1.

Історія знань щодо становлення допомоги психічно хворим

Основные этапы развития психиатрии

Среди медицинских специальностей психиатрию считают относительно молодой.  

Мы разделяем историю психиатрического дела и эволюцию научных воззрений в этой области на
следующие этапы:
1. В начале идет донаучный  период, простирающийся с  древнейших   времен   до  момента  появления 
эллинской медицины.    Его  характерными  чертами  является   полное отсутствие  какой бы  то  ни  было 
медицинской  помощи при душевных болезнях, которые рассматриваются и истолковываются в духе
примитивно-теологического мировоззрения.   В это время происходит, однако, хотя и бессистемное, но
крайне важное для будущего накопление разрозненных фактов и наблюдений, получивших образное
запечатление в мифологии и народной поэзии.

2. Вторая эпоха обнимает древнюю греко-римскую медицину.   Началом ее условно можно считать VII или
VI век до нашей эры, когда впервые появились попытки оказать 
медицинскую помощь душевнобольным, заболевание которых  стало   рассматриваться,   как   явление  
естественного порядка, требующее принятия каких-то естественных мер. 
На смену отмирающей теологической медицине идет сперва медицина метафизическая, одновременно с
которой, однако, все с большей настойчивостью пробивается сильная научно-реалистическая струя.    Эта
блестящая   эпоха, начавшаяся около   800 лет, заканчивается  в конце  III века нашего летоисчисления.
3. Третий период   отмечен    регрессом   человеческой мысли  на   стадию   донаучного   мировоззрения 
вообще    и медицинского в частности.   Наступают Средние века с их мистикой и схоластикой.    Но
вместе   с тем, — это  эпоха, крайне важная в истории психиатрии в одном определенном отношении:
предпринимаются первые попытки общественного  призрения  душевнобольных.    Как мы  увидим 
впоследствии, совершенно неправильно рассматривать указанное время как исключительно наполненное
различными процессами ведьм и сплошными казнями душевнобольных. Эти явления свойственны даже не
столько Средним векам, 
сколько   переходу к новому   времени, — так   называемому Ренессансу.
4. Четвертый  период —XVIII век,  особенно его   последнее десятилетие, представляет  решительный шаг
вперед: повсеместно в Европе и Америке развивается госпитализация   душевнобольных,    наполовину   
лечебного, наполовину   полицейского   характера.    Следствием  этого явилась, наконец, возможность  хоть
сколько-нибудь организованной научной работы над психопатологическим материалом. Огромный
социально-политический сдвиг — Великая  французская   революция,   коренные   изменения   всей 
структуры  Средней Европы  и одновременно с этим прогресс   целого   ряда   наук,   в   том   числе   и 
медицинских, а   также   значительное   прояснение   общефилософской 
идеологии (особенно во Франции) - все это наносит мощный удар остаткам   вековых суеверий.    И тогда
душевно больной человек выступает на фоне новой гражданственности,   предъявляя   молчаливое  
требование   медицинской помощи  и ограждения  всех своих интересов,  как члена общества.    Это - эпоха  
Пинеля  во  Франции,   постепенно распространившаяся   на весь цивилизованный мир. 
Резко   порвавши   с   прошлым,   железные   цепи   которого (в буквальном  смысле) были   разбиты, эта
эпоха, однако, еще принципиально допускала (в интересах больного) физическое насилие, хотя и в
смягченном виде смирительной рубахи   и   кожаного ремня.   В это   время закладываются основы истинно
научной теоретической психиатрии. Эпоха 
Пинеля простирается до шестидесятых годов XIX столетия.
5. Вслед  за нею  вступает в свои   права   эпоха   Конолли,  по имени того врача, который решительно
высказался за полную отмену механических способов стеснения и сам воплотил эти принципы - насколько
позволяли материальные условия его времени - в своей жизни и деятельности.    Идеи  этого  английского 
врача, высказанные им 
значительно раньше,  потребовали для своего  распространения   нескольких  десятков   лет.    Возникшие  
в   Англии в эпоху быстрого развития промышленного капитала, они 
могли быть воплощены на европейском континенте лишь тогда,  когда здесь  окончательно обозначалась   та
же социально-экономическая эволюция.    Это выразилось между прочим в численном росте и качественном
(материальном) усовершенствовании  психиатрических  учреждений.   Соответственно   этому  
подлежавший   материал   увеличивался с каждым годом. Ставятся и частично разрешаются некоторые
основные проблемы науки о душевных болезнях, составляются многочисленные классификации
психических расстройств, развиваются экспериментальная психология и невропатология и научное
преподавание психиатрии постепенно поднимается на значительную высоту. Это время господства так
называемой симптоматологической психиатрии, период симптомокомплексов на психологической основе,
при одновременном, однако, напряженном искании других критериев для создания истинно научных
нозологических единиц.
6. Шестой период, совпадающий с последним десятилетием XIX века, характеризуется колоссальным
расширением и совершенствованием психиатрической помощи, организацией колоний, патронажей и
огромных усовершенствованных больниц, которые видят в своих стенах все более многочисленные кадры
врачей-психиатров и хорошо обученного среднего и младшего персонала. В уходе за душевнобольными
наступает новая эра - постельный режим. И одновременно с этим происходит постепенное и вполне
естественное отмирание одного пережитка седой старины, еще допускавшегося в эпоху Конолли: уничто-
жаются изоляторы.

Теоретическая психиатрия этого периода переживает глубокий и бурный кризис: рушатся

симптомокомплексы и на их место становятся многосторонне-очерченные, новые, «естественные»
нозологические единицы, «настоящие болезни», прослеженные на огромном, клинически и статистически
обработанном материале. Это - эпоха Крепелина. Она характеризуется еще одной существенно важной
чертой: психиатрия в связи с огромным усилением так называемой нервности в широких слоях населения
все более выходит за пределы специальных больниц и быстрыми шагами приближается к повседневной
жизни. Изучение пограничных состояний — неврозов и психоневрозов—подает повод к созданию нового,
скоро получившего права гражданства термина - «малая психиатрия». Одновременно с этим в науке о
душевных болезнях все более  обозначается социологический уклон.

Эпоха Ренессанса

К концу XV и началу XVI веков относится реставрация греко-римской медицины, т.е. открытие целого ряда
рукописей, остававшихся до той поры неизвестными. После периода естественного увлечения и
последовавшего за этим более полного знакомства с знаменитыми подлинниками, стало обозначаться
некоторое разочарование в классической старине, так как сделалось очевидным, что вся древняя наука —
Птолемей, Аристотель, Гиппократ — не успела дать исчерпывающих ответов на все вопросы
естествознания и медицины.

Это было поистине революционное время: на свет появились идеи великой культурной ценности. Коперник,
в противовес церкви и древней науке, указал земле более скромное место, на ряду с другими планетами;
Везалий издал свою «Великую анатомию», составленную не по Галену, а на основании многих сотен
самостоятельных вскрытий; Гесснер, первый настоящий зоолог, и Цезальпино, первый самостоятельный
ботаник — оба, не слушаясь Аристотеля, составляют классификации животных и растений, основанные на
личном опыте; наконец, выступает величайший естествоиспытатель всех времен, Галилей, и закладывается
фундамент научной механики, а вместе с нею и первые контуры механистического мировоззрения. Не могла
не войти и медицина в этот круг новых идей. Парацельс — фантастическая смесь авантюриста, мистика и
смелого новатора, торжественно сжигает на Базельской площади экземпляры сочинений Галена и Авицены,
во имя новой, свободной науки, переставшей заниматься одним только пережевыванием старья.

Несмотря на это идейное оживление, Западная Европа вступила в один из самых мрачных периодов своей
истории, когда воинствующая церковь стала напрягать все бывшие в ее распоряжении средства для
сохранения своих прав и всей полноты материальной и духовной власти.

Поворотным пунктом, с какого началось это кошмарное время, принято считать буллу (послание или
манифест) папы Иннокентия VIII, в которой предписывалось разыскивать и привлекать к суду людей,
добровольно и сознательно отдавшихся во власть демонов. Два доминиканских монаха, Яков Шпренгер и
Генрих Инститорис, опираясь на папскую буллу, как на юридическую санкцию своих действий, стали
энергично истреблять ведьм. В 1487 г. они опубликовали свой «Молот ведьмы» — Malleus male ficarum, —
названный так потому, что в нем перечислялись все способы, как опознавать, изобличать и сокрушать этих
зловредных женщин.

Трудно решить, каков был истинный процент душевнобольных среди всех этих ведьм и колдуний, где
кончалось суеверие дрожащего за свою жизнь невежественного человека и где начиналось сумеречное
состояние истерической женщины или индуцированное помешательство, охватывавшее сразу значительные
группы людей, целые села, города. Некоторые авторы представляли себе дело в несомненно упрощенном
виде. Людвиг Мейер полагал, что душевно-больные составляли преобладающую массу казненных ведьм.
Наоборот, Сольдан, изучавший подлинные судебные акты, не нашел там никаких указаний на психозы.
Кирхгоф думает, что истина лежит посредине.
Вероятно, наиболее благодарным материалом для инквизиторов были депрессивные больные с идеями
самообвинения. Параноики также нередко представляли черты, которые могли подать повод к
демонологическим подозрениям. Не подлежит также сомнению, что нередко сами больные (например, с
бредом преследования) выступали в роли неутомимых доносчиков и яростных обвинителей. На заседаниях
судебных трибуналов фигурировали и шизофреники, как, например, некий Зон, называвший себя сыном
божьим и осужденный в Реймсе в 1570 г. Надо полагать, что и сексуальные извращения нередко подавали
повод к таким судебным делам. Наконец, сюда входили тяжелые случаи истерических реакций,
ступорозные, каталептические, эпилептические состояния. Были беспощадные инквизиторы, одно имя
которых наводило на людей трепет — Пьер де-Ланкр, Воден. Интересно отметить, что современником
последнего был знаменитый Монтень, который в своих «Опытах» писал о ведьмах и колдунах следующее:
«Эти люди представляются мне скорей сумасшедшими, чем виноватыми в чем-нибудь. Но до чего высоко
нужно ставить свое мнение, чтобы решиться сжечь человека живьем!» Между тем авторитетнейшие врачи
Франции были в то время еще очень далеки от здравого смысла Монтеня. Фернель, профессор в Париже,
Амбруаз Паре, фактический основатель научной хирургии, твердо верили в демонов.

У других в голове была невообразимая смесь здравых понятий и бессмысленных суеверий. Уже упомянутый
выше Парацельс говорил, например, что нельзя сомневаться в существовании людей, заключивших союз с
дьяволом; но одновременно с этим он советовал относиться с осторожностью даже к добровольным
признаниям, так как есть умалишенные, не знающие, что они говорят. «Дьявол, - по мнению Парацельса, -
вселяется только в здорового и разумного человека, а в душевно-больном ему делать нечего». «Есть люди, -
говорил Парацельс, - утверждающие, что они умеют заклинать чертей; но надо думать, что они имели дело с
возбужденно-помешанными, которые успокаивались сами собой». Останавливают на себе внимание
следующие слова Парацельса: «Практически гораздо важней лечить душевно-больных, нежели изгонять
бесов, ибо помешанные — это больные люди, и, кроме того, наши братья, а потому следует относиться к
ним сочувственно и мягко. Ведь может случиться, что нас самих или наших близких постигнет такая же
злая судьба». Неизвестно, выступал ли когда-нибудь Парацельс активным защитником ведьм, как это делал
один из его современников, Агриппа Неттесгеймский, который, будучи в 1518 г. генеральным адвокатом
города Меца, спас от смерти молодую крестьянку, обвиненную в колдовстве. Корнелий Агриппа еще и по
другой причине должен быть отмечен в истории психиатрии: он был учителем Иоганна Вейера, энергично
боровшегося против инквизиции.

Иоганн Вейер родился в 1515 г. в Рейнской области, в городе Граве. Восемнадцатилетним юношей он

живет в Бонне в качестве ученика Агриппы, изучает алхимию, астрологию, медицину, философию — всю
энциклопедию наук того времени. После ряда лет, проведенных в Париже и Орлеане, он возвращается на
родину, и в 1563 г. состоит придворным врачом у одного из бесчисленных герцогов тогдашней Германии, в
городе Юлих. Сохранились до сих пор развалины замка, где Вейер писал свое сочинение «О дьявольских
наваждениях, наговорах и чародействах» — пять книг, которые вписаны неизгладимыми буквами в историю
человеческой культуры вообще и психиатрии в частности. Эти 479 страниц, начиная с традиционного
посвящения «высокому покровителю» и кончая разнообразным казуистическим материалом, читаются с
большим интересом даже и теперь.

Вейер неоднократно при жизни был на краю опасности; это был одинокий борец, отдавший всю свою жизнь
одной определенной идее: борьбе с суевериями и защите душевно-больных от суда инквизиции. Он умер в
1588 г. за четыре года до его смерти в Англии Реджинальд Скотт издал книгу «Обнаружение колдовства», в
которой он приводит цитаты из Вейера и отзывается о нем, как «о знаменитом и благородном враче».

Через полвека в первой трети XVII в. выступил Фридрих Шпее со своей знаменитой книгой:
«Осторожность в судебных делах, или о процессах против ведьм» (1631). Шпее называет свое сочинение
циркулярным посланием «ко всем власть имущим в Германии, к советникам, князьям, исповедникам,
инквизиторам, судьям, адвокатам, обвиняемым — очень полезная книга» (так значится на заглавном листе).

Начатки психиатрии в Восточной Европе

Первые шаги психиатрического дела в допетровской Руси наметились в том же направлении, что и в
Западной Европе в Средние века. Психические болезни рассматривались как результат божьего наказания,
— отчего душевнобольные назывались божегневными, - а также, как последствия колдовства, дурного
глаза, наговоров и проч. Есть много оснований думать, что в самые отдаленные времена русской истории
уже в XI — XIII в. в. душевнобольные находили примитивные виды помощи в монастырях, где на них
смотрели скорей как на невольных жертв каких-то темных сил, чем как на активных сеятелей зла.

В одном документе, относящемся к XI веку, проводится параллель между душевнобольным и пьяным, при
чем говорится, что «иерей придет к беснующемуся, сотворит молитву и прогонит беса, а если бы над
пьяным сошлись попы со всей земли, то не прогнали бы самовольного беса пьянства».

Кроме так называемых «бесноватых» (эпилептиков, истериков и кататоников), в то время еще отличали
лжеюродивых. К этой группе, но всей вероятности, относили некоторые формы душевных заболеваний,
носителей которых подозревали в симуляции и злостном уклонении от работы, как, например, некоторые
бредовые формы при ясном сознании, формы, болезненная природа которых подвергалась (как это бывает и
теперь) сомнениям; сюда же входило, вероятно, не мало истериков и схизофреников, о которых говорится,
что «лживые мужики, и женки, и девки, и старые бабы бегают из села в село нагие и босые с распущенными
волосами, трясутся, бьются и кричат, беспокоя смирных жителей». Отсюда, между прочим, можно
заключить, что огромная масса душевнобольных, не находя даже монастырской помощи, бесприютно
скиталась по «земле русской», как это было и в Западной Европе и как бывает еще и теперь на Востоке.

Более обеспечена была судьба душевнобольных из привилегированных классов. Они направлялись в

монастыри для духовного лечения и вразумления; этот способ призрения душевнобольных, в свое время
образовавшийся стихийно, был впоследствии легализирован государственными актами.

Первый такой акт относится к 1551 г., когда в царствование Иоанна Грозного на церковном соборе при
составлении нового судебника, названного «Стоглавым», была выработана статья о необходимости
попечения о нищих и больных, в числе которых упоминаются и те, «кои одержимы бесом и лишены
разума».

Государственная помощь состояла в размещении по монастырям, «чтобы не быть им помехой и пугалом для
здоровых», но также и для того, чтобы дать им возможность получить вразумление или «приведение на
истину».

В царствование Федора Алексеевича - непосредственного предшественника петровской эпохи - был издан

специальный закон (1677), по которому не имели права управлять своим имуществом, на ряду с глухими,
слепыми и немыми, также пьяницы и «глупые». Законодательство того времени было уже настолько
просвещенно, что относило таких «глупых» к категории «хворых», т.е. больных.

Понятие о душевной болезни, как о чем-то независимом от сверхъестественных сил, уже существовало в
России в течение всего XVII века. В Западной Европе в это время еще были отдельные врачи, например,
Этмюллер, лейпцигский профессор, который считал необходимым проводить дифференциальную
диагностику между манией и одержимостью демоном. Видимо, благодаря пассивности русского
духовенства, русские люди не подвергались такой многовековой демонологической обработке, какая была
уделом населения католических стран в течение всего средневековья.

Психиатрия XVI века

В Западной Европе в XVI веке и в первую очередь во Франции и в Италии создалась атмосфера,
сравнительно благоприятная для трезвых научных исследований и психиатрических наблюдений.

 Бернардино Тилезио (1508—1588) рассматривает душу как тончайшую материю и решается утверждать,

что способность ощущения, обычно приписываемая только душе, есть одно из основных свойств вещества.

Томазо Кампанелла (1568 —1639) говорит о пороге ощущений, а Людовиг Вивес (Vives 1492—1540)

отказывается исследовать, что такое душа, интересуясь только ее свойствами и проявлениями. Так
поставлена была впервые с полной ясностью основная проблема материалистической психологии: точное
изображение явлений сознания, как одного из свойств материи.
Из перечисленных авторов для нас особенно важен Вивес. Мало того, что он в вопросах опытной
психологии шел вперед «уверенным шагом вождя», отчетливо понимая, что сквозь сеть схоластических
понятий необходимо наконец добраться до самых вещей - Вивес, этот законченный представитель
итальянского Ренессанса, высказал несколько замечательных для его времени положений по вопросам
практической психиатрии. Он говорил: «Так как нет ничего в мире совершеннее человека, а в человеке - его
сознания, то надо в первую очередь заботиться о том, чтобы человек был здоров и ум его оставался ясным.
Большая радость, если нам удается вернуть в здоровое состояние помутившийся разум нашего ближнего.
Поэтому, когда в больницу приведут умалишенного, то нужно прежде всего обсудить, не является ли это
состояние чем-то от природы свойственным этому человеку, а если нет, то в силу какого несчастного случая
оно образовалось, и есть ли надежда на выздоровление? Когда положение безнадежно, надо позаботиться о
соответствующем содержании больного, чтобы не увеличивать и не углублять несчастья, что всегда
случается, если душевно-больных, и без того озлобленных, подвергают насмешкам или дурно обращаются с
ними… С каждым больным надо обращаться соответствующим образом. С одним - мягко, любезно и
вежливо, другого - полезно обучить и просветить; но есть и такие, для которых необходимы наказания и
даже тюрьма. Однако, такого рода крайними мерами следует пользоваться осмотрительно. Вообще же надо
сделать все возможное, чтобы вернуть успокоение и ясность помраченному духу».

В это время итальянская медицина выдвинула целую плеяду врачей, которые детально разрабатывали
психиатрические вопросы.

Монтанус (1498 — 1551), падуанский профессор, современник Парацельса, в своих «Медицинских

консультациях» настоятельно советует употребление теплых ванн; Веттори (1481 —
1561), Тринкавелла (1491 — 1563), Валериолла (~ 1580), Капивацци (~ 1589) и некоторые другие, все
бесконечно далекие от демонологической мистики, еще процветавшей на равнинах Средней Европы,
рассматривают психозы, как нарушенную функцию мозга— functio corrupla cerebri.

Ряд итальянских врачей XVI в. завершается Иеронимом  Меркуриали (1530 — 1606), бывшим

профессором в Падуе и Болонье. Автор «Частной патологии» и «Врачебных консультаций», Меркуриали не
столько цитирует древних, сколько приводит собственные наблюдения.

По мере изучения главного труда Меркуриали, его «Консультаций», перед нами встает образ несомненно
выдающегося клинициста. Вероятно, не только частная практика, но и какое-то больничное учреждение
давали ему материал. Бросается в глаза его умение сочетать между собой психопатологические признаки, с
одной стороны, соматические — с другой.

Первая попытка создать классификацию психических расстройств, принадлежащая Ф.Платеру (1537—

1614), профессору медицины в Базеле (Швейцария). Исходными для такой классификации стали
представления ученого о том, что человек обладает двоякого рода ощущениями — внешними (зрение, слух,
осязание и т.д.) и внутренними (рассудок, воображение, память), а совокупность всех способностей
составляет сознание. По мнению профессора, психические расстройства проявляются утратой, ослаблением,
усилением и извращением перечисленных функций. Платер допускал также существование внутренних и
внешних причин психических расстройств, которые по сути соответствуют установившемуся в современной
психиатрии делению психических заболеваний на эндогенные и экзогенные.

В трудах Платера нет литературы и книжной учености. Его руководительницей была сама жизнь, а не
авторитеты; его «Наблюдения», как он с гордостью отмечает, содержат только то, что он сам действительно
видел, изучал, разбирал: quae ipse vidi, animadverti, tractavi. По справедливому отзыву Жениль-Перрена,
«Платер применил к медицине индуктивный метод, провозглашенный Роджером Бэконом, вновь
призвавшим к жизни великие традиции греко-римской древности. Этим методом Платер владел в
совершенстве, как достойный современник Галилея и Френсиса Бэкона. Ему принадлежит почетное место
не в одной только истории психиатрии: Платер—один из видных деятелей культурного развития
человечества в эпоху Ренессанса».

Психиатрия XVII века

Отличительной чертой психиатрии XVII века является обилие самостоятельных наблюдений. Хотя и
несколько отставая от основных тенденций эпохи, наука о душевных болезнях постепенно отказывается от
мистики и метафизики; вместе с этим она обнаруживает критическое отношение к древним источникам,
авторитет которых уже не царствует так безраздельно, как раньше. Личный опыт ценится дороже, чем
книжная мудрость, и сборники «наблюдений» современных врачей успешно конкурируют с классиками.

Шарль Лепуа (1563 —1633) перерабатывает все учение об истерии. И Лепуа высказывает мысли,
замечательно верные по существу, несмотря на наивность его мозговой теории. При истерии, по его
мнению, поражен в первую очередь «общий сенсорий» — sensorium commune, т.е. высшие психические
функции, вся личность, как сказали бы мы теперь. Интересно отметить, что идея Лепуа была потом забыта,
и только через два века заново реставрирована, как самостоятельное открытие. Самый припадок происходит
от сжатия мозговых оболочек, отчего по всему телу распространяется напряженность и судороги. Когда
человек очень сильно волнуется от страха или от радости, мозговые оболочки то сокращаются, то
расправляются; вот почему истерические припадки часто присоединяются к душевным волнениям. Однако,
сжатие мозга иногда происходит и помимо таких душевных причин: тогда перед нами эпилепсия, болезнь,
по своему механизму ничем не отличающаяся от истерии, за исключением того, что отсутствует
первоначальный психический повод. Из клинических симптомов Лепуа отмечает кожную анестезию,
немоту, слепоту, афонию.

В этот век увлечения медицинской казуистикой, следуя принципу: все, что ты видел интересного, ты обязан
описать в назидание другим, — Николай Тульпиус (которого потомство знает по знаменитой картине
Рембрандта, где он изображен читающим лекцию по анатомии) представляет нам душевно-больную
женщину, повторявшею непрерывно пять месяцев под ряд одно и то же движение — ритмические удары по
собственным коленям и притом настолько жестокие, что приходилось подкладывать подушку. Автор думал,
что он открыл совершенно новое Заболевание, названное им malleatio, по сходству с движениями кузнеца
Гефер описывает зобатость, соединенную со слабоумием у обитателей Штирских нагорий, которые по его
мнению заболевают потому, что они ленивы и злоупотребляют жирной пищей. Так отовсюду идут научные
сообщения.

Зеннерт (1572 —1637), виттенбергский профессор и знаменитый химик, рассказывает про юношу,

уверявшего, что он царь всего мира, но при этом предусмотрительно отказывавшегося от предложения
управлять государством. Тот же автор рисует нам купца, со здравыми мыслями во всех других отношениях,
за исключением того, что он считает себя разоренным. Зеннерт перечисляет следующие виды меланхолии:
1) от поражения мозга, 2) от безумной любви, 3) от болезни сердца и других органов, 4) от заболевания
матки, переполненной кровью, 5) ипохондрическая меланхолия, 6) меланхолия с наклонностью к
бродяжничеству вдали or людей, 7) меланхолия с атоничностью, когда больной словно прикреплен к месту
все в одной и той же позе. Во всех этих случаях основная причина — химическая; «меланхолический сок»
(если непременно нужно как-нибудь обозначить это вещество, отравляющее мозг человека).

Голландский ученый  ван-Гельмонт (1577—1644), создатель учения о газах (ему принадлежит и самое

слово «газ») учил, что в основе каждого физиологического процесса лежит особое духовное начало, которое
он называл археем. Душа человека, по его мнению, заболеть не может, заболевает всегда только архей, или
anima sensitive. Если из этого метафизического тумана выделить основное ядро идеи Гельмонта, то перед
нами окажется нечто очень простое и ясное: душевное заболевание происходит от различных нарушений
растительных функций, т.е. является чем-то вторичным, находящимся в зависимости от материальных
процессов во всем организме человека. Прогрессивная мысль была облечена Гельмонтом в явно
реакционную форму. По его словам, ему приходилось самому наблюдать немало душевно-больных.
Этиологическими моментами помешательства он считает сильные волнения, нарушающие равновесие
архея, далее - все телесные заболевания и, разумеется (что и следовало ожидать от химика), отравление
ядовитыми веществами. Сам Гельмонт однажды испытал кратковременное душевное расстройство: делая
опыты с дигиталисом, он наглотался этого вещества, после чего у него вскоре появилась нелепая мысль -
demens idea, - будто он не может думать головой, и все умственные способности его опустились в желудок.
Лечение психозов по Гельмонту должно состоять в неожиданном погружении больного в воду (при чем не
следует - из опасения, что больной утонет - слишком рано вытаскивать его из воды!). Для иллюстрации он
приводит пример некоего столяра в Антверпене, который бросился в озеро, после чего поправился.

Другим выдающимся представителем голландской медицины был лейденский профессор Франциск де-ле-

Бо, более известный под именем Сильвия (1614—1672). Он выгодно отличается от Гельмонта почти
полным отсутствием произвольно умозрительных построений. С большой симпатией относившийся ко всем
механистическим объяснениям жизненных процессов, Сильвий сделал для распространения идей Гарвея то,
что в твое время великий хирург Амбруаз Паре сделал для идей Везалия. Он говорил, что «кто не умеет
лечить болезни ума, тот не врач», прибавляя о себе следующее: «Я имел случай видеть немало таких
больных и многих вылечил, притом большей частью моральным воздействием и рассуждениями, а не
посредством лекарств». Вот некоторые мысли де-ле-Бо: больные с идеями тщеславия и власти неизлечимы;
ошибки суждения нередко исчезают во время какой-нибудь лихорадочной болезни, а потом возвращаются
вновь; меланхолия часто бывает наследственной; слабоумие иногда следует за тяжкими телесными
болезнями, и тогда оно с трудом поддается лечению. Эти отдельные практика и трезвого мыслителя; и
действительно, Сильвий был крупным ученым, великим анатомом, одним из блестящих представителей
лейденской школы врачей: ему принадлежит описание синусов твердой мозговой оболочки, боковых
желудочков, четверохолмия и водопровода — aqueductus Sylvii.

В этом столетии было положено начало  судебной психопатологии и психиатрической экспертизе. Местом
рождения этой отрасли знания был Рим, творцом ее—Павел Заккиас.

