговоры Аюки с Бахта-Гиреем, о чем 11 ноября
1721 г. в губернскую канцелярию докладывал Б. Шаров, назначенный состо-
ять при калмыцком войске в ходе следования его на Терек. Шаров ездил в
улусы Четера и Солом-Дорджи и убеждал владельцев предоставить свои во-
йска А. П. Волынскому в случае надобности. В улусе Четера 3 ноября Шаров
узнал от самого владельца и от одного калмыка из ханского улуса, по имени
Зонбо, что к хану от Бахта-Гирея прибыли посланцы с Итюмень-агой во гла-
ве и привезли ему письмо, а на словах говорили о назначении Девлет-Гирея,
отца Бахта-Гирея, крымским ханом, самого же Бахта-Гирея — калгой. Кал-
мыкам было известно и то, что кубанский султан якобы готовил нападение
на астраханского губернатора и уговаривал Аюку не посылать калмыцкое
войско на Терек. Приезд кубанцев к Аюке подтвердил и капитан Салтагазин,
который с 7 по 12 ноября пробыл в ставке хана и застал там 10 кубанских
посланцев. Зачем они приезжали и как их звали, Салтагазин не смог узнать.
Посланцы были отпущены Аюкой за два дня до выезда Салтагазина из хан-
ского улуса2.
Между тем калмыки не торопились выступать в поход. В первых числах
ноября Аюка отправил на Терек зайсангов Ямана и Олдоксона в сопрово-
ждении 65 калмыков. Губернатор особенно должен был насторожиться после
того, как получил от И. Кикина известие о переговорах Аюки с Бахта-Гиреем.
По мнению Н. Н. Пальмова, возможность открытого объединения Аюки и Бах-
та-Гирея была маловероятна, так как хан был слишком осторожен для того,
чтобы рискнуть на столь опрометчивый шаг. Возможно было ожидать отка-
за хана в присылке вспомогательного войска под тем или иным благовидным
предлогом, а в этом как раз и был заинтересован Бахта-Гирей. Приняв у себя
его посланцев, Аюка в ответ послал на Кубань своих людей. Один из ханских
посланцев, Аю, был захвачен на обратном пути из Кабарды и Кубани. При до-
смотре у него были обнаружены какие-то письма. Волынский должен был по-
казать Аюке, что его переговоры с кубанским султаном ему известны, поэтому
губернатор посылал из Шадрина к хану переводчика В. Бакунина с письмом,
содержавшим в себе довольно ясные намеки по этой части3.
1
2
3
308
8 декабря В. Бакунин прибыл к Аюке, который кочевал за Ахтубой, в уро-
чище Сасыколь. Письмо начиналось с сообщения о результатах поездки на
Терек: из той и из другой Кабарды к губернатору съехались некоторые чер-
кесские князья и заявили, что, прекращая взаимные ссоры, они готовы поми-
риться друг с другом. По поводу этого сообщения Аюка заметил: «А кто имен-
но, [какие] князья прибыли, того не написано. И ежели де от другой стороны
Ислам князь прибыл, то де тот мир подлинно так и будет, а ежели де Ислама
князя не было, то де прочие князья не устоят в договоре своем»1.
А. П. Волынский далее писал, что кумыкские Салтамурат и Чепан-шевкал
изъявляют покорность, на что Аюка отозвался так: «А от кумык де когда уже
просят милосердия Салатамурат и Чепан-шевкал, то де и прочие владельцы
из их совету не выступят». Он посоветовал губернатору иметь дело только с
ними. На дальнейшее сообщение губернатора, что ему от кабардинцев стало
известно о переговорах калмыков с Бахта-Гиреем, Аюка заявил: «А о Бахты-
Гирее де салтане знатно губернатору от черкес ложно донесено и не в той силе,
понеже де Бахты-Гирей салтан присылал к нему, хану, посланцов своих не с
тем, что хочет он идти на губернатора войною и будет ему препятие чинить,
и чтоб к нему, губернатору, они своих войск не посылали и вспоможение б
никакого не давали, но объявлял де он, Бахты-Гирей, ему, хану Аюке, чрез вы-
шеописанных посланцев, что он учинился калга-салтан, а правда ли, или ложь,
того де он, хан Аюка, не ведает».
Далее Аюка объяснял губернатору, что в Крыму существуют три ранга:
крымский хан, калга-султан и нураддин-султан: «И калга де солтан без по-
веления крымского хана ничего учинить не может, а на сие де и крымскому
хану без воли турецкого салтана, его, калгу-салтана, позволить невозможно,
а и турецкой де салтан для сего с ц. в-ством миру не нарушит». Указав на то,
что выступление кубанского султана против губернатора как на представителя
верховной русской власти в принципе невозможно, Аюка продолжал: «а ежели
б де Бахты-Гирей к нему, хану, посланцов своих прислал прямо о войне, то б
де он, хан Аюка, тотчас прислал ведомость ко владельцу своему Яману и Ол-
доксону, а ежели б де скрыл, то б де вместо верных услуг показан был от него
худой знак». Аюка выразил уверенность, что А. П. Волынский не откажется
признать правильными предложенные объяснения2.
По данным хана, калмыцкое войско под командой Чакдорджаба уже давно
было отправлено на Терек. Из-за разлива Волги оно задержалось при перепра-
ве через Волгу, и, чтобы поторопить его, Аюка собирался вместе с В. Бакуни-
1
НА РК. Ф. И–36. 1721 г. Д. 9. Л. 362.
2
Там же. Л. 362–365.
309
ным отправить к сыну посланца Цойраши с приказом ускорить движение. На
вопрос Бакунина, почему Аюка не известил ни Волынского, ни Кикина о при-
езде посланцев Бахта-Гирея, Аюка, чтобы отвести от себя какие-либо подозре-
ния, ответил, что о посланцах он действительно не сообщал, но о кубанских
вестях писал в Астрахань. Через Бакунина Аюка передал письма Волынскому
и Кикину. Первому он писал: «Бахты-Гирей ко мне не приказывал того, чтоб
ему итти на вас войною, и будет вам препятствие чинить, и чтоб мы вам своих
войск не давали, и вспоможение б вам не чинили. И знатно, вам о сем люди
ложно сказали»1.
Очевидно, что Чакдорджаб умышленно затягивал продвижение калмыц-
кого войска на Терек. 5 декабря И. Кикин получил от него такое известие:
«Против Балчуга я переправился, а вода весьма велика прибыла… великого
войска токмо еще передовые ныне вновь переправляются». Посланец Чакдор-
джаба, Лоузанг-Замбо, объяснял И. Кикину, что ханский сын «в службу» идет
«со всяким поспешением, токмо де ныне от большой воды принужден он до-
жидаться войск своих, а ежели б де не большая вода, то б он давно со всеми
переправился»2. Едва ли небольшая речка Балчуг, протекавшая рядом с коче-
вьями Чакдорджаба, могла стать серьезным препятствием для переправы кал-
мыков, тогда как впереди их ожидала более трудная переправа — через саму
Волгу. Но воспользовавшись тем, что калмыкам было указано переправлять-
ся через Балчуг на собственных средствах, а на Волге их ожидали казенные
транспортные суда, Чакдорджаб не преминул задержаться на Балчуге. Конеч-
но, эта уловка была раскрыта в Астрахани, но в коротком письме Чакдорджабу
Кикин не осмелился написать ему то, что говорил его посланцу: «Он (Чакдор-
джаб. — В. Т.) объявляет, будто идет с поспешением, и то не правда, понеже
еще и от Волги не отошел; а вода ему от доброго намерения и поспешения
помешательства не чинит, только такою медленностью упускает время, и в не-
удобное [время] хотя и придет, да уже пользы не будет. А для государева дела
так лениво поступать не надобно»3.
10 декабря Чакдорджаб спрашивал, идти ли калмыцкому войску в поход
самостоятельно, или дожидаться русского полка для совместного следования
на Терек, а также просил Кикина известить его о времени посылки к Волын-
скому своих людей, поскольку ему хотелось бы отправить с ними к губернато-
ру и своих посланцев. На вопрос, как идти калмыкам в поход, Кикин ответил:
«О том к тебе уже давно писано и приказывано, чтоб ты, нашего войска не
1
Там же.
2
Там же. Д. 9. Л. 444.
3
310
дожидаясь, шел немедленно и за тем бы ни мало не мешкал». В конце своего
письма Кикин упрекал его: «Для вашего перевозу послан офицер и солдаты
уже давно, и надобно им назад быть, да вы их до сего числа у себя удержали.
И зачем до сего числа надобного своего не перевез?!», заметив, что сделано
это «напрасно», потому что этим вы, калмыки, «сами себе и походу мешкоту
чините, неведомо для чего»1.
16 декабря Билютка и Цойраши представили И. Кикину письменное со-
общение от Чакдорджаба о том, что он находится при войске и скоро выступит
в поход. Прося о прикомандировании к войску кого-нибудь «из астраханских
старых обывателей» с толмачом, Чакдорджаб уверял: «как от вас Билютка воз-
вращался, то я в скорости пойду» в поход2. И. Кикин приказал Билютке пере-
дать на словах, что к калмыцкому войску прикомандировываются астрахан-
ский дворянин Николай Григорьев и толмач Алексей Лоскутов. Кикин еще раз
требовал, чтобы калмыцкий командир не позволял себе медлить с выступлени-
ем в поход под предлогом ожидания русского войска, но шел бы, не дожидаясь
этого войска3.
Аюка через посланца Данджина сообщал И. Кикину: «Кумыцкие де все
заодно, и сели в крепкое место, а к Бахты Гирею и к Саадат Гирею послали те
кумыки своего человека с таким приказом, что они, кумыки, с ними, Бахты Ги-
реем и Саадат Гиреем, одной веры, и будут ли они их, кумык, выручать?». Ка-
бардинские владельцы Мамбет и Касай, по сведениям Аюки, потому не ехали
к губернатору, у которого собирались влиятельнейшие кабардинские князья,
что опасаются Арсланбека, т. к. убили его брата. Если губернатору необходи-
мо переговорить с названными владельцами, то лучше всего ему вызвать их в
Астрахань, куда они не откажутся приехать. Полученные от Аюки кубанские
вести Кикин отправил Волынскому4, хотя тот, закончив дела на Тереке, уже
возвращался в Астрахань, куда и прибыл 8 января 1722 г. Он сумел обойтись
на Тереке без калмыков. 5 декабря 1721 г. в докладе об успешных результатах
своей экспедиции Волынский писал Петру I: «вся Кабарда ныне видится под
рукой в. в-ства». Но во всяком случае доходившие со всех сторон до татарских
племен и пугавшие их слухи о снаряжении русско-калмыцкого большого войс-
ка сыграли свою роль в успехе Волынского5.
1
Там же. Л. 302–305.
2
Там же. Л. 486, 486об.
3
4
НА РК. Ф. И-36. 1721 г. Д. 9. Л. 455–459.
5
311
§ 2. Калмыцкое ханство в период подготовки и проведения
Дербентского похода 1722–1723 гг.
В первой четверти XVIII в. Персия переживала глубокий кризис и была

