ДАО - МОЛЧАЛИВЫЙ ЦВЕТОК

Дао — молчаливый цветок, распускающийся в ночи,

А ночь, в которой он распускается, сама цветок.
Нет Дао, нет цветка, нечему распускаться, нет ночи,
И по этой самой причине он распускается.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда я впервые наткнулся на сочинения даосистов, я пришел в
бесконечный восторг. У меня не было ощущения, что я читаю
нечто странное или экзотическое, потому что я видел те самые
мысли, которые преследовали меня всю жизнь, только
выраженные гораздо лучше, нежели это смог бы сделать я. Для
меня даосизм означает состояние внутренней безмятежности в
соединении с интенсивным эстетическим переживанием. Эти две
вещи по отдельности не являются достаточными: чистая
пассивная безмятежность скучна, а страстно-загадочное
переживание само по себе не очень-то привлекательно. Один
мой китайский друг (современной формации) недавно
покритиковал философию даосизма как искусство «обладания
кексом и одновременного его поедания». Я ответил ему: «Что же
может быть лучше?» Он заметил: «Но ведь нельзя в одно и то же
время и иметь кекс и есть его!» Это как раз то, в чем мы
разошлись с ним. Всю свою жизнь я верил в то, что можно и
иметь кекс, и есть его. Следовательно, я даосист.
Вообще-то, я пришел к даосизму через дзен-буддизм. Мне
потребовалось некоторое время для того, чтобы понять, в какой
степени Дзен соединил в себе даосизм и буддизм, и в нем меня
привлекли именно даосистские элементы. Любопытно в Дзене
то, что сначала вы устремляетесь в поисках Сатори
(просветление), а затем вам говорят, что желание достичь
Сатори и есть та самая вещь, которая не позволит вам его
достичь! В противоположность этому, даосизм поразил меня тем,
что не очень-то ищет то, чего у него нет, а радуется тому, что
имеет.
Эта книга представляет собой нечто большее, чем рассказ о
китайской философии; она является изложением целого ряда
серьезных идей, инспирированных китайской философией. Хотя
даосистская точка зрения проходит через весь текст, сама книга в
целом содержит обсуждение весьма разнообразных предметов -
на самом деле, это книга о жизни вообще. Я посвящаю ее своей
жене, моим братьям и сестрам. Моим собакам, моим студентам,
моим друзьям, моим читателям и всем-всем.
Раймонд Смаллиан

ЧАСТЬ I

ЧТО ТАКОЕ ДАО?

1. Китайская философия вкратце

Мой друг математик рассказал мне недавно о своем друге

математике, что тот ежедневно дремал днем. Я никогда не
ложился спать днем специально, но часто засыпал во время
чтения - а это совсем не похоже на специальное намерение
вздремнуть! В этом отношении я больше похож на моих собак
Пикабу, Пикату и Трикси, чем на того математика. Эти собаки
никогда не пытаются дремать. Они просто засыпают, когда и где
придется (а это, между прочим, почти всегда бывает ко времени).
Эти собаки - истинные Мудрецы.
Я думаю, что в этом и состоит суть китайской философии; все
остальное является просто разработкой деталей. Если вы
научились засыпать, не пытаясь дремать, вы стали Мудрецом.
Но если вы не научились, то обнаружите, что это не так просто,
как вам казалось. Это требует дисциплины'. Но дисциплины
скорее в восточном, нежели в западном стиле. Восточная
дисциплина позволяет вам засыпать, а не пытаться дремать.
Западная учит противоположному. Восточная дисциплина учит
вас «позволить себе» заснуть, когда у вас появляется
сонливость, а западная дисциплина учит вас, как заставить себя
заснуть независимо от того, находитесь ли вы в сонном
состоянии или нет. Если я был Лао Цзы, я бы добавил бы к его
мудрым изречениям следующую максиму, которая по моему
мнению является квинтэссенцией даосистской философии:
Мудрец засыпает
не потому, что ему надлежит это сделать
И даже не потому, что он хочет спать,
А потому что сонлив.
2. Дао

Есть нечто расплывчатое и неясное,

Предшествующее Небу и Земле.
Столь расплывчатое! Столь неясное!
И все же внутри него есть формы.
Столь туманные! Столь запутанные!
Это нечто спокойно, хотя всегда в действии.
Оно ничего не делает, и все же через него
свершается все.
Своим свершениям Оно не приписывает
намерений.
Оно любит и лелеет все вещи, но не правит ими.
Я не знаю его имени,
Я называю его Дао [Составлено из отрывков Книги Дао Дэ Дзин.]
.
Так писал Лао Цзы двадцать пять веков назад. Я думаю, что это
наиболее хорошее вводное описание Дао. Оно поднимает много
интересных вопросов: Что же такое на самом Деле Дао? Можно
ли определить Дао или же оно ускользает от всякого
определения? Если оно существует, то на что же оно похоже?
Каковы его свойства?
Прежде чем перейти к этим вопросам, позвольте мне рассказать
вам о Дзен-Мастере, которого ученик спросил: «Что есть Дао?»
Тот ответил: «Я расскажу тебе об этом после того, как ты за один
глоток выпьешь всю воду Западной реки». Ученик сказал ему: «Я
уже выпил за один глоток всю воду реки». И мастер сказал:
«Тогда я уже ответил на твой вопрос».

3. Существует ли Дао?

Дао выше существования

и несуществования.
Существование - это для людей, которые пользуются
словами.
Но Дао не пользуется словами.
Оно молчаливо, как цветок.
Слова выходят из Дао -
Дао творит слова,
Но оно не пользуется ими.
В «Алисе в Стране чудес» Белый Кролик в сцене суда читает
туманные стихи, которые не имеют никакого отношения к делу.
Король триумфально восклицает: «Это наиболее важная часть
свидетельств из всего выслушанного нами». Алиса решительно
противоречит ему: «Я не верю, что имеется хоть крупица смысла
в этом». Тогда король говорит: «Если в этом нет смысла, тогда,
знаешь ли, меньше хлопот, поскольку тогда нам и не надо искать
какой-то смысл».
Я хотел бы сделать подобный комментарий о даосистах. Так как
даосисты не утверждают, что существует Дао, это освобождает
их от хлопот по доказательству того, что Дао существует. Это и
есть китайский здравый смысл в высшем его проявлении!
Сравните ситуацию с историей западной религиозной мысли!
Боже праведный, прорва споров, битв, крови и пыток по поводу
того, существует Бог или нет! Этот вопрос кажется более
важным, чем проблема жизни и смерти. Любой ценой христианин
должен убедить язычника и атеиста в том, что Бог существует,
дабы спасти душу убеждаемого. Любой ценой атеист должен
убедить верующего в том, что Бог есть детское и примитивное
суеверие, наносящее чудовищный ущерб социальному
прогрессу. И между ними развертывается битва. А в это время
даосистский Мудрец сидит около ручья, вероятно, с книгой
стихов, бокалом вина и рисовальными принадлежностями,
радуясь до глубины своего сердца Дао и не беспокоясь о том,
существует ли оно. Мудрецу не надо утверждать Дао: он
слишком занят, наслаждаясь Дао.

4. Да, но все же существует ли Дао?

Однако как вы настойчивы! Ну ладно, я скажу кое-что по этому

поводу. Даосист не уподобляется западному агностику, который
говорит, что он не знает, существует ли Бог. Западный агностик
скажет: «По простой аристотелевской логике мы знаем, что Бог
либо существует, либо нет, но у нас нет подтверждений ни для
того, ни для другого. Поэтому естественно подождать до тех
времен, когда такие свидетельства появятся». Даосист же
смотрит на эти вещи по-другому. Он не «откладывает приговора»
о том, существует ли Дао. Этот вопрос просто не приходит ему в
голову. А если кто-нибудь спросит его об этом, даосист будет
считать вопрос неясным, бессмысленным, не относящимся к
делу и даже странным. В этом отношении он весьма схож с
западным логическим позитивистом, хотя и по другим причинам.
Если вы спросите логического позитивиста, существует ли Дао,
он объявит этот вопрос «бессмысленным». Он сначала
потребует определить слово «Дао». Ну а если вопрос на самом
деле не имеет смысла, я буду просто счастлив, так как могу тогда
ответить: «Если в нем нет смысла, это спасает меня от многих
хлопот, поскольку нам не нужно искать этот смысл».
В этот момент вы придете в ярость и скажете: «Довольно уходить
от проблемы! Все-таки существует Дао или I нет? Эта вещь
реальна, или же это фантазия?»
Ну что ж, аналогичные вопросы о существовании задавались и в
других областях, и усилия получить на них ответы были столь же
тщетны. Есть, например, такой метафизический спор по поводу
существования универсалий - таких вещей, как краснота,
треугольность, красота, благо и т.д. Существует ли краснота?
Если существует, то где, сколько она весит, какова ее форма,
каков цвет? (Нельзя ли сказать, что краснота является красной?
Вряд ли!) Существует ли краснота вообще? Некоторые наивные
люди говорят: «Конечно, краснота существует; посмотрите на
розы, на губную помаду, на красные яблоки и на другие красные
вещи». Но это означает лишь, что существуют некоторые вещи,
которые являются красными, но при этом никоим образом не
доказано, что существует некоторая сущность, называемая
«краснотой». Проблема существования подобных сущностей
была одной из основных в истории западной философии. Те, кто
называются «номиналистами», отвечают на этот вопрос
отрицательно. Они, конечно, допускают существование
отдельных красных вещей, но отрицают существование такой
сущности, как «краснота». Они рассматривают слово «красный»
в качестве прилагательного (поскольку имеются красные вещи),
но при этом полагают недопустимым использование слова
«краснота» в качестве существительного. Они склонны отрицать,
что слово «краснота» обозначает что-либо; они не верят, что
«краснота» является именем чего-либо вообще. С другой
стороны, «реалисты» (иногда называемые также
«платонистами») полагают, что слово «краснота» и в самом деле
вполне допустимо в качестве существительного - оно является
именем красноты. Эти люди полагают, что слово «красный»
может правильно использоваться и как прилагательное, и как
существительное. Оно используется как прилагательное,
например, в предложении типа «Это яблоко красное»; оно
используется как существительное в предложении типа «Одним
из основных цветов является красный». И реалист верит в то, что
«красный» действительно является именем; это имя красного
цвета.
Подобная аргументация типична для спора между реалистами и
номиналистами и в отношении других «универсалий». Реалисты,
подобно Платону, верят в существование Красоты, Блага,
Истины, в то время как номиналисты полагают, что некоторые
произведения искусства красивы, некоторые действия
заслуживают названия «благих», а некоторые суждения могут
быть поименованы «истинными».
Люди, не очень-то хорошо знакомые с математикой, Удивятся,
узнав, что такой же спор ведется и в такой области, как
основания математики. Непосвященные ошибочно полагают эту
область исследования свободной от споров и противоречий. Но
это весьма далеко от истины! Так называемые математические
реалисты (или классицисты, или «платонисты») полагают, что
существует мир нелингвистических математических сущностей,
таких как «числа, множества, точки, функции, группы,
топологические пространства» и т.д., и что целью математики
является открытие и доказательство различных утверждений об
этих сущностях. Утверждения при этом являются истинными. С
другой стороны, так называемые математические «формалисты»
считают, что так называемые математические сущности являются
не чем иным, как плодом воображения. Единственной
реальностью являются символы, используемые для их
выражения. Поэтому интересы математического формалиста
оказываются чисто лингвистическими. Для него математика
является исследованием цепочек символов, называемых
«формальными выражениями», и того, как манипулировать ими в
соответствии с предписанными в изучаемой системе правилами.
Сами по себе выражения не выражают ничего! И формалист
(подобно номиналисту) отрицает существование вещей типа
«числа» как нечто такого, что выходит за пределы
лингвистического выражения.
Мы могли бы подобным же образом подойти к проблеме
существования Дао. Есть, вероятно, и такие люди, которые
хотели бы отрицать использование слова «Дао» в качестве
существительного. Они отказываются верить в существование
сущности, называемой «Дао». Но в то же время они готовы
рассматривать как вполне осмысленное прилагательное
«даосистский». Для всех знатоков китайского искусства и мысли
совершенно очевидно - даже если у них нет никаких
метафизических склонностей - что некоторые работы являются
более даосистскими, нежели другие. Например, в их среде
общепринято, что ландшафты Суньской эпохи более
даосистские, нежели живопись Танской эпохи. Таким образом,
мало кто будет возражать против использования слова
«даосистский», хотя многие при этом могли бы протестовать
против слова «Дао».
Некоторые из вас могут заподозрить меня в том, что я избегаю
вопроса о том, существует ли Дао. Я мог бы ответить, что на
такой вопрос нет определенного ответа. «Но, - вы могли бы
возразить, - у вас же есть какая-то личная точка зрения на этот
вопрос?»
Допустим, что вы приперли меня к стене и потребовали от меня
ответа: «Смаллиан! Перестань увиливать! Веришь ты или нет в
существование Дао?» Что я должен был бы ответить на это? Это
зависит от того, в каком состоянии духа в тот момент времени я
бы находился - восточном или западном. Если бы я был в
западном состоянии (и оставался верным дуализму
существование-несуществование), тогда, поскольку я склонен к
платонизму, я ответил бы: «Да, Дао существует». Но,
предположим, что я нахожусь в восточном состоянии духа. Если
вы спросите Дзен- Мастера о том, существует ли Дао, он
наверняка отвесит вам тумака. Но поскольку я нахожусь в более
спокойном состоянии, скорее всего, я просто улыбнусь
(вероятно, несколько снисходительно) и предложу вам чашечку
чаю.

5. Дао неясно

Дао Бесформенно и Неясно!

Оно Скрытно. Таинственно и Темно!
Оно источник всех вещей!
(Лао Цзы) [Выдержки из Книги Дао Дэ Дзин.]
Если кто-нибудь попросил бы меня определить слово «Дао», я не
смог бы сделать этого. Означает ли это, что мое представление о
нем расплывчато и неточно? Думаю, что так оно и есть. Но, что
довольно странно, оно не туманнее, чем большинство из моих
жизненных понятий! Такие слова, как красота, доброта, истина,
свобода, детерминизм, хорошо, плохо, ум, материя, все равно
неясны - по крайней мере в том, когда я использую их. Заметим,
что идея о том, что Дао неясно, имеет интересную особенность:
само Дао неясно, и так ли уж странно то, что наша идея о нем
неясна? В конце концов, если* понятие о чем-то должно быть
точным, не должно ли быть так, что отражение, картина, копия,
производимые идеей, будут «похожи» на объект? Вероятно,
ответ на этот вопрос будет «нет», но позвольте мне
предположить «да», потому что следствием этого будет нечто
любопытное и интригующее: если «изобразительная теория»
познания верна, и если Дао действительно неясно, тогда любое
точное понятие Дао будет неточным благодаря этой своей
точности! То есть точное понятие Дао радикально отличается от
Дао в том, что идея точна, а Дао - нет, а, значит, идея должна
быть неадекватной. Другими словами, адекватная идея Дао
должна быть так же расплывчата, как и само Дао.
Нет нужды говорить, что в моих аргументах можно найти кучу
изъянов. Во-первых, «изобразительная теория» познания
подозрительна. В самом деле, я, честно говоря, считаю эту
теорию немыслимо странной. Идея об идее, похожей на объект.
Что значит для идеи походить на объект? Я понимаю, что
означает «иметь идею об объекте», но чтобы идея была похожа
на объект - ну что за абсурд! (Некоторые говорят, что идея
похожа на объект в смысле изоморфизма. Но, честно говоря,
изоморфизм для меня является слишком богатым видом
сходства!) Одним словом, я никак не принимаю
«изобразительной теории» познания, и поэтому первая посылка
моего аргумента ложна. Ну а что со второй посылкой - о том, что
Дао неясно? Она тоже может быть подвергнута сомнению. В
самом деле, ведь можно сказать, что вещь вообще не может
быть неясной, неясной может быть только идея. Другими
словами, неясность может быть свойством утверждений или
идей, но не вещей. Я склонен согласиться с этим. Я сомневаюсь
в том, что объект может быть неясным. И все же очевидно, что
Дао неясно. Отсюда следует, что Дао вовсе не вещь!
Любопытно, что я привел второе в мире доказательство того, что
Дао не «вещь», - доказательство факта, впервые установленного
ранними даосистами (около 500-600 лет до н.э.). Более раннее
доказательство было интересным и поучительным, и в некотором
смысле оно предвосхитило современное математическое
различение множества и класса. Суть доказательства в том, что
поскольку Дао есть нечто, через которое происходят все вещи,
оно само не может быть вещью!
Когда несколько раньше я говорил, что привел второе
Доказательство того, что Дао не вещь, я использовал слово
«доказательство» насмешливо (как будто можно доказать что
либо о Дао!). Ясно, что я ни черта не доказал! Вы просто
вспомните мое «доказательство». Я сказал, что вещь не может
быть неясной, но Дао неясно, и отсюда Дао не вещь. Но откуда я
знаю что Дао неясно на самом деле? Хороший вопрос! Откуда я
знаю это? И знаю ли я это? Ответ будет, конечно, "нет". Нет, я не
знаю, что Дао неясно, но самое смешное в том, что хотя я не
знаю, неясно ли Дао, Дао в любом случае неясно! (К счастью,
неясность Дао независима от знания его неясности.) "Но, -
воскликните вы, - разве вы не предполагаете той самой вещи,
которую стараетесь доказать?» Мой ответ будет «нет», и по двум
причинам: во-первых, я не предполагаю, что Дао неясно, я
просто говорю вам, что оно неясно. Во-вторых, я не верю тому,
что нужно доказывать, что Дао неясно, потому что я не верю, что
это вообще может быть доказано. В самом деле, если бы это
могло быть доказано, тогда это могло бы быть известно, а так как
я не верю, что это может быть известно, я не верю, что это может
быть доказано.
На этом этапе возникает вопрос - а почему бы не предпринять ли
более рациональный научный подход к этой проблеме? Хорошая
идея! Я это сделаю, я подойду к этому как приличный
аналитический философ - или, еще лучше, как логический
позитивист. Первая вещь, которую мне нужно при этом сделать, -
проанализировать утверждение «Дао неясно». Что там с этим
утверждением - истинно оно Рили ложно? Ну ясно, что любой
логический позитивист скажет вам, что оно ни истинно, ни ложно,
а попросту бессмысленно. (Подобно тому, как бессмысленно
утверждение «Абсолют прекрасен».) И в самом деле,
позитивисты могут доказать вам, что утверждение
бессмысленно. Они дадут вам абсолютно точное - и совершенно
ясное - определение осмысленного, и с помощью безупречной
логики покажут, что утверждение не подходит ни под истинное,
ни под ложное - оно слишком неясное, чтобы быть истинным или
ложным. Да, позитивисты уверят вас в том, что само
утверждение «Дао неясно» абсолютно неясно!
И удивительное дело - как раз в этом случае позитивисты
оказываются действительно правыми. Они даже больше правы,
чем думают! Утверждение «Дао неясно» не только неясно и
бессмысленно с точки зрения смехотворного ограниченного
понимания осмысленности, принятого позитивистами, но оно
действительно неясно в абсолютном смысле! В самом деле, это
одно из самых неясных утверждений, которое я только знаю. Оно
прекрасно и восхитительно неясно - почти так же неясно, как
само Дао!

6. Дао бесформенно

§ 1. Определимо ли Дао?

Дзен-буддизм может быть рассмотрен как комбинация китайского

даосизма и индийского буддизма с японской спецификой. Трудно
сказать, можно ли назвать Дзен философией. Дзен, как
неоднократно повторяют его последователи, является, скорее,
образом жизни, множеством установок, определенного рода
гештальтом, а не системой когнитивных осмысленных
предложений. Я думаю, что в этом утверждении есть много
истинного, но, подобно многим таким утверждениям, оно
является преувеличением. Я верю, конечно, что Дзен есть скорее
«способ жизни» (way), нежели «доктрина», но я не верю, что
Дзен вовсе лишен доктрины (на самом деле, я не знаю такой
доктрины, которая вообще была бы лишена доктрины). И мне
кажется, что одна из вещей, определенно утверждаемых в Дзен,
- это идея о том, что трансцендентное следует искать прямо в
имманентном. В самом деле, трансцендентное и имманентное
тождественны. Это видно из следующего Дзен- стиха:
Когда дикая птица поет свои песни
с вершин деревьев,
Ее голос несет послание патриарха.
Когда в горах распускаются цветы,
Их полный смысл приходит
с их ароматом.
И, конечно, идея, что трансцендентное находится прямо в
имманентном, точно выражена в хорошо известном случае с
Мастером, который на вопрос «Что есть Дао?» ответил: «Твой
повседневный ум».
Кто-нибудь может спросить: «Если Дао есть просто обыденный
ум, почему же оно называется Дао, почему бы просто не назвать
его обыденным умом?».
На этот вопрос чрезвычайно трудно ответить логически. Во-
первых, я полагаю совершенно ошибочным интерпретировать
утверждение «Дао есть повседневный ум» как «Дао есть
повседневный ум, и ничего больше». С моей точки зрения, едва
ли в утверждении «Дао есть повседневный ум» слово «есть»
приравнивает Дао к повседневному уму, то есть отождествляет
две эти концепции. Я бы сказал, что Дао есть повседневный ум и
кое-что еще. Действительно, в Книге Дао Дэ Дзин говорится, что
Дао предшествует Небу и Земле. Но как же повседневный ум
может предшествовать Небу и Земле? Может, оно и так, кто
знает! В любом случае, я нахожу утверждение «Дао есть
повседневный ум» чрезвычайно просветляющим, если его
конечно не толковать чересчур буквально.
Но вы можете продолжать настаивать на том, почему бы все-таки
не называть Дао, если оно - повседневный ум, повседневным
умом? И тогда что в точности есть Дао, как можно было бы
определить его?
Это слово переводилось по разному: Бог, Природа, Абсолют, То,
через что вещи оказались существующими, Великая Пустота,
Путь, Способ жизни и т.д. Мое любимое определение такое:
«причина, по которой вещи таковы, каковы они есть». И все же я
должен спросить: все эти определения - восхитительные и
обнадеживающие, каковыми они являются, - действительно ли
они проясняют наше понятие Дао? И действительно ли нужно,
чтобы это понятие было прояснено?
Некоторые говорят, что слово «Дао» непереводимо, другие - что
оно неопределимо. Является ли первое утверждение таким уж
удивительным? Те из вас, кто знает хотя бы один иностранный
язык, знают, что некоторые слова можно перевести с оригинала
лишь приблизительно, поскольку в другом языке они не имеют
точного эквивалента. А теперь рассмотрим утверждение, что
слово «Дао» неопределимо. Это утверждение вызывает большие
сомнения у тех, кто гордо называют себя критическими
мыслителями. Но оправданны ли эти сомнения? Многие
чересчур категорично заявляют, что, до тех пор, пока не
определены все слова, тот, кто их употребляет, не знает, о чем
говорит. Да, есть такая странная доктрина, по которой неспособ-
ность определить значение свидетельствует об отсутствии
значения вообще. Я хотел бы тут апеллировать к мудрому
философу Витгенштейну, который сказал: «Не смотри на
значение, смотри на употребление!». Это может быть ключом к
пониманию дела. Хотя я мог бы сделать дальнейший шаг и
сказать, что значение и есть употребление, — по крайней мере,
реальное значение есть употребление. Для меня реальное
значение термина есть вся совокупность его употреблений и
ассоциаций, связанных с этим термином. А как все это может
быть схвачено в коротком определении? Следовательно, если вы
хотите на самом деле узнать значение слова Дао, - как его
употребляют даосисты, - вы не можете ожидать этого от краткого
определения. Чтобы понять истинное значение термина «Дао»,
нужно выбрать сотни и тысячи случаев действительного
использования этого термина. И это не все. Для понимания
концепции Дао нужно быть хорошо знакомым с поэзией и
живописью в даосистском стиле (включая, наверное,
каллиграфию), в которых даосистское ощущение реальности
нашло полное воплощение. Короче, чтобы понимать концепцию
Дао, нужно полностью погрузиться в философию и искусство
даосизма.
После того как вы сделали это, перебрав многотысячное
множество значений слова «Дао» через его употребление, вы
можете постараться быть умнее и попытаться составить единое
определение так, чтобы оно охватывало все эти случаи. Но даже
если вы преуспеете, как пусто будет ваше определение для тех, у
кого нет вашего конкретного опыта настоящего пребывания в
философском мире!

§ 2. В каком смысле Дао реально?

Некоторые могут возразить, что Дао известно только через

мистический опыт. Но что это за мистический опыт? Почти
каждый знает, что такое эстетический опыт. Но что такое
мистический опыт? Они могут близко соотноситься, но я вряд ли
сказал бы, что они идентичны! Для меня мистический смысл
отличен от эстетического смысла, как, впрочем, и от чувства
юмора.
Но что такое этот мистический смысл и что такое этот
мистический опыт? Или это витающее в воздухе нечто, или же
ощущение чего-то? И если это ощущение чего-то, то это
ощущение реального или же существующего только в
воображении?
Так много споров по поводу этого странного понятия! Многие
психологи мистицизма весьма пространно доказывают, что
мистический опыт не является ощущением чего- либо реального.
Они характеризуют мистиков как людей, эмоционально
«сдвинутых» (часто как шизофреников или истериков),
населяющих свой фантастический мир вещами, которые они не
способны найти в реальном мире. С другой стороны, апологеты
мистицизма (которые обычно являются философами, а не
истинными мистиками) стараются доказать, будто то, что мистики
ощущают, является весьма реальным. Ну, так кто из них прав?
Ощущают ли мистики нечто реальное или нет?
А теперь предположим, что два человека, один из которых
музыкант, а второй чрезвычайно немузыкален, слушают какую-то
мелодию. Профан откровенно признается: «Я слышу ноты, но не
слышу мелодии». Музыкант уверяет, что в дополнение к нотам он
еще слышит и нечто более важное - мелодию! Ну а что это за
“мелодия”, которую слышит музыкант? Ноты - сами по себе, т.е.
звуковые волны слышатся обоими людьми и признаются всеми
как существующие реально в чисто физическом смысле. А вот
как быть с мелодией? Существует ли она реально? Или же она
существует в уме или в воображении? Весьма странный вопрос!
Было бы неверно говорить о том, что мелодия существует только
в воображении; музыкант, который говорит о мелодии, не
воображает ее себе. Нет, мелодия является весьма реальной
вещью, хотя на более тонкий вопрос о том, существует ли она в
уме, я не могу ответить. Как бы то ни было, я не думаю, что так
уж много народу не согласится со мной, когда я скажу, что
мелодия существует реально. Реально в том смысле, в каком
реально Дао. Истинные даосисты (или так называемые мистики
других религий и даже нерелигиозные мистики) прямо
воспринимают то, что они называют Дао (а другие - Богом,
Природой, Абсолютом, Космическим Сознанием), точно так же,
как музыкант воспринимает мелодию. Музыканту не нужно иметь
веру в то, что мелодия является реальностью, или апеллировать
для этого к авторитетам, у него есть прямое восприятие самой
мелодии. И как только мелодия услышана, больше невозможно
сомневаться в ней.
Но как же прямо воспринимается Дао? Ну а как прямо
воспринимается мелодия? Через органы слуха? Не совсем!
Физический процесс слушания играет важную роль, но этим дело
не исчерпывается. У профана имеется в этом смысле все, что и у
музыканта, и все же музыкант слышит мелодию, а профан - нет.
Так что при употреблении фразы «слышать мелодию» мы имеем
в виду нечто большее, чем «слышать звуки». При этом
полагается, что мелодия представляет собой нечто большее, чем
группу звуков. Это звуки вместе с некоторым порядком или
суперструктурой, каким-то образом на них наложенными.
Некоторые могли бы сказать, что Дао есть не что иное, как
физическая вселенная. Но при этом было бы упущено главное -
это все равно, что сказать, что мелодия есть просто группа
звуков, и ничего больше. Лучше было бы сказать, что вселенная
так же соотносится с Дао, как группа нот соотносится с мелодией.

7. Дао - это таинственная женщина

Долина Духа никогда не умирает.

Она именуется Таинственной Женщиной.
И из этой Таинственной Женщины
Появились на свет Небо и Земля.
Она все время с нами, и пока
Ты черпаешь в ней жизнь,
Она никогда не иссякнет.
Лао Цзы.
Итак! Дао - это таинственная женщина! Не удивительно, что я
люблю Дао. Разве может быть что-либо очаровательней, чем
таинственная женщина? Таинственная женщина восхитительна
по двум причинам: (1) она женщина; (2) она таинственна. Да,
пожалуй, женственность и таинственность являются самыми
очаровательными вещами в жизни. Но еще и соединенные
вместе! Боже праведный, что может быть более божественным?
В соединении они гораздо более интригующие, нежели обе по
отдельности.
Другими словами, таинственная женщина вдвойне при-
влекательнее, нежели женщина без тайны, или нечто таин-
ственное, но не женщина. Поэтому неудивительно, что я так
люблю Дао.
Тут я постараюсь подойти к делу с психоаналитической точки
зрения. Вероятно, я должен спросить себя, почему я люблю
таинственных женщин. Может быть, имеется какая-то
определенная таинственная женщина в моей жизни, являющаяся
прототипом остальных женщин? Ну, что ж, посмотрим! Вот моя
жена. Она женщина, и по большей части весьма таинственна. Ну
а теперь, мои подружки. Ну, и они были женщинами, и в той или
иной степени были таинственными. Это все? Да, это все, что я
могу придумать. Но, может быть, что-то ушло в результате
подавления? Что бы это могло быть? Посмотреть бы в мои
мозги. А теперь посмотрим, а не говорит ли даосизм что-нибудь,
что Дао является матерью вселенной? Слово «мать» кажется
существенным в этом контексте. Что же оно символизирует?
Мою мать, конечно же! Мою мать во плоти и крови! Как я раньше
не подумал об этом? Может быть, моя мать самая таинственная
женщина в моей жизни. Ну-ка, посмотрим. Моя мать была
женщиной (что не удивительно), и она определенно была
таинственной. Прекрасно и величественно таинственной в
истинно викторианской традиции! Так может быть, она и была
таинственной женщиной в моей жизни! Ну, ну, посмотрим!
Теория Эдипова комплекса замечательна и предлагает массу
интересных интерпретаций (например, что нас влечет только к
матери). Когда европейцы услышали об этом впервые, они были
шокированы. Ну, а теперь на Западе принимают эту теорию как
само собой разумеющееся - они проглотили наживку, крючок и
леску! Наиболее «передовые» начинают уже отворачиваться от
теории. (Действительно, некоторые молодые психиатры, которых
я знаю, серьезно подозревают, что Фрейд был «слишком
романтически настроен».) С моей точки зрения, наиболее
восхитительная реакция на Эдипов комплекс - это реакция китай-
цев, которые, когда они услышали о ней, ни в коей мере не были
шокированы, но и не подпали под ее влияние. По большей части
они удивились и развеселились - да, они веселились! Они
смеялись и рассматривали теорию как восхитительно веселую и
смешную! Я думаю, что в душе я китаец, потому что моя реакция
была точно такой же. Это не потому, что я отрицаю истинность
или значимость Эдипова комплекса, но все равно я нахожу эту
идею чрезвычайно смешной. Ну разве не смешно, что мужчина
должен специально выделять свою мать как ту женщину, к
которой бы его не влекло или к которой бы его особенно влекло?
Нельзя ли принять нормальный взгляд на это дело и считать
мать просто одной из многих очаровательных таинственных
женщин, которых знает мужчина?
Говоря о таинственных женщинах, я должен сказать, что я не
встречал женщин, которые не были бы таинственны. Для меня
все женщины таинственны! И я люблю их за таинственность и
женственность. Но идея единственной таинственной женщины, с
моей точки зрения, есть романтическая выдумка. Как я понимаю,
таинственная женщина является не конкретным лицом, но чем-то
родовым, объемлющим всех конкретных таинственных женщин.
А обобщенная таинственная женщина не имеет определенных
очертаний и неясна - совсем как Дао.

8. У Дао нет имени

Ну, а теперь это заходит слишком далеко! Когда даосисты

говорят, что у Дао нет имени, даже я - со всей своей восточной
философией - оказываюсь слишком западным и не могу
сдержать протеста. Конечно же, у Дао есть имя. И ясно, что это
имя - «Дао». В самом деле, рассмотрим следующий диалог.
Восточник: Дао не имеет имени.
Западник: Что не имеет имени?
Восточник: Дао.
Западник: Ага! Вот вы и назвали его.
В этом диалоге я позволил западнику одержать верх. А теперь,
когда я отдал долг западной логике и семантике, позвольте мне
сказать, что я думаю по этому поводу на самом деле.
Забавно то, что если я услышу фразу «Дао безымянно», а не
фразу «Дао не имеет имени», я прореагирую совсем по-другому.
Можно было бы сразу спросить: «Но какая логическая разница
между этими двумя фразами?» Ну, с логической точки зрения
разницы нет. Но правильно ли подходить к Дао логически? Это
весьма интересный вопрос, но не буду отвечать сейчас на него.
Как я сказал, между этими двумя фразами нет логической
разницы, но есть разница психологическая. Откуда я знаю об
этом? Ну, уже то, что я реагирую на эти фразы по-разному,
говорит о том, что между ними есть какая-то психологическая
разница. Утверждение «Дао не имеет имени» немедленно
пробуждает во мне аналитическую западную прыть, проявляю-
щуюся в критическом подходе, в то время как утверждение «Дао
безымянно» вгоняет меня в приятную восточную дрему. Оно
представляется более расплывчатым и, будучи таковым, оно
позволяет всякого рода интересные и заманчивые
интерпретации. Некоторые люди очень критично относятся к
расплывчатым утверждениям. Я же критично отношусь к точным
утверждениям; ведь они бывают неверными. А что относительно
тех, которые бывают истинными? Как их сравнить с
расплывчатыми утверждениями? Ну, это зависит от многих
обстоятельств. В некоторых контекстах требуется хорошее
точное утверждение, а в других - расплывчатое. Нужно иметь в
виду, что у точного утверждения точно одно значение, а
расплывчатое может иметь много интересных и плодотворных
значений.
Однако я отклонился. Правда, неясно, от чего я отклонился, так
как вся дискуссия фантастически расплывчата, но у меня такое
чувство, что я отклонился от чего-то. А что же представляет
собой это что-то? Позвольте мне вернуться к фразе «Дао
безымянно», которую я нахожу в высшей степени
вдохновляющей, таинственной, поэтичной и прекрасной. Но что
она означает? Возможно, что она вообще ничего не означает!
Если бы это было так, то это избавило бы нас от необходимости
искать ее значение. Но мне кажется, что есть несколько
интересных значений. Означает ли она, что Дао не имеет имени?
Нет, это я уже исключил. Может быть, она означает, что нет
подходящего имени для Дао и что ни одно имя не отдает ему
должное? Эта интерпретация поднимает вопрос о некоторых
семантических трудностях. В самом деле, что означает для
имени отдать должное обозначаемому? Мое имя Раймонд отдает
мне должное? (Вероятно, да! Мое имя означает мудрый за-
щитник.) А что относительно Шалтая-Болтая? В этом случае
определенно можно сказать, что имя отдает должное объекту,
поскольку сам Шалтай-Болтай мудро объяснял: «Мое имя
означает форму, которую я имею». Ну, а относительно имени Дао
- отдает ли оно должное Дао? Думаю, что да. Оно, конечно, не
означает его формы, поскольку Дао бесформенно, а, скорее,
обозначает способ, каким оно является. И для этой цели имя Дао
служит превосходно!
Так что оказывается, Дао не только имеет имя, но к тому же и
само имя превосходно! Поэтому я отвергаю свое предположение
о том, что «Дао» не имеет подходящего имени.
Но у меня есть другая идея! Гораздо лучше! Идея потрясающая и
фантастическая! Сказать по правде, у меня всегда была мысль
рассказать об этом. Что это за идея? Сейчас я расскажу вам о
ней.
Разве не может быть так, что в мире есть такие чувствительные
объекты, что сам по себе акт поименования является причиной
их исчезновения? Я не предполагаю, что Дао ведет себя именно
так. С моей точки зрения, вряд ли Дао исчезнет, если будет
поименовано. Но может быть и так, что Дао настолько
чувствительно, что, будучи поименованным, оно слегка
изменяется, - и тогда это уже не то Дао, которое было до
поименования. В самом деле, если мы отождествим Дао со
вселенной, мы имеем тот самый случай, потому что после того,
как случилось это событие, вселенная уже не та. Поэтичнее и
лучше было бы выразить это следующим образом. Говорят, что
Дао подобно зеркалу. Ну, а акт смотрения в зеркало изменяет его
состояние, не так ли? Когда вы смотритесь в зеркало, оно
отражает вас, а когда вы не смотритесь, оно ведь не отражает?
Разве не затруднительно будет смотреть в зеркало и при этом
видеть такую картину, которая была бы, если бы вы не
смотрелись в него [Я полагаю, что ситуация достойна Дзен
Коана! (Коан представляет проблему, которая ставится Дзен-
Мастерами, и которая не имеет логического решения; ее цель
состоит в том, чтобы заставить убедиться в бесполезности
логики в вопросах окончательной реальности).] ? Так то же самое
с Дао! Когда вы поименуете его, оно не может быть не-
поименованным Дао, тем, которое существовало до
поименования его вами. И это непоименованное Дао более ясно
и более истинно само по себе, чем поименованное Дао. В этом
смысле истинное Дао, непоименованное Дао не имеет имени.
Кстати говоря, некоторые даосисты различают Дао, не имеющее
имени, и Дао, которое может быть поименовано:
Безымянное, Дао есть источник
Земли и неба
Поименованное, оно Мать всех вещей.
Следуя этой интерпретации, быть может, более уместно говорить
об истинном Дао как о безымянном, нежели не-поименованным.
Оно безымянно, потому что изменяется в процессе обретения
имени [Это напоминает мне принцип неопределенности
Гейзенберга, что любое измерение состояния небольшой
частицы изменяет само это состояние.] . Предположим, что
вместо поименования Дао мы просто думаем о нем. Изменяет ли
это его? Я подозреваю что изменяет! Изменяется ли вселенная,
когда мы думаем о ней? Конечно, изменяется! Когда человек
думает о вселенной, вселенная содержит создание, которое
думает о ней, а когда никто не мыслит о вселенной, вселенная не
содержит никого, кто о ней думал бы. Ситуация напоминает мне
тех эльфов, которые приходят ночью и чистят обувь, но если кто-
нибудь зажжет свет и увидит их за работой, они исчезнут и
больше никогда не вернутся. Вероятно, мораль этой истории
состоит в том, что Дао нуждается в определенной уединенности
и исчезает, когда слишком много любопытствующих глаз и
любопытствующих умов. Так что мы можем заключить словами:
Дао лучше оставить в покое,
Подобно птенчикам в их гнезде.

9. Дао не говорит

А вот еще одна причина, по которой я так люблю Дао,- оно не

говорит! Терпеть не могу людей, которые слишком много говорят.
Когда я в компании, я сам люблю говорить и предпочитаю, чтобы
другие слушали!
Ну, не является ли восхитительным то обстоятельство, что я могу
обращаться к Дао сердцем, а Дао никогда не противоречит мне и
не станет отвечать? Дао никогда не критикует меня за
эгоцентризм или за то, что я слишком много говорю.
Когда я говорю о разговоре с Дао, более утонченный или
психоаналитически настроенный читатель скажет, что я на самом
деле говорю не с Дао, а с самим собой. Но это не так! Поскольку
все слова исходят от Дао, мой разговор с Дао на самом деле
есть разговор Дао с самим собой! Вы видите, Дао разговаривает
с собой. И все же Дао не говорит, оно молчит! Ну разве это не
замечательный парадокс?

10. Дао и мудрец: они никогда не спорят

1. Дао.

Спорит ли Дао? Конечно, нет. С кем бы оно могло спорить? Я, по

крайней мере, никогда не слышал его спорящим, и оно никогда
не спорило со мной.
Как оно в этом отношении отлично от Бога! Ветхий Завет полон
лиц, которые спорят с Богом обо всем! Могли бы вы при самом
диком воображении представить себе большую нелепость, чем
спорить с Дао?

2. А мудрец?

Ну, а мудрец? Он-то спорит? Давайте посмотрим!

