Материалы по археологии Северного Причерноморья

(МАСП)

Монографическая серия № 4

Materials on the archaeology of the Northern Black Sea region

Monograph ser. No. 4

 НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УКРАИНЫ
ОДЕССКИЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ

И.В. Бруяко, Е.П. Секерская

ОЧЕРКИ
экономики населения
Северо-Западного Причерноморья
в античную эпоху

I.V. Bruyako, E.P. Sekerskaya

Essays
on the economy of the population
of the North-West Black Sea
region in antiquity

Ирбис
Одесса
2016
УДК 93:33(477.74)«652»
ББК 65.03(4Укр7)3-28
Б-895

Монография посвящена изучению вопросов экономического развития

населения Северо-Западного Причерноморья в античную эпоху. Предложены
модели (стратегии) хозяйственной и ремесленной деятельности обитателей
античных городов и поселений, а также представителей варварского мира – скифов
и фракийцев. Рассмотрена историко-археологическая ситуация в регионе.
Разработан вариант ландшафтно-климатической реконструкции эпохи раннего
железного века.

Монографія присвячена вивченню питань економічного розвитку населення

Північно-Західного Причорномор’я античної доби. Запропоновано моделі (стратегії)
господарської та ремісничої діяльності мешканців античних міст та поселень, а
також представників варварського світу – скіфів та фракійців. Розглянуто історико-
археологічну ситуацію в регіоні. Розроблено варіант ландшафтно-кліматичної
реконструкції за добу раннього залізного віку.

Monograph is devoted for the questions of economic development of population of

North-West Black Sea region in the antique epoch. Are offered the patterns (strategies) of
economic and handicraft activities of the inhabitants of antique sites and indigenous pop-
ulations – Scythians and Thracians. Is examined the historical and archaeological situation
in the region. Is elaborated the pattern of environmental reconstruction of the region in the
Early Iron Age.

Рецензенты:
докт. ист. наук К.К. Марченко
докт. ист. наук Н.А. Гаврилюк

Дизайн обложки:
Д.А. Топал

Рекомендовано к печати Учёным советом

Одесского археологического музея НАН Украины
(протокол № 374 от 24 ноября 2016 г.)

ISBN 978-617-7473-00-7
© ОАМ НАН Украины, 2016
© Ирбис, 2016
 НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
В 1999 г. в далеком, и для многих загадочном, городе Волжск вышла книга
(Бруяко 1999). Её внешний вид и полиграфическое качество, даже на то время, не
выдерживали никакой критики. Но это не было виной автора. Скорее – его бедой,
которая, в том случае, была не пороком, а стечением жизненных обстоятельств. Как
бы там ни было, «книга» появилась. В ней были собраны практически все доступные
на то время материалы, касающиеся хозяйственной и ремесленной деятельности
населения Северо-Западного Причерноморья в античную (доримскую) эпоху. На
основании этих источников был реконструирован практически весь спектр этой дея-
тельности, обозначено несколько различных экономических моделей (стратегий) и,
тем самым, предложен очерк экономического развития конкретного региона в кон-
кретный исторический период. Задействованная методика и интерпретации оказа-
лись вполне применимы к изучению экономики античной эпохи Северного Причер-
номорья в целом. Если судить по литературе, вышедшей уже после появления упо-
мянутой книги, многие из этих идей были приняты в научном сообществе постсо-
ветского пространства. Однако, это принятие крайне редко сопровождалось ссылкой
на первоисточник, хотя, за последние 10–15 лет, многие из положений злополучной
монографии активно разрабатываются, как новаторские и оригинальные. Право
«авторов» этих идей не ссылаться на полиграфическое недоразумение 1999 г. Воз-
можно, это делается из псевдо-эстетических соображений, по которым первичной
является форма и только потом содержание. Мы тоже оставляем за собой право не
упоминать те работы, в которых оригинальность некоторых положений вторична по
отношению к началу 90-х гг.
Книга, вышедшая в 1999 г., является аутентичным текстом кандидатской дис-
сертации И.В. Бруяко, которая была защищена в 1993 г. в ИИМК РАН. В этой рабо-
те, в свою очередь, были использованы материалы кандидатской диссертации
Е.П. Секерской, защищённой там же (ЛОИА АН СССР) в 1991 г. Соответственно,
начало 90-х гг. это рубеж (terminus ante quem) накопления и осмысления всей той
полезной информации, которая содержится в этих двух диссертациях и книге.
Что касается нынешнего издания, то в нём сохранена структура монографии
1999 г., но хронологические рамки исследования расширены. Теперь они охватыва-
ют почти всю античную эпоху. Содержание книги обильно дополнено фактическим
материалом, накопившимся за 20 лет. Оказалось, что новые материалы в основном
соответствуют тем выводам, которые были сформулированы в издании 1999 г. Нам
хочется думать, что это соответствие является подтверждением правильности и жиз-
неспособности этих выводов, а не следствием консерватизма и предвзятости авто-
ров, не желающих уйти от однажды созданных схем.

И.В. Бруяко
Е.П. Секерская

5
 ВВЕДЕНИЕ
Античная эпоха в Северном Причерноморье – наиболее яркая по форме и насы-
щенная по содержанию. Сохранившиеся de visu остатки материальной культуры,
величие которой вполне угадывалось в их фрагментарности, обширный блок пись-
менной информации современников, погружавшей исследователей в реальный,
живой мир прошлого, все это способствовало безусловному приоритету, который
этот раздел древней истории имел перед остальными на начальном этапе становле-
ния археологической науки на юге России. Такое преимущество, поначалу вывело
античную археологию в лидеры и по развитию различных методик историко-архео-
логического познания. Огромное количество источников открывало, казалось бы,
почти безграничные возможности для использования критического метода и выхода
на создание максимально достоверных схем истории общества в античную эпоху.
Однако, изобилие достающееся без особого труда – расслабляет. Первопроходцам в
науке одновременно и тяжело и легко. Трудности очевидны и заключаются в абсо-
лютном неведении относительно правильности избранного пути к достижению
цели. Легкость видится, прежде всего, в отсутствии неких схем, выработанных поко-
лениями предыдущих исследователей, которые в известной степени ограничивают
параметры интерпретационной модели. Громадный, по сравнению с более ранними
эпохами, фонд источников по античной археологии, с одной стороны, даёт, казалось
бы, уникальную возможность для максимального освещения различных аспектов
жизнедеятельности общества, с другой исследователь становится заложником этого
богатства, которое не может лежать беспорядочной кучей и требует пристального к
себе внимания. Причём, эта куча имеет тенденцию к постоянному и неуклонному
росту. Показатели этого роста прямо зависят от количества исследователей (resp.
исследуемых памятников). Таким образом, постоянно накапливавшийся материал
необходимо было для начала систематизировать. Эта начальная стадия затянулась,
поскольку работа с таким объемом материала практически не оставляла времени и
сил на изучение целого ряда специальных вопросов, в том числе и тех, которые отра-
жают экономическую деятельность античного общества. И, если вопросы торговли
и товарно-денежного обращения этой эпохи всегда были в центре внимания, которое
гарантировала триада элитарных классических дисциплин – филология, эпиграфика
и нумизматика, то хозяйственный и ремесленный аспекты освещались совершенно
непропорционально имеющемуся фонду источников. Такое положение вещей в
основном сохранялось вплоть до последнего десятилетия ХХ века. Отчасти, это
можно было объяснить тем, что качественное и максимально полное изучение реме-
сла и хозяйства требовало применения методик, находящихся в компетенции других
наук, смежных с археологией (археоботаника, археозоология, трасология), или даже
весьма далёких от неё (минералогия, геология, климатология, металловедение).
Активное и массовое использование данных и методов этих дисциплин обозначи-
лось относительно недавно. Собственно, даже такая дисциплина как археозоология,
без которой сегодня уже невозможно представить процесс исследования любого
памятника, сформировалась как наука только во второй пол. ХХ в. Вероятно, имеет
смысл, для будущих историков археологической науки различать, уже как минимум,
два этапа в изучении ремесла и хозяйства древних обществ Северного Причерно-
морья. Признаки начала первого этапа можно видеть еще в предвоенный период. Его
завершение и, одновременно, начало второго этапа знаменуют комплексные, спе-
6
циальные исследования как по экономике древних обществ в целом, так и по отдель-
ным ее направлениям, которые стали появляться в самом конце прошлого столетия.
По причине отсутствия специальных методик, работам первого этапа объективно
была присуща известная ограниченность. Однако, такое положение вещей было
неизбежным и его необходимо было пережить, и пережить не пассивно-созерцатель-
но, а находясь в состоянии постоянного творческого поиска. И, кажущиеся сейчас
очевидными черты наивного позитивизма, на самом деле, явились, во-первых, чер-
тами, сопутствующими этапу первичного накопления информации, а, во-вторых –
системообразующими факторами будущей сложной методической машины.
Приведём несколько самых общих иллюстраций к сказанному. Так, если гово-
рить об изучении античного земледелия, то, прежде всего, следует назвать неболь-
шую работу В.Д. Блаватского, которую можно считать одновременно образцовой и
характерной для первого этапа (Блаватский 1953). Автор собрал едва ли не весь
известный к тому времени материал, иллюстрирующий тему земледелия в Северном
Причерноморье античной эпохи. Причём, иллюстрирующий в прямом и переносном
смысле, поскольку очерк снабжён комментариями древних авторов и реконструкци-
ей ряда аграрных процедур, выполненных на основе сюжетов вазописи. Весьма
ценно, что В.Д. Блаватский, пожалуй впервые, попытался обобщить имевшиеся на
тот период археоботанические данные по различным памятникам.
Дальнейшее и качественное развитие тема земледелия получила в работе
С.Ф. Стржелецкого (1961). Автор использовал уникальные по сохранности и значи-
мости остатки земельного межевания на Гераклейском полуострове. В результате
этот археологический источник стал доступен качественно иному уровню критики.
Из списка ярких описательных иллюстраций к истории античного земледелия в
Северном Причерноморье, он перешёл в разряд базовых моделей, призванных
решать вопросы, связанные с формами землепользования и организацией земельно-
го хозяйства, специализацией в выращивании отдельных культур. С помощью этого
же источника отныне стало возможным безошибочно опознавать остатки строитель-
ных комплексов, связанных с аграрной деятельностью.
Примерно в это же время гораздо более углублённо и на высоком профессио-
нальном уровне продвигалось изучение проблем животноводства античной эпохи.
Начало было положено ещё в предвоенные годы работами И.Г. Пидопличко по фауне
Ольвии (Пидопличко 1940). В 50-е годы также с материалами Ольвии работает
В.А. Топачевский (1956). На 50-е – 60-е годы приходится расцвет научной деятель-
ности В.И. Цалкина. Благодаря его колоссальной работоспособности был введён в
научный оборот огромный материал, и создан поистине бесценный банк данных для
изучения скотоводства и охоты в Северном Причерноморье. Основанные на нём
главные положения исследователя о закономерностях соотношения видов домашних
животных в стаде, формах ведения животноводства, роли охоты, сохраняют своё зна-
чение вплоть до настоящего времени (Цалкин 1960; 1962; 1966; 1969). Ряд работ,
посвящённых изучению фаунистических остатков из античных местонахождений
был опубликован В.И. Бибиковой (1958). В Нижнем Поднестровье первые археозоо-
логические исследования были проведены Б.И. Сушко по материалам Никония
(Сушко 1966).
В 70-е–80-е годы тема земледелия всё активнее подкрепляется археоботаниче-
скими данными. Несомненно, здесь в первую очередь следует назвать работы
7
З.В. Янушевич (1976; 1986), в которых значительное место уделено анализу расти-
тельных остатков из античных памятников Крыма и лесостепных поселений скиф-
ского периода. Материалы степной Скифии обрабатывались Г.А. Пашкевич. В связи
с выходом большой статьи этого автора по материалам ольвийской хоры (Пашкевич
1990а), мы выразили надежду на то, что эта работа «положит конец тому совершен-
но нетерпимому положению, которое сложилось в Нижнем Побужье в связи с край-
не медленным внедрением здесь данных археоботаники при изучении вопросов
земледелия» (Бруяко 1999: 5). Наш оптимизм оказался профетическим. В 2005 г. в
журнале «STRATUM plus» вышла монография Г.А. Пашкевич, посвящённая сель-
скохозяйственным культурам Ольвии и её округи за античный период в целом (Паш-
кевич 2005).
Внедрение археоботанического метода быстро подняло изучение проблем
сельского хозяйства на новый качественный уровень. И, несмотря на то, что в
последней трети ХХ в. ещё выходили традиционные, описательные исследования
(Кругликова 1975), постепенно их стали вытеснять работы методически специализи-
рованные. К таковым относятся разделы в монографиях А.Н. Щеглова (1978),
Б.А. Шрамко (1987), Н.А. Гаврилюк (1989; 1999), и отдельные статьи (Гаврилюк,
Пашкевич 1991; Николаенко, Янушевич 1981; и др.).
В 90-е гг. ХХ в. и, особенно, в самом начале ХХI в., разговор о земледелии в
раннем железном веке без привлечения данных археоботанических исследований
стал в научных кругах признаком полной ограниченности. Подробный историогра-
фический обзор поэтому здесь будет неуместным, да и ненужным. Тем более, что в
отличие от других районов Причерноморья, в северо-западной его части археобота-
нические исследования практически не проводились. Исключение – монография
Г.А. Пашкевич уже упоминавшаяся выше (Пашкевич 2005). В виде отдельной статьи
опубликованы археоботанические материалы нескольких поселений позднеархаиче-
ского периода из Нижнего Поднестровья (Кузьмінова, Охотніков 1987). Небольшие
коллекции из отдельных памятников обрабатывала З.В. Янушевич (1976; 1986).
Также некоторые данные по нашему региону можно найти в статьях Е.Ю. Лебедевой
(2000).
После работы С.Ф. Стржелецкого, положившей начало изучения систем антич-
ного землепользования и организации земледельческого хозяйства в Причерноморье
(Стржелецкий 1961), в 70-е–80-е гг. это же направление активно разрабатывает
А.Н. Щеглов на материалах Северо-Западного Крыма (Щеглов 1978). Аналогичные
исследования для Херсонеса проводили Г.М. Николаенко (1985), М.И. Золотарёв
(1981), для азиатского Боспора – Я.М. Паромов (1989). Работы Я.М. Паромова стали
первыми в обширном, теперь уже, списке исследований античного земельного кадас-
тра на территории Боспорского царства. Благодаря этим исследованиям, сейчас уже
нет сомнений в том, что монополия Херсонеса как экспериментальной лаборатории в
изучении античного земледелия закончилась. В 90-е гг. ХХ в. стечение целого ряда
обстоятельств открыло буквально необъятные перспективы для изучения античного
землепользования. Компьютерная революция освободила космоснимки из-под грифа
«для служебного пользования» и перевела их в разряд общедоступных, а политиче-
ские перемены позволили снять гриф секретности с аэрофотоснимков. В результате
стало возможным сплошное изучение систем межевания в больших ареалах. Это, в
свою очередь, самым благоприятным образом отразилось на изучении аграрного
потенциала населения Северного Причерноморья античной эпохи, где за последние
8
10–15 лет произошел настоящий прорыв. Полигоном выступила территория, некогда
входившая в состав Боспорского царства. Она была подвергнута сплошному изуче-
нию, в результате которого стало возможным поставить вопрос о реконструкции
земельного кадастра античных поселений Боспора в целом. Выходя за рамки очер-
ченного региона, исследователи всё чаще обращаются к аналогичным материалам
других анклавов античной цивилизации в Причерноморье, расположенных западнее.
И теперь практически полностью определены структуры землепользования (типы
межевания) и соответствие их конкретным районам колонизации (Паромов 1989,
2000; Смекалова, Масленников, Смекалов 2005; Smekalova, Smekalov 2006; Гарбузов
2006, 2008; Масленников, Супренков 2009; Горлов, Лопанов 1995; и др.)
Говоря об изучении технологии древнего земледелия, следует особо отметить
работы Ю.А. Краснова (1975; 1987). К огромному удивлению и большому сожале-
нию тема поднятая автором, за прошедшие десятилетия не вдохновила никого из
отечественных исследователей на своё продолжение. Обе названные монографии, по
территориально-хронологическим охвату и насыщенности базы данных, по-прежне-
му остаются единственными в своем роде. Сосредоточившись на изучении конкрет-
ного вопроса – функционально-типологическом развитии земледельческих орудий в
широком хронологическом диапазоне, Ю.А. Краснов значительное место уделил и
античной эпохе.
Черезвычайно важным для изучения вопросов технологии земледелия и функ-
циональной характеристики орудий является фундаментальный труд С.А. Семёнова
(1974), хотя он и ориентирован преимущественно на экономику доисторических
обществ.
После В.И. Цалкина тема древнего животноводства в Северо-Западном Причер-
номорье оставалась невостребованной на протяжении целого десятилетия. Начиная
с 80-х гг., и вплоть до настоящего времени, с археозоологическими материалами в
том числе и раннего железного века работает Е.П. Секерская. Важное значение
имеют соответствующие исследования, которые проводятся на смежных с Северо-
Западным Причерноморьем территориях. Так, в Молдавии археозоологические кол-
лекции разных эпох активно изучались и изучаются в настоящее время (А.И. Давид,
Г.И. Чемыртан, Р. Кроитор). Степные памятники Причерноморья, в том числе и
античные – сфера деятельности О.П. Журавлёва.
Неудовлетворительным следует признать состояние дел в изучении орнитофау-
ны и ихтиофауны античной эпохи. Так, в количественном выражении фонд источни-
ков по орнитофауне за последние 20–30 лет почти не изменился. Его основу, по-
прежнему, составляют материалы, обработанные в 50-е–70-е гг. прошлого столетия.
Это касается в одинаковой мере, как домашних, так и диких видов (Воїнственський
1958; Воинственский 1960; 1967; Уманская 1973). Сказанное в полной мере относит-
ся также к изучению ихтиофауны и вопросов античного рыболовства. И, хотя, в
количественном выражении ситуация здесь складывается более благоприятная,
однако, объясняется это опять же более интенсивным изучением соответствующих
коллекций в прошлом. Нашими источниками в этом вопросе по-прежнему являются
давно и хорошо известные работы А.Н. Световидова (1948), Е.А. Цепкина (1961),
Л.Д. Житенёвой (1967). Впрочем, сейчас, кажется, появляются признаки возрожде-
ния интереса к данной теме. К числу таких признаков нужно отнести работы по
ихтиофауне и орнитофауне Нижнего Побужья в античную эпоху, которые вышли уже
буквально за последние 2–3 года (Яниш, Антипина 2013; Яниш, Каспаров 2015).
9
 В истории изучения ремесленной деятельности населения Северного Причер-
номорья античной эпохи, так же можно выделить несколько этапов. Для раннего
(30-е – 50-е гг. ХХ в.) характерна обработка материала на дескриптивном уровне.
Особое внимание при этом уделялось продуктам художественных ремёсел (Налив-
кина 1940; Иванова 1955; и др.). Однако, уже на этом этапе появляются исследова-
ния посвящённые вопросам технологии отдельных ремёсел, домашних промыслов
(Новицька 1948; Кульская 1940; Кульська 1958). Повышенное внимание технологи-
ческому аспекту при изучении античного, да и вообще древнего ремесла стало уде-
ляться в 60-е–70-е гг. Вплоть до настоящего времени разработка этой тематики
ведётся по двум главным направлениям, которые условно можно определить как
описательно-каталожное и технологическое. Ярким примером первого направления
является достаточно полная сводка изделий косторезного ремесла античных городов
Северного Причерноморья, изданная Б.Г. Петерсом в характерном, академическом
стиле и превосходном, для своего времени, полиграфическом исполнении (Петерс
1986). Примером и, одновременно образцом исследований второго направления мы
считаем фундаментальную монографию Н.И. Сокольского, посвящённую деревооб-
рабатывающему ремеслу античной эпохи (Сокольский 1971).
Именно в исследованиях такого рода как монографии Н.И. Сокольского и
Б.Г. Петерса, методически дополняющих друг друга, ощущается острейшая необхо-
димость в настоящее время. Хотя, если брать в общем, список работ, преимуще-
ственно статей или разделов монографий, посвящённых ремесленному производ-
ству античной эпохи, выглядит представительно. Так, весьма значителен вклад
Б.А. Шрамко в изучение ремесленной деятельности населения причерноморской
лесостепи скифского времени (библиографию см. Шрамко 1987). Эта же сфера дея-
тельности, но уже для населения степной Скифии, подробно рассматривалась
Н.А. Гаврилюк в двух монографиях (Гаврилюк 1989; 1999/2013) и целом ряде ста-
тей. Список исследователей более или менее постоянно обращающихся к теме реме-
сла весьма велик, хотя их вклад в изучение различных его отраслей неодинаков. Так
например, если вопросы античной металлообработки нельзя считать обойдёнными
вниманием исследователей (Барцева 1981; Житников 1989; Ольговский 1986; 1987;
1991; Островерхов 1979; 1981; 1988; Трейстер 1984; 1987; 1992; Фомiн 1974; Шрам-
ко 1987; и др.), то темы косторезного или кожевенного производства изучены гораз-
до слабее. Причина в немалой степени в том, что археологические источники в пер-
вом случае более выразительные, а их функциональное предназначение вполне
определяется визуально. В то же время, определение орудий и инструментов коже-
венного, косторезного промыслов по их внешнему виду остаётся в значительной сте-
пени спекулятивным. Домашний характер этих промыслов оставляет и крайне мало
шансов на открытие (атрибуцию) древних специализированных комплексов.1
Cовершенно новые возможности для изучения ремесленных и домашних про-
изводств даёт трасологический метод, широко внедрённый в практику археологиче-
ских исследований благодаря работам С.А. Семёнова (1957; 1958; 1968). К сожале-
нию, орудия труда и продукция античных ремесленников в этом плане подвергались
исследованиям в гораздо меньшей степени, чем того хотелось бы. Интересы трасо-
логов, которые представляют ленинградско-петербургскую школу, устремлены,
___________________
1
Но эти шансы всё же есть. Примером служат мастерские по обработке кости и рога идентифицирован-
ные на Каменском и Бельском городищах (Гаврилюк 1995: 88 и сл.; Радзиевская, Шрамко 1980).
10
главным образом, к преисторическому периоду (Петербургская трасологическая
школа…2003).
Положение дел в области изучения ремесла раннего железного века примени-
тельно к Северному Причерноморью можно оценить следующим образом. Имею-
щиеся по данной проблематике работы, в методическом отношении, делятся на три
основные группы. Первую составляют очерковые исследования конкретного памят-
ника, или региона (Шрамко 1987; Гаврилюк 1999; Бруяко 1999; Марченко, Житни-
ков, Копылов 2000). Вторая состоит из работ, посвящённых находкам производ-
ственных комплексов, или продукции отдельно взятого ремесла на отдельном
памятнике, или в отдельной области (Островерхов 1978а, 1978б; Житников 1989;
Крутилов 2007; 2009). И третья объединяет небольшие заметки-публикации отдель-
ных вещей или инструментов, например, литейные формы (Пругло 1965; Смольяни-
нова 2010а). Один общий и весьма серьёзный недостаток, на сегодняшний день,
касается всех трёх выделенных типов исследования. По всем этим трём направле-
ниям полностью отсутствуют сводные работы в масштабе всего северопричерномор-
ского региона.2 Повторимся, что единственной работой такого уровня остаётся книга
Н.И. Сокольского (1971). Эта работа во многом остаётся методологически непрев-
зойдённой до сих пор и, на наш взгляд, она может служить образцом при исследова-
нии других отраслей ремесленного производства в Северном Причерноморье ранне-
го железного века.
Безусловно, отдельного упоминания заслуживают работы Н.А. Гаврилюк, акку-
мулированные в фундаментальной монографии 1999 г., переизданной в 2013 г. Здесь
предпринята попытка охватить весь спектр экономических отношений населения
отдельного региона, коим являлась степная Скифия. Такая стратегическая задача –
безусловный плюс книги. Но, она же и порождает определённые проблемы. Созда-
ние таких фундаментальных трудов требует наличия развитой, сформировавшейся
научно-исследовательской традиции. Её наличие предполагает достижение опреде-
лённого уровня знания и формализацию основных его положений в виде неких акси-
ом, общих мест. Если такой традиции нет, тогда появляется риск постоянного спол-
зания, в частности, растворения в огромном количестве мелких аспектов, составляю-
щих основу общих проблем, формирующих в свою очередь тему экономики. В таком
случае, структурность изложения может быть достигнута за счёт сознательного
отказа от включения в работу некоторых аспектов общего плана (напр. торговля,
товарно-денежные отношения).
За последнее время много публикаций по данной теме вышли из-под пера
А. Одрина.3 Однако, охарактеризовать жанр, в котором работает киевский исследо-
ватель довольно непросто. В недавно вышедшей монографии, автор формулирует
свою гносеологическую концепцию как экологию хозяйства – процесс взаимодей-
ствия между социальными и природными системами (Одрін 2014: 14). С формаль-
___________________
2
Если не считать очерка по ремеслу степной Скифии в монографии Н.А. Гаврилюк (1999: 171–227) и
отдельной монографии С.Я. Ольговского (Ольговский 2005; Ольговський 2011).
3
Среди них следует назвать большую статью, полиграфически оформленную в виде «монографии»
(Одрін 2005), а также монографию фактическую (Одрін 2014). Этому же автору принадлежат соответ-
ствующие разделы в фундаментальном двухтомном исследовании «Економічна історія України» (Одрін
2011).
11
ной точки зрения «экология хозяйства» – довольно бессмысленная метонимия. Да, и
содержание этих двух понятий у А. Одрина плохо совместимы друг с другом. Так,
экология, представлена по большей части современными характеристиками, а хозяй-
ство – античными. Причём, последние привлекаются в готовом виде извне, часто без
ссылок на соответствующие работы и безо всякой критики.
Пожалуй, на этом можно и остановиться, тем более что в дальнейшем мы ещё
будем не раз касаться историографии вопроса. Столь избирательный и довольно
краткий обзор объясняется ещё и тем, что большинство из указанных работ, либо
совершенно не охватывают интересующий нас регион, либо имеют к нему косвен-
ное отношение. Перечень всех этих наиболее значительных исследований преследу-
ет цель лишь подчеркнуть отсутствие традиции в изучении хозяйственно-экономи-
ческой проблематики для Северо-Западного Причерноморья. Такое положение,
имеет впрочем, и вполне объективные причины, среди которых достаточно позднее,
сравнительно с другими областями Причерноморья, начало археологических иссле-
дований в регионе. По сути, систематические и планомерные раскопки античных
памятников здесь начались в 50-е–60-е гг. прошлого столетия. За такой, сравнитель-
но короткий, срок трудно было уделить должное внимание специальному изучению
вопросов, связанных с развитием ремесла и хозяйства. Кроме того, их углублённое
изучение было бы попросту невозможно без первичной обработки и введения в
научный оборот той обширной информации, которая была получена в ходе исследо-
ваний отдельных памятников. Именно первичная публикация материалов и стала
основной задачей археологов в течении последних 30–40 лет. И, надо признать, что
в основном, по ключевым памятникам такая работа выполнена (Карышковский,
Клейман 1985; Самойлова 1988; Секерская 1989; Охотников 1990; Сон 1993; Бруяко,
Дзиговский, Секерская 2008; Дзис-Райко, Охотников, Редина 2012). Кроме того,
нельзя сказать, что вопросы экономики были совершенно оставлены без внимания.
Помимо самых общих очерков, которые имеются в указанных монографиях, прово-
дились и специальные, профессиональные исследования. Так, одна из статей
С.Б. Охотникова была посвящена проблеме земледелия на позднеархаических посе-
лениях Нижнего Поднестровья (Охотников 1979). По инициативе этого же автора
была предпринята первая попытка анализа сельскохозяйственной деятельности оби-
тателей этих поселений с учётом данных археоботаники (Кузьмiнова, Охотнiков
1987). Рассматривался аграрный потенциал античных поселений Нижнего Подне-
стровья в целом (Крижицький, Щєглов 1991), а также отдельных памятников с учё-
том выявленных земельных наделов (Бруяко, Назарова, Петренко 1991). Локализа-
ция систем древних полей, по сути, открыла новую группу источников в этом регио-
не. Эта новая группа вводит Северо-Западное Причерноморье, теперь уже безогово-
рочно, в ареал античного земледелия, а, соответствующие материалы отсюда теперь
можно использовать при изучении вопросов землепользования и аграрной истории
северопонтийского региона в эпоху греческой колонизации.
В области изучения ремесленных производств в Северо-Западном Причерно-
морье сложилась похожая ситуация. За исключением опять-таки общих очерков в
соответствующих монографиях, пожалуй, лишь работы А.С. Островерхова носили
систематический, акцентированный характер. И, хотя в основном эти исследования
проводились на материалах Днепровско-Бугского ареала, однако, А.С. Островерхов
постоянно обращался и к интересующему нас региону (Островерхов 1978а; 1978б;
1979; 1981; 1988). Две работы, Е.П. Секерской и Н.А. Сон, посвящены продукции
12
костерезного производства, соответственно Никония и Тиры (Секерская 1993; Сон
2011). В статье С.П. Смольяниновой поднимается тема цветной металлургии в Тире.
Автор вводит в оборот большую коллекцию литейных форм из раскопок этого цен-
тра (Смольянинова 2010а).
За последние 10–15 лет стали появляться комплексные труды по экономике ран-
него железного века, выполненные на материалах широкого географического ареала.
Непосредственно для территории Северного Причерноморья имеется всего одна
такая фундаментальная работа. Это, уже упоминавшаяся книга Н.А. Гаврилюк,
посвящённая экономике степной Скифии (Гаврилюк 1999; 2013), в которой была
предпринята попытка охватить все основные аспекты, формирующие проблему эко-
номики ранних, сословно-классовых обществ. Мы, по-прежнему, ограничиваем этот
круг, и не касаемся вопросов торговли, которая для обществ государственного типа
с товарно-денежной системой является весьма специфической, сложной и очень
объёмной. И потому, в заглавии книги всё так же оставлено слово «Очерки», которое
ограничивает уровень авторских претензий и, соответственно, избавляет от необхо-
димости концептуальных, теоретических обобщений, неизбежных для исследова-
ний, претендующих на завершённость. Таковые упражнения, при наличии огромных
лакун в фонде источников будут нести более или менее выраженный спекулятивный
характер. Наша задача – очертить круг источников, проанализировать их и выстро-
ить на этих выводах внутренне непротиворечивую интерпретацию. Если в результа-
те этой интерпретации проявятся структурные связи между отдельными явлениями,
то тогда можно выйти на более высокий уровень обобщения, либо отдельных
звеньев (подразделов), либо, быть может, феномена экономики в целом.
Так или иначе, но получается, что тема, вынесенная в заглавие настоящей рабо-
ты, по-прежнему актуальна, и по-прежнему является первой, посвящённой изуче-
нию целого ряда проблем экономики античной эпохи в регионе Северо-Западного
Причерноморья.

13
 ГЛАВА I

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ПРИЧЕРНОМОРЬЕ
В АНТИЧНУЮ ЭПОХУ.
ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Разговор о конкретных проблемах хозяйственной и ремесленной деятельности
населения региона, следует предварить изложением истории этого самого населения
в данном конкретном регионе. Эта необходимость основывается на нескольких
положениях аксиомного свойства. Во-первых, население этой области в этническом
и культурном отношении было разнородным. Во-вторых, у каждого из обитавших
здесь народов была своя собственная история до того, как они встретились в Севе-
ро-Западном Причерноморье в режиме культурного диалога. В-третьих, в этом дис-
курсе у каждого из участников был свой текст и время, отведённое на его прочтение.
И, в-четвёртых, для различных групп населения (народов) характерны определённые
нюансы экономической деятельности, часто отличающие их друг от друга. Все эти
положения, с точки зрения теории, являются общими и достаточно очевидными. Что
же касается их конкретного содержания применительно к данной эпохе и данной
исторической области, то это как раз и является задачей данного раздела. Очерк при
этом будет кратким, суммирующим основные концепции по этому вопросу. Расши-
ренное изложение привело бы к появлению объёмного, самостоятельного раздела, а,
в конечном счёте, к нарушению структуры монографии. По возможности, мы будем
избегать дискуссии по тем или иным вопросам, коих здесь великое множество. А
поскольку у нас есть своё видение проблемы и своя собственная концепция, то пре-
обладать будет изложение именно её положений.
В географии нет чёткого определения области Северо-Западного Причерно-
морья и, вероятно, нужно признать это определение скорее историографическим.
Оно появилось тогда, когда появилась необходимость в географической упорядочен-
ности стремительно растущего фонда археологического материала. Поэтому среди
археологов, работающих на территории называемой Северо-Западным Причерно-
морьем, это понятие скорее имплицитное и нестрогое. Есть понятие северо-западно-
го побережья Чёрного моря, которое включает в себя главным образом литораль и
смежные водоёмы. Именно так, чаще всего и определяется «Северо-Западное При-
черноморье» в античной тематике (Шелов 1967; Брашинский 1970). Граница регио-
на в глубину, как противоположность границе линейной (Шервуд 1988: 120), архео-
логов-классиков не слишком занимает. Зато, она очень интересует археологов, чьи
интересы сосредоточены в хинтерланде.
Итак, рамки региона на сегодняшний день не стали более понятными, чем
40–50 лет назад, и за исключением морского берега, все остальные границы – север-
ная, восточная и западная – остаются спорными, или точнее требующими уточнения
в каждом конкретном исследовании. Обозначая географические рамки работы, как
Северо-Западное Причерноморье, мы оговариваем, что речь идёт о степном ареале в

14
пределах нынешней Одесской области между реками Тилигул на востоке и устьем
Дуная на западе – так называемая Тилигуло-Дунайская степная дуга.1
Что касается периода исследования, его содержания и хронологии, то здесь всё
более или менее понятно. Это античная эпоха, а точнее период VII в. до Р.Х. – III в.
от Р.Х. Действующими лицами первого плана на протяжении эпохи оставались в
широком смысле слова эллины и варвары. Учитывая необычайно сложный вопрос
этноидентификации, порождённый сложностью этнических взаимоотношений и, в
конечном счёте – этногенеза, можно оперировать понятием культурная традиция. В
таком случае, мы можем констатировать наличие в регионе трёх основных компонен-
тов, античный цивилизационный, варварский кочевой и варварский земледельческий.
К началу колонизации, степная область Северо-Западного Причерноморья
выглядела довольно пустынной. Основные события происходят за пределами регио-
на, обходя его границы – за Дунаем и в лесостепи. Период, который в степном При-
черноморье непосредственно предшествует колонизации, имеет несколько названий.
Его содержание определяют рассеянные по всему региону, в основном одиночные
подкурганные захоронения. В населении, оставившем эти памятники, одни исследо-
ватели видят безымянных кочевников (скотоводов) – носителей культуры предскиф-
ского времени, другие полагают, что за этими носителями скрываются исторические
киммерийцы, которые являлись предшественниками скифов, как в хронологиче-
ском, так и в культурном отношении.
Что касается Северо-Западного Причерноморья и, в частности низовьев Тира-
са-Днестра, то этот регион по плотности погребений предскифского периода, опре-
делённо выделяется среди многих других областей Причерноморья. Вместе с Севе-
ро-Восточным Приазовьем и Нижним Побужьем, он образует третий район, где кон-
центрация памятников считается весьма высокой (Дубовская 1993: 150, рис. 72;
1997: 184, рис. 1; Бруяко 2005а: 111, рис. 22). Данные археологии в известной мере
подтверждаются и сведениями, которые содержатся в письменных источниках. Име-
ется в виду знаменитая новелла Геродота о битве киммерийских царей у реки Тирас.
Впрочем, к моменту основания первых эллинских колоний в Северо-Западном
Причерноморье население предскифского времени уже покинуло степную область.
Произошло это в рамках первой половины VII в. до Р.Х., скорее всего, ближе к его
началу. А, уже в середине столетия, в низовьях Истра и Гипаниса-Борисфена возни-
кли первые колонии (рис. 1).2
Низовья Тираса не попали в число районов первичной колонизации. Поиски
причин такого «невнимания» привели к выводу, в основе которого давно и хорошо
известные теории обусловленности колонизационного движения – теория торгово-
экономического приоритета и концепция аграрного начала. Если в качестве базовой
взять первую из них, то наличие фактории в устье Днестра во второй пол. VII в. вряд
ли оправдало бы себя, учитывая отсутствие потенциальных партнёров на несколько
___________________
1
Понятие это имеет очевидный ресурс для расширенного применения – Буго-Дунайская, или Днепро-
Дунайская степная дуга.
2
Тем самым, уход киммерийцев и приход эллинов разделял временной диапазон, соответствующий
периоду активной жизнедеятельности всего лишь одного поколения. Для сохранения устной
информации – отрезок ничтожный. И, если удастся отыскать местный источник, сохранявший эту
информацию о киммерийцах и передавший её эллинам, то понтийский период истории этого народа,
возможно, перейдёт из области фольклорно-эпического наследия в раздел исторического знания.
15
 Рис. 1. Северо-Западное Причерноморье в античную эпоху. Основные памятники
Fig. 1. The North-West Pontic Region in antique epoch. The main sites
1 – Ольвия; 2 – Березань; 3 – Кошары; 4 – поселения Одесского залива
(Приморский бульвар, Жевахова гора, Лузановка) и Усатово; 5 – Никоний; 6 – Тира;
7 – Картал / Орловка и Новосельское / Satu Nou; 8 – Истрия

сотен километров вглубь материка. Если примкнуть к адептам второй, то, вероятно,
на раннем этапе колонизации для освоения всех привлекательных в этом смысле
районов попросту не хватало ресурсов, в том числе и, в первую очередь, людских.
Вместе с тем, устье Днестра и прилегающие земли стали известны эллинам
рано, по меньшей мере, уже в середине VII в. Хронологический диапазон в данном
случае можно указать и более точно. Дело в том, что на пути от Истра до Борисфе-
на-Гипаниса миновать низовья Днестра было невозможно в силу каботажного харак-
тера мореплавания, в архаическую эпоху во всяком случае. Соответственно, первые
греческие корабли появились в устье Тираса между 657/6 и 645/4 гг. до Р.Х. Однако,
колонизация этого региона была отложена на столетие – до середины VI в. до Р.Х.
За этот столетний период этно-культурная и демографическая ситуация в Севе-
ро-Западном Причерноморье развивалась следующим образом. После 600 г. наблю-
16
дается тенденция к расширению хозяйственно-экономических районов первых
полисов. Наиболее ярко она проявилась в Побужье. Здесь около 600 г. была основа-
на Ольвия, и обустроена своеобразная ремесленная перея – специализированное
Ягорлыцкое поселение. Чуть позднее, уже в первой половине VI в. в Побужье, так
же как и в Добрудже, появляются первые поселения, намечающие контуры будущей
сельскохозяйственной округи Истрии и Ольвии.
Меняется ситуация и на варварской периферии. На Нижнем Дунае какое-то
время инерция предшествующей эпохи сохраняется. На левом берегу реки продол-
жает обитать некая группа фракийского населения, обосновавшаяся здесь ещё в
самом начале I тыс. до Р.Х. Характер археологического материала из здешних место-
нахождений таков, что указать их более или менее точную датировку трудно. Пола-
гаем, что эти пункты были населены ещё во второй пол.VII, а быть может и в нача-
ле (первой пол.) VI вв. до Р.Х. (Бруяко, Ярошевич 2001: 64–55; Бруяко 2005а: 172 и
сл.; Leviţki, Haheu 1999: 128). Население таких изолированных (реликтовых) зон
некогда обширного фракийского культурного пространства эпохи среднего гальшта-
та, в VI веке могло войти в состав населения посёлков истрийской хоры.
Около 600 г. до Р.Х. в низовьях Дуная появляются первые скифские отряды.
Картографирование ранних скифских памятников на территории нынешних Украи-
ны и Молдавии позволяет считать, что номады подошли к Дунаю с севера из райо-
нов Днестровской лесостепи (Бруяко 2005а: 152–153, 188–189). Дело в том, что
причерноморская степь от Днепра и до Дуная совершенно свободна от погребений
раннескифской культуры. Миграция кочевников проходила севернее, на широте
лесостепной зоны. После того, как не позднее середины VII в. скифы достигают
Западного Подолья, какая-то их часть, отделившаяся от основного потока, повора-
чивает на юг, в нынешнюю Бессарабию. Движение номадов в этом направлении по
междуречью Днестра и Прута хорошо документируется несколькими весьма выра-
зительными погребениями раннескифской культуры (Старые Куконешты, Страше-
ны, Чобручи, Огородное). Крайним южным пунктом в этой цепочке является погре-
бение у с. Сабанжия на правом берегу Дуная. Оно сигнализирует о том, что опять-
таки, не позднее 600 г. скифы переходят реку и оказываются в Северо-Восточной
Добрудже. Образованный здесь анклав скифской культуры (группа Челик-Дере)
существует, по меньшей мере, в течении всего VI века (Марченко 1999: 156–157;
Бруяко 2005а: 166).
К востоку от Дуная, на всём степном пространстве, вплоть до Нижнего Поб-
ужья на протяжении столетия (650–550 гг.) отмечается популяционный вакуум. Он
нарушается лишь отдельными не вполне отчётливыми штрихами-контекстами.
Помимо данных, проверить которые сейчас уже не представляется возможным3, наи-
более репрезентативным материалом является небольшая коллекция лепной керами-
ки из верхнего слоя поселения у с. Усатово – эпонимного памятника соответствую-
щей культуры рубежа энеолита-бронзы. Морфологически эта керамика не отличает-
ся от той, которая происходит из памятников правобережной лесостепи раннескиф-
ского времени (рис. 2). Усатово – единственное в своём роде местонахождение, кото-
рое может свидетельствовать о том, что лесостепное земледельческое население
___________________
3
Речь идёт о находках ранней ионийской керамики в окрестностях Одессы. Сообщения об этом
появлялись в одесских изданиях 40-х – 50-х гг. прошлого века.
17
 Рис. 2. Керамика из верхнего слоя поселения Усатово
Fig. 2. The pottery from the upper level of Usatovo settlement
18
спорадически проникало на юг вплоть до морского побережья. Когда это могло
произойти, и каковы были причины, вызвавшие такую локальную миграцию? Вряд
ли это было следствием культурного притяжения эллинских колоний. В этом районе
(побережье Одесского залива) они появляются только в последней четверти VI в.
до Р.Х. Кроме того, среди материалов из Усатово нет античной керамики. Возможно
появление лесостепного выселка вблизи соленосных водоёмов, каковым был Хаджи-
бейский лиман, был и остаётся Куяльницкий, имеет иное сугубо практическое
объяснение. Этот эпизод, случившийся, скорее всего, ещё до появления эллинов
(накануне колонизации, либо в самой начальной её фазе – VIII – первая пол. VII вв.),
находится в полном соответствии с гипотезой Ю.В. Болтрика, предполагающей
активную эксплуатацию соленосных лиманных комплексов Буго-Днепровского
района населением Приднепровской лесостепи (Болтрик 2000: 124).
Вот, собственно, и весь круг источников которыми мы располагаем на период от
середины VII до середины VI вв. до Р.Х. И получается, что процесс колонизации в
центральной части Северо-Западного Причерноморья – Нижнем Поднестровье –
начавшийся в середине-второй половине VI в. до Р.Х. протекал в условиях практи-
чески полного отсутствия населения в прилегающих степных районах.
Считается, что первой колонией, которая была выведена в низовья Тираса, стал
Никоний. Дата его основания определяется в диапазоне от середины VI в. до послед-
него десятилетия этого же века (Секерская 1989: 114; Охотников 1990: 66). Ранняя
дата – середина – третья чтв. VI в. – нам кажется более вероятной. Она обеспечена
рядом строительных комплексов и несколькими группами керамического материала
(Секерская 1976). Вопрос о метрополии этого небольшого городка долгое время
оставался без ответа. Однако, не так давно, благодаря одной удачной археологичес-
кой находке этот вопрос, похоже, разрешился. Никоний отныне считается апойкией
Истрии (Виноградов 1999), и, тем самым, город обладает редким для Северного
Причерноморья статусом полиса т.н. вторичной колонизации, или по выражению
Ю.Г. Виноградова – «секундарной апойкии» (Виноградов 1989: 68).4
Не позднее начала последней четверти VI в. до Р.Х. на левом берегу Днестра
появляется ряд сельских поселений, составлявших территориальную округу Нико-
ния. Ранее, ещё в первой половине VI в. этот процесс охватил Нижнее Побужье и
Северо-Восточную Добруджу. По всей видимости, в основе этих ритмически близ-
ких событий лежал один и тот же механизм. Его локальные проявления в чём-то
могли отличаться. Однако, генеральная линия всё же выдерживалась. Это и есть кон-
цепция более или менее чёткого регламентирующего начала в ранней стадии осво-
ения колонистами того или иного района (Бруяко 1993а: 76–77; Русяева 1994: 103;
Марченко 1994; Буйских 2012: 168–169, с литер.).
Причины появления большого числа сельских поселений с середины – второй
половины VI в. до Р.Х. в Северно-Западном Причерноморье, включая Добруджу,
Нижнее Побужье и низовья Днестра, часто видят в смене экономической траектории
___________________
4
В последнее время появились сомнения относительно полисного статуса Никония (Буйских 2013: 33).
Возможно, исследователи слишком строго следуют Павсанию и смущены отсутствием в городе
некоторых общественных сооружений, наличие которых для полиса считается обязательным. В
Никонии действительно, как и в злосчастной Панопее, нет, пока во всяком случае «…ни
правительственных зданий, ни гимнасия, ни театра…» (Paus.X. IV, 1). Впрочем, этого набора нет ни в
одном из полисов Северного Причерноморья. Возможно, за исключением Херсонеса.
19
развития греческих колоний. Так, предполагается, что в позднеархаическую эпоху
начинает доминировать аграрное направление, оттеснившее торгово-ремесленное,
более характерное для поселений первого этапа (650–550 гг.). Смена экономической
стратегии могла быть обусловлена появлением в регионе новых групп ионийских
колонистов (Марченко 1991: 20–21). В результате многолетнего активного обсужде-
ния проблемы экономической мотивации в ранней истории колонизации Северного
Причерноморья сформировалось 2 историографических лагеря. И, хотя считается,
что их представители занимают непримиримые позиции, отстаивая соответственно
торгово-ремесленную, и аграрную доминанты, скорее всего, это не так. Вряд ли одно
совершенно исключает другое и, скажем, торговое начало было полностью утрачено
с утверждением концепции широкого освоения сельскохозяйственной территории.
Это так же верно, как и то, что занятие ремеслом и организация торговли с варвар-
ским миром в одном отдельно взятом полисе, расположенном к тому же на краю
света, требовали гарантированного минимума пищевых ресурсов, в том числе хлеба.
А лучшие гарантии в данном случае давала собственная аграрная база. Трудно будет
понять, где кончается торговля и где начинается сельское хозяйство, если мы по-
прежнему считаем возможным закупку сельхозпродукции полисами у варваров.
Что это, если не торговля, которая наряду с продукцией собственного аграрного сек-
тора призвана решить проблему хлебоснабжения. И что это, если не аграрное нача-
ло, когда хлеб из понтийских колоний шёл на нужды полисов Эллады.
Давно известно, что практически все посёлки позднеархаического времени в
низовьях Тираса сконцентрированы на левом берегу современного Днестровского
лимана. Вряд ли можно обсуждать какие-либо формы политико-экономической авто-
номии каждого из этих поселений. Менее всего об этом говорят их размеры и внеш-
ний облик, восстанавливаемый по данным раскопок. Обращает на себя внимание и
довольно равномерное распределение этих посёлков на левобережье. Вероятнее
всего, они представляли собой некие маркировочные единицы – узловые пункты,
намечающие структуру (сеть) будущего хозяйственно-экономического района, цен-
тром которого стало местонахождение, получившее название Никоний.
В самом конце VI в. на правом берегу Днестра милетскими колонистами была
основана Тира. Эту дату сейчас принимает большинство исследователей, несмотря
на то, что слои датируемые ранее рубежа V–IV вв. в городе пока не обнаружены. В
тоже время, некоторое количество материалов конца VI–V вв. до Р.Х. известно в
Тире уже давно.5 То, что массовый материал запаздывает по сравнению с официаль-
ной датой основания того или иного города – вещь обычная. В исторической науке
явления такого рода имеют точную и исчерпывающую дефиницию – «эффект отло-
женного действия» (Вернадский 2001: 342). Проблема, которая возникает в случае с
Тирой, заключается не в самом этом эффекте, а в столь длительном его запаздыва-
нии – сто лет. Ситуация довольно необычная, однако вполне, как нам кажется, объяс-
нимая. Дело в том, что на правом берегу Днестра, вплоть до настоящего времени
совершенно неизвестны поселения позднеархаического периода, которые теоретиче-
___________________
5
Практически беспрерывная, в течении 2500 лет, строительная деятельность на месте древней Тиры
оставляет мало шансов на то, что в будущем удастся обнаружить ранние слои и комплексы. Во всяком
случае, это касается того, в целом небольшого участка территории древнего города на котором сегодня
ведутся полевые исследования

20
ски могли бы составлять сельскую округу Тиры. По каким-то причинам этот, только
что выведенный полис не смог, или не успел разметить контуры будущей хоры так,
как это сделал Никоний примерно тридцатью годами ранее, основав на левом бере-
гу десяток сельских поселений. Вероятно, на проведение соответствующего ком-
плекса мероприятий у граждан Тиры просто не хватило времени и сил. Причины
такого дефицита можно объяснить, если полагать, что темпы освоения района на
начальном этапе существования колонии зависели, в том числе и от поступления
людских ресурсов в лице новых групп колонистов. Тогда, можно думать, что вскоре
после вывода первой, или первых, таких партий связь между апойкией и метрополи-
ей была по каким-то причинам прервана. Так как Тира была основана Милетом, то
такой причиной мог стать разгром города персами в 494 г., который подвёл черту под
колонизационной активностью Милета. Тогда, вывод колонии в низовья Тираса по
времени должен стоять очень близко к событиям 494 г., а история Тиры вряд ли
могла начаться раньше последнего десятилетия VI в. до Р.Х. (Бруяко 1993а: 76–77).
Тира, в какой-то мере повторяет судьбу Херсонеса Таврического, основанного, как
полагают, ионийцами ещё в VI в. Разница в том, что рефундация Херсонеса была
осуществлена уже другой метрополией, тогда как Тира, после разгрома Милета сох-
ранила верность последнему, но вынуждена была довольно долгое время рассчиты-
вать исключительно на себя и опираться главным образом на собственные ресурсы.
В таких условиях об освоении сельской округи речь уже не идёт. И, тем не менее,
Тира смогла не только выжить, а ещё и накопить тот потенциал, который привёл к
стремительному росту города уже в IV в. Правда, процесс накопления растянулся на
целое столетие, на протяжении которого мы практически ничего не знаем об исто-
рии города.
Вариант раннего периода истории Тиры, рассмотренный здесь, вполне соответ-
ствует концепции организованного начала в ранней фазе колонизации. А, именно,
отсутствие полиса, (в данном случае полноценного de facto, а не только de jure), авто-
матически означает отсутствие в этом районе сельских поселений, которые очевид-
но, не могли возникнуть сами по себе, вне юрисдикции полисных магистратов.
Одновременно с низовьями Тираса-Днестра в процесс непосредственной коло-
низации оказался вовлечённым и район нынешнего Одесского залива. Здесь извест-
но всего 3 населённых пункта античной эпохи (Лузановка, Жевахова гора и Примор-
ский бульвар). Все они были основаны ближе к концу VI в. до Р.Х. и ни один из них,
по имеющимся данным, не может претендовать на статус полиса. Похоже, что побе-
режье Одесского залива оказалось районом «вторичной колонизации», которую осу-
ществил какой-то из уже существовавших на то время крупных полисных центров
Северо-Западного Причерноморья. Выбор в данном случае ограничен до предела.
Это могла быть либо Истрия, либо Ольвия (см. напр. Буйских 2013: 34). Прямыми
свидетельствами ни в одном, ни в другом случае мы не располагаем. Поэтому, обра-
тимся к косвенным данным.
Основание колоний в Северном Причерноморье стало своеобразным катализа-
тором этнокультурных процессов в регионе. Наиболее выразительными среди них
были локальные миграции, которые привели к появлению среди колонистов-эллинов
выходцев из районов компактного проживания туземного населения. И уже со вто-
рой половины VII в. до Р.Х. в районах колонизации в материальной культуре самих
полисов, а затем и поселений их округи, замечается вполне узнаваемый варварский
колорит. Главным компонентом материальной культуры, который служит доказа-
21
тельством этого присутствия является лепная керамика, как носитель этно- (культу-
ро-) диагностичных признаков.6
Из четырёх групп лепной керамики, выделенных в своё время К.К. Марченко
(1988: 107 и сл.), особый интерес для нас представляет фракийская. Появление этой
керамики в Побужье произошло на значительном расстоянии от её исконного, исто-
рического ареала. Он, разумеется, не был стабильным в своих границах, однако на
момент начала колонизации ближайшим таким районом являлась Северо-Восточная
Добруджа.7 Основание Истрии в середине VII в. создало здесь некую зону культур-
ной гравитации, куда были втянуты сегменты обширного фракийского континуума,
распавшегося буквально в самый канун колонизации (Бруяко 2005а: 208, 219).
Понятно, почему в Истрии и на ранних поселениях её округи, с самого их основания
фиксируется значительный процент фракийской лепной керамики. Вероятно именно
отсюда в полном соответствии с направлением последующей колонизации Северо-
Западного Причерноморья эта же керамика вместе с населением-носителем проник-
ла в низовья Борисфена-Гипаниса сразу же после основания первого поселения на
Березани. Противники отождествления соответствующей керамики с носителями
фракийского этноса, возможно забывают, что балканский вклад в формировании
колонизационной структуры в Побужье определяет не только лепная керамика
(подробнее см. Бруяко 2015: 210 и сл.). Всесторонний анализ открытых недавно на
Березани медеплавильных комплексов привёл авторов раскопок к выводу о работе
этих мастерских на карпатском сырье (Доманский, Марченко 2001; 2007). В таком
случае, маршрут по которому руда транспортировалась на Березань, вряд ли мог
идти мимо Истрии, особенно, если перевозка руды осуществлялась экономически
наиболее выгодным морским путём. Недавно выяснилось, что Березанское поселе-
ние входит в ареал бытования боевых однолезвийных ножей фрако-иллирийского
типа (Назаров, Соловьёв 2000 ). Побужье – крайний восточный ареал монет-стрелок,
чьё происхождение также связывается с фракийским населением Восточных Балкан
(Карышковский 1988: 32–33). Наконец, остров – единственный в Северном Причер-
номорье пункт, где была найдена фибула с приёмником в форме «беотийского щита»,
которая представляет один из самых распространённых на Балканах тип застёжек
второй пол. VII в. до Р.Х. (Марченко 1988: 114).
Основание в устье Гипаниса Ольвии, на первых порах никак не отразилось на
активности Истрии, которая, по нашему мнению, принимала деятельное участие в
освоении сельскохозяйственных земель в Побужье. Разумеется, данный тезис спра-
ведлив, если мы по-прежнему считаем лепную керамику признаком, диагностирую-
щим присутствие определенного населения. И тогда наличие фракийской керамики,
как в самой Ольвии, так и на целом ряде сельских поселений, подтверждает нашу
гипотезу. Фактически, это означает восстановление в правах версии о появлении
фракийцев в Побужье вместе с колонистами, продвигавшимися сюда с юго-запада
морским путём (Мелюкова 1979: 162; Бруяко 2005а: 224).
___________________
6
Нам конечно известно, что сегодня формируется довольно сильная оппозиция такой традиционной
точке зрения, но, тем не менее, мы (кажется, пока что вместе с большинством исследователей)
продолжаем её придерживаться. Что до дискуссии по этому вопросу, то она здесь была бы неуместной.
Последнее, по времени, достаточно подробное изложение нашего мнения на этот счёт см. Бруяко 2015
7
Другим районом мог быть бассейн Среднего Днестра (нижний участок в пределах Молдавии). В
течении второй пол. VII в. до Р.Х. здесь завершался процесс дезинтеграции фракийской общности
периода среднего гальштата. Какая-то часть населения отсюда могла также влиться во фракийскую
диаспору Нижнего Побужья (Бруяко 2004).
22
 Интерес Истрии к районам, лежащим к северо-востоку, не был кратковремен-
ным. Если согласиться с тем, что придунайский полис был метрополией Никония, то
этот самый интерес не ослабевал на протяжении, по меньшей мере, столетия. Наи-
более активной политика Истрии в этом направлении становится во второй полови-
не VI в. Следствием этого было её утверждение в низовьях Тираса, появление новой
волны фракийского населения в Нижнем Побужье и, весьма вероятно, вывод на
побережье Одесского залива небольшой агломерация из 3 посёлков (подробнее
см. Бруяко 2015: 224 и сл.). О том, что к этой акции могла быть причастна именно
Истрия, говорят материалы архаического времени из поселения Приморский буль-
вар. Речь идёт о комплексе сероглиняной керамики, а также монетных находках, сде-
ланных в этой части Одессы в разное время, при разных обстоятельствах (Добро-
любский 1999: 249–250; Красножон 1997: 161 и сл.).8 Вполне вероятно, что поселе-
ние на Приморском бульваре в современной Одессе и есть Гавань Истриан, о кото-
рой сообщают источники (Arr. PPE. 31; Ps.-Arr. 87).
Активная фаза колонизации в Северо-Западном Причерноморье прерывается в
конце первой трети V в. до Р.Х. В Нижнем Поднестровье забрасываются все сель-
ские поселения (Охотников 1990: 70). Аналогичная ситуация складывается в По-
бужье и Добрудже. Таким образом, кризис хоры в этих районах стал событием одно-
временным. Мы разделяем точку зрения тех исследователей, которые объясняют это
изменениями этнополитического характера (см. напр. Виноградов, Марченко 1991:
150). Речь идёт, прежде всего, об активности кочевых скифов, которая резко возро-
сла к концу VI в., в результате чего номады расселяются в степной полосе. Освоение
кочевниками степного Причерноморья соответствует появлению здесь носителей
уже т.н. среднескифской культуры. Рассеянные и немногочисленные скифские
памятники VI в., в следующем столетии постепенно начинают расти в численном
отношении и уплотняться территориально. Замечено, что вокруг таких отдельных
курганов (погребений) V в., уже в IV в. до Р.Х. довольно часто возникают крупные
скифские могильники. Усиление же кочевников этой волны, как полагают, было
следствием победоносного окончания скифо-персидской войны. И действительно,
эти события освещены в античной литературной традиции и подкрепляются архео-
логическими данными (рейд скифов по побережью Левого Понта, разрушения в
Истрии).
Уровень политического могущества скифов, по мнению ряда исследователей,
был настолько высок, что на какое-то время под их непосредственным влиянием ока-
зались греческие полисы Северо-Западного Причерноморья. Знаменитая новелла
Геродота о скифском царе Скиле, которая благодаря невероятно удачной находке
обрела материальное подтверждение, послужила основанием для разработки кон-
цепции т.н. «скифского протектората» (Карышковский 1987: 68; Виноградов 1989:
106–107).
В Нижнем Поднестровье на это же время приходится сооружение оборонитель-
ной стены в Никонии. Дата её строительства определяется довольно широко –
не позднее середины V в. до Р.Х., но и не раньше тех ям с позднеархаической кера-
микой, которые эта стена перекрывает (Загинайло 1984: 78–79). Говоря о причинах
___________________
8
По неофициальным данным на территории поселения при локальных строительных работах был даже
найден клад мелкой истрийской меди – «колёсиков».
23
возведения оборонительной стены вокруг Никония,9 обычно упоминают две из них.
Первая – высокий уровень угрозы со стороны новой волны номадов. Вторая – утвер-
ждение города в качестве резиденции Скила. В целом же, по археологическим дан-
ным, Никоний в первой половине V в. до Р.Х. находится в фазе подъёма. Начинает-
ся выпуск собственной литой монеты с именем Скила, рост городской территории
сопровождается мерами по её благоустройству, широко распространяется каменное
домостроительство (Секерская 2013: 517–518). Вероятно, в это же время начинается
интенсивное освоение сельскохозяйственных земель в непосредственной близости
от городской черты. Сейчас пока ещё трудно установить, когда была размежевана
сельскохозяйственная территория вблизи Никония (см. гл. 3). Однако, доподлинно
известно, что наиболее ранние ямы, исследованные в окрестностях города, в том
числе и на месте земельных наделов, были засыпаны хозяйственно-бытовым му-
сором в третьей чтв. V в., что даёт term.ante quem их использования в качестве зер-
новых.10
V век – время серьёзных изменений и в панэллинском континууме. В полном
соответствии с ними, уже в начале (первой четверти) столетия вектор внешних свя-
зей Никония перенаправляется от Ионии на Аттику. Не исключено, что Тира и Нико-
ний входили в Афинский морской союз (Карышковский, Клейман 1985: 45). Вполне
вероятно посещение этого региона экспедицией Перикла 437/6 гг., имевшей цель
установить контроль над черноморскими проливами в частности, для обеспечения
поставок понтийского зерна в Афины (Виноградов 1989: 132–133).
Все эти события восстановлены и в целом приняты (с вариациями) уже доволь-
но давно, что вполне удостоверено соответствующей библиографией. Мы предлага-
ем при анализе ситуации учитывать ещё один фактор прямого действия, который,
кажется ранее, в расчёт не принимался. Речь идёт об отношениях между двумя кру-
пнейшими полисами северо-запада – Истрией и Ольвией (Бруяко 2015: 220 и сл.).
История этих отношений началась ещё в предшествующую эпоху когда Истрия,
утвердившись в низовьях Тираса и, по-видимому, на побережье Одесской бухты,
пыталась закрепиться в Нижнем Побужье. Вероятно, вплоть до конца VI в. до Р.Х.
положение Истрии во всех трёх обозначенных регионах было достаточно прочным.
Однако, в течении V в. до Р.Х. границы зон влияния двух самых крупных полисов в
Северо-Западном Причерноморье серьёзным образом изменились. Тому виной стала
цепь событий. Прекращается жизнедеятельность поселения на Березани. Заброшено
большинство поселений ольвийской хоры. Вместе с этими деструктивными процес-
сами в Нижнем Побужье полностью исчезает фракийская керамика (Марченко 1988:
108), а также выходят из обращения монеты-стрелки (Карышковский 1988: 30,
32–33). Исчезает хора и в низовьях Днестра, а её людской и экономический потен-
циал аккумулирует в себе Никоний. В отличие от Побужья удельный вес фракийской
керамики в Никонии в V в. сохраняется на прежнем уровне. Во всех этих событиях
просматривается, по меньшей мере, одна общая тема – фракийская. И если за фра-
___________________
9
Не исключено, что город был лишь прикрыт оборонительной стеной с наиболее доступной –
напольной части. Это как будто бы следует из данных аэрофотосъёмки (рис. 34). Хотя, раскопками
1990 г. фрагмент довольно мощной кладки римского времени, вероятно, фортификационного
назначения, был открыт вдоль северной балки, обозначающей здесь границу города (Секерская 2013:
516).
10
Материалы раскопок 1988 г. Не опубликованы.
24
кийским колоритом в Северо-Западном Причерноморье видеть в том числе (а, быть
может, и в первую очередь) влияние Истрии, то обрисованные выше черты коллапса
можно объяснить одной общей причиной. А, именно, область экономической
экспансии Истрии, образовавшаяся в VI в., в начале V в. до Р.Х. стремительно и неу-
клонно сокращается. В свою очередь, среди причин, повлёкших упадок Истрии
можно назвать несколько. Активизация кочевников-скифов, которая могла привести
к одновременному свёртыванию хоры и в Побужье и в Поднестровье. Усиление Оль-
вии и, как следствие, обострение экономического соперничества между Ольвией и
Истрией, в результате чего последняя была вытеснена из Нижнего Побужья, а её кле-
рухи частью осели в Никонии, частью вернулись в метрополию. Наконец, имелись
ещё и внутренние причины. Одной из самых существенных мог быть разгром, кото-
рый пережила Истрия на рубеже VI–V вв. (Alexandrescu 1987: 287–289; Андрух
1995: 88). Возможно, именно после него Истрия уже была не в состоянии оказывать
поддержку своим фракийским (фракизированным) общинам в Побужье и в Одес-
ском заливе. Никоний к тому времени уже, вероятно был самодостаточным настоль-
ко, что не зависел от экстенсивных мер поддержки со стороны метрополии. Весьма
вероятно, что возвышение Никония в первой пол. V в. до Р.Х. как раз и было след-
ствием ослабления влияния со стороны метрополии – Истрии (Бруяко 2015: 224).
Яркие и динамичные события V в. до Р.Х. носили вместе с тем достаточно сум-
бурный, противоречивый характер и были проявлением нестабильности. Но уже к
концу V в. постепенно появляются признаки будущей упорядоченности и интегра-
ции, что особенно ярко проявилось впоследствии в экономической сфере. В при-
брежных морских и прирусловых речных зонах снова появляются сельские поселе-
ния хоры античных городов, а кое-где и поселения варваров. Для степной части
Северо-Западного Причерноморья конца V – начала III вв. можно выделить четыре
района концентрации очагов оседлости. Первый – низовья Тилигула. В V веке, веро-
ятно, во второй его половине здесь возникает поселение Кошары, которое часто
отождествляют с гаванью Одесс, античных источников (Редина 2013: 583, с литер.).
Второй район – побережье Одесского залива, где возобновляется жизнь на всех трёх
местонахождениях позднеархаического времени – Лузановка, Жевахова гора, При-
морский бульвар. Третий – низовья Днестра и бассейн Днестровского лимана.
Четвёртый – низовья Дуная (левобережная степная часть), включая бассейны
придунайских озёр.
Для того чтобы оценить динамику в изучении интересующих нас древностей за
последние 20 лет, приведём отрывок из книги 1999 года, а затем прокомментируем
его с позиций сегодняшнего дня.
«Разная степень изученности каждого из этих районов [Северо-Западного При-
черноморья] заставляет с известной долей осторожности подходить к вопросам хро-
нологии, культурной интерпретации, экономической направленности этих поселе-
ний. В особенности это относится к Нижнему Подунавью где раскопки сельских
поселений почти не проводились. Как это ни парадоксально, но большие сложности
в этом плане возникают и с Нижним Поднестровьем из-за разительного несоответ-
ствия, наблюдаемого между количеством памятников подвергавшихся раскопкам с
одной стороны, и известных по разведкам – с другой. Тем не менее, судя по имею-
щимся данным можно говорить о том, что в конце 5 в. возникают поселения на побе-
режье Одесского залива и вблизи Кошар […]. Причём, дата основания Кошар воз-
можно будет уточняться в пределах середины-второй половины 5 в. до Р.Х. […].
25
Конец 5 в. – нижняя дата поселения Затока-I на правом берегу Днестровского лима-
на […]. На рубеже 5–4, или в самом начале 4 вв. начинается интенсивная реколони-
зация низовьев Днестра» (Бруяко 1999: 18–19).
За прошедшие 20 лет изменения в фонде источников и/или их интерпретацион-
ных моделях, так или иначе, коснулись всех четырёх названных районов. В низовьях
Днестра статус полноценного археологического источника обрело городище у с. Над-
лиманское, раскопки которого проводились ещё в 60–70-е гг. прошлого столетия.
Произошло это после выхода в свет монографии, в которой суммированы результаты
раскопок (Дзис-Райко, Охотников, Редина 2012). Опубликованы все известные на
сегодня материалы самого крупного в низовьях Тираса сельского поселения Затока
(Бруяко, Малюкевич 2009). Собраны воедино данные по целому ряду памятников,
известных по сборам материала и ограниченным раскопкам в разные годы (Бруяко
2005б). Весьма активные исследования проводились на поселении Кошары (Редина
2013). Новые данные получены и для поселений Одесского залива – Жевахова гора,
Приморский бульвар (Редина 2013). Наконец, в низовьях Дуная возобновлены иссле-
дования городища Картал/Орловка, а также проведены раскопки некоторых других
памятников преимущественно фракийской (гетской) культуры (Бруяко 2005в).
Как отразились новые результаты на исторической реконструкции событий в
отмеченных районах Северо-Западного Причерноморья?
Говоря о низовьях Днестра, нужно сказать, что в целом, положение дел соответ-
ствует тем основным тенденциям, которые были обозначены ранее. Новые памятни-
ки за прошедшее время не выявлены. По-прежнему маловероятным кажется одно-
временное, синхронное, существование всех известных на сегодня античных посе-
лений. Напомним, что только на левом берегу известно около 70 пунктов доримско-
го времени (Охотников 1983). Эллинско-варварский культурный диалог, длившийся
на протяжении нескольких столетий привёл к сложению гетерогенной культурной
общности (Бруяко 1992) концентрировано представленной на поселениях округи
греческих полисов, прежде всего. Именно поэтому, этнический облик обитателей
этих поселений отличался явными чертами этнокультурной микшированности и
именно поэтому бессмысленными кажутся поиски «типично эллинских», или
«типично варварских» (скифских, фракийских) поселений (Бруяко 1995б : 234). Бес-
полезными также являются попытки определить степень варваризации или эллини-
зации такого отдельно взятого поселения с помощью универсальной процедуры под-
счёта процентного соотношения чего бы то ни было (Бруяко1999б: 328). Миксэлли-
ны, которых почему-то считают явлением исключительно ольвийской хоры, скорее
всего, были особой этносоциальной группой, обитавшей в округе многих греческих
полисов (Бруяко 2009: 359). Свидетельство Деметрия Каллатийского о миксэллинах
в Добрудже это подтверждает (Рs.Skmn. 751).
В IV в. плотно заселившие степную часть региона скифы, стабилизируют зоны
своей хозяйственно-экономической активности. В результате возникают большие,
компактные могильники, подобные тем, которые были открыты и исследованы в
Днестро-Дунайском междуречье в конце прошлого столетия (Островерхов, Редина
2013). Появляются в степи и скифские стойбища (Мелюкова 1979: 145), тяготеющие
впрочем, к бассейну Дуная. В скифском обществе весьма интенсивно идёт процесс
социальной стратификации, что приводит к появлению значительной прослойки
деградировавших кочевников, которые переходят к оседлому образу жизни. Именно
эта социальная группа скифского общества и могла делегировать своих представи-
телей в число обитателей сельских поселений хоры.
26
 Эти же поселения, вновь, как и в позднеархаическую эпоху, включают значи-
тельную примесь материальной культуры фракийских (гетских) племён, которые в
IV в. плотно заселяют лесостепную Молдавию. Для позднеклассической эпохи
именно этот район можно считать главным источником проникновения гетов в низо-
вья Тираса. Обширный ареал «Гетики», куда помимо Молдавии,11 входит Добруджа,
и значительная часть Валахии (Никулицэ 1987: карта 3; Бруяко 2005г: рис. 3), в
археологическом отношении выглядит достаточно однородно и отличить гетов Доб-
руджи от гетов Молдавии по комплексу материальной культуры сейчас вряд ли воз-
можно. Поэтому, исходя скорее из общей политической ситуации, чем из сравни-
тельного анализа материальной культуры мы полагаем, что фракийское население в
низовьях Днестра представляло собой некий этнокультурный консорциум, в котором
наряду с гетами Добруджи, начиная с IV в. представлены и геты центральной части
Бессарабии. Движение последних на юг вполне наглядно обозначает цепочка посе-
лений IV– III вв., протянувшаяся от лесостепи вниз по Днестру. В округе тирасских
полисов известны поселения, где, судя по лепной керамике фракийское население
было преобладающим. В частности, одно такое поселение (Пивденное) расположе-
но в 17 км севернее Тиры. По-прежнему, значителен удельный вес фракийской кера-
мики и на поселениях левого берега. Например, в Никонии в IV – начале III вв. этот
показатель составил примерно треть от общего числа лепной керамики (Бруяко
1993б: 60, рис. 1), а на поселении Граденицы III, по подсчётам А.И. Мелюковой –
больше половины (Мелюкова 1979: 163). На городище Надлиманское доля фракий-
ской посуды составляет 15–20% (Дзис-Райко, Охотников, Редина 2013: 98), на посе-
лении Николаевка – «…не более 15%» (Мелюкова 1975: 45).
За последние 20 лет в результате активных многолетних исследований суще-
ственно возрос фонд источников по поселению Кошары в низовьях Тилигула. Это
поселение, возникшее здесь ещё в V в. представляет собой достаточно редкий для
северо-западной части Причерноморья тип населённого пункта – сельскохозяй-
ственную усадьбу (или комплекс усадеб). Хорошо изучен некрополь поселения
(Редина 2013). В окрестностях посёлка обнаружены отчётливые следы линейного
межевания (Бруяко, Назарова, Петренко 1991). За Кошарами уже довольно давно
закрепился статус поселения ольвийской хоры. Это выглядит вполне вероятно хотя
бы потому, что среди монетных находок на этом поселении абсолютное большин-
ство составляют ольвийские «борисфены» (Редина 2013: 594). Однако, новые мате-
риалы, наряду с подтверждением старых положений, поставили и ряд новых вопро-
сов. Так, не вполне понятной остаётся одна особенность. Система размежёвки в
окрестностях поселения принадлежит т.н. ортогональному типу, тогда как все
известные на сегодня межевые системы в Северо-Западном Причерноморье, вклю-
чая округу Ольвии, имеют нелинейный, иррегулярный характер. А вот линейное
межевание характерно исключительно для крымских и, в особенности, для ближай-
ших к Побужью западнокрымских памятников.12
Также вырос фонд источников и по поселениям Одесского залива. Их мате-
риальная культура в IV в. такова, что в ней уже практически ничего не напоминает о
___________________
11
В настоящее время политически делится на Республику Молдову и т.н. Запрутскую (румынскую)
Молдову. Исторически, это единая территория – Молдова (Moldova Mare) – земли средневекового
Молдавского княжества между Днестром и Карпатами.
12
Подробнее об этом сюжете см. Бруяко 2015: 229 и сл.
27
фракийском компоненте, который был заметен в позднеархаическое время (Примор-
ский бульвар). Результаты, полученные при изучении лепной керамики IV в. до Р.Х.
показывают, что на поселениях Лузановка и Жевахова гора очень мало форм близких
фракийским, да и вся коллекция, демонстрируя существенные морфологические
отличия от наборов лепной керамики из западных районов, сближается с керамикой
из восточных областей, и, прежде всего, поселений ольвийской хоры (Диамант
1984а). Полное преобладание ольвийских монет в Кошарах и на побережье Одесско-
го залива (Лузановка) позволили поставить вопрос о вхождении этих территорий в
границы хозяйственно-экономической экспансии ольвийского полиса в IV в. до Р.Х.
(Диамант 1978: 249; 1984в: 87; Рубан 1985: 30–31).13
Положение дел на дунайском рубеже, благодаря новым данным, сегодня выгля-
дит гораздо более динамичным и ярким, а оценка происходившего значительно отли-
чается от той реконструкции событий, которая предлагалась 20 лет назад. Прежде
всего, получен (хотя и не введён в оборот до сих пор) весьма солидный фонд источ-
ников по скифской культуре. Исследования скифских могильников Подунавья (Реди-
на 1989; Островерхов, Редина 2013), показывают, что здесь находилось довольно
мощное объединение степняков, которое было частью орды, заселившей всю
Буджакскую степь. Как и в эпоху архаики, скифы распространяют своё влияние и на
Северо-Восточную Добруджу (Андрух 1995: 78), но в IV веке масштаб скифской
экспансии намного значительнее. Бурные политические события третьей чтв. IV в.
до Р.Х., подробно донесённые до нас античной литературной традицией, мы оста-
вляем без комментариев. Скажем лишь, что интерпретация этих событий по схеме
непременного противостояния скифы – фракийцы кажется сегодня упрощённой. Так
же как в Добрудже известны скифские памятники, так и на левобережье Дуная, начи-
ная с V в. известны поселения гетов (Бруяко 2005в). Правда, их мало и они не выхо-
дят далеко в степь, тяготея к берегу реки. Не позднее рубежа V–IV вв. на левом бере-
гу Дуная по обе стороны от места переправы через реку, возникают 2 крупных фра-
кийских городища – Картал/Орловка и Новосельское II/Satu Nou.
Из локальных сюжетов истории Северо-Западного Причерноморья, для IV в.
до Р.Х. перспективным представляется изучение проблемы взаимоотношения между
собой двух тирасских полисов – Никония и Тиры. До сих пор, этот вопрос не поль-
зовался особым вниманием, возможно, из-за острого дефицита нарративных и эпи-
графических источников. В самых общих чертах предполагалась лишь та или иная
степень зависимости одного полиса от другого в разные периоды истории. Критери-
ем подчинённости являются размеры полиса, за которыми угадывается политиче-
ский и экономический потенциала. Мы вряд ли сможем как-то оживить дискуссию
по этому поводу, задействуя новые яркие и, самое главное, прямые данные. В V веке,
лидерство в регионе, по хозяйственно-экономическим показателям, безусловно, сох-
раняет Никоний. Могла ли Тира в такой ситуации стать своеобразной переей Нико-
ния? Наверное да, при условии единой для них метрополии. Однако, Никоний,
период расцвета которого по археологическим данным приходится на вторую пол.
V – первую пол. IV вв., похоже, мало интересовался судьбой соседа, который на то
___________________
13
Вероятно, одним из первых эту идею высказал Й.Б. Брашинский в рецензии на монографию
А. Вонсович. В отличие от автора книги, которая считала, что поселения Одесского залива могли
входить в хору, как Ольвии, так и Тиры, Й.Б. Брашинский, полагая, что Вонсович явно преувеличивает
потенциал ранней Тиры, считал поселения залива ольвийской «переей» (Брашинский 1977: 303)
28
время (V в.) едва сводил концы с концами и не мог считаться потенциальным сопер-
ником или равноправным партнёром. Больше оснований полагать, что после середи-
ны IV в., вступивший в полосу упадка Никоний постепенно попадает в зависимость
от Тиры. В городе в это время исчезает мелкая истрийская медь («колёсики») и в
обращении находятся в основном монеты Тиры. Поэтому вряд ли стоит удивляться
тому событию, которое произошло в начале III в., и которое на сегодня можно счи-
тать единственным эпизодом из политической истории региона доримской эпохи,
известным нам (пусть и с лакунами) из лапидарной эпиграфики (фабулу см. Вино-
градов 1999). Никоний сильно пострадал в результате акции неизвестного свойства
и его жители обратились за помощью к метрополии – Истрии. А, на то время пока
эта помощь придёт, пострадавших жителей Никония приютила (или, во всяком слу-
чае, оказала какую-то поддержку) Тира. И дело не ограничилось только этим. Совет
и народ Тиры поручили своему гражданину возглавить посольство в Истрию. Таким
образом, формально статус Никония, как истрийской колонии оставался прежним.
Однако, практически он, по-видимому, оказывался в зависимости от Тиры. Неупоря-
доченность политических отношений со второй половины IV в. заставляла искать
покровительство там, откуда оно могло прийти быстрее всего.
Несмотря на политические неурядицы третьей четверти IV в., ситуацию в Севе-
ро-Западном Причерноморье на протяжении этого столетия в целом, можно оцени-
вать как достаточно благоприятную при которой стал возможным расцвет сельских
поселений. Вторая попытка развёртывания хоры оказалась несравненно более удач-
ной, чем первая. И если говорить об истории формирования сельской округи в низо-
вьях Днестра на протяжении всей античной эпохи, то можно сформулировать сле-
дующий тезис. Два этапа пространственного становления хоры эллинских центров
– вторая половина VI – начало V вв. и конец V–IV вв. до Р.Х. – суть один и тот же
процесс, прерванный в V в. по причинам внешнеполитического порядка (Бруяко
1990: 12).
В III в. до Р.Х. Северо-Западное Причерноморье попало в новую полосу деста-
билизации, которая оказалась частью общего политического кризиса в Северном
Причерноморье и Юго-Восточной Европе. Эта тема неоднократно и подробно под-
нималась в целом ряде работ одним из авторов настоящей книги. Последние по вре-
мени новые археологические данные и корректировки старых недавно были офор-
млены в виде большой статьи (Бруяко 2009). Концептуальная сторона проблемы –
теории кризиса III в. – была сформулирована 20 лет назад и за это время новых вер-
сий не появилось. Напомним, что сейчас их всего четыре – «сарматская», «галат-
ская», «климатическая», «экономическая» (Brujako 1997; Бруяко 1999а; 1999б). По-
прежнему, полностью игнорируя климатическую версию, мы рассматриваем с раз-
ной степенью вероятности три оставшиеся. По фактическому содержанию «галат-
ской» и «сарматской» концепций сравнительно с последней работой (Бруяко 2009)
добавить пока нечего. Несколько слов хотелось бы сказать в развитие «экономиче-
ской» концепции.
Прежде всего, следует уточнить, что эта концепция не имела исключительного,
самостоятельного значения и была скорее одним из факторов, влиявших на ситуа-
цию. То есть, правильнее было бы говорить не об экономической концепции кризи-
са, а об экономическом факторе, усугубившем негативные тенденции в развитии
северопонтийского региона в первой пол. III в. до Р.Х.