не в силах удержать большую часть своих территорий, на которые посягали
соседние государства. Возможная турецкая экспансия Прикаспия вызывала
серьезную тревогу в высших правительственных кругах России, так как это
явно ухудшало военно-стратегическую ситуацию на ее юго-восточных рубе-
жах. Выход османов к берегам Каспия и укрепление их позиций на Северном
Кавказе могли осложнить оборону южных российских границ, поскольку с
XVI столетия турецкие султаны заявляли претензии на приволжские земли,
населенные мусульманами. Таким образом, укрепление влияния Порты на Се-
верном Кавказе и в Закавказье могло резко ухудшить геополитическую ситуа-
цию и в волго-уральском регионе.
Персидский план России не был секретом для Стамбула. Султан прояв-
лял большой интерес к российским действиям на Кавказе и нуждался в досто-
верной и обширной информации. Османская дипломатия действовала через
своего посредника на Северном Кавказе — кубанского султана Бахта-Гирея.
С 1721 г. Калмыцкое ханство имело активные сношения с Кубанью в связи с
предстоящим Персидским походом Петра I. В мае с Кубани к Аюке приезжали
посланцы Бахта-Гирея с письмами1. Тогда же Аюка «дал знать в Кабарду и на
Кубань о принятии от оного [похода] предосторожности»2.
В ходе подготовки к предстоящей военной кампании российское командо-
вание большое внимание уделяло и формированию конницы, участие которой
в боевых действиях на Кавказе, несомненно, могло иметь решающее значение.
В состав конницы, кроме регулярных Московского, Архангельского, Рязан-
ского, Ростовского, Новгородского, Астраханского и Казанского драгунских
полков, должна была войти и иррегулярная — украинские и донские казаки,
калмыки3. Что касается привлечения калмыцкой конницы, то Петр I плани-
ровал обсудить этот вопрос при личной встрече с ханом Аюкой. Описание
встречи русского государя и калмыцкого хана оставил шотландский врач на
русской службе, путешественник Джон Белль.
Передвигаясь вниз по Волге на судах, 20 июня 1722 г. Петр I прибыл в
Саратов. На следующий день состоялась историческая встреча российского
императора и калмыцкого хана. Императорский прием Аюки и его супруги
1
НА РК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 9. Л. 102.
2
3
Курукин И. В. Указ. соч. С. 51.
312
прошел на галере, где по этому случаю был организован торжественный обед.
Дж. Белль так описывает эту встречу: «Аюка Хан приехал на лошади верхом,
последуем двумя своими сынами, и многими офицерами и вельможами сво-
его двора, которые также ехали на изрядно убранных лошадях. Хан сошел с
лошади в расстоянии около шестидесяти футов от берега, и встречен был Тай-
ным Советником и Гвардии офицером. Император, увидя его приближение,
сошел на землю, поздравил его и, взяв за руку, повел на галеру, и предста-
вил его Императрице, которая сидела на верхнем помосте под великолепным
балдахином»1.
Действительно историческая эта встреча в описании шотландца вызывает
удивление и порождает вопросы по поводу статуса калмыцкого хана в россий-
ской имперской иерархии того времени. По мнению Д. А. Сусеевой, это, пре-
жде всего, говорит о том, что «именно император с первых мгновений встречи
в нарушение правил придворного этикета «царь и его подчиненный» демон-
стративно показал окружающим, что он встречает хана как почетного гостя, а
сам себе отвел роль радушного хозяина»2.
По наблюдениям Джона Белля, Аюке можно было дать 70 лет, хотя на тот
момент он достиг уже 80-летнего возраста: «был он еще крепок и веселого
нрава». В то же время шотландский врач высоко оценивал нравственно-лич-
ностные качества и его политическую деятельность: «Сей Владелец был весь-
ма благоразумен и смышлен, и умел заставить себя почитать соседей своих
откровенностию и честностию своею; и я помню, что в бытность мою в Пеки-
не, Богдыхан отзывался об нем с великою ему похвалою. При том же имел он
совершенное сведение о восточных делах»3.
Вскоре после приезда Аюки в закрытой коляске и с конным эскортом при-
была ханша Дарма-Бала в сопровождении дочери и двух дам. Джон Белль так
описывает их: «Ханше было около пятидесяти лет; вид она имела благопри-
стойный и кроткий. Приехавшия с нею госпожи были молоды. Ханская дочь
цвет в лице имела весьма изрядный, а волосы так черны, как агат. Оные были у
нее связаны назади, и лежали по плечам. У калмыков почиталася совершенною
красавицею. И мать, и дочь одеты были в долгия платья из персидскою доро-
гия материи, и в круглых опушенных соболями шапочках, по их обычаю»4.
1
Белль Дж. Извлечение из описания путешествия (1716–1722 гг.) // Астраханский
сборник, издаваемый Петровским обществом исследователей Астраханского края.
Вып. 1. Астрахань, 1896. С. 231.
2
Сусеева Д. А. Письма хана Аюки и его современников (1714–1724 гг.): опыт
лингвосоциологического исследования. Элиста, 2003. С. 229.
3
Белль Дж. Указ. соч. С. 231.
4
313
Главным вопросом на переговорах было участие калмыцкой конницы в
предстоящем Дербентском походе. По сведениям того же Джона Белля, Петр
I для этого похода просил у Аюки 10-тысячную конницу. Аюка ответил, что
«они к его услугам, но думает, что и половины сего числа для него доволь-
но будет». Не откладывая, Аюка тотчас дал указание 5-тысячной калмыцкой
коннице двигаться на соединение с русскими войсками в Терках. Шотландец
был весьма удивлен скоротечностью русско-калмыцких переговоров и их по-
ложительным результатом. Как он сам отметил, «сии два сильных Государя за-
ключили Договор гораздо в меньшее время, нежели наши Европейские Полно-
мочные употребляют на обед»1.
Джон Белль ничего не сообщает о других встречах Петра I и хана Аюки во
время остановки государя в Саратове. В. М. Бакунин утверждает, что император
«по всенижайшему его Аюкину прошению изволил удостоить его посещени-
ем дома его»2. К сожалению, в историографии нет достоверного источника, где
встречались бы сведения о возможном ответном визите Петра I в ханскую став-
ку.
По мнению Н. Н. Пальмова, когда Аюка говорил о 5 тысячах калмыков, то,
вероятно, хотел подчеркнуть их высокие боевые качества, при которых вдвое
меньшее войско было способно заменить 10-тысячную конницу3. Отказ Аюки
от отправки на Кавказ многочисленной конницы могло быть вызвано падежом
конского состава в улусах в зимний период и сохранявшейся угрозой нападе-
ния соседних кочевых народов с востока. Безопасности калмыцких улусов и
кочевий Аюка придавал большое значение.
Вместе с тем накануне Дербентского похода русское командование было
прекрасно осведомлено о контактах Аюки с кубанским Бахта-Гиреем и кумык-
скими владельцами. Как сообщает В. М. Бакунин, император был в курсе по-
литических интриг Аюки, о его возможной роли в гибели в Хиве военной экс-
педиции князя А. Бековича-Черкасского. В то же время было известно, что за
сына Аюки, Церен-Дондука, была засватана дочь кумыкского владельца Чепан
Чеполова. Все это не отвечало российским интересам, поэтому по император-
скому указу астраханский губернатор А. Волынский через посланника писал
Аюке о недопустимости подобного брачного союза4. В. М. Бакунин также ста-
вил в вину Аюке постоянные его пересылки с крымскими ханами, персидски-
ми шахами и турецким султаном. Последним его посланцем, кто побывал у
1
2
3
4
Бакунин В. М. Указ. соч. С. 35, 36.
314
шаха, был астраханский бухарец Абдулла Бегимов, который, в бытность его в
Исфагани, познакомился с российским курьером Дмитрием Петричасом1.
С целью упрочить связи с калмыцким правителем и окончательно склонить
его на российскую сторону 4 августа 1722 г. Аюке было выплачено жалованье.
Сохранился перечень денежного и материального обеспечения этой выплаты:
1000 червонных золотых, 27 половинок сукна разных цветов по 443 аршина
каждая, 20 пар соболей, 35 чернобурых лисиц, 10 лисьих бунтов, 50 беличьих
мехов хребтовых, 50 беличьих мехов черевых, 2 пуда зеленого чая2.
Как полагает Н. Н. Пальмов, отправка 5-тысячного калмыцкого войска
была первой, за которой по требованию высшего военного командования по-
следовали новые команды калмыков3. В. М. Бакунин указывает, что в этом
же году императорским указом хану Аюке было велено отправить в поход
7-тысячное калмыцкое войско, но чтобы «в числе сего войска никого из татар
ему, Аюке, подданных не было, будучи сей поход тогда предпринят против
магометан». И якобы Аюка на то докладывал, что «он толикое число войска
отправил, поруча оное в команду внука своего Бату Чакдоржапова»4. На самом
деле вместо обещанных 5 и 7 тысяч, как выяснилось позже, он выставил менее
4 тыс. воинов5.
К калмыцкому войску, которое входило в состав воинской части бригадира
Я. С. Шамордина, был прикомандирован поручик лейб-гвардии Преображен-
ского полка Нефед Кудрявцев. В начале августа 1722 г. первые калмыцкие
отряды перешли Волгу и направились в сторону Дагестана6. Во время пере-
хода калмыцкого войска от Волги до р. Терек особо отличился В. Бакунин.
Он, узнав, что вместе с Бату едет кубанский ногаец Хаз-Мамбет Тенгисбаев,
для маскировки переодетый в калмыцкую одежду, поймал его и отвез в гре-
бенский казачий городок Курдюков. На допросе выяснилось, что Бату имел
приказ от хана Аюки отправить его на Кубань к Бахта-Гирею с информацией о
дальнейшем маршруте калмыцкой конницы7.
Еще до Дербентского похода Аюка отправлял указанного Хаз-Мамбета
к кубанскому Бахта-Гирею с известием о предстоящем походе российских
войск на территорию Северного Кавказа. Несомненно, это сильно встревожи-
ло местных правителей. Бахта-Гирей приказал ногайцу срочно возвращаться в
1
2
АВПРИ. Ф. 119. 1722 г. Д. 7. Л. 6.
3
4
5
6
7
315
калмыцкие улусы и находиться при сыновьях Чакдорджаба, один из которых
должен был обязательно возглавить войско. Этому ногайцу надлежало стать
связным между кубанским султаном и калмыцкими владельцами во время
Дербентского похода. Но Бакунину по доносу служителя Гендена, приближен-
ного к Бату человека, удалось задержать Хаз-Мамбета и передать начальству.
Ногайца допрашивала комиссия из трех человек: бригадира Шамордина, под-
полковника Соймонова и поручика Кудрявцева. Ногаец признался «в шпион-
стве» и под конвоем был препровожден в Астрахань, где на долгие годы был
заключен в тюрьму1.
При приближении к Тереку в августе 1722 г. поручик Н. Кудрявцев, сопро-
вождавший калмыцкую конницу, объявил главным предводителям калмыцко-
го войска, Бату и Яману, что в боевую задачу калмыков входит произвести
«поиск» эндиреевцев. При переправе через Терек Яман секретно от воинских
людей, а для калмыков под предлогом добыть корм отправил Тогуса с товари-
щами на р. Аксай, к местному владельцу Султан-Махмуду с предупреждением
о наступлении калмыков на эндиреевских кумыков: «что идут на андреевцов
войною указом е. и. в. калмыцкие войски, и чтоб они от того скрывались, где
кто может». Яман надеялся, что аксаевский Султан-Махмуд, который за год до
этих событий принял российское подданство, предупредит эндиреевцев, про-
должавших сопротивляться петровской армии. С этой целью Яман планировал
вести свое войско медленно, чтобы эндиреевцы успели укрыться в горах. На
следующий год по возвращении в калмыцкие улусы на Волге эти посланцы
Ямана были задержаны властями и заточены в астраханскую тюрьму. Именно
их показания и пролили свет на контакты калмыков с кумыкскими владельца-
ми2.
В. М. Бакунин в своих материалах подтверждает, что зайсанг Яман отпра-
вил от себя нарочного калмыка к кумыкскому владельцу Султан-Махмуду с
предупреждением, чтобы эндиреевцы «от их калмыцких поисков укрывались,
где могут, для чего калмыцкие войска к Андреевой деревне (селение Эндирей,
где проживали главным образом кумыки. — В. Т.), которая от Курдюкова в
сорока верстах, хотели было итти медленно»3.
Спустя год в Астрахани зайсанг Олдоксон, доставлявший нужные прави-
тельству сведения, подтвердил роль Тогуса как посредника в контактах Ямана
1
2
Тепкеев В. Т. Документы по истории калмыцко-дагестанских отношений в пери-
од Персидского похода 1722–1723 гг. (по материалам Национального архива Респу-
блики Калмыкия) // Бюллетень Калмыцкого научного центра РАН. 2017. Вып. 1. С. 13,
14; НА РК. Ф. И–36. Д. 14. Л. 71, 71об.
3
316
и Бату с аксайским владельцем Султан-Махмудом и Кибеком. Именно послед-
ний, по словам Олдоксона, отправил от себя нарочных к эндиреевцам с пред-
упреждением от калмыков. Узнав об отъезде Тогуса на Аксай, Олдоксон в тот
же день поставил в известность Н. Кудрявцева, который «калмыцкие войски
на другой день принудил идти скорее на поиск». По показаниям пленных эн-
диреевцев, «крылись они по присылке ведомости от калмыцких владельцов на
Аксай к Солтамамуту и Кибеку»1.
23 августа 1722 г. российская армия вступила в Дербент, но при продви-
жении столкнулась с серьезными трудностями. Гибель большей части флоти-
лии с провиантом на Каспии и массовый конский падеж не позволили армии
двигаться дальше. Поэтому командование приняло решение отказаться от вы-
ступления против еще не покорившихся и продолжавших сопротивляться да-
гестанских владельцев и вернуться в Астрахань. Оставив в Дербенте гарнизон,
18 сентября русская армия двинулась в обратном направлении к Сулаку, где
разделилась: пехота была перевезена водным путем в Астрахань, а конница
возвращалась сушей. 20 сентября Петр I заложил на левом берегу Сулака, не-
далеко от устья, небольшой ретраншемент, где должна была зимовать часть
армии. На этом месте предполагалось построить мощную крепость Святого
Креста — главную российскую «фортецию» на Северном Кавказе2.
Именно сюда, как писал Петр I в своем письме в Сенат, прибыла калмыц-
кая конница Бату и тысячная команда донских казаков под началом атамана
Ивана Матвеевича Краснощекова. Из их числа срочно была сформирована
карательная экспедиция против усмейского владельца, который продолжал
оказывать вооруженное сопротивление российским войскам. Владение Усмей
было следующим объектом нападения русских, но из-за массового конского
падежа командованию пришлось на время отказаться от выдвижения войск в
этот район Дагестана. Но затем для казаков недостающие лошади были купле-
ны у калмыков3.
25 сентября по государеву указу от сулакского укрепления в южном на-
правлении выступила объединенная карательная экспедиция донских казаков
и калмыков «для поиску и разорения» усмейского владения и утемышского
владельца Султан-Махмуда, наиболее активно сопротивлявшихся российским
войскам4. Поручик Н. Кудрявцев сообщил владельцу Бату и двум его зайсан-
гам, Яману и Зайдархан-Тайджи, что «имянным указом объявлено, чтоб им
1
Тепкеев В. Т. Документы… С. 12, 13; НА РК. Ф. И-36. Д. 14. Л. 71, 71об.
2
Курукин И. В. Указ. соч. С. 76.
3
Бумаги императора Петра I. Изданы Академиком А. Быковым. СПб., 1873. С. 497.
4
317
чинить поиски над противными кумыками андреевцами». После переправы
через Терек он не стал останавливаться на ночевку, а с калмыцким войском
совершил ночной переход, и ранним утром они «учинили над кумыками по-
иск». Кумыкские владельцы, хотя и получили от калмыков предупреждение о
надвигающейся опасности, не все успели укрыться со скотом в горах, что по-
зволило калмыкам получить «великую добычу людьми и скотом»1.
В реляции о карательных действиях казаков и калмыков сообщается, что с
26 по 30 сентября это воинское объединение громило владения утемышского
Султан-Махмуда: «В 26 день в 7-м часу по полуночи помянутые казаки и кал-
мыки от Сулаку пришли к Буйнакам и от тех мест вступили в неприятельския
места, и были в неприятельских местечках и деревнях, кои прежде сего разоря-
ли, а неприятели паки их строением снабдили, и оные все разорили без остатку
и к тому еще 4 приселка, которые в прежнем были не разорены, по тому ж все
разорили. Неприятельских людей побито с 500 человек и более, а заподлинно
объявить не можно, для того, что действо чинилось в скорости да в разных ме-
стах. В полон взяли с 350 человек. Скота рогатого взято около 7000 да с 4000
овец. И потом помянутые донские казаки и калмыки, сентября 30 числа, воз-
вратились к Аграханскому заливу, счастливо всяких вещей и драгоценностей
казакам досталось»2. По сведениям В. М. Бакунина, калмыки разорили и выжгли
семь деревень усмейского владельца3.
Именно после этих боевых столкновений вскрылась истинная числен-
ность калмыцкого войска. Командование решило выплатить каждому кал-
мыцкому воину денежное жалованье за победу над кумыками и организо-
вало это так: «… рота драгунская расставлена была в одну линию, а в се-
редине оной оставлено было небольшее порозжее место, наподобие ворот,
чрез которые то калмыцкое войско по одному человеку пропускаемо и дава-
но было при том определенное жалованье каждому по одному рублевику, а
дабы калмыки не могли, объехав расположение помянутой драгунской роты
[и], вдругорядь у означенных ворот для получения жалованья явиться, для
того по обоим крылам той роты постановлены были казацкие команды». Та-
ким образом выяснилось, что калмыцкого войска насчитывалось только 3727
человек, не считая двух убитых в бою. Поручик Н. Кудрявцев немедленно
донес об этом его императорскому величеству в письме к тайному кабинет-
секретарю Макарову4.
1
2
Бумаги императора Петра… С. 498.
3
4
318
Однако в ходе карательной экспедиции от действий казаков и калмыков
в северной части Дагестана пострадали и некоторые лояльные к российской
власти владельцы. Так, аксаевский владелец Султан-Махмуд жаловался на
калмыков в Коллегию иностранных дел: «Пред недавным де временем взяли
у него калмыки 5000 баранов, 100 быков, 2 чел. людей его, да из владения его
они ж, калмыки, отняли и держат при себе мурз и прочих людей с 500 киби-
ток, и дабы как скот, так и людей, повелено было ему отдать или за скот хотя
и деньги заплатить, которого скота взято у него по цене на 2500 руб.». Позже
российские власти распорядились компенсировать все имущество, захвачен-
ное у Султан-Махмуда1.
Кроме имущества и скота, калмыки «побрали у него еще аульных ево но-
гайцов 1000 дворов»2. Это подтверждает и В. М. Бакунин, который сообщал,
что при возвращении калмыцкого войска из Дербентского похода Бату за-
хватил и увел с собой от Терской крепости больше тысячи кибиток местных
ногайцев-кундровцев, российских подданных. Когда из Астрахани хану Аюке
был сделан выговор о недопустимости подобных действий, он ответил, что его
внук Бату то «учинил собою, да и в протчих таких делах напредь того извинял-
ся непослушанием ему большего сына его Чакдоржапа»3.
От действий калмыков и казаков пострадал и новоиспеченный союзник
Петра I — тарковский шамхал Адиль-Гирей, который жаловался, что «они в
походе... чинили нападение на людей владения его и из них 8 человек убили,
а других ранили, ограбили они же в Буйнаках 12 человек, вконец разорили,
побрав у них все пожитки, и 10 человек взяли в плен, сверх того у брата его
Афуя 200 баранов отогнали». Шамхал просил российские власти «те пожитки,
ясырей и прочее возвратить»4.
В дальнейшем калмыцкие владельцы не прерывали связей с кумыкскими
правителями. Так, зиму 1722/1723 года хан Аюка с улусами провел на р. Куме
«для ловли диких зверей». Отсюда он отправлял своих людей к аксайскому
владельцу Султан-Махмуду, который незадолго до этого присылал к Аюке
своего человека — Османа. Другой кумыкский владелец Чепан Чеполов, брат
Султан-Махмуда, также присылал к калмыцкому хану своего представите-
ля — Хонжалия. Переговоры в основном велись по вопросу возврата терских
ногайцев, которых по завершении Дербентского похода Бату увел на Волгу.
1
Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале XIX в.: Сб. док-тов. М., 1988.
С. 43–44.
2
3
4
Русско-дагестанские отношения… С. 43.
319
Султан-Махмуд просил Аюку, «чтоб оных татар паки отпустил к нему, Сал-
тамамуту, и брал бы с них ему, хану, дань по прежнему и чтоб де для того хан
Аюка позволил ему, Салтамамуту, быть к себе»1.
Однако Аюка отказал аксайскому Султан-Махмуду, напомнив ему, «что
оные татары издревле ево, хана Аюки, и жили при них, владельцах, из сво-
ей воли. И, когда де им от них, владельцов, стала чинитца теснота и обида,
и они де своею ж волею пришли кочевать в улусы ево, хана Аюки. А назад
де по прежнему к оным владельцам он, хан, их отпустить не смеет без воли
е. и. в-ва». Аюка, отправляя своих посланцев к Султан-Махмуду, Чепан Чепо-
лову и другим владельцам, просил у них трех собак, «которые б ловили волков
и зайцов»2.
Таким образом, можно константировать, что калмыцко-кумыкские отно-
шения в этот период, несмотря на участие калмыков в Дербентском походе, в
целом носили добрососедский характер. Роль калмыцкого хана Аюки в этих
событиях неоднозначна. С одной стороны, он всецело поддерживал завоева-
тельную политику Петра Великого, выставляя калмыцкую конницу для уча-
стия в военных действиях, в том числе и на Северном Кавказе. С другой сторо-
ны, в условиях сложнейшей международной обстановки он продолжал поддер-
живать добрососедские отношения с правителями соседних северокавказских
народов, и даже с теми, кто действовал против интересов России. Причина
столь терпимого отношения российского правительства к подобной политике
калмыцкого хана кроется в том, что, противоборствуя Османской империи и
Ирану, Россия не желала портить отношения с правителем Калмыцкого хан-
ства, рассчитывая и в дальнейшем использовать его военный потенциал.
§ 3. Политическая ситуация в Калмыцком ханстве

