Rezumat. Pilda celor doi călugări este episodul central al lucrării, judecățile călugărilor
anticipează în mod semnificativ discuții despre rolul suveranului pentru mântuirea colectivă în
regatul Romeilor, despre martiriu și tiranie, despre limitele puterii regale, care s-au desfășurat în
a doua jumătate a secolului al XVI-lea în lucrările cărturarilor ruși, precum și polemicii lui Ivan
cel Groaznic și Andrei Kurbsky.
Cuvinte cheie: Pilda celor doi călugări, Dracula, Fedor Kurițîn, soteriologia, imaginea
domnitorului ideal, regatul Romeilor, martiriul și tirania, a treia Roma, Evul Mediu.
Abstract. The parable of the two monks is the central episode in the work: the monks’
opinions can be understood as a prologue to the discussions concerning the role of a sovereign
for the collective salvation in the Romean kingdom, martyrdom and tyranny, the limits of royal
power etc. that were widespread in the second half of the 16th century in the works of Russian
scribes, as well as the controversy between Ivan the Terrible and Andrei Kurbsky.
Keywords: The parable of the two monks, Dracula, Fedor Kuritsyn, soteriology, the image
of the ideal ruler, the Romean kingdom, martyrdom and tyranny, the Third Rome, the Middle
Ages.
Притча о двух монахах является центральным эпизодом «Сказания о Дракуле
воеводе», необходимым для понимания идеи произведения. Фабула притчи состоит в том,
что Дракула показывает монахам трупы казнённых людей и задаёт им вопрос: «Хорошо
ли я поступаю?». Первый монах отвечает Дракуле: «Нет, государь, ты творишь зло;
подобает государю быть милостивым. Те, кого ты посадил на кол, – мученики». Второй
же монах говорит: «Ты, государь, поставлен богом, чтобы казнить лиходеев, а добрых
награждать. Они творили зло и наказаны по заслугам». И что же ответил им Дракула?
Исследователи средневековых текстов не всегда учитывают особенности сознания
человека прошлого – напряжённость эсхатологических переживаний, более спокойное
отношение к жестокости и насилию, веру в магические ритуалы, склонность к мистике и
суевериям, внимание к знамениям и предвестиям, повышенную эмоциональность,
грубость нравов и прочее. Чтобы верно понять суть притчи, важно проникнуть в
особенности мышления средневекового человека, понимать теологию (сотериологию,
эсхатологию) того времени, в частности представления об особой роли
богоустановленного правителя для коллективного спасения в благочестивом государстве.
Герой «Сказания» вне всякого сомнения является вымышленным персонажем
(подробнее об этом [14,151]), но если говорить об историческом лице - Владе III Басарабе,
то можно предположить, что его мировоззрение мало отличалось от взглядов думного
дьяка Федора Васильевича Курицына (которого принято считать автором), поскольку они
принадлежали к одной ветви христианства, у них был общий круг чтения (в конце XV
века на Балканах и на Руси существовал общий корпус богословских сочинений на
церковнославянском и греческом языках) и даже пересекающийся круг общения. Федор
Курицын посетил Стефана Великого в Сучаве, Матвея Корвина в Буде, мог общаться с их
окружением (Влад Дракула провёл более семи лет в Молдавии и более двенадцати лет в
Венгрии), а в Москве, где существовала значительная молдавская (волошская) диаспора
[16], был близок к княгине Елене Стефановне «Волошанке», входившей в «еретический
кружок», и поддерживал права на престол её сына Дмитрия Ивановича.
Повесть, судя по всему, была написана в 1484 году в Аккермане, на обратном пути
русского посольства из Сучавы в Москву.
О жестокости
О мученичестве
Правитель или священник, будучи грешником, не спасает свою душу, но это не
уменьшает действенность выполняемых им сакраментальных актов [2,82]. Предстоящая
расплата царя за грехи не освобождает подданных от необходимости повиноваться ему и
не уменьшает его харизмы. Государь подчинен одному Богу и служит только ему,
подданные получают закон от государя и обязаны ему всецело повиноваться как лицу,
получившему помазание Божье [2,47]. Попытки призвать царя к ответу отметались как
проявление нечестия и даже богохульства. Проявление такого отношения мы видим в
ответе Ивана Грозного на обвинения Андрея Курбского: «Кто тя постави судию или
учителя? Или ты даси ответ за душу мою в день Страшнаго суда» [10,20].
Погибнуть в мучениях по представлениям того времени не означало стать
мучеником, мучениками становились только погибшие за веру и за правое дело.
Погибший от руки нечестивого царя, тирана входил в это число - становился мучеником и
получал спасение души в загробном мире.