29
 Считается, что зерно было основной категорией экспорта, который шёл с побе-
режья Северного Понта в Эгеиду. Соответственно, реализации этого товара были
присущи все особенности рыночных отношений и, прежде всего, конкурентного
свойства. Именно этих самых конкурентов понтийский хлеб не имел вплоть до нача-
ла эллинистической эпохи. Однако, в III в. на рынках Средиземноморья появились
экспортёры (в частности, птолемеевский Египет), чьё зерно было более дешёвым,
чем понтийское под которым подразумевалось, прежде всего выращенное на Боспо-
ре. Низкие цены объясняются не искусственными мерами, а объективными усло-
виями, в частности по транспортировке. Путь из Египта, скажем, в Афины короче,
чем из Понта и не связан с ландшафтными рисками, такими, к примеру, как прохож-
дение понтийских проливов. В результате появления нового трейдера аграрный
потенциал понтийских городов, дававший основу экспорта, был надолго подорван.
Это, в свою очередь, повлекло разорение сельских поселений и упадок округи в
целом (Жебелёв 1953: 84–85; Блаватский 1964: 101–104; Шургая 1973: 51–59; Бра-
шинский 1985: 199–206; Сапрыкин 1986: 163–164).
Таким образом, в основе «экономической» версии кризиса лежит 2 положения.
Первое – производство хлеба в Северном Причерноморье в масштабах, допускав-
ших его продажу (т.н. «товарное» зерно). Второе – наличие рыночных отношений в
экономике эллинистического мира и, соответственно, свободная купля-продажа
зерна.
Именно активная критика этих двух положений свела к минимуму популяр-
ность экономического фактора. Второе, по сути, базовое положение теории, оспори-
ла М.К. Трофимова, опираясь на внушительный корпус письменных и прежде всего
лапидарных источников. Она подвергла сомнению мысль, высказанную ещё
М.И. Ростовцевым о наличии торговой конкуренции в эллинистическом мире в
целом, и между Египтом и Боспором в частности. Основные тезисы статьи М.К. Тро-
фимовой применительно к нашей теме следующие. Во-первых, свободная купля-
продажа была далеко не единственной формой хлебных поставок на рынки Эгеиды.
Очень распространены были, к примеру, хлебные дары.14 Во-вторых, произведённый
хлеб (продукция сельского хозяйства) не всегда становился товаром. В-третьих,
перепроизводство зерна и, как следствие борьба между производителями за покупа-
теля на рынке (соотношение спрос-предложение) были явлениями далеко не столь
очевидными в эллинистическом мире, как это представлялось М.И. Ростовцеву
(Трофимова 1961: 67–68).
Относительно хлебных даров стоит заметить, что такая форма хлебоснабжения
не могла служить стабильным источником продовольственного благополучия для
населения какой-либо области, или города. М.К. Трофимова приводит обширный
перечень документов, которые подтверждают наличие такой формы. Однако, это
может говорить и о том, что эти события были неординарными, а потому, заслужи-
вающими особого упоминания в письменных документах. Как совершенно справед-
ливо отмечал И.Г. Шургая, хлебные дары были лишь частным, хотя и безусловно
ярким эпизодом, преследовавшим цель укрепить позиции жертвователя в качестве
постоянного поставщика (Шургая 1973: 55). Сторонники точки зрения Трофимовой,
___________________
14
Согласно М.К. Трофимовой подобные акции имели свойство шахматного гамбита. При этом
потенциальные преференции могли быть самые разнообразные.
30
эту работу И.Г. Шургая не упоминают, равно впрочем, как и другие (напр. Блават-
ский 1964: 104), где подобная форма хлебных поставок рассматривается как неорди-
нарная.15
Статья М.К. Трофимовой посвящена эллинистической эпохе, и касается эконо-
мики государств монархического типа. Это никак не может исключить вероятный
экспорт излишков зерна, к примеру, из Ольвии в Клазомены, где-нибудь во второй
пол. VI в. до Р.Х. Отдельный, изолированный производитель, в данном случае, обла-
дает одним преимуществом – свободы выбора. Разумеется, если этот выбор есть. А
вот это уже зависит исключительно от урожайности конкретного года. И вот тут,
главный вывод М.К. Трофимовой об отсутствии конкуренции в хлеботорговле в
основе чего лежит хроническое превышение спроса над предложением, вполне
допускает разовые и скромные по объёму поставки зерна какого-нибудь отдельно
взятого, провинциального полиса.16
Критика первого положения – тезиса о товарном производстве хлеба античны-
ми городами Северного Причерноморья – оформилась недавно, а основной аргу-
мент сводится к тому, что вопреки традиционной точке зрения, аграрный потенциал
полисов Северного Причерноморья был низким, а потому они не могли входить в
число экспортёров зерна. Весь хлеб, выращенный на хоре конкретного полиса, шёл
на удовлетворение его же собственных нужд. И даже в этом случае его жители не
всегда сводили концы с концами. Что касается экспорта хлеба из Причерноморья, то
такую возможность ставят в зависимость от наличия сильной политической центра-
лизации и жёсткого администрирования. Всеми этими качествами в Причерноморье
обладало лишь Боспорское царство. Соответственно, это и был единственный фак-
тический, стабильный экспортёр хлеба и, в первую очередь (судя по документам), на
рынок афинский. Что касается отдельно взятых городов-государств, то они этими
качествами не обладали, и мало того, производство товарного зерна «…противоре-
чило самой сущности экономической и политической основы античного полиса…»
(Масленников 2007: 205).
За перипетиями обсуждения античной политэкономии не будем забывать, что
экономический фактор наряду с самостоятельным значением, мог и сам быть подчи-
нён влиянию политическому, и особенно, военно-политическому. Именно это мы и
имели в виду в первую очередь, когда говорили об экономическом кризисе начала
(первой половины) III в., полагая, что он был вызван причинами не экономического,
а политического свойства (Бруяко 1999а; 1999б), и наличие или отсутствие торговой
конкуренции между Боспором и Египтом значения, в данном случае, не имеет.
В античной традиции на протяжении нескольких столетий воспроизводится
целая галерея эпизодов, в которых лейтмотивом проходит тема поставок именно
понтийского зерна. Тональность сообщений при этом, у разных авторов, в разное
время одинаково тревожная, поскольку хлебная тема сопровождает политические
коллизии, разворачивавшиеся вокруг понтийских проливов – единственной комму-
никации, посредством которой зерно из Причерноморья поступало в Грецию.
___________________
15
Есть сильное подозрение, что сегодня большинство из числа таких сторонников, на работу
М.К. Трофимовой ссылаются ритуально, по пристатейному списку литературы.
16
Нам кажется справедливым замечание Ю.А. Виноградова о том, что снабжение греческих городов
провиантом (Афины – исключение) слабо регулировалось их правительствами, и главную роль в этом
процессе играла частная инициатива (Виноградов 2005: 97).
31
 Впервые об этом значении проливов для Эллады, а также об их блокаде, как
факторе военно-экономического давления, сообщает Геродот. Первый раз такое
сообщение подано в контексте событий 90-х гг. V в. (Herod. VI, 26). Второй раз, в
связи с походом Ксеркса в Грецию в 480 г. (Herod. VII, 147) и захватом Византия.
Спустя 3 года, Афины восстанавливают контроль над Византием, что было расцене-
но, как безусловный триумф. Следующий эпизод относится к 438/7 гг., когда экспе-
диция Перикла посетила Понт. Помимо военной демонстрации, эта акция преследо-
вала и сугубо экономические цели. К середине V в. до Р.Х. Афины лишились двух
важнейших для себя источников хлебных поставок. И если Египет, где афинское
войско было разгромлено персами в 454 г., был скорее источником новым, потен-
циальным, то побережье Северного Понта – традиционным. Однако, здесь аграрная
база находилась в упадке после кризиса хоры который случился именно в конце пер-
вой чтв. V в., то есть, одновременно с упомянутыми выше событиями греко-персид-
ских войн. А реставрация хоры и в Побужье и в Поднестровье происходит вскоре
после плавания Перикла в Понт. Завершающий этап Пелопоннесской войны
(411–404 гг.) содержит целый ряд эпизодов, в которых неизменно фигурируют про-
ливы – таможня в Хрисополе, попеременный захват Византия то Афинами, то Спар-
той (Xen. Hell., I, 1, 22; II, 1, 17). Ксенофонт развивает эту же тему и для следующе-
го, IV в. до Р.Х. (Xen. Hell. V, 1, 28; V, 4, 61). Ему вторит Лисий (Lys. XXII, 14–15).
Приведём краткое содержание этих событий. Фрасибул возвращает Византий Афи-
нам и восстанавливает Хрисопольскую таможню – понтийский хлеб беспрепят-
ственно пошёл в Афины. В отместку спартанцы нападают на хлебные транспорты
афинян в Пропонтиде. Афины вводят систему конвоев и триеры Диотима сопровож-
дают транспорты до выхода из Геллеспонта. Однако, лакедемонская эскадра Анта-
лкида перехватывает грузовые суда на переходе от Геллеспонта в Афины. С середи-
ны IV в. до Р.Х. «хлебная тема» звучит в речах Демосфена. И если в самой извест-
ной в этом отношении судебной речи «Против Лептина об ателии» (Demosth. XX,
29–35) полностью доминирует торговый акцент, то в антимакедонских выступле-
ниях – «О мире» (346 г.) и «О договоре с Александром» (335 г.), господствует поли-
тическая оценка происходящего. В первом случае речь идёт о препятствиях, которые
чинил Византий торговым судам, следовавшим из Понта в Афины (Demosth., V, 25).
Во втором – Демосфен обвиняет македонцев в захвате у Тенедоса судов, шедших в
том же направлении (Demosth., XVII). И в дальнейшем, в эпоху эллинизма понтий-
ские проливы продолжали оставаться районом высокой конфликтности и экономи-
ческого риска. Так например, решение Византия поправить свои финансовые дела за
счёт введения пошлины на торговые корабли, идущие через проливы привело в
220 г. до Р.Х. к коалиционной войне (Polyb., IV, 46–52). Во время Первой Митрида-
товой войны (89–85 гг.), Вифиния, поддержанная Римом, перекрывает понтийские
проливы (App., Mithr., 12). Тем самым, полагает О.Л. Габелко, торговле Понтийского
царства был нанесён большой урон (Габелко 2005: 385–386).17
___________________
17
Интересная версия принадлежит И.Е. Сурикову. И, хотя она может быть весьма опосредованным (или
даже метонимичным) аргументом в данной дискуссии, тем не менее, упомянуть о ней будет вполне
уместно. Размышляя над истоками появления хлебной эмблематики на монетах полисов Пропонтиды,
И.Е. Суриков приходит к выводу о том, что эти символы отражали скорее статус полисов-транзитёров,
чем производителей хлеба (Суриков 2013).
32
 Таким образом, защищая право экономической теории северопонтийского кри-
зиса III в. до Р.Х. на существование, сделаем одно уточнение. Речь идёт не о само-
стоятельном значении торгово-экономического фактора («хлебной конкуренции»), а
о политическом, точнее военно-политическом, инструменте воздействия на эконо-
мическую ситуацию.
Мы ещё вернёмся к «хлебной» теме в гл. 3. Здесь же, в соответствии с жанром
этого раздела, отметим политические факторы, которые могли усугубить кризис в
районе проливов в первой половине – середине III в. до Р.Х. и тем самым оказать
негативное влияние на экономику античных городов в том числе и Северо-Западно-
го Причерноморья.
Как уже отмечалось, относительная дороговизна понтийского хлеба вряд ли
объясняется демпинговыми акциями со стороны египетских конкурентов. Совер-
шенно очевидными, к примеру, были более короткие и безопасные коммуникации
связывавшие Египет с главными рынками Средиземноморья. И тогда, только по
объективным условиям транспортировки морем, египетский хлеб уже мог быть
дешевле понтийского (Шургая 1973: 57). Возникшие экономические проблемы севе-
ропонтийских городов, могли стать гораздо более серьёзными под влиянием военно-
политической обстановки в проливах и Пропонтиде, которая крайне обострилась
после распада империи Александра и появления вместо неё множества политиче-
ских «игроков» регионального уровня. Среди них можно назвать всё тот же Египет,
чья активная внешняя политика в Эгеиде и Пропонтиде выражалась в союзе Птоле-
мея II с Северной Лигой. Основу последней составляли Византий, Гераклея, Калхе-
дон. Этот союз преследовал цель не допустить усиления влияния в этом районе
Селевкидов и Македонии, обеспечив тем самым надёжные «...рынки сбыта товаров
и египетской пшеницы» (Сапрыкин 1986: 136). Надо сказать, что союзники преуспе-
ли в этом и вплоть до середины III в. позиции Птолемея в этом районе были доста-
точно прочными. Египетское зерно ввозится даже на внутрипонтийские рынки, в
частности, в Гераклею, которая в этот период не могла получать хлеб из Юго-Запад-
ной Таврики в нужном количестве по причине сложной политической ситуации,
вызванной военной активностью скифов на хоре Херсонеса (Сапрыкин 1986: 165,
174). К политическим факторам, отрицательно влиявшим на понтийскую торговлю,
следует отнести и целый ряд военных конфликтов в зоне проливов в первой полови-
не III в. (Невская 1953: 137–141; Сапрыкин 1986: 137, 170–171). В них, наряду с уже
названными выше действующими лицами, активную роль играли Селевкиды (Анти-
ох II), Македония (Антигон Гонат), галаты, а также едва ли не все, более или менее
крупные, греческие центры Южного и Западного Понта и Пропонтиды.
Высокая военно-политическая турбулентность, установившаяся в зоне проли-
вов в эпоху эллинизма была налицо. События, связанные с ней создавали крайне
нестабильную обстановку на перекрёстке торговых путей из Понта в Эгеиду, что
крайне негативно могло влиять на состояние торговых отношений между этими
двумя регионами.

***

Эпоха эллинизма в Северном Причерноморье представляет собой достаточно

сложный период в силу дискретности информационных потоков. Эта констатация
справедлива и для любого из периодов античной эпохи. Но в отличие от архаическо-
33
го и классического периодов, когда при наличии большого объёма археологических
источников ощущается явный дефицит нарративных, в эпоху эллинизма наблюдает-
ся обратная диспропорция. Существенно расширился круг древних авторов, появи-
лись лапидарные источники, но, параллельно, значительно уменьшился объём
археологических данных.
Берега низовьев Днестра, довольно плотно заселённые ещё в начале III в., после
середины столетия демонстрируют весьма невыразительные следы жизнедеятельно-
сти. В основном, эти следы представлены в виде отдельных находок, среди которых
наиболее красноречивыми являются амфорные клейма. Единственным исключени-
ем оставалась Тира, которая, в целом, благополучно пережила это смутное время,
продолжая оставаться единственным полноценным археологическим памятником в
регионе. Допускают, что в конце II в. Тира входит в сферу влияния Понтийского цар-
ства (Сапрыкин 1996: 140). И, вполне возможно, её не затронул даже опустошитель-
ный гетский поход середины I в. до Р.Х.
Какие-то очаги оседлости возможно существуют в окрестностях Тиры. Во вся-
ком случае, материалы поселений в районе Затоки и Мологи этому не противоречат
(Бруяко 2005б; Бруяко, Малюкевич 2009).
Никоний не пережил середину III в. до Р.Х. и был оставлен жителями более чем
на три столетия. Единичные материалы второй половины III–II вв. свидетельствуют
не о стабильных, хотя и очень скромных масштабах жизнедеятельности, а скорее о
некой притягательности руин покинутого города для каких-то мелких и невлиятель-
ных популяционных групп с неясным этнокультурным обликом и загадочной исто-
рической судьбой. Идентифицировать такие группы крайне сложно, ибо они появля-
ются и действуют в сложные исторические эпохи культурных катастроф, когда ста-
бильное прежде этнокультурное (этнополитическое) пространство переходит в
состояние диссипации, уступая место пространству неупорядоченному с высоким
уровнем хаотичности и случайности. Вещи, найденные в Никонии, относящиеся к
этому периоду принадлежат нескольким культурным традициям, среди которых
абсолютно достоверными являются эллинская, представленная керамикой и монета-
ми, и латенская – фибулами (Бруяко 1998).
Вместе с гибелью Великой Скифии опустели и степи Северо-Западного При-
черноморья. Однако, в отдельных районах остаются ещё реликтовые зоны скифской
культуры. На Нижнем Дунае обособленная группа скифских памятников существу-
ет, по крайней мере, до середины III в. А на Нижнем Днестре в III в. складывается
локальный культурный очаг, основу которого составила скифская культурная тради-
ция. Эта т.н. Тираспольская группа, или Малая Скифия, уже четвёртая по счёту, раз-
вивается на протяжении III – первой пол. II вв. до Р.Х. Такие же рефугиумы скиф-
ской культуры существуют в III–I вв. в Добрудже, Крыму и на Нижнем Днепре
(Бруяко 2009).
Вторжение кельтов (галатов) на Балканы, косвенным образом, но всё же затро-
нуло занимаемый нас регион. То же самое можно сказать и по поводу нашествия
бастарнов в область гетов – Днестровско-Карпатские земли. Памятники бастарнов в
степной части Северо-Западного Причерноморья практически неизвестны. Хотя,
ещё в 50-е гг. прошлого века, в низовьях Днестра были локализованы поселения
культуры Поянешти-Лукашёвка (Романовская 1963). Однако, до сих пор всё что мы
о них знаем основано на сборах подъёмного материала. Никаких новых данных по
этим памятникам нет.
34
 В низовьях Дуная до середины II в. сохраняется фракийское (позднегетское)
население, в частности, на городище Новосельское II. В материальной культуре
населения этого памятника помимо позднегетской, прослеживаются отдельные
черты бастарнской традиции (Бруяко, Ванчугов, Савельев 2011). На некоторых
местонахождениях (Картал, Матроска/Верега) отмечены находки амфорных клейм
конца III–II вв. Такие же клейма найдены на территории ряда скифских могильников
(Чауш, Курчи), которые к моменту депонирования клейм уже не функционировали.
И это, пожалуй, всё, чем мы располагаем на сегодняшний день. Далее, вплоть до
римского времени, в придунайской зоне археологические источники безмолвствуют.
Ещё одну группу источников составляют знаменитые «странные» комплексы.
Тема слишком дискуссионная для того чтобы уделять здесь ей много внимания. К
тому же, имея весьма вероятный транскультурный характер, эти клады мало что
дают для изучения будничных вопросов локальной истории населения отдельной
области. Скажем только, что в Северо-Западном Причерноморье известно 3 таких
комплекса – Семёновка, Великоплоское, Весёлая Долина.
Подчеркнём ещё раз, что для эпохи эллинизма в Северо-Западном Причерно-
морье характерен упадок археологической репрезентативности, который по сути и
заставляет исследователя, работающего в этом хронологическом диапазоне, зани-
маться точечным разбором каждого местонахождения, едва ли не каждой отдельно
взятой находки для того, чтобы как-то заполнить источниковую лакуну.
Рубежом, отделяющим эпоху эллинизма от римского времени, в Северо-Запад-
ном Причерноморье считается восточный поход гетов Буребисты. Однако, если ката-
строфические последствия этого похода для Ольвии общеизвестны и принимаются,
пусть и с некоторыми вариациями, то относительно Тиры мы не располагаем
никакими данными – ни письменными ни археологическими (Карышковский, Клей-
ман 1985: 81; Самойлова 1988: 102–103).
Римская эпоха также как и предыдущая характеризуется наличием трёх куль-
турных составляющих. Античные города продолжают оставаться в основе своей
эллинскими. Проблема административно-территориальной подчинённости городов
Северо-Западного Причерноморья Риму и связанных с ней структурных изменений,
не входит в круг наших задач. Барбарикум представлен кочевым элементом в виде
чрезвычайно пёстрого, по сравнению со скифским, сарматского суперэтноса18 и
земледельческими племенами, по меньшей мере, двух разных культурных традиций
– позднескифской и новой степной в виде памятников типа Этулия. Это новое насе-
ление А.В. Гудкова считает историческими венедами (Гудкова 1999: 271 и сл.;
378–379).
В низовьях Тираса состоялось возрождение хоры античных городов, правда, в
довольно скромных масштабах. Наряду с Тирой, существование которой было
непрерывным на протяжении античной эпохи, после 300-летнего перерыва восста-
___________________
18
Для скифской эпохи помимо общего названия – скифы, мы можем пользоваться и отдельными
этниконами, которые, впрочем, соответствуют строго отведённой территории, т.е. являются этно-
хоронимами (будины, гелоны,). Для сарматской эпохи нам известны уже племенные названия,
значительная часть которых является самоназваниями. Этнокарта Скифии в целом довольно статичная,
тогда как племенные объединения Сарматии, судя по источникам, весьма мобильны. И, всё же,
несмотря на то, что этническая (племенная) номенклатура Сарматии многочисленная, сарматская
археологическая культура, взятая на определённом хронологическом отрезке, выглядит столь же
целостной и единообразной, как и скифская.
35
навливается жизнедеятельность в Никоний. По берегам Днестровского лимана рас-
полагается около двух десятков поселений, которые ex silentio считаются поселения-
ми округи Тиры. Однако, почти все они остаются неизученными. Определённость
существует лишь с теми немногими, которые подвергались раскопкам. А, по сути,
это только поселение Молога II, которое считается памятником позднескифской
культуры (Малюкевич 2013).
Позднескифской в своей основе можно считать и культуру римского Никония.
В первые века Никоний скорее всего зависим от Тиры, возможно не столько в эконо-
мическом, сколько в стратегическом отношении. Обращённый на восток Никоний
представлял собой узловой пункт в системе обороны низовьев Тираса. Подобные
узлы обороны были характерны для Нижнего Дуная – Новиодунум (Исакча)-Картал-
Новосельское; Барбошь-Диногеция Гэрван (Бруяко, Дзиговский, Секерская 2008:
184, 187). Предложенная реконструкция, в значительной степени, умозрительная.
Однако, она, во всяком случае, не противоречит общей политической фабуле рубе-
жа I–II вв. в Северо-Западном Причерноморье в целом, и низовьях Тираса в частно-
сти. Напомним, что начиная с этого времени Рим активно занимается военно-адми-
нистративным реформированием в регионе, адаптируя его к стандартам Империи.
Так, Тира включена в состав провинции Нижняя Мезия, и в город вводится римский
гарнизон (Карышковский, Клейман 1985: 91–92, 98).
Возобновляется жизнь и на поселениях Одесского залива, в частности, в Луза-
новке. Судя по некоторым находкам здесь, участие в рефундации этого посёлка, воз-
можно, принимает Тира (Бруяко, Росохацкий 2000: 345).
Степную часть Днестро-Дунайского междуречья заполняют памятники сармат-
ской культуры и земледельческого населения – памятники типа Этулия. Основной
массив сарматских памятников (погребений) появляется начиная со второй полови-
ны I в. от Р.Х. (Дзиговский 2013: 615–616). Памятники типа Этулия, куда входят как
поселения, так и могильники, датируются в целом II–III вв. Их отличительной чер-
той нужно считать на удивление невыразительную материальную культуру.
Отдельное явление представляют собой некоторые эпизоды из истории приду-
найской области в римское время. Дунай становится границей империи, которая
обустраивается по соответствующим стандартам. Результатом такого обустройства
стало появление на левом берегу реки у с. Орловка римского предмостного укрепле-
ния (Бондарь 2011). Предполагается, что римский форт (кастель) возник на месте
дакийской крепости, построенной уже в середине I в. до Р.Х. в эпоху Буребисты
(Бондарь 1984: 32; 1989: 50). Об истории крепости в дакийскую эпоху мы практиче-
ски ничего не знаем. Когда римляне захватили эту крепость также не совсем ясно.
То ли в наместничество Плавтия Сильвана, то ли позднее, при Домициане, или даже
Траяне. Зато, доподлинно известно, что крепость была оставлена (разрушена) не
позднее середины III в. от Р.Х. По имеющимся данным материальная культура оби-
тателей форта и его предместья имела весьма выразительный дакийский и степной
(сарматский, венедский) колорит. И если элементы дакийской культуры в целом не
выходят за пределы жизненного пространства крепости, то сарматские памятники
плотно соседствуют с ней.19
___________________
19
В самое последнее время в Картале кажется начинает просматриваться ещё одна традиция –
германская, или балто-германская. Впрочем, о степени её самостоятельности пока судить трудно.
36
 В середине III в. наступает очередная эпоха военно-политической турбулентно-
сти. «Скифские войны» стали прелюдией к заключительному акту античной эпохи в
Северном Причерноморье. Римская империя уходит из региона, и отныне он остаёт-
ся наедине со своей судьбой. Изменения происходят в этнокультурной палитре Севе-
ро-Западного Причерноморья. Исчезают все сельские поселения Поднестровья,
включая Никоний. Исчезают и степные поселения типа Этулия. Пережившая гот-
ский разгром Тира сумела оправиться и продлить своё существование ещё на сотню
лет. Степной резервуар быстро заполняется черняховской мегакультурой. Именно
эти памятники, наряду с позднесарматскими, и определяют этнокультурное своеоб-
разие региона в позднеантичную эпоху, которая, впрочем, уже выходит за рамки
нашего исследования.

37
 ГЛАВА ІІ

ЛАНДШАФТ И КЛИМАТ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО

ПРИЧЕРНОМОРЬЯ В РАННЕМ ЖЕЛЕЗНОМ ВЕКЕ

С того самого момента, когда специалисты в различных дисциплинах природове-

дения отвергли положение о ландшафтно-климатическом постоянстве в голоцене,
археологи и историки были поставлены перед необходимостью проведения широко-
масштабных исследований в области реконструкции древнего климата и ландшафта.
И сегодня важность проблемы реконструкции палеосреды в процессе природно-ан-
тропогенного взаимодействия и вопросов, связанных с палеоэкономическим модели-
рованием, признаётся, пожалуй что, подавляющим большинством исследователей.
Однако, и сегодня, на фоне стремительного, всё возрастающего увлечения палеоэколо-
гическими вопросами актуальна следующая оговорка. Если теоретически ландшаф-
тно-климатические трансформации в голоцене в общем уже мало кем серьёзно оспа-
риваются, то на практике преобладают довольно сдержанные оценки климатических и
ландшафтных флуктуаций. На наш взгляд, обусловлено это, прежде всего, методоло-
гической новизной, базирующейся на данных различных, часто весьма далёких от
гуманитарных, дисциплин. Малопривлекательно и то, что прямая, некритическая под-
становка таких данных, как правило, не даёт ожидаемых позитивных результатов, а
иногда ведёт к заведомо ошибочным выводам.1 Часто проблема реконструкции палео-
среды вообще не рассматривается, или снимается при помощи ссылок на некоторые,
большей частью устаревшие, работы по вопросам палеоклиматологии, авторы кото-
рых крайне сдержаны в оценке климатических колебаний эпохи голоцена (см. напр.
Бучинский 1963: 59; Квасов 1975: 218). Иногда, элиминация климатического фактора,
или точнее, его профанация, достигается за счёт апелляции к громким именам иссле-
дователей, которые, однако, не являются специалистами в соответствующей области.
___________________
1
Наиболее характерный и часто встречающийся пример – механический перенос палеоклиматической
схемы А.В. Шнитникова (1957) на археологическую колонку конкретного региона. При этом не учиты-
вается, что в основе схемы А.В. Шнитникова лежит астрономическая (календарная ) хронология, тогда
как хронология доисторического периода в значительной мере основана на радиоуглеродных датах
(см. об этом Петренко 1992). Это наблюдение остаётся актуальным и сегодня. Отчасти это происходит
из-за нежелания разбираться в тонкостях анализа разноуровневых знаний и последующего синтеза
полученных данных. Отчасти из-за того «упорядоченного хаоса», который царит сейчас в археологиче-
ских датировках, и возникновение которого – есть результат действия знаменитого парадокса – «Луч-
шее – враг хорошего». Понятие времени в археологии ныне чрезвычайно многозначное. Помимо кален-
дарного (астрономического), существует радиоуглеродное, радиоуглеродное калиброванное и даже
календарное калиброванное время. В этом отношении исследователи, чьи интересы не выходят за
рамки античной эпохи, обладают одним весьма полезным иммунитетом. Муки творчества, которые
испытывают специалисты по преистории, пытаясь приручить радиоуглеродные даты, неведомы архео-
логам раннеисторической эпохи. Бесполезность радиоуглеродного метода, для исторического периода,
образно выразил В.В. Клименко, согласно которому одна абсолютная дата в диапазоне VII–III вв. может
одинаково указывать и на год основания Рима и на окончание Пелопоннесской войны (Клименко 2004:
14).
38
Так, например, исследования Ф. Броделя, Ле Руа Ладьюри и других мэтров глобальной
исторической науки, при всем почтительном отношении к их оригинальным концеп-
циям постижения прошлого вряд ли можно отнести к специальным работам по клима-
тологии. Однако, их суждениям на этот счёт, ярким по стилю, но малосодержательным
по сути, часто придают неоправданно большое значение. Так, известное высказывание
Ле Руа Ладьюри – «Демон цикломании», это очевидный продукт увлечённости
внешней стороной полемики вокруг циклических колебаний климата. Однако, этот, с
позволения сказать, инфернальный штамп используется другими исследователями
уже в качестве аргумента (см. напр. Карпюк 2010: 11, 19).2
Следствием такого подхода, а точнее, ухода от проблемы, в работах общего
уровня являются весьма характерные по содержанию разделы под названием «при-
родно-географическая характеристика региона». В них мы находим, в высшей степе-
ни добросовестный перечень данных по современному ландшафтному районирова-
нию, видовому составу растительного и животного мира, характеристике почв и т.п.
В свою очередь, это ведёт к появлению искажённой, а часто противоречивой инфор-
мации в следующих затем обычно главах, посвящённых хозяйственно-экономиче-
ской деятельности, поскольку, к примеру, данные о палеофауне и палеофлоре прое-
цируются на современную ландшафтно-климатическую кальку. При такой методике
трудно будет понять присутствие в фаунистической коллекции поселения Маяки в
устье Днестра (рубеж энеолита-бронзы) костей крупных диких кошек – льва и рыси.
Равно как в античной Ольвии и на черняховских памятниках степной Молдавии –
костей медведя. Вполне законными будут и недоумения по поводу того, что в колчан-
ных наборах погребений степной Скифии преобладают древки стрел, изготовленные
из берёзы. Похожие несуразности возможны и при некорректном использовании
других методик. Так, например, анализ современных почв Керченского полуострова
в одной из недавних работ привёл её автора к выводу о том, что зерновой экспорт-
ный потенциал Боспора в IV в. до Р.Х. сильно преувеличен. Виной тому античная
историография и доверяющие ей современные авторы (Одрин 2004).
Отойдя от идеи климатической стагнации в историческом прошлом, исследова-
тели, похоже, никак не могут определиться с тем, как оценивать меру влияния кли-
мата на историю человеческих сообществ. Довольно часто все зависит от того
выгодна или нет подача климатического фактора как наиболее вероятного при объяс-
нении тех или иных явлений, либо у исследователя есть какое-то иное объяснение.
Если да, то оценка степени влияния климата будет положительной. Если нет, то тогда
поспешно поднимается старый лозунг против климатического детерминизма, кото-
рый всегда наготове и у тех, кто вообще отрицает изменчивость климата. Правда,
таких исследователей сейчас крайне мало, или, во всяком случае, они стараются не
предавать огласке собственный консерватизм в этом вопросе.
Очевидно, что вопросы трансформации климата и ландшафта не могут рассма-
триваться попутно, неся своего рода обязательный, «ритуальный», оттенок. Решение
по этим вопросам должно быть принято на основе самостоятельного исследования,
___________________
2
При этом, страдает и сугубая точность содержания, ибо есть весьма существенная разница между
понятием «цикл», обозначающим полное воспроизведение абсолютно аналогичной ситуации спустя
какой-то период времени, и понятием «ритм». Последнее, предполагает лишь повторяемость
тенденции, со схожими, но отнюдь не тождественными показателями. Не отличать «цикл» от «ритма»,
это всё равно, что не делать различия между относительным и абсолютным.
39
проведённого на междисциплинарном уровне. Начало таких изысканий в Северо-За-
падном Причерноморье восходит ко второй половине 80-х – нач. 90-х гг. прошлого
столетия (Бруяко, Карпов, Петренко 1989а; 1989б; 1991; Бруяко, Карпов, 1992;
Петренко 1992). А, за последние 10–15 лет, палеоэкологическое направление прио-
брело необычайную популярность, а вместе с ней корявый ярлык «инвайронмен-
тальная археология», который распространяется на все без исключения разделы
археологической науки – от палеолита до средневековья. Беда только в том, что
избыточная популярность часто вредит научному поиску, ибо неизбежно влечёт за
собой снижение качественного уровня исследований.
Нельзя не упомянуть и об ещё одном жанре, который время от времени стано-
вится весьма популярным в палеоэкологическом моделировании. Иногда, кропотли-
вую работу в области реконструкции ландшафта и климата подменяют интуитивные
озарения, следствием чего становятся такие экстравагантные гипотезы, как, напри-
мер «черноморский потоп» начала голоцена, или более локальная и менее резонан-
сная гипотеза, повествующая о гибели Великой Скифии в III в. до Р.Х. в результате
климатической катастрофы. Научная ценность подобных проектов весьма сомни-
тельна, а сам жанр можно определить как научный китч. По-видимому, желание све-
сти культурогенез к эффектным природным катастрофам, останется востребован-
ным всегда. Безусловно, природные катаклизмы происходили довольно часто, вот
только эпохальное значение имели считанные эпизоды
Проблема реконструкции климата и ландшафта в древности предполагает
использование различных методик. Однако, прежде чем приступит к их анализу,
необходимо определиться с тем, какой из факторов, влияющих на климатические
изменения, считать фактором планетарного масштаба. Поскольку, определение тако-
го фактора как единственного из всех возможных, это вариант постижения истины в
одном отдельно взятом разделе знания, то в таком выборе, как и во всяком другом,
кроется известный элемент субъективизма, преодолеть который, вероятно, вряд ли
когда-нибудь удастся.3
В настоящей работе планетарная климатическая изменчивость рассматривается
с точки зрения теории Петерссона-Шнитникова (Шнитников 1973: 7), согласно кото-
рой обусловленность климатических колебаний видится в изменении уровня Миро-
вого океана, вызванном разностью приливообразующей силы, которая в свою оче-
редь, находится в прямой зависимости от наклона эклиптики. В основе палеоклима-
тической шкалы А.В. Шнитникова лежат различные по длительности ритмы, из
которых наиболее важным считается 1850-летний. Его начало и конец как раз и соот-
ветствуют максимуму приливообразующей силы (констелляции). И тогда, базовым
элементом для реконструкций климата и ландшафта в настоящем исследовании
выступают колебания уровня Мирового океана и их локальное проявление в виде
эвстатической кривой северо-западной акватории черноморского бассейна в эпоху
позднего плейстоцена-голоцена.
Предлагаемая схема колебания уровня Черного моря (рис. 3) опробована много-
кратно для палеоэкологических моделей различных эпох (Бруяко, Карпов, Петренко
___________________
3
Впрочем, можно и не усложнять себе жизнь поисками доктринальной идеи климатических
флуктуаций и значительно сократить путь познания, обратившись к накопителям информации об этих
изменениях. К примеру, в настоящее время наиболее востребованным архивом считается гренландский
ледовый щит.
40
 Рис. 3. Эвстатическая схема северо-западной части Чёрного моря в позднем голоцене
Fig. 3. Eustatic scheme of North-West part of Black Sea in the Late Holocene

1989а; 1989б; 1991; Бруяко, Карпов 1992; Петренко 1992; Бруяко, Сапожников 2009).
Считаем нелишним повторить ещё раз, что в основе схемы многочисленные радио-
углеродные даты по образцам раковин, торфов, илистых отложений подвергшихся
торфообразованию, алевритов. Кроме этого, в основе схемы лежат стратиграфиче-
ские колонки как внешнего, так и внутреннего шельфа и лиманных отложений, в
основном уже опубликованные. Как известно, трансгрессивно-регрессивная ритми-
ка имеет гляциоэвстатическую обусловленность. В оценках амплитуд трансгрессий
и регрессий, учтён фактор неотектоники, проявления которого локальны в пределах
различных тектонических структур (Бруяко, Карпов, Петренко 1991: 8–9). Впрочем,
в позднем голоцене Черноморского бассейна эвстатический фактор преобладает над
тектоническим настолько, что последним можно пренебречь (Шилик 1970: 111). Все
эти параметры были сформулированы, проверены и задействованы 25 лет назад.
Тогда же, полученная схема была сопоставлена с эвстатическими кривыми, которые
были выведены независимо от нашей, как для северо-западной части акватории Чёр-
ного моря, так и для других районов этого бассейна. Крайне важным оказалась высо-
кая степень соответствия нашего графика с эвстатической кривой, выведенной для
черноморского побережья Кавказа на участке Пицунда-Гудаута (Балабанов, Квир-
квелия, Островский 1981). Большое сходство было отмечено и со схемой предложен-
ной К.К. Шиликом. Эта кривая, помимо геолого-гидрогеологических данных была
подкреплена ещё и археологическими материалами (Шилик 1975: 15). Близкая
эвстатическая ритмика, правда, с меньшими отрицательными значениями для фана-
горийской регрессии была установлена П.В. Фёдоровым (Фёдоров, Скиба 1960).
41
 В последнее время появились новые эвстатические схемы. Среди них есть, как,
безусловно оригинальные, фундированные (Balabanov 2007), так и компилятивные
схемы, составленные на основании уже имеющихся, с локальными дополнениями и
поправками (Чепалыга 2002).
Высокую вероятность предложенной эвстатической кривой подтверждает и, в
общем сходная, трансгрессивно-регрессивная динамика, установленная для некото-
рых других морских бассейнов. Для раннего железного века отметим соответствую-
щие работы в акватории Эгейского моря, результаты которых во многом сходны с
нашими. Установлена в частности достаточно глубокая регрессия в первой пол.
I тыс. до Р.Х. У южного побережья Арголиды, начиная с геометрического периода и
вплоть до римского времени открытым оставался участок шельфа ширина которого
местами достигала от 1 до 1,5 км (Runnels, van Andel 1987: 315, fig. 8). Локальные
проявления тектонического фактора делают реконструкцию для Эгейского бассейна
чрезвычайно сложной. Цифровые выкладки по разным районам и у разных исследо-
вателей часто сильно разнятся. Мы только что привели данные, согласно которым на
западе Эгейского бассейна в начале I тыс. до Р.Х. наблюдается падение уровня моря.
Однако, в это же время, на побережье Малой Азии, отмечается прямо противополож-
ное явление – уровень моря стоит выше современного. Для такого вывода не нужны
исследовательские процедуры, а вполне достаточно беглого знакомства с соверемен-
ным ландшафтом. Крупные портовые города Ионии, такие как Смирна, Милет, Эфес
в настоящее время расположены на расстоянии нескольких километров от морского
побережья. Такая же ситуация складывалась здесь и в эпоху бронзы. Для позднеми-
кенского времени примером может служить ландшафтная реконструкция в окрест-
ностях Трои, когда береговая линия находилась значительно ближе к Гиссарлыку,
чем в настоящее время.4 Эти разнонаправленные тенденции синхронных эпох, как
уже отмечалось, можно отнести на счёт действия тектонического фактора. Однако,
существенное влияние этого фактора на региональные геологические структуры, не
может влиять в целом на высокую корректность концепции А.В. Шнитникова, кото-
рая носит универсальный (планетарный) характер. К тому же, некоторые схемы тек-
тоническо-климатической цикличности близки ритмам увлажнения А.В. Шнитнико-
ва, а приливообразующая сила сама может влиять на сейсмическую активность
(Трифонов, Караханян 2004: 484–485).
Очевидно, что климатическая ритмика имеет более протяжённые фазы, нежели
историко-археологическая периодизация. Поэтому, для более чёткого представления
о динамике ландшафтно-климатических изменений необходимо несколько раcши-
рить хронологические рамки интересующего нас периода. В противном случае,
соответствующие данные будут иметь точечное значение, отвечающее статичному
состоянию на палеоклиматической шкале.
В геохронологическом отношении рассматриваемый период охватывает самый
финал суббореального (5–2,5 тыс. л.н.) и первую треть субатлантического (от
2,5 тыс. л.н. вплоть до настоящего времени) периодов. На схеме палеоклиматиче-
ской этапности голоцена, которую предложил М.Ф. Веклич, он будет соответство-
вать микроклиматохрону с индексом hlb2-6 (Веклич 1987: 164, рис. 61).
___________________
4
Известно, что Фермопильский проход в звёздный час своей истории был значительно у;же, чем сейчас.
В V в. до Р.Х. отмечается повышение уровня Тирренского моря. Старая гавань Остии была затоплена,
и её пришлось перенести на 10 км вверх по Тибру (Клименко 2004: 20–21).
42
 Во второй половине II тыс. до Р.Х. умеренная климатическая фаза SB-II (сред-
несуббореальный термический максимум) сменяется засушливой и холодной –
SB-III (позднесуббореальное похолодание), которая длится до середины I тыс.
до Р.Х. (рис. 3; 4). Формируется тенденция отрицательного климатического ритма,
который достигает своего пика на рубеже II и I тыс. до Р.Х. Основания для подоб-
ного заключения следующие. На этот период приходится одна из самых глубоких
регрессий черноморского бассейна за весь период голоцена – фанагорийская, когда
уровень моря упал до отметки минус 12–13 м (рис. 3). Наличие этой регрессии –
факт общепризнанный. Спорными остаются два момента, связанные с её динамикой.
Первый, это хронологический интервал, на который приходится пик фанагорийской
регрессии, и второй – абсолютные значения падения уровня моря. Согласно
П.В. Федорову, мнение которого одно время безоговорочно принималось большин-
ством археологов, пик регрессии приходился на середину I тыс. до Р.Х., а её макси-
мум составлял 2–3, или 3–5 м. Из новейших работ, наиболее близки этим значениям
цифры и даты, полученные Я.А. Измайловым (Измайлов 2005). По нашим же дан-
ным, максимум регрессии приходится на рубеж II–I тыс., а её абсолютные значения
составили 12–13 м. Н.С. Благоволин и А.Н. Щеглов, реконструируя литораль Тар-
ханкутского полуострова полагают, что для IV–III вв. уровень моря мог находиться
между отметками –4 и –8 м. В основе этого вывода лежат комплексные гео-археоло-
гические исследования в районе оз.Панское, на дне которого, как известно, в настоя-
щее время располагаются остатки одной из античных усадеб. Что касается пика фа-
нагорийской регрессии, то авторы датируют его временем, соответствующим само-
му началу греческой колонизации (Panskoye I 2002: 297–298, pl.186). К.К. Шилик,
основательно изучивший гидрогеологию и геоморфологию в устьях Ю. Буга и
Днепра, предлагает значения близкие нашим –8 –12 м (Шилик 1975а: 15; 1975б).
Почти такие же данные (–8–10 м) получены по результатам исследований в зоне кав-
казского побережья Черного моря (Балабанов, Квирквелия, Островский 1981). Нако-
нец, П.М. Долуханов, рассмотрев эти все данные, дополнил их ещё некоторыми дру-
гими, и пришёл к выводу, что в начальный период греческой колонизации уровень
Чёрного моря составлял минус 10–11 м (Долуханов 2007: 19).
Последние значения полностью согласуются с нашими данными, впервые обна-
родованными четверть века назад (Бруяко, Карпов, Петренко 1991). В начале I тыс.
(поздняя фаза фанагорийской регрессии) наблюдается незначительный подъем уров-
ня моря с отметки –12–13 м. Ко времени появления в Северном Причерноморье пер-
вых греческих колоний, уровень водного зеркала стабилизируется на отметке
–10–11 м и в таком состоянии он остаётся вплоть до начала эпохи эллинизма (рис. 4).
Около середины II тыс. до Р.Х. в Северном Причерноморье начинается этап поз-
днего бронзового века, который представлен двумя крупными культурами, или куль-
турными общностями – срубно-сабатиновская (XVI–XIII вв.) и белозерская
(XII–X вв.). Время существования первой приходится на климатический оптимум
суббореала, когда после термоксеротической фазы конца III – начала II тыс. до Р.Х.
отмечается гумидизация климата, соответствующая умеренному этапу (рис. 4). Счи-
таем, что общий природно-климатический фон в срубно-сабатиновскую эпоху был
близок современному, но с более высоким уровнем обводнённости степной гидросе-
ти. Последнее уточнение основано, главным образом, на археологических данных,
согласно которым именно в этот период наблюдается очень плотная концентрация
поселений в степной зоне. Если сеть населённых пунктов позднего бронзового века
43
 Рис. 4. Соотношение климатических и
историко-археологических этапов в Северо-Западном Причерноморье
Fig. 4. Correspondence between climatic and history-archaeological phases
in the North-West Black Sea region
44
переместить в современный природный ландшафт, то станет очевидно, что боль-
шинство из них не могло бы функционировать прежде всего, по причине недостат-
ка водных ресурсов. Большинство из поселений можно отнести к типу сельских, но
некоторые (Вороновка II, Дикий Сад) можно рассматривать и как населённые пунк-
ты «квазигородского» типа по терминологии Ю.В. Андреева (Андреев 1989: 1213).
Довольно развитая и сбалансированная структура хозяйства, каменное домострои-
тельство, наличие специализированных ремёсел и крупных очагов бронзолитейного
производства, всё это является характерным для сабатиновского населения и, впол-
не соответствует оптимальным климатическим условиям. Совершенно не противо-
речит этим же условиям и общественная структура сабатиновского общества, для
которой характерна эгалитарность, отсутствие развитой социальной иерархии.
Ситуация меняется в последней четверти II тыс. до Р.Х. Постепенно происходит
значительное сокращение числа стационарных населённых пунктов. Каменную
архитектуру сменяет каркасно-глинобитная, наземные постройки – сооружения
земляночного типа. Приходит в упадок бронзолитейное производство. Меняется
образ жизни обитателей степной зоны. Он становится более подвижным. Растёт
количество подкурганных захоронений и после тысячелетнего перерыва в степи
вновь начинается массовое строительство курганов. Тенденция к общему снижению
стандартов жизнедеятельности достигает пика на рубеже тысячелетий, когда следы
прочной оседлости в степной полосе исчезают едва ли не полностью.
Всё это происходит на фоне достаточно быстрых отрицательных климатиче-
ских изменений, которые протекали в рамках фазы позднесуббореального похолода-
ния (SBIII). По нашему мнению, эти изменения носили характер экологического
кризиса, и в подтверждение этого тезиса можно привести следующие примеры.
Весьма красноречивыми и хронологически абсолютно точными являются дан-
ные палеогидрологии и гидрогеологии. Эти данные указывают на резкое сокраще-
ние годового стока Днестра и Днепра (рис. 5), что соответствует, как правило, сни-
жению общей увлажнённости.5 На основании данных по динамике стока Днепра за
последние 4 тыс. лет, которые собрал и изучил Г.И. Швец (1978), Ю.Л. Раунер соста-
вил весьма информативный график (Раунер 1981: 14, рис. 5). Согласно этому графи-
ку периодичность засушливых лет около 1000 г. до Р.Х. достигает катастрофической
отметки – 0,5/год. То есть, в среднем каждый второй год был засушливым. Сегодня
такие показатели характерны для зоны полупустынь. С ростом засушливых, падает
периодичность влажных лет – до 0,04 – 0,03/год (рис. 6). Средняя норма годового
стока Днепра за период с 2150 г. до Р.Х. по 1975 г. от Р.Х. составляет 1550 м3/сек.
(Швец 1978: 46). Минимальное значение за этот же период равняется цифре
720 м3/сек. Если мы возьмём весь отрезок в 4000 лет, то эта цифра, показывающая
катастрофическое сокращение стока Днепра, встречается всего 6 раз. Однажды это
случилось в XV в. до Р.Х. (1410 г.), однажды в XV в. от Р.Х. (1492 г.), еще раз – в
1921 г. прошлого, ХХ века. А ровно половина случаев приходится на период от
конца XI до начала IX вв. до Р.Х. – 1004, 1002, и 896 гг. до Р.Х. (рис. 7)
График Ю.Л. Раунера усреднён по 120-летним периодам. Если же мы, исполь-
зуя таблицы Г.И. Швеца, уменьшим этот шаг, произвольно выбирая сопоставимые
___________________
5
Обращаем внимание на абсолютные (календарные) значения гидродинамики Днепра, в основе
которой ежегодные иловые отложения Сакского озера (Швец 1978).
45
 Рис. 5. Динамика годового стока Днепра и Днестра в позднем голоцене
Fig. 5. Dynamics of the annual runoff of the Dnieper and Dniester rivers in the Late Holocene

отрезки с предельной плотностью маловодных лет, то результаты могут быть ещё

более впечатляющими. Наряду с минимальными, катастрофическими (720 м3/сек),
существуют ещё и просто критические значения. Если принять, что такие значения
находятся ниже отметки 1000 м3/сек., то плотнее всего они будут располагаться всё
там же – на рубеже тысячелетий. За 44 года, с 1004 по 960 гг. до Р.Х., маловодными
были 11 лет. То есть, на каждый 4 год приходилось значение ниже 1000 м3/сек.
(рис. 7)
О сильной аридности климата можно судить и по другим данным. Весьма впе-
чатляет картина, составленная по результатам палеопочвенных изысканий. Автор-
ский коллектив под руководством В.П. Золотуна суммировал свои исследования в
нижеследующей таблице:

46
 Таблица 1
Скорость нарастания гумусного горизонта
(верхний генетический горизонт А+А/B)
по: Золотун В.П. и др., 1984

0 – 2500 л.н. (3,6 мм/100 лет )

2500 – 3000 л.н. (10,2 мм/100 лет)
3000 – 4500 л.н. (0,8 мм/100 лет )
4500 – 10000 л.н. (6,5 мм/100 лет )

Мы видим, что на протяжении всего голоцена самая низкая скорость гумифика-

ции почвы отмечается именно для второй половины II тыс. до Р.Х. – 0,8 мм/100 лет.
Согласно теории растительно-наземного образования чернозёма, накопление гумуса
прямо связано с количеством растительной степной биомассы, уходящей в т.н. опад
(Чибилёв 1990: 133). Объём последней зависит от определённых климатических
условий, среди которых важнейшими будут влажность и тепло. Дальнейшие выво-
ды, вероятно, каждый может делать уже самостоятельно.
Многие почвоведы полагают, что в климатических условиях позднего бронзо-
вого века современные границы почвенных зон могли сдвинуться к северу на одну
подзону (Золотун и др. 1984: 225–227; Иванов, Ковалёва 1984: 227–229; Алексан-
дровский 1989: 65, рис. 2; Адаменко и др. 1997: 121). Это значит, что на месте

Рис. 6. Динамика увлажнённости по данным годового стока Днепра для юга Украины
за последние 4000 лет (по: Раунер 1981)
Fig. 6. Dynamics of moisture according to the annual runoff of the Dnieper for the South
of Ukraine for the last 4000 years
47
нынешних южных чернозёмов Причерноморской низменности могли развиваться
каштановые и тёмнокаштановые почвы, характерные для сухих степей с полынно-
типчаковой и ковыльно-типчаковой растительностью. А, это в свою очередь, позво-
ляет говорить о кризисе аграрного производства, который становится совершенно
очевидным на заключительном (белозерском) этапе позднего бронзового века.
Вместе с тем, в период SBIII в низовьях Дуная, Днестра и Днепра – районах со
стабильным режимом увлажнения – существуют обширные лесные массивы (рис. 8)
в которых значительное, до 40–50% место принадлежало хвойным породам, глав-
ным образом – сосне. А, в палинозоне 4 разреза Чумай, соответствующей SBIII
отмечено максимальное для всей колонки содержание пыльцы ели (до 15%), что,
вероятно, лишь отчасти может быть связано с заносом пыльцы из молдавских кодр,
ближайшими из которых являются Тигечские кодры (рис. 9; 10). Сходная картина
наблюдается для среднего течения р. Прут. В слое, соответствующем SBIII отмеча-
ется падение значения широколиственных и увеличение пыльцы хвойных пород, а
также берёзы. Одновременно формируются устойчивые кривые ксерофитов – полы-
ни, лебедовых (Адаменко и др. 1997: 120–121). Такой состав палинологического
спектра подтверждает климатическую характеристику данного этапа, как холодного
и засушливого. Практически аналогичные выводы можно сделать и для низовьев
Южного Буга. Существование значительных лесных формаций предполагается
здесь по данным споро-пыльцевого анализа из поселения Дикий Сад. В конце II тыс.
до Р.Х. в этом районе развивались участки широколиственных и берёзово-сосновых
пойменных лесов. Одновременно, в травянистом спектре отмечается высокий про-
цент ксерофитов (Gerasimenko et.al. 2009: 90).

Рис. 7. Минимальные экстремумы обводнённости Днепра

Fig. 7. The minimum extremes of water content of the Dnieper river

Суммируя доказательную базу по восстановленной ландшафтно-климатиче-

ской модели конца II – начала I тыс. до Р.Х., мы можем говорить о прогрессирующем
криоксеротическом характере периода SBIII. Похолодание при этом, было
настолько глубоким, что иногда, для отрезка XII–V вв. до Р.Х. предлагает даже вве-
сти такое понятие, как «неогляциал» (см. Fairbridge 1976).
Общее негативное влияние климатических изменений на хозяйственную дея-
тельность древнего населения в позднем суббореале, не следует распространять на
Восточную Европу в целом. Наиболее восприимчивыми к таким изменениям счита-
48
 Рис. 8. Вариант распространения лесных формаций в Северо-Западном Причерноморье
в раннем железном веке
Fig. 8. One of the variants of distribution of forest formation in the North-West Black Sea region
in the Early Iron Age

ются недренированные степные области, в частности, Причерноморская и Прикас-

пийская низменности. В тоже время, ситуация на пространствах Русской равнины
(лес, лесостепь) оставалась в хозяйственном отношении стабильной (Иванов 1983:
33). Расширение границы степной зоны к северу в конце суббореала, хотя и вело к
сокращению площади лесных формаций в лесостепной полосе (Чендев 2006:
377–378), однако по сравнению с нынешней «островной» лесостепью, в раннем
железном веке леса здесь имели более плотный, насыщенный ареал. В них преобла-
дали породы характерные скорее для зоны широколиственных лесов, в которых
абсолютно вольготно себя чувствовали типичные представители лесной фауны –
лось и медведь. Обыденность этих видов красноречиво подтверждается фаунистиче-
49
 Рис. 9. Споро-пыльцевые диаграммы палинологических разрезов
Северо-Западного Причерноморья
Fig. 9. Pollen diagrams of palynological sections located in the North-West Black Sea region

скими данными по Левобережной лесостепи. Бассейн р. Сейм, судя по находкам

костей, в I тыс. до Р.Х. являлся частью стабильного ареала бурого медведя и лося.
Довольно много здесь костей бобра (Моруженко 1985: табл. 2).
В оценках климатических изменений для любой эпохи, любого региона, кото-
рые можно найти у разных исследователей, единодушие, как правило, отсутствует.
Тем ценнее, что аридизация умеренных широт в позднем суббореале принимается,
пожалуй что, в большинстве специальных работ, посвященных различным областям
Евразии (Боковенко и др. 2005: 99, рис. 3; 101–102; Демкин и др. 2005: 107).6 Споры
ведутся, главным образом, вокруг характера аридизации, её обусловленности то ли
потеплением, то ли похолоданием. Наша модель совершенно определённо свиде-
тельствует в пользу криоксеротического (холодного и засушливого) тренда. Сочета-
ние этих же признаков (аридность и холод) по мнению А.Л. Александровского, сле-
дует считать характерным для северокавказских степей (Ставропольская и Кубано-
Приазовская степные провинции) в первой пол. I тыс. до Р.Х. (Александровский
2005:86).
Общее ухудшение климата умеренных широт в позднем суббореале привело к
тому, что обширные районы евразийских степей стали практически непригодными
___________________
6
Признаки экологического кризиса на рубеже тысячелетий (ок. 1000 г.) отмечаются и в других районах
Древнего мира. Засушливым на Среднем Востоке, и в частности в Иране, был период 1250–950 ВС
(Neumann, Parpola 1987: 164–165). Пик аридности в Эгеиде пришёлся на X–IX вв. (Dickinson 2006: 79).
50
 Рис. 10. Местонахождение палинологических разрезов
Fig. 10. Location of palynological sections
1 – Чумай, 2 – Троицкое, 3 – Кардашинский торфяник

для стабильного функционирования экономики древних обществ, причём, не только

земледельческих. Однако, евразийский степной пояс – чрезвычайно протяжённый по
территории, отнюдь не является монотонным в ландшафтном отношении. Известное
разнообразие ландшафтных зон выражалось и определёнными локальными отли-
чиями в том, что касается влияния природно-климатических факторов в каждой из
них. Иными словами, в огромной степной провинции могли сохраняться некие ланд-
шафтно-климатические ниши-рефугиумы, которые по своим характеристикам, на
общем отрицательном фоне всё же могли обеспечить более или менее стабильное
функционирование производящего хозяйства и, прежде всего – скотоводства. К
таким зонам в начале I тыс. до Р.Х. можно отнести в частности западно-предкавказ-
ские (Кубано-Приазовские) степи, североалтайскую горно-степную область, низовья
и приустьевые области крупных рек (Сыр-Дарья, Аму-Дарья, Волга, Дон). Именно
здесь и зафиксированы археологически наиболее выразительные очаги жизнедея-
тельности в этот, климатически крайне неблагоприятный для населения степи
период. Речь идёт в основном о памятниках, оставленных ранними кочевниками. Но,
не только, ибо отдельные участки оседлости фиксируются в этот период и в степи,
главным образом, в прирусловых зонах крупных рек – нурские памятники на
Нижней Волге, кобяковские на Нижнем Дону и Кубани.
До сих пор мы говорили о верификации климатического фактора только архео-
логическими данными. Но, как известно, начиная с VII в. Северное Причерноморье
51
становится частью античного мира и попадает в поле зрения представителей антич-
ной литературной традиции. Иногда, предполагается, что северный берег Понта, или
его акватория (о. Левке в частности), были известны эллинам уже в VIII веке. Во
всяком случае, из «Теогонии» Гесиода (ок. 700 г.) совершенно точно следует, что
поэту был известен Дунай («прекрасноструящийся Истр»). Одновременно, на вос-
точном побережье, географический кругозор беотийца ограничивался р. Фасис
(Ges., Th. 339–340). Поскольку же, Гесиод не называет больше ни одной реки Север-
ного Причерноморья, то можно предположить, что они ему были неизвестны.
Первые греческие колонисты появились на берегах Северного Понта около
650 г. до Р.Х., т.е. в самом конце позднесуббореального похолодания. Тем самым,
эллины действительно застали здесь ещё крайне неблагоприятные климатические
условия и поэтому, сообщения древних авторов о суровой природе причерноморских
степей вряд ли стоит считать всего лишь метафорическим приёмом, рассчитанным
на эмоциональное потрясение аудитории. Для Гомера, Гесиода, Эсхила снег, мороз,
ледостав на реках отнюдь не были чем-то экзотическим. Весьма солидный, хотя и не
полный, корпус свидетельств о суровых климатических условиях на юге Балканско-
го полуострова и в Эгейском бассейне, которые содержатся в трудах греческих авто-
ров архаического и классического периодов, собрал С.Г. Карпюк (2010; 2013). Мы не
предпринимали специальный анализ текстов (это вполне может быть самостоятель-
ным исследованием), но кажется, что о суровых зимних условиях в Эгеиде пишут
большей частью ранние авторы, доэллинистической эпохи.
Для античной эпохи с её фиксированными наблюдениями, географическим кру-
гозором, мореплаванием и торговлей особый интерес приобретает реконструкция
береговой линии северо-западного бассейна Черного моря. Вариант, который пред-
лагается здесь, по нашему мнению отражает ситуацию на протяжении большей
части I тыс. до Р.Х. (рис. 11). В соответствии с эвстатической ритмикой древняя
литораль усреднена по десятиметровой изобате. В итоге, получается, что значитель-
ные участки шельфа шириной от нескольких сотен метров до 25–30 км были обна-
жены. На поверхности моря оказались наиболее мелководные в настоящее время
Одесская, Днестровская и возможно, Катранья банки. Большинства озёр и лиманов
в античную (доримскую ) эпоху не существовало (Гожик 1992: 203) за счёт чего уве-
личилась длина тальвегов рек, питавших эти бассейны. Исключение составляют
Тилигульский и Хаджибейский лиманы которые сократились в размерах, до площа-
ди имеющихся у них при устьях глубоких донных впадин, которые, в свою очередь,
соединялись с морской акваторией более или менее длинными русловыми отрезка-
ми. В дельте Дуная береговая линия в районе Сулинского гирла, по сравнению с
современной проходила в 10–15 км мористее. Именно с фанагорийской регрессией
связывается быстрый рост и продвижение в море Сулинского рукава, или Сулинской
дельты (Panin 1983: 177–178, fig. 2; 6; Bony et.al. 2015: fig. 8).7 Cоответственно, рас-
___________________
7
Результаты, опубликованные в последней из этих двух работ (Bony et.al. 2015), в целом противоречат
нашей модели прибрежного ландшафта в античную эпоху. Используя данные седиментологического
метода в сочетании с малакофаунистическим анализом, авторы пришли к выводу, что комплекс озёр
южнее дунайской дельты сформировался как лагуна Синое–Разелм в основном уже около 5000 лет
назад и с тех пор какие-то изменения происходили только внутри этой структуры. Контуры самой
лагуны практически не менялись. Удивительно, но эвстатический фактор в работе совершенно не
принимается во внимание. Эволюцию лагуны на протяжении 5000 лет авторы анализируют на фоне
относительно стабильного, по их мнению (т.е. постоянного) уровня моря – «…in context of relative sea-
level stability» (Bony et.al. 2015: 190).
52
Рис. 11. Реконструкция литорали северо-западной части Чёрного моря в доримскую эпоху
Fig. 11. Reconstruction of the littoral of north-west part of the Black Sea
in antique (pre-Roman) time
1 – Левке; 2 – Тира; 3 – Никоний; 4 – Кошары; 5 – Березань; 6 – Ольвия;
7 – Ягорлыцкое поселение; 8 – Калос Лиман; 9 – Керкинитида;
10 – Днестровская банка; 11 – Катранья банка; 12 – Одесская банка

стояние между о. Левке (Змеиный) и устьями Истра (Дуная) должно было быть
меньше, чем сегодня, что следует учитывать при скрупулёзных арифметических
пересчётах древних мер длины на современные.
Если разместить на полученной палеотопооснове известные античные населён-
ные пункты и сравнить их древнюю топографию с современной, нетрудно заметить
некоторые отличия (рис. 11). Отметим в этой связи две интересные особенности.
Практически все поселения, следы которых фиксируются сейчас в основном на
возвышенностях, в древности имели ещё и нижние террасы. Фрагменты этих террас,
более или менее явно сохранились кое-где и сегодня. Наиболее выраженной являет-
ся такая терраса в Ольвии («Нижний город»). Небольшие участки, примыкающие к
пляжу, сохранились в Никонии и Тире. Эти террасы, вне всякого сомнения, должны
были входить в городскую территорию. Сказанное относится не только к крупным
центрам. Так, на ряде сельских поселений левого берега Днестра строительные
остатки были зафиксированы непосредственно на уровне подошвы коренного бере-
га. Нижние террасы имели все поселения Одесской бухты и Кошары. В настоящее
время затопление поймы, абразия, плоскостной смыв привели к тому, что большин-
53
ство нижних террас в основном находится под водой, а небольшие участки у подош-
вы коренного берега перекрыты слоями делювия различной мощности (Никоний).8
Вторая особенность, на которую стоит обратить внимание, заключается в сле-
дующем. Исходя из предлагаемой реконструкции можно объяснить «неудобное», с
точки зрения водоснабжения в современных условиях, размещение ряда населённых
пунктов. В древности, все они располагались либо непосредственно при устьях
степных рек (поселения Одесского залива, Ягорлык, Кошары), либо на берегу моря
с сильно опреснённой близлежащей акваторией (Березань). Именно Березань, её
топография, являет собой, пожалуй, наиболее красноречивое свидетельство ланд-
шафтной динамики. Современный ландшафт, окружающий остров, полностью
исключает возможность существования здесь древнего поселения, прежде всего, по
причине отсутствия пресной воды. Причём, не столько для жителей, которые впол-
не могли обходиться ресурсами несуществующих ныне источников (Лапин 1966:
136), сколько для домашнего скота.9 Кроме того, островное положение Березани и её
размеры практически сводят на нет возможности для полноценной аграрной и
животноводческой деятельности её обитателей (Пападимитриу 1910: 98 и сл.; Лапин
1966: 128 и сл.).
Очень похожий пример даёт и топография поселений Одесского залива
(рис. 12). Три пункта образуют прямоугольный треугольник. Остатки всех трёх рас-
полагаются сегодня на высоких коренных мысах. В древности все они должны были
иметь ещё и нижнюю террасу, где находилась гавань. В сегодняшних топографиче-
ских условиях ни одно из этих поселений, включая Жевахову гору, расположенную
на водоразделе Куяльницкого и Хаджибейского лиманов, не могло бы обеспечить
своих обитателей пресной водой. Однако, в античную эпоху, тальвеги этих бассей-
нов (нынешних лиманов) были длиннее, а открытая морская акватория располага-
лась мористее. Таким образом, поселения Одесского залива располагались в зоне т.н.
русловой многорукавности. Вероятно, водоносными были и некоторые балки, в
частности, нынешний Военный спуск, ограничивающий поселение Приморский
бульвар с северо-запада.
Ещё один природный феномен, тесно связанный с историей Причерноморья
античной эпохи, историей, прежде всего торгово-экономической, это днепровские
пороги. Относительная/абсолютная проходимость/непроходимость порогов зависе-
ла от полноводности Днепра. Обратившись снова к графику динамики годового
стока Днепра, мы увидим, что в эпоху Геродота полноводность Борисфена выража-
лась цифрой 1420–1480 м3/сек. Это составляет 0,9–0,95 от нормы (Швец 1978: 47,
табл. 8). Для того чтобы представить себе фактическую картину, воспроизведение
которой основано на этом показателе, можно обратиться к другим историческим
эпохам, когда судоходство по Днепру имело особенно важное значение. В 30-е гг.
___________________
8
Ещё в XIX веке эти террасы, судя по соответствующим картографическим материалам, оставались
достаточно сохранными. Особенно заметно это для западного берега Днестровского лимана, в том
числе и в районе Никония (Атлас Чёрного моря…1841: лист 22; Уваров 1851: лист XXXI). Фундамен-
тальное обрушение нижней террасы Никония засвидетельствовано в 1904 г. (Гошкевич 1909: 176).
9
Н.А. Гаврилюк приводит данные, которые, по-видимому, должны поколебать этот тезис. Речь идет о
возможности домашнего скота пить сильно минерализованную (солёную) воду (Гаврилюк 1999: 231,
сн.1). У нас нет оснований подвергать сомнению эти факты. Заметим лишь, что вряд ли подобные
качества следует считать нормой рациона домашнего скота. Скорее, это способность кратковременной
адаптации к экстремальным условиям.
54
 Рис. 12. Локализация поселений на побережье Одесского залива
Fig. 12. Localisation of the antique sites on the coast line of Odessa Bay
1 – Приморский бульвар; 2 – Жевахова гора; 3 – Лузановка

XVII в. днепровские пороги, с которыми была тесно связана жизнедеятельность

запорожских казаков, попали на страницы «Описания Украины» Гийома Левассера
де Боплана. Французский учёный сообщает, что за исключением Ненасытца, осталь-
ные опасные участки были проходимы (Боплан 1990: 41 (§ 20)). Однако, такая ситуа-
ция была характерна не для всего года, а, только для весны, в период активного тая-
ния снегов. На графике Г.И. Швеца, первой пол. XVII в. соответствует цифра
1660 м3/сек., или 1,07 по отношению к норме. Иными словами, даже при таком
высоком показателе, проходимость порогов была относительной. Следовательно,
при годовом стоке Днепра в V в. до Р.Х. – 0,9 от нормы – вероятность беспрепят-
ственного прохождения порогов в любое время года фактически равнялась нулю.
Положение дел в XVII веке, практически полностью повторяло ситуацию ещё одной
героической эпохи в истории порогов – времени существования пути из «Варяг в
Греки» в X–XI вв. Цифры годового стока Днепра в эти два периода в целом совпада-

55
ют. И только в XII–XIII столетиях – периоде, известном ещё как малый климатиче-
ский оптимум голоцена – наблюдается максимальный показатель во всём архиве
днепровского стока, который хранит Сакское озеро – от 1720 до 1960 м3/сек., что
составляет 1,1–1,26 от нормы. (Швец 1978: 48). Вероятно, только в этих условиях
Днепр мог быть судоходным на протяжении всего нижнего и среднего течения.
Начало субатлантического периода (SAI) после 500 г. до Р.Х. сопровождается
наступлением этапа повышенной увлажнённости (рис. 4) и климатическая ситуация
постепенно начинает меняться. Обратимся к имеющимся схемам. За первую полови-
ну I тыс. до Р.Х. скорость гумификации почвы (накопления чернозема) достигла
показателя, который стал наивысшим за весь голоцен – 10,2 мм/100 лет (табл. 1).
Приблизительно с VII в. усиливается гумидность климата. Особенно мягким он был
в V–IV вв. В это же время (IV–III вв.) начинается подъём уровня моря – нимфейская
трансгрессия черноморского бассейна (pис. 3; 4).10
Отмеченные изменения, хотя и сопровождаются увеличением плотности посе-
лений в степной полосе Северо-Западного Причерноморья, однако заметно, что этот
процесс интенсивно протекает лишь в колонизационных анклавах Нижнего Побу-
жья, Нижнего Днестра, Северо-Западного Крыма, а также Нижнего Дуная, где кон-
центрируются местонахождения фракийских земледельцев. Остальные районы
степи по-прежнему остаются свободными от стабильных очагов оседлости. В дан-
ном случае, закономерности топографии древних поселений, скорее всего, объясня-
ются политическим фактором, а не природно-климатическими показателями.
Постепенно, в течении V в. ограничивают районы своей хозяйственно-экономи-
ческой деятельности скифы, в результате чего появляются большие компактные
могильники и стойбища. Вероятно, в этом следует видеть признаки начала седента-
ризации у номадов. Небольшой иллюстрацией сказанному выше может служить тот
факт что именно во второй половине I тыс. до Р.Х. в палинологических спектрах раз-
резов наблюдается значительное (до 55% от общего числа травянистых растений)
увеличение пыльцы культурных злаков (рис. 9).
На фоне нимфейской трансгрессии во II–I вв. начинается фаза умеренного кли-
матического этапа, который фактически формирует тенденцию будущего ксеротер-
мического пика. Он достигнет максимума в середине I тыс. от Р.Х., т.е. на рубеже
между умеренной и засушливой фазой в рамках SA-II (рис. 4). Этот пик, наиболее
сильный за всю христианскую эру, совпал с грандиозными по масштабам события-
ми рубежа древности и раннего средневековья – крушением античной цивилизации
и эпохой Великого переселения народов.
Ряд исследователей считает, что период между 300 г. до Р.Х. и 400 г. от Р.Х.
можно охарактеризовать как «климатический оптимум римского времени» в Цен-
тральной Европе (Schönwiese 1979: 78–79). Это мнение подтверждается некоторыми
локальными исследованиями. В частности, к такому выводу привели результаты
споро-пыльцевого анализа проб из озера Милльштаттер-Зее в Каринтии (Fritz 1999:
50–51).
Развитие нимфейской трансгрессии привело к тому, что уровень моря к концу
эллинистической эпохи достиг современного значения, или, по крайней мере, был
___________________
10
Именно в IV в. до Р.Х., согласно модели А.В. Шнитникова, наблюдалась предпоследняя в истории
планеты констелляция – противостояние на одной линии Земли в перигелии, Луны в апогее и Солнца
– когда приливообразующая сила достигает своего пика.
56
предельно близок к нему. С историко-географической точки зрения, наиболее важ-
ным событием в этот период стало появление в Северном Причерноморье нового
острова. Им стала Березань – высокое известняковое плато, окончательно отделив-
шееся от материка. Геологическая динамика Березани в историческую эпоху по-
прежнему остаётся в центре внимания. Её полуостровное положение на начальном
этапе античного периода почти общепризнано. В последующие фазы истории важ-
ным является время появления собственно острова, т.е. отделения Березани от мате-
рика. По нашим данным это произошло на рубеже эр. И независимые исторические
и историко-филологические штудии, как будто бы, вполне согласуются с этим. Не
очень уверенно, но всё-таки определённо об этом пишет А.В. Подосинов, который
обращает внимание на несоответствия между палеогеографией и историей (Подо-
синов 2007: 10–11). В своё время, когда мы сами ещё пребывали в некотором раз-
думье на эту тему, весьма кстати оказалась вышедшая из печати публикация Бере-
занского гимна Ахиллу (Шелов-Коведяев 1990). Своевременность этой статьи
заключалась в том, что те данные, которые имелись в нашем распоряжении, допуска-
ли с одинаковой вероятностью два возможных варианта конфигурации эвстатиче-
ской кривой как раз на рубеже эр. Один из них (рис. 3, пунктир) демонстрировал
плавный и равномерный подъём к современному нулю в позднеантичное время.
Следуя второму варианту, на этом же отрезке фиксировалось два пика, один из кото-
рых достиг максимума на рубеже эр. Этого максимума (–2 –3 м) было вполне доста-
точно для того чтобы Березань отделилась от материка. Тем самым, эпиграфический
документ с о.Березань, это один из весьма показательных примеров безусловной
своевременности и полезности археологических находок, которые в состоянии вне-
сти коррективы в сумму данных полученных палеоклиматическими методами.
Примерно от рубежа эр в устье Дуная начинается формирование Килийского
гирла – это финальная фаза формирования дельты реки (Panin 1983: 177, 182).11
Возвращаясь к климатической шкале, отметим одну особенность, которая явля-
ется скорее отклонением, нежели нормой динамики внутри климатического этапа.
Вероятнее всего, привычный ритм умеренной фазы первой половины I тыс. от Р.Х.
был нарушен непродолжительным похолоданием (ещё один «неогляциал» по
Р. Файрбриджу), которому, видимо, соответствует кратковременное падение уровня
Чёрного моря в I–II вв. от Р.Х. (рис. 3; 4). В дальнейшем, ситуация стабилизируется.
Данный отрезок эвстатической динамики можно проиллюстрировать античными
источниками.
Во II в. до Р.Х., Полибий описывает процесс быстрого обмеления Меотиды.
«Итак, мы утверждаем, что Понт…будет занесён илом совсем так же как и Меоти-
да…Время бесконечно, а вместимость впадин точно ограничена… (Polyb. IV. 40,
4–5)…Меотида уже заносится илом…Меотида, как единогласно свидетельствуют о
том древние, была первоначально морем, сливающимся с Понтом в одно, а теперь
это – озеро сладкой воды, ибо морская вода вытеснена из неё наносами, а вливаю-
щаяся в него из рек вода получила перевес» (Polyb. IV. 40, 8–9). Великий историк не
бывал в этих краях и, несмотря на своё кредо: «Глазам доверять больше, чем ушам»,
всё же время от времени вынужден был пользоваться информацией из вторых рук. В
данном сюжете одним из таких информаторов, по всей вероятности стал Аристотель
___________________

Авторы уже цитированной нами работы (Bony et.al. 2015), полагают, что процесс формирования
11

Килийского гирла начался позднее – ок. 1200 ВР (Ibid., fig. 8).

57
 Рис. 13. Батиметрическая карта Азовского моря. Реконструкция русла Танаиса
Fig. 13. Bathymetric map of Azov Sea. Reconstruction of the Tanais watercourse

и его «Метеорология». Стагирит писал, что с дальнейшим осушением Меотиды,

Танаис будет впадать прямо в Понт: «Действительно, у берегов Меотийского озера
речные наносы настолько разрослись, что теперь купцы отправляются туда на судах
гораздо меньших размеров, нежели лет шестьдесят тому назад. Итак, исходя из
этого, легко прийти к выводу, что, подобно многим [другим] озёрам, это озеро тоже
вначале было создано реками и что в конце концов оно должно целиком высохнуть»,
далее следует философский топос – …раз время бесконечно, а Вселенная вечна…
(Arist. Meteorol., I (А), 14, 353а) – который использует Полибий приспособив его к
конкретному случаю – «Время бесконечно, а вместимость впадин точно ограниче-
на…» (Polyb. IV. 40, 4–5).
Итак, динамика площади (контуров) водного зеркала Азовского моря прослежи-
вается в исторический период вполне определенно. Фанагорийская регрессия и
последующий период стабильно низкого уровня моря, привели к очень существен-
ному сокращению площади Меотиды в IV в. до Р.Х. Конечно же, устьем Танаиса не
был Керченский пролив, так как это видится для рубежа плейстоцена-голоцена. Но,
то, что тальвег Дона занимал нынешний Таганрогский залив, это кажется весьма
вероятным. Во всяком случае, гидрогеологические и биостратиграфические иссле-
дования этому не противоречат (Толочко, Польшин 2015: 322). В таком случае, фено-
мен Таганрогского поселения для Меотиды, в перечне подобных посёлков в целом,
имел заурядную топографию, располагаясь в устье одной из крупнейших рек Север-
ного Причерноморья-Приазовья. Что касается площади водного зеркала Меотиды,
то, вероятно, она ограничивалась контуром аккумулятивной равнины Панова в цен-
58
тральной части, примыкающей к Керченскому проливу (рис. 13). Остальная аквато-
рия была покрыта небольшими изолированными водными бассейнами, разделённы-
ми илисто-песчаными участками суши с типичной околоводной растительностью.12
На протяжении всей античной эпохи, побережье Азовского моря не входило в сферу
колонизационной политики эллинов по причинам экологического, ландшафтного
свойства. Исключение составляют северные берега Керченского полуострова до
м. Казантип и Таманского до Темрюка. Вряд ли стоит ожидать, что факт отсутствия
поселений к западу от мыса Казантип на побережье Арабатского залива, когда-то
будет опровергнут (Масленников 2007: 189, 201). Дело в том, что в античную эпоху
Арабатского залива попросту не было, равно как и Арабатской стрелки, Сиваша,
Утлюкского, Бердянского и прочих заливов Северного Приазовья, лиманов Восточ-
ного.
Заполнение Азовского бассейна соответствует нимфейской трансгрессии. При-
чем, эффект этого события, был, как водится отложенным, и стал заметен уже в
завершающей фазе этой трансгрессии современникам позднеримской эпохи. Види-
мо, уже в начале раннего средневековья (VI в.) площадь Меотиды значительно
выросла (Proc. Caes., De bello Goth, IV. 4). А, в конце этой эпохи (Х в.) Константин
Багрянородный сообщает, что Меотида по причине своих размеров именуется морем
и, судя по его описанию Азовское море имело очертания и площадь, близкие совре-
менным. Во всяком случае, Константину известен западный залив (Сиваш), примы-
кающий к Перекопу (Const. Porph. De adm. imp., 42. 73–80). Водоём необычайно мел-
кий и очень чувствительный к колебаниям эвстатической кривой.