в последние годы жизни Аюки-хана
После Персидской кампании, которая в итоге для России закончилась не-

удачно, международная ситуация стала все больше накаляться. Письма крым-
ского хана в Стамбул с сообщениями об агрессивных планах русских в Персии
и строительстве крепости Святого Креста на Северном Кавказе спровоцирова-
ли в Порте рост антирусских настроений. Поддержку Саадет-Гирею оказывали
английские и австрийские послы, которые грозили, что в случае захвата рус-
скими Шемахи против Порты поднимутся грузины и армяне. Одновременно
1
Тепкеев В. Т. Документы… С. 8; НА РК. Ф. И–36. Д. 14. Л. 67, 67об.
2
Там же.
320
крымским татарам было указано готовиться к войне, причем русский резидент
в Стамбуле И. И. Неплюев в своих донесениях не отрицал возможности напа-
дения крупных татарских сил на южные границы России1.
В ноябре 1722 г. Порта узнала о возвращении Петра I в Астрахань и окон-
чании Дербентского похода. Стабилизация русско-турецких отношений в За-
кавказье привела к падению влияния Саадет-Гирея в Стамбуле. На призывы
хана начать войну с Россией был дан отрицательный ответ. В Петербург был
отправлен полномочный посол Нишли Мухамед-ага с конкретной задачей —
решить все спорные вопросы в пограничных конфликтах.
Российская сторона придавала огромное значение решению этой пробле-
мы, так как прекращение татарских набегов и взаимное возмещение ущерба
позволяли обеспечить спокойное положение на границе с Крымом. Любой
даже самый мелкий пограничный конфликт мог еще больше осложнить и без
того непростые русско-турецкие отношения, спровоцировав более серьезные
столкновения, вплоть до начала военных действий.
Вопрос о возмещении убытков от взаимных набегов поднимался еще во
время пребывания в Петербурге турецкого посла Миралема Мустафы-аги.
В марте 1722 г. он вручил российской стороне письмо визира с предложением
наладить купеческую торговлю и с жалобой на то, что во время похода Саадет-
Гирея в Кабарду на стороне кабардинцев якобы сражались 40 тыс. калмыков,
которые грабили черкесов, абазинцев и кубанских ногайцев2. Сведения о та-
ком количестве калмыков явно не соответствовали действительности. Канцлер
Г. И. Головкин 30 марта написал визиру, что в Петербурге и не слыхивали о
движении такого большого числа калмыков в Кабарду3. Однако впоследствии,
17 октября 1722 г., хану Аюке была отправлена грамота о запрещении набегов
на кубанских ногайцев4.
22 мая Миралем отбыл в Порту с грамотой Шафирова к визиру, в которой
сообщалось, что с русской стороны никакого ущерба крымским подданным
не будет. Кроме того, предлагалось организовать работу совместной русско-
турецкой комиссии, которая бы занялась решением вопросов о возмещении
ущерба от взаимных набегов5.
В июне 1722 г. Д. Бахметев передал управление калмыцкими делами под-
полковнику Н. Львову, чьи функции как политического представителя были
1
АВПРИ. Ф. 89. Оп. 1. Д. 4. Л. 82.
2
Там же. Лл. 124, 143–167.
3
Там же. Д. 1. Л. 24.
4
НА РК. Ф. И–36. Оп. 1. Д. 8. Л. 20.
5
АВПРИ. Ф. 89. Оп. 1. Д. 4. Л. 26об.–27об.
321
значительно расширены. Одна из задач Н. Львова заключалась в том, чтобы
«Аюкаю хану напоминать и смотреть прилежно, чтобы между императорским
величеством и Портою Оттоманскою вечного мира трактат твердо соблюдали
и никакой причины противности оного не подавали»1.
Осенью крымский хан Саадет-Гирей II лишил Бахта-Гирея власти за убий-
ство четырех хатай-кипчакских мирз. Новым кубанским султаном официаль-
но был объявлен сын крымского хана Салих-Гирей. Лишенный власти Бах-
та-Гирей не терял надежды вновь ее обрести. Первоначально он хотел уехать
в Стамбул просить помощи у султана, но все же в своих планах очень рас-
считывал на поддержку калмыков, ведя переписку с Аюкой, Дондук-Омбо и
Дондук-Даши2.
В Калмыцком ханстве в этот период ситуация также была весьма сложной.
Начало политическому кризису положила смерть Чакдорджаба 19 февраля
1722 г. В Астрахани об этом узнали только 25 февраля, когда было получено
известие от его старшего сына Досанга. По завещанию покойного Досанг воз-
главил отцовское владение и наследовал его печать3.
По сведениям В.М. Бакунина, Чакдорджаб при жизни выделил сыновьям
часть своих кибиток: Досангу — 1000, Баксадай-Дорджи — 500, Нитар-Дор-
джи — 200, Гунцук-Джапу — 100, Дондук-Даши — 400, Данджин-Дорджи —
400 и Бату — 400. Себе он оставил только 4000 кибиток, при этом без кибиток
остались еще и малолетние его сыновья, полнородные братья Дондук-Даши —
Бодонг, Солом-Допчин, Дорджи-Раши, Яндык и Бусурман-Тайджи4. Перед
смертью Чакдорджаб завещал сыновьям «каждому владеть своей частью, а ко-
чевать всем вкупе и быть у большого брата, Дасанга, меньшим всем братьям в
послушании; и Дасанга де над ними надо всеми учинил командиром, и во знак
всего вышеписанного Дасангу он, Чакдоржап, отдал печать свою»5. Как пишет
В. М. Бакунин, «по смерти Чакдоржаповой дети его к сожжению тела его со-
брались все и при том в твердом содержании завещания отца своего учинили
между себя присягу и с тем посылали от себя нарочных к деду своему, Аюке
хану, которой то апробовал и подтвердил»6.
Желание Чакдорджаба, чтобы его владение в целости сохранилось после
его смерти, вполне понятно. Сыновья были рождены от разных жен, и каждая
из них, очевидно, стремилась обеспечить своим детям достойное наследство в
1
НА РК. Ф. И–36. Оп. 1. Д. 8. Л. 19.
2
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1722 г. Д. 5. Л. 2.
4
5
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1723 г. Д. 8. Л. 4.
6
322
виде отдельного улуса с большим количеством кибиток. Главенство Досанга,
вероятно, устраивало далеко не всех его братьев, особенно не полнородных.
Очевидно, сказывалось и вмешательство деда Аюки и других родственников,
имевших свои виды на владение Чакдорджаба, которое было самым крупным
по количеству кибиток во всем Калмыцком ханстве. Нельзя забывать и того,
что большинство ногайцев из числа едисан и джембойлуков также были под-
властными Чакдорджаба.
Но скоропостижная смерть старшего ханского сына обострила и другой,
более важный вопрос: кто будет главным наследником престарелого хана? Из-
вестно, что в 1714 г. Аюка в присутствии цинских послов официально объявил
Чакдорджаба своим наследником, вручив ему одну из двух своих ханских пе-
чатей. От Чакдорджаба печать перешла к его старшему сыну Досангу, который
формально мог претендовать на ханский престол. Однако он, по всей видимо-
сти, не имел таких притязаний, по крайней мере, в документах не встречаются
свидетельства о подобных его намерениях.
Во время второй встречи Аюки с Петром I в Черном Яру в августе 1722 г.,
когда тот возвращался из Дербентского похода, хан представил государю стар-
шего сына Церен-Дондука, рожденного от Дарма-Балы, как наследника пре-
стола. В. М. Бакунин по этому поводу писал: «… представляя он свою старость
и в здоровье слабость, просил их императорское величество о содержании по
нем, хане, жены его и детей в высочайшей их императорского величества ми-
лости и о учинении по нем наследником старшего сына его Черен Дондука.
И по тому его прошению он, Аюка, и с фамилиею его высочайшею милостию
их императорского величества [был] обнадежен»1.
Спустя годы, в марте 1736 г., Церен-Дондук подтверждал это в письме
А. Остерману: «В 1722 г. Аюка в моем присутствии просил Петра I назначить
меня наследником». Ответ императора был следующим: «Старик, представ-
ление твое о наследниках весьма похвальное и я прошение твое всегда буду
жаловать»2.
Однако у правительства было свое видение относительно будущего вер-
ховной власти в ханстве. В августе того же года граф П. А. Толстой по по-
ручению Петра I в Астрахани тайно взял «реверс» (обязательство) у нойона
Дорджи Назарова, двоюродного племянника хана, согласиться с назначением
ханом после смерти Аюки и отдать в заложники его сына3.
1
Там же.
2
Цит. по: Цюрюмов А. В. Указ. соч. С. 162.
3
Батмаев М. М. Калмыки… С. 195.
323
Выбор правительством этого кандидата был неслучайным и вполне взве-
шенным. Церен-Дондук был слишком молод и не пользовался авторитетом у
других калмыцких владельцев. Дорджи Назаров был намного старше, опытнее,
а главное — всегда действовал в интересах России. Немаловажное значение
имело еще и то обстоятельство, что в родословной линия Дорджи Назарова
(Дайчин — Нима-Церен — Назар-Мамут) была старше линии Церен-Дондука
(Дайчин — Мончак — Аюка).
По мнению А. В. Цюрюмова, правительство стремилось прервать старую
ханскую линию и ограничить независимую политику хана Аюки1. М. М. Бат-
маев считает, что правительство стремилось достичь двух целей: заменить по-
рядок наследования ханской власти по прямой родственной линии назначени-
ем сверху угодной кандидатуры; опираясь на ставленника, подчинить ханство
полному контролю российского правительства и лишить автономии2. Дорджи
Назаров, который занимал восточные кочевья, возглавлял одно из крупнейших
владений, численность которого достигала 10 тыс. кибиток3.
Но был еще один человек, который, умело скрывая свои цели и сталкивая
между собой других претендентов, ожидал удобного случая, чтобы захватить
власть. За всем этим отчетливо вырисовывалась личность энергичного и та-
лантливого внука Аюки — Дондук-Омбо, также мечтавшего о ханском титу-
ле4.
Используя амбиции каждого из внуков, хану Аюке все-таки удалось рас-
колоть наследников покойного старшего сына. По мнению М. М. Батмаева,
Аюка, расчищая дорогу Церен-Дондуку и затрудняя ее Досангу, перессорил
его с братьями5. По сообщению Шарапа, посланца Досанга, Аюка «приказал
внуку своему… Дондук Даше часть свою от Дасанга отобрать и кочевать при
себе, а Дасанг де приказу отца своего преступить не желает»6.
Поводом для конфликта стала информация о якобы готовящемся покуше-
нии Досанга на жизнь Дондук-Даши, полученная последним от некоего знако-
мого. Дондук-Даши с братьями откочевал во владение деда, который разрешил
им кочевать совместно. Поскольку основная часть кибиток беглецов оставалась
под контролем Досанга, то они от старшего брата требовали их передачи7.
1
2
3
4
5
Там же.
6
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1723 г. Д. 8. Л. 4.
7
Там же. Л. 6.
324
Однако Досанг не был склонен к тому, чтобы добровольно передать им ки-
битки, поскольку помнил о данной отцу клятве сохранить владения в целост-
ности. Тогда Дондук-Даши с братом Бодонгом решили более радикальным
способом разрешить этот конфликт и 9 февраля 1723 г. совершили нападение
на улус Досанга, в ходе которого были убиты 10 и ранены 20 человек. Двое из
числа знатных лиц были казнены. Как сообщал Досанг, среди жертв оказал-
ся «добрый судья», владевший 500-ми кибитками, другой владелец, имевший
1000 кибиток, был ранен. Ближайшее окружение Досанга в открытую говори-
ло, что «знатно де оное чинилось не без ведома ханскова»1.
Руку Аюки в этом конфликте узрели и в астраханской администрации.
А. Волынский заключал, что «понеже можно видеть и поступок хана Аюки,
что он не хочет того, чтоб по нему не противились сыну ево, Черен Дундуку; и
так делает, чтоб между ими был баланс и чтоб никто не имел такой силы, что
сыну его могли быть противны… А мне мнитца, что для интересу император-
ского величества ис того худова не будет, ежели противной партии владельцы
отчасти посильнее будут, токмо в том нам смотреть, чтоб немного из балансу
выходили. Итак ханская власть не так будет самовластна, что к пользе его им-
ператорского величества»2.
Собрав войско, Досанг выехал к Дондук-Даши, чтобы выяснить, «для чего
он ему такую противность учинил». Он не собирался предпринимать силовые
действия в отместку за вероломное нападение брата, так как понимал, что за
спиной Дондук-Даши стоят Аюка и Дондук-Омбо3. Документы отчетливо сви-
детельствуют о стремлении Досанга мирно разрешить конфликтную ситуацию
с братом, основываясь на отцовском завещании.
Однако Аюка всячески отрицал свою причастность к возникновению кон-
фликта между внуками. Он обещал разрешить его на законном основании: «и
ежели хан рассудит по надлежащему, то де он, Дасанг, ево, хана, послушает, ако
отца своего, а ежели и в суде будет сильничать, и по надлежащему не рассудит»4.
Приказав Досангу и Дондук-Омбо с войсками двигаться к нему, Аюка
20 февраля обратился к властям с просьбой расположить в районе Селитрен-
ного городка царское войско, так как сыновья Чакдорджаба «между собою в
ссоре и улусы отнимают». Но в астраханской администрации не спешили вме-
шиваться, там имели еще очень плохое представляние о данной конфликтной
ситуации и кто в ней виноват5.
1
Там же. Л. 3, 6.
2
Там же. Д. 5. Л. 15.
3
Там же. Д. 8. Л. 4.
4
Там же. Л. 4.
5
Там же. Л. 3.
325
Удивительно, но Дондук-Даши даже сумел получить поддержку у кубан-
ского Бахта-Гирея. Султан прямо пригрозил Досангу начать против него во-
йну, если тот не отдаст причитающуюся Дондук-Даши часть отцовских киби-
ток1. Это свидетельствует не только о крепких связях кубанского владельца с
Дондук-Даши, но и его попытке вмешаться во внутренние дела Калмыцкого
ханства, чего ранее за ним не наблюдалось.
23 февраля Досанг по призыву деда Аюки для примирения с братом отпра-
вился в ханскую ставку, куда уже съехались Дондук-Омбо и другие знатные
калмыцкие владельцы и высшие духовные лица. Съезд должен был разрешить
создавшуюся конфликтную ситуацию, чтобы в дальнейшем она не стала угро-
зой для безопасности калмыцких кочевий. Однако во время проведения этого
мероприятия пришло известие об откочевке на Дон дербетского тайши Четера
с детьми и улусов братьев Ямана (Септена, Дамрина и Халухайчина). Аюка
приказал Церен-Дондуку и Дондук-Омбо срочно выдвинуться с войсками
вслед за ними и не допустить их ухода. Съезд, главной целью которого было
примирение братьев, таким образом, был перенесен на летний период2.
7 марта Аюка вернулся из похода на непокорных владельцев, стремив-
шихся откочевать на Дон. Оказалось, что Четер и братья Ямана передумали
уходить, но отныне они находились под подозрением у хана. Аюка принял
решение отделить улус сына Церен-Дондука, выделив ему часть кибиток из
своего владения и кибитки братьев Ямана3. С целью погасить сепаратистские
устремления дербетских тайшей хан планировал женить сына Четера, Лаван-
Дондука, на дочери Дондук-Омбо. Улусы братьев Ямана Аюка приказал отве-
сти от Волги на расстояние пяти дней пути4, т. е. примерно на 200 км.
Тем временем на русско-турецкой границе обстановка оставалась тре-
вожной. В январе 1723 г. Военная коллегия разослала всем пограничным ко-
мендантам предупреждение о возможном набеге кубанских ногайцев5. 31 мая
Аюка получил правительственную грамоту об участившихся набегах крымцев
и кубанцев на российскую территорию. На этом основании калмыцким вла-
дельцам указывалось быть готовыми к возможным военным действиям и не
иметь никаких ссылок с кубанскими ногайцами. 3 июля в ханскую ставку при-
были главные калмыцкие владельцы, среди которых были Дорджи Назаров,
Бокшурга, Дондук-Даши, Бату, Лаван-Дондук. От Дондук-Омбо и Досанга
1
Там же. Л. 5.
2
Там же.
3
Там же. Л. 5, 6.
4
5
ПСЗРИ. Т. VII. № 4137.
326
присутствовали их представители. По завершении съезда хан и тайши объяви-
ли о готовности калмыцких войск1.
Однако Аюка отказался отправлять калмыцкое войско за Дон, так как еще
сохранялась опасность новых набегов казахов, каракалпаков и башкир с вос-
точного направления. По мнению В. Беклемишева, калмыки могли быть весь-
ма ненадежным союзником в возможной войне с кубанцами и крымцами, так
как они заключили с ними мирный договор, по которому вернули себе 13 тыс.
ногайских кибиток. К тому же в правительстве еще помнили об участии кал-
мыков в набеге, совершенном в 1717 г. Бахта-Гиреем, и знали, что Аюка по-
читал его как «названого сына». Во время тех событий Беклемишев находился
в Царицыне и просил тогда у калмыцкого хана военной помощи, но получил
ответ, что «будто им вскоре собратца не можно»2.
Все это подогревалось сведениями о присутствии в калмыцких улусах в
мае 1723 г. Санмирзы Арсланбекова, посланца Бахта-Гирея. Как объяснял
В. Беклемишеву Аюка, Санмирза прибыл к калмыкам не от султана, а по своей
собственной инициативе, чтобы выкупить у Четера своего брата, ранее захва-
ченного в плен3.
Летом 1723 г. ставка хана Аюки находилась выше Саратова, другие кал-
мыцкие улусы кочевали под Самарой, Яицким городком и за Красным Яром.
В. Беклемишев, находясь в ставке, стал невольным свидетелем активных по-
сольских контактов калмыцкого хана с соседними кочевыми народами. 5 июля
к Аюке прибыл каракалпакский посланец с сообщением, что цинские войска
напали на джунгарского хунтайджи Цэван-Рабдана и разорили его погранич-
ные улусы. Хунтайджи отступил к границам с каракалпаками и предложил им
мирное соглашение. Однако те не поверили в мирные инициативы хунтайджи
и укрылись в горах.
8 июля в ханскую ставку прибыли башкирские посланцы с предложением
мира и совместного выступления против каракалпаков. Как вариант они пред-
лагали Аюке создать русско-калмыцко-башкирскую коалицию и, воспользо-
вавшись тяжелым положением каракалпаков в противостоянии с джунгарами,
