Материалы по археологии Северного Причерноморья

(МАСП)

Монографическая серия № 4

Materials on the archaeology of the Northern Black Sea region

Monograph ser. No. 4

 НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УКРАИНЫ
ОДЕССКИЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ

И.В. Бруяко, Е.П. Секерская

ОЧЕРКИ
экономики населения
Северо-Западного Причерноморья
в античную эпоху

I.V. Bruyako, E.P. Sekerskaya

Essays
on the economy of the population
of the North-West Black Sea
region in antiquity

Ирбис
Одесса
2016
УДК 93:33(477.74)«652»
ББК 65.03(4Укр7)3-28
Б-895

Монография посвящена изучению вопросов экономического развития

населения Северо-Западного Причерноморья в античную эпоху. Предложены
модели (стратегии) хозяйственной и ремесленной деятельности обитателей
античных городов и поселений, а также представителей варварского мира – скифов
и фракийцев. Рассмотрена историко-археологическая ситуация в регионе.
Разработан вариант ландшафтно-климатической реконструкции эпохи раннего
железного века.

Монографія присвячена вивченню питань економічного розвитку населення

Північно-Західного Причорномор’я античної доби. Запропоновано моделі (стратегії)
господарської та ремісничої діяльності мешканців античних міст та поселень, а
також представників варварського світу – скіфів та фракійців. Розглянуто історико-
археологічну ситуацію в регіоні. Розроблено варіант ландшафтно-кліматичної
реконструкції за добу раннього залізного віку.

Monograph is devoted for the questions of economic development of population of

North-West Black Sea region in the antique epoch. Are offered the patterns (strategies) of
economic and handicraft activities of the inhabitants of antique sites and indigenous pop-
ulations – Scythians and Thracians. Is examined the historical and archaeological situation
in the region. Is elaborated the pattern of environmental reconstruction of the region in the
Early Iron Age.

Рецензенты:
докт. ист. наук К.К. Марченко
докт. ист. наук Н.А. Гаврилюк

Дизайн обложки:
Д.А. Топал

Рекомендовано к печати Учёным советом

Одесского археологического музея НАН Украины
(протокол № 374 от 24 ноября 2016 г.)

ISBN 978-617-7473-00-7
© ОАМ НАН Украины, 2016
© Ирбис, 2016
 НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
В 1999 г. в далеком, и для многих загадочном, городе Волжск вышла книга
(Бруяко 1999). Её внешний вид и полиграфическое качество, даже на то время, не
выдерживали никакой критики. Но это не было виной автора. Скорее – его бедой,
которая, в том случае, была не пороком, а стечением жизненных обстоятельств. Как
бы там ни было, «книга» появилась. В ней были собраны практически все доступные
на то время материалы, касающиеся хозяйственной и ремесленной деятельности
населения Северо-Западного Причерноморья в античную (доримскую) эпоху. На
основании этих источников был реконструирован практически весь спектр этой дея-
тельности, обозначено несколько различных экономических моделей (стратегий) и,
тем самым, предложен очерк экономического развития конкретного региона в кон-
кретный исторический период. Задействованная методика и интерпретации оказа-
лись вполне применимы к изучению экономики античной эпохи Северного Причер-
номорья в целом. Если судить по литературе, вышедшей уже после появления упо-
мянутой книги, многие из этих идей были приняты в научном сообществе постсо-
ветского пространства. Однако, это принятие крайне редко сопровождалось ссылкой
на первоисточник, хотя, за последние 10–15 лет, многие из положений злополучной
монографии активно разрабатываются, как новаторские и оригинальные. Право
«авторов» этих идей не ссылаться на полиграфическое недоразумение 1999 г. Воз-
можно, это делается из псевдо-эстетических соображений, по которым первичной
является форма и только потом содержание. Мы тоже оставляем за собой право не
упоминать те работы, в которых оригинальность некоторых положений вторична по
отношению к началу 90-х гг.
Книга, вышедшая в 1999 г., является аутентичным текстом кандидатской дис-
сертации И.В. Бруяко, которая была защищена в 1993 г. в ИИМК РАН. В этой рабо-
те, в свою очередь, были использованы материалы кандидатской диссертации
Е.П. Секерской, защищённой там же (ЛОИА АН СССР) в 1991 г. Соответственно,
начало 90-х гг. это рубеж (terminus ante quem) накопления и осмысления всей той
полезной информации, которая содержится в этих двух диссертациях и книге.
Что касается нынешнего издания, то в нём сохранена структура монографии
1999 г., но хронологические рамки исследования расширены. Теперь они охватыва-
ют почти всю античную эпоху. Содержание книги обильно дополнено фактическим
материалом, накопившимся за 20 лет. Оказалось, что новые материалы в основном
соответствуют тем выводам, которые были сформулированы в издании 1999 г. Нам
хочется думать, что это соответствие является подтверждением правильности и жиз-
неспособности этих выводов, а не следствием консерватизма и предвзятости авто-
ров, не желающих уйти от однажды созданных схем.

И.В. Бруяко
Е.П. Секерская

5
 ВВЕДЕНИЕ
Античная эпоха в Северном Причерноморье – наиболее яркая по форме и насы-
щенная по содержанию. Сохранившиеся de visu остатки материальной культуры,
величие которой вполне угадывалось в их фрагментарности, обширный блок пись-
менной информации современников, погружавшей исследователей в реальный,
живой мир прошлого, все это способствовало безусловному приоритету, который
этот раздел древней истории имел перед остальными на начальном этапе становле-
ния археологической науки на юге России. Такое преимущество, поначалу вывело
античную археологию в лидеры и по развитию различных методик историко-архео-
логического познания. Огромное количество источников открывало, казалось бы,
почти безграничные возможности для использования критического метода и выхода
на создание максимально достоверных схем истории общества в античную эпоху.
Однако, изобилие достающееся без особого труда – расслабляет. Первопроходцам в
науке одновременно и тяжело и легко. Трудности очевидны и заключаются в абсо-
лютном неведении относительно правильности избранного пути к достижению
цели. Легкость видится, прежде всего, в отсутствии неких схем, выработанных поко-
лениями предыдущих исследователей, которые в известной степени ограничивают
параметры интерпретационной модели. Громадный, по сравнению с более ранними
эпохами, фонд источников по античной археологии, с одной стороны, даёт, казалось
бы, уникальную возможность для максимального освещения различных аспектов
жизнедеятельности общества, с другой исследователь становится заложником этого
богатства, которое не может лежать беспорядочной кучей и требует пристального к
себе внимания. Причём, эта куча имеет тенденцию к постоянному и неуклонному
росту. Показатели этого роста прямо зависят от количества исследователей (resp.
исследуемых памятников). Таким образом, постоянно накапливавшийся материал
необходимо было для начала систематизировать. Эта начальная стадия затянулась,
поскольку работа с таким объемом материала практически не оставляла времени и
сил на изучение целого ряда специальных вопросов, в том числе и тех, которые отра-
жают экономическую деятельность античного общества. И, если вопросы торговли
и товарно-денежного обращения этой эпохи всегда были в центре внимания, которое
гарантировала триада элитарных классических дисциплин – филология, эпиграфика
и нумизматика, то хозяйственный и ремесленный аспекты освещались совершенно
непропорционально имеющемуся фонду источников. Такое положение вещей в
основном сохранялось вплоть до последнего десятилетия ХХ века. Отчасти, это
можно было объяснить тем, что качественное и максимально полное изучение реме-
сла и хозяйства требовало применения методик, находящихся в компетенции других
наук, смежных с археологией (археоботаника, археозоология, трасология), или даже
весьма далёких от неё (минералогия, геология, климатология, металловедение).
Активное и массовое использование данных и методов этих дисциплин обозначи-
лось относительно недавно. Собственно, даже такая дисциплина как археозоология,
без которой сегодня уже невозможно представить процесс исследования любого
памятника, сформировалась как наука только во второй пол. ХХ в. Вероятно, имеет
смысл, для будущих историков археологической науки различать, уже как минимум,
два этапа в изучении ремесла и хозяйства древних обществ Северного Причерно-
морья. Признаки начала первого этапа можно видеть еще в предвоенный период. Его
завершение и, одновременно, начало второго этапа знаменуют комплексные, спе-
6
циальные исследования как по экономике древних обществ в целом, так и по отдель-
ным ее направлениям, которые стали появляться в самом конце прошлого столетия.
По причине отсутствия специальных методик, работам первого этапа объективно
была присуща известная ограниченность. Однако, такое положение вещей было
неизбежным и его необходимо было пережить, и пережить не пассивно-созерцатель-
но, а находясь в состоянии постоянного творческого поиска. И, кажущиеся сейчас
очевидными черты наивного позитивизма, на самом деле, явились, во-первых, чер-
тами, сопутствующими этапу первичного накопления информации, а, во-вторых –
системообразующими факторами будущей сложной методической машины.
Приведём несколько самых общих иллюстраций к сказанному. Так, если гово-
рить об изучении античного земледелия, то, прежде всего, следует назвать неболь-
шую работу В.Д. Блаватского, которую можно считать одновременно образцовой и
характерной для первого этапа (Блаватский 1953). Автор собрал едва ли не весь
известный к тому времени материал, иллюстрирующий тему земледелия в Северном
Причерноморье античной эпохи. Причём, иллюстрирующий в прямом и переносном
смысле, поскольку очерк снабжён комментариями древних авторов и реконструкци-
ей ряда аграрных процедур, выполненных на основе сюжетов вазописи. Весьма
ценно, что В.Д. Блаватский, пожалуй впервые, попытался обобщить имевшиеся на
тот период археоботанические данные по различным памятникам.
Дальнейшее и качественное развитие тема земледелия получила в работе
С.Ф. Стржелецкого (1961). Автор использовал уникальные по сохранности и значи-
мости остатки земельного межевания на Гераклейском полуострове. В результате
этот археологический источник стал доступен качественно иному уровню критики.
Из списка ярких описательных иллюстраций к истории античного земледелия в
Северном Причерноморье, он перешёл в разряд базовых моделей, призванных
решать вопросы, связанные с формами землепользования и организацией земельно-
го хозяйства, специализацией в выращивании отдельных культур. С помощью этого
же источника отныне стало возможным безошибочно опознавать остатки строитель-
ных комплексов, связанных с аграрной деятельностью.
Примерно в это же время гораздо более углублённо и на высоком профессио-
нальном уровне продвигалось изучение проблем животноводства античной эпохи.
Начало было положено ещё в предвоенные годы работами И.Г. Пидопличко по фауне
Ольвии (Пидопличко 1940). В 50-е годы также с материалами Ольвии работает
В.А. Топачевский (1956). На 50-е – 60-е годы приходится расцвет научной деятель-
ности В.И. Цалкина. Благодаря его колоссальной работоспособности был введён в
научный оборот огромный материал, и создан поистине бесценный банк данных для
изучения скотоводства и охоты в Северном Причерноморье. Основанные на нём
главные положения исследователя о закономерностях соотношения видов домашних
животных в стаде, формах ведения животноводства, роли охоты, сохраняют своё зна-
чение вплоть до настоящего времени (Цалкин 1960; 1962; 1966; 1969). Ряд работ,
посвящённых изучению фаунистических остатков из античных местонахождений
был опубликован В.И. Бибиковой (1958). В Нижнем Поднестровье первые археозоо-
логические исследования были проведены Б.И. Сушко по материалам Никония
(Сушко 1966).
В 70-е–80-е годы тема земледелия всё активнее подкрепляется археоботаниче-
скими данными. Несомненно, здесь в первую очередь следует назвать работы
7
З.В. Янушевич (1976; 1986), в которых значительное место уделено анализу расти-
тельных остатков из античных памятников Крыма и лесостепных поселений скиф-
ского периода. Материалы степной Скифии обрабатывались Г.А. Пашкевич. В связи
с выходом большой статьи этого автора по материалам ольвийской хоры (Пашкевич
1990а), мы выразили надежду на то, что эта работа «положит конец тому совершен-
но нетерпимому положению, которое сложилось в Нижнем Побужье в связи с край-
не медленным внедрением здесь данных археоботаники при изучении вопросов
земледелия» (Бруяко 1999: 5). Наш оптимизм оказался профетическим. В 2005 г. в
журнале «STRATUM plus» вышла монография Г.А. Пашкевич, посвящённая сель-
скохозяйственным культурам Ольвии и её округи за античный период в целом (Паш-
кевич 2005).
Внедрение археоботанического метода быстро подняло изучение проблем
сельского хозяйства на новый качественный уровень. И, несмотря на то, что в
последней трети ХХ в. ещё выходили традиционные, описательные исследования
(Кругликова 1975), постепенно их стали вытеснять работы методически специализи-
рованные. К таковым относятся разделы в монографиях А.Н. Щеглова (1978),
Б.А. Шрамко (1987), Н.А. Гаврилюк (1989; 1999), и отдельные статьи (Гаврилюк,
Пашкевич 1991; Николаенко, Янушевич 1981; и др.).
В 90-е гг. ХХ в. и, особенно, в самом начале ХХI в., разговор о земледелии в
раннем железном веке без привлечения данных археоботанических исследований
стал в научных кругах признаком полной ограниченности. Подробный историогра-
фический обзор поэтому здесь будет неуместным, да и ненужным. Тем более, что в
отличие от других районов Причерноморья, в северо-западной его части археобота-
нические исследования практически не проводились. Исключение – монография
Г.А. Пашкевич уже упоминавшаяся выше (Пашкевич 2005). В виде отдельной статьи
опубликованы археоботанические материалы нескольких поселений позднеархаиче-
ского периода из Нижнего Поднестровья (Кузьмінова, Охотніков 1987). Небольшие
коллекции из отдельных памятников обрабатывала З.В. Янушевич (1976; 1986).
Также некоторые данные по нашему региону можно найти в статьях Е.Ю. Лебедевой
(2000).
После работы С.Ф. Стржелецкого, положившей начало изучения систем антич-
ного землепользования и организации земледельческого хозяйства в Причерноморье
(Стржелецкий 1961), в 70-е–80-е гг. это же направление активно разрабатывает
А.Н. Щеглов на материалах Северо-Западного Крыма (Щеглов 1978). Аналогичные
исследования для Херсонеса проводили Г.М. Николаенко (1985), М.И. Золотарёв
(1981), для азиатского Боспора – Я.М. Паромов (1989). Работы Я.М. Паромова стали
первыми в обширном, теперь уже, списке исследований античного земельного кадас-
тра на территории Боспорского царства. Благодаря этим исследованиям, сейчас уже
нет сомнений в том, что монополия Херсонеса как экспериментальной лаборатории в
изучении античного земледелия закончилась. В 90-е гг. ХХ в. стечение целого ряда
обстоятельств открыло буквально необъятные перспективы для изучения античного
землепользования. Компьютерная революция освободила космоснимки из-под грифа
«для служебного пользования» и перевела их в разряд общедоступных, а политиче-
ские перемены позволили снять гриф секретности с аэрофотоснимков. В результате
стало возможным сплошное изучение систем межевания в больших ареалах. Это, в
свою очередь, самым благоприятным образом отразилось на изучении аграрного
потенциала населения Северного Причерноморья античной эпохи, где за последние
8
10–15 лет произошел настоящий прорыв. Полигоном выступила территория, некогда
входившая в состав Боспорского царства. Она была подвергнута сплошному изуче-
нию, в результате которого стало возможным поставить вопрос о реконструкции
земельного кадастра античных поселений Боспора в целом. Выходя за рамки очер-
ченного региона, исследователи всё чаще обращаются к аналогичным материалам
других анклавов античной цивилизации в Причерноморье, расположенных западнее.
И теперь практически полностью определены структуры землепользования (типы
межевания) и соответствие их конкретным районам колонизации (Паромов 1989,
2000; Смекалова, Масленников, Смекалов 2005; Smekalova, Smekalov 2006; Гарбузов
2006, 2008; Масленников, Супренков 2009; Горлов, Лопанов 1995; и др.)
Говоря об изучении технологии древнего земледелия, следует особо отметить
работы Ю.А. Краснова (1975; 1987). К огромному удивлению и большому сожале-
нию тема поднятая автором, за прошедшие десятилетия не вдохновила никого из
отечественных исследователей на своё продолжение. Обе названные монографии, по
территориально-хронологическим охвату и насыщенности базы данных, по-прежне-
му остаются единственными в своем роде. Сосредоточившись на изучении конкрет-
ного вопроса – функционально-типологическом развитии земледельческих орудий в
широком хронологическом диапазоне, Ю.А. Краснов значительное место уделил и
античной эпохе.
Черезвычайно важным для изучения вопросов технологии земледелия и функ-
циональной характеристики орудий является фундаментальный труд С.А. Семёнова
(1974), хотя он и ориентирован преимущественно на экономику доисторических
обществ.
После В.И. Цалкина тема древнего животноводства в Северо-Западном Причер-
номорье оставалась невостребованной на протяжении целого десятилетия. Начиная
с 80-х гг., и вплоть до настоящего времени, с археозоологическими материалами в
том числе и раннего железного века работает Е.П. Секерская. Важное значение
имеют соответствующие исследования, которые проводятся на смежных с Северо-
Западным Причерноморьем территориях. Так, в Молдавии археозоологические кол-
лекции разных эпох активно изучались и изучаются в настоящее время (А.И. Давид,
Г.И. Чемыртан, Р. Кроитор). Степные памятники Причерноморья, в том числе и
античные – сфера деятельности О.П. Журавлёва.
Неудовлетворительным следует признать состояние дел в изучении орнитофау-
ны и ихтиофауны античной эпохи. Так, в количественном выражении фонд источни-
ков по орнитофауне за последние 20–30 лет почти не изменился. Его основу, по-
прежнему, составляют материалы, обработанные в 50-е–70-е гг. прошлого столетия.
Это касается в одинаковой мере, как домашних, так и диких видов (Воїнственський
1958; Воинственский 1960; 1967; Уманская 1973). Сказанное в полной мере относит-
ся также к изучению ихтиофауны и вопросов античного рыболовства. И, хотя, в
количественном выражении ситуация здесь складывается более благоприятная,
однако, объясняется это опять же более интенсивным изучением соответствующих
коллекций в прошлом. Нашими источниками в этом вопросе по-прежнему являются
давно и хорошо известные работы А.Н. Световидова (1948), Е.А. Цепкина (1961),
Л.Д. Житенёвой (1967). Впрочем, сейчас, кажется, появляются признаки возрожде-
ния интереса к данной теме. К числу таких признаков нужно отнести работы по
ихтиофауне и орнитофауне Нижнего Побужья в античную эпоху, которые вышли уже
буквально за последние 2–3 года (Яниш, Антипина 2013; Яниш, Каспаров 2015).
9
 В истории изучения ремесленной деятельности населения Северного Причер-
номорья античной эпохи, так же можно выделить несколько этапов. Для раннего
(30-е – 50-е гг. ХХ в.) характерна обработка материала на дескриптивном уровне.
Особое внимание при этом уделялось продуктам художественных ремёсел (Налив-
кина 1940; Иванова 1955; и др.). Однако, уже на этом этапе появляются исследова-
ния посвящённые вопросам технологии отдельных ремёсел, домашних промыслов
(Новицька 1948; Кульская 1940; Кульська 1958). Повышенное внимание технологи-
ческому аспекту при изучении античного, да и вообще древнего ремесла стало уде-
ляться в 60-е–70-е гг. Вплоть до настоящего времени разработка этой тематики
ведётся по двум главным направлениям, которые условно можно определить как
описательно-каталожное и технологическое. Ярким примером первого направления
является достаточно полная сводка изделий косторезного ремесла античных городов
Северного Причерноморья, изданная Б.Г. Петерсом в характерном, академическом
стиле и превосходном, для своего времени, полиграфическом исполнении (Петерс
1986). Примером и, одновременно образцом исследований второго направления мы
считаем фундаментальную монографию Н.И. Сокольского, посвящённую деревооб-
рабатывающему ремеслу античной эпохи (Сокольский 1971).
Именно в исследованиях такого рода как монографии Н.И. Сокольского и
Б.Г. Петерса, методически дополняющих друг друга, ощущается острейшая необхо-
димость в настоящее время. Хотя, если брать в общем, список работ, преимуще-
ственно статей или разделов монографий, посвящённых ремесленному производ-
ству античной эпохи, выглядит представительно. Так, весьма значителен вклад
Б.А. Шрамко в изучение ремесленной деятельности населения причерноморской
лесостепи скифского времени (библиографию см. Шрамко 1987). Эта же сфера дея-
тельности, но уже для населения степной Скифии, подробно рассматривалась
Н.А. Гаврилюк в двух монографиях (Гаврилюк 1989; 1999/2013) и целом ряде ста-
тей. Список исследователей более или менее постоянно обращающихся к теме реме-
сла весьма велик, хотя их вклад в изучение различных его отраслей неодинаков. Так
например, если вопросы античной металлообработки нельзя считать обойдёнными
вниманием исследователей (Барцева 1981; Житников 1989; Ольговский 1986; 1987;
1991; Островерхов 1979; 1981; 1988; Трейстер 1984; 1987; 1992; Фомiн 1974; Шрам-
ко 1987; и др.), то темы косторезного или кожевенного производства изучены гораз-
до слабее. Причина в немалой степени в том, что археологические источники в пер-
вом случае более выразительные, а их функциональное предназначение вполне
определяется визуально. В то же время, определение орудий и инструментов коже-
венного, косторезного промыслов по их внешнему виду остаётся в значительной сте-
пени спекулятивным. Домашний характер этих промыслов оставляет и крайне мало
шансов на открытие (атрибуцию) древних специализированных комплексов.1
Cовершенно новые возможности для изучения ремесленных и домашних про-
изводств даёт трасологический метод, широко внедрённый в практику археологиче-
ских исследований благодаря работам С.А. Семёнова (1957; 1958; 1968). К сожале-
нию, орудия труда и продукция античных ремесленников в этом плане подвергались
исследованиям в гораздо меньшей степени, чем того хотелось бы. Интересы трасо-
логов, которые представляют ленинградско-петербургскую школу, устремлены,
___________________
1
Но эти шансы всё же есть. Примером служат мастерские по обработке кости и рога идентифицирован-
ные на Каменском и Бельском городищах (Гаврилюк 1995: 88 и сл.; Радзиевская, Шрамко 1980).
10
главным образом, к преисторическому периоду (Петербургская трасологическая
школа…2003).
Положение дел в области изучения ремесла раннего железного века примени-
тельно к Северному Причерноморью можно оценить следующим образом. Имею-
щиеся по данной проблематике работы, в методическом отношении, делятся на три
основные группы. Первую составляют очерковые исследования конкретного памят-
ника, или региона (Шрамко 1987; Гаврилюк 1999; Бруяко 1999; Марченко, Житни-
ков, Копылов 2000). Вторая состоит из работ, посвящённых находкам производ-
ственных комплексов, или продукции отдельно взятого ремесла на отдельном
памятнике, или в отдельной области (Островерхов 1978а, 1978б; Житников 1989;
Крутилов 2007; 2009). И третья объединяет небольшие заметки-публикации отдель-
ных вещей или инструментов, например, литейные формы (Пругло 1965; Смольяни-
нова 2010а). Один общий и весьма серьёзный недостаток, на сегодняшний день,
касается всех трёх выделенных типов исследования. По всем этим трём направле-
ниям полностью отсутствуют сводные работы в масштабе всего северопричерномор-
ского региона.2 Повторимся, что единственной работой такого уровня остаётся книга
Н.И. Сокольского (1971). Эта работа во многом остаётся методологически непрев-
зойдённой до сих пор и, на наш взгляд, она может служить образцом при исследова-
нии других отраслей ремесленного производства в Северном Причерноморье ранне-
го железного века.
Безусловно, отдельного упоминания заслуживают работы Н.А. Гаврилюк, акку-
мулированные в фундаментальной монографии 1999 г., переизданной в 2013 г. Здесь
предпринята попытка охватить весь спектр экономических отношений населения
отдельного региона, коим являлась степная Скифия. Такая стратегическая задача –
безусловный плюс книги. Но, она же и порождает определённые проблемы. Созда-
ние таких фундаментальных трудов требует наличия развитой, сформировавшейся
научно-исследовательской традиции. Её наличие предполагает достижение опреде-
лённого уровня знания и формализацию основных его положений в виде неких акси-
ом, общих мест. Если такой традиции нет, тогда появляется риск постоянного спол-
зания, в частности, растворения в огромном количестве мелких аспектов, составляю-
щих основу общих проблем, формирующих в свою очередь тему экономики. В таком
случае, структурность изложения может быть достигнута за счёт сознательного
отказа от включения в работу некоторых аспектов общего плана (напр. торговля,
товарно-денежные отношения).
За последнее время много публикаций по данной теме вышли из-под пера
А. Одрина.3 Однако, охарактеризовать жанр, в котором работает киевский исследо-
ватель довольно непросто. В недавно вышедшей монографии, автор формулирует
свою гносеологическую концепцию как экологию хозяйства – процесс взаимодей-
ствия между социальными и природными системами (Одрін 2014: 14). С формаль-
___________________
2
Если не считать очерка по ремеслу степной Скифии в монографии Н.А. Гаврилюк (1999: 171–227) и
отдельной монографии С.Я. Ольговского (Ольговский 2005; Ольговський 2011).
3
Среди них следует назвать большую статью, полиграфически оформленную в виде «монографии»
(Одрін 2005), а также монографию фактическую (Одрін 2014). Этому же автору принадлежат соответ-
ствующие разделы в фундаментальном двухтомном исследовании «Економічна історія України» (Одрін
2011).
11
ной точки зрения «экология хозяйства» – довольно бессмысленная метонимия. Да, и
содержание этих двух понятий у А. Одрина плохо совместимы друг с другом. Так,
экология, представлена по большей части современными характеристиками, а хозяй-
ство – античными. Причём, последние привлекаются в готовом виде извне, часто без
ссылок на соответствующие работы и безо всякой критики.
Пожалуй, на этом можно и остановиться, тем более что в дальнейшем мы ещё
будем не раз касаться историографии вопроса. Столь избирательный и довольно
краткий обзор объясняется ещё и тем, что большинство из указанных работ, либо
совершенно не охватывают интересующий нас регион, либо имеют к нему косвен-
ное отношение. Перечень всех этих наиболее значительных исследований преследу-
ет цель лишь подчеркнуть отсутствие традиции в изучении хозяйственно-экономи-
ческой проблематики для Северо-Западного Причерноморья. Такое положение,
имеет впрочем, и вполне объективные причины, среди которых достаточно позднее,
сравнительно с другими областями Причерноморья, начало археологических иссле-
дований в регионе. По сути, систематические и планомерные раскопки античных
памятников здесь начались в 50-е–60-е гг. прошлого столетия. За такой, сравнитель-
но короткий, срок трудно было уделить должное внимание специальному изучению
вопросов, связанных с развитием ремесла и хозяйства. Кроме того, их углублённое
изучение было бы попросту невозможно без первичной обработки и введения в
научный оборот той обширной информации, которая была получена в ходе исследо-
ваний отдельных памятников. Именно первичная публикация материалов и стала
основной задачей археологов в течении последних 30–40 лет. И, надо признать, что
в основном, по ключевым памятникам такая работа выполнена (Карышковский,
Клейман 1985; Самойлова 1988; Секерская 1989; Охотников 1990; Сон 1993; Бруяко,
Дзиговский, Секерская 2008; Дзис-Райко, Охотников, Редина 2012). Кроме того,
нельзя сказать, что вопросы экономики были совершенно оставлены без внимания.
Помимо самых общих очерков, которые имеются в указанных монографиях, прово-
дились и специальные, профессиональные исследования. Так, одна из статей
С.Б. Охотникова была посвящена проблеме земледелия на позднеархаических посе-
лениях Нижнего Поднестровья (Охотников 1979). По инициативе этого же автора
была предпринята первая попытка анализа сельскохозяйственной деятельности оби-
тателей этих поселений с учётом данных археоботаники (Кузьмiнова, Охотнiков
1987). Рассматривался аграрный потенциал античных поселений Нижнего Подне-
стровья в целом (Крижицький, Щєглов 1991), а также отдельных памятников с учё-
том выявленных земельных наделов (Бруяко, Назарова, Петренко 1991). Локализа-
ция систем древних полей, по сути, открыла новую группу источников в этом регио-
не. Эта новая группа вводит Северо-Западное Причерноморье, теперь уже безогово-
рочно, в ареал античного земледелия, а, соответствующие материалы отсюда теперь
можно использовать при изучении вопросов землепользования и аграрной истории
северопонтийского региона в эпоху греческой колонизации.
В области изучения ремесленных производств в Северо-Западном Причерно-
морье сложилась похожая ситуация. За исключением опять-таки общих очерков в
соответствующих монографиях, пожалуй, лишь работы А.С. Островерхова носили
систематический, акцентированный характер. И, хотя в основном эти исследования
проводились на материалах Днепровско-Бугского ареала, однако, А.С. Островерхов
постоянно обращался и к интересующему нас региону (Островерхов 1978а; 1978б;
1979; 1981; 1988). Две работы, Е.П. Секерской и Н.А. Сон, посвящены продукции
12
костерезного производства, соответственно Никония и Тиры (Секерская 1993; Сон
2011). В статье С.П. Смольяниновой поднимается тема цветной металлургии в Тире.
Автор вводит в оборот большую коллекцию литейных форм из раскопок этого цен-
тра (Смольянинова 2010а).
За последние 10–15 лет стали появляться комплексные труды по экономике ран-
него железного века, выполненные на материалах широкого географического ареала.
Непосредственно для территории Северного Причерноморья имеется всего одна
такая фундаментальная работа. Это, уже упоминавшаяся книга Н.А. Гаврилюк,
посвящённая экономике степной Скифии (Гаврилюк 1999; 2013), в которой была
предпринята попытка охватить все основные аспекты, формирующие проблему эко-
номики ранних, сословно-классовых обществ. Мы, по-прежнему, ограничиваем этот
круг, и не касаемся вопросов торговли, которая для обществ государственного типа
с товарно-денежной системой является весьма специфической, сложной и очень
объёмной. И потому, в заглавии книги всё так же оставлено слово «Очерки», которое
ограничивает уровень авторских претензий и, соответственно, избавляет от необхо-
димости концептуальных, теоретических обобщений, неизбежных для исследова-
ний, претендующих на завершённость. Таковые упражнения, при наличии огромных
лакун в фонде источников будут нести более или менее выраженный спекулятивный
характер. Наша задача – очертить круг источников, проанализировать их и выстро-
ить на этих выводах внутренне непротиворечивую интерпретацию. Если в результа-
те этой интерпретации проявятся структурные связи между отдельными явлениями,
то тогда можно выйти на более высокий уровень обобщения, либо отдельных
звеньев (подразделов), либо, быть может, феномена экономики в целом.
Так или иначе, но получается, что тема, вынесенная в заглавие настоящей рабо-
ты, по-прежнему актуальна, и по-прежнему является первой, посвящённой изуче-
нию целого ряда проблем экономики античной эпохи в регионе Северо-Западного
Причерноморья.