Китайский мудрец: Лао Цзы сказал: «Хороший человек не спорит,
а тот, кто спорит, не хороший человек».
Западный логик: Я не согласен!
Мудрец: Не согласен с чем?
Логик: С тем, что вы сказали!
Мудрец: А что было сказано?
Логик: Что хороший человек не спорит.
Мудрец: Неверно!
Логик: Что вы имеете в виду под «неверно»?
Мудрец: Я никогда не говорил, что хороший человек не спорит.
Логик: Безусловно, вы говорили! Вы отчетливо сказали, что
хороший человек не спорит и что тот, кто спорит, не хороший
человек.
Мудрец: Ничего подобного! Я просто сказал, что это Лао Цзы
сказал.
Логик: Да бросьте! Вы же знаете, что я имею в виду.
Мудрец: Кто из нас сейчас нелогичен?
Логик: Ну, хватит! Почему вы так любите спорить?
Мудрец: Я не спорю, а я просто следую логике.
Логик: Я не сказал бы, что вы логичны. Скорее, вы раздражающе
логичны.
Мудрец: Ну, что за логика? Ведь если я раздражающе логичен, я
уже тем самым логичен.
Логик: Опять вы спорите! Почему вы так любите спорить? Ведь
вы только что сказали, что хороший человек не спорит.
Мудрец: Я не говорил этого. Я сказал, что это сказал Лао Цзы.
Логик: И вы верите в это?
Мудрец: Во что? Что это сказал Лао Цзы?
Логик: Нет, нет! Вы верите в то, что то, что сказал Цзы, является
истинным?
Мудрец: Да.
Логик: О, тогда вы верите в то, что хороший человек не спорит.
Мудрец: Угу!
Логик: Так почему вы не говорите так?
Мудрец: А почему я должен это делать?
Логик: Опять вы спорите! Вы непоследовательны!
Мудрец: Как же это?
Логик: Потому что вы допустили, что хороший человек не спорит,
а потом вы полностью игнорируете этот факт.
Мудрец: Я не непоследователен. Так уж случилось, что в данный
момент времени я больше предрасположен спорить, нежели
быть хорошим.
А теперь обсудим утверждение Лао Цзы. Я не согласен с ним,
подобно всякому западному человеку, по крайней мере,
полностью. В этом утверждении есть некоторая истина, но
утверждение, что хороший человек никогда не спорит, поражает
меня как глупейшее преувеличение. В конце концов, я ведь
спорю, но так ли уж я нехорош? Вполне возможно, что хороший
человек спорит меньше, но едва ли он не спорит совсем.
Возьмем, например, моего двоюродного брата Артура. Он
хороший человек, но спорит много. Он философ в истинно
западном стиле. Когда он учился в Городском Колледже в Нью-
Йорке, у него был преподавателем Моррис Коэн. Весь семестр
брат спорил, спорил и спорил. Наконец Коэн сказал: «Слушайте,
ну это же курс по истории философии. Хватит спорить! Если вы
хотите задать вопросы, я отвечу на них, но хватит спорить!» Мой
брат тогда с уважением заметил: «Прекрасно, профессор Коэн, я
хотел бы задать вопрос: как вы ответите на такой аргумент?»...
А теперь, если Лао Цзы говорит «Мудрец не спорит», я мог бы
согласиться с ним, и даже больше. Мудрецы вполне разумны, и
часть разумности есть понимание тщетности спора. Но сколько у
нас мудрецов? Даже я еще не мудр - я слишком много спорю!
Мне нравится быть мудрецом, но не настолько, чтобы платить
столь непомерную цену за то, чтобы не спорить.
Это приводит меня к любопытному вопросу: предположим, что
некто верит, что Мудрец не спорит; он хочет быть Мудрецом, но
любит спорить. Что он должен сделать? Станет ли он Мудрецом,
если вынужденно откажется от спора? Должен ли он подавить в
себе импульс к спору? Едва ли это сработает! Вместо того чтобы
стать Мудрецом, он станет спорщиком во «фрустрации» и кончит,
вероятно, самоубийством. С другой стороны, если он досыта
спорит целыми днями, он однажды выговорится, и ему нечего бу-
дет сказать - и он тогда достигнет подлинной мудрости. Подвожу
итоги:
Мудрец не спорит.
И не из-за какого-то принципа,
Но просто потому, что ему нечего сказать.
Он пуст и глуп
Подобно новорожденному,
Сосущему молоко прямо от матери Дао.
У него есть все, что ему нужно.
Так чего же ему спорить?

11. Я подобен зеркалу

Ум Мудреца подобен зеркалу,

отражающему всю Вселенную.
Чжуан Цзы
Я не говорю, что я Мудрец. Я восхищаюсь Мудрецами, я их
люблю, но, к несчастью, я еще не Мудрец. Но, Боже праведный,
я подобен зеркалу! Не столько, наверное, в таком даосистском
духе, но определенно в моих отношениях с другими людьми. Я
просто из опыта знаю, что все, с кем я имел дело, видели во мне
свои собственные черты. Враждебно настроенные ко мне люди
говорили мне, как я враждебен, милые люди говорили, как я мил,
честные люди доверяли мне и говорили, как я честен и искренен,
лицемеры - что в основном я неискренен, блестящие люди - что
я блестящ, а глупые - как я глуп, и т.п.
Почему бы это? Одно возможное объяснение состоит в том, что
я являюсь зеркалом. Люди просто видят отражение их
собственных душ. Могут быть и другие объяснения. Вероятно, я
больше похож на хамелеона и принимаю характеристики тех, с
кем имею дело. Например, я определенно чувствую
враждебность по отношению к человеку, настроенному
враждебно, эгоистичен по отношению к эгоисту, добр к доброму
человеку и т.п. Блестящий человек окажется для меня стимулом
к тому, чтобы проявить себя с самой лучшей стороны. Но
некоторые случаи не проходят при гипотезе «хамелеона».
Например, глупый не оглупит меня до состояния глупости,
бесчестный человек не сделает меня менее честным, а
лицемерный - лицемером. Эта гипотеза, несмотря на ее
преимущества, кажется мне лишь частичной истиной.
Имеется еще одна гипотеза, которая порадует некоторых
психологов. Поскольку я эгоцентричен, мое суждение о других
людях может быть обусловлено их суждением обо мне.
Например, когда некто говорит мне, как я враждебен, я мог бы
подумать: «Что за враждебное отношение! Он, верно, очень
враждебный ко мне человек», а когда мне говорят, что я блестящ,
- я мог бы подумать, «Как он блестящ в своем знании того, что я
собой представляю», ну а когда мне говорят, что я глуп, то я мог
бы подумать: «Как было глупо с его стороны не распознать мою
интеллигентность», и т.п. Эта гипотеза будет подразумевать не
то, что я подобен зеркалу, а то, что я подобен антизеркалу (что
бы это ни было!). Забавно то, что многие люди полагают, что
подобный подход продиктован моей эгоцентричностью, но все
эти люди сами эгоцентричны! Однако, серьезно, я думаю, что эта
гипотеза, хотя она и имеет элементы истины, но не так уж близка
к ней. Причина, по которой я отвергаю эту гипотезу, состоит в
том, что когда некто приписывает мне определенную
характеристику, то не только я, который видит в нем эту
характеристику, но и все те, кто знают нас обоих, уверяют меня,
что он не имеет этой характеристики.
Поэтому я возвращаюсь к гипотезе, что я подобен зеркалу. Я
определенно чувствую себя зеркалом. И в определенном
смысле, я думаю, я отражаю всю Вселенную.

12. Дао вездесуще

Тунг Куо-цзы спросил Чжуан Цзы: «Где есть то, что вы называете
Дао?» Чжуан Цзы ответил: «Везде». Тот ему сказал: «Вы должны
быть поточнее». Чжуан Цзы сказал: «Оно в муравье». «А может
быть в меньшем творении?» - «В этой траве». - «А может, еще
ниже?» - «В почве». - «Ну, может быть, еще ниже?». - «В навозе и
моче». Тунг Куо-цзы нечего было сказать.
Г.Г. Крил сделал следующий комментарий к этому отрывку: «Это
то, что В. Джемс назвал “жесткой” концепцией вселенной. Она не
снисходит к человеческому тщеславию или чувствам. Природа
вселенной имеет к моему уму столь же большое и столь же
малое отношение, как к жуку на дороге. Кто угодно мог принять
эту отнюдь не льстящую человечеству точку зрения, но не
китайские даосисты».
Я смотрю на это дело иначе, нежели Крил. (Позднее и он
посмотрит на это по другому.) Точнее, я не считаю, что
даосистская точка зрения не льстит человечеству или же
равносильна «жесткому» взгляду на вселенную.
Тут все зависит от точки зрения. Тот, кто думает, что человек
возвышается над муравьями, травой и другими вещами, конечно
сочтет высказывание Чжуан Цзы весьма нелестным для
человеческой расы. Но для тех, кто хотел бы
проинтерпретировать высказывание мыслителя по- другому, оно
может означать не принижение человека, а возвышение других
вещей - даже прославление их. По крайней мере, я реагирую так.
Кроме того, я не рассматриваю эту философию как философию
«жесткой» вселенной. Я думаю, что она выглядит таковой в
глазах «жестких» ребят. Истинно мягкие умы будут считать этот
отрывок превосходным образчиком ума деликатного. Таким обра-
зом, «жесткий ум» считает этот отрывок жестким умона-
строением, а «мягкий» - деликатным умонастроением. Что и
показывает, что Чжуан Цзы, будучи истинным мудрецом, подобен
зеркалу - каждый видит в нем свои качества!

13. Дао не командует

Великое Дао цветет везде,

направо и налево.
Существование всех вещей зависит от него,
и оно не оставляет их.
Его свершения не имеют целей.
Оно любит и лелеет все вещи,
но не правит ими.
Еще одна приятная вещь о Дао - у него нет замашек «хозяина»!
Оно любит и лелеет все вещи, но не правит ими. Таким образом,
Дао призвано помогать - но никогда не понуждать!
В иудо-христианской концепции Бога постоянно утверждается
повиновение Богу. Большими грехами являются «неповиновение,
восстание против Бога, гордыня, самоволие» и т.п. Христиане
постоянно утверждают бесконечную важность «полного
подчинения своей воли Богу». Они говорят: «Да будет Его воля, а
не моя».
Как все по-другому у даосиста! Он никогда не говорит о
подчинении Дао, но только лишь о «нахождении в гармонии» с
Дао. А это куда более привлекательно! Быть в гармонии с Дао не
означает, что оно тобой командует, что у тебя есть «долг» перед
Дао или какой-то «моральный закон». И речь идет не о поисках
какого-то последующего вознаграждения, а о том, что само по
себе является вознаграждением. Это состояние духовной
уравновешенности. В этом отношении гармония с Дао
напоминает христианское понятие «единения».
Еще одно странное понятие в связи с Дао - это «подчинение
своей воли Дао». Во-первых, неверно было бы говорить о том,
что у Дао есть воля, которой вы должны подчинить свою. Дао -
определенно не волевая по своей природе сущность, и я думаю,
что Дао сочло бы вещи имеющие свою волю, как раз волевыми -
но давайте не будем больше об этом говорить. Во всяком случае,
идея подчинения своей воли воле Дао кажется весьма неподхо-
дящей, поскольку индивидуальная «воля» есть попросту часть
самого Дао. Не то, чтобы Дао отрицало свободную волю (и не то,
чтобы оно утверждало ее наличие, поскольку вся проблематика -
свободная воля и детерминизм - полагается даосизмом
путанным дуализмом); скорее, то, что обычно называется
«свободой воли» для даосизма представляется частью
активности Дао. Гёте однажды высказал нечто подобное, сказав,
что в попытках противодействовать природе мы следуем ее же
законам. Подобным же образом Сузуки сказал, что западный
человек мыслит себя завоевателем природы и управляющим ею,
но он не понимает того, что, делая так, он действует в
соответствии с природой [Я полагаю, что те, кто понял полностью
потрясающее воздействие этого утверждения, достигнут Сатори-
Просветления.] .
Должен признаться, что всю мою сознательную жизнь я с ужасом
относился к идее «повиновения Богу», и еще хуже - к идее
подчинения собственной воли воле Божьей. Некоторые
христиане могли бы сказать мне, что такое отношение
определяется моей гордыней, неповиновением, эгоизмом и
самолюбием. Но так ли это? Я мог бы согласиться с такой
аргументацией, если бы я возражал только против подчинения
моей воли Богу и не возражал против подчинения воли других
людей. Но это не тот случай. Я ненавижу идею чьего-либо
подчинения воле Бога. Я вообще не терплю самой идеи
подчинения какого-либо существа другому существу. Я просто не
терплю ситуации, в которой один приказывает, а другой
подчиняется.
В этой ситуации имеется одно смягчающее обстоятельство,
которое я осознал совсем недавно по прочтении книг А. Уотса.
Если некто решил подчинить свою волю Божьей воле и проводит
несколько лет в самодисциплине, умерщвлении плоти и
очищении, он достигает некоторой стадии, на которой внезапно
понимает, что все, за что он так яростно боролся, является чисто
иллюзорной целью! То есть он внезапно понимает, что его
собственная воля была с самого начала частью воли
Божественной, и что его так называемое «восстание» было лишь
частью Божественной активности. Другими словами, он
понимает, что он не то что не «должен» восставать против Бога, а
он просто не может этого сделать. Говоря в менее теологических
терминах, он подобен человеку, который получил Сатори -
осознание того, что не он контролирует Природу, как он полагал,
а скорее Природа контролирует его самого так, что он думает, что
контролирует Природу. Или же он понимает (что то же самое),
что ни он, ни Природа не контролируют друг друга, а составляют
одно целое. (Кто знает, быть может именно это имел в виду
Иисус, когда он сказал в четвертом Евангелии «Отец и Я -
одно».)
Тогда, если «подчинение своей воли Богу» на самом деле
приводит к этому замечательному состоянию - столь близкому к
даосистской гармонии, или к Сатори в стиле Дзен, - оно, это
подчинение, заслуживает внимания. Но нужно ли идти сквозь
всю эту духовную гимнастику, чтобы достигнуть конца? Нет ли
пути лучше?
И я опять думаю о даосистском Мудреце у ручья, который не
беспокоится о «повиновении» или «подчинении своей воли» и
даже не концептуализирует понятие «быть в гармонии с Дао», но
просто находится в гармонии с Дао и всем сердцем радуется
этому обстоятельству.

14. Дао не высокомерно

Дао не высокомерно,
Но оно не осуждает высокомерие
Высокомерие исходит от Дао,
Но не является частью Дао,
Так как Дао свободно от высокомерия.
Что нужно ему для того, чтобы изобрести
понятие «высокомерия»?
Есть множество изречений, которые принадлежат великим
людям прошлого, имеющим, к моему сожалению, ярлык
«высокомерных». Я хотел бы рассмотреть некоторые из них и
предложить альтернативные истолкования.
Сначала несколько общих слов о высокомерии. Я постоянно
наблюдал как люди, готовые кому угодно приклеить ярлык
«высокомерного», обычно сами весьма подвержены тому, что
они называют высокомерием. Позвольте мне привести пример:
здесь я обращаюсь к тем, кто других называет высокомерными,
тогда как высокомерны они сами. Не являюсь ли при этом и я
высокомерным?
Но перейдем к некоторым высказываниям.
1. Я многим говорил, что предпочитаю Конфуция иным западным
моралистам потому, что Конфуций не говорит: «Вы должны
сделать это, вы не должны делать то». Он говорит:
«Благородный человек делает так-то, мудрец делает так-то» и
т.д. И многие из тех, с кем я говорил, сами высокомерные,
реагировали так: «Как высокомерен этот Конфуций! Что он
думает про себя, кто он такой, чтобы знать, как делает
благородный человек или мудрец!» Что я могу сказать таким
людям?
2. Лао Цзы сказал почти то же самое:
Когда благородный человек прислушивается к Дао,
он ему следует.
Когда обычный человек прислушивается к Дао,
он его игнорирует.
Когда низший человек прислушивается к Дао,
он смеется над ним.
И если бы над ним не смеялись,
оно не было бы истинным Дао [Подборка цитат из Дао Дэ Дзин.]
.
И опять-таки люди могут сказать: «Ага, этот Лао Цзы думает, что
он один из тех “благородных”, кто на самом деле понимает Дао, в
то время как остальные, простые и низшие, не понимают или
смеются над Дао». И опять-таки, что я могу сказать таким
людям? Любой аргумент, который я мог бы привести, был бы
расценен как «рационализация». Вероятно, при этом мне
следует помнить другие слова Лао Цзы: «Хороший человек не
спорит. Тот, кто спорит, не хороший человек».
Но все же хочется поспорить. Иногда я чувствую, что склонен
быть скорее спорщиком, нежели хорошим человеком. Поэтому я
поспорю.
Мой аргумент чудовищно прост, почти тривиален. Человек,
который признает величие в других, совсем не обязательно
полагает великим себя. Чтобы знать, что делает мудрец, не
обязательно быть мудрецом.
Возвращаясь к Конфуцию, следует сказать, что он не только не
считал себя мудрецом, но не был готов к тому, чтобы кого-либо
назвать мудрецом. Познакомимся со следующим диалогом,
который с некоторыми изменениями воспроизведен из книги Ли
Цзы.
«Важный чиновник из Шань сказал Конфуцию: Ведь вы же
мудрец, не так ли?» - «Мудрец?! - удивился Конфуций. - Как же я
могу осмелиться думать так? Я много знаю и многому научился,
но вряд ли могу назвать себя мудрецом!»
Тогда министр спросил: «А Три Царя были мудрецами?» - «Три
Царя, - ответил Конфуций, - были велики в уме и знании. Однако
я не уверен, могу ли я назвать их мудрецами». - «А что вы
скажете о Пяти Императорах?» - «Пять императоров превзошли
всех в альтруизме и справедливости, но вряд ли я могу назвать
их мудрецами». - «Ну, а Три Суверена? Они-то, наверняка, были
мудрецами». - «Три Суверена превзошли в своих способностях
всех, кто достиг их возраста, но являются ли они мудрецами, я не
знаю». - «Ну, а кто же тогда, - воскликнул в удивлении чиновник, -
может быть назван мудрецом?»
Конфуций задумался и после паузы сказал: «На Западе живет
один человек, которого можно было бы назвать мудрецом. Он не
правит, но там нет беспорядка. Он не красноречив, но ему
внимают. Он не проводит реформ, но правильное поведение
повсеместно и общепринято. Столь велик и непостижим он, что
люди не могут найти для него имени. Я подозреваю, что этот
человек и есть мудрец, но является ли он на самом деле
мудрецом или нет, я не знаю» [В некоторых своих высказываниях
Конфуций удивительно похож на даосиста. Например: «Он не
проводит реформ, но правильное поведение повсеместно и
общепринято». Некоторые люди гадали, кто же
этот Мудрец с Запада. Ранние иезуитские миссионеры видели в
этом высказывании намек на Христа. Другие же полагали, что это
Будда, что более правдоподобно, учитывая, что он был
современником Конфуция.] .
3. Иисус сказал: «Отец, прости их потому что они не ведают того,
что творят». Многие мне говорили, что считают это высказывание
высокомерным. "Кто такой этот парень Иисус, думающий что он
вправе занимать такую высокомерную позицию?" Надо заметить,
что Иисус не говорил "Я прощаю вас", а говорил "Отец, прости
их", что не одно и то же.
4. Согласно одной легенде, когда Будда родился, он воскликнул:
«Над и под небесами я один Почитаем!»
Многие считают это высказывание весьма высокомерным, хотя я,
честно говоря, нахожу весьма комичным считать высказывание
младенца, только что рожденного, высокомерным. Я люблю
высказывание Будды и ценю его, но столь же люблю и ценю
комментарий Дзен-Мастера Юнь Мена, который сказал, что если
бы он присутствовал при этом событии, то убил бы Будду и
бросил его тело собакам!
Пожалуйста, не поймите меня неправильно. На самом деле я не
одобряю убийство Юнь Меном Будды-дитя и намерение бросить
его тело собакам. Я просто одобряю само высказывание и
восхищен им. Оно сделано явно с намерением
противодействовать тому, чтобы обожествлять Будду и
рассматривать его обожествление и поклонение ему как путь к
спасению. Кстати говоря, не все Дзен-Мастера обязательно
выступают против обожествления Будды; некоторые из них
обожествляют, другие - нет [См. по этому поводу: гл. 15
"Обожествление Будды".] , но все они согласны, что
обожествление Будды - чего бы оно ни стоило само по себе - не
дает никакого пути к Спасению, Просветлению. В самом деле,
часто "обожествление" Будды является заменой понимания
Будды! Когда какой-то объект обожествляется, он, скорее,
отдаляется от нас, а не становится нашим собственным. Если
мне нужны витамины,то глупо было бы для меня обожествлять
их вместо того, чтобы принимать. Рыба, пребывающая в воде,
вряд ли обожествляет воду. Мудрец, который пребывает в Дао,
едва ли обожествляет Дао. И «поклонение» Будде - природе
Будды - часто может заменять овладение природой Будды. Я
думаю, именно это имел в виду Юнь Мен, вовсяком случае, я
вряд ли верю, что Юнь Мен сказал так потому, что считал Будду
«высокомерным»!

15. Обожествление Будды

В четвертом Евангелии (и только там) мы встречаемся с

заявлением Христа - или попыткой заявления, - что он является
единственным воплощением Бога. Он сказал: "Я и Отец - одно».
Добавлял ли при этом Иисус «Ты и Отец - не одно»? Добавь он
это, следствием его высказывания было бы то, что Иисус имел
специальный теологический статус, отсутствующий у других
смертных. Но он не сделал этого добавления. Из утверждения "Я
и Отец - одно" следует только тот факт, что Иисус был одним из
воплощений Бога, а не единственным его воплощением. Боже
праведный, многие индуисты или ведантисты скажут «Брахман и
я - одно», имея в виду, что существует только один Дух во
Вселенной, который есть я, и также вы, также Брахман и т.п. И,
делая это утверждение, никто определенно не заявляет о
единственном виде божественности, которым, как верят
христиане, обладал Иисус.
Некоторые христиане вообще предпочитают не считать Иисуса
воплощением Бога, а полагают его необычайно просвещенным
человеком, который был религиозным реформатором и
учителем. Некоторые из них достигают этого, просто отрицая
аутентичность четвертого Евангелия. Но, как я уже говорил,
четвертое Евангелие можно оставить без изменения и при этом
не верить, что из всех смертных, когда-либо живших на Земле,
один Иисус был воплощением Бога.
Ну, а коли четвертое Евангелие существует, и поскольку я не
вижу необходимости интерпретировать его так неортодоксально,
христиане со своей точки зрения будут правы, утверждая, что
имеются свидетельства в пользу того, что Иисус есть
единственное воплощение Бога. Лично я сомневаюсь, что
имеются такие свидетельства, но я вполне понимаю тех, кто
думает иначе. Следовательно, имеет смысл говорить, что многие
христиане почитают Иисуса как подлинное божество.
Но чего я не могу понять, так это того, почему некоторые
буддисты обожествляют Будду как настоящего Бога, когда сам
Будда определенно отрицал, что он является Богом. С Иисусом
ситуация другая: в первых трех Евангелиях он не утверждал, но
и не отрицал того, что он Бог, а в четвертом он, по крайней мере,
утверждал это. Следовательно, есть смысл, в котором некоторые
христиане обожествляют Христа. Но как могут поступать в том
же духе буддисты, когда это противоречит словам самого Будды?
Может быть, люди верят, что Будда был настоящим Богом, но
сам не знал об этом? Хотя такой вариант логически вполне
возможен, он кажется фантастическим. Воистину удивительно,
как люди нуждаются в "обожествлении" вещей и привносят
оккультные, телепатические и сверхъестественные концепции в
такие ситуации, которые не имеют к ним никакого отношения.
Примечательно, как много чрезвычайно интеллигентных людей,
которых я знал, (а многие из них - выдающиеся ученые и
математики) приписывали фокуснику телепатические
способности, хотя этот фокусник делал всего-навсего трюки по
угадыванию мыслей. Я сам был профессиональным фокусником
и чтецом мыслей (заметьте!) много лет и я знаю, о чем говорю, Я
знаю модус операнди почти всех представлений по чтению мыслей
и знаю, что это просто умный трюк. Наиболее замечательная вещь в
этом та, что люди иногда клятвенно заверяли меня в том, что я будто
бы обладаю телепатическими способностями, и они
отказывались верить мне, когда я клялся им, что я этими
способностями не обладаю. Я им говорил снова и снова, что это
просто трюк. Он очень просто объясняется, и любой может его
сделать (профессиональная этика запрещает мне раскрывать
секреты). Но они отказывались мне верить!
И поэтому я думаю, что причина обожествления Будды состоит в
потребности обожествлять кого-либо или чего- либо. И они
проделывают это с бедным Буддой! Что еще хуже, некоторые люди
настаивают на обожествлении статуй Будды! Такая практика
называется у евреев идолопоклонничеством. Дзен-Мастера
подобны евреям в своей оппозиции к этому. Они также против
обожествления и самого Будды. Они говорят такие вещи: «Если
когда-нибудь встретишь Будду, убей его!» или «Каждый раз, когда
произносишь имя Будды, прополоскай свой рот!».
Но ведь есть разница между обожествлением Будды и
почитанием его как божества. Многие боготворят Будду точно так
же, как я почитаю Бетховена или Моцарта, которые определенно
не боги. Но тогда обожествление Будды в таком именно смысле -
это совсем другая история, которая имеет большое духовное
значение. Я хочу рассказать четыре совсем разные истории об
обожествлении Будды. Первая история хорошо известна. Это
история о Дзен-Мастере, которому в холодном монастыре нужен
был кусок дерева для топки. Поискав топливо вокруг, он обратил
внимание на деревянную статую Будды. Взяв её, он разрубил ее
на части и бросил в огонь. В это время в комнату вошел монах и
ужаснулся «богохульству». Мастер улыбнулся и объяснил, что он
сжигает кусок дерева, и ничто другое, и что сам Будда,
безусловно, одобрил бы его шаг. Возникли дебаты, из которых
выяснилось, что Мастер является истинным верующим и
последователем «Пути», в то время как монах был просто
идолопоклонником.
Эта история немного напоминает хокку поэта Иссы:
Из ноздрей Великого Будды
Вылетела пара гнездящихся там ласточек.
Эти стихи поразили меня даже больше, чем приведенная выше
история. Это какого-то рода шок - понять, что одна и та же масса
металла может рассматриваться столь различно - как статуя
Будды и как чисто физический объект с огромными полостями
(ноздрями), в которых птицы вьют гнезда. Один и тот же объект
имеет две столь различные функции! А не является ли, в
некотором смысле, функция «быть местом для гнезда» более
священной чем другая? (Вероятно, Дзен-Мастер имел ту же
точку зрения относительно деревянной статуи.) Но еще мне
нравится мысль о паре птиц, столь невинных и свободных от
всяких понятий об «уважении» или «почтении», что они делают
гнезда в статуе Будды. Восхитительно, что «буддийская
природа» статуи восхитительно не имеет никакого отношения к
ее использованию как места для гнезд.
Когда я говорил о «шоке», то пытался вызвать у вас такое
представление. Вообразите, что вы стоите в лесу перед старой
статуей подобного рода, не осознавая присутствия птиц.
Внезапно, без всякого предупреждения, вы вдруг слышите
хлопанье крыльев, и перед вами возникают две птицы. Не
получите ли вы при этом Сатори?
Отклоняясь еще больше в сторону, я хотел бы сказать, что хокку,
приведенное мною выше, напоминает мне хорошо знакомое
хокку Буссона:
На спящий колокол монастыря
Села бабочка.
Ну а сейчас - вторая история. Дзен-Мастер боготворил статую
Будды. К нему пришел новичок и спросил: «Почему ты
боготворишь Будду? Я думаю, что Дзен учит нас не делать этого.
Разве не плюют некоторые Дзен-Мастера на Будду?» Мастер
ответил: «Некоторые плюют на Будду. Я же предпочитаю
боготворить Будду».
Третья история, которую я люблю больше всего, говорит вот что.
Дзен-Мастер почитал статую Будды. К нему пришел монах и
спросил: «Почему ты почитаешь статую Будды?». - «Мне
нравится почитать Будду». - «Но я думаю, что нельзя получить
просветление, боготворя Будду». - «А я боготворю Будду не для
того, чтобы получить просветление». - «Тогда зачем ты
боготворишь Будду? У тебя должны быть некоторые причины!» -
«У меня нет никаких причин. Мне нравится боготворить Будду». -
«Но ты должен иметь что-то в виду; у тебя должна быть какая-то
цель». - «Я боготворю Будду не для какой-то цели». - «Но тогда
почему же ты боготворишь Будду? Каков твой замысел? В
обожествлении Будды?»
И тогда Мастер дал монаху пощечину!
Ну, а сейчас чрезвычайно важно понять, что Мастер дал
пощечину монаху не за «богохульство», или «неуважение», или
за что-либо в этом роде - он просто разозлился. Давая пощечину,
он имел не больше цели, чем при обожествлении Будды. Если
бы я был на месте Мастера, я тоже почувствовал бы желание
дать монаху пощечину. С моей точки зрения, нет ничего более
агрессивного и враждебного, чем преследование человека
вопросами о том, для какой «цели» он делает что-либо!
Некоторые из наиболее прекрасных и важных действий в жизни
совершаются без всякой цели - хотя они могут служить цели, а
ведь это совершенно различные вещи. И это очень трудно
понять людям Запада.
Перед тем как излагать четвертую историю, я хотел бы сказать
несколько слов по поводу уважения и неуважения. Я нахожу
весьма прискорбным, что люди впадают в крайности. С одной
стороны, есть такие люди, которые настаивают на том, что
всегда следует быть подчеркнуто уважительными, и они бывают
шокированы непочтительностью. С другой стороны, есть такие,
которые восхищаются непочтительностью и имеют отвращение
ко всему, что напоминает почтительность: они расценивают это
как сентиментальный вздор. Даосисты поразили меня тем, что
нашли великолепный выход. Я редко встречал среди страстно
почтительных, либо совсем непочтительных. В то же время Дзен-
Мастера имеют замечательную способность быть в один момент
почтительными, а в следующий момент - совершенно
непочтительными, и при этом не видеть никакого конфликта
между двумя состояниями.
Я рассказал вам три истории об обожествлении Будды. Две из
них могли бы рассматриваться в качестве демонстрации
естественного почтения без всякого принципа, который мог бы
быть здесь уместен. История о сожженной скульптуре прекрасно
соединяет почтение и непочтение Сейчас я вам расскажу
четвертую историю, которая восхитительно непочтительна - хотя
я верю, что на более глубоком уровне она полностью
превосходит категории почтительности и непочтительности.
Монах пришел к Дзен-Мастеру за Просветлением и спрашивает:
«Какова окончательная суть учения Будды?» Мастер ответил: «Я
покажу тебе. Но когда я обсуждаю такие высокие материи,
обычно слушатели делают поклон Будде». Монах послушался и
принял положение поклона. И тут Мастер дал ему потрясающий
пинок в зад. Этот неожиданный пинок вызвал у монаха
пароксизм смеха и полностью разрешил все его мучительные
сомнения; в этот момент он получил мгновенное Сатори. Много
лет спустя он рассказывал: «После пинка от Ма Цзы я не мог
удержаться от смеха».

16. Погружаясь в Дао

В иудо-христианской традиции много разговоров о «страхе перед

Господом» или «любви к Господу», а также «повиновении Богу».
Ранний китайский даосизм говорил не столько о «любви к Дао» и
определенно не о «страхе перед Дао», а скорее о «нахождении
гармонии с Дао».
Страх перед Дао полностью неприемлем. Дао любит и лелеет
все вещи, но не правит ими. Дао есть нечто полностью
дружественное и расположенное дружественное ко всем
созданиям, а не просто к тем, кто верит в него или принимает его
благословение. Таким образом, Дао есть то, во что невозможно
верить, не любя его. Но любовь к Дао не подчеркивается,
поскольку она очевидна. Приказывать любить Дао было бы так
же глупо, как приказывать любить лучшего друга.
А вот Библия говорит: «Возлюби Господа своего всем сердцем и
всеми помыслами». Нас также приглашают искать спасение; наш
долг - искать спасения и цель наша - в том, чтобы спастись. В
самом деле, протестантские секты учат, что цель человека -
«любить Господа и вечно радовать его».
Не удивительно, что даосистский мудрец верен Дао не потому,
что ему приказывают, не из-за долга, а просто потому, что любит
его. Он ничего не ищет у Дао, он не страждет «спасти свою
душу» и не ждет будущего «вознаграждения». У него нет никакой
цели быть верным Дао, он в Дао просто потому, что для него
восхитительно находиться в Дао.
Ситуация весьма схожа с той, которая возникает в связи с
посещением нашего дома другими — детьми и друзьями,
которые иногда приезжают на долгий период времени. Они
верны нам не потому, что им это приказывают или что это их
долг, и они не дисциплинируют себя во имя будущего
вознаграждения. Они приезжают к нам потому, что, говоря по-
детски, им здесь нравится.

17. Дао всегда спонтанно

В фильме по книге «Круги на сверкающей воде» есть красочный

эпизод, где герой (писатель) и героиня (деревенский врач)
рассматривают расстилающийся перед ними прекрасный пейзаж.
Герой вздыхает и говорит: «Мне обязательно нужно вернуться к
работе. Я не могу проводить всю остальную жизнь в
праздности». Героиня отвечает: «Почему бы и нет, если это
служит цели?»
Какова эта цель, зрителям неясно, что придает некоторый шарм
всей истории.
Имеет ли Дао цель? Я однажды спросил женщину-биолога,
которая придерживалась материалистических и атеистических
взглядов, верит ли она, что Вселенная имеет цель. Она ответила:
«Нет, я сказала бы, что Вселенная имеет направление, но не
цель». Это интересный ответ, и он полностью совпадает с
даосистским подходом. Приписывать «цель» Дао будет не по-
даосистски. Внутренним принципом Дао является скорее
спонтанность, нежели установка на цель. В отличие от иудо-
христианского Бога Дао не творит или делает вещи; скорее, оно
«растет» или «индивидуализируется» в них. Мы могли бы сказать
в духе Лао Цзы:
Дао не имеет цели
И по этой самой причине выполняет
Все свои цели великолепно.
В главе «Поклонение Будде» я сделал различие между
обладанием целью и служением или выполнением некоторой
цели. Например, сомнительно, что дерево имеет цель в процессе
роста или же что ручей имеет цель в своем течении вдоль русла.
И тем не менее, эти вещи выполняют какую-то цель. Могут
возразить: «Но человека нельзя сравнивать с деревом или
ручьем. Человек является разумным созданием и поэтому
должен иметь цель своих поступков». Подобная позиция
прекрасно иллюстрирует различие между даосистской и
западной, так называемой “рационалистической”, мыслью!
Подлинное несчастье, что многие мыслители, гордящиеся своей
“рационалистичностью”, считают, что рациональные
человеческие существа всегда должны иметь рациональную
цель. К счастью, так думают все-таки не все люди Запада.
Например, мне нравится автор таких строк: «Большая часть
вещей, сделанных мною в моей жизни, выполнялась мною без
всякой цели в момент свершения их. Только в конце жизни я
понимаю, какова была эта цель, которая лежала за моими
поступками».
Кстати, во избежание непонимания должен заметить, что я не
против целеустремленных людей. Я только считаю
предосудительным убеждение, что нужно всегда иметь цель. Я
не верю также в то, что даосист против самой идеи иметь цель.
Полагаю, что я мог бы согласиться с тем, что установка на то,
чтобы иметь цель, могла бы иногда послужить весьма полезной
цели, точно так же как спонтанная «бесцельная» деятельность
тоже иногда служит большой цели.
Я говорил также, что нахожу чрезвычайно враждебным и
деструктивным всегда спрашивать людей, с какой целью они
совершают поступки. В частности, при этом я не могу не
вспомнить об одном случае, когда не очень способный музыкант
как-то спросил талантливого коллегу: «Не хочешь ли ты все-таки
задать себе вопрос: почему ты хочешь давать концерты?» Мне
этот случай показался чудовищным! Ну почему талантливый
музыкант должен задавать себе такой вопрос? Разве
недостаточно того, что он хочет давать концерты? Вероятно,
можно было бы спросить Жанну Д’Арк: «Слушай, Жанна, я
полагаю, что ты должна себя спросить, почему ты хочешь
сражаться во всех этих битвах!».
Я иногда думаю, каков бы мог быть подходящий ответ на вопрос:
«Почему ты хочешь давать концерты?». Полагаю, что отличным
ответом явился бы мой маленький стих под названием
«Скрипач»:
Скрипач играет.
Хотя его никто не слушает,
А он играет.
Другим хорошим ответом является следующая Дзен, поэма
Букоку Кокуши:
Хотя не пытаясь сознательно охранять
рисовое поле от посторонних,
Пугало, тем не менее, стоит
не бесцельно на поле.
Я недавно наткнулся на следующую поэму и комментарий к ней в
книге Блиса «Дзен и дзен-классика», которые представляют
собой восхитительный ответ на вопрос типа «Почему вы хотите
давать концерты?» Стихотворение, автор которого Дзен-мастер
Иккую, замечательно близко по духу к моему «Скрипачу»:
Написать что-то и в сторону все отложить
Но это только сон.
По пробуждении мы осознаем,
Что даже некому и прочитать написанное нами.
Блис в той же работе так комментирует этот стих:
«Этот стих является завершением произведения “Набросок”.
Именно в таком состоянии трансцендентального духа Шекспир
написал свои пьесы, не заботясь, судя по всему, выживут ли они
после всех этих трудов и экстаза, в том виде, как он написал их,
не заботясь даже о том, выживут ли они вообще».
Не могу сказать, как мне нравятся стихотворение и комментарий
к нему! Я не такой знаток шекспировского творчества и не знаю,
насколько исторически точны приведенные факты о Шекспире,
но даже если Шекспир не имел столь восхитительно
бесцеремонного отношения к своей собственной работе, то
другие мыслители должны были иметь его. И ничто не восхищает
меня больше, чем работа художника или ученого, которые столь
любят то, что они делают, что вопросы славы или даже более
благородные чувства, как, например, желание разделить свои
достижения с другими, хотя и не отсутствуют полностью, тем не
менее, вторичны.
Одна дзен-история рассказывает о трех людях у подножия
холма, которые видят одинокого человека, стоящего на вершине
холма. Они начинают гадать, с какой целью он туда забрался.
Один предполагает, что «вероятно, тот пытается высмотреть
друга». Другой говорит: «Вероятно, он ищет свою собаку». Третий
замечает: «Нет, может быть, он просто радуется свежему
ветерку». Затем трое взбираются на вершину. Один спрашивает
человека на вершине: «Вы потеряли друга?» Ответ человека был
отрицательным. Второй спросил «Вы ищете свою собаку?» И
здесь ответ был отрицательным. Тогда третий воскликнул: «Ага, я
был прав! Вы стоите здесь, радуясь свежему воздуху!» Человек
ответил: «Нет». Все трое были озадачены! Наконец, один сказал:
«Так почему же вы стоите здесь?» Человек ответил: «Я просто
здесь стою».
Следующее высказывание Уильяма Джеймса может пролить
некоторый свет на «причины», которые заставляют нас делать
какие-то вещи. «Вся ежедневная рутина жизни, одевание и
раздевание, приход и уход с работы или же выполнение
различных рабочих операций, делаются без всякого соотнесения
с удовольствием или болью, за исключением самых редких
обстоятельств. Это идеомоторные действия. Точно так же, как я
не дышу ради удовольствия от дыхания, но просто обнаруживаю,
что дышу, так я не пишу для удовольствия от писания, а, раз
начав, в состоянии интеллектуального возбуждения,
обнаруживаю, что все еще пишу. Кто будет считать, что
поигрывая ножичком на столе, он делает это ради какого-то
удовольствия или же ради избежания боли. Мы все делаем эти
вещи потому, что не контролируем их. Наша нервная система так
сформирована, что эти вещи просто протекают так, а не иначе, и
многим из наших праздных или чисто «нервных» и суетливых
действий мы абсолютно не можем приписать вообще никаких
причин» .
Я нахожу это высказывание Джеймса поразительно даосистским!
Оно может служить еще одним ответом на вопрос «Почему вы
делаете то-то и то-то?». Этот ответ, - исходящий от западного
психолога и философа, - может показаться менее мистическим,
нежели данный мною ответ, но различие между ними весьма
несущественно.
Я хотел бы привести великолепный отрывок из Якова Беме,
который превосходно отвечает на вопрос о том, какую цель
преследует мистик, идя своим путем. Что представляет собой
цель просветления сама по себе? Что ищет мистик? Вероятно, он
должен был бы спросить себя, почему он хочет просветления. Не
потому ли, что он чувствует, что это его долг? Ищет ли он
удовольствия, получаемого при экстатическом восторге? Не
старается ли «спасти свою душу?» Что же он все-таки
преследует?
Яков Беме говорит:
«Если вы взберетесь по лесенке, по которой я достиг глубин
Бога, тогда вас ожидает удача; я же не постигал значения этого
знания через разум, или руководствуясь волей или целью. Не
искал я и знания этого, по крайней мере больше, чем чего-либо
другого»

ЧАСТЬ II

ДАО - ЭТО БЛАГО, НО НЕ МОРАЛЬ

18. Являются ли люди изначально добрыми?

Даосисты и конфуцианцы сходятся в том, что человеческая

природа изначально добра, что нерожденное «естественное»
состояние человека - доброе. Некоторые из даосистов полагали,
что конфуцианцы испортили естественное состояние человека,
проповедуя мораль, но никак не расходятся с ними в признании
того факта, что человек все- таки был изначально добр. «Люди
рождаются по природе своей добрыми, - говорил Конфуций, - но
мало кто сохраняет эту доброту до старости». Противостоят как
даосистам, так и конфуцианцам китайские легалисты (иногда
называемые «реалистами»), которые полагали, что человеческая
природа изначально плоха, и для того чтобы управлять людьми
реально, надо обращаться с ними согласно их истинной
испорченной природе.
Легалисты установили самый отвратительный тоталитарный
режим, который только существовал. При этом режиме тысячи
конфуцианских ученых были казнены. Правительство сожгло все
книги классических текстов, до которых оно сумело добраться;
пытки и увечья были одобренными наказаниями, и все шпионили
друг за другом. Если человек не сообщал о «преступлении
против правительства», он сам признавался «преступником».
Идеологические различия между конфуцианцами и даосистами
были тривиальными по сравнению с чудовищной разницей меж-
ду последователями любого из этих учений и легалистами.
Естественно, я на стороне даосистов и конфуцианцев. Ну,
конечно же, человеческая природа изначально добра! Почему я
уверен в этом? Это как раз то, о чем я хочу сказать вам.
Утверждение «Человеческая природа изначально добра»
является логическим следствием двух других утверждений,
которые оба для меня самоочевидны как аксиомы, но читатель,
конечно, может отвергнуть одно из них или оба.
Первая из моих аксиом заключается в том, что я изначально
добр. Для меня это потрясающе ясно. Под фразой «изначально
добр» я подразумеваю, конечно, что я родился добрым. Я это
говорю потому, что отчетливо помню, что пришел в этот мир
совершенно добрым, любя всех и доверяя всем, не питая злых
чувств ни к кому. Враждебность развилась во мне постепенно,
как результат недоверия ко мне и плохого обращения со мной, и
это же относится к ненависти, зависти, ревности. Но со мной не
так уж плохо обращались, и поэтому я не так уж плох, как это
изображаю. Но плохое во мне есть просто реакция на плохое, ко-
торое меня заставили испытать. Я не принес с собой плохого,
когда прибыл в этот мир! Насчет этого я совершенно уверен.
Таким образом, моя первая аксиома очень ясна: «Я изначально
добр».
Вторая аксиома состоит в том, что я ничем не лучше любого
другого! Изначально не лучше, я имею в виду. Конечно, я иногда
действую лучше, чем другие люди, а иногда хуже. Но для меня
непостижимо, что человеческая природа может быть настолько
различна, что некоторые от рождения добры, а некоторые злы!
Нет, это просто невероятно! Поэтому если я изначально добр, то
и любой другой человек изначально добр. И поскольку я
действительно изначально добр, то и каждый человек
изначально добр.
Постскриптум'. Я как-то сказал другу, что верю в изначальную
доброту человеческой природы. Он чрезвычайно возбудился,
даже рассердился и сказал: «Да этого не может быть! Каждый об
этом знает! Если хочешь убедиться в абсурдности своей идеи,
подумай о своей собственной природе!» Ну, я внял его совету, и
таким вот образом родилась эта глава.