совершить на них нападение и «отмстить все обиды». Однако Аюка прямо вы-
разил башкирам свое недоверие, поскольку те отогнали лошадей из улуса Дор-
джи Назарова. Башкирские представители предложили хану прислать к ним
человека, чтобы отыскать и вернуть всех отогнанных калмыцких лошадей. Как
заметил Беклемишев, Аюка им ничего не ответил4.
1
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1723 г. Д. 8. Л. 14.
2
3
4
Там же. Л. 17, 18.
327
7 сентября Досанг сообщил в Астрахань, что на калмыков идет 20-тысяч-
ное казахское войско под началом Булагарин-хана. Небольшая разведыватель-
ная партия калмыков, отправленная на восток, была уничтожена, выжить уда-
лось только одному человеку. Казахи якобы перешли Яик, и Досанг передал
Аюке, чтобы тот, оставив улусы в «крепких местах», с войсками выдвигался
на границу кочевий, где уже с 5-тысячным войском стоял Дорджи Назаров.
Сам Досанг стоял под Астраханью и надеялся на помощь местного гарнизона.
Аюка просил поддержки у Царицына, так как знал о малочисленности войска
в Астрахани1.
9 сентября Баксадай-Дорджи и Нитар-Дорджи, братья Досанга, сообщали
В. Бакунину, что они распустили свои войска, так как казахи ограничились
разгромом только улусов Лекбея и Гюмбю, сына Дорджи Назарова, численно-
стью в 5 тыс. кибиток. Спастись удалось якобы только супруге Лекбея, Убага-
ре, и еще семерым людям. Однако это были только слухи, но братья просили
прислать в Красный Яр подкрепление, хотя бы сотню солдат и 5–10 пушек. По
их просьбе из Астрахани были командированы две роты солдат Ингерландско-
го полка с двумя пушками и 300 донских казаков2.
11 сентября в администрацию поступили более полные и точные сведения
о казахском набеге. Оказалось, что казахов и каракалпаков в набеге участвова-
ло только 6 тыс. человек. Действительно, от их действий пострадал улус Лек-
бея, состоявший из двух тысяч кибиток и находившийся от основной массы
калмыцких улусов далеко на востоке. В плен попали только 20 калмыков, но
улус лишился 30 тыс. лошадей, 10 тыс. верблюдов и практически всего рога-
того скота. Дорджи Назаров с 7-тысячным войском выступил им навстречу, но
битва так и не состоялась. Каракалпакский правитель прислал к тайше послов
с разъяснением своих действий, и выяснилось, что казахско-каракалпакский
поход был направлен только против Лекбея. Оказалось, что в прошлые годы
его люди отогнали у каракалпаков несколько тысяч лошадей, «и за то де он,
хан, ево, Лекбея, воевал и свою обиду ему отомстил». К самому Дорджи На-
зарову у каракалпаков претензий не было, так как он «присягу не нарушил».
С целью окончательно урегулировать конфликт Дорджи Назаров пригласил
каракалпакского правителя к себе в лагерь, где они и отобедали. Стороны еще
раз подтвердили прежний мирный договор и обменялись пленными3.
Опасения каракалпаков относительно джунгарской угрозы были вполне
серьезными. Об этом говорит и тот факт, что тогда же, летом 1723 г., к Аюке
1
Там же. Д. 5. Л. 22.
2
Там же. Л. 22, 23.
3
328
прибыли джунгарские послы. Хунтайджи Цэван-Рабдан предлагал калмыцко-
му хану заключить брачный союз между его дочерью и ханским сыном Церен-
Дондуком. То же самое могли сделать родственники с обеих сторон. Джунгар-
ский правитель желал прийти и кочевать с улусами на Яике, а калмыцкой сто-
роне оставить только волжские кочевья. Ханская супруга Дарма-Бала с двумя
внуками от Гунделека отправилась на переговоры со своим джунгарским род-
ственником, который кочевал в месяце пути к востоку от Яика. Несомненно,
планы джунгарского правителя очень сильно встревожили калмыцкого хана и
других владельцев, и этот вопрос также обсуждался на съезде. Неизвестно, чем
было вызвано стремление джунгар подойти так близко к калмыцким кочевьям,
но Аюка решил держать в секрете от русской администрации информацию о
калмыцко-джунгарских переговорах и все владельцы дали ему присягу в том1.
Однако осенью этого года В. Беклемишеву все-таки стало известно об этом.
Источником информации стал Досанг, который искал поддержки у правитель-
ства в конфликте с братом. По его словам, джунгарский Цэван-Рабдан — «че-
ловек зело лукав», т. е. очень хитрый и коварный. В прошлом он обманул и
разбил некоего Лузан-хана2, во владении которого кибиток было не меньше,
чем у Аюки. Хунтайджи предложил выдать замуж свою дочь за сына Лузан-
хана и договорился о месте съезда. Когда стороны съехались в условленное
место, хунтайджи внезапно атаковал и разбил Лузан-хана, а его улус присо-
единил к своему владению. По такому же сценарию, как ситал Досанг, Цэван-
Рабдан через свою племянницу Дарма-Балу теперь склоняет к династическому
союзу и калмыцкого хана. Сам Досанг, например, отказался выдавать свою
дочь замуж за джунгарского представителя3.
8 октября 1723 г. государь получил ханское письмо с официальным из-
вещением о приезде к нему посланца от джунгарского хунтайджи «с объ-
явлением дружбы». Аюка ставил в известность правительство и государя
о желании Цэван-Рабдана кочевать по соседству с волжскими калмыками.
Конечно, это сильно беспокоило хана, и он спешил заручиться поддержкой
российских властей. Аюка просил расположить правительственные войска
в Астрахани, Черном Яру, Царицыне и Саратове, т. е. на всем протяжении
волжского рубежа, где кочевали калмыцкие улусы. В другом письме он про-
1
Там же. Д. 8. Л. 30.
2
Под Лузан-ханом, скорее всего, имелся в виду последний хошутский правитель
Кукунорского ханства — Лхавсан-хан, сын Далай-хана и внук Гуши-хана. В 1717 г. он
потерпел поражение от джунгарского войска, которое по призыву тибетцев вторглось
в Кукунор, и погиб в сражении.
3
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1723 г. Д. 8. Л. 30.
329
сил предоставить ему 2-тысячное войско, пока Волга не покрылась льдом1.
Таким образом, уже ближайшей зимой он всерьез ожидал возможного по-
явления в Прикаспии джунгарского войска. Правда, в своем письме он не
упомянул о желании Цэван-Рабдана заключать династические союзы с кал-
мыцкими владельцами.
О предыстории калмыцко-джунгарских переговоров поведал в астрахан-
ской администрации Билютка, посланец Досанга. По его словам, еще лет
7–8 назад Аюка отправил к Цэван-Рабдану своего посланца Цаган-Манджи.
В том же году тот вернулся с 4 посланцами от хунтайджи, которые передали,
что джунгары уже третий год воюют с казахами и каракалпаками, что джун-
гарский правитель «сбивает их с места, где они кочуют для того, чтоб ему,
хонтайдже, с улусы своими прийти кочевать к Яику и Волге рекам пред буду-
щею весною»2.
Приближение джунгарского правителя к калмыцким кочевьям было свя-
зано и с его желанием заключать брачные союзы между калмыцкой и джун-
гарской знатью. Он просил прислать к нему Дарма-Балу, супругу Аюки и его
родственницу, с двумя девушками, которых можно было выдать замуж за
джунгарских родственников хунтайджи. Со своей стороны он также готов был
отправить на Волгу своих незамужних родственниц, чтобы выдать их замуж
за молодых калмыцких князей. Съезд женихов и невест намечалось провести
за Яиком уже следующей весной, вероятно, на Цаган Сар. Аюка, например,
намеревался выдать замуж свою внучку, дочь Гунделека3.
Но были и противники такого сближения. Досанг предостерегал Аюку от
поспешных шагов, так как считал, что калмыкам и джунгарам будет тесно ко-
чевать вместе в прикаспийских степях. Он категорически был против выдачи
замуж за джунгар девушек из знатных калмыцких семей. Его опасения разде-
ляли и другие соплеменники: «многие их калмыки печальны и надеются, что
хонтайджи, соединяясь с ними, калмыки, хана Аюки и протчих их владельцев
побьет, а сам де их, калмык, всех учинит своими подданными и будет кочевать
на местах, где кочуют киргис казаки и каракалпаки»4.
В это время во владении Досанга произошло еще одно событие, усилив-
шее раскол, — уход его брата Бату с двумя тысячами кибиток во владение
деда Аюки5. Как говорилось выше, Чакдорджаб выделил Бату, рожденному от
1
Там же. Д. 21. Л. 1.
2
Там же. Д. 5. Л. 28.
3
4
5
Там же. Д. 8. Л. 18.
330
ногайской жены, только 400 кибиток1. Таким образом, в оппозиции Досангу
оказались уже двое братьев, пользовавшихся поддержкой Аюки.
На съезд калмыцких владельцев и духовенства Досанг лично не приехал,
но прислал своего представителя с просьбой разрешить его конфликт с Дон-
дук-Даши и Бату. После совещания владельцы приняли вполне компромисс-
ное решение — отправить к Досангу своих уполномоченных, а также пред-
ставителей духовенства с предложением, чтобы он разделил между братьями
отцовские кибитки, но при этом они продолжали бы кочевать совместно. Не-
смотря на то, что Аюка выступал против этого, Дорджи Назаров, выражая мне-
ние большинства владельцев, настоял на принятии такого решения. К Досангу
был отправлен хошутский владелец Дондук, ханский зять, вместе с представи-
телями других владельцев и духовенства2.
По всей видимости, и это компромиссное решение не устроило конфлик-
тующие стороны. 25 сентября в личной беседе с В. Беклемишевым Аюка со-
крушался по этому поводу: «Я де их разводил и других владельцев для миру
их призывал, хотя де они многажды договаривались, но в том не устояли и
меня не слушают». Поскольку Досанг официально обратился к императору с
просьбой вмешаться и разрешить их конфликт, Аюка попросил его приехать к
нему для суда, но тот отказался. Не дождавшись приезда старшего внука, хан
отправил к нему делегацию, в которую попросил войти Шакур-ламу, сноху
Габиль — мать Дондук-Даши, и В. Беклемишева. Последнего Аюка попросил
для того, чтобы тот лично убедился в искренности Досанга уладить конфликт
мирным путем: «то де будешь ты (т. е. Беклемишев. — В. Т.) у нас свидетелем
и видеть будешь, чья неправда и упрямство»3.
Беклемишев согласился войти в состав делегации, которая 27 сентября
1723 г. выехала из урочища под Черным Яром и 3 октября прибыла к Досангу,
кочевавшему у Бузанского острова. На следующий день Беклемишев лично
встретился с Досангом и его братом Баксадаем-Дорджи. Досанг заверил в сво-
ей верности государю, объявил о готовности так же верно служить, как это
делал при жизни его отец, а не как это делают Дондук-Омбо и Дондук-Даши,
которые продолжают поддерживать связи с кубанским Бахта-Гиреем. Досанг,
по всей видимости, не чувствовал уверенности в своих силах, поскольку об-
ратился к властям за защитой от своего брата Дондук-Даши, которого считал
«плутом и неверным холопом»4.
1
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1723 г. Д. 8. Л. 18, 19.
3
4
331
Со своей стороны Беклемишев просил Досанга прекратить ссору с братья-
ми, так как существовала угроза того, что Дондук-Даши мог уйти на Кубань, а
это никак не отвечало интересам правительства. По словам Досанга, он готов
был к миру и для этого призывает Дондук-Даши приехать к нему, что готов
отдать ему его улус, но с условием совместного кочевания. Шакур-лама также
знал об условиях Досанга1.
2 октября Досанг сообщал в Астрахань, что к нему от Аюки прибыли Ша-
кур-лама, «знатный поп» Намку и мачеха Габиля. Они предложили передать
улус Дондук-Даши его матери Габиле, которая кочевала бы с ним совместно.
В этом случае Аюка обещал примирить Досанга с братьями при поручитель-
стве Шакур-ламы. Но Досанг без позволения А. Волынского не желал мирить-
ся и требовал включить в группу посредников и В. Беклемишева. В этом Аюка
ему отказал2.
Но переговоры все же сдвинулись с мертвой точки, и 8 октября Габиля
сообщила Беклемишеву, что Досанг возвращает ей улус сына, и на этом осно-
вании она призвала к себе Дондук-Даши и других детей. На следующий день
Шакур-лама окончательно договорился с Досангом об отдаче им улуса брату и
совместном с ним кочевании. Он отправил эту весть Аюке, чтобы тот прислал
Дондук-Даши к старшему брату3.
Однако дед решил переиграть условия примирения. 13 октября к Шакур-
ламе и Габиле он прислал Санджи-даргу с требованием, чтобы Досанг и Дон-
дук-Даши приехали к нему, и их примирение произошло именно в его ставке.
Досанг тайно поделился с Беклемишевым своим сомнением относительного
этого условия4.
Все взвесив и доверившись обещанию Шакур-ламы в безопасности поезд-
ки, Досанг во главе войска из 500 калмыков и ногайских едисан решил ехать в
ставку Аюки. 26 октября он с Нитар-Дорджи и В. Беклемишевым выехали от
р. Берекети и направились к Аюке. Другой его брат, Баксадай-Дорджи, остался
дома для охраны улусов. К деду в ставку, расположенную в урочище Болху-
хум, около Черного Яра, они прибыли 5 ноября. Дондук-Омбо и Дондук-Даши
здесь пока не было, так как они в это время охотились5.
Только на следующий день, 6 ноября, Досанг встретился с Аюкой, и поз-
же он передал суть разговора Беклемишеву. Встреча деда со старшим внуком
1
2
Там же. Д. 5. Л. 31.
3
Там же. Д. 8. Л. 29.
4
5
Там же. Л. 31, 32.
332
происходила ночью и длилась около четырех часов. Неизвестно, на какие кон-
кретно темы они беседовали, но вопрос о ссоре и примирении братьев, по сло-
вам Досанга, они не затрагивали1.
7 ноября Аюка потребовал у Досанга отправить обратно свое войско во
главе с Нитар-Дорджи, а самому остаться в ханской ставке с 10 человек. Толь-
ко в этом случае, по словам хана, Дондук-Даши готов был встретиться со стар-
шим братом и судиться по калмыцкому закону. В противном случае он готов
был прибыть в ставку с Дондук-Омбо и Церен-Дондуком, у которых войско
было в три раза больше2.
Досанг встретился с Шакур-ламой и через него выдвинул Аюке уже встреч-
ное условие — он готов в течение четырех дней встретиться с Дондук-Даши
и Бату, даже если они прибудут с войском, но категорически возражал, чтобы
на встрече присутствовали Дондук-Омбо и Церен-Дондук. Духовные лица —
Шакур-лама и Гелен-эмчи, — выступая своего рода гарантами безопасности
Досанга, рядом с его кибиткой поставили свои. Однако Аюка не согласился с
этим условием, и Досанг 8 ноября уехал к себе в улус3.
Как позже сообщал Баксадай-Дорджи, после приезда Досанга к Аюке тот
предложил ему передать часть улуса Дондук-Даши, а самому остаться при нем,
отправив обратно сопровождавших его людей. Однако Досанг отказался от та-
кого предложения, поскольку получил тайное предупреждение от Шакур-ламы
об угрозе его жизни. Аюка якобы приказал собирать войска против Досанга, и
Шакур-лама посоветовал ему просить помощи у российского правительства4.
8 ноября Аюка прислал к В. Беклемишеву двух калмыцких судей, Ден-
джина и Асана, с объявлением, что Досанг, не дожидаясь суда, уехал к себе
домой, а Церен-Дондук, Дондук-Даши и Дондук-Омбо пошли на него войной.
Беклемишев сразу же призвал хана не допустить военного столкновения, ука-
зав, что Досанг кочует под Астраханью, и правительственные войска будут его
защищать5.
Очевидно, что Аюка пытался не только сорвать эти мирные переговоры,
но и сделать виновным в их срыве Досанга. Подводя к тому, чтобы разрешить
этот конфликт силовым способом, он никак не ожидал такой реакции от рос-
сийского представителя, который открыто выступил на стороне Досанга. 9 но-
ября Аюка передал Беклемишеву, что будет на него жаловаться государю6.
1
2
3
Там же.
4
Там же. Д. 5. Л. 31, 32.
5
Там же. Д. 8. Л. 33.
6
333
На следующий день они все-таки встретились, и настроенный уже бо-
лее миролюбиво Аюка попросил совета у Беклемишева, каким образом воз-
действовать на внуков, которые его не слушают. Хан упрекнул российского
представителя в том, что губернатор А. Волынский в этом конфликте под-
держивает Досанга только потому, что тот подарил ему якобы 100 лошадей.
Аюка попросил Беклемишева выехать в улус Досанга и не допустить стол-
кновения1.
17 ноября Беклемишев уже был у Досанга, который кочевал в 30-ти вер-
стах от Красного Яра, т. е. в непосредственной близости от Астрахани. В это
время он активно готовился к отражению нападения на свое владение и просил
военной помощи у астраханских властей2.
18 ноября Досанг снова писал в Астрахань о приближении к его улусу во-
йск под началом Церен-Дондука, Дондук-Омбо, Дондук-Даши, Бату и Дан-
джин-Дорджи. Он просил срочно прислать 5 пудов пороха и 5 пудов свинца3.
19 ноября Аюка уже констатировал, что Досанг с Дондук-Даши «вступили
в ссору» и просил прислать императорского указа о недопущении между ними
войны4.
Несмотря на то, что Аюка продолжал делать вид, что он ни при чем,
А. П. Волынский был уверен в его причастности к разжиганию этого конфлик-
та. По мнению губернатора, хан сознательно ссорил внуков, чтобы усилить
позиции сына Церен-Дондука, «чтоб их улусами розбить и нарочно, и тем обе-
зсилить». Волынский с двумя ротами солдат срочно выехал в улус Досанга,
который стоял за Красным Яром5.
23 ноября из Астрахани к реке Берекети, где находился Досанг, выехал
капитан В. Беклемишев с отрядом из 200 солдат.
24 ноября рано утром позиции Досанга были атакованы подошедшим во-
йском Дондук-Омбо и младшего ханского сына Галдан-Данджина. Стороны
сошлись, и, как отмечали свидетели, бой был «огненной и лучной». Только
в третьем часу дня губернатор на шлюпке прибыл к месту сражения, которое
сразу же прекратилось. Противоборствующие стороны разошлись.