13
 ГЛАВА I

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ
В АНТИЧНУЮ ЭПОХУ.
ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Разговор о конкретных проблемах хозяйственной и ремесленной деятельности
населения региона, следует предварить изложением истории этого самого населения
в данном конкретном регионе. Эта необходимость основывается на нескольких
положениях аксиомного свойства. Во-первых, население этой области в этническом
и культурном отношении было разнородным. Во-вторых, у каждого из обитавших
здесь народов была своя собственная история до того, как они встретились в Севе-
ро-Западном Причерноморье в режиме культурного диалога. В-третьих, в этом дис-
курсе у каждого из участников был свой текст и время, отведённое на его прочтение.
И, в-четвёртых, для различных групп населения (народов) характерны определённые
нюансы экономической деятельности, часто отличающие их друг от друга. Все эти
положения, с точки зрения теории, являются общими и достаточно очевидными. Что
же касается их конкретного содержания применительно к данной эпохе и данной
исторической области, то это как раз и является задачей данного раздела. Очерк при
этом будет кратким, суммирующим основные концепции по этому вопросу. Расши-
ренное изложение привело бы к появлению объёмного, самостоятельного раздела, а,
в конечном счёте, к нарушению структуры монографии. По возможности, мы будем
избегать дискуссии по тем или иным вопросам, коих здесь великое множество. А
поскольку у нас есть своё видение проблемы и своя собственная концепция, то пре-
обладать будет изложение именно её положений.
В географии нет чёткого определения области Северо-Западного Причерно-
морья и, вероятно, нужно признать это определение скорее историографическим.
Оно появилось тогда, когда появилась необходимость в географической упорядочен-
ности стремительно растущего фонда археологического материала. Поэтому среди
археологов, работающих на территории называемой Северо-Западным Причерно-
морьем, это понятие скорее имплицитное и нестрогое. Есть понятие северо-западно-
го побережья Чёрного моря, которое включает в себя главным образом литораль и
смежные водоёмы. Именно так, чаще всего и определяется «Северо-Западное При-
черноморье» в античной тематике (Шелов 1967; Брашинский 1970). Граница регио-
на в глубину, как противоположность границе линейной (Шервуд 1988: 120), архео-
логов-классиков не слишком занимает. Зато, она очень интересует археологов, чьи
интересы сосредоточены в хинтерланде.
Итак, рамки региона на сегодняшний день не стали более понятными, чем
40–50 лет назад, и за исключением морского берега, все остальные границы – север-
ная, восточная и западная – остаются спорными, или точнее требующими уточнения
в каждом конкретном исследовании. Обозначая географические рамки работы, как
Северо-Западное Причерноморье, мы оговариваем, что речь идёт о степном ареале в

14
пределах нынешней Одесской области между реками Тилигул на востоке и устьем
Дуная на западе – так называемая Тилигуло-Дунайская степная дуга.1
Что касается периода исследования, его содержания и хронологии, то здесь всё
более или менее понятно. Это античная эпоха, а точнее период VII в. до Р.Х. – III в.
от Р.Х. Действующими лицами первого плана на протяжении эпохи оставались в
широком смысле слова эллины и варвары. Учитывая необычайно сложный вопрос
этноидентификации, порождённый сложностью этнических взаимоотношений и, в
конечном счёте – этногенеза, можно оперировать понятием культурная традиция. В
таком случае, мы можем констатировать наличие в регионе трёх основных компонен-
тов, античный цивилизационный, варварский кочевой и варварский земледельческий.
К началу колонизации, степная область Северо-Западного Причерноморья
выглядела довольно пустынной. Основные события происходят за пределами регио-
на, обходя его границы – за Дунаем и в лесостепи. Период, который в степном При-
черноморье непосредственно предшествует колонизации, имеет несколько названий.
Его содержание определяют рассеянные по всему региону, в основном одиночные
подкурганные захоронения. В населении, оставившем эти памятники, одни исследо-
ватели видят безымянных кочевников (скотоводов) – носителей культуры предскиф-
ского времени, другие полагают, что за этими носителями скрываются исторические
киммерийцы, которые являлись предшественниками скифов, как в хронологиче-
ском, так и в культурном отношении.
Что касается Северо-Западного Причерноморья и, в частности низовьев Тира-
са-Днестра, то этот регион по плотности погребений предскифского периода, опре-
делённо выделяется среди многих других областей Причерноморья. Вместе с Севе-
ро-Восточным Приазовьем и Нижним Побужьем, он образует третий район, где кон-
центрация памятников считается весьма высокой (Дубовская 1993: 150, рис. 72;
1997: 184, рис. 1; Бруяко 2005а: 111, рис. 22). Данные археологии в известной мере
подтверждаются и сведениями, которые содержатся в письменных источниках. Име-
ется в виду знаменитая новелла Геродота о битве киммерийских царей у реки Тирас.
Впрочем, к моменту основания первых эллинских колоний в Северо-Западном
Причерноморье население предскифского времени уже покинуло степную область.
Произошло это в рамках первой половины VII в. до Р.Х., скорее всего, ближе к его
началу. А, уже в середине столетия, в низовьях Истра и Гипаниса-Борисфена возни-
кли первые колонии (рис. 1).2
Низовья Тираса не попали в число районов первичной колонизации. Поиски
причин такого «невнимания» привели к выводу, в основе которого давно и хорошо
известные теории обусловленности колонизационного движения – теория торгово-
экономического приоритета и концепция аграрного начала. Если в качестве базовой
взять первую из них, то наличие фактории в устье Днестра во второй пол. VII в. вряд
ли оправдало бы себя, учитывая отсутствие потенциальных партнёров на несколько
___________________
1
Понятие это имеет очевидный ресурс для расширенного применения – Буго-Дунайская, или Днепро-
Дунайская степная дуга.
2
Тем самым, уход киммерийцев и приход эллинов разделял временной диапазон, соответствующий
периоду активной жизнедеятельности всего лишь одного поколения. Для сохранения устной
информации – отрезок ничтожный. И, если удастся отыскать местный источник, сохранявший эту
информацию о киммерийцах и передавший её эллинам, то понтийский период истории этого народа,
возможно, перейдёт из области фольклорно-эпического наследия в раздел исторического знания.
15
 Рис. 1. Северо-Западное Причерноморье в античную эпоху. Основные памятники
Fig. 1. The North-West Pontic Region in antique epoch. The main sites
1 – Ольвия; 2 – Березань; 3 – Кошары; 4 – поселения Одесского залива
(Приморский бульвар, Жевахова гора, Лузановка) и Усатово; 5 – Никоний; 6 – Тира;
7 – Картал / Орловка и Новосельское / Satu Nou; 8 – Истрия