* * *
Имеющиеся в нашем распоряжении данные позволяют составить достаточно
полное представление о видовом составе растительного и животного мира Северо-
Западного Причерноморья античной эпохи. Так, наряду с несомненно преобладав-
шей типично степной флорой, следует отметить наличие весьма обширных лесных
формаций, располагавшихся главным образом в прирусловых зонах по долинам
рек, в оврагах и балках. Это, так называемые пойменные ленточные, или уремные,
и байрачные леса (рис. 8).13 Спорово-пыльцевые диаграммы содержат пыльцу как
широколиственных (дуб, вяз, липа, граб, клён, бук, орешник) и мелколиственных
(берёза, ольха), так и хвойных (сосна, ель) видов (рис. 9). Самый известный при-
мер – Алешковские пески в устье Днепра (античная Гилея). Сосна преобладала
здесь вплоть до первых веков христианской эры и окончательно исчезла только в
новое время.14 В Северо-Западном Крыму в античности были развиты обширные
участки лесостепного ландшафта (Маслов, Филин 1976). Причём, эта островная
___________________
12
Похожее статичное состояние азовского бассейна в ранней фазе колонизации и его последующая
гидродинамика представлены в новейшем исследовании Ю.В. Артюхина. Невозможно согласиться
только с авторской идеей порога на месте Боспора Киммерийского (Артюхин 2011).
13
Реликты этих древних лесных формаций представлены и сейчас некоторыми видами древесно-ку-
старниковой растительности (напр. бересклеты), произрастающей в частности по берегам нынешнего
Днестровского лимана, в прирусловой зоне (Лиманно-устьевые комплексы Причерноморья 1988: 67).
14
Нужно заметить, что условия залегания всех трёх палинологических разрезов Северо-Западного При-
черноморья (рис.10) с методической точки зрения можно считать близкими к оптимальным. В особен-
ности это касается Кардашинского торфяника поскольку болота наиболее адекватно реагируют на изме-
нения окружающей среды (растительного ландшафта), являясь в этом отношении одним из лучших
59
лесостепь далее к югу сливалась со сплошной лесостепью предгорий (Кутайсов
2004: 15). В римское время облесённость региона существенно снижается (Левков-
ская 1970: 102 и сл.).
Наличие обширных лесных массивов в прирусловых зонах степных рек под-
тверждается и анализом фаунистических остатков. Среди диких видов отмечены
такие типичные представители лесостепной зоны как благородный олень и косуля
(прил. 3). Особо нужно отметить кости бобра, обнаруженные в низовьях Днестра
(Тира) и Дуная (Новосельское). Для нормальной жизнедеятельности этим животным
необходим стабильный гидрологический режим на протяжении всего года, а также
наличие в изобилии древесных и кустарниковых пород в прибрежной части рек,
озёр, лиманов (Панов 1990: 17). В античную эпоху бобры водились и в других райо-
нах Причерноморья, в том числе и в степной его части, там, где сейчас их обитание
совершенно невозможно. Так, если в современном ландшафте Ольвийского городи-
ща, призвав на помощь воображение, ещё можно представить себе резвящегося реч-
ного бобра (Пидопличка 1940; Бібікова 1958: 145, табл. 1), то в маловодных, засу-
шливых окрестностях современного Симферополя самая изощрённая фантазия вряд
ли поможет воссоздать такую ситуацию. Однако, в эллинистическо-римское время,
судя по фаунистическим остаткам из Неаполя Скифского, такая встреча в природе
была вполне реальной (Цалкин 1954: 238 и сл.).
Вполне соответствует предложенной выше реконструкции палеоландшафта
видовой состав орнитофауны (прил.4). Здесь наряду с такими яркими представите-
лями зоны степей и полупустынь как дрофа, серая куропатка, степной орёл, отмече-
ны виды, для которых характерны смешанные районы обитания (ястреб-тетеревят-
ник). Крайне интересны найденные в Тире кости глухаря, тетерева и чёрного грифа.
Глухарь вообще является представителем таёжных и широколиственных лесов. В
своё время М.А. Воинственский выразил удивление по поводу находки костей глу-
харя в Винницкой обл. на трипольском поселении у с. Сандраки (Воинственский
1967: 62). Находка из Тиры, в таком случае, ещё более удивительная. Тетерев, в
настоящее время распространён в лесной и лесостепной области. Помимо костных
остатков, наличие тетерева в лесных анклавах степного Причерноморья, возможно,
подтверждается и изображением этого вида на пекторали из Толстой Могилы
(Гаврилюк и др. 2001: 264). Хотя, в целом, используя предметы скифской торевтики
для археозоологических заключений, нужно иметь ввиду, что целый ряд видов мог
быть известен скифам и по другим ландшафтным зонам в которых существовала
скифская культура.15
___________________

«накопителей информации». Пыльца в составе сапропеллевых отложений попадает в торф, слои кото-
рого залегают строго последовательно и не подвергаются механическим перемещениям подобно куль-
турному слою на древних поселениях. Близким по условиям залегания является и разрез Чумай (Тара-
клийский район, Молдавия), который вскрыл аллювиальные отложения реки Ялпуг – левого притока
Дуная (Волонтир 1989: 90). Указанные особенности разрезов Северо-Западного Причерноморья важны
на фоне тех, довольно многочисленных ограничений, которые справедливо приписываются возможно-
стям спорово-пыльцевого метода вообще. Это и морфологическая изменчивость пыльцы, и её высокая
летучесть, возможность переотложения и др. (Дмитриев, Белокобыльский 1989: 265–266).
15
Глухари и тетерева в античную эпоху могли обитать по прирусловым лесам степной зоны. Во всяком
случае, в области Войска Донского именно в таких лесах ещё в 60-е гг. XVIII века, отмечалось наличие
этих видов (Кириков 1983: 101). В таких же ленточных, прирусловых и байрачных лесах здесь же в
степном Подонье еще в XVIII в. встречался медведь (Там же с. 90).
60
 Что касается чёрного грифа и его промыслового значения, то, как полагал
М.А. Воинственский, эта птица могла пострадать из-за своих перьев (Воинствен-
ский 1967: 62). В таком случае, эту птицу могли добыть и сравнительно далеко от
Тиры в её природном ареале. Ближайшей такой областью вплоть до настоящего вре-
мени является Горный Крым, а ещё сравнительно недавно чёрный гриф обитал и в
гористых районах Молдавии.
Целый ряд видов птиц из памятников Северо-Западного Причерноморья явля-
ются обитателями районов с богатой околоводной растительности, облесённых заво-
дей и заболоченных участков. Это серый журавль, лебедь, пеликан, болотная сова.
Ещё более богато выглядит перечень воднолюбивых видов из низовьев Ю. Буга и
Днепра. На основании изучения довольно большой коллекции ольвийской орнито-
фауны М.А. Воинственский пришёл к выводу о значительном распространении в
античную эпоху в низовьях Буга и Днепра лесных формаций и богатой околоводной
растительности. Результаты его исследований весьма впечатляющие. Так, из всей
группы костных остатков птиц М.А. Воинственскому удалось выделить 10 лесных и
лесостепных видов, только 4 типично степных и 2 вида распространение которых
связано с жизнедеятельностью человека (голуби). Преобладающими же для Ольвии
являлись виды воднолюбивого комплекса (лиманно-морской фауны), которых насчи-
тывалось около 20 (Воинственский 1960: 277). Недавние исследования по Березани
(Яниш, Каспаров 2015) полностью подтверждают полученные ранее результаты.

***
Изложенное в этой главе должно было продемонстрировать довольно суще-
ственные отличия палеосреды античной эпохи от современной. Можно утверждать,
что для античной эпохи характерно наличие комбинированного, мозаичного ланд-
шафта в прирусловых зонах Северо-Западного Причерноморья, сочетавшего сег-
менты степного, лесного и водного. Очевидно, что современный ландшафт в низо-
вьях Ю. Буга – Днепра, Днестра и Дуная выглядит гораздо более монотонным. Для
степных областей в междуречьях отличительной особенностью были лесные форма-
ции т.н. ленточного типа. Они концентрировались вдоль русел степных рек, в пой-
менных зонах лиманов и по балочно-овражной сети.
Завершая данный раздел, хочется обратиться к проблеме антропогенного воз-
действия на окружающую среду человека античной эпохи, да, и, пожалуй, древно-
сти в целом. Речь идёт о пределах такого воздействия, степени его обратимости.
Инверсия ценностных ориентиров, морально-этический цинизм, отчаянная
скука и сугубый утилитаризм определённой части развитого (прогрессивного) чело-
вечества породили в последнее время много откровений псевдоэсхатологического
свойства. Это и глобальное потепление, и озоновые дыры, и тотальное гриппозное
состояние всех без исключения домашних животных и прочая неоеретическая мета-
физика, которую внедряют в том числе и применительно к вопросам истории древ-
них обществ. Появление этих и им подобных концепций – результат напряжённой
мыслительной работы при довольно ограниченных для этого возможностях. В каче-
стве иллюстрации сказанному можно назвать идею обусловленности экологическо-
го кризиса в позднем суббореале сведением лесов на топливо для металлургическо-
го производства. Созвучными являются идеи уничтожения лесов земледельцами раз-
ных культур и эпох – от Триполья до Киевской Руси. Сколько-нибудь критическое
отношение в частности к этому сюжету, позволит серьёзно понизить его апокалип-
61
сический накал.16 Сосновые формации в Гилее (Алешковские пески), которые слу-
жили топливом и строительным материалом для населения большой области непре-
рывно на протяжении тысячелетия, справились со своей ролью и окончательно
были сведены только в Новое время. Понтийские горы снабжали корабельным лесом
Эгейский бассейн и Южный Понт в античную эпоху и огромный османский флот в
Средние века и Новое время. Но и сегодня на пути из Центральной Анатолии к пон-
тийскому побережью вас окружают столь же прекрасные, дремучие, первобытные
леса. Только самый ленивый из ассирийских правителей не рубил кедры в горах
Ливана. Мы не знаем, какую площадь занимали формации этой ценнейшей древеси-
ны в древности, зато доподлинно известно, что весь нынешний Ливан в эпоху Киев-
ской Руси мог поместиться в каком-нибудь лесу между Киевом и Черниговом.
Переводя разговор в научную плоскость, заметим, что у специалистов, климато-
логов, почвоведов, ботаников имеется 4 теории, объясняющие значительное сокраще-
ние лесных формаций в суббореальном периоде. Среди них есть и антропогенная.
Однако, не она считается наиболее достоверной. Внимание привлекают три другие –
фитопатологическая, экологическая и климатическая. Почему всерьёз не рассматрива-
ется антропогенная? На этот счёт Н.А. Хотинский приводит 2 довода. Во-первых,
ареал одновременного сокращения видов очень широк для того, чтобы усмотреть в
этом деятельность древнего населения Европы. Во-вторых, в некоторых районах, на
Среднем Урале в частности, наблюдается избирательное сокращение видов. А, имен-
но, исчезают теплолюбивые широколиственные породы. Тогда как ареалы холоднолю-
бивых (вяз) существуют и в дальнейшем (Хотинский 1977: 163–164).
Влияние антропогенного фактора в чистом виде, каковым он и оставался на
протяжении всей доиндустриальной эпохи, не могло вызвать сколько-нибудь замет-
ных, а уж тем более катастрофических изменений ландшафта, жизненно важных
сокращений сырьевой базы и биоресурсов. Безусловно, ущерб от чрезмерно актив-
ной деятельности плотных по численности популяций имел локальное значение для
этих самых популяций. Возможно, иногда довольно большое. Но, все эти негатив-
ные тенденции никогда не достигали точки возврата, за которой они становились
необратимыми (Илюшечкин 1996: 368).
Ещё один полезный итог обсуждения данной темы видится в следующем.
Используемая теоретическая схема и приведённые на её основе примеры показыва-
ют, что ритм глобальных изменений климата охватывает приблизительно
800–900 лет. Геохронологическая амплитуда природно-климатических, ландшаф-
тных изменений несопоставима с временными рамками конкретных исторических
событий. Поэтому всякие попытки жёстко детерминировать какое-либо из таких
событий климатической ритмикой, большей частью необоснованны. Исключение
составляют вполне соизмеримые с рамками исторической хронологии последствия
природных катастроф.
И, наконец, главное. Хочется думать, что анализ данных предпринятый в этой
главе, даёт некий инструментарий для реконструкции палеосреды древности. Полу-
ченную модель можно использовать при изучении вопросов экономики и хозяйства
как в региональном аспекте, так и в рамках конкретных (конкретного) памятников.
Один из вариантов такого подхода предложен в последующих главах.
___________________
16
Апокалипсические теории в науке и обществе в целом генерируются и поддерживаются либо
романтиками, либо сугубыми прагматиками. Первые, несмотря на честолюбие, часто искренни в своих
заблуждениях. Вторым всё равно, ибо они получают за свои «убеждения» фиксированную зарплату.
62
 ГЛАВА ІІІ

ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ

СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ
3.0. Предварительные замечания
Прежде чем перейти непосредственно к теме данного раздела, следует остано-
виться на некоторых, особо значимых терминологических понятиях. Необходимость
в этом вполне оправдана, ибо, с одной стороны, это акцентированное выражение
авторского понимания тех или иных явлений, форм, а, с другой – авторские интер-
претации могут сблизить точки зрения, или даже устранить разногласия по каким-то
вопросам довольно запутанной темы, которая звучит так – деятельность человека,
связанная с разведением домашних животных. Такое определение является предель-
но широким, совершенно нейтральным и, на наш взгляд, абсолютно понятным. Но,
вот отсюда, каждый шаг вглубь проблемы обнаруживает большое количество дефи-
ниций, которые призваны характеризовать те или иные состояния скотоводческого
хозяйства в сочетании с особенностями (обычно социальными) сообществ, их прак-
тиковавших. При этом разнообразие этих дефиниций совершенно непропорциональ-
но числу фактических состояний, которое, в общем-то, достаточно ограничено. Оби-
лие определений – есть в значительной степени продукт субъективного свойства и в
данном случае это разнообразие соответствует разным представлениям разных
исследователей об одном и том же. При внимательном анализе часто оказывается,
что содержание этих определений тождественно одно другому.
Вначале, о наиболее общих понятиях, каковыми можно считать «скотоводство»
и «животноводство». В специальной литературе эти, на первый взгляд, тождествен-
ные понятия, вызывают активные дискуссии. Согласно Г.Е. Маркову «...скотовод-
ством следует называть вид хозяйственной деятельности, основанный главным обра-
зом на более или менее экстенсивном разведении животных и, либо целиком опре-
деляющий характер ХКТ (хозяйственно-культурного типа), либо составляющий
один из важнейших его признаков» (Марков 1981: 84). Эту точку зрения поддержал
и Б.В. Андрианов (Андрианов 1982: 76). «Животноводство» обычно рассматривает-
ся как более общее понятие, включающее в себя и «скотоводство». Тогда как, ското-
водство есть показатель содержания лишь стад копытных животных и, опять-таки,
может считаться подразделением животноводства (СЭПТ 1989: 159). Применитель-
но к теме моделирования древних хозяйственных систем «животноводство» может
обозначать сбалансированный характер экономики в которой разведение домашних
животных и земледелие находятся в гармоничном, уравновешенном соотношении.
Таким образом, дефиниции «животноводство» и «скотоводство» уже сами по себе
могут определять характер хозяйства. В античную эпоху в Северо-Западном Причер-
номорье практиковалась как одна, так и другая формы. Комплексный характер хозяй-
ства античных поселений с их ярко выраженной аграрной ориентацией очевиден так
же, как и приоритет скотоводства в экономике степных скифов. Фактически, это
может означать наличие двух различных хозяйственно-культурных типов, изучение
особенностей которых и является темой данной главы.
63
 В понятие «скотоводство» входит другая оппозиционная пара – «пастухи» и
«кочевники». Совсем недавно, размышления о типо-хронологическом соотношении
этих понятий привели нас к выводу об их нетождественности и асинхронности
(Бруяко 2012). Эти размышления развивались главным образом в русле историко-ар-
хеологического аспекта проблемы. Но, существует ещё и экономический (или, куль-
турно-хозяйственный) аспект, в ведении которого формы скотоводческого хозяйства,
его понятийная и сущностная составляющие. Об этом аспекте невозможно совер-
шенно умолчать, хотя бы потому, что он давно уже выделился в самостоятельную
проблему, а дискуссии на этом поле, где активно солирует этнографическая наука,
весьма высоки по накалу и имеют довольно долгую традицию.
Главный вопрос здесь точно также заключается в упорядочении безбрежного
моря понятий и терминов скотоводства. При этом, речь идет о согласованном пони-
мании и формы, и содержания. Мы постараемся обойти это обширное дискуссион-
ное поле, насколько это возможно. Почему? Потому что в данном случае, кажется,
имеет место чрезмерное увлечение внешней стороной проблемы. Процедура типоло-
гизации явлений превращается в самостоятельную научную задачу, противополож-
ную той, которую она была призвана решить изначально – упорядочить структуру
феномена, навесив ярлыки на исходные значения. Кочевниковедение, в самом широ-
ком смысле слова – пример патовой терминологической ситуации. В таких ситуа-
циях и для тех работ, где терминология нужна как инструмент, а не как объект иссле-
дования, имеет смысл вернуться к истокам проблемы, в те времена, когда исследова-
тели с ещё не затуманенным сознанием были способны предлагать простые и ясные
классификационные схемы. И обратившись к этим истокам, мы довольно быстро
находим вполне добротную трёхступенчатую типологию номадизма (= скотовод-
ства), которая может быть универсальной, хотя и принадлежит разным авторам и
создана на разных материалах. P. Капо-Рей на материалах Сахары и С.И. Руденко на
материалах Центральной Азии обозначили три категории скотоводов. Содержание
этих категорий практически идентичное. Одна из них объединяет население, которое
кочует круглый год и не имеет постоянных мест обитания (жилищ). Вторая характе-
ризует общество, основанное на оседло-отгонном скотоводстве. Третья категория
включает полукочевое население, которое периодически живет оседло на одном и
том же месте (цит. по: Калиновская 1989: 25–26). При этом, речь идет об образе жизни
(кочевой, подвижный (полуоседлый), оседлый), а, общества его практикующие при-
держиваются той или иной технологии выпаса домашних животных (скотоводства).
Иногда, в среднем таксоне – «подвижный» – предлагают различать два каче-
ственных состояния – «полукочевое» и «полуоседлое». Оба эти состояния мыслятся
как промежуточные между кочевым и оседлым образом жизни. При этом, если
хозяйственно-экономический вектор общества движется от кочевого состояния к
оседлому, то в статике эта фаза обозначается как полуоседлая. Если наоборот – от
оседлости к кочеванию, то полукочевая. Соответственно, при полукочевом скотовод-
стве роль земледелия в хозяйстве общества будет подчинённой, а при полуоседлом –
ведущей (Хазанов 2008: 63–64). Г.Е. Марков считает ошибочным утверждение о том,
что полукочевое хозяйство есть промежуточная стадия от кочевничества к оседло-
сти, поскольку полукочевое скотоводство существовало параллельно с кочевым на
протяжении всей истории кочевничества (Марков 1981: 85). Но, оказывается, что
критерии полукочевого хозяйства просто-напросто отсутствуют даже по этнографи-
ческим материалам. В таком случае, параллельное существование кочевников и
64
полукочевников (если таковые и были) с исторической точки зрения не имеет ника-
кого значения, поскольку, «…никаких принципиальных различий между этими вида-
ми хозяйства не существует, и на их основе складываются одинаковые социально-
экономические отношения, социальные и племенные структуры» (Марков 1981: 84).
Правомочность термина «полукочевое скотоводство», если понимать его как
некую стадию на пути к кочевому, вообще кажется сомнительной. Эволюционным
путём достигнуть стадии кочевничества (номадизма) невозможно, ибо номадизм –
это принципиально новый социокультурный стандарт, несводимый к простому нако-
плению суммы неких качественных признаков. Это стандарт, в котором равнове-
ликими началами выступают хозяйство, социальная структура, мировоззрение,
психология. Поскольку, новое качественное состояние не может быть достигнуто
эволюционным путем, постольку, термины «полукочевник», и «полукочевое ското-
водство», как понятия промежуточной стадии некоего эволюционного процесса,
нельзя применять к традиционным обществам пастушеского скотоводства. И, если
непременно необходимо использовать термин «полукочевник», то этим самым
кочевником наполовину может быть лишь деградировавший кочевник, перешедший
в стадию седентаризации.1 И эта ступень для кочевника, есть ни что иное как «про-
грессивное падение» (Девиосс, Руа 2003: 251). В таком случае, понятие «полуосед-
лый» будет тождественным понятию «полукочевой». Может быть когда-нибудь в
будущем, когда самостоятельная дисциплина («кочевниковедение», или «историче-
ское скотоводство») обрастёт тончайшей материей сверхразличимой классифика-
ции, тогда и появятся зримые основания для качественного разграничения этих тер-
минов. Пока же, нам представляется, что оба эти понятия взаимозаменяемые. И, поэ-
тому, для сокращения малосодержательных, или вообще умозрительных дефиниций
нужно условиться о синонимичности пары «полукочевой» – «полуоседлый». Усло-
вившись об том, мы можем перейти к обсуждению ещё одного эпохального понятия
– «пастушество».
Пастушество, или как его часто называют пастушество-трансгуманс, в основ-
ном свойственно подвижному (полуоседлому, или полукочевому) образу жизни. Но
оно может практиковаться и оседлым населением и кочевниками (Калиновская 1989:
23, 33, 61). При этом, в западной литературе понятие «трансгуманс» чрезвычайно
вариабельно. В зависимости от тех или иных преференций, оно может быть либо
ещё более узким, обозначающим исключительно вертикальное пастушество (Arnold,
Greenfield 2006: 8–9), либо предельно широким. В последнем случае, содержание
пастушества-трансгуманс фактически переходит в номадизм (кочевничество). В пер-
вом случае, наряду с вертикальным пастушеством (transhumant pastoralism), выделя-
ется ещё и пастушество горизонтальное (lateral pastoralism). Если вертикальное пас-
тушество характерно для сильнопересечённых горно-степных ландшафтов, то пас-
тушество латеральное, как легко можно догадаться, для районов с равнинным ланд-
шафтом, в том числе и для степной полосы (Arnold, Greenfield 2006: 8). На этот счёт
уже имеется соответствующая историография. В западной литературе встречается
такое, с позволения сказать, «частичное» понимание процесса номадизации, некое
неполное, промежуточное состояние. Так применительно к культуре раннебронзово-
го века Коцофени, К. Бекер считает возможным говорить о пастушестве-трансгуманс
___________________
1
Именно такое понимание термина «полукочевник», «полукочевой» мы находим в работах
Н.А. Гаврилюк (см. напр. Гаврилюк 2004: 95).
65
с элементами номадизма. Основанием к такому выводу послужило большое поголо-
вье мелкого рогатого скота плюс топография поселений. Последние делятся на высо-
когорные, как правило, более мелкие, и стационарные (low-land sites). Т.е., автор
справедливо считает первые поселения сезонными, связанными с отгоном скота
(Becker 1999: 102–103). В таком случае, перед нами классическая модель вертикаль-
ного пастушества. Неясно, лишь, причём тут номадизм, развитие которого следует
связывать, прежде всего, с широким распространением домашней лошади, которое
выражается в табунной форме содержания большого числа этих животных. Если на
досуге полистать западную литературу, то можно собрать целый букет весьма
оригинальных форм животноводства, которые, по мысли их создателей, призваны
максимально сблизить европейских пастухов с евразийскими номадами (напр. пас-
тухи-полуномады, пастушеский номадизм, или пастушеские номады [Cherry 1988:
13; Jameson et.al. 1994: 291,373; Metzner-Nebelsick 2000: 164; Arnold, Greenfield 2006:
7–9). Схожие мысли посещают и отечественных специалистов, материализуясь,
иногда, в нечто весьма экзотическое – «номадное животноводство» (Иванова,
Киосак, Виноградова 2011: 122).
Что касается пастушества, то эта форма скотоводства хронологически предше-
ствует кочевой и является понятием столь же эпохальным. Пастушество – это эконо-
мическая стратегия и образ жизни скотоводов степи в эпоху энеолита-бронзы. Раз-
новидностью пастушества является отгонная форма скотоводства, которую следует
считать стандартом, присущим земледельческим сообществам. В этом случае, воз-
можно использование синонима – «придомное пастушество».
Тем не менее, ни одна из форм скотоводства, закреплённая на уровне классифи-
кационного понятия (таксона), в исторической реальности, скорее всего, не суще-
ствовала. Практиковались комбинированные модели, чьи признаки соответствуют
разным звеньям таксономии скотоводства. Помимо кочевого, например, хорошо
известно такое понятие как стойловое содержание скота. Но вряд ли кто-нибудь
всерьёз примется доказывать, что существовали группы людей, которые практикова-
ли эту форму скотоводства в чистом виде. Ни одно из ранних обществ не могло себе
позволить круглогодичное стойловое содержание скота по причине невероятных
трудозатрат, которые повлекла бы заготовка кормов. Соответственно, стойловая
форма содержания скота могла время от времени лишь дополнять какую-то другую
форму, которая, скорее всего и была ведущей. В таких комбинированных моделях и
заключается пресловутая вариабельность (пластичность) хозяйственной модели. И,
вполне понятно, что чем выше эта пластичность, тем устойчивее общество, которо-
му она свойственна.

3.1. Животноводство
Не вызывает сомнения, что в хозяйстве населения Северо-Западного Причерно-
морья античной эпохи разведение скота занимало значительное место. Характерным
следует считать наличие групп населения с различным удельным весом скотоводства
в хозяйстве в целом и принципиально отличными технологиями ведения этой его
отрасли.
Изучение скотоводства применительно к конкретному региону и конкретной
эпохе совершенно немыслимо без привлечения археозоологической статистики и
морфометрии а также, основанных на этих данных методах моделирования ското-
водческого хозяйства древних обществ.
66
 Начало изучения скотоводства античной эпохи в Северо-Западном Причерно-
морье было положено исследованиями Б.И. Сушко фаунистических остатков из
Никония (Сушко 1966: 142–149). Примерно в это же время небольшие коллекции из
поселений у с. Граденицы изучал В.И. Цалкин (1966: 103, прил. XI–II). Однако,
систематическое и сплошное в хронологическом отношении изучение фауны Се-
веро-Западного Причерноморья раннего железного века началось лишь с середины
80-х гг. (Секерская 1989а; 1989б; 1991). На сегодняшний день мы располагаем впол-
не репрезентативной базой данных, которая отражена в таблицах (прил. 2).
Какое-то время, привлечение археозоологических данных для реконструкции
соответствующих видов хозяйственной деятельности населения региона носило
ограниченный, и исключительно дескриптивный характер. В основном, прилагался
перечень видов и их процентное соотношение в составе стада конкретных памятни-
ков (Самойлова 1988: 43; Секерская 1989: 65–66; Охотников 1990: 48–49).
Как видно из диаграмм соотношения численности видов домашних животных,
в низовьях Тираса, также как и на античных поселениях Северного Причерноморья
в целом, преобладал мелкий рогатый скот – далее МРС (рис. 14; 15). Это обстоятель-
ство отметил уже В.И. Цалкин, который счёл его вполне закономерным, поскольку,
природные условия степной зоны благоприятствовали разведению именно МРС.
Овцы, а в особенности козы, крайне неприхотливы в отношении кормов и воды,
отличаются разнообразием хозяйственной продуктивности (Цалкин 1966: 94).
Кроме того, овцы способны к длительным перекочёвкам на большие расстояния.
Среди всех домашних животных, именно овцы являются видом, наиболее устойчи-
вым к неблагоприятным погодным условиям. Нет особой необходимости говорить о

по: Журавльов 1983

Рис. 14. Состав стада домашних животных

по: Журавлёв 1981; Журавльов, Яковенко 1997 на поселениях Северо-Западного
Причерноморья (архаическая эпоха)*
Fig. 14. The composition of herds of domestic
animals in the settlements of North-West
Black Sea region (archaic epoch)

___________
* Здесь и далее. Все данные диаграмм, не имеющие
указания на источник, получены Е.П. Секерской.

67
 Рис. 15. Состав стада домашних животных на поселениях Северо-Западного
Причерноморья (V–III вв. до Р.Х.)
Fig. 15. The composition of herds of domestic animals in the settlements of
North-West Black Sea region (V–III cent.BC)

том, что овцы, наряду с лошадью, являются типичным видом домашнего животного
для кочевников. Он прекрасно приспособлен для условий экстенсивного скотовод-
ства. Наконец, именно овцы и козы давали чрезвычайно важное сырьё – шкуры, из
которых шилась одежда и обувь. У нас есть довольно редкая по убедительности воз-
можность показать то очевидное предпочтение, которое отдавали древние именно
МРС в этом сырьевом аспекте. Уже Гесиод рекомендовал использовать шкуры коз-
лят при пошиве зимней обуви (Hes. Op., 544). В наше время рекомендации великого
поэта и агрария архаической Эллады нашли весомое археологическое подтвержде-
ние в другой части Европы – на знаменитом поселении Гальштат. Хорошая сохран-
ность органических материалов позволила подвергнуть соответствующему анализу
229 фрагментов одежды из шкур животных. Результаты оказались в высшей степени
любопытными. Прежде всего, отмечено, что 87% шкур принадлежало домашним
животным. А вот из состава этого стада для пошива одежды в 9 случаях из 10 (точ-
нее 92%) использовались шкуры мелкого рогатого скота – 70% овечьих и 22%
козьих. И только 8% шкур принадлежало крупному рогатому скоту (Ryder 1990: 103,
107).
Второе по численности место в стаде античных поселений Северо-Западного
Причерноморья уверенно занимает крупный рогатый скот – далее КРС (рис. 14; 15).
68
 Рис. 16. Состав стада на Елизаветовском городище и в Неаполе Скифском
Fig. 16. The composition of herds of domestic animals in the hillfort Elizavetovskoye and
the Scythian Naples

Крупный рогатый скот не столь неприхотлив к кормам и воде. Неспособный к тебе-

нёвке, в зимних условиях при наличии снежного покрова, он должен был находить-
ся в основном на стойловой форме содержания. Для этого необходим был запас кор-
мов, заготовленный в весенне-летний период что понятно, было весьма затруднено
в условиях подвижного типа хозяйства. В письменных источниках указания на стой-
ловое содержание скота, в частности у скифов, содержатся у Виргилия (Virg., Georg.,
III. 349–352). По археологическим данным, остатки специальных помещений для
содержания скота раскопаны на Боспоре: Илурат, Семёновка, Андреевка-Южная
(Кругликова 1975: 163, 205–206). К постройкам подобного рода Б.А. Шрамко отно-
сит несколько сооружений земляночного типа из Бельска (Шрамко 1987: 65–66). В
основе этих заключений лежит интерпретация нестандартных археологических
объектов.
Совершенно «оседлым» животным является свинья, которая в отличие от МРС
и КРС абсолютно не приспособлена к сколько-нибудь длительным перегонам. Вме-
сте с тем, в тёплое время года возможен выпас свиней. Причём наиболее продуктив-
ным он будет при наличии в окрестностях местонахождений лесных угодий с подле-
ском.3 Прирусловые ленточные и байрачные леса, существовавшие в Северном При-
черноморье в позднем суббореале и раннем субатлантике, представляли собой впол-
не подходящие для этого участки.
Оценивая данные, полученные для Северо-Западного Причерноморья и сравни-
вая их с данными по другим районам колонизации, можно отметить высокую сте-
пень сходства в соотношениях видов домашних животных. Помимо примерно оди-
наковых ландшафтно-климатических условий это, видимо можно объяснить сходны-
ми потребностями, а также близкими представлениями о сбалансированном составе
стада, существовавшими у населения этих районов. На материалах Никония и Тиры
мы попытались проследить вероятные изменения видового соотношения состава
стада одного памятника в течении довольно длительного периода (вторая половина
___________________
3
Согласно Катону наличие леса, где можно резать листья на корм скоту, было одним из весьма
желательных условий при выборе местности для строительства усадьбы (Cato., 1.7).
69
 Рис. 17. Состав стада на поселениях Днестро-Дунайского региона в римское время
Fig. 17. The composition of herds of domestic animals in the settlements of Dniester – Danube
region in Roman times

VI – начало III вв.). Оказалось, что в пропорциональном отношении показатели оста-

вались практически неизменными (прил. 2).
В целом, в греческий период существования Никония и Тиры динамика измене-
ний в стаде домашних животных одинакова – преобладает мелкий рогатый скот,
после чего, в римское время лидерство переходит к крупному рогатому скоту. Сви-
нья и лошадь занимают стабильные третье и четвёртое места (в Никонии только в
архаическую эпоху свинья находилась на третьем, а лошадь – на четвёртом местах).
В классический, эллинистический и римский периоды существования Никония по
показателю числа особей меняются местами лошадь и свинья, тогда как в Тире
лошадь стабильно находится на последнем месте.
Вероятно, особенность содержания домашних животных различных видов на
исследованных памятниках заключалась в меньшем количестве свиньи в Никонии.
Одним из возможных объяснений этого факта может быть меньшее количество плав-
ней и наличие обширных сельскохозяйственных угодий вокруг городища.
На позднеархаических поселениях Надлиманское III и VI, вероятно составляв-
шим хору Никония, доминировал МРС, КРС занимал второе место, свинья и лошадь
– третье и четвёртое. Не отличается по составу стада и Надлиманское городище
IV–III вв., где также выстраивается ряд МРС – КРС – лошадь – свинья.
70
 Рис. 18. Сравнительные показатели соотношения домашних животных из памятников
римского времени Нижнего Побужья (Ольвия) и Нижнего Поднестровья
(Тира, Никоний, Молога)
Fig. 18. Comparative ratios of domestic animals of the monuments of the Roman period in the
Lower Bug region (Olbio) and the Lower Dniester region (Tyra, Nikonion, Mologa)

Однако если рассмотреть распределение значимости видов в хозяйстве по

количеству полученной мясной продукции, то на всех перечисленных памятниках
Днестровского лимана первое место займет КРС, второе – лошадь, третье – МРС и
четвёртое – свинья. При этом количество мяса, получаемое от разных видов живот-
ных, на отдельных памятниках варьирует: например, больше всего мяса лошадей
употребляли жители Надлиманского городища. Хотя в римское время в Никонии и
Тире заметно сокращается численность МРС и увеличивается количество КРС, на
показателе выхода мясной продукции это практически не отразилось: КРС остался
на первом месте, МРС – на третьей позиции (прил. 2, табл. 3).
В литературе отмечен факт «замены мелкого рогатого скота крупным в грече-
ских, скифских и синдских городах при переходе от ранних периодов к более поз-
дним» (Добровольская 2013: 127). Предложенные интерпретации, как то, увеличе-
ние доли земледелия, повышение благосостояния населения (Добровольская 2013:
127) кажутся нам не вполне корректными. Количество потребляемой говядины всег-
да было велико, а волы (быки), используемые для пахоты, вряд ли могли существен-
но повлиять на общее увеличение поголовья КРС.
Для региона Нижнего Поднестровья повышение роли крупного рогатого скота
в стадах и, соответственно, повышение количества употребляемой говядины в пер-
вые века от Р.Х. (особенно в Тире), можно связать с изменениями в этническом
составе населения этих памятников, которые могли повлечь изменения в пищевых
предпочтениях.
Очевидно, что наиболее существенные изменения в составе стада разводимых
животных произошли в Никонии и Тире в первые века – период, характеризуемый в
климатическом отношении потеплением и сдвигами в сторону большей засушливо-
сти. Тем не менее, достаточная кормовая база для крупного рогатого скота существо-
вала – как благодаря природным условиям Нижнего Поднестровья, так и наличию
эффективных форм античного землепользования, выработанных к этому времени.
Очевидно преобладание мясного (свинья, МРС, КРС) и мясо-молочного (КРС,
МРС) направлений в животноводстве античных поселений Северо-Западного При-
71
черноморья. Возможно, употреблялось в пищу и мясо лошадей, хотя их основные
функции, безусловно, были иными. Помимо использования лошадей в качестве вер-
ховых, какая-то их часть могла применяться и в пашенном земледелии как тягловая
сила.4 Однако, безусловное предпочтение в этой сфере отдавалось крупному рогато-
му скоту – быкам и волам. Это мнение основано, помимо прочего на авторитете
Гесиода, который рекомендует использовать в упряжке быков и волов (Hes., Op. 427,
469). Гесиод с истинно сельской обстоятельностью указывает даже наиболее подхо-
дящий для такой работы возраст быков – 9 лет. Именно в этом возрасте, считает бео-
тиец, быки сохраняют еще силу, и в тоже время, достаточно спокойны и не будут
драться между собой. Надсматривать за ними должен 40-летний работник (Ор.
430–450). В тоже время, в Илиаде есть упоминание о том, что при распашке земли
также использовались мулы. Причём, они как будто бы, даже имели преимущество
перед волами по части выносливости (Ilias, X. 350–355). Впрочем, для Северного
Причерноморья, где не то что мула, но и осла приличного найти было непросто, этот
факт имеет скорее научно-познавательное значение.
Примечательным следует считать довольно большое число собак (рис. 19).
Общеизвестно их использование в сторожевых целях, для охраны стад и при охоте.
Впрочем, есть основания полагать, что собаки использовались и в пищевом рацио-
не. На отдельных костях скелетов собак зафиксированы следы режущих орудий, что
может свидетельствовать о разделке туш, а значит, и об употреблении мяса собак в
пищу. К такому заключению на материалах Побужья и Поднестровья пришли соот-
ветственно О.П. Журавлёв (1983: 83) и Е.П. Секерская (1989б: 106; 2012: 18). Это
заключение находиться в полном соответствии с замечанием Секста Эмпирика об
употреблении собак в пищу фракийцами (Sext Emp., Pyrr., III. 225). Наличие в райо-
нах Побужья и Поднестровья значительной фракийской прослойки уже на самом
раннем этапе колонизации, ещё совсем недавно считалось неким общим местом в
рассуждениях об этнокультурных компонентах эллинизированных сообществ (райо-
нов) Причерноморья. Но, как часто случается в науке, добротная, устойчивая к кри-
тике концепция со временем начинает раздражать своим постоянством. И, притом,
что объективных данных к ниспровержению этой концепции явно недостаточно, она
дезавуируется либо с применением изощрённой софистики, что случается редко, ибо
требует наличия столь же изощрённого, специфического склада мышления, либо,
что встречается гораздо чаще, за счёт реставрации старых идей. Нечто подобное мы
наблюдаем в последнее время по отношению к проблеме физического присутствия
варваров (и, в частности, фракийцев) в зонах колонизации Северо-Западного При-
черноморья. Однако, вернёмся к собакам и их незавидной участи в некоторых горо-
дах Северного Причерноморья. Кулинарное значение этого животного, возможно,
как раз и ограничивается районами Побужья и Поднестровья.5 Во всяком случае,
очевидных данных на сей счёт, по другим районам нет. Лишь для Неаполя Скифско-
го, В.И. Цалкин категорически отверг пищевую функцию домашней собаки (Цалкин
1954: 277). Основанием послужили особенности распределения костей собак по
___________________
4
Хотя следует согласиться с тем, что в греко-римской древности лошадь в основном не относилась к
рабочему скоту (Кардини 1987: 73).
5
По данным Б.А. Шрамко кости собак были обнаружены среди пищевых отбросов и на Бельском
городище (Шрамко 1987: 90).
72
 Рис. 19. Собаки в соотношении с прочими домашними животными на памятниках
Северного Причерноморья античной эпохи
Fig. 19. Dogs in the correlation with other domestic animals on the monuments of the antique
epoch in the North Black Sea region

слоям и участкам городища. О наличии/отсутствии следов разделки на костях

В.И. Цалкин ничего не пишет.
Осёл был редким видом. Его кости зафиксированы в материалах Кошарского
поселения (1 особь), эллинистических слоях Тиры (2 особи) и в Мологе II (1 особь).
В небольшом количестве ослы известны в Ольвии, как в римских, так и в догетских
слоях. Разводили этих животных и в Неаполе Скифском, и тоже, как в эллинистиче-
ское, так и в римское время. В.И. Цалкин связывал появление домашнего осла в
Северном Причерноморья с греческой колонизацией (Цалкин 1966: 89).
Ещё более редким видом для Северного Причерноморья является домашний
верблюд. Единичные кости верблюда были определены в Неаполе Скифском, Пан-
тикапее, Илурате и Фанагории. В несколько больших количествах верблюд был
отмечен в слоях римского времени Танаиса. Единичная находка (зуб) происходит из
раскопок Елизаветовского городища (Марченко, Житников, Копылов 200: 168).
Более ранние находки костей верблюда отмечены в материалах Каменского городи-
ща, где они датируются V–III вв. до Р.Х. (Цалкин 1960: 50). Также следует упомянуть
относительно ранние находки костяков верблюдов в погребениях конца V – первой
половины IV вв. до Р.Х. могильников Новоселки и Яцковичи (Бессонова 1994:
15–16).
В Северо-Западном Причерноморье эти животные известны только в римскую
эпоху. До недавнего времени находками костей верблюда могла похвастаться лишь
Ольвия. В 2014 г. кость домашнего верблюда была найдена на поселении у римско-
го форта вблизи с. Орловка (городище Картал). Учитывая, что одним из пунктов
локализации находок верблюда в Европе являются места дислокации римских гар-

73
низонов (крепости), возможно, что и в данном случае появление верблюда было
связано с приходом торгово-транспортного каравана, обслуживающего находящийся
в форте гарнизон.
Вполне вероятно, что проникновение верблюда в северо-восточную часть При-
черноморья было вызвано торговыми связями с областями Нижнего Поволжья и
Закаспия. Появление же этого вида в Северо-Западном Причерноморье, учитывая
его более позднюю хронологию, возможно связать с римским влиянием.
Что касается форм животноводства, практиковавшихся жителями античных
поселений Нижнего Поднестровья, то сам тип оседло-земледельческого хозяйства
практически исключает экстремально-подвижные формы выпаса стада. Аграрное
направление, преобладавшее в экономике античных поселений общеизвестно, и
трудно было бы ожидать, что массовый анализ археозоологических коллекций
позволит сколько-нибудь в этом усомниться. Основной формой содержания скота
являлась стойлово-выгонная (Секерская 1991: 19). Этот цикл в основном соответ-
ствует дневному выпасу стада, которое затем на ночь уводилось в загоны (стойла).
Загоны могли находиться как в самом населённом пункте, так и вблизи него. Такая
форма выпаса одинаково приемлема для МРС, КРС, а также и для свиньи.
Вместе с тем, значительный процент МРС не исключает и ведения более
подвижной и автономной формы выпаса приближающейся к отгонной и связанной с
сезонным (весенне-летним) отгоном скота. Причём расстояние от населённого пунк-
та могло быть незначительным – в пределах нескольких километров, а в месте
(местах) отгона существовали стационарные загоны типа этнографических крааля и
кошары.6 Отмеченная форма выпаса могла практиковаться ещё и потому, что на
весенне-летний период приходиться максимальный рост поголовья стада и содер-
жать его, пусть даже какое-то время суток в пределах ограниченной городской тер-
ритории (к примеру, в Никонии), или даже вблизи него, где к тому же располагались
земельные наделы горожан, было бы довольно затруднительно.
Что касается конкретных мест отгона на территориях, прилегающих к бассейну
современного Днестровского лимана, то он мог осуществляться в меридиональном
направлении вдоль прирусловой линии и поймы древнего Тираса (для Кошар –
Тилигула).7 Не исключено также, что весной могли использоваться пастбища в глу-
бине степи, к востоку от Тираса по направлению к долине современной реки Бара-
бой, что в 10 км от Никония. На западном берегу таким местом могла быть долина
реки Алкалии, до которой от древней Тиры было около 25 км (рис. 1).8
Сезонный отгон, модель которого для эпохи поздней бронзы предложила
Е.П. Бунятян, выглядит вполне достоверно (Економічна історія України 2011:
59–60). Практиковали ли такую модель в античности? Насколько она универсальна
и постоянна? Последнее важно, ибо МРС в бесснежные зимы вообще не «уходит в
___________________
6
Близкую форму выпаса до настоящего времени практикуют болгары, молдаване и гагаузы Южной
Бессарабии.
7
В этой связи можно привести общеизвестное замечание о реке Тире, «обильной пастбищами» (Ps.-
Skmn, 798–803).
8
Для Нижнего Побужья обозначен целый район, где разведение скота доминировало над земледелием.
Таким районом С.Б. Буйских считает местность вокруг Аджигиольской балки, многочисленные
местонахождения которой можно интерпретировать, как пункты, сопутствующие скотоводческой
деятельности – стоянки, пастбища и зимовья (Буйских 2005: 178–180; Иевлев 2014: 176, 213).
74
стойла».9 Во-первых, овцы среди всех домашних животных наиболее приспособле-
ны к суровым зимним условиям. Эту их особенность отмечал ещё Гесиод, согласно
которому «только овцы устойчивы к зимним ветрам» (Hes., Ор., 510–517). Во-вто-
рых, кормовая база для овец в степи сохраняется и в зимний период. Единственным
препятствием для круглогодичного выпаса овец может быть снежный покров. При-
чём, его толщина должна быть значительной настолько, чтобы сквозь него к почве
не могли добраться лошади. Известно, что только лошади (и северные олени) обла-
дают способностью разгребать снег в поисках корма. Опираясь на эту уникальную
способность лошадей, народы Средней Азии, судя по всему, издавна практиковали
особую технологию выпаса домашнего скота в условиях наличия снежного покрова.
К.К. Абаза описывает этот процесс так: «Особенно диковинно киргизы прокармли-
вают свои стада зимой. Сначала они пускают лошадей, которые разгребают копыта-
ми снег и сгрызают верхи; за лошадьми на то же пастбище выгоняют верблюдов и
скот; они съедают траву без малого до корешков; наконец, овцы доедают остальное».
(Абаза 2008: 52). Возможно, именно эта технология в состоянии объяснить некий
парадокс, который отмечает Д.А. Таиров. При соответствующей высоте, плотности
и продолжительности лежания снежного покрова, зимовка копытных (лошадей и
овец) становится невозможной без заготовки кормов. Однако, ни скифы, ни саврома-
то-сарматы, ни казахи Нового времени кормов не заготавливали (Таиров 1993: 8–9).
Соответственно, тезис о стойловой форме содержания скота у кочевников раннего
железного века по-прежнему не имеет надёжных аргументов. Что же касается сви-
детельств письменных источников и данных археологии, которые приводились
выше, то они касаются стойлового, придомного содержания скота в условиях посе-
ленческих структур. Поголовье в этом случае было ограничено размерами, условно
говоря, «отдельно взятого сарая».
В каких цифрах должны выражаться упомянутые выше запредельные значения
высоты, плотности и продолжительности снежного покрова – неясно. Но правда в
том, что мы действительно ничего не знаем о заготовке кормов кочевниками древно-
сти. Поскольку невозможность тебенёвки означает гибель всего стада, то видится
2 возможных объяснения. Либо, молчание источников о заготовке кормов не отража-
ет реалии древности и есть следствие лакунарности письменной традиции, либо
способ, описанный К.К. Абазой универсален. Но тогда, кризисная ситуация опреде-
лённо могла возникнуть если мощность снежного покрова превышала допустимый
максимум. И, в этом случае, у кочевников оставался единственный путь, следуя
которому можно было попытаться спасти хотя бы какую-то часть стада. Это смена
места зимовки.
Памятники варварской периферии, имеющие несколько культурно-хронологи-
ческих горизонтов при единой этнокультурной составляющей (фракийские местона-
хождения), также как и античные поселения демонстрируют вполне устойчивое на
протяжении длительного времени, соотношение видов домашних животных в стаде.
Имеющиеся данные по составу стада фракийских местонахождений Северо-За-
падного Причерноморья и Пруто-Днестровского междуречья (рис. 20), в целом дают
___________________
9
Любопытное свидетельство содержится в сочинении англосаксонского историка VIII в. Беды
Достопочтенного: «В Ирландии (Иберния) снег лежит редко более чем 3 дня. Никто, поэтому, там не
заготавливает сено на зиму, и не устраивает стойла для скота» (Bede. Op. Hist., I, I).
75
картину несколько отличную от той, которую демонстрируют античные памятники.
Примечательно меньшее количество МРС. Это можно объяснить ландшафтно-гео-
графическими особенностями расположения этих поселений. Так, политико-адми-
нистративный центр Гетики, городище Бутучены расположено в лесостепи, а Ново-
сельское, согласно предложенной выше палеоландшафтной реконструкции, распола-
галось в ареале значительных лесных формаций высокой поймы Дуная, остатки
которых до сих пор сохранились в окрестностях поселения (рис. 8). Очевидно, имен-
но сокращение площади открытых степных пространств в низовьях Дуная в позднем
суббореале могло сказаться на относительно небольшом поголовье МРС, которое
содержало фракийское население Новосельского. О том что лесостепь, по-видимому
не являлась оптимальным районом для разведения МРС говорят и данные по соста-
ву стада поселений скифского времени лесостепной полосы, где, как мы видим, оди-
наковые показатели с МРС имеет домашняя свинья (рис. 21).
Приблизительно такая же картина наблюдается на фракийских поселениях Бес-
сарабии. Здесь в составе стада домашних животных свинья стабильно делит
3–4 места с лошадью. И это одинаково справедливо как для памятников гальштат-
ской эпохи, так и для более поздних поселений гетов (рис. 20). При этом, на городи-
ще Новосельское эпохи среднего гальштата свинья занимает даже второе место
после КРС, незначительно, но всё же, опережая МРС. Численность археозоологиче-
ской коллекции из Новосельского является самой представительной из всех фракий-
ских памятников региона – свыше 1000 костей. Поэтому, показатели видового соот-
ношения внутри стада следует признать достаточно корректными. В целом, если
резюмировать сказанное, то разведение свиней можно считать особенностью живот-
новодства фракийских племён региона. И особенность эта определялась, вероятно,
не только ландшафтными условиями, но и спецификой диеты.
Значительную часть стада крупного и не менее 50% особей мелкого рогатого
скота из Новосельского составляли неполовозрелые животные (Секерская 1991: 16).
Это обстоятельство свидетельствует о достаточно развитом характере скотоводства
для которого как раз и характерны массовые убои молодняка (Шнирельман 1980:
39). Материалы позднегетского слоя этого же памятника (прил. 2) демонстрируют
показатели забоя неполовозрелых животных примерно одного порядка для лошади
(42,8%), КРС (41,2%) и МРС (38,5%). Массовый убой молодняка отмечен только для
свиньи (66,7%). Таким образом, довольно значительные расхождения, свидетель-
ствующие о интенсивном использовании вторичной продукции, наблюдаются в воз-
расте убоя МРС.
Характеристика скотоводческого хозяйства скифского населения Северо-Запад-
ного Причерноморья крайне затруднена практически полным отсутствием соответ-
ствующих данных вплоть до конца V – начала IV вв. Совершенно не изучены в
регионе скифские поселения. Но, справедливости ради, надо сказать, что их, в
общем-то, и нет. Буквально считанные пункты в низовьях Дуная определены как
скифские стойбища (Этулия, Нагорное). Обнаружены они были случайно, при
раскопках инокультурных поселений, и, соответственно, их изучение носило весьма
ограниченный характер (Романова, Скакун 2002). Что же касается фаунистических
остатков из подкурганных захоронений то они, по мнению многих исследователей
могут давать искажённое представление о составе стада той или иной группы насе-

76
 Рис. 20. Состав стада домашних животных из фракийских поселений Бессарабии
Fig. 20. The composition of herds of domestic animals on the Thracian Settlements of Bessarabia

ления в силу главным образом, ритуальных стереотипов погребального обряда.10 Мы

вполне разделяем точку зрения о неадекватном отражении состава стада археозооло-
гическими материалами из погребений (Массон 1976: 34; Петренко 1984: 18). И,
кажется, сравнительные диаграммы по материалам скифских поселений и погребе-
ний Среднего Поднепровья подтверждают это положение в полной мере (рис. 22).
Различия настолько очевидны, что в особых комментариях не нуждаются. И всё же,
в нашем случае нет иных данных кроме тех, которые получены в результате изуче-
ния фаунистических остатков из скифских подкурганных захоронений. Кроме того,
такая диспропорция, какую демонстрируют скифские памятники Поднепровья, воз-
можно и не носит универсальный культурный, географический и хронологический
___________________
10
Противоположной точки зрения придерживался В.П. Шилов (1975). Резко против выступает Е.Е. Ан-
типина в характерной, назидательно-обличительной манере (см. напр. Антипина, Моралес 2005). Твор-
чество этого чрезвычайно плодовитого автора имеет, впрочем, одно безусловное достоинство – боль-
шая работоспособность при охвате большого количества самых разнообразных памятников. Сложнее с
претензиями на оригинальность и новаторство. В сущности, они сводятся к беспощадной критике
одной методики работы с костным материалом и безусловном признании преимуществ другой.
Отдельно стоит упомянуть методические изыскания В.А. Дергачева, в которых аккумулирована ужа-
сающая бездна смысла по этому вопросу. Содержание его последней работы (Дергачев 2015), кажется,
находится уже за гранью когнитивных возможностей индивидуума.
77
 Рис. 21. Состав стада домашних животных из памятников лесостепи скифского времени
Fig. 21. The composition of herds of domestic animals on the monuments of the forest-steppe
area of Scythian time

характер. В качестве примера приведём соотношение между домашними животны-

ми на поселениях и могильниках альпийской области периода НаС–D. Здесь, в ряде
случаев наблюдается пропорциональное (а, иногда и цифровое) равенство между
этими двумя видами археологических комплексов (Müller-Scheeßel, Trebsche 2007:
Abb. 13).
Для того чтобы провести анализ максимально корректно, мы сопоставим дан-
ные по Южной Бессарабии (Буджакская степь) полученные из скифских курганов, с
аналогичными и синхронными данными по погребальным памятникам Среднедне-
провской Скифии. Результаты сравнительного анализа проведённого на материалах
таких однотипных памятников оказались весьма интересными (рис. 22). Столь рез-
кое отличие видового состава можно объяснить, по-видимому, лишь причинами
социально-экономического порядка. Это в свою очередь даёт некоторые основания
для характеристики хозяйственной деятельности скифов изучаемого региона.
Вопросы хозяйства ранних скифов изучены мало, главным образом по причине
весьма скудного фонда источников. Тем не менее, выскажем самые общие замеча-
ния.
Уже говорилось о том, что первые скифские памятники в Северо-Западном
Причерноморье появились в интервале между 650 и 600 гг. до Р.Х. В дальнейшем на
протяжении полутораста лет в регионе не наблюдается сколько-нибудь компактных
групп таких памятников. По всей вероятности, тип хозяйства ранних скифов был
максимально близок тому «неограниченному номадизму», или по терминологии
западных исследователей «чистому пасторализму» (pure pastoralism), который в дей-
ствительности, скорее всего никогда не практиковался ни самими скифами, ни
иными кочевыми группами. Предполагая этот экстремальный способ жизнедеятель-
ности многие отечественные исследователи единодушны в отрицании его абсолют-
ных форм (Черников 1960: 19; Марков 1976: 9, 282; СЭПТ 1989: 72; Плетнёва 1981:
5). Эту точку зрения разделяют и некоторые западные специалисты (см. напр. Whit-
taker 1988: 1). К.П. Калиновская предложила, на наш взгляд, весьма точное опреде-
ление этой фазы становления кочевого общества – военно-миграционная. Тип воен-
но-миграционного хозяйства «...возникает вследствие перехода всего народа, или его
78
 Рис. 22. Состав стада домашних
животных из скифских
памятников степного
Причерноморья
Fig. 22. The composition of herds
of domestic animals on the Scythian
monuments in the steppe
Black Sea region

части в виде военного ополчения от традиционного скотоводства или оседлости к

новому, подвижному образу жизни при котором...средства существования добыва-
лись преимущественно грабежом...» (Калиновская 1989: 61). Если попытаться
отыскать историко-этнографические соответствия этой дефиниции «чистых» нома-
дов, находящихся на военно-миграционной стадии, то на наш взгляд, наиболее точ-
ным будет описание образа жизни гуннов, которое приводит Аммиан Марцеллин
(Amm. Marc., XXXI, 2, 1–11).
С исторической точки зрения нужно отличать кочевников первого порядка, от
всех остальных. В основе такого отличия – мера исторической актуальности кочево-
го сообщества, которая в свою очередь определяется ареалом обитания (историче-
ской географией), демографическим потенциалом (популяционной плотностью) и в
конечном итоге, тем историческим вкладом, о котором нам достоверно известно из
источников, в первую очередь – нарративных. Такие сообщества – от киммерийцев
и скифов до монголов – будут соответствовать «осевому времени» кочевого мира
(X в. до Р.Х. – XIII в. от Р.Х.). Сосредоточившись на их изучении, мы сможем выде-
лить генеральную совокупность признаков, обеспечивающих в целом непротиворе-
чивую картину становления исторического номадизма. Одновременно это позволит
пренебречь некоторыми, возможно оригинальными, но явно неактуальными, черта-
ми (признаками), присущими каким-нибудь вторичным, периферийным, сообще-
ствам кочевого мира. Основанием к такому пренебрежению будет партикулярный,
этнографический статус подобных обществ. Разумеется, эти признаки должны быть
учтены в процессе познания, однако, их место в справочной литературе. В работах,
посвящённых историческому номадизму привлечение таких данных, даже из луч-

79
ших побуждений, может привести к обратному эффекту. Избыточное знание часто
не идёт на пользу ясности мысли и, как следствие ясности их изложения.11
По-видимому, уникальные раннескифские памятники Северо-Западного При-
черноморья второй половины VII–VI вв. как раз и отражают тот период в истории
скифского общества, который К.П. Калиновская называет военно-миграционным.
Период некоторой стабилизации «неограниченных перекочёвок» наступает в V в. до
Р.Х. Можно предположить, что в это время вплоть до рубежа V–IV вв. происходит
уменьшение амплитуды кочевания, прежде всего, как следствие складывания опре-
делённых социально-экономических предпосылок внутри кочевого общества. На
практике, в экономической сфере это могло означать изменение соотношения земле-
делия и скотоводства в хозяйстве номадов за счёт возрастания удельного веса перво-
го. Мобильность скотоводства при этом, значительно снижалась постепенно прио-
бретая форму пастушества-трансгуманс, главной особенностью которой является
наличие определённой группы населения живущего оседло (Калиновская 1989: 61).
Архаическая эпоха в истории скифского кочевого общества совершенно не
обеспечена данными необходимыми для детальной реконструкции хозяйства. И
лишь начиная с рубежа V–IV вв. появляется возможность более конкретно судить о
формах скотоводства и составе стада опираясь на уже упоминавшиеся фаунистиче-
ские остатки из скифских погребений (рис. 22).
Независимо от того, какая сторона жизнедеятельности скифов наиболее полно
отражена фаунистическим компонентом погребального обряда (ритуальная,
социальная, либо чисто экономическая) преобладание КРС у нижнедунайских ски-
фов по сравнению со скифами Среднего Поднепровья – несомненно. Интересно, что
удельный вес КРС из курганов Буджака сопоставим с этим же показателем скифских
поселений степного Поднепровья (Гаврилюк 2004: 95). Столь значительное число
особей КРС вряд ли можно считать лишь данью каким-то ритуальным стандартам.
Содержание стада определённых домашних животных диктовалось, прежде всего,
объективными факторами – хозяйственно-экономической необходимостью и ланд-
шафтно-климатической целесообразностью. Пусть не в абсолютных значениях диа-
грамм, но очевидно, что скифы Нижнего Подунавья разводили какое-то количество
КРС. Его значительный процент в стаде помимо прочего, может свидетельствовать
о стабилизации зон хозяйственной деятельности у кочевников,12 ограничении их
подвижности, а, следовательно, о возможном наличии долговременных местонахож-
дений. О сужении ареалов экономического пространства в определённой мере гово-
рит и высокая, в ряде районов, плотность скифских могильников IV в. до Р.Х.
(Островерхов, Редина 2013: рис. 89).
В связи со всем сказанным логично предполагать возросший приоритет интен-
сивных форм ведения хозяйства у кочевников и, в первую очередь – земледелия, о
чём будет идти речь ниже.
___________________
11
Примером может служить книга А.М. Хазанова (Хазанов 2008). Обладая широчайшей эрудицией и
энциклопедическими знаниями по вопросу, автор не решился пожертвовать какой-то частью этого
научного багажа и попытался втиснуть его в свою концепцию Pax Nomadica целиком. Структура
последней рухнула, не выдержав избыточного давления фактов. А книга получилась сумбурной и, как
следствие, не столь интересной, как можно было ожидать.
12
О закреплении определённых пастбищ, как признаке начала разложения кочевничества см. Марков
1976: 298.
80
 Второе место по численности костных остатков после КРС занимает лошадь
(рис. 22). Это животное является своеобразным символом номадизма и на ранних
этапах становления кочевничества в определённом обществе (либо группе) его
социальная и хозяйственная значимость слабо дифференцированы. К IV веку, с обра-
зованием достаточно сложной системы социальной стратификации в скифском
обществе роль лошади как социально-престижного показателя возрастает. Видимо,
не случайно она абсолютно преобладает в фаунистических комплексах погребений
Поднепровья – районе обитания царских скифов и сосредоточения курганов скиф-
ской знати (рис. 22). Ведение традиционно-подвижного образа жизни становится
привилегией высших слоёв и прежнего самодовлеющего значения уже не имеет. В
целом же, роль и место лошади в хозяйственной и ритуальной сферах жизни коче-
вых обществ представляется наиболее сбалансированной по сравнению с другими
животными.
Изучая проблемы культа коня у азиатских кочевников раннего средневековья
С.П. Нестеров пришёл к выводу, что место лошади в погребальном обряде в основ-
ном соответствовало её хозяйственному значению для кочевников-cкотоводов
(Нестеров 1990: 84–85, 116). Таким образом, можно считать, что данные статистики
и морфометрии фаунистических остатков лошади из памятников подвижных ското-
водов отражают в целом, положение вещей близкое к реальному, независимо от
характера памятника (поселение-погребение).
Если говорить о других домашних животных в составе стада степных скифов,
причём уже в масштабах всего Причерноморья, то примечательно полное отсутствие
домашней свиньи. Этот факт вызвал немалое удивление Геродота, который писал,
что скифы не хотят разводить свиней. Однако, Н.А. Гаврилюк вполне резонно заме-
тила, что в условиях господства в эпоху Геродота кочевого скотоводства, скифы не
столько не хотели, сколько не могли разводить свиней (Гаврилюк 1999: 135–136). В
следующем столетии, ситуация, судя по всему, изменилась, хотя и не слишком суще-
ственно. И всё же, на степных поселениях Скифии IV в. до Р.Х. отмечен небольшой
процент костных остатков домашней свиньи (рис. 22), что дало основание говорить
о зачатках свиноводства у бывших номадов (Гаврилюк 1999: 135–148).13 Вероятно,
развитие этого направления в животноводстве степных скифов могло быть стимули-
ровано извне. Так, у племён лесостепной зоны, куда в частности внедрились и по
соседству с которой обитали кочевники-скифы, свиноводство было весьма развито.
У обитателей левобережной лесостепи численность свиньи в стаде домашних
животных составляла свыше 20%. У племён бондарихинской, дьяковской, юхнов-
ской и милоградской культур этот показатель составлял от 13% до 40% (Моруженко
1985: 131, рис. 2). Высок процент свиньи и в стаде фракийских племён Бессарабии,
в среднем около 20% (рис. 20).
Необходимо хотя бы вкратце затронуть и проблему седентаризации в кочевой
среде. Трудно согласиться с теми, кто отстаивает раннее проявление этого феномена
в скифском обществе. Этим явлением в частности объясняют возникновение ряда
поселений сельской округи греческих городов уже в архаическую эпоху, распростра-
нение в это же время «скифской» лепной керамики, отдельные новационные черты
в погребальном обряде эллинских некрополей и т.п. Как представляется всё же,
___________________
13
Крайне низкий (менее единицы) процент свиней у обитателей Елизаветовского городища, авторы как
раз и объясняют сильными традициями кочевого хозяйства (Марченко, Житников, Копылов 2000: 172).
81
широкомасштабный переход кочевников к интенсивным формам ведения хозяйства
и к оседлости в значительной мере определялся внутренними факторами социально-
экономического развития (Хазанов 1975: 13). Иными словами, для складывания
предпосылок к седентаризации необходимо было какое-то время. И трудно предпо-
лагать, что эти социальные и экономические предпосылки сложились уже в
VII–VI вв. до Р.Х. практически одновременно с появлением в Северо-Западном При-
черноморье первой волны номадов. В настоящее время преобладает точка зрения,
согласно которой процесс оседания кочевников на землю принял массовый характер
не ранее конца V в. (Гаврилюк 1989: 93; 1999: 167; 2004: 89; Бунятян, Бессонова
1990: 22–23; Виноградов, Марченко 1991: 153). Соглашаясь с этим тезисом, отме-
тим, что данное явление удивительным образом совпало с реставрацией хоры в Поб-
ужье и в низовьях Днестра. И, хотя, мы полностью разделяем точку зрения
А.М. Хазанова, согласно которой, в процессе седентаризации доминировали вну-
тренние факторы, полагаем также, что помимо них могли существовать и некие
внешние стимулы, которые играли подчинённую роль, хотя на поздних этапах ста-
новления кочевого общества и довольно значительную. Так, например, переход к
оседлости у монголов в конце ХIХ века помимо прочего был вызван также повыше-
нием оптовых цен на хлеб, устанавливавшихся русскими купцами (Марков 1976:
114).
Итак, предпосылки седентаризации следует видеть в интенсивном процессе
социализации скифского общества, а, главным результатом процесса седентариза-
ции стал постепенный переход значительной части скифских племён к земледелию.
Когда мы фиксируем смену хозяйственного уклада в древних обществах следу-
ет учитывать также и то, что такие перемены могли быть вызваны явлением аккли-
матизации.14 В своё время В.В. Бунак обозначил четыре фактора, которые определя-
ли этот феномен. Из них наиболее важными кажутся метеорологический и эргологи-
ческий. Последний подразумевает способность мигрантов к изменению образа
жизни в соответствии с новыми природными условиями (Бунак 1924: 51–52). В зна-
чительной степени это как раз относится к евразийским кочевникам с их довольно
негибкой системой хозяйства, мигрировавшим в пределах умеренного пояса с восто-
ка на запад, из континентальных районов в более влажные. Активное использование
эллинами земляночных жилищ в ранней фазе колонизации Северного Причерно-
морья также можно рассматривать как проявление эргологического фактора аккли-
матизации. Фактически, к такому выводу приходит И.Е. Суриков, размышляя о
феномене ранних земляночных жилищ на Боспоре (Суриков 2011: 62).

3.2. Разведение домашней птицы

Наряду со скотоводством в этот же период имело место и разведение домашней
птицы. Наиболее распространённым видом здесь является домашняя курица. Её
костные остатки зафиксированы в Тире, причём, в значительном количестве (Воин-
ственский 1967: 60) и по данным различных исследователей, изучавших разные
выборки (прил. 4). Домашних кур разводили и фракийцы Нижнего Дуная, о чём сви-
детельствуют материалы VIII–VI вв. до Р.Х. из городища Новосельское. Вряд ли
можно сомневаться в том, что домашнее птицеводство практиковалось и жителями
___________________
14
В свою очередь, седентаризация является частным моментом в процессе глобальной адаптации
кочевых сообществ к окружающему миру (Хазанов 2008: 224–225 сл.)
82
других поселений античной эпохи Северо-Западного Причерноморья. Однако,
отсутствие коллекций остатков орнитофауны на большинстве из них не даёт возмож-
ности оперировать конкретными данными.
Сведения по другим памятникам Северного Причерноморья античной эпохи
вместе с рассмотренными только что, позволяют утверждать, что птицеводство и, в
частности, разведение домашних кур, было весьма распространённым явлением в
хозяйстве колонистов, как в эллинистическое, так и в римское время. Кости домаш-
них кур найдены практически везде, где изучались коллекции орнитофауны более
или менее представительные по численности. Так, в Ольвии, которую можно считать
наиболее изученным в этом отношении памятником, курица домашняя разводилась
на всём протяжении существования города (Бібікова 1958: 148; Воїнственський
1958). Примерно тоже самое можно сказать и о поселениях Боспорского царства
(Воинственский 1967: 60; Каспаров 2001). Высокий процент домашних кур зафикси-
рован в Неаполе Скифском (Цалкин 1954). В Нижнем Побужье, помимо Ольвии,
кости домашней курицы отмечены ещё на поселениях римского времени Козырка и
Петуховка (Воинственский 1967: 69), а также в слоях архаической Березани. В
последнем случае, правда, речь идёт об одной-единственной кости (Яниш, Каспаров
2015: 137, табл. 11)
Помимо кур, кое-где встречаются кости домашнего гуся. М.А. Воинственский
обнаружил их в римских слоях Ольвии, а Н.И. Бурчак-Абрамович на Боспоре (Воин-
ственский 1967: 60). Кроме того, в Ольвии в догетских слоях присутствуют ещё и
кости домашней утки (Воїнственський 1958: 157). Трудности с определением двух
последних видов связаны с тем, что их кости морфологически очень слабо отлича-
ются от костей дикого серого гуся и утки-кряквы. Тем не менее, М.А. Воинственский
полагает, что гусь и утка были одомашнены позже курицы (Воинственский 1967: 73).
Насколько позже, исследователь не уточнил. Во всяком случае, нужно иметь ввиду,
что уже в гомеровском эпосе домашний гусь – факт абсолютно достоверный (Od.
XIX, 536–537).
Содержание домашней птицы предполагает наличие в хозяйственном модуле
специальной постройки, где птицы могли находиться в ночное время. Кроме того,
если птиц оставляли на зиму, то это необходимо было учитывать в статьях расхода
зерновых нового урожая.
В своё время А.С. Уманская высказала предположение об использовании в
целях охоты прирученных хищных птиц (Уманська 1973: 45). Если это так, то, ско-
рее всего, речь должна идти главным образом, о кочевниках (в данном случае – ски-
фах) для которых этот род занятий является традиционным. Тем более, что един-
ственный, но весьма яркий пример на котором было основано данное предположе-
ние, связан с находкой целых скелетов степных орлов в скифском захоронении.15

3.3. Охота
Охота в хозяйственной деятельности населения играла незначительную роль.
Причём, как видно из диаграмм соотношения дикой и домашней фауны (рис. 23)
такая тенденция характерна в целом для всего Причерноморья I тыс. до Р.Х. Наибо-
лее высоким этот показатель является для лесостепной зоны. Здесь он стабилен в
___________________
15
К сожалению, остался невыясненным источник данной информации. В публикации А.С. Уманской
упомянут курган, раскопанный в 1946 году у с. Беленькое Лиманского (?) района Одесской области.
83
районе 10% от общего число животных. На некоторых поселениях этот показатель
ещё ниже (Шрамко 1987: 90), на других – наоборот. Значительные колебания фикси-
руются даже в пределах одного памятника. Так на Восточном Бельском городище
дикие животные составляют более 10%. Это в 2,5 раза выше, чем аналогичный пока-
затель на Большом городище (Моруженко 1985: табл. 2). Что же касается античных
демографических анклавов с их высокоспециализированным хозяйством и развиты-
ми торгово-ремесленными структурами, то здесь этот показатель имеет минималь-
ные значения – от 2% (Боспор) до 5% (Побужье и Поднестровье).16 Для теменоса
Ольвии VI–III вв. отмечено не более 3% диких видов животных (Журавлев 2005: 223,
табл. 1). Тенденция к дальнейшему снижению роли охоты наблюдается в римское
время. По данным А.К. Каспарова показатель диких видов для 5 поселений Боспора
I–VI вв. варьирует от 0,3% до 1,2% (Каспаров 2001). Крайне малый удельный вес
охотничьей добычи (до 2,5%) отмечен и по материалам Неаполя Скифского. Особен-
но важно, что данный вывод базируется на очень солидной фактической базе, кото-
рую составила археозоологическая коллекция численностью без малого в 12000
костей (Цалкин 1954).
Отсутствие диких видов в скифских погребениях Днестро-Дунайского между-
речья можно было бы объяснить простой случайностью, тем более, что фракийские
поселения этого же района дают максимальную для всего Причерноморья, числен-
ность диких животных (10%). Смущает лишь довольно значительная, по количеству
костного материала, выборка из скифских курганов Южной Бессарабии. В этой
связи можно привести оценку роли охоты у скифского населения Причерноморья,
которая принадлежит В.И. Цалкину. Он считал, что приблизительно к IV в. до Р.Х.
охота постепенно утрачивает хозяйственное значение и всё более приобретает спор-
тивный характер (Цалкин 1960: 88; 1966: 84).
Аналогичная ситуация в отношении охоты сложилась и в материковой Греции
где уже в гомеровскую эпоху пищевой фактор охоты мог оцениваться наряду с эсте-
тическим. Так, по мнению А.Ф. Лосева, в гомеровском эпосе в ряде мест охота
выступает в «...виде красивой и своего рода художественной деятельности» (Лосев
1963: 183). Кроме того, греки придавали большое значение занятиям охотой не толь-
ко с целью пропитания, но и для физической закалки и развлечения. Охота была
одним из элементов воспитания. Что касается скифов, то, вероятно, подобного рода
развлечение могло быть уделом преимущественно верхних слоёв скифского обще-
ства. Занятие охотой, наряду с традиционным, но уже «необязательным», кочевым
образом жизни с подчёркнуто выраженным коневодством, на относительно позднем
этапе становления скифского общества могло иметь социально-престижную окрас-
ку.17 Хотя это обстоятельство, возможно, и не объясняет полного отсутствия диких
видов в скифских погребениях Северо-Западного Причерноморья, всё же, его можно
рассматривать как частный момент в концепции глубокой социально-экономической
дифференциации скифского общества в IV в., выразившейся в частности и в поли-
тико-географическом децентрализме Причерноморской Скифии.
___________________
16
Невероятно высокий процент охотничьей добычи (>21%) приводит А.В. Гаврилов для поселения
Новопокровка 1 в Юго-Восточном Крыму (Гаврилов 2004: 216, прил. 9).
17
Здесь ещё раз можно обратить внимание на сравнительное соотношение фауны скифских погребений
Среднего Поднепровья и Нижнего Подунавья (рис. 22).
84
 И всё-таки, даже такое скромное значение охоты нуждается хотя бы и в кратком
анализе. Из перечня диких видов (прил. 3) для получения мяса мог добываться бла-
городный олень. Этот вид обитал в прирусловых и байрачных лесах, а в лесостепи,
в это время, он был наиболее распространённым видом диких копытных (Цалкин
1962: 40–41). С этой же целью охотились на кабана и косулю. Охота на всех этих
животных в основном, требовала предварительной подготовки. Заяц, который до сих
пор сохраняется в причерноморских степях как массовый вид, являлся более лёгкой
добычей, которая, зачастую, могла быть делом случая. Этих животных, которые
составляют треть охотничьей добычи и являются мясо-пушным охотничьим видом,
могли также добывать и ради шкурки.18 Бобр имел неоднозначное промысловое зна-
чение. Животное могли добывать ради мяса, ценного меха, и ради целебной (с точки
зрения древних) «бобровой струи». Лучший мех у бобров в период с поздней осени
до ранней весны. Добытых бобров приносили на поселение, поэтому там и присут-
ствуют различные кости их скелета в отличие от других видов, добываемых, очевид-
но, только ради шкуры.
Отлов лис мог быть результатом профилактики по охране домашней птицы.
Однако, значительный процент этих животных – ещё одна треть всех диких видов –
может свидетельствовать и о том, что охотились на лису возможно ещё и с целью
получения меха. Волка могли добывать как ради меха, так и в профилактических
целях.
Мы уже приводили в качестве примера процентное соотношение диких и
домашних животных на поселении Гальштат, которое составлено по результатам
анализа фрагментов одежды из шкур различных животных (Ryder 1990). Следует
признать, что 13% приходящиеся на долю диких животных – это довольно высокий
показатель роли охоты в хозяйстве обитателей этого, отнюдь не рядового и далеко не
провинциального поселения. Хотя, быть может именно поэтому дикие животные и
были объектом повышенного, спроса и были своего рода социально престижной
диетой, доступной лишь некоторым сословиям данного общества.
О способах ведения охоты известно очень мало. Ясно лишь, что к этому време-
ни она уже давно носила индивидуальный характер. Вероятно, была распростране-
на конная охота с применением лука и стрел, особенно эффективная в степных райо-
нах. Не исключено использование собак в качестве загонщиков дичи (Ilias., XXII,
185–190; Xen., Cyneg. VI). Практиковались также и формы пассивной охоты, при
которой использовались разнообразные ловчие приспособления. В целом же, охота
в раннем железном веке окончательно утрачивает сколько-нибудь весомое значение
источника мясной пищи, более характерное для неё в ранние эпохи. Впрочем, этот
вывод, вполне справедливый для степной области, может быть скорректирован, если
речь идёт о лесостепной зоне. Высокий процентный показатель доли диких живот-
ных в лесостепной зоне объясняется обилием дичи и её относительной доступно-
стью, что обеспечивало добавку к мясному рациону, иногда довольно весомую. В
среднем, по памятникам Левобережной лесостепи процент диких видов наивысший
для Северного Причерноморья и смежных территорий – более 12%. В свою очередь,
среди них наибольшим числом представлены дикие копытные – примерно две трети
(Моруженко 1985: 136). При относительно малом количестве материала ценность
___________________
18
Ксенофонт в трактате «О псовой охоте» уделяет внимание описанию заячьих следов в разные
времена года (Xen., Cyneg. V, VIII. 1).
85
 Рис. 23. Доля охотничьей добычи на античных поселениях и
поселениях варварской (фракийской и скифской) периферии
Fig. 23. Proportion of booty hunting on the antique settlements and the settlements
of Barbarian periphery

выборки, представленной в статье А.А. Моруженко видится в охвате большого числа

памятников по бассейнам крупных рек Слободской Украины. Таким образом, опери-
руя средней цифрой по всем памятникам региона, можно ожидать картину высокой
достоверности.19
Долгое время научную общественность приводили в недоумение отдельные,
очень редкие находки костей крупных диких кошек и, в частности – льва. Не считая
находок из поселений эпохи палеометалла, в разное время кости этого экзотическо-
го зверя попадались в Ольвии и на Березани. Не так давно, фрагмент челюсти с клы-
ком льва был найден в Никонии. В связи с недавней новой находкой на Березани, к
теме природного ареала льва в Северном Причерноморье вновь обратился
А.К. Каспаров. Исследователь не разделяет точку зрения В.И. Громовой о существо-
вании зверинцев в античных полисах Северного Причерноморья, а также мнение
В.А. Топачевского о завозе сюда костей льва в качестве сувениров, амулетов и пр.
А.К. Каспаров полагает, что настало время, когда под давлением фактов необходимо
признать следующее. Западная часть степного Причерноморья, вероятно, всё же вхо-
дила в природный ареал льва, что зафиксировано археологическими источниками
ещё в эпоху энеолита-ранней бронзы. Вероятно, этот хищник обитал здесь и в антич-
ную эпоху, хотя и представлял собой огромную редкость. Причерноморские особи
___________________
19
Совершенно выпадает из общей картины соотношение диких и домашних видов для поселений
черепинско-лагодовской группы раннескифского времени в Прикарпатье (Лагодов). Согласно данным,
опубликованным Л.И. Крушельницкой на поселениях Лагодов I и II число особей дикой фауны
превышает (!) численность остатков домашних животных (Пам’ятки гальштатського періоду…1993:
219).
86
раннего железного века отличались от своих сородичей из более привычных, южных
ареалов, меньшими размерами (Каспаров 2008: 66–68; Яниш, Каспаров 2015:
135–136). От себя добавим, что львы вполне могли приспособиться к холодным
зимам, а два совершенно необходимых для обитания льва условия – открытые про-
странства и стада копытных – в Северном Причерноморье были налицо. Единствен-
ное противоречие, которое необходимо преодолеть – свидетельства античных авто-
ров, которые нигде не упоминают о присутствии льва в Северном Причерноморье.20
Притом, что Геродот авторитетно сообщает, что львы не водятся в Европе нигде, за
исключением одного небольшого района. Этим районом является междуречье рек
Тунджа и Марица (Herod., VII, 125–126), где лежит нынешняя Верхнефракийская
низменность.
Пытаясь согласовать все эти факты и свидетельства, мы приходим к выводу о
том, что, какие-то локальные ареалы льва на Балканах и в Причерноморье в раннем
железном веке всё же были. Эти ареалы представляли собой реликты гораздо более
обширного биотопа этого животного, каковым он был в период климатического
оптимума голоцена.
Огромный объём материала, полученный при раскопках Ольвии наглядно
демонстрирует прямую зависимость потенциальной информативности от количе-
ства при работе археозоологическими материалами. Свыше 175 000 костей, мини-
мально от почти 5500 особей было определено уже к 1948 году! Насколько ярче и
представительнее выглядит видовой состав диких животных, по сравнению с теми
памятниками, где выборка не дотягивает и до 1000 костей, хорошо видно из следую-
щего перечня.
Ольвия
видовой состав диких животных
догетские слои послегетские слои
олень, заяц, кабан, дельфин, сайгак, олень, заяц, кабан, дельфин, сайгак,
косуля, зубр, тур, кулан, волк, лиса, косуля, зубр, тур, кулан, волк, лиса,
корсак, кот дикий, барсук, хорь, бобр, крыса корсак, кот дикий, барсук, хорь, бобр, крыса
чёрная чёрная
леопард, лев, медведь, ласка тюлень, выдра

На протяжении всей истории Ольвии наибольшее значение в качестве промы-

слового вида имел олень. Далее следуют заяц и дикий кабан. В абсолютных цифрах
(кости/особи) заяц опережает кабана, однако в пересчёте на убойный вес, они меня-
ются местами. Последним в списке стабильно добываемых животных стоит дель-
фин. Прочие виды представлены небольшим числом особей – от 5–8 и менее. Учи-
тывая массу просмотренного материала, помноженную на большие хронологиче-
ские интервалы, такие цифры стоят в ряду статистических (экзотических – лев, мед-
ведь) случайностей. Лиса, чей удельный вес стабилен на протяжении обеих эпохи,
могла иметь статус промыслового зверя. Это тем более вероятно, что кости лисы
найдены в городской черте, а значит, туши приносили на поселение.
___________________

Ссылки М.М. Иевлева на Виргилия, у которого будто бы есть информация о львах в Северном
20

Причерноморье (Иевлев 2014: 106), основаны, вероятно, на непрямом знакомстве с источником, ибо в
упомянутых фрагментах такой информации нет.
87
 Отдельного обсуждения заслуживает такой вид как сайгак (или сайга). Сайгак
встречается в Северном Причерноморье с эпохи верхнего палеолита. Кости этого
вида спорадически попадаются в погребениях катакомбного и скифского времени,
материалах энеолитических поселений, в античных городищах и поселениях рим-
ского времени. В настоящее время ареал сайгака – полупустыни и северные зоны
пустынь. В зональные степи животное лишь заходит в летнее время или в периоды,
неблагоприятные в основном ареале – например, при сильной засухе (Жирнов 1982:
39). Однако в историческом прошлом сайгак был довольно распространенным
видом для степной зоны Северного Причерноморья (Кириков 1983: 77–78). Факто-
ром, существенно лимитирующим поголовье сайгаков, являются суровые многос-
нежные зимы, когда наблюдается массовая гибель этих животных. Стада сайгаков
могут мигрировать на большие расстояния и переплывать реки.
Крайне любопытным представляется соотношение этого дикого копытного по
двум большим эпохам в истории ольвийского полиса. Из разряда уникальных в
догетское время (1 кость/1 особь), сайгак становится одним из немногих промысло-
вых видов в римское время (23/19). Вряд ли это можно объяснить резкой сменой
охотничьих приоритетов населения города. Скорее всего, это животное просто стало
доступным для охоты. То есть, сайгак появился в окрестностях Ольвии, а значит,
можно думать, что Нижнее Побужье в римское время стало частью ареала этого
копытного, и не было таковым в предыдущую эпоху. Материалы Петуховки I, где
сайга по числу особей делит первое место с оленем, добавляют уверенности в ска-
занном. Поскольку, природный биотоп сайгака – сухие степи, то это, в свою очередь,
лишний раз подтверждает изменение климата в сторону аридности – тренд, который
наметился после эпохи повышенной увлажнённости в середине этапа SAI (рис. 4).
Наряду со степным Побужьем, и также в римское время сайгак появляется в
качестве охотничьей добычи и в низовьях Тираса. Об этом свидетельствуют матери-
алы позднескифского поселения Молога II.21 В это же время сайга водится и в степ-
ном Крыму, в окрестностях Неаполя Скифского. Здесь же В.И. Цалкин обнаружил
кости ещё одного копытного, обитателя аридных степных зон – кулана (Цалкин
1954).22
Кости кулана относительно редко встречаются в материалах памятников ран-
него железного века Северного Причерноморья. Причины этого, очевидно, связаны
как с малочисленностью вида в данном регионе, так с трудностями, возникающими
при дифференциации костей кулана от других представителей семейства лошадей.
Две кости кулана были определены в материалах поселения Молога ІІ (Секерская
___________________
21
Запредельные, по данным О.П. Журавлева, цифры по наличию сайги в окрестностях поселения
Первомаевка IV–III вв. (Гаврилюк 1999: 141), по-видимому, нуждаются в перепроверке. В любом
случае, поскольку речь идёт о 25 костях, то число особей могло быть значительно меньшим.
22
Любопытна динамика ареала сайгака в Северном Причерноморье, которая восстанавливается по
источникам Нового времени (Кириков 1983: 77 и сл.). Из степей Северо-Западного Причерноморья
сайгак уходит в начале XVIII в. Во второй половине этого же столетия, животное покидает степные
районы Поднепровья, примыкавшие к Запорожью (степи запорожских казаков). В конце столетия
сайгак концентрируется на крайнем юге в таврических степях. Дальнейшая судьба сайгака проходит
уже под знаком сильного антропогенного фактора и вряд ли может быть поставлена в связь с
изменениями экосистемы. Однако, если вспомнить, что XVIII век в Европе иногда называют «малым
ледниковым периодом», то вектор миграции сайгака в течении этого столетия определённо направлен
к более тёплым, сухим районам.
88
1999: 28–30). О.П. Журавлев отмечал наличие костей кулана в материалах римско-
го времени из ольвийской хоры (Журавлев 2009: 261).
Что касается дельфина, то очевидно, мясо этих морских млекопитающих входи-
ло в пищевой рацион ольвиополитов. Возможно, правда, не всех, а только какой-то
обособленной (напр. этнокультурной), группы населения. Так, известно, что на
южном побережье Понта в районе античного Керасунта (совр. Гиресун) обитало
племя моссинойков, которые, согласно Ксенофонту, добывали дельфинов, солили их
мясо и затем держали его в амфорах (Xen., Anab.V, 4.27).