А. П. Волынский немедленно призвал к себе для примирения Дондук-Ом-
бо или кого-либо из владельцев. Тайша согласился и утром следующего дня
прислал человека с жалобой на Досанга. Губернатор не стал принимать чью-
1
Там же. Л. 35, 36.
2
3
Там же. Д. 5. Л. 32.
4
Там же. Л. 31, 32.
5
Там же. Л. 32, 33.
334
либо сторону и призвал конфликтующих встретиться на переговорах в 15-ти
верстах от места сражения1.
Дондук-Омбо принял предложение губернатора, но, пока они двигались
к месту переговоров, он прислал человека с письменным предупреждением,
чтобы губернатор не вмешивался в их конфликт, иначе, как сообщал Волын-
ский, «они будут со мною поступать как с неприятелем»2.
Угроза губернатору была весьма дерзким поступком со стороны Дондук-
Омбо. Стоя с войском на возвышенности, он велел Волынскому не двигаться
в их сторону, пригрозив начать стрельбу. Затем 10-тысячное войско в боевом
порядке демонстративно двинулось на отряд астраханского губернатора и
остановилось буквально в 300 саженях.
Решительное вмешательство губернатора заставило конфликтующие сто-
роны перейти к переговорам, и владельцы стали съезжаться. Губернатор до-
говорился с Дондук-Омбо, что утром к нему прибудет Беклемишев, однако
тайша со своими сторонниками ночью ушел вниз по реке3.
После подсчета потерь выяснилось, что Досанг лишился 6 тыс. кибиток с
конскими табунами и скотом. В его распоряжении оставалось только 2 тыс.
кибиток, которые кочевали под Астраханью с «великой нищетою»4. Но его
людям удалось взять в плен 14 человек, в том числе одного из приближенных
хана, о котором все говорили, что он «очень умен». По мнению А. Волынско-
го, его приезд, по существу, спас Досанга от полного разгрома, а людские и
материальные потери уже не играли большой роли: «и дух не помянулся, по-
неже как вижу, что им не до пожитков, дело — до голов»5.
Лишившись большей части своего владения, Досанг уже не мог контро-
лировать подвластных ногайцев, доставшихся ему от отца, которому они под-
чинялись. По всей видимости, ногайские мирзы больше всего опасались того,
что в ходе внутрикалмыцкой борьбы за кибитки они также окажутся объек-
том раздела между тайшами. Досанг пошел на беспрецендентный шаг, когда
фактически добровольно освободил ногайских мирз, чтобы те могли уйти на
Кубань, хотя бы на время калмыцкой междоусобицы.
В письмах хана Аюки к правительству по поводу событий, связанных с
ссорой ханских внуков, приводятся факты, указывающие на подобное решение
ногайского вопроса. Стараясь вызвать у властей подозрение к Досангу, Аюка
1
2
Там же. Л. 34
3
4
5
Там же. 1724 г. Д. 5. Л. 8.
335
писал: «Дасанг своего служителя, одного татарина, посылал к крымскому Ну-
радым салтану и отдал на Кубань нагайцев больше двадцати тысяч кибиток, а
он де, Нурадым салтан, прислал к нему, Досангу, с письмом своего посланца»1.
Но Досанг и не скрывал от астраханской администрации свои контакты с
кубанцами. 24 декабря 1723 г. его посланец Билютка сообщал, что, действи-
тельно, к тайше прибыл кубанский посланец Осман от Салат-Гирея, сына
крымского хана. Причиной приезда стали известия о разгроме по приказу
крымского хана на Кубани Бахта-Гирея, который незадолго до этого убил
четырех хатай-кипчакских мирз и успел скрыться в Копыле. Потеряв власть,
султан не знал, куда ему податься, и рассматривал два основных варианта: от-
правиться в Стамбул к турецкому султану или снова просить военной помощи
у калмыков. Второй вариант казался ему более реалистичным, и он вел пере-
писку с Аюкой, Дондук-Омбо и Дондук-Даши, прося у них помощи. Дондук-
Даши был единственным, кто отозвался на призыв Бахта-Гирея о помощи, и
отправил ему часть своего войска2.
На Кубани хорошо были осведомлены о ситуации в Калмыцком ханстве.
Кубанские владельцы, зная о том, что Досанг потерпел поражение, но его под-
держивает российское правительство, надеялись на продолжение мирных от-
ношений: «и пока де императорское величество с их турецким салтаном будет
в миру, то б и он, Досанг, с крымским ханом и с ними, салтанами, имел мир и
пересылку»3.
8 января 1724 г. Баксадай-Дорджи, посетивший Беклемишева в Астрахани,
сообщил ему, что «етсаны и енбулуки, которые были во владении их, ушли все
на Кубань, только осталось из них убогих людей, которые не имеют при себе
скота и кормятся рыбой, с полторы тысячи человек». Вернуть их уже не пред-
ставлялось возможным, поскольку, по имеющимся у калмыков сведениям,
ногайцы находились за Кумой, вблизи Кубани4. После переправы через Куму
они разошлись по трем направлениям: одни двинулись на Терек, другие при-
соединились к кабардинцам, третьи ушли за верховья Кубани. Позже кубанцы
смогли их снова объединить в одно владение5.
Весть о калмыцкой усобице быстро разлетелась по соседним регионам.
Сложившаяся ситуация делала калмыцкие кочевья очень уязвимыми для набе-
гов соседних народов. Уход едисан и джембойлуков на Кубань также создавал
1
НА РК. Ф. И–36. Д. 14. Л. 46, 46об.
2
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1724 г. Д. 7. Л. 1.
3
НА РК. Ф. И–36. Д. 17. Л. 11.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1724 г. Д. 7. Л. 2; НА РК. Ф. И-36. Д. 17. Л. 11, 12.
5
336
угрозу набегов с кубанского направления, поскольку ушедшие с Волги ногай-
цы хорошо были осведомлены об уязвимости калмыцких улусов.
Начиная с конца января 1724 г. калмыки ожидали нападения именно с это-
го направления. Дондук-Омбо главными своими силами, предназначавшимися
для борьбы с Досангом, поспешил заслонить ханский улус. 9 февраля посланец
Аюки доставил Беклемишеву в Черный Яр тревожное письмо от хана: «Татары
идут войной; мне лодки надобны, больше десяти; ежели можно сыскать, при-
шлите». 15 февраля хан снова сообщал Беклемишеву, что «кубанцы все подня-
лись» на него и повторил просьбу о присылке лодок1.
Комментируя письмо Аюки, ханский посланец Джалчин говорил: «В письме
де написано, что кубанцы все поднялись на меня, и то де написано для того:
нынешних де числах уведомился Аюка хан, что идут кубанские татары войною,
а от кого он, хан, о вышеописанном уведомился, того он, Джалчин, не знает; а
что де написано, чтоб лодок прислать, и то де хан требует для того, что он, Аюка
хан, более кочевать ныне ему не мочно, и чтоб прислать к нему несколько лодок,
и быть тем лодкам при нем, Аюкае хане; и как на него, хана, внезапно будет от
кубанских татар нападение, чтоб ему, хану, в тех лодках уехать было мочно от
них чрез Волгу на луговую сторону; а ныне де Аюка хан кочует на нагорной
стороне ниже Черного Яра подле Волги, против Казачьего острога, расстоянием
от Черного Яра в сорока верстах»2. Беклемишев советовал хану продвигаться
кочевьями к Царицыну и искать защиты вблизи тамошней линии или же переби-
раться на остров выше Черного Яра, где калмыки тоже могут чувствовать себя
в безопасности; если же больному хану кочевать степью будет невозможно, то
Беклемишев предложил доставить его на остров или к Царицыну на лодках3.
11 февраля В. Беклемишев в письме к А. П. Волынскому писал о просьбе
Аюки об оказании ему помощи против кубанцев и высказывался за то, чтобы
все-таки пропустить калмыков за Царицынскую линию для пущей безопас-
ности. 19 февраля, сообщая в КИД о кончине хана Аюки, он просил указания
о возможности перехода калмыков за линию, к которой они уже прикочевали
ввиду ожидавшегося нападения кубанцев. Беклемишев считал необходимым
дать разрешение на этот переход, так как вне линии калмыки не могли чув-
ствовать себя в безопасности, а переправа на левый берег Волги для них была
невозможна, потому как истощавший за зиму калмыцкий скот не вынес бы
холодной воды и весь бы погиб4.
1
НА РК. Ф. И–36. Д. 17. Л. 20.
2
3
4
337
Кроме этого, В. Беклемишев указывал еще на то обстоятельство, что после
смерти Аюки калмыки находились «в великом опасении, чтоб ханскую жену
кто из владельцев не увез к себе [на]сильно и не взял бы за себя [замуж]».
Претенденты на верховную власть в ханстве с помощью ханши могли легко
добиться своей цели. Практически все калмыцкие владельцы, за редким ис-
ключением, были молоды, и никто из них никого не слушал, часто принимая
решения самостоятельно. В. Беклемишев опасался, что все это может привести
к крупной междоусобице, а Дорджи Назаров, один из главных претендентов на
ханский престол, кочевал на периферии. Он только собирался со своим улусом
двинуться из заволжских степей к Волге и расположиться лагерем между Ца-
рицыным и Дмитриевским1.
Таким образом, слухи о возможном набеге кубанцев, кончина Аюки, воз-
можность увоза Дарма-Балы, вдовы хана, недисциплинированность владель-
цев, отдаленное расположение кочевий Дорджи Назарова — все это застав-
ляло власть открыть калмыкам дорогу за черту Царицынской линии, где во
всяком случае удобнее было их контролировать и не допустить возможную
междоусобицу2. Однако указа на этот счет не последовало. 27 февраля В. Бе-
клемишев писал И. В. Панину: «Прежде всего доносил я вашему сиятельству,
что между калмык по смерти ханской не без замешания будет, и по нынешнее,
государь, число все смирены и дети ханские все при матери»3.
Сохраняя внешнее спокойствие, калмыцкие владельцы, несомненно, дума-
ли о своей дальнейшей судьбе после смерти Аюки. Наиболее солидарными
во взглядах оказались Дондук-Омбо и Дондук-Даши, выступавшие за уход на
Кубань и объединение с Бахта-Гиреем. Однако мятежный султан не проявлял
готовности содействовать осуществлению их намерения.
1 марта 1724 г. дворянин черноярского гарнизона С. Казанцев доклады-
вал В. Беклемишеву о результатах своей поездки в ханский улус, который на-
ходился в 40 верстах от Царицына, на р. Сарпа. Казанцев узнал от калмыка
Менко, захваченного Дондук-Даши в числе других калмыков из Досангова
улуса, что с Кубани вернулся посланец Дондук-Даши, Хара-Омбо, которого
владелец посылал к Бахта-Гирею с известием о тяжелой болезни хана. Посла-
нец от Бахта-Гирея приехал с подарками: хану Аюке — конь, Церен-Дондуку,
Дондук-Омбо и Дондук-Даши — по турецкой пищали, Бодонгу — турецкий
лук с 40 стрелами. Посланец султана уже не застал хана в живых, но ханской
вдове он говорил: «Бахты Гирей де прислал к ней коня на знак прежней любви
1
НА РК. Ф. И–36. Д. 17. Л. 41.
2
3
НА РК. Ф. И-36. Д. 17. Л. 55об.
338
хана Аюки, и ежели ей оная лошадь будет не нравна, изволь де ее отдать на
поминовение по нем, хане, своим ламам… Хан Аюка ему был отец названый,
а ты ему мать, и он де тебя и ныне иметь будет, как мать, а детей де твоих, как
братьев, и во всяких случаях не оставит. Всем де то известно, что ты — жена
умная, изволь своих детей содержать в страхе, а со мною де извольте быть в
прежней приязни»1.
Дондук-Даши собирался снова отправить посланца к Бахта-Гирею с бла-
годарностью за подарки и заверением в дружбе с султаном. Владельцы, уча-
ствовавшие в разгроме владения Досанга, пребывали в тревоге, так как после
смерти Аюки опасались, что их могут привлечь к ответственности, что им не
позволят укрыться от кубанцев за Царицынской линией. Дондук-Омбо и Дон-
дук-Даши выступали за уход калмыков из российских пределов за верховья
р. Кумы, в Кабарду. Там у родственников уже находилась Джан, супруга Дон-
дук-Омбо. Церен-Дондук и Дарма-Бала были против этого плана и склонялись
к подчинению государевой воле. Они даже готовы были помириться с Досан-
гом и его братьями, «чтоб им всем быть по прежнему и кочевать вместе». В це-
лом калмыцкий народ не желал уходить от Волги, рассуждая так: «ежели им
быть близ Кабарды, то ими будут крымцы владеть, и будут ясак брать так, как
с кабардинцев». По мнению Менко, Бахта-Гирей призывал калмыков к себе,
обещая всякие блага. Он уверял калмыцких владельцев, что ближайшим летом
начнется очередная русско-турецкая война2.
Противниками ухода на Кубань были Церен-Дондук и Шакур-лама, кото-
рые стремились к примирению с Досангом. Церен-Дондук пытался реабили-
тироваться в глазах правительства после своего участия в разгроме улуса До-
санга. Следует признать, что и со стороны последнего тоже исходила инициа-
тива к примирению. 4 марта он прислал к коменданту Митрофанову калмыка
Джапа с письмом, в котором просил, чтобы астраханские власти обратились к
Церен-Дондуку с призывом прикочевать к Астрахани и переправиться через
Волгу на луговой берег для объединения с ним, Досангом, для организации
мер по защите от неприятелей. Сообщая об отказе кабардинцев принять Дон-
дук-Омбо и Дондук-Даши к себе, Церен-Дондук, Дарма-Бала, Шакур-лама вы-
ражали желание помириться с Досангом после совершения всех похоронных
обрядов по Аюке. Досанг писал Митрофанову: «еще один выходец прибыл,
чрез которого Яманов брат, Халухайчи, также и другие верные два человека к
нам приказывали, что орда наша разорилась и в ничто провышла, и ежели я с
российскими войски к крайним их улусам приду, то де они улусы мои собою
1
2
Там же. Л. 57, 62.
339
отдадут». Эти владельцы, очевидно, не принадлежали ни к одной из главных
калмыцких партий, они готовы были принять сторону Досанга и просили его
защиты от разорения1.
20 марта Беклемишев узнал от калмыка Дондука, что калмыцкие владель-
цы в ответ на приглашение Бахта-Гирея отправили к султану посланца, чтобы
выяснить условия перехода калмыков на Кубань. Калмыцкая сторона согласна
была прийти на Кубань только в том случае, если султан и подчиненные ему
владельцы гарантировали бы калмыкам не причинять им никакого разорения.
В случае такой откочевки калмыцкие тайши местом своего пребывания рас-
сматривали район шести рек в междуречье Кумы и Кубани, в двух днях пути
от Маныча. Идея ухода на Кубань стала находить больше сторонников, чем
раньше, когда за нее ратовали, главным образом, Дондук Даши и Дондук-Ом-
бо. Теперь к ней стала склоняться и ханская партия, еще недавно заявлявшая о
готовности примириться с Досангом2.
Одним из немногих владельцев, кто не разделял общего настроения, был
тайша Яман, который со своими братьями высказывался против ухода на Ку-
бань и планировал кочевать у Царицына. Яман принадлежал к числу влия-
тельных владельцев, он не боялся противостоять Дондук-Омбо, под влиянием
которого находились многие тайши.
Например, тот же калмык Дондук рассказал Беклемишеву о недавнем слу-
чае, когда Церен-Дондук пожелал взять в жены Даши-Бирюнь, последователь-
но бывшую замужем за Гунджабом, Гунделеком и Чакдорджабом. Однако
Дондук-Омбо пригрозил ему, «чтоб он ее, Даши-Бирюнь, за себя не брал для
того, что она де была за его, Дунду-Омбиным отцом, и ее де надлежит взять
ему, а ежели де он, Черен-Дондук, ее возьмет, то де у них промеж себя будет
ссора». Церен-Дондук был вынужден отказаться от намерения взять в жены
Даши-Бирюнь, во владении которой состояло до тысячи кибиток3.
4 марта 1724 г. в КИД поступило официальное известие о кончине хана
Аюки. Дарма-Бала просила правительство пропустить ее с улусами за Цари-
цынскую линию4. 9 марта Дарма-Бала писала Беклемишеву: «С Дону ведо-
мость есть, [что] кубанцы поднялись: моим торговым [людям] сказывали эти
вести; мы слышали [это] и в поход поднялись; [если] к нам придут, [то] вы нам
помогите, а [если] к вам придут, [то] мы будем помогать»5.
1
Там же. Д. 18. Л. 26.
2
3
НА РК. Ф. И–36. Д. 17. Л. 99, 99об.
4
РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1724 г. Д. 7. Л. 5.
5
НА РК. Ф. И–36. Д. 17. Л. 77.
340
18 марта ханша извещала Беклемишева о готовности калмыцкого войска к
отражению неприятелей и спрашивала, могут ли калмыки перейти за линию и
укрыться там, если бы это понадобилось1. Беклемишев ответил, что без особо-
го указа калмыкам нельзя перейти за линию, но в случае серьезной угрозы они
могли бы переправиться на луговой берег Волги, куда для кубанцев доступ не-
возможен2. Однако Беклемишев счел нужным предупредить командовавшего
Царицынской линией бригадира Я. С. Шамордина, что для защиты калмыков
при нападении на них кубанцев может понадобиться помощь линейных войск3.
21 марта Беклемишев узнал, что на луговой стороне Волги, вблизи Попо-
вицкой ватаги и в урочище Талянке, собралось большое количество калмыков,
которые искали возможности переправы через реку в намерении «отойти от
Волги на Кубань». Калмыки подвезли к реке свои кибитки с имуществом и
пригнали весь скот. Беклемишев написал царицынскому коменданту, полков-
нику Л. Ю. Селиванову, чтобы тот распорядился поставить на Волге караулы и
разъезды, не допуская калмыков до самовольной переправы через реку4.
23 марта Беклемишев получил указ КИД от 10 марта, разрешавший про-
пуск калмыков за Царицынскую линию. Тем же указом Беклемишеву предпи-
сывалось «старания прилагать и смотря того, дабы по смерти ханской между
его, Аюкиными, детьми, и внучаты, и тамошними владельцы каких явнях ссор
не произошло, и чтоб Аюкина жена за кого не вышла, и сами б они кого обрали
в ханы». Если среди калмыков станут ходить толки о выборе хана, то Беклеми-
шев должен был их успокоить и заверить в скором решении государем этого
вопроса5.
1
2
3
4
Там же. Л. 100, 100об.
5
Там же. Л. 112, 112об.
341
342
Заключение
В изучаемый период русско-калмыцких отношений царское правительство