сотен километров вглубь материка. Если примкнуть к адептам второй, то, вероятно,
на раннем этапе колонизации для освоения всех привлекательных в этом смысле
районов попросту не хватало ресурсов, в том числе и, в первую очередь, людских.
Вместе с тем, устье Днестра и прилегающие земли стали известны эллинам
рано, по меньшей мере, уже в середине VII в. Хронологический диапазон в данном
случае можно указать и более точно. Дело в том, что на пути от Истра до Борисфе-
на-Гипаниса миновать низовья Днестра было невозможно в силу каботажного харак-
тера мореплавания, в архаическую эпоху во всяком случае. Соответственно, первые
греческие корабли появились в устье Тираса между 657/6 и 645/4 гг. до Р.Х. Однако,
колонизация этого региона была отложена на столетие – до середины VI в. до Р.Х.
За этот столетний период этно-культурная и демографическая ситуация в Севе-
ро-Западном Причерноморье развивалась следующим образом. После 600 г. наблю-
16
дается тенденция к расширению хозяйственно-экономических районов первых
полисов. Наиболее ярко она проявилась в Побужье. Здесь около 600 г. была основа-
на Ольвия, и обустроена своеобразная ремесленная перея – специализированное
Ягорлыцкое поселение. Чуть позднее, уже в первой половине VI в. в Побужье, так
же как и в Добрудже, появляются первые поселения, намечающие контуры будущей
сельскохозяйственной округи Истрии и Ольвии.
Меняется ситуация и на варварской периферии. На Нижнем Дунае какое-то
время инерция предшествующей эпохи сохраняется. На левом берегу реки продол-
жает обитать некая группа фракийского населения, обосновавшаяся здесь ещё в
самом начале I тыс. до Р.Х. Характер археологического материала из здешних место-
нахождений таков, что указать их более или менее точную датировку трудно. Пола-
гаем, что эти пункты были населены ещё во второй пол.VII, а быть может и в нача-
ле (первой пол.) VI вв. до Р.Х. (Бруяко, Ярошевич 2001: 64–55; Бруяко 2005а: 172 и
сл.; Leviţki, Haheu 1999: 128). Население таких изолированных (реликтовых) зон
некогда обширного фракийского культурного пространства эпохи среднего гальшта-
та, в VI веке могло войти в состав населения посёлков истрийской хоры.
Около 600 г. до Р.Х. в низовьях Дуная появляются первые скифские отряды.
Картографирование ранних скифских памятников на территории нынешних Украи-
ны и Молдавии позволяет считать, что номады подошли к Дунаю с севера из райо-
нов Днестровской лесостепи (Бруяко 2005а: 152–153, 188–189). Дело в том, что
причерноморская степь от Днепра и до Дуная совершенно свободна от погребений
раннескифской культуры. Миграция кочевников проходила севернее, на широте
лесостепной зоны. После того, как не позднее середины VII в. скифы достигают
Западного Подолья, какая-то их часть, отделившаяся от основного потока, повора-
чивает на юг, в нынешнюю Бессарабию. Движение номадов в этом направлении по
междуречью Днестра и Прута хорошо документируется несколькими весьма выра-
зительными погребениями раннескифской культуры (Старые Куконешты, Страше-
ны, Чобручи, Огородное). Крайним южным пунктом в этой цепочке является погре-
бение у с. Сабанжия на правом берегу Дуная. Оно сигнализирует о том, что опять-
таки, не позднее 600 г. скифы переходят реку и оказываются в Северо-Восточной
Добрудже. Образованный здесь анклав скифской культуры (группа Челик-Дере)
существует, по меньшей мере, в течении всего VI века (Марченко 1999: 156–157;
Бруяко 2005а: 166).
К востоку от Дуная, на всём степном пространстве, вплоть до Нижнего Поб-
ужья на протяжении столетия (650–550 гг.) отмечается популяционный вакуум. Он
нарушается лишь отдельными не вполне отчётливыми штрихами-контекстами.
Помимо данных, проверить которые сейчас уже не представляется возможным3, наи-
более репрезентативным материалом является небольшая коллекция лепной керами-
ки из верхнего слоя поселения у с. Усатово – эпонимного памятника соответствую-
щей культуры рубежа энеолита-бронзы. Морфологически эта керамика не отличает-
ся от той, которая происходит из памятников правобережной лесостепи раннескиф-
ского времени (рис. 2). Усатово – единственное в своём роде местонахождение, кото-
рое может свидетельствовать о том, что лесостепное земледельческое население
___________________
3
Речь идёт о находках ранней ионийской керамики в окрестностях Одессы. Сообщения об этом
появлялись в одесских изданиях 40-х – 50-х гг. прошлого века.
17
 Рис. 2. Керамика из верхнего слоя поселения Усатово
Fig. 2. The pottery from the upper level of Usatovo settlement
18
спорадически проникало на юг вплоть до морского побережья. Когда это могло
произойти, и каковы были причины, вызвавшие такую локальную миграцию? Вряд
ли это было следствием культурного притяжения эллинских колоний. В этом районе
(побережье Одесского залива) они появляются только в последней четверти VI в.
до Р.Х. Кроме того, среди материалов из Усатово нет античной керамики. Возможно
появление лесостепного выселка вблизи соленосных водоёмов, каковым был Хаджи-
бейский лиман, был и остаётся Куяльницкий, имеет иное сугубо практическое
объяснение. Этот эпизод, случившийся, скорее всего, ещё до появления эллинов
(накануне колонизации, либо в самой начальной её фазе – VIII – первая пол. VII вв.),
находится в полном соответствии с гипотезой Ю.В. Болтрика, предполагающей
активную эксплуатацию соленосных лиманных комплексов Буго-Днепровского
района населением Приднепровской лесостепи (Болтрик 2000: 124).
Вот, собственно, и весь круг источников которыми мы располагаем на период от
середины VII до середины VI вв. до Р.Х. И получается, что процесс колонизации в
центральной части Северо-Западного Причерноморья – Нижнем Поднестровье –
начавшийся в середине-второй половине VI в. до Р.Х. протекал в условиях практи-
чески полного отсутствия населения в прилегающих степных районах.
Считается, что первой колонией, которая была выведена в низовья Тираса, стал
Никоний. Дата его основания определяется в диапазоне от середины VI в. до послед-
него десятилетия этого же века (Секерская 1989: 114; Охотников 1990: 66). Ранняя
дата – середина – третья чтв. VI в. – нам кажется более вероятной. Она обеспечена
рядом строительных комплексов и несколькими группами керамического материала
(Секерская 1976). Вопрос о метрополии этого небольшого городка долгое время
оставался без ответа. Однако, не так давно, благодаря одной удачной археологичес-
кой находке этот вопрос, похоже, разрешился. Никоний отныне считается апойкией
Истрии (Виноградов 1999), и, тем самым, город обладает редким для Северного
Причерноморья статусом полиса т.н. вторичной колонизации, или по выражению
Ю.Г. Виноградова – «секундарной апойкии» (Виноградов 1989: 68).4
Не позднее начала последней четверти VI в. до Р.Х. на левом берегу Днестра
появляется ряд сельских поселений, составлявших территориальную округу Нико-
ния. Ранее, ещё в первой половине VI в. этот процесс охватил Нижнее Побужье и
Северо-Восточную Добруджу. По всей видимости, в основе этих ритмически близ-
ких событий лежал один и тот же механизм. Его локальные проявления в чём-то
могли отличаться. Однако, генеральная линия всё же выдерживалась. Это и есть кон-
цепция более или менее чёткого регламентирующего начала в ранней стадии осво-
ения колонистами того или иного района (Бруяко 1993а: 76–77; Русяева 1994: 103;
Марченко 1994; Буйских 2012: 168–169, с литер.).
Причины появления большого числа сельских поселений с середины – второй
половины VI в. до Р.Х. в Северно-Западном Причерноморье, включая Добруджу,
Нижнее Побужье и низовья Днестра, часто видят в смене экономической траектории
___________________
4
В последнее время появились сомнения относительно полисного статуса Никония (Буйских 2013: 33).
Возможно, исследователи слишком строго следуют Павсанию и смущены отсутствием в городе
некоторых общественных сооружений, наличие которых для полиса считается обязательным. В
Никонии действительно, как и в злосчастной Панопее, нет, пока во всяком случае «…ни
правительственных зданий, ни гимнасия, ни театра…» (Paus.X. IV, 1). Впрочем, этого набора нет ни в
одном из полисов Северного Причерноморья. Возможно, за исключением Херсонеса.
19
развития греческих колоний. Так, предполагается, что в позднеархаическую эпоху
начинает доминировать аграрное направление, оттеснившее торгово-ремесленное,
более характерное для поселений первого этапа (650–550 гг.). Смена экономической
стратегии могла быть обусловлена появлением в регионе новых групп ионийских
колонистов (Марченко 1991: 20–21). В результате многолетнего активного обсужде-
ния проблемы экономической мотивации в ранней истории колонизации Северного
Причерноморья сформировалось 2 историографических лагеря. И, хотя считается,
что их представители занимают непримиримые позиции, отстаивая соответственно
торгово-ремесленную, и аграрную доминанты, скорее всего, это не так. Вряд ли одно
совершенно исключает другое и, скажем, торговое начало было полностью утрачено
с утверждением концепции широкого освоения сельскохозяйственной территории.
Это так же верно, как и то, что занятие ремеслом и организация торговли с варвар-
ским миром в одном отдельно взятом полисе, расположенном к тому же на краю
света, требовали гарантированного минимума пищевых ресурсов, в том числе хлеба.
А лучшие гарантии в данном случае давала собственная аграрная база. Трудно будет
понять, где кончается торговля и где начинается сельское хозяйство, если мы по-
прежнему считаем возможным закупку сельхозпродукции полисами у варваров.
Что это, если не торговля, которая наряду с продукцией собственного аграрного сек-
тора призвана решить проблему хлебоснабжения. И что это, если не аграрное нача-
ло, когда хлеб из понтийских колоний шёл на нужды полисов Эллады.
Давно известно, что практически все посёлки позднеархаического времени в
низовьях Тираса сконцентрированы на левом берегу современного Днестровского
лимана. Вряд ли можно обсуждать какие-либо формы политико-экономической авто-
номии каждого из этих поселений. Менее всего об этом говорят их размеры и внеш-
ний облик, восстанавливаемый по данным раскопок. Обращает на себя внимание и
довольно равномерное распределение этих посёлков на левобережье. Вероятнее
всего, они представляли собой некие маркировочные единицы – узловые пункты,
намечающие структуру (сеть) будущего хозяйственно-экономического района, цен-
тром которого стало местонахождение, получившее название Никоний.
В самом конце VI в. на правом берегу Днестра милетскими колонистами была
основана Тира. Эту дату сейчас принимает большинство исследователей, несмотря
на то, что слои датируемые ранее рубежа V–IV вв. в городе пока не обнаружены. В
тоже время, некоторое количество материалов конца VI–V вв. до Р.Х. известно в
Тире уже давно.5 То, что массовый материал запаздывает по сравнению с официаль-
ной датой основания того или иного города – вещь обычная. В исторической науке
явления такого рода имеют точную и исчерпывающую дефиницию – «эффект отло-
женного действия» (Вернадский 2001: 342). Проблема, которая возникает в случае с
Тирой, заключается не в самом этом эффекте, а в столь длительном его запаздыва-
нии – сто лет. Ситуация довольно необычная, однако вполне, как нам кажется, объяс-
нимая. Дело в том, что на правом берегу Днестра, вплоть до настоящего времени
совершенно неизвестны поселения позднеархаического периода, которые теоретиче-
___________________
5
Практически беспрерывная, в течении 2500 лет, строительная деятельность на месте древней Тиры
оставляет мало шансов на то, что в будущем удастся обнаружить ранние слои и комплексы. Во всяком
случае, это касается того, в целом небольшого участка территории древнего города на котором сегодня
ведутся полевые исследования