19. Любой путь

1. Моя система этики.

Пусть дуют любые ветры,
Пусть мир идет куда угодно,
Все в полном согласии со мной!
(Анонимный даосист)
2. Любой путь.
Моралист: Я только что прочитал твою поэму:
Пусть дуют любые ветры,
Пусть мир идет куда угодно,
Все вполне хорошо для меня!
Даосист: Ты неправильно процитировал меня. Последняя
строчка гласит: «Все в полном согласии со мной». Но мне
нравится и твоя версия, в некотором смысле она даже лучше
моей.
Моралист: В любом случае, я считаю твою поэму детской по
духу, безответственной, нелогичной и морально достойной
порицания.
Даосист: Это в полном согласии со мной!
Моралист: Нет, серьезно, я не могу согласиться с квиетистской
философией в твоей поэме.
Даосист: Я не рассматриваю ее как квиетистскую.
Моралист: Но она именно такая! По форме твоя поэма
напоминает дзен-поэму:
Сидя спокойно и не делая ничего.
И весна приходит, и трава прорастает сама по себе.
Даосист: Я люблю эту поэму, думаю даже, что она самая
любимая у меня.
Моралист: Ты и должен любить ее! В самом деле, я ничего не
имею против этой поэмы. Нет ничего страшного в том, чтобы
сидеть спокойно, в то время как прорастает трава, потому что
рост травы представляет некоторую ценность. Но совсем другая
вещь - сидеть спокойно, когда мир горит синим огнем!
Даосист: Я никогда не проповедовал спокойное сидение в тот
момент, когда мир объят пламенем. Я никогда не проповедовал
спокойное сидение вообще. На самом деле моя поэма вообще
ничего не проповедует.
Моралист: Ты сказал, что все, что происходит с вещами, вполне
хорошо для тебя. Это может быть хорошо для тебя, могу
согласиться, но это, наверняка, не очень-то хорошо для меня!
При всех несправедливостях и несчастьях мира ты можешь
позволить себе сидеть спокойно, не делая ничего, позволяя
ветру дуть, куда ему угодно, но я то намерен выйти наружу и
сделать что-то, понравится тебе это или нет!
Даосист: Понравится это мне или нет! Нравится ли это мне? Да я
только что сказал тебе:
Пусть дуют любые ветры,
Пусть мир идет куда угодно,
Все вполне хорошо для меня!
И потому, если ты хочешь выйти наружу и сделать что- нибудь
для того, чтобы изменить мир, это будет вполне хорошо для
меня.
Моралист: Конечно, для тебя будет хорошо, если мне придется
взять на себя старания по переделке мира. Но это определенно
не очень-то хорошо для тебя, если бы ты должен был взять на
себя эти заботы.
Даосист: Да почему же? Если я выйду в мир и изменю что-либо,
это опять-таки хорошо для меня.
Моралист: Но если вещи уже достаточно хороши для тебя, зачем
же тебе хотеть что-то вообще делать?
Даосист: А почему бы и нет?
Моралист: О, ну не притворяйся тупым! Либо вещи хороши для
тебя, либо нет. Не может быть того и другого вместе. Если вещи
достаточно хороши для тебя, тогда тебе нет нужды изменять что-
то. Если же вещи не хороши, тогда есть смысл в изменениях. Я
же сужу о том, хороши или плохи для тебя вещи, на основании
того, как ты действуешь.
Даосист: Я смотрю на это дело иначе. Я веду очень активную
жизнь, я все время занят тем или иным проектом. Но я все же
утверждаю: что бы ни случилось, это будет вполне хорошо для
меня. Предположим, что некоторые замыслы окончились для
меня неудачно. Тогда я сделаю еще несколько попыток до
полного успеха. Некоторые из замыслов я не сумею осуществить
в течение всей моей жизни. И сам этот факт вполне хорош для
меня.
Моралист: Предположим, что ты врач и много делаешь для
спасения жизни пациента. Мог бы ты тогда честно сказать себе:
«Я стараюсь спасти его жизнь изо всех сил, но если он умрет, то
будет ли все в полном согласии со мной»?
Даосист: Конечно, нет! Я сказал бы, что это в высшей степени
неподходящий способ выражения чувства при подобном случае.
Моралист: Ага, я поймал тебя. Ты впал в противоречие. Прежде
всего, ты говоришь, что все, что случится, вполне хорошо для
тебя, и все же ты допускаешь частные события, которые для
тебя недостаточно хороши. Тут абсолютно ясна
противоречивость твоего рассуждения!
Даосист: О, Боже, удалось! Великий логик поймал меня на
противоречии! Я утверждаю универсальное суждение и все же
отрицаю частный его пример! Фу-ты, но не ужасно ли это!
Моралист: Ну так что же ты скажешь в свое оправдание?
Даосист: Что я должен сказать? Главным образом, что ты
болван, к тому же первоклассный! Это главное, что я хочу
сказать. Слушай, ты будешь счастливее, если я изменю свою
поэму таким образом? Предположим, что некоторое неприятное
событие - назовем его Е - все-таки имеет место, и тогда я могу
изменить поэму так:
Пусть дуют любые ветры,
Пусть мир идет куда угодно,
Все в полном согласии со мной
За исключением события Е.
Моралист: Это не такой уж хороший выход. Это означает, что ты
всякий раз будешь вынужден изменять поэму, натыкаясь на
неприятное событие.
’ Даосист: Вовсе нет! Я могу использовать символ «Е» раз и
навсегда как переменную, пробегающую над неприятными
событиями.
Моралист: Я думаю, что ты валяешь дурака!
Даосист: Конечно, валяю! Мое дурачество ясно является
рассерженной реакцией на твой педантизм.
Моралист: Но давай честно, почему же все-таки уличение тебя в
простом противоречии является педантизмом? Как же ты
можешь серьезно утверждать, что все случившееся вполне
хорошо для тебя, и одновременно допускать, что некоторые
вещи для тебя все-таки нехороши?
Даосист: Я никогда не утверждал, что все случающееся хорошо
для меня. Я никогда не утверждал, что любая вещь, которая
имеет место, хороша для меня. Я сказал «Пусть мир идет куда
угодно» и «Это будет хорошо для меня». Я рассматриваю
направление мира как некоего целого, а мир - как единое. Тот
факт, что я люблю мир как целое, вовсе не означает, что я люблю
каждую его часть в изоляции от остального.
Моралист: Мне внезапно пришло в голову, что, может быть, я
неправильно понял тебя. Вероятно, все, что ты хотел сказать,
заключается в том, что ты принимаешь Божью волю. Может быть,
ты хотел сказать: «Пусть будет на то Божья воля, а не моя!»
Даосист: Если тебе нравится понимать это в таких теологических
терминах, пожалуйста. Однако я не употребил бы подобных
слов, но, может быть, они все-таки весьма близки к тому, что я
сказал. Твое первое предположение, что я принимаю волю Бога,
более подходяще для меня, нежели «Пусть на то будет не моя, а
Божья воля».
Моралист: А какая разница между ними?
Даосист: Для меня эти две формулировки, по крайней мере,
психологически, весьма различны. Помню, в студенческие дни
провел целое лето в Чикаго на теологических семинарах; у меня
было много разговоров с местным священником. Однажды он
спросил меня, не хочу ли я поприсутствовать на вечернем
богослужении. Не уверенный, что делаю правильно, я, однако, из
вежливости принял приглашение. И вот во время богослужения
мы сложили руки для молитвы и стали произносить «Пусть будет
не моя, а Твоя воля». Я хорошо помню, что в этот момент я
чувствовал себя лицемером - как будто я на самом деле лгал.
Мог ли я со всей искренностью желать того, чтобы свершилась
не моя, а Божья воля? Предположим, например, что хри-
стианство - это истинная религия, и что Бог пожелает, чтобы я
был навеки проклят и подвергся вечным страданиям. Мог бы я
действительно санкционировать такой поступок Бога в
отношении меня? Да и любого другого человека? Даже в
отношении самого Сатаны? Кроме того, если христианский Бог
существует реально, то было бы смешно мне, такому слабому и
беззащитному созданию, одобрять свершение Богом Его воли.
Ясно, что Бог исполнит то, что пожелает, независимо от того, хочу
я этого или нет. Я уверен, что подобные соображения
высказывались и до меня, но не могу не повторить их здесь. В
любом случае, по этим причинам, фраза «Пусть на то будет не
моя, а Божья воля» не воспринимается мною. Твоя первая идея о
«принятии Божьей воли» совершенно отлична от этой фразы.
Принимать нечто - не то же самое, что желать его. И вот поэтому
я говорю, что твое первое предположение ближе подходит по
смыслу к моему утверждению, чем второе, хотя и оно все-таки не
то, что я имел в виду.
Моралист: Ну, если это не то, что утверждает твоя поэма, тогда я
просто затрудняюсь сказать, что она вообще значит.
Даосист: Зачем ты все время так стараешься обнаружить ее
смысл? Разве ты не можешь принять ее таковой, какая она есть,
и просто сказать «Это хорошая поэма» или «Это дурацкая
поэма»?
Моралист: Нет, нет, должен же быть какой-то смысл в ней. Ты
говоришь, что не проповедуешь квиетизм, но определенно ты не
проповедуешь активную позицию. Я думаю, что ты просто
проповедуешь точку зрения, по которой мир надо принимать
таким, каков он есть.
Даосист: Нет, я вообще ничего не проповедую.
Моралист: Но твоя идея должна же как-то повлиять на твою
позицию относительно мира и на твое поведение.
Даосист: На позицию - да, на поведение - нет.
Моралист: Ты всегда имел такую позицию?
Даосист: Конечно, нет.
Моралист: Ну, поскольку раньше у тебя была такая позиция, не
можешь ли ты сказать, что ты стал более или менее активным,
нежели был в прошлом?
Даосист: Никоим образом. Мои внешние действия не претерпели
изменений.
Моралист: Но должно же быть какое-то этическое содержание в
твоей поэме. Почему ты выбрал для своей поэмы такое
помпезное название - «Моя система этики»? Ты, судя по тому,
что говорил, вообще не имеешь никакой этической системы.
Даосист (смеясь): Я специально выбрал такой помпезный титул в
качестве насмешки над моралистами, которые принимают самих
себя серьезно. Я восхищен самой помпезностью названия «Моя
система этики», которое заставляет читателя ожидать, что мною
будет предпринято тяжеловесное исследование того, какова
окончательная природа «Добра», и как при этом должны себя
вести люди. И вместо этого им предлагается маленькая глупая
поэма. И все же, я искренне верю, что эта поэма содержит - глав-
ным образом на бессознательном уровне - очень серьезное
послание.
Моралист: Но не можешь ли ты сказать, в чем состоит это
послание?
Даосист: При этом у меня возникают те же трудности, какие
бывают при объяснении того, в чем состоит шутка, почему она
смешна.
Моралист: Ну, теперь ты скажешь, что это сообщение не
касается действий людей.
Даосист: Это верно.
Моралист: И что оно касается изменения позиции.
Даосист: Верно.
Моралист: Не можешь ли ты дать хотя бы намек на то, что за
позицию ты имеешь в виду? Есть ли у тебя какая- нибудь идея
того, на какую позицию может подвинуть твое послание?
Даосист: Я полагаю, что могу. Я полагаю, что позиция сподвигнет
человека на действия, не менее направленные или
эффективные, чем прежде, - на самом деле, сделает их даже
более направленными и эффективными. Но при этом действия
будут выполняться с меньшими боязнью и напряжением.
Моралист: О, тогда тут действительно серьезное послание. В
этом случае, я полагаю, ты должен выразить свое послание, для
себя и других, более точно и ясно.
Даосист: Самый ясный способ, которым я могу выразить его, это
сказать:
Пусть дуют любые ветры,
Пусть мир идет куда угодно,
Для меня все одинаково!
3. Эпилог
Через несколько дней после того, как я закончил эту главу, был
страшный ветер ночью, и он разбил множество стекол на
веранде. На следующее утро, когда я стоял посреди осколков,
подошла моя жена и сказала: «Ну, Раймонд, ты все еще
считаешь, что какие бы ветры ни дули, все в порядке?»

20. Почему вы помогаете вашим собратьям?

Представьте себе четырех человек, каждый из которых занят

напряженной работой, будь то благотворительность, социальная
или политическая деятельность, исходя при этом из чисто
альтруистических мотивов. И пусть их спрашивают: «Почему вы
так упорно работаете, помогая вашим собратьям?» Мы получаем
следующие ответы. Первый говорит: «Я считаю своим
моральным долгом и обязательством помогать своим
собратьям». Второй отвечает: «Моральные обязательства? Черт
с ними! И будь я проклят, если я буду так вот просто стоять и
смотреть на то, как угнетают моих сотоварищей, и при этом
ничего не делать». Третий говорит: «Для меня тоже никогда
особо не значили такие вещи, как долг или моральные
обязательства. Мне просто чрезвычайно жаль людей, и я хочу
помочь им». Четвертый говорит: «Почему я помогаю им? Сказать
по правде, понятия не имею. Просто в моей природе заключается
делание тех вещей, которые я делаю, и это все, что я могу
сказать».
Я хотел бы сравнить эти четыре ответа. Меня восхищает
последний из них! Он весьма схож с дзен или даосистским
подходом. Этот человек - истинный Мудрец, находящийся в
полной гармонии с Дао. Он действует полностью спонтанно,
естественно, и помогает без выгоды для себя. Если есть Бог, я
надеюсь, что он позволит ему войти в рай первым! В этом
отношении ему наступает на пятки третий человек. Он поразил
меня тем, что его подход не «моральный», но сочувственный,
хотя, вероятно, сам он не очень это осознает. Этот подход в
высшей степени буддийский.
Интересно сравнить подходы первых двух отвечающих. Оба эти
человека исходят из самоутверждения, но какова же между ними
разница! Второй, хотя он несколько грубоват, на самом деле
полон очарования и юмора. Он поразил меня как «крутой парень
с золотым сердцем» (в некотором отношении похож на героев,
сыгранных Хамфри Богартом). Он в самом деле очень
симпатичный человек, которому как-то неудобно признать этот
факт, и он не желает показаться сентиментальным. Если бы я
был Богом, я, конечно, пропустил бы его на небеса.
Но вот первый человек! Боже праведный, какое это чудовище! Я
прошу извинения у тех читателей, которые воспитаны в
пуританской традиции, но я не могу ничего с собой поделать.
Люди, подобные первому человеку, часто помпезны, тщеславны,
самолюбивы, бесчеловечны, эгоцентричны, пуритане по
характеру, любят главенствовать и несимпатичны. Это люди,
которые помогают из «принципов». В некотором смысле они
даже хуже, чем люди, которые вообще не помогают! Если бы я
был Богом, то я, конечно, пропустил бы его на небо, но не сразу!
Сначала я послал бы его снова на землю на несколько лет для
того, чтобы он немного «поучился».
Некоторые прагматически настроенные читатели могут сказать:
«Зачем такой упор на то, как человек сформулировал свои
мысли, ведь в конце концов, как ни формулируй, это все равно
одно и тоже, не так ли? Ведь важно то, как человек поступает, и
уж совсем неважно, какие мотивы при этом он имел». Мой ответ
на этот вопрос: «нет». Я полагаю, что если люди оказывают
помощь, но при этом исходят из неправильных представлений об
этом, они могут - в ходе развития событий - нанести больше
вреда, нежели если бы помощи вообще не было. Я догадываюсь,
что на меня очень повлияла китайская пословица: «Когда плохой
человек делает правильные вещи, обычно они оказываются
плохими».

21. Даосизм против морализаторства

Моралист: Должен признаться, что я весьма обеспокоен тем, что

дела в мире идут все хуже и хуже. Постепенно исчезают все
объективные моральные стандарты. Все говорят, что правильно
для меня, для тебя или для него, но никто не рассуждает в
терминах правильности самой по себе. Все моральные
суждения, говорят они, окончательно сводятся к чисто
субъективным вкусам или предпочтениям. Неудивительно, что с
исчезновением какого-то объективного морального кодекса
цивилизация быстро придет к упадку!
Даосист: Тогда ты говоришь с нужным собеседником. Я как раз
один из тех, кто продолжает верить - и весьма сильно - в
объективные моральные стандарты.
Моралист: В самом деле! Восхитительно! Ты не представляешь,
какое это облегчение встретить человека, подобного тебе, в эти
аморальные времена. Интересуешься ли ты логикой этики?
Рассматривал ли, например, вопрос о том, является ли этика
конечно аксиоматизируемой?
Даосист: Я не очень-то хорошо понимаю тебя.
Моралист: Я имею в виду, не может ли быть вся этика выведена
из конечного числа предположений - этических аксиом - или же
для этого требуется бесконечное число таких принципов?
Даосист: О, конечно, конечное число! На самом деле, очень
ограниченное число, а уж если говорить точно, вся этика может
быть сведена к одному принципу!
Моралист (нетерпеливо): И что же это за принцип - вероятно,
настоящее Золотое Правило?
Даосист: О, нет! Мой принцип гораздо более фундаментален. Он
заключается просто в том, что каждый имеет право делать то,
что хочет!
Моралист (озадаченно помолчав): Бог мой! Никогда в моей жизни
меня так глупо и грубо не обманывали! Я уже был готов оказать
тебе свое доверие и зачислить тебя в среду наших собратьев
Моралистов, и тут ты выступаешь с этой чудовищной сентенцией
- не просто аморальной, а самой аморальной сентенцией из
всех, которые я только слышал! Ты извини меня, но я до сих пор
пребываю в состоянии шока!
Даосист: Я не вижу в этой сентенции вообще ничего морального.
Моралист: Конечно, она аморальна! Прежде всего, сама идея
того, что каждый делает то, что хочет, немедленно едет к
анархии.
Даосист: О, совсем нет! Если люди хотят законов, они имеют
полное право принимать их. Преступники имеют полное право
нарушать их, полиция имеет полное право арестовывать их и
посылать в тюрьму, и так далее.
Моралист: Минуточку! Ты разыгрываешь передо мной
софистический фокус! Если преступник имеет право нарушать
законы (чего он, конечно, не должен его иметь), тогда полиция не
имеет права арестовывать его.
Даосист: Почему же нет?
Моралист: Потому что очевидно, что если человек имеет право
делать нечто, тогда никто не имеет права остановить его или
наказать его за содеянное им.
Даосист: Но этого определенно не может быть, так как только
сейчас я сказал, что каждый имеет право делать все, что угодно.
Моралист: Тогда ты определенно используешь слово право таким
образом, что это делает его полностью бессмысленным.
Согласно любому разумному пониманию слова право, если
человек имеет право делать что-либо, тогда никто не имеет
права останавливать его.
Даосист: Но это неверно. Согласно понятию права, которого я
придерживаюсь, твое утверждение попросту ложно, так как два
человека могут хотеть делать противоположные вещи.
Моралист: Тогда ты приходишь к противоречию. Получается, что
нет такой возможной интерпретации слова право, согласно
которой каждый имеет право делать то, что хочет.
Даосист: Я соглашусь, что по твоей концепции права
действительно ложно, что каждый имеет право делать то, что он
хочет. Однако это неверно, что ни при какой интерпретации права
не истинно, что каждый имеет право делать то, что хочет.
Моралист: Нет такой интерпретации!
Даосист: Определенно имеется!
Моралист: Нет!
Даосист: Хочешь пари?
Моралист: Готов немедленно!
Даосист: Боюсь, что ты проиграешь. Просто определить
действие правовым, если совершающий его хочет сделать его.
При таком определении утверждение, что каждый имеет право
делать то, что хочет, становится тривиальным.
Моралист: О Боже! Какой дешевый софизм! Ты играешь в
глупые, бессмысленные словесные игры, приводя совершенно
абстрактные аргументы, не имеющие ничего общего с
реальностью. Конечно, согласно твоему чисто ad hoc
(специально для данного случая) определению права, то, что ты
сказал, является тривиально истинным. Но кто, будучи в здравом
уме, мог бы принять такое ужасное определение?
Даосист: Ты поднял несколько интересных вопросов. Ты не
говорил поначалу, что ни при каком приемлемом определении
права тезис о том, что каждый имеет право делать то, что
захочет, не может быть истинным. Ну, так я и дал определение -
вполне возможно, что и неприемлемое - в качестве
контрпримера.
Моралист: Но это как раз то, что я назвал игрой в слова! Зачем
же ты даешь такое определение, заранее зная, что я найду его
неприемлемым?
Даосист: Для того чтобы установить чрезвычайно важную точку
зрения! Сначала ты оплакивал отсутствие объективных
моральных стандартов. Я стараюсь показать, что то, что вы
хотите, это не просто объективность. Можно дать много, очень
много объективных определений правильности и
неправильности, что хорошо и что плохо, которые могут быть
абсолютно точными. Но для того чтобы принять какое-то из них,
нужно перейти к некоторым личным, субъективным стандартам.
Моралист: Конечно! Ну и что?
Даосист: Сперва ты жаловался на субъективность морали, а я
утверждаю, что по серьезному счету ты не менее субъективен,
чем критикуемые тобою. Конечно, субъективные моралисты
субъективны, но они, по крайней мере, честно признают это. Суть
моей критики так называемых объективных моралистов состоит в
том, что они субъективны в той же степени, что и субъективные
моралисты, только не осознавая и не признавая этого. Они
скрывают свою субъективность за покрывалом объективности.
Моралист: Что ты скажешь об объективном моралисте, который
верит в Бога? Он определяет благо как согласие с волей Бога.
Что ж субъективного в этом?
Даосист: Конечно, тут есть субъективность! На абстрактном
уровне оно может показаться объективным. Одна беда - ведь тут
участвует выбор религии, природа Бога, в которого веруют, а этот
выбор определяется полностью субъективными критериями.
Поэтому, когда кто-либо говорит: «Ты должен делать то-то и то-
то, и не потому, что этого хочу я, а потому что этого требует
Божья мораль», у меня есть сильное подозрение, что он
скрывает свою собственную субъективность под одеянием
объективности. Хочу предупредить, я отнюдь не против
субъективизма, при условии, что он честно признается.
Моралист: Если я хочу на самом деле скрыть мою
субъективность за фасадом объективности, то согласно твоей же
точке зрения я имею полное право сделать это! В конце концов,
ты же сказал, что я имею право делать то, что хочу!
Даосист: Это весьма глупая попытка доказательства от
противного, но я рад, что ты привел этот аргумент, поскольку он
позволит мне заострить мою точку зрения.
Конечно, ты имеешь на это право! Я не подвергаю это сомнению.
Но я не верю, что ты действительно хочешь этого! Я знаю тебя
достаточно хорошо, чтобы числить честность среди твоих
достоинств. Я не верю, что ты сознательно или вынужденно
скрываешь собственную субъективность за маской
объективности. Ты на самом деле не осознаешь этого. И
единственная причина, по которой я стараюсь убедить тебя, это
моя абсолютная вера в то, что раз ты осознаешь, что ты
делаешь, ты больше не сможешь этого сделать. Видишь ли,
основная разница между нами заключается в том, что у меня
больше веры в присущую человеку доброту его деяний, нежели у
тебя.
Моралист: Но вот что я хотел бы сказать. В утверждении, что
каждый имеет право делать то, что ему заблагорассудится,
именно последнее слово меня тревожит. Не является ли оно, по-
честному, эквивалентным отрицанию всякой морали вообще?
Даосист: Логически эквивалентно - возможно, да. Но никак не
психологически эквивалентно! Большая часть людей шокирована
моим утверждением, нежели отрицанием морали. Аморалисты
существуют достаточно долго, и это уже давно не пугает
моралистов. Поэтому, когда аморалист отрицает объективную
реальность морали, моралист, конечно, не согласится с этим, но
это несогласие будет делом семейным. Но когда приходит кто-то
и говорит, что есть правильные вещи и неправильные, а затем
утверждает, что каждый имеет право делать то, что ему заблаго-
рассудится, это кажется не только чем-то аморальным, но просто
чудовищным извращением морали!
Моралист: Верно. Скажи же мне, если ты знаешь, что твои
мысли шокируют людей, зачем же ты их высказываешь?
Даосист: Опять-таки, я слишком хорошо знаю тебя, и полагаю,
что ты не хочешь, чтобы я утаивал истину - или то, что я полагаю
истиной - просто для того, чтобы уберечь тебя от шока.
Моралист: Но веришь ли ты на самом деле, что это истина?
Неужели ты не видишь ничего опасного в твоем утверждении?
Неужели ты не понимаешь, как оно может быть использовано
для утверждения такого ужасного поведения, какое только можно
вообразить?
Даосист: Я вполне могу себе представить, что оно может
показаться таким, но я гораздо меньше боюсь, по сравнению с
тобой, что это на самом деле так. Я снова говорю, что наше
основное расхождение в темпераментах заключается в том, что
во мне гораздо больше доверия в изначальную доброту
человеческой природы. Поэтому я меньше боюсь, чем ты, что
люди могут делать все, что захотят. Разве есть какая-то
существенная разница между моей максимой и хорошо
известным (и гораздо более приемлемым) выражением
«Возлюби Господа и поступай, как хочешь»?
Моралист: Боюсь, что ты занимаешь нереалистическую позицию.
Ты веришь, что сами по себе человеческие инстинкты добры, но
тот, кто не принимает желаемого за действительное, кто знает
реальное положение вещей, прекрасно осознает, что
естественные примитивные человеческие импульсы
чрезвычайно опасны, если они не сдерживаются разумом и
моралью. Человек, который полностью состоит из инстинктов,
враждебен к себе подобным и обществу. И должен быть
дисциплинирован посредством Я и Сверх-Я для создания
истинно социализированного существа.
Даосист: У меня такое впечатление, что я уже где-то слышал это!
Моралист: А я и не заявлял, что буду оригинальным! Важно, то,
что это истинно.
Даосист: Для меня более важно, что это ложно.
Моралист: Тебе не кажется, что ты придерживаешься несколько
догматической позиции?
Даосист: Конечно! Но не больше, чем ты!
Моралист: Давай не будем играть словами по поводу этого
ребяческого мнения! Вопрос заключается в том, откуда ты
знаешь, что моя точка зрения ложна?
Даосист: Я не говорил, что знаю это. Весь этот вопрос является
чрезвычайно сложным. Мой собственный жизненный опыт
приводит к ощущению, что описанная тобой картина ложна, а
именно картина, согласно которой Ид (Оно) является диким,
буйным, опасным животным, а Сверх-Я - мстительным героем,
который держит Оно в узде. Если я буду рассуждать в подобных
фрейдистских терминах (кстати, обычно я этого не делаю), моя
картина будет обратной. Я смотрю на бедное Оно как на оклеве-
танное, а на самом деле милое и любящее создание, а вот на
Сверх-Я - как на мучителя и тюремщика Оно. Сверх-Я вынуждает
Оно на ответную враждебность, что иногда действительно
приводит к актам насилия. Тогда Сверх-Я торжествующе смеется
и говорит: «Видите, какое порочное создание это оно на самом
деле! Теперь понимаете, почему я держу его в узде? Только
представьте себе, что было бы, если бы я этого не делало».
Ситуация совершенно аналогична случаю, когда человек не
доверяет своей собаке и все время держит ее на цепи.
Содержание на цепи делает собаку злобной, и тогда человек
говорит: «Вы понимаете, почему эта злобная собака должна быть
на цепи!»
Моралист: Мы обсудили Оно и Сверх-Я. А где же тут место для
Я?
Даосист: Это зависит от человека. Твое Я, ясно, на стороне
Сверх-Я, а мое - на стороне Оно.
Моралист: Скажи мне честно, чем мы, моралисты, столь опасны?
Почему ты так настроен против нас? Это все из-за того, что мы,
по твоим словам, скрываем собственную субъективность за
маской объективности?
Даосист: Нет, из-за гораздо большего! Вспомни проницательную
критику философов Джорджем Беркли: «Они сначала поднимают
пыль, а затем жалуются, что ничего не видно». Моя критика
моралистов в чем-то схожа, но только более сурова. Ты
помнишь, что весь разговор начался с твоих жалоб на рост
аморализма в мире. Большая часть моралистов все время
жалуется на так называемый аморализм в мире. Но, по моему
здравому размышлению, сами моралисты и являются главным
источником этой беды. Они больше, чем кто-либо другой,
вынуждают людей поступать неморально, вопреки тому факту (а
скорее даже из-за него!), что они проповедуют мораль. Они сами
вызывают те трудности, на которые потом жалуются.
Моралист: Сказать по-честному, это самое несправедливое
обвинение, какое я слышал в моей жизни!
Даосист: Сожалею, но я должен быть честен. Эта ситуация имеет
параллель. Один медицинский эксперт недавно сказал, что
величайший риск в области здоровья (вслед за раком) заключается в
плохих врачах. Я недостаточно квалифицирован для того, чтобы
сделать заключение об истинности или ложности этого утверждения,
но оно меня не удивило! Я слышал, что медицина XIX века убила и
привела к болезни гораздо больше людей, чем спасла. Это в
высшей степени правдоподобно! Не исключено, что экономисты
являются первейшей причиной многих самых тяжелых
экономических мировых проблем. Родители, которые ходят к
психиатрам, иногда обнаруживают - к их подлинному ужасу, - что
они являются главной причиной юношеских правонарушений и
других невротических проблем. Сама психиатрия не имеет
иммунитета против подобного рода атак. Некоторые люди
полагают, что именно психиатрия является главной причиной
увеличения неврозов нашей цивилизации, вопреки тому факту,
что она действительно кое-кому помогла. И поэтому возникает
такое впечатление, что феномен «поднимания пыли и
последующей жалобы на плохую видимость» едва ли относится
только к философам. Так почему же вы, моралисты, должны
быть неприкасаемы с точки зрения подобной критики?
Моралист: Но все, что ты сказал, сводится к аналогиям! Ты не
сказал конкретно, в чем мы, моралисты, являемся причиной
моральных проблем в мире.
Даосист: Я уже говорил кое-что по этому поводу. Вспомни, что я
говорил о Сверх-Я, держащем Оно в оковах, на цепи, подобно
собаке, что приводит к злобности Оно, а затем вся вина
возлагается на Оно, которому вменяется изначальная злоба. Я
хотел бы сказать сейчас немного больше и в менее
фрейдистских терминах.
Главное, что тут нужно заметить, это то, что в мире есть разница
между морализированием и человечностью. Я полагаю, что
слово человечность является центральным для всей нашей
проблемы. Ты - сторонник морализаторства, а я - сторонник
человечности. Ты делаешь упор на «хорошо и плохо», а я - на
ценности естественной любви. Я не утверждаю, что логически
невозможно для человека быть и сторонником морализаторства,
и сторонником человечности, но хотел бы встретить хотя бы
одного такого человека! На самом деле я не верю, что есть такие
люди. Весь мой жизненный опыт ясно показывает мне, что эти
две тенденции в высшей степени противоположны. Мне никогда
еще не приходилось встречать моралиста, который был бы к
тому же добрым человеком. Я никогда еще не встречал по-
настоящему доброго человека, характеризуемого подлинной
человечностью, который был бы к тому же и моралистом. И
неудивительно! Морализаторство и человечность по своему духу
совершенно несовместимы.
Моралист: Я не уверен, что по-настоящему понял твое
использование слова человечный, и, кроме того, я совершенно
озадачен, почему ты считаешь ее несовместимой с
морализаторством.
Даосист: Человечная личность - это просто добрый, симпатичный
и любящий человек. Он не верит, что должен быть таким или что
в этом заключается его «долг». Он просто является таковым. Он
хорошо обращается со своим соседом не потому, что «это
правильно», но потому что предрасположен к этому. Эта
предрасположенность возникает у него из симпатии — из
простого человеческого чувства. Поэтому если личность
является человечной, зачем же ей быть к тому же и моральной?
Зачем же говорить человеку, что он должен делать нечто такое,
что он и так хочет сделать?
Моралист: О, я понимаю, о чем ты говоришь; ты имеешь в виду
святых! Конечно, в мире, полном святых, моралисты вообще не
нужны, точно так же, как не нужны врачи в мире, полном только
здоровых людей. Но, к несчастью, реальность такова, что в мире
не так уж много святых. Если бы каждый был тем, что ты
называешь «человечным», все было бы прекрасно. Но
большинство людей изначально не столь приятны. Они не любят
своего соседа; при первой возможности они будут
эксплуатировать его ради своих эгоистичных целей. Вот почему
мы моралисты необходимы, поскольку их надо держать в руках.
Даосист: Держать их в руках! Великолепно сказано! И насколько
вы преуспели в этом занятии - держать их в руках?
Моралист: Я не говорю, что мы всегда преуспеваем, но мы
стараемся изо всех сил. Кроме того, ты же не винишь своего
врача за то, что он не смог сдержать чуму, если он старается это
сделать изо всех сил. Мы, моралисты, не боги и не можем
гарантировать, что наши усилия увенчаются успехом. Все, что
мы можем, это указать людям на то, что они должны быть более
человечными, но мы не можем заставить их стать такими. К тому
же люди обладают свободой воли.
Даосист: А тебе никогда не приходило в голову, что ты на самом
деле делаешь людей менее человечными, но никак не более
человечными?
Моралист: Конечно же, нет! Что за чудовищное предположение!
Разве мы не говорим людям, что они должны быть более
человечными?
Даосист: Вот-вот! И в этом-то как раз и заключается беда.
Почему ты считаешь, что убеждая кого-нибудь в том, что он
должен быть человечным или что в этом состоит его «долг», ты
влияешь на него так, что он действительно становится более
человечным? Мне-то кажется, что это должно приводить к
противоположному эффекту. Вы стараетесь командовать
любовью. А любовь, подобно прекрасному цветку, вянет при
такой попытке. Это как раз то, что я имею в виду, говоря, что вы,
моралисты, создаете те самые проблемы, на которые жалуетесь.
Моралист: Нет, нет, ты просто не понимаешь меня! Я не
приказываю людям любить друг друга. Я не хуже тебя знаю, что
в любви нельзя приказать. Я хорошо понимаю, что за
прекрасный был бы мир, если бы все любили друг друга так
сильно, что мораль не была бы нужна вовсе, но грубые факты
говорят, что мы живем в другом мире. Следовательно,
морализирование необходимо. Но я никому не приказываю
любить своего соседа - я знаю, что это невозможно. Мой приказ
состоит в следующем: даже если вы не любите своего соседа,
ваш долг заключается в том, чтобы, тем не менее, обращаться с
ним правильно. Я - реалист.
Даосист: А я говорю, что не являюсь реалистом. Я говорю что
правильное обращение, или справедливость, или долг, или
обязательства столь же не подлежат приказам, как и любовь.
Даже Иисус в минуты наивысшего просветления осознавал
огромное значение этого положения. Его отношение к блудницам
и грешникам не было таким: "Стыд вам! Вы достойны презрения!
Я не могу любить вас и принять вас такими, какие вы есть. Нет.
Его отношение было таким: "Я люблю вас и превосходно
понимаю, почему вы грешите. Я люблю вас и принимаю вас
такими, какие вы есть сейчас. Поскольку я люблю вас, я
надеюсь, ради вас, что вы перестанете грешить, потому что, я
знаю, ваши прегрешения делают вас несчастными».
Моралист: Ты прекрасный интерпретатор Христа! Как ты
думаешь, мог Иисус сказать когда-либо: «Каждый имеет право
делать то, что хочет»?
Даосист: Нет, полагаю, что он не мог бы этого сказать. Но, в
контексте сказанного мною, мои мотивы вели бы к тому же
эффекту. Я резко против морализаторства, поскольку оно идет
против истинной человечности.
Моралист: Но почему мораль должна противоречить
человечности? Разве мы не проповедуем человечность?
Даосист: Мы уже говорили об этом. В целом моя точка зрения
заключается в том, что человечность не может быть
проповедуема. Проповедь просто разрушает ее. Я боюсь, что ты
до сих пор не понял суть моих взглядов.
Позволь мне процитировать еще один христианский источник. В
книге Христианская этика Уолдо Бича и Ричарда Нибура есть
восхитительный отрывок о Святом Павле:
«В определенном смысле в целом мысль Павла о законе может
быть интерпретирована как развитие идеи Иисуса, что хорошее
дерево принесет добрые плоды, и что никакое внешнее
воздействие не может сделать человека по настоящему
хорошим. В той степени, в какой императивный моральный закон
остается внешним по отношению к человеку делом - “Тебе
следует сделать то-то и то-то” или “Тебе не следует делать
этого”, - он не может сделать человека добрым в сердце его; он
не может преобразовать его мотивов. Императивная форма
закона, а не его содержание, требует соотнесения себя с
присутствием в человеке желания противоречить сути закона.
Больше того, давать предписания людям, значит пробуждать в
них своеволие и вводить их в искушение превзойти закон. Там,
где имеются императивы, взрослые, как и дети, вводятся в
искушение увидеть, как близко они могут подойти к краю
запрещенного. Опять-таки, императивный закон не может дать ту
врожденную, ничем не вынуждаемую милосердность, которая
была присуща Иисусу Христу, которая была столь
привлекательна для других и которая была гораздо более
плодотворной, нежели сознательная доброта».
Я нахожу этот отрывок в высшей степени восхитительным! Он
выражает мою этическую философию лучше, чем я сам мог бы
выразить ее. Он представляет ветвь христианства, которая,
помоему глубокому изумлению, не очень-то хорошо известна
многим практикующим Христианство.
Моралист: Я рад, что ты употребил выражение «ветвь
Христианства», потому что он едва ли представляет все
Христианство. И вряд ли можно отождествлять целую доктрину с
одной из ее ветвей.
Даосист: Да, к несчастью, я это понимаю.
Моралист: Почему ты сказал «к несчастью»?
Даосист: Потому что для меня весьма болезненна необ-
ходимость отказа от всякой религии - даже от атеизма. Мне бы
хотелось принять их все, даже несмотря на то, что они
противоречат друг другу. Каждая из них состоит из многих
течений, некоторые из них хороши, другие - плохи, третьи - ни то,
ни другое. Самое лучшее, что я могу сделать, это указать
прекраснейшие ответвления каждой религии и синтезировать их.
Это касается, в частности, того аспекта христианства, который
выражен в отрывке о Святом Павле и который я так люблю.
Моралист: Конечно, ты выбрал тот аспект, который подходящ для
твоих целей. Ты совершаешь одну ошибку раз за разом. Рассмотрим
последнюю строчку из приведенного тобою отрывка: «Опять-таки,
императивный закон не может дать ту врожденную, ничем не
вынуждаемую милосердность, которая была присуща Иисусу
Христу, которая была столь привлекательна для других и которая
была гораздо более плодотворной, нежели сознательная доброта».
Для личности в чем-то уподобиться Христу - это просто
замечательно, но я хочу вбить в твою голову, что ты и я не похожи
на него. Мы просто люди, чья природа включает как хорошие, так. и
плохие стороны. Конечно, спонтанная доброта Христа более
привлекательна и плодотворна, чем сознательная доброта. Да, это
прекрасно в Христе, но я не Иисус, и ты не Иисус. Мы, смертные,
должны пройти трудный путь. Хотя и спонтанная доброта может быть и
лучше, чем сознательная доброта, тем не менее сознательная
доброта лучше отсутствия доброты вообще. И так как
большинство смертных может научиться доброте только
сознательным путем, по крайней мере, сначала, к сожалению,
именно этим путем нам предстоит следовать.
Я думаю, что здесь будут полезны следующие рассмотрения.
Кант делал значительное различие между тем, что он назвал
«доброй волей», и «святой волей». Человека доброй воли влечет
к долгу и добродетели ради них самих, но это вовсе не значит,
что у него нет низких и низменных импульсов. Однако благодаря
его доброй воле он преодолевает свои менее ценные
естественные импульсы дисциплиной и самоотрицанием.
Человек святой воли вообще не будет иметь желания совершать
плохие поступки. У него нет злых импульсов, которые надо
преодолевать, потому что у него их вообще нет. Поэтому,
например, человек доброй воли может захотеть украсть что-
нибудь у соседа, но он преодолеет свое искушение сделать это,
потому что знает, что это плохо. Человек святой воли не будет
даже иметь желания украсть у соседа.
Даосист: Из этих двух я, конечно, предпочитаю человека святой
воли.
Моралист: Естественно. И я тоже. Святая воля есть величайшее
благословение, которому можно только радоваться. Но это нечто,
что нужно заработать. Что ты или я сделали для того, чтобы
заслужить привилегию обладать святой волей? Святая воля
принадлежит существам, подобным Богу или Христу, или
ангелам, или святым. Мы, смертные, редко удостаиваемся от
рождения святой воли, если вообще удостаиваемся; мы будем
счастливы, если удостоимся доброй воли. Сперва нужно через
суровую борьбу пройти стадию доброй воли и огромным
дисциплинирующим усилием преодолеть свои низменные
импульсы. Тогда мы сможем быть вознаграждены святой волей.
Но святая воля представляет вознаграждение. Помни это!
Даосист: Я прекрасно понимаю, что ты говоришь. Я просто не
верю в это.
Моралист: Конечно, не веришь! И в этом-то и состоит твоя
ошибка! Ты считаешь доброту чем-то таким, что растет
спонтанно, как прекрасный цветок или дерево. Но это не так.
Подобно другим ценностям в жизни, она требует тщательного
ухаживания за ней. Это требует жертвенности и дисциплины.
Даосист: Но это самое последнее в мире, во что я верю!
Моралист: Дело твое - верить или не верить. Тем не менее то,
что я говорю, это истина, как бы грубо она ни звучала.
Даосист: Определенно, она звучит грубо. Она не только звучит
грубо, но и является грубой! Я рад, что ты употребил слово
«грубый», потому что я считаю его ключом ко всему нашему
разговору. Да, мой главный тезис в критике моралистов состоит в
том, что они слишком грубы. Вот так! Большинство моралистов
согласятся со мной, что человеческая доброта есть
окончательная человеческая ценность. Но наши методы
различаются, как день и ночь. Я думаю, что вся моя этическая
философия может быть вкратце перефразирована так: «Доброте
нельзя научиться через грубость - никакой мерой грубости». Это
как раз то, что я пытаюсь сказать тебе все это время. Пытаться
учить доброте грубыми средствами подобно тому, как пытаться
окончить все войны новой войной. Грубость только поощряет
грубость, но никогда доброту. Я верю, что это и есть главная
посылка Христианства. Это и основная этическая посылка
даосизма. Христианский отрывок о Святом Павле, который я
цитировал, может быть передан одним изречением Лао Цзы.
Когда Лао Цзы порицал Конфуция за его «морализм», он сказал:
«Оставь ты эти разговоры о добре и долге, и люди будут
продолжать любить ближнего». Вкратце это и есть моя
философия! Оставь все эти проповеди доброты и долга, и люди
будут продолжать любить своих ближних.
Моралист (после паузы): Я не знал, что ты так погряз в даосизме.
Я боюсь, что бесполезно убеждать тебя в необходимости более
строгих, более героических жизненных добродетелей, таких как
дисциплина, жертвенность. Я и в самом деле моралист в
западном стиле, и мои взгляды воистину дуалистичны. Но этот
дуализм нечто реальное, а не нечто такое, что я сам придумал,
как об этом говорят даосисты. Существует реальный конфликт
между склонностью и долгом, и от того, что мы закрываем на
него глаза, он не исчезнет. Этот конфликт просто остается
неразрешенным. Как я уже сказал тебе, у меня нет надежд, что
ты поймешь это.
Но уже поздно, и нам пора расставаться. Осталась последняя
вещь, которая занимает меня и которую я хотел бы прояснить. Я
не могу примирить точки зрения, высказанные тобой в ходе
разговора и получившиеся в результате изменения твоей
позиции. Ты начал с чудовищного утверждения «каждый имеет
право делать все, что ему заблагорассудится», и затем по ходу
разговора ты стал говорить все больше и больше о
добродетелях, таких как человечность, доброта, симпатия,
любовь. Теперь, хотя я считаю все твои идеи о спонтанной
доброте, неосознанных добродетелях и так далее по детски
нереалистическими, я, тем не менее, считаю твои мотивы
восхитительными. Как же тогда примирить все это с твоими
исходными утверждениями? Пожалуйста, будь честен со мной и
скажи мне абсолютную правду: ты в самом деле веришь, что
каждый имеет право делать то, что хочет, или же ты просто
провоцировал меня?
Даосист (смеясь): Порой я провоцировал, и делал это в
некотором смысле намеренно. Я даже не подозревал, что это
утверждение тебя до сих пор волнует! Слушай, я изложу это так.
В это утверждение, само по себе, изолированное от контекста, я
не верю и в нормальных условиях я не сделал бы его. Но оно все
же имеет смысл в определенных контекстах. Я бы отнес это
утверждение только к тем людям, которых я считаю в высшей
степени моральными. И я делаю это утверждение как
контрутверждение, чтобы уравнять неблагополучную тенденцию
в другом направлении. Я готов сказать нечто подобное
моралистам, которые были строги скорее с собой, нежели с
другими. Все, что я на самом деле хочу сказать им, таково: «Я
хотел бы, чтобы вы оставили себя в покое и перестали биться
головой». Вот что я имел в виду, когда говорил «каждый имеет
право делать то, что он хочет». Вероятно, еще лучший способ
передачи моего послания заключается в том, что если кто-либо
верит, что он имеет право делать то, во что он верит, тогда более
вероятно, что он захочет делать правильные вещи.