Автор замечательного сочинения — Questiones medico-legales, — вышедшего в свет в 1624 г., Павел Заккиас
(1584—1659) был семнадцатилетним юношей, когда закончилось XVI столетие.
Одновременно и врач, и юрист, и художник, Заккиас был одним из тех разносторонних умов, каких было
так много в эпоху Возрождения в Италии. Один из популярнейших людей в Риме, современник
Микеланджело и Рафаэля, Заккиас был старшиной врачебной корпорации Вечного города, главным врачом
больницы св. Духа, лейб-медиком нескольких пап. К его голосу, как авторитетнейшего эксперта,
внимательно прислушивались те 12 членов судебного трибунала, которые делегировались в Рим от всей
Италии, Франции, Испании и Германии. Интересны некоторые отдельные замечания, рассеянные на
страницах «Судебно-медицинских вопросов». Если болезни, - говорит Заккиас, - отличаются одна от другой,
то не менее отличается одна и та же болезнь у разных людей, так как на ее симптомы влияет темперамент
больного. Он советовал тщательно наблюдать мимику, жесты больного, манеру держать себя; учил не
жалеть времени на подробное изучение прошлой жизни больных. Наконец, он подчеркивает необходимость
отдавать себе самый детальный отчет в соматическом состоянии больного, так как некоторые внутренние
болезни вызывают несомненные отклонения в душевной деятельности.
В эту эпоху в Англии жил и работал Сиденгем (1624 — 1689), британский Гиппократ, как его называли,
признававший, в согласии с Лепуа, истерию у мужчин и давший настолько точное описание хореи, что имя
его осталось навеки связанным с этой формой болезни. Непосредственного значения для психиатрии
Сиденгем не имел, но его строго клинический метод и большая школа врачей, группировавшихся вокруг
него, оказали сильное влияние на развитие медицинской мысли. Его современником был знаменитый Томас
Уиллис (Вилизий, 1622—1678), в лице которого научная психиатрия вплотную подошла к одному великому
открытию. В своей книге «О душе животных» Уиллис говорит о болезни, представляющей замечательные
особенности. Вот его подлинные слова: «Я наблюдал многочисленные случаи, где сперва появляется общее
недомогание, потом понижение умственных способностей, утрата памяти, после чего развивается
слабоумие, которое заканчивается общим истощением и параличей (что обычно я даже
предсказывал)» . Быть может Уиллис размышлял над названием для этих случаев, которые он наблюдал;
вероятно последнее, если бы оно было запечатлено им на бумаге, мало отличалось бы от придуманного
через полтораста лет. Бейль, впервые описавший прогрессивный паралич, считал Уиллиса своим прямым
предшественником.

Автор «Анатомии мозга» (1664), представлявшей для того времени наиболее полное и точное изложение
предмета, Уиллис был убежденным сторонником теории мозговых локализаций. По соображениям, на
которых он не останавливается подробно, Уиллис рассматривает corpus striatum ощущений; в белом
веществе сосредоточены фантазия и память, а на мозолистом теле, - учит он,- отражаются, как на белой
перегородке, идеи. Он разделяет взгляды Лепуа и Сиденгема на истерию. Совершенно свободный от всякой
теологии и наивной метафизики, великий английский исследователь является одним из родоначальников
неврологического направления в психиатрии: Мейнерт и Вернике, Альцгеймер и Бродман — все это прямые
потомки знаменитого Вилизия, описавшего артериальную сеть на основании мозга, nervus accessorius и
создавшего первую, хотя и фантастическую теорию локализации психических функций.

XVII век дал медицине первый опыт патолого-анатомической монографии, автором которой был Теофил
Боне (1620—1689). В 1684 г. он опубликовал сочинение: Medicina septentrionalis, в котором была собрана
целая коллекция примеров душевных расстройств из личной практики и литературы.
XVIII век, начало XIX века

До XVIII века научное мировоззрение в центральных странах Европы было по существу однородным. Но с
этого момента обозначаются различия, выражающиеся в преобладании тех или иных интересов, в методах
работы и характере обобщений. Во главе научного движения по-прежнему стояли Англия и Франция,
отчасти Италия. Наиболее значительные успехи в области физики, химии и практической механики были
связаны с именами Уатта, Фультона, Лагранжа, Лавуазье, Гальвани, Вольта. Их работы подготовили тот
коренной переворот в промышленности, который должен был к концу века заложить основы для новых
форм человеческого бытия и структуры общества.

В Германии, Франции, Италии, Ангилии можно отметить ряд ученых, работы которых в первой половине
XVIII века повлияли на развитие психиатрии.

В Германии это - Эрнст Штааль (1660 —1734) и Фридрих Гоффман (1660—1743).

Во Франции - Буасье де Соваж (1706—1767), профессора в Монпелье. Его «Методическая нозология»—
плод не столько самостоятельных наблюдений, сколько книжной учености, не пропустила, по-видимому,
неотмеченным ни одного психопатологического симптомокомплекса или отдельного признака, кем-либо и
когда-либо упомянутого в древние и новые времена.
Так же нужно вспомнить о  книге Лорри (1726—1783) «О меланхолии и меланхолических заболеваниях»,
которая послужила следующим этапом в развитии французской психиатрии. 

Крайне характерным явлением для предреволюционной эпохи во Франции было пространное сочинение Ле-
Камю (1722—1772) «Медицина души», в котором уже явно отражаются материалистические тенденции
середины  XVIII века.

 Совершенно особое место в истории французской психиатрии второй половины XVIII века
занимает Дакен (1732—1815). Уже самое заглавие его труда сразу освещает нам роль и значение Дакена:
«Философия помешательства, или опыт философского изучения людей, заболевших помешательством, где
доказывается, что эта болезнь должна быть подвергнута прежде всего психическому лечению».

В солнечной Флоренции жил в то время замечательный врач, Винченцо Киаруджи (1759—1820),

профессор медицинской академии и директор госпиталя св. Бонифация. Он категорически запретил суровое
обращение с больными, какое по традиции широко практиковалось в его родном городе. В его классическом
труде «О помешательстве вообще и о различных видах его, медико-аналитический трактат с приложением
ста наблюдений» (1793—1794) излагаются те правила, которым великий итальянец следовал с самого
начала своей деятельности.

Англия XVIII века представлена была несколькими выдающимися врачами.  Уилльям Бетти и Джон

Монро усердно разрабатывали различные стороны практической психиатрии, но истинным основателем
этой науки в Англии был Уилльям Келлен (1712—1790), профессор в Глазго. Келлен собрал вокруг себя
целую школу врачей и издал в 1777 г. учебник, помимо своих достоинств, интересный для нас тем, что он
был переведен на французский язык Пинелем.

Ассистент Келлена, Джон Броун (1735—1788), автор книги «Элементы медицины» (несчастный человек,

погибший от алкоголя и опия), ввел в науку два новых термина: стения и астения, равнозначных
келленовским спазму и атонии.

Далее к Келлену примыкает Томас Арнольд с его двухтомным сочинением «О сущности, подразделениях,

причинах и предупреждении душевных болезней».

К этой плеяде выдающихся врачей относятся еще Перфект (1740—1789), опубликовавший клиническую

монографию из 108 историй болезни, где он обращает преимущественное внимание на наследственность.
Совершенно в стороне стоит Гарпер, в «Трактате» которого, полный мистики и метафизики, переведенный
в 1792 г. на немецкий язык, сделался впоследствии одной из настольных книг германской реакционной
психиатрии начала XIX века.

Вообще интерес к психиатрии в Англии в последнюю четверть XVIII века был очень силен. Способы
лечения отличались смелостью и решительностью, широко господствовали кровопускания, рвотные,
слабительные, и одновременно с этим придуманы были некоторые из тех приборов, которые со временем
послужили поводом к созданию своеобразной «механотерапии» психозов, получившей широкое
распространение в Германии в первой трети XIX века. Первым аппаратом были качели, которые ввел в
медицинскую практику Месон Кокс.

Конец XVIII века стал отправной точкой в научных исследованиях природы психических расстройств.
Научные споры разделили врачей на «соматиков» и «психиков». Взгляды обеих школ отличались ка-
тегоричностью и наивностью. Так, основные представители «соматиков» (М. Якоби, Ж. Дюфур) отрицали
связь психических расстройств с работой мозга и утверждали, что в них повинны нарушения дыхания,
пищеварения и кровоснабжения. Они считали, что лечение телесных недугов приведет к выздоровлению
души. «Психики» (Й. Хайн-рот), напротив, расценивали безумие как результат болезненных «страстей»,
поэтому для лечения использовали меры смирения и «охлаждения» души (ледяной душ, влажное пеленание,
смирительный стул, принудительное стояние).

Состояние больничного дела

Непрерывный рост материального благосостояния средних классов во Франции и в Англии, с вытекавшим

отсюда совершенствованием общекультурного уклада жизни, естественно вызвал потребность в более
квалифицированной помощи душевнобольным, принадлежавшим к упомянутым классам.

Ответом на такой спрос явилось соответствующее предложение, исходившее, во-первых, от

провинциальных врачей и частных лиц, открывавших в окрестностях больших городов специальные
психиатрические пансионы, и, во-вторых, от монашеских конгрегации, приобретших некоторую опытность
в обслуживании больных. Отрывочные данные, сохранившиеся в литературе, не говорят нам ничего
хорошего об этих начинаниях в Англии. Известно, например, что специальная комиссия, обследовавшая
частные лечебницы, обнаружила там даже в начале XIX века массу злоупотреблений.

Во Франции обстоятельства, по-видимому, сложились кое-где более благоприятно. Опубликованные Серье

и Либером архивные материалы показывают, что ордену иоаннитов удалось поставить психиатрическое
дело на значительную высоту. Пансионы, открытые еще в 1630 г. орденом при больницах Шарантон и
Санли, с течением времени совершенствовались и в первые десятилетия XVIII века уже представляли такие
учреждения, в сравнении с которыми государственные приюты казались тюрьмами самого примитивного
типа.

Надо, однако, признать, что и государственные больницы Парижа, где содержались душевно-больные
«третьего» и «четвертого» сословия, не представляли собою учреждений, куда охотно заглядывали врачи.

Декретом от 16 сентября 1760 г. в Париже всякий душевно-больной должен был непременно пройти через
больницу Hotel-Dieu, где для этого были отведены две палаты: палата святого Людовика на 42 человека
мужчин и палата святой Женевьевы на такое же приблизительно число женщин. Сюда примыкали приемная
и ванная комната с двумя ваннами. Это было психиатрическое отделение. Штат отделения состоял из двух
наемных служителей, из которых один был банщиком. В каждой палате было по 6 больших кроватей и по
8 меньших размеров, причем на каждой большой кровати помещалось по трое, четверо. Легко представить
себе, что могло бы дать врачебное наблюдение для теории науки, когда возбужденные больные,
очутившиеся на одной кровати, начинали наносить друг другу удары, царапались и плевали, в то время, как
единственный палатный служитель, призвавши на помощь банщика, запасшись веревками, и нередко
вооруженный палкой, принимал деятельное участие в побоище, пока ему не удавалось наконец связать по
рукам и ногам зачинщика или зачинщицу драки.
Надо заметить, что условия в этой центральной парижской больнице были в то время одни из самых худших
во всей Франции: в Лионе, например, в психиатрическом отделении больницы было 38 отдельных комнат, в
Руане имелось до 85 таких «лож» (нечто в роде маленьких изоляторов), в которых больной, по крайней
мере, был гарантирован от нападений соседа.

В такой обстановке должен был решаться вопрос: излечим ли данный больной, или нет. Для этого
пробовали лечить: делали повторные кровопускания, давали слабительные, опий и, конечно, знаменитую
чемерицу, которою пользовался еще пастух Меламп, леча дочерей царя Прэта, и которая прошла через всю
историю психиатрии, выдержав испытание времени. Кроме того, больным делали ванны и обливали их
холодной водой. Не трудно вообразить, как эти две ванны обслуживали 84 человека, особенно если
вспомнить тогдашние технические условия. Если по истечении нескольких недель не наступало улучшения,
больные признавались неизлечимыми, и тогда их переводили в так называемые «Маленькие домики» —
Petites maisons (впоследствии Hospice du menage) или в Бисетр (мужчин) и в Сальпетриер (женщин).

История сохранила нам еще одно знаменитое описание Бисетра и Сальпетриера. Герцог Ларошфуко-
Лианкур в 1791 г. представил Учредительному собранию доклад о своем посещении этих мест: «Посмотрим
на заведения Бисетр и Сальпетриер, - мы увидим там тысячи жертв в общем гнезде всяческого разврата,
страданий и смерти. Вот несчастные лишенные рассудка в одной куче с эпилептиками и преступниками, а
там, по приказу сторожа, заключенных, которых он пожелает наказать, сажают в конуры, где даже люди
самого маленького роста принуждены сидеть скорчившись; закованными и обремененными цепями, их
бросают в подземные и тесные казематы, куда воздух и свет доходят только через дыры, пробитые
зигзагообразно и вкось в толстых каменных стенах. Сюда, по приказу заведующего, сажают и мужчин, и
женщин и забывают их тут на несколько месяцев, иногда и на несколько лет… Я знаю некоторых,
проведших таким образом по 12 — 15 лет».

В Англии в развитии больничного дела были кровно заинтересованы средние и мелкие собственники,
посылавшие своих представителей в парламент и настойчиво требовавшие в Нижней палате решительных
мер к тому, чтобы их душевнобольные родственники содержались во всяком случае не хуже, чем скаковые
лошади в конюшнях британских помещиков. В результате английские больницы могли считаться в то время
наиболее грандиозными и совершенными. Здесь выработан был тип этих массивных громад тюремного
образца, с высокими стенами, мрачного вида воротами и запорами, тяжелыми и жуткими.

Таково было Вифлеемское аббатство, превращенное в 1537 г. в знаменитый Бедлам, при чем это новое
предназначение, видимо, послужило поводом для филологической порчи всем известного названия
библейского городка (Бедлам - искаженное Вифлеем). Сами англичане не скрывали, что за каменной
оградой знаменитой больницы несколько столетий подряд, не исключая и последней трети XVIII века, была
обстановка кошмарная во всех отношениях. Множество больных были прикованы к стенам цепями, голые
люди валялись на соломе в одиночных камерах, куда едва проникал свет. Но зрелище считалось
«интересным», и публика за умеренную плату допускалась сюда по праздникам, как в зверинец. На эти
доходы содержались служители и, как надлежало предполагать — вносились улучшения в различные
стороны хозяйственной жизни больницы.

Жестокое  отношение к душевнобольным вызывало возмущение со стороны наиболее прогрессивных людей

того времени. В разных частях Европы появились небольшие лечебницы, основанные на принципах
гуманизма.

Например, лондонская  больница св. Луки была основана в 1751 г. на средства, собранные по подписке.
Здесь сразу был взят несколько иной тон - не свалочное место для безнадежных, а лечебное учреждение с
особым отделением для выздоравливающих. Больница св. Луки представляла собой некоторый шаг вперед в
практической психиатрии: содержание больных было лучше, врачебные обходы регулярны, и даже введено
было нечто вроде трудового режима, так как поощрялись рукодельные занятия женщин и участие крепких
мужчин в уборке палат и кухни.

До настоящего времени в Йорке (Англия) действует больница Ретрит, основанная состоятельным квакером
Уильямом Тьюком (1732—1822), в которой лечение проводится на основе бережного, уважительного
отношения к больным (moraltreatment).
Во Флоренции подобное учреждение было открыто под руководством Винченцо Киаруджи (1759—1820). В
маленьком французском городке Шамбери врач Жозеф Дакен (1732—1815) создал систему лечения,
основанную на доверии и взаимопонимании. К сожалению, эти скромные попытки улучшить положение в
психиатрии почти не были замечены современниками.

Решительный переворот в организации психиатрической помощи связывают с реформами, начатыми

Великой Французской революцией. Декретом революции от 25 августа 1793 г. главным врачом парижского
приюта Бисетр был назначен Филипп Пинель (1745—1826), делом жизни которого стала новая система
содержания душевнобольных без цепей и наручников. Вместо цепей Пинель допускал применение
«щадящих» мер стеснения — таких, как смирительная рубашка. Власти с осторожностью относились к
проводимым им преобразованиям.

Последователем Пинеля был Жан-Этьен Доминик Эскироль (1772—1840), который был  главный

инициатором законодательства о душевно-больном человеке. Его влияние в этом направлении
распространяется далеко за пределы Франции. Неутомимый исследователь у постели больного, Эскироль,
пользуясь схемами, предложенными Пинелем, не только закладывает истинный фундамент научно-
клинической психиатрии, но и выступает в качестве первого клинического преподавателя — профессора
психиатрии, в современном значении слова.

По инициативе Эскиролья в 1832 г. был сделан шаг неизмеримого принципиального и практического

значения: под Парижем, на расстоянии около 3 километров от Бисетра, организуется первая колония для
душевно-больных, — знаменитая ферма св. Анны, послужившая образцом для всех позднейших
учреждений этого типа. Если душой этого дела был Эскироль, то ближайшим исполнителем — его ученик
Феррю. Комиссия, посетившая ферму через 7 лет после ее основания, нашла здесь следующую картину:
70 человек душевно-больных, среди которых были плотники и печники, слесаря и садоводы (даже
художники), превратили когда-то запущенный и заросший бурьяном пустырь с готовыми рухнуть
постройками в культурный уголок, начавший давать доход. Вскоре здесь открыта была прачечная и
специальная мастерская для починки шерстяных одеял всех парижских больниц.

Администрация Бисетра, в ведении которой была ферма, жалела только об одном: территория была
слишком мала, в противном случае можно было бы все население больницы переселить в колонию.

Если окинуть взглядом всю жизнь и деятельность Эскироля, то охватывает изумление перед этим, как
называет его Кальбаум, «героем» или гигантом, которому дано было заложить незыблемые основы
психиатрической науки. Вокруг него образовалась первая по времени психиатрическая школа врачей. На
обходах в Сальпетриере и Шарантоне великого учителя тесным кольцом окружала группа учеников,
именами которых запечатлена вся дальнейшая психопатология XIX века. Это были: Жорже, Феррю,
Вуазсн, Фовиль, Фальре-отец, Кальмейль, Бейарже, Лассг, Паршапп, Моро, Морель.

Идеи и реформы Ф.Пинеля быстро распространились в большинстве европейских стран.

В Англии начала XIX века началось еще более последовательное движение за

нестеснение (по restraint) больных. Э. Чарльсворт и Г. Гилль доказывали, что свободное содержание
больных не только гуманно, но и полезно для выздоровления.

Английский психиатр Дж.Конолли (1828) выступал за полную отмену всех мер, стесняющих больных, что
и получило название «нестеснения» (no restraint).

Широкая просветительская деятельность  Дж. Конолли (1794—1866) сделала идеи нестеснения достоянием
мировой общественности. В больницах, построенных по принципам Конолли, не использовали
смирительных рубашек, однако в них еще допускалось помещение больного в обитый мягким материалом
изолятор.

Заслуживает внимания особое развитие этих идей в Германии.

Если говорить об организации больничного дела в Германии этого периода, то надо отметить, что Германия
этого времени была еще экономически отсталой страной. Бытовая отсталость Германии начала XIX века
выражалась, между прочим, в крайнем несовершенстве больничного дела вообще и психиатрических
учреждений в частности.

Первая лечебница, где был сделан опыт приложения новых идей по содержанию душевно-больгых, была
Зонненштейн, около Пирны, в Саксонии. На возвышенности саксонской Швейцарии, обвеянной горным
воздухом, с широким видом на Эльбу, поднялось это красивое здание — живая противоположность сырым
подвалам и темным казематам, которые во всей остальной Германии продолжали безмятежно процветать.
Первым медицинским руководителем Зонненштейна был Эрнст Пиниц, который в 1805 г. совершил
путешествие в Париж, где вступил в живое общение с Пинелем и Эскиролем.

В Германии  в первой половине XIX в. существовали две психиатрические школы — психиков

(Гейнрот, 1773—1843) и соматиков (Якоби, 1775—1884), занимавшие противоположные позиции в
объяснении причин психических расстройств.

Первые, считая, что человек обладает свободной волей в выборе Бога или дьявола, рассматривали
психические расстройства как «одержимость» злой волей и для их лечения применяли в основном
механические меры стеснения и воздействия.

Школа соматиков считала психические расстройства по отношению к соматической патологии вторичными,

т.е. обусловленными теми или иными болезнями организма (тела) человека.

Но при кажущемся внешнем различии взглядов на происхождение психических расстройств фактически в

представлениях психиков и соматиков было много общего: первые, признавая наличие божественной души,
считали, что она может быть одержима злой волей (дьяволом), другие утверждали, что страдает лишь тело,
а душа болеть не способна, она уподобляется «маэстро, который не может сыграть на испорченном
инструменте», т.е. позиции этих школ напоминают средневековые взгляды на психически больных. Не
случайно, по-видимому, Якоби считал нецелесообразным полный отказ от физических мер стеснения.

Огромной популярностью пользовалась кожаная маска, как вернейшее средство против криков и стонов,
«крайне утомительных для самого помешанного, не говоря уже о других больных. «Это самый невинный
способ успокоения», — говорил изобретатель маски, знаменитый в свое время Аутенрит (1772—1835).

Душевнобольные, по его мнению, ведут себя часто, как капризные дети, «выражающие свое упрямство в
криках и шуме, особенно, когда это им запрещается». И вот, «если посредством указанного приспособления
лишить их возможности вести себя таким образом, они теряют свое единственное орудие мщения и
начинают чувствовать свою полную беспомощность». Эта «Автенритова маска» фигурировала и в русских
психиатрических больницах начала XIX века. Придуманная тем же автором «деревянная груша», считалась
менее надежным приспособлением, так как, хотя и мешала говорить, но нисколько не препятствовала реву .
Но особенно прославился Аутенрит своей камерой, представлявшей собой деревянный частокол,
отделявший больного от каменных стен, от окон и двери. Перечисленные средства имели в виду
исключительно успокоение и усмирение.

Следующая группа мероприятий преследовала более специальные терапевтические задачи; это были
«раздражители», рассчитанные на полезные реакции, на перегруппировку психических способностей с
устранением явлений болезненных и заменой последних актами разумными и здоровыми. Одно из
виднейших мест в этом — арсенале снарядов, напоминавшем оборудование современного Цандеровского
института, занимала вращательная машина— изобретение Эразма Дарвина, введенное в психиатрическую
практику Коксом.

Не последнее место в этой терапевтической системе занимали средства, причиняющие боль: жгучие
втирания, нарывные пластыри, прижигания каленым железом. К больному, находящемуся в ступоре,
подходили вооруженные плеткой; его раскладывали на койке и секли, чтобы «вывести душу» из состояния
болезненного сосредоточения.
В большом ходу был так называемый Sturzbad: больной лежал в ванне, привязанный, и ему на голову с
значительной высоты выливалось от 10 до 50 ведер холодной воды. Этот способ лечения должен был
помогать при меланхолии, ипохондрии, алкоголизме, половой распущенности и т. д.; кроме того, здесь
учитывалось и чисто соматическое действие холодной воды против приливов крови к голове, внутреннего
жара, вялости кишок и т. д.

Кроме механической, болевой, тошнотной и «водяной» терапии, германские психиатры первой половины
XIX века широко пользовались и чисто педагогическими приемами. Как мы видели, строгость и устрашение
советовал применять даже Пинель. Англичанин Уилл не без церемонии колотил душевнобольного
английского короля- Георга III. Лангерманн строго осуждал излишнюю снисходительность.

Русская психиатрия доземского периода

Русская психиатрия начала XVIII столетия переживала еще глубокое средневековье. Различие состояло
разве лишь в том, что в России меланхолики, схизофреники, параноики — могли безнаказанно приписывать
себе сношение с дьяволом, почти не рискуя быть сожженными на костре.

Понятие о психическом расстройстве, как о болезни, без сомнения, прочно установилось, если в некоторых
криминальных случаях даже поднимался вопрос о вменяемости преступника. Так было, например, в одном
«политическом деле», где нашли необходимым поместить больного на испытание и поручить день за днем
вести запись всем его речам и поступкам. Это обширное дело об истопнике Евтюшке Никонове, который
был арестован за то, что «пришел к солдатам на караул, говорил, будто-де великий государь проклят,
потому что он в Московском государстве завел немецкие чулки и башмаки». Допросить Евтюшку было
невозможно, он «в Приводной палате кричал и бился и говорил сумасбродные слова и плевал на образ
Богородицын, и на цепи лежал на сундуке и его держали караульные солдаты три человека и с сундука
сбросило его на землю, и лежал на земле, храпел многое время, и храпев уснул». На последовавших
дознаниях оказалось, что с ним «учинилось сумасбродство и падучая болезнь».

Вследствие этого, 1701 года, апреля в 28 день, состоялся царский указ: «Того истопника Евтюшку Никонова
послать в Новоспасский монастырь Нового под начал, с сего числа впредь на месяц и велеть его,
Ефтифейка, в том монастыре держать за караулом опасно, и того же за ним смотреть и беречь накрепко; в
том месяце над ним, Ефтифейкою, какая болезнь и сумасбродство явится ль; и в том сумасбродстве какие
нелепые слова будет говорить, то все велеть по числам записывать». Через некоторое время получился ответ
из монастыря, «что над ним, Ефтифеем, никакие болезни и сумасбродства и никаких нелепых слов не
явилось, и в целом он своем уме и разуме». Тогда последовала царская резолюция: «Евтюшке Никонову за
его воровство и непристойные слова учинить наказание, бить кнутом и, запятнав, сослать в ссылку в Сибирь
на вечное житье с женой и детьми .

В 1723 г. Петр Великий воспретил посылать «сумасбродных» в монастыри и возложил на Главный

магистрат обязанность устройства госпиталей; однако, за неимением таковых, в последующие десятилетия
после Петра душевнобольные направлялись по-прежнему в монастыри. Этот обычай был даже официально
санкционирован и в 1727 г. Синоду было вменено в обязанность не чинить никаких препятствий к приему
душевнобольных в монастыри и не ссылаться на указ Петра.

Исторический период русской психиатрии начинается с 1762 г. На предложение Сената отдать в монастырь
душевнобольных князей Козловских, Петр III положил следующую резолюцию: «Безумных не в монастыри
определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах
учреждены доллгаузы, — а впрочем быть по сему».

Эти несколько строк явились выражением назревшей потребности. Однако, от резолюции до дела было еще
далеко. Никто в России не знал, что представляют собой Заграничные «доллгаузы», так что Сенату
пришлось запросить по этому поводу Академию наук, но и там в Ученой коллегии не нашлось академика,
знакомого с этим делом. Историограф Мюллер ответил на запрос Сената, но только вовсе не дал описания
европейских доллгаузов, а представил свой собственный проект, который оказался далеко не плохим. Таким
образом, Ф. Мюллеру принадлежит звание «если не первого русского психиатра, то во всяком случае
первого пионера на поприще организации попечения о душевнобольных».
Мюллер начинает с того, что в настоящее время является основным психиатрическим догматом, - с
утверждения, что больных необходимо разделять по отдельным категориям. Он пишет: «Безумным есть
различие по степени безумия: эпилептики, лунатики, меланхолики, бешеные. Еще каждые из сих по
степеням болезни бывают разные, а все они суть отягощением общества, есть ли не будут содержимы в
особливых домах, где бы о их прокормлении и пользовании старания возымели».

Такой «особливый дом» Мюллер представляет себе в виде каменного строения о двух или трех этажах: в
нижнем этаже помещаются бешеные, во втором - меланхолики и лунатики, в третьем - эпилептики. Камеры
бешеных должны быть с окнами, которых нельзя было бы достать, и с решетками; никакой мебели, ложе на
полу; «некоторых приковывают к стене цепью». Для вразумления больных Мюллер рекомендует меры,
которые еще спустя шестьдесят лет были в ходу повсеместно в Европе: «Надсмотрщик наказывает их
(больных) не инако, как малых ребят, при чем иногда одного наказания лозы достаточно».

Интересно, что в противоположность не только монастырской медицине, с ее отчитываниями и

окроплениями, но и в разрез с сохранившимися значительно позже в Германии и в Англии «увещаниями» со
стороны духовенства, Мюллер требует, чтобы «доктор употреблял всякие средства к их излечению, а
прежде, нежели придут в разум, священникам у них дела нет».