20
ски могли бы составлять сельскую округу Тиры. По каким-то причинам этот, только
что выведенный полис не смог, или не успел разметить контуры будущей хоры так,
как это сделал Никоний примерно тридцатью годами ранее, основав на левом бере-
гу десяток сельских поселений. Вероятно, на проведение соответствующего ком-
плекса мероприятий у граждан Тиры просто не хватило времени и сил. Причины
такого дефицита можно объяснить, если полагать, что темпы освоения района на
начальном этапе существования колонии зависели, в том числе и от поступления
людских ресурсов в лице новых групп колонистов. Тогда, можно думать, что вскоре
после вывода первой, или первых, таких партий связь между апойкией и метрополи-
ей была по каким-то причинам прервана. Так как Тира была основана Милетом, то
такой причиной мог стать разгром города персами в 494 г., который подвёл черту под
колонизационной активностью Милета. Тогда, вывод колонии в низовья Тираса по
времени должен стоять очень близко к событиям 494 г., а история Тиры вряд ли
могла начаться раньше последнего десятилетия VI в. до Р.Х. (Бруяко 1993а: 76–77).
Тира, в какой-то мере повторяет судьбу Херсонеса Таврического, основанного, как
полагают, ионийцами ещё в VI в. Разница в том, что рефундация Херсонеса была
осуществлена уже другой метрополией, тогда как Тира, после разгрома Милета сох-
ранила верность последнему, но вынуждена была довольно долгое время рассчиты-
вать исключительно на себя и опираться главным образом на собственные ресурсы.
В таких условиях об освоении сельской округи речь уже не идёт. И, тем не менее,
Тира смогла не только выжить, а ещё и накопить тот потенциал, который привёл к
стремительному росту города уже в IV в. Правда, процесс накопления растянулся на
целое столетие, на протяжении которого мы практически ничего не знаем об исто-
рии города.
Вариант раннего периода истории Тиры, рассмотренный здесь, вполне соответ-
ствует концепции организованного начала в ранней фазе колонизации. А, именно,
отсутствие полиса, (в данном случае полноценного de facto, а не только de jure), авто-
матически означает отсутствие в этом районе сельских поселений, которые очевид-
но, не могли возникнуть сами по себе, вне юрисдикции полисных магистратов.
Одновременно с низовьями Тираса-Днестра в процесс непосредственной коло-
низации оказался вовлечённым и район нынешнего Одесского залива. Здесь извест-
но всего 3 населённых пункта античной эпохи (Лузановка, Жевахова гора и Примор-
ский бульвар). Все они были основаны ближе к концу VI в. до Р.Х. и ни один из них,
по имеющимся данным, не может претендовать на статус полиса. Похоже, что побе-
режье Одесского залива оказалось районом «вторичной колонизации», которую осу-
ществил какой-то из уже существовавших на то время крупных полисных центров
Северо-Западного Причерноморья. Выбор в данном случае ограничен до предела.
Это могла быть либо Истрия, либо Ольвия (см. напр. Буйских 2013: 34). Прямыми
свидетельствами ни в одном, ни в другом случае мы не располагаем. Поэтому, обра-
тимся к косвенным данным.
Основание колоний в Северном Причерноморье стало своеобразным катализа-
тором этнокультурных процессов в регионе. Наиболее выразительными среди них
были локальные миграции, которые привели к появлению среди колонистов-эллинов
выходцев из районов компактного проживания туземного населения. И уже со вто-
рой половины VII в. до Р.Х. в районах колонизации в материальной культуре самих
полисов, а затем и поселений их округи, замечается вполне узнаваемый варварский
колорит. Главным компонентом материальной культуры, который служит доказа-
21
тельством этого присутствия является лепная керамика, как носитель этно- (культу-
ро-) диагностичных признаков.6
Из четырёх групп лепной керамики, выделенных в своё время К.К. Марченко
(1988: 107 и сл.), особый интерес для нас представляет фракийская. Появление этой
керамики в Побужье произошло на значительном расстоянии от её исконного, исто-
рического ареала. Он, разумеется, не был стабильным в своих границах, однако на
момент начала колонизации ближайшим таким районом являлась Северо-Восточная
Добруджа.7 Основание Истрии в середине VII в. создало здесь некую зону культур-
ной гравитации, куда были втянуты сегменты обширного фракийского континуума,
распавшегося буквально в самый канун колонизации (Бруяко 2005а: 208, 219).
Понятно, почему в Истрии и на ранних поселениях её округи, с самого их основания
фиксируется значительный процент фракийской лепной керамики. Вероятно именно
отсюда в полном соответствии с направлением последующей колонизации Северо-
Западного Причерноморья эта же керамика вместе с населением-носителем проник-
ла в низовья Борисфена-Гипаниса сразу же после основания первого поселения на
Березани. Противники отождествления соответствующей керамики с носителями
фракийского этноса, возможно забывают, что балканский вклад в формировании
колонизационной структуры в Побужье определяет не только лепная керамика
(подробнее см. Бруяко 2015: 210 и сл.). Всесторонний анализ открытых недавно на
Березани медеплавильных комплексов привёл авторов раскопок к выводу о работе
этих мастерских на карпатском сырье (Доманский, Марченко 2001; 2007). В таком
случае, маршрут по которому руда транспортировалась на Березань, вряд ли мог
идти мимо Истрии, особенно, если перевозка руды осуществлялась экономически
наиболее выгодным морским путём. Недавно выяснилось, что Березанское поселе-
ние входит в ареал бытования боевых однолезвийных ножей фрако-иллирийского
типа (Назаров, Соловьёв 2000 ). Побужье – крайний восточный ареал монет-стрелок,
чьё происхождение также связывается с фракийским населением Восточных Балкан
(Карышковский 1988: 32–33). Наконец, остров – единственный в Северном Причер-
номорье пункт, где была найдена фибула с приёмником в форме «беотийского щита»,
которая представляет один из самых распространённых на Балканах тип застёжек
второй пол. VII в. до Р.Х. (Марченко 1988: 114).
Основание в устье Гипаниса Ольвии, на первых порах никак не отразилось на
активности Истрии, которая, по нашему мнению, принимала деятельное участие в
освоении сельскохозяйственных земель в Побужье. Разумеется, данный тезис спра-
ведлив, если мы по-прежнему считаем лепную керамику признаком, диагностирую-
щим присутствие определенного населения. И тогда наличие фракийской керамики,
как в самой Ольвии, так и на целом ряде сельских поселений, подтверждает нашу
гипотезу. Фактически, это означает восстановление в правах версии о появлении
фракийцев в Побужье вместе с колонистами, продвигавшимися сюда с юго-запада
морским путём (Мелюкова 1979: 162; Бруяко 2005а: 224).
___________________
6
Нам конечно известно, что сегодня формируется довольно сильная оппозиция такой традиционной
точке зрения, но, тем не менее, мы (кажется, пока что вместе с большинством исследователей)
продолжаем её придерживаться. Что до дискуссии по этому вопросу, то она здесь была бы неуместной.
Последнее, по времени, достаточно подробное изложение нашего мнения на этот счёт см. Бруяко 2015
7
Другим районом мог быть бассейн Среднего Днестра (нижний участок в пределах Молдавии). В
течении второй пол. VII в. до Р.Х. здесь завершался процесс дезинтеграции фракийской общности
периода среднего гальштата. Какая-то часть населения отсюда могла также влиться во фракийскую
диаспору Нижнего Побужья (Бруяко 2004).
22
 Интерес Истрии к районам, лежащим к северо-востоку, не был кратковремен-
ным. Если согласиться с тем, что придунайский полис был метрополией Никония, то
этот самый интерес не ослабевал на протяжении, по меньшей мере, столетия. Наи-
более активной политика Истрии в этом направлении становится во второй полови-
не VI в. Следствием этого было её утверждение в низовьях Тираса, появление новой
волны фракийского населения в Нижнем Побужье и, весьма вероятно, вывод на
побережье Одесского залива небольшой агломерация из 3 посёлков (подробнее
см. Бруяко 2015: 224 и сл.). О том, что к этой акции могла быть причастна именно
Истрия, говорят материалы архаического времени из поселения Приморский буль-
вар. Речь идёт о комплексе сероглиняной керамики, а также монетных находках, сде-
ланных в этой части Одессы в разное время, при разных обстоятельствах (Добро-
любский 1999: 249–250; Красножон 1997: 161 и сл.).8 Вполне вероятно, что поселе-
ние на Приморском бульваре в современной Одессе и есть Гавань Истриан, о кото-
рой сообщают источники (Arr. PPE. 31; Ps.-Arr. 87).
Активная фаза колонизации в Северо-Западном Причерноморье прерывается в
конце первой трети V в. до Р.Х. В Нижнем Поднестровье забрасываются все сель-
ские поселения (Охотников 1990: 70). Аналогичная ситуация складывается в По-
бужье и Добрудже. Таким образом, кризис хоры в этих районах стал событием одно-
временным. Мы разделяем точку зрения тех исследователей, которые объясняют это
изменениями этнополитического характера (см. напр. Виноградов, Марченко 1991:
150). Речь идёт, прежде всего, об активности кочевых скифов, которая резко возро-
сла к концу VI в., в результате чего номады расселяются в степной полосе. Освоение
кочевниками степного Причерноморья соответствует появлению здесь носителей
уже т.н. среднескифской культуры. Рассеянные и немногочисленные скифские
памятники VI в., в следующем столетии постепенно начинают расти в численном
отношении и уплотняться территориально. Замечено, что вокруг таких отдельных
курганов (погребений) V в., уже в IV в. до Р.Х. довольно часто возникают крупные
скифские могильники. Усиление же кочевников этой волны, как полагают, было
следствием победоносного окончания скифо-персидской войны. И действительно,
эти события освещены в античной литературной традиции и подкрепляются архео-
логическими данными (рейд скифов по побережью Левого Понта, разрушения в
Истрии).
Уровень политического могущества скифов, по мнению ряда исследователей,
был настолько высок, что на какое-то время под их непосредственным влиянием ока-
зались греческие полисы Северо-Западного Причерноморья. Знаменитая новелла
Геродота о скифском царе Скиле, которая благодаря невероятно удачной находке
обрела материальное подтверждение, послужила основанием для разработки кон-
цепции т.н. «скифского протектората» (Карышковский 1987: 68; Виноградов 1989:
106–107).
В Нижнем Поднестровье на это же время приходится сооружение оборонитель-
ной стены в Никонии. Дата её строительства определяется довольно широко –
не позднее середины V в. до Р.Х., но и не раньше тех ям с позднеархаической кера-
микой, которые эта стена перекрывает (Загинайло 1984: 78–79). Говоря о причинах
___________________
8
По неофициальным данным на территории поселения при локальных строительных работах был даже
найден клад мелкой истрийской меди – «колёсиков».
23
возведения оборонительной стены вокруг Никония,9 обычно упоминают две из них.
Первая – высокий уровень угрозы со стороны новой волны номадов. Вторая – утвер-
ждение города в качестве резиденции Скила. В целом же, по археологическим дан-
ным, Никоний в первой половине V в. до Р.Х. находится в фазе подъёма. Начинает-
ся выпуск собственной литой монеты с именем Скила, рост городской территории
сопровождается мерами по её благоустройству, широко распространяется каменное
домостроительство (Секерская 2013: 517–518). Вероятно, в это же время начинается
интенсивное освоение сельскохозяйственных земель в непосредственной близости
от городской черты. Сейчас пока ещё трудно установить, когда была размежевана
сельскохозяйственная территория вблизи Никония (см. гл. 3). Однако, доподлинно
известно, что наиболее ранние ямы, исследованные в окрестностях города, в том
числе и на месте земельных наделов, были засыпаны хозяйственно-бытовым му-
сором в третьей чтв. V в., что даёт term.ante quem их использования в качестве зер-
новых.10
V век – время серьёзных изменений и в панэллинском континууме. В полном
соответствии с ними, уже в начале (первой четверти) столетия вектор внешних свя-
зей Никония перенаправляется от Ионии на Аттику. Не исключено, что Тира и Нико-
ний входили в Афинский морской союз (Карышковский, Клейман 1985: 45). Вполне
вероятно посещение этого региона экспедицией Перикла 437/6 гг., имевшей цель
установить контроль над черноморскими проливами в частности, для обеспечения
поставок понтийского зерна в Афины (Виноградов 1989: 132–133).
Все эти события восстановлены и в целом приняты (с вариациями) уже доволь-
но давно, что вполне удостоверено соответствующей библиографией. Мы предлага-
ем при анализе ситуации учитывать ещё один фактор прямого действия, который,
кажется ранее, в расчёт не принимался. Речь идёт об отношениях между двумя кру-
пнейшими полисами северо-запада – Истрией и Ольвией (Бруяко 2015: 220 и сл.).
История этих отношений началась ещё в предшествующую эпоху когда Истрия,
утвердившись в низовьях Тираса и, по-видимому, на побережье Одесской бухты,
пыталась закрепиться в Нижнем Побужье. Вероятно, вплоть до конца VI в. до Р.Х.
положение Истрии во всех трёх обозначенных регионах было достаточно прочным.
Однако, в течении V в. до Р.Х. границы зон влияния двух самых крупных полисов в
Северо-Западном Причерноморье серьёзным образом изменились. Тому виной стала
цепь событий. Прекращается жизнедеятельность поселения на Березани. Заброшено
большинство поселений ольвийской хоры. Вместе с этими деструктивными процес-
сами в Нижнем Побужье полностью исчезает фракийская керамика (Марченко 1988:
108), а также выходят из обращения монеты-стрелки (Карышковский 1988: 30,
32–33). Исчезает хора и в низовьях Днестра, а её людской и экономический потен-
циал аккумулирует в себе Никоний. В отличие от Побужья удельный вес фракийской
керамики в Никонии в V в. сохраняется на прежнем уровне. Во всех этих событиях
просматривается, по меньшей мере, одна общая тема – фракийская. И если за фра-
___________________
9
Не исключено, что город был лишь прикрыт оборонительной стеной с наиболее доступной –
напольной части. Это как будто бы следует из данных аэрофотосъёмки (рис. 34). Хотя, раскопками
1990 г. фрагмент довольно мощной кладки римского времени, вероятно, фортификационного
назначения, был открыт вдоль северной балки, обозначающей здесь границу города (Секерская 2013:
516).
10
Материалы раскопок 1988 г. Не опубликованы.
24
кийским колоритом в Северо-Западном Причерноморье видеть в том числе (а, быть
может, и в первую очередь) влияние Истрии, то обрисованные выше черты коллапса
можно объяснить одной общей причиной. А, именно, область экономической
экспансии Истрии, образовавшаяся в VI в., в начале V в. до Р.Х. стремительно и неу-
клонно сокращается. В свою очередь, среди причин, повлёкших упадок Истрии
можно назвать несколько. Активизация кочевников-скифов, которая могла привести
к одновременному свёртыванию хоры и в Побужье и в Поднестровье. Усиление Оль-
вии и, как следствие, обострение экономического соперничества между Ольвией и
Истрией, в результате чего последняя была вытеснена из Нижнего Побужья, а её кле-
рухи частью осели в Никонии, частью вернулись в метрополию. Наконец, имелись
ещё и внутренние причины. Одной из самых существенных мог быть разгром, кото-
рый пережила Истрия на рубеже VI–V вв. (Alexandrescu 1987: 287–289; Андрух
1995: 88). Возможно, именно после него Истрия уже была не в состоянии оказывать
поддержку своим фракийским (фракизированным) общинам в Побужье и в Одес-
ском заливе. Никоний к тому времени уже, вероятно был самодостаточным настоль-
ко, что не зависел от экстенсивных мер поддержки со стороны метрополии. Весьма
вероятно, что возвышение Никония в первой пол. V в. до Р.Х. как раз и было след-
ствием ослабления влияния со стороны метрополии – Истрии (Бруяко 2015: 224).
Яркие и динамичные события V в. до Р.Х. носили вместе с тем достаточно сум-
бурный, противоречивый характер и были проявлением нестабильности. Но уже к
концу V в. постепенно появляются признаки будущей упорядоченности и интегра-
ции, что особенно ярко проявилось впоследствии в экономической сфере. В при-
брежных морских и прирусловых речных зонах снова появляются сельские поселе-
ния хоры античных городов, а кое-где и поселения варваров. Для степной части
Северо-Западного Причерноморья конца V – начала III вв. можно выделить четыре
района концентрации очагов оседлости. Первый – низовья Тилигула. В V веке, веро-
ятно, во второй его половине здесь возникает поселение Кошары, которое часто
отождествляют с гаванью Одесс, античных источников (Редина 2013: 583, с литер.).
Второй район – побережье Одесского залива, где возобновляется жизнь на всех трёх
местонахождениях позднеархаического времени – Лузановка, Жевахова гора, При-
морский бульвар. Третий – низовья Днестра и бассейн Днестровского лимана.
Четвёртый – низовья Дуная (левобережная степная часть), включая бассейны
придунайских озёр.
Для того чтобы оценить динамику в изучении интересующих нас древностей за
последние 20 лет, приведём отрывок из книги 1999 года, а затем прокомментируем
его с позиций сегодняшнего дня.
«Разная степень изученности каждого из этих районов [Северо-Западного При-
черноморья] заставляет с известной долей осторожности подходить к вопросам хро-
нологии, культурной интерпретации, экономической направленности этих поселе-
ний. В особенности это относится к Нижнему Подунавью где раскопки сельских
поселений почти не проводились. Как это ни парадоксально, но большие сложности
в этом плане возникают и с Нижним Поднестровьем из-за разительного несоответ-
ствия, наблюдаемого между количеством памятников подвергавшихся раскопкам с
одной стороны, и известных по разведкам – с другой. Тем не менее, судя по имею-
щимся данным можно говорить о том, что в конце 5 в. возникают поселения на побе-
режье Одесского залива и вблизи Кошар […]. Причём, дата основания Кошар воз-
можно будет уточняться в пределах середины-второй половины 5 в. до Р.Х. […].
25
Конец 5 в. – нижняя дата поселения Затока-I на правом берегу Днестровского лима-
на […]. На рубеже 5–4, или в самом начале 4 вв. начинается интенсивная реколони-
зация низовьев Днестра» (Бруяко 1999: 18–19).
За прошедшие 20 лет изменения в фонде источников и/или их интерпретацион-
ных моделях, так или иначе, коснулись всех четырёх названных районов. В низовьях
Днестра статус полноценного археологического источника обрело городище у с. Над-
лиманское, раскопки которого проводились ещё в 60–70-е гг. прошлого столетия.
Произошло это после выхода в свет монографии, в которой суммированы результаты
раскопок (Дзис-Райко, Охотников, Редина 2012). Опубликованы все известные на
сегодня материалы самого крупного в низовьях Тираса сельского поселения Затока
(Бруяко, Малюкевич 2009). Собраны воедино данные по целому ряду памятников,
известных по сборам материала и ограниченным раскопкам в разные годы (Бруяко
2005б). Весьма активные исследования проводились на поселении Кошары (Редина
2013). Новые данные получены и для поселений Одесского залива – Жевахова гора,
Приморский бульвар (Редина 2013). Наконец, в низовьях Дуная возобновлены иссле-
дования городища Картал/Орловка, а также проведены раскопки некоторых других
памятников преимущественно фракийской (гетской) культуры (Бруяко 2005в).
Как отразились новые результаты на исторической реконструкции событий в
отмеченных районах Северо-Западного Причерноморья?
Говоря о низовьях Днестра, нужно сказать, что в целом, положение дел соответ-
ствует тем основным тенденциям, которые были обозначены ранее. Новые памятни-
ки за прошедшее время не выявлены. По-прежнему маловероятным кажется одно-
временное, синхронное, существование всех известных на сегодня античных посе-
лений. Напомним, что только на левом берегу известно около 70 пунктов доримско-
го времени (Охотников 1983). Эллинско-варварский культурный диалог, длившийся
на протяжении нескольких столетий привёл к сложению гетерогенной культурной
общности (Бруяко 1992) концентрировано представленной на поселениях округи
греческих полисов, прежде всего. Именно поэтому, этнический облик обитателей
этих поселений отличался явными чертами этнокультурной микшированности и
именно поэтому бессмысленными кажутся поиски «типично эллинских», или
«типично варварских» (скифских, фракийских) поселений (Бруяко 1995б : 234). Бес-
полезными также являются попытки определить степень варваризации или эллини-
зации такого отдельно взятого поселения с помощью универсальной процедуры под-
счёта процентного соотношения чего бы то ни было (Бруяко1999б: 328). Миксэлли-
ны, которых почему-то считают явлением исключительно ольвийской хоры, скорее
всего, были особой этносоциальной группой, обитавшей в округе многих греческих
полисов (Бруяко 2009: 359). Свидетельство Деметрия Каллатийского о миксэллинах
в Добрудже это подтверждает (Рs.Skmn. 751).
В IV в. плотно заселившие степную часть региона скифы, стабилизируют зоны
своей хозяйственно-экономической активности. В результате возникают большие,
компактные могильники, подобные тем, которые были открыты и исследованы в
Днестро-Дунайском междуречье в конце прошлого столетия (Островерхов, Редина
2013). Появляются в степи и скифские стойбища (Мелюкова 1979: 145), тяготеющие
впрочем, к бассейну Дуная. В скифском обществе весьма интенсивно идёт процесс
социальной стратификации, что приводит к появлению значительной прослойки
деградировавших кочевников, которые переходят к оседлому образу жизни. Именно
эта социальная группа скифского общества и могла делегировать своих представи-
телей в число обитателей сельских поселений хоры.
26
 Эти же поселения, вновь, как и в позднеархаическую эпоху, включают значи-
тельную примесь материальной культуры фракийских (гетских) племён, которые в
IV в. плотно заселяют лесостепную Молдавию. Для позднеклассической эпохи
именно этот район можно считать главным источником проникновения гетов в низо-
вья Тираса. Обширный ареал «Гетики», куда помимо Молдавии,11 входит Добруджа,
и значительная часть Валахии (Никулицэ 1987: карта 3; Бруяко 2005г: рис. 3), в
археологическом отношении выглядит достаточно однородно и отличить гетов Доб-
руджи от гетов Молдавии по комплексу материальной культуры сейчас вряд ли воз-
можно. Поэтому, исходя скорее из общей политической ситуации, чем из сравни-
тельного анализа материальной культуры мы полагаем, что фракийское население в
низовьях Днестра представляло собой некий этнокультурный консорциум, в котором
наряду с гетами Добруджи, начиная с IV в. представлены и геты центральной части
Бессарабии. Движение последних на юг вполне наглядно обозначает цепочка посе-
лений IV– III вв., протянувшаяся от лесостепи вниз по Днестру. В округе тирасских
полисов известны поселения, где, судя по лепной керамике фракийское население
было преобладающим. В частности, одно такое поселение (Пивденное) расположе-
но в 17 км севернее Тиры. По-прежнему, значителен удельный вес фракийской кера-
мики и на поселениях левого берега. Например, в Никонии в IV – начале III вв. этот
показатель составил примерно треть от общего числа лепной керамики (Бруяко
1993б: 60, рис. 1), а на поселении Граденицы III, по подсчётам А.И. Мелюковой –
больше половины (Мелюкова 1979: 163). На городище Надлиманское доля фракий-
ской посуды составляет 15–20% (Дзис-Райко, Охотников, Редина 2013: 98), на посе-
лении Николаевка – «…не более 15%» (Мелюкова 1975: 45).
За последние 20 лет в результате активных многолетних исследований суще-
ственно возрос фонд источников по поселению Кошары в низовьях Тилигула. Это
поселение, возникшее здесь ещё в V в. представляет собой достаточно редкий для
северо-западной части Причерноморья тип населённого пункта – сельскохозяй-
ственную усадьбу (или комплекс усадеб). Хорошо изучен некрополь поселения
(Редина 2013). В окрестностях посёлка обнаружены отчётливые следы линейного
межевания (Бруяко, Назарова, Петренко 1991). За Кошарами уже довольно давно
закрепился статус поселения ольвийской хоры. Это выглядит вполне вероятно хотя
бы потому, что среди монетных находок на этом поселении абсолютное большин-
ство составляют ольвийские «борисфены» (Редина 2013: 594). Однако, новые мате-
риалы, наряду с подтверждением старых положений, поставили и ряд новых вопро-
сов. Так, не вполне понятной остаётся одна особенность. Система размежёвки в
окрестностях поселения принадлежит т.н. ортогональному типу, тогда как все
известные на сегодня межевые системы в Северо-Западном Причерноморье, вклю-
чая округу Ольвии, имеют нелинейный, иррегулярный характер. А вот линейное
межевание характерно исключительно для крымских и, в особенности, для ближай-
ших к Побужью западнокрымских памятников.12
Также вырос фонд источников и по поселениям Одесского залива. Их мате-
риальная культура в IV в. такова, что в ней уже практически ничего не напоминает о
___________________
11
В настоящее время политически делится на Республику Молдову и т.н. Запрутскую (румынскую)
Молдову. Исторически, это единая территория – Молдова (Moldova Mare) – земли средневекового
Молдавского княжества между Днестром и Карпатами.
12
Подробнее об этом сюжете см. Бруяко 2015: 229 и сл.
27
фракийском компоненте, который был заметен в позднеархаическое время (Примор-
ский бульвар). Результаты, полученные при изучении лепной керамики IV в. до Р.Х.
показывают, что на поселениях Лузановка и Жевахова гора очень мало форм близких
фракийским, да и вся коллекция, демонстрируя существенные морфологические
отличия от наборов лепной керамики из западных районов, сближается с керамикой
из восточных областей, и, прежде всего, поселений ольвийской хоры (Диамант
1984а). Полное преобладание ольвийских монет в Кошарах и на побережье Одесско-
го залива (Лузановка) позволили поставить вопрос о вхождении этих территорий в
границы хозяйственно-экономической экспансии ольвийского полиса в IV в. до Р.Х.
(Диамант 1978: 249; 1984в: 87; Рубан 1985: 30–31).13
Положение дел на дунайском рубеже, благодаря новым данным, сегодня выгля-
дит гораздо более динамичным и ярким, а оценка происходившего значительно отли-
чается от той реконструкции событий, которая предлагалась 20 лет назад. Прежде
всего, получен (хотя и не введён в оборот до сих пор) весьма солидный фонд источ-
ников по скифской культуре. Исследования скифских могильников Подунавья (Реди-
на 1989; Островерхов, Редина 2013), показывают, что здесь находилось довольно
мощное объединение степняков, которое было частью орды, заселившей всю
Буджакскую степь. Как и в эпоху архаики, скифы распространяют своё влияние и на
Северо-Восточную Добруджу (Андрух 1995: 78), но в IV веке масштаб скифской
экспансии намного значительнее. Бурные политические события третьей чтв. IV в.
до Р.Х., подробно донесённые до нас античной литературной традицией, мы оста-
вляем без комментариев. Скажем лишь, что интерпретация этих событий по схеме
непременного противостояния скифы – фракийцы кажется сегодня упрощённой. Так
же как в Добрудже известны скифские памятники, так и на левобережье Дуная, начи-
ная с V в. известны поселения гетов (Бруяко 2005в). Правда, их мало и они не выхо-
дят далеко в степь, тяготея к берегу реки. Не позднее рубежа V–IV вв. на левом бере-
гу Дуная по обе стороны от места переправы через реку, возникают 2 крупных фра-
кийских городища – Картал/Орловка и Новосельское II/Satu Nou.
Из локальных сюжетов истории Северо-Западного Причерноморья, для IV в.
до Р.Х. перспективным представляется изучение проблемы взаимоотношения между
собой двух тирасских полисов – Никония и Тиры. До сих пор, этот вопрос не поль-
зовался особым вниманием, возможно, из-за острого дефицита нарративных и эпи-
графических источников. В самых общих чертах предполагалась лишь та или иная
степень зависимости одного полиса от другого в разные периоды истории. Критери-
ем подчинённости являются размеры полиса, за которыми угадывается политиче-
ский и экономический потенциала. Мы вряд ли сможем как-то оживить дискуссию
по этому поводу, задействуя новые яркие и, самое главное, прямые данные. В V веке,
лидерство в регионе, по хозяйственно-экономическим показателям, безусловно, сох-
раняет Никоний. Могла ли Тира в такой ситуации стать своеобразной переей Нико-
ния? Наверное да, при условии единой для них метрополии. Однако, Никоний,
период расцвета которого по археологическим данным приходится на вторую пол.
V – первую пол. IV вв., похоже, мало интересовался судьбой соседа, который на то
___________________
13
Вероятно, одним из первых эту идею высказал Й.Б. Брашинский в рецензии на монографию
А. Вонсович. В отличие от автора книги, которая считала, что поселения Одесского залива могли
входить в хору, как Ольвии, так и Тиры, Й.Б. Брашинский, полагая, что Вонсович явно преувеличивает
потенциал ранней Тиры, считал поселения залива ольвийской «переей» (Брашинский 1977: 303)
28
время (V в.) едва сводил концы с концами и не мог считаться потенциальным сопер-
ником или равноправным партнёром. Больше оснований полагать, что после середи-
ны IV в., вступивший в полосу упадка Никоний постепенно попадает в зависимость
от Тиры. В городе в это время исчезает мелкая истрийская медь («колёсики») и в
обращении находятся в основном монеты Тиры. Поэтому вряд ли стоит удивляться
тому событию, которое произошло в начале III в., и которое на сегодня можно счи-
тать единственным эпизодом из политической истории региона доримской эпохи,
известным нам (пусть и с лакунами) из лапидарной эпиграфики (фабулу см. Вино-
градов 1999). Никоний сильно пострадал в результате акции неизвестного свойства
и его жители обратились за помощью к метрополии – Истрии. А, на то время пока
эта помощь придёт, пострадавших жителей Никония приютила (или, во всяком слу-
чае, оказала какую-то поддержку) Тира. И дело не ограничилось только этим. Совет
и народ Тиры поручили своему гражданину возглавить посольство в Истрию. Таким
образом, формально статус Никония, как истрийской колонии оставался прежним.
Однако, практически он, по-видимому, оказывался в зависимости от Тиры. Неупоря-
доченность политических отношений со второй половины IV в. заставляла искать
покровительство там, откуда оно могло прийти быстрее всего.
Несмотря на политические неурядицы третьей четверти IV в., ситуацию в Севе-
ро-Западном Причерноморье на протяжении этого столетия в целом, можно оцени-
вать как достаточно благоприятную при которой стал возможным расцвет сельских
поселений. Вторая попытка развёртывания хоры оказалась несравненно более удач-
ной, чем первая. И если говорить об истории формирования сельской округи в низо-
вьях Днестра на протяжении всей античной эпохи, то можно сформулировать сле-
дующий тезис. Два этапа пространственного становления хоры эллинских центров
– вторая половина VI – начало V вв. и конец V–IV вв. до Р.Х. – суть один и тот же
процесс, прерванный в V в. по причинам внешнеполитического порядка (Бруяко
1990: 12).
В III в. до Р.Х. Северо-Западное Причерноморье попало в новую полосу деста-
билизации, которая оказалась частью общего политического кризиса в Северном
Причерноморье и Юго-Восточной Европе. Эта тема неоднократно и подробно под-
нималась в целом ряде работ одним из авторов настоящей книги. Последние по вре-
мени новые археологические данные и корректировки старых недавно были офор-
млены в виде большой статьи (Бруяко 2009). Концептуальная сторона проблемы –
теории кризиса III в. – была сформулирована 20 лет назад и за это время новых вер-
сий не появилось. Напомним, что сейчас их всего четыре – «сарматская», «галат-
ская», «климатическая», «экономическая» (Brujako 1997; Бруяко 1999а; 1999б). По-
прежнему, полностью игнорируя климатическую версию, мы рассматриваем с раз-
ной степенью вероятности три оставшиеся. По фактическому содержанию «галат-
ской» и «сарматской» концепций сравнительно с последней работой (Бруяко 2009)
добавить пока нечего. Несколько слов хотелось бы сказать в развитие «экономиче-
ской» концепции.
Прежде всего, следует уточнить, что эта концепция не имела исключительного,
самостоятельного значения и была скорее одним из факторов, влиявших на ситуа-
цию. То есть, правильнее было бы говорить не об экономической концепции кризи-
са, а об экономическом факторе, усугубившем негативные тенденции в развитии
северопонтийского региона в первой пол. III в. до Р.Х.