Грозный упрекает Курбского: «Како же не стыдишися злодеев мученики
нарицати, не разсуждая, за что кто страждет? [8,19]. Далее царь пишет: если ты
считаешь меня неправедным правителем, то прими смерть от моей руки и стань
мучеником, ибо это не смерть, а дар благой; всё равно ведь умереть придётся: «Аще
праведенъ и благочестивъ еси, по твоему глаголу, почто убоялся еси неповинныя смерти,
Господня, еже благое творяще пострадати. И аще праведенъ еси и благочестивъ, про
что не изволилъ еси от мене, строптиваго владыки, страдати и вѣнецъ жизни
наслѣдити?» [7,25]
Притча
Однако же, вернёмся к притче дьяка Курицына. Первый монах отвечает Дракуле:
«Нет, государь, ты творишь зло; подобает государю быть милостивым. Те, кого ты
посадил на кол, – мученики». Второй же монах говорит: «Ты, государь, поставлен богом,
чтобы казнить лиходеев, а добрых награждать. Они творили зло и наказаны по заслугам».
Из наших долгих объяснений очевидно, что если казнённые действительно были
преступниками, то мучениками они быть не могут, во всяком случае, решать это может
только правитель.
Дракула пеняет первому монаху: «Зачем ты покинул свою келью и монастырь,
ходишь по дворам великих государей, если ничего не понимаешь? Ты сказал, что эти
люди – мученики. Будь и ты с ними мучеником». И велит посадить его на кол. А другому
говорит: «Ты – разумный человек» и отправляет домой с почестями: «Он же призвавъ
перваго и глагола к нему: «Да почто ты из монастыря и ис келии своея ходиши по
великым государемъ, не зная ничтоже? А нынѣ самъ еси глаголалъ, яко ти мученици
суть, азъ и тебе хощу мученика учинити, да и ты с ними будеши мученикъ». И повелѣ его
на колъ посадити проходомъ, а другому повелѣ дати 50 дукатъ злата, глаголя: «Ты еси
разуменъ муж». И повелѣ его на возѣ с почестиемъ отвести и до Угорскыя
земли.»[13,464]
Мораль нигде в явном виде не высказана, что позволяет читателю принять любую
сторону спора. Это необычно для средневековой литературы, во всяком случае, русской.
Эту особенность заметил ещё Н.М.Карамзин: «автор мог бы заключить сию сказку
прекрасным нравоучением, но не сделал того, оставляя читателям судить о философии
Дракулы» [4,597].
Таким образом, притча о двух монахах предвосхищает полемику Ивана Грозного и
Андрея Курбского и размышления о роли православного царя, появившиеся во второй
половине ХVI века в произведениях Ивана Пересветова и других русских публицистов.
Я.С. Лурье почему-то отождествляет притчу о двух монахах с эпизодом испытания двух
монахов в немецких брошюрах о Дракуле [5,30] с такой трактовкой: «однако если в
русской повести казненным оказывался дерзкий обличитель, то в немецкой брошюре
Дракула казнит льстивого лжеца». Однако сравнивая немецкий текст с русским мы
обнаруживаем, что это совсем другая притча, смысл которой – наказание льстеца:
«Пришли два монаха в его страну по его приглашению. Тогда он спросил одного из них,
что хорошего о нем говорят. Этот монах очень испугался и сказал: «О вас говорят все
хорошее, и вы действительно очень набожный человек, я говорю вам это». Он велел
этого монаха задержать. К нему привели другого монаха, которого он спросил так же,
как и первого. Тот монах подумал: «Пусть я умру, но я должен сказать правду». И он
сказал: «Вы величайший изверг, которого можно найти на свете; ни один человек не
говорит о вас ничего хорошего. Это вы доказали». Дракула сказал: «Ты мне сказал
правду, и поэтому я хочу тебя оставить в живых». И отпустил его невредимым; и
посылает снова за первым. И говорит, чтобы тот ему сказал правду. Но тот сказал, как
прежде. Дракула велел его посадить на кол за то, что он говорил неправду». [5,21]
Даже если допустить, что немецкий текст подтолкнул автора к созданию притчи,
текст «Сказания» нельзя считать расширением этого эпизода – и содержание, и идейное
осмысление притчи Курицына очевидно русское (православное), не имеющее ничего
общего с венгерским или немецким культурным контекстом. Тем не менее, Я.С.Лурье не
видит различий между русским и немецким текстом и не упоминает притчу о двух
монахах среди оригинальных эпизодов, принадлежащих русскому автору. Больше того,
исследователь не сомневается, что восприятие средневекового автора совпадает с
восприятием современного человека: «История Дракулы, как ее понимал древнерусский
автор XV века (и другие авторы той же эпохи), - это история жестокого тирана,
безжалостно расправляющегося со своими подданными; центральная проблема повести -
проблема власти, опирающейся на террор»[5,5]. Иначе говоря, Я.С.Лурье был уверен, что
Федор Курицын осудил Дракулу.
Толкование этого эпизода исследователем М.П.Одесским ещё проще: «В эпизоде с
монахами не важно, что они – «латинские», важно, что они - монахи, а значит, тот, кто
готов «учинити мучеником» одного из них, – мучитель, то есть тиран» [6,78], – что
очевидно противоречит другим исследованиям, скажем, анализу В.Е.Вальденберга [3]
пределов царской власти.
Литература