Далее интересно отметить, что уже в то время, - т. е. в шестидесятых годах XVIII века, Мюллер имеет в виду
организацию работ больных, видя в этом, между прочим, один из источников средств для содержания
доллгауза. Штат такого учреждения состоит из доктора, лекаря, двух подлекарей и цирульника, при чем
«подлекарь и цирульник должны жить в доме, а доктор и лекарь в близости, дабы и кроме определенных
часов их присутствия, во время нужды всегда и вскорости сысканы быть могли».

В 1765 г., в царствование Екатерины II, постановлено было учредить два доллгауза - один в Новгороде, в
Зеленецком монастыре, другой в Москве, в Андреевском; и тогда академику Шлецеру, находившемуся в то
время за границей, дано было поручение осмотреть доллгаузы и представить их описание.

Начало подобных учреждений в Германии было положено правительством. Все лица, находящиеся в таких
учреждениях, служат par honneur et par charite. Главная дирекция поочередно поручается одному из членов
Магистрата, и никто не может от того отказаться. Магистраты в городах имеют главный надзор над этими
заведениями и назначают для этого одного из своих членов. Это следовало бы сделать и в России, но
большое различие между германским и русским Магистратами могут представить к тому некоторые
затруднения… Все богоугодные заведения, число которых в Европе так значительно, и между которыми
дома для помешанных суть весьма сложные учреждения, получили только после долгих опытов настоящее
свое совершенство… Богатая нация, подобная русской, не имеющая недостатков благотворительности,
скоро опередит все другие; желательно, чтобы прежде узнали об устройстве подобных заведений в других
краях, не только посредством запросов, на которые могут последовать неполные ответы, но посредством
отправления за границу опытных люден».

Август Людвиг Шлецер.

Однако, «богатая нация» не очень спешила и ее правительство не принимало никаких мер. От этого уже
начали возникать многочисленные затруднения. В самом Петербурге, соответственно увеличению
населения, число душевнобольных настолько умножилось, что все чаще стали отмечаться случаи
нарушения порядка па улицах и в присутственных местах. Поэтому в 1766 г. издано было распоряжение,
чтобы все жители столицы, имеющие душевнобольных, немедленно, под угрозой штрафа, уведомляли
Главное полицейское управление о том, как они их содержат и какие меры принимают для ограждения
здоровых от опасности и неприятностей.

В 1775 г., когда Россия была разделена на губернии, при губернских управлениях были учреждены Приказы
общественного призрения, которые начали открывать психиатрические отделения при больницах и строить
специальные дома для умалишенных—«желтые дома». Первый такой дом был открыт в Новгороде в 1776 г.
В то же самое время положено было начало призрению душевнобольных в Москве: в Екатерининской
больнице предоставлено было 26 мест для умалишенных. Это количество было далеко не достаточно, и
вскоре больных начали размешать в смирительном доме и в богадельне, помещавшейся в предместьи
Москвы, при селе Преображенском, в бывшей Парусной фабрике. На этой территории в 1809  г., в заново
отстроенном здании, было открыто специальное психиатрическое учреждение, получившее значительно
позже, в 1838 г., название Преображенской больницы для душевнобольных.

В Петербурге в 1779 г. открылся первый приют для душевнобольных, на месте, занимаемом ныне
Обуховской больницей, которая была здесь построена в 1784 г., и тогда при ней открылось отделение с
тридцатью двумя комнатами. В 1789 г. количество мест было увеличено до сорока четырех, причем десять
из них предоставлялись для более состоятельных лиц. В последующие годы число больных быстро
увеличилось: в 1790 г. уже было 124 человека, в 1791 г. -143. Сюда помещались далеко нередкие в то время
случаи заболеваний белой горячкой. Когда в 1832 г., в 11 верстах от Петербурга, по дороге в Петергоф, было
открыто учреждение, названное больницей «Всех скорбящих», и рассчитанное на 120 человек обоего пола,
отделение при Обуховской больнице было закрыто.

В это время в Харькове уже был «дом сумасшедших» на 20 человек (1817). Довольно рано небольшое
убежище было открыто в Екатеринославе, при больнице, основанной еще во второй половине XVIII века, и
в Симбирске (1772). В 1810 г., по данным Роте, число домов для умалишенных равнялось четырнадцати,
подчинены они были Министерству полиции, которое устроило в течение четырех лет еще десять домов. В
1814 г. дома эти перешли в ведение Министерства внутренних дел, после чего число их стало довольно
быстро умножаться, так что к 1860 г. достигло сорока трех.

Что же представляли собой эти заведения? По этому поводу у нас имеются свидетельства современников, а
именно: описание Полтавского отделения (1807) и домов сумасшедших в Риге (1818), Петербурге (1821) и
Москве (1821).

В Полтавском отделении в 1801 г. содержалось двадцать человек— тринадцать «злых» и семь «смирных».
Одежды и белья не полагалось, постелью служила солома на кирпичном полу, мясо давалось только
смирным, и то лишь 60 дней в году. Лечебный  инвентарь состоял из «капельной машины» (чтобы капать
холодную воду на голову), 17 штук «ремней сыромятные» и 11 штук «цепей для приковки». Водолечение,
если не считать капельницы, сводилось к обливанию в чулане холодной водой из «шелавок» (нечто вроде
шаек). Штат учреждения состоял из одного лекаря, двух «приставников» с окладом в 50 рублей и двух
приставниц с окладом 30 рублей; затем одна помарка и две прачки; кроме того, в помощь к цриставникам
назначались солдаты из инвалидной команды или бродяги из богательни, получавшие за услугу 9 рублей в
год. Таковы данные, приводимые доктором Мальцевым.

Описание дома сумасшедших в С. - Петербурге дает нам доктор Кайзер (1821). Это - часть Обуховской
больницы, состоящая из двухэтажного каменного строения, имеющего 72 м в длину и 20 м в ширину. Оба
этажа разделены капитальной стеной в длину на две равные части; в каждой из них находится вдоль стены
коридор, освещаемый большими окнами, пробитыми в обеих концах коридора. В каждом коридоре
находится 15 дверей, ведущих к такому же числу камер для мужского и для женского пола.

Что касается порядка и чистоты, то за оными имеется весьма строгий присмотр.

В заведение сие по недостатку места принимаются не более 100 больных; буде, однако же, содержание
больного в частном доме сопряжено с большой опасностью, то принимаются свыше сего числа, но не иначе,
как с дозволения здешнего военного генерал-губернатора. Каждый поступающий в дом сумасшедших
должен предъявить лекарское свидетельство врача той части, в которой на жительстве находится, для
подписания квартального надзирателя. Без такового свидетельства в оное заведение больных не принимают.

Средства для усмирения неспокойных состоят в ремне в 5 см шириной и 1 м 42 см длины, коим связывают
им ноги, и так называемых смирительных жилетах (camsoles), к коим приделаны узкие рукава из парусины,
длиной в 2,13 м для привязывания ими рук больного вокруг тела. Кроме сих средств, других не
употребляют; равным образом, горизонтальные качели, на каких обращают помешанных (Drehmaschinen) и
мешки, в коих опускают их с нарочитой высоты, не введены в сем заведении. Паровая баня употребляется
только в летнее время».
Описание Московского доллгауза - будущей Преображенской больницы - дает нам доктор Кибальтиц;
своему изложению он предпосылает ряд теоретических рассуждений.

Психиатрия, XIX век

Европейские научные исследования XIX века были направлены на описание основных синдромов
психических расстройств и характерных стереотипов течения болезней.

Наиболее заметный вклад в психиатрию того времени внесли французский ученый Жан Эскироль и
немецкий исследователь Вильгельм Гризингер (1817— 1868).

Ученик Ф.Пинеля Ж.Эскироль (1838) ввел понятие ремиссий и интермиссий, идею о предрасполагающих и
реализующих факторах психических заболеваний, определил различие между иллюзиями и
галлюцинациями и т.д.

В 1882 г. французским психиатром А.Л.Ж.Бейлем, учеником Эрисколя,  был описан прогрессивный

паралич, что знаменовало собой выделение первой самостоятельной психической болезни. В это время
формировалась и основа биологических знаний о психических болезнях.

Так, В.Гризингер утверждал, что анатомия и физиология нервной системы составляют основу медицинской

психологии, а психическое расстройство связано с болезнью мозга.

Аналогичные взгляды высказывал отечественный психиатр П.П.Малиновский в книге «Помешательство

как оно является врачу в практике» (1843).

Естественно, появились попытки найти нейроанатомическую основу психозов. Нейроанатомии уделяли

большое внимание Т.Мейнерт (1833—1892), К.Клейст (1848-1903), а также К.Вернике (1848—1905),
предложивший основанную на локализации поражений головного мозга классификацию психических
расстройств.

Из общих теорий о психических расстройствах следует отметить концепцию единого психоза (Нойман
Н., 1814—1884; Целлер Е.А., 1838) и представления о дегенерации (вырождении) (Морель Е., 1859).

Согласно первой концепции, различные психические заболевания рассматриваются как проявления единого
психоза. В соответствии с концепцией вырождения психические расстройства определяются
наследственным предрасположением, и от поколения к поколению соответствующие расстройства
прогрессируют, приводя к психическому дефекту и слабоумию.

Дж.Притчард (1838) опубликовал труд о моральном помешательстве, в котором речь шла о лицах,

лишенных чувств сопереживания, сочувствия и сострадания. 
В поисках причин психических расстройств психиатры XIX в. уделяли особое внимание изучению
соматической сферы больных. В качестве примера может быть приведена
книга И.П.Мержеевского «Соматические исследования неистовых больных».
В Америке в VIII—XIX вв. не существовало самостоятельной школы - в основном здесь были
распространены идеи европейских психиатров (в первую очередь французских и английских). Родона-
чальником американской психиатрии традиционно считают Б.Раша. В 1812 г. он опубликовал учебник,
который в течение последующих 70 лет оставался единственным американским руководством по
психиатрии. Особенностью психиатрии в этой стране всегда являлся повышенный интерес к
психотерапевтическим методикам и методам социальной реабилитации больных. Большую популярность в
Европе получили также работы американского врача Дж.М.Берда (1880), описавшего новый тип невроза —
неврастению.

Русская психиатрия земского периода

Русская университетская психиатрия, получившая начало в петербургской Военно-медицинской академии,
имела своим первым представителем Балинского.

Клиническим целям служило на первых порах психиатрическое отделение при II военно-сухопутном

госпитале. Молодому тогда профессору пришлось в корне преобразовать это отделение, ибо оно
представляло собой, по словам Кони, «филиальное отделение дантова ада».

Голодные больные получали вместо пищи приемы рвотного для отвлечения от безумных мыслей, побои со
стороны служителей и неизменный камзол. Этот, как он назывался тогда, шестой корпус, служил местом
ссылки для военных врачей, провинившихся в нарушении дисциплины. Благодаря Балинскому здесь через
несколько лет все приняло другой вид. Правда, смирительная рубашка еще оставалась на своей месте, как,
впрочем, и всюду на европейском континенте, где только еще разгоралась борьба за идеи Конолли.

В 1867г. после возвращения Балинского из-за границы, куда он был командирован для осмотра наиболее
усовершенствованных больниц, в академии открыта была новая клиника, и вскоре психиатрия была сделана
обязательным предметом медицинского курса (приказ об этом вышел 19 ноября 1867 г.).

Кроме лечебной и преподавательской деятельности, первый русский профессор психиатрии принимал

деятельное участие в организации психиатрической помощи, которая в эти годы по всей стране стала
развиваться усиленным темпом. Балинский разрабатывает план устройства харьковской окружной
лечебницы, редактирует проекты больниц для Казани, Твери, Владимира, Новгорода, Одессы и Киева.
Неоднократно выступает он в качестве судебного эксперта в окружном суде и судебной палате по
уголовным и гражданским делам. Человек широкого общего образования, с разнообразными научными
интересами, Балинский внимательно следит за успехами психиатрии на Западе.

В 1862 г. им основано было «Общество С.-Петербургских врачей для помешанных», которое, однако,
заглохло через несколько лет и возродилось к новой интенсивной жизни лишь в 1880 г., под новым
наименованием «Петербургского общества психиатров». Через много лет, уже отойдя от активной
деятельности, Балинский неоднократно высказывал сожаление, что не написал никакого капитального
научного труда, — etwas epochemachendes, как говорят немцы. «Но я старался сделать все, — говорит он, —
от меня зависящее, чтобы товарищи, которые придут в устроенную мною клинику, могли в ней найти все
необходимые средства для того, чтобы учиться и работать для науки». Как справедливо замечает
Черемшанский, etwas epochemachendes Балинский все-таки совершил: с него началась научная психиатрия в
России.

Иван Михайлович Балинский родился 23 мая 1827 года в Вильне. Он рос и воспитывался в доме своего деда,
известного польского историка, Андрея Снядецкого. Среднее образование получил в Варшаве и в 1846 г.
окончил Медико-хирургическую академию в Петербурге. В 1856 г. он был назначен адъюнкт-профессором
при кафедре профессора Мяновского, одно время читал курс детских болезней, но делал это по отзывам
современников, плохо и, видимо, неохотно. Дальнейшая жизнь его и деятельность показали, что не это было
его призванием. Совсем другое впечатление производили его лекции по психиатрии. Сикорский вспоминает
о лекциях Балинского в следующих выражениях: «Лекции Балинского, нередко представлявшие собой
разбор вновь поступившего больного, отличались такой смелостью психологического и клинического
анализа, что могли показаться скорее блестящими предположениями, чем строгой научной реальностью, и,
однако же, дальнейшее течение болезни у разобранного больного в такой степени оправдывало сделанные
заключения, что ученики Балинского скоро убеждались в выдающейся клинической проницательности
своего учителя». То же самое подтверждает Чечотт: «В самых его словах перед слушателями являлось что-
то действительное, вполне живое, как бы осязательное; слушателю представлялось, что он уже не слушает
своего учителя, а сам наблюдает явление».

Психиатрическая клиника Академии обрела свой истинно научный облик при Мержеевском. Уроженец
Люблинской губернии, Иван Павлович Мержеевский получил диплом врача в 1861 г. Огромный интерес к
естествознанию характеризовал эту эпоху в России. Молодой ординатор в клинике Балинского в эти бурные
шестидесятые годы подходил к душевнобольному, как чистый биолог; он до конца своих дней сохранил это
направление, которое получило с тех пор яркое выражение в позднейших работах Ленинградской
психиатрической школы.
Уже первый труд Мержеевского, его диссертация «Соматическое исследование неистовых», всецело
посвященная материальным изменениям при душевных болезнях, отличалась своими строго проведенными
материалистическими тенденциями. Эти 60 небольших страничек содержали крайне интересные выводы.
Установив, что при сильном маниакальном возбуждении вес тела больного падает, температура
повышается, обмен веществ усиливается, молодой диссертант говорит, что объем воздуха, принимаемый за
норму для здорового человека, является недостаточным для неистовых; отсюда он приходит к логическому
заключению, что нецелесообразно помещать этих болных в изоляторы и что следует ввести для них
принятую в некоторых германских заведениях систему «двориков для беспокойных».

Так, исходя из чисто соматических данных, Мержеевский заставляет придти к высшей степени
прогрессивному взгляду на полную недопустимость изоляторов. В трехлетие с 1872 по 1875 гг.
Мержеевскпй совершает двукратную поездку за границу, работает у Вестфаля в Берлине, у Генле и Меркеля
в Геттингене, после чего совершенствуется в Париже, где у него устанавливаются тесные дружеские
отношения с Маньяком, которые продолжались до конца его дней. Между прочим, будучи за границей,
Мержеевский делал доклад в берлинском Антропологическом обществе, в марте 1872г., о микроцефалии.

Аналогичный доклад был сделан им и в парижском Антропологическом обществе, в 1875 г. Под влиянием
недавно вышедшей книги Дарвина «Происхождение Человека» многие ученые доказывали, что идиоты-
микроцефалы по устройству мозга и черепа представляют собой возврат к низшему типу, к животному
предку, от которого произошел человек. Мержеевский отвергал эту теорию атавизма, выдвинутую Карлом
Фохтом. Мержеевский указывал, что по устройству мозга микроцефалы вовсе не похожи на антропоидных
обезьян, а скорее всего па человеческий эмбрион. В 1872 г. он вместе с Маньяном сделал доклад «об
изменении эпендимы мозговых желудочков при прогрессивном параличе». В 1874 г. на конгрессе в Норвиче
он демонстрирует гигантские клетки, одновременно с ним описанные Бетсом. Его сильно увлекает
микроскопическая техника — эта всеобщая любимица семидесятых и восьмидесятых годов. Имя молодого
русского врача уже начинает приобретать известность. И когда Балинский подает в отставку, в
академических кругах почти не возникает вопроса, кому быть директором клиники и занять кафедру. В
высшей степени, знающий и почтенный ассистент ушедшего в отставку профессора, П. А. Дюков, опытный
врач и ценный научный работник, даже не выставляет своей кандидатуры. И вот, с 16 января 1877 г.
начинается почти двадцатилетний «период Мержеевского», ознаменовавшийся интенсивной научной
жизнью петербургской кафедры. В статье Блуменау в Журнале им. Корсакова (1908 г.) дана яркая
характеристика этого времени.

Заведуя клиникой до 1893 г., Мержеевский дал России более пятидесяти специалистов-психиатров, из

которых одиннадцать были преподавателями и профессорами. Под его руководством было написано
26 диссертаций и 150 научных работ. Это было время, когда русская земская психиатрия была занята
интенсивным строительством; во врачах-специалистах была огромная нужда; клиника Мержеевского была
главным рассадником русской научной и практической психиатрии.

К указанному периоду относится научная деятельность В. Х. Кандинского (1849 —1889), имя которого

приобрело мировую известность: твоим классическим описанием псевдогаллюцинаций он существенно
дополнил главу об обманах чувств, впервые намеченную Эскиролем и разработанную Гагеном.

В Казанском университете преподавание психиатрии, сперва чисто теоретическое, было введено с 1866 г.
Лекции читал, в качестве приват-доцента, Фрезе. С устройством в Казани окружной лечебницы, ее материал
служил уже для клинических лекций. В 1885 году, после смерти Фрезе, профессором психиатрии был
назначен Бехтерев. После его назначения началось большое оживление в психоневрологической жизни
Казанского университета. Организована была лаборатория, в которой разрабатываются вопросы анатомии
мозга, физиологии и психологии. Здесь в Казани произведены были первые работы, доставившие имени
Бехтерева такую широкую известность.

В Харькове обязательное преподавание психиатрии началось с 1877 г., когда приват-доцентом по кафедре

нервных и душевных болезней был избран П. И. Ковалевский. Клинические демонстрации производились
сперва в губернской земской больнице, а впоследствии в лечебнице И. Я. Платонова, где была организована
лаборатория и создано, в пределах возможного, все необходимое для наиболее успешного преподавания. В
Харькове начал выходить первый русский психиатрический журнал: «Архив психиатрии, неврологии и
судебной психопатологии», который издавался до 1896 г. профессором Ковалевским. Им выпущен целый
ряд иностранных монографий и руководств по наиболее важным вопросам психоневрологии. Ему обязаны
русские психиатры знакомством с клиническими лекциями Мейнерта, идеи которого были особенно близки
Ковалевскому; изданы были лекции Шарко, книги Говерса, Бинсвангера, Рише и т. д.

На северо-западе царской России, в тогдашней Лифляндской губернии, в городе Дерпте, с его старинным
университетом, наука стояла на очень большой высоте. Достаточно указать, что анатомию там преподавал
Раубер, физиологию - Александр Шмидт. Профессором психиатрии и невропатологии с 1880 по 1886 гг. был
Эмминггауз, переехавши и потом во Фрейбург. Его преемником, до 1891 г., был Крепелин. С 1891 г.
кафедру занимал Чиж. Главнейшие работы последнего: «Лекции по судебной психопатологии», монография
«О кататонии», «Курс психиатрии» и целый ряд патографических очерков, из которых наиболее
оригинальным надо считать «Достоевский как психопатолог».

В то время, как Петербург и Казань давно уже имели свои психиатрические клиники с правильно
поставленным преподаванием. Москва в этом вопросе значительно отстала. В 1863 г. невропатология и
психиатрия были впервые выделены из курса частной патологии и терапии и поручены в 1869 г. доценту А,
Я. Кожевникову впоследствии знаменитому ученому, основателю Московской неврологической школы
(1836—1902).

В Ново-Екатерининской больнице, в госпитальной терапевтической клинике было отведено 20 кроватей для

нервнобольных. Психиатрия излагалась только теоретически, и лишь случайное появление среди
нервнобольных какого-нибудь единичного психопатического случая давало возможность прочитать
небольшую клиническую лекцию по душевным болезням. Отсутствие материальных средств не позволяло
устроить отдельную клинику. В 1882 г. сделано было частное пожертвование (В. А. Морозовой) на
постройку психиатрической клиники, ив 1887 г. клиника была открыта во время первого съезда русских
психиатров в Москве. Она была рассчитана на 50 кроватей. Это учреждение до сих пор остается образцовым
как по своему внешнему устройству, так и по идейным традициям. Первым директором этой клиники был
Кожевников. Но он уже не мог одновременно вести преподавание и нервных и душевных болезней.
Фактическим руководителем нового учреждения был молодой доцент, которому суждено было наложить
яркий отпечаток своей выдающейся личности на всю научную и практическую психиатрию в России. Это
был Корсаков.

Имя Корсакова теснейшим образом связано с коренными реформами в русских психиатрических

учреждениях. Мы уже видели, как неровно и даже болезненно протекал в Западной Европе процесс
введения но-рестрента. Позволительно утверждать, что это радикальное изменение всего больничного дела
в области психиатрии совершилось в России значительно легче. Это можно объяснить двумя
обстоятельствами: во-первых, русская психиатрия уже имела перед собой образец Западу всю литературу
этого вопроса, дебаты съездов, деятельность Гризингера, идеалы, осуществленные в Шотландии, и, во-
вторых, русская психиатрия имела Корсакова. Трудно представить себе эту эпоху без Корсакова. Благодаря
его энтузиазму и колоссальной энергии движение в пользу но-рестрента было более единодушным, чем в
Европе, и сама реформа осуществилась быстрее.

Материальные предпосылки, сделавшие возможным введение в русских больницах но-рестрента,

создавались, однако, довольно медленно. Приказ общественного призрения не был в состоянии справиться с
задачей организации даже элементарно-сносного больничного дела в силу, во-первых, материальной
необеспеченности, и, во-вторых, казенщины, наскозь проникавшей все начинания Приказа. Поворотным
пунктом в истории русской психиатрии был сенатский указ 9 февраля 1867 г. за № 1241, согласно которому
все капиталы Приказа были переданы земствам. Эта мера, явившаяся одной из составных частей земских
реформ, была обусловлена (как и все эти реформы в их совокупности) огромным сдвигом экономических
отношении в стране и капитуляцией центральной власти перед нарождающимся промышленным капиталом.
Кроме земств, право строить больницы было предоставлено также городам, при чем и те и другие
руководствовались при постройке новейшими данными психиатрического дела на Западе, для чего вошло в
обычай командировать за границу врачей и представителей земского и городского хозяйства. В течение
семидесятых и восьмидесятых годов наблюдался в России большой прогресс в больничном деле вообще и
психиатрическом в частности. Этому способствовало широкое знакомство русских врачей с достижениями
западно-европейской науки и госпитальной практики, что в свою очередь стало возможным лишь с момента
упрочения университетского преподавания психиатрии. С начала семидесятых годов многие русские
университеты (Медико-хирургическая академия, Казанский университет) уже стали давать городам и
земствам значительное число научно-образованных психиатров. Представители психиатрической науки в
России отстаивали во всей ее полноте систему но-рестрента. Первые практические шаги, сделанные в этой
области, связаны с именами, которые должны быть в памяти каждого русского психиатра.

Это, во-первых, Штейнберг (1830—1907), «маститый старейшина русских психиатров», по выражению

Баженова, проживший долгую трудовую жизнь, исполненную, начиная с детства и юности и кончая
глубокой старостью, борьбы, несправедливых и незаслуженных унижений, - жизнь, отравленную
волнениями из-за грошевой пенсии, в которой отказывало ему собрание губернского земства. Назначенный
в 1872 г. главным врачом Преображенской больницы в Москве, Штейнберг нашел там полное неустройство.
Во всем доме больницы, - с иронией говорит он, - для лечения больных имеются только смирительные
рубахи и два-три уродливых кресла для привязывания к ним буйных больных. Практику связывания он
осуждал и довел до минимума. «Редко приходится слишком экзальтированному больному связывать руки, -
рассказывает Соломка, - или надеть смирительную рубаху — тем и оканчиваются репрессивные меры».
Абсолютный но-рестрент уже был тогда на очереди, но проведение его в жизнь тормозилось недостатком
персонала и огромный переполнением больниц. В России, как и во всем остальном мире, успешное введение
свободного режима зависело не столько от убежденности и настойчивости врачей, сколько от наличия
материальных условий. При всем том, однако, энергия нескольких лиц, несмотря на большие препятствия,
положила этому делу начало.

Второе имя, которое надо не забывать, это - Андриолли, директор Колмовской больницы, в Новгородской
губернии, который в 1875г. приступил к самым решительным преобразованиям в Колмове, уничтожил меры
стеснения и организовал занятия для больных. После его смерти новый директор, Шпаковский (и это
третье имя, которое не будет забыто), усовершенствовал все начинания своего предшественника, увеличил
мастерские и огороды и, первый в России, напечатал солидный научный труд (доклад земству), в котором
отстаивал необходимость устройства земледельческих колоний. Ему удалось привести Колмово в
совершенно неузнаваемый вид.

Четвертое имя, которое помнят русские психиатры - Литвинов, по планам и системе которого в 1884 г. близ
Твери открывается первая в России больница колониального типа - Бурашево. Литвинов создал в Бурашево
настоящую школу для русских психиатров, куда приезжали учиться постановке дела, организации
лечебного труда и полному нестеснению. Крупнейшие представители следующего поколения земских
психиатров - Яковенко, Кащенко и многие другие начали свою деятельность под руководством Литвинова.

В ближайшее десятилетие строятся специальные больницы в Рязани (1883) и в Саратове (1884), после чего
одно за другим реформируются отделения губернских больниц, а частью воздвигаются новые учреждения в
Тамбове, Самаре, Полтаве, Харькове, Казани, Екатеринославе, Вологде, Курске, Москве — городе, Москве
— земстве, Орле, Туле, Воронеже, Костроме, Симбирске, Уфе, Перми, Смоленске, Калуге, Владимире,
Ннжнем-Новгороде, Херсоне, Одессе и т. д. Каждая из них отличалась некоторыми особенностями своего
индивидуального характера (главным образом, в зависимости от размера средств, отпускаемых земствами),
но все без исключения следовали одной руководящей идее в вопросах содержания и лечения больных:
организация правильного врачебного наблюдения и, следовательно, — но-рестрент, а также работы на
воздухе и в мастерских. В этот период (1880—1900) развивается углубленная и широкая деятельность
группы русских врачей, в значительной степени учеников Штейнберга и Литвинова. В этот список
входят: Бартелинк, Синанв, Грейденберг, Аккерблом, Мальцев, Ковалевский, Рагозин, Коссаковский,
Максимов, Буцке, Яковенко, Говсеев, Каменев, Смелов, Чечотт, Герман, Евграфов, Вырубов,
Захаров, Ергольскпй, Якобп, Яковлев, Кащенко и другие.

Каждый из них был творцом в том или ином отделе своей области: в организации больниц, колоний,
трудовой терапии, посемейного призрения, судебной психиатрии и проч.