29
 Считается, что зерно было основной категорией экспорта, который шёл с побе-
режья Северного Понта в Эгеиду. Соответственно, реализации этого товара были
присущи все особенности рыночных отношений и, прежде всего, конкурентного
свойства. Именно этих самых конкурентов понтийский хлеб не имел вплоть до нача-
ла эллинистической эпохи. Однако, в III в. на рынках Средиземноморья появились
экспортёры (в частности, птолемеевский Египет), чьё зерно было более дешёвым,
чем понтийское под которым подразумевалось, прежде всего выращенное на Боспо-
ре. Низкие цены объясняются не искусственными мерами, а объективными усло-
виями, в частности по транспортировке. Путь из Египта, скажем, в Афины короче,
чем из Понта и не связан с ландшафтными рисками, такими, к примеру, как прохож-
дение понтийских проливов. В результате появления нового трейдера аграрный
потенциал понтийских городов, дававший основу экспорта, был надолго подорван.
Это, в свою очередь, повлекло разорение сельских поселений и упадок округи в
целом (Жебелёв 1953: 84–85; Блаватский 1964: 101–104; Шургая 1973: 51–59; Бра-
шинский 1985: 199–206; Сапрыкин 1986: 163–164).
Таким образом, в основе «экономической» версии кризиса лежит 2 положения.
Первое – производство хлеба в Северном Причерноморье в масштабах, допускав-
ших его продажу (т.н. «товарное» зерно). Второе – наличие рыночных отношений в
экономике эллинистического мира и, соответственно, свободная купля-продажа
зерна.
Именно активная критика этих двух положений свела к минимуму популяр-
ность экономического фактора. Второе, по сути, базовое положение теории, оспори-
ла М.К. Трофимова, опираясь на внушительный корпус письменных и прежде всего
лапидарных источников. Она подвергла сомнению мысль, высказанную ещё
М.И. Ростовцевым о наличии торговой конкуренции в эллинистическом мире в
целом, и между Египтом и Боспором в частности. Основные тезисы статьи М.К. Тро-
фимовой применительно к нашей теме следующие. Во-первых, свободная купля-
продажа была далеко не единственной формой хлебных поставок на рынки Эгеиды.
Очень распространены были, к примеру, хлебные дары.14 Во-вторых, произведённый
хлеб (продукция сельского хозяйства) не всегда становился товаром. В-третьих,
перепроизводство зерна и, как следствие борьба между производителями за покупа-
теля на рынке (соотношение спрос-предложение) были явлениями далеко не столь
очевидными в эллинистическом мире, как это представлялось М.И. Ростовцеву
(Трофимова 1961: 67–68).
Относительно хлебных даров стоит заметить, что такая форма хлебоснабжения
не могла служить стабильным источником продовольственного благополучия для
населения какой-либо области, или города. М.К. Трофимова приводит обширный
перечень документов, которые подтверждают наличие такой формы. Однако, это
может говорить и о том, что эти события были неординарными, а потому, заслужи-
вающими особого упоминания в письменных документах. Как совершенно справед-
ливо отмечал И.Г. Шургая, хлебные дары были лишь частным, хотя и безусловно
ярким эпизодом, преследовавшим цель укрепить позиции жертвователя в качестве
постоянного поставщика (Шургая 1973: 55). Сторонники точки зрения Трофимовой,
___________________
14
Согласно М.К. Трофимовой подобные акции имели свойство шахматного гамбита. При этом
потенциальные преференции могли быть самые разнообразные.
30
эту работу И.Г. Шургая не упоминают, равно впрочем, как и другие (напр. Блават-
ский 1964: 104), где подобная форма хлебных поставок рассматривается как неорди-
нарная.15
Статья М.К. Трофимовой посвящена эллинистической эпохе, и касается эконо-
мики государств монархического типа. Это никак не может исключить вероятный
экспорт излишков зерна, к примеру, из Ольвии в Клазомены, где-нибудь во второй
пол. VI в. до Р.Х. Отдельный, изолированный производитель, в данном случае, обла-
дает одним преимуществом – свободы выбора. Разумеется, если этот выбор есть. А
вот это уже зависит исключительно от урожайности конкретного года. И вот тут,
главный вывод М.К. Трофимовой об отсутствии конкуренции в хлеботорговле в
основе чего лежит хроническое превышение спроса над предложением, вполне
допускает разовые и скромные по объёму поставки зерна какого-нибудь отдельно
взятого, провинциального полиса.16
Критика первого положения – тезиса о товарном производстве хлеба античны-
ми городами Северного Причерноморья – оформилась недавно, а основной аргу-
мент сводится к тому, что вопреки традиционной точке зрения, аграрный потенциал
полисов Северного Причерноморья был низким, а потому они не могли входить в
число экспортёров зерна. Весь хлеб, выращенный на хоре конкретного полиса, шёл
на удовлетворение его же собственных нужд. И даже в этом случае его жители не
всегда сводили концы с концами. Что касается экспорта хлеба из Причерноморья, то
такую возможность ставят в зависимость от наличия сильной политической центра-
лизации и жёсткого администрирования. Всеми этими качествами в Причерноморье
обладало лишь Боспорское царство. Соответственно, это и был единственный фак-
тический, стабильный экспортёр хлеба и, в первую очередь (судя по документам), на
рынок афинский. Что касается отдельно взятых городов-государств, то они этими
качествами не обладали, и мало того, производство товарного зерна «…противоре-
чило самой сущности экономической и политической основы античного полиса…»
(Масленников 2007: 205).
За перипетиями обсуждения античной политэкономии не будем забывать, что
экономический фактор наряду с самостоятельным значением, мог и сам быть подчи-
нён влиянию политическому, и особенно, военно-политическому. Именно это мы и
имели в виду в первую очередь, когда говорили об экономическом кризисе начала
(первой половины) III в., полагая, что он был вызван причинами не экономического,
а политического свойства (Бруяко 1999а; 1999б), и наличие или отсутствие торговой
конкуренции между Боспором и Египтом значения, в данном случае, не имеет.
В античной традиции на протяжении нескольких столетий воспроизводится
целая галерея эпизодов, в которых лейтмотивом проходит тема поставок именно
понтийского зерна. Тональность сообщений при этом, у разных авторов, в разное
время одинаково тревожная, поскольку хлебная тема сопровождает политические
коллизии, разворачивавшиеся вокруг понтийских проливов – единственной комму-
никации, посредством которой зерно из Причерноморья поступало в Грецию.
___________________
15
Есть сильное подозрение, что сегодня большинство из числа таких сторонников, на работу
М.К. Трофимовой ссылаются ритуально, по пристатейному списку литературы.
16
Нам кажется справедливым замечание Ю.А. Виноградова о том, что снабжение греческих городов
провиантом (Афины – исключение) слабо регулировалось их правительствами, и главную роль в этом
процессе играла частная инициатива (Виноградов 2005: 97).
31
 Впервые об этом значении проливов для Эллады, а также об их блокаде, как
факторе военно-экономического давления, сообщает Геродот. Первый раз такое
сообщение подано в контексте событий 90-х гг. V в. (Herod. VI, 26). Второй раз, в
связи с походом Ксеркса в Грецию в 480 г. (Herod. VII, 147) и захватом Византия.
Спустя 3 года, Афины восстанавливают контроль над Византием, что было расцене-
но, как безусловный триумф. Следующий эпизод относится к 438/7 гг., когда экспе-
диция Перикла посетила Понт. Помимо военной демонстрации, эта акция преследо-
вала и сугубо экономические цели. К середине V в. до Р.Х. Афины лишились двух
важнейших для себя источников хлебных поставок. И если Египет, где афинское
войско было разгромлено персами в 454 г., был скорее источником новым, потен-
циальным, то побережье Северного Понта – традиционным. Однако, здесь аграрная
база находилась в упадке после кризиса хоры который случился именно в конце пер-
вой чтв. V в., то есть, одновременно с упомянутыми выше событиями греко-персид-
ских войн. А реставрация хоры и в Побужье и в Поднестровье происходит вскоре
после плавания Перикла в Понт. Завершающий этап Пелопоннесской войны
(411–404 гг.) содержит целый ряд эпизодов, в которых неизменно фигурируют про-
ливы – таможня в Хрисополе, попеременный захват Византия то Афинами, то Спар-
той (Xen. Hell., I, 1, 22; II, 1, 17). Ксенофонт развивает эту же тему и для следующе-
го, IV в. до Р.Х. (Xen. Hell. V, 1, 28; V, 4, 61). Ему вторит Лисий (Lys. XXII, 14–15).
Приведём краткое содержание этих событий. Фрасибул возвращает Византий Афи-
нам и восстанавливает Хрисопольскую таможню – понтийский хлеб беспрепят-
ственно пошёл в Афины. В отместку спартанцы нападают на хлебные транспорты
афинян в Пропонтиде. Афины вводят систему конвоев и триеры Диотима сопровож-
дают транспорты до выхода из Геллеспонта. Однако, лакедемонская эскадра Анта-
лкида перехватывает грузовые суда на переходе от Геллеспонта в Афины. С середи-
ны IV в. до Р.Х. «хлебная тема» звучит в речах Демосфена. И если в самой извест-
ной в этом отношении судебной речи «Против Лептина об ателии» (Demosth. XX,
29–35) полностью доминирует торговый акцент, то в антимакедонских выступле-
ниях – «О мире» (346 г.) и «О договоре с Александром» (335 г.), господствует поли-
тическая оценка происходящего. В первом случае речь идёт о препятствиях, которые
чинил Византий торговым судам, следовавшим из Понта в Афины (Demosth., V, 25).
Во втором – Демосфен обвиняет македонцев в захвате у Тенедоса судов, шедших в
том же направлении (Demosth., XVII). И в дальнейшем, в эпоху эллинизма понтий-
ские проливы продолжали оставаться районом высокой конфликтности и экономи-
ческого риска. Так например, решение Византия поправить свои финансовые дела за
счёт введения пошлины на торговые корабли, идущие через проливы привело в
220 г. до Р.Х. к коалиционной войне (Polyb., IV, 46–52). Во время Первой Митрида-
товой войны (89–85 гг.), Вифиния, поддержанная Римом, перекрывает понтийские
проливы (App., Mithr., 12). Тем самым, полагает О.Л. Габелко, торговле Понтийского
царства был нанесён большой урон (Габелко 2005: 385–386).17
___________________
17
Интересная версия принадлежит И.Е. Сурикову. И, хотя она может быть весьма опосредованным (или
даже метонимичным) аргументом в данной дискуссии, тем не менее, упомянуть о ней будет вполне
уместно. Размышляя над истоками появления хлебной эмблематики на монетах полисов Пропонтиды,
И.Е. Суриков приходит к выводу о том, что эти символы отражали скорее статус полисов-транзитёров,
чем производителей хлеба (Суриков 2013).
32
 Таким образом, защищая право экономической теории северопонтийского кри-
зиса III в. до Р.Х. на существование, сделаем одно уточнение. Речь идёт не о само-
стоятельном значении торгово-экономического фактора («хлебной конкуренции»), а
о политическом, точнее военно-политическом, инструменте воздействия на эконо-
мическую ситуацию.
Мы ещё вернёмся к «хлебной» теме в гл. 3. Здесь же, в соответствии с жанром
этого раздела, отметим политические факторы, которые могли усугубить кризис в
районе проливов в первой половине – середине III в. до Р.Х. и тем самым оказать
негативное влияние на экономику античных городов в том числе и Северо-Западно-
го Причерноморья.
Как уже отмечалось, относительная дороговизна понтийского хлеба вряд ли
объясняется демпинговыми акциями со стороны египетских конкурентов. Совер-
шенно очевидными, к примеру, были более короткие и безопасные коммуникации
связывавшие Египет с главными рынками Средиземноморья. И тогда, только по
объективным условиям транспортировки морем, египетский хлеб уже мог быть
дешевле понтийского (Шургая 1973: 57). Возникшие экономические проблемы севе-
ропонтийских городов, могли стать гораздо более серьёзными под влиянием военно-
политической обстановки в проливах и Пропонтиде, которая крайне обострилась
после распада империи Александра и появления вместо неё множества политиче-
ских «игроков» регионального уровня. Среди них можно назвать всё тот же Египет,
чья активная внешняя политика в Эгеиде и Пропонтиде выражалась в союзе Птоле-
мея II с Северной Лигой. Основу последней составляли Византий, Гераклея, Калхе-
дон. Этот союз преследовал цель не допустить усиления влияния в этом районе
Селевкидов и Македонии, обеспечив тем самым надёжные «...рынки сбыта товаров
и египетской пшеницы» (Сапрыкин 1986: 136). Надо сказать, что союзники преуспе-
ли в этом и вплоть до середины III в. позиции Птолемея в этом районе были доста-
точно прочными. Египетское зерно ввозится даже на внутрипонтийские рынки, в
частности, в Гераклею, которая в этот период не могла получать хлеб из Юго-Запад-
ной Таврики в нужном количестве по причине сложной политической ситуации,
вызванной военной активностью скифов на хоре Херсонеса (Сапрыкин 1986: 165,
174). К политическим факторам, отрицательно влиявшим на понтийскую торговлю,
следует отнести и целый ряд военных конфликтов в зоне проливов в первой полови-
не III в. (Невская 1953: 137–141; Сапрыкин 1986: 137, 170–171). В них, наряду с уже
названными выше действующими лицами, активную роль играли Селевкиды (Анти-
ох II), Македония (Антигон Гонат), галаты, а также едва ли не все, более или менее
крупные, греческие центры Южного и Западного Понта и Пропонтиды.
Высокая военно-политическая турбулентность, установившаяся в зоне проли-
вов в эпоху эллинизма была налицо. События, связанные с ней создавали крайне
нестабильную обстановку на перекрёстке торговых путей из Понта в Эгеиду, что
крайне негативно могло влиять на состояние торговых отношений между этими
двумя регионами.