основные усилия направляло на то, чтобы калмыки по мере сил и возможности
обороняли южные границы от набегов враждебных кочевников и оказывали
военную помощь, особенно в борьбе против Турции, Крымского ханства и их
вассалов. Оно стремилось также установить действенный контроль над свя-
зями Калмыцкого ханства с другими государствами, не допустить сближения
калмыков с ними или же предотвратить возможные неугодные действия пра-
вящей верхушки ханства, могущие нанести вред интересам России, а в даль-
нейшем вовсе исключить самовольные контакты тайшей.
Во внутренней жизни царское правительство старалось урегулировать от-
ношения калмыков с непосредственными соседями — подданными России,
обезопасить волжский торговый путь, наладить торговые отношения и т. п.
Калмыцкие тайши старались получить максимально возможную автономию,
не всегда подчиняясь правительственным указам, совершали набеги на рус-
ские уезды. Эти негативные моменты порождались и поддерживались рядом
обстоятельств. Решение территориального вопроса, известная централизация
власти, уменьшение междоусобиц, прикочевки значительных групп калмыков
из Джунгарии и Сибири привели к сравнительному усилению Калмыцкого
ханства, что активизировало самостоятельные акции тайшей.
Но более всего столкновения с соседями были следствием отсутствия точ-
но установленных границ между ними, взаимной организации набегов с целью
грабежа и получения недостающих предметов и продуктов промышленного
производства и сельского хозяйства, скота, лошадей и т. п., претензий на вла-
дение степными районами.
Калмыки довольно регулярно и сравнительно в большом количестве уча-
ствовали в борьбе России против внешних врагов, особенно Турции и Крым-
ского ханства. Сближения же с ними, временные и неглубокие, порождались
определенными политическими и торговыми обстоятельствами. С восточны-
ми государствами и, в первую очередь, с Тибетом и Джунгарским ханством
поддерживались отношения в силу сохранившихся традиций, из-за желания
иметь более или менее обеспеченный тыл, ради торговых и религиозных ин-
тересов и т. п.
343
Установление более эффективного контроля над действиями калмыцких
феодалов, урегулирование спорных вопросов между калмыками и их соседя-
ми, активное подчинение тайшей власти царского правительства тормозились
тогдашним положением России и в некоторой степени самого Калмыцкого
ханства, обстановкой в южных районах государства и т. д. Внимание и силы
правительства были отвлечены на решение важнейших внешнеполитических
задач. Войны и связанные с ними огромные расходы привели к обострению
социальной и национальной обстановки.
В подобной обстановке не всегда удается контролировать и держать под
вниманием национальные окраины, в т. ч. и Калмыцкое ханство, положение
которого облегчалось пограничным и возможностью откочевки за пределы
Российского государства. В сложившейся обстановке правительство старалось
урегулировать русско-калмыцкие отношения, не прибегая к насильственным
мерам, а путем взятия с тайшей шертей, выдачи жалованья и подарков.
Из приведенного архивного материала видно, что, несмотря на временное
сближение с Крымом, тайши в основном сохраняли верность договоренностям
с Россией. Колебания во внешнеполитической линии тайшей проистекали из
изменений политической и экономической конъюнктуры и не носили долго-
временного характера. Связям калмыков с Османской империей и Крымским
ханством в работе уделено значительное внимание, так как в рассматриваемое
время занимали доминирующее положение и имели непосредственно практи-
ческое значение.
Другим важным направлением во внешней политики Калмыцкого ханства
были связи с Джунгарией и Тибетом. Стремление калмыцких тайшей поддер-
живать такие отношения были вызваны рядом причин. Тайши стремились обе-
зопасить свои тылы, чтобы в отношениях с Россией чувствовать себя более
уверенно. С другой стороны, Джунгарское ханство продолжало представлять
из себя довольно могущественное кочевое государство, которое могло орга-
низовать ответный силовой удар из-за откочевки части джунгарских улусов на
Волгу. Кроме того, Джунгария лежала на пути паломничества волжских калмы-
ков в Тибет, с которым они продолжали поддерживать довольно тесные связи.
Что касается вопроса о возможности ухода калмыков на восток, следует
подчеркнуть, что этот фактор в русско-калмыцких отношениях не был посто-
янным, хотя Россия внимательно отслеживала калмыцко-джунгарские отно-
шения, вовремя узнавала об ухудшении или улучшении связей и действовала
в соответствии с этим.
Рассмотренный материал показывает, что у калмыков существовали до-
вольно оживленные торговые отношения с русским населением, охватываю-
344
щие широкий круг населенных пунктов, в которые были вовлечены предста-
вители различных слоев. Тем не менее, в данное время у российского рынка
оставались конкурентные рынки в Средней Азии, на Северном Кавказе, Кры-
му и турецких владениях. Именно это вызывало у царского правительства не-
довольство, что, скорее всего, было вызвано политическими соображениями.
Правительственная политика в отношениях с калмыками всегда сообразо-
вывалась с обстановкой на юге страны, с задачами и целями, которые реша-
лись на том или ином отрезке времени в этом регионе. Придерживаясь прин-
ципа «разделяй и властвуй», правительство старалось противопоставить одни
народы другим, внести раскол внутри их рядов. Калмыцкие тайши оказывали
довольно активную поддержку властям в подавлении восстаний, хотя наряду с
такой помощью они одновременно пытались действовать и в своих интересах,
вовсе не относящихся к подавлению восстания.
Если говорить о причинах, влиявших на ход русско-калмыцких отношений
в рассматриваемый период, то нужно сразу же указать на сложную обстановку
на юге страны. Отголоски восстания Степана Разина, раскольническое движе-
ние, Башкирское восстание 1681–1683 гг., русско-турецкие войны и непрекра-
щающиеся набеги кочевников выдвигали ряд сложных проблем, при решении
которых царская власть пыталась найти в этом регионе более широкую соци-
альную и национальную опору, в том числе и в лице калмыков. Подобные на-
мерения, естественно, вели к терпимому отношению к поступкам калмыцких
тайшей.
После шерти 1684 г. Аюка направил свою военно-политическую актив-
ность против государств и народов Средней Азии, а также против некоторых
владельцев Северного Кавказа. В 1687 г. ухудшились калмыцко-джунгарские
отношения. В это время почти прекратились нападения калмыков на царских
подданных, но вместе с тем и их военная служба резко сократилась. Прави-
тельство Софьи Алексеевны почти вдвое сократило жалованье тайшам, что,
конечно, резко ухудшило их отношение к администрации. Как результат,
Крымские походы В. В. Голицына были полностью проигнорированы и сабо-
тированы тайшами.
В начале 1690-х гг. вновь приняли широкий размах столкновения калмы-
ков с башкирами и казаками, что участило приезды калмыцких посланцев в
Москву. Ссоры калмыков с соседями предписывалось улаживать местным
властям. В ответ на это тайши активизировали свои отношения с Турцией и
Крымом, а также с казахами и каракалпаками по поводу совместных действий
против казаков.
345
Опасаясь нежелательного развития событий, правительство решило успо-
коить тайшей и привлечь их на свою сторону, так как Петр I задумал овладеть
Азовом и рассчитывал на военную помощь калмыков. Таким образом, внешне-
политическая обстановка вновь подтолкнула правительство к смягчению кли-
мата русско-калмыцких отношений, и оно пошло навстречу, гарантировало
тайшам сравнительно выгодные условия дальнейшего развития.
После встречи Б. А. Голицына с Аюкой в 1697 г. форма взаимоотношений
между царским правительством и тайшами несколько меняется. После шерти
1684 г. тайши перестали давать присяги, а их заменили личные встречи Аюки
с кем-либо из крупных сановников, в частности с руководителем Приказа Ка-
занского дворца, в чьем введении и находились «Калмыцкие дела». В ходе
этих встреч составлялись письменные договоры, фиксировавшие обязатель-
ства и права сторон.
Однако тайши не могли в полной мере воспользоваться результатами этих
соглашений, так как междоусобицы внутри калмыцкого общества принимали
более широкий и затяжной характер, в целом подрывавшие русско-калмыцкое
соглашение и внешнеполитическое положение Калмыцкого ханства одновре-
менно.
Ситуация на юге России на рубеже XVII–XVIII вв. была весьма напря-
женной. Она длилась все последние десятилетия XVII в., и русско-калмыцкие
отношения несколько раз подвергались жестоким испытаниям. С приходом к
власти Петра Алексеевича и активизации внешней политики царского прави-
тельства на южном направлении в связи с азовскими кампаниями, эти отноше-
ния стали меняться в положительную сторону. Но непрекращающиеся локаль-
ные конфликты калмыков с казаками и башкирами вновь ставили под вопрос
их мирное урегулирование.
Царское правительство, как правило, на словах поддерживая претензии
калмыцких тайшей по вопросу беглых калмыков, или затягивало решение, или
ограничивалось обещаниями. Очевидно и то, что калмыки, недовольные сво-
ей жизнью в улусах и принявшие решение бежать на Дон, шли на такой шаг
осознанно. Если на новом месте обстановка складывалась в их пользу, то они
оставались здесь жить, в противном случае могли покинуть донские степи и
уйти в крымские владения или на Кубань.
Региональные конфликты на юге России и постоянно возникавшая идея
возвращения калмыков на историческую родину, подогретая влиянием буд-
дийского духовенства, желавшего возвращения волжских калмыков в Цен-
тральную Азию для усиления позиции джунгар в их долгой борьбе с мань-
чжурской агрессией, постоянно поднимали вопрос ухода из пределов России.
346
Смерть Галдан Бошогту-хана и приход к власти в Тибете Далай-ламы VI в
1697 г. только усиливали эту мысль, а возможность Аюки стать во главе объ-
единенного ойратского государства была весьма реальной.
Наделение Аюки буддийским духовенством ханским титулом открыли
перед ним перспективу стать во главе единого ойратского государства. Глав-
ным препятствием в реализации этой идеи, конечно, оставалось отсутствие
единства в калмыцком обществе и центробежные процессы, выражавшиеся в
массовом бегстве калмыков на Дон. Именно эти обстоятельства, а также не-
желание части калмыцкой элиты возвращаться в Джунгарию, не давали Аюке
фактически решиться на уход из России. По всей видимости, идею возвраще-
ния на историческую родину в конечном итоге подхватили его старшие сыно-
вья, а главным вдохновителем которой, несомненно, был Санджаб. Конфликт
1701 г. был вызван также и борьбой за власть в правящей ханской семье, что
выглядело своего рода попыткой «дворцового переворота». Но в дальнейшем
мятежники встретились с сопротивлением той части калмыцкой элиты, кото-
рая категорически была против ухода в Джунгарию. Отсутствие у мятежников
конкретного плана действий, открытый переход на сторону Аюки большин-
ства влиятельных тайшей и всемерная его поддержка царским правительством
в конечном счете склонили чашу весов не в пользу первых. Часть мятежников
во главе с Чакдорджабом пошла на примирение с Аюкой, другие во главе с
Санджабом — на окончательный разрыв и уход в Джунгарию. При этом есть
вероятность, что конечной их целью были не джунгарские хребты, а священ-
ные для буддистов высокогорные районы Тибета. Дальнейшая история пока-
зала, насколько мятежники ошибались в своих расчетах относительно полити-
ки джунгарского хунтайджи, который, несомненно, сам претендовал на роль
общеойратского правителя.
Калмыцкое ханство сыграло значительную роль в охране южных границ
государства в первой четверти XVIII в. Несмотря на небольшой вклад кал-
мыков в военную кампанию Северной войны, в целом охранная служба стала
одним из главных видов их военной службы. Калмыцкое ханство становится
важным форпостом России в волжско-донском регионе и степях Северного
Прикаспия. Пограничное положение ханства и постоянная угроза набегов со-
седних кочевых народов не позволяли калмыцкой верхушке отправить боль-
шую часть своих войск в соседние регионы, например, на Украину, что, несо-
мненно, сказалось и на небольшом вкладе калмыков в ходе Северной войны.
События начала XVIII в. показали значимость калмыцкого фактора как
важного препятствия для объединения башкир, ногайцев, каракалпаков в ус-
ловиях противостояния России и Крымского ханства. Безусловное привлече-
347
ние вооруженных сил ханства, неминуемо превращавшихся в иррегулярные
вооруженные формирования, стало частью петровской военной реформы.
Формируя многочисленную иррегулярную конницу и проводя во втором деся-
тилетии губернскую реформу, Петр I в итоге форсировал процесс военно-по-
литической интеграции ханства в состав России.
Калмыцкие тайши во главе с Аюкой-ханом остались верны договоренно-
стям, заключенным с царским правительством. Без колебаний они приняли
правительственную сторону и организовали помощь в карательных меропри-
ятиях против донских повстанцев. Присутствие калмыков на Средней Волге
не позволило донскому восстанию перекинуться в соседние регионы и расши-
рить район своих действий, в т. ч. и объединиться булавинцам с башкирски-
ми повстанцами. Остались верными царю и большинство донских калмыков,
также принявших активное участие в подавлении восстания на начальном его
этапе. Очевидно и то, что в течение последних десятилетий XVII в. калмыцкие
тайши вели долгую борьбу с донским казачеством по вопросу возвращения бе-
глых калмыков, а участие в подавлении Булавинского восстания предоставила
им возможность вернуть большую часть донских калмыков на Волгу.
В период Русско-турецкой войны 1710–1713 гг. Калмыцкое ханство, как
вассально-зависимое от России, было втянуто в противостояние двух импе-
рий на Северном Кавказе и Причерноморье. Участие калмыков в Кубанском
походе 1711 г. против кубанских ногайцев имело тяжелые последствия для
Калмыцкого ханства в 1715 г. и в целом создало серьезную дестабилизацию в
регионе. С другой стороны, Калмыцкое ханство стало играть важную роль в
защите южных границ Российского государства, особенно после подавления
Булавинского восстания.
Начало правительственных мероприятий по ограничению калмыцких прав
обычно связывается с назначением к Аюке стольника Д. Е. Бахметева в каче-
стве командира военного отряда, присланного по просьбе хана в 1715 г. Бах-
метеву было поручено не только оберегать калмыков от внезапного нападения
неприятелей, но и с тем вместе наблюдать за политическим поведением хана
и калмыков. В дальнейшем российское правительство стремилось расширить
сферу своего влияния путем активного вмешательства во внутренние и внеш-
неполитические дела Калмыцкого ханства. Главным аргументом для такого
вмешательства со стороны правительства декларировалось наведение порядка
в ханстве и установление мира на границах государства.
С начала XVIII в. наблюдается важная тенденция: правительственная поли-
тика была ориентирована не только на привлечение вооруженных сил Калмыц-
кого ханства в войнах против Швеции и Турции, но и на интеграцию и огра-
348
ничение института ханской власти в системе российской государственности.
Территория новообразованной Астраханской губернии являлась плацдармом
дальнейшего продвижения российских интересов на Кавказ и Среднюю Азию,
поэтому основной целью властей стало обеспечение безопасности империи. В
результате в губернии была создана упрощенная система административного
надзора над Калмыцким ханством, предполагавшая вмешательство в калмыц-
кие дела только в случае нарушения безопасности во всем регионе Нижнего
Поволжья и Северного Кавказа.
Накануне смерти Аюки-хана в 1724 г. в Калмыцком ханстве наступил дли-
тельный период междоусобиц, начавшихся как конфликт за улусы умерших
бездетными тайшей, но в итоге затронувших вопрос о верховной власти. Се-
рьезно обострила этот вопрос и смерть в 1722 г. старшего сына Аюки, Чак-
дорджаба, который владел наибольшим улусом и имел множество сыновей,
претендовавших на власть.
349
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи.