Только в этот период времени с полной наглядностью выяснилась крайняя недостаточность

психиатрической помощи в России. Не успели открыться земские больницы, как они уже были
переполнены; не успели отстроиться Алексеевская больница на Канатчиковой даче в Москве (ныне
больница имени Кащенко) или, например, Пантелеймоновская больница на станции Удельной под
Петербургом, как уже нахватало мест, и больницы быстрыми шагами приближались к состоянию
нежелательной скученности и неизбежного падения санитарных норм. В конце восьмидесятых годов
русская психиатрия стала лицом к лицу с вопросом о необходимости организации колоний и патронажа, т.
— е. проделала ту же эволюцию, что и Западная Европа. Бурашевская лечебница была каплей в море.
В ближайшие годы по ее образцу возникли больницы-колонии: Сапогово возле Курска, Колмово около
Новгорода, Голенчино близ Рязани, Томашев Колок в Самарской губернии, Кувшиново близ Вологды и
многие другие. В то же самое время в губерниях, на которые не распространялось земское положение,
строились правительственные больницы: в Вилейках под Вильной, в Виннице Подольской губернии, в
Творках близ Варшавы, Московская окружная лечебница около Подольска, Томская и т. д.

К этому времени русская научная и практическая психиатрия уже начинает сознавать себя мощной
организацией. Все более и более назревает потребность общей встречи товарищей по работе, для обмена
мыслей и выработки программы для дальнейшего усовершенствования дела.

Идея съезда русских психиатров была особенно Энергично пропагандирована П. И. Ковалевским,

профессором Харьковского университета. Первый съезд, представляющий собой важный этап в истории
развития психиатрии в России и сильно подвинувший вперед реальное осуществление идей Конолли, был
открыт в Москве, 5 января 1887 г., в большой аудитории Политехнического музея. Собралось 440 врачей, из
них специалистов-психиатров 86 человек. Председателем съезда был единогласно избран Мержеевский,
произнесший блестящую речь «Об условиях, благоприятствующих развитию душевных заболеваний в
России и о мерах, направленных к их уменьшению». Среди членов съезда были крупнейшие деятели
земской и городской психиатрии: Баженов, Буцке, Евграфов, Говсеев, Кащенко, Литвинов, Каменев,
Мальцев, Якоби, Хардин, Штейнберг, Яковенко и другие. Об устройстве психиатрических больниц
говорили Баженов, Викторов, Грейденберг, Лион. Правовые условия душевно-больных, русское
законодательство и его недостатки получили всестороннее освещение в докладах Боткина, Буцке,
Константиновского. Вопрос о воспитании отсталых детей был доложен на съезде инициатором этого дела
Маляревскпм. О колониях и патронаже говорили Баженов и Рубиновнч, о пьянстве и его лечении в
специальных заведениях — Минор. На фоне всех этих содержательных докладов особенно выделялись два:
по вопросу о призрении душевно-больных на дому и на жгучую тему о нестесненин. Эти два доклада
принадлежали Корсакову. Впоследствии на страницах своего учебника Корсаков резюмировал и отчасти
дополнил то, что он говорил на съезде.

Интересно одно воспоминание Корсакова: «Когда я по окончании курса, — говорит он, — пришел в
московскую Преображенскую больницу, чтобы поступить туда врачом, тогдашний главный врач, психиатр,
пользовавшийся заслуженной известностью, сказал мне: «В университете ведь вас мало учили психиатрии;
вы даже, вероятно, не знаете, как связывать», и первый мой урок был урок связывания. «Трудно поверите
всему этому, — прибавляет Корсаков,— а между тем это все было и было вовсе не так давно».

Сергей Сергеевич Корсаков родился в 1854 г. во Владимирской губ. В 1870 г. он окончил курс V московской
гимназии и шестнадцати с половиной лет был принят на медицинский факультет Московского
университета. В 1875 г. он поступил штатным ординатором в московскую Преображенскую больницу,
вскоре после чего, в целях усовершенствования в нервных болезнях, сделался ординатором в клинике
Кожевникова. Проработав здесь три года, Корсаков вновь вернулся в Преображенскую больницу и
одновременно заведывал частной лечебницей Беккер. Биографы Корсакова говорят, что занятия в этой
лечебнице оказали большое влияние на процесс его развития, как врача и преподавателя. В маленьких
красносельских деревянных домиках, от которых веяло уютом и порядком, велась упорная работа по
собиранию наблюдений и осуществлению рационального ухода за душевно-больными. Это был, по
выражению ученика и друга Корсакова, его преемника по кафедре, В. П. Сербского, — «научный труд,
нигде не напечатанный». В Красносельской лечебнице Беккер складывался и зрел тот Корсаков, которого
через несколько лет весь психиатрический мир признал одним из своих учителей.

В 1887 г. состоялась защита диссертации Корсакова на тему: «Об алкогольном параличе». В том же году
произошло событие, имевшее неисчислимые последствия для русской науки: 1 ноября начался прием во
вновь отстроенную образцовую психиатрическую клинику на Девичьем поле в Москве. До этого
теоретический курс психиатрии читал в нервной клинике на Страстном бульваре профессор Кожевников. С
постройкой специальной клиники ему было трудно совмещать работу и здесь и там, поэтому чтение лекций
и ведение практических занятий по психиатрии было поручено приват-доценту Корсакову. Первая лекция
была им прочитана осенью 1888 г.

Последующие годы были для Корсакова и для русской психиатрии эпохой огромного подъема и живой,
самой разносторонней деятельности. В 1889 г. Корсаков опубликовал работу под заглавием: «Несколько
случаев своеобразной церебропатин при множественном неврите», помещенную в «Клинической газете» и
вскоре на немецком языке в «Archiv fur Psychiatric», XXI, 3. Под таким скромным названием увидело свет
открытие огромной важности. Вот что рассказывает Ритти в своем «Слове в память профессора Корсакова»
па парижском Международном съезде 1900 г.:

«Это было на Интернациональном медицинском конгрессе в 1889 г. Я живо вспоминаю, как он подошел ко
мне со скромным, почти робким видом; живой, изощренный ум, доброта и неизменная мягкость отражались
на его характерном лице; это была натура ученого и апостола, которая в одно и то же время привлекала и
очаровывала. Он держал в руках рукопись и просил разрешения представить ее сверх программы, что и
было охотно ему разрешено. Все вы знаете этот капитальный труд, составивший эпоху в нашей науке; он
озаглавлен был просто: «Об одной форме душевной болезни, комбинированной с дегенеративным
полиневритом». Доклад вызвал самые горячие аплодисменты по адресу автора и его работы; большой
ученый, бывший председателем собрания, — профессор Бенедикт из Вены — со всем своим
всеобъемлющим знанием и бесспорной компетенцией дал оценку только что выслушанному высоко
оригинальному сообщению в следующих словах: «Мы благодарим доктора Корсакова за его интересный
доклад. Он в высокой степени подтверждает учение о том, что вся психопатология может быть сведена к
повреждению мозга и, вообще, нервной ткани».

На XII международном съезде врачей в Москве огромное значение описанного впервые Корсаковым
«полиневритического психоза», изумительная точность его наблюдения, тип расстройства памяти, столь
характерный для этой болезни — получили мировое признание в тот торжественный и волнующий момент,
когда при всеобщем одобрении профессор Жолли из Берлина предложил назвать новую форму
«Корсаковской болезнью».

На ряду с научно-исследовательской и преподавательской деятельностью твердым шагом подвигалось

вперед еще одно дело, связанное с именем Корсакова: коренное преобразование лечения и ухода за
душевнобольными. Имя Пинеля было для Корсакова священным, реформа Конолли была тем идеалом, к
которому он стремился приблизиться в своей деятельности практического психиатра. Но он не только
приблизился, он достиг ее в полной мере. И русская психиатрия, вступивши с ним в «эпоху Конолли», этим
самым начала новую эру в России — «эру Корсакова». В 1895 году в московской психиатрической клинике
были окончательно упразднены изоляторы; они превратились в квартиры ординаторов и в химическую
лабораторию. Решетки, которыми были некогда снабжены оконные рамы, напоминавшие о тюрьме, были
сняты во всех отделениях. И клиника, с ее обилием света и воздуха, с ее уютом и приветливостью,
обратилась в учреждение, в котором не осталось и следа от печальной памяти «сумасшедшего дома».

Академическая деятельность Корсакова, начавшаяся в 1888 году, оставила неизгладимые следы в памяти его
ближайших учеников и слушателей. Русские психиатры — питомцы Московского университета — унесли с
собою в самые отдаленные местности огромной страны часть того огня, которым горел их учитель, Сергей
Сергеевич. И когда, через 12 лет, труды и дни Корсакова неожиданно закончились преждевременной
смертью от болезни сердца (1 мая 1900 года), не только Москва, которая видела в нем воплощение всего
лучшего, что мог дать человек, врач и ученый, но и вся Россия с исключительной искренностью оплакивала
эту потерю. И на Парижском съезде, куда он должен был приехать в августе и прочитать свой доклад «О
постельном содержании душевнобольных» — одну из идей особенно близких ему, — его отсутствие было
отмечено на первом же заседании психиатрической секции.

Подразделение душевных болезней у Корсакова можно с полным правом считать наивысшим достижением
симптоматологичсской психиатрии конца XX века.

Во втором классе этой классификации под буквой В, между органическими психозами Корсаков поместил
описанный им полиневритический психоз. Приходится сожалеть, что недостаток места не позволяет
привести целиком это удивительнее по ясности и точности описание. В течение последующих десятилетий
Корсаковский психоз превратился в сложную психиатрическую проблему. В дальнейшей истории
Корсаковского психоза можно наметить два главных течения:

1. Одни авторы, главным образом, ученики и ближайшие последователи Корсакова, придерживались

первоначального взгляда на эту болезнь, как на характерное сочетание своеобразного психического
расстройства и воспалительных явлений в нервах, при чем считалось, что оба ряда симптомов —
психические и нервно-соматические — вызываются непременно одним и тем же ядом, циркулирующим в
крови. Таким образом, эти авторы полагали, в полном согласии с Корсаковым, что один и тот же психоз
может вызываться совершенно различными ядами. Наследник Корсакова по кафедре, Сербский, до конца
жизни отстаивал такое именно понимание Корсаковского психоза.

Второе течение, возникшее, главным образом, в Германии, представителем которого выступил профессор
Жолли (тот самый, по предложению которого полиневритический психоз оказался навеки связанным с
именем русского ученого), исходило из наблюдений, где можно было констатировать характерную
психическую картину (расстройство памяти на недавние события), но только без полиневрита. Защитники
этого направления предложили заменить название Корсаковского психоза Корсаковским синдромом,
симптомокомплексом или амнестнческим симптомокомплексом.

Наконец, было еще третье течение, возглавляемое Бонгеффером, которому принадлежат классические
исследования по Корсаковскому психозу. Бонгеффер и его последователи обратили главное внимание на
алкогольные формы этой болезни, указали на ее связь с хроническими бредовыми состояниями при
алкоголизме и предложили называть именем Корсаковского психоза только такие случаи, где имеется
единая определенная этиология — алкоголь, характерная психическая картина и явления полиневрита.

Заболевания, имеющие другую этиологию, сходные с Корсаковским психозом — артериосклероз, сифилис

мозга, прогрессивный паралич, опухоли мозга, предстарческие и старческие психозы — все это в
соответствующих случаях обозначается ими как «Корсаковский синдром». К такому же взгляду пришел
Гейер в своей работе о Корсаковском психозе. Крепелин в последнем издании своего учебника также
оставляет название Корсаковского психоза только для его алкогольных форм, при чем придает
исключительное диагностическое значение психической картине, а явлениям полиневрита, часто
отсутствующим, отводит второстепенное место. Признавая, таким образом, самостоятельность
Корсаковского психоза, как известного этнологического, психопатологического и клинического единства,
Крепелин отличает кроме того Корсаковский амнестический симптомокомплекс, который может входить в
состав целого ряда других клинических процессов.

Корсаков явился центром большого круга учеников и последователей.

Его ближайшими сподвижниками были Сербский и Баженов, первый - по клинической, второй - по

общественной деятельности в области больничной психиатрии и внебольничной помощи душевнобольным.

Владимир Петрович Сербский (1855 —1917) работал с Корсаковым еще задолго до открытия московской
психиатрической клиники в частной лечебнице М. Ф. Беккер, первом в Москве уголке клинической
психиатрии, где и зародилось то направление, которое позже стало «Московской психиатрической школой».
Здесь был строго соблюдаем абсолютный но-рестрент, в такое время, когда Западная Европа еще не
повсюду могла похвалиться систематическим проведением реформы Конолли.

После нескольких лет самостоятельной работы в Тамбовской земской психиатрической лечебнице и

пребывания за границей, где он работал у Оберштейнера и Мейнерта, Сербский с 1887 г. занял место
ассистента психиатрической клиники. Здесь в 1892г. он защитил свою диссертацию «О кататонии». При
жизни Корсакова он читал курс лекций по судебной психопатологии, а после его смерти занял московскую
кафедру, при чем до конца своих дней, вместе с ближайшими друзьями своего покойного учителя, принимал
горячее участие в активном почитании памяти того, кого он по справедливости считал наивысшим
воплощением идеи человека и психиатра. Сам Сербский как в науке, так и в жизни отличался своей
исключительной искренностью, которая в те отдаленные времена самодержавия не раз навлекала на него
риск серьезной опасности. Он не разрешил полиции сделать обыск в клинике, и власть должна была
уступить, смущенная спокойным, но твердым отказом, поразившим ее неожиданностью (искали какого-то
серьезного политического преступника, присутствие которого подозревали среди больных).

Когда заведомый душевнобольной, политический заключенный Шмидт кончает самоубийством в тюрьме,

Сербский открыто выступает в печати. И когда глубоко реакционное министерство посягает на Московский
университет и свободу науки, Сербский покидает зал заседания совета, уходит со службы и резко порывает
с оставшейся профессурой. Этот замечательный борец и великий общественник обладал глубоко
продуманным и во всех деталях законченным психиатрическим мировоззрением. Его учителем, кроме
Корсакова, был Мейнерт, которого он считал гениальным врачом-мыслителем за его последовательность в
механо-анатомическом истолковании психики. В статье о психологических воззрениях венского психиатра
он блестяще популяризовал его взгляды.

Можно ясно было заметить глубокое волнение, когда этот суровый с виду человек вспоминал свои «годы
странствий» и венскую клинику. Его перу принадлежит больше пятидесяти работ. Некоторые из них
представляют собой возражения против концепции Крепелина о раннем слабоумии. Впоследствии оп
несколько смягчил свою прежнюю точку зрения, однако не переставал возражать против принципа
подразделения психозов по исходу. Убежденный сторонник классической психиатрии, Сербский
исповедывал догмат о вторичном слабоумии; идея существования психопатологических процессов с
определенной тенденцией к неизлечимости была ему, как впрочем и многим, чужда. Когда он умер, в
1917 г., чуть ли не в тот день, когда пришло известие о возвращении его в университет по приказу
Временного правительства, Москва потеряла в его лице закаленного в суровой борьбе большого научного
работника, человека, который всегда смотрел вперед и в науке, и в жизни, и ни перед кем никогда не гнул
спину.

Николай Николаевич Баженов (1855—1922), этот второй сподвижник и друг Корсакова, казался полной
противоположностью Сербского, но в одном отношении они были совершенно сходны: в глубоком
почитании заветов учителя, в любви к психиатрии и к душевно-больному. Последователь Маньяна и сам
отпрыск французской культуры, которую он глубоко воспринял вместе с блеском и яркостью речи и
печатного слова, Баженов умел одновременно жпть интересами русской деревни, где он организовывал
патронаж — дело, которому он отдал такую массу знаний, любви и энергии. Когда будет написана история
русской психиатрии, Баженову будет отведено в ней одно из самых видных мест. В области теоретических
вопросов он больше всего интересовался конституционологией и вопросами вырождения. Его перу
принадлежат блестящие статьи на общественные и литературно-психиатрические темы и доклады по
вопросам законодательства о душевнобольных. В 1892 г. он привез из Бельгии «очень легкие,
комфортабельные» кандалы, которые раздобыл хитростью, выпросив у своего бельгийского коллеги, якобы
для образца, и таким образом имел возможность демонстрировать их на торжественном заседании в память
Пинеля Московского общества невропатологов и психиатров 25 октября 1892г. Русские врачи получили
наглядное и прискорбное доказательство того, что Бельгия еще не дошла до эпохи Пинеля, в то время как
темная Россия уже имела своего Конолли - Корсакова. Несомненно, работа последнего была бы гораздо
трудней, если бы с ним не шли рука об руку Сербский и Баженов.

Другой ученик Корсакова, Бернштейн, является в России первым активным последователем Крепелина.
Распространению новых идей сильно способствовала деятельность Бернштейна в Центральном приемном
покое для душевнобольных в Москве; здесь он в 1907 г. и 1909 г. организовал, по приблизительной схеме
мюнхенских, курсы усовершенствования для врачей, где группа русских психиатров могла ознакомиться с
достижениями молодой германской психиатрии, преобразованной Крепелином.

Александр Николаевич Бернштейн (1870 —1922) был сперва ординатором, а потом ассистентом в

клинике Корсакова, пока в 1899 г. не стал во главе Центрального приемного покоя, учреждения, ставившего
себе задачей в первую очередь оказание скорой помощи заболевшим острыми психозами из неимущих
слоев населения, которые до этого премени иногда по целым неделям содержались в полицейских участках.

С 1903 г. Центральный приемный покой был присоединен к числу учебно-вспомогательных учреждений

Московского университета. Здесь Бернштейн, на большом материале (свыше 1000 человек в год), читал курс
клинических лекций с практическими занятиями для студентов; при учреждении были организованы
лаборатории: патологоанатомическая, психологическая и биохимическая. Во главе патологоанатомической
лаборатории в течение целого ряда лет стоял один из ближайших учеников Бернштейна, Гиляровский,
впоследствии директор психиатрической клиники Второго Московского государственного университета.
Другим сотрудником Бернштейна (по биохимии) был Краснушкин, ныне профессор судебной психиатрии в
Москве.

Из научных достижений Бернштейна обращает на себя внимание тщательно разработанная им методика

объективно-психологического обследования душевно-больных. Отчасти под влиянием идей Вернике, Бине
и Зоммера, Бернштейн проводил резкое различие между формой, с одной стороны, и содержанием
психических расстройств — с другой. Он поставил себе задачей отыскать для каждого из видов душевного
расстройства, установленных школой Крепелина, особые чисто формальные нарушения душевной
деятельности, которые укладывались бы в определенные формулы, могущие служить целям точной
клинической диагностики. Способ Бернштейна для определения восприимчивости памяти (Merkfahigkeit)
при помощи таблиц с геометрическими фигурами, получил широкое распространение. Описанию всех этих
методов посвящена книга Бернштейна «Экспериментально-психологическая методика распознавания
душевных болезней» (1908). Наиболее полное представление о практическом применении этих методов у
постели больного дают его талантливые «Клинические лекции о душевных болезнях» (1912).

К московской школе психиатров-общественников следует причислить Яковенко и Кащенко.

Владимир Иванович Яковенко родился в 1857 г., окончил Медико-хирургическую академию в Петербурге

в 1881 г. Служил земским участковым врачей в Кременчугском (1881—1883) и в Миргородском (1883—
1884) уездах. После этого Яковенко перешел на службу в Бурашевскую психиатрическую колонию, где
оставался до 1889 г. После кратковременной работы в Голенчинской психиатрической колонии Рязанской
губернии и в петербургской Пантелей-моновской больнице, он в течение трех лет (1891 — 1893) заведывал
Смоленской психиатрической больницей. Здесь впервые в большом масштабе проявился крупный
организаторский талант Яковенко.

В этой больнице царили совершенно невероятные нравы: смирительные рубашки и даже связывание
веревками, были в полном ходу, больные жили в грязи, при отсутствии всякого присмотра и ухода (однажды
даже буйный больной, запертый в изолятор вместе со слабым, который вскоре умер, съел некоторые части
тела последнего. Это вызвало громкий скандал, в результате которого и был приглашен Яковенко).

За время своей двухлетней работы в Смоленске он преобразовал, вернее заново создал больницу. После
этого Московское земство поручило ему устройство в Подольском уезде, в селе Мещерском, того
грандиозного учреждения, которое в настоящее время называется больницей имени Яковенко. Здесь
Яковенко прожил 13 лет (до 1906 г.), когда был уволен царским правительством за политическую
деятельность. Кроме создания лучшей русской психиатрической больницы, В. И. Яковенко принадлежит
заслуга организации первой у нас психиатрической переписи, которая сперва ограничивалась пределами
Московской губернии, но впоследствии послужила образцом для такого же дела и в других местностях;
благодаря этому впервые в России была установлена точная статистика душевной заболеваемости.

Классический труд Яковенко - «Душевнобольные Московской губернии», бывший результатом семилетней

научной работы, является ценным вкладом в науку, не только в русскую, но и международную. Яковенко
был одним из первых русских общественников-психиатров, которые выдвинули вопрос о децентрализации
психиатрической помощи, т. - е. об ее общедоступности; он выступил с проектом устройства сети уездных
психиатрических больниц, сравнительно небольших по размерам, тесно вдвинутых в самую гущу
повседневной жизни - проект, который, надо думать, подучит осуществление только в будущем. Яковенко
был одним из активнейших участников и организаторов целого ряда съездов врачей, имевших в то время
такое исключительное общественное значение. Он был деятельным членом Общества невропатологов и
психиатров и одним из редакторов Корсаковского журнала. Яковенко был большим научным работником;
он оставил после себя до сорока научных трудов, отчетов, рецензий и проч. Только огромный интерес к
социальной медицине вообще и к практической работе на живом поприще общественной психиатрии
оторвал его от специально-научной (академической) деятельности, о которой он одно время думал после
своего заграничного путешествия и занятий в Париже, Берлине и Лейпциге (у Шарко, Вундта и Мунка). Как
человек, Яковенко отличался совершенно исключительными умственными и нравственными качествами.

Петр Петрович Кащенко родился в 1858 г., окончил Московский университет в 1881 г., но врачебного

экзамена держать не мог, так как он был выслан из Москвы за «вредную» политическую деятельность. Его
первое соприкосновение с психиатрией произошло в 1885г. в Казани, где он, выдержав государственные
экзамены, работал в качестве экстерна в Окружной психиатрической лечебнице, под руководством
А. Ф. Рогозина. В 1896 г. Кащенко поступил ординатором в Бурашевскую колонию, там он познакомился с
В. И. Яковенко, с которым его связывала до конца жизни полная общность интересов и самая тесная
дружба.
Бурашевская колония со своим директором, Н. П. Литвиновым, шла во главе культурного движения,
охватившего русскую психиатрию; последняя, в силу общих условий российской отсталости, как бы
одновременно переживала те две эпохи, которые в Западной Европе были отделены одна от другой долгим
промежутком времени: эпоху Пи-неля и эпоху Конолли.

Русские психиатры начала земского периода, снявши с больных цепи и ремни, без промедления приступили
к следующему этапу освободительной эволюции - к упразднению знаменитого камзола, еще недавно
казавшегося неизбежным аксессуаром терапии психозов.

В 1889 г. Кащенко был приглашен заведовать психиатрической больницей в Нижнем-Новгороде. Здесь ему
пришлось провести такие же радикальные реформы, какие проводил Яковенко в Смоленске, т.е. превратить
мрачную тюрьму по мере возможности в лечебное учреждение. Были организованы мастерские, разведены
огороды, основана библиотека, закипела научная жизнь - при участии ближайших сотрудников Кащенко:
П. Д. Трайнина, И. И. Захарова, А. Б. Агапова. Тут же возникла мысль о необходимости устройства
колонии; Кащенко был командирован за границу, и вскоре по возвращении опубликовал в 1898 г.
подробный отчет о положении психиатрического дела в Германии, Франции, Шотландии и Бельгии.

В 1904 г., когда Кащенко покинул Нижний Новгород, нижегородская колония в селе Ляхово была одной из
лучших в России. Дальнейшим его достижением была организация системы сконцентрированного
патронажа (так как система рассеянного посемейного призрения, принятая в Шотландии, была признана им
неподходящей для русских условий). Во главе патронажа стал Захаров, принимавший деятельное участие в
разработке и осуществлении проекта. В небольшом уездном городке, Балахне, на Волге, в тридцати верстах
от Нижнего была построена небольшая, на 30 человек, психиатрическая больница, вокруг которой (а также в
окрестном селе Кубинцеве) было организовано посемейное призрение приблизительно 125 человек.

Дальнейшим этапом жизни и деятельности Кащенко была Алексеевская больница на Канатчиковой даче в
Москве (1904—1906), после чего он перебрался в Петербург. В созданное им здесь статистическое бюро
стекались все материалы о психиатрическом деле в России. С огромным напряжением работал он с
середины 1918 г. в Наркомздраве в качестве председателя психиатрической секции, явившись таким
образом связующим звеном между исполнившей свою миссию земской психиатрией и новыми начинаниями
советской медицины. В своем последнем докладе на психиатрическом съезде, в августе 1919 г., он
настойчиво проводит намечаемую организацию психиатрической помощи на местах на основе нового
положения, что «охрана здоровья трудящихся, есть дело самих трудящихся». Кащенко умер 19 февраля
1920 г. В его лице русская психиатрия лишилась почти гениального организатора и огромного масштаба
врача-общественника.

Развитие психиатрии в конце XIX – начале XX веков

Период конеца XIX – начала XX веков стал отправной точкой в формировании современных научных
взглядов в области психиатрии. В это время были даны последовательные, научно обоснованные описания
всех основных нозологических единиц: понятие шизофрении было сформулировано Э. Крепелином и Е.
Блейлером, маниакально-депрессивный психоз (МДП) описан Ж. Фальре, Ж. Байярже, Э. Крепелином,
алкогольный полиневритический психоз - С.С. Корсаковым. Работы Зигмунда Фрейда (1856—1939) о
роли подсознания открыли целую эпоху психологических исследований в психиатрии, способствовали фор-
мированию современного представления о неврозах и психопатиях. Учение И.П. Павлова (1849—1936) об
условных рефлексах и типах высшей нервной деятельности привело к сближению исследований в пси-
хиатрии и физиологии нервной системы.

Е.Блейлер ввел понятие «схизис», а в 1911 г. опубликовал широко известную монографию, в которой раннее
слабоумие именовалось «схизофренией» (шизофрения). Э.Крепелин установил общие закономерности
возникновения, течения и исходов шизофрении, маниакально-депрессивного и других психозов, и его
исследования в этой области до сих пор считаются эталонными для многих современных исследований.
Э.Крепелину принадлежат и высказывания о вероятных причинах возникновения выделенного им раннего
слабоумия (dementia ргаесох). Ученый полагал, что это может быть аутоинтоксикация (самоотравление).
Аутоинтоксикационные теории получили в дальнейшем большое развитие, претерпев существенную
трансформацию от представлений об образовании в организме больного токсических веществ до
современных биохимически-рецепторных и молекулярно-генетических взглядов на патогенез эндогенных
психозов.

Как и в любой другой области клинической медицины, основой диагностики в психиатрии является
классификация (систематика) заболеваний. Поставленный в соответствии с той или иной классификацией
диагноз определяет выбор лечения, прогноз заболевания, а также последующие особенности социально-
реабилитационных мероприятий. Наиболее надежной должна быть классификация, основанная на
этиологическом и патогенетическом принципах; однако существующие в настоящее время знания о
происхождении и механизмах развития психических болезней еще недостаточны для ее построения.
Поэтому все классификации психических расстройств всегда были эклектичны. Не являются исключением и
современные систематики, при составлении которых использованы различные принципы —
этиологический, клинический, возрастной и др. Классификации складывались постепенно, отражая
особенности психиатрии в отдельных странах. Но на них не могли не влиять и достижения мировой
психиатрии.

В конце XIX – начале XX веков богатый научный материал стал основой разработки классификаций нового
типа. Основателем нозологического подхода в классификации психических расстройств стал Эмиль
Крепелин (1856—1926). Он утверждал, что в психиатрии возможно выделение устойчивых нозологических
единиц (болезней) для расстройств, схожих по причинам возникновения, симптоматике, типу  течения,
прогнозу и структурным изменениям в мозге.

Большое внимание Крепелин уделял изучению роли наследственности. В США противником этого
направления выступал Адольф Мейер (1866—1950), отрицавший генетическую природу психических
заболеваний и считавший, что все душевные расстройства являются реакциями на неблагоприятное
воздействие среды, преломленными (преформированными) сквозь призму личности пациента. В его
понимании диагноз должен содержать не название болезни, а тип реакции (эргазия). Инициатором
активного примирения различных мировых школ стал известный французский психиатр Анри Эй (1900—
1977). Большое внимание он уделял изучению роли психологических факторов и измененных состояний
сознания при психических заболеваниях.