***

Эпоха эллинизма в Северном Причерноморье представляет собой достаточно

сложный период в силу дискретности информационных потоков. Эта констатация
справедлива и для любого из периодов античной эпохи. Но в отличие от архаическо-
33
го и классического периодов, когда при наличии большого объёма археологических
источников ощущается явный дефицит нарративных, в эпоху эллинизма наблюдает-
ся обратная диспропорция. Существенно расширился круг древних авторов, появи-
лись лапидарные источники, но, параллельно, значительно уменьшился объём
археологических данных.
Берега низовьев Днестра, довольно плотно заселённые ещё в начале III в., после
середины столетия демонстрируют весьма невыразительные следы жизнедеятельно-
сти. В основном, эти следы представлены в виде отдельных находок, среди которых
наиболее красноречивыми являются амфорные клейма. Единственным исключени-
ем оставалась Тира, которая, в целом, благополучно пережила это смутное время,
продолжая оставаться единственным полноценным археологическим памятником в
регионе. Допускают, что в конце II в. Тира входит в сферу влияния Понтийского цар-
ства (Сапрыкин 1996: 140). И, вполне возможно, её не затронул даже опустошитель-
ный гетский поход середины I в. до Р.Х.
Какие-то очаги оседлости возможно существуют в окрестностях Тиры. Во вся-
ком случае, материалы поселений в районе Затоки и Мологи этому не противоречат
(Бруяко 2005б; Бруяко, Малюкевич 2009).
Никоний не пережил середину III в. до Р.Х. и был оставлен жителями более чем
на три столетия. Единичные материалы второй половины III–II вв. свидетельствуют
не о стабильных, хотя и очень скромных масштабах жизнедеятельности, а скорее о
некой притягательности руин покинутого города для каких-то мелких и невлиятель-
ных популяционных групп с неясным этнокультурным обликом и загадочной исто-
рической судьбой. Идентифицировать такие группы крайне сложно, ибо они появля-
ются и действуют в сложные исторические эпохи культурных катастроф, когда ста-
бильное прежде этнокультурное (этнополитическое) пространство переходит в
состояние диссипации, уступая место пространству неупорядоченному с высоким
уровнем хаотичности и случайности. Вещи, найденные в Никонии, относящиеся к
этому периоду принадлежат нескольким культурным традициям, среди которых
абсолютно достоверными являются эллинская, представленная керамикой и монета-
ми, и латенская – фибулами (Бруяко 1998).
Вместе с гибелью Великой Скифии опустели и степи Северо-Западного При-
черноморья. Однако, в отдельных районах остаются ещё реликтовые зоны скифской
культуры. На Нижнем Дунае обособленная группа скифских памятников существу-
ет, по крайней мере, до середины III в. А на Нижнем Днестре в III в. складывается
локальный культурный очаг, основу которого составила скифская культурная тради-
ция. Эта т.н. Тираспольская группа, или Малая Скифия, уже четвёртая по счёту, раз-
вивается на протяжении III – первой пол. II вв. до Р.Х. Такие же рефугиумы скиф-
ской культуры существуют в III–I вв. в Добрудже, Крыму и на Нижнем Днепре
(Бруяко 2009).
Вторжение кельтов (галатов) на Балканы, косвенным образом, но всё же затро-
нуло занимаемый нас регион. То же самое можно сказать и по поводу нашествия
бастарнов в область гетов – Днестровско-Карпатские земли. Памятники бастарнов в
степной части Северо-Западного Причерноморья практически неизвестны. Хотя,
ещё в 50-е гг. прошлого века, в низовьях Днестра были локализованы поселения
культуры Поянешти-Лукашёвка (Романовская 1963). Однако, до сих пор всё что мы
о них знаем основано на сборах подъёмного материала. Никаких новых данных по
этим памятникам нет.
34
 В низовьях Дуная до середины II в. сохраняется фракийское (позднегетское)
население, в частности, на городище Новосельское II. В материальной культуре
населения этого памятника помимо позднегетской, прослеживаются отдельные
черты бастарнской традиции (Бруяко, Ванчугов, Савельев 2011). На некоторых
местонахождениях (Картал, Матроска/Верега) отмечены находки амфорных клейм
конца III–II вв. Такие же клейма найдены на территории ряда скифских могильников
(Чауш, Курчи), которые к моменту депонирования клейм уже не функционировали.
И это, пожалуй, всё, чем мы располагаем на сегодняшний день. Далее, вплоть до
римского времени, в придунайской зоне археологические источники безмолвствуют.
Ещё одну группу источников составляют знаменитые «странные» комплексы.
Тема слишком дискуссионная для того чтобы уделять здесь ей много внимания. К
тому же, имея весьма вероятный транскультурный характер, эти клады мало что
дают для изучения будничных вопросов локальной истории населения отдельной
области. Скажем только, что в Северо-Западном Причерноморье известно 3 таких
комплекса – Семёновка, Великоплоское, Весёлая Долина.
Подчеркнём ещё раз, что для эпохи эллинизма в Северо-Западном Причерно-
морье характерен упадок археологической репрезентативности, который по сути и
заставляет исследователя, работающего в этом хронологическом диапазоне, зани-
маться точечным разбором каждого местонахождения, едва ли не каждой отдельно
взятой находки для того, чтобы как-то заполнить источниковую лакуну.
Рубежом, отделяющим эпоху эллинизма от римского времени, в Северо-Запад-
ном Причерноморье считается восточный поход гетов Буребисты. Однако, если ката-
строфические последствия этого похода для Ольвии общеизвестны и принимаются,
пусть и с некоторыми вариациями, то относительно Тиры мы не располагаем
никакими данными – ни письменными ни археологическими (Карышковский, Клей-
ман 1985: 81; Самойлова 1988: 102–103).
Римская эпоха также как и предыдущая характеризуется наличием трёх куль-
турных составляющих. Античные города продолжают оставаться в основе своей
эллинскими. Проблема административно-территориальной подчинённости городов
Северо-Западного Причерноморья Риму и связанных с ней структурных изменений,
не входит в круг наших задач. Барбарикум представлен кочевым элементом в виде
чрезвычайно пёстрого, по сравнению со скифским, сарматского суперэтноса18 и
земледельческими племенами, по меньшей мере, двух разных культурных традиций
– позднескифской и новой степной в виде памятников типа Этулия. Это новое насе-
ление А.В. Гудкова считает историческими венедами (Гудкова 1999: 271 и сл.;
378–379).
В низовьях Тираса состоялось возрождение хоры античных городов, правда, в
довольно скромных масштабах. Наряду с Тирой, существование которой было
непрерывным на протяжении античной эпохи, после 300-летнего перерыва восста-
___________________
18
Для скифской эпохи помимо общего названия – скифы, мы можем пользоваться и отдельными
этниконами, которые, впрочем, соответствуют строго отведённой территории, т.е. являются этно-
хоронимами (будины, гелоны,). Для сарматской эпохи нам известны уже племенные названия,
значительная часть которых является самоназваниями. Этнокарта Скифии в целом довольно статичная,
тогда как племенные объединения Сарматии, судя по источникам, весьма мобильны. И, всё же,
несмотря на то, что этническая (племенная) номенклатура Сарматии многочисленная, сарматская
археологическая культура, взятая на определённом хронологическом отрезке, выглядит столь же
целостной и единообразной, как и скифская.
35
навливается жизнедеятельность в Никоний. По берегам Днестровского лимана рас-
полагается около двух десятков поселений, которые ex silentio считаются поселения-
ми округи Тиры. Однако, почти все они остаются неизученными. Определённость
существует лишь с теми немногими, которые подвергались раскопкам. А, по сути,
это только поселение Молога II, которое считается памятником позднескифской
культуры (Малюкевич 2013).
Позднескифской в своей основе можно считать и культуру римского Никония.
В первые века Никоний скорее всего зависим от Тиры, возможно не столько в эконо-
мическом, сколько в стратегическом отношении. Обращённый на восток Никоний
представлял собой узловой пункт в системе обороны низовьев Тираса. Подобные
узлы обороны были характерны для Нижнего Дуная – Новиодунум (Исакча)-Картал-
Новосельское; Барбошь-Диногеция Гэрван (Бруяко, Дзиговский, Секерская 2008:
184, 187). Предложенная реконструкция, в значительной степени, умозрительная.
Однако, она, во всяком случае, не противоречит общей политической фабуле рубе-
жа I–II вв. в Северо-Западном Причерноморье в целом, и низовьях Тираса в частно-
сти. Напомним, что начиная с этого времени Рим активно занимается военно-адми-
нистративным реформированием в регионе, адаптируя его к стандартам Империи.
Так, Тира включена в состав провинции Нижняя Мезия, и в город вводится римский
гарнизон (Карышковский, Клейман 1985: 91–92, 98).
Возобновляется жизнь и на поселениях Одесского залива, в частности, в Луза-
новке. Судя по некоторым находкам здесь, участие в рефундации этого посёлка, воз-
можно, принимает Тира (Бруяко, Росохацкий 2000: 345).
Степную часть Днестро-Дунайского междуречья заполняют памятники сармат-
ской культуры и земледельческого населения – памятники типа Этулия. Основной
массив сарматских памятников (погребений) появляется начиная со второй полови-
ны I в. от Р.Х. (Дзиговский 2013: 615–616). Памятники типа Этулия, куда входят как
поселения, так и могильники, датируются в целом II–III вв. Их отличительной чер-
той нужно считать на удивление невыразительную материальную культуру.
Отдельное явление представляют собой некоторые эпизоды из истории приду-
найской области в римское время. Дунай становится границей империи, которая
обустраивается по соответствующим стандартам. Результатом такого обустройства
стало появление на левом берегу реки у с. Орловка римского предмостного укрепле-
ния (Бондарь 2011). Предполагается, что римский форт (кастель) возник на месте
дакийской крепости, построенной уже в середине I в. до Р.Х. в эпоху Буребисты
(Бондарь 1984: 32; 1989: 50). Об истории крепости в дакийскую эпоху мы практиче-
ски ничего не знаем. Когда римляне захватили эту крепость также не совсем ясно.
То ли в наместничество Плавтия Сильвана, то ли позднее, при Домициане, или даже
Траяне. Зато, доподлинно известно, что крепость была оставлена (разрушена) не
позднее середины III в. от Р.Х. По имеющимся данным материальная культура оби-
тателей форта и его предместья имела весьма выразительный дакийский и степной
(сарматский, венедский) колорит. И если элементы дакийской культуры в целом не
выходят за пределы жизненного пространства крепости, то сарматские памятники
плотно соседствуют с ней.19
___________________
19
В самое последнее время в Картале кажется начинает просматриваться ещё одна традиция –
германская, или балто-германская. Впрочем, о степени её самостоятельности пока судить трудно.
36
 В середине III в. наступает очередная эпоха военно-политической турбулентно-
сти. «Скифские войны» стали прелюдией к заключительному акту античной эпохи в
Северном Причерноморье. Римская империя уходит из региона, и отныне он остаёт-
ся наедине со своей судьбой. Изменения происходят в этнокультурной палитре Севе-
ро-Западного Причерноморья. Исчезают все сельские поселения Поднестровья,
включая Никоний. Исчезают и степные поселения типа Этулия. Пережившая гот-
ский разгром Тира сумела оправиться и продлить своё существование ещё на сотню
лет. Степной резервуар быстро заполняется черняховской мегакультурой. Именно
эти памятники, наряду с позднесарматскими, и определяют этнокультурное своеоб-
разие региона в позднеантичную эпоху, которая, впрочем, уже выходит за рамки
нашего исследования.