3.4. Рыболовство
Практически на всех поселениях Северо-Западного Причерноморья античной
эпохи отмечены остатки костей и чешуя рыб. Совершенно очевидно, что рыболов-
ство имело весомое значение в хозяйственной деятельности превосходя в этом отно-
шении охоту и, вероятно, птицеводство. Впрочем, насколько велико было это значе-
ние сказать трудно. Остатки костей рыб образуют иногда довольно мощные скопле-
ния. Несмотря на это, профессиональные определения ихтиофауны не проводились.
Можно с уверенностью говорить лишь о том, что среди остатков присутствуют пред-
ставители семейства осетровых (Acipenseridae) и карповых (Cyprinidae), а также
такие виды, как сом, судак и щука.
Судя по этнографическим данным представители осетрообразных (осётр,
севрюга, белуга) ещё в недалёком прошлом были далеко не редкой добычей в бас-
сейнах Дуная и Днестра (Браунер 1887: 31). Являясь весьма ценным промысловым
видом, осетрообразные могли служить объектом целенаправленного лова. Этому
благоприятствовало то обстоятельство, что осётр, как проходная рыба, обычно захо-
дит в реку на нерест в строго определённый период. По наблюдениям А.А. Брауне-
ра в середине ХIХ века, пик движения осетра вверх по Днестру отмечается в конце
апреля – мае, когда и вёлся его наиболее интенсивный лов. Судя по миграциям про-
ходных и полупроходных рыб, а также общей активности остальных лиманно-реч-
ных видов, наилучшим периодом для промыслового лова был апрель – сентябрь.
Е.А. Цепкин, изучавший ихтиофауну Танаиса, пришёл к выводу, что основу
рыбного промысла в дельте Дона в античную эпоху составляли осетровые (белуга,
стерлядь, осётр, севрюга), затем идёт сом, карповые (сазан) и судак. Несколько иные
данные получены для Ольвии. Согласно Л.Д. Житенёвой первое место в коллекции,
что называется, с большим отрывом занимал сом. Ему принадлежит почти половина
всех костей. Далее следуют осетровые, карповые и окунёвые. Удельный вес этих
видов находится в пределах 15–20% (Житенёва 1967: 103). Для жителей Березани
архаической эпохи приоритетным видом промысла был осётр. Это следует, как при
подсчёте костей, так и при подсчёте т.н. полезного (или живого) веса. Последний
показатель выглядит особенно убедительно, поскольку составляет больше половины
общего веса всех рыб. А, в целом, осетровые на Березани в пересчёте на вес соста-
вляли 3/4 рыбной диеты (Яниш, Каспаров 2015: 129, табл. 6).
Вполне ожидаемым является вывод специалистов о том, что средние размеры
античных особей значительно превосходят современных (Цепкин 1970: 116–117). В
качестве подтверждения этому можно использовать и данные А. Браунера о макси-
мальных величинах некоторых пород рыб водившихся в Днестре и лимане в середи-
не ХIХ века: осётр – 4–6 пуд., cеврюга – 10–20 фунт., карп – 1 пуд, сом – до 10 пуд.
(Браунер 1887: 25, 30–31).
89
 То, что рыба имела ощутимое значение в диете эллинов – общеизвестно. Не
были исключениями в этом смысле и обитатели в районах колонизации Северного и,
в частности – Северо-Западного Причерноморья. Важно, насколько велико могло
быть значение рыбного промысла во внешнеэкономической деятельности полисов
этого региона. Источники на этот счёт достаточно красноречивы. Общеизвестно
высказывание Псевдо-Скимна о торговле тирасской рыбой (Ps.-Skmn. 798–803). По
тем данным, которые можно отыскать в Протогеновом декрете и в тексте Диогена
Лаэрта (Diog. Laert., IV, 46), получается, что в Ольвии функционировал рыбный
рынок. В тоже время, в отличие от Боспора, в Нижнем Побужье и на Тирасе, до сих
пор не обнаружены рыбозасолочные комплексы. Соответственно, в каком виде могла
реализовываться рыба длительного хранения? Столкнувшись с аналогичной, внешне
противоречивой ситуацией в низовьях Танаиса, где располагались крупнейшие цен-
тры рыбного экспорта – Елизаветовское городище и Танаис, исследователи предпо-
лагают, что при переработке рыбы широко использовались вяление, копчение, сушка
(Цепкин 1970: 117; Марченко, Житников, Копылов 2000: 180). Археологические дан-
ные позволяют считать, что и в Северо-Западном Причерноморье рыба перерабаты-
валась подобным образом. Остатки коптильни засвидетельствованы в округе Ольвии
на поселении Дидова Хата (Крыжицкий и др., 1989: 138), а недавно, аналогичный
комплекс был идентифицирован в округе Тиры на позднескифском поселении Моло-
га II. Правда, автор полагает, что коптильня в основном предназначалась для перера-
ботки мяса (Малюкевич 2009: 229). Однако, в данном случае важно наличие техно-
логии переработки и соответствующего ей комплекса.
Орудиями промыслового лова служили в основном сети. Ловля рыбы на удоч-
ку, несомненно имела подсобное и, самое главное, индивидуальное хозяйственное
значение. Находки рыболовных крючков из бронзы и железа – явление нередкое.
Вариабельность крючков в размерах, так же, как и сейчас предполагает градацию
объекта лова. Что касается массового (общественного) лова, то он осуществлялся
сетями, которые, вплоть до самого последнего времени, внешне, изменились мало.
Известны находки остатков сетей, которые, вероятнее всего, были рыболовными.
Обгоревшая часть сети из Никония имеет размер ячеи 15 х 15 мм.23 Отпечаток сети
из Акры – 20х20 мм. Крымский артефакт обнаружен в позднеантичном слое (Кули-
ков 2005: 255). Никонийский фрагмент точно не датируется, но исходя из общей хро-
нологии памятника, в частности верхней даты для римского горизонта – первая
пол. III в. от Р.Х. – он, как минимум, немного старше.
Существует три основных типа сетей: ставные – неподвижные, рассчитанные
на перспективную добычу, грядовые (т.н. бредень или волок) и распорные – невод
(Зеленин 1991: 105; Браунер 1887: 9). Последняя разновидность предполагает обяза-
тельное использование минимум двух лодок. По подсчётам А. Браунера, специально
занимавшегося вопросами рыболовства на Днестровском лимане в 60-е–70-е гг.
позапрошлого столетия, в процессе лова распорными и грядовыми сетями необходи-
мо было участие 8–14 человек при одной-двух лодках.24
Сети, по всей вероятности плелись из конопляных или льняных нитей (Зеленин
1991: 106). Видимо, различались мелкоячеистые, как например экземпляр из Нико-
___________________
23
ОАМ Инв. № 76280
24
Любопытно, что свои наблюдения А. Браунер проводил в том числе и в районе села Бузиноватое
(совр. с. Роксоланы), на северной окраине которого находятся остатки древнего Никония.
90
ния, и крупноячеистые сети предназначавшиеся для лова различных видов рыб. Для
поддержания сетей в воде в натянутом положении к нижнему ранту по всей его
длинне через небольшие промежутки привязывались грузила. Для этого, как прави-
ло, использовались стенки амфор с просверленным отверстием. Эти предметы, кото-
рые иногда находят вместе с остатками сетей, составляют весьма значительную
группу археологических находок при раскопках античных поселений. Впрочем, эти
же грузила могли использоваться и в ткацком деле (рис. 46, 2).
Более конкретные рассуждения по вопросам рыболовства в рассматриваемый
период в значительной степени зависят от получения возможно большего объёма
информации касающейся видового состава ихтиофауны, а также от дальнейших
археологических исследований, как главного поставщика этой самой информации.

3.5. Земледелие. Общие замечания

Изучение земледелия античных государств Северного Причерноморья служит
предметом пристального внимания исследователей с момента начала изучения
эпохи колонизации в данном регионе. Важность этой проблемы хорошо отражает
существующая до сего дня аграрная концепция причин греческой колонизации сто-
ронники которой склонны объяснять эмиграционный толчок VIII–VII вв. до Р.Х. в
Эгеиде именно стремлением к освоению новых сельскохозяйственных территорий,
увеличению производства в аграрном секторе, получению дополнительного хлебно-
го зерна.
Какой-то период времени изучение античного земледелия в Северном Причер-
номорье основывалось преимущественно на анализе письменных источников и
археологического материала, отражающего аграрную деятельность населения грече-
ских колоний: орудия труда (главным образом, на типологическом уровне), строи-
тельные остатки и предметы, которые использовались для хранения, переработки и
транспортировки зерна, археологически выраженные древние поля (клеры) Юго-За-
падного Крыма.
Не так давно в процессе изучения античного, да и вообще древнего, земледелия
произошёл качественный скачок связанный с широким внедрением археоботаниче-
ской методики. В отличие от единичных исследований такого рода в 30-е–60-е гг.
XX в., носивших исключительный, несистематический характер (Фляксбергер 1934;
1940; Никишин 1948; Петров Вс. 1948; Негруль 1960; Кирьянов 1962) в последней
четверти прошлого столетия наметилась тенденция к целенаправленному, сплошно-
му изучению материалов отдельных памятников и историко-культурных областей
как в синхронном, так и в диахронном аспектах (Янушевич 1976; 1986; Пашкевич
1990а; 1990б; 2000; 2005; Гаврилюк, Пашкевич 1991; Лебедева 1994; 2000).
Археоботанические данные позволяют уже предметно говорить о видовом
составе культурных растений того или иного памятника, группы памятников, регио-
на в целом; их соотношении, преимущественном посеве тех или иных культур.
Стала возможной статистическая обработка, выводящая на межрегиональный срав-
нительный анализ с последующим обзором состояния аграрного сектора различных
культурных областей. Отчётливо видится и конечный результат таких исследований
– оценка роли земледелия, как ключевого фактора в реконструкции хозяйства древ-
них обществ.
Параллельно с этим апробированы и успешно применяются данные экспери-
ментальной трасологии, охватывающие функциональный анализ целой группы ору-
91
дий труда связанных с аграрной деятельностью. Большое значение в данном случае
имеют и ландшафтно-климатические реконструкции.
Из сказанного выше очевидно, что изучение вопросов античного земледелия
предполагает использование всей суммы данных перечисленных методик.

3.5.1. Состав культурных растений

Видовой набор культурных растений весьма устойчив на протяжении практиче-
ски всего периода истории Северного Причерноморья вплоть до средневековья и
нового времени. Подавляющее большинство его слагаемых были распространены в
регионе уже в эпоху раннеземледельческих обществ. С появлением здесь греческих
колонистов трудно было бы ожидать внедрения каких-либо новых культурных
видов, по климатическим условиям пригодных для выращивания в степной полосе
Причерноморья. Очень ровная ландшафтно-климатическая характеристика региона
не даёт преимуществ каким-либо видам в отдельных областях, как это было в мате-
риковой Греции, что могло привести к рано оформившейся специализации «ферме-
ров» на определённых видах культур (Hansen 1988: 40–41). Пожалуй, лишь развитие
виноградарства в Северном Причерноморье следует почти целиком признать эллин-
ским вкладом в сельское хозяйство местных племён.
Тот же стабильный, ровный ландшафт региона не позволяет думать и о суще-
ственных локальных различиях в составе и соотношениях видов сельскохозяйствен-
ных культур, соответственно и в рационе питания. Вместе с тем, более высокая агро-
техническая культура материковой Греции, специализация на выращивании отдель-
ных видов, безусловно, способствовали качественному сдвигу в развитии земледе-
лия Северного Причерноморья. В результате, происходили изменения внутри всей
группы сельскохозяйственных культур за счёт увеличения удельного веса одних
видов и сокращения других. Именно таким образом, в античную эпоху на ведущие
позиции среди злаковых культур вышли голозёрные пшеницы, а плёнчатые, наобо-
рот, утратили первенство, сохранявшееся за ними вплоть до раннего железного века.
Как уже отмечалось во введении, изучение античного земледелия в Северо-За-
падном Причерноморье носило нерегулярный, ситуативный характер. Как правило,
решающая роль земледелия постулировалась на основании довольно стандартного
набора общих положений. Что же касается археоботанических исследований, то они
проводились исключительно редко (Янушевич 1986: 37–38). Ряд данных не был под-
креплён профессиональными определениями (Сальников 1966: 183; Дзис-Райко
1966: 173; Фурманская 1979: 10). Лишь одна работа была специально посвящена
археоботаническому анализу материалов из позднеархаических поселений Нижнего
Поднестровья (Кузьмiнова, Охотнiков 1987: 80–83). Таким образом, главной задачей
для нас становился отбор материала из различных памятников античной эпохи.
Многие из них на тот момент уже не исследовались и в такой ситуации единствен-
ным источником археоботанической информации становились отпечатки зерновок
на лепной керамике. В результате была собрана определённая коллекция из разных
памятников, которая была передана в Ботанический сад АН Молдавской ССР, где её
изучали докт. биол. наук З.В. Янушевич и канд. биол. наук Н.Н. Кузьминова. По их
данным была составлена следующая таблица (прил. 1).
Если проводить сравнение видового состава исключительно по отпечаткам зер-
новок на лепной керамике, то получается, что район Северо-Западного Причерно-
92
морья наиболее близок памятникам оседлого населения степной Скифии
(рис. 24–25). По сравнению с материалами античного Крыма – безусловно, передово-
го в аграрном отношении района во всём Северном Причерноморье – состав культур-
ных злаков северо-западной его части выглядит довольно архаично. Это впечатление
складывается, прежде всего, из-за высокого удельного веса плёнчатых пшениц и
проса. Такая же картина наблюдается и в сравнении с материалами Ольвии и её хоры.
Специалисты обращают внимание на то, что достоверность археоботанической
информации зависит от изучения двух видов источников – ископаемых зерён и их
«негативов» (отпечатков на керамике).25 Данные полученные по двум этим видам
источников часто разнятся, иногда весьма ощутимо. Однако, бывает и так, что про-
центные соотношения, полученные для одного и того же памятника по этим двум
критериям, наоборот, довольно близкие (Лебедева 2000: 97–98, рис. 6; Пашкевич
2000: 103–105, рис. 2). Споры вокруг правомерности разных методик учёта матери-
ала и работы с ним – дело археоботаников. На наш взгляд, точно так же, как и в слу-
чае с отпечатками на керамике, нельзя абсолютизировать и результаты анализа боль-
ших объёмов обгоревшего зерна (Дробышев, Пашкевич 1989: 13). Важен в данном
случае не столько суммарный объём, и уж конечно не количество зерён в нём, сколь-
ко сам факт компактной находки определённого вида. Сейчас, по-видимому, необхо-
димо развести археоботаническую информацию по трём основным источникам её
хранения (отпечатки на керамике, зерновки в культурном слое, скопления обгорев-
шего зерна).26 Каждый из этих показателей следует рассматривать в отдельности.
При этом механическое суммирование их, скорее всего, недопустимо.
Археоботаническая коллекция из Северо-Западного Причерноморья в основ-
ном получена из одного источника – отпечатки на керамике. В тоже время, для
Нижнего Побужья привлечены оба вида источников – зерновки и отпечатки. Понят-
но, что это обстоятельство при сопоставлении может серьёзно искажать реальное
положение вещей. Однако, других данных у нас пока нет.
Итак, на античных поселениях Нижнего Днестра половину спектра культурных
злаков составляет просо (Panicum miliaceum L.). Четверть приходится на ячмень, где
в свою очередь 90% составляют отпечатки плёнчатого ячменя (Hordeum vulgare L.),
оставшиеся 10% – голозёрного (H.vulgare v.coeleste). На долю плёнчатых пшениц –
двузернянки (Triticum dicoccon S.) и однозернянки (Triticum monococcum L.) прихо-
дится 12%. Наконец, голозёрные пшеницы, представленные разновидностью мягкой
карликовой (Triticum aestivo-compactum S.) пшеницы составляют около 7% (рис. 24).
Голозёрные пшеницы требовали от земледельца более пристального внимания,
были более чувствительными к почвенным условиям и климатическому фактору.
Вместе с тем считается, что именно Tr.aestivum и Tr.compactum составляли (или
могли составлять) хлебный экспорт городов Северного Понта. «Предположительно,
это и есть "наиболее легковесная понтийская пшеница", о которой упоминает Фео-
фраст, или "мелкозернистая" пшеница, по словам Плиния» (Янушевич 1986: 46).27
___________________
25
При этом должна быть полная уверенность в том, что керамика с отпечатками зёрен не привозная, а
местная.
26
Или, по-другому, это три метода добычи археоботанической информации (Лебедева 2000: 91).
27
В Эгеиде в архаическую эпоху мягкая пшеница становится основным хлебным злаком. Причём, на
ряде памятников, в частности в Средней Греции, это отмечено уже в протогеометрическом, а возможно
и позднемикенском (SHIIIC) периоде (Kroll 1983:157).
93
 По сравнению с другими сортами Tr.aest.-comp. обладала весьма ценным техно-
логическим качеством – при помоле здесь наблюдался наибольший выход муки
(Янушевич 1986: 47–48). В этой связи показательно её безусловное превосходство
над плёнчатыми пшеницами античного Крыма.28 Как показал опытный посев и
наблюдения за вегетационным периодом Tr.aest.-comp., она за счёт особенности
строения колоска обладает высокой устойчивостью к повреждениям птицами. Высо-
ка и урожайность мягкой карликовой пшеницы (Янушевич 1986: 71–78).
Существует точка зрения, согласно которой мягкая пшеница, как посевной
культурный злак, была завезена в Причерноморье эллинами (Пашкевич 2005: 19).
Находки Tr.aestivum, известные на памятниках предшествующих эпох, Г.А. Пашке-
вич считает сорными в посевах пленчатой пшеницы (Пашкевич 2002: 308). Вряд ли
это так. Слишком часто голозёрная пшеница присутствует в палеоботаническом
спектре различных памятников эпохи поздней бронзы, различных культурно-геогра-
фических ареалов (Янушевич 1976: 32–33, табл. 6; Кашуба, Кузьминова 2003: 374,
табл. 3). Не столь уж «несостоятельным» (Пашкевич 2005: 19) кажется мнение
В.Д. Блаватского, согласно которому, на первых порах эллины вполне могли скоррек-
тировать набор сельскохозяйственных культур в сторону эндемичных, традицион-
ных для ландшафтно-климатических условий Северного Причерноморья видов. В
первую очередь, это могли быть злаки, и, в частности, плёнчатые пшеницы. Послед-
ние обладают высокой устойчивостью к различного рода заболеваниям и не так под-
вержены полеганию в результате воздействия неблагоприятных климатических
условий. В особенности, это касается Tr.dicocсоn S. (Жуковский 1971: 105). Вместе с
тем, преобладание плёнчатых пшениц (полбы) в посевах зерновых может свидетель-
ствовать об относительно примитивном уровне агротехники, характерном для той
или иной популяционной группы. Посев полбы, который производится только коло-
сками, весьма затрудняет использование железных плугов, наральников и борон с
железными зубьями.29 Во многом по этой причине, считает З.В. Янушевич, полба
постепенно выходит из числа зерновых культур одновременно с внедрением этих
сельскохозяйственных орудий (Янушевич 1986: 76). Весьма красноречиво выглядят
в этой связи данные по Ольвии и поселениям её округи. Если в архаический период
доля плёнчатых пшениц составляла около 10%, то в эллинистическую эпоху она
падает до 1%. Одновременно растёт удельный вес голозёрной пшеницы (рис. 24).
В тоже время, из сочинений римских аграриев мы знаем о необычайной попу-
лярности плёнчатых пшениц в Италии. Плиний писал, что полба была первой пищей
древних жителей Лация (Plin. N.H. XVIII, 83). А, кроме того, полбяная крупа в каче-
стве ингредиента входила в состав различных блюд (см.напр. Cato., 76; 79; 85). Воз-
можно, не следует жёстко противопоставлять «более прогрессивные» с агробиоло-
гической точки зрения голозёрные пшеницы «менее прогрессивным» плёнчатым. Во
всяком случае, пользоваться этим показателем в качестве критерия аграрного уров-
ня того или иного общества желательно в комплексе с другими признаками как
аграрного, так и ландшафтно-климатического, традиционно-диетического, культур-
ного свойства.
___________________
28
Далее говоря о крымских материалах, мы имеем в виду районы Гераклейского полуострова и Северо-
Западного Крыма.
29
О весьма вероятном отсутствии бороны, как сельхозинвентаря в архаической Греции см. ниже.

94
 Рис. 24. Соотношение основных сельскохозяйственных культур на античных памятниках
Побужья и Поднестровья
Fig. 24. The ratio of major crops in the antique sites of Lower Bug and Lower Dniester regions

Посмотрим на сравнительные диаграммы частоты встречаемости зерновых

культур различных районов Северного Причерноморья (рис. 24–25). Заметно, что
плёнчатые пшеницы наиболее распространены в лесостепи. Среди археоботаниче-
ских остатков поселений Крыма их процент наименьший (Янушевич 1986: 42–43,
58). Античные памятники Северо-Западного Причерноморья занимают в этом отно-
шении, как бы промежуточное положение. В целом, по мнению З.В. Янушевич,
плёнчатые пшеницы вряд ли могли служить предметом экспорта, о чём пишет, к при-
меру, Б.А. Шрамко (Шрамко 1987: 86), из-за весьма трудоёмкого процесса обруше-
ния зерна (т.е. отделения зёрен от чешуй). Если же транспортировать плёнчатые
пшеницы в колосьях (необрушенными), то в таком случае для перевозки потребовал-
ся бы объём тары на 60% превышавший потребности для вывоза такого же количе-
ства голозёрной пшеницы (Янушевич 1986: 50). Однако для собственных нужд плён-
чатые пшеницы культивировались очень широко, чему в немалой степени способ-
ствовали положительные агрономические характеристики этих злаков указанные
выше. Добавим ещё, что двузернянка например, в силу своей неприхотливости
может давать даже более стабильные урожаи в степной засушливой зоне нежели
просо, этот ярко выраженный культурный ксерофит (Жуковский 1971: 105). Показа-
тельно, что полбы, пусть и в небольшом количестве, продолжают оставаться среди
посевных культур античных городов Северного Причерноморья вплоть до позднего
римского времени (Пашкевич 2005: 36–37).
95
 Скифские поселения степного Поднепровья
(Каменское городище, Лысая гора)
соотношение по отпечаткам на керамике соотношение по находкам зерен
(по: Гаврилюк 1999: Пашкевич 2005) (по: Гаврилюк 1999: Пашкевич 2005)

Рис. 25. Состав сельскохозяйственных культур на скифских памятниках

степного Поднепровья
Fig. 25. The composition of agricultural crops in the Scythian sites of steppe Dnieper region

Другим весьма распространённым злаком у населения Северного Причерно-

морья было просо (Panicum miliaceum L.). Его широкое распространение не должно
удивлять, если учесть характеристики этой культуры. Универсальность проса и его
неприхотливость, позволило Н.И. Вавилову определить просо как излюбленный
хлебный злак кочевников и именно с кочевниками (скотоводами) связывать появле-
ние P.miliaceum в Европе. «Оно [просо] может высеваться очень поздно, в разные
периоды и не связывать кочевника. Для посева... требуется очень малое количество
семян; просо чрезвычайно транспортабельно, необычайно засухоустойчиво, идёт
даже на песчаных почвах... и поэтому является до сих пор непременным атрибутом
кочевого хозяйства полупустынных районов Азии и юго-востока европейской части
СССР» (Вавилов 1987: 65).30 К этой исчерпывающей, в том числе и с археологиче-
ской точки зрения характеристике трудно что-либо добавить. Подчёркивая соответ-
ствие P.miliaceum относительно примитивной, архаичной агротехнике отметим, что
в Греции уже в архаическую эпоху просо использовалось в качестве посевной куль-
туры только в северных районах. Начиная от Фессалии и далее к югу оно встречает-
ся редко и может быть оценено скорее, как культурный сорняк (Kroll 1983: 158). В
классической Греции просо и полбы устойчиво ассоциировались с варварским
миром. Говоря о перспективах противостояния Афин и Македонии в области Херсо-
неса Фракийского, Демосфен саркастически высказывается по поводу намерений
Филиппа будто бы вести войну «…ради проса да полбы, спрятанных во фракийских
погребах» (Demosth., VIII, 45). Ещё раз этой же фразой абсолютно дословно и в том
же контексте оратор пользуется в «Четвёртой речи против Филиппа» (Demosth., Х,
16). Ясно, что это риторический приём, однако, в его основе, некие стандарты кон-
кретного общества, штрихи к образу жизни его представителей, штрихи характер-
ные и всем известные. Показателен фрагмент из «Анабасиса» (Xen., Anab. 7, 5, 12),
___________________
30
Прямо противоположную оценку можно найти у Г.А. Пашкевич, которая считает, что для проса
совершенно не подходят песчаные почвы (Пашкевич 2000: 107). Вряд ли, за последние полстолетия
появились данные, опираясь на которые можно было бы полностью переоценить агробиологические
характеристики проса.
96
где среди перечня племен Юго-Восточной Фракии (р-н Салмидесса) мы находим
весьма красноречивое – мелинофаги (просоеды).31
Несмотря на очевидную популярность у народов Северного Причерноморья в
раннем железном веке, просо является самым «проблемным» для учёта злаком. Эта
проблема заключается в том, что зачастую мы сталкиваемся с большой разницей,
которая заметна, если сравнивать количество отпечатков зерновок проса на керами-
ке, с числом зёрен, найденных при флотации. Явная несуразность обозначилась при
изучении археоботанического материала из некоторых лесостепных памятников
левобережья Днепра скифского времени (Бельское и Коломакское городища, поселе-
ние Малая Рублёвка). В пробах грунта зерновки проса дали показатель в 1%. Тогда
как, по отпечаткам на лепной керамике удельный вес проса составляет почти три
четверти от общего числа отпечатков (рис. 26).
Преобладание проса среди отпечатков на керамике помимо прочего, возможно,
является результатом применения технологического приёма при формовке сосуда.
Из-за мелких размеров зерновок, просо использовалось как подсыпка под днище
формуемого горшка для того, чтобы сырая глина не прилипала к подставке. Соб-
ственно с этой же целью под дно часто подкладывались различные плетёные и тка-
ные подстилки, отпечатки которых нередки на лепной керамике (Ковпаненко, Яну-
шевич 1975: 147; Янушевич 1986: 32–33). З.В. Янушевич предположила также, что
подсыпка проса под днища сосудов могла иметь и ритуальное значение (Янушевич
1986: 33). Как справедливо замечает Е.Ю. Лебедева, ритуальная версия – по сути тот
же технологический приём, но задействованный как бы иррационально, не в быто-
вом, повседневном контексте (Лебедева 2000: 96). При любых оценках достоверно-
сти метода определения по отпечаткам, место проса, как одной из ведущих (или
даже, вообще главной) культуры в хозяйстве населения скифского времени, сомне-
ний не вызывает.
Вполне ожидаемо, что просо отмечено практически на всех памятниках Севе-
ро-Западного Причерноморья керамика из которых была подвергнута археоботани-
ческому анализу. Незначительным объёмом просмотренного материала можно
объяснить отсутствие отпечатков проса на керамике из Новосельского городища и
особенно, поселения Лузановка (прил. 1). Вместе с тем характерно, что также незна-
чительный по объёму в целом, материал из скифских погребений выявил безогово-
рочное превосходство проса над всеми остальными злаками. Аналогичная картина
наблюдается и на скифских поселениях степного Поднепровья (Гаврилюк, Пашке-
вич 1991: 51–64; Гаврилюк 1989: 36, табл. 5).
На позднеархаическом поселении Надлиманское III была также найдена спёк-
шаяся масса зерновок итальянского проса (Panicum italicum L.), известного ещё как
чумиза (Кузьмiнова, Охотнiков 1987: 81, табл. 1). Этот вид отличается от обыкновен-
ного проса ешё большей засухоустойчивостью (Ковпаненко, Янушевич 1975: 149).
В Никонии в одном случае встречена обгоревшая масса зерновок проса. Это
скопление было найдено в подвале здания раннеклассического времени, где также
обнаружено скопление зерновок мягкой карликовой пшеницы.
___________________
31
В серии статей С.М. Крыкин доказывает ограниченную роль земледелия в хозяйстве фракийских
племён Балканского полуострова (Крыкин 2002; 2008). В основе такого подхода лежит тезис,
выдвинутый В.А. Анучиным, согласно которому оседлый образ жизни отнюдь не предопределяет
занятие исключительно земледелием. Мысли С.М. Крыкина на этот счёт заслуживают всяческого
внимания, поскольку имеют серьёзную доказательную базу, как теоретическую, так и фактическую.
97
 Рис. 26. Состав сельскохозяйственных культур на скифских памятниках
лесостепного Поднепровья (по: Янушевич 1986)
Fig. 26. The composition of agricultural crops in the Scythian sites
of the forest-steppe Dnieper region

В Ольвии по имеющимся данным (Пашкевич 2005: 23 и сл.) примерно 2/3 зер-

новых культур составляли голозёрная пшеница (Tr.aest.) и плёнчатый ячмень (H.vul-
gare). Этот показатель одинаково устойчив как для эллинистического, так и для рим-
ского (II–III вв.) времени. За этими двумя приоритетными для ольвийского полиса
культурами, сменяя друг друга в эллинистическо-римскую эпоху, следуют просо и
рожь.
Обращает нас себя внимание динамика изменения удельного веса проса за весь
период истории ольвийского полиса (рис. 24). В эпоху архаики данные по 2 поселе-
ниям ближней округи (Козырка и Чертоватое) показывают весьма значительный
процент проса – до трети. В эллинистический период наблюдается резкое снижение
этого показателя – менее 10%. Для римского времени (рис. 27) отмечается новый пик
– до 17%. Параллельно, можно обратить внимание и на то, как ведёт себя показатель
объёма плёнчатых пшениц. Некоторый его рост от 1% (эллинистический период) до
4% в римское время, сам по себе, может быть и не заслуживает особого внимания,
ибо находится на уровне статистической погрешности. Но поскольку этот неболь-
шой подъём происходит одновременно с гораздо более резким пиком P.miliaceum, то
это позволяет предполагать, пусть и весьма осторожно, наличие некой общей тен-
денции в аграрном (зерновом) секторе. Она связана с увеличением посевных площа-
дей эндемичных, более устойчивых, надёжных в агробиологическом отношении
культур. Так ли это, покажут будущие исследования. Если данный тренд подтвердит-
ся, то такую агрокультурную «варваризацию» нужно будет объяснять. Похожая тен-
денция, которую В.А. Кутайсов отметил для Керкинитиды имеет надёжное истори-
ческое обоснование. В поздний эллинистический период, когда город оказался под
властью скифов, процент плёнчатой пшеницы стремительно вырос и составил
четверть от всех зерновых (Кутайсов 2004: 18).
Крым, который, как уже было сказано, по целому ряду признаков (видовой
набор, совершенство агротехники, продуктивность зерновых и пр.) следует рассма-
тривать как наиболее передовой для Северного Причерноморья античной эпохи
аграрный район, демонстрирует безраздельное господство голозёрной пшеница и
ячменя. Что касается проса, то по данным, полученным З.В. Янушевич (1986: 42–43,
98
54) на памятниках Крыма P.miliaceum составляет наименьший процент среди злаков,
причём, как по отпечаткам, так и по зерновкам, уступая даже ржи (Secale sp.). Из
9 коллекций остатков зерновых полученных из 9 различных усадеб Херсонеса, еди-
ничные находки проса зафиксированы лишь в одной (Янушевич 1986: 58, табл. 12).
Возвращаясь к региону Нижнего Днестра отметим, что среди отпечатков и
остатков зерновых культур, в целом, относительно невысок процент сорняков. Изу-
чавшие материалы позднеархаических поселений Н.Н. Кузьминова и С.Б. Охотников
пришли к выводу о том, что применительно к этим памятникам можно говорить о
посевах на целинных участках (Кузьмінова, Охотніков 1987: 82). Главным образом,
этого требовало просо, очень чувствительное к сорнякам, которые обильно сопро-
вождают эту культуру при многократно повторяющихся посевах на одном и том же
участке. Распашка «по пласту», т.е. преимущественное использование всё новых
площадей, как будто бы подтверждается и относительно кратковременным периодом
существования этих поселений их, скорее всего незначительным демографическим
потенциалом, а также отсутствием каких-либо следов размежёвки полей в окрестно-
стях поселений. Высокая чистота посевов отмечена и в Никонии. Там в компактных
образцах Tr.aest.-comp., cмешанных Tr.diccocum – H.vulgare и Tr.dicc.-H.vulgare v.co-
el., сорняков не обнаружено. Практически все виды сорных растений, отпечатки
которых выявлены на керамике (прил. 1), являются сегетальными, т.е. сопутствую-
щими пашенному земледелию. К сорным растениям в этот период, вне всякого сом-
нения, относился овёс (Avena sp.), который стабильно присутствует на памятниках
VI–V вв. низовьев Днестра. Вероятно, и рожь в этот период присутствует в посевах
в качестве сорняка – сорнополевая разновидность Secale segetale. Интересно, что и
овёс и рожь являются своего рода специализированными сорняками. Овёс, который,
по словам Плиния, является первым бедствием для пшеницы (Plin. XVIII, 149), обыч-
но сопровождает плёнчатые пшеницы-полбы. Рожь – мягкую и карликовую пшени-
цу, а также ячмень. Зерновки сорнополевого овса зафиксированы в посевах поселе-
ния Алчедар III культуры Сахарна. Н.Н. Кузьминова, установившая этот факт, отме-
чает, что примерно в этот период (эпоха поздней бронзы) в Европе уже известны
чистые посевы культурного овса (Кашуба, Кузьминова 2003: 375). Правда, где кон-
кретно зафиксированы эти факты – не указано. Но, очевидно, что это не были степ-
ные и лесостепные области. По-видимому, даже в римское время овёс для античных
аграриев, не считался пищевой культурой, хотя они, безусловно, его знали и даже
сеяли. Так, Плиний отмечал, что северные народы, германцы, сеют его и живут
одной овсяной кашей (Plin. XVIII, 149). А современник Плиния Колумелла называет
овёс среди культур, которые в Италии выращиваются на корм скоту (De re rust., II,
10, 24).
В Северном Причерноморье, овёс посевной (Avena sativa) получает распростра-
нение в позднеантичную эпоху. Так, Г.А. Пашкевич обнаружила овёс на поселениях
черняховской культуры в Буджаке (Пашкевич 2005: 58).32
Возникнув в первичных очагах распространения культурных растений, овёс и
рожь при перемещении сопровождаемых ими культур к северу, постепенно вытесняя
их в посевах, сами превращались в культуру (Вавилов 1987: 22). В немалой степени
этому способствовали изначальная неприхотливость и стойкость овса и ржи как сор-
___________________
32
В. Кишлярук определил овёс в материалах поселения Чобручи на Нижнем Днестре, в слое VI–V вв.
до Р.Х. (Кишлярук 2004: 225–226). Хронологическая и территориальная уникальность данного факта
заставляет пока воздержаться от каких-либо выводов.
99
 Рис. 27. Соотношение культурных растений на памятниках римского времени –
Ольвия и Картал/Орловка
Fig. 27. The ratio of cultivated plants on the monuments of Roman period –
Olbio & Kartal/Orlovka

няков что как раз и проявилось в северных районах Европы. Видимо поэтому, в лесо-
степи рожь выходит в самостоятельную культуру уже в раннескифское время (Лебе-
дева 2000: 94), т.е. несколько раньше чем, например, в Крыму, где начальный этап
выхода ржи в чистую культуру, зафиксирован на материалах таких поселений как
Панское I (Янушевич 1976: 136–137; 1986: 31) и Маслины (Янушевич, Николаенко,
Кузьминова 1982: 308–310, табл. 1). В этот же период (IV–III вв.) рожь присутствует
и в составе археоботанической коллекции поселения Лысая Гора в Среднем Подне-
провье. Неясно лишь, идёт ли речь о сорнополевой, или культурной её разновидно-
сти (Гаврилюк, Былкова, Кравченко 1992: 33, табл. 4). Однако, уже в позднеэллини-
стический период посевная рожь занимает значительное место в спектре культурных
злаков. Особенно большой удельный вес Secale.cer. отмечается в Крыму (Николаен-
ко, Янушевич 1981: 30). В римское время рожь является уже вполне распространён-
ным злаком не только в Центральной и Восточной Европе, но и на Балканах, во Фра-
кии и Македонии (Мартемьянов 2004: 192).
Таким образом, рожь и овёс – это «вторичные» (по Н.И. Вавилову) культуры,
возникшие из сорняков сопровождавших «первичные», основные культуры (Вави-
лов 1987: 23).
Несколько странным выглядит полное отсутствие ржи как культурной, так и сор-
нополевой среди продуктов полеводства в Северо-Западном Причерноморье
(прил. 1). Это обстоятельство кажется всё же случайным. Тем более, что довольно
широко представлены отпечатки сорнополевого овса, непременного спутника полбы-
двузернянки (Жуковский 1971: 104, 161). Последнее обстоятельство подкрепляет
предположение о высоком удельном весе Tr.dicocc. в сельском хозяйстве рассматри-
ваемого региона в античную эпоху. Кроме того примечательно следующее обстоя-
тельство. Н.И. Вавилов установил, что посевы пшеницы-двузернянки наряду с овсом,
100
могли также засоряться и пшеницей-однозернянкой (Вавилов 1987: 23). Не исключе-
но, что незначительное количество отпечатков и зёрен Tr.monoc. на памятниках Севе-
ро-Западного Причерноморья может свидетельствовать и о произрастании однозер-
нянки в качестве примеси в посевах Tr.dicoсc. Нечто подобное, по-видимому, имело
место уже в эпоху поздней бронзы, в частности в слое культуры Ноа поселения Мага-
ла на Буковине (Янушевич 1976: 34). Это кажется ещё более вероятным и потому, что
в отличие от Tr.dicoccon и Tr.aest.-comp. массовых скоплений зерновок Tr.monococcum
в нашем регионе не зафиксировано. В этом отношении видовой набор хлебных зла-
ков Северо-Западного Причерноморья близок крымским материалам, где находки
однозернянки крайне редки. Причём, по имеющимся данным они известны только на
поселениях Северо-Западного Крыма, тогда как на Гераклейском полуострове плён-
чатая пшеница вообще отсутствует (Николаенко, Янушевич 1981: 32).
По мнению З.В. Янушевич, находка смешанной массы зерновок плёнчатой пше-
ницы (Tr.dic.) и ячменя из Никония свидетельствует о приготовлении её к помолу для
последующего употребления в пищу (Янушевич 1986: 38). Аналогичный состав
смеси, которая образовалась в результате совместного хранения двузернянки и ячме-
ня, обнаружен в зерновых ямах второй половины VII в. до Р.Х. на Бельском городи-
ще (Янушевич 1986: 23–31). Такое же сочетание зерновых было зафиксировано в
Киммерике (Блаватский 1953: 81). По всей вероятности, перед нами один и тот же
приём приготовления смешанной зерновой массы для помола, который диктовался
довольно стандартной диетой. Наряду с этим хорошо известно также, что вареное
зерно полб употреблялось в пищу и самостоятельно, в виде каши.33 То же самое
можно сказать о ячмене (перловая и ячневая крупы) и просе (пшено). По отдельно-
сти просяная и ячменная мука с успехом могли быть использованы для выпечки
хлеба (лепёшек). Хорошо известны остатки просяной лепёшки из Пастырского горо-
дища (Петров 1948: 79–85). О приготовлении хлеба из просяной муки сообщает и
Колумелла (De re rust. II. 9, 19).
Отпечатки косточек яблони, груши, кизила отмеченные на лепной керамике
некоторых поселений (прил. 1) скорее могут свидетельствовать об элементах соби-
рательства диких плодов нежели о целенаправленном культурном садоводстве.34
Хотя впрочем, данных приближающих нас к решению этого вопроса пока явно недо-
статочно. На соседних землях, в частности, у фракийцев, о садоводстве известно из
письменных источников. Так, А.П. Мартемьянов обратил внимание на сообщение
Плиния о выращивании во Фракии инжира (Ficus carica L. [Мартемьянов 2004:
193–194]). А вот Г.А. Пашкевич, изучая пробы, взятые на поселении Чертоватое VII
установила непосредственное наличие в них остатков инжира (Пашкевич 2005: 41,
табл. 4). Факт весьма примечательный, учитывая, прежде всего датировку этого посе-
ления архаическим временем, а также исключительную редкость инжира в палеобо-
танических коллекция Северного Причерноморья, для этой эпохи, во всяком случае.
В погребениях Боспора известны находки орехов грецких, орехов лесных
(лещины), каштанов, а также семян бахчевых культур – арбуза и дыни.35 Лещина
___________________
33
Для каши, зерно плёнчатых пшениц крупно мололи (Plin., N.H. XVIII, 116)
34
Дикорастущая лесная яблоня (Malus silvestr.MiU.) практически до настоящего времени сохранилась в
смешанных лесах Молдавии, в том числе и по берегам Днестра (Жуковский 1971: 443).
35
Эти сведения собраны Е.Д. Артёменко по данным, содержащимся в Отчётах и Известиях ИАК
(Артёменко 2010).
101
(Corylus avellana L.) – эндемичное растение. Орех грецкий (Juglans regia L.), был
привезен в Причерноморье, где и произрастал, во всяком случае в Крыму уже в
античную (доримскую) эпоху.
Для Северо-Западного Причерноморья достоверными являются находки косто-
чек культурного винограда из некоторых античных местонахождений, в частности из
Никония. Если предположить их местное происхождение (а они могли попасть сюда
в виде изюма, или в винном осадке) то гипотеза о выращивании винограда (произ-
водстве вина?) жителями Никония была бы вполне уместной. Мало обнадёживает
пока то обстоятельство, что в городе до сих пор не найдено строительных сооруже-
ний или каких-либо специальных инструментов винодельческого цикла, которые
свидетельствовали бы о занятии населения этой отраслью сельского хозяйства.
Больше оснований говорить о выращивании в это время культурного винограда в
Тире. И, хотя, здесь также пока не найдено бесспорных аргументов в виде специали-
зированных предметов и комплексов, зато, не так давно в Тире обнаружен абсолют-
но оригинальный тип амфорной тары, который не похож ни на один из известных
типов. Уверенность в том, что перед нами тара местного производства придают сле-
дующие обстоятельства находки. 1. Скопление фрагментов зафиксировано в очень
ограниченном районе. 2. Число фрагментов скопления весьма велико. 3. Качество
выделки сосудов не слишком высокое. Авторы раскопок полагают, что речь в данном
случае может идти о сбросе из керамической мастерской, локализация которой –
дело будущих исследований (Смольянинова 2009; 2010а). Вероятно, можно предпо-
ложить, по крайней мере, периодическое, малосерийное производство тары, которая
предназначалась для некого продукта, вывозимого за пределы города.
Касаясь возможного развития виноградарства и виноделия в других городах
Северо-Западного Причерноморья, следует отметить бесспорный факт подобного
производственного цикла в Ольвии римского, или даже эллинистического (Виноку-
ров 2007: 49–50) времени. И если для эпохи эллинизма остаются ещё вопросы, то
относительно римского времени возражать не приходится. Подтверждение этому мы
находим как в сугубо археологических данных (строительные остатки и инструмен-
тарий винодельческого производства), так и среди археоботанического материала
(Крапивина, Крутилов 2002; Пашкевич 2002). Последние представляют собой всё те
же косточки винограда. Однако, найденные вкупе с винодельнями, в отличие от ана-
логичных находок в Никонии, являются совершенно недвусмысленным аргументом.
Получается, что первым районом местного виноделия в Северо-Западном При-
черноморье в античную эпоху может оказаться Нижнее Поднестровье, точнее, окру-
га Тиры. Песчаные почвы к югу от города в районе совр. с.Шабо вполне могли стать
стимулом к развитию виноградарства и виноделия в эллинистическую эпоху так же,
как это произошло значительно позже, в конце XVIII века.36

3.5.2. Орудия для обработки почвы

Несмотря на то, что номенклатура орудий труда, которые предназначались для
обработки земли, всем хорошо известна, фактических находок в Северо-Западном
Причерноморье очень мало. Но, и в этом отношении наша область не является
___________________
36
Тогда переселившиеся в эти места франкоговорящие швейцарцы и заложили основы современной
товарной марки шабских вин (Шишмарёв 1975: 136 и сл.).
102
исключением. Невелико число таких находок и в других районах античного земле-
делия Северного Понта.
Из Никония происходят следующие железные орудия: 2 черешковых наральни-
ка, обломок мотыги, «кирка-мотыга», 2 лопаты, или лопаты-заступы (рис. 28–29;
фото 2). Кроме того, определено и несколько примитивных огородных мотыжек из
кости и рога (рис. 30, 1–2).37 Ещё один, железный наральник аналогичный никоний-
скому, найден на городище у с. Надлиманское (фото 2). Одна мотыга из рога благо-
родного оленя найдена на фракийском поселении Новосельское (рис. 30, 3).
Несмотря на столь скудный перечень орудий труда, тем не менее, видовой
состав злаков и сопутствующие им сегетальные сорняки, наличие земельных наде-
лов в окрестностях ряда античных поселений не оставляют сомнений относительно
пашенного характера земледелия с применением, по крайней мере примитивного
плуга.
Что касается последнего тезиса, то здесь необходимо уточнение терминологи-
ческого порядка. Ю.А. Краснов считает, что собственно плуг и орудия плужного
типа, главной особенностью которых является полный или частичный оборот пласта
при несимметричной вспашке, появились в Европе только в раннем средневековье.38
До этого можно говорить лишь об использовании пашенных орудий типа рала спо-
собных осуществлять симметричную вспашку, по сути, рыхление почвы без оборо-
та пласта (Краснов 1975: 7; 1987: 4; Зеленин 1991: 39).39 Последнее является важным
технологическим отличием и поэтому точка зрения Ю.А. Краснова кажется убеди-
тельной. В свете таких строгих дефиниций идея Т.Н. Смекаловой и В.А. Кутайсова
о появлении отвального плуга уже в эллинистическую эпоху выглядит, по меньшей
мере, неубедительно. Посему, беспредметной является и небольшая полемика, воз-
никшая в связи с таким нежданным открытием (Гаврилюк 2013: 303–304). Мы уже
отмечали удивительно безразличное отношение к научному наследию Ю.А. Красно-
ва (см.введение). Возможно, знакомство с ним, предотвратило бы появление этой
малодостоверной гипотезы.
Весьма красноречивы в этом отношении рекомендации римских аграриев, ана-
лизируя которые невозможно найти никаких данных о применении техники вспаш-
ки с оборотом пласта. Наоборот, рекомендации Плиния и Колумеллы свидетельству-
ют исключительно о безотвальной вспашке, то есть без применения даже самого
примитивного плуга с отвальной доской.40 Колумелла говорит о том, что пахать
нужно такими частыми и густыми бороздами, чтобы едва можно было бы разобрать,
в какую сторону шёл лемех (De re rust., II. 4, 1). Почти дословно, высказывается Пли-
ний, когда пишет, что хорошо обработанное поле это то, где не разберёшь, в которую
сторону шёл лемех (Plin., N.H. XVIII, 179).
Вазопись и коропластика, монетная чеканка и письменные источники помогают
получить общее представление о конструкции греческих плугов (рал). Как правило,
___________________
37
Кроме того, Н.И. Винокуров по фотографии идентифицировал 2 обломка лезвий виноградных ножей
(Винокуров 2007: рис. 41).
38
Вопрос о применении орудий плужного типа уже в римское время остаётся дискуссионным
(см. напр., Мартемьянов 1995: 49 и сл.).
39
То, к чему сейчас постепенно возвращаются после эпохи беспощадной эксплуатации почв, в т.ч.
плантажными плугами, которая привела к детериорации земельного фонда.
40
Ю.А. Краснов называет её «бороздящей» (Краснов 1987: 4), а Д.К. Зеленин – «черкающей» (Зеленин
1991: 40).
103
 Рис. 28. Орудия для обработки почвы. 1 – обломок проушной мотыги (Никоний);
2 – железный наральник (Никоний); 3 – железная мотыга из Пичвнари
(по: Kakhidze, Vickers 2014).
Fig. 28. Tools for soil. 1 – teil of hoe (Nikonion); 2 – iron tip of a plough (Nikonion);
3 – iron hoe from Pichvnari.

это прямо- или кривогрядильные, полозные и бесполозные рала выделенные

С.А. Семёновым в т.н. тип valle (Семёнов 1974: 216).41 Эту разновидность рала
С.А. Семёнов, называя его впрочем, плугом, считает наиболее характерной именно
для эпохи раннего железного века. По мнению Ю.А. Краснова в Восточной Европе
рала появились не позднее конца III тыс. до Р.Х. о чём свидетельствует изображение
прямогрядильного рала на симферопольской стеле раннебронзового века (Краснов
1987: 94). Из фактических находок в Восточной Европе наиболее яркой считается
образец кривогрядильного рала обнаруженный в торфянике близ с. Полесье (Жабчи-
___________________
41
Вале/Vale – населённый пункт на северо-западе Германии (к востоку от г. Ганновер) вблизи которого
в болоте в XIX в. было найдено рало, датированное эпохой бронзы. Обозначение тип «valle» – нужно
признать не очень удачным, поскольку рало из Вале имеет кривой грядиль, а семейство включает и
прямогрядильные тоже. Кроме того, экземпляр из Вале по своей сохранности далеко не самый лучший
среди всех подобных находок.
104
 Рис. 29. Сельскохозяйственные орудия. 1, 3–5 – Никоний; 2 – Картал.
Fig. 29. Agricultural tools. 1, 3–5 – Nikonion: 2 – Kartal.

чи) в Черниговской области. Орудие хорошей сохранности датируется второй поло-

виной II тыс. до Р.Х. (Шрамко 1972: 30–31, рис. 5; Краснов 1975: 116, рис. 41, 2;
1987: 82, рис. 47, 2). К этому же, или немногим более раннему времени Ю.А. Крас-
нов относит и начальный этап распространения этого вида земледельческих орудий
в Западной и Северной Европе (Краснов 1987: 96).
Кривогрядильные рала подобного типа хорошо представлены в искусстве
малых форм раннего железного века. Их описание имеется и в античной литературе.
Классический вариант кривогрядильного рала можно увидеть на знаменитой терра-
котовой скульптуре из Танагры раннеархаического, или позднегеометрического вре-
мени (рис. 31, 1). Изображение близкого орудия было выбито на пантикапейских
монетах II в. до Р.Х. (Блаватский 1953: 94, рис. 33). Такая же конструкция описана у
Гесиода (Hes., Op., 425–435, 465). По этому описанию А. Гоу (Gow 1914: 266, fig. 15)
105
 Рис. 30. Роговые и костяные мотыги (1–2 – Никоний; 3 – городище Новосельское II)
Fig. 30. Bone and horn hoes (1–2 – Nikonion; 3 – Novosel’skoe hillfort)

представил графическую реконструкцию пахотного орудия (рис. 31, 2), которая

признана вполне достоверной (Краснов 1975: 118, 120). Об «искривлённых плугах»
(resp. кривогрядильных ралах) говорится в гомеровских гимнах, в частности в гимне
«К Деметре» (Эллинские поэты… 1999: 162).
Глядя на изображения этих предметов легко убедиться в том, что все упомяну-
тые выше орудия представляют, по сути дела один и тот же тип с незначительными
конструктивными вариациями.42 Видимо, данный тип рала был едва ли не самым
распространённым в Понтийско – Средиземноморском регионе, а возможно и во
всей Европе, в I тыс. до Р.Х. Что же касается прямогрядильных рал, то они в основ-
ном являются значительно более ранними пахотными орудиями.
Полозья кривогрядильных (и прямогрядильных) рал могли иметь металличе-
ские наконечники – наральники. Вполне вероятно, что к деревянной подошве такого
рала крепились железные наральники найденные в Никонии и Надлиманском горо-
дище (фото 2, 1–3). Наральники из Нижнего Поднестровья, особенно экземпляр из
Надлиманского, очень похожи на железный наральник из поселения Панское 1, кото-
рый датируется началом III в. до Р.Х. (Щеглов 1978: 107, рис. 57; Panskoye I. 2002:
262, pl. 168) и почему-то не вошёл в сводку Ю.А. Краснова. Черешковый наральник
«фракийского» типа найден на поселении Маслины в Северо-Западном Крыму
(Шрамко 2012: 50). Два, морфологически невыразительных наральника известны на
___________________
42
Дополнительно можно привлечь многочисленные изображения совершенно аналогичных орудий в
вазописи, коропластике и торевтике (библиогр. см. Краснов 1975: 118 и сл.).
106
 Рис. 31. Изображения кривогрядильных рал: 1 – статуэтка из Танагры, ок. 700 г. до Р.Х.
(по: Martha 1893); 2 – реконструкция рала по описанию Гесиода (по: Gow 1914);
3 – изображение рала из Гордиона, IX в. до Р.Х. (по: Genz 2011: fig.15,3);
4 – изображение на монете Пантикапея (по: Блаватский 1953)
Fig. 31. Image of arable implements: 1 – figurine from Tanagra, ca. 700 BC;
2 – reconstruction of a plough (ralo) for Hesiod; 3 – image of the plough (ralo) from Gordion;
image of plough (ralo) on the coin of Pantikapaion

Елизаветовском городище (Марченко, Житников, Копылов 2000: табл. 43). Из

Нижнего Побужья происходят 2 массивных пахотных орудия, по которым до сих пор
ведётся дискуссия. Некоторые исследователи называют их плужными лемехами
(Лапин 1966: 125–127), предполагая тем самым, распространение отвальной вспаш-
ки (Синицын 1952: 247). Один из них найден на городище римского времени Пету-
ховка II. Другой – на Березани. Впрочем, и в одном и в другом случае по-прежнему
остаются сомнения относительно датировки этих орудий античной эпохой. А, кроме
того, эти вещи никогда не публиковались должным образом, что оставляет некото-
рые вопросы и по части их функциональной принадлежности.43
___________________
43
Хранятся в Одесском археологическом музее.
107
 Рис. 32. Наральник и виноградарский нож из городища Картал
Fig. 32. Iron tip of a plough (ralo) and viticulture knife from Kartal hillfort

В своё время И.Т. Кругликова опубликовала несколько черешковых наральни-

ков из поселений Боспора (Кругликова 1975: 165–167). Все они найдены в слоях
римского времени и в классификационной схеме Ю.А. Краснова образуют тип ЧВ 1
(Краснов 1987: 54).
На фоне довольно редких находок пахотных орудий в доримских слоях антич-
ных поселений, заслуживает внимания железный черешковый наральник, обнару-
женный на Мотронинском городище (Бессонова, Скорый 2001: рис. 67, 4). Учитывая
датировку памятника, получается, что это самая ранняя находка орудия такого типа
в Северном Причерноморье.
Небольшое число таких находок из Северного Причерноморья доримского
периода особенно заметно на фоне других районов понтийского бассейна, в частно-
сти – болгарской Фракии, где известна целая серия наральников в комплексах
IV–III вв. до Р.Х. (Мартемьянов 1995: 47). Судя по имеющимся данным, именно в
латенскую эпоху железные наральники в Европе становятся широко распространён-
ными. В этом семействе различают два основных типа – втульчатый, он же «иллиро-

108
кельтский», и черешковый, он же фракийский (Шрамко 2012: 50).44 Втульчатые
наральники, похоже совершенно неизвестны в Причерноморье ранее, чем в римское,
или даже позднеримское время. Начало их широкого распространения совпало с
масштабным освоением степных пространств черняховскими землепашцами.
В целом, нужно констатировать на удивление небольшое число находок нараль-
ников на всех памятниках античной эпохи, включая и варварскую периферию. Веро-
ятно, наряду с составными деревянно-металлическими ралами, в Северном Причер-
номорье в античную эпоху продолжали применяться цельнодеревянные орудия, т.е.
с деревянными полозьями, без металлических наконечников. По мнению Ю.А. Крас-
нова, даже на пантикапейских монетах изображено такое, полностью деревянное
рало (Краснов 1987: 90). В этом нет ничего удивительного, поскольку, к примеру, на
Украине ещё в XVIII веке использовались рала без малейших признаков железных
деталей, включая гвозди (Зеленин 1991: 39). В тоже время, неоднократное упомина-
ние Гомером «составного», «многосложного» плуга (Ilias., X. 350–355; XIII. 700–705)
можно толковать и как косвенное указание на наличие металлических наконечников
наряду с прочими составляющими: двухчастным грядилем, ручкой, держаком и
полозом. Гесиод вообще рекомендует использовать два плуга – цельный и составной
(Hes., Op., 430). Правда, непонятно зачем два разных, ибо сам Гесиод пишет, что это
на тот случай, если один сломается.
Промежуточный вывод может быть следующим. Нет никаких сомнений в том,
что население Северо-Западного Причерноморья в античную эпоху использовало
для пахоты какую-то (или какие-то) из многочисленных модификаций кривогря-
дильного рала. В целом небольшое число металлических наконечников, найденных
на поселениях античной эпохи, существенно увеличивается в позднеантичный
период. На памятниках черняховской культуры железные наральники – вполне
обычная находка. Северо-Западное Причерноморье в этом плане не исключение
(Краснов 1987: 204, прил. 1).45
Экспериментальным путём установлено, что деревянные рала на целине с тра-
вяным покровом способны взрыхлять землю на глубину 10–20 см (Семёнов 1974:
224–225). По целому ряду технологических характеристик именно полозно-грядиль-
ные (подошвенные) рала считаются наиболее подходящими для пахоты в степях, или
просто равнинных, безлесых районах где почва максимально свободна от корневой
системы деревьев и камней. В условиях леса, лесостепи а также в гористых районах
наиболее подходящими являются манёвренные и лёгкие бесполозные (бесподошвен-
ные) грядильные рала (Краснов 1975: 11–12, рис. 1, 1–9).
Из других орудий, связанных с обработкой почвы, до сих пор неясным остаёт-
ся вопрос об использовании в античную эпоху бороны. Известно, что это орудие
применяется как при вспашке, так и при посеве. В последнем случае, разбросанные
в борозды семена следовало присыпать землёй. Обычно для этого используется
борона. Однако Гесиод описывает другой способ. Специально выделенный человек
___________________
44
Б.А. Шрамко различает два варианта внутри наральников фракийского типа – черешковый с
треугольным наконечником и черешковый с листовидным, вогнутым наконечником (Шрамко 2012:
рис. 2).
45
Из новых находок можно назвать экземпляры из поселений черняховской культуры в низовьях Дуная
– Нагорное III и Картал. Наральник из Нагорного, вероятно, не сохранился. Что касается экземпляра из
Картала (рис. 32, 1), то эта случайная находка по классификации Ю.А. Краснова принадлежит к
подгруппе Б со слабо выраженными плечиками (Краснов 1987: 38–39).
109
(мальчик-раб) должен идти за посевом и засыпать борозды специальной мотыгой
(Hes., Op. 469–471). А вот что касается рыхления крупных комьев земли после
вспашки, то для этого, согласно Гесиоду существуют специальные деревянные коло-
тушки (Hes., Op. 425). В.В. Вересаев, комментируя эти фрагменты, приходит к выво-
ду, что борона Гесиоду была неизвестна. Это нужно признать весьма вероятным,
несмотря на то, что отсутствие бороны (или вернее, отсутствие упоминания о ней)
при посеве можно объяснить и с агротехнической точки зрения. Борона не исполь-
зуется, если посев производится колосками, а не зёрнами. Зубья бороны вытаскива-
ют колоски на поверхность. Посев колосками применялся для плёнчатых видов пше-
ницы. Однако, поскольку во времена Гесиода они уже давно не составляли основу
хлебного потенциала Эллады, то мнение В.В. Вересаева кажется справедливым.
Отметим находку в Никонии железной мотыги с округлой проушиной для дере-
вянного держака (рис. 28, 1). Возможно, этот экземпляр происходит из позднеархаи-
ческого слоя (Секерская 1989: 63). Целая серия близких по типу железных мотыг
известна на поселениях Боспора эллинистического и римского времени (Кругликова
1975: 169, рис. 78). Хорошо сохранившийся железный экземпляр такой проушной
мотыги найден в некрополе Пичвнари (рис. 28, 3). Погребальный комплекс с моты-
гой датируется IV в. до Р.Х. (Kakhidze, Vickers 2014: 217, 323, fig. 59). Вероятно,
какой-то подобный инструмент был найден и на Березани (Лапин 1966: 125). Втуль-
чатая мотыга с широкой рабочей частью очень хорошей сохранности происходит из
усадьбы 6 поселения Панское I (Panskoye I. 2002: 262, pl. 168).
Более универсальным орудием является лопата, или заступ. Эти довольно-таки
редкие находки были сделаны в Никонии в слоях раннеклассического времени (фото
2, 4–5). Возможно, впрочем, что одна из них представляет собой массивную мотыгу
с прямым рабочим краем (фото 2, 4). Такую, которая была недавно открыта на горо-
дище Артезиан в слое середины I в. от Р.Х. (Винокуров 2014: 112, рис. 1, 6). Правда,
на экземпляре из Никония нет следов втулки, зато есть три заклёпки – одна, массив-
ная на краю в центре, и две меньшего размера, симметрично расположенные на
рабочей поверхности. Второй экземпляр (фото 2, 5) имеет фигурный вырез в виде
ласточкиного хвоста, который можно интерпретировать как гнездо для деревянной
рукоятки.46
К земледельческим орудиям относится довольно необычный инструмент, напо-
минающий своими рабочими краями так называемую «кирку-мотыгу» (рис. 29, 5).
Она также происходит из Никония и датируется классической эпохой. Впрочем, эту
вещь Н.И. Винокуров безоговорочно признаёт виноградарским ножом, попутно,
определив ещё 2 фрагмента функционально подобных инструментов из этого же
города (Винокуров 2007: 93, рис. 41). Если судить опять-таки по описанию, возмож-
но, виноградарский нож происходит и из поселения на Березани (Лапин 1966: 125).
Из городища Картал происходит прекрасный экземпляр железного виноградар-
ского ножа (рис. 32, 2). К сожалению, нож найден вне контекста, а по авторитетно-
му мнению Н.И. Винокурова,47 морфология таких орудия оставалась практически
___________________
46
Первое из двух упомянутых орудий (фото 2, 4) найдено на полу помещения 336 (раскоп «Юго-
Западный»), заброшенного после середины V в. до Р.Х. Объект открыт в 1989 г. Второй предмет
(фото 2, 5) обнаружен в яме 116 (раскоп «Центральный»), которая была засыпана не позднее середины
V в. до Р.Х. Раскопки 1973 г.
47
Мы признательны докт. ист. наук Н.И. Винокурову за консультацию по данному изделию.
110
неизменной до того момента, когда их стали производить серийно, заводским спосо-
бом, т.е. до середины ХХ века. Таким образом, экземпляр из Картала пока что может
служить лишь в качестве иллюстрации возможного.
Очень архаичные по облику роговые мотыги, обнаруженные в Никонии и в
Новосельском (рис.30), скорее всего можно отнести в разряд подсобных орудий ого-
родного, «приусадебного» типа. Такие мотыги были широчайшим образом распро-
странены уже в эпоху энеолита (Семёнов 1957: 214–215, рис. 97; Яровой 1985:
78–79; Cубботин 1983: 50–53, табл. 6, рис. 20). Причём, характерно устойчивое, на
протяжении тысячелетий, использование в качестве мотыг именно рогов благород-
ного оленя. Объясняется это довольно высокой прочностью рогов, в также возмож-
ностью пользоваться ими практически в целом виде с минимальными затратами на
обработку (Семёнов 1968: 132).
Что касается времени сева и уборки, то за последние 2500 лет в этой области
агрономии вряд ли произошли какие-то существенные изменения. Цикл сельскохо-
зяйственных работ в умеренном поясе достаточно постоянный. Как пример, приве-
дём опять-таки мнение Гесиода относительно времени посева озимых культур.
Оптимальным сроком Гесиод считал посев до осеннего равноденствия (Hes., Op.,
440–480). Собственно, ровно то же самое происходит и сейчас.