АИ — Акты исторические, собранные и изданные Археографической коммиссией.
АИЮЗР — Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и
изданные Археографической комиссией.
АМГ — Акты Московского государства, изданные Императорскою Академиею Наук.
АСПбИИ РАН — Архив Санкт-Петербургского института истории РАН.
ДАИ — Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической
коммиссией.
КРО — Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв.
НА РК — Национальный архив Республики Калмыкия.
ПСЗРИ — Полное собрание законов Российской империи, повелением Государя
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. С 1649 по 1675.
СПб.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов.
РИБ — Русская историческая библиотека, издаваемая Императорской
Археографической коммиссией.
РМО — Русско-монгольские отношения.
350
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Архивные материалы
Российский государственный архив древних актов (РГАДА).

Фонд 111. Донские дела.
Фонд 115. Кабардинские дела.
Фонд 119. Калмыцкие дела.
Фонд 123. Крымские дела.
Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ)

Фонд 119. Калмыцкие дела.
Национальный архив Республики Калмыкия (НА РК).

Фонд И–36, состоящий при «Калмыцких делах» при астраханском губернаторе.
Опубликованные материалы
Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией: в

5 т. с доп. и указ. Т. 5. 1676–1700. СПб.: Тип. 2-го Отд-ния Собств. Е. И. В.
Канцелярии, 1842. 580 с.
Акты, относящиеся к истории южной и западной России, собранные и изданные
Археографической комиссией: в 15 т. Т. 12. 1675–1676. СПб.: Тип. брат.
Пантелеевых, 1882. 480 с.
Акты, относящиеся к истории южной и западной России, собранные и
изданные Археографической комиссией: в 15 т. Т. 13. 1677–1678. СПб.:
Тип. А. М. Котомина и Ко, 1884. 420 с.
Бумаги императора Петра I. Изданы Академиком А. Быковым. СПб.: Тип. 2-го
Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1873. 654 с.
Габан Шараб. Сказание об ойратах (Калмыцкая летопись) // Лунный свет:
Калмыцкие историко-литературные памятники: пер. с калм. / сост., ред.,
вступ. ст., предисл., коммент. А. В. Бадмаева. Элиста: Калм. кн. изд-во,
2003. С. 84–107.
коммиссией. Т. 7. СПб.: Тип. В. В. Пратц, 1859. 400 с.
351
История калмыцких ханов // Лунный свет: Калмыцкие историко-литературные
памятники / сост., ред., предисл., коммент. А. В. Бадмаева. Элиста: Калм.
кн. изд-во, 2003. С. 113–119.
История Хо-Урлюка // Письменные памятники по истории ойратов XVII–XVIII
веков: сборник / сост., пер. со старописьм. монг., транслит. и коммент.
В. П. Санчирова. Элиста: КИГИ РАН, 2016. С. 13–48.
Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв. Документы и материалы. Т. 1.
М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1957. 478 с.
Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв. Документы и материалы. Т. 2.
М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1957. 424 с.
Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник
документов. Т. 1. 1666 – июнь 1670 гг. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1954.
323 с.
Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. 1: Башкирские восстания в XVII
и первой половине XVIII в. М.-Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1936. 632 с.
Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1654–1685 / сост.
Г. И. Слесарчук. М.: Вост. лит., 1996. 560 с.
Пагсам-Джонсан: история и хронология Тибета / пер. с тибетского языка,
предисловие, комментарий Р.Е. Пубаева. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-
ние, 1991. 264 с.
Полное собрание законов Российской империи, повелением Государя
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. 1.
С 1649 по 1675. СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского
Величества Канцелярии, 1830. 1072 с.
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. 2.
СПб.: Тип. II Отделения Собственной Его Императорского Величества
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. IV.
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. V.
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. VI.
352
Императора Николая Павловича составленное. Собрание Первое. Т. VII.
Посольские книги по связям России с Калмыцким ханством. 1672–1675 гг. /
сост. Н. М. Рогожин, М. М. Батмаев. Элиста: АПП «Джангар», 2003. 316 с.
Раднабхадра. «Лунный свет»: История рабджам Зая-пандиты. СПб.:
Петербургское Востоковедение, 1999. 176 с.
Русская историческая библиотека, издаваемая Императорской Археографичес-
кой коммиссией. Т. 2. СПб., 1875.
кой коммиссией. Т. 26. Донские дела. Кн. 3. СПб.: Тип. Главного Управле-
ния Уделов, 1909. 664 с.
кой коммиссией. Т. 29. Донские дела. Кн. 4. СПб.: Тип. Главного Управле-
ния Уделов, 1913. 588 с.
Русская историческая библиотека Министерства Народного Просвещения.
Т. 34. Донские дела. Кн. 5. Петроград: Тип. Министерства Земледелия,
1917. 616 с.
Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале XIX в.: Сборник документов.
М.: Наука, 1988. 357 с.
Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и
извлечения. Барнаул: Азбука. 2006. 360 с.
Русско-китайские отношения в XVIII в.: материалы и док. Т. 1 / сост. Н. Ф. Де-
мидова и В.С. Мясников. М.: Наука, 1978. 702 с.
Социальные движения в городах Нижнего Поволжья в начале XVIII века.
Сб. док. / подгот. Н. Б. Голикова. М.: Древлехранилище, 2004. 416 с.
Тулишень. Путешествие китайского посланника к калмыцкому Аюке хану, с
описанием земель и обычаев российских. СПб.: при Имп. акад. наук, 1782.
166 с.
353
Литература
Акманов И. Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII – первой