37
 ГЛАВА ІІ

ЛАНДШАФТ И КЛИМАТ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО

ПРИЧЕРНОМОРЬЯ В РАННЕМ ЖЕЛЕЗНОМ ВЕКЕ

С того самого момента, когда специалисты в различных дисциплинах природове-

дения отвергли положение о ландшафтно-климатическом постоянстве в голоцене,
археологи и историки были поставлены перед необходимостью проведения широко-
масштабных исследований в области реконструкции древнего климата и ландшафта.
И сегодня важность проблемы реконструкции палеосреды в процессе природно-ан-
тропогенного взаимодействия и вопросов, связанных с палеоэкономическим модели-
рованием, признаётся, пожалуй что, подавляющим большинством исследователей.
Однако, и сегодня, на фоне стремительного, всё возрастающего увлечения палеоэколо-
гическими вопросами актуальна следующая оговорка. Если теоретически ландшаф-
тно-климатические трансформации в голоцене в общем уже мало кем серьёзно оспа-
риваются, то на практике преобладают довольно сдержанные оценки климатических и
ландшафтных флуктуаций. На наш взгляд, обусловлено это, прежде всего, методоло-
гической новизной, базирующейся на данных различных, часто весьма далёких от
гуманитарных, дисциплин. Малопривлекательно и то, что прямая, некритическая под-
становка таких данных, как правило, не даёт ожидаемых позитивных результатов, а
иногда ведёт к заведомо ошибочным выводам.1 Часто проблема реконструкции палео-
среды вообще не рассматривается, или снимается при помощи ссылок на некоторые,
большей частью устаревшие, работы по вопросам палеоклиматологии, авторы кото-
рых крайне сдержаны в оценке климатических колебаний эпохи голоцена (см. напр.
Бучинский 1963: 59; Квасов 1975: 218). Иногда, элиминация климатического фактора,
или точнее, его профанация, достигается за счёт апелляции к громким именам иссле-
дователей, которые, однако, не являются специалистами в соответствующей области.
___________________
1
Наиболее характерный и часто встречающийся пример – механический перенос палеоклиматической
схемы А.В. Шнитникова (1957) на археологическую колонку конкретного региона. При этом не учиты-
вается, что в основе схемы А.В. Шнитникова лежит астрономическая (календарная ) хронология, тогда
как хронология доисторического периода в значительной мере основана на радиоуглеродных датах
(см. об этом Петренко 1992). Это наблюдение остаётся актуальным и сегодня. Отчасти это происходит
из-за нежелания разбираться в тонкостях анализа разноуровневых знаний и последующего синтеза
полученных данных. Отчасти из-за того «упорядоченного хаоса», который царит сейчас в археологиче-
ских датировках, и возникновение которого – есть результат действия знаменитого парадокса – «Луч-
шее – враг хорошего». Понятие времени в археологии ныне чрезвычайно многозначное. Помимо кален-
дарного (астрономического), существует радиоуглеродное, радиоуглеродное калиброванное и даже
календарное калиброванное время. В этом отношении исследователи, чьи интересы не выходят за
рамки античной эпохи, обладают одним весьма полезным иммунитетом. Муки творчества, которые
испытывают специалисты по преистории, пытаясь приручить радиоуглеродные даты, неведомы архео-
логам раннеисторической эпохи. Бесполезность радиоуглеродного метода, для исторического периода,
образно выразил В.В. Клименко, согласно которому одна абсолютная дата в диапазоне VII–III вв. может
одинаково указывать и на год основания Рима и на окончание Пелопоннесской войны (Клименко 2004:
14).
38
Так, например, исследования Ф. Броделя, Ле Руа Ладьюри и других мэтров глобальной
исторической науки, при всем почтительном отношении к их оригинальным концеп-
циям постижения прошлого вряд ли можно отнести к специальным работам по клима-
тологии. Однако, их суждениям на этот счёт, ярким по стилю, но малосодержательным
по сути, часто придают неоправданно большое значение. Так, известное высказывание
Ле Руа Ладьюри – «Демон цикломании», это очевидный продукт увлечённости
внешней стороной полемики вокруг циклических колебаний климата. Однако, этот, с
позволения сказать, инфернальный штамп используется другими исследователями
уже в качестве аргумента (см. напр. Карпюк 2010: 11, 19).2
Следствием такого подхода, а точнее, ухода от проблемы, в работах общего
уровня являются весьма характерные по содержанию разделы под названием «при-
родно-географическая характеристика региона». В них мы находим, в высшей степе-
ни добросовестный перечень данных по современному ландшафтному районирова-
нию, видовому составу растительного и животного мира, характеристике почв и т.п.
В свою очередь, это ведёт к появлению искажённой, а часто противоречивой инфор-
мации в следующих затем обычно главах, посвящённых хозяйственно-экономиче-
ской деятельности, поскольку, к примеру, данные о палеофауне и палеофлоре прое-
цируются на современную ландшафтно-климатическую кальку. При такой методике
трудно будет понять присутствие в фаунистической коллекции поселения Маяки в
устье Днестра (рубеж энеолита-бронзы) костей крупных диких кошек – льва и рыси.
Равно как в античной Ольвии и на черняховских памятниках степной Молдавии –
костей медведя. Вполне законными будут и недоумения по поводу того, что в колчан-
ных наборах погребений степной Скифии преобладают древки стрел, изготовленные
из берёзы. Похожие несуразности возможны и при некорректном использовании
других методик. Так, например, анализ современных почв Керченского полуострова
в одной из недавних работ привёл её автора к выводу о том, что зерновой экспорт-
ный потенциал Боспора в IV в. до Р.Х. сильно преувеличен. Виной тому античная
историография и доверяющие ей современные авторы (Одрин 2004).
Отойдя от идеи климатической стагнации в историческом прошлом, исследова-
тели, похоже, никак не могут определиться с тем, как оценивать меру влияния кли-
мата на историю человеческих сообществ. Довольно часто все зависит от того
выгодна или нет подача климатического фактора как наиболее вероятного при объяс-
нении тех или иных явлений, либо у исследователя есть какое-то иное объяснение.
Если да, то оценка степени влияния климата будет положительной. Если нет, то тогда
поспешно поднимается старый лозунг против климатического детерминизма, кото-
рый всегда наготове и у тех, кто вообще отрицает изменчивость климата. Правда,
таких исследователей сейчас крайне мало, или, во всяком случае, они стараются не
предавать огласке собственный консерватизм в этом вопросе.
Очевидно, что вопросы трансформации климата и ландшафта не могут рассма-
триваться попутно, неся своего рода обязательный, «ритуальный», оттенок. Решение
по этим вопросам должно быть принято на основе самостоятельного исследования,
___________________
2
При этом, страдает и сугубая точность содержания, ибо есть весьма существенная разница между
понятием «цикл», обозначающим полное воспроизведение абсолютно аналогичной ситуации спустя
какой-то период времени, и понятием «ритм». Последнее, предполагает лишь повторяемость
тенденции, со схожими, но отнюдь не тождественными показателями. Не отличать «цикл» от «ритма»,
это всё равно, что не делать различия между относительным и абсолютным.
39
проведённого на междисциплинарном уровне. Начало таких изысканий в Северо-За-
падном Причерноморье восходит ко второй половине 80-х – нач. 90-х гг. прошлого
столетия (Бруяко, Карпов, Петренко 1989а; 1989б; 1991; Бруяко, Карпов, 1992;
Петренко 1992). А, за последние 10–15 лет, палеоэкологическое направление прио-
брело необычайную популярность, а вместе с ней корявый ярлык «инвайронмен-
тальная археология», который распространяется на все без исключения разделы
археологической науки – от палеолита до средневековья. Беда только в том, что
избыточная популярность часто вредит научному поиску, ибо неизбежно влечёт за
собой снижение качественного уровня исследований.
Нельзя не упомянуть и об ещё одном жанре, который время от времени стано-
вится весьма популярным в палеоэкологическом моделировании. Иногда, кропотли-
вую работу в области реконструкции ландшафта и климата подменяют интуитивные
озарения, следствием чего становятся такие экстравагантные гипотезы, как, напри-
мер «черноморский потоп» начала голоцена, или более локальная и менее резонан-
сная гипотеза, повествующая о гибели Великой Скифии в III в. до Р.Х. в результате
климатической катастрофы. Научная ценность подобных проектов весьма сомни-
тельна, а сам жанр можно определить как научный китч. По-видимому, желание све-
сти культурогенез к эффектным природным катастрофам, останется востребован-
ным всегда. Безусловно, природные катаклизмы происходили довольно часто, вот
только эпохальное значение имели считанные эпизоды
Проблема реконструкции климата и ландшафта в древности предполагает
использование различных методик. Однако, прежде чем приступит к их анализу,
необходимо определиться с тем, какой из факторов, влияющих на климатические
изменения, считать фактором планетарного масштаба. Поскольку, определение тако-
го фактора как единственного из всех возможных, это вариант постижения истины в
одном отдельно взятом разделе знания, то в таком выборе, как и во всяком другом,
кроется известный элемент субъективизма, преодолеть который, вероятно, вряд ли
когда-нибудь удастся.3
В настоящей работе планетарная климатическая изменчивость рассматривается
с точки зрения теории Петерссона-Шнитникова (Шнитников 1973: 7), согласно кото-
рой обусловленность климатических колебаний видится в изменении уровня Миро-
вого океана, вызванном разностью приливообразующей силы, которая в свою оче-
редь, находится в прямой зависимости от наклона эклиптики. В основе палеоклима-
тической шкалы А.В. Шнитникова лежат различные по длительности ритмы, из
которых наиболее важным считается 1850-летний. Его начало и конец как раз и соот-
ветствуют максимуму приливообразующей силы (констелляции). И тогда, базовым
элементом для реконструкций климата и ландшафта в настоящем исследовании
выступают колебания уровня Мирового океана и их локальное проявление в виде
эвстатической кривой северо-западной акватории черноморского бассейна в эпоху
позднего плейстоцена-голоцена.
Предлагаемая схема колебания уровня Черного моря (рис. 3) опробована много-
кратно для палеоэкологических моделей различных эпох (Бруяко, Карпов, Петренко
___________________
3
Впрочем, можно и не усложнять себе жизнь поисками доктринальной идеи климатических
флуктуаций и значительно сократить путь познания, обратившись к накопителям информации об этих
изменениях. К примеру, в настоящее время наиболее востребованным архивом считается гренландский
ледовый щит.
40
 Рис. 3. Эвстатическая схема северо-западной части Чёрного моря в позднем голоцене
Fig. 3. Eustatic scheme of North-West part of Black Sea in the Late Holocene

1989а; 1989б; 1991; Бруяко, Карпов 1992; Петренко 1992; Бруяко, Сапожников 2009).
Считаем нелишним повторить ещё раз, что в основе схемы многочисленные радио-
углеродные даты по образцам раковин, торфов, илистых отложений подвергшихся
торфообразованию, алевритов. Кроме этого, в основе схемы лежат стратиграфиче-
ские колонки как внешнего, так и внутреннего шельфа и лиманных отложений, в
основном уже опубликованные. Как известно, трансгрессивно-регрессивная ритми-
ка имеет гляциоэвстатическую обусловленность. В оценках амплитуд трансгрессий
и регрессий, учтён фактор неотектоники, проявления которого локальны в пределах
различных тектонических структур (Бруяко, Карпов, Петренко 1991: 8–9). Впрочем,
в позднем голоцене Черноморского бассейна эвстатический фактор преобладает над
тектоническим настолько, что последним можно пренебречь (Шилик 1970: 111). Все
эти параметры были сформулированы, проверены и задействованы 25 лет назад.
Тогда же, полученная схема была сопоставлена с эвстатическими кривыми, которые
были выведены независимо от нашей, как для северо-западной части акватории Чёр-
ного моря, так и для других районов этого бассейна. Крайне важным оказалась высо-
кая степень соответствия нашего графика с эвстатической кривой, выведенной для
черноморского побережья Кавказа на участке Пицунда-Гудаута (Балабанов, Квир-
квелия, Островский 1981). Большое сходство было отмечено и со схемой предложен-
ной К.К. Шиликом. Эта кривая, помимо геолого-гидрогеологических данных была
подкреплена ещё и археологическими материалами (Шилик 1975: 15). Близкая
эвстатическая ритмика, правда, с меньшими отрицательными значениями для фана-
горийской регрессии была установлена П.В. Фёдоровым (Фёдоров, Скиба 1960).
41
 В последнее время появились новые эвстатические схемы. Среди них есть, как,
безусловно оригинальные, фундированные (Balabanov 2007), так и компилятивные
схемы, составленные на основании уже имеющихся, с локальными дополнениями и
поправками (Чепалыга 2002).
Высокую вероятность предложенной эвстатической кривой подтверждает и, в
общем сходная, трансгрессивно-регрессивная динамика, установленная для некото-
рых других морских бассейнов. Для раннего железного века отметим соответствую-
щие работы в акватории Эгейского моря, результаты которых во многом сходны с
нашими. Установлена в частности достаточно глубокая регрессия в первой пол.
I тыс. до Р.Х. У южного побережья Арголиды, начиная с геометрического периода и
вплоть до римского времени открытым оставался участок шельфа ширина которого
местами достигала от 1 до 1,5 км (Runnels, van Andel 1987: 315, fig. 8). Локальные
проявления тектонического фактора делают реконструкцию для Эгейского бассейна
чрезвычайно сложной. Цифровые выкладки по разным районам и у разных исследо-
вателей часто сильно разнятся. Мы только что привели данные, согласно которым на
западе Эгейского бассейна в начале I тыс. до Р.Х. наблюдается падение уровня моря.
Однако, в это же время, на побережье Малой Азии, отмечается прямо противополож-
ное явление – уровень моря стоит выше современного. Для такого вывода не нужны
исследовательские процедуры, а вполне достаточно беглого знакомства с соверемен-
ным ландшафтом. Крупные портовые города Ионии, такие как Смирна, Милет, Эфес
в настоящее время расположены на расстоянии нескольких километров от морского
побережья. Такая же ситуация складывалась здесь и в эпоху бронзы. Для позднеми-
кенского времени примером может служить ландшафтная реконструкция в окрест-
ностях Трои, когда береговая линия находилась значительно ближе к Гиссарлыку,
чем в настоящее время.4 Эти разнонаправленные тенденции синхронных эпох, как
уже отмечалось, можно отнести на счёт действия тектонического фактора. Однако,
существенное влияние этого фактора на региональные геологические структуры, не
может влиять в целом на высокую корректность концепции А.В. Шнитникова, кото-
рая носит универсальный (планетарный) характер. К тому же, некоторые схемы тек-
тоническо-климатической цикличности близки ритмам увлажнения А.В. Шнитнико-
ва, а приливообразующая сила сама может влиять на сейсмическую активность
(Трифонов, Караханян 2004: 484–485).
Очевидно, что климатическая ритмика имеет более протяжённые фазы, нежели
историко-археологическая периодизация. Поэтому, для более чёткого представления
о динамике ландшафтно-климатических изменений необходимо несколько раcши-
рить хронологические рамки интересующего нас периода. В противном случае,
соответствующие данные будут иметь точечное значение, отвечающее статичному
состоянию на палеоклиматической шкале.
В геохронологическом отношении рассматриваемый период охватывает самый
финал суббореального (5–2,5 тыс. л.н.) и первую треть субатлантического (от
2,5 тыс. л.н. вплоть до настоящего времени) периодов. На схеме палеоклиматиче-
ской этапности голоцена, которую предложил М.Ф. Веклич, он будет соответство-
вать микроклиматохрону с индексом hlb2-6 (Веклич 1987: 164, рис. 61).
___________________
4
Известно, что Фермопильский проход в звёздный час своей истории был значительно у;же, чем сейчас.
В V в. до Р.Х. отмечается повышение уровня Тирренского моря. Старая гавань Остии была затоплена,
и её пришлось перенести на 10 км вверх по Тибру (Клименко 2004: 20–21).
42
 Во второй половине II тыс. до Р.Х. умеренная климатическая фаза SB-II (сред-
несуббореальный термический максимум) сменяется засушливой и холодной –
SB-III (позднесуббореальное похолодание), которая длится до середины I тыс.
до Р.Х. (рис. 3; 4). Формируется тенденция отрицательного климатического ритма,
который достигает своего пика на рубеже II и I тыс. до Р.Х. Основания для подоб-
ного заключения следующие. На этот период приходится одна из самых глубоких
регрессий черноморского бассейна за весь период голоцена – фанагорийская, когда
уровень моря упал до отметки минус 12–13 м (рис. 3). Наличие этой регрессии –
факт общепризнанный. Спорными остаются два момента, связанные с её динамикой.
Первый, это хронологический интервал, на который приходится пик фанагорийской
регрессии, и второй – абсолютные значения падения уровня моря. Согласно
П.В. Федорову, мнение которого одно время безоговорочно принималось большин-
ством археологов, пик регрессии приходился на середину I тыс. до Р.Х., а её макси-
мум составлял 2–3, или 3–5 м. Из новейших работ, наиболее близки этим значениям
цифры и даты, полученные Я.А. Измайловым (Измайлов 2005). По нашим же дан-
ным, максимум регрессии приходится на рубеж II–I тыс., а её абсолютные значения
составили 12–13 м. Н.С. Благоволин и А.Н. Щеглов, реконструируя литораль Тар-
ханкутского полуострова полагают, что для IV–III вв. уровень моря мог находиться
между отметками –4 и –8 м. В основе этого вывода лежат комплексные гео-археоло-
гические исследования в районе оз.Панское, на дне которого, как известно, в настоя-
щее время располагаются остатки одной из античных усадеб. Что касается пика фа-
нагорийской регрессии, то авторы датируют его временем, соответствующим само-
му началу греческой колонизации (Panskoye I 2002: 297–298, pl.186). К.К. Шилик,
основательно изучивший гидрогеологию и геоморфологию в устьях Ю. Буга и
Днепра, предлагает значения близкие нашим –8 –12 м (Шилик 1975а: 15; 1975б).
Почти такие же данные (–8–10 м) получены по результатам исследований в зоне кав-
казского побережья Черного моря (Балабанов, Квирквелия, Островский 1981). Нако-
нец, П.М. Долуханов, рассмотрев эти все данные, дополнил их ещё некоторыми дру-
гими, и пришёл к выводу, что в начальный период греческой колонизации уровень
Чёрного моря составлял минус 10–11 м (Долуханов 2007: 19).
Последние значения полностью согласуются с нашими данными, впервые обна-
родованными четверть века назад (Бруяко, Карпов, Петренко 1991). В начале I тыс.
(поздняя фаза фанагорийской регрессии) наблюдается незначительный подъем уров-
ня моря с отметки –12–13 м. Ко времени появления в Северном Причерноморье пер-
вых греческих колоний, уровень водного зеркала стабилизируется на отметке
–10–11 м и в таком состоянии он остаётся вплоть до начала эпохи эллинизма (рис. 4).
Около середины II тыс. до Р.Х. в Северном Причерноморье начинается этап поз-
днего бронзового века, который представлен двумя крупными культурами, или куль-
турными общностями – срубно-сабатиновская (XVI–XIII вв.) и белозерская
(XII–X вв.). Время существования первой приходится на климатический оптимум
суббореала, когда после термоксеротической фазы конца III – начала II тыс. до Р.Х.
отмечается гумидизация климата, соответствующая умеренному этапу (рис. 4). Счи-
таем, что общий природно-климатический фон в срубно-сабатиновскую эпоху был
близок современному, но с более высоким уровнем обводнённости степной гидросе-
ти. Последнее уточнение основано, главным образом, на археологических данных,
согласно которым именно в этот период наблюдается очень плотная концентрация
поселений в степной зоне. Если сеть населённых пунктов позднего бронзового века
43
 Рис. 4. Соотношение климатических и
историко-археологических этапов в Северо-Западном Причерноморье
Fig. 4. Correspondence between climatic and history-archaeological phases
in the North-West Black Sea region
44
переместить в современный природный ландшафт, то станет очевидно, что боль-
шинство из них не могло бы функционировать прежде всего, по причине недостат-
ка водных ресурсов. Большинство из поселений можно отнести к типу сельских, но
некоторые (Вороновка II, Дикий Сад) можно рассматривать и как населённые пунк-
ты «квазигородского» типа по терминологии Ю.В. Андреева (Андреев 1989: 1213).
Довольно развитая и сбалансированная структура хозяйства, каменное домострои-
тельство, наличие специализированных ремёсел и крупных очагов бронзолитейного
производства, всё это является характерным для сабатиновского населения и, впол-
не соответствует оптимальным климатическим условиям. Совершенно не противо-
речит этим же условиям и общественная структура сабатиновского общества, для
которой характерна эгалитарность, отсутствие развитой социальной иерархии.
Ситуация меняется в последней четверти II тыс. до Р.Х. Постепенно происходит
значительное сокращение числа стационарных населённых пунктов. Каменную
архитектуру сменяет каркасно-глинобитная, наземные постройки – сооружения
земляночного типа. Приходит в упадок бронзолитейное производство. Меняется
образ жизни обитателей степной зоны. Он становится более подвижным. Растёт
количество подкурганных захоронений и после тысячелетнего перерыва в степи
вновь начинается массовое строительство курганов. Тенденция к общему снижению
стандартов жизнедеятельности достигает пика на рубеже тысячелетий, когда следы
прочной оседлости в степной полосе исчезают едва ли не полностью.
Всё это происходит на фоне достаточно быстрых отрицательных климатиче-
ских изменений, которые протекали в рамках фазы позднесуббореального похолода-
ния (SBIII). По нашему мнению, эти изменения носили характер экологического
кризиса, и в подтверждение этого тезиса можно привести следующие примеры.
Весьма красноречивыми и хронологически абсолютно точными являются дан-
ные палеогидрологии и гидрогеологии. Эти данные указывают на резкое сокраще-
ние годового стока Днестра и Днепра (рис. 5), что соответствует, как правило, сни-
жению общей увлажнённости.5 На основании данных по динамике стока Днепра за
последние 4 тыс. лет, которые собрал и изучил Г.И. Швец (1978), Ю.Л. Раунер соста-
вил весьма информативный график (Раунер 1981: 14, рис. 5). Согласно этому графи-
ку периодичность засушливых лет около 1000 г. до Р.Х. достигает катастрофической
отметки – 0,5/год. То есть, в среднем каждый второй год был засушливым. Сегодня
такие показатели характерны для зоны полупустынь. С ростом засушливых, падает
периодичность влажных лет – до 0,04 – 0,03/год (рис. 6). Средняя норма годового
стока Днепра за период с 2150 г. до Р.Х. по 1975 г. от Р.Х. составляет 1550 м3/сек.
(Швец 1978: 46). Минимальное значение за этот же период равняется цифре
720 м3/сек. Если мы возьмём весь отрезок в 4000 лет, то эта цифра, показывающая
катастрофическое сокращение стока Днепра, встречается всего 6 раз. Однажды это
случилось в XV в. до Р.Х. (1410 г.), однажды в XV в. от Р.Х. (1492 г.), еще раз – в
1921 г. прошлого, ХХ века. А ровно половина случаев приходится на период от
конца XI до начала IX вв. до Р.Х. – 1004, 1002, и 896 гг. до Р.Х. (рис. 7)
График Ю.Л. Раунера усреднён по 120-летним периодам. Если же мы, исполь-
зуя таблицы Г.И. Швеца, уменьшим этот шаг, произвольно выбирая сопоставимые
___________________
5
Обращаем внимание на абсолютные (календарные) значения гидродинамики Днепра, в основе
которой ежегодные иловые отложения Сакского озера (Швец 1978).
45
 Рис. 5. Динамика годового стока Днепра и Днестра в позднем голоцене
Fig. 5. Dynamics of the annual runoff of the Dnieper and Dniester rivers in the Late Holocene