3.5.3. Сбор и переработка продуктов полеводства. Орудия труда

Орудия для сбора урожая представлены серпами. Только в Никонии их извест-
но свыше 30 экз. (Секерская 1989: 67). Практически все известные к настоящему
времени экземпляры относятся к «латенскому» типу (рис. 29; фото 1, 5–7), для кото-
рого характерна симметрично изогнутая спинка и черешковая рукоять. Сама рукоят-
ка-насадка изготавливалась из дерева либо кости. Этот тип серпов был в употребле-
нии на протяжении всей античной эпохи. Находки серпов с ассиметричной спинкой
(Шрамко 1987: 87, рис. 35), а также втульчатых, с несомкнутой втулкой (Щеглов
1978: 107, рис. 58), пока неизвестны.
Согласно Варрону (Varro., I. 50) существует три способа уборки зерновых, когда
колос срезается с длинным, средним и коротким стеблем. По мнению Плиния Стар-
шего, эти вариации – результат различных местных условий и различных хозяй-
ственных нужд (Plin., N.H., XVIII). Так например, недостаток сена при стойловом
содержании скота делал необходимым заготовку соломы а это в свою очередь, могло
способствовать уборке по сути лишь одних колосков. Отсортированная подобным
образом солома убиралась позднее. Аналогичным образом могли поступать, если
была необходимость использовать солому в качестве стройматериала. На жнивьё
выпускали и домашний скот (Varro., I. 53). По свидетельству русских аграриев
XIX века жатва у колоса имела ещё одно весьма существенное преимущество – при
таком способе потери зерна были значительно меньше, чем при срезании стеблей у
земли (Петров 1968: 184).
Практически нет данных по обмолоту зерновых. Можно предполагать, что при-
менялись универсальные способы известные как в древности, так и в средневековье.
А, именно, вымолачивание зёрен ногами, копытами скота, выбивание небольших
снопов о какие-нибудь твёрдые предметы, т.н. «хвостание» (Зеленин 1991: 78). Более
совершенными являются методы с применением молотильных цепов, досок и пово-
зок (Вавилов 1987: 186, рис. 14, 15; Семёнов 1974: 271–273). Применение молотиль-
111
ных досок в Средиземноморье, по крайней мере в эллинистическую эпоху, надёжно
засвидетельствовано Катоном (Cato., 1, 135). О молотильных катках писал Виргилий
(Virg. Georg., I, 164). Cпособы обмолота подробно описаны Варроном (Varro., I, 52).
Сам обмолот должен был происходить за пределами населённого пункта. Где-
то в пределах ближней сельскохозяйственной округи, вероятно, существовали спе-
циальные места для обмолота (ток). Такой ток «округлый и ровный, не закрытый от
ветра», Гесиод рекомендует иметь в каждом хозяйстве (Hes., Op., 590–600). Инстру-
ментарий для работы на току, да и сам ток внешне, за последние несколько тысяче-
летий существенно не менялись. Гомер говорит, что для провеивания зерна должно
иметь широкое веяло и гладкий ток (Ilias., XIII, 585–590). Катон пишет о токе, как о
хорошо утрамбованной площадке (Cato., 91). Археологически, подобное сооруже-
ние зафиксировано в частности при раскопках виллы Боскореале вблизи Помпей.
Ток четырёхугольной формы примыкал непосредственно к сараю куда, как предпо-
лагала М.Е. Cергеенко, складывали солому после обмолота (Учёные земледельцы
древней Италии 1970: 220). Также римским временем датируются остатки, предпо-
ложительно крытого тока, обнаруженные на западе Нижней Мезии вблизи города
Монтана (совр. Михайловград [Мартемьянов 1989: 74]).
Подготовка зерна к более или менее длительному хранению предусматривает
его сушку, поскольку сырое зерно быстро загнивало. Плёнчатые пшеницы ссыпа-
лись в колосьях (Varro., I, 63). Сушка могла осуществляться как в домашних усло-
виях, так и в специально отапливаемых помещениях типа овинов. Наличие послед-
них в античных городах Причерноморья, кажется, пока не установлено.48 Существо-
вали печи для прожарки и сушки зерна.49 В хорошую погоду зерно могло сушиться и
на улице (плоская крыша дома, сарая и т.п.). Посевной фонд напротив, не подвергал-
ся сушке, так как подобная обработка не способствовала его прорастанию при посе-
ве (Семёнов 1974: 274). И тогда, очевидно практиковалось раздельное хранение этих
двух групп зерна – посевного и хлебного.50 Плёнчатые виды злаков, если они опять-
таки не составляли посевной фонд, необходимо было освободить от оболочки. Для
этого процесса, именуемого «обрушением» предназначались различные ступы и
песты. Изготавливать их рекомендовалось из дерева (Hes., Op., 420; Plin., N.H.,
XVI–II, 29), в этом случае зерно не так дробилось.
В процессе помола зерна можно было получить в ходе одной и той же операции
два субпродукта – крупу и муку (соответственно крупный и мелкий помол). Замес
___________________
48
В тоже время, население лесостепи успешно использовало подобные сооружения уже с VII в. до Р.Х.,
о чём свидетельствуют материалы раскопок Бельского городища (Шрамко 1987: 73–74). Предположи-
тельно, сооружения, связанные с просушкой зерна открыты недавно на городище Картал (материал не
опубликован). Они представляли собой строительные комплексы земляночного (полуземляночного)
типа с 3 закрытыми очагами и топочными каналами, расположенными сбоку от очагов. На данный
момент открыто 3 такие комплекса. Все они датируются IV в. до Р.Х. и относятся к горизонту гетской
культуры.
49
Есть некоторые основания для их археологической идентификации (Блаватский 1953: 135; Рабичкин
1951: 118–120).
50
Это засвидетельствовано и античными авторами. Уже упоминавшееся племя моссинойков, обитавшее
на южном побережье Понта в районе Керасунта, практиковало подобное хранение хлеба (Xen., Anab.
V .4, 27). Краткосрочный по реализации запас составлял хлеб нового урожая. Это была преимуществен-
но, полба, хранившаяся в стеблях. Отдельно хранился хлеб прошлогодний, составлявший среднесроч-
ный запас. Он, вероятно, хранился в зёрнах.
112
этих двух компонентов при выпечке хлеба установлен Вс. Петровым при инструмен-
тальном изучении остатков просяной лепёшки из Пастырского городища (Петров
1948: 81). Предназначенное для помола зерно предварительно прожаривалось. Как
показали контрольные опыты, помол хорошо просушенного зерна требовал вдвое
меньше времени, чем аналогичная операция с сырым зерном. О том, что зерно перед
помолом прожаривалось, свидетельствует анализ грубо смолотых остатков зерна из
некоторых археологических местонахождений (Семёнов 1974: 279–280). Описание
аналогичного приёма есть и в историко-этнографических сочинениях (де Люк Жан
1879: 480).
Для помола зерна применялись как передовые на то время орудия (мельницы),
так и очень архаичные, каковыми в частности являлись примитивные зернотёрки
седловидного типа. Они были известны в Причерноморье уже в энеолите и работа-
ли по принципу двустороннего возвратно-поступательного действия (Семёнов 1974:
280–281). Этот самый принцип наглядно отражён в целой серии древнеегипетских
статуэток, начиная, по меньшей мере, с эпохи Древнего царства (Роков 2007:
фиг. 3–6). Простота и портативность обеспечили этому незамысловатому инстру-
менту долгую жизнь на протяжении тысячелетий, и, практически, в неизменном
виде. Такие орудия зафиксированы едва ли не на всех античных поселениях Северо-
Западного Причерноморья, в том числе и в городских центрах (рис. 33, 6; фото 1,
2–3). Здесь седловидные зернотёрки, безусловно, являлись атрибутом индивидуаль-
ного домашнего хозяйства и в этом качестве продолжали применяться наряду с
гораздо более совершенными мукомольными орудиями, которые использовались для
быстрой переработки зерна в больших объёмах. К таким орудиям в частности, отно-
сится рычажная мельница, или мельница т.н. «олинфского» типа (рис. 33, 1;
фото 1, 1). Считается, что она была изобретена в классическую эпоху и, соответ-
ственно тогда же появилась в Причерноморье. Таким образом, это один из немногих
случаев совершенно оригинальных внедрений осуществлённых колонистами в
сфере местного сельского хозяйства.
В конце эллинистической эпохи, примерно во II в. до Р.Х. появляется новый,
более совершенный тип ручной мельницы ротационного действия (рис. 33, 3). Похо-
же, что в Центральной Европе эти мельницы были распространены уже в среднела-
тенское время (Staubitz 2007: 16). А, по некоторым данным, ротационная мельница
вообще появляется одновременно с рычажной. Возможно, эти 2 типа занимали свои
географические ниши. Олинфская мельница была поначалу гораздо более распро-
странённым мукомольным орудием. Но, там где уже применялась ротационная мель-
ница, необходимости в рычажной не было и её присутствие в этих районах не заме-
чено. Так, в Испании, где известна целая серия экземпляров ротационных мельниц
из поселений V в. до Р.Х., рычажные мельницы неизвестны. Тоже самое наблюдает-
ся и в материковой части Франции, севернее Прованса (Frankel 2003: 18).
В отличие от стремительного распространения олинфской мельницы к западу
от Эгеиды, «экспансия» ротационной мельницы на восток проходила медленно. Так,
в Грецию, Малую Азию и на Ближний Восток эти орудия попали уже в римское
время, вероятно, вместе с римскими легионами (Frankel 2003: 18).
В Причерноморье, олинфский тип продолжает использоваться и в позднеэлли-
нистическое и, по-видимому, в раннее римское время, чём говорят материалы поз-
днескифских городищ (Золотая Балка, Неаполь) В классификации Р. Франкеля эти
экземпляры вместе с одним жерновом из Каменского городища образуют отдельный
113
тип – I3/II5 (Frankel 2003: 9–11, 12, 13). Причём, по наблюдениям израильского
исследователя, помимо Северного Причерноморья, этот тип встречается ещё в Ана-
толии, а более нигде, включая и материковую Грецию (Frankel 2003: 18). Речь, разу-
меется, идёт об опубликованных материалах, и, тем не менее, тенденция подмечен-
ная Р. Франкелем может оказаться причинно-следственной по сути. Прочие извест-
ные по публикациям экземпляры из Северного Причерноморья принадлежат т.н.
стандартному типу олинфских мельниц с индексом I1 и II1 (напр. Никоний, Елиза-
ветовское городище).
Преобладание среди этих типов мельниц экземпляров изготовленных из магма-
тических пород эгейско-малоазийского происхождения позволило В.Ф. Петруню
предположить, что этот тип орудий завозился сюда в готовом виде (Петрунь 1966:
136). Аналогичной точки зрения придерживается А.Н. Щеглов (Щеглов 1978: 109).
Некоторые сомнения на сей счёт возникают при осмотре верхнего жернова одной из
рычажных мельниц, найденного в Никонии. На нём отсутствует важная конструк-
тивная деталь – желобчатые пазы на длинных гранях для установки рычага. Кроме
того, плохо обработаны края центрального отверстия для засыпки зерна, да и сам
корпус имеет внушительную вертикальную трещину. Похоже на то, что перед нами
бракованный экземпляр. Во всяком случае, этот жернов не мог нормально функцио-
нировать. Окончательно прояснить ситуацию может осмотр подошвы жернова на
предмет изношенности. Однако пока, по техническим причинам это невозможно.
Если данный экземпляр действительно «полуфабрикат», то вероятно попытка изго-
товить мельницу из бесспорно привозного материала была предпринята на месте.
Что касается сырья, то оно могло попасть на городище в качестве корабельного бал-
ласта.
Случай, аналогичный рассмотренному только что, был отмечен в Западном
Крыму на т.н. Сакской пересыпи. Верхний курант рычажной мельницы не имел
пазов для крепления рычага (Ланцов 2008: 10–11, рис. 1). Автор публикации полага-
ет, что курант импортного производства, однако использовался как архитектурная
деталь. В таком случае остаётся выяснить, в каком качестве эта вещь была привезе-
на в Тавриду.
Уже неоднократно цитированный нами Р. Франкель, автор весьма полезной
статьи по олинфским мельницам, отмечает отсутствие пазов на серии мельниц и
пишет, что на большинстве экземпляров эти конструктивные детали попросту не
доделали. Однако, он всё же вводит этот критерий в качестве типологического, заме-
чая, что не все жернова с таким изъяном следует зачислить в категорию бракован-
ных, поскольку, к примеру в Южной Франции все олинфские мельницы имеют
такую особенность (Frankel 2003: 12).
Вероятнее всего, в эксплуатации были как привозные мельницы, так и мельни-
цы местного изготовления. О торговле мельницами красноречиво свидетельствуют
материалы кораблекрушений, в частности, груз корабля («Kyrenia Ship»), затонувше-
го у Кипра в конце IV в. до Р.Х. (Popovič, Kapuran 2007: 88–89). Во второй половине
I тыс. до Р.Х. в Эгеиде существовали центры, специализировавшиеся на изготовле-
нии мельничных жерновов на экспорт (СЭПТ 1989: 82). Во всяком случае, источни-
ки сырья для конкретных экземпляров определены на о-ве Нисирос (архипелаг
Додеканес), а также на о-ве Пантеллерия, в т.н. Сицилийских узостях, между Сици-
лией и Тунисом (Frankel 2003: 12).
114
 Рис. 33. Мукомольные орудия. Рычажные мельницы из Никония (1, 2) и поселения
Затока I (4); ротационные мельницы из Тиры (3) и Картала (5); 6 – зернотёрка из Никония
Fig. 33. Milling tools. «Olynthus» mills fron Nikonion (1, 2) and Zatoka settlement (4);
rotating mills from Tyra (3) and Kartal (5); stone for rubbing grain (zernoterka) from Nikonion

Ротационные и рычажные мельницы хорошо известны по материалам разных

памятников. Нет необходимости подробно останавливаться на принципе их дей-
ствия, поскольку реконструкции, основанные на сюжетах расписных ваз и рельеф-
ной керамики помещены в целом ряде работ (Блаватский 1953: 138; Гайдукевич
1958: 88, рис. 82; 125; 132; Семёнов 1974: 280–281, рис. 60; Κουρουνιώτου 1917: 153,
fig. 3). В классических слоях Никония был найден великолепный образец большой
рычажной мельницы вместе с плитой-основанием (рис. 33, 1; фото 1, 1). У нас нет
сомнений в том, что этот очень качественно выполненный экземпляр мельницы т.н.
«олинфского» типа – импортный и по классификации Р. Франкеля принадлежит к
115
т.н. стандартному типу (I1) с прямоугольным загрузочным бункером (Frankel 2003: 8,
9). Из Никония также происходит ещё несколько жерновов от рычажных мельниц
(рис. 33, 2)
Полное представление о ручной ротационной мельнице из Нижнего Поднестро-
вья можно получить, ознакомившись с очень качественным, практически эталонным
экземпляром римского времени из Тиры (рис. 33, 3). Комплект жерновов мельницы
такого же типа, изготовленный из местного известняка, обнаружен во входной яме
погребального сооружения (склеп № 56) некрополя Никония римского времени
(фото 3, 2). Вероятно, к первым векам относится и коллекция круглых курантов из
поселения на о. Березань (Ярова 1959).51 Нижний жернов ротационной мельницы
происходит из ямы римского времени городища Картал (рис. 33, 5). Одновременно,
на этом же памятнике и в римских слоях и в более ранних, соотносимых с гетской
культурой IV в. до Р.Х. известны образцы седловидных зернотёрок индивидуально-
го (домашнего) помола (фото 1, 3). Применение подобных орудий вряд ли нужно
рассматривать как признак технической отсталости того или иного региона. Одно-
временное использование архаичных зернотёрок и ручных мельниц характерно в
целом для всего античного мира (Takaoрlu 1992: 678).
Наличие значительного числа технологически совершенных мукомольных ору-
дий – мельниц на отдельных местонахождениях, является необходимым условием
для переработки зерна в больших объёмах, превышающих потребности обитателей
конкретного поселения. К сожалению, подтвердить этот тезис на материалах Север-
ного Причерноморья невозможно, для доримского периода, во всяком случае. Если
говорить о варварской периферии, то здесь специализированные, высокопроизводи-
тельные ручные мельницы встречаются чрезвычайно редко. К находкам жерновов
олинфского типа из Каменского городища, Золотой Балки и Неаполя Скифского, уже
упоминавшимся выше, можно добавить ещё городище Бутучены – политико-адми-
нистративный и религиозный центр гетов Пруто-Днестровского междуречья.52 То
есть, с одной стороны, эти орудия были известны и гетам и скифам, с другой, осо-
бой необходимости в их широком внедрении, вероятно, не было. Достаточный выход
муки в процессе помола вполне гарантировали обычные зернотёрки.
Для сравнения приведём пример взятый из глубокой балканской периферии.
Уникальный в своём роде поселенческий комплекс был открыт в долине р. Южная
Морава. При раскопках городища Кршевица, было найдено до 100 экз. мельниц
олинфского типа (Popovič, Kapuran 2007). Помимо численности заслуживают внима-
ния ещё как минимум три обстоятельства. Первое, это датировка памятника – IV –
нач. III вв. (Popovič, Kapuran 2007: 84–85). Вторая особенность заключается в том,
что подавляющее большинство мельниц изготавливались на месте. Последнее,
помимо бесспорных аргументов предоставленных петрографическим анализом, кос-
___________________
51
Около 10 экз. хранится в Одесском археологическом музее (напр. инв. № 50330, 50333, 50334, 50336,
50337).
52
Судя по фотографии, здесь был найден обломок ручной рычажной мельницы (Никулицэ 1987: 99,
рис. 21). И.Т. Никулицэ считает этот обломок архитектурной деталью. В монографии 1999 г. было
высказано предположение, что этот обломок принадлежал боковой грани верхнего жернова ручной
мельницы (Бруяко 1999: 72, сн. 45). Этому вполне соответствует и петрографическая характеристика
бутученского экземпляра – андезито-базальт (Никулицэ 1987: 98–99; 1991: 203). Позднее Т. Арнэут
осмотрев артефакт, подтвердил, что это фрагмент мельничного жернова, о чём и сообщил в приватном
разговоре.
116
венным образом подтверждается крайне низким качеством изготовления – небреж-
ность, асимметричность. Это отмечено авторами публикации, которые считают что
лишь немногие, высокого качества жернова были привозными (Popovič, Kapuran
2007: 90). Наконец, третья особенность видится в том, что среди этих импортных
экземпляров присутствует и 2 ротационные мельницы. Эти находки, с учётом дати-
ровки городища Кршевица, вносят коррективы в хронологию распространения
таких мельниц в Юго-Восточной Европе, в частности, на Балканах (см. выше).
Производство мельниц в раннее римское время было налажено в Закарпатье, о
чём свидетельствуют материалы дакийского городища Малая Копаня – I в. до Р.Х. –
I в. от Р.Х. Здесь в окрестностях городища сохранились следы древних разработок
андезита (Котигорошко 1989: 197). Именно из лавовых пород андезито-базальтового
состава изготовлено большое число как рычажных, так и ротационных мельниц.53
В это же время ручные мельницы широко распространяются и в Прикарпатье,
в ареале культуры карпатских курганов. Здесь, согласно Л.В. Вакуленко и З.В. Яну-
шевич, ручные зернотёрки практически вышли из употребления как индивидуаль-
ные, малопродуктивные орудия помола, уступив место мельничным жерновам, а на
одном из поселений открыт объект, который интерпретируется как «мельничное
сооружение» (Вакуленко, Янушевич 1974: 39–40, рис. 5).
Явный дефицит ручных мельниц как высокопроизводительных орудий, по
археологическим данным ощущается не только на варварской периферии. Впрочем,
возможно, эти предметы, а в особенности, их обломки просто не привлекли ещё дол-
жного внимания исследователей античных памятников Причерноморья. Как бы там
ни было, но, пока что на сельских поселениях Поднестровья положение дел с муко-
мольными орудиями выглядит весьма архаично.54 Случайность при таких, в данном
случае значительных масштабах раскопок – маловероятна. Пока неясно насколько
индивидуальный характер носил сам процесс помола зерна. Возможно, отсутствие
совершенных мукомольных орудий на крупных сельских поселениях как раз и
объясняется тем обстоятельством, что в городских центрах античной эпохи, где
сосредоточено подавляющее большинство находок ручных мельниц, могла суще-
ствовать специализированная хозяйственная отрасль, объединявшая определённую
группу людей и требовавшая наличия какого-то числа наиболее совершенных ору-
дий. С другой стороны, крупа и мука вряд ли являлись объектом экспорта а, в общем,
небольшое число жителей городских центров в низовьях Тираса этого периода впол-
не могли обходиться индивидуальными мукомольными орудиями в рамках одной
жилищно-хозяйственной единицы.55 А, с третьей стороны, пока что, не обнаружено
и строительных комплексов, которые, по каким-либо признакам, можно было бы
отождествлять со специализированной мукомольней наподобие той, которая была
___________________
53
В отечественной литературе наиболее детальным исследованием по петрографии мукомольных
орудий античного времени Северного Причерноморья остаётся работа В.Ф. Петруня (Петрунь 1966).
54
Один экземпляр происходит из поселения Затока I (рис. 33, 4). Вместе с тем, в лапидарном отделе
ОАМ хранится довольно много беспаспортных зернотёрок и мельничных жерновов. Учитывая исто-
рию формирования коллекции и её источники, можно с высокой вероятностью предположить, что
среди них есть экземпляры из Ольвии, Березани, Тиры.
55
В Никонии, в облицованном камнем подвале здания IV в. до Р.Х. был обнаружен довольно высокий
лёссовый останец прямоугольной формы, который авторы раскопок сочли возможным интерпретиро-
вать как возвышение для рычажной мельницы (Секерская 1989: 64, рис. 40, 44).
117
открыта И.Б. Зеест в римских слоях Киммерика (Зеест 1950: 97–99). Ничего подоб-
ного в Северо-Западном Причерноморье пока не зафиксировано. При очевидной
аграрной составляющей экономики античных полисов это весьма странно. Даже
число находок мельничных жерновов минимально сравнительно с другими района-
ми Древнего мира, часто диаметрально противоположными. Приведённый выше
пример городища Кршевица далеко не уникален и легко может быть умножен. Так,
при раскопках уже упомянутого городища Малая Копаня на Закарпатье найдено
почти полсотни жерновов для ротационных мельниц, а с учётом фрагментов это
число увеличивается в два раза (Котигорошко 1989: 197; 2008: 197). Один-един-
ственный позднекельтский оппидум Heidetränk (im Taunus/Oberursel) дал почти пол-
тораста экземпляров ротационных мельниц! (Staubitz 2007: 5, 52). В Мерве поздне-
парфянского времени открыт целый квартал мукомолов, располагавшийся вблизи
городских ворот. Здесь обнаружено просто огромное количество каменных жерно-
вов и хумов для хранения продукции мукомольного производства (Массон 2006:
146). Очень красноречиво выглядят стены некоторых крепостей византийской и
османской эпохи на территории Турции. Здесь можно видеть целые ряды кладок,
составленные из жерновов ротационных мельниц, добытых строителями из слоёв
античного времени Анкиры, Смирны, Византия и др. (фото 3, 1).

3.5.4. Cистемы землепользования

Принято считать, что в рассматриваемый период в Причерноморье практикова-
лась двупольная, или па:рная система севооборота при которой происходит ежегод-
ная перемена полей, подлежащих засеву (Блаватский 1953: 70–71; Кругликова 1975:
161). Действительно, в Элладе распространение подобной системы зафиксировано
уже в гомеровскую эпоху (Ilias., X, 350–355; XIII, 700–705; XVIII, 540–550). В.Д. Бла-
ватский совершенно справедливо считал маловероятным применение переложной
системы в условиях тотального использования земель Гераклейского полуострова,
поскольку такая система требует наличия больших участков свободной земли (Бла-
ватский 1953: 70). При переложно-залежной системе происходит внутренняя, само-
стоятельная регенерация физико-химических свойств почвы истощённого участка.56
Для этого участок, интенсивно эксплуатировавшийся на протяжении 3–4 лет, полно-
стью забрасывался на некоторое время, в среднем – 10–15 лет. После этого, участок
вновь можно эксплуатировать. Соответственно, при такой системе землепользова-
ния для нормального сельскохозяйственного цикла необходимо располагать как
минимум, 4–5 равноценными участками земли, которые должны находиться побли-
зости от поселения.
При двупольной системе севооборота, когда парующее поле «отдыхает» один
сезон, с течением времени его самостоятельная регенерация уже становится невоз-
можной без вмешательства со стороны земледельца.57 Такое вмешательство предпо-
лагает среди прочего и использование удобрений. В античную эпоху речь может
идти главным образом о навозе домашних животных стойловое содержание которых
зафиксировано как письменными, так и археологическими источниками. Массу
___________________
56
О природно-биологическом механизме этого процесса подробнее см. Трутнев 1956: 27–28.
57
Поэтому, мы не можем согласиться с утверждением Б.А. Шрамко о том, что переложно-залежная
система мало чем отличается от двупольной (Шрамко 1987: 84).
118
рекомендаций по использованию навоза в качестве удобрения, а также довольно
пространные описания преимуществ этого способа перед другими (зола, раститель-
ный перегной) приводит Катон (Cato., 2.3; 5.8; 36; 61.1). О традиционном и давнем
использовании навоза в качестве удобрения, весьма красноречиво свидетельствует
огромная куча этого продукта, которая, согласно Гомеру, красуется прямо возле
«дворца» Одиссея на Итаке (Od., XVII, 297–299). Судя по всему, в гомеровскую эпоху
в таком сочетании не усматривали ничего противоестественного.
По археологическим данным применение навоза в качестве удобрения устано-
вить невозможно. Во всяком случае, на нынешнем уровне методической оснащённо-
сти. Однако, если мы согласны с тем, что те или иные сообщества практиковали
стойловое содержание скота, то использование навоза подразумевается само собой.
Указанный способ в древности был отнюдь не единственным средством удобре-
ния почвы и повышения урожайности. Уже в I в. от Р.Х. римским аграриям было
известно 5 разновидностей удобрений. Колумелла перечисляет их в следующем
порядке: навоз, компост, зелёное удобрение (кустистое растение люпин), минераль-
ное удобрение, удобрение землёй (De re rust., II.14). О минеральных удобрениях
(очажная зола) имеются сведения у Виргилия (Virg., Georg. I, 81). Кстати, кажется
именно Виргилий, с агрономической точки зрения поставил вопрос о восстановле-
ния плодородия почвы при помощи двух методов – парового и сидерационного
(Virg., Georg., I. 70–80). Первый – годичный отдых участка при обильном удобрении.
Второй – плодосменный, при котором необходима периодическая смена посевных
культур на одной и той же площади. С этой точки зрения наилучшими культурами
считаются бобовые. Бобы, клевер, вика эрвилия – это т.н. сидерационные культуры.
Плиний Старший, который считал двупольную систему наиболее оптимальной,
также рекомендовал чередовать посевы злаковых и бобовых культур, если по каким-
либо причинам полностью оставить участок под паром было невозможно (Plin.,
N.H., XVIII, 187–191). Применение этого приёма, скорее всего, восходит к ещё более
ранней эпохе, что в частности следует из одной аттической надписи, содержание
которой изложено В.Д. Блаватским (1953: 90). Теперь, возвращаясь к составу куль-
турных растений конкретного памятника или области, и отмечая наличие в спектре
бобовых культур, мы можем, помимо прочего, предполагать и применение населени-
ем плодосменного варианта.
Следы размежёвки древних полей – ещё одно и, пожалуй, наиболее важное
доказательство применения именно двупольной системы, так как переложно-залеж-
ная система землепользования таких следов не оставляет и по материалам аэрофо-
тосъёмки, не говоря уже о наземных, визуальных наблюдениях, выявлена быть не
может.58 На аэроснимках остатки древних полей предстают главным образом в виде
прямоугольных участков, окаймлённых тёмными линиями древних дорог. Таким
образом, дешифруются именно эти дороги, сетка которых и позволяет реконструи-
ровать искомые поля. Именно поэтому Г.М. Николаенко различает собственно наде-
лы и клеры. Наделы, по её мнению являются ничем иным, как участками земли,
ограниченными по периметру дорогами (Николаенко 1985: 15). Понятно, что доро-
ги будут видны тем более отчётливо, чем более интенсивно и длительно они исполь-
___________________
58
А. Советов, отмечая широкое распространение перелога в Новороссии ещё в XIX веке, относил к
особенностям данной системы «...отсутствие правильного деления поземельных участков» (Советов
1867: 55).
119
зовались, а это предполагает не менее интенсивную эксплуатацию самих полей.
Исходя из всего сказанного ясно, что при переложно-залежной системе с её размы-
тыми, нестабильными границами землепользования, сетка древних полей (дорог) на
аэроснимках не читается.
Обратимся конкретно к изучаемому региону. В 1991 г. была опубликована
статья, посвящённая открытию в Северо-Западном Причерноморье земельных наде-
лов античной эпохи (Бруяко, Назарова, Петренко 1991). При этом оказалось, что в
окрестностях Никония размежёвка полей носила иррегулярный характер, а в районе
поселения Кошары – правильный, линейный (рис. 34–35). В конце 60-х – нач. 70-х гг.
земельные наделы были обнаружены в окрестностях Ольвии, а также вокруг некото-
рых поселений и городищ Нижнего Днепра – Анновка, Дудчаны, Новоалександров-
ка, Большая Лепетиха (Назарова 1973). Оказалось, что все они, включая наделы
вблизи Ольвии, также имеют нелинейный, иррегулярный вид. Таким образом, в Под-
нестровье и Побужье, земледельческая округа полисных центров была размежёвана
нелинейно. А, вот относительно небольшой населённый пункт в низовьях Тилигула
имел систему полей, размежёванную ортогонально. Это обстоятельство возвращает
нас к вопросу, относительно полисной принадлежности Кошар. Считается, что
Кошары входили в состав ольвийской хоры (см. гл. 1). Однако, как мы видим,
земельный кадастр этого посёлка отличается от ольвийского. Кошары могли войти в
состав ольвийского полиса позднее. А, межевая планировка осуществлена первопо-
селенцами, которые практиковали ортогональную систему. И тогда, вероятнее всего,
что этими первопоселенцами были не ольвиополиты (подр. см. Бруяко 2015: 229 и
сл.).
Важную роль при верификации гипотезы о применении двупольной системы
играет анализ чистоты посевов, основанный на расчёте удельного веса виоляторной
растительности в компактных объёмах зерна.59 В нашем случае такой анализ мог
быть скорее исключением, поскольку выборки более или менее значительных объё-
мов зерна единичны. Тем не менее, нельзя не отметить, что все просмотренные
З.В. Янушевич и Н.Н. Кузьминовой образцы отличаются довольно высокой чисто-
той. Это обстоятельство, считая доказанным наличие в Никонии двупольной систе-
мы, можно рассматривать как показатель качественного ухода за посевами.
Итак, использование в Северо-Западном Причерноморье двупольной системы,
не вызывает сомнений.60 При этом, для поддержания плодородия почвы, весьма
вероятно применение органических (навоз) и минеральных (зола) удобрений, равно
как и использование плодосменного варианта в том виде в каком он изложен Вирги-
лием и Плинием. Во всяком случае, стойловое содержание скота и наличие в составе
культурных растений представителей бобовых (прил. 1) можно рассматривать как
подтверждение такой точки зрения.
Однако, говорить о безраздельном господстве двупольной системы в ареале
Нижнего Поднестровья мешают два обстоятельства. Первое. В процессе дешифри-
___________________
59
Термин «виоляторная растительность» предложен М.А. Гуманом и Н.А. Хотинским и обозначает
сорную растительность антропогенного происхождения подразделяющуюся на: сегетальную
(пашенную), пасквальную (пастбищную) и рудеральную (придомную) (Гуман, Хотинский 1981: 9–10).
60
Чего нельзя сказать о трёхполье, наличие которого В.А. Кутайсов предполагает для Тавриды уже в
V в. до Р.Х. Впрочем, как замечает сам автор данной гипотезы, более или менее очевидных данных,
подтверждающих её, нет (Кутайсов 2002: 295; 2004: 30–31).
120
 Рис. 34. Система межевания и древних дорог в окрестностях Никония. 1 – Никоний
(на врезке – оборонительная стена); 2 – Никоний-мыс – поселение римского времени
(на врезке – оборонительная линия, ров и вал?); 3 – поселение Роксоланы VIII
(сплошные линии реконструкции – по: Бруяко, Назарова, Петренко 1991;
пунктирные – дополнения Г.П. Гарбузова (2008))
Fig. 34. The system of surveying land and ancient roads in the vicinity of Nikonion. 1 – Nikonion
(in the frame – defensive wall); 2 – Nikonion-foreland – settlement of Roman time
(in the frame – defence line, ditch and rampart?); 3 – settlement Roksolany VIII
рования аэрофотоснимков были просмотрены районы всех более или менее крупных
античных поселений Северо-Западного Причерноморья. При этом нигде, кроме упо-
минавшихся уже памятников (рис. 34–36), следы древних полей не были обнаруже-
ны.61 Второе – это весьма высокий, в общем объёме злаков, удельный вес проса.62
Хорошо известно, что просо, несмотря на всю свою неприхотливость к различным
___________________
61
Тира, к сожалению, недоступна для исследований подобного рода.
62
Это лишний раз подчёркивает и значительный процент щетинника (Setaria sp.) среди археоботаниче-
ских остатков (прил. 1), поскольку это растение – главный сопутствующий просу сорняк.
121
 Рис. 35. Система межевания и древних дорог в окрестностях поселения Кошары.
1 – поселение Кошары (на врезке – предполагаемые усадьбы); 2 – памятники эпохи
энеолита и бронзы в урочище «Змеиная Балка»; 3 – остатки построек и системы
землепользования новейшего времени
Fig. 35. The system of surveying land and ancient roads in the vicinity of Koshary settlement.
1 – Koshary (in the frame – implied manors); 2 – the sites of prehistoric times:
3 – the remains of the buildings of the new time
122
типам почв, климатическим условиям и пр., весьма чувствительно к сорнякам о чём
уже говорилось выше. Для получения стабильно высоких урожаев проса его посевы
нуждались либо в тщательной прополке, либо следовало всякий раз распахивать
новый (целинный) участок, или возвращаться к старому (залежному). Именно поэ-
тому, просо ещё носит название «пластовой» культуры, т.е. такой, для которой опти-
мальным является посев по пласту, или по целине (Янушевич 1976: 163). Очевидно,
что при достаточно развитой двупольной системе посевы проса с последующими
трудоёмкими процессами его прополки маловыгодны. Предпочтительнее, при близ-
ких энергетических затратах, высевать более ценные виды злаков, например пшени-
цу. Таким образом, отмеченные выше два обстоятельства позволяют предполагать,
что наряду с двупольной, население Северо-Западного Причерноморья античной
эпохи практиковало и переложно-залежную систему землепользования.63
Применительно к античному земледелию такая мысль не нова. К аналогичному
заключению пришёл А.В. Кирьянов изучая археоботанические коллекции поселений
Боспора ещё более позднего, римского времени (Кирьянов 1962: 94). На реальность
переложной системы в ранней фазе колонизации указывают С.Д. Крыжицкий и
А.Н. Щеглов (Крижицький, Щєглов 1991: 52).
Почти очевидно, что переложно-залежную систему практиковало скифское
население степной и, в особенности, лесостепной области. И, хотя такой вывод
основан на ограниченном фонде источников, но, один из них приведённый выше –
агробиологическая характеристика проса в сочетании с безусловным доминировани-
ем этого злака на соответствующих памятниках – заслуживает, на наш взгляд, безу-
словного внимания. В составе злаков у скифского населения, если судить по отпечат-
кам на керамике, преобладание проса абсолютное (рис. 25–26). Данный факт следу-
ет считать общим для агрокультуры скифов (в широком смысле) и, вряд ли, этот факт
не распространялся на население степной полосы Северо-Западного Причерно-
морья, несмотря на отсутствие соответствующих археоботанических данных. Прак-
тически неизвестны поселения скифов, а весь, более чем скудный видовой состав
культурных растений демонстрируют отпечатки на керамике из скифских погребе-
ний. Мы видим (прил. 1), что кроме проса в число культур выращивавшихся скифа-
ми Нижнего Подунавья входили и плёнчатые пшеницы. Что же касается проса и его
характеристики, как типично кочевнической культуры, то справедливость этого
заключения Н.И. Вавилова лишь подтверждается всей дальнейшей хозяйственной
историей номадов. Так, по свидетельству Плиния Старшего, просяная каша соста-
вляла основу диеты сарматских племён (Plin., XVIII, 100). Просяные лепёшки были
найдены в гуннском погребении Кенкольского могильника I в. от Р.Х. (Петров 1948:
84). Для кочевников Причерноморья просо оставалось излюбленным злаком вплоть
до XVI–XVII вв. (де Люк Жан 1879: 480; Меховский 1936: 59).
Большая плотность скифских могильников в частности, в Подунавье IV в.
до Р.Х., несмотря на отсутствие, раскопанных стационарных местонахождений,
может свидетельствовать о значительном ограничении ареала хозяйственной дея-
тельности отдельных кочевых групп в этот период. Появление компактных могиль-
___________________
63
Разница в терминах «переложная» и «залежная» системы земледелия (Трутнев 1956: 28–29) не кажет-
ся принципиальной. Показательно, что в литературе в основном используется термин «переложно-
залежная», тем самым, как бы подчёркивается практическая невозможность его расчленения по архео-
ботаническим материалам.
123
Рис. 36. Древний ландшафт (дорожная сеть и курганы) со следами межевания в районе
Надлиманского городища. 1 – поселение и могильник Маяки (усатовская культура);
2 – поселение Надлиманское III; 3 – Надлиманское городище
Fig. 36. Ancient landscape (the roads net and mounds) with the traces of surveying land in
vicinity of Nadlymanskoye hillfort. 1 – the site and cemetery Mayaki (Usatovo culture);
2 – the antique site Nadlymanskoye III; 3 – Nadlymanskoye hillfort
124
ников, как курганных, так и в особенности грунтовых, возможно следует связывать
с территориальным обособлением таких локальных групп скифского населения
(Андрух 1995: 28). В свою очередь, всё это даёт право предположить постепенный
переход к интенсивным формам ведения хозяйства в ограниченном районе и, в том
числе, к занятию земеледелием с применением переложно-залежной системы. При
этом, цикл смены полей во многом зависел от степени подвижности группы. При
большей подвижности увеличивался срок, на который забрасывался участок и, соот-
ветственно границы хозяйственно-экономического района той или иной группы
выглядели более размытыми. По-видимому, лишь номадизм в своём экстремальном
выражении исключал применение сколько-нибудь упорядоченной системы земледе-
лия. Однако, выше уже шла речь о том что «неограниченный номадизм» – качество
скорее политическое, нежели экономическое – вряд ли когда-либо практиковался
какими-либо кочевыми группами. В середине позапрошлого столетия А. Советов
писал: «...переложная система есть первая ступень, на которую становится кочевник,
когда нужда, т.е. увеличение народонаселения и развитие права собственности заста-
вляет его бросить бродяжничество со своими стадами и стать на оседлую ногу...»
(Советов 1867: 53–54). О масштабности этого процесса в среде скифов Северо-За-
падного Причерноморья судить пока трудно. В тоже время, в другом районе Скифии,
в Поднепровье, в это, или немногим более позднее время, уже была освоена двуполь-
ная система. Об этом могут свидетельствовать остатки древних полей по берегам
нынешнего Каховского моря вблизи сёл Большая Лепетиха, Дудчаны, Анновка,
Новоалексеевка (Назарова 1973: 280–281). Скорее всего, население этих памятников,
принадлежавшее позднескифской культуре, освоило двупольный севооборот под
непосредственным влиянием античных аграриев.

3.5.5. Вопросы аграрного потенциала античных поселений

Проблема хранения выращенного урожая особых дискуссий не вызывает. Оче-
видно, что для этого использовались ямы-зернохранилища, которыми изобилует вся-
кое античное (и не только античное) поселение. Обычно, это ямы с узкой горлови-
ной и широким дном, которые называют ещё «колоколовидными», «грушевидными»
и т.п. Менее вероятно, что в качестве зерновых могли использоваться ямы цилиндри-
ческие в разрезе.64 Нет необходимости подробно останавливаться на процессе подго-
товки зернохранилищ к приёму зерна. Большинство из них носит следы обмазки и
термической обработки различной интенсивности.
Наряду с земляными хранилищами практически повсеместно использовались и
толстостенные керамические формы большого объёма (пифосы). Находки этих
малотранспортабельных стационарных ёмкостей зафиксированы на всех поселениях
рассматриваемого региона. Однако, лишь в Кошарах, где врытые в землю 6 больших
пифосов были сосредоточены предельно компактно (Левина 1991: 116), можно
судить об условиях хранения зерна подобным образом в одном жилищно-хозяй-
ственном комплексе. Археологические контексты подобные кошарскому нередки на
крымских памятниках (см. напр. Щеглов 1978: 92–94). В Поднестровье ничего тако-
го неизвестно. Есть лишь отдельные находки, такие, как например, большой узкогор-
___________________
64
Предельную оптимальность «грушевидных» («колоколовидных») ям, равно как и самого способа
подобного хранения зерна, доказывает тот факт, что они бытовали в России и на Украине вплоть до
новейшего времени (Зеленин 1991: 83).
125
лый пифос, врытый в глинобитный пол помещения раннеэллинистического времени
в Никонии (фото 5). Широкогорлый, объёмом до 50 л пифос собран из обломков,
обнаруженных на поселении Пивденное. Прочие находки представлены более или
менее значительными фрагментами.65
Большинство исследователей критически воспринимают слова Варрона о спо-
собности грунтовых зернохранилищ сохранять хлеб до 50, или даже до 100 лет (Var-
ro., I.57, 3). А.В. Гаврилов и Г.А. Пашкевич, ссылаясь на А.Л. Монгайта, который, в
свою очередь использует данные Г.Д. Кларка (Монгайт 1974: 224, сн. 153), считают
пятилетний срок максимально возможным в эксплуатации грунтового зернохрани-
лища (Гаврилов, Пашкевич 2003: 66). Однако, на этот счёт имеются и другие данные.
Обработав колоссальный по объёму историко-этнографический материал Д.К. Зеле-
нин пришёл к выводу, согласно которому, если яма достаточно герметична, то зерно
в ней могло храниться довольно долго – несколько десятилетий (Зеленин 1991: 83).66
Общеизвестно, что герметичность тем лучше, чем реже она нарушается. Значит,
земляные зернохранилища, видимо, делились еще и на хранилища краткосрочные и
долгосрочные. В абсолютных временных значениях в первой группе ям хранилось
зерно годичного востребования, т.е. до весенней посевной (посевной фонд), и до
будущего урожая (хлеб). Вторая группа ям выполняла функции стратегических хра-
нилищ.
В том случае, если полис экспортировал зерно, то процедура отгрузки зерна
конкретного урожая, скорее всего, шла, что называется, «с колёс». Во всяком случае,
капитальные зернохранилища (ямы) для краткосрочного хранения экспортного
зерна строить было нецелесообразно, о чём в своё время говорил В.В. Лапин (1966:
124–125). Его аргументы остаются вполне убедительными до настоящего времени
(Гаврилов, Пашкевич 2003: 66). Если навигация была ограничена примерно 6 меся-
цами, то для сбора, отгрузки и транспортировки зерна нового урожая оставалось не
более половины этого срока – июль-сентябрь. Зерно, после сбора и обмолота, про-
сушки (если необходимо) засыпалось в ёмкости, которые грузили в трюмы кораблей.
Последние в этот период времени должны были в каком-то количестве постоянно
находиться в гавани, образуя своеобразный «экспортный караван».
Поскольку, универсальной транспортной ёмкостью была амфора, то создание
амфорных складов в античных центрах является одним из мероприятий, составляв-
ших экспортный цикл по вывозу зерна. Попутно заметим, что если этими запасами
не воспользовались, а об этом свидетельствуют находки амфорных складов при
раскопках, то на это должны были быть какие-то причины. И причины достаточно
серьёзные, поскольку в условиях динамичного ритма городской жизни при дефици-
___________________
65
Справедливости ради следует сказать, что определение пифосов как исключительно ёмкостей для
зерна вряд ли исчерпывает все возможные функции сосудов данного типа. В них могли хранить и вино,
как это было, к примеру на Древнем Востоке во дворцах правителей Урарту. Конкретное определение
таких функций зависит и от археологического контекста конкретной находки.
66
Нам кажется, что версия краткосрочного функционирования зернохранилищ не слишком правдопо-
добна ещё и вот почему. В этом случае, количественный состав таких ям должен был постоянно обно-
вляться за счёт выкапывания новых. Отслужившие своё зерновые ямы могли использоваться разве что
в качестве мусорных (выгребных). Слишком частое сооружение всё новых хранилищ могло войти в
серьёзный конфликт с ресурсом жизненного пространства внутри городских стен и на каком-то этапе
отдельно взятый город мог превратиться в центр по утилизации отходов жизнедеятельности с одной
стороны, и гигантский амбар – с другой.
126
те полезной площади, вряд ли груды амфор в складских помещениях (подвалы),
могли лежать без движения хотя бы несколько лет. Их накопление (сбор пустой
тары) могло начинаться по мере приближения времени уборки урожая. После окон-
чания навигации, в подавляющем большинстве своём пустые амфоры были совер-
шенно бесполезны. Хотя, какое-то их число и могло быть использовано в погребаль-
ном обряде, однако, для этих целей, видимо, существовала особая группа хранения,
куда отправлялись «некондиционные» экземпляры.67
Мы фактически уже начали разговор о крайне интересной и важной проблеме
производства товарного зерна. Здесь проходит грань, за которой, – безбрежное море
вопросов, связанных с античной торговлей. Поскольку, эти самые вопросы в книге
не рассматриваются, то наша задача ограничивается определением возможного
экспортного потенциала античной области Северо-Западного Причерноморья. Её
решение тесно связано с целым рядом других, не менее важных проблем, затрагива-
ющих в частности некоторые аспекты политической и экономической истории При-
черноморья, взаимоотношений с материковой Грецией. Наиболее ярким примером
здесь может служить не утихающая до сих пор дискуссия об экономических причи-
нах кризиса хоры греческих полисов Северного Причерноморья в начале III в.
до Р.Х. (см. выше).
Иногда товарный характер земледелия предполагается исходя из простого про-
центного соотношения зерновых ям и жилых комплексов, или просто плотности зер-
нохранилищ на каком-то отдельном, исследованном участке поселения (Дзис-Райко
1966: 175; Мелюкова 1975: 197–198). Однако, на сегодня этого уже явно недостаточ-
но. Во-первых, необходимо доказать одновременное использование всех зернохра-
нилищ условно относимых к одному жилищно-хозяйственному комплексу. Сделать
это подчас, очень трудно учитывая, в общем-то, непродолжительное время функци-
онирования ямы в качестве зерновой и последующее её вторичное использование
как мусорной, выгребной и т.п. Во-вторых, кажущиеся иногда гигантскими потен-
циальные объёмы зерна хранившиеся в ямах, при самых беглых расчетах оказыва-
ются лишь необходимым «прожиточным минимумом». К примеру, 20 тонн зерна,
которые по подсчётам Б.М. Рабичкина могли содержаться в ямах-хранилищах
Широкой Балки (Рабичкин 1951: 118), с учётом посевного фонда и нормы потребле-
ния, минимальной для одного человека (см.ниже), могли обеспечить жизнедеятель-
ность 70–80 взрослых индивидуумов. То есть, наличие большого числа зерновых ям
не даёт повода говорить о возможном хлебном экспорте того или иного поселения.
Для решения данной проблемы попробуем расширить круг источников. Таковыми
могут быть:
1. Площадь земельных наделов.
2. Объём зерновых ям.
3. Урожайность.
4. Объём урожая.
5. Посевной фонд.
6. Норма потребления зерна.
7. Число жителей занятых в с/хозяйстве.
___________________
67
В некрополе Никония амфоры использовались в качестве перекрытия ям, закладов погребальных камер
и подбоев. Так, в кургане 4 в разных комплексах было обнаружено свыше 20 амфор. Все они имели какой-
нибудь дефект, как правило в виде отбитых ручек или ножек (Бруяко, Загинайло, Колесниченко 2016).
127
 Нам необходимо выяснить потенциальный объём зерна, который могли соби-
рать в античных поселениях и городах. Затем рассчитать потребности в зерне/хлебе
обитателей конкретного поселения на период до следующего урожая. После чего,
мы увидим, оставались ли в закромах излишки хлеба, которые в принципе могли
быть экспортным продуктом.
Дальнейшие расчёты проведены по двум памятникам – Никонию и Кошарам.
Из всех прочих, они являются наиболее репрезентативными по числу отмеченных
выше признаков. Согласно схеме на рис. 37 из 7 критериев привлекаемых для расчё-
тов мы не можем пользоваться лишь одним, это объём зерновых ям (2). Оставшиеся
являются либо величинами условно постоянными (1, 3, 5, 6), либо вычисляемыми (4,
7). Площадь земельных наделов определяется по данным аэрофотосъёмки
(рис. 34–35).
Норма потребления зерна составляет около 210 кг (чел/год), а доля посевного
фонда – 1/4 часть урожая (Dennell, Webley 1975: 106). Притом, что 210 кг – предста-
вляет собой цифру т.н. субсистентного минимума (Clark, Haswell 1970: 59).
Цифра урожайности принята в среднем, по имеющимся на сегодняшний день
расчётам продуктивности античного земледелия, т.е. примерно 10 ц/га (Стржелец-
кий 1961: 146–147; Крижицький, Щєглов 1991: 52; Горлов, Лопанов 1995: 124; Куз-
нецов 2000: 113).68
Количество жителей занятых в сельском хозяйстве определяется по расчётам
С.Ф. Стржелецкого, позднее поддержанных А.Н. Щегловым. Согласно этим расчё-
там для обработки 1 га пашни в течении года необходимы усилия усилия 0,8–1 чел.
(Cтржелецкий 1961: 161; Щеглов 1978: 90).
Итак, численность населения Кошар и Никония выведена, во-первых, из площа-
ди самих поселений, а, во-вторых, из площади принадлежавших им земельных наде-
лов. В итоге была предложена следующая численность населения в Никонии и
Кошарах (Бруяко, Назарова, Петренко 1991: 44). В таблице, представленной ниже
цифровые показатели откорректированы после того, как кадастр Никония был рас-
ширен (Гарбузов 2008: рис. 8).

Памятник Площадь поселения (га) Площаль наделов (га) Число жителей

Никоний 3,5–4 300–350 <1000*

Кошары 0,2** 180 150–200

* для классической эпохи

**площадь двух усадеб

Исходя из площади наделов, в сельском хозяйстве Никония могло быть занято

300–350 чел. Учитывая полисные функции Никония (магистратуры), наличие в горо-
___________________
68
Хотя, в последнее время, многие исследователи склоняются к более низким показателям. Так,
В.А. Кутайсов, основательно проработав статистические ведомости по зерновому хозяйству юга Рос-
сии за XIX – нач. XX вв., пришел к выводу, что наиболее приемлемой средней цифрой урожайности в
античную эпоху следует считать 7–8 ц/га (Кутайсов 2002: 296 и сл.; 2004: 31–33). Цифру 8 ц/га называ-
ет Г.П. Гарбузов (Гарбузов 2015: 84). Ранее, точно также оценивали среднюю урожайность в античном
Причерноморье В.Д. Блаватский (1953: 158–159), И.Т. Кругликова (1975: 162) и другие исследователи.
128
 Рис. 37. Источники по вопросу товарного производства зерна (схема 1)
Fig. 37. The sources on the issue of commodity grain production (diagram 1)

де определённой торгово-ремесленной прослойки, а также нетрудоспособного насе-

ления, считаем возможным увеличить эту цифру минимум в 2, максимум в 3 раза.
Таким образом, в Никонии периода расцвета могло проживать до 1 тыс. человек.69
Рассчитав таким образом количество жителей попробуем определить вероят-
ность наличия излишков зерна в конкретном населённом пункте.
Площадь
Прожиточный
наделов: Средняя Посевной
минимум для
фактическая урожайность Число фонд из
Памятник всех жителей Излишки
под посевом при жителей расчёта
из расчёта
при двуполье 10 ц/га 1/4 урожая
210 кг (год/чел.)
(га)*

Никоний 300–350 200–250 т. 1000 ок. 200 т. 50–60 т. 0<

200–250
Кошары 180 100–120 т. 150–200 32–42 т. 25–30 т. около
100–120 45 т.

* При двупольной системе севооборота площади парующих и посевных участков должны соот-
носиться как 1:2 (Советов 1867: 131).
___________________
69
Подсчёт числа жителей для поселений Европейского Боспора по методу М.Г. Хансена дал такие
цифры. Населённые пункты, сопоставимые по размерам с Никонием (Киммерик, Китей, Нимфей,
Мирмекий) имели от 338 до 450 жителей внутри городских стен и от 225 до 300 – в близлежащей
округе. Итого – 563–750 чел. (Смекалов 2009: табл. 1).
129
 Из таблицы следует, что жители Никония в лучшем случае, каковым был уро-
жайный год, могли только лишь обеспечить себя необходимым количеством зерна.
Арифметические ошибки и возможные колебания цифровых данных в «нужную»
сторону положения особо не меняют. Отметим ещё раз, что показатель урожайности
в 10 ц/га, скорее всего, предел мечтаний античных агрономов. Можно предположить
в связи с этим, что собственно полис с прилегающей к нему сельскохозяйственной
территорией (наделы в случае с Никонием и Кошарами) являясь сам по себе систе-
мой-хорионом и образуя нуклеарную структуру хориона более высокого порядка
(хозяйственно-экономическая периферия), вовсе не обязательно должен был нахо-
диться на положении полной автаркии. Скорее даже наоборот. Являясь ядром хозяй-
ственно-экономического района, полис непосредственно опирался на развёрнутую
структуру сельских поселений, подавляющее большинство населения которых было
занято в аграрном секторе. О вертикальной иерархии античных поселений и дефи-
ниции её структурных звеньев речь пойдёт ниже. Пока же ещё раз отметим, что
такие крупные полисы Северо-Западного Причерноморья как Тира, или Ольвия сами
по себе вряд ли могли стабильно обеспечивать сельскохозяйственной продукцией те
тысячи своих граждан, часть которых к тому же, не была задействована в сфере
земледелия.
Иное дело Кошары – посёлок усадебного типа с ярко выраженными признака-
ми аграрной специализации. Именно такие поселения и могли обеспечивать произ-
водство излишков зерна, которое затем шло на рынок.
Здесь мы позволим себе небольшое отступление, от которого трудно удержать-
ся в силу популярности темы и её уместности в данном случае. Речь идёт о знамени-
той истории с хлебным даром, который преподнёс Афинам Левкон в 357/6 гг. Мы
предлагаем сопоставить полученные цифровые выкладки и данные письменных
источников. Напомним, что в результате этой разовой (годичной) акции из Феодосии
на афинский рынок было отправлено 2 100 000 медимнов зерна (Demosth., XX, 33
[anm.33]; Strabo., VII, IV, 6). Если отгрузка шла только из Феодосии, то обычная
арифметика даёт следующую картину. При среднем тоннаже античных судов этого
времени в 100–150 т для того чтобы вывезти всю партию зерна в Афины нужно было
задействовать не менее 600 кораблей за одну навигацию. Последняя составляла не
более 5 месяцев – ок. 150 дней. Значит, на протяжении 5 месяцев ежедневно под
погрузкой должно было находиться по 4 судна. Однако, уборка зерновых вряд ли
начиналась ранее второй половины июня и тогда на экспорт «с колёс» оставалось
максимум 3 месяца. Соответственно, количество ежедневно загружаемых кораблей
увеличивается до 7 в день.70 Далее. Весь этот хлеб не мог быть выращен в одной
только округе Феодосии. Если мы будем ориентироваться на аграрный потенциал
отдельно взятой усадьбы, пусть это будут Кошары, то получим следующую картину.
При излишках порядка 45 т для сбора 2 100 000 медимнов (ок. 62 500 тонн) необхо-
димо было вычистить закрома примерно 1300 усадеб. Даже если увеличить объём
излишков с каждого хозяйства в два раза всё равно число таких усадеб на хоре Фео-
___________________
70
В этом отношении примечательна другая похожая история о корабле, на который было погружено
60000 медимнов зерна. М.К. Трофимова некритично транслировала это сообщение Афинея, согласно
которому корабль с таким количеством зерна Гиерон Сиракузский отправил в дар Птолемею
(Трофимова 1961: 60). Переводя указанный объём в тоннаж, мы получаем современный небольшой
балкер дедвейтом свыше 3000 тонн. Судов с такой полезной нагрузкой античность не знала.
130
досии оказалось бы невероятно большим. По некоторым данным (Кутайсов 2004: 39)
экспортный потенциал Феодосии вместе с округой составлял «всего лишь» от 2500
до 4000 т. Разрешить данную противоречивую ситуацию можно исходя из двух допу-
щений. Во-первых, в процессе уборки конкретного урожая зерно могло свозиться в
Феодосийский порт из самых разных, в том числе и весьма отдалённых мест Боспор-
ского царства, а возможно, и не только его. Во-вторых, могли существовать долго-
временные государственные хранилища зерна в которых оно накапливалось. Впро-
чем, есть и другие цифры, основанные на других исходных данных. Согласно этим
расчётам, хора Феодосии занимала огромную территорию – 140 000 га, половину из
которых составляли лучшие земли аграрного фонда (Гарбузов 2015: 80, табл. 1). В
урожайный год объём зерна мог значительно превышать не только нормы внутрен-
него потребления, но и даже экспортные возможности. В связи с этим, предполага-
ется наличие мест долговременного хранения хлеба, создававшего: «…многолетний
запас прочности для экспортных поставок» (Гарбузов 2015: 85).
Если что и не должно удивлять во всей этой античной истории, так это объём
зерна собранный Левконом. Дело в том, что ещё, как минимум однажды, мы встре-
чаем почти такую же цифру. Согласно Аппиану Митридат VI Евпатор, готовясь к
третье войне с Римом собрал в подвластных ему припонтийских землях 2000000
медимнов зерна (Аpp., Mithr., 69). Исследователи полагают, что источником поставок
в этот период мог быть только Боспор (Сапрыкин 1996: 267).
Возвращаясь в область Нижнего Поднестровья отметим, что здесь поселения-
усадьбы пока неизвестны. И, тем не менее, есть определённые основания полагать
что и в Нижнем Поднестровье зерно могло производиться в количестве, превышав-
шем необходимый прожиточный минимум. В качестве примера рассмотрим аграр-
ный потенциал поселения Надлиманское III. Памятник является одним из наиболее
полно изученных в регионе. А, кроме того, период существования поселения весьма
непродолжителен и ограничивается несколькими десятилетиями – ок. 500–470 гг.
(Охотников 1990: 43). На поселении исследовано 12 жилищ и около 150 ям. Для рас-
чёта суммарного объёма зернохранилищ из этого числа выбраны лишь те, использо-
вание которых в качестве ёмкостей для зерна наиболее вероятно. Это так называ-
емые «колоколовидные» и «грушевидные» ямы общим числом около 90. Как следу-
ет из схемы на рис. 38, в отличие от предыдущего примера, сейчас неизвестными
являются пахотные площади, а значит, мы не можем пользоваться этими данными
для расчётов численности населения Надлиманского III занятого в сельском хозяй-
стве. Однако, известен общий объём зерновых ям, их количество. Поэтому, предла-
гаем следующую перестановку исходных данных:
Необходимая для такой
В числителе-остаток
массы зерна посевная
зерна, в знаменателе
площадь из расчёта
Объём зерновых ям количество людей,
урожайности 10 ц/га Посевной фонд
кб.м которые могут быть
га (1/4 часть урожая)
масса (т.) им обеспечены
количество людей
(из расчёта
необходимых для её
210 кг-чел/год)
обработки
1 2 3 4

150 около 100 25–30 т. 80–85 т.

100–110 80–100 400–410
131
 Рис. 38. Источники по вопросу товарного производства зерна (схема 2)
Fig. 38. The sources on the issue of commodity grain production (diagram 2)

Приведённые расчёты корректны лишь в том случае, если все учтённые зерно-
хранилища функционировали примерно в одно время. Поскольку это маловероятно,
попробуем просто сократить их количество вдвое. Это будет более правильным, учи-
тывая отсутствие следов размежёвки вблизи поселения и предполагаемый перелож-
ный характер землепользования при непродолжительном (30–40 лет) существовании
Надлиманского III:
1 2 3 4

75 кб.м 50–55 га 12–14 т. около 40 т.

50–55 т 40–60 чел. около 200 чел.

Очевидно, что количество потенциально произведённого зерна в пропорцио-

нальном отношении по этим двум таблицам должно оставаться неизменным,
поскольку сократилась гипотетическая пашенная территория, а значит, и количество
людей её обрабатывавших. Наши расчёты численности населения Надлиманского III
практически совпадают с цифрами, полученными С.Б. Охотниковым, который
использовал принцип подсчёта населения исходя из плотности застройки (Охотни-
ков 1990: 68). Практически точно такие же цифры для «средних», по размеру, поз-
днеархаических поселений Нижнего Побужья приводит С.Б. Буйских – от 40–60, до
70–100 чел. (Буйских 1987: 34).
132
 Таким образом, если число жителей поселения Надлиманское III считать рав-
ным 50–80 чел., то по нашим расчётам получается, что количество потенциально
произведённого зерна явно превышало минимальные потребности этого коллектива.
При всей условности приведённых цифр полагаем, всё же, что уже в позднеархаиче-
скую эпоху античные поселения в устье Тираса могли располагать излишками про-
дуктов земледелия и, в первую очередь – зерна.
Если пример поселения у с. Надлиманское периода поздней архаики не являет-
ся уникальным, то тогда близким аграрным потенциалом могли обладать и другие
поселения этого времени, которые локализованы на левом берегу Днестровского
лимана и, вероятнее всего, составляли округу Никония. Тем более у нас нет основа-
ний думать о снижении сельскохозяйственной активности населения Нижнего Под-
нестровья в IV в. до Р.Х., когда число сельских поселений по сравнению с позднеар-
хаическим периодом выросло в 6–7 раз.
Есть возможность проверить корректность наших расчётов на материалах дру-
гих памятников. В частности, имеются некоторые исходные данные, полученные
В.П. Былковой для Белозерского поселения (Былкова 2013). Общая площадь поселе-
ния ок. 2 га. Раскопано 4000 кв. м, или около 20% территории памятника. Объём ям,
открытых на этом участке позволяет предположить, что в них единовременно могло
храниться от 45 до 85 т зерна.
1 2 3 4

45–85 т. 60–80 га 11–20 т 35–65 т

70–90 чел. 170–300

Число жителей в расчётах можно считать оптимальным, не подлежащим кор-

ректировке с учётом ещё неисследованной части. Дело в том, что площадь поселе-
ния, по мнению автора, осваивалось вся и сразу. Кроме того, на памятнике выделя-
ется 2 строительных горизонта.
Вопросы, связанные с товарной ориентацией зернового хозяйства в Нижнем
Поднестровье рассмотрены лишь на отдельных примерах. Сейчас нет смысла анали-
зировать аграрный потенциал региона в целом. Слишком мало для этого данных по
сравнению с теми областями, где подобные подсчёты были основаны на более пред-
ставительном фонде источников.71 Пока мы предполагаем, что есть основания вклю-
чить низовья античного Тираса в число районов, которые могли поставлять зерно
для продажи на внешнем рынке. Скорее всего, такой экспорт носил нерегулярный
характер и, в значительной степени зависел от объёма зерна урожая конкретного
года. При этом, потенциал экспорта определялся сельскими поселениями хоры,
тогда как сам полис находился на положении реципиента, или в лучшем случае – на
уровне достаточного самообеспечения (автаркии).
Остаётся открытым вопрос о роли дальнего варварского окружения в хлебос-
набжении эллинских полисов. Возможно ли было наращивание экспортного потен-
циала последних за счёт хлеба, поступившего из хинтерланда. Е.Ю. Лебедева приво-
дит весомые данные, согласно которым крайне малый удельный вес мягкой пшени-
___________________

Так, экспортный потенциал Керкинитиды составлял 345–370 т, Феодосии (вместе с округой) – от 2500
71

до почти 4000 т, поселений Тамани – 8000 т (обзор данных см. Кутайсов 2004: 39).
133
цы на скифских поселениях Восточной Европы не позволяют говорить о сбыте этого
зерна на рынках античных городов Северного Причерноморья. Скрупулёзные под-
счеты, сделанные по трём различным методикам – отпечатки, зерновки и условные
единицы (поселение – вид = 1 единица), позволили Е.Ю. Лебедевой утверждать, что
только население Прикубанья могло выращивать мягкую пшеницу, как экспортный
продукт (Лебедева 2000: 99).
Мнение, согласно которому экспортировать можно было лишь голозёрные виды
пшениц со времён работ З.В. Янушевич и А.Н. Щеглова считается аксиомой. Плён-
чатые пшеницы для этого не годились из-за весьма трудоёмкой процедуры обруше-
ния колосьев. А, если перевозить их в колосьях, то это требовало большего объёма
транспортной тары, чем для голозёрной пшеницы – примерно на 60%. Между тем,
недавно Ю.А. Виноградов, обратившись к теме закупки хлеба эллинами у варваров
Причерноморья, подверг критике мнение о нерентабельности поставок плёнчатых
пшениц (Виноградов 2010). В рассуждениях автора на этот счёт особенно примеча-
телен следующий, вполне логичный аргумент. Обрушением колосьев плёнчатых
пшениц могли заниматься не те, кто её покупал для последующей транспортировки
морем, а те, кто её продавал (Виноградов 2010: 315). Условия в данном случае, дик-
тует покупатель. А, продавец, соответственно, был заинтересован в том, чтобы товар
максимально соответствовал этим условиям.
Возможность перевалки варварского хлеба в античных полисах Северного При-
черноморья категорически, используя очень ответственное слово «никогда», отрица-
ет Н.А. Гаврилюк (2013: 316). При этом, ни она, ни другие исследователи, как пра-
вило, не комментируют свидетельство Геродота об обширных и прекрасно возделан-
ных полях вдоль Борисфена (Herod. IV, 53.2), где сеют хлеб (ализоны?) не для соб-
ственного употребления, а на продажу (ε’ πὶ πρÁσις [Herod. IV,17]). Кому могли про-
давать зерно приднепровские туземные племена – вопрос, который, кажется ритори-
ческим.
Можно повести дискуссию «от противного», расставив акценты иначе. Если не
зерно, то какие иные статьи экспорта могли гарантировать стабильный, разнообраз-
ный и даже изысканный импорт – масло и фасосское вино, милетскую мебель и
ткани, украшения и оружие, парадную аттическую керамику и мрамор? Вряд ли всё
это могла гарантировать только лишь рыба, рабы и весьма проблематичный скот. Для
перевозки скота требовались специально построенные корабли. Можно было везти
частным образом несколько особей, но транспортировать скот в массовом количе-
стве как экспортный товар – акция малореальная. О торговле скотом между Север-
ным Понтом и Эгеидой в источниках нет никаких упоминаний. По наблюдениям
Н.А. Гаврилюк (2013: 487), в античной литературе имеется единственное свидетель-
ство на этот счёт, которое много и охотно цитируют для подтверждения идеи экспор-
та скота. Это свидетельство принадлежит Страбону (Strabo., XII, II, 3).72 Однако, в
нём речь идёт о торговле кожами (шкурами), т.е., о продукции животноводства, а не
о живом товаре.73
___________________
72
Есть и ещё, как минимум одно свидетельство на этот счёт. Оно принадлежит Полибию (Polyb., IV, 38).
73
В комедии Гермиппа (вторая пол. V в. до Р.Х.) содержится перечень разного добра, которое отовсюду
стекалось в Афины. В отрывке, который приводит В.Н. Ярхо, сказано, что из Фессалии на афинский
рынок привозят скот и крупу из толчёной пшеницы, а из Сицилии – свиней и сыр (Эллинские поэты…
286–287 прим.). И, если из Фессалии скотину могли перегонять, то для свиней из Сицилии возможен
только морской путь. Впрочем, контекст этой информации, да и сам жанр источника, оставляют
определённые сомнения.
134
 3.5.6. Вопросы экономической организации и пространственной структу-
ры античных поселений Нижнего Поднестровья
Вопросы хозяйственно-экономического потенциала в зонах оседлости тесно свя-
заны с анализом пространственной структуры и типов расселения. В Северо-Запад-
ном Причерноморье район Нижнего Поднестровья кажется наиболее перспективным
для процедур связанных с палеоэкономическим моделированием, поскольку именно
здесь наблюдается предельная плотность населенных пунктов античной эпохи. Ана-
лиз пространственной структуры землепользования древних обществ, сформировал-
ся в качестве отдельного научного направления только в 60-е гг. ХХ века. Хотя, основ-
ные теоретические положения этой концепции восходят ко времени выхода классиче-
ской работы Иоганна Генриха фон Тюнена в начале позапрошлого века (Thünen von
1826). Будучи владельцем большого поместья и стремясь к рациональному, экономи-
чески выгодному ведению хозяйства, И.-Х. фон Тюнен задался целью установить
законы ценообразования на аграрную продукцию в зависимости от особенностей
системы землепользования.74 То есть, речь шла о внедрении данной теории в совре-
менную науку политической экономии и экономической географии. В середине про-
шлого столетия перспективность внедрения целого ряда методических положений
этих наук в процесс изучения древних обществ стала очевидной. И, уже в 60–70е гг.,
основанный на теории фон Тюнена территориальный подход (territorial approach) стал
разрабатываться применительно к древним поселениям различных эпох. Так, группа
под руководством Э.С. Хиггса активно внедряла этот метод в отношении местонахож-
дений эпохи палеометалла Балканского полуострова (Higgs, Vita-Finzi, Harris, Fagg
1967; Vita-Finzi, Higgs 1970; Higgs,Vita-Finzi 1972).
Теоретическое и практическое развитие территориальный подход получил в
работах Дж. Бинтлиффа и его многочисленных соавторов (библиогр. см. Bintliff
2006; Bintliff, Howard 2004). Особенной глубиной отличаются именно теоретические
изыскания в которых переплетаются самые разные методологические установки:
структуралистские идеи, концепции новой исторической науки, процессуализм и
постпроцессуализм. Разработанный в результате такого микста метод, получил наз-
вание «интенсивное археологическое обследование» (intensive archaeological survey
или field survey of an intensive kind). Это, по мнению Дж. Бинтлиффа, гораздо более
продуктивный инструмент, чем extensive archaeological survey и даже раскопки (Bin-
tliff 1997: 33). Если совсем коротко, то суть метода в том, чтобы попытаться разом
ответить на такие вопросы, изучение которых с помощью археологических раскопок
займёт не одно столетие.75
Что касается Восточной Европы, то здесь, отдельные, и вполне успешные
попытки внедрения данной методики применялись в конце 80-х – нач. 90-х гг. про-
шлого столетия. Так, Г.А. Афанасьев использовал территориальный подход при изу-
___________________
74
Книга фон Тюнена, по понятным причинам малодоступна. Однако, изложение его концепции содер-
жится во многих работах по экономической географии. Например, в хорошо известной у нас книге
Майкла Чисхолма (Chisholm 1968: 20 ff)
75
Богатый опыт советского прошлого учит нас тому, что короткий путь к знанию обычно ведёт к зна-
нию поверхностному и малодостоверному. Вот и в данном случае причинно-следственная связь между
данными формально-статистического анализа и его интерпретациями выглядят не обязательными. К
тому же, сплошное обследование больших площадей в античных анклавах – дело отнюдь не быстрое.
Такой вывод со всей очевидностью следует из первых работ с применением этого метода на Азиатском
Боспоре (Гарбузов, Завойкин 2009).
135
чении салтовских поселений эпохи раннего средневековья (Афанасьев 1989; 1990).
Пробные шаги в этом направлении и были предприняты и применительно к антич-
ной эпохе (Крижицький, Щєглов 1991). Однако, несмотря на эти очевидные успехи,
данное направление дальнейшего развития не получило. Причины этого остаются не
вполне понятными.
В основе территориального подхода лежит несколько понятий, являющихся
своего рода константами. Территория местонахождения (site territory) в широком
смысле слова охватывает район, постоянно эксплуатируемый населением этого,
отдельно взятого пункта. Существование активного порога при перемещениях из
самого поселения в разных направлениях определяет т.н. distance factor – расстояние
легко преодолимое за 1 час пешего хода для аграрных сообществ и за 2 часа для
более мобильных коллективов охотников-собирателей (Chisholm 1968). Эти значе-
ния составят соответственно 5 и 10 км. Для оседло-земледельческих общин такое
незначительное расстояние сводит к минимуму эффект от передвижения с помощью
колёсного транспорта, преимущества которого очевидны при более протяжённых
дистанциях (Higgs,Vita-Finzi 1972: 33). Тем самым, site territory в гипотетической,
идеальной системе землепользования предложенной ещё фон Тюненом, имеет
условный круг с центром в конкретном местонахождении. Радиус круга определяет-
ся 5 км для территорий оседло-земледельческой эксплуатации и 10 км для более
подвижных экономик (Higgs,Vita-Finzi 1972: 31). Пожалуй, для античной эпохи
эквивалентом site territory в какой-то мере может служить понятие «территория»
(хора) в том смысле в каком о ней писал Аристотель: «…город должен представлять
собой среди всего окружающего пространства центральный пункт, из которого было
бы возможно выслать помощь во все стороны» (Arist. Polit., VII, V. 2, 1327a).
Некоторые трудности возникают при использовании этого метода в условиях
сильно пересечённого рельефа. В этом отношении область Нижнего Поднестровья,
равно как и Причерноморская низменность в целом, выгодно отличается практиче-
ски неощутимыми для пешехода перепадами гипсометрических отметок.
Территориальный подход и, в частности реконструкция site territory античных
поселений, дают массу нужной информации, которая не только откладывается в
памяти полезным грузом, но и весьма стимулирует процесс интенсивного научного
поиска. Например. Концентрация населённых пунктов античной эпохи в низовьях
Тираса достаточно высокая (Охотников 1983). Подавляющее большинство из них
известно по материалам разведок. Причём, информационная ценность подъёмного
материала в сочетании с визуальным обследованием местности в каждом конкрет-
ном случае далеко не одинакова. Понятно и то, что необходимым условием хозяй-
ственно-экономической оценки конкретного местонахождения и определение, в
конечном итоге, его места в многоуровневой структуре пространственных связей
региона, являются археологические исследования. Пространственный метод в дан-
ном случае, может послужить основой для дедуктивных построений, верифициру-
емых впоследствии комплексом археологических и исторических источников. Этот
путь, в сочетании с эмпирическими данными, часть которых была проанализирова-
на выше, кажется достаточно перспективным именно за счёт такой интеграции раз-
ноуровневых элементов исследования.
Итак, весь массив памятников античной эпохи в бассейне Днестровского лима-
на до настоящего времени остаётся слабо дифференцированным, как в типологиче-
136
ском, так и в хронологическом отношениях. И тот и другой аспекты могут быть
раскрыты в результате проведения более или менее масштабных археологических
раскопок. Однако, для подавляющего большинства поселений вся информация скон-
центрирована в коллекции подъёмного материала. Этот материал вполне позволяет
установить хронологию памятника, хотя бы и с некоторыми допусками. Однако, он
ничего не скажет о типе данного посёлка, его функциональном статусе. В таком слу-
чае, параллельно с результатами археологических исследований, можно опираться и
на упомянутый выше метод пространственного анализа (территориальный подход).
Если предполагать автономность каждого античного местонахождения в
Нижнем Поднестровье, то тогда возникает ряд вопросов. Понятие «автономность»
предусматривает в частности, и хозяйственно-экономическое самообеспечение. В
его основе лежит эксплуатация собственной хозяйственной территории (site territo-
ry). Как уже отмечалось выше, такая территория графически может быть обозначе-
на в виде круга радиусом в 5 км с центром в конкретном местонахождении. В случае
пересечения окружностей соседних поселений, условная граница между ними про-
водится через точки касания этих окружностей (Афанасьев 1989: 4–5). Рассмотрим
ситуацию на правом берегу нынешнего Днестровского лимана (рис. 39). Здесь рас-
полагаются остатки античной Тиры, полисный статус которой не подлежит сомне-
нию. Это и будет населённый пункт 1 уровня. Примерно в 15 км к северу и к югу от
Тиры находятся крупные поселения Пивденное и Затока I. Статус сельских для них
достаточно очевиден и это будут местонахождения 2-го уровня (собственно сельские
поселения). Зоны хозяйственной экспансии этих трех населенных пунктов не пере-
секаются друг с другом, оставляя, таким образом, место еще, как минимум для
2 местонахождений 2-го уровня (сельские поселения). С экономико-географической
точки зрения их наиболее вероятная локализация – районы современных сел Моло-
га-Сухолужье и Шабо. В первом («северном») микрорайоне отмечено 5 местонахож-
дений, во втором («южном») – 3 пункта (Охотников 1983; Бруяко 1989). Очевидно,
что в этих агломерациях следует искать «недостающие» поселения второго уровня.
При условии их локализации, остальные пункты могут быть причислены к 3 уров-
ню. Причем, имеющиеся на сегодня данные позволяют уточнить ситуацию в «север-
ном» микрорайоне. Так, можно полагать, что на территории современного с.Сухолу-
жье располагалось какое-то весьма крупное поселение (площадь распространения
подъемного материала – 300 х 350 м, при мощности культурного слоя до 1,5 м). А
одно из местонахождений у с. Молога (поселение Молога III) судя по его топогра-
фии и небольшим раскопкам, вероятно, представляло собой поселение усадебного
(неукрепленного) типа, датируемое эллинистическим временем (Клейман 1996).
На узкой прибрежной полосе Будакского лимана длиной 12 км разведками
зафиксировано 8 местонахождений датированных IV – III вв. до Р.Х. Их концентра-
ция на этом отрезке неравномерная (рис. 39). К примеру, в районе с. Чебанское на
площади в 1 кв. км расположено 3 поселения. Можно ли в данном случае говорить
об одинаковых структурно-функциональных характеристиках этих древних населён-
ных пунктов? Очевидно, что при условии их синхронного существования – нет.
Решение данного противоречия лежит либо в хронологической плоскости, т.е. в раз-
личных временных рамках существования каждого из этих пунктов, либо кроется в
их разном функциональном статусе. Причём, эта функция может быть связана с
хозяйством. Например, это могло быть местом отгона скота, где располагался ста-
137
ционарный загон (современный эквивалент – кошара).76 Здесь могли храниться про-
дукты полеводства. Наконец, этот пункт мог быть сезонным местом обитания жите-
лей, связанных либо с циклом сельскохозяйственных работ, либо с какими-либо про-
мыслами (например, рыболовным). Поскольку, все эти возможные функции носят
сезонный характер, то должен был существовать некий центр, координировавший
эти функции. Верификация всех этих положений целиком зависит от сплошных
археологических исследований каждого такого района, или «куста» памятников.
Поселение Затока I (Гермонактова деревня) является самым крупным населён-
ным пунктом неполисного типа в Нижнем Поднестровье. Ограниченные раскопки
показали, что это было большое поселение с правильной планировкой, каменным
домостроительством и каким-то общественным зданием, возможно навигационного
назначения. Юго-западный радиус site territory поселения Затока I охватывает бас-
сейн Шаболатского лимана, на правом берегу которого по логике используемого
нами метода, должна находится граница хозяйственного радиуса еще одного какого-
то крупного поселения (рис. 39). Раскопки в этом микрорайоне не проводились. Но,
по данным разведок, мы можем с очень большой вероятностью указать на место
нахождения такого (сельского) поселения. Это поселение у с. Косовка, с культурным
слоем мощностью до 1 м, который фиксируется в береговом обрыве на протяжении
100–150 м.
Далее, уже непосредственно в юго-западном секторе зоны хозяйственной
экспансии поселения Затока I находится 2 пункта, расстояние между которыми
составляет несколько сотен метров (Беленькое I и II). А, в зоне предполагаемого
сельского поселения у с. Косовка – 4 местонахождения. Соответственно, все эти
пункты могут составлять т.н. «вторичную» периферию двух указанных поселений.
Опять-таки, по визуальным наблюдениям (в ряде случаев – шурфовкам), эти посел-
ки вполне можно отнести к категории археологически «невыразительных».77 Хотя,
учитывая тот факт, что хозяйственные зоны поселений Затока I и Косовка не пересе-
каются, нельзя совершенно исключать наличия еще 1 сельского поселения среди
4 местонахождений расположенных северо-восточнее Косовки. Притом, что к юго-
западу от Косовки поселений античного времени уже нет.
Район Будакского лимана взят в качестве примера как средний, по степени кон-
центрации поселений. На левом берегу нынешнего Днестровского лимана их плот-
ность близка к предельной. В прибрежной полосе от поселения Николаевка до Нико-
ния (20 км) по данным разведок располагается 22 местонахождения IV–III вв. до Р.Х.
Расстояние между отдельными «поселениями» не превышает 200–300 м (Охотников
1983: 112). Полисный статус Никония для левобережья столь же очевиден как и
Тиры для правого берега.78 Однако, если отвлечься от этого положения, как не тре-
бующего доказательств, и рассматривать окрестности Никония, опять-таки, с точки
зрения территориального подхода, то можно видеть, что в пределах site territory горо-
___________________
76
В этой связи выше предполагалось наличие отгонной формы выпаса мелкого рогатого скота. К такому
же выводу совсем недавно пришла Е.П. Бунятян, анализируя особенности животноводства
сабатиновской культуры в соотношении к числу населённых пунктов (Економічна історія України 2011:
59–60).
77
Шурфовки поселения Беленькое II не выявили строительных остатков. Зато они же показали наличие
довольно разнообразного керамического комплекса (Бруяко 2005б).
78
О некоторых сомнениях по этому поводу в отношении Никония см. Буйских 2013.
138
да, в радиусе 5 км, находится ещё по меньшей мере 10 местонахождений (рис. 39).
Даже в километровой зоне 100% хозяйственной экспансии Никония находится два
поселения. Не располагая данными археологических исследований Никония, трудно
было бы из скопления этих посёлков (включая и сам Никоний) выделить некий поли-
тико-экономический центр и, таким образом, каждое из них в отдельности теорети-
чески вполне могло бы претендовать на роль автономной, экономически независи-
мой единицы.
Рассмотрим ситуацию в этом районе подробнее. К югу (юго-востоку) от Нико-
ния по разведкам известно 2 крупных поселения (Бугаз IV и Бугаз VI), удаленных
друг от друга на расстояние ок. 1–1,5 км. Хозяйственные зоны полиса и 2 сель-
ских (?) поселений настолько «теснят» друг друга, что при условии синхронной жиз-
недеятельности всех трех населенных пунктов их обитатели должны были ощущать
явный дефицит хозяйственных площадей. Кроме того, в пределах site territory этих
крупных поселков находится еще 10 местонахождений античного времени.79 В такой
ситуации напрашиваются следующие выводы. Во-первых, поселений 2-го уровня,
южнее Никония вплоть до морского побережья, вероятно, быть уже не должно. Во-
вторых, скорее всего, поселения Бугаз IV и Бугаз VI – памятники асинхронные,
существовавшие впрочем, в пределах указанного периода IV – первой пол. (трети)
III вв. до Р.Х.80 И, в-третьих, отмеченные 10 местонахождений, по-видимому, можно
отнести к посёлкам 3-го уровня («вторичной» периферии).
Севернее Никония располагается 3 крупные поселения, известные по стацио-
нарным раскопкам – Овидиополь II, Николаевка и Надлиманское городище. Все эти
пункты (включая Никоний), равноудалены друг от друга. Пожалуй, лишь на участке
побережья лимана между поселениями Овидиополь II и Николаевка есть место для
локализации ещё одного поселения 2-го уровня.
Таким образом, исходя из используемой палеоэкономической методики и при
условии, что все отмеченные поселения существовали синхронно, получается, что
на левом берегу Днестровского лимана, вряд ли стоит ожидать открытия какого-ли-
бо крупного (сельского) поселения. Все остальные пункты, зафиксированные раз-
ведками на участке побережья лимана между Надлиманским городищем и морем
(поселения Бугаз IV и Бугаз VI), общим числом 35–40 единиц, можно отнести к
посёлкам третьего уровня.
Однако, с учетом фактора асинхронности количество сельских поселений
может и возрасти. Насколько существенно – зависит от решения вопроса о продол-
жительности функционирования того или иного сельского поселения. В этом ура-
внении мы имеем лишь одно достоверное значение – период существования сель-
ской округи в целом, т.е. IV (конец V) – первая пол. (треть) III вв. до Р.Х. Хроноло-
гия раскопанных поселений, на современном уровне практически не разработана.
Тем не менее, по некоторым нашим наблюдениям и тем данным, которыми распола-
гают наши коллеги, можно предположить, что такие поселения как Николаевка и
Овидиополь существовали в пределах 60–70 лет.81 Принимая этот условный времен-
___________________
79
Одно из них (Роксоланы I), вероятно позднеархаического времени.
80
Такую суммарную дату дают материалы разведок, притом, что на поселении Бугаз VI есть и
материалы позднеархаического времени.
81
Датировка дана по коллекциям клейм, обработанным А.И. Мартыненко, которому мы весьма
признательны за разрешение воспользоваться этими неопубликованными данными.
139
 Рис. 39. Пространственная структура античного экономического района в
Нижнем Поднестровье
Fig. 39. The spatial structure of economic area of antique period in the Lower Dniester region
140
ной отрезок, легко просчитать, что число сельских поселений левого берега Дне-
стровского лимана реально может быть больше в 2 раза. И искать их следует либо
рядом с уже известными античными населенными пунктами, либо, если их обитате-
ли практиковали переложно-залежную систему землепользования – где-то на грани-
це (или даже за ней) условного 5 км радиуса.
Интересно, что и на левом и на правом берегах примерно на одинаковом рас-
стоянии от обоих полисов к северу располагаются городища – Надлиманское (25 км
севернее Никония) и Пивденное (20 км севернее Тиры). Данных о каких-либо дру-
гих укрепленных поселениях на Днестровском лимане до сих пор нет. Известно, что
Пивденное считается памятником преимущественно фракийского (гетского) населе-
ния, а Надлиманское – скифского. Каких-либо неудобств в связи с отнесением
памятников варварского населения к структуре хоры возникать не должно. Вряд ли,
обитатели этих посёлков вели автономную хозяйственно-экономическую деятель-
ность никак не связанную с жизнедеятельностью полиса. И, учитывая укрепленный
характер этих поселений и их удаленность от Тиры и Никония, мы полагаем, что
появление этих городищ – результат вполне сознательной политики направленной на
укрепление (структуризацию) всей системы сельской периферии, путем привлече-
ния на нее местных варваров.82
Подведём некоторые итоги. Термин «сельские поселения», которым обычно
наделяют все известные местонахождения античного времени в Нижнем Поднестро-
вье, неточно отражает хозяйственно-экономический статус каждого из них. Под
сельским поселением следует понимать стационарные долговременные местонахож-
дения с ярко выраженной аграрной ориентацией в сфере экономики. При этом, жите-
лями сельских поселений практиковались и другие виды хозяйственной, а также
ремесленной деятельности. Продукция ремесла, в отличие от сельского хозяйства,
служила главным образом для внутреннего потребления на данном поселении.
Далее. Прежде чем выяснять хозяйственно-экономические функции местонахожде-
ний конкретного района следует по возможности более точно определиться с их
датировками. Последнее поможет сузить количество синхронных памятников при их
дальнейшем хозяйственно-экономическом анализе. Таким образом, хронологиче-
ский фактор должен играть вполне самостоятельное значение при решении пробле-
мы нормальной жизнедеятельности античных местонахождений в условиях их,
большей частью кажущейся, чрезвычайной плотности. Тем самым, многочисленные
следы жизнедеятельности не всегда могут находиться в соответствии выраженном
«коллекция подъёмного материала» – «сельское поселение», а систему населённых
пунктов в зонах колонизации следует рассматривать имея ввиду вероятную функ-
циональную и хронологическую дифференцированность слагаемых этой системы.
При этом, очевидна её иерархичность. Именно с учётом всего этого предлагается
следующий вариант функциональной типологии античных местонахождений
Нижнего Поднестровья:

___________________
82
В принципе, это можно рассматривать и как некий, ранний эквивалент политики федерализма – вклю-
чения какой-то части варварского населения т.н. буферной зоны в экономико-политическую систему –
политики, которая впоследствии императорским Римом была возведена в ранг государственной.
141
 1 ПОЛИС

Сельские поселения
2
(в т.ч. укрепленные)

Хутора, загоны для скота, сезонные

3 торжища, рыболовные станции,
сезонные ремесленные выселки и пр.