половине XVIII в. Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. 156 с.
Акманов И. Г. Башкирские восстания XVII – первой трети XVIII веков. Уфа:
Китап, 2016. 376 с.
Алферова Г. В., Харламов В. А. Киев во второй половине XVII в. Киев: Наукова
думка, 1982. 160 с.
Артамонов В. А. Россия и Речь Посполитая после Полтавской победы М.:
Наука, 1990. 205 с.
Бакунин В. М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского,
и поступков их ханов и владельцев. 2-е изд. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1995.
153 c.
Батмаев М. М. Внутренняя обстановка в Калмыцком ханстве в конце XVII в. //
Из истории докапиталистических и капиталистических отношений в Кал-
мыкии. Элиста: КНИИЯЛИ, 1977. С. 34–53.
Батмаев М. М. Калмыки в XVII–XVIII веках. События, люди, быт: В 2 кн.
Элиста: Калм. кн. изд-во, 1993. 381 с.
Батмаев М. М. Политическое и экономическое положение Калмыцкого хан-
ства в составе России в конце XVII – начале XVIII веков: дисс. … канд. ист.
наук. М., 1976. 205 с.
Белль Дж. Извлечение из описания путешествия (1716–1722 гг.) // Астрахан-
ский сборник, издаваемый Петровским обществом исследователей Астра-
ханского края. Вып. 1. Астрахань, 1896. С. 219–236.
Беспрозванных Е. Л. Калмыцко-китайские отношения в XVIII веке. Волгоград:
Изд-во ВолГУ, 2008. 372 с.
Беспрозванных Е. Л. Лидеры Тибета и их роль в тибето-китайских отношениях
XVII–XVIII вв. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2001. 354 с.
Борджигид Дорги. О местопребывании и деятельности тайджи Арабджура по-
сле принятия им подданства цинской династии // Единая Калмыкия в еди-
ной России: через века в будущее. Мат-лы Междунар. науч. конф., посвящ.
400-летию добровольного вхождения калмыцкого народа в состав Россий-
ского государства (г. Элиста, 13–18 сентября 2009 г.). В двух частях. Ч. 1.
Элиста: ЗАОр «НПП «Джангар», 2009. С. 154–158.
Бранденбург Н. Е. Кубанский поход 1711 г. // Военный сборник. СПб., 1867.
С. 29–42.
Бутков П. Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. 3 т. Ч.
1. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1869. 548 с.
Величко С. В. Летопись событий Юго-Западной России в XVII-м веке. Т. 2.
Киев, 1848–1864. 612 с.
354
Веселовский Н. И. Посольство к зюнгарскому хунтайчжи Цэван-Рабдану ка-
питана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722–
1724 гг. СПб.: Тип. В. Киршбаума, 1887. 334 с.
Возгрин В. Е. Дипломатические связи Швеции и Крыма накануне и после
Полтавы // Скандинавский сборник. Таллин: Ээсти Раамат, 1985. Вып. 29.
С. 69–77.
Голикова Н. Б. Астраханское восстание 1705–1706 гг. М.: Изд-во Московского
университета, 1975. 332 с.
Грибовский В., Сень Д. Фронтирные элиты и проблема стабилизации границ
Российской и Османской империй в первой трети ХVIII в. деятельность ку-
банского сераскера Бахты-гирея // Україна в Центрально-Східній Європі.
Вип. 9–10, Київ: ИИУ НАНУ, 2010. С. 193–226.
Доценко В. Д. Флот Петра Великого // Морской альманах. История Российского
флота. СПб.: Дева, 1992. № 1. С. 5–44.
Ермаченко И. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной
Монголии в XVII в. М.: Наука, 1974. 196 с.
Загоровский В. П. Изюмская черта. Воронеж: Изд-во Воронежского
университета, 1980. 237 с.
Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 1635–1758. Изд. 2-е. М.: Наука,
1983. 334 с.
История Калмыкии с древнейших времен до наших дней: в 3-х т. Т. 1. Элиста:
Герел, 2009. Т. 1. 846 с.
Колесник В. И. Последнее великое кочевье: Переход калмыков из Центральной
Азии в Восточную Европу и обратно в XVII и XVIII веках. М.: Вост. лит.,
2003. 286 с.
Котвич В. Л. Русские архивные документы по сношениям с ойратами в XVII–
XVIII веках // Известия Российской академии наук. № 12–15. 1919. С. 791–
822.
Кочегаров К. А. Речь Посполитая и Россия в 1680–1686 годах. Заключение
договора о Вечном мире. М.: Индрик, 2008. 504 с.
Крылова Т. К. Русско-турецкие отношения во время Северной войны //
Исторические записки. 1941. Т. 10. С. 250–280.
Курукин И. В. Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах
Каспия (1722–1735). М.: Квадрига; Объединенная редакция МВД России,
2010. 381 с.
Кычанов Е. И., Мельниченко Б. Н. История Тибета с древнейших времен до
наших дней. М.: Вост. лит., 2005. 351 с.
Ламбин П. П. Булавинский бунт. 1708 г. // Русская старина. Ежемесячное
историческое издание. 1870 г. Т. II. СПб., 1870, С. 1–13.
Лебедев В. И. Крестьянское движение в метрополии в годы Булавинского вос-
стания // Булавинское восстание: Сборник документов. М.: Изд-во Всесо-
юзного Общ-ва политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1935. С. 60–67.
355
Леонтьев Н. Ф. О значении Петра Великого для России вообще и в частности
для Астраханского края: Речь Н. Леонтьева: Астрахань: тип. Е. Н. Лесни-
кова, 1873. 44 с.
Лыткин Ю. С. Аюка-хан калмыцкий // Калмыцкие историко-литературные
памятники в русском переводе. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1969. С. 131–139.
Максимов К. Н. Калмыкия в национальной политике, системе власти и
управления России (XVII–XX). М.: Наука, 2002. 524 с.
Максимов Н. Н. Проект русского наступления на Крым в годы Польско-
турецкой войны (1672–1676) // Славянский сборник. Вып. 5. Саратов, 1993.
С. 66–76.
Мезин С. А. Саратовские воеводы и коменданты первой половины – середины
XVIII века // Дворянство, власть и общество в провинциальной России
XVIII века. М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 116–147.
Мороз И. Т. Китайское посольство Тулишэня к калмыцкому хану Аюке на
Волгу (1712–1715 гг.) // Восточный архив. 2009. № 2(20). С. 28–39.
Мышлаевский А. З. Война с Турцией 1711 года. (Прутская операция): материалы
извлеченные из архивов... СПб., 1898. 359 с.
Новолетов М. Г. Калмыки. Исторический очерк. СПб.: Тип. В. Демкина, 1884.
79 с.
Новосельский А. А. Исследования по истории эпохи феодализма (научное
наследие). М.: Наука, 1994. 221 с.
Норбо Ш. Зая-Пандита (Материалы к биографии) / пер. со старомонг.
Д. Н. Музраевой, К. В. Орловой, В. П. Санчирова. Элиста: Калм. кн. изд-
во, 1999. 335 с.
Орешкова С. Ф. Русско-турецкие отношения в начале XVIII в. М.: Наука, 1971.
205 с.
Пальмов Н. Н. Материалы по истории калмыцкого народа за период его пре-
бывания в пределах России / сост., вступит. ст. и примеч. А. М. Джалаевой.
Элиста: Калм. кн. изд-во, 2007. 464 с.
Пальмов Н. Н. Очерк истории калмыцкого народа за время его пребывания в
пределах России. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1992. 2-е изд. 158 с.
Пальмов Н. Н. Этюды по истории волжских калмыков XVII и XVIII века. Ч. I.
Астрахань: Изд. Калм. облисполкома, 1926. 268 с.
Пальмов Н. Н. Этюды по истории волжских калмыков XVIII века. Ч. 2: XVIII
век. Астрахань: Изд. Калм. облисполкома, 1927. 231 с.
Пальмов Н. Н. Этюды по истории волжских калмыков. Ч. III–IV. Астрахань:
Калм. обл. исполн. ком-т, 1932. 391 с.
Подъяпольская Е. П. Новое о восстании К. Булавина // Исторический архив.
1960. № 6. С. 118–142.
Позднеев А. М. Астраханские калмыки и их отношения к России до начала
нынешнего столетия // Журнал Министерства народного просвещения.
Ч. CCXLIV. Отд. 2. 1886. С. 140–170.
356
Потто В. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и био-
графиях. Т. 1: От древнейших времен до Ермолова. Вып. 2. Изд. 2-е. СПб.,
1887. 737 с.
Преображенская П.С. Из истории русско-калмыцких отношений в 50–60-х
годах XVIII в. // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 1. Элиста: Калм. кн.
изд-во, 1960. С. 49–83.
Приймак Ю. В. Дипломатические и военно-политические мероприятия России
в Приазовье и на Северо-Западном Кавказе в контексте подготовки Кубан-
ского похода 1711 г. // Научные проблемы гуманитарных исследований.
2011. № 11. С. 43–48.
Приймак Ю. В. Кубанский поход войск П. М. Апраксина в 1711 г. (из истории
османо-российских войн 1710–1713 гг.) // Научные проблемы гуманитар-
ных исследований. 2012. № 1. С. 88–94.
Пронштейн А. П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та,
1961. 375 с.
Рахаев Дж. Я. Политика России на Северном Кавказе в первой четверти
XVIII века: Архивные и нарративные источники 1699–1725 годов. Россий-
ско-османские и российско-персидские договоры первой четверти XVIII
века. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2012. 784 с.
Рябов С. И. Донская земля в последней четверти XVII – начале XVIII вв.: дисс.
... канд. ист. наук. Ростов на/Д, 1984. 220 с.
Санин О. Г. Отношения России и Украины с Крымским ханством в первой
четверти XVIII века: дисс. … канд. ист. наук. М., 1996. 454 с.
Сень В. Д. Верность, вера и война: начало жизни и служения казаков-некра-
совцев на Кубани // Казарла. Этнический казачий журнал. № 4(17). 2012.
С. 10–18.
Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до
начала XVIII века. В 2-х т. Т. 1. М.: Рубежи XXI, 2005. 540 с.
Смирнов В. Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты. В 2-х
т. Т. 2. М.: Рубежи XXI, 2005. 314 c.
Соловьев С. М. История России с древнейших времен / отв. ред. И. Д. Коваль-
ченко, С. С. Дмитриев. Кн. VI. Т. 11–12. М.: Мысль, 1991. 671 с.
Солощева М. А. Политика империи Цин в отношении Тибета в период
правления императора Юнчжэна (1723–1735гг.): дисс. … канд. ист. наук.
СПб., 2014. 221 с.
Сусеева Д. А. Письма хана Аюки и его современников (1714–1724 гг.): опыт
лингвосоциологического исследования. Элиста: АПП «Джангар», 2003.
456 с.
Тепкеев В. Т. Джунгары на юге России в конце XVII в // Вестник Калмыцкого
института гуманитарных наук РАН. 2016. № 3. С. 12–18.
Тепкеев В. Т. Документы по истории калмыцко-дагестанских отношений в
период Персидского похода 1722–1723 гг. (по материалам Национального
357
архива Республики Калмыкия) // Бюллетень Калмыцкого научного центра
РАН. 2017. Вып. 1. С. 6–14.
Тепкеев В. Т. Политический кризис в калмыцком обществе в конце 60-х и в
начале 70-х гг. XVII века // Вестник Калмыцкого института гуманитарных
исследований РАН. 2008. № 2. С. 32–36.
Тепкеев В.Т., Нацагдордж Ц. Калмыцкое письмо 1685 г. как одно ранних пись-
менных свидетельств хана Аюки // Монголоведение: сборник научных ста-
тей. Вып. 8. Элиста: КалмНЦ РАН, 2016. С. 15–12.
Торопицын И. В. Набеги кубанских татар на Россию в 1715 г. // Козацька
Спадьщина. 2008. № 4. С. 72–78.
Цюрюмов А. В. Калмыцкое ханство в составе России: проблемы политических
взаимоотношений. Элиста: ЗАОр «НПП «Джангар», 2007. 464 с.
Чаев Н. С. Булавинское восстание 1707–1708: Сб. док-тов. М.: Изд-во Всесо-
юзного Общ-ва политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1935. 524 с.
Шихсаидов А. Р., Айтберов М. Т., Оразаев Г.-М. Р. Дагестанские исторические
сочинения. М.: Наука, 1993. 304 с.
Шмелев А .С. Русско-дагестанско-калмыцкие отношения в XVII в. (По матери-
алам кумыкско-калмыцких контактов) // Кавказ. Балканы. Передняя Азия.
Вып. 2(9). Махачкала, 2004. С. 228–235.
Шовунов К. П. Калмыки в составе российского казачества (вторая половина
XVII–XIX вв.). Элиста: КИОН, 1992. 320 с.
Шовунов К. П. Очерки военной истории калмыков (XVIII–XIX вв.). Элиста:
Калм. кн. изд-во, 1991. 191 с.
Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and The Kalmyk
Nomads, 1600–1771. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1992. 278 p.
Lemercier-Quelquejay, Ch. Les Kalmuks de la Volga entre l’Empire Russe et
l’Empire Ottoman sous le règne de Pierre le Grand // Cahiers du Monde Russe et
Soviètique. 1966. Vol. VII. № 1. P. 63–76.
Pallas P.S. Sammlungen historischer Nachrichten uber die mangolischen
Volkerschaften. T. 1. SPb., 1776. 232 с.
Zettersteen, K. V. Die Arabischen, Persischen und Türkischen Handschriften der
Universitäts bibliothek zu Uppsala. Uppsala, 1935. Bd. 2. 179 S.
358
Научное издание
Тепкеев Владимир Толтаевич
АЮКА-ХАН И ЕГО ВРЕМЯ
Монография
В оформлении обложки книги использован

фрагмент картины В. М. Монтышева
«Встреча Аюки хана с Петром I»
Верстка и дизайн обложки — Д. В. Татнинов.

Редакторы — Т. А. Михалева, Э. П. Саряева.
Подписано в печать 17.12.2018.

Формат 70х100/16. Усл. печ. л. 29,1.
Тираж 300 экз. Заказ 24-18
Отпечатано в КалмНЦ РАН

358000, Республика Калмыкия, г. Элиста, ул. И. К. Илишкина, 8
359
Письмо хана Аюки к московским царям. 1685 г
Письмо дербетского тайши Солом-Церена. 1687 г
Письмо джунгарского тайши
Письмо джунгарского тайши Цаган-Батура. 1688 г

4. Письмо хана Аюки к боярину Б.А. Голицыну. 1697 г
5. Письмо хана Аюки к государю Петру Алексеевичу. 1698 г
Письмо Чакдорджаба к боярину Б.А. Голицыну. 1699 г
Письмо Чакдорджаба к боярину Б.А. Голицыну. 1701 г
Письмо хана Аюки государю Петру Алексеевичу. 1714 г

Тепкеев. Аюка хан и его время

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Тепкеев. Аюка хан и его время

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

В. Т.

АЮКА-ХАН И ЕГО ВРЕМЯ

Утверждено к печати Ученым советом

Монография посвящена периоду правления Аюки-хана, при котором Калмыцкое

В оформлении обложки книги использован фрагмент картины В. М. Монтышева

ISBN 978-5-906881-51-9 © ФГБУН «КалмНЦ РАН», 2018

Глава 1. Калмыки в период Русско-турецкой войны 1673–1681 гг. . . . . . 13

Глава 2. Калмыки в системе международных отношений в 1681–1690 гг. 73

Глава 3. Калмыки в системе международных отношений в 1690–1700 гг. 115

Глава 4. Калмыцкое ханство в начале XVIII в. . . . . . . . . . . . . . . . 167

Глава 5. Калмыцкое ханство в 1705–1719 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . 195

Период правления хана Аюка (1672–1724 гг.) занимает видное место

§ 1. Приход к власти Аюки

Личность хана Аюки занимает особое место в истории калмыцкого народа.

§ 2. Русско-калмыцкие переговоры и шерть 1673 г.

Международная обстановка в Восточной Европе продолжала оставаться

§ 3. Калмыки на начальном этапе русско-турецкой войны

Вмешательство Османской империи в русско-польское противостояние за

§ 4. Русско-калмыцкие переговоры и шерть 1677 г.

Несмотря на военный успех К. Черкасского в Крыму, в Москве все-таки

§ 5. Калмыки на заключительном этапе русско-турецкой войны

После подписания тайшами шерти царское правительство планировало в

§ 1. Русско-калмыцкие отношения в 1681–1684 гг.

Бахчисарайский мирный договор от 13 января 1681 г. между Россией, Тур-

1 Там же. С. 88.

После заключения с Россией Бахчисарайского перемирия в 1681 г. Осман-

§ 3. Калмыки в системе международных отношений в 1686–1690 гг.

Исследуя историю волжских калмыков последней трети XVII в., нельзя

§ 1. Русско-калмыцкие отношения в 1690–1694 гг.

Процесс перехода калмыков в состав донского казачества оказался весь-

§ 2. Калмыки в период Азовских походов 1695–1696 гг.

После свержения правительства царевны Софьи Алексеевны военные дей-

§ 3. Русско-калмыцкие отношения в 1697–1700 гг.

После взятия Азова Россия вышла к Азовскому морю, но для установления

§ 1. Политический кризис в Калмыцком ханстве в начале XVIII в.

На рубеже XVII–XVIII столетий между Калмыцким ханством, располо-

§ 2. Калмыцкое ханство после политического кризиса

Подавив мятеж старших сыновей, хан Аюка приступил к консолидации

§ 1. Участие калмыков в подавлении

В 1705 г. в Астрахани произошло одно из крупных восстаний на юге стра-

§ 2. Участие калмыков в подавлении

Несмотря на всестороннее исследование истории Булавинского восстания

§ 3. Калмыцкое ханство накануне и в период

На положение Калмыцкого ханства значительное влияние оказывала слож-

§ 4. Приезд цинско-китайского посольства в 1714 г.

13 августа 1712 г. на территорию Российского государства впервые при-

Кубанская Орда, являвшаяся частью Крымского ханства, обладала опреде-

§ 6. Калмыцко-кубанские отношения в 1716–1719 гг.

Исполняя просьбу Аюки, для охраны калмыков правительство выделило

§ 1. Русско-калмыцкие отношения в период образования

Указом Петра I от 22 ноября 1717 г. была образована отдельная Астрахан-

В первой четверти XVIII в. Персия переживала глубокий кризис и была

§ 3. Политическая ситуация в Калмыцком ханстве

После Персидской кампании, которая в итоге для России закончилась не-

В изучаемый период русско-калмыцких отношений царское правительство

АВПРИ — Архив внешней политики Российской империи.

Российский государственный архив древних актов (РГАДА).

Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ)

Национальный архив Республики Калмыкия (НА РК).

Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией: в

Акманов И. Г. Башкирия в составе Российского государства в XVII – первой

Тепкеев Владимир Толтаевич

АЮКА-ХАН И ЕГО ВРЕМЯ

В оформлении обложки книги использован