В других государствах (Франция, Скандинавские страны и др.) нозологический подход был принят частично
и в таком виде используется до сих пор, определяя особенности существующих национальных классифи-
каций.

Отечественными психиатрами классификация психических заболеваний и нозологическое направление в

целом, хотя и с некоторой критикой, были приняты в первые годы XX в. В рамках нозологического подхода
были тщательно разработаны особенности клиники и прогноза различных психических заболеваний.

С начала 60-х годов ВОЗ предприняла попытку создать Международную классификацию психических
расстройств с тем, чтобы по возможности унифицировать оценку психических заболеваний психиатрами
разных стран и обеспечить возможность сопоставления результатов различных исследований в
психиатрии. Классификация психических расстройств — часть Международной классификации болезней
(МКБ), которая систематически подвергается пересмотру и усовершенствованию. Создание
классификации психических расстройств под эгидой ВОЗ послужило компромиссом между различными
национальными классификациями. В настоящее время к действию при-нята Международная
классификация болезней 10-го пересмотра (МКБ-10). Введение международных классификаций и
унифицированных критериев оценки психических расстройств позволило на новом уровне проводить не
только клинические, но статистические и эпидемиологические исследования.

Подлинная революция в психиатрии была вызвана введением в практику новых биологических и

лекарственных методов лечения: в 1917 г. была предложена маляротерапия прогрессивного паралича (Ю.
Вагнер-Яурегг), в 30-е гг. - лечение депрессии коразолом и ЭСТ (Л. Медуна, У. Черлетти, Л. Бини), в
1936 г. - операции лоботомии и лейкотомии (У. Фриман, А. Лима, Э. Мониц), в 1937 г. -
инсулинокоматозная терапия шизофрении (М. Закель), в 1953 г. - лечение психозов резерпином и
хлорпромазином (А. Делэй, П. Деникер).
Хотя не все из предложенных методов выдержали испытание временем, они решительным образом из-
менили взгляды врачей на прогноз при психических заболеваниях, окончательно соединили психиатрию с
соматической медициной и позволили коренным образом изменить обстановку в психиатрических
больницах (ПБ).

Хлорпромазин (аминазин) стал первым представителем класса нейролептиков, вслед за которым были
получены первые антидепрессанты (имипрамин и ипрониазид), а позже - транквилизаторы из группы
бензодиазепинов (хлордиазепоксид и диазепам). С середины 60-х гг. психотропные средства стали оттеснять
все другие биологические методы. Успех психофармакотерапии позволил шире использовать амбулаторное
лечение и разгрузить переполненные отделения стационаров.

В области биологической психиатрии особое место принадлежит И.П.Павлову (1849—1936). С позиций

условно-рефлекторной теории, исходя из представлений о процессах возбуждения и торможения, их силы,
подвижности, значения первой и второй сигнальных систем, И.П.Павловым и его учениками был
патофизиологически объяснен целый ряд психопатологических феноменов.

Психологические концепции и соответствующая практика в психиатрии имеют давнюю историю. Согласно

учению древнегреческого философа Платона, душа человека подразделяется на 3 части, имеющие сходство
с такими структурами личности, выделенными З.Фрейдом, как «Эго» и «Суперэго». Спустя несколько
веков, идеи Платона получили развитие в глубинной психологии, которая вместе с психодинамической (в
том числе психоаналитической) постулирует существование у человека иррациональных сил, сознательного
и бессознательного, обладающих определенной пластичностью и автономностью как в норме, так и при
развитии психических расстройств. Психология сыграла основную роль в развитии психотерапии, в первую
очередь психоанализа З.Фрейда.

Именно с широким введением в практику новых лечебных методик психиатрия из описательной и

наблюдающей дисциплины превратилась в полноправную медицинскую науку. Применение психотропных
средств позволило найти совершенно иные подходы к изучению работы мозга, дало толчок к новым
достижениям как в биологических, так и в психологических исследованиях.

Годы нацизма в Германии нанесли непоправимый урон классической немецкой школе, которая до этого в
течение полувека оставалась центром мировой психиатрии и психологии. Многие из наиболее авторитетных
ученых вынуждены были эмигрировать (В. Майер-Гросс, 3. Фрейд, А. Адлер). Под предлогом «очищения
нации» с 1939 по 1945 г. в гитлеровской Германии проводилась античеловечная практика преследования и
прямого уничтожения психически больных (около 100 тыс. больных было уничтожено, около 300 тыс.
стерилизовано, сотни тысяч погибли от голода и болезней).

После Второй мировой войны во многих странах Европы и Америки возникают группы инициаторов,
привлекающих внимание общества к многочисленным фактам негуманного отношения к душевнобольным.
Активные действия в этот период были направлены против не допустимого ущемления прав пациентов ПБ.
Все это воплотилось в широком движении антипсихиатрии, которое вызвало отклик мирового сообщества
благодаря не столько научным исследованиям, сколько талантливым литературным публикациям
(например, роману Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом»). Такое движение с одной стороны нанесло
серьезный урон авторитету психиатрической науки, однако с другой оно стало толчком к новым
преобразованиям и гуманизации психиатрической помощи. Во многих странах были приняты новые, более
щадящие законы о правах душевнобольных. В 1962 г. в США было законодательно признано, что
пристрастие к наркотикам и алкоголю является болезнью, а не преступлением.

В 1961 г. была окончательно сформирована Всемирная психиатрическая ассоциация (ВПА), которая

объединила усилия врачей всего мира, направленные на повышение качества психиатрической помощи.
Важным результатом деятельности ВПА и Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) стало создание
Международной классификации психических заболеваний (в настоящее время действует 10-й ее пересмотр
— МКБ-10). Ассоциация последовательно борется за чистоту моральных принципов врачей-психиатров и
медицинского персонала; эти принципы закреплены в этических декларациях ВПА (1977, 1983, 1996). В
сотрудничестве с ВОЗ в 1980 г. были разработаны новые стандарты психиатрической службы,
предполагающие возможность получения помощи вблизи от места постоянного проживания пациента, по
качеству не уступающей общему уровню медицинского обслуживания, охватывающей все категории
больных и осуществляемой на основе координации усилий многих общественных и медицинских ор-
ганизаций. В США реформа психиатрической службы протекала довольно хаотично, сопровождалась
массовым исходом пациентов из больниц, закрытием стационаров, в результате немало больных оказались
лишенными всякой помощи и наблюдения. Ярким достижением в деле гуманизации стали реформы
психиатрической службы в Италии (1978) и Греции (1990).

В СССР психиатрия развивалась в противоречивых условиях. Давление государственной идеологии

препятствовало развитию генетических исследований. Долгое время сохранялось противоречие между
московской и ленинградской школами психиатрии. Основные представители московской школы (В. М.
Гиляровский, А. В. Снежневский, О. В. Кербиков) были сторонниками нозологического взгляда на
диагностику, чрезвычайное внимание они уделяли роли наследственности и патологической конституции. В
ленинградской школе, основанной В.М. Бехтеревым (1855—1927), с большим интересом изучали
физиологию высшей нервной деятельности, роль условных рефлексов, анализировали поведение с позиций
психологии отношений (В. Н. Мясищев). Отчаянные споры в среде психиатров вызвала попытка объяснить
все психические расстройства последствием внешних вредностей (инфекций и травм).

В 1983 г. СССР вышел из ВПА. Изоляция российской психиатрии от мировой не могла быть выгодна ни
одной из сторон. Этот разрыв удалось преодолеть только с прекращением «холодной войны». Годы
перестройки в бывшем СССР были ознаменованы существенными преобразованиями, которые составили
основу для введения в действие нового Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан
при ее оказании» (1993). В частности, Закон гарантирует психиатрическую помощь в наименее
ограничительных условиях, при соблюдении всех санитарно-гигиенических требований и на основе
уважительного, гуманного отношения, исключающего унижение человеческого достоинства. Для
осуществления многих положений, декларируемых в законе, необходимо объединение усилий как
государственных структур (надлежащее финансирование) и образовательных учреждений (формирование
прогрессивных взглядов у врачей и населения), так и общественных организаций.

2. Предмет патопсихології. Визначення патопсихології.

В наши дни наблюдается активный процесс формирования прикладных и междисциплинарных сфер науки.
Данный процесс наблюдается и в психологии, ее практической значимости. Процесс разделения
прикладных наук в отдельные самостоятельные обуславливается рядом конкретных причин, основной из
которых выступает рост человеческого фактора во многих сферах деятельности. Понятие
патопсихологии отражает отрасль психологической науки прикладной сферы знаний. Поскольку данная
наука является психологической, то она имеет собственный предмет и задачи. Она исходит из структуры
психики и закономерностей ее развития. В качестве основных проблем выделяются:

 Связь между деятельностью мозга и психикой;

 Соотношение социального и биологического в деятельности каждого человека;
 Соматопсихические и психосоматические корреляции;
 Соотношения между неосознаваемыми психическими формами деятельности и сознанием;
 Проблемы патологии и нормы.

Предмет патопсихологии заключается в изучении основных закономерностей свойств личности и распада

психической деятельности совместно с закономерностями протекания и формирования основных
психических процессов. К тому же, предметом патопсихологии может стать изменение основных
закономерностей любой отражательной деятельности человеческого мозга. Понятие патопсихологии
раскрывает описание и свойства признаков основных психических заболеваний в ходе течения болезни. Для
этого используются клинические критерии, позволяющие придерживать прикладное практическое значение.
Все результаты исследования соотносятся со стадией протекания заболевания, статусом больного, а также
динамикой заболевания. Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод, что патопсихология в качестве
самостоятельной науки имеет практическое значение.

Патопсихологические исследования и их значения.

Патопсихология выступает в качестве психологической отрасли, которая направлена на изучение основных
закономерностей формирования и протекания нарушений психической деятельности и личностных свойств.
Ее становление тесно взаимосвязано с развитием психиатрии. Первые психологические и
экспериментальные лаборатории были созданы в девятнадцатом веке русскими психоневрологами С.С.
Корсаковым и В. М. Бехтеревым, немецким психологом В. Вундом и другими. Спустя некоторое время
стали публиковаться пособия, в которых говорилось о различных психологических и экспериментальных
методах изучения больных. Немаловажную роль оказали и идеи самого Л.С. Выготского в развитии
патопсихологии.
Патопсихологические исследования позволяют решать многие общеметодологические проблемы, встающие
перед психологией. В качестве примера можно выделить решение вопроса о социальном развитии психики в
соотношении с биологическим. Полученные результаты исследований указывают на то, что любое
нарушение личности не высвобождает биологических потребностей и инстинктов, а всего лишь
характеризуется происходящими изменениями человеческих потребностей и мотивов. Установлен и тот
факт, что основные закономерности распада человеческой психики идет совершенно иными этапами
развития, а не повторяются в обратном направлении.
Результаты исследований в патопсихологии могут применяться и в психиатрии для следующих целей:

 Для проведения различных видов независимой экспертизы в различных сферах деятельности;

 Как диагностические критерии;
 При определении уровня интеллектуального снижения;
 Для применения в качестве повышенной эффективности лечения. Зачастую это касается тех
случаев, когда необходимо применять психофармакологические средства;
 При восстановлении работоспособности, утраченной ранее;
 При проведении анализа психических нарушений человеческой деятельности в условиях особо
вредной трудовой деятельности.

Методы патопсихологии в основном экспериментальные, поскольку они изучают качественный анализ

психических нарушений мотивированной и опосредованной деятельности. Таким образом,
патопсихологический эксперимент позволяет актуализировать умственные операции и основные мотивы
каждого больного человека.

3. Вимоги до будування патопсихологічного експерименту

Патопсихологічне дослідження включає ряд компонентів: аналіз історії хвороби, бесіду з хворим,
спостереження, обстеження пацієнта за допомогою різних методик, зіставлення експериментальних даних з
анамнестичними відомостями, інтерпретацію результатів.

Для того, щоб краще розібратися в особливостях психологічних досліджень, необхідно стисло зупинитися
на методологічних підходах загальної психології, оскільки саме вони в різний час визначали стратегію і
тактику психологічних досліджень в психіатричних і неврологічних клініках.

Довгий час в клінічній практиці панував метод кількісного вимірювання психічних процесів. Теоретичною
основою такого підходу була функціональна психологія (В. Вундт, Г. Еббінгауз і ін.), що розділила психіку
на окремі функції - пам'ять, сприйняття, увага і т.д. Психологічне дослідження відповідно до цього
зводилося до вимірювання кожної психічної функції, до встановлення її кількісної характеристики. Принцип
кількісного вимірювання окремих психічних функцій був встановлений в основу психологічних методів
дослідження в клініці. Дослідження розпаду функції полягало у встановленні ступеня кількісного
відхилення від «нормального стандарту». Яскравим прикладом реалізації такого підходу є система,
розроблена Р. І. Россолімо, який запропонував ряд прийомів, що дозволяють встановлювати рівень окремих
психічних функцій - «психологічний профіль суб'єкта». Зміни стану мозку, на думку автора, викликали
типові зміни цих профілів.

Метод кількісного вимірювання окремих психічних функцій якнайповніші виражений в тестових

дослідженнях Біне-Сімона, які базувалися на теоретичних уявленнях про те, що розумові здібності дитини
приречені спадковими чинниками, а від навчання і виховання залежать у меншій мірі. В той же час задачі,
що пропонувалися дитині, вимагали певного запасу знань і навиків, тобто результати тестування дозволяли
судити про кількість придбаних знань. Найважливішим недоліком тестування є те, що подібні дослідження
не дозволяють прогнозувати подальший розвиток дитини. При дослідженні хворих методами, які направлені
на вимірювання функцій, не можуть бути враховані ні особливості розумової діяльності, ні можливості
компенсації, аналіз яких необхідний для організації психокоректувальної роботи. Шляхом вимірювань
виявляється лише кінцевий результат, а все різноманіття якісних особливостей діяльності залишається
прихованим від дослідника.
В протилежність вузькофункціональному підходу, що спирається на кількісні вимірювання, одним з
провідних принципів патопсихологічного дослідження є якісний системний аналіз порушень психічної
діяльності. Цей принцип обумовлений теоретичними положеннями вітчизняної загальної психології, згідно
яким психічні процеси формуються прижиттєво в процесі діяльності людини, його спілкування з іншими
людьми (Л.С.Виготській, С.Я.Рубінштейн, А. Н. Леонтьев і ін.). Тому патопсихологічний експеримент
повинен бути направлений не на вимірювання окремих психічних процесів, а на людину, що скоює реальну
діяльність (Б. В. Зейгарник), на якісний аналіз різних форм розпаду психіки, механізмів порушень діяльності
і можливостей її відновлення.

Наприклад, при дослідженні порушень пізнавальних процесів експеримент необхідно побудувати так, щоб
показати, як розпадаються розумові операції і в якій формі можна використовувати старі, утворені в
колишньому досвіді зв'язки. Спрямованість експериментально-психологічних прийомів на розкриття якісної
характеристики психічних порушень особливо важлива при дослідженні дітей з порушеннями розвитку. При
будь-якому ступені психічного недорозвинення або захворюванні завжди відбувається (хай сповільнений
або спотворений) подальший розвиток дитини. Психологічний експеримент повинен не обмежитися
констатацією наявності у дитини порушень, а виявити наявність у неї потенційних можливостей.

Використання якісного аналізу не припускає відмови від кількісних оцінок і статистичної обробки даних
там, де цього вимагає поставлена задача, але кількісний аналіз повинен займати другорядне місце,
поступившися головною роллю якісній характеристиці розпаду психіки. Це особливо важливо, оскільки
характер порушень психічної діяльності в основному не є специфічним для того або іншого захворювання.
Один і той же патопсихологічний симптом може бути викликаний різними механізмами і бути показником
різних станів.

Наприклад, зниження розумової працездатності може виявлятися і у дітей з ознаками раннього органічного
ураження мозку, і у хворих на шизофренію і епілепсію, і при судинних захворюваннях. Таким чином,
кожний патопсихологічний симптом може бути оцінений тільки в комплексі з результатами цілісного
психологічного дослідження і в зіставленні з клінічними даними.

Ще одним важливим принципом побудови патопсихологічного дослідження є обов'язкова апеляція до

особистість хворого. Експеримент повинен актуалізувати не тільки розумові операції хворого, але і його
особистісне відношення. В. Н. Мясищев вказував, що психологічне явище можна зрозуміти тільки на основі
врахування мотивів, мети, відносини людини до самої себе, до результату своєї діяльності.

Система відносин людини пов'язана із структурою її особистості, потребами, емоційними і вольовими

особливостями. В матеріальних і духовних потребах людини виражається її зв'язок з навколишнім світом.
Аналізуючи особистість, ми перш за все характеризуємо коло інтересів людини, зміст і мотиви її вчинків.
Про патологічну зміну особистості можна говорити, якщо під впливом хвороби міняється відношення
людини до себе і оточуючим, відсутня адекватна оцінка своїх можливостей, дії позбавляються
цілеспрямованості.

Особливе значення набуває патопсихологічне дослідження при рішенні психокоректувальних задач.

Найважливішим принципом патопсихологічного дослідження є його спрямованість на виявлення
збережених форм психічної діяльності.

А. Р. Лурія підкреслював, що успішність відновлення порушених складних психічних функцій залежить від
того, наскільки відновна робота спирається на підлягаючі зберіганню ланки психічної діяльності.
Відновлення порушеної психічної діяльності повинне йти по типу перебудови функціональних систем.

Такий же висновок роблять фахівці, що працюють в області відновлення мови. В. М. Коган, Л. С. Цветкова
вказують, що відновна робота повинна базуватися на пожвавленні збережених знань. При відновленні
функції (в даному випадку мови) повинна бути актуалізована вся система зв'язків, активність особистості,
хоча і хворобливо зміненої.

Патопсихологічне дослідження вже несе в собі елементи психокоректуючої роботи. Багато хворих
розцінюють експеримент як експертну ситуацію, включаючу перевірку їх інтеллектуально-мнестичних
здібностей. Тому патопсихолог повинен бути уважним, терпимим і тактовним, уміючим підбадьорювати,
стимулювати віру хворого в свої можливості, в успіх лікування, а при необхідності створити для нього
щадні умови, поступово ускладнюючи завдання.
Отже, основними принципами побудови патопсихологічного дослідження є:

системний якісний аналіз порушень психічної діяльності;

апеляція до особистості хворого, актуалізація його особових відносин;

виявлення не тільки порушених, але і збережених функцій для опори на них в психокоректувальній роботі.

Основним методом патопсихологічних досліджень є експеримент.

В рамках цього експерименту відбувається вивчення порушених психічних процесів і особистості в

спеціально створених умовах, що забезпечують максимальний прояв наявних порушень. Патопсихологічний
експеримент здійснюється за допомогою конкретних прийомів вивчення психічних функцій -
експериментально-психологічних методик. Різноманітні експериментально-психологічні методики,
апробовані багаторічною практикою застосування в клініці, описані в працях З. Я. Рубінштейн (1970), Б. В.
Зейгарник (1986), Ю. Ф. Полякова (1974).

При організації патопсихологічного експерименту дотримується декілька правил:

 експеримент повинен моделювати психічну діяльність, здійснювану людиною в праці, навчанні,

спілкуванні;

 в експерименті необхідно знайти структуру не тільки порушених, але і збережених форм психічної
діяльності;

 побудова експериментальних прийомів повинна враховувати можливість пошуку рішень самим

хворим, а також дозволяти патопсихологу втручатися в діяльність хворого для з'ясування того, як
хворий сприймає допомогу експериментатора і чи може нею скористатися;

 експериментально-психологічні прийоми слід направити на розкриття якісної характеристики

психічних порушень;

 результати експериментально-психологічного дослідження потрібно точно і об'єктивно фіксувати.

Патопсихологічний експеримент повинен будуватися так, щоб актуалізувати не тільки розумову діяльність
хворого, але і його особистісне відношення до експерименту. При проведенні обстеження необхідно
враховувати відношення хворого до роботи, його мотиви і мета, відношення до самого себе, до результату
роботи, зацікавленість і т.д., оскільки думки, дії, вчинки не є безпосередньою реакцією на зовнішні
подразники, а опосередковані його установками, мотивами, потребами, по виразу З. Л. Рубінштейна -
«внутрішніми умовами». Для патопсихолога важливо не тільки то, наскільки важким і великим за об'ємом
було завдання і як хворий його виконав, але і то, як він його осмислив, чим були обумовлені помилки і
утруднення. Не тільки кількість помилок і трудності в процесі виконання методик, але головним чином
структура і їх аналіз дають найцікавіший і показовий матеріал для оцінки тих або інших особливостей і
порушень психічної діяльності хворих.

Точність і об'єктивність результатів, отриманих в процесі експериментально-психологічного дослідження,

забезпечуються ретельною реєстрацією даних і перевіркою їх в повторних дослідах, а також при
дослідженні іншими методами. Для патопсихологічного обстеження характерно застосування великої
кількості найрізноманітніших методичних прийомів, оскільки тільки зіставлення результатів різних методів
дозволяє достатньо об'єктивно судити про характер, глибину, якість і динаміку порушень психіки хворого.

Патопсихологічне обстеження завжди є і науковим дослідженням, оскільки, по-перше воно є процесом

пізнання, по-друге, побудовано на строго наукових принципах, і по-третє, результати обстеження виявляють
факти, з яких витікають формулювання загальнопсихологічних законів, закономірностей і механізмів.

Особливий варіант патопсихологічного експерименту направлений на отримання даних, які можна

використовувати для дії на особистість хворого. В цьому випадку задача патопсихолога - показати хворому
шляхи можливої компенсації існуючих у нього порушень психічної діяльності і зменшення їх у міру
лікування, що проводиться. В даному випадку патопсихолог працює в тісному контакті з лікуючим лікарем і
психотерапевтом, погоджуючи з ними свої дії, а також бере активну участь в розробці і обгрунтовуванні
реабілітаційних і психопрофілактичних програм.

Побудова експериментально-психологічного обстеження в клініці відрізняється різноманіттям, великою

кількістю вживаних методик. Це необхідне, оскільки процес розпаду психіки проходить пошарово,
практично не буває, щоб у хворого був порушений тільки один психічний процес. Різноманітність вживаних
методик дозволяє виявити різноманіття порушень і зрозуміти їх співвідношення. Крім того, оскільки в
експерименті з хворим хід досвіду може мінятися, при інтерпретації результатів обов'язково співставлення
даних, отриманих різними методиками.

Програма дослідження хворого в клініці не може бути стандартною, оскільки вона залежить від клінічної
задачі і особливостей хворого.

Наприклад, при диференціальній діагностиці шизофренії від схожих станів основна увага звертається на
вивчення розладів мислення. Для обстеження при цьому вибираються методики «Класифікація предметів»,
«Піктограма» і т.п. При вивченні хворого з наслідками черепно-мозкової травми особлива увага
приділяється розумовій працездатності, пам'яті, виявленню порушень праксиса, письма, рахування, тому
вибір методик буде іншим.

Особливо уважно треба віднестися до підбору методик для патопсихологічного обстеження дитини. В цьому
випадку вибір визначається віком дитини, рівнем її інтелектуального розвитку, наявністю або відсутністю
мовних, рухових або сенсорних порушень.

Основні експериментально-психологічні методики описані З. Я. Рубінштейн в її роботі «Експериментальні

методики патопсихології і досвід застосування їх в клініці» (1970).

Серед них особливу популярність отримали такі методики, як «Кубики Кооса», «Виключення предметів»,
«Послідовність подій», «Опосередковане запам'ятовування по Леонтьеву», «Піктограма» і ін. Багато
методик мають модифікації для різних вікових груп, деякі з них адаптовані для осіб з порушеннями
аналізаторів.

Слід враховувати, що за допомогою кожної з експериментальних методик може бути отриманий матеріал,
що дозволяє судити про різні особливості психіки. Наприклад, за допомогою «Піктограми» можна
досліджувати пам'ять, абстрактне мислення, особистісні особливості. Методик, направлених на вивчення
тільки одного процесу, мало. Це дуже важливо враховувати при підборі завдань для обстеження
конкретного хворого.

Патопсихолог зобов'язаний володіти всіма експериментально-психологічними методиками, оскільки саме

вони є основними прийомами вивчення порушеної психічної діяльності.

Психопатологічне дослідження обов'язково включає бесіду з хворим.

Основні принципи праці патопсихолога.

4.  Основные этические принципы в работе психолога

Условно можно выделить два основных уровня этических принципов:

1. Очевидные (самоочевидные), и даже в чем–то «банальные» принципы, типа «не кричи на клиента»,
«не бей клиента», «не плюй в клиента», «не наноси ему увечий» и т. п. Такого рода правила являются само
собой разумеющимися, но, к сожалению, иногда и они нарушаются.
 Например, психолог–консультант неоправданно оскорбляет клиента, доводя его до истерики, или
использует в некоторых случаях совершенно не адекватные методы (был случай, когда один весьма
«солидный» специалист в профконсультации под видом «инноваций» применил метод иглоукалывания, да
еще в затемненной комнате, при свечах и с полуобнаженным телом ошарашенного подростка).

Поэтому выделение такого «самоочевидного» уровня все–таки правомерно.

2. Традиционно выделяемые этические принципы, о которых ниже и пойдет речь.

В психологии на сегодняшний день нет единой, общепризнанной системы этических принципов, хотя
попытки создания таких систем неоднократно предпринимались и предпринимаются (см. Карандашов В. Н.,
1999. — С. 123—132; Кодекс профессиональной этики… ВНР, 1983; Профессиональный кодекс этики для
психологов… ФРГ, 1990; Профессиональный кодекс этики для психологов… Мадрид, 1990; Толстых, 1988
и др.). На основании анализа и обобщения разных этических систем можно выделить наиболее часто
упоминающиеся этические принципы, и поскольку эти принципы в первоначальном звучании иногда
вызывают вопросы, есть смысл некоторые из этих принципов прокомментировать.

1. Не навреди! Применительно ко многим направлениям практической психологии (например, к

практике профессионального консультирования) этот принцип относится скорее к очевидному уровню, это
как само собой разумеющееся. Было бы странно, если бы профконсультанты отчитывались за свою работу
тем, скольким людям они «не навредили». Поскольку профессиональное самоопределение по сути своей
конструктивно, в отличие от психиатрии и психотерапии, тде успехом считается даже стабилизация
заболевания, то для профконсультанта можно было бы обозначить данный принцип несколько иначе: сделай
лучше!

2. Не оценивай! Поскольку вообще без оценок (в том числе и положительных) работать немыслимо,
иногда этот принцип уточняют: «не навешивай ярлыков»\ Но можно было бы сказать еще проще: не
произноси отрицательных оценок вслух! А еще лучше так организовать работу, чтобы на каком–то ее этапе
сам «прозревший» клиент начал рассказывать о своих недостатках, а психолог–консультант еще бы и
объяснял ему, что, мол, «не все так уж и плохо».

3. Принимай человека таким, каков он есть. Этот принцип все–таки нуждается в особом

комментарии. Л. А. Петровская 55, анализируя подходы К. Роджерса, пишет: «Когда у Роджерса речь идет о
такой установке терапевта, как «безусловное позитивное принятие», следует иметь в виду, что она
относится к чувствам «клиента» и отнюдь не предполагает одобрения всего его поведения. Имеется в виду
признание права на какую угодно гамму собственных чувств без риска потерять уважение психолога,
терапевта» (Петровская, 1982. — С. 36).
 При этом человек (клиент) может обладать действительно отвратительными качествами и
«безусловное позитивное принятие» такого клиента выглядело бы просто самообманом (у К.
Роджерса поэтому и сказано — «не предполагает одобрения всего его поведения»). В русской традиции
слово «принимать» обязывает ко многому.

Например, в толковом «Словаре русского языка» С. И. Ожегова (1975) приводятся и такие значения
этого слова: «согласиться с чем–нибудь, отнестись к чему–нибудь положительно»; «признать, счесть»…
Но в русском языке есть и другое слово — «понять», что не всегда предполагает «признания» и
«положительного отношения», например, «понять» негодяя.

Поэтому мы считаем, что проще (во избежание всяких недоразумений и спекуляций при
«толковании») было бы несколько переформулировать этот принцип: «Психолог просто обязан понять
каждого доверившегося клиента».

Кроме того, некоторые известные психотерапевты, например, В. Франкл, все–таки призывают

помогать человеку в «самотрансцендентности», то есть обеспечивать для него условия «выхода за рамки
самого себя», а не просто оставаться таким, какими они уже являются… «Если мы будем принимать людей
такими, какие они есть, мы сделаем их хуже, — говорит В. Франкл, сам при этом ссылаясь на великого Гете.
— Если мы будем обращаться с ними как с теми, кем они хотят быть, то мы приведем их туда, куда их
следует привести». Вся логотерапия ориентирована на это «быть — мочь» (цит. по Ливехуду, 1994. — С.
175). Как видно, проблема «принятия» и даже «понимания» другого человека не так уж и проста.

4. Соблюдай профессиональную тайну (принцип конфиденциальности). Но и этот принцип не

следует понимать буквально.

Например, в условиях работы профконсультанта в школе все–таки приходится сообщать какие–то

результаты своей работы (самого общего плана) администрации, которая также имеет право знать, что
именно делает психолог–консультант со вверенными ей (администрации) учащимися. Однако
категорически запрещается сообщать сведения о школьниках, которые могут нанести им хоть какой–
либо ущерб, даже тогда, когда сами школьники будут заявлять, что им «все равно, что о них будут
рассказывать».

Но чтобы разобраться, что может нанести вред клиенту и что не нанесет ему вреда, нужен опыт и
профессиональное «чутье» (прочувствование ситуации).
 5. Уважай своих коллег по работе, их право на профессиональное творчество и
самостоятельный выбор методов работы. Критика и дискуссии должны проводиться аргументированно,
тактично и конструктивно. Идеальный вариант конструктивной критики — помочь своему коллеги из пока
еще несовершенной новой методики (или психолого–педагогического приема) сделать что–то эффективное
и интересное. Но на это не каждый способен, так как в этом случае придется преодолеть в себе зависть по
отношению к тому, кто «осмелился творить», а также выйти за рамки существующих стереотипов работы и
даже в слабой пока еще идее суметь увидеть перспективные моменты.

6. Не выясняй отношений с коллегами по работе в присутствии клиентов и учащихся. Конечно,

если такое выяснение проводится с Вами в грубой форме, то клиент (или ученик, студент) поймет, что Вас
оскорбляют, но и доверие к Вам также может несколько понизиться, так как Вы допускаете по отношению к
себе такое обращение. В любом случае первым делом следует увести своего коллегу в другое помещение, с
глаз клиента…

7. Принцип профессиональной компетентности: не передавай сложные психологические методики

неподготовленным специалистам и сам не используй методики, которыми в должной степени не владеешь.
Если же возникает необходимость подключить к своей работе коллег–смежников (заинтересованных
педагогов, социальных работников и др.), то психолог должен подготовить их к самостоятельному
использованию некоторых своих методов и полностью отвечать за корректность их применения в работе.

8. Соблюдай меру взаимного откровения с клиентом, не позволяй ему рассказывать о себе самые
сокровенные свои тайны (у каждого человека всегда должен оставаться хоть небольшой тайничок души,
недоступный никому), а также сам сохраняй некоторую дистанцию с клиентом, иначе можно потерять его
уважение и доверие.

9. Не отнимай у клиента права самому отвечать за свои права и поступки. Важнейшей

целью психологической помощи является не просто решение конкретной проблемы клиента, но стремление
сформировать у него способности и чувство ответственности за свою судьбу. Лишь только в том случае,
когда клиент явно не готов к такой ответственности (или психолог осознает, что он сам не готов в этом
помочь данному клиенту), то только тогда психологу придется взять основную ответственность за
принимаемые решения на себя. Но и эта ответственность реально не заменяет ответственность самого
человека за свою жизнь. Ведь не психологу же придется «держать ответ перед Самим Господом Богом» или
перед Своей Совестью…

10. Не выставляй свои знания напоказ, стремись помогать клиенту сначала самостоятельно
формулировать те или иные положения и выводы. Конкретно этот принцип может проявляться хотя бы в
том, что психолог должен мгновенно замолкать каждый раз, когда клиент захочет что–то сказать, даже
тогда, когда сам психолог «еще не договорил», и тогда, когда клиент хочет сказать «какую–то глупость».
 11. Не дезинформируй клиента. Иногда психолог ради «сохранения чести мундира» или ради
«поддержания своего «имиджа» говорит о том, чего сам не знает, боится признаться в ранее сказанной
неправде и т. п. Это может привести к принятию клиентом неверных решений и сильно осложнить для него
жизнь. Похожий принцип выделяется в разных этических система, в частности, в «Этическом стандарте»
психологов Испании: «Пункт 36. Если условия эксперимента требуют дезинформации или обмана
испытуемого, психолог должен убедиться в том, что это не приведет к сколько–нибудь длительному ущербу
для участников опыта, и в любом случае экспериментальный характер и необходимость обмана должны
быть раскрыты при окончании экспериментальной программы» (см. Профессиональный кодекс этики для
психологов…, 1990. — С. 159—160). Но в психологическом консультировании возникают ситуации, когда
«откровенная правда» (например, «правда, сказанная в глаза») могут сильно травмировать клиента и
усложнить для него жизненную ситуацию. Данный принцип (отказ от дезинформации клиента) вступает в
некоторое противоречие с другими важными принципами, например, с принципом «Не навреди!», или с
принципом «Не оценивай клиента!» («Не навешивай на клиента ярлыков!»). Данный принцип перекликается
с другим принципом: «Не обманывай клиента». Интересно, что далеко не все мыслители прошлого
отвергали «необходимую ложь».

Например, известный философ эпохи Просвещения X. Вольф считал, что если человека вынуждают
лгать обстоятельства и такая ложь не причиняет вреда другому человеку, то она вполне оправданна.

А. А. Шопенгауэр называл упорное отрицание необходимой лжи «жалкой заплатой на одежде убогой
морали» (цит. по Знакову, 1993. — С. 103).

При этом, как отмечает В. В. Знаков, удовлетворительное разрешение проблемы правды и лжи на
сегодня «вряд ли возможно», и это «одна из актуальных задач российской психологии» (там же. С. 108—
109). Но психологу–практику все–таки приходится решать такие задачи в своей работе, и главным условием
правильного решения являются здесь не какие–то однозначные рекомендации, а развитая профессиональная
совесть, основанная на опыте и общем понимании ситуации.

12. Соблюдай принцип добровольности участия клиента в психологических процедурах. Полная

реализация данного принципа в условиях школы может привести к тому, что у обычного (не
сверхталантливого!) психолога значительная часть учащихся просто не будет приходить на
психологические и профориентационные занятия (слишком велик для школьников соблазн «добровольно»
заняться чем–то другим, а дел у подростков, как известно, очень много). Поэтому данный принцип лучше
немного уточнить: сочетай принцип добровольности (при проведении индивидуальных профконсультаций,
личностных опросников, игровых и психотерапевтических форм работы) с принципом обязательности (при
проведении общих семинаров и лекционных форм работы). Для самих школьников меньше будет терзаний
по поводу того, куда «можно не ходить», а где «надо быть обязательно». Естественно, что при
консультировании взрослых клиентов принцип добровольности должен реализовываться более полно (за
исключением случаев обязательного прохождения собеседования с профконсультантом, где у клиента также
остается право добровольно выбирать ту или иную степень откровенности и глубины рассмотрения своих
проблем с психологом).

13. Уважай себя как человека и как специалиста! Часто можно услышать следующие красивые
слова: «Главное средство работы психолога — это его собственная личность». Но личность является
высшей ценностью и поэтому она не должна выступать в качестве «средства». В качестве средства
достижения каких–либо целей и человек, и его личность выступают лишь при извращенном понимании
рыночных отношений, когда все, что угодно (и личность, и любовь, и дружба) может быть товаром,
средством для обогащения или для получения каких–то благ. Перефразируя фразу Э. Фромма «Я такой,
какой я вам нужен», где человек самостоятельно берет на себя роль товара на «рынке личностей»
(см. Фромм, 1990. — С. 153), можно было бы сказать так: «Моя личность будет такой, какой она нужна для
решения ваших проблем, но не такой, какой она нужна мне для собственного развития». Если специалист–
человековед к самому себе относится как к «средству», то может ли он полноценно помогать другим
людям? А в качестве средств все–таки должны выступать специальные психологические методики, в том
числе и так называемые внутренние средства профессиональной деятельности психолога (его знания, опыт,
вербальные и невербальные средства общения и др.). Уважая себя, мы начинаем лучше понимать и уважать
наших клиентов!

5. Практичні задачі патопсихології

Практические задачи патопсихологии (Б.В. Зейгарник, В.М. Блейхер, В.В. Николаева, Н.К. Корсакова):
1.       Участие патопсихолога в установлении диагноза заболевания. НО диагноз никогда не ставится одним
специалистом… Виды диагностики (по Н.К. Корсаковой):
¨       Топическая диагностика – определение места расположения очага (опухоли, кровоизлияния,
травматического повреждения) в пределах головного мозга. Вообще-то это задача нейропсихолога, но всё
же…
¨       Нозологическая диагностика (основная для патопсихологии). Психолог помогает врачу с определением
диагноза. Роль психолога важна, если есть слабые, неотчетливые, размытые, диффузные симптомы и
проявления отклонений  психики.  Пр.: при внешне иногда оформляющейся по неврозоподобному типу
клинической картине заболевания патопсихолог при специальном исследовании находит характерные для
шизофрении расстройства мышления и эмоциально-личностной сферы.
¨       Функциональная диагностика. Здесь проблема диагноза не рассматривается. Врач обращается к
психологу, чтобы тот определил когнитивные и личностные профили больного («психологический портрет
пациента»). Это вид диагностики предполагает, что субъект будет вовлечен в процесс фармакологического
и/или психотерапевтического лечения, в ходе которого надо оценивать как бы в лонгитюде изменения
когнитивных процессов и эмоционально-личностных характеристик. Т.о., здесь речь идет об оценке
эффективности лечебных процедур (см. ниже) + требуется длительное отслеживание пациента.
¨       Индивидуально-личностная типологическая диагностика. Диагностируется личность больного. Для
чего? Подобная диагностика нужна для профилактических задач предупреждения психической патологии в
отношении т.н. «групп риска». Задача: на основе полученных данных не допустить актуализацию
патологизирующих защитных механизмов личности, выйти на функционирование сознательных
механизмов совладения, напр., при СПИДе и онкологических заболеваниях. Пр.: нужно ли сообщать
больному, что у него рак? Всё зависит от данных диагностики!!!
2.       Экспертная задача. Примеры экспертиз:
§  Трудовая экспертиза. Решаются вопросы о назначении группы инвалидности, допуске к определенной
сфере деятельности. Здесь очень важна диагностика экспертных установок:
ü  Аггравация – установка пациента на преувеличение, имеющихся у него нарушений.
ü  Диссимуляция – преуменьшение (напр., для того, чтобы побыстрее выписаться из больницы и т.п.).
Так же психолог в этой связи может участвовать в подборе новых видов деятельности, не снижающих
прежний социальный статус пациента, но в тоже время щадящих.
§  Военная экспертиза. Вопрос: «Может ли человек находится в определенных, жестких условиях?». 1)
Вопрос о возможности службы; 2) Вопрос о продолжении службы кадровых военных. Здесь также важен
учет экспертных установок + симуляция. Не берут: шизофреников, эпилептиков, психопатов, людей с ЗПР и
олигофренией.
§  Судебная психолого-психиатрическая экспертиза. Психологи принимают участие в этой экспертизе с
целью решения вопросов о вменяемости клиента в момент совершения преступления. Решение принимается
судом. Здесь уже возможна симуляция психической болезни.
§  Медико-педагогическая экспертиза. Психолог участвует в оценке возможностей ребенка относительно
обучения. Речь идет о детях, имеющих сенсорную дефицитарность, расстройства, связанные с
повреждением двигательной сферы (ДЦП), мозговые нарушения, олигофрению и т.д. В какой школе должен
учиться ребенок?
§  Гражданская экспертиза. Развод родителей: с кем остается ребенок? Важны психологические
особенности личности детей и родителей.
3.       Описание, характеристика структуры психического дефекта. Здесь имеются в виду научные цели: в
последнее время начали появляться заболевания, которые мало изучены. Пр.: острые стрессовые
расстройства и ПТСР, связанные с терактами и т.п. Это надо исследовать, чтобы правильно построить
психотерапию и организовать экстренную психологическую помощь. Другой пример: плохая экология,
скученность людей, монотония, серые пространства, высокие серые стены, дефицит архитектурных изысков
и природы приводят к апатии и депрессиям (причем соматизированным, с болями и т.п.).
4.       Оценка эффективности лечения (психофармакологическими средствами или психотерапией) больных
с психической патологией. Фармакологическое лечение больных с психическими расстройствами (психозы,
депрессии, пограничные расстройства) сейчас развивается очень интенсивно. Как проводить подобное
исследование? Берутся две группы больных с одной и той же патологией, одной группе (контрольной)
даются таблетки-пустышки (чтобы снять эффект плацебо), а другой (экспериментальной) – препарат.
5.       Участие в реабилитационной работе. Восстановление положение психически больного в обществе,
семье, на производстве. Это также и профилактика инвалидизации (при шизофрении, органических
поражениях мозга). Принципы:
o    Ориентация на сохранные элементы личности и когнитивных функций.
o    Индивидуальный подход.
o    Изучение «социального климата», который окружит больного после выписки; на основе этого строится и
психотерапия.
o    Систематичность.
6.       Участие в психотерапии. Аспекты:
              I.      Роль патопсихолога в медицинской психотерапии:
1)       Психодиагностика. Она позволяет выбрать те или иные формы психотерапии.
2)       Выявление особых свойств психики  (в частности личностных особенностей), на которые должен
обратить внимание врач при проведении психотерапии. Пр.: применение проективных методов.
            II.      Психологическая психотерапия. Могут применяться при:
§  Неврозах
§  Соматических заболеваниях
§  Пограничных личностных расстройствах
6. Патопсихологічні регістр-синдроми
Выделенные И. А. Кудрявцевым патопсихологические симптомокомплексы в известной мере обнаруживают
сходство с таким используемым в клинической практике понятием, как органический психосиндром. Это
как бы синдромы обобщающего значения, характеристика которых более близка к нозологической, их
выделение знаменует стадию предварительной диагностики заболевания. Это обстоятельство, а также связь
такого рода синдромов с определенными кругами психических заболеваний дают основания обозначить их
как регистр-синдромы.
 I — шизофренический (клинический эквивалент: шизофренические психозы). Для
шизофренического симптомокомплекса наиболее характерными являются симптомы распада
мыслительных процессов, диссоциации личностно-мотивационной и операционно-процессуальной
сфер мышления. Это проявляется в нецеленаправленности мыслительной деятельности,
эмоционально-выхолощенном резонерстве, ригидном схематизме, символике, искажении процесса
обобщения с разноплановым подходом к выделению ведущих признаков, в актуализации латентных
признаков предметов и явлений, в феномене патологического полисемантизма и т. д. 
 II — аффективно-эндогенный (клинические эквиваленты: маниакально-депрессивный психоз и
функциональные аффективные психозы позднего возраста). Эндогенное заболевание, которое про-
текает в виде приступов или фаз с аффективными расстройствами, светлыми промежутками между
приступами, т.е. полным восстановлением психического здоровья и отсутствием изменений
личности, независимо от количества перенесенных приступов.
 III — олигофренический (клинический эквивалент: олигофрения). Олигофрения – группа
болезненных состояний, характеризующихся врожденным или приобретенным в раннем детстве (до
3 лет) недоразвитием психики с преобладанием интеллектуального дефекта, который в течение
последующей жизни не нарастает; недоразвитие эмоциональности, моторики, восприятия,
внимания.
 IV — экзогенно-органический (клинические эквиваленты: экзогенно-органические поражения
головного мозга — церебральный атеросклероз, последствия черепно-мозговой травмы,
интоксикационные энцефалопатии и пр.). Наиболее характерный признак – астения, проявляющаяся
в повышеннойистощаемостипсихических функций. Нарушения памяти начинаются с расстройств
произвольной репродукции, к ним могут присоединяться недостаточность удержания (ретенции), а
далее – снижение способности к запоминанию. Эмоциональная сферахарактеризуется увеличением
амплитуды, малой нюансированностью, инертностью эмоциональных реакций, нарушением
волевого контроля за аффективностью. Степень интеллектуального снижения может быть разной.
 V — эндогенно-органический (клинические эквиваленты: истинная эпилепсия, первичные
атрофические процессы в головном мозге). Хронически текущее, склонное к прогрессированию
нервно-психическое заболевание множественной этиологии, но единого патогенеза, проявляется
двумя основными группами симптомов – пароксизмальными расстройствами (припадками) и более
или менее стойкими психическими нарушениями.
 VI — личностно-аномальный (клинические эквиваленты: акцентуированные и психопатические
личности, обусловленные аномальной «почвой» психогенные реакции). Стойкие аномалия
личности, характеризующаяся дисгармонией эмоционально-волевой сферы и своеобразным,
преимущественно аффективным, мышлением.
 VII — психогенно-психотический (клинический эквивалент: реактивные психозы). Одним из ха-
рактерных качеств этой группы психических расстройств  является их временный и обратимый
характер. Вместе с неврозами они составляют группу реактивных состояний. Основным
 клиническим признаком реактивных психозов является продуктивная психотическая симптоматика,
которая отсутствует при неврозах. Наряду с этим для них характерны острота, большая глубина и
лабильность нарушений психических функций, что сопровождается утратой способности
критически оценивать свое состояние, ситуацию и адаптироваться к ней.
 VIII — психогенно-невротический (клинический эквивалент: неврозы и невротические реакции).
Основные особенности: психогенная природа заболевания (психогенный фактор как причина);
доминирование в клинической картине невроза эмоциональных и соматовегетативных расстройств;
обратимость патологических нарушений, независимо от их длительности.
7. Завдання, які ставляться перед патопсихологом

Проведение экспериментально-психологического обследования с целью психиатрической экспертизы

(военной, судебной, трудовой). Сложность такого исследования - больной заинтересован в исходе дела - в
постановке диагноза или в признании психически полноценным, и первоначальная установка диктует
больному тактику поведения на протяжении всего эксперимента, ведя к диссимуляции или аггравации
болезненных нарушений.
Исследование изменений психической деятельности под влиянием терапии, оценка эффективности
Рекомендации по реабилитационному роду деятельности, типу социального окружения на основании
обследования динамики изменения психической деятельности выздоравливающего
Участие психолога в системе психотерапевтических мероприятий - отдельная и сложная задача
психолога в психиатрической клинике (до конца не определена)
8. Метод бесіди та спостереження.

Беседа состоит из двух частей. Первая часть — это беседа, в узком смысле этого слова. Экспериментатор
разговаривает с больным, не проводя еще никакого эксперимента. Беседа может осуществляться до или
после экспериментальной работы с больным.

Вторая часть беседы — это беседа во время эксперимента, потому что эксперимент — это всегда общение
с больным. Общение может быть вербальное, т.е. экспериментатор что-то говорит ему, указывает,
подсказывает, хвалит или, наоборот, порицает. Но эта "беседа" может быть и не в вербальном плане, но
своей мимикой экспериментатор показывает больному, хорошо или плохо он делает; как и в реальной
жизни, можно пожать плечами, поднять брови, можно удивленно посмотреть, улыбнуться, нахмуриться, т.е.
в зависимости от обстоятельств (это тоже вид общения).

Остановимся на тех вопросах, которые касаются беседы в более узком плане. Прежде всего беседа не может
быть проведена "вообще". Она всегда зависит от поставленной задачи. Задача ставится большей частью
самим лечащим врачом. Врач просит посмотреть экспериментально такого- то больного, ему не ясен
диагноз. Или, наоборот, больной находится в стационаре для прохождения экспертизы: трудовой, воинской,
судебной. Или врач хочет знать, каково влияние психофармакологических средств, которые принимает
данный больной. В этих случаях врач ставит перед психологом определенную практическую задачу.
Соответственно этой задаче проводится эксперимент, т.е. психолог выбирает стратегию своих действий и
беседы в зависимости от задачи, которую перед ним поставили. Это первое. Но нередко бывают случаи,
когда врач (если это неопытный врач) не всегда ставит перед психологом задачу. Порой бывает так, врач
просит патопсихолога посмотреть именно этого, "очень сложного больного пациента". Задача не
поставлена, и психологу следует хорошо изучить историю болезни. Если внимательно прочесть историю
болезни человека, то психолог может понять, какая перед ним стоит задача. Но для этого надо иметь знания
в области клиники. Поэтому студентам, которые проходят специализацию на кафедре нейро– и
патопсихологии, читают курс лекций: введение в психиатрию, введение в неврологию, введение в
клиническую психотерапию — это обязательные курсы со сдачей экзаменов или зачетов.

Прочтя историю болезни, узнав, кто перед ним сидит, психолог решает, "для чего он будет проводить
эксперимент", проводить "узкую беседу". Следует подчеркнуть, что прежде всего она не должна повторять
вопросы врача, т.е. не следует задавать такие вопросы, которые задавал врач и которые отражены в истории
болезни. Психолог не должен собирать анамнез, который должен быть в истории болезни. Если же в
истории болезни этого нет, то следует обратиться к лечащему врачу и, вероятно, вместе с ним собрать
анамнез.
Конкретно говоря, не следует начинать свою беседу с больным с вопросов: есть ли у него бред, есть ли
галлюцинации? Этого не надо делать. Если во время беседы он сам заговорит об этом, то тогда следует об
этом с ним поговорить.

Необходимо очень тонко подойти к вопросу о его состоянии. Если больной депрессивный и вы прочли об
этом в истории болезни, тоже не следует начинать разговор о его депрессии, а можно как бы "окольным"
путем спросить, как он себя сегодня чувствует? Нетрудно ли будет ему сегодня поработать, потому что вы
хотите проверить его память.

И если больной или больная отвечает "мне всегда плохо, мне не до того, мне не хочется этого делать, мне
вообще ничего не хочется", тогда можно продолжить как бы ее мысль: "А что, Вы всегда ничего не делаете?
А как Вы проводите время? Что вы делаете?" И тогда больной начнет говорить. Не следует спрашивать его о
том, когда у него худшее настроение: утром или вечером? Это обязан спрашивать врач. Психолог должен
это делать не прямо, а как бы "окольным" путем. Но самое главное надо знать и всегда помнить, для чего
послан к вам данный больной- испытуемый. Это касается не только больного человека, это касается и бесед,
которые психолог проводит с нормальным, здоровым человеком для исследования, например, логических
способностей.

Далее, всегда в своей беседе следует учитывать отношение больного к ситуации эксперимента, к вам как
экспериментатору. Необходимо знать преморбидные особенности больного, т.е. те особенности, которые
были свойственны данному человеку до его заболевания. Сведения об этом психолог должен находить в
истории болезни, а не спрашивать у больного, каким он был до болезни. Другое дело, когда перед нами
стоит какая- нибудь научная задача и мы сами должны в рамках научной проблематики беседовать с его
родителями, сослуживцами, тогда это возможно, но это уже другой вопрос, сейчас речь идет о беседе в
условиях практической работы патопсихологов.

Отношение к экспериментатору . Бывает часто так, что экспериментатор — молодой человек, молодая
девушка, а перед ним сидит уже пожилой человек. Он даже не хочет с вами разговаривать. Не следует
никогда на это обижаться, если больной не желает со "всякими мальчишками и девчонками" разговаривать.
Нужно действовать методом убеждения: "У Вас (т.е. у больного) действительно больше жизненный опыт в
других областях. Вы, конечно, знаете больше меня, но здесь речь идет об исследовании, которое просил
сделать врач, а если это будет не в медицинском учреждении, вы можете сказать, что просил сделать
инженер, учитель, и в этом я немного понимаю. Кроме того, я всегда консультируюсь со старшими
товарищами", т.е. вы должны попытаться как-то заслужить его доверие. Очень важно, как больной
относится к эксперименту. Ведь дело в том, что до того, как вы провели эксперимент, он знает, что вы
будете показывать (по его мнению, это какие-то "игрушки"), что он будет рисовать, отвечать на какие-то
вопросы (ему ведь другие больные рассказывали, так как это очень быстро распространяется). И он может
очень пренебрежительно относиться: "Знаем мы ваши игрушечки. Это ведь ничего не дает". И тогда вы
должны тоже уметь убедить, что это только выглядит как игрушечки, что это задачи, которые требуют
умственного напряжения, которые требуют творческого мышления, т.е. следует уметь доказать, что все эти
"игрушечки", которые ему показывают, все эти картинки типа "классификации предметов" или
тематические перцептивные тесты, тесты Роршаха (которые ему кажутся игрушками) требуют большого
умения. Ведь больной иногда действительно приходит настроенный антагонистично, а иногда, наоборот, с
желанием проверить свои возможности. Очень часто бывает так, что больные только во время эксперимента
впервые узнают о недостатках своей памяти, своего мышления. Часто они вполне серьезно работают вместе
с экспериментатором, и во время беседы это чувствуется. В большинстве случаев больной понимает, что тот
эксперимент, который будет проводиться, имеет отношение к постановке диагноза, к уточнению выписки, к
смене лекарств. Иногда больной понимает, а если нет, то можно ему сказать, что действительно то, что мы с
вами будем делать, — серьезное дело. Особенно трудно приходится преподавателю, когда показывают
больного, например, на спецпрактикуме. Перед больным и аудитория, где сидят 10-15 молодых людей. И он
начинает возмущаться: "Я не подопытный кролик". И тогда, если это не слабоумный больной, надо погасить
его возмущение, по возможности оперировать к его пониманию: "Да, это, действительно, молодые врачи
или студенты, молодые врачи-ординаторы, среди них есть и студенты. Но Вы же культурный человек. Вы
понимаете, что необходимо обучать их. А как же мы можем их обучать, если не будем показывать больных.
Любой врач начинает с того, что он обучается работе с больным". Следует абсолютно серьезно, с полным
уважением относиться к личности, хотя перед нами может сидеть психически глубоко больной человек.
Особенно это касается невротиков. Больные неврозом — это очень чувствительные люди. Они заняты
своими переживаниями, им нет дела до учебы студентов, до спецпрактикумов, спецкурсов. Только
корректное и абсолютно серьезное отношение к больному– испытуемому гарантирует достижение успеха в
беседе.
Нужно объяснить больному, что это один из частных моментов его жизни, что ему это не повредит, т.е.
всеми способами нужно уметь в беседе показать, что то, о чем вы будете говорить, будет иметь значение для
него самого в дальнейшем. Это очень важно.

Кроме того, есть еще одна особенность. Иногда больной приходит в плохом настроении, очень хмурый,
недовольный. Нужно спросить его: "Как Вы себя сегодня чувствуете? Что-то Вы бледны немного, не болит
ли у Вас голова?" И тогда он, может, расскажет о своем состоянии: "Дело не в том; что болит голова, а в
том, что у него плохое настроение". И тогда необходимо продолжить, "завязать" разговор. Такая беседа
очень важна для анализа самооценки больного, для его самоконтроля, для понимания его критичности.

Например, скажем, вы прочли в истории болезни, что данный больной занимал в прошлом высокое
положение, руководил другими людьми или это заведующий каким- нибудь отделением, больницей,
производственник или актер, а сейчас он общается в больнице только со слабоумными алкоголиками,
другими слабоумными больными. И тогда не следует его спрашивать: "Почему Вы общаетесь с этими
алкоголиками?" А следует спросить совсем иначе: "Вас не тяготит отделение в больнице? Как Вы себя
чувствуете в отделении? Много ли людей в вашей палате? Они Вас не беспокоят?" И очень интересно, что
он ответит. Иногда больной отвечает: "Нет, что Вы. Наоборот, вот здесь-то я и нашел своих лучших друзей
(и называет вам имена слабоумных алкоголиков)". И вы не удивляетесь. "Ну, а почему Вам именно с ними
интересно общаться?" И в зависимости от его ответа, должен быть поставлен и ваш вопрос (иногда вы
рискуете получить реплику с его стороны). Далее вы можете спросить у него: "Скажите, пожалуйста, вот
больной Н. (назовите фамилию определенного больного), не правда ли, он очень интересный человек? Вы с
ним никогда не разговаривали?" И вы увидите, что он ответит. Тут явно выступит его критичность к
больным по палате.

У больного надо спросить, читает ли он, что читает, приносят ли ему из дому книги, какие. Далее
продолжить разговор о том, почему он любит такого-то автора? И если человек культурный, можно завязать
с ним разговор о театре. И вы увидите, снижено ли стало его представление. Или, наоборот, в своей
профессиональной жизни он остался на высоте, хотя в отделении он общался только с больными-
алкоголиками и сам болен хроническим алкоголизмом.

Иногда бывает так, что из истории болезни видна очень непонятная картина. Приведу пример одного
больного. Этот больной был высококультурным человеком с гуманитарным образованием, с ним можно
было прекрасно поговорить об искусстве, литературе. Но этот же больной мог в присутствии сестры
употреблять нецензурные слова. Почему это происходило? И тогда беседа с больным навела на мысль о том,
что диагноз поставлен неправильно. Думали, что это прогрессивный паралитик, так как нарушены
критичность и самоконтроль. А вот беседа психолога навела врача на мысль о том, что здесь не
прогрессивный паралитик, а налицо шизофрения, как и подтвердилось впоследствии (об этом
свидетельствовали данные исследования его познавательной деятельности). Результаты эксперимента
выявили и чрезвычайную скудность его эмоций, обеднение смыслообразующих мотивов.

Таким образом, и беседа и эксперимент должны содержать в себе элементы психокоррекции, например,
если больной плохо решает задачи (эта беседа должна проходить в конце эксперимента), то нужно с ним
побеседовать и сказать, что он сделал такие-то ошибки, но, в общем, их было не очень много; или больной
плохо решал задачу или совсем не решил, надо сделать вид, что будто он довел ее до конца, но только
использовал вашу подсказку, и это естественно. Так бывает и у здоровых людей. Вы можете назвать ему
какие-нибудь цифры, что столько-то процентов здоровых людей не решает сразу, а решает после третьего —
пятого захода. Элементы психотерапевтических приемов всегда должны присутствовать. Но это не сеанс
истинной психотерапии, где существуют особые приемы, и это не должно превратиться в соболезнование.
Больного следует одобрить, сказать, что "Вы очень оригинально решили вот эту задачу, я даже удивляюсь.
Многие решали у меня и даже скорей, чем Вы, но такие оригинальные решения я видела редко". Если перед
вами сидит депрессивный больной, который разочаровался в себе, у которого снижено самоуважение,
самооценка, то следует провести беседу после эксперимента. Вот этот психотерапевтический нюанс беседы
должен особенно четко выступить в беседе с больными тяжелыми соматическими заболеваниями, скажем
раковыми, сердечно-сосудистыми. Когда больная узнает, что у нее тяжелое, грозящее ее жизни заболевание,
скажем, рак груди, то у неё существует только один мотив, одна цель — выжить. Но вот больной сделали
операцию, она выжила. Ей сказали, что у нее не было злокачественной опухоли, но все-таки ее поставили на
учет. Страх перед смертью у нее прошел, и встала другая проблема: а как отнесется муж к тому, что она
изменилась физически, стала другой? Беседы с такими больными должны носить психокоррекционный
компонент, но не "в лоб".
Когда лучше проводить беседу: в начале или в конце операции? Нет рецептов. С соматическими больными
легче говорить после операции. А вот с психическими больными и до и после лечения. Если больной
прислан с задачей: помочь врачу установить диагноз, тогда лучше проводить ее до эксперимента, если
больной прислан с целью экспертизы, то надо проводить до и после, потому что очень часто этот момент
экспертизы ослабляется во время эксперимента, и вы можете потом в беседе это учесть.

Бывает, что больной стремится получить инвалидность и немного усиливает свое состояние. Что-то не
решив, он говорит: "Вот видите, видите, я все-таки не решил, я все-таки не смог этого сделать". Вы молчите,
вы не говорите, что это плохо, но, как бы невзначай, предлагаете ему очень интересную задачку, и он вдруг
увлекается и прекрасно решает ее. Тогда в самом конце эксперимента вы проводите беседу и говорите: "Вот
видите, Вам действительно трудно, это правильно, у Вас снижена память, но это не так плохо. Смотрите,
сложную задачу, которую большинство людей плохо решает, Вы решили прекрасно, значит, все не так
плохо. Вероятно, надо собраться, немножко полечиться. Врачи Вам помогут своим лечением". Эта беседа
носите данном случае тоже не психотерапевтический, а коррекционный характер, изменяет установку
больного.

Самое главное в этой беседе — это умение показать больному, что дело не только во враче и не только в
лекарствах, но и в нем самом, что он сам. своим поведением, своим отношением, выполнением того, что от
него требуется, помогает лечению.

Вторая часть беседы — это, как уже отмечалось, беседа во время эксперимента или общение с больным во
время эксперимента.

Эксперимент всегда является некоторой "экспертизой" и не только для больного человека. Если здоровый
человек участвует в качестве испытуемого в ситуации, где исследуется восприятие, скорость реакции,
нюанс "экспертизы" существует. У человека возникает вопрос: "А справился я с заданием или не
справился?" Здоровый человек тоже не знает, что в конце концов хочет экспериментатор. Он не рассказал о
своей теме, значит, испытуемому все-таки интересно знать, справился он с задачей или не справился? Этот
момент очень важно учесть. Экспериментатор всегда беседует с больным, если, например, решается задача
Выготского-Сахарова или Дункера. Он открыл неправильно фигурку. Вы ему говорите: "Нет, это не совсем
так. Сравните вот эту с этим". И вы должны уметь это записать в протоколе; это касается и здорового
человека, что он ответил на ваше замечание, на подсказку. Бывает, что испытуемый не обращает внимание
на то, что вы ему говорите, и идет "собственным ходом". Тогда нужно его остановить: "Видите, я Вам
показал, почему вы не посмотрели на то, что я Вам показал? Ведь я не зря это сказал. Ведь это очень
интересно". И тут очень важен ответ больного, один скажет: "Простите, я был невнимательным", а другой
— "А я хочу по-своему решать". Но бывают больные с большим самомнением, которые хотят "показать
себя". Если экспериментатор подсказывает, испытуемый должен вслушиваться в то, что ему говорят. Это
тоже есть момент исследования, момент общения с больным. Иногда наблюдаются психопаты, которые
очень бурно реагируют на предлагаемые игрушки: "что вы мне за кубики даете", "это все ерунда", "разве это
может что-нибудь показать?"

Здесь необходимо убедить больного в обратном. Если вы хотите погасить самоуверенность больного, можно
только пожать плечами, удивленно поднять брови и т.д., посмотреть как он отреагирует. Один поймет, что
его решение неправильно, другой обидится на вас. Были такие случаи, когда психопат в ответ на ваше "не
психотерапевтическое" поведение бросает эти кубики: "а, ну их, ваши игрушки, не хочу ими заниматься".
Бывает и так. Поведение экспериментатора зависит от поведения испытуемого и от того, что необходимо
узнать относительно этого испытуемого. Поэтому иногда больного надо подбадривать, иногда давать
легкую задачу и, когда он ее решит, обязательно похвалить его. Если этот человек самокритичный, он
скажет, что это "ерунда, ребенок 10 лет также может решить, ничего удивительного в том, что я решил". А
другой больной ведет себя иначе, при похвале он говорит, что "тут нет ничего особенного", хотя ему было
сказано, что это очень трудная задача.

Реакция больного на подсказки экспериментатора, на его мимику-все должно быть отражено в протоколе,
поскольку эти данные сопоставляются, если речь идет о больном человеке, с теми данными, которые есть в
истории болезни, и с данными, которые получены с помощью эксперимента. И это очень важно.

Наблюдение за поведением больного во время исследования

В ситуацию эксперимента и беседы всегда включается элемент наблюдения за поведением больного.

Экспериментатор должен успеть "увидеть", как больной входит: уверенно, неуверенно, как садится, как
смотрит на экспериментатора. Выше говорилось о том, что экспериментальная ситуация представляет собой
сов-- местную работу больного и экспериментатора, поэтому важно отметить, как больной принимает
беседу, смущен ли он или возмущен, покраснел ли он при подсказке или оценке экспериментатора.
Случается, что больной выслушивает внимательно замечание или вопрос экспериментатора, но при этом его
лицо краснеет, подергивается, он "ерзает" на стуле. Или, наоборот, при похвале экспериментатора
выражение его лица становится мягче, он с трудом скрывает свою радость или возмущение. Все это должно
быть отмечено в протоколе экспериментатора.

Следует обратить внимание на то, отвлекается ли больной на посторонний раздражитель, на шум в соседней
комнате. Наблюдение при этом не должно носить навязчивого характера. Оно должно быть незаметным для
больного. Наблюдение проводится и во время эксперимента. Важно отметить, как больной приступает к
выполнению задания, например при соотнесении фраз к пословице. Следует отметить, рассмотрел ли он
вариации поговорок и фраз или импульсивно относит первую попавшуюся ему фразу к пословице; или при
выполнении задания на опосредование памяти (по А. Н. Леонтьеву) окинет ли он взглядом все лежащие
перед ним карточки или сразу же возьмет близлежащую и т.д. При объяснении карточки следует тоже
отметить, внимательно ли он осмотрел, "оценил" изображенную ситуацию или сразу же начинает говорить.
Все это должно быть внесено в протокол экспериментатора.

9. Професійно-етичні принципи в патопсихології.

професійна компетентність: Правильна діагностика, що спирається на наукову інтерпретацію даних

обстеження, результати комплексного вивчення людини в рамках особистісного підходу, глибокий аналіз
змісту одержуваних у діагностичному обстеженні зведень можуть бути забезпечені тільки
висококваліфікованими фахівцями в області психодіагностики, психометрії, теорії психологічних вимірів,
варіаційної статистики.

Психологічна діагностика відноситься до числа найбільш складних областей практичної психології. Не

тільки успіх діагностичної діяльності в цілому, але й правильне застосування конкретних методик,
адекватна інтерпретація їхніх результатів вимагають великого обсягу зведень, що постійно уточнюють їхню
надійність, валідність, області застосування тесту. Практична спрямованість психологічної діагностики,
необхідність її широкого впровадження в різні області суспільної практики передбачають можливість
проведення окремих обстежень особами без спеціальної психологічної підготовки; педагогами, лікарями,
іншими фахівцями. Однак це поширюється, як правило, на вузькі, спеціалізовані тестові методики з високим
рівнем стандартизації проведення й обробки результатів (прості функціональні проби, тести досягнень,
розроблені для застосування педагогами, окремігрупові тести). У будь-якому випадку остаточного оцінкою
отриманих емпіричних даних, розробкою висновку повинен займатися консультуючий таку роботу
професійний психолог. На попередження некомпетентного використання тестів спрямована і вимога
обмеження поширення тестових матеріалів. Широке і безконтрольне поширення тестового матеріалу
(інструментарію) серед неспеціалістів неминуче призводить до дискредитації психологічних методів, може
нанести значну шкоду особистості. Широке поширення тестового матеріалу вкрай небажано і в тім аспекті,
що ряд методик (зокрема особистісні опитувальники) частково чи цілком втрачають свою діагностичну
цінність, якщо їхній зміст і вимірювані показники відомі обстежуваним. Зрештою, неминуче в умовах
загальнодоступності методик самотестування може травмувати психіку особистості

2) конфіденційність дослідження: Нерозголошення зведень обстежуваних, що не відносяться безпосередньо

до цілей і задач конкретного психологічного обстеження, повинно бути загальним і абсолютно непорушним
правилом професійної етики психолога. Обстеження, обсяг і характер інформації, що може бути
повідомлена іншим зацікавленим особам і установам, повинно бути свідомим і добровільно санкціоновано
самим обстежуваним. Загальна установка будь-якого психодіагностичного обстеження виявляється у
роз'ясненні обстежуваному того, що було метою дослідження, в першу чергу, надання йому допомоги у
виборі правильної позиції і лінії поведінки, розв'язання складних чи конфліктних ситуацій, виявлення
напрямку самовдосконалення тощо. При проведенні експертизи і консультування, особливо у випадках
застосування тестів здібностей, неправильне суб'єктивне тлумачення результату може нанести шкоду
особистості обстежуваного, тому необхідне дотримання індивідуального підходу до вибору форми і обсягу
інформації, що йому повідомляється, дотримання деонтологічних, психогігієнічних принципів. Останнє
найбільш важливо і актуально в області клінічної психодіагностики

3) об’єктивність дослідження: Дослідження повинно бути цілком неупередженим. На психодіагноста не

повинні справляти вплив загальне враження про особистість обстежуваного: симпатія чи антипатія, власний
психічний стан чи настрій, завантажованість на отримання певного результату і т. ін
4) принцип профілактичного викладення матеріалу:При повідомленні результатів самому обстежуваному
необхідно дотримуватися певних запобіжних заходів, спрямованих проти їх неправильного використання,
неправильної інтерпретації чи можливої появи невротично-депресивних реакцій. Таким чином,
психодіагностичні результати не повинні травмувати психіку і самооцінку обстежуваного. Якщо
обстежуваний наполягає на тому, щоб «переробити» тестові завдання, то психолог повинен мати варіант
еквівалентної методики, щоб переконати останнього в правильності використання запропонованої
методики.

5) принцип обмеженого поширення спеціальних методик:Сертифіковані товариством психологів

психодіагностичні методики повинні поширюватися тільки серед атестованих спеціалістів. Цей принцип має
на меті попередження неправильного використання оригінальних методик. Доступ до таких методик
повинен бути обмеженим, вони мають бути доступні тільки для спеціалістів, які будуть проводити такі
дослідження, і відповідати за достовірність результатів. Звичайно, що різні ситуації обстеження і
застосування окремих видів психодіагностичних засобів поєднані зі специфічними професійно-етичними
нормативами, правилами і прийомами. Тому, всі зазначені вимоги в першу чергу пред'являються до
професійного, психолого-педагогічного, клінічного консультування, експертизи, дослідження з метою
добору та розстановки персоналу тощо

10. Психологічний діагноз

Психологічний діагноз це результат психодіагностичного обстеження, який носить комплексний і

системний характер, містить опис структури виявлених психічних властивостей (зокрема у вигляді
профілю) та можливий прогноз майбутньої поведінки індивіда.

Під психологічним діагнозом розуміють:

1. Поглиблений та всебічний аналіз об’єкта (групи, особистості).

2. Виявлення в об’єкта кількісно-якісних особливостей.

3. Розкриття причинно-наслідкових зв’язків.

4. Вирішення практичних завдань: усунення виявлених недоліків.

5. Забезпечення практичних завдань з усунення виявлених недоліків.

У більш вузькому розумінні під психологічним діагнозом розуміють конкретні причини відхилень в

діяльності з метою усунення цих причин шляхом відповідних конкретних впливів.

У сучасній психодіагностиці психологічний діагноз може бути поставлений будь-якій людині і означає не

віднесення до якої-небудь однієї категорії, типу особистості, а структурований опис комплексу
взаємопов’язаних психічних властивостей - здібностей, стильових рис і мотивів особистості.

Під структурованістю психологічного діагнозу розуміється приведення різних параметрів психічного

розвитку в деяку систему, де вони групуються за рівнем значимості, схожості, за можливими лініями
причинного взаємовпливу. Взаємозалежність різних параметрів в структурованому діагнозі відображають у
формі діагностограми.

Особливе значення для діагностики має поняття «норма». В психодіагностиці слід розрізняти як мінімум
два різних види норм: статистичні і соціокультурні.

Статистична норма - це середній діапазон значень на шкалі властивості, що вимірюється. Нормою тут
вважається близькість значення важливості до того рівня, який характеризує статистично середнього
індивіда.

Соціокультурний норматив - це рівень властивості, який явно чи не явно вважається в суспільстві

необхідним (наприклад: допускається одна помилка на сторінку і 10 забороняється).
Вважається що будь-яке навчання повинно орієнтуватись на нормативи, а не статистичні норми.

Розглянувши основні поняття психодіагностики, необхідно визначитися із її предметом.

11. Плацебо-реакція
 Плацебо (лат. placere – нравиться, цениться) обозначает препарат, заведомо не обладающий
никакими целебными свойствами. В XVIII веке слово вошло в медицинский лексикон и стало
означать «фальшивое лекарство» [150].
Вот как определяет этот термин Большой энциклопедический словарь: «Лекарственная форма,
содержащая нейтральные вещества. Применяют для изучения роли внушения в лечебном эффекте
какого-либо лекарственного вещества, в качестве контроля при исследовании эффективности новых
лекарственных препаратов».
Явление, при котором ожидаемое действие вещества определяет реакцию организма на него,
называется эффектом плацебо. Эта реакция проявляется изменением в физиологическом и
психологическом состояниях человека после приема безвредного препарата, назначаемого под
видом какого-либо эффективного лекарственного средства, по сравнению с контрольной группой,
не получающей никаких препаратов. Существование эффекта плацебо может демонстрировать
психотерапевтическое действие самого факта приема лекарства. Он не связан с теми
специфическими эффектами, которые может вызывать вещество плацебо.
Положительный эффект плацебо – это позитивные изменения, которые выражаются в виде
улучшения самочувствия, снятия тревоги и беспокойства; временной нормализации сна,
показателей функционирования сердечно-сосудистой и дыхательной систем; уменьшения
выраженности симптомов кашля, насморка; снижения частоты приступов бронхиальной астмы,
стенокардии, головной боли; увеличения объема движения при радикулите; улучшения состояния
при аллергическом рините, язвенной болезни; снижения веса; изменений в эмоциональной сфере
(снижения выраженности депрессии, улучшения настроения); купирования боли различного
происхождения, отечности при воспалении суставов. Следовательно, можно говорить о
субъективном улучшении самочувствия и объективном проявлении в виде ослабления
симптоматики заболевания [23, 50, 51, 83].
Термин «эффект плацебо» был введен в 1955 г. американским врачом Генри Бичером [13], который
обнаружил, что примерно треть пациентов выздоравливают от таблеток-пустышек, не содержащих
действующих веществ.
В русскоязычной литературе очень мало обстоятельных трудов, посвященных плацебо.
Заслуживает внимания монография И.П. Лапина [2], написанная на основе многолетнего опыта
автора в исследованиях эффекта плацебо у здоровых лиц и больных. Он обобщил и
систематизировал значительный объем информации о плацебо, плацебо-эффектах при
разнообразных заболеваниях, плацебо-контроле и плацебо-терапии. Немало сведений об эффекте
плацебо можно почерпнуть из книги Дилана Эванса [53], исследователя из университета г. Бат
(Великобритания).
Вопрос, существует ли эффект плацебо, стал объектом исследования в систематическом обзоре
Кокрановской библиотеки [85].
Объекты эффекта плацебо. Конкретные проявления эффекта плацебо зависят от социальных и
личностных особенностей человека, его состояния и ожиданий. [173]. К мифам относится тот факт,
что плацебо действует только на пациентов с истероидной акцентуацией характера. Согласно
статистике, плацебо влияет на всех людей, только с разной силой [65]. Подмечено, что плацебо-
реагирующих больше среди экстравертов (т.е. лиц, чувства которых направлены вовне). Такие
пациенты тревожны, зависимы, эмоционально лабильны, отличаются высоким уровнем согласия,
готовы сотрудничать с врачами. В то же время плацебо-нереагирующие чаще встречаются среди
интровертов (людей, направленных внутрь себя), недоверчивых и подозрительных. Наибольшую
реакцию на плацебо дают невротики, а также лица с заниженной самооценкой, неуверенные в себе,
склонные верить в чудеса. Лучше всего плацебо действует на больных, страдающих легкими
психосоматическими расстройствами, например бессонницей или слабо выраженной депрессией
[173].
Свойства плацебо. В сознании многих людей есть несколько стереотипов относительно того,
какими должны быть лекарства. Во-первых, они должны быть горькими. Во-вторых, таблетки
должны быть либо очень большими, либо очень маленькими. Крупные ассоциируются в сознании
пациента с большой дозой лекарства, а маленькие – с высокой эффективностью. В-третьих, у
сильно действующего лекарства обязательно должны быть побочные эффекты, такие как тошнота,
головокружение, головная боль, чувство усталости. Если позитивные ожидания создают
предпосылки для выздоровления, то негативные могут влиять на лечебный процесс, тормозя его.
Негативные плацебо-эффекты носят название ноцебо [75]. Если пациент знает, какие побочные
действия имеются у препарата, то в 77% случаев они возникают у него, когда он принимает
плацебо. Вера в тот или иной эффект может обусловить появление побочного действия [11, 134,
165]. При сравнении плацебо и флуоксетина у женщин ноцебо-эффект был выражен несколько
больше, чем у мужчин [32]. Доказано, что ноцебо-эффект имеет не только психологическую
природу, а гипералгезия, вызванная плацебо, обусловлена холецистокинином и устраняется его
антагонистом – проглумидом [15, 17, 18, 22].
Результаты многочисленных исследований свидетельствуют о том, что социальная среда, в которой
применяют лекарства, напрямую обусловливает эффекты плацебо. Так, клинические наблюдения за
больными показали, что:
• напряжение у персонала вызывает ноцебо-эффекты;
• назначение пациентам препаратов для снятия тревоги значительно снижает тревогу у
медперсонала (это явление было названо «плацебо-рикошет»);
• скепсис врачей и персонала намного снижает эффект от лекарственной терапии;
• зафиксирован плацебо-эффект у контрольной группы больных, проходивших амбулаторное
лечение, по сравнению с теми, кто принимал те же препараты, но был изолирован в стационаре;
• вера в силу лекарств самого врача и медицинских сестер считается главным фактором
детерминации плацебо-эффектов [110, 173].
Приборы или тщательно разработанные процедуры были более эффективны, чем прием таблеток
[41, 93]. Считается, что наиболее выраженный эффект плацебо возникает при инъекционном пути
его введения [68, 109, 169].
Ученые установили, что плацебо-эффект зависит от внешнего вида и цвета таблеток. Так, при
исследовании анальгетического эффекта таблеток плацебо у 24 больных с ревматоидным артритом
в зависимости от цвета было выявлено, что он снижался при приеме их в такой последовательности:
красные, голубые, зеленые, желтые [87]. В то же время цвет таблеток не влиял на эффективность
активных препаратов.
Согласно перекрестному исследованию, у 48 пациентов с тревожными расстройствами наиболее
эффективными были таблетки диазепама зеленого цвета, менее – красного и наименее – желтого.
Напротив, при депрессии более предпочтительными были таблетки желтого цвета, менее – зеленого
и наименее – красного [148].
Факторы, которые воздействуют на эффект плацебо, представлены в таблице.
Эффекты плацебо. Считается, что серьезное изучение эффектов плацебо началось в США во время
Второй мировой войны [53, 54]. Фронтовым госпиталям очень не хватало обезболивающих и
наркотических средств. Убедившись в который раз, что инъекция физиологического раствора
обладает эффектом практически такой же выраженности, что и у морфина, анестезиолог Генри
Бичер (Henry Beecher), вернувшись на родину, с группой коллег из Гарвардского университета
приступил к изучению этого феномена. В 1955 г. он подытожил свои наблюдения в статье
«Сильнодействующее плацебо», где утверждал, что плацебо может «вызывать значительные
физиологические изменения», включая «объективные эффекты в органах-мишенях, которые могут
быть более выраженными, чем вследствие сильного фармакологического воздействия» [13]. На
основании результатов 15 исследований, в которые были включены 1082 участника, он обнаружил,
что при приеме плацебо 35% пациентов испытывали значительное облегчение, когда вместо
обычных лекарств при самых различных заболеваниях (кашле, послеоперационной и головной
боли, раздражительности и т.д.) получали плацебо. В дальнейшем было доказано, что
эффективность плацебо при лечении депрессии составляет 59% таковой психотропных средств.
Плацебо может выступать не только как индифферентное, инертное в фармакологическом плане
вещество, но и как лечебная процедура и даже словесное воздействие. Все, что мобилизует
ожидания и убеждения пациента о здоровье, может действовать как плацебо.
Часто эффект плацебо обнаруживается при хирургическом лечении, поскольку оно более явно для
больных [12, 37, 91]. Так, в одном из исследований, проведенном в Дании, 15 человек в ходе
эксперимента были прооперированы в связи с заболеванием внутреннего уха (болезнью Меньера),
другие 15 перенесли плацебо-операцию. Через три года в каждой группе 10 человек (одинаковое
количество!) почти полностью избавились от симптомов болезни.
В другом описанном случае пациентам, перенесшим оперативное стоматологическое
вмешательство, была назначена ультразвуковая терапия. В результате отмечено уменьшение
выраженности болевых ощущений и отека не только среди подвергшихся воздействию ультразвука,
но и тех, кому была проведена имитация процедуры при выключенном аппарате [77, 78].
Интересные результаты удалось получить еще в одном исследовании. Группе лиц с болезнью
Паркинсона была сделана операция по пересадке в мозг особых нервных клеток – так называемых
допаминовых нейронов, 20 другим сообщили, что им произвели ту же операцию, в то время как на
самом деле их не подвергали никаким хирургическим вмешательствам. При этом осуществляли
двойной слепой контроль, то есть ни больные, ни медицинский персонал не знали, кому
действительно имплантировали новые клетки. Через год в обеих группах пациентов нашлись как те,
кто считал, что после операции стал чувствовать себя лучше, так и те, у кого врачи нашли явные
объективные признаки улучшения состояния [62].
Доказан плацебо-эффект и при иглорефлексотерапии [114] в случае, когда иглоукалывание врачи
производили с использованием точек, не являющихся биологически активными. При этом
положительный эффект от лечения наблюдался у 35-50% пациентов, а воздействие на истинно
биологические точки было эффективно в 55-85% случаев.
В перекрестном рандомизированном исследовании 44 больных с хроническим цервикальным
остеоартритом применяемые лечебные методы (акупунктура, ложная акупунктура и диазепам)
оказались эквивалентными. Наиболее выраженный результат был получен после применения
плацебо [158].
Несомненно, плацебо-эффект присутствует при назначении гомеопатических препаратов, так же как
и при других видах лечения [49]. Некоторые исследователи после проведения ряда лабораторных
тестов не нашли никакого свидетельства, что гомеопатия чем-то эффективнее плацебо [113].
Авторы считают, что некоторые люди чувствуют себя лучше после принятия гомеопатических
средств, однако связывают этот эффект с психологическим фактором, опытом терапии в целом,
временем и вниманием, которые гомеопат уделяет человеку. Необходимо отметить, что
исследователи не были гомеопатами и не владели принципами назначения гомеопатических
препаратов.
В дальнейшем выраженный эффект плацебо был описан при хроническом болевом синдроме [123,
160, 168], синдроме хронической усталости [29, 104], артритах [70, 130, 137], головной боли [39,
43], аллергии [46, 92, 105], артериальной гипертензии (в некоторых случаях) [9, 140, 156], инсомии
[26, 111, 155], астме [66], хронических расстройствах пищеварительного тракта [88, 126], депрессии
[8, 30, 38, 96, 100, 122, 149, 167], тревожных состояниях [145], болезни Паркинсона [67, 152]. Под
воздействием плацебо в крови человека появлялся излишек лейкоцитов и понижался уровень
белков и липидов [173].
Плацебо-эффект является значительным импульсом при таких клинических состояниях, как
болевой синдром [24, 74, 77, 79, 138, 139], психические заболевания [4, 57, 142, 162], артериальная
гипертензия [5, 7], ожирение [63] и пременопауза [172].
Зафиксирован случай, когда пациент, страдающий болезнью Паркинсона, получал плацебо, считая
его очередным лекарственным средством. В итоге у него значительно снизился тремор. Этот
результат настолько удивил врачей, проводивших эксперимент, что они даже предположили, что в
плацебо-таблетке молочного сахара было какое-то вещество, которое вызывало такое выраженное
лечебное действие. Однако подмешивание в молоко вещества, входящего в состав плацебо,
никакого лечебного эффекта не вызвало, так как больной не знал об этом. Плацебо действовало
только тогда, когда пациент считал, что принимает лекарство.
Во время изучения легких психических депрессий пациентам заменили лекарственные средства на
плацебо. Результаты оказались точно такими же, как и при приеме лекарств. У 25% лиц улучшение
было столь выраженным, что их признали полностью здоровыми и вынуждены были исключить из
группы, на которой проверяли эффективность настоящих лекарств.
В течение ряда лет в Национальном институте гериатрии в Бухаресте проводили так называемый
двойной слепой эксперимент с целью испытания нового лекарственного средства, усиливающего
деятельность эндокринной системы, что, в свою очередь, может увеличить шансы на
долгожительство. В эксперименте принимали участие 150 лиц в возрасте 60 лет, проживавших
примерно в одинаковых условиях. Они были включены в три группы по 50 человек. Первой группе
не назначали ничего, вторая получала плацебо, третья – новый препарат. Год от года проводились
обследования. Показатели в первой группе совпадали с данными, характерными для румын этого
возраста. Во второй и третьей группах, принимавших плацебо и лекарство, были отмечены
значительное улучшение общего самочувствия, примерно одинаковый уровень здоровья и более
низкий уровень смертности по сравнению с первой группой.
Эффект плацебо был убедительно продемонстрирован в одном их первых исследований действия
анаболических стероидов (Дж.Х. Уилмор, Д.А. Костилл, «Физиология спорта»), когда 15
спортсменов, занимавшихся силовыми тренировочными нагрузками в течение двух предыдущих
лет, согласились принять участие в эксперименте, предполагавшем использование анаболических
стероидов в процессе силовых тренировок. Им было сказано, что те, кто добьется максимального
увеличения силы в течение 14 мес предварительного периода тренировки, получат право
участвовать во втором этапе эксперимента с использованием анаболических стероидов.
Испытуемых поставили в известность, что они ежедневно будут принимать по 10 мг Дианабола
(анаболического стероида), тогда как в действительности в качестве плацебо им давали безвредный
препарат. Данные о развитии силы регистрировали в течение 7 нед до начала потребления плацебо
и на протяжении 4 нед его применения. Оказалось, что увеличение силы в период потребления
плацебо было значительно выше. Участники исследования улучшили свои результаты в среднем на
10,2 кг (2%) во время предварительного периода и на 45,1 кг (10%) во время применения плацебо.
Это соответствовало среднему увеличению силы на 1,5 кг за неделю во время предварительного
периода и 11,3 кг за неделю во время периода потребления плацебо, т.е. почти в 10 раз.
В одном из исследований изучали возможность предсказывания возникновения повторной
 депрессии от характера первичного ответа. Пациенты, которые находились на лечении
флуоксетином в течение 12-14 нед, затем были переведены наугад на лечение либо плацебо, либо
флуоксетином. При этом больные, которые первично положительно реагировали на плацебо,
аналогичным образом реагировали и на продолжающееся введение плацебо, и на флуоксетин. В то
же время те, кто получал истинное лекарство, более выраженно реагировали при переводе на
плацебо [154].
Установлено, что эффект плацебо может проявляться даже тогда, когда пациенты знают, что им
дали сахарную таблетку. В исследовании, проведенном в Медицинской школе Джона Гопкинса, 15
участников, проходивших амбулаторное лечение патологически тревожного состояния, получали
по одной сахарной таблетке в неделю. При этом им открыто заявляли, что это сахарные таблетки и
что они помогают многим людям. Из этой группы 14 пациентов сообщили, что их тревожность
значительно снизилась; 9 – напрямую связывали полученные результаты с приемом таблеток; 6 –
подозревали, что в таблетках содержались активные составляющие; 3 – жаловались на побочные
эффекты: ухудшение зрения и появление сухости во рту (такие побочные действия наблюдаются
при приеме некоторых психотропных препаратов).
Учеными доказано, что плацебо проявляет устойчивое обезболивающее действие. Было проведено
множество двойных слепых экспериментов по изучению эффективности плацебо при облегчении
болевых ощущений. Уменьшение выраженности боли с помощью плацебо составило 55% того
показателя, которого можно добиться с помощью морфия.
В исследовании SYDNEY изучали эффективность a-липоевой кислоты у пациентов с сахарным
диабетом. Больные целый месяц находились в стационаре, что позволило нормировать питание,
режим дня, физические нагрузки и сахароснижающую терапию. Позитивные невропатические
симптомы были выбраны в качестве основного критерия клинической эффективности препарата в
связи с тем, что именно они в первую очередь нарушают качество жизни человека. Известно, что
ощущения больных являются плацебозависимыми, особенно «стреляющая» боль и жжение.
Уменьшение выраженности этих симптомов при применении плацебо отмечено более чем у 30%
пациентов. Именно поэтому плацебо-эффект в проведенном исследовании минимизировался
наличием вводного (run-in) периода и присутствием группы сравнения, получавшей плацебо.
Однако анализ динамики баллов по специальной шкале (TSS) для отдельных симптомов показал,
что в отношении «стреляющей» боли, жжения и парестезии плацебо-эффект несомненно
присутствовал (несмотря на run-in период). Единственным симптомом, реально нечувствительным к
плацебо, оказалось ощущение онемения. В этой связи крайне важно, что улучшение было получено
при использовании другой шкалы (NISLL), которая не показывает значимой динамики при
использовании плацебо. Уменьшение количества баллов по этой шкале после лечения происходило
в основном за счет оживления или появления рефлексов и в меньшей мере за счет улучшения
состояния чувствительности различных модальностей.
Механизмы эффекта плацебо. Многие специалисты считают, что секрет плацебо кроется в
самовнушении. Однако эта гипотеза не объясняет многих странностей эффекта плацебо, например
его географической избирательности. Эксперименты показали, что на разных географических
широтах процент успешного воздействия может отличаться достаточно резко [33].
Некоторые ученые рассматривают эффект плацебо как разновидность гипноза. Доказано, что
плацебо-эффект возрастает прямо пропорционально интенсивности внушения. Под самим
внушением подразумевают способность поддаваться влиянию слов, реализовывать их в поведении,
воплощать в жизнь. Эффективность гипнотерапии при любых заболеваниях известна еще и как
метод психопрофилактики.
Доказано, что эффект ожидания (expectation) также имеет важное значение в проявлении эффекта
плацебо. Было изучено три вида лечения в трех группах участников исследования: внутривенное
введение морфина при боли после торакоэктомии, внутривенное введение диазепама при
тревожных состояниях после торакоэктомии и стимуляция субталамических ядер при
идиопатической болезни Паркинсона. В каждой группе одних пациентов информировали о лечении,
а других – нет. Во всех группах эффективность лечения была выше, когда больные ожидали
проведения процедуры [20].
«Ожидание» пациентов оказывает влияние на действие плацебо и активной субстанции [40, 58, 76,
90, 129, 135, 164, 166]. Больные-астматики, которые верили, что инертная субстанция является
бронходилататором или бронхоконстриктором, реагировали соответственно [117].
Продемонстрировано, что «ожидание» больных изменяет или даже искажает действие некоторых
фармакологических агентов [55, 60].
12. Методики для дослідження уваги.

Из методик исследования внимания наиболее известны и широко применяются: корректурные пробы, счет
по Крепелину, отыскивание чисел по таблицам Шульте, поочередное сложение, поочередное вычитание,
тест Мюнстерберга и др.
1) Корректурная проба - исследование внимания, способность к концентрации, устойчивость.

Корректурная проба впервые была предложена Бурдоном (В. Bourdon в 1895 г.) Исследование производится
при помощи специальных бланков с рядами расположенных в случайном порядке букв.

Инструкция предусматривает зачеркивание одной или двух букв (выбор их определяется исследующим).
Каждые 30 или 60 с исследующий делает отметку в том месте таблицы, где в это время находится карандаш
больного.

Регистрируется:

время на выполнение всего задания.

количество ошибок и темп выполнения задания.

распределение ошибок в течение опыта - равномерно ли они встречаются во всей таблице, или в конце
исследования в связи с истощаемостью.

характер ошибок - пропуски отдельных букв или строчек, зачеркивание других, расположенных рядом или
внешне похожих букв.

Здоровые обследуемые выполняют задания (вычеркивают две буквы на приведенном бланке) за 6-8 мин и
допускают при этом не более 15 ошибок.

2) Счет по Крепелину. Методика была предложена Крепелиным в 1895 г. для исследования

работоспособности - упражняемости и утомляемости.

В большой столбец записывалось много однозначных чисел, которые испытуемый должен складывать в
уме. Результаты оценивались по количеству сложенных в определенный промежуток времени чисел и
допущенных при этом ошибок. Для проведения опыта необходим специальный бланк.

Обследуемому дается инструкция - производить сложение чисел в столбцах. Его Каждые 30 с или каждую
минуту исследующий делает отметку в том месте, где в это время остановился больной, затем подсчитывает
количество сложений и допущенных ошибок для каждого отрезка времени.

С помощью графика можно получить кривые работоспособности - равномерность и темп выполнения

задания, наличие истощаемости, врабатываемости, расстройства внимания.

3) Отсчитывание. Методика была предложена Крепелином - возможности осуществления

испытуемым счетных операций, состояние внимания.

Опыт заключается в отсчитывании (вычитании) от 100 или 200 все время одного и того же числа (например,
7). Испытуемого предупреждают, что считать он должен про себя, а вслух только называть полученное при
очередном вычитании число.

Промежутках между числами хронометрируются. Запись опыта приобретает следующий вид:

(100-7). .93...86...79...72...65..58.51..44..37.30.23.16.2.

При наличии повышенной истощаемости длительность пауз в конце - увеличивается.

Возможны два вида ошибок.

Первый - ошибки в единицах и главным образом при переходе через десяток - свидетельствует о некоторой
интеллектуальной недостаточности, например:

(100-7)..93.... 85.. ..78..71. ...64.. ..58 и т. д.

Второй - ошибки в десятках - характерен главным образом для больных с неустойчивым вниманием.
Например:

93...86...69..62.....55...38 и т. д.
4) Отыскивание чисел по таблицам Шульте. Методика применяется для исследования темпа
сенсомоторных реакций и особенностей внимания. Исследование производится с помощью специальных
таблиц, изготовление которых несложно. На этих таблицах в беспорядке расположены числа от 1 до 25.
Размер таблицы - 60х60 см. Обследуемый находится на таком расстоянии от таблицы, чтобы видеть ее
целиком. Ему дается инструкция отыскивать числа по порядку, каждое показать указкой и назвать вслух.
Секундомером отмечается время, которое затрачивается на каждую таблицу.

Можно отмечать количества чисел, найденных обследуемым за каждые 30 с, либо время, за которое
обследуемый находит каждые пять чисел.

Обычно здоровые обследуемые ведут поиск чисел в таблицах равномерно, а иногда даже наблюдается у них
ускорение темпа сенсомоторных реакций в последующих таблицах.

Для большей наглядности результатов исследования строится график, в котором отражены показатели

продуктивности (например, количество просмотренных знаков) и допущенных ошибок (например,
количество неправильно зачеркнутых букв в корректурных пробах) в течение определенного интервала
времени.

Если график медленно «растет» вверх – инертность нервных процессов, постепенная врабатываемость.

Резкое снижение показателей к концу работы - слабость нервных процессов, утомляемость (проявление
астении (при неврозах, психосоматических нарушениях и т.д.).

Неравномерный темп выполнения - истощаемость и снижение работоспособности.

При органических поражениях головного мозга (травмах, сосудистых заболеваниях, воспалительных

процессах, опухолях) - невысокая продуктивность, истощаемость внимания, снижение работоспособности
при небольших нагрузках, наличие ошибок.

При неврозах - выполнение заданий может иметь пикообразный характер, ошибок допускается мало, с
приближенной к норме продуктивностью, но с тенденцией к истощению.

Методика «расстановка чисел» Методика предназначена для оценки произвольного внимания.

Рекомендуется использовать при профотборе на специальности, требующие хорошего развития
функции внимания.
Методика Мюнстерберга Методика направлена на определение избирательности внимания.
Рекомендуется для использования при профотборе на специальности, требующие хорошей
избирательности и концентрации внимания, а также высокой помехоустойчивости.

13. Методики для дослідження сенсомоторних реакцій.

Для изучения реакций человека в спортивной и трудовой деятельности нами разработан ряд новых методов
исследования: а) группа методов для исследования специфических реакций на раздражители, адресуемые
центральному и периферическому отделам зрения и зрительно-двигательных реакций в условиях и при
действии неожиданных раздражителей и "стресса"; б) метод автохронометража для исследования
двигательных реакций во время производственной деятельности; в) группа рефлексометров-тренажеров для
совершенствования сенсомоторных реакций, важных в профессиональной и спортивной деятельности,

Методика кодирования
( данная методика входит в качестве одного из субтестов в методику Векслера)

Методика направлена на исследование особенностей мелкой моторики (движений) школьника, возможности

целенаправленного приобретения навыков, возможности концентрации внимания, его устойчивости и
объема.

Методика может проводиться на школьниках в возрасте от 8 до 16 лет.

Для проведения методики необходимо иметь: спецбланк, секундомер. При обработке и анализе данных
следует учитывать как время проведения / на выполнение задания отводится 120 секунд после чего
школьника просят прекратить выполнять задание/, так и качество ошибок, и характер выполнения методики.

Методика заключается в следующем: ученику выдают специальный бланк, вверху на бланке имеется ключ,
который представляет собой два ряда расположенных друг над другом прямоугольников. В верхнем ряду
расположены арабские цифры, а в нижнем - различные значки, которые соответствуют определенной цифре.
Школьнику дается инструкция нарисовать под соответствующей цифрой значок. Перед контрольным
выполнением ученику предлагается выполнить тренировочное задание. Во время выполнения
тренировочного задания учитель может помогать, подсказывать ребенку что и как должен делать.
контрольное задание школьник выполняет самостоятельно, без подсказок.

Тесты для пилотов

Простой сенсомоторной реакцией (ПСМР) называют реакцию, которая осуществляется в условиях
предъявления одного заранее известного стимула и получении одного определенного ответа.
Сложная сенсомоторная реакция (ССМР) включает в себя различение стимулов и в соответствии с этим
выбор разных способов реагирования [5]. Например, при тестировании испытуемому предлагается как
можно быстрее избирательно реагировать при появлении заданного цветового стимула из нескольких
альтернатив, предъявляемых в случайномпорядке в разных местах экрана, при различении формы светового
стимула (белый круг и белый квадрат) и различении частоты звукового сигнала.
Осуществление простых реакций может происходить без особого участия сознания, а выполнение сложной
реакции выбора связано с аналитико-синтетической деятельностью, которая включает не только восприятие
и ответ, но и анализ, переработку и принятие решения.
Существует несколько способов оценки функционального состояния ЦНС. Наиболее простым методом,
основанным на объективных параметрах, является оценка результативности ПСМР и ССМР. В основе
ПСМР лежит рефлекторная двигательная реакция на предъявляемый раздражитель. При ее реализации
задействованы как основные анализаторные системы, так и определенные отделы головного мозга, что
позволяет сделать вывод о текущем функциональном состоянии ЦНС.
Основным инструментом ССМР является методика «реакции выбора», при которой испытуемому
предъявляют ряд стимулов, в ответ на каждый из которых он должен реагировать определенным образом.
Данная методика позволяет выявить широкий пласт различных показателей, определяющих степень
развития регуляторных, сенсорных, моторных компонент, а также оценить сформированность механизма
принятия решений [7].

Сенсомоторные реакции широко используются для изучения когнитивных процессов, —

психофизиологических и нейрофизиологических — параметров функционирования головного мозга и
развития моторики, сенсорной чувствительности.

14. Патопсихологічні методики дослідження пізнавальних процесів.

 дослідження аналітичності мислення ("Четвертий зайвий", «Виключення понять», «Виявлення загальних

ознак»; методика «Логічні закономірності» Ліпмана).  діагностика логічності мислення («Складні аналогії»,
«Логіко-кількісні відношення», «Тлумачення прислів'я»).  визначення лабільності-ригідності мислення
(методика словесного лабіринту; методика «Інтелектуальна лабільність»)

дослідження індивідуальних особливостей уяви (визначення складності, гнучкості, ступеня стереотипності

уяви): методики «Кола» Вартега; методика «Класифікація».  дослідження креативності за допомогою
методики Е.Торренса.

Поняття тривожності, її різновиди. Концепція ситуативної та особистісної тривожності Спілбергера.

 Поняття агресії та агресивності. Типи агресивної поведінки за А. Бассом 2. Практична частина (виконання
досліджень):
 дослідження емоційної модальності за шкалою диференційних емоцій К. Ізарда.
 методика дослідження тривожності Спілбергера.
 Дослідження тривожності (методика виміру рівня тривожності Тейлора);
 Методика діагностики депресивних станів Зунге/методика діагностики депресивних станів В.О. Жмурова
(на вибір).
  Методика дослідження емпатійних тенденцій (модифікований тест Мехрабіана, Епштейна; методика
експрес-діагностики емпатії Юсупова – за вибором).
 Опитувальник на виявлення агресивності Басса-Дарки.
 Тест А. Ассінгера.
 Проективні малюнкові методики дослідження агресивності ("Неіснуюча тварина", тест «Руки» Вагнера;
тест на виявлення фрустрації Розенцвейга – за вибором).
 Опитувальник САН.
 Дослідження нервово-психічної стійкості (методика "Прогноз").

 «Впізнавання фігур» (діагностування особливостей сприймання і впізнавання у дітей і дорослих);

– «Визначення короткочасної пам'яті» (встановлення обсягу короткочасної зорової пам'яті);

– «Оперативна пам'ять» (дослідження короткочасної пам'яті);

– «Заучування 10 слів» А. Лурії (з'ясування стану пам'яті, уваги, стомлюваності);

– «Відтворення розповіді» (вивчення рівня, обсягу смислової пам'яті, здібності до запам'ятовування текстів);

– «Опосередковане запам'ятовування» (визначення особливостей опосередкованого запам'ятовування, ми-

слення). Методику запропоновали Л. Виготський і А. Лурія, розробив А. Леонтьєв;

– «Піктограма» (дослідження особливостей опосередкованого запам'ятовування і його продуктивності,

характеру розумової діяльності, рівня формування понятійного мислення). Розрахована на осіб, не
молодших 14 років;

– «Тлумачення приказок» (дослідження рівня мислення, уміння розуміти і оперувати переносним значенням
тексту, диференційованості та цілеспрямованості думок, ступеня їх глибини, рівня розвитку мовних
процесів). Застосовують при дослідженні підлітків і дорослих;

– «Складні аналогії» (діагностування мислення). Послуговуються цією методикою для з'ясування розуміння
складних логічних відношень і виділення абстрактних зв'язків. Призначена вона для підліткового віку і
дорослих;

– «Виділення суттєвих ознак» (виявлення особливостей мислення). Використовується для дослідження

здатності відрізняти суттєві ознаки предметів або явищ від несуттєвих, другорядних. За характером ознак
можна судити про переважання конкретного або абстрактного стилю мислення. Тест придатний для
обстеження дітей і дорослих.

Діагностування спеціальних здібностей, а також інтелекту у зрілому віці здійснюють з метою самопізнання
та з'ясування відповідності вимогам до певної професії. Загальновідомими і поширеними є тести і методики,
що діагностують мислительну діяльність та рівень IQ:

– тест зростаючої складності Равена (оцінювання логічності мислення і невербального інтелекту);

– методика виділення істотних ознак (оцінювання логічного мислення);

– методика виключення понять (дослідження здатності до класифікації й аналізу);

– методика «Прості аналогії» (виявлення характеру логічних зв'язків і відношень між поняттями). Застосову-
ють для обстеження осіб віком від 10 років і старших;

– методика «Складні аналогії» (виявлення того, наскільки досліджуваному доступне розуміння складних ло-
гічних відношень і виділення абстрактних зв'язків). Призначена для дослідження підлітків і дорослих;

– методика «Впізнавання фігур» (дослідження процесів сприйняття і пізнання дітей і дорослих).

 ТОРРЕНС:

 назва історій (оригінальне продукування семантичних одиниць);

– «що з цим робити» (оригінальне продукування семантичних класів);

– подібні значення (оригінальне продукування семантичних відносин);

– написання пропозицій (оригінальне продукування семантичних систем);

– різновиди людей (оригінальне продукування семантичних висновків);

– «що на підставі цього придумати» (оригінальне продукування символічних одиниць);

– різні групи букв (оригінальне продукування символічних класів);

– створення предметів (оригінальне продукування символічних систем);

– заховані букви (оригінальне продукування символічних трансформацій);

– додавання декорацій (оригінальне продукування символічних висновків)

15. Порушення пам’яті.

Порушення пам'яті

Патопсихологічні мнестичні порушення лежать в основі багатьох психічних захворювань.

Виділяють такі розлади пам'яті:

 1. Амнезії - розлад пам'яті у вигляді порушення здатності запам'ятовувати, зберігати і відтворювати

інформацію. Види амнезій:
o - ретроградна амнезія - порушення пам'яті, при якому неможливо відтворити інформацію,
набуту до епізоду порушення свідомості, що виник з людиною;
o - антероградна амнезія - труднощі відтворення стосуються часу після епізоду порушеної
свідомості;
o - антероретроградна амнезія - порушення пам'яті, при якому неможливо відтворити
інформацію, набуту до та після епізоду порушення свідомості.
 2. Часткові порушення пам'яті (порушення пам'яті часткового характеру):
o - гіпомнезія - зниження пам'яті,
o - гіпермнезія - підвищення пам'яті,

виникають на базі емоційних порушень, формуючи відповідно депресивний та маніакальний спектр

симптомів.

 3. Парамнезії:
o - конфабуляції - обмани пам'яті, при яких нездатність закарбовувати події і відтворювати їх
призводить до відтворення видуманих подій;
o - псевдоремінісценції - порушення хронології в пам'яті, при якому окремі події минулого
переносяться в теперішнє;
o - криптомнезії - розлади пам'яті, при яких людина присвоює чужі думки, дії собі.

Закон формування мнестичних розладів Рібо: порушення (втрата) пам'яті (як і її відновлення)
відбувається у хронологічному порядку - спочатку втрачається пам'ять на найбільш складні і недавні
враження, потім - на старі. Відновлення відбувається у зворотному порядку.

За Р. Коннером, порушення пам'яті за причинами їх виникнення поділяються на:

 1. Не викликані явними фізіологічними причинами - дисоціативні:
o - диссоціативна амнезія (нездатність пригадати важливі події чи інформацію, пов'язані з
особистим життям, зазвичай неприємного характеру, тобто люди страждають ретроградною амнезією,
антероградна амнезія у них буває рідко);
o - дисоціативна фуга (людина не лише забуває минуле, а й може відправитись у незнайоме
місце і уявити себе новою особистістю), слідує зазвичай за сильним стресом, наприклад, воєнними діями чи
стихійним лихом, хоча її може викликати і особистісний стрес - фінансові чи юридичні труднощі або
депресивний епізод. Фуги впливають лише на спогади про власне минуле, а не на універсальні чи абстрактні
знання. Пам'ять у більшості людей з дисоціативною фугою відновлюється повністю чи майже повністю, і в
них не буває рецедивів;
o - органічний дисоціативний розлад особистості (у людини присутні дві чи більше різних
особистостей, які не завжди можуть пригадати думки, почуття і вчинки один одного).
 2. Фізіологічні причини їх виникнення очевидні - органічні. Органічними причинами порушення
пам'яті можуть бути: черепно-мозкові травми, органічні захворювання, неправильне застосування
лікарських препаратів. Порушення пам'яті, спричинені фізіологічними причинами - амнестичні розлади
(зачіпають головним чином пам'ять). Люди з амнестичними розладами іноді страждають ретроградною
амнезією, але в них майже завжди відзначається антероградна амнезія.

Антероградна амнезія часто є наслідком ушкодження скроневих часток головного мозку або проміжного
мозку - ділянок, які несуть основну відповідальність за перетворення короткочасної пам'яті у довготривалу.

За тяжких форм антероградної амнезії нові знайомі забуваються майже миттєво, а за проблеми, вирішені
сьогодні, доводиться братися вже на наступний день.

Корсаківський амнестичний синдром - люди постійно забувають тільки що почерпнуту інформацію

(антероградна амнезія), хоча їх загальні знання та інтелектуальні здібності залишаються незмінними.
Характерні симптоми: затьмарення свідомості, дезорієнтація, схильність до конфабуляцій. Спричинюється
хронічним алкоголізмом у поєднанні з поганим харчуванням і, як наслідок - нестачею вітаміну В1 (тіаміну).

Примітка. У телешоу та кінофільмах удари по голові зображаються як швидкий спосіб втратити пам'ять.
У дійсності після легких черепно-мозкових травм - струсу мозку, наприклад, який не призводить до втрати
свідомості, - у людей рідко бувають великі провали в пам'яті, а ті, які все-таки з'являються, звичайно
щезають через декілька днів чи місяців. І навпаки, майже половина усіх тяжких черепно-мозкових травм
стає причиною хронічних проблем з научінням і пам'яттю як антероградною, так і ретроградною. Коли
спогади нарешті повертаються, більш ранні, як правило, повертаються першими.

-Деменції (впливають і на пам'ять, і на інші когнітивні функції, наприклад, абстрактне мислення чи

мовлення).

Найпоширенішою формою деменції є хвороба Альцгеймера - зазвичай вражає людей, віком старших за 65
років. Може вперше про себе заявити у середньому віці, але частіше на неї хворіють після 65 років, її
поширеність різко зростає серед людей у віці 80 років. Може тривати 20 років і більше. Починається з
незначних порушень пам'яті, послаблення уваги, мовленнєвих і комунікативних проблем. З посиленням
симптомів людина починає відчувати труднощі виконання складних завдань чи забувати про важливі
зустрічі.

Врешті-решт у хворих виникають труднощі і з виконанням простих завдань, вони забувають про події,
більш віддалені в часі, у них часто стають дуже помітними зміни особистості. Наприклад, чоловік може
стати незвичайно агресивним.

Люди з хворобою Альцгеймера можуть спочатку заперечувати, що вони відчувають якісь труднощі, але
скоро стають тривожними і пригніченими у зв'язку зі своїм психічним станом. З розвитком деменції вони
все менше усвідомлюють свої недоліки. На пізніх стадіях хвороби вони можуть відмовитись від спілкування
з оточуючими, погано орієнтуватись у часі і просторі, часто безцільно блукати і втрачати розсудливість.
Поступово хворі стають повністю залежними від оточуючих людей. Можуть втратити майже всі свої
попередні знання і здатність впізнавати обличчя навіть близьких родичів. Все гірше сплять ночами і
дрімають впродовж дня. Остання фаза розладу може тривати від двох до п'яти років, причому хворі
потребують постійного догляду.
 Жертви хвороби Альцгеймера звичайно залишаються у досить хорошому стані до пізніх стадій хвороби.
Але з ослабленням їх психічних функцій вони стають менш активними і проводять більшу частина часу в
сидячому положенні чи лежачи у ліжку. В результаті у них виникає схильність до різних захворювань,
наприклад, до пневмонії, які можуть закінчитися смертю.

Більшість органічних розладів пам'яті зачіпають в основному декларативну пам'ять (пам'ять на імена,
дати, якісь факти), ніж процедурну (засвоєні прийоми, які людина виконує, не відчуваючи необхідності їх
обдумувати: ходьба, різання ножицями чи письмо).