К первому уровню в Нижнем Поднестровье относятся Никоний и Тира. Второй

составляют стационарные местонахождения с более или менее высокой плотностью
жилых и хозяйственных комплексов: Надлиманское городище, Овидиополь II, Нико-
лаевка, Пивденное и ряд других.83 Иногда такие местонахождения обладают про-
стейшей системой оборонительных сооружений (Надлиманское городище). Низший,
третий уровень, как легко заметить, обладает высокой функциональной вариабель-
ностью. Краткий период жизнедеятельности местонахождений этого типа, зачастую
их сезонный характер, а вследствие этого – частая смена места обитания, всё это
делает проблему их хронологической дифференциации крайне сложной. Думается,
что отсюда во многом кажущаяся синхронная, а на самом деле – диахронная плот-
ность местонахождений, которая в значительной степени обусловлена большим
числом поселений именно 3-го уровня. Пока нет возможности связать с данным
типом ни одно из местонахождений в Нижнем Поднестровье, в основном, из-за
недостаточной изученности региона. Теоретически, местонахождения 3-го уровня
могли иметь несколько, большей частью временных, построек, а также ряд объектов
хозяйственного назначения. Таким образом, в археологическом отношении они
выражены наиболее слабо.
Поселения 3-го таксона, по-видимому, невозможно выявить иными методами,
нежели раскопки такого памятника, причём, желательно, полные. Теоретические
критерии, даже в сочетании с массированными, сплошными сборами подъёмного
материала ничего в конечном итоге не дают. Результаты таких исследований и «убе-
дительность» полученных выводов хорошо характеризует фраза: «Some of the rural
farms found by intensive survey seem indeed to be temporary fieldhouses, for storage or
seasonal use…» (Bintliff 2006: 18). Попытки определить таксономический уровень на
основе типов посуды, черепки которой попадаются на таких местонахождениях, не
впечатляют. В их слабой обоснованности легко убедиться сравнив рис. 7 и 9 из этой
же статьи Дж. Бинтлиффа. Являясь разноуровневыми иллюстрациями к одному и
тому же тезису, они явно не соответствуют друг другу. Большая плотность керамики
на 1 га соответствует поселению низшего таксона и наоборот (Bintliff 2006). В этом
___________________

Определённой упорядоченности в планировке таких населённых пунктов пока не прослежено. Лишь

83

поселение Затока I составляет весьма вероятное исключение (Бруяко, Малюкевич 2009).

142
отношении более реалистичной кажется оценка нынешних возможностей метода к
которой пришли Г.П. Гарбузов и А.А. Завойкин, на основе практической работы по
обследованию отдельных участков античных поселенческих систем на Боспоре.
Переход от статистической абстракции, полученной на основе безупречного фор-
мального анализа, к исторически более или менее достоверной интерпретации пока
невозможен (Гарбузов, Завойкин 2009: 172).
Необходимость в населённых пунктах 2-го уровня могла возникать в пределах
хозяйственно-экономической периферии полиса, по мере удаления от него.84 Особен-
но ярко это проявилось на раннем этапе колонизации Поднестровья когда в конце
VI в. до Р.Х. намечалась схема будущего хозяйственно-экономического района
(Бруяко 1990: 10–12). Около десятка местонахождений левого берега оказались
довольно равномерно рассредоточенными по побережью и достаточно удалены от
Никония. Позднее, в IV веке, в пределах site territory полиса могли находиться и
поселения низшего таксона, связанные с полисом непосредственно, минуя местона-
хождения 2-го уровня (собственно сельские поселения).85
Предложенная выше схема является контурной. Это объясняется невысокой
степенью изученности региона, а значит и слабой археологической наглядностью
каждого, точнее последних двух из выделенных уровней. Нет никаких сомнений в
том, что в дальнейшем эта схема может быть расширена и конкретизирована. Так,
например, радиус хозяйственных зон полисов – Тиры и Никония возможно следует
сократить, так, как это предлагает Дж. Бинтлифф для материковой Греции. По его
мнению, в условиях чрезвычайной плотности населённых пунктов, радиус зоны
хозяйственной экспансии (непосредственной эксплуатации = direct exploitation)
может равняться не 5, а 2–3 км (Bintliff 2006: 16). Подобные поправки, скорее всего,
будут необходимы и в других районах Причерноморья, где концентрация синхрон-
ных местонахождений в античную эпоху очень высокая.
Скорее всего будет корректироваться и содержание отмеченных структурных
уровней. Эти величины отнюдь не постоянные, могут уточняться, а сама схема допол-
няться. Так, например, новый таксон, который имеет, судя по всему, локальный харак-
тер – резиденция Спартокидов на Боспоре в сочетании с поселениями обслуги (Лом-
тадзе, Масленников 2004). Пример, судя по всему действительно локальный, в плане
содержания не до конца понятный. Считать ли это поселком «вторичной периферии»,
структурой, приравнённой к полису, либо самостоятельным таксоном, параллельным
полису с собственной миниокругой – пока неясно. Есть еще проблема т.н. малых
городов Боспора. В целом Боспор с точки зрения урбанистической таксономии – наи-
более сложный регион в Северном Причерноморье (Виноградов 1999: 110 и сл.). Эта
___________________
84
Когда в разделе 3.5.5. шла речь о необходимости дополнительных поставок зерна в Никоний, прежде
всего имелись ввиду как раз вероятные излишки этой продукции на сельских поселениях его округи.
Помимо снабжения самого Никония, излишки могли быть реализованы и на экспорт. Данная процеду-
ра наверняка осуществлялась при участии административных структур полиса. Это одно направление
во взаимных связях по линии «периферия-центр». Обратная направленность могла выражаться в пря-
мой или посреднической деятельности торгово-ремесленной прослойки полиса, направленной на
покрытие насущных потребностей сельских поселений.
85
Так например, в округе Елизаветовского городища в дельте Дона в IV в. до Р.Х. существует около
15 местонахождений, которые определяются как рыболовные станции. При этом, нет никаких
сомнений в том, что в хозяйственно-культурном отношении эти станции всецело были связаны с
Елизаветовским городищем (Марченко, Житников, Яковенко 1988: 70).
143
сложность видится в отличии поселенческой структуры Боспора, его пространствен-
ной организации, от прочих районов Причерноморья, более простых в этом отноше-
нии. «Такая система, по всей видимости, сложилась как ответ на своеобразную демо-
графическую ситуацию района, связанную с периодическими передвижениями через
пролив какой-то части скифской кочевой орды, а также близостью к Боспору такого
опасного соседа, как Предкавказская Скифия» (Виноградов 1999: 112). Думается, что
дело здесь не столько в этом, сколько в особой ландшафтно-географической конфигу-
рации осваиваемого пространства. В этом смысле Боспор не похож ни на один из оча-
гов колонизации Северного Причерноморья, для которых характерно вертикальное
(меридиональное) освоение региона. Расширение зоны хозяйственной и торговой
экспансии вглубь материка предопределялось долинами крупных степных рек. На
Боспоре хозяйственная экспансия, ограниченная в пространстве с севера и с юга
вынужденно развивалась в широтном направлении. На раннем этапе не самый прив-
лекательный в хозяйственном и торговом отношении район, оказался для эллинов в
числе приоритетных прежде всего как стратегический узел.

***
Теперь можно подвести окончательные итоги по данной главе. На протяжении
античной эпохи в Северо-Западном Причерноморье существовали два хозяйственно-
культурных типа. Первый – это тип оседлых земледельцев-животноводов к которому
можно причислить обитателей античных поселений низовьев Тираса, побережья
Одесского залива, Кошар, а также фракийских местонахождений Нижнего Подуна-
вья. Второй тип, формирование которого в основном завершилось к IV в. до Р.Х., это
тип скотоводов-земледельцев образовавшийся преимущественно на базе кочевого
скотоводства и представленный памятниками степных скифов. Этот тип, ввиду про-
сто-таки удручающей терминологической путаницы, практически не поддаётся чёт-
кому определению. К.П. Калиновская выделяет тип подвижного хозяйства, включа-
ющий следующие классы скотоводства: древнее пастушество, пастушество-трансгу-
манс и миграционно-военный (Калиновская 1989: 33). Г.Е. Марков говорит о подвиж-
ном скотоводстве, как составляющем один из важнейших признаков ХКТ (Марков
1981: 84). Г.Н. Симаков – о кочевом подтипе с нерегулярным земледелием (Симаков
1982: 75), а Б.В. Андрианов – о скотоводах с отгонными формами выпаса (Андрианов
1982: 77). Представляется, что все эти характеристики в той или иной мере примени-
мы к форме хозяйственной деятельности скифов Северо-Западного Причерноморья
конца V–IV вв.до Р.Х. Наиболее точной кажется формулировка, предложенная
К.П. Калиновской. Близким к ней является и определение Г.Е. Маркова.
По-прежнему, мы утверждаем, что состав стада диктуют, прежде всего, хозяй-
ственная необходимость и ландшафтно-климатическая целесообразность. По край-
ней мере, эти показатели полностью доминируют в эгалитарных сообществах. В
социально-ранжированных (сословно-классовых) обществах играет роль и престиж-
но-диетический фактор, в особенности, это касается обеспечения мясной пищей
крупных квазигородских центров, где были сосредоточены органы и функции вер-
ховного управления относительно крупной области. Так называемые «княжеские
резиденции», или «Fürstensitz», альпийской зоны гальштатской культуры (НаD)
144
показывают наивысший процент свиньи в стаде домашних животных (Müller-Sche-
eßel, Trebsche 2007: 68, 71, abb. 3).86
Земледелие в этот период, как видно на примере античных поселений и горо-
дов, давно уже стало отраслевым элементом характерным для полиструктурного,
устойчивого типа хозяйства высокоразвитых обществ и перестало носить самодо-
влеющий характер. Видимо, это имеет ввиду В.А. Шнирельман когда говорит о двух
значениях термина «земледелие», как одного из направлений хозяйства и, как харак-
теристики образа жизни основанного на земледелии (Шнирельман 1989: 364). Рав-
ным образом, то же относится и к скотоводству.
Низовья Днестра, были последним из районов колонизации Северного Причер-
номорья, где следы древней размежёвки оставались неизвестными до недавнего вре-
мени. После того, как в конце 80х гг. прошлого столетия в окрестностях ряда антич-
ных памятников Северо-Западного Причерноморья были открыты земельные наде-
лы (Бруяко, Назарова, Петренко 1991), мы можем утверждать, что в античном При-
черноморье существовала некая унифицированная система земледелия. Это, однако,
не означает её монотипность. Как уже отмечалось, в последние десятилетия первен-
ство по части методического и систематического изучения античного земельного
кадастра и создания базы данных для изучения аграрной и, шире, социально-эконо-
мической истории перешло от Херсонеса к Боспорскому царству. Обстоятельная раз-
работка вопросов античного землепользования, оказалась на этой территории весь-
ма плодотворной. Выяснилось, что население Боспора практиковало 2 типа межева-
ния земельного фонда – нелинейное (иррегулярное), и ортогональное (линейное).
Причём, на азиатской стороне был распространён первый тип, а на европейской –
второй. Это положение вызвало желание его объяснить, с одной стороны, а с другой
– формализовать этот факт в масштабах всего Северного Причерноморья. Первое
направление развивали А.А. Масленников и А.А. Супренков. Они полагают, что про-
блема соответствия ортогональных и неортогональных (иррегулярных) наделов кро-
ется в вопросе о формах земельной собственности. Сочетание на хоре двух систем
свидетельствует о различных формах землевладения и, здесь строгость и порядок
конечно же должны соответствовать более высокому статусу землевладельца. И,
тогда, ортогональная размежёвка на Европейском Боспоре, возможно, является приз-
наком, условно говоря «царской» земли. А иррегулярные наделы на Боспоре Азиат-
ском, возможно, принадлежали населению государства из числа варваров (Маслен-
ников, Супренков 2009). Сомнения авторов относительно тотальной принадлежно-
сти всех выявленных наделов к античной эпохе, возможно, обоснованы для Боспо-
ра. Однако, в Северо-Западном Причерноморье этой проблемы, по большому счёту,
не существует.
Эти же наблюдения о разнотипных системах межевания на Боспоре, Г.П. Гарбу-
зов использовал для обобщений на макрорегиональном уровне в масштабах всего
Северного Причерноморья (Гарбузов 2006; 2008). Он выделил два основных района
нелинейного межевания в Северном Причерноморье – округа Ольвии и Азиатский
Боспор. И, хотя, про наделы в Никонии он знает,87 тем не менее, не включает Нижнее
___________________
86
Максимально корректный вывод в данном случае обеспечивает археозоологическая коллекция из
Хюнебурга, насчитывающая свыше 150 000 (!) определимых костей (Müller-Scheeßel, Trebsche 2007: 68).
87
Мало того, Г.П. Гарбузов идентифицировал новый район размежёвки вблизи Никония, который мы, в
своё время, не увидели (Гарбузов 2008: 158, рис. 8).
145
Поднестровье в число указанных районов. А, между тем, учитывая то, что Побужье
(округа Ольвии) и Поднестровье разделяет аграрная зона Кошарского поселения с
выраженными следами ортогональной планировки, наверное, можно обозначить и
третий район с иррегулярными наделами – низовья Тираса. Тем более, что отдель-
ные сегменты нелинейного межевания как будто бы, фиксируются и в районе Над-
лиманского городища, что расположено в 25 км севернее Никония (рис. 36)
Эллинско-варварская культурная интеграция помимо прочего, оказала опреде-
лённое воздействие на аграрный сектор туземного населения. Несмотря на сложив-
шийся к началу колонизации устойчивый набор культурных растений в Причерно-
морье, тем не менее, какое-то взаимообогащение протекало и в этой сфере (вино-
град). Имело место также и внедрение новых технологий (ручные мельницы). Вме-
сте с тем, есть основания полагать, что диета варварского и эллинского населения
была различной даже в эпоху эллинизма, когда процесс культурной интеграции нас-
читывал уже несколько столетий. К такому выводу приводит анализ материалов Ели-
заветовского городища на Нижнем Дону. Раздельные флотации из скифских и грече-
ских слоёв показали довольно-таки резкое отличие в удельном весе одних и тех же
зерновых (Kopylov, Rempel 2006: 49–50). Практически тождественная картина полу-
чена и для Керкинитиды, с той лишь разницей, что, эллинские и варварские слои
здесь не синхронные, а хронологически последовательные. Показатель плёнчатых
пшениц в греческих слоях V–III вв. ничтожно мал – менее 2%. Варваризация города
во II в. до Р.Х. сопровождалась увеличением удельного веса полбы – до 25%, ростом
засорённости посевов, общим снижением качества агротехнических мероприятий
(Кутайсов 2004: 18–19).
Нечто подобное могло иметь место и в животноводстве, где при анализе вариа-
бельности состава стада домашних животных не следует игнорировать влияние
этнокультурных стандартов. Правда, этот фактор имел самостоятельное значение
уже на относительно поздних этапах истории общества. Но, всё же, он вполне мог
корректировать видовой состав стада в абсолютно схожих ландшафтно-климатиче-
ских условиях. Вот как проявляется действие этого фактора в современной Буджак-
ской степи. Эта пёстрая в этническом отношении область, весьма ровная в ландшаф-
тном смысле и ограничена по площади – примерно 150–200 км с запада на восток и
около этого, или чуть меньше с севера на юг. Среди основных видов домашних
животных наблюдается очевидное предпочтение, которое отдают мелкому рогатому
скоту болгары, молдаване и гагаузы. Столь же очевидное преобладание в стаде круп-
ного рогатого скота отмечается в украинских и русских сёлах. Домашний осёл, как
тягловое и реже вьючное (при выпасе скота) животное ещё сохраняется в болгарских
и гагаузских анклавах, редок в молдавских и практически отсутствует в украинских
и русских. Преобладание МРС при наличии в стаде домашнего осла, абсолютно нед-
вусмысленно указывает на сильные традиции скотоводства, а доминирование КРС
на такие же устойчивые традиции оседло-земледельческого хозяйства. Вторичные
продукты животноводства в среднем всегда качественнее у болгар, гагаузов и молда-
ван. Однако, они, к примеру, в отличие от украинцев и русских, не проявляют ника-
кого интереса к грибам, которые растут здесь в прирусловых зонах.
Есть ещё одна этническая, точнее, этно-конфессиональная, популяция Буджака
которая совсем недавно приближалась по своей хозяйственно-экономической стра-
тегии к обществам с присваивающей экономикой. Речь идёт о старообрядцах
Нижнего Дуная, у которых роль рыболовства, как основы жизнеобеспечения доку-
ментально подтверждена для первой половины XIX в. (Пригарин 2010: 299 и сл.). И,
146
хотя позднее, рыболовство явно уступило свою роль животноводству и земледелию,
но всё же и сегодня нетрудно заметить дань традиции – высокий удельный вес рыбы
в диете старообрядцев. Впрочем, данный пример как раз характеризует ландшаф-
тный вызов хозяйственной стратегии. Ареал старообрядцев XVIII–XIX вв. – это пре-
имущественно дельта Дуная.
В последнее время установлена дифференциация внутри античного земельного
кадастра в Северном Причерноморье. Наблюдается параллельное существование
двух разных систем межевания в различных районах колонизации. Система земледе-
лия при этом была унифицированной, скорее всего, двухпольной. Помимо этого, на
варварской периферии существовала также переложная система, которую также
можно считать универсальной для Барбарикума в целом. В связи с этим, говорить о
трёх системах земледелия, сложившихся в Северном Причерноморье в этот период
– скифская степная, лесостепная и античная (Гаврилюк, Пашкевич 1991: 62; Гаври-
люк 1999: 163; 2013: 315), можно лишь с большой долей условности. Это деление
отражает скорее географический, нежели типологический (сущностный) аспект, в
особенности на позднем этапе.

147
 ГЛАВА IV

ВОПРОСЫ РЕМЕСЛЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

НАСЕЛЕНИЯ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

4.0. Предварительные замечания

Тема, связанная с изучением ремесла и промыслов в Северо-Западном Причер-
номорье античной эпохи, находится в начальной стадии исследования. Это подчёр-
кивалось нами 20 лет назад. Это же положение сохраняется и сегодня. Отдельные
аспекты ремесленной проблематики, так же, как и темы хозяйства, рассматривались
в контексте конкретного памятника. При этом, они явно занимали второстепенное
положение, а их анализ ограничивался сугубо дескриптивным изложением.
Помимо общих очерков ремесленного производства в Никонии (Секерская
1989: 66–68), Тире (Самойлова 1988: 44–46 ) и на ряде архаических поселений
(Охотников 1990: 49–50), объектами изучения являлись также и отдельные изделия
– продукты и орудия ремесленного производства (Диамант 1984б; Екимова 1984;
Левина 1989; Левина, Островерхов, Редина 1993), серии, или коллекции таких пред-
метов (Секерская 1993; Смольянинова 2010б; Сон 2011). Системный, целенапра-
вленный характер носили исследования А.С. Островерхова, касавшиеся ремеслен-
ных производств Днепро-Бугского региона (в основном металлургия и стеклоделие).
При изучении данной темы А.С. Островерхов привлекал и материалы из Нижнего
Поднестровья (Островерхов 1979; 1981; 1988).1 Исследования С.Я. Ольговского
посвящённые цветной металлообработке также касаются этого региона, однако,
лишь вскользь, поскольку в них основное внимание уделено области Нижнего Поб-
ужья (Ольговский 1986; Ольговський 1992). Эти работы относятся к раннему этапу
научной деятельности С.Я. Ольговского. Но, сегодня, можно говорить и о позднем
периоде. Его своеобразной квинтэссенцией стала монография «выдержавшая» два
издания (Ольговский 2005; Ольговський 2011).2 Попытка осмыслить её содержание
дала повод для грустных мыслей. Вероятно, помимо социально-экономической,
политической и прочих общественных деволюций можно говорить ещё о деволюции
профессиональной. Последствия, пусть даже кратковременного отхода от научной
работы как нельзя лучше характеризуются известным тезисом – «Потеря темпа –
есть потеря качества». И упомянутая книга оказалась всего лишь иллюстрацией
этого процесса. После «гепатитовых песков» (Ольговский 2005: 74; Ольговський
2011: 82), пропадает всякое желания полемизировать с автором, поскольку спорить
не о чём.3 Даже, если это опечатка в двух разных изданиях, на разных, хотя и близ-
___________________
1
Весьма значителен вклад А.С. Островерхова в области изучения античного стеклоделия. Однако,
учитывая отсутствие бесспорных следов этого производства в изучаемом регионе, видимо, пока нет
необходимости в подробном историографическом обзоре.
2
Есть уже и третье, выпущенное в Москве Университетом Дмитрия Пожарского (Ольговский 2014).
Впрочем, я не могу судить о степени идентичности этого издания двум предыдущим, поскольку, не
располагал временем, чтобы внимательно просмотреть эту книгу.
3
Это попробовал сделать А.С. Островерхов в своей рецензии на данную книгу (Островерхов 2006).
148
ких языках, и вместо «гепатитовых», следует всё-таки читать «гематитовые», то эта
опечатка кажется знаковой, ибо сделана она в книге автора, считавшегося специали-
стом в вопросах именно древней металлургии.
С.Я. Ольговский совершенно не владеет литературой, вышедшей после середи-
ны 90х гг. Он не знает об открытии бронзолитейной мастерской на Березани (Оль-
говський 2011: 68). Он сетует на нерадивость исследователей Елизаветовского горо-
дища, которые никак не соберутся издать материалы этого памятника (Ольговський
2011: 126). С.Я. Ольговскому неведомо про то, что ровно за 10 лет до выхода его
монографии, материалы Елизаветовского городища были опубликованы в виде
книги настолько большой, что на ней вполне можно сервировать скромный ужин на
2 персоны. Трудно определить своё отношение к фразе о том, что работавшие в оль-
вийских мастерских скифы не умели читать и писать по-гречески, и поэтому они не
могли делать монеты-дельфинчики с надписями (Ольговский 2005: 96). А что если
автор прав?! Согласимся, что от специалиста в области античной археологии доволь-
но странно слышать, что Елизаветовское городище и Танаис – это один и тот же
населённый пункт (Ольговський 2011: 126). С.Я. Ольговский всерьёз, и даже не без
некоторого задора полемизирует с авторами нач. ХХ века (А.А. Бобринский,
Б.В. Фармаковский), и т.д. и т.п.
Завершая это неприятное отступление, можно сказать, что книга С.Я. Ольгов-
ского, широко растиражированная на постсоветском научном пространстве, если и
займёт какое-то место в историографии, то, скорее всего, совсем не в том разделе, на
который можно было рассчитывать.
В настоящей главе предполагается рассмотреть все основные виды ремёсел и
домашних промыслов, по которым имеется соответствующий материал. Но вначале
необходимо оговорить наше понимание самого термина «ремесло», а также тех каче-
ственных характеристик, которыми оно наделяется в античном Причерноморье.
Учитывая терминологическую неупорядоченность в разработке понятийного аппа-
рата данной проблемы, мы не будем претендовать на методологическое новаторство
и отметим лишь некоторые, наиболее существенные положения. Ремесло, как первая
ступень промышленного производства, заключает в себе три основных вида деятель-
ности. Домашнее ремесло (или домашние промыслы), которому присущ известный
технологический уровень. Этот самый уровень определяет широкую доступность
домашнего ремесла, а, значит, возможность заниматься им практически в каждой
семье. Специализированное производство, ориентированное на внутреннее потре-
бление, ограниченное пределами конкретного местонахождения (близкий аналог
общинного ремесла первобытной эпохи). И, наконец, ремесло, ориентированное
на внешний рынок. Последние два вида деятельности требуют сочетания опреде-
лённого уровня специализации и профессионализма, которые во многом обусловле-
ны наличием достаточно сложных технологий. Их дифференциация по археологиче-
ским материалам довольно затруднительна.
Основной акцент в нашем исследовании предполагается сделать на технологи-
ческом аспекте ремесленного производства. Это не исключает возможности парал-
лельного изучения его форм, а впоследствии и проблем социальной организации.
Последнее впрочем, не входит в задачу настоящей работы в силу своего, более чем
самостоятельного научного значения и ярко выраженной специфики. Кроме того,
существование ремесла как социально-технологического института, для античной
эпохи не является предметом дискуссий такого накала, которые имеют место при
изучении более ранних эпох.
149
 4.1. Каменотёсное производство
Обработка камня занимала значительное место в производственной деятельно-
сти населения Северо-Западного Причерноморья. В первую очередь, это было
обусловлено потребностями домостроительства, в котором камень занял главен-
ствующее положение приблизительно с середины V в. до Р.Х.4 Именно в этот период
в Никонии при сооружении наземных зданий с подвальными помещениями начина-
ет интенсивно применяться камень (Секерская 1989: 49). В Нижнем Поднестровье
для IV в. до Р.Х. помимо Тиры и Никония, остатки каменного домостроительства
отмечены на городище Надлиманское (Дзис-Райко, Охотников, Редина 2012: 25 и
сл.), поселениях Николаевка (Мелюкова 1975: 10–17), Пивденное (Сальников 1966:
179–192), Затока I (Малюкевич 1991: 117–119). Камень использовался жителями
поселений побережья Одесского залива, а также Кошар.
Строительным камнем служила местная осадочная порода – известняк. Это
единственное минеральное сырьё, распространённое в Северо-Западном Причерно-
морье в количестве достаточном для широкомасштабного строительства. По наблю-
дениям В.Ф. Петруня, в Никонии из него сложено около 80% всех строительных
остатков каменных сооружений (Петрунь 1966: 134). Известняки Северо-Западного
Причерноморья представляют собой реликты неогеновых морей и сложены тремя
последовательно залегающими ярусами: сарматский и меотический (верхний мио-
цен), понтический (нижний плиоцен). Выходы известняка на современную поверх-
ность наблюдаются в основном по эрозионным врезам (балкам, оврагам, долинам
рек). Кроме того, имеются обширные по площади участки, где известняки залегают
на незначительной глубине, непосредственно у поверхности (рис. 40). Очевидно, что
наличие расположенных поблизости залежей известняка должно было учитываться
при выборе места будущего поселения и являлось обязательным условием активно-
го каменного домостроительства. Несмотря на значительный подъём уровня моря и
затопление дельт многих степных рек, выходы напластований известняка и сейчас
наблюдаются в клифах морского побережья и Днестровского лимана. Так, практиче-
ски на уровне зеркала Днестровского лимана, располагается в настоящее время пон-
тический горизонт в районе Никония. Мощные обнажения известняка отмечены в
морском клифе в районе Кошар, а остатки древней Тиры располагаются непосред-
ственно на известняковой скале. Последнее обстоятельство, кстати, выгодно отлича-
ло месторасположение Тиры от прочих крупных поселений Поднестровья, в том
числе и Никония, поскольку позволяло вести добычу камня открытым способом на
широкой площади. Жители Никония были ограничены в этом лишь подстилавшим
нижнюю террасу понтическим горизонтом. Именно данное обстоятельство
Т.Л. Самойлова связала с преимущественным распространением каменного домо-
строительства в Тире и сырцово-каменного в Никонии (Самойлова 1988: 31).
Иная ситуация складывается в Подунавье, где в районах левобережья приле-
гающих к нагорью Северо-Восточной Добруджи (горы Мэчин, или Мэчинские
горы), слои известняка залегают очень глубоко, резко понижаясь от широты г. Бол-
град. Поэтому, шансы обнаружить здесь местонахождения со значительными остат-
ками каменного домостроительства – невелики. Доставка камня на значительные
___________________
4
Остатки каменного домостроительства позднеархаического времени весьма немногочисленны. Один
из наиболее ярких примеров – каменный цоколь наземного помещения поселения Надлиманское VI
(Охотников 1990: 12).
150
 Рис. 40. Распространение известняков, доступных для разработки в степной части
Северо-Западного Причерноморья
Fig. 40. The distribution of stone deposits, available for mining in the steppe zone
of North-West Black Sea region

расстояния делает его применение в бытовом строительстве малорентабельным.

Единственное месторождение в этом районе, это залежи зелёных сланцев – метамор-
фические породы палеозойского (девон) времени, – выходы которых на поверхность
находятся вблизи сёл Орловка («Каменная гора») и Новосельское (рис. 40). Впрочем,
месторождение носит локальный характер, а сам минерал в обработке гораздо более
трудоёмкий, нежели известняк. Судя по археологическим данным, добыча камня
велась исключительно местным населением, возможно, кстати, монополизировав-
шим этот уникальный сырьевой источник. Однако, только в римское время, когда на
«Каменной горе» был построен римский форт, можно говорить об активной разра-
ботке месторождения. В другие эпохи этот камень использовался весьма ограниче-
но. Так население, эпохи палеометалла, добывало сланец для строительства кромле-
хов вокруг погребальных сооружений.
151
 Наряду с известняками из античных поселений Нижнего Поднестровья проис-
ходит большое количество пород камня, вероятные месторождения которых нахо-
дятся далеко за пределами Северо-Западного Причерноморья. Кропотливую работу
по идентификации таких районов провёл в своё время В.Ф. Петрунь (Петрунь 1966;
1967). Он высказал мнение, согласно которому камень эгейско-малоазийского и
западнопонтийского происхождения (главным образом это относится к породам маг-
матогенно-метаморфогенного состава) мог попадать в район Нижнего Поднестровья,
находясь в качестве балласта в трюмах античных торговых судов (Петрунь 1966:
139).5 Такая практика была вполне обычной ещё в XIX веке (Тункина 2002: 217).
Впоследствии, необработанные балластные камни могли служить в качестве сырья
для изготовления различных орудий. Выше уже шла речь о возможно местном изго-
товлении некоторых ручных мельниц из пород андезито-базальтового состава, наря-
ду с импортом уже готовых изделий подобного типа. В этом случае, исходным мате-
риалом был именно балластный камень. Кстати, многие зернотёрки изготовлены из
привозных пород. И если торговля рычажными и ротационными мельницами –
достоверный факт, то в отношении примитивных зернотёрок это кажется совершен-
но невероятным.
Говоря о целенаправленном ввозе каменных полуфабрикатов и готовых изде-
лий, прежде всего, следует иметь ввиду мрамор.6 Из привозного сырья изготовлено
множество камней шарообразной формы, т.н. «сфероиды» (Гаврилюк 1989: 79).
Число находок подобных предметов очень велико, а область их практического при-
менения до конца не определена (рис. 41, 1–2). Часто их называют «пращевыми».
Помимо античных поселений сфероиды известны и в скифских подкурганных захо-
ронениях. Судя по находкам таких камней в курильницах и обычных лепных сосу-
дах, их функции, вероятно, не исчерпывались бытовой сферой.7 Материал, из кото-
рого изготовлены сфероиды, большей частью не местный и представляет собой
плотные изверженные породы. Хотя известны экземпляры, сделанные из осадочных
пород (известняк, песчаник).
Довольно многочисленны находки абразивов самой разнообразной формы для
заточки и правки режущих и колющих металлических инструментов. Для этих целей
обычно использовались песчаниковые породы. Их абразивные свойства примени-
тельно к каменным и костяным орудиям были известны уже в эпоху неолита (Семё-
нов 1957: 170–174). Песчаники в изобилии известны как в приморских районах
Северо-Западного Причерноморья, так и в более северных, лесостепных областях (в
частности – кварцевый песчаник). Если использовать классификацию каменных
___________________
5
Примечателен тот факт, что на городище у с. Надлиманское соотношение привозных и местных пород
значительно уступает аналогичному показателю для Никония. В.Ф. Петрунь предположил в этой связи,
что наличие «балластного» камня зависело от регулярности посещения конкретного пункта гречески-
ми кораблями (Петрунь 1966: 139). Это кажется весьма вероятным.
6
Сотрудник Причерноморской комплексной геологоразведочной экспедиции А.И. Ольховский иденти-
фицировал каррарский мрамор, из которого была изготовлена база одной из ольвийских колонн. Он же
указывает на вероятные карпатские источники для двух мраморных плит (надгробие и вотивный
рельеф) из могильника черняховской культуры Беленькое. В связи с находками кальцитовых мраморов
в Тире и Никонии В.Ф. Петрунь предполагал для них месторождения в островной Эгеиде (Петрунь
1966: 135–136).
7
Анализ двух таких камней, найденных в лепном сосуде, показал, что порода из которой они изготовле-
ны является, по мнению А.И. Ольховского, хорошим адсорбентом механических примесей в жидкости.
152
Рис. 41. Сфероиды («пращевые камни») и каменные абразивы
Fig. 41. Spheroids («sling» stones) and abrasives stone

153
абразивных инструментов, предложенную Б.А. Шрамко, то тогда в нашем регионе
известны три из четырёх выделенных типов:
– универсальные абразивы неправильной формы, довольно грубо обработан-
ные (рис. 41, 3–4);
– бруски для правки, аккуратные, с отверстием для подвешивания, округлой и
плоской в сечении формы (рис. 41, 5–7, 9–13);
– специализированные, желобчатые абразивы (рис. 41, 8).
Неизвестным остаётся пока лишь тип больших шлифовальных плит, четвёртый
по классификации Б.А. Шрамко (Шрамко 1973: 43–48).
Вряд ли объектом специальной добычи и обработки служили россыпи дне-
стровского серого и придунайского (добруджанского) жёлто-коричневого кремня.
Однако, какую-то подсобную роль в домашнем производстве кремень продолжал
играть. Во всяком случае, фракийцы Нижнего Подунавья, вероятно занимались
обработкой кремня (или вторично его использовали), о чём свидетельствуют нес-
колько орудий, происходящие из закрытых комплексов городища Новосельское II.8
Добыча камня-известняка, вероятно, велась открытым способом. Для обработ-
ки применялись железные пилы, тёсла.9 Универсальный характер таких орудий не
позволяет выделить типы, которые могли специально предназначаться для обработ-
ки камня. Тем более в Нижнем Поднестровье находки таких орудий вообще неиз-
вестны. Исключение можно сделать лишь в одном случае. Как показал трасологиче-
ский анализ, при чистовой обработке камня использовались костяные рашпили
(Семёнов 1957: 220–222; 1958: 92–97). Как правило, они представляли собой обра-
ботанные метаподии лошадей и крупного рогатого скота, на которые зубчатым
металлическим колёсиком были нанесены насечки. Сами по себе такие рашпили не
могли применяться для оттёски и шлифовки даже очень мягких пород камня,
поскольку твёрдость кости по десятибальной шкале Мооса равна всего 2–2,75. Одна-
ко, с использованием подсыпаемого абразивного порошка способность костяных
орудий к обработке камня увеличивалась в соответствии с твёрдостью минерала
составлявшего этот порошок. Рашпили из Ольвии были изучены С.А. Семёновым,
из Никония – Г.Ф. Коробковой. Оказалось, что в микроструктуре кости и насечках
обильно скопились мельчайшие частицы кварцевого песка. Учитывая твёрдость
кварца (7 по шкале Мооса) можно полагать, что такими рашпилями с успехом могли
обрабатываться не только сравнительно лёгкие, осадочные породы, но и метаморфи-
ческие (напр. мрамор), а также магматические породы т.н. основного состава, такие
например, как гранит, базальт. После проверки экспериментальным путём (Семёнов
1958: 95), это предположение можно считать доказанным.10
Находки рашпилей зафиксированы в Никонии, на Надлиманском городище
(рис. 42), а также на гетских памятниках Молдавии (Никулицэ 1987: 100, рис. 22;
Arnăut 2008: 179, fig. 3). Аналогичные инструменты были широко и повсеместно
___________________
8
Г.В. Сапожниковой определены ножевидная пластина и скобель для обработки кости и рога.
9
Афинский десант, высаженный Демосфеном в Пилосе в ходе Пелопоннеской войны (425 г.), согласно
Фукидиду находился в крайне затруднительном положении, так как не имел при себе «никаких
железных каменотёсных орудий» и вынужден был возводить оборонительные сооружения из
необработанных камней, подбирая наиболее подходившие друг другу (Thuk., IV. 4, 2).
10
Применение кварцевого песка – приём, распространённый в Древнем мире. Точно так же, как и в
античном Причерноморье – в виде абразивной подсыпки – он применялся в Египте уже в эпоху
Древнего царства (Лукас 1958: 141–142).
154
Рис. 42. Костяные рашпили (3 – Надлиманское городище, остальные – Никоний)
Fig. 42. Bone rasps (3 – Nadlymanskoye hillfort, others – Nikonion)
155
распространены в античном Причерноморье (Петерс 1986: 42–43, 161–162;
табл. II–III).
Отдельные находки этих изделий известны на памятниках лесостепи раннес-
кифской эпохи (Лихачёвское поселение, городище Полковая Никитовка), где, для
них было предложено оригинальное определение – «наковаленки» (Моруженко
1988: 43–44, рис. 8, 22). Спустя четверть века эта идея получила развитие (Антипи-
на 2013; с литер.). Вопросы, возникающие в связи с новым прочтением старого тек-
ста, обозначены самим русскоязычным ретранслятором этой идеи (Антипина 2013:
387). Они справедливы и поскольку ответа на них нет, наверное, нет смысла полеми-
зировать по этому поводу. Данные экспериментальной археологии позволяют нам,
пока, во всяком случае, придерживаться традиционной точки зрения.
Возвращаясь к конкретным орудиям и памятникам, на которых они были най-
дены, отметим два небезынтересных обстоятельства. Так, бо;льшая часть всей кол-
лекции костяных рашпилей из Никония была обнаружена в ходе раскопок одного
сезона (1987) на довольно ограниченной площади в северо-западной части города.
По целому ряду признаков, этот район городской застройки имеет сильный варвар-
ский колорит. Второе обстоятельство технологического порядка. По заключению
Г.Ф. Коробковой, очень интенсивной эксплуатации подвергся рашпиль из Надлиман-
ского городища (рис. 42, 3). Отмечены следы сильного износа и неоднократного под-
новления рабочей поверхности. Для этого полустёртые насечки состругивались
ножом, после предварительного распаривания кости, а затем наносились новые.
Любопытно, что первоначально рашпиль представлял собой заготовку под конёк-
гладилку, однако в этом качестве не использовался.
Обработкой камня занималось и скифское население Северо-Западного При-
черноморья. О масштабах этого производства судить трудно, однако, оно определён-
но имело место. К настоящему времени из района Днестро-Дунайского междуречья
происходит 3 каменных изваяния т.н. скифского типа. Одно из них, случайно най-
денное у с. Виноградовка Болградского района, изготовлено из местного известняка.
Оно датируется второй половиной VI – нач. V вв. до Р.Х. Второе, принадлежавшее
культовому комплексу могильника Чауш (конeц V – первая пол. IV вв.), высечено из
магматической породы, вероятно добруджанского происхождения. Последнее антро-
поморфное изваяние (также из известняка), отличающееся от двух предыдущих
гораздо большей схематичностью, найдено в скифском кургане у с. Ярославка
Саратского района. Оно датируется второй пол. IV в. (Охотников, Субботин 1991:
172–173; Субботин и др., 1992: 4–6, 26; рис. 1; Ольховский, Евдокимов 1994: 17).

4.2. Деревообрабатывающее производство

Сведения, касающиеся этой отрасли производства довольно ограниченные.
Согласно той реконструкция палеосреды, которая была предложена в главе II, можно
утверждать, что при безусловном доминировании степного ландшафта, облесён-
ность территории Северо-Западного Причерноморья в I тыс. до Р.Х. была значитель-
но выше, чем в настоящее время. Леса концентрировались преимущественно вдоль
пойм степных рек, прирусловых балок и оврагов и представляли собой в основном,
т.н. ленточные ареальные структуры. Эти структуры в дельтах крупных рек суще-
ственно расширялись, образуя иногда значительные по площади сплошные массивы
(рис. 8).
156
 Изучение остатков древесины (ксилотомический анализ) по региону Северо-За-
падного Причерноморья проводилось лишь для района Тилигульского лимана. В
фундаментальной работе Н.И. Сокольского некоторые сведения содержатся и по
району Нижнего Побужья (Сокольский 1971: 17). Кроме того, в нашем распоряже-
нии есть результаты изучения трёх палинологических разрезов. Один из них (Чумай)
находится на западной периферии изучаемого региона, а два других – на территории
непосредственно примыкающей к нему с востока и северо-востока – Кардашинский
торфяник и Троицкое (рис. 10).11 Согласно всем имеющимся данным лесные сообще-
ства Дунайско-Днепровской степной дуги в I тыс. до Р.Х. состояли из следующих
основных пород деревьев:
Таблица 2
Видовой состав древесной растительности в
Северо-Западном Причерноморье и степном Крыму в античную эпоху

Нижнее Побужье Северо-Западный Нижний Прут

Район Тилигуль- Нижнее Побужье, Крым, городище
ского лимана Ольвия разрез Троицкое «Чайка» разрез Чумай,
(по: Сокольский (по: Сокольский Ново-Одесский р-н (по: Левковская Тараклийский р-н,
1971) 1971) (по: Нейштадт 1970; Маслов, Молдова (по:
1957) Филин 1976) Волонтир 1989)

дуб, сосна, вяз, дуб, сосна, ива, дуб, сосна, вяз, дуб, сосна, вяз, дуб, сосна, вяз,
липа, ольха, можжевельник, липа, ольха, ольха, ива, липа, ель
тополь, ясень самшит, берёза тополь,
кипарис можжевельник,
клён

* Данные Н.И. Сокольского, а также С.П. Маслова и В.Р. Филина основаны на ксилотомическом
анализе. М.И. Нейштадта, Н.Н. Волонтир и Г.М. Левковской – на споро-пыльцевом

Мы видим стабильное присутствие в разных районах Северного Причерно-

морья, по меньшей мере, двух широколиственных пород – дуба и вяза. Распростра-
нены были также формации липы и ольхи. Повсеместное присутствие сосны не
означает, что она непременно произрастала в каждом из районов. Скорее всего, учи-
тывая исключительно высокую летучесть, пыльца сосны заносилась извне. Для По-
бужья таким источником могли быть Алешковские пески (Гилея). Для низовьев
Прута и Дуная – хвойные формации молдавских кодр. В перечне содержится нес-
колько видов, которые естественным образом никогда не произрастали в Северо-За-
падном Причерноморье. Н.И. Cокольский предположил, что эти породы более или
менее регулярно завозились сюда в виде сырого леса (Сокольский 1971: 18). Не
исключено впрочем, что некоторые изделия из них (самшитовые гребни, саркофаги
из кипарисового дерева) привезены в готовом виде. Можно думать, что собственные
потребности в древесине население античных городов удовлетворяло за счёт мест-
ных ресурсов. Могла ли древесина входить в перечень импортного сырья – неясно,
___________________
11
Справедливости ради надо отметить, что в Кардашинском торфянике отсутствует пыльцевой спектр
соответствующий I тыс. до Р.Х. (рис. 9). Поэтому, привлечение палинологических данных этого
торфяника для характеристики состава древесных и травянистых пород конкретного отрезка SB III –
SA I (Гаврилюк 1989: 69, табл. 8) не вполне правомерно.
157
но вот, что касается экспорта, хоть в сколько-нибудь значительном объёме, то эту
идею можно отвергнуть. Ближайшими традиционными экспортёрами леса, в первую
очередь корабельного, были области Южного Понта (Понтийские горы) и Македо-
ния. Последняя, по свидетельству Демосфена, имела его столько, что могла экспор-
тировать в любом количестве и по самым низким ценам (Demosth., XVII, 28).
Сферы применения дерева оставались неизменными на протяжении тысячеле-
тий. Строительное дело – одна из них. Значительное число деревянных конструкций
содержали грунтовые постройки земляночного типа, наибольшее распространение
которых приходится на архаический период. Замеры диаметров столбовых ям пока-
зывают, что в качестве несущих опор землянок и полуземлянок использовались в
основном средние по толщине брёвна (20–30 см в поперечнике). Судя по вмятинам
от столбов, которые прослеживаются на дне некоторых ямок, опорные деревянные
брёвна затёсывались на конус с двух сторон. Дерево продолжало применяться и с
развитием наземного, каменного домостроительства в V в. до Р.Х. В кладках некото-
рых подвалов сохранились пазы-углубления для несущих балок-перекрытий на кото-
рые затем настилался дощатый пол. Из дерева же сооружались каркасы крыш и
двери.
Деревянные полы известны и на памятниках фракийского населения. Так, на
дне одного из полуземляночных помещений городища Картал эпохи среднего галь-
штата, зафиксированы следы лагов-горбылей, на которые и мог настилаться доща-
тый пол.
Что касается изготовления других крупных деревянных предметов, часть кото-
рых хорошо известна в этот период в других районах Причерноморья (повозки, сар-
кофаги, мебель), то у нас таких данных практически нет. Впрочем, учитывая широ-
кое распространение рыболовства, вне всякого сомнения должны были строиться
лодки. Бесспорно и то, что на месте изготавливались деревянные рала и какие-то
типы колёсного транспорта (повозки). Вряд ли также только лишь за счёт импорта
полностью обеспечивались потребности в мебели. Хотя, качественные и модные
гарнитуры были привозными. Так за Милетом закрепилась слава лучшего произво-
дителя деревянных лож. А вот лучшие стулья, согласно Критию, делали в Фессалии
(Эллинские поэты… 286–287). В античных городах и на поселениях Северо-Запад-
ного Причерноморья остатки деревянной посуды, либо мебели не зафиксированы.
Фрагменты посуды сохранились в некоторых скифских погребениях. В основном,
это открытые чаши и блюда. О распространении такой посуды у скифов писал Геро-
дот (Herod., IV. 2). Весьма вероятно её использование в молочном производстве
(Шнирельман 1980: 222).
Дерево использовалось и в погребальном интерьере. Известны находки сарко-
фагов в античных некрополях, в частности в Ольвии (Парович-Пешикан 1974: 57).
Сохранившиеся инструменты, которые могли использоваться для деревообра-
ботки, как правило, представляют собой невыразительные обломки различных
железных тёсел и долот. За исключением нескольких боевых экземпляров, совер-
шенно неизвестны топоры. Типы топоров, использовавшиеся в хозяйственных нуж-
дах, явно отличались от воинских (Финогенова 1967: 53, рис. 1). Это подтверждает
и находка железного топора на поселении Панское I в наборе столярно-плотницких
инструментов (Рогов 2000). Нет никаких сведений о находках пил и молотков. В то
же время, совершенно очевидно, что все эти упомянутые орудия использовались
практически повсеместно, поскольку процесс деревообработки без них попросту
158
немыслим. А. Вонсович справедливо полагает, что нельзя говорить о всестороннем
развитии столярного дела в какой бы то ни было культуре или культурной области,
если там неизвестны большие металлические пилы. Именно наличие подобных
инструментов – необходимое техническое условие для рубки и первичной разделки
леса (Wąsowicz 1966: 240). Широкие двуручные пилы известны практически во всём
Средиземноморье уже в бронзовом веке, о чём говорят соответствующие находки.
Однако, их количество весьма незначительно и совершенно непропорционально той
потребности, которую пилы имели практически для каждого индивидуального
хозяйства. Вполне законными выглядят недоумения, которые высказываются в
связи с этим парадоксальным явлением. В частности применительно к материалам
из Помпей и других населённых пунктов, засыпанных при извержении 79 г., Х. Мат-
теус пишет об удивительно малом числе подобных находок. Он объясняет это пло-
хой сохранностью широких и тонких полотен пил, а также эстетическими приорите-
тами первых археологов, которые могли не обращать внимания на невзрачные фраг-
менты железных пластин (Matthäus 1984: 150–151).
И, всё же, не только пилы, но и другие инструменты, в том числе столярные,
далеко не частые находки при раскопках. Видимо, дело здесь заключается в особом
отношении к этим изделиям. Хотя, по сравнению с предшествующим периодом
бронзового века, рационализм в хозяйственной деятельности в античную эпоху зна-
чительно потеснил сакральное начало, всё же в отношении орудий труда оба эти
начала уравновешивались в том, что принято называть амбивалентным содержани-
ем. Тем не менее, если мы возьмём для сравнения область Карпатского бассейна
периода поздней бронзы – ранней Урненфельд, то увидим, что число находок поло-
тен бронзовых пил исчисляется здесь десятками. И почти все они обнаружены в
составе кладов (Nessel 2009: abb. 5; см. также Hansen 1994: abb. 82; Terћan 2003:
187ff). По всей видимости, отсутствие среди археологических материалов интере-
сующего нас района хотя бы какого-то числа больших металлических пил, равно
впрочем, как и топоров, молотков, надо признать случайным. Тем более, что эти
инструменты хорошо известны по материалам других античных памятников При-
черноморья и Крыма (Сокольский 1971: 174–176, 180–182; Винокуров 2014: 120 и
сл.). Известны их находки (пил, в частности) и на памятниках варварского населе-
ния, например, на Каменском городище (Гаврилюк 1999: 193).
Изучение технологии изготовления некоторых групп изделий из кости свиде-
тельствует о том, что применявшиеся при этом орудия с успехом могли использо-
ваться и при столярно-плотницких работах. Ограничимся лишь простым перечнем
таких универсальных инструментов, поскольку подробный обзор косторезного про-
изводства и сопутствующих ему орудий проведён ниже. На некоторых изделиях сох-
ранились следы применения станкового и лучкового сверления, различных металли-
ческих пилок, строгальных ножей.12 Из Никония происходят два крупных астрагала
со сквозным отверстием в центре (рис. 53, 1, 4). По заключению Г.Ф. Коробковой,
эти изделия представляли собой подшипники для станкового коловорота. Один из
них (рис. 53, 4) использовался очень интенсивно, поскольку следы сработанности
зафиксированы с двух сторон отверстия, в разрезе напоминающего форму песочных
часов. На втором следы износа отмечены с одной стороны, тогда как другая заполи-
рована от многократного придерживания рукой. На поселении Жевахова гора найде-
___________________
12
Фактическое лучковое сверло находилось в наборе инструментов из Панского (Рогов 2000: рис. 2, 6).
159
но орудие для скобления, работавшее по принципу рубанка. Оно было изготовлено
из рога благородного оленя. После распаривания рога в центре было проделано
прямоугольное отверстие для установки резца шириной 2–2,5 см. Другое, округлое
сквозное отверстие меньших размеров, служило для закрепления резца небольшими
ремешками крест-накрест (рис. 55, 1). В процессе работы орудие держали двумя
руками.
Для соединения крупных деревянных деталей применялись массивные желез-
ные и бронзовые гвозди. Найдено довольно много экземпляров гвоздей, согнутых
под прямым углом, или даже в виде буквы «П». Это результат сколачивания ими
каких-то деревянных конструкций, после разрушения которых гвозди повторно не
использовались. Находки гвоздей такой конфигурации, как железных, так и бронзо-
вых, встречаются на античных поселениях повсеместно и в немалом количестве
(Panskoye I. 2002: pl. 167; Арсеньева, Безуглов, Толочко 2001: 57, табл. 73, 934–935).
В некоторых производственных операциях применялись и деревянные гвозди,
остатки которых зафиксированы, к примеру, на крышке одного из керченских сарко-
фагов (Иванова 1955: 417). Бронзовые гвозди, по мнению Н.И. Сокольского, приме-
нялись не в строительстве, а при изготовлении самостоятельных деревянных изде-
лий (Сокольский 1971: 56). В таком случае, бронзовые гвозди из Никония, отдельные
экземпляры которых отличаются внушительными размерами, шли на изготовление
каких-то весьма крупных предметов. Не исключено, что в коллекции имеются и
корабельные гвозди, которые делали преимущественно из бронзы. Мы не настаива-
ем на том, что в низовьях Тираса имелись судостроительные верфи. Хотя, это нель-
зя и отрицать совершенно, по крайней мере, для римского времени. Об этом есть и
соответствующее свидетельство Зосима, в котором говорится об единовременной
постройке в устье Днестра-Тираса большого числа кораблей (Zos., I. 42). Флот соб-
ственной постройки имел Боспор, а также, вероятно, Ольвия и Херсонес (Соколь-
ский 1971: 67–69). В иные времена, какие-то корабли по тем или иным причинам (не
уложились в навигацию, авария) могли оставаться на зимовку в гаванях различных
колоний. И, естественно, что по весне, ремонтно-восстановительные работы про-
ходили с привлечением местных трудовых и сырьевых ресурсов.

4.3. Текстильное производство (ткачество)

Текстильное производство в древности в основном базировалось на сырье
растительного (волокна) и животного (шерсть) происхождения. О разведении льна,
одного из наиболее распространённых в античную эпоху видов ткацкого сырья, в
Северо-Западном Причерноморье известно мало. Во всяком случае, археоботаниче-
ских данных на сей счёт нет. В то же время, культурный лён (Linum usitatissimum L.)
присутствует среди растительных остатков из поселения раннескифского времени
Иване Пусте в Среднем Поднестровье (Ганiна 1968: 187). Фрагменты льняной ткани
сохранились и на некоторых других памятниках лесостепной полосы этого же
периода (Шрамко 1987: 97), а также в скифских погребениях степного Причерно-
морья и Крыма (Гаврилюк 1989: 89). Однако, на античных поселениях Северо-За-
падного Причерноморья таких находок нет. Причём, нет не только вторичного про-
дукта, практически совершенно отсутствуют и семена льна как в пробах, так и среди
отпечатков. Только в римских слоях Ольвии (IV в. от Р.Х.) и Картала (рис. 27) уда-
лось обнаружить следы выращивания льна (Пашкевич 2005: 35).
160
 Есть сведения о том, что туземное население Северо-Западного Причерноморья
для изготовления тканей использовало другое волокнистое растение – коноплю
(Cannabis sativa L.). По мнению Н.И. Вавилова, конопля не является эндемичным
растением причерноморских степей и попала сюда из Азии. Во всяком случае элли-
нам, если судить по Геродоту, конопля в это время не была известна, хотя выращи-
валась и произрастала в диком виде в Скифии и Фракии. Только для римской эпохи
есть сведения о выращивании конопляной культуры на волокно в Средиземноморье
(Вавилов 1987: 112). Тот же Геродот сообщает о великолепных по качеству одеждах
из конопляной ткани, которые носили фракийские женщины (Herod., IV, 74). Впро-
чем, как и в случае с льном, археоботаника предоставляет крайне скудные указания
на выращивание (сбор) конопли. Опять-таки, единичные зерновки отмечены на
Каменском городище и в римских слоях Ольвии (Пашкевич 2000: табл. 5; 2005: 35).
Более уверенно можно говорить о шерстоткачестве, основным сырьём для кото-
рого служила шерсть мелкого рогатого скота. Процесс получения тканей из расти-
тельного и животного сырья во многом сходны. Шерсть, впрочем, также как и лён,
перед прядением соответствующим образом обрабатывалась. Для этого в частности,
служили чесала – костяные, либо деревянные зубчатые орудия. Находки костяных
чесал отмечены на античных поселениях Северного Причерноморья (Виноградов,
Марченко 1986: 63, рис. 5, 13; 66).13 Известны они, в частности, и в Поднестровье.
Костяное трепало-чесало с подработанными зубцами происходит из Никония
(рис. 43, 2). Интересно, что орудие, по заключению Г.Ф. Коробковой, в употреблении
почти не было.
Для получения нитей путём свивания существовали веретена. Великолепный
образец складного веретена из слоновой кости найден в некрополе Кошарского посе-
ления (рис. 43, 6). Обломок подобного предмета происходит и из погребения № 49
могильника Николаевка на Днестре. Утолщение в нижней части веретена играло
роль маховика, усиливавшего вращение орудия. Для придания веретену ещё боль-
шей инерции вращательного движения, на это утолщение надевали одно или нес-
колько пряслиц (Зеленин 1991: 185). Как известно, пряслица являются одним из наи-
более распространённых типов находок на всех без исключения поселениях. Этот
тип орудий довольно разнообразен как по форме, так и по материалу, из которого он
изготовлен (глина, кость, камень, металл). Из Никония происходит группа орнамен-
тированных пряслиц (рис. 44). Причём, на некоторых присутствует очень сложная
символика, которая вряд ли была призвана служить лишь знаком отличия «своих»
прясел от «чужих» (см. напр. Рыбаков 1948: 201–202), особенно если учесть далеко
не оригинальный и редкий тип изделия.14 Яркая иллюстрация к бесплодности всяких
попыток подчинить такую морфологически неупорядоченную категорию археологи-
ческого материала, как пряслица, какой-либо типо-хронологической схеме (рис. 45)
заимствована нами из книги В. Бурка (Burke 2010: fig. 60). Впрочем, буквально толь-
ко что данный тезис попытался оспорить Б.В. Магомедов. Насколько это у него
получилось – судите сами (Магомедов 2015). Для нас интересным оказалось силь-
нейшее сходство орнаментальных композиций на пряслицах совершенно разных
___________________
13
Оригинальный экземпляр орудия для трепания шерсти, изготовленный из рога благородного оленя,
найден в Мирмекии в слое V в. до Р.Х. (Пругло 1967: 202, рис. 1).
14
В.Е. Радзиевская, изучавшая коллекцию прясел Бельского городища, выделяет ряд астральных
символов на некоторых из них, склоняясь, тем не менее, всё же к мысли о «знаках собственности»,
поскольку орнаментированные экземпляры находились в употреблении так же как и прочие
(Радзiєвська 1979: 24).
161
 Рис. 43. Костяные орудия для ткацкого производства и плетения: 1 – кочедык;
2 – трепало-чесало; 3 – игла; 4 – челнок; 5 – основа на прясло; 6 – складное веретено
(6 – Кошары, по: Диамант 1984б; остальное – Никоний)
Fig. 43. Bone tools for weaving
162
 Рис. 44. Орнаментированные пряслица и напёрсток из Никония
Fig. 44. Ornamented spindles and thimble from Nikonion

культур, как территориально, так и хронологически. Например, композиции на пря-

слах из Никония (рис. 44, 1–2,4) практически идентичны черняховским, вельбарк-
ским и пшеворским аналогам (Магомедов 2015: рис. 12, 12; 13, 13–14; 15, 2, 5, 17).
Веретена и пряслица используются при одной и той же процедуре. Однако, по
частоте встречаемости среди археологического материала первые значительно усту-
пают вторым. Вероятно, основная масса веретён, учитывая широкое распростране-
ние прядения и ткачества как домашнего ремесла, могла изготавливаться из дерева,
как более дешёвого и легче поддающегося обработке материала.15 К подобному
заключению на материалах степной Скифии пришла Н.А. Гаврилюк (Гаврилюк
1987: 129). Это подтверждается по материалам из тех районов, где хорошо сохраня-
ется органика по почвенно-климатическим условиям. Например, в Синьцзяне из
___________________
15
Перечень сохранившихся деревянных веретён из античных памятников Крыма содержится в труде
Н.И. Сокольского (Сокольский 1971: 219–220).
163
 Рис. 45. Типы раннефригийских пряслиц (по: Burke 2010)
Fig. 45. Types of early Phrygian spindles

погребений скифского времени происходит серия деревянных веретён и пряслиц

(Шульга 2010: рис. 91). Костяное веретено, помимо сферы практического примене-
ния, могло нести и некую символическую нагрузку, являясь, своего рода «парад-
ным» инструментом. Об этом могут свидетельствовать нередкие находки фигурных
костяных веретён (иногда выполненных из слоновой кости) в наборах погребально-
го инвентаря женских захоронений степной Скифии (Гаврилюк 1989: 87–88; Фиал-
ко 1987: 130–132). Социально-престижная символика веретена определённо выраже-
на в погребении «царицы» кургана Куль-Оба. Найденное здесь веретено было изго-
товлено из драгоценных металлов (Яковенко 1973).
Непосредственным орудием для выделки полотен ткани служил вертикальный
ткацкий станок, получивший распространение в Европе уже в эпоху неолита.
Поскольку его конструкция в основном состояла из деревянных деталей, то, есте-
ственно, что археологически ткацкий станок почти неуловим. Однако, есть доволь-
но много изображений в вазописи (рис. 46) из которых можно заключить, что в этот
период он представлял собой вертикально поставленную П-образную раму с двумя
горизонтальными планками, на которых закреплялись в натянутом положении нити,
основы будущего полотна. Принцип работы такого орудия производства был одина-
ково хорошо известен как в метрополии, так и на обширнейшей варварской перифе-
рии. Помимо античных ваз, изображения станков, схематичное, но вполне узнавае-
мое, можно найти и на орнаментированных сосудах варварской периферии. Так, изо-
бражение вертикального ткацкого станка, в характерной гальштатской манере, при-
сутствует на чернолощёной урне из гальштатского поселения Шопрон (рис. 46, 3).16
Иногда само наличие ткацкого станка всё же удаётся проследить археологиче-
ски. На некоторых поселениях Центральной Европы зафиксированы остатки вкопан-
ных недалеко друг от друга деревянных столбов, между которыми аккуратно, в один
или два ряда, лежали ткацкие грузила (Новицька 1948: 58). Близкая ситуация отме-
___________________
16
Ткачество – удел женщин и гречанки проводили за станком много времени. В ожидании мужа за этим
ремеслом сидит Пенелопа (Od., X, 233–236). Сапфо жалуется матери, что из-за любовных переживаний
она не в силах сидеть за ткацким станком (Эллинские поэты…1999: 333) и т.д.
164
 Рис. 46. Изображения ткацкого станка в вазописи
(по: Борисковская 2008; Schlette 1984; Flemming 1918) и типы грузил для нитей основы
Fig. 46. Images of loom in vase painting
165
чена при раскопках Танаиса, где вместе с остатками рамы от станка и фрагментами
обгоревшей ткани была найдена и серия таких грузил (Зуйков 1988: 55). Эти пред-
меты распространены повсеместно и представляют собой глиняные предметы пира-
мидальной формы (рис. 46, 5). Их обжиг может варьировать от сильного до очень
слабого. Горизонтальные отверстия предназначались для подвешивания за нити
основы параллельно раме самого станка. Внешний вид таких грузил практически не
претерпевал изменений на протяжении довольно длительного времени. Такие изде-
лия одинаково хорошо представлены как в пределах самого Причерноморья, так и в
других областях античного мира. Есть, впрочем, мнение о полифункциональности
таких, казалось бы довольно неоригинальных, изделий. Так, В.Ю. Зуйков, наряду с
ткацкими грузилами внутри этой группы, выделяет также рыболовные и, аналогич-
ные по форме изделия, которые могли использоваться в качестве подставок (Зуйков
1988: 55–56).17
Недавно к этому сюжету обратился А.М. Бутягин. Поводом послужил набор из
71 пирамидального грузила, обнаруженный в подвале усадьбы II–III вв. в Мирмекии.
Публикуя этот комплекс, А.М. Бутягин, достаточно категорично, исключил возмож-
ные, параллельные с основной, функции этих предметов – рыбная ловля, подставки
и пр. Тот факт, что грузила иногда находят в печах, свидетельствует скорее не о том,
что они использовались в качестве подставок, а о том, что в этих печах грузила обжи-
гались. То есть, их производство носило сугубо индивидуальный, домашний харак-
тер (Бутягин 2008: 114). Тем самым, точка зрения, высказанная по этому поводу в
своё время В.Ф. Гайдукевичем, остаётся единственно правильной. Эти грузила явля-
лись грузилами для натяжения нитей основы ткани (Гайдукевич 1952: 395–414).
В нашем регионе пирамидальные грузила часто образуют скопления, которые
концентрируются в ямах. Такие комплексы зафиксированы для последней чтв.
VI–V вв. в Никонии, а также на поселении Приморский бульвар. На городище Кар-
тал такие же контексты с грузилами зафиксированы в комплексах диаметрально про-
тивоположных хронологических эпох – энеолита и римского времени.
На Боспоре, в частности, в Китее, эти находки встречаются на протяжении
V–I вв. до Р.Х., но особенно много их в позднеэллинистических комплексах. Скопле-
ния грузил известны в Мирмекии и Нимфее V–III вв. Н. Молева считает возможным
связать подобные контексты с местами отправления культа Афродиты (Молева 2007:
84–85).
В Центральной Европе проблема интерпретации данной группы находок стоит
не столь остро. Здесь относительно часто фиксируются такие контексты, которые
практически исключают альтернативные интерпретации. Так, на гальштатском посе-
лении Нова Козариска, 170 таких же грузил лежали вдоль стен земляночного поме-
щения. Авторы полагают, что в данном случае, обнаружено помещение ткацкой
мастерской, где стояли 2 вертикальных станка, широкий – ок. 4 м, и узкий – до 2 м
(Belanová et.al. 2007: 420). В целом же, говоря о гальштатских памятниках восточно-
альпийского региона, включая Верхневенгерскую низменность и Малые Карпаты,
нужно отметить известную плотность памятников с очевидными следами ткацкого
производства (Ibid. Abb. 6).
___________________

Г. Кларк писал и об утяжелителях для соломенных крыш (Кларк 1953: 238). Однако, всё же для такой
17

цели использовались гораздо более массивные, хотя и не бесформенные куски обожжённой глины
подобные тем, которые часто находят на трипольских «площадках».
166
 Помимо грузил пирамидальной формы, для натяжения нитей использовались и
глиняные дисковидные грузила. Кроме формы, их отличительной особенностью
является пара отверстий. Морфология этих изделий (т.н. discoid loom-weight) также
весьма консервативна во времени. К примеру, образцы из Коринфа из слоя IV–III вв.,
абсолютно ничем не отличаются от минойских грузил середины III тыс. до н.э. (ср.
Corinth XII. 1952: cat. 1205–1209; Burke 2010: 28, fig. 16). Примечателен сюжет на
беотийском чернофигурном канфаре последней трети V в. из Британского музея
(Одиссей у Кирки). Здесь присутствует вертикальный ткацкий станок с грузилами на
нитях основы (Борисковская 2008: 19, илл. 11). Если считать точность прорисовки
грузил на вазе близкой к фотографической, то тогда это, безусловно, не пирамидаль-
ные грузила, а скорее всего, сверлёные стенки амфор (рис. 46, 1).
Вернёмся к технологическим операциям. Для продёргивания нити утка΄ между
нитями основы применялись костяные или деревянные челноки. Костяной вариант
такого орудия найден при раскопках Никония (рис. 43, 4). Отсюда же происходит и
несколько костяных игл, предназначавшихся для черновой работы возможно связан-
ной со сшиванием крупных кусков ткани (рис. 43, 3). Тонкие костяные иглы с ушком,
которые почти ничем не отличаются от современных, представлены в римских слоях
Тиры. Находки таких игл известны в Ольвии (Мезенцева 2001: мал. 4/б-г).18
Имеются определённые данные позволяющие судить о самих тканях этого
периода в Северо-Западном Причерноморье. В силу своей органогенной структуры
ткань в культурных отложениях сохраняется плохо. Однако, в обожжённом состоя-
нии небольшие куски ткани всё же иногда фиксируются при раскопках. Остатки
такой, судя по всему шерстяной, ткани были найдены в Никонии. Очень часто
небольшие куски полотна, смоченные в воде подкладывали под днища глиняных
сосудов в процессе лепки. В результате, на плоских днищах лепной керамики оста-
ются отпечатки ткани. Довольно большая коллекция таких отпечатков из поселений
Нижнего Поднестровья позволяет судить некоторым образом о качестве производи-
мого текстиля. Здесь наблюдается большое разнообразие. Изготавливались как гру-
бые и неплотные ткани с толщиной в 8–10 ниток на 1 см, так и очень тонкие (свыше
20 ниток на 1 см) и плотные. Скорее всего, применялись и какие-то красители. Одна-
ко, конкретных данных на этот счёт, так же как и в отношении производства слож-
ных, узорчатых тканей, пока нет.19
В текстильном производстве применялись и нетканые материалы, к которым
относится к примеру войлок. Его получали из овечьей шерсти. Сбивание войлока
было распространено среди кочевников, в погребениях которых часто отмечены вой-
лочные подстилки. Войлок шёл на изготовление покрытия кибиток, а также различ-
ных бытовых предметов (подстилки, подушки, мешки, детали конской упряжи и
т.п.).
Непосредственно в портняжном деле применялся инструмент, чей внешний вид
за последние пару тысяч лет не претерпел ровным счётом никаких изменений. Речь
идёт о напёрстках. Ещё в середине прошлого столетия у антиковедов была абсолют-
ная уверенность в том, что напёрстки вообще не существовали, где бы то ни было,
___________________
18
Из последних работ имеется обстоятельная статья по музейной коллекции костяных игл римского
времени из Славонии (Осиек) с каталогом и соответствующей библиографией (Kovać 2012).
19
По мнению Т.Л. Самойловой, одно из помещений доримской Тиры возможно имело специальные
функции красильни (Самойлова 1988: 44).
167
вплоть до римского времени (Corinth XII. 1952: 175). Так, множество бронзовых
напёрстков найденных в Коринфе, по мнению исследователей, датировались визан-
тийским временем (Ibid., 178, pl. 79, cat. 1285–1298). Однако, в самое последнее
время, этим неказистым на вид изделиям, было, наконец, оказано должное внима-
ние. Изучение наперстков в коллекциях различных памятников Северного Причер-
номорья позволило выделить группу этих предметов более раннего времени, неже-
ли римское (Клещинов 2013).
В Нижнем Поднестровье один глиняный напёрсток происходит из римских
слоёв Никония (рис. 44, 5). На плоской рабочей стороне изделия хорошо видны
следы от иглы в виде густых, неглубоких и несквозных отверстий.20
На уровне домашнего ремесла находилось плетение, посредством которого
изготавливался самый разнообразный хозяйственно-бытовой инвентарь: корзины,
циновки, рыболовные сети и пр. Остатки плетёных корзин и циновок известны по
материалам античных памятников Крыма и Побужья (Сокольский 1971: 244–256).
Основным орудием для плетения служил кочедык. Образец такого костяного орудия
происходит из Никония из раннеклассического слоя (рис. 43, 1).
Прядение и ткачество в Северном Причерноморье в течении всей античной
эпохи, судя по всему, так и не вышло за рамки домашнего ремесла.

4.4. Кожевенное производство

В этой отрасли производства основным сырьём являлись шкуры домашних
животных, поскольку, как выяснилось, охота на диких уже не играла в хозяйстве
существенной роли. В ходе экспериментально-трасологических исследований уста-
новлено, что лучше всего поддаются обработке относительно тонкие шкуры таких
домашних животных как коза и овца (Семёнов, Коробкова 1983: 180). Процесс под-
готовки шкуры для последующего её применения в хозяйственно-бытовых нуждах
достаточно трудоёмкий и включает в себя целый ряд операций. Они в свою очередь,
требуют наличия достаточно разнообразных типов орудий. Эти орудия довольно
неплохо представлены в материалах античных поселений Поднестровья, как в коли-
чественном, так и в качественном отношениях.
На начальном этапе обработки шкур, в процессе их мездрения и очищения от
волосяного покрова, применялось несколько типов орудий. Само свежевание туши
животного осуществлялось металлическими ножами. Снятую шкуру необходимо
было очистить с внешней стороны от остатков шерсти, и с внутренней – от остатков
мяса и подкожной клетчатки. Перед этим шкура отмачивалась для придания ей боль-
шей эластичности (Семёнов, Коробкова 1983: 137). Для сгонки остатков шерсти при-
менялись ту;пики (рис. 47, 3; 48, 4). Одно из таких орудий в нашей коллекции про-
шло первоначальную обработку, включавшую распил трубчатой кости и заточку. На
этом же ту;пике отмечена двусторонняя сработанность (рис. 48, 4). Для волососгон-
ки могли применяться и ветви челюстей с зубной системой.
Близкими по типу орудиями (стругами) осуществлялось мездрение шкуры. По
заключению С.А. Семёнова струги из ребёр животных являлись высокоэффективным
орудием мездрения, снимавшем клетчатку целыми слоями (Семёнов 1968: 60–161).
___________________
20
В связи со сказанным, позволим себе рекомендовать практикующим археологам-античникам более
внимательно осматривать находки, часто фигурирующие под названием «миниатюрные сосудики», они
же «детские игрушки», «модельки» и пр.
168
 Рис. 47. Орудия кожевенного производства:
1–2 – разминатели; 3 – ту;пик; 4 – струг (все – Никоний)
Fig. 47. Tools of tannery production (Nikonion)

Так же, как и ту;пики, струги хорошо известны на античных памятниках Северо-За-
падного Причерноморья (рис. 47, 4). Вряд ли эти орудия могли применяться непо-
средственно при снятии шкур с животных, как это предполагает Б.Г. Петерс, ссыла-
ясь на Геродота (Петерс 1986: 46). Геродот пишет не о снятии шкуры, а именно об
очищении её от мяса бычьим ребром (Herod., IV, 64). Именно эта часть скелета, как
показывают археологические данные, часто использовалась в процессе мездрения.
Аналогичная процедура могла производиться и железными ножами (Шрамко 1987:
93). На фракийском поселении Новосельское II в качестве скребка для очистки
шкуры отмечено применение такого подсобного орудия, как обломок керамики.21
После очистки шкура высушивалась, для чего её необходимо было растянуть с
помощью колышков-стержней. Костяные стержни с насечками, которые применя-
лись для этой процедуры – весьма распространённая находка на античных поселе-
ниях Нижнего Днестра. Эти орудия в большом количестве известны и на других
памятниках Причерноморья (Петерс 1986: 52–56, рис. 17). Большое типологическое
разнообразие костяных стержней вызвало путаницу при визуальном определении их
функций (проколки, шилья, иглы и т.п.). Трасологическое изучение Г.Ф. Коробковой
___________________
21
Определение Г.В. Cапожниковой. Впрочем, экспериментальные данные показали, что это достаточно
эффективное орудие, мало в чём уступавшее кремнёвым скребкам (Семёнов, Коробкова 1983: 187).
169
 Рис. 48. Орудия кожевенного производства: 1 – разминатель; 2, 5 – проколки;
3 – шило-развёртка; 4 – ту;пик (1 – Надлиманское городище; остальное – Никоний)
Fig. 48. Tools of tannery production (1 – Nadlymanskoye hillfort; others – Nikonion)

коллекции костяных стержней из Никония позволило выявить целую серию, которая

может быть определена как колышки для растяжки кож (рис. 49, 1–7). Изготавлива-
лись они обычно из спилов трубчатых костей. Процедура сушки шкуры с примене-
нием аналогичных костяных стержней была известна уже в эпоху палеометалла.22
Впрочем, внешний вид этих предметов чаще всего почему-то формирует ассоци-
ацию с инструментом для плетения сетей (Молев 2011: 124). Такие, внешне много-
целевые орудия, как раз и образуют дилемму типологического разнообразия и функ-
ционального соответствия. Тем более, что вся коллекция весьма вариативна. До сих
пор часто можно встретить публикации, где в основе определения функционально-
сти орудий лежит визуально-типологический анализ, интуиция исследователя, либо
просто апелляция к предшественникам, набор аналитических процедур, у которых
был точно таким же. Конечно, вполне возможно, что какая-то часть колышков и
___________________
22
Наглядное представление об этой операции можно получить, ознакомившись с экспериментальной
реконструкцией (Семёнов, Коробкова 1983: 124, рис. 23).
170
Рис. 49. Орудия кожевенного производства: 1–7 – колышки для растяжки шкур;
8–11, 13–14 – лощила; 12 – шило для кож (все – Никоний)
Fig. 49. Tools of tannery production (Nikonion)
171
является тем, что в них чаще всего хотят видеть – иглами для плетения сетей. Но эта
разновидность (равно, как и какая-нибудь другая) почти обязательно должна образо-
вывать более или менее единую в морфологическом отношении группу. А для того
чтобы закрепить морфологически тип таких вещей, и в последующем определять их
с такой же уверенностью, с какой это делает Е.А. Молев, пока без достаточных осно-
ваний, необходим серийный трасологический анализ.
Сказанное только что в полной мере касается другой, весьма популярной кол-
лекции костяных орудий – т.н. «коньков». Эти орудия предназначались для лощения
шкур и, тем самым, завершали процесс их обработки. Обычно, коньки-гладилки
представляли собой метаподии лошадей, или крупного рогатого скота, которые
перед применением проходили первичную заточку выпуклой стороны на абразиве
(рис. 50). Следы сработанности располагаются вдоль кости. Как установил в своё
время С.А. Семёнов на материалах городища Саркел, коньки приводились в движе-
ние не рукой, а ногой (откуда, вероятно и одно из названий). Причём, имеющиеся
экземпляры с отверстиями в эпифизах, скорее всего, привязывались к ноге (Семёнов
1957: 226). В своей монографии Б.Г. Петерс продолжает настаивать на возможном
использовании этих предметов в качестве коньков для катания (Петерс 1986: 43),
хотя как будто бы ещё в 50-е гг. С.А. Семёнов на основе трасологических наблюде-
ний предложил полностью отвергнуть возможность подобного применения этих
предметов (Семёнов 1957: 225). Однако, и в наш просвещённый (экспериментальной
трасологией в том числе) век, не перевелись ревнители идеи развития конькобежно-
го спорта (или просто способа передвижения) в древности и средневековье (см. напр.
Панковский 2012: 5). Их не смущает тот факт, что количество «коньков», которые
находят при раскопках, к примеру, античных городов, может со всей очевидностью
поставить вопрос о проведении в эту эпоху наряду с летними также и зимних Олим-
пийских игр. Есть и другие неувязки. Например, эти самые «коньки» широко пред-
ставлены на памятниках таких широт, где снега и льда не было даже в последний
ледниковый период. Следы изношенности на тех экземплярах, которые всё же счи-
таются лощилами для кож и на тех, которые определены, как коньки для скольжения,
практически не отличаются. Немаловажно и то, что ни один из античных авторов ни
словом не обмолвился о столь оригинальном способе передвижения, который, безу-
словно, был бы отмечен любознательными эллинами. В общем, нам кажется, что
сугубо научных оснований для пересмотра точки зрения С.А. Семёнова нет.
Продолжим рассматривать орудия кожевенного производства. Для сшивания
кож широко применялись различные костяные проколки и шилья (рис. 48, 2, 5). Для
кожевенных проколок использовались, в частности, грифельные кости лошадей,
которые и в необработанном виде часто принимают за орудия (рис. 48, 2). Известны
были и специальные кожевенные иглы. Шило-развёртка (рис. 48, 3) также могло
использоваться в кожевенном производстве. Сырьём для сшивания среди прочего
служили также и бычьи сухожилия (Hes., Op. 544).
Из поселений Нижнего Поднестровья происходит целая группа небольших
костяных лощил, внешне часто напоминающих заготовки под рукоятки ножей
(рис. 49, 8–11).23 Из них удалось выделить экземпляры предназначенные для целена-
___________________
23
Визуально, эти два типа изделий иногда совершенно неразличимы. То же впрочем, можно сказать и о
костяных шпателях для обработки керамики (см. ниже).
172
 Рис. 50. Орудия кожевенного производства – коньки-гладилки (Никоний)
Fig. 50. Tools of tannery production (Nikonion)

правленной чистовой обработки швов. Некоторые имеют следы сильной сработан-

ности и износа обеих сторон. Интересная особенность выявлена при изучении одно-
го из таких лощил (рис. 49, 8). Оба конца костяной пластины были обломаны, веро-
ятно, в результате силового нажима. При этом, один скол оказался более древним.
Такое наблюдение может свидетельствовать о том, что данное орудие использова-
лось в течении довольно длительного времени.
Большую группу орудий кожевенного производства составляют т.н. разминате-
ли (рис. 47, 1–2; 48, 1). Часть из них, изготовленная из тазовых костей животных,
была предназначена для специальной операции по вытягиванию ремней (рис. 48, 1).
Типологически близкие орудия известны на других памятниках античного Причер-
номорья (Петерс 1986: 166, табл. VI, 2; Борисфен–Березань 2005: кат. 254) и варвар-
ской периферии (Шрамко 1987: 47, рис. 15, 2).
Говоря в целом о коллекции орудий, связанных с кожевенным производством,
нельзя не отметить довольно разнообразную специализацию при достаточно боль-
шой общей численности.