отрезки с предельной плотностью маловодных лет, то результаты могут быть ещё

более впечатляющими. Наряду с минимальными, катастрофическими (720 м3/сек),
существуют ещё и просто критические значения. Если принять, что такие значения
находятся ниже отметки 1000 м3/сек., то плотнее всего они будут располагаться всё
там же – на рубеже тысячелетий. За 44 года, с 1004 по 960 гг. до Р.Х., маловодными
были 11 лет. То есть, на каждый 4 год приходилось значение ниже 1000 м3/сек.
(рис. 7)
О сильной аридности климата можно судить и по другим данным. Весьма впе-
чатляет картина, составленная по результатам палеопочвенных изысканий. Автор-
ский коллектив под руководством В.П. Золотуна суммировал свои исследования в
нижеследующей таблице:

46
 Таблица 1
Скорость нарастания гумусного горизонта
(верхний генетический горизонт А+А/B)
по: Золотун В.П. и др., 1984

0 – 2500 л.н. (3,6 мм/100 лет )

2500 – 3000 л.н. (10,2 мм/100 лет)
3000 – 4500 л.н. (0,8 мм/100 лет )
4500 – 10000 л.н. (6,5 мм/100 лет )

Мы видим, что на протяжении всего голоцена самая низкая скорость гумифика-

ции почвы отмечается именно для второй половины II тыс. до Р.Х. – 0,8 мм/100 лет.
Согласно теории растительно-наземного образования чернозёма, накопление гумуса
прямо связано с количеством растительной степной биомассы, уходящей в т.н. опад
(Чибилёв 1990: 133). Объём последней зависит от определённых климатических
условий, среди которых важнейшими будут влажность и тепло. Дальнейшие выво-
ды, вероятно, каждый может делать уже самостоятельно.
Многие почвоведы полагают, что в климатических условиях позднего бронзо-
вого века современные границы почвенных зон могли сдвинуться к северу на одну
подзону (Золотун и др. 1984: 225–227; Иванов, Ковалёва 1984: 227–229; Алексан-
дровский 1989: 65, рис. 2; Адаменко и др. 1997: 121). Это значит, что на месте

Рис. 6. Динамика увлажнённости по данным годового стока Днепра для юга Украины
за последние 4000 лет (по: Раунер 1981)
Fig. 6. Dynamics of moisture according to the annual runoff of the Dnieper for the South
of Ukraine for the last 4000 years
47
нынешних южных чернозёмов Причерноморской низменности могли развиваться
каштановые и тёмнокаштановые почвы, характерные для сухих степей с полынно-
типчаковой и ковыльно-типчаковой растительностью. А, это в свою очередь, позво-
ляет говорить о кризисе аграрного производства, который становится совершенно
очевидным на заключительном (белозерском) этапе позднего бронзового века.
Вместе с тем, в период SBIII в низовьях Дуная, Днестра и Днепра – районах со
стабильным режимом увлажнения – существуют обширные лесные массивы (рис. 8)
в которых значительное, до 40–50% место принадлежало хвойным породам, глав-
ным образом – сосне. А, в палинозоне 4 разреза Чумай, соответствующей SBIII
отмечено максимальное для всей колонки содержание пыльцы ели (до 15%), что,
вероятно, лишь отчасти может быть связано с заносом пыльцы из молдавских кодр,
ближайшими из которых являются Тигечские кодры (рис. 9; 10). Сходная картина
наблюдается для среднего течения р. Прут. В слое, соответствующем SBIII отмеча-
ется падение значения широколиственных и увеличение пыльцы хвойных пород, а
также берёзы. Одновременно формируются устойчивые кривые ксерофитов – полы-
ни, лебедовых (Адаменко и др. 1997: 120–121). Такой состав палинологического
спектра подтверждает климатическую характеристику данного этапа, как холодного
и засушливого. Практически аналогичные выводы можно сделать и для низовьев
Южного Буга. Существование значительных лесных формаций предполагается
здесь по данным споро-пыльцевого анализа из поселения Дикий Сад. В конце II тыс.
до Р.Х. в этом районе развивались участки широколиственных и берёзово-сосновых
пойменных лесов. Одновременно, в травянистом спектре отмечается высокий про-
цент ксерофитов (Gerasimenko et.al. 2009: 90).

Рис. 7. Минимальные экстремумы обводнённости Днепра

Fig. 7. The minimum extremes of water content of the Dnieper river

Суммируя доказательную базу по восстановленной ландшафтно-климатиче-

ской модели конца II – начала I тыс. до Р.Х., мы можем говорить о прогрессирующем
криоксеротическом характере периода SBIII. Похолодание при этом, было
настолько глубоким, что иногда, для отрезка XII–V вв. до Р.Х. предлагает даже вве-
сти такое понятие, как «неогляциал» (см. Fairbridge 1976).
Общее негативное влияние климатических изменений на хозяйственную дея-
тельность древнего населения в позднем суббореале, не следует распространять на
Восточную Европу в целом. Наиболее восприимчивыми к таким изменениям счита-
48
 Рис. 8. Вариант распространения лесных формаций в Северо-Западном Причерноморье
в раннем железном веке
Fig. 8. One of the variants of distribution of forest formation in the North-West Black Sea region
in the Early Iron Age

ются недренированные степные области, в частности, Причерноморская и Прикас-

пийская низменности. В тоже время, ситуация на пространствах Русской равнины
(лес, лесостепь) оставалась в хозяйственном отношении стабильной (Иванов 1983:
33). Расширение границы степной зоны к северу в конце суббореала, хотя и вело к
сокращению площади лесных формаций в лесостепной полосе (Чендев 2006:
377–378), однако по сравнению с нынешней «островной» лесостепью, в раннем
железном веке леса здесь имели более плотный, насыщенный ареал. В них преобла-
дали породы характерные скорее для зоны широколиственных лесов, в которых
абсолютно вольготно себя чувствовали типичные представители лесной фауны –
лось и медведь. Обыденность этих видов красноречиво подтверждается фаунистиче-
49
 Рис. 9. Споро-пыльцевые диаграммы палинологических разрезов
Северо-Западного Причерноморья
Fig. 9. Pollen diagrams of palynological sections located in the North-West Black Sea region

скими данными по Левобережной лесостепи. Бассейн р. Сейм, судя по находкам

костей, в I тыс. до Р.Х. являлся частью стабильного ареала бурого медведя и лося.
Довольно много здесь костей бобра (Моруженко 1985: табл. 2).
В оценках климатических изменений для любой эпохи, любого региона, кото-
рые можно найти у разных исследователей, единодушие, как правило, отсутствует.
Тем ценнее, что аридизация умеренных широт в позднем суббореале принимается,
пожалуй что, в большинстве специальных работ, посвященных различным областям
Евразии (Боковенко и др. 2005: 99, рис. 3; 101–102; Демкин и др. 2005: 107).6 Споры
ведутся, главным образом, вокруг характера аридизации, её обусловленности то ли
потеплением, то ли похолоданием. Наша модель совершенно определённо свиде-
тельствует в пользу криоксеротического (холодного и засушливого) тренда. Сочета-
ние этих же признаков (аридность и холод) по мнению А.Л. Александровского, сле-
дует считать характерным для северокавказских степей (Ставропольская и Кубано-
Приазовская степные провинции) в первой пол. I тыс. до Р.Х. (Александровский
2005:86).
Общее ухудшение климата умеренных широт в позднем суббореале привело к
тому, что обширные районы евразийских степей стали практически непригодными
___________________
6
Признаки экологического кризиса на рубеже тысячелетий (ок. 1000 г.) отмечаются и в других районах
Древнего мира. Засушливым на Среднем Востоке, и в частности в Иране, был период 1250–950 ВС
(Neumann, Parpola 1987: 164–165). Пик аридности в Эгеиде пришёлся на X–IX вв. (Dickinson 2006: 79).
50
 Рис. 10. Местонахождение палинологических разрезов
Fig. 10. Location of palynological sections
1 – Чумай, 2 – Троицкое, 3 – Кардашинский торфяник

для стабильного функционирования экономики древних обществ, причём, не только

земледельческих. Однако, евразийский степной пояс – чрезвычайно протяжённый по
территории, отнюдь не является монотонным в ландшафтном отношении. Известное
разнообразие ландшафтных зон выражалось и определёнными локальными отли-
чиями в том, что касается влияния природно-климатических факторов в каждой из
них. Иными словами, в огромной степной провинции могли сохраняться некие ланд-
шафтно-климатические ниши-рефугиумы, которые по своим характеристикам, на
общем отрицательном фоне всё же могли обеспечить более или менее стабильное
функционирование производящего хозяйства и, прежде всего – скотоводства. К
таким зонам в начале I тыс. до Р.Х. можно отнести в частности западно-предкавказ-
ские (Кубано-Приазовские) степи, североалтайскую горно-степную область, низовья
и приустьевые области крупных рек (Сыр-Дарья, Аму-Дарья, Волга, Дон). Именно
здесь и зафиксированы археологически наиболее выразительные очаги жизнедея-
тельности в этот, климатически крайне неблагоприятный для населения степи
период. Речь идёт в основном о памятниках, оставленных ранними кочевниками. Но,
не только, ибо отдельные участки оседлости фиксируются в этот период и в степи,
главным образом, в прирусловых зонах крупных рек – нурские памятники на
Нижней Волге, кобяковские на Нижнем Дону и Кубани.
До сих пор мы говорили о верификации климатического фактора только архео-
логическими данными. Но, как известно, начиная с VII в. Северное Причерноморье
51
становится частью античного мира и попадает в поле зрения представителей антич-
ной литературной традиции. Иногда, предполагается, что северный берег Понта, или
его акватория (о. Левке в частности), были известны эллинам уже в VIII веке. Во
всяком случае, из «Теогонии» Гесиода (ок. 700 г.) совершенно точно следует, что
поэту был известен Дунай («прекрасноструящийся Истр»). Одновременно, на вос-
точном побережье, географический кругозор беотийца ограничивался р. Фасис
(Ges., Th. 339–340). Поскольку же, Гесиод не называет больше ни одной реки Север-
ного Причерноморья, то можно предположить, что они ему были неизвестны.
Первые греческие колонисты появились на берегах Северного Понта около
650 г. до Р.Х., т.е. в самом конце позднесуббореального похолодания. Тем самым,
эллины действительно застали здесь ещё крайне неблагоприятные климатические
условия и поэтому, сообщения древних авторов о суровой природе причерноморских
степей вряд ли стоит считать всего лишь метафорическим приёмом, рассчитанным
на эмоциональное потрясение аудитории. Для Гомера, Гесиода, Эсхила снег, мороз,
ледостав на реках отнюдь не были чем-то экзотическим. Весьма солидный, хотя и не
полный, корпус свидетельств о суровых климатических условиях на юге Балканско-
го полуострова и в Эгейском бассейне, которые содержатся в трудах греческих авто-
ров архаического и классического периодов, собрал С.Г. Карпюк (2010; 2013). Мы не
предпринимали специальный анализ текстов (это вполне может быть самостоятель-
ным исследованием), но кажется, что о суровых зимних условиях в Эгеиде пишут
большей частью ранние авторы, доэллинистической эпохи.
Для античной эпохи с её фиксированными наблюдениями, географическим кру-
гозором, мореплаванием и торговлей особый интерес приобретает реконструкция
береговой линии северо-западного бассейна Черного моря. Вариант, который пред-
лагается здесь, по нашему мнению отражает ситуацию на протяжении большей
части I тыс. до Р.Х. (рис. 11). В соответствии с эвстатической ритмикой древняя
литораль усреднена по десятиметровой изобате. В итоге, получается, что значитель-
ные участки шельфа шириной от нескольких сотен метров до 25–30 км были обна-
жены. На поверхности моря оказались наиболее мелководные в настоящее время
Одесская, Днестровская и возможно, Катранья банки. Большинства озёр и лиманов
в античную (доримскую ) эпоху не существовало (Гожик 1992: 203) за счёт чего уве-
личилась длина тальвегов рек, питавших эти бассейны. Исключение составляют
Тилигульский и Хаджибейский лиманы которые сократились в размерах, до площа-
ди имеющихся у них при устьях глубоких донных впадин, которые, в свою очередь,
соединялись с морской акваторией более или менее длинными русловыми отрезка-
ми. В дельте Дуная береговая линия в районе Сулинского гирла, по сравнению с
современной проходила в 10–15 км мористее. Именно с фанагорийской регрессией
связывается быстрый рост и продвижение в море Сулинского рукава, или Сулинской
дельты (Panin 1983: 177–178, fig. 2; 6; Bony et.al. 2015: fig. 8).7 Cоответственно, рас-
___________________
7
Результаты, опубликованные в последней из этих двух работ (Bony et.al. 2015), в целом противоречат
нашей модели прибрежного ландшафта в античную эпоху. Используя данные седиментологического
метода в сочетании с малакофаунистическим анализом, авторы пришли к выводу, что комплекс озёр
южнее дунайской дельты сформировался как лагуна Синое–Разелм в основном уже около 5000 лет
назад и с тех пор какие-то изменения происходили только внутри этой структуры. Контуры самой
лагуны практически не менялись. Удивительно, но эвстатический фактор в работе совершенно не
принимается во внимание. Эволюцию лагуны на протяжении 5000 лет авторы анализируют на фоне
относительно стабильного, по их мнению (т.е. постоянного) уровня моря – «…in context of relative sea-
level stability» (Bony et.al. 2015: 190).
52
Рис. 11. Реконструкция литорали северо-западной части Чёрного моря в доримскую эпоху
Fig. 11. Reconstruction of the littoral of north-west part of the Black Sea
in antique (pre-Roman) time
1 – Левке; 2 – Тира; 3 – Никоний; 4 – Кошары; 5 – Березань; 6 – Ольвия;
7 – Ягорлыцкое поселение; 8 – Калос Лиман; 9 – Керкинитида;
10 – Днестровская банка; 11 – Катранья банка; 12 – Одесская банка

стояние между о. Левке (Змеиный) и устьями Истра (Дуная) должно было быть
меньше, чем сегодня, что следует учитывать при скрупулёзных арифметических
пересчётах древних мер длины на современные.
Если разместить на полученной палеотопооснове известные античные населён-
ные пункты и сравнить их древнюю топографию с современной, нетрудно заметить
некоторые отличия (рис. 11). Отметим в этой связи две интересные особенности.
Практически все поселения, следы которых фиксируются сейчас в основном на
возвышенностях, в древности имели ещё и нижние террасы. Фрагменты этих террас,
более или менее явно сохранились кое-где и сегодня. Наиболее выраженной являет-
ся такая терраса в Ольвии («Нижний город»). Небольшие участки, примыкающие к
пляжу, сохранились в Никонии и Тире. Эти террасы, вне всякого сомнения, должны
были входить в городскую территорию. Сказанное относится не только к крупным
центрам. Так, на ряде сельских поселений левого берега Днестра строительные
остатки были зафиксированы непосредственно на уровне подошвы коренного бере-
га. Нижние террасы имели все поселения Одесской бухты и Кошары. В настоящее
время затопление поймы, абразия, плоскостной смыв привели к тому, что большин-
53
ство нижних террас в основном находится под водой, а небольшие участки у подош-
вы коренного берега перекрыты слоями делювия различной мощности (Никоний).8
Вторая особенность, на которую стоит обратить внимание, заключается в сле-
дующем. Исходя из предлагаемой реконструкции можно объяснить «неудобное», с
точки зрения водоснабжения в современных условиях, размещение ряда населённых
пунктов. В древности, все они располагались либо непосредственно при устьях
степных рек (поселения Одесского залива, Ягорлык, Кошары), либо на берегу моря
с сильно опреснённой близлежащей акваторией (Березань). Именно Березань, её
топография, являет собой, пожалуй, наиболее красноречивое свидетельство ланд-
шафтной динамики. Современный ландшафт, окружающий остров, полностью
исключает возможность существования здесь древнего поселения, прежде всего, по
причине отсутствия пресной воды. Причём, не столько для жителей, которые впол-
не могли обходиться ресурсами несуществующих ныне источников (Лапин 1966:
136), сколько для домашнего скота.9 Кроме того, островное положение Березани и её
размеры практически сводят на нет возможности для полноценной аграрной и
животноводческой деятельности её обитателей (Пападимитриу 1910: 98 и сл.; Лапин
1966: 128 и сл.).
Очень похожий пример даёт и топография поселений Одесского залива
(рис. 12). Три пункта образуют прямоугольный треугольник. Остатки всех трёх рас-
полагаются сегодня на высоких коренных мысах. В древности все они должны были
иметь ещё и нижнюю террасу, где находилась гавань. В сегодняшних топографиче-
ских условиях ни одно из этих поселений, включая Жевахову гору, расположенную
на водоразделе Куяльницкого и Хаджибейского лиманов, не могло бы обеспечить
своих обитателей пресной водой. Однако, в античную эпоху, тальвеги этих бассей-
нов (нынешних лиманов) были длиннее, а открытая морская акватория располага-
лась мористее. Таким образом, поселения Одесского залива располагались в зоне т.н.
русловой многорукавности. Вероятно, водоносными были и некоторые балки, в
частности, нынешний Военный спуск, ограничивающий поселение Приморский
бульвар с