22. Не является ли Бог даосистом?

Смертный: О, Боже, молю Тебя, если у Тебя есть хоть грамм
милосердия и сочувствия к Твоему страдающему созданию,
освободи меня от обладания свободной волей!
Бог: Ты хочешь отвергнуть величайший дар, данный мною тебе?
Смертный: Как можно называть даром то, что мне навязано? У
меня есть свободная воля, но не по моему выбору. Я никогда
свободно не выбирал, иметь ли мне свободную волю. Я должен
иметь свободную волю, нравится это мне или не нравится!
Бог: Почему ты не хотел бы иметь свободную волю?
Смертный: Потому что свобода означает моральную
ответственность, а моральная ответственность - это больше, чем
я могу вынести!
Бог: Почему моральная ответственность для тебя невыносима?
Смертный: Почему? Честно признаться, я не могу
проанализировать, почему; все, что я знаю, что это так.
Бог: Хорошо, в таком случае я могу освободить тебя от
моральной ответственности, но оставить тебя со свободной
волей. Удовлетворит это тебя?
Смертный (после паузы): Нет, боюсь, что нет.
Бог: Так я и думал! Так что моральная ответственность - то не
единственный аспект свободной воли, против которого ты
возражаешь. Что еще в свободной воле тревожит тебя?
Смертный: Обладая свободной волей, я способен грешить, а я не
хочу грешить!
Бог: Если ты не хочешь грешить, так зачем же ты это делаешь?
Смертный: Боже Праведный! Я не знаю, почему я грешу, я просто
делаю это. На меня обрушиваются дьявольские искушения, и
хотя я и стараюсь, но не могу противиться им.
Бог: Если ты действительно не можешь противиться им, тогда ты
грешишь не по своей свободной воле, и отсюда (по крайней
мере, по мне) ты не грешишь вовсе.
Смертный: Нет, нет! У меня все-таки есть ощущение, что
постарайся я посильнее, я мог бы избегнуть греха. Я понимаю,
что воля бесконечна. Если кто-либо чистосердечно пожелает не
грешить, тогда он и не будет этого делать.
Бог: Ну, тебе лучше знать. А ты-то старался изо всех сил
избежать прегрешений или же нет?
Смертный: Честно говоря, не знаю! Во время таких попыток у
меня всегда было ощущение, что я стараюсь изо всех сил, но
потом у меня возникало сомнение, что, может быть, я не сделал
всего!
Бог: Так что, другими словами, ты на самом деле не знаешь,
грешишь ты или нет. Поэтому, возможно, ты вообще не грешишь!
Смертный: Конечно, такая возможность существует, но сама
мысль о том, что я грешу, пугает меня!
Бог: Почему мысль о прегрешениях пугает тебя?
Смертный: Я не знаю, почему! Во-первых, у Тебя есть репутация
сурово наказующего после смерти!
Бог: А, вот что тебя заботит! Что ж ты прямо не сказал об этом
вместо всех этих посторонних разговоров о свободной воле и
ответственности? Почему бы тебе просто не попросить меня не
наказывать тебя за твои грехи?
Смертный: Я реалист в достаточной степени, чтобы знать, что Ты
вряд ли примешь такую просьбу!
Бог: Ну не говори! У тебя есть реалистическое знание о том,
какие просьбы я принимаю, а? Ну тогда я скажу тебе, что я
собираюсь сделать! Я сделаю тебе весьма и весьма
специфическую скидку, а именно вот что: греши сколько тебе
влезет, и даю тебе божественное слово чести, что никогда не
накажу тебя ни за что. Согласен?
Смертный (в великом ужасе): Нет, нет, не делай этого!
Бог: Почему? Разве ты не доверяешь моему Божественному
слову?
Смертный: Конечно, доверяю! Но разве Ты не понимаешь, что я
не хочу грешить? Я уже декларировал сильнейшее отвращение к
прегрешению, совершенно независимо от любого наказания,
которое может за ним последовать.
Бог: В таком случае я сделаю кое-что получше. Я отниму у тебя
твое отвращение к греху. Вот магические таблетки! Проглоти их,
и ты потеряешь всякое отвращение к греху. Ты будешь радостно
и весело грешить, не будешь сожалеть об этом, иметь
отвращения, и я опять-таки обещаю никогда не наказывать тебя.
Ты будешь благословен в вечности. Вот таблетка!
Смертный: Нет, нет!
Бог: Ну, не иррационально ли ты сейчас реагируешь? Ведь я
убрал последнее твое препятствие - отвращение к греху.
Смертный: Все равно я не приму предложения!
Бог: Почему?
Смертный: Я верю, что таблетка действительно избавит меня от
отвращения к греху в будущем, но мое нынешнее отвращение
достаточно велико и не дает мне принять таблетку.
Бог: Я приказываю тебе принять ее!
Смертный: Я отказываюсь!
Бог: Так ты отказываешься от своей свободной воли?
Смертный: Да!
Бог: Такое ощущение, что твоя свободная воля всегда под рукой,
не так ли?
Смертный: Я не понимаю!
Бог: Разве ты не рад, что имеешь свободную волю, что позволяет
тебе отказаться от такого ужасного предложения? Как бы тебе
понравилось, если бы я заставил тебя проглотить таблетку
независимо от того, хочешь ты того или нет?
Смертный: Нет, нет! Пожалуйста, не заставляй!
Бог: Конечно, я не буду; я просто пытаюсь проиллюстрировать
мою точку зрения. Хорошо, я изложу ее по другому. Вместо того
чтобы заставлять тебя проглотить таблетку, предположим, я
научу тебя оригинальной молитве об устранении свободной воли
- но с полным пониманием того, что с момента отсутствия у тебя
свободной воли ты примешь таблетку.
Смертный: Раз моя свободная воля уйдет от меня, как же я смогу
сделать выбор: принять мне таблетку или нет?
Бог: Я не сказал, что ты должен будешь выбрать; я просто
сказал, что ты должен будешь принять ее. Ты должен будешь
действовать, скажем так, согласно чисто детерминистским
законам, природа которых такова, что ты будешь просто
вынужден принять таблетку.
Смертный: Я все еще отказываюсь.
Бог: То, что ты отказываешься от моего предложения избавить
тебя от свободной воли, это весьма отличается от твоей
первоначальной молитвы, не так ли?
Смертный: Теперь я понимаю, к чему Ты клонишь. Твой аргумент
превосходен, но я не уверен, что он до конца верен. Есть
несколько моментов, к которым надо вернуться.
Бог: Безусловно.
Смертный: Есть две вещи, сказанные Тобой, которые кажутся
мне противоречивыми. Сначала было сказано, что невозможно
грешить, не обладая свободной волей. Но затем было сказано,
что мне будет дана таблетка, которая избавит меня от моей
свободной воли, и тогда я смогу грешить, как мне
заблагорассудится. Но если у меня больше нет свободной воли,
тогда, согласно первому предположению, как же я могу грешить?
Бог: Ты путаешь две отдельные части нашего разговора. Я
никогда не говорил, что таблетка избавит тебя от свободной
воли, но только то, что она избавит тебя от отвращения к греху.
Смертный: Боюсь, что я совсем запутался.
Бог: Хорошо, начнем сначала. Предположим, что я согласен
избавить тебя от свободной воли, но при этом ты будешь
понимать, что совершишь огромное число действий или
поступков, которые ты сейчас считаешь греховными. Попросту
говоря, ты не будешь тогда грешить, поскольку станешь
совершать эти поступки не по свободной воле. И эти поступки не
повлекут ни моральной ответственности, ни моральной
виновности, ни какого-либо наказания. Тем не менее, это
поступки такого типа, что ты полагаешь их греховными; все они
вызывают отвращение, но твое отвращение исчезнет. Поэтому
тогда ты не будешь чувствовать отвращения по отношению к
этим поступкам.
Смертный: Нет, у меня уже есть отвращение по отношению к
этим поступкам, и это нынешнее отвращение достаточно для
того, чтобы удержать меня от принятия Твоего предложения.
Бог: Хм! Давай-ка я буду совсем откровенен. Я понял, что ты
больше не хочешь, чтобы я отнял у тебя свободную волю.
Смертный (с колебанием): Нет, не хочу.
Бог: Ладно, не отбираю. Но я не очень-то хорошо понял, почему
ты больше не хочешь избавиться от своей свободной воли.
Объясни мне еще раз.
Смертный: Потому что, как Ты сказал мне, без свободной воли я
буду грешить даже больше, чем я делаю это сейчас.
Бог: Но я же сказал тебе, что без свободной воли ты не можешь
грешить.
Смертный: Но если я сейчас делаю выбор и избавляюсь от
свободной воли, тогда все мои последующие плохие действия
будут греховными, но не в будущем, а в тот самый момент, в
который я выбрал отказ от свободной воли.
Бог: Такое ощущение, что ты попал в ловушку, не так ли?
Смертный: Конечно, я в ловушке! Ты поймал меня в
отвратительную двойную ловушку. Все, что я ни делаю, все
неверно. Если у меня остается свободная воля, я буду
продолжать грешить, а если я откажусь от свободной воли
(разумеется, с Твоей помощью), я опять-таки буду грешить,
делая это.
Бог: Но точно так же ты поймал меня в двойную ловушку. Я готов
оставить тебе свободную волю или же отобрать у тебя ее, но обе
альтернативы не удовлетворяют тебя. Я хочу помочь тебе, но,
оказывается, что не могу.
Смертный: Правильно!
Бог: Но поскольку это не моя вина, почему же ты все же
недоволен мною?
Смертный: За то, что Ты, прежде всего, поставил меня в столь
затруднительное положение!
Бог: Но, по твоим же словам, ничего удовлетворительного я не
мог бы сделать.
Смертный: Ты имеешь в виду, что не можешь сделать сейчас
ничего удовлетворительного, но это не означает, что Ты ничего не
мог бы сделать.
Бог: А что я мог бы сделать?
Смертный: Во-первых, не нужно было мне давать никогда
свободной воли. А теперь, когда она уже дана мне, слишком
поздно - все, что бы я ни делал, все плохо. Ни в коем случае не
нужно мне было давать ее.
Бог: О, вот в чем дело! А почему было бы лучше, если бы я не
дал тебе ее?
Смертный: Потому что в этом случае я не смог бы грешить
вообще.
Бог: Ну, я всегда рад извлекать уроки из своих ошибок.
Смертный: Что!
Бог: Я знаю, что звучит это несколько самобогохульственно, не
так ли? Здесь получается почти что логический парадокс! С
одной стороны, как ты уже знаешь, морально плохо для всякого
чувствующего существа полагать, что я способен делать ошибки.
С другой стороны, я имею право делать все что угодно. Но я
также являюсь чувствующим существом. Поэтому возникает
вопрос о том, имею ли я право заявлять, что я способен делать
ошибки?
Смертный: Это весьма плохая шутка! Одна из Твоих посылок
попросту ложна. Я отнюдь не знаю о том, что неверно для
любого чувствующего существа сомневаться в Твоем всезнании,
поскольку это относится только к смертным. И поскольку Ты не
являешься смертным, ты свободен от этого предписания.
Бог: Хорошо, ты понимаешь это на рациональном уровне. Тем не
менее, ты был, судя по всему, в шоке, когда я сказал: «Я всегда
рад извлекать уроки из ошибок».
Смертный: Конечно, я был шокирован. Я был шокирован, правда,
не Твоим само-богохульством (как Ты шутливо сам назвал это),
не тем фактом, что ты не имел права говорить такое, но просто
тем, что Ты сказал это, так как меня учили, что на самом деле Ты
не делаешь ошибок.
Бог: Я не говорил, что это возможно. Я лишь сказал, что если я
делаю ошибки, я буду счастлив
извлечь из них уроки. Но при этом не было сказано ничего о том,
было ли реализовано это если.
Смертный: Перестань играть словами. Признаешь Ты или нет
совершение ошибки, когда Ты дал мне свободу воли?
Бог: Как раз это я и предлагаю исследовать. Позволь мне
поразмышлять, почему ты находишься в нынешнем
затруднительном состоянии. Ты не хочешь иметь свободной
воли, потому что с ней ты можешь грешить, а этого ты не хочешь
делать. (Хотя я нахожу это все же странным: в некотором смысле
мы все-таки должны хотеть грешить, потому что в противном
случае мы этого не делали бы. Но давай пока оставим этот
вопрос.) С другой стороны, если ты готов отказаться от
свободной воли, тогда ты будешь ответствен за будущие
действия. Следовательно, прежде всего, я не должен был давать
тебе свободной воли.
Смертный: Точно!
Бог: Я хорошо понимаю твои чувства. Многие смертные - даже
некоторые теологи - жаловались, что я несправедлив в том, что
я, а не они, решал, что они должны иметь свободную волю, а
затем сделал их ответственными за их действия. Другими
словами, от них ожидается, что они должны жить согласно
договору со мной, на который они прежде всего, никогда не
соглашались.
Смертный: Точно!
Бог: Как я сказал, я вполне понимаю это. И могу оценить
справедливость жалобы. Но жалоба возникает только из
нереалистического понимания истинной сути рассматриваемых
вопросов. Я готов просветить тебя по этому поводу, и я полагаю,
что ты удивишься? Но подойдем к результату постепенно, через
сократический диалог.
Итак, ты сожалеешь, что я вообще дал тебе свободную волю. Я
утверждаю, что когда ты увидишь истинные тонкости этого
вопроса, ты больше не будешь сожалеть. Чтобы доказать это, я
хочу рассказать тебе, что я собираюсь сделать. Я готов создать
новую вселенную - новый пространственно-временной
континуум. В этой новой вселенной будут рождены смертные
вроде тебя - по крайней мере, для всех практических целей.
Можно сказать, что ты в некотором смысле будешь рожден
заново. Далее, я могу дать этому новому смертному свободную
волю, а могу и не дать. Что бы ты порекомендовал мне в этом
случае?
Смертный (с огромным облегчением): О, пожалуйста! Сбереги
его от обладания им свободной воли!
Бог: Хорошо, я сделаю, как ты сказал. Но ты понимаешь при
этом, что этот новый ты без свободной воли
совершишь самые ужасные поступки.
Смертный: Но они не будут греховными, поскольку я не буду
иметь свободной воли.
Бог: Назовешь ты их греховными или не назовешь их таковыми,
факт остается фактом, это будут ужасные поступки в том
смысле, что они причиняют огромную боль чувствующим
существам.
Смертный (после паузы): Боже праведный, Ты опять загнал меня
в ловушку! Опять та же самая игра! Если я сейчас дам Тебе
«добро» на сотворение этого нового создания без свободной
воли, который, тем не менее, совершит ужасные поступки, тогда,
конечно, в достаточно истинном смысле, он не будет грешить, но
я-то опять буду грешником, дав санкцию на это.
Бог: В этом случае я сделаю лучше! Итак, я уже решил,
сотворить нового тебя со свободной волей или без нее. Теперь я
записываю мое решение на листке бумаги и пока не показываю
его тебе. Но мое решение уже сделано, и оно необратимо. В
дальнейшем ты никак не сможешь уже изменить его. А теперь я
хочу узнать вот что: на что ты надеешься - какое из двух решений
я приму? Помни, что ответственность за решение полностью
падает на мои плечи, а не на твои. Так что скажи мне
совершенно искренне и без боязни, на что ты все-таки
надеешься относительно моего выбора?
Смертный (опять после долгой паузы): Я надеюсь, что Ты решил
дать ему свободную волю.
Бог: В высшей степени интересно! Я устранил твое последнее
препятствие! Если я не дам ему свободной воли, тогда никакой
грех не может быть вменен никому. Так почему же ты надеешься,
что я дам ему свободную волю?
Смертный: Грех или не грех, но суть-то заключается в том, что
если ты не дашь ему свободной воли, тогда (по крайней мере,
согласно Тобой сказанному) он будет приносить страдания
людям, а я не хочу видеть людей страдающими.
Бог (с бесконечным облегчением): Наконец! Наконец-то ты
уловил суть!
Смертный: А в чем суть?
Бог: Вопрос о грехе не является подлинной проблемой! Важно,
чтобы люди, как и другие чувствующие существа, не страдали!
Смертный: У тебя это звучит как-то утилитаристски!
Бог: Я утилитарист!
Смертный: Что!
Бог: Что или не что, утилитарист я. Заметь себе, не унитарист, а
утилитарист.
Смертный: Я просто не верю этому!
Бог: Да, я знаю, твое религиозное воспитание приучило тебя к
другому. Ты, вероятно, представлял меня скорее кантианцем,
нежели утилитаристом, но твое воспитание ввело тебя в
заблуждение.
Смертный: У меня нет слов!
Бог: Оставляю тебя безмолвным! Это, наверное, не так уж плохо
- ты слишком много говоришь. Ну а теперь, серьезно, как ты
думаешь, почему я дал тебе свободную волю?
Смертный: Почему Ты дал ее? Я никогда не думал особенно
много об этом; все, я лишь сейчас пытался доказать, что ты не
должен был этого делать! Но почему Ты это сделал? Полагаю,
что единственное, что тут можно было бы предположить, это
стандартное теологическое объяснение: без свободной воли
никому нельзя воздать ни спасением, ни проклятием, поэтому
без свободной воли мы не могли бы заработать право на вечное
блаженство.
Бог: Весьма интересно! У меня есть вечная жизнь. Ты полагаешь,
что я сделал уже что-то такое, за что заслужил вечную жизнь?
Смертный: Конечно, нет! С Тобой - другое дело. Ты уже добр и
совершенен (по крайней мере, таково предположение), так что
Тебе нет необходимости делать что-либо такое, чтобы заслужить
вечную жизнь.
Бог: В самом деле? Мне можно в этом завидовать, а?
Смертный: Я не понимаю Тебя.
Бог: Здесь я вечно благословенен, не страдая, не жертвуя, не
борясь против дьявольских искушений. Испытывая блаженство
вечного существования, без какого-либо рода «заслуг».
Напротив, вы, смертные, должны бороться и страдать,
непрерывно вступая в конфликты по поводу проблем морали, и
все из-за чего? Вы даже не знаете, существую ли я на самом
деле или нет, и есть ли жизнь после смерти, а если и есть, то
непонятно, где ваше место. И как бы вы ни старались
провозгласить меня «добрым», у вас никогда нет гарантии, что
ваше самое «лучшее» качество достаточно хорошо для меня, и
поэтому у вас нет уверенности в том, что вы будете спасены.
Поразмысли над этим! Я уже имею эквивалент «спасения» - и
никогда не проходил долгий путь «зарабатывания» его. Не этому
ли ты завидуешь?
Смертный: Завидовать Тебе - это богохульство!
Бог: Ну, не надо! Оставь это! Ты говоришь не со школьным
учителем, ты говоришь со мной. Богохульство это или нет, но
вопрос заключается не в том, имеешь ли ты право завидовать
мне, а завидуешь ли ты в реальности. Так завидуешь?
Смертный: Конечно, завидую!
Бог: Хорошо! При распространенных сейчас в мире взглядах ты
должен завидовать мне. Но полагаю, что при более
реалистическом взгляде ты больше не должен завидовать мне.
Ты усвоил идею, которой тебя учили, что твоя жизнь на Земле
есть что-то вроде испытательного срока, и что смысл обеспечения
свободной волей состоит в испытании, заслуживаешь ли ты
благословенную вечную жизнь. Но вот что меня озадачивает: если
ты действительно веришь, что я добр и благосклонен, зачем бы
мне требовать от людей, чтобы они сначала заслужили счастье и
вечную жизнь? Почему бы мне не даровать эти вещи каждому не-
зависимо от того, заслужил он их или нет?
Смертный: Но меня учили, что Твое чувство морали - Твое
чувство справедливости - требует, чтобы доброта вознаграждалась
счастьем, а зло наказывалось страданием.
Бог: Тогда тебя учили неправильно.
Смертный: Но религиозная литература столь полна проповедями
этого идеала! Возьмем, например, работу Джонатана Эдвардса
«Грешники в руках разгневанного Бога». На ней изображен Ты,
держащий своих врагов, напоминающих отвратительных
скорпионов, над адским пламенем, не давая им упасть в эту
бездну, которой они заслуживают, но не попадают туда из-за
Твоего милосердия.
Бог: К счастью, для меня тирады типа эдвардсовской никоим
образом не являются разоблачительными. Вряд ли можно найти
что-либо более неверное в изображениях моей сути. Само
название «Грешники в руках разгневанного Бога» уже говорит о
многом. Во-первых, я никогда не гневаюсь. Во-вторых, я вовсе не
мыслю в терминах «греха». В-третьих, у меня нет врагов.
Смертный: Под этим Ты имеешь в виду, что нет людей, которых
Ты ненавидишь или которые ненавидят Тебя?
Бог: Я имею в виду первое, хотя и второе вполне может быть
истинно.
Смертный: Ну, не надо! Я знаю людей, которые открыто заявляют
о том, что ненавидят Тебя. Временами и я ненавижу Тебя!
Бог: Ты подразумеваешь, что ненавидишь мой образ. А ведь это
не одно и то же - я и мой образ.
Смертный: Ты хочешь сказать, что не так уж неправильно
ненавидеть Твой ложный образ, но неправильно ненавидеть
Тебя истинного?
Бог: Нет, я вовсе не говорил ничего подобного. Я сказал нечто
гораздо более сильное! Сказанное мною не имеет ничего общего
с правильным и неправильным. Все, что я сказал, сводится к
следующему: тот, кто знает меня подлинного, просто
психологически не сможет ненавидеть меня.
Смертный: Скажи мне, раз мы, смертные, имеем столь
ошибочные представления о Тебе, почему Ты не можешь
просветить нас? Почему Ты не направишь нас на путь истинный?
Бог: Почему ты думаешь, что не направляю?
Смертный: Я имею в виду, почему бы Тебе не явиться нам во
плоти и не сказать нам просто, что мы не правы?
Бог: Неужели ты столь наивен, что полагаешь меня такого рода
существом, которое может явиться во плоти, явиться вашим
чувствам? Было бы правильнее сказать, что я и есть ваши
чувства.
Смертный (удивленно): Ты есть мои чувства?
Бог: Не только, я даже больше. Эта идея гораздо ближе к истине,
чем идея, что я воспринимаюсь чувствами. Я не объект, подобно
тебе, я субъект, а субъект может воспринимать, но не может
восприниматься. Ты можешь видеть меня не больше, чем свои
собственные мысли. Ты можешь видеть яблоко, но событие
видения тобой яблока само по себе не видимо. И я гораздо
больше похож на видение яблока, нежели на само яблоко.
Смертный: Если я не могу видеть Тебя, как же я знаю что Ты
существуешь?
Бог: Хороший вопрос! Ну а, вообще, откуда ты знаешь, что я
существую?
Смертный: Ну, ведь я же говорю с Тобой, не так ли?
Бог: Откуда ты знаешь, что говоришь со мной? Предположим, ты
говоришь психиатру: «Вчера я говорил с Богом». Как ты
полагаешь, что он тебе скажет?
Смертный: Это зависит от психиатра. Поскольку большинство из
них являются атеистами, я полагаю, что он скажет, что я говорил
сам с собой.
Бог: И он будет абсолютно прав!
Смертный: Что? Ты имеешь в виду, что Ты не существуешь?
Бог: У тебя поразительная способность выведения ложных
заключений! Из того, что ты говорил сам с собой, Разве следует,
что меня не существует?
Смертный: Ну, если я полагаю, что говорю с Тобой, а на самом
деле я говорю сам с собой, в каком смысле Ты существуешь?
Бог: Твой вопрос основан на двух ошибках плюс путанице.
Вопрос о том, говорил ли ты со мной или нет, и вопрос о том,
существую я или нет, совершенно разные вопросы. Даже если бы
ты не говорил со мною сейчас (a ты говоришь), это все равно не
означало бы, что я не существую.
Смертный: Все верно. Поэтому вместо выражения «если я
говорю сам с собой, тогда Ты не существуешь», я предпочел бы
сказать: «если я говорю сам с собой, тогда, понятно, я не говорю
с Тобой».
Бог: Весьма отличное от прежнего утверждение, но тем не
менее, опять ложное.
Смертный. Но как же, если я говорю только сам с собой, я могу
говорить с Тобой?
Бог: Ты используешь слово «только» в совершенно не-
правильном смысле! Я могу указать несколько логических
возможностей, в которых твой разговор с самим собой не имеет
того следствия, что ты не говоришь со мной.
Смертный: Ну назови хоть одну такую возможность!
Бог: Ну, одна такая возможность состоит в том, что ты и я
тождественны.
Смертный: Какая богохульственная мысль - по крайней мере,
если бы ее высказал я!
Бог: Согласно некоторым религиям — да! Согласно же Другим
религиям, это очевидная, простая, непосредственно
воспринимаемая истина.
Смертный: Так что единственным выходом из моей дилеммы
является признание тождества меня и Те
Бог: Вовсе нет! Это только один путь. Есть и другие. Например,
может быть, что ты являешься частью меня, и в этом случае ты
можешь говорить с той частью меня, которая есть ты. Или же я
могу быть частью тебя, и в этом случае ты, может быть,
говоришь с той частью себя, которая есть я. Или же ты и я
можем частично пересекаться, и в этом случае ты можешь
говорить с общей частью нас и тем самым говоришь и со мной, и
с собой. Единственный способ разговора с собой, который
исключает разговор со мной, заключается в том, что мы с тобой
не пересекаемся - но даже и тогда ты мог бы говорить с нами
обоими.
Смертный: Итак, Ты утверждаешь, что существуешь.
Бог: Вовсе нет. Ты опять делаешь ложные заключения! Вопрос о
моем существовании тут вообще не возникает. Все, что я сказал,
сводится к невозможности вывести мое несуществование из
факта твоего разговора с самим собой и уж тем паче, из более
слабого факта, что ты не говоришь со мной.
Смертный: Все верно, я уловил Твою точку зрения! Но я все-таки
хочу узнать, существуешь Ты или нет!
Бог: Что за странный вопрос!
Смертный: А что? Люди задают этот вопрос уже тысячелетия.
Бог: Я знаю это! Сам по себе вопрос не является странным. Я
имею в виду, что это самый странный вопрос, обращенный ко
мне!
Смертный: Почему?
Бог: Потому что я тот самый, в чьем существовании ты
сомневаешься! Я вполне понимаю твой интерес. Ты беспо-
коишься, а не является ли твой нынешний разговор со мной
галлюцинацией. Но как ты можешь ожидать получить надежную
информацию от существа о его собственном существовании,
когда в то же самое время ты подозреваешь несуществование
этого самого существа?
Смертный: Так что Ты не скажешь мне, существуешь Ты или нет?
Бог: Дело не в моем нежелании! Я просто хочу указать на то, что
ни один ответ, данный мною, не удовлетворит тебя. Хорошо,
предположим, я говорю: «Нет, я не существую». Что это доказало
бы? Абсолютно ничего! Или же я сказал бы: «Да я существую».
Убедило бы это тебя? Конечно же, нет!
Смертный: Ну, если Ты не можешь мне сказать, существуешь ли
Ты, кто же вообще может?
Бог: Это как раз то, чего тебе никто не сможет сказать. Это ты
сам для себя должен решить.
Смертный: Как же я смогу это сделать?
Бог: Этого тоже никто не сможет тебе подсказать. Это еще одна
вещь которую ты должен решить сам.
Смертный: И Ты никак не можешь помочь мне в этом?
Бог: Я не говорил этого. Я сказал, что нет способа сказать тебе
это. Но это не значит, что я не могу тебе помочь.
Смертный: Как же Ты можешь мне в этом случае помочь?
Бог: Я предлагаю предоставить это мне. Мы отклонились от
основной темы, и я хотел бы вернуться к вопросу о том, как ты
объяснишь мою цель в представлении тебе свободной воли.
Твоя первая идея в этом вопросе заключалась в испытании тебя
- заслуживаешь ли ты спасения. Эта идея приятна многим
моралистам, но эта идея кажется просто отвратительной. Ты не
можешь придумать более приятного мотива - ну, более
человеческого, что ли - предоставления тебе свободной воли?
Смертный: Однажды я задал этот вопрос ортодоксальному
раввину. Он сказал мне, что мы так уж устроены, что не можем
радоваться спасению, пока не чувствуем, что заработали его. А
для того чтобы заработать его, конечно же, требуется свободная
воля.
Бог: Это объяснение кажется мне гораздо более приятным по
сравнению с предыдущим, но оно все еще далека от
правильного. Согласно ортодоксальному иудаизму я создал
ангелов, и у них не было свободы воли. Они являются полным
моим подобием и влекомы только добротой, и у них не было ни
малейшего искушения к совершению злого. Они действительно
не имели свободы выбора. И тем не менее они счастливы в
вечности, хотя они и не заработали этого. Поэтому если
объяснение твоего раввина было правильным, то почему же я
просто не создал только ангелов, а сотворил еще и людей?
Смертный: Понятия не имею! А действительно, почему?
Бог: Потому что твое объяснение попросту неверно. Во- первых, я
никогда не сотворял уже готовых ангелов. Все чувствующие
существа стремятся к состоянию, которое может быть названо
«ангелоподобным». Но точно так же, как человеческая раса
находится на определенной стадии биологической эволюции, так и
ангелы являются конечным результатом процесса Космической
Эволюции. Единственная разница между так называемыми
святыми и так называемыми грешниками заключается в том, что
первые невероятно старше вторых. К несчастью, требуется
бесконечное число жизненных циклов для приобретения пони-
мания того, что является, по-видимому, наиболее важным
фактом во Вселенной, - что зло просто болезненно. Все
аргументы моралистов - все их придуманные причины того,
почему человек не должен совершать злых поступков, - просто
бледнеют и становятся незаметными в свете одной основной
истины, что зло приводит к страданию.
Да, мой дорогой друг, я не моралист. Я всецело утилитарист. То,
что я воспринимаюсь в роли моралиста, является величайшей
трагедией человеческой расы. Моя роль во все вселенской схеме
(если можно только использовать это не очень удачное
выражение) вовсе не заключается ни в наказании, ни в
вознаграждении. Она заключается в том, чтобы помочь процессу,
в ходе которого все чувствующие существа достигают
окончательного совершенства.
Смертный: Почему Ты считаешь это выражение не очень
удачным?
Бог: То, что я сказал, может вести к непониманию в двух
аспектах. Во-первых, было бы неаккуратно говорить о моей роли
во Вселенской схеме. Я есть схема всех вещей. Во-вторых, равно
неправильно говорить о том, что я помогаю процессу достижения
чувствующими существами просветления. Я есть процесс.
Древние даосисты были очень близки к правильной точке зрения,
когда они говорили обо мне (кого они называли «Дао»), что я не
делаю вещей, и все же через меня все вещи становятся. Говоря в
более современных терминах, я не есть причина Космического
Процесса, я есть сам Космический Процесс. Я полагаю, что
наиболее полным и аккуратным определением меня, которое
может сделать человек, - по крайней мере, на этой стадии его
эволюции, - что я есть сам этот процесс Просветления. Те, кто
хочет думать о дьяволе (хотя как бы я желал, чтобы они этого не
делали), могли бы аналогично определить его как неудачный
период времени в процессе эволюции. В этом смысле зло
необходимо; ведь процесс требует огромного времени, и с этим я
ничего не могу поделать. Но, уверяю тебя, как только процесс
более правильно понят, болезненное ограничение по времени не
будет считаться существенным ограничением или же злом. Этот
период времени будет рассматриваться как сущность самого
процесса. Я знаю, что это не полностью утешит тебя, который
находится сейчас в море страданий, но - удивительная вещь - как
только ты осознал этот фундаментальный подход, сами твои
ограниченные страдания начнут уменьшаться и окончательно
сойдут на нет.
Смертный: Мне говорили об этом, и я разделяю эту точку зрения.
Но, предположим, что я лично преуспел в видении вещей Твоими
вечными глазами. Тогда я буду счастливее, но нет ли у меня
обязательства перед другими?
Бог (смеясь): Ты напоминаешь мне буддистов Махаяны! Каждый
из них говорит: «Я не войду в Нирвану до тех пор, пока не увижу,
что все другие чувствующие существа достигли этого». Так что
каждый ждет, пока не начнет его товарищ. Неудивительно, что
это занимает у них столь много времени! Буддисты Хинаяны
ошибаются в другом направлении. Они полагают, что никто не
может оказать никакого содействия другому в достижении спасения, и
каждый из них действует в этом направлении сам по себе. Но
сама подобная позиция отстраненности делает спасение
невозможным. Суть дела состоит в том, что спасение является
частично индивидуальным процессом и частично - социальным.
Но огромная ошибка - полагать, как это делают многие из буддистов
Махаяны, что достижение Просветления упраздняет, так сказать,
помощь другим. Самый лучший способ помочь другим - это
самому сначала увидеть свет.
Смертный: Есть одно обстоятельство в Твоем самоописании,
вызывающее затруднение. Ты описал себя существенно как
процесс. Это выставляет Тебя в безличном свете, а ведь так
много людей нуждаются в личном Боге.
Бог: Из того, что они нуждаются в личном Боге, следует ли, что я
являюсь таковым?
Смертный: Конечно, нет. Но для того, чтобы быть приемлемой
для смертных, религия должна удовлетворять их нужды.
Бог: Я понимаю это. Но эта так называемая «личностность»
существа значит больше для наблюдателя, нежели для самого
существа. Споры о том, имею я личностный или же
безличностный характер, весьма глупые, поскольку ни та, ни
другая стороны не является ни правой, ни неправой. С одной
точки зрения я личностен, с другой - нет. То же самое с
человеческим существом. Создание с другой планеты может
рассматриваться совершенно неличностно, как простое
собрание атомов, ведущих себя в соответствии со строго
предписанными физическими законами. Оно может иметь по
отношению к личности человека не больше чувств, чем средний
человек по отношению к муравью. И все же муравей имеет точно
такую же индивидуальную личностность, как и человек, с точки
зрения таких существ, как я, которые по настоящему знают, что
такое муравей. Рассматривать что-либо неличностно - это
правильно или не правильно не в большей степени, чем
рассматривать его личностно; но в общем, чем больше вы
узнаете кого-либо, тем личностнее для вас он становится. Для
иллюстрации моей точки зрения задам тебе вопрос: ты думаешь
обо мне как о личностном или неличностном существе?
Смертный: Разве я говорю не с Тобой?
Бог: В самую точку! С этой точки зрения твоя позиция по
отношению ко мне может рассматриваться как личностная. И все
же, с другой точки зрения - не менее значимой - я могу
рассматриваться и неличностно.
Смертный: Если Ты на самом деле представляешь собой такую
абстрактную вещь как процесс, я не вижу смысла разговаривать
просто с «процессом».
Бог: Мне нравится то, как ты произносишь «просто». С тем же
успехом ты мог бы сказать, что живешь в «простой Вселенной».
А к тому же, почему все должно иметь смысл? Имеет ли смысл
говорить с деревом?
Смертный: Конечно, нет!
Бог: И все же многие дети, а также примитивные обитатели
джунглей так думают.
Смертный: Но я то не принадлежу ни к тем, ни к другим.
Бог: К несчастью, я понимаю это.
Смертный: Почему «к несчастью»?
Бог: Потому что дети и примитивные люди имеют интуицию,
которая, похоже, тобой утеряна. Честно говоря, я думаю, что для
тебя было бы весьма полезно поговорить как-нибудь с деревом,
гораздо полезнее, чем со мной! Но мы опять отвлекаемся. Я все-
таки хочу, чтобы мы пришли к ответу на вопрос, зачем я дал тебе
свободу воли?
Смертный: Я все время об этом думаю.
Бог: Ты имеешь в виду, что не уделял достаточно внимания
нашему разговору?
Смертный: Конечно же, я внимательно следил за аргументацией. Но
в то же время, на другом уровне, я размышлял и над вопросом о
свободной воле.
Бог: Ты пришел к какому-то заключению?
Смертный: Ну, Ты сказал, что дело тут не в том, чтобы
проверялось наше почитание Тебя. Ты также отверг идею о том,
что мы сначала должны заработать вещи, прежде чем им
радоваться и наслаждаться ими. Ты сказал, что являешься
утилитаристом. И, что наиболее важно из всего нашего
разговора, Ты как будто пришел в восторг, когда я внезапно
понял, что не грех сам по себе плох, а страдания, им
причиняемые.
Бог: Превосходно! А что еще могло быть плохого в грехе?
Смертный: Ты хорошо знаешь это, и я знаю это. Но всю мою
жизнь я находился, к несчастью, под влиянием тех моралистов,
которые полагали плохим грех сам по себе. В любом случае,
собирая вместе всю аргументацию, я прихожу к заключению, что
единственная причина, по которой Ты дал мне свободу воли,
состоит в том, что Ты веришь, будто свободная воля позволит
людям приносить друг другу вред в гораздо меньшей степени,
нежели без нее.
Бог: Браво! Это самый лучший аргумент из приведенных тобой! Я
могу заверить тебя, что если бы у меня был выбор давать или
нет свободу воли, то причиной дать ее было бы твое
соображение.
Смертный: Что! Ты имеешь в виду, что Ты вовсе не выбирал,
дать или нет свободную волю?
Бог: Мой дорогой друг, у меня не больше возможностей дать тебе
свободную волю, чем сделать равносторонний треугольник
равноугольным. Я мог бы выбирать, сделать мне
равносторонний треугольник или не сделать его, но, уже сделав
его, я не имею никакого выбора, как сотворить его
равноугольным.
Смертный: Я полагал, что Ты можешь все!
Бог: Только те вещи, которые являются логически возможными.
Как сказал Фома Аквинский: «Грех полагать Бога ограниченным
во власти его из-за того, что Он не может делать невозможного».
Я согласен с философом, за исключением того, что слово грех я
заменил бы словом ошибка.
Смертный: Как бы то ни было, я все еще озадачен Твоим
заключением, что Ты не выбирал, дать мне свободу воли или нет.
Бог: Ну, самое время информировать тебя, что вся наша
дискуссия - с самого начала - основана на чудовищном
заблуждении! Мы говорили на чисто моральном уровне - ведь с
самого начала ты сетовал на то, что я дал тебе свободную волю,
и поднял вопрос о том, следовало мне давать тебе ее или нет. Но
тебе вовсе не приходило в голову, что у меня в этом вопросе нет
никакого выбора.
Смертный: Я все еще блуждаю во тьме!
Бог: Совершенно верно! Потому что ты способен на это смотреть
только глазами моралиста. Более фундаментальный
метафизический аспект проблемы ты даже и не поднимал.
Смертный: Я все-таки до сих пор не улавливаю, к чему Ты
ведешь.
Бог: Перед тем как ты попросил отобрать у тебя свободу воли, не
следовало бы тебе сперва спросить, имеешь ли ты на самом
деле эту свободу воли?
Смертный: Я полагал это очевидным.
Бог: А почему?
Смертный: Я не знаю. А разве у меня нет свободы воли?
Бог: Есть.
Смертный: Тогда почему Ты говоришь, что это не очевидно?
Бог: Потому что ты не должен был этого делать. Из того, что
нечто оказывается истинным, вовсе не следует, что оно должно
приниматься на веру как очевидное.
Смертный: В любом случае, приятно знать, что моя естественная
интуиция относительно свободы воли оказывается верной.
Иногда у меня возникало беспокойство, что детерминисты
правы.
Бог: Они правы.
Смертный: Подожди минутку! Есть у меня свобода воли или же
нет?
Бог: Я уже сказал тебе, что она у тебя есть. Но это не значит, что
детерминисты не правы.
Смертный: Так определяются ли мои поступки законами природы
или нет?
Бог: Слово определяются в данном случае является весьма
коварным, и ведет к сильнейшему заблуждению, которое лежит в
основе множества споров детерминистов против сторонников
свободы воли. Ясно, что ты поступаешь согласно законам
природы, но сказать, что твои поступки определяются законами
природы, значит создать полностью ошибочное впечатление о
том, что твоя воля могла бы противоречить законам природы, и
что они в некотором смысле сильнее тебя и могут «определять»
твои действия независимо от твоего желания. Но просто
невозможно, чтобы твоя воля противоречила природным
законам. Ты и естественный закон на самом деле одно и то же.
Смертный: Что Ты имеешь в виду, когда говоришь, что я не могу
входить в противоречие с природой? Предположим, что мне
предрешено стать очень упрямым и мне предопределено не
подчиняться законам природы. Что может остановить меня?
Если я стал достаточно же Ты не можешь остановить меня!
Бог: Ты абсолютно прав! Определенно, я не мог бы остановить
тебя, потому что ты не мог бы просто даже начать! Как прекрасно
выразил это Гёте: «В попытках противоречить Природе, с самого
начала этого процесса мы действуем согласно законам
природы!» Разве ты не видишь, что так называемые «законы
природы» являются не чем иным, как описанием того, как ты и
другие существа действуют на самом деле. Они являются просто
описанием того, как ты поступаешь, а не предписанием того, как
ты Должен действовать, и не силой, которая вынуждает или
предопределяет твои действия. Чтобы быть значимыми, законы
природы должны принять в расчет, как ты на самом Деле
поступаешь или, если тебе это больше нравится, каким образом
ты выберешь действовать.
Смертный: Так Ты на самом деле утверждаешь, что мне
Невозможно быть предопределенным на поступок, проти-
воречащий законам природы?
Бог: Интересно, что ты дважды использовал выражение «быть
предопределенным на действие» вместо «выбрать Действие»
Это отождествление является весьма распространенным. Часто
утверждение "Мне предопределено сделать это" используется
синонимично с утверждением " Я выбрал этот поступок". Это
самое психологическое отождествление должно проявить
гораздо большую близость детерминизма и выбора, нежели это
может показаться. Конечно, ты вполне мог бы сказать о доктрине
свободной воли, что согласно ей это именно ты определяешь
свои поступки, в то время как согласно доктрине детерминизма
они предопределяются чем-то извне. Но эта путаница возникает
за счет раздвоения реальности - на "тебя" и "не тебя". На самом
же деле, где кончаешься ты и начинается Вселенная? Как только
ты сможешь увидеть так называемого «тебя» и так называемую
«природу» как непрерывное целое, тебя больше никогда не будут
занимать вопросы о том, природа ли контролирует тебя или же ты
контролируешь природу. Таким образом, противопоставление сво-
бодной воли и детерминизма исчезнет. Если позволишь мне
использовать грубую аналогию, представь два тела, двигающихся
навстречу друг другу за счет гравитационного притяжения.
Каждое из тел, если оно является чувствующим существом,
может гадать, кто из них источает эту «силу». В определенном
смысле они оба источают ее, а в другом смысле - не источает ни
одно из них. Самое лучшее - это сказать, что главным тут
является конфигурация двух тел.
Смертный: Ты только что упомянул о том, что вся наша
дискуссия основана на чудовищном заблуждении. Но Ты пока не
сказал, на каком именно.
Бог: Сама идея о том, что я мог создать тебя без свободной воли!
Ты исходил из того, будто бы это была подлинная возможность, и
удивлялся, почему я не сделал выбор в ее пользу! Тебе не
приходило в голову, что чувствующие существа без свободной
воли столь же непостижимы, как физические тела, не
оказывающие гравитационного притяжения. (Кстати говоря,
аналогия между физическим объектом, оказывающим
гравитационное воздействие, и чувствующим существом со
свободной волей гораздо сильнее, чем ты это осознаешь!)
Можешь ли ты, честно говоря, представить себе сознательное
существо без свободы воли? На что бы оно было похоже? Я
полагаю, что главнейшим заблуждением в твоей жизни было то,
то тебе внушили, будто свобода воли человека - это мой дар ему.
Как будто я сначала сотворил человека, а уж затем одарил его
дополнительным свойством - свободой воли. Может быть, ты
полагаешь, что у меня есть «кисть», которой я «намазываю»
свободную волю на одни создания, а с другими я этого не делаю.
Нет, свобода воли - это не «дополнение», но сама сущность
сознания. Сознание без свободы воли - это просто
метафизический абсурд.
Смертный: Тогда зачем Ты играл со мной во время нашей
дискуссии? Я полагал проблему моральной, а она, по Твоим
словам, оказалась метафизической, и мое основное
заблуждение носит метафизический характер.
Бог: Потому что я считаю, что для тебя наше обсуждение будет
хорошим лечением в избавлении твоей системы от морального
яда. Многое из твоей метафизической путаницы обязано ложным
моральным понятиям, и поэтому нужно было начинать с них.
А теперь нам пора расстаться - по крайней мере до тех пор, пока
ты не будешь вновь во мне нуждаться. Я полагаю, что наш
нынешний разговор будет тебе поддержкой долгое время. Но
помни, что я сказал тебе о деревьях. Конечно, тебе не следует
говорить с ними в буквальном смысле, поскольку это было бы
глупо. Но ты можешь многому у них научиться, как, впрочем, и у
скал, ручьев и других объектов природы. Нет ничего лучше в
избавлении от таких отвратительных понятий, как «грех», или
«свобода воли», или «моральная ответственность», чем
ориентация на природу. На определенном этапе истории такие
понятия действительно полезны. Я имею в виду те времена,
когда тираны имели неограниченную власть и ничто, кроме стра-
ха перед адом, не могло остановить их. Но с тех пор чело-
вечество повзрослело, и этот ужасный способ мышления больше
не является необходимым.
Быть может, для тебя полезно вспомнить, что я однажды сказал
стихами великого дзен-поэта Сен Цзана:
Если хочешь получить чистую правду,
Не связывайся с тем, что хорошо и плохо.
Противопоставление плохого и хорошего
Есть просто болезнь ума.
По выражению твоего лица вижу, что ты одновременно и утешен, и в
ужасе от этих слов! Чего ты боишься? Того, что твой ум избавится
от способности различать, что хорошо и что плохо, и после этого ты
совершишь плохие поступки? Что заставляет тебя полагать, что
осознание плохого и хорошего на самом деле не ведет к плохим
поступкам? Веришь ли ты искренне, что так называемые аморальные
люди, когда приходит время действовать, а не морализировать,
действуют менее этично, нежели моралисты? Конечно же, нет! Даже
многие моралисты признают этическое превосходство в поведении
большинства тех людей, которые теоретически занимают
аморальную позицию. Они даже удивляются тому, почему без
этических принципов эти люди ведут себя весьма мило! Им, этим
моралистам, почему-то не приходит в голову, что благодаря как раз
отсутствию этих самых моральных принципов поведение людей
является хорошим! Разве слова «противопоставление плохого и
хорошего есть болезнь человеческого ума» не выражают почти
той же мысли, которая заключена в истории о Саде Эдема и
падении Человека, вкусившего плодов познания? Это познание,
имей в виду, было познанием этических принципов, но не
этических чувств, которые у Адама были и до этого. В этой
истории много истинного, хотя я и не приказывал Адаму не есть
яблоко, я просто посоветовал ему не делать этого Я сказал, что
для него в этом не будет добра. Если бы этот чертов дурак
послушался меня, скольких проблем можно было бы избежать!
Но нет, он думал, что знает все сам! Мне хотелось бы, чтобы
теологи наконец-то поняли, что я не наказывал Адама и его
потомков за этот поступок. Плод был сам по себе ядовит, и
последствия этого поступка, к несчастью, сказались на
бесчисленном количестве поколений.
Ну, а теперь мне по настоящему пора. Я все же надеюсь, что
наша дискуссия избавит тебя от этической скверны и даст вместо
нее ориентацию на природу. Помни также восхитительные слова,
которые я говорил устами Лао Цзы, когда порицал Конфуция за
морализирование: «Все эти разговоры о благе и долге, эти
непрерывные булавочные уколы нервируют и злят слышащего
их. Тебе бы лучше понять, как получилось так, что Небо и Земля
продолжают свой вечный путь, что солнце и луна продолжают
светить, звезды продолжают сиять, птицы и звери продолжают
свое потомство, а деревья и кусты продолжают стоять. Все эти
вещи Ты должен понять, Дабы направить свои шаги по
направлению к Внутренней Силе, следовать Пути, который
установлен Природой. Как только Ты поймешь эти вещи, Ты
перестанешь говорить об этом благе и долге... Лебедь не
нуждается в ежедневной ванне для того, чтобы оставаться
белым»
Смертный: Ты определенно привержен восточной философии!
Бог: О, вовсе нет! Некоторые из моих утонченнейших мыслей
прекрасно цветут и на американской почве. Например, я никогда
не выражался о моем понимании "долга" более выразительно,
нежели устами Уолта Уитмена:
Я ничего не делаю в качестве долга
То, что другие делают так, я совершенно импульсивно.

23. Дао является добрым, но не моральным

Если хочешь получить чистую правду,

Забудь о хорошем и плохом.
Потому что спор между ними
Только в больной голове человека
(См.: гл. 22, сн. 1).
Воистину удивительно, как по-разному люди реагируют на
приведенный выше стих! Некоторые находят его прекрасным,
удивительным, глубоким и полезным. Другие провозглашают его
ужасным, дьявольским, психопатическим и разрушительным.
Один мой друг, которому я прочитал этот стих, сказал: «Это,
должно быть, написано маркизом де Садом». И он прав. Это
могло быть написано де Садом. Но это могло быть написано и
Лао Цзы. Но как различались бы при этом их намерения!
Фраза «превзойти мораль» порождает великий страх в сердцах
одних и надежду в сердцах других. Один мой друг как-то мудро
заметил: «Можно, так сказать, превзойти мораль сверху или
превзойти ее снизу. Это весьма различные вещи. Лао Цзы,
очевидно, превзошел ее сверху, а де Сад снизу».
Эта точка зрения чрезвычайно важна! Если бы де Сад сказал об
«устранении различия плохого и хорошего», я согласился бы с
моралистами (с которыми я обычно не соглашаюсь), что он
сделал это в первую очередь для смягчения своего чувства вины
за садистские поступки, которые в сердце своем он
рассматривал как «плохие». Похоже, что де Сад придал
положительное значение жестокости и страданию и поэтому
противится морали в той степени, в какой она может помешать
ему причинять страдания. Даосисты, с другой стороны, полагают,
что сама мораль (то есть «принципы морали») является главным
источником страдания, поскольку она ослабляет ту естественную
доброту в нас, которая будет спонтанно проявляться, если при
этом не будут вмешиваться моральные принципы. (В этом
отношении даосизм очень близко подходит к христианству св.
Павла.) В самом деле, однажды Лао Цзы порицал Конфуция за
«привнесение великой путаницы» в человеческие дела. Он
сказал: «Перестань говорить о доброте и долге, и люди будут
продолжать любить своих ближних».
Важно то, что Лао Цзы говорил в терминах «любви к ближним». В
этом отношении он уподобляется Христу и сильнейшим образом
отличается от де Сада. Поэтому-то я и сказал, что если Лао Цзы
и де Сад «превзошли мораль», то они сделали это по
противоположным причинам.
Есть, вероятно, существенная разница между превзойдением
морали и отрицанием ее или же отвержением. Отвергнуть
мораль означает так или иначе вовлеченность в нее. Человеку,
который воистину свободен от морали (чего отнюдь нельзя
сказать о маркизе де Саде), нет нужды отвергать ее; он свободен
и просто ведет добрую жизнь. Некоторые боятся, что могут при
этом просто вести плохую жизнь, и тут и заключается ключевое
различие между даосистской мыслью и мыслью многих
представителей Востока, которые, подобно китайским
легалистам или реалистам, полагают человеческую природу
изначально злой, считая, что человек будет творить зло, если его
не ограничить строгими законами. Даосистский же идеал
заключается не столько в чувстве, что мы не должны быть
моральными (что, конечно, являлось бы своеобразным видом
морали), но, скорее, в том, чтобы быть независимыми,
свободными, не заключенными в рамки моральных «принципов»,
- то есть в том, чтобы вернуться в Сады Эдема, к тем дням, когда
мы еще не попробовали плодов познания добра и зла. Я полагаю,
что этот идеал, вероятно, наилучшим образом отражен в
следующем отрывке из Чжуан Цзы, названном «Когда жизнь была
полной, не было истории». Позвольте мне сначала заметить, что
Лао Цзы, Чжуан Цзы, Конфуций, Мен Цзы и многие другие мыслители
постоянно писали о “добрых старых временах”, когда люди были
«естественно добродетельными». Что касается меня, то я не верю,
что есть свидетельства в пользу таких «добрых старых времен», но
дело не в этом. Важность отрывка заключается в том, что
прославляется не прошлое, но славится образ жизни даосиста,
который, как можно надеяться, будет превалировать в будущем.
«Во времена, когда жизнь на Земле была изобильной, никто не
придавал значения ценности людей, и никто не выделял людей по
способностям. Правители были просто самой высокой ветвью
дерева, а люди были подобны оленям в лесу. Они были честными
и праведными, не осознавая, что «они выполняют свой долг». Они
любили друг друга и не знали, что это была «любовь к ближнему».
Они не обманывали и все же не знали, что были людьми,
«которым можно было доверять». Они были надежными и не
знали, что это была «добрая вера». Они жили вместе свободно и не
знали, что были добрыми. По этой причине их деяния не были
запечатлены в сказаниях. Они не вошли в историю».

ЧАСТЬ III

ДАО - ЭТО ДОСУГ

24. О садоводстве

На некоторой стадии своего развития Эмерсон - когда он лелеял

идею «единения с природой» - почувствовал, что сам должен
стать «частью природы» в более буквальной манере, и решил
при этом заниматься садовой работой. И Эмерсон отправился в
сад. Он отработал там полдня! И пришел к заключению, что все-
таки предпочитает писательское дело садоводству.
Подобные вещи случались со многими людьми. Когда Натаниэль
Готорн «воспылал идеалами», он явился на ферму Брук.
Сначала он был восхищен своей новой «целостной простой
жизнью», но вскоре понял, что у него не остается сил для
писания, и весь этот эксперимент надоел ему через несколько
месяцев. Вскоре он вернулся к нормальной жизни (Слава Богу!).
Что касается меня, то я никогда не пытался заниматься
садоводством. Я заранее знал, что мне это не понравится. Я
считаю идею садоводства наиболее прекрасной, поэтичной,
духовной и полной религиозного смысла и испытываю огромную
любовь, уважение и духовное родство с теми, кто любит
садоводство. Но как только дело доходит до практических шагов
в садоводстве, я бегу от этого, как испуганный кролик!
Но если по какой-то несчастливой экономической причине я
вынужден буду заняться садоводством или фермерством, то это,
конечно, будет совсем другая история. В этом случае мне
придется, во имя своего благополучия, полюбить садоводство.
Может быть, сперва стоит притвориться, убеждая себя, что
любишь садоводство, постоянно напоминать себе о его
«поэтическом и духовном» значении, и, кто знает, может быть
после этого я смогу действительно полюбить это занятие. Но мне
это кажется несколько похожим на промывание мозгов, и поэтому
сама идея подобной «моральной подготовки» не показалась мне
привлекательной. Что было бы хуже - страдать от неприятного
чувства при выполнении ненавистной работы или же попытаться
приучить себя к мысли о том, что любишь эту работу?
Кто-то сравнил свободу с Дзен, сказав, что свобода - это делание
того, что любишь, а Дзен — это любовь к тому, что делаешь.
Меня поразило это сравнение своей абсолютной точностью! С
точки зрения Дзен было бы лучше приучить себя к мысли о
приятности того, что я делаю. Но есть что-то неприятное в этой
мысли, и, кроме того, тут поднимается любопытная логическая
проблема.
Дзен учит нас не только любить то, что мы делаем, но и
принимать нас такими, какие мы есть, а не пытаться быть чем-то,
чем мы не являемся. Тогда предположим, что я делаю нечто, что
я на самом деле не люблю. Что же я должен сделать? Если я
принимаю себя таким, какой я есть, тогда я должен принять
также факт, что я, какой я есть, просто не люблю делать то, что я
делаю. С другой стороны, если я попытаюсь изменить мое
состояние до такой степени, чтобы полюбить делать то, что я
делаю, тогда мне придется не принимать себя таким, какой я
есть, и постараться стать тем, кем я не являюсь. Такова
дилемма, какой я ее вижу (хотя по духу она напоминает
талмудические тонкости). Я полагаю, что если бы я в разговоре с
Дзен-Мастером изложил ему подобную «дуалистическую» ди-
лемму, он, вероятно, отвесил бы мне оплеуху - и, по всей
вероятности, я ее заслужил бы.

25. О собаках

Я очень люблю собак - по причине того, что являюсь большим

любителем собак.
В эссе о собаках Джон Берроуз говорит, что в собаках потрясает
вещь в собаках - это не их ум, но их преданность. У меня
впечатление, что Берроуз недооценивает сообразительность
собак, но я рад, что он понимает, как на самом деле преданны
собаки.
Я думаю, что о том же говорит китайская пословица:
Мудрец и Собака
Неотличимы.
Теперь обратимся к Японии. Я люблю следующее хокку Иссы:
Посещаю могилы;
Старая собака
Ведет меня к ним.
Относительно этой поэмы Р. Блис говорит: «Есть что-то глубоко
трогательное в неосознанном знании старой собаки. При встрече
с подобным мы чувствуем суетность нашего понимания значения
жизни и смерти».
Есть в собаках еще одно свойство - я, вероятно, сказал бы это же и
о других животных, знай я их получше, - которое и представляется
мне самым ценным в них, и состоит оно в том, что они способны
видеть вещи непосредственно такими, каковы они есть,
незамутненными никакой концептуализацией. Это состояние
называется «Сатори». Если какое-либо чувствующее существо и
пребывает в состоянии Сатори, то это мои собаки. Боже праведный,
да они купаются с утра до вечера в Дао! Во сне ли, в возне ли, бегая
ли за кроликами, поглощая еду или же общаясь с представителями
своего рода или человеком, они всегда те же самые. В лесу они
находятся в состоянии благоговейного страха - в состоянии,
которое я называю «фантастически расслабленным видом
невероятного напряжения».
Есть знаменитый коан: «Разделяет ли собака природу Будды?» На
этот вопрос давались самые различные ответы, включая и такой
ответ, как «Му». Я полагаю, что у человека, воспитанного в
западных традициях, типичным ответом на этот вопрос было бы
что-то вроде этого: «Все зависит от того, что вы называете
природой Будды». Я боюсь, что в этом вопросе я не похож на
западного философа, потому что при подобном вопросе я
немедленно отвечу: «Конечно!». Или же: «И так ясно. Что за
глупый вопрос!» Позвольте мне рассказать остроумную историю
об этом коане. Однажды монах спросил Дзен-Мастера:
«Разделяет ли собака природу Будды?»
Тот ответил: «Да, разделяет».
Тогда монах спросил: «А ты разделяешь природу Будды?» Тот
ответил: «Нет, не разделяю».
При этом монах сказал: «Но я полагал, что каждый разделяет
природу Будды!» Мастер ответил: «Да, но я-то не каждый».
По поводу этого вопроса - разделяет ли собака природу Будды -
Исса написал глубочайшее хокку:
Щенок, - кто не знает,
Что пришла осень, -
Есть Будда:
Об этом стихе Блис там же писал: «Щенок даже больше, чем
взрослая собака, просто встречает наступление каждого
момента, каждого дня. Он не
смотрит в прошлое и будущее
и за сосну ради того, чего нет.
Когда тепло, он греется на солнце, когда дождь, он скулит, чтобы
его впустили в дом. Ничто не стоит между солнцем и щенком,
дождем и просьбой щенка».
Один из самых прекрасных пассажей о собаках, какой мне только
встречался, принадлежит Сузуки.
«Понаблюдайте, как собака поглощает пищу. Когда она голодна и
унюхивает пищу, она устремляется к ней и мгновенно
набрасывается на нее. Она не задает никаких вопросов, откуда
пища взялась. Вполне может быть, что пища предназначалась
кому-то другому, но собаки это не касается. Для нее само собой
разумеется, что если она голодна, она имеет право на все, что
удовлетворит ее нужды на этот момент. Когда все съедено, она
отходит. Она не говорит: “Благодарю вас”. Она утверждает свои
естественные права, не больше и не меньше, и ни о чем не
беспокоится - и не только о себе, но и мире вокруг себя. Она
совершенна. Идея греха, в интеллектуальном ли, моральном или
же духовном смысле, вообще не касается ее. Она происходит прямо
от Бога. Она могла бы провозгласить, как это в свое время сделал
Будда: “Я один на всей земле наиболее почитаем”. На самом же
деле она не провозглашает подобных “эгоцентрических”
утверждений. Ей вполне достаточно просто лаять и убегать от
человека с сознанием греха в душе, который хочет причинить вред
этому “невинному” созданию, которое все еще несет на себе
свежие следы пребывание в Эдеме».

26. Искусство управления

У Чжуан Цзы есть восхитительный отрывок, в котором (по словам

Линь Ю Дэна) он обсуждает идею сохранения изначальной
природы человека путем сравнения вреда, причиненного этой
природе конфуцианцами, и вреда, причиненного лошади
знаменитым наездником.
«У лошади есть копыта, чтобы нести ее через снега, и шерсть,
чтобы уберечь ее от ветра и холода. Она питается травой и пьет
воду, и мчится галопом. Такова истинная природа лошадей. Им
не нужны залы для церемоний и большие помещения.
Однажды появился Поло (знаменитый наездник) и сказал: ”Я
хорош в укрощении лошадей”. Он подпалил шерсть лошадям,
подстриг их, подковал лошадей, стреножил их и поместил в
конюшни. В результате каждые три из десяти лошадей погибли.
Он держал их голодными и не давал им воды, дрессируя их,
заставляя носиться галопом, учил их скакать в определенном
стиле, пользуясь удилами и плеткой, и тогда половина из них
умерли.
Гончар сказал: "Я весьма умел в работе с глиной. Если я хочу
создать круглый сосуд, я использую циркуль, если квадратный, то
угольник". Плотник говорит: "Я хорош в обращении с деревом.
Если я хочу сделать круглую вещь, я использую дугу, если
прямую, то линейку". Но на коком основании мы считаем, что
глина и дерево хотят, чтобы к ним применяли циркуль и угольник,
дугу и линейку? Тем не менее, во все времена восхищаются
Поло за его искусство объезжать лошадей, и гончарами
плотниками - за их искусство в обращении с глиной и деревом.
Те, кто правит народом и управляет империей, делают те же
ошибки.
Я полагаю, что те, кто знают, как управлять империей, не должны
повторять эти ошибки. Потому что люди обладают некоторыми
естественными инстинктами - ткать и одевать себя, возделывать
поля и собирать с них урожай. Это общее для всех них. Такие
инстинкты могут быть названы небесно-врожденными. Поэтому в
дни совершенства природы люди были спокойны в своих делах и
безмятежны во взглядах. В то время не было тропок в горах,
лодок или мостов над водой. Производились все вещи, каждая -
в своей естественной местности. Птицы и звери множились;
деревья и кусты росли. Птицы и звери были ручными, и можно
было подглядывать в гнездо сороки. В дни совершенной природы
человек жил бок о бок со зверьми и птицами, и не было меж
ними различия. Кто мог бы знать различие между
простолюдином и знатным? Будучи равными без такого знания,
они не могли иметь заблуждений. Будучи равными без желаний,
они были целостными в своем естестве людьми. В этом
состоянии естественной целостности люди не потеряли своей
(изначальной) природы"
Я прочел этот отрывок Винсенту, своему молодому родственнику.
Ему он так же понравился, как и мне. Несколькими днями позже
одну из моих собак нужно было отвести в ветеринарную
лечебницу. Был прекрасный весенний день, и мы шли с собакой
по травянистой лужайке около здания лечебницы. Собака, уже
бывавшая здесь, при виде здания задрожала, как осиновый лист.
Там были и другие собаки со своими хозяевами, и собаки тоже
дрожали. В этот момент Винсент посмотрел на здание и сказал:
«Я вижу, этот тип знает, как управляться с собаками».

27. О себялюбии

В противоположность китайскому философу Мо Цзы, который

исповедовал принцип «всеобъемлющей любви», ранний
даосский философ Ян Чжу исповедовал принцип «каждый за
себя». Согласно преданиям, он говорил: «Я не пожертвую даже
волоском с моей головы для спасения всего человеческого
рода!» Только представьте такое! Ни одного волоса за весь род
человеческий!
Я нахожу это утверждение восхитительным! Я даже не могу
передать вам охватившее меня чувство радости, удовлетворения
и огромного облегчения по прочтении этого высказывания.
Однажды я сказал о своем впечатлении другу, и тот пришел в
изумление: «Как? Разве ты веришь в то, что мир был бы лучше,
если бы каждый вел себя себялюбиво, а не наоборот?» Конечно
же, я не верил в это. Конечно же, я предпочитаю всеобщую
любовь полному себялюбию. А кто в здравом уме думает иначе?
Тогда почему же я так люблю высказывание Ян Чжу? Немного
противоречиво с моей стороны, не так ли? Нисколько! Позвольте
мне объясниться.
Прежде всего, есть огромная разница между тем, что
высказывание нравится, и тем, что ты веришь в него. Что мне
нравится в высказывании Ян Чжу, так это откровенно честное
выражение его чувств (в противоположность лицемерному
морализированию о бескорыстии). Но я не верю в это
утверждение и не верю, что сам Ян Чжу верил в него. Мои
основания для подобного мнения таковы. Если кто-то говорит,
что не пожертвует своей жизнью ради другого, я поверю, что
именно это он и имеет в виду. Но скажи кто-нибудь, что не
пожертвует даже волоса ради других, я посчитаю его слова
неубедительными. Дело заключается в том, что потеря одного
волоса совершенно безболезненна и не представляет никакой
жертвы. Ныне странно было бы, если бы кто-нибудь сказал, что
готов пожертвовать ради человечества один волос (но не
больше!) Поэтому-то и интересно, что Ян Чжу сознательно идет
на крайность. Я не думаю, чтобы Ян Чжу на самом деле пугала
мысль о потере волоса. Он высказал крайнее суждение для того,
чтобы выразить принцип. Но я считаю, что этот принцип не вы-
ражен в высказывании явно, а скрыт в нем. На самом деле сам
философ даже не осознавал этого принципа, но я полагаю его
невероятно важным.
Что это за принцип? Действительно ли он говорит о том, что
нужно быть себялюбивым? Если бы я так считал, то считал бы
принцип таким же странным, как идею, что не нужно быть
эгоистичным. Мне кажется, что философ возражал против самой
идеи приложения моральных принципов к вопросу об эгоизме.
Если бы пришло время проверки принципа на практике, нет
никаких свидетельств того, что Ян Чжу поступал бы более
эгоистично, чем, скажем, Мо Цзу. Больше того, я думаю, что
высказывание Ян Чжу сделает гораздо больше добра в этом
мире, помогая освободить наше естественное бескорыстие
нежели противоположная проповедь всеобщей любви.
Теперь я перехожу к главному вопросу и предложу вам мою
интерпретацию того, что имел в виду Ян Чжу (хотя если бы он
сам высказал свою мысль в таком виде, она могла бы быть
менее эффектной, чем та грубая манера, в которой он выразил
ее). Суть дела такова. Если я должен иметь склонность быть
полезным другим, тогда я на самом деле готов бы был
пожертвовать ради этого значительно большим, чем волос с
моей головы. Я сделал бы это, исходя из внутреннего
побуждения, без того, чтобы кто-либо со стороны говорил мне,
что я должен сделать это. Ну, а если я не должен иметь
склонности быть полезным, тогда никакие резоны и морали по
поводу того, что я должен буду усилить свое желание быть
полезным, не смогут воздействовать на меня с целью побудить
пожертвовать волос с моей головы. Другими словами, нет
никакого резона в том, чтобы говорить другому человеку, что он
должен делать. Если он уже готов к такому желанию, то
инструкция бесполезна (а, может быть, даже и вредна), а если он
не готов, тогда она бесполезна. Я думаю, именно это Ян Чжу и
хотел сказать. Его высказывание звучит скорее как простая
декларация независимости, чем этический призыв к эгоизму.
В высказывании Ян Чжу можно усмотреть даже больше того.
Есть такие люди, которые полагают, что себялюбие является
естественным состоянием человека, и что именно влияние
общества, в частности религии и образования, «воспитывает» в
человеке высшее состояние бескорыстия. Но есть и такие,
которые верят в противоположное этому, и говорят, что с самого
рождения наша природа содержит столько же себялюбия (если
не больше), сколько и бескорыстия, и что сам процесс попыток
воспитания бескорыстия покалечит его и будет препятствовать
его росту так что лучше было бы предоставить нашу природу
самой себе. Мне кажется, что эта точка зрения является также
частью утверждения Ян Чжу (хотя этого с первого взгляда можно
и не усмотреть!). Но она была совершенно явно высказана
поздними даосистами таким образом: «Оставь проповедь добра
и долга, и люди будут продолжать любить своих собратьев».
Послесловие: Кардинал Ньюмен как-то сказал: «Церковь считает,
что лучше было бы солнцу и луне исчезнуть с небес, земле
пропасть, миллионам людей умереть от голода и всем нынешним
несчастьям продолжаться, чем хотя бы единой душе совершить
хотя бы незначительный грех, высказать преднамеренную ложь,
даже никому не повредившую, или же украсть без веского на то
основания хотя бы копейку».
Фихте как-то сказал: «Я не нарушил бы данного слова даже ради
спасения человечества».
С моей точки зрения, оба этих утверждения замечательно похожи
на высказывания Ян Чжу. Конечно, многие моралисты усмотрят
громадное различие этих двух случаев; первый случай (имеются
в виду высказывания Фихте и Ньюмена) рассматривается ими
как глупое преувеличение морального принципа. Второй случай
(Ян Чжу) ими не рассматривается как моральный принцип
вообще. Я полагаю их точку зрения ошибкой. Я сказал бы, что
принцип Ян Чжу был моральным принципом, каким бы он ни был
необычным или даже аморальным по некоторым моральным
стандартам. Уже сам тот факт, что Ян Чжу основал школу и
преподносил свое высказывание другим, подтверждает мою
точку зрения. Зачем бы этому чистому себялюбцу желать, чтобы
другие следовали ему?
Мне кажется, что точно так же, как существует разница между
моральностью и моральным фанатизмом, есть также различие и
между себялюбием и тем, что можно было бы назвать фанатичным
себялюбием. Отвращение ко лжи может быть названо моральным
принципом, но доводить его до крайности, подобно Фихте и Ньюмену,
значило бы занять фанатичную позицию даже для большинства мора-
листов. Подобным же образом, обычный каждодневный эгоист вряд ли
произнесет что-либо вроде утверждения Ян Чжу; такое
утверждение определенно может быть названо фанатичным
себялюбием. Но поразило меня то, что Ян Чжу высказывался точно
с такой же горячностью, с какой были сделаны два других
моральных суждения.

28. Себялюбие и альтруизм

Я люблю задавать такой вопрос - особенно священникам: «Что

вы думаете об альтруизме? Вы рассматриваете его как
принесение в жертву собственного счастья ради счастья других
или же обретение собственного счастья за счет счастья других?»
Этот вопрос всегда вызывает весьма любопытную реакцию. Те,
кому я задаю этот вопрос, обычно впадают в замешательство и
ощущают себя неловко. Ответы не очень ясны; некоторые
искренне отвечают: «Гм, никогда не думал об этом ранее».
Интересно, как Иисус и Моисей ответили бы на такой вопрос?
Если мне будет суждено попасть на небеса, я обязательно задам
им его. Но не будет ли такой вопрос опасным на небесах?
Сходная ситуация возникает в следующей ситуации. Мать
укоряет сына-подростка за себялюбие. Мальчик, оказавшийся
весьма умным, внезапно поворачивается к матери и говорит ей:
«Мама, я хотел бы знать одну вещь: ради чьего блага ты хочешь,
чтобы я был бескорыстным?» Мать попадает в затруднительное
положение, и все, что она может сказать, это «ты должен стать
ученым».
Вопрос не из легких! Ради чьего блага я должен стать
бескорыстным? Ради блага других людей? Но если я себялюбив,
то почему меня вообще должно заботить процветание кого-либо?
Если я бескорыстен и забочусь о благе других, тогда мне нет
нужды становиться бескорыстным, поскольку я уже являюсь
таковым. Другими словами, если я предрасположен поступать
себялюбиво, ни один аргумент в пользу бескорыстия на меня не
подействует, а если я не предрасположен поступать себялюбиво,
в таком аргументе нет необходимости. Некоторые могут
рассматривать такое рассуждение как сверхупрощение. В этом
есть доля истины. Ситуация может быть осложнена тем фактом,
что человек может быть частично себялюбивым, а частично - нет.
Поэтому моралист полагает своим долгом взывать к
бескорыстной части человека - дабы она преодолела себя-
любивую часть. Один такой моралист как-то сказал мне: «Ясно,
что невозможно сделать чисто себялюбивую натуру полностью
бескорыстной. Все, что можно сделать, - это воззвать к более
благородной части натуры человека для преодоления более
низкой стороны его - более похожей на животную - которая
вбирает в себя только себялюбивые удовольствия».
Я считаю, что это замечание превосходно выражает суть
западной этики — или, более точно, викторианской этики,
которая столь отлична от даосистской и буддийской этики.
Западная этика предполагает - нет, берет в качестве аксиомы -
необходимое раздвоение человеческой натуры на
«благородную» и «низкую», которые непрерывно воюют друг с
другом. И если бы мы имели возможность выбирать, на чью
сторону в этой борьбе встать, то мы выбрали бы «благородную».
Естественным следствием такой посылки является то, что мы
должны «пожертвовать» нашим себялюбием по высоким
соображениям, связанным с альтруизмом. Восхитительным при
даосистском и буддийском подходах является то, что при них
весь этот кошмарный дуализм преодолевается. Превосходный
отрывок по этому поводу можно найти в книге Холмса Кредо
Будды, где автор обсуждает приписываемый Будде эгоизм.
«По этому вопросу мнения западных критиков Буддизма
разделяются. Некоторые из них, включая д-ра Риса Дэвидса, д-
ра Поля Каруса и других противников Эго, полагают буддийское
учение сверхстоическим в том, что оно предлагает людям
поступать правильно только ради правоты, и единственным
вознаграждением за это будет внутренний мир в те сумеречные
часы, которые будут предшествовать прекращению жизни
человека. Другие, включая критиков, ищущих принижения
буддизма в пользу христианства, полагают Будду эгоистичным
гедонистом, который учил всех людей думать только о себе и о
своем благополучии, и чья концепция счастья включает в себя
столь мало идеализма и устремлений, что она едва ли
поднимается над уровнем, обеспечивающим человечеству
избавление от боли и печали. Ответ тем, кто считает Будду
сверхстоиком, заключается в следующем. Простым историческим
фактом является то, что Будда, когда он призывал их встать на
Путь, поставил перед людьми цель не поступать правильно
только ради правоты (он, вероятно, не видел бы смысла в этих
словах), а освободиться от страдания - страдания тех, кто
борется в водовороте воплощений, - получить блаженство, -
блаженство тех, кто не желает больше возвращаться на Землю.
При таком ответе мне могут приписать оправдание критиков,
осуждающих буддийскую концепцию жизни как эгоистичную. Но
это не так. Буддийская концепция столь же далека от стоической,
сколь и от эгоистичной. Нас вводит в заблуждение слово Эго. Это
слово столь чревато многочисленными ловушками. Что в этом с
ним может соперничать только слово Природа. Когда мы
спрашиваем, является концепция жизни эгоистичной или нет,
наш ответ будет полностью зависеть от сферы Я, для которого и
пригодна вся концепция. Убежать от Я невозможно; но вполне
возможно расширить его до такой степени, что оно потеряет
свою индивидуальность и становится полностью лишенной
самости. Задолго до того, как будет достигнута эта идеальная
ситуация, задолго до того, как индивид объединится с
Универсальным Я, слово «эгоистичный» потеряет свое
общепринятое значение».

29. Об эгоизме

Я люблю стихи Тачибама Акеми (1812—1868) из поэмы

«Одиночные удовольствия», приводимые ниже:
Как приятно,
Разложив перед собой лист бумаги
И взяв кисточку в руки,
Начертать знак столь искусно, что
Изумляешься сам.
Как приятно, когда
После сотен дней
Неудачных попыток
Справиться со словами, внезапно
Они складываются в поэму.
Как приятно, когда
Без всякой помощи извне
Смог понять
Смысл книги,
Трудной и сложной, как гласит молва.
Как приятно, когда
У нас на обед рыба,
Столь редкое угощение,
И мои дети, крича от радости, Проглатывают ее.
Как приятно, когда,
Читая случайно попавшую
Ко мне книгу,
Я натыкаюсь на героя,
Похожего на меня.
В этой поэме к обсуждаемой мною проблеме имеет отношение
только последний стих (остальные я процитировал по той
причине, что очень их люблю).
Видите ли, я тоже люблю обнаруживать в книгах героев и
типажей, похожих на меня, и когда я набрел на тип, который
любит обнаруживать типы, на него похожие, я понял, что это как
раз тот тип, на которого я похож. Другими словами, из того факта,
что я люблю набредать на типажей, мне подобных, следует, что я
люблю набредать на типажей, которые говорят: «Я люблю
набредать на типажей, подобных мне». Вторым следствием
будет то, что я люблю набредать на типаж, который говорит: «Я
люблю набредать на типаж, который говорит: “Я люблю
набредать на типаж, который похож на меня”. Я мог бы
установить и доказать третье, четвертое и пятое следствия
математическим доказательством по индукции, но оставляю это
читателю.
А сейчас я хочу поговорить о моем собственном так называемом
«самомнении» и затем - о «самомнении» других.
Однажды, будучи в прекрасном состоянии духа, я сочинил
маленький стишок под названием «Об эгоистах»:
Большинство людей терпеть эгоистов
Поскольку те напоминают им о них самих.
Я же люблю эгоистов.
Они напоминают мне о себе.
Другой раз я написал другой стих, и моей первой мыслью было
назвать его «В восславление себя». Однако это название
(восхитительно эгоцентричное) не схватывает более глубокого и
трагичного смысла стиха, и поэтому я назвал его «У меня нет Я».
Большинство людей
В ответ на обвинение в том, что они эгоцентричны, Находят
средства сокрытия этого
От других весьма изощренно.
При этом они ухитряются Обманывать даже самих себя.
Они даже испытывают тайный эгоцентрический восторг,
Воображая о том, что лишены своего Я.
Вот со мной совсем другое дело!
У меня действительно нет собственного Я.
Я подобен сироте на необитаемом острове.
В моем ликующем крике «У меня нет Я»
Я потерял мое Я.
Мое Я остается,
Но оно больше не принадлежит мне.
Я почти так же, как и вы, удивлен тем, что поэма получилась
столь печальной! Я-то задумывал ее веселой, ликующей,
цветистой, радостной, вызывающе эгоцентричной. Я начал - и
вот что получилось! Наибольшей силы эгоизм достиг, конечно, в
строчке «Вот со мной совсем другое дело!», которая говорит о
том, что я лучше вас, поскольку вы только предполагаете потерю
своего Я, а я на самом деле его потерял. Но тогда оказывается,
что моя потеря Я представляет собой зрелище скорее
печальное, нежели радостное. Ну разве это не весело? Скажи
мне, дорогой читатель, ты на самом деле сочувствуешь мне в
потере мною моего Я? Не сочувствуешь? Как же это? Я бы тебе
посочувствовал, если бы ты потерял свое Я, так почему же ты не
сочувствуешь мне в таких же обстоятельствах? Вероятно,
некоторые из читателей, настроенных мистически или
религиозно, скажут, что я всего-то и потерял свое ин-
дивидуальное Я или свою индивидуальность, но для того, чтобы
возродиться в большем - «универсальном» - «Я» требуется
«умерщвление» индивидуального «Я». Я не то, чтобы не люблю
понятие «Универсального Я» и не отрицаю его важности, но
полагаю, что должен быть более приятный, более разумный
способ достижения этого состояния, нежели «умерщвление»
индивидуального «Я». Вероятно, ни одного такого способа до сих
пор не найдено, но это не значит, что его не найдут в будущем.
Если это случится (а я достаточно оптимистичен и верю, что так
оно и будет), тогда наконец будет найден совершенный синтез
восточной и западной философии.
По своему духу одна строчка из моего стиха «Я подобен сироте
на необитаемом острове» весьма напоминает один из стихов
Лао Цзы:
Откажись от ума, и тогда исчезнет беспокойство.
Простые люди счастливы, как на празднике
Или взбираясь на башню весной.
Сам по себе я спокоен и не подаю никаких знаков,
Подобно ребенку, не умеющему еще улыбаться;
Заброшенный, как будто у меня нет своего дома.
Другие имеют даже больше, чем им нужно,
И только я вечно в нужде.
Наверное, мой ум подобен уму глупца,
Который столь невежественен!
Другие столь умны,
И только я туп.
Другие столь тонки,
И только я толстокож.
Я незначителен и неприметен,
Дрейфуя, ни к чему не привязан.
Людям простым есть что делать,
И только я непрактичен и неуклюж.
Я так отличаюсь от других остальных,
Я стремлюсь насытиться прямо
от матери Дао.
Это один из моих любимейших стихов из Книги Дао Дэ Дзин. К
моему сожалению, многие считают его слишком эгоцентричным.
Один человек, которому я прочитал этот стих, гневно заметил,
что подобный стиль мышления свойственен тем, кто
притворяется низшим, но на самом деле чувствует себя в
высшей степени превосходящим остальных. Моя же реакция на
эту поэму совершенно отлична! Мне она кажется реакцией
человека, который утешает себя в разгар депрессии.
Удивительно, как по-разному люди реагируют на этот стих! Одна
такая интересная реакция такова.
Я прочитал стих одному человеку и прочитал ликующе (как это я
делаю обычно), смеясь при этом. Во время чтения он оставался
совершенно серьезным и, когда чтение было закончено, спросил:
«Почему ты смеешься, когда читаешь этот стих? Что тут
веселого? Я могу полагать этот стих весьма глубоким по
содержанию, но никак не веселым». Я ответил: «Я никогда не
считал этот стих глубоким, но очень смешным я полагал его
всегда». Он задумался на момент и затем сказал: «Философия
этого стиха противоречит всему, во что я верю. Если этот стих
истинен, то всю свою жизнь я шел по неверному пути».
Позвольте мне сказать о моей реакции на этот стих Лао Цзы.
Если бы меня спросили, считаю ли я его смешным - по крайней
мере, его часть, - я бы затруднился ответить. Вероятно, частично
мой смех является скорее торжествующим, нежели
юмористическим, поскольку в этом стихе я обнаруживаю
философию, столь близкую к тому, во что я верю, и столь
далекую от того, во что меня заставляет верить общество.
Другими словами, быть может, мой смех вызван тем, что я
обнаружил мнение, которое полностью противоположно всему
тому, что я ненавижу в сильнейшей степени. Я уверен, что
многие читатели посчитают, что в этом рассуждении я
чрезвычайно неубедителен и что оно звучит по-детски. Кто знает,
может быть они и правы!
Чтобы закончить эту главу на более одобряющей ноте, позвольте
мне рассказать о том, как расценивал себя сам Чжуан Цзы! Если
вы считаете Уолта Уитмена эгоцентричным, поскольку он писал
поэму в честь себя, тогда что можно подумать об этом отрывке!
«Молчаливое и бесформенное, изменяющееся и неизменное, то
живое, то мертвое, равное Небу и Земле, движимое духовным и
разумным, исчезающее куда? Внезапно увядающее? Все вещи
таковы, каковы они есть, ни одна не более привлекательна по
сравнению с другими: таковы аспекты Дао древних. Чжуан Цзы
услышал о нем и восхитился. В странных и неясных выражениях,
на диком и экстравагантном языке, в неопределенных терминах,
он предался разработке своих собственных идей без
пристрастий и предпочтений. Он считал мир погрязшим в
невежестве, полагая по этой причине, что с ним нельзя говорить
слишком серьезно. Поэтому он облек свои идеи в неопределен-
ные, обтекаемые слова, приписав им важность и проил-
люстрировав их самым различным образом. Он был проникнут
духом Неба и Земли, но не гордился своим превосходством. Он
ничего не судил как правое или неправое, и поэтому ладил с
простыми людьми. Его сочинения, хотя и были написаны в
превосходном стиле, противостояли вещам, и потому были
безвредными. Его фразы, полные неожиданных оборотов, влекли
в себе и были полны юмора. Богатство его идей не может быть
исчерпано. Он скитался вверху с Творцом. Внизу он был в
дружеских отношения с теми, кто без начала и без конца, стояли
вне жизни и смерти. В делах глубочайших он был всеобъемлющ,
велик и свободен. Касательно существенного он приспосабливал
его гармонично и к высшим вещам. Тем не менее в его реакции
на изменение и понимание вещей резоны были неисчерпаемы и
не были заимствованы от предшественников. Неопределен и
неясен, он не может быть исчерпан!»
Это один из моих любимейших отрывков во всей литературе.
Читая его, я набредаю на типаж, который не в точности похож на
меня, но такой, на которого я очень хотел бы походить.

30. Эгоизм и Космическое Сознание

Меня всегда серьезно беспокоило огромное число пре-

дубеждений против эгоцентризма. Откуда они берутся? Не в том
ли дело, что нас учили, что мы не должны быть эгоцентричными
и, следовательно, к тем, кто не испытывает на себе подобных
запретов, относятся с подозрением? Конечно, есть эгоцентризм и
эгоцентризм! Я, как и множество других людей, обеспокоен
эгоцентризмом, лишенным любви, мрачным по своему характеру,
эгоцентризмом, с которым мы иногда сталкиваемся. Но он так
отличен от так называемого «эгоцентризма» из отрывка Чжуан
Цзы (см. предшествующую главу), великолепного спонтанного
эгоцентризма неиспорченного ребенка.
Я думаю, что надо проводить различие между эгоцентризмом в
смысле «любви к себе» и самоутверждением. Я всегда
ненавидел самоутверждающихся людей и в то же время любил
тех, кто любит себя. Люди, которые самоутверждаются, обычно
влекомы жаждой власти и имеют обыкновение ущемлять других,
и поэтому неудивительно, что их не любят. Но человек,
являющийся по настоящему эгоцентричным, обычно
ограничивается тем, что воздает должное себе, и не находит
необходимым ущемлять при этом других. Кто-то сказал мне
однажды: «Я полагаю, что самоутверждающийся человек
нуждается в других людях - как раз для утверждения своего Я
против них, - в то время как эгоцентричный человек просто не
нуждается в других людях вообще». Я согласен с первой частью
этого высказывания, но вторую часть нахожу сомнительной. Я
сказал бы, что истинно эгоцентричный человек (в лучшем
смысле этого термина) нуждается таки в других людях. Возьмите,
например, меня, - на кого бы я мог произвести впечатление, если
бы не было никого вокруг?
Я также обеспокоен тем, что люди испытывают чувство вины и
стыда по поводу собственного эгоцентризма. Почему они имеют
такое чувство? Наиболее просвещенная информация по этому
поводу получена мною из великой книги д-ра Ричарда Бака
«Космическое Сознание». В главе 9 он цитирует некоторые из
сонетов Шекспира и анализирует их с точки зрения Космического
Сознания. Особенно существенным для его аргументации
является сонет:
Сонет LXII
Любовь к себе моим владеет взором,
Она проникла в кровь мою и плоть.
И есть ли средство на Земле, которым
Я эту слабость мог бы побороть?
Мне кажется, нет равных красотою,
Правдивей нет на свете никого,
Мне кажется, так дорого я стою,
Как ни одно земное существо.
Когда же невзначай в зеркальной глади
Я вижу настоящий образ свой
В морщинах лет, - на этот образ глядя,
Я сознаюсь в ошибке роковой.
Себя, мой друг, я подменял тобою,
Век уходящий — юною судьбою.
Комментарий Бака:
«В этом сонете двойственность человека проявляется очень выпукло -
и без сомнения, намеренно. Когда он обитает в своем Я из
Космического Сознания, он теряется от восхищения самим собой.
Когда он обращается к физическому сознательному Я, он, наоборот,
склонен презирать себя. Он в одно и то же время является
себялюбцем и в малой, и в большой степени. Тем, кто знали
человека по имени Уолт Уитмен, известно, что то же самое противоречие,
которое зиждется на тех же самых основаниях, характерно и для него.
Восхищение Уитмена космическим сознанием Уитмена и его работой
(«Листья Травы») было точно таким же, как это описано в сонете. В
то же время Уитмен абсолютно избегал себялюбия на уровне
обыденного человека. Мне кажется, что подобное суждение в
равной степени приложимо и к Св. Павлу, Магомету, Бальзаку. По
большому счету дело обстоит так: Я Космического Сознания, со
всех точек зрения, кажется превосходящим все, божественным.
С точки зрения «Я» Космического Сознания тело и сознательное
«Я» кажутся столь же божественными. Но с точки обыденного
сознательного «Я», при сравнении с «Я» Космического Сознания,
обыденное «Я» и тело кажутся незначительными, и даже, как
хорошо показано в случае Св. Павла, презираемыми».

31. О том, чтобы доверяться своей природе

Я хочу начать с цитирования двух стихотворений Бо Цзю-и.

1. Сумасшедшая поэма, адресованная моим племянника и
племянницам (год 835)
Мир дурачит тех, кто не умеет читать;
Я, к счастью, мастерски владею пером
и искусством чтения.
Обмануты те, кто не имеет в мире положения;
Я же благословлен высоким официальным постом.
Старые люди часто болеют;
Я же до сих пор не испытываю болей.
Они часто обременены семьей;
Я же покончил с женитьбой.
Никакие изменения не могут смутить покой
моего ума;
Нет ничего, что могло бы уменьшить бодрость
моих членов.
Вот почему уже в течение десятка лет
Мои душа и тело пребывают в мире и согласии.
И в последние годы, больше того,
Мне нужно все меньше вещей.
Одно одеяло согревает меня всю зиму;
Одного блюда достаточно мне на целый день.
Неважно, что мое жилище мало;
Ведь нельзя спать больше, чем в одной комнате!
Неважно, что у меня нет табунов лошадей;
Ведь нельзя же скакать разом на двух лошадях!
Столь удачливого, как я, можно найти
В семи людях из десяти.
А такого довольного, как я,
Не найдешь и одного среди сотни людей.
В чужих делах даже дураки являются мудрецами,
А в своих делах даже мудрец является блуждающим
в потемках.
Никому больше я не рискнул бы открыть
свое сердце,
И поэтому свои дикие слова я адресую Вам,
мои племянники и племянницы.
2. Думая о прошлом (год 833).
В праздные часы я размышлял о своих прошлых
днях;
И, казалось, прежние друзья встали предо мною
в комнате.
И думалось мне: «Что же с ними стало?»
Подобно опавшим листьям они ушли
в Вечную Весну.
Хань Ю глотал свои сернистые таблетки,
И все же одна-единственная болезнь унесла
его прямо в могилу.
Юань нюхал осенний камень,
Но еще задолго до старости силы оставили его.
Мастер Ту обладал «секретом здоровья»:
Все годы он сторонился мяса и приправ.
Господин Цзуи, доверяя только сильным лекарствам,
Зимой носил летнюю одежду.
Но, кто по болезни, кто внезапной смертью,
Все исчезли в самом расцвете своих жизней.
Только я, который никогда не ограничивал
себя диетой,
Тем самым продлил утомительный жизненный путь,
Я, кто в свои молодые годы
Жадно устремлялся по пути похоти и алчности,
Чей вкус привык только к изысканным блюдам,
И никогда не знал висмута и каломели.
Когда приходил голод, я глотал дымящуюся пищу,
Когда наступала жажда, я глотал из студеного
источника.
Стихами я прислуживал духам моих Пяти Кишок,
Вином я смачивал три Жизненные Точки.
День за днем, как комок глины,
Я дожил почти невредим и крепок.
И все зубы у меня целы,
А члены и тело служат мне до сих пор.
Я уже начал седьмой десяток страниц
жизненной книги
И до сих пор ем и сплю исправно.
Я пью, когда хочу, вино из моей чаши,
А остальное предоставляю на усмотрение Небес.
Я очень люблю эти две поэмы. Ни одна из них не является такой
уж красивой или инспирирующей, ни одна из них не приводит к
«мистическому прозрению» (как делают большинство других
стихов, цитированных в этой книге). Я люблю эти стихи, главным
образом, за их здравую философию жизни - или, скорее,
философию «здравого ощущения жизни». Философский дух
второй поэмы особенно близок моей собственной, и я не мог
нарадоваться случаю, когда я на нее наткнулся. Я всегда жил
так, что ел, когда хотел, а не по науке или диете, и никогда не
имел проблем со здоровьем. Конечно, я еще только на шестом
десятке лет и не могу, в отличие от Бо Цзю-и, предстать как при-
мер для подобного стиля жизни. Но я всегда восхищаюсь, когда
встречаю людей, которые похожи на меня в этом отношении, и к
тому же старше. Как бы то ни было, но именно так я жил с самого
детства. В детстве я инстинктивно предпочитал собственные
вкусы и аппетиты в качестве наилучших гидов в жизни. Я
вспоминаю, как кто-то сказал мне, что я должен запивать водой
еду (эта теория была популярна в тридцатые годы). Я отвечал:
"Но я люблю запивать водой еду". А в ответ получал: "Но ты не
должен запивать еду, потому что это вредно для здоровья!" Я
спросил: "Почему?" Он сказал мне: "Потому что, как объясняют
доктора, вода разбавляет слюну, вследствие чего пища не
переваривается как следует". Я обдумывал этот ответ несколько
дней, но все-таки решил запивать еду. Я сказал себе: "С этой
теорией что-то не так! Ведь ясно, что на самом деле я прекрасно
перевариваю пищу, а когда я не пью достаточно, тогда еда
кажется сухой и не лезет мне в рот. Так что эта теория явно
неверна. Что с ней не так, я не знаю, но определенно она
неверна. И поэтому я доверял больше моей интуиции, нежели
медицинской теории. И в этом я был удачлив! Последующие
медицинские исследования показали, что слюна представляет
собой энзим, а энзимы работают одинаково как в растворенном
виде, так и в концентрированном. Значение имеет общее
количество энзимов. Таким образом, растворение слюны водой
ни в коим образом не влияет на переваривание. Так что
медицинское убеждение тех времен было неверным, а моя
интуиция - верной.
Я сталкивался с подобными проблемами всю свою жизнь. Я
слышал о множестве фантастических причуд по поводу еды и
здоровья! Огромное число людей запугано до смерти угрозой
употребления той пищи, которая как раз им нравится! Одна
женщина уверяла меня, что шоколад ядовит и что сахар портит
мозг! (Бог знает, где она подцепила эти сведения!) Другой
человек - видный экономист и социолог - однажды сказал мне,
что нельзя есть жареного мяса, потому что прожаренная пища
вызывает рак! В качестве свидетельства, подтверждающего эту
точку зрения, он приводил такой пример: втирание горелых
веществ в кожу мыши вызывает у нее рак. Конечно же, эта
процедура вызовет рак. Это-то как раз меня не удивляет, но
отсюда вряд ли следует, что маленький кусочек угля в животе (не
втираемый в ткани живота, но просто там находящийся) вызовет
рак. Не таким одиозным, но весьма распространенным видом
пищевой фобии является боязнь жареной пищи, которая якобы
плохо переваривается. Удивительно при этом то, что это мнение
разделяют те, кто не имел никаких трудностей при
переваривании жареной пищи, когда они «осмеливались» ее
есть. Знает ли человек, если ему этого не сказать, может он
легко переварить пищу или нет?
Я должен также упомянуть о том страхе, который в недавнее
время распространился среди публики в связи с холестерином.
Эту причуду - подобно другим медицинским причудам — я
игнорировал полностью. Я ел не больше и не меньше, чем
требовал мой организм, жирной пищи. Но совсем по-другому
вели себя многие другие люди! Я знаю одного совершенно
здорового и розовощекого британского математика, которого его
жена решила посадить на холестериновую диету. До этой диеты
он был здоров и розовощек. Я увидел его через год, и это был
совершенно другой человек! Он был истощен, и вообще его
самочувствие было скверным.
Другой случай: медик, которого я знал пятнадцать лет назад,
спорил со мной касательно холестерина. Он говорил: «Если бы
ты работал в детской клинике, как я, и видел свидетельства
своими собственными глазами, у тебя не было бы ни малейших
сомнений относительно опасности мягких жиров, о которой
говорят медики. Ты тогда бы оценил справедливость
медицинских предупреждений со стороны специалистов, которые
больше понимают в этом деле, чем ты». Он сам, его жена и дети
сидели на строгой диете. Несколькими месяцами позднее я
встретил его жену, которая сказала, что оба они - ее муж и она -
больны и некоторое время провели в больнице. Врач сказал им, что
они чрезмерно истощили себя и должны вернуться к нормальной
диете! Именно подобные случаи если и не явились причиной, то
определенно усилили мое интуитивное убеждение, что наилучшими
консультантами в подобных проблемах являются собственное
ощущение и вкусы. Я не настаиваю на том, что мои собственные
ощущения и вкусы являются непогрешимыми консультантами в
этих вопросах; я полагаю, что Природа может иногда ошибаться. Но
я знаю также, что и доктора ошибаются часто, и из них двоих я
предпочитаю доверять больше Природе.
Через несколько лет после описанного выше случая я встретил
британского медика-исследователя, который сказал мне, что его
группа пришла к заключению, что переваривание жиров не
является причиной накопления холестерина; нет особой связи
между количеством потребляемых жиров и количеством их,
которым запасается организм. Больше того, есть подозрение, что
во всем мире существует корреляция - люди, которые едят
больше жиров, имеют меньше проблем с холестерином. Суть
дела заключается в том, что поедание хостерина - это одно, а
отложение его в артериях - совсем другое! «Виновником», по
мнению этих британских последователей, является не жир, а
сахар! Они полагают, что потребление большого количества
сахара, а не мягких жиров, является существенной причиной
проблем с холестерином. Как я сейчас понимаю, и сахар отпал в
качестве основного виновника, и последние слухи, которые
дошли до меня, заключались в том, что всему виной является
отсутствие физических нагрузок. Я должен сказать, что из всех
теорий последняя удивила меня меньше всего (в ней звучит
музыка истины). Однако, как я понимаю, самая последняя
медицинская теория выражает серьезнейшие сомнения в том,
что физические нагрузки - особенно в пожилом возрасте -
полезны, как считалось раньше.
Перед тем как оставить тему, связанную с холестерином, я
приведу одно свидетельство исследователя из
Рокфеллеровского университета, который сказал мне, что
холестерин вообще не откладывается в здоровой артерии! Это
значит, что человек со здоровыми артериями не будет иметь
никаких проблем с холестерином. Холестерин не может сделать
артерии больными, но может ухудшить состояние больных
артерий. Мне очень жаль людей, которых великое множество,
имеющих здоровые артерии, лишающих при этом себя полезных
и столь необходимых жиров и сахаров, беспокоясь по поводу
проблемы, которая вообще к ним не имеет никакого отношения!
Я слышал, что в Европе и врачи, и пациенты гораздо меньше по
сравнению с американцами беспокоятся о том, что они должны и
чего они не должны потреблять! Я невероятно рад слышать это.
Моя приятельница недавно посетила свою сестру - весьма
известного врача, живущую в Праге. Моя приятельница
изумилась тому, как мало люди беспокоятся о том, что они
должны и чего не должны есть. Она забеспокоилась, когда
сестра предложила ей слишком жирную пищу, но сестра
засмеялась и сказала: «Да брось ты все это, ешь все, что
хочешь, это тебе не повредит!» Интересно, почему американцы
так беспокоятся по поводу этой проблемы? Вероятно, тут играют
роль неосознанные пережитки пуританизма, который выражает
неодобрение «наслаждениям» и поэтому боится, что вещи, нам
приятные, не очень-то хороши для нас.
А теперь вернемся назад к поэме Бо Цзю-и. Я старался убедить
вас в том, что моя собственная интуиция - начиная с детства -
всегда соответствовала строкам его поэмы и что мой собственный
жизненный опыт подтвердил их правоту. Впоследствии я
обнаружил - опять-таки к моему вящему удовольствию, - что поэт
Роберт Браунинг также доверял своей природе - по крайней мере в
том, что касалось еды. Привожу следующий отрывок из книги Лайна
Фелпа «Роберт Браунинг».
«Жизнь Браунинга была здоровой, удобной и счастливой. За
исключением частых головных болей в юности, он никогда не
болел. Его сын говорил, что никогда не видел отца в постели в
дневное время, только в крайних случаях. У него было воистину
восхитительное пищеварение; он твердо верил в то, что должен
есть только то, что ему нравится, и таковое желание было
непогрешимым признаком того, что пища была здоровой».
Вот и все, что я хотел сказать по этому поводу, за исключением
одной вещи: тезис, мною защищаемый, заключается, как видно в
том, что собственная природа каждого человека - его собственные
желания - в общем случае является надежным консультантом в
том, что хорошо для человека. Примечательно, какое возбуждение
вызывает этот тезис у людей, не склонных его принимать! Еще
более примечательно, что когда такие люди видят или слышат о
тех, кто ест и пьет, что им нравится, и чувствуют себя пре-
восходно, то они непременно говорят: «Конечно! Эти люди,
должно быть, имеют превосходное здоровье». На это я им
отвечаю: «А почему они необходимо обладают прекрасным
здоровьем? А не обстоит ли дело наоборот ли, - не потому ли
они имеют превосходное здоровье, что едят и пьют все, что им
нравится?»

32. Пусть все идет своим путем

Есть одна этическая философия, которая может быть

охарактеризована как «позволение всему идти своим путем, не
вмешиваясь, не навязывая природе чьей-либо воли, позволяя
вещам существовать согласно их собственной природе, не
стараясь изменить мир, не стараясь его «улучшить», но просто
принимая вещи такими, какие они есть». Такая философия,
насколько я знаю, называется «квиетизмом». Эта философия
невероятно раздражает многих людей, называемых
«активистами», которые рассматривают эту философию как
наихудшую из возможных и возлагают на нее вину за все беды в
мире. Они говорят, что было бы последним делом позволить
всему идти своим чередом, и что если бы мы делали это, все
было бы ужасным! Это наше дело — предотвращать плохие
вещи! Я не могу представить себе более беспокоящей для
многих философии, чем квиетизм! В самом деле, многие скажут,
что квиетизм есть совершенная философия для «полностью
себялюбивого индивида, который имеет все, что хочет, и при
этом посылает всех остальных к черту!»
В противоположность активистам, квиетисты спокойно указывают
(иногда и активно указывают) на проблему с активистами,
заключающуюся в том, что люди, старающиеся «улучшить» мир,
— даже те из них, кто имеет самые лучшие намерения (по
крайней мере, на сознательном уровне!), — обычно «портят»
дело и преуспевают в том, что делают вещи еще хуже, нежели
они есть. Квиетисты напоминают нам, например, что революции
часто устанавливают гораздо худшие тирании, нежели те,
которые низвергают.
Я не собираюсь здесь принимать чью-либо сторону в споре
квиетистов и активистов. Сам я склоняюсь к квиетизму - я
доверяю квиетистам больше, чем активистам. Но я не верю тому,
что большая часть усилий по улучшению мира скорее «портит»
дело, нежели помогает. Некоторые портят, некоторые помогают, и
у меня нет статистических данных, чтобы судить о том, что
именно преобладает. Но, как я уже сказал, мои симпатии больше
на стороне квиетистов. Однако если квиетист является
адвокатом квиетизма, если он говорит активисту, что тот не
должен быть активистом, я считаю это столь же нелепым, как и
наставление активиста квиетисту, что тот должен быть более
активным. Это подводит меня к центральному пункту моего
рассуждения.
По большому счету я считаю все эти споры квиетистов с
активистами проявлением глупого дуализма! Я, конечно,
принимаю точку зрения, согласно которой человек является
частью Природы (или Вселенной, или Космоса, как вам будет
угодно), а не отдельной от нее сущностью. А теперь
предположим, что я сгораю от желания изменить хоть в чем-то
мир. Если я определенно и активно не подавляю в себе эти
желания, я начну производить какие-то изменения. Но не
является ли мое желание производить изменения в мире и
последующее его проведение в жизнь как раз частью общего
порядка вещей? С другой стороны, если я подавлю в себе это
желание изменять мир и, отсюда, не буду делать ничего, не будет
ли само подавление — и последующее недействие — также
частью общего порядка вещей? Каким вообще образом я могу не
позволить миру идти своим путем, если я являюсь частью этого
общего порядка вещей в мире?
Суть моей аргументации заключается в том, что невозможно
миру не идти своим путем, потому что каким бы ни был этот путь,
он именно этот путь, а не иной. И любой путь, каким идет мир,
может быть назван «его путем».
Таким образом, рассматриваемая с чисто логической точки
зрения доктрина квиетизма пуста. Тем не менее, мне эта
доктрина нравится. В конце концов, квиетизм и активизм
представляют не столько две различные философские точки
зрения, сколько различие между личными темпераментами. Я на
самом деле являюсь квиетистом скорее по своему темпераменту,
нежели по философским убеждениям. Я предпочитаю жить и
давать жить другим, а не вмешиваться в мировые дела. Я не
являюсь фанатичным сторонником какой-либо формы доктрины
невмешательства; просто я обычно не люблю вмешиваться. Что
касается активистов, которые любят суетиться и вмешиваться, то
я не вмешиваюсь в их дела - и я позволяю им идти своим путем.

33. О нежелании достигать чего-либо

Жил-был хиппи. Его главной философией жизни было

убеждение, что не следует желать достигать чего-либо. Более
того, он верил, что три великих зла могут свалиться на человека:
1) обретение славы; 2) обретение богатства; 3) обретение
престижа. Его родители были чрезвычайно буржуазными (по
крайней мере, по его мнению) и все время настаивали на том,
что он должен достичь чего-нибудь. Год за годом они умоляли
его, льстили ему, угрожали, спорили с ним и делали все, что
было в их силах, для избавления его от «детской» убежденности
в том, что не следует достигать чего-либо. Они говорили: «И
особенно трагично то, что ты так талантлив и мог бы достичь
столь многого, а тратишь время на то, чтобы не достигать чего-
либо». Но нет, хиппи был непреклонен и упрям, как и его
родители; он просто отказывался достигать чего-либо. Не то
чтобы хиппи был ленив или неактивен; наоборот, он имел необы-
чайно деятельный и плодотворный ум. Правда, он не мог
вынести школы и скоро ушел из нее, но все свое время он
проводил в публичной библиотеке. Он был жаден до знаний и
глотал книги, как ива воду. Но когда его спрашивали: «Что ты
будешь делать со всем этим знанием? Какое практическое
применение ты найдешь им? Как это поможет тебе достичь чего-
нибудь?», он отвечал: «Я тысячу раз говорил вам, у меня нет
никаких практических целей в использовании этого знания; я
ничего не планирую достигать. На самом же деле я определенно
планирую не достигать чего-либо!»
Вы, конечно, понимаете, что от желания достичь чего- либо
нашего героя отвращали не лень, не отсутствие способностей.
Для него это было чисто идеологическим вопросом - если хотите,
принципом, согласно которому неверно стремиться к
достижению чего-либо. Однажды во время бурной ссоры с
родителями он сказал: «Черт возьми все это, я предпочел бы
быть распятым десятки миллиардов раз и страдать при этом
невыносимо, нежели стремиться к чему-либо!» Вот тут-то
родители всполошились окончательно и решили послать
мальчика к психиатру. Не надо даже говорить о том, что они сами
выбрали психиатра, оказавшегося старомодным врачом, который
не угадал и не понял ничего в натуре мальчика. Мальчик же,
проявив внешне большое уважение к психиатру, оказал крайнюю
неохоту к сотрудничеству, вел себя отстраненно, глупо улыбался
и раздражал психиатра постоянным молчанием. Через несколько
месяцев психиатр в бессилии развел руками и сказал родителям,
что, несмотря на правильную постановку им диагноза болезни
мальчика, он ничего не может сделать с ним. «А каков диагноз?»
- с беспокойством спросили родители. «Ну, - ответил важно
психиатр, - я считаю, что главная проблема мальчика состоит в
том что он не хочет достичь чего-либо в жизни».
Отношения нашего героя со своими товарищами-хиппи также
были весьма интересны. Он был одним из них и все- таки
отличался от них. Его товарищи-хиппи были хиппи из
естественных побуждений, а не из идеологических принципов.
Для них было абсолютно ясно, что любой человек в здравом уме
не будет и мечтать о том, чтобы достичь чего-либо. У них не
было страстных пророчески-мессианских склонностей
проповедовать свои принципы. Они полностью довольствовались
тем, что сами не желали достичь чего-либо. Но с нашим героем
все было иначе! Он не довольствовался тем, что сам не хотел
ничего достичь. Ведь другие тоже нуждались в спасении, и своей
миссией он считал спасение мира от желания достичь чего-либо.
На самом деле его не столько волновала идея о том, что мир
хочет достичь чего-либо, но он полагал ужасным, что этого хочет
отдельный индивид.
Его друзья были добрыми по натуре, но в целом совершенно
апатичными. Кроме того, они принимали наркотики, чего он
никогда не делал. Он полагал, что наркотики помешают его
усилиям в нахождении все более убедительных аргументов, что
неверно желать достичь чего-либо. Кроме того, в отличие от
большинства своих друзей он имел невероятный вкус к жизни.
Он говорил. «Жизнь восхитительна! Если бы я не жил, то откуда
я бы имел эту восхитительную возможность доказывать, что не
следует стремиться к тому, чтобы достичь чего-либо?» И в самом
деле, у него были две, и только две, великие цели. 1) не-
достижения чего-либо; 2) доказательства того, что не следует
стремиться к достижению чего-либо.
Для своих друзей-хиппи наш герой был воистину выразителем
философии хиппи. Он считался ими величайшим пророком. Он много
путешествовал и произносил множество речей, в которых убеждал
людей не стремиться к достижению чего-либо. И его речь
представляла собой образцы подлинного красноречия. Постепенно
в своей округе он стал считаться самым опасным элементом, более
опасным, нежели даже продавцы наркотиков. Он обратил в свою фи-
лософию многих студентов, которые, с его точки зрения, были уже
на пути к достижению чего-либо. Один за другим они бросали учебу
и следовали за ним в публичные библиотеки. Они начинали
интенсивную учебу, но не преследуя при этом никаких практических
целей! Через некоторое время число его сторонников стало столь
большим, что библиотеки для них было мало, и тогда наш герой
устроил для них этакий класс в своем собственном велико-
лепном большом доме. (Его родители могли позволить себе
такой дом, потому что они смогли добиться кое-чего!) Затем он
образовал знаменитый литературный клуб, слава о котором идет по
сей день.
Его идеи распространялись все дальше и дальше. Однажды в
его дверь постучал издатель и сказал: «Молодой человек, у вас
есть некоторые весьма интересные идеи! Не хотели бы вы
систематизировать их и таким образом написать книгу?» Эта
идея показалась нашему хиппи великолепной. Он подумал:
«Поскольку я повлиял на столь многих людей через простой
разговор с ними, насколько их станет больше, когда книга будет
опубликована». И после нескольких месяцев интенсивной
работы он закончил свой великолепный труд под названием
«Почему не следует стремиться достичь чего-либо». Издатели
предвкушали большие прибыли, и они не были разочарованы -
книга, подобно лесному пожару, распространилась по всему
свету! Ее покупали не только хиппи, но и их родители, которые
боялись, что их дети станут хиппи. Потому что аргументация в
книге была столь искусной и убедительной, что родители должны
были изучить их для споров со своими детьми. Как бы то ни
было, в течение нескольких недель мальчик стал
мультимиллионером.
Затем в один ужасный час мальчик понял весь ужас ситуации. Он
воскликнул: «О Боже! Боже! Как же это случилось, что я, именно
я, внезапно достиг кое-чего! Ведь в самом деле, я приобрел: 1)
огромную славу, 2) огромное богатство, 3) невероятный престиж.
Тем самым я предал дело всей моей жизни! О Боже, что же мне
сделать? Что тут можно сделать?»
А вот как раз сейчас я хочу узнать от вас, дорогой читатель, что
тут можно сделать, дабы закончить эту историю! Должен ли я
заставить героя покончить с собой? Нет, это было бы слишком
печально! А что еще можно сделать? Да и нуждается ли эта
история в окончании? Вероятно, мои самые терпеливые
читатели позволят мне отделаться несколькими
заключительными замечаниями.
Во-первых, едва ли подобные истории нуждаются в морали.
Скорее, они призваны иллюстрировать философскую точку
зрения, хотя какова она в данном случае, мне сказать в точности
трудно. Другими словами, мы имеем случай достижения кое-чего
благодаря именно сопротивлению идее достижения чего-либо.
Не предполагает ли это в некотором роде гегелевского
диалектического процесса? Или не предполагает ли это скорее
даосистской идеи о «действии через недействие» или
«преуспеяния через отказ от стараний»? Конечно, можно было
сказать, что подобные рассуждения несправедливы. В конце
концов, хиппи старался на свой собственный манер - ведь разве
он не приложил множества трудов для написания книги? На это я
ответил бы, что подобные обвинения не кажутся мне обос-
нованными. Я полагал бы, что хиппи при написании книги
преследовал не славу, богатство и престиж, но, скорее, честно
старался адекватно выразить свою философию.
И еще одно замечание, теперь уже по поводу самой истории,
которое и может служить ее завершением. Одно обстоятельство,
определенно беспокоившее нашего героя, заключалось в его
боязни, что его товарищи-хиппи больше не будут любить его -
ведь они могут подумать, что он полностью предал сами
принципы их жизни. И вот тут он полностью ошибался! Они
любили его после этого еще больше и восхищались его успехом.
Они говорили: «Это восхитительно! Подумайте, один из нас кое-
чего достиг!» Когда один из хиппи передал нашему герою эти
восторги, тот пришел в ужас! Он сказал: «Как же вы можете по-
здравлять меня с успехом? Как вы можете предавать в такой
степени свою собственную философию?» И его друг мудро
ответил ему: «Я вовсе не предавал своей философии, скорее, я
ее модифицировал. Твой опыт привел меня и я полагаю, что и
всех нас, - к осознанию того, что мы возражали не против
достижения чего-либо, а против стараний достигнуть чего-либо».

34. О совершении усилий

Всю свою жизнь я решительно отвергал идею «совершения

усилий». Эта идея ненавистна мне сегодня в той же степени, как
и в детстве. Я не знаю, почему я ее так ненавижу; я просто ее
ненавижу.
Вполне возможно, что если бы я «совершал усилия» в своей
жизни, я достиг бы большего, чем я достиг на самом деле. (Кто
знает, я мог бы и «достичь кое-чего»!) Как я уже сказал, это могло
бы быть, хотя я далек от того, чтобы полагать это истинным.
Если бы это было истинным, то это поставило бы передо мной
ужасную дилемму! С одной стороны, было бы прекрасно достичь
кое-чего (вопреки тому, что говорят по этому поводу другие, а
также я сам). С другой стороны, это просто ужасно - совершать
усилия. По крайней мере, таковым это действие нахожу я. Если
вы не находите это ужасным, тогда обсуждаемая мною дилемма
к вам неприложима. Таким образом, проблема заключается в
том, как достичь кое-чего без того, чтобы прилагать к этому
усилия?
Есть два выхода из этой дилеммы. Один заключается в том,
чтобы избежать дилеммы через такой маневр: «Что касается
меня, я не возражаю против совершения усилий! Я не ленив, я
не слаб, я не боюсь кое-какой работы. На самом деле я не
люблю все эти декадентские рассуждения о вознаграждении без
усилий. С моей точки зрения, жизнь должна включать некоторые
усилия. И что плохого в небольших усилиях? Нет, я определенно
не возражаю против усилий, при условии, конечно, что я достигну
кое-чего».
Да, это один выход из дилеммы. Перед человеком, который
принимает эту позицию, я готов снять шляпу и пожелать ему
удачи.
Но есть и другой выход из дилеммы. Можно сказать: «Да кто
хочет достигать чего-либо? Зачем вся эта эгоцентричная возня с
достижением чего-либо? Нужно помнить о своем долге перед
Богом и своими товарищами - людьми, а не думать об этой
грешной одержимости личностного достижения чего-либо. Но
сейчас я, к счастью, выше желания достичь чего-либо. Отсюда
для меня дилемма не существует».
Ну, перед таким человеком я тоже снимаю шляпу и желаю ему
всяческих успехов.
Но меня главным образом интересует третий тип - тип, который
чертовски хочет достичь чего-либо, но он столь же сильно не
хочет предпринимать для этого никаких усилий. Является ли его
случай безнадежным? Есть ли у него выход из дилеммы? Многие
люди скажут ему: «Да, твой случай безнадежен! Он даже
вдвойне безнадежен, потому что ты свершаешь два греха - две
глупости! Во-первых, недостойно хотеть достичь чего-либо.
Воистину великий человек является смиренным, и самое
последнее, чего он хочет - это личного обогащения (Боже
Праведный, как это неверно!) Следовательно, твое желание
достичь чего-либо может оказаться той самой вещью, которая не
даст его реализовать. Твой второй грех заключается в том, что ты
не хочешь делать никаких усилий. Как ты можешь ожидать каких-
то результатов без усилий? Ты действительно полагаешь, что на
своем таланте, и только на нем одном ты можешь выехать? Ну,
нет! Таланты без усилий - это постыдная трата времени. Разве
Эдисон не говорил, что «гений - это 1 процент вдохновения и 99
процентов трудов»? А вы- то не хотите никаких трудов! Все, чего
вы хотите в жизни, это немедленного удовлетворения всех
желаний! Но вы не можете всегда иметь немедленного
удовлетворения всех желаний и ожидать при этом достижения
чего-либо в дополнение к этому. Поэтому ваш второй грех
состоит в упрямом отказе от совершения каких-либо усилий.
Таким образом, вы дважды не можете достичь чего-либо. Прежде
всего, неверно с вашей стороны хотеть достичь чего-либо, но
если вы настаиваете на желании достичь чего-либо, самое
меньшее, что вы должны делать при этом, это совершать усилия
для достижения своих целей! Дисциплина, мой мальчик,
дисциплина!».
Я вовсе не пародирую некоторых людей, произносящих
подобные сентенции! Конечно, мой пересказ их речей является
некоторым преувеличением и оглуплением весьма старомодного
способа рассуждения, но в принципе многие люди до сих пор
думают именно так. По крайней мере со мной говорили так всю
мою жизнь!
Теперь давайте вернемся к проблемам третьего типа, который
желал кое-чего достичь, но кто, подобно автору этой книги,
ненавидит саму идею совершения усилий. Является ли его
случай по-настоящему безнадежным? Конечно же нет! Просто
поглядите в историю! Давайте посмотрим на некоторых любимых
автором книги исторических лиц - даосистских философов.
Возьмем Лао Цзы и Чжуан Цзы. Уж они-то достигли кое-чего!
Боже Праведный, быть читаемым, и даже активно читаемым,
через двадцать шесть веков! Если это не достижение, то что же
можно назвать достижением? Да, они достигли невероятно
многого! В некотором смысле они подобны хиппи из моего
предыдущего рассказа. Они философствовали о недействии,
неопределенности, тщетности поиска славы и достижения чего-
либо и в ходе этого сделали себе великие имена и заслужили
высочайшую репутацию! Их успех восхищает меня больше всех
других известных мне примеров успеха. Здесь даосизм достигает
своей наивысшей точки! Этот самый успех является живым
доказательством правоты их философии.
Возникает вопрос: а совершали ли они усилия? Это в высшей
степени противоречивый и тонкий вопрос. В самом деле, для
правильного понимания ответа надо проникнуть в сердце самого
Дао! Одним из главных принципов даосистской философии
является принцип у-вэй - доктрина «действия через недействие».
Проповедовали они свою философию или же просто жили
согласно ей? Они должны были жить ею, а в противном случае
они не смогли бы написать так, как это они смогли.
Что же такое в точности у-вэй? К несчастью, ни одно
определение или рациональное объяснение из тех, которые
известны мне, не передает его значения адекватно. Единст-
венный способ получить верное представление об этом понятии
заключается в приведении отдельных случаев, в которых это
понятие используется. В переводе как «действие через
недействие» у-вэй кажется совершенно бессмысленным и
противоречивым. Другой перевод - «действие без усилий» - мог
бы быть лучше и, вероятно, имеет более прямое отношение к
нашим целям. Так что давайте примем второе значение у-вэй.
Одна из даосистских мудростей гласит: «Дао ничего не делает. И
все же через него происходят все вещи». По духу своему эта
мудрость очень близка к идее действия без усилий. Если вообще
что-то действует без «усилий», то это определенно Дао.
Поскольку все даосские мудрецы были в гармонии с самим Дао,
действовали ли они также без усилий? «Совершали они усилия»
при написании своих книг или же они не использовали власть
Дао? О Дао Лао Цзы сказал так:
Когда ты смотришь на него, ты не можешь видеть его.
Когда ты слушаешь его, ты не можешь слышать его.
Но когда ты пользуешься им, оно неутомимо.
Так не обязаны ли мудрецы своим успехом использованию
неутомимых сил Дао? Чувствовали ли даосисты, что они были
изобретателями слов и идей, или же они полагали их
исходящими от Дао? Ощущали ли они себя подстрекателями или
же медиумами? Были ли они при сочинении своих трудов
активными или пассивными? То есть не была ли на самом деле
жизнь этих сочинителей подобной облаку, бесцельно
скитающемуся на ветрах?
Рассмотрим следующий прекрасный отрывок из высказывания
поэта Су Дун Бо из провинции Северный Сун, говорящий о его
собственных сочинениях.
«Мои сочинения подобны водам неутомимого источника,
растекающегося по земле. На поверхности земли вода
растекается волнами, легко покрывая тысячи ли земли в один
день. Когда же поток встречается с холмами и скалами,
неровностями и изгибами местности, воды принимают форму
окружающих их вещей, хотя я не знаю, как они это делают. Все,
что я знаю, это то, что они всегда текут, куда следует, и
останавливаются там, где следует, и все тут. Мое разумение не
простирается за пределы этого» .
Поразительной особенностью этого отрывка является признание
того, что сочинения автора сами приходят к нему и уходят от
него, а не направляются им или делаются им Это еще одна
иллюстрация у-вэй. В другом месте Су говорит: «Поэма течет
подобно текущей воде». Еще один отрывок:
Новая поэма подобна стреле;
Пущенная из лука, она уже не остановится ни на момент.
Следующие два стиха, которые я хочу процитировать, не
являются на самом деле необходимыми для содержания этой главы,
но я так люблю их, что только это служит моим извинением при
включении их сюда. Первый стих принадлежит Дао Юань-мину (IV
век) и включен в сборник из двадцати стихов, названный «Во время
выпивки»:
Тысячелетний Путь утерян;
Сердца людей оскудели.
У них есть вино, но они не хотят пить его;
Они ни о чем не думают, кроме как о мирской славе.
Следующие строчки Су Дунг Бо основаны на стихотворении Дао
Юань-миня и говорят о нем.
Путь утерян, и люди потеряли самих себя;
Слова больше не идут от сердца.
Утонченные мужи на юге от Янцзы,
Будучи пьяными, все еще ищут славы.
Только Юань-минь чист и правдив,
Проводя жизнь в разговорах и смехе.
Он подобен бамбуку на ветру,
Гнущемуся и качающемуся, с трепещущими листьями,
Одни из которых открыты ветру, другие прячутся.
Когда он пьет вино, поэмы пишутся сами собой.
Здесь многие читатели возразят: Конечно, работа художника не
требует усилий после того, как он обрел мастерство! В самом
деле, истинное мастерство заключается
как раз в том факте, что работа как будто не требует «усилий».
Произведение хорошего писателя производит впечатление легко
написанного. Хороший фокусник делает свои фокусы так легко.
Хороший водитель водит машину без всяких усилий. Музыкант-
виртуоз играет и в самом деле без усилий; а если бы это было не
так, он не был бы истинным виртуозом. Но вы при этом
забываете об огромной трате энергии, страшной работе,
дисциплине и об усилиях, которые были у него в период
обретения своего искусства! Вот здесь-то и были подлинные
усилия - в приобретении мастерства, а не при его демонстрации.
Так что прекрасно звучащий китайский путь у-вэй является в
высшей степени вводящим в заблуждение! Он фокусирует
внимание на конечном этапе и полностью игнорирует все
болезненные шаги обретения искусства!
На это я отвечу, что не забываю об этом. Я просто не верю в это!
Я, конечно же, верю, что обретение искусства включает
совершение усилий, но суть моей позиции заключается в том,
что это происходит отнюдь не всегда, и больше того, этого не
должно быть! Другими словами, я утверждаю, что принцип у-вэй -
действия без усилий — приложим и к самому процессу
обретения сноровки! Да, это главный тезис этой главы.
Рассмотрим китайских живописцев-ландшафтников. Для того
чтобы стать мастером в этой отрасли живописи, требуется
двадцать-тридцать лет. Чжао Мень-фу говорил:
«Ребенок, едва отнятый от груди, начинает рисовать, и уже через
некоторое время человек начинает хвастаться своим искусством.
Воистину, у такого художника молоко на губах не обсохло.
Вообще говоря, требуется десять лет для ознакомления
художника с материалами для живописи, еще десять лет для
общей подготовки, и еще десять лет - для выработки своего
стиля. Изучающий искусство человек с непредубежденным и
пытливым умом слишком занят устранением своих недостатков,
чтобы думать о внезапной популярности. Вознаграждение придет
к нему неизбежно по ходу зрелости его таланта. Поэтому,
заклинаю вас, избегайте ранней популярности во имя
достижения высшей цели.
Так что тридцать лет! Похоже, это говорит о жутком количестве
усилий, не так ли? Или же это похоже на любовь к труду? И
уподобляется ли человек, любящий труд, человеку,
совершающему усилия?
Я полагаю, что последний вопрос является решающим. К
несчастью, я не знаю такого научного объективного способа
разрешения подобной проблемы. Я не утверждаю, что такого
способа нет — или что он не может быть найден в будущем, - но
только то, что я не знаю такого объективного способа.
Единственный ответ на такой вопрос, который я мог бы дать,
основан на моем личном опыте. Я постоянно замечал, что при
изучении предмета, который мною любим - независимо от того,
сколько лет я потратил на его изучение, - я никогда не
чувствовал, что делаю какие-то усилия. В то же время, когда я
изучал предмет, который был мне ненавистен (что я должен был
делать для выполнения глупых и бесполезных школьных
предписаний), я должен был делать воистину кучу тяжелейших и
бесполезных усилий! И любимые мною предметы я изучал без
сознательных усилий превосходно, в то время как предметы,
которые я ненавидел, давались мне плохо, вопреки всем моим
усилиям.
Вопрос о том, нужны ли тяжелейшие усилия для мастерского
овладения каким-либо искусством, является в высшей степени
противоречивым. Иные, подобные мне, люди скажут по этому
поводу: "Если мне нравится предмет, для его изучения не нужно
никаких усилий". Другие скажут: "Чепуха! Звучит-то это
прекрасно, но только в теории". Так кто же прав? Есть ли третья
возможность? Я полагаю, что ситуация подобного рода
превосходно подытожена в следующем отрывке. В "Диалогах"
Пьян Юня и "Хрониках Луны" мы знакомимся с Пьян Юнем, его
женой, сыном и дочерью. Мы узнаем, что вся семья поклоняется
чань-буддизму. Однажды Пьян Юнь, сидя мирно в своем храме,
произнес следующие слова:
Как же это трудно!
Как же это трудно!
Мои занятия подобны сушке тысяч фунтов
нитей льна,
Развешенного на дереве под солнцем!
Но его жена отвечает:
Мой путь совсем легок!
Я нахожу учение
Патриархов прямо на вершинах
Цветущих растений.
Когда их дочь услышала этот обмен мнений, она пропела:
Мое учение ни легко, ни трудно.
Когда я голодна, я ем,
Когда я утомлена, я отдыхаю.

Часть IV

ДАО - ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ПАРАДОКС

35. Сумасшедшая философия и здравая философия

Я разделил бы всех философов на две категории - на

«сумасшедших» и «здравых». Из этих двух я определенно
предпочитаю первых. Здравые философы отмечены трезвым
подходом, рационализмом, аналитичностью и так далее.
Определенное преимущество этих философов заключается в их
здравом смысле. Сумасшедшие философы характеризуются
безумием своих построений, спонтанностью, чувством юмора,
полной свободой от условностей, аморализмом, красотой,
божественностью, естественностью, поэтичностью, абсолютной
честностью, отсутствием табу, противоречивостью,
парадоксальностью, отсутствием дисциплины, и вообще эти
философы «с приветом». Их огромное преимущество по
сравнению со здравыми философами заключается в том, что они
ближе их подходят к истине! Многие философы «здравой»
школы, безусловно, оспорят это и попросят меня «доказать» это
утверждение. Мой ответ им таков: «Могу доказать, и очень легко,
только при этом я дам не здравое доказательство, а сумасшед-
шее». Но этого-то как раз они и не позволяют!
Интересно, как различные люди подпадают под эти две
категории. В общем, я должен сказать, что психологи, психиатры,
экономисты, социологи и политологи склонны к "здравой"
философии, в то время как артисты, поэты, музыканты и (к
моему великому удовольствию) химики, физики-теоретики,
математики, особенно математические логики, склонны к тому,
что я назвал "сумасшедшей" философией. Я из опыта знаю, что
самые блестящие из логиков, с которыми я сталкивался, имели
глубокое понимание "здравой" философии, а также
восхитительное чувство "сумасшествия". И не удивительно!
Сумасшедшая философия является невероятно освежающей,
просветляющей и, больше того, абсолютно необходимой для
понимания вещей такими, какие они есть.
Одно восхитительное обстоятельство в этом целом процессе
сумасшествия заключается в том, что он делает человека более
любящим, любимым и терпимым. Если человек зашел в
подобного рода сумасшествии достаточно далеко, то даже
здравый смысл становится при этом у него более переносимым.
На еще более высокой стадии сумасшествия дуализм между
здравым смыслом и сумасшествием преодолевается и обе этих
вещи видятся как одно. Я никоим образом не против здравой
философии. Она служит для меня контрастным средством для
выявления восхитительности сумасшедшей философии.
Вероятно, я мог бы дать вам некоторые примеры здравой и
сумасшедшей философий. Примерами первой полна вся
западная литература. Просто откройте на любой странице
Аристотеля, и вы поймете, что я имею в виду. Что касается
сумасшедшей философии, следующий отрывок из Чжуан Цзы
дает прекрасное представление о ней:
«Знание древних было совершенным. Насколько совершенным?
Я скажу вам. Сначала они даже не знали, что были вещи. Это было
совершенным этапом знания; ничего нельзя было добавить. Затем
они узнали вещи, но не знали различий между ними. Затем они
стали знать различия между ними, но не могли судить о них. Когда
пришло время суждений, Дао было разрушено. С разрушением Дао нача-
ли существовать индивидуальные предпочтения»
Мое единственное извинение перед читателем этой главы состоит
в том, что она написана слишком здраво! Как частичное
оправдание этому я могу привести слова моего друга по поводу
этой главы: «Да, она полностью здрава - некоторым сумасшедшим
образом».

36. Разве не было бы забавно, если бы...

Многие знают знаменитую историю о том, как китайский

философ-даосист Чжуан Цзы видел сон, что он - бабочка. На
следующий день он размышлял: «Вчера мне снилось, что я -
бабочка. Сегодня я - Чжуан Цзы. А может быть, что я сейчас
бабочка, которой снится, что она - Чжуан Цзы?»
Витгенштейн как-то сказал: «Иногда я чувствую, что мое
настоящее тело находится где-то в другом месте». Я полагаю,
что фантазии о том, что жизнь - это сон, что человеческое тело
нереально и что возможно телу обитать в каком-нибудь другом
месте, являются весьма распространенными.
А действительно, разве не было бы интересно, если бы жизнь
была сном, и, когда вы просыпались, вы обнаруживали бы, что
ваше тело находится где-то в другом месте, и к тому же, что оно
является ни человеческим, ни телом бабочки, ни телом
млекопитающего, ни вообще телом биологического
происхождения, а электронным компьютером! И этот компьютер,
который в действительности является вами, проспал несколько
лет и видел при этом сон, что он является человеческим телом. В
подобных обстоятельствах было бы в высшей степени
ироничным, если бы спящий компьютер видел себя во сне
человеком, который отрицает возможность того, что компьютер
может мыслить или иметь душу. Ведь он (как мы привыкли
говорить) является чисто механическим существом. Давайте
представим себе, что во время подобных сновидений вы
проявили себя прекрасным мыслителем и сумели дать строгое
бихевиористское определение «мышления», которое логически
исключает возможность мышления у неорганического существа.
То есть само определение мышления включало бы биоло-
гическое происхождение мыслящего тела. Тогда, согласно этому
определению, компьютер не мог бы мыслить. Но вот вы
просыпаетесь и превосходно осознаете, что вы мыслите,
следовательно, компьютеры - по крайней мере, некоторые из них
- все-таки мыслят. Я полагаю, что при этих обстоятельствах вы
должны будете пересмотреть свое «определение» мышления, не
так ли? Или же вы будете упрямо придерживаться вашего
старого определения, даже если при этом вы должны будете
сказать: «Поскольку я компьютер, я не мыслю».
Было бы столь же ироничным, если бы во время таких
сновидений вы выдвинули бы "тезис тождества" ума и тела,
который утверждает, что все ментальные события являются
физическими событиями, а так называемые человеческие
"мысли" есть не что иное, как определенные физиологические
процессы, происходящие в мозге. Тогда вы отождествите ваше
«мышление» с процессами в мозге в этом «вашем теле», а себя - с
этим телом, которое на самом деле никогда не существовало! А по
пробуждении вы видите, что были не правы. Конечно, это не
значит, что вы должны отказаться от тезиса о тождественности: вы
просто должны его модифицировать. То есть вы все еще могли бы
верить в то, что физические события являются единственной
реальностью, что все мышление является физическим
процессом и что вы вправе отождествить себя с некоторой
физической структурой. Но потом вы начинаете понимать, что из-
за вводящих в заблуждение свидетельств вы отождествили себя
не с тем телом. Будь вы в состоянии бодрствования, вы бы не
сделали ошибки отождествления себя с несуществующим телом,
но знали бы наперед, что на самом деле вы - компьютер и что
ваши так называемые «мысли» есть ни что иное, как
определенные электронные процессы, и не больше.
Каковы были бы ваши мысли о жизни и смерти? Давайте
предположим, что во время сновидений вы придерживаетесь
веры, согласно которой вы не можете пережить биологической
смерти этого «человеческого тела». Вы будете страшиться того,
что, как только тело умрет, пуф - и вы угаснете, как свечка! А
теперь вы понимаете, что это «тело», чье исчезновение столь
мрачно грозило уничтожить вас, никогда не существовало! Ну не
чувствовали бы вы себя при этом немного глуповато? Или же это
чувство отсутствовало бы теперь уже перед нынешней боязнью
того, что случится с вами, если компьютер перестанет работать.
Только подумайте, какой-нибудь нечестивый человечишка может
отключить вас, и пуф - вы угасли, как свечка. Теперь
предположим, что вы обнаружили себя на планете, где нет
нечестивых людишек и вообще нет людей. Единственно
мыслящими существами являются неподвижные компьютеры
вроде вас и компьютеры, имеющие способность передвигаться
(роботы, скажем), которые обслуживают вас. И эти роботы
доброжелательны и заверяют вас в том, что пока слово остается
за ними, вас никогда не выключат; так что вам можно не
беспокоиться о том, что вы угаснете, как свечка. Если даже
выйдет из строя какая- нибудь ваша деталь, скажем транзистор,
она может быть легко заменена, так что опять-таки у вас не будет
проблем. Вы могли бы сказать: «Все это очень хорошо, но что
будет со мной, если вдруг рухнет солнечная система и не станет
энергии для моего питания?» Вам ответили бы: «Нет проблем,
потому что задолго до того, как это произойдет, наука найдет
способ транспортировки вас (то есть вашего тела) на другую
солнечную систему - молодую, новую, с избытком энергии,
которой хватит для того, чтобы вы существовали миллионы лет».
«Да, - вздыхаете вы, - а что случится, когда вся Вселенная
исчезнет? Что случится тогда?
В этот момент вы действительно просыпаетесь и обнаруживаете,
в своему изумлению, что вы вовсе не компьютер и не человек, а
вообще ни на что не похожее существо, которое ни вы, ни я не
можем даже вообразить, и которому все это время просто
снилось, что оно - компьютер.
Теперь мои фантазии кончились. А была ли она действительно
фантазией? Я, например, рассматриваю такую ситуацию
серьезно. При этом я не имею в виду, что она является просто
логически возможной (что совершенно очевидно), но я на самом
деле не удивился бы, если бы такое случилось на самом деле.
Постскриптум. Я также полагаю, что было бы интересно, если бы
по некоторой странной причине этот мой текст был прочитан
через пару веков и будущий историк написал бы биографический
очерк о его авторе таким образом: «Смаллиан, Раймонд М.
Эксцентричный философ двадцатого века, веривший в то, что он
- компьютер».

37. Сон

В некоторых из моих любимых пассажей из восточной

философии Мастера говорится нечто такое, что похоже на
откровенную ложь. Например, я люблю проповедь Дзен-
Мастера, в которой говорится, что «с самого начала не су-
ществовало ни одной вещи».
Меня всегда чрезвычайно волновала индуистская (?) идея, что
существует ничто. Я не буду заходить столь далеко, чтобы
утверждать, что верю в эту идею, но я нахожу ее
привлекательной и, довольно странным образом, чрезвычайно
полезной. Я также считаю эту идею в высшей степени глубокой и
увлекающей. Единственная тут у меня проблема состоит в том,
что когда я стараюсь объяснить, куда она увлекает, я все время
теряю нить рассуждения.
Одним из памятных событий этой моей «несуществующей»
жизни был такой сон (приснившийся мне около тридцати лет
назад). Великий йог появился передо мной и сказал:
И вот смотри!
Пустая Вселенная!
Можно, конечно, сказать: «Ну, если вселенная пуста, тогда, по
крайней мере, нечто существует, а именно - пустая вселенная.
Поэтому я должен модифицировать мою поэму и сказать:
И вот смотри!
Нет даже пустой Вселенной!

38. Астрология

Как я понимаю, сейчас в университетах преподается астрология.

И как заметил один мой проницательный друг, математик,
«проблема приема на работу в университет профессоров по
астрологии относительно проста. При найме математиков или
физиков надо взять отзывы об их работе, прочитать их статьи и
так далее, а для того чтобы нанять астролога, нужно просто
посмотреть в его гороскоп и узнать, является ли он хорошим
профессором астрологии».
До недавнего времени я смотрел на астрологию как на самое
странное занятие в мире, какое только себе можно представить.
И причины, которые выдвигались сторонниками астрологии для
обоснования веры в нее, поражали меня еще большим
неправдоподобием, чем сами астрологические доктрины! Во
времена своей юности я имел разговор со школьной
учительницей, которая верила в астрологию. Я спросил: «Как
может астрономическое сочетание небесных тел во время
рождения человека иметь хотя бы малейшее воздействие на его
судьбу?» Она дала мне обычный ответ: «Гравитация». Я
убедительно показал ей, что гравитационное воздействие,
оказываемое планетами типа Марс или Венера на
рождающегося на Земле ребенка, меньше воздействия, которое
исходит от находящегося рядом стола или стула. Я не помню ее
ответа. Если же астролог честно признался бы мне, что планеты
оказывают скорее магическое воздействие, а не гравитационное,
то в этом случае я охотно поверил бы ему. Я не стал бы заходить
столь далеко и заявлять, что поверил бы этому, но я не отверг бы
этого объяснения сразу, как это я делаю с псевдонаучными
объяснениями. Магия, знаете ли, это такая вещь, о которой я
мало что знаю (вопреки тому факту, что в течение многих лет я
был профессиональным фокусником), а о гравитации я кое-что
знаю. По крайней мере, я знаю, что планеты не оказывают на нас
значительного гравитационного воздействия. Но магия? Откуда я
знаю, в какой степени вещи оказывают друг на друга магическое
влияние? Поскольку я ничего не знаю о магии, я не в состоянии
отвергнуть магическое объяснение. Но позвольте таким
объяснениям быть чисто магическими, но не псевдонаучными!
Говоря о магии, я полностью готов принять возможность того, что
вся Вселенная работает скорее по магическим принципам,
нежели по научным. Кто знает, быть может Вселенная - это
великий маг, который делает так, чтобы мы не догадывались о
его магических способностях, и подстроил так, чтобы большая
часть видимых явлений подчинялась научным принципам и была
упорядочена до такой степени, чтобы одурачить нас и не дать
нам узнать, каков есть на самом деле этот маг. Да, это настоящая
возможность, и чем больше я думаю о ней, тем больше она мне
нравится! Так что давайте предположим, что магия является
верховным принципом вселенной, и что планеты оказывают на
наши жизни очень важное магическое влияние. Остается
единственный вопрос: какая планета его оказывает?
Предполагая, что Марс и Венера оказывают разное влияние,
откуда я могу знать, какое воздействие оказывает каждая
планета на меня? Кто мне может дать эти сведения, астрологи?
Моя точка зрения состоит в том, что если мы допустим такие
вещи, как магия и сверхъестественное, нам все еще не
обязательно прислушиваться к астрологам, поскольку откуда они
знают, какие законы управляют магией и сверхъестественным?
(Кстати говоря, если магия имеет свои «законы», продолжает ли
она оставаться магией?)
Теперь, после того, как я высмеял астрологов, позвольте мне, как
это ни странно, защитить то, что было исходной целью при
написании мною этой главы. В последние годы это желание
крепло во мне, частично как реакция на научный снобизм и
нетерпимость, которые я замечал у других. У меня недавно был
разговор с математиком, и он говорил мне, что ни один
интеллигентный человек не может верить в такие вещи, как
астрология. Позднее в разговоре, к моему изумлению, он стал
противоречить самому себе, говоря о своем беспокойстве в
связи с тем, что многие интеллигентные люди в наши дни стали
верить в астрологию! Сейчас я не считаю, что вера в астрологию
необходимо указывает на отсутствие в человеке интеллекта. Так
уже случилось, что я знавал только трех-четырех человек,
которые верили в астрологию и в то же время были чрезвычайно
тупыми. Таким образом, если исходить из моего личного опыта,
то я должен был бы согласиться с моим другом. Но я не
соглашусь с ним. Я не верю в то, что вера в астрологию является
полностью иррациональной — об этом я еще скажу. Но даже
если бы она была иррациональной, я все еще не верю, что
иррациональные веры обязательно сопутствуют отсутствию
интеллекта. Даже суеверия не обязательно свидетельствуют об
отсутствии интеллекта. Я знавал многих чрезвычайно
интеллектуальных людей, которым были свойственны самые
странные суеверия, иногда в скрытом виде, иногда явно.
Конечно, в наши дни положено изгонять суеверия, но делать так
не значит избавиться от них, поскольку сама попытка приводит к
подавлению суеверий, что, в свою очередь, приводит к
возникновению неврозов. Например, я знаю одного воистину
честного суеверного человека, который не путешествовал по
пятницам тринадцатого числа. А есть совершенно рациональный
тип людей, которые не отказываются от путешествий только
потому, что они попадают на пятницу тринадцатого, и как раз во
время таких путешествий по некоторой неизвестной причине они
испытывают резкие приступы беспокойства. Но разве можно
сказать о таком человеке, что в глубине своей психики он лишен
интеллектуальности?
Давайте оставим суеверия и перейдем к религии. Если вы
полагаете, что жизни после смерти нет, что вы скажете о таком
человеке, который полностью рационален и на сознательном
уровне согласится с вами, но всю свою жизнь боится, что
однажды отправится в ад? Скажете ли вы о нем, что он просто
глуп? Больше или меньше глуп по сравнению, скажем, с
Паскалем, который верил в ад и рай на сознательном уровне?
Или вы скажете, что во времена Паскаля интеллектуальным
людям можно было верить в такие вещи, но в наше время
философское просвещение вкупе с современной наукой привело
к тому, что только глупые люди верят в весь этот «вздор»? Я
знаю многих людей, которые придерживаются именно такой
позиции. С моей точки зрения, эти люди весьма
интеллектуальны, но не в такой степени, как они само об этом
думают. Например, один мой знакомый, психиатр (который,
кстати, настроен резко против фрейдизма), однажды сказал об
одном нашем общем знакомом: «Это самый интеллектуальный
человек из всех, кого я знаю, за исключением меня самого».
Когда я сказал ему, что наш друг является искренним католиком,
чего мой собеседник по странному стечению обстоятельств не
знал, он был просто в ужасе! Он сказал: «Но это невозможно! Ни
один интеллектуальный человек не верит в существование
Бога!». Я мягко объяснил ему, что даже если вера в Бога
ошибочна, она не является признаком присутствия
интеллектуальности. Я сказал: «Определенно, выполнение
инструкций в гипнотическом состоянии не говорит об отсутствии
интеллектуальности, и религиозное воспитание в детстве дает
тот же самый психологический эффект, что и гипнотические воз-
действия». Будучи психологом, он сразу схватил суть сравнения,
но, к моему удивлению, сказал: «Я никогда не понимал этого
ранее. Твоя аналогия гипнотического состояния с религиозной
верой является весьма интересной». И таким образом он
восстановил временно пошатнувшуюся репутацию нашего друга-
католика.
Интеллектуальная нетерпимость к религиям, суевериям и
различным иррациональным верам весьма примечательна и
поучительна. С моей примитивной точки зрения, люди, которые
нетерпимы к иррациональным вещам, - это не те самые
рациональные люди, а те, которые подавляют в себе
иррациональность и в то же самое время «гордятся собой» за
свою рациональность. Так же обстоит дело с астрологией. Мой
друг, математик, который не мог понять того, как
интеллектуальный человек может верить в такие вещи, сказал
также, что вера в астрологию опасна и препятствует научному
прогрессу. В качестве реального примера такой опасности он
рассказал о молодых парах, руководствующихся астрологией при
выборе партнера! А теперь я спрашиваю вас: есть ли какие-
нибудь статистические данные, которые показывали бы, что
браки с астрологической консультацией менее успешны, чем
обычные браки на рациональной основе? Если и есть какие-либо
данные, то, боюсь, они свидетельствуют в пользу первых. Если
два человека чувствуют, что их гороскопы благоприятствуют их
браку, если при этом они полагают, что их ожидает счастье, то и
само ожидание этого - их вера в совместимость — будет
способствовать увеличению их шансов на счастливую жизнь. Для
таких людей их астрологические веры могут оказаться
самовыполнимыми. Я указал на это моему другу, и он, смеясь,
согласился со мной. И все же он считал, что астрология в целом
является глупой и вредной. Разговор закончился его словами,
что не нужно быть слишком терпимым.
Теперь я хочу поговорить о терпимости. Моя непосредственная
реакция на замечание «не следует быть слишком терпимым»
была нетерпимой, хотя в момент разговора я удержался от
выражения ее. (Интересно, оправдал бы мой собеседник мою
нетерпимость при этом?) Я очень чувствителен к вопросу о
терпимости и вообще я считаю себя совершенно терпимым
человеком, но, с другой стороны, я до сих пор не научился быть
терпимым к нетерпимости. Хочу предупредить, я не верю тому,
что надо быть нетерпимым к нетерпимости; я полагаю, что надо
быть терпимым и к нетерпимости, но я не научился еще этому.
Вероятно, однажды я, надеюсь, достигну такой стадии, когда
научусь быть терпимым к нетерпимости, или, если не сумею ее
достичь, то, по крайней мере, буду терпимым к себе за то, что не
смог быть терпимым к нетерпимости. Во всяком случае, дела
обстоят так, что я менее терпим к нетерпимости по отношению к
астрологии, чем к самой астрологии. В самом деле, хотя сам я не
верю в астрологию, если бы у меня был выбор - верить в
астрологию или же быть нетерпимым к астрологии, — я
предпочел бы верить в астрологию.
До сих пор я трактовал астрологию как нечто иррациональное,
призывая в то же время быть к ней терпимым. Но является ли
она на самом деле такой уж иррациональной? Ну, как я уже
сказал ранее, псевдонаучные объяснения типа гравитации или
волн, испускаемых планетами, просто смешны, и никогда не
будут признаны теми, кто хоть немного понимает в физике. Что
касается моей гипотезы о «магии», то тут я, конечно, шутил - хотя
я вполне был серьезен, говоря, что я скорее принял бы эту
гипотезу, чем псевдонаучные объяснения. Так что я отмечаю как
физические силы, так и магию. А что тогда остается? Нечто, что
является чрезвычайно важным! Это принцип, который Карл Юнг
назвал синхронностью. Эту концепцию весьма трудно объяснить
уму, воспитанному на западном научном принципе причинности.
Этот принцип синхронности, хотя он никоим образом не является
несовместимым с причинностью, все-таки сильно от него
отличается и может стать в будущем основанием альтернативной
и весьма интересной науки. Идея синхронности двух событий не
совпадает с идеей, согласно которой оно является причиной
другого. Дело, скорее, в том, что оба они имеют общую причину.
Применяя эту идею к астрологии, мы получаем заключение, что
если действительно есть значительная корреляция между
астрономическими конфигурациями во вселенной во время
рождения человека и свойствами личности, тогда дело не в том,
что небесные тела являются причиной этих свойств, а, скорее, в
том, что некоторое обстоятельство обусловливает как
конфигурацию Вселенной, так и рождение человека в данное
время.
Есть хорошо известная, предположительно даже подлинная,
история о Дзен-Мастере, который как-то был погружен в
медитацию в своем саду, в котором вишни стояли в полном
цвету. Внезапно он почувствовал опасность. Он огляделся вокруг,
но не увидел никого, кроме своего слуги- мальчика. Это
невероятно встревожило его, потому что в таких делах он
никогда не ошибался; в прошлом, когда он ощущал опасность,
она была на самом деле. Он был так встревожен этим
необъяснимым случаем, что вернулся в дом, где и оставался, не
выходя даже за пищей. Некоторые из его слуг забеспокоились и
решили справиться о его здоровье. Он объяснил им, что его
беспокоит, и продолжал: «Я не понимаю, в чем дело. Никогда
мои предчувствия не обманывали меня прежде!» Слухи о
происшествии распространились среди всех остальных слуг, и,
наконец, трепещущий от страха мальчик-слуга предстал перед
хозяином и признался: «Когда я увидел вас, поглощенного
медитацией в саду, у меня внезапно возникла мысль о том, что,
несмотря на ваше искусное владение мечом, вы не сможете
защитить себя, если в этот момент я ударю вас. Вы, мой
господин, почувствовали эту мою тайную мысль». Мальчик
ожидал, что будет наказан, но мастер даже в мыслях этого не
держал, почувствовав облегчение от того, что разрешил загадку.
Что мы можем думать об этой истории? Одна логическая
возможность заключается в том, что эта история выдумана. Но,
предположим, что это не так. Как тогда мы должны объяснить ее?
Одно возможное объяснение сводится к тому, что это чистое
совпадение, но я отметаю его как чрезвычайно маловероятное
(каковыми являются все совпадения). Я полагаю, что наиболее
популярным объяснением подобного случая должна быть
телепатия, но я хотел бы засвидетельствовать свое
категорическое отрицание существования этого явления.
(Приношу свои извинения тем, кто упрямо придерживается в
этом вопросе догматической точки зрения, но это мое твердое
убеждение. Если будущее развитие знания докажет мою
неправоту, я буду в восторге.) Нет, единственное имеющее смысл
объяснение состоит в синхронности - то есть в том, что есть
общая причина ощущения мастером опасности и мысли
мальчика о внезапном нападении. Вероятно, предыдущие
разговоры или другие какие-нибудь случаи могли привести к
параллельным мыслительным процессам в двух разных умах.
Интересно отметить, то четыре года назад, еще до того, как я
вообще узнал хоть немного о принципе синхронности Юнга, как
только я прочитал об этой истории, я сразу подумал о
параллельных мыслительных процессах как о возможном ее
объяснении (и поэтому мне было вдвойне приятно обнаружить
впоследствии подобный принцип у Юнга). Следует отметить, что
когда я рассказал об этой истории своему знакомому,
занимающемуся математической логикой, и предложил в
качестве объяснения синхронность событий, он ответил: "Я
скорее поверил бы в умственную телепатию". Я по-настоящему
удивляюсь готовности многих ученых умов признать возможность
умственной телепатии! В моей жизни было много случаев,
которые могли показаться телепатическими, но почти во всех
таких случаях я находил более правдоподобное объяснение в
терминах параллельных мыслительных процессов. Тот тип
синхронности, о котором я говорю, применим к таким вещем, как
астрология, которая при объяснении в таких терминах включала
бы синхронность гораздо более высокого порядка. В самом деле,
сказать по правде, я не могу представить, какой должна была бы
быть такая синхронность, если не предположить гипотезы вроде
Универсального Интеллекта. Если бы был Универсальный Интел-
лект, то тогда никакая синхронность - как бы далеко она ни
простиралась - не удивила бы меня. (Вообще, если принять эту
радикальную гипотезу - а я готов полностью отклонить ее - то
вряд ли меня можно удивить чем-нибудь еще!) Но как бы нам ни
хотелось принять такую гипотезу, а тот род синхронности,
который призван объяснить нечто вроде астрологии, восхищает
меня в той же степени, в какой и пугает.
Во всяком случае, основной интерес для меня в таких вещах, как
астрология, заключается в возможности будущей проверки
принципа синхронности. Дела обстоят так, что, по моему
глубокому убеждению, большинство астрологов являются
обманщиками. К тому же астрологи заявляют, что существуют
важные корреляции и что они знают их. Мое обвинение
астрологов в обмане вызвано не тем, что они не способны дать
научное объяснение этим предполагаемым корреляциям,
поскольку такие корреляции возможны и без подобного
существования. Я подозреваю их в обмане просто потому, что я
не верю в то, что эти корреляции вообще могут быть проверены
и, кроме того, что астрологам известны средства такой проверки.
Вероятно, я говорю это преждевременно, вероятно есть
интеллектуально честные философы, которые терпеливо
собирают статистические данные для проверки предполагаемых
корреляций. Таких астрологов - если они существуют - я мог бы
назвать «научными астрологами», и мои обвинения в обмане к
ним едва ли приложимы! Их работа может оказаться
чрезвычайно полезной.
Короче, я могу допустить возможность некоторого рода
астрологической науки, но у меня есть серьезнейшие сомнения в
том, что астрология платит по счетам. Но она может быть
провозвестником того, что это случится. Таким образом, я не
отвергаю ее столь же легко, как мои настроенные чисто
эмпиристски друзья. А кроме того, она в некотором отношении
восхитительно сверхъестественная вещь!

39. Два дзен-инцидента

Я хочу сравнить два дзен-инцидента, которые, с поверхностной

точки зрения, кажется, несут противоположную мораль, но при
более пристальном рассмотрении - по причинам, которые я не
могу рационально объяснить, - имеют одну и ту же мораль. Я
хотел бы понять лучше, что я сам сказал.
Первый инцидент относится к моему любимому Дзен- Мастеру
Банкеи. С раннего возраста он испытывал чудовищный страх
перед смертью. Он говорил, что начиная с трех лет его мать, в
качестве наказания, пугала его смертью. Когда он плохо вел
себя, его мать могла напомнить ему о смерти или же до смерти
напугать его, притворяясь трупом до тех пор, пока мальчик не
начинал вести себя хорошо. Этот интенсивный страх смерти
был, вероятно, главной причиной обращения Банкеи к Дзен.
После отрочества он поступил в Дзен-монастырь и занялся
аскетической практикой. Он практиковал позы Дзен в течение
долгого времени, так что у него появились пролежни и фу-
рункулы. (Кстати, скажете ли вы, что Банкеи действовал по
соображениям самодисциплины или же вынужденно? Я много
слышал о дзен-воспитании, требующем «дисциплины». Но мне-
то кажется, что Банкеи действовал скорее вынужденно, нежели
исходя из дисциплины. «Выбрал» ли Банкеи этот путь или же его
страх смерти вел его к этому?) Банкеи стал настолько больным,
что чуть не потерял свою жизнь! Тогда он прервал свое
воспитание для того, чтобы получить передышку в несколько
месяцев. Как раз в болезненный период своего выздоровления
он испытал Сатори. И оно состояло в мгновенном осознании
того, что он не мог бы умереть по той простой причине, что он
никогда не рождался! Суть дела в том, что он никогда не рож-
дался.
А теперь о втором инциденте. Кто-то спросил Дзен- Мастера:
«Где ты будешь после того, как умрешь?». Мастер ответил: «Где
я буду? Я буду, вероятно, лежать на земле, и четыре мои
конечности будут указывать на небо. Вот где я буду».
Так что же общего имеют эти два инцидента? Для меня оба они
равно предполагают нереальность смерти. (Пожалуйста, поймите
меня правильно! Я не аргументирую здесь в пользу
нереальности смерти; я просто пытаюсь определить идеи,
лежащие в основе морали этих инцидентов, не пытаясь
защищать их.) Легко видеть, что за мораль имеет инцидент с
Банкеи. Банкеи сказал, что он никогда не рождался. Банкеи,
конечно же, знал, как вы и я, что его тело возникло из чрева его
матери в определенное время в определенном месте, что
родилось его тело. И все же он верил в то, что он никогда не
рождался. Это значит, что он не отождествлял себя со своим
телом. И поэтому при рождении его тела он сам не рождался. Я
прекрасно понимаю его чувства! Я часто чувствую, что нахожусь
вне времени, вопреки тому факту, что я переживаю время.
(Ощущение такое, как будто я наблюдаю поток времени с
отдаленной точки вне времени.) Поэтому я понимаю, что
ощущает Банкеи. (Я должен был бы сказать ощущал, но я
оставил эту ошибку неисправленной, потому что именно она рас-
крывает суть дела!) То, что второй дзен-инцидент должен иметь
тот же психологический эффект, вероятно, озадачивает. Второй
Дзен-Мастер, очевидно, отождествляет себя со своим телом
полностью. Когда его спросили, где он будет, он просто сказал,
где, с его точки зрения, будет находиться тело. Так почему же
тогда этот инцидент также предполагает нереальность смерти? Я
могу лишь рискнуть
высказать некоторые догадки на этот счет.
Прежде всего, не дает ли этот ответ ощущение шока? Я полагаю,
что не так уж много людей могли бы дать подобный ответ — его
не дали бы даже те, кто не верит в существование души, в жизнь
после смерти и тому подобные вещи. Такие люди, по всей
вероятности, сказали бы что-то вроде этого: «Где я буду после
того, как умру? Да я просто не буду существовать?», или же
«Меня просто больше не будет», или же «Я подвергнусь
уничтожению». (Кстати, не является ли слово уничтожение
отвратительным? Я не знаю, что значит для души быть
уничтоженной, но, что бы это ни означало, звучит довольно
зловеще!)
Отклоняясь немного в сторону от основной темы, я хотел бы
сделать некоторые замечания относительно моей спонтанной
реакции на это зловещее слово. Я нахожу странным, что
называющие себя материалистами, провозглашающие неверие в
так называемую «душу», могут сказать: «После того, как я умру, я
не буду существовать». Не означает ли это того, что он сейчас
существует, но после смерти его тело перестанет существовать?
Кто этот «он», который существует сейчас, но который
перестанет существовать после смерти тела? Этот «он»
определенно не является его телом; его тело будет некоторое
время существовать и - как мертвое тело, - вероятно, лежать на
земле, всеми четырьмя конечностями указывая на небо. Когда
такого называющего себя «материалистом» спрашивают: «Что
такое ты, который существует, но перестанет существовать в
будущем?», он, вероятно, ответит: «Мое сознание. Мое сознание
является чем-то чисто физическим, которое существует сейчас,
но которое перестанет существовать по смерти моего тела». В
самом деле, я знаю одного «материалиста», который полагал,
что сознание — это не более чем отношение между частями
материи. Он уподоблял сознание индивида движению мотора.
Он говорил: «Спрашивать, куда девается сознание после смерти,
имеет не больше смысла, чем спрашивать, куда девалось
движение мотора после его выключения. Движение никуда не
девается; оно просто исчезает».
Я не знаю, удачна ли аналогия сознания с движением мотора.
Для меня сознание кажется весьма и весьма отличным от
движения мотора! Кроме того, я не считаю сознание некоторого
рода «отношением»; отношение является чем-то абстрактным, в
то время как сознание — это самая конкретная вещь в мире. Тем
не менее, я полагаю идею, согласно которой сознание никуда не
девается, вполне хорошей. Можно было бы спросить: «Если
сознание никуда не девается, не означает ли это, что оно
остается там, где оно есть?». На это я ответил бы: «Едва ли!
Вряд ли! Деваться куда-то или оставаться где-то вообще не
кажутся категориями, применимыми вообще к сознанию».
Когда перестаешь размышлять над этим, материализм в чистом
виде (который, к сожалению, не является философией многих из
тех, кто называют себя материалистами) также готов к
удивительным предположениям о нереальности смерти.
Например, если нет души, то что это значит - умереть? Я,
конечно, говорю не о биологической смерти, а о психической
смерти, - если вообще есть такая вещь. Когда я говорю «если
имеется такая вещь», я имею в виду несколько различных
философий, согласно которым нет такой вещи, но каждая из них
полагает это по разным основаниям. С одной стороны, в
некоторых формах Христианства, - например в католицизме, -
определенно верят в существование «души», или «психеи», и в
то, что она на самом деле выживает при смерти тела. Затем идут,
конечно, восточные религии, в которых принята доктрина пере-
воплощения; для них смерть нереальна. Но, вероятно, наиболее
примечательны те, кто верит в нереальность психической
смерти, и не потому, что, согласно их концепции, душа
переживает тело, но просто потому, что прежде всего нет души
или психеи! Достаточно любопытно, что некоторые
философствующие буддисты и чистые математики попадают
вместе в этот класс. Суть одной из форм буддизма состоит в
отрицании «Я», или эго, или того, что западные религии
называют индивидуальной «душой». Эта позиция разделялась
также Давидом Юмом.
Я еще не решил проблемы, которая захватила меня, - почему
второй Дзен-Мастер столь сильно утверждал нереальность
смерти. Ответ, который я имел в виду, - что Дзен- Мастер
полностью отождествил себя со своим телом и не верит в такую
вещь, как «душа», которая переживет тело, - поразил меня как в
высшей степени искусственный. И кроме того, он не выражает
того чувства, которое у меня возникло от этой истории! Когда
Мастер сказал: «Когда я умру я буду, вероятно, лежать на земле,
и четыре мои конечности будут указывать на небо», у меня было
чувство, что тело и в самом деле лежит где-то здесь, а сам Мас-
тер находится где-то извне, наблюдая за своим телом. Это
чувство у меня было сильнее чувства, что он отождествил себя с
телом. В некотором смысле я был почти убежден в том, что он
отождествил себя со всей вселенной или же даже с неким
Космическим Сознанием, которое наблюдает за всей вселенной.
Но все это может быть результатом моего воображения; ведь
вполне вероятно, что он, будучи Дзен-Мастером, вообще не
отождествлял себя ни с чем! (Отождествление включает дуализм
субъекта, который отождествляет, и объекта, с которым субъект
себя отождествляет.) Вероятно, Дзен-Мастер своим ответом
подразумевал простой факт, без всякого метафизического
заднего смысла вообще! Еще более вероятно, что Дзен-Мастер
вообще ничего не имел в виду; его ответ был совершенно
спонтанным, как звук колокола после удара по нему (без всякого
«смысла» звука колокола). Да, я полагаю, что этот последний
вариант более всего вероятен. В этом случае я тогда тоже
слишком много усмотрел во всем этом случае. И все же ответ
говорит мне о нереальности смерти. Почему бы?

40. Две версии истории о Банкеи

Я знаю две версии весьма просветляющей истории о Дзен-

Мастере Банкеи. Эти две версии на первый взгляд очень схожи,
но я полагаю, что они иллюстрируют две совершенно различные
точки зрения.
1. Проповеди Мастера Банкеи посещали не только изучающие
Дзен, но и верующие, принадлежащие другим сектам и всех
рангов. Он никогда не цитировал сутр и не ввязывался в
схоластические дискуссии. Его слова шли прямо от сердца к
сердцу его слушателей.
То, что Мастера слушало столь большое число людей, злило
монаха из секты Ничирен. Много слушателей его секты уходило
слушать Дзен-Мастера. Самонадеянный монах пришел в храм,
полный решимости вызвать Банкеи на диспут.
"Эй! Дзен-учитель! - выкрикнул он. - Подожди минуту. Уважающие
тебя могут повиноваться тебе, но человек, подобный мне, не
окажет тебе уважения. Можешь ли ты заставить меня
повиноваться тебе?"
"Подойди ближе, и я покажу тебе, как ты будешь повиноваться
мне",- сказал Банкеи.
Гордый монах проложил путь сквозь толпу вокруг учителя.
Банкеи улыбнулся. "Стань подле меня слева".
Монах повиновался.
"Нет, - сказал Банкеи, - нам будет говориться лучше, если ты
станешь справа. Встань сюда".
Монах гордо ступил вправо.
"Ты видишь, - сказал Банкеи, -ты повинуешься мне, и я полагаю,
что ты весьма мягкий человек. Садись и слушай".
Ключевым вопросом в этой версии как будто является вопрос о
повиновении. Эта история напоминает мне трюк, который как-то
сыграли со мной. Мне было сказано: "Бьюсь об заклад, я могу
разжать твой кулак". Я сказал: "Хорошо" - и сжал кулак.
Собеседник сказал: "Нет, нет, большой палец внутрь!" Я наивно
разжал кулак и, поместив палец внутрь, снова сжал его. Тогда
собеседник сказал мне: "Вот видишь, ты все-таки разжал кулак".
Этот трюк сработал. Я проводил его много раз, и никогда не было
сбоя. Попытайтесь сделать этот трюк сами!
Эта история напоминает мне прекрасную басню Эзопа о Солнце
и Ветре, спорящих, кто из них сильнее. Они согласились держать
пари. Проверить истинность своих утверждений они решили на
путнике на дороге. Суть пари заключалась в том, чтобы
заставить путника снять плащ. Сначала старался Ветер, который
дул все сильнее, стараясь сорвать плащ. Но чем сильнее дул
ветер, тем плотнее запахивал его на себе путешественник.
Наконец Ветер обессилел и перестал дуть. Затем наступила
очередь Солнца. Оно пригрело посильнее, и тогда человек снял
плащ.
Когда монах сказал, что не будет повиноваться Банкеи, он,
конечно же, имел в виду «при условии, что это не против моей
воли». Но Банкеи не уточнял, что он заставит монаха
подчиниться против воли того, а монах как раз повиновался все-
таки по своей воле. Банкеи просто сказал, что заставит монаха
повиноваться, что тот и сделал. Вид повиновения, которое
вызвал Банкеи, сродни тому, которое было вызвано Солнцем в
басне Эзопа.
Но это как раз тот тип повиновения, который по своей природе
является полностью даосистским! Вся идея даосистской
политики заключается в том, что Мудрый Правитель оказывает
на людей такое влияние, что те добровольно делают то, что
является благом для них. Как сказал Лао Цзы: «Когда правит
мудрый, вершатся добрые дела, и все люди говорят: “Мы
сделали это сами”». Это, кстати, иллюстрация принципа у-вэй в
политике (в которой Лао Цзы был заинтересован больше, чем
Чжуан Цзы).
Этот метод у-вэй достижения добровольного повиновения
(которое напоминает кое в чем Б. Скиннера) является по-
настоящему неметодичным методом самого Дао (хотя Дао этого
не осознает). Дао действует скорее спонтанно, нежели
целенаправленно, но тем не менее это путь, которым оно
действует. Следующая мысль могла бы вполне быть высказана
мудрецом Лао Цзы:
Дао никогда не командует,
И по этой причине
Ему добровольно подчиняются.
В противоположность этому, как мы могли бы заметить, иудо-
христианский Бог командует, и по этой причине его иногда
ослушиваются.
2. Во второй версии этой истории суть кажется совсем иной. Тут
речь идет не о повиновении, а о понимании. В этой версии монах
секты Ничирен не был с самого начала враждебно настроен по
отношению к Банкеи. Он просто сказал ему: «Я не понимаю
тебя». Банкеи сказал: «Ты не понимаешь меня? Встань на
помост, и, вероятно, тогда я сумею сделать так, чтобы ты понял
меня». Монах встал на помост, и Банкеи попросил встать его
слева, затем справа, что тот и выполнил. «Вот видишь, - сказал
Банкеи, - ты понимаешь меня превосходно! Будь умницей,
садись и слушай, что я собираюсь сказать».
Эта вторая версия поразила меня как более тонкая по
сравнению с первой, более глубокая и более беспокоящая. Логик
при такой истории мог бы выйти из себя и сказать: «Из того
факта, что монах понимает просьбы встать слева и справа, вовсе
не следует, что он должен понимать то, что говорит Банкеи во
время проповеди. В самом деле, когда Банкеи говорит: «Вот
видишь, ты понимаешь меня превосходно», логичным было для
монаха ответить: «Конечно, я понимаю вещи, которые ты
говоришь сейчас, но я не понимаю вещей, которые ты говорил до
этого, и ты пока не сумел сделать так, чтобы я их понял».
Ну, это типичный пример логического анализа, и в качестве
такого он не так уж плох. Но я не считаю его далеко идущим в
анализе, потому что остается еще кое-что. Но, к несчастью, это
еще кое-что невероятно трудно, если вообще возможно,
объяснить чисто рациональными методами - по крайней мере
мне. Быть может, следовало бы сказать, что часть подлинного
сообщения Банкеи заключалась в том, что тип понимания,
продемонстрированный монахом на помосте, является более
важным и основным, нежели тот, который требовался для
проповеди? Можно было бы указать на еще более тонкий
момент. Ответ монаха, когда он говорил: «Я не понимаю тебя»,
был живой, спонтанной реакцией и, как таковой, представляет
более важный вид понимания, подобный прямому и
непосредственному ответу монаха, когда он встал на помост.
Именно такой тип понимания - происходящий прямо от истинного
типа «нерожденной природы» - является важным. Есть еще кое-
что, но я полагаю, что на этом этапе любые слова просто
подведут меня.

41. Вымышленная дзен-история

Дзен-Мастер: У меня в руке посох, и в то же время нет посоха.

Как ты можешь объяснить это?
Еврейский новичок: Я не могу объяснить!
Мастер: Не будь нахалом! Это проблема для тебя специально -
если ты хочешь на самом деле получить Просветление, как ты
говоришь, то предприми все усилия для нахождения ответа.
Новичок: Хорошо, с моей точки зрения, если поглядеть с одной
стороны, ты имеешь посох, а с другой - нет.
Мастер: Нет, нет, это не то, что я имею в виду! Я подразумеваю,
что если смотреть с одной и той же стороны, я имею посох и я не
имею его. Как ты объяснишь это?
Новичок: Сдаюсь!
Мастер: Но ты не должен сдаваться! Ты должен сражаться до
конца.
Новичок: Я не буду спорить с тобой, следует ли мне сдаваться.
Факт заключается в том, что я сдаюсь.
Мастер: Но ты что, не хочешь получить Просветления?
Новичок: Если Просветление означает размышление над такими
дурацкими вопросами, тогда ну его к черту! Сожалею, что
разочаровал тебя, но прощай!
Двенадцатью годами позднее
Новичок: И я вернулся к тебе, о Мастер, в состоянии абсолютного
раскаяния. Двенадцать лет я мучился чувством вины за мои
трусость и нетерпение. Теперь я понимаю, что не могу убежать
от жизни. Рано или поздно я столкнусь с фундаментальными
проблемами Вселенной. Теперь я готов закалить себя и
постараться серьезнейшим образом посвятить себя проблеме,
которую ты дал мне.
Мастер: А что там была за проблема?
Новичок: Ты сказал мне, что у тебя есть посох и все же его у тебя
нет. Как я могу объяснить это?
Мастер: Я сказал это? Ну и глупость же я сморозил!

42. Почему мы иногда неверно понимаем?

Дзен-писатели говорят нам, что часто мы не можем правильно

понять какой-либо отрывок в их произведениях в силу того, что
подходим к нему слишком интеллектуально и
рационалистически. Мы стараемся скорее осмыслить
Дзен-писатели говорят нам, что часто мы не можем правильно
понять какой-либо отрывок в их произведениях
в силу того, что подходим к нему слишком интеллектуально и
рационалистически. Мы стараемся скорее осмыслить его,
нежели осознать интуитивно. Это, безусловно, верно, но я хотел
бы указать на то, что во многих случаях вина падает не на нас, а
на переводчиков, допускающих невероятную глупость.
Разрешите мне процитировать кое-что.
Один переводчик Лао Цзы перевел первые строки Книги Дао Дэ
Дзин таким образом:
Дао, которое может быть даосировано,
не есть истинное Дао.
Кто же может понять этакое? А дело в том, что китайский
иероглиф для Дао имеет много других значений, одно из которых
— «речь». Таким образом, правильный (и великолепно
понимаемый) перевод должен бы быть таким: «Дао, которое
может быть высказано (или «Дао, которое может быть
поименовано», или же «Дао, которое может быть описано») не
является истинным (или вечным) Дао». Но выражение «Дао,
которое может быть даосировано», едва ли может быть
постижимо!
Другая причина нашего непонимания заключается в том, что
переводчику иногда не удается привести некоторые факты,
которые чрезвычайно важны для понимания. Существует,
например, хорошо известная история о Дзен- Мастере, который,
будучи спрошен: «Что есть Будда?», ответил: «Три фунта льна».
Любой читатель, который полагает, что понял эту историю (в
приведенной выше версии), обманывает сам себя! Он может
дать некоторую далеко идущую интерпретацию, но при этом
полностью упустить суть ее, и было бы лучше, если бы он не
думал о ней вообще. Это как раз то, что делал я, пока я не
набрел на следующую версию, которая и делает полной смысла.
В этой версии Дзен-Мастер прядет лен в то время, когда ему
задали вопрос, и отвечает примерно так: «Что такое Будда? Ну,
это не больше, чем эти три фунта льняной пряжи» (Другим
словами, Дао есть ваш повседневный ум, и Бог вездесущ, и
Будда есть все и вся, подобно этим трем фунтам льна,
например.) Разве это не имеет смысла?
Есть и другая причина частого непонимания многих дзен-
историй, и вина при этом ложится целиком на нас. Мы
предполагаем, что когда Дзен-Мастер говорит, он всегда что-то
имеет в виду. Что еще хуже, мы предполагаем, что он имеет в
виду нечто глубокое по смыслу и очень важное! (И, таким
образом, мы упускаем нечто глубокое и важное!) Так что же,
Дзен-Мастера всегда имеют в виду что-то, а? Скажите мне, когда
вы бьете в колокол, и колокол звучит, всегда ли его звук что-то
значит? Эта аналогия поражает многих читателей как ужасная,
но, к счастью, она при этом не поражает колокола!
Для тех, кому не нравится аналогия между человеком и
колоколом, и кто предпочитает аналогии между людьми,
интересна будет шутка о двух психиатрах, которые встречаются
на улице. Один из них говорит другому: «Привет», а другой
думает: «Хм, интересно, что он имеет в виду под этим?» Я
полагаю, что многие из нас ужасно похожи на этих психиатров в
том, что мы стремимся навязать значение всем сказанным
вещам. Дзен-Мастер может быть действительно понят только в
том случае, если мы не станем отыскивать некоторое «глубокое
духовное значение», которое якобы кроется за всеми его
ответами, а просто будем понимать последние как естественные
реакции в соответствующем контексте, подобные звукам
колокола при ударах в него. Я утверждаю не то, что ответы Дзен-
Мастера не имеют глубокого духовного смысла, но только то, что
это значение не обязательно принадлежит самому Дзен-Мастеру
и не обязательно, что Мастер знает это значение. Это точно так
же, как в случае звучания колокола! Оно и в самом деле имеет
глубокое духовное значение, но неизвестно, может ли колокол
сказать нам, каково это значение.
Я считаю самым подходящим заключением к этой главе
следующий пересказ хорошо знакомой истории. Некто спросил
Дзен-Мастера: «Какова окончательная природа реальности?»
Мастер ответил: «Спроси об этом столб». Человек сказал:
«Мастер, я не понимаю». Мастер ответил: «Я тоже».

43. Мондо о бессмертии

Изучающий Дзен: Так что же, Мастер, бессмертна душа или нет?
Переживаем ли мы нашу телесную смерть? Или же мы
уничтожаемся? Перевоплощаемся ли мы на самом деле?
Расщепляется наша душа на составные части, которые
возобновляются, или же душа входит как единая сущность в
новое тело? Остается ли с нами наша память? Или же доктрина
перевоплощения ложна? Или же христианское понятие
переживания душой тела более правильно? А если это так,
воскреснет наше тело или же наша душа войдет в платонистский
духовный мир?
Мастер: Твой завтрак остывает.

44. Видишь ли ты суть?

Прекрасная поэма из Дзенрин начинается так:

Сидя спокойно и не делая ничего.
И весна приходит, и трава
Прорастает сама по себе.
Здесь я захотел бы прервать поэму и добавить:
Быть в исступлении, что-то там делая!
И весна приходит, и трава
Никак не растет!
Но я не должен был бы портить эту прекрасную поэму! Она
продолжается так:
Дикие гуси не собираются
ронять в воду свое отражение,
А вода не хочет вбирать в себя его.
По духу эти стихи напоминают мне следующую глубокую мысль:
Хотя не стараясь сознательно
Охранять рисовое поле против непрошеных
гостей,
Пугало, тем не менее, не стоит тут
Совершенно бесцельно.
А поэма из Дзенрина продолжается так:
Старая сосна творит молитву.
Дикая птица кричит истину.
Я нахожу строку «Дикая птица кричит истину» почти
потрясающей по своему реализму. Сама эта строка как будто
кричит истину!
Известна история об изучающем конфуцианство, который искал
просветления у Дзен-Мастера. Студент постоянно жаловался,
что объяснения Мастера в чем-то всегда неполны. Возникало
такое впечатление, что Мастер всегда утаивал ключ к проблеме.
Мастер же заверял, что ничего от студента не утаивает. Но тот
настаивал на том, что от него все-таки что-то утаивается. И
Мастер настаивал на том, что ничего не утаивал. Как-то эти двое
шли по горной тропинке. Внезапно Мастер спросил: «Чувствуешь
запах горного лавра?» Студент ответил: «Да!» Мастер сказал:
«Ты видишь, я ничего не утаиваю от тебя!»
Я как-то рассказал эту историю одному интеллигентному
математику. Он сказал, что не может усмотреть суть в этой
истории. В своей топорной западной манере я промямлил что-то
вроде того, что реальность, которой искал студент, есть не что
иное, как та, которая приходит через чувства. Дао - это
повседневный ум. Трансцендентальное, которое, по мысли
студента, утаивал от него Мастер, есть не что иное, как
неизбежное, чего Мастер не мог бы утаить от студента. Да, если
бы Мастер ослепил, или оглушил, или каким-то образом лишил
студента информации, нормально проходящей через органы
чувств, тогда он лишил бы студента чрезвычайно ценного! Но
Мастер не делал ничего подобного, и, значит, каким же образом
он мог утаить от студента что-нибудь?
Мой друг выудил суть. Затем я сказал ему, что в значительной
степени то же сообщение лежит в следующей Дзен- поэме
(которая, кстати, поразила меня как наиболее просветляющая
поэма, которую мне когда-либо приходилось читать):
Когда дикая птица поет свою песню
С вершин деревьев,
Ее голос несет послание
Патриарха.
Когда горные цветы расцветают,
Их полный смысл приходит с их ароматом.
Мой друг взволнованно сказал мне: «Если бы ты сначала прочел
мне эту поэму, я сразу понял бы и твою историю! Теперь я понял
суть!»
Постскриптум. Я однажды прочел это своему другу, который
сказал: «Я полагаю, что видеть суть - это значит иметь
неправильный подход». В этом высказывании много справед-
ливого. Следовательно, мне нужно было бы добавить:
Увидеть суть -
Значит упустить суть дела полностью!
45. Просветление

Возможно, самым фундаментальным понятием восточных

религий и систем мистической и философской мысли является
понятие Просветления, или Самадхи, или Сатори (у японцев).
Есть, возможно, соответствующее понятие спасения в
христианстве. Одно возможное преимущество христианского
понятия спасения заключается в том, что концептуально оно
чрезвычайно ясно. Согласно христианству - по крайней мере,
некоторым версиям старомодного Христианства, есть
личностный Бог, чьим творением мы являемся. Бог наказывает
или вознаграждает нас после жизни за наше поведение в этой
жизни. Если мы были достаточно «хороши», мы получим
«спасение» - мы будем «спасены», и наши души пойдут на небо,
где мы будем наслаждаться вечным блаженством. Теперь,
независимо от того, верим мы в это или нет, нет ничего ни в
малейшей степени неясного в том, что при этом утверждается.
Согласно некоторым современным подходам к Христианству
(например, у К. Льюиса), наше спасение или проклятие есть не
столько «вознаграждение» или «наказание» со стороны Бога,
сколько нечто такое, что мы выбираем сами. То есть оно
оказывается неизбежным следствием наших собственных
действий (в этом отношении это понятие чрезвычайно близко
подходит к индийской доктрине кармы). Восточные понятия
просветления - по крайней мере некоторые из них - не обладают
такой же концептуальной ясностью для людей - исключая, может
быть, уже получивших просветление или по крайней мере
частично просветленных. Я не говорю много о таких восточных
религиях, которые отличает буквальная вера в перевоплощения.
Согласно таким религиям, Просветление, или Нирвана, является
довольно четко очерченной вещью. После проведения
достаточно большого числа праведно прожитых жизней, или
жизненных циклов, можно накопить достаточно хорошую карму
для того, чтобы «избежать колеса жизни и смерти», или «колеса
Сансары», и, таким образом, не рождаться вновь в мире зла и
страдания, подобном здешнему миру. Эта идея, независимо от
того, истинна она или ложна, поразила меня как совершенно
ясная по своему смыслу. Но я заинтересован главным образом в
тех восточных понятиях Просветления (или его эквивалентах),
которые являются - по крайней мере, с более буквальной
западной, или рациональной, или научной точки зрения - менее
ясными в их (так называемом) смысле. В частности, я думаю о
специфически даосистском понятии «быть в гармонии с Дао» и
Дзен-понятии «Сатори». Что это значит - быть в гармонии с Дао,
или что это значит - Сатори? Ну, если бы вы спросили древнего
даосиста, что значит быть в гармонии с Дао он мог бы
улыбнуться, приветливо, но печально. Я вспоминаю прекрасные
строки поэта Ли Дай-бо:
Ты спрашиваешь меня, почему я живу
на этих голубых холмах.
Я улыбаюсь, но не отвечаю.
Если бы спросили Дзен-Мастера, что же такое Сатори, он мог бы
улыбнуться вам, или же нахмуриться, или же дать ответ вроде
"ручей, текущий вдаль". Или же он мог бы поддать вам пару раз
своим посохом.
У меня есть подозрение, что с западной, рационалистической
точки зрения эти ответы не кажутся такими уж удачными, не так
ли? Что они действительно говорят о том, чем является по-
настоящему Просветление? (Кстати говоря, своеобразным
способом они-таки говорят, но я не готов спорить сейчас по этому
поводу.) Могут ли вообще какие-нибудь слова сказать нам, на что
похоже Просветление? О чем говорят слова типа "узревание
твоей истинной нерожденной природы"? А что вы скажете по
поводу слов "покажи мне твое настоящее лицо, которое у тебя
было до твоего рождения"? Помогают ли эти слова нам?
Помогают ли вообще слова? По этому поводу имеются
существенные расхождения во мнениях так называемых
экспертов [Не кажется ли идея эксперта по Просветлению
немного странной?] .
Некоторые из них говорят, что понятие Просветления абсолютно
неуловимо, и поэтому никакие слова тут не помогут, да и вообще
слова могут помочь лишь тем, кто уже получил Просветление.
Другие же говорят, что слова могут помочь - нужно лишь дать
намек на способ их использования.
Хотя никто не спрашивал моего мнения по этому поводу, я все-
таки хочу изложить его. Вот как я вижу эту проблему. Конечно же,
слова могут помочь! Но они могут помочь только тем, кто уже не
имеет враждебности к самой идее. А враждебность, с которой
только я сталкивался, огромна. Почему люди столь невероятно
нервны и возмущены по поводу этой идеи? Не является ли это
просто ревностью по отношению к тем, кто получил
просветление, ревностью вкупе со страхом, что остался среди
тех, кто неспособен получить эту волшебную вещь, называемую
«Просветлением». Я не знаю, как на самом деле обстоят тут
дела. Все, что я знаю, сводится к тому, что эта откровенная
враждебность существует в достаточной степени и часто
проявляет себя в простом отрицании того, что во всей идее
Просветления есть какая-то значимость и важность. В самом
деле, сердитый скептик мог бы сказать: «Если слова
Просветление или Сатори действительно имеют какой-то смысл,
как вы это утверждаете, то почему же вы не можете ясно сказать
мне, что же они значат?» Но, как я уже сказал, это может быть
сказано в атмосфере, свободной от враждебности. Так что тут
мы имеем странный порочный круг, приводящий к тупику! Я
полагаю, что могу легко (хотя и не быстро) передать восточное
понятие Просветления любому, кто относится к этой идее с
симпатией. Но даже сотни миллионов калп (мировой период в
индуистской мифологии) не хватит мне для того, чтобы
объяснить его человеку, который к этой идее не расположен.
Потому что все слова, которые я смогу найти для объяснения,
встретятся с его словами, в которых он выразит убеждение, что
все мною сказанное столь же пусто, как бормотание потока воды.
Однако любопытная вещь заключается в том, что бормотание
ручья само по себе замечательно близко к Просветлению!

46. Вечерняя прохлада

Вечерняя прохлада
Сама того не зная звоном колокола
Отсчитывает уходящие мгновения
жизни.
Это стихи великого поэта Иссы. Другой его стих говорит:
Вечерняя прохлада
Сознательно звоном колокола
Отсчитывает уходящие мгновения
нашей жизни.
По поводу этих стихов Блис рассуждает:
"Две эти версии выражают различие между обычным человеком
и просветленным человеком. Оба знают, если они поразмыслят
над этим, что вечерний звон из монастыря говорит об ушедшем
дне нашей жизни. Но просветленный человек знает через звуки
колокола, вздохи и прохладу, что все течет и исчезает. Только
просветленный человек радуется этой полной истине о
преходящей сути прохлады. Для непросветленного человека
прохлада, само ее ощущение враждебно мысли о преходящем
характере всего".
Я согласен с последним предложением этого комментария, но я
решительно не согласен с остальным его содержанием! Для
меня первый стих, а не второй, представляет состояние
просветленного человека. Во-первых, неверно, что колокол
отсчитывает уходящие мгновения нашей жизни, и ассоциация
звона колокола с постепенным истечением жизни говорит о
весьма значительном состоянии непросветления. Позвольте мне
сказать по этому поводу чуть больше.
Как я это понимаю, полностью непросветленный человек верит,
что имеется такая вещь, как смерть, и что смерть трагична.
Слегка просветленный человек верит в загробную жизнь. Более
просветленный человек не верит в загробную жизнь, но полагает,
что смерть не трагична. Еще более просветленный человек
вообще не верит в смерть (за исключением, конечно,
тривиального биологического
смысла) и не верит также в жизнь после смерти. Следующая
стадия просветления состоит в понимании того, что и жизнь и
смерть иллюзорны и имеют существование в чувственном, но не
в духовном мире. Еще более высокая стадия просветления
заключается в понимании, что все разговоры о жизни и смерти
полностью лишены истинности. Например, Будда на вопрос
«Есть ли загробная жизнь?» ответил: «Сказать, что она есть,
значит пройти мимо сути дела. Сказать, что ее нет, значит пройти
мимо сути дела. Сказать, что она и есть и нет, значит пройти
мимо сути дела. Все эти вещи не имеют реального отношения к
проблеме, суть которой - в спасении».
Таким образом, как я сказал, на определенной стадии
просветления становится понятным, что все мысли о жизни и
смерти тщетны. Наконец, полностью просветленный человек
превосходит даже это понимание и просто перестает думать о
жизни и смерти вообще! Следовательно, истинно просветленный
человек, слыша вечерний звон, будет просто радоваться его
звуку и не будет иметь таких глупых (и «красивых») вопросов о
его связи с жизнью и смертью. В этом отношении он похож на
моих собак, которые при звуке колокола никогда не будут иметь
таких диких идей, как «уходящие мгновения жизни». Тут моя
позиция схожа с позицией поэта Башо, который писал:
Восхитителен тот, кто
видя вспышку пламени, не говорит:
«Жизнь пронеслась, подобно вспышке».

47. Когда время созреет

Есть философы - впрочем, как и обычные люди - которые

серьезно размышляют или беспокоятся по поводу таких
вопросов: «Как я на самом деле появился на свет»; «Как
возникла Вселенная?»; «Управляет ли мною кто-либо другой?»;
«Почему мир произвел меня, а не кого-либо еще?»; «Где был бы
я, если бы материнская яйцеклетка была бы оплодотворена
другим сперматозоидом, нежели тот, который на самом деле
принимал в этом участие?»; «Что я собой представляю на самом
деле?»; «Являюсь ли я умом?» «Или телом?»; «Или тем и
другим?»; «Или ни тем, ни другим?»; «Было ли у меня начало?»;
«Будет ли у меня конец?»; «Являюсь ли я причиной этой
вселенной или она является причиной меня?»; «Или же дело
обстоит так, что я и вселенная соотносимы так, что ни один из
нас не может существовать друг без друга?»; «Является ли мое
существование необходимым или же случайным?»; «Что все это
значит, в конце концов?»
Давайте теперь представим такого вот метафизического
исследователя, который задает свои вопросы группе разных
людей, и посмотрим, какие же ответы он мог бы получить на них.
Моралист: Что поражает меня больше всего - не считая
помпезности подобных вопросов, - так это невероятный
эгоцентризм человека! Почти во всех вопросах фигурирует слово
Я. Как Я на самом деле явился в этот мир? Не сотворил ли Я
вселенную! Я прихожу в бешенство! - подумайте только, не
создал ли он Вселенную! Вероятно, подумай он немного о других
людях, его не занимала бы подобная бессмыслица!
Практичный человек: Я согласен с Моралистом. Но даже если
отвлечься от моральной стороны, я хотел бы выразить
удивление тем, что столь талантливый человек тратит попусту
столь много времени на такие безнадежно неразрешимые
спекуляции! Неужели ему нечего делать, кроме того как
растрачивать свое время на вопросы, которые вся человеческая
раса задает уже тысячи лет и на которые еще никто не ответил.
Я не говорю, что он не должен думать над ними, потому что над
такими материями время от времени думает каждый человек.
Даже мне, когда нечего особенно делать, приходят в голову такие
мысли, но я быстро гоню их прочь, потому что я прекрасно
понимаю, что размышлять над ними значит попусту терять
время. В мире так много нужно сделать, и с моей точки зрения
стыдно человеку, способному к серьезной работе, погружаться в
трясину спекуляций, никому не нужных.
Логический позитивист: Такие вопросы не только бесполезны,
они еще и бессмысленны. Тот факт, что на них никто не ответил
до сих пор, не случаен. Дело не в том, что не нашлось
достаточно разумных людей, которые могли бы найти ответы;
дело, скорее, в том, что ответов нет, поскольку это не настоящие
вопросы. Синтаксически они напоминают настоящие вопросы,
однако это поверхностное сходство вводит в заблуждение. Но
более тщательный и логический анализ показывает, что они
вообще не являются вопросами. Следовательно, метафизик не
является искателем истины, каковым является подлинный
ученый, хотя я вполне допускаю, что метафизик искренне
считает себя все-таки искателем истины. Но он, с моей точки зре-
ния, стремится выразить поэтические и артистические эмоции,
однако, метафизика является весьма бедным средством
выражения подобных эмоций. Как превосходно выразился
философ Рудольф Карнап: «Метафизики - это музыканты без
музыкальных способностей».
Оппозиционер: Я не могу упустить возможность не согласиться с
вами даже в малейшей степени. (Не я выдумал эту потрясающую
фразу. Я просто не мог удержаться от того, чтобы привести ее.)
Для меня метафизически вопросы абсолютно ясны и исполнены
смысла. Мне наплевать,
сколько формальных языков придумал позитивист, и какие есть
эмпирические критерии «осмысленности», и сколько
«доказательств» бессмысленности метафизики он может
привести. Я все равно уверен, что метафизические вопросы
осмысленны как и все другие вопросы, по крайней мере,
согласно моему пониманию слова «смысл». И не просите меня
дать мое определение «смысла», потому что это не принесет вам
пользы! Оно просто непереводимо в термины, вам понятные,
поскольку оно содержит отвергаемые вами метафизические
термины. Если вы спросите меня, почему я как рациональное
существо должен принимать как должное бессмысленность
метафизических вопросов, я вам отвечу, что для этого нет
никакой рациональной причины. Вы либо постигаете смысл, либо
нет. И если вы не постигаете, тогда ни какой бы то ни было
рациональный анализ «смысла», ни использование формальных
языков для определения «критериев» осмысленности не помогут
вам ни в малейшей степени.
Я совершенно не согласен с тем, что метафизики - это
музыканты без музыкальных способностей. Конечно, метафизика
- это и не логика, и не наука - все знают об этом. Даже сами
метафизики первыми признают этот очевидный факт. Но из
одного только факта, что метафизика полностью отлична от
математики и науки, не следует, что она должна быть искусством,
поэзией или музыкой. Всякий, у кого имеется мало-мальский вкус
к метафизике, знает, что метафизический смысл отличен от
эстетического смысла в той же мере, в какой он отличен от
рационального смысла. Метафизика - это не какое-то низшее
искусство, это вообще не искусство; это нечто, совершенно
отличное от них.
Временами я удивляюсь тому, каковы реальные психологические
основания позитивистской атаки на метафизику. Мне кажутся
интересными две возможности. Одна состоит в том, что
позитивисты просто лишены метафизического чувства, точно так
же, как люди часто лишены эстетического чувства или чувства
юмора. Позитивисты, следовательно, просто завидуют
метафизикам, и отсюда и возникает эта установка «зеленого
винограда», суть которой в высказывании, «что метафизика есть
просто куча бессмыслицы». Другая возможность заключается в
том, что позитивисты весьма чувствительны к метафизике, даже
слишком чувствительны для их собственного комфорта! В самом
деле, метафизические вопросы столь близко подходят к их
реальным проблемам, что позитивисты держат эти проблемы на
расстоянии вытянутой руки простым способом - через
объявление их «бессмысленности». Но почему это я должен
говорить о таких психологических вопросах, когда среди нас есть
профессиональный психолог? Я полагаю, что мы должны
послушать о его взглядах на психологию философии.
Психолог: Наверняка, все вы достаточно просвещены в
психологии для того, чтобы понять, каковы по-настоящему
метафизические вопросы. Рассмотрим, например, один из них -
«Откуда я появился и каково мое происхождение?» Разве не
ясно, что метафизик проявляет тут свое неосуществленное
влечение к инцесту, отягощенное его желанием вернуться в
утробу матери? Рассмотрим, например, его последний вопрос,
который логически расплывчат, но психологически весьма
выразителен: «Что все это значит, в конце концов?» Что это за
«все», о котором он хочет узнать? Разве не ясно, что на самом
деле все, что он хочет узнать, так это то, на что было бы похоже,
если бы он удовлетворил свои Эдиповы желания! Логический по-
зитивист, с другой стороны, испуган своими Эдиповыми
привязанностями - и он на самом деле хочет держать мать на
расстоянии вытянутой руки и старается избавиться от своих
стремлений к инцесту, провозгласив подобный вопрос
«бессмысленным». Таким образом, я сказал бы, что метафизик -
это человек, который все еще тоскует по матери, а позитивист —
это человек, который старается порвать с матерью.
Оппозиционер: Боюсь, что я не могу упустить случай не
согласиться с вами даже в малейшей степени! Этот
фрейдистский тип объяснения, хотя он и не является полностью
не относящимся к истине, все-таки слишком прост.
Психолог (возбуждаясь): Конечно, объяснение это слишком
упрощенно! Все, что подходит слишком близко к нежелательной
истине, все, что подходит опасно близко к сокрушению чьих-либо
позиций, обычно отвергается как «слишком упрощенное».
Оппозиционер: Мой дорогой сэр, вы можете приберечь этот
принудительный тип объяснения для ваших прихожан или
«пациентов». Сейчас вы имеете дело со мной, и я слишком крут
для вас, чтобы испугаться подобного типа аргументации. Как я
уже говорил перед тем, как меня прервали, этот тип
фрейдистского анализа слишком прост. Я не отрицаю того, что
есть весомая взаимосвязь между метафизическим
любопытством и сексуальным любопытством. Но было бы
ошибкой предположить, что первое есть сублимация второго. Уж
если что и является сублимацией чего, то я бы сказал, что
второе является сублимацией первого Метафизическое
любопытство, как мне кажется, на самом деле имеет дело с
вопросом «Что случится со мной после моей смерти? Исчезну ли
я, как мне об этом говорят материалисты? Или же я переживу
смерть?» И я полагаю, что вопрос выживания является более
важным, нежели вопрос о воспроизведении. Но я хотел бы
выслушать что наш друг Мистик - странно, что он молчит все
время - скажет об истинной природе метафизического
исследования. Скажи мне, почему ты молчишь? Почему бы тебе
не высказаться по этому поводу?
Мистик: А что тут можно сказать?
Оппозиционер: Да что хочешь! Ведь у тебя есть, что сказать?
Мистик: Есть.
Оппозиционер: Очень хорошо, тогда скажи.
Мистик: Сказать что?
Оппозиционер: Сказать все, что ты хотел бы сказать.
Мистик: И что «это»?
Оппозиционер: Что это?
Мистик: Что это то, что я хотел сказать?
Оппозиционер: Откуда я могу знать, что ты хочешь сказать? Если
это кто-нибудь и знает, то это ты.
Мистик: Почему?
Оппозиционер: Почему? Да я не знаю, почему! Разве ты не
знаешь, что ты хочешь сказать?
Мистик: Знаю.
Оппозиционер: Так почему ж ты не говоришь этого?
Мистик: Почему я не говорю чего?
Оппозиционер: О, ради Бога, мы пошли на новый круг! Говорить с
этими мистиками - сплошная зубная боль. Почему вы не можете
дать простого ясного ответа на совершенно простой вопрос?
Психолог: Вероятно, неверен твой подход. Я полагаю, что твой
исходный вопрос: «Почему ты ничего не говоришь?» звучит
высокомерно и покровительственно и вводит мистика в
настроение, в котором он не готов к сотрудничеству. Позволь мне
заняться им! Все будет в полном порядке. Скажи, что ты
думаешь о метафизике?
Мистик: О, заткнись!
Психолог: Хм, оппозиционер был прав; эти мистики временами
слишком нервны.
Метафизик (мистику): Согласен ли ты с этими людьми в том, что
мои вопросы не имеют смысла? Я не говорю об их когнитивном
содержании, или эмоциональном их значении, художественном
значении, или же символическом значении, наконец,
сексуальном или психоаналитическом значении. Я говорю тут о
реальном значении. Неужели в моих разговорах нет никакого
смысла?
Мистик: Конечно, в том, что ты говоришь, есть смысл! Для меня в
твоих утверждениях гораздо больше смысла, чем в
утверждениях остальных. Кто в здравом уме мог бы хотя бы на
момент усомниться в том, что твои вопросы не только
осмысленны, но и по своей природе в высшей степени важны
для человечества?
Практический человек: Многие здесь из нас сомневаются в этом.
Мистик: Это не противоречит тому, что я сказал.
Психолог: Как можешь ты, мистик, допускать какой-то смысл в
метафизике? Разве Будда не отверг в явном виде
метафизические вопросы как несущественные для проблемы
спасения или просветления?
Мистик: Из того, что Будда не любил метафизики, должно ли
следовать, что я тоже не должен любить ее? Или просто потому,
что я поименован тобой мистиком, я не могу, с твоей точки
зрения, иметь собственного мнения?
Нет, для меня проблема Просветления и проблема разрешения
метафизических проблем являются одним и тем же. У меня нет
никакого сомнения, что вопросы метафизика являются
подлинными и представляют огромную важность. В то же время
верно и то, что сказал практический человек: метафизики
занимаются своим делом тысячи лет, и все-таки не доказано ни
одного факта относительно философии. Их спекуляции не
привели к каким-либо определенным ответам. Но я полностью
расхожусь с логическим позитивистом, что сам этот факт есть
указание на то, что ответы на метафизические вопросы и не
будут найдены. Ирония тут заключается в том, что ответы уже
известны. И метафизикам они известны не в большей степени,
чем всем остальным.
Оппозиционер (в изумлении): Ты говоришь, ответы известны
каждому?
Мистик: Да. Но, к несчастью, только на бессознательном уровне.
Главные усилия человека направлены на то, чтобы вывести эти
воспоминания на уровень сознания.
Психолог: Ты действительно веришь, что дело аналогично
обладанию прошлой памятью?
Мистик: Да, я считаю, что эта аналогия в высшей степени точна.
И в этом причина того, что философы терпят неудачу. Они
пытаются использовать объективные методы для выяснения
того, что может быть известно только лишь через процесс типа
прямого воспоминания. Я хочу использовать тут аналогию с
двумя людьми, которые стараются припомнить прошлое
событие. Один из них - напоминающий "объективного" философа
- старается проделать это за счет сбора внешней информации.
Он расспрашивает людей, ищет соответствия, отгадывает
внешние "ключи" и т.п. Другой тип, аналогичный так называемому
"мистику", просто прочесывает свои мозги до тех пор, пока прямо
не вспомнит, что было. Человек в состоянии гипноза может
вспомнить события своего самого раннего детства, чего он
никогда не смог бы сделать посредством внешнего или
объективного исследования. Интроспективные методы мистики
во многом схожи с гипнозом и не менее надежны в раскапывании
ценных данных. Таким образом, утверждаю я, метафизик
подобен объективному исследователю, который просто не имеет
достаточно данных в своем распоряжении для получения ответов
на свои вопросы, в то время как мистик подобен тому, кто
получает ответы через прямое воспоминание.
Метафизик (печально): Так ты полагаешь,что все
метафизические спекуляции человеческого рода полностью
тщетны?
Мистик: О, вовсе нет! Иногда абсолютно необходимо биться об
стену головой, пытаясь использовать объективные методы,
которые не приведут к какому-либо результату, пока вдруг не
будет видна необходимость прямых интроспективных методов.
Метафизика по сути представляет собой один гигантский коан, но
не для отдельного человека, а для всей человеческой расы как
целого, коан, чья цель состоит в том, чтобы заставить понять
невозможность метафизических методов для дальнейшего
исследования. Другими словами, метафизика представляет
собой необходимый процесс созревания человеческой расы для
того, чтобы подготовить ее к мистицизму. Так что не следует
думать, что метафизический процесс не служит никакой цели.
Наоборот, он служит очень важной цели.
Оппозиционер: Все это очень хорошо, весь этот разговор об
интроспективных методах, прямой памяти и гипнозе. Но какие
можно дать гарантии того, что все эти методы надежны?
Воспоминания, не подтвержденные объективными данными,
весьма уязвимы. И определенно, мы не знаем достаточно о
гипнозе для того, чтобы доверять детским воспоминаниям,
которые всплывают в такой ситуации.
Психолог: Я должен заявить о своем с тобой несогласии.
Оппозиционер: Ну ты, может быть, знаешь достаточно, чтобы
доверять этим методам, но я не обладаю такими познаниями.
Меня никогда нельзя убедить, почему воспоминания - особенно в
гипнотическом состоянии - не могут оказаться на самом деле
фантазиями или ложной памятью.
Психолог: У нас на этот счет имеется много экспериментальных
свидетельств, и нам ясно, что можно доверять гипнотическому
методу.
Оппозиционер: Ну хорошо, может быть мне не надо было
вступать в спор с тобой по вопросу о гипнотизме. Но может быть,
ты разделишь мой скептицизм по поводу так называемого
"мистического прозрения"?
Психолог: Конечно же, я разделяю твой скептицизм.
Оппозиционер (мистику): Но можно ли винить нас в том, что мы
скептики? Почему мы должны принимить на веру твои
мистические заявления?
Мистик: Для этого у вас нет никаких причин? Ваш скептицизм
является наиболее существенной частью процесса созревания
до той точки, где вы будете видеть вещи непосредственно.
Оппозиционер: Ну не надо! Неужели ты думаешь, что я проглочу
всю эту чепуху?
Мистик: Нет, я так не думаю. К счастью, или наоборот, но так
случается, что часто меня вовлекает в такое состояние, когда я
знаю,что обладаю истиной, но при этом я знаю, что эта истина
будет целиком отвергнута. Однако я хорошо знаю и то, что
иногда резкое отвержение истины является абсолютно
необходимым обстоятельством для окончательного ее
осознания.
Пожалуйста, не думай, что скептические аргументы
представляют для меня какую-то новость! Я прекрасно понимаю
твои чувства, поскольку долгое время я испытывал точно такие
же сомнения - и даже, быть может, более сильные. В течении
двадцати лет я изучал философию так же прилежно, как и
обычные философы, и пописывал статейки в защиту чисто
объективных методов исследования в противоположность так
называемым "субъективным". И только в результате интенсивных
подобного рода занятий с объективностью я созрел до такой
степени, где я понял абсолютную необходимость более
субъективного подхода. Нельзя сказать, что я объективно
пришел к мысли о ценности субъективного подхода; скорее,
изменения, со мной происшедшие, стали результатом процесса,
суть которого я могу объяснить не больше, чем рост дерева. Я
недеюсь, ты поймешь, что я имею в виду. Вполне может
случиться так, что человек начинает с чисто объективного
подхода, а потом объективно приходит к заключению, что
субъективный подход лучше. Но это не то, что случилось со
мной. Я начинал как философ и ученый и никак не доверял
субъективности. Затем наступил день, когда я понял, не
субъективно, а чисто субъективно значение субъективности - или
же, более точно, приямого приникновения в реальность.
Оппозиционер: Все это прекрасно. Я не сомневаюсь, что ты
веришь во все это. Единственный вопрос - почему я-то должен
верить во все эти вещи?
Мистик: А я стараюсь указать тебе, что нет таких причин для
того, чтобы тебе верить во все эти вещи. Дело-то заключается не
в том, должен ты верить или нет, а в том, веришь ты или нет.
Я надеюсь, ты не считаешь, что я настроен столь нереалистично,
чтобы ожидать от всего человечества готовности следовать по
пути мистицизма! У меня абсолютно нет сомнений в том, что
однажды, но никак не ранее, время для этого придет. И не верьте
всяким там "мистикам", говорящим вам о том, что вы должны -
при этом они стараются убедить себя больше, чем вас. Спорить с
кем-либо о том, должен ли он следовать по пути мистицизма, так
же глупо, как убеждать незрелое яблоко, что пришло время ему
падать с дерева. Когда яблоко будет готово к этому, не надо
будет говорить ему о том, что оно должно упасть; это произойдет
совершенно спокойно в согласии с его собственной природой.