4.5. Косторезное производство

Значительная группа изделий косторезного производства уже была рассмотре-
на в качестве орудий труда в соответствующих разделах. Из оставшейся коллекции
173
обработанной кости большую часть составляют заготовки и законченные рукоятки
для небольших железных ножей со слегка выгнутым лезвием. Эта группа находок
распространена в Северном Причерноморье практически повсеместно, включая и
скифские памятники. Трасологическое изучение многочисленной (свыше 50 экз.)
коллекции костяных рукояток из античных поселений Северо-Западного Причерно-
морья позволило в деталях восстановить процедуру их изготовления. Прежде всего,
из общего числа была выделена большая группа заготовок, которую составляло
около одной трети всех находок (рис. 51, 1–2, 4). Это со всей очевидностью предпо-
лагает местное производство костяных рукояток и, в конечном итоге, железных
ножей. Однако, думается что и до этого возможность локального производства
таких, технологически относительно простых, изделий вряд ли ставилась под сомне-
ние. Вначале осуществлялось продольное расщепление трубчатой кости или ребра
животного. Затем металлической пилкой обрезались рваные короткие концы полу-
ченной пластины. После этого заготовка полировалась на мелкозернистом абразиве
и, наконец, отверстия под заклёпки, во избежание раскола кости, проделывались с
помощью станкового сверла. Сама рукоятка обычно состояла из двух пластин-заго-
товок, между которыми с помощью заклёпок крепилось металлическое лезвие.
Однако, если первоначальная заготовка из продольной костяной пластины была
довольно толстой, то достаточно было с помощью металлической пилки сделать
неглубокий паз вдоль широкой плоскости, куда затем просто вставлялось лезвие.
Такое технологическое решение отчётливо видно на примере одного из ножей посе-
ления Лузановка (рис. 52, 6). Некоторые экземпляры имеют гранёную поверхность.
Эта, скорее эстетическая, нежели функциональная деталь, придавалась путём
состругивания тонких слоёв кости в распаренном состоянии и последующей при-
шлифовки. Циркульный орнамент также наносился на рукоятку-заготовку в её раз-
мягчённом виде.
До недавнего времени малопонятными изделиями считались плоские астрага-
лы (рис. 53). Небольшие необработанные, или слабо сбитые астрагалы большей
частью справедливо относят к игральным (или гадательным), о чём совершенно
определённо могут свидетельствовать их многочисленные подражания в стекле,
мраморе, полудрагоценных камнях, бронзе, свинце (Neils 1992: 231–232). Однако, в
отношении крупных экземпляров, к тому же «сильно сточенных», имеются некото-
рые сомнения. По количеству костяных изделий в рассматриваемом регионе этот тип
уступает лишь рукояткам ножей. Таким образом, в нашем распоряжении была
довольно значительная коллекция, изучение которой привело к ряду интересных
наблюдений. Во-первых, выяснилось, что плоские астрагалы совершенно целена-
правленно спиливались с двух (латеральная и вентральная), реже с одной стороны
(Секерская 1993: 92). В результате таких операций в культурный слой попадали три
различных типа изделий: астрагалы, спиленные с двух (рис. 53, 3, 6, 7) и с одной сто-
роны (рис. 53, 5), а также отходы из выпуклых поверхностей кости (рис. 53, 2). Во-
вторых, наблюдение пиленых астрагалов под бинокуляром показало, что в пористой
структуре плоских поверхностей содержатся мелкие частицы песка. Аналогичная
картина отмечалась уже в случае с костяными рашпилями (см. выше). Следователь-
но, крупные плоские (пиленые) астрагалы можно рассматривать как небольшие,
портативные абразивы, работавшие при помощи подсыпавшегося песка. Применя-
лись они для заточки и правки металлических орудий. На некоторых экземплярах
хорошо заметны порезы лезвием на рабочей стороне. Из общей массы можно выде-
174
Рис. 51. Костяные рукоятки для ножей и заготовки (1, 2, 4) под рукоятки (все – Никоний)
Fig. 51. Bone handles for knives and preforms (1, 2, 4)

175
Рис. 52. Костяные рукоятки для ножей: 1–2, 4–5 – Никоний; 3 – Николаевка; 6 – Лузановка
Fig. 52. Bone handles for knives

176
лить подтип полировальников (рис. 54, 3), а также подтип активных ручных абрази-
вов, возможно, служивших для направки лезвий (рис. 53, 3, 7). Помимо астрагалов в
качестве абразивов использовались также продольно спиленные диафизы трубчатых
костей лошади и крупного рогатого скота. Здесь в порах также отмечены частицы
песка (рис. 54, 4). В коллекции плоских астрагалов следует отметить экземпляр с
граффити (рис. 54, 1). Наш астрагал содержит по одной букве на каждой плоской
стороне. Астрагал с граффити известен из Тиры (Сон 2011: рис. 6). А из поселения
Пистирос во внутренней Фракии происходит подобный же астрагал с вырезанными
на нём полными именами (Bouzek et.al. 2004: fig. 5).
Таким образом, можно говорить о целой группе костяных абразивов, которые
наряду с каменными предназначались для заточки небольших металлических орудий
с плоской рабочей поверхностью (ножи, тёсла и т. п.), а также для пришлифовки их
заготовок.
В главе III уже упоминались костяные мотыги. Две из них изготовлены из рога
благородного оленя (рис. 30, 1, 3), а одна – из трубчатой кости крупного рогатого
скота (рис. 30, 2). В последнем случае небольшая мотыга была реутилизирована из
рашпиля путём распаривания и последующей обработки кости строгальным ножом.
Насечки и повреждения с обушковой стороны – результат силы воздействия рукоят-
ки при ударах мотыги о почву. Такие же повреждения есть и на роговой мотыге из
Новосельского (рис. 30, 3). Это орудие пришло в негодность в результате интенсив-
ного употребления. Если одна костяная мотыга из Никония получена путём реутили-
зации, то другая наоборот, после определённого периода использования была пере-
делана в рукоятку (рис. 30, 1).
Довольно значительную группу составляют пиленые рога мелкого рогатого
скота, в основном коз (Секерская 1993: 92). По характеру обработки можно выделить
две разновидности таких изделий. Рога, спиленные с одной стороны, ближе к чере-
пу, из-за естественной несквозной полости имеющейся внутри рога представляли
собой довольно удобные заготовки под рукоятки таких орудий, как например серпы.
Менее понятно назначение небольших сегментов рогов, спиленные с двух сторон
(рис. 55, 7; 56, 4). Из Никония происходит козий рог, предварительно размеченный
насечками для такой распилки на 4 части (рис. 56, 3). Аналогичный экземпляр с
одной насечкой найден на поселении у с. Николаевка (рис. 56, 5).
Большую группу составляют всевозможные костяные заготовки. Так, одна из
них представляет собой рукоятку для какого-то двустороннего орудия (рис. 55, 2).
Известны единичные находки ложек (рис. 58, 1). Причём, если экземпляр из Нико-
ния, явно повседневного предназначения, то миниатюрная, очень изящная ложечка
из Тиры применялась в какой-то иной, непищевой сфере. Н.А. Сон предполагает, что
это могла быть либо фармацевтика, либо косметическая область (Сон 2011: 300). К
сказанному остаётся добавить, что экземпляр из Никония датируется V в. до Р.Х., а
образец из Тиры – римским временем. Большая серия ложек обнаружена при раскоп-
ках в Ольвии. Здесь самые ранние экземпляры датируются архаическим временем
(Наливкина 1940: 195, табл. XLIII; Мезенцева 2001: мал. 12а-б). Из Лузановки про-
исходит обломок костяного гребешка (рис. 58, 8), а из Николаевки и Надлиманского
городища – застёжки-пуговицы. Из числа разнообразных подвесок из кости можно
отметить массивную бляху, возможно служившую деталью паноплии (рис. 58, 7), а
также кабаньи клыки с просверленными отверстиями (рис. 57, 4).
177
Рис. 53. Обработанные астрагалы: 1, 4 – подшипники под станковый коловорот;
3, 5–7 – астрагалы-абразивы; 2 – отходы пиленых астрагалов (все – Никоний)
Fig. 53. Processed astragalus
178
Рис. 54. Абразивы из кости (1 – астрагал с граффити)
Fig. 54. The abrasives made of bone

179
 В римских слоях Никония отмечены находки костяных «игольников». Первыми
веками датируются несколько стилей. Один из них гладкий, вырезан из слоновой
кости (рис. 58, 5). Другой фигурный, орнаментированный (рис. 58, 4). Серия стилей
из Тиры также относятся к первым векам (Сон 2011: рис. 1, 5–9).
К изделиям художественного направления следует отнести серию костяных ста-
туэток, найденных в Никонии и Тире. Из Никония происходит две небольшие, точ-
нее миниатюрные, статуэтки достаточно тонкой работы, которые представляют
собой изображения Пана и Кибелы (рис. 57, 2–3). Обе датируются V в. до Р.Х. Ста-
туэтки выполнены в очень сходной манере, что позволило автору публикации счи-
тать их работой одного мастера (Андрунина 1971: 227–229). Третья статуэтка
(рис. 57, 1) – более грубой работы. Она имеет некоторые повреждения, что затрудня-
ет определение изображаемого ею персонажа. Если допустить, что на сохранившей-
ся левой стороне фигурки изображен щит, то тогда его можно будет отнести к кате-
гории больших щитов. Возможно, кельтского или римского типов. Статуэтка Афро-
диты позднеэллинистического времени была найдена в Тире совсем недавно. Изде-
лие представляет собой продукт высокохудожественного творчества (Самойлова,
Батизат 2001; Самойлова 2013: табл. 15). В своё время А.И. Фурманская сообщала о
находке в Тире костяной статуэтки вырезанной из рога благородного оленя и изобра-
жающей женскую фигуру (Фурманская 1963: 45).
К этой же группе изделий относятся довольно изящные плоские костяные
накладки (рис. 55, 8–9). Некоторые из них напоминают детали композиций, которые
инкрустировали деревянные саркофаги в Большой Близнице (Иванова 1955: 429,
рис. 25), архаическом некрополе Ольвии (Скуднова 1988: 150–151, кат. 234) Огузе
(Фиалко 1987: 135, рис. 5). Вероятно, область применения таких костяных накладок
не ограничивалась погребальным интерьером. По мнению Н.И. Сокольского подоб-
ные костяные накладки могли быть частью декора деревянной мебели (Сокольский
1971: 93, рис. 26). Заслуживает внимания технология изготовления таких деталей.
Производство некоторых из них, как полагает Г.Ф. Коробкова, возможно лишь при
условии применения токарного станка с подвижным резцом (рис. 55, 4, 9). Без этого
инструмента не могли быть изготовлены и некоторые другие типы костяных поделок
(рис. 55, 8). В остальном же применялись инструменты, которые с одинаковым успе-
хом могли быть использованы как в деревообработке (столярно-плотницкая деятель-
ность), так и в косторезном производстве.
Очень ограничено, но всё же, кость продолжала использоваться и при изготовле-
нии предметов вооружения, главным образом, наконечников стрел. Костяные пулевид-
ные наконечники известны в колчанном наборе архаического скифского погребения у
с. Огородное (Субботин, Загинайло, Шмаглий 1970). Серия костяных четырёхгранных
втульчатых наконечников происходит из погребения 7 могильника у с. Николаевка
(Мелюкова 1975). Костяная пластина с парными отверстиями по краям (рис. 58, 6),
отлично заполированная, возможно, представляет собой накладку на лук.
На фоне многочисленных находок костяных предметов конской упряжи на
поселениях лесостепи и в погребениях раннескифского времени, в более поздний
период кость в этой сфере практически полностью заменена на металл. Тоже самое
можно проследить и на античных поселениях Северо-Западного Причерноморья.
Так если в архаических слоях Березани нередки находки трёхдырчатых костяных
псалиев, то уже в позднеархаических и далее в классических слоях находок упряжи
из этого сырья практически нет. Единственный известный нам обломок костяного
180
Рис. 55. Изделия из кости: 1–3 – орудия труда, 5–7 – заготовки,
4, 8, 9 – поделки (1 – Жевахова гора, остальное – Никоний)
Fig. 55. Bone objects
181
 Рис. 56. Пиленые (и размеченные для распилки) рога мелкого рогатого скота
Fig. 56. Sawn horns of sheep/goat

псалия происходит из Никония (рис. 58, 2). По всей вероятности, это костяная репли-
ка плоского двудырчатого псалия с восьмёркообразным расширением посредине,
типичного для скифского уздечного набора IV в. до Р.Х. (Алексеев, Мурзин, Ролле
1991: 148–149). К упомянутой серии костяных псалиев из Березани добавим ещё
один (рис. 58, 3). Это фрагментированный экземпляр из раскопок М.Ф. Болтенко,
который хранится в фондах Одесского археологического музея.24 До сих пор за
исключением Березани подобные псалии на античных памятниках Северного При-
черноморья нигде более не встречаются.
Приземлённость и сугубый прагматизм, господствовавший при производстве
подавляющей части коллекции костяных изделий, не был, тем не менее, абсолют-
ным. Некоторые предметы определённо были востребованы в духовно-эстетической
сфере. Помимо статуэток высокохудожественного качества, эллинское начало в мире
колонистов низовьев Тираса недвусмысленно отражается в находках костяных
флейт. Три таких инструмента найдены в Никонии. Ещё один – на городище у с. Над-
лиманское. Все инструменты носят следы механических повреждений (рис. 59).
Один из никонийских экземпляров (рис. 59, 3) имеет соответствующий хронологи-
ческий контекст – V в. до Р.Х. (Морозовская 1980: 112). Другой экземпляр (рис. 59,
2) случайно обнаружен на территории города. Флейты из Никония относятся к т.н.
типу авлос. Это один из наиболее распространённых музыкальных инструментов в
античном мире. Находки авлосов – не редкость в полисах материковой Греции. Так
___________________
24
Инв. ОАМ № 75526.
182
 Рис. 57. Изделия из кости: 1–3 – статуэтки; 4 – кабаньи клыки-подвески (все – Никоний)
Fig. 57. Bone objects

аналогичный никонийскому экземпляр, датируемый V в. до Р.Х., происходит из

Коринфа (Corinth XII. 1952: 197, cat. 1503). Здесь же, в Перахора известна целая
серия таких флейт (Perachora II. 1962: pl. 190).25
Обломок инструмента из Надлиманского городища датируется концом IV в. до
Р.Х. и принадлежит к типу так называемых продольных флейт. Находки таких
инструментов известны уже в эпоху палеолита (Морозовская 1980: 112–113). По
сравнению с никонийскими авлосами флейта из Надлиманского сделана небрежно:
поверхность инструмента обработана менее тщательно, отверстия вырезаны грубо.
___________________
25
В этой же работе см. литературу по находкам таких инструментов по состоянию на 1962 г. (Perachora
II. 1962: 448 anm. 3). Из недавних публикаций отметим большую (45 экз.) коллекцию флейт из храма
Окса, обстоятельно изданную Б.А. Литвинским (Литвинский 2010: 424 и сл.). Здесь же содержится
новейшая и наиболее полная библиография по данному вопросу в русскоязычной литературе.
183
Рис. 58. Изделия из кости: 1 – ложка; 2–3 – псалии; 4–5 – стили; 6 – накладка на лук (?);
7 – бляха; 8 – гребень (3 – Березань, 8 – Лузановка, остальное – Никоний)
Fig. 58. Bone objects
184
 Рис. 59. Костяная флейта из Надлиманского городища (1); авлосы (2, 3) и
мундштук для авлоса (4) из Никония
Fig. 59. Bone flutes (1 – Nadlymanskoye hillfort; 2–4 – Nikonion)

Одна из наиболее ранних флейт-авлосов была найдена на Березани. Изящно

декорированный фрагмент датируется VI в. до Р.Х. (Борисфен-Березань 2005:
кат. 252). Известны флейты и в Ольвии (Мезенцева 2001: мал. 16).
Большинство авлосов изготавливалось из тростника, о чём имеются сообщения
у античных авторов, например у Плутарха (Plut. Sulla XX). Считается, что продоль-
ные желобки, отмеченные на некоторых костяных образцах, есть имитация структу-
ры тростника (Литвинский 2010: 441). В нашей небольшой коллекции такую особен-
ность имеет одна из никонийских флейт (рис. 59, 2).
Вероятно, имел место импорт некоторых групп костяных изделий, в первую
очередь это относится к продукции из слоновой кости. Хотя не исключено, что могли
ввозиться не готовые изделия, в сырьё. Вопрос этот представляется достаточно важ-
ным, поскольку от его решения во многом зависит и решение другого не менее важ-
ного – были ли распространены среди колонистов некоторые специализированные
орудия (к примеру, токарные станки) без которых невозможно изготовление целой
серии художественных изделий. Некоторые данные позволяют предположить нали-
чие таких инструментов. Можно допустить, что все сохранившиеся накладки для
изготовления которых требовался токарный станок, представляли собой элементы
декора привозных изделий (мебель, шкатулки и пр.). С другой стороны, не исклю-
чено, что ряд внешне менее броских изделий (некоторые типы простых костяных
колец), которые также требовали применения станка с подвижным резцом, вероят-
нее всего изготавливались на месте.
Можно подвести некоторые итоги по данному разделу. Несколько удивляет
интенсивное использование в целом, достаточно примитивных костяных орудий.
Нередки случаи вторичного использования уже пришедших в негодность инстру-
185
ментов. Наблюдается также довольно значительная утилизация отходов косторезно-
го производства. Вероятно, можно говорить о преимущественно домашнем характе-
ре этой отрасли производства, не исключая вместе с тем, что отдельные вещи, кото-
рые изготавливались на стыке различных производств, к примеру косторезного и
металлообрабатывающего (ножи) могли выпускаться серийно, одной и той же
мастерской. На сегодня нам известно 2 таких мастерских. Обе открыты в Скифии,
одна – на Бельском городище (Радзиевская, Шрамко 1980), другая – на Каменском
(Гаврилюк 1995: 88 и сл.). Общее и отличное между этими комплексами в производ-
ственной организации, потенциале, номенклатуре продукции выясняла Н.А. Гаври-
люк (1999: 194–195; 2013: 349–350). О наличии определённой специализации в
костерезном производстве свидетельствуют и некоторые художественные изделия
(статуэтки), а также возможно, и те, которые требовали применения сложных
инструментов.

4.6. Обработка металлов

По сравнению с другими производствами ремесленный характер металлообра-
ботки в Северо-Западном Причерноморье античной эпохи, выглядит совершенно
очевидным. И действительно, определённый уровень специализации, высокая тру-
доёмкость и энергозатраты необходимые для обработки металлов, как чёрных, так и
цветных, всё это делает иную точку зрения маловероятной.
К сожалению, за последние полтора десятка лет изучение вопросов античной
металлообработки в низовьях Тираса в античную эпоху мало продвинулось вперёд.
Не последнюю роль в этом играет отсутствие новых источников. Однако, дело не
только в этом. Если количественная сторона все-таки претерпела изменения, в
основном, за счёт находок литейных форм из Тиры, то в качественном отношении
отмечается застой, вызванный отсутствием интереса к данной проблеме. Нет и
новых идей, основанных на переосмыслении старых источников.
Предметно судить о чёрной и цветной металлургии позволяют материалы лишь
немногих памятников в регионе (Тира, Никоний, возможно некоторые позднеархаи-
ческие поселения, а также Кошары). Что касается чёрной металлургии, то здесь речь
должна идти главным образом, о находках ошлакованного железа на перечисленных
выше памятниках. Какие-либо остатки производственных комплексов, связанных с
железоделательным производством доримского времени не найдены. Вероятное
исключение составляет поднеархаическое поселение Беляевка I (Охотников 1990:
49). Неизвестны и специальные кузнечные инструменты. Тем не менее, сам факт
обработки железа в Нижнем Поднестровье в доримскую эпоху вряд ли может быть
поставлен под сомнение. Несколько лучше положение дел с источниками для рим-
ского времени. Так в Тире были открыты производственные комплексы по производ-
ству железа (Фомiн 1974: 25–31).
В вопросе чёрной металлургии, при отсутствии до сих пор производственных
комплексов, внимание исследователей привлекал вопрос об источниках железосо-
держащего сырья. Для устройства полного цикла производства, помимо этого само-
го сырья, необходимо также топливо для достижения при плавке определённой тем-
пературы. Считается доказанным, что на протяжении всей античной эпохи един-
ственным видом топлива оставался древесный уголь (Островерхов 1979: 116). Опи-
раясь на данные ландшафтной реконструкции мы можем в очередной раз констати-
186
ровать, что в рассматриваемый период лес в низовьях Тираса был привычным
элементом ландшафта.
Многое по-прежнему неясно в отношении минерального сырья. Вряд ли
потребности местных металлургов мог полностью обеспечить ввоз железосодержа-
щих минералов (или железных полуфабрикатов), который в определённых масшта-
бах, наверное, всё же имел место. Последнее положение было сформулировано
С.Б. Охотниковым. Основываясь на локализации в Северо-Восточной Добрудже, в
районе озера Бабадаг железорудного месторождения, разработка которого велась
уже в эпоху среднего гальштата (Olteanu 1971: 295–299) и, учитывая тесные эконо-
мические связи Никония и Истрии, С.Б. Охотников предположил, что одним из
видов регулярных поставок из Добруджи в Поднестровье могла быть и железная
руда (Охотников 1990: 49). Это кажется вполне вероятным. Однако, перспектива
полной зависимости от привозного сырья в такой важнейшей отрасли производства
как железоделательное, была малопривлекательной. Близкого мнения видимо
придерживался А.С. Островерхов при тщательном изучении материалов ремеслен-
ного посёлка Ягорлык (Островерхов 1979: 118–119). В результате детальной прора-
ботки геологических данных оказалось, что на участках северо-западного шельфа
присутствуют отложения гематитовых (железосодержащих) песков с различной (от
1% до 5% и более) концентрацией в верхних осадочных слоях. Гематитовые пески,
после обогащения, могли использоваться для получения железа. Заметим, что
местом наибольшей концентрации гематитовых песков в прибрежной части шельфа
является район Одесской банки (рис. 11, 12). Согласно предложенной выше рекон-
струкции литорали и шельфа в античную эпоху с поправкой на эвстатику, отдельные
участки Одесской банки в этот период находились на поверхности моря в виде
песчаной косы. Таким образом, залежи гематитовых песков были вполне доступны-
ми для открытой добычи. Если говорить о низовьях Днестра, то запасы этого же
сырья, правда с несколько меньшей (3–4%) концентрацией, располагались в при-
брежной части Будакской пересыпи, при устье нынешнего Днестровского лимана.
Опять-таки, с учётом эвстатической поправки, береговая линия в этом районе прохо-
дила на несколько сот метров мористее. Таким образом, на протяжении большей
части I тыс. до Р.Х. гематитовые пески были вполне доступны для добычи и перера-
ботки. Возможно, это месторождение как раз и являлось источником железосодер-
жащего сырья для античных ремесленников-металлургов низовьев Тираса.
Значительно больше данных имеется в отношении обработки цветных металлов
и прежде всего – бронзолитейного производства. Однако, и в этом случае всё ещё
остаются неизвестными производственные комплексы, хотя находки отходов произ-
водства отнюдь не редкость на многих поселениях. Вместе с тем, они не образуют
сколько-нибудь значительных скоплений подобно тем мощным сбросам отходов
металлообработки, которые отмечены, к примеру, в Пантикапее (Трейстер 1987:
7–13), на Елизаветовском городище (Житников 1989: 153), или на Березани (Доман-
ский, Марченко 2001; 2007).
Довольно неплохо представлены орудия для обработки цветных металлов.
Остановимся прежде всего на литейных формах. До недавнего времени их было
известно не более десятка. Однако, за последние годы, благодаря большому числу
литейных форм найденных в Тире, коллекция выросла многократно (Смольянинова
2010б).
187
 По отдельным памятникам литейные формы распределяются следующим обра-
зом: Тира – 31, Никоний – 4, Кошары – 1. Из 36 форм 28 были изготовлены на месте.
Такой вывод основан на том материале, из которого были сделаны матрицы. Этим
материалом являются хорошо зашлифованные продольные спилы амфорных ручек.
При этом, в Тире предпочтение отдавалось родосским амфорам, из-за их плотной,
мелкой и однородной структуры. Некоторые формы вырезаны на черепице (Смолья-
нинова 2010б: №№ 6, 10, 18, 19, 36). Остальные негативы (5 из Тиры и 3 из Нико-
ния) представляют собой каменные формы, причём породы камня свидетельствуют
о довольно отдалённых месторождениях (Смольянинова 2010б: 119). Теоретически,
открытым остаётся вопрос об импорте готовых литейных форм. Однако, это кажет-
ся маловероятным и скорее всего, негативы на этих привозных породах вырезали
местные мастера. Так форма для отливки бус из Никония, вырезанная на явно при-
возной породе, была вначале испорчена. С одной стороны сохранились следы пред-
варительной разметки в виде прочерченных линий, а также вырезаны углубления
под основной негатив (рис. 62, 1; фото 4, 1). По каким-то причинам процесс был
прерван и затем, нужное изображение было нанесено, с противоположной стороны
камня, на этот раз удачно.26
Наибольшее количество разнотипных изделий могло отливаться в двусторонней
форме, обнаруженной в Никонии в комплексе второй пол. V в. до Р.Х. (рис. 62, 2;
фото 4, 2). Отметим негатив лировидной подвески. Этот тип украшения довольно
редко встречается в Северном Причерноморье и считается характерным для запад-
нопонтийских областей и Фракии. Исключение составляют скифские захоронения
Нижнего Подунавья, где среди погребального инвентаря отмечены и лировидные
подвески (Оанча 1988: 120; Островерхов, Редина 2013: 397, 402, рис. 99). Они най-
дены и в самом Никонии, на некрополе, при раскопках кургана с погребениями IV
в. до Р.Х. (Бруяко, Загинайло, Колесниченко 2016: рис. 10, 4) Менее понятен второй
негатив на этой же матрице. Он имеет вид толстой «шпильки». Возможно, это нега-
тив для т.н. иллирийских булавок с фигурно оформленной верхней частью. В этом
случае фигурное оформление выходило за рамки самой процедуры литья и осущест-
влялось механическим путём. Непонятен тип изделия третьего негатива в виде кону-
са-стрелки. Возможно, это лишь неудачная попытка резчика.
Кроме Никония нам известна ещё одна литейная форма для отливки лировид-
ных подвесок, которая происходит из Истрии (рис. 62, 6). Её датировка совпадает с
датировкой формы из Никония – V в. до Р.Х. (Coja 1962: 132, fig. 13, 2; Джамбасов
1962: 56–57).
Достаточно необычная рифлёная подвеска и металлическое шильце (игла) отли-
вались в другой двусторонней форме из Никония, которая была найдена в комплек-
се позднеклассического времени (рис. 62, 5; фото 4, 3). Такой тип украшения, в ори-
гинале, нам неизвестен. Отдалённое сходство как будто бы наблюдается с калачико-
видными серьгами. Однако, у тех отмечается разъёмная дужка и неизвестны экзем-
пляры с рифлением.
Небольшая литейная форма сделанная из ручки амфоры (рис. 62, 3; фото 4, 5),
скорее всего служила для изготовления рифлёных свинцовых пряслиц. Близкие по
___________________
26
М.Ю. Трейстер, который знаком с данной формой по графическому изображению и фото,
придерживается такого же мнения.
188
типу формы известны также в Ольвии (Фурманська 1958: 42, рис. 1). Никонийский
экземпляр по условиям находки можно датировать V в. до Р.Х.
Наконец, крайне интересной представляется, последняя форма из Никония
(рис. 62, 1; фото 4, 1). Так же, как и все предыдущие, она была найдена в слое V в.
до Р.Х. Предназначалась эта форма для отливки мелких уплощённых бусин (бисера).
Подобные формы происходят: из Пантикапея 1871 г. (Пругло 1965: 104–105, рис. 37,
1–2 ) и 1967 г. (Алексеева 1982: 95, табл. 42, 26), Мирмекия (Пругло 1965: 105,
рис. 37, 4–6 ), Елизаветовского городища (Житников 1989: 156, рис. 3, 1). Остаётся
однако, неясным из какого материала отливались бусы в таких двусторонних фор-
мах. Е.М. Алексеева, не отрицая вероятности применения стеклянной массы, скло-
няется всё же к тому, что здесь, скорее всего, использовался металл, а точнее, брон-
за (Алексеева 1982: 50–51).
Как уже отмечалось, за последние годы стремительно вырос фонд подобных
находок из Тиры. Мы не будем подробно останавливаться на характеристике каждо-
го экземпляра, поскольку имеется весьма подробная публикация этой коллекции
(Смольянинова 2010б). Отметим некоторые формы, производные которых известны
в различных археологических контекстах. Один из негативов, вырезанный на ручке
амфоры, представляет собой пару небольших колец с тремя утолщениями в виде
сгруппированных по трое же шишечек (рис. 61, 3). Аналогий подобным кольцам,
которые считают составными частями ожерелий, браслетов – великое множество.
Поэтому, мы укажем лишь на ближайшую находку. Это погребение № 9 могильника
у с. Николаевка (Мелюкова 1975: 255, рис. 57, 4). Подобное сочетание места произ-
водства и места находки делает весьма вероятным (или, по крайней мере, не исклю-
чает) рыночную форму производства таких украшений. Существовавшая в Тире
мастерская, могла поставлять свою продукцию как жителям поселений в низовьях
Тираса, так и скифам, обитавшим в Буджакской степи.27 Находки подобных подве-
сок известны в частности в скифских могильниках низовьев Дуная (Суничук 1985).
Те же выводы можно сделать и для лировидных подвесок. Если жители Никония
пользовались продукцией местной мастерской, то скифы эту продукцию приобрета-
ли (покупали). Находки таких подвесок в скифских погребениях Нижнего Подуна-
вья свидетельствуют о том, что они могли поступать к номадам (прямо либо опо-
средовано) как из Никония, так и из Истрии.
Практически все вещи, которые отливались в формах, найденных в Тире, Нико-
нии и Кошарах, так или иначе, относятся к художественному, ювелирному производ-
ству. Это различного рода браслеты (рис. 60, 1–2), фигурные и гладкие кольца, под-
вески, пронизи (рис. 60, 3, 5, 6).
Очень редкой находкой является литейная форма для украшений в зверином
стиле из Кошар. Негатив, вырезанный на спиле амфорной ручки, представляет собой
изображение морды вепря (фото 4, 4). Группа близких отливок известна по матери-
алам памятников Скифии (Мурзiн, Чернєнко 1979: 61–63). Согласно публикациям,
литейную форму из Кошар, как по контексту самой находки, так и по стилистиче-
ским особенностям изображения, следует датировать V в. до Р.Х. (Левина 1989:
75–76), или даже первой половиной этого столетия (Левина, Островерхов, Редина
1993: 90).
___________________
27
Производство таких колец существовало и в Ольвии. Форма, найденная здесь (Фурманська 1958: 49,
табл. IV, 5) содержит негатив уже даже не кольца, а небольшого браслета с аналогичным оформлением
в виде строенных шишечек.
189
Рис. 60. Литейные формы из Тиры (по: Смольянинова 2010б)
Fig. 60. Moulds from Tyra

190
Рис. 61. Литейные формы и заготовки для них из Тиры
Fig. 61. Moulds and preforms from Tyra

191
 Рис. 62. Литейные формы из Никония (1–3, 5), Истрии (6),
лировидная подвеска из некрополя Никония (4)
Fig. 62. Moulds from Nikonion (1–3, 5), Histria (6), pendant in the shape
of a lyre from the Nikonion cemetery
192
 В нашем распоряжении есть ещё две группы материала которые определённо
производились местными мастерами. Речь идёт о наконечниках стрел и монетах.
Обычно, доказательством местного производства стрел считается наличие на нако-
нечниках остатков литника. Серия таких необработанных наконечников выделена в
Никонии (Екимова 1984: 125–126). Есть подобные экземпляры и на позднеархаиче-
ских поселения Нижнего Поднестровья (Охотников 1990: 38, рис. 19, 16). Вообще,
такой достаточно очевидный факт как местное производство бронзовых наконечни-
ков стрел в античных городах Северного Причерноморья плохо согласуется с едва ли
не уникальными находками литейных форм. Целые формы до недавнего времени
были неизвестны. О находках их деталей и фрагментов в Ольвии (в частности, брон-
зовых стержней-«втулок») имеются сведения в монографии Е.В.Черненко (Чернен-
ко 1981: 97–98). Недавно была опубликована работа, в которой собраны все данные
на этот счёт, полученные в Ольвии (Назаров, Крутилов 2002). И, буквально только
что – статья С.Я. Ольговского, где публикуются новейшие находки целых литейных
форм в кладах на территории лесостепной Украины (Ольговський 2016).
Судя по материалам Ягорлыцкого поселения, стрелы отливались не штучно
(Черненко 1981: 98–99), а целыми партиями («обоймами»), для чего использовались
литейные формы с несколькими вырезанными на них негативами, соединёнными
литейными канальцами (Островерхов 1981: 28, рис. 3, 29–30). Параллельно-последо-
вательно соединённые негативы были известны уже на самых ранних этапах произ-
водства металлических наконечников стрел (Ванчугов, Черняков 1991: 26, рис. 1, 2).
В качестве примера можно привести и знаменитую форму из Новочеркасского клада
(Иессен 1953: 51, рис. 1, 2; 108, рис. 29). Это можно объяснить всего лишь чисто
практической целесообразностью поточного изготовления таких мелких и необходи-
мых в очень большом количестве вещей.
О том, что и в Тире и в Никонии должны были существовать производственные
комплексы цветной металлургии, говорит бесспорный факт выпуска этими полиса-
ми собственных монет. В Никонии эти монеты отливались, а в Тире чеканились. И
одна и другая процедуры требовали наличия специализированного комплекса.
Если монетное дело Тиры имеет обширную историографию, то факт литья в
Никонии собственной монеты установлен относительно недавно. Монеты с изобра-
жением совы и колеса выпускались в первой половине V в. до Р.Х. (Карышковский
1987; Загинайло, Карышковский 1990). Не исключено, что монетная эмиссия в Нико-
нии продолжалась и позднее. А.Г. Загинайло считает, что никонийским выпуском
являются монеты-«колёсики» с гладким, в отличие от истрийского литья, реверсом
(Загинайло 1966: 108–109). Состояние известных на сегодняшний день экземпляров
позволяет предполагать, что они отливались в односторонней форме (Загинайло
1991: 58). Период их обращения, скорее всего, охватывал V в. и бо;льшую часть IV в.
до Р.Х.
К орудиям литейного производства относятся и несколько глиняных тиглей,
которые были найденны в Никонии и в Тире. Причём, следы использования на нико-
нийских экземплярах отсутствуют. Все три тигля из Никония (фото 6, 1–3) найдены
в районе раннеэллинистического помещения I в юго-западной части городища.
Однако, других данных которые говорили бы о производственных функциях этого
комплекса, нет.
Изучение металлообработки в римское время может опираться на более разно-
образный фонд источников, с одной стороны. Но, с другой стороны, численность
193
этих источников значительно меньше, чем в предшествующую эпоху. Например,
количество литейных форм в римское время значительно сокращается. Если для
V–II вв. до Р.Х. их известно 33 шт., то в римское время только 3. Причём, все они
происходят из Тиры. Да, и в целом едва ли не весь фонд находок по металлургии
римского времени сосредоточен в одной Тире. При этом, в отличие от эллинистиче-
ской эпохи, в Тире римского периода представлены металлообрабатывающие про-
изводственные комплексы. Открыты две домницы для выплавки железа, а также
печь для получения цветных металлов (Дмитров 1955: 116–117; Сон 1993: 68–69).
Домницы имели круглую в плане форму и были облицованы изнутри огнеупорными
плитками из камней вулканического происхождения.
До сих пор, говоря об обработке цветных металлов, имелось ввиду в основном
бронзолитейное производство. Наряду с ним распространена была и обработка
свинца, бесформенные и оплавленные куски которого – не редкая находка на посе-
лениях. Можно упомянуть также многочисленные находки свинцовых скреп,
использовавшихся для ремонта разбитой посуды.
При изучении цветной металлообработки важным является вопрос об источни-
ках сырья. Однако, для античной эпохи ситуация с бронзолитейным производством
складывается весьма запутанная, из-за обилия привозных вещей, усложнения искус-
ственных сплавов, многократной переплавки уже вышедших из употребления изде-
лий и, как следствие – смешения первоначальных рецептур. Тем не менее, независи-
мыми исследованиями А.С. Островерхова и С.Я. Ольговского установлено, что, по
крайней мере, в архаический период греческие металлурги Днепровско-Бугского
района использовали в основном сырьё западных (карпато-дунайских) источников.
Для района Нижнего Поднестровья спектральному анализу были подвергнуты лишь
две монеты-«колёсика» из Никония. С.Я. Ольговский, изучавший их рецептуру вме-
сте с большой коллекцией литых монет Нижнего Побужья, пришёл к выводу, что
химико-металлургические характеристики никонийских монет сходны с аналогич-
ными показателями литых ольвийских ассов. Последние отливались из металла
западного, карпатского происхождения (Ольговский 1986: 103–104).
Позднее, спустя почти 20 лет, были проведены новые исследования довольно
большой, представительной группы ольвийского цветного металла. Вывод относи-
тельно источников сырья оказался совершенно иным. Основной сырьевой базой,
причём не только для Ольвии, но и для других металлургических центров Северно-
го Причерноморья были месторождения Северной Анатолии (Крапивина, Маничев,
Крутилов 2004: 85).
Однако, и версия карпатского сырья нашла весомое подтверждение при раскоп-
ках на Березани, где были открыты комплексы по выплавке меди (Доманский, Мар-
ченко 2001; 2007). В последние годы в Нижнем Побужье сделан целый ряд подоб-
ных открытий (Крапивина, Буйских 2011; Крутилов 2007; 2008). И на сегодня, с учё-
том давно известных металлургических комплексов, обнаруженных в частности
В.В. Лапиным, фонд источников для этого района колонизации выглядит уже впол-
не представительно.
Завершая данный раздел отметим, что наличие циклов металлургического про-
изводства в античных центрах низовьев Тираса кажется бесспорным. Главным обра-
зом, это касается Тиры и Никония. Очевиден также и профессиональный уровень, на
котором находилось занятие этой отраслью ремесла. Следуя довольно распростра-
нённой точке зрения о недифференцированном характере металлургии в античных
194
городах Северного Причерноморья в архаическое, классическое, да и скорее всего в
эллинистическое время (Трейстер 1987: 8), можно предположить, что в Тире и Нико-
нии для железоделательного и бронзолитейного производства существовали одни и
те же специализированные комплексы, с одним и тем же составом ремесленников.
Очевидно, что о дробной производственной специализации в рамках чёрной и цвет-
ной металлургии вряд ли может идти речь.
Что касается отсутствия производственных комплексов, то пока что для этого
остаётся традиционное объяснение – наличие особых ремесленных выселков за пре-
делами городских стен. При формировании такой производственной зоны учитыва-
лась повышенная пожароопасность тех мастерских, работа которых была связана с
высокотемпературными режимами (Островерхов 1988: 96). Подобной ремесленной
переей для Днепро-Бугского региона в раннюю эпоху являлось Ягорлыцкое поселе-
ние. Сезонный характер производственного цикла на этом местонахождении (Мар-
ченко 1980: 135; Ольговский 1987: 51; Островерхов 1988: 96), кажется весьма веро-
ятным и применительно к нашему региону.
Учитывая отсутствие производственных комплексов как в Тире, так и в Нико-
нии можно предположить, что, по крайней мере, какая-то их часть находилась за
пределами городских стен. В таком случае была бы очевидной и сезонность произ-
водственного цикла таких комплексов. Где конкретно могла находиться подобная
ремесленная периферия тирасских полисов, сказать трудно.28 На примере Ягорлыка
видно, что расстояние могло быть довольно значительным. Возможно и для Тиры и
для Никония, таким районом могло быть устье нынешнего Днестровского лимана,
точнее, песчаные аккумулятивные наносы в этом районе, для которых характерно
наличие железосодержащих (гематитовых) песков.
Решение этого вопроса в какой-то мере могло бы прояснить и положение вещей,
связанное с металлообработкой среди скифского населения Северо-Западного При-
черноморья. В настоящее время нет совершенно никаких данных, позволяющих
сколько-нибудь предметно обсуждать эту проблему. Это неудивительно, учитывая
отсутствие стационарных местонахождений кочевников. Остаётся только предпола-
гать, что какую-то часть своих нужд в металле скифы могли удовлетворять за счёт
заказов ремесленникам греческих городов (Истрия, Тира, Никоний), а также, вполне
вероятно, и фракийских поселений Нижнего Дуная и Молдавии. Вряд ли однако,
такая зависимость была абсолютной. Мысль высказанная С.Я. Ольговским о сезон-
ности ремесленных мастерских Каменского городища (Ольговский 1987: 51) даёт
некоторые основания распространить такую «подвижную» производственную
модель и на другие районы степной Скифии.29 И если подобная форма организации
ремесленного производства в действительности имела место, то вполне вероятно
существование сезонных ремесленных станций кочевников и в регионе Северо-За-
падного Причерноморья. Во всяком случае, это вполне могло иметь место в IV в.
до Р.Х., в период резкого снижения мобильности скифских кочевых групп.
___________________
28
В своё время А.И. Фурманская, без ссылок на какие-либо источники упоминала о керамических печах
(горнах) античного, скорее всего эллинистического, времени, обнаруженных в 30-х гг. в окрестностях
Тиры (Фурманская 1963: 43). И.Б. Клейман, специально занимался проверкой этих данных по румын-
ской литературе и обследовал окрестности села Переможное, в котором якобы были обнаружены печи.
Однако, он не нашёл ничего, что могло бы подтвердить сообщение А.И. Фурманской.
29
Вряд ли однако, можно согласиться с С.Я. Ольговским в отношении уникальности Каменского горо-
дища как ремесленно-торгового центра для всей Причерноморской Скифии (Ольговский 1991: 403).
195
 Впрочем, эта вполне взвешенная и здравая мысль, высказанная «ранним»
С.Я. Ольговским, гораздо позднее приобрела гротескные черты концепции тоталь-
ного ремесленного бродяжничества, к которому её автор пытается свести всю цвет-
ную металлообработку античного Причерноморья в VI–V вв. до Р.Х. Множество
людей в составе артелей, групп и просто отдельные социально неадаптированные
кустари, на цыганский манер, слонялись по всему Северному Причерноморью из
конца в конец, настойчиво предлагая всем свои услуги. От них прятались, их гнали,
случалось, даже били, но чувство прекрасного и необходимость самореализации
через это прекрасное заставляло этих трубадуров труда вновь и вновь предлагать
овеществлённый смысл своей жизни в качестве товара всем желающим. И вот имен-
но этим коробейникам, по мнению С.Я. Ольговского, античные города и были обяза-
ны своим ремесленным благополучием в области металлообработки во всяком слу-
чае.30
Вообще, тема мобильных ремесленных групп в последнее время стала очень
модной. По своей универсальности в решении вопросов культурогенеза она уступа-
ет, пожалуй, только «соляному эпосу». Вероятно, генерируя концепции подобного
рода, важно проявлять сдержанность и не давать волю эмоциям. Что касается антич-
ной эпохи, то такая модель функционирования ремесленного производства выглядит
не слишком правдоподобной.

4.7. Керамическое производство

Состояние археологических источников по данной проблеме во многом сходно
с только что описанным. Это связано, кроме прочего, и с одним важным технологи-
ческим моментом объединяющим металлообработку и керамическое производство,
а именно – высокотемпературным режимом. Так же как и металлообработка,
местное производство керамики, по крайней мере, лепной, сомнений не вызывает.
Более того, очевиден массовый характер подобного занятия, присущего обитателям
едва ли не всех без исключения стационарных населённых пунктов. Однако, опять
же совершенно неизвестными остаются производственные комплексы (горны), во
всяком случае, доримского времени. Исключение составляет лишь упоминание
А.И. Фурманской о гончарных печах в окрестностях Тиры (см. выше), которое в
настоящее время подтвердить невозможно. Известны находки отходов керамическо-
го производства в виде ошлакованных фрагментов и целых бракованных лепных
сосудов. Бесспорными орудиями гончаров являются также костяные шпатели. Неко-
торые из них имеют следы интенсивного использования (рис. 63). Подобные орудия
использовались при заглаживании и выравнивании поверхностей сформованного
сосуда. Это относится главным образом, к лепной керамике, изготавливавшейся спо-
собом ленточной лепки.
Существует ещё одна группа изделий, принадлежность которой к керамическо-
му (гончарному) производству, впрочем, равно как и к металлообработке, весьма
вероятна. Речь идёт о так называемых соплах (фото 6, 4). Эти предметы известные
довольно давно по раскопкам в самых различных областях Причерноморья и Сре-
диземноморья, также давно являются предметом дискуссий в силу своего весьма
специфичного вида. Функциональное назначение этих изделий определяется более
___________________

Против этой концепции высказались А.С. Островерхов и М.М. Иевлев (Островерхов 2006: 157;
30

Иевлев 2014: 162).

196
 Рис. 63. Костяные шпатели для лощения керамики (Никоний)
Fig. 63. Spatula for glazing ceramics (Nikonion)

чем широко: от культовых предметов (ритоны для возлияний) и факельных подста-

вок, до форсунок и штативов для поддержки сосудов во время обжига. В своё время,
в работе, посвящённой этим предметам, М.Ю. Трейстер и Ф.В. Шелов-Коведяев
предлагали остановиться на трёх главных функциях: форсунки (металлообработка),
подставки для сосудов в процессе приготовления пищи и в процессе их обжига
(Treister, Shelov-Kovedyayev 1989: 291; Трейстер, Шелов-Коведяев 1992). Последнее
казалось весьма вероятным поскольку, по мнению авторов публикации, не случайны
находки этих предметов при раскопках керамических печей в самых разных местах
античного мира – Гермонасса, Пантикапей, Фанагория, Истрия, Милет и т.д. (Treis-
ter, Shelov-Kovedyayev 1989: 292; Коровина 2002: 37, рис. 8; табл. 17, 1–4; Coja,
Dupont 1979: pl. 10; Voitländer 1982: 109, abb. 61). Они известны в Северном Причер-
номорье на протяжениии всей античной эпохи, начиная с VI в. до Р.Х. (Treister, She-
lov-Kovedyaev 1989: 289; Коровина 2002: 118–119; Житников 2006: рис. 5). Нижнее
Поднестровье – не исключение. Два таких предмета найдены при раскопках Нико-
ния, причём один из них может быть датирован доримским (фото 6, 4), а другой рим-
ским временем.
В зарубежной литературе преобладает мнение об ином назначении этих пред-
метов. А, именно, считается, что они использовались главным образом, как подстав-
ки под сосуды в процессе варки пищи – сooking-pot-stands (Hayes 1991: pl. XVI).
Дж. Пападопулос раскритиковал ремесленное предназначение этих предметов, при-
ведя в качестве доказательств археологические примеры, а также, что особенно
важно – сюжеты вазописи. Что касается обстоятельств находки таких предметов
возле (или даже внутри) гончарных печей, которые для М.Ю. Трейстера и Ф.В. Ше-
лова-Коведяева являются признаком принадлежности этих предметов гончарному
производству, то Дж. Пападопулос объясняет это следующим образом. Во-первых,
197
замечает он, эти предметы, называемые по-гречески Λα’σανα, как и всякие изделия
из глины нуждались в обжиге. А, большинство таких подставок, найденные близ
печей представляют собой бракованные изделия. И тогда приуроченность Λα’σανα к
печам получает иное объяснение. Во-вторых, гончарам, работавшим в специально
отведённых местах, в течении довольно долгого рабочего дня также необходимо
было поддерживать свои кондиции, в том числе, и при помощи горячей пищи. То
есть, и в этом случае подставки имеют кухонное предназначение (Papadopoulos 1992:
220–221). Если второе предположение Дж. Пападопулоса выглядит несколько
лирично, то с первым спорить трудно. Скорее наоборот, один из двух предметов,
найденных в Никонии подтверждает это мнение. Этот экземпляр явно передержан в
печи и представляет собой производственный брак.
Относительно несложная технология изготовления лепной керамики вряд ли
могла привести к формированию специализированной ремесленной прослойки.
Строго говоря, такое производство могло с успехом осуществляться в каждом кон-
кретном хозяйстве. Тем не менее, в античную эпоху оно, вероятно, приняло какие-то
специализированные формы. Это могло быть выражено в наличии, как в самом насе-
лённом пункте, так и за его пределами производственных комплексов так называе-
мого общего пользования. Возможно, производство лепной керамики, как и процесс
металлообработки, носило в основном сезонный характер. О том, что изготовление
лепной посуды в значительной мере было приурочено к периоду жатвы и обмолота,
свидетельствует большое количество соломы хлебных злаков, отпечатков оснований
колосков (вилочек) и зерновок в тесте сосудов. Хотя при раздельной уборке колосьев
и стеблей, а также хранении соломы в качестве корма, вполне вероятно, что в случае
необходимости лепная керамика могла изготавливаться в любое время года. И, тем
не менее, пик керамического производства, вероятно, приходился на летне-осенний
период.
Преимущественно домашний характер керамического производства в скифском
обществе подтверждается крайне незначительным количеством специализирован-
ных комплексов в целом для всей Скифии. Имеется всего 3 или 4 объекта, которые
можно уверенно интерпретировать как керамические горны. Все они происходят из
Левобережной лесостепи и датируются V–IV вв. до Р.Х. (Гейко 2011: 105 и сл). Для
памятников Правобережья и степной зоны Северного Причерноморья такими дан-
ными мы не располагаем.
В ареале Нижнего Поднестровья, как уже было сказано, имеются лишь косвен-
ные признаки наличия гончарного производства. Так, о весьма вероятном выпуске
собственной амфорной тары в Тире уже шла речь (гл. 3). Можно только добавить,
что параллельно с амфорами в Тире выявлены и признаки производства иной гон-
чарной керамики. Это миски, кувшины, кубки, горшки. По мнению авторов раско-
пок и амфоры и весь набор остальной гончарной керамики изготовлены в единой
технологической традиции, возникновение которой в Тире относится к эллинистиче-
скому времени (Смольянинова 2009: 179; 2010а: 93).31
При подготовке первого издания монографии нам казалось, что в Поднестровье
(Никонии) и прилегающих районах лесостепи как будто бы наметилась группа жел-
___________________
31
Резонансное открытие совсем недавно было сделано в Нижнем Побужье. На Березани обнаружены
горны по производству некоторых типов позднеархаической ионийской керамики (Крутилов,
Бондаренко 2015).
198
тоглиняной ангобированной кружальной посуды, которую можно будет приписать
местному гончарному производству (Бруяко 1999: 130). Однако, за прошедшие 15
лет никаких новых данных на этот счёт не появилось. Примерно на том же уровне
осталась и численность находок этой керамики, в том числе и в самом Никонии,
который рассматривался, как потенциально возможный производитель.
Более определённой ситуация с керамическим производством в регионе стано-
вится в римское время. К римской эпохе относятся девять печей для обжига керами-
ки открытые в Тире. Печи для обжига керамики имели, как правило, овальную в
плане форму (размеры – 1,25–1,16 м) и состояли из топочной и обжигательной
камер.
Не так давно, горн для производства сероглиняной гончарной керамики был
открыт на посаде городища Картал. Он был куполообразной формы, имел 2 топоч-
ных канала. Загрузочная камера была заполнена раздавленными керамическими
формами – амфоры, чаши, кувшины. Часть из них имела пролощенный орнамент,
иногда довольно пышный. Судя по керамике и стратиграфической ситуации на
раскопе, где был открыт горн, комплекс датируется III в. от Р.Х. (Бруяко, Дзиговский
2015).
Примерно такие же печи и этого же времени в значительном количестве были
открыты недавно молдавскими археологами на левобережье Среднего Прута у
с. Прутени в ареале культуры т.н. «свободных даков» (dacii liberi). Датировка этой
компактной серии горнов определяется авторами раскопок в рамках III в. от Р.Х.
(Vornic et.al. 2007).
Конструкция горнов из Прутен и горна из Картала – идентичны. Одинаковым
выглядит и типологический состав сероглиняной керамики, выпускавшийся этими
мастерскими.

* * *
Одним из главных выводов по данной главе можно считать установленную в
общем многоукладность форм ремесленного производства на античных поселениях
Северо-Западного Причерноморья. Это проявляется в наличии всех трёх разновид-
ностей производственной деятельности, о которых говорилось вначале (домашнее
производство, производство ориентированное на внутреннее потребление и рыноч-
ное). Несколько шаткое, на первый взгляд, убеждение в существовании рыночной
формы ремесленного производства объясняется не вполне чётким различием, кото-
рое можно установить по археологическим материалам между второй и третьей фор-
мами. Наряду с домашними промыслами большое значение имела специализирован-
ная ремесленная деятельность внутренней ориентации (косторезная, столярно-плот-
ницкая, металлообрабатывающая, керамическая). Институты полиса, как много-
слойной, гетерогенной популяционной структуры, существенно отличны от общин-
но-родовых институтов варварской периферии. Поэтому, когда мы говорим о внут-
ренней ориентации подавляющего большинства ремесленных производств, то
имеем в виду внутриполисную специализацию мастеров, обслуживавших значитель-
ную группу неродственного, в отличие от доисторической эпохи, населения (произ-
водственная автаркия, как эквивалент общинного ремесла).
199
 Для эпохи колонизации важным представляется влияние качественно преобра-
зующего эллинского фактора в становлении ремесленной деятельности. На приме-
ре крупных центров колонизации можно говорить о механическом переносе некото-
рых технологий на местную почву. В первую очередь это касается специализирован-
ного гончарного ремесла с применением круга, стеклоделия и металлообработки.
Каков был производственный потенциал тирасских полисов, сказать трудно,
поскольку неизвестны производственные комплексы. Вероятно, в некоторых сферах
ремесла (металлургия, возможно также гончарство) производство не ограничива-
лось внутренним сбытом. Трудно предполагать, что в сфере внешнеэкономических
контактов с варварским миром Тира и Никоний ориентировались лишь на торгово-
посредническую деятельность. Наличие обширнейшего туземного рынка неизбежно
должно было стимулировать поиски прямых контактов с ним. И в этом случае реме-
сло играло главную роль. Не должно смущать и отсутствие ярко выраженной спе-
циализации в конкретных производствах. О недифференцированном характере
металлургического ремесла уже говорилось. Вероятно, подобное «совместитель-
ство» имело место и в других отраслях, например, косторезное и деревообрабаты-
вающее. Судя по замечанию Ксенофонта это было особенно характерно для неболь-
ших городов (Xen., Inst. Cyr., VIII, 2.5), таких каким, к примеру, был Никоний. Даже
в материковой Греции при масштабном строительстве общественных и храмовых
построек, наряду с основной специализацией мастера наблюдалось параллельное
выполнение им же других, «непрофильных» работ. Так, в Элевсине плотники поми-
мо основного рода занятий занимались также сооружением стен из сырцовых кир-
пичей и покрытием крыши черепицей (Кузнецов 1989: 133). Отсутствие строгой спе-
циализации имело место и при выполнении столярно-плотницких работ, как об этом
можно судить из отчётов о строительстве афинского Эрехтейона в последней трети
V в. до Р.Х. (Кузнецов 1990: 32–33). Видимо, непреодолимых профессиональных
барьеров в ремесленной сфере афинского общества в это время по-прежнему не
существовало (ср. Кошеленко 1983: 228). В то же время, вряд ли можно согласить-
ся, что даже в таких глубоко провинциальных районах античного мира, каким явля-
лось Северное Причерноморье, имела место полная хозяйственно-ремесленная уни-
версализация (Отрешко 2009: 52). Общедоступность ремесленной деятельности,
подтверждаемая её преимущественно сезонным характером, вряд ли может быть
признана приемлемой, если речь идёт о производстве «долгими зимними вечерами»
более или менее качественной продукции, ориентированной не только на внутрипо-
лисный, но и на внешний рынок.
Если попробовать оценить производственный потенциал античных полисов
Нижнего Поднестровья, то он, вероятно, будет в ряду средневзвешенных показате-
лей по Северному Причерноморью. Что же касается ремесленной прослойки среди
населения этих городов, то она была не особенно значительной. Для Никония в
период экономического расцвета численность людей занятых в производстве могла
равняться нескольким десяткам (20–30) человек. Для Тиры – в несколько раз боль-
ше.

200
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Античная эпоха для Северного Причерноморья с полным основанием может
считаться эпохой первой цивилизации. Привнесённая извне культура Древней Гре-
ции и Рима фактически приобщила к своим стандартам местное население, расши-
рила его кругозор и потенциальные возможности до пределов ойкумены. Взаимо-
обогащение в сфере культуры, в самом широком, антропологическом смысле этого
слова, не следует считать равнозначным для аборигенов и представителей античной
цивилизации. В процессе обмена факторами роста доминирование более высокой
культуры очевидно. Восприятие же ею отдельных стандартов варварского мира было
весьма рациональным и может быть скорее показателем пластичности и высокой
степени адаптивности античного общества.
Экономические аспекты в этом плане также не являются исключением. К нача-
лу колонизации в Причерноморье существовало несколько хозяйственно-экономиче-
ских моделей развития (стратегий). В принципе, их можно назвать термином, усто-
явшимся в восточноевропейской историко-этнографической науке – «хозяйственно-
культурный тип». При этом, понятие «культурный» несводимо к культуре археоло-
гической и может объединять различные, в том числе по этническому (культурному)
показателю, сообщества. В предельном обобщении, в причерноморском хинтерлан-
де можно различать две хозяйственно-экономические стратегии. Первая, земледель-
ческо-животноводческая. Этой стратегии на протяжении тысячелетий придержива-
лись автохтонные племена причерноморской лесостепи. В раннем железном веке
они попали под сильное влияние евразийских номадов и стали фактически частью
скифского мира. Эту же модель хозяйствования практиковали соседи с запада, кото-
рые в античную эпоху являлись частью обширного фракийского культурного конти-
нуума.
Вторая модель – скотоводческо-земледельческая – претерпела трансформацию
во времени, от абсолютно преобладающего скотоводства киммерийцев и ранних ски-
фов (а, позднее и ранних сарматов), до сопоставимой по значению, уравновешенной
доли земледелия в хозяйстве степного населения Скифии классической и наследо-
вавшей ей (в той или иной мере) Скифии поздней. Глубокая социальная дифферен-
циация внутри классического скифского общества на позднем этапе его истории
вполне позволяла верхушке общества имитировать традиционный кочевой образ
жизни. К IV в. это уже не имело никакого экономического значения и превратилось
престижно-знаковую модель поведения.
Сравнительно с варварскими сообществами государственный уровень антич-
ной цивилизации в целом и полисов Северо-Западного Причерноморья в частности,
не предполагает оценки хозяйственных приоритетов. Точнее, такая оценка довольно
бессмысленная, ибо отраслевой баланс в хозяйстве раннегосударственных структур
– факт очевидный.
Говоря о конкретных примерах взаимовлияния между сообществами варваров и
античными анклавами в Северо-Западном Причерноморье, следует отметить, что в
сфере хозяйственной деятельности они весьма ограничены. Гораздо более заметны
эти процессы в области ремесленного производства. Причём, здесь речь может идти
только лишь об одностороннем влиянии, которое было способно обеспечить значи-
тельный технологический скачок. Имеется в виду потенциал античной цивилизации.
Однако, отношение к этому богатому наследию со стороны варваров было удиви-
201
тельно равнодушным. Объяснить это можно исходя, по меньшей мере, из трёх поло-
жений. Во-первых, это консервативный традиционализм общинных коллективов,
составлявших основу варварского мира Северо-Западного Причерноморья. Во-вто-
рых, овладение сложными технологиями требовало приобретения соответствующих
знаний и наличия достаточной технической оснащённости. В-третьих, в варварской
среде отсутствовала соответствуюшая мотивация из-за гарантированных поставок
необходимой продукции в виде обмена, торговли или в качестве даров. Двум послед-
ним положениям, как нельзя лучше соответствует нежелание варваров (будь то
скифы, или фракийцы на раннем этапе) освоить хотя бы идею гончарного круга. Не
была воспринята и регулярная (двухпольная) система землепользования.
Тем не менее, нужно констатировать следующее. Формирование вполне разви-
той и довольно стабильной структуры экономической деятельности населения Севе-
ро-Западного Причерноморья в целом, явилось результатом становления местных
форм такой деятельности при несомненном участии и стимулирующем воздействии
со стороны античной цивилизации. Последнее выразилось в переносе на местную
почву ряда новых технологий, как в ремесленной, так и в хозяйственной (аграрной)
деятельности. Однако, гораздо более существенным в плане экономического роста,
для варварского населения было втягивание в сферу прямых и опосредованных
рыночных отношений как внутрипонтийской, так и средиземноморской областей.
Полагаем, что в основе некоего креативного, жизнеспособного симбиоза античности
и варварства, который, безусловно, имел место, лежали не технологии ремесла и
хозяйства. Главным фактором здесь следует считать торговые преференции. Актив-
ными проводниками такой политики выступали, в том числе, и полисы Нижнего
Поднестровья Тира и Никоний. В зонах их непосредственного экономического влия-
ния постепенно формируются достаточно отчётливо выраженные, иерархичные
хозяйственно – экономические структуры. Их составляли функционально различные
типы местонахождений, куда, при очевидном эллинском начале, уже на самом ран-
нем (позднеархаическом) этапе внедряются варварские элементы. Результатом
подобного симбиоза стало формирование в IV в. до Р.Х. довольно специфической
«культуры сельских поселений». Однако, специфика эта носила больше этнокуль-
турный характер, тогда как хозяйственная и ремесленная составляющие вполне
соответствовали античным экономическим стандартам.
При решении вопросов, поставленных в начале этой книги, мы старались при-
влечь наибольшее число источников. Однако, было бы наивно думать, что поле дея-
тельности при этом будет исчерпано. Оно остаётся благодатным для дальнейших
исследований по этой теме и будет вполне благосклонно к тем, кто ею займется.

202
 SUMMARY
The monograph is dedicated to study of two major chapters in economic history of
ancient societies – husbandry and crafts of inhabitants of a specific region at a given peri-
od in history, namely the Northwest Black Sea region in the ancient times.
Geographically, the study covers the steppes between the Tiligul and the Danube
rivers (the so-called Tiligul-Danube steppe arc), including data on adjacent areas, such as
the Lower Bug Area, North-East Dobruja, Right-Bank Dnepr wooded steppe and more
remote regions. In terms of culture materials of the study originate from artefacts of
Scythians settled in the steppes, Thracians, as well as ancient cities and rural settlements.
Research methods include conventional and widely used typological and analytical
methods, as well as methods applied mainly in exact sciences, such as climatology, land-
scape study, hydrology, hydrogeology and pedology. When analyzing a whole range of
husbandry-related aspects, specific attention is paid to processing of data gathered by
archaeozoological and archaeobotanical methods. Study of crafts involved trace examina-
tion for functional identification of instruments of labour, applied for study of the ancient
world for the first time.
Key chapters of this paper are Chapter three dedicated to husbandry-related matters
and Chapter four describing the level of crafts development at that time. They are preced-
ed by two chapters, which may be viewed as a necessary background, without which pure-
ly economic aspects would look detached and in some cases even difficult to understand.
Chapter I is an essay on history and archaeology of the Northwest Black Sea region
in the ancient times.
Chapter II is dedicated to landscape and climate reconstruction of the North-West
Black Sea region in the ancient times. It was easy to see the need in this type of research,
especially for papers dealing with economies of ancient societies, since experts in the field
of paleoscience entirely dismissed the idea of climate stagnation at the Holocene age. As
a result of comparative study of a variety of research papers in such fields as geology,
hydrogeology, paleoclimatology, landscape study, as well as materials of archaeozoolog-
ical, archaeobotanical and palynological studies, the author suggests a version of landscape
and climate reconstruction of the North-West Black Sea region in the ancient times. Syn-
chronization of stage-by-stage climate presentation and historic and archaeological column
(fig. 4) enabled to identify certain patterns. For instance, drastic reduction of demograph-
ic potential in the steppe region by the Black Sea just before the Greek colonization corre-
lates to exceptionally unfavourable natural and climatic conditions, which were the most
intense time-wise between two ages: Late Bronze and Early Iron.
Information obtained in this chapter is continuously used during further work with
sources of data concerning husbandry and crafts.
Chapter III is divided into consistent sections covering various industries: animal hus-
bandry (cattle breeding), poultry breeding, hunting, fishing and crop farming. Species sta-
tistics of archaeozoological collections of artefacts of the settled population of the region
enabled to hypothesize on two major forms of animal husbandry: predominant stabling and
pasture farming and free range farming. Among Scythians we can see a gradual shift from
nomadic type of cattle breeding, meaning the period of wars and migration, which is the
closest to the ideal model of the so-called «unrestrained nomadic lifestyle», to mobile
(semi-sedentary) type of economy where cattle breeding took the shape of shepherding
203
combined with more or less regular crop farming. The latter means existence of locations
with a continuous habitation cycle.
When analyzing crop farming problems, data of archaeobotanical studies were wide-
ly applied for the first time to this region, making it possible to determine composition and
correlation between various species of crops grown in the Northwest Black Sea region in
the ancient times.
The author reviews and analyzes all currently known instruments of labour used for
soil cultivation, gathering and processing products of crop farming. Based on aerial survey
data it became possible to determine that population of the region also used two-field crop
rotation system along with tilling and fallowing. It is supported by remains of the ancient
landmarking system in the vicinity of some ancient locations (fig. 34–36).
An attempt to analyze agricultural potential of certain settlements based on arithmetic
calculations showed that inhabitants had some excess grain at their disposal, which theo-
retically might have been an item for export.
In general, information given in this chapter enables to talk about two economic and
cultural types existing in the North-West Black Sea region throughout the ancient times.
The first type is settled farmers and animal breeders, and inhabitants of Hellenic and Thra-
cian settlements may be reckoned among those. The second type, which was basically
formed by the 4th century BC, is cattle breeders and farmers. It developed mainly on the
basis of nomadic type of cattle breeding and is represented by artefacts of Scythians, who
lived in the steppes. In Roman times this type included late Scythian settlements, which
were few and far between, and steppe artefacts of Etulia kind attributed to historical
Wends.
Final Chapter IV is dedicated to description of crafts. It is also divided into consistent
sections covering the following types of crafts: stonemasonry, woodworking, textile fabri-
cation, leather making, bone carving, metalworking, and pottery. Basically, the author ana-
lyzes sources of raw material and tools utilized for specific crafts, and discusses possible
forms typical for one or other craft – household production, crafts oriented towards domes-
tic and foreign markets. As a result, it was established that all three forms of craft industry
existed back then. Seemingly weak conclusiveness of existence of the market form of
crafts is attributed to not quite clear a difference one can identify based on archaeological
materials between a market form and a form oriented towards domestic consumption.

204
Приложения
 Приложение 1
Видовой состав растений из памятников Северо-Западного Причерноморья VII–III вв.*
Скиф-
Нико- Надли-
Надли- Беляев- Ови- Нико- Пив- Весё- Коша- Луза- Ново-
ские
Культура/растение ман- ман-
ний ское III ское дио- сель- погре-
VI ка I поль II лаевка денное лое III ры новка ское II
бения
Пшеница-однозернянка 1/4 — — — 2 — 2 1 1 1 2(+1) 1
(Tr. monoc. L.)
Пшеница-двузернянка 6/+ 6 — — 1 — 3 — 1 1 — 1
(Tr. dicocc. S.)
Пшеница мягкая-карликовая 3/+ 3 — — 1 2(+2)** 2(+2) — 2 2 —
(Tr. aest. - compactum S.)
Ячмень плёнчатый 1/14 36 2 1 1 3 — — 2 — —
(H. vulgare L.)
Ячмень голозёрный 4/+ — — — — — 1 — 3 — 1
(H. vulgare v. coeleste)
Просо обыкновенное 53/+ 35 9 17 6 8 9/+ 2 12 — — 12

207
(Panicum miliaceum L.)
Просо итальянское — 0/+ — — — — — — — —
(Panicum italicum L.)
Горох (Pisum sat.) — — — — — 1 — — 1 — —
Чечевица (Lens culinaris M.) 0/2 — — — — — — — — —
Чина (Lathyrus sp.) 1/0 — — — — — — — — —
Яблоня - груша (Pirus-malus) 1/0 1 — — — — — — 1 — —
Кизил (Cornus mas L.) — 1 — — — — — — — 1
Виноград культурный (Vitis sp.) 0/+ — — — — — — — — —
Овёс (Avena sp.) 5/0 1 2 1 — — — — 1 — 1
Щетинник (Setaria sp.) 3/0 2 — 1 1 3 1 — — 1 1
Щавель (Rumex sp.) — 3 — — — — — — — 1
Сорняки сем-ва гречишных 6/0 — — — — 1 — — 5 1 —
(Polygonum sp.)
*По отпечаткам зерновок. Для Никония – в числителе отпечатки, в знаменателе – обгоревшие зерновки (+ - много).
**В скобках – пшеница ближе не определимая
Данные по Надлиманскому III, VI и Беляевке I взяты из публикации Кузьмінова, Охотніков 1987.
Прочие определения проведены в Ботаническом саду АН Молдавской ССР докт. биол. наук З.В. Янушевич и канд. биол. наук Кузьминовой Н.Н.
 Приложение 2
Таблица 1

Видовой состав домашних животных из памятников Северо-Западного Причерноморья

античной (доримской) эпохи*

Вид животного

Тира
Кошары

Бугаз IV

городище
Беляевка I

Никоний**
Картал (геты)

Надлиманское
Жевахова гора

Граденицы V***

Овидиополь II
Граденицы ІІІ***
Новосельское ІІ

Надлиманское III
Надлиманское VI
Картал (гальштат)

Скифские погребе-
ния Нижнего Дуная

Крупный 69/14 27 5 83 4 3 4 15/147 1 5 99 6 25/17 27 20 28

рогатый скот

208
Мелкий 115/18 34 6 89 3 4 5 18/231 1 4 231 5 22/13 9 10 23
рогатый скот 2

Лошадь 28/7 11 1 54 2 1 1 4/52 1 2 71 2 11/14 1 11 10

Свинья 21/4 13 1 26 3 — 2 7/84 — 2 55 4 23/9 — 9 17

Собака 28/4 12 2 20 1 1 — 5/50 — 1 45 1 6/10 6 11 8

Осёл — — — — — — — 0/2 — — 2 — — — — —

*
Количество особей.
**
Для Никония в числителе – VI–V вв., в знаменателе – IV–III вв.; для Тиры в числителе поздняя классика, в знаменателе – эллинизм; для
Новосельского в числителе – средний гальштат, в знаменателе - поздние геты.
***
По данным В.И. Цалкина; остальное – определения Е.П. Секерской.
 Таблица 2

Видовой состав домашних животных из памятников

Северо-Западного Причерноморья римской эпохи*

Вид животного Никоний Тира Молога II Картал

Крупный рогатый скот 58 47 117 47

Мелкий рогатый скот 48 35 99 27
Лошадь 27 8 42 16
Свинья 11 17 27 31
Собака 8 5 22 10
Осёл – – 1 –

209
Верблюд – – – 1
Кот домашний – – 1 –

*
Количество особей.
 Таблица 3

Выход мясной продукции животноводства из памятников

Северо-Западного Причерноморья (%)

Вид животного
геты

Тира
Тира
Тира
Картал
Картал
Картал
I–III вв.

I–III вв.
I–III вв.

кон. V –
Кошары

III–II вв.

V–IV вв.

Никоний
Никоний
Никоний
Никоний
гальштат

Молога ІІ

2 пол. IV –
1 пол. III вв.

1 пол. IV вв.

кон. VI–V вв.

Лошадь 25,9 23,9 28,8 27,8 17,7 21,8 12,3 22,8 35,6 22,5 31,2 21,4
Осел — — — — — 0,3 — 0,2 0,4 — — —
Крупный 67,1 71,9 67,3 69,6 77,5 72 84,2 74 57,8 73,4 66,3 73,3
рогатый скот

210
Мелкий 5,5 3,5 3,1 2,1 3,3 4,1 2,2 2,3 4,8 2,2 1,2 1,5
рогатый скот
Свинья 1,5 0,6 0,8 0,5 1,5 1,8 1,3 0,7 1,4 1,9 1,3 2,1
Верблюд — — — — — — — — — — — 1,7
 Приложение 3

Видовой состав дикой фауны из поселений

Северо-Западного Причерноморья доримской эпохи

Новосель-
Надли- Надли- ское II
Вид животного Никоний ман- манское Тира Овидио- Граде- Бугаз IV Кошары (гальштат/
(всего) ское III городище поль II ницы V поздние
геты)

Благородный
олень (28) 4 — 1 13 1 1 — 4 1/3
Косуля (6) — — 1 2 — — — — 0/3
Кабан (4) 1 — — 1 — 1 — — 1/0

211
Лиса (22) 9 1 6 1 — — — 3 2/0
Заяц (57) 11 — 7 12 — — 2 23 1/1
Волк (2) — — — 1 — — — 1 —
Лев (1) 1 — — — — — — — —
Бобр (10) 1 — — 6 — — — 1 2/0
Сурок (1) — 1 — — — — — — —
Хорек светлый (1) — — — — — — — 1/0
 Приложение 4

Видовой состав орнитофауны из некоторых памятников

Северо-Западного Причерноморья раннего железного века*

Название вида Тира Никоний Новосель-

ское II

Лебедь-шипун (Cygnus olor Gm.) 1/1 — 1/1

Журавль серый (Grus grus L.) 1/1 — 11/1
Пеликан кудрявый (Pelecanus crispus Bruch.) 1/1 — —
Куропатка серая (Perdix perdix L.) 1/1 — 1/1
Дрофа (Otis tarda L.) — — 1/1
Тетерев-косач (Tetrao tetrix L.) 1/1 — —
Глухарь (Tetrao urogallus L.) 1/1 — —
Сова болотная (Asio blammeus) — 1/1 —
Ястреб-тетеревятник (Accipiter gentilis) — — 1/1
Орёл степной (Aqula Rapax Temm) — 1/1 —
Курица домашняя (Gallus domesticus) 5/2** — 2/2

*
Определения докт. биол. наук Н.И. Бурчак-Абрамовича.
В числителе количество костей, в знаменателе – особей.
**
Взрослые, среднего размера.

212
 БИБЛИОГРАФИЯ
ИСТОЧНИКИ

Аммиан Марцеллин. История / перев. Ю. Кулаковского. СПб., 1994

Аппиан. Митридатовы войны // Аппиан. Римские войны / перев. С.П. Кондра-
тьева. СПб., 1994
Аристотель. Политика / перев. С.А. Жебелева / Соч. в 4-х томах. т. 4, М., 1976
Аристотель. Метеорологика / перев. Н.В. Брагинской / Соч. в 4-х томах. т. 3.
М., 1981
Арриан. Перипл Понта Эвксинского // Известия древних писателей о Скифии и
Кавказе / перев. В.В. Латышева. ВДИ 1. 1948
Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов / перев. В.В. Эрлих-
мана. СПб., 2003
Варрон. Сельское хозяйство / перев. М.Е. Сергеенко. М.-Л., 1936
Вергилий. Георгики. Буколики, Георгики, Энеида / перев. C. Шервинского. М.-
Л., 1936
Геродот. История / перев. Г.А. Стратановского. Л., 1972
Гесиод. Труды и дни // Гесиод. Полное собрание текстов / перев. В. Вересаева.
М., 2001
Гомер. Илиада / перев. Н.И. Гнедича. М., 1960
Демосфен. Речи / перев. В.Г. Боруховича, М.Н. Ботвинника, А.И. Зайцева и др. /
в 3-х томах. т. I. М., 1994
Демосфен. Речи / перев. С.И. Радцига / в 3-х томах. т. III. М., 1996
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов /
перев. М.Л. Гаспарова. М., 1979
Зосим. История // Известия древних писателей о Скифии и Кавказе / перев.
В.В. Латышева. ВДИ 4. 1948
Катон. Земледелие / перев. М.Е. Сергеенко. М.-Л., 1950
Константин Багрянородный. Об управлении империей / ред. Г.Г. Литаврин,
А.П. Новосельцев. М., 1989
Ксенофонт. Киропедия / перев. В.Г. Боруховича, Э.Д. Фролова. М., 1993
Ксенофонт. Анабасис // Анабасис. Греческая история / перев. М.И. Максимо-
вой. М., 2003
Ксенофонт. Греческая история / перев. С.Я. Лурье. СПб., 1993
Лисий. Речи / перев. С.И. Соболевского. М., 1994
Павсаний. Описание Эллады / перев. С.П. Кондратьева / в 2-х томах. М., 1994
Полибий. Всеобщая история / перев. Ф. Мищенко / в 3-х томах. т. 1. СПб., 1994
Плутарх. Сравнительные жизнеописания / перев. С. Соболевского, В. Алексе-
ева, С. Аверинцева и др. Москва – Харьков, 1999
Прокопий из Кесарии. Война с готами / перев. С.П. Кондратьева. М., 1950
Пс.-Арриан. Перипл Понта Эвксинского // Известия древних писателей о Ски-
фии и Кавказе. перев. В.В. Латышева. ВДИ 4. 1948
Пс.-Cкимн. Землеописание // Известия древних писателей о Скифии и Кавказе /
перев. В.В. Латышева. ВДИ 3. 1947
Cекст Эмпирик. Три книги Пирроновых положений / перев. А.Ф. Лосева / Сочи-
нения в 2-х томах. т. 2. М., 1976
213
 Страбон. География / перев. Г.А. Стратановского. М., 1994 (репр. 1964)
Учёные земледельцы древней Италии / Катон, Варрон, Колумелла и Плиний о
сельском хозяйстве. перев. М.Е. Сергеенко. Л., 1970
Фукидид. История / перев. Г.А. Стратановского. М., 1993
Эллинские поэты VIII–III века до н.э. Эпос, элегия, ямбы, мелика / перев.
В. Вересаева, М. Гаспарова, Г. Церетели, В. Ярхо и др. М., 1999

ЛИТЕРАТУРА

Абаза К.К. 2008. Покорение Туркестана. М.

Адаменко О.М., Гольберт А.В., Осиюк В.А., Покатилов В.П., Моток В.Е., Мат-
виишина Ж.Н. 1997. Четвертичная палеогеография экосистемы Нижнего и Среднего
Прута. Киев
Александровский А.Л. 1989. Эволюция почв лесостепи как отражение колебаний
климата в голоцене // Палеоклиматы позднеледниковья и голоцена. М.
Александровский А.Л. 2005. История почв и климата на Юге России в голоце-
не // II Городцовские чтения. М-лы научн. конф., посв. 100-летию деятельности
В.А. Городцова в ГИМ. (Тр. ГИМ вып. 145). М.
Алексеев А.Ю., Мурзин В.Ю., Ролле Р. 1991. Чертомлык. Киев
Алексеева Е.М. 1982. Античные бусы Северного Причерноморья // САИ. Г1–12.
Андреев Ю.В. 1989. Островные поселения Эгейского мира в эпоху бронзы. Л.
Андрианов Б.В. 1982. Некоторые замечания о дефинициях и терминологии ско-
товодческого хозяйства // СЭ 4
Андрунина Н.М. 1971. Костяные статуэтки из Никония // МАСП 7
Андрух С.И. 1995. Нижнедунайская Скифия в VI – начале I вв. до н.э. Запорожье
Антипина Е.Е. 2013. По следам костяных «рашпилей» из античных памятников
Северного Причерноморья // Причерноморье в античное и раннесредневековое
время. Сб. научных трудов посв. 65-летию проф. В.П. Копылова
Антипина Е.Е., Моралес А. 2005. «Ковбои» восточноевропейской степи в поз-
днем бронзовом веке // OPUS: междисциплинарные исследования в археологии.
Вып. 4
Арсеньева Т.М., Безуглов С.И., Толочко И.В. 2001. Некрополь Танаиса. Раскопки
1981–1995 гг. М.
Артеменко Е.Д. 2010. Растения в античных погребениях Боспора (на основе
данных «Отчётов» и «Известий» Императорской Археологической Комиссии) //
Музейний вісник № 10. [Запорожье]
Артюхин Ю.В. 2011. Роль природных катаклизмов в нарушении торгово-эконо-
мических связей Боспорского царства // Боспорский феномен: население, языки,
контакты. М-лы Междунар. научн. конф. СПб.
Атлас Чёрного моря (1841). С описей, произведённых с 1825 по 1836 гг. Издан
при Гидрографическом Черноморском депо капитаном 1-го ранга Е. Манганари.
Николаев
Афанасьев Г.Е. 1989. Археологическая разведка на новостройках и простран-
ственный анализ // КСИА 196
Афанасьев Г.Е. 1990. Иерархия салтовских долговременных поселений лесосо-
степного Приосколья // СА 4
214
 Балабанов И.П., Квирквелия Б.Д., Островский А.Б. 1981. Новейшая история
формирования инженерно-геологических условий и долгосрочный прогноз развития
береговой линии полуострова Пицунда. Тбилиси
Барцева Т.Б. 1981. Цветная металлообработка скифского времени. М.
Бессонова С.С. 1994. Курганы лесостепного Побужья // Древности скифов.
Киев
Бессонова С.С., Скорый С.А. 2001. Мотронинское городище скифской эпохи (по
материалам раскопок 1988–1989 гг.). Киев – Краков
Бiбiкова В.I. 1958. Фауна Ольвiї та її периферiї за матерiалами розкопок
1935–1948 рр. // АП УРСР VII.
Блаватский В.Д. 1953. Земледелие в античных государствах Северного Причер-
номорья. М.
Блаватский В.Д. 1964. Пантикапей. Очерки истории столицы Боспора. М.
Боковенко Н.А., Дергачев В.А., Дирксен В.Г., Зайцева Г.И., Кулькова М.А., ван
Гил Б., ван дер Плихт Й. 2005. Развитие археологических культур и климатические
изменения в Евразийских степях Южной Сибири в голоцене (Минусинская котлови-
на) // II Городцовские чтения. М-лы научн. конф. посв. 100-летию деятельности
В.А. Городцова в ГИМ (Тр. ГИМ вып. 145). М.
Болтрик Ю.В. 2000. Основной торговый путь Ольвии в Днепровское лесостеп-
ное Правобережье // РА 1
Бондарь Р.Д. 1984. Городище у с. Орловка // Античные государства Северного
Причерноморья (Археология СССР) М.
Бондарь Р.Д. 1989. К истории исследования римской крепости у с. Орловка
(Картал) // 150 лет Одесскому обществу истории и древностей (1839–1989). Тез.
докл. юбил. конф. (27–28 октября 1989 г. Одесса)
Бондарь Р.Д. 2011. Строительное дело Нижнедунайского лимеса (провинции
Нижняя и Верхняя Мезии, Дакия) в I – середине III вв. н.э. Одесса
Боплан де Г.Л. 1990. Опис України. Київ
Борисковская С.П. 2008. Беотийские вазы в Эрмитаже // ТГЭ т. XLI
Борисфен-Березань. 2005. Начало античной эпохи в Северном Причерноморье.
Каталог выставки к 120-летию археологических раскопок на острове Березань. СПб.
Браунер А. 1887. Заметки о рыболовстве на р. Днестр и Днестровском лимане в
пределах Одесского уезда // СХЗ вып. 3
Брашинский И.Б. 1970. Опыт экономико-географического районирования
античного Причерноморья // ВДИ 2
Брашинский И.Б. 1977. Рец.: A. Wąsowicz. Olbia et son territoire. L’amеnagement
de l’espace. (Centre de recherches d’istoire ancienne. vol. 13. Annales littéraires de l’uni-
versitéde Besançon, 168). Paris, 1975 // СА 3
Брашинский И.Б. 1985. Черноморская торговля в эпоху эллинизма // Причерно-
морье в эпоху эллинизма. М-лы III Всесоюзн. симп. по древн. ист. Причерноморья.
Тбилиси
Бруяко И.В. 1990. О двух этапах пространственного становления хоры гречес-
ких городов Нижнего Поднестровья // Проблемы истории и археологии Нижнего
Поднестровья. ТДК. ч. II. Белгород-Днестровский
Бруяко И.В. 1992. Эллинско-варварская интеграция как тип культурной общно-
сти // Северо-Западное Причерноморье. Ритмы культурогенеза. ТДК. Одесса
215
 Бруяко И.В. 1993а. Северо-Западное Причерноморье в VII–V вв. до н.э. Начало
колонизации Нижнего Поднестровья // АМА 9
Бруяко И.В. 1993б. Лепная керамика греческого Никония // Древности Причер-
номорских степей. Киев
Бруяко И.В. 1995а. О хронологии сельских поселений Нижнего Поднестровья
III в. до н.э. // Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья. ТДК. Белго-
род-Днестровский.
Бруяко И.В. 1995б. Рец.: Полин С.В. От Скифии к Сарматии. Киев, 1992 // РА 1
Бруяко И.В. 1998. О верхней дате греческого Никония // Древнее Причерно-
морье. IV (М-лы IV чтений памяти проф. П.О. Карышковского). Одесса
Бруяко И.В. 1999а. О событиях III в. до Р.Х. в Северо-Западном Причерноморье
(четыре концепции кризиса) // ВДИ 3
Бруяко И.В. 1999б. От диорамы к панораме (о перспективах на пути решения
проблемы северопонтийского кризиса III в. до Р.Х.) // STRATUM plus № 3
Бруяко И.В. 2004. Формирование фракийской «диаспоры» в Нижнем Побужье в
архаическую эпоху // Боспорский феномен: проблемы хронологии и датировки
памятников (М-лы междунар. научн. конф.). ч. II. СПб.
Бруяко И.В. 2005а. Ранние кочевники в Европе. X–V вв. до Р.Х. Кишинев
Бруяко И.В. 2005б. Материалы к археологической карте Нижнего Поднестровья
(античный, доримский период) // ССПіК. т. ХІІ
Бруяко И.В. 2005в. Поселение Ново-Некрасовка-II («Геродотовы» геты на
Нижнем Дунае) // Revista Arheologică 2005. vol. 1. nr. 1. Chişinău.
Бруяко И.В. 2005г. Исторические судьбы фракийцев Карпато-Днестровских
земель // STRATUM plus № 3. 2003–2004
Бруяко И.В. 2009. От Скифии к Сарматии: десять лет спустя // STRATUM plus
№ 3. 2005–2009
Бруяко И.В. 2012. Скотоводы и кочевники – степная пастораль и этюд в багро-
вых тонах // STRATUM plus № 2
Бруяко И.В. 2015. Несколько сюжетов на тему колонизации Северо-Западного
Причерноморья // АМА 17
Бруяко И.В., Карпов В.А., Петренко В.Г. 1989а. О ритме палеогеографических
изменений и смене культурных групп в Северо-Западном Причерноморье // История
и археология Нижнего Подунавья. ТДК. Рени
Бруяко И.В., Карпов В.А., Петренко В.Г. 1989б. Изменения литорали Северо-За-
падного Причерноморья с XX тыс. до н.э. (палеогеографические карты) // Комплекс-
ные методы исследования археологических источников. М-лы к V Всесоюзн. совещ.
ТДК. ч. II. М.
Бруяко И.В., Карпов В.А., Петренко В.Г. 1991. Изменение уровня Чёрного моря
от эпохи камня до средних веков (по результатам исследования северо-западного
шельфа) // Изучение памятников истории и культуры в гидросфере. Памятниковеде-
ние. № 2. М.
Бруяко И.В., Назарова Н.П., Петренко В.Г. 1991. Древние культурные ланд-
шафты на юге Тилигуло-Днестровского междуречья по данным аэрофотосъёмки //
Северо-Западное Причерноморье – контактная зона древних культур. Киев
Бруяко И.В., Карпов В.А. 1992. Древняя география и колебания уровня Чёрного
моря (на примере северо-западной акватории черноморского бассейна в античную
эпоху) // ВДИ 2
216
 Бруяко И.В., Росохацкий А.А. 2000. К собранию светильников римского време-
ни из Тиры // STRATUM plus № 4
Бруяко И.В., Ярошевич Ю.И. 2001. Городище у с. Новосельское на Нижнем
Дунае. Одесса
Бруяко И.В., Дзиговский А.Н., Секерская Н.М. 2008. Никоний римской эпохи.
Одесса
Бруяко И.В., Малюкевич А.Е. 2009. Поселение Затока-I («Гермонактова дерев-
ня») в Нижнем Поднестровье (характеристика материалов) // МАСП 9
Бруяко И.В., Сапожников И.В. 2009. Колебания уровня моря в конце плейстоце-
на – первой половине голоцена (около 30–4 тыс. лет назад) и археология Северо-За-
падного Причерноморья // STRATUM plus № 2. 2005–2009
Бруяко И.В., Ванчугов В.П., Савельев О.К. 2011. Слои эллинистического време-
ни на городище Новосельское II // МАСП 12
Бруяко И.В., Дзиговский А.Н. 2015. Горн римского времени из Картала (к исто-
рии городища в III в. н.э.) // МАСП 13
Бруяко И.В., Загинайло А.Г., Колесниченко А.Н. 2016. Некрополь древнегрече-
ского Никония (материалы к изучению) // STRATUM plus № 3
Буйских А.В. 2013. О греческой колонизации Северо-Западного Причерноморья
(Новая модель?) // ВДИ 1
Буйских С.Б. 1987. О раннеантичных поселенческих структурах Нижнего По-
ужья // Социально-экономическое развитие древних обществ. М.
Буйских С.Б. 2005. Античное поселение Аджигол-1 близ Ольвии // ССПіК т. ХІІ
Буйских С.Б. 2012. Сакральная структура Ольвийского полиса в архаическую
эпоху // ССПіК. т. XVI
Бунак В.В. 1924. Об акклиматизации человеческих рас и сравнительном значе-
нии определяющих её факторов // РАЖ т. 13. вып. 1–2.
Бунятян К.П., Бессонова С.С. 1990. Про етнiчний процес на Европейськiй
частинi Боспору в скiфський час // Археологiя 1
Бутягин А.М. 2008. Комплекс керамических грузил из усадьбы на акрополе
Мирмекия // Античный мир. (ТГЭ вып. XLI)
Бучинский И.Е. 1963. Климат Украины в прошлом, настоящем и будущем. Киев
Былкова В.П., Немцев С.О. 2013. Зерновые ямы на Белозерском поселении //
Древнее Причерноморье. вып. Х. (М-лы чтений памяти проф. П.О. Карышковского).
Одесса
Вавилов Н.И. 1987. Происхождение и география культурных растений. Л.
Вакуленко Л.В., Янушевич З.В. 1974. Землеробство на Прикарпаттi в першiй
половинi I тисячолiття н.е. // Археологiя 14
Ванчугов В.П., Черняков И.Т. 1991. Металлические наконечники стрел сабати-
новской и белозёрской культур // Северо-Западное Причерноморье – контактная зона
древних культур. Киев
Веклич М.Ф. 1987. Проблемы палеоклиматологии. Киев
Вернадский Г.В. 2001. Монголы и Русь. Тверь–Москва
Виноградов Ю.А. 1999. Греческая колонизация и греческая урбанизация Север-
ного Причерноморья // STRATUM plus № 3
Виноградов Ю.А. 2005. К изучению зёрен культурных растений, найденных в
Мирмекии // ХСб вып. XIV
217
 Виноградов Ю.А. 2010. Некоторые современные тенденции в изучении эконо-
мики Боспорского государства IV в. до н.э. // АМА 14
Виноградов Ю.Г. 1989. Политическая история Ольвийского полиса VII–I вв.
до н.э. М.
Виноградов Ю.Г. 1999. Истрия, Тира и Никоний, покинутый и возрожденный //
НЭ XVI
Винокуров Н.И. 2007. Виноградарство и виноделие античных государств Север-
ного Причерноморья // Боспорские исследования. Suppl. 3. Симферополь – Керчь
Винокуров Н.И. 2014. Набор сельскохозяйственного инструмента из слоя пожа-
ра времени боспоро-римской войны 44/45–49 гг. городища Артезиан // ДБ 18
Воiнственський М.А. 1958. Орнiтофауна Ольвiї // АП УРСР VII.
Воинственский М.А. 1960. Птицы степной полосы европейской части СССР.
Киев
Воинственский М.А. 1967. Ископаемая орнитофауна Украины // Природная
обстановка и фауна прошлого вып. 3
Волонтир Н.Н. 1989. К истории растительности юга Молдавии в голоцене //
Четвертичный период. Палеонтология и археология. Кишинёв
Габелко О.Л. 2005. История Вифинского царства. СПб.
Гаврилов А.В. 2004. Округа античной Феодосии. Симферополь
Гаврилов А.В., Пашкевич Г.А. 2003. Некоторые вопросы организации земледе-
лия и торговли в сельской округе Феодосии // ДБ 6
Гаврилюк Н.А. 1987. Прядение у степных скифов // Скифы Северного При-
черноморья. Киев
Гаврилюк Н.А. 1989. Домашнее производство и быт степных скифов. Киев
Гаврилюк Н.А. 1995. Cкотоводство степной Скифии (препр.). Киев
Гаврилюк Н.А. 1999. История экономики Степной Скифии VI–III вв. до н.э.
Киев
Гаврилюк Н.А. 2004. Оседание кочевых скифов // Палеоекономіка раннього
залізного віку на території України. Київ
Гаврилюк Н.А. 2013. Экономика степной Скифии VI–III вв. до н.э. Киев
Гаврилюк Н.А. Пашкевич Г.А. 1991. Земледельческий компонент в экономике
степных скифов // СА 2
Гаврилюк Н.А., Былкова В.П., Кравченко С.Н. 1992. Скифские поселения IV в.
до н.э. в степном Поднепровье. ч. I. Киев
Гаврилюк Н.А., Грищенко В.Н., Яблоновская-Грищенко Е.Д. 2001. Орнитофауна
скифской торевтики // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование
полисов, образование государства. М-лы междунар. конф. ч. 2. СПб.
Гайдукевич В.Ф. 1952. К вопросу о ткацком ремесле в боспорских поселениях //
Боспорские города. МИА 25
Гайдукевич В.Ф. 1959. Илурат. Итоги археологических исследований
1948–1953 гг. МИА 85
Ганiна О.Д. 1968. Зерна та рослини з поселення в с. Iване-Пусте // Археологiя
т. XXI.
Гарбузов Г.П. 2006. Древнее землеустройство нелинейного типа и характери-
стики современного ландшафта Таманского полуострова // ДБ 9
Гарбузов Г.П. 2008. Новые возможности сравнительного анализа региональных
систем античного землеустройства // ДБ 12/I
218
 Гарбузов Г.П. 2015. Земельные ресурсы Боспора // Боспор Киммерийский и вар-
варский мир в период античности и средневековья. Географическая среда и социум
(Боспорские чтения т. XVI). Керчь
Гарбузов Г.П., Завойкин А.А. 2009. Античная сельская территория: формальное
описание и возможности исторической интерпретации // ДБ 13
Гейко А. 2011. Гончарство населення скіфського часу Дніпровського лісостепо-
вого Лівобережжя. Полтава
Гожик П.Ф. 1992. История лиманов Причерноморья // История озёр Восточно-
Европейской равнины. СПб.
Горлов Ю.В., Лопанов Ю.А. 1995. Древнейшая система мелиорации на Таман-
ском полуострове // ВДИ 3
Гошкевич В.И. 1909. Записка об археологических исследованиях в Херсонской
губернии // Древности. т. 22, вып. 1
Гудкова А.В. 1999. I–IV вв. в Северо-Западном Причерноморье (культура осед-
лого населения) // STRATUM plus № 4
Гуман М.А., Хотинский Н.А. 1981. Антропогенные изменения растительности
центра Русской равнины в голоцене (по палинологическим данным) // Антропоген-
ные факторы в истории развития современных экосистем. М.
Девиосс Ж., Руа Ж.-А. 2003. Битва при Пуатье. СПб.
Демкин В.А., Борисова М.А., Борисов А.В., Демкина Т.С., Алексеев А.О. 2005.
Природная обстановка в Нижнем Поволжье в эпоху позднего энеолита и бронзы
(IV–II тысячелетия до н.э.) // II Городцовские чтения. М-лы научн. конф. посв.
100-летию деятельности В.А. Городцова в ГИМ (Тр. ГИМ вып. 145). М.
Дергачёв В.А. 2015. Методика корректировки «минимального числа особей» //
Revista arheologică. Ser. nouă. vol. XI. nr. 1–2
Джамбазов Н. 1962. Гробни находки от с. Крушуна, Ловешко // Археология IV (1)
Дзиговский А.Н. 2013. Сарматы // Древние культуры Северо-Западного Причер-
номорья. Одесса
Дзис-Райко Г.А. 1966. Археологические исследования городища у с. Надлиман-
ское // МАСП 5
Дзис-Райко Г.А., Охотников С.Б., Редина Е.Ф. 2012. Городище Надлиманское
IV–III вв. до н.э. в Нижнем Поднестровье. Одесса
Диамант Э.И. 1978. Монетные находки Кошарского поселения (к вопросу о
западной границе ольвийского полиса) // Археологические исследования Северо-За-
падного Причерноморья. Киев
Диамант Э.И. 1984а. Лепная керамика античных поселений побережья Одес-
ского залива IV–III вв.до н.э. // Ранний железный век Северо-Западного Причерно-
морья. Киев
Диамант Э.И. 1984б. Cкладное костяное веретено из раскопок Кошарского
некрополя // Северное Причерноморье. Киев
Диамант Э.И. 1984в. О датировке Лузановского поселения // Новые археологи-
ческие исследования на Одесчине. Киев
Дмитриев В.Е., Белокобыльский Ю.Г. 1989. Палеогеографические аспекты
археологии каменного века // Методические проблемы реконструкций в археологии
и палеоэкологии. Новосибирск.
Добровольская Е.В. 2013. Опыт археозоологических исследований взаимодей-
ствия скотоводства и охоты в Северном Причерноморье: Фанагория и Мысхако I //
ПИФК. вып. 2 (40)
219
 Добролюбский А.О. 1999. В поисках античной Одессы // STRATUM plus. № 3
Долуханов П.М. 2007. Березань, Черное море, миграции // ΕΥΧΑΡΙΣΤΗΡΙΟΝ
Антиковедческо-историографический сборник памяти Ярослава Витальевича
Доманского (1928–2004). СПб.
Доманский Я.В., Марченко К.К. 2001. Борисфен: к вопросу о базовой функции
колонии. Начало // Отделу археологии Восточной Европы и Сибири 70 лет. ТДК.
СПб.
Доманский Я.В., Марченко К.К. 2007. К вопросу о базовой функции первона-
чального Борисфена // ΕΥΧΑΡΙΣΤΗΡΙΟΝ Антиковедческо-историографический
сборник памяти Ярослава Витальевича Доманского (1928–2004). СПб.
Дробышев Ю.П., Пашкевич Г.А. 1989. Создание базы данных по палеоэтнобота-
нике // Комплексные методы исследования археологических источников. М-лы к
V Всесоюзн. совещанию. ТДК. ч. II. М.
Екимова В.Н. 1984. Наконечники стрел из Никония // Ранний железный век
Северо-Западного Причерноморья. Киев
Економічна історія України. 2011. (у 2-х т.). т. 1. Київ
Жебелев С.А. 1953. Северное Причерноморье. М.-Л.
Жирнов Л.В. 1982. Возвращение к жизни. Экология, охрана и использование
сайгаков. М.
Житенёва Л.Д. 1967. Промысловые рыбы и рыболовство в древней Ольвии
(VII–VI вв. до н.э. – III в. н.э.) // Зоологический журнал т. XLVI. № 1
Житников В.Г. 1989. О бронзолитейном производстве Елизаветовского городи-
ща на Дону // СА 2
Житников В.Г. 2006. Исследования поселения «Волна I» на Таманском
полуострове // ИАИАНД вып. 21
Жуковский П.М. 1971. Культурные растения и их сородичи. Л.
Журавльов О.П. 1983. Кiстковi рештки ссавцiв в Ольвiї та на Березанi (дослiд-
ження 1972–1976 рр.) // Археологiя 42.
Журавлев О.П. 2005. Остеологические материалы // Древнейший теменос Оль-
вии Понтийской. Керчь – Симферополь
Журавлев О.П. 2009. Животноводство и охота в Ольвийском государстве (замет-
ки археозоолога) // Ольвийские древности. Сб. научн. трудов памяти Валерия
Михайловича Отрешко. Киев
Загинайло А.Г. 1966. Монетные находки на Роксоланском городище
(1957–1963 гг.) // МАСП 5
Загинайло А.Г. 1984. Открытие оборонительной стены в Никонии (предвари-
тельное сообщение) // Новые археологические исследования на Одесчине. Киев.
Загинайло А.Г. 1991. Литые монеты из Никония (к вопросу об экономических
связях города в VI–IV вв. до н.э.) // Северо-Западное Причерноморье – контактная
зона древних культур. Киев
Загинайло А.Г., Карышковский П.О. 1990. Монеты скифского царя Скила //
Нумизматические исследования по истории Юго-Восточной Европы. Кишинёв
Зеест И.Б. 1950. Киммерикская мукомольная мастерская и зерновое хозяйство
Боспора // КСИИМК XXXIII
Зеленин Д.К. 1991. Восточнославянская этнография. М.
Золотарёв М.И. 1981. О роли ветровых факторов при организации хоры неко-
торых греческих полисов // ВДИ 1
220
 Золотун В.П., Моргун М.М., Прищепа А.Г., Золотун А.В., Кухтеева К.М. 1984.
Использование результатов изучения палеопочв для решения вопросов палеогеогра-
фии и эволюции почв юга УССР // История развития почв СССР в голоцене. ТДК.
Пущино
Зуйков В.Ю. 1988. К вопросу о пирамидальных грузилах // Древнее производ-
ство, ремесло и торговля по археологическим данным. ТДК. М.
Иванов И.В. 1983. Изменение природных условий степной зоны в голоцене //
Известия АН СССР. сер. геогр. № 2
Иванов И.В., Ковалёва И.Ф. 1984. Развитие почв и экологическая оценка изме-
нения природных условий юга Украины в позднем и среднем голоцене // История
развития почв СССР в голоцене. ТДК. Пущино
Иванова А.П. 1955. Художественные изделия из дерева и кости // Античные
города Северного Причерноморья. М.-Л.
Иванова С.В., Киосак Д.В., Виноградова Е.И. 2011. Модели жизнедеятельности
населения Северо-Западного Причерноморья и климатические аномалии
(6200–2000 лет до н.э.) // STRATUM plus № 2
Иевлев М.М. 2014. Очерки античной палеоэкологии Нижнего Побужья и
Нижнего Поднепровья. Киев
Иессен А.А. 1953. К вопросу о памятниках VIII–VII вв. до н.э. на юге Европей-
ской части СССР // СА XVIII
Измайлов Я.А. 2005. Эволюционная география побережий Азовского и Чёрного
морей. Кн.1: Анапская пересыпь. Сочи
Илюшечкин В.П. 1996. Теории стадийного развития общества. История и про-
блемы. М.
Калиновская К.П. 1989. Скотоводы Восточной Африки в XIX–XX вв. Хозяйство
и социальная организация. М.
Кардини Ф. 1987. Истоки средневекового рыцарства. М.
Карпюк С.Г. 2010. Климат и география в человеческом измерении (архаическая
и классическая Греция). М.
Карпюк С.Г. 2013. Замёрзшее вино Ксенофонта: природно-исторический
аспект // АМА 16
Карышковский П.О. 1987. Монеты скифского царя Скила // Киммерийцы и
скифы. ТДК. Ч. I. Кировоград
Карышковский П.О. 1988. Монеты Ольвии. Киев
Карышковский П.О., Клейман И.Б. 1985. Древний город Тира. Киев
Каспаров А.К. 2001. Фаунистические остатки поселения Белинское в Восточ-
ном Крыму // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов,
образование государства. М-лы междунар. конф. ч. 2. СПб.
Каспаров А.К. 2008. Новые результаты исследования фаунистических материа-
лов поселения на острове Березань // Боспор и Северное Причерноморье в античную
эпоху. СПб.
Кашуба М.Т., Кузьминова Н.Н. 2003. Палеоэтноботанические исследования на
поселении Алчедар III (раннегальштатский горизонт типа Сахарна) // Interferenţe
cultural-cronologice оn spaţiul nord-pontic. Chişinău
Квасов Д.Д. 1975. Позднечетвертичная история крупных озёр и внутренних
морей Восточной Европы. Л.
Кириков С.Д. 1983. Человек и природа степной зоны. Конец X – середина XIX в.
(европейская часть СССР). М.
221
 Кирьянов В.А. 1962. Материалы по земледелию из раскопок античных поселе-
ний Боспора // КСИА 91
Кишлярук В. 2004. Природная среда как фактор развития земледелия и ското-
водства в Нижнем Поднестровье во второй половине I тыс. до н.э. // Thracians and
Circumpontic World. Proceedings of the Ninth International Congress of Thracology. P. II
(Chişinău – Vadul lui Vodă. 6–11 September 2004). Chişinău
Кларк Г. 1953. Доисторическая Европа. М.
Клейман И.Б. 1996. Усадьба IV–III вв. до н.э. хоры Тиры // Древнее Причерно-
морье. III чтения памяти профессора П.О. Карышковского. ТДК. Одесса
Клещинов В.Н. 2013. Рассказы о русских и других напёрстках. М.
Клименко В.В. 2004. Холодный климат ранней субатлантической эпохи в Север-
ном полушарии. М.
Ковпаненко Г.Т., Янушевич З.В. 1975. Отпечатки злаков на керамике из Трахте-
мировского городища // Скифский мир. Киев
Коровина А.К. 2002. Гермонасса. Античный город на Таманском полуостро-
ве. М.
Котигорошко В.Г. 1989. Ремесленное производство на дакийском городище
Малая Копаня // СА 2
Котигорошко В. 2008. Верхнє Потисся в давнину. Ужгород
Кошеленко Г.А. 1983. Греческий полис и проблемы развития экономики //
Античная Греция. Т. 1. М.
Крапивина В.В., Крутилов В.В. 2002. О виноделии в Ольвии в первые века
нашей эры // Северное Причерноморье в античное время. Сб. трудов к 70-летию
С.Д. Крыжицкого. Киев
Крапивина В.В., Маничев В.И., Крутилов В.В. 2004. О металлургическом произ-
водстве в Ольвии (цветные металлы) // Палеоекономіка раннього залізного віку на
території України. Київ
Крапивина В.В., Буйских А.В. 2011. Новый производственный комплекс поздне-
архаического времени из Ольвии // Боспорские чтения XI
Краснов Ю.А. 1975. Древнейшие упряжные пахотные орудия. М.
Краснов Ю.А. 1987. Древние и средневековые пахотные орудия Восточной
Европы. М.
Красножон А.В. 1997. Раскопки на Приморском бульваре в Одессе // Никоний и
античный мир Северного Причерноморья. Одесса
Крижицький С.Д., Щеглов О.М. 1991. Про зерновий потенцiал античних держав
Пiвнiчного Причорноморья // Археологiя 1
Крыжицкий С.Д., Буйских С.Б., Бураков А.В., Отрешко В.М. 1989. Сельская
округа Ольвии. Киев
Крыкин С.М. 2002. Основы хозяйственно-экономической деятельности южных
фракийцев // ПИФК XII
Крыкин С.М. 2008. Держава Одрисов: базис ранней «варварской» государствен-
ности // Вестник МГПУ № 2 (30). Сер. «Исторические науки»
Кругликова И.Т. 1975. Сельское хозяйство Боспора. М.
Крутилов В.В. 2007. Железоделательная мастерская с сырцовыми стенами на
территории теменоса Березанского поселения // Древности Северного Причерно-
морья в античное время (МАИЭТ Suppl. 4) Симферополь
222
 Крутилов В.В. 2009. Новая железоделательная мастерская на территории Бере-
занского поселения (по итогам работ 2008 г.) // Боспорские чтения Х
Крутилов В.В., Бондаренко Д.В. 2015. Керамические обжигательные печи
Борисфена середины VI в. до н.э. (по материалам раскопок 2011–2013 гг.) // OLBIO.
In memoriam V.V. Krapivina. Археологія і давня історія України. Вип. 1 (14)
Кузнецов В.Д. 1989. Ремесленники Элевсина // ВДИ 3
Кузнецов В.Д. 1990. Строители Эрехтейона // ВДИ 4
Кузнецов В.Д. 2000. Афины и Боспор: хлебная торговля // РА 1
Кузьмiнова Н.М., Охотнiков С.Б. 1987. Культурнi рослини Нижнього Поднi-
стров’я у VI–V ст. до н.е. (за даними палеоботанiчного аналiзу) // Археологiя 60
Куликов А.В. 2005. Археологические свидетельства рыболовства на античном
городище Акра // БИ IX
Кульская О.А. 1940. Химико-технологическое исследование ольвийских кера-
мических изделий // Ольвия. Киев
Кульська О.А. 1958. Хіміко-технологічне вивчення кераміки з Ольвії // АП
УРСР 7
Кутайсов В.А. 2002. Проблемы аграрной истории Северного Причерноморья //
ПИФК XII
Кутайсов В.А. 2004. Керкинитида в античную эпоху. Киев
Ланцов С.Б. 2008. Находки на Сакской пересыпи. 20 лет спустя // Бахчисарай-
ский историко-археологический сборник. вып. 3. Симферополь
Лапин В.В. 1966. Греческая колонизация Северного Причерноморья. Киев
Лебедева Е.Ю. 1994. Результаты исследований палеоботанических материалов
с меотских памятников Прикубанья // БС 5
Лебедева Е.Ю. 2000. Палеоэтноботанические материалы по земледелию скиф-
ской эпохи: проблемы интерпретации // Скифы и сарматы в VII–III вв. до н.э.: палео-
экология, антропология и археология. М.
Левина Э.А. 1991. Строительные комплексы Кошарского поселения // Вторая
обл. ист.-краев. конф. ТД. Одесса
Левина Э.А., Островерхов А.С., Редина Е.Ф. 1993. О производстве изделий в
зверином стиле на территории ольвийского полиса // Древности Причерноморский
степей. Киев
Левковская Г.М. 1970. Реконструкция ралеогеографических условий городища
Чайка по данным спорово-пыльцевого анализа // КСИА 124
Лиманно-устьевые комплексы Причерноморья. 1988. Л.
Литвинский Б.А. 2010. Храм Окса в Бактрии. Т. 3. Искусство. Художественное
ремесло. Музыкальные инструменты. М.
Ломтадзе Г.А., Масленников А.А. 2004. К реконструкции торгово-экономиче-
ской ситуации на хоре европейского Боспора // ПИФК XIV
Лосев А.Ф. 1963. История античной эстетики (ранняя классика). М.
Лукас А. 1958. Материалы и ремесленные производства Древнего Египта. М.
де Люк Жан. 1879. Описание перекопских и ногайских татар, мингрелов, гру-
зин Жана де Люка, монаха Доминиканского ордена (1625 г.) // ЗООИД т. XI
Малюкевич А.Е. 2009. Коптильня на поселении римского времени Молога II //
МАСП 9
Малюкевич А.Е., Гудкова А.В. 2013. Позднескифская культура // Древние куль-
туры Северо-Западного Причерноморья. Одесса
223
 Магомедов Б.В. 2015. Керамические пряслица черняховской культуры. Киев
Марков Г.Е. 1976. Кочевники Азии. М.
Марков Г.Е. 1981. Скотоводческое хозяйство и кочевничество. Дефиниции и
терминология // СЭ 4
Мартемьянов А.П. 1989. Полеводство в Нижней Мезии и Фракии первых
веков н.э. // Проблемы исследования античных городов. ТДК. М.
Мартемьянов А.П. 1995. Из истории земледелия Фракии и Нижней Мезии в
первых веках н.э. // РА 1
Мартемьянов А.П. 2004. Культурные растения фракийских земель в первых
веках н.э. // ВХНУ № 633 (Історія. вип. 36)
Марченко К.К. 1988. Варвары в составе населения Березани и Ольвии. Л.
Марченко К.К. 1991. Греки и варвары Северо-Западного Причерноморья в
VII–I вв. до н.э. (проблемы, контакты, взаимодействия). Автореф. дис. ...докт. ист.
наук. 07.00.06. Л.
Марченко К.К. 1994. «Стихийная линия» греческой колонизации или к вопросу
о характере и путях формирования сельского населения Северо-Западного Причер-
номорья позднеархаического периода // ВДИ 4
Марченко К.К. 1999. К проблеме греко-варварских контактов в Северо-Запад-
ном Причерноморье V–IV вв. до Р.Х. (сельские поселения Нижнего Побужья) //
STRATUM plus № 3
Марченко К.К., Житников В.Г., Копылов В.П. 2000. Елизаветовское городище на
Дону. (Pontus Septentrionalis II). Танаис 2. М.
Масленников А.А. 2007. Крымское Приазовье в античную эпоху // Античный
мир и варвары на юге России и Украины. Ольвия. Скифия. Боспор. Москва – Киев –
Запорожье
Масленников А.А., Супренков А.А. 2009. Проблема организации хоры античного
Боспора (формы земельной собственности и поземельных отношений) // Боспор
Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Актуальные
проблемы (Боспорские чтения Х). Керчь
Маслов С.П., Филин В.Р. 1976. К вопросу о природных условиях окрестностей
городища «Чайка» (Евпаторийское побережье Крыма) в античное время и средневе-
ковье // История биогеоценозов СССР в голоцене. М.
Массон В.М. 1976. Экономика и социальный строй древних обществ. Л.
Массон В.М. 2006. Культурогенез древней Центральной Азии. СПб.
Мезенцева І.В. 2001. Вироби з кістки в колекції Національного музею історії
України з розкопок Ольвії 1935–1940 рр. // Ольвія та античний світ. М-ли наукових
читань присвяч. 75-річчю утворення історико-археологічного заповідника «Ольвія»
НАН України. Київ
Мелюкова А.И. 1975. Поселение и могильник скифского времени у с. Николаев-
ка. М.
Мелюкова А.И. 1979. Скифия и фракийский мир. М.
Меховский М. 1936. Трактат о двух Сарматиях. М.-Л.
Молев Е.А. 2011. О рыболовстве в Китее // БИ XXV
Молева Н.В. 2007. Орудия ткачества, прядения и шитья как вотивные подно-
шения в Китейском святилище // Из истории античного общества. Вып. 9–10 (к
60-летию Е.А. Молева). Нижний Новгород
224
 Морозовская Т.В. 1980. Два музыкальных инструмента античного времени из
Нижнего Поднестровья // Исследования по античной археологии Юго-Запада Укра-
ины. Киев
Моруженко А.А. 1985. Животноводство и охота лесостепных племён междуре-
чья Днепра и Дона в VII–III вв. до н.э. // ПАП вып. 2
Моруженко А.А. 1988. К вопросу о памятниках раннего железного века в бас-
сейне р. Ворскла // СА 1
Назаров В.В., Соловьёв С.Л. 2000. Оружие архаической Березани // Античное
Причерноморье. СПб.
Назаров В.В., Крутилов В.В. 2002. О производстве бронзовых наконечников
стрел в Ольвии // Северное Причерноморье в античное время. Сб. трудов к 70-летию
С.Д. Крыжицкого. Киев
Назарова Н.П. 1973. Об использовании антропогенных индикаторов при мелио-
ративных изысканиях на юге Украины // Изв. ВГО. т. 105. вып. 9
Наливкина М.А. 1940. Костяные изделия из раскопок Ольвии 1935 и 1936 гг. //
Ольвия. т. I. Киев
Невская В.П. 1953. Византий в классическую и раннеэллинистическую
эпохи. М.
Негруль А.М. 1960. Археологические находки семян винограда // СА 1.
Нейштадт М.И. 1957. История лесов и палеогеография СССР в голоцене. М.
Нестеров С.П. 1990. Конь в культах тюркоязычных племён Центральной Азии
в эпоху средневековья. Новосибирск
Никишин И.И. 1948. Находки зёрен в Керчи // КСИИМК XXIII
Николаенко Г.М. 1985. Межевание полей херсонесской хоры // КСИА 182
Николаенко Г.М., Янушевич З.В. 1981. Культурные растения из раскопок сель-
ской округи Херсонеса // КСИА 168
Никулицэ И.Т. 1987. Северные фракийцы в VI–I вв. до н.э. Кишинёв
Новицька М. 1948. До питання про текстиль трипiльскої культури // Археологiя
т. II
Оанча Е.С. 1988. О некоторых типах украшений фракийского облика из скиф-
ских памятников Днестро-Дунайского междуречья // Древнее производство, ремесло
и торговля по археологическим данным. ТДК. М.
Одрин А.В. 2004. Земельные ресурсы и зерновое хозяйство Боспора VI–IV вв.
до н.э. // Боспорский феномен: проблемы хронологии и датировки памятников. Ч. 1.
СПб
Одрін О. 2005. Природні ресурси та торгівельно-економічний потенціал антич-
них держав Північного Причорномор’я. Нижнє Подністров’я та Побужжя. Київ
Одрін О. 2014. Екологія господарства античних держав Північного Причорно-
мор’я. Київ
Ольговский С.Я. 1986. Металл литых монет Нижнего Побужья // Ольвия и её
округа. Киев
Ольговский С.Я. 1987. Социально-экономическая роль Каменского городища //
Скифы Северного Причерноморья. Киев
Ольговский С.Я. 1991. Цветной металл Чертомлыкских курганов // Чертомлык.
Киев
Ольговський С.Я. 1992. Обробка міді і бронзи у Нижньому Побужжі та Лісосте-
повій Скіфії в VI–V ст. до н.е. // Стародавнє виробництво на території України. Київ
225
 Ольговский С.Я. 2005. Скифо-античная металлообработка архаического време-
ни. Киев
Ольговський С.Я. 2011. Скіфо-антична металообробка архаїчного часу. Київ
Ольговский С.Я. 2014. Цветная металлообработка Северного Причерноморья
VII–V вв. до н.э. По материалам Нижнего Побужья и Среднего Поднепровья. М.
Ольговський С.Я. 2016. Нові знахідки форм для відливання скіфських наконеч-
ників стріл // Старожитності раннього залізного віку. Археологія і давняя історія
України вип. 2 (19)
Островерхов А.С. 1978а. Экономические связи Ольвии, Березани и Ягорлыцко-
го поселения со Скифией (VII – сер. V вв. до н.э.). Автореф. дис... канд. ист. наук.
07.00.06. Киев
Островерхов А.С. 1978б. Про чорну металургiю на Ягорлицькому поселеннi //
Археологiя 28
Островерхов А.С. 1979. К вопросу о сырьевой базе античного ремесленного
производства в районе Днепровского и Бугского лиманов // ВДИ 3
Островерхов А.С. 1981. Обробка кольорових металiв на античних поселеннях //
Археологiя 36
Островерхов А.С. 1988. Развитие чёрной металлургии в античных городах
Северного Причерноморья // Очерки истории естествознания и техники. вып. 35.
Киев
Островерхов А.С. 2006. Рец.: С.Я. Ольговский. Скифо-античная металлообра-
ботка архаического времени. – К.: Укрпрессполиграфэкспо. 2005. 203 с. // ССПіК
т. ХІІІ
Островерхов А.С., Редина Е.Ф. 2013. Скифские древности // Древние культуры
Северо-Западного Причерноморья. Одесса
Отрешко В.М. 2009. Про основи економіки Березанського поселення // Ольвий-
ские древности. Киев
Охотников С.Б. 1979. О земледелии архаических поселений Нижнего Подне-
стровья // Памятники древних культур Северного Причерноморья. Киев.
Охотников С.Б. 1983. Археологическая карта Нижнего Поднестровья в антич-
ную эпоху (VI–III вв. до н.э.) // Материалы по археологии Северного Причерно-
морья. Киев
Охотников С.Б. 1990. Нижнее Поднестровье в VI–V вв. до н.э. Киев.
Охотников С.Б., Cубботин Л.В. 1991. Скифские изваяния Днестро-Дунайских
степей // Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерно-
морья (V тыс. до н.э. – V в. н.э.). М-лы Междунар. конф. Кишинёв 1990. Киев
Пам’ятки гальштатського періоду в межиріччі Вісли, Дністра та Прип’яті. 1993.
(М. Бандрівський, Й. Кобаль, Л. Крушельницька, Д. Павлів, І. Попович, Р. Сулик,
М. Філіпчук, С. Чопек). Львів
Панковський В.Б. 2012. Кістяна і рогова індустрії доби пізньої бронзи в Північ-
ному Причорномор’ї. Автореф. дис…канд. іст. наук. – 07.00.04. Київ
Панов Г.М. 1990. Бобры. Киев
Пападимитриу С.Д. 1910. Древние сведения об острове Березань // ЗООИД
т. XXVIII
Парович-Пешикан М. 1974. Некрополь Ольвии эллинистического времени.
Киев
Паромов Я.М. 1989. Обследование археологических памятников Таманского
полуострова в 1984–1985 гг. // КСИА 196
226
 Паромов Я.М. 2000. О земельных наделах античного времени на Таманском
полуострове // АВ 7
Пашкевич Г.А. 1990а. Палеоэтноботанические исследования Каменского горо-
дища // Проблемы археологии Северного Причерноморья. ТДК. ч. II. Херсон
Пашкевич Г.А. 1990б. Состав культурных растений из раскопок поселений сель-
ской округи Ольвии // Античные поселения Нижнего Побужья (археологическая
карта). Киев
Пашкевич Г.А. 2000. Палеоэтноботанические исследования скифских памятни-
ков степной зоны Северного Причерноморья // Скифы и сарматы в VII–III вв. до н.э.:
палеоэкология, антропология и археология. М.
Пашкевич Г.А. 2002. К проблеме изучения земледелия Северного Причерно-
морья в античную эпоху // Боспорский феномен: погребальные памятники и святи-
лища. М-лы междунар. научн. конф. ч. 2. СПб.
Пашкевич Г.А. 2005. Палеоэтноботанические исследования Ольвии и её окру-
ги // STRATUM plus № 3. 2003–2004
Петербургская трасологическая школа и изучение древних культур Евразии.
2003. Сб. статей в честь юбилея Г.Ф. Коробковой. СПб.
Петерс Б.Г. 1986. Косторезное дело в античных государствах Северного При-
черноморья. М.
Петренко А.Г. 1984. Древнее и средневековое животноводство Среднего Повол-
жья и Предуралья. М.
Петренко В.Г. 1992. Опыт корреляции климатических и культурных ритмов //
Северо-Западное Причерноморье. Ритмы культурогенеза. ТДК. Одесса
Петренко Л.В., Третьяк П.Р., Ковалюх Н.Н. 1987. Геохронология формирования
аллювиальных отложений р. Днестр в позднем голоцене // Стратиграфия и корреля-
ция морских и континентальных отложений Украины. Киев
Петров Вс. 1948. Харчовi рештки з Пастирського городища // Археологiя т. II
Петров В.П. 1968. Подсечное земледелие. Киев
Петрунь В.Ф. 1966. К петрографической характеристике камня // МАСП 5
Петрунь В.Ф. 1967. О достоверности петрографо-минералогических определе-
ний в археологической практике // ЗОАО т. 2 (35)
Пидопличка И.Г. 1940. Домашние и дикие животные Ольвии по находкам
костей из раскопок 1935 и 1936 гг. // Ольвия. Т. I. Киев
Плетнёва С.А. 1981. Введение // Степи Евразии в эпоху средневековья (Архео-
логия СССР). М.
Подосинов А.В. 2007. К вопросу о локализации острова Ахилла // Боспорский
феномен: сакральный смысл региона, памятников, находок. М-лы Междунар. научн.
конф. ч. 2. СПб.
Пригарин А.А. 2010. Русские старообрядцы на Дунае. Формирование этнокон-
фессиональной общности в конце XVIII – первой половине XIX вв. Одесса – Изма-
ил – Москва
Пругло В.И. 1965. Литейная форма из Мирмекия // КСИА 103
Пругло В.И. 1967. О ремесленных производствах Мирмекия // ЗОАО т. 2 (35)
Рабичкин Б.М. 1951. Поселение у Широкой Балки // КСИИМК 40
Радзiєвська В.Е. 1979. Технiка прядiння лiсостеповоi Скiфiї // Археологiя 32
Радзиевская В.Е., Шрамко Б.А. 1980. Усадьба с косторезной мастерской на
Бельском городище // СА 4
227
 Раунер Ю.Л. 1981. Динамика экстремумов увлажнения за исторический пе-
риод // Известия АН СССР. сер. геогр. № 6
Редина Е.Ф. 1989. Погребальный обряд скифов Днестро-Дунайских степей //
Археологические памятники степей Поднестровья и Подунавья. Киев
Редина Е.Ф. 2013. Кошары // Древние культуры Северо-Западного Причерно-
морья. Одесса
Рогов Е.Я. 2000. Набор столярно-плотничьих инструментов из раскопок здания
У6 поселения Панское I // АВ 7
Роков Т. 2007. Античен хромел, открит край нос Шабла // Античните цивилиза-
ции и морето. Международна конференция в чест на 70-годишната на проф. Михаил
Лазаров (Варна, 13–15 октомври 2004 г.). Acta Musei Varnaensis V
Романова Г.А., Скакун Н.Н. 2002. Исследование верхнего горизонта поселения
Нагорное II в Подунавье // АВ 9
Романовская М.А. 1963. Позднегетские поселения Молдавии (по разведкам
1961 г.) // КС ОГАМ 1961. Одесса
Рубан В.В. 1985. Проблемы исторического развития ольвийской хоры в
IV–III вв. до н.э. // ВДИ 1
Русяева А.С. 1994. Основные черты и особенности культурно-исторического
развития Нижнего Побужья в период колонизации // ВДИ 4
Рыбаков Б.А. 1948. Ремесло Древней Руси. М.
Сальников А.Г. 1966. Итоги полевых исследований у с. Пивденное
(1960–1962 гг.) // МАСП 5
Самойлова Т.Л. 1988. Тира в VI–I вв. до н.э. Киев
Самойлова Т.Л. 2013. Тира // Древние культуры Северо-Западного Причерно-
морья. Одесса
Самойлова Т.Л., Батизат Г.В. 2001. Некоторые художественные изделия элли-
нистического времени из кости (находки последних лет в Тире) // Ольвія та антич-
ний світ. М-ли наукових читань присвяч. 75-річчю утворення історико-археологічно-
го заповідника «Ольвія» НАН України. Київ
Сапрыкин С.Ю. 1986. Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический. М.
Сапрыкин С.Ю. 1996. Понтийское царство. М.
Световидов А.Н. 1948. К истории ихтиофауны р. Дона. МИА 8
Секерская Е.П. 1989а. Костные остатки животных из Никония. В: Секерская
Н.М. Античный Никоний и его округа в VI– IV вв. до н.э. (прил. к монографии). Киев
Секерская Е.П. 1989б. Остеологический материал античных поселений Нижне-
го Поднестровья VI–III вв. до н.э. // Археологические памятники степей Поднестро-
вья и Подунавья. Киев
Секерская Е.П. 1991. Скотоводство и охота на юге Украины в эпоху палеометал-
ла-раннего железа. Автореф. дис... канд. ист. наук. 07.00.06. Л.
Секерская Е.П. 1993. К вопросу о производстве костяных орудий в античном
Никонии // Древности Причерноморский степей. Киев
Секерская Е.П. 1999. Новые данные о распространении кулана в историческое
время // Краеведческий вестник № 1–2. Запорожье
Секерская Е.П. 2010. Археозоологические материалы из Тиры (раскопки
1999–2005 гг.) // Тира – Белгород-Аккерман (материалы исследований). Одесса
Секерская Е.П. 2012. Фауна Надлиманского городища. В: Г.А Дзис-Райко,
С.Б. Охотников, Е.Ф. Редина. Городище Надлиманское IV–III вв. до н.э. в Нижнем
Поднестровье. (прил. к монографии) Одесса
228
 Секерская Н.М. 1976. Архаическая керамика из Никония // МАСП 8
Секерская Н.М. 1989. Античный Никоний и его округа в VI–IV вв. до н.э. Киев
Секерская Н.М. 2013. Никоний // Древние культуры Северо-Западного Причер-
номорья. Одесса
Семёнов С.А. 1957. Первобытная техника. МИА 54
Семенов С.А. 1958. Шлiфувальнi кiстянi знаряддя з Ольвiї // АП УРСР VII
Семёнов С.А. 1968. Развитие техники в каменном веке. Л.
Семёнов С.А. 1974. Происхождение земледелия. Л.
Семёнов С.А., Коробкова Г.Ф. 1983.Технология древнейших производств. Л.
Симаков Г.Н. 1982. О принципах типологизации скотоводческого хозяйства у
народов Средней Азии и Казахстана в конце XIX – начале XX века // СЭ 4
Синицын М.С. 1952. Городище у хутора Петуховка Очаковского района по
раскопкам 1940, 1949 и 1950 гг. // ВДИ 2
Синицын М.С. 1966. Раскопки городища возле с. Роксоланы Беляевского района
Одесской области в 1957–1961 гг. // МАСП 5
Скуднова В.М. 1988. Архаический некрополь Ольвии. Л.
Смекалов С.Л. 2009. Оценки численности населения Европейского Боспора
(введение в тему) // ДБ 13
Смекалова Т.Н., Масленников А.А., Смекалов С.Л. 2005. Ортогональные систе-
мы размежевания земель европейского Боспора и природно-демографические фак-
торы // Боспорский феномен. Проблема соотношения письменных и археологиче-
ских источников. М-лы Междунар. научн. конф. СПб.
Смольянинова С.П. 2009. Лощеные амфоры из Тиры // ССПіК т. XV
Смольянинова С.П. 2010а. Комплекс керамики с лощёной поверхностью из
Тиры // Тира – Белгород – Аккерман (материалы исследований). Одесса
Смольянинова С.П. 2010б. Литейные формы из Тиры – Белгорода // Тира – Бел-
город – Аккерман (материалы исследований). Одесса
Советов А. 1867. О системах земледелия. СПб.
Сокольский Н.И. 1971. Деревообрабатывающее ремесло в античных государ-
ствах Северного Причерноморья. МИА 178
Сон Н.А. 1993. Тира римского времени. Киев
Сон Н.А. 2011. Костяные изделия из Тиры // БИ XXV
Стржелецкий С.Ф. 1961. Клеры Херсонеса Таврического // ХСб вып. VI
Субботин Л.В. 1983. Памятники культуры Гумельница юго-запада Украины.
Киев
Субботин Л.В., Загинайло А.Г., Шмаглий Н.М. 1970. Курганы у с. Огородное //
МАСП 6
Субботин Л.В., Островерхов А.С., Охотников С.Б., Редина Е.Ф. 1992. Скиф-
ские древности Днестро-Дунайского междуречья. Препринт. Киев
Суриков И.Е. 2011. Раннебоспорские землянки: свидетельство контактов с мест-
ным населением или модификация эллинских триадиций? // Боспорский феномен:
население, языки, контакты. М-лы Междунар. научн. конф. СПб.
Суриков И.Е. 2013. Некоторые проблемы истории древнегреческих городов в
регионе черноморских проливов // АМА 16
Суриков И.Е. 2015. Ещё раз о «земляночном периоде» в ранней истории грече-
ских колоний Северопричерноморского региона // С Митридата дует ветер. Боспор
и Причерноморье в античности. К 70-летию В.П. Толстикова. М.
229
 Сушко Б.И. 1966. Фауна Роксоланского городища // МАСП 5
СЭПТ. 1989. Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 3. М.
Таиров Д.А. 1993. Пастбищно-кочевая система и исторические судьбы кочевни-
ков Урало-Казахстанских степей в I тысячелетии до новой эры // Кочевники Урало-
Казахстанских степей. Екатеринбург
Толочко И.В., Польшин В.В. 2015. К вопросу о палеогеографической рекон-
струкции дельты Дона в античную эпоху // Боспор Киммерийский и варварский мир
в период античности и средневековья. Географическая среда и социум (Боспорские
чтения т. XVI). Керчь
Топачевский В.А. 1956. Фауна Ольвии // Збірник праць зоологічного музею т. 27
Трейстер М.Ю. 1984. Новые данные о художественной обработке металла на
Боспоре // ВДИ 1
Трейстер М.Ю. 1987. Бронзолитейное ремесло Боспора IV в. до н.э. // КСИА 191
Трейстер М.Ю. 1992. Бронзолитейное ремесло Боспора // Сообщ. ГМИИ.
вып. 10
Трейстер М.Ю., Шелов-Коведяев Ф.В. 1992. Глиняный конусовидный предмет
с граффито из Гермонассы // Сообщ. ГМИИ. вып. 10
Трифонов В.Г., Караханян А.С. 2004. Геодинамика и история цивилизаций. М.
Трофимова М.К. 1961. Из истории эллинистической экономики (к вопросу о
торговой конкуренции Боспора и Египта в III в. до н.э.) // ВДИ 2
Трутнев А.Г. 1956. О системе земледелия. Л.
Тункина И.В. 2002. Русская наука о классических древностях юга России (XVIII
– первая половина XIX вв.). М.
Уваров А.С. 1851. Исследования о древностях Южной России и берегов Чёрно-
го моря. Т. 1–2. СПб.
Уманська А.С. 1973. Про значення птахiв у господарствi давнього населення
України // Археологiя 10
Фёдоров В.П., Cкиба Л.А. 1960. Колебания Чёрного и Каспийского морей в
голоцене // Известия АН СССР. сер. геогр. № 4
Фиалко Е.Е. 1987. Костяные изделия из кургана Огуз // Скифы Северного При-
черноморья. Киев
Финогенова С.И. 1967. Инструменты античных столяров и плотников // Вестник
МГУ. сер. историч. № 3
Фляксбергер К. 1934. Находки культурных растений доисторического периода //
Труды Ин-та истории науки и техники АН СССР. сер. 1. вып. 2
Фляксбергер К. 1940. Археологические находки хлебных растений в областях
прилегающих к Чёрному морю // КСИИМК VIII
Фомiн Л.Д. 1974. Технiка обробки залiза в Ольвiї i Тiрi // Археологiя 13
Фурманська А.I. 1958. Ливарнi форми з розкопок Ольвiї // АП УРСР VII
Фурманская А.И. 1963. Античный город Тира // Античный город. М.
Фурманская А.И. 1979. Раскопки Тиры в 1962–1963 гг. // Античная Тира и сред-
невековый Белгород. Киев
Хазанов А.М. 1975. Социальная история скифов. М.
Хазанов А.М. 2008. Кочевники и внешний мир. СПб.
Хотинский Н.А. 1977. Голоцен Северной Евразии. М.
Цалкин В.И. 1954. Домашние и дикие животные из скифского Неаполя (по мате-
риалам Тавро-Скифской экспедиции) // СА т. ХХ
230
 Цалкин В.И. 1960. Домашние и дикие животные Северного Причерноморья в
эпоху раннего железа. МИА 53
Цалкин В.И. 1962. Млекопитающие древней Молдавии // Бюлл. МОИП.
отд.биол. № 5
Цалкин В.И. 1966. Древнее животноводство племён Восточной Европы и Сред-
ней Азии. МИА 135
Цалкин В.И. 1969. Фауна Танаиса. МИА 154
Цепкин Е.А. 1961. Рыбы городища Танаис // Вопросы ихтиологии I, 3 (20)
Цепкин Е.А. 1970. Новые материалы к истории рыбного промысла в Танаисе //
КСИА 124
Чендев Ю.Г. 2006. Природная среда и почвы лесостепи Среднерусской возвы-
шенности во второй половине голоцена // Археологическое изучение Центральной
России. Тез. Междунар. научн. конф. посв. 100-летию В.П. Левенка (Липецк
13–16 ноября 2006 г.). Липецк
Чепалыга А.Л. 2002. Морские бассейны. Чёрное море // Динамика ландшаф-
тных компонентов и внутренних морских бассейнов Северной Евразии за последние
130 000 лет. Атлас-монография. М.
Черненко Е.В. 1981. Скифские лучники. Киев
Чибилёв А.А. 1990. Лик степи. М.
Швец Г.И. 1978. Многовековая изменчивость стока Днепра. Л.
Шелов Д.Б. 1967. Западное и Северное Причерноморье в античную эпоху //
Античное общество. Тр. конф. по изучению проблем античности. М.
Шелов-Коведяев Ф.В. 1990. Березанский гимн острову и Ахиллу // ВДИ 3
Шервуд Е.А. 1988. От англосаксов к англичанам. М.
Шилик К.К. 1970. Реконструкция топографии античной Ольвии // КСИА 124
Шилик К.К. 1975а. Изменение уровня Чёрного моря в позднем голоцене (по
материалам геоморфологических и археологических исследований в северо-запад-
ной части бассейна). Автореф. дис... канд. геогр. наук. 11.00 04. Л.
Шилик К.К. 1975б. К палеогеографии Ольвии // Ольвия. Киев
Шилов В.П. 1975. Модели скотоводческих хозяйств степных областей Евразии
в эпоху энеолита и раннего бронзового века // СА 1
Шишмарёв В.Ф. 1975. Романские поселения на юге России. (Труды архива АН
СССР. вып. 26). Л.
Шнитников А.В. 1957. Изменчивость общей увлажнённости материков север-
ного полушария // Изв. ВГО т. 16. М.-Л.
Шнитников А.В. 1973. Многовековой ритм развития ландшафтной оболочки //
Хронология плейстоцена и климатическая стратиграфия. Л.
Шнирельман В.А. 1980. Происхождение скотоводства. М.
Шнирельман В.А. 1989. Возникновение производящего хозяйства. М.
Шрамко Б.А. 1972. Про час появи орного землеробства на пiвднi Схiдної Євро-
пи // Археологiя 7
Шрамко Б.А. 1973. Точильнi знаряддя скiфської доби // Археологiя 11
Шрамко Б.А. 1987. Бельское городище скифской эпохи (город Гелон). Киев
Шрамко Б.А. 2012. Основні етапи розвитку орного хліборобства // Археологія 1
Шульга П.И. 2010. Синьцзян в VIII–III вв. до н.э. (Погребальные комплексы.
Хронология и периодизация). Барнаул
231
 Шургая И.Г. 1973. Вопросы боспоро-египетской конкуренции в хлебной торго-
вле Восточного Средиземноморья раннеэллинистической эпохи // КСИА 138
Щеглов А.Н. 1978. Северо-Западный Крым в античную эпоху. Л.
Яковенко Е.В. 1973. «Скiпетр царицi» з Куль-Оби // Археологiя 11
Яниш Е.Ю., Антипина Е.Е. 2013. Промысловые рыбы древней Ольвии
(I–III вв. н.э.) и ее окрестностей // Зоологический журнал. Т. 92. № 9
Яниш Е.Ю., Каспаров А.К. 2015. О костных остатках поселения архаического
времени Березань в Северном Причерноморье (Украина) // АВ 21
Янушевич З.В. 1976. Культурные растения Юго-Запада СССР по палеоботаниче-
ским исследованиям. Кишинёв
Янушевич З.В. 1986. Культурные растения Северного Причерноморья (палеоэт-
ноботанические исследования). Кишинёв
Янушевич З.В., Николаенко Г.М., Кузьминова Н.Н. 1982. Виноградарство в Хер-
сонесе Таврическом в IV–II вв. до н.э. по археологическим и палеоботаническим
исследованиям // Причерноморье в эпоху эллинизма. М-лы III Всесоюзн. Симпозиу-
ма по древней истории Причерноморья (Цхалтубо – 1982). Тбилиси
Ярова Є.Х. 1959. Землеробські знаряддя праці скіфо-сарматського часу з фондів
ОДАМ // МАПП вип. ІІ
Яровой Е.В. 1985. Древнейшие скотоводческие племена Юго-Запада СССР.
Кишинёв.
Alexandrescu P. 1987. Geten, Skythen und die Chora von Histria in archaischer Zeit //
Местные этнополитические объединения Причерноморья в VII–IV вв. до н.э. Мате-
риалы IV Всесоюзн. симпоз. по древней истории Причерноморья. Цхалтубо-Вани –
1985. Тбилиси
Arnold E.R, Greenfield H.J. 2006. The Origins of Transhumant Pastoralism in Tem-
perate Southeastern Europe. A zooarchaeological perspective from the Central Balkans.
BAR Int. Ser. 1538
Arnăut T. 2008. Raşpele – noi contribuţii la industria osului dur de animale // Studia
archeologiae et historiae antiquae. Doctissimo viro Scientiarum Archeologiae et Historiae
Ion Niculiţă anno septuagesimo aetatis suae, dedicatur. Chişinău
Balabanov I.P. 2007. Holocene sea-level changes of the Black Sea // The Black Sea
Flood Questions: Changes in Coastline, Climate and Human Settlement. Dordrecht
Becker C. 1999. Domesticated and wild animals as evidenced in the Eneolithic-Bron-
ze Age cultures Coţofeni and Monteoru, Roumania // The Holocene History of the Euro-
pean vertebrate fauna. Ed. N.Benecke. (Archäologie in Eurasien. Bd. 6.) Berlin
Belanová T., Рambal R., Stegmann-Rajtar S. 2007. Die Weberin von Nové Košariské
– Die Webstuhlbefunde in der Siedlung von Nové Košariské im Vergleich mit ähnlichen
Fundplätzen des östlichen Hallstatkulturkreises // Scripta praehistorica varia in honorem
Biba Teržan (Situla 44). Ljubljana
Bintliff J. 1997. Regional Survey, Demography and the Rise of Complex Societies in
the Ancient Aegean: Core-Periphery, Neo-Malthusian and Other Interpretive Models //
JFR vol. 24 no. 1
Bintliff J. 2006. Issues in the Economic and Ecological understanding of the Chora of
the Classical Polis in its Social Context: A View from the Intensive Survey Tradition of the
Greek Homeland // Surveying the Greek Chora. The Black Sea Region in a Comparative
Perspective (Black Sea Studies. 4)
232
 Bintliff J., Howard Ph. 2004. A Radical Rethink on Approaches to Surface Survey and
the Rural Landscape of Central Greece in Roman Times // Chora und Polis. München
Bony G., Morhange Chr., Marriner N., Baralis A., Kaniewski D., Rossignol I.,
Lungu V. 2015. History and influence of the Danube delta lobes on the evolution of the
ancient harbour of Orgame (Dobrogea, Romania) // JAS vol. 61
Bouzek J., Domaradzka L., Taneva V. 2004. Interrelations between Thracians and
Greeks in inner Thracia during the Classical period // Thracians and Circumpontic World.
Proceedings of the Ninth International Congress of Thracology. P. II (Chişinău – Vadul lui
Vodă. 6–11 September 2004). Chişinău
Burke B. 2010. From Minos to Midas. Ancient Cloth Production in the Aegean and
Anatolia. (Ancient Textiles Series vol. 7)
Cherry J.F. 1988. Pastoralism and the role of animals in the pre- and protohistoric
economies of the Aegean // Pastoral Economies in Classical Antiquity. Cambridge
Chisholm M. 1968. Rural Settlement and Land Use. Second (revised) edition. Lon-
don
Clark C., Haswell M. 1970. The Economics of Subsistence Agriculture. 4th ed. Mac-
millan St. Martin’s Press
Coja M. 1962. L’artisanat а Histria du VI-e au Ier siècle avant notre ère // Dacia VI
Corinth XII. 1952. Results of excavations conducted by the American School of clas-
sical studies at Athen. vol. XII. Minor objects. By G. Davidson. Princeton. New Jersey
Croitor R., Arnăut T. 2010. A short report on new osteological and taphonomical
records from the Getic monument Stolniceni // Revista Arheologică. Ser.
nouă_vol. V_nr. 2
Dennel R.W., Webley D. 1975. Prehistoric settlement and land use in Southern Bulga-
ria // Palaeoeconomy. Cambr. Univ.
Dickinson O. 2006. The Aegean from Bronze Age to Iron Age. Continuity and chan-
ge between the twelfth and eighth centuries BC. London & New York
Fairbridge R. 1976. Effect of holocene climatic change of some tropical geomorfic
processes // Quaternary Research. vol. 6. № 4.
Flemming E. 1918. Textile Künste. Berlin
Frankel R. 2003. The Olynthus Mill, Its Origin and Diffusion: Typology and Distri-
bution // AJA vol. 107
Fritz A. 1999. 4000 Jahre menschliche Siedlungstätigkeit im Spiegel der Pollenana-
lyse. Ein Pollendiagramm vom Millstätter-See // Carinthia I. 189 Jhrg.
Gerasimenko N., Gladyrevska M., Bruyako I., Gorbenko C. 2009. New data on the
Late Neolithic and Late Bronze Age environments in the southwestern part of the Ukrai-
nian steppe // IGCP 521 – INQUA 0501. Fifth Plenary Meeting and Field Trip. Izmir-Ča-
nakkale, Turkey, 22–31 August 2009. Izmir
Genz H. 2011. The Iron Age in Central Anatolia // The Black Sea, Greece. Anatolia
and Europe in the First Millenium BC. Colloquia Antiqua 1
Gow A.S.F. 1914. The ancient plough // JHS vol. XXXIV
Hansen J.N. 1988. Agriculture in prehistoric Aegean: Data versus speculation // AJA
vol. 92. № 1
Hansen S. 1994. Studien zu den Metalldeponierungen während der älteren Urnenfel-
derzeit zwischen Rhönetal und Karpatenbecken // UPA 21
Hayes J.W. 1991. Paphos. III. The Hellenistic and Roman Pottery. Nicosia
233
 Higgs E.S., Vita-Finzi C., Harris D.R., Fagg A.E. 1967. The climate environment and
industries of Stone Age Greece // PPS vol. 33
Higgs E.S., Vita-Finzi C. 1972. Prehistory economies: a territorial approach // Papers
in economic prehistory. Cambr. Univ.
Jameson M.H., Runnels C.N., van Andel T. 1994. A Greek countryside: the Southern
Argolid from prehistory to the present day. Stanford: Stanford University Press
Kakhidze A., Vickers M. 2014. Pichvnari VI. Results of excavations conducted by the
joint British-Georgian Pichvnari expedition 2003–2007. Batumi – Oxford.
Kopylov V.P., Rempel J. 2006. The problems of Greco-Barbarians interaction in the
Lower Don in the last third of the IV century to the first third of the III century BC // Меж-
дународные отношения в бассейне Чёрного моря в скифо-античное время. Ростов-
на-Дону
Kovać M. 2012. Rimske koštane igle za šivanje, pletenje i vezenje iz zbirke koštanih
predmeta muzeja Slavonije u Osieku / Roman bone needles for sewing, knitting and
embroidery from the collection of bone items at the Museum of Slavonia in Osijek // Opu-
scula archaeological 36
Kroll H.J. 1983. Kastanas. Die Pflanzefunde. Bd. 2. Berlin
Martha J. 1893. Paysan a la Charrue Figurine beotienne en terre cuite // BCH XVII
Metzner-Nebelsick C. 2000. Early Iron Age Pastoral Nomadism in the Great Hunga-
rian Plain – migration or assimilation? The Thraco-Cimmerian Problem revisited // Kur-
gans, Ritual Sites, and Settlements Eurasian Bronze and Iron Age. BAR Int. Ser. 890
Müller-Scheeßel N., Trebsche P. 2007. Das Schwein und andere Haustiere in Siedlun-
gen und Gräbern der Hallstattzeit Mitteleuropas // Germania Jhrg. 85 H. 1
Neils J. 1992. The Morgantina Phormiskos // AJA vol. 96. № 2
Nessel B. 2009. Funktionelle Aspekte der bronzenen Sägeblätter in der späte Bronze-
und Urnenfelderzeit im Karpatenbecken // Analele Banatului XVII
Neumann J., Parpola S. 1987. Climatic Change and the Eleventh-Tenth-Century Ecli-
pse of Assyria and Babylonia // JNES vol. 46. no. 3
Olteanu St. 1971. Cele mai vechi mărturii arheologice privind extracţia şi reducerea
minereului de fier pe teritoriul Dobrogei // SCIV t. 22. nr. 2
Panin N. 1983. Black Sea coast line changes in the last 10 000 years. A new attempt
at identifying the Danube mouths as described by the ancients // Dacia XXVII. nr. 1–2
Panskoye I. 2002. The monumental building U6. Vol. I. Text. Vol. II. Plates. Hannes-
tad L., Stolba V.F. (eds.), Ščeglov A.N.
Papadopulos J.K. 1992. Λα’σανα, Tuyères, and Kiln Firing Supports // Hesperia
vol. 61
Perachora. II. 1962. The sanctuaries of Hera Akraia and Limenia. Excavations of the
British School of Archaeology at Athens 1930–1933. Payne H., Dunbabin T.J. Oxford
Popovič P., Kapuran A. 2007. Millstones from Kale in Krševica (Southeastern Ser-
bia) // Godišnjak kn. XXXVI. Sarajevo
Runnels C.N., van Andel T.H. 1987. The evolution of settlement in the Southern Argo-
lid, Greece (an economic explanation) // Hesperia vol. 56. no. 3
Ryder M.L. 1990. Skin and Wool remains from Hallstatt // MAGW 120
Schlette F. 1984. Die Kunst der Hallstattzeit. Lpz.
Schonwiese C.D. 1979. Klimaschwankungen. Berlin – Heidelberg – New York
Smekalova T.N., Smekalov S.L. 2006. Ancient Roads and Land Division in the Cho-
rai of the European Bosporos and Chersonesos on the Evidence of Air Photographs, Map-
234
ping and Surface Survey // Surveying the Greek Chora. The Black Sea Region in a com-
parative perspective. Black Sea Studies 4. Aarhus
Staubitz H.-J. 2007. Die Mühlsteine des spätkeltischen Heidetränk-Oppidum im Tau-
nus // Kleine Schriften aus dem Vorgeschichtlichen Seminar Marburg. H. 56
Takaoрlu T. 1992. Archaeological Evidence for Grain Mills in the Greek and Roman
Troad // Studies in honour of Vassos Karageorghis. Λεγκωσια
Tarcan C. 1995. Vertebrate Fauna from the Thraco-Getic Fortress on Butuceni (Orhei
County, Republic of Moldova) // Thraco-Dacica XVI. nr. 1–2.
Terћan B. 2003. Bronasta ћaga. Prispevek k prazgodovini rokodelskega orodja //
Opuscula Archeologica 27
Thünen von J.-H. 1826. Der isolierte Staat in Beziehung auf Landwirschaft und
Nationalökonomie. Rostock
Treister Michail J., Shelov-Kovedyayev Theodore V. 1989. An inscribed conical clay
object from Hermonassa // Hesperia vol. 58. № 3.
Vita-Finzi C., Higgs E.S. 1970. Prehistoric economy in the mouth Carmel area of
Palestine: site catchment analysis // PPS vol. 36.
Voitländer W. 1982. Funde aus der Insula Westlich des Buleuterion in Milet // Ist.
Mitt. Bd. 32
Vornic V., Telnov N., Bubulici V., Ciobanu L. 2007. Pruteni. Un centru de olărie dacic
din epoca romană (cercetările din 2001 şi 2003). Chişinău
Wąsowicz A. 1966. Obrobka drewna w starozytnej Grecji. Bibliotheca Antiqua.
vol. VI. Wroclaw – Warszawa – Krakow
White D. 1963. A Survey of Millstones from Morgantina // AJA 67. no. 2
Whittaker C.R. 1988. Introduction // Pastoral Economies in Classical Antiquity. Cam-
bridge
Κουρουνιώτου K. 1917. Κὶναιδοι µυλωqροὶ // Αρχαιολογικν Εφνµερις

235
 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АВ – Археологические вести. СПб
АМА – Античный мир и археология. Саратов
АП УРСР – Археологiчнi пам’ятки УРСР. Київ
АСГЭ – Археологический сборник Государственного Эрмитажа
БИ – Боспорские исследования. Керчь
БС – Боспорский сборник. Москва
Бюлл. МОИП – Бюллетень Московского Общества испытателей природы
ВДИ – Вестник древней истории
ВХНУ – Вісник Харківського національного університету
ім. В.Н. Каразіна. Харків
ДБ – Древности Боспора. Москва
ДСПиК (ССПіК) – Древности степного Причерноморья и Крыма (Старожитності
степового Причорномор’я і Криму). Запорожье
ЗОАО – Записки Одесского археологического общества
З(И)ООИД – Записки (Императорского) Одесского общества
истории древностей
ИАИАНД – Историко-археологические исследования в Азове и
на Нижнем Дону. Азов
Изв. ВГО – Известия Всесоюзного Географического общества. Москва
КСИА – Краткие сообщения Института археологии. Москва
КСИИМК – Краткие сообщения Института истории материальной
культуры. Москва
КС О(Г)АМ – Краткие сообщения Одесского (государственного)
археологического музея
МАИЭТ – Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии.
Симферополь
МАСП (МАПП) – Материалы по археологии Северного Причерноморья
(Матеріали з археології Північного Причорномор’я). Одесса
МГПУ – Московский городской педагогический университет
МИА – Материалы и исследования по археологии СССР
НЭ – Нумизматика и эпиграфика. Москва
ПАП – Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск
ПИФК – Проблемы истории, филологии, культуры.
Москва – Магнитогорск
РА – Российская археология
РАЖ – Русский антропологический журнал
СА – Советская археология
САИ – Свод археологических источников
Сообщ. ГМИИ – Сообщения государственного музея изобразительных искусств
им. А.С.Пушкина
СХЗ – Сборник Херсонского земства
СЭ – Советская этнография
СЭПТ – Свод этнографических понятий и терминов. М.
ТГЭ – Труды Государственного Эрмитажа
Тр. ГИМ – Труды Государственного исторического музея. Москва
ХСб – Херсонесский сборник. Севастополь
236
AJA – American Journal of Archaeology
Ist. Mitt. – Istanbuler Mitteilungen
JAS – Journal of Archaeological Science
JFR – Journal of Field Research
JNES – Journal of Near Eastern Studies
BCH – Bulletine de Correspondance Hellenique
JHS – Journal of Hellenic Studies
MAGW – Mitteilungen der Anthropologischen Gesellschaft in Wien
PPS – Proceeding Prehistoric Society
SCIV – Studii si cercetari de istorie veche
UPA – Universitätsforschungen zur Prähistorischen Archäologie. Bonn

237
 СОДЕРЖАНИЕ
Необходимое предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .4
Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .6

Глава І
Северо-Западное Причерноморье в античную эпоху
Историко-археологический очерк . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .14

Глава ІІ
Ландшафт и климат Северо-Западного Причерноморья
в раннем железном веке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .38

Глава ІІІ
Хозяйственная деятельность населения
Северо-Западного Причерноморья . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63
3.0. Предварительные замечания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .63
3.1. Животноводчество . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66
3.2. Разведение домашней птицы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .82
3.3. Охота . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .83
3.4. Рыболовство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .89
3.5. Земледелие. Общие замечания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .91
3.5.1. Состав культурных растений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .92
3.5.2. Орудия для обработки почвы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .102
3.5.3. Сбор и переработка продуктов полеводства. Орудия труда . . . . . . . . . . . . .111
3.5.4. Системы землепользования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .118
3.5.5. Вопросы аграрного потенциала античных поселений . . . . . . . . . . . . . . . . .125
3.5.6. Вопросы экономической организации и пространственной структуры
античных поселений Нижнего Поднестровья . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .135

Глава ІV
Вопросы ремесленной деятельности населения
Северо-Западного Причерноморья . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .148
4.0. Предварительные замечания . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .148
4.1. Камнетёсное производство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .150
4.2. Деревообрабатывающее производство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .156
4.3. Текстильное производство (ткачество) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .160
4.4. Кожевенное производство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .168
4.5. Косторезное производство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .173
4.6. Обработка металлов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .186
4.7. Керамическое производство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .196

Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .201
Summary . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .203
Приложения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .205
Библиография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .213
Список сокращений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .236
ДЛЯ ЗАМЕТОК
 И.В. Бруяко, Е.П. Секерская

ОЧЕРКИ
экономики населения
Северо-Западного Причерноморья
в античную эпоху

Технический редактор С.П. Малыгина.

Корректор А.Е. Друкова.

Подписано к печати 30.11.2016 г.

Формат 70х100/16. Times New Roman CYR.
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Печ. л. 15,0. Тираж 300 экз. Зак. 1130.

ООО РИА «Ирбис».

Свидетельство о внесении к Государственному реестру субъектов
издательского дела ДК № 5198 от 05.09.2016 г.
68600, г. Измаил, ул. Парковая, 73.
Тел. 04841-63-915. E-mail:maligina@